18. OIUM ИОРДАНА (GETICA, 27—28) И ГОТСКО-СЛАВЯНСКИЕ СВЯЗИ В СЕВЕРО-ЗАПАДНОМ ПРИЧЕРНОМОРЬЕ
В. Н. Топоров
Отрывок, в котором упоминается Ойум, занимает в «Getica» характерное место, дающее возможность хотя бы в самом общем виде определить положение этой страны. В четырех параграфах «Getica» (25—28) кратко и рельефно резюмируется история готов за два с половиной века на пространствах от Скандинавии до Черного моря. Упоминаются лишь самые значительные имена и события, и эта краткость не от незнания, а от того, что, во-первых, подробнее судьбы готов в этот период отражены в живом еще, видимо, предании и «в достовернейшей истории» (verissima. . . historia. Get., 28) Аблавия, «историчности» которых Иордан доверяет больше, чем «старушечьим россказням» (quam fabulis anilibus. Get., 38) [1], и от того, что, во-вторых, Иордана больше интересуют дальнейшие события готской истории — от перехода Дуная до вторжения в Италию. Это обстоятельство (краткость сведений об Ойуме) следует постоянно иметь в виду: Иордан мог позволить себе в этом месте лаконичность, поскольку подробно об этом говорилось в других текстах, к которым в VI в. готы еще могли обращаться (пересказывать же готское «баснословие» для римлян или греков Иордан явно не намеревался).
Иордан начинает с прародины:
«С этого самого острова Скандзы (Scandza insula), как бы из мастерской, [изготовляющей] племена, или, вернее, как бы из утробы, [порождающей] племена, по преданию, вышли готы с королем своим по имени Бериг. Лишь только сойдя с кораблей, они ступили на землю, как сразу же дали прозвание тому месту. Говорят, что до сего дня оно так и называется Готискандза (Gothiscandza vocatur). Вскоре они продвинулись оттуда на места ульмеругов, которые сидели тогда по берегам Океана, там они расположились лагерем и, сразившись [с ульмеругами], вытеснили их из их собственных поселений. Тогда же они подчинили их соседей вандалов, присоединив и их к своим победам. Когда
128
там выросло великое множество люда, а правил всего только пятый после Берига король Филимер, сын Гадарига, то он постановил, чтобы войско готов вместе с семьями двинулось оттуда» (Get., 26).
После этой экспозиции вводится отрывок об Ойуме:
«В поисках удобнейших областей и подходящих мест [для поселения] он пришел в земли Скифии, которые на их языке назывались Ойум (pervenit ad Scythiae terras lingua eorum Oium vocabantur). Филимер, восхитившись великим обилием тех краев, перекинул туда половину войска, после чего, как рассказывают, мост, переброшенный через реку, непоправимо сломался, так что никому больше не осталось возможности ни прийти, ни вернуться. Говорят, что та местность замкнута, окруженная зыбкими болотами и омутами; таким образом, сама природа сделала ее недосягаемой, Соединив вместе то и другое. Можно поверить свидетельству путников, что до сего дня там раздаются голоса скота и уловимы признаки человеческого [пребывания], хотя слышно это издалека» (Get., 27).
И далее:
«Та же часть готов, которая была при Филимере, перейдя реку, оказалась, говорят, перемещенной в области Ойум и завладела желанной землей. Тотчас же без замедления подступают они к племени спадов (ad gentem Spalorum adveniunt) и, завязав сражение, добиваются победы. Отсюда уже, как победители, движутся они в крайнюю часть Скифии, соседящую с Понтийским морем, как это и вспоминается в древних их песнях, как бы наподобие истории и для всеобщего сведения; и о том же свидетельствует и Аблавий, выдающийся описатель готского народа, в своей достовернейшей истории» (Get., 28—29) [2].
Из сочинения Иордана следует, что область Ойум лежала в Скифии и принадлежала к числу «удобнейших» и «подходящих»; что она отличалась «великим обилием» и была для готов «желанной землей»; что она была предельно изолирована (окружена болотами и омутами) и недоступна; наконец, как можно понимать соответствующее место в «Getica», что в Ойуме поселилась лишь одна часть готов, предводительствуемая Филимером [3]. Важная характеристика Ойума содержится в этимологии этого, признаваемого подавляющим большинством ученых готским, слова (lingua eorum, т. е. Gothorum), данного в латинизированном обличье (в этом случае, подтверждаемом,
129
кстати, и более поздними примерами употребления того же корня в топонимии,
этимология, видимо, оставалась актуальной для готов не только ввиду ее
прозрачности, но и потому, что употребление соответствующего языкового элемента,
по всей вероятности, было уже закреплено за определенными объектами ландшафта,
т. е. институализировано в уже известном качестве). Впрочем, этимологические
показания отчасти подтверждаются и реалиями (ср. выше о болотах и омутах,
окружающих Ойум). Согласно весьма правдоподобной этимологии за словом Oium в
«Getica» скрывается *Aujōm, понимаемое как обозначение страны, изобилующей
водой [4]. В корневой части предполагается гот. *awi (Gen. *aujos), не
засвидетельствованное самостоятельно в готских письменных памятниках, но
входившее в состав сложных гидронимов в качестве второго члена [5] и, возможно,
в готское слово gawi (Gen.
, Dat. gauja) 'страна’, 'окрестность’ (χώρα,
περίχωρος) [6], если его понимать как *ga-awja- (Feist, 211). Эта готская
лексема, восходящая к герм. *áhwo 'вода’ и имеющая надежные параллели в и.-е.
языках, находит соответствия в др. герм, языках: др.-сев. еу (Gen. eyjar;
ср.-норв. øу, дат. ø, швед. ö), др.-англ. īeʒ, ēʒ, īʒ 'остров’, др.-н.-франк. ō
(нидерл. -ouw), ср.-н.-нем. ō(ge), ōch, ou(we) 'остров’, 'мокрый луг’,
др.-в.-нем. auwia, ouwa 'земля у воды’, 'мокрый луг’, 'остров’, ср.-в.-нем. ouwe
( -> средневек.-лат. augia), нем. Aue (*agwjṓ
)> *awjṓ);
эти элементы постоянно выступают в топономии при обозначении островов, небольших
местечек (в частности, у воды), рек (см.: Kluge, 36). В связи с гот. *Aujōm (=
Oium) особенно показательна семантика нем. Аи(е), которое может обозначать
местность, окруженную водой или богатую ею.
Комментаторы Иордана много внимания уделяли локализации Ойума. Местоположение этой земли определялось по-разному. Мотив зыбких болот не раз вызывал в представлениях ученых полесскую ситуацию: река отождествлялась с Припятью, а болото — с Пинскими болотами. В других случаях йордановскую «реку» соотносили с Днестром, и тогда мнения расходились относительно того, в каком месте готы переправились через него (определение же места во многом зависело от направления, которое было избрано готами после перехода через Днестр [7]). Согласно последнему комментарию, «представляется наиболее вероятным подразумевать под готским
130
Ойум, названным Иорданом (Get., 28) «optatum solum», древнюю греческую Гилею на левом берегу Нижнего Днепра и его лимана» [8], т. е. днепровское Олешье. Гилея, упоминавшаяся еще Геродотом (IV, 18, 19, 21, 55, 76: 'Υλαίη) и помещавшаяся им к востоку от Дуная, представляла собой густой смешанный лес огромных размеров (140 км х 40 км). Высказывалось предположение, что готы могли переправиться через Днепр напротив Гилеи, там, где на левом берегу Днепра находится река Конка, образующая болота и имеющая многочисленные протоки. Е. Ч. Скржинская допускает (в виде вопроса), что разделение готов на восточных и западных могло быть связано именно с приводимым Иорданом эпизодом лишь наполовину удачной переправы. Не отрицая локализации Ойума на Нижнем Днепре, в Олешье, можно все-таки думать и о других возможностях. Более того, похоже, что не только идея сказочной южной страны, богатой теплыми водами, существовала у готов еще задолго до их прихода на Юг России, но и само слово Oium (*Aw-; *Auj-) в разное время готы могли употреблять в связи с разными областями, расценивавшимися как «желанные». В частности, не исключено, что Ойум мог находиться и в устье Дуная, в знаменитых плавнях [9], гораздо более обширных, чем днепровские, и исключительно богатых рыбой и птицами, которые остаются здесь на зимовку. Во всяком случае, если представление об Ойуме было знакомо и вестготам, то едва ли оно могло бы с большими основаниями быть увязано с каким-либо другим местом, нежели дунайские гирла. Тяга к Дунаю и нахождение в его нижнем течении, вплоть до самого моря, западной части готов [10] могли актуализировать старую идею сказочной южной страны («заморской» или «приморской») Ойум и способствовать новой ее локализации.
Несомненное сходство наблюдается между Ойумом и помещаемым примерно в этих же краях (без точной локализации, но иногда с отнесением именно к берегам Черного моря) Вырвем (Ирием, Иреем), сказочной страной русских мифопоэтических представлений, откуда прилетают птицы, принося весну (и куда они улетают на зиму). Восточнославянские данные о Вырии богаче, чем то, что можно извлечь об Ойуме у Иордана. Ср. русск. вы́рей (вы́рай, и́рей, и́рий, и́рица), о котором у Даля (I, 760) сказано: «Какой-то сказочный, загадочный край; земной рай, теплые страны; волшебное царство; перелетная птица
131
летит в вырей; даже змеи, около Воздвиженья, уходят в вырей; туда спасается, временем, зверь, целыми косяками, от злого лешего, проигравшего, напр., всех зайцев своих в карты другому лешему и перегоняющего их без толку на новые места; посему зверь является и исчезает годом без видимой причины» (с любопытным, хотя и не вполне верным заключением: «По всему видно, однако, что вырей значит сад, вертоград; вероятно, это стар. ир въ-ир [!] с греч. весна, теплый край», ср. вырéц 'клумба’, 'цветник’ — Даль I, 760); ср. др.-русск. ирии 'южные края’ (уже в «Поучении Владимира Мономаха»: И сему ся подивуемы, како птица небесный из ирья идуть. . .). Вместе с тем вы́рей обозначает «всякую птицу, улетающую на зиму», жаворонка (см. СРНГ 5,1970, 340—341; 12, 1977, 209); ср. блр. вы́рый 'перелетная птица’ (едва ли сюда относятся связываемые Фасмером (I, 370) с этим словом обозначения: словен. vîr, чеш. výr [11]. Возможно, сюда же нужно относить и и́рей 'сильный ветер’ (СРНГ 12, 1977, 208), вероятно, первоначально 'южный ветер’ или 'ветер из заморских стран’ (?), и, может быть, некоторые другие слова [12]. Ср. также укр. ви́рей, ви́рій, блр. вы́рый, польск. wyraj (заимствование из белорусского?).
Наиболее вероятная этимология слова Вы́рей (из *Ūr-ьjь > *Vyrьjь от ūr- 'вода’, может быть, 'море’, ср. балт. jūra 'море’ и другие параллели) объясняет его семантику связью с водой [13]. В таком случае оказывается, что Вы́рей и Oium названы по одному и тому же признаку. Отношение этих слов друг к другу есть отношение переводящего и переводимого (именно такое направление (герм. слав.) задается тем фактом, что германцы раньше славян познакомились с Причерноморьем, в частности и с низовьями Днепра и Дуная, и, следовательно, не исключена ситуация, при которой славяне узнали о южной стране от германцев и встали перед необходимостью готско-славянского перевода). И Oium и Вы́рей, т. е. и готское и славянское слово, обозначают одно и то же — изобилующую водой страну, образ желанной земли, своего рода рай. Наконец, можно высказать еще одно предположение: не видели ли готы в исходе названия Дуная — гот. Dōn-awi (Gen. Dōn-aujos) — тот же элемент, который самостоятельно выступает в *Aujōm (= Oium)? Если это так, то открывается возможность видеть в названии Дуная своего рода гибридное иранско-германское тавтологическое образование: иран. dān- 'вода’, 'река’ & герм. *au(j)- *то же’.
132
Кстати, готский элемент -auj- в названии реки удачно объяснял бы обе славянские формы названия Дуная: *Dun-avъ и *Dun-ajь — и позволял бы реконструировать гипотетическую «суммированную» праформу типа *Dun-auj-os[om].
То, что тема Вырея (как, видимо, и Ойума) соотносилась с Дунаем, подтверждается большим количеством данных, касающихся славянских представлений о Дунае, образцово проанализированных Д. А. Мачинским [14]. Дунай — рубеж, пограничная река, но он же «есть середа земли» (в Переяславле), земля заветных устремлений, нечто благодатное, идеальное и прекрасное, в более позднем толковании — земля социальной справедливости и покоя-мира, где искали и находили спасение русские люди [15] (иногда действие локализуется как раз в устье Дуная, в его гирлах, ср. украинские думы). Дунай обладает многими атрибутами Вырея (ср., например, «Птицы», см.: Гильфердинг № 280); Дунай персонифицируется (ср. Дунай-богатыръ при Ирьи: ирий ср. также мотив девушки, гибнущей в Дунае и т. п.) [16], выступает в ряде мотивов, которым могли бы быть поставлены в параллель некоторые мотивы, связываемые с фольклорно-мифологическим творчеством готов (ср. мотив помощи оленя в «Getica» (123—124) и мотив Дуная и оленя в восточнославянских песнях [17]; кстати, и мотив сломавшегося моста и людей, ушедших на дно (Get., 27), находит ряд восточнославянских (впрочем, и иных) параллелей в мотиве погружения на дно озера или засасывания в болото людей, скота, церкви, града и доносящихся со дна звуков (голоса, колокольный звон и т. д.) [18].
Сопоставление более богатых по материалу восточнославянских представлений о Вырее с йордановским Ойумом дает возможность для предположения о том, какие атрибуты и мотивы могли связываться с Ойумом в мифопоэтической готской традиции. Вместе с тем это сопоставление снова возвращает нас (и, нужно надеяться, на более реальной основе) к теме готско-славянских связей в Северо-Западном Причерноморье в III—V вв. н. э., рассмотренных в непосредственной увязке с пространственными характеристиками, отраженными в языке. Не анализируя данные германской гидронимии на территории Украины [19], здесь уместно остановиться только на одной категории языковых свидетельств о пребывании восточногерманских племен в Северо-Западном
133
Причерноморье. Речь идет о германских заимствованиях в славянском, связанных с указанной территорией. В этом отношении особенно важны те заимствования, которые в той или иной степени могут быть соотнесены с реалиями славяно-германских контактов в Причерноморье, именно в той его части, откуда началась готская экспансия в Подунавье, а потом и дальше к югу.
После того как готы и родственные им восточногерманские племена из Нижнего Повисленья двинулись к югу, они должны были встретиться с этноязыковым элементом, который позже был осмыслен как славянский. Последний же этап перед уходом готов из Причерноморья («Прикарпатья») к Дунаю и за него (IV—нач. V в.) был отмечен контактами уже с исторически известными группировками славян — с антами и склавенами (см.: Get., 34—35, 119, 247) [20]. Непосредственными участниками этих контактов были восточногерманские языки (прежде всего остроготский и везиготский) и праславянский. Следы этих встреч, фиксированных во времени и в пространстве, в целом не вызывают сомнений, хотя до сих пор не обращалось должного внимания на примеры, выступающие как своего рода классификаторы готско-праславянских контактов, и они обычно не отделялись с нужной четкостью от тех лексических следов германско-славянского взаимодействия, которые отсылают к более северной или северо-западной территории и к несколько иному времени. Имея в виду контекст Черняховской археологической культуры, понимаемой как восточногерманская по преимуществу [21], удается довольно четко восстановить ту пространственную схему, которая не только была хорошо известна готам (а позже и части славян), но и определяла их поведение, стимулируя их продвижение к югу. Ключевыми элементами этой схемы нужно считать Карпаты как место исхода (или главный объект соответствующей области), Дунай (Нижний) как некий предел и ближайший рубеж миграционных устремлений, влашские (волошские) племена как ту этническую среду, которая заполняла пространство между Карпатами на севере и Дунаем на юге, наконец, Рим и Византию, империю греков, как две цели, выбор между которыми еще предстояло сделать. Из перечисленных пространственных указателей праславяне, соседившие в это время с готами и гепидами, реально были знакомы только с Карпатами, живя в непосредственной
134
близости от них (к северу и северо-востоку); об остальных элементах приведенной схемы в это время и на этом пространстве они могли узнать (или, точнее, не могли не узнать) как раз от восточных германцев.
И в самом деле, праславянская номенклатура перечисленных узлов схемы носит, кажется, довольно отчетливый отпечаток своего германского происхождения (или, во всяком случае, не противоречит этому предположению), если не считать названия Карпат. Учитывая отсутствие в этом названии в разных группах славянских языков преобразований группы *tart, можно думать о позднем усвоении его славянами, по крайней мере в его теперешнем виде. Фасмер (II, 202—203) объясняет славянское назвапие Карпат поздним книжным заимствованием из немецкого (Karpaten), ср. известные примеры обозначения Карпат как «немецких» гор (например, тур. Alaman Daγy 'Карпаты’). Не только для славян, но и для других народов этого ареала Карпаты были Горами par excellence [22], но те племена, которые не были основными (и тем более единственными) насельниками Карпат или даже вообще располагались не в Карпатах, а по соседству с ними, видимо, предпочитали обозначать Карпаты их определениями, классифицирующими Горы по этнолингвистическому признаку — «Угорские», «Немецкие» и т. п. Не исключено, что в определенные периоды Карпаты могли обозначаться как «Фракийские» (ср. само название «Карпаты» в соотношении с этнонимом Κάρπιοι, т. е. «Карпинские» горы), «Иллирийские», «Готские» (или «Германские»). Но если эти соображения относятся к сфере возможного, то уже название волохов-влахов (праслав. *Volxi) с большой степенью правдоподобия относится к германизмам — из герм. *walh- (ср. др.-в.-нем. wal[a]h, ср.-в.-нем. walch), обозначавшего представителя кельтских, позже и романских, народностей и в свою очередь восходящего к кельтскому этнониму типа Volcae. Разумеется, для западных славян формы типа др.-в.-нем. wal[a]h могли быть источником заимствования, но для той части славян, которые сидели к востоку от Карпат, естественно было ориентироваться на форму типа реконструируемого гот. *Walhs (контакты готов и гепидов, как и позднее славян, с волохами-влахами в отличие от западных германцев, также, скорее, говорят в пользу заимствования праславянами этого названия из языка готов или гепидов [23]).
135
Но наиболее убедительным праславянским «готизмом» следует, несомненно, считать название Дуная — *Dunavъ : *Dunajь (характерно, что южнославянские формы, принадлежащие тем группам, которые некогда знали Нижний Дунай, опираются, как правило, на первый вариант с -v-, ср. болг., македон. Дунав, с.-хорв. Дунав, но и Дунај, словен Dunaj). Как и в предыдущем случае, непосредственный источник заимствования — гот. *Dōnawi — сам опирается на более древнюю кельтскую форму названия, известного в латинизированном виде как Dānuvius (впрочем, и кельтский источник не является концом цепи, ср. Иран. *dān- и т. п.). Посредническая роль готского в данном случае подтверждается двумя парами диагностически важных соответствий: кельт. ā — герм. ō и герм. ō — праслав. u. Как Карпаты были для славян Горами по преимуществу, так Дунай стал для них Рекой вообще (а нередко и Морем), и это относится практически ко всем исторически известным группам славян. В мифопоэтическом же творчестве (см. выше) образ Дуная стал одним из ключевых у славян, в частности в эпосе и обрядовых песнях. С VI в. Дунай стал актуальным южным рубежом славянского мира (хотя отдельные группы славян еще раньше, вероятно, вовлекались в миграционное движение к югу и доходили до Дуная, как это случалось с более северными славянами позже), но сама форма названия этой реки говорит о роли готов в знакомстве славян с Дунаем и (косвенно) о пространственном соотношении гото-гепидского и славянского элементов в III—V вв.
После того как в III в. римский император Аврелиан уступил готам Дакию, началось их первое непосредственное знакомство с Дунаем. После нашествия гуннов везиготы устремляются к Дунаю (с 376 г.), а после ослабления гуннов причерноморские остроготы тоже достигают Дуная, переправляются через него в своем движении на Балканы, позже мигрируя на запад, в район Среднего Дуная. Сидя на Нижнем Дунае (а позже и на Среднем), особенно в IV—V вв., готы не могли не думать о дальнейшей экспансии к югу. Сначала более близкой, реальной и желанной целью была восточная часть Римской империи с Константинополем, где преобладали греки, позже — западная часть империи, и прежде всего сам Рим, вызывавший не только вожделения, но уже и ненависть [24]. Готы называли греков Krekos (Sg. Kreks; герм. *Krē2kaz).
136
Не исключено, что славяне, слышавшие от готов о греках, имели некогда форму типа *krěkъ / *grěkъ, позже полностью утраченную. Не вполне ясное праслав. *grьkъ (см. ЭССЯ 7, 1980, 163), строго говоря, не выводимое из предполагаемого источника — лат. graecus, возможно, объясняется так же, как и слав. *цьсарь (при цѣсарь) > царь, заимствованное, видимо, из гот. kaisar 'император'. Само соотношение *cěsarь : *cьsarь могло бы быть частичным аргументом в пользу некогда существовавшей пары *grěkъ : *grьkъ. Рим готы называли *Rūma (засвидетельствован только Dat. Sg. Rūmai); ср. также *Rūmōneis 'римляне’, засвидетельствован Dat. Pl. Rūmonium. Очень вероятно, что именно эта форма была заимствована славянами (с субституцией герм. r через r’). Во всяком случае, лингвистически такое предположение ничуть не менее вероятно, чем мнение о непосредственном заимствовании лат. Rōma или о роли романской среды, а практически, т. е. с учетом реальных условий, в которых могло произойти заимствование в славянский, это предположение представляется несравненно более надежным, чем «романский» вариант (сказанное, разумеется, не исключает возможности разновременных и даже разноместных более поздних заимствований того же названия и из других источников).
Эта реальная пространственно-временная ситуация и открывает привлекательную возможность по существу единого истолкования целого комплекса важнейших древнеславянских слов, описывающих внешний (чужой) мир, т. е. то, что находилось тогда за пределами Славии, но уже приковывало к себе любопытные, а иногда и жадные взоры. В этой ситуации были сделаны многие другие важные заимствования из готского в праславянский (в одних случаях об этом можно говорить с несомненностью, в других — с известным правдоподобием). В связи с темой Ойума-Вырея как «райского» сада очень показательным нужно считать заимствование слав. *vinogradъ из гот. weina-gards ἀμπελών (ср. крым.-гот. wingart 'vitis’); следует напомнить, что с культурой виноградарства славяне могли познакомиться в тех районах, которые в это время реально были заняты готами (Южный Крым, Придунавье) [25]. Показательно и другое заимствование из той же сферы: ст.-слав. ВРЪТОГРАДЪ < гот. aùrtigards. Очень важны и другие заимствования из готского в праславянский, относящиеся к сфере духовной и материальной
137
культуры и приоткрывающие увлекательную страницу готско-славянских культурных связей. Ср., например:
праслав. *buky при гот. bōka 'буква’ (герм. *bōkō 'бук’, ср. также слав. *bukъ);
праслав. *lěk- в связи с обозначением лекаря, лекарства, лечения при гот. lēkeis 'лекарь’;
праслав. *xo̧dog-, *xo̧dožьn- 'мастерский’, 'сведущий’, 'опытный’, 'искусный’ и т. п. при гот. *handags, ср. handugs'мудрый’, handus 'рука’;
праслав. *cьsarь / *cěsarь при гот. kaisar;
праслав. *kъnȩzь при гот. *kuniggs;
праслав. *pъlkъ 'толпа’, 'народ’ и т. п. при гот. *fulk, отраженном в ст.-франц. и прованс. fouc (ср. прованс. afoucar 'сопровождать’), итал. диал. folco и т. п.;
праслав. *šelmъ при гот. hilms 'шлем’ (из *helmaz), оставившем след и в балтийских языках;
праслав. *kotьlъ при гот. *katils или *katilus (засвидетельствован Gen. Pl. katilē);
праслав. *userȩzь при гот. *ausihriggs 'серьга’;
праслав. *xlěbъ при гот. hlaifs 'хлеб’;
праслав. * xlěvъ при гот. hlaiw 'могила’, 'пещера’;
праслав. *velьbo̧dъ при гот. ulbandus 'верблюд’ и др.
Отменённый характер этих «культурных» заимствований несомненен, а сама значительность готского культурного слоя в праславянском (несмотря на относительную краткость периода непосредственных контактов — два-три века) недвусмысленно указывает на особо важную роль готско-славянских языков и культурных взаимоотношений (даже при том, что некоторые из приведенных славянских слов могли бы объясняться и несколько иначе, точнее — не только из готского). Следует указать на существенную особенность в распределении готских заимствований по славянским языкам: хотя в принципе эти заимствования являются праславянскими, есть несомненные случаи, когда южно-восточнославянские языки лучше сохраняют готское наследие. Вероятно, это может быть объяснено тем, что именно предки южных и восточных славян находились в преимущественном (в частности, в наиболее длительном) общении с готами [26]. Наличие мощного готского влияния на славян в III—V вв. в Причерноморье позволяет наметить и следующие возможные сферы, в которых оно могло осуществляться. Может быть, важнейшей темой этого цикла было бы соотношение между эпическими мотивами и эпической техникой готов и славян. Несмотря на недостаточность материала, некоторые возможности взаимных связей и готского влияния на восточно- и южнославянский эпос представляются неисключенными [27].
138
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Здесь и далее ссылки на издание: Иордан. О происхождении и деяниях гетов. Getica. Вступительная статья, перевод, комментарий Е. Ч. Скржинской. М., 1960.
2. Из дальнейших локализаций существенны две:
«Мы читали, что первое расселение [готов] было в Скифской земле, около Мэотийского болота, второе — в Мизии, Фракии и Дакии; третье — на Понтийском море, снова в Скифии» (Get., 38);
в плане отделения готов от расположенных далее к западу восточногерманских народностей:
«В Скифии первым с запада живет племя гепидов (in qua Scythia prima ab occidente gens residet Gepidarum), окруженное великими и славными реками; на севере и северо-западе [по его области] протекает Тизия (Tisia), с юга же [эту область] отсекает сам великий Дунай (magnus ipse Danubius), а с востока — Флютавзий (Flutausis). . . Между этими реками лежит Дакия, которую, наподобие короны, ограждают скалистые Альпы. У левого их склона, спускающегося к северу, начиная от места рождения реки Вистулы (ab ortu Vistulae fluminis), на безмерных пространствах расположилось многолюдное племя венетов (Venetharum natio populosa consedit)» (Get., 33—34 и далее о славянах).
О географии восточногерманских племен в Причерноморье в первой половине I тысячелетия н. э. см.: Schwarz Е. Germanische Stammeskunde. Heidelberg, 1956, особенно S. 84 (Abb. 9: Die Goten) и S. 101 (Abb. 10: Gepiden und Heruler); cp. также: Schmidt L. Geschichte der deutschen Stämme. Die Ostgermanen. München, 1934. В связи со спалами обычно вспоминают Σπόροι у Прокопия, который относил это имя к склавинам и антам, или Spalaei Плиния (NH VI, 22), помещавшего их по течению Танаиса.
3. Не исключено, что предание о провалившемся мосте представляло собой часть этиологической легенды о делении готов на две части (видимо, остроготов и везиготов).
4. Ср. уже моммсеновское издание «Getica» (Mon. Germ. hist. auct. antiq. V, 1, 163; K. Müllenhoff. Index), а также: Feist, 381. В последнее время О. Н. Трубачев в ряде своих работ (Трубачев О. Н. О синдах и их языке. — ВЯ, 1976, № 4, с. 58; Он же. Лингвистическая периферия славянства. Индоарийцы в Северном Причерноморье. — ВЯ, 1977, № 6, с. 20—21; ср. также: Он же. Лингвистическая периферия древнейшего славянства. Индоарийцы в Северном Причерноморье. — В кн.: Славянское языкознание. VIII Международный съезд славистов. Доклады советской делегации. М., 1978, с. 394—395) выдвигает точку зрения, согласно которой Oium Иордана, как и название синдского острова Eon Плиния, восходит к индоарийскому *oion 'остров* (ср. гомер. Αἰαίη).
5. В частности, в гидронимах на Юге России, о которых см.: Трубачев О. И. Названия рек Правобережной Украины. М., 1968, с. 50—51. Впрочем, германское происхождение некоторых из конкретных названий на -ava (Пискава, Стынав[к]а) было поставлено под сомнение, см.: Rocznik Sławistyczny, 1970, t. XXXI, cz. 1, с. 12—25.
6. Cp. др.-в.-нем. gawi, gewi, cp.-в.-нем. gou (Gen. gouwes), но и др.-в.-нем. gawa, gowa, gawia, gowia, нем. Gau; ср.-н.-нем. gō,
139
н.-нем. gohe. Ср. также др.-англ. -ʒē (например, в Æl-ʒē), др.-фриз. gā, gē, др.-сакс. -gō (в Patheir-gō и др.).
7. Так, Г. В. Вернадский полагает, что готы переправились через Днепр в районе Киева и пошли к востоку в бассейн Донца и Оскола («Оспола»), где и столкнулись с аланским племенем спалов. См.: Vernadsky G. Ancient Russia. New Haven, 1942, p. 104—105, 114—115. Это мнение иногда расценивается как «невозможное» (Е. Ч. Скржинская). Вероятно, осторожнее было бы назвать его пока не доказанным. Определенные аргументы (разумеется, чисто комбинаторно-логического порядка) в пользу этого мнения существуют. Во всяком случае, важные различия в судьбах восточных и западных готов предполагают, кажется, их пространственное разделение не в самом Причерноморье (т. е. в приморской полосе), а несколько севернее (и, следовательно, ранее). В этом контексте уход остготов в Приазовье, а вестготов — к западу и юго-западу, в бассейн Днестра, можно было бы объяснить, если в качестве исходного пункта принять район Киева. Видимо, лишь позже, перед тем как направить свой дальнейший путь к Дунаю и к югу от него (а именно так реализовались в этой области самые различные миграционные потоки), остготы и вестготы территориально сблизились уже в пределах Северо-Западного Причерноморья, где границей между ними скорее всего был Днестр. Решающие аргументы могли бы доставить только археологические находки. Впрочем, небезынтересны и некоторые лингвистические показания, ср. явный германизм Танискава к востоку от Ворсклы.
8. Комментарий Е. Ч. Скржинской в кн.: Иордан. Указ. соч., с. 195.
9. Другой пример соединения ситуации плавней с тем же языковым элементом реально представлен в устье Вислы, о чем сообщает Иордан:
«Эти самые гепиды прониклись завистью, пока жили в области Спезис (Spesis provincia), на острове, окруженном отмелями Висклы, который они на родном языке называли Гепедойос (in insulam Visclae amnis vadibus circumactam, quam patrio sermone dicebant Gepedoios) (Get., 96). Таким образом, сложное название *Gepid- (*Gepea-) & *Auj- (cp. *Aujōm = Oium) обозначает замкнутую область плавней в устье Вислы, теперь называемую Żuławy (из прусск. *sulōwō), ср. польск. zulawka 'луг, заливаемый водой’.
10. Ср.: Mitrea В. Die Goten an der unteren Donau — einige Probleme im III—IV jhd. — In: Studia Gothica. Stockholm, 1972.
11. В условиях одинакового кодирования названия сказочной страны, где зимуют птицы, и обозначения самих перелетных птиц в русском (вы́рей) обращает на себя внимание близость гот. *aw-; *auj- (ср. Ойум) и и.-е. слова для птицы *au̯ei (Pokorny I, 86): лат. avis, др.-инд. viḥ, veḥ, др.-греч. αἰετός и др. (эта близость, разумеется, вторична).
12. Явные признаки притяжения к и́рий как обозначению вод, вскрывающихся весной, обнаруживают слова Ирина, Иринья в сочетаниях: день Ирины-водолей (16 апреля, когда начинается ледоход), день Ирины-пролубницы, день Ирины-ледоломки, день Ирины — разрой берега, день Ирины-рассадницы (время сева семян на рассаду); Ирина — урви берега, разрой берега, заиграй овражки; то же с Ири́нъей (СРНГ 12, 1977, 209). Видимо, к этому же кругу относится и ирéнь 'быстрина на реке’ (там же, с. 208),
140
ср. также ирéнь 'питье — простокваша, разбавленная водой’. Обозначение быстрины на реке через ирéнь, естественно, отсылает к русск. выръ 'водоворот’, ’водоверть’, 'вир’, 'вихорь’ (ср. и́рей как 'ветер’), 'суводь’, 'пучина’, 'омут’ (СРНГ 6, 1970, 15), но и 'извертина’, 'калуга’, 'пожня’, 'поемный луг’ или 'покос’ (см.: Даль I, 763). Последние значения очень точно отвечают семантике продолжений герм. *ahwō, рассмотренных выше.
13. Этимология слова вы́рей, предлагаемая Фасмером (I, 137—138: из иран. airyā-[dahyu-] 'арийская страна’, ср. осет. ir 'осетины’, iron 'осетинский’), видимо, менее убедительна (кстати, в осетинском иран. *airyā- дало бы не ir-, a allon, см.: Абаев В. И. Историко-этимологический словарь осетинского языка, т. I. М.—Л., 1958, с. 545-546).
14. Мачинский Д. А. «Дунай» русского фольклора на фоне восточнославянской истории и мифологии. — В кн.: Русский Север. Проблемы этнографии и фольклора. Л., 1981, с. 110—171. Ср. также: Jagić V. Dunav-Dunaj in der slavischen Volkspoesie. — AfslPh, 1876, Bd 1, S. 289—333; Балашов Д. M. Дунай. — Русский фольклор, 1976, XVI, с. 95—114.
15. См.: Чистов К. В. Русские народные социально-утопические легенды. М., 1967, с. 308; Мачинский Д. А. Указ. соч., с. 159.
16. Характерны и некоторые значения апеллятива дунай. Ср. польск. dunaj 'далекая незнакомая река’, 'море’, 'глубокие воды с высокими берегами’, но и 'стоячая глубокая вода’, укр. дунай 'водный разлив’, 'лужа’; ср. русское выражение дунай-дунаем о быстрорастущей буйной растительности; лтш. dunavas 'стоячая незамерзающая вода’, 'болото’ и т. п. (ср. dunas 'верба’, 'ракита’, 'камыш’). См.: Мачинский Д. А. Указ. соч., с. 121.
17. См,: Мачинский Д. А. Указ. соч., с. 138.
18. Подробнее см.: Топоров В. Н. Древние германцы в Причерноморье: результаты и перспективы. — В кн.: Балто-славянские исследования. 1982. М., 1983.
19. Отчасти это было сделано в кн.: Трубачев О. Н. Названия рек Правобережной Украины. М., 1968; см. также: Топоров В. Н. Древние германцы в Причерноморье: результаты и перспективы. — В кн.: Балто-славянские исследования. 1982. М., 1983.
20. См.: Браун Ф. Указ. соч.; Vernadsky G. Goten und Anten in Südrußland. — Südost-Forschungen, 1938, Bd 3, S. 265—279, а также другие работы Вернадского.
21. См., например: Тиханова А. М. Еще раз к вопросу о происхождении Черняховской культуры. — КСИА, 1970, вып. 121, с. 89— 94; Она же. Следы рунической письменности в черняховской культуре. — В кн.: Средневековая Русь. М., 1976.
22. См.: Трубачев О. Н. Ранние славянские этнонимы — свидетели миграции славян. — ВЯ, 1974, № 6, с. 50; Он же. Ранние славянские этнонимы. I. Славяне и Карпаты. — В кн.: Симпозиум по проблемам карпатского языкознания. Тезисы докладов и сообщений. М., 1973, с. 56.
23. Обстоятельства, способствовавшие усвоению этого названия славянами, рассмотрены в статье: Иванов В. В., Топоров В. Н. К вопросу о происхождении этнонима «валахи». — В кн.: Этническая история восточных романцев. М., 1979, с. 61—85.
24. Так, Атаульф «вначале горел желанием уничтожить само имя Римское (oblitterato Romano nomine), а всю землю Римскую
141
(Romanum omne solum) превратить в империю готов и назвать ее таковою, чтобы была, попросту говоря, Готия из того, что некогда было Романией (essetque, ut vulgariter loquar, Gothia quod Romania fuisset)» (Orosius VII, 43, 4—5).
25. Характерен мотив Дуная в так называемом виноградье, см.: Бернштам Т. Л., Лапин В. А. Виноградье — песня и обряд. — В кн.: Русский Север. Л., 1981, с. 63 и след.; ср. также: Мачинский Д. А. Указ. соч., с. 139—140, 144 и след.
26. Готы в свою очередь также могли воспринимать заимствования от славян. Таковы гот. plinsjan ὀρχήσασθαι (ср. позднее ср.-н.-нем. plansen 'танцевать’) из праслав. *plȩsati (см.: Feist, 334 и др.), возможно, straua (straha) в описании похорон Атиллы (Get., 49) и т. п.
27. Ср. теорию влияния вестготских героических песен на создание и формирование испанского эпоса, см.: Менендес Пидалъ Р. Готы и происхождение испанского эпоса. — В кн.: Менендес Пидаль Р. Избранные произведения. М., 1961. Несомненны следы германского влияния в старофранцузском эпосе, где этим влиянием объясняются некоторые важные его особенности.