ПЕРВЫЙ ВИЗАНТИЙСКИЙ ГУМАНИЗМ. Замечания и заметки об образовании и культуре в Византии от начала до X века

Поль Лемерль

Глава Х. Энциклопедизм X века

 

1. Личная роль Константина VII

2. Малые произведения и труды с сомнительным авторством

3. Императорская или политическая энциклопедия

4. Энциклопедия нравов: Excerpta

5. Энциклопедии специальные: «Геопоники»

6. «Войско и священство»

7. Спорные вопросы

8. Лексиконы и алфавитные энциклопедии

 

 

В отношении науки и культуры в Византии X век можно охарактеризовать понятием «энциклопедизм», хотя этого слова в то время еще не существовало, а его византийское содержание невозможно точно свести ни к чему иному. Это явление, впрочем, более древнее. Условия для него образовались в греческом мире вместе с постепенным переходом от идеала καλὸς κάγαθός к идеалу πεπαιδευμένος, с изумительным старанием Аристотеля создать классификацию познаний и суммировать их, с учреждением Александрийского Мусея: Рим, с Варроном и Плинием Старшим, продолжит это дело. [1] Христианство, по крайней мере, христианство западное, очень сузит горизонт; показателен тот отрывок из De doctrina Christians св. Августина, который, по мнению Ж. Фонтэна, вдохновил начинание Исидора Севильского: «Некоторые авторы стали стремиться переводить по отдельности все еврейские, сирийские, египетские выражения и имена, которые можно найти

 

 

1. P. GRIMAL, «Encyclopédies antiques», СНМ IX, 3 (1966) 459-482. 

 

394

 

 

395

 

в Священном Писании; по их примеру можно было бы отметить все географические пункты, все названия неизвестных животных, растений, камней, металлов и все предметы всякого рода, упомянутые в Писании, распределить их по родам, описать их один за другим и рассказать о них письменно». [2] Что касается раннего Средневековья, то здесь, как и повсюду, нужно сначала изучить Восток. [3]

 

Тут мы констатируем — снова весьма примечательный пример — ту встречу между миром Византии и миром ислама, которую мы уже не раз рассматривали. Существует арабский энциклопедизм, [4] вероятно, связанный с великим трудом по переводу греческих авторов, о котором мы говорили, но представляющий собой, тем не менее, иное движение, чуть сдвинутое во времени: деятельность Ибн Кутейбы приходится на вторую половину IX столетия, Ибн Абд Раббиха — на IX-X века, а Масуди умер в 956 г. Поразительное хронологическое совпадение с Византией эпохи от Льва Математика до Константина VII, выдающийся случай того явления конвергенции, которому много других примеров нам дает история культуры, — но вовсе не доказательство прямого влияния энциклопедизма византийского на мусульманский. Справедливо было замечено, [5] что, хотя дух одного и другого одинаков, а именно — сохранение неизменными «эталонов» прошлого ввиду их повторного воспроизведения, — результаты неизбежно были разными, даже противоположными, поскольку таковыми являлись сами эти «эталоны», так что было бы

 

 

2. J. FONTAINE, «Isidore de Séville et la mutation de l'encyclopédie antique», CHM IX, 3 (1966) 519-538 (я цитирую отрывок со с. 530); ср. M. DE GANDILLAC, «Encyclopédies prémédiévales et médiévales», ibid, 483-518, особенно 494-499.

 

3. Относительно Византии я представил первый набросок: P. LEMERLE, «L'encyclopédisme à Byzance à l'apogée de l'Empire et particulièrement sous Constantin VII Porphyrogénète», CHM IX, 3 (1966) 596-616.

 

4. CH. PELLAT, «Les encyclopédies dans le monde arabe», ibid, 631-658.

 

5. R. PARET, «Contribution à l'étude des milieux culturels».

 

 

396

 

методической ошибкой изучать оба эти движения, параллельные и современные друг другу, но независимые, с намерением выявить их взаимное влияние. Прибавлю, что византийский энциклопедизм является в значительной мере одержимостью эллинским прошлым, но одержимостью двусмысленной и недоверчивой из-за христианства, тогда как арабо-мусульманский энциклопедизм не знает подобных угрызений совести и черпает напрямую из себя самого.

 

 

1. Личная роль Константина VII

 

Было бы серьезной ошибкой сводить всё к Порфирородному: он лишь стал последователем и, возможно, ускорителем движения, начавшегося до него. Возьмем лишь один пример: вероятно, еще в IX веке Константин Кефала составил большой сборник эпиграмм, который в следующем столетии, в той версии, что единственная дошла до нас благодаря одной рукописи из Палатинской Библиотеки Хайдельберга, превращается в «Палатинскую Антологию», широко использованную Судой. Начиная с «Венка» Мелеагра Гадарского, мода на эпиграмму и собрания эпиграмм не прекращалась. Для ранневизантийской эпохи имена Палладия, Агафия, Георгия Писиды, Феодора Студита — всего лишь наиболее известные среди многих других. Манера, в какой работает Кефала, характерна и для Византии, и для его времени: исходя из древних сборников, он составил свой, похожий одновременно и на эпиграмматическую энциклопедию, и на жанр Excerpta, расчленяя прежние собрания, чтобы упорядочить материал строго по темам, пренебрегая тем, что мы зовем «историей литературы». [6]

 

 

6. Изучение вопроса никак не продвинулось с прошлого столетия: Р. WOLTERS, De epigrammatum graecorum anthologiis (Halle, 1882); L. SCHMIDT, R. REITZENSTEIN, «Anthologie», RE (1894) 2380-2391; K. KRUMBACHER, Geschichte, 725 sq. (см. с. 729 о возможном отождествлении Константина Кефалы с дворцовым πρωτοπάππας, носившим то же имя). {См. теперь работу: M. D. LAUXTERMANN, The byzantine Epigram in the ninth and tenth centuries. А generic Study of Epigrams and some other forms of Poetry (Amsterdam, 1994). — Прим. пер.}

 

 

397

 

О склонности Константина VII к наукам свидетельствуют его современники, но особенно его произведения и письма. В недавно опубликованной переписке с Феодором, митрополитом Кизическим, имевшей место до свержения Романа Лакапина, он заявляет, не без очевидного преувеличения и с долей романтизма, что с самого юного возраста был жаден до λογικὴ τροφή, но ему было позволено лишь чуть-чуть пососать грудь, откуда течет молоко знания (οὐδὲ... ἐκμυζῆσαι τῆς τοῦ λογικοῦ γάλακτος θηλῆς), и, по причине своего жалкого положения, он был научен, скорее, «варварству и солецизмам». Он несколько раз охотно возвращается к этой теме, несмотря на то что сама его манера писать опровергает написанное им. [7] Удивительно после этого, что современники столь скупы на подробности: во всей VI-й книге Продолжателя Феофана мы не находим ничего, кроме упоминания о назначении Порфирородным преподавателей на четыре кафедры высшей Школы, о котором мы говорили в предыдущей главе в связи с ролью императора в организации обучения. Занимался ли этот, по выражению Лиутпранда, libris incumbens библиотеками? Он несколько раз туманно упоминает о больших трудах по собиранию книг, которыми он, якобы,

 

 

7. J. DARROUZÈS, Épistoliers byzantins, 26 и 57-61 (о переписке между Константином VII и Феодором), 317-332 (издание писем). Процитированный мною отрывок находится в письме № 1, с. 317. См. также письма

Разумеется, не следует поддаваться на эти наигранные признания в невежестве и грубости, но письма Порфирородного интересны за счет морального портрета личности, добившейся успеха в области культуры и тем более педанта и фразера, чем больше он жеманничает перед своим окружением и чем меньше отвлекаем от своего пристрастия более важными обстоятельствами (см. письмо № 5).

 

 

398

 

руководил, [8] но, насколько мне известно, лишь один раз — о своем попечении о дворцовой библиотеке: в книге III (о Феофиле) Продолжателя Феофана, в связи с одним из κουβουκλεῖα под названием ὁ Καμιλᾶς, построенном Феофилом на территории дворца, говорится, что ниже или внизу находился μεσόπατον, обращенный к χρυσοτρίκλινον, и там Константин VII впоследствии устроил библиотеку. [9] У нас нет никакого представления о книгах, которые он туда поместил, но это случай напомнить, что нам, по крайней мере, известен состав, в каком-то смысле официальный, библиотеки, которую император брал с собой в военные походы. В сочинении о том, «что нужно делать, когда император отправляется в поход», помещенном под именем Порфирородного и адресованном его сыну Роману, изданном в приложении к первой книге De cerimoniis, обнаружи

 

 

8. В предисловии к Περὶ πρέσβεων (De leg., I, 1, l. 25-28); но дальше (p. 2) мы видим, что список не так уж длинен.

 

9. Th. Cont., 145, l. 6 sq. (III, 43): ὑποβεβηκὸς δὲ τούτου [scil. τοῦ Καμηλᾶ] μεσόπατόν ἐστιν, ὃ (...) εἰς βιβλιοθήκην ἀφώρισται παρὰ Κωνσταντίνου τοῦ φιλοχρίστου πορφυρογέννητου βασιλέως. R. ΙΑΝΙΝ, Constantinople byzantine, 114, переводит μεσόπατον как «антресоль», что мне не представляется подходящим. Эта библиотека Камила была присоединена Константином VII к дворцовой библиотеке, которая, вероятно, существовала всегда, и в любом случае — при Василии I. У нас есть доказательство этому в Житии Игнатия, написанном Никитой (PG 105, col. 566 sq., см. 568). Оно рассказывает, как Фотий, чтобы стяжать благорасположение Василия, измыслил для него фантастическую родословную, делавшую его потомком Тиридата, и как, притворившись, будто она находилась в одной очень древней пророческой книге, он составил также из всяких отрывков и саму эту книгу:

Согласно биографу Игнатия, сообщником Фотия в этом хитром замысле был будущий митрополит Кесарийский Феофан, в то время βασιλικὸς κληρικός: в удобный момент он представил книгу императору как некую диковинку, которую мог истольковать только Фотий. Это, прибавляет Никита, положило начало той привязанности Василия I к Фотию, следствием которой стали бесконечные беды для Церкви.

 

 

399

 

вается, что личное походное имущество императора должно включать в себя несколько книг, и они следующие: [10] часослов; произведения о военном искусстве, особенно о строительстве осадных и метательных машин, а также о ведении войны, «особенно труды Полиэна и Сириана»; [11] руководство по истолкованию снов и другое — о предзнаменованиях, которые можно вывести из разных встреч (βιβλίον συναντηματικόν); трактат о различных случаях и о прогнозах погоды на море; наконец, бронтологий и сейсмологии, для истолкования ударов грома и подземных толчков, — и император прибавляет, что он сам составил подобный трактат, используя обильную литературу, посвященную этой теме. [12] Если отложить в сторону военные трактаты, перед нами, по-видимому, состав «библиотеки путешественника», обычной для того времени. Заметим попутно, что до сих пор очень немногое известно о работе и об изданиях императорского скриптория той эпохи, хотя уже начат сбор рукописей, которые можно было бы считать вышедшими оттуда. [13]

 

 

2. Малые произведения и труды с сомнительным авторством

 

То, что Константин VII, подобно своему отцу Льву VI и даже более, писал в разных литературных жанрах, представляется несомненным. Но до сих пор не проведен четкий раздел

 

 

10. De cer., I, 467, l. 7-15. Если список и не является творением именно Константина VII, то император, по крайней мере, берет за него ответственность.

 

11. Об этих двух авторах см., в первую очередь: A. DAIN, «Les stratégistes byzantins», 333 sq. и 342.

 

12. De cer., I, 467: τοιοῦτον βιβλίον ἐφιλοπονήθη καὶ ἐκ πολλῶν βιβλίων ἠρανίσθη παρ᾽ ἐμοῦ Κωνσταντίνου и т. д. Отметим термин ἠρανίσθη, который нам встретится вновь в связи с Excerpta.

 

13. См. указания и ссылки, данные в J. IRIGOIN, «Pour une étude des centres de copie», 177-181, и J. IRIGOIN, «Les manuscrits grecs», 64.

 

 

400

 

между тем, что можно приписать ему с уверенностью или правдоподобием, и тем, что вызывает споры или требует новых исследований.

 

К последней категории следует также, по моему мнению, отнести все сочинение на религиозную тему, хотя, разумеется, Порфирородный, как и его отец, писал в этом жанре. Приведем несколько примеров.

 

1) Константину VII приписывают речь на перенесение мощей святого Иоанна Златоуста [14] единственно из того соображения, что это единогласно делает рукописная традиция; но эта традиция недостаточно изучена и в значительной степени остается неизданной. Текст, известный из издания Диобуниотиса, создает впечатление, что это труд скорее человека Церкви, чем императора, а фраза, в которой издатель думал найти доказательство противоположного, совершенно ничего не решает. [15]

 

2) Важным событием того времени было перенесение в Константинополь в 944 г. нерукотворного Эдесского образа. Традиция, касающаяся литературного прославления этого события, запутанна. Неизданную речь некоего Григория, архидиакона и референдария Святой Софии, датируют X веком. [16]

 

 

14. BHG, 878 d (с библиографией). См. также CHR. BAUR, Johannes Chrisostomus und seine Zeit, I (Munich, 1929) xxvi. После работы A. RAMBAUD, L'Empire grec au X^e siècle, Constantin Porphyrogénète (Paris, 1870) 112-174, для этого произведения была предложена дата 928-й или, скорее, 938 г., пятисотлетие со дня перенесения.

 

15. К. I. ΔΥΟΒΟΥΝΙΩΤΗΣ, Ἐπιστημονικὴ Ἐπετηρὶς τῆς Θεολογικῆς Σχολῆς, I (Ἀθῆναι, 1926) 306-319, издал текст только по одной рукописи с поздней датировкой — Paris, gr. 137. Фраза, где он хочет найти подтверждение, что автором является император, гласит: ὁρᾶτε οἷος ἐγὼ κοινωνῶν καὶ τοῦ ζήλου καὶ τῆς ἀγάπης τοῦ θαυμασίου τούτου καὶ ἀξιεπαινέτου πατρὸς καὶ διδασκάλου. Как заметил J. PARAMELLE в ходе исследования, результаты которого он еще не опубликовал, οἷος имеет здесь не эмфатическое, а наречное значение, хорошо засвидетельствованное для византийского греческого языка. См., впрочем, насчет места, которое занимал Златоуст среди занятий Порфирородного: Th. Cont., 457 (VI, 37, о Константине VII).

 

16. H.-G. BECK, Kirche, 551.

 

 

401

 

Повествование о перенесении было, вероятно, написано по приказу Константина VII, и его автором считается Феодор Дафнопат, [17] в то время как другой (?) рассказ, который может принадлежать самому Порфирородному, был включен Метафрастом в менологий. [18]

 

3) Другим значительным событием стало перенесение из Каппадокии в Константинополь мощей Григория Назианзина или Богослова, которые были сначала положены в дворцовой церкви; относительно даты мнения, как кажется, разделились: 955-956 гг. или, как было высказано недавно, 944-й? [19] У нас есть Ἐπιστολὴ ὡς ἐκ τοῦ βασιλέως Κωνσταντίνου τοῦ Πορφυρογεννήτου σχεδιασθεῖσα καὶ ἀποσταλεῖσα τῷ μεγάλῳ Γρηγορίῳ τῷ Θεολόγῳ ἡνίκα ἀνεκομίζετο. [20] Уже только этот заголовок, если он заслуживает доверия, не допускает приписать составление лично Константину VII этого произведения, которое может быть трудом Феодора Дафнопата, бывшего магистром, протоасикритом, эпархом при Романе Лакапине, Константине VII, Романе II. [21] Но я не вижу оснований думать, как это делали, что произведение было составлено по внушению скорее Романа Лакапина, чем Константина VII, который назван в Patm. 706. В одной сгоревшей Туринской рукописи находилось сочинение, посвященное перенесению мощей Григория Чудотворца, с текстом письма, чьим автором значился Константин VII. [22] Однако в обоих «посланиях» схожи общий

 

 

17. BECK, Kirche, 551, п. 3, и 552.

 

18. BHG, App. II, 111, № 794, и вообще об Эдесском образе — с. 111-112, №№ 793-796 т. После работы Е. VON DOBSCHÜTZ, Christusbilder (Leipzig, 1899), вопрос в целом следует рассмотреть заново.

 

19. J. DARROUZÈS, «Un recueil épistolaire byzantin», 117. О судьбе мощей Григория Назианзина при Константине VII в Константинополе см. R. IANIN, Le siège de Constantinople, 24 (церковь Св. Анастасии) и 45 (храм Святых Апостолов).

 

20. BHG, 727 (со ссылками на издание, предпринятое J. SAKKÉLION в 1885 г.).

 

21. J. DARROUZÈS, «Un recueil épistolaire byzantin».

 

22. BHG, 728; AASS, Mai II, XLII-XLVI.

 

 

402

 

план, идеи, некоторые выражения, если не язык и стиль; в обоих случаях император говорит, обращаясь к святому, слагая к его ногам императорские инсигнии, прося его возвратиться к своей константинопольской пастве. Складывается впечатление, что Порфирородный дал приказ составить «послания» от своего имени, внушил их план и идеи, а затем два писателя составили каждый свою редакцию или, быть может, один обе редакции, по причинам, для нас неясным.

 

4) Еще более темна история одной речи в честь перенесения вериг святого Петра, [23] ставшей предметом неправдоподобных атрибуций. Можно колебаться между Метафрастом, который, впрочем, по-видимому, ограничился тем, что оставил предшествовавший ему текст почти без изменений, и Константином VII, названном в одной из рукописей Косиницы; или, скорее, и здесь тоже некий писатель получил заказ от Константина VII, который, вследствие своих вкусов антиквара, обратился к мощам и их истории. [24]

 

Мы ступаем на более твердую почву, обращаясь к двум торжественным речам (δημηγορίαι), обращенным Порфирородным к войскам — хотя он не принял лично участия ни в одном походе — в конце его царствования. Сохраненные для нас в рукописи X века (Ambros. В 119 sup., olim Ν 128), они относятся к войнам Византии с Хамданидами Тарса. Одна, давно

 

 

23. BHG, 1486 (см. 1486 а, b, с; 1488 m, n).

 

24. У меня нет определенного мнения, но есть серьезные сомнения относительно приписанных Константину VII религиозных стихотворных произведений, одиннадцати ἐξαποστειλάρια и θεοτοκάρια, изданных в PG 107, col. 300-308 (ср. W. CHRIST, M. PARANIKAS, Anthologia graeca carminum christianorum (Lipsiae, 1871) 110-112). С другой стороны, можно только строить предположения относительно малых произведений, создание которых Порфирородный мог вдохновлять или которые мог заказывать: таково, если взять только один пример, описание Константином Родием церкви Святых Апостолов и ее восстановления Василием I; см. GL. DOWNEY, «Constantine the Rhodian, his life and writings», в: К. WEITZMANN (ed.), Late classical and mediaeval Studies in honor of Albert Mathias Friend Jr. (Princeton, 1955) 212-221.

 

 

403

 

известная, [25] обращена к «стратигам Востока» и датируется 958 г. Другая, идентифицированная и опубликованная недавно, [26] не указывает в рукописи никакого адресата и должна быть датирована 952-953 гг., когда византийское войско готовилось вновь выступить против Сейфа ад-Даулы, который, впрочем, одержит победу и опять возьмет Германикию. Нет никакого основания думать, что речи вышли не из-под пера самого Константина VII, или полагать в то же время, как это делали некоторые — поскольку этому противоречит уже хронология, — будто они взяты из раздела περὶ δημηγοριῶν большой энциклопедии Excerpta. Они, как это было показано, являются превосходными подражаниями жанру δημηγορίαι προτρεπτικαί.

 

Другим свидетельством об интересе, который Константин VII, по образу его предков и всех императоров, хотя в нем было так мало от военного человека, выказывал к государственному долгу в делах военных, является трактат, опубликованный в качестве второго Приложения к 1-й книге De ceremoniis, [27] но представляющий на самом деле отдельное произведение. Надписание представляет его как труд «императора Константина [VII], сына Льва [VI], внука Василия [I]», адресованный его сыну императору Роману [II], под заглавием: ὅσα δεῖ γίνεσθαι τοῦ μεγάλου καὶ ὑψηλοῦ βασιλέως τῶν Ῥωμαίων μέλλοντος φοσσατεῦσαι. Этот сборник разрозненных документов, оканчивающийся, несмотря на заглавие, указаниями относительно современного автору церемониала в случае, когда император возвращается из дальнего похода, и рассказами о возвращении Василия I после побед при

 

 

25. R. VÄRI, «Zum historischen Exzerptenwerke des Konstantinos Porphyrogennetos», BZ 17 (1908) 75-85 (текст речи — на с. 78-84).

 

26. Η. AHRWEILER, «Un discours inédit» (текст речи — на с. 397-399).

 

27. De cer., I, 455-508. Первое Приложение (с. 444-454), озаглавленное Ὑπόθεσις τῶν βασιλικῶν ταξειδίων καὶ ὑπόμνησις τῶν ἀπλήκτων, — безусловно, целый текст, который привлек внимание Порфирородного, и, вероятно, мы обязаны его сохранением императору, но он не является автором текста. См., впрочем, A. DAIN, «Les stratégistes byzantins», 361.

 

 

404

 

Тефрике и Германикии и о победоносном возвращении Феофила из Киликии, не имеет никаких признаков самостоятельного произведения. Но предисловие, которым Константин VII снабдил его и где он обращается к сыну, представляет собой превосходный пример употребления приемов, свойственных для большинства сочинений, носящих имя Порфирородного, и являет нам тот дух, которым они вдохновлялись. Император, — заявляет он, — рассудил, что необходимо, наконец, изложить письменно этот παλαιὰ εὐταξία τῶν προγόνων, по справедливости получивший известность при проведении императорских военных походов.

 

«Я предпринял долгое исследование по этой теме, но не нашел ни одного текста (ὑπόμνησις), сохранившегося во дворце (έν παλατίῳ). Наконец, спустя много времени, мне удалось обнаружить памятную записку (ὑπόμνημα) в Сигрианском монастыре, где был монахом магистр Лев Катакил. Этот магистр, действительно, составил некое сочинение об этом предмете (περὶ τούτων ἐγγράφως διέθετο) по приказу императора Льва, моего отца, твоего деда. Но поскольку он был совершенно необразован (μουσικῆς ἐλληνικῆς ἀμέτοχος), его работа была напичкана варваризмами, солецизмами и недостатками построения [...]. И вот, найдя, что оно составлено с такой небрежностью выражений, дает лишь бледный набросок темы и содержит едва одну треть того, что для большей ясности и подробности я сам туда внес, [28] я переписал его, чтобы оставить тебе».

 

Нужно было бы обладать исходным текстом Льва Катакила, чьи добродетель и благочестие Порфирородный в не переведенных мною выражениях простодушно противопоставляет невежеству и необразованности, чтобы определить, в какой мере император переработал или, скорее, приказал переработать,

 

 

28. Смысл тут нельзя установить с уверенностью, так же как, впрочем, и текст: я, например, думаю, что ὥσπερ (De cer., 457, l. 11) следует исправить на ὧνπερ. К сожалению, столь богатая и чрезвычайно интересная документация, как та, что содержится в этих двух «Приложениях», не находит ни издателя, ни истолкователя.

 

 

405

 

исправить, дополнить этот текст — мере довольно незначительной, насколько мы можем судить по тому, что читаем. [29] Но нам важно понять на живом примере манеру и методы Константина VII, поскольку речь идет о тех императорских τάξις и εὐταξία, к которым он имел такое пристрастие вследствие темперамента, вкуса и убеждения, что от них зависит спасение Империи: он упорно разыскивает старые документы, обычно находит их в дворцовых архивах, но при необходимости простирает поиски и дальше; он более или менее удачно состыковывает их между собой, «приводит в порядок» или «исправляет» — к счастью, в меньшей степени, чем он утверждает, — снабжая их претенциозными предисловиями и добавляя там и сям несколько фраз. Этого довольно для того чтобы он думал, будто создал оригинальное произведение. Будем признательны ему за то, что он, по крайней мере, сохранил для нас сочинения, представляющие огромный интерес.

 

 

3. Императорская или политическая энциклопедия

 

Думаю, следует указать еще на четыре произведения, которые, как мне кажется, были, в духе Порфирородного, объединены одной и той же точкой зрения: одно историческое произведение — Жизнеописание основателя династии Василия I — и обзорное описание Империи в трех частях — De cerimoniis, De administrando imperio, De thematibus. О каждом из них много написано и, однако, еще остается многое сказать. Я вынужден ограничиться здесь несколькими замечаниями, которые соответствуют нашей теме.

 

 

29. Я склонен думать, что участие Константина VII ограничивается кратким историческим изложением, которое следует далее (De cer., 457, l. 13 - 458, l. 9). Напомню, однако, о том, что было сказано выше о составе императорской походной библиотеки, где, по крайней мере, одна фраза принадлежит императору (De cer., 467, l. 13-15). См. также ibid., 491, l. 17 sq., где император обращается к своему сыну.

 

 

406

 

Жизнеописание Василия (867-886) составляет V-ю книгу сочинения, которое называют «Продолжением Феофана»: действительно, его цель, как утверждается в предисловии к книгам I—IV, охватывающим 813-867 гг., — изложить историю с того места, где ее окончил Феофан. Несомненно, несмотря на проблемы, которые здесь еще возникают, эти книги составлены под влиянием Константина VII и по раздобытым им материалам. Он оставил за собой рассказ о царствовании своего деда, в форме исторического повествования (ἱστορικὴ διήγησις), соединяющего между собой разные рассказы или воспоминания (ἀπὸ διαφόρων διηγημάτων). Но в предисловии он заявляет, что представляет тут только часть задуманного когда-то большого плана — описать всю историю Империи ромеев в Византии (ἡ ἐν Βυζαντίῳ ῥωμαϊκὴ ἀρχή) и славные деяния ее императоров, архонтов, стратигов и великих людей; поскольку это требовало времени, книг, досуга больше, чем у него есть, он ограничивается тем, что оставит потомкам один пример — историю императора, который возвел Империю к наибольшему могуществу; если он будет жив, если получит передышку от болезни и своих дел, то он, возможно, доведет этот рассказ до своего времени. Действительно, книга VI, охватывающая период 886-963 гг., — труд не его, а, вероятно, нескольких авторов и была обнародована, если не написана в целом, после его смерти. Но Жизнеописание Василия I является именно тем, что хотел сделать его внук: это одновременно и образцовое житие, и восхваление династии с политическим умыслом. Это произведение историческое не в современном смысле этого слова, а в том, какой мог вкладывать в это определение автор — весьма отличающееся от строгой «хронографии» Феофана. Чувствуется влияние Плутарха, его склонность к исторической биографии, анекдотам и сдержанному морализаторству. [30] Но гораздо более, на мой взгляд, в ней

 

 

30. См. замечания R. JENKINS, «The classical background»: Дженкинс напоминает в особенности о том, что Жизнеописание Александра, в предисловии к которому заявляется, что «самые великие и славные подвиги — не всегда те, которые лучше показывают порок или добродетель человека: очень часто незначительные вещи, слово или движение яснее выявляют нрав тех" или иных лиц» (пер. J. AMYOT), играет роль в pinax в начале второй части De cer., 515, l. 17-18 (Βίος Ἀλεξάνδρου τοῦ Μακεδόνος καθ᾽ ἱστορίαν ἔχων φάκτα ), и что Константин VII, составляя жизнеописание своего предка, мог держать в уме в качестве образца Августа: меньше его Жизнеописание (для нас утерянное), созданное Плутархом, больше — Похвальное слово, написанное Николаем Дамасским, из которого у нас есть только отрывки, сохранившиеся как раз в Excerpta.

 

 

407

 

ощущается влияние древней риторики, использование схемы, подходящей для basilikos logos, даже если непосредственным образцом для Порфирородного была надгробная похвала Василию I, составленная Львом VI. [31]

 

Замысел, вызвавший появление De cerimoniis, [32] Порфирородный излагает в предисловии к книге I. [33] Есть люди, говорит он, которым его предприятие покажется излишним, поскольку они не очень-то заботятся о необходимых вещах; а

 

 

31. Издание, перевод и комментарий, сделанные А. VOGT И I. HAUSHERR, см. в Orientalia Christiana Periodica 26 (1932) 1-77; но необходимо также обращаться за справками к отчету H. GRÉGOIRE в Byz 7 (1932) 626-633. Сопоставление с этим текстом было сделано P. I. ALEXANDER, «Secular Biography at Byzantium», Speculum 15 (1940) 194-209, который показывает непрерывность существования жанра с Evagoras Исократа до созданного Дамаскием Жизнеописания Исидора и написанного Прокопием Газским панегирика Анастасию, и до разгара византийской эпохи через посредство агиографических текстов. Вслед за ним R. JENKINS, «The classical background», характеризует Vita Basilii как самый древний из сохранившихся нео-классических энкомиев.

 

32. Я воздержусь от приведения библиографию по этим трем большим произведениям: ее можно найти у К. KRUMBACHER, Geschichte, что касается старых исследований, а для более свежих — у G. MORAVCSIK, Byzantinoturcica. Я цитирую De cer., главы 1-83 книги I — по изданию А. VOGT, остальное — по изданию I. REISKE; De adm. — по изданию GY. MORAVCSIK и R. J. H. JENKINS 1949 г. (переиздано в 1968 г. почти без изменений), а комментарии к нему — по изданию R. J. H. JENKINS; De them. — по изданию A. PERTUSI. По всем трем произведениям не существует никаких новейших исследований сколько-нибудь большой важности.

 

33. De cer. (VOGT), 1,1-2.

 

 

408

 

ведь именно порядок (τάξις) придает императорской власти больше величия в глазах иноземцев и подданных; кто не соблюдает порядка, тот не отличается в поведении от необразованного человека из простонародья; поэтому император заимствовал ('еπανίσασθαι) материал из всех древних и современных источников и расположил его таким образом, чтобы его было легко обозреть; для ясности и легкости понимания он пользуется простым повседневным языком (καθωμιλημένη φράσις) и сохраняет термины и названия, которые используются издавна; пусть же таким образом императорская власть, руководствуясь ритмом и порядком, воспроизводит гармонию и движение, данные вселенной ее Творцом. Запомним эту мысль о необходимости соответствия между божественным космическим порядком и порядком имперским (слово τάξις встречается в предисловии не менее восьми раз), который обеспечивается точным воспроизведением древнего церемониала; заявление, что Константин VII прибегнул ко всем способам получения сведений (в действительности, главным образом — к архивам дворца и канцелярий); и, наконец, что он выражается на разговорном языке, то есть, слава Богу, не пытается замаскировать воспроизводимые им источники под покровом привнесенной ученой риторики и набора метафор. Книгу II тоже предваряет предисловие, [34] бесполезное в той степени, в какой оно воспроизводит идеи предисловия к книге I, и чрезвычайно искусственное в своей попытке установить между двумя частями De cerimoniis малозаметное — по крайней мере, в том виде, в каком текст дошел до нас, — различие, утверждая, что первая часть излагает сюжеты, ранее уже письменно излагавшиеся другими (ὅσα συγγραφῆς παρά τισιν ἔτυχεν), а вторая — известные только по устному преданию (ἔτυχεν μὲν συγγραφῆς ὑπὸ τινος οὐδαμῶς (...) ταῖς μνήμαις μέντοι διασωζόμενα). Ведь, например, во второй книге мы находим церемониал похорон патриарха Сергия (VII в.)

 

 

34. De cer. (REISKE), I, 516-517.

 

 

409

 

и клеторологий Филофея (сентябрь 899 г.). Как бы ни обстояло дело с этой смесью, которая не датируется целиком временем Константина VII — то ли потому, что он включил туда множество более древних материалов, то ли потому, что после него туда были сделаны новые вставки, — тем не менее, перед нами что-то вроде настоящей энциклопедии императорского церемониала, куда Порфирородный, не написавший ничего, кроме предисловий, действительно собрал «то, что было найдено древними, описано очевидцами, увидено им самим, введено в действие в его время», [35] включая тексты, вновь увидевшие свет в результате работы с документацией, такие как произведения Петра Магистрали другие, которые нам уже не представляются имеющими прямое отношение к теме, как описание императорских гробниц в храме Святых Апостолов. Кроме того, II-я книга в конце царствования Порфирородного еще находилась в работе, поскольку она содержит рассказ о приеме в Константинополе Ольги из России.

 

Сочинение De administrando imperio, называемое так по первому изданию, осуществленному Меурсием в 1611 г., в единственной рукописи византийского времени, которая у нас есть (Paris, gr. 2009), не имеет в заглавии ничего, кроме имен автора, императора ромеев Константина, и того, кому оно предназначалось — его сына императора Романа. Сходство с De cerimoniis очевидно: здесь перед нами тоже сборник документов, происходящих из императорских архивов, на этот раз зачастую секретного характера, которые Порфирородный намеревался упорядочить и рассортировать — или, возможно, воображал, что сделал это, — и снабдил предисловием, предназначенным подчеркнуть единство замысла и плана. Он заявляет сыну, что сначала скажет, какие выгоды или опасности представляют чужеземные народы для греков, как и с помощью какого другого народа каждый из них может быть побежден; он также расскажет об их ненасытных притязаниях

 

 

35. De cer. (VOGT), I, 2, l. 3-5.

 

 

410

 

и безрассудных требованиях (и о том, как их обмануть); потом он изложит происхождение, нравы и обычаи иноземных народов, их географическое положение, а также их взаимоотношения с византийской Империей в разные эпохи; и, наконец, расскажет об изменениях, происходивших с течением времени в Империи. Итак, это что-то вроде энциклопедии внешней политики Византии. Осуществление замысла довольно плохо соответствует намерению, хотя в целом его можно назвать искренним и правдивым: усилия, приложенные, чтобы показать, что пятьдесят три главы приблизительно следуют заявленной программе, были безуспешны. Высказывалась даже мысль, что во время составления сборника произошло изменение концепции произведения и то, что должно было быть «трактатом об иноземных народах», превратилось в сборник советов по практической дипломатии. Доходило до того, что это изменение датировали 952 г. [36] Эти шаткие гипотезы оказывают слишком много доверия качествам «историка», наличие которых предполагают у Константина VII. Достоверно лишь то, что его собственное участие было ничтожным. Он извлек из государственной канцелярии или из архивов логофета дрома секретные материалы, ряд заметок, записок, отчетов, которые

 

 

36. Вопрос в последний раз рассматривался R. JENKINS во Введении к De adm., Comm. (р. 1-8). Автор считает, что древнейшую часть, представляющую собой трактат περὶ ἐθνῶν, являющуюся дополнением к περὶ θεμάτων и собранную в 948-951 гг., составляют главы 14-42; глава 45, точно датированная 6469 годом 10-го индикта, т. е. 951/2 г., может, таким образом, указывать на дату изменения замысла произведения, которое становится учебником по практической дипломатии, в связи с тем что Роман II в этом году достиг четырнадцати лет — возраста, официально считавшегося возрастом мужчины; следовательно, можно отнести к 952-959 гг. составление первого раздела, глав 1-13 (кроме главы 9, о россах), добавленных к главам 14-43 глав 43-46 и, наконец, последнего раздела, глав 47-52 (поскольку последняя, 53-я, глава рассказывает об истории города Херсона), в действительности рассматривающих внутренние дела Империи. Мне представляется, что тут есть опасность придать слишком большую систематичность сборнику, который ее столь очевидным образом лишен.

 

 

411

 

располагает друг за другом без какого бы то ни было перехода, кроме слов ἰστέον ὅτι: краткий способ подачи, мало соответствующий педантской торжественности предисловия. Но все же он сохраняет, как и в De cerimoniis, форму собранных текстов: в начале первой главы он оправдывается, что не стремился к красивому аттическому стилю, преисполненному великолепия (ἐπίδειξιν καλΛιγραφίας ἢ φράσεως ἠττικισμένης καὶ τὸ διηρμένον διογκούσης καὶ ὑψηλόν), но довольствовался текущими повседневными выражениями (διὰ κοινῆς καὶ καθωμιλημένης ἀπαγγελίας). [37] Будем благодарны ему за то, что он не старался облагородить язык чрезвычайно редкостных документов, собранных по всему свету разведывательными службами Империи, и писем, содержащих ловкие и вежливые отказы иностранным государям, которые были достаточно дерзки, чтобы расспрашивать о секрете греческого огня, просить императорских одежд и инсигний или руки царевны. [38]

 

Наконец, сочинение De thematibus ставит слишком много проблем, чтобы здесь можно было сделать что-то большее, нежели просто указать на них. На этот раз нет ни обращения к Роману II, ни предисловия, и уже в этом сильное отличие данного трактата от тех двух, о которых мы только что говорили. Заглавие, данное в рукописях, таково: «Ученейшего императора Константина Порфирородного сочинение о фемах, принадлежащих Империи ромеев: откуда они получили свои наименования, что означают их названия, и о том, что одни сохранили старые, а другие получили новые». В первых строках, действительно, рассматривается военное происхождение фем и происхождение самого слова «фема». Таким образом, мы рассчитываем прочесть работу о названиях фем, основанную на географии и истории. Однако, если и нельзя утверждать,

 

 

37. De adm., 48, l. 10-13.

 

38. Образцы таких писем составляют основное содержание главы 13, в начале и в конце которой Порфирородный обращается к своему сыну: было выдвинуто предположение, что его личное участие в составлении этого раздела было менее незначительным, чем в других местах.

 

 

412

 

несмотря на очень широкие и иногда дословные заимствования из Стефана Византийского и Гиерокла, что речь идет по существу о географии Империи в эпоху Юстиниана, [39] перед нами также и не картина, которая бы соответствовала середине X века. А самое главное, существует большое неравенство между первой книгой, посвященной восточным фемам, и второй, о фемах западных — начиная с того, что вторая книга сохранилась в одной рукописи из шести и далеко не в той степени обработана, как первая. До сих пор не предложено ни убедительного объяснения этому факту, ни уверенной датировки; к тому же следует учитывать, что наличие даты позволяет установить terminus post, только если дата действительно поставлена Константином VII, и особенно — что никакой довод ex silentio не приемлем, поскольку император не собирался зафиксировать состояние Империи на тот момент, когда писал. Таким образом, открывается широкое поле для предположений. Последний издатель, соглашаясь с точкой зрения на первую книгу, выдвинутой еще Рамбо, помещает ее в начало десятилетия, которое начинается в 934 г. и оканчивается падением Романа Лакапина в 944-м; но он считает, что вторая книга, как и некоторые переделки в первой, создана гораздо позднее смерти Константина VII. [40] Тотчас было выдвинуто противоположное мнение — что вторая книга, как и первая, была написана еще при жизни Романа Лакапина, в начале десятилетия

 

 

39. Так считал Крумбахер. См. также G. MORAVCSIK, Byzantinoturcica, 384-385: произведение юности, 30-х годов X в., «всего лишь плод занятий молодого императора географией».

 

40. В вышеупомянутом издании А. Пертузи, изучив общие, для Жизнеописания Василия, De adm. и De them. сведения о сарацинском походе на Далматию и Лангобардию при Михаиле III и Василии I, приходит к заключению, что вторая книга трактата о фемах составлена позже двух других трактатов. Приводя и иные доводы, он считает возможным допустить, что эта вторая книга принадлежит не Константину VII, а писавшему гораздо позднее компилятору, возможно, Генесию, который может являться и автором переделок в первой книге, содержащихся в версии С (Paris, gr. 854, XIII в., единственная рукопись, где имеется вторая книга) по сравнению с версией R (Vatic. gr. 1065, XII в.).

 

 

413

 

934—944 гг. [41] Замечу, что автор De thematibus мог стать жертвой большого разнообразия своих источников, которые, впрочем, по своей природе близки больше к материалам из Excerpta, чем к данным из других произведений; что, с другой стороны, замысел автора не достаточно тверд, поскольку он говорит о районах, в его время уже попавших в руки арабов, и в то же время не упоминает о других, еще не получивших статуса «великих фем». Он не определил свою отправную точку в историческом движении. Но мне представляется трудным отказать Константину VII в авторстве трактата как целого, даже если речь идет о предприятии, оставшемся неоконченным.

 

Всем четырем, произведениям явно присущи общие черты. Можно сказать, что это врожденное пристрастие Константина VII к архивам, старым запискам, черновым документам, к их слегка поблекшему очарованию. Есть и другое: представление о римской Империи, рассматриваемой в ее вечности и незыблемости, как о земном отражении божественного порядка; как следствие этого, утрата отрицательного представления о прошлом, а взамен — представление о преемственности в предопределенном Провидением плане. Тогда знание того, что было, становится формой действия, даже условием действия справедливого и продуктивного. Компиляторский энциклопедизм, совершенно чуждый истории в том виде, в каком представляем ее мы — как метод и отрасль знания, — достигает таким путем конечной цели, выходящей за его пределы. В этом смысле и таким образом, император, сознающий свое предназначение, должен быть «историком».

 

 

41. G. OSTROGORSKY, «Sur la date de la composition du Livre des Thèmes et sur l'époque de la constitution des premiers thèmes d'Asie Mineure», Byz 23 (1953) 31-66. Автор опирается особенно на последние строки De them. II, 6, где упоминается женитьба Христофора, сына Романа Лакапина (τοῦ καλοῦ Ῥωμανοῦ καὶ ἀγαθοῦ βασιλέως), которые он считает решающими для датировки всего произведения. См. с. 38: «Обе части этого трактата принадлежат Константину VII и были составлены при жизни Романа I и в его царствование».

 

 

414

 

 

4. Энциклопедия нравов: Excerpta [42]

 

Латинское название Excerpta, переводящее Ἐκλογαί в смысле «избранные отрывки» употребляется лишь в силу традиции. Обобщающее заглавие для всего собрания нам не известно, и единственное название, засвидетельствованное в древности, это ὑπόθεσις, κεφαλαιώδεις ὑποθέσεις. [43] Точнее, каждый раздел является так называемым ὑπόθεσις в отношении темы и содержания, и τεῦχος в смысле «тома», имея в виду представление материала. [44] Бывает, что один и тот же ὑπόθεσις дает повод для более чем одной τεῦχος: это случай De legationibus, где первая часть имеет заглавие Ὑπόθεσις τοῦ περὶ πρέσβεων τεύχους Ῥωμαίων πρὸς ἐθνικούς, поскольку вторая часть действительно посвящена иностранным послам, отправляющимся к ромеям. Было пятьдесят три раздела, как нам сообщает предисловие, сохранившееся в начале De legationibus, с уточнением, что речь идет о двадцать седьмом, [45] и в начале De virtutibus et vitiis, где уточняется, что речь идет о пятидесятом. [46] Нет оснований думать, что предприятие не было доведено до конца, поскольку, как только что было сказано, у нас есть уверенность, что один из последних разделов, пятидесятый, был завершен. Прибавим, что в начале этого раздела ямбическое стихотворение из пятнадцати строк, касающееся, скорее, произведения в целом, нежели данного раздела в особенности, приписывает эту честь Константину Порфирородному,

 

 

42. De leg., I, II; De ins.; De sent.; De virt. I, II.

 

43. В предисловии, о котором я буду говорить дальше.

 

44. Именно τεῦχος следует подразумевать в ряде отсылок из одного раздела к другому, которые постоянно делаются в форме ζήτει ἐν τῷ περὶ и т. п.; см. далее.

 

45. De leg., I, 2, l. 6-7 и 13-16:

 

46. De leg., I, 2, l. 12-13 и 19-21, точно в тех же самых выражениях.

 

 

415

 

εὐστεφὴς Κωνσταντῖνος, и позволяет думать, что он в то время был уже в преклонных летах, поскольку выражает ему пожелание стать вторым Тифоном, тем сыном Лаомедонта, которому Зевс даровал долгую старость. [47]

 

Из этого обширного собрания до нас дошла незначительная часть: целиком один раздел, De legationibus — рукопись погибла при пожаре в Эскуриале, но у нас есть апограф, сделанный Дармарием или в мастерской Дармария; примерно половина раздела De virtutibus et vitiis, благодаря кодексу Пейреска; а также относительно обширные части двух разделов, называемых De insidiis и De sententiis. Было подсчитано, что то, чем мы обладаем и что занимает шесть томов в издании, задуманном де Боором, должно было составлять лишь тридцать пятую часть от целого. Размеры собрания X века, как, впрочем, и масштаб наших утрат, потрясают. Задаешься вопросом о смысле этого громадного предприятия, которое, как и другие начинания Порфирородного, предстает в виде множества заимствованных текстов, снабженных предисловием, дающим, как предполагается, к ним ключ. Но одно и то же предисловие было воспроизведено в начале каждого из пятидесяти трех разделов, как можно заключить из того факта, что у нас есть два образца этого предисловия — к разделу 27, De legationibus, и к разделу 50, De virtutibus et vitiis, — совершенно сходных между собой. [48] Вот попытка перевода:

 

 

47. De leg., I, 3, l. 11-27.

 

48. Разумеется, за исключением номера и названия раздела, о котором речь. Впрочем, вот разночтения: De leg., 1, l. 14, ηὐρύνετο, De virt., εὐρύνετо; De leg., l. 18-19, ὡς ἐντεῦθεν ἀδηλίᾳ συσκιάζεσθαι, De virt., ὥστ᾽ ἐντεῦθεν ἀδηλίᾳ σκιάζεσθαι; De leg., 2, l. 1, προθεῖναι κοινῇ, De virt., προθεῖναι πᾶσι κοινῇ; De leg., l. 3, κατεντυγχάνειν εἰς τοὺς τροφίμους, De virt., εἰς опущено; De leg., l. 5, εὐεπιβόλως, De virt., εὐεπηβόλως; De leg., l. 8, ἐγκειμένων, De virt., συγκειμένων; De leg., l. 12, τῆς τηλικαύτης, De virt., τῆς опущено. Возможно, испорчен общий для обоих текст De leg., 1, l. 18, τῆς ἀληθοῦς ἐπιτεύξεως: Казобон исправлял на τῆς τοῦ ἀληθοῦς, а Th. BÜTTNER-WOBST (De virt., I, 1, критический аппарат) на τἀληθοῦς.

 

 

416

 

 

«Все те, кто среди прежних государей, а также простых граждан не развращали и не расслабляли рассудок удовольствиями, но благодаря добродетели сохранили неповрежденным душевное благородство, предались разнообразной деятельности или отдались научным занятиям. Из всех тех, кто, воспылав страстью к познаниям, решили посвятить свою жизнь науке, каждый в своей манере создал какой-нибудь замечательный труд — и чтобы оставить потомству неопровержимое свидетельство широты своих собственных познаний, и чтобы пользоваться у своих читателей негибнущей славой. Но на протяжении стольких веков количество событий стало бесконечным, равно как и произведений, которые сообщают о них, и таким образом сложность истории безгранично возросла и ее стало невозможно ухватить, так что влечение и выбор у людей неизбежно со временем склонились к худшему, и они сделались равнодушны ко благу и нечувствительны к урокам прошлого, в ущерб истине... (?); раскрытие истории стало делом темным и ненадежным — или по причине редкости полезных книг, или потому, что объем написанного вызывал опасение и страх. Вот почему Константин, рожденный в πορφύρα, православнейший и христианнейший из императоров, которые когда-либо царствовали, одаренный острым зрением для распознания блага и быстрым разумом для изложения, счел за лучшее, для пользы всех и каждого в отдельности, сначала учинить деятельный поиск и собрать из всех уголков οἰκουμένη книги всякого рода, эти книги, исполненные разной и многообразной учености. Затем он рассудил, что бескрайнее пространство этих писаний, о котором даже и думать утомительно, обычно вызывающее скуку и тяготу, подобает разделить и раздробить, чтобы сделать его доступным всем, для кого оно содержит нечто полезное: осуществляя отбор (ἐκλογή), можно вызвать большее внимание у питомцев словесных наук и напечатлеть в них возвышенную и действенную правоту этих писаний. Кроме того, писания будут распределены по разным темам (ὑποθέσεις), числом пятьдесят три, объемля все

 

 

417

 

великие уроки истории. Ничто не ускользнет из этого перечня тем; связность рассуждений нимало не потеряет от этого разделения понятий, но сохранит единство во всем; каждой теме будет прилагаться оглавление (σύνοψίς) или, употребляя более точное определение, присвоение (οἰκείωσίς). Из этих основных тем (κεφαλαιώδεις ὑποθέσεις) настоящая, которая называется [следует название раздела], есть [следует номер], первая же получила название "О провозглашении императоров". Это предисловие также будет сообщать, кем являются творцы произведений, которые будут читаться, кто их произвел на свет: основные темы (κεφαλαιώδεις ὑποθέσεις) не окажутся безымянными, как незаконные и внебрачные дети, носящие чужие имена. Итак, тексты извлечены из следующих хроник [следует список источников данного раздела]».

 

 

Если эта страница, возможно, вышла и не из-под трудолюбивого пера Константина VII, то, во всяком случае, именно он был ее вдохновителем и приказал поместить ее в качестве манифеста в начале каждого из пятидесяти трех разделов Excerpta. Идея здесь та, что урок прошлого (вот нравственное значение, которое необходимо придавать ιστορία) полезен людям, а неведение отдает их во власть зла. Следовательно, нужно сделать доступным для них это обучение, эти примеры. С такой целью, как заявляет Порфирородный, он сначала приказал разыскивать по всей территории Империи (οἰκουμένη) рукописи, где они содержатся: действительно, представляется правдоподобным, что его страсть ко книгам обогатила библиотеку дворца. Затем, поскольку огромное количество произведений и фактов приводит в уныние своим объемом, нужно осуществить отбор, извлечь полезные отрывки: слово ἐκλογή служит определением метода. Наконец, в этой антологии подобает распределить составные части между несколькими темами, пятидесяти тремя, выбранными и изложенными таким образом, чтобы ничего не опустить и сохранить единство замысла. Таково намерение, торжественно заявленное Константином VII. Каково было его осуществление, насколько об этом

 

 

418

 

можно судить исходя из того малого, что до нас дошло? Среди множества вопросов, которые можно было бы исследовать, [49] нас особенно интересуют два: каков был план Excerpta, то есть оглавление и порядок пятидесяти трех разделов? Из каких авторов были извлечены отрывки?

 

Вероятно, на первый вопрос полностью ответить не будет возможно никогда. Нам известны одновременно название и расположение только трех разделов:

 

1. Περὶ ἀναγορεύσεως βασιλέων (из предисловия [50]);

27. Περὶ πρέσβεων;

50. Περὶ ἀρετῆς καὶ κακίας. [51]

 

У нас есть значительные части двух других, расположение которых нам не известно:

 

[De insidiis =] Περὶ ἐπιβουλῶν κατὰ βασιλέων γεγονυιῶν; [52]

[De sententiis =] Περὶ γνωμῶν, или Περὶ γνωμικῶν ἀποστομισμάτων.

 

Благодаря ссылкам, сделанным в дошедших до нас частях, утраченные разделы в форме ζήτει ἐν τῷ περὶ..., мы знаем названия девятнадцати разделов (но расположение — ни для одного):

 

 

49. Библиографию см. у G. MORAVCSIK, Byzantinoturcica, 360-361. Наиболее значительные работы: Н. WÄSCHKE, «Über die Reihenfolge der Excerpte Konstantins», Philologue 41 (1882) 270-283; С. DE BOOR, «Zu den Excerptsammlungen des Konstantin Porphyrogennetos», Hermes 19 (1884) 123-148; TH. BÜTTNER-WOBST, «Die Anlage der historischen Encyclopädie»; C. DE BOOR, «Suidas»; Ε. TAÜBLER, «Zur Beurteilung der constantinischen Excerpte», BZ 25 (1925) 33-40. Я не смог ознакомиться с работой О. ZOSEL, De excerptis historicis Constantini Porphyrogenneti jussu confectis quaestiones Herodoteae, Thucydideae, Xenophonteae. Diss. (Greifswald, 1913).

 

50. А также, что касается названия, из De virt., I, 75.

 

51. В форме περὶ κακίας καὶ ἀρετῆς, De ins., 87.

 

52. В форме περὶ ἐπιβουλῆς в De virt., I, 62.

 

 

419

 

Περὶ στρατηγημάτων: De leg, I, 14, 62; II, 379; De virt, I, 335; II, 116, 123; De ins, 33, 222; De sent, 131;

Περὶ ἐθῶν: De leg, I, 26, l. 10;

Περὶ κυνηγίας: De leg, II, 275;

Περὶ νίκης: De leg, II, 390;

Περὶ επιστολῶν: De leg, II, 451;

Περὶ δημηγοριῶν: De leg, II, 484; De virt, I, 63; II, 153; De ins, 4, 30, 48, 215, 222; De sent, 412;

Περὶ ἀνακλήσεως ἥττης: De virt, I, 9; Περὶ ἥττης, De sent, 210;

Περὶ οἰκισμῶν: De virt, I, 36;

Περὶ παραδόξων: De virt, 1,10, 41,120; II, 172;

Περὶ ἐθνῶν: De virt, I, 84;

Περὶ συμβολῆς: De virt, I, 99; Περὶ συμβολῆς πολέμων, De ins, 207;

Περὶ ἐκκλησιαστικῶν: De virt, I, 145;

[Περὶ ἐπιγραμμάτων:] De virt, I, 207; [53]

Περὶ γάμων: De virt, I, 298;

Περὶ ἀνδραγαθημάτων: De virt, I, 338, 354; De ins, 33;

Περὶ πολιτικῶν: De ins, 22;

Περὶ καισάρων: De ins, 75;

Περὶ τοῦ τίς τι ἐξεῦρε: De sent, 222;

Περὶ διαδοχῆς βασιέων: De sent, 289.

 

 

Наконец, из одного упоминания в Суде по поводу военной машины, называемой самбука, и другого упоминания, в Кодексе Пейреска, в связи с одеждой иудейского первосвященника, следует, что один из разделов, по-видимому, назывался Περὶ ἐκφράσεως. [54]

 

 

53. В форме ζήτει ἐν τοῖς ἐταγράμμασι.

 

54. TH. BÜTTNER-WOBST, «Die Anlage der historischen Encyclopädie», 111.

 

 

420

 

Итак, нам известны, по крайней мере, по названиям, [55] двадцать пять разделов из пятидесяти трех. [56] Но любая попытка установить их место в коллекции в целом и составить что-то вроде ее «Оглавления» тщетна: работа, проделанная Г. Вешке и Т. Бюттнер-Вобстом, [57] не привела, по моему мнению, к удовлетворительным результатам. По-видимому, можно догадываться о существовании нескольких тематических объединений: вокруг императора, с разделами о провозглашении императоров, о наследовании престола, возможно, о кесарях, о заговорах против императоров, о браках, если речь шла об императорских браках; вокруг военных действий, тоже с четырьмя-пятью разделами (в зависимости от того, говорилось в разделе «о подвигах» о подвигах военных или нет). Можно предположить, что разделы о речах, о письмах, об эпиграммах, об описании были антологиями текстов, но выбранных в зависимости от их содержания, а не их литературной ценности: вызывает, однако, удивление то, что в разделе Περὶ ἐκφράσεως могли объединяться описания осадной машины и богослужебного облачения. Кто осмелится сказать, удостоверившись в разнообразии тем, включенных в Περὶ γνωμῶν и Περὶ ἀρετῆς καὶ κακίας, что содержали другие разделы, чьи заглавия туманны или двусмысленны?..

 

 

55. Не удались попытки идентифицировать некоторые известные тексты или фрагменты в качестве отрывков из разделов Περὶ δημηγοριῶν или Περὶ στρατηγημάτων; по поводу первой см. выше, с. 406 (и упоминавшаяся статья Н. AHRWEILER, «Un discours inédit», 393-394); о второй см. A. DAIN, «Les stratégistes byzantins», особенно 364. Так же обстоит дело с якобы фрагментами из Περὶ ἀναγορεύσεως βασιλέων (предположение I. REISKE): См. опровержение Η. WÄSCHKE, Über das von Reiske vermuthete Fragment der Excerpte Konstantin's περὶ ἀναγορεύσεως (Dessau, 1878). Точно так же Περὶ ἐθνῶν не имеет ничего общего с De administrando imperio.

 

56. О том, что не существовало разделов, которые могли быть озаглавлены Περὶ ἐπιβοῶν (вместо ἐπιβουλῶν), Περὶ στρατῶν или στρατηγίας (вместо στρατηγημάτων) и т. п., см. TH. BÜTTNER-WOBST, «Die Anlage der historischen Encyclopädie», 118, прим. 1.

 

57. В работах, упомянутых выше, в прим. 49.

 

 

421

 

Можно задаться вопросом, не был ли отправной точкой Порфирородного, скорее, список произведений, нежели список тем. Мы не знаем, как он создал столь огромное творение, каким являются Excerpta. Само собой разумеется, он привлек к работе большое число сотрудников, но из них нам известен лишь один, да и то без уверенности: Брюссельская рукопись первой части De legationibus содержит на верхнем поле листа 2^г, non manu librarii sed recentiori (де Боор), пометку: ὁ ἐρανίσας τὸ παρόν Θεοδόδιος ἐστίν ὁ μικρός. Несмотря на сомнения, которые тут могут возникнуть, употребление глагола ἐρανίζω, уже встречавшегося выше в связи с другими предприятиями Константина VII, заставляет предположить, что здесь перед нами имя ἐρανιστής, ответственного за τεῦχος. Но мы не знаем, какова в точности была его роль, выбирал ли он из списка произведений отрывки, подходящие к теме раздела, или ограничивался тем, что соединял и располагал эти отрывки. Единственное, в чем мы можем быть почти уверены, это что произведения, с которыми должен был работать не epitomator (поскольку, что бы там иногда ни говорили, речь не идет о сокращении), но excerptor, были отобраны Константином VII. В его глазах это было важным, и выше мы видели, что список использованных произведений давался в начале каждого раздела, в том порядке, в каком следовали друг за другом выдержки внутри раздела. Для нас было бы бесконечно драгоценно знать состав библиотеки, на основе которой были составлены Excerpta. Мы имеем от нее лишь останки, но и они поучительны.

 

Вот по порядку авторы, перечисленные в начале первой части De legationibus (о посольствах ромеев к иноземцам):

 

Петр патрикий и магистр (VI в.)

Георгий монах (IX в.)

Иоанн Антиохийский (VII в.)

Дионисий Галикарнасский (I в. до Р.Х.)

Полибий (II в. до Р.Х.)

 

 

422

 

Аппиан (II в.)

Зосима (V в.)

Иосиф (I в.)

Диодор Сицилийский (I в. до Р.Х.)

Дион Кассий (II-III вв.)

Прокопий (VI в.)

Приск (V в.)

Малх (V-VI вв.)

Менандр протектор (VI в.)

Феофилакт Симокатта (VII в.)

 

Нет ни пролога, ни списка в начале второй части (о посольствах иноземцев к ромеям), но там использованы следующие авторы, для которых я даю дату, если они новые по сравнению с предыдущим списком:

 

Полибий

Иосиф

Зосима

Дексипп (III в.)

Сократ (V в.)

Петр патрикий

Диодор

Дион

Кассий

Геродот (V в. до Р.Х.)

Фукидид (V в. до Р.Х.)

Агафий Схоластик (VI в.)

Менандр протектор

Феофилакт Симокатта

Прокопий

Арриан (II в.)

Аппиан

Малх

Приск

Евнапий Сардский (IV-V вв.)

 

 

423

 

В начале De virtutibus сохранились пролог и список использованных авторов, [58] а именно:

 

Иосиф

Георгий монах

Иоанн Малала (VI в.)

Иоанн Антиохийский

Диодор Сицилийский

Николай Дамасский (I в.)

Геродот

Фукидид

Ксенофонт (V-IV вв. до Р.Х.)

Арриан

Дионисий Галикарнасский

Полибий

Аппиан

Дион Кассий

 

В том, что у нас сохранилось из De insidiis, использованы авторы:

 

Николай Дамасский

Иоанн Антиохийский

Иоанн Малала

Георгий монах

Диодор Сицилийский

Дионисий Галикарнасский

Полибий

 

И в сохранившемся у нас отрывке из De sententiis:

 

Ксенофонт

Агафий

Менандр протектор

 

 

58. Выдержки из Арриана потеряны. Зато в начале выдержек из Фукидида — вероятно, потому, что они занимали то же самое место в использованной рукописи, находятся (II, р. 30-33) выдержки из Аммиана Марцеллина, относящиеся к жизни Фукидида.

 

 

424

 

Феофилакт Симокатта

Евнапий

Полибий

Дексипп

Ямвлих (eroticus, II в.)

Прокопий

Арриан

Аппиан

Приск

Петр патрикий

Диодор

Дион Кассий

 

Таким образом, в двух разделах из пятидесяти трех, для которых нам полностью известны источники, и в двух других, для которых они нам известны лишь частично, мы имеем выдержки из двадцати шести историков или хронистов, от Геродота до Георгия монаха, причем почти половина из них относится к V-VII столетиям. Семеро из них полностью или почти полностью известны только из Excerpta: Николай Дамасский, Приск, Малх, Менандр, Евнапий, Петр патрикий, Иоанн Антиохийский. Этого достаточно, чтобы показать, что произведения греческих авторов после X века утратились, и слишком многие, — но недостаточно, чтобы обвинять, как это делали, Константина VII в том, что он вызвал гибель подлинных текстов, откуда он велел сделать выдержки: чистая гипотеза, ничем не поддерживаемая. Интереснее отметить, что Excerpta едва не погибли полностью, и что рукописная традиция того, что до нас дошло, бедна, в то время как Суда, их широко использовавший, [59] напротив, имел большой успех: не этот ли самый успех повредил Excerpta, и не является ли

 

 

59. Соотношение между Excerpta и Судой было лучше всего изучено в работе С. DE BOOR, «Suidas». Вопрос, однако, далеко не исчерпан. Де Боор уже обозначил проблему в своей статье С. DE BOOR, «Die Chronik des Georgius Monachus als Quelle des Suidas», Hermes 21 (1886) 1-26.

 

 

425

 

он доказательством того, что наиболее пригодным было представление материала в алфавитном порядке? Не потерпел ли Порфирородный неудачу, в конечном счете? Думаю, да, поскольку Excerpta представляют интерес для филологии, для истории традиции текстов — а это, разумеется, не та цель, которую имел в виду император. Их продолжают называть «исторической энциклопедией» — странная путаница. Конечно, поскольку предметом изучения является истинное прошлое, работа идет с произведениями историков или хронистов, за исключением — отметим это — каких бы то ни было произведений, предлагающих вымыслы, толкования или домыслы. Но компиляция, которая разрезает, дробит, расчленяет источники, распыляя отрывки из Них таким образом, что разрушается их связность и смысл, [60] и которая, наряду с другими странностями, посвящает посольствам раздел, где примеры, собранные у двадцати авторов, тщательно разделены на те, где речь идет о ромейских посольствах, отправляющихся заграницу, и те, что повествуют об иностранных послах, отправляющихся к ромеям, как будто между двумя группами не могло существовать никакой связи, — такая компиляция представляет собой антиисторию. Значит, нужно возвратиться к ее предисловию. Константин VII не претендует на труд историка, особенно в том смысле, который мы придаем этому слову; у него даже и мысли об этом не было. Он решил осуществить труд моралиста — помочь людям обратиться к благу, представив для них в удобном виде уроки и примеры прошлого, способные побудить их к благим делам. Ибо если человек, погибший или спасенный по причинам, превосходящим его разумение, действительно не способен совершенствоваться сам по себе, то он, по крайней мере, обладает свободной волей, чтобы сделать выбор между разными возможностями:

 

 

60. До такой степени, что издатели прошлого столетия, К. Мюллер, Л. Диндорф и другие опубликовали издания, в которых они соединяли эти куски в хронологическом порядке, подходящем для исторического произведения.

 

 

426

 

кроме того, необходимо, чтобы у него были исходные данные для этого выбора, и именно здесь вмешивается знание как нравственный фактор. Excerpta являются или должны являться энциклопедией нравов. Иное дело — выяснить, соответствовало ли замыслу его осуществление: наши познания недостаточны для того, чтобы решить это, но достаточны для того, чтобы догадываться, что в этом предприятии Константина VII, как и в других, амбициозные и слегка расплывчатые намерения, заявленные в предисловии к лишенной оригинальности работе, вызвали бы большое разочарование, если бы мы не находили утешение в обладании таким количеством драгоценных текстов, которые в противном случае были бы утрачены.

 

 

5. Энциклопедии специальные: «Геопоники»

 

Помимо энциклопедий, которые Константин VII считал своими произведениями, существовало много других, чьи происхождение и дата составления трудноопределимы. Почти все они были в то или иное время приписаны Порфирородному и действительно относятся к тому течению, для которого он стал как бы символом. Из всех этих энциклопедий единственная, инициативу составления которой можно достаточно правдоподобно приписать ему — та, что посвящена сельскохозяйственным работам.

 

«Геопоники» [61] распределяют по двадцати разделам все темы, интересные для сельской жизни, от прогноза погоды

 

 

61. Изданы Н. BECKH, Geoponica sive Cassiani Bassi scholastici de re rustica eclogae (Leipzig, 1895). Библиографию и состояние исследований см. в русском комментированном переводе: Е. Липшиц, Геопоники. Исследования мало продвинулись после двух работ: W. GEMOLL, «Untersuchungen über die Quellen, den Verfasser und die Abfassungszeit der Geoponica», Berliner Studien 1 (1884) 1-280, и Ε. ODER, «Beiträge zur Geschichte der Landwirtschaft bei den Griechen», Rheinisches Museum 45 (1890) 58-99, 212-222; 48 (1893) 1—40. Заметка A. D. WILSON, «A Greek Treatise on Agriculture», The British Museum Quarterly 13 (1939) 10-11, лишь сообщает о новой (неполной) рукописи — Egerton MS 3154, XI в.

 

 

427

 

(раздел 1) до рыбной ловли и рыб (раздел 20), придавая особенное значение виноградникам и вину (разделы 4—8) и не забывая о цветах (раздел 11). Каждый раздел, содержащий в начале номер и оглавление, составлен из ряда выдержек, сопровождаемых указанием источников: итак, речь снова идет именно об ἐκλογαὶ περὶ γεωργίας и о жанре, который нам теперь хорошо знаком. Всё произведение предваряется, по подобию опять же константиновских энциклопедий, предисловием, а затем списком использованных авторов.

 

Прочтем предисловие. Оно обращено к императору, который превосходит всех, кто царствовал в Константинополе: он стремился соперничать с самым великим — основателем и покровителем Города Константином — и превзошел его. Он вновь дал жизнь философии и риторике, погрузившимся в глубокое забвение, а потом и остальным наукам и искусствам (πᾶσαν ἄλλην ἐπιστήμην τε καὶ τέχνην); наконец, зная, что государство (πολιτείαν) состоит из трех частей — войска, священства и земледелия (στρατείαν τέ φημι καὶ ἱερωσύνην καὶ γεωργίαν), — он приложил все свое попечение к последней области, столь необходимой для людей. «Таким образом, все, что наука и опыт древних открыли о возделывании земли и заботе о растениях, о временах года и пригодных для каждого из них способах возделывания и почв, а также об обнаружении источников и о возведении [сельскохозяйственных] построек, их расположении и ориентировке, — все это и множество других нужных вещей величие твоего гения и глубина твоего ума собрали в один труд (εἰς ἓν συλλεξάμενος κοινωφελὲς ἔργον) на всеобщую пользу», (...) μετὰ κόσμου καὶ τάξεως. И не только необходимое, но и то, что служит для услаждения зрения и обоняния. [62] «Будь же счастлив, о справедливейший государь Константин, прелестный цветок порфиры (τερπνὸν τῆς πορφύρας ἀπάνθισμα), пусть Бог руководит тобой, да сокрушишь

 

 

62. Намек на разделы 10-11, о садах, деревьях и цветах.

 

 

428

 

врагов твоих и нам, твоим подданным, будешь расточать всегда твои благодеяния».

 

В этом предисловии всё, понятия и выражения, ведут нас к Порфирородному, которому составитель «Геопоник» приписывает честь предпринятого дела, вдохновленного им и завершенного в его царствование. [63] Но кто этот составитель, как он работал? В первом разделе, перед изложением его номера и краткого содержания, он дает список авторов, из которых он почерпнул материал для сборника в целом: «Собрав все, что древние написали полезного о земледелии, я поместил его в эту работу; я черпал у Флорентина, Виндониония, Анатолия, Вирития, Диофана, Леонтия...» (следуют тринадцать других имен). [64] Но текст испорчен, имена искажены, один и тот же автор оказывается дублированным (если можно так сказать) трижды, как видно из Кодекса 163 «Библиотеки» Фотия, который говорит так: «Я прочел Винданиония Анатолия Веритского, сборник наставлений по земледелию. Он взял материал, который собрал в своей книге, у...» (следуют девять имен). Отсюда мы узнаём, прежде всего, что было не три различных автора, Винданионий, Анатолий и Веритий (! «Геопоники»), а один-единственный, которого звали Винданионий Анатолий Веритский. С другой стороны, интересно сравнить приведенный у Фотия список источников для сочинения Винданиония и список источников, приводимый составителем «Геопоник»:

 

 

63. Во всем этом труде нет никаких хронологических указаний. В I, 10, 4 в числе примет читаем: ἐν διδύμοις ἐὰν βροντήσῃ, ταραχὴν καὶ νόσον δηλοῖ καὶ σίτου φθορὰν καὶ Ἀράβων ἀπώλειαν, — но последнее указание банально для βροντολόγια καὶ σεισμολογία, как можно видеть, например, в рукописи, описанной Р. MARC в BZ 14 (1905) 615 (ἡ δὲ ἐνυκτί βροντίση βαρβάρων καὶ ἀρράβων ἀπόλεια).

 

64. Краткую заметку об этих разнообразных авторах см. у Е. Липшиц, Геопоники, 109-111.

 

 

429

 

 

ФОТИЙ [65] [Винданионий Анатолий Веритский] Демокрит Африкан Тарантин Апулей Флорентин Валент Лев Памфил Диофан (Paradoxa)

«ГЕОПОНИКИ» Флорентин Винданионий Анатолий Веритий Диофан Леонтий Тарантин Демокрит Африкан Памфил Апулей Варрон Зороастр Фронтон Паксамон Дамигерон Дидим Сотион Квинтилион

  

Можно константировать, что, за исключением Валента, весь список Фотия оказывается в списке «Геопоник» в его начале, и к нему прибавляются восемь новых имен. Итак, «Геопоники» должны были использовать, [65] с одной стороны, тот же сборник, что и Фотий, то есть сочинение Винданиония Анатолия Веритского, [66] объединяющее девять более древних произведений, и, с другой стороны, иной сборник, основанный на восьми других авторах res rusticae, сборник Марка Теренция

 

 

65. R. HENRY (Photius, Bibliothèque, II, 134) дает об авторах, упомянутых Фотием, справку в относящейся к ним статье в RE, исключая Тарантина, Валента и Льва, которые ему неизвестны.

 

66. См. К. KRUMBACHER, Geschichte, 262, о переводе Труда Анатолия на сирийский в VI в. (Сергием Решайнским?), откуда, возможно, происходит арабская обработка Косты ибн Луки; и о переводах «Геопоник» на сирийский, армянский, арабский, латинский, французский, немецкий.

 

 

430

 

Варрона. Можно придумывать немного иные гипотезы — например, что в труд, прочитанный Фотием, были затем внесены дополнения, почерпнутые из писателей, названных в «Геопониках», — но в целом истина именно такова, как она изложена выше.

 

Но у нас есть также упоминание о таинственном авторе, Кассиане Бассе схоластике. В начале раздела I, по крайней мере, в одной рукописи сказано: Ἀρχὴ σὺν θεῷ τῶν περὶ γεωργίας ἐκλογῶν Κασσιανοῦ Βάσσου σχολαστικοῦ. В некоторых рукописях раздел II имеет заглавие: Ἐκ τῶν περὶ γεωργίας ἐκλογῶν Κασσιανοῦ Βάσσου σχολαστικοῦ βιβλίον δεύτερον περιέχον τάδε. Это то же лицо, которое в начале разделов VII, VIII, IX (о вине и о масле) обращается к своему сыну в таких выражениях: τάδε ἔνεστιν ἐν τῇδε τῇ βίβλῳ, ὦ φίλτατε παῖ Βάσσε, ἑβδόμῃ [ὀγδόῃ, ἐννάτῃ] μὲν οὔσῃ τῶν περὶ γεωργίας ἐκλογῶν τοῦ σοῦ πατρός, περιεχούσῃ δὲ, и т. п. Самая простая гипотеза та, что наши «Геопоники» являются Ἐκλογαὶ περὶ γεωργίας Кассиана Басса, поскольку, как кажется, деление на разделы также имеет точное соответствие. Однако не без сомнений следует относить Кассиана к X веку: этому препятствует его титул σχολαστικός. [67] Но сотрудник Константина VII, исполнивший приказание своего господина, «нарядившего» наши «Геопоники», по своему вкусу и снабдившему их вышерассмотренным предисловием, хорошо сумел то ли переписать близко к тексту Ἐκλογαὶ περὶ γεωργίας Кассиана Басса, то ли соединить их со сборником Винданиония Анатолия, который нам известен благодаря Фотию. Другими словами, труд Кассиана Басса стоит между сочинением Анатолия и «Геопониками»; Басе то ли составил свои собственные Ἐκλογαί, то ли переделал и дополнил сочинения своих предшественников — в том и в другом случае по меньшей мере восьми авторов, которые завершают список источников, помещенный в начале «Геопоник». Я думаю, что Басс также является автором замечаний

 

 

67. Об этом термине см. выше, с. 386.

 

 

431

 

личного характера, усеивающих текст и сообщающих нам, что писавший происходил из Вифинии и владел виноградниками (мы видели, какое место они занимают в сочинении) ἐν τῷ Μαρατωνύμῳ χωρίῳ — местности, неизвестной из других источников.

 

Как бы то ни было, [68] мне кажется достоверным, что Порфирородный действительно составил и осуществил план — посвятить земледелию энциклопедию из excerpta, которая вновь ввела бы в практическое использование уроки прошлого. Из всех предприятий подобного жанра это, вероятно, имело наибольший успех, если судить по большому числу греческих рукописей, где сохранились для нас «Геопоники», и по их распространению в переводах на разные языки. По-видимому, это также наименее оригинальный из всех таких трудов, если только это вообще не простая работа переписчика, за исключением предисловия.

 

 

6. «Войско к священство»

 

Предисловие к «Геопоникам» воздает честь Константину VII за то, что он увидел три составных части πολιτεία — στρατείαν τε καὶ ἱερωσύνην καὶ γεωργίαν. Что это — лишь напоминание о том деление на три части, которое является «политическим» и социальным представлением, наиболее глубоко укорененном в истории человечества? Или же Порфирородный

 

 

68. Существуют некоторые затруднения. Например, если Кассиан является автором всего трактата, нужно объяснить, почему в качестве сочинения «Кассиана» дается V, 36 (но именно там идет речь о Вифинии!). Хотя все имена авторов, упомянутых в начале «Геопоник», действительно встречаются в тексте работы, в ней также можно найти авторов, которые не названы в начале, а некоторые требуют пояснения: так, в разделе XVI, в котором тот же Кассиан — если только это действительно он — заявляет, что «видел в Антиохии жирафа, приведенного из Индии». Более глубокое изучение текста, его рукописной традиции, его языка, внутренней структуры сборника, его использовании Судой и, наконец, его переводов должно привести к решению вопроса.

 

 

432

 

позаботился о составлении также энциклопедии военного дела и религиозной энциклопедии?

 

Император должен вести войну, как Василий I, или писать о войне, как Лев VI. То, что их внук и сын был комнатным стратегом и кабинетным воителем, совершенно не освобождало его от необходимости сыграть свою партию, и он не ограничился только приложением к Книге I De cerimoniis, о котором шла речь выше. Итак, великое энциклопедическое движение X столетия распространилось и на область военного искусства, но особенно до и после Константина VII: до — во времена Льва VI, вокруг него и его «Тактических глав»; после — в эпоху Никифора Фоки, вокруг него, а затем вокруг Никифора Урана, чья великая «Тактика» замыкает длинный ряд византийских стратегик. В общем и целом, военная литература и традиция военных текстов, на которую пролили свет работы Альфонса Дэна, [69] представляют собой лучший пример отношения византийцев к этим вопросам. Что касается участия Порфирородного, оно, похоже, состояло особенно в разработке корпуса стратегик, который случай сохранил для нас: это кодекс Laurentianus 55, 4, датируемый серединой X века. [70] Очень правдоподобно, что он был создан в императорском скриптории для дворцовой библиотеки, [71] и А. Дэн, лучше

 

 

69. Вся библиография находится в вышедшем посмертно труде A. DAIN, «Les stratégistes byzantins» (обработанном начисто и дополненном J.-A. DE FOUCAULT).

 

70. Ibid., 361-362 и (редакция Фуко) 382-385, с предшествующей библиографией.

 

71. См. J. IRIGOIN, «Pour une étude des centres de copie», 177-181: «Un groupe de manuscrits du scriptorium impérial». Автор сближает следующие четыре константиновские рукописи, для которых фиксирует сходство: Turonensis 980 (Кодекс Пейреска), Περὶ ἀρετῆς και κακίας; Vatic. gr. 73, Περὶ γνωμῶν; Lipsiensis Bibl. Urb. 28, De cer.·, и Laurentianus 55,4: «Создается впечатление, — пишет он, — что [эти] рукописи, сохранявшиеся или, скорее, запертые в библиотеке [дворца], где их не разрешалось копировать, рассеялись в 1204 г., во время разграбления Константинополя». Он присоединяет сюда же берлинскую рукопись «Лечебника лошадей», о которой мы будем говорить ниже.

 

 

433

 

всех его изучивший, считает его наиболее важной из рукописей стратегик, плодом «предприятия официального характера», написанной полностью одной и той же рукой, и, возможно, даже экземпляром для переписывания (по меньшей мере, в отношении некоторых трактатов). Это настоящая военная энциклопедия, включающая в себя сборник византийских трактатов, сборник тактик Античности и, наконец, сборник военных сочинений, составленных Львом VI или надписанных его именем. Она начинается и оканчивается двумя работами или, скорее, парафразами Порфирородного (или прямо внушенными им): в начале, как бы в виде предисловия, — первое приложение к 1-й книге De cerimoniis; в конце [72] — Στρατηγικὸν περὶ ἐθῶν διαφόρων ἐθνῶν, который на самом деле составлен из частей «Стратегикона», называемого Маврикиевым, посвященных манере сражаться с персами и скифами. [73]

 

Можно ли говорить также о религиозной энциклопедии? Это проблема «Менология» Симеона, называемого Метафрастом, личности все еще таинственной, [74] который родился, вероятно, при Льве VI, [75] умер, по-видимому, в монашеском чине примерно в конце X века, но его карьера высокопоставленного

 

 

72. Как раз за последним сочинением, помещенном под именем Льва VI, Πῶς δεῖ τοῖς Σαρακηνοῖς μάχεσθαι, которое на самом деле является выдержкой из Конституции XIII и дважды встречается в Laurentianus.

 

73. Хотя этот текст тоже дважды помещен в Laurentianus. См. A. DAIN, «Les stratégistes byzantins», 362 и 385.

 

74. О современном состоянии исследований и библиографию см. у H.-G. BECK, Kirche, 570-575, и дополнения У J. DARROUZÈS, Épistoliers byzantins (см. Index, s.v.). Обычно принято отождествлять Метафраста с хронистом Симеоном, магистром и логофетом, о котором см. G. MORAVCSIK, Byzantinoturcica, 515 sq.

 

(Add.) О Симеоне Метафрасте см. теперь I. ŠEVČENKO, «Poems on the deaths of Leo VI and Constantine VII in the Madrid Manuscript of Scylitzes», DOP 23-24 (1969-1970) 187-228, особенно 215-220.

 

75. J. DARROUZÈS, Épistoliers byzantins, 34, например, полагает, что ему «вполне могло быть 25-30 лет в 925 г.». H.-G. BECK, Kirche, 521, считая правдоподобным, что он родился при Льве VI, помещает его кончину на исходе X в.

 

 

434

 

государственного чиновника занимает значительную часть этого столетия: он достиг высокой должности протоасикрита, самое позднее, при Романе II, [76] потом стал логофетом дрома и магистром. «Менологий», стяжавший ему славу и известный нам примерно в семи сотнях рукописей, является сборником из ста сорока восьми текстов; всё это Жития святых, кроме двух, а именно, сочинения об Акафисте и — факт, возможно, знаменательный (но вставка могла быть сделана позже) — речи Константина VII на перенесение Эдесского образа. [77] Симеон использовал старые Жития, которые он подверг переделкам, за что Пселл, рупор своей эпохи, его безоговорочно восхваляет: [78] его предшественники были не более чем грубыми невеждами, и счастье, что дивный (θαθμάσιος) Симеон пришел переделать то, что они во всех отношениях дурно сделали. В действительности сравнение, когда оно возможно, между дометафрастовыми Житиями и метафрастовой редакцией показывает, что последняя заглушила риторикой вкус, который мог быть у оригинала, вынудила достоверность исчезнуть под агиографическими условностями, а иногда даже неточна и неверна: [79] funestissimus homo, devastator, — говорил о Метафрасте И. Делеэ. Если прибавить, что сравнение редко возможно, поскольку

 

 

76. F. DÖLGER, Regesten, № 691.

 

77. См. выше, прим. 18. Было замечено, что святые у Метафраста (их всегда не более одного на день) почти все восходят к давним временам, и лишь очень малое число относится к эпохе иконоборчества или борьбы с арабами. Не тот же ли здесь «антикизирующий» дух, который руководит предприятиями Константина VII?

 

78. Mich. Ps., 99 sq. Вся эта похвала Пселла Метафрасту и изданная вслед за ней служба весьма интересны.

 

79. Таков, например, случай святого Спиридона, как видно благодаря книге Р. VAN DEN VEN, La légende de saint Spyridon, évêque de Trimithonte (Louvain, 1953) (Bibliothèque du Muséon, 33). Сравнение метафрастова Жития с житием, которое использовал ван ден Вен, а именно, Жития, написанного Феодором Пафским, внушило автору (р. 130 sq.) справедливые замечания относительно значения труда Метафраста и заставило взять сторону И. Делеэ в том споре, который тот долгое время вел с А. Эрхардом, упорным защитником Симеона.

 

 

435

 

огромный успех Метафрастова «Менология» повлек забвение и гибель текстов, которые больше не читали, трудно не согласиться с великим болландистом. Но принадлежала ли инициатива в этом предприятии, по крайней мере, поначалу, Константину VII? [80] Хронологически это вполне возможно, это остается вполне правдоподобным и с учетом принципа и духа метафразы. Но нет никаких доказательств этому, и следует остерегаться приписывать Порфирородному всё созданное в духе его времени. Метрическая (?) заметка в одной из рукописей метафрастова менология, Vatic. gr. 815, [81] XI-XII столетия, приписывающая некоему Κωνσταντῖνος νέος честь составления в прежние времена агиографического сборника, неясна и не является решающей.

 

 

80. Я не нахожу указаний на это в упомянутой выше «Похвале» Пселла, где, впрочем, есть следующая фраза, явно намекающая на императора, который не назван: φασίγέ τοι μηδ᾽ ἐκ πάρεργου τοῦτον ἧφθαι τοῦ πράγματος μηδὲ αὐτὸν προθέμενον (...) βασίλειοι δὲ τοῦτον παρακλήσεις ἐπὶ τοῦτο προήνεγκαν (Mich. Ps., 105, l. 16-17).

 

81. R. DEVREESSE, Codices Vaticani Graeci, III (Vatican, 1950) 350-351. Эта заметка находится на листе lv после пинакса:

Этот текст который не позволяет ни установить двенадцатисложник, ни сделать буквальный перевод и располагает слова, злоупотребляя пропусками союзов, вероятно, испорчен. Однако, понятно, что император (ср. στεφοδότα) Константин Новый приказал собрать подвиги святых и составить из них цветистый букет, где цветами являются книги. Девреесс не сомневается, что речь идет о Константине VII, так же как и A. EHRHARD, Uberlieferung und Bestand der hagiographischen und homiletischen Literatur der griechischen Kirche von den Anfangen bis zum Ende des 16. Jahrhunderts, II (Leipzig, 1938) 493, Anm. 5.

 

 

436

 

 

7. Спорные вопросы

 

Для каждой отрасли знания внимательное изучение и особенно хорошо проведенное кодикологическое исследование могли бы выявить существование в X веке труда или собрания, носящего в каком-то отношении характер энциклопедии. Однако надо сдерживать желание видеть это повсюду и следует признать, что многие вопросы еще неясны.

 

Таков случай в области правоведения. Правда, создание чего-то вроде юридической энциклопедии может быть занесено на счет македонской династии, но замысел большого корпуса «Василик», оконченного и изданного при Льве VI, восходит к Василию I, возможно, к Фотию. В этом обширном труде по восстановлению, сохранению, но также и обновлению («очищению», ἀνακάθαρσις, говорят тексты) законодательных работ прошлого, в том состоянии, в каком он дошел до нас, можно различить две составляющих: законодательные тексты в собственном смысле слова и пояснительные схолии к большей части труда великих юрисконсультов, которые работали над Кодексом Юстиниана. Были ли сборник законов и сборник комментариев составлены одновременно, или схолии, которые порой имеют размер небольших трактатов, были добавлены после? В настоящее время, кажется, возобладало мнение, что было в некотором роде два «издания», сначала одних только законодательных текстов, а затем текстов, сопровожденных схолиями. Стоял ли Константин VII у истоков этого второго издания, по крайней мере, в его первоначальном варианте, поскольку оно продолжало жить и претерпело эволюцию? Когда Вальсамон в предисловии к своей «Синтагме» [82] говорит об ἀνακάθαρσις, осуществленном Константином VII, речь идет,

 

 

82. Я обязан этим указанием г-ну N. SVORONOS, который недавно сделал в École des Hautes Études сообщение о юридическом энциклопедизме времен Константина VII. С другой стороны, вероятно, не стоит здесь напоминать, что больше всего способствовали приданию исследованиям «Василик» нового импульса работы и издания H. J. SCHELTEMA.

 

 

437

 

возможно, о создании первичного ядра аппарата схолий, учитывавшего труд юрисконсультов VI-VII столетий: команда, набранная Порфирородным, могла быть к этому причастна, но при нынешнем состоянии рукописной традиции нелегко установить, в чем состоял ее труд, поскольку переписчики не упускали случая привнести в него изменения и добавления. [83] Другим большим трудом той эпохи является Synopsis major «Василик» с приложениями, где находится ряд новелл и разных юридических трактатов, но трудно утверждать, что он входит в программу, задуманную Константином VII. Впрочем, согласно недавним исследованиям, [84] три «издания» или, скорее, состояния этого труда могут датироваться временем его царствования и, во всяком случае, временем до 962 г. — даты новеллы Романа II, которая появляется лишь в четвертом издании работы: первое дает только текст Synopsis, дополненный на полях выдержками или краткими изложениями новелл Романа Лакапина и Константина VII; второе прибавляет в конце текст трех новелл этих двух императоров; третье наводит порядок, заменяя выдержки или краткие изложения новелл их полными текстами и отбрасывая всё после собственно Synopsis. Но редакция этого последнего была сделана, видимо, чуть позже 920 г., то есть никак не связана с Константином VII.

 

Есть все основания думать, что X век увидел возрождения жанра медицинских трактатов, Ἰατρικά, который расцвел

 

 

83. Однако N. SVORONOS не думает, что труд, называемый Epitome legum, которое содержит краткие изложения законов, входящих в Corpus Juris Civilis, в «Прохирон» и «Василики», может быть приписан той же команде. Заметка в одной поздней рукописи (Laurent. 80, 6, XV в.) помещает его составление ἐν τῷ πρώτῳ ἔτει τοῦ εὐτύχους Κωνσταντίνου τοῦ υἱοῦ Λέοντος τοῦ εὐεργέτου, но древнейшие рукописи говорят: ἐν τῷ πρώτῳ ἔτει τοῦ εὐτύχους Ῥωμανοῦ βασιλέως, — вероятно, Романа Лакапина, т. е. 920 г., поскольку было замечено, что в Epitome нет следов больших новелл, опубликованных после 920 г.

 

84. N. SVORONOS, Recherches sur la tradition juridique à Byzance. La Synopsis major des Basiliques et ses Appendices (Paris, 1964) (Bibliothèque byzantine, Études 4).

 

 

438

 

несколькими веками позже, хотя, разумеется, новые работы не являют, по сравнению с прежними ни оригинальности, ни прогресса. И мне кажется правдоподобным, что Константин VII стоял у истоков своегсГрода медицинской энциклопедии. Два основных трактата Феофана Нонна, Σύνοψις ἐν ἐπιτομῇ τῆς ἰατρικῆς ἁπάσης τέχνης и дополняющий его Περὶ διαίτης, снабжены предисловием, не оставляющим никаких сомнений в том, что эти трактаты были заказаны Порфирородным: [85] их автор прямо говорит об этом и к тому же предается рассуждениям о παιδεία ἑλληνική и о языке, какой подобает использовать, чтобы быть понятным для всех, которые даже по выражениям напоминают предисловия к константиновским трудам, уже рассмотренным нами. С точки зрения этих соответствий, мало значит возражение, что работы Нонна представлены не как Excerpta и не дают имен использованных в них древних авторов: Константин VII, как мы видели, не употреблял и не предписывал этот прием везде одинаково.

 

Близко к медицине стоит ветеринарное искусство: роскошная рукопись «Лечебника лошадей», Berol. Phillipp. 1538, значение которой хорошо понял описавший ее Л. Кон, [86] являет все характерные черты «императорской» рукописи, изготовленной для Порфирородного, конечно, по его инициативе. Продолжая говорить о животном мире, прибавим, что

 

 

85. L. COHN, «Bemerkungen», 154-158. Автор обращается к берлинским рукописям Περὶ διαίτης, издает предисловия к обеим книгам, сопоставляет их с предисловием ко всем трактату. Он показывает, что одним из источников для Περὶ διαίτης служит медицинский труд, посвященный Константину Погонату. Он сомневается к тому же, что Σύνοψις ἐν ἐπιτόμῳ τῶν βοηθημάτων действительно принадлежит Феофану Нонну (однако R. DEVREESSE, Introduction, 271, все равно ставит над ним имя Феофана). Впрочем, нам недостает итоговой заметки по рукописям (многие из которых в заглавиях называют имя «Константина Порфирородного») и работам Нонна.

 

86. L. COHN, «Bemerkungen», 158-160. См. J. IRIGOIN, «Pour une étude des centres de copie» (1959), 180-181, ссылающегося на К. WEITZMANN, который по стилю иллюстраций также датирует рукопись серединой X в.

 

 

439

 

он также приказал сделать «историю животных» из различных трактатов на эту тему: она включает, по меньшей мере, две книги и дошла до нас в двух рукописях XIV века, Paris. Suppl. gr. 495, которую M. Мина относит к афонскому монастырю Пантократора, и Athous 3714 (Dionysiou 180). [87] Заглавие, в том что касается метода и использованных источников, весьма ясно приписывает труд «императору Константину»:

Следует эпиграмма из четырех двенадцатисложников, приписывающая честь создания этого труда πιστὸς καὶ σοφός Κωνσταντῖνος. Нет никаких сомнений, что речь идет именно о Порфирородном, но он не составлял работу, а приказал ее составить; истинный автор обнаруживает себя, когда в конце первой книги заявляет: ἐν δὲ τῷ ἐχομένῳ (...) κατ᾽ εἶδος ἑκάστου ζῴου τάς τε πράξεις καὶ τοὺς βίους (...) ἀναγραφῆς ἀξιώσας ἀναθήσομαί σοι. [89]

 

Мы не будем рассматривать научный, если можно так сказать, энциклопедизм X столетия (в смысле «точных» наук), поскольку все еще недостает начальных работ по рукописям и традиции текстов. Но не похоже, чтобы они привели к тем же результатам, что в области наук о человеке. При обращении к

 

 

87. SP. LAMBROS, Catalogue of the Greek Manuscripts on Mount Athos, I (Cambridge, 1895) 355.

 

88. Несколько мелких отличий в pinax рукописи Дионисиу, где, возможно, правильно, стоит ἐρανισθεῖσα вместо φιλοπονηθεῖσα. В той же рукописи после имени Константина оставлен пробел: писец не взял на себя отождествление автора с Порфирородным, хотя, вероятно, и хотел это сделать.

 

89. Цитирую по Parisinus и по изданию S. LAMBROS, Excerptorum Constantini de natura animalium libri duo, Aristophanis historiae animalium epitome subjunctis Aeliani timothei aliorumque eclogis (Berlin, 1885) (Supplementum Aristotelicum 1.1).

 

 

440

 

поколению Иоанна Грамматика и Льва Математика возникает ощущение, что науки занимали большое место у эпигонов иконоборчества; потом на Фотии, а более явно на Арефе начинается перелом; в Х веке, особенно в окружении Порфирородного, другие заботы дали деятельности иное направление, которое менее всего является «научным».

 

 

8. Лексиконы и алфавитные энциклопедии

 

Ими завершается энциклопедический порыв X века. Еще далеко не всё здесь ясно, в том числе и относительно этимологических лексиконов, включая наиболее известный, Ἐτυμολογικὸν μέγα, датировка и связи которого с другими Etymologica не выявлены с достаточной уверенностью. Совсем иное значение имеет византийский словарь по преимуществу, который долгое время считали произведением некоего лица по имени Свида, [90] тогда как наиболее достоверным названием является ἡ σοῦδα: [91] он как бы венчает здание, за чьим

 

 

90. Заметка, которую ему посвятил К. KRUMBACHER, Geschichte, 562-570, остается образцом научного подхода и рассуждения. Она справедливо воздает честь работам и изданию G. BERNHARDY. С тех пор в исследованиях Ады Адлер, завершившихся, с одной стороны, статьей А. ADLER, «Suidas», а с другой — большим критическим изданием в пяти томах, которым отныне следует пользоваться (Suidae Lexicon), были пересмотрены многие вопросы. Свежую библиографию см. у G. MORAVCSIK, Byzantinoturcica, 512-515.

 

91. Уже Евстафий Фессалоникский упоминает Σουίδας, но все хорошие рукописи словаря говорят ἡ σοῦδα. Значит, Евстафий уже не понимал этого названия. Оно вызвало множество толкований, особенно после заметки F. DÖLGER, «Der Titel des sog. Suidaslexikon», Sitzungsberichte der Bayer. Akademie der Wissenschaften (1936) Heft 6; см. также, наряду с другими работами, IDEM, «Zur Σοῦδα-Frage», BZ 38 (1938) 23-35, где σοῦδα толкуется в смысле «изгородь, защита». Из-за этого возникла долгая дискуссия с H. GRÉGOIRE (См. особенно Byz 11 (1936) 774-783; 12 (1937) 293-300; 13 (1938) 389-391; 17 (1944-1945) 300-331), который справедливо заметил, что σοῦδα означает не изгородь, а ров — странное название для словаря. Гипотеза S. G. MERCATI (В первую очередь см. Rendiconti dell'Accademia Nazionale dei Lincei, ser. VIII, vol. 17 (1962)), что речь идет об ошибочном написании итальянского Guida, не нашла большого отклика. Среди наименее неправдоподобных остается объяснение через акростих: (ἤτοι) συναγωγὴ ὀνομαστικῆς ὕλης δι᾽ ἀλφαβήτου (вариант: διαφόρων ἀνδρῶν). Спор остается открытым.

 

 

441

 

медленным возведением мы наблюдали. Мы не знаем ни его автора, ни даты его составления. Он по необходимости должен был быть создан между временем Фотия, который в нем упоминается, и даже константиновскими Excerpta, широко в нем использованными, с одной стороны, и Евстафием Фессалоникским, который цитирует Суду, [92] с другой: отсутствуют аргументы для более точной датировки. Вероятно, в конце раздела «Адам» в хронологии всемирной истории оставлено место для числа лет, протекших до Романа II (959-963), а затем до смерти Иоанна Цимисхия (976), [93] также как в конце статьи «Константинополь» оставлено место для числа лет, протекших «от основания Нового Рима до императоров Василия [II] и Константина [VIII] Порфирородных» (976-1025): [94] лакуны взаимоисключающи, и эти отрывки могут быть интерполяциями. Точно так же обстоит дело с двумя оскорбительными заметками о патриархе Полиевкте (956-970) в статьях Ἡνίοχος и Πολύευκτος (комик), [95] хотя, каким бы образом их

 

 

92. Наиболее древние рукописи относятся к XII в.

 

93. Suidae Lexicon, I, 43 sq. (№ 425), см. p. 45-46.

 

94. Suidae Lexicon, III, 177 (№ 2287). Очевидно, автор, пишущий: ἀπὸ δὲ κτίσεως τὴς Νέας Ῥώμης μέχρι τῶν κατεχόντων τὰ σκῆπτρα Ῥωμαίων Βασιλείου καὶ Κωνσταντίνου τῶν Πορφυρογεννήτων ἔτη (vacat), — пишет при Василии II и Константине VIII, и соблазнительно видеть тут terminus ante для составления или Суды, или, по крайней мере, статьи «Константинополь». Но частью ошибочная общая хронология, пытающаяся дополнить таблицы, которые встречаются повсюду (см. С. DE BOOR (ed.), Nicephori archiepiscopi Constantinopolitani Opuscula historica (Lipsiae, 1880) 102; G. M. Chron., II, 804), помещенная в конце статьи «Адам», побуждает к осторожности.

 

95. Suidae Lexicon, II, 574 (№ 392) и IV, 164 (№ 1959). По поводу упоминания обоих этих комиков, заимствованного, вероятно, у Афинея, Суда (или тот, кто сделал вставку), прибавляет:

 

 

442

 

ни воспринимать, трудно слишком удалять их, на мой взгляд, от времени его патриаршества. Кратко сказать, нет решительных доводов для отказа датировать Суду, если не временем царствования Константина VII, то, по крайней мере, второй половиной X века. Но следует также учитывать, что предприятие подобного рода могло долго оставаться в работе и в течение многих лет занимать его автора или авторов.

 

О последних мы не знаем ничего и очень мало знаем об их манере работать. Как будто подтрунивая над нашим любопытством, труд начинается (является ли это вставкой?) заявлением, которое как будто бы предвозвещает ответ: τὸ μὲν παρὸν βιβλίον Σοῦδα, οἱ συνταξάμενοι τοῦτο ἄνδρες σοφοί; следует список из одиннадцати имен, но это имена древних лексикографов, упомянутых затем каждый на своем месте по алфавиту в тексте словаря, которые вовсе не являются его авторами. Исследования источников Суды [96] все более и более выявляют, что составитель обычно пользуется не оригинальными текстами, но уже компиляциями: словари и Etymologica, сборники схолий, сборники пословиц, Excerpta начиная с составленных Константином VII и т. п. Эта обычная для Византии практика компиляций, которые следуют одна за другой и перемешиваются друг с другом, словно нарочно создана для того, чтобы не допустить нас до поиска источников, уже самого по себе достаточно тщетного. Но, по крайней мере, автор подошел к делу серьезно, со тщанием и с некоторой заботой об удобной подаче материала, [97] что принесло ему успех, как об этом свидетельствует количество рукописей и ссылок. Но, в конце концов, что такое Суда? Последовательность нескольких тысяч статей, чей объем колеблется от одного слова до

 

 

96. Анализ результатов, достигнутых к 1930 г., занимает большую часть статьи A. ADLER, «Suidas». См. также Введение к т. I ее издания Suidae Lexicon, p. xvi-xxiv.

 

97. Обращение к нему облегчается тем, что статьи следуют κατὰ ἀντιστοιχίαν, то есть в порядке, сочетающем алфавитный порядок и способ произношения, сближая αι-ε, ει-η-ι, ο-ω, οι-υ.

 

 

443

 

одной страницы и более. Там можно найти объяснение трудной формы (ἐήλακεν· ἐλήφθη) или редкого слова (ἀγηνορίη· ἡ αὐθάδεια), грамматическую справку (ἀσυνήθης· ἀσυνήθους κλίνεται), пояснения к многозначным словам (ἐπιεικῶς), так же как заметки о лицах, местах, учреждениях или о понятиях (κόσμος, νοῦς, φύσις). Это энциклопедия преимущественно историческая и литературная, но это также сборник пословиц, и что-то вроде словаря цитат. [98] Это, можно сказать, «словарь для бесед», для пользования «просвещенных» людей, и в этом качестве — отражение культуры и культурного идеала эпохи, изображение которой, часто приводящее нас в замешательство, он создает. От «Библиотеки» Фотия, которая вся наполнена личными размышлениями, вызванными непосредственным чтением авторов, до компиляции компиляций, каковой является Суда, эволюция чувствительна; было бы несправедливо придавать ей слишком обобщающее значение, но она свидетельствует о деградации.

 

Многие черты этого византийского энциклопедизма X столетия для нас поразительны. Он не знает критического разума и отвергает его. Если он прибегает к оригинальным произведениям, то чтобы расчленить их и лишить жизни. Он нечувствителен к античной красоте или, по меньшей мере, позволяет так думать. У него нет и мысли о том, что возможен прогресс или просто приспособление к обстановке: конечно, греческие военачальники на полях сражений торжествовали победы над арабами или болгарами, но когда они пишут о военном искусстве, они, можно сказать, всё еще сражаются с персами или скифами. Возникает ощущение закрытого мира, куда не проникает живая действительность. И это как раз один из двух ликов Византии: не удивительно, что теократические строй и цивилизация создают охраняемую зону, защищенную

 

 

98. Превосходные таблицы, сопровождающие издание Адлер, позволяют сделать вывод, что лучше всего представленными авторами являются Гомер, Софокл, Аристофан, Полибий, Элиан и авторы эпиграмм.

 

 

444

 

ритуальным повтором прошлого; изменение, καινοτομία, мы бы сказали — открытость, это более чем опасность, ошибка; вводить новшества, νεωτερίζειν, значит потрясать определенный Провидением порядок.

 

Однако достижения этого энциклопедизма по своему незаурядному размаху представляются великими. Они оправданы в наших глазах, благодаря своему стремлению разыскать, вновь собрать, сберечь, И их наиболее глубокий смысл, возможно, состоит в том, что они закрепляют го примирение, относительно которого вовсе не очевидно, что оно могло состояться в любом случае. Монашество иконоборческой эпохи, победившее, но ожесточенное борьбой и опьяненное самой своей победой, могло избрать путь совершенной непримиримости и, возможно, преуспеть на этом пути. Если дело повернулось иначе, то это, как я думаю, потому, что с удалением арабской угрозы, долгое время нависавшей над самым сердцем Империи, но отныне отброшенной к границам, ослабло то невыносимое напряжение, в котором в течение двух столетий жила Византия. Она смогла выйти на великую очную ставку, теперь уже безопасную, с эллинским прошлым. И уже тем самым, что она его не осудила, она его спасла.

[Previous] [Next]

[Back to Index]