III. ВИЗАНТИЙСКОЕ ГОСУДАРСТВО В VII-XII вв.
Г. Г. Литаврин
5. Социальная стратиграфия византийского общества во второй половине IX-XII в.
Обозначенный в заголовке вопрос уже был затронут выше. Поэтому подчеркнем лишь основные особенности социальной структуры населения империи в середине IX-XII в. сравнительно с предшествующим периодом. Среди сельского населения в это время основную роль стали играть парики — широкая категория зависимого крестьянства. Абсолютное его большинство было частновладельческим. Число государственных париков, временно возросшее после завоевания Болгарии в начале XI в., быстро сокращалось в результате императорских пожалований. Благодаря развитию условного землевладения (особенно проний), в зависимость втягивались и остатки свободного крестьянства. Мы употребляем термин «парик» в его расширительном значении — на самом деле в византийской вотчине трудились крестьяне самых разных категорий, отличавшихся и по социальному, и по юридическому статусу. Особенно много этих категорий было в IX—X вв. в эпоху формирования феодального имения. В XI—XII вв. имел место, напротив, процесс сближения в положении зависимых крестьян: особые термины для обозначения их разных групп утрачивали реальное содержание — понятие «парики» все чаще стало употребляться как обобщающее. Характерным новым явлением было уменьшение размеров крестьянских держаний, появился большой слой так называемых «актимонов», т. е. неимущих, или «капникариев» — плательщиков лишь капникона ввиду отсутствия у них земли и скота для ее обработки.
Еще отчетливее процесс падения благосостояния в X— XII вв. заметен на свободных мелких землевладельцах: разорялись не только отдельные крестьяне — появилось множество запустевших деревень [24]. С сокращением слоя свободного крестьянства приходило в упадок фемное войско: крестьяне оказывались не в состоянии обеспечить себе боевого коня, вооружение, не могли и участвовать в военных походах, и поддерживать в порядке свое хозяйство. Уже в 960-х годах была проведена военная реформа, резко отделившая от основной массы стратиотов их наиболее зажиточную верхушку. В тяжеловооруженную конницу (ставшую ударной силой армии) стали зачислять лишь крестьян, обладавших наделами, превосходящими в 15—20 раз обычный крестьянский участок, служивший единицей обложения
121
полнонадельного крестьянина, т. е. это были в сущности мелкие вотчинники, нечто вроде ополчения средневековых западных рыцарей. Защищенные (вместе с конем) латами и доспехами, они назывались катафрактами [25].
Прочие военнообязанные крестьяне продолжали служить в пехоте, на флоте. Разорившихся должны были содержать их односельчане. Однако с начала XI в. приняла широкие масштабы так называемая фискализация «стратий», т. е. военнообязанных стратиотских участков: военная служба заменялась уплатой денег в казну. На эти средства государство содержало наемные войска — тагмы, крупнейшие из которых квартировали в столице. Тагмы имелись практически во всех провинциях, в отличие от фемного войска они не распускались по окончанию кампании. Несли тагмы и пограничную службу. Тагмные отряды перебрасывались в любой конец империи, тогда как фемное войско чем дальше, тем чаще использовалось по преимуществу близ мест набора. При одновременном выступлении фемных и тагмиых войск командиры именно тагм играли главную роль. Фемы сходили со сцены — их роль становилась вспомогательной при профессиональном наемном войске. Происходило как бы повторение в новых условиях того, что уже имело место в V—VI вв. Среди наемников было множество иноземцев. Порой скудно оплачиваемые, наемники поднимали мятежи, при проходе по имперским территориям грабили население, травили посевы. Малодисциплинированные и не имевшие, за исключением высших командиров, никаких иных интересов, кроме платы и добычи, наемники усиливали нестабильность власти: они легко поддавались на посулы мятежных полководцев. Ослабление воинских сил стало особенно заметным во второй половине XI в. В 1071 г. на востоке империи, близ Манцикерта, византийская армия, выступившая против турок-сельджуков, потерпела сокрушительное поражение. В плен попал сам император.
Еще больший упадок переживал столь могущественный в X в. военный флот. Он делился на две части, одна комплектовалась в провинциях (в морских фемах Малой Азии и островов Эгейского моря), другая, собственно императорский флот, — обслуживалась наемниками и располагалась в столице и близ нее (у берегов Мраморного моря и Босфора).
В основе кризиса военно-морских сил лежали те же причины: разорение свободного крестьянства, служившего в качестве гребцов, матросов и воинов, а также специальный курс во второй-третьей четверти XI в. центральной власти, о чем будет сказано ниже. Возрождение военного флота началось
122
лишь при Алексее I Комнине (1081—1118), но никогда всё-таки флот не достиг своей прежней силы. Поэтому-то империя и стала зависеть от военной помощи итальянских республик, так дорого обошедшейся городскому хозяйству Византии [26].
Торгово-ремесленное население провинциальных городов в XI—XII вв. значительно возросло. Города провинций еще переживали подъем, тогда как столица уже начала клониться к упадку. Но и здесь усиливалась конкуренция иноземных товаров, а еще более отрицательные последствия имели неослабный налоговый гнет и политическое (а затем и экономическое) засилье крупных землевладельцев. Горожане, непосредственные производители и торговцы, оказались в отличие от горожан других стран Европы лишенными собственных производственных объединений, которые облегчили бы им борьбу за более выгодные условия своей деятельности. Корпорации Константинополя (и, может быть, и нескольких других крупных городов) лишь напоминали западные цехи, но не являлись ими по сути. Они находились под надзором государственной власти, были опутаны множеством ограничений, не выбирали, а принимали себе руководителей, назначенных сверху, в сущности — чиновников с полицейскими функциями, далеких от интересов рядовых членов. Да и в столице корпорации к концу XII в. почти сходят с арены. Византийский патрициат, если можно так выразиться, богатые торговцы, менялы, ростовщики, владельцы мастерских, судовладельцы не сумели сплотиться для защиты своих интересов, да и противник им противостоял гораздо более могущественный, чем на Западе (где коммуны возникали в борьбе с феодальными сеньорами). Этим врагом было само государство, так никогда в империи и не объединившее своих сил с городами даже в худшие времена феодальной раздробленности. В XI в. по приморским городам-эмпориям (торговым портам) империи прокатилась волна бурных, но скоротечных восстаний против налогового гнета, высоких пошлин, политического и социального бесправия. Но восстания были стихийными, у горожан не было союзника в деревне. Все эти выступления были потоплены в крови. Лишь отдаленный Херсон умел добиваться некоторых привилегий и сохранял традиции самоуправления: выборные протевоны (влиятельные горожане) нередко изгоняли стратига фемы или заставляли его идти на уступки [27].
Духовенство (и белое, и черное) консолидировалось в значительную социальную и политическую силу. Церковное
123
землевладение в целом уступало монастырскому: империя была поистине страной монастырей. Монастырь стремился основать каждый крупный собственник, добиваясь для монахов всяческих привилегий. Монастыри, объединив свои участки, основывали даже беднейшие крестьяне, стремясь избавиться от нужды. Вклады монастырям стали нормой поведения состоятельных людей. Жертвовали нередко последнее достояние монахам и бедняки. Крупные монастыри зачастую имели владения не только в месте своего расположения, но и в разных провинциях. Крупнейшие монастыри Константинополя, Олимпийские в Малой Азии и Афонские на Халкидике играли серьезную политическую роль. Высшие слои монашества (а в монастырях сохранились специальные градации внутри братии) составляли тот контингент, из которого императоры набирали себе угодных патриархов, митрополитов, епископов, личных духовников.
Характерной особенностью организации церкви в империи сравнительно с западной, латинской были малые размеры епископий и прочих епархий. Зачастую это был небольшой город с ближайшей округой. Сельские священники вообще вели жизнь, неотличимую от крестьянской,— на них распространялась и налоговая система, имели они и семьи (целибат в Византии соблюдался для иерархов, начиная с сана епископа, а прочие священнослужители были даже обязаны жениться до получения прихода). Не гнушались вести хозяйство, вкладывая и личный труд, даже епископы. Имущественное состояние церкви почти целиком зависело от императора. Поэтому церковь была послушна государству и являлась надежной опорой трона. Епископы иногда головой отвечали за бунты и мятежи в их епархиях; они должны были доносить о положении дел и состоянии умов в провинции, хватать «смутьянов», проповедовать покорность. Несколько епископий входили в более обширную епархию митрополита или архиепископа, которые — по одобрении кандидатуры императором — посвящали подвластных им священнослужителей в епископы.
В Константинополе при патриархии действовал так называемый непрерывный собор — эндемуса, составленный из прибывающих по делам епископов из разных провинций. Помимо самой церковной иерархии, в среде высшего духовенства имела значение иерархия между церквами наиболее древних епископских центров (Ираклеи Понтийской, Фессалоники, Эфеса и т. д.). Митрополиты, архиепископы и епископы важнейших епархий имели право рекомендовать трех кандидатов на патриарший трон. Иногда император прямо
124
заявлял о своем выборе, иногда предоставлял дело случаю: на алтарь св. Софии возлагали три свернутые записки с именами претендентов, и кому-либо поручалось взять одну из записок, вскрыть и прочесть имя нового патриарха.
Патриархи обычно послушно следовали воле государя, но бывали и конфликты: патриархи и их клир втягивались в политическую борьбу, и иногда позиция патриарха оказывалась решающей при свержении с трона или при его захвате узурпатором. Некоторые императоры (например, Василий II Болгаробойца — 976—1025 гг.) рисковали оставлять на несколько лет трон патриарха пустующим, стремясь к беспрепятственному осуществлению своих преобразований и не находя кандидатуры на этот пост. До середины XI в. высший клир столицы в целом защищал интересы чиновной знати. Монастыри же и видные иерархи фем больше тяготели к военной аристократии. С середины XI в. и патриарший престол стал чаще переходить к сторонникам военной знати, что в немалой степени облегчало борьбу ее за императорский трон, и в частности победу Алексея Комнина [28].
Подлинным стержнем политической жизни в X—XII вв. была борьба военной аристократии против чиновной бюрократии, прочно державшей в своих руках трои почти три столетия и накопившей огромный опыт господства и могущественной тайной интриги. Речь шла о том, какой вид эксплуатации, а значит, и обогащения, административного устройства, характера армии возобладает в империи: частновладельческая эксплуатация с развитым иммунитетом или централизованная — через налоговую систему. Правда, уже к XI в. эти две главные группировки господствующего класса не были строго разграничены: и столичные сановники, и фемные судьи приобретали земельные владения; полководцы также обосновывались в Константинополе, они получали не только военные, по и гражданские посты.
В последний раз укрепить господство бюрократии, пошатнувшееся в 960—980-х годах, в период грандиозных мятежей византийских полководцев, удалось Василию II, при котором выдвинулось множество новых фамилий и почти вдвое был увеличен штат гражданского чиновничества в европейских владениях после завоевания Болгарии. Однако уже при его преемниках разразился кризис централизованной системы. Бюрократия не могла обеспечить полного господства; в страхе перед полководцами императоры с окружающей их кликой стали сознательно проводить политику ослабления армии и флота: ускорилась фискализация стратий
125
и развал фемного войска, были сокращены ассигнования на наемное войско, уменьшена руга (плата) воинам, увеличены налоги с имений крупных военных. По малейшему подозрению полководцев снимали, подвергали ссылкам и конфискациям; руководство армией поручалось гражданским сановникам (нередко евнухам), не обладавшим ни опытом, ни талантом. Часть военных в поисках выгодных постов сменила военные одежды на судейские мантии.
Военная аристократия ответила на эту политику в 30—70-х годах XI в. серией военных мятежей: полководцы объявляли себя императорами и поднимали войска против столицы. Достигнуть полной победы, как упоминалось, им удалось только в 1081 г. [29]
В среде господствующего класса произошли к этому времени серьезные перемены. Социальная подвижность, т. е. факты проникновения в среду аристократии и высшей бюрократии представителей низших социальных кругов, как и, напротив, низведения высших представителей знати до положения простолюдинов, становилась менее частым явлением. Военная аристократия более не допускала в свой круг чужаков. Возникли знатные кланы, связанные узами родства, которые стали дополнительным фактором сплочения пришедшей к власти военной аристократии, с первых лет принявшейся за восстановление воинских сил страны.
Опорой Комнинов была земледельческая знать провинций; именно при них стала распространяться пропил как военное держание от короны, видные полководцы получали новые земли и привилегии; Комнины сократили штат чиновничества, усилили наемное войско. Однако в целом государственная система централизованной эксплуатации не претерпела решающих перемен. Комнинам удалось отсрочить ее распад, по не удалось предотвратить ее гибель. Сами императоры-полководцы, оказавшись на вершине власти, «соскользнули» на старый путь господства: снова были приняты меры по всемерной централизации власти, снова стал разрастаться бюрократический аппарат, усилился налоговый гнет. Сохранялась система двойной эксплуатации и двойного управления: помимо штата управителей в имениях знати, в жизнь любого поселения и города непрерывно вторгалось все скуднее оплачиваемое и все менее дисциплинированное византийское чиновничество [30].
Помимо фактора феодализации, обрекавшего на неудачу меры по централизации, в XI—XII вв. прибавился еще один могущественный дезинтеграционный фактор. Завоевание Болгарии, завершенное в 1018 г., не привело к заметному
126
усилению империи. Оно разрушило систему обороны на севере (налаженную в эпоху самостоятельного существования государства) именно тогда, когда собственные силы Византии пришли в упадок и когда на этих границах появились новые серьезные враги — печенеги, узы, половцы, венгры, норманны. Присоединение целой страны, удвоившее земли империи в Европе, отказ от использования болгарского чиновного аппарата привели к резкому расширению штата управления, расходов на содержание гарнизонов в только что подчиненной стране. Жестокая налоговая эксплуатация населения Болгарии далеко не обеспечила казначейству значительного повышения доходов, так как огромные суммы расхищались корыстным чиновничеством.
Болгария была покорена, когда уже сложилась болгарская народность, когда упрочились длительные культурные и государственные традиции, сложившиеся в течение трех с половиной веков существования независимого государства. И большая часть болгарского господствующего класса, и народ не оставили надежд на избавление от иноземного владычества. В XI—XII вв. самые крупные народные восстания вспыхивали именно на землях Болгарии. Восстание 1186—1187 гг. привело к освобождению и созданию Второго Болгарского царства. Таким образом, сыграл свою роль также этнокультурный и этнополитический фактор; внутри господствующего класса империи возникли дополнительные рубежи борьбы — не только по вопросам внешней и внутренней политики, не только между военной аристократией и бюрократией, по и по этническому признаку. Болгарская знать стремилась к безраздельному господству в своих землях, возродив свою государственность [31].
Этот фактор проявил свое действие не только в Болгарии, но также и на сербских, а затем и на албанских землях. Распад империи в конце XII —начале XIII в. был закономерным процессом. Крестоносцы 4-го похода не разрушили империю, а произвели лишь последний толчок, повлекший ее быстрый развал на части.