1. На порогѣ
Газеты полны успокоительныхъ словъ и примирительныхъ вѣстей, будто на всѣхъ балканскихъ Шипкахъ и есть, и будетъ Все спокойно. А частное письмо изъ Цетинье предупреждаееъ:
— Въ началѣ марта — деремся!
Австрійскіе политики, вродѣ д-ра Мандля, бесѣду съ которымъ товарища моего, В. В. Викторова, читатель найдетъ ниже, клянутся въ дружелюбіи къ славянству, корятъ Сербію непониманіемъ славянскихъ интересовъ и отказываются вѣрить въ объединительную силу сербскаго движенія. А частная телеграмма изъ Бѣлграда торопитъ:
— Черезъ двѣ недѣли мы — на полѣ битвы!
И то(т)ъ же товарищъ мой, Викторовъ, сообщая свое интервью съ Мандлемъ, долженъ комментировать его примѣчаніемъ, что въ офицерскихъ кругахъ Вѣны поются неукротимо воинственныя пѣсни на самый мажорный ладъ.
— Въ срокъ, не далѣе двухъ недѣль, должны разыграться событія громадной важности. Австрійскія войска стоятъ на границахъ Сербіи, въ полной боевой готовности. Выжидательное положеніе мучительно и нелѣпо. Нервы офицерства и солдатъ напряжены. Настроеніе
3
боевыхъ силъ приподнято до такой степени, что — одно изъ двухъ: или надо этихъ взвинченныхъ людей поскорѣе убрать оттуда, или немедленно пустить въ дѣло.
Министры чуть не цѣлуются:
— Mon cher général, Pataquéz!
— Mon cher général, Bombardos!
A сербскіе студенты, несмотря на разгаръ семестра, покидаютъ австрійскіе и итальянскіе университеты и летятъ на родину, чтобы записываться волонтерами въ ряды будущей дѣйствующей арміи и краснаго креста.
Журналисты успокаиваютъ, убаюкиваютъ. Биржа тверда. Котировка послѣднихъ дней ясно показываетъ, что Вѣна не хочетъ вѣрить въ войну, повисшую надъ ея головой. Спрашиваю о томъ въ Римѣ знакомыхъ сербовъ, изъ откровенныхъ. Отвѣтъ:
— Очевидно, и биржевикамъ иногда свойственно болѣть оптимизмомъ.
И затѣмъ, — общій припѣвъ:
— Вотъ, въ началѣ марта... вотъ, черезъ двѣ недѣли...
Болѣзнь задержала меня на Капри, и до Балканскихъ странъ мнѣ еще далеко. А, между тѣмъ, уже и теперь, благодаря короткому пребыванію среди славянъ въ Римѣ и присыламъ товарищей моихъ изъ Вѣны и съ Далматинскаго побережья, накопилось матеріала по балканскимъ дѣламъ видимо-невидимо — и все изъ источниковъ хорошихъ, авторитетныхъ, съ которыми нельзя не считаться. Почти уже возможно освѣтить спотыкливый ходъ исторіи, которую скачокъ босно-герцеговинской аннексіи такъ неуклюже сбилъ съ ноги, фонарями всѣхъ національныхъ системъ и теорій, имѣющихъ подъ Балканами право вліянія и осуществленія
4
или, по крайней мѣрѣ, приписывающихъ себѣ такое право и пытающихся его завоевать.
Начнемъ по государственному старшинству — со взглядовъ и мнѣній австрійской правящей сферы.
Д-ръ Мандль, интересное интервью съ которымъ товарища В. В. Викторова будетъ изложено мною ниже, въ настоящую минуту, безспорно, лучшій въ Австріи знатокъ балканскихъ дѣлъ, и отношенія къ нимъ австрійскаго кабинета. Не только сторонникъ, но даже, до извѣстной степени, идеологъ кабинетской политики, онъ, конечно, не годится въ объективные оракулы по вопросу, вмѣщающему въ бездонный уёмъ свой столько острыхъ и враждебно противоположныхъ интересовъ. Д-ръ Мандль — австріякъ, патріотъ своего австрійскаго отечества и обожатель династіи Габсбурговъ. Такимъ его и принимать надо, — и больше съ него взять нечего. La plus belle fille du monde ne peut donner plus que ce quelle а! Но этотъ—одновременно и граммофонъ, и вдохновитель кабинета—все-таки не слѣпой фанатикъ австрійской идеи. Литературная дѣятельность д-ра Мандля свидѣтельствуетъ, что онъ, въ обсужденіи международныхъ конфликтовъ, не чуждъ добросовѣстности и безпристрастія, способныхъ возвыситься надъ шовинистическимъ самохвальствомъ и влюбленнымъ патріотическимъ самоизвиненіемъ. Онъ не изъ тѣхъ, для кого націоналистическая цѣль оправдываетъ всѣ средства. Бывали случаи, когда Мандль, — единственный изъ литераторовъ кабинетскаго лагеря! — рѣзко изобличалъ не только ошибки, но даже и разсчитанно отрицательныя стороны австрійской политики. Словомъ, это государственный человѣкъ настоящій: безъ сентиментальности, но съ разсужденіемъ. Славянство Мандль. знаетъ хорошо, и даже говоритъ, будто
5
любитъ, хотя, само собой разумѣется, привыкъ разсматривать его сквозь австрійскіе очки и съ точки зрѣнія австрійскихъ пользъ: на какую, молъ, потребу сіе стадо намъ пригодно и въ какой наивыгоднѣйшей формѣ, и по какому наиудобнѣйшему способу можетъ быть оно нами острижено, заклано, приготовлено въ пищу и поглощено. Мандль много занимался славянскими языками и исторіей балканскихъ народовъ. Дважды въ годъ онъ объѣзжалъ Балканскій полуостровъ, какъ полуофиціальный и вполнѣ офиціальный наблюдатель, слѣдящій за прогрессомъ молодой славянской культуры, въ чемъ балканскія государства идутъ впередъ, въ чемъ — историческое давленіе добрыхъ сосѣдей потихоньку, подъ шумокъ политическихъ сваръ, пятитъ ихъ незамѣтнымъ заднимъ ходомъ къ привычной патріархальной дикости чуть не средневѣковья.
Д-ръ Мандль только что возвратился изъ такого очередного путешествія своего. Такъ что товарищъ Викторовъ воспринялъ отъ него впечатлѣнія неостывшія и первой св-ѣжести. Д-ръ Мандль, какъ большинство австрійцевъ-имперіалистовъ, — страстный поклонникъ болгаръ.
— Болгарія — страна съ большимъ политическимъ будущимъ. Даже самымъ общимъ, даже самымъ поверхностнымъ взглядомъ на эту страну легко замѣтить, что въ ея жизни играютъ крупную роль не славянскіе элементы, которыхъ въ ней очень много. Какихъ, однако? Кынчовъ, Икономовъ, Шишмановъ и прочіе болгарскіе географы, статистики и этнографы должны, при этомъ неожиданномъ открытіи «друга славянства», сдѣлать довольно кислыя лица! Это они, не славянскіе элементы, способствовали тому, что въ Болгаріи такъ рано начала развиваться и такъ быстро
6
развивается городская жизнь. Замѣтьте, славяне несклонны къ городской жизни. Я думаю, что у васъ, въ Россіи, главнѣйшими элементами, способствовавшими развитію городской жизни, сравнительно, и теперь еще слабой, были нѣмцы и татары...
Если бы на мѣстѣ товарища Викторова сидѣлъ передъ д-мъ Мандлемъ профессоръ В. О. Ключевскій, то столь изумительная теорія градостроительства россійскаго повергла бы его либо въ обморокъ отъ ужаса, либо въ истерику отъ смѣха!.. Рѣшивъ, что Москву выстроили татары, а Кіевъ и Новгородъ — нѣмцы, д-ръ Мандль продолжалъ:
— Находясь на торговомъ пути, Болгарія впитывала въ себя массу не-славянскихъ элементовъ, какъ съ Балканскаго полуострова, такъ и съ сѣвера. И именно, они толкнули Болгарію на тотъ культурный путь, который она избрала. (Рѣшительно, д-ръ Мандль, какъ кажется, принимаетъ въ серьезъ печенѣжскій атавизмъ, которымъ, иной разъ, въ шутку, хвалятся сѣверные болгаре-шопы. Однако, печенѣжская культура — историческая новость вообще, а ужъ культура градостроительствующая въ особенности. Въ лѣтописяхъ народъ сей прославленъ совершенно обратными тенденціями и способностями!). Это путь здоровой, реальной политики. Болгаре — прозаики. Благо своей родины они измѣряютъ статистическимъ подсчетомъ. Производство и потребленіе, ввозъ и вывозъ являются для нихъ самыми понятными и вліятельными политическими лозунгами. Они упорны въ достиженіи цѣлей и разсчетливы въ расходованіи средствъ. Они осторожны и недовѣрчивы предъ видимостью вліяній, не поддающихся матеріальному, прикладному учету. Лучшимъ доказательствомъ этого является отношеніе болгаръ къ религіи.
7
Болгарія — рѣдкая, если не единственная, въ славянствѣ страна, въ которой «попъ» не играетъ рѣшительно никакой политической роли...
Слова эти, въ устахъ столь опытнаго балканскаго путешественника, политика и бытописателя, какъ г. Мандль, довольно удивительны. Я совершенно согласенъ съ нимъ въ томъ отношеніи, что болгарская религіозность — формальная, обрядовая — лишена той мистической властности и обаятельности, которыми религіозное начало, то и дѣло, захватываетъ господствующія позиціи въ жизни другихъ славянскихъ народовъ: католицизмъ — у поляковъ, хорватовъ, византійское православіе, расколъ и сектантство—у насъ, русскихъ, даже исламъ — у босняковъ. Но невозможно отрицать политическую роль духовенства для народа, который и собственное свое освобожденіе выигралъ на религіозномъ расколѣ экзархата, и имъ же, экзархатомъ этимъ, болгаризировалъ Македонію. Каждый болгарскій епископъ искони былъ и остается политическимъ дѣятелемъ внутри страны и политическимъ эмиссаромъ въ Македоніи, Константинополѣ, Старой Сербіи. Д-ръ Мандль быть бы правъ, сказавъ, что въ Болгаріи воля націи и государства успѣла стать выше церкви и обратить ее въ свое послушное орудіе. Но отнимать политическую роль у дyховенства, имѣвшаго въ средѣ своей на зарѣ болгарской свобода Василія Левска а въ констатуціонную эпоху экзарховъ Анфима и Іосифа, архіепископа Климента — заблужденіе по меньшей мѣрѣ, страшное. Эти люди стояли и во главѣ революцій и во главѣ министерствъ и во главѣ народныхъ собраній, отнюдь не переставая въ то же время быть попами, хотя въ политикѣ вели совсѣмъ не поповскія линіи. Вообще, сь религіознымъ вопросомъ въ болгарскомъ народѣ надо
8
обходиться со вниманіемъ и осторожностью. Свободомыслящая интеллигенція — еще не весь народъ. Да и среди свободомыслящей интеллигенціи этой большинство въ Болгаріи вѣритъ, надъ религіей смѣется, а посты соблюдаетъ гораздо строже и внимательнѣе чѣмъ иной вѣрующій русскій церковникъ. Эта смѣшная двойственность замѣчалась даже у такихъ большихъ людей и свѣтлыхъ, смѣлыхъ умовъ, какъ, напримѣръ, покойный Каравеловъ. Нѣтъ, не въ укоръ будь сказано г. Мандлю, проглядѣлъ онъ: именно, въ Болгаріи-то церковь — въ высшей степени государственный символъ. Въ ней нѣтъ ни мистическаго захвата, ни красоты, ни поэзіи, но политической силы — сколько угодно. Формалистъ и обрядовикъ, болгаринъ, однако, не пожелалъ въ свое время пожертвовать 38 пунктомъ конституціи (о православномъ вѣроисповѣданіи будущихъ государей Болгаріи). На этомъ камнѣ преткновенія сломалъ себѣ ногу даже такой удалой и искусный Васька Буслаевъ балканской политики, какъ покойный Степанъ Николаевичъ Стамбуловъ.
Совершенно иную картину, по мнѣнію д-ра Мандля, представляетъ Сербія.
Это — гораздо болѣе славянская земля, чѣмъ Болгария. Изучая славянскіе языки, я убѣдился, что сербскій языкъ, изъ всѣхъ ихъ, самый чистый. Не только язык но нравы, обычаи, вся исторія Сербіи являются специфически славянскими. Сравните старый Бѣлградъ и сравните молодую Софію. Какая колоссальная разница! Сербы до сихъ поръ не любятъ городовъ, смотрятъ на нихъ, какъ на печальную необходимость, вся ихъ любовь, всѣ ихъ желанія обращены на деревню и природныя богатства. Мечтательные фантазеры, они не хотятъ считаться съ объективными условіями
9
европейской жизни и полны химеръ, навѣянныхъ имъ историческимъ воспоминаніемъ и воображеніемъ. Эти химеры безчисленны, безконечны, поразительно зыбки и измѣнчивы. Иногда онѣ очень красивы и возвышенны, но всегда лишены фундамента, не находятъ для себя твердой почвы и, обыкновенно, отклоняютъ линію сербской политики въ сторону авантюры. Сербы никогда не считаются не только съ объективными данными европейской жизни, но даже и съ наличными данными своей собственной страны. Вѣра въ призраки скрываетъ и заслоняетъ отъ глазъ серба дѣйствительную жизнь. Вы обратите вниманіе на огромное мѣсто, которое въ жизни Сербіи занимаетъ религія. Религія, это — государство, и государство, это — религія. Они не выносятъ сосѣдства другой религіи, кромѣ той, которую признаютъ. Одинаково (!) кровавы были ихъ гоненія на богомиловъ, какъ и борьба съ магометанами...
Надо отдать справедливость д-ру Мандлю, что и въ этой части своей рѣчи наговорилъ онъ большихъ странностей. Сейчасъ нѣтъ времени, мѣста и возможности остановиться на религіозномъ вопросѣ у сербовъ, хотя впослѣдствіи онъ не разъ привлечетъ къ себѣ вниманіе наше настойчиво и повелительно. Отмѣчу только, какъ наглядное противоуказаніе обвиненію сербовъ въ религіозной нетерпимости, во-первыхъ, простой историческій фактъ развала сербовъ въ три религіозныхъ исповѣданія — православіе, католичество и исламъ, безъ уничтоженія ни общаго языка, ни сознанія общей народности. Во-вторыхъ, чѣмъ поминать чуть не допотопныхъ богомиловъ, было бы справедливѣе задуматься надъ тѣмъ фактомъ, что въ сербскихъ земляхъ еврейство никогда не знало гоненій и искони пользовалось полною гражданскою свободою. Фактъ
10
этотъ вспомнить д-ру Мандлю было бы тѣмъ легче, что еще недавно бѣлградскіе и галиційскіе евреи подчеркнули его, мотивируя свое щедрое пожертвованіе на сербскія военныя нужды.
По мысли д-ра Мандля, сербы народъ настолько аполитическій, что даже не умѣютъ выразить на языкѣ своемъ понятія «государственности».
— Я понимаю, — филологически недоумѣваетъ онъ, — русское «государство», болгарское «царство», французское «état», нѣмецкое «staat»... все это — status, состояніе... Но что такое сербская «држава»? Абсурдъ!
Но гораздо важнѣе всѣхъ этихъ религіозныхъ и государственно-правовыхъ соображеній почитаетъ д-ръ Мандль плачевное отношеніе сербскихъ политиковъ къ экономическому положенію своей страны.
Не такъ давно Австрія пыталась развить торговыя сношенія съ Сербіей и, съ этою цѣлью, шла на всякія комбинаціи и уступки (sic!). Между прочимъ, особенно заинтересованы были обѣ стороны въ томъ, чтобы Австрія доставляла Сербіи регулярно и въ большомъ количествѣ сахаръ. И что же? Въ тотъ, именно, моментъ, когда Сербія испытывала особенно острую нужду въ сахарѣ, она, однако, подняла пошлину на сахаръ до такихъ размѣровъ, что ввозъ изъ Австріи сдѣлался невозможенъ. На мѣсто нашихъ австрійскихъ экспортеровъ пришли болѣе сообразительные нѣмцы изъ Германіи. Они сахара къ сербамъ не повезли, но выразили готовность построить сахарные заводы въ самой Сербіи. Сербамъ это очень понравилось. Они до сихъ поръ ликуютъ по поводу своей «выгодной комбинаціи» съ нѣмцами. Въ дѣйствительности же, вся выгода сводится къ тому, что нѣмцы берутъ у населенія свеклу и рабочія руки приблизительно на сумму одного милліона франковъ,
11
а вывозятъ они доходами отъ операцій своихъ милліоновъ семь или восемь ежегодно. Барышъ — не такъ, чтобъ ужъ очень значительный! Но сербы увѣрены, что устроились необыкновенно остроумно. Прямо надо сказать: невозможно имѣть съ ними дѣло! Не дѣльцы!
— Теперь, въ самое послѣднее время, на эту почву, пропитанную фантазіями и увлеченіями всякаго рода, опять попало зерно воскресшей химеры о «великой Сербіи», которая-де самимъ Провидѣніемъ предназначена къ объединенію всѣхъ балканскихъ славянъ въ великую державу-федерацію. Это одна изъ самыхъ злополучныхъ и вредныхъ идей. Сербія и со своими-то собственными дѣлами не въ состояніи справиться, органически неспособна сама себя устроить, а — туда же —берется устраивать другихъ. И берется съ обычнымъ пыломъ, жаромъ, порывомъ, самопожертвованіемъ. Вѣдь, — когда дѣло идетъ о томъ, чтобы снять луну съ неба, — этотъ фантастическій народъ не знаетъ удержу. Влетѣла въ сербскія головы фантазія о «великой Сербіи, объединительницѣ славянства», — и вотъ, какъ будто, никого уже даже и не смущаетъ то обстоятельство, что, ради этого косовскаго привидѣнія, Сербіи приходится вести агрессивную политику на два фронта и напирать съ запада на Боснію, съ юга — на Македонію.
— Я не вѣрю, чтобы въ Босніи и Герцеговинѣ сербская пропаганда нашла для себя благопріятную почву. Моментъ выбранъ неудачно. Въ настоящее время Боснія поглощена выжидательнымъ интересомъ къ конституціи и предстоящимъ выборамъ. Боснія должна быть признательна Австріи. Боснякамъ есть за что насъ поблагодарить! Каждому, кто только взглянетъ на
12
исторію этого края, становится по первому взгляду ясно, что австрійская оккупація создала его, вызвала изъ ничтожества къ бытію, вторично родила его и дала ему новую жизнь. Возьмите цифры ввоза и вывоза, бюджетъ страны и, главное, количество преступленій противъ личности. До оккупаціи годовая статистика считала убійства сотнями и даже тысячами. Теперь ихъ набираются едва десятки. Упрочилось экономическое состояніе страны, повысился уровень культуры. Сама собою, добровольно, естественнымъ тяготѣніемъ къ центру общей цивической тяжести, Боснія вдвигается въ громаду нашей имперской жизни, проникается единствомъ общихъ нашихъ австрійскихъ интересовъ.
Правда, наша политика въ Босніи столкнулась съ фактомъ чрезвычайной важности, представляющимъ трудности, почти непреодолимыя. Дѣло въ томъ, что наиболѣе спокойнымъ, устойчивымъ и зажиточнымъ элементомъ населенія являются мусульмане, которыхъ въ Босніи считаютъ до 800.000. Это — солидная буржуазія, болѣе или менѣе крупные собственники, потребители нашего ввоза. Ихъ симпатіи никогда не были на нашей сторонѣ. Сербы по происхожденію и характеру, мусульмане по религіи и связямъ съ турецкой бюрократіей, они, сейчасъ же послѣ аннексіи, обнаружили вполнѣ опредѣленную тенденцію къ эмиграціи. Однихъ тянетъ въ Сербію, другихъ — въ Турцію. Уѣзжая, они увозятъ богатства, и денежная убыль ставитъ внутренніе рынки въ ужасное положеніе. Кто займетъ мѣсто, этихъ бѣглецовъ? Это, дѣйствительно, трагическій вопросъ — и очень щекотливый для нашей политики. Необходимо удержать мусульманскую эмиграцію и какими бы то ни было способами прикрѣпить къ Босніи эту полезнѣйшую часть ея населенія. Для этой цѣли
13
уже принимаются кое-какія мѣры, но — въ какой степени онѣ оправдаютъ себя — этого предрѣшать я не берусь.
Въ настоящее время наше правительство занято введеніемъ въ Босніи конституціи и избирательнаго права. Это послѣднее раздѣляетъ Боснію на три избирательныя куріи. Первая курія — крупные собственники, всѣ лица, получившія высшее образованіе, независимо отъ религіи и ценза, и всѣ учителя. Вторая курія — городская буржуазія. Обѣ эти куріи выбираютъ по 16 депутатовъ. Наконецъ, третья курія — все остальное населеніе страны — выбираетъ 32 депутата. Еще не опредѣлено точно, сколько мѣстъ въ каждой куріи будетъ отведено православнымъ, сколько католикамъ и сколько мусульманамъ. Но уже учреждены помѣстныя подготовительныя комиссіи, которымъ предоставлено будетъ изслѣдовать вѣроисповѣдное соотношеніе самымъ подробнымъ образомъ. Въ самомъ непродолжительномъ времени мы будемъ въ правѣ ждать отъ этихъ комиссіи данныхъ, полныхъ, точныхъ и обстоятельныхъ, — любопытнѣйшій матеріалъ!
Уже и теперь эти помѣстные комитеты наткнулись на рядъ отрицательныхъ показаній, свидѣтельствующихъ о рѣзкихъ заблужденіяхъ и грубыхъ ошибкахъ нашей прошлой политики. Несмотря на мой австрійскій патріотизмъ, я не нахожу нужнымъ молчать о нихъ, хотя, такимъ образомъ, слагается противъ нашего правительства довольно-таки вѣскій обвинительный актъ. Настоящее изслѣдованіе страны обнаружило, что объ экономическомъ-то прогрессѣ ея мы позаботились недурно, зато духовную жизнь края совершенно забросили. Если же, что и сдѣлали по этой части, то исходя изъ невѣрно взятыхъ отправныхъ точекъ. Правда, въ
14
Босніи значительно сократилось число убійствъ, но, право, не знаю, чему приписать этотъ благой моральный результатъ, если только не принять его простымъ и непосредственнымъ, механическимъ, такъ сказать, послѣдствіемъ улучшенія экономическихъ условій края. Но въ Босніи остается 57% неграмотныхъ! Вотъ армія невѣжества, прозѣванная нами самымъ позорнымъ образомъ. Этой дикой черни, темной, предразсудочной, совершенно не подготовленной къ политической жизни, предстоитъ, однако, сыграть на выборахъ роль, въ высшей степени видную, если не рѣшающую. Судите поэтому сами, какъ хороши будутъ выборы, и чего можно отъ нихъ ждать! Единственная относительная польза, — что они явятся для страны первымъ урокомъ сознательной политической жизни и, въ текущее двусмысленное и острое время, нѣсколько развлекутъ и успокоятъ умы.
Тише ѣдешь, дальше будешь. Положеніе Босніи и Герцеговины требуетъ сейчасъ отъ насъ политики дальновидной, сдержанной, спокойной, трезвой, безъ авантюръ и нервныхъ порывовъ. Но что вы будете дѣлать съ сербами? Они бѣшеные и сами по себѣ, да еще ихъ мутятъ кроаты. Въ послѣднее время они играютъ въ Сербіи очень значительную роль, благодаря, главнымъ образомъ, смѣшаннымъ бракамъ. Множество сербовъ переженилось на хорваткахъ, а онѣ-таки изрядныя политическія интриганки, и преловко обучаютъ сербскихъ мужей своихъ плясать подъ кроатскую дудку. Волнуетъ ихъ и сводитъ съ ума греза о Великой Сербіи, Объединительницѣ. Ну, нечего уже говорить и о томъ, что, дѣйствительно, тѣсно имъ, — необходимо найти выходъ къ морю; Но, помилуйте, развѣ мы отказываемъ имъ въ выходѣ къ морю? Мы требуемъ только благоразумія,
15
желанія и умѣнія считаться не только со своими, но и съ сосѣдними выгодами. Они же не хотятъ слушать нашихъ добрыхъ совѣтовъ и вотъ — тянутъ свою будущую желѣзную дорогу въ направленіи для насъ совершенно непріемлемомъ. Сербскій проектъ поперечника — безуміе со всѣхъ точекъ зрѣнія. Я совершилъ путешествіе по линіи проекта. Это — безсмыслица техническая, политическій вызовъ и нелѣпая стратегическая угроза. Австрія никогда не допуститъ постройки этой дороги.
Рѣчь д-ра Мандля шла, конечно, о сербской линіи Нишъ—Адріатика, съ ея спорнымъ выходомъ, въ верхнюю ли Албанію (сербскій проектъ, одобренный Турціей), или въ Антивари (черногорскій проектъ, покровительствуемый Австріей, для которой Антивари, фактически, почти что свой городъ).
— Вы спрашиваете, чѣмъ же все это кончится. Увы, я долженъ вамъ сказать откровенно: войною. Не подлежитъ ни малѣйшему сомнѣнію, что война неизбѣжна, что пушки грянутъ, и знамена разовьются гораздо скорѣе, чѣмъ мы ждемъ и гадаемъ. Многіе не хотятъ вѣрить. Ироническія улыбки, каламбуры, остроты. Война Австріи съ Сербіей? Ну, это анекдотъ! Сербія знаетъ свое мѣсто и не рискнетъ взяться за оружіе!.. Но, вопреки всѣмъ подобнымъ доводамъ дешеваго политиканства и остроумничающей самонадѣянности, дѣло очень скверно. Во-первыхъ, Сербія на пространствѣ всей своей исторіи именно тѣмъ и отличалась, что никогда не умѣла ни знать, гдѣ ея мѣсто, ни разобраться въ истинномъ своемъ положеніи. Во-вторыхъ, если бы даже она поняла и разобралась, то — поздно! Элементы броженія, безпокойные искатели приключеній, духъ авантюры, котораго такъ много въ Сербіи, расшатали равновѣсіе страны. Сербія должна открыть для нихъ
16
клапанъ войны. Иначе въ ней могутъ разыграться такія внутреннія драмы, что, какъ ни много заставляли Европу говорить о себѣ скандалы этой несчастной кровавой страны, но подобныхъ спектаклей даже и на ея политической сценѣ еще не видано...
Нѣсколько сербскихъ бандъ ворвутся въ Боснію. Вотъ и война. Мы же насторожѣ, мы готовы и не упустить случая разгромить сербовъ сразу, однимъ натискомъ. Терроръ, такъ терроръ! Мы не въ состояніи тянуть дальше пассивную канитель не то плохой войны, не то никуда негоднаго мира. Содержаніе мобилизованныхъ для войны кадровъ на сербской границѣ стоить намъ огромныхъ денегъ. Нельзя же зря бросать десятки милліоновъ! Если ужъ тратить государственныя суммы, то — въ расчетѣ на непремѣнное внѣшнее вознагражденіе прибылью, хотя бы и не сторицей, а все же съ хорошимъ барышемъ!
Если бы дѣло шло только о томъ, чтобы поколотить Сербію, я, подобно многимъ другимъ, не очень тревожился бы. Сербы заслуживаютъ австрійскаго урока и получатъ урокъ. Но, скажу вамъ откровенно: мнѣ тяжело думать, что къ Сербіи въ этой авантюрѣ ея не можетъ не присоединиться Черногорія. Понимаете ? Не можетъ! Князь не хочетъ войны. Я это знаю. Но его заставятъ воевать, и онъ воевать будетъ. Ну, и это совсѣмъ не шутка. Черногорія — маленькая страна, тѣсный уголокъ, но трудно даже изъяснить человѣку, сйеціально не изучавшему балканскихъ политическихъ вопросовъ, сколько интересовъ первостепенной важности завязано для насъ, австрійцевъ, въ этомъ крутомъ узлѣ. У насъ мало думаютъ, не хотятъ понять, какъ опасна для насъ та родственная помощь, которую Черногорія обязана будетъ оказать Сербіи... Знаете
17
ли, Черногорія — сила, обратно пропорціональная своей величинѣ. Это — зрѣлая политическая организація и съ большимъ будущимъ. Когда мнѣ разсказываютъ о грядущемъ объединеніи балканскаго славянства подъ знаменемъ Сербіи, я не вѣрилъ, не вѣрю и не повѣрю. Но скажите мнѣ, что роль объединительницы возьметъ на себя Черногорія, — я, пожалуй, не удивлюсь и повѣрю. И, какъ другъ славянства, хотя и австрійскій патріотъ, думаю, что изъ всѣхъ объединительныхъ плановъ, этотъ — самый практичный и выполнимый...
Да и — добавлю я къ этой соловьиной пѣснѣ вѣнскаго «друга» славянъ — да и самый вѣрный и короткій, чтобы объединенное славянство оказалось на уздѣ у Австріи. Когда надъ Антивари виситъ тучею австрійская Шпицца, когда черногорское побережье въ любое время можетъ быть блокировано однимъ переходомъ австрійскаго флота изъ Тріеста, когда въ Черногорію стучатся, стремясь ворваться изъ Далмаціи, Герцеговины, Босніи, австрійскія завоевательныя желѣзныя дороги, готовыя стать для нея желѣзными оковами, какое ужъ тутъ объединеніе славянъ!.. Не до жиру — быть бы живу!
Но боязнь столкновенія съ Черногоріей, высказанная dr. Мандлемъ съ такою простодушною откровенностью, все-таки, замѣчательна и глубоко знаменательна... Очевидно, Вѣна не забыла еще кровавыхъ призраковъ Кривошіи, и перспективы новой кампаніи въ этихъ безрадостныхъ сѣрыхъ горахъ, — гдѣ съ такимъ мрачнымъ волшебствомъ умѣютъ превращаться въ смерть каждый человѣкъ, каждый кустъ, каждый камень, — нисколько не утѣшаютъ ни австрійскихъ политиковъ, ни австрійскихъ солдатъ.
18
Вотъ уже нѣсколько мѣсяцевъ, какъ Боснія и Герцеговина не сходятъ со столбцовъ и европейской, и русской печати. Говорятъ о русскихъ, объ австрійскихъ, о турецкихъ, о другихъ интересахъ, о комбинаціяхъ, о чемъ угодно еще. Но меньше всего аннексія разсматривается въ печати съ точки зрѣнія интересовъ наиболѣе «заинтересованныхъ», т. е. самихъ босняковъ и герцеговинцевъ. Причины, конечно, весьма просты и понятны. Освѣдомленіе европейскаго общественнаго мнѣнія о дѣйствительномъ настроеніи Босніи — меньше всего въ интересахъ Австріи. Она обходится съ этимъ вопросомъ весьма просто. Корреспондентовъ иностранныхъ, особенно русскихъ, въ Боснію не пускаютъ вовсе, а на сообщенія своихъ собственныхъ австрійскихъ корреспондентовъ наложена строжайшая цензура. Въ рсзультатѣ, о томъ, что дѣлается теперь въ странѣ, находящейся въ нѣсколькихъ часахъ пути отъ крупныхъ европейскихъ центровъ, — мы знаемъ не больше правды, чѣмъ о Дагомеѣ или Трансваалѣ.
Правда, существуютъ нѣмецкіе источники. Въ «N. Fr. Pr.» вы всегда найдете много извѣстій изъ Босніи. Но, вѣдь, это то самое офиціозное «не любо — не слушай», которому, по пословицѣ, если кто повѣритъ, тотъ и трехъ дней не проживетъ.
Поэтому понятно, что для насъ было большою радостью разыскать въ Римѣ нѣсколькихъ представителей разныхъ славянскихъ народностей, людей освѣдомленныхъ, интеллигентныхъ и, въ томъ числѣ, обрѣсти настоящихъ и недавно съ мѣста прибывшихъ босняковъ. «Живой боснякъ» — этакая рѣдкость въ Европѣ не каждый день попадается! Началась бесѣда, пошли разспросы.
— Что хотятъ сами босняки?
19
— Мы хотимъ немногаго. Мы готовы нести всѣ обязанности, но хотимъ, чтобы зато и намъ были предоставлены кой-какія права. Европа не имѣетъ представленія о томъ, что творится у насъ. Боснія — это не австрійская провинцiя, даже не имперская земля на манеръ Эльзаса-Лотарингіи. Боснія — въ когтяхъ австрійцевъ — колонія, типичная римская колонія первыхъ вѣковъ нашей эры. Мы не имѣемъ никакихъ правъ, ни политическихъ, ни гражданскихъ, ни національныхъ. Насъ штрафуютъ, сажаютъ въ тюрьму, какъ за сходку, такъ и за собраніе изъ 5—6 человѣкъ; мы не имѣемъ права писать, печатать, даже думать. Системой вѣчныхъ штрафовъ и арестовъ администрація заставила закрыться всѣ газеты на сербскомъ языкѣ, за исключеніемъ одной, которая еще какъ-то держится на волоскѣ. Вотъ вамъ образецъ нашей свободы печати. Нѣсколько мѣсяцевъ назадъ всѣ наши газеты были оштрафованы за статью, переведенную слово въ слово изъ офиціозной «N. Fr. Pr.» Вотъ вамъ другой примѣръ. Покойный Каллай, въ бытность свою австрійскимъ посланникомъ въ Сербіи, написалъ хорошую книжку, исторію Сербіи. Этотъ же самый Каллай, будучи намѣстникомъ Босніи и Герцеговины, запретилъ въ Босніи свою собственную книгу.
— Все-таки, есть какое-нибудь самоуправленіе въ Босніи?
Боснякъ отвѣтилъ удивленнымъ взглядомъ.
— Никакого самоуправленія нѣтъ. Все управленіе въ рукахъ австрійскихъ чиновниковъ. При этомъ — хоть бы ужъ порядочные люди были! А то назначаютъ къ намъ изъ Вѣны только уже совершенно никуда негодный служебный отбросъ. Въ большинствѣ случаевъ — это проворовавшіеся или промотавшіеся бароны,
20
которымъ въ Вѣнѣ больше никуда не оставалось хода —развѣ только поступить въ кельнера. У насъ же они оказываются очень большими господами. Для Босніи — даже офиціальныя требованія отъ чиновниковъ гораздо ниже, чѣмъ въ имперіи. Здѣсь отъ нихъ не требуется даже Staatsprûfng'a, государственнаго экзамена, необходимаго для чиновниковъ въ Австріи. Управлять Босніей считается дѣломъ весьма простымъ. И правильно: давить сербское населеніе — занятіе весьма несложное. Организація шпіонства — для этого то же университетскаго образованія не требуется.
— Tout comme chez nous! только и оставалось обрадоваться русскому слушателю. О, незабвенные «ташкентцы дѣйствія»! Мы ли заняли васъ у австрійцевъ или австрійцы у насъ? Насадитель австрійской культуры въ Босніи — двойникъ обрусителя въ Польшѣ, въ Туркестанѣ. Все тотъ же «веселый корнетъ, у него денегъ нѣтъ», а потому и выбиваетъ онъ благопотребныя суммы изъ какой-нибудь милостиво дарованной ему въ кормленіе туземной окраинной шкуры, во славу отечества и за счетъ его казны!
По предварительному плану наше путешествіе задумано было такъ, что я поѣду въ Черногорію, оттуда прямымъ горнымъ или кружнымъ морскимъ путемъ въ Салоники, а товарищъ мой, Ал. Моисеевъ, тѣмъ временемъ, проберется черезъ Фіуме въ Загребъ, чтобы ознакомиться поближе съ ходомъ процесса 53 журналистовъ, и потомъ мы всѣ трое — я изъ Салоникъ, онъ изъ Загреба, Викторовъ изъ Вѣны — встрѣтимся въ Бѣлградѣ. Но когда Ал. Моисеевъ въ Римѣ познакомилъ съ этимъ планомъ кой-кого изъ мѣстныхъ славянъ, босняковъ и сербовъ, то услышалъ одобренія лишь весьма неопредѣленныя.
21
— Оно, конечно, очень было бы интересно и полезно, да только...
— Что только?
— Положимъ, если у васъ въ Загребѣ есть вѣрные знакомые, да если слѣзть станціей раньше, да прійти пѣшкомъ въ Загребъ, такъ оно, пожалуй, и возможно.
— Нѣтъ, — прерываетъ его другой, — въ Загребъ-то, такимъ образомъ, пробраться, дѣйствительно, можно. А вотъ дальше какъ? Вѣдь, въ Землинѣ-то васъ уже навѣрное арестуютъ, это — какъ пить дать!
— Кто арестуетъ, по какому праву?
— Да австрійцы, конечно. Они сейчасъ дьявольски насторожѣ. Берутъ праваго и виноватаго. Вѣдь не больше же, чѣмъ васъ, имѣли они право арестовать курьера черногорскаго князя, а схватили же. А недавно, такъ задержали даже самого Сергѣева, русскаго посланника въ Бѣлградѣ.
Не любятъ тамъ русскаго корреспондента. А на счетъ права — теперь въ Австріи разбираютъ его плохо. Работаетъ кодексъ силы. Сыску и штыку съ законами справляться некогда! Перспективы не изъ завидныхъ. Тюрьмовѣдѣніе Австріи вовсе уже не представляетъ такого интереса, чтобы стоило знакомиться съ нимъ практически! Ал. Моисеевъ рѣшилъ сходить въ русское посольство и справиться насчетъ безопасности австрійскаго транзита нашего. А кстати ужъ и — побесѣдовать вообще.
Баронъ Корфъ, старшій секретарь посольства, исполняющій послѣ смерти Муравьева обязанности русскаго посла въ Римѣ, охотно согласился отвѣчать на вопросы товарища. Для Ал. Моисеева это былъ первый дебютъ на поприщѣ дипломатическаго интервью, и — надо сознаться: ему посчастливилось. Сразу попалъ
22
на крупную, типическую дипломатическую фигуру, съ которой затѣмъ — отливай слѣпки до безконечности: всѣ онѣ по нашимъ посольствамъ и дипломатическимъ агентствамъ и миссіямъ болѣе или менѣе таковы. Баронъ Корфъ—изящнѣйшій и корректнѣйшій господинъ аристократическаго прусскаго типа. Вѣжливъ и предупредителенъ великолѣпно. На губахъ — на однѣхъ губахъ — та особенная стереотипная улыбка, которая, кромѣ дипломатовъ, у насъ, въ Россіи, кажется, вмѣстѣ съ мундиромъ пятаго класса, присвояется только губернаторамъ не изъ военныхъ. Чертамъ же лица сокращаться въ улыбку и глазамъ смѣяться — не полагается..
— Какъ вы думаете, состоится ли война между Австріей и Сербіей?
— Положеніе сейчасъ очень серьезное, можетъ быть, даже больше, чѣмъ серьезное. Но для настоящаго момента самое характерное, что, собственно говоря, войны, вѣдь, всѣ боятся. Слѣдовательно, терять надежды, что державамъ, которыя теперь всѣ стараются какъ-нибудь предупредить войну, удастся остановить ее, — еще нельзя.
— Предположимъ, что Сербія не послушается, и война, все-таки, разгорится. Думаете ли вы, что война можетъ принять общій характеръ, т. е., иными словами, что въ нее вступитъ Россія?
— На этотъ вопросъ я затрудняюсь отвѣтить. Да и не сообщаютъ намъ сюда, конечно, подобныхъ вещей.
— Ну, а ваше личное мнѣніе?
— Да, конечно... Морально Россія всецѣло на сторонѣ Сербіи, но...
Баронъ Корфъ замялся.
— Внутреннее, знаете ли, у насъ положеніе...
Такъ, такъ. Бѣдное наше «внутреннее положеніе» всѣ-то оно наши крылья подрѣзало!.. Ни одной сосѣдской
23
крыши починить некогда, потому что — надъ головою — своя горитъ!
— Считаете ли вы правильной точку зрѣнія, опубликованную на-дняхъ сербскимъ офиціозомъ, «Самоуправой», что вызывающее поведеніе Австріи, въ настоящій моменту просто продиктовано желаніемъ проглотить теперь же подъ шумокъ Сербію, Какъ она проглотила уже Боснію и Герцеговину?
— Не думаю я этого. Вызывающее поведеніе австрійцевъ въ отношеніи сербовъ безусловно. Но я думаю, что, во-первыхъ, они, все-таки, сыты теперь уже и Босніей. А, во-вторыхъ, понимаютъ, что занятіе еще и самой Сербіи, при какомъ бы то ни было успѣхѣ, невозможно безъ серьезныхъ осложненій въ Европѣ.
— Что вы думаете о поѣздкѣ Фердинанда болгарскаго въ Петербургъ? Считаете ли вы, что результатомъ ея можетъ быть активное участіе Болгаріи въ австро-сербскомъ конфликтѣ?
— Этого нѣтъ. Дѣло съ этой нашумѣвшей поѣздкой весьма просто.
Баронъ Корфъ весьма предупредительно и подробно сообщилъ мнѣ, повидимому, высоко офиціозное изложеніе «недоразумѣнія», приключившагося по сказанному поводу у «неудобоназываемаго» г. Извольскаго со всей Европой. Вѣрнѣе сказать: одного изъ десятковъ недоразумѣній. Потому что г. Извольскій — роковой человѣкъ международныхъ недоразумѣній. Гдѣ онъ, тамъ уже недоразумѣніе. Въ средніе вѣка сказали бы, что онъ родился подъ звѣздою недоразумѣнія. А въ древности его провозгласили бы богомъ недоразумѣній, и приносили бы ему жертвы всѣ, испытавшіе несчастіе или рискъ, — какъ говорится во дни наши —«сѣсть въ калошу». Въ изложеніи бар. Корфа дѣло съ
24
кн. Фердинандомъ обстояло, дѣйствительно, не весьма просто. Пріѣхалъ, видите ли, хорошій человѣкъ въ гости, на похороны. Ну, натурально, приняли его тоже по-хорошему — просто «изъ желанія оказать личную любезность Фердинанду болгарскому». — (Баронъ Корфъ старательно избѣгалъ равно неудобныхъ титуловъ «князь» и «царь»: курьеръ о признаніи еще не прибылъ изъ Петербурга, а газетамъ дипломаты не вѣрятъ... за что и отъ газетъ пользуются взаимностью!). Ну, а Европа подумала, что это въ серьезъ — признаютъ тамъ и все прочее. Турція взволновалась...
— Теперь это недоразумѣніе, впрочемъ, выяснено, и г. Извольскаго теперь вездѣ понимаютъ, какъ слѣдуетъ.
Вотъ съ этимъ оптимистическимъ заявленіемъ барона Корфа я рѣшительно не согласенъ. Напротивъ. Проѣхали мы уже три государства, въѣзжаемъ въ четвертое, — не знаемъ, что въ немъ будетъ, но можемъ съ увѣренностью заявить, что въ первыхъ трехъ г. Извольскій врядъ ли кѣмъ понятъ. Повсемѣстно онъ остается существомъ загадочнымъ и миѳическимъ, вродѣ сфинкса ѳивскаго. Разница съ послѣднимъ, впрочемъ, та, что сфинксъ питался человѣческимъ мясомъ, тогда какъ г. Извольскій вынужденъ лишь — по восточной метафорѣ — «ѣсть грязь съ бороды отца своего»: то есть — попадать въ систематическіе просаки и потомъ столь же систематически за оные просаки извиняться. Этотъ способъ питанія, конечно, много человѣчнѣе, но требуетъ большого самоотверженія, ибо мало пріятенъ, а народы, въ оцѣнкѣ его, являютъ самую безстыдную неблагодарность. Г. Извольскій, не въ обиду г. Корфу будь сказано, настолько непонятая фигура на Балканскомъ полуостровѣ, что
25
почти всѣ мои свиданія послѣднихъ трехъ недѣль кончались тѣмъ, что уже не я интервьюировалъ, а меня интервьюировали:
— Что такое, собственно говоря, г. Извольскій? Въ какихъ смыслахъ вы его понимаете? Какіе ключи имѣются къ его пониманію? Думаете ли вы, что онъ самъ себя понимаетъ?
И разспросы эти сопровождались взорами съ минами недоумѣнія — нельзя сказать, чтобы пріятнаго для русскаго патріотическаго самолюбія.
А одинъ молодой сербскій дипломатъ выразился о г. Извольскомъ такъ:
— Г. Извольскій неутомимый путешественникъ по желѣзнымъ дорогамъ... Какой несравненный контролеръ спальныхъ вагоновъ пропалъ въ этомъ дипломатѣ!
Бесѣда Ал. Моисеева съ барономъ Корфомъ перешла дальше на вопросъ объ Италіи, то есть о возможности ея участія въ войнѣ.
— Не думаю, чтобы Италія могла втянуться теперь въ войну съ Австріей — сказалъ бар. Кюрфъ. —Настроеніе здѣсь, конечно, повышенное, но дѣло въ томъ, что слабость Италіи въ военномъ отношеніи извѣстна, не только всѣмъ руководителямъ политическимъ, она стала достояніемъ и общественнаго мнѣнія. Прочтите рѣчь Титтони, письмо къ избирателямъ Сонино. Ну, а вопросъ о добровольцахъ.... это дѣлаютъ, какъ мы говоримъ, «политики неотвѣтственные». Серьезныхъ людей здѣсь не видно, и я не думаю, чтобы это движеніе могло принять значительные размѣры.
Напрасно. Въ тотъ же самый день, когда Ал. Моисеевъ бесѣдовалъ съ барономъ Корфом я получилъ свѣдѣнія о возможностяхъ итальянскаго волонтерскаго движенія въ пользу Сербіи. Депутатъ Пьетро Кьеза,
26
представитель рабочей не-соціалистической партіи, соотвѣтствующей, до извѣстной степени, нашимъ трудовикамъ, но съ гораздо большимъ парламентскимъ вліяніемъ, только что возвратился изъ Бѣлграда, гдѣ онъ ощупывалъ почву — именно въ этомъ направленіи. Я имѣю положительныя данныя утверждать, что Ричіотти-Гарибальди не только обѣщалъ сербамъ, но честнымъ словомъ обязался выставить корпусъ волонтеровъ въ 20.000 человѣкъ. Полагаю, что это достаточно «серьезно», хотя и исходитъ отъ «неотвѣтственнаго политика», надъ которыми профессіонально иронизируетъ бар. Корфъ. И знаю, также, что обѣщанные двадцать тысячъ человѣкъ — не случайная нервная толпа, собравшаяся съ бору да сосенки, частью по зову симпатичнаго инстинкта положить душу свою за братьевъ своихъ, либо, частью, по соблазну авантюризма. Нѣтъ, это — даже не русскіе добровольцы сербской войны 1876 года. Это — тѣ самые люди, которые, если бы между Италіей и Австріей вспыхнула настоящая, открытая война, дрались бы съ австрійцами подъ итальянскими знаменами, въ итальянскихъ мундирахъ и командовали бы итальянскими частями войскъ. Неоткрытая австро-итальянская война невозможна, покуда на помощь славянамъ не выступитъ Россія. И вотъ наиболѣе ожесточенная австрофобская часть итальянскаго населенія и арміи вступаетъ въ союзъ съ сербами, чтобы вести войну, такъ сказать, негласную, псевдонимную, за свой собственный страхъ и рискъ.
Всѣ дороги, какъ давно извѣстно, ведутъ въ Римъ и начинаются изъ Рима. То обстоятельство, что наше путешествіе на Балканскій полуостровъ началось съ Рима, является далеко не случайностью. По своей географической близости къ Балканамъ, и по массѣ связанныхъ
27
съ Балканами интересовъ, политическихъ и непосредственно коммерческихъ, колоніальныхъ, столица Италіи сдѣлалась, въ послѣднее время, для юго-славянскихъ выходцевъ естественнымъ убѣжищемъ и излюбленнымъ центромъ. Римъ полонъ представителями различныхъ славянскихъ народностей и интересовъ. Съ необычайной живостью и отзывчивостью прислушиваются и сами итальянцы ко всему, что творится теперь подъ Балканами.
Едва ли возможно найти въ исторіи другой примѣръ, чтобы два государства, находящіяся формально въ союзныхъ отношеніяхъ, питали другъ къ другу столь обостренную взаимную ненависть, какъ наблюдаете вы — всегда и всюду — между Австріей и Италіей. И со стороны Италіи ненависть къ Габсбургской монархіи особенно ярка и выразительна. Эта ненависть досталась Италіи прежде все по наслѣдству. Слишкомъ еще жива, въ особенности на сѣверѣ память объ австрійскомъ владычествѣ. Живы еще старики, раненые въ бояхъ съ австрійцами.
Это одно. Но имѣются и другія, болѣе реальныя политическія основанія вражды. Процессъ единенія Италіи еще не завершенъ.
Весь смыслъ, единая цѣль внѣшней политической, жизни Италіи — въ Истріи и Тренто, отхваченныхъ Австріей провинціяхъ.
Одному изъ моихъ коллегъ пришлось недавно бесѣдовать въ Мессинѣ, нѣсколько дней спустя послѣ землетрясенія, на пароходѣ, съ цѣлымъ рядомъ итальянскихъ политическихъ дѣятелей, сенаторовъ и депутатовъ.
— Знаете, что, — говорилъ одинъ изъ нихъ, крупный политическій дѣятель, бывшій министръ земледѣлія,
28
депутатъ Понтано, — это, быть можетъ, случайность, но весьма характерная. Когда приключилось съ нами несчастіе, то первыми къ намъ пришли на помощь наши друзья — русскіе, потомъ англичане, затѣмъ французы. Нашихъ же дорогихъ союзниковъ — австрійцевъ нѣтъ здѣсь вовсе. Мы это чувствуемъ, понимаемъ и, если хотите, даже благодарны имъ за это. Оно, знаете ли, соотвѣтствуетъ группировкѣ дѣйствительныхъ интересовъ. Этотъ фактъ будетъ имѣть, — быть можетъ, незамѣтное сразу, но въ будущемъ весьма значительное — вліяніе на народную психологію. А вмѣстѣ съ нею и —на политическую коньюнктуру. Австрійцы рады всякому нашему несчастію. А мы... единственная цѣль всей нашей политики — «это Тріестъ!» Больше намъ ничего на свѣтѣ не надо.
Черезъ полторы недѣли я вспомнилъ эти слова, когда Австрія по вопросу объ итальянскомъ университетѣ въ Тріестѣ нанесла Италіи такую жестокую пощечину. Издали трудно себѣ представить, какое впечатлѣніе произвела въ Италіи эта измѣна Австріи офиціально принятому на себя обязательству.
По внѣшности дѣло весьма несложно. Въ качествѣ компенсаціи за аннексію Босніи и Герцеговины Эренталь обѣщалъ Титтони итальянскій университетъ въ Тріестѣ. Титтони, въ отвѣтъ на бурю негодованія, грянувшую въ палатѣ по поводу аннексіи, — торжественно заявилъ объ этомъ обѣщаніи съ парламентской трибуны. Потомъ, недѣли черезъ двѣ послѣ мессинской катастрофы, когда возможность осложненій изъ-за аннексіи, повидимому, миновала, австрійское правительство объявило, что, вмѣсто университета въ Тріестѣ, оно откроетъ итальянскій факультетъ при нѣмецкомъ университетѣ въ Вѣнѣ. Напоминаніе Италіи о данномъ
29
обѣщаніи было съ негодованіемъ отвергнуто, какъ вмѣшательство во внутреннія дѣла Австріи. А самое обѣщаніе безцеремонно разъяснено въ томъ смыслѣ, что, молъ, Эренталь превысилъ свои полномочія.
Вопросъ объ аннексіи, вопросъ о Тріестѣ опять сразу стали на первый планъ итальянской общественной жизни.
— Мы опять обмануты швабами. Если бы не Мессина, потребовавшая сверхсильнаго напряженія всѣхъ средствъ націи, — австрійцы не позволили бы себѣ подобной дерзости, — таковъ былъ единодушный голосъ всей печати, вопль всего общественнаго мнѣнія.
И вотъ — теперь, въ происходящей избирательной кампаніи, австрійскій вопросъ для итальянцевъ сталъ на первое мѣсто. Прочтите заявленіе Титтони, письма депутатовъ къ избирателямъ (напримѣръ, весьма характерный и важный манифестъ къ избирателямъ Сонино): они всѣ дышатъ одной и той же мыслью, звучатъ одною и тою же нотою.
Въ томъ, что задача націи — вступить въ борьбу съ Австріей — согласны всѣ, безъ различія партій, развѣ за исключеніемъ группы клерикаловъ. Въ то же время всѣ сознаютъ, что для этой борьбы Италія не готова ни въ военномъ, ни въ финансовомъ, ни въ политическомъ отношеніи.
Съ болью подсчитываетъ свои слабыя военныя силы озлобленная нація, съ гнѣвомъ сжимаются кулаки патріотовъ, грозя австрійскому сѣверо-востоку. А между тѣмъ и все-таки — съ этимъ самымъ единственнымъ естественнымъ политическимъ и экономическимъ (за балканскіе рынки) врагомъ Италіи, — у нея еще до сихъ поръ существуютъ на бумагѣ союзныя отношенія.
Въ случаѣ австрійскаго приказа по военной надобности,
30
Италія обязана воевать плечо къ плечу съ Австріей противъ своихъ естественныхъ союзниковъ — Россіи и Франціи. Воевать за защиту австрійскаго захвата, воевать за аннексію Босніи и Герцеговины, — за ту самую аннексію, при которой въ первомъ ряду обобранныхъ и одураченныхъ оказалась постыдно и нелѣпо сама же «союзная» Италія!
Намъ пришлось много бесѣдовать по этому вопросу съ итальянскими журналистами и политическими дѣятелями, и вотъ общій сводъ ихъ мнѣній.
— Тройственный союзъ, навязанный Италіи савойской династіей, фактически пересталъ существовать. За Австрію — Италія не выступитъ ни въ какомъ случаѣ. Италія уже пережила то время, когда вопросы войны и мира рѣшались дипломатами и королями. Этого нація теперь не позволитъ.
— Выступить ли Италія противъ Австріи?
— Для того, чтобы отвѣтить на этотъ вопросъ, — надо коснуться другого, крайне важнаго основного вопроса итальянской жизни. Всѣ наблюдатели внутренней политики, даже изъ числа горячихъ приверженцевъ монархической идеи, сходятся въ томъ фактѣ, что подъ глубокимъ пепломъ внѣшняго спокойствія за послѣднее время въ Италіи наблюдается, однако, колоссальный рость антидинастическаго, республиканскаго движенія. Творится онъ какъ-то незамѣтно, именно растительно — и тѣмъ болѣе неуклонно. Династія утратила всю былую огромную популярность. Испорченность и подкупность монархической администраціи — стали притчей во языцѣхъ, далеко перейдя предѣлы неурядицы, терпимые въ свободныхъ, конституціонныхъ государствахъ. Сначала дѣло Нази, потомъ, въ особенности, мессинская катастрофа обнаружили полную несостоятельность,
31
полную непригодность всѣхъ правящихъ сферъ. Среди министровъ, вокругъ короля — совершенно нѣтъ людей, способныхъ охватить ширь и глубину современнаго положенія Италіи, съ ея, поистинѣ, трагическою, въ двусмысліи своемъ, внѣшнею политикою противъ самой себя. Да и не только нѣтъ политиковъ, нѣтъ даже просто сколько-нибудь дѣльныхъ и честныхъ людей, которые сумѣли бы организовать отвѣтственное національное дѣло такой глубокой серьезности, какъ война съ Австріей.
Сознаніе своего безсилія — единственное, хотя и отрицательное, достоинство этихъ сферъ. Поэтому, зная себѣ цѣну, онѣ на войну не пойдутъ. Да и самъ король — извѣстный австрофилъ. Гдѣ ему перечить Австріи! Но изъ этихъ двухъ условій еще вовсе не слѣдуетъ, однако, что войны съ Австріей не будетъ.
Ея не будетъ навѣрное только до тѣхъ поръ, покуда войны австрійцамъ не объявятъ русскіе. Въ одиночку итальянцы Австріи боятся. Но если Австрія и Германія будутъ обезсилены на востокѣ войной съ Россіей, тогда (— болѣе, чѣмъ вѣроятно, — въ войну ворвутся съ юга также итальянцы, сдѣлавъ передъ тѣмъ, въ видѣ предисловія, небольшую «трехдневную» революцію, отъ которой можетъ пострадать савойскій домъ.