Общественно-политическое развитие Македонии в 50-70-е гг. XIX века

Ксения Струкова

 

Глава третья. Подъем Возрождения в Македонии в 50-70-е годы XIX в.

 

 

Разложение феодализма, развитие капиталистических отношений, привело к формированию наций на Балканах. XIX в. уже в самом начале ознаменовался борьбой балканских народов за национальную свободу. Первыми сербы и греки, при поддержке европейских государств и прежде всего России, изгнали со значительной части своей территории чужеземных поработителей, заложили основы самостоятельных национальных государств. Сербское княжество, греческое королевство стали притягательными центрами для борцов против австрийского господства и турецкой тирании. Крепло национальное движение в хорватских и словенских землях, в Дунайских княжествах. Национальное пробуждение охватило оставшуюся часть турецких славян, населявших Болгарию, Фракию, Македонию, а также албанцев.

 

Бурный рост национально-освободительного движения балканских народов был обусловлен наступлением новой фазы в их общественно-политическом развитии, появлением и укреплением социальной группировки, способной организовать борьбу за освобождение в общенародном масштабе. Географические и демографические особенности, специфика положения отдельных областей в турецком государстве, система управления и аграрных отношений сказывались на характере и степени зрелости каждого национально-освободительного движения.

 

Национальное Возрождение, начавшееся в Болгарии и Фракии с конца XVIII - первой половины XIX в. вследствие развернувшегося процесса формирования болгарской нации, с некоторым опозданием получило отзвук и в Македонии. Основным содержанием болгарского Возрождения была борьба за независимую национальную церковь, национальное просвещение и в конечном итоге - за политическую самостоятельность. Борьба болгарской буржуазии за автокефальную церковь, поддержанная широкими народными массами, была национально-политической борьбой за признание болгарской

 

 

85

 

народности в Турции [1], ибо в Османской империи только через церковь достигалась целостность этнических групп. Христианские народы Турции, подчиненные юрисдикции Константинопольской патриархии, были в глазах турецкого государства единой массой - греческим народом, греками (“рум-миллет”, “ромеи”). Борьба за национальную церковь автоматически являлась и борьбой за национальную школу и культуру, т.к. вопросы народного просвещения также находились в руках церкви, что в свое время помогло Константинопольской патриархии установить культурную гегемонию над населением Болгарии, Фракии, Македонии. С уничтожением власти константинопольской патриархии народные массы связывали также надежды на отмену разорительных церковных поборов, а буржуазия - на ослабление греческого конкурента на внутреннем рынке. Движение за национальную церковь и школу было необходимым подготовительным этапом грядущей болгарской национальной революции [2].

 

До освобождения Болгарии в результате русско-турецкой войны 1877-1878 годов, борьба за национальную церковь, национальное просвещение и политическую независимость являлись общим делом болгар и македонцев. Однако в Македонии весь этот процесс отличался замедленностью, особенно ожесточенным сопротивлением греков-фанариотов. Кроме того, у местной торгово-ремесленной буржуазии и интеллигенции обнаружилось, как мы увидим ниже, стремление сохранить свою областническую специфику, переросшее в дальнейшем у отдельных представителей в тенденцию к автономии и полной самостоятельности.

 

Причина отставания Македонии, помимо особенностей ее социально-экономического развития, крылась в ряде дополнительных факторов. На первом плане стояло глубокое греческое влияние, значительно более сильное, чем в Болгарии и даже Фракии. Г реки рассматривали Македонию, особенно в южной и восточной части, как неделимую часть Эллады. В число греческих областей, оставшихся в пределах Османской империи и подлежавших воссоединению с Грецией, греческие политические круги наряду с Фессалией, Эпиром, Критом и другими островами Эгейского моря всегда включали Македонию, не забывали и Фракию [3].

 

Стойкости греческого влияния в Македонии в значительной мере содействовала ее отдаленность от очагов родственного славянского воздействия: России, центров болгарского возрождения в Константинополе, Бухаресте, Одессе. Вплоть до 60-х годов XIX в. основным источником славянской культуры, образцов светской литературы, примером борьбы за национальную независимость было для Македонии Сербское княжество. Корни отношений с Сербией уходили в средневековье. Помимо традиций времен Стефана Душана, большое значение имели оживленные торговые связи, исстари существовавшие между

 

 

86

 

Македонией и Сербией. Кроме того, все товары, которые отправлялись из Македонии в Австрию проходили через Сербское княжество, во многих сербских городах и местечках, лежащих на главном торговом пути, постоянно проживало много купцов из македонских городов [4]. По мнению Селищева, давнее сербское влияние в Македонии имело место преимущественно в городе и церковной среде [5]. Однако связи с Сербией не могли парализовать греческую пропаганду. К тому же турецкое правительство всеми мерами стремилось воспрепятствовать контактам Сербского княжества с европейскими провинциями империи.

 

Длительное греческое воздействие, большая этническая пестрота населения отрицательно сказались на интенсивности и зрелости процесса возрождения Македонии. При распространенности здесь в рассматриваемый период мнения об общности македонцев с болгарским народом, наблюдалась в то же время зыбкость национальных представлений в современном понятии этого слова. Это подтверждается самыми разнообразными источниками. Например, Стефан Верхович, более 20 лет проживший в Македонии (с небольшими перерывами с 1850 по 1878 годы) указывал, что македонские славяне называли себя “болгарами”, а язык свой “болгарским”. Вместе с тем он отмечал, что многие представители интеллигенции употребляли только термин “славяно-болгары”, а в массе сельского населения совершенно отсутствовало “чувство истинного народного самосознания” [6].

 

Аналогичны и данные известного македонского деятеля того периода К. Шапкарева. Говоря о деятельности Д. Миладинова в Западной Македонии во второй половине 50-х - самом начале 60-х годов XIX в., Шапкарев отмечал, что “родолюбив” Миладинова очень помогло “спавшему до этого народу, который ничего не знал, ничего не чувствовал в отношении народности” [7].

 

В 50-70-е годы XIX в. в Македонии одним из основных разделительных признаков продолжала оставаться религия. Насколько стойко держались подобные представления говорит хотя бы тот факт, что даже в конце 60-х годов XIX в. П.Р. Славейков должен был втолковывать своим читателям, что у цивилизованных народов основными различиями являются различия национальные, а не религиозные [8]. А.Шопов прямо писал, что до русско-турецкой войны 1877-78 годов у македонских болгар почти отсутствовало народное самосознание и главную роль играла вера, которая одновременно была и народностью македонцев [9]. Созвучны этому и данные Хр. Стамболского, работавшего врачом в Константинополе в 60-70-е годы XIX в. Посещая больных македонцев, пришедших на заработки в турецкую столицу, доктор всегда задавал им вопрос о том, к какому народу они принадлежат. Многие отвечали, что не знают, другие говорили, что они “ортодоксы”, т.е. православные и т.п. [10].

 

 

87

 

В Македонии прочны были также локальные, местнические тенденции - отечество в смысле места рождения, принадлежности к территориально узкой этнографической группе - охридчанин, мияк и т.д.

 

В целом можно констатировать, что в 50-60-е годы XIX в., а в отдельных районах и в 70-е годы, сознание о “болгарском единстве” было “затемнено” в Македонии [11]. Особенно отставали районы Салоникский, Сересский, Леринский, Воленский, Битольский, Драмский [12], где христианская вера дольше нивелировала национальные различия, сливая македонцев и греков в одно племя “ромен” [13]. Поэтому Македония труднее приобщалась “к общеболгарским усилиям создания национальных училищ, литературы и духовенства. Так М. Хитрово в одном из своих донесений за 1861 г. отмечал, например, что христианское население Битольского санджака “далеко отстало от христиан других частей Болгарии и те чувства, которые там пробудились в последнее время, здесь еще спят глубоким сном” [14].

 

Интересно, что настоящую ситуацию в Македонии отлично представляли себе русские ученые того времени. Например, В.И. Ламанский, бывший в 1865 г. доцентом Петербургского университета, в одной из своих лекций, опубликованной в газете “День”, отмечал, что в Македонии наблюдается слабое пока пробуждение болгарской народности и что в силу этого определенные болгарские круги не хотят разрыва с Турцией, опасаясь тогда в борьбе с греками потерять Македонию [15].

 

Представители македонской буржуазии, нарождавшейся интеллигенции с большим трудом освобождались от преклонения перед греческой культурой и всем греческим. Поэтому в Македонии долго ощущался недостаток в национально настроенных пропагандистах и просветителях народа.

 

Такое положение в Македонии весьма беспокоило ведущих деятелей болгарской колонии в Константинополе. В период, когда после Крымской войны, в связи с постановкой вопроса об автономной болгарской церкви, политическая сущность греко-болгарского церковного спора выступала совершенно открыто, вопрос о границах болгарской народности приобретал особую остроту. Все вместе взятое побудило болгарских лидеров в Константинополе направить концентрированные усилия к “насаждению болгарщины между македонцами” [16]. С этой целью в 1866 г. в Константинополе было основано общество “Читалиште”, стремившееся “организовать культурные и пропагандистские силы в Македонии” [17]. Теми же мотивами руководствовался и П.Р. Славейков, приступивший в том же году к изданию своей газеты “Македония”. Он стремился разбудить сознание “забытых болгар, глубоко уснувших в лоне греческой патриархии”, вдохнуть в них идею, что они “часть болгарского народа, одного с ним происхождения и языка, находящиеся в одних и тех же условиях, имеющие ту же незавидную участь” [18]. М. Арнаудов в одной из своих последних

 

 

88

 

работ тоже пишет, что задачи, которые преследовал Славейков, носили преимущественно политический характер, определялись необходимостью особого внимания болгарских деятелей к “юго-западной области”, запоздавшей в своем приобщении к национальному движению [19]. Усилия, направленные к пробуждению национального самосознания в македонских селах предпринимались Константинопольской колонией и в начале 70-х годов [20]. Однако в середине 1871 г. газета П.Р. Славейкова с грустью констатировала: “В Македонии, земле милой всякому болгарину, чувства самосознания нет у большинства наших” [21].

 

С этими данными перекликаются сведения русского консула в Салониках Лисевича, писавшего в 1876 г. Игнатьеву, что в массе местного населения “чувство национального самосознания проявляется пока весьма слабо и смутно” [22].

 

Отставание в вопросе становления национального самосознания отрицательно сказывалось на уровне общественного сознания. Развертывание церковной борьбы в Македонии происходило медленнее, чем в Болгарии. В самой Болгарии церковная борьба в целом увенчалась серьезными успехами еще к кануну Крымской войны. От первых чисто локальных конфликтов с высшим греческим клиром во Вратце в начале 20-х и в Самокове в начале 30-х годов XIX в., борьба против греческого духовенства со второй половины 30-х годов перешла в широкое политическое движение. С начала 40-х годов и до Крымской войны движение охватило всю северную и южную Болгарию. Его центрами были Пловдив и Тырново. В результате развернувшейся борьбы многие греческие епископы были низложены. Если они еще не всегда заменялись болгарами, то во всяком случае новые греческие владыки умеряли свои злоупотребления. Греческий же язык был повсюду устранен из церковных служб [23].

 

В Македонии картина была несколько иной. Прозвучавшее в начале 30-х годов XIX в. в Скопье, вслед за Вратцой и Самоковым, требование замены греческих епископов местными уроженцами [24] долго оставалось почти изолированным. Только с конца 50-х годов XIX в. в движение приходят отдельные общины [25], а  в 60-е годы церковная борьба на территории Македонии принимает более широкий характер.

 

В первых рядах борьбы против греческого духовного ига шли те районы, где в течение всего турецкого господства сохранялись традиции славянского языка и письменности, куда греческое влияние не проникало или не имело глубоких корней. К ним относились Скопский, Прилепский, Велесский, Дебарский районы. В Охридском районе помогали в борьбе предания о славном прошлом города [26]. Позже и медленнее движение развертывалось в районах Битольском, Салоникском, Сересском, Леринском, Воденском,

 

 

89

 

Драмском. Нам представляется, что для отмеченных различий степень распространения в селах чифликчийства имела подчиненное, а не решающее значение, как это считает X. Христов [27].

 

Церковная борьба в Македонии развивалась неравномерно, с переменным успехом, в ожесточенном единоборстве с яростно сопротивлявшимися греко-фанариотскими кругами, использовавшими покровительство турецких властей, помощь греческих консулов, разветвленную просветительскую и пропагандистскую сеть. Отставание от Болгарии все время сохранялось.

 

Р. Жинзифов, посетивший в 1866 г. Македонию, с горечью писал: “Словом сказать, положение болгарского народа в Болгарии и Фракии совершенно изменилось: народное чувство пробудилось, образование и развитие народа в смысле национальном, славянском, делает заметные успехи, и нет сомнения, что с течением времени оно все более будет крепнуть... Но нельзя сказать того же о Македонии, по которой мы путешествовали: там преследование церковно-славянского языка все еще продолжается, и фанариоты все еще действуют против него самыми энергичными и крутыми мерами; закрытие вновь устраиваемых болгарских училищ идет своим чередом...” [28].

 

Несколько обособленным в ходе церковной борьбы было радикальное выступление жителей г. Кукуша. Препятствия, чинимые греческим духовенством на пути становления народного просвещения, введения богослужения на славянском языке, злоупотребления местного епископа Мелетия, толкнули кукушан на переговоры с протестантской, а затем католической миссией в Салониках [29]. Переговоры длились с конца 1857 до лета 1859 г. [30]. Недовольство Д. Миладинова, приезд представителей Московского славянского комитета Южакова и Рачинского (конец 1858 - начало 1859 г.) с целью помешать заключению унии, успеха не имели, ибо Константинопольская патриархия не шла ни на какие уступки. 12 июля 1859 г. жители Кукуша обратились с письмом к папе Пию IX с просьбой, которая в сущности была актом принятия унии [31]. Главенство папы признавалось при условии сохранения всех православных обрядов, отправления церковных служб на славянском языке, введения выборности епископа, который, как и остальное духовенство, должен был быть “болгарином”, а в училищах как основа обучения введен “болгарский язык со своими народными буквами и чертами”. Помимо всего прочего испрашивалось покровительство Франции [32].

 

Чтобы воспрепятствовать установлению унии Константинопольская патриархия поспешила убрать Мелетия. В кукушско-полянскую епархию был назначен Парфений Зографский, первый из уроженцев Македонии (с. Галичник, Дебарского района), занявший епископскую кафедру. 14 ноября 1859 г. он был торжественно встречен как настоящий народный пастырь [33].

 

 

90

 

П. Зографский тотчас уменьшил вдвое “владычину” (сбор в пользу епископа), стал отделять большую часть из собранных сумм на поддержание школ в округе, заменять греческий язык в церквях и училищах местным народным языком и т.п. [34]. “Ереси и нововведения” Зографското раздражали духовное начальство и были причиной длинной цепи различных интриг фанариотов против него. Вскоре Парфений был вынужден покинуть свою епархию. В 1862 г. епископом был “избран” ненавистный населению Мелетий, что вызвало новую волну борьбы против Константинопольской патриархии [35].

 

Униатское движение в Македонии первое время не имело большого распространения. Оно затронуло лишь незначительное пространство в Южной Македонии между Кукушом - Енидже - Вардаром и несколькими гевгелий- скими селами. Уния привлекала обещаниями облегчить униатам налоговое бремя, сохранить все православные обряды и пр. Но главной приманкой, по словам русского консула, было “бесценное в глазах здешнего народонаселения богослужение на славянском языке и преподавание в католических училищах славянской грамотности, изгнанной из здешних общественных училищ” [36].

 

Несмотря на непрочный успех своей пропаганды, католические, а вслед за ними и протестантские миссионеры, не снижали своей активности. За их спиной стояли правительственные круги Австро-Венгрии и Франции, стремившиеся ослаблением позиций православной церкви на Балканах подорвать среди славянских народов пугавшее их влияние России.

 

В период церковной борьбы в Македонии было популярным требование о восстановлении автокефальной Охридской архиепископии. Естественно, что сформулировано оно было в Охриде. В этом же городе и его окрестностях никогда не угасала память об Охридской архиепископии-патриархии, уничтоженной в 1767 г. турками благодаря проискам греков-фанариотов [37]. “Не будет преувеличением сказать, - писал Ив. Снегаров, - что воспоминание о прошлом духовном величии Охрида передавалось из поколения в поколение через песни и предания и волновало душу каждого охридчанина до умиления. “Наша патрикана”, - эти слова произносились с благоговением...” [38]. И если в результате длительной власти Константинопольской патриархии городское население в значительной мере эллинизировалось, в первую очередь зажиточные слои, то народная масса, особенно женщины в городах и сельское население хранили “родной язык и народное чувство” [39].

 

Недовольство произволом греческого духовенства нарастало в Охриде со второй половины XIX в. С конца 50-х годов город активно включается в церковную борьбу. Вместе со стремлением устранить с охридской кафедры грека, среди населения росла мечта о восстановлении своей родной “патриканы” [40]. Развернувшееся в Охриде движение возглавили Д. Миладинов,

 

 

91

 

Янаки, Стрезов, а после ареста и смерти первого его ученик Гр. Прличев. В 1859 г. появилась и получила широкое распространение книга охридчанина М. Димицы об Охридской архиепископии, написанная на греческом языке. В ней доказывалась незаконность уничтожения архиепископии в Охриде.

 

Письмом от 9 апреля 1861 г. охридская паства, считая себя “частью болгарского народа”, уполномочила “народных представителей” в Константинополе действовать перед Высокой Портой в пользу восстановления Охридской архиепископии, которую “несправедливо и беззаконно присвоил греческий клир” [41]. В начале 1867 г. в общем епархиальном прошении (махзаре) охридчане обратились к самому султану с просьбой восстановить Охридскую архиепископию, сообщив также о своем решении уполномоченным в Константинополь [42]. Последние письмом от 19 июля 1867 г. уведомили Охрид, что полностью принимают их требование о восстановлении Охридской архиепископии, чтобы та, как каноническая автокефальная церковь, руководила всем болгарским народом [43].

 

Официально требование о восстановлении Охридской архиепископии, как “главного места и центра церковного нашего управления” болгарские представители в Константинополе выдвинули в конце августа 1867 г. в связи с проектом патриарха Григория VI [44].

 

Идея о независимой Охридской церкви находила, по-видимому, широкое сочувствие в Македонии, но более всего она поддерживалась в ее западных и южных районах. Так, в 1867 г. прошение о восстановлении “Охридской патриканы” подписали 17 еснафов Битоля [45]. В этом городе бережно хранилась память об Охридской архиепископии [46]. Чрезвычайно живы были воспоминания и предания об Охридской архиепископии-патриархии в Струге [47]. По данным Ив. Снегарова эта идея волновала и передовых представителей славянского населения Салоник [48]. По-видимому, не случайно в газете “Македония” была помещена специальная статья, посвященная требованию восстановления Охридской архиепископии [49], публиковались корреспонденции из Охрида на эту тему [50] и другие близкие по духу материалы. В частности в январе 1868 г. П.Р. Славейков опубликовал письмо к нему М. Дринова, в котором последний сообщал о находке в мюнхенском архиве интересного документа XVII века. Речь шла о письме Охридского архиепископа Гавриила и приводился обозначенный там его полный титул: “Патриарх, божьей милостью, Болгарии, Сербии, Македонии, Албании, Боснии и Угро-Валахии” [51].

 

Однако болгарские лидеры в Константинополе вряд ли серьезно относились к поднятой проблеме, хотя бы потому, что на требование охридчан они прореагировали только через 6 лет после первого обращения! Вопрос об Охридской архиепископии затрагивался для того, чтобы поддержать влияние

 

 

92

 

Константинопольского руководства в Македонии, а также использовался как лишний аргумент в пользу создания самостоятельной болгарской церкви.

 

Вместе с тем настойчивое стремление македонцев восстановить Охридскую архиепископию со временем стало беспокоить константинопольских лидеров. Вопрос об Охридской архиепископии, требования, чтобы Охрид стал резиденцией Болгарского экзархата [52], были одной из причин, вызывавших сомнение в желательности присутствия македонских представителей на Болгарском соборе 1871 года [53].

 

Однако в Охриде не успокаивались. 24 июня 1871 г. Охридская община направила в Константинополь новое письмо, в котором подчеркивала преемственность восстановленной церкви и предлагала, чтобы экзарх носил титул: “Охридский архиепископ и экзарх всея Болгарии”. Болгарский собор 1871 г. отверг это предложение, отказавшись восстановить прежнюю Охридскую архиепископию. По словам известного современного болгарского историка “для охридчан оскорбление было тяжким”.

 

В ходе церковной борьбы в городах происходило создание независимых от Константинопольской патриархии общин. В течение 60-х годов такие общины были созданы в Скопье, Прилепе, Велесе, Охриде, Штипе, Битоле, Неврокопе, Салониках и др. В целом же процесс создания независимых церковных общин в Македонии был длительным и продолжался до 90-х годов включительно [54]. Как правило, все движение возглавлял город, но иногда городские общины создавались под давлением и при материальной поддержке окрестных сел, где имелись представители довольно крупных капиталов. Такие случаи имели место, например, в Сересе и Неврокопе [55].

 

Новые общины получали название болгарских церковных общин. Некоторые сохранившиеся данные позволяют высказать предположение, что в ряде случаев, во имя общей унификации названий в целях подчеркивания единства между Болгарией и Македонией, нивелировалась местная специфика. Так в отделе рукописей библиотеки Салтыкова-Щедрина в Ленинграде сохранилось письмо к Ив. С. Аксакову “Болгарской церковной общины в Сересе” от 1 февраля 1877 года. На ее печати значится то же название. Между тем в тексте самого письма говорилось о “македонских славяноболгарах”, указывалось, что общины, отколовшиеся в ряде городов от греков, принимают имя славяноболгарских церковных общин. К таким городам, - указывалось в письме, - “принадлежит и наш город Серее” [56].

 

Новые общины сосредотачивали в своих руках попечение над церквями, школами и вообще все руководство общественной жизнью не только в своем городе, но и во всей округе (каза) [57]. Они становились опорными пунктами в борьбе с греками-фанариотами. С конца 60-х годов новые общины порвали

 

 

93

 

связи с константинопольской патриархией, в подчиненных им церквях перестали упоминать имя греческого патриарха.

 

Церковные общины на территории Македонии известны с конца XVIII в. Самое первое и самое раннее упоминание сохранилось от 1758 г. об Охридской общине [58]. Прежние общины создавались как христианские общины, подчинявшие своей юрисдикции все городское христианское население - македонцев, греков, валахов, албанцев-христиан и т.д. В селе их функции выполняли советы старейшин. Делами этих общин заправляли грековалашские и чорбаджийско-грекоманские элементы, действовавшие в интересах укрепления и углубления греческой церковно-культурной гегемонии [59].

 

Новые общины объединяли только македонцев. Одновременно произошла смена социальных сил, стоявших во главе общественной жизни Македонии: с начала 60-х годов XIX в. чорбаджийские слои были оттеснены молодой активной ремесленно-торговой буржуазией. Особенно нагляден в этом отношении был пример Прилепской общины [60].

 

В некоторых городах как Прилеп, Велес и других, где славянское население было компактным, а сильная, но малочисленная греко-валашская буржуазия была потеснена со своих позиций, новые общины стали основным и определяющим фактором общественной жизни, несмотря на продолжавшиеся столкновения со своими противниками. Иначе обстояло дело в Битоле, Салониках, Сересе и других местах, в которых славянское население было ими малочисленно, или сильно эллинизировано. Здесь наряду с новыми общинами, еще неокрепшими и часто численно незначительными, продолжали сохранять силу и влияние прежние церковные общины, объединявшие сторонников патриархии - греков, валахов, албанцев - христиан, местных грекоманов. Так обстояло дело в Битоле [61], в значительной части восточной Македонии, за исключением Неврокопского района и Разлога [62]. Подобной же была обстановка и в южной Македонии [63].

 

Таким образом, к моменту учреждения Болгарского экзархата церковный вопрос на территории Македонии оставался еще далеко не решенным.

 

Нерешенность церковного вопроса в Македонии закреплялась султанским фирманом 1870 г. Из македонских епархий в состав болгарского экзархата включалась только Велесская, а другие могли отделиться от патриархии лишь при условии согласия на то не менее 2/3 населения. Все это открывало широкое поле для дальнейшей борьбы соперников, к которым с 1868 г. прибавилось еще и сербское княжество [64].

 

В 1872 г. в результате всенародного опроса (истиляма) к экзархии присоединились Скопская и Охридская епархии. В 1873 г. тревогу в Македонии вызвали переговоры между экзархией и патриархией об условиях отмены

 

 

94

 

схизмы [65]. Слухи, что это произойдет за счет македонских епархий, способствовали новому оживлению униатских настроений.

 

Опасаясь снова очутиться в “оковах Фонара”, 6 общин южной Македонии, в том числе, по-видимому, и Салоникская, в начале 1874 г. обратились за покровительством к протестантам, а после их отказа к католическому епископу в Адрианополе [66]. В сентябре 1878 г. сторонники унии снова начали действовать. Среди руководителей “новой волны” оказался охридчанин К. Шапкарев. В корреспонденции из Велеса в газету “Марица” сообщалось, что он и ряд других лиц, посланных епископом Нилом и снабженных рекомендациями некоторых салоникских консулов, ходили “из города в город, из села в село в Македонии” и убеждали население написать прошение о принятии унии, а также уверяли, что папа римский напишет австрийскому императору, чтобы он настаивал перед султаном о восстановлении Охридской архиепископии [67]. Через три года, т.е. в 1881 году, из Салоник снова “подбросили” идею об Охридской униатской архиепископии. Неизвестный корреспондент “Марицы” - “один македонский болгарин” - писал, что македонские болгары никогда не примут соглашения экзархии с Константинопольской патриархией, они “скорее предпочтут отделиться от северных своих братьев религиозно и политически, отказаться от православия”. Он продолжал: “Если северные болгары имели Тырновскую патриархию, то разве мы македонские не имеем Охридской, подтвержденной и признанной самими вселенскими соборами?” Ее может “трижды благословить и возобновить” папа, церковный глава “стольких миллионов западных славян”. Тогда посмотрим, что будут делать греки и их приятели-соглашатели” [68].

 

Нельзя не отметить еще одного обстоятельства. Благодаря тому, что старые назначенные Константинопольской патриархией греческие митрополиты остались на своих церковных местах, несмотря на прибытие в епархии экзархистских митрополитов, создалось своего рода церковное двоевластие, ставшее очагом постоянных междоусобиц.

 

После создания Болгарской экзархии турецкие власти на местах стали подозрительнее относиться к сторонникам отделения от патриархии, выражая опасения, что если они будут способствовать устранению греческого духовенства, то через короткое время после удаления греческого попа за ним может последовать и турецкий мюдир [69]. Подобные настроения не могли не усилиться во время событий 1875-1878 гг., способствуя вместе с другими факторами задержке дальнейшего перехода македонских епархий под юрисдикцию болгарской экзархии. Только к 1897 году почти все македонские епархии имели экзархийских митрополитов: Велес, Охрид, Скопье, Дебар, Битоль, Струмица, Неврокоп, В остальных городах имелись экзархийские архирейские наместники, а в селах - экзархийские священники [70].

 

 

95

 

В целом общий итог церковной борьбы был не в пользу патриархии. Славяно-греческое столкновение в Македонии завершилось триумфом болгарской национальной идеи [71].

 

Следует отметить, что с самого начала своей деятельности Болгарская экзархия выступила как представительный орган консервативной и реакционной части болгарской буржуазии.

 

* * *

 

Другой стороной борьбы с греческой гегемонией было культурнопросветительное движение. Борьба за становление народного просвещения и культуры так же, как и церковная, была выражением одного и того же процесса национального пробуждения. Крепнувшая буржуазия Македонии, как в Болгарии и Фракии нуждалась в светском образовании на родном языке. Она больше не хотела пользоваться греческой образованностью, которая на первых порах восполняла недостаток и низкий уровень национальных источников знаний.

 

Культурно-просветительное движение и церковная борьба тесно переплетались между собой. Там, где населению удавалось взять в свои руки церковные дела и освободиться от власти греческого духовенства, развитие народного просвещения протекало успешнее, поскольку новые общины брали в свои руки руководство школой. В свою очередь народные училища и учителя были активными организаторами и участниками борьбы против фанариотов.

 

Бороться с греческим влиянием, особенно на первых порах, было трудно. Греческая образованность распространялась не только через хорошо организованные греческие училища, которые к середине XIX в. функционировали почти во всех городах и ряде крупных сел Македонии. Большое влияние оказывала мощная греческая просветительная сеть с центрами в Эпире, Фессалии, на Ионических островах, в Малой Азии, привлекавшая молодежь из европейских провинций Турции. В Афинах и Янине получили образование большинство видных деятелей культурно-просветительного движения в Македонии: Димитр и Константин Миладиновы, Райко (Ксенофонт) Жинзифов, Григор Прличев. В церквях, школах, в общественной жизни, торговых сношениях преобладал греческий язык.

 

В. Григорович, посетивший в 1845 г. Македонию, отмечал засилие эллинизма во многих городах, в которых он побывал, и прежде всего в Салониках, Битоле, Охриде. В последнем он не нашел никого, кто бы мог разбирать самое крупное славянское письмо. Напротив, в чтении греческого, значительно более трудного многие были очень искусны [72]. Сильным оплотом

 

 

96

 

греческого культурного влияния были Серее, Мелник и ряд других городов. Иллюстрацией преобладания греческого просвещения может служить пример Битоля - в 1862 г. здесь было 10 греческих училищ и ни одного славянского [73]. Во многих местах картина была аналогична [74].

 

Но хотя греческое влияние было велико, оно не было всеобъемлющим. Грекоманами становились преимущественно представители городской буржуазии, а беднейшие слои и особенно крестьянство прочно хранили “свой язык и свою народность славянскую” [75].

 

К тому же греческая экспансия не была повсеместной. Районы северной, северо-западной, центральной и северо-восточной Македонии были свободны от греческого засилья. Такие города как Дебар, Скопье, Прилеп, Велес, Штип, Банско, Разлог были хранителями славянской культуры, языка и письменности [76].

 

Вместе с тем следует все же учитывать, что греческое влияние не всегда было отрицательным. В первые десятилетия XIX в., когда проникновение нового светского греческого просвещения и культуры не приняло еще откровенно денационализаторской окраски, греческие школы в Македонии и за ее пределами были источником современного светского образования столь необходимого для становления идущего на смену феодализма буржуазного общества. По образцу греческих школ создавались первые македонские общинные училища. Но после образования Греческого королевства, греко-фанариотские круги, руководствуясь великогреческими идеалами, начали проводить все более националистическую политику, стремясь удержать свое традиционное влияние в восточной части Балканского полуострова и особенно в Македонии.

 

Считая Македонию частью Греции, местная греческая верхушка, опираясь на поддержку извне, всеми силами стремилась воспрепятствовать пробуждению национального самосознания у македонцев, добиваясь закрытия новых македонских училищ, преследуя македонских учителей, мешая введению народного языка в греческие училища и т.п.

 

Как в церковной борьбе, так и в деле становления нового светского просвещения и новой светской культуры на родном языке Македония значительно отставала от северной и южной Болгарии. Вся славянская культура Македонии до середины XIX в. сохраняла значительный церковно-религиозный отпечаток. Светская культура (при посредстве греческих и других инонациональных источников) была достоянием только узкого круга состоятельной торгово-ремесленной верхушки, связанной с балканским и европейским рынками. В целом же в первой половине XIX в. общественная мысль в Македонии не выходила еще за рамки религиозно-нравственных идеалов средневековья. Килийные школы, книги и деятельность

 

 

97

 

И.Крчовского и К.Пейчиновича, работа типографии Феодосия Синаитского в Салониках, печатавшей религиозно-назидательную литературу, не могут быть отнесены к компонентам новой светской культуры, ибо их проповедь не выходила за рамки прежних идеалов “жития праведного” [77]. В значительной мере такое положение объяснялось тем, что Македония была отдалена не только от славянских центров культуры, она практически оставалась и вне воздействия европейской общественной мысли, в то время как в Болгарию, особенно Придунайскую, последняя проникала опосредствованным путем через соседей на северо-западе [78].

 

И если идеи европейского просвещения отразились на патриотическом труде Паисия Хилендарского, на некоторых сборниках Софрония Врачанското, то они совершенно не коснулись первых македонских книжников - Иоакима Kрчовского и Кирилла Пейчиновича [79].

 

Незрелость социально-общественных процессов в Македонии в тот период привела к тому, что патриотический призыв П. Хилендарского, обращенный к населению Болгарии, Фракии и Македонии, сравнительно быстро нашедший горячий отклик в Болгарии, в первой половине XIX в. не всколыхнул Македонии. Об этом говорят следующие факты. Переписка книги П.Хилендарского “История славяноболгарская” началась вскоре после ее создания и не прекращалась до середины XIX в. Из 25 известных науке рукописных копий труда Паисия или отрывков из него, только одна поздняя редакция, и то под вопросом, относится к Македонии [80].

 

Из 75 изданий, статей и заметок, касающихся “Истории славяноболгарской”, вышедших в свет с 1844 по 1913 годы, македонских авторов очень мало (не больше 3-4) и все они конца XIX - начала XX в. [81].

 

О том, что труды Паисия и ближайших его последователей в свое время не оказали большого влияния на Македонию, говорят и данные болгарской прессы 60-х годов XIX в. В частности, газета П.Р.Славейкова “Македония”, оценивая заслуги Д. Миладинова, указывала, что в пробуждении интереса к родному языку, он сыграл для Македонии ту же роль, которую ранее (най-напред”) сыграли для Болгарии и Фракии “тезоименитые отцы Рилы и Хилендара”, а с ними и Христаки Павлович [82].

 

Процесс формирования новой буржуазной идеологии, новой литературы, общенационального литературного языка охватывал первоначально преимущественно территорию Придунайской и Забалканской Болгарии. Деятельность Неофита Рильского, Возвели, букварь Берона, книга Ю. Венелина, воодушевившая В. А прилова и других, создание Габровското училища - все эти события только глухим эхом отзывались в Македонии. До конца 50-х - начала 60-х годов XIX в. новая болгарская литература мало была здесь известна. Более распространены были сербские издания.

 

 

98

 

О разрыве между Македонией и болгарскими землями в деле формирования новой культуры наглядно свидетельствует хотя бы такой факт: к 1845 г., т.е. через 10 лет после открытия Габровского училища, светских школ, идущих на смену килийным училищам, в северной и южной Болгарии имелось около 50-ти, а в Македонии их было всего четыре [83].

 

Поэтому к 50-60-м годам XIX в., когда Македония начала по настоящему просыпаться, Болгария и Румелия успели уйти далеко вперед во всех областях, в том числе и в просвещении на родном языке. Здесь уже во всех городах были болгарские училища и в большей части из них - наставники из молодых людей, окончивших или начинавших свое образование в русских духовных или светских учебных заведениях.

 

Отставание Македонии, острая нужда немногочисленных еще народных школ в необходимых учебных пособиях и учителях “из природных болгар”, побудила уроженцев Македонии - иеромонаха Натанаила Стояновича [84], окончившего в 1851 г. Киевскую духовную академию, и кандидата Петербургского университета Константина Д. Петковича [85] подать в 1852 г. в Азиатский департамент МИД России и в Министерство просвещения записку о бедственном, в деле народного образования, положении македонского населения [86]. Они сетовали на то, что благодаря отдаленности македонских сел, до них не доходит русская помощь. Ее за последние десять лет получала только северная Болгария, хотя и здесь помощь России далеко не могла удовлетворить все местные разнообразные нужды и потребности. Тем не менее, она имела огромное значение, дав Болгарии подготовленных в русских учебных заведениях учителей - болгар, учебные пособия для руководства учащим и учащимся, а главное возбудила еще большее рвение к просвещению. Поэтому Придунайская Болгария, благодаря своему выгодному положению (соседство с Россией, Валахией, Молдавией) представляет теперь зрелище довольно утешительное для болгарина [87]. Но у забытых югозападных болгар, находящихся в глуши, народное образование далеко не то, что в придунайских землях; опасности, грозящие “отцовской вере и национальности”, многочисленнее и разнообразнее. На эту страну, свою родину, авторы просили русских обратить внимание. Они подчеркивали, что многочисленные школы в этом крае, возникшие в последние годы, остро нуждаются в учебных пособиях и преподавателях из “природных болгар”, поэтому Натанаил и Петкович просили: 1) отпустить для нескольких училищ необходимые учебные пособия и другие книги, чтение которых “было бы наставительно”, открыть “казанное место” в Петербургском педагогическом институте для 1-2 юношей из Македонии (“тамошних болгар”) с тем, чтобы они по окончании полного курса могли бы возвратиться на родину и стать учителями [88]. В данном прошении вполне отчетливо выступает желание, опираясь

 

 

99

 

на помощь России, подготовить квалифицированные учительские кадры из местных уроженцев, чтобы вывести родной край из отсталости.

 

В первые десятилетия второй половины XIX в. среди македонской интеллигенции тоже появляются воспитанники русских учебных заведений, усиливается культурное воздействие соседних родственных народов. В результате упорной борьбы с греко-фанариотскими кругами к концу 60-х годов общинные школы в Македонии были созданы в Велесе, Штипе, Скопье, Прилепе, Охриде, Неврокопе, Банско, Кукуше, Струге, Битоле, Костуре, Салониках и других городах и некоторых крупных селах. Помимо училищ взаимного обучения (начальных школ) в некоторых городах впервые были открыты так называемые “классные училища”, соответствовавшие первым классам гимназии, а в Велесе кроме того в 1857 г. было открыто и торговое училище. В Македонии появились первые женские школы. В 1868 г. в Штипе открылось первое в Македонии педагогическое училище, которым руководил Иосиф Ковачев, получивший образование в России и Сербии. Кроме того, с середины XIX в. в Салониках, Битоле и других местах стали функционировать школы-интернаты при католической и протестантской миссиях. Для привлечения македонского населения обучение в них проводилось на местных говорах.

 

Помимо училищ в 60-е годы в Македонии были открыты первые читальни - в Прилепе, Велесе, Скопье, Штипе, Кукуше и др., ставшие дополнительными очагами просвещения и народного пробуждения. Читальни обычно работали по воскресеньям и в другие праздничные дни. На членские взносы и подарки в читальнях выписывались газеты, журналы, покупались книги. Примером деятельности читален может служить работа Прилепской читальни, описанная Еничеревым: “В народной читальне собирались по воскресеньям, читали болгарские, турецкие и другие газеты, выходившие в Константинополе, новые книги, а затем вместе обсуждали все прочитанное” [89]. При читальнях нередко организовывались воскресные школы, но и там, где их не было, учителями велась работа среди взрослого населения.

 

В константинопольской печати с удовлетворением отмечалось, что наконец и в Македонии появились признаки развития по пути к “общему прогрессу”, что и здесь, хотя и позднее, чем в Болгарии и Фракии, “блеснуло просвещение” [90].

 

Несмотря на то, что развитие светской народной школы в Македонии ко второй половине 70-х годов XIX в. значительно продвинулось вперед, в целом положение народного просвещения не было блестящим. Сеть школ охватывала преимущественно города и лишь частично села. Основная масса крестьянства по-прежнему оставалась неграмотной. Интересна в этом плане характеристика состава отрядов Илю Малешевского и Г.Раковского, входивших

 

 

100

 

в первый Болгарский легион, данная известным болгарским буржуазно-либеральным деятелем того периода Ив. Касабовым. По его словам отряд Илю в большинстве своем состоял из македонцев, которые ходили с четой по Македонии, людей очень суровых и почти неграмотных [91]; в отряде же Раковского были молодые люди только из северной и южной Болгарии, которые почти все были грамотны и развиты [92].

 

И более поздние отзывы об уровне развития македонских крестьян были безрадостны. Охридский экзархийский митрополит Синесий, в 1891 г. объехавший Охридскую, Флоринскую, Демир-Хисарскую, Крушевскую и другие нахии, вынес впечатление о “непроходимом невежестве” среди сельского населения названных районов [93]. Исключение, по его словам, составляли только крестьяне, уходившие на заработки в Константинополь и соседние земли [94].

 

Помимо активного греческого противодействия, развитие народного просвещения в Македонии задерживалось слабой материальной базой большинства местных общин, которые не могли выделить достаточно средств на образование. Поэтому, многие македонские училища были бедны, не имели необходимых библиотек, везде чувствовался недостаток учебной литературы [95].

 

Македонцы обращались за помощью к России, Сербии, Болгарии. Из России в Македонию в разные годы были направлены отдельные комплекты книг, денежные субсидии. В 1860 г. “Славянской школе в Кукуше” было направлено 100 дукатов и сообщено, что эта сумма будет выдаваться школе в течение 5 лет [96]. С конца 1864 г. школе в Охриде была выделена постоянная ежегодная субсидия в размере 300 руб., благодаря которой школа могла существовать. Есть данные о выплате этой субсидии до 1885 г. [97]. В разное время для Салоник были выделены суммы Азиатским департаментом и СПб. славянским комитетом соответственно 100 червонцев и 200 рублей. Просьбы различных македонских общин о разрешении провести в России сбор средств в пользу бедных славянских училищ не всегда удовлетворялись.

 

Родственная русская культура была опорой для македонских просветителей в их борьбе с греческим засильем. С конца 40-х годов появляется, а после Крымской войны усиливается тяга среди молодежи к получению высшего образования в России. И если прежде для македонцев в этом плане звучали только Афины и Янина, то теперь притягательными стали Киев, Москва, Петербург и другие города России. Питомцы русских учебных заведений сыграли существенную роль в становлении народного образования в Македонии.

 

По-прежнему продолжались контакты с Сербией. Начиная с 50-х годов XIX в. за помощью к Сербскому княжеству - первому самостоятельному

 

 

101

 

славянскому государству на Балканах - обращаются общины Скопье, Де бара, Велеса, Струмицы, Тетова, Салоник. В Македонию из Сербии приходят посылки с учебниками, различными книгами, приезжают учителя (сербские учителя были в Велесе, Прилепе, Кичево и в некоторых других городах). Постепенно усилился приток молодежи в сербские учебные заведения. К концу 60-х годов XIX в. в последних обучались юноши из всех районов Македонии [98].

 

При этом следует отметить, что сербское влияние в Македонии до середины 60-х годов в целом не было враждебно Болгарии [99]. Сербские правительственные и общественные круги на данном этапе разделяли взгляды болгарских политических деятелей на Македонию, как на одну из болгарских земель (наряду с Мизией и Фракией). Их главные усилия, как и болгарской стороны, были направлены на то, чтобы вырвать македонских славян из-под греческого влияния, помочь им доказать всему миру, что они славяне, а не греки. Именно так и формулировал свои задачи Стефан Веркович, выполнявший с 1862 г. функции постоянного сербского политического агента в Македонии: “Чтобы македонские славяне при решении восточного вопроса были признаны за славян, а не за греков” [100].

 

Но с конца 60-х годов сербское правительство отступает от своей внешне нейтральной позиции и развертывает борьбу против болгарского влияния в Македонии. В августе 1868 г. Регентство создает специальный Комитет для помощи сербскому просвещению в европейских провинциях Турции. Сербские правительственные круги хотели при его посредстве учредить в Македонии и Старой Сербии сеть своих училищ до сформирования экзархии [101]. В ответ болгарские газеты и в частности газета “Македония” ополчаются против всяких контактов с сербами, призывая македонцев отказаться от сербских книг, учителей и т.д. [102].

 

С середины 60-х годов значительно усиливается поток болгарской литературы, поступающей в Македонию. Нарастает количество учителей, приезжающих из Болгарии - Н. Еничерев, Ст. Салганджиев и многие другие. В их задачу входило не только обучать грамоте, но и внушать населению, что болгары - сыны одного отечества, что все они единокровные братья и т.д. [103]. Постепенно централизовалась денежная помощь македонским училищам - от отдельных пожертвований со стороны частных лиц (А.Тошков и др.), до более регулярной поддержки со стороны константинопольских организаций: “Читалища”, “Македонской дружины” и, наконец, экзархии. Последняя с 1881 г. берет в свои руки руководство и верховный надзор над македонскими школами” [104].

 

Усилившиеся культурные связи с Болгарией обнаружили любопытные явления: настойчивое стремление части македонской буржуазии и интеллигенции

 

 

102

 

(в основном в западной и южной Македонии) сохранить в общем процессе свою индивидуальность и даже добиться ее отражения в общеболгарском масштабе. Это проявилось в вопросе о языке, в отношениях с экзархией, в реакции на наплыв учителей из Болгарии.

 

В Македонии проявилась также стойкость местных говоров, не подчинявшихся взятому в Болгарии направлению на ориентацию на северовосточные говоры, как основу складывавшегося болгарского литературного языка [105]. На протяжении всего рассматриваемого периода в школьной практике Македонии, несмотря на отдельные нюансы, преобладающее значение в целом сохраняли местные диалекты, особенно в начальных училищах, которые не финансировались экзархией (последняя финансировала только гимназии).

 

Стремление экзархии подчинить своему контролю деятельность македонских общин в школьном вопросе с самого начала встретило противодействие со стороны самих общин и местного учительства. Ряд общин, причем таких городов как Прилеп, Штип, Велес, не хотели подчиняться экзархии, ревниво отстаивая свою прежнюю автономию в учебных делах. Например, прилепская община избегала даже формальных связей с экзархией, отказываясь подчиняться экзархийским инструкциям, давать ей сведения о количестве учеников, учебной работе по полугодиям и т.п. В ответ экзархия грозила лишить прилепские училища субсидий. Все это, по словам Хр. Шалдева, привело к тому, что в период с 1877/78 годов учебная жизнь в прилепских школах не была нормальной [106]. Школьное настоятельство города Штипа вообще не хотело принимать никакой помощи от экзархии [107].

 

Помимо трений с экзархией, имелись, по-видимому, трения между местными учителями и преподавателями, прибывавшими из Болгарии. Во всяком случае, попытки Н. Еничерева собирать ежегодно в Прилепе съезды учителей не имели успеха. Так, в 1871 г. в Прилеп на задуманный им съезд прибыли из ряда городов - Битоля, Крушево, Велеса, Радовиште, Охрида - главным образом работавшие там учителя из Болгарии. Гр. Прличев [108], приехавший позже всех, поссорившись с устроителями съезда, тут же уехал. Н. Еничерев писал по этому поводу: “Не знаю, почему, но местные македонские учителя не смотрели благожелательно на эти прилепские собрания и ни один из них не только не принял в них живого участия, но даже не присутствовал!” [109].

 

Приведем еще пример. В 1871-73 годах в Велесе разгорелась борьба за место главного учителя в местной школе между И. Ковачевым, уроженцем Штипа и В. Поповичем, по-видимому, ставленником экзархии. Для успокоения умов экзархия решила послать в Велес “самого влиятельного болгарина” - П.Р. Славейкова. Он стал советовать оставить в Велесе Поповича,

 

 

103

 

а И. Ковачева рекомендовать другой общине. Однако миссия П.Р. Славейкова не увенчалась успехом: один из местных учителей заявил Славейкову, что его никто не звал, пусть лучше свои советы держит “для своих шопов”. Славейков покинул собрание и вернулся в Константинополь [110].

 

Добавим, что после создания экзархии греко-фанариотские круги усилили эллинистическую пропаганду в Македонии, оказывали сопротивление распространению славянской грамотности среди македонского населения. В начале 70-х годов греческие националистические круги распространили сеть своих специальных обществ-силогосов на Македонию. Силогосы были созданы в Салониках, Сересе, позднее в Водене с целью распространения греческой культуры, подготовки греческих учителей в македонские школы. Они помогали деньгами и книгами прежним греческим школам и открывали новые. Сересский силогос патронировал учебные заведения Каваллы, Епиджи (? Ениджи?), Мелника, Неврокопа и их окрестностей [111]. Силогос, находившийся в Салониках, следил за состоянием учебных дел в Водено, Гюмендже, Енидже-Вардаре, Ниусте, Струмице, Дойране, Велесе, Прилепе, Костуре, Крушево и Охриде [112].

 

Македонские силогосы подчинялись Афинскому силогосу, откуда получали деньги и книги. Кроме того, их субсидировали греческие буржуа Вены, Константинополя, Одессы, некоторые афонские монастыри [113].

 

Главное внимание Сересский и Салоникский силогосы обращали на распространение своих училищ в селах. Нерешенность церковного вопроса в Македонии давала греческой партии полный простор и свободу действий среди неграмотной массы сельского населения, у которой “чувство национального сознания” проявлялось еще “весьма слабо и смутно” [114].

 

Получал помощь и Битоль. Греческие силогосы в Афинах и Константинополе присылали сюда ежегодно для пособия греческим школам не менее 120 лир (до 700 руб.) [115].

 

С конца 60-х годов с претензиями на защиту интересов влашского населения Македонии выступила Румыния. С этого времени в Македонии начинается румынская пропаганда, открываются румынские школы для влахов.

 

Соперничество Греции, Болгарии и Сербии, включение в этот спор Румынии, незаконченность церковно-культурной борьбы с греками, деятельность католической и протестантской пропаганды, местные противоречия превратили к началу 70-х голов Македонию в арену сложных национальных116 и религиозных противоречий.

 

Македония являлась спорной территорией еще в период средневековья. Она переходила от одного государства к другому - Византии, Болгарии, Сербии. Турецкое завоевание прервало борьбу за власть над Македонией. С укреплением балканской буржуазии, старые страсти, но на другой основе,

 

 

104

 

возродились снова. В свои планы внешнеполитической экспансии национальные буржуазные идеологи Греции, Сербии, Болгарии стали включать Македонию.

 

Зыбкость национальных представлений у значительной массы македонского населения создавала благоприятную почву для борьбы различных национальных течений за влияние в Македонии.

 

Однако, до русско-турецкой войны 1877-78 гг. македонский вопрос относился к внутренним делам Турции и не был еще поставлен в повестку дня международных отношений [117].

 

* * *

 

Антифанариотское и культурно-просветительное движение породило народных будителей и просветителей, которые стремились вывести население из невежества. Одновременно пробудился всесторонний интерес к народу, его прошлому и настоящему, к его языку, быту и культуре. Одним из первых деятелей такого рода в Македонии был Йордан Хаджи Константинов (ок. 1818-1882), которого местное население называло Джинотом. Он сыграл большую роль в период Возрождения, был известен в Македонии повсюду и пользовался всеобщим уважением. Экзальтированный патриот, Джинот был учителем, агитатором, проповедником, писателем, собирателем древностей, фольклора и т.д. [118].

 

Образование он получил в Велесе и в Самокове, продолжил его в Салониках в греческом училище, но, в отличие от большинства своих современников, не стал эллинофилом, хотя, как человек своего времени, хорошо владел греческим языком (знал также сербский и русский). Деятельность свою начал на рубеже 40-х годов в родном Велесе, в 1848 г. перебрался в Скопье, где долго работал и “создал там эпоху” [119].

 

Джинот был хорошим учителем, много знал, много читал, имел хорошую библиотеку. Его училище получило известность, в него собирались дети из окрестных городов и местечек: Тетово, Куманово, Дебара, Реки, Призрена [120]. В Скопье он ввел передовую для его времени ланкастерскую систему взаимного обучения, продолжал пользоваться учебными таблицами, составленными им на велесском народном говоре и т.п. В 1852 г. Джинот опубликовал полную учебную программу скопского училища. Для нас в ней наиболее интересны данные о преподавании языков. Приведем соответствующие выдержки из названной программы. Разделы:

 

 

105

 

а) маленькие дети - Букварь. Славянские пословицы. б) дети среднего возраста - Букварь. Славянские разговоры... Сербские имена (сербский язык)... Русский пространный катехизис... Слова сербские, славянские и русские с правилами.

 

в) Первые (самые большие дети) - Грамматика... Славянская грамматика... Словарь 500 слов славяно-русско-болгарские с этимологией. Болгарские слова со славянско-грамматическим склонением [11].

 

В Скопье Джинот развил весьма многостороннюю деятельность. Помимо работы в школе, он каждое воскресенье и праздник проповедовал в церкви, а после литургии собирал граждан в училище, где произносил перед ними речи, в большинстве случаев иносказательные, с патриотическим содержанием. Его восторженные проповеди увлекали молодежь.

 

Проповеди Джинота сосредотачивались вокруг проблем веры, народности и нравственности. На первое место в своих проповедях он ставил народность. Согласно его словам тот, кто отрекается от своей народности, не может быть хорошим человеком (многие из проповедей Джинота были напечатаны в газете “Цариградски вестник”). Помимо проповедей Джинот воздействовал на горожан и другими путями. Он сочинял небольшие сценки патриотического содержания, которые его ученики разыгрывали после окончания церковной службы [122].

 

Джинот называл Македонию славяноболгарской или болгарской страной, себя считал болгарином, как и всех македонцев. По его словам, он с 18 лет начал любить “род наш болгарский” [123]. Джинот восхвалял имя болгарина различными способами, гордился им и хотел, чтобы другие следовали его примеру. Вместе с тем он с сожалением констатировал, что в отличие от “Верхней Болгарии” (т.е. Придунайской) население “Нижней Болгарии” (т.е. Македонии) и части Албании “окончательно потеряно”: это ни болгары, ни греки, ни влахи, ни албанцы, ни сербы, а особенно в Охриде, Велесе, Прилепе, Штипе, Скопье, Призрене, Приштене, Вране, Лесковце, Нише. “Боже, сохрани и сделай милость просвети их, - восклицал Джинот, - потому что они не знают, что делают!” [124]. В другой, более поздней статье, он отмечал, что в “несказанной беде” - в “величайшем невежестве” находятся “дебарские болгары” [125].

 

Впечатления Джинота основывались на личных наблюдениях. В 1846 г. он обошел всю Македонию, посетил Велес, Скопье, Охрид, Дебар, Штип, Кратово, Куманово, Радовиште, Струмицу, Мелник, Неврокоп и ряд других городов и местечек. Сведения, собранные им во время этого путешествия, послужили основой для краеведческих статей, опубликованных в газете “Цариградски вестник” в начале 50-х годов [126].

 

Эти статьи и другие материалы, опубликованные Джинотом, обнаруживают нечеткость этническо-языковых представлений Джинота. Так, Скопье

 

 

106

 

Джинот называл старосербским городом, Велес, Прилеп он тоже относил к сербским городам, но население их считал болгарским [127]. Язык велешан Джинот называл “болгаро-сербским (славянским)” [128]. Заметим, что термин “Славянский” Джинот широко употреблял при этническо-языковых характеристиках. Эти особенности словаря Джинота отражали не только неразвитость процесса становления национального самосознания славянского населения, но и влияние сербской историко-культурной традиции, которая в северо-западных македонских районах была весьма ощутима.

 

Джинот любил сербов, в своей педагогической практике пользовался сербской литературой, обучал детей сербскому языку, имел сношения с некоторыми сербскими учеными, писал в “Гласник србске књижевности”, в минуту опасности искал в Сербии убежища [129]. Вместе с тем это не было сербофильством, как позднее считали некоторые болгарские ученые. Джинот опирался на Сербию, как на родственную свободную страну, достигшую больших успехов, чтобы использовать ее достижения в своем родном крае. На данном этапе развития это было вполне закономерно. Вспомним, что в свое время, главным образом до Крымской войны, сербская литература, вместе с русской книгой, удовлетворяла нужды просветительского движения в Болгарии, а также помогала ускорению культурного развития болгарской патриотической интеллигенции [130].

 

В Скопье Джинот сгруппировал вокруг себя наиболее активных горожан, которые каждый вечер собирались у него дома. Здесь Джинот развивал свои своеобразные теории о древних болгарах, с которыми Александр Македонский покорил весь мир, ибо по представлению Джинота, болгары были известны на Балканском полуострове за 2000 лет до н.э. [131].

 

Помимо основных обязанностей Джинот любил заниматься древностями. Он объезжал монастыри и искал древние рукописи. Многие из собранных материалов он отсылал в сербскую народную библиотеку [132]. Если верить отзыву А.Гильфердинга, посетившего в 1857 г. Сербию, то рукописи, найденные Джинотом, на каком то этапе были первыми и единственными материалами такого рода в Белграде. Вот что писал о своих впечатлениях по этому поводу в одном из писем известный русский ученый - славист: “...Никто в Сербии не подумал еще о необходимости собирать и сохранить рукописи, которых, вероятно, немало разбросано по церквям и монастырям княжества и гниет в неизвестности. Единственные исторические материалы, какие я нашел в Белграде, получены случайно от одного школьного учителя в турецком городе Скопле (Ушкюбе), занимающегося по охоте собиранием древностей. Замечательно, что эти материалы относятся не к сербской, а к болгарской истории. Я не замедлил войти в сношение с упомянутым собирателем и надеюсь получить от него какие-нибудь любопытные рукописи” [133].

 

 

107

 

И в “Цариградский вестник” помимо многочисленных корреспонденций всякого рода (описания городов, монастырей, поучительных диалогов и др.) Джинот направлял сведения о древних рукописях, публиковал некоторые из них [134].

 

Культурно-просветительная деятельность Джинота, его борьба против греческого епископа, побудили последнего энергично действовать против опасного учителя. Для очернения Джинота в глазах турецких властей были использованы его связи с местными торговцами братьями Поповичами, поддерживавшими какие-то отношения с Одесской болгарской колонией и пользовавшимися вдобавок русским покровительством (в 1850 или 1851 году один из братьев был назначен почетным русским консулом). В разгар Крымской войны епископу удалось добиться устранения Джинота из общинного училища, несколько позднее - в начале 1857 г., обвинив его в антиправительственных действиях, добиться его высылки из города [135].

 

Выехав из Скопье, Джинот направился в Белград, но через месяц вернулся в Скопье. Он тут же был арестован, выслан сначала в Призрен, а затем в Битоль со строгим приказанием не возвращаться на прежнее место жительства [136].

 

Несколько лет Джинот работал в Битоле и Велесе. В 1860 г. он был обвинен в антиправительственных связях с Сербией и в подготовке восстания против Турции. Последовал новый арест и высылка в Малую Азию [137]. Вернувшись из ссылки, Джинот снова учительствует, но прежнее его влияние было потеряно. На первый план выдвинулись представители уже другого поколения.

 

Но самую решающую роль в период возрождения в Македонии сыграл Димитрий Миладинов (1810-1862). Путь его развития от учителя-эллиниста до крупнейшего славянского просветителя и народного будителя был характерен для большинства интеллигенции Македонии того времени. В годы ученичества не только Димитрия, но и его младшего брата Константина (1830-1862) господство греческой образованности было полным - греческий язык проник даже в килийные училища. Образование стремились получить в греческих гимназиях и университетах. Д. Миладинов тоже три года учился в Янине (1833-1836) и вышел знатоком-филологом: прекрасно изучил древне и новогреческий языки, хорошо знал итальянский, понимал и французский [138].

 

Идейное развитие Д. Миладинова одно время трактовалось слишком прямолинейно: сначала фанатик-грекофил, а после 1856 года не менее экзальтированный защитник славянства. Затем, начиная с работ М. Арнаудова [139], И. Хаджева [140], побеждает более верная точка зрения о постепенном

 

 

108

 

идейном перерождении Д. Миладинова под влиянием целого ряда перекрещивающихся факторов.

 

Большое влияние на Д. Миладинова оказала встреча с В. Григоровичем, в 1845 г. посетившим Охрид. Русский ученый пробудил у Миладинова интерес к народному творчеству, народному языку, посоветовал ему собирать песни, а также написать грамматику стружского говора [141].

 

С годами славянское чувство у Миладинова крепнет. Он переводит некоторые церковные молитвы на “народный язык”, но записывает их греческими буквами, чтобы их могли прочесть и произнести священники [142]. В 1848 г. Д. Миладинов делает первую попытку ввести в процесс преподавания в греческих училищах доступные народные говоры. Он говорил своим ученикам: “Любезные чада! Я учу вас на чужом языке, но несправедливо это учение... Никто нигде не получает начального образования на чужом языке, а учится на своем материнском и отцовском” [143].

 

Эта попытка, как и переводы церковных молитв, стала причиной столкновения Миладинова с греческим епископом и его приспешниками, в результате чего “смутьян” покинул Охрид и на некоторое время обосновался в с. Магарево. В воспоминаниях ученика, а впоследствии зятя Д. Миладинова Кузмана Шапкапрева говорится, что только здесь у Миладинова немного “пробудилось чувство народное” [144]. Но, как свидетельствуют вышеприведенные данные, это пробуждение началось несколько раньше.

 

С переездом в 1852 г. главным учителем в центральное греческое училище в Битоле Миладинов уже полностью проявляет себя “как славянист, а иногда даже и как фанатик” [145]. Наблюдая расцвет образования в соседнем Сербском княжестве, Д. Миладинов не мог не мечтать о культурной свободе, о национальной школе и у себя на родине. Об этом свидетельствует его письмо Александру Экзарху от 20 августа 1852 г. В письме Миладинов восхищался успехами потомков Стефана Немани. Он мог это делать откровенно, ибо в его время культурные и политические связи между болгарами и сербами носили дружественный характер, сербы помогали болгарам в борьбе против высшего греческого духовенства, националистической греческой буржуазии и турецких поработителей [146].

 

На Д. Миладинова не могли также не оказать влияние корреспонденции Й. Константинова Джинота в “Цариградском вестнике” за 1851-1852 годы, в ряде которых последний в духе Паисия восхвалял свою народность. В одной из них (от 21 июля 1851 г.) он заявлял:

 

“Стыдно болгарину отказываться от своего рода и языка... Я сам болгарин, плачу о наших потерянных болгарах, которые находятся в Нижней Мизии, поэтому мы должны жертвовать собой за братьев наших, пресладских болгар!” [147].

 

 

109

 

Этот призыв, пессимистическая характеристика Джинотом славянского населения большинства городов Македонии как “потерянных болгар” могла служить для Д. Миладинова укором, что он бездействует в такой решительный момент [148]. Во всяком случае упомянутое выше письмо Александру Экзарху свидетельствует о вполне уже осознанном стремлении Д. Миладинова к “славянскому прогрессу”, на пути которого, как следствие “других препятствий” [149], стояло греческое духовенство, яростный противник славянской культуры. Миладинов писал о необходимости борьбы против повсеместного распространения греческого языка и греческого влияния, сообщал А.Экзарху о первых шагах в этом направлении, предпринимаемых под его воздействием в родной ему Струге [150].

 

Письмо Д. Миладинова свидетельствовало также о появившейся у него вере в Россию и надежде на ее помощь славянским народам. Он называл ее “всеблистающей северной звездой”, предопределенной богом указывать путь “единородцам”. Миладинов видел в ней силу, способную “разбить прогнивший череп аномалии и разогнать мглу”, которая задерживала движение вперед [151].

 

Итак, еще задолго до поездки в сербские земли в 1856 г. у Д. Миладинова начался отход от эллинофильства. Упомянутое путешествие явилось не переломным моментом во взглядах Миладинова, а завершающим этапом в формировании его нового мировоззрения.

 

С 1856 г. Д. Миладинов выступает как самоотверженный народный деятель. Он стремится пробудить у славянского населения национальное сознание, оградить народ от эллинизации, показать миру, что Македонию населяют не греки, а “македонские болгары” (“славяноболгары”, “болгаромакедонцы”).

 

Главной ареной национальной борьбы Д. Миладинов считал народную школу и церковь. Он видел как отстала Македония от болгарских земель в вопросах просвещения на родном языке. Трудности еще усиливались тем обстоятельством, что, если в Болгарии переход к национальному образованию произошел в результате сравнительно длительного предшествующего развития, то в Македонии он происходил вследствие резкого разрыва с греческой школой [152].

 

Церковь в Македонии испытывала те же трудности, что и в школах: не было богослужебных книг, не было священников, умеющих читать по-славянски.

 

Исходя из насущных задач культурно-просветительного движения, Миладинов уделял много внимания внедрению народного и церковнославянского языков в школы и церкви, обучению не только детей, но и взрослых (в том числе священников), подготовке из среды “Самих чад Македонии”

 

 

110

 

новых кадров учителей, способных бороться за национальные идеалы153. Он отговаривал молодежь от поездок в Афины для получения образования, направляя их внимание к России, болгарским училищам в Константинополе и самой Болгарии [154]. В 1856 г. Д. Миладинов посылает в Россию своего брата Константина, а в 1858 г. собирает целую группу молодежи: Р. Жинзифова, К. Станишева, Н. Делииванова и др. из различных городов Македонии. “Восемь болгаромакедонцев, собранные мною юноши, скоро уезжают на учение и нравственное перевоспитание в Одессу”, - писал он в апреле 1858 г. известному русскому ученому П.И. Севастьянову [155]. Новую традицию - отъезда молодежи в Россию - Д. Миладинов поддерживал до самой своей трагической смерти.

 

Уезжавшие обычно брали обязательства после завершения образования вернуться на родину и работать на ниве просвещения, но возвращались далеко не все.

 

Направляя юношей в соседние славянские страны, Д. Миладинов мечтал и в самой Македонии создать учебные заведения более высокого типа, чем местные народные школы, дававшие только начальное образование. Он замышлял открыть в Кукуше “центральную славянскую гимназию” для трех сопредельных каз: Аврет-Хисарской (гл. город Кукуш), Полянской (гл. город - Дойран), Карадагской (гл. город - Снежес) - на север от Кукуша) как “крепость против грекомании”, а также гимназию в Битоли или Охриде “для нравственного славянского развития”.

 

Деньги для создания гимназии в Кукуше Д. Миладинов надеялся получить в России, направив туда ходатаями специальную делегацию от заинтересованных общин [156]. Хотя идея Миладинова о создании гимназии не была осуществлена из-за его внезапного отъезда из Кукуша (в связи с принятием жителями унии, которой Миладинов не одобрял), субсидии из России на развитие славянского образования в Кукуше были получены [157].

 

Д. Миладинов в своей деятельности шел, так сказать, по магистрали народного движения: народное училище, народная церковь, народное учительство и народное духовенство. Он хорошо понимал, что борьба, которая поднималась, была в сущности политической борьбой, жизненно важной для всего последующего развития. Основной силой этой борьбы он считал народ. Поэтому главное внимание Д. Миладинов обращал на работу среди народных масс: просвещал, будил сознание, заснувшую энергию, дремавшие силы. Именно как народный деятель он произвел неизгладимое впечатление на А.Рачинского, зимой 1858 г. посетившего Кукуш [158].

 

Д. Миладинов стремился привлечь к участию в культурно-просветительном движении возможно более широкий круг передовых представителей интеллигенции Македонии и торгово-ремесленной буржуазии.

 

 

111

 

У него сложились прочные и широкие связи в большинстве городов Македонии, в первую очередь в ее западных и южных районах. В Битоли, Охриде он поддерживал постоянные контакты с братьями Робевыми, Паунчевыми, Кацкаровыми, в Кукуше - с Нако Станишевым; в Салониках - с печатником Кирияком Даржиловичем, его братом Константином Дингой, сыном последнего Георгием. В Струге, Галичнике, Дебаре и других местах имелись аналогичные знакомства [159].

 

Д. Миладинов вел переписку и со Стефаном Верковичем, сыгравшем видную роль в развитии возрождения в Восточной Македонии.

 

Помимо разносторонних связей внутри Македонии Д. Миладинов поддерживал постоянную переписку с болгарской колонией в Константинополе, посылал корреспонденции в газеты “Цариградски вестник” и “Дунавски лебед”, имел устойчивые контакты с русскими учеными, общественными деятелями, дипломатами, некоторые связи с Сербией. Поддерживал отношения с поляками – эмигрантами [160].

 

Идея служения народу обусловила возросший после 1856 г. интерес к памятникам старины и народному творчеству. Д. Миладинов с увлечением отыскивал старинные рукописи, монеты, усиленно и старательно записывал народные песни, пословицы, поговорки и т.д. Часть своих находок Д. Миладинов пересылал в Сербию, русским ученым П.И. Севастьянову, А.Ф. Гильфердингу [161]. Образцы народного творчества - “остатки потерпевшего кораблекрушение нашего материнского языка” [162], собранные вместе с братом Константином, Д. Миладинов мечтал издать в виде отдельного сборника [163].

 

Для московского славянофила Я.Ф. Орла-Ошмянцева Д. Миладинов в 1857 году составил подробное описание Македонии, посылал ему также и этнографические материалы [164]. Ст. Верковичу он направил географическо-статистические данные об Охридской и Ресенской казах [165].

 

Считая македонцев частью болгарского племени, стремясь распространить среди македонцев сознание об общеболгарском единстве с тем, чтобы добиться слияния “так разъединенных” (“тьй раздалечени”) частей одного и того же народа, Миладинов действовал прежде всего на широкой славянской основе. Как показывает анализ сохранившейся части эпистолярного наследства Д. Миладинова, в его пропаганде на первом месте стояли мотивы славянские, а уже затем конкретно-национальные. Особенно характерно в этом отношении письмо Д. Миладинова, направленное им в октябре 1857 г. из Струги жителям Кукуша, приглашавшим его учителем в новое общинное училище. Он писал, что “с восторгом” узнал об их чувствах “относительно славянства”, о решении учиться “славянскому языку”, подчеркивал, что “наш славяно-пелазгический язык один из самых древних и богатых языков”.

 

 

112

 

Он учил кукушан показывать грекоманам “грудь славянскую”, говорил об окрестном населении, как о славянах, писал о славянских чувствах, славянском духовенстве, славянских книгах. Призывал собирать “мысли и идеи сначала славянские, а потом и других языков” [166]. Советовал также указывать на успехи других славянских народов. “Пальцем показывайте грекам славянских филологов, физиков, математиков и других ученых в России, Чехии, Далмации, Польше, Галиции, Словении, Хорватии” [167].

 

Следует обратить внимание также на то обстоятельство, что наряду с термином “болгарин” (в местном произношении “бугарин” “болгарин” и производными от него), Миладинов широко пользовался такими определениями как “пелазго-славянский народ”, “славяноболгары”, “болгаромакедонцы”, “македоноболгары”, “македонские болгары”, “чада македонские” и т.д. [168]. В письмах к Севастьянову (1858 г.) Д. Миладинов писал, например, о намерении своего брата издать в первую очередь “болгаро-македонские песни, сказки, пословицы и загадки” [169]. Об образцах народного творчества, собранных им самим в Охриде, Струге, Костуре, Битоли, Велесе и Кукуше, Д. Миладинов писал, что все они - “македоноболгарские” [170].

 

Язык местного населения Д. Миладинов чаще всего называл славяно- пелазгическим, народным языком, материнским или отцовским, разговорным языком и т.д.

 

Приведенные примеры наглядно опровергают утверждение Н. Трайкова, что братья Миладиновы всегда называли собранные ими песни только “болгарскими” [171]. Также несостоятельно и другое утверждение Н.Трайкова, что Д. Миладинов никогда не употреблял слова “Македония”, не прибавляя при этом прилагательного “болгарская” [172]. Оно, как и первое, не выдерживает проверки путем анализа писем, самим Трайковым собранных и опубликованных. Именно просто термин “Македония” как территориально-географическое понятие чаще всего употреблял Миладинов, используя и другие определения как “Македоно-Болгария”, “Македонская Болгария” и т.п. [173].

 

Идеи славянской общности, характерные для мировоззрения Д. Миладинова, были двоякого происхождения. Будучи человеком большой культуры, владея несколькими языками, следя за болгарскими, сербскими, греческими и другими газетами, общаясь с большим количеством самых различных людей, в том числе с В.Григоровичем, московскими славянофилами А.В.Рачинским, Е.П.Южаковым, с учеником и последователем Люде- вита Гая Ст. Верковичем, Антуаном Михановичем и другими, Д. Миладинов не мог не познакомиться с популярными тогда в России и на Балканах теориями славянского единства. О том, что Д. Миладинов был “поклонником всеславянского единения” и действовал на “широкой славянской основе”

 

 

113

 

писали М. Арнаудов [174], Ив. Хаджов [175], наиболее всесторонне исследовавшие жизнь и деятельность братьев Миладиновых.

 

Кроме того, и это было, пожалуй, главным, основная масса славянского населения Македонии была еще крайне недеференцирована в национальном отношении. Для неграмотного крестьянина, мелкого ремесленника и торговца на данном этапе национального пробуждения пропаганда славянства в противовес эллинизму была ближе и понятнее других дефиниций. Д. Миладинов, все свое время проводивший в гуще народа, не мог не чувствовать этого. К тому же он сам во многих отношениях еще не преодолел местного автономизма, о чем свидетельствует его терминология, исторические представления, настойчивость, с которой он преподавал и писал на стружском народном говоре.

 

Летом 1859 г., уехав из Кукуша, где он работал около двух лет (18571859), Д. Миладинов обосновался в Струге. Он не ограничился просветительской деятельностью в родном городе, но активно занимался просветительством и в Охриде. В обоих округах он помимо всего прочего руководил борьбой против назначения епископом в Охрид всем ненавистного Мелетия. В этой обстановке Миладинов с особенной радостью воспринял известие о первом в Македонии назначении на епископскую кафедру местного уроженца Парфения Зографското176.

 

Эта победа пробудила у него желание расширить свою деятельность по просвещению народа. Он хотел обойти “всю Македоно-Болгарию” с целью “высечь несколько искр и зажечь огонек и мало-по-малу разогреть замерзшую кровь славянскую” [177]. Но он не располагал необходимыми для этого средствами (“сум слап от трошак”). При посредничестве своего знакомого иеромонаха Климента он надеялся получить необходимую помощь, чтобы “пройти повсюду и найти сторонников там, где и не надеешься” [178]. Все эти мысли были изложены в письме от ноября 1859 г. к упомянутому Клименту в Дойране. 12 декабря 1859 г. Миладинов снова написал последнему. Затрагивая массу вопросов, связанных с “народными делами”, Миладинов снова подчеркивал, что ему нужно обойти всю Македоно-Болгарию”, на что потребуется до трех месяцев. Просил помощи игумена только на дорожные расходы [179].

 

По-видимому, о стремлении Д. Миладинова обойти всю Македонию стало известно лидерам болгарской колонии в Константинополе. Вряд ли просто счастливым совпадением можно считать обращение к Миладинову из Константинополя (6 февраля 1860 г.) с предложением принять участие в сборе денег на строительство болгарской церкви в столице Османской империи180.Получив согласие Миладинова (в письме от 4 марта), представители болгарской колонии в Константинополе выслали ему рекомендательные письма патриархии в различные епархии, тетради для записи пожертвований [181].

 

 

114

 

В течение 5-ти месяцев (май-сентябрь 1860 г.) Д. Миладинов объезжал города Македонии. Охридчанин Ефим Спространов свидетельствовал позднее, что Миладинов согласился объехать Македонию далеко не ради сбора денег для Константинополя, а для того, чтобы пробуждать народ и сеять “добрые семена и мысли”. Рекомендательные письма от церковных властей были для него средством, позволявшим маскировать истинные цели [182]. В своей пропаганде Д. Миладинов обличал злоупотребления греческого высшего духовенства, говорил о необходимости иметь пастырей из рядов собственного народа (“от народностьта ни”), вводить в училищах в церквях родной язык (“майчинийт ни язик”) [183]. Попутно он собирал деньги, покупал старинные книги и рукописи.

 

В своих беседах перед широкой публикой Миладинов никогда не затрагивал политических вопросов, ограничиваясь лишь проблемами духовного освобождения и препятствий, стоявших на пути к нему. Но, если он не призывал население к политическому протесту, то, вопреки уверениям К. Шапкарева, по-видимому, думал о нем. Более близок к истине, пожалуй, М. Арнаудов, который считает, что Д. Миладинов в своей экзальтации не всегда соблюдал осторожность в беседах с представителями интеллигенции, выражая надежды на помощь России и т.п. [184].

 

Чувства к России, надежды при ее помощи “разбить оковы закоренелого невежества”, высказанные Д. Миладиновым в 1852 году, со временем еще более окрепли. В письме из Кукуша от 27 мая 1859 года он писал о России, как о могущественной защитнице и покровительнице православия на земном шаре [185]. В письме из Струги в ноябре 1859 г. Миладинов называл Россию “наша великая мать” [186]. По-видимому, близкими к этим чувствам были и его высказывания во время последнего путешествия по Македонии.

 

Поездка Д. Миладинова дала решающий козырь в руки его врагов, давно с неприязнью следивших за деятельностью бесстрашного проповедника славянства. Еще в 1856 г. Миладинов был обвинен как русский агент и взят под стражу. Но тогда ему удалось оправдаться [187]. Следующий удар последовал из Афин. В октябре 1858 г. в одной из афинских газет появилась статья некоего Димицы (Димзова), македонца-ренегата из Охрида, бывшего ученика Д. Миладинова. Димица, не называя имен, весьма прозрачно намекал на Д. Миладинова и Р. Жинзифова, учительствовавших тогда в Кукуше. Он называл их “орудиями панславизма”, писал, что они обманом вводят в местные училища славянский язык, склоняют молодежь для получения образования уезжать в Россию. Это было весьма ясно сформулированное обвинение в иностранной пропаганде, одинаково опасной для греко-фанариотских кругов и турецкого государства. Его хорошо запомнили те, кому это было нужно. Димица, оплакивая поставленное под угрозу положение эллинизма в Македонии,

 

 

115

 

предлагал изгнать виновников создавшегося положения, надеясь, что без их влияния “заблудшие” осознают свою тяжелую ошибку и вернутся в лоно эллинизма [188].

 

Греческие епископы Мелетий и Венедикт, давно настроенные против Д. Миладинова, пытались несколько раз схватить его во время последней поездки. Потерпев неудачу, они в конце 1860 г. состряпали донос турецким властям, в котором говорилось, что Д. Миладинов, учитель из Струги, не перестает обходить села и пропагандировать мирным турецким подданным восстание против султана и воссоединение с Россией, где у него находится брат [189]. Ситуация для доноса была весьма выгодной. Положение в балканских владениях Османской империи накалялось, нарастал подъем национально освободительного движения угнетенных Турцией народов. Неблагоприятной для Порты была и международная обстановка - создавалась угроза создания международной комиссии по расследованию положения турецкого христианского населения. Все вместе взятое побудило турецкое правительство весной 1860 г. направить в балканские провинции Османской империи - Боснию и Герцеговину, Болгарию и Македонию великого визиря Кипризли-пашу со специальной миссией. Официальной целью его поездки была борьба с злоупотреблениями турецкой администрации на местах, на деле же - стремление уничтожить очаги возможных противоправительственных выступлений христиан. В Македонии во время пребывания великого визиря были произведены аресты в Битоле [190], в Велесе был схвачен Джинот. Завершающим и самым сокрушительным ударом был арест 16 февраля 1861 г. Д. Миладинова.

 

Обстоятельства ареста, суровость последующего содержания арестованного - все говорило о том, что Д. Миладинова власти рассматривают как опасного государственного преступника. “Этот Миладинов, - заявил Али- паша, - русский агент, как видно из корреспонденции и книг, захваченных при аресте и переведенных на турецкий, в этом не остается сомнений” [191]. Ни чьи ходатайства и вмешательства не помогли. После перемещения по местным тюрьмам Д. Миладинов был отправлен в Константинополь. Истощенный пребыванием в заключении Д. Миладинов не перенес тифа, которым заразился в тюрьме. В январе 1862 г. он умер в тюремном госпитале, где скончался и его брат Константин, схваченный турками при попытке увидеться с братом.

 

К числу выдающихся просветителей Македонии следует отнести и Стефана Верковича. Уроженец Боснии, он получил образование во францисканском училище в Сараеве и высшее философско-богословское - в Загребе. Первоначально он готовился к духовному поприщу, но позднее отказался от монашеского звания, решив посвятить себя борьбе за освобождение своей родины от турецкого ига. Будучи студентом, Веркович попал под влияние

 

 

116

 

вождя иллирийского движения Людевита Гая и стал горячим приверженцев его идей объединения южных славян, просвещения народа, разработки народного языка и поэзии [192].

 

Проведя несколько лет в путешествиях по балканским странам, Ст. Веркович посвятил себя служению сербской политической пропаганде. В течение 1849-1850 г. он был сербским тайным агентом в Которе и Дубровнике. В 1850 г. уехал в Македонию первоначально просто как антиквар, собиратель всевозможных древностей. Первые пять лет он провел в поездках по стране, а в 1855 г. обосновался в Сересе, где прожил до 1877 года [193].

 

В 1862 г. он снова получил политическое задание от Гарашанина: добиваться того, чтобы македонцы в случае проведения опроса со стороны европейских государств показали, что они славяне, а не эллины [194]. Уже хорошо зная страну и считая, что о вооруженной борьбе против турецких поработителей еще рано думать, Веркович направил свои усилия к пробуждению национального самосознания ее жителей. Наряду со своей политической деятельностью Веркович продолжал свои поиски и изучение страны [195].

 

Когда Веркович в середине 50-х годов прошлого века поселился в Македонии, то, по его словам, это была terra incognita не только для западных европейцев, но и для ближайших ее соседей - сербов. Все были убеждены в том, что Македония заселена исключительно греками, ее аборигенами, живущими в ней с незапамятных времен [196]. Совершая многочисленные поездки по стране, ознакомившись с языком и обычаями македонских крестьян, Веркович вскоре убедился, что Македония далеко не принадлежит грекам, а населена преимущественно славянами, живущими вперемежку с турками, греками и куцо-влахами [197]. Все македонские славяне, составлявшие подавляющее большинство населения, исключительно называли себя “болгарами” [198]. Поскольку по численности они превосходили все остальные народы, населявшие Македонию, то Веркович приложил особенное старание к изучению их быта. Лучшим способом для достижения этой цели он считал знакомство с сельскими жителями. Это знакомство с македонскими деревнями дало неожиданный результат. Веркович все более и более убеждался, что “в массе сельского населения совершенно отсутствует чувство истинного народного самосознания и гордости своим прошлым” [199]. Веркович приводит один из примеров. На его вопрос, зачем в сельских церквях богослужения совершаются на непонятном греческом языке, а не на народном старославянском, крестьяне с удивлением отвечали: “Зачем на старославянском, не все ли равно по-гречески или по- славянски”. Такие ответы Веркович получал во всех деревнях, которые он посетил в течение 1850-1860 годов [200].

 

Веркович был удивлен и озадачен подобным равнодушием к столь важному вопросу. Он постоянно думал “о тех причинах, под гнетом которых

 

 

117

 

могло у болгар угаснуть чувство национального самосознания” [201]. Корень всего он видит в уничтожении Охридской архиепископии и установлении власти Константинопольской патриархии. Богослужение на славянском языке было заменено греческим, масса славянских книг и рукописей была уничтожена. Открытие греческих школ в городах, местечках и больших селах довершили, по мнению Верковича, эллинизацию славянского населения. Особенно преуспели фанариоты в городах [202].

 

Веркович считал своим долгом пробудить и укрепить у македонцев чувство болгарского самосознания и славянской взаимности. Поэтому Веркович самым деятельным образом содействовал развитию в Македонии, особенно в Восточной, где он жил [203], антифанариотского движения, но главное внимание он уделял просвещению народа, изучению страны, сбору ее богатого фольклора. Он снабжал училища букварями и другими учебниками из Болгарии и Сербии, церкви - богослужебными книгами из России, распространял болгарские газеты, выходившие в Константинополе (“Македония”-, “Време”, “Век”, “Напредък”, “Съветник”, “Право”, “Турция”), хорватские газеты и журналы и др. Был посредником в сборе средств для училищ и церквей; добивался стипендий для молодежи в Сербии и Москве [204].

 

У Верковича были широкие связи среди населения Македонии. Он вел оживленную переписку с большим кругом известных македонских деятелей: Йорданом X. Константиновым-Джинотом, Димитрием Миладиновым, К. Шапкаревым, Нако Станишевым, А.Ф. Кущували, Георги Динковым, Димитрием Поп-Георгиевым, В. Мачуковским и многими другими. Всех его корреспондентов трудно перечислить [205]. Отовсюду он получал разнообразные материалы, статистические данные, описания различных районов Македонии. Г. Динков, “пламенный македонский патриот”, по выражению Верковича, помимо других ценных сведений, сделал полное географическое описание Македонии [206]. В предисловии к своей книге “Топографическо-этнографический очерк Македонии”, Веркович выражал благодарность “всем тем благородным македонским патриотам”, которые содействовали осуществлению его труда [207]. Заметим, что все материалы, поступавшие к Верковичу из различных пунктов Македонии, были написаны их составителями на соответствующих местных говорах, причем часто греческими буквами [208].

 

Сбор географо-статистических данных о Македонии не всегда проходил гладко. Так, например, во время поездок по Македонии был арестован Г. Динков и выпущен на свободу только после тщательной проверки документов.

 

Русский консул в Салониках А.Лаговский в одном из своих донесений за 1863 г. писал, что Веркович “работает неустанно в пользу славян и пользуется

 

 

118

 

огромным влиянием не только в Сересе, но и в Салониках, Битоле и даже дальше” [209].

 

В ходе борьбы с греческой патриархией за народную церковь и школу одним из главнейших был, естественно, вопрос о языке. Вытеснение греческого языка из обучения, богослужения, торговли и других сфер общественной жизни было необходимым условием для формирования основ рождающегося буржуазного общества и новой светской культуры. Поэтому вполне закономерно, что в Македонии, как и в Болгарии, много внимания было уделено укреплению и развитию родного языка. По форме этот процесс проходил в рамках общеболгарских усилий за создание единого литературного языка для всех болгарских земель, но с характерным для Македонии отставанием и наличием значительных местных особенностей.

 

Филологический спор об основе болгарского литературного языка разгорелся в 30-40-е годы прошлого столетия [210]. Но тогда он не затронул Македонии. Македонские просветители первой половины XIX в. Иоаким Кочовский и Кирилл Пейчинович стояли вне этого спора [211]. Они не выдвигали общеобязательности языка своих произведений даже для “Дольней Мизии”, т.е. Македонии, они только старались, каждый по-своему, подойти к простому народу, поучать его на “Простейшем, некнижном языке” [212].

 

Такое узколокальное развитие продолжалось довольно долго. Использование народных говоров, начатое Й.Кочовским и К.Пейчиновичем, получило бурное развитие во второй половине XIX в. в результате деятельности Й. Константинова Джинота, Д. Миладинова, Ст. Верковича и их соратников. Народные говоры широко вводились в школьную практику, использовались при переводах церковной литературы, официальных турецких документов [213]. Но все эти народные говоры отличались большим разнообразием, обладали узкой коммуникативностью, не могли обеспечить исторически необходимой задачи преодоления остатков феодальной изолированности и сплочения народа в одно целое. Однако, ни один из упоминавшихся нами македонских деятелей, в том числе и Джинот, и Д. Миладинов не рассматривали над языковую проблему в таком плане.

 

Опыт Константина Петковича в 1852 г. использовавшего для поэтических образов язык, построенный на основе широко распространенных диалектных черт, в первую очередь центральных македонских говоров [214], остался неизвестен большинству его современников. К тому же Петкович действовал чисто практически, не ставя перед собой каких-либо полемических или теоретических задач.

 

Ученики и последователи Д. Миладинова - Парфений Зографский, Кузман Шапкарев (Пасхалов), Григор Прличев и другие уже по иному относятся к языковым вопросам, активно включаясь в общую полемику о путях становления

 

 

119

 

болгарского литературного языка. Но если в Болгарии процесс становления общенационального языка в 50-е - 70-е годы XIX в. принял зрелые формы, то в Македонии дело обстояло иначе. Языковые представления здесь были еще очень нечетки и расплывчаты. Не только простое население, но и интеллигенция обозначали свой язык самыми различными терминами. Они называли его болгарским, славянским, славяноболгарским, македоноболгарским, македонским, имея при этом в виду прежде всего свои локальные говоры. Интересно, что в Прилепе до второй половины 50-х годов XIX в. церковнославянский язык называли болгарским, а каждая книга, напечатанная гражданским шрифтом по-русски или по-болгарски, считалась сербской. В Охриде влияние сербской традиции ощущалось еще сильнее. Здесь до середины 60-х годов староболгарский язык, т.е. церковнославянский, называли сербским, язык же восточной Болгарии именовался шопским [215]. Если вдруг кто-нибудь призывал в церкви служить по-болгарски, тотчас раздавались крики: “Не хотим сербский... пусть служат по-болгарски, сиречь македоно-болгарский хотим все” [216].

 

До Крымской войны и известное время после нее, в Охриде, Струге и других местах Македонии пользовались только сербскими букварями и учебными пособиями; болгарских книг не было вовсе и никто тогда не помышлял о них [217].

 

Следует попутно заметить, что многие передовые представители македонской интеллигенции считали македонские диалекты наиболее чистыми [218] и красивыми из всех болгарских диалектов. Это мнение разделял и П. Зографский, первый из македонцев выступивший в печати по вопросам языка. В 1857-1858 годах он опубликовал следующие статьи: “Болгарская грамматика” [219] и “Мысли о болгарском языке” [220]. В первой статье проводилась мысль, что необходимо сначала изучить все наречия, а затем уже на прочной базе создать “один общий литературный язык” [221]. Другая начиналась с аналогичных посылок о необходимости при выработке общего литературного языка учитывать все местные наречия, о недопустимости использовать только одно из них. “Как известно, - писал П. Зографский, - наш язык делится на два главных наречия, на одном из которых говорят в Болгарии и Фракии, а на другом - в Македонии. Первое уже известно, так как все, что писалось до сих пор на болгарском языке, писалось только на первом наречии [222], а на другом ничего, благодаря тому, что развитие болгарской литературы началось “сверху вниз” (“се почна осгора на долу”). В силу этого не только иностранные слависты, но и болгарские ученые, “не принадлежащие к македонскому наречию”, не имеют о нем никакого основательного и глубокого представления. Чтобы вывести македонское наречие из безвестности, П. Зографский намеревался составить сравнительную грамматику двух основных

 

 

120

 

диалектов - македонского и болгарского. Он считал, что македонское наречие не должно и не может быть исключено из общего литературного языка, наоборот, оно должно - в лице юго-западных македонских говоров - составить его главную основу, ибо македонские диалекты более звучны, плавны, стройны и во многих отношениях полнее и богаче [223]. Д. Зографский отмечал наиболее существенные различия между двумя диалектами в ударении, произношении или опускании отдельных букв, в грамматике [224].

 

Помимо названных статей перу П. Зографското принадлежит еще ряд работ. Все они написаны в период 1857-1858 годов на македонском диалекте с преимущественным использованием галичского говора. Из них наибольший интерес представляют “Краткая славянская грамматика” и другие книги, предназначенные для общинных училищ: “Краткая священная история”, “Начальное обучение для детей” и другие [225].

 

Язык работ П. Зографското вызвал резкую отповедь в константинопольской болгарской печати, считавшей, что Зографский пользовался смесью болгарского и сербского языков, “болгарско-сербским наречием” [226].

 

Л. Димитров, исследователь жизни и деятельности П. Зографското, писал в начале XX столетия по этому поводу следующее: “Тогдашним литераторам в Константинополе бывшим исключительно из Фракии и Мизии, не хотелось, чтобы и македонское наречие было отражено в складывавшемся тогда литературном языке, с одной стороны потому, что тогда не знали македонского наречия и считали его смесью сербского и болгарского, а с другой - чтобы не создать течения в македонской среде у ученых за внедрение и утверждение западно-болгарского наречия как литературного, тем более, что такое течение уже было: первые книжники - Кирилл Пейчинович и Иоаким Кырчовский положили начало таким стремлениям. Из той школы были и Константин Джинот из Велеса, Г. Пырличев из Охрида и Р. Жинзифов. Наиболее ревностным и упорным учеником этой школы являлся X. Парфений” [227].

 

Ту же тревогу о возможности утверждения македонского диалекта как самостоятельного литературного языка выражал и Г. Раковский. Подчеркивая в одной из своих статей за 1860 г. необходимость создания единого литературного языка, он указывал, что главная задача состоит в том, чтобы этот язык был “понятен всем болгарам, а более всего (“най-паче”) македонцам” [228]. В противном случае македонская молодежь, обучающаяся в разных местах, а особенно в России, вскоре начнет писать на “тамошнем (т.е. македонском - К.С.) разговорном языке, что приведет к еще большему раздору среди болгар по вопросам языка [229].

 

А надо сказать, что в этот период Раковский более других болгарских деятелей был осведомлен о положении в Македонии, где его имя пользовалось

 

 

121

 

заслуженной известностью. Среди его корреспондентов было много македонцев, в том числе братья Миладиновы. К. Даржилович, Д. Паунчев, К. Шапкарев и другие. Некоторые из них стремились познакомить Ваковского с македонскими говорами. В частности, К. Миладинов, ободренный положительным отзывом Ваковского об его переводе книги О. Флерова “Православные братства” [230] и одновременно узнав о желании Ваковского “ознакомиться с македонским наречием”, в январе 1859 г. направил Ваковскому один из своих новых переводов на стружский говор [231]. К. Шапкарев в своем письме от 10 декабря 1860 г. к Ваковскому подчеркивал: “...Пишу вам на нашем наречии, чтобы вы знали, как мы говорим здесь, точно так же и из песен узнаете” [232].

 

Прежде чем перейти к дальнейшему изложению, обратим внимание на одну важную деталь. Нам представляется, что в первой половине XIX в. полемика о болгарском языке в существе своем сводилась к борьбе 2-х мнений: что должно лечь в основу новоболгарского языка - церковнославянский или народные говоры [233]. В этой борьбе с самого начала преимущество было на стороне защитников народного языка. При этом, уже начиная со знаменитого “Выбного букваря” Петра Берона, вышедшего в 1824 г., наблюдалась стремление к преимущественному использованию северо-восточных болгарских говоров [234]. К концу 50-х годов XIX в. эта тенденция стала еще четче. Появившиеся на арене македонские деятели выступили с требованием отражения в общем языке особенностей своего диалекта. С этого времени и до середины 70-х годов прошлого столетия эта борьба, как нам представляется, пошла в основном по новому руслу: представители Болгарии и Фракии стремились сохранить в формировавшемся литературном языке доминирующую роль восточно-болгарских диалектов, а представители Македонии хотели добиться отражения в нем, в той или иной степени, своих говоров и, по-видимому, серьезность этой полемики так, как Раковский, понимали очень немногие. Нежелание принять во внимание требования македонской стороны явилось причиной дальнейших и при том многочисленных попыток в Македонии привести болгарский литературный язык в большее соответствие с лексическим и грамматическим строем македонских говоров (преимущественно западных и центральных).

 

Следы этих попыток мы находим повсюду. Любопытные сведения содержатся в одной из статей Жинзифова в московской газете “День”235. Говоря о значении празднования 11 мая - дня “общеславянских просветителей и учителей”, Р. Жинзофов сообщал о намерении некоторых чехов составить “Всеславянский сборник”, в котором будут представлены следующие статьи

 

“на всех без исключения славянских наречиях”: 1) Славяне до Кирилла и Мефодия по-чешски, по-польски, по-сербски и по-русски. 2) Описание города

 

 

122

 

Солуна, родины Кирилла и Мефодия, на болгаромакедонском наречии. 3) Жизнь и деятельность апостолов славянских Кирилла и Мефодия на языке церковном, т.е. древне-славянском. 4) Описание Цариграда и храма св. Софии с взглядом на славян Турции, по-русски с переводом сербским и болгарским. 5) Жизнеописание славянских учителей, действовавших в Болгарии по смерти Кирилла и Мефодия, по-болгарски...” [236].

 

Мы видим, что в проектировавшемся сборнике “болгаромакедонское наречие” не только представлено как равноправный член среди других славянских языков, но даже поставлено на одно из первых мест.

 

Поместивший заметку Р. Жинзифов был, конечно, наиболее вероятным автором задуманной статьи на “болгаромакедонском наречии”.

 

Этот факт косвенно подтверждает предположение, что у Л. Димитрова были осязательные причины отнести впоследствии Р. Жинзифова к сторонникам самостоятельного литературного развития “западноболгарского наречия”, хотя на более позднем этапе Жинзифова скорее можно рассматривать как последователя П. Зографското.

 

Одно несомненно - до середины 70-х годов XIX в., а особенно в 50-60-е годы никто из македонцев на родине и за ее пределами не пользовался болгарским литературным языком. В ходу были, главным образом, местные говоры и различные варианты комбинаций 2-х главных диалектов - болгарского и македонского. Известный болгарский истории Ив. Снегаров, сам уроженец Охрида, заметив, что несколько корреспонденций из Салоник в газету “Турция” от 1864 года были напечатаны на болгарском литературном языке, подчеркивал: “Следует думать, что корреспондент был из Восточной Болгарии или редакция газеты поправила его язык” [237].

 

Широкое продвижение с 60-х годов XIX в. в македонские училища болгарских учебных пособий, постепенно нарастающее внедрение болгарского литературного языка как языка преподавания, подтверждало вполне ощутимые практические неудобства его употребления, особенно в первых классах; ярче выявило желание местных жителей давать и получать образование на более понятном и близком языке. Эти настроения четко и конкретно выразил К. Шапкарев в обращении “К читателям!”, предпосланному его учебнику [238]. В нем он сообщал, что неизбежная нужда в ряде первоначальных учебных книг на наречии более понятном “македонским новоосвещаемым болгарчатам” побудила его составить ряд таких книг для македонских училищ [239], где детвора еще “очень хрупка и не может усвоить никакой другой более твердой и далекой пищи, кроме самого близкого молока своей естественной и домашней кормилицы”. Он намеревался помимо новых учебных пособий издать также “грамматику с достаточными замечаниями о македонском наречии и сравнениями его с верхнеболгарским” [240].

 

 

123

 

Основой для учебников Шапкарева послужили книги, изданные “на восточноболгарском наречии” и некоторые греческие учебники. В первых он “только несколько изменил наречие”, стремясь, чтобы оно, насколько возможно, было понятнее его маленьким соотечественникам. Поступая так, - заверял Шапкарев, он не имел намерения отдалиться совсем от восточноболгарского, он не думал об особом македонском наречии, как некоторые из восточных братьев совсем напрасно боятся. Он не назвал язык своих книг “македонским” еще и потому, что тот и не является полностью таковым, а представляет собой “западномакедонское смешанное с современным письменным болгарским наречием” [241]. Сделал он это “из нужды”, чтобы как-то помочь своим соотечественникам [242]. Шапкарев выражал также желание, чтобы болгарские составители учебников для старших классов “добавили в свое наречие и немного сольцы македонской, чтобы дети Македонии встречали меньше трудностей в изучении родного языка”. Это послужило бы также “сближению и соединению двух главных болгарских наречий - верхнеболгарского и македонского - в один общий болгарский письменный язык” [243]. Для облегчения процесса слияния Шапкарев готовил сравнительный македоно-болгарский словарь [244].

 

Это печатное выступление характеризует Шапкарева как последователя П. Зографското. Но есть данные, заставляющие думать, что в действительности Шапкарев был настроен гораздо радикальнее [245].

 

Как и учебники Зографского [246], пособия Шапкарева были тепло встречены в македонских училищах. Есть сведения, что они быстро разошлись по всей южной и центральной Македонии [247]. В Ресене даже имел место случай возврата болгарских учебников, приобретенных в лавке Хр. Данова ш248], и покупки вместо них пособий Шапкарева [249]. По свидетельству Еничерева работы Шапкарева вызвали в Македонии “глухой ропот против верхнеболгарского наречия” [250].

 

Когда в начале 70-х годов в болгарской печати появились нападки на пособия Шапкарева, то из ряда городов Македонии в газеты поступили заметки в его защиту. В корреспонденции из Кукуша говорилось, что учебные книжки Шапкарева “принесли в наших местах большую пользу и много послужили нашей стране” [251]. Из Охрида писали, что “только одна зависть может порицать” Шапкарева за его книги [252]. Из Прилепа тоже раздавались голоса в поддержку Шапкарева [253].

 

Шапкарев не был одинок в своих исканиях. Почти одновременно с ним - в 1867-1868 годах издал три учебника “для македонских училищ” Димитрий Македонский, учительствовавший в те годы во Влахо-Клисуре, Струге и Битоле [254]. Попытку приблизить болгарский литературный язык к македонским говорам предпринял также другой известный македонский педагог

 

 

124

 

Иосиф Ковачев. Работая в Прилепе в начале 70-х годов, он составил “практическую грамматику”, выбросив из болгарского алфавита буквы “ъ, ь, ы и я” [255]. Вениамин Мачуковский, вернувшийся в 1869 г. из России, учительствовал в Салониках, а затем в Кукуше. Здесь он подготовил “болгарскую грамматику македонского наречия”, убедившись на практике, что македонские ученики не успевали по грамматике благодаря тому, что употреблявшиеся болгарские грамматики были несообразны с грамматическими формами македонского наречия [256]. Рукописная грамматика В. Мачуковского использовалась в школах Кукуша [257].

 

Стафан Салганджиев, посланный в Салоники в конце 60-х годов Настоятельством Константинопольского читалишта как редактор болгарского отдела официальной вилайетской газеты “Селяник”, был свидетелем борьбы председателя Салоникской общины охридчанина Д. Паунчева, торговца-комиссионера, и некоторых членов общины - Георгия Линкова, К. Даржиловича против учителя из Болгарии Божкова, присланного Цариградским читалищем. Салганджиев объяснял эту борьбу желанием общины ввести в местное училище македонские учебники. Он писал в связи с этим:

 

В то время повеял ветер давно задуманного некоторыми учителями в Западной Македонии плана, согласно которому следовало ограничить обучение и развитие македонской молодежи исключительно македонским наречием и с этой целью начали издавать и издали несколько учебников на том наречии, часть из которых находилась в магазине одного из противников Божкова” [258].

 

Противникам Божкова вскоре удалось добиться его отъезда. Тогда, по словам Салганджиева, председатель общины назначил вместо уехавшего учителя “одного негодяя” из Охрида. Мать его была болгарской, - пишет Салганджиев, а отец - куцовлахом. Когда его спрашивали к какой из двух упомянутых народностей он принадлежит, новый учитель отвечал:

 

“Я ни болгарин, ни грек, ни цинцарин; я чистый македонец, какими были Филипп и Александр Македонский и Аристотель - философ” [259].

 

Такое положение, создавшееся в конце 60-х начале 70-х годов в ряде городов западной, центральной и южной Македонии не могло не вызвать реакции болгарских лидеров в Константинополе. В ноябре 1870 г. в газете “Право” появилась статья, в которой прежде всего подвергся резкой критике наиболее популярный македонский деятель К. Шапкарев за создание и распространение своих учебников. Ему приписывалось и более решительные высказывания, в частности следующая фраза: “Для того ли мы едва освободились от греков, чтобы теперь стать шопами!” В статье отмечалось также, что некоторые учителя в Македонии, в том числе и Шапкарев, пытались убедить “Македонских наших братьев” в том, что болгары и болгарский язык

 

 

125

 

это одно, а македонцы и македонский язык - это другое. В результате некоторые осмеливались даже говорить: “Мы македонцы, а не болгары!” [260]

 

Вскоре появилась другая, не менее любопытная статья, под названием “Македонский вопрос”. Она была опубликована в газете “Македония” 18 января 1871 г. [261] и принадлежала перу ее редактора П.Р. Славейкова. Ввиду ее важности остановимся на ней подробно. Она начиналась так: “наконец македонский вопрос обнаружился и появился в печати. Мы говорим наконец потому, что этот вопрос дело не новое. Мы его слышали еще лет десять тому назад от некоторых в Македонии. Вначале слова этих молодых патриотов мы отнесли к нашим не особенно серьезным препирательствам. Так мы и думали до последних двух лет, когда новые разговоры с некоторыми македонцами нам показали, что это не только голые слова, а убеждение, которое многие хотят претворить в жизнь. И грустно и тяжело было нам слушать такие слова, но мы не решались говорить о них в печати, потому что считали дело достаточно деликатным и особенно в настоящих условиях. Сейчас этот вопрос вышел на поверхность благодаря неосмотрительности одного из наших собратьев [262], и мы теперь вынуждены, хочешь не хочешь, выступить... Мы никогда не стали бы говорить по этому вопросу, если бы он не состоял только в отделении учебных книг, потому что мы не видим вреда в том, что некоторые хотят учить детей на родном наречии...” Но дело в том, как считал Словейков, что под завесой разговоров о языке и наречиях, скрывалось желание отпадения и именно это заставляло его выступить по македонскому вопросу. Далее Славейков писал: “Много раз мы слышали от македонцев, что они не болгары, а македонцы, потомки древних македонцев... Македонисты... упорствуют в своем македонском происхождении!” Затем автор развивает свою мысль, что сейчас сила в объединении, а не разъединении. Когда настанут другие времена и наступит равноправие всех народов, больших и малых, тогда деление может быть оправдано. Человечество идет к таким формам общежития и политической жизни, но осуществление их еще далеко впереди. А пока самостоятельность можно получить только в результате объединения. Что касается того факта, обижающего македонцев, “что “верхние болгары” до сих пор пишут “на своем наречии без малейшего внимания к македонскому”, то это происходит по одной простой причине: “Мы пишем на нашем наречии потому, что его знаем, а не из-за пренебрежения к македонскому”. Македонцам не следует также опасаться численного превосходства “верхних болгар”, их “более раннего пробуждения”, что якобы ведет к господству последних [263]. В итоге Славейков заключал:”...нам нет причин делиться и мы не должны делиться, если любим народ и думаем о его благе” [264].

 

 

126

 

Приведенная статья не вызвала одобрения, так как время было неподходящим для таких щекотливых дискуссий: в связи с созданием Болгарской экзархии борьба за македонские епархии разгорелась с особенной остротой. В ответ появились другие статьи в самой газете “Македония”, а также в газете “Право”, утверждавшие, что никакого македонского вопроса не существует и т.д. [265]. Кроме того, в 1872 г. в газете “Право” появилась серия статей Петра Иванова из Старой Загоры, направленных против работ Шапкарева и ему подобных. По словам Еничерева Иванов “хорошо их изобличил и вынудил притаиться” [266]. Последнее заключение Еничерева вряд ли до конца справедливо, так как Шапкарев, в частности, продолжал свою издательскую деятельность до конца 1874 года. В 1875 г. выступил в печати еще один новый “македонист”. Г. Пулевский, “Мияк галичский”, издавший в Белграде словарь трех языков: македонского, албанского и турецкого [267].

 

Вместе с тем выступления константинопольской печати безусловно не могли не оказать влияния на македонскую интеллигенцию, которая в большинстве своем была искренне убеждена в принадлежности македонцев к болгарскому народу. При таком положении многие, конечно, соглашались с тем, что в условиях неоконченной борьбы с греческой патриархией и сохранявшегося господства султанской Турции важнее сплотить все силы для победы над общими врагами, отодвинув на задний план другие нерешенные проблемы.

 

А что проблема языка для македонцев, при игнорировании особенностей их диалектов, имела огромное значение, говорят данные последующего исторического развития. Несмотря на продвижение болгарского литературного языка в македонские учебные заведения, особенно в финансировавшиеся экзархией, и расширявшееся его распространение в Македонии, простой народ по-прежнему предпочитал свое “македонское наречие”. Приведем один характерный пример. Т.Кусев, возвращаясь домой с экзархийского собора, состоявшегося в мае 1871 г. в Константинополе, по дороге остановился в Солонинах, где в это время во вновь открытой церкви и народном училище торжественно отмечался день Кирилла и Мефодия. Как писал Еничерев, Т. Кусев произнес пламенную речь для поощрения местного населения. Слушатели были в восхищении, так как впервые с ними говорили “так умно, так воодушевленно и к тому же на простом прилепском говоре”. Тогдашние болгарские учителя, - добавлял Еничерев, старались (“се мъчеха”) говорить с народом все как-то “изысканно-научно” [268]. Но дело было, конечно, не в “изысканности”, а в далекости восточноболгарского диалекта для Македонии.

 

В рассматриваемый нами период ни один из уроженцев Македонии, пробовавший силы на литературном поприще, не владел болгарским литературным языком. Это относится и к таким фигурам как Д. и К. Миладиновы,

 

 

127

 

Р. Жинзифов, Гр. Прличев. Д. Миладинов, например, чувствовал себя очень несчастным по сравнению с П. Славейковым или Г. Раковским, ибо “не владел как они органом письменного изложения, болгарским литературным языком” [269]. Миладинов считал, что причиной были “греческие духовные воспитатели” [270]. Так ли это было в действительности? Ведь и Г. Раковский испытал на себе греческое влияние, учился в Афинах, не раз наезжал туда, но это не помешало ему в усвоении родного языка.

 

Причиной ограниченного литературного успеха К. Миладинова, Р. Жинзифова были те же языковые трудности. Но особенно показательна судьба Прличева. Увенчанный в 1860 г. в Афинах на конкурсе поэтов лавровым венком за стихотворение на греческом языке, он позорно провалился при попытке перевести на болгарский язык “Илиаду” [271]. Главной причиной неудачи был “славяно-охридский язык” переводчика. По собственному признанию Прличева, он был слаб в болгарском языке, переводил “не как хотел, а как мог” [272]. Прличев остро страдал, понимая, что не владеет языком для болгарских поэтических образов. Он сам говорил, что за перевод “Илиады” надо было взяться кому-нибудь другому, вспоминая при этом Петко Славейкова [273]. И это происходило тогда, когда Болгария дала такие имена как Л. Каравелов, Хр. Ботев и другие.

 

Как показывает статья П.Р. Славейкова “Македонский вопрос” и совокупность других данных, проблемы языка в Македонии тесно переплетались с вопросом о национальной принадлежности македонцев. Попытаемся выяснить основу, на которой базировались те или иные взгляды.

 

Мы уже отмечали, что, несмотря на распространенность среди македонцев представления о том, что они болгары, основная масса населения отличалась еще неопределенностью национальных симпатий в современном понятии этого слова. Среди интеллигенции и торгово-ремесленных слоев уровень национального сознания был выше, но он не отличался единообразием. Помимо ориентации на Болгарию сохранялось эллинофильство, появились “македонисты”. Наряду с другими причинами, обусловившими такую пестроту, немалую роль играло отсутствие четких государственноисторических традиций. Сложность исторической судьбы Македонии, в течение веков находившейся на стыке различных политических и культурных влияний, до вторжения турок неоднократно переходившей от одного государства к другому (Византия, Болгария, Сербия), обусловила наличие различных исторических наслоений.

 

Обратимся к фактам. Известно, что в Македонии долго сохранялись многочисленные местные племенные названия. На это указывал в своих работах Ст. Веркович [274], отмечал позднее П. Драганов [275]. Каждое такое колено или род имело свои этнографические особенности и свойства говора,

 

 

128

 

отличавшие их от других соотечественников, свои родовые предания [276], а иногда и родовые знамена [277]. Наиболее значительны были мияки, поляне, копановцы, барзаки, пианцы, бандовцы, пуливаковцы и ряд других. Мияки, жившие в Дибрском районе, в северо-западном углу Македонии, считали себя потомками Скандербега. Они гордились своим происхождением, хранили родовое знамя, не вступали в браки с другими родами [278]. Копановцы, населявшие районы Скопье, Куманово и Врани, верили, что они “суть колено божие” [279]. Бандовцы, населявшие всю Касторийскую область и часть Горицкой (около 500 сел) считали себя самыми древними болгарами [280]. У пуливаковцев, занимавших всю юго-западную Македонию (Негуш, Воден, Моглен и все земли по нижнему течению Вардара) существовало предание, что они чистые македонцы и потомки Александра Великого [281].

 

Хотя племенные деления в Македонии во второй половине XIX в. в целом были не так уж значимы [282], сохранявшиеся родовые предания донесли до нас ту существенную разноголосицу в исторических представлениях, которая бытовала в народе, отражалась на взглядах интеллигенции.

 

Интересны сведения английских путешественниц, в 1868 г. совершивших поездку по славянским землям Европейской Турции [283], позволяющие еще более уточнить обстановку. Они отмечали, что в Прилепе - городке королевича Марка - исторические воспоминания связывали город с сербской историей (здесь был учитель из Сербии, население проявляло большой интерес к сербскому прошлому), в то время как в Велесе, по их словам, исторические воспоминания были “совсем болгарские” [284]. Путешественницы указывали также на постоянное общение с Сербией в г. Скопье [285].

 

После всего сказанного становятся понятными причины шаткости исторических концепций Джинота, Д. Миладинова и других македонских деятелей. Не вызовет удивления и заключение, к которому пришли члены македонского литературного общества “Лоза”, функционировавшего в Софии в начале 90-х годов прошлого столетия: “Наша история настолько слаба, чтобы нас связать и воспитать как нечто целое, что от нас требуется большая тактичность, если хотим сохранить нашу целостность” [286].

 

С другой стороны, несмотря на все большую ориентацию по мере успехов в развитии церковно-просветительного движения на Болгарию, вполне четко проступал, особенно в западной и южной Македонии, местный македонский патриотизм, чисто областнические тенденции. Например, в 1868 г. на совместных весенних экзаменах 2-х общинных училищ Охрида (центрального училища св. Климента и женского училища) одна ученица сказала:

 

“О госпожа учительница! Вы все из Верхней Болгарии много обязаны нам, македонским (болгарам), так как известно, что от нас взяли вы православную христианскую веру, а не от греков, как те бесстыдно хвастаются” [287].

 

Вспомним также, как

 

 

129

 

гордились македонцы Охридской архиепископией, с какой настойчивостью стремились ее возродить; как считали свои говоры непосредственным продолжением языка Кирилла и Мефодия, таким образом более древними, чистыми, более полнозвучными и богатыми! Нет никакого сомнения, что мнение о том, что “апостолы славянские Кирилл и Мефодий” были “первоучители македонские” глубоко укоренилось в Македонии, хотя в этом плане мы располагаем пока только косвенными данными [288]. “Мать Македония”, “Наше отечество Македония”, “македонская юность” (о детях), “македонская кровь” и т.п. Терминология имела широкое распространение в македонских районах в рассматриваемый нами период [289]. Славянское население Салоник называло свой город “столицей македонской” [290].

 

Этот патриотизм питался славой о величии античной Македонии, преданиями о подвиге солунских братьев Кирилла и Мефодия, остатками средневековой обособленности. Интересно, что в средневековье Македония, как и другие земли на Балканах - Болгария, Босния, Сербия, Хорватия, Словения, Далмация и т.д., имели свой герб. Это был, как и на болгарском гербе, стоящий на задних лапах лев. Окраска варьировалась, но преобладали два типа: желтый лев на красном поле или огненный лев на желтом поле (более поздний вариант). Совпадая по форме герба и эмблеме (лев), болгарский и македонский гербы всегда отличались цветом: если македонский герб был с желтым львом и красным полем, то болгарский - с красным львом и желтым полем и наоборот [291].

 

В средневековье подчас македонцы трактовались как отдельный народ. Именно так они были обозначены в середине XVIII в. наряду с другими народами, представителей которых вывел из Австрии в Россию полковник Хорват. Это оставило след в своде законов Российской империи, некоторых исторических исследованиях, посвященных военным поселениям Новороссийского края [292]. Тогда наряду с сербскими, хорватскими и болгарскими полками был создан отдельный македонский полевой гусарский полк со своим собственным знаменем и полковым штандартом с гербом. В многотомной работе А. Висковатого имеется фотография штандарта, а также гусара македонского полка [293]. В конце XVIII в. все балканские полки влились в русские воинские части [294].

 

Для нового времени была характерна такая черта: уезжавшие на чужбину македонцы обычно придерживались принципа землячества. Так, македонские гурбетчии в Константинополе селились вместе, то же делали и македонские студенты в России. Например, все юноши, прибывшие в 1858 г. в Москву из Македонии (“македончина” по выражению К. Миладинова), не только жили в одной квартире, но все вместе сидели на занятиях и К. Миладинов имел над ними “всевозможное попечение” [295].

 

 

130

 

Помимо термина “македонцы” широко употреблялись другие: “болгаро- македонцы”, “македоно-болгары”, “славяно-болгары”, “македонские болгары”, просто “болгары”. Шапкарев называл, например, братьев Миладиновых “болгарско-македонскими подвижниками” [296]. “Македонско-болгарским” называл он и свой задуманный огромный этнографический сборник, хотя издать его намеревался под названием “Болгарски народни старини” [297].

 

Полемика о языке показала упорство местных говоров, неспособность болгарского литературного языка обеспечить широкое практическое языковое единство для Болгарии и Македонии [298].

 

Все эти факторы вместе с преданиями об Александре Македонском послужили отправными моментами для “македонистов”, заявивших, что македонцы самостоятельный народ, имеющий право на независимое национальное развитие и культуру [299]. Они были использованы также сербскими политическими кругами, хорошо представлявшими обстановку в Македонии благодаря своим агентам и другими связям. Мы уже говорили, что в период борьбы за македонские епархии, включившаяся в нее Сербия перестала признавать Македонию болгарской областью. Понимая бесперспективность прямой сербской пропаганды, сербские буржуазные круги объявили македонцев “старейшими славянами на Илирском полуострове”, отмечая при этом их промежуточный характер между болгарами и сербами (Географија за средне школе. 1871). Через четыре года - в 1875 г. - в Белграде был издан известный словарь трех языков Г. Пулевского [300]. На эти идеи сербы опирались и в 80-е годы XIX в.

 

Не только сербские политики играли на тенденциях к местному сепаратизму, безусловно существовавших в тот период, его не прочь были использовать, как мы убедились выше, представители католических миссий, не остались в стороне и греческие националисты. До сих пор ученые как-то не обращали внимания на один интересный документ. В период Берлинского конгресса Константинопольский силогос предложил всем македонским силогосам высказать свое мнение о том, как должны действовать греческие общества, чтобы “вернуть в лоно эллинизма его заблудших чад во Фракии и Македонии”. Салоникский силагос разработал развернутый план, первый пункт которого гласил следующее: “скрыть ненависть к обманутому населению, которое признает экзархию, и убеждать, что все население Македонии ни болгарское, ни греческое, а македонское, в силу чего нет причин для ненависти и раздела. На это указывает история; и Европа на Берлинском конгрессе решила, что так и будет” [301].

 

Как мы показали ранее, болгарская буржуазия задолго до Берлинского конгресса прекрасно представляла слабость своих позиций в Македонии и серьезность борьбы по национальным вопросам в этой области. Еще в начале 60-х годов сторонники эволюционного развития Болгарии считали, например,

 

 

131

 

что прежде, чем призывать болгарский народ к восстанию, нужно “поискать, где этот народ находится, чтобы определить его этнографические границы и оживить его” [302]. Не только туркофилы, но и некоторые представители болгарских буржуазно-демократических кругов считали “совершенно необходимым” сохранение верховной власти султана в Европейской Турции, чтобы под его покровительством “соединить различные части нашего разорванного и полузаснувшего народа и придать ему нужное единство”. Неизвестный корреспондент “Македонии” писал далее: “Имеются целые области болгарские, которые еще не знают, каковы они есть: они пробудятся и прилепятся к другим своим братьям. Тогда увидит каждый, чьей является Македония и кто ее населяет, когда сегодня греческие и сербские притязания находят большую вероятность в молчаливом поведении жителей этих мест” [303].

 

Чтобы полностью представить всю сложность и недостаточную дифференцированность исторических процессов в Македонии в рассматриваемый нами период, необходимо отметить, что многие “македонисты”, а позднее так называемые “сепаратисты” и др., при всем своем стремлении к самостоятельному и независимому развитию, сохраняли представление о крепких узах и родстве с болгарским народом. Например, Д.Македонский, отвечая на статью Н.Р.Славейкова от 18 января 1871 г. уверял, что никакого македонского вопроса” в действительности не существует, с негодованием опровергал раздававшиеся голоса, что македонцы якобы не болгары, а цинцары! Он считал, что эти инсинуации распространялись некоторыми из боязни, чтобы “македонцы когда-нибудь не возродились и не стали, как в древности, крепкими и сильными” и не завладели бы болгарами. Он убеждал представителей в Константинополе не бояться македонцев и вместе с тем советовал им лучше ознакомиться с историей, чтобы убедиться, что “македонцы - не цинцары и никакой другой народ, а чистые болгары, как вы” [304]. Однако, по мнению Д.Македонского, история свидетельствовала также, что “македонцы не исчезли с лица земли, как позволяют себе говорить некоторые, ибо, насколько известно, они никогда не грешили до такой степени, чтобы земля разверзлась и поглотила их” [305].

 

Есть основания считать, что взгляды Г.Пулевского, изложившего первыми в печати идеи “македонистов” в своем словаре трех языков (македонского, албанского, турецкого) были еще не до конца отточены и четки. В его идеологии обнаруживались следы органической связи с Болгарией наряду с сербским воздействием. В этом плане любопытен следующий факт. В анонсе словаря Пулевского, помещенном в приложении к газете “Српске новине” от 9 мая 1875 г. несколько иначе было сформулировано его заглавие, чем то, которое мы знаем по типографскому изданию. Объявление гласило:

 

 

132

 

“Новая книга! Словарь трех языков. I. Старосербский и мияцкий. II. Албанский или арнаутский. III. Турецко-карамандийский” [306]. Подпись: “Георгий М. Пулевски. Мияк”. Это также свидетельствовало об отсутствии твердого представления о македонцах как самостоятельной национальной единице.

 

Д.Драганов, бессарабский болгарин, с 80-х годов XIX в. активно и последовательно защищавший языковую и этническую самобытность македонцев, также не смог полностью освободиться от психологического воздействия “болгарщины” на свою терминологию.

 

Македонское литературное общество “Лоза”, о котором мы уже упоминали, выступая с пожеланиями некоторой реформы болгарского литературного языка с целью сделать его “насколько возможно более народным в самом широком значении этого слова” [307], руководствовалось стремлением создать обоюдно приемлемые условия для общего культурного развития болгар и македонцев.

 

Поп Арсов в своей книге “Стамболовщина в Македонии” [308], стремился защитить права “македонцев в собственном нашем отечестве - Македонии” [309], он считал учебный отдел экзархии в Константинополе “североболгарским иезуитским орденом с известной задачей... содержащей в себе еще и тенденцию - создать в Македонии болгар” [310]. Говоря о болгарской пропаганде в Македонии [311], он называл в то же время македонцев и “болгаромакедонцами”, слово “сепаратисты” брал в кавычки [312], писал о македонцах как о большой части болгарского народа [313]. То же можно сказать и о К.Мисиркове, в 1903 г. выступившем с довольно подробно разработанной идейной платформой об исторической необходимости и оправданности самостоятельного национального и культурного развития македонцев как отдельного народа [314]. Его высказывания как в названной работе и других последующих трудах, так и в частной переписке свидетельствовали о том, что после Македонии Болгария оставалась для Мисиркова самой близкой страной.

 

Подъем Возрождения в 50-70-е годы XIX в. в Македонии сопровождался огромным культурно-созидательным процессом. Лучшие представители македонской интеллигенции, такие как П. Зографский, Л. и К. Миладиновы, Р. Жинзифов, К. Шапкарев и многие другие, стремились пробудить интерес у жителей края к Македонии, ее языку, нуждам и т.д. “Македония должна стать более известной для нас и мы должны обратил, на нее большее внимание”, - писал в октябре 1858 г. К. Миладинов [315]. Следствием этого было начавшееся изучение Македонии. Особенно большое внимание было обращено на собирании фольклора, в первую очередь народных песен. Ст. Веркович, первым опубликовавший песни, собранные в Македонии (1860 г.) отмечал в предисловии к своему сборнику, что славяне этой области, несмотря на свою печальную судьбу

 

 

133

 

и жестокий иностранный гнет, “песенного чувства не потеряли, и богатством прекрасных народных песен равны остальным своим соотечественникам” [316].

 

Помимо Ст. Верковича, братьев Миладиновых, чей сборник до сих пор считается наилучшим, собиранием песен и других образцов народного творчества занимались не только представители македонской интеллигенции, как Р. Жинзифов, Кирияк Дазжилович, Георгий Динков, К. Шалкарев и другие, но и такие едва грамотные люди, как Марк Цепенков. К сожалению, большая часть собранного ими материала так и не увидела свет. Например, результаты неутомимой 30-летней работы М. Цепенкова, начатой под непосредственным влиянием Д. Миладинова, были опубликованы только частично, при чем первое издание появилось лишь в 1889 году. Обработка огромного рукописного наследства М. Цепенкова начата учеными Республики Македонии [317].

 

Почти аналогична судьба упоминавшегося нами македонско-болгарского сборника К. Шапкарева, материал для которого он начал собирать с 1860 года. Данные, собранные Шапкаревым, касались южной, центральной и северо-западной Македонии, конкретнее районов Охридского, Стругского, Кичевского, Дебарского, Битольского, Прилепского, Костурского, Леринского, Воденского, Гевгелийского, Салоникского, Тыквишского, Велесского, Дойранского, Штипского, Кочанского и даже Самоковското [318].

 

Из-за полного равнодушия в освобожденной Болгарии к его этнографическим занятиям, Шапкарев сумел только в 1884-1885 годах издать три небольшие книжки [319]. Между тем у него были готовы к печати три части большого труда:

 

1. Простонародная Болгарско-Македонская поэзия. В виде добавления некоторые исторические предания и поверья в Македонии.

 

2. Простонародная Болгаро-Македонская философия: сказки, пословицы, загадки.

 

3. Обычаи, игры, суеверия и одежда западно-македонских болгар. Названия болезней и простонародный способ их лечения. Македонско-болгарский глоссарий - более 2.000 слов, которые вовсе не употребляются в других местах болгарщины или слышатся очень редко, или же имеют совсем другое значение [320].

 

Кроме того, Шапкарев обрабатывал уже готовый материал с намерением издать его в следующем виде:

 

1. Описание некоторых городов и урочищ македонских и перечисление более 2.000 географических названий.

 

2. Заметки о македонско-болгарском наречии.

 

3. Зоологические, ботанические и другие македонско-болгарские термины: названия птиц, рыб, злаков, трав, цветов, винограда, деревьев и т.д.

 

4. Указатель имен собственных и личных, употребляемых в Македонии [321].

 

 

134

 

Шапкарев через С.-Петербургское славянское благотворительное общество обращался ко всем друзьям славянства и радетелям “науки славянской этнографии” с просьбой оказать ему содействие в открытии по университетским городам России и за границей подписки для сбора средств, дабы “не оставить во снедь мышам его многолетний этнографический труд” [322].

 

Ценное собрание записей народных песен, преданий, сделанных на различных местных говорах сотрудниками Верковича, хранится в его архивном фонде в Софии [323].

 

Не менее усердия было проявлено к сбору географических и статистических сведений о Македонии. В мобилизации этих данных, как известно из предшествующего текста, участвовали Джинот, Д. Миладинов, Ст. Веркович, Г. Динков, К. Шапкарев и многие другие “пламенные македонские патриоты” (по определению Верковича).

 

Было положено начало сбору и прочих научных данных. В статьях Джи- нота, Шапкарева и других македонцев, опубликованных в газетах “Цариградски вестник”, “Дунавски лебед”, “Македония” и др. содержались интересные сведения о положении македонских крестьян, произволе турецкой администрации на местах, бесчинствах полевых сторожей, характере землевладения и т.п.

 

Выявление древних рукописей, книг, монет на территории Македонии было начато И. Константиновым - Джинотом, Д. Миладиновым.

 

Горячий патриотизм толкнул Г. Пулевского к созданию объемной “славяно-македонской истории”, оставшейся в рукописи.

 

Своей периодической печати в Македонии создано не было, да собственно говоря, в тот период вопрос об этом даже не возникал, так как в целом македонцы стремились влиться в общеболгарский поток, догнать в культурном развитии “братьев болгар и фракийцев”, вполне довольствуясь теми органами печати, которыми располагали последние. В “Цариградски вестник” [324], как мы знаем, поступали корреспонденции и из Македонии, преимущественно из городов Велеса, Скопье, Прилепа [325]. Среди корреспонденций с мест во французскую газету “Presse d’Orient” с 1856 г. предоставившую свои страницы болгарам, имелись также корреспонденции из Скопье, Битоля, Салоник, Прилепа, Велеса [326]. Но самой популярной газетой у македонцев была, естественно, газета П.Р. Славейкова “Македония”, бывшая выразительницей демократического течения “молодых” среди болгарских деятелей возрождения. В одной корреспонденции из Битоля (28.I.1867 г.) читаем следующее: “Господин редактор “Македонии”! Ваша газета самим своим именем изумляет всякого македонца до такой степени, что каждый из любопытства хочет увидеть газету, какова она, которая носит имя нашей страны”.

 

 

135

 

Естественно, что газета получила много корреспонденций из македонских городов и некоторых сел.

 

Интересно, что в “Македонии” использовались одновременно болгарский литературный язык и македонские говоры, а текст части материала (почти в каждом номере) набирался греческим шрифтом.

 

Известностью пользовалась и газета Раковского “Дунавски лебед”, выходившая в 1860-1862 гг. в Белграде. В Македонии читались и другие болгарские газеты, преимущественно издававшиеся в Константинополе.

 

В 1867 г. в Салониках была основана официальная турецкая областная газета “Селяник” [327]. Вначале она имела 4 отдела, печатавшихся на различных языках - турецком, греческом, европейском и болгарском. Однако вскоре, под давлением греко-фанариотских кругов, болгарский отдел был ликвидирован [328].

 

Представители македонской интеллигенции активно сотрудничали в журнале “Български книжици”, который с 1858 г. стало издавать общество “Болгарская литература” в Константинополе. Здесь помещал свои статьи о языке и некоторые фольклорные материалы П. Зографский, печатался К. Миладинов и другие македонцы [329]. Общество “Братский труд”, основанное в Москве болгарскими и македонскими студентами, обучавшимися в Росси (В. Попович, Р. Жинзифов, Н. Бончев, К. Миладинов и Н. Козлев), в 1860-1862 годах издавало свой журнал того же названия [330].

 

Большое значение имела широкая публицистическая деятельность Р. Жинзифова, который сотрудничал во многих болгарских и русских газетах и журналах. Из болгарских это были газеты “Българска пчела”, “Време”, “Дунавска зора”, “Македония”, “Народност”, “Свобода”, “Век” и др.; журналы - “Български книжици”, “Общ труд”, “Читалище”, “Периодическо списание”, “Градинка” и пр. Из московской периодики это были “День”, “Москва”, “Московские ведомости”, “Современная летопись”, “Православное обозрение”, “Научное обозрение” и др. [331].

 

Надо сказать, что с середины XIX в. постепенно нарастало число газет и журналов, распространяемых в Македонии. Помимо болгарской прессы, сюда поступали сербские, русские, греческие, турецкие, а также известное число западно-европейских газет и журналов. Естественно, что основным их “потребителем” был город.

 

Первыми представителями новой светской литературы в Македонии были К. Миладинов и Р. Жинзифов. Их произведения обладали художественными достоинствами и отличались современным содержанием. Оба были наделены поэтическим талантом, но у К. Миладинова он был значительнее. Стихотворений К. Миладинова немного - всего около 15. Перу Р. Жинзифова, помимо публицистических статей принадлежали поэтические

 

 

136

 

и прозаические произведения - поэма “Кровавая рубашка”, рассказ “Прогулка” и др. Кроме того, им опубликованы в сборнике “Родное пламя” путевые очерки: “Из заметок путешественника по Македонии в 1866 году” [332].

 

Из литературного наследства Р. Жинзифова наиболее значимы стихотворения. Жинзифов в свое время считался видным поэтом. Но очень быстро его стихотворения приобрели только историческое значение. Первое препятствие, которое мешало “болгарскому читателю непосредственно их воспринимать, было то, что Жинзифов писал на западноболгарском наречии. На его-языке сильно сказалось влияние родного говора” [333].

 

К зачаткам драматургических произведений следует отнести театрализованные диалоги Джинота.

 

* * *

 

Подводя итог изложенному в данной главе материалу, можно сказать следующее. Возрождение в Македонии, как показывают самые разнообразные источники, развивалось в общем русле болгарского возрождения, отличаясь, однако, неравномерностью, отставая по степени зрелости и интенсивности. Вместе с тем оно, как в Болгарии и Фракии, было движением за смену средневекового мировоззрения современным, являлось - в широком смысле - идеологической борьбой демократической буржуазии и интеллигенции против отживших феодальных устоев. Тем самым оно было частью мирового процесса разложения старого общественного порядка, подточенного глубокими внутренними противоречиями, и появления сил, созидающих новый тип общества, прогрессивного на данном историческом этапе.

 

Важным результатом подъема Возрождения в Македонии было формирование основ новой светской культуры, существенные сдвиги в национальном и общественном сознании македонцев. Однако, в силу отсталости социально-общественного развития, процесс национального становления был недостаточно зрелым, он проходил в значительной мере под знаком борьбы “звучного славянизма” с эллинизмом, при этом проявлялась значительная стойкость различных областнических тенденций. Современники отмечали также своеобразие на данном этапе этнографическо-лингвистического облика Македонии. Например, Н.Г. Еничерев так резюмировал свои впечатления при переезде из южной Болгарии в Македонию:

 

“Покинув Самоков, я простился с Фракией. Другая одежда, другие обычаи, другое ударение; иногда даже отдельные новые слова” [334].

 

 

137

 

 

Примечания

 

1. Благоев. Д. Принос към историята на социализма в България. София, 1949. С. 50.

 

2. Косев. Д. Априлското въстание - връхна точка на българската Национално- демократическа революция // Априлското въстание. 1876-1966. София, 1966. С. 12.

 

3. Насколько традиционной была подобная линия в Греции наглядно указывает следующий любопытный факт. Осенью 1870 г. у одного греческого купца в Янине турецкие таможенники изъяли и разбили десяток тарелок! Каждая тарелка была настоящей прокламацией: в центре ее были портреты греческого короля и королевы. Одна из надписей под портретами гласила: “Единство эллинского племени”. По ободку тарелки в отдельных венчиках заключались названия всех греческих земель и островов.. В числе их значились “Македония” и “Фракия” (АВПРИ. Ф. ГА. VA2. Д. 1111. Л. 94).

 

4. Веркович Ст. Топографическо-этнографический очерк Македонии. СПб., 1889. С. 10.

 

5. Селищев А.М. Македонские кодики XVI-XVIII вв. София, 1933. С. 163.

 

6. Верковић Ст. Народне песме македонских бутара. Књ. прва. у Београду. 1860. С. XIII.

Его же. Топографическо-этнографический очерк Македонии. СПб., 1889. С. 1-2.

 

7. “...Заспалия ни до тогава народ, който на три не знаеше, нито нешо чувствуваше за народност”.

См.: Арнаудов М. Братя Миладинови. Живот и дейност (1810, 1830-1862). София, 1943. С. 49.

 

8. “Македония”, Цариград, 1867, 13 мая. Статья “Народность и религия”.

 

9. Шопов А. (Офейков). Материали за българското възраждане в Македония. Периодическо списание Т. XVIII. 1885. С. 440.

 

10. Стамболски Хр. Автобиография, дневници и спомени. Кн. II (1867-1877). София, 1927. С. 20.

 

11. Хаджов Ив. Братя Димитър и Константин Миладинови. София, 1944. С. 127.

 

12. Снегаров Ив. Солун в българската духовна култура. София, 1937. С. 26;

Арнаудов М. Веркович и “Веда Словена”. // Сб. за народни умотворения и народопис. Кн. LII. София, 1968. С. 152.

 

13. Георгиев Й. и Шишков Ст. Българите в Серското поле. Пловдив, 1918;

Арнаудов М. Веркович и “Веда Словена”.

 

14. АВПРИ. Ф.ГА VA2. Д. 1184. Ч. 1. Л. 137 об.

 

15. “День”, Москва, 1865, 18 декабря.

 

16. Чилингиров Ст. Български читалища пред освобождението. София, 1930. С. 533-561.

 

17. Начов И. Цариград като културен центр на българите // Сб. НУ НК. Кн. XIX. София, 1925. С. 53-54;

Стойков В. Из живота на цариградското читалище. Българска сбирка. Кн. 10. София, 1915. С. 562.

 

18. Славейков Ив.П. Библиотека на П.Р. Славейков. // Български преглед. София, 1896. № 5.

“Забытая страна” - так даже в 1869 г. называлась одна из статей в газете Славейкова, посвященная положению в Македонии (“Македония”, 1869, 3 окт.). Интересно, что П.Р. Славейков, как свидетельствует его сын, никогда не был в Македонии, которая долгое время была для него terra incognita. Только связи, установленные им во время издания “Гайды” с македонцами, живущими в Константинополе и находившимися внутри Турции, убедили его, что в Македонии живут “забытые болгары”. Это пробудило Славейкова, по словам его сына, обратить внимание болгарских деятелей из Болгарии и Фракии на необходимость включить в рамки их деятельности “македонское поле”.

 

19. Арнаудов М. Поети и герои на българското възраждане. София, 1965. С. 284.

 

 

138

 

20. Пловдивски Кирил. Натанаил, митрополит Охридски и Пловдивски (1820-1906), София, 1952. С. 337-339.

 

21. “Македония”, 1871 г., 13 июля.

 

22. АВПРИ. Ф. Посольство в Константинополе. Д. 2274. Л. 31 об.

 

23. Косев Д. Новая история Болгарии. Москва, 1952. С. 158-169. АВПРИ. Ф. ГА, IV-2, 1859-70. Д. II. Л. 19-19об.

 

24. Арнаудов М. Указ. соч. С. 25.

Кънчев В. Град Скопие. Периодическо списание. Кн. 55-56. Средец, 1898. С. 111.

 

25. В своей книге “Народные песни македонских болгар”, вышедшей в 1860 г., Ст. Веркович писал, что в Македонии едва сейчас пробудилось в отдельных общинах народное сознание и желание требовать богослужения на языке, который может понимать население (стр. X).

 

26. Пловдивски Кирил. Указ. соч. С. 277.

 

27. Христов X. Аграрните отношения в Македония... С. 149-150.

 

28. Жинзифов К. Из заметок путешественника по Македонии в 1866 г. С. 208-209.

 

29. Салоники и Битоль были главными центрами католической пропаганды в Македонии.

 

30. Влахов Т. Кукуш и неговото историческо минало. София, 1963. С. 65-66, 79.

 

31. Там же. С. 72-79.

 

32. Там же. С. 79-81.

 

33. Там же. С. 85.

 

34. Влахов Т. Указ. соч. С. 85. См. также с. 61, 62, 100, 101.

 

35. Там же. С. 86-96.

 

36. АВПРИ. Ф.ГА VA2 Ч. II. Л. 617 об. То же самое писал в своих “Заметках путешественника...” Р. Жинзифов (см. С. 214).

 

37. Снегаров Ив. История на Охридската архиепископия-патриаршия от падането под турците до нейното уничтожение (1394-1767). София, 1932.

 

38. Снегаров Ив. Град Охрид. // Македонски преглед. 1928. № 1. С. 121-122.

 

39. Там же. С. 122.

 

40. Там же. С. 72.

 

41. Снегаров Ив. Указ. соч. С. 75.

 

42. Там же. С. 77-78.

 

43. Там же.

 

44. Снегаров Ив. Указ. Соч. С. 76; “Македония”, 1867, 7 окт.

 

45. “Македония”, 1867, 22 июля.

 

46. “Македония”, 1870, 10 янв.

 

47. Хаджов Ив. Братя Димитър и Константин Миладинови. София, 1944. С. 99.

 

48. Снегаров Ив. Солун в българската духовна култура. София, 1937. С. 32.

 

49. “Македония”, 1867, 7 окт., статья “Пак българский въпрос”.

 

50. “Македония”, 1869. 18 окт.

 

51. "Македония”, 1868, 13 янв.

 

52. Учрежден фирманом султана от 28 февраля 1870 г.

 

53. “Македония”. 1871 г.. 16 февраля:

 

“...че македонските представители не бывало да присътствуват в тоз събор, зашото уж щелы да претендират да искат да стане седалище на Българскый экзарх в Охрид? Или че щелы да ся отделят от другыте българи и щелы да искат особита ераршия?”

 

Правда, автор этой заметки Д.В. Македонский называл такие подозрения “нелепыми” и призывал “братьев представителей” не бояться, ибо “македонские ваши братья всегда будут вас уважать и почитать за то, что вы раньше пробудились” и тем дали пример к борьбе против “фонарских притеснителей” (там же).

 

 

139

 

54. Димевски С. Црковна историја на македонскиот народ. Скопје 1965. С. 110.

 

55. Салганджиев Ст. Лични дела и спомени. Пловдив, 1906;

Даскалов А. Из миналото на Неврокопско и близките му покрайнини. // Македонски преглед. 1931. № 1.

 

56. ОРБСт.Ф. 14. Д. 418. 1879-1880.

 

57. Ников. Церковни борби и постижения. София, 1929.

Катарџиев. Сереската област. Скопје, 1961. С. 45;

Даскалов А. Указ. соч.

 

58. Димевски С. Указ. соч. С. 92.

 

59. Там же. С. 93. Еничерев Н.Г. Указ. соч.

 

60. Влахов Д. Историја Македонији. Скопје, 1950;

Еничерев Н.Г. Указ. соч. С. 125-126;

Лапе Љ. Протоколи од заседанијата на Прилепската община (1882-1886) Скопје, 1956.

 

61. Еничерев Н.Г. Указ. соч. С. 165.

 

62. Два санджака от неточна Македония. Продолжение. Периодическо списание. София, 1891. Кн. 37-38. С. 79; ОРБСЩ, упоминавшееся письмо Сересской обшины.

 

63. “Македонски преглед”. 1925. кн. 5-6. С. 102-103.

 

64. Теплов В. Греко-болгарский спор по неизданным источникам. СПб., 1889.

 

65. Споры о македонской территории были одной из главных причин затяжки в решении вопроса об экзархии и провозглашении в 1872 г. схизмы болгарской церкви.

 

66. “Екзархията опровергава слуховете за спогодба с Цариградската патриаршия и осъжда движението за уния в южна Македония”.

Снегаров Ив. Указ. соч. Притурки XXVI. 17. С. 283, 285.

 

67. “Марица”, 1878 г., 20 сентября, с. 6.

См.: Снегаров Ив. Указ. соч. Притурки XXIV. С. 256.

 

68. “Марица”, 1881 г., 28 августа, с. 3-4. Там же.

 

69. “Македонски преглед”. 1925. Кн. 5-6. С. 102-103.

 

70. Баждаров Г. Македонский въпрос вчера и днес. София, 1927. С. 177-178.

 

71. Ристовски Б. Крсте П. Мисирков (1874-1926). Прилог кон проучуването на развитокот на македонската национална мисла. Скопје, 1966. С. 44.

 

72. Григорович В. Очерки путешествия по Европейской Турции. Изд. 2-е. М., 1877. С. 166-167.

 

73. Еничерев Н.Г. Указ. соч.. С. 359-368.

 

74. В юго-восточной Македонии главным центром греческого влияния и пропаганды стал постепенно Серее, в южной Македонии - Солун, в западной Македонии - Битоль.

 

75. Веркович С. Указ. соч.

 

76. Кънчев В. Град Скопие. Периодическо списание. Кн. 55-56. Средец, 1898, статья “Два санджака от Источна Македония”. // Периодическо списание. Кн. 37-38. София, 1891.

 

77. Селищев А.М. Указ. соч. С. 134.

 

78. Там же. С. 131, 134.

 

79. Селищев А.М. Указ. соч. С. 134. Противопоставление П. Хилендарского И. Крчовскому и К. Пейчиновичу в данном случае вполне оправданно, т.к. место его рождения (село Банско по наиболее распространенной версии) имеет только подчиненное значение, ибо его идейное формирование происходило вне Македонии (ее он покинул подростком).

 

80. История славяноболгарская. Собрана и нареждана Паисием Хилендарским в лето 1762. Отъкми за печат по първообраза Йор. Иванов. София, 1914. С. IX. Рукописные копии в Болгарии были сделаны в Котеле, Симокове, Риле, Жеравне, Елене, Русе (дважды), Габрово, Чирпане, Дрянове (дважды), Старой Заторе (дважды), Тырново (четыре раза) и др. (там же).

 

81. Там же. С. IX-XV.

 

82. “Македония”, 1869 г., 11 сентября. С. 1. Статья “Народните учители”. Добавим, что Христаки Павлович, уроженец Дупницы, в 1844 году выпустил первое печатное издание

 

 

140

 

истории Паисия Хилендарского, несколько подправив ее и назвав “Царственик”. См. История славяноболгарская. Собрана и нареждана Паисием Хилендарским в лето 1762. Отъкми за печат по първообраза Йор. Иванов. София, 1914. С. IX.

Драганов П.Д. Юго-славянские книги и статьи, напечатанные греческими буквами. СПб., 1905.

 

83. Бобчев С.С. Българска периодическа печат. С. 7. Юбилеен сборник по случай петдесетгодишната на българската журналистика. София, 1894.

 

84. Будущий митрополит Натанаил Охридский и Пловдивский.

 

85. В будущем русский консул на Балканах.

 

86. Приложение 1 к “Записке о мерах образования в России славян”. Типографский экз. ЦГИА. Ленинград.(Петербург) Ф. 733. Д. 311. Л. 78 а, 78 б.

 

87. Там же.

 

88. Там же.

 

89. Еничерев Н.Г. Указ. соч. С. 114-115.

 

90. “Македония”, 1869 г., 16 августа; “Право”, 1871, 28 июня.

 

91. Заметим, что по данным X. Христова (Аграрните отношения в Македония през XIX и началото на XX в. София, 1964) в четы в Македонии уходили преимущественно крестьяне.

 

92. Касабов И. Моите спомени от възраждането на България с революционни идеи. София, 1905. С. 31.

 

93. АВПРИ. Ф. Посольство в Константинополе. Д. 1443. Л. 18-19 об.

 

94. Там же.

 

95. АВПРИ, Ф. Посольство в Константинополе, д. 1425. Л. 148.

 

96. Там же. Ф Посольство в Константинополе. Д. 2258. Л. 29, 42-42 об., 47-47 об., 94-94 об.

 

97. АВПРИ. Ф. Славянский стол. Д. 1542. Л. 8; Спространов Е. По възраждането в град Охрид. // Сб. НУНК. Кн. ХШ. София, 1896.

 

98. Џамбазовски К. Културно-општествените врски на македонците со Србија во текот на XIX век. Скопје, 1960.

 

99. Хотя первые признаки зарождения великосербской националистической политики в отношении Македонии появились уже в начале 60-х годов. При тайных сербо-греческих переговорах в 1860-1861 гг. были предприняты первые попытки раздела Македонии на сферы влияния. При подготовке сербо-греческой конвенции (так и не подписанной договаривавшимися сторонами), по предложению Гарашанина была намечена линия, которая определяла районы сербского и греческого влияния (она затронула и часть албанской территории). Действия сербских агентов распространялись на районы Драча, Эльбасана, Охрида, Прилепа, Велеса, Штипа, Кратово, Джумаи до горы Балкан на севере. Греческих - на Берат, Горицу, Битоль, Демир-Капир, Радович, Разлог до Балкан на юге (Јакшић Гр. и Вучковић В., Спољна политика Србије за владе кнеза Михаила. Београд, 1963. С. 75). В 1863 г. видный сербский либерал Светозар Милетич, в опубликованной в Новом Саде статье “Восточный вопрос”, говоря о праве сербов, болгар, греков и румын создать на развалинах Турецкой империи на востоке Европы самостоятельные государства, указывал на целесообразность для болгар уступить Сербии часть Македонии до Охрида и Битоля, включая Салоники (См. Никола Петровић Светозар Милетић и народна странка. Грађа 1860-1885. Књига I. 1860-1869. Сремски Карловци, 1968. С. 207). Началом открыто великосербских выступлений в печати явились статьи Милоша Милоевича “Пропаганды в Турции”, опубликованные в Белграде газетой “Световид” в конце 1865 - начале 1866 годов. В них Милоевич нападал на деятельность Московского славянского комитета, который, по его мнению, способствовал расширению болгарского влияния в Македонии (Џамбазовски К. Указ. соч. С. 90).

 

 

141

 

100. Џамбазовски К. Указ. соч. С. 70. Велева Д. Архивният фонд на Стефан Веркович. Известия на научен архив. Кн. Ш. София, 1966.

 

101. Џамбазовски К. Указ. соч. С. 93.

 

102. “Македония”, 1868 г., 16 октября.

 

103. Еничерев Н.Г. // сб. НУНК. Т. 20. С. 34-35.

 

104. Два санджака от Источна Македония. Продолжение. Кн. 37-38. С. 81.

 

105. Подробнее на языковой проблеме мы остановимся ниже.

 

106. Шалдев Хр. Град Прилеп за своите училища (продолжение). // Македонски преглед. София, 1924. Сн. 2.

 

107. Завоев П. Град Штип. // Македонски преглед. 1927. Кн. 3.

 

108. Известный македонский просветитель и педагог.

 

109. Еничерев Н.Г. // Сб. НУНК. Т. 20. С. 45.

 

110. Там же. С. 66. Об этом случае было напечатано в приложении к газете “Право” от 25 августа 1873 г.

 

111. АВПРИ. Ф. Посольство в Константинополе. Д. 2271. Л. 61-61 об.

 

112. Там же. Л. 61 об.-62.

 

113. Там же. Ф.Посольство в Константинополе. Л. 62; Д. 2274. Л. 30. С середины 60-х годов XIX в. греческий силогос функционировал в Константинополе.

 

114. АВПРИ. Ф. Посольство в Константинополе. Д. 2274. Л. 31-31 об.

 

115. АВПРИ. Ф. ГА VA2. Д. 144. Лл. 3-4.

 

116. Напомним, что северо-западные части Македонии (районы Скопье, Дебара, Тетово, Охрида), где имелись компактные массы мусульман (в основном апбанцев-гегов и местных потурченцев), находились в сфере воздействия албанского национальноосвободительного движения.

 

117. Ристовски Б. Указ. соч. С. 44.

 

118. Кънчев В. Град Скопие. “Периодическое списание”. Кн. 55-56. Средец, 1898. С. 117.

 

119. Там же. С. 117-118.

 

120. Там же. С. 120.

 

121. Там же. С. 121.

 

122. Там же.

 

123. “Минало”. 1909. Кн. 2. С. 194.

 

124. “Цариградски вестник”. 1851, 18 авг.

 

125. “Цариградски вестник”. 1859, 1 янв.

 

126. Кънчев В. Указ. соч.

 

127. “Цариградски вестник”. 1853, 21 марта, 19 сент.; Там же. 1854, 18 дек.

 

128. Там же.

 

129. Кънчев В. Указ. соч. С. 124.

 

130. Конев И. Българо-сръбски литературни взаимоотношения през XIX в. София, 1964;

Баева С. Някои моменти от развитието на сръбската литература и творчество на Петко Славейков. // Известия на Института за литература. Кн. XVI. София, 1964.

 

131. Кънчев В. Указ. соч. С. 130.

 

132. Там же.

 

133. АВПРИ. Ф. ГА 1 -9. 1815-1873. Д. 1. Л. 608.

 

134. “Цариградски вестник”. 1859 г., 18 августа.

 

135. Кънчев В. Указ. соч.

 

136. Там же.

 

137. Поленакович Хр. Страници од македонска книжевност.

 

138. Хаджов Ив. Братя Димитър и Константин Миладинови. София, 1944. С. 25.

 

 

142

 

139. Арнаудов М. Братя Миладинови. Живот и дейност. (1810, 1830-1860). София, 1963.

 

140. Хаджов Ив. Указ. соч.

 

141. Братя Миладинови. Преписка. Издирил, коментирал и редактирал Н. Трайков. София, 1964. С. 21.

 

142. Хаджев Ив., Указ. соч., стр. 23, 26-27.

 

143. Спространов Е. По възраждането в град Охрид. // Сб. НУНК. Кн. ХШ. София, 1896. С. 261.

 

144. Шапкарев К. Автобиография. С. 60. Хаджев Ив. Указ. соч.

 

145. Там же.

 

146. Арнаудов. М. Указ. соч. С. 40-41. Братя Миладинови. Переписка. С. 15-21.

 

147. Арнаудов. М. Указ. соч. С. 44.

 

148. Здесь прямой намек на турецкое владычество, т.к. всем было ясно, что если бы не было турок, то не было бы и греческой церковно-культурной гегемонии.

 

149. Хаджев Ив. Указ. соч. С. 119.

 

150. Братя Миладинови. Преписка. С. 15-21.

 

151. Там же.

 

152. Хаджев Ив., Указ. соч., стр. 119.

 

153. Велешанин. Димитр и Константин Миладиновы. // “День”, Москва, 1862 г.; 17 ноября. Хаджев Ив. Указ. соч. С. 157.

 

154. Хаджев Ив. Указ. соч.. С. 155-156.

 

155. Братя Миладинови. Преписка. С. 42. Из Одессы эта группа молодежи, встреченная Г.С. Раковским, направилась в Москву, где поселилась в одной квартире с К. Миладиновым. Архив на Г.С. Раковски. Т. II. С. 400.

 

156. В июне 1858 г. Миладинов послал через Севастьянова соответствующие прошения на имя русского императора и Синода. См. Братья Миладинови. Преписка. С. 49, 57-58.

 

157. Влахов Т. Указ. соч.

 

158. А.Р. Печальные вести из Македонии. // “День”, 1962, марта 3.

 

159. Хаджев Ив. Указ. соч. С. 148.

 

160. Там же. С. 46,157-158; Братя Миладинови, Преписка.

 

161. Там же. С. 44, 49, 68.

 

162. Там же. С. 69.

 

163. Издан в Загребе в 1861 г.

 

164. Братя Миладинови. Преписка. С. 69. Хаджев Ив. Указ. соч. “День”, Москва, 1862 г., 22 октября.

 

165. Веркович С.И. Топографическо-этнографический очерк Македонии. СПб., 1889, Предисловие.

 

166. Велешанин. Указ. соч. Братя Миладинови. Преписка. С. 37-39.

 

167. Преписка. С. 38-39.

 

168. Там же.

 

169. Там же. С. 44.

 

170. Там же. С. 69.

 

171. Там же. С. 33. Сноски 1,2.

 

172. Там же. С. 33. Сноска 3.

 

173. Там же. С. 33, 38, 44, 57-58, 69 и др.

 

174. Арнаудов М. Указ. соч. С. 41.

 

175. Хаджев Ив. Указ. соч.С. 169.

 

176. Переписка. С. 94-95.

 

177. Там же.

 

178. Там же.

 

 

143

 

179. Там же. С. 103-104.

 

180. Там же. С. 145-146. До сих пор в историографии путешествие Миладинова по Македонии в 1860 г. считалось следствием инициативы из Константинополя.

 

181. Переписка. С. 146-147.

 

182. Арнаудов М. Братя Миладинови, Живот и дейност. (1810-1862), София, 1943. С. 87-88.

 

183. Шапкарев К.А. Материалы за животописанието на братя Миладинови Димитрия и Константина с прибавление нещо и за живота на Нака С.Станишев. Пловдив, 1884. С. 45.

Арнаудов М. Указ. соч. С. 89.

 

184. Шапкарев К. Указ, соч.; Арнаудов М. Указ. соч. С. 92-93.

 

185. Преписка. С. 88.

 

186. Там же. С. 94.

 

187. Там же. С. 36.

 

188. Арнаудов М. Указ. соч. С. 61-62.

 

189. Шапкарев. Указ. соч., С. 36.

 

190. Подробнее о событиях в Битоле, см. гл. IV.

 

191. Приложение к письму Ч. Калверта от 24 июля 1861 г. См. Преписка.

 

192. Велева Д. Указ. соч.

 

193. Там же. Во время своих поездок Веркович нашел и собрал большое количество славянских и греческих рукописей, монет и др. Записал много народных сказок и преданий, главным образом, в юго-восточной Македонии. В 1860 г. он издал в Белграде часть собранного материала. “Народне песме македонске бутара. Књига прва. Женске песме.” Это был первый сборник македонских народных песен, вышедший за год до сборника Миладиновых.

 

194. Там же. Џамбазовски К. Указ. соч.

 

195. В 1868 г. в Москве вышла его книга ‘‘Описание быта болгар, населявших Македонию”. В 1889 г. в Петербурге он издал еще один труд “Топографическо-этнографический очерк Македонии”. Кроме этих работ Веркович издал два тома (первый в Белграде в 1874 г., второй в Петербурге в 1881 г.) печально знаменитого сборника “Веда словена”, песни которого оказались подделкой. Веркович стал жертвой мистификации со стороны своего сотрудника Ивана Гологанова, учителя села Крушева (Македония).

 

196. С.И. Веркович. Топографическо-этнографический очерк Македонии. Спб, 1889, стр. I.

 

197. Заметим, что в данном случае Веркович говорит о юго-восточной Македонии.

 

198. Веркович С.И. Указ.соч.. С. 1.

 

199. Там же.

 

200. Там же. С. 2.

 

201. Там же.

 

202. Там же. С. 5-7.

 

203. Преимущественно Серский и Неврокопский округа.

 

204. Велева Д. Указ.соч.

 

205. Там же.

 

206. Веркович С.И. Указ. соч. Велева Д. Указ. соч.

 

207. Веркович С. Указ. соч.

 

208. Велева Д. Указ. соч.

 

209. АВПРИ. Ф. Посольство в Константинополе, 1863. Д. 2261. Лл. 31-31 об., 43.

 

210. История на българската литература. Т. 2. София, 1966. С. 113.

 

211. Селищев А.М. Полог и его болгарское население. Исторические, этнографические и диалектографические очерки северо-западной Македонии. София, 1929. С. 167.

 

 

144

 

212. Там же. Письменный язык того времени - церковно-славянский язык русской редакции - был непонятен простому народу. Я. Кочовский и К. Пейчинович пытались приблизить письменный язык к живой народной речи, включая в него местные говоры (в основном кратовский и тетовский).

 

213. Переводы церковных книг и молитв на местные говоры делали Д. и К. Миладиновы, более образованные священники, Из последних переводов наиболее известны Кониковское евангелие иеромонаха Павла Божигробского (1852 г., Воденская епархия), воскресное евангелие с. Колакия (1863 г., низовья Вардара), сборник церковных проповедей священника Ивана из с. Высокое (1868 г.). В 1851 г. в Салониках был издан на западно-македонском наречии закон о битольских чифлигарских селах. При написании и издании этих работ была использована греческая графика. См.:

Снегаров Ив. Солун в българска духовна култура. С. 31-32;

Иванов И. Български старини из Македония. София, 1931. С. 195-198.

 

214. Во время пребывания в России К. Петкович перевел на родной язык чешскую песнь о суде Любуши. См.: Толстой Н.И. Страничка из истории македонского литературного языка. История славянских литературных языков. // Краткие сообщения Института славяноведения. Вып. 43. Москва, 1965.

 

215. Пърличев Гр.С. Автобиография. // Сб. НУНК. София, 1894. С. 371;

Хаджев Ив. Братя Д. и К. Миладинови. С. 128.

 

216. Газета “Съветник”, 1864, 30 мая. С. 3. Цитирую по: Ходжев Ив. Братя Д. и К. Миладинови. С. 128.

 

217. Шапкарев К. Автобиография. // Македонски преглед. IIII. 2.;

Снегаров Ив. Принос към историята на просветно дело в Македония. // Македонски преглед. 1927. Кн. 1;

Конески Б. Кон македонската преродба, Македонските учебници од 19 век. Второ издание. Скопје, 1959. С. 14-15.

 

218. Т.е. более свободными от последующих (после Кирилла и Мефодия) чуждых влияний и наслоений.

 

219. “Българска грамматика” // “Цариградски вестник”. 1857, январь-август.

 

220. “Мислы за болгарскийот язык”. // Български книжицы. Цариград. 1858. Ч. 1.

 

221. “Българска грамматика”.

 

222. Этот факт подчеркивался как современниками, так и в позднейшей историографии. См. в частности Тодоров Ив. Произход и развитие на българския книжовен език и въпросът за книжовен език. // Годишник на Софийския университет. Историко-филологический факультет. Т. 43. София, 1947.

 

223. “Мислы за болгарскийот язык”.

 

224. Там же.

 

225. Димитров Л. Обществена и книжовна дейност на хаджи Партения Зографски. // Известия на семинаре по славянска филология при университета в София за 1904 и 1905 год. София, 1905;

Томов Р. Живот и дейност на Хаджи Парфения... // Македонски преглед. 1936. Кн. 1 и 2.

 

226. “Български книжецы”, 1858 гг. См. также Конески Б.Указ. соч. С. 36.

 

227. Димитров Л. Указ. соч. С. 379. Конески Б. Указ. соч. С. 37.

 

228. “Дунавски лебед” (“Прибавка”). 1860 г., 27/Х.

 

229. Там же.

 

230. Сделан в 1858 г. по настоянию А. Рачинского, для противодействия униатским тенденциям в Южной Македонии.

 

231. Братя Миладинови. Преписка. С. 132-133.

 

 

145

 

232. Шапкарев упоминал в письме о собранных им македонских песнях и желании издать их. См. Архив на Г.С. Раковски. Том II. Писма, София, 1957. С. 794-797.

 

233. История на българската литература. Т. 2. С. 113.

 

234. Тодоров Ив. Указ. соч.

 

235. Велешанин. По поводу тысячелетней годовщины св. Кирилла и Мефодия. // “День”. 1863, 4 мая. С. 17-18.

 

236. Всего перечислено 10 названий.

 

237. Снегаров Ив. Указ. соч. Притурки. VI. С. 228. Примечание 3.

 

238. Голяма българска читанка или втората част на българскийот букварь на наречие по вразумително за македонските българи. Наредил един Македонец, Цариград, 1868. С. 3-6.

 

239. Называет 8 учебных пособий: таблицы для чтения и счета, букварь, хрестоматию и др. Они были изданы в течение 1866-1874 годов. См. Конески Б. Указ. соч.

 

240. Голяма българска читанка...

 

241. Последнее замечание еще раз подтверждает то обстоятельство, что болгарский литературный язык к этому времени обрел уже вполне осязаемые контуры и что его основу составляли восточноболгарские говоры.

 

242. Там же.

 

243. Там же.

 

244. Там же.

 

245. Об этом см. ниже.

 

246. Ими пользовался и рассылал по школам Д. Миладинов и др. деятели просвещения. О их популярности у местного населения писал Р. Жинзифов.

 

247. “Ил. Светлина”, 1898, ин. VII, с. 2; см. Конески Б. Указ. соч. С. 48.

 

248. Филиал книжной лавки известного болгарского издателя Хр. Данова имелся в Велесе.

 

249. “Право”. 1870 г., 30 ноября; 1871 г., 8 февр.

 

250. Еничерев Н.Г. Спомени. С. 98.

 

251. “Право”. 1871, 22 февр.

 

252. “Македония”. 1871 г., 27 июля. Были заметки из Охрида в защиту Шапкарева и в газете “Право”. 1871 г., 8 февр.

 

253. “Право”. 1871 г„ 5 апр.

 

254. Конески Б. Указ. соч. С. 46.

 

255. Еничерев Н.Г. Спомени... С. 66-68.

 

256. “Право”. 1872 г., 18.IX. С. 4, объявление Мачуковского. См.:

Снегаров Ив. Солун в българска духовна култура. Сноска 28 к главе V. С. 98;

Еничерев Н.Г. Спомени... С. 98.

 

257. Влахов Т. Указ. соч. С. 108.

 

258. Сълганджиев Ст. Указ. соч. С. 34. Конески Б. Указ. соч. С. 49.

 

259. Сълганджиев Ст. Указ. соч. С. 34-35. Конески Б. Указ. соч. С. 49-50.

 

260. “Право”. 1870 г., 30 ноября.

 

261. Первым внимание научной общественности обратил на эту статью Б. Конески, см. указ. соч.

 

262. По-видимому имеется в виду указанная выше статья газеты “Право”.

 

263. Славейков пытался разубедить “македонистов” в справедливости их заявления: “Оторвались от греков для того ли, чтобы попасть под других?”

 

264. “Македония”. 1871, 18 января.

 

265. По македонскийот въпрос. // “Македония”. 1871 г., 16 февр. Отговор на “Македонскийт въпрос”. // “Право”. 1871 г., 22 февр.

 

266. Еничерев Н.Г. Спомени. С. 98 (подстрочник).

 

 

146

 

267. Речник от три језика. С. македонски, албански и турски. Књига II. Написал Ђорђе. М. Пулевски, Мияк гаљички. У Београд, 1875, см. Конески Б. Указ. соч. С 87.

 

268. Еничерев Н.Г. Спомени от моето учителство в Прилеп. // Сб. НУНК. Т. 20. София, 1904. С. 64.

 

269. Арнаудов М. Указ. соч. С. 53.

 

270. Там же.

 

271. Начало перевода, опубликованное в журнале “Читалище”, подверглось очень резкой критике в рецензии Нешо Бончева, появившейся в Браильском “Периодическом описании” в 1871 г. (кн. 4).

 

272. Автобиография. // Сб. НУНК. Т. 20 София, 1904.

 

273. Пърличев Гр. Сочинения. София, 1930. Предисловие. С. 10-11.

 

274. Веркович Ст. Описание быта болгар, населяющих Македонию. Москва, 1868 г.

 

275. Драганов П. Этнографический очерк славянской части Македонии // Известия СПб. Славянского благотворительного общества. СПб, 1888. № 1.

 

276. Веркович Ст. Указ. соч. С. 5.

 

277. Трайков. Книга за мияците.

 

278. Веркович Ст. Указ. соч. С. 7, 13.

 

279. Там же. С. 16.

 

280. Там же. С. 22.

 

281. Там же. С. 27.

 

282. Шопов А. Материалы по новата история на Македония. Периодическо списание. Средец, 1889. Кн. XXXI. С. 112.

 

283. Макензијева Г.М. и Ирбијева А.Т. Путовање по словенским земљама Турске у Европи. У Београду. 1868.

 

284. Там же. С. 88. В том же плане описал Велес и русский консул в Битоле в начале 60-х годов М. Хитрово.

 

285. Макензијева Г.М. и Ирбијева А. ТПутоване по слов. земљама..., стр. 105.

 

286. “Лоза”. Год 1. Кн. II. С. 67. Статья “Два врага”, посвященная взаимоотношениям болгар и македонцев в Болгарском княжестве. Имелось в виду “целокупность” населения Македонии и Болгарии.

 

287. Стамбольски Хр. Автобиография, дневники и спомени. Т. 1 (1852-1868). София, 1927.67.

 

288. “Македония”. 1868, 23 апреля. С. 3.

 

289. Такие выражения употребил в своем письме от 29 марта 1859 г. к Н.А.Попову А. Рачинский, только что побывавший в Кукуше, Салониках, проехавший через “деревни и города Македонии”. Безусловно навеяны они были местными впечатлениями. См. ЦГАОР. Ф. 1750. Д. 79. Л. 7 об.

 

290. См. газету “Македония”. 1866-1872 гг.

Снегаров Ив. Солун в Българската духовна култура. Братя Миладинови. Преписка и т.д.

 

291. Матковски А. Грбовите на Македонија. Скопје. 1970. С. 120-121, 146 и др.

 

292. Полное собрание законов Российской импери с 1649 года. Том XIII (1749-1753). СПб., 1830. С. 552-588. Док. № 9919;

Скальковский. Хронологическое обозрение истории Новороссийсокго края 1731-1823. Т. 1. Одесса, 1836. С. 34-35;

Попов Н. Известие и похождение Симеона Степановича Пишчевича (1731-1785). Москва, 1884.

Его же. Военные поселения сербов в Австрии и России. // Вестник Европы. Т. III. 1870; Матковски А. Указ. соч. С. 191-194.

 

 

157

 

293. Историческое описание одежды и вооружения российских войск с рисунками. Часть V. СПб., 1899. Рис. 638 и 639. Знамена этих полков не сохранились; гербы на штандартах македонском и болгарском различны.

 

294. Матковски А. Указ. соч. С. 194.

 

295. Преписка. С. 132-133.

 

296. Шапкарев К.А. Материали за животописанието на братя Миладинови Димитрия и Константина. С прибавление нешто и за живота на Ника С. Станишев. Пловдив, 1884. С. 1.

 

297. Известия С. Петербургского славянского благотворительного общества. 1888. № 4-5, раздел “Объявления”. С. 263-264. На характеристике названного сборника Шапкарева мы остановимся ниже.

 

298. “Лоза”. Год 1. кн. II. С. 91-96. Статья “Едно кратко објаснение обіаснение ”. Посвящена вопросам языка.

 

299. Конески Б. Указ, соч.; Ристовски Б. Крсте. П. Мисирков (1874-1926). Прилог кон проучувањето на развитокот на македонската национална мисла. Скопје, 1966. С. 42-43.

 

300. Рисовский Б. Указ. соч. С. 43, 46-47.

 

301. “Марица”. 1878 г., III августа. С. 7.

См. Снегаров Ив. Солун в българската духовна култура. С. 174-175. Сноска 23 к гл. VII.

 

302. Стамболски Хр. Указ. соч. С. 67.

 

303. “Македония”. 1871 г., 30 ноября. Статья “Съединието на источныте народы”.

 

304. “Македония”. 1871 г. 16 февраля. Статья “По македонскыйот въпрос”.

 

305. Там же.

 

306. “Српске новине”. 1875, 9 мая. Приложение к № 103.

 

307. “Лозаристы” предлагали: отбросить в конце слова “ъ, ь”, как излишние; для членной формы мужского рода ввести “от” вместо “ът”, “ъ” заменить “а”, как подсказывает живое произношение; дифтонги “ю, я” писать по новому: “ју”, “ja” “іу”, “іa”; уничтожить в некоторых случаях иётацию; предлоги “във”, “със” писать “во, со” и т.д. См “Лоза”, указ. книга и статья.

 

308. Вардарски. Стамболовщина в Македонии. Написана в Салониках в 1894 г. Издана в Вене. 1894.

 

309. Там же. С. 4.

 

310. Там же. С. 26.

 

311. Там же. С. 49.

 

312. “А эти крещенные кумом Кынчевым “сепаратисты” суть все интеллигентные болгаро- македонцы, чей “сепаратизм” состоит в том, что они против централизации церковно-училищной власти, другими словами это молодая болгаро-македонская партия, которая защищает самоуправление и старые права болгаро-македонских общин” (С. 41).

 

313. Там же. С. 53.

 

314. Мисирков К.П. “За македонцките работа”. София, 1903.

 

315. Братя Миладинови. Преписка. С. 130-131.

 

316. Веркович Ст. Народне песме... С. XVII. Попутно заметим, что сбор народных песен в Болгарии был начат в 30-е годы XIX в. Первые сборники песен вышли в начале 40-х годов.

 

317. См.: Марко Цепенков. Сказни и сторенја. Редактирал Блаже Конески. Скопје, 1954.

 

318. Известия С. Петербургского славянского благотворительного общества, 1888 г. № 4-5. Раздел “Объявления”. С. 263-264.

 

319. Материалы для истории братьев Миладиновых, книга о русалках в Македонии и болгарско-македонские сказки и поверья. См. там же.

 

320. Известия С.-Петербургского славянского благотворительного общества, 1888 г.. Ха 4-5. Раздел “Объявления”.

 

 

148

 

321. Там же.

 

322. Там же.

 

323. Велева Д. Архивни фонд на Стефан Веркович. С. 91.

 

324. Начал выходить в Константинополе в 1848 г. Болгарский историк Д. Мишев характеризовал эту газету как “инертного летописца”, лишь автоматически фиксировавшего события. См.: Мишев Д. Възраждане чрез печата. България, 1000 години, 927-1927. 1. София, 1930. С. 619.

 

325. Там же.

 

326. Там же. С. 625.

 

327. Первая официальная турецкая областная газета появилась в Мизии - газета “Дунав” (1865), затем во Фракии - “Удирне” (1867) и потом в Македонии. См.:

Мишев Д. Указ. соч., С. 659.

Первый номер газеты “Селяник” вышел в 1868 г. См.: Сълганджиев. Указ. соч.

 

328. Сълганджиев. Указ. соч.

 

329. Филипов Н. Възраждене чрез литература. България 1000 години.

С. Ристовски. Една вонредна Мисиркова студија во списанието “Вардар” од 1905 година. // Разгледа. Скопје. 1966. № 4.

 

330. Там же.

 

331. Жинзифов Р. Избрани съчинения. София... Предисловие. С. 7-10.

 

332. Радев С. Македония и българското възраждане в XIX в. Ч. I. София. 1927. С. 129-139.

Анталогија на македонската лирика. Предисловие.

 

333. Жинзифов Р. Избрани съч. С. 7-10.

 

334. Еничерев Н.Г. Спомени и бележки. Глава “От Пловдива до Велеса”.

 

[Previous] [Next]

[Back to Index]