3. Албанское измерение Балканских войн [*]
П.А. Искендеров
Победоносная Первая балканская война стала для Сербии торжеством национальной идеи в том, что касается освобождения от многовекового османского ига обширных территорий Старой Сербии. Для того, чтобы лучше понять значимость военных успехов сербского оружия, а заодно лучше разобраться в географии интересующих нас районов со смешанным сербо-албанским населением, обратимся к ведущему сербскому ученому-историку, этнографу и географу начала XX в. Йовану Цвийичу, - чьи взгляды в целом соответствовали подходам и вожделениям сербских правящих политических и военных кругов. В опубликованной в ноябре 1912 г. статье «Балканская война и Сербия» он следующим образом определил границы Старой Сербии: Новопазарский санджак, Косово Поле, Метохия и некоторые области к югу от Шар-Планины. Эти границы, по его словам, были определены сербо-болгарским соглашением, которое провело линию Охрид - Велес - Крива-Паланка, предусмотрев, что эти города перейдут к Сербии.
К слову, подобное разграничение выводило за скобки фактор албанского движения, который к этому времени уже играл активную роль в формировании этнорелигиозной картины районов Охрида и Дебара. По свидетельству немецкого филолога и этнографа Густава Вайганда, к тому времени албанцы составляли вторую по численности этническую группу населения Охрида, причем речь шла, в частности, об албанцах-гегах, переселившихся из района Дебара [1]. Оценки общей численности населения «Албании» как «региона в западной части Европейской Турции» в то время существенно разнились, но согласно наиболее принятой трактовке она превышала один миллион человек [2].
Кроме того, И. Цвийич подчеркивал, что Старая Сербия «выходит узким поясом на Адриатическое море около Скадара (Шкодера. - П.И.), Леша и, вероятно, Драча (Дурреса. - П.И.)». На основании личных
*. Статья подготовлена при финансовой поддержке РГНФ в рамках исследовательского проекта РГНФ («Великая Албания: прошлое, настоящее, будущее»), проект № 11-01-00259а.
308
впечатлений от посещения этих областей в 1900-1912 гг. Цвийич называл их «страной самой большой анархии и насилия не только на Балканском полуострове, но возможно и в мире». По данным ученого, накануне Первой балканской войны в самой Сербии проживало порядка 150.000 сербских беженцев из Старой Сербии - и это только те, кто был вынужден покинуть родные очаги еще в 1876 г. - в разгар Великого восточного кризиса - и которые «имеют документы на право владения недвижимым имуществом». Они живут в значительной степени за счет правительства Сербии и «ожидают момента, чтобы возвратить свою собственность».
Те же, кто остались жить в Старой Сербии под османским гнетом, по словам И. Цвийича, подвергались всевозможному насилию, разорению и исламизации, сочетавшимися с насильственным выселением сербов и их заменой на мусульманское население: «Нигде на Балканском полуострове турецкое управление не было столь опустошительным, как здесь». По данным сербских источников, в общей сложности в XVIII-XIX вв. из Старой Сербии в Королевство Сербия переселились около полумиллиона человек. Основной пик переселения пришелся на периоды после сербских восстаний 1804—1815 гг. и сербо-турецких войн 1876—1878 гг. Оставшиеся подвергались насильственной исламизации, в результате чего значительная часть косовских албанцев, по словам И. Цвийича, имела сербское происхождение.
Тем не менее, он считал, что на территории Старой Сербии к началу Первой балканской войны имелось «значительное число сербов». Учитывая отсутствие в Османской империи точной статистики сербского населения, Цвийич приводил следующие приблизительные данные: на 900.000 сербов, из которых до 300.000 человек исповедовали ислам (включая переселившихся в Санджак мусульман из Боснии), «арнауташей» было до 200.000 человек, а еще 300.000-400.000 являлись настоящими албанскими колонистами. Таким образом, «старое и очень старое албанское население» представляло собой меньшую часть.
На основании вышеприведенных данных Йован Цвийич делал вывод, который с готовностью был воспринят сербскими властями и общественным мнением: «Сербия и Черногория, следовательно, имеют сильные гуманитарные и национальные причины и права, чтобы прекратить эти преступления и насильственные действия, которые осуществляются в отношении их соплеменников». По его словам, насколько «турецкое управление и албанские преступления и насилие»
309
остаются во многом абстрактными понятиями, настолько самой Сербией они понимаются как «уничтожение нашего народа».
Однако помимо освобождения сербского населения Старой Сербии от османского ига и насилия со стороны албанцев, Йован Цвийич сформулировал еще одну цель, достичь которую Сербия могла военным путем. Речь шла о получении того самого выхода на Адриатическое море через территорию собственно Албании, из-за чего в 1912-1913 гг. разгорелись жаркие дебаты, как в самом Белграде, так и на Совещании послов великих держав в Лондоне. Сербский ученый назвал получение подобного выхода условием освобождения страны от австрийской и турецкой блокады и подчеркнул, что именно стремление решить эту задачу во многом заставляет сербские власти «интересоваться территорией Старой Сербии». Напомнив о сербско-австрийской таможенной войне 1906-1911 гг. и трудностях, с которыми Сербия сталкивается в вопросе транзита своих товаров через территорию Османской империи, Цвийич подчеркивал, что «сейчас уже каждый крестьянин на своей шкуре почувствовал то, что, как мне кажется, раньше всего отметили английские публицисты: а именно, что Сербия - это обнесенная забором страна, а сербы - арестованный народ». По мнению автора, естественный выход на Адриатическое море лежал через территорию Старой Сербии и проходил по долине реки Дрин. «Только в результате выхода на Адриатическое море Сербия получила бы условия для экономической самостоятельности и оказалась удовлетворенной. Это - одно из главных устремлений в начавшейся войне», - заключил в ноябре 1912 г. Йован Цвийич.
Эта концепция в той ее части, которая касалась необходимости и возможности получения Сербией выхода на Адриатику через албанские земли, сразу же стала предметом жарких дебатов - особенно в условиях, когда стремление албанских лидеров создать автономную и даже независимую Албанию встречало сильную поддержку со стороны держав Тройственного союза [3]. В сложившейся ситуации единственным способом для сербских властей предотвратить появление у своих границ Албанского государства, опирающегося на поддержку, в первую очередь, Австро-Венгрии и Италии, было «сыграть на опережение» и попытаться, говоря словами сербского историка Димитрие Богдановича, «охватить албанский народ каким-то сербским государством». В поддержку этих намерений активно использовалась концепция об общих историко-демографических корнях сербов и племен Северной Албании, через
310
которую должен был проходить сербский коридор на Адриатику. Кроме того, эту цель должны были преследовать и контакты, которые ко времени Первой балканской войны установились у Белграда с отдельными албанскими лидерами, и которые получили новый импульс после ее завершения. Как заявлял еще в начале 1906 г. видный сербский политик и государственный деятель Милован Милованович, отвечая на звучавшие из Софии обвинения в стремлении Сербии получить выход на Эгейское море через Салоники, - «Сербия стремится к получению выхода на Адриатическое море, и ради этого надо будет найти какую-то комбинацию совместной государственной жизни сербов и албанцев, так, как это и было до турецкого вторжения» [4].
Кроме того, образование Балканского союза было ускорено антитурецкими албанскими восстаниями 1910-1912 гг. Сербский историк Душан Батакович отмечает: «Понимая неспособность мирного разрешения вопроса о положении христианского населения в Турции, союзники решили воевать». В качестве официальной причины войны они назвали отказ турецких властей провести реформы в балканских вилайетах, т. е. предоставить христианскому населению европейской Турции права, равные тем, которые получили албанцы [5].
Тем не менее, с еще одним тезисом Д. Батаковича можно поспорить, а именно: вряд ли получение выхода на Адриатическое море «в полосе между Дураццо и Сан-Джиованни-ди-Медуа» являлось главной целью Сербии в Первой балканской войне. Несмотря на то, что осенью сербские войска стремительно, и не встречая сопротивление албанских отрядов, заняли Алессио, Эльбасан, Тирану и Дуррес, после чего сербские солдаты, по свидетельству сербских источников, «в экстазе попрыгали в воды Адриатики», все-таки освобождение Старой Сербии представлялось в той войне более важным фактором.
Понимая неизбежность войны, сербский премьер Никола Пашич предложил в 1912 г. албанским лидерам, по сути, «контракт на объединение сербов и этнических албанцев в Косовском вилайете» в рамках сербской государственной организации [6]. Это соглашение предусматривало, что сербские структуры (под юрисдикцию которых должен был перейти Косовский вилайет) гарантируют албанцам свободу вероисповедания, использование албанского языка в школах, судах, а также в общинных и районных администрациях, восстановление старых судебных обычаев и создание отдельной Ассамблеи, которая получила бы право принимать законы, касающиеся религиозных, образовательных и
311
правовых вопросов [7]. Кроме того, в албанонаселенных общинах создавалась бы албанская администрация и соответствующие административные районы [8].
С секретной миссией в Косово были направлены два наиболее видных офицера секретной службы - будущий «герой» Салоникского процесса Драгутин Димитриевич-Апис и Божин Симич. Они должны были представить предложения Пашича Исе Болетини и Идризу Сеферу, а заодно добиться от них гарантий, что албанцы не примут участия в предстоящей войне [9]. Оба албанских лидера считались в Белграде потенциальными партнерам, поскольку во время предыдущих восстаний они установили с Сербией в целом дружественные отношения [10]. Кроме того, сербские власти адресовали албанцам специальные обращения, в которых говорилось, что «албанцы получат защиту и будут рассматриваться в качестве друзей, но только до тех пор, пока они будут заслуживать такого обращения» [11].
Однако албанцы отвергли инициативы Пашича - во многом вследствие того, что в рамках Османской империи они уже и без того пользовались вышеуказанными правами, если не де-юре, то де-факто. Сербскому правительству и албанским лидерам не удалось придти к согласию также по военному и финансовому вопросам, хотя лидеры албанского движения со своей стороны пытались договориться о совместных антитурецких действиях с сербским населением албанонаселенных вилайетов Османской империи. Кроме того, они обратились к правительству Сербии с просьбой оказать повстанцам материальное содействие.
Главная причина колебаний и непоследовательности сербского премьера заключалась в его сомнениях относительно действительных планов и замыслов албанской стороны. По свидетельству российского посланника в Белграде Н.Г. Гартвига, Пашич, крайне встревоженный «тем обстоятельством, что на сей раз восстание организуется в Косовском вилайете, в непосредственной сфере влияния Сербии» [12], отклонил эти предложения. Он направил своих представителей Аписа и Симича в Албанию как раз с целью попытаться «убедить албанских вождей в несвоевременности затеваемого ими движения» [13]. Однако и эти попытки окончились провалом.
Антисербские настроения среди албанцев питались не только их собственными национальными устремлениями, входившими в противоречие с территориальным расширением Сербии и дипломатическими
312
усилиями государств Центрального блока, но и активностью балканских соседей, среди которых ведущая роль принадлежала определенным болгарским кругам. Уже в 1903 г. - в период Илинденского восстания - тесные связи установились между албанскими и македонскими лидерами. Дополнительный импульс они получили во время младотурецкой революции 1908 г. В первую очередь это относилось к Внутренней македонской революционной организации (ВМРО) и ее легальной структуре в Османской империи в лице Народной федеративной партии во главе с Димитром Влаховым и Яне Санданским и к левому крылу албанского национального клуба [14]. Подобные контакты полностью отвечали интересам Софии, где рассчитывали, что предоставление автономии албанцам сделает более вероятным аналогичный сценарий [15] и в отношении Македонии, - и начали оказывать содействие албанским лидерам уже во время албанского антитурецкого восстания в 1910 г. [16].
Пытаясь воспрепятствовать укреплению связей по линии «Албания-Македония-Болгария», правительство Сербии убеждало Софию в том, что появление на балканской карте самостоятельного Албанского государства представляет для болгарских интересов едва ли не большую угрозу, чем для сербских, ибо, как планировали в Вене, в состав Албании должны войти не только Старая Сербия, но и три четверти Македонии. Болгарские власти не вняли предупреждениям Белграда, что, однако, не помешало двум государствам заключить перед Первой балканской войной антитурецкий союз.
Что характерно - в своих теоретических построениях сербский премьер Никола Пашич был отнюдь не чужд интеграционных моделей, в том числе и напоминавших идею сербских и болгарских социалдемократов о создании Балканской федерации (о ней речь пойдет ниже). Так, еще в 1875 г. - в разгар антитурецкого восстания в Герцеговине - Пашич выступил с предложением о создании своеобразного «временного правительства» с участием представителей Сербии, Черногории, Воеводины, Хорватии. Эта идея внешне похожа на будущую идею Д. Туцовича и ССДП о создании - уже в региональном масштабе - Балканской федерации. Правда, «временное правительство» Герцеговины, по Пашичу, должно было базироваться на этническом - сербском - принципе, а не на интернациональном.
Стоит отметить и составленную Пашичем в 1876 г. самую раннюю программу будущей Радикальной партии. Она свидетельствовала, что идея объединения балканских народов не была чужда
313
Пашичу. В ней говорилось: «Что касается освобождения и объединения внешнего, мы всегда решительно выступали - «за». Только, по нашему мнению, лучшим решением этого вопроса было бы освобождение революционным путем, ... что привело бы к объединению по воле народа, а не монархов. Мы - за союз сербско-болгарского народа, а, по возможности, и за создание Дунайской конфедерации» [17]. Как тут не отметить, что исторические корни Балканского союза 1912 г., обусловившего победу союзников в Первой балканской войне 1912-1913 гг. против Турции (стержнем его было тайное соглашение между Белградом и Софией), а затем давшего ту самую трещину из-за раздела освобожденных земель Македонии, которая вызвала братоубийственную Вторую балканскую войну 1913 г., восходят как раз к 1889 г., когда Н. Пашич посетил с неофициальным визитом Софию и предложил болгарскому руководству заключить политический договор о союзе против Османской империи, а также соглашение о последующем разделе Македонии.
Но вернемся в 1912 г. Неспособность Белграда не только переубедить Софию, но и обеспечить своим планам в отношении Албании благоприятное общественное мнение, не в последнюю очередь была связана с тем обстоятельством, что, как во многом справедливо подметил сербский историк Димитрие Джорджевич, сербское руководство само не имело ясного представления о том, как следует решать албанский вопрос на землях, которые стали театром боевых действий в Первую балканскую войну: «Сербское правительство придерживалось точки зрения, что албанцы вообще не являются народом, а представляют собой лишь разобщенные и находящиеся в кровной вражде племена без общего языка, письменности и веры». Исходя из этого, в Белграде были уверены, что сербы возвращаются в свое отечество, которого они лишились четыре столетия назад, потеряв в противостоянии с турками Шкодер и Северную Албанию. Албанцы же выступали на стороне турок, и потому сейчас (в 1912 г.) должны разделить их судьбу [18].
С началом Первой балканской войны перед албанцами встал непростой выбор. Учитывать приходилось разнонаправленные обстоятельства: кровавое подавление турецкими властями албанских восстаний 1910-1912 гг., с одной стороны, и помощь оружием, которую они получали в эти годы от сербского правительства, с другой стороны. Однако в итоге возобладал лозунг, выдвинутый в Косово одним из албанских лидеров Исой Болетини: «Ислам в опасности». В том, что албанцы заняли сторону своих многовековых угнетателей, сыграли свою
314
роль и австрийская, и турецкая пропаганда, а также опасения лишиться своих привилегий, которые они уже успели выбить из Константинополя. Кроме того, албанские лидеры опасались, что переход вилайетов с албанским населением под контроль Сербии приведет к изменению их этнической картины, в связи с чем влиятельные беи лишатся военно-политического влияния и доходов [19]. Как заявил тогда будущий «отец независимой Албании» Исмаил Кемали, «в момент опасности албанский вопрос перестает существовать» [20]. Собравшись 10 октября 1912 г. в Скопье, албанцы заявили, что они будут сражаться за Турцию, в том числе оружием, которое они ранее получили от Сербии. Они, кроме того, направили петицию великим державам (за исключением России) с требованием объединения албанцев, проживающих в Скутарийском, Косовском и Янинском вилайетах [21].
Аналогичные собрания прошли в октябре в Дебаре и Приштине, на которых были поддержаны решения, принятые в Скопье. Албанцы решили защищать свое «Оттоманское отечество» с оружием в руках [22]. Не помогло сербам и назначение командующим Третьей сербской армии, с задачей военных действий в Косово, хорошо известного албанцам по предыдущим контактам генерала Божидара Янковича.
Узнав о решениях, принятых в Скопье, Дебаре и Приштине, турецкое правительство передало албанцам в Косово через Ису Болетини 63.000 ружей. Сам албанский лидер во всеуслышание пригрозил сжечь дома тех албанцев, которые откажутся защищать «турецкую землю». Не дремала и австрийская пропаганда, призывавшая албанских мусульман и католиков с оружием в руках выступить против сербских войск и обещавшая, что австрийская армия выступит в их поддержку с территории Боснии [23].
Однако, несмотря на все усилия турецких властей, лишь малая часть розданного оружия нашла своих обладателей. В ответ на объявленную турками мобилизацию лишь 16 тысяч албанцев собрались на границе с Сербией [24]. Как сообщал австрийский консул в Битоли, «во время мобилизации энтузиазм в пользу формирования отрядов башибузуков преобладал по всей Албании над стремлением получить статус батальонов редифа» [25].
Сопротивление албанцев оказалось серьезным лишь в ходе первых вооруженных стычек. Сербская артиллерия успешно подавила эти очаги, и албанские лидеры хорошо поняли перспективу. После взятия сербскими войсками Скопье албанцы окончательно разуверились в
315
военно-политической состоятельности Константинополя. Хорошо вооруженная и оснащенная сербская армия развивала свое наступление на волне беспрецедентных патриотических чувств, нацеленных на реализацию «сербской заветной мечты». Аналогичные чувства испытывали и черногорцы, успешно продвигавшиеся в направлении городов Печ и Джяковица [26]. Смирившись с неизбежным, Байрам Цурри, Риза-бей и Иса Болетини покинули Косово и укрылись в горной албанской области Малиссия, а после взятия сербской армией 22 октября Приштины и победы 23-24 октября под Куманово Первая балканская война для Косово и Македонии была закончена. 29 октября сербская и черногорская армии соединились в Метохии. Третья сербская армия в полном составе присутствовала на литургии в Грачанице в ознаменование освобождения Косово. Сербские военные власти издали в Приштине и других освобожденных городах прокламации, в которых призвали албанцев успокоиться и сложить оружие. Часть албанцев сочла за благо укрыться в близлежащих горах, однако большинство населения приняло условия сербов. Последними разоружились албанцы Дреницы и Печа. Сербские власти в своей пропаганде подчеркивали, что война велась против Турции, а не против албанцев. На территории Косово были образованы три сербских округа - Лабский, Приштинский и Призренский, и два черногорских - Печский и Джяковицкий. Однако к довоенной идее о заключении всеобъемлющего сербо-албанского соглашения по Косово Белград уже не вернулся, установив в этих землях жесткий военно-административный режим [27]. А дальнейшие военные действия сербов с целью получения выхода на Адриатическое море в районе города Дуррес окончательно похоронили предвоенные сценарии и комбинации.
Эта операция началась с форсирования реки Дрин, после чего сербские войска взяли города Леш, Круя и Тирана и 29 ноября вышли на Адриатику в районе Дурреса, установив контроль над самим портом. Сопротивление албанских войск было не очень значительным, несмотря на то, что они формально входили в состав турецкой армии. Великие державы были удивлены новыми военными успехами Сербии, однако в европейских столицах хорошо понимали, что судьбы балканского разграничения окончательно решаться будут за столом переговоров, а не на поле битвы. Британский дипломат Джордж Бьюкенен даже позволил себе саркастически заметить своему сербскому коллеге по поводу занятия «города Драч» (как в сербском языке и по сей день именуется
316
Дуррес, известный Европе того времени как «Дураццо»): «О, у вас уже есть название для Дураццо!» [28].
Стремительные успехи сербской армии произвели тяжелое впечатление на албанских лидеров. По образному выражению албанского исследователя Ставро Скенди, «проблема, с которой должны были столкнуться албанские патриоты, оказалась весьма зловещей: судьба их страны» [29]. Во время Первой балканской войны албанцы в основной сражались на стороне Османской империи, поскольку «они верили, что, делая это, они лучше защитят собственную территорию»; теперь же они оказались свидетелями осады черногорцами Шкодера, оккупации сербами центральной части Албании и марша греческой армии на Янину - иными словами, «расчленения» их отечества [30]. Еще больше осложняли ситуацию отсутствие в стране дееспособной центральной власти и плачевное состояние инфраструктуры. Отныне судьба Албании и албанцев оказалась в значительной степени в руках международной дипломатии - в первую очередь держав Тройственного союза. И не случайно один из лидеров и идеологов албанского национально-освободительного движения Сами Бей Фрашери именно в Вене и Лейпциге опубликовал в 1913 г. свое знаменитое сочинение [31].
Один из ведущих современных сербских историков Славенко Терзич по-своему видит главные причины неудачи попыток властей Сербии и лидеров недавних антитурецких восстаний договориться накануне Первой балканской войны о создании единого фронта против Константинополя. По его мнению, национальное возрождение албанцев запаздывало по сравнению с другими балканскими народами, а его главными носителями были албанцы - православные и католики, занимавшие более высокую ступень социального и культурного развития, чем исповедовавшие ислам. Албанцы-мусульмане, составлявшие большинство албанского населения, во время Восточного кризиса были полностью на стороне Османской империи и самыми горячими защитниками теократического характера османского общества, сопротивляясь какой бы то ни было его европеизации, не отделяя интересы албанцев от интересов всей империи. Безусловно, ситуация менялась в конце XIX - начале XX вв., когда на политическое поведение албанцев вместо Турции стала влиять Австро-Венгрия, которая в албанском национальном движении видела удобное средство для осуществления своих имперских политических амбиций на Балканах. На главном направлении австрийских политических стремлений на Балканах, а в этих рамках и в отношении
317
Старой Сербии, находилась и поддержка албанского экспансионизма в Старой Сербии со стороны Двуединой монархии. В Вене считали, что вытеснение сербов из этой области - в интересах австро-венгерской балканской политики. Такая политика делала невозможным попытки политического договора между сербами и албанцами для совместной борьбы против Турции. Накануне освобождения Старой Сербии в 1912 г. политические лидеры Королевства Сербии стремились установить связи с представителями местных албанцев для совместной борьбы против Османской империи. Сербское правительство обратилось с прокламацией к албанцам, в которой, в частности, говорилось, что сербская армия идет против Турции, чтобы освободить сербов и албанцев, что албанцам будет обеспечена мирная жизнь и защищено имущество, сохранены старые обычаи, что им будет гарантировано управление своими школами и церквами. Однако, религиозная идентификация с оттоманской властью, а также сильное влияние Австро-Венгрии на политическое руководство албанцев были намного сильнее идеи балканской солидарности. Играла свою роль и позиция международной общественности. Она в целом носила антисербский и проалбанский характер - причем это было характерно не только для Австро-Венгрии, но даже для лишь только начинавших присматриваться к балканским проблемам США. Американская пресса уделяла растущее внимание к ситуации вокруг Албании и сербо-албанским отношениям, видя в ней серьезную угрозу общеевропейскому миру и испытывая явное недоверие по отношению к властям Сербии. В частности, по словам выходившей в Нью-Йорке газеты «Нью-Йорк трибьюн», «для безопасности недостаточно одних заверений Сербии в том, что она не будет укреплять свой порт на Адриатике, и коридор через Албанию к побережью не может быть ей дозволен» [32] ...
Специалист в области сербо-албанских отношений сербский историк Душан Батакович формулирует главные причины сложных взаимоотношений сербов и албанцев в начале XX в. более кратко. По его мнению, основную роль играла «многовековая приверженность большинства албанцев в Оттоманской империи исламской структуре общества (в которой мусульманин имел привилегированный статус: христианин обязан был подчиняться)», вследствие чего сербам и албанцам даже при наличии общего неприятеля в лице Константинополя не удавалось «создать более или менее постоянное политическое сотрудничество и достичь национальной и религиозной терпимости». Кроме того, с подъемом албанского национального самосознания и параллельным
318
развитием сербского и черногорского освободительного движения их взаимные интересы объективно получали почву для противоречий. В результате, вместо совместной с другими балканскими союзниками борьбы против Османской империи албанские лидеры, за редким исключением, сделали выбор в пользу реализации идеи «этнической Албании» [33]. Для того, чтобы лучше понять видение ими ситуации, сложившейся вокруг Албании, приведем фрагмент из воспоминаний главы созданного во Влёре 28 ноября 1912 г. временного албанского правительства Исмаила Кемали, опубликованных в 1920 г. в Лондоне:
«Летом 1911 г. я отправился в Цетинье, чтобы присоединиться к лидерам малиссоров, нашедшим убежище со своими семьями в Черногории перед лицом угроз со стороны Торгута Шефкет-паши. Я хочу воспользоваться возможностью, чтобы выразить нашу признательность королю Николе, который оказал мне содействие в решении моей задачи, оказав дружеский прием, и помог нашедшим убежище семьям своей добротой и человечностью. Все прославившиеся героическим сопротивлением делегаты малиссоров подписали на встрече в Гертче меморандум, разработанный по моей инициативе и содержавший сведенные в двенадцать пунктов национальные требования, - одновременно подтвердив еще раз свои заверения в желании быть частью Оттоманской империи. К сожалению, этот период успокоения оказался кратковременным. Новая Палата, выборы в которую были навязаны в целях укрепления позиции правительства, состоявшего исключительно из младотурок, возобновила свою игру, в которой они одной рукой отнимали то, что другой рукой давали в предыдущий день.
Озабоченный подобным актуальным подходом Порты и убежденный, что война с Италией может привести на Балканах к всеобщей войне, окружавшей Албанию со всех сторон, я обратился из Ниццы, где находился в отставке, с циркулярным письмом ко всем албанским центрам, напомнив им о категорической необходимости быть готовыми к любой возможности. Эти мрачные предупреждения и всеобщее недовольство, вызванное Триполитанской войной, вызвали в Албании всеобщее восстание. Дикое упрямство младотурок в их попытках абсорбировать национальности сделало наше сопротивление неизбежным и заставило нас подняться на борьбу за нашу национальную жизнь. Находясь в условиях, когда наше существование как народа было подвергнуто нападению и поставлено под угрозу, - могли ли мы не озаботиться, прежде всего, собственным спасением - хотя мы и
319
чувствовали, насколько сильно эта борьба идет вразрез с нашим не ослабевавшим желанием быть вместе с Империей? Всеобщее восстание и триумфальное вступление лидеров всех племен в Ускюб (Скопье. - П.И.) положили конец экстравагантной и преступной власти младотурок и привели к роспуску Палаты. Наши патриотические цели были достигнуты, и с этого времени мы на будущие вновь вернулись к нашей верности Империи.
Вновь отправившись из Валоны (Влёра - П.И.) в Константинополь, я прибыл в Триест, где меня посетил полковник Бекир, который заявил мне, что черногорский князь Мирко хотел побеседовать со мной в Порто-Росо под Триестом. Когда я его увидел, князь показал мне телеграмму, полученную от короля, его отца, приглашавшую меня посетить его в Антивари и обсудить ту роль, которую Албания могла бы сыграть в войне против Турции, и те преимущества, которые она могла бы извлечь из подобного участия. Однако подобный разговор не состоялся. Я счел его преждевременным и решил, что со всех сторон будет лучше, если я прежде установлю контакты с новым кабинетом, его основными министрами, среди которых были мои личные друзья, с тем, чтобы попытаться прийти к взаимопониманию, - что я и разъяснил королю Николе в телеграфном ответе. Но когда я сделал то, что предполагал, обнаружил, что попросту бьюсь о слепое упрямство тех, кто отказывается осознавать всю тяжесть ситуации или рассматривать те угрозы, о которых я дал им понять, не нарушая условия конфиденциальности, которыми я был связан в Порто-Росо. Порта считала достаточными паллиативные меры и отказалась предпринимать энергичные шаги, которые были необходимы. Столкнувшись с подобным подходом, балканские союзники объявили Турции войну, и болгарские армии приступили к оккупации Кирк-Килиссе, в то время как сербы заняли Ускюб (Скопье. - П.И.). Я понимал, что для нас, албанцев, настало время предпринять энергичные меры для собственного спасения.
Великий визирь Кямиль-паша настаивал на том, чтобы я был с ним, предложил мне портфель в своем кабинете. При других обстоятельствах я бы принял этот достойный пост с удовольствием, но теперь мои более высокие обязанности заставили меня отказаться от него. Мое место было уже не там, и я полностью посвятил свою службу моей собственной стране. Кямиль-паша в конце концов склонился было к признанию неотложных обстоятельств, которые он не мог отрицать, и мы расстались с взаимным сожалением. По пути обратно я заехал в Бухарест,
320
где имелась большая албанская колония. По результатам состоявшихся там встреч, пятнадцать моих соотечественников решили отправиться со мной обратно в Албанию. Я отправил телеграммы во все районы Албании, предупредив о моем приезде, и заявил, что для нас настал момент осознать наши национальные стремления. Одновременно я попросил делегатов из всех районов страны отправиться в Валону, где должен был состояться национальный конгресс.
В Вене я получил телеграмму от своего личного друга в Будапеште, который пригласил меня приехать туда, чтобы побеседовать с одним высокопоставленным лицом. Моим первым визитом в Будапеште стало посещение графа Андраши, у которого я встретил графа Хадика, его старого друга и бывшего заместителя государственного секретаря. Он сказал мне, что персона, которую я должен был увидеть - ни кто иной, как граф Берхтольд. Я встретился с ним в тот же вечер в доме графа Хадика. Его Превосходительство одобрил мои взгляды по национальному вопросу и с готовностью удовлетворил единственную просьбу, с которой я к нему обратился, а именно - предоставить в мое распоряжение корабль, чтобы я мог прибыть в первый же албанский порт до того, как к нему подойдет сербская армия.
Поскольку Валона была блокирована греческим флотом, я был рад высадиться в Дураццо. Там мы обнаружили два дожидавшихся нас греческих военных корабля, которые находились там с предыдущего вечера. Наш капитан очень беспокоился за нас - и не без причины; мы разделяли его озабоченность. Однако поднявшийся на борт офицер после проведения скрупулезного исследования, во время которого он не нашел ничего, за исключением небольшого количества оружия у моих компаньонов, позволил мне сойти на берег, и наш корабль продолжил свой путь.
Мы обнаружили, что народ в Дураццо находился в полном неведении о происходящих событиях. Обманутые разрозненными новостями, приходившими к ним по тенденциозным каналам, они верили, что турецкая армия побеждает, занимает Филиппополь и марширует на Софию и Белград. Они даже не знали, что сербы стоят у самых их ворот. Наше прибытие вызвало определенное волнение в городе, разжигавшееся турецкими элементами, к которым присоединилась часть местного населения, состоявшая в основном из боснийских иммигрантов; они распространяли сведения, что мы является агентами-провокаторами. Эти особые и локальные чувства не помешали Дураццо и близлежащим
321
округам выбрать своих делегатов на национальный конгресс, и они отправились в Валону вместе со мной и моей небольшой группой албанцев из Бухареста.
Мы передвигались верхом, и перед прибытием в первый остановочный пункт я узнал от явившегося встретить меня местного нотабля, что турецкий главнокомандующий в Янине направил телеграммму местной жандармерии с требованием арестовать меня и доставить в его штаб-квартиру. В соответствии с этим мы изменили наш маршрут и провели ночь в другой деревне. На следующее утро начальник жандармов, который должен был осуществить арест, показал мне телеграмму от того же командующего в Янине, просившего местные власти принять нас с почтением и сделать все, что в их силах, чтобы помочь нам в нашей поездке. Однако нас это ничуть не успокоило, а скорее подтвердило тревожные новости, услышанные вечером накануне; и в итоге, отказавшись от маршрута, по которому нас отслеживали, я выбрал более безопасный, и мы в итоге прибыли в Валону. Здесь прием нас сильно отличался от того, что был в Дураццо. Моим родным городом овладело пламя патриотизма, и мы встречали повсюду общественный энтузиазм и восхищение. Очень быстро я оказался в окружении восьмидесяти трех делегатов, мусульман и христиан, которые прибыли из всех частей Албании, независимо от того, были они оккупированы воюющими армиями или нет.
Сразу же открылся конгресс. На его первом заседании - 15/28 ноября 1912 г. - делегаты единогласно проголосовали за провозглашение независимости. Затем заседание было прервано, и его участники покинули зал, чтобы подняться к моему дому - дому, где я родился, и в котором жили мои предки, - сопровождаемый приветственными восклицаниями тысяч людей и славным флагом Скандербега, покоившимся в свернутом виде последние 445 лет. Это был незабываемый момент, мои руки дрожали от волнения, когда я в надеждой и гордостью закреплял на балконе старого дома штандарт последнего национального правителя Албании. Казалось, словно сам дух бессмертного героя спустился в этот момент как священный огонь над головами людей [34].
На возобновившемся заседании я был избран Председателем Временного правительства с мандатом на формирование кабинета. Но я счел более подходящим, чтобы и министры были избраны Конгрессом, и поэтому отказался от данной прерогативы, оставив за собой лишь распределение портфелей. Правительство было создано, Конгресс избрал
322
восемнадцать членов, которые должны были сформировать Сенат. Я уведомил о конституции нового государства великие державы и Высокую Порту следующей телеграммой:
"Национальная Ассамблея, образованная делегатами, прибывшими из всех частей Албании, независимо от вероисповедания, собравшаяся сегодня в городе Валона, провозгласила политическую независимость Албании и создала Временное правительство, которому поручено решать задачу защиты прав албанского народа, которому угрожает истребление со стороны сербских армий, и освобождения национальной территории, подвергшейся вторжению иностранных сил. Сообщая об этих фактах Вашему Превосходительству, я имею честь просить Правительство Его Британского Величества [35] признать данное изменение в политической жизни албанской нации.
Албанцы, которые вошли в семью народов Восточной Европы, где они льстят себя надеждой быть самым древним народом, преследуют одну-единственную цель - жить в мире со всеми балканскими государствами и стать элементом стабильности. Они убеждены, что Правительство Его Величества, а также весь цивилизованный мир, окажут им благожелательный прием, защитив от нападений против их национального существования, и от любого расчленения их территории".
Мною, как наделенным президентской властью, владела одна - доминирующая - мысль: обустроить то небольшое пространство нашей страны, которое оставалось у нас, и продемонстрировать великим державам, что Албания способна сама управлять собой и нуждается в доверии со стороны Европы. Что касается будущего правителя, то интерес к этому в тот момент заключался не столько в его персоне, сколько в принципе, на основании которого должен был определиться выбор между европейским и мусульманским князем. Моя собственная точка зрения открыто тяготела в пользу христианского и европейского князя, и в этом меня поддерживали все албанцы; кроме того, данная позиция соответствовала тем политическим обстоятельствам, которые необходимо было принять во внимание. Только европейский правитель мог бы должным образом повести нас в великую европейскую семью, членами которой мы становились. Вопрос о религии князя не принимался во внимание, так как все три вероисповедания, отправлявшиеся в стране - мусульманское, католическое и православное - пользовались равной и полной свободой, никакое соперничество и никакое превосходство были невозможны.
323
Высокая Порта сразу же после получения нашего уведомления о независимости, встала в оппозицию к нашим вожделениям. Великий визирь в ответной телеграмме на мою ноту попытался навязать нам в качестве правителя члена императорской [36] семьи. Согласно его позиции, Албания могла быть спасена, исключительно будучи вассалом Оттоманской империи с князем из императорской семьи. На какую державу - спросил он - она намерена опираться? На Австрию? На Италию? Пусть она не забывает - добавил он - пример Крыма, чья независимость под протекторатом России стала лишь прелюдией к полному подчинению. Мой ответ заключался в том, что Албания опирается ни на Италию, ни на Австрию, а на права албанцев существовать и иметь собственную национальность, а также на обязанность держав уважать национальности. Я добавил, что Турция могла бы быть ничем иным, как плохим защитником дела свободы национальностей, и что Албания предпочтет сама защищать свое дело; однако с другой стороны, когда окончательное решение будет достигнуто, она сделает все, что в ее силах, чтобы новая ситуация не стала препятствием для развития хороших отношений с Высокой Портой. В конце концов, я могу объявить одну кандидатуру на албанский трон, за которой последуют другие, но они не будут иметь никакого веса для албанцев, обращающих свое доверие к великим державам.
Вопреки подобному подходу Порты и угрозе со стороны турецких армий, все еще оккупировавших часть страны, мы занялись организацией администрации и поддержанием порядка в тех ее частях, которые нам остались. У нас вызвало отвращение молчание великих держав, их равнодушие к вторжению Сербии и опустошению нашей земли при одновременной блокаде и бомбардировке со стороны Греции города Валона и побережья. Немногим позже греческий флот перерезал кабель, остававшийся единственным каналом связи с остальным миром, и мы оказались полностью изолированы и отрезаны от любой информации о том, что происходит за нашими границами...
Теперь нам оставалось лишь дождаться того дня, когда представители цивилизации и человечества объединятся и решат признать наши права, которые столь долго, к несчастью, игнорировались с единственным оправданием: попытаться избежать того неизбежного. Мы убеждены, что справедливые и согласованные для нас меры были бы выгодны не только нам, но и тем, кто стремится к собственному росту и укреплению путем нашего уничтожения. Реконструкция балканского
324
дома и гарантия его независимости стали бы одним из самых действенных факторов мира на Востоке и в мире. Это балканское здание может быть крепким лишь благодаря совместным усилиям и путем консолидации Албании, являющейся его четвертой опорой» [37]...
Особняком на албанской сцене тех лет находилась фигура крупного землевладельца Эссад-паши Топтани. В начале 1913 г. турецкие власти доверили Эссад-паше командование гарнизоном крепости Шкодер - осажденной союзными сербо-черногорскими войсками. Он проявил на этом посту незаурядные полководческие способности; однако 23 апреля 1913 г., когда в крепости свирепствовали голод и эпидемии, все же был вынужден сдать Шкодер черногорцам, вытребовав, правда, почетные условия капитуляции: право покинуть крепость во главе отрядов в полном боевом вооружении. Поскольку к этому времени Совещание послов великих держав в Лондоне уже в принципе приняло решение оставить Шкодер в границах автономного Албанского княжества, сдача крепости на почетных условиях представлялась Эссаду мудрым политическим решением [38]. Впрочем, британские источники называли более точную цену уступчивости Эссад-паши: 16.000 фунтов стерлингов, которые он якобы получил от Сербии «в поддержку его притязаний на титул правителя Албании под сюзеренитетом султана, при условии отказа от Шкодера и территорий к северу от реки Дрин в пользу Черногории» [39]...
Вооруженная сила и денежные средства были необходимы Эссаду для начала ожесточенной борьбы за верховенство в Албании - в которой к тому времени участвовало несколько влиятельных группировок. И в этой борьбе он рассчитывал на только на поддержку влиятельных мусульманских лидеров Центральной Албании (на территории между Дурресом и Тираной), но и на помощь славянских союзников в лице Сербии и Черногории. Уже 5 мая 1913 г. он проинформировал черногорского короля Николу о своем намерении провозгласить себя верховным правителем Албании и выразил желание сотрудничать с балканскими союзниками, подчеркнув, что албанский народ обязан своей свободой другим балканским народам, и пообещал совместными усилиями - без участия великих держав - определить границы Албании. А сербскому дипломатическому представителю в Дурресе Живоину Балугджичу он прямо заявил, что хочет заключить соглашение с Сербией.
325
Дипломат поверил своему собеседнику и постарался убедить сербские власти в искренности его намерений [40]. И Белград после определенных колебаний согласился иметь дело с Эссад-пашой, поскольку, как заверял сербские власти Балугджич, «в общем и целом его поведение выражало искреннее желание достичь соглашения с Сербией, которую он считал ядром действующих на Балканах сил» [41].
Вторая балканская война 1913 г. стала еще одним искушением для Эссада. Стремясь свести счет со своей недавней союзницей - Сербией - Болгария попыталась сделать ставку на албанских лидеров, в первую очередь, группировавшихся вокруг главы временного албанского правительства во Влёре Исмаила Кемали. В обмен на вооруженное выступление против Сербии им были обещаны территориальные компенсации за счет сербских земель. Расчеты Софии строились на том, что восставшие против Сербии албанцы провозгласят автономию на территории Македонии, а затем Болгария аннексирует интересующие ее районы под предлогом обеспечения безопасности. В результате реалиизации данного плана, говоря образными словами Душана Батаковича, «через Македонию пройдет албано-болгарская граница». С военной же точки зрения, штаб болгарской армии рассчитывал на 20 тысяч албанских штыков из Старой Сербии и Македонии, которые после Первой балканской войны нашли прибежище в Албании. Повести это войско в антисербские сражения должны были заседавшие к тому времени во Влерском правительстве Хасан Приштини и Иса Болетини. Временное албанское правительство распорядилось задержать на албанской территории беженцев из Старой Сербии, аргументируя это тем, что вскоре их земли будут освобождены из-под власти Сербии [42].
Болгарские комитаджии активно готовили албанские отряды для партизанских действий внутри Сербии; оружие и финансовые средства исправно поступали из Вены. На пестрой албанской сцене единственной силой, способной противостоять попыткам албанских лидеров спровоцировать антисербское восстание в Косово и Македонии, чтобы потом прийти на помощь соплеменникам, являлся в создавшейся ситуации Эссад-паша. Он остался верен союзническим обязательствам в отношении Сербии и не только отказался присоединиться к албанским главарям, но и держал сербское правительство в известности о происходящем [43].
В итоге организовать скоординированное албанское выступление против Сербии не удалось. Против него выступил Эссад-паша, и его
326
влияния хватило для нейтрализации усилий и Болгарии, и Австро-Венгрии с Италией. Две последние великие державы действовали в унисон с Софией, пытаясь - через своих агентов в лице священников и школьных учителей - натравить албанцев на Сербию, а заодно дискредитировать Эссада как главного противника данных усилий [44]. В результате, в мае-июне 1913 г. дело ограничилось разрозненными нападениями на сербские пограничные посты и отдельные передовые отряды. Что же касается позиции других албанских лидеров, то их настроения хорошо выразил Иса Болетини. Покидая в гневе Лондонское совещание послов великих держав после отказа его участников присоединить Косово к Албании, он в сердцах бросил: «Когда придет весна, мы удобрим равнины Косово телами сербов, от которых мы пострадали слишком много, чтобы это забыть».
Эмоции Исы Болетини были во многом связаны как раз с начальными месяцами Первой балканской войны - когда, вместо возможного и обсуждавшегося в сербском руководстве сербо-албанского антитурецкого альянса, армия Сербии стремительно заняла те районы Балкан, которые албанцы считали ядром своего будущего национального государства. История отвела косовским землям противоречивую и взрывоопасную роль: служить одновременно колыбелью национальной государственности двух народов. И то, что, по крайней мере, часть косовско-албанского этноса имеет сербские и православные корни, сделало данное обстоятельство еще более драматическим. А своекорыстная и очень часто провокационная роль великих держав лишь усиливала и продолжает усиливать сербо-албанские противоречия...
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Подробнее см.: Вайганд Г. Етнография на Македонија. Скопье, 1924.
2. The Day Book (Chicago). 2 Nov. 1912.
3. Подробнее см.: Ђорђевић Д. Излазак Србије на Јадранско море и конференција амбасадора у Лондону 1912. Београд, 1956.
4. Први Балкански рат. Београд, 1959. С. 48.
5. Там же. С. 147-176; Богдановић Д. Књига о Косову. Београд, 1990. С. 165-176.
6. Mikić Dj. The Albanians and Serbia during the Balkan Wars // East Central European Society and the Balkan Wars. New York, 1987. P. 170.
7. Ibid.
327
8. Микић Ђ. Албании и Србија у балканским ратовима 1912-1913 // Историјски гласник. 1986. № 1-2. С. 60; Станковић Ђ. Никола Пашич и стварање балканске државе // Марксистичка мисао. 1985. №3. С. 157-169.
9. Поповић Ч. Рад организације «Уједињење или смрт» - припреме за Балкански рат // Нова Европа. XVI. 1927. № 10-11. С. 313-315; Jovanovič M. Z. Pukovnik Apis. Beograd, 1957. S. 649-651; Savremenici o Kosovu i Metohiji 1850-1912. Beograd, 1989. S. 351-353, 381-383.
10. Ђорђевић Д. Излазак Србије... С. 53-54; См. также: Поповић Ч. Рад организације «Уједињење или смрт»...
11. Mikić Dj. The Albanians and Serbia... Р. 171; См. также: Први Балкански рат... С. 294-296, 417, 432.
12. Архив внешней политики Российской империи. Ф. Политархив. Оп. 482. Д. 2084. Л. 353.
13. Там же. Л. 366.
14. Подробнее см.: Историја српског народа. Књ. 6. Т. 1. Од Берлинског конгреса до уједињења 1878-1918. Београд, 1983. С. 165-166; Историја на македонскиот народ. II. Скопје, 1969. С. 326-327.
15. Први Балкански рат... С. 83, 90.
16. Там же. С. 79.
17. Шемякин A.Л. Идеология Николы Пашича. Формирование и эволюция (1868-1891). М., 1998. С. 118. Позднее идея южнославянской или балканской конфедерации и сербско-болгарского союза получит в идейных исканиях Н. Пашича новый импульс в период его нахождения в эмиграции в Болгарии в середине 1880-х гг.
18. Ђорђевић Д. Излазак Србије... С. 11-12.
19. Први Балкански рат... С. 416.
20. Mikić Dj. The Albanians and Serbia... P. 170.
21. Ђорђевић Д. Излазак Србије... С. 84.
22. Микић Ђ. Албанци и Србија... С. 60.
23. Микић Ђ. Албанци и Србија... С. 61; Ratković В. Prvi balkanski rat 1912-1913. Beograd, 1975. S. 246-247.
24. Први Балкански рат... С. 417.
25. Mikić Dj. The Albanians and Serbia... P. 171.
26. Tomić J. Rat na Kosovu i Staroj Srbiji 1912. godine. Novi Sad, 1913.
27. Први Балкански рат... С. 46-417, 464, 469, 496; Микић Ђ. Албанци и Србија... С. 63.
328
28. Подробнее см.: Dragnich А., Todorovich S. Prelude То World War I: Balkan Wars and Serbo-Albanian Relations // Kosovo. 1992.
29. Skendi S. The Albanian National Awakening, 1878-1912. Princeton, N.J., 1967. P. 451.
30. Ibid. P. 452.
31. Frasheri, Sami Bey. Was war Albanien, was ist es, was wird es werden? Vienna - Leipzig, 1913.
32. The New York Tribune. 11 Nov. 1912.
33. Skend S. Op. cit. P. 438-463; Barti P. Op. cit. P. 173-184; Hrabak B. Arbanaski ustanci 1912 godine. S. 323-350; Mikic B. The Albanians and Serbia... P. 165-196; Kosovo und Metochien in der serbischen Geschichte. Lausanne, 1989. P. 311.
34. Вместе с Исмаилом Кемали флаг на балконе двухэтажного здания подняли Иса Болетини и Луиджь Гуракучи.
35. В тексте изданных в Лондоне мемуаров Исмаила Кемали по понятным причинам процитирована телеграмма правительству Великобритании. В телеграммах в другие столицы подобное обращение менялось в соответствии с местными государственно-дипломатическими реалиями.
36. Так в тексте. По смыслу соответствует «султанской».
37. The Memoire of Ismail Kemal Bey. London, 1920. P. 368-386.
38. Подробнее см.: Батаковић Д. Есад-паша Топтани и Србија 1915. године // Србија 1915. године. Београд, 1986. С. 299-303.
39. Смирнова Н.Д. История Албании в XX веке. М., 2003. С. 58.
40. Храбак Б. Арбанашки упади и побуне на Косову и у Македонији од краја 1912. до краја 1915. године. Врање, 1988. С. 52-64.
41. Балугџић Ж. Кад се стварала Албанија // Српски књижевни гласник. Београд, 1937. С. 521-522; Микић Ђ. Албанци и Србија... С. 75; Документа о спољној политици Краљевине Србије. Књига VI. Свеска 2. Београд, 1984. С. 75, 77, 80, 86, 93, 100, 105,124, 130, 135.
42. Документа... Књига VI. Свеска 3. С. 262.
43. Подробнее см.: Храбак Б. Арбанашки упади и побуне... С. 33-38, 60- 61.
44. Документа... Књига VI. Свеска 3. С. 194, 239, 253.