 |
Генварскія русаліи и готскія игры въ Византіи
Александръ Н. Веселовскій
Журналъ Министерства Народнаго просвѣщенія. Шестое десятилѣтіе. Часть CCXLI, стр. 1-18 Тіпографія В. С. Балашева. Наб. Екатерининскаго кан., № 78. С.-Петербургъ, 1885.
Сканы в .pdf формате (0.7 Мб) |
 |
[[ .pdf файл, 19.6 Мб, на многократно цитираната тук студия на Ал. Веселовский:
- В: Сборникъ Отдѣленія Русскаго языка и словесности Императорский Академіи Наукъ, т. XXII, № 4, С.-Петербургъ, 1883, стр. 97–291.
Съдържание: I. Языческій элементъ колядъ. 103 — II. Святочныя маски и скоморохи. 128 —
III. Христіанскіе мотивы колядокъ. 223 — IV. Бытовые мотивы колядокъ. 253 — V. Баладные, эпическіе мотивы колядокъ. 265 ]]
- (Русалии в Молиске (Д. Хоматиан, XIII в.), в Эпире (1856), у румын, албанцев, въ церк.-слав. языке, у сербов, словинцев, чехов, словаков, болгар)
Наименованіе „русалій" [1] встрѣчается впервые въ толкованіи Вальсамона (конца XII в.) на 62-й канонъ Трулльскаго собора, какъ названіе древняго праздника, отбываемаго въ деревняхъ по пасхѣ: τὰ λεγόμενα Ρουσάλια τὰ μετὰ τὸ ἅγιον Πάσχα ὑπὸ κακῆς συνηθείας ἐν ταῖς ἔξω χώραις γινόμενα. По сообщенію Димитрія Хоматіана, епископа Ахридскаго (XIII в. нач.), русаліи (Ρουσάλια) праздновались въ недѣлю по пятидесятницѣ жителями Молискской темы [2]:
σύνταγμα γίνεσθαι νεωτέρων καὶ τὰς κατὰ χώραν χώμας αὐτοὺς περιέρχεσθαι καὶ παιγνίοις τισὶ καὶ ὀρχήμασι καὶ βεβακχευμένοις ἅλμασι καὶ σκηνικαῖς ἀσχημοσύναις ἐγχαλεῖσθαι δῶρα παρά τῶν ἐνοικούντων εἰς κέρδος αὐτῶν.
Аравантинъ (Ἀραβαντινός, Χρονογραφία τῆς Ἠπείρου, t. II, p. 191) такъ описываетъ русаліи въ эпирской Паргѣ:
τὴν καλουμένην ἑορτὴν Ῥοζαλίαν ἢ Ῥουσάλια, διαρκοῦσαν ἁπὸ τῆς α´ μέχρι τής ή Μαΐου, ὅτε ὁ λαὸς ἐκλέγων πολίτην τινὰ ὡς ἀρχηγὸν εὐθύμει διά διαφόρων κωμικῶν σκηνῶν· μεταξὺ δὲ τούτων ἐκρότει καὶ πλάστην τινα μάχην, σχηματιζομένων δύο στρατιωτικῶν σωμάτων, τοῦ μὲν χριστιανικοῦ, τοῦ δὲ ὀθωμανικοῦ ἀρχηγουμένου ὑπὸ πλαστοῦ Πασσᾶ, ὅστις συνελαμβάνετο αἰχμάλωτος μετὰ τὴν γενομένην ἐν τῇ τελευταίᾳ ἡμέρᾳ τῆς ἕορτῆς ψευδομάχην· ἐν τῷ μεταξὺ δὲ τῶν ὀκτὼ ἡμερῶν οἱ Ῥουσαλιῶται Πάργιοι εἰςέπραττον τὸ τελωνιακὸν δικαίωμα παντὸς ἐμπορεύματος εἰςαγωγῆς ἢ ἐξαγωγῆς, καὶ τὸ ἐφήρμοζον εἰς δαπάνην τῶν ἐν τῇ πανηγύρει γενομένων ἐντρ υφήσεων καὶ προπαρασκευῶν".
1. О нихъ см. Miklosich, Die Rusalien, Sitzungsber. d. Wien. Ak. 46 B. 1864, p. 386—405; Tomaschek, Ueber Brumalia u. Rosalia, ib.; 60 B. 1868, p. 369 sqq.
2. Въ моихъ Разысканіяхъ, вып. IV, гл. VII, стр. 208 напечатано ошибочно: Молизской. О положеніи Молиска см. Tomaschek, l. c. р. 372, 373.
1
2
Воображаемая борьба христіанъ съ османами не что иное, какъ новая перелицевка стараго драматическаго пренія между лѣтомъ и зимой, которую представляетъ паша, поступающійся въ концѣ распри своей свободой и жизнью, замѣчаетъ Томашекъ [1].
Съ празднованіемъ въ Паргѣ необходимо сблизить тотъ же обрядъ, совершаемый въ албанскихъ колоніяхъ Калабріи въ первые три дня Пасхи [2]. Старое названіе праздника, rusalet = русалія, теперь полузабытое, уступило мѣсто другому: pieizit или vecchiarelli. Главная роль въ обрядѣ принадлежитъ парнямъ, одѣтымъ въ военный костюмъ восточнаго стиля, и женщинамъ, которыя, сплетясь руками, исполняютъ древній народный танецъ (vala), двигаясь по улицамъ, заходя и въ дома. Тѣ и другія пляшутъ подъ звуки пѣсенъ, исполняемыхъ антифонически, старыхъ воинственныхъ пѣсень, восходящихъ къ XV вѣку, къ памяти о подвигахъ Скандербега, Константина и др. Группой юношей, pieizit, руководитъ старикъ, не ряженый, толпой женщинъ — юноша; къ нимъ присоединяются еще ряженые, съ лицами, вымазанными мѣломъ, мукой или сажей, одѣтые въ козьи шкуры, съ колокольцами и погремушками у пояса; въ рукахъ у нихъ разнаго рода кухонная утварь, руки замараны сажей: прохожіе испытываютъ то и другое на себѣ и не сердятся на злыя шутки и прибаутки, столь же традиціонныя въ этомъ обрядѣ, какъ и музыкальный инструментъ, родъ свирѣли, сдѣланной изъ коры фиговаго дерева; подъ звуки этой свирѣли медленно движутся pieizit, прежде чѣмъ пуститься въ пляску. Періодъ rusalet открывается въ полночь съ великой субботы на Христовъ день, когда по греческому обычаю колоколъ возвѣститъ о Христовомъ воскресеніи. И вотъ, въ то время, какъ съ одной стороны, группы набожныхъ поютъ подъ окнами спящихъ „Христосъ воскресе!" (Χριστός ἀνέστη), другіе пляшутъ по деревнѣ, приглашая повеселиться:
„Сегодня, красавица, воскресенье, Христово воскресенье. Проснитесь же, юноши, и пойте, проснитесь, дѣвушки, и начинайте плясать! Кто не успѣлъ принарядиться въ праздничное платье, пусть остается дома спать".
1. l. c. р. 371.
2. О нихъ см. мою замѣтку: Новости по изученію италіанской литературы, Ж. М. Н. Пр. 1881 г., іюнь, стр. 436—437. См. De Rade, Rapsodie d’un poema albanese, raceolte nelle colonie del Napoletano, p. 91: отрывокъ русальскихъ пѣсенъ (Canti delle Russalle); обрядъ, совершавшійся на Пасхѣ, сохранился лишь въ деревнѣ Casal-Nuovo, въ Базиликатѣ.
3
Во вторникъ вечерокъ праздникъ кончается грустною пѣсней:
„На будущій годъ, объ ѣто время, одни изъ насъ еще будутъ въ живыхъ, другихъ не будетъ; но хоть и малые числомъ, мы не посрамимъ нашихъ товарищей".
Тамъ, гдѣ до сихъ поръ удержалось имя и празднество русалій, онѣ обыкновенно являются пріуроченными къ Духову и Троицыну днямъ [1]. Такъ у
румынъ: rusalo, rusáli = pentecôte; mauvaises fées [2];
y албанцевъ: rsciài, rrsciài = pentecoste (вм. rsali);
въ церк.-слав. языкѣ: на роусалию = εἰς τὴν ἁγίαν πεντηκοστὴν (гомилія Іоанна пресвитера экзарха, по сербск.-слав. рукописи ХIII в.),
на русаліяхъ, въ сѫботѫ русальнѫ (Сав. книга 130, 131, 147);
у сербовъ: rusalje, rusalji = pentecoste (Ragusa, Bocche di Cattaro);
y словинцевъ: risale = pentecoste; risalćek, risalšček, risalščak = maius mensis;
y чеховъ: rusadla, rusadlé = pentecoste;
у словаковъ: rusadljé, rusadla = то же;
въ Муранскомъ статутѣ 1685 года упоминаются: rusadly, rusadelné svátky, съ тѣмъ же значеніемъ и характеристикой: nepořádné tance, obzvláště na rusadelné svátky podle starého obyčeje krále stavětí etc. (Světozor, 1855. 44). То же въ актахъ Щитницкаго евангелическаго собора 1591 года: na rusadlnle swiatky podle starjeho obyčege králow staweti, tanze vywázeti, do starje kożuchy se obláčeti i gakżkolwěk se blázniti pod štraffanjm zakazáno bude [3].
— Обычай выбирать «rusaadelného král'a" сохранялся еще до прошлаго столѣтія у восточныхъ словаковъ (Gemer, Spiš, Šariš) и мадьяровъ:
«Bartholomaeides ѵ diele: Notitia Comitatus Gömöriensis, str. 443, pripomina, te tu mládet każdej obce vyvolila zpomedzi sebä najhodnejšieho za král’a a k boku jeho celú súdobnú osobnost: prísażných i snad kata ešte a hajdúchov. Skutočna sprava obce a moc stutočného richtára v nej akoby na tento deň zotretá bola bývala, tak súdil i riadil i trestat’ dal tento rusadelný král' so svojémi prisażnými všetko, a všetko mu aj poslušné bolo [4].
1. Большая часть относящихся сюда указаній собраны были уже Миклошичемъ, l. c., и позднѣе въ: Christliche Terminologie der slavischen Sprachen (Wien, 1876), стр. 25—26. Kъ этимъ работамъ я обращаю читателей.
2. Cihac, Dict. d’étymologie Dacoromane. Eléments slaves, magyars etc. a. v. rusálii.
3. Aѳанасьевъ, Поэт. воззр. III, 143.
4. Sbornik slovenských národních piesni, povestí etc. vydává Matica Slovenska, Svăzok I (1870) стр. 197—198.
4
Русаліямъ восточныхъ словаковъ отвѣчало у западныхъ названіе Turice; Миклошичъ съ большою вѣроятностью объясняетъ его изъ турьей маски, которая могла фигурировать въ этомъ обрядѣ, какъ турица въ дубровницкой масляницѣ [1]. Ср. галицкія турицы, праздновавшіяся въ началѣ мая, отвѣчая великорусскому семику [2], и проводи весны въ Саратовской губерніи (30-го іюня): чучело лошади носятъ взадъ и впередъ по лугу въ сопровожденіи огромной толпы [3], какъ въ другихъ мѣстностяхъ Россіи въ заговѣнье передъ Петровками нѣсколько человѣкъ, накрывшись парусомъ, представляютъ изъ себя лошадь, при чемъ передній держитъ передъ собою лошадиный черепъ. Эта обрядовая маска зовется русалкой [4]—и возвращаетъ насъ къ имени русаліи. Слѣдующее за Троицей воскресенье въ Спасскѣ рязанскомъ называется русальнимъ заговѣньемъ. На другой день, то-есть, въ первый понедѣльникъ Петрова поста, тамъ приготовляютъ соломенное чучело, одѣтое въ женскіе уборы и представляющее русалку; потомъ собираютъ хороводъ, затягиваютъ пѣсни и отправляются въ поле; въ серединѣ хороводнаго круга пляшетъ и кривляется бойкая женщина, держа въ рукахъ соломенную куклу. Въ полѣ хороводъ раздѣляется на двѣ стороны—поступательную и обронительную; послѣдняя состоитъ изъ защитницъ русалки, а первая нападаетъ и старается вырвать у нихъ чучело; при этомъ обѣ стороны кидаютъ пескомъ и обливаютъ другъ друга водою. Борьба оканчивается разрываніемъ куклы и разбрасываніемъ по воздуху соломы, изъ которой она была сдѣлана. Послѣ того возвращаются домой и говорятъ, что проводили русалокъ [5].
Эти русскія игры интеросны своимъ совпаденіемъ съ слѣдующею словинскою; разница лишь въ томъ, что первыя относятся къ проводамъ весны, вторая—къ ея встрѣчѣ.
Ob pustu, koje je że led zginil z rečic in potokov, vodijo Slovenci kraj Šěavnice Ruso. Storijo pa tako-le. Dva mladenča svoja hrbta kup obrneta, ter se pripogneta. Eden vzeme metlo v roke, drugi pa drog, na kterega obesi star plsker. Tretji mladenič pokrije z beloe rjuho pripogneno mladeniča. Pisker predstavlja glavo, metla pa rep.
1. См. мои Разысканія VII, p. 128.
2. Ż. Pauli, Pieśni ludu polskiego w Galicyi, p. 15.
3. Ефименко, О Ярилѣ, p. 86—87; Сахаровъ, Сказанія Русск. Hap. VII, 42.
4. Аѳанасьевъ, Поэт. воззр. III, 164.
5. Аѳанасьевъ, l. c. III, 150.
5
Cela šema ima po takém podobščino konjsko. Mladenič to šemo po vasi goni in poje:
Belo Ruso vodimo,
Konjem srečo prosimo,
Zobi jd ne dajemo,
Z meglo jo napajamo.
Kedar prizene Ruso do potoka, vrżeta mladeniča, ktera sta predstavljala podobščino konjsko, pisker in metla v potok, in vsi trlji zapojejo:
Smo Ruso v vodo stírali,
Konjem srečo sprosili;
Zdaj bomo pa pobírali,
Da bomo težko nosili.
Pri vsakem hramu dobijo kakšen dar, postavim jajec, klobas, sira [1].
Руса, отвѣчаетъ, очевидно, не только по маскѣ, но и по имени— Русалкѣ русскаго обряда, и я полагаю, что то же имя сохранилось, искаженное, въ Солохѣ-русалкѣ, которую водятъ въ Гомельскомъ уѣздѣ (Могилевской губ.) въ заключенія обрядоваго „гуканья весны" [2].
Вернемся къ обозрѣнію русалій.
У Болгаръ: Русали = Духовъ день; въ церковь приносятъ русалію и, во время чтенія молитвъ, каждый кладетъ ее себѣ подъ колѣни [3]; „отъ Спасов-день начнѫть да празднуватъ самовилскы-тѣ праздницы — Русаля“ [4]; „недѣля передъ Сошествіемъ Святаго Духа извѣстна подъ именемъ Русалницы (Пиротск. окр.). Въ старое время въ теченіи всей этой недѣли играли „оро" (хороводъ) въ честь Русаліи. До сихъ поръ въ нѣсколькихъ селахъ Кюстендильскаго округа празднуется „соборъ" (храмовой праздникъ) „Руса недѣля"; онъ приходится въ середу Русальной недѣли, а четвергъ этой недѣли извѣстенъ подъ именемъ „въртоломы". Въ этотъ день женщины, у которыхъ есть дѣти, не работаютъ, тогда какъ всѣ другіе исполняютъ обычную работу. Въ теченіе этой недѣли существовалъ въ окрестностяхъ Бѣлой-Паланки такой обычай: восемь дѣвушекъ отправлялись славить по домамъ;
1. Pajek, Črtice is duševnega žitka Štajerskih Slovencev (V Ljubljani 1864), стр. 212.
2. Шейнъ, Бѣлорусскій сборникъ, стр. 125.
3. Каравеловъ, Пам. нар. быта болгаръ, р. 231; сл. стр. 222 прим.: Русалія —растеніе, которое во цвѣтетъ, но имѣстъ пріятный запахъ, съ пустынь стволомъ, вышиною съ полсажени; о немъ ходятъ разныя преданія.
4. Чолаковъ, Българскыи народенъ сборникъ р. 39.
6
кого найдутъ въ домѣ, тому цѣлуютъ руку, и поютъ пѣсни (съ тѣмъ или другимъ пожеланіемъ); поютъ по очередно четыре дѣвушки [1].
На нѣкоторые русскіе русальскіе обычаи мы уже указали выше. Въ Россіи недѣля Святыхъ Отецъ и слѣдующая за нею Пятидесятницы назывались: Русальною, зеленою, либо клечальною (вѣтки, которыми украшаются дома въ Троицынъ день, зовутся въ Малороссіи „клечаине"), или семицкою. Семикъ, собственно, четвергъ на седьмой недѣлѣ по Пасхѣ; въ Вологодской губерніи опъ называется „русалкой" (Областной Словарь, 193; сл. роусалькы = русаліи въ Номоканонѣ по рукописи ХѴII вѣка, у Миклошича, Die Rusalien, р. 6: плесаниı-а.... творещиихъ или роусалькы), „русалчин или мавскій Великдень", „русалі" (малор.), тогда какъ литовск. sekmines (= семикъ) означаетъ праздникъ Пятидесятницы = церковно-слав. роусалиı-а. Особенность семика — поминовеніе (и погребеніе) умершихъ на убогихъ домахъ, скудельницахъ и жальникахъ, простирается и на весь окружающій его праздничный циклъ: во вторникъ передъ семикомъ въ Великороссіи совершаются задушницы; на могилахъ поминаютъ покойниковъ, оставляя разбитыя яйца; говорятъ, что въ этотъ день покойники бродятъ по могиламъ и дерутся съ русалками; въ субботу послѣ семика (клепальная суббота, великор. малор.; родители троицкіе, великор.) совершается поминовеніе умершихъ въ Болгаріи, какъ и въ Россіи; вспомнимъ нареканія Стоглава, кн. 41, вопросъ 23 [2]: противъ плясекъ и скоморошьихъ пѣсенъ на жальникахъ въ Троицкую субботу. Стоглавъ не говоритъ по этому поводу о русальяхъ, но это названіе разумѣется само собою: въ малорусскомъ повѣрьи русалки преимущественно утопленницы и дѣти, родившіяся неживыми и умершія некрещеными; но это лишь обособленіе болѣе общаго понятія, выраженнаго въ названіи русалокъ: малор. мавками (то-есть, павками), майками (у карпатскихъ бойковъ); навья недѣля = недѣля Пятидесятницы; сл. малор. обозначеніе семика: русалчин или мавскій великдень.
Къ этому можно присоединить еще слѣдующее: по малорусскому повѣрью, гдѣ-то за моремъ живутъ рахманы; они не имѣютъ собственнаго счисленія времени, а потому празднуютъ пасху тогда, когда, доплыветъ къ нимъ отъ насъ скорлупа пасхальнаго яйца.
1. Качановскій, Памятники болгарскаго народнаго творчества. Вып. I, стр. 11 слѣд.
2. Разысканія, VII, стр. 207—208.
7
Вслѣдствіе того существуетъ въ народѣ обыкновеніе выбрасывать въ великую субботу въ рѣку скорлупы яицъ, „крашанокъ", которыя доплываютъ къ рахманамъ на Преполовеніе, и рахманы тогда только празднуютъ пасху, „рахманьскый великдень" [1]. Иначе: вмѣсто рахмановъ, называютъ блаженный народъ навы; скорлупа, брошенная въ рѣку, доплываетъ къ нимъ въ навьскій великдень = зеленый четвергъ [2]; но ее не слѣдуетъ бросать въ воду, не раздавивъ ея предварительно, не то русалки будутъ въ нихъ плавать [3]. Еще новое отожествленіе: навокъ и русалокъ, о которыхъ говорятъ, что они разводятъ на могилахъ синіе огоньки [4], которыхъ призываютъ на русальной недѣлѣ, поминая утопленниковъ и удавленниковъ и разбивая на ихъ могилахъ красныя яйца:
Русалка-царица.
Красная дѣвица!
Не загуби, душка,
Не дай удавитца,
А мы тебѣ кланяемся!
Часть поминальныхъ блиновъ оставляется на могилѣ въ жертву русалкѣ. Кто на русальской недѣлѣ забываетъ о своихъ покойникахъ и не дѣлаетъ имъ приношеній, тому мстятъ русалки. При отправленіи проводовъ русалокъ, женщины произносятъ похоронныя причитанія и, распустивъ свои косы, съ плачемъ припадаютъ къ землѣ, какъ бы къ могиламъ [5].
Анализъ русскихъ суевѣрій [6] приводитъ къ заключенію, что весеннія русаліи, главнымъ образомъ, поминальпый обрядъ; русалки = manes, покойники, „земляночки", какъ въ пѣснѣ на Троицкой недѣлѣ:
1. См. мою стятью: Къ вопросу объ источникахъ сербской Александріи. II, стр. 41.
2. Аѳанасьевъ, l. c., I, 578.
3. L. с., III, 242.
4. L. с., III, 197, 243.
5. L. c., III, 243—244.
6. Кромѣ Аѳанасьева, l. с. (св. указатель а. v. Русалка, Русалія и т. д.), см. еще: Калинскій, Церковный мѣсяцесловъ на Руси, р. 469 слѣд.; Петрушевичъ, Общерусскій дневникъ, іюнь, съ 5-го по 10-е іюня, стр. 51 и слѣд.; Чубинскій, Труды и т. д., т. III: Народный дневникъ, стр. 185 (зелені святки); Каравеловъ, Пам. нар. быта болгаръ (съ 5-го іюня), стр. 228 слѣд.
8
Русалочки, земляночкы,
На дубъ лѣзли, кору грызли,
Звалилися, забилися [1].
Покойниковъ хоронили въ языческую пору на горахъ, въ лѣсахъ, на распутьяхъ, спускали въ воду [2]; оттого галицкія мавки = русалки представляются живущими на горныхъ вершинахъ, какъ наши русалки любятъ качаться на вѣтвяхъ дерева. [3] Ихъ преобладающій нынѣ водный характеръ принадлежитъ, по всей вѣроятности, позднѣйшему обособленію; горныя русалки, напримѣръ, должны были изчезнуть въ мѣстности, гдѣ горы были рѣдкостью.
Такъ и старо-сѣверныя Dísir были первоначально, по мнѣнію Вигфиссона, женскими родовыми manes, которымъ зимою приносили жертву (Dísablot), моля ихъ объ урожаѣ; какъ древнія матери рода, онѣ вмѣстѣ съ тѣмъ и „рожаницы"—къ нимъ взывали при родахъ— и наречницы: у каждаго человѣка есть своя dis, сопровождающая его въ теченіе всей жизни. Впослѣдствіи это понятіе обобщилось, и dis, какъ и nympba, стало обозначать демоническое существо женскаго рода безъ всякаго отношенія къ культу предковъ.
I. ( К. Шапкарев: "Руссалии, древенъ и твьрдѣ интересенъ българскій обычай запазенъ и до днесь въ южна Македония" (1884) )
До сихъ поръ празднованіе русалій встрѣчалось намъ довольно постоянно пріуроченнымъ къ Троицыну и Духову дню; если у словинцевъ ихъ названіе было распространено на май мѣсяцъ, то подобное же обособленіе, по совмѣстности, можно было бы пригнать и въ показаніи Стоглава: о русаліяхъ „о іоанновѣ дьни" [4]. Но какъ объяснить себѣ, что тотъ же памятникъ говоритъ о русаліяхъ, совершаемыхъ о „навечерни рожьства Христова и богоı-авлениіа“, то-есть, въ началѣ и концѣ двѣнадцатидневнаго святочнаго цикла? До сихъ поръ это показаніе стояло совершенно одиноко, если не принять въ разчетъ Заповѣдь св. Отецъ (Тихонравовъ, Памятники, II, 302), гдѣ русальи могутъ быть поняты, какъ отожествленныя съ колядой и празднованіемъ индикта („нелѣпо коледовати, ни роусальи играти, ні индикъ чести ни празновати в нѧ"). Теперь оно не вызоветъ сомнѣнія, съ тѣхъ поръ, какъ въ южной Македоніи обнаружено существованіе
1. Аѳанасьевъ, l., с., III, 243.
2. Аѳанасьевъ, l. c., р. 124—125.
3. Котляревскій, О погребальныхъ обычаяхъ, р. 33, 227; 72 и passim.
4. См. мои Разысканія, VII, стр. 204.
9
чрезвычайно интереснаго обряда, отбываемаго именно о святкахъ и обозначаемаго древнимъ именемъ — русалій [1].
Въ „погани дни” отъ Рождества до Богоявленія (визант. τὸ Δωδεκαήμερον; нѣм. die Zwölften) никто не работаетъ, и собираются „дружины", подъ именемъ русалій, ходящія отъ села къ селу съ „русальскими играми" и собирающія деньги и подарки, чаще всего въ пользу какой-нибудь церкви.
Русалійская дружина состоитъ обыкновенно изъ 20—60 парней или мужчинъ или, вѣрнѣе, изъ 10—30 паръ, ибо состоящіе въ одной парѣ не раздѣлимы, представляя какъ бы одно лицо. Каждая дружина, образующая одну „веригу" или одинъ танецъ (хоръ, ликъ), имѣетъ при себѣ: 1) двѣ пары музыкантовъ (мехтери = тѫпанари и зурнаджии); 2) двѣ пары предводителей; имена первой: Проть или Балтаджия и Кеседжия; имя перваго предводителя во второй парѣ: Юзбашия; 3) пару Чаушей, идущихъ по сторонамъ танца, одинъ впереди, другой сзади; 4) пару вѣстмиковъ-соглядатаевъ = калаузи; 5) двухъ-четырехъ слугъ. Всѣ одѣты въ великденскія платья (дрѣхи), „съ бѣли-тѣ имъ широки кошульки (Арнаудски фустани) отъ горѣ, а на грѫди-тѣ си прѣкрьстени съ двѣ цьрвени (алени) шамии, накитени съ всекакви труфила, като пенязни (парични) нанизи и др.". Балтаджия вооруженъ сѣкирой, всѣ другіе—мечами на-голо. Собравшись въ первый день Рождества у дома церковнаго настоятеля, они отправляются на игры, распростившись съ домашними, какъ будто бы шли на войну: игры бывали, въ самомъ дѣлѣ, столь кровопролитныя, что многіе не возвращались домой, погибнувъ въ свалкѣ; ихъ хоронили на мѣстѣ боя. Въ теченіе всѣхъ двѣнадцати дней, пока продолжаются игры, соблюдаются такія правила:
Никто изъ играющихъ не можетъ говорить съ кѣмъ бы то ни было, даже съ „другаремъ" (стоящимъ въ той же парѣ), развѣ вечеромъ, на ночлегѣ, да и то немного и тихо; только предводителямъ (Балтаджіи и Кеседжіи) разрѣшено говорить.
Не позволяется за все это время ни креститься, ни молиться, ни говорить: „здравъ ми си", либо „на здравье", „добро утро", „добъръ вечерь", „добрѣ дошьлъ".
Во время игры и пляски всякій обязанъ ступать вслѣдъ предходящаго ему другаря.
1. Руссалии, древенъ и твьрдѣ интересенъ българскій обычай запазенъ и до днесь въ южна Македония. Написалъ и издава К. Шапкаревъ. Пловдивъ, 1884.
10
„Помежду членове-тѣ на дружина-та, кои-то макарь и да се не дьржать рѫка за рѫка, съставать обаче единъ танецъ (ликъ), или инакъ, прѣзъ имъ, танецъ, кога-то играѭть или пѫтувать, никому не е позволено да помине, да се провре, та да разцепи, раздвои хоро-то, освѣнъ на болни, кои-то влизать въ срѣдъ хоро и стоять догдѣ трае една игра, и то съ надѣжда да получать здравье, кое-то се получвало посрѣдствонъ прѣкрьстванье-то съ мечове-тѣ по чело-то му; това извьршвать тие слѣдъ свьршванье-то игра-та".
Къ этой подробности присоединимъ и слѣдующія: пока дружина гдѣ-нибудь играетъ, двое чаушей со слугами обходятъ ближніе дома, перекрещивая мечами лицо всякаго встрѣчнаго, а дома въ трехъ мѣстахъ: „на врата-та щомъ влѣзать, на дименикъ-тъ и на друго нѣкое мѣсто така, що то образувать правиленъ треѫгълникъ“. Также крестятъ „за здравіе" всѣхъ находящихся въ домѣ, прося подаянія во имя какого-нибудь святого или церкви, для которыхъ играетъ дружина; подачки собираютъ и носятъ слуги. „Ако се научать че въ нѣкоя кѫща имало лехунка жена, Руссаллии-тѣ тамо не влегвать. А и такова жена, кога ги види или научи че дохождать, бѣга отъ нихъ, и со крие въ кѫщи като се сматря нечиста още". Иной хозяинъ приглашаетъ цѣлую дружину къ себѣ на дворъ—поигратъ и перекрестить домашнихъ „за здравье", а къ больному ихъ зовутъ и въ домъ.
Слѣдуя по пути, не переходятъ въ бродъ черезъ воду, а скачутъ, либо перевозятся черезъ нее; встрѣтивъ на пути похороны, велятъ поставить носилки съ покойникомъ на землю и, перескочивъ черезъ него, позволяютъ нести далѣе.
Если кому-либо изъ дружины пришлось отстать отъ нея за надобностью, то съ нимъ вмѣстѣ идетъ и его другарь, машущій все время мечемъ надъ головою совершающаго свою нужду (пьющаго и т. п.), какъ бы отгоняя отъ него какую-то опасность. Если птица пролетитъ, надъ дружиной, либо надъ нѣкоторыми изъ ея членовъ, всѣ начинаютъ махать мечами, убиваютъ ее и съѣдаютъ на вечери.
Въ деревняхъ на пути останавливаются въ домахъ попарно, оба предводителя вмѣстѣ, при нихъ и два музыканта-свирца; къ ихъ дому собирается играть и вся дружина. Если дружина зайдетъ въ свое собственное село, то никто не останавливается на ночлегъ у своихъ. Подходя иа ночлегъ къ какому-нибудь селенію, напередъ извѣщаютъ поселянъ (черезъ вѣстниковъ = калаузи) о своемъ прибытіи, а тѣ принимаютъ ихъ съ почетомъ, поятъ и кормятъ (Русаліи не обѣдаютъ, а завтракаютъ—поручегъ, похапка,—ужинаютъ и вечеряютъ);
11
еслибы въ томъ селѣ очутилась уже ва ночлегѣ другая дружина, то вновь подходящая минуетъ его и слѣдуетъ далѣе.
Игры.
„На всѣкоя утрина, кога-то се готвять да излѣзѫть по игранье, единъ часъ прѣдъ зopa-та, удрять тѫпани-тѣ, за да ce разбудятъ и станѫть вси-тѣ съставляющи дружина-та членове... Слѣдъ единъ часъ, въ глъбока зора, тѫпани-тѣ удрять повторъ",
и дружина собирается къ дому начальника, который дѣлаетъ ей смотръ. Всѣ становятся кругомъ,
„тъкмо-нозѣ и, отъ како помине (начальникъ) съ сѣкирата си покрай нозѣ-тѣ на нарѣдени-тѣ си войници съ голѣма бьрзина и силно, вси-тѣ по гласъ-тъ него въ извиквать еднажь силно и велегласно: „ехее!", та тръгвать, като засвирять прѣдходящи-тѣ свирци".
Каждый, кромѣ музыкантовъ, держитъ въ правой рукѣ мечъ на-голо, „исправенъ съ вьрхъ-тъ на горѣ и, спрости свирба-та, кога подигать рѫка-та си заедно съ мечь-тъ на горѣ, кога пакъ на долу я поснимвать". Встрѣтивъ во время игры
„раскрьстница (крьстопѫть) или хладенецъ (бунаръ или изворъ) или друга нѣкоя подобна вода или сухо дьрво, ветхи гробища или црьква, обикальвать ги до три пѫти съ хоро (игранье); а на свьршваниѥ-то обикалька-та, по примѣръ на Балдаджия-та — началникъ, членовѣ-тѣ на всякоя двойца пьрво ще прѣкрьстять единъ съ другъ мечеве-тѣ си, слѣдователно, като ги опрѫть съ вьрхъ-тъ въ земя-та, вси-тѣ извиквать единогласно: „ехее!" та търгвать. Така правятъ и всекога кога-то свьршвать игра-та си на нѣкое мѣсто".
Игры кончаются передъ заходомъ солнца, какъ, съ другой стороны, русаліи заботятся, чтобы заходъ солнца не засталъ ихъ внѣ села. Вслѣдъ за вечерей, по звуку тѫпановъ, дружина снова собирается къ дому начальника, послѣ чего играютъ попарно въ какія-нибудь игры, а поселяне „чинятъ сеиръ". Начальники (первая пара) не играютъ, а когда играетъ пара Юзбаши, всѣ члены дружины, кромѣ Балтаджіи и его другаря, стоятъ, пока не кончится игра.
На пути всякая дружина посылаетъ развѣдчиковъ узнать, нѣтъ ли впереди другой, встрѣчной дружины, чтобы съ нею можно было разминуться. Если двѣ дружины встрѣтятся, то ни одна не уступитъ дороги другой, развѣ подъ условіемъ, чтобы слабѣйшая, въ знакъ покорности, прошла подъ скрещеными мечами сильнѣйшей. Такъ какъ это считается униженіенъ, то дѣло часто кончалось настоящимъ боемъ; убитыхъ хоронили тутъ же, безъ церковныхъ обрядовъ и отпѣванія. Такъ образовались такъ-называемые „Русальскія гробища".
12
На канунѣ Богоявленія („на Неядка или Водокрьстъ") игры кончаются; дружина возвращается во свояси и прямо въ церковь, гдѣ священникъ читаетъ имъ молитву. „Кой-то отъ Руссалии-тѣ не си пѣелъ молитва, велятъ и вѣрвать, че полудѣвалъ". Всѣ входятъ въ церковь, въ „женска-та врата" или въ „лѣва-та", съ мечами на-голо,
„и застанвать прави и нарѣдени на права линия, както и влѣзвать, на лѣвий-тъ цьрковенъ отдѣлъ, сир. отъ кѫдѣ-то минува святий Прѣносъ. Единъ священникъ застанва въ единъ отъ найближни-тѣ до олтаръ-тъ столове, та всѣкому отдѣлно и едно по друго прочитва му по една молитва",
послѣ чего одинъ за другимъ проходятъ въ среднее отдѣленіе церкви, „по край лѣви-тѣ пѣвчески столове", и далѣе, „до пангарь-тъ, до западний видъ на црьква-та, а отъ тамъ заобикольвать и до Архиерейский столъ, кѫдѣ-то вече се запирать". Когда молитва прочтена надо всѣми, священникъ „застанва на Архиерейский столъ, дьржящъ въ лѣва-та си рѫка честний крьсть, а въ десна-та—наквасена съ освятена вода киска босилькова". Всѣ подходятъ къ столу, не снимая шапки и не крестясь, цѣлуютъ крестъ и руку; онъ кропитъ ихъ лицо и мечи, которые они опускаютъ долу; послѣ того они
„заминвать задъ дѣсни-тѣ пѣвчески столове въ дѣсното цьрковно отдѣление, та достигвать дори до дѣсна-та цьрковна врата. Тамо тога вече, вънъ отъ цьрква-та, до врата-та, всѣкой остава меча си, кои-то послѣ събирать ги на бреме (деметъ, снопъ)".
Затѣмъ возвращаются въ церковь уже съ непокрытыми головами, съ свѣчами въ рукѣ, крестятся и прикладываются къ иконамъ. Выйдя изъ церкви, просятъ прощенія другъ друга и всякому (кромѣ другарей) на пути цѣлуютъ руку. Въ деревнѣ обходятъ съ посѣщеніемъ домъ за домомъ. Въ семьѣ ихъ встрѣчаютъ радостно; платье, въ которомъ они совершали обходъ, снимается и моется внѣ дома. Утромъ, въ день Богоявленія, колятъ овна, и всѣ домашніе ѣдятъ его вмѣстѣ и веселятся.
Генварскія русаліи, сохранившіяся въ Македоніи, бросаютъ яркій свѣтъ на значеніе одноименныхъ обрядовыхъ игрищъ, извѣстныхъ въ другомъ, весеннемъ пріуроченіи.
1) Русаліи — „русалки" (Номоканонъ Миклошича; русалка = семикъ) запрещались церковью, какъ языческія. Нигдѣ эта языческая окраска не выступаетъ такъ ярко и знаменательно, какъ въ Македоніи: русаліи за все время игры не молятся и не крестятся, входятъ въ церковь, не снимая шапки и т. п. Русаліями въ македонскомъ, русаліотами въ эпирскомъ обрядѣ зовутся участники, исполнители игры,
13
тамъ и здѣсь — ряженые: это одно изъ необходимыхъ условій; я сопоставляю съ ними, изъ русской обрядности, чучело „русалки" въ проводахъ весны.
2) Общимъ признакомъ является драматическій характеръ игры, откуда отвлеченное пониманіе русалій, какъ языческихъ игръ вообще, въ сопоставленіи съ скоморохами, гуслями и т. п. Такъ, въ нашей начальной лѣтописи (подъ 1067 годомъ):
„диı-аволъ льстить и дроугъıми нравъı, всьı-ачьскъıми льстьми прѣваблı-аı-а нъı отъ бога, троубами и скомрахы, гоусльми и роусальи. видимъ бо игрища оутлачена и людий много множьство, ı-ако оупихати начьноутъ дроугъ дроуга, позоръı дѣюще отъ бѣса оумъıшленаго дѣла, а церкъви стоı-ать" [1].
То же въ поученіи, приписанномъ въ одномъ сборникѣ Ѳеодосію Печерскому и, вѣроятно, заимствованномъ изъ Златоструя (Слово о ведрѣ и о казньхъ бж҃иı-ахъ), тогда какъ въ другомъ поученіи Златоструя (еже не преѡбидѣти цр҃кве бж҃ïа и свы҃х таинъ) скомрахи и русаліи („о скомрасѣхъ и ѡ русаліı-ахъ") передаютъ греческое ἐν μὲν ἱπποδρομίας.
Сл. у Кирилла Туровскаго:
„бѣсовьскъıı-а пѣсни, плѧсанье, боубнъı, сопѣли, гусли, пискове, играньı-а неподобнъıı-а, роусальı-а" (Буслаевъ, Историческая христоматія, 504);
въ Толкованіи къ апостолу Павлу, ХIII вѣка:
„ѥгда играютъ роусалии ли скомороси ли пьı-аницѣ кличють, или како сборище идольскихъ игръ, ты же въ тъ часъ пребоуди дома; въ Въпрошеніи апостольскомъ о мукахъ и о грѣсѣхъ и о покаяніи и обрѣтеніи милости господнѧ: „игры, глаголемыѧ куклы, и скоморохи и русаліею плı-ашущая и всѧ игрища бѣсовскаа";
въ Словѣ св. Нифонта о русаліяхъ:
„остати всѣмъ игръ бѣсовьскыхъ и ѿ льсти дьı-аволя, наипаче (и)же своı-а имѣнье дають бѣсу лукавому, иже суть русальı-а, а иниже скоморохомъ";
въ позднѣйшихъ пересказахъ житія св. Нифонта:
„умысли сатана, како отвратити людей отъ церкви, и собравъ бѣси, преобрази въ человѣки, и идяше въ сборѣ велицѣ упестренѣ въ градъ, ови біяху въ бубны, друзіи въ козици и въ сопѣли сопяху; иніи же, возложьше на я скураты, дѣяху на глумленіе человѣкомъ . . . и нарекоша игры тѣ русалія";
въ Заповѣди с҃тъіхъ ѿц҃ь ко исоовѣдаю̑щимсѧ сн҃омъ и̑ д́щеремъ (Тихонравовъ, Памятники, II, 302):
„нѣлѣпо коледовати ни роу̑сальи̑ и̑гра'ти, нï индикъ́ чести́ ни́ празнова́ти́ в нѧ́";
1. Miklosich, Die Rusalien, р. 6—7; Разысканія, VII, 204—207, 189, гдѣ ссылки на памятники.
14
въ Азбуковникѣ:
„роусаліı-а = игры скоморошескія".
Сл. выраженіе одной рукописи XVII вѣка (Miklosich, Die Rusalien, р. 5): въ роусалиı-ахь ходили.
Напомнимъ, наконецъ, увѣщанія Стоглава (глава 41, вопросъ XXIV):
„роусалии о Іоанновѣ дьни и навечерин рожьства Христова и Богоı-авлениı-а сходı-атъ сı-а моужие и жепы и дѣвицы на нощное плещевание и на безчиннъій говоръ и на бесовские пѣсни и на плı-асание и на скакание и на богомерские дѣла".
3) Парный принципъ македонскихъ русалій я не умѣю объяснить; тѣмъ болѣе интереса возбуждаетъ кажущійся, сравнительно, случайнымъ эпизодъ обряда — о враждебной встрѣчѣ двухъ русальскихъ дружинъ. Эпирскія русаліи, по описанію Аравантнна, состояли главнымъ образомъ въ военной игрѣ, въ которой сражаются другъ съ другомъ двѣ группы ряженыхъ русаліотовъ. Въ русскихъ проводахъ русалокъ играющіе также раздѣляются на двѣ, враждующія другъ съ другомъ, толпы; парность хоровъ замѣчается и въ описаніи албано-италіанскихъ rusalet, и въ томъ моментѣ болгарскихъ русалій (у Качановскаго), что дѣвушки, ходящія по домамъ, чередуются въ пѣніи.
4) Значеніе зимнихъ и весеннихъ русалій взаимно освѣщается, какъ осениія празднества Діонису досказываются весенними. Если въ центрѣ майскихъ русалій стоитъ культъ мертвыхъ, тризны на кладбищахъ, то нѣчто подобное могло лежать и въ основѣ январскихъ обрядовъ, только въ другомъ освѣщеніи — какъ Діониса представляли себѣ то замирающимъ узникомъ зимы, то оживающимъ, обновляющимся весною вмѣстѣ съ природой. Среди обрядности январскихъ русалій, несомнѣнно люстральнаго характера, есть черты, указывающія на идеи, присущія и весенному празднеству: встрѣтивъ покойника, русаліи перескакиваютъ черезъ носилки, на которыхъ онъ положенъ; встрѣтивъ на пути церковь или кладбище, сухое дерево или колодезь или распутіе (мѣста погребеній?), обходятъ ихъ съ обычными очистительными церемоніями, скрещивая мечи и т. п. Легко предположить, что такъ-называемыя „Русальскія гробища" назвались такъ не отъ обычая погребать на мѣстѣ боя павшихъ русаліевъ, а въ томъ, болѣе древнемъ смыслѣ, по которому и весеннія русаліи совершались въ Россіи на кладбищахъ и скудельницахъ. Въ этой связи я склоненъ понять и обязательное молчаніе русаліевъ: они не здѣшніе, они — larvae въ окруженіи Діониса. Если наши русалки задаютъ загадки, увлекая съ собою того, кто не сумѣлъ ихъ разгадать, то это лишь другое выраженіе обѣта молчанія. Покойники безмолвствуютъ, ихъ рѣчь намъ — загадка.
15
II. (Следы январских „русалий", сохранившихся под названием „готской" игры у Константина Порфирородного)
Въ русаліяхъ, названіе которыхъ достаточно было разъяснено Миклошичемъ и Томашкомъ, сохранились отголоски ѳракійско-македонскаго народно-классическаго культа, противъ котораго церковь нерѣдко поднимала свой голосъ, и который тѣмъ не менѣе не только удержался при ней, но и распространился по ея слѣдамъ, какъ элементъ народно-церковнаго обряда. Какъ древнія Врумаліи отложились многими своими чертами въ обрядности каландъ = колядъ [1], такъ удержались, не измѣнивъ имени, и весеннія русаліи, тогда какъ военныя игры генварскихъ русалій объяснятъ намъ, быть можетъ, значеніе „готской игры" византійскаго придворнаго церемоніала.
Константинъ Порфирородный [2] такъ описываетъ ее:
1. См. Разысканія, VII, стр. 99 слѣд.
2. De cerimon. aulae Bysantinae, I, 83, ed. Bonn., v. I; см. прим. Reiske и C. Müller, Ein altgermanisches Weinachtspiel, genannt das gotische, въ Zeitchrift f. deutsche Philol., XIV (1882), стр. 442 слѣд.
3. Въ Разысканіяхъ, VII, стр. 101, я, слѣдуя Саѳѣ, опредѣлилъ празднованіе готскихъ игръ 5-мъ января.
16
Послѣ того магистра и димоты венетовъ и празиновъ поютъ, въ честь императора, Алфавитарій, нѣсколько разъ прерываемый, по знаку магистровъ, пляской готовъ. Вотъ какъ описывается ихъ вторичное выступленіе:
Готская игра исполнялась, стало быть, въ присутствіи императора на святкахъ, празинами и венетами, при чемъ на каждой сторонѣ было по два человѣка; ряженыхъ готами; всѣ вмѣстѣ пѣли τὰ Γοτθικὰ, при чемъ τὸ οἰκεῖον μέλος, очевидно, относится не къ готамъ, какъ думаетъ Миллеръ (1. с., 449), а къ пандуристамъ, его исполнявшимъ; сл. переводъ Гейске: carmina sic dicta Gothica, panduris interim modulo suo accinentibus. Что касается текста этой пѣсни, то за вычетомъ греческой вставки и нѣкоторыхъ непонятныхъ, вслѣдствіе испорченности, словъ, ея лексическій составъ—изувѣченный латинскій. Передаю ея начало по возстановленію Миллера (l. c., 454) и Сафы [1]:
1. Κ. Ν. Σαθα. Ἱστορικὸν δοκίμιον περὶ τοῦ θεάτρου καὶ τῆς μουσικῆς τῶν Βυζαντινῶν, p. 190.
17
Миллеръ:
Gaudeas bonas vicinias! Hagia!
Gaudete secli boni dies in certis! Hagia!
Bona hora tutubantes!
Bona amore inspicientes!
Inde salvatus, Nana, deus, deus! и т. д.
Саѳа:
Gaudeas bonas vicinias! Hagia!
Gaudentes electi venientes in certantis! Hagia!
Bona hora tibiantos!
Bona amore ἐπὶ scientes!
Idem salvatus и т. д.
И далѣе объясненія расходятся: Саѳа видятъ въ τοὺλ (припѣвъ, сопровождающій игру) и въ τούλβελε, τοῦλδο пѣсни = виз. τοῦλδον (ἀποσκευὴ, багажъ войска), которое переводитъ ὁ στρατὸς; въ ἴβερ, ἰβερίεμ = imperium. Миллеръ усматриваетъ въ Iber — англос. eofor, сѣв. iöfur, althochd. ebur = aper, и, послѣдовательно, Фрейра, у котораго былъ кабанъ съ золотой щетиной (р. 458—459); Tul напоминаетъ ему германское названіе для святочнаго цикла: Jul, и онъ не прочь увидѣть въ немъ—Водана, какъ въ Nana—Terra Mater, сѣверную Фриггу (р. 456—458). Не касаясь Tul'а и Iber’a, замѣчу, что если ихъ генеалогія также сомнительна, какъ божественность Nana’ы, то германскому Олимпу нечего ждать отъ нихъ обогащенія. Ибо νανὰ — не богиня, а термипъ византійской музыкальной техники. См. Саѳу, l. c., стр. 149 слѣд.: то, что греки называли гармоніями, латинская церковь тонами, тому у византійцевъ отвѣчали ἧχοι.
18
—Константинъ Порфирородный цитуетъ ихадіи: Νανά, Ἀνανά, Ἀνανάϊα и т. д. (l. c., стр. 152, прим. 2, стр. 171).
Такимъ образомъ, въ пѣснѣ, сопровождавшей такъ-называемую готскую игру, ничто не заявило себя намъ какъ спеціально—готское или германское (см. Müller, l. c., р. 444—448). О готскомъ владычествѣ на Балканскомъ полуостровѣ давно забыли, и его продолжительность (около 180 лѣтъ) едва ли объяснило бы намъ забвеніе мѣстной, военной игры на святочныхъ русаліяхъ—ради какого-нибудь германскаго Schwerttanz’a. Болѣе могли помнить готскую стражу Византійскихъ императоровъ и, отбывая обрядовую священную пляску при дворѣ — нарядиться именно готами, какъ русаліоты въ Паргѣ одѣваются турками. Оттуда и названіе „готской" игры, подъ которымъ могли сохраниться на самомъ дѣлѣ слѣды январскихъ „русалій", по времени совпадавшихъ съ календами и слившимися съ ними врумаліями. Въ книгѣ св. Стефана Никомидійскаго говорится о Константинѣ Копронимѣ, что онъ Βροομάλιον ἤτοι ἑορτὴν δαιμονιώδη ἐξετέλει, Διόνυσον καὶ Βροῦμον εὐφημῶν εἰς τὴν αὐτὴν τελετὴν ὡς τῶν σπερμάτων καὶ τοῦ οἴνου γενεσιουργούς [1]. Замѣтимъ, что готскія игры назывались и τρογητικόν (δεῖπνον), что я перевелъ жатвеннымъ пиромъ [2], у Reiske: vindemialis (Müller, l. c., 443: Traubenmahl). Это, въ основѣ, осенній праздникъ Діониса, — какъ выше мы приравняли зимнія и весеннія русаліи — къ осеннимъ и весеннимъ Діонисіямъ.
Александръ Веселовскій.
1. Tomaschek, l. c., р. 322—326.
2. Разысканія, VII, 101.
