Болгария и Византия в XI–XII вв.

Г. Г. Литаврин

III. Борьба болгарского народа против византийского господства

 

4. ВОССТАНИЕ 1185—1187 гг. И ОСВОБОЖДЕНИЕ СЕВЕРНОЙ БОЛГАРИИ ОТ ВИЗАНТИЙСКОГО ГОСПОДСТВА

 

 

Освобождение Северной Болгарии буржуазные историки связывают обычно с ослаблением византийского господства в Паристрионе (в результате частых вторжений кочевников) и с военной помощью кочевников восставшим в 1185 г. болгарам и влахам.

 

Несомненно, эти факторы сыграли свою роль, но суть дела заключалась отнюдь не в этом. Вторжения стоявших на более низкой ступени экономического и социального развития кочевых племен (особенно частые в конце XI, а не в XII в.) сопровождались страшными опустошениями и массовым разрушением производительных сил. Непрерывные военные действия на территории Центральной и Северо-Восточной Болгарии, неоднократные отступления и возвращения то кочевников, то византийских войск, соединенные с репрессиями и реквизициями, тяжело отражались на земледельческом быте населения, жившего в условиях постоянной тревоги и неуверенности [1]. Во время своих нашествий скифы, говорит Хониат (р. 19), «уничтожали все на [своем] пути основательнее, чем саранча». В начале царствования Мануила I простой лодочник, переправлявший императора через Дунай после одного из опустошительных набегов кочевников, дерзко говорил, что тот не заботится о населении этих районов, иначе скифы не взяли бы Демничик [2] и не разграбили бы имущество

 

 

1. См. П. Мутафчиев. История, II, стр. 24—25, 31; И. Пастухов. Българска история, стр. 413; «История на България», I, стр. 158—159. По мнению В. Златарского («Политическото положение...», стр. 50), население Северной Болгарии благоденствовало при Мануиле I (ср. его же. История, II, стр. 408; N. Bănescu. Les duchés..., p. 106).

 

2. О спорах в историографии о местоположении Демничека см. В. Г. Васильевский. Труды, IV, 1930, стр. 211, прим. 13; В. Златарски. История, II, стр. 384, бел. 2 (там и соответствующая литература); N. Вănesсu. Les duchés..., p. 104; M.Gyóni. L'église orientale dans la Hongrie du XI^e siècle. «Revue d'histoire comparée», 25, 1947, t. V, № 3, p. 42—49. Предположение В. Златарского, что город находился на правом берегу Дуная, представляется наиболее приемлемым.

 

427

 

 

жителей (Cinn., p. 93). Но вместе с тем влияние указанных выше факторов ослабело именно к концу XII в.

 

Что касается византийских властей в Паристрионе, то при Иоанне II и Мануиле I их положение там, напротив, упрочилось сравнительно со второй половиной XI в. Хотя византийские войска и не могли полностью отбросить половцев от Дуная, по гарнизоны византийцев удерживали в своих руках важнейшие крепости, население Паристриона платило налоги, выполняло ряд повинностей.

 

Паристрион снова находился в сфере византийского управления. Множество монет последних Комнинов и Ангелов, византийских печатей и предметов быта, находимых в Северной Болгарии, отнюдь не подкрепляет мнения, что она в конце XII в. находилась лишь в номинальной зависимости от Византии.

 

Развитие феодальных отношений совершалось здесь в период византийского господства гораздо более медленными темпами, и к началу XII в. их уровень стал отставать от уровня развития в других районах Болгарии. Следовательно, в Паристрионе сохранилось гораздо больше сельских свободных общин, жестоко страдавших от кочевников, войн, реквизиций, но не задавленных экономическим и социальным гнетом феодалов и способных на более дружный отпор при защите общих интересов всех членов. Здесь была слабее опора византийских властей в среде самого населения, ибо не было (или было несравненно меньше) поместий самих византийских феодалов. Здесь, следовательно, слабее протекал и процесс слияния болгарской и византийской знати.

 

Концентрация феодальной собственности не достигла в Северной Болгарии больших масштабов, а значит, был гораздо более многочисленным слой мелких вотчинников, готовых оказать последовательную поддержку руководителям освободительного движения и заинтересованных в сильной центральной власти. Постепенно просачивавшиеся в Северную Болгарию контингенты влахов, а также

 

428

 

 

ассимилирующихся кочевых племен (печенегов, узов, половцев), еще не втянутых в систему феодальной эксплуатации, но уже достаточно испытавших гнет византийского фиска, могли стать верными союзниками в условиях всеобщего восстания болгарского населения. Все это должно было обеспечить предводителям движения гораздо более широкую социальную базу, чем в других районах страны.

 

С другой стороны, внутреннее и внешнее положение Византии к 80-м годам XII в. заметно ухудшилось. Сложные дипломатические маневры Мануила I, пытавшегося натравливать один враждебный Византии народ на другой, все чаще кончались тем, что Византии приходилось вести войну с каждым из этих народов. После страшного поражения при Мириокефале (1170 г.) натиск турок в Азии все более усиливался. Широкая программа завоеваний была не по средствам империи. Народные массы были доведены до нищеты и разорения. Усилившаяся и почти независимая феодальная знать творила бесчинства на местах. Попытка ее обуздания при Андронике I кончилась провалом. Ничтожные представители династии Ангелов безудержно опустошали казну, обременяя подданных непосильным налоговым гнетом. В 1180 г. окончательно освободилась от византийского суверенитета Сербия; в 1181 г. венгры захватили Далмацию, часть Хорватии и Сирмий, в 1182 г. — Белград и Браничево, а в 1183 г. в союзе с сербами — Равно, Ниш и Средец. Норманны, вторгнувшись в Эпир, к осени 1185 г. заняли огромную территорию, овладели Фессалоникой, которая пала впервые после захвата ее арабами в 903 г., и продвигались к Мосинополю. В столице кипели смуты. Свержение Андроника I с престола сопровождалось волнениями в разных концах империи [3]. Начало царствования Исаака II Ангела было как нельзя более благоприятно для восстания [4].

 

 

3. Примерно к этому времени относится интересное сообщение Феодора Вальсамона, «что часто некоторые епископы покидают по малодушию свои епархии или из-за практорских эпирий, или из-за нападений соседей (γειτονούντων), или из-за неповиновения народа» (ἢ δι᾿ ἁνυποταξίαν τοῦ λαοῦ) (PG, t. 137, col. 1072. С).

 

4. Gy. Moravcsik. Pour une alliance byzantino-hongroise. Byz., VIII, 1933, p. 555—568; Ив. Дyйчeв. Въстанието..., стр. 329—330.

 

429

 

 

В первый год своего правления Исаак II, заключив мир с венграми, женился на дочери венгерского короля Белы III [5]. Тщеславный, «трусливый и ничтожный кутила», по выражению К. Маркса [6], Исаак решил сделать свадьбу невиданным по роскоши пиршеством. Никита Хониат рассказывает об этом так: «Скупясь отпраздновать свадебный пир на деньги казны, он безвозмездно собрал их с подвластных областей и по своей жадности обобрал и другие города, которые находятся вблизи Анхиала, и варваров на горе Геме, которые раньше назывались мисянами, теперь же называются влахами [7], поднял на величайшую войну против себя и ромеев. Ведь эти [варвары] и в другие времена выступали, похваляясь, против ромеев, теперь же, найдя предлог... в уводе своего скота и в бедствиях своих, поднялись на знаменитое восстание» (р. 482).

 

В известии Акрополита (р. 20—21) можно найти некоторые добавочные сведения о начале восстания: «когда же он (Исаак. — Г. Л.) хотел сыграть свадьбу, — а она была царской и следовало, чтобы и расходы оказались достойными ее, — со всей епархии ромеев сгонялись овцы, свиньи и быки. Но так как более всех других вскармливает их [епархия] болгар, в большем размере с нее и потребовали... Племя же болгар, бывшее с самого начала враждебным ромеям и оказавшееся для них в течение многих лет виновником большого числа войн, пленений, взятий городов и других неисчислимых ужасов, наконец, было подчинено царем Василием... Итак, вплоть до Исаака народ платил подать ромеям; благодаря же этому предлогу затеял мятеж» [8].

 

Таким образом, экстраординарный налог деньгами и

 

 

5. И. Дуйчев («Въстапието...», стр. 339) датирует женитьбу Исаака II ноябрем — декабрем 1185 г.

 

6. К. Маркс. Хронологические выписки. Архив К. Маркса и Ф. Энгельса, т. V, стр. 192.

 

7. Это место И. Дуйчев считает решающим для обоснования вывода о том, что «влахи» Хониата — болгары (Ив. Дуйчев. Въстанието..., стр. 45). К. Амандос подобрал множество примеров из авторов XI—XII вв., у которых под «мисянами» разумеются «болгары», но в XII в. нередко также и влахи (Κ. Ἀμάντος. Τὰ ἐθνολογικὰ ὀνοματα εἰς τους βυζαντινους συγγραφεῖς. «Ἑλληνικά», II, 1929, σελ. 101).

 

8. Acrop. (Heisenberg), I, p. 210.

 

430

 

 

скотом, особенно большой в болгарских районах и в городах близ Анхиала, послужил последним толчком к началу восстания, почва для которого была уже давно подготовлена,

 

В приведенных известиях обращает на себя внимание различие в наименовании восставших. Хониат называет их «влахами», а Акрополит «болгарами». Вопрос об этом вызывал жестокие споры в довоенной историографии [9].

 

Общей чертой работ всех буржуазных историков было признание в качестве исходного момента исследования

 

 

9. Некоторые болгарские историки утверждали, что термин «влахи» в источниках конца XII в. по отношению к населению Паристриона — не более, чем синоним термина «болгары», который не прилагался к этому району, поскольку «Болгарией» с начала XI в. называлась западная часть бывшего Болгарского государства. Роль же собственно влахов в восстании 1185 г. объявлялась ничтожной [см., например, П. Мутафчиев. Произходът на Асеневци. МП, г. IV, кн. 4, 1928, стр. 3 сл.; его же. История, II, стр. 46—49; П. Чилев. Едиа анонимна византийска хроника. МИД, кн. I, 1905, стр. 38—40; В. Н. Златарски. Потеклото на Петра и Асеня. Сп БАН, кн. 45, клон ист.-филол. и филос.-общ. 22, 1933, стр. 39. Ср. В. Николаев. Хроника на Жофруа дьо Вилардуен: Завладяването на Цариград. София, 1947 (см. введение и комментарий); К. Жуглев. Принос към историята на средновековна България във основа на хрониката на Хенрих дьо Валансиен. ГСУ, ист.-филол. фак., 46, кн. 2, 1949—1950. Критику этой точки зрения см. в рецензии П. Петрова на ук. соч. К. Жуглева (ИП, г. 8, кн. 4—5, 1952, стр. 534, 539). Ср. E. Darcό. Die Übersiedlung der Walachen vom Süden nach Norden der Donau («Сб. в паметь на П. Ников», стр. 174)]. Напротив, большинство румынских историков отстаивало взгляд, что влахи сыграли решающую роль в восстании, что термин этот имел только этнический смысл и частое его упоминание в источниках соответствует этническим переменам, происшедшим в этом районе; что и Асени были влахами, и само государство, основанное ими, — скорее валашское, чем болгарское (N. Jоrga. Histoire..., р. 198; N. Bănescu. La question du Paristrion, p. 308; его же. Les duchés..., p. 100, 105, 111; его ж e. Un problème d'histoire médiévale, p. 15 sq., 35; его же. L'ancien état bulgare et les pays roumaines. Bucarest, 1947, p. 59, 87. Cp. P. Nasturel. Заметка о «Un problème...» Бэнеску. REB, IV, 1945, p. 280—281; K. Dieteriсh. Byzantinische Quellen..., S. 93). Русские дореволюционные историки признавали «за... влахами балканскими значительную роль в событиях, сопровождавшихся освобождением Болгарии от власти Византии» (Ф. И. Успнский. Образование..., стр. 101. См. также В. Г. Васильевский. Рецензия на ук. соч. Успенского, стр. 38— 39. Ср. G. Ostrogorsky. Рецензия на L. Bréhier. Vie et mort de Byzance. Paris, 1947, BS, X, 1, 1949, p. 357).

 

431

 

 

двух аксиом: во-первых, считалось само собою разумеющимся, что руководящую и решающую роль в движении должна была сыграть непременно та или другая этническая группа; во-вторых, определение этнического облика вновь возникшего государства ставилось в тесную зависимость от происхождения руководителей восстания — Петра и Асеня.

 

Такой подход к проблеме нам представляется неверным. Как в числе сторонников, так и противников восстания могли оказаться представители определенных социальных слоев и болгар, и влахов. Влахи, жившие в Паристрионе, не менее активно вступили в борьбу, чем болгары. Что же касается крайних выразителей «валашской» теории образования Второго Болгарского царства (следующих, кстати говоря, за Хэфлером) [10], то никому из них не удалось доказать ни того, что влахи составляли большинство восставших в 1185 г., ни тем более того, что возникшее в результате восстания государство было якобы государством не болгар, а влахов. Эта теория не только не имеет опоры в фактах, но, независимо от субъективных намерений ее творцов, дает основания для самых реакционных политических спекуляций.

 

Вопрос же о том, какое население преобладало в Паристрионе в XI—XII вв. — болгарское или валашское, не может быть предметом спора [11] ; недаром некоторые буржуазные историки стремились определить особые свойства влахов, отличающие их от славянского населения Паристриона, — путь, весьма далекий от науки.

 

 

10. С. R. Ηöffer. Abhandlungen aus dem Gebiete der slawischen Geschichte. «Sitzungsberichte des philos.-hist. Classe der Akademie der Wissenschaften», t. 35. Hefte 1—4. Wien, 1885, S. 230— 245. Близка по своей концепции к статье Хэфлера книга Александра Ранды (A. Randа. Der Balkan Schlüsselraum der Weltgeschichte von Thrake zu Byzanz. Wien, 1949), весьма претенциозная по своим выводам и полная фактических неточностей (см. S. 278—280, 288—292, 294—296).

 

11. Н. Бэнеску, впрочем, готов защищать мысль о том, что Паристрион был в XI и особенно в XII в. основным местом поселения влахов (N. Вănesсu. Les duchés..., p. 100, 105; его же. Ein ethnographisches Problem am Unterlauf der Donau. Byz., VI, 1, 1931. S. 297—307). Ср. справедливые критические замечания А. Элиана (Α. Elian. Les rapports byzantino-roumaines. BS, XIX, 2, 1958, p. 213—215).

 

432

 

 

Проблема же происхождения самих Петра и Асеня (решение которой при современном состоянии источников не может быть бесспорным) отняла у историков, на наш взгляд, больше сил и внимания, чем она того заслуживала. Кем бы они ни были — болгарами, влахами, куманами или русскими, — они должны были быть тесно связаны с местным населением [12] и выражать, по крайней мере на первом этапе освободительного движения, общие интересы борьбы с иноземным господством.

 

Такое понимание проблемы не избавляет нас, однако, от необходимости коротко остановиться на вопросе об употреблении терминов «болгары» и «влахи» в современных восстанию источниках, хотя, повторяем, исследование одних этих терминов само по себе не может привести к правильному заключению о роли того или другого народа в восстании.

 

Ф. И. Успенский неправ, говоря о сознательном изгнании византийцами из употребления самого имени «болгары» [13]. Термин «болгары» никогда не исчезал в византийской литературе, когда речь шла о территории фемы (катепаната) «Болгария» или Охридской архиепископии, хотя и здесь он обозначал население, далеко не однородное в этническом отношении. Положение было еще сложнее, когда речь шла о территории Северо-Восточной Болгарии XII в. Дело, конечно, не просто в географии [14]. М. Дьони [15] совершенно прав, отмечая, что средневековые имена народов в письменных памятниках того времени никогда не означали просто этническую принадлежность. Они заключали в себе нечто большее, как-то: определенное, часто весьма консервативное, представление о роде занятий этого народа, его обычаях, нравах, образе жизни, а также месте поселения. Но прежде всего в сознании византийцев при упоминании имени того или иного народа

 

 

12. Никита Хониат (MB, I, р. 78) говорит о Петре, что тот вырос «среди варваров на Геме».

 

13. Ф. И. Успенский. Образование Второго Болгарского царства, стр. 57, 102—104. N. Bănescu. Un problème..., p. 10—15 sq.

 

14. И. Бэнеску называет «детской» идею о распространении термина «болгары» на Западную, а термина «влахи» на Северо-Восточную Болгарию (Ν. Bănescu. Un problème..., p. 77—78).

 

15. M. Gуóni. Le nom de Βλάχοι dans l'Alexiade d'Anne Comnène. BZ, 43, 1951, p. 247.

 

433

 

 

возникало представление о его политической организации. При мысли о болгарах XI—XII вв. вспоминали именно о Западной Болгарии, где находился центр государства, существовавшего еще в течение почти полустолетия после разгрома Северо-Восточной Болгарии, где была создана крупная административная единица «Болгария», где существовала и архиепископия «Болгария». На Северо-Востоке, напротив, уже в конце X в. была организована особая фема с чисто византийским названием. Ликвидированная в 976 г. восстанием болгар, она была восстановлена в 1000—1001 гг. На эту территорию, кроме того, постепенно в течение XI—XII вв. проникали как влахи, так и другие народы, и, хотя подавляющее большинство населения оставалось здесь болгарским, византийцы употребляли по отношению ко всем жителям фемы имя другого живущего здесь и наиболее известного им народа — влахов. Определенную роль сыграло при этом и значительное увеличение к концу XII в. процента влахов среди населения Паристриона. С. Лишев справедливо, по нашему мнению, замечает, что термин «влахи» как в византийских, так и в западных источниках конца XII—начала XIII в. употребляется в двух значениях: как этнический термин и как обозначение всего населения Северо-Восточной Болгарии, подобно тому, как «ромеями» назывались не только собственно греки, но и население всей империи [16]. В источниках о восстании 1185 г. термин «влахи» имеет бесспорно этнический смысл, когда одновременно называются и другие этнические группы повстанцев. Когда же о них говорится лишь как о «влахах», мы лишены возможности точно определить их этническую принадлежность.

 

Как известно, «влахами» восставших часто называет Никита Хониат. Сообщая о первом походе против «влахов», он пишет (р. 488), что в ответ на похвальбу Исаака II в связи с быстрой и легкой победой над восставшими

 

 

16. С. Лишев. Третият кръстоносен поход, стр. 226—228. См. об этом: П. Петров. ИП, г. VIII, № 4—5, 1952, стр. 534— 535; М. Васhmann. Die Rede..., S. 87; Ив. Дуйчев. Henri de Valensiennes. Histoire de l'empreure Henri de Constantinople, publiée par J. Longnon. Paris, 1948. BS, XII, 1951, стр. 260; его же. Въстанието..., стр. 45—46; G. Ostrogоrskу. History..., р. 358, n. 4.

 

434

 

 

один из сановников иронически заметил: «Печалится душа Василия Болгаробойцы, ибо оставлено без внимания завещание этого царя и то, что он приказал начертать в монастыре Сосфения, [а именно]..., что, если когда-либо влахи снова будут стремиться к восстанию, будущему царю следует побеждать их так же, как это сделал он (Василий. — Г. Л.)...; лживым оказалось это завещание, ибо ты, царь, то, что тот сделал на протяжении многих лет, выполнил так быстро, как тому и не снилось». Ясно, что речь идет о длительных войнах Василия II с Болгарией и о ее покорении, к тому же сам император назван Болгаробойцей, т. е. Василий II воевал с тем же народом, с которым разгорелась борьба и теперь.

 

Кстати говоря, чтобы быть последовательными, историки, строившие свои выводы лишь на подсчете терминов «влах» и «невлах», должны были бы на основании этого отрывка прийти к заключению, что и завоеванное в 1018 г. государство было также «валашским» (ведь Хониат назвал врагов Василия «влахами»!).

 

Построив в Тырнове церковь в честь популярного среди болгар св. Димитрия, говорит Хониат (р. 485), Петр и Асень собрали в ней юродивых и заставили их провозглашать, что сам господь «соблаговолил даровать свободу народу (γένους) болгар и влахов», и в результате этой агитации «весь народ» (ὅλον τὸ γένος) взялся за оружие (р. 486). Иными словами, восставшие — «народ», состоящий из болгар и влахов [17].

 

 

17. Юродивые («одержимые демонами») в церкви св. Димитрия были, говорит Хониат, ἐξ ἑκατέρου γένους (p. 485), т. е. как это мы понимаем, «из того и другого народа». Так переводил это место и В. Златарский («История», II, стр. 417), следуя, Ф. И. Успенскому («Образование...», стр. 16) и В. Г. Васильевскому (рецензия на ук. соч. Φ. И. Успенского, стр. 177). Н. Бэнеску, напротив, склоняется к переводу этих слов как «того и другого пола» (des deux sexes) (Ν. Bănescu. Un problème..., p. 59—60); последний перевод признает верным и Ив. Дуйчев («Въстанието...», стр. 343). Но этому противоречит и контекст, и употребление слова γένος по соседству с разбираемой фразой. Единственное основание такого перевода — указание Никиты, что у этих юродивых волосы были «распущены» (λυσιχαίτας), а следовательно, как думает Бэнеску, речь идет лишь о женщинах. Но λυσιχαίτας с неменьшим основанием можно перевести и словом «растрепанные»; к тому же у Никиты это слово относится не только к женщинам, но и к мужчинам.

 

435

 

 

О том же говорит и другой современник восстания — Евстафий Фессалоникийский. Сравнивая войну Исаака II с болгарами и войны Иоанна II со скифами, он пишет, что упомянет о царствовании Иоанна, «когда, как повествует старая история, смешанные варварские орды скифов нахлынули на Фракию до самой Мелантиады, которую в просторечии предпочитают называть Молитидой, и [к тому времени], когда [история] еще не рассказывает о совместном болгарском и валашском дерзновеннейшем нападении, которое докатилось вплоть до стен самого Константинополя» [18]. В хронике XII в. тоже сообщается о восстании на горе Геме варваров, «которые сначала назывались мисянами, а теперь называются влахами и болгарами» [19].

 

Таким образом, нельзя не согласиться с тем, что начавшееся в 1185 г. движение было совместным восстанием болгар и влахов, что было бы неверно разграничивать судьбы болгар и влахов в Северной Болгарии во второй половине XII в. [20] Но ясно, что подавляющее большинство восставших составляли болгары. Цитируя в дальнейшем

 

 

18. Eustathii opuscula, p. 44.

 

19. П. Чилев. Ε дна анонимна хроника, стр. 37. Псевдо-Кодин также говорит о восстании в «Загории (Северной Болгарии. — Г. Л.) влахов и болгар» (Georgii Codini curopalatae annorum et imperatorum series. Bonnae, 1843, p. 160—161). Согласно «Пулологу», Загорию населяли болгары и влахи (ἐκ τὴν Ζαγορὰν Βούλγαροι εἴτε Βλάχοι. — Κ. Ἀμάντος. Ζαγορά-Βουλγαρία. «Ἑλληνικά», V, 1932, σελ. 427). С. Штефанеску («Studii. Revistă de istorie», 4 anul X, 1957, p. 215) видит сходного же рода известие в отрывке неизданной рукописи Феодора Скутариота, перевод которой, сделанный А. Элианом, хранится в архиве Института истории РАН: «Влахи, — пишет Скутариот, — во второй раз взбунтовались против ромеев... они хотели объединиться вместе в едином государстве с болгарами, как это было некогда раньше». Это известие, однако, весьма близко к сообщению Никиты Хониата о том, что восставшие стремились «соединить в одно целое власть над мисянами и болгарами, как было когда-то давно» (р. 489). Кроме того, значение термина «влахи» у Скутариота в данном месте неясно: не имеется ли в виду под первым восстанием восстание 976 г., а под «влахами» — также и болгары Северной Болгарии? Ведь у того же Скутариота (MB, VII, р. 370) сказано: οἱ Μυσοὶ μὲν ὠνομάζοντο πρότερον, Βλάχοι δὲ νῦν καὶ Βούλγαροι. См. G. Ostrogorsky. History..., p. 358, n. 4.

 

20. Ибо они, как говорит Бэнеску, «жили вместе и... общие интересы объединяли их против одного и того же тяжкого ига». Впрочем, нельзя согласиться с попытками автора доказать, что в этой борьбе основная роль принадлежала влахам (Ν. Bănescu. Un problème..., p. 15, 24, 93).

 

436

 

 

источники, мы не будем специально оговариваться по поводу терминов «влахи», «болгары» или «мисяне».

 

Споры в историографии вызывает и датировка событий, связанных с восстанием 1185—1187 гг. Неясность хронологических указаний главного нашего источника — «Истории» Никиты Хониата, а также риторических речей и посланий, отразивших события 1185—1195 гг., обусловила существование двух датировок. Исходным пунктом для установления хронологии событий является определение времени восстания византийского полководца Алексея Враны; в частности, необходимо уяснить, что случилось раньше — первый поход против болгар или мятеж Враны. Дело в том, что в «Истории» Никиты последовательность событий нарушена: сначала сообщается о первом походе против болгар, потом о неудачных действиях двух византийских полководцев против болгар и их союзников — куман, затем о мятеже Враны и лишь после этого о «деле» при Лардее и о втором походе императора (р. 485–521).

 

В риторических же сочинениях, прежде всего в речи Михаила Хониата, произнесенной по горячим следам событий, ясно указано, что Исаак II выступил в первый поход против болгар вскоре после подавления мятежа Враны («еще не утер пот с ... лица от этой борьбы... и выступаешь [уже] против восставшего раба» — οὔπω μέντοι τοὺς ἐν τῷ ἀγῶνι τούτῳ ἱδρῶτας τῶν ἀπεψήσω προσώπων καὶ πρὸς τὸν ἀποστάτην δοῦλον μετέβαινες [21].

 

Φ. И. Успенский, несмотря на свое заявление, что порядок изложения в «Истории» Никиты не может служить основой для датировки событий, строит свою хронолотию именно в зависимости от этого источника. При этом заметны колебания историка в установлении времени мятежа Враны. Ф. И. Успенский относит начало его к первым месяцам 1186 г., первый поход против болгар — к весне этого года, подавление мятежа Враны — к лету 1186 г., а второй поход — к осени-зиме 1186 г. [22] На ошибки

 

 

21. Μιγαὴλ Χωνιάτοο τὰ σωζόμενα, Αʹ, σελ. 248.

 

22. Φ. И Успенский. Образование Второго Болгарского царства, стр. 117—123. Ср. его же. История Византийской империи, III, стр. 323, где говорится, что Врана привел свои войска к столице «в начале зимы 1186 г.» (?). Датировки Ф. И. Успенского придерживается Б.Т. Горянов («История Болгарии», 1, стр. 121—122).

 

437

 

 

Φ. И. Успенского указал уже В. Г. Васильевский, датировка которого в целом пользуется наибольшим распространением по настоящее время. В конце зимы—начале весны, по мнению Васильевского, против болгар действовали последовательно три византийских полководца: Иоанн севастократор, Иоанн Кантакузин и Алексей Врана; затем весной этого года вспыхивает мятеж Враны, подавленный к началу лета, и лишь летом 1186 г. (в июле-августе) Исаак II отправляется в первый поход против болгар; «дело» у Лардеи приурочивается к середине октября 1186 г., а второй поход — к поздней осени этого года [23]. Принимает эту датировку и В. Златарский, с той лишь разницей, что он относит действия первых двух полководцев к концу 1185 г., назначение Враны — к марту 1186 г., а первый поход не к июлю-августу, а к июню-июлю [24].

 

Иначе ход событий представлен у М. Я. Сюзюмова. Соглашаясь с датировкой Васильевского—Златарского для первых этапов восстания и первого похода Исаака II, автор, опираясь на последовательность изложения в «Истории» Никиты, относит военные действия трех византийских полководцев ко времени, последовавшему за первым походом Исаака II, т. е. к зиме 1186/87 г., а мятеж Враны — к концу зимы 1187 г. [25]

 

М. Бахман также относил (с достаточным основанием) мятеж Враны к весне 1187, а не 1186 г., по считал возможным отнести первый поход Исаака II ко времени после мятежа Враны. Поэтому, датируя первый этап восстания болгар началом 1186 г., Бахман относит первый поход к раннему лету 1187 г., а второй поход — к осени этого года [26].

 

Особенно детальное исследование посвятил хронологии указанных событий И. Дуйчев. В настоящее время

 

 

23. В. Г. Васильевский. Рецензия на «Образование Второго Болгарского царства» Ф. И. Успенского, стр. 48—52.

 

24. В. Златарски. История, II, стр. 443—448. Ср. П. Мутафчиев. История, II, стр. 43—50. В такой же последовательности излагают события Д. Ангелов («История на България», I, стр. 167—168) и Г. Острогорский («History»..., р. 358— 359).

 

25. М. Я. Сюзюмов. Внутренняя политика Андроника Комнина, стр. 69, прим. 63, стр. 73. Так датировал мятеж Враны и Ф. Дэльгер («Regesten», II, № 1574—1575).

 

26. M. Bachmann. Die Rede..., S. 59—64, 76, 108.

 

438

 

 

едва ли возможны какие-либо сомнения в том, что первый поход Исаака II произошел не до восстания Враны, а после него. И. Дуйчев тщательно проанализировал все данные источников на этот счет и уточнил датировку Васильевского—Златарского, относя назначение Враны (после Иоанна севастократора и Кантакузина) к концу ноября 1185 — февралю 1186 г., его мятеж — к 22 марта — 21 апреля 1186 г., первый поход — к маю-июню [27], а второй —к осени этого года [28].

 

Мы принимаем датировку Ив. Дуйчева [29], исследования

 

 

27. И. Дуйчев. Въстанието..., стр. 353—354; Iv. Dujčev. La date de la révolte des Asênides. BS. XIII, 2, 1952—1953, p. 230—232; его же. Въстанието..., стр. 349—356.

 

28. И. Дуйчев. Проучвания, стр. 84—85.

 

29. Нельзя, однако, сказать, что у нас не осталось на этот счет никаких сомнений. Ив. Дуйчев («Проучвания», стр. 80, 86 сл.) подробно рассмотрел работу М. Бахмана и показал ее слабые стороны, но он почему-то не коснулся одного из существенных аргументов датировки Бахмана — сообщений западных хроник о том, что Конрад Монферратский прибыл в Палестину в июне 1187 г. (М. Bachmann. Die Rede..., S. 82). По сообщению же Никиты Хоииата, он отправился туда тотчас после подавления мятежа Враны, отказавшись под этим предлогом от участия в походе императора против болгар (р. 516). Восстание Враны Ив. Дуйчев датирует, опираясь на сообщения о солнечных затмениях в 1186 г., одно из которых — 22 марта или 21 апреля — произошло во время стояния Враны под столицей (Nic. Chon., р. 500). (См. Ив. Дуйчев. Въстанието..., стр. 351, 355—356). Но солнечное затмение было и весной (12. III) 1187 г. (Ив. Дуйчев. Ук. соч., стр. 355, бел. 5). Трудно допустить, чтобы Конраду потребовалось на путь от Константинополя до Палестины около года. Судя по высказыванию Никиты Хониата об отъезде Конрада (он не участвовал в походе, замечает наш автор, ибо «бог хотел, чтобы ромеи и далее терпели зло от мисян»), последующие неудачи в войнах с болгарами определенные круги были готовы объяснить отсутствием энергичного победителя Враны. Но если Конрад уехал в апреле-мае 1187 г., тотчас после восстания Враны, то верно и другое предположение Бахмана, а именно, что император приглашал Конрада не во второй поход (εἰς τἢν... δευτέραν κατὰ τῶν Βλάχων ἐξόρμησιν. — Νiс. Сhоn., p. 516), а в первый, и указанное замечание хрониста следует рассматривать как ошибку памяти (М. Bachmann. Op. cit. S. 82).

 

Все это, однако, требует более тщательного рассмотрения, ибо уже В. Г. Васильевский (рецензия на «Образование Второго Болгарского царства» Ф. Успенского, стр. 48) указал на одну из западных хроник, в которой мятеж Враны отнесен к 1186 г. А если это верно, как и то, что Конрад прибыл в Палестину в июне 1187 г., мы снова окажемся перед рядом трудностей, которые не объясняет датировка ни Дуйчева, ни Бахмана.

 

439

 

 

которого позволяют представить развитие событий на первом, наиболее интересном и наименее отраженном в источниках, этапе восстания. Первые признаки движения появились, по всей вероятности, еще до окончания войны с норманнами (ноябрь).

 

Ив. Дуйчеву удалось, по нашему мнению, достаточно убедительно доказать, что взятие норманнами 24.VIII 1185 г. Фессалоники, второго по величине и значению города империи, нашло живой отклик в Северной Болгарии [30]. Культ покровителя и патрона города — св. Димитрия — был широко распространен и среди славянского населения. Как мы уже говорили, византийцы приписывали вмешательству св. Димитрия свою победу над осадившими Фессалонику болгарами во время восстания Деляна. Теперь, после падения порода, среди населения Северной Болгарии распространилась легенда, что св. Димитрий «покинул митрополию Фессалоники и храм тамошний», чтобы отныне помогать болгарам (Nic. Chon., p. 485) [31]. В основе этой легенды лежало действительное событие — перенесение после падения Фессалоники в Северную Болгарию (несомненно, жителями города — болгарами) одной из наиболее почитаемых икон св. Димитрия.

 

Начавшееся в Болгарии брожение, очевидно, усилилось еще больше во время переворота в Константинополе, закончившегося падением Андроника I и воцарением Исаака II (11—12. IX 1185 г.). Движение не коснулось в этот период Западной Болгарии, которая была занята на юге норманнами, а на севере сербами и венграми (в руках венгров находилась и Сердика). Тем не менее примечателен самый факт тесных связей населения Южной Македонии и Северной Болгарии; беглецы из Фессалоники искали убежища именно за Балканами, где назревало народно-освободительное восстание [32].

 

 

30. Ив. Дуйчев. Проучвания, стр. 44—51.

 

31. Там же, стр. 48—51; его же. Въстанието..., стр. 333—335. Подробней об этом см. ниже.

 

32. Д. Ангелов («История на Византия», I, стр. 479) считает возможным датировать начало освободительного движения весной 1185 г.

 

440

 

 

Вероятно, в октябре [33] Исаак II заключил мир с венграми, скрепленный брачным союзом: была достигнута договоренность о женитьбе Исаака II на дочери Белы III, приданым которой были возвращаемые Византии земли, занятые венграми. Свадьба состоялась лишь в январе 1186 г. [34], но подготовка к торжествам началась еще в конце 1185 г., скорее всего, вскоре после победы над норманнами (в ноябре), так как перегон скота из Северной Болгарии (отнятого у населения в качестве чрезвычайного налога) требовал времени и едва ли был легко осуществим в декабре [35]. Именно в этот период движение приобретает характер открытого вооруженного выступления — не случайно византийские источники связывают начало самого восстания именно с введением этого экстраординарного налога.

 

В это время, когда, с одной стороны, ширилось и крепло стихийно возникшее народное движение против византийского господства, а с другой, упрочилось положение империи после мира с венграми и первой победы (7 ноября) над норманнами, в лагерь императора в Кипселлах (у низовий Марицы) явились два болгарских феодала — братья Феодор и Асень. Их появление здесь следует отнести, на наш взгляд, к середине ноября—началу декабря, когда император уже знал о начавшемся в Болгарии восстании, по против восставших еще не были направлены регулярные военные силы.

 

Никита Хониат рассказывает, что братья, не начиная мятежа без предлога, просили «зачислить их в ромейское

 

 

33. Ив. Дуйчев («Въстанието..., стр. 339) относит заключение этого союза ко времени окончания войны с норманнами, а распоряжение о чрезвычайном налоге — к ноябрю 1185 г. (там же, стр. 343). Нам представляется необходимым отодвинуть эти даты по крайней мере еще на месяц-полмесяца назад. Ср. Gy. Moravcsik. Pour une alliance byzantino-hongroise. Byz., VIII, 1933, p. 566—567.

 

34. В. Г. Васильевский (рецензия на «Образование Второго царства» Успенского, стр. 48) и В. Златарский («История», II, стр. 434) справедливо указали на то, что свадьба не могла состояться в промежуток между серединой ноября и 1. I, так как с 14.XI начинался пост, во время которого церковь запрещала браки. Не могло этого случиться и до 14. XI, так как Исаак был тогда еще на театре военных действий.

 

35. Ср. И. Дуйчев, Въстанието..., стр. 342—343.

 

441

 

 

войско (συστρατολογηθῆναι Ῥωμαίοις) и передать им некое малодоходное село (χωρίον), расположенное на Геме, но потерпели неудачу... Поэтому они возроптали, что ими пренебрегают, и, безрассудно настаивая на просьбе, наболтали дерзостей, поговаривая о восстании и о том, что они натворят, вернувшись домой». В результате Асень был бит по щекам «за наглость» по приказу дяди императора Иоанна севастократора, и братья, «ничего не добившись, вернулись, сильно оскорбленные» (Nic. Chon., p. 482—483).

 

По мнению Ив. Дуйчева, победы византийцев над норманнами и мир с венграми вызвали колебания среди повстанцев на севере Болгарии, что и обусловило появление братьев в Кипселлах [36]. Но возможно и иное понимание. Нам кажется, что приезд Феодора и Асеня был своего рода разведкой болгарской феодальной знати, которая уже не могла оставаться в стороне от событий и должна была определить свою позицию по отношению к ним. Безусловно, их приход к Исааку II был изъявлением лояльности и готовности служить новому императору. Конечно, они еще не были замешаны в каких-либо антиправительственных выступлениях и поэтому смело явились в военный лагерь императора, расположенный вдали от Болгарии. Они надеялись, что император, знающий о положении дел на их родине, будет достаточно дальновиден, чтобы оценить их верность, и удовлетворит их просьбу [37].

 

Дело изложено Хониатом так, как если бы Феодор и Асень заранее предвидели отказ и отправились к императору лишь для того, чтобы иметь благовидный предлог для своего участия в восстании. И. Дуйчев совершенно справедливо, на наш взгляд, расценивает это сообщение Хониата как «плод исторического ретроспектизма» [38]. Братья, по нашему мнению, не думали участвовать в восстании в случае удовлетворения их просьбы (кстати, зачисление

 

 

36. Ср. И. Дуйчев. Въстанието..., стр.339—340.

 

37. По мнению Д. Ангелова («В ответ на рецензията на Н. Мавродинов. ИП, г. XIV, № 4, 1958, стр. 119), Феодор и Асень были прониарами еще до приезда в Кипселлы. Во всяком случае они, как мы думаем, несли какую-то государственную службу еще до этого. Ср. Ив. Дуйчев. Проучвания, стр. 45, бел. 1; М. Bachmann. Die Rede..., S. 73; «История на България», I, стр. 166.

 

38. И. Дуйчев. Въстанието..., стр. 340, бел. 3.

 

442

 

 

в войско предполагало их немедленное участие в военных действиях против норманнов — ради этого Исаак II и раздавал земли) (Nic. Chon., p. 466), и отказ ослепленного первыми успехами императора, не давшего себе труда разобраться в сложившейся ситуации, вызвал их понятный гнев. Лояльность не была оценена — им отказали и их оскорбили. Решение было принято здесь же, и выбор был сделан. Именно сознание того, что они могут использовать уже достаточно проявившие себя силы на их родине, придало братьям смелость открыто выразить свое недовольство. Сцена, нарисованная Xониатом, является, по нашему мнению, очень жизненной и еще раз подкрепляет весьма интересный и важный вывод Ив. Дуйчева, что восстание началось как народное движение — стихийно, независимо от Феодора и Асеня, зародившись среди крестьянского населения Старой планины [39].

 

Только вернувшись из поездки к императору, братья попытались взять в свои руки руководство восстанием. События развивались, по всей вероятности, весьма быстро. Действительно, были и колеблющиеся, как это отмечает Ив. Дуйчев. «Влахи, — пишет Никита, — медлили сначала и воздерживались от восстания, к которому их побуждали Феодор и Асень, остерегаясь грандиозности мероприятия» (р. 485). Но колеблющихся было или немного, или же эти колебания были весьма непродолжительными. Именно теперь братья умело использовали легенду о переходе св. Димитрия на сторону болгар. В Тырнове (который был, очевидно, поместьем Феодора и Асеня, а с этого момента — и центром восстания) [40] была построена церковь св. Димитрия, в которой специально подобранные «юродивые» из влахов и болгар призывали народ к восстанию. Они провозглашали, «что господь соблаговолил даровать свободу народу болгар и влахов и согласился на избавление от длительного ига», а св. Димитрий будто бы помогает делам восставших (Nic. Chon., p. 485).

 

 

39. Там же, стр. 334, 339—341. Автор подвергает справедливой критике выводы В. Златарского («История», II, стр. 419—422) о сохранении болгарской знати в Северной Болгарии как о необходимом условии возникновения восстания и его успеха. Ср. Д. Ангелов, Μ. Андреев. История на Българската държава и право, стр. 107.

 

40. И. Дуйчев. Въстанието..., стр.346.

 

443

 

 

В крепостях Северной Болгарии стояли византийские гарнизоны и находились византийские власти — указание на это мы усматриваем в следующих словах историка: «юродивые» возглашали, что «не время теперь медлить, но [время] взять в руки оружие и устремиться на ромеев; захваченных же на войне не брать в плен, а беспощадно убивать, не отпуская за выкуп, не склоняясь перед мольбами, не уступая стоящим на коленях, но оставаясь непоколебимыми, как алмаз, несмотря на любые увещания... Итак, — продолжает Никита Хониат, — когда они убедили подобными пророчествами весь народ, все вооружились, и, так как восстание немедленно пошло у них с успехом, они еще более возомнили, что их освобождению благоволит [сам] господь» (р. 486).

 

Конечно, и здесь весьма ощутим тот «исторический ретроспектизм», о котором мы говорили выше. Мы не знаем ничего о каких-либо фактах беспощадной расправы восставших над византийцами, в руках которых находились крупные города и крепости. Таким городом был, в частности, Преслав, где могли укрыться византийские власти и из окружающих районов (времени для этого у них было достаточно). Немало византийцев успело, очевидно, бежать из Болгарии. Несомненной заслугой руководителей восстания была быстрота и решительность действий: они сразу же избрали наступательную тактику. «Не довольствуясь своим безвластием и независимостью, — говорит Никита, — они распространили это и на удаленные от Гема городки и общины» (κωμοπόλεων καὶ συγκτήσεων) (p. 486). Мы согласны с Ив. Дуйчевым, что здесь следует усматривать свидетельство о первых нападениях болгар на области, лежащие к югу от Балкан [41], так как выше у Хониата идет речь о вооружении «всего народа» Северной Болгарии, об успехах всех восставших, а не только об удаче самих братьев в пределах их владений.

 

В это время состоялось и провозглашение старшего из братьев Феодора царем Болгарии под именем Петра [42]. По всей вероятности, это произошло после неудачной попытки

 

 

41. И. Дуйчев. Въстанието..., стр.345.

 

42. Мы согласны с Ив. Дуйчевым («Проучвания», стр. 52 сл.; «Въстанието...», стр. 345), что имя Петра Феодор принял в честь Петра I — царя Первого Болгарского царства, а не в честь Петра Деляна, как это думал В. Златарский (ср. «История», II, стр. 426: в честь Деляна — «никакво съмнение»; стр. 441: «може би» в честь Деляна).

 

444

 

 

взять обороняемый византийцами Преслав, хотя Никита сообщает сначала об избрании Петра на царство (р. 486), Мысль о провозглашении царя в древней столице Болгарии Преславе была, разумеется, наиболее естественной, и едва ли братья отказались от нее раньше, чем увидели невозможность быстрого овладения городом.

 

По мнению В. Златарского, восставшие не могли оставить у себя в тылу крупную крепость с византийским гарнизоном и перешли Балканы не раньше, чем этот гарнизон, состоявший в значительной мере из местных жителей, присоединился к восставшим [43]. Вероятно, подобных случаев было немало, но что касается Преслава, то Никита Хониат, напротив, прямо свидетельствует, что, видя трудности осады города, восставшие «прошли мимо него и, спустившись с Гема, неожиданно напали на другие ромейские городки и захватили много свободных ромеев, много быков и подъяремного скота и немалые стада других животных» (р. 486–487).

 

В условиях всеобщего восстания и бегства византийцев из страны едва ли гарнизон Преслава мог представляться Петру и Асеню серьезной опасностью, и они не стали тратить время и силы на осаду города, чтобы не ставить в зависимость от этой частной задачи судьбы всего движения.

 

Мы не можем точно датировать этот начальный этап освободительной борьбы. Можно лишь предполагать, что эти события развернулись в конце 1185 — начале 1186 г. Лишь теперь, когда была устранена норманская опасность, а отряды восставших появились к югу от Балкан, Исаак II предпринимает против них военные меры. Никита Хониат негодует, что император не сам отправился в поход, а вверил командование войсками своему дяде — севастократору Иоанну. Иоанн будто бы достиг некоторых успехов, «немало в сражениях беспокоя врагов, соединившихся

 

 

43. В. Златарски. Ук. соч., стр. 442—443. См. также «История Болгарии», I, стр. 121. Верным представляется мнение Ив. Дуйчева («Въстанието...», стр. 345), что на города и крепости восстание распространилось позже, чем на сельские районы.

 

645

 

 

в одну рать и спустившихся на равнину» (р. 489), но эти бои были в сущности оборонительными — Иоанн и не пытался перейти через Балканы. Вскоре он, заподозренный в заговоре против Исаака II, был отозван, и главнокомандующим вместо него был назначен кесарь Иоанн Кантакузин — зять Исаака II (р. 489—490). Ослепленный Андроником I, Кантакузин оказался совершенно непригодным к роли полководца. Никита Хониат замечает, что, несмотря на свой прежний опыт, он «вел войну против влахов не блестяще» (р. 490). Некоторые подробности о неудачах Кантакузина содержатся в народной обработке «Истории» Никиты, отрывок из которой напечатан в примечаниях к боннскому изданию [44]. А. ван Дитен недавно издал по другим рукописям пропущенный при издании самой «Истории» Никиты отрывок, соответствующий приведенному в примечаниях к боннскому изданию и мало отличающийся от него [45].

 

В отрывке говорится, что причиной поражения была самонадеянность Кантакузина. Узнав, что восставшие держатся в горах и не спускаются на равнину, Кантакузин «не сообразил», что они «находятся там для отдыха и ввиду прочности позиции, но, сочтя это трусостью, раскинул лагерь посреди поля, не имея ни надежной стражи, ни охраны, не насыпав даже вала» (р. 489; nota). Ночью болгары обрушились на спящий лагерь, убивая и захватывая в плен растерявшихся ромеев. Были захвачены не только палатки с имуществом византийских воинов, но и одеяния и знамена самого Кантакузина. Болгары, «выйдя на равнину, поставили там свои палатки» (р. 489— 490; nota); люди, окружающие Петра и Асеня, «снова оказались на равнине» [46]. Никита Хониат хочет сказать, что задача Кантакузина, состоявшая в том, чтобы вытеснить болгар за Балканы, оказалась невыполненной — равнина, примыкающая с юга к Балканам, снова оказалась в их власти.

 

Опасность стала настолько серьезной, что главнокомандующим был, наконец, назначен победитель норманнов Алексей Врана, несмотря на то, что его не без оснований

 

 

44. Ив. Дуйчев. Въстанието..., стр. 347.

 

45. J. A. J. Dieten. Two unpublished fragments..., p. 316—317.

 

46. Ibid., p. 316.

 

446

 

 

подозревали в стремлении к царской власти (одну попытку такого рода Врана уже предпринимал во время войны с норманнами [47]). Возглавив «все войска, находившиеся на Западе, Врана стал продвигаться навстречу болгарам с большой осторожностью и, пройдя через много теснин, раскинул укрепленный лагерь у Черного холма [48], локализируемого В. Златарским в долине р. Тунджи, примерно между Ямболом и Сливеном [49]. В район военных действий входил, очевидно, и Анхиал, так как в войсках, направленных впоследствии Враной на столицу, находился правитель епархии Анхиала Константин Стифат, которого, по словам Никиты, силой заставили участвовать в мятеже (р. 505).

 

Но военные действия Враны были лишь маскировкой: полководец решил использовать вверенные ему силы для борьбы за престол. Он стянул к себе «все войска», говорит Михаил Хониат, требуя их постоянно у императора под тем предлогом, что «мятежник (Петр. — Г. Л.) трудно одолим», пока сражается с византийцами в горах [50].

 

Уже Ф. И. Успенский предположил, что Врана заключил соглашение с болгарами и в походе на Константинополь участвовали отряды болгар [51]. В. Златарский справедливо указал, что в источниках нет на это никаких указаний [52], но Ив. Дуйчев также считает предположение Успенского вполне вероятным [53]. Что касается какой-то договоренности Петра и Асеня с Враной, то это предположение правдоподобно, так как в таком договоре были заинтересованы обе стороны: Врана, готовясь к походу на столицу, должен был избегать серьезных столкновений с болгарами; повстанцы же получали возможность укрепить свое положение и расширить район восстания. Косвенно это подтверждается и сообщением Никиты Хониата. Когда в марте или апреле 1186 г. Врана погиб в сражении

 

 

47. Nic. Chon., р. 490, nota; 491; J. A. J. Dieten. Op. cit., p. 316—317.

 

48. Niс. Chon.,ρ. 490, nota; J. A. J. Dieten. Op. cit., p. 316.

 

49. В. Златарски. История, II, стр. 445 и бел. 2.

 

50. Μιχαὴλ Χωνιάτου τὰ σωζόμενα, Αʹ, σελ. 247; Nic. Chon., р. 491—492.

 

51. Ф. И. Успенский. Образование Второго Болгарского царства, стр. 129—130.

 

52. В. Златарски. История, II, стр. 447 и бел. 2.

 

53. Ив. Дуйчев. Въстанието..., стр. 351.

 

447

 

 

под Константинополем и его войска рассеялись, знатные ромеи, принявшие участие в мятеже, просили императора о полным прощении, угрожая ему, что в случае отказа «они спасутся у враждебных ромеям народов» и будут делать, «что тем выгодно». Действительно, «многие бежали к Асеню и Петру» и вернулись только благодаря царским грамотам о полном прощении их проступка (Nic. Chon., p. 509—510) 54. Предположение же об участии болгар в мятеже Враны остается недоказанным.

 

Лишь теперь, после подавления мятежа Враны, в конце мая или в начале июня 1186 г. император отправился в поход против сбросившей византийское господство Болгарии. Петр и Асень решили укрепить горные проходы и ущелья и не пускать армию Исаака II через Балканы [55]. Византийцы встретили упорное сопротивление: восставшие долго (ἐπὶ πολὺ) отражали натиск царских войск (Nic. Chon., p. 487) [56]. Очевидно, для того, чтобы сломить сопротивление болгар, умело использовавших местные условия (горы и леса), Исаак II распорядился уничтожить лес. «И гору он [Исаак II. — Г. Л.], — говорит Михаил Хониат, — подверг соответствующему наказанию, так как она хорошо укрывала мятежников и возвысила их, толкнув на безумие. Ведь он срезал железом растительность, лишив гору ее наряда из высоких деревьев с развесистыми и густыми кронами, и все это сжег, обратив в пепел» [57].

 

Наконец, в ночном мраке (или в густом предутреннем тумане) византийские войска горными тропами зашли в тыл болгарам, которые начали поспешное отступление [58]. В послании царя синоду, составленном Никитой Хониатом, говорится, что в этом неудачном для болгар столкновении одни из них, «оказавшись добычей меча, пали, оставшись гнить, подобно зверям, другие понесли оковы на шее, подвергнувшись увечью, подобно беглым рабам,

 

 

54. Ср. К. Н. Юзбашян. Классовая борьба, стр. 41.

 

55. Nic. Chon., p. 487; Μιχαὴλ Χωηάτου τὰ σωζόμενα, Αʹ, σελ. 248.

 

56. О переводе выражения ἐπὶ πολὺ cp. D. Anastasiević. L'hypothèse de la Bulgarie occidentale, p. 35. Cp. Attal., p. 234. M. Бахман (M. Вaсhmann. Die Rode..., S. 75) также говорит о длительном и упорном сопротивлении болгар.

 

57. Μιχαὴλ Χωνιάτου τὰ σωζόμενα, Αʹ, σελ. 249.

 

58. Ibid., σελ. 248; Nic. Chon., p. 487.

 

448

 

 

третьи же, в бегстве найдя спасение, в конце концов сохранили жизнь — из милости царства моего (Исаака II. — Г. Л.), на что, несмотря на свои мольбы, не надеялись и что получили сверх ожидания» [59].

 

Разумеется, размеры постигшей болгар катастрофы преувеличены в послании, но поражение было, тем не менее, тяжелым. Петр и Асень, согласно Никите, и ближайшие к ним люди бежали за Дунай, «к скифам» (половцам). Император же, упрекает его историк, не встречая сопротивления и «будучи в состоянии обойти всю Мисию и поставить гарнизоны по тамошним городам, из которых многие расположены на Геме, а большинство или почти все воздвигнуты на обрывистых и окруженных облаками скалах, ничего, однако, не сделал такого, а предав огню кучи хлеба и обманутый влахами, с которыми он встречался, тотчас вернулся, когда все там еще рождало [восстание]. Тем самым он возбудил в варварах еще большее презрение к ромеям и сделал их весьма смелыми» (р. 487). Император жалел впоследствии, продолжает Никита, «что не устроил хорошо дела во враждебной земле, но, выступив, как если бы враги преследовали его нападениями, поспешил оттуда, ни ромеев не поставив в качество гарнизонов по крепостям, ни самых дорогих для варваров людей не взяв в качестве заложников» (р. 515).

 

Михаил Хониат говорит в своем панегирике, что во время первого похода Исаак II «даже наиболее коварных по замыслам покорил благодеяниями: души их, зараженные стремлением к тирании, привлек под вершину своей добродетели и подчинил всех скорее любовью, чем страхом» [60].

 

В напутственной речи к императору перед походом в Болгарию в 1190 г., вспоминая о первом походе, Никита Хониат называет болгар народом, «отступившим от божественных клятв и много раз обманувшим богоравного императора», после того как он «возвратился... из долин Гема.., склонив своим устрашающим копьем души варваров к полной покорности и снова запечатлев для них закон прежнего рабства, как на неких каменных таблицах» [61].

 

 

59. MB, Αʹ, σελ. 77.

 

60. Ibidem.

 

61. Ibid., σελ. 76.

 

449

 

 

Ни о каких-либо сражениях с болгарами, ни о маршруте войск императора источники не сообщают. По словам Михаила Хониата, Петр бежал, «его искали, но место его не было найдено» [62]. Надо думать, что искали его прежде всего в Тырнове. Доказательство того, что византийцы были во время похода в этом городе-крепости, можно усмотреть в заголовке стихотворения Феодора Вальсамона: «К св. Димитрию, обретенному царем в жилище мятежника Славопетра» [63]. Может быть, побывали ромеи и в Преславе.

 

В приведенных выше свидетельствах явно имеются в виду какие-то мирные переговоры императора с восставшими. Несмотря на суровую оценку поведения Исаака II в Болгарии, данную Никитой, было бы наивно думать, что дело заключалось лишь в беспечности и непредусмотрительности императора. Византийцы не чувствовали себя достаточно сильными для проведения широкой карательной экспедиции; как Дамоклов меч, висела над ними опасность столкновения со свежими силами повстанцев и задунайских «скифов», которых, как думали византийцы, в любую минуту мог привести с собой Асень.

 

Император встречался с какими-то выдающимися болгарами, которых, по мнению Никиты, он мог бы взять в качестве заложников; эти люди клялись Исааку II в покорности и, как говорит наш историк, обманули императора. Во всяком случае, среди них был или кто-нибудь из руководителей восстания, или весьма влиятельные и близкие к братьям люди. Еще Ф. И. Успенский предположил, что во время первого похода император пытался подкупить Петра и Асеня и соглашался передать им военную и административную власть в Северной Болгарии [64]. В. Г. Васильевский справедливо заметил, что Успенский построил свой вывод на неточном переводе приведенного нами выше отрывка из речи Михаила Хониата [65]. В. Златарский признает вполне вероятным, что если не лично, то через послов

 

 

62. Μιχαὴλ Χωνιάτου τὰ σωζόμενα, Αʹ, σελ. 250.

 

63. Ив. Дуйчев. Проучвания, стр. 48, см. также, стр. 51.

 

64. Ф. И. Успенский. Образование Второго Болгарского царства, стр. 107, 109, 120.

 

65. В. Г. Васильевский. Рецензия на ук. соч. Успенского, стр. 46—47.

 

450

 

 

император предлагал Петру наместничество в Мисии, но предложение было отвергнуто [66].

 

Но наиболее интересные наблюдения на этот счет сделаны Ив. Дуйчевым, указавшим на очевидную разницу в отношении византийцев в 1186—1187 гг. к руководителям движения — братьям Петру и Асеню.

 

В речи Георгия Торника к Исааку II, произнесенной осенью 1186 г., перед отправлением императора во второй поход против болгар [67], говорится:

 

«Итак, один из двух родственных мятежников, предводитель хора поющих в согласии (на свою беду) несозвучное созвучие, запев иную песню, пожалел о [сотворенном им] зле и исполнился чистого раскаяния... и меняет прежде закоренелое [свое] сердце на уступчивое и мягкое и более расположенное к принятию твоих простагм, чем восковой слепок к отпечатку образов. Сравнив безмятежность рабского разумения с великой опасностью и ужасами восстания и по собственному размышлению взвесив обе чаши [весов], полностью уравновешенные, он склонился в конце концов к лучшему и предпочел записаться в добровольные рабы и пребывать в неизменном состоянии и мире с теми, кто пользуется господским расположением, чем, напротив, вопить о свободе — и вопить жалобно, — и рыдать, и дрожать за жизнь, и быть беглецом, подобно дурным и упрямым слугам и ленивым рабам, гонимым ударами бича через всю их жизнь».

 

Торник сравнивает Петра с тростинкой, склонившейся перед «дыханием гнева» императора, несмотря на то, что ты, обращается Торник к Исааку, мог сломать и вырвать с корнем «добровольно склоняющуюся и гнущуюся [тростинку]» — беглого раба, «простил грехи ему и вместо того, чтобы... уничтожить его и стереть с [лица] земли вместе со всем его домом..., оставил его в живых, как свидетельство твоей доброты и как пример для брата (Асеня. — Г. Л.), чтобы тот... вернулся сам и оказался спасенным». Торник говорит далее, что, стремясь вернуть мятежника к благоразумию, император не наказал его, но «взмахивая над ним много раз мечом, как бы ударяя,

 

 

66. В. Златарски. История, II, стр. 451, бел. 3—452.

 

67. Мы принимаем датировку Ив. Дуйчева («Проучвания», стр. 73—76). М. Бахман ошибочно датировал речь Георгия Торника 1193 г. (М. Вachmann. Die Rede..., S. 62—64, 109).

 

451

 

 

задерживал и не опускал [руку] для удара: меч блеснул, но [лишь] для устрашения, ибо, будучи благим ангелом мира, ты не счел нужным употребить его для убийства; ты, однако, иным способом отсек брата от брата и вооружил родичей на борьбу друг с другом, превратив их согласие и единодушие в разногласие...; и падают западные варвары, поражаемые твоими стрелами, падают и восточные, убиваемые стрелами вышними, а точнее сказать, будто в ночном бою один другого истребляют и режут. И союз их [обращается] во вражду, единородство — в инородство, родство их и общность языков — во враждебность и несогласие — таков-то плод твоего великодушия!» Ты хорошо знал, хвалит Торник Исаака II, «что народы и города нередко страдают болезнями и что страшнее войны оказывается внутренняя болезнь...». Если бы ты пожелал, «восставшие рабы» были бы давно уничтожены со всем их родом, «но ты имеешь теперь плоды победившего человеколюбия — раскаявшегося Петра, первого среди мятежников, восстающего [почти] из мертвецов и возвращающегося к прежнему благоразумию..., и он расскажет многим своим сотоварищам по рабству и братьям о твоем сострадании; первый испытав их..., они братьев вразумит, еще [не отрешившихся] от восстания, и колеблющихся укрепит», которые боятся, что их не простят, «а более всего [убедит] своего единокровного родственника, который, хотя еще и сбрасывает узду, подобно норовистому коню, и не хочет бежать вместе [с другими], но скоро и он успокоится и научится ходить прямо и согласно. И будет у тебя эта пара вместе впряжена в твою колесницу..., осмелюсь сказать, еще до окончания текущего года» (FRB, I, р. 264–274) [68].

 

Согласно этой выспренной, но все же достаточно ясной речи, Петр решил отказаться от борьбы за независимость — он отдал себя на милость императора, и тот, будучи в состоянии жестоко наказать его, обошелся с ним милостиво, предоставив раскаявшемуся вождю восстания возможность нести какую-то службу, по всей вероятности, в качестве наместника Северо-Восточной Болгарии. В результате измены Петра среди болгар произошел раскол, приведший к открытым столкновениям сторонников обоих братьев.

 

 

68. Ср. Ив. Дуйчев. Проучвания, стр. 67—70.

 

452

 

 

Как надеется оратор, снисходительность и милости императора должны послужить тому, что вслед за Петром изъявит смирение и Асень.

 

Подтверждение приведенным известиям, мы находим и в речи царского грамматика Сергия Коливы, произнесенной в начале октября 1186 г., вскоре после речи Георгия Торника и непосредственно перед вторым походом против болгар [69]. «Таким образом, — говорит Колива [70], — на Западе ты сделал своим одного из мятежных братьев... и ведешь его, как заблудшую в горах овцу... и не просто зачисляешь одного [из братьев] в число своих [людей], но укрепляешь его в качестве камня преткновения (εἰς πέτραν σκανδάλου) для брата; и оказывается противодействующим содействующий и врагом близкий [человек], а ведь настолько же опаснее болезни внутренние ..., насколько враг внутренний опасней врага внешнего». Оратор угрожает «упорствующему» Асеню с его «поистрийскими скифами» (τῶν παριστρίων Σκυθῶν), и обращаясь к нему, восклицает: «Царь мой, конечно, встанет на этих горах, в которых ты отверг дело брата и с гневом творишь свое [собственное]. Ведь начиная с ним восстание, ты был меньшим из побегов и с телесным родством соединял и душевное согласие [с братом]; почему же, когда тот закончил восстание, ты оторвался от дела брата и присваиваешь себе мятеж, в котором прежде был [лишь] соучастником?». И Колива призывает Асеня последовать за братом (FBB, I, р. 293–294).

 

Если эта речь была произнесена непосредственно перед вторым походом, то из нее следует, что поход был направлен против восставших, возглавляемых Асенем, а не против Петра и его сторонников, оказавшихся, если верить Коливе, не только пассивными наблюдателями событий, но и врагами восставших.

 

Наконец, о несогласии братьев сообщает и третий ритор — Иоанн Сиропул, чья речь, как это устанавливает Ив. Дуйчев, была произнесена весной 1187 г. — перед

 

 

69. Там же, стр. 80—81.

 

70. Письмо Михаила Хониата к «анаграфевсу» Сергию Коливе см. G. Stadtmüller. Op. cit., S. 253, № 81. О фамилии «Коливы» см. F. Dölger. «Archiv für Urkundenforschung», II, 1929, S. 28.

 

453

 

 

третьим походом Исаака II [71]. В речи Сиропула сообщаются некоторые новые факты «Поскольку западная эта язва — говорит Сиропул, — грубиян и упрямец, высоко поднявший голову и разоривший место, которое простой народ называет Зигос, обратился к злодеяниям, поразила его (Петра. — Г. Л.) стрела божественной справедливости, причинившая злую болезнь подагру его ногам..., так что он не может ходить прямо, но теперь и колени преклоняет, а вскоре и голову склонит перед тобою... Пока же тот (Асень. — Г. Л.), родством ли с этим (Петром. — Г. Л.) прославленный, тем ли, что подобно упрямому ослу, дерзко и надменно, исполненный суетных помыслов, сбрасывает узду и нападает на равнины, валит на землю колосья, мягко волнуемые нежным весенним ветерком... Но и он будет скоро обуздан тобою и полностью порабощен. И бык тот склоняет шею под ярмо рабства, и осел этот будет у тебя крепко удержан уздой порабощения, чтобы знали они — бык и осел [своего] повелителя...» [72].

 

Таким образом, трудно сомневаться в том, что на первом этапе народно-освободительной борьбы среди восставших выявилась достаточно влиятельная группировка, возглавляемая самим Петром (уже провозглашенным царем Болгарии), которая заняла не только колеблющуюся позицию, но вступила в переговоры с императором, изъявила покорность и даже стала на путь противодействия восставшим. Правда, это был непродолжительный эпизод, впоследствии — в византийских хрониках — он не нашел отражения, так как дальнейшая совместная борьба братьев заставила забыть о их размолвке и успехах византийской дипломатии. Трудно сказать, однако, когда Исааку II удалось на время склонить Петра к покорности — во время ли самого первого похода или вскоре после него; во всяком случае ясно, что это произошло в период между первым и вторым походами: в речи Сиропула, произнесенной перед третьим походом, говорится уже о том, что Петр «вернулся» к враждебным действиям против византийцев. Ив. Дуйчев склоняется к мысли, что договор Исаака II с Петром был заключен во

 

 

71. Ив. Дуйчев. Проучвания, стр. 89. М. Бахман (М. Bachmann. Die Rede..., S. 22) ошибочно относил эту речь к 1192 г.

 

72. М. Bachmann. Die Rede..., S. 17. Ср. перевод Ив. Дуйчева («Проучвания», стр. 86—87).

 

454

 

 

время первого похода, главным результатом которого был дипломатический, а не военный успех Исаака II [73]. По мнению Ив. Дуйчева, Петр отправился за Дунай позже Асеня, лишь после того, как был признан наместником Болгарии [74]; не исключена, однако, возможность, что к куманам ходил один Асень [75] или Асень и Калоян, но не Петр.

 

Впрочем, Ив. Дуйчев колеблется в определении причин такого поведения Петра, ставя вопрос, не было ли это военной хитростью. В самом деле, как это доказал Д. А. Расовский [76], половцы, кочевавшие летом к северу от Дуная, не могли придти на помощь болгарам раньше октября. Надо было выиграть время, и Петр заключил с императором соглашение, которое сразу же нарушил, едва вернулся Асень с полчищами куман [77].

 

Едва ли это предположение верно. Источники говорят о соглашении императора с Петром и о ссоре братьев. Сиропул сообщает, что после того как в течение недолгого срока (между вторым и третьим походами) Петр не соблюдал соглашения, он снова «преклоняет колени», тогда как Асень «упрямится». Конечно, ни о какой военной хитрости на этот раз не могло быть речи. Разница в позиции братьев имела какие-то глубокие причины. Ив. Дуйчев совершенно справедливо замечает: «Сведения трех речей о примирительном поведении Петра по отношению к византийцам наилучшим образом объясняют происшедшую перемену, при которой Асень выступил как подлинный и единственный глава нового болгарского государства» [78]. Необходимо все над отметить, что предательское

 

 

73. Ив. Дуйчев. Проучвания, стр. 56, 65—66.

 

74. Там же, стр. 56—57, 61. Ив. Дуйчев обращает внимание на сообщение Никиты Хониата (р. 488) о том, что из-за Дуная «со скифами» вернулся Асень (а не Петр и Асень) (ук. соч., стр. 75).

 

75. Ив. Дуйчев. Ук. соч., стр. 75

 

76. Д. Расовский. Роль половцев в войнах Асеней с Византийской и Латинской империями. Сп БАН, VIII, клон ист.-филол., 29, 1939, стр. 207; его же. Половцы, III, SK, X, 1938, стр. 158—160.

 

77. Ив. Дуйчев. Ук. соч., стр. 76, 89—90.

 

78. Ив. Дуйчев. Проучвания, стр. 90, бел. 1. О расколе среди восставших говорил и М. Бахман («Die Rede...», S. 37, 95—97), хотя и очень осторожно. Причины перехода первенства к Асеню оставались непонятными и В. Златарскому («История», II, стр. 477—478 слл.), и П. Мутафчиеву («История», II, стр. 53 сл.).

 

455

 

 

по существу поведение Петра не помешало ему оставаться «царем» до третьего похода Исаака II. Объяснение этому может быть, по нашему мнению, лишь одно — за плечами Петра стояла достаточно могущественная и влиятельная группа боляр, которая не хотела рисковать своим положением в случае обострения борьбы с Византией, ибо это неизбежно повлекло бы за собой гораздо более широкое и глубокое народное движение, чем им этого хотелось бы.

 

Такая трусливая и своекорыстная политика впоследствии полностью обанкротилась — сама логика борьбы за независимость выдвигала на первый план решительного и не боящегося опоры на народное ополчение Асеня, популярность которого возросла в конце концов настолько, что Петру не оставалось ничего иного, как «добровольно» уступить царский титул Асеню, ибо фактически власть давно уже была в руках последнего.

 

С другой стороны, поиски соглашения с болгарами во время, казалось бы, победоносного похода против них говорят о явной слабости Византии. Исаак II не оставил гарнизонов в городах Болгарии не столько потому, что доверился «обманувшим его влахам», сколько потому, что не надеялся удержать Болгарию такой мерой. Впрочем, Никита в «Истории» не вполне точен: в послании синоду этот же автор пишет, что «когда ромейское войско возвращалось домой, в крепостях по Гему был оставлен гарнизон, не одолимый силами одних тамошних жителей» (но вполне «одолимый», если бы тех поддержали куманы) [79]. Но такие гарнизоны стояли, по всей вероятности, лишь вдоль Балканского хребта: Асень «соединившись со скифами и много союзного войска приведя оттуда, нашел... отечество Мисию... совершенно свободной и покинутой ромейскими войсками» (Nic. Chon., p. 488). Едва Асень с союзными отрядами половцев, а может быть, и других народов, живущих по левому берегу Дуная [80], появился

 

 

79. MB, Αʹ, σελ. 78.

 

80. Согласно неизданной речи Никиты Хониата, в числе союзников Асеня были не только кочевники, но и «те из Вордоны, которые презирают смерть, ветвь тавроскифов, народ, любезный Арею и помогавший варварам на Геме» (Ф. И. Успенский. Образование..., стр. 35, Приложение № 3). Ни Успенский (ук. соч., стр. 35—38), ни В. Г. Васильевский (рецензия на ук. соч. Успенского, стр. 88—92), ссылаясь на то, что «тавроскифами» византийцы называли обычно русских, не сомневались, что именно они и оказались союзниками болгар. Недавно вопрос о них снова был затронут Э. Франчесом, который склонен думать, что речь идет о населении одной из областей Галиции (E. Frances. Les relations russo-byzantines au XII^e siècle, p. 61). См. также: «История на България», I, стр. 120.

 

456

 

 

в Болгарии, как народ снова взялся за оружие. Согласно посланию синоду, переговоры с куманами вел Петр. Мы думаем, что имелись в виду те переговоры, которые состоялись уже после переправы куман в Болгарию, а не за Дунаем, как это сказано у Никиты. Поставленный перед совершившимся фактом (хотя и крайне недовольный Асенем), Петр заключил с половцами договор, по которому они, не задерживаясь, должны были отправиться из Болгарии в пределы Византии. Никита в послании синоду сообщает об этом так: Назначил Петр и награду для них (куман), «согласившись к великому удовольствию варваров, что будут открыты Железные Ворота, что [скифы] минуют беспрепятственно Длинную стену, пройдут на равнину через узкую теснину и трудно одолимый перевал и совершат набег на страны царства моего, чтобы поразить мечом все достояние ромеев (τὰ δράγματα Ῥωμαίων τίλλειν) и разграбить их владения, не давая плодов [набега] проводникам [болгарам] и не внося платы» [81].

 

По всей вероятности, Петр не помышлял об активном участии в совместном с куманами походе на византийские земли к югу от Балкан, но события уже развивались в значительной мере помимо его воли. Асень усилил свои войска куманскими отрядами и обрушился на византийцев. В буржуазной историографии решающая роль в освобождении Северной Болгарии нередко приписывалась именно куманам [82]. Но так ли это? Ведь «задунайских скифов» не было в Болгарии в момент восстания, которое продолжалось

 

 

81. MB, Αʹ, σελ. 78. О «Долгой стене», и «Железных Воротах» см. В. Златарски. История, II, стр. 454,бел. 1.

 

82. По мнению Ф. И. Успенского, движение было слабым до вмешательства куман, «дикая отвага которых подкрепила это движение болгар, и оно разрослось до грандиозных размеров» (Образование...», стр. 74, 87). Совершенно лишены основания догадки этого историка, что половецкие наезды оказали Петру и Асеню «и ту еще услугу, что, перепугав земледельческое население и разогнав его в горы и леса, пресекли колебания болгар и побудили массы бездомных и разоренных крестьян пристать к Асеням», — тем самым Асеням, добавили бы мы, которые пригласили куман в Болгарию! Не менее голословно утверждение Успенского, что «не много нашлось таких, которые пошли бы на восстание, отказавшись от мирной жизни, пожертвовав теми, хотя бы и малыми, благами, какие обеспечивала им власть византийского императора» (там же, стр. 110). Последний вывод Успенского, казалось бы, опирается на свидетельство Георгия Торника, но Торник говорит не о народе, а о Петре, предпочитавшем «милости» императора опасностям восстания.

 

Успенского поддерживали и многие другие историки, не добавив, в сущности ничего в обоснование этого взгляда (см. например, А. Иширков. Историко-этнографски преглед на население в царство България. «Известия на народния етнографски музей в София», кн. X—XI, 1932, стр. 30; Д. Ρасовский. Роль половцев..., стр.206; D. A. Rasovskij. Les Comans et Byzance. ИБАИ, т. IX, 1935, стр. 346—351; G. Оstrоgоrsky. History..., p. 359, n. 2; Ив. Дуйчев. Проучвания, стр.76. Ср. П. Петров. Принос към историята на средновековна България, стр. 537). Д. Ангелов («История на България», т. I, стр. 169) считает привлечение половцев в качестве союзников умелым ходом со стороны руководителей восстания.

 

457

 

 

уже три четверти года до первого похода императора. Без поддержки куман восставшие оказали упорное сопротивление императору в горах, и он, даже победив, все-таки не осмелился на широкие карательные мероприятия, предпочитая заключить с болгарами договор. Приведенные лишь в октябре 1187 г. половцы не помогали болгарам в изгнании из Болгарии иноземных войск, которых там и не было: куманы сразу же вместе с болгарскими отрядами ушли за Балканы, в Византию.

 

Конечно, половцы помогли восставшим ослабить силы империи на ее собственной территории, они помогли восставшим отразить второй поход, так и не коснувшийся забалканских районов, но это была отнюдь не решающая, а вспомогательная роль, которую они сыграли в утверждении Второго Болгарского царства. Именно в этот период Асень сделал попытку завязать какие-то сношения с болгарами других районов, распространить восстание и на другие (западные и южные) территории бывшего болгарского государства. Не довольствуясь захватом Мисии, говорит Никита Хониат (р. 489), повстанцы показали, что они не успокоятся, «пока не причинят величайшего вреда ромеям и не объединят воедино власть над мисянами и болгарами, как это было некогда», т. е. власть над Паристрионом и бывшим катепанатом Болгарией. «Не находя

 

458

 

 

почти никого, — сообщается в послании синоду о болгарах и их союзниках, — кто осмелился бы на сопротивление, они вторглись в поселения на равнинах, где некоторые из них (поселений. — Г. Л.) оказались поэтому [также] мятежными (ἀνάστατοι)» [83]. Отряды болгар и половцев появилось даже близ Агафополя (Nic. Chon., p. 515). Императора и его приближенных, сообщается в донесении Исаака II синоду, охватило беспокойство, «что народ беззаконный вторгся в наследие божие, а благодаря ему— и [в наследие] царства моего, и, подобно головне, зажег царство мое» [84].

 

Если, как это следует из послания синоду, второй поход Исаака II начался в первой половине октября [85], следует признать, что вторжения болгар и половцев в Северную Фракию должны были начаться, по крайней мере, в сентябре [86]. Император, говорится в послании, «ничего не предвидя доброго в будущем, так как содеянное этими народами (болгарами, влахами и куманами. — Г. Л.) вело к крайней опасности», выступил сам в поход против них [87], направившись к Адрианополю (Nic. Chon., p. 516—518).

 

Поход оказался неудачным уже с самого начала. Постоянные вторжения куман и болгар в нескольких местах сразу принудили императора дробить свои силы, менять направление движения, задерживаться и тратить время часто на бесцельные переходы. Еще не доходя до Адрианополя, где был назначен сбор войск, император отправил из Таврокома часть своих сил во главе с Андроником Кантакузином к побережью «для охраны мест около Анхиала» [88]. Сам же Исаак II двинулся к Веррое, но, узнав по дороге, что отряд «скифов», численностью до шести тысяч человек, занимается грабежами близ северофракийской крепости Лардеи (неподалеку от Веррои), разделил войско на две части и, вверив командование одной из них Мануилу Камице, с другой неожиданно напал на врагов. События

 

 

83. MB, Α’, σελ. 79.

 

84. Ibid., σελ. 80.

 

85. Ibidem.

 

86. Датировка Д. А. Расовского («Роль половцев...», стр. 307) вторжения половцев временем «не ранее октября» кажется нам излишне категоричной.

 

87. MB, Αʹ, σελ. 79—80.

 

88. Ibid., σελ. 81.

 

459

 

 

у Лaрдей были внимательно рассмотрены Ф. И. Успенским и В. Н. Златарским. В послании императора синоду и в «Истории» Никиты о нем рассказывается по-разному. Ф. И. Успенский отдал предпочтение посланию, исполненному безудержного хвастовства и риторических преувеличений, и изобразил победу императора при Лардее как значительный успех [89]. Уже В. Г. Васильевский указал на чрезмерное доверие Успенского к свидетельствам послания и недооценку данных «Истории» Никиты [90]. В. Златарский показал незначительность этого эпизода [91], стоившего, кстати говоря, ромеям гораздо больших жертв, чем «варварам». В результате столкновения, говорится в послании синоду, враги были обращены в бегство, ромеи увлеклись преследованием и едва не погибли, окруженные свежими силами «скифов», если бы не появление императора с новой фалангой. Увидев императорские знамена, куманы и болгары бросились бежать, оставив добычу и пленных и подвергаясь избиению, так что, «если бы опустившаяся ночь не спасла некоторых, не осталось бы и вестника об их несчастье» [92].

 

В «Истории» об этом рассказано иначе. Как только византийцы приблизились, говорит Никита, «скифы и влахи, передав добычу нескольким своим отрядам, приказали им избрать кратчайшую из дорог и продолжать путь, пока не достигнут гор, другие же, повернув, смело встретили скачущих на них ромеев». Утомив и ослабив византийцев стремительными маневрами, «они не думали больше об отступлении, но, обнажив мечи и издав устрашающий клич, напали на ромеев быстрее мысли и рубили, настигая сражавшегося и обратившегося в бегство. Может быть, в этот день скифы похвастались бы победой над нами», если бы не появление императора со свежей фалангой. «Скифы... ушли, оставив часть добычи... Итак, вырвав тогда, как из пасти зверя, какую-то малую часть пленных, царь достиг Адрианополя, оставив путь, по которому прежде думал идти» (Nic. Chon., p. 518—519).

 

 

89. Φ. И. Успенский. Образование..., стр. 134 сл. Ср. его же. История Византийской империи, III, стр. 325.

 

90. В. Г. Васильевский. Рецензия на «Образование Второго царства» Успенского, стр. 42.

 

91. В. Златарски. История, II, стр. 460—463.

 

92. MB, Αʹ, σελ. 82—83.

 

460

 

 

В. Златарский [93] справедливо обращает особое внимание на последние слова приведенного нами сообщения Никиты: в результате, казалось бы, удачного дела у Лapдеи император изменил свой план вторжения в Болгарию; испытав силы врагов, он не решился на новую встречу с ними в тех же горных проходах, где с таким трудом преодолел их сопротивление, когда у них было неизмеримо меньше сил.

 

Все действия византийцев в эту кампанию отмечены неуверенностью и отсутствием ясного плана похода. Вскоре император снова той же дорогой отправился к Веррое и «отразил набеги скифов и мисян», которые, избегая решительного сражения, нападали снова и снова. «Делая вид, — рассказывает Никита Хониат, — что они хотят тайком вторгнуться во владения ромеев в одном месте, они уходили в другое, всегда достигая какого-либо успеха. Бывало так, что, когда царь находился в Агафополе, удерживая варваров от набегов, они опустошали деревни вблизи Филиппополя; когда же он (император. — Г. Л.) спешил к пострадавшему району, они вновь нападали на тот, откуда он ушел. Делал же все это один из двух братьев — Асень, бывший исключительно находчивым и в высшей степени способным придумать для себя полезное даже в затруднительных обстоятельствах» (Nic. Chon., p. 520).

 

Иными словами, императору не только не удалось подавить восстание и перенести действия на территорию повстанцев, но даже осуществить оборону Северной Фракии и вытеснить болгар и половцев за Балканы. Бесплодно потратив время и утомив войска в сущности безрезультатными переходами, Исаак II решил, говорит Никита, «снова войти в Загору» (Северную Болгарию) (р. 520), т. е. сделать, наконец, то, что он намеревался предпринять, выступая из столицы. Но восточные проходы через Балканы уже прочно удерживались восставшими, и Исаак II избрал другой путь.

 

«Выступив из Филиппополя, — говорит Никита Хониат, — он оказался в Триадице, ибо узнал, что там во многих местах есть нетрудные дороги через Гем, а в некоторых — совсем открытые для удобного прохода, что и воды

 

 

93. В. Златарски, История, II, стр. 463.

 

461

 

 

там для водопоя вполне достаточно, и трава есть для тягловых животных по дороге, если отправиться туда в удобное время». Но это время уже было потеряно, ибо наступила снежная зима, и «он отложил дело до наступления весны», вернувшись в столицу и оставив войска зимовать в епархии Сердики (р. 521). Нам представляется достаточно обоснованным вывод, что перенесение военных действий в район Сердики обусловливалось попыткой императора преградить восставшим путь в Западную и Юго-Западную Болгарию. В это время или незадолго перед этим, чтобы успокоить население Сердики, Исаак II добился от венгров возвращения мощей Иоанна Рильского [94].

 

Поход потерпел полную неудачу, новое Болгарское государство получило значительную передышку, позволившую ему окончательно укрепиться. Во время второго похода, когда обнаружилась полная неспособность византийских войск отразить натиск болгар и половцев, в набегах на Фракию принял участие и Петр. Так, если в речах Торника и Коливы, произнесенных перед самым отправлением в поход, еще говорится о смирении Петра, то в послании синоду, написанном во время самого похода, Петра уже обвиняют в сговоре с половцами, а в речи Сиропула, относящейся к весне 1187 г., — в разорении Зигоса [95].

 

Наименее осведомлены мы о третьем походе; коротко и неясно Никита Хониат сообщает, что с началом весны 1187 г. [96] император возобновил поход, но, бесплодно потратив три месяца на осаду крепости Ловеч и не закончив

 

 

94. В. Златарски. История, II, стр. 465.

 

95. Балканский хребет или его часть. См. Attаl. p. 37; Anna, II, p. 62; Ср. Ив. Дуйчев. Проучвания, стр. 72, бел. 1, 87, 88, 151 сл.; Κ. Ἀματός. Ζυγάς. «Ἑλληνικά»,XI, 1939, σελ. 272. Μ. Бахман («Die Rede...», S. 94) ошибочно считает, что у Сиропула Зигос означает горный проход у Филиппополя, защищенный крепостями. Впрочем, встречались, очевидно, и населенные пункты с таким названием. Так, в 1199 г. разоренное владение Ζυγόν было передано Хиландарю вестиаритом Львом Синаитом (F. Dölger. Regesten, II, № 1652).

 

96. Такова наиболее признанная дата. Ф. Дэльгер («Regesten», II, № 1580) относит поход к 1188 г., как и Бахман («Die Rede...», S. 108). Ср. Д. Ангелов. История на Византия, I, стр. 479 (1188 г.) и Д. Ангелов, М. Андреев. История на Българската държава и право, стр. 108 (1187 г.).

 

462

 

 

предприятия, вернулся в столицу. «Тогда, однако, — продолжает Никита, — император захватил жену Асеня и взял в заложники его младшего брата Иоанна. Но, несмотря на это, дела все более ухудшались» (р. 521). В настоящее время общепризнано, что за этими скупыми словами скрываются серьезные неудачи Исаака II, отказ от подчинения Болгарии силой, признание ее независимого существования и заключение договора, выполнение которого со стороны болгар было обеспечено выдачей заложников из членов царской семьи.

 

Но закономерно поставить вопрос, почему болгары согласились на договор. Ведь и третий поход императора потерпел неудачу,«власть же над мисянами и болгарами» еще не была объединена, хотя силы Асеня и Петра неизмеримо выросли. Никаких достаточно определенных сведений на этот счет не имеется. Но, может быть, следует вспомнить в этой связи о том, что, согласно речи Сиропула, накануне третьего похода больной Петр снова «изъявил готовность» «склонить шею под ярмо рабства». Захват в плен жены Асеня (но не членов семьи Петра) дает основания предполагать, что император или его воины были где-то поблизости от резиденции братьев; может быть, переговоры императора и на этот раз велись только с Петром. Вполне вероятно, что Асень отказался принять в них участие, что и обусловило враждебный по отношению к нему акт византийцев — пленение его жены. Последующий ход событий, кажется, не противоречит этому допущению. Если византийцы не считали дело законченным, заключая временное перемирие, то Асень, которого ни в коей мере не удовлетворяли границы Болгарии, определенные договором 1187 г., тем менее признавал борьбу завершенной. Может быть, заключение договора еще больше подорвало авторитет Петра, так что вскоре после этого, осенью 1187 г., официально коронован царем Болгарии был не Петр, а Асень, через год с небольшим возобновивший борьбу с Византией [97]. У нас нет точных данных о границах Болгарии 1187 г., кроме указания Арнольда Любекского, что Сердика в момент третьего крестового похода находилась «на границе между Болгарией и

 

 

97. О датировке коронации Асеня см. В. Златарски. История, II; стр. 496—497.

 

463

 

 

Грецией» [98], и сообщения Дмитрия Хоматиаиа, что в коронации Асеня принимал участие силой принужденный к этому епископ Видина [99]. По всей вероятности, южная граница Болгарии 1187 г. шла вдоль Балканского хребта— от черноморского побережья до реки Тимок, где она кончается и ныне. Северной границей был Дунай.

 

Договором 1187 г. закончился период народного восстания; борьбу за отвоевание других болгарских областей у Византии вело в дальнейшем уже государство, пользовавшееся сочувствием и поддержкой населения еще остававшихся под византийским господством славянских территорий.

 

Таким образом, освобождение Северной Болгарии в 1185—1187 гг. явилось результатом стихийного народного восстания; возглавившие восстание Петр и Асень получили поддержку широких социальных слоев населения. Народно-освободительное движение не переросло в антифеодальное [100], но только широкое участие в нем угнетенных низов населения привело в конце концов к освобождению Болгарии от иноземного господства.

 

Период византийского господства занимает в истории Болгарии особое место. На это время приходится окончательное завершение процесса становления феодальных производственных отношений в Болгарии. Этот процесс происходил в условиях иноземного ига и протекал по-разному в Западной и Северо-Восточной Болгарии. На западе страны византийское господство привело к широкому проникновению на завоеванные земли византийских духовных и светских феодалов. Слой свободного крестьянства в результате быстрого развития крупного феодального землевладения стал здесь быстро сокращаться, и к середине XII в. уровень развития феодальных отношений

 

 

98. См. об этом: С. Лишев. Към известията на преминаването на кръстоносците, стр. 274.

 

99. П. Ников. Принос към историческото изворознание на България и към историята на българската църква. Сп БАН, кн. XX, 11, 1921, стр. 20—26, 45—53.

 

100. Вполне вероятно, что богомилы приняли участие в восстании 1185 г., но мы не располагаем для 1185—1187 гг. источниками, которые позволили бы сделать на этот счет какие-либо определенные выводы.

 

464

 

 

в Западной Болгарии и в соседних византийских районах, стал примерно одинаковым.

 

На северо-востоке Болгарии развитие протекало, напротив, гораздо более медленными темпами. Здесь не было поместий византийской знати, медленнее консолидировалась в условиях непрерывных набегов кочевников и местная болгаро-валашская знать. Социальные противоречия были здесь поэтому менее острыми, и слой свободного крестьянства гораздо более многочисленным.

 

С первых и до последних лет византийского господства на завоеванной болгарской территории действовала византийская система управления — военного, гражданского и церковного. Церковь, находившаяся в этот период целиком в руках византийских иерархов, была ревностным проводником политики завоевателей.

 

Болгарский народ не прекращал борьбы против иноземного владычества, поднимаясь несколько раз на мощные народно-освободительные восстания, которые принимали, вопреки воле возглавлявших их болгарских феодалов, и антифеодальный характер. Несколько раз предательская политика захватывавшей руководство движением болгарской феодальной знати приводила к поражению восставших. Наиболее активной и боеспособной силой в народно-освободительных восстаниях было свободное крестьянство, которое в это время интенсивно вовлекалось в феодальную зависимость и остро реагировало на ухудшение своего материального и социального положения. В связи с тем, что к середине XII в. на западе страны слой свободного крестьянства быстро исчезал, центр народно-освободительного движения постепенно перемещался на восток и северо-восток Болгарии. Именно здесь сложились в последней четверти XII в. условия, способствовавшие освобождению от иноземного владычества.

 

1187 годом, которым мы закончили нашу работу, борьба против византийского господства не завершилась. Освободилась лишь Северо-Восточная Болгария. Но дальнейшая борьба за освобождение Южной и Западной Болгарии протекала в новых политических условиях, и ее можно рассматривать как новый этап болгарской истории, как первый этап в истории нового Болгарского государства.

[Previous] [Next]

[Back to Index]