Модернизация vs. война

Человек на Балканах накануне и во время Балканских войн (1912-1913)

 

III. События Балканских войн.

Деятельность общественных и тайных организаций. Оценки современников

 

5. Румыния во Второй балканской войне

 

В.Н. Виноградов

 

 

26 сентября (9 октября) 1912 г. вооруженным выступлением Черногории против Турции началась Первая балканская война. Болгария, Греция, Сербия - союзники Черногории по Балканскому союзу - открыли боевые действия несколькими днями позже.

 

Но уже 26 сентября (9 октября) 1912 г. Румыния объявила нейтралитет, что было встречено с пониманием и одобрением как соседями, так и великими державами. Страна географически занимала особое положение, она не граничила с македонскими землями, к освобождению которых и разделу между собой стремились члены Балканского союза.

 

Территориальные притязания Румынии могли касаться только соседей, в первую очередь Болгарии. А сие означало многое. Война из освободительной в случае ее вмешательства превратилась бы в междоусобную, что грозило распадом балканской коалиции. Знаком одобрения провозглашенного нейтралитета со стороны Петербурга явился визит в Бухарест великого князя Николая Михайловича, вручившего королю Карлу фельдмаршальский жезл в ознаменование его заслуг в ходе войны обеих стран против Турции в 1877-1878 гг. Произошел редчайший случай: жезл вручался по сути дела не за победу в прошлой войне, а за уклонение от участия в той, что тогда происходила.

 

После триумфального для союзников окончания военных действий в Первой балканской войне российская дипломатия выбивалась из сил, чтобы предотвратить вторую, призывая правительства Софии, Белграда, а заодно и Бухареста к мудрой умеренности и сохранению мира. Увы, это был глас вопиющего в пустыне. Ни одна из великих держав не собиралась раздувать большой пожар в Юго-Восточной Европе, грозивший перерасти в мировой, к которому они еще не были готовы. Беда заключалась в том, что конфликт назревал в среде союзников. Что же касается Румынии, то никто не верил в то, что бухарестская олигархия будет с олимпийским спокойствием взирать на обретение соседями новых владений и перекройку баланса сил в регионе. И действительно, из румынской столицы последовали заявления о необходимости стратегического исправления границы с Болгарией. Оставалось выяснить, что скрывалось за этой формулой. 8 января 1913 г. последовали разъяснения.

 

 

348

 

Румыния объявила о намерении занять своими войсками на правобережье Дуная крепость Силистру и территорию от нее до городов Туртукай (Тутракан) и Балчик. «Уточнение границы» обернулось требованием присоединения к Румынии целой провинции, Южной Добруджи площадью около 8 тысяч квадратных километров [1].

 

Российская дипломатия сочла предъявленные притязания роковой ошибкой, другие державы тоже их осудили. 3 (16) марта в Петербурге открылась конференция послов. Позицию членов Антанты изложил француз Т. Делькассе: способствовать интересам Румынии, но без ущерба для Болгарии. Значительных разногласий между делегатами не возникло. 26 апреля (9 мая) конференция завершилась подписанием протокола, по которому город Силистра на правом берегу Дуная с окрестностями радиусом в 3 километра предназначались Румынии [2].

 

Болгарское правительство смирилось с необходимостью дать согласие на решение держав. Ободряющие вести поступили и из Бухареста. Палата депутатов парламента приняла вердикт держав. Казалось, мелькнул луч надежды на урегулирование. Стороны вступили в переговоры. Но нельзя сказать, что в их ходе они зашли в тупик, потому что из тупика они не выходили с самого начала. Румыны, естественно, отсчитывали трехкилометровый радиус от окраин города, болгары, по понятным причинам, производили замер, считая точкой отсчета центр Силистры.

 

И все же не эти подсчеты явились основой разногласий. Обнаружилось, что парламентарии поторопились со своими выводами. Вершители политики рассуждали иначе. Министр земледелия в консервативном правительстве во главе с Титу Майореску Н. Филипеску заявил, что уступаемая по решению держав территория достаточна разве для того, чтобы «похоронить там национальное самолюбие», другой видный консерватор, Петре Карп заметил, что упомянутая земля по площади уступает его поместью Цибенешть [3].

 

В поисках выхода из тупика болгары измыслили комбинацию, в ворота здравого смысла не влезающую. Они предложили вместо земельных уступок признать румынский суверенитет над Святой горой Афон в Греции. Соблазнять до мозга костей прагматичных румынских министров подобным «богоугодным делом» было все равно, что приучать тигра к вегетарианству. Бухарест, в свою очередь, придумал нечто, хотя и не столь фантастическое, но в равной степени неосуществимое: соглашение о военном, политическом и экономическом сотрудничестве, своего рода альянсе двух стран. Для Болгарии это означало сближение с блоком

 

 

349

 

держав Центра, членом которого состояла Румыния, и разрушение вековых связей с Россией, к чему София тогда не была готова. Сближению двух стран на реалистической основе мешало распространенное в Болгарии мнение, что державы не допустят румынского нападения на нее. Стало ясно: в условиях мира искомого Бухаресту не добиться. А из всей политической элиты сравнительно умеренных позиций придерживался лишь консерватор-демократ, англофил Таке Ионеску. Он считал единственным способом достижения каких-то результатов сотрудничество с Россией.

 

Опытный политик, король Карл, делился своими мыслями с историком Н. Иоргой:

 

«Не отказываясь от выжидания, нам надо тайно готовиться к войне; медлить можно лишь до тех пор, пока не обрисуется вероятность неблагоприятных для Румынии территориальных изменений» (которыми с фатальной неизбежностью грозила разразившаяся межсоюзническая война). Лидер либеральной оппозиции И. Брэтиану выступал еще решительнее: «Как только равновесие сил будет нарушено, с чьей бы стороны это ни произошло, я брошу шпагу на весы».

 

 

Было и соблазнительно, и боязно. Король не скрывал от ближайшего окружения своих опасений: «Война в настоящий момент была бы безумием. Война, даже победоносная, через три года повлечет за собой другую, в виде реванша проигравшей стороны» [4]. Однако, как говорил Т. Ионеску, никто так просто территорий не раздает. Возникла мысль - провести мобилизацию армии в надежде, что это сделает Болгарию уступчивее. Однако мало кто верил, что София поддастся на подобный примитивный шантаж, и идею оставили.

 

Посланник России H.H. Шебеко выступил перед бухарестским кабинетом с резкой отповедью воинственным приготовлениям:

 

«Нападение Румынии или вооруженное занятие без объявления войны территории Болгарии создало бы в нашем общественном мнении такой взрыв сочувствия болгарам, к которому правительство не сможет отнестись безразлично. Помимо всего этого, мы не можем не обратить внимания Румынии, что в своих нынешних переговорах она далеко уклонилась от первоначальных требований стратегического исправления границы. В силу этих соображений мы вновь настойчиво и дружески советуем румынскому правительству проявить мудрую умеренность в своих требованиях. Наше желание - скрепить старые узы с Румынией - требует от нас совершенно откровенно объяснить ей, что для нас окажется невозможным допустить насильственное отторжение от Болгарии части ее территории» [5].

 

 

350

 

Ожидаемого эффекта в смысле сокращения территориальных претензий демарш не произвел. Но официальный Бухарест запасся терпением. От внимания его элиты не ускользнули раздоры в Балканском союзе, предвещавшие его распад. Петербург терял контроль над ситуацией. Еще в ноябре 1912 г. начались стычки патрулей союзных армий. Позднее в перестрелки стали вступать взводы, роты и даже батальоны. Ранее достигнутые договоренности о разделе македонских земель нарушались. Арбитраж царя с порога не отвергался, но его принятие каждая сторона обусловливала выполнением своих претензий. На приглашение в Петербург премьеров Болгарии и Сербии ни тот, ни другой не откликнулся. И в Софии, и в Белграде сознавали - российская дипломатия поведет дело к компромиссу, а каждый из партнеров жаждал безусловного успеха. По словам В.А. Жебокрицкого, ни одна из сторон «не желала уступать, заявляя в то же время, что все зависит от противоположной стороны, снимая с себя и взваливая на других всю ответственность за будущие последствия» [6].

 

Болгары не без причин резко и болезненно реагировали на пренебрежение их интересами в Македонии. Российский военный атташе в Софии полковник Романовский свидетельствовал:

 

«К сожалению, повод к дальнейшим недоразумениям подают теперь сами сербы проявлением крайнего шовинизма и нетерпением к болгарам в занятых ими пунктах Македонии» [7].

 

 

Создалась та печальная ситуация, когда правых в спорах и недоразумениях не существует. Выразительно и не без яда обстановку характеризовал британский посол в Петербурге Дж. Бьюкенен: в Софии и Белграде мало считаются с мнением России. «Страдая острой формой мании величия, все балканские союзники были намерены удержать в своих руках все области, которые их армии захватили у Турции» [8]. Румынским нейтралам оставалось набраться терпения и выжидать, пока на их улицу придет праздник.

 

*  *  *

 

Российская дипломатия отчаянно и до конца билась против распада Балканского союза, что было мыслимо лишь при сохранении баланса сил между его участниками. Державы Центра, напротив, с самого начала конфликта делали ставку на Болгарию, раздавая софийским правителям щедрые посулы приобретений за счет территорий, на которые претендовали Сербия и Греция. Петербург не мог с ними состязаться на этом поприще, попирая интересы своих подопечных. С предельной четкостью анализировал создавшуюся обстановку посланник в Афинах Е.П. Демидов

 

 

351

 

в депеше от 3 (16) июня 1913 г.:

 

«Линия нашего поведения была ясно намечена Вами в начале кризиса: обеспечить союзникам законные плоды их успехов на условиях равновесия. Только при этом условии, казалось, Россия могла рассчитывать в будущем на благожелательность союза, так как только таким путем он мог быть сохранен. Любое абсолютное преобладание одного из его членов поставило бы остальных в зависимость от наших соперников, не гарантируя нас, однако, от измены со стороны преобладающего его элемента, который стремился бы увеличиться за счет ослабления сторон. В настоящем случае я подразумеваю, конечно, преобладание Болгарии. Я бы привел такие же доводы в отношении возможной гегемонии Греции или Сербии. В настоящий момент вопрос, мне кажется, не в том, чтобы выбрать между Болгарией и Сербией, а в выборе между сохранением союза путем равновесия сил или усиления влияния Австрии путем нарушения его. Следует заботиться об их (т. е. балканских союзников. - В.В.) интересах в свете наших. Наша немедленная задача - отвратить вооруженное столкновение между ними» [9].

 

 

Дипломатический язык выразителен и богат оттенками, в этом убеждаешься, знакомясь с перепиской тех лет, когда важно было избежать в сношениях с союзниками-соперниками таких понятий, как отступление, уступка, компромисс. Министр иностранных дел России С.Д. Сазонов советовал болгарам, не отступая от своих позиций, допускать все же внесение некоторых, ставших необходимыми корректив в достигнутые ранее договоренности. Адресаты не реагировали на филологические нюансы российской стороны в демаршах к ним.

 

Венцом миротворческих усилий отечественной дипломатии явилось предложение сократить численность армий участников войны до одной трети или даже четверти прежнего состава, что должно было охладить воинственные страсти. Демобилизации не произошло, страсти разгорались.

 

Николай II, кайзер Вильгельм и британский король Георг V порознь обратились к Софии с призывом не провоцировать новых военных действий. Никакого отклика их демарш не имел.

 

Но вскоре произошло подписание протокола между Сербией и Грецией, предусматривавшего общую политику в отношении Болгарии, за которым последовало заключение военной конвенции. Две страны заранее готовились к отпору болгарскому нападению. Реакция в Софии не имела ничего общего с благоразумием, военные круги выражали уверенность, что армия одолеет совместные сербо-греческие силы,

 

 

352

 

общественность, окрыленная и опьяненная победами превосходной болгарской армии в 1912 г., не мешала им заблуждаться. Встреча глав правительств Сербии и Болгарии Н. Пашича и И. Гешева в Цариброде выдалась «невыразимо холодной»; «казалось, что мы едем присутствовать на погребении Балканского союза», - писал один из свидетелей. Так оно и было. «С мучительным чувством узнали мы, - говорилось в телеграмме царя Николая от 26 мая (8 июня), - что балканские государства готовятся к братоубийственной войне, способной омрачить славу, приобретенную совместно». В своих ответах монархи Сербии и Болгарии свалили друг на друга вину за скатывание к катастрофе. 13 (26) июня С.Д. Сазонов предпринял еще одну попытку предотвратить междоусобное побоище. Он объявил румынскому посланнику, что в сложившихся обстоятельствах Россия прекратит поддержку Болгарии в ее конфликте с Румынией, считая, что давление последней в Софии поможет предотвратить войну. Но и эта угроза не остановила болгарских шовинистов [10].

 

*  *  *

 

Принципиальное решение о нападении на союзников совет министров Болгарии принял 9 (22) июня. В ночь на 17 (30) число ее войска атаковали сербские и греческие позиции на широком фронте. Нельзя сказать, что противника застали врасплох. Еще 9 июня германский посланник в Афинах сообщал в Берлин:

 

«Греческое правительство имеет достоверные сведения, что болгарское сосредоточение войск закончится к 18 июня и болгары без объявления войны перейдут в наступление» [11].

 

 

Дипломат ошибся всего на одни сутки. Подчиняясь роковому приказу царя Фердинанда в ночь на 17 (30) июня нападение состоялось. Относительным успехом оно сопровождалось всего один день, уже 18 числа вчерашние союзники перешли в контрнаступление. Болгарская операция провалилась, задуманный молниеносный удар обернулся для Софии катастрофой.

 

Румынии царь Фердинанд преподнес большой подарок. Сомнения, колебания, опасения кончились. Следовало, не мешкая, вступать в дело. Белград и Афины уже раньше обращались в Бухарест с предложениями о союзе. Премьер-министр Т. Майореску забыл о прежних своих заверениях не сотрудничать с Сербией. Румыния не развязывала межсоюзническую войну, а вступала в нее на стороне жертв агрессии, по счастливой случайности оказавшихся сильнейшей стороной в завязавшейся схватке. У Т. Майореску сложилось впечатление, что она действует с молчаливого согласия держав (за исключением России). Война для Болгарии

 

 

353

 

становилась совершенно безнадежной. Посланник в Софии A.B. Неклюдов доносил в Петербург: болгарским войскам приказано не оказывать румынам сопротивления. Шансы на присоединение Южной Добруджи стали реальными, не могла же страна остаться - единственной - без всякого территориального приращения. 20 июня последовало объявление о мобилизации в румынскую армию, сопровождавшееся взрывом не антиболгарских, а антиавстрийских страстей. Митинги и демонстрации протеста против габсбургского гнета в Трансильвании, где проживало много румын, ущемленных в национальных правах, состоялись в Бухаресте, Крайове, Констанце, Джурджу, Галаце, Плоешти, Сулине, Бырладе, Яссах, Брэиле. Раздавались призывы «Долой коварную Австро-Венгрию!», «Довольно нам австрийской опеки!». Французский посланник Э. Блондель заметил, что несведущий человек решил бы, что речь идет о начале войны с Австрией. И тут нам придется совершить экскурс в историю сложных и запутанных отношений Румынии с Габсбургской монархией.

 

*  *  *

 

В русско-турецкую войну 1877-1878 гг. Румыния вступила как союзник России, в мае 1877 г. парламент провозгласил ее государственную независимость. Российская дипломатия, одна против всех, добилась признания независимости Сербии, Румынии и Черногории на Берлинском конгрессе 1878 г. Румынская армия с честью участвовала в осаде и взятии крепости Плевна. Но затем конфликт вокруг судьбы Южной Бессарабии [12] побудил румынскую олигархию переметнуться на сторону противников России. Последовали демарши в Лондоне, Вене и Стамбуле с предложением военной помощи трем державам - Великобритании, Австро-Венгрии и Турции - в их столкновении с Россией, которое в Бухаресте считали весьма вероятным. Румынской помощи трем державам не потребовалось, бросить вызов Петербургу соперники не решились.

 

В 1883 г. Румыния вступила в единственный существовавший в Европе военно-политический союз Центральных держав - Германии, Австро-Венгрии и пока еще Италии. Страну захлестнула мутная волна антироссийской истерии. Обывателю внушали мысль, что необузданный северный медведь занес над бедняжкой Румынией свою агрессивную лапу, и спасения от его посягательств следует искать под сенью германо-австро-венгерского альянса. Премьер-министр И.К. Брэтиану-старший отправился на свидание к канцлеру О. Бисмарку - вербоваться в союзники в войне с Россией, представлявшейся ему неизбежной.

 

 

354

 

Бисмарк, конечно, понимал, что Румынии никто и ничто не угрожает, а его партнер по переговорам отнюдь не безгрешен по части посягательств на земли восточной соседки. Беседа прошла отнюдь не в том ключе, на который рассчитывал И.К. Брэтиану. Канцлер счел его замыслы «румынскими реваншистскими завоевательными вожделениями, простирающимися до Днестра и далее на восток», «несостоятельными и невероятными» (в ином варианте - «румынскими воздушными замками») и не выразил желания поставлять пушечное мясо для их осуществления [13].

 

Румыния все же была принята в блок, как никак она могла служить барьером на пути продвижения русской армии к Балканам, что теоретически не исключалось. Но условия союза продиктовал Бисмарк. Непосредственно союз был заключен с Австро-Венгрией, а Германия к нему присоединилась. То был намек: румынским властям не следует проявлять особой заботы о положении соплеменников в Габсбургской монархии, превратившейся в дорогого союзника правящего Бухареста. Договор по форме был оборонительным, Россия в нем не фигурировала, Бисмарк самолично проследил за тем, чтобы упоминание о ней было вычеркнуто. В тексте значилось некое сопредельное государство, с которым следовало быть начеку.

 

Вступление соседки в направленный против Франции и России союз привело к растянувшемуся на много лет охлаждению в отношениях Петербурга и Бухареста. Румынская печать клеветала на Россию. Порой возникали своего рода микрокризисы. В июле 1884 г. газета «Телеграфул» ударила в колокола: страна наводнена агентами из-за Прута, готовящими заговор против короля. В центре шпионского скандала оказался посланник А.П. Извольский, будущий министр иностранных дел. Александр III не поскупился на едкие пометки на полях поступавших из Бухареста депеш: «Это более смешно, чем грустно!». «Комедия!», «Жалкое и подлое правительство» [14].

 

В 1886 г. история повторилась. Близкая к правительственным кругам газета «Эндепанданс румэн» утверждала: миролюбивые и дружественные декларации Петербурга скрывают суть дела. Россия однажды потребует «открыто и откровенно установить свое преобладание, по меньшей мере, в восточной части Балканского полуострова». Каковы бы ни были в прошлом заслуги России в освобождении Балкан, ныне страны региона ориентируются на Запад, они «принадлежат Западу».Тогда же появилась брошюра «Россия и болгарский кризис», в которой страна наша представлялась в самом мрачном свете и звучали нотки откровенного

 

 

355

 

превосходства:

 

«Ни одна великодушная идея не распространяется в правящих сферах и у народа, живущего в снежной пустыне, обитатели этой скорбной страны всегда пребывали в полнейшем порабощении». Народам, ей покорившимся, Россия приносила «сперва надежду, потом гибель».

 

И далее:

 

«В отношении Балкан ее завоевательные порывы не могут опираться на что-либо правдоподобное; тираническая автократия не может оправдать свои завоевательные поползновения в отношении стран, ставших независимыми и свободными» [15].

 

 

На самом деле со времени отмены крепостного права прошло уже четверть века, отечественная дипломатия принимала деятельное участие в составлении демократической Великотырновской конституции в Болгарии, ни один из покорившихся России народов, даже самый маленький, не исчез с лица земли, как то случалось в других странах, а захватнические поползновения в отношении Балкан у самодержавия отсутствовали как таковые. Не преминула участвовать в общей вакханалии и радикальная газета «Лупта» («Борьба»). Сочтя излишним заниматься поисками улик и доказательств, она просто обвинила нового российского посланника М.А. Хитрово в том, что он содержит целую армию агентов, организовал некий комитет и готовит революцию [16]. Обвинения звучали нелепо хотя бы потому, что миссию снабжали деньгами расчетливо и даже скуповатою, и содержать армию заговорщиков ей было просто не на что. Создается впечатление, что в правительственных сферах Бухареста, наконец, спохватились, что нельзя обострять обстановку до бесконечности. В тронной речи короля (декабрь 1886 г.) появилось заверение - ни с Австро-Венгрией, ни с Германией не было даже обмена мнениями относительно возможности войны с Россией [17]. Накал страстей несколько спал, но не годы, а десятилетия продолжался своего рода заговор молчания вокруг России. Много позже в дневнике свидетеля Балканских войн В. Дрейера появилась такая запись:

 

«Бухарест. 27 июля (1913 г.): Попасть в столицу Румынии русскому человеку, свободно изъясняющемуся только на отечественном языке, - все равно, что очутиться в Центральной Африке среди негров и бушменов. Ни в одном книжном магазине вы не найдете ни одной русской книжки, ни в одном киоске или кафе - ни одной русской газеты. Между тем в любом количестве вы здесь достанете немецкие, австрийские, французские, итальянские и даже бельгийские газеты и несколько местных, печатаемых на французском и немецком языках» [18].

 

 

Все русское, за малым исключением, замалчивалось, что способствовало распространению небылиц о неуемной агрессивности ее

 

 

356

 

верного соседа. Сменивший H.H. Шебеко на посту посланника A.C. Урусов жаловался на свободу печати румынского образца, его попытки пресечь публикацию так называемых «сообщений из России», «сфабрикованных вне всякого сомнения в Бухаресте», отвергались ссылками на независимость прессы [19].

 

Но все же время брало свое. Минуло 10-20, почти 30 лет, и даже самое воспаленное воображение не могло представить ничего, хотя бы отдаленно похожего на российские посягательства на Румынию. Договор с Австро-Венгрией и Германией хранился в глубокой тайне, его текст находился в личном архиве короля, его оглашение грозило вызвать серьезный общественный протест. Национальные устремления румын сконцентрировались вокруг Трансильвании и других областей Венгерского королевства, где проживали миллионные массы соотечественников, не пользовавшихся национальным равноправием. В противовес коалиции Центральных держав появилась Антанта, альянс Великобритании, России и Франции. С ее, а не австро-немецкой помощью в случае большой войны можно было добиться объединения с трансильванскими землями и осуществить вызревавшие планы образования Великой Румынии. По словам австрийского посланника в Бухаресте К. Фюрстенберга, ни один здешний политик не мог сопротивляться трансильванским соблазнам. Тот же В. Дрейер свидетельствовал в 1913 г.: «В народе и военной среде течение в сторону России растет с каждым днем». Далее следовали слова, требующие комментария:

 

«Всюду слышишь: неужели и теперь Россия пропустит момент и не сделает жеста, чтобы оторвать нас, наконец, от вероломной нашей союзницы. Скажите вашему посланнику Шебеко, снискавшему в такой короткий срок симпатии в Румынии, чтобы он использовал настоящий подъем духа со свойственным ему талантом, и мы, как один, двинемся с Россией и Сербией против нашего общего врага» [20].

 

 

По сути дела России предлагалось послужить интересам Румынии, хотя правители последней вели себя далеко не однозначно. Немец на престоле, как верноподданные именовали короля Карла, в феврале 1913 г. продлил срок действия альянса с Центральными державами. Монарх сохранял верность фатерлянду до последнего вздоха. Протестов не раздалось. Румынская олигархия стремилась при любом исходе назревавшей великой войны очутиться на стороне победителя, а торжества прусского меча в предстоявшей схватке никто не исключал. Монарх мог подписать бумагу о продлении союза, но был бессилен вдохнуть жизнь в угасший альянс. Явное предпочтение, которое австро-немецкая группировка отдавала

 

 

357

 

во время Балканских войн Болгарии, показывало, что подлинной союзницей Румынию они не считали. Центральный блок перестал быть доминирующей военной коалицией на континенте. Появилась Антанта, только от нее можно было ожидать помощи в осуществлении вожделенного идеала. Румыния медленно, но верно сближалась с «Сердечным согласием».

 

Неосведомленная румынская общественность не ведала, что посланник H.H. Шебеко, как и его предшественники и преемники немало способствовали румынским интересам, но с одним важным добавлением: не в ущерб ее соседям, в первую очередь Болгарии. А уж ополчаться на эту страну значило ставить крест на балканском сотрудничестве, подрывать под корень традиционную российскую политику в регионе. Подобное вмешательство грозило спровоцировать европейское столкновение. Водворять мир и согласие на юго-востоке континента, а не примыкать к одной из перессорившихся и передравшихся группировок и увековечивать тем самым мрачную репутацию порохового погреба Европы, было миссией России.

 

*  *  *

 

Вернемся к июню 1913 г. Наивным обывателям, вообразившим, что мобилизация проводится для войны с Австрией, разъяснили их заблуждение: подлинный враг находится на юге, а не на севере. Состоялась хорошо организованная бурная антиболгарская демонстрация. Добрые вести приходили с полей сражений. Инициатива царя Фердинанда обернулась трагедией для Болгарии, ее войска еле держались под натиском противников. Балканский союз расползся по всем швам. Следовало спешить и приобщиться к победителям, пока не поздно. Премьер-министр Титу Майореску забыл о своем заверении австрийскому посланнику - он никогда не свяжет Румынию сотрудничеством с Сербией. В поход (не решаемся сказать в бой) были двинуты немалые силы - 285 тысяч солдат и офицеров. Сражений как таковых не происходило. Потери войска несли от холеры. По распространенному в Болгарии мнению, именно вмешательство Румынии сделало продолжение войны безнадежным. Войска нового противника переправились через Дунай, не встретив сопротивления. Кампания превратилась в военную прогулку, в вышедшей вскоре книге K.M. Петреску воспел ее ход в восторженных тонах. В Силистру кавалерия ворвалась галопом с саблями наголо. В городе царила мертвая тишина, опустели улицы, закрылись лавки. Болгарских резервистов застали в казарме за обеденным столом. В качестве военного трофея забрали саблю коменданта крепости. «Пехота проявила себя ... великолепно

 

 

358

 

со всех точек зрения». Мобилизацию, по уверению автора, вся Румыния встретила восторженно. Король Карл заглянул в войска на два дня и был принят с «безграничным энтузиазмом» [21]. Армия устремилась вперед, делая по 25 километров в сутки. K.M. Петреску сравнивал темп ее продвижения с тем, что совершала армия Наполеона в кампании 1809 г. против Австрии (28 километров в день). Но тут поступило своего рода уникальное распоряжение из Бухареста: не спешить, не утомлять солдат подобными маршами. Командование выразило недоумение: остановить армию может только перемирие. Указание пришлось повторить. Правительство явно хотело продлить «военные действия», дабы они выглядели солиднее, и можно было с большим основанием отстаивать свои требования на мирной конференции. Отсюда стремление затянуть кампанию. В. Дрейер замечал:

 

«Церемониальный марш к Софии несомненно привел бы к занятию болгарской столицы, если бы король сам решительно не вмешался в военные операции и не остановил бы горячившихся генералов» [22].

 

 

В Зимнем дворце тревожились, опасаясь непомерного роста румынских притязаний. Т. Майореску клялся, что требования не выйдут за рамки установления надежной со стратегической точки зрения границы, но мало кто ему верил, само это понятие Бухарест толковал непомерно расширительно.

 

А из Софии в Петербург посыпались мольбы о спасении. Царь Фердинанд обратился к Николаю II с призывом «положить как можно скорее конец ужасающей резне» между бывшими союзниками, которую он сам развязал. Раньше он не обращал внимания на звучавшие из Петербурга предупреждения - в случае нарушения мира Россия не сможет воспрепятствовать выступлению Румынии. Теперь победоносная коалиция не обращала внимания на миротворческие усилия российской дипломатии. Фердинанд наделил Николая неограниченными полномочиями на заключение мира, сопроводив их упреками: «Неужели Болгария заслужила, чтобы ее так жестоко третировали?» Премьер-министр Ст. Данев перекладывал вину за собственные грехи на Петербург: «Неужели голос России настолько слаб, что его не слышат в Царьграде и Бухаресте?». Слышали, но не слушались. Мировая общественность, в том числе российская, не забыла «инициативы» царя Фердинанда и не верила в превращение болгарских экспансионистов в агнцев. Защищать царя Фердинанда, а тем более поддерживать его значило для России превратиться в международного изгоя.

 

 

359

 

20 июля (2 августа) Болгария капитулировала. На следующий день румынские войска получили приказ остановиться.

 

Путь к миру был открыт. Но к какому? Послы держав на конференции в Бухаресте отсутствовали, победители демонстрировали полную самостоятельность. Корреспондентов разных газет съехалось множество. Нахлынуло в «маленький Париж» немало и прочей публики. Элегантные румынские дамы света и полусвета демонстрировали себя и свои туалеты.

 

По Бухарестскому договору 28 июля (10 августа) 1913 г. соседи обкорнали Болгарию со всех сторон. Сербия приобрела почти всю Северную Македонию, Греция - ее южную часть с портами Салоники и Кавалла на Эгейском море и часть Западной Фракии. Болгарии оставили лишь Пиринский край, занимавший едва десятую часть македонских земель. На момент подписания мира считалось, что Болгария компенсировала потери, даже с лихвой, приобретением Адрианополя с окрестностями. Но с Турцией еще шла война, вскоре город был утрачен и по Константинопольскому миру 16 (29) сентября пограничная линия прошла значительно западнее намечавшейся прежде, когда державы соглашались на вхождение Адрианополя в состав Болгарии.

 

Румыния присоединила Южную Добруджу и без драки попала в большие забияки. По размерам - и по территории, и по населению - она стала первым государством на полуострове. «Опереточная для Румынии война безусловно не прошла даром и принесла стране громадную пользу» [23]. Само по себе избрание Бухареста местом переговоров о мире свидетельствовало о ее возросшем весе в балканских делах, здесь совершенно забыли о своих хлопотах по сохранению баланса сил в регионе, историография именовала достигнутый результат триумфом точки зрения ответственных лиц в столице. Создается впечатление, что верхи уверовали в прочность достигнутой договоренности. Король Карл направил кайзеру Вильгельму благодарственную телеграмму: после преодоления значительных трудностей: «Заключение мира, благодаря Тебе, обеспечено» [24]. Последовало правительственное заявление: Румыния не допустит ни изменения, ни тем более отмены трактата. Монарх подтвердил, что ориентация на союз с Центральными державами остается незыблемой. Заверениям Карла не поверил начальник Генерального штаба австро-венгерской армии Ф. Конрад фон Гетцендорф, а посланник в Бухаресте граф Отгокар Чернин счел договор с Румынией стоящим немногим больше той бумаги, на которой он написан. Он обратил внимание на то,

 

 

360

 

что на антиавстрийских и антивенгерских манифестациях в Румынии стал звучать совсем неприятный призыв: «Да здравствует Россия!».

 

Новый российский представитель С.А. Поклевский-Козелл в первых же своих донесениях отмечал, что румынские ирредентистские устремления направлены в сторону Трансильвании: «Правительства Вены и Берлина были детально информированы о растущей враждебности румынского народа к Габсбургской монархии [25]. В Вене мелькнула незадачливая мысль - побудить румынских партнеров предать гласности секретный договор. Таким путем там надеялись вдохнуть жизнь в пребывавший в коме альянс. Когда Чернин, повинуясь полученным указаниям, намекнул на это королю Карлу, тот потерял дар речи.

 

В январе 1914 г. кабинет министров возглавил либерал И.К. Брэтиану. Будучи убежден, что конец Австро-Венгрии не за горами, он заявил монарху, что невозможно сформировать правительство, способное осуществить трактат.

 

В том же году военный атташе России, полковник Семенов счел нужным доложить о крутом повороте в настроениях общественности, чему доказательства видны каждый день, как при сношениях с представителями правительства, так и армии, а также слышать, пожалуй, даже слишком восторженные изъявления симпатий со стороны общества столицы. Приписывать такой крутой поворот одному увлекающемуся характеру народа, явно недостаточно. Главная причина в том, что события прошлого года рассеяли в известной степени кошмар «славянской опасности». Итоги межбалканской войны для России не следует поэтому подводить со сплошным знаком минус. Обозначившаяся переориентация Румынии на сторону Антанты в канун Первой мировой войны свидетельствовала о серьезном сдвиге в расстановке сил на Балканах в пользу «Сердечного согласия».

 

На Болгарию мирный договор обрушился страшной тяжестью. Страна оцепенела от горя. Так жестоко великие державы с ней никогда не обходились, Россия всегда стояла на страже ее интересов, в тот момент Германия и Австро-Венгрия не собирались оплачивать румынские услуги болгарскими территориями. В кои веки раз в позициях антагонистов, Вены и Петербурга, появились точки соприкосновения, первая стремилась укрепить свое влияние в Болгарии, а Петербург опасался его утратить. Обе державы выступали против навязывания стране непомерно тяжелого мира. Генерал Фичев считал одной из главных причин поражения вторжение румынских войск: людские потери болгар достигли ста

 

 

361

 

тысяч человек. «Несомненно, мы справились бы с сербами и греками. Но когда на нас накинулись черногорцы, а затем румыны и турки, мы отказались от борьбы». По словам И. Гешова, его страна была «ограблена, погублена, уничтожена, обесславлена» [26]. И все же Европа признала мир. Берлин и Вена сочли его, и не без основания, неудачей для России, Лондон констатировал усиление позиций своего старого протеже, Греции, Париж поддерживал Румынию.

 

В России печать всех направлений предавалась скорби, считая мир крупным дипломатическим поражением. В оценках случившегося встречались и прямые несуразности, касавшиеся в том числе и Румынии. Так, газета «Голос» поместила статью под заголовком «Румыния и ее вассалы», что никак не вязалось со здравым смыслом. Другие органы печати, уже обоснованно, утешались тем, что на Балканах сохранилась опора в лице окрепших Сербии и Черногории. Посол в Париже А.П. Извольский счел нужным поздравить своего преемника на посту министра С.Д. Сазонова с успехом, тот достиг цели, о которой он мечтал - оторвал Румынию от Австрии. То же самое, но со скорбной миной, констатировал Ф. Конрад фон Гетцендорф. Британский посол Дж. Бьюкенен оценивал ситуацию кратко и выразительно: сложилось положение, при котором София и Белград мало считались «с приказаниями из Петербурга. Опьяненные своими победами и страдая острой формой мании величия, все балканские союзники были намерены удержать в своих руках все области, которые их армии захватили у Турции».

 

Румынская общественность и пресса предавались торжеству: наконец-то мир заключен без участия держав, и результаты налицо. В Германии и Австро-Венгрии урегулирование рассматривалось как поражение России. В других странах общественность утешалась мыслью: какой-никакой, но мир в пороховом погребе Европы наступил, авось Балканы на какое-то время утихомирятся.

 

Довольно спокойная реакция держав объяснялась и следующим. В балканском измерении результаты межсоюзнической войны выглядели впечатляюще: Балканский союз рухнул, его участники перессорились и передрались друг с другом. Баланс сил в регионе подвергся крутому изменению, и мало кто подозревал, что за сим последует. В европейском измерении все выглядело иначе. Основной результат Первой балканской войны сохранился, ибо она явилась как бы последним аккордом в симфонии национального освобождения и в вековом противостоянии Востока и Запада, Азии и Европы, мусульманства и христианства. В 1683 г. войска

 

 

362

 

Османской империи осадили Вену, турецкая власть собиралась прочно, навечно утвердиться в сердце христианского континента. В 1913 г. Турция в Европе была прижата к проливам Босфор и Дарданеллы. Ее власть на Балканах пришла к концу. В этом историческое величие Балканских войн.

 

Что касается Бухарестского мира, то самую четкую и меткую оценку ему дал С.Д. Сазонов, уподобив договор пластырю, налепленному на незажившие балканские язвы и сочтя его лишь кратковременным и зыбким перемирием [27].

 

И первый похоронный сигнал прозвучал немедленно. Царь Фердинанд не без поддержки оскорбленной и возмущенной общественности устремился дальше по гибельному пути. В приказе по армии он призвал свернуть знамена до лучших времен, что означало призыв к реваншу, а в создавшихся условиях - заявку на вступление в блок Центральных держав. И Болгария, себе на горе, так и поступила в октябре 1915 г., в разгар трагического отступления российской армии и немецких побед на полях сражений. Никто тогда в стране не обратился к истории, не вспомнил, что союз России и Великобритании всегда выходил из войн победителем. И расплачиваться за неуместную прыть своих правителей Болгарии пришлось второй национальной катастрофой согласно миру в Нейи, заключенному осенью 1919 г.

 

Реакция на Бухарестский мир в Румынии была совсем иной. Представлялось, что можно выиграть войну, по сути дела не воюя. Либеральный кабинет И. Брэтиану-младшего попытался повторить удачный опыт и переложить тяжесть военных операций во время Первой мировой на союзников, но потерпел неудачу. Быстро обнаружилось, что король Карл в своих клятвах верности австро-германскому военному союзу говорит от своего имени и мнения общественности не выражает. Подданные придерживались совсем иной точки зрения, и даже правящие круги в своих декларациях эволюционировали от более или менее платонических заявлений о нерушимости альянса с блоком Центральных держав к признанию принципиальной невозможности осуществления условий старого секретного трактата, возобновленного всего за несколько месяцев до Второй балканской войны. В Вену от миссии в Бухаресте поступала тревожная информация о росте антиавстрийских настроений в стране, охвативших и офицерский корпус, и распространении слухов, что если не дни, то годы двуединой монархии сочтены. По мнению коменданта Бухареста генерала Сочека, 80% офицерского состава находились на стороне России.

 

 

363

 

«Мысли румын, - заявил он военному атташе Семенову, - обращены не столько в сторону Бессарабии, откуда до них не доходит изъявлений недовольства и чувства сепаратизма, как в сторону Трансильвании, где живет сплошное трехмиллионное население родных им по крови и языку румын» [28].

 

 

В январе 1914 г. к власти пришло либеральное правительство во главе с И.К. Брэтиану, склонное к сотрудничеству с Антантой. В первой же беседе с российским посланником С.А. Поклевским премьер, по словам дипломата, заверял его, что «с начала своей политической карьеры он всегда был сторонником искренней с нами дружбы» и совсем недавно способствовал совершению «благоприятного для России поворота в общественном мнении Румынии». Надвигался мировой военный пожар, и Поклевский затронул в разговоре и эту животрепещущую тему. Собеседник не стал уклоняться от ответа: если Россия хочет соблюдения Румынией нейтралитета и даже более этого, следует укрепить торговые и культурные связи. Брэтиану высказал также пожелание лично познакомиться с С.Д. Сазоновым. Последнего ждать долго не пришлось.

 

Весной 1914 г. антиавстрийские манифестации состоялись в Крайове, Турну-Северине, Джурджу, Яссах, Галаце, Фокшанах, Констанце и Синае. Габсбургский посланник О. Чернин пришел к выводу, что оный союзный договор превратился в простую и пустую бумажку [29]. Немецкий посланник Вальдъхаузен в декабре 1913 г. информировал руководство Аусамта: король Карл и лидер либералов И.К. Брэтиану заявили ему, что в существующей ситуации, когда вся общественность настроена против Австрии, она не пойдет вместе с нею в случае войны.

 

В июне 1914 г. царская яхта с Николаем II на борту бросила якорь в порту Констанцы. Императора сопровождал С.Д. Сазонов, явившегося на свидание короля Карла - И.К. Брэтиану. Российская сторона получила заверение, что Румыния ни с кем и ничем не связана и свободна в выборе союзников. С.Д. Сазонов поинтересовался позицией Румынии на случай австро-российской войны, до которой оставалось две недели. Ответ Брэтиану гласил: «Румыния никоим образом не обязана принять участие в какой-либо войне без того, чтобы ее личные интересы были прямо затронуты». Все будет зависеть от обстоятельств, которые побудили бы Россию прибегнуть к военным действиям. Интересы Румынии выражались тогда одним словом: Трансильвания, а помочь в присоединении этой области могла только Антанта, «Сердечное согласие» получало в свои руки большой дипломатический козырь. И все же российская сторона не обольщалась дружескими речами собеседников и пришла к

 

 

364

 

выводу, подтвердившемуся в дальнейшем: Румыния будут выжидать, пока не определится победитель, и примкнет к нему [30].

 

Разумеется, представителям Тройственного союза Брэтиану представил свидание в Констанце совсем в ином свете: обе стороны крайне озабочены сохранением мира на Балканах, чему и были посвящены их беседы. Вряд ли кого-либо сбила с толку подобная версия. О. Чернин продолжал свою надгробную песнь над почившим союзом с Румынией. Он счел, что свидание в Констанце ознаменовалось зарождением новой политики Румынии, которая отвечала намерениям России. Румынская общественность убеждена - двуединая монархия пребывает в «сумерках», и час ее гибели близок. Даже до сотрудников германской миссии дошли слухи о разговорах членов свиты императора с румынскими офицерами. Граф Апраксин будто бы заверил последних - пройдет год-два, и Румыния, при поддержке России, обретет вожделенную Трансильванию.

 

С.Д. Сазонов не ограничился переговорами в Констанце, а вместе с И.К. Брэтиану совершил автомобильную прогулку в Карпатских горах. Любознательные экскурсанты при этом пересекли границу с Венгрией и покатались по дорогам Трансильвании, что вызвало крайне нервную реакцию в Вене и Будапеште. Поскольку в Берлине реагировали на трансильванский вояж сдержаннее, немецкий аусамт получил от партнера по альянсу упрек за проявленную близорукость.

 

Но, в отличие от казуса с Болгарией, в отношениях с Румынией державы Центра не могли превзойти Антанту в выдаче обещаний будущего территориального расширения и затмить трансильванский соблазн.

 

В Бухаресте приведенная королем в Палате депутатов в речи с трона информация о встрече в Констанце была встречена аплодисментами представителей всех фракций. Румыния одобряла поворот в политике.

 

*  *  *

 

Первая реакция российской общественности на Межсоюзническую войну и Бухарестский мир несла на себе отпечаток душевного смятения. Мечталось о великом и прекрасном, о завершении процесса национального объединения, об укреплении независимости стран и упрочении их государственности, о сплочении балканцев в союз равноправных при строгом соблюдении баланса сил и интересов. Видение исчезло, грезы рассеялись. Участники союза рассорились при дележе освобожденных земель. Рывок болгарских лидеров к верховенству на Балканах дорого обошелся стране, соперники навязали ей жестокий и несправедливый

 

 

365

 

мирный договор. В Софии урок не был извлечен, реваншистские силы привязали ее к коалиции Центральных держав и устремили страну к новой национальной катастрофе. Отсюда - унылые констатации в России в первых откликах на случившееся.

 

Но, обращаясь к смиренной прозе жизни, следует упомянуть и другое. Территориально расширившиеся, укрепившиеся Сербия, Черногория, Греция и новобранец в их среде Румыния закономерно оказались в лагере Антанты в годы Первой мировой войны. Позиции России на Балканах, и в первую очередь в Сербии и Черногории, сохранились прочные. Так можно ли говорить о ее неудаче, о поражении ее дипломатии в ходе Балканских войн?

 

 


ПРИМЕЧАНИЯ

 

1. Кросс Б.Б. Вступление Румынии во Вторую балканскую войну и русская дипломатия // ГПИ им. А.И. Герцена. Т. 502. Псков, 1971. С. 118.

 

2. Жебокрицкий В.А. Болгария во время балканских войн. Киев, 1961. С. 144

 

3. Кросс Б.Б. Указ. соч. С. 151.

 

4. Iorga N. Comment la Roumanie s'est detachee de la Triplice. Bucarest, 1933. P. 8, 18; Marghiloman A. Note politice. V. 1. Bucuresti, 1927. P. 140.

 

5. Кросс Б.Б. Указ. соч. С. 150; На путях к мировой войне 1914-1918 гг. М., 1940. С. 143.

 

6. Жебокрицкий В.А. Указ. соч. С. 181.

 

7. Там же. С. 183.

 

8. Бьюкенен Дж. Мемуары дипломата. М., 1991. С. 108.

 

9. Жебокрицкий В.А. Указ. соч. С. 163.

 

10. Там же. С. 164, 169, 171; Marghiloman A. Op. cit. Р. 154.

 

11. Жебокрицкий В.А. Указ. соч. С. 175.

 

12. Виноградов В.Н. Двуглавый российский орел на Балканах 1683-1914. М., 2010. С. 393-426.

 

13. Die Grosse Politik der Europaischen Kabinette. B. 3. Berlin, 1926. S. 263, 264.

 

14. Архив внешней политики Российской империи (АВПРИ). Ф. Политархив. 1884. Д. 612. Л. 116, 164, 191.

 

15. L'Independence roumaine. 27.08.1886.

 

16. АВПРИ. Ф. Политархив. 1886. Д. 318. Л. 229.

 

17. Там же. 1887. Д. 621. Л. 88-91.

 

18. Там же. 1886. Д. 318. Л. 301.

 

 

366

 

19. Дрейер В. Разгром Болгарии. Вторая балканская война. СПб, 1914. С. 160-161.

 

20. АВПРИ. Ф. Политархив. 1886. Д. 318. Л. 140.

 

21. Дрейер В. Указ. соч. С. 161.

 

22. Petrescu С. M. Istoricul campaniei militare din anul 1913. Bucuiresti, 1914. P. 95, 41, 35, 37.

 

23. Дрейер В. Указ. соч. С. 151, 180.

 

24. Cazan Gh., Radulescu-Zone S. Romania si Tripla Alianta. Bucuresti, 1979. P. 352.

 

25. Международные отношения в эпоху империализма. Сер 3. Т. 1. М., 1931. № 94.

 

26. Виноградов В.Н. Указ. соч. С. 448.

 

27. В «пороховом погребе Европы». М., 2003. С. 302; Сазонов С.Д. Воспоминания. М., 1991, С. 120-121.

 

28. Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА). Ф. 2000. Д. 312. Л. 13-15.

 

29. România în relaţiíle înternaţionale 1899 1939. Jaşi, 1980. P. 372; О свидании см.: Кросс Б.Б. Констанцское свидание // Уч. Записки Шуйского гос. пед. института. Шуя, 1959; Виноградов В.Н. Румыния. Медленный дрейф к Антанте (в книге «В «пороховом погребе Европы»),

 

30. В «пороховом погребе Европы». С. 372.

 

[Previous] [Next]

[Back to Index]