О славянскомъ происхожденіи Дунайскихъ Болгаръ   Дмитрій Ивановичъ Иловайскій     Русскій Архивъ, 1874, № 7, с. 55-144 Типографія Грачева и комп., Москва, 1874     Сканы в .pdf формате (28.5 Мб) с www.runivers.ru

 

О СЛАВЯНСКОМЪ ПРОИСХОЖДЕНІИ ДУНАЙСКИХЪ БОЛГАРЪ  [*]

(Посвящается третьему съѣзду Русскихъ археологовъ).

 

        А. ДОКАЗАТЕЛЬСТВА ИСТОРИЧЕСКІЯ.
I. Теорія Энгеля и Тунмана. Венелинъ и Шафарикъ. Названія Гунны и Болгаре. Путаница народныхъ именъ у средневѣковыхъ лѣтописцевъ.  55
II. Утургуры и Кутургуры Прокопія и Агаѳія.  63
III. Іорнандъ. Манасія. Легенда Ѳеофана и Никифора о раздѣленіи Болгаръ и ихъ разселеніи.  75

        В. ДОКАЗАТЕЛЬСТВА ЭТНОГРАФИЧЕСКІЯ.
IV. Невѣрное мнѣніе о характерѣ Славянъ и превращеніи Болгаръ. Сосѣдство съ истинно гуннскими элементами. Сила славянскаго движенія.  85
V. Черты нравовъ и обычаевъ у Дунайскихъ Болгаръ. Ихъ одежда и наружность. Мнимыя связи съ Камскими Болгарами.  96
VI. Торговые договоры. Начало письменности и христіанства у Болгаръ.  107

        С. ДОКАЗАТЕЛЬСТВА ФИЛОЛОГИЧЕСКІЯ.
VII. Филологическіе пріемы финномановъ. Разборъ нѣкоторыхъ личныхъ именъ и отдѣльныхъ словъ.  115
VIII. Роспись болгарскихъ князей съ загадочными фразами. Признаки чистаго славянскаго языка у древнихъ Болгаръ. Заключеніе. — Къ вопросу о Днѣпровскихъ порогахъ.  131

    (Заключеніе)  139

 

А. ДОКАЗАТЕЛЬСТВА ИСТОРИЧЕСКІЯ.

 

I. Теорія Энгеля и Тунмана. Венелинъ и Шафарикъ. Названія Гунны и Болгаре. Путаница народныхъ именъ у средневѣковыхъ лѣтописцевъ.

 

Вопросъ о происхожденіи Руси естественно наводитъ изслѣдователи на вопросъ о происхожденіи и другихъ народовъ, обитавшихъ когда-то въ нашемъ отечествѣ и находившихся въ болѣе или менѣе близкихъ отношеніяхъ къ нашимъ предкамъ. Между такими народами едвали не первое мѣсто принадлежитъ Болгарамъ. Поэтому мы сочли необходимымъ посвятить имъ особое изслѣдованіе, т. е. по возможности тщательно провѣрить тѣ основанія, на которыхъ сложилось господствующее о нихъ мнѣніе. Въ настоящей монографіи предлагаемъ вниманію образованной публики результаты этой провѣрки.

 

Чтò такое Болгаре? Гдѣ ихъ родина? Къ какой семьѣ племенъ они принадлежали?

 

Отвѣтъ на эти вопросы уже давно сдѣланъ: Болгаре — говорятъ намъ — была Финская орда, соплеменная Гуннамъ и Уграмъ, пришедшая съ береговъ Волги на Дунай, здѣсь смѣшавшаяся съ Славянами и принявшая ихъ языкъ. Такъ рѣшила Нѣмецкая наука въ лицѣ Энгеля, Тунмана, Клапрота, Френа и нѣкоторыхъ другихъ, касавшихся этого вопроса [**]. За ними въ томъ же смыслѣ высказалось большинство Славянскихъ ученыхъ, и во главѣ ихъ знаменитый Шафарикъ. Но были и другіе ученые, которые считали древнихъ Болгаръ чистыми Славянами. Не буду говорить о писателяхъ прошлаго столѣтія, каковы, напримѣръ, Сумъ и Раичь, оставившіе послѣ себя труды почтенные, но мало удовлетворительные для нашего времени. Перейду прямо къ извѣстному Венелину. Этотъ талантливый карпатороссъ въ своемъ сочиненіи Древніе и нынѣшніе Болгаре горячо возсталъ въ защиту Славянскаго происхожденія Болгаръ противъ Татаро-Финской теоріи Энгеля и Тунмана, которую можно поставить въ параллель съ Скандинавской теоріей Байера и Шлёцера по отношенію къ Руси. Сочиненіе Венелина въ свое время произвело довольно сильное впечатлѣніе и нашло себѣ усердныхъ послѣдователей, особенно между Болгарскими патріотами. Но ученые авторитеты отнеслись къ его мнѣніямъ весьма неблагосклонно. Шафарикъ отвергъ его выводы, какъ порожденные „страстію къ новосказаніямъ и особенными понятіями о народной чести и славѣ.“ (Славян. Древн. т. II. кн. I.).

 

 

*. Изъ изслѣдованій о Болгарахъ и Азовско-Черноморской Руси.

 

**.

·       Tunmann — Untersuchungen ueber die Geschichte der oestlichen Voelker. 1774.

·       Engel —  Geschichte der Bulgaren. 1797.

·       Klaproth — Tableaux histor. de l’Asie. 1826.

·       Fraehn — Die aelt. arab. Nachr. über die Wolga—Bulgaren въ Mém. del’Academie. VI. Sér. T. I.

 

 

57-58

 

Тотъ же приговорѣ подтверждали до сихъ поръ и другіе писатели-слависты, касавшіеся этого предмета.

 

А между тѣмъ Венелинъ былъ близокъ къ истинѣ, но затемнилъ ее, отдавшись порывамъ своего пылкаго воображенія. Впрочемъ его „Древніе и нынѣшніе Болгаре“ есть произведеніе еще молодаго и довольно неопытнаго ученаго (ему было только 27 лѣтъ, когда эта книга явилась въ печати). Въ послѣдствіи болѣе спокойныя изысканія вѣроятно заставили бы его отказаться отъ нѣкоторыхъ крайнихъ выводовъ; это можно предполагать изъ ею дальнѣйшихъ трудовъ. Смерть похитила его слишкомъ рано (въ 1839 году, 37 лѣтъ отъ роду).

 

Въ чемъ же заключалась главная ошибка Венелина?

 

Онъ видѣлъ, что Тюрко-Финская теорія о происхожденіи Болгаръ находится въ явномъ противорѣчіи съ ихъ историческою жизнію; онъ догадывался, что въ основѣ этой теоріи должны быть разныя недоразумѣнія; но отъ него ускользнуло самое существенное изъ этихъ недоразумѣній. У нѣкоторыхъ средневѣковыхъ писателей Болгаре называются смѣшанно то Гуннами, то Болгарами, и это обстоятельство послужило важнѣйшимъ основаніемъ для Тюрко-Финской теоріи. Чтобы доказать славянство Болгаръ, Венелинъ началъ доказывать невозможное, т. е.: что сами Гунны съ Аттилой включительно были племя Славянское, и не только Гунны, но и Хазары, Авары, а кстати Готы, Гепиды, Франки и т. д.—все это никто иные какъ Славяне. Понятно, что такое увлеченіе должно было вызвать суровое отрицаніе [*].

 

Такъ какъ доводы, на которыхъ основана Тюрко-Финская теорія, яснѣе и логичнѣе другихъ писателей сведены и изложены въ безсмертномъ трудѣ Шафарика, то мы при ихъ разборѣ бу демъ держаться преимущественно того порядка, въ которомъ они сгруппированы у автора „Славянскихъ Древностей“.

 

Ііервое и самое важное (какъ мы замѣтили) основаніе, на которомъ построена означенная теорія, есть наименованіе Болгаръ у средневѣковыхъ лѣтописцевъ Гуннами. Остановимся возможно долѣе на этомъ доводѣ и разсмотримъ, на сколько онъ выдерживаетъ историческую критику.

 

Гунны, въ тѣсномъ смыслѣ, по всѣмъ признакамъ составляли одно изъ племенъ Восточно-финской или Чудской группы народовъ и принадлежали къ ея Угорской вѣтви. Они издревле обитали въ степяхъ Прикаспійскихъ между Ураломъ и Волгою, по сосѣдству съ Скиѳскими пародами Арійской семьи, и совсѣмъ не были какимъ-то новымъ народомъ, пришедшимъ въ Европу прямо изъ глубины Средней Азіи отъ границъ Китая во второй половинѣ IV вѣка. У Птоломея, слѣдовательно во II вѣкѣ, они уже упоминаются какъ народъ сосѣдній съ Роксаланами (онъ говорить, что они жили гдѣ-то между этими послѣдними и Бастарнами. Lib. III. cap. 5). Амміанъ Марцелинъ замѣтилъ, что о нихъ слегка упоминаютъ старые писатели (Lib. XXXI. с. 2). Но послѣ побѣды надъ Готскими племенами и покоренія большей части Восточной Европы, это скромное и едва извѣстное дотолѣ имя сдѣлалось громкимъ;

 

 

*. Однако до сихъ поръ встрѣчаемъ труды, отправляющіеся отъ той же исходной точки зрѣнія на Гунновъ. Укажу на сочиненіе г. Крьстьовича: Исторія Блъгарска. Ч. I. Цариградъ. 1871. Ближе чѣмъ Венелинъ подошелъ къ истинѣ его послѣдователь Серг. Уваровъ въ своей диссертаціи De Bulgarorum utrorumque origine, Dorpati, 1853. Но онъ не довелъ этотъ вопросъ до надлежащей степени ясности и критики.

 

 

59-60

 

по обыкновенію оно распространилось на покоренные народы, какъ родственнаго такъ и совершенно чуждаго происхожденія, т. е. распространилось въ извѣстіяхъ иноземныхъ писателей; но сами народы обыкновенно держатся своего роднаго имени, которое мѣняютъ весьма рѣдко и весьма туго. Такъ, византійскіе историки иногда причисляютъ къ Гуннамъ готское племя Гепидовъ (Пасхальная хроника), или употребляютъ названіе Гунновъ и Славянъ безразлично („Гунны иначе Стлавины“, выражается Кедринъ, разсказывая объ ихъ нашествіи на Ѳракію въ 559 г.). А Прокопій замѣчаетъ, что Славяне въ обычаяхъ и образѣ жизни имѣютъ много общаго съ Гуннами. Сходство бытовыхъ чертъ не мало способствовало смѣшенію разныхъ варварскихъ народовъ подъ однимъ общимъ именемъ, и отъ средневѣковыхъ лѣтописцевъ менѣе всего можно требовать точнаго этнографическаго распредѣленія на основаніи языка. Послѣ того какъ Авары въ VI вѣкѣ наложили свое иго на нѣкоторыя Славянскія племена, обитавшія по Дунаю, эти племена называются иногда Аварами и притомъ въ эпоху, когда Аварское иго обратилось уже въ преданіе. („Склавы, которые и Аварами называются“, говоритъ Константинъ Б. въ своемъ соч. „Объ управленіи имперіей“, гл. 29).

 

Если имя господствующаго народа переходило на чуждыя племена, то разумѣется еще легче утверждалось оно за племенами родственными. Такъ Угры, пришедшіе на Дунай въ IX вѣкѣ, у Византійцевъ именуются или Турки, или Гунны, тогда какъ сами себя они называютъ Мадьяры; а Славянское ихъ названіе, т. е. Угры, есть ничто иное какъ сокращеніе сложнаго имени Гунногуры или Унгуры, откуда съ уничтоженіемъ носоваго звука произошло Угры. Въ другомъ мѣстѣ [*] мы уже имѣли случай замѣтить, что это народное имя находится въ связи съ названіями нѣкоторыхъ рѣкъ и встрѣчается въ разныхъ краяхъ Россіи; такъ мы имѣемъ Югру на сѣверовостокѣ и Ингру или Ижору на сѣверозападѣ—все племена Финскаго илиЧудскаго корня. Послѣднее обстоятельство подтверждаетъ съ одной стороны родство Гунновъ Аттилы съ современными Уграми, а съ другой то положеніе, что Славяне, какъ ихъ исконные и близкіе сосѣди, очень хорошо знали это родство финскихъ племенъ, не смотря на ихъ широкое разселеніе; между тѣмъ какъ византійскіе и латинскіе писатели очевидно путались въ лабиринтѣ варварскихъ народныхъ именъ. Подъ общимъ или родовымъ названіемъ Гунновъ у нихъ встрѣчаются многія видовыя имена Акациры, Буругунды, Кутургуры, Утургуры, Ультинзуры, Унигуры, Савиры, Сарагуры и пр. и пр. [**]. Почти каждое изъ этихъ названій имѣетъ еще свои варіанты. Со стороны исторіографіи было великою ошибкою всѣ означенные народы считать вѣтвями одного итого же Гуннскаго или Угорскаго поколѣнія. Къ Гуннамъ причисляются иногда чуть не всѣ обитатели Дунайской и юговосточной Европейской равнины; но если бы всѣ эти народы были дѣйствительно Гунны, то куда же они исчезли такъ быстро и откуда на ихъ мѣстѣ внезапно явились народы совершенно другіе, за исключеніемъ сравнительно небольшаго племени Угровъ? Ясно, что подъ этими названіями скрываются иныя племена, и преимущественно Славянскія.

 

 

*. Р. Вѣстникъ 1872. Декабрь.

 

**. См. Memoriae Populorum. I. 451.

 

 

61-62

 

Однимъ словомъ, въ извѣстный періодъ времени слово Гунны употреблялось вообще для обозначенія варваровъ Южной Россіи и пріобрѣло почти географическое значеніе; оно замѣнило собою прежнее слово Скиѳы. Впрочемъ послѣднее названіе пережило Гунновъ, и сами Гунны нерѣдко въ источникахъ называются Скиѳами. На это географическое значеніе, между прочимъ указываетъ Іорнандъ,который говоритъ, что страна къ сѣверовостоку отъ Дуная называлась Гунниваръ.

 

Чтò касается до окончанія народныхъ именъ на уры, гуры или гары, то это окончаніе нисколько не означаетъ народовъ Тюркскихъ или Финскихъ; оно отбрасывалось или прибавлялось, не измѣняя кореннаго смысла въ названіи. Возмемъ, напримѣръ у Прокопія названіе Утургуры или Утигуры съ его варіантами, у Агаѳія и Менандра Утригуры и Витигуры, а въ передачѣ Іорнанда Витугоры. Если отбросимъ окончаніе, то получимъ коренное названіе Уты или Виты, а, взявъ въ расчетъ древнее юсовое произношеніе (Ѫты), будемъ имѣть Онты или Анты—столь извѣстное названіе восточныхъ Славянъ. Витичи или Вятичи нашей лѣтописи есть только варіантъ того же названія (собственно Ванты или Вантичи); въ связи съ нимъ находится имя древняго города Витичева на Днѣпрѣ. Точно также Кутургуры Прокопія, Котрагиры или Котригуры Агаѳія и Менандра имѣютъ форму Котраги у Ѳеофана и Никифора; слѣдовательно коренное названіе будетъ Куты или Кутры (м. б. тоже что Скуты или Скиѳы). У Іорнанда встрѣчаемъ Сатагаровъ или просто Сатаговъ, народъ Сарматскій или Аланскій; а извѣстно, что Сарматы-Алане не были Гуннами. Прискъ въ числѣ народовъ, подчиненныхъ Гуннамъ, называетъ Амалзуровъ; но тутъ очевидно подразумѣваются Остроготы, у которыхъ былъ княжескій родъ Амаловъ. Напомнимъ также названіе одного Германскаго племени Гермундуры, и проч. Слѣдовательно окончаніе на гуры и гары не принадлежало никакой опредѣленной группѣ.

 

Итакъ кромѣ своего настоящаго имени Болгаре являются у средневѣковыхъ писателей подъ весьма разнообразными названіями, напримѣръ: Гунны, Гунногундуры, Гуннобундобулгары, Киммеріяне, Массагеты, Скиѳы, Котраги, Мизы и даже Влахи [*]. Важная ошибка исторіографіи заключается въ томъ, что она излагала первоначальныя судьбы Болгаръ на основаніи только этого ихъ имени въ источникахъ, и упускала изъ виду многія извѣстія, въ которыхъ Болгаре являются подъ другими именами. Главнымъ исходнымъ пунктомъ въ исторіи Болгаръ обыкновенно принималось сказаніе о раздѣленіи ихъ на пять частей между сыновьями Куврата и о поселеніи Аспаруховой части на Дунаѣ только во второй половинѣ VII вѣка. А вся ихъ предыдущая исторія являлась въ видѣ нѣсколькихъ отрывочныхъ свидѣтельствъ, т. е. такихъ только, въ которыхъ упоминается слово Болгаре. Подъ этимъ именемъ они встрѣчаются собственно у позднѣйшихъ писателей (Ѳеофана, Кедрина, Зонары); но встрѣчаются у нихъ уже въ разсказахъ о второй половинѣ V вѣка, т. е. объ эпохѣ, наступившей послѣ паденія великой Гуннской державы. Болгаре начали производить въ то время нашествія за Дунай во Ѳракію, и вскорѣ сдѣлались такъ страшны, что императоръ Анастасій въ началѣ VI вѣка построилъ длинную стѣну отъ Мраморнаго моря до Чернаго, чтобы обезопасить отъ нихъ столицу.

 

 

*. См. Memoriae Pop. II. 442.

 

 

63-64

 

Но какъ же могло случиться, чтобы Болгаре, если вѣрить хроникѣ Ѳеофана, только во второй половинѣ VІІ вѣка передвинулись на Дунай изъ за Танаиса и Меотиды, если почти за два вѣка они, по извѣстію между прочимъ того же Ѳеофана, уже являются во Ѳракіи, и столица Византійской имперіи огораживается новою стѣною для защиты отъ этихъ варваровъ? Надъ такою несообразностію не остановился доселѣ никто изъ славянскихъ ученыхъ, касавшихся Болгарской исторіи. Повторяю, главное недоразумѣніе заключалось въ названіяхъ. Только довольно поздніе византійскіе лѣтописцы стали употреблять имя Болгаръ, и начальная ихъ исторія до сихъ поръ основывалась преимущественно на извѣстіяхъ Ѳеофана и Никифора, писателей первой половины IX вѣка, и еще болѣе позднихъ компиляторовъ, каковы Кедринъ и Зонара. При этомъ ихъ сбивчивые разсказы о Кувратѣ и его пяти сыновьяхъ, подѣлившихъ между собою Болгарскій народъ, принимались буквально, т.е. безъ всякой критики.

 

А между тѣмъ болѣе ранніе византійскіе писатели сообщаютъ намъ довольно обстоятельныя свѣдѣнія о судьбахъ Болгаръ до второй половины VII вѣка, только подъ другими именами.

 

 

II. Утургуры и Кутургуры Прокопія и Агаѳія.

 

Писатели VI вѣка, каковы Прокопій, младшій его современникъ Агаѳій н продолжатель Агаѳія Менандръ, совсѣмъ не употребляютъ имени Болгаре, а называютъ ихъ Утургурами и Кутургурами. Подобное тому явленіе представляетъ Амміанъ Марцелинъ, который, повѣствуя о нашествіи Гунновъ на Готскіе народы, не знаетъ Іорнандовыхъ Остроготовъ и Визиготовъ, а называетъ ихъ Грутунгами и Тервингами; Прокопій, хотя и современникъ Іорнанда, также не знаетъ Остроготовъ и называетъ ихъ Тетракситами. Имя Болгаръ точно также не было неизвѣстно во времена Прокопія, ибо о нихъ упоминаютъ западные или латинскіе лѣтописцы VI вѣка, каковы Комисъ Марцелинъ и Іорнандь [*]. Въ этомъ случаѣ мы находимъ замѣчательную аналогію съ именемъ Русь. Византійскіе писатели употребляютъ это имя только съ IX вѣка; между тѣмъ какъ западные упоминаютъ его ранѣе, напримѣръ тотъ же Іорнандъ и потомъ географы Равенскій и Баварскій. Какъ Русь у старѣйшихъ византійскихъ писателей скрывается подъ именами Антовъ, Скиѳовъ, Тавроскиѳовъ и пр.; такъ и Болгаре долгое время скрываются подъ именемъ Гунновъ и другими указанными выше, преимущественно же подъ названіями Утургуровъ и Кутургуровъ съ ихъ варіантами. Хотя никто изъ послѣдователей Тюрко-Финской теоріи собственно не отвергаетъ родства Болгаръ съ Кутургурами и Утургурами Прокопія или Агаѳія [**]; однако, повторяю, никто изъ нихъ не обратилъ вниманія на противорѣчія между сказаніями Ѳеофана и Никифора о приходѣ Болгаръ на Дунай въ VII в. и извѣстіями Прокопія и Агаѳія.

 

 

*. Нѣкоторые другіе случаи древнѣйшаго упоминанія имени Болгаръ см. въ любопытномъ изслѣдованіи г. Дринова: Заселеніе Балканскаго полуострова Славянами (Москва, 1873 г., стр. 90), а также въ Romanische Studien von Roesler (Leipzig 1871 г., стр. 234 и 235). Изъ византійскихъ историковъ первый употребляющій имя Болгаръ, вмѣсто Гунновъ, есть Ѳеофилактъ Симоката. А онъ писалъ въ первой четверти VII вѣка, слѣдовательно былъ почти современникъ Менандра.

 

**. Они даже прямо отождествляютъ Кутургуровъ и Утургуровъ съ Болгарами, напримѣръ: Шлёцеръ (Allgem. Nord. Geschichte, 358), Тунманъ (32—34), Энгель (254), Чертковъ (О переводѣ Манасіиной лѣтописи. 47) и Рёслеръ (236).

 

 

65-66

 

Послѣдніе писали о событіяхъ имъ современныхъ, а потому должны служить провѣркою для писателей болѣе позднихъ. Обратимся къ этимъ извѣстіямъ.

 

Вотъ сущность того, чтò сообщаетъ Прокопій о началѣ Болгарской исторіи (О Гот. войнѣ кн. IV, и О постройкахъ кн. III и IV):

 

За Танаисомъ, между Понтомъ и Меотидой, обитаютъ „Утургуры, когда-то называемые иначе Киммеріяне“; далѣе къ сѣверу живутъ „безчисленныя племена Антовъ“; а тамъ, гдѣ открывается проливъ Киммерійскій, находятся Готы „по прозванію Тетракситы“. Нѣкогда великій народъ Гунновъ или Киммеріянъ повиновался одному царю ; но по смерти его два сына, Утургуръ и Кутургуръ, раздѣлили меяіду собою народъ; по ихъ именамъ одна часть назвалась Утургурами, а другая Кутургурами. Киммеріяне или Гунны обитали по ту сторону Меотиды; а по сю сторону жили Готскіе народы, „которые нѣкогда Скиѳами назывались“. Послѣ того какъ нѣкоторые изъ этихъ народовъ удалились, именно Вандалы въ Африку, а Визиготы въ Испанію, однажды — „если только молва справедлива“ — нѣсколько киммерійскихъ юношей, гоняясь за ланью, перебрались черезъ Меотиду, и такимъ образомъ открыли бродъ. Киммеріяне воспользовались этимъ открытіемъ; они тотчасъ вооружились, перешли на другой берегъ, напали на Готовъ и многихъ побили; остальные спаслись бѣгствомъ [*]. Послѣдніе ушли за Дунай и получили отъ Римскаго императора жилища во Ѳракіи; часть ихъ вступила въ римскую службу подъ именемъ фёдератовъ; а другая часть потомъ подъ начальствомъ Теодориха двинулась въ Италію. Мѣста, гдѣ прежде обитали Готы, теперь заняты были Кутургурами. Хотя они ежегодно получаютъ большіе дары отъ императора (Юстиніана), однако не перестаютъ переходить Истръ и дѣлать набѣги на римскія провинціи, въ качествѣ то союзниковъ, то непріятелей. Между тѣмъ Утургуры воротились на берега Меотиды; здѣсь они вступили въ борьбу съ оставшимися въ томъ краю Готами-Тетракситами. Наконецъ по обоюдному согласію оба народа размѣстились на противоположныхъ берегахъ пролива, соединяющаго Меотиду съ Понтомъ, при чемъ Утургуры заняли свои прежнія жилища. Тамъ, за Таврами и Тавроскиѳами, на границахъ Римской имперіи лежатъ приморскіе города Херсонъ и Боспоръ, которыхъ стѣны, пришедшія въ ветхость, императоръ Юстиніанъ перестроилъ вновь. Кромѣ того онъ построилъ крѣпости Алустонъ и Горсувитъ (нынѣ Алушта и Гурзуфъ). Особенно онъ укрѣпилъ городъ Боспоръ, разоренный варварами и находившійся нѣкоторое время въ ихъ рукахъ, но возвращенный императоромъ подъ власть Римлянъ. А другіе два города, Кипы и Фанагурію, съ давняго времени принадлежавшіе Римлянамъ, сосѣдніе варвары недавно взяли и совершенно разорили. „Страну же между Херсономъ и Боспоромъ держатъ въ своихъ рукахъ варвары, преимущественно Гунны“.

 

Мы привели изъ сочиненій Прокопія наиболѣе существенныя данныя для исторіи Болгаръ. Но при этомъ необходимо замѣтить, что его географическія указанія могутъ быть принимаемы только въ общихъ чертахъ; такъ какъ въ своихъ частностяхъ онѣ не отличаются большою точностію и заключаютъ въ себѣ нѣкоторую сбивчивость и противорѣчія.

 

 

*. Басню о лани, показавшей Гуннамъ путь черезъ Меотиду, Іорнандъ относитъ къ первому нашествію Гунновъ на Остготовъ, т е. ко временамъ Германриха.

 

 

67-68

 

Онъ писалъ о томъ краѣ очевидно по слуху, а самъ его не видалъ и яснаго географическаго представленія о немъ не имѣлъ. Напримѣръ, Готы-Тетракситы или Остроготы по смыслу его извѣстій прежде обитали гдѣ-то на западной сторонѣ Меотиды, т. е. Азовскаго моря, откуда были изгнаны Гуннами-Кутургурами и Утургурами на Балканскій полуостровъ, при чемъ Кутургуры заняли ихъ мѣста. Но Утургуры, возвращаясь изъ похода, натолкнулись опять на Готовъ-Тетракситовъ; слѣдовательно не всѣ Остготы были изгнаны изъ южной Россіи Болгарами, которыхъ онъ называетъ общими именами Гунновъ и Киммеріянъ (послѣднее вѣроятно по ихъ жительству около Киммерійскаго Боспора). Послѣ упорной борьбы противники заключили миръ и размѣстились по обоюдному согласію; при чемъ Готы поселились въ Тавридѣ, а Утургуры заняли опять свои прежнія жилища по ту сторону пролива, т. е. на устьяхъ Кубани. Такимъ образомъ на основаніи Готской войны Прокопія можно заключать, что Тетракситы и Утургуры въ его время отдѣлялись другъ отъ друга Боспорскимъ проливомъ. Но въ другомъ его сочиненіи, О постройкахъ, онъ сообщаетъ, что Тетракситы занимали приморскую страну Дори, а эта страна совсѣмъ не лежала на берегу пролива. Она находилась въ самой южной части Крыма, гдѣ, благодаря гористому положенію, Готы долго еще сохраняли свою народность. Съ другой стороны изъ словъ Прокопія о поселеніи варваровъ, преимущественно Гунновъ, между Боспоромъ и Херсономъ, ясно, что не всѣ Утургуры перешли обратно на Кубань, но что значительная часть ихъ обитала въ восточныхъ краяхъ Таврики, и здѣсь-то она дѣйствительно находилась въ тѣсномъ сосѣдствѣ съ Готами-Тетракситами. Это соображеніе подтверждается тѣмъ же Прокопіемъ. Онъ говоритъ, что Тетракситы и Утургуры, заключивъ миръ, жили потомъ въ дружбѣ и союзѣ другъ съ другомъ; но въ иномъ мѣстѣ сообщаетъ данное, не совсѣмъ подтверждающее искренность этой дружбы, по крайней мѣрѣ со стороны Готовъ. А именно: въ двадцать первомъ году Юстиніанова царствованія Тетракситы, бывшіе христіанами, прислали къ императору четырехъ пословъ съ просьбою назначить имъ епископа на мѣсто недавно умершаго. Опасаясь Гунновъ-Утургуровъ, послы на торжественномъ пріемѣ объявили только одну эту причину посольства; а потомъ въ тайныхъ переговорахъ они объяснили, какую пользу можетъ получить имперія, если постарается питать раздоры между сосѣдними варварами. (О Гот. войнѣ, кн. IV, гл. 4).

 

Точно также неясно, кого собственно Прокопій подразумѣвалъ подъ именемъ Тавроскиѳовъ, говоря, что „приморскіе города Боспоръ и Херсонъ лежатъ за Таврами и Тавроскиѳами“' (О постр. кн. III., гл. 7). Въ другомъ мѣстѣ (О Гот. в. кн. IV., гл. 5) Прокопій толкуетъ о томъ, что равнину около Меотійскаго озера занимаютъ Гунны-Кутургуры, что часть ея принадлежитъ Скиѳамъ и Таврамъ, отчего и называется Таврикой; а за тѣмъ говоритъ объ извѣстномъ храмѣ Діаны, въ которомъ была жрицею Ифигенія. Вообще обычай византійскихъ историковъ, къ своимъ извѣстіямъ о Скиѳскихъ странахъ примѣшивать басни древнихъ писателей, поддерживаетъ запутанность и сбивчивость этихъ извѣстій. Впослѣдствіи византійцы подъ именемъ Тавроскиѳовъ разумѣютъ преимущественно Руссовъ; а въ упомянутомъ мѣстѣ Прокопія это имя можетъ быть отнесено и къ Готамъ-Тетракситамъ, и къ Гуннамъ-Утургурамъ, которые жили по обѣимъ сторонамъ Боспора.

 

 

69-70

 

Собственные же Руссы безъ сомнѣнія скрываются у него между тѣми „безчисленными племенами Антовъ“, которые обитали къ сѣверу отъ страны Утургуровъ. Послѣднее названіе, какъ мы сказали, заключаетъ въ себѣ тотъ же корень какъ Анты и Витячи; въ данномъ случаѣ этотъ корень можетъ намекать и на общее происхожденіе этихъ народовъ. Самая борьба съ Готами и изгнаніе ихъ изъ южной Россіи были общимъ дѣломъ Гунновъ и Антовъ, т. е. Болгаръ и Руссовъ; ибо и послѣдніе также были нѣкогда сосѣдями Готовъ. На это совокупное дѣйствіе противъ нихъ со стороны Славянскихъ племенъ, какъ увидимъ впослѣдствіи, прямо указываетъ современникъ Прокопія Іорнандъ.

 

Не смотря на указанныя намн нѣкоторыя неточности въ сочиненіяхъ Прокопія, извѣстія его для насъ въ высшей степени драгоцѣнны и должны служить исходными пунктами для разрѣшенія тѣхъ вопросовъ, о которыхъ идетъ рѣчь. Во времена Юстиніана I, замѣчаетъ онъ, Гунны, Склавины и Анты почти ежегодными нашествіями опустошали Иллирію, Ѳракію, Грецію, Херсонесъ Ѳракійскій и всю страну отъ Іонійскаго моря до предмѣстья Константинополя; вслѣдствіе истребленія и плѣненія жителей, въ этихъ провинціяхъ можно было видѣть „почти скиѳскія пустыни“ (Hist. Arcana, с. 18). Въ своей исторіи о Готской войнѣ Прокопій изображаетъ цѣлый рядъ этихъ нашествій, предпринятыхъ то Славянами и Антами отдѣльно, то въ соединеніи съ Гуннами-Кутургурами. (У Ѳеофана же и другихъ болѣе позднихъ историковъ при разсказѣ объ этихъ войнахъ вмѣсто Кутургуровъ Прокопія упоминаются или просто Гунны, или Болгаре). Юстиніанъ строитъ непрерывный рядъ укрѣпленій по Дунаю, чтобы защитить имперію противъ неукротимыхъ варваровъ. Но это не мѣшало послѣднимъ переходить рѣку, пользуясь особенно тѣмъ временемъ, когда она замерзала. Однако, благодаря принятымъ мѣрамъ, варвары, обремененные добычею, нерѣдко подвергались пораженіямъ на своемъ обратномъ походѣ изъ византійскихъ провинцій. Ихъ нападенія особенно усилились къ концу Юстиніанова царствованія, когда императоръ, по словамъ одного писателя (Агаѳія) устарѣлъ и когда ослабѣла его энергія въ учрежденіяхъ воинскихъ. Въ это время, по отношенію къ варварамъ, онъ усвоилъ себѣ политику, основанную преимущественно на хитрости и вѣроломствѣ, т. е. старался истреблять ихъ, возбуждая между ними раздоры и вооружая ихъ другъ противъ друга. Такая политика была конечно плодомъ его собственной опытности и изворотливости, а не явилась вслѣдствіе совѣта Готовъ-Тетракситовъ, о которомъ повѣтствуетъ Прокопій. Юстиніанъ платилъ ежегодную дань сосѣднимъ съ имперіей Кутургурамъ; но такъ какъ этою данью не удерживался отъ нападеній народъ, находившійся подъ властію многихъ и рѣдко согласныхъ между собою князей, то императоръ старался частыми подарками пріобрѣсти дружбу Утургуровъ. Послѣдніе по своей отдаленности были почти безопасны для византійскихъ провинцій на Балканскомъ полуостровѣ; но они могли быть полезными союзниками противъ своихъ родичей.

 

Въ 551 году 12.000 Кутургуровъ, предводимые княземъ Хиніаломъ, съ помощію паннонскихъ Гепидовъ переправились за Дунай и начали производить свои обычные грабежи и разоренія.

 

 

71-72

 

Тогда Юстиніанъ отправилъ пословъ къ князьямъ Утургуровъ. Посольство упрекало варваровъ въ томъ, что они, предаваясь праздности, позволяютъ другимъ разорять своихъ союзниковъ Римлянъ. Оно ловко затронуло жадность варваровъ, указавъ на Кутургуровъ, которые не довольствуются ежегодною денежною данью, а еще грабятъ римскія провинціи, при чемъ по своему высокомѣрію не думаютъ дѣлиться добычею съ Утургурами, такъ что послѣднимъ нѣтъ никакой пользы отъ этой добычи. Подобныя коварныя внушенія сопровождались конечно большими дарами и обѣщаніемъ еще большихъ. Утургуры поддались на эти рѣчи, собрали дружину и присоединили къ ней еще 2000 своихъ сосѣдей Готовъ-Тетракситовъ. Подъ предводительствомъ князя Сандила они напали на жилища Кутургуровъ, разгромили ихъ и увели съ собой множество ихъ женъ и дѣтей. Этимъ погромомъ воспользовались тысячи римскихъ плѣнниковъ, находившихся въ рабствѣ у Кутургуровъ и бѣжали въ отечество, никѣмъ непреслѣдуемые. Между тѣмъ сами же Римляне поспѣшили извѣстить Хиніала о бѣдствіи, постигшемъ его страну. Это извѣстіе также подкрѣплено было порядочною суммою золота. Тогда Кутургуры поспѣшили заключить миръ съ Римлянами и безъ всякаго полона отправились на защиту собственнаго отечества.

 

Въ мирный договоръ включено и такое условіе: тѣ Кутургуры, которые будутъ не въ силахъ отстоять родную землю, возвратятся въ Римскіе предѣлы, и императоръ дастъ имъ землю во Ѳракіи съ обязательствомъ защищать ее отъ вторженія варваровъ. Въ силу этого условія дѣйствительно часть Кутургуровъ, побѣжденная Утургурами, съ своими женами и дѣтьми удалилась къ Римлянамъ и получила землю во Ѳракіи. Въ числѣ ея предводителей былъ Синніо, тотъ самый, который сражался подъ знаменами Велизарія противъ Вандаловъ какъ одинъ изъ начальниковъ наемныхъ гунно-славянскихъ отрядовъ. Слухъ о такомъ оборотѣ дѣла привелъ Сандила въ сильное негодованіе: мстя за обиду Римлянъ, онъ выгналъ собственныхъ родичей изъ ихъ страны; а они послѣ того нашли себѣ убѣжище въ Римской землѣ, гдѣ пользуются гораздо большими удобствами, чѣмъ въ прежнихъ жилищихъ, изобилуя виномъ, дорогими тканями, золотомъ, и сверхъ того имѣя возможность наслаждаться римскими банями; между тѣмъ какъ Утургуры, не смотря на свои труды и заслуги, продолжаютъ обитать въ безплодныхъ пустыняхъ. Въ этомъ смыслѣ утургурскіе послы изложили свою жалобу императору, впрочемъ не письменно, а по обычаю варваровъ изустно; при чемъ рѣчь свою произнесли „какъ по писанному“, замѣчаетъ Прокопій. Но византійское правительство съумѣло конечно льстивыми увѣщаніями и богатыми дарами успокоить негодованіе своихъ союзниковъ.

 

Почти тоже самое, только еще въ бóльшихъ размѣрахъ, повторилось спустя лѣтъ семь или восемь, о чемъ подробно повѣствуетъ продолжатель Прокопія Агаѳій [*] (Agathiae Hist. 1. V). Это было знаменитое нашествіе Кутургуровъ на Византійскую имперію подъ начальствомъ ихъ князя Забергана въ 559 году.

 

 

*. Также какъ Прокопій, и Агаѳій вмѣсто Болгаръ употребляетъ общее названіе Гунны и дѣлитъ ихъ на Котригуровъ и Утигуровъ; но къ этимъ двумъ прибавляетъ еще два племени: Ультинзуровъ и Буругундовъ.

 

 

73-74

 

Полчища ихъ раздѣлились: одна часть пошла на Грецію, другая на Херсонесъ Ѳракійскій, а самъ Заберганъ съ 7000 отборной конницы подступилъ къ Константинополю. Чтобы спасти столицу, императоръ вызываетъ изъ уединенія престарѣлаго Велизарія, и послѣдній съ горстью наскоро собраннаго войска дѣйствуетъ такъ удачно, что Заберганъ былъ принужденъ отступить. Отрядъ, посланный на Грецію, воротился, будучи не въ состояніи прорваться сквозь Ѳермопилы. Тѣ, которые осаждали Ѳракійскій Херсонесъ, также не успѣли имъ овладѣть. Изъ подробностей послѣдней осады обратимъ вниманіе на одно обстоятельство. Потерпѣвъ неудачу съ сухаго пути, варвары довольно искусно устроили лодки изъ тростника и на этомъ легкомъ флотѣ попытались сдѣлать нападеніе съ моря. Начальникъ греческаго гарнизона Германъ вовремя принялъ свои мѣры, и попытка непріятелей осталась безъ успѣха. Но она подтверждаетъ, что Кутургуры не были настоящіе Гунны, какъ извѣстно неспособные ни къ какимъ морскимъ предпріятіямъ; эта попытка указываетъ на понтійскихъ Славянъ, которые съ одинаковою отвагою дѣйствовали и на сушѣ, и на морѣ. [*]

 

Когда всѣ отряды собрались, Заберганъ повелъ ихъ назадъ; но онъ это сдѣлалъ не прежде, какъ получилъ отъ Римлянъ значительный окупъ и заставилъ ихъ выкупить также плѣнниковъ, угрожая въ противномъ случаѣ избіеніемъ послѣднихъ. Юстиніанъ на сколько можно старался удовлетворить алчности варваровъ, лишь бы побудить ихъ къ удаленію изъ своихъ предѣловъ. A между тѣмъ онъ отправилъ посланіе къ князю Утургуровъ Сандилу. Въ этомъ посланіи императоръ опять укорялъ его въ лѣности и безпечности, съ которыми тотъ допускаетъ грабить Римлянъ и брать у нихъ золото, назначавшееся для союзниковъ; онъ грозилъ на будущее время прекратить обычную плату Утургурамъ, а отдавать ее Кутургурамъ и заключить съ ними союзъ, какъ съ народомъ болѣе отважнымъ и сильнымъ. Подобныя укоризны и угрозы какъ нельзя лучше достигли своей цѣли. Сандилъ немедленно собралъ войско, разорилъ жилища Кутургуровъ, а потомъ подстерегъ послѣднихъ, возвращавшихся изъ за Дуная съ огромною добычею, разбилъ ихъ и отнялъ у нихъ добычу. [**]

 

Агаѳій прибавляетъ, что эта ловкая политика Юстиніана воздвигла между варварами такія междоусобныя войны, которыя довели ихъ почти до взаимнаго истребленія. Хотя извѣстіе объ истребленіи слишкомъ преувеличено, однако жестокія междоусобія двухъ главныхъ Болгарскихъ народовъ принесли обычный плодъ: они такъ ослабѣли, что вскорѣ подпали подъ иго другихъ варваровъ, которые являются подъ именемъ Аваръ. А что Кутургуры далеко не были истреблены, видно изъ слѣдующаго. По словамъ Менандра, въ царствованіе Юстина II, въ 574 году аварскій каганъ Боянъ послалъ 10,000 Кутургуровъ разорять Далмацію; онъ потребовалъ отъ императора той же дани, которую получали отъ Юстиніана Кутургуры и Утургуры,такъ какъ оба эти народа покорились теперь Аварамъ.

 

 

*. По поводу именно этого нашествія Кутургуровъ Кедринъ выразился «Гунны или Стлавины»; а современникъ самаго событія африканскій епископъ Викторъ Туннуненскій называетъ ихъ вмѣсто Кутургуровъ просто Болгарами. Roncal. Vet. lat. Chron. II. 377.

 

**. Замѣчательное сходство въ описаніяхъ обоихъ нашествій, 551 и 559 гг., заставляютъ подозрѣвать какое либо недоразумѣніе. Оба писателя, Прокопій и Агаѳій, не повѣствуютъ ли въ сущности объ одномъ и томъ же событіи?

 

 

75-76

 

Впрочемъ подъ аварскимъ игомъ находилась собственно западная вѣтвь Болгаръ, т. е. Кутургуры; а восточная вѣтвь или Утургуры, спустя нѣсколько лѣтъ, по извѣстію того же Менандра, встрѣчается въ зависимости отъ новыхъ завоевателей, которые появились одновременно съ Аварами; мы говоримъ о Туркахъ, впослѣдствіи называемыхъ Хазарами.

 

 

III. Іорнандъ. Манасія. Легенда Ѳеофана и Никифора о раздѣленіи Болгаръ и ихъ разселеніи.

 

Сличимъ извѣстія Прокопія съ извѣстіями его современника Іорианда, епископа Раненскаго. Онъ былъ смѣшаннаго гото-аланскаго происхожденія, изъ Нижней Мизіи, и очевидно имѣлъ кое-какія свѣдѣнія о народахъ Восточной Европы; впрочемъ у него также дѣло не обходится безъ явной сбивчивости и примѣси древняго баснословія. Хотя понятію о Гуннахъ онъ не придаетъ такого обширнаго объема какъ византійскіе историки, однако иногда относитъ къ нимъ и другіе народы, напримѣръ Болгаръ; но онъ знаетъ послѣднихъ и подъ ихъ собственнымъ именемъ.

 

Перечисляя современныхъ ему обитателей Скиѳіи (гл. V), Іорнандъ говоритъ о многочисленномъ народѣ Винтовъ, имена которыхъ измѣняются по разнымъ племенамъ и различнымъ мѣстамъ, ими обитаемымъ; главныя же ихъ названія суть Склавины и Анты“. Склавины, по его словамъ, живутъ отъ Мусіанскаго озера (Балатона) до Днѣстра и Вислы, а на востокъ отъ нихъ до Дуная—Анты, еще болѣе храбрые, чѣмъ Склавины. Днѣпръ онъ называетъ Дунаемъ, ссылаясь на то, что этимъ именемъ зовутъ его сами туземцы. Но восточную границу Антовъ Іорнандъ опредѣлилъ невѣрно: Днѣпръ былъ ихъ средоточіемъ (напомнимъ, что Прокопій полагаетъ ихъ сосѣдями Утургуровъ на прибрежьяхъ Меотійскаго озера). Далѣе, гдѣ-то за Агацирами надъ Понтомъ онъ помѣщаетъ жилища Булгаръ, къ несчастію сдѣлавшихся слишкомъ извѣстными за наши грѣхи.

 

„Отсюда-то воинственные Гунны нѣкогда двойнымъ нашествіемъ обрушились на народы. Ибо одни изъ нихъ называются Аулзягры, а другіе Авиры; тѣ и другіе обитаютъ въ разныхъ мѣстахъ. Аулзягры живутъ около Херсона, куда алчный купецъ привозитъ дорогіе азійскіе товары; лѣтомъ они скитаются по широкимъ равнинамъ, выбирая мѣста съ обильными пастбищами для своихъ стадъ; а на зиму удаляются къ берегамъ Понта. Что же касается до Гунугаровъ, то они извѣстны по куньимъ мѣхамъ,которыми снабжаютъ торговлю“.

 

Здѣсь мы видимъ у Іорианда очевидное смѣшеніе настоящихъ Гунновъ съ тѣми народами, которые дѣйствовали съ ними за одно противъ любезныхъ ему Готовъ. Но о какомъ двойномъ нашествіи онъ говоритъ? Мы думаемъ, что тутъ надобно разумѣть, во первыхъ, движеніе настоящихъ Гунновъ, которые, соединясь съ восточными сармато-славянскими народами (упомянутыми у Амміана Марцелина подъ общимъ именемъ Аланъ) обрушились въ IV вѣкѣ на Готовъ, что и побудило часть послѣднихъ, именно Визиготовъ, уйти на Балканскій полуостровъ. А второе движеніе конечто есть не что иное какъ изгнаніе и другой части, т. е. Остроготовъ, изъ южной Россіи тѣми же сарматославянскими народами, Антами и Болгарами, спустя около ста лѣтъ, т. е. во второй половинѣ V вѣка;

 

 

77-78

 

это именно та война Кутургуровъ и Утургуровъ съ Готами, которую мы встрѣтили у Прокопія. Далѣе, чтò такое за Гунны Аулзягры, обитающіе гдѣ-то около Херсонеса Таврическаго? По всей вѣроятности это Гунны-Утургуры Прокопія; а имя ихъ, Аулзягры (или Вулзягры?) можетъ быть представляетъ тоже, только испорченное, слово Булгары, и Раренскій епископъ, конечно на основаніи болѣе отдаленнаго мѣста жительства, отличаетъ ихъ отъ другой вѣтви, которую онъ называетъ собственно Булгарами, т. е. отъ Кутургуровъ Прокопія. Раздѣливъ Гунновъ на Аулзягровъ и Авировъ, Іорнандъ потомъ забываетъ сказать что нибудь объ Аварахъ; а вмѣсто нихъ говоритъ о Гунугарахъ, богатыхъ куньими мѣхами. Эти послѣдніе конечно и составляли истинно Гуннское или Угорское племя, обитавшее въ странахъ Поволжскихъ и Подонскихъ, откуда вышли настоящіе Угры, и гдѣ впослѣдствіи встрѣчаемъ Бургасовъ или Мордву и другіе Финскіе народны, занимавшіеся звѣроловнымъ промысломъ.

 

Въ иномъ мѣстѣ своего сочиненія (гл. XXIII) Іорнандъ возвращается къ Славянскимъ народамъ, которыхъ онъ называетъ общимъ именемъ Винидовъ или Венетовъ и говоритъ:

 

„Эти народы, происшедшіе, какъ я сказалъ, отъ одного корня, имѣютъ три имени, т. е.: Венеты, Анты и Склавы: они свирѣпствуютъ теперь за грѣхи наши."

 

Мы видѣли, что послѣднее выраженіе выше онъ употребилъ именно о Болгарахъ. Ясно, что въ обоихъ случаяхъ рѣчь идетъ о враждѣ славянскихъ народовъ къ Готамъ и о тѣхъ вторженіяхъ въ предѣлы Восточной Римской имперіи Кутургуровъ, Антовъ и Славянъ, которыя извѣстны намъ изъ писателей византійскихъ. Наконецъ, нѣкоторыя видовыя названія Гунновъ (собственно Болгаръ), приводимыя византійцами, встрѣчаются также у Іорнанда, напримѣръ: Ульцингуры (Ультинзуры Агаѳія) и Витугоры (Витигуры Менандра); но онъ не причисляеть ихъ къ Гуннамъ, какъ это дѣлаютъ византійцы, а относитъ къ тѣмъ немногимъ народамъ, которые оставались еще въ Гуннской зависимости во время Денгизиха, сына Аттилы (гл. LIII).

 

Но возвратимся къ судьбѣ Болгаръ по византійскимъ источникамъ.

 

Во второй половинѣ VI вѣка и въ первой четверти ѴІІ-го мы находимъ Кутургуровъ подъ игомъ Аваръ и вспомогательныя болгаро-славянскія дружины въ войскахъ Аварскаго кагана. Прежнее названіе Гуннами и Кутургурами начинаетъ у византійцевъ мало-по-малу замѣняться другими именами. Но до какой степени еще долго не устанавливались и путались народныя имена, показываютъ извѣстія о нападеніи на Константинополь въ 626 году, во время знаменитой борьбы императора Ираклія съ персидскимъ царемъ Хозроемъ. Между тѣмъ какъ на азіатскомъ берегу Боспора появилось персидское войско, съ европейской стороны Константинополь былъ окруженъ полчищами аварскаго кагана, союзника Хозроева. По извѣстіямъ Хроники Пасхальной и патріарха Никифора, вспомогательныя войска кагана состояли изъ Славянъ; Ѳеофанъ называетъ Булгаръ, Славянъ и Гепидовъ, при чемъ Гуннами онъ исключительно именуетъ Аваръ; а Манасія аварскихъ подручниковъ называетъ Тавроскиѳами. Когда осаждавшіе сдѣлали попытку дѣйствовать на городъ съ моря, то замѣчательно, что въ этомъ случаѣ по обыкновенію выступили не сами Авары, а ихъ славянскіе подручники на своихъ однодеревкахъ.

 

 

79-80

 

Манасія говоритъ:

 

„князья неистовыхъ Тавроскиѳовъ, собравъ корабли съ безсмѣтнымъ числомъ воиновъ, покрыли все море ладьями-однодеревками“.

 

Народы, осаждавшіе Византію, онъ характеризуетъ слѣдующими словами:

 

„Персъ уподоблялся колючему скорпіону, свирѣпое племя Скиѳовъ ядовитому змію, а народъ Тавроскиѳскій саранчѣ, которая и ходитъ, и летаетъ“ (т. е. двигается и на сушѣ, и на морѣ. Ed. Bon. 162).

 

Подъ именемъ Скиѳовъ тутъ разумѣются по всей вѣроятности Авары, а Тавроскиѳы очевидно означаютъ Болгарскія племена, жившія надъ самымъ Чернымъ моремъ и привычныя къ мореплаванію. Замѣтимъ, что Манасія писалъ въ XII вѣкѣ, когда именемъ Тавроскиѳовъ византійцы обозначали вообще южнорусскихъ Славянъ. Патріархъ Никифоръ, писатель первой половины IX вѣка, слѣдовательно жившій гораздо ближе къ событію чѣмъ Манасія, говоритъ, что въ морскомъ сраженіи подъ стѣнами Константинополя славянскія лодки были разсѣяны, при чемъ побито столько Славянъ, что море кругомъ окрасилось въ пурпуровый цвѣтъ; а между ихъ трупами оказались многія женщины. Послѣдняя черта совершенно совпадаетъ съ извѣстіемъ Прокопія, который замѣтилъ, что при вторженіяхъ въ Римскую имперію Гунновъ (т. е. Кутургуровъ или Болгаръ) обыкновенно послѣ ихъ схватокъ съ римскими войсками на полѣ сраженія Римляне находили женскіе трупы между убитыми варварами. Эти черты подтверждаютъ, что рѣчь идетъ все объ одномъ и томъ же племени, являющемся въ источникахъ подъ разными именами [*].

 

Нашествіе аварскаго кагана въ 626 г. на Константинополь окончилось неудачею. По всей вѣроятности этою неудачею и происшедшимъ за тѣмъ ослабленіемъ аварскаго могущества воспользовались Болгаре, чтобы возвратить себѣ независимость. По крайней мѣрѣ по извѣстію Никифора, нѣсколько лѣтъ спустя, Кувратъ, вождь Гунногундуровъ, возсталъ противъ Аваръ, изгналъ ихъ изъ своей земли и заключилъ союзъ съ императоромъ Иракліемъ. Можно догадываться, что и самое возстаніе противъ Аваръ произошло не безъ участія византійской политики, старавшейся всегда вооружать сосѣднихъ варваровъ другъ противъ друга.

 

Перейдемъ теперь къ разсказу Ѳеофана, Никифора и Анастасія о раздѣленіи Болгаръ и ихъ переселеніи за Дунай, къ тому именно разсказу, на которомъ до сихъ поръ еще ученые основываютъ начальную Болгарскую исторію [**].

 

„Гунноболгары и Кограги — говоритъ Ѳеофанъ—первоначально обитали за Эвксинскимъ Понтомъ и Меотійскимъ озеромъ. Въ послѣднее впадаютъ великая рѣка Атель, протекающая отъ океана черезъ всю землю Сарматовъ, и рѣка Танаисъ, выходящая изъ Кавказскихъ горъ; а изъ сліянія этихъ двухъ рѣкъ образуется Куфисъ, впадающая въ Понтійское море подлѣ Некропилъ у мыса, именуемаго Баранья морда, тамъ гдѣ Меотійское озеро изливается въ Понтъ между Боспоромъ и Фанагуріей. Отъ этого озера до рѣки Куфисъ лежитъ Древняя или Великая Булгарія, которая называется иначе страною Котраговъ, соплеменниковъ Болгаръ.“

 

 

*. Напомнимъ, что по извѣстію Льва Діакона и Кедрина Тавроскиѳы (Руссы), воевавшіе съ Цимисхіемъ въ Болгаріи, также имѣли при себѣ женщинъ, и что между убитыми также нерѣдко находились женскіе трупы.

 

**. Theophanis Chronographie. Ed. Bon. 545.—550. Nicephori Patriarchae Breviariuin. Ed. Bon. 38—40. Anastasii Bibliothecarii Historia Ecclesiastica. Ed. Bon. 179-182.

 

 

81-82

 

Здѣсь мы видимъ, во первыхъ, очень сбивчивыя географическія свѣдѣнія. Такъ Атель, т. е. Волга, смѣшана съ Танаисомъ или Дономъ, а Куфисъ, т. е. Кубань (у древнихъ и Гупанисъ, и Танаисъ) представленъ результатомъ ихъ сліянія. Но общее указаніе на Кубанскую страну какъ на древнюю родину Болгаръ совершенно совпадаетъ съ извѣстіемъ Прокопія о первобытныхъ жилищахъ Кутургуровъ и Утургуровъ.

 

Во времена императора Константина (Погоната?) — продолжаетъ Ѳеофанъ—Кровать, вождь Булгаръ и Котраговъ, умирая завѣщалъ своимъ пяти сыновьямъ не раздѣляться между собою и общими силами бороться противъ внѣшнихъ враговъ. Но сыновья не исполнили его завѣщанія, подѣлили отцовское наслѣдіе и разошлись въ разныя стороны. Старшій, по имени Батбай (у Никифора Баянъ), съ своею частію остался на родной землѣ. Второй, Котрагъ, перешелъ на эту сторону Танаиса; четвертый двинулся въ Паннонію, гдѣ потомъ поддался аварскому кагану; пятый удалился въ Пентаполисъ или Равенскій экзархатъ. А третій братъ, Аспарухъ, двинулся за Днѣпръ и Днѣстръ и остановился на рѣкѣ Онглъ. Когда такимъ образомъ братья раздѣлились, многочисленный народъ Хазаръ покорилъ всѣ земли, лежащія за Танаисомъ около Понта и наложилъ дань на участокъ Батбая, которую „онъ платитъ до сего дня.“

 

Дальнѣйшія, довольно запутанныя извѣстія упомянутыхъ писателей повѣствуютъ, что Болгаре Аспаруховы, находившіеся недалеко отъ Дуная, начали переходить эту рѣку и опустошать Мизію и Ѳракію. Тогда императоръ Константинъ Погонятъ предпринялъ противъ нихъ походъ (678 г.). Но походъ былъ неудаченъ, и Болгаре быстро наводнили страну между Дунаемъ и Балканскими ущельями, въ которой и поселились, покоривъ жившія здѣсь семь славянскихъ племенъ и кромѣ того племя Северянъ (Сербовъ); при чемъ Болгаре отодвинули эти племена далѣе на югъ и западъ.

 

Удивляться надобно тому, какимъ образомъ такіе писатели какъ Шафарикъ не обратили вниманія на очевидныя противорѣчія между подобными разсказами и несомнѣнными историческими фактами и даже между самими собою. Наприм., выходитъ, что только по смерти Куврата, свергшаго аварское иго, Болгаре раздѣлились и большею частію покинули свою Кубанскую родину. Слѣдовательно до его смерти всѣ они жили за Меотійскимъ моремъ, на Кубани? Но извѣстно, что Авары господствовали въ Панноніи, Дакіи и вообще по сю сторону Меогійскаго моря; а на восточной сторонѣ его властвовали Турки-Хазары. То, что писатели IX вѣка изображаютъ событіемъ нѣсколькихъ лѣтъ, относя его ко второй половинѣ VII вѣка, есть не болѣе какъ обычный легендарный пріемъ, повторяющійся въ начальной исторіи едва ли не всѣхъ народовъ. Умирающій отецъ завѣщаетъ сыновьямъ жить въ единеніи и согласіи; а сыновья не исполняютъ завѣщанія и раздѣляются— все это очевидная легенда. Она сложилась конечно для того, чтобы объяснить широкое распространеніе Болгарскаго народа, котораго вѣтви къ началу IX вѣка уже простирались отъ Волги и Кавказа до Аппенинъ.

 

Мы видѣли, что Болгаре переходили за Дунай, нападали на Мизію, Ѳракію и доходили до стѣнъ Константинополя еще во второй половинѣ V вѣка;

 

 

83-84

 

но и тогда эти походы они предпринимали конечно не прямо изъ своей древней родины, съ береговъ Кубани. Совокупность всѣхъ извѣстій показываетъ, что Болгаре, вытѣснивъ Остготовъ изъ южной Россіи, вслѣдъ за ними подвинулись на западъ, и заняли нѣкоторыми своими племенами страну между Днѣпромъ и Дунаемъ. Слѣдовательно не изъ за Дона, а просто изъ за Дуная совершали они свои вторженія въ предѣлы Византійской имперіи въ теченіе двухъ столѣтій, отъ второй половины Ѵ-ro до второй половины VII вѣка. Они не ограничивались одними набѣгами, нерѣдко вступали наемниками на византійскую службу, а иногда получали отъ императора земли въ Мизіи и Ѳракіи и селились тамъ съ условіемъ защищать эти земли отъ внѣшнихъ непріятелей [*].

 

Естественный, историческій ходъ событій приводитъ насъ къ слѣдующему выводу относительно Болгаръ. Ловкая политика Юстиніана I, породившая взаимные раздоры и междоусобія князей, и наступившее за тѣмъ аварское иго задержали на нѣкоторое время ихъ переселеніе за Дунай. Но въ первой половинѣ VII вѣка въ средѣ Болгаръ, жившихъ около Дуная, повидимому совершился поворотъ къ объединенію подъ однимъ княжескимъ родомъ. Обыкновенно такое объединеніе возникаетъ подъ давленіемъ иноплеменниковъ; а Болгаръ въ то время, кромѣ Аваръ, тѣснили надвигавшіе изъ Азовскихъ степей новые родичи истыхъ Гунновъ, т. е. Угры. Является сильный князь Кувратъ, которому и удалось свергнуть аварское иго. Вслѣдъ за тѣмъ Болгаре возобновляютъ свое стремленіе за Дунай, и во второй половинѣ VII вѣка значительная ихъ часть поселяется въ Мизіи и Ѳракіи, гдѣ она находитъ нѣкоторыхъ своихъ соплеменниковъ, успѣвшихъ поселиться тамъ ранѣе, а также и нѣкоторые другіе славянскіе роды, очевидно слишкомъ слабые, чтобы противиться такому наплыву. Слѣдовательно это была только эпоха окончательнаго утвержденія Болгарскаго народа на южной сторонѣ Дуная, послѣ того какъ этотъ народъ уже долго жилъ на его сѣверной сторонѣ и высылалъ отъ себя дружины въ Мизію, Паннонію, Иллирикъ и даже за Адріатическое море. Съ удаленіемъ Болгаръ на западъ по смерти Куврата легенда связываетъ и подчиненіе Приазовскихъ ихъ родичей Хазарамъ. Но мы знаемъ, что Болгаре-Утургуры, по извѣстію Менандра, уже во второй половинѣ VI вѣка подпали зависимости отъ Турокъ, именуемыхъ потомъ Хазарами. Въ разсказѣ Ѳеофана обратимъ особое вниманіе на то, что участокъ Батбая „до сего дня платитъ дань Хазарамъ“ (мы говоримъ участокъ Батбая, а не самъ онъ, какъ свидѣтельствуетъ буквальный смыслъ, приписывающій Батбаю такимъ образомъ полуторастолѣтній возрастъ). Отсюда ясно, что во время этого историка, т. е. въ первой половинѣ IX вѣка, еще существовали Болгаре въ своей древней родинѣ около Азовскаго моря и что они еще находились подъ хазарскимъ игомъ. Это свидѣтельство для насъ важно, такъ какъ къ Азовско-Кубанскимъ Болгарамъ мы возвратимся въ другомъ мѣстѣ (по поводу вопроса о Тмутраканской Руси).

 

Надѣемся, мы достаточно показали несостоятельность важнѣйшаго пункта Тюрко-Финской теоріи, т. е. названія Болгаръ Гуннами въ нѣкоторыхъ средневѣковыхъ источникахъ.

 

 

*. Мы видѣли, что уже Прокопій сообщаетъ о такихъ поселеніяхъ Кутургуровъ. Имя это не исчезло безслѣдно на Балканскомъ полуостровѣ: по справедливому замѣчаніи) Ромера оно доселѣ живетъ въ названіи Куцо-Влаховъ (Romaenische Studien. 236).

 

 

85-86

 

Равнымъ образомъ мы поставили на видъ недостатокъ критики со стороны европейской ученой исторіографіи, повторявшей относительно Болгаръ сомнительныя извѣстія писателей позднѣйшихъ, безъ согласованія ихъ съ писателями болѣе ранними. Теперь обратимся къ другимъ сторонамъ помянутой теоріи, т. е. къ доказательствамъ этнографическимъ и филологическимъ.

 

 

В. ДОКАЗАТЕЛЬСТВА ЭТНОГРАФИЧЕСКІЯ.

 

IV. Невѣрное мнѣніе о характерѣ Славянъ и превращеніи Болгаръ. Сосѣдство съ истинно гуннскими элементами. Сила славянскаго движенія.

 

Откуда на Балканскомъ полуостровѣ явилось такое сплошное и многочисленное Славянское населеніе?

 

По нѣкоторымъ признакамъ нѣтъ сомнѣнія, что Сармато-Славянская стихія существовала тамъ издревле рядомъ съ Кельтической и Германской; но до такъ наз. эпохи великаго переселенія народовъ эта стихія была довольно слаба. Всѣ почти согласны въ томъ, что сильный приливъ Славянъ изъ за Дуная совершился въ V вѣкѣ: особенно онъ увеличился послѣ паденія Гуннской державы и удаленія Остъ-Готовъ въ Италію. Но какимъ образомъ совершалось это переселеніе Славянъ за Дунай? Шафарикъ, постоянно проповѣдующій о необыкновенно мирномъ и кроткомъ характерѣ Славянскаго племени, говоритъ слѣдующее:

 

„Славяне, ища новыхъ жилищъ, никогда не приходили въ Мизію и окрестныя земли разомъ, съ шумомъ и громомъ, напротивъ отдѣльными частями, тихо, и поселялись въ нихъ съ позволенія и вѣдома Греческаго правительства. Такое мирное и продолжительное переселеніе земледѣльческаго народа не могло обратить на себя вниманія Греческихъ историковъ, гонявшихся только за звукомъ оружія и количествомъ крови, пролитой на полѣ сраженія, а потому мы и не находимъ ничего въ ихъ твореніяхъ объ этомъ поселеніи.“ (Слав. Древ. т. II., кн. 1.).

 

Замѣчательно,что подобная характеристика мирнаго переселенія нисколько не мѣшаетъ тому же писателю изображать цѣлый рядъ славянскихъ вторженій въ предѣлы Византійской имперіи. А византійскіе историки, на которыхъ онъ ссылается, нисколько не молчатъ о томъ, что эти вторженія сопровождались всякаго рода жестокостями, совершенно не соотвѣтствующими понятію о какомъ-то кроткомъ, миролюбивомъ настроеніи Славянскаго племени. На примѣръ, Прокопій въ своей „Готской войнѣ“ разсказываетъ, какъ при одномъ вторженіи во Ѳракію, въ 550 г., Славяне сожгли живымъ римскаго военачальника Азвада, предварительно вырѣзавъ у него ремни изъ спины. (Это вырѣзываніе ремней, суда по нашимъ сказкамъ, было однимъ изъ обычныхъ пріемовъ у Славянъ). Вообще жалобы византійскихъ писателей на жестокости, совершаемыя Славянами, вполнѣ сходны съ ихъ расказами о неистовствахъ, которыя впослѣдствіи производили Руссы въ своихъ нападеніяхъ на Византію, напримѣръ въ 865 и 941 г. г. По словамъ Прокопія нападенія Славянъ производились почти ежегодно. Нападенія эти совершались, во первыхъ, Славянами уже жившими на Балканскомъ полуостровѣ, а во вторыхъ тѣми, которые приходили съ сѣверной стороны Дуная. Послѣдніе нерѣдко селились въ Мизіи, Иллиріи и Ѳракіи подлѣ своихъ одноплеменниковъ; а византійское правительство поневолѣ потомъ уступало имъ занятыя земли съ обычнымъ обязательствомъ доставлять вспомогательныя дружины.

 

 

87-88

 

Слѣдовательно поселеніе Славянъ въ предѣлахъ Византійской имперіи происходило совсѣмъ не тихо и незамѣтно для исторіи; напротивъ оно совершалось при громѣ оружія и сопровождалось большимъ кровопролитіемъ; о чемъ, повторяю, нисколько не думаютъ умалчивать византійскіе историки. Въ этомъ заселеніи Балканскаго полуострова Славянами безспорно главная роль принадлежала Болгарамъ; движеніе ихъ за Дунай началось со второй половины V вѣка; а во второй половинѣ VII оно завершилось окончательнымъ ихъ утвержденіемъ въ Мизіи, значительной части Ѳракіи и Македоніи. [*]

 

Въ половинѣ IX вѣка Болгарскій народъ принялъ христіанство, а вмѣстѣ съ тѣмъ и Священное Писаніе на Славянскомъ языкѣ. Ясно, что въ это время онъ былъ народомъ уже Славянскимъ. А такъ какъ его тѣсное сожительство съ Славянами считаютъ со времени поселенія за Дунаемъ, т. е. со второй половины VII вѣка, то выходитъ, что онъ ославянился въ теченіе полутораста лѣтъ. Венелинъ очень мѣтко указалъ на эту самую слабую сторону Тунмано-Энгелевой теоріи: такое скорое и полное превращеніе могущественнаго племени завоевателей въ народность покоренныхъ, и притомъ народность совершенно чуждую, ни съ чѣмъ несообразно, и не находитъ въ исторіи никакой аналогіи. Мы снова удивляемся, какимъ образомъ глубокомысленный Шафарикъ не остановилъ своего вниманія надъ этимъ важнымъ пунктомъ и ограничился только слѣдующимъ замѣчаніемъ:

 

„Здѣсь, во многихъ отношеніяхъ, представляется намъ такое же явленіе, какое, спустя около двухъ сотъ лѣтъ, повторилось на Руси, когда къ тамошнимъ Славянамъ пришли Варяги. Предводители воинственныхъ полчищъ, правда немногочисленныхъ, но храбрыхъ и искусныхъ въ военномъ дѣлѣ, вторглись въ земли миролюбивыхъ Славянъ, занимавшихся земледѣліемъ и сельскимъ хозяйствомъ, присвоили себѣ надъ ними верховную власть и, поселясь среди ихъ, такъ полюбили выгоды образованной гражданской жизни что въ короткое время породнились съ новыми своими подданными, приняли ихъ языкъ, нравы, образъ жизни и даже вмѣстѣ сь ними самое христіанство, совершенно переродились и сдѣлались изъ Уральской Чуди Подгемскими Славянами“ (ibid. 266).

 

Мы видимъ, что незабвенный авторъ Славянскихъ древностей превращенію Финскихъ Болгаръ въ Славянъ находитъ аналогію въ такомъ же или еще болѣе быстромъ превращеніи Скандинавской Руси тоже въ Славянъ. Послѣ изслѣдованій, посвященныхъ нами вопросу о происхожденіи Руси, мы считаемъ себя въ правѣ сказать, что означенное сравненіе не можетъ имѣть мѣста. Никакой другой, несомнѣнно исторической, аналогіи Тюрко-Финская теорія намъ не представила. Замѣчательно, что нашъ норманизмъ въ свою очередь быстрому перерожденію Руси въ Славянъ находитъ аналогію въ такомъ же перерожденіи Болгаръ. Такимъ образомъ обѣ эти мнимыя теоріи опираются одна на другую. [**]

 

 

*. Примѣры постепеннаго водворенія Славянъ за Дунаемъ см. въ Заселеніи Балкан. полуострова Славянами Дринова. Только жаль, что г. Дриновъ при этомъ упустилъ изъ виду главную массу Славянскаго населенія, т. е. Болгаръ, и, положась на мнѣнія Шафарика и другихъ авторитетовъ, не подвергъ анализу доказательства Тюрко-Финской теоріи,

 

**. Тотъ же идиллическій взглядъ на совершенное подчиненіе завоевателей вліянію покоренной народности раздѣлялъ и многоуважаемый, слишкомъ рано похищенный смертію, Гильфердингъ.

 

«Много ордъ — говоритъ онъ—въ теченіе вѣковъ бросалось отъ Уральскихъ горъ или изъ Средней Азіи на земледѣльцевъ Славянъ, и всѣ почти сохраняли, среди мирнаго, общительнаго племени Славянскаго, свою дикую, исключительную народность, какъ-то Авары, Мадьяры, Печенѣги, Половцы, Татары, Турки, и столько другихъ: отрадное между ними исключеніи представляютъ тѣ степные пришельцы, которые, когда и превосходили Славянъ силою оружія, склонялись передъ ихъ духовною силою и роднились съ ними, дѣлались ихъ защитниками и братьями. Таковы были Гунны, столь ненавистные Германцамъ; таковыми оказались и Болгаре.» Соч. Гильферд. (I. 26).

 

 

89-90

 

Перекрещеніе или смѣшеніе разныхъ народностей, порождающее новые типы, новыя національности, а также переходъ одного народа въ другой совершаются по такимъ же неизмѣнно-дѣйствующимъ законамъ какъ и все другое въ мірѣ; скачковъ, отступленій, идиллическихъ исключеній ту тъ не бываетъ и не можетъ быть. Дунайскіе Болгаре являются передъ нами не какимъ либо смѣшаннымъ, переходнымъ типомъ, а цѣльнымъ Славянскимъ народомъ; если были постороннія примѣси, то онѣ давно уже переработаны сильною, господствующею стихіей, и оставили только нѣкоторые слѣды. А если принять означенную теорію, то мы, на оборотъ, имѣли бы передъ собой быстрый переходъ сильнаго, господствующаго народа въ другой болѣе слабый и притомъ подчиненный—явленіе совершенно противорѣчащее историческимъ законамъ. Исторія какъ бы нарочно помѣстила рядомъ съ Болгарами иные народы, чтобы свидѣтельствовать о невозможности подобныхъ переходовъ. Вотъ уже около 1000 лѣтъ какъ орда Угровъ поселилась посреди Славянъ; однако они не только не ославянились, а напротивъ благополучно подвигаютъ впередъ мадьяризацію нашихъ соплеменниковъ. Европейскіе Турки болѣе 400 лѣтъ живутъ посреди Славянъ и Грековъ, и доселѣ еще не ославянились и не огречились. Румыны почти со всѣхъ сторонъ были окружены Славянами, въ теченіи нѣсколькихъ столѣтій они жили общею политическою и религіозною жизнію съ Славянскими Болгарами, имѣли церковно-славянскую письменность, и все таки не превратились въ Славянъ. Вообще Финскія племена отнюдь не легко переходятъ въ другія народности; доказательствомъ тому служитъ сѣверная и восточная полоса Европейской Россіи. Хотя племена эти не только не господствующія (каковыми были Болгаре), а напротивъ представляются лишенными всякой политической самобытности, бѣдными и слабыми; однако обрусѣніе ихъ совершается весьма медленно и постепенно, въ теченіе многихъ столѣтій, и никакихъ исключеній изъ этой постепенности мы не видимъ.

 

Если обратимся къ Болгарамъ и поищемъ какихъ либо особыхъ условій, которыя могли бы благопріятствовать ихъ быстрому превращенію въ Славянъ, то никакихъ подобныхъ условій мы не найдемъ. Сторонники Тюрко-Финской теоріи указывали на одно только смягчающее обстоятельство: малочисленность Болгаръ, покорившихъ Мизію, ибо они составляли одну пятую часть Кувратовой орды; при томъ они будто бы были отдалены отъ соплеменныхъ имъ Финскихъ народовъ. [*] Но эта малочисленность, которую предполагалъ уже Шафарикъ, принадлежитъ къ очевиднымъ натяжкамъ, и дѣленіе Кувратовой орды на пять равныхъ частей есть не болѣе какъ гипотеза. Мы видѣли, что вообще разсказъ объ этомъ дѣленіи имѣетъ чисто легендарный характеръ.

 

 

*. См. Черткова «О переводѣ Манасіиной лѣтописи» (стр. 64.) и Сочиненія Гильфердинга (1. 26).

 

 

91-92

 

Весь ходъ Болгарскаго движенія напротивъ указываетъ, что главная масса Болгаръ сосредоточилась на Дунаѣ; при чемъ значительная часть этой массы поселилась въ Мизіи, отчасти покоривъ жившихъ тамъ Славянъ, отчасти отодвинувъ ихъ далѣе на югъ и западъ. По всѣмъ признакамъ здѣсь было многочисленное и сплошное Болгарское населеніе.

 

Далѣе, еслибы Дунайскіе Болгаре были Финнами, то нѣтъ никакого повода говорить объ ихъ отдаленности отъ родственныхъ имъ народовъ. Ненадобно, вопервыхъ, упускать изъ виду, что они нисколько не находились въ изолированномъ положеніи по отношенію къ другимъ вѣтвямъ своего племени. Значительная ихъ часть еще оставалась на сѣверной сторонѣ Дуная, въ Дакіи; кромѣ того, по смыслу сказанія о раздѣлѣ сыновей Куврата выходитъ, что къ части Аспаруха съ сѣверо-восточной стороны, т. е. со стороны Днѣпра и Азовскаго моря примыкалъ удѣлъ втораго брата, а съ сѣверо-западной удѣлъ четвертаго. Послѣдній удѣлъ, т. е. Болгаре Паннонскіе, поселившіеся на р. Тиссѣ, не только не теряли связи съ Нижнедунайскими Болгарами; но потомъ, когда было разрушено Аварское царство, они возсоединились съ своими соплеменниками. Еслибы Болгаре были настоящими Гуннами, то ихъ народность нашла бы могущественную поддержку и въ самомъ народѣ Аварскомъ, который исторіографія также причисляетъ къ Гуннскимъ племенамъ. Болгаре нѣкоторое время находились подъ игомъ Аваръ; но и послѣ освобожденія отъ этого ига они долгое время жили въ сосѣдствѣ съ Аварами на Дунаѣ. Однако эти два народа не только не могли слиться, но напротивъ мы видимъ между ними ожесточенную борьбу; эта борьба прекратилась только съ конечнымъ разрушеніемъ Аварскаго царства, которое было уничтожено соединенными усиліями Франковъ и Болгаръ въ началѣ IX вѣка. Болгаре „въ конецъ истребили Аваръ“ — замѣчаетъ одинъ византійскій писатель (Свида). Мы не думаемъ, чтобы это извѣстіе можно принимать буквально. По всей вѣроятности далеко не всѣ Авары были истреблены; но они конечно впослѣдствіи примкнули къ своимъ соплеменникамъ, т. е. къ Уграмъ (если только это были дѣйствительно ихъ соплеменники).

 

А Угры, развѣ они далеко жили отъ Болгаръ? Нисколько. Они были ихъ сосѣдями съ незапамятныхъ временъ еще въ степяхъ Южной Россіи, откуда постепенно подвигались на западъ; уже въ первой половинѣ IX вѣка, по византійскимъ извѣстіямъ, мы находимъ Угровъ сосѣдями Болгаръ на нижнемъ Дунаѣ. Еслибы Болгаре были сами Угорское, т. е. Финское, племя, то ихъ народность послѣ Аваръ должна была получить сильную поддержку и со стороны Угровъ. Принимая въ расчетъ Болгаръ, оставшихся по ту и по другую сторону Азовскаго моря и близкія къ нимъ племена Поволжскихъ Финновъ, мы получили бы почти непрерывное Финское населеніе на огромномъ пространствѣ отъ Уральскихъ до Балканскихъ горъ. Какъ же при такихъ условіяхъ Дунайскіе Болгаре могли обратиться въ Славянъ? На оборотъ тогда бы всѣмъ Южнорусскимъ и Дунайскимъ Славянамъ грозила опасность обратиться въ Финновъ. Но въ томъ-то и дѣло, что этотъ рядъ Угорскихъ народовъ былъ нарушенъ великимъ Болгарскимъ племенемъ. По отношенію къ настоящимъ Уграмъ мы не только не находимъ со стороны Болгаръ какого либо родственнаго влеченія, а напротивъ видимъ туже племенную ненависть какъ и въ отношеніи Аваръ.

 

 

93-94

 

Наконецъ возьмемъ первоначальныхъ Гунновъ, т. е. Гунновъ Аттилы. Напрасно было бы думать, что послѣ паденія его державы эти Гунны были всѣ истреблены или ушли опять на востокъ. Напротивъ, часть ихъ уцѣлѣла въ Дакіи и Панноніи и облегчила потомъ завоеваніе этихъ странъ Аварами, точно также какъ впослѣдствіи остатки Гунновъ и Аваръ облегчили завоеваніе Среднедунайской равнины Уграми. Іорнандъ говоритъ, что часть Гунновъ съ сыновьями Аттилы удалилась на берега Понта въ мѣста, гдѣ нѣкогда обитали Готы. Очень можетъ быть, что эти Гунны потомъ вмѣстѣ съ своими родичами Уграми опять воротились въ Паннонію и помогли возстановить тамъ царство Аттилы. Кромѣ того небольшое количество настоящихъ Гунновъ вмѣстѣ съ Сарматами (т. е. Сербами) основалось въ Иллирикѣ. Далѣе, младшій сынъ Аттилы Эрнакъ поселился съ своими Гуннами на краю Малой Скиѳіи (въ Добруджѣ), рядомъ съ Аланами, которыми начальствовалъ царь Кондакъ. (Эти Алане, увлеченные Гуннами изъ Задонскихъ степей, конечно были соплеменники Болгаръ, если не передовыя дружины тѣхъ же самыхъ Болгаръ, проложившія имъ путь на Дунай). Двоюродные братья Эрнака, Эмнедзаръ и Узиндуръ, заняли сосѣднюю часть Береговой Дакіи, откуда гунскіе князья Уто и Искальмъ съ своимъ народомъ перешли далѣе на югъ: „потомки этихъ Гунновъ — прибавляетъ Іорнандъ — называются Сакромонтизіи и Фозатизіи“ (cap. L.).

 

Слѣдовательно, вотъ сколько гунскихъ элементовъ имѣли Болгаре вокругъ себя, и, еслибы они сами были Гуннами, то конечно ихъ народность нашла бы обильную пищу для своего сохраненія и дальнѣйшаго развитія, какъ это мы видимъ на Уграхъ. А между тѣмъ на оборотъ Болгаре мало по малу ославянили всѣ чуждые элементы, очутившіеся въ ихъ средѣ. Съ другой стороны эти остатки Гунновъ, очутившіеся среди Болгаръ, по естественному ходу вещей не вдругъ поддались славянству и еще долгое время составляли чуждую народность, которая находилась въ нѣкоторомъ презрѣніи у Болгаръ и сохраняла свои разбойничьи привычки. На это указываетъ слѣдующее извѣстіе. Менандръ подъ 573 г. говоритъ, что на аварское посольство, возвращавшееся изъ Византіи, напали „такъ называемые Скамары“ и разграбили его. Ѳеофанъ подъ 764 г. также упоминаетъ о болгарскихъ разбойникахъ, „называемыхъ Скамарами“ [*]. Упомянутые выше Іорнандовы Сакромонтизіи по всей вѣроятности суть ничто иное какъ переиначенное названіе Скароманты или Скамары. Мы позволяемъ себѣ сблизить съ этимъ названіемъ славянское слово скамрахъ или скоморохъ. Это одно изъ многихъ народныхъ именъ, обратившихся въ бранное или насмѣшливое нарицательное имя. Аналогію съ нимъ можетъ представить наше слово чудакъ, происшедшее отъ народнаго имени Чудь.

 

И такъ, если допустить предположеніе, что Болгаре были соплеменниками Гунновъ и Угровъ, то быстрое и коренное превращеніе ихъ въ Славянъ являлось бы событіемъ не только чрезвычайнымъ, но и просто ни съ чѣмъ несообразнымъ. А потому мы смѣло можемъ утверждать, что Болгаре, пришедшіе на Дунай, не могли быть ничѣмъ инымъ какъ Славянами.

 

 

*. О тѣхъ же разбойникахъ Скамарахъ говоритъ Эвгиппій въ житіи Северина. (См. Mem. Pop. II. 626).

 

 

95-96

 

Это положеніе только и можетъ объяснить намъ, почему въ слѣдъ за окончательнымъ поселеніемъ Болгаръ въ Мизіи мы видимъ усиленное славянское движеніе почти по всему Балканскому полуострову. Славянизація въ VIII вѣкѣ сдѣлала такіе успѣхи даже въ южныхъ частяхъ полуострова, что Константинъ Багрянородный замѣчаетъ:

 

„ославянилась (ἐσθλαβώθη) и оварварилась цѣлая страна въ то время, когда моровая язва свирѣпствовала во всей вселенной, а скипетръ римскій былъ въ рукахъ Константина Копронима" (De thematibus occidentis).

 

Какимъ образомъ могла происходить такая славянизація въ VIII вѣкѣ, еслибы сильное и господствующее надъ Славянами племя было чуждаго имъ, Финскаго происхожденія? Откуда бы вдругъ взяли силы нѣкоторые довольно слабые славянскіе народы, прозябавшіе дотолѣ на почвѣ имперіи? Да и вообще славянскій элементъ началъ громко заявлять о своемъ существованіи на полуостровѣ только съ появленія на немъ Болгаръ, т. е. съ V вѣка. Теорія, толкующая о томъ, что Дунайскіе Славяне по своему мирному характеру даже не были способны ни къ какимъ заявленіямъ, а ждали для этого предводителей, которые пришли къ нимъ въ видѣ чуждаго и совершенно несимпатичнаго для нихъ Угорскаго племени (какъ Славяне Русскіе ждали прихода Варяговъ, чтобы заявить міру о своемъ существованіи) — эта теорія совершенно произвольная, не основанная ни на какихъ историческихъ свидѣтельствахъ и прямо несообразная съ историческимъ смысломъ. Очевидно пришествіе Болгаръ подкрѣпило славянскій элементъ на Балканскомъ полуостровѣ и сообщило славянскому движенію такую силу, что Византійская имперія должна была напрячь всѣ средства своей высшей гражданственности, чтобы положить преграду этому движенію. Благодаря превосходству своей организаціи, ей удалось не только остановить его, но впослѣдствіи произвести движеніе обратное, т. е. потрясти, ослабить Болгарское государство и снова огречить многія мѣстности, сдѣлавшіяся почти славянскими [*].

 

 

V. Черты нравовъ и обычаевъ у Дунайскихъ Болгаръ. Ихъ одежда и наружность. Мнимыя связи съ Камскими Болгарами.

 

Если обратимся къ другому ряду доказательствъ Тюрко-Финской теоріи — къ обычаямъ, то и здѣсь найдемъ, что эти доказательства набросаны поверхностно, имѣютъ только подобіе научныхъ пріемовъ и лишены всесторонняго, критическаго разсмотрѣнія. Вотъ въ какомъ видѣ онѣ изложены у Шафарика.

 

„Равномѣрно образъ жизни и обычаи природныхъ булгарскихъ государей, рѣшительно не славянскіе, напр., принесеніе людей и звѣрей въ жертву богамъ, священное омовеніе ногъ въ морѣ, множество женъ, падающихъ при видѣ князя ницъ на земь лицемъ и славящихъ его,

 

 

*. Рѣшенію вопроса о народности Болгаръ можетъ способствовать особое изслѣдованіе о той болгарской колоніи, которая по баснословному разсказу византійцевъ перешла въ Италію прямо отъ Азовскаго моря съ пятымъ сыномъ Купрата. А по извѣстіямъ Фредегерія (гл. 72) и Павла Діакона (кн. V. гл. 29) просто дружина Булгаръ, «происходившихъ изъ Азіатской Сарматіи», бѣжала изъ Баваріи отъ преслѣдованій короля Дагоберта въ числѣ 700 человѣкъ подъ начальствомъ своего князя Альзока, и около 667 года поселилась въ герцогствѣ Беневентскомъ съ дозволенія короля Гримоальда. Они заняли здѣсь три селенія: Сепино, Изернію и Бояно (И эту-то дружину, въ 700 человѣкъ, размѣстившуюся въ трехъ селеніяхъ новая исторіографія считала пятою частью всего Болгарскаго народа!). Дальнѣйшія судьбы этой колоніи неизвѣстны. Въ XV вѣкѣ въ тѣхъ же мѣстахъ поселились новые славянскіе выходцы, именно изъ Сербіи. (См. о томъ «Письма» де-Рубертисъ въ Чтен. Об. И. и Д. 1858. I). Обращаемъ на этотъ предметъ вниманіе нашихъ славистовъ. Можетъ быть когда иибудь имъ удастся открыть слѣды упомянутой Болгарской колонія въ мѣстныхъ средневѣковыхъ источникахъ, каковы: грамоты, преданія, топографическія имена и т. п.

 

 

97-98

 

несеніе, впереди войска конскаго хвоста вмѣсто знамени, клятва на обнаженномъ мечѣ и разсѣченіе при этомъ собакъ на части, употребленіе человѣческихъ череповъ вмѣсто чашъ, біеніе пойманнаго вора дубиной по головѣ и боданіе желѣзными кривыми крюками въ ребра, ношеніе широкихъ шароваръ по обычаю Турковъ, сидѣнье, поджавъ колѣна, задомъ на пятахъ (по обычаю Персовъ), предпочтеніе лѣвой стороны правой, какъ почетнаго мѣста“. (271—272 ).

 

 

Нынѣ доказано, что для рѣшенія этнографическихъ вопросовъ сходство и различіе обычаевъ представляютъ самую слабую основу: что общія черты быта и религіи могутъ встрѣчаться у народовъ нетолько не родственныхъ по происхожденію, но даже живущихъ въ совершенно разныхъ частяхъ свѣта и не имѣющихъ никакихъ сношеній между собою. Поэтому доказательства подобнаго рода надобно строить съ большою осмотрительностію и отличать существенныя, дѣйствительно - родственныя черты отъ общихъ, принадлежащихъ не столько извѣстной народности, сколько извѣстной степени гражданственности или вліянію одного народа на другіе сосѣдніе и особенно на покоренные. Поборники Тунмано-Энгелевой теоріи, во первыхъ, не обратили вниманія на весьма ясныя свидѣтельства источниковъ. Общія черты встрѣчаемъ уже у Амміана Марцелина при описаніи быта и характера Гунновъ и Аланъ: Алане („древніе Массагеты“ — поясняетъ Амміанъ) такой же кочевой, конный и воинственный народъ, какъ и Гунны. Мало того, у Аланъ находимъ черты, прямо тождественныя съ краснокожими дикарями Новаго Свѣта, напримѣръ скальпированіе непріятельскихъ головъ. Однако Алане никоимъ образомъ не могутъ быть отнесены къ Монгольскимъ и Татарскимъ племенамъ, съ понятіемъ о которыхъ мы привыкли связывать представленіе о кочевомъ, конномъ народѣ. Любимый напитокъ Татаро-монгольскихъ кочевниковъ составляетъ кумысъ или кобылье молоко; но, какъ извѣстно, древніе Литовцы и Сарматы также употребляли этотъ напитокъ. Тотъ же Амміанъ, восхищаясь храбростью Аланъ, объясняетъ воинственный характеръ Персовъ тѣмъ, что они родственнаго происхожденія со Скиѳами-Аланами (другіе писатели называютъ Аланъ Сарматами ); этимъ свидѣтельствомъ положительно рѣшается вопросъ о принадлежности послѣднихъ къ Арійской семьѣ. А Болгаре вышли именно изъ той страны и изъ той группы народовъ, которую Амміанъ описываетъ въ IV вѣкѣ подъ общимъ именемъ Аланъ, обитавшихъ за Дономъ и Азовскимъ моремъ, и мы имѣемъ полное право заключить, что Болгаре принадлежали къ Скиѳо-Сармато-Аланской группѣ.

 

Далѣе, Прокопій, описывая нравы Склавинъ и Антовъ, говоритъ:

 

„Они ведутъ образъ жизни суровый и грубый какъ Массагеты, и подобно послѣднимъ покрыты грязью и всякою нечистотою; злые и лукавые люди между ними очень рѣдки; но при своемъ простосердечіи они имѣютъ гуннскіе нравы“ (De Bello Goth. l. III, с. 14).

 

Какого же болѣе яснаго свидѣтельства можно требовать отъ источниковъ, чтобы видѣть всю несостоятельность упомянутыхъ доводовъ? Склавины н Анты, т. е. Дунайскіе и Русскіе Славяне, имѣютъ гуннскіе нравы. Если подъ Гуннами подразумѣвать здѣсь настоящихъ Гунновъ, то на основаніи тѣхъ же пріемовъ можно повторять мнѣніе Венелина о славянствѣ Аттилы и его гунновъ, чтó однако въ наше время едва ли возможно доказывать серьезно.

 

 

99-100

 

Но мы видѣли, что Прокопій подъ именемъ Гунновъ разумѣетъ преимущественно Болгарскія племена, которыя въ его время играли едва ли не главную роль въ политическихъ отношеніяхъ имперіи со стороны Дунайской границы, и для насъ совершенно понятно постоянное сопоставленіе съ ними Антовъ и и Придунайскихъ Склавиновъ. Въ разсказахъ его о нападеніяхъ на имперію мы обыкновенно встрѣчаемъ то раздѣльно, то въ совокупности, эти три народа: Гунны, Анты и Склавины. Въ его описаніи войнъ Вандальской и Готской въ числѣ вспомогательныхъ или наемныхъ войскъ опять встрѣчаются тѣже Гунны, Анты и Склавины; они преимущественно упоминаются въ качествѣ отличныхъ конниковъ и стрѣлковъ. Общее или родовое названіе Гунновъ, какъ мы уже говорили, замѣняется у Прокопія иногда видовыми именами Кутургуровъ и Утургуровъ, а иногда другимъ общимъ названіемъ Массагетовъ. (Припомнимъ, что Амміанъ Массагетами называетъ Аланъ). Итакъ о сходствѣ бытовыхъ чертъ у Славянъ и у Болгаръ мы имѣемъ положительное свидѣтельство Прокопія, который самъ видѣлъ ихъ и могъ наблюдать ихъ нравы, сопровождая Велизарія въ его походахъ. Слѣдовательно и съ этой стороны, на которую, повторяемъ, можно опираться весьма условно и осмотрительно, источники говорятъ совсѣмъ не въ пользу Тюрко - Финской теоріи.

 

Если сравнимъ нѣкоторые обычаи въ частности, то опять встрѣтимъ общеславянскія или общеварварскія черты. На примѣръ, клятва на обнаженномъ мечѣ была также въ обычаѣ у Руссовъ; употребленіе человѣческихъ череповъ вмѣсто чашъ, было присуще чуть ли не всѣмъ варварскимъ народамъ; мы находимъ его у Германцевъ даже въ VI вѣкѣ, если припомнимъ исторію Лоіігобардскаго короля Альбоина. Знамена или стяги съ конскимъ хвостомъ (столь свойственныя народу, недавно вышедшему изъ кочеваго, коннаго быта), предпочтеніе лѣвой стороны, сидѣніе поджавъ колѣна на пятахъ (притомъ „по обычаю Персовъ", народа совсѣмъ не турецкаго), широкіе шаровары (по извѣстію Ибнъ-Фоцлана бывшіе въ употребленіи также у Руссовъ) и пр. и пр.—все это такія черты, которыя никакъ нельзя признать финскими по преимуществу.

 

Извѣстно, что нѣкоторыя принадлежности одѣянія, а также прическа и борода не только въ наше время, но и во всѣ времена подвергались разнымъ вліяніямъ или такъ наз. модѣ. Болгаре издавна жили въ сосѣдствѣ съ Гуннскими народами, значительное время находились въ зависимости отъ Гунновъ и Аваръ, и потому пѣтъ ничего удивительнаго, если по одному византійскому свидѣтельству (Свида) въ костюмѣ ихъ оказалось кое-что общее съ Аварами. Но уже самое свидѣтельство, будто „Болгаре перемѣнили свою одежду на аварскую“ (Mem. P. I. 753), показываетъ, что Болгаре и Авары не считались однимъ и тѣмъ же племенемъ. Какую именно одежду заимствовали Болгаре у Аваръ Свида не объясняетъ; прическа у этихъ народовъ была различная. Ѳеофанъ и Анастасій говорятъ, что Авары носили длинные волосы, отброшенные назадъ и переплетенные тесемками ; а остальная внѣшность ихъ была похожа на гуннскую (Mem. Pop. I. 644). Но, какъ мы видѣли, подъ Гуннами въ тѣ времена у византійцевъ разумѣлись преимущественно Болгаре.

 

 

101-102

 

Прокопій, говоря о партіяхъ цирка, описываетъ ихъ модный костюмъ и прическу, которыя они усвоили себѣ по образцу Массагетовъ или Гунновъ; а извѣстно, что и Гунны, и Маесагеты у него означаютъ именно Болгаръ. Главныя черты этой моды составляли: оголенныя щеки и подбородокъ, подстриженная кругомъ голова съ пучкомъ волосъ на затылкѣ, рукава одежды, очень узкія у кисти рукъ и весьма широкія къ плечу, плащи, исподнее платье и разные виды „гуннской обуви“ (Hist. Arcana, c. VII). Изъ этихъ сопоставленій мы можемъ только заключить, что Болгаре и Авары носили прическу разную, а одежда ихъ была похожа.

 

Что обычай стричь бороду и голову принадлежалъ собственно Болгарамъ, подтверждаетъ одно болгарское извѣстіе, именно роспись первыхъ князей. Тамъ прямо сказано, что пока они держали княженіе объ ону (сѣверную) сторону Дуная, были „съ остриженными главами.“(Обзоръ Хронографовъ. Андр. Попова. I. 25). Слѣдовательно послѣ утвержденія въ Мизіи и Ѳракіи болгарская аристократія начала измѣнять свою прическу, конечно подъ вліяніемъ византійскимъ. Такимъ образомъ, описанные Львомъ Діакономъ, бритый подбородокъ Святослава и его оголенная голова съ чубомъ, какъ оказывается, представляли черты общія съ древними Болгарами; только русскіе князья долѣе болгарскихъ сохраняли старыя привычки, впрочемъ съ одной стороны уже въ вѣкъ Святослава не всѣ Руссы брили бороду; нѣкоторыя отпускали ее и завивали въ гриву (Ибнъ-Хаукалъ), а съ другой въ томъ же вѣкѣ встрѣчаются болгарскіе вельможи все еще съ подбритою кругомъ головою (Liutprandi, Legatio). [*]

 

Обратимъ вниманіе исторической этнографіи на бритые болгарскіе подбородки. Развѣ это собственно гуннская черта? Настоящіе Гунны были безбороды, о чемъ имѣемъ прямое свидѣтельство Амміана Марцеллина; только онъ напрасно объясняетъ это обстоятельство тѣмъ, что имъ при самомъ рожденіи дѣлали на щекахъ какія-то нарѣзки. Истые чудскіе народы, еще не смѣшавшіеся съ Арійцами, и въ наше время представляютъ тотъ же почти безбородый типъ, не дѣлая никакихъ нарѣзокъ на щекахъ (Остяки, Вогулы и Самоѣды) [**].

 

Если отъ волосъ и одежды перейдемъ къ типу лица, то и здѣсь не найдемъ никакихъ извѣстій, чтобы Болгаре имѣли общія черты съ настоящими Гуннами, которые поражали Европейцевъ своимъ безобразіемъ. Современные намъ Болгаре въ большинствѣ имѣютъ чистый южнославянскій типъ. Если же и встрѣчаются (особенно въ Подунайской равнинѣ) многія физіономіи съ типомъ тюрко-финскихъ народовъ, то это объясняется историческими судьбами Болгаръ. Многія примѣси гуннскія и угорскія вошли въ Болгарскій организмъ еще до утвержденія ихъ за Дунаемъ; но и послѣ того долгое время продолжался приливъ тюркскихъ элементовъ.

 

 

*. «Bulgarorum nuntium, ungarico more tonsum» говоритъ Ліутпрандъ. Но почему же «остриженнаго по угорскому обычаю»? Оголенная кругомъ голова составляла древнеболгарскій обычай, какъ то доказываютъ Прокопій и Роспись болгарскихъ князей. Очень можетъ быть, что и къ Уграмъ этотъ обычай перешелъ отъ Болгаръ.

 

**. Вотъ одно изъ очевидныхъ доказательствъ, что Понтійскіе Скиѳы не были ни Чудь, ни Монголы: фигуры этихъ Скиѳовъ на разныхъ предметахъ, добытыхъ раскопками въ Южной Россіи, снабжены отличными бородами. Обычай брить бороды, можетъ быть, распространился между ними во времена римскаго господства на сѣверныхъ берегахъ Чернаго моря. Такъ, по словамъ Діона Хризостома, въ I вѣкѣ по P. X. между жителями Ольвіи, бывшими полугреческаго, пнолуварварскаго происхожденія, онъ встрѣтилъ человѣка, который былъ остриженъ по римски, чтобы показать себя другомъ Римлянъ.

 

 

103-104

 

Припомнимъ только, что послѣ истребительныхъ войнъ Цимисхія и особенно Василія II, когда Болгарское государство ослабѣло и подчинилось Византіи, многія мѣстности Болгаріи запустѣли. Въ теченіе X вѣка мы видимъ рядъ Печенѣжскихъ вторженій; а въ XI цѣлыя орды Печенѣговъ поселились въ равнинныхъ частяхъ Болгаріи съ позволенія Византіи. За Печенѣгами послѣдовали вторженія и колонизація Половцевъ, за Половцами Татары; наконецъ и Турки Османскіе также внесли свою долю. И замѣчательно, какъ сильна и живуча была коренная славянская народность Болгаръ: она усвоила себѣ всѣ чуждые элементы, ибо всѣ эти обрывки тюркскихъ народностей сдѣлались Болгарами по языку и быту; но онѣ оставили многіе слѣды въ наружномъ типѣ и въ характерѣ новыхъ Болгаръ. Кромѣ того неблагопріятное вліяніе чуждыхъ примѣсей отразилось впослѣдствіи въ недостаточномъ стремленіи къ національному единству и къ самобытности. И такъ мы видимъ Болгаръ въ постоянномъ и очень тѣсномъ соприкосновеніи съ народами тюрко-финскими, съ самаго начала ихъ исторіи до послѣднихъ вѣковъ. Есть ли какая вѣроятность, чтобы при такихъ условіяхъ они могли обратиться въ чистыхъ Славянъ и противостоять всѣмъ чуждымъ примѣсямъ, еслибы они не были коренною славянскою народностію? Конечно нѣтъ. Историческіе законы непреложны.

 

„Болгаре — говоритъ Шафарикъ — приносили людей и звѣрей въ жертву богамъ.“

 

Да какой же народъ, находившійся на степени варварства, этого не дѣлалъ? Извѣстно, что жертвоприношенія, и даже человѣческія, были въ обычаѣ у Руссовъ еще во второй половинѣ X вѣка. Въ числѣ нѣкоторыхъ языческихъ обрядовъ у Болгаръ было разсѣченіе собакъ на части. Но и Руссы дѣлали тоже самое, судя по извѣстію Ибнъ-Фоцлана. Болгарскіе судьи пытали воровъ и разбойниковъ батогами и желѣзными крючьями. Но пытки, и самыя варварскія, существовали у народовъ болѣе образованныхъ. Какія же это доказательства финскаго племени?

 

Продолжимъ выписку доводовъ, приводимыхъ Шафарикомъ въ пользу неславянскаго происхожденія:

 

„раннее укорененіе магометанства между Подунайскими Булгарами, слѣды коего, по словамъ папы Николая, можно было видѣть у нихъ даже и по обращеніи въ христіанскую вѣру (860—866),особенно многоженство, принятіе святыни распоясавшись, покровеніе головы турбаномъ въ храмѣ, суевѣрное убіеніе животныхъ, сарацинскія книги и т. п. Вѣроятно Дунайскіе Булгары, и по утвержденіи своемъ въ Мизіи, продолжали прежнія дружескія сношенія съ братьями своими, оставшимися на Волгѣ, отъ коихъ, безъ сомнѣнія, еще въ VIII вѣкѣ приняли первыя начала магометанства, уступившаго послѣ мѣсто христіанству“. (272).

 

Мнѣніе о магометанствѣ Дунайскихъ Болгаръ какъ мы видимъ, построено на весьма слабыхъ основаніяхъ. Эти основанія заимствованы преимущественно изъ Отвѣтовъ папы Николая I въ 866 г. [*] Только что окрещенные Болгаре обратились къ папѣ Николаю I съ просьбою возвести Болгарію на степень отдѣльнаго патріархата и при этомъ предложили рядъ вопросовъ, имѣвшихъ цѣлію разъяснить нѣкоторыя ихъ недоумѣнія относительно новой религіи. Изъ этихъ вопросовъ, на которые папа прислалъ свои отвѣты, ясно видно, что Болгарскій народъ держался еще многихъ языческихъ обычаевъ.

 

 

*. Responsa ad consulta Bulgarorum. Acta Conciliorum. Ed. Harduin. V, 353.

 

 

105-106

 

На примѣръ, вопросъ: „можно ли имѣть двухъ женъ и, если нельзя, то какъ поступать съ имѣющими“—этотъ вопросъ нисколько не служитъ признакомъ мусульманства; многоженство есть черта языческая, и оно существовало у всѣхъ славянскихъ народовъ. Далѣе, обычай распоясываться, приступая къ какому либо священному дѣлу, ношеніе какой то полотняной повязки на головѣ (ligatura lintei), которую новообращенные не привыкли еще снимать входя въ церковь; продолжавшіяся въ народѣ идольскія жертвоприношенія—все это суть несомнѣнные остатки язычества.

 

Изъ всѣхъ вопросовъ болгарскихъ только одинъ имѣетъ отношеніе къ магометанству. "Чтò дѣлать съ нечестивыми книгами, которыя мы получили отъ Сарацинъ и имѣемъ у себя?“ — спрашиваютъ Болгаре. „Непремѣнно сжечь“—отвѣчаетъ папа. Но что это за сарацинскія книги и отъ кого онѣ были получены, о томъ нѣтъ никакихъ дальнѣйшихъ указаній. Неизвѣстно, были ли то чисто-мусульманскія книги или принадлежали какой либо восточной сектѣ, предшественницѣ болгарскаго богумильства. Предметъ тѣмъ болѣе темный, что о мусульманской пропагандѣ тутъ совсѣмъ не упоминается. Въ заключеніе своихъ вопросовъ Болгаре умоляютъ дать имъ чистую и совершенную христіанскую вѣру: „ибо — говорятъ они — въ землю нашу пришли изъ разныхъ мѣстъ многіе проповѣдники, какъ то Греки, Армяне и другіе, которые учатъ насъ различно.“ Но если въ Болгарію приходили проповѣдники изъ разныхъ странъ, то могла проникать и магометанская проповѣдь, особенно при помощи многочисленныхъ славяне-болгарскихъ колоній, которыя поселились въ Малой Азіи въ VII и VІІІ вв. Такъ напримѣръ, въ царствованіе императора Константина Копронима, въ Болгаріи произошли сильныя междоусобія, во время которыхъ была свергнута династія Аспаруха и поставленъ князь (Телецъ) изъ другаго рода. Вслѣдствіе этихъ междоусобій множество болгарскихъ Славянъ оставили свои земли, и съ разрѣшенія византійскаго императора переселились въ Малую Азію на рѣку Артану; число этихъ переселенцевъ будто бы превышало 200,000 человѣкъ (по извѣстію Ѳеофана). Слѣдовательно, еслибы и встрѣтились дѣйствительно слѣды мусульманской пропаганды у Дунайскихъ Болгаръ, то посредниками въ этомъ случаѣ могли явиться болгарскіе колонисты въ Малой Азіи.

 

Впрочемъ сношенія съ Сарацинами въ тѣ времена были довольно обычны, особенно на почвѣ Византійской имперіи, гдѣ Болгаре встрѣчались съ ними то въ союзѣ съ Византіей противъ нихъ, то на оборотъ. Но Тюрко-Финская теорія совершенно упускаетъ изъ виду эту близость Малой Азіи и Сиріи и сношенія болгарскихъ царей даже съ египетскими халифами; а для подкрѣпленія своего дѣлаетъ предположенія о непосредственныхъ связяхъ Дунайскихъ Болгаръ съ Камскими и о сильномъ магометанскомъ вліяніи съ береговъ Камы на берега Дуная. Во первыхъ, магометанство утвердилось въ Камской Болгаріи только въ X вѣкѣ; а въ VIII если и начали проникать туда начатки этого ученія, то еще весьма слабые. Во вторыхъ, источники не упоминаютъ ни о какихъ сношеніяхъ Дунайскихъ Болгаръ съ Камскими. Ближе къ послѣднимъ жили Болгаре Таврическіе и Таманскіе; но и тѣ остались чужды мусульманству, хотя оно проникло въ сосѣднюю съ ними Хазарію.

 

 

107-197

 

Итакъ всѣ эти предположенія о мусульманствѣ Дунайскихъ Болгаръ очевидно вызваны желаніемъ привести ихъ въ живую связь съ Камскими (о которыхъ скажемъ въ другомъ мѣстѣ). Но, повторяемъ, источники нисколько не согласуются съ такимъ желаніемъ.

 

 

VI. Торговые договоры. Начало письменности и христіанства у Болгаръ.

 

Сами послѣдователи Тюрко-Финской теоріи указываютъ на черту, которая находится въ нѣкоторомъ противорѣчіи съ этой теорій. „Булгары принесли изъ Волжскихъ степей замѣчательную способность къ восприпятію цивилизаціи“ — замѣчаетъ одинъ изъ новѣйшихъ изслѣдователей Византійско-Славянскаго міра, — и указываетъ за тѣмъ на ихъ торговую дѣятельность. [*] И дѣйствительно, едва Болгаре утвердились въ Мизін, какъ вошли въ торговыя сношенія съ своими сосѣдями. Болгарія вскорѣ сдѣлалась торговою посредницею между Византіей, Германіей, Западно и Восточно-Славянскими землями. Это значеніе ея мѣтко опредѣлила наша лѣтопись, вложивъ въ уста Святослава извѣстныя слова, что въ Переяславль на Дунаѣ „сходятся вся благая“ изъ разныхъ странъ. Торговля производилась въ тѣ времена особенно по рѣчнымъ и морскимъ путямъ; а судоходство, какъ извѣстно, не въ характерѣ чисто-степнаго Чудско - Татарскаго народа. Послѣднюю черту подтверждаютъ не только Гунны, Хазары, Печенѣги, Половцы, Татары, но и современные Угры, которые, не смотря на свой внѣшній европеизмъ, не сдѣлались торговымъ народомъ, хотя они прежде жили около береговъ Чернаго моря, потомъ владѣли частію береговъ Адріатики и живутъ на такой судоходной рѣкѣ какъ Дунай. Болгаре, на оборотъ, какъ только утвердились за Дунаемъ, то первымъ ихъ стремленіемъ было захватить морскія гавани, каковы: Одиссосъ (Варна), Петрополисъ, потомъ Анхіалъ, Мессемврія, Бургасъ, Созополисъ.

 

На постоянную, значительную торговлю Болгаръ съ Византіей указываютъ торговые договоры Болгарскихъ князей съ Греками, совершенно подобные такимъ же договорамъ князей Русскихъ. Первый извѣстный намъ договоръ былъ заключенъ княземъ Кормезіемъ (а по мнѣнію нѣкоторыхъ Тервелемъ) при императорѣ Ѳеодосій Адрамитинѣ въ 714 или 715 году. Статьи этого договора опредѣляли цѣны наиболѣе дорогихъ товаровъ, постановляли взаимную выдачу бѣглыхъ преступниковъ и вмѣняли въ обязанность купцамъ имѣть печати или правительственныя клейма на своихъ товарахъ. Договоръ этотъ конечно былъ письменный, ибо спустя около ста лѣтъ болгарскій царь Крумъ посылаетъ угрожающее письмо къ императору Михаилу Рангаба и требуетъ мира не иначе какъ на основаніи Кормезіева договора (Ѳеофанъ и Анастасій). А въ промежуткѣ между Кормезіемъ и Крумомъ мы имѣемъ извѣстіе того же Ѳеофана о договорѣ Болгаръ съ Греками при Константинѣ Копронимѣ, въ 774 г., при чемъ обѣ стороны обмѣнялись письменными договорами и граматами. (Theoph. Ed. Бои. 691 и 775).

 

Какъ значительна была торговая конкуренція болгарскихъ куицевъ съ греческими въ самой Византіи, показываютъ событія второй половины IX вѣка. Въ царствованіе Льва VI Философа по интригѣ греческихъ купцовъ, подкупившихъ кого слѣдуетъ, склады болгарскихъ товаровъ въ 888 г. были переведены изъ Константинополя въ Солунь.

 

 

*. L’Empire Grecque au X siecle. Par Rambaud. Paris 1870.

 

 

109-110

 

Хотя это былъ второй послѣ столицы торговый городъ имперіи, однако положеніе болгарской торговли значительно измѣнилось къ худшему: болгарскія суда должны были огибать весь Ѳракійскій полуостровъ и проходить мимо Константинополя, чтобы достигнуть Солуня. Въ тоже время пошлины на ихъ товары были увеличены. Знаменитый болгарскій царь Симеонъ горячо принялъ къ сердцу жалобы своихъ торговцевъ, и отсюда возникла его жестокая война съ Греками. Въ этомъ случаѣ мы опять находимъ разительную аналогію съ Руссами, которые воевали съ Греками за нарушеніе торговыхъ договоровъ и притѣсненія своихъ купцовъ. Самая торговля русская съ Константинополемъ очевидно шла объ руку съ торговлей болгарской, и во многомъ за ней слѣдовала. Замѣчательны также и общіе мореходные пріемы Руссовъ и Болгаръ. Какъ тѣ, такъ и другіе не достигли развитія своихъ морскихъ силъ, и оба народа повидимому не пошли дальше своихъ лодокъ-однодеревокъ, которыя были пригодны для рѣчнаго и морскаго плаванія. Еще въ 626 г., во время осады Константинополя аварскимъ каганомъ, мы видѣли на Боспорѣ эти лодки Тавроскиѳовъ-Болгаръ. Тѣже болгарскія однодеревки встрѣчаемъ у береговъ Малой Азіи и спустя около 100 лѣтъ послѣ того, при императорѣ Львѣ Изавріанинѣ (Nicephor. Ed. Bon. 63). Дальнѣйшему развитію морскихъ силъ конечно воспрепятствовали относительно Руси кочевыя орды, которыя отрѣзали ее отъ моря, а относительно Болгаріи политическій упадокъ царства во второй половинѣ X вѣка и наступившая затѣмъ потеря самобытности. Приливъ тюркскихъ народовъ,т. е. Печенѣговъ и Половцевъ, въ XI вѣкѣ, также немало задержалъ развитіе болгарской образованности.

 

Рѣчь о болгарской торговлѣ приводитъ насъ къ вопросу о началѣ болгарской письменности. Обыкновенно это начало возводятъ ко времени крещенія царя Бориса и апостольской дѣятельности Кирилла и Меѳодія, т. е. ко второй половинѣ IX вѣка. Но вѣрно ли это мнѣніе? Отвѣчаемъ отрицательно. Мы видѣли существованіе письменныхъ договоровъ съ Греками уже до царя Бориса; первый извѣстный намъ (по Ѳеофану) договоръ относится къ 714 или 715 году. Если съ этимъ даннымъ сопоставимъ упомянутое выше извѣстіе Прокопія о посольствѣ князя Утургуровъ Сандила къ императору Юстиніану въ 551 г., при чемъ посолъ излагалъ свое порученіе изустно, то придемъ къ слѣдующему предположенію: болгарская письменность возникла въ періодъ времени между второю половиною ѴІ-го и первою четвертью VIII-го вѣка. Но какая же это была письменность? Конечно славянская. Посольскія грамоты и письменные договоры съ Греками предполагаютъ при греческомъ текстѣ и существованіе славянскихъ переводовъ, подобныхъ тѣмъ, какіе находимъ при договорахъ Олега и Игоря.

 

Свидѣтельства о письменныхъ договорахъ и посланіяхъ болгарскихъ царей не принадлежатъ къ какимъ либо позднѣйшимъ извѣстіямъ, сложившимся подъ вліяніемъ собственно Кирилло-Меѳодіевой грамоты; доказательствомъ тому служитъ самъ авторъ этихъ свидѣтельствъ Ѳеофанъ, который жилъ ранѣе свв. Солунскихъ братьевъ и былъ современникъ Крума. Можно предложить вопросъ: не писались ли означенные договоры на одномъ греческомъ языкѣ?

 

 

111-112

 

Но во первыхъ, это предположеніе не подкрѣпляется никакимъ свидѣтельствомъ источниковъ; во вторыхъ, тому противорѣчитъ существованіе славянскихъ переводовъ при договорахъ Руссовъ съ Греками. У насъ повторилось тоже явленіе: при княжемъ дворѣ писались грамоты на славянскомъ языкѣ прежде, нежели христіанство окончательно утвердилось въ Россіи. Притомъ два извѣстныхъ Олеговыхъ договора не были первыми русскими грамотами въ этомъ родѣ, такъ какъ въ нихъ самихъ заключаются намеки на договоры предшествовавшіе, слѣдовательно относящіеся къ IX вѣку.

 

На Руси начало грамоты совпадаетъ съ началомъ христіанства. Первое свидѣтельство о крещеніи Руссовъ, какъ извѣстно, заключается въ окружномъ посланіи патріарха Фотія 866 года. И у Дунайскихъ Болгаръ водвореніе письменности также по всей вѣроятности находилось въ связи съ началомъ ихъ христіанства. Исторіографія обыкновенно возводитъ христіанство Болгаръ къ крещенію царя Бориса-Михаила и его бояръ, т. е. ко второй половинѣ IX вѣка. Но она забываетъ, что это крещеніе было только окончательнымъ торжествомъ христіанства въ Болгаріи. Нѣтъ никакого вѣроятія, чтобы при такомъ близкомъ сосѣдствѣ съ Византіей, въ Болгарію не проникло христіанство гораздо ранѣе. Что дѣйствительно такъ было, на это имѣемъ свидѣтельство Константина Багрянороднаго и Кедрина. По ихъ словамъ преемникъ Крума Муртагонъ (или Критагонъ), княжившій въ первой четверти IX вѣка, замѣтивъ, что Болгарскій народъ мало по малу отпадаетъ отъ язычества и переходитъ въ христіанство, воздвигъ гоненіе на обращенныхъ и подвергъ казни тѣхъ, которые не хотѣли оставить новой вѣры. При этомъ упомянутые историки распространеніе христіанства между Болгарами приписываютъ плѣнному греческому епископу (Cedrenus. Ed. Bon. IL 185. Mentor. Pop. II. 563). Но христіанство по всей вѣроятности уже существовало между ними. Болгаре заняли страну, населенную по большей части ихъ славянскими соплеменниками, которые искони жили на Балканскомъ полуостровѣ, входили въ составъ Византійской имперіи, и конечно если не всѣ, то отчасти были уже христіанами, когда утвердились здѣсь Болгаре. Отъ этихъ-то ту земныхъ Славянъ христіанство очень рано могло проникнуть къ Болгарамъ. Есть поводы думать, что у послѣднихъ была сильная христіанская партія, съ которою язычество долго боролось. По всей вѣроятности не безъ связи съ этой борьбой происходили тѣ внутреннія смуты, которыми ознаменована исторія Болгаріи въ VIII вѣкѣ, сверженіе и убійство нѣкоторыхъ ея князей, и, можетъ быть, по преимуществу тѣхъ, которые особенно дружились съ Византіей и обнаруживали наклонность къ христіанской религіи. По крайней мѣрѣ мы имѣемъ изъ второй половины VIII вѣка примѣръ князя Телерика, который принужденъ былъ спасаться бѣгствомъ изъ Болгаріи; онъ удалился ко двору императора Льва IV, былъ имъ окрещенъ, женился на его родственницѣ и получилъ санъ патриція (Theophan. 698).

 

Язычество долго и упорно держалось между Дунайскими Болгарами конечно вслѣдствіе почти постоянныхъ войнъ съ Византіей, которая стремилась подчинить себѣ этихъ Болгаръ: они подозрительно и враждебно относились къ греческой религіи, опасаясь подчиненія не только церковнаго, но и политическаго. Какъ бы то ни было, христіанство вторгалось постепенно и неотразимо.

 

 

113-114

 

Вотъ почему исторія не имѣетъ никакихъ точныхъ, опредѣленныхъ свидѣтельствъ даже о крещеніи самого царя Бориса. Относительно его обращенія мы имѣемъ только двѣ скудныя легенды. Одна изъ нихъ приписываетъ это обращеніе сестрѣ Бориса, воротившейся изъ греческаго плѣна, гдѣ она просвѣтилась христіанскою вѣрою; а другая приводитъ его въ связь съ картиною страшнаго суда, нарисованнаго на стѣнѣ княжаго дворца греческимъ монахомъ-живописцемъ Меѳодіемъ (Продолжатель Константина, Кедринъ и Зонара). Третье, болѣе достовѣрное, извѣстіе говоритъ, что Борисъ принялъ христіанство во время неудачной войны съ греческимъ императоромъ Михаиломъ, чтобы получить миръ на выгодныхъ условіяхъ (Симеонъ Логофетъ, Левъ Граматикъ и Георгій Монахъ). Но онъ конечно былъ уже подготовленъ къ этому обращенію. Исторія даже не знаетъ въ точности года крещенія Борисова. Можемъ только приблизительно сказать, что оно совершилось вскорѣ послѣ 860 года.

 

Напрасно исторіографія пыталась связать введеніе христіанства въ Дунайской Болгаріи съ дѣятельностію Солунскихъ братьевъ Константина и Меѳодія, имѣя при этомъ почти единственнымъ основаніемъ сходство имени послѣдняго съ упомянутымъ живописцемъ Меѳодіемъ (хотя никакое свидѣтельство не говоритъ намъ, чтобы братъ Константина былъ живописцемъ). Во первыхъ, самая хронологія едва ли допускаетъ эту гипотезу. По смыслу житій Константина и Меѳодія, почти вслѣдъ за путешествіемъ въ Козарію наступила ихъ миссія въ Моравію, и трудно предположить, чтобы братья по пути въ послѣднюю, такъ сказать мимоходомъ, крестили Болгаръ, какъ толкуютъ нѣкоторые ученые, и при этомъ снабдили ихъ (тоже мимоходомъ) славянскою грамотою. Если принять извѣстія западныхъ лѣтописцевъ,то крещеніе Бориса совершилось не ранѣе 863 или 864 года, т. е. въ то время, когда братья находились уже въ Моравіи. [*] Во вторыхъ, въ это самое время мы видимъ сильную борьбу между греческою и латинскою церковью за господство въ Болгаріи и колебаніе самого Бориса между этими двумя вліяніями. Если бы Борисъ былъ только что окрещенъ Кирилломъ и Меѳодіемъ, то нѣсколько страннымъ является его обращеніе въ 866 году въ Римъ съ вопросами, относящимися до новой религіи. Въ этихъ вопросахъ упоминается о разныхъ проповѣдникахъ въ Болгаріи, но не сдѣлано ни малѣйшаго намека на Солунскихъ братьевъ. Въ третьихъ, нѣтъ никакого вѣроятія, чтобы такой важный подвигъ, гораздо болѣе важный чѣмъ поѣздки къ Сарацинамъ и Козарамъ, — чтобы этотъ подвигъ, т. е. крещеніе Болгаръ и дарованіе имъ славянской грамоты, пройденъ былъ совершеннымъ молчаніемъ въ Паннонскихъ житіяхъ свв. братьевъ, если бы этотъ подвигъ дѣйствительно былъ ими совершенъ. Дунайскіе Болгаре по всѣмъ признакамъ были отчасти христіанами еще прежде Кирилла; они уже имѣли конечно славянскую грамоту, а также и начатки перевода Священнаго писанія. Если бы славянская грамота не существовала прежде у Болгаръ, а была введена только при Борисѣ, то было бы трудно и объяснить то процвѣтаніе болгарской письменности, которое началось еще при томъ же Борисѣ и достигло такой замѣчательной степени при его преемникѣ Симеонѣ.

 

 

*. Лѣтопись Хинкмара. Pertz. I. 465. См. о томъ Byzantinische Geschichten von Weiss. Graz. 1873. (II. 79) и Viek i Djelovanje sv. Cyrilla i Methoda— Rački. U Zagrebu. 1859. (147—148). A также см. Очеркъ исторіи православныхъ церквей — Голубинскаго. Москва. 1871 (стр. 36 и 239).

 

 

115-116

 

Но объ отношеніи Кирилла и Меѳодія къ Славянской грамотѣ мы поговоримъ въ другомъ мѣстѣ (по поводу Азовско-Черноморской Руси).

 

Итакъ, если Болгарскій народъ создалъ въ IХ-Х вв. богатую славянскую письменность, которою надѣлилъ и другихъ Славянъ, то спрашивается: когда же тотъ народъ былъ не славянскимъ? И могъ ли онъ быть не кореннымъ славянскимъ народомъ?

 

 

С. ДОКАЗАТЕЛЬСТВА ФИЛОЛОГИЧЕСКІЯ.

 

VII. Филологическіе пріемы финномановъ. Разборъ нѣкоторыхъ личныхъ именъ и отдѣльныхъ словъ.

 

Теперь перейдемъ въ область тѣхъ доказательствъ, на которыхъ Тюрко-Финская система въ особенности думала основать свои выводы, т. е. въ область филологіи, собственно въ область личныхъ именъ. По поводу вопроса о происхожденіи Руси, мы уже не разъ имѣли случай указывать всю несостоятельность и всю произвольность подобныхъ доказательствъ. Филологія тогда только можетъ дѣлать точные выводы, когда она имѣетъ передъ собою языки народа съ достаточнымъ количествомъ лексическаго матеріала и граматическихъ формъ. Если филологическая наука сдѣлала огромные успѣхи въ области сравнительнаго языкознанія, то она еще слишкомъ слаба, чтобы рѣшать этнографическіе вопросы изъ области вѣковъ давно-прошедшихъ, на основаніи кое-какихъ отдѣльныхъ словъ, подобно тому, какъ наука палеонтологіи, на основаніи кое-какихъ кусковъ отъ костей, иногда опредѣляетъ объемъ и строеніе допотопныхъ животныхъ (впрочемъ не всегда достовѣрно).

 

Личныя имена конечно отражають въ себѣ корни и характеръ словопроизводства въ народномъ языкѣ. Но чтобы добраться до этихъ корней и уяснить характеръ словопроизводства, прежде всего надобно возстановить народное произношеніе или фонетику данныхъ именъ, а это рѣдко бываетъ возможно, потому что рѣчь идетъ обыкновенно обь именахъ, уже несуществующихъ въ живомъ употребленіи и дошедшихъ до насъ въ иноземной, искаженной передачѣ, притомъ иногда въ нѣскольскихъ варіантахъ. Далѣе, личныя имена и прозвища нерѣдко переходили изъ одного народа въ другой по причинѣ близкаго сосѣдства, политической зависимости, родственныхъ союзовъ и т. п.; слѣдовательно могутъ попадаться и такія, которыя, хотя чужаго происхожденія, но не означаютъ, чтобы лица ихъ носившія принадлежали къ этому чужому племени. Наконецъ въ исторіи всякаго народа могутъ попадаться лица иноплеменныя, находившіяся на службѣ туземныхъ государей или близкихъ къ нимъ по какимъ либо другимъ причинамъ. При всѣхъ этихъ соображеніяхъ посмотримъ однако, на сколько справедливы слова Шафарика, будто „слѣдующія имена всякому безпристрастному языкоизслѣдователю представляются какъ внутреннимъ, такъ и внѣшнимъ своимъ видомъ ничего не заключающими въ себѣ славянскаго“: [*]

 

            1. Кувратъ или Кубратъ. Какимъ образомъ слово, котораго основной слогъ есть вратъ или братъ не можетъ быть славянскимъ?

 

 

*. Кувратъ, Батбай, Котрагъ, Алтицей, Алзеко, Кубарь, Аспарухъ, Тербель, Кормезій, Телецъ, Сабинъ, Паганъ или Баянъ, Умаръ, Токтъ, Черигъ, Кардамъ, Крумъ, Мортагонъ, Пресіямъ, Борисъ, Алмъ, Ахмедъ, Талибъ, Муминъ, Боилъ, Чигатъ, Мармесъ, Книнъ, Ицбоклія, Алогоботуръ, Конартикинъ, Булій Тарканъ, Калутерканъ, Кракрасъ, Елемагъ, Кавканъ, Боритаканъ, Ехацій, Добетъ, Била, Боксу, Гетенъ и др. (Славян. Древн. т. II. кн. I. 269—270).

 

 

117-118

 

Развѣ рязанецъ Евнатій Коловратъ или чешская аристократическая фамилія Коловратовъ не Славяне? Тотъ же корень встрѣчается и въ началѣ нѣкоторыхъ славянскихъ именъ, напр. Вратиславъ или Братиславѣ (откуда Брячиславъ). Самое Кувратъ можетъ быть сокращено изъ Колувратъ, т. е. Коловратъ. Въ росписи болгарскихъ князей (Обзоръ Хроногр. А. Попова. I. 25) оно встрѣчается еще въ болѣе сокращенной Формѣ Коур’тъ. Почти туже форму находимъ у патріарха Никифора, именно Куратъ (Κουρατος). Но и этимъ не ограничиваются его варіанты; такъ у Ѳеофана оно встрѣчается въ формѣ Кробатъ или Кроватъ. А Кроватами византійцы называли Хорватовъ— названіе, какъ извѣстно, славянское. Упомянемъ и о формѣ Курбатъ, имѣющейся въ нашихъ старинныхъ актахъ и происшедшей оттуда фамиліи Курбатовыхъ. (Не забудемъ, что личныя имена и фамильныя прозвища нерѣдко сохраняютъ слова, давно вышедшія изъ народнаго употребленія). Наконецъ, если предположимъ въ данномъ имени древнее юсовое произношеніе (Кѫвратъ), тогда получимъ почти тоже, что Кунрадъ или Конрадъ, встрѣчающееся не у Финновъ, а у Нѣмцевъ и Поляковъ.

 

            2. Батбай. Легенда о раздѣленіи Болгаръ называетъ такъ старшаго сына Куврагова. Но это имя встрѣчается не одинъ разъ въ исторіи, хотя и съ легкими варіантами. У Іорнанда мы имѣемъ Бабая, князя придунайскихъ Сарматъ, которыхъ побѣдилъ Теодорихъ Остготскій (cap. LV). По всѣмъ признакамъ эти Сарматы были тѣже Болгаре, которые въ то время уже появились въ Придунайскихъ странахъ, куда часть ихъ послѣдовала за Остготами. А Сарматами Іорнандъ очевидно называетъ славянскіе народы, и во всякомъ случаѣ не тюркскіе. Данное имя было остаткомъ очень далекой древности. Еще Геродотъ говоритъ, что у Скиѳовъ главный богъ, соотвѣтствующій греческому Зевсу назывался Папай (Παπαιος). Корень этого слова пат или бат общеарійскій и присутствуетъ въ словахъ означающихъ отца (собственно питателя), каковы санскр. pitar, зенд. patar, греч. πατήρ, латин. pater и пр. Онъ и доселѣ сохраняется въ нашемъ словѣ батя, батюшка, женское баба, бабушка. А у Сербовъ бабо и теперь значитъ отецъ. Напомнимъ еще, что по извѣстію Іорнанда отецъ императора Максимина, въ III вѣкѣ, былъ Готъ, по имени Мекка, а мать Аланка, по имени Абаба. Слѣдовательно, какимъ же образомъ это имя должно быть не славянское, а непремѣнно турецкое или финнское? Что касается до варіантовъ, то патріархъ Никифоръ въ одномъ мѣ стѣ называетъ старшаго Куврагова сына Базіанъ, а въ другомъ Баянъ.

 

            3. Котрагъ, гю легендѣ второй сынъ Куврата. Это имя подтверждаетъ только тождество Болгаръ съ Котрагами, Котрагурами или Кутургурами. Укажу на старое чешское имя Кутра. (См. Славянскій Именословъ—Морошкина).

 

            4. Аспарухъ, четвертый сынъ Куврата. Въ упомянутой росписи Болгарскихъ князей онъ названъ Исперихъ или Исперикъ. А этотъ варіантъ указываетъ на славянскія уменьшительныя, оканчивающіяся на икъ или ко. Почему же это имя должно быть тюркское, когда самъ же Шафирикъ считаетъ его персидскаго происхожденія? Но Персидскій языкъ, какъ извѣстно, принадлежитъ къ арійскимъ, а въ древности былъ близокъ къ Славянскому.

 

 

119-120

 

Что это имя дѣйствительно не Финнское и не турецкое, доказываетъ существованіе его у Аланъ. А именно въ V вѣкѣ у Приска въ числѣ аланскихъ вождей упоминается Аспаръ, помощи котораго императоръ Левъ I былъ обязанъ престоломъ (Мет. Pop. IV. 336. Кромѣ того имя Гаспаръ существуетъ и у Нѣмцевъ). Аспарухъ или Асперихъ, Исперикъ конечно есть ничто иное какъ уменьшительная форма отъ Аспаръ (какъ Рюрикъ отъ Руря). Это обстоятельство подтверждаетъ ту нашу мысль, что Болгаре и Алане были родственныя сарматскія племена.

 

            5. Тербель или Тервель, преемникъ Аспаруха. Мы не видимъ никакого основанія, подобно Шафарику, отвергать въ этомъ имени присутствіе славянскаго корня. Въ примѣръ ошибочныхъ филологическихъ толкованій знаменитаго слависта приведемъ слѣдующее. Константинъ Багрянородный въ своемъ сочиненіи „Объ управленіи имперіей“ (гл. 34) говоритъ, что названіе области Тервунія или Тербунія по-славянски значитъ „укрѣпленное мѣсто“ (твердыня). Кажется, ясно. Но изъ современнаго славянскаго языка не легко объяснить такое значеніе, и Шафарикъ преспокойно отвергъ его. Онъ утверждаетъ, что Константинъ въ этомъ случаѣ „очень ошибся“: такъ какъ въ другомъ его сочиніи (объ обрядахъ Византійскаго двора), „передѣланномъ впрочемъ въ XI вѣкѣ“, читаемъ Травуны, а въ сербскихъ грамотахъ Травунійская земля. Отсюда Шафарикъ заключаетъ, что это слово есть собственно иллиро-латинское Трансвунія, въ славянскомъ переводѣ Захлумье; что во всякомъ случаѣ современное названіе этой области Требинѣ „никоимъ образомъ не можетъ означать твердь, какъ это толкуетъ Константинъ“. (Славян.Древн.т. І., кн. 2., стр. 445). Между тѣмъ въ данномъ толкованіи оказывается правъ византійскій императоръ X вѣка, а неславянскій филологъ ХІХ-го. Шафарикъ, во первыхъ, не взялъ въ расчетъ столь обычную перегласовку, въ слѣдствіе которой Тербунія (при полногласіи Теребунія) обратилась въ Требинѣ. Во вторыхъ онъ упустилъ изъ виду одно мѣсто русской лѣтописи, именно подъ 1114 годомъ. „И рече Володимеръ: требите (варіантъ теребите) путь и мостите мостъ“. Здѣсь „теребить путь“ очевидно употреблено въ смыслѣ укрѣплять, устроивать, и тутъ же отчасти пояснено, въ чемъ состояло это укрѣпленіе: „мостите мосты“. Въ древней Россіи устройство дорогъ собственно и ограничивалось построеніемъ мостовъ и проложеніемъ гатей по топкимъ, непроходимымъ мѣстамъ. Слово теребить существуетъ у насъ и до сихъ поръ, хотя съ нѣсколько другимъ оттѣнкомъ въ смыслѣ. Слѣдовательно Константинъ совершенно вѣрно объяснилъ значеніе древней Тербуніи или нынѣшней Требинѣ въ смыслѣ тверди. Можетъ быть и личное имя Тербель (Тервель по росписи Болгарскихъ князей) одного корня съ названіемъ Тербунія, и соотвѣтственная ему форма въ древнерусскихъ именахъ была бы 'Гербнло или Теребило, въ родѣ нашего лѣтописнаго Твердило, къ которому она подходила бы не только по формѣ, но и по значенію. (Теребиха, см. Именословъ Морошкина).

 

            6. Кормезій, въ росписи болгарскихъ князей Кормисошъ. Опять не вижу причины, почему бы имя Кормешъ или Кормесошъ было не славянское? Почему, напримѣръ, оно не можетъ быть одного корня съ словомъ кормчій?

 

 

121-122

 

            7. Телецъ. Доказывать, что это слово чисто славянское было бы излишне. Укажемъ еще на имена Телѣ по влахо-болгарскимъ грамотамъ и Теля по Писцовымъ книгамъ (см. у Морошкина). Къ тому же корню относится конечно имя и другаго болгарскаго князя, жившаго въ VIII вѣкѣ, Телерика (по другому извѣстію Черигъ). Этотъ Телерикъ и выше приведенный Эсперикъ подтверждаютъ, что имена на рикъ принадлежали не однимъ Нѣмцамъ, но и Славянамъ, въ чемъ доселѣ сомнѣвались норманисты. (Шафарикъ забылъ при этомъ о собственномъ имени).

 

            8. Баянъ. Принадлежность его языку восточныхъ Славянъ засвидѣтельствована Словомъ о Полку Игоревѣ, и корень этого имени по всей вѣроятности одинъ и тотъ же съ глаголомъ баять—говорить, вѣщать; слѣдовательно баянъ тоже чтò вѣщунъ. Оно было въ употребленіи на Руси еще въ XIII вѣкѣ (см. Морошкина). Тоже имя носилъ одинъ изъ аварскихъ кагановъ, что можетъ указывать на славянскую примѣсь у Аваръ или на родство кагановъ съ славянскими князьями. Подобно Аварамъ, славянскія имена встрѣчаются также у древне-угорскихъ князей.

 

            9. Умаръ, по росписи Оуморъ. Мы имѣемъ довольно именъ славянскихъ и нѣмецкихъ на міръ и маръ; однако Шафарикъ сближаетъ его съ арабскимъ Омаромъ; но и въ такомъ случаѣ это не доказательство тюрко-финскаго его происхожденія.

 

            10. Крумъ съ его варіантами Крумнъ и Кремъ. Почему бы мы не могли сблизить это имя, по его корню, съ нашими названіями: Кромы, Кремль, кремникъ и кремень?

 

            11. Борисъ или Богорисъ. Считать подобное имя не славянскимъ, а финскимъ было бы ни съ чѣмъ несообразно. Это одно изъ самыхъ употребительныхъ славянскихъ именъ; на его распространеніе указываетъ и обиліе варіантовъ, которые встрѣчаются въ источникахъ: Борило, Борко, Борикъ, Боричъ и пр. Интересно, что кромѣ Бориса у Болгаръ встрѣчается, въ X вѣкѣ, и другое обычное древнерусское имя Глѣба (Glabas, см. Mem. Pop. II. 628).

 

            12. Алогоботуръ, одинъ изъ военачальниковъ царя Симеона. Это имя передано византійцами несовсѣмъ точно: настоящее его произношеніе конечно есть Алобоготуръ. Совершенно такую же перестановку встрѣчаемъ мы у Симеона Логофета: вмѣсто Богорисъ онъ пишетъ Гоборисъ. Албоготуръ есть конечно слово сложное изъ ал или ар, яр и боготуръ или богатырь. Слѣдовательно мы имѣемъ здѣсь прозваніе въ родѣ Яртура Всеволода въ Словѣ о Полку Игоревѣ [*].

 

 

*. Почему-то у насъ существуетъ мнѣніе, что слово богатырь не славянскаго происхожденія, а заимствовано нами у Татаръ, и въ доказательство приводятъ, что до Татарскаго владычества оно не встрѣчается въ письменныхъ памятникахъ. Но, во первыхъ, есть множество другихъ словъ, несомнѣнно употреблявшихся народомъ и случайно непопавшихъ въ немногіе дошедшіе до насъ памятники доТатарской эпохи. Во вторыхъ, слова богъ и туръ несомнѣнно славянскія; почему же, будучи сложены вмѣстѣ, онѣ дадутъ татарское слово? Въ третьихъ, слово богатырь есть у западныхъ Славянъ, т. е. у Поляковъ и Чеховъ. А приведенное здѣсь имя болгарскаго военачальника показываетъ, что это слово задолго до Татарскаго владычества существовало и у южныхъ Славянъ. Слѣдовательно объясненіе его татарскимъ вліяніемъ было основано на недостаточномъ изученіи. Мнѣ уже случалось указывать на то, что у насъ продолжаетъ господствовать очевидная наклонность всякое слово, сколько нибудь трудное для объясненія, толковать иноземнымъ вліяніемъ, и что въ лексиконѣ татаро-финскихъ народовъ много общаго съ лексикономъ народовъ арійскихъ, особенно восточно-славянскихъ. Ненадобно забывать исконное и тѣсное сосѣдство этихъ народовъ еще въ древней Скиѳіи и средней Азіи. Слѣдовательно, лексиконъ той и другой группы народовъ отражаетъ вліяніе временъ еще доисторическихъ, и скорѣе можно предположить вліяніе арійскихъ народовъ, какъ болѣе одаренныхъ и ранѣе развившихся, на сосѣдніе народы Сѣверной или Урало-Монгольской группы.

 

 

123-124

 

Чтобы не утомлять вниманія читателей, ограничимся примѣромъ этихъ 12 именъ изъ числа тѣхъ, которыя Шафарикъ объявилъ „незаключающими въ себѣ ничего славянскаго“. Въ числѣ остальныхъ, имъ упомянутыхъ, есть такія, которыя принадлежатъ не Дунайскимъ, а Камскимъ Болгарамъ (Альмъ, Агмедъ и пр.), и слѣдовательно совсѣмъ не идутъ къ данному вопросу. Иныя имена, по ихъ искаженію или просто по трудности найти ихъ смыслъ, едва ли могутъ быть объяснены изъ какого либо языка (въ родѣ Ицбокля, Ехацій, и т. п.). Наконецъ нѣкоторыя имена могутъ быть дѣйствительно тюрко-финскія, чтó весьма естественно и нисколько не нарушало принадлежности Болгарскаго племени къ Славянскому корню. Тутъ имѣли вліяніе бывшее господство Гунновъ и Аваръ, сосѣдство Угровъ, родственныя связи княжескихъ фамилій того и другаго народа; кромѣ того въ числѣ бояръ и дружины, какъ и у насъ на Руси, были по всей вѣроятности люди дѣйствительно угро-тюркскаго происхожденія. Наконецъ Іорнандъ прямо говоритъ: „Всѣмъ извѣстно, что многія (чужія) имена усвоиваются народомъ чрезъ употребленіе; такъ Римляне часто заимствовали у Грековъ, Сарматы (Славяне) у Германцевъ, Готы у Гунновъ“ (гл. IX. Онъ очевидно смѣшиваетъ вмѣстѣ имена дѣйствительно заимствованныя съ именами общими по родству корней; напримѣръ, это можно сказать относительно Славянъ и Германцевъ). Какъ имена гуннскія отчасти перешли къ Славянамъ, такъ и на оборотъ имена съ славянскимъ или германскимъ оттѣнкомъ встрѣчаются у Гунновъ, Аваръ и Угровъ; таковы: Валаміръ, Онегизъ, Баянъ, Лебедій, Вологудъ п др.

 

Въ своихъ статьяхъ о норманнзмѣ мы уже замѣчали, что напрасно было-бы между древними именами у разныхъ славянскихъ народовъ искать непремѣнно такихъ, которыя оканчиваются на славъ. Послѣдняя приставка начинаетъ входить въ моду только съ IX вѣка. Многія древнія имена у всѣхъ почти славянскихъ народовъ не поддаются славянскому словопроизводству (Чехъ, Бехъ, Гериманъ, Мунъ, Бальде, Гатальдъ, Микъ, Крокъ и пр.). А туранскій оттѣнокъ особенно сильнымъ долженъ былъ явиться у восточныхъ Славянъ, т. е. Русскихъ и Болгаръ. (Относительно русскихъ именъ см. мою статью въ Р. Вѣсти. 1872. Декабрь). Впрочемъ Древнеболгарская исторія не чужда и такихъ именъ, которыя носили общеславянскій оттѣнокъ, каковы имена на міръ: Драгоміръ въ VIII вѣкѣ, Доброміръ въ X; въ числѣ предшественниковъ Богориса имѣемъ Владиміра, а въ числѣ его преемниковъ Властиміра. Въ упомянутой росписи Болгарскихъ князей, кромѣ тѣхъ именъ, которыя мы уже приводили, съ славянскимъ оттѣнкомъ встрѣчаются: Гостунъ (напоминающій нашего легендарнаго Гостомысла и князя Бодричей историческаго Гостомысла IX вѣка), Безмѣръ и Севаръ (послѣднее вѣроятно одного корня съ именемъ славянина Сваруны у Агаѳія). Въ этой росписи остаются только два первыя имени съ чуждымъ оттѣнкомъ: Авитохолъ и Ирникъ; впрочемъ самыя лица, которымъ онѣ принадлежатъ, весьма сомнительны. Роспись говоритъ, что Авитохолъ жилъ 300 лѣтъ, а Ирникъ 108. Первый отзывается подражаніемъ Библіи; а второй едвали въ сокращенной формѣ не отразилъ въ себѣ

 

 

125-126

 

смутное воспоминаніе объ остготскомъ Ерманарикѣ, который когда-то господствовалъ надъ народами Южной Россіи, и это тѣмъ болѣе вѣроятно, что Эрманарикъ по словамъ Іорнанда умеръ на стодесятомъ году своей жизни.

 

Кстати о Готахъ. Для тѣхъ, которые любятъ выводить имена древнерусскія и древнеболгарскія изъ чуждыхъ языковъ, я предлагаю рядъ готскихъ именъ изъ книги Іорнанда: Гальмалъ, Изерна, Унильтъ, Аталь (чуть не Атель, т. е. Атила), Ансила, Мекка, Книва, Ресна, Ведуко и пр. Пусть означенные любители потрудятся объяснить мнѣ эти имена изъ нѣмецкаго языка или найти такія же имена у другихъ германскихъ народовъ. Если же они не въ состояніи сдѣлать ни того, ни другаго, то по ихъ логикѣ придется объявить Готскій народъ не принадлежащимъ къ Нѣмецкой группѣ.

 

Къ числу болгарскихъ княжескихъ именъ можемъ отнести и тѣ, которыя встрѣчались намъ въ исторіи Гунновъ-Кутургуровъ и Утургуровъ, каковы Синніо, Заберганъ и Сандилъ, которыя совсѣмъ не принадлежатъ къ именамъ чисто-гуннскимъ. Первое напоминаетъ уменьшительную форму Синко въ Игоревомъ договорѣ. Заберганъ или его варіантъ Заберга можетъ быть сближенъ по корню съ Beurgus, аланскимъ княземъ V вѣка, о которомъ упоминаетъ Іорнандъ. Относительно имени Сандилъ и его варіанта Сандилхъ, если возьмемъ въ расчетъ древнее носовое произношеніе (Сѫдилъ), то получимъ чисто славянское имя Судило или Судилко (и сложное Судиславъ).

 

Если обратимъ вниманіе на тѣхъ Болгаръ, которые встрѣчаются въ дружинахъ Велизарія и обозначены у Прокопія подъ общими названіями Гунновъ и Массагетовъ, то и здѣсь также можно усмотрѣть славянскую стихію. Во первыхъ, нѣсколько разъ упоминается одинъ изъ предводителей конницы Айганъ или Айга, родомъ Массагетъ. А у Менандра имѣемъ Анагая или Анангая, предводителя Утургуровъ на берегахъ Меотиды (повидимому одного изъ преемниковъ Сандила); вѣроятно это имя есть варіантъ Прокопіева Айгана, хотя лицо не одно и тоже. [*] Далѣе въ „Готской войнѣ“ Прокопія между начальниками конныхъ дружинъ встрѣчаются Массагеты Дзантеръ, Хорсоманъ и Эшманъ, имена чисто арійскія, а не тюрко-финскія. Дзантеръ напоминаетъ извѣстнаго скиѳскаго царя Дантура или Идантура. Эшманъ вѣроятно имя тождественное съ болгарскими Сисманами или Шишманами. Хорсоманъ, съ его варіантомъ Хорсомантъ, очевидно произошло отъ Славянскаго божества Хорса. (А мантъ соотвѣтствуетъ окончанію нѣмецкихъ именъ на мундъ, литовскихъ на мунтъ, славянскихъ на муть и мидъ).

 

Этотъ Хорсомантъ былъ настоящій славянскій богатырь какъ по силѣ и мужеству, такъ по излишней отвагѣ и пристрастію къ крѣпкимъ напиткамъ. („А Массагеты суть величайшіе пьяницы изъ всѣхъ смертныхъ“ — замѣтилъ Прокопій, De Bel. Vand. L. I. с., 12).

 

 

*. Въ Росписи болгарскихъ князей при ихъ именахъ большею частію повторяется, что они были изъ рода Дуло. Нѣтъ ли чего общаго между этимъ родоначальникомъ и означеннымъ утургурскимъ княземъ Судило? Точно также утургурскаго Анангая позволимъ себѣ сблизить съ упоминаемымъ въ той же росписи родомъ Угаинъ, къ которому принадлежалъ князь Телецъ. О Гостунѣ въ росписи сказано, что онъ былъ намѣстникъ изъ рода Ерми. Этотъ Ерми м. б. указываетъ на того-же готскаго Ерманарика. Впрочемъ у Аланъ также существовало это имя: въ числѣ сыновей упомянутаго выше Аспара былъ Ерминарикъ. А что имя Ермана или Германа не было чуждо Славянамъ, указываютъ древнечешское Гермианъ и древнерусское Ермакъ.

 

 

127-128

 

Однажды, когда Готы осаждали Велизарія въ Римѣ, Хорсомантъ съ нѣсколькими византійскими всадниками наткнулся на 70 непріятелей. Всадники обратили тылъ; но онъ одинъ вступилъ въ бой, отразилъ непріятелей и гналъ ихъ до самаго лагеря. Нѣсколько времени спустя, онъ былъ раненъ въ лѣвую голень, такъ что не могъ сѣсть на коня. Эта рана приводила его въ гнѣвъ, и онъ грозилъ жестоко отмстить Готамъ. Когда ему стало лучше, то разъ, по обычаю своему напившись за обѣдомъ въ полпьяна, онъ объявилъ, что идетъ на непріятелей одинъ и пѣшій. Дойдя до Пинчіанскихъ воротъ, онъ сказалъ стражѣ, что имѣетъ порученіе отъ Велизарія въ непріятельскій лагерь. Стража, зная расположеніе къ нему Велизарія, пропустила его. Непріятели почли его сначала перебѣжчикомъ; но когда онъ сталъ пускать въ нихъ стрѣлы, то на него бросилось 20 человѣкъ. Хорсомантъ побилъ ихъ и пошелъ впередъ. На него бросились новыя толпы; наконецъ, окруженный со всѣхъ сторонъ, онъ палъ, избивъ порядочное количество враговъ. Да, это историческое событіе, засвидѣтельствованное Прокопіемъ, является какъ будто отрывкомъ изъ нашихъ богатырскихъ былинъ!

 

Вотъ еще примѣръ изъ „Готской войны.“ Анкона едва не была взята Готами, если бы въ крѣпости на тотъ разъ случайно не присутствовали два витязя, Улимунъ Ѳракіецъ и Вулгуду Массагетъ: они приняли участіе въ сраженіи, своими мечами отразили непріятелей, но воротились въ городъ сильно израненные. Вторая половина имени Вулгуду напоминаетъ Гуды Олегова и Игорева договоровъ. Съ носовымъ звукомъ оно будетъ окоичиваться на гундъ или гандъ, и дѣйствительно въ той же Готской войнѣ встрѣчается Гуннъ Ольдогандъ и кромѣ того Гуннъ Улдахъ (съ придыханіемъ оно должно было произноситься Вулдахъ или Вулдай). Мало того, у Агаѳія изъ той же эпохи имѣемъ Регнаря. Это имя конечно тоже что готское Рагнарь, о которомъ упоминаетъ Прокопій въ Готской войнѣ; однако Регнарь Агаѳія не Готъ: онъ родомъ Гуннъ изъ племени Витигоровъ (т. е. Утургуровъ). Ясно, что подъ общими именами Гунновъ и Массагетовъ скрываются въ данныхъ случаяхъ не настоящіе Гунны или Угры, а все тѣже Сдавяне-Болгаре.

 

Довольно объ именахъ. Тюрко-Финская теорія усматриваетъ и другіе слѣды угорскихъ нарѣчій въ языкѣ Болгаръ, напримѣръ слова: боиляды, тарканъ, аулъ. Но какимъ образомъ слово „боиляды“ (boilades) можетъ быть доказательствомъ угорскаго происхожденія, когда его совсѣмъ нѣтъ въ финскихъ языкахъ? Означаетъ ли оно былей Слова о Полку Игоревѣ или просто Русское боляре, во всякомъ случаѣ оно должно быть поставлено въ числѣ доказательствъ именно славянскаго, а не финскаго происхожденія Болгаръ. Константинъ Багрянородный въ своемъ сочиненіи „О церемоніяхъ Византійскаго двора“ упоминаетъ о „шести великихъ болядахъ“, какъ о высшихъ сановникахъ при болгарскомъ государѣ. Эти великіе боляды какъ нельзя лучше соотвѣтствуютъ тѣмъ Русскимъ „великимъ (или свѣтлымъ) боярамъ“, о которыхъ говорится въ Олеговомъ договорѣ. Тотъ же Константинъ приводитъ болгарскіе титулы Конартикина и Вулія Таркана (ibid. ὀ Κοναρτικεινος και ὁ Βουλιας Ταρκανος); эти титулы повидимому носили старшіе сыновья болгарскаго государя. Конартикинъ м. б. есть испорченное въ греческой передачѣ слово, вмѣсто Контарканъ

 

 

129-130

 

(въ X. в. въ числѣ болгарскихъ пословъ въ Византіи встрѣчается Калутерканъ), т. е. вторая половина слова таже чтò въ титулѣ Вулій Тарканъ. А послѣднее конечно означаетъ: Велій (великій) тарканъ. Не беремся объяснить происхожденіе слова „тарканъ“. Предположимъ, что оно дѣйствительно принадлежитъ восточнымъ языкамъ; но и въ такомъ случаѣ это не доказательство финскаго происхожденія Болгаръ. Извѣстно, что титулы легче всего заимствуются у другихъ народовъ (наши титулы царь, императоръ, графъ и т. п. развѣ славянскаго происхожденія?). Притомъ и самое слово „тарканъ“ никѣмъ необъяснено филологически изъ финскихъ языковъ; а что въ немъ заключено слово ханъ, по толкованію Шафарика, то и это толкованіе произвольное; да намъ и неизвѣстенъ титулъ хана у народовъ собственно финскихъ. А слова на канъ, ханъ и ганъ встрѣчаются въ различныхъ языкахъ. Для примѣра укажу на персидскаго полководца Нахорагана въ VI вѣкѣ и византійскаго патриція Теодорокана въ Х-мъ. Послѣдователи тюрко-финской теоріи хазаро - аварскій титулъ кагана или хакана отождествляютъ съ татарскимъ ханомъ; но такое тождество гадательное. Мы думаемъ, что титулъ кагана, ранѣе другихъ встрѣчающійся у народовъ кавказскихъ, первоначально принадлежалъ не Туранской, а Иранской группѣ. Вообще филологія при объясненіи подобныхъ словъ нерѣдко доказываетъ свой произволъ и свою несостоятельность въ рѣшеніи вопросовъ историко-филологическихъ, если она не ищетъ поддержки въ строгой исторической критикѣ.

 

Чтó касается до слова аулъ-дворецъ, будто-бы тождественнаго съ киргизскимъ aul или мадьярскимъ оl, то здѣсь по всей вѣроятности кроется какое-либо недоразумѣніе. Нѣкоторые византійскіе писатели (Ѳеофанъ и Зонара) упоминаютъ, что Греки въ 811 г. взяли Крумову авлу (αθλην): „такъ Болгаре называютъ жилище своего государя“—поясняетъ Зонара. Но какимъ образомъ слово „авла“ можно относить исключительно къ татарскимъ или финскимъ языкамъ, когда оно существовало и въ греко-латинскихъ нарѣчіяхъ? Очень можетъ быть, что оно отъ Грековъ же перешло къ нѣкоторымъ варварскимъ народамъ, если не принадлежитъ къ элементамъ общимъ лексикону Туранской и Иранской группы. Сверхъ того представляется вопросъ: нѣтъ ли въ означенной фразѣ какого пропуска у византійскихъ писателей или собственно у Ѳеофана, у котораго заимствовали другіе компиляторы; а онъ выразился сжато: „Крумову такъ называемую авлу“. Можетъ быть слѣдовало сказать: Крумову авлу или такъ называемый (дворъ? теремъ? палату? и т. п.).

 

Вообще развѣ это научно-филологическій пріемъ: отыскать у Болгаръ нѣсколько словъ, похожихъ на татарскія, и на этомъ основаніи утверждать, что они не Славяне? Между тѣмъ какъ Болгаре жили въ постоянномъ сосѣдствѣ именно съ Урало-Алтайскими народами и притомъ значительное время находились отъ нихъ въ зависимости. При такихъ условіяхъ въ ихъ лексиконѣ неизбѣжно должно было оказаться нѣсколько финно-тюркскихъ элементовъ; особенно эти элементы могли отразиться въ личныхъ именахъ, въ названіи высшихъ титуловъ и т. п. На такомъ основаніи и древнихъ Руссовъ можно было бы отнести къ племенамъ тюрко-финскимъ. Неговоря уже объ эпохѣ послѣ-татарской, оставившей нѣкоторые слѣды въ нашемъ лексиконѣ; но и въ до-татарскую эпоху мы встрѣчаемъ не мало именъ и словъ, имѣющихъ родство съ финскими и тюркскими,

 

 

131-132

 

чтò совершенно естественно при давнихъ и близкихъ отношеніяхъ Восточныхъ Славянъ къ своимъ сѣверосточнымъ и юговосточнымъ сосѣдямъ.

 

 

VIII. Роспись болгарскихъ князей съ загадочными фразами. Признаки чистаго славянскаго языка у древнихъ Болгаръ. Заключеніе. — Къ вопросу о Днѣпровскихъ порогахъ.

 

Здѣсь я упомяну объ одномъ отрывкѣ, который, казалось, долженъ былъ доставить окончательное торжество Тюрко-Финской теоріи. Именно, въ интересной и весьма добросовѣстно составленной монографіи г. А. Попова Обзоръ хронографовъ русской редакціи, 1866 г. (вып. 1. стр. 25) обнародована вставка изъ одного хронографа, называемаго „Эллинскимъ лѣтописцемъ“, по спискамъ XVI вѣка. Эта вставка заключаетъ въ себѣ ту роспись древнихъ болгарскихъ князей, о которой выше мы имѣли случай упоминать уже нѣсколько разъ. Тутъ мы находимъ какія-то загадочныя фразы на непонятномъ языкѣ. [*] Послѣдователи Энгеле-Тунмановой теоріи поспѣшили объяснить эти фразы съ помощью лексикона Мадьярскаго и другихъ финскихъ нарѣчій. Выходитъ, что каждому княженію соотвѣтствовала формула, обозначающая его княженіе. Напримѣръ:

„а лѣтъ ему диломъ твиремъ“ значитъ „я исполненъ, я совершенъ“;

шегоръ вечемь—„я есмь помощникъ“;

вереиналемъ—„я живу въ крови“ и пр. (сочч. Гильферд. I. 23).

 

„Обычай давать прозвище году— замѣчаетъ Гильфердингъ—обыченъ на Востокѣ, и мы можемъ полагать, что онъ былъ заимствованъ Болгарами еще когда они странствовали между Волгой, Дономъ и Кубанью. Въ нашей записи каждое княженіе имѣетъ подобное прозвище. Эти прозвища представляютъ любопытный памятникъ языка завоевателей Болгаръ до сліянія ихъ съ Славянами и служатъ несомнѣннымъ свидѣтельствомъ происхожденія орды Аспаруховой“. (стр. 22).

 

Темныя Фразы приведенной записи, по мнѣнію ихъ толкователей, суть ничто иное какъ памятникъ того финскаго нарѣчія, на которомъ говорили древніе Болгаре и который долго еще существовалъ рядомъ съ Славянскимъ языкомъ. Но такое заключеніе по меньшей мѣрѣ поспѣшно. Во первыхъ, значеніе самихъ фразъ истолковано еще слишкомъ гадательно,и они ждутъ своего разъясненія отъ знатоковъ восточныхъ нарѣчій. Затѣмъ нисколько не разъяснено происхожденіе данной записи и время, къ которому она относится. Наконецъ, къ какому бы иноплеменному языку ни принадлежали темныя рѣченія, мы не видимъ никакого повода заключать, что это именно тотъ языкъ, на которомъ говорили древніе Болгаре. Если эти рѣченія принадлежатъ языку финскому, то опять таки не забудемъ близкаго сосѣдства Угровъ и остатковъ настоящихъ Гунновъ, которые могли еще долго существовать посреди Болгаръ.

 

 

*. Приведемъ эту вставку вполнѣ:

 

«Авитохолъ килъ лѣтъ 300. Родъ ему доуло, а лѣтъ ему диломъ твиремъ. Ирминъ жилъ лѣтъ 100 и 8; родъ ему доуло, а лѣтъ ему диломъ твиремъ. Гостунъ намѣстникъ сыи 2 лѣта; родъ ему Ерми; а лѣтъ ему дохсъ твиремъ. Коуртъ 60 лѣтъ держа; родъ ему доуло; а лѣтъ ему шегоръ вечемъ. Безмѣръ 3 лѣта, а родъ ему доуло; а лѣтъ ему шегоръ вѣчемъ. Сіи пять князь держаша княженіе обону страну Доуная лѣтъ 500 и 15 съ остриженами главами. И потомъ приде на страну Дуная. Исперихъ князь тожде и доселѣ. Есперихъ князь 60 и едино лѣто; родъ ему доуло, а лѣтъ ему вереиналемъ. Тервелъ 20 и 1 лѣто; родъ ему доуло, а лѣтъ ему текоучетемь твиремъ. 20 и 8 лѣтъ, родъ ему доуло, а лѣтъ ему двеншехтемъ. Севаръ 15 лѣтъ; родъ ему доуло, а лѣтъ ему тохалтомъ. Кормисошъ 16 лѣтъ; родъ ему вокиль, а лѣтъ ему шегоръ твиримъ. Сии же князь измѣни родъ доуловъ, рекше вихтунь винехъ; 6 лѣтъ, а родъ ему оукиль ему имяше горалемь. Телецъ 3 лѣта, родъ ему оугаинъ; а лѣтъ ему соморъ алтемъ. И сии иного родъ оуморъ. 40 дній, родъ ему оукиль, а ему диломъ тоутомъ».

 

 

133-134

 

Въ хожденіи Аѳанасія Никитина „за три моря" встрѣчаются татарскія фразы; но можно ли отсюда заключать, что авторъ этого хожденія былъ татарскаго племени? Или предположимъ, что языкъ нашихъ офеней, существующій и до сихъ поръ, оставилъ бы слѣдъ въ какомъ либо письменномъ памятникѣ до-Петровской Руси. Можно ли заключить отсюда, что эта Русь была не славянская? Итакъ упомянутыя загадочныя фразы, по нашему крайнему разумѣнію, нисколько не подтверждаютъ Тюрко-Финской теоріи. Притомъ неозначаютъ ли онѣ скорѣе какой либо счетъ, нежели формулу? Не имѣютъ ли онѣ какого отношенія къ сектѣ Богумиловъ? Вообще подождемъ болѣе удовлетворительнаго ихъ разъясненія прежде, нежели дѣлать какіе либо положительные выводы [*].

 

И такъ мы не видимъ никакихъ серьёзныхъ доказательствъ существованія финскаго языка у древнихъ Болгаръ.

 

 

*. Въ примѣръ неудачной филологіи финномановъ упомяну еще о доказательствахъ Рöслера. Въ своей книгѣ о Румунахъ онъ посвящаетъ особую статью происхожденію Болгаръ, гдѣ развиваетъ Тюрко-Финскую теорію и старается подкрѣпить ее новыми филологическими соображеніями. По этому поводу онъ предлагаетъ слѣдующій, повидимому весьма тонкій, пріемъ. Въ Румунскомъ языкѣ встрѣчаются слова очевидно финскаго происхожденіи: а такъ какъ Румуны въ теченіе нѣсколькихъ столѣтій жили въ Мизіи посреди Болгаръ, откуда потомъ постепенно перешли на сѣверную сторону Дуная, то эти финскія слова будто бы суть ни болѣе, ни менѣе какъ именно тѣ элементы, которые вошли въ Румунскій языкъ изъ древнеболгарскаго. Онъ предлагаетъ примѣры нѣкоторыхъ словъ, которыя сближаетъ съ угорскими, остяцкими, самоѣдскими, эстонскими и пр. Но такое повидимому весьма тонкое соображеніе не выдерживаетъ ни малѣйшей критики. Начать съ того, что самое изслѣдованіе Рöслера о происхожденіи Румунскаго народа, при всѣхъ внѣшнихъ признакахъ учености и добросовѣстности, по большей части построено на шаткихъ основаніяхъ.

 

Въ одномъ изъ засѣданій Московскаго Археологическаго общества, именно въ Мартѣ 1871 года, я имѣлъ случай высказать свое мнѣніе о происхожденіи Румунскаго народа. Въ основу его легло племя Даковъ; слѣдовательно вопросъ сводится къ слѣдующему: въ какой семьѣ народовъ принадлежали Даки?

 

Я представилъ свои соображенія въ пользу того мнѣнія, что Даки по всей вѣроятности были племя Кельтическое. Я прибавилъ, что Румунская народность въ бурную эпоху великаго переселенія, открывшагося движеніемъ Гунновъ и закончившагося поселеніемъ на Дунаѣ Болгаръ и Угровъ, сохранилась преимущественно въ горныхъ убѣжищахъ Седмиградіи; а отсюда, послѣ перехода главной массы Болгаръ за Дунай, Румуны снова колонизовали равнинную часть древней Дакіи, т. е. сѣверную сторону Дуная (См. Древн. Моск. Арх. Об. т. III. вып. 3). Потомъ мнѣ случилось прочесть книгу Рöслера, Romanische Studien, которая вышла въ томъ же 1871 году. Онъ доказываетъ: во первыхъ, что Даки были племя Оракійскоо; во вторыхъ, будто Румунская національность во время переселенія народовъ сохранилась на югѣ отъ Дунай, откуда она потомъ колонизовала его сѣверную сторону. Здѣсь не мѣсто входить въ разборъ его доказательствъ; но мнѣ они показались на столько слабы, что не измѣнили моего мнѣнія. Такимъ образомъ слова изъ Румунскаго лексикона, которыя онъ считаетъ древнеболгарскими, я предлагаю объяснять сосѣдствомъ съ другимъ народомъ, дѣйствительно финскаго происхожденія, т. е. съ Мадьярами, и особенно черезполоснымъ сожительствомъ съ ними въ Седмиградіи. Но еще ранѣе Мадьяръ, предшественники ихъ Гунны также могли оставить нѣсколько словъ въ Румунскомъ лексиконѣ.

 

Къ языкѣ Румуиъ конечно существуютъ многіе слѣды дѣйствительно болгарскаго, т. е. славянскаго, вліяніи. Замѣчательно, что Рöслеръ изощряется иногда толковать финскимъ происхожденіемъ слова, очевидно славянскія. Напр. волошское lopata и булгарское лопата, въ значеніи весла, онъ производить отъ остнико-самоѣдскаго lap (254). Но и въ Русскомъ мы имѣемъ слово лапа съ его производными лапоть и лопата. Или румунское tètê - сестра онъ сближаетъ съ самоѣдскимъ tati - младшая жена (256); но мы имѣемъ слово тётя, тётка, которое означаетъ сестру отца или матери. Далѣе румунское curcubeu - радуга Росдеръ сближаетъ съ остяцкимъ названіемъ радуги paijôgot, чтò значитъ лукъ грома, и съ самоѣдскимъ Numbanu - покровъ Нума или собственно покровъ медвѣдя. Съ помощью разныхъ натяжекъ онъ пытается доказать, чтò curcubeu имѣетъ почти тоже самое значеніе, слѣдовательно представляетъ отрывокъ изъ древней самоѣдской миѳологіи (256—259); а отсюда прямой выводъ: Дунайскіе Болгаро есть вѣтвь Остяцко-Самоѣдская! Болѣе произвольныхъ филологическихъ сближеній и выводовъ по нашему мнѣнію трудно и придумать. Здѣсь особенно оригинально то, что толкователь, объясняющій финскій элементъ въ Румунскомъ языкѣ болгарскимъ вліяніемъ, не указываетъ никакой финской стихіи въ самомъ Болгарскомъ языкѣ. Но вмѣсто разнесторонняго, научнаго анализа подобные толкователи идутъ отъ предвзятой идеи, т. е.: такъ какъ древніе Болгаре были Гунны или Финны, то и т. д.; а потому въ своихъ натяжкахъ и выводахъ ини доходятъ иногда до наивнаго.

 

 

135-136

 

Напротивъ, существуютъ неоспоримыя свидѣтельства, что языкъ, на которомъ они говорили, былъ чистый славянскій. Во первыхъ, ихъ народное названіе Болгаре или Волгаре принадлежитъ Славянскому языку; оно происходитъ отъ славянскаго слова Волга, тоже что волога или влага. А у тюрко-финскихъ народовъ Волга, какъ извѣстно, называлась или Ра, или Атель. Далѣе, страна, въ которой Болгаре жили передъ своимъ переселеніемъ за Дунай, (по извѣстію Ѳеофана и Никифора) называлась у нихъ Онглъ, т. е. Углъ. А въ южной Россіи до сихъ поръ существуютъ рѣки съ названіемъ Угла или, какъ мы ихъ произносимъ теперь, Ингула. Послѣ переселенія за Дунай, Болгаре, при князѣ Тервелѣ, заставили Грековъ уступить южный склонъ Балканскихъ горъ около Чернаго моря. Патріархъ Никифоръ прибавляетъ, что эта область „называется нынѣ“ Загорье. Стало быть, прежде, т. е. до появленія Болгаръ, она Загорьемъ не называлась. Не забудемъ при этомъ, что Ѳеофанъ и Никифоръ писали въ началѣ IX вѣка; слѣдовательно они сообщаютъ болгаро-славянскія названія еще въ эпоху, которая предшествовала предполагаемому превращенію финскихъ Болгаръ въ славянскихъ. Вообще съ появленіемъ Болгаръ на Балканскомъ полуостровѣ мы видимъ весьма быстрое умноженіе славянскихъ географическихъ названій въ Мизіи, Ѳракіи, Македоніи, Эпирѣ и даже въ самой Греціи, и никакого признака названій финскихъ. Тутъ мы начинаемъ встрѣчать многія имена, какъ будто прямо перенесенныя изъ Руси, каковы: Вышгородъ, Смоленскъ, Островъ, Верея, Переяславль, Плесковъ и пр. Такая черта вполнѣ соотвѣтствуетъ наводненію этихъ провинцій Славянами въ VII и VIII вв., что и заставило Константина сказать: „ославянилась цѣлая страна“. Ясно, что съ утвержденіемъ Болгаръ на Балканскомъ полуостровѣ Славянскій элементъ получилъ здѣсь сильное подкрѣпленіе, чего никакъ не могло бы случиться, еслибы Болгаре были Финны, а не Славяне. О столь быстромъ и коренномъ превращеніи господствующаго Финскаго племени въ покоренную имъ Славянскую народность, какъ мы замѣчали, не можетъ быть и рѣчи: оно противно всѣмъ историческимъ законамъ.

 

Если предположимъ, что Болгаре были дѣйствительно Финское племя, подчинившееся вліянію покоренныхъ, въ такомъ случаѣ оно теряло бы свою народность конечно не вдругъ, а постепенно; оно оставило бы не нѣсколько словъ, а глубокіе слѣды въ языкѣ, и не въ одномъ лексиконѣ, но и въ граматикѣ. Мало того, въ такомъ случаѣ необходимо должно было произойти смѣшеніе двухъ языковъ; а изъ этого смѣшенія долженъ выработаться новый типъ языка, даже и при полномъ преобладаніи Славянскаго элемента. Вмѣсто того мы видимъ въ IX и X вв. необыкновенно богатое развитіе болгарской письменности на чистомъ Славянскомъ языкѣ. И какой письменности! Которая легла въ основу всей славянохристіанской образованности. А какой былъ разговорный языкъ Болгаръ въ тѣ времена? Нѣть ли на него какихъ указаній? Есть. Въ 1016 г., во время войны императора Василія II съ Болгарами, разъ болгарскіе лазутчики, испуганные приближеніемъ самаго Василія, поспѣшили въ лагерь съ крикомъ: „бѣжите, Цесарь!“ (Βεζειτε, ὁ Τζαισαρ. Кедринъ).

 

 

137-138

 

Это уже отрывокъ не изъ лексикона, а изъ граматики (даже сохранено свойство церковно-славянскаго языка измѣнять г въ з передъ и, если только греческая з вѣрно передала звукъ). Одна эта фраза даетъ ясное понятіе, что вся масса Болгарскаго народа въ это время говорила чистымъ славянскимъ нарѣчіемъ, что было бы совершенно невозможно, если предположить, что Болгаре были одного происхожденія съ Уграми.

 

Но если Болгаре были Славянами, то могутъ спросить насъ: почему же они съ самаго начала не названы Славянами въ источникахъ? Отвѣтимъ тоже самое, что говорили въ своихъ разсужденіяхъ о Руси, т. е. Болгаре, какъ и Русь, сами себя Славянами не называли. Это имя перешло къ нимъ впослѣдствіи, когда названіе Славяне стало обобщаться, т. е. изъ видоваго дѣлалось родовымъ. Первоначально Славянами (собственно Склавинами) называлась часть Дунайскихъ и Иллирскихъ племенъ, сосѣднихъ съ Римскою имперіей. Отъ ближайшихъ сосѣдей потомъ средневѣковые латинскіе и византійскіе писатели перенесли это видовое имя и на другіе народы, т. е. на тѣ, которые были родственники Склавинамъ. Отсюда произошло обобщеніе даннаго имени, которое Славяне осмыслили, т. е. Склавовъ обратили въ Славовъ. Что это обобщеніе произошло путемъ собственно-книжнымъ, доказываетъ существующее доселѣ у большинства славянскихъ народовъ невѣденіе того, что они принадлежатъ къ Славянамъ, и если они узнаютъ о томъ, то только изъ книгъ. Мало того, что Болгаре не называли себя Славянами; но безъ всякаго сомнѣнія они говорили нарѣчіемъ, которое было отлично отъ языка Славянъ, еще прежде нихъ обитавшихъ на Дунаѣ: ибо Болгаре были едва ли не самая восточная славянская вѣтвь. Безъ сомнѣнія она имѣла многія особенности въ произношеніи сравнительно съ отдаленными отъ нея Славянами югозападными. Между ними отношеніе было приблизительно такое же, какое между Готами, г. е. восточно-нѣмецкою вѣтвію, и Франками или Алеманами, т. е. западно-нѣмецкими племенами. Различіе въ языкѣ между Готами и Алеманами или между нынѣшними Шведами и Нѣмцами было даже болѣе сильное, чѣмъ между восточными и западными Славянскими народами. Сами Готы въ средневѣковыхъ источникахъ не называются ни Тевтонами, ни Германами; отсюда однако не слѣдуетъ, чтобы Готы принадлежали къ иной, не Нѣмецкой группѣ народовъ.

 

Переселеніе восточно-славянскаго народа на Дунай въ сосѣдство съ Славянами югозападной вѣтви и объясняетъ, почему на Балканскомъ полуостровѣ явились рядомъ два такія славянскія нарѣчія, какъ Сербское и Болгарское. Странно, что филологи, толкующіе о финскомъ происхожденіи, всего менѣе при этомъ обращали вниманія на Болгарскій языкъ. Откуда же взялся этотъ древнеболгарскій или церковнославянскій языкъ, столь цѣльный, гибкій и богатый? Нѣкоторая порча и измѣненія въ этомъ языкѣ начались собственно не со времени поселенія Болгаръ за Дунаемъ, а съ приливомъ народовъ дѣйствительно тюркскихъ. Послѣдователи Тюрко-Финской теоріи, пытаясь опереться на филологію, болѣе всего погрѣшили противъ этой науки: указывая нѣсколько непонятныхъ для себя именъ и словъ, они совсѣмъ упустили изъ виду языкъ народа.

 

 

139-140

 

(Заключеніе)

 

Въ заключеніе подведемъ итоги своимъ доказательствамъ въ пользу славянскаго происхожденія Дунайскихъ Болгаръ, противъ Тюрко-Финской теоріи Энгеля, Тунмана, Шафарика и ихъ послѣдователей.

 

            1. Основатели помянутой теоріи были введены въ заблужденіе названіемъ Гунны, которое нѣкоторыми средневѣковыми лѣтописцами придавалось Болгарамъ. Но подъ этимъ названіемъ являются у нихъ разнообразные народы, обитавшіе въ Восточной Европѣ и между прочимъ народы Славянскіе. У византійскихъ писателей VI вѣка Болгаре называются или общимъ именемъ Гунновъ или частными именами Котрагуровъ, Утригуровъ, Ультинзуровъ и пр. У писателей VIII и IX вв. они называются смѣшанно то Гуннами, то Болгарами. У послѣднихъ писателей является легенда о раздѣленіи Болгаръ между пятью сыновьями Кувратаи разселеніи ихъ въ разныхъ странахъ только во второй половинѣ VII вѣка. Нѣмецкая и Славянская исторіографія приняла эту легенду за историческій фактъ, т. е. отнеслась къ ней безъ надлежащей критики, и на ней основывала начальную исторію Болгаръ; тогда какъ ихъ предъидущая исторія и ихъ движенія на Дунай расказаны писателями VI вѣка (Прокопіемъ, Агаѳіемъ и Менандромъ), но только они не употребляютъ имени Болгаре. Однимъ словомъ, новѣйшая европейская исторіографія вмѣсто того, чтобы разъяснить путаницу народныхъ именъ въ средневѣковыхъ источникахъ, строила искусственныя теоріи на основаніи этой путаницы, т. е. на снованіи разныхъ недоразумѣній. Такимъ образомъ она упустила изъ виду ясно обозначенную въ источникахъ родину Болгарскаго народа, т. е. Кубанскую низменность; не замѣтила существованія Болгаръ Таманскихъ и Таврическихъ съ ІѴ-го до X вѣка включительно (т. е. съ появленія Утургуровъ до извѣстій о т. наз. Черныхъ Болгарахъ), а связывала Дунайскихъ Болгаръ непосредственно съ Камскими и производила первыхъ отъ послѣднихъ. Такъ какъ коренные Гунны были племя Угро-Финское, а Камскіе Болгаре считаются тоже Финскимъ народомъ, то исторіографія объявила Финнами и Болгаръ Дунайскихъ. Но Болгаре вообще не были коренными Гуннами или Уграми; а смѣшанная народность Камскихъ Болгаръ еще недостачно разъяснена. Есть поводы думать, что это была славяно-болгарская вѣтвь, постепенно утрачившая свою народность посреди туземныхъ татаро-финскихъ племенъ. (Признаки ея славянства отразились особенно въ арабскихъ извѣстіяхъ X вѣка) [*].

 

 

*. Теперь, когда мы знаемъ, что древнею родиною Болгаръ была страна между Азовскимъ моремъ и нижнею Волгою, что это былъ народъ Славянскаго корня, для насъ получаютъ смыслъ тѣ арабскія извѣстія о Камскихъ Болгарахъ, которыя казались странными и несовмѣстимыми съ Тюрко-Финской теоріей. Такъ, Ибнъ-Фоцланъ, лично посѣтившій Камскую Болгарію въ первой половинѣ X вѣка, постоянно называетъ царя болгарскаго «царемъ Славянъ», городъ Болгаръ «городомъ Славянъ»,и весь тотъ край «страною Славянъ». Ибнъ-Хардадбегъ называетъ Волгу «Славянскою рѣкою. «А по извѣстію Димешки Камскіе Болгаре сами считали себя народомъ смѣшаннымъ изъ Турокъ и Славянъ. Болѣе поздніе мусульманскіе писатели также отличаютъ Болгаръ отъ другихъ туземныхъ племенъ, напримѣръ, отъ «дикихъ» Башкиръ и Мещеряковъ (см. Березина, Булгаръ на Волгѣ). Если бы Волжско-Камскіе Болгаре были Финскаго происхожденія, то они легко слились бы съ мѣстными угорскими племенами, и образовали бы довольно плотную, однородную національность. Однако этого мы не находимъ. Очевидно угро-тюркскіе элементы подавляли своею массою элементъ болгаро-славянскій, но не могли его совершенно усвоить. Въ свою очередь болгаро-славянскій элементъ, положившій начало государственному быту въ томъ краю, былъ слишкомъ слабъ численно и слишкомъ изолированъ отъ другихъ родственныхъ народовъ (особенно съ принятіемъ ислама), чтобы ославянить туземные угорскіе и тюркскіе народцы. Эта борьба разнородныхъ элементовъ и объясняетъ отсутствіе опредѣленнаго національнаго типа и недостатокъ прочности въ государствѣ Камскихъ Болгаръ, не смотря на довольно развитую гражданственность. Оно легко было стерто съ лица исторіи наплывомъ Татарской орды. Но уже самое существованіе промышленныхъ, торговыхъ городовъ и вообще способность къ цивилизаціи обнаруживаютъ, что высшій слой населенія не былъ чисто-Финскій.

 

 

141-142

 

            2. Доказательства въ пользу Финскаго происхожденія, основанныя на сравненіи народныхъ нравовъ и обычаевъ, не выдерживаютъ никакой критики. Это или черты общія разнымъ языческимъ народамъ, или прямо родственныя съ другими Славянами, и преимущественно съ восточными. Но что болѣе всего противорѣчитъ помянутой теоріи, это быстрое и коренное превращеніе Дунайскихъ Болгаръ въ Славянъ, превращеніе, противорѣчаіцее всѣмъ историческимъ законамъ. Если бы Болгаре были Финны, то они не могли бы такъ легко усвоить себѣ народность покореннаго племени, и тѣмъ болѣе, что Болгаре были не только господствующій, но и сильный, многочисленный народъ. Притомъ же въ близкомъ сосѣдствѣ съ нимъ находились дѣйствительно-финскіе народы, каковы Мадьяры и остатки настоящихъ Гунновъ, которые неизбѣжно должны были подкрѣпить народность Болгаръ, еслибы она была Финскою. (Одного существованія Мадьяръ довольно для того, чтобы опровергнуть всю искусственную теорію Финномановъ). Вмѣсто того мы видимъ, что съ утвержденіемъ Болгаръ на Балканскомъ полуостровѣ славянскій элементъ получилъ здѣсь могущественное подкрѣпленіе, и началась сильная славянизація византійскихъ областей.

 

            3. Попытки Финномановъ подтвердить свою теорію филологическими данными, преимущественно личными именами древнихъ Болгаръ, также обнаруживаютъ недостатки ихъ критическихъ пріемовъ и особенно недостатки сравнительно-исторической филологіи. Толкованіе данныхъ именъ отличается произвольнымъ, одностороннимъ и поверхностнымъ характеромъ. Имена дошли до насъ большею частію въ иноземной передачѣ, въ искаженіи, безъ опредѣленнаго ихъ произношенія. Притомъ личныя имена легче всего переходили и заимствовались однимъ народомъ у другаго. Вообще это не всегда надежный элементъ для опредѣленія древнихъ народовъ. Наконецъ въ большинствѣ случаевъ есть возможность, при ближайшемъ разсмотрѣніи, отыскать славянскія основы въ болгарскихъ именахъ. Отсутствіе сколько-нибудь замѣтной финской стихіи въ языкѣ Болгарскаго народа явно иротиворѣчитъ теоріи Финномановъ. А цвѣтущая древнеболгарская или церковнославянская письменность, которою Болгаре надѣлили и другіе Славянскіе народы, окончательно уничтожаетъ эту теорію.

 

* * *

 

Исходя отъ добытыхъ нами выводовъ относительно Болгарской народности, въ дальнѣйшихъ своихъ изслѣдованіяхъ о началѣ Руси мы надѣемся объяснить, что тѣ южнорусскія племена, о которыхъ мимоходомъ упоминаетъ наша начальная лѣтопись, именно Угличи и Тиверцы, были племена собственно болгарскія. Угличи Русской лѣтописи, какъ извѣстно, отождествляются съ Ультинами Константина Багрянароднаго, которыхъ онъ упоминаетъ въ числѣ Славянъ, подвластныхъ Руси. Но эти Ультины, называемые Славянами у византійскаго писателя X вѣка, суть несомнѣнно тоже самое что Ультинзуры, которыхъ Агаѳій, писатель VI вѣка, относить къ Гуннамъ (т. е. къ Болгарамъ).

 

Разъясненіе Болгарской народности незамѣтно для самого автора привело его между прочимъ къ разрѣшенію одного изъ тѣхъ недоумѣній,

 

 

143-144

 

которыхъ онъ коснулся въ своихъ предыдущихъ изслѣдованіяхъ. Именно, доказывая принадлежность Славянамъ обѣихъ параллелей, славянской и русской, въ извѣстныхъ названіяхъ Днѣпровскихъ пороговъ у Константина Б., мы тогда замѣтили: „Впрочемъ, какому именно племени первоначально принадлежали такъ-называемыя славянскія имена пороговъ, Славянамъ сѣвернымъ или еще болѣе южнымъ, чѣмъ Кіевская Русь, рѣшить пока не беремся“ (О мним. призв. Варяговъ. Рус. Вѣст. 1871. Ноябрь). Въ настоящее время, когда мы знаемъ, что къ югу отъ Кіевской Руси жили племена славяноболгарскія, можемъ уже прямо предположить, что славянская параллель въ именахъ пороговъ представляетъ ни болѣе, ни менѣе какъ болгарскіе варіанты болѣе древнихъ, т. е. славянорусскихъ, названій. И если филологи безъ предубѣжденія взглянутъ на эти варіанты, то убѣдятся, что они дѣйствительно заключаютъ въ себѣ признаки церковнославянскаго, т. е. древнеболгарскаго, нарѣчія.

 

Точно также и нѣкоторыя другія обстоятельства начальной Русской исторіи, казавшіеся доселѣ несовсѣмъ понятными, получаютъ смыслъ съ разъясненіемъ начальной исторіи Болгаръ. Напримѣръ, теперь, когда мы знаемъ, что послѣдніе съ IV или V вѣка встрѣчаются на Кубани и въ восточной части Крыма и живутъ тамъ еще въ IX вѣкѣ, теперь устраняется и самый вопросъ о томъ, кто такое были и гдѣ обитали Черные Болгаре, упомянутые въ Игоревомъ договорѣ и въ сочиненіи Константина „Объ управленіи имперіей.“ А эти Черные Болгаре въ свою очередь до нѣкоторой степени выясняютъ происхожденіе русскаго Тмутраканскаго княжества и ту роль, которую игралъ Корсунь въ исторіи нашего христіанства. Такимъ образомъ мы все болѣе и болѣе убѣждаемся въ несостоятельности тѣхъ легендъ и тѣхъ искусственныхъ теорій, которыя затемнили собою начальную Русскую и вообще Славянскую исторію.

 

Д. Иловайскій.

[Back to Index]