Модернизация vs. война

Человек на Балканах накануне и во время Балканских войн (1912-1913)

 

II. Балканская ментальность и ее отражение в деятельности политиков региона начала XX в.

 

5. Скутари 1913 г.: проверка российско-черногорского союза на прочность

 

В. Б. Хлебникова

 

 

В 1910 г. Россия и Черногория стали официально, хотя и секретно, союзниками, подписав «Военное между Россией и Черногорией соглашение», которому предшествовала длительная и острая борьба в высших эшелонах российской власти. Глава правительства и представители финансового ведомства России, анализируя накопленный в конце XIX - начале XX вв. опыт, весьма скептически оценивали результаты и перспективы военно-политического сотрудничества двух стран, полагая, что денежные вложения в Черногорию неоправданно велики. Дипломатическое и военное ведомства смотрели на будущий военный союз более оптимистично, считая, что, как партнер, Черногорское королевство может быть полезно в случае войны на Балканах. На эту оптимистическую позицию изрядно повлиял черногорский двор, который через дочерей короля Николая Милицу и Анастасию сумел преодолеть сомнения и мрачные предчувствия российских покровителей.

 

Соглашение было подписано 2 декабря 1910 г. в Петербурге. 1-я статья обозначила главную мысль документа: «Деятельное содействие развитию и совершенствованию черногорской армии, с целью поддержания вооруженных сил Королевства на высоте современных боевых требований». Для достижения этой цели российское правительство брало на себя обязательство: «оказывать королевскому правительству помощь в форме субсидии на военные нужды наличными деньгами и материалами».

 

Во 2-й статье говорилось о том, что, по необходимости, российское военное министерство будет отправлять в Черногорию русских офицеров для обучения ее армии. А правительство Черногории обещало «не приглашать военных инструкторов из состава армий какой-либо другой державы». Статья 3 гласила: «Королевское правительство обязуется предоставить по первому призыву Его Императорского величества все вооруженные силы Королевства в распоряжение Его Императорского величества». Черногорский король в мирное и в военное время оставался «верховным вождем своей армии», действия которой должны были ограничиваться Балканским полуостровом.

 

 

164

 

4-я статья содержала положение о немедленной подготовке и регулярном обновлении оперативных планов Черногории, в соответствии с планами российского Генерального штаба. 5-я - предусматривала, что в случае войны начальником штаба черногорской армии будет русский офицер, «по выбору и назначению Его Императорского величества». Статья 6 разрешала российской стороне проводить регулярные проверки боеготовности черногорской армии.

 

Самой важной для России была 7-я статья соглашения, где было записано: «Королевское правительство обязуется не предпринимать своей армией никаких наступательных операций без предварительного соглашения с императорским правительством и не заключать военных соглашений ни с каким другим государством без согласия Его Императорского величества».

 

Статьи 8 и 9 назвали соглашение секретным и бессрочным. Завершала договор 10-я статья, которая также имела ключевой смысл: «В случае, если одна из договаривающихся сторон усмотрит явное несоблюдение условий настоящего соглашения и особого акта, приложенного к нему другой стороной, причем этой последней не будет предоставлено своевременно удовлетворительных по сему поводу объяснений, то первая имеет право отказаться от соглашения во всякое время. Отказ сообщается соответствующему правительству в форме мотивированного уведомления».

 

Особый акт, о котором говорилось в 10-й статье, дополнял текст соглашения. В нем были четко определены условия, порядок выдачи и объем военной субсидии: ежегодно Россия должна выплачивать «сумму в пределах до 600000 руб.» и присылать перечисленный в акте набор боеприпасов и военной амуниции. Обязательными условиями были секретность и составление при участии российского военного агента в Черногории специального бюджета расходов черногорской армии, который должен быть одобрен Генеральным штабом России (статья 4 акта). В 5-й статье акта было записано, что все средства «будут передаваться королевскому военному министерству через посредство русского военного агента в Черногории в мере действительных расходов, удостоверяемых Военным Агентом и производимых в соответствии с предусмотрениями бюджета» [1]. По мнению черногорского исследователя Р. Распоповича, такое соглашение выглядело «необычно с точки зрения военного командования», так как одна суверенная держава отдавала другой право руководить своими вооруженными силами [2].

 

 

165

 

Но удивляться такому характеру соглашения не стоит, его условия были разработаны на основе многолетнего опыта российско-черногорского сотрудничества. Опыт этот не всегда был положительным и часто приводил с серьезным политическим осложениям в официальных отношениях. Нередко Россия была готова оставить Черногорию на произвол судьбы, не сумев заставить короля Николая поступать так, как это было нужно императорскому правительству. Но каждый раз, когда возникала опасность полного разрыва, черногорский двор находил нужные аргументы и сохранял за собой покровительство России. Соглашение 1910 г., по замыслу российских политиков, содержало в себе твердые гарантии того, что Черногория будет поступать так, чтобы принести России пользу и не причинить вреда ее внешнеполитическим целям. Посмотрим, удалось ли российской политической элите добиться этой цели и включить «черногорский резерв» в свой военный и дипломатический арсенал. Для ответа на поставленный вопрос обратимся к ключевому эпизоду Балканских войн, по крайней мере, для Черногории - к вопросу о том, как король Николай решил во что бы то ни стало присоединить к своей державе албанский город Скутари. Именно борьба за Скутари в военном и политическом отношениях стала лакмусовой бумагой, показавшей качество российско-черногорского военного и политического сотрудничества.

 

Россия пошла на военное соглашение, зная, что на Балканах ситуация накаляется, и что черногорское правительство проявляет повышенную активность в пограничных областях Османской империи. В частности, в течение первой половины 1910 г. король Николай подстрекал к волнениям против Турции албанские племена из соседних с Черногорией земель, давал убежище повстанцам, игнорировал протесты турецких властей и советы российского посланника в Цетинье C.B. Арсеньева. Складывается впечатление, что соглашение 1910 г. было подписано не в последнюю очередь для того, чтобы утихомирить короля Николая, заставить его отказаться от провокационных действий на турецкой границе. Результат оказался противоположным. Активность черногорского двора не снизилась, а, напротив, возросла. В марте 1911 г. началось восстание албанцев против Османской империи. Вскоре военному агенту Н.М. Потапову стали известны факты изъятия оружия с черногорских складов. Он провел расследование, с какой целью это сделано и пришел к выводу: «Хотя ружья эти присвоены обозным и резервным частям, однако наведенные мною точные справки показали, что названные части в

 

 

166

 

них не нуждаются. Ни военный министр, ни министр-президент удовлетворительного объяснения дать мне не могли, что наводило на мысль о назначении этих ружей и патронов для тайной раздачи албанцам, которые до последних дней терпели неудачи из-за недостатка оружия и патронов, а со среды вновь перешли в наступление...». Потапов оценил это поведение союзника как «вероломное» [3]. 3 апреля 1911 г. C.B. Арсеньев отправил телеграмму управляющему МИД A.A. Нератову:

 

«Наш военный агент получил документальные доказательства... непрекращающегося до последних дней снабжения черногорскими властями албанских повстанцев оружием и боевыми припасами, несмотря на повторяющиеся официальные заявления о нейтралитете. Принимая во внимание, что такой образ действий черногорского правительства идет вразрез с нашими интересами и с условиями, на коих установлена выдача королевству нашей денежной и материальной помощи, а равно и то, что сделанное в прошлом ноябре от имени императорского правительства по тому же поводу предупреждение королю о возможности прекращения субсидии, цели не достигло, наш военный агент, с коим я вполне согласен, полагал бы своевременным объявить черногорскому правительству о приостановлении субсидии» [4].

 

 

Однако радикальные предложения посланника не были приняты, МИД России ограничился очередным предупреждением. Эта вялость Петербурга провоцировала короля Николая на более решительные действия. Участились пограничные стычки турок и черногорцев. Дело шло к войне.

 

О воинственном поведении черногорских властей предупреждали не только из Цетинья, но и из Константинополя. Посол в Османской империи Н.В. Чарыков в телеграмме A.A. Нератову от 1(14) июля 1911 г. сообщал:

 

«Нынешнее уклонение Черногории от переговоров, предлагаемых турецким правительством, и ее новейшие спешные вооружения заставляют подозревать намерение ее нарушить европейский мир на собственный страх, по наущению Венского кабинета. Опасность велика. Только самое решительное воздействие на короля Николая может побудить его последовать образу действий, более согласованному с русскими интересами» [5].

 

 

Таким образом, еще до начала Балканской войны черногорское правительство систематически нарушало взятые на себя обязательства не действовать без одобрения России. И уже в 1911 г. было очевидно, что российскому правительству не удается контролировать и сдерживать своего боевитого союзника. Король Николай обращал мало внимания

 

 

167

 

на протесты и предупреждения, которые сыпались из Петербурга слишком часто и не пугали.

 

Правитель Черногории предпринял в 1911 г. определенные усилия, чтобы втянуть в конфликт и Сербию. Об этом сообщал российский посланник в Белграде Н.Г. Гартвиг. В весьма доверительной депеше от 15 марта 1911 г. он писал:

 

«По мнению короля Николая, положение дел на Балканском полуострове представляется в следующем виде: в Турции происходит полный развал, и она бессильна оказать какое-либо сопротивление надвигающимся событиям... Сербии и Черногории следует воспользоваться албанским движением, чтобы захватить турецкие земли с сербским населением. Албанцы находятся в руках Черногории, и король ручается за их содействие». Все это, по словам Н.Г. Гартвига, король изложил посланнику Сербии в Цетинье Петковичу. А когда сербский дипломат осторожно спросил, как отнесется к этому Европа, Николай ответил, что «за полное сочувствие Италии» он ручается и, что Австрия «не решится при данных обстоятельствах вступиться за Турцию». Что же касается России, то «она спит, ее надо разбудить, а раз проснувшись, она нас никогда не оставит и, в конце концов, вынуждена будет действовать даже с нами заодно» [6].

 

 

Получив очередное подтверждение, что черногорский монарх хочет во что бы то ни стало «будить» Россию, российский МИД потребовал послать Петковичу инструкцию, «дабы он не только не поддерживал воинственных стремлений Черногории, но, напротив того, дал ясно понять королю Николаю, что сербское правительство не может сочувствовать какому бы то ни было участию Черногории в албанском движении» [7]. Белград поспешил подтвердить свое намерение сохранять мир и даже отозвать Петковича из Цетинья [8].

 

России пришлось проявить большую твердость в деле «принуждения к миру» Черногории. По настоянию М.Н. Потапова в апреле 1911 г. была задержана отправка из Одессы военных грузов, предназначенных черногорской армии. В июне-июле 1911 г. российский военный агент не позволил провести военные учения ополченцев недалеко от албанской границы («поняв, что господарь за счет нашей субсидии желает лишь бряцать оружием и сосредоточивает рекрут в расстоянии получаса от албанской границы вовсе не для обучения, а для того, чтобы посылать их во всякое время и по всякому поводу на границу и тем беспокоить и смущать турок» [9]). Тогда же по рапоряжению МИД России C.B. Арсеньев приостановил выдачу субсидии «до полного окончания албанского восстания» [10]. На такое «принуждение» король Николай отвечал нервными

 

 

168

 

сценами, адресованными C.B. Арсеньеву и М.Н. Потапову (оба подробно описали их в своих донесениях). Довольно часто король повторял: «О, эта отвратительная статья 7-я соглашения: она связывает меня по рукам и ногам» [11]. Он настойчиво внушал российским представителям, что намерен бороться за отмену этой статьи, используя для того все средства. Российские сотрудники в Цетинье, в свою очередь, постоянно повторяли в своих донесениях в Петербург, что 7-ю статью отменять и пересматривать никак нельзя.

 

В январе-феврале 1912 г. король Николай посетил Петербург. Во время этого визита обе стороны пытались решить свои не очень совпадавшие задачи. Король Николай рассчитывал получить поддержку сразу в нескольких делах. Он хотел бы получить материальную помощь от русского царя, так как финансовое положение Черногории было отчаянным. Не последнюю роль в решении посетить Петербург играло стремление Николая занять место лидера всех югославян в борьбе за свободу и объединение, по-возможности, потеснив сербского короля со славянского Олимпа. И, конечно, было важно убедить российских кураторов, что территориальные приращения за счет турецких владений жизненно необходимы, поэтому не стоит все время одергивать черногорское правительство и мешать ему налаживать контакты с албанскими повстанцами, вышедшими из повиновения султану. Россия в очередной раз старалась склонить правителя Черногории к сдержанности, и императорское правительство смогло настоять на своем, - оно добилось от короля относительной покорности в албанском вопросе. Вернувшись в Цетинье, Николай стал очень любезен со всеми русскими дипломатами и офицерами, хотя еще пару месяцев назад был резок с ними и без конца жаловался, что лишен свободы действий. В.Н. Егорьев доносил в Россию: «Господарь вернулся из Петербурга совсем другим: отношение к здешним русским изменилось в благоприятную для них сторону, а разговоры о вмешательстве в албанское движение совсем стихли» [12]. Позже в том же духе писал Н.М. Потапов: «Путешествие в Россию Его Величества короля черногорского несомненно отразилось на политике королевства самым благоприятным образом. Несмотря на то, что с началом весны внутри Албании вновь забурлили политические страсти, со стороны Черногории не только не наблюдается прошлогодних попыток усердно поддерживать все развивающееся в Албании революционное движение путем снабжения участников его оружием и патронами, но, наоборот, королевское правительство энергично советует всем находящимся под его влиянием

 

 

169

 

албанским племенам соблюдать полное спокойствие» [13]. Как показало будущее, это было затишье перед бурей. Выдержки Николая хватило ненадолго. Уже в июле 1912 г. он снова стал делать резкие заявления в адрес Турции. Затем опять начались пограничные стычки. В августе произошло боестолкновение турок и черногорцев в районе Мойковца. «Король сильно возмущен. У него все более зреет мысль о необходимости нападения на Скутари, Плав и Гусинье», - телеграфировал начальству Н.М. Потапов [14]. Правда, по содержанию телеграмм Потапова можно судить, что летом 1912 г. инициатива по раздуванию пограничиных стычек принадлежала не черногорцам, а туркам.

 

В начале сентября 1912 г. Н.М. Потапов уже не сомневался, что черногорцы готовы ввязаться в войну, так как заручились поддержкой стран Балканского союза,

 

«причем, по-видимому, Черногория должна для открытия военных действий сыграть роль застрельщика - привлечь на себя возможно большее количество турецких сил... Черногорское правительство рассчитывает, что больше 4 или 5 тысяч человек оно в войне не потеряет, а выиграть может очень много» [15].

 

 

9 октября 1912 г. началась Первая балканская война. Военная субсидия из России была сразу же приостановлена. Уже в начале войны стали очевидны достижения и недостатки черногорской армии, впервые воевавшей не народным ополчением, а регулярными, подготовленными русскими офицерами формированиями. Настал час проверки, насколько эта армия может вести современную войну. Оказалось, что нет, не может. «Благоразумия при ведении операции Северным и Средним отрядами, - доносил Потапов, хватило на два первых дня; подготовленное артиллерийским огнем успешное взятие Дечича вскружило головы и вернуло к старой тактике. Атака более слабого, чем Дечич, укрепления Шипчаник начата в четверг и продолжена вчера (12 октября 1912 г. - В.Х.) без надлежащей подготовки; в результате больше сотни убитых и 400 раненых, а укрепление это, открывающее путь на Скутари, еще не взято. Потери Среднего отряда угнетающе подействовали на правительство и лиц, окружающих короля, которые горько жалуются на отсутствие умелого руководства операциями» [16]. В следующих сообщениях будут повторяться такие же оценки: «Легкомысленная атака», «В населении начинается ропот на престарелых начальников, никак не могущих отрешиться от прежней тактики», «Неуместное проявление инициативы» и т. д. С одной стороны, Потапов писал, что после начала военных действий король многократно благодарил его и российских офицеров за обучение черногорской армии [17]. С другой

 

 

170

 

стороны, сам российский военный агент ясно осознавал, что черногорцы воюют неблестяще. Например, в рапорте от 18 (31 октября) 1912 г. он анализировал действия Южного отряда, штурмовавшего укрепление Тарабош, так:

 

«К чрезвычайно неэнергичному образу действий всего отряда вообще, а его артиллерии, в частности, следует прибавить еще крайне слабое наблюдение за полем сражения. Почти ежедневно повторяются случаи, что турецкая артиллерия, иногда в течение часа и более, безнаказанно наносит потери случайно выставившейся черногорской пехоте, а в это время черногорская артиллерия молчит, даже не пытаясь заставить прекратить неприятельский орудийный огонь. Такая халатность, по-видимому, настолько бодрит турок, что вчера 17 октября они осмелились в течение 5-8 минут тянуть прямо по гребню позиции какую-то тяжесть на 12 лошадях, а когда черногорцы собрались, наконец, открыть огонь, то турки уже давно успели скрыться за горою» [18].

 

 

В следующем сообщении Потапов писал, как турки, воспользовавшись тем, что черногорцы плохо охраняют свои позиции, неожиданно напали на один из батальонов, тут же перебили офицеров, чем вызвали панику среди рядовых, многие из которых бежали, побросав ружья. Солдаты бежали с такой поспешностью, что их не мог остановить ни командир бригады (он обещал каждому, кто остановится, дать медаль, но бойцы ответили: «Оставайся сам. Мы навесим тебе три медали»), ни сам начальник колонны, бросавший им вдогонку камни [19]. В общем, Потапов признавал, что черногорское войско сохранило «присущие милиции качества». Поэтому уже в начале Первой балканской войны было ясно, что чрезмерные территориальные претензии короля Николая не подкрепляются военной силой.

 

Тогда в ход пошли другие, невоенные средства. Черногорский двор через своих княгинь стал оказывать давление на российское правительство самым грубым образом. То, что не смогли сделать черногорские войска, должна была за них сделать российская дипломатия. Узнав, что великие державы сошлись на необходимости создать независимую и нейтральную Албанию, а значит Скутари останется в этом новорожденном государстве, черногорское лобби стало требовать защиты королевских претензий. Это красноречиво описано в мемуарах В.Н. Коковцева. 24 декабря 1912 г. его посетила жена великого князя Петра Николаевича Милица и продолжала в течение полутора часов требовать передать Николаю II «пожелания ее родителя», изложенные письменно:

 

«1. Россия должна дать совершенно определенные указания нашему лондонскому послу не подписывать никакого соглашения по ликвидации Балканского

 

 

171

 

вопроса, если только Скутари не будет признано за Черногорией». «Если это условие не будет принято, Черногория готова ринуться на Австрию и предпочитает погибнуть в неравном бою, лишь бы не лишиться плодов своих побед (которых, как мы видели, почти не было. - В.Х.)».

 

«2. Северная граница Албании должна быть проведена так, чтобы Ипек и Дьяково отошли непременно к Черногории».

 

«3. Обещанная государем помощь мукою и кукурузою должна быть послана как можно скорее, иначе будет поздно, и население, лишенное продовольствия, вымрет от голода».

 

«4. Черногорская артиллерия окончательно изношена, орудия более не пригодны к бою, патроны расстреляны, и необходимо также немедленно послать три батареи из 6 скорострельных пушек нового образца, каждая с 1000 снарядов на каждое орудие, а также выслать по 1000 снарядов на все старые орудия и 20 млн. патронов для всех трехлинейных винтовок, предоставленных в свое время Черногории» [20].

 

 

Сегодня эта смесь нахальства и нищеты выглядит смешно, но тогда Коковцеву было не до смеха. Первые же попытки объяснить княгине нелепость подобных требований были оборваны резким гневным тоном, «переходившим в запальчивость»:

 

«Мой отец поручил мне прямо сказать здесь (т. е. передать государю), что уложивши не менее 8 тыс. человек, он уверен, что в состоянии взять Скутари, и желает знать обеспечит ли в таком случае Россия, что Скутари останется за ним?».

 

 

На такую прямоту Коковцев ответил прямым вопросом: черногорцы, готовясь действовать наперекор великим державам, могут спровоцировать Австрию на военные действия. Они ждут, что Россия начнет их защищать, давая повод к большой европейской войне? Милица была ошеломлена такой перспективой и несколько сбавила тон: «Ну зачем же ставить вопрос так прямолинейно? Если Россия на самом деле заявит свое желание настойчиво,... то Австрия не посмеет угрожать войной, мы будем иметь то, что нам необходимо» [21].

 

Этот диалог хорошо показывает, как мало черногорский двор беспокоили возможные последствия его безудержного стремления расширяться территориально. Какое значение могут иметь опасения России спровоцировать войну в Европе, если король Николай решил во что бы то ни стало овладеть Скутари? Россия обязана помочь любой ценой, только это имело смысл в российско-черногорском военном союзе, все остальное представлялось неважным. Такое понимание военного соглашения 1910 г. было диаметрально противоположным тому смыслу, который

 

 

172

 

в него вложила российская сторона, ожидавшая от напарника ответственности, дисциплины и послушания.

 

По поводу затребованной артиллерии Коковцев, конечно, ответил отказом:

 

«Я сказал, что Россия в данное время решительно не имеет никакой возможности снабдить Черногорию артиллерией, снарядами и патронами. Это было бы нарушением нами нейтралитета, и последствия такого нарушения были бы неисчислимы для России».

 

Великие державы не поймут Россию. К тому же

 

«мы сами слишком небогаты артиллерией, ... отстали в нашей собственной потребности в скорострельных орудиях» [22].

 

 

Единственное, в чем не отказали, - это продовольствие. Коковцев подтвердил, что скоро оно будет отправлено в Черногорию. Вся аргументация Коковцева выглядит так, как будто он говорит с несмышленым ребенком, возбужденным подростком, которого нужно успокоить и привести в чувство. Таким был союзник России - незрелым в политическом отношении и неискушенным ни в одной сфере государственной жизни. Ребячливость черногорцев неоднократно отмечал и Потапов в своих донесениях.

 

Не преуспев в высших эшелонах власти, черногорское лобби стало воздействовать на общественное мнение, главным образом, через прессу. Последовала серия статей в «Новом времени» и других изданиях, в них резко критиковалась идея великих держав создать Албанию и еще более резко характеризовались действия российской дипломатии на Балканах. МИД России упрекали в том, что он охвачен пораженческими настроениями и не способен защитить национальных интересов. Подстрекательские публикации спровоцировали несколько демонстраций в Петербурге, но самодержавие быстро пресекло эти действия. Министр иностранных дел С.Д. Сазонов успокоил «заграничных друзей», заявив, что даже если бы черногорское войско смогло взять Скутари, российское правительство продолжало бы смотреть на эти территории

 

«как на область, предназначенную войти в состав будущей независимой Албании. Вслед за этим правительство запретило всякие манифестации на почве славянских симпатий и, таким образом, очистило политическую атмосферу столицы от внесенных в нее безотвественными лицами нездоровых веяний» [23].

 

 

Наконец, зимой-весной 1913 г. политическое и военное решение вопроса о Скутари вступило в финальную фазу. Король многократно заявлял российскому посланнику A.A. Гирсу, что не уступит Скутари ни в коем случае. Другие представители черногорского правительства вторили

 

 

173

 

монарху, например, министр внутренних дел Пламенац заявил Гирсу: «Скутари должен быть черногорским. Иначе Черногория перестанет существовать». Гирс в ответ просил подумать о жертвах и о противодействии великих держав. Он доносил в Петербург: «Король и правительство не стесняются открыто высказывать полное пренебрежение к выступлению держав, чем крайне затрудняют не только наше положение вообще, но и нашу деятельность» [24]. В секретной телеграмме 19 марта (1 апреля) Гирс сообщал о том, как вел себя черногорский правитель во время очередной аудиенции: «Речь зашла о начавшемся вчера штурме Скутари и дала повод Его Величеству на мое замечание об ответственности, которая всецело падает на него за отказ подчиниться требованиям держав, в недопустимых по резкости выражениях обрушиться на последние и заявить мне категорически, что он никакого внимания на них обращать не будет и продолжит штурм до конца. Я оказался вынужденным прервать беседу» [25]. «Давила» на Гирса и приехавшая Милица, с большим удовольствием рассказывавшая посланнику о массовых беспорядках в Петербурге [26]. По ее словам, эти волнения были направлены на то, чтобы поддержать справедливые требования черногорцев.

 

Привыкший добиваться своих целей любой ценой, король Николай в начале апреля 1913 г. пошел на хитрость, чтобы добыть вожделенный албанский город. Между престолонаследником, старшим сыном короля Даниилом и комендантом Скутари Эссад-пашой был заключен договор о том, что паша сдаст черногорцам город в обмен на обещание беспрепятственно выпустить с оружием и имуществом гарнизон и тех жителей, что захотят уйти. Крепость не должна быть разрушена, никто из тех, кто воевал с черногорцами, не должен быть привлечен к ответственности [27]. Державы были потрясены, когда стало известно о секретной части албанско-черногорских договоренностей. Как сообщал в МИД России Гире: «Этот Эссад-паша хочет провозгласить себя королем Албании, а король Николай его тут же признает» [28]. Нужно отметить, что кроме упрямства и хитрости, в этом сговоре местных руководителей видно стремление проводить в регионе самостоятельною политику, не соотнося ее с планами великих держав. По мнению местных элит, они лучше знали, как им договориться и разграничиться, что справедливо или несправедливо для местного населения. Допустить такой самостоятельности Европа не могла. Начались военные демонстрации против Черногории, которой ясно дали понять, что австрийская оккупация вполне возможна, если не будет проявлено сговорчивости. Противостоять великим державам

 

 

174

 

без поддержки России было не под силу даже такому упрямцу, как король Николай. Пришлось уступить. В секретной телеграмме Гирса от 27 апреля (10 мая) 1913 г. сообщалось: «Вчера вечером ... подписан протокол о передаче Скутари международному отряду, которая состоится в среду 1 мая в 2 часа дня» [29]. Великие державы настояли на своем, Черногории пришлось принять участие в подписании прелиминарного мира, так и не получив Скутари.

 

В эти дни король выступил перед Скупщиной с речью: «Наш всегдашний покровитель русский царь, сперва советами, а затем и строгими угрозами потребовал, чтобы мы покорились решению Европы» [30]. Это еще одна важная характеристика черногорского монарха - ответственность за свои поражения он умел перекладывать на других - внутреннюю оппозицию, воинственных соседей, не поддержавшую его Россию. Обида и упреки в адрес русского правительства не помешали Николаю начать обычный для него разговор о возобновлении военной субсидии. Но российские официальные лица были настроены решительно. Гирс предлагал порвать союзнические отношения, считая, что едва ли подвернется еще раз такой удачный момент «прочно оградить себя от быстро возрождающихся осложнений»; нельзя даже предугадать всех неизбежных и грозных последствий, если Черногория будет существовать для нас как фактор, с которым мы продолжали бы считаться» [31].

 

Итогом Балканских войн для российских политиков стало довольно горькое убеждение, что союзник из Черногории не получился. Гирс так оценил события 1910-1913 гг.:

 

«Поведение короля Николая во время войны с очевидностью выяснило, что, заключая с нами военную конвенцию, Его Величество имел в виду главным образом получение денежной субсидии на оборудование и содержание своего войска, намечая для себя известную свободу действий, каковую и осуществлял со времени первого восстания малиссоров (албанцев. - В.Х.) и до последних дней, открыто не подчинившись нашим указаниям и требованиям. Обучение черногорского войска нашими инструкторами имело для него более чем второстепенное значение. Наши офицеры постоянно жаловались на вмешательство короля в дело обучения и организации армии, с требованием военной техники ничего общего не имевшие и вызывавшиеся соображениями домашнего свойства; он часто парализовал их труды, что и сказалось в известной мере на плачевном ходе военных операций черногорцев под Скутари. Рассчитывать на то, что король Николай вперед иначе отнесется к своим обязательствам и к делу обучения своего войска,

 

 

175

 

никаких оснований не имеется. Кроме того, я полагаю, что, в виду племенных особенностей сербов Черногории, образующих скорее клан, чем государство, мы вряд ли добьемся образования из них боевой единицы, отвечающей всем современным требованиям военной техники и нашим военно-политическим задачам, существенно изменяющимся с удалением турецких войск из пограничных с Черногорией областей... Я склонен думать, что сожалеть об уходе наших инструкторов черногорцы не будут. Мы же избавимся от задачи, самой по себе трудной и неблагодарной» [32].

 

 

Однако изменить что-либо в российско-черногорских отношениях политики не успели, в августе 1914 г. началась Первая мировая война. Результатом Балканских войн было полное истощение и без того скромных экономических ресурсов Черногорского королевства. В Первую мировую войну оно вступило настолько ослабленным, что уже в самом ее начале было ясно, что долго отражать атаки австрийской армии не удастся. Так и случилось в 1915 г.: королевство было оккупировано, король Николай уехал в эмиграцию.

 

Таким образом, военная, дипломатическая и политическая борьба черногорских властей за присоединение Скутари высветила ошибочные расчеты российской стороны, предполагавшей использовать население Балкан в своих политических целях. Стало очевидно, что черногорская элита никогда не считала свои обязательства по отношению к России приоритетными. На первом месте у нее стояли задачи территориального расширения королевства. Поступки черногорского монарха были почти противоположными тем рекомендациям, которые поступали из Петербурга. Упорно и целенаправленно, не считаясь с людскими и материальными потерями, Николай стремился увеличить свои владения за счет чужеродных албанских земель. Он не задумывался над тем, станет ли албанское население послушным инструментом в его руках, сколько средств нужно будет вложить в новые области, чтобы прочно связать их со старыми. Тем более, король не думал о том, что должен выполнять обещания, данные российским покровителям. По сути, он свел союз с Россией только к одному аспекту - Империя выступила донором черногорской армии, которая, как показал ход военных действий, так и не смогла модернизироваться в полной мере. То, что российское руководство осознало это слишком поздно и не смогло нейтрализовать последствия своих ошибок, доказывает, что монархия Романовых дряхлела, становилась медлительной, не успевала своевременно реагировать на политические вызовы. Даже поняв, что военный союз не оправдал возложенных

 

 

176

 

на него надежд, Российская империя продолжала по инерции придерживаться сложившего мнения относительно славян Балканского полуострова. Она не смогла ни дистанцироваться от проблем «порохового погреба Европы», ни избавиться от иллюзий по поводу своих партнеров. Окостеневший государственный механизм не мог существовать долго, ему предстояло или кардинально измениться, или исчезнуть.

 

 


ПРИМЕЧАНИЯ

 

1. Перазић Г., Распоповић Р. Међународни уговори Црне Горе 1878-1918. Зборник докумената со коментаром. Подгорица, 1992. С. 624-628.

 

2. Распоповић Р. Дипломатија Црне горе 1711-1918. Подгорица-Београд, 1996. С. 518.

 

3. Н.М. Потапов - Я.Г. Жилинскому. Цетинье, 26 марта (8 апреля) 1911 г. // Потапов Н.М. Русский военный агент в Черногории. Т. 1. Донесения, рапорты, телеграммы, письма 1902-1915 гг. Подгорица-М., 2003. С. 491.

 

4. Архив внешней политики Российской империи (далее - АВПРИ). Ф. Личный архив C.B. Арсеньева. Д. LXXXVIII. Л. 93об.

 

5. Там же. Л. 113об.

 

6. АВПРИ. Ф. Политархив. Оп. 482. Д. 3363. Л. 248об.

 

7. Там же. Л. 259.

 

8. Там же. Л. 260.

 

9. Н.М. Потапов - Я.Г. Жилинскому. Цетинье, 19 июня (2 июля) 1911 т. II. Потапов Н.М. Русский военный агент в Черногории... Т. 1. С. 509.

 

10. В.А. Сухомлинов - A.A. Нератову. Июль 1911 г. // Там же. С. 516.

 

11. Рапорт Н.М. Потапова от 8 (21) августа 1911 г. // Там же. С. 519.

 

12. Рапорт В.Н. Егорьева от 18 февраля (2 марта) 1912 г. // Там же. С. 557.

 

13. Рапорт Н.М. Потапова 20 апреля (3 мая) 1912 г. // Там же. С 561.

 

14. Телеграмма Н.М.Потапова от 21 июля (3 августа) 1912г. // Там же. С. 580.

 

15. Телеграмма Н.М. Потапова от 29 августа (11 сентября) 1912 г. II Там же. С. 590.

 

16. Телеграмма Н.М. Потапова от 29 сентября (12 октября) 1912 г. // Там же. С. 600.

 

17. Рапорт Н.М. Потапова от 7 (20) октября 1912 г. // Там же. С. 610.

 

18. Рапорт Н.М. Потапова от 8 (31) октября 1912 г. // Там же. С. 616.

 

19. Рапорт Н.М. Потапова от 2 (15) ноября 1912 г. // Там же. С. 622.

 

 

177

 

20. Коковцев В.Н. Из моего прошлого. Воспоминания 1903-1919 гг. Кн. 2. М., 1992. С. 124.

 

21. Там же. С. 125.

 

22. Там же. С. 126.

 

23. Сазонов С.Д. Воспоминания. М., 1991. С. 105.

 

24. АВПРИ. Ф. Канцелярия МИД. Оп. 470. Д. 133. Л. 94.

 

25. Там же. Л. 95.

 

26. Там же. Л. 98.

 

27. Перазић Г., Распоповић Р. Међународни уговори Црне Горе... С. 686-687.

 

28. АВПРИ. Ф. Канцелярия МИД. Оп. 470. Д. 133. Л. 134.

 

29. Там же. Л. 177.

 

30. Там же. Л. 180.

 

31. Там же. Л. 155.

 

32. Там же. Л. 199.

 

[Previous] [Next]

[Back to Index]