Россія и Сербія. Историческій очеркъ русскаго покровительства Сербіи съ 1806 по 1856 годъ

Нил Попов

ГЛАВА III.  ДО АДРІАНОПОЛЬСКАГО МИРА

 

  1. Новое порабощеніе Сербовъ Турками  (стр. 123—124)

  2. Неудачное возстаніе Хаджи-Продана  (стр. 125—127)

  3. Приготовленія Милоша Обреновича  (стр. 127—139)

  4. Его первыя дѣіствія  (стр. 130—132)

  5. Возвращеніе воеводъ изъ Австріи и распря между ними  (стр. 132—133)

  6. Успѣхи Сербовъ подь Шабцомъ и въ Пожаревцѣ  (стр. 134—136)

  7. Сношенія съ боснійскимъ пашей  (стр. 137—138)

  8. Переговоры съ велікимъ визиремъ  (стр. 139—140)

  9. Запросъ Россіи о войнѣ Турокъ съ Сербами  (стр. 140)

10. Отношенія между Милошемъ и Марашли Али-пашей  (стр. 141—143)

11. Гибель Молера и Мелентія Никшича  (стр. 143—145)

12. Депутація въ Константинополь въ 1816 году  (стр. 145—146)

13. Возвращеніе Кара-Георгія въ Сербію и смерть его  (стр. 146—148)

14. Характеры Кара-Георгія и Милоша  (стр. 148—150)

15. Старанія Милоша утвердить за собой власть  (стр. 150—151)

16. Переписка его съ барономъ Гр. А. Строганевымъ, въ 1817—1820 годахъ: по вопросу о правахъ Сербскаго народа, о власти Милоша и границахъ Сербіи  (стр. 152—165)

17. Переговоры съ турецкимъ коммиссаромъ въ 1820 году  (стр. 165—168)

18. Посылка депутатовъ въ Константинополь  (стр. 168—169)

19. Греческое возстаніе и вліяніе его на сербскія дѣла  (стр. 170—171)

20. Мятежъ противъ Милоша М. Абдулы и С. Добринца  (стр. 171—172)

21. Смерть Марашли-Али-паши и его характеръ  (стр. 173—174)

22. Преемникъ его Абдулъ-Раимъ  (стр. 175—176)

23. Переписка съ барономъ Г. А. Строгановымъ въ 1822 году  (стр. 176—181)

24. Внутреннее правленіе Милоша: земскіе приходы и расходы (стр. 182—185); доходы духовенства  (стр. 185—188)

25. Столкновенія съ пашею  (стр. 189— 190)

26. Рѣчь Милоша на скупщинѣ 1824 года  (стр. 191—194)

27. Происки греческихъ гетеристовъ въ Сербіи  (стр. 194—195)

28. Мятежъ Милое Дьяка  (стр. 196—200)

29. Охлажденіе между сербскимъ правительствомъ и пашей  (стр. 200—201)

30. Рѣчь Милоша на скупщинѣ 1825 года  (стр. 201—203)

31. Заговоръ Чарапичей  (стр. 203—205)

32. Учрежденіе Сербскаго Совѣта  (стр. 205—208)

33. Аккерманская конвенція  (стр. 208—210)

34. Рѣчь Милоша на скупщинѣ 1827 года  (стр. 211—213)

35. Присяга членовъ скупщины Милошу какъ князю  (стр. 213—214)

36. Война между Турціей и Россіей и отношенія Сербія къ ней  (стр. 215—217)

37. Рѣчь на скупщинѣ 1828 года  (стр. 217—219)

38. Замыслы Босняковъ  (стр. 220—222)

39. Сношенія Милоша съ Албанцами  (стр. 223—225)

40. Адріанопольскій миръ и фирманъ 1829 года  (стр. 226—228)

41. Скупщина 1830 года  (стр. 228—233)

 

( 1. Новое порабощеніе Сербовъ Турками, стр. 123—124 )

Возстановленіе турецкой власти въ Сербіи само по себѣ еще не могло быть ничѣмъ неотвратимымъ несчастіемъ для народной массы. Правитель, въ родѣ Хаджи-Мустафы, заслужившаго нѣкогда прозвище «сербской матки», могъ успокоить народъ послѣ того сильнаго напряженія, какое поддерживалось во всѣхъ концахъ Сербіи въ продолженіи десяти лѣтъ. Могли пострадать только старѣйшины и вожди, большинство которыхъ впрочемъ бѣжало въ Австрію, ибо они могли быть опасны Туркамъ своимъ вліяніемъ на народъ; но возвращеніе счастливыхъ временъ Хаджи Мустафы было невозможно, съ одной стороны потому, что Турки добились власти послѣ долголѣтняго, упорнаго сопротивленія Сербовъ, вступавшихъ притомъ въ союзъ съ самыми заклятыми врагами Порты, а съ другой стороны потому, что новый паша Солиманъ и всѣ его окружающіе были боснійскіе мусульмане, самые заклятые враги Сербовъ. Хотя и тѣ и другіе говорили однимъ и тѣмъ же языкомъ, принадлежали къ одному и тому же племени; но православные Сербы не могли забыть, что Босняки приняли магометанство ради сохраненія за собою своей власти и своей поземельной собственности. Народныя пѣсни напоминали Сербамъ, что даже битва на Косовомъ полѣ была проиграна вслѣдствіе измѣны Босняковъ и ихъ бана. Босняки видѣли въ Сербахъ вѣчныхъ свидѣтелей той черной измѣны народному дѣлу, которая совершена была

 

 

124

 

ихъ предками; они смущались, когда чистокровный Турокъ — Османли напоминалъ имъ объ общемъ происхожденіи ихъ съ Сербами; и Босняки, сохранивъ сербскій языкъ, называли сами себя Турками, считая Османліевъ только пришельцами въ ихъ страну. Если Порта хотѣла умирить Сербію, то назначеніе Солимана бѣлградскимъ пашею было величайшею ошибкою; если же она хотѣла отомстить Сербамъ, то не могла сдѣлать лучшаго выбора. Къ этому присоединилось еще одно обстоятельство, происхожденіе котораго относится ко временамъ первыхъ побѣдъ Сербовъ надъ Турками: они заставили тогда многихъ Турокъ принять крещеніе; теперь эти подневольные христіане возвратились въ лоно мусульманства и обратились въ страшныхъ гонителей своихъ недавнихъ побѣдителей. Желая смыть съ себя пятно отступничества отъ вѣры Магомета, они постоянно возбуждали Солимана-пашу къ преслѣдованію христіанъ; личный характеръ Солимана вполнѣ отвѣчалъ той роли, которая такимъ образомъ выпадала ему. Ежедневно прибывали новыя толпы Босняковъ къ бѣлградскому пашѣ, нуждаясь въ деньгахъ, требуя себѣ правительственныхъ мѣстъ. Въ короткое время число турецкихъ чиновниковъ въ Сербіи удвоилось противъ того числа, какое было до возстанія. Но кромѣ постоянныхъ властей, Солиманъ ввелъ сердарей и другихъ коммисаровъ, которые безпрестанно осматривали покоренную страну, ежедневно странствую по ней изъ конца въ конецъ. Все это падало страшною тяжестію на народъ. Общественныя работы велись усиленно; на нихъ сгонялись Сербы большими толпами и работали безъ всякаго вознагражденія. Въ города и крѣпости, наполнившіеся Турками, Сербы должны были доставлять съѣстные припасы, и тамъ ихъ ожидали оскорбленія, насилія, а нерѣдко и смерть. Каждый Турокъ считалъ себя въ правѣ ограбить любаго Серба, снять съ него послѣднее одѣяніе: онъ всегда могъ объявить, что отобранная имъ вещь принадлежала нѣкогда ему или его родственнику и была захвачена Сербомъ во время возстанія. Народныя страданія увеличились послѣ того, какъ въ долинахъ Сербіи, увлаженныхъ недавно пролитою кровью и зараженныхъ отъ гніенія труповъ, появилась моровая язва. Этимъ общимъ бѣдствіемъ Турки пользовались по своему, избивая Сербовъ, находившихся при крѣпостныхъ работахъ, и говоря, что причиною смертности была эпидемія. Переносить все это было для Сербовъ гораздо тяжелѣе теперь, чѣмъ до возстанія, ибо они уже испытали, чтò такое народная независимость. Рано или поздно должна была вспыхнуть новая борьба между христіанами и мусульманами въ этой землѣ,

 

 

125

 

покинутой не только сосѣдними державами, но и ея прежними вождями.

 

( 2. Неудачное возстаніе Хаджи-Продана, стр. 125—127 )

Осенью 1814 года пожегскій муселимъ Летифъ-ага, укрываясь отъ моровой язвы, поселился въ монастырѣ Тернавѣ. Однажды, когда онъ долженъ былъ отправиться по дѣламъ въ Карановацъ, въ его отсутствіе произошла ссора между его служителями и Сербами, въ числѣ коихъ находился игуменъ Паисій и братъ сеницкаго воеводы Хаджи-Продана. Ссора окончилась избіеніемъ Турокъ. Хаджи-Проданъ, который былъ вмѣстѣ съ Летифъ-агою, узнавъ о произшедшемъ, скрылся и вскорѣ вспыхнуло народное возстаніе, распространившееся на округи пожегскій, ягодевскій и часть крагущевацкаго. Возставшіе подсылали къ Милошу, приглашая его поднять противъ Турокъ рудницкій и ужицкій окрути и стать къ новому народному движенію въ такія же отношенія, въ какихъ находился къ первому Кара-Георгій. Но Милошу показалось, что обстоятельства времени неблагопріятны для успѣха возстанія: приближалась зима, а моровая язва еще не прекращалась; кромѣ того чувствовался недостатокъ въ деньгахъ, въ оружіи и жизненныхъ припасахъ; притомъ Милошъ боялся, чтобы Сербы, находившіеся на крѣпостныхъ работахъ въ Бѣлградѣ, не поплатились жизнію за возстаніе южныхъ округовъ; помощи изъ Австріи нельзя было еще получить, какъ при началѣ прошлаго возстанія, и не было приготовлено убѣжища для женщинъ и дѣтей на случай, если возстаніе приметъ широкіе размѣры. Наконецъ вѣсти, приходившія отъ Матвѣя Ненадовича изъ Вѣны, не могли поощрять Милоша къ возбужденію народной борьбы. Онъ отвѣчалъ Хажди Продану, что не можетъ пристать къ его замыслу, совѣтуетъ и имъ смириться, не играть своею головой и не губить народа. Посланнаго же отъ Хаджи-Продана священника Симу Милошъ отправилъ въ Бѣлградъ къ Солиману пашѣ съ извѣстіемъ о томъ, какимъ образомъ вспыхнуло это возстаніе. За тѣмъ Милошъ созвалъ Сербовъ рудницкаго округа, вмѣстѣ съ муселимомъ двинулся въ мѣста, гдѣ произошло волненіе, и сталъ склонять народъ къ миру, говоря между прочимъ, что теперь не время для возстанія, а еслибъ было время, то онъ бы зналъ это лучше другихъ и прежде всѣхъ началъ бы движеніе. Народъ успокоился; а Хаджи -Проданъ распустилъ своихъ воиновъ и освободилъ захваченныхъ ими Турокъ. Самъ Хаджи-Проданъ успѣлъ бѣжать, но его семья и родственники были захвачены отрядомъ Сербовъ и Турокъ, посланнымъ Милошемъ къ монастырю Тернавѣ. Въ числѣ захваченныхъ была племянница Плякича, зятя

 

 

126

 

Кара-Георгіева, бывшая замужемъ за сыномъ Хаджи Продана, по имени Петрія, женщина мододая и красивая; ей болѣе всего могла грозить опасность, какъ редственницѣ Кара-Георгія, въ случаѣ выдачи Туркамъ. Милошъ далъ возможность бѣжать ей, подкупивъ Турокъ и переодѣвъ ее въ мужское платье. Между тѣмъ Солиманъ-паша, узнавъ о волненіи, отправилъ своего кіайю (помощника) съ войскомъ, разрѣшивъ ему грабить и обращать въ рабство непокорныхъ; а Милошу отправилъ письмо, прося его содѣйствовать прекращенію возстанія, обѣщая при этомъ, никого не казнить, кромѣ Хаджи-Продана и его родственниковъ. Въ Чачакѣ Милошъ сошелся съ кіайя-пашой, но такъ какъ въ крагуевацкомъ округѣ возстаніе не прекращалось, то онъ и долженъ былъ двинуться туда съ 2.000 Сербовъ и 100 Турокъ. Большая часть возставшихъ покорилась и выдала пятерыхъ предводителей: а остальные, въ самомъ незначительномъ числѣ, встрѣтили Милоша подъ Кничемъ. Не смотря на свое численное превосходство Милошевцы были оттѣснены: они были плохо вооружены и дрались съ возставшими только для виду. Но послѣдніе видя, что Милошъ противится возстанію, ночью разошлись по своимъ домамъ. Въ отстутствіе Милоша кіайя-паша схватилъ въ Чачакѣ нѣсколько старѣйшинъ и направился къ Крагуевцу въ намѣреніи разграбить нѣсколько селъ, принимавшихъ наибольшее участіе въ возстаніи. Милошъ однакожь просилъ его отказаться отъ такого замысла, грозя покинуть его и прекратить свои сношенія съ народомъ. Паша уступилъ Милошу и ограничился тѣмъ, что захватилъ старѣйшинъ и другихъ вліятельныхъ людей въ Крагуевцѣ и Ягодинѣ. Связавъ всѣхъ своихъ плѣнниковъ, паша отвелъ ихъ въ Бѣлградъ и тамъ ихъ посадили въ башню въ числѣ 115 человѣкъ. Отъ этого бѣдствія избавился только сынъ воеводы Дукича, мать котораго, желая сохранить своего единственнаго сына, привела къ пашѣ свою дочь, бывшую на возрастѣ, и съ поклономъ сказала ему: «вотъ тебѣ дочь моя, возьми ее и води куда хочешь; только отпусти мнѣ сына». Паша исполнилъ просьбу матери. Но въ Бѣлградѣ его плѣнница, уговорившись съ дочерью левачскаго воеводы Стефана Яковлевича, съ однимъ потуречившимся священникомъ и другими плѣнными, убѣжала изъ Бѣлграда въ Австрію. Хаджи-Проданъ съ братьями также успѣлъ бѣжать чрезъ Дунай. Милошъ могъ думать, что онъ избавилъ Сербію отъ неизбѣжнаго кровопролитія, почти безъ всякой жертвы со стороны Сербовъ. Но вскорѣ онъ узналъ, что захваченныхъ въ плѣнъ хотятъ казнить. Онъ сталъ просить, чтобы паша освободилъ по крайней

 

 

127

 

мѣрѣ тѣхъ патерыхъ старшинъ, которые предались на слова Милоша; въ числѣ ихъ былъ и Вучичь, въ послѣдствіи сдѣлавшійся самымъ горячимъ противникомъ Милоша и его сыновей. Солиманъ-паша исполнилъ просьбу Милоша. Но остальные плѣнники были казнены въ день св. Саввы, просвѣтителя Сербіи: 115 человѣкамъ отрублены были головы у четырехъ крѣпостныхъ воротъ; а тернавскій игуменъ вмѣстѣ съ 36-ю остальными плѣнниками посажены на колья вдоль бастіоновъ, обращенныхъ къ австрійскому берегу и городу Землину, гдѣ проживалъ пограничный генералъ. Послѣдній пришелъ въ ярость отъ такой безцеремонности бѣлградскаго паши: австрійскіе Сербы, пораженные судьбою задунайскихъ единоплеменниковъ, окружили квартиру своего начальника и волновались. Австрійскій генералъ написалъ Солиману-пашѣ письмо, въ которомъ говорилъ, что онъ достаточно отомстилъ Сербамъ за ихъ волненіе и не имѣлъ повода оскорблять христіанской державы, устроивая такой парадъ предъ ея глазами; что если онъ сей часъ же не удалитъ съ бастіоновъ, обрашенныхъ къ Австріи, столь возмутительное зрѣлище, то генералъ самъ придетъ снять его. Солиманъ-паша не заставилъ повторять себѣ такую угрозу и перенесъ мѣсто казни на другую сторону крѣпости [89].

 

( 3. Приготовленія Милоша Обреновича, стр. 127—139 )

Возстаніе Хаджи-Продана имѣло три важныхъ послѣдствія: съ одной стороны оно указало Туркамъ, что не все оружіе отобрано было у Сербовъ, и что необходимо прибѣгнуть вновь къ крутымъ мѣрамъ для отнятія его; а съ другой стороны показало народу, что отнынѣ Милошъ Обреновичь есть главный и единственный вождь его, съ которымъ Турки готовы вступать въ переговоры; наконецъ самому Милошу это возстаніе показало, что народъ неохотно переноситъ турецкое иго и всегда готовъ взяться за оружіе, а Солиману-пашѣ довѣряться не слѣдуетъ, ибо онъ не держитъ своего слова. Между тѣмъ Турки стали отыскивать по всей Сербіи скрываемое народомъ оружіе. Обыкновенныя средства для достиженія этой цѣли уже оказывались безполезными. Турки прибѣгли къ насиліямъ: дать 100, 200 ударовъ палками считалось самымъ позволительнымъ средствомъ, чтобы добыть показаніе о мѣстахъ, гдѣ спрятано оружіе; изранить человѣка также не считалось важнымъ; весьма часто прибѣгали къ тѣлесному, иногда весьма жестокому, наказанію женщинъ; мужчинамъ и женщинамъ надѣвали на голову мѣшки съ пепломъ, который набивался въ носъ, въ ротъ, въ уши и портилъ все лицо; иныхъ привязывали за ноги, за руки къ деревьямъ и клали имъ на грудь тяжелые

 

 

128

 

каменья; одного человѣка изъ села Горбицы привязали въ бревну и жарили на огнѣ, какъ бы на вертелѣ, добиваясь, чтобы онъ выдалъ хранившееся, по слухамъ, у него оружіе. Многіе умирали отъ такихъ мученій. Въ числѣ другихъ убитъ былъ и Станое Главашъ, который въ 1813 году самъ сложилъ оружіе предъ Турками, назначенъ былъ сердаремъ въ смедеревскомъ округѣ, получивъ право носить оружіе, и даже помогалъ Туркамъ усмирять возтаніе Хаджи-Продана. Видя гибель столькихъ людей, Милошъ сталъ опасаться за свою жизнь. Когда голова Станоя Главаша была принесена въ Бѣлградъ, одинъ изъ кавасовъ паши замѣтилъ Милошу: «кнезъ! видѣлъ ли ты Главашеву голову? Теперь твоя очередь». Милошъ отвѣчалъ ему: «я ужь давно сложилъ свою голову въ мѣшокъ и теперь ношу уже чужую». Сколько разъ Милошъ ни отпрашивался у паши изъ Бѣлграда, его не отпускали. Милошъ сталъ подозрѣвать пашу въ злыхъ намѣреніяхъ противъ себя и рѣшился такъ или иначе избавиться отъ опасности. Онъ достигъ этого хитростію, которая помогла ему избавить еще отъ смерти болѣе 60 Сербовъ, обреченныхъ на рабство. Онъ изъявилъ готовность купить этихъ несчастныхъ и предложилъ за нихъ 100 кошельковъ денегъ. И кромѣ того особо 8 кошельковъ за невѣстку новобазорскаго воеводы Димитрія Куюнджича. Покупку эту онъ сдѣлалъ подъ росписку, съ условіемъ уплатить деньги, когда соберетъ ихъ. Забравъ купленныхъ, онъ выпроводилъ ихъ изъ Бѣлграда. Но Турки не отпускали его самого для собиранія денегъ. Тогда онъ отправилъ секретаря своего Димитрія въ Землинъ, гдѣ тотъ и занялъ для Милоша 200 дукатовъ. Милошъ поднесъ полтораста дукатовъ кіайѣ-пашѣ за дозволеніе отправиться въ Австрію для продажи нѣсколькихъ сотъ воловъ, обѣщая вырученныя такимъ образомъ деньги уплатить по вышеупомянутой роспискѣ. Хотя кіайя-паша и говорилъ, что, довольно кому нибудь одному изъ нихъ отправиться для торговыхъ дѣлъ, но Милошъ сумѣлъ убѣдить его, что для скораго окончанія дѣла необходимо присутствіе ихъ обоихъ. Получивъ отпускъ, Милошъ и секретарь его на другой же день рано утромъ ускакали изъ Бѣлграда. Но отправились они не въ Австрію, а въ то мѣсто, гдѣ укрывалась семья Милоша.

 

Это была небольшая долина среди высокихъ горъ Рудницкаго хребта: тамъ поставленъ былъ домъ, окруженный нѣсколькими заборами и садами; тамъ, кромѣ родственниковъ Милоша, укрывались старейшины, замѣшанные въ возстаніи Хаджи-Продана: Мутапъ, Симо Пастремацъ, Благое изъ Книча и нѣсколько простыхъ Сербовъ. Скрываясь сами, они вмѣстѣ

 

 

129

 

съ тѣмъ оберегали домъ Милоша: днемъ они разчищали земли, поросшія кустарникомъ и садили сливы; ночью разъѣзжали по окрестнымъ селамъ и областямъ и возбуждали Сербовъ къ возстанію. У нихъ уже было много единомышленнииовъ. Всѣ съ нетерпѣніемъ ждали возвращенія Милоша изъ Бѣлграда. Но вотъ онъ самъ прибылъ, и объявилъ, что нѣтъ имъ болѣе спасенія, какъ только въ борьбѣ съ Турками, пока не погибнутъ всѣ. Бѣглецы поклялись Милошу въ послушаніи и готовности умереть за него; онъ поклялся, что не выдастъ ихъ и готовъ умереть вмѣстѣ съ ними. Можно уже было начинать возстаніе, но Милошъ отложилъ его до окончаніи зимы, а своего брата Ефрема отправилъ съ волами въ Австрію, секретаря же Димитрія отправилъ по разнымъ областямъ добирать числившіяся на нихъ недоимки по податямъ, намѣреваясь употребить эти деньги на возстаніе. Самъ онъ тоже собиралъ средства, необходимыя для возстанія. Онъ извѣстилъ также Сербовъ, укрывавшихся въ Венгріи, чтобы они, при первыхъ слухахъ объ успѣхѣ возстанія, возвратились въ Сербію, а Сербовъ австрійскихъ просилъ собирать деньги и военные снаряды. Милошъ дѣйствовалъ при этомъ осторожно: дненъ онъ занимался сельскими работами, а ночью разсылалъ гонцовъ по сосѣднимъ округамъ.

 

Но единомышленники Милоша не дождались его призыва въ возстанію. Кнезъ Ломо прогналъ въ четвергъ предъ вербнымъ воскресеніемъ Турокъ, собиравшихъ харачь подъ Ясеницей; а братъ Милоша Іованъ, вмѣстѣ съ Симою и Благоенъ убили въ Лазареву субботу сборщика податей въ селѣ Конюшахъ. Милошъ въ то время находился въ Брусницѣ у того самаго Ашинъ-бега, къ ногамъ котораго онъ сложилъ свое оружіе въ 1813 году. Съ тѣхъ поръ оба они были побратимами и поклялись беречь другъ друга: теперь Милошъ далъ возможность Ашинъ-бегу укрыться въ Ужицкую крѣпость. Между тѣмъ Ломо осадилъ Рудникъ и при помощи обмана склонилъ засѣвшихъ тамъ Турокъ къ миру; но когда Турки вышли изъ своего шанца, то Сербы напали на нихъ и перебили всѣхъ за исключеніемъ одного, вмѣшавшагося въ ряды Сербовъ и предложившаго Лому свой серебряный ножъ съ словами: «вотъ тебѣ, Ломо, мой ножъ; если и меня Сербы убьютъ также, какъ моего агу, то пусть покрайней мѣрѣ мой ножъ носитъ такой юнакъ, какъ ты; если же ты меня отпустишь живаго, то носи его себѣ на память». Ломо взялъ ножъ и сталъ его надѣвать за поясъ; но въ это время Турокъ выстрѣлилъ изъ пистолета и убилъ на повалъ обманувшаго ихъ Лома, а лихой конь спасъ его

 

 

130

 

отъ преслѣдовавшихъ Сербовъ.

 

( 4. Его первыя дѣіствія, стр. 130—132 )

Между тѣмъ Милошъ явился въ вербное воскресенье въ село Таково и народъ, бывшій въ церкви, составилъ тутъ же скупщину. Милошъ открыто заговорилъ предъ нимъ о необходимости подняться противъ Турокъ; всѣ единодупшо соглашались съ нимъ, даже старики и кметы, которые до тѣхъ поръ неохотно выслушивали подобныя рѣчи. За тѣмъ всѣ стали просить Милоша, чтобы онъ принялъ главное старѣйшинство надъ ними; Милошъ отвѣчалъ, что согласенъ на то, но требуетъ, чтобы всѣ повиновались ему; народъ поклялся въ томъ. Тогда Милошъ, захвативъ съ собой наиболѣе прославившихся въ борьбѣ съ Турками Сербовъ, возвратился къ себѣ въ Чернучу и здѣсь послѣ долгихъ совѣщаній удалился въ клѣть, переодѣлся тамъ въ воеводское одѣяніе, опоясался серебрянымъ оружіемъ, и вышелъ оттуда съ воеводскимъ знаменемъ въ рукахъ. Вручивъ знамя Симѣ Пастремцу; онъ проговорилъ: «вотъ и я, а вотъ вамъ и война съ Турками!» Видѣвшіе это обрадовались Милошу болѣе, чѣмъ радуется озябшій солнцу. Знамя было водружено предъ домомъ Милоша, и къ нему стали со всѣхъ сторонъ стекаться вооруженные юнаки. Въ то время какъ вокругъ знамени двигалось военное коло (пляска) подъ звуки патріотическихъ пѣсенъ, Милошъ сидѣлъ у себя въ комнатѣ и съ его словъ писались воззванія ко всѣмъ кнезамъ, приглашавшія ихъ къ войнѣ съ Турками; но народъ предупреждалъ Милоша: повсюду вынималось оружіе изъ скрытныхъ мѣстъ и составлялись военные отряды.

 

При первой вѣсти о народномъ возстаніи, Солиманъ-паша отправилъ нѣсколько сотъ Турокъ и Сербовъ подъ начальствомъ одного бимъ-паши, придавъ къ нему оберкнеза бѣлградскаго округа Авксентія: онъ надѣялся, что послѣднему удастся также скоро потушить и это возстаніе, какъ удалось Милошу во время волненій, поднятыхъ Хаджи-Проданомъ. Милошъ встрѣтилъ высланныхъ противъ него подъ Рудавцами на границахъ бѣлградскаго и крагуевацкаго округовъ и принудилъ Турокъ окопаться здѣсь. Оставивъ Милютина Гарашанина стеречь ихъ, Милошъ прибылъ въ Свѣтлое Воскресенье въ монастырь Маровцы, лежащій на границахъ рудницкаго, валѣвскаго и бѣлградскаго округовъ, и здѣсь ему удалось воодушевить страдавшій отъ притѣсненій народъ: и тутъ стали собираться новыя толпы вооруженныхъ людей. За тѣмъ онъ бросился въ Чачакъ, гдѣ братъ его Іованъ и Мутапъ окружили Турокъ, сдѣлавшихъ на скоро небольшой шанецъ около мечети. Прибывъ сюда Милошъ узналъ, что Турки остановили въ Остружницѣ его брата Ефрема, шедшаго

 

 

131

 

съ волами въ Австрію, захватили все стадо, отобрали деньги и увели Ефрема въ Бѣлградъ; узналъ также, что кіайя-паша, выступивъ изъ Бѣлграда съ 12.000 войска, пробился подъ Рудавцами и идетъ къ Чачаку. Приказавъ Іовану Обреновичу и Лазарю Мутапу во что бы то ни стало захватить оборонявшихся въ Чачалѣ, Милошъ отправился слѣдить за движеніями кіайя-паши. Между тѣмъ кіайя-паша предавалъ огню всѣ окрестныя селенія, лежавшія около его пути, а попадавшихся Сербовъ убивалъ на мѣстѣ. Народъ пришелъ въ отчаяніе и нѣсколько старыхъ кнезовъ стали уговаривать его предаться Туркамъ, покрайней мѣрѣ сохранить свои жилища и семейства, чѣмъ быть отведенными въ рабство и въ конецъ разориться. Многіе изъ окружавшихъ Милоша оставили его и бѣжали къ своимъ селеньямъ. Милошъ очутился въ отчаянномъ положеніи: наиболѣе рѣшительные люди предлагали крайнюю, послѣднюю мѣру — избить своихъ женъ и дѣтей, чтобы не опасаться неистовства Турокъ надъ ними и сражаться съ послѣдними безъ страха и заботы за участь ближнихъ. Молодая красивая, жена Милоша, Любица, видя его отчааніе, съ насмѣшкой спрашивала его и оставшихся съ нимъ Сербовъ: развѣ ужь они освободили свое отечество отъ Турокъ? Милошъ расказалъ ей о случившемся, тогда Любица стала упрекать его: «зачѣмъ укрываться? говорила она: не лучше ли умереть въ полѣ? Идите противъ Турокъ: народъ ободрится отъ вашихъ дѣлъ и бѣжавшіе отъ васъ, укрывъ свои семьи въ безопасныя мѣста, возвратятся къ вамъ; наше дѣло правое и Божія Матерь не оставитъ насъ». За тѣмъ, обратившись къ Милошу, прибавила: «ты можетъ боишься, чтобы мы не попали живыя въ руки Турокъ? Я заклинаю нашего вѣрнаго слугу Марка Ститарца убить насъ въ опасную минуту, меня, моихъ дочерей, невѣстку и свекровь». Ститарацъ принадлежалъ къ числу людей, преданныхъ слѣпо тому, кому они съ дѣтства привыкли служить, и не разсуждавшихъ о томъ, какого рода дано было приказаніе. Онъ сказалъ, что перебьетъ всѣхъ женщинъ, лишь только завидитъ приближающихся Турокъ. Слова Любицы заставили одуматься Милоша и его приверженцевъ, они рѣшились идти противъ Турокъ одни и сложить свои головы. Но счастіе улыбнулось имъ: въ это самое время прибыли къ нимъ Іованъ Добрача съ 500 сильно вооруженныхъ Гружанъ и Миличь Дринчичь съ 200 Черногорцевъ, проникшихъ чрезъ Рудницкія горы. Страхъ и отчаяніе превратились въ радость и надежду. Милошъ со всѣмъ отрядомъ устремился къ Чачаку, куда подошелъ и кіайя-паша. Турки были на правомъ берегу Моравы, Милошъ

 

 

132

 

остался на лѣвомъ и сталъ строить шанецъ на горѣ Юбичѣ, куда отступили Сербы, осаждавшіе предъ тѣмъ Чачакъ. Турки на другой день ударили на отряды, соединившіеся около Милоша; но Сербы прогнали ихъ. Пока Турки дрались съ Милошемъ, десять старыхъ кметовъ, находившихся въ турецкомъ лагерѣ и помогавшихъ пашѣ усмирять народъ, оставили Турокъ; но Милошева стража схватила ихъ и привела ихъ къ своему воеводѣ. Сербы, расположившіеся на горѣ Любичѣ, не могли смотрѣть иначе на этихъ кметовъ, какъ на измѣнниковъ своему дѣлу: быстро совершился народный судъ и схваченные кметы были побиты. Между тѣмъ Турки ежедневно переходили чрезъ Мораву и нападали на Сербовъ, но не могли принудить ихъ въ отступленію. Прошло нѣсколько дней и это ободрило возставшихъ: новыя толпы вооруженныхъ людей присоединялись въ Милошу. Узнавъ, что изъ Валѣва идетъ помощь къ кіайѣ-пашѣ, а изъ Бѣлграда вышло нѣсколько сотъ Турокъ, преимущественно спахіи, и засѣли въ Палежѣ, Милошъ поручилъ начальство въ любичскомъ лагерѣ брату своему Іовану Обреновичу, послалъ Милича противъ Валѣвчанъ, а самъ направился къ Палежу. Миличь скоро разбилъ валѣвскихъ Турокъ и вернулся къ Любичу. Милошъ же, тщетно осаждая нѣсколько рей Палежъ, употребилъ въ дѣло любимое при такихъ осадахъ Сербами средство: онъ велѣлъ жителямъ окрестныхъ селеній сдѣлать двухколесныя тележки, устроить на нихъ защиту изъ досокъ, и подъ прикрытіемъ такой подвижной стѣны, Сербы подступили къ Палежу и потребовали отъ Турокъ, чтобы они сдались. Турки уже были знакомы съ такимъ сербскимъ способолъ веденія войны и боялись его: они бѣжали изъ Палежа и, будучи преслѣдуемы Сербами, не могли имъ сопротивляться въ открытомъ полѣ. Едва десятая доля ихъ возвратилась въ Бѣлградъ. Эта побѣда была еще важна и тѣмъ для Сербовъ, что они нашли въ Палежѣ много оружія, военныхъ припасовъ и одну пушку.

 

( 5. Возвращеніе воеводъ изъ Австріи и распря между ними, стр. 132—133 )

 

Вмѣстѣ съ тѣмъ, захвативъ Палежъ, Сербы стали господствовать на всемъ протяженіи Савы и Бѣлграда до Шабца, стали получать помощь отъ австрійскихъ Сербовъ и вслѣдъ за тѣмъ увидали въ своихъ рядахъ многихъ изъ прежнихъ воеводъ, которые бѣжали съ Кара-Георгіемъ въ Австрію, а теперь возвратились на родину. Стоянъ Чупичь, Петръ Молеръ, Павелъ Цукичь, Симо Батичь, Симо Ненадовичь, племянникъ протоіерея, Бойо Богичевичь, протоіерей Николай Смиляничь, капетанъ Илья Сердановичь, кнезъ Милое Тодоровичь, кнезъ Максимъ Рашковичь и другіе перешли чрезъ Саву съ ихъ людьми, принеся съ собою порохъ и оружіе. Всѣ они направились

 

 

133

 

къ Валѣву, но дѣйствовали робко. Милошъ, узнавъ о томъ, самъ явился къ Валѣву и привѣтствовалъ ихъ такими рѣчами; «вы, братья, можетъ быть ждали меня, а мнѣ такъ некого ждать; ни царь, ни король не придутъ ко мнѣ на помощь. Если я буду бояться Турокъ и не посмѣю подойти къ нимъ, такъ чтò же будутъ дѣлать другіе люди?» Въ тотъ же день онъ ударилъ на Валѣво. Турки узнавъ, что самъ Милошъ осаждаетъ ихъ, бросились бѣжать. Сербы хотѣли ихъ преслѣдовать, но Милошъ остановилъ ихъ словами: «а пусть ихъ бѣжатъ, я имъ не мѣшаю; еслибъ и остальные всѣ также убѣжали отъ насъ!» [90].

 

На другой день Милошъ имѣлъ новое свиданіе съ Молеромъ и Цукичемъ. Между новымъ вождемъ сербскаго народа и прежними вождями бѣжавшими въ 1813 году, произошелъ лыбопытный разговоръ. «Вотъ, братъ Милошъ! мы во имя Бога опять возстали противъ Турокъ и подняли народъ на нихъ; кто же теперь будетъ старѣйшиною этому народу?» На это Милошъ отвѣчалъ: «это послѣдняя забота, а прежде посмотримъ, гдѣ будетъ старѣйшина; постараемся изгнать Турокъ отъ себя и совершить то, чтò начали, а старѣйшинъ найти будетъ легко; если же за этимъ дѣло стоитъ, будь ты старѣйшина». Тогда Молеръ сказалъ: «я, братъ, старѣйшиною быть не хочу; но ни ты, ни Цукичь, ни кто другой, пусть не говоритъ: я господарь, какимъ былъ Кара-Георгій; пусть насъ будетъ четверо: я, ты, Цукичь и Ненадовичь, какъ четыре равные брата, будемъ старѣйшинствовать и приказывать каждый въ своей области, и въ томъ теперь подпишемся». — «Хорошо, отвѣчалъ Милошъ, но я не хочу подписыватъся къ тому, хотя и не противлюсь такому желанію; насъ трое такихъ старѣйшинъ, а придетъ изъ Вѣны протопопъ, онъ будетъ четвертый; если же теперь мы подпишемъ, кто долженъ быть старѣйшини въ чужомъ домѣ, то это значило бы дѣлить зайца, когда онъ еще во ржи». На этотъ разговоръ пришелъ Стоянъ Чупичь и разговаривавшіе растались съ взаимнымъ подозрѣніемъ. Но едва Милошъ ушелъ отъ нихъ, какъ Цукичь убилъ одного изъ кнезовъ, приверженныхъ къ Милошу. Народъ взволновался, требовалъ у Милоша суда надъ Молеромъ и Цукичемъ; иные требовали казни ихъ: но Милошъ успокоилъ народъ и спасъ честолюбивыхъ воеводъ, которые ему нужны были еще для борьбы съ Турками. [91] Поручивъ Молеру охранять западныя границы Сербіи отъ Сокола до Сребреницы, Милошъ взялъ Цукича съ собой и возвратился къ Чачаку. Тамъ Турки ежедневно дрались съ Сербами, и въ тоже время грабили и разоряли окрестности: такъ они

 

 

134

 

захватили въ плѣнъ не мало семействъ подъ Драгачевомъ, не мало избили народа подъ Овчаромъ, у монастырей св. Николая, Срѣтенія и Преображенія. Женщины и старики бросались отъ нихъ въ рѣву, и волны Моравы несли въ себѣ матерей съ колыбельными дѣтьми въ рукахъ, дѣвицъ и Арнаутовъ, которые кидались за ними въ воду, надѣясь схватить ихъ. Наконецъ пришелъ Милошъ, привелъ съ собою новое войско, привезъ и пушки, захваченныя во время послѣднихъ побѣдъ. При первомъ же нападеніи Турокъ на него, Милошъ разбилъ ихъ на голову и они снова укрылись въ Чачакъ. Тогда Сербы спустились съ горы и устроили окопы на Моравѣ. На другой день Турки ударили на Сербовъ съ разныхъ сторонъ, сперва оттѣснили ихъ конницу и ворвались въ окопы, при чемъ погибъ бывшій знаменосецъ Кара-Георгія Раичь, нехотѣвшій разстаться съ пушками и обхватившій ихъ руками. Но битва продолжалась въ полѣ: Милошъ и Сербы, остававшіеся на горѣ, не разъ пускались противъ Турокъ и останавливали ихъ. Ночь прекратила жестокую рѣзню. Сербы, собравшись на Любичѣ, стали считать оставшихся въ живыхъ и нашли только 180, хотя утромъ ихъ было болѣе 3.000. Турки разорили окопы и увезли пушки въ Чачакъ. Но ихъ также погибло не малое число и, что всего хуже было для нихъ, убитъ былъ самъ кіайя-паша.

 

( 6. Успѣхи Сербовъ подь Шабцомъ и въ Пожаревцѣ, стр. 134—136 )

Турки не долго оставались въ Чачакѣ и вскорѣ бѣжали къ югу, пробираясь въ Боснію и Албанію и захвативъ съ собою много плѣнниковъ и награбленнаго имущества. Сербы бросились за ними въ погоню: сперва Турки оставили въ добычу Сербамъ пушки, затѣмъ стали кидать захваченное имущество, а потомъ отпускать и плѣнниковъ. Турки бѣжали въ розсыпную; Сербы убивали крывшихся по пещерамъ и по берегамъ рѣкъ. Сербъ, не убившій въ свою жизнь ни одного Турка, могъ въ этотъ день запачкать свои руки турецкою кровью: Турки такъ били напуганы, что не защищались, но бѣжали кто могъ, а кто не могъ падали на пути и около него. Иной Сербъ перемѣнилъ въ этотъ день до десяти коней, преслѣдуя Турокъ. Были примѣры необыкновеннаго страха со стороны Турокъ и отваги со стороны Сербовъ. Такъ Милошъ, увидавъ въ одной толпѣ Турокъ, которые бѣжали противъ него наизкось, красивую женщину, сказалъ къ окружавшимъ его: «кто берется привести мнѣ эту женщину, чтобъ не мучилась бѣжавши? вотъ ему 100 грошей». Тогда одинъ изъ служителей Милоша, Арсеній Андричь, разыгравши коня, пустился на бѣжавшихъ; Турки пустили въ него нѣсколько выстрѣловъ, а онъ въ нихъ; но Турки продолжали бѣжать, а онъ схватилъ за узду коня,

 

 

135

 

на которомъ сидѣла Турчанка, и привелъ ее къ Милошу. Когда Милошъ хотѣлъ выдать ему обѣщанную награду, Андричь, поцѣловавъ его въ руку, сказалъ: «благодарствуй господарь! Я самъ около нея больше нашелъ». Наконецъ Милошъ сталъ останавливать преслѣдовавшихъ: «стойте, братья! кричалъ онъ: ей-богу, довольно; грѣшно будетъ предъ Богомъ». Отстали отъ Турокъ Сербы; тогда на бѣжавшихъ напали герцоговинскіе и черногорскіе гайдуки и преслѣдовали ихъ до самой границы Албаніи. Многіе изъ бѣглецовъ забѣжали отъ страха въ невѣдомыя мѣста и умирали съ голода, таскаясь по лѣсамъ, или попадая въ руки сельчанъ; иные потонули въ рѣкахъ, иные погибли въ трясинахъ. Наконецъ Милошъ издалъ приказъ, чтобъ каждый Сербъ, имѣющій турецкаго плѣнника, привелъ его къ господарскому шатру, и у кого послѣ найдется турецкій рабъ, тотъ поплатится за него своею головой. Всѣ плѣнники собраны были въ одно мѣсто и окружены стражей; раненнымъ оказана помощь. На другой день больныхъ положили на носилки, здоровыхъ посадили на коней, а женщинъ и дѣтей въ телѣги и отправили подъ прикрытіемъ въ Ужицкую крѣпость къ тамошнему турецкому начальству. Плѣнныя Турчанки восхваляли до небесъ великодушіе Милоша и говорили, что христіанская вѣра — чистая вѣра, ибо Сербы обходятся съ своими рабынями, какъ съ сестрами, а Турки насильничаютъ не только надъ женами и дѣвицами, но и надъ старыми бабами и малыми дѣтьми. Похвалы свои повторяли онѣ и въ Сѣницѣ предъ тамошнимъ пашой: Милошъ не безъ умысла оказалъ великодушіе бѣжавшимъ Туркамъ. Такъ кончился походъ кіайя-паши, послѣ котораго бѣлградская крѣпость осталась почти безъ войска, а внутренняя Сербія освободилась отъ турецкой власти. Солиманъ-паша, узнавъ о пораженіи своего помощника, поспѣшилъ освободить Ефрема Обреновича и другихъ Сербовъ, томившихся въ бѣлградской тюрьмѣ. Турки, сидѣвшіе въ городахъ, бѣжали въ крѣпости. Крагуевацъ, Карановацъ заняты были Сербами и самъ Милошъ осадилъ Пожаревацъ, который защищали отчаянные делибаши. Сербы было смутились. Но Милошъ безпрестанно воодушевлялъ ихъ: «куда хотите бѣжать, несчастные? гдѣ крѣпость, въ которой скроетесь? или убѣжите подъ подолы къ своимъ женамъ? Назадъ! здѣсь наши домы, наши жены, наши дѣти; если отступите, все пропало. Кто не пойдетъ за мной, тому отсѣку голову, не буду ждать, чтобы Турки сдѣлалм это. Кто ударитъ на турецкій шанецъ, тотъ, конечно, можетъ и умереть, но можетъ остаться и въ живыхъ; но кто отступитъ назадъ, тотъ навѣрно

 

 

136

 

умретъ отъ меча. А вотъ я предъ вами ударю на Турокъ. На приступъ!» Сербы должны были броситься за своимъ вождемъ и, не смотря на отчаянную защиту Турокъ, ворвались въ первый шанецъ. Враги встрѣтились такъ близко, что не могли драться ружьями и бились въ рукопашную, рѣзались ножами и рвали другъ на другѣ платье. Милошъ былъ всюду впереди, такъ что друзья его со слезами тѣснились около и умоляли не кидаться въ опасность. Турки должны были бѣжать въ другой шанецъ и когда настало утро, то Сербы открыли настоящій базаръ изъ захваченнаго ими имущества: кони и одежды, оружіе и всякіе запасы продавались по дешевой цѣнѣ. Сербамъ такъ понравилось ходить на приступъ, что они въ тотъ же день хотѣли взять и другіе шанцы, но Милошъ не пустилъ ихъ и лишь на другой день повелъ на приступъ; второй шанецъ взятъ былъ гораздо легче перваго. На третій день взяли третій шанецъ. Турки укрылись въ послѣдній большой шанецъ и два малые окопа, которыми они окружили церковь и мечеть. Вскорѣ Сербы ударили и на эти послѣднія укрѣпленія, заняли оба окопа, но не могли выгнать Турокъ изъ церкви, ибо засѣвшіе въ ней стрѣляли изо всѣхъ оконъ. Тогда Сербы не рѣшились отходить отъ церкви, сражались цѣлый день, не прикасаясь ни къ пищѣ, ни къ питью; Милошу однакожь удалось прислать къ нимъ мѣхъ съ водкой. Вечеромъ Сербы пробили одну изъ церковныхъ стѣнъ, нѣсколько разъ врывались въ алтарь, но были изгоняемы; наконецъ имъ удалось очистить церковь и прогнать сидѣвшихъ въ ней къ большому шанцу, внутри котораго окопались вновь послѣдніе деліи. Когда настало утро, Турки увидали, что имъ нѣтъ спасенія и начали переговоры. Сперва они спрашивали: какой старѣйшина находится между Сербами; имъ отвѣчали, что Милошъ. Турки не вѣрили, говоря что Милошъ царскій кнезъ, а осаждающіе дрались какъ гайдуки; но если дѣйствительно Милошъ тутъ, то стало быть съ нимъ и райя, противъ которой они не хотятъ биться. Турки требовали, чтобы ихъ выпустили съ оружіемъ въ рукахъ. Милошъ долженъ былъ согласиться на это, ибо получилъ вѣсти, что къ Дринѣ подходилъ боснійскій визирь Хуршидъ-паша, тотъ самый, который завоевалъ Сербію въ 1813 году, а съ юга великій визирь Марашли Али паша. Овладѣвъ Пожаревцомъ, Милошъ отправился къ Карановцу, гдѣ Турки изъявляли желаніе сдаться ему. Милошъ отпустилъ и этихъ враговъ съ оружіемъ въ рукахъ и цѣлымъ имуществомъ, и вмѣстѣ съ ними отправилъ письмо къ Новобазарскому пашѣ, увѣряя его, что Сербы бьются только противъ тѣхъ, кто притѣсняетъ

 

 

137

 

ихъ; къ письму присоединены были небольшіе дары. Паша отвѣчалъ ему благодарственнымъ письмомъ, ибо между отпущенными Милошемъ жителями Карановца, были люди и изъ новобазарскаго пашалыка. Письмо паши заключено было слѣдующими стихами, вошедшими потомъ въ народную пѣсню:

 

«Диж’се, бане, на елове гране!

Коси, бане, како си почео,

Само гледай, да ти откоси не покисну» [92].

 

( 7. Сношенія съ боснійскимъ пашей, стр. 137—138 )

Между тѣмъ съ двухъ сторонъ приближались новые враги: чрезъ Дрину перешли передовые отряды боснійскаго визиря подъ начальствомъ одного изъ подручныхъ его пашей; а съ юга къ Тюпріи подвигался самъ великій визирь. Милошъ прежде всего направился къ Дринѣ, и, охрабривъ стоявшихъ тамъ Сербовъ, ударилъ съ ними на Турокъ днемъ, чего прежде еще не дѣлывалъ. Сербы стремительно бросились на турецкіе шанцы и Турки должны были разсыпаться. Самъ паша захваченъ былъ въ плѣнъ, Милошъ обласкалъ его и продержалъ при себѣ нѣсколько дней, разсуждая съ нимъ о дѣлахъ Сербіи, объясняя ему, что Сербы борятся только противъ притѣснителей, ищутъ права внутренняго управленія, но не намѣрены отлагаться отъ султана и отнимать его землю. Паша, ознакомившись съ намѣреніями Милоша, далъ ему такой отвѣтъ: «если бы султанъ зналъ, какое ты войско имѣешь, онъ бы далъ этому народу права, какія онъ ищетъ; только берегись, чтобы не войти въ связь съ какимъ либо королемъ, если хочешь, чтобы твоя властъ и господство надъ этой землей остались невредимы, а лучше приклонись подъ охрану султана и онъ сдѣлаетъ тебя визиремъ надъ этою землею». На разставаніи Милошъ подарилъ пашѣ красиваго коня съ уборомъ и 500 грошей; собравъ плѣнныхъ Турокъ, онъ отпустилъ пашу съ ними къ боснійскому визирю съ поклономъ. Послѣ того, оставивъ Молера для надзора за берегами Дрины, Милошъ чрезъ Бѣлградъ отправился къ Ягодинѣ, гдѣ сербскія войска стояли лагеремъ противъ великаго визиря. Не успѣлъ Милошъ доѣхать до лагеря, какъ получилъ письмо отъ боснійскаго визиря, который звалъ его къ себѣ на свиданіе и для переговоровъ объ умиреніи земли и о прекращеніи войны. Великій визирь также сталъ предлагать Сербамъ миръ, говоря, что онъ имѣетъ власть отъ султана покорить ихъ землю силою, но имѣетъ также власть учинить добрый миръ. Милошъ поручилъ въ южномъ лагерѣ управлять всѣми дѣлами

 

 

138

 

Вуицѣ Вуличевичу, незадолго передъ тѣмъ возвратившемуся изъ Бессарабіи чрезъ Банатъ, давъ ему власть вести переговоры съ визиремъ. Самъ же отправился къ Дринѣ для объясненій съ боснійскимъ визиремъ, намѣреваясь принять условія того изъ пашей, который будетъ уступчивѣе. Милошъ взялъ съ собой трехъ кнезовъ, Авраама Лукича изъ пожегскаго округа, Петра Оташевича изъ крагуевацкаго и Николая Симеоновича изъ валѣвскаго округа. Въ Лешницѣ ихъ встрѣтилъ посланный Хуршидъ-паши Али-ага серчесме (начальникъ деліевъ), все тотъ же знакомецъ Милоша, который принялъ отъ него оружіе въ 1813 году и самъ былъ спасенъ Милошемъ въ началѣ послѣдняго возстанія. Ага поклялся Милошу, что приметъ его подъ свое покровительство, будетъ охранять съ своими деліями и выведетъ назадъ, если соглашенія съ пашею не послѣдуетъ. Милошъ ввѣрился его слову.

 

Свиданіе Милоша, похудѣвшаго отъ напряженной дѣятельности, съ Хуршидъ пашою, отличавшимся высокимъ ростомъ и полнымъ станомъ, открылось такими словами: «это ты, Милошъ?»—«Да, это я!» — «Какъ! Милошъ въ Чачакѣ! Милошъ въ Пожаревцѣ! Милошъ въ Дублѣ! Милошъ повсюду! я ожидалъ видѣть великана!» Затѣмъ начались объясненія о причинахъ возстанія Сербовъ и Милошъ объявилъ, что единственнымъ поводомъ къ нему были злодѣйства Солимана-паши, который разорилъ весь край и жалобы на котораго не доходили до султана. Хуршидъ показывалъ себя наклоннымъ вѣрить объясненію Милоша; но когда зашла рѣчь о мирѣ, то требовалъ выдачи оружія, находящагося въ рукахъ Сербовъ, которое онъ и пошлетъ къ султану, какъ знакъ ихъ подчиненія. На этомъ условіи Хуршидъ обѣщалъ Сербамъ полную амнистію и замѣну Солимана-паши другимъ, болѣе кроткимъ правителемъ. Предлагать такія условія человѣку, который успѣлъ поднять и вооружить цѣлый народъ, было величайшею наглостію или полнымъ незнаніемъ положенія дѣлъ. Милошъ не могъ согласиться на подобное предложеніе; а паша гнѣвался и требовалъ своего. Милошъ, опасаясь, что бы Хуршидъ-паша не вздумалъ удержать его у себя, просилъ отпустить его для совѣщанія съ старѣйшинами. Хуршидъ отвѣчалъ, что кнезы, сопровождавшіе Милоша, и секретарь его могутъ ѣхать и исполнить эту обязанность, а Милошъ долженъ остаться для дальнѣйшихъ объясненій. Но Милошъ объявилъ, что народъ будетъ слушаться только его одного и что слова кнезовъ не произведутъ никакого вліянія; кнезы подтвердили это съ своей стороны. Кромѣ того ага потребовалъ, чтобы Милошъ былъ

 

 

139

 

отпущенъ, и поклялся, пока живъ онъ съ своими деліями, до тѣхъ поръ Милошъ останется свободенъ. Паша долженъ былъ уступить такой настойчивости и ага проводилъ Милоша къ границамъ Сербіи, а на прощанье далъ ему добрый совѣтъ: не вѣрить впредь никому, даже ему, агѣ [93].

 

( 8. Переговоры съ велікимъ визиремъ, стр. 139—140 )

Между тѣмъ великій визирь также велъ переговоры съ старѣйшинами, стоявшими противъ него. Онъ не настаивалъ на томъ, чтобы Сербы выдали свое оружіе: «будые только султану покорны, а тамъ не только что ружья, хоть пушки носите за поясомъ; и коли Богъ дастъ, я посажу васъ на добрыхъ коней и одѣну въ дорогое платье». Великій визирь опасался, чтобы Хуршидъ-паша не предупредилъ его и не заключилъ мира съ Сербами; а сербскіе старѣйшины, Вуица Вуличевичь, протоіерей Ненадовичь и другіе, настаивали на томъ, чтобы великій визирь дозводилъ имъ послать въ Константинополь своихъ депутатовъ, и снабдилъ ихъ своими письмани: до тѣхъ поръ, пока депутаты не привезутъ милостиваго фирмана, военныя дѣйствія не должны возобновляться, а великій визирь не долженъ идти далѣе Тюпріи. Великій визирь требовалъ, чтобы Сербы пропустили его въ Бѣлградъ, а потомъ уже послали депутатовъ въ Константинополь. Когда же прибылъ Милошъ въ лагерь, великій визирь послалъ къ нему своего башу, родомъ Турка, но по вѣроисповѣданію католика. Посланный паши привезъ Милошу отъ великаго визиря четки, что выражало священную клятву сдержать свое слово. Обрядъ этотъ былъ необходимъ, ибо великій визирь звалъ къ себѣ Милоша для переговоровъ. Милошъ заключилъ побратимство съ башою визиря и отправился вмѣстѣ съ нимъ въ Тюпрію, гдѣ послѣ многихъ разговоровъ и споровъ приняты были обѣими сторонами слѣдующія условія: 1) Сербы пропустятъ 7 или 8.000 Турокъ, подъ начальствомъ помощника визиря къ Врачару подъ Бѣлградомъ и дадутъ имъ при этомъ всѣ жизненные припасы; 2) сербскіе депутаты съ письмани и проводниками отъ визиря поѣдутъ въ Константинополь, а визирь съ остальными войсками дождется въ Тюпріи, пока депутаты не возвратятся и не принесутъ съ собою фирмана; Сербы сохранятъ свои позиціи; великій визирь пошлетъ боснійской арміи приказъ прекратить нападенія на Сербію. По заключеніи такого договора, Сербы пропустили выговоренное число Турокъ къ Бѣлграду, а въ Константинополь послали кнеза Тодоровича и монаха Неофита; кромѣ того, великій визирь отправилъ приказъ къ Боснякамъ о прекращеніи военныхъ дѣйствій. Но Хуршидъ-паша, не желая подчиняться великому визирю, перешелъ Дрину и напалъ на жителей

 

 

140

 

Мачвы, но Сербы разбили его. Въ озлобленіи на Милоша Хуршидъ-паша послалъ въ Константинополь письма, въ которыхъ изобразилъ Сербовъ отчаянными разбойниками, хаждущими турецкой крови, поднявшими оружіе съ цѣлію отторгнуть свою страну отъ имперіи, оправдывалъ жестокія дѣйствія Солимана-паши, увѣрялъ, что великій визирь обманутъ Сербами и что послѣдніе уже нарушили перемиріе, напавъ на боснійскія войска, появившіяся въ Мачвѣ.

 

( 9. Запросъ Россіи о войнѣ Турокъ съ Сербами, стр. 140 )

Великій визирь съ своей стороны писалъ, что Сербы суть вѣрные подданные, никогда не помышлявшіе возставать противъ султана, что они поднялись единственно отъ притѣсненій Солимана-паши, съ которымъ не возможны были для нихъ никакія сношенія; онъ возлагалъ всю вину на Хуршида-пашу, который назначилъ правителемъ Сербіи Солимана, ненавистнаго имъ уже и потому, что онъ былъ Боснякъ по происхожденію; онъ заключалъ, что Сербія можетъ оставаться вѣчно покойною подъ управленіемъ кроткаго и мудраго паши. Порта получила письмо изъ Босніи прежде, чѣмъ прибыли сербскіе депутаты въ Константинополь; ихъ ожидала бурная встрѣча. Но въ это самое время, впервые послѣ букарештскаго мира, раздался въ защиту Сербовъ голосъ русскаго посланника. «Какую войну ведутъ Турки съ Сербами? спрашивалъ русскій дипломатъ: всякая война противна букарештскому договору». Порта не желала въ то время ни войны съ Россіей, ни вмѣшательства послѣдней въ ея внутреннія дѣла, и потому немедленно отправила фирманъ къ великому визирю, которому предписывалось идти въ Бѣлградъ и управлять райею, какъ отецъ дѣтьми: «ибо, скавано было въ фирманѣ, какъ Богъ поручаетъ султану райю, такъ султанъ поручаетъ ее великому визирю». По полученіи этого фирмана великій визирь немедленно направился въ Бѣлградъ, и совѣтовалъ Милошу послать въ Константинополь новыхъ депутатовъ, чтобъ засвидѣтельствовать свою преданность и вмѣстѣ съ тѣмъ, сообщить о вступленіи турецкихъ войскъ въ Бѣлградъ. Милошъ разстался съ визиремъ, обѣщая ему вскорѣ прибыть въ Бѣлградъ; затѣмъ распустилъ часть сербскихъ войскъ, велѣвъ остальнымъ расположиться вдоль границъ для охраны ихъ. Новая же депутація была составлена изъ кнеза Авксентія, который стоялъ въ началѣ возстанія на сторонѣ Турокъ, потомъ бѣжалъ въ Австрію и теперь возвратился, и изъ архимандрита Мелентія Никшича, честолюбивѣйшаго между тогдашнимъ сербскимъ духовенствомъ. Авксентію велѣно было оставаться въ Константинополѣ въ качествѣ постояннаго агента, а архимандриту возвратиться назадъ [94].

 

 

141

 

( 10. Отношенія между Милошемъ и Марашли Али-пашей, стр. 141—143 )

Великій визирь, прибывъ въ Бѣлградъ, поселился въ томъ самомъ зданіи, который во времена Кара-Георгія занималъ Сенатъ, а Солиманъ паша оставался въ крѣпости, въ постоянномъ страхѣ, чтобы его голова не послужила цѣною примиренія между Сербами и великимъ визиремъ; но онъ надѣялся, что обѣщанія, вынужденныя визиремъ у Милоша, были только сѣтью, разставленною сербскимъ вождемъ представителю султана, и что Сербы не останутся долго спокойными. Его догадки представлялись вѣроятными потому, что Милошъ не возврашался въ Бѣлградъ, не смотря на слово, данное великому визирю. Паша распускалъ слухи чрезъ своихъ приближенныхъ, что Милошъ собираетъ войска внутри Сербіи. Визирь повѣрилъ такимъ наговорамъ; окружающіе его роптали, говоря своему повелителю: «обманулъ тебя гяуръ; ты не позволилъ намъ разорять землю и плѣнить народъ, и вотъ сколько времени мы пробыли безъ дѣла; пока намъ еще даютъ припасы, а наступитъ зима, настанетъ непогода, намъ не будутъ давать ничего, придется намъ ѣсть своихъ коней, умирать съ голоду и холоду, а Милошъ окружитъ насъ войсками». Отъ этихъ рѣчей, раздававшихся ежедневно, великій визирь пришелъ въ такое отчаяніе, что даже плакалъ какъ дитя; призвалъ къ себѣ Вуицу Вуличевича и протоіерея Ненадовича и пенялъ имъ: «гдѣ Милошъ? обманулъ меня Милошъ!» Старѣйшины и кнезы уговаривали его, объясняя, что Милошъ занятъ устройствомъ земли. Визирь настаивалъ, чтобы они писали Милошу, требуя немедленно пріѣхать въ Бѣлградъ. Наконецъ Милошъ пріѣхалъ. Въ тотъ же вечеръ великій визирь пригласилъ его къ себѣ со всѣми старѣйшинами и кнезами; визиревы Турки громко изъявляли свою радость: «хвала Богу! Милошъ пришелъ», говорили они; но Турки Солимана-паши были мрачны и гнѣвны. Около дворца визиря, Милоша и его Сербовъ встрѣтила большая толпа служителей начальниковъ разныхъ отрядовъ уже собравшихся въ комнатѣ паши. Милошъ съ старѣйшинани вступилъ туда: болѣе 60 бинбашей, аяновъ и беговъ окружали визиря; кругомъ царило глубокое молчаніе; у немногихъ дымились чубуки, но большинство съ любопытствомъ вглядывалось въ вошедшаго Милоша. Сербамъ также подали чубуки и черный кофе. Затѣмъ, послѣ обычныхъ привѣтствій, великій визирь спросилъ Милоша и старѣйшинъ: «покорны ли вы Султану?» Милошъ отвѣчалъ: «покорны». Три раза сдѣланъ былъ этотъ вопросъ, три раза данъ былъ тотъ же отвѣтъ. Тогда визирь сказалъ Милошу, что получилъ отъ султана фирманъ, призывающій его въ Константинополь, а къ нимъ будетъ присланъ другой паша. Милошъ возразилъ на то:

 

 

142

 

«честнѣйшій визирь! если ты пойдешь отъ насъ, и мы всѣ пойдемъ изъ этой земли; уже разъ обманулъ насъ Хуршидъ-паша: обѣщавъ возвратиться къ намъ, оставилъ намъ Солимана-пашу, который представилъ насъ всѣхъ гайдуками, а самъ первый гайдукъ! Онъ хотѣлъ сгубить весь народъ и опустошить царскую землю». За тѣмъ онъ пересчиталъ всѣ злодѣянія Солимана и говорилъ такъ краснорѣчиво и дѣльно, что дивились тому и Турки и Сербы. Свое обвиненіе противъ Солимана Милошъ закончилъ такъ: «наши жилища еще въ горахъ на телѣгахъ; если не вѣришь, то пошли людей, пусть видятъ; мы не вернемся на свои пепелшца до тѣхъ поръ, пока ты совсѣмъ не останешься между нами и не прогонишь Солимана-пашу изъ крѣпости». Милошъ говорилъ по сербски; переводчиками его словъ на турецкій языкъ были: секретарь Милоша Димитрій и служившій у визиря нѣкій попъ изъ Ниша; переводилъ больше визиревъ толмачь, Димитрій поправлялъ его. Визирь нѣсколько разъ сказалъ своему переводчику: «запоминай хорошенько, чтобы не солгать, или не спутать; видишь, на сколько лучше тебя ихъ толмачь». Рѣчи Милоша понравились визирю; онъ обѣщалъ писать султану, чтобы его оставили между Сербами, и увѣрялъ, что конечно такъ и будетъ [95]. Пока на этомъ и установленъ былъ миръ между Турками и Сербами: на другой же день войска визиря стали выступать изъ Бѣлграда и Сербіи; Солиманъ-паша также выѣхалъ; въ бѣлградской крѣпости остался обычный гарнизонъ, по главнымъ городамъ оставлены были муселимы. Война кончилась; для Милоша наступили новые труды по внутреннему устройству Сербіи, по вопросу о его отношеніяхъ къ остальнымъ народнымъ старѣйшинамъ и по окончательнымъ переговорамъ съ пашею о границахъ Сербіи и власти ея новаго вождя.

 

Началось съ опредѣленія отношеній между Милошемъ и Марашли-Али пашею. Послѣдній принадлежалъ къ числу тѣхъ правителей востока, которые отличаются пышностію, нѣкоторымъ тщеславіемъ, смѣшаннымъ съ великодушіемъ и безграничною щедростію. Вспыльчивый, но добрый, онъ былъ твердъ въ своемъ словѣ съ людьми, въ которыхъ былъ увѣренъ. Милошъ въ короткое время своихъ сношеній съ нимъ успѣлъ внушить ему довѣріе къ себѣ. Паша также сдержалъ свое слово: передалъ въ Константинополь жалобы Сербовъ на Солимана-пашу, при чемъ часть обвиненій пала и на Хуршида, покровительствовавшаго удаленному изъ Бѣлграда пашѣ. Порта съ своей стороны признала Марашли-Али правителемъ бѣлградскаго пашалыка, сохранивъ за нимъ званіе правителя

 

 

143

 

Румеліи. Онъ окружилъ себя и въ Бѣлградѣ пышнымъ дворомъ, богатыми чиновниками, что значительно подняло торговлю въ самомъ Бѣлградѣ. Онъ выпустилъ, по просьбѣ Милоша, изъ бѣлградской крѣпости сербскихъ плѣнниковъ, съ которыми не хотѣлъ разстаться Солиманъ. Съ Милошемъ онъ подѣлилъ свою власть такимъ образомъ: 1) во всѣхъ крѣпостяхъ и окружныхъ городахъ имѣютъ мѣстопребываніе муселимъ паши и сербскій киезъ, которые соединенно разбираютъ всякій споръ между Туркомъ и Сербомъ или между двумя христіанани; 2) паша и кнезы опредѣляютъ количество податей, которыя должны быть подѣлены скупщиною по 110 округамъ и могутъ быть собираемы только сербскими властями; 3) въ Бѣлградѣ учреждается высшее судилище, состоящее только изъ Сербовъ, числомъ 12-ть, по одному изъ каждаго округа, и разбирающее важнѣйшія дѣла; называясь канцеляріей, оно составляетъ высшее аднинистративное мѣсто по внутреннинъ дѣламъ; 4) каждое селеніе имѣетъ своего кмета, который обязанъ вмѣстѣ съ отцами семействъ распредѣлять подати по дворамъ. Такимъ образомъ власть была раздѣлена между пришельцами и туземными жителями; паша остался главнымъ правителемъ жителей обоего вѣроисповѣданія, а Милошъ Обреновичь, если не по праву, то на дѣлѣ былъ главнымъ кнезомъ между своими соплеменниками и имѣлъ въ своихъ рукахъ высшую власть надъ ними. Вскорѣ рѣшенъ былъ и вопросъ о границахъ сербскаго пашалыка. Островъ Порѣчье, съ цѣлымъ своимъ округомъ, издавна тянувшій къ Бѣлграду, но въ 1804 году отдѣленный Пазваномъ-Оглу къ крѣпости Адакале, весьма важный для сношеній между Сербіей и Валахіей, откуда Сербы получали соль, былъ снова присоединенъ къ Бѣлградскому пашалыку, пока управленіе имъ находилось въ рукахъ Марашли-Али [96].

 

( 11. Гибель Молера и Мелентія Никшича, стр. 143—145 )

Какъ ни были хороши на первыхъ порахъ отношенія между новымъ пашою и Милошемъ, первый все таки долженъ былъ стремиться къ сокращенію власти втораго и къ возстановленію турецкихъ правъ надъ Сербіей въ прежненъ ихъ объемѣ. Ни по характеру своему, ни по положенію, занятому Милошемъ, паша не могъ дѣйствовать открыто противъ Сербовъ; но ничто не мѣшало ему поддерживать свою власть, возбуждая раздоры между сербскими старѣйшинами. Столкновенія между Милошемъ и его прежними товарищами по дѣятельности были неизбѣжны. Правда Цукичь и Ненадовичь, которые могли соперничать съ Милошемъ по своему вліянію на народъ, получили мѣста оберкнезовъ, первый въ Крагуевцѣ, а второй въ Валѣвѣ; но Петръ Молеръ, который уже говорилъ однажды

 

 

144

 

Милошу о раздѣленіи власти между ними, явился въ Бѣлградъ тотчасъ же по возстановленіи мира. Онъ могъ быть опаснымъ соперникомъ Милошу: онъ пользовался вліяніемъ въ окрутахъ, лежащихъ на западъ отъ Колубары; бывъ воеводою въ полѣ, онъ кромѣ того отличался рѣдкимъ для того времени между Сербами качествомъ, умѣлъ читать и писать; имѣя опытность въ управленіи дѣлами, онъ могъ быть подезенъ въ сношеніяхъ съ Турками, ибо отлично владѣлъ ихъ языкомъ. Милошъ предложилъ ему теперь быть президентомъ высшей канцеляріи; Молеръ принялъ это званіе, ибо оно выдвигало его впередъ, а съ другой стороны и паша убѣждалъ его къ тому, надѣясь имѣть чрезъ него вліяніе на внутреннія дѣла Сербовъ. Но Милошъ и Молеръ нескоро бы дошли до разрыва между собой, еслибъ не явился третій ревнитель о власти надъ сербскимъ народомъ. Это былъ архимандритъ Мелентій Никшичь, отправившійся депутатомъ въ Константинополь и рукоположенный тамъ въ архіепископа Ужицы и Шабца. Давно уже въ Сербіи не было владыкъ изъ Сербовъ, и это обстоятельство еще болѣе возвышало въ гдазахъ народа новаго архіепископа; но онъ былъ тщеславенъ, жаденъ до власти и мечталъ возвысить значеніе церковнаго правительства между Сербами. Онъ смотрѣлъ на Милоша и Молера, какъ на своихъ соперниковъ, и старался подобно пашѣ поссорить ихъ между собой. Узнавъ что Молеръ увѣрилъ пашу, что Милошъ легко могъ бы обезоружить Сербовъ, и что паша обѣщалъ Молеру сдѣлать его при первомъ удобномъ случаѣ главнымъ правителемъ народа вмѣсто Милоша, Мелентій сообщилъ Милошу объ интригахъ Молера, хотя и самъ былъ не чуждъ ихъ, ибо велъ съ пашею переговоры о томъ же чрезъ своего секретаря Міоковича. Въ то же время онъ далъ знать Молеру, что Милошъ имѣетъ свѣдѣнія о его сношеніяхъ съ пашою. Онъ расчитывалъ, что вслѣдствіе взаимной подозрительности, которая неизбѣжно должна была возникнуть между Милошемъ и Молеромъ, одинъ изъ нихъ долженъ погибнуть, а можетъ быть и оба. Онъ не ошибся. На бѣлградской скупщинѣ весною 1816 года Милошъ сталъ упрекать Молера за его сношенія съ Турками, за его согласіе на обезоруженіе сербскаго народа, и говоря, что при такихъ условіяхъ нельзя принести пользу народу, онъ прибавилъ: «братья, до сихъ поръ я былъ вамъ старѣйшиной, а вотъ теперь вамъ Молеръ вмѣсто меня; я же удаляюсь». Кнезы бросились на Молера, осыпали его бранью и связали его; немногочисленные приверженцы боялись заступиться за него. По приговору скупщины, онъ выданъ былъ пашѣ на казнь: Марашли-Али сперва

 

 

145

 

не соглашался на то, но кнезы и особенно архіепископъ Мелентій требовали смерти Молера. Онъ былъ брошенъ въ тюрьму и ночью удавленъ. Но Мелентій не долго пользовался своимъ торжествомъ. Въ іюнѣ онъ отправился въ объѣздъ по своей епархіи и 16 числа погибъ отъ руки того самого Марка Ститарца, который обѣщалъ въ 1815 году женѣ Милоша Любицѣ умертвить ее и всѣхъ ея родственницъ, чтобъ избавить отъ турецкаго насилія. Ститарацъ дѣйствовалъ на этотъ разъ не безъ вѣдома Милоша [97].

 

( 12. Депутація въ Константинополь въ 1816 году, стр. 145—146 )

Освободившись отъ соперниковъ, Милошъ искалъ средствъ расширить свою власть. Договоръ съ пашою не обезпечивалъ сербскимъ старѣйшинамъ безопаснаго отправленія ихъ обязанности. Весною того же 1816 года валѣвскій муселимъ приказалъ обезглавить одного Серба безъ всякихъ сношеній съ Ненадовичемъ. За тѣмъ одинъ Грекъ, находившійся въ услуженіи у бѣлградскаго Турка, не получая отъ него ни жалованья, ни отпуска, бѣжалъ, взявъ у хозяина пару пистолетовъ: его догнали подъ Гроцкой и повѣсили; Грекъ непремѣнно бы погибъ, если бы Авраамъ Петроніевичь не обрубилъ веревки и не защитилъ его, поднявъ всѣхъ мѣстныхъ жителей. Доходили до Бѣлграда и такія вѣсти, что по деревнямъ спахіи обременяютъ народъ работами и даже бьютъ. Турки вмидимо принимались за свои старыя привычки. Самъ паша нерѣдко давалъ имъ примѣръ въ томъ. Этого достаточно было для Сербовъ, чтобы искать новаго подрвержденія своихъ правъ. Лѣтомъ 1816 года отправлены были депутатами въ Константинополь братъ Милоша Іованъ и смедеревскій кнезъ Вуица Вуличевичь. Ихъ встрѣтили тамъ предупредительно; освободили по ихъ просьбѣ до 70 Сербовъ, осужденныхъ на тяжкія работы въ арсеналѣ; но когда они коснулись главнаго вопроса своей миссіи, то имъ постоянно отвѣчали: посмотримъ! посмотримъ! Въ продолженіи нѣсколькихъ мѣсяцевъ оттягивали дѣло, пока тѣ не потребовали рѣшительнаго отвѣта. Опасаясь вмѣшательства русскаго посольства, турецкое правительство прибѣгло къ хитрости. Сербскимъ депутатамъ были показаны депеши на имя Марашли, въ которыхъ будто бы заключались такія уступки Сербамъ, какими они не могутъ быть недовольны. Депутаты довѣрились турецкому министерству и отправились на родину вмѣстѣ съ курьеромъ, который повезъ показанныя имъ депеши. Но каково же было удивленіе ихъ и Милоша, когда Марашли объявилъ, что въ этихъ депешахъ нѣтъ ни слова объ уступкахъ Сербамъ. Народное нетерпѣніе росло съ каждымъ днемъ и нѣкоторые изъ кнезовъ, обвиняя Милоша въ поблажкѣ

 

 

146

 

Туркамъ, готовы были поднятъ народъ противъ нихъ. Замыслы троихъ изъ нихъ стали слишкомъ гласны и Марашли потребовалъ ихъ выдачи: то были Сима Марковичь, капетанъ Драгичь и Живанъ Чолнакъ изъ Мачвы. Они сознались въ своихъ планахъ и были обезглавлены уже весною 1818 года. Такимъ образомъ болѣе года прошло съ одной стороны въ безполезныхъ усиліяхъ Сербовъ улучшить судьбу своей страны, а съ другой въ покушеніи Турокъ возстановить ихъ прежнюю тиранію, между приготовленіями Сербовъ къ возстанію и казнію тѣхъ, кто рѣшался на то [98].

 

( 13. Возвращеніе Кара-Георгія въ Сербію и смерть его, стр. 146—148 )

1817 годъ взволновалъ и Турокъ и Сербовъ внезапною смертію человѣка, равно знакомаго и тѣмъ и другимъ, близкаго по своей дѣятельности сердцу первыхъ и оставившаго страшное воспоминаніе въ памяти вторыхъ. Глава прежняго возстанія Кара-Георгій, проживавшій въ Бессарабіи съ 1814 года, соскучившись по родинѣ и возбуждаемый членами греческихъ гетерій, выхлопоталъ себѣ русскій паспортъ въ Австрію подъ предлогомъ путешествія къ купальнямъ Мехадіи, но неожиданно переправился чрезъ Дунай, близь Смедерева, сопровождаемый Грекомъ Леонардомъ. Смедеревскій кнезъ Вуица Вуличевичь, старый пріятель Кара-Георгія, писавшій ему еще въ 1815 году, что Милошъ, находившійся впрочемъ тогда въ опасной и неравной борьбѣ съ Турками, былъ бы радъ видѣть прежняго вождя среди Сербовъ, принялъ его съ отверстыми объятіями. Но ни планы Кара-Георгія, ни его возвращеніе не могли долго укрыться отъ Марашли, который извѣщенъ былъ обо всемъ Австріей прежде, чѣмъ Милошъ узналъ о томъ. Австрія, какъ и всѣ великія державы того времени, еще не успѣвшія оправиться послѣ продолжительныхъ наполеоновскихъ войнъ, подозрительно слѣдила за дѣйствіями гетеристовъ, не желая вмѣшиваться въ войну за освобожденіе турецкихъ христіанъ, которыхъ волновала небольшая горсть отважныхъ патріотовъ. Австрія сообщила бѣлградскому пашѣ, что по всей вѣроятности и Милошъ знаетъ о замыслахъ Кара-Георгія. Марашли позвалъ къ себѣ Милоша и съ гнѣвомъ говорилъ ему о тѣхъ опастностяхъ, которыя можетъ навлечь на Сербію появленіе Кара-Георгія. Новость, сообщенная пашою, сильно обезпокоила Милоша. Онъ зналъ, что всякое несчастіе, которое случится съ Кара-Георгіемъ, будеть приписано ему. Съ другой стороны предоставить Кара-Георгію свободу дѣйствій, значило бы возбудить новую, самую ожесточенную борьбу между Турками и Сербами, исходъ которой могъ быть весьма гибеленъ для послѣднихъ. Былъ еще и

 

 

147

 

другой вопросъ, касавшійся лично самого Милоша: долженъ ли онъ былъ уступать власть, взятую съ боя тяжкими трудами и цѣлымъ рядомъ счастливыхъ сношеній съ пашами, вождю, который, отличаясь несомнѣнными способностями военнаго начальника, не умѣлъ погибнутъ въ годину бѣдствій и малодушно оставилъ народъ на мученіе Туркамъ? Не участвуя во второмъ возстаніи Сербовъ, въ минуты, когда онъ могъ быть всего полезнѣе для своего народа, имѣлъ ли право Кара-Георгій вырвать власть изъ рукъ человѣка, который умирилъ Сербовъ и уже приступилъ къ гражданскому устройству ихъ. Возвратившись отъ паши, Милошъ немедленно послалъ къ нему гонца съ просьбой выѣхать изъ Сербіи и не подвергать опасности свою жизнь и счастіе отечества. Но всѣ эти совѣты остались безполезными. Кара-Георгій и слышать не хотѣлъ о томъ: онъ не сомнѣвался въ своихъ будущихъ успѣхахъ; онъ вѣрилъ, что прежнее счастіе вернется къ нему. Онъ ни отъ кого не скрывалъ своихъ горячихъ замысловъ. Между тѣмъ, по приказу Марашли, 1.000 деліевъ готовы были выступить къ селенію, въ которомъ скрывался Кара-Георгій; послѣдній уже собиралъ своихъ приверженцевъ, готовясь дать отпоръ Туркамъ. Милошъ съ своей стороны послалъ къ Вуицѣ письмо, въ которомъ упрекалъ его въ неблагоразуміи и приказывалъ ему еще разъ отправиться къ Кара-Георгію съ приглашеніемъ оставить Сербскую землю, если не хочетъ быть высланнымъ изъ нея насильно. Пославъ это приказаніе, Милошъ готовился выступить самъ къ Смедереву, въ сопровожденіи многихъ кнезовъ и вооруженныхъ людей, чтобы предупредить турецкую конницу, появленіе которой могло взволновать народъ. Но Милошу уже не зачѣмъ было торопиться: чья-то услужливая рука прекратила жизнь несчастнаго предшественника Милошева, такъ не кстати возвратившагося на родину. Милошъ уже садился на коня, какъ увидалъ подъѣзжавшихъ къ нему двухъ пандуровъ Вуицы; они везли съ собой голову Кара-Георгія и письмо отъ Вуицы, который увѣдомлялъ Милоша, что онъ не могъ убѣдить Кара-Георгія оставить Сербію и, опасаясь народнаго волненія, признаки котораго уже начинали обнаруживаться, приказалъ обезглавить Кара-Георгія во время сна. Видъ окровавленной головы предшественника сильно тронулъ Милоша, а Любица, жена его, горячо почитавшая всѣхъ, кто оказалъ услуги Сербскому народу, обняла голову Кара-Георгія и покрыла ее поцѣлуями и слезами. Чтобъ остановить движеніе деліевъ къ Смедереву, голову Кара-Георгія послали къ Марашли, ее признали многіе изъ окружавшихъ пашу, знавшихъ нѣкогда лично

 

 

148

 

верховнаго вождн. Паша послалъ голову въ Константинополь, гдѣ она и была выставлена на воротахъ сераля, съ надписью: «голова знаменитаго предводителя сербскихъ разбойниковъ, называвшагося Кара-Георгій». Тѣло же Кара-Георгія Милошъ похоронилъ торжественно въ церкви села Тополы, гдѣ родился покойный [99].

 

( 14. Характеры Кара-Георгія и Милоша, стр. 148—150 )

Такова была послѣдняя встрѣча двухъ вождей Сербскаго народа, изъ коихъ одинъ началъ его освобожденіе, а другой окончилъ его. Какъ бы ни судили современники о нихъ обоихъ, судъ исторіи долженъ раздѣлить между ними славу освободителей угнетенной родины отъ иноплеменнаго варварскаго ига. По Сербы, присутствовавшіе при погребеніи Кара-Георгія, конечно, не могли не сравнивать обоихъ вождей своихъ, изъ коихъ одинъ уже окончилъ свою дѣятельность, а другой только еще начиналъ ее. По словамъ современниковъ, не было въ Сербіи человѣка выше ростомъ, чѣмъ Кара-Георгій, никто не имѣлъ такихъ длинныхъ ногъ и рукъ, лицо его отличалось мужествомъ, глаза проницательнымъ взглядомъ, лицо темнымъ цвѣтомъ; уста всегда были сомкнуты: Кара-Георгій былъ молчаливъ, но если говорилъ, то выражался твердо, кратко и рѣзко. Одинъ изъ Турокъ, Сали-баша говорилъ о немъ: «что ни есть живыхъ двуногихъ между Сербами, Турками и Нѣмцами, нѣтъ между ними такого юнака, какъ этотъ; я зазналъ его такимъ съ тѣхъ поръ, какъ онъ еще былъ слугою моего сосѣда муллы-Гусейна». Онъ былъ трудолюбивъ не въ мѣру, неутомимъ, любилъ странствовать днемъ и ночью, въ холодъ и въ жаръ, а во время войны быстро переносился съ одного конца Сербіи на другой. Въ мирное время нерѣдко оралъ землю, сѣялъ, жалъ, косилъ, копалъ въ поляхъ и рубилъ въ лѣсахъ. Въ пищѣ былъ воздерженъ, любилъ носить народное одѣяніе. Но при разборѣ дѣлъ былъ жестокъ и неумолимъ; въ вопросахъ внутренняго управленія легко подчинялся вліянію старшинъ менѣе отважныхъ, чѣмъ онъ, но болѣе лукавыхъ и болѣе заботившихся о личныхъ выгодахъ; въ политическихъ сношеніяхъ разумѣлъ мало, легко поддавался всякимъ наговорамъ и отъ того былъ перемѣнчивъ въ своихъ намѣреніяхъ. Былъ суевѣренъ, какъ и всѣ тогдашніе Сербы, и однажды въ селеніи Жабарѣ велѣлъ загнать въ воду цѣлую толпу нагихъ женщинъ, желая узнать, не окажется ли которая либо изъ нихъ вѣдьмою. Сильный, горячій и страстный отъ природы, онъ однакожь былъ суровъ съ женщинами и рѣдко привязывался къ нимъ. Долѣе всѣхъ пользовалась своимъ вліяніемъ на него Марья изъ Брусницы, которая даже сопровождала его въ битвахъ, передѣваясь для того въ мужское

 

 

149

 

платье, нося его знамя и называясь Маріаномъ. Это былъ типъ суроваго воина, выросшаго среди гайдуческой жизни и образовавшагося въ рядахъ австрійскихъ ополченцевъ. Въ битвѣ ему не было равнаго; въ гражданской жизни онъ чаще всего былъ орудіемъ другихъ [100].

 

Въ совершенно противоположному типу и характеру людей принадлежалъ Милошъ. Роста средняго, онъ былъ склоненъ къ полнотѣ, что сдѣлалось особенно замѣтно въ позднѣйшіе годы его жизни; цвѣтъ лица у него былъ бѣлый; нѣсколько лѣнивый физически, Милошъ никогда не утомлялся умственно. Каждое предпріятіе, каждое новое положеніе, каждый неожиданно представившійся ему вопросъ онъ любилъ обсуждать со всѣхъ сторонъ. Онъ болѣе довѣрялъ головѣ, чѣмъ сердцу; болѣе расчитывалъ, чѣмъ подчинялся минутному влеченію; никогда не кидался въ опасность, развѣ только въ минуту крайней необходиности. Съ людьми, имѣвшими силу и власть въ своихъ рукахъ, былъ уклончивъ, всегда находчивъ и нерѣдко тонокъ въ обращеніи съ ними. Чего Кара-Георгій добивался силою, того Милошъ достигалъ ласкою, лестію и вò время оказанною уступчивостію. Онъ не былъ молчаливъ, напротивъ любилъ поговорить, и путешественники, посѣщавшіе его домъ въ эпоху наибольшей власти его надъ Сербскимъ народомъ, отзываются съ похвалами о его пріятномъ умѣ, его жизненной опытности, его искуствѣ различать людей. Бесѣда за столомъ Милоша отличалась необыкновеннымъ разнообразіемъ: тутъ перебирались не только всѣ дѣла Сербіи и Турціи, но нерѣдко дѣлались мѣткія замѣчанія о политикѣ Австріи, Россіи и другихъ державъ. Милошъ любилъ обнаруживать пышность, когда это было кстати, ибо зналъ, что внѣшность имѣетъ сильное вліяніе на народъ; онъ любилъ собирать богатства, ибо зналъ, что они даютъ силу и значеніе человѣку въ его положеніи. Изъ приближенныхъ къ нему рѣдко кто могь похвалиться, что пользуется большимъ вліяніемъ на него или особымъ его довѣріемъ. Въ своихъ мнѣніяхъ и дѣйствіяхъ онъ былъ болѣе самостоятеленъ, чѣмъ Кара-Георгій, и не любилъ ни съ кѣмъ дѣлиться властію. Врагамъ не прощалъ ихъ замысловъ; приближеннымъ любилъ напоминать о ихъ ошибкахъ. Онъ былъ болѣе друженъ съ женщинами, чѣмъ Кара-Георгій, и хотя жена его Любица отличалась и красотою, и умственными и душевными качествами, словомъ была ему парой, но, достигнувъ власти, Милошъ очень часто измѣнялъ ей; число его любезныхъ было не малое. Это былъ типъ ловкаго Серба, который удачно торговалъ, когда былъ только владѣльцемь свиней и воловъ, который умѣлъ

 

 

150

 

вò время, въ самую опасную для Сербіи минуту, забыть о своихъ личныхъ выгодахъ, или лучше сказать слить ихъ съ выгодами народа, который всегда былъ въ уровень съ обстоятельствами, но рѣдко выше ихъ, и который, достигнувъ всѣхъ своихъ цѣлей, легко могъ обольститься своимъ положеніемъ и обмануть себя на счетъ своего значенія и даже народнаго расположенія къ нему. Но въ эпоху, о которой у насъ идетъ рѣчь, Милошъ былъ еще молодъ и ему предстояла долгая дѣятельность.

 

Благодаря Милошу Сербы снова, послѣ продолжительныхъ усилій, достигли независимости въ дѣлахъ внутренняго управленія. Власть Турокъ чувствовалась только въ городахъ и крѣпостяхъ. Но Сербы, удержавъ за собою право носить оружіе, появлялись въ городахъ на конѣ съ пистолетами и кинжалами за поясомъ, и Турки ничего не могли предпринять противъ нихъ.

 

( 15. Старанія Милоша утвердить за собой власть, стр. 150—151 )

Такимъ образомъ Сербы ежеминутно готовы были защищать свою независимость. Но условія, выговоренныя Милошемъ у Марашли Алипаши, были менѣе обязательны для султана, чѣмъ для самого бѣлградскаго паши и казались послѣднему очень тягостными; а потому паша старался ограничить права Сербовъ, тогда какъ Милошъ, защищая ихъ, усиливался распространить ихъ. Легче всего было Милошу достигнуть признанія своей власти со стороны самихъ Сербовъ. На скупщинѣ 25 октября 1817 года власть Милоша была подтверждена не только относительно его самого, но и для его потомковъ. Архіепископы бѣлградскій и ужицкій, всѣ архимандриты, кнезы и кметы разныхъ округовъ подписали актъ, провозглашавшій Милоша наслѣдственнымъ княземъ Сербіи. Но это былъ актъ не международный; о немъ не знали даже въ Константинополѣ. Рѣшеніе народной скупщины не было послано на утвержденіе султана и бѣлградскій паша употреблялъ всѣ свои усилія, чтобы уничтожить это рѣшеніе. Милошъ съ своей стороны долженъ былъ по прежнему хитрить съ пашой, дѣйствовать энергически противъ воеводъ, которые могли завидовать его власти и въ то же время предупреждать всякіе внѣшніе и внутренніе замыслы, враждебные противъ Сербіи и грозившіе навлечь на нее сильныя подозрѣнія. Съ цѣлію упрочить свою власть князь Милошъ удержалъ въ странѣ военное правленіе и ввелъ въ немъ перемѣну, состоявшую въ томъ, что окружные кнезы, должны были получать жалованье изъ общей земской казны. При помощи этой мѣры окружные начальники были поставлены въ зависимость отъ своего

 

 

151

 

князя, а народъ избавился отъ притѣсненій и злоупотребленій съ ихъ стороны. Но Милошъ ясно понималъ, что его власть, признанная народомъ, не будетъ имѣть прочнаго основанія, пока ее не признàютъ Турція и Россія, а если можно, то и другія европейскія державы. Отнынѣ всѣ его заботы обращены были на то, чтобы утвердить за собой званіе князя Сербіи въ качествѣ наслѣдственномъ и вмѣстѣ съ тѣмъ постепенно разширять права начинавшей освобождаться мало по малу изъ подъ турецкаго ига Сербіи. Милошъ сталъ добиваться этого троякимъ путемъ: ведя личные переговоры съ бѣлградскимъ пашой, посылая время отъ времени особыхъ депутатовъ въ Константинополь и посредствомъ русскаго посланника, барона Г. А. Строгонова. Все это дѣло тянулось страшно медленно, вслѣдствіе неопытности самого Милоша и Сербовъ въ дипломатическомъ искусствѣ, вслѣдствіе охранительной системы, которая была провозглашена тогда за политическую аксіому государями, подписавшими актъ священнаго союза, вслѣдствіе неопредѣленнаго положенія, въ которомъ находилась тогда Россія къ Сербіи, не имѣя еще правъ державы покровительствующей. Милошъ, какъ человѣкъ впервые выступившій на сцену политической дѣятельности и совершенно незнакомый съ обычаяни международной практики, былъ нетерпѣливъ, бросался отъ одного средства къ другому, иногда даже вредилъ самому себѣ, но всѣми мѣрами продолжалъ идти къ однажды предположенной имъ цѣли. Баронъ Строгановъ принималъ живое участіе въ судьбѣ сербскаго верховнаго вождя, я его переписка съ Милошемъ свидѣтельствуетъ, какъ много Строгановъ содѣйствовалъ Обреновичу получить желаемыя имъ права. Только дипломатъ, принадлежащій къ родственному съ Сербами племени, могъ входить такъ подробно въ положеніе возникавшаго княжества, могь давать такіе откровенные и полезные совѣты честолюбивому вождю возраждавшагося народа, съ такимъ терпѣніемъ вести дѣло до конца, какъ это дѣлалъ баронъ Строгановъ [101].

 

( 16. Переписка его съ барономъ Гр. А. Строганевымъ, въ 1817—1820 годахъ: по вопросу о правахъ Сербскаго народа, о власти Милоша и границахъ Сербіи, стр. 152—165 )

Переписка началась не прямо между Строгановымъ и Милошемъ. Они стали сноситься чрезъ русскаго консула, находившагося въ Букарештѣ, и чрезъ повѣреннаго вождя Сербовъ, проживавшаго въ томъ же городѣ. Въ самой Сербіи въ то время не могло еще быть никакого европейскаго агента.

 

Первое, извѣстное намъ, письмо Строганова на имя сербскаго повѣреннаго въ Букарештѣ, Михаила Федоровича Германа, относится къ 15 февраля 1817 года и писано по поводу жалобъ на то, что будто бы

 

 

152

 

бѣлградскій паша Марашли-Али удержалъ у себя, по собственнону произволу, фирманъ султана, клонившійся въ пользу Сербіи, и привезенный ѣздившими за нимъ въ 1816 году Іованомъ Обреновичемъ, братомъ Милоша, и Вуицей Вуличевичемъ. Въ послѣдствіи оказалось, что письмо къ пашѣ, данное названнымъ депутатамъ въ Константинополѣ, дѣйствительно не заключало въ себѣ ни слова о правахъ Сербовъ. Строгановъ совѣтовалъ сербскому вождю успокоиться и обѣщалъ разузнать, въ чемъ состояло дѣло. Ровно черезъ мѣсяцъ, 15 марта, онъ опять писалъ Герману, причемъ совѣтовалъ сербскому вождю скромно переносить притѣсненія отъ Турокъ, выжидая болѣе благопріятнаго времени, для того, чтобы получить желаемыя права. Любопытно, что оба эти письма достигли Бѣлграда, или вѣрнѣе, Крагуевца, гдѣ Милошъ жилъ постояннѣе, только 4 іюня: такъ трудно было тогда поддерживать сношенія между внутреннею Сербіей, Валахіей и Константинополемъ. И вотъ, не получивъ еще извѣщенія о томъ, какъ приняты были Милошемъ его совѣты, Строгановъ узнаетъ уже въ самомъ Константинополѣ, что сербскій вождь неосмотрительно подписалъ какую-то торжественную благодарность на имя султана, которая давала турецкому правительству сильное оружіе противъ самихъ же Сербовъ. Строгановъ тотчасъ же отписалъ о томъ Герману, требуя подробнаго извѣстія о случившемся; и узнавъ потомъ, въ чемъ именно заключалась оплошность Милоша, отправилъ новое письмо отъ 28 іюля, въ коемъ не пощадилъ провинившагося, который разсчитывалъ, что внезапнымъ заявленіемъ преданности со стороны Сербовъ предъ султаномъ можно получить хоть какія-либо льготы. «Въ то время, писалъ Строгановъ, когда Россія, соболѣзнуя о бѣдствіяхъ, претерпѣваемыхъ ея единовѣрцами, готовится употребить всѣ средства убѣжденія, отъ нея зависящія, къ достиженію имъ прочнаго мира и спокойствія; въ то время долгомъ усердствующихъ къ отчизнѣ Сербовъ должно быть ревностное содѣйствіе благотворнымъ и великодушнымъ намѣреніямъ августѣйшаго своего покровителя и каждый обязанъ жертвовать всѣмъ, даже жизнію, для достиженія сей цѣли. Судите же, милостивый государь мой, въ какое чрезвычайное удивленіе привело меня торжественное письмо г. Обреновича къ султану! Донынѣ верховный вождь вашъ казался склоннымъ къ принятію отъ меня совѣтовъ; по сему я имѣлъ нѣкоторое право ожидатъ, что, приступая къ дѣлу столь важному, онъ предварительно извѣститъ меня объ этомъ. Онъ старается извинить себя домогательствами и угрозами паши бѣлградскаго; но подписавъ отъ

 

 

153

 

имени Сербовъ увѣреніе, что они вкушаютъ такой миръ и спокойствіе, какого предки ихъ не имѣли, и желаютъ только продолженія оныхъ, не долженъ ли онъ былъ ожидать, что всѣ соотечественники на него возстанутъ и будутъ обвинять его въ малодушіи». Желаа поправить ошибку Милоша, Строгановъ требовалъ присылки всѣхъ прежнихъ договоровъ, какіе только были заключаемы между Сербами и Турками, какъ во времена Кара-Георгія, такъ и послѣ него. Но благодарность, посланная Милошемъ въ Константинополь, не осталась безъ послѣдствій. Бѣлградскій паша требовалъ отъ Милоша, чтобы онъ ѣхалъ въ Константинополь лично благодарить султана. Кромѣ того, весной 1818 года, основываась на прежнихъ обѣщаніяхъ самого же Милоша, онъ наложилъ на Сербовъ обязанность починить бѣлградскую крѣпость и построить новый укрѣпленный мостъ на рѣкѣ Моравѣ. Милошъ жаловался на это Строганову, прося его принять участіе въ возродившихся вслѣдствіе всѣхъ этихъ столкновеній переговорахъ о правахъ Сербовъ. Строгановъ отвѣчалъ на эти жалобы чрезъ того же Германа письмомъ отъ 15 іюня 1818 года, въ которомъ говорилъ, что будучи наслышанъ о желаніи Сербовъ, чтобъ были возстановлены условія, заключенныя въ 1806 г. Кара-Георгіемъ съ Турками, хочетъ знать всѣ прежніе договоры, существовавшіе между Турками и Сербами, и потому проситъ прислать относящіеся въ нимъ докуненты. Вмѣстѣ съ тѣмъ Строгановъ совѣтовалъ Милошу не ссылаться въ веденныхъ имъ съ пашою переговорахъ на покровительство Россіи, до самаго окончанія ихъ. Бѣлградскій паша однакожь продолжалъ настаивать на своихъ требованіяхъ, присоединивъ къ нимъ еще одно, чтобы Сербы построили для турецкаго гарнизона въ бѣлградской крѣпости большія лодки на Дунаѣ. Милошъ опять извѣстилъ о томъ Строганова чрезъ своего повѣреннаго въ Букарештѣ. Строгановъ отвѣчалъ на эти новыя жалобы рѣшительнымъ требованіемъ присылки ему прежнихъ договоровъ между Турціей и Сербами. «Еслибъ вы, милостивый государь мой, писалъ онъ Герману, отъ 1 августа, доставили мнѣ точныя копіи съ четырехъ фирмановъ, коими означенная повинность наложена отъ Порты на Сербію, то я могъ бы вѣроятно подать совѣтъ гораздо полезнѣйшій и основательный; нынѣ же долженъ по неволѣ ограничиться одними предположеніями, вмѣсто сущности. Повторяю вамъ прежнюю просьбу объ убѣжденіи г. Милоша Обреновича присылать списки со всѣхъ важныхъ бумагь, по коимъ будетъ онъ требовать нашего совѣта и заступленія и коихъ здѣсь получать мнѣ не возможно. Тогда я буду въ силахъ, зная подробно

 

 

154

 

содержаніе и даже выраженія оныхъ, пользоваться обстоятельствами и дѣйствовать съ успѣхомъ, не вступая въ продолжительную съ нимъ переписку. Россія убѣждаетъ г. Обреновича и другихъ вождей вашихъ хранить тишину и покорность къ настоящему правительству, но она же защищаетъ и не перестанетъ поддерживать права Сербовъ, если только права сіи будутъ явно нарушены. Пусть верховный вождь съ почтеніемъ, но и съ твердостью представить пашѣ, а въ случаѣ нужды и самому султану посредствомъ депутатовъ, о невозможности исполнить сіе чрезвычайное требованіе на счетъ истощенной области, по неудобности избраннаго для работъ сихъ времени. Причины, изложенныя имъ въ письмѣ, весьма основательны. Пусть онъ тогда же назначитъ за все умѣренныя цѣны, прилагая стараніе и о вѣрности платежа, пусть исполнитъ все сіе заблаговременно и сколько можетъ торжественно. Тогда Порта не такъ скоро рѣшится оставить справедливыя представленія безъ всякаго уваженія». Затѣмъ, переходя къ вопросу о прежнихъ договорахъ Сербовъ съ Турками, Строгановъ замѣтилъ, что условія, заключенныя въ 1806 году, важны только по опредѣленію границъ между Турціей и Сербіей и по запрещенію Туркамъ селиться въ Сербіи; условія же, заключенныя въ 1815 году, казались Строганову болѣе важными.

 

Милошъ видимо былъ доволенъ тѣмъ, что Строгановъ говорилъ такъ подробно о переговорахъ по вопросу о сербскихъ правахъ и поспѣшилъ высказать предъ нимъ свое задушевное желаніе видѣть званіе верховнаго вождя наслѣдственнымъ въ своей семьѣ, чтò возможно было только послѣ согласія Порты на то, но получилъ прямой и рѣшительный отказъ отъ Строганова, отказавшагося хлопотать по этому дѣлу у Порты. «Это было бы преждевременно для пользы Сербіи», замѣчалъ Строгановъ въ письмѣ отъ 2-го января 1819 года.

 

Осенью 1818 года между людьми, окружавшими сербскаго верховнаго вождя разнеслись странные слухи о томъ, что будто бы Турція вооружается съ цѣлію двинуть свои войска въ сербскія нахіи, что будто бы на Ахенскомъ конгрессѣ шла рѣчь о сербскихъ дѣлахъ и турецкому правительству предоставлено было право устроить ихъ по своему благоусмотрѣнію. Строгановъ долженъ былъ успокоить Милоша, и въ письмѣ къ Герману отъ 1 февраля 1819 года говорилъ: «новыя безпокойства Сербовъ основаны на слухахъ, не заслуживающ ихъ никакого вѣроятія и распущенныхъ людьми, недоброжелательствующими народу вашему. Ахенскій конгрессъ нимало не относился къ дѣламъ турецкимъ; слѣдовательно

 

 

155

 

о Сербіи не было ни какимъ образомъ упомянуто, и участь ея осталась совершенно на основаніи восьмой статьи букарештскаго трактата. Конгрессъ занимался единственно утвержденіемъ общаго мира между державами христіанскими. Турецкое правительство весьма удалено отъ мысли поставить Россію въ необходимость прервать дружескія сношенія; но сіе неминуемо бы послѣдовало, еслибъ оно вздумало напасть вооруженною рукою на Сербію. Августѣйшій покровитель Сербіи не отдѣляетъ дѣлъ ея отъ своихъ собственныхъ. И тѣ и другія слѣдуютъ равно одинаковому направленію, и будутъ окончены вмѣстѣ». Но въ Крагуевцѣ продолжали волноваться. Обычное военное настроеніе сосѣднихъ съ Сербіей пашей, повторяющееся даже и теперь при каждомъ празднованіи христіанами пасхи, пограничные грабежи Турокъ по берегамъ Дрины, казались верховному вождю и его совѣтникамъ предвѣстіемъ военныхъ движеній большой турецкой арміи противъ Сербіи. Милошъ опять сообщилъ о своихъ подозрѣніяхъ русскому посланнику, находившемуся въ Константинополѣ. Строгановъ еще разъ, отъ 2 августа 1819 года, подтвердилъ свои увѣренія, что Сербамъ, не зачѣмъ опасаться нападенія со стороны Турокъ. «Намѣренія здѣшняго правительства, писалъ онъ, не могутъ отъ меня скрыться. Я самъ поспѣшилъ бы увѣдомить Сербовъ о малѣйшемъ покушеніи, еслибы только оно было возможно. Россія принетъ за явное нарушеніе мира всякое сдѣланное вамъ насиліе. Султанъ и его министры очень это знаютъ и тщательно избѣгаютъ даже тѣни онаго. Положимъ однакоже невозможное; положимъ, что Турки начали-бы усиливать гарнизоны въ своихъ крѣпостяхъ, и что отряды ихъ дѣйствительно вступили бы въ Сербію. Въ такомъ случаѣ пусть верховный вождь торжественно объявить жалобу свою бѣлградскому пашѣ и отправитъ, не смотря ни на какія убѣжденія, въ Константинополь депутатовъ для личныхъ представленій султану; а въ тоже самое время пусть увѣдомитъ меня подробно и достовѣрно о происшедшемъ. Тогда увидитъ онъ, попуститъ ли Россія попирать права народа Сербскаго и приметъ ли мѣры къ возстановленію его спокойствія».

 

Получивъ это письмо, Милошъ немедленно отвѣчалъ Строганову (отъ 20 августа), прося позволенія начать прямыя письменныя сношенія съ нимъ, причемъ жаловался на то, что Турки усиливаютъ бѣлградскую крѣпость со стороны Дуная, что онъ опасается тайнаго покушенія со стороны Турокъ на его жизнь, о чемъ его извѣстили изъ Австріи и Константинополя. Милошъ имѣлъ полное право опасаться такого намѣренія

 

 

156

 

со стороны Турокъ, ибо онъ очень хорошо зналъ, какъ часто съ 1815 года въ бѣлградской крѣпости помышляли о томъ. Къ тому же Милошъ зналъ, что и между самими Сербами было много недовольныхъ, которые всегда готовы были составить заговоръ противъ него. Милошъ зналъ также, какъ часто гибли сербскіе кнезы и поглавари, и во времена Кара-Георгія, и при немъ, вслѣдствіе борьбы партій: въ то время не исполнилось еще и двухъ лѣтъ, какъ погибъ насильственною смертію Кара-Георгій, вервувшійся изъ Бессарабіи въ Сербію, въ 1817 году. Милошъ и самъ любилъ отдѣлываться отъ враждебныхъ ему кнезовъ, посредствомъ убійствъ. Баронъ Строгановъ въ своемъ первомъ письмѣ, отправленномъ прямо на имя верховнаго вождя Сербовъ, отъ 16 сентября 1819 года, объяснялъ усиленіе крѣпостныхъ работъ со стороны Дуная ветхостію стѣнъ бѣлградской крѣпости, а на счетъ извѣстій, пришедшихъ изъ Константинополя и Австріи, о готовящемся покушеніи на жизнь Милоша, говорилъ: «Желаніе достать отъ васъ знатные подарки, вкрасться въ достовѣрность вашу, поселить пустые страхи, мутить покой Сербіи, — вотъ, по мнѣнію моему, происхожденіе оныхъ слуховъ. Турки конечно не употребягь противъ васъ явнаго насилія, отъ скрытнаго же убійства охраняютъ васъ стража и приближенные».

 

Между тѣмъ въ Бѣлградѣ дѣйствительно ковались замыслы, расчитанные однакожь не на жизнь Милоша, а на его честолюбіе. Видя упорство, съ какимъ Сербы продолжали настаивать на дарованіи имъ правъ, и подозрѣвая, что это упорство происходитъ отъ надеждъ на покровительство Россіи, бѣлградскій паша рѣшился испытать новое средство для ослабленія сербскихъ требованій: онъ думалъ отдѣлить интересы Милоша Обреновича отъ интересовъ сербскаго народа. Обѣщая верховному вождю выхлопотать у своего правительства наслѣдственность носимаго имъ званія въ семьѣ Обреновичей, бѣлградскій паша требовалъ, чтобы Милошъ сдѣлалъ уступки въ правахъ, которыя должна была признать Турція за Сербами. Милошъ, по видимому, поддавался увѣщаніямъ паши. Это заставило барона Строганова, въ письмѣ отъ 1 декабря 1819 года, адресованномъ къ Герману, высказать слѣдующія слова: «Я никакъ не могу помыслить, чтобы г. Обреновичь рѣшился пожертвовать благомъ и надеждами всего народа собственнымъ выгодамъ, тѣмъ болѣе что оныя тѣсно связаны съ выгодами общими и отъ нихъ зависятъ». Въ тотъ же самый день Строгановъ написалъ довольно сильное увѣщаніе самому Милошу, въ которомъ между прочимъ говорилъ: «Порта видитъ сильное желаніе

 

 

157

 

ваше получить наслѣдственный самъ княжескій; она рѣшилась воспользоваться симъ благопріятнымъ для нея обстоятельствомъ, дабы, лаская видамъ вашимъ, посредствомъ васъ совершенно поработить Сербію и лишить всѣхъ способовъ къ улучшенію жребія угнетенныхъ. Ужели вы мыслите, что она сдержитъ все, обѣщаемое вамъ, когда приметъ отъ васъ требуемую присягу? Ужели вы сами согласитесь купить княжество цѣною счастія своихъ соотечественниковъ и возобновить или лучше усугубить ту самую ошибку, которая въ 1817 году повредила настояніямъ моимъ за Сербію? Тогда Порта воспользовалась простымъ благодарственнымъ письмомъ вашимъ къ пашѣ; нынѣ же она хочетъ выманить у народа торжественный актъ для мнимаго удаленія Россіи отъ дѣлъ вашихъ. Что имѣетъ въ виду императорскій дворъ, покровительствуя Сербамъ? Отвѣтъ очень ясенъ: утвержденіе навсегда блага ихъ точнымъ исполненіемъ восьмой статьи букарештскаго трактата. Если получитъ она всю должную силу, то народъ посредствомъ депутатовъ своихъ опредѣлитъ отношенія свои къ Портѣ, подкрѣпитъ права ежегодныхъ своихъ собраній, а верховный вождь умножить свое вліяніе и слѣдовательно кредитъ между Турками. Тогда можетъ онъ склонить ихъ гораздо удобнѣе на всѣ свои требованія. Должно прежде всего устроить дѣла общественныя, а потомъ уже ласкаться успѣхомъ своихъ собственныхъ: безъ того послѣдують однѣ неудачи и позднее раскаяніе. Вы просили, милостивый государь, моего совѣта; я готовъ подать его съ истиннымъ усердіемъ. Объявите пашѣ или даже самой Портѣ, если возможно, что участіе Россіи въ положеніи Сербіи проистекаетъ единственно отъ неисполненія помянутой восьмой статьи, и что султанъ легко уничтожитъ оное, даруя вамъ на прочномъ основаніи обѣщанныя права и выгоды. Увѣрьте, что симъ поступкомъ весь народъ привязанъ будетъ къ нынѣшнему жребію своему и не останется въ необходимости желать отъ чуждыхъ державъ защиты. Отвѣтъ турецкаго правительства покажетъ вамъ, искренни ли его расположенія къ особѣ вашей и всей Сербіи».

 

Въ это самое время въ европейскихъ газетахъ приписывали Россіи намѣреніе учредить особую коммисію изъ турецкихъ и русскихъ дипломатовъ, чтобы опредѣлить смыслъ букарештскаго трактата и, по взаимномъ соглашеніи въ томъ, привести договоръ въ исполненіе. Порта будто бы опасалась, чтобы Россія не упрекнула ее въ нарушеніи 8 статьи договора, касавшейся Сербіи. Подъ вліяніемъ этихъ слуховъ и писемъ барона Строгонова, Милошъ Обреновичь сталъ спѣшить посылкой въ Константинополь

 

 

158

 

особой депутаціи съ настоятельнымъ требованіемъ исполненія восьмой статьи Букарештскаго трактата. Но этого ему было мало; онъ хотѣлъ немедленно прекратить уплату податей, ссылаясь на ихъ неопредѣленность; желаніе же достигнуть наслѣдственности своего званія отложилъ до поры до времени. Извѣстясь о томъ, Строгановъ писалъ отъ 2-го апрѣля 1820 года, что намѣреніе прекратить уплату податей неосновательно и безполезно, и вмѣстѣ съ тѣмъ требовалъ точнѣйшаго опредѣленія истинныхъ желаній сербскаго народа. Далѣе Строгановъ совѣтовалъ «такъ вести переговоры, чтобы не замѣшать въ нихъ Россію и дать Портѣ возможность выставить на видъ, что она поступила по собственнымъ желаніямъ Сербовъ». Между тѣмъ Строгановъ узналъ, что Милошъ спѣшитъ посылкою депутатовъ въ Константинополь и думаетъ назначить сербскимъ повѣреннымъ въ Букарештѣ своего брата. «Это слишкомъ гласно!» — замѣтилъ Строгановъ, по поводу послѣдняго намѣренія, въ письмѣ отъ 15-го апрѣля. А 3-го мая Милошъ Обреновичъ увѣдомлялъ Строганова о посылкѣ депутаціи изъ трехъ сербскихъ старѣйшинъ: Павла Сретеновича, Георгія Поповича Телеша и Леонтича, причемъ просилъ русскаго посланника руководить ихъ «въ отправленіи дѣлъ народа сербскаго». «Симъ я все счастіе моё и всего многострадальнаго, до послѣдней капли крови единоплеменной Россіи вѣрнаго, народа сербскаго повергъ предъ высочайшимъ престоломъ нашего покровителя, а упутствованіе дѣлъ сербскихъ вручилъ вашему благоразумію»,—такими словами заключалъ Милошъ свое письмо къ Строганову.

 

И не смотря на то, депутаты явились въ Константинополь и подали прошеніе султану, безъ предварительнаго совѣщанія съ Строгановымъ, 7-го мая. Это заставило Строганова написать Милошу: «все сіе даетъ право Портѣ окончить дѣла сербскія простымъ фирманомъ или хаттишерифомъ, гдѣ будуіъ упомянуты три или четыре пункта изъ прошенія, потомъ послать коммиссара въ Бѣлградъ, утвердить все присягой, и ссылаться, въ случаѣ запросовъ отъ Россіи, на согласіе самихъ Сербовъ».

 

Строгановъ ждалъ, что сербскіе депутаты привезутъ съ собой въ Константинополь матеріалы отъ Милоша для составленія подробнаго прошенія на имя султана о правахъ сербскаго народа, а вмѣсто того къ Строганову явился 12-го мая только одинъ депутатъ, Леонтичъ. Объясненія его на предложенные Строгановымъ вопросы были сбивчивы и неудовлетворительны. Строгановъ послалъ звать къ себѣ другаго депутата, Георгія Поповича; но тотъ побоялся идти въ домъ русскаго посланника, что

 

 

159

 

бы «тѣмъ не навлечь на себя подозрѣнія». Тогда Строгановъ попросилъ у депутатовъ подробныхъ письменныхъ объясненій. Леонтичъ принесъ ему копію съ прошенія, поданнаго на имя султана, и роспись податей, платимыхъ Сербами, весьма неточную. Но Строгановъ все это зналъ и безъ Леонтича, и посовѣтовалъ сербскому депутату, если онъ не имѣетъ болѣе ничего съ собой, не ходитъ къ нему. О неудовольствіи Строганова Милоша извѣстилъ Германъ. Верховный вождь самъ сознавалъ, что поступилъ не ладно и спѣшилъ отвѣчать Строганову отъ 15-го мая на его апрѣльское письмо, скрывая однакожь и на этотъ разъ свои истинныя намѣренія:

 

«Почитаемое письмо вашего превосходительства изъ Буюкдере, отъ 2-го минувшаго апрѣля, имѣлъ я честь съ особеннымъ удовольствіенъ чрезъ нашего депутата г. Германа получить, въ коемъ увидѣлъ я, милостивый государь, что непрерывными и благоразумными вашими настояніями, по высочайшей волѣ государя императора, дѣла наши счастливый конецъ у Порты получаютъ, потому что высочайшій нашъ покровитель, самодержецъ всея Россіи, извѣстившись чрезъ донесенія вашего превосходительства, расположенъ истинно принимать участіе и желать успѣха въ наслѣдственномъ возвышеніи моего сана, коль скоро оно основано будетъ на утвержденіи правъ, преимуществъ и внутренняго устройства Сербіи. Сходно сему наставленію вашему, милостивый государь, дабы не повредить успѣху будущихъ нашихъ попеченій по сему предмету, и дабы дѣла наши, по видимому, были производимы нами самимн, я отправилъ изъ круга нашего посланниковъ въ Царьградъ съ прошеніемъ отъ народа на имя самого султана. Убоявся же заманчивой политики турецкаго правительства, я не изоставилъ наложить отправленному въ Царьградъ посольству нашему явиться и быть тайно въ поразуміи съ вами, милостивый государь, и всѣ дѣла наши по наставленію вашему направлать; о чемъ всемъ имѣлъ я честь подробно довести подробно до свѣдѣнія вашего превосходительства въ письмѣ моемъ, отъ 15-го минувшаго апрѣля. По пріятіи же депеши вашей отъ 2 го апрѣля, не преминулъ я паки чрезъ нарочно отправленнаго въ Царьградъ отъ 14-го мая возобновить прежнія мои предувѣщанія къ посланникамъ нашимъ. По отправленіи депутатовъ нашихъ, получилъ извѣстіе что они благополучно приспѣли въ Царьградъ и письма съ прошеніемъ отъ народа, къ моему неудовольствію, отдали куда они надлежали, принуждены бывше, не показавъ прежде вашему превосходительству предложитися имущее прошеніе въ самомъ подлінникѣ на разсмотрѣніе ваше, отъ коего податаго

 

 

160

 

прошенія имѣіъ я честь доставить копію на усмотрѣніе вашего превосходительства. Извольте, ваше превосходительство, при семъ по требованію вашему принять желаніе народа Сербскаго въ пунктахъ написанное, которое по усмотрѣнію нашему соотвѣтствуетъ не только ко утвержденію главныхъ правъ и преимуществъ, но и ко всѣмъ предметамъ внутренняго управленія, основаннаго на мѣстныхъ обычаяхъ и пользахъ какъ разныхъ сословій, такъ и всего народа вообще.

 

«Можетъ-быть, милостивый государь, что я не описавъ подробно во всей обширности будущаго внутренняго правленія нашего, какъ разныхъ сословій, такъ и всего народа вообще, не буду соотвѣтствовать сдѣланному къ намъ вашему требованію. При томъ, по мнѣнію моему, краткости ради времени къ важному сему предмету опредѣленнаго, и какъ я уже давно руководствованіе дѣлъ прелюбезнѣйшаго отечества и моихъ собственныхъ вручилъ благоразумному направленію вашего превосходительства, то я за нужное почелъ, только, по мнѣнію моему, нужнѣйшіе пункты на усмотрѣніе вашего превосходительства представить, съ покорнѣйшимъ моимъ прошеніемъ, послужить еще, кромѣ означенныхъ статей прибавить и лишнее убавить. Имѣя въ виду больше права прелюбезнаго ми народа, нежели собственныя мои, въ семъ самомъ смыслѣ я старался и въ посылаемыхъ пунктахъ по сему предмету объяснитися у вашего превосходительства.

 

«Къ назначеннымъ и у семъ прилагаемымъ пунктамъ, я особенно за нужное судилъ, для всякаго благополучія народа и отечества нашего, просить ваше превосходительство прибавить еще, чтобъ Россія своего резидента имѣла въ Бѣлградѣ и чтобъ напротивъ не существовалъ въ Бѣлградѣ трехвостный паша съ своею сему знатному чину его принадлежащею многочисленною свитой; но другой какой то нижняго чина градоначальникъ, который бы гарнизономъ управлялъ. Кромѣ гарнизоновъ въ Бѣлградѣ, въ Смедеревѣ, въ Шабцѣ, въ Ужицѣ и Соколѣ (крѣпостьми) и прочихъ паланкахъ по сіе время существуютъ Турки съ фамиліями, и въ окрестностяхъ крѣпости Сокола 12 самыхъ лучшихъ селенія занимаютъ тоже Турки съ фамиліями, коихъ всѣхъ числомъ 6—7 тысячъ душъ будетъ, ни что же въ данодаяніи спомогающе христіанамъ нашимъ. Паша бѣлградскій ласково съ нами по сіе время обходится. Онъ, паша, въ послѣднемъ нашемъ собраніи, съ 1-го по 15-е число текущаго мая торжествованномъ, на предложеніе ко мнѣ собора и по настоянію моему, согласился всѣмъ муселимамъ въ Сербіи и нѣкоторымъ служителямъ своимъ

 

 

161

 

умалить отъ жалованья за сей полгодъ 25.000 левовъ въ пользу народа нашего. Касательно же моего наслѣдственнаго княжества, отзывы турецкаго правительства чрезъ сего пашу были ласковыя и устненныа увѣренія, что всѣ предлагаеныя прошенія наши отъ султана уважены будутъ, коль скоро мы присягу вѣрности отъ народа на письмѣ положимъ и вмѣстѣ съ ними воевать противъ всякаго непріятеля ихъ государства обѣщаніе сотворимъ. Но благодаря Бога, при всемъ таковомъ ихъ лукавствѣ, имѣя всегда твердую надежду на величайшее благоволеніе государя императора и бывъ предохраняемъ благополезными совѣтами и наставленіями вашего превосходительства, избѣжалъ я до сихъ поръ заманчивой ихъ политики. Здѣсь имѣю честь присовокупить, границы сербскія, при заключеніи мира Россіи съ Портою въ Букарештахъ, въ 1812 году бывшія, и назначить главныя въ Сербіи укрѣпленные шанцы, коими границы ея соутверждены были: Дрина, Сава и Дунай съ трехъ сторонъ дѣлили Сербію отъ чужихъ предѣловъ. Южная же страна была соутверждена сими главными укрѣпленными шанцы: первый шанецъ былъ на Рачи при рѣкѣ Дринѣ, второй на Ивицѣ, 3-й на Шаргану, 4-й на Златибору, 5-й на Явору, 6-й на Голіи, 7-й на Зовику, 8-й на Копаонику, 9-й на Баговцу, 10-й на Янковой Клисури, 11-й на горѣ Ястребцу, 12-й на Шилѣговцу, 13-й у Делиграду, 14-й у Бани, 15-й у Гургусовцу, 16-й отъ Гургусовца Тимокомъ рѣкомъ у Дунай, сей есть самый важнѣйшій и нужнѣйшій пунктъ Сербіи для своей коммуникаціи съ Валахіей. Сими точками ограничена Сербія можетъ платить казнѣ султанской одинъ съ половиною милліонъ или и два милліона левовъ годишнѣ. У коей рѣченной суммѣ разумѣть должно: порезъ, харачъ, циганскій харачъ, мадемъ, мукаде, дюмрукъ, скеле, чибукъ и спахійско. Однимъ словомъ все, чтò Сербія должна платить казнѣ царской и всѣмъ прочимъ чинамъ и начальникамъ, съ дозволенія султана, подъ какимъ то ни было наименованіемъ.

 

«При семъ важномъ дѣлѣ, дабы обширно извѣстить ваше превосходительство о нашемъ мнѣніи, вѣрности и приверженности къ высочайшену престолу всероссійскому, я за нужное судилъ отправить съ сими депеши къ вамъ, милостивый государь, нашего депутата г. Германа, и велѣлъ ему, съ дозволенія вашего превосходительства, находиться при васъ, а по наставленію вашему имѣть тайныя сношенія съ посланникомъ нашимъ въ Царьградѣ, коего мы признаемъ въ качествѣ депутата; впрочемъ, какъ сего нашего депутата Германа, такъ и цѣлое направленіе дѣлъ моихъ и отечества, вручаю вашему, милостивый государь, руководствованію».

 

 

162

 

Въ началѣ іюля въ Константинополѣ получены были двѣ новыя инструкціи отъ Милоша для депутатовъ. Ихъ привезъ самъ Германъ. Въ одной изъ нихъ означено было, чтобы депутаты просили турецкое правительство объ отправленіи особаго коммиссара въ Сербію; а въ другой инструкціи говорилось о подачѣ самими депутатами вторичнаго прошенія на имя султана въ Константинополѣ. Вслѣдъ за сими ннструкціями, Милошъ отправилъ къ Строганову письмо изъ Крагуевца отъ 24-го іюня, въ которомъ не одобрялъ прежнихъ дѣйствій своихъ депутатовъ. «Погрѣшность, сдѣланная депутатами, велика, — говорилъ онъ въ этомъ письмѣ: — она причинила мнѣ неописанное смущеніе». Неопредѣленность непонятнаго прошенія «о податяхъ и объ отношеніяхъ Сербіи къ Портѣ», Милошъ объяснялъ напряженнымъ состояніемъ между Сербами и Турками, гдѣ, говорилъ онъ: — «надо всегда хитрить и лукавить, или чтобъ выждать вашего вмѣшательства, или чтобъ Порта сама пожелала русскаго вмѣшательства, а ужь потомъ приступить къ формальнымъ переговорамъ». Далѣе Милошъ просилъ Строганова сочинить проектъ полнаго прошенія о правахъ сербскаго народа для поднесенія коммиссару, если таковой будетъ высланъ Портою въ Бѣлградъ. Но вмѣсто подробныхъ матеріаловъ, необходимыхъ для составленія такого проекта, вмѣсто прежнихъ договоровъ Сербовъ съ Турками, верховный вождь присоединилъ къ своему письму незначительныя свѣдѣнія о различныхъ буйствахъ турецкихъ жителей въ сербскихъ границахъ, и въ тоже время Милошъ просилъ Строганова разрѣшить его недоумѣніе на счетъ того, какъ дѣйстівовать впередъ: «сего спасительнаго совѣта, писалъ онъ, неотступно придерживаться буду и у Порты настоятельно просить полномочнаго коммисара буду, и до самой крайности». Но именно этихъ-то крайностей и не желалъ Строгановъ. Видя однакожь, что дѣло сербской депутаціи въ Константинополѣ сильно испорчено, что полнаго проекта о правахъ Сербовъ нельзя составить по тѣмъ скуднымъ матеріаламъ, которые находились у него подъ руками, Строгановъ посовѣтовалъ Герману и самимъ депутатамъ придерживаться въ своихъ дальнѣйшихъ дѣйствіяхъ первой инструкціи, присланной Милошемъ, т. е. просить турецкое правительство объ отправленіи въ Бѣлградъ особаго коммиссара и тамъ уже вести съ нимъ переговоры о сербскихъ правахъ.

 

Увѣдомляя о томъ Милоша, Строгановъ писалъ ему, отъ 15-го іюля 1820 года:

 

«Мнѣ несравненно сообразнѣе кажется съ успѣшнымъ достиженіемъ

 

 

163

 

цѣли вашей, если вторичное прошеніе подано и слѣдующіе за нимъ переговоры производимы будутъ не здѣсь, а въ Сербіи. Должно полагать, что не всѣ пункты моего прошенія приняты будутъ Портою. Иначе захочетъ она отвергнуть, другіе нужно будетъ пояснить, или противъ требуемаго вами сдѣлать возможныя уступки. Все сіе поведетъ за собою переговоры, которыхъ по искренности нельзя поручить депутатамъ. Вы одни съ находящимися при васъ старѣйшинами можете принять дѣло столь великой важности. Почему вамъ желать должно, чтобы въ Бѣлградѣ, а не въ Константинополѣ, можно было подать вторичное прошеніе, и чтобъ для сего былъ отправленъ коммиссаръ въ Сербію... Немедленно по прибытіи коммиссара вамъ нужно будетъ представить ему о наносимыхъ народу обидахъ и притѣсненіяхъ и просить его объ устраненія оныхъ, безъ чего вамъ и въ переговоры вступить съ нимъ не возможно. Какъ для сихъ переговоровъ, такъ и для представленія вашихъ прошеній свобода необходима. А можетъ ли быть свобода, гдѣ съ одной стороны тиранство и угнетеніе, а съ другой страданія и страхъ? Не прекративъ оныя, можно принудить народъ на все согласиться; но нельзя будетъ утверждать, что такое согласіе будетъ произвольное, а тѣмъ самымъ новое распоряженіе Порты въ разсужденіи Сербовъ будетъ противно ея торжественнымъ обѣщаніямъ».

 

Но вмѣсто особаго коммиссара Порта назначила въ Сербію простаго мубашира и отправила съ нимъ фирманъ, далеко неудовлетворявшій ожиданіамъ русскаго посланника. Извѣщая о томъ Милоша, Строгановъ опять жаловался на величайшее легковѣріе сербскихъ депутатовъ и вообще на неумѣнье ихъ вести свое дѣло. За тѣмъ возвращаясь къ рѣшенію турецкаго правительства, Строгановъ замѣтилъ:

 

«Не нужно мнѣ исчислять подробно, сколько сія мѣра, принятая Портою, и содержаніе фирмана ея мало сходствуютъ съ ожиданіями и выгодами народа сербскаго. Вамъ самимъ съ благоразумнѣйшими старѣйшинами слѣдуетъ разсудить о томъ и опровергнуть почтительнымъ, но твердымъ образомъ мнимое соглашеніе съ депутатами, на которое ссылается фирманъ сей и къ коему не имѣли они надлежащаго отъ васъ и отъ народа полномочія. Съ сихъ поръ я твердо рѣшился совершенно прекратить всякія сношенія съ вашими депутатами. Въ чему служатъ совѣты и наставленія, коихъ они не исполняютъ и кои толкуютъ они и употребляютъ кривымъ образомъ? Васъ же убѣдительно прошу сохранять въ виду, что теперь отъ собственнаго благоразумія и отъ приличной твердости

 

 

164

 

вашей зависитъ настоять надлежащимъ образомъ на томъ, чтобъ Порта уважила изъявленіе истинныхъ желаній народа вамъ ввѣреннаго. А потому долгомъ почитаю повторить вамъ главное и непремѣнное правило, что всякій актъ, заключающій изъявленіе желаній народа сербскаго и подписанный верховнымъ вождемъ и всѣми старѣйшинами, долженъ быть принятъ мною, когда Порта сообщитъ мнѣ оный, какъ точное и подлинное желаніе народа. Слѣдственно участіе россійскаго двора, основанное на восьмой статьѣ Букарештскаго трактата не можетъ простираться далѣе послѣ такого акта».

 

Письмо это отправлено было изъ Константинополя 21-го іюля; но Милошъ еще ранѣе узналъ объ отправленіи турецкаго чиновника въ Сербію и снова просилъ Строганова поскорѣе прислать проектъ прошенія въ формѣ общенароднаго желанія; вмѣстѣ съ тѣмъ онъ жаловался на бѣлградскаго пашу, который распустилъ турецкихъ жителей и гарнизонъ, позволяющихъ себѣ различныя своеволія. Въ тотъ же день писалъ Милошъ и къ русскому нонсулу въ Букарештѣ, прося его ходатайствовать предъ Строгановымъ о присылкѣ въ Бѣлградъ полнаго проекта народнаго прошенія «въ самой скорости, чрезъ нарочнаго курьера». Строгановъ съ своей стороны увѣдомлялъ Милоша, отъ 31-го іюля, что подача прошенія мубаширу должна быть предоставлена старшинамъ сербскаго народа: «такъ чтобы въ немъ между прочимъ упоминаемо было объ особѣ вашей; для послѣдующихъ же переговоровъ присоединитесь къ нимъ и сами». Но зная по опыту, что какъ верховный вождь сербскаго народа, такъ всѣ его старѣйшины и депутаты были слабы по дипломатической части и не умѣли отстаивать правъ своего народа, Строгановъ отправилъ въ Бѣлградъ письма, въ началѣ и въ половинѣ августа, въ которыхъ напоминалъ Милошу о самомъ существенномъ для Сербіи интересѣ, о ея границахъ. Шесть округовъ: Владовскій, Неготинскій, Гургосавацкій, Пиротинскій съ Ражною и Алексинцемъ, Крушевацкій и Старовлашскій, остались за Турками послѣ нарушенія ими въ 1813 году Букарештскаго трактата. Эти округи были подѣлены между разными пашалыками. Объ этихъ-то округахъ Строгановъ писалъ теперь Милошу: «Если жители оныхъ суть Сербы, выключая можетъ быть малаго числа поселившихся тамъ Турокъ и другихъ иностранцевъ, и если они считались таковыми при заключеніи Букарештскаго трактата; то несправедливо было бы сихъ жителей вышеупомянутыхъ шести предѣловъ отдѣлить отъ ихъ соотчичей. Ежели назначеніе границъ Сербіи въ письмѣ ко мнѣ основывается на сихъ совокупныхъ

 

 

165

 

обстоятельствахъ; то мнѣ кажется вы и народъ вашъ не только въ нравѣ, но еще и обязаны просить о возстановленіи сихъ границъ». Далѣе Строгановъ указывалъ на средства достигнуть этой дѣли: по его мнѣнію, необходимо было общее прошеніе Сербовъ помянутыхъ шести предѣловъ, на которое можно было бы опереться. Во второмъ письмѣ, касавшемся вопроса о границахъ Сербіи, Строгановъ замѣчалъ Милошу: «это не мое право, а ваше. Я только обязанъ напомнить здѣсь вамъ, что вы имѣете неоспариваеное право настаивать на такихъ границахъ, кои Сербія имѣла во время заключенія Букарештскаго трактата». Семь дней спустя, 23-го августа, Строгановъ увѣдомлялъ Милоша, что помѣстья султанши-валиде (султанши-матери) въ кладовскомъ и неготинскомъ предѣлахъ дарованы послѣ Букарештскаго трактата, и что это обстоятельство надо имѣтъ въ виду при дальнѣйшихъ переговорахъ о границахъ Сербіи.

 

Всѣ эти заботы и совѣты Строганова оказались напрасными: мубаширъ не имѣлъ права рѣшить вопросовъ, представленныхъ ему верховнымъ вождемъ и старѣйшинами сербскаго народа. Онъ только записалъ посланный съ нимъ фирманъ въ протоколы бѣлградской крѣпости. Но два главные вопроса: о границахъ и податяхъ, не разрѣшались этимъ фирманомъ; къ тому же увеличеніе первыхъ должно было повлечь за собой увеличеніе послѣднихъ. Даже сумма прежнихъ податей не была опредѣлена точно: Порта говорила о 941.500 піастровъ; Сербы же говорили, что могутъ дать и болѣе, лишь бы расширены были ихъ права [102].

 

( 17. Переговоры съ турецкимъ коммиссаромъ въ 1820 году, стр. 165—168 )

Всѣ эти несогласія увеличились еще вслѣдствіе интригъ Марашли Али-паши. Онъ уже давно не былъ въ такихъ добрыхъ отношеніяіъ съ Милошемъ, какъ прежде. Еще когда отправлялись сербскіе депутаты въ Константинополь, и Милошъ попросилъ у паши рекомендательныхъ писемъ имъ, Марашли отказалъ въ томъ, говоря, что не хочетъ мѣшаться въ это дѣло, что всѣ ихъ исканія будутъ безплодны, что Порта не можетъ быть великодушною теперь, ибо притязанія Сербовъ увеличиваются съ каждымъ годомъ. Но Марашли не сдержалъ своего слова, не вмѣшиваться въ отношенія Сербовъ къ Туркамъ. Онъ сталъ внушать спахіянъ (турецкимъ землевдадѣдьцамъ), что вождь сербскаго народа требуетъ не только отнятія у нихъ помѣстій, съ которыхъ они отправляли военную службу, но даже и всѣхъ земель, которыми они владѣди въ Сербіи, хочетъ изгнать всѣхъ Турокъ изъ бѣлградскаго пашалыка. Спахіи взволновались.

 

 

166

 

Наиболѣе свирѣпые между бѣлградскими Турками требовали смерти Милоша; болѣе благоразумные опасались столь важнаго шага. Самъ паша поддерживалъ первыхъ, и когда мубаширъ вступилъ въ сербскіе предѣлы, ненависть бѣлградскихъ Турокъ къ Милошу достигла крайнихъ предѣловъ. А между тѣмъ Милошъ, согласно своему обычаю, устроилъ самую дружественную и торжественную встрѣчу турецкому посланцу. Онъ самъ выѣхалъ къ нему навстрѣчу въ Баточину и сопровождалъ его до Паланки Гассана-паши, гдѣ разстался съ нимъ, оставивъ подлѣ него многихъ кнезовъ. Изъ Крагуевца Милошъ написалъ мубаширу, что вскорѣ прибудетъ въ Бѣлградъ для переговоровъ съ нимъ. Въ самомъ дѣлѣ, тотчасъ же по прибытіи въ Крагуевацъ, Милошъ сталъ собирать около себя кнезовъ и другихъ Сербовъ, имѣвшихъ вліяніе на народъ, приглашая ихъ вмѣстѣ съ собою идти въ Бѣлградъ и тамъ выслушать султанскій фирманъ, который былъ принесенъ мубаширомъ. Милошъ уже зналъ о заговорѣ, устроенномъ противъ него пашою и окруженный многочисленною толпою остановился въ Остружницѣ, въ трехъ часахъ разстоянія отъ Бѣлграда. Паша услыхавъ, что съ Милошемъ идетъ около 2.000 человѣкъ, а можетъ быть и болѣе, послалъ спросить его: зачѣмъ онъ собралъ такое войско. Милошъ отвѣчалъ, что около него нѣтъ войска, но сельскіе кметы, которые идутъ выслушать султанскій фирманъ, чтобы, потомъ объявить народу, чтò и какъ было. Тогда паша велѣлъ сказать Милошу, чтобы онъ не шелъ въ Бѣлградъ съ такою толпой, что имъ нечего будетъ ѣсть тамъ, да и надобности нѣтъ въ столькихъ людяхъ; а пусть онъ приведетъ съ собой 12 кнезовъ, и то безъ оружія, какъ прилично царской райѣ. На это Милошъ отвѣчалъ: «какъ эти люди кормятъ меня и тебя, а себя дома и здѣсь, такъ будутъ и въ Бѣлградѣ сами кормиться; не хлопочи объ ихъ пропитаніи, а они не пускіаютъ безъ себя меня въ Бѣлградъ». Паша боялся впустить Милоша въ Бѣлградъ, Милошъ боялся идти туда одинъ, и пришедши къ Топчидеру, послалъ своего брата Іована съ 200 человѣкъ въ Бѣлградъ, гдѣ имъ и былъ прочитанъ фирманъ. Нѣсколько дней спустя въ Топчидеръ явился турецкій посланникъ и прочелъ фирманъ самому Милошу. Въ этомъ фирманѣ говорилось между прочимъ: 1) императорскій коммисаръ долженъ опредѣлить въ согласіи съ кнезами сумму, которую долженъ платить султану бѣлградскій пашалыкъ; 2) во внутренности страны уничтожаются муселимы, за исключеніемъ крѣпостей, пограничныхъ съ Австріей; 3) Милошъ будетъ носить титулъ башъ-кнеза (главный оберъкнезъ);

 

 

167

 

4) во всемъ же остальномъ Сербы, какъ ихъ предки, останутся райею султана и должны доставлять хазненные и всякіе другіе припасы турецкимъ войскамъ, какъ находящимся въ странѣ, такъ и имѣющимъ временное пребываніе въ ней. Сербы не могли возражать противъ первыхъ трехъ пунктовъ, ибо они не противорѣчили даже Букарештскому договору; но четвертый пунктъ не могъ нравиться Сербамъ, ибо совершенно возвращалъ ихъ къ давней старинѣ. Притомъ же мубаширъ привезъ съ собою изъ Константинополя готовое письмо на турецкомъ языкѣ отъ имени сербскаго народа, въ которомъ Сербы выражали свое удовольствіе тогдашнимъ ихъ положеніемъ и своими отношеніями къ Туркамъ, и обязывались впредь никогда не искать ни какихъ новыхъ правъ отъ султана. Мубаширъ не долженъ былъ отдавать фирмана, не получивъ сербскихъ подписей къ этому письму. Милошъ отвѣчалъ турецкому посланцу, что онъ съ признательностію принимаетъ милости, даруемыя султаномъ Сербамъ, но ему кажется страннымъ, что хотятъ отнять у народа право обращаться впредь съ своими мольбами къ Богу и къ царю. Тогда мубаширъ спросилъ Милоша, какія же условія онъ счелъ бы удовлетворительными. «Я удовольствовался бы тогда, отвѣчалъ Милошъ Обреновичь, когда Порта подтвердила бы права, включенныя въ Букарештскій договоръ». Отвѣтъ Милоша поразилъ мубашира, который ждалъ, что Сербы примутъ фирманъ, какъ неожиданную милость, но теперь видѣлъ, что они недовольны имъ и увеличиваютъ свои требованія, что они не полагаются болѣе на великодушіе султана, но ссылаются на договоръ, заключенный между Портою и великою державой, способною поддержать его. Слова: «Букарештскій договоръ», произнесенныя сербскимъ вождемъ, привели турецкаго посланца въ замѣшательство; онъ не отвѣчалъ ни слова, сѣлъ на коня и уѣхалъ въ Бѣлградъ. Нѣсколько дней спустя мубаширъ выѣхалъ изъ Бѣлграда и, какъ бы обнаруживая страхъ за свою жизнь, отправился въ Константинополь не чрезъ Сербію, но перешелъ чрезъ Дунай въ Венгрію, а оттуда чрезъ Букарештъ въ столицу султана. Милошъ возвратился въ Крагуевацъ. А бѣлградскіе спахіи сорвали свой гнѣвъ, выстрѣливъ нѣсколько разъ изъ пистолетовъ въ ворота и окна того дома, которымъ владѣлъ Милошъ въ Бѣлградѣ. Съ этихъ поръ Милошъ не видался съ Марашли-пашой, не смотря на приглашенія послѣдняго. Мубаширъ, вернувшись въ Константинополь, представилъ своему правительству Сербовъ, какъ разбойниковъ, а Милоша атаманомъ ихъ. Узнавъ объ исходѣ переговоровъ мубашира съ

 

 

168

 

Милошемъ, баронъ Строгановъ, въ писыѣ своемъ отъ 19 сентября, совѣтовалъ сербскому вождю не покидать однажды начатыхъ переговоровъ и поспѣшать присылкой новыхъ депутатовъ въ Константинополь; а въ письмѣ отъ 2 октября, онъ давалъ верховному вождю слѣдующіе совѣты: «важность настоящихъ обстоятельствъ должна обратить на нихъ все ваше вниманіе. Они могутъ быть рѣшительны для будущаго благосостоянія сербскаго народа. Успѣхъ препріятій вашихъ будетъ особенно зависѣть отъ поведенія новыхъ сербскихъ депутатовъ, отъ данныхъ имъ инструкцій, отъ мѣры вашихъ требованій и того спокойствія, которое ненарушимо должно быть сохраняемо во все время переговоровъ, которые здѣсь будутъ продолжаться. Требовать многое значитъ подвергаться опастности ничего непріобрѣсти; сопровождать требованія знаками нетерпѣнія, негодованія или паче того возмущеніями, было бы искажать доброе свое право и подавать Портѣ поводъ опровергать оное».

 

( 18. Посылка депутатовъ въ Константинополь, стр. 168—169 )

Имѣя въ виду, что изъ Сербія вскорѣ пріѣдутъ въ Константинополь новые депутаты, Строгановъ старался разузнать подъ рукой, на какихъ условіяхъ согласилось бы турецкое правительство подтвердить тѣ права, которыхъ искалъ Сербскій народъ. Онъ узналъ отъ одного изъ драгомановъ Порты, что Сербы могли бы избрать для себя или права Валахіи, или права одного изъ острововъ Архипелага. Зная, по сербскіе депутаты могли познаобмиться съ этими правилами чрезъ валашскихъ или архипелажскихъ депутатовъ, проживающихъ постоянно въ Константинополѣ, Строгановъ извѣщалъ о томъ Милоша отъ 23 ноября, и давалъ ему при этомъ слѣдующія наставленія: «если которое либо изъ правъ, присвоенныхъ островамъ или Валахіи, покажется вамъ выгоднѣе права въ Сербіи, существующаго одинаковаго рода съ первымъ, то вы можете предпочесть оное своему собственному; въ противномъ случаѣ вы удержите охотнѣе свое право, не принимая чужаго, менѣе выгоднаго. Слѣдующіе примѣры изъяснятъ это: во 1) Валахія имѣетъ право поправлять старыя церкви и строить новыя, — ссылаясь на то, вамъ можно просить о дарованіи сего права Сербіи; 2) турецкія войска не могутъ вступать въ Валахію, — такъ какъ Сербія симъ важнымъ правомъ не пользуется, то вамъ можно просить распространенія на Сербію права о невступленіи турецкихъ войкъ, присвоеннаго Валахіи. Изъ сего должно исключить гарнизоны, о коихъ упоминается въ восьмой статьѣ Букарештскаго трактата». Далѣе Строгановъ совѣтовалъ наиглавнѣйше заботиться о правахъ по части внутренняго управленія, и при этомъ высказывалъ такое мнѣніе: «можно

 

 

169

 

брать изъ правъ всѣхъ христіанскихъ провинцій, а не одной какой дибо: разность въ географическомъ положеніи, нравахъ, обычаяхъ и по сіе время существующихъ постановленіяхъ требуетъ также различія въ формахъ внутренняго управленія. Напримѣръ нѣкоторые острова архипелажскіе состоятъ въ особенной зависимости отъ капуданъ-паши, другіе отъ тарсанъ-эминя, или отъ верховнаго визиря; Валахія же находится въ покровительствѣ Россіи, имѣющей законное вліяніе на внутреннее управленіе сей провинціи. Изъ сего слѣдуетъ, что ни управленіе острововъ, ни управленіе Валахіи не можетъ быть вполнѣ принято въ Сербіи, которая состоитъ въ непосредственной зависимости отъ Порты и не подлежитъ вліянію никакой иностранной державы».

 

26 ноября созвана была народная скупщина, названная дмитріевскою, и на ней избраны новые депутаты въ Константинополь. Это были: Вуйца Вуличевичь, смедеревскій оберкнезъ, Димитрій Георгіевичь, бывшій секретарь Милоша, теперь ягодинскій оберкнезъ, Илья Марковичь, кнезъ изъ Шабца, Самуилъ Яковлевичь, игуменъ монастыря Каленича, Милое Вукашиновичь, протоіерей изъ Ягодины, Сава Ліотичь, смедеревскій купецъ; къ нимъ присоединены были какъ секретарь Авраамъ Петроніевичь и какъ смотритель дома Ристо Дукичь. Депутатамъ даны были обширныя полномочія въ трехъ редакціяхъ, въ которыхъ однакожь были слѣдующіе общіе пункты: 1) всѣ города и всѣ селенія, находившіеся въ возстаніи во время заключенія Букарештскаго договора, должны входить въ составъ сербскаго княжества, хотя бы не принадлежали къ такъ называемону бѣлградскому пашалыку; 2) подати всякаго рода, платимыя Сербіей Портѣ, должны быть соединены въ одну сумму, навсегда опредѣленную; 3) султанъ утвердитъ Милоша въ званіи сербскаго кнеза съ правомъ передать его потомкамъ и назначать чиновниковъ, необходимыхъ для общественной администраціи; признана будетъ полная свобода за православнымъ исповѣданіемъ въ Сербіи, съ правомъ воздвигать церкви и монастыри, открывать школы и основывать типографіи; 5) Туркамъ запрещено будетъ селиться въ Сербіи внѣ крѣпостей, которыя останутся въ ихъ владѣніи. Эти главныя условія въ разныхъ редакціяхъ полномочія изложены были, въ однихъ съ большею, въ другихъ съ меньшею настойчивостію [103]. Но главное руководство переговорами Милошъ поручилъ Михаилу Федоровичу Герману, который давно уже сносился по этому дѣлу съ барономъ Строгановынъ, съ прежними депутатами и съ самимъ Милошомъ. Въ письмѣ на имя Германа, отъ 10 декабря

 

 

170

 

1820 года, Милошъ рекомендовалъ ему особенно настаивать предъ турецкимъ правительствомъ на пунктѣ о присвоеніи верховному вождю наслѣдственнаго княжескаго званія:

 

«И то тако не за мой само интересъ, говорилъ онъ, ибо народъ дознаваюти мое заслуге, а у ово време може быти да те (хочетъ) и Порта мене претерпѣти, а по моему мнѣнію другому допустите не те. Ако ли не буде хранителя правами, права, ко те быти наиболя, мораю (должны) губите се; и тако ако садъ (теперь) не да Россія, наша покровительница, толикой за народъ нашъ уступки, то послѣ народъ нашъ никадъ (никогдаг) получите политическо свое бытіе медю протчимъ державама не те».

 

( 19. Греческое возстаніе и вліяніе его на сербскія дѣла, стр. 170—171 )

Но въ то самое время, какъ Милошъ собирался настойчивѣй прежняго приступить къ переговорамъ о наслѣдственности своего титула, движеніе греческихъ гетеристовъ въ Молдавіи и Валахіи и волненія въ Мореѣ заставили турецкое правительство недовѣрчиво смотрѣть на исканія верховнаго вождя Сербовъ. Оно не признало сербскихъ депутатовъ въ качествѣ уполномоченныхъ. Главною причиною было вспыхнувшее въ началѣ 1821 года возстаніе Грековъ. Оно поглотило все вниманіе и всю дѣятельность Порты и отвлекло ее отъ другихъ дѣлъ. Никогда еще турецкое правительство не представляло въ такомъ преувеличенномъ свѣтѣ окружавшихъ его опасностей, какъ узнавъ о дѣятельности греческой гетеріи. Слабое и напуганное, оно вѣрило въ возможность возстанія всѣхъ восточныхъ христіанъ и выдало фирманъ, который прочтенъ былъ во всѣхъ мечетяхъ. Въ этомъ фирманѣ говорилось, что возставшіе Греки хотѣли ни болѣе ни менѣе, какъ истребить все турецкое населеніе, сжечь флотъ и разрушить всѣ части Константинополя, обитаемыя Турками. Порта приглашала всѣхъ мусульманъ взяться за оружіе на защиту отечества и быть готовымъ дѣйствовать по первому призыву. Чтеніе столь неблагоразумной прокламаціи возбудило фанатизмъ Турокъ противъ христіанъ, и на каждой улицѣ столицы бѣшеная толна нападала на проходившихъ христіанъ. Даже представители иностранныхъ державъ и европейскіе подданные не были безопасны отъ этихъ фанатиковъ. Порта, умѣвшая зажечь такой пожаръ, не имѣла средства прекратить его. Она созналась въ своемъ безсиліи и пригласила христіанъ какъ можно рѣже появляться на улицахъ. Фанаръ, часть Константинополя, населенная богатыми Греками, сдѣлалась преимущественно цѣлію мусульманскихъ нападеній, а между тѣмъ тамъ жили и сербскіе депутаты. Ихъ жилище подвергалось частымъ нападеніямъ, и гибель ихъ была бы неизбѣжна, если бы правительство само

 

 

171

 

не послало отрядъ янычаръ для защиты ихъ. Подъ прикрытіемъ этого отряда Сербы перебрались въ домъ греческаго патріарха; но всѣ вещи ихъ были разграблены. Вскорѣ чернь напала и на патріаршій домъ; тогда Сербовъ перевели, подъ прикрытіемъ тѣхъ же янычаръ, въ сераль, гдѣ они и жили какъ бы плѣнниками, ибо только такимъ образомъ, Порта могла спасти ихъ жизнь. Между тѣмъ на улицахъ Константинополя свирѣпствовалъ народный мятежъ; въ это время погибли: патріархъ, нѣсколько архіереевъ и не мало богатыхъ Грековъ. Милошъ, узнавъ о положеніи своихъ депутатовъ, отправилъ въ Константинополь довѣреннаго человѣка, который и взялъ отъ нихъ ихъ полномочіе. Тѣмъ не менѣе Порта оберегала жизнь Сербовъ, не желая давать повода Сербіи, подъ предлогомъ мести за своихъ посланныхъ присоединиться къ общему дѣлу христіанъ. Такъ прожили въ Константинополѣ сербскіе депутаты около 4 ½ лѣтъ. Только одинъ изъ служителей, сперва исполнявшій должность пандура при депутатахъ, потомъ курьера, возвратился въ 1821 году въ Сербію. Это былъ знаменитый въ послѣдствіи богатствомъ и интригами Стоянъ Симичь. Высочайшаго роста, обладающій огромною силою, Симичь отличился тѣмъ, что во время осады жилища депутатовъ народною толпой, успѣлъ удержать ее до тѣхъ поръ, пока не явились янычары; но, не принадлежа къ составу депутаціи, онъ не былъ взятъ въ сераль и первый принесъ извѣстіе въ Сербію объ участи ея посланныхъ. Милошъ оставилъ при себѣ способнаго Симича и съ тѣхъ поръ началось его возвышеніе.

 

( 20. Мятежъ противъ Милоша М. Абдулы и С. Добринца, стр. 171—172 )

Въ то время, какъ Константинополь былъ свидѣтелемъ народнаго волненія, въ Сербіи Марашли-паша, не расчитывая болѣе на содѣйствіе со стороны спахій, сталъ снова возбуждать противъ Милоша окружныхъ кнезовъ: онъ обѣщалъ имъ выхлопотать бераты на это званіе, съ правомъ наслѣдства въ ихъ семействахъ, говорилъ, что имъ лучше зависѣть отъ паши и далекаго султана, чѣмъ отъ самовластнаго Милоша. Марашли надѣялся, разрушивъ такимъ образомъ согласіе въ Сербіи, ослабить ее; онъ разсчитывалъ также, что, при повиновеніи ему окружныхъ кнезовъ, легко можетъ представить Милоша предъ турецкимъ правительствомъ, какъ единственнаго виновника излишнихъ притязаній со стороны Сербовъ; наконецъ онъ полагалъ, что возстаніе нѣсколькихъ кнезовъ противъ власти Милоша дастъ ему предлогъ къ вооруженнону вмѣшательству во внутреннія отношенія Сербовъ и поведетъ или къ паденію Милоша, или къ его смерти. Только два кнеза Пожаревацкаго округа:

 

 

172

 

Марко Абдулла и Стефанъ Добринацъ увлеклись наущеніями паши и рѣшились отдѣлить восточную часть Сербіи, защищенную рѣкою Моравой. 24 марта 1821 года Марко Абдулла явился къ брату покойнаго гайдука Вельки, отважному Милькѣ, чтобы склонить его къ участію въ своихъ замыслахъ. Но Милько отвергъ предложеніе Абдуллы, упрекая его въ неблагодарности къ Милошу. Когда Абдулла оставилъ Милька, послѣдній сообщилъ о его предложенія кнезу Іоксѣ Милосавлевичу, и оба отправились въ Крагуевацъ къ Милошу съ извѣстіемъ о готовившемся противъ него заговорѣ. Абдулла послалъ своихъ людей перехватить ихъ обоихъ, но приверженцамъ Милоша удалось ускользнуть отъ опасности и предувѣдомить Милоша во время. Милошъ немедленно приказалъ окрестнымъ кнезамъ собрать своихъ людей и двинуться къ берегамъ Моравы. Между тѣмъ Марашли-паша также поспѣшилъ извѣстить Милоша, что въ пожаревацкомъ округѣ возмутился народъ, но чтобъ онъ не пугался того и предоставилъ самому пашѣ усмирить волненіе. Милошъ отвѣчалъ, что если паша не желаетъ, чтобы весь народъ взволновался, то пусть не мѣшается въ это дѣло и остается въ крѣпости, а Милошъ, зная лучше его сербскій народъ и землю, скорѣе укротитъ возстаніе. Вмѣстѣ съ тѣмъ Милошъ отправилъ брата своего Ефрема Обреновича къ Моравѣ, чтобы перенять дорогу у Турокъ, если паша пошлетъ ихъ въ Пожаревацъ. Паша дѣйствительно отправилъ 200 человѣкъ, но Ефремъ Обреновичь объявилъ имъ, что не пустить ихъ далѣе и будетъ биться, если они непослушаются. Тогда Турки возвратились назадъ. Между тѣмъ появленіе сербскихъ войскъ въ пожаревацкомъ округѣ удивило тамошнихъ жителей; когда же они узнали о причинахъ такого движенія, то соединились съ приверженцами Милоша и выступили противъ Абдуллы и Добрынца, но послѣднему удалось вмѣстѣ съ своимъ писаремъ пробраться за турецкую границу въ Лѣсковацъ; Абдулла же, скрывавшійся нѣсколько дней по оврагамъ и кустарникамъ, окружавшимъ Мораву, самъ предался брату Милоша, отведенъ былъ въ Крагуевацъ и заключенъ въ оковы. Вскорѣ однакожь Милошу удалось получить и Добринца отъ Лесковацкаго паши на слово, подъ предлогомъ розысканія причинъ, произведшихъ послѣднее волненіе. Послѣ долгихъ допросовъ Милошъ отпустилъ ихъ обоихъ, запретивъ отнынѣ принимать участіе въ народныхъ дѣлахъ и дозволивъ жить, какъ простымъ сельчанамъ [104]. Но въ послѣдствіи, чрезъ годъ съ небольшимъ, Абдулла погибъ отъ руки неизвѣстнаго убійцы, а Добринацъ, опасаясь такой же участи, переселился въ Австрію.

 

( 21. Смерть Марашли-Али-паши и его характеръ, стр. 173—174 )

Такъ не удалась

 

 

173

 

послѣдняя попытка Марашли ослабить значеніе Милоша. Отчаявшись когда либо возстановить прежнюю власть, принадлежавшую турецкимъ правителямъ въ Сербіи, опасаясь своего соперника Хуршида-паши, который пользовался неограниченнымъ вліяніемъ на султана, послѣ побѣды надъ Али-пашою янинскинъ, слыша о неудовольствіи Порты на слабое управленіе въ Сербіи, Марашли-Али-паша впалъ въ тяжкую болѣзнь, которая и свела его въ могилу. Какъ бы то ни было, онъ сдѣлалъ много добра для Сербіи, не по великодушію характера своего и не изъ благоразумныхъ цѣлей. Сперва онъ далъ миръ Сербіи на выгодныхъ для нея условіяхъ, желая предупредитъ въ томъ своего соперника Хуршида-пашу; потомъ, будучи правителемъ тщеславнымъ и ведя роскошную жизнь, онъ нуждался въ деньгахъ, а Милошъ умѣлъ во время предлагать ихъ чрезъ казначея паши. Такимъ образомъ мало по малу помѣстья, перевозы, таможни, транзитная торговля перешли въ руки сербскаго князя. Въ сущности Марашли всегда легко соглашался на все, о чемъ его ни просили: онъ думалъ, что все легко будетъ возвратить въ послѣдствіи. Наконецъ возбуждая противъ Милоша соперниковъ, онъ оказалъ ту услугу Сербіи, что избавилъ ее отъ опасныхъ элементовъ, открывъ Милошу глаза на такихъ людей, какими были Молеръ, Мелентій и ихъ послѣдователи. Въ то же время Марашли-паша не былъ ни свирѣпымъ, ни жаднымъ къ деньгамъ правителемъ, какихъ всегда много въ Турціи. Онъ не любилъ проливать вровь, и смотрѣлъ на деньги, только какъ на средство удовлетворять своимъ расточительнымъ вкусамъ, ему едва хватало доходовъ съ обоихъ пашалыковъ, въ которыхъ онъ считался правителемъ, румелійскаго и бѣлградскаго. Его мотовство дадо состояніе многимъ торговымъ фамиліямъ въ Сербіи. Онъ любилъ смотрѣть на сербскіе народные праздники и увеселенія, отправляемыя въ окрестностяхъ Бѣлграда. Въ его лицѣ замѣтно было чувство удовольствія, когда кто либо говорилъ ему при этомъ, что Сербы пользуются такимъ счастіемъ, благодаря ему. Какъ Турокъ, онъ можетъ быть названъ рѣдкимъ человѣкомъ; какъ правитель, онъ ошибался въ собственныхъ способностяхъ, не подозрѣвая, что его можетъ перехитрить человѣкъ, вышедшій изъ среды простой райи. Слѣдующій анекдотъ, расказываемый Куниберомъ, можетъ дать понятіе о томъ высокомъ мнѣніи, какое имѣлъ о себѣ Марашли-паша. Въ 1817 году австрійскій императоръ Францъ І-й посѣтилъ южныя области Венгріи и, прибывъ въ Землинъ, пригласилъ Марашли присутствовать на празднествахъ, устроенныхъ въ честь его.

 

 

174

 

Во время аудіенціи, которая устроена была для паши, императрица сидѣла на тронѣ, а императоръ стоядъ подлѣ нея; паша, будучи введенъ въ залу, и увидавъ императора стоящимъ, вообразилъ, что императоръ желалъ этимъ оказать ему честь и ждетъ отъ него позволенія, чтобы сѣсть; чтобы не оставлять императора въ такомъ положеніи, паша сдѣлалъ ему жестъ рукою, приглашая его чрезъ переводчика оставить церемоніи и сѣсть подлѣ своей жены (ханумъ), и въ тоже время осматривался подадутъ ли стулъ ему самому. Императоръ улыбнулся и велѣлъ сказать пашѣ, что предпочитаетъ стоять; тогда и Марашли объявилъ, что въ такомъ случаѣ и онъ останется на ногахъ. А между тѣмъ онъ имѣлъ прямое приказаніе изъ Константинополя: сохранять, относительно императора, такой же этикетъ, къ какому онъ обязанъ предъ лицемъ самого султана. Изъ Константинополя были присланы великолѣпные подарки для того, чтобы паша представилъ ихъ отъ имени султана императору и императрицѣ. Марашли вообразилъ, что учтивость требовала отъ него и съ своей стороны представить такіе же подарки августѣйшимъ путешественикамъ, принцамъ и лицамъ, составлявшимъ ихъ свиту. Подарки паши оказались гораздо богаче султанскихъ. Императоръ Францъ богато отдарилъ пашу и его свиту, а потомъ пашѣ подали великолѣпный перстень съ приглашеніемъ вручить его тому, кого онъ считаетъ наиболѣе достойнымъ такой чести. Паша обратился къ Милошу, присутствовавшему тутъ, и надѣлъ перстень на его палецъ, увѣряя императора, что онъ вполнѣ заслужилъ эту честь. Императоръ и императрица были очень довольны такимъ вниманіемъ паши къ Милошу; а паша говорилъ послѣ, что онъ замѣтилъ, какъ ихъ величества часто обращали свой взгдядъ на сербскаго вождя. Внѣшность Марашли-паши отвѣчала его качествамъ: лице его выражало доброту и отличалось мягкимъ выраженіемъ, длинная борода его была убѣлена сѣдинами, глаза его были черные и живые, его разговоръ былъ остроуменъ. Паша страстно дюбилъ гастрономическія удовольствія. Онъ умеръ 70 лѣтъ; когда продано было все его громадное имущество, то оказалось, что не хватило 40.000 франковъ на уплату долговъ. Таковъ былъ человѣкъ, поставленный Портою въ правители надъ Сербіей въ первые годы дѣятельности Милоша; его характеръ значительно облегчилъ послѣднему достиженіе тѣхъ цѣлей, которыхъ добивались Сербы [105].

 

( 22. Преемникъ его Абдулъ-Раимъ, стр. 175—176 )

По смерти Марашли, впредь до распоряженія Порты образовано было временное правительство изъ кіайя бега, бѣлградскаго кадія и начальника

 

 

175

 

спахій. Всѣ эти люди обвиняли покойнаго пашу въ послабленіи относительно Сербовъ, и просили Порту назначить его преемникомъ кіайя-бега; Милошъ же просилъ назначить пашою казначея Марашли, съ которымъ онъ былъ въ хорошихъ отношеніяхъ. Въ Константинополѣ не исполняли ни того, ни другаго желанія: перваго кандидата отвергли потому, что онъ былъ непріятенъ Сербамъ, втораго потому, что опасались его дружбы съ Милошемъ. Назначенъ былъ Абдулъ-Раимъ, правитель Ада-Кале, заслужившій признательность Порты тѣмъ, что построилъ крѣпостцу Фетъ-Исламъ не далеко отъ Кладова, которая отдѣляла Сербію отъ Валахіи, и перехватилъ депеши, посланныя отъ Ипсиланти къ Милошу. Родомъ онъ былъ изъ Азіи, но частыя сношенія съ Европейцами, во время пребыванія въ Ада-Кале, дали ему вѣрное понятіе о правильномъ управленіи и о недостаткѣ его въ Турціи. Нѣсколько суровый, онъ равно былъ строгъ какъ къ христіананъ, тамъ и къ мусульманамъ. Онъ не позволялъ безъ причины обижать первыхъ и требовалъ самаго строгаго послушанія со стороны послѣднихъ. Въ частной жизни онъ не былъ расточителенъ, всегда торговался съ купцами, но также постоянно платилъ свои долги; онъ ясно видѣлъ бѣдственное положеніе Турціи и главными причинами его считалъ дурной выборъ пашей, безчинство янычаровъ, фанатизмъ улемъ и деспотическое обращеніе съ райей всѣхъ вѣроисповѣданій. Милоша онъ уже нѣсколько зналъ, ибо въ то самое время, какъ перехватилъ депешу Ипсиланти къ нему, Милошъ представилъ другой экземпляръ ея въ Константинополь. Поступокъ Милоша былъ естественъ: Сербы, какъ и Болгары не могли довѣриться предложеніямъ Грековъ, ибо-знали то презрѣніе, съ какимъ Грекъ Фанаріотъ относится къ турецкимъ Славянамъ, знали тѣ бранныя прозвища, которыя давали имъ Греки, видѣли цѣлый рядъ бѣдствій, въ которыя ввергнуты были Молдавія и Валахія греческими правителями. Къ тому же греческіе гетеристы, возбуждая Сербовъ противъ Турокъ, никогда не сообщали имъ своихъ плановъ, не заключали съ ними договора и, намѣреваясь разрушитъ Турцію, готовили въ лицѣ своемъ только новыхъ господъ для Славянъ. Съ другой стороны маленькая Сербія не обнимала собою всѣхъ земель, заселенныхъ Сербами, и для освобожденія ихъ должна была бы войти въ соперничество съ Греками. Хотя въ Константинополѣ и знали что Милошъ не расположенъ содѣйствовать планамъ гетеристовъ, но совѣтовали Абдулъ-Раиму быть осторожнымъ, не отнимать у Сербовъ привилегій, дарованныхъ его предшественникомъ, и не давать новыхъ.

 

 

176

 

Милошъ попробовалъ было подѣйствовать на Абдулъ-Раима и его свиту богатыми подарками, но паша отвергъ ихъ. Милошъ понялъ, что пока бѣлградскимъ пашою будетъ Абдулъ-Раимъ, Сербамъ не удастся расширить свои привилегіи. Милошъ не могъ также вести переговоровъ и съ Портою; ибо сербскіе депутаты уже не имѣли полномочія, а русскій посланникъ долженъ былъ выѣхать изъ Констинополя, вслѣдствіе несогласія съ Портой по греческому вопросу [106].

 

( 23. Переписка съ барономъ Г. А. Строгановымъ въ 1822 году, стр. 176—181 )

Милошъ однакожь не терялъ надежды и началъ переписку съ Головкинымъ, русскимъ посланникомъ въ Вѣнѣ, продолжая переписываться со Строгановымъ, который находился уже въ Россіи. Милошъ отправилъ черезъ Головкина прошеніе къ императору Александру I, въ которомъ поручалъ какъ свои желанія, такъ и права Сербскаго народа покровительству русскаго императора; Александръ I приказалъ Строганову передать Милошу его благодарность за довѣріе къ Россіи, и Строгановъ, находившійся тогда уже въ Петербургѣ, увѣдомилъ о томъ Милоша въ письмѣ отъ 11 октября. Вмѣстѣ съ тѣмъ, извѣщая верховнаго вождя Сербскаго народа, что русское посольство окончательно выѣхало изъ Константинополя, Строгановъ опять совѣтовалъ ему хранить спокойствіе, умѣренность и терпѣніе. Милошъ отвѣчалъ на это письмо 17 ноября, причемъ благодарилъ за изъявленіе благоволенія Александра I, которое говорилъ онъ: «исполнило е внутренность мою съ новомъ крѣпостію и бодростію, и не токмо предложенную мнѣ систему и настоящихъ обстоятельствъ сходное поведеніе точнѣйше наблюдати, но съ жертвованіемъ моихъ физическихъ крѣпостей таковое свято хранити научило, отъ коего предположенія ни крайняя произшествія, которыя сбытися могутъ, отвлещи мя безъ вашего благонаставленія не въ состояніи будутъ». Вмѣстѣ съ этимъ письмомъ пришли въ Петербургъ и вѣсти о новыхъ раздорахъ между Милошемъ и сербскими старѣйшинами. Строгановъ совѣтовалъ Милошу въ письмѣ, отъ 23 января 1822 года, немедленно удалить отъ себя честолюбцевъ, изгнать безпокойныхъ, окружить себя преданными и единомышленными людьми. Милошъ Обреновичь отвѣчалъ на эти совѣты письмомъ, отъ 26 февраля, въ которомъ успокоивалъ Строганова насчетъ характера бывшихъ въ Сербіи внутреннихъ раздоровъ. «Сіи извѣстія, писалъ онъ, врагами Сербіи чрезмѣрно увеличены. Я постарался оные раздоры въ самомъ началѣ утушить. Впрочемъ всѣ старѣйшины и весь народъ, съ неограниченнымъ повиновеніемъ и покорностію, даже всякому мановенію моему слѣдуютъ». Затѣмъ Милошъ прибавлялъ, что сербскій народъ можетъ

 

 

177

 

взволноваться только отъ нападенія Турокъ на сербскія земли и просилъ при этомъ назначить въ Бѣлградъ русскаго достовѣрнаго чиновника. Строгановъ долженъ былъ отвѣчать на эту просьбу извѣщеніемъ отъ 17 марта, что въ Петербургѣ опасаются послать особеннаго чиновника въ Сербію; но при этомъ хвалилъ поведеніе Милоша и увѣрялъ его въ благоволеніи императора Александра I какъ къ Сербскому народу, такъ и къ верховному вождю его. Милошъ счелъ нужнымъ отвѣчать на это слѣдующимъ длиннымъ пись,омъ отъ 17 мая того же года:

 

«Какую радость почувствовалъ я днесь съ принятіемъ почтеннѣйшаго письма вашего высокопревосходительства, отъ 17 прошлаго марта, въ семъ довольно затруднительномъ положеніи моемъ нахожусь не въ состояніи выразить оную, тѣмъ болѣе, что вы, милостивый государь, не престаете въ письмахъ своихъ одобрять поведенія мои и увѣрять меня въ постоянномъ благоволеніи августѣйшаго покровителя и его министерства ко мнѣ и соотечественникамъ моимъ. За кои всѣ попеченія всемилостивѣйшаго покровителя не престаемъ съ народомъ умолять Всевышнее существо о продолженіи жизни его на премногая счастливая лѣта; вамъ же, аки наставнику нашему и виновнику сего монаршаго благоволенія ко мнѣ и народу сему, приношу мою чувствительнѣйшую милостивый государь, благодарность, покорнѣйше прося ваше высокопревосходительство не преставать и впредь ходатайствовать намъ у высочайшаго престола монаршаго благоволенія, и подавать намъ часто благополезные совѣты и наставленія свои, въ семъ положеніи нужнѣйшія. Наставленіе, поданное мною находящемуся въ С.-Петербургѣ нашему депутату г-ну Михаилу Герману объ исходатайствованіи отправить въ Сербію россійскаго довѣреннаго чиновника, могущаго совѣтами своими содѣйствовать мнѣ въ затруднительныхъ нынѣшныхъ обстоятельствахъ, если я исполненіе таковаго моего желанія съ важными неудобствами сопряженое судилъ, а изъ писемъ вашего высокопревосходительства видѣлъ, хотѣлъ паки просить совѣта, не престали ли обстоятельства препятствовать моему реченному желанію. Просилъ то же и объ племяннику моемъ Христофору, воспитанному при высочайшемъ дворѣ монаршими щедротами, чтобы, неимѣя довольно способныхъ дюдей, возложить на него понести нѣкую часть бремени моего.

 

«Г-нъ Пини, доставляя ко мнѣ препровожденный пакетъ вашего высокопревосходительства, присовокупляеть, что сверхъ означенныхъ моихъ требованій, предъявлены были и другія въ партикулярныхъ писмахъ моихъ къ г-ну Герману, которыя также до свѣдѣнія императорскаго

 

 

178

 

министерства доведены, и вслѣдствіе сдѣланнаго вашему высокопревосходительству на счетъ сихъ послѣдныхъ требованій уполномочія, поручено ему, г-ну Пини, воспользоваться тайной сношеній своихъ со мною, для сообщенія мнѣ объ отзывѣ министерства на оныя.

 

«Во первыхъ, касательно изъявленія мною необходимости въ полученіи со стороны высочайшаго покровителя нѣкоторой суммы денегъ на покупку воинскихъ снарядовъ, приготовленіе коихъ необходимо почитать, если Россія, покровительница наша, объявитъ Портѣ войну, коей мы участвовать желаемъ, или если Турки внезапу, во окольныхъ предѣлахъ, приближенныхъ намъ, нападутъ на еднноплеменныхъ единовѣрцовъ нашихъ, кое уже почитать будемъ знакомъ приближенія исполненія воли тирана, истребить народы христіанскіе въ странахъ сихъ: на такой говорю случай, чтобъ подать имъ пособіе оборонить вмѣстѣ съ нами жизнь свою, донѣлѣ же и сильная, обѣщанная помощь намъ отъ высочайшаго покровителя приспѣетъ. Приближены же предѣламъ нашимъ единоплеменники наши всего къ войнѣ нужнаго лишаются; мы же со стороны нашей успѣли снабдѣть себя на такой случай потребностями.

 

«Имѣя сіи реченныя причины въ виду, милостивый государь, и убоявся такой же опасности, писалъ къ г. Герману ходатайствовать у высочайшаго покровителя сумму денегъ, простирающуюся до одинъ миліонъ турецкихъ піастровъ. Представляя, милостивый государь, на усмотрѣніе вашего высокопревосходительства, причины, побудившія меня просить означенную сумму денегъ изъ казны высочайшаго покровителя, покорнѣйше прошу, доложить до свѣдѣнія императорскаго величества, сію покорнѣйшую мольбу мою: если окажутся знаки къ скорому открытію войны Россіи съ Портою и если согласится всемилостивѣйшій государь подарить оную сумму денегь нашему и ближнымъ народамъ, поспѣшить съ посылкою оной же суммы, дабы заблаговременно прибавить нужные къ войнѣ припасы, ибо какъ я, такъ и единовѣрные, и единоплеменные сосѣди мои, съ нетерпѣніемъ ожидаемъ начатія войны со стороны Россіи.

 

«Во вторыхъ, снабженъ инструкціями отъ вашего высокопревосходительства насчетъ поведенія моего съ прибывшимъ въ Сербію г. Миловановичемъ по случаю требованія выдачи его пашою бѣлградскимъ, увѣрить могу, что реченный г. Миловановичь во всякомъ безопасіи со стороны Турокъ въ дому моемъ находится.

 

«Напослѣдокъ я не приминулъ наложить нашему депутату г. Герману представить высочайшему покровителю и его министерству извѣстіе объ

 

 

179

 

опасеніи внушенномъ мнѣ слухами, распространившимися въ Бѣлградѣ и въ приближенной Венгріи, о учиненномъ будто бы условіи Россіею, на присоединеніе Сербіи въ австрійскому государству. Ваше высокопревосходительство, когда мы посмотримъ исторію нашу со временъ паденія нашего сербскаго государства въ 1389 годѣ; невольное поставленіе деспота нашего послѣдняго Георгія Бранковича II подъ караулъ австрійскимъ правительствомъ, въ коемъ онъ и бѣдную жизнь свою окончалъ, не признавая услугъ его, австрійскому двору оказанныхъ; когда посмотримъ оказанныя народомъ сербскимъ услуги двору сему, во всякой предпріятой имъ войнѣ противъ Турокъ, ибо Сербы дѣлали всегда авангардъ воинства его; а потомъ, при заключеніи мирныхъ договоровъ съ Портою, своего вниманія не удостоивалъ ихъ, и оставлялъ бѣдныхъ на великодушіе Порты. Напослѣдокъ въ 1813 годѣ, народъ сей превосходною силою Турокъ побѣжденъ, на ласковое позываніе вѣнскаго двора, полагаясь на свои частоктратно оказанныя ему услуги, прибѣгъ въ австрійскія предѣлы, отдалъ себя его покровительству, пограничное правительство австрійское, судить не могу съ вѣдома ли двора своего, оплѣнивъ народъ нашъ и старѣйшины, поставили народъ въ такомъ мѣстѣ для издержанія карантиннаго времени, гдѣ по колѣна въ водѣ стоялъ, и тамъ ужасно было смотрѣть выпущенныхъ изъ рукъ матернихъ ребенокъ утопать въ водѣ, умершихъ тѣлеса безъ уплаты за мѣсто, гдѣ тѣло погрести, не дозволяли, и такъ нищихъ тѣлеса въ воду повергали. Издержавъ симъ образомъ на такомъ мѣстѣ время карантина, народу ни гдѣ мѣста пребыванія не назначалось и цѣлый предѣлъ сремскій казался быть общимъ народамъ преселеніемъ, которое въ самое зимное время случилось, гдѣ много народъ сербской съ голоду и зимы померъ. Старейшины наши по разнымъ городамъ Штиріи подъ параулъ поставлены, откуду, ежели могущественною рукою высочайшаго покровителя избавлены, и въ предѣлы свои приведены не были бъ, въ темницахъ и жизнь свою окончили бъ. Народъ же, въ самую крайность поставленъ, все смотрѣло австрійское начальство равнодушно, отдалъ себя великодушію еще разъяренныхъ Турокъ; но и отъ овыхъ лучше принятъ былъ. Сіе награжденіе, милостивый государъ, принялъ народъ нашъ отъ австрійскаго двора, за свои оказанныя оному многія услуги.

 

«Сербы же, поселившіеся съ давныхъ временъ въ австрійскомъ владѣніи, и по границамъ нашимъ живущіе, лишены всеконечно своихъ, многою кровію, при прежнихъ императорахъ, заслуженныхъ привилегій,

 

 

180

 

въ сіе время великое гоненіе и утѣсненіе въ вѣроисповѣданіи своемъ терпятъ. Сіи всѣ причины и прочія многія угнетенія, кои претерпѣлъ и терпитъ народъ отъ злоковарнаго австрійскаго правительства, если посмотритъ ваше высокопревосходительство, не согласилибысь въ мнѣніи моемъ, что полезнѣе народу нашему служить сему первому тирану, нежели подвергаться австрійскому, ему оковы пріуготовившему двору. И такъ полагаясь на увѣренія всемилостивѣйшаго покровителя, изложенныя мнѣ въ письмѣ вашемъ, что высочайшій покровитель нашъ, имѣющій основаніемъ непоколебимую рѣшимость не соглашаться ни на какія распоряженія дѣлъ турецкихъ иначе, какъ съ сохраненіемъ въ полности выгодъ и преимуществъ единовѣрныхъ народовъ, пользующихся правомъ на законное его величества попеченіе, — основываясь, говорю, на сіи монаршіи увѣренія, объясниться дерзаю, что если, по несчастію нашему, австрійскій дворъ подъ каковымъ нибудь видомъ, велитъ войскамъ своимъ вступать въ предѣлы наши, поработить насъ, мы лучше согласно съ Турками обратимъ оружіе противъ коварнаго сего непріятеля рода нашего.

 

«Мы до сего часа, благодареніе Богу! въ мирѣ и тишинѣ находимся, и народъ нашъ занимается въ земледѣліи. Турки, правда, всѣ въ готовности, но отъ границъ нашихъ удалены, отправятся противъ Грековъ. Я стараюсь какъ бѣлградскому, такъ и прочимъ пашамъ ласкать и всѣ они кажутся имѣть довѣренность ко мнѣ, на кого я ни какъ не полагаюсь, а свои мѣры взялъ въ избѣжанію ихъ лукавыхъ умышленій.

 

«Изложивъ симъ образомъ покорнѣйшую просьбу означенныхъ моихъ требованій на счетъ просимой суммы денегъ изъ казны высочайшаго покровителя; назначивъ, что г. Младенъ Миловановичь во всякомъ безопасіи со стороны Турокъ въ домѣ моемъ находится; объявивъ, что я съ мнѣніемъ г. Пини согласенъ, отложилъ отправленіе дочери моей на удобнѣйше время, какъ и приближеніе племянника моего. Напослѣдокъ со всѣмъ увѣренъ о благомъ расположеніи государя императора, желающаго утвердить благоденствіе единовѣрцовъ своихъ, на твердомъ основаніи истинныхъ выгодъ Сербіи. Удостовѣрился также въ неосновательности помянутыхъ ложныхъ слуховъ. Описавъ также обиды, часто причиняемыя народу сербскому отъ австрійскаго правительства, и отъ сего претерпѣнныя гоненія; назначивъ же, что съ народомъ по милости Бога и великаго государя непресѣчно въ мирѣ и типшнѣ пребываю; положивъ себѣ правиломъ наставленія, по высочайшей волѣ поданныя мнѣ вашимъ высокопревосходительствомъ 11 октября истекшаго года; на случай же

 

 

181

 

непредвидимой опасности, скоропоспѣшно отнестись буду къ его превосходительству господину Пини, и просить у сего вѣрнаго чиновника наставленія. Остается еще присовокупить сему покорнѣйшее прошеніе мое къ вашему высокопревосходительству не переставать, по благоразумію своему, подавать намъ благіе совѣты, довести все сіе до высочайшаго свѣдѣнія государя императора, и быть моимъ и сего бѣднаго народа ходатаемъ у высочайшаго престола» [107].

 

Когда это письмо Милоша пришло въ Петербургъ, то оно застало Строганова готовымъ къ отъѣзду въ Карлсбадъ для леченія минеральными водами. Извѣщая о томъ Милоша въ письмѣ отъ 10 іюля и прощаясь съ нимъ на все время пребыванія своего за границей, Строгановъ просилъ верховнаго вождя вести переписку съ Нессельроде и прибавлялъ, что въ Константинополь будетъ назначенъ Дмитрій Васильевичь Дашковъ. Письмо это получено было Милошемъ 7-го сентября 1822 года.

 

( 24. Внутреннее правленіе Милоша: земскіе приходы и расходы, стр. 182—185; доходы духовенства, стр. 185—188 )

Наступило время вполнѣ мирныхъ занятій для Милоша. Бѣлградскій паша не принадлежалъ къ числу притѣснителей христіанъ, но и не дозволялъ имъ заноситься въ притязаніяхъ на политическую свободу. Никто изъ Турокъ не желалъ междуусобной войны, а Сербамъ нечего было разчитывать на нее. Добившись столькихъ выгодъ путемъ мирныхъ переговоровъ, умѣньемъ ладить съ пашами, Милошъ, по самому характеру своему, не могъ довѣриться перемѣнчивому счастію оружія. Сама Порта, великія державы и общественное мнѣніе въ цѣлой Европѣ заняты были греческимъ вопросомъ, отъ рѣшенія котораго зависѣла въ будущемъ участь всего христіанскаго востока. Вниманіе всего образованнаго міра поглощено было геройскою борьбой жителей Мореи противъ вѣковыхъ притѣснителей ихъ. О Сербіи же знали мало; ее посѣщали только туристы, любопытствовавшіе ознакомиться съ тою новою жизнію, которая начиналась въ этой отдаленной окраинѣ христіанскаго мира. Но рано или поздно Сербія должна была сдѣлаться важнымъ пунктомъ, опорою, средоточіемъ для всѣхъ южныхъ Славянъ. Ей именно нуженъ былъ внутренній миръ, а извнѣ отсутствіе всякаго внѣшательства, чтобы окрѣпнуть и развить свои силы. Ни отважная борьба, которою отличалось возстаніе Кара-Георгія, ни даже вмѣшательство русскихъ дипломатовъ во внутреннія отношенія Сербіи, еще только устанавливавшіяся, шаткія и непрочныя, тѣмъ менѣе коварныя заискиванія властолюбивой Австріи, не могли принести такой пользы Сербамъ, какъ продолжительный миръ и внутренняя дѣятельность, тихая, едва замѣтная, но свободная отъ всякихъ постороннихъ

 

 

182

 

вліяній. Такая дѣятельность была именно по плечу новому вождю Сербіи и онъ вполнѣ воспользовался благопріятными для него обстоятельствами времени. Отказавшись отъ всякихъ домогательствъ путемъ переговоровъ, понимая, что судьба Сербіи все таки зависитъ отъ общаго хода дѣлъ въ Европѣ, Милошъ старался ознакоииться съ политическимъ состояніемъ европейскихъ государствъ. Совершенно необразованный, но крайне любознательный, Милошъ окружилъ себя Сербами, получившими воспитаніе въ Австріи: по совѣту Вука Караджича, онъ заставлялъ ихъ излагать предъ собою содержаніе прочитанныхъ ими европейскихъ газетъ, сообщать ему въ извлеченіи наиболѣе замѣчательныя произведенія тогдашнихъ публицистовъ, небольшія сочиненія по части исторіи, географіи и политической эконоиіи. Одаренный обширною памятью, онъ вскорѣ составилъ себѣ нѣкоторое понятіе о могуществѣ и богатствѣ различныхъ европейскихъ государствъ, а также о ихъ исторіи, о политическихъ и торговыхъ отношеніяхъ ихъ. Многіе изъ европейскихъ путешественниковъ, посѣщавшихъ его въ это время, до того были удивлены обширностію его познаній, вѣрностію сужденій и политическою проницательностію, что увѣренія въ безграмотности считали хитростію съ его стороны, объясняя ихъ какими либо тайными цѣлями. А между тѣмъ безграмотный, но даровитый и любознательный Милошъ былъ самымъ вѣрнымъ, самымъ полнымъ представителемъ возрождавшейся тогда Сербіи: свѣжія силы, счастливыя дарованія и неудержимое стремленіе идти внередъ были выше тѣхъ политическихъ средствъ, которыми располагали Сербскій народъ и его князь.

 

Милошъ очень хорошо понималъ, что Сербія должна обезпечить себя въ матеріальномъ отношеніи, что вождь ея не долженъ прибѣгать къ чужой милости, къ чьимъ бы то ни было денежнымъ поддержкамъ, и сталъ заботиться объ увеличеніи богатствъ, какъ земскихъ, такъ и личныхъ. Система налоговъ, дежавшихъ тогда на Сербіи и способъ ихъ собиранія могутъ дать понятіе о происхожденіи тѣхъ громадныхъ ббгатствъ, которыми въ послѣдствіи Милошъ обладалъ. Такъ какъ турецкій піастръ постоянно падалъ въ цѣнѣ, отчасти вслѣдствіе чеканки новой монеты худшаго достоинства, а отчасти вслѣдствіе появленія громаднаго количества фальшивыхъ денегъ, дѣланныхъ за границей и наводнившихъ собою всю турецкую имперію, то на одной изъ народныхъ скупщинъ было постановлено, что цѣнность австрійскаго талера будетъ равняться 10 турецкимъ піастрамъ, что отнынѣ при уплатѣ всѣхъ податей будетъ приниматься

 

 

183

 

только австрійская монета, и что при продажѣ своихъ произведеній Сербы имѣютъ право отвергать турецкую монету и требовать уплаты австрійскою конвенціонною монетой. Кромѣ десятины и другіхъ податей, платимыхъ Сербами спахіямъ и не приносившимъ никакихъ выгодъ народной казнѣ, Сербы должны были нести еще слѣдующіе налоги: харачъ, дымница, чибукъ и порѣзъ, который былъ значительнѣе всѣхъ другихъ. Харачъ, обыкновенно платимый въ Турціи всѣми жителями мужскаго пода отъ 7 до 70 лѣть, достигалъ въ остальныхъ провинціяхъ Турціи громадныхъ размѣровъ, но въ Сербіи, благодаря независимости народа и твердости Милоша, онъ никогда не былъ выше 3 1/2 піастровъ, а такъ какъ талеръ равнялся 10 піастрамъ, то и харачъ не превышалъ 40 крейцеровъ (28 копѣекъ). Чибукъ, платимый со скота, доходилъ до двухъ паръ съ овцы, козы и т. д. (въ піастрѣ считается 40 паръ). Эти два налога всегда шли въ казну султана, но такъ какъ взиманіе харача и чибука было затруднитедьно, то ихъ обыкновенно обращали въ опредѣленную сумму, которую долженъ былъ уплачивать правитель області или народа, которому предоставлялось собирать самую подать въ ея настоящемъ количествѣ. Дымница и мирія шли въ пользу высшаго духовенства: первая величиною въ 1 піастръ 4 пары съ дома шла въ пользу епископовъ, вторая, по 6 паръ съ дома, назначена была на погашеніе стараго долга сербскихъ епархій константинопольскому патріарху. Самый наибольшій налогъ, порѣзъ, назначался на содержаніе паши и его свиты, турецкихъ гарнизоновъ, на содержаніе народнаго вожда, внутренней администраціи и на всѣ правительственные расходы. Порѣзъ среднимъ числомъ составлялъ 16 піастровъ съ каждаго женатаго человѣка; но такъ какъ по имуществу Сербскій народъ дѣлился на три разряда, то люди 1-го разряда платили до 18 піастровъ порѣза, а 3-го разряда до 10 піастровъ. Порѣзъ собирался два раза въ годъ, каждый разъ въ только что названной величинѣ. Собираніе его совпадало обыкновенншо съ Юрьевымъ весеннимъ днемъ (23 апрѣля), а осенью съ днемъ св. Димитрія. Въ эти дни въ Крагуевцѣ, гдѣ имѣлъ Милошъ свое главное мѣстопребываніе, созывалась народная скупщина, состоявшая преимущественно изъ кнезовъ и кметовъ; тогда же правитель представлялъ таблицу земскихъ приходовъ и расходовъ и распредѣлялъ, въ согласіи съ членами скупщины, количество податей на слѣдующее полугодіе. За тѣмъ кнезы и кметы уже распредѣляли подати на отдѣльныя общины и лица. Ни одинъ кметъ не могъ собирать съ народа податей сверхъ положенныхъ на скупщинѣ; имъ

 

 

184

 

позволялось только налагать на каждаго члена общины полпіастра на мѣстные расходы, да и въ тѣхъ они должны были отдавать отчетъ предъ общинами. Отъ этой подати освобождены были только народныя земскія власти, духовенство, учителя, служители князя и кнезовъ, если они не владѣли собственностію, отцы, имѣвшіе двухъ женатыхъ сыновей, стало быть платившихъ подать, въ виду того, что они составляютъ какъ бы одну семью. Кромѣ того, князь имѣлъ право освободить отъ этой подати дюдей, которыхъ особенно хотѣлъ отличить. Важныя услуги, оказанныя отечеству, глубокая старость, сильная болѣзнь, лишавшая возможности трудиться, давали право на освобожденіе отъ податей. Изъ мемуаровъ протоіерея Ненадовича мы знаемъ, что потомки того старца, Якова изъ Палова, который въ 1813 году отнесъ письмо о. Матвѣя къ великому визирю Хуршидъ-пашѣ, приглашавшее его прекратить насилія надъ народомъ, освобождены были отъ податей [108].

 

Быть можетъ нигдѣ не выплачивались подати такъ правильно, какъ въ Сербіи, и, соблюдая экономію въ расходахъ, Милошъ могъ пріобрѣсти столько оружія и другихъ военныхъ запасовъ, сколько онъ оставилъ Сербіи во время своего отреченія отъ княжескаго званія и кромѣ того сберечь для народной казны значительную сумму денегъ. Собственныя богатства Милоша собраны были другими средствами; благодаря его добрымъ отношеніямъ къ казначею Марашли Али-паши, Милошъ получилъ въ аренду за умѣренную плату, кромѣ султанскихъ имуществъ, перевозовъ и таможенъ, чибукъ и харачъ. Послѣдніе собирались съ 90.000 душъ по спискамъ, составленнымъ при Солиманѣ-пашѣ, когда населеніе Сербіи значительно уменьшилось. Собираніе чибука доставляло мало барышей купившему себѣ право на него. Аренда имуществъ и таможенъ съ каждымъ годомъ доставляла все большія и большія выгоды, ибо управленіе имуществами дѣлалось болѣе хозяйственнымъ, а таможенные доходы постоянно увеличивались, благодаря мирному времени и большему развитію торговли. Харачъ принадлежалъ къ числу податей, наиболѣе прибыльныхъ. Благодаря спокойствію, водворившемуся въ Сербіи, и быстро увеличивавшемуся благосостоянію ея, число платившихъ харачъ возрастало отъ возвращенія сербскихъ емигрантовъ на родину, отъ переселенія въ Сербію изъ сосѣднихъ провинцій Австріи и Турціи. Отъ харача Милошъ получалъ болѣе 80.000 талеровъ чистаго дохода, но главная и наибольшая прибыль отъ всѣхъ этихъ откуповъ получалась Милошемъ отъ того, что турецкій піастръ постоянно и быстро падалъ въ своей цѣнности.

 

 

185

 

Менѣе чѣмъ въ 10 лѣтъ онъ сталъ дешевле болѣе чѣмъ вдвое. А между тѣмъ Милошъ уплачивалъ откупную сумму талерами, считая ее на піастры, по ихъ текущей, рыночной стоимости; собираніе же податей совершалось по цѣнамъ, разъ на всегда опредѣленнымъ скупщиной. И теперь еще въ Сербіи различаютъ гроши или піастры чаршійскіе (торговые) отъ порѣзскихъ (податныхъ); послѣдніе вдвое дороже первыхъ. Такая разница между цѣною піастровъ, которые получалъ Милошъ и которые уплачивалъ бѣлградскому пашѣ, доставляла ему ежегодной прибыли до 100.000 талеровъ: ибо піастръ былъ только номинальною монетною единицей, собираніе же податей и уплата откупныхъ денегъ производилась австрійскою монетой, бывшею во всеобщемъ обращеніи, точно также, какъ послѣ войны 1828-1829 серебряною русской монетой, наполнившею всѣ сѣверныя области Турціи, въ томъ числѣ и Сербію. Кромѣ того, Милошъ долго занимался торговлею скотомъ и оставилъ ее лишь тогда, когда его компанейщики, злоупотребляя его именемъ, стали притѣснять народъ и возбудили много жалобъ. Въпослѣдствіи онъ занялся продажею соли, вмѣстѣ съ Авраамомъ Петроніевичемъ, обоими Симичами и другими сербскими богачами, которые въ послѣдствіи всю вину быстраго обогащенія отъ этой монополіи, сваливали на него одного. Онъ не могъ отказаться отъ этой торговли, ибо былъ связанъ договоромъ, по разработкѣ соляныхъ копей въ Валахіи и Молдавіи. Какъ бы то ни было торговля солью, въ которой Сербія нуждалась, ибо не имѣла своей соли, доставила Милошу, какъ и его товарищамъ по этому дѣлу, значительныя выгоды. Пока живъ былъ Марашли-Али-паша, доходовъ Милоша едва хватало на содержаніе семьи и на подкупы лицъ, окружавшихъ пашу; ибо расходы на турецкихъ чиновниковъ были огромны. Но когда пашою назначенъ былъ Абдулъ-Раимъ, послѣдніе расходы почти прекратились: съ тѣхъ поръ обогащеніе Милоша пошло въ гору [109].

 

Кромѣ того Милошъ обратилъ вниманіе и на другую сторону земскихъ расходовъ, на подати, собираемыя съ народа духовенствомъ. Пока архіереями въ Сербіи были Греки, доходы духовенства постоянно росли и трудно было подчинить ихъ общественному надзору. Для уплаты только долга константинопольскому патріарху, числившагося на сербскихъ епархіяхъ и состоявшаго изъ 137.433 турецкихъ піастровъ, сербскіе епископы собирали ежегодно до 20.000 піастровъ и постоянно увеличивали эту сумму, которая грозила разростись до невѣроятной цифры. Кромѣ того они налагали ежегодные поборы на каждый монастырь, на каждую

 

 

186

 

церковь, на каждое духовное лицо. За тѣмъ они брали неопредѣленныя точнымъ образомъ подати при посвященіи священниковъ и за выдачу разрѣшеній на браки; кромѣ того они дѣлали вычетъ въ свою пользу изъ наслѣдствъ священниковъ своей епархіи. Наконецъ, вообще на содержаніе всего духовенства народъ платилъ такъ называемую дымницу. Доходы бѣлаго духовенства были ничтожны въ сравненіи съ доходами епископовъ. Но поборы владыкъ съ священниковъ отзывались на народѣ, ибо бѣлое духовенство должно было вознаграждать себя за убытки, причиненные епископами. Угнетаемое греческими владыками, не имѣвшее ни какого образованія, сербское духовенство не отличалось ничѣмъ въ своей жизни отъ остальныхъ Сербовъ и въ то же время не имѣло другихъ средствъ въ жизни, кромѣ сборовъ съ народа. Эти сборы поступали къ нему отчасти натурою, а отчасти деньгами, и были опредѣлены только однимъ обычаемъ. Милошъ рѣшился ввести доходы духовенства въ извѣстные предѣлы. Еще 18 февраля 1816 года изъ бѣлградской канцеляріи сербскаго народа вышло за подписью Милоша, ужицкаго архіепискоца Мелентія Никшича и вратевшницкаго архимандрита Мелентія Павловича постановленіе о томъ, чтò слѣдуетъ брать владыкамъ и чтò священникамъ. Архіереямъ назначено было получать: съ монастырей ежегодно по 25 піастровъ, съ церквей по 12 1/2 піастровъ, за рукоположеніе священника 100 піастровъ, съ каждаго священника ежегодно по 10 піастровъ, за вѣнчаніе вступавшихъ въ первый бракъ по 1 піастру, со вступавшихъ во второй бракъ по 4 піастра, а съ третьяго брака по 6, миріи съ каждаго дома ежегодно по 6 паръ, дымницы по 1 піастру 4 пары. Священникамъ назначено было: за крещеніе 1 1/2 піастра и отъ кума 10 паръ, за отпѣванье съ достаточнаго человѣка по 10 піастровъ, съ бѣдныхъ по 5, за отпѣваніе дѣтей ниже семилѣтняго возраста по 2 піастра, за масло по 3 піастра, за великую молитву по 1 піастру, за малую по 20 паръ, за освѣщеніе воды 12 піастровъ, за первый бракъ 1 піастръ, за 2-й и 3-й по 2. Кромѣ того священникамъ назначено было ежегоднаго сбора съ сельчанъ по 12 окъ хлѣба (въ окѣ 2 1/2 фунта) съ каждаго семейнаго человѣка, а съ горожанъ по 1 1/2 піастра. Но всѣ эти сборы и подати духовенство могло собирать само. Милошъ рѣшился передать право сбора земской казнѣ.

 

20 января 1823 года появилось слѣдующее отношеніе къ сербскимъ архіереямъ: «Высокопреосвященнѣйшій господинъ! архипастырь высокопочитаемый! такъ какъ народъ въ своихъ прошеніяхъ на имя высочайшей

 

 

187

 

Порты между прочимъ помѣстилъ и слѣдующіа важныя желанія, чтобы дань, которую народъ платилъ до сихъ поръ подѣ разными именами въ различныя времена, обращена была въ одну сумму и собиралась въ казну подъ однимъ именемъ; а также для того, чтобы истребить издавна вкравшееся злоупотребленіе архіереевъ, о коихъ достаточно свидѣтельствуютъ жалобы нашего священства, находящіяся въ моей канцеляріи, — я принялъ за полезное посовѣтоваться съ собравшинися на скупщинѣ 13 и 14 декабря прошлаго года кнезами, окружными старѣйшинами и выбранными отъ цѣлаго народа кметами объ архіерейскихъ сборахъ. Въ этомъ собраніи всѣ единогласно опредѣлили назначить архіереямъ сего пашалыка, вмѣсто собираемыхъ съ народа дымницы и другихъ поборовъ:

 

1) постоянное годичное содержаніе въ 18.000 піастровъ, то есть въ мѣсяцъ по 1.500; 2) за рукоположеніе во священника 50 піастровъ и при передачѣ грамоты священнику также 50 піастровъ; 3) за антиминсъ и плащаницу 12 піастровъ, а за освященіе церкви 100; 4) когда архіерей явится на погребеніе священника или простаго христіанина и отпоетъ его, то получаетъ по уговору съ родными усопшаго; 5) продажу приходовъ священикамъ, собираніе дымницы и миріи наше правительство удерживаетъ за собой, отдача же приходовъ на откупъ уничтожается совсѣмъ; 6) долгъ, который должны платить архіереи Сербіи святой вселенской церкви, наше правительство принимаетъ на себя и будетъ уплачивать изъ собственныхъ доходовъ по договору, который учинитъ съ патріархомъ; доходы съ печатей, которыя архіереи выдаютъ протопресвитерамъ (благочиннымъ), а послѣдніе будутъ прикладывать къ свадебнымъ свидѣтельствамъ, назначаются протопресвитерамъ въ награду за ихъ труды; 8) архіепископы должны содержать пристойно своихъ протосингеловъ, архидіаконовъ и секретарей изъ назначенныхъ имъ доходовъ; 9) бѣлградскому архіепископу, находящемуся при мнѣ и въ Бѣлградѣ при честномъ визирѣ и имѣющемъ вслѣдствіе того болѣе расходовъ, чѣмъ ужицкій епископъ, опредѣляется какъ отъ меня, такъ и отъ моихъ потомковъ ежегодно, кромѣ упомянутыхъ въ первомъ пунктѣ, еще 2.000 піастровъ. Опредѣляя эти доходы архіереямъ, мы не предписываеиъ имъ и не запрещаемъ принимать добровольно подносимый имъ отъ кого либо даръ въ деньгахъ или въ чемъ либо иномъ, за молитву надъ больнымъ, за освященіе воды и т. п.; еще менѣе запрещаемъ, а скорѣе поручаемъ и просимъ гг. архіереевъ посѣщать свою епархію почаще ради поученія священннковъ и народа. Надѣемся, что на таковое мое и народа предложеніе,

 

 

188

 

подтвержденное въ упомянутомъ собраніи нашемъ, гг. архіепископы наши добровольно согласятся, тѣмъ болѣе, что сберегутъ свой трудъ, а особенно избѣгнутъ всякаго народнаго угнетенія, которое введено было давними злоупотребленіями. На сіе прошу гг. архіепископовъ, отъ имени всего собранія нашего, отвѣчать письменно, согласны ли они на таковое предложеніе; въ противномъ же случаѣ мы постараемся окончить это наше дѣло извѣстнымъ намъ путемъ. Поручая себя святымъ молитвамъ вашимъ, остаюсь къ услугамъ готовый Милошъ Обреновичь, Сербіи князь».

 

Милошъ надѣялся получить согласіе отъ обоихъ архіепископовъ Сербіи, ибо тогда въ это званіе облечены были люди, достаточно образованные и ревностные къ своему дѣлу, чуждые интригъ и вмѣшательства въ политическія дѣла. Но онъ ошибся. Хотя въ началѣ оба архіерея не высказывали своего неудовольствія противъ народнаго постановленія и даже константинопольскій патріархъ одобрилъ его и принялъ уже нѣкоторую сумму въ счетъ долга; но потомъ сербскіе архіереи жаловались не только константинопольскому патріарху, но и митрополиту австрійскихъ Сербовъ Стратимировичу, жившему въ Карловцахъ. Послѣ долгой борьбы и препирательствъ, Милошъ долженъ былъ уступить требованіямъ архіереевъ. 2 іюня 1825 года архіереямъ возвращено было право сбора дымницы и миріи, а за отправленіе церковныхъ требъ, по договору съ депутатами отъ духовенства обѣихъ епархій, назначена была новая плата, впрочемъ мало отличавшаяся отъ прежней. Разница была только въ слѣдующемъ: за отпѣваніе вполнѣ бѣдныхъ людей не назначено было никакого вознагражденія, но за масло кнезы и главные торговцы должны были платить 6 піастровъ, за великую молитву 2 піастра; прибавлено было за поминовеніе по усопшимъ сорокедневное 20 паръ, полугодовое 1 піастръ и годовое 1 1/2 піастра. Главное, чего добились архіереи, былъ сборъ дымницы, которая одна доставляла имъ въ годъ до 30.000 піастровъ [110]. Но Милошъ не оставилъ попеченій о бѣломъ духовенствѣ и привлевалъ его въ участію въ народномъ воспитаніи, нерѣдко назначая священниковъ учителями въ народныя школы; старался назначать на мѣста протопресвитеровъ или благочинныхъ людей, получившихъ образованіе, для чего основалъ семинарію.

 

Въ то время какъ Милошъ занимался внутренними дѣлами, ему два раза пришлось войти въ столкновевіе съ пашою. Абдулъ-Раимъ, введя строгую дисциплину между Турками и желая быть безпристрастнымъ ко всѣмъ, ревниво оберегалъ свою власть, особенно въ Бѣлградѣ, гдѣ впрочемъ не

 

 

189

 

вмѣшивался во внутреннія отношенія между христіанами; но не терпѣлъ, когда кто либо противился его приказаніямъ или распоряженіямъ турецкой полиціи. Онъ такъ былъ точенъ въ этомъ отношеніи, что бѣлградскій архіепископъ Агафангелъ, бывшій потомъ Константинопольскимъ патріархомъ, по обвиненію въ сношеніяхъ съ возставшими Греками и въ распространеніи ложныхъ свѣдѣній объ исходѣ послѣднихъ дѣйствій Турокъ въ Мореѣ, былъ, по приказу паши, арестованъ и задержанъ въ крѣпости, несмотря на усиленныя просьбы и дѣятельныя ходатайства Милоша, пока не доказалъ, что вся его вина состояла въ связяхъ съ нѣсколькими друзьями не задолго предъ тѣмъ разбитаго Драммали паши, въ чемъ и ссылался на франкфуртскую газету, которую онъ получалъ. Милошъ вообще нетерпѣливо переносилъ господство Абдулъ-Раима въ Бѣлградѣ и хотя самъ жилъ въ Крагуевцѣ, но все таки старался освободить бѣлградскихъ христіанъ отъ необходиности подчиняться турецкой полиціи. Съ этою цѣлію онъ пригласилъ бѣлградскихъ Сербовъ переселиться за городской валъ и расположить свои дома и магазины вдоль берега Савы или Дуная, на мѣстахъ для того удобныхъ. Въ то же время онъ запретилъ подъ рукою окрестнымъ христіанамъ привозить на бѣлградскій рынокъ необходимые для крѣпости и города жизненные припасы. Бѣлградскіе Турки немедленно почувствовали на себѣ всю тяжесть такого распоряженія и жаловались пашѣ, который послалъ въ Крагуевацъ къ Милошу стараго знакомца его, начальника спахій, объяснить князю, что подобное поведеніе равносильно объявленію войны, или покрайней мѣрѣ свидѣтельствуетъ о томъ, что Милошъ забылъ объ обязательствахъ, принятыхъ имъ предъ Портою, что паша рѣшился донести о томъ въ Константинополь и вся отвѣтственность за послѣдствія падетъ на одного Милоша. Твердость паши и опасеніе за жизнь сербскихъ депутатовъ, все еще находившихся въ Константинополѣ, заставили Милоша отказаться отъ своихъ замысловъ [111].

 

( 25. Столкновенія съ пашею, стр. 189— 190 )

Вслѣдъ за тѣмъ произошло новое столкновеніе между двумя властями въ Сербіи, турецкою и народною: причиною его была финансовая несостоятельность Порты. Цѣнность ея монеты падала все болѣе и болѣе, такъ что австрійскій конвеціонный талеръ и испанскій реалъ — дуро, единственныя монеты, ходившія тогда въ Турціи, возвысились въ цѣнѣ, первый съ 8 турецкихъ піастровъ на 12, а второй съ 8 1/2 на 12 1/2. Чтобъ избѣжать банкротства турецкое правительсто придумало слѣдующую опасную мѣру: оно издадо фирманъ, назначавшій цѣнность талера

 

 

190

 

въ 8 1/2 реала въ 9 піастровъ, и приказало всѣмъ, имѣвшимъ иностранную монету, обмѣнить на турецкую по назначенной фирманомъ цѣнѣ. Для этой цѣли оно разослало по всей имперіи особыхъ мѣнялъ изъ Евреевъ и Армянъ, которымъ обѣщало небольшой процентъ за ихъ труды, и которые должны были пріобрѣтать отъ турецкихъ чиновниковъ за деньги свидѣтельства на званіе сборщиковъ, получивъ при этомъ возможность представить на монетный дворъ не всю собранную ими монету. Конечно сборщики разосланы были только по областямъ, оставшимся въ полной зависимости отъ Порты, которая не рѣшилась сдѣлать того же самого относительно Сербіи. Она ограничилась только прочтеніемъ фирмана въ Бѣлградѣ. Но когда Милошъ, платившій Турціи дань чрезъ каждые три мѣсяца представилъ ее и на этотъ разъ иностранною монетой, при чемъ требовалъ пріема по биржевой цѣнѣ, то паша объявилъ, что не можетъ принять иначе, какъ по цѣнѣ, означенной въ фирманѣ. Милошъ отвѣчалъ, что если паша будеть настаивать на своемъ, то уплатитъ лишь тогда, когда получитъ отъ Турокъ надлежащую серебряную монету. Но паша и теперь оказался неподатливымъ ему: онъ приказалъ сказать Милошу, что если тотъ не внесетъ дани въ извѣстный срокъ, то объ этомъ будетъ сообщено въ Константинополь, какъ объ отказѣ платить дань, посредствомъ которой Сербы признаютъ надъ собою власть султана. Милошъ, которому твердость паши приносила убытку 60.000 піастровъ, продолжалъ сопротивляться, приготовившись ко всякимъ послѣдствіямъ. Но совѣты русскаго посланника въ Константинополѣ не подавать повода къ новымъ затрудненіямъ въ политикѣ, и безъ того обремененной греческимъ вопросомъ, заставили Милоша уступить Абдулъ-Раиму. Послѣдній съ своей стороны, отчасти изъ тщеславія, а отчасти для того, чтобы дать доказательство полной покорности повелѣніямъ султана, уплатилъ жалованье своимъ войскамъ и чиновникамъ именно тою же монетою и по той же цѣнѣ, которыми Милошъ внесъ дань, хотя въ кассѣ пашалыка и была турецкая монета. Въ послѣдствіи это столкновеніе не возобновлялось: ибо Милошъ вошелъ въ сношенія съ нѣсколькими иностранными банкирами, которые доставляли ему необхидимую сумму турецкой монетой по курсу. Не видя ни какой возможности восторжествовать надъ пашой, Милошъ попытался добиться въ Константинополѣ смѣны его. Хотя онъ не разъ посылалъ золото высшимъ чиновникамъ Порты, но Саидъ-Эфенди, министръ иностранныхъ дѣлъ, пользовавшійся полнымъ довѣріемъ султана и имѣвшій сильное вліяніе на дѣла, былъ землякомъ и

 

 

191

 

блізкимъ другомъ Абдулъ-Раима. Онъ остался непреклоннымъ ко всѣмъ заискиваниямъ Милоша и послѣдній долженъ былъ выжидать болѣе счастливыхъ обстоятельствъ, чтобъ освободиться отъ такого суроваго исполнителя обязанностей, какимъ былъ Абдулъ-Раимъ [112].

 

( 26. Рѣчь Милоша на скупщинѣ 1824 года, стр. 191—194 )

Невольно замкнувшись въ тѣсный кругъ внутренней дѣятельности, не имѣя возможности занять вниманіе народа и старѣйшинъ дѣлами внѣшней политики, благодаря которому получилъ такое значеніе въ народѣ, и не будучи еще утвержденъ въ своемъ званіи султанскимъ фирманомъ, Милошъ долженъ былъ ревниво оберегать свою власть: съ одной стороны не вдаваться въ крайность самовластія, чтобы тѣмъ не оттолкнуть отъ себя людей, облеченныхъ довѣріемъ отъ общинъ и округовъ, а съ другой стороны не обнаруживать слабости къ людямъ, хотя дѣйствовавшимъ не изъ личныхъ корыстолюбивыхъ цѣлей, но способныхъ своими неумѣренными внушеніями возбудить въ народѣ волненіе. Вскорѣ Милошу представился случай испытать свои правительственныя силы, получить новый урокъ въ искусствѣ господствовать надъ народнымъ расположеніемъ и выйти изъ испытанія съ торжествомъ. Мы видѣли, что при Кара-Георгіѣ, неограниченно господствовавшемъ на военномъ полѣ, старѣйшины имѣли огромное вліяніе на дѣла внутренняго управленія, на финансы страны и на высшій судъ въ ней. Милошу не нужна была власть военнаго диктатора; но онъ опытною и привычною рукой удерживалъ за собою значеніе народнаго правителя, опираясь на признаніе его верховнымъ княземъ скупщиною 6 ноября 1817 года. Но это признаніе не было освящено никакою высшею властію, никакимъ внѣшнимъ авторитетомъ. Все держалось на одной народной привязанности къ Милошу, все зависѣло отъ народнаго расположенія, которое могло быть привлечено и въ другую сторону. А народные старѣйшины, кнезы и кметы, не участвовавшіе въ постановленіи скупщины 1817 года, не были обязаны ни какою клятвою подчиняться во всемъ волѣ Милоша, — и многіе изъ нихъ въ своихъ областяхъ были полными господарями [113]. Услѣдить за всѣмъ, что дѣлалось въ отдаленныхъ округахъ Сербіи, Милошъ не могъ и люди, имѣвшіе въ виду не одни только интересы сербскаго народа, но и выгоды какой либо партіи, могли всегда найти приверженцевъ между окружными и общинными старѣйшинами. Милошъ очень хорошо зналъ опасность своего положенія и на скупщинѣ 21-го ноября 1824 года обратился съ слѣдующею рѣчью къ кнезамъ и кметамъ, съѣхавшимся тогда въ Крагуевацъ:

 

 

192

 

«Благородные господа, кнезы и кметы! Вамъ извѣстны всѣ мои труды, извѣстны и дѣла мои и основанія, на которыя они опираются, извѣстно, до чего, при помощи Божіей, вашей и покорности добраго народа нашего, доведены общественныя дѣла, такъ что окрестныя царства удивляются, какимъ способомъ, среди прежняго варварства, въ такія бурныя времена, мы возбудили въ народѣ послушаніе къ нашему начальству, ввели всякаго рода порядокъ въ наши предѣлы, очистивъ ихъ отъ всякаго рода злыхъ людей. Вы помогали мнѣ безустанно во всемъ, на сколько было у васъ тѣлесныхъ и душевныхъ силъ. Я увѣренъ, что вы и впредь не откажете мнѣ въ томъ. Не смотря на то я надѣюсь, что вы согласитесь со мной, если скажу, что я, при всѣхъ вашихъ усиліяхъ оказать мнѣ помощь, имѣлъ больше труда и заботъ, нежели всѣ вы; ибо кромѣ внутреннихъ дѣлъ, отъ наименьшей до наивысшей важности, на моимъ плечахъ лежали и другія многоважнѣйшія дѣла, о которыхъ я также имѣлъ попеченіе и которыя — благодареніе всевышнему Богу! — до нынѣ были совершены счастливо и на пользу нашего народа. Можетъ быть, господа мои! есть много неразумѣющихъ прежнія и нынѣшнія обстоятельства времени, все приписывающихъ моему славолюбію и самовластію и думающихъ, что я желаю имѣть въ своихъ рукахъ всю власть, чтò далеко отъ моихъ помышленій. Я руководился иными побужденіями; читая или слушая, что написано въ исторіи о нашихъ праотцахъ и другихъ народахъ, я замѣтилъ, что рѣдко, или лучше сказать, никогда не могло произойти добра, если какой либо народъ, начинавшій подниматься изъ развалинъ, давалъ и дѣлилъ верховную власть между собою и между нѣсколькими лицами. Все тогда шло медленно, вопреки желаніямъ, и большею частію народъ возвращался въ прежнее состояніе, изъ котораго начиналъ выходить. О томъ намъ довольно свидѣтельствуетъ паденіе нашего бывшаго царства, которое сильный царь Стефанъ Душанъ раздѣлилъ между своими вельможами и воеводами, о чемъ наши люди и до сихъ поръ вспоминаютъ въ пѣсняхъ. Все это я непрестанно имѣю предъ собою, и по этимъ причинамъ, а не изъ жажды самовластія, стараюсь удержать все въ цѣлости. Видя же, что таковыми дѣйствіями моими и вашимъ послушаніемъ, господа мои! между нашимъ народомъ введенъ довольно добрый порядокъ, который я и впредь желалъ бы сохранить, хочу я открыть вамъ мои истинныя намѣренія и побужденія, ради коихъ я созвалъ васъ въ нынѣшнее собраніе. Мое тѣло и умъ, утомленные многими, какъ я уже сказалъ трудами, ищутъ облегченія и успокоенія. Вы, господа мои! можете принести имъ

 

 

193

 

эту жертву, избравъ изъ среды своей до шести, наиболѣе засіуживающихъ довѣріе лицъ. На этихъ шесть человѣкъ, придавъ имъ двухъ искусныхъ секретарей, я готовъ возложить заботы и попеченія о всѣхъ внутреннихъ дѣлахъ нашего отечества, а за собою удержать только чрезвычайныя и иноземныя дѣла. Такое новое правительство, которое составится изъ вашей среды изъ знатнѣйшихъ людей, будетъ дѣйствовать въ согласіи со мною, совѣтуясь о всѣхъ важныхъ предпріятіяхъ, которыя они не могутъ рѣшать безъ моего одобренія. Поступая такимъ образомъ, мы будемъ согласно стараться о будущемъ устройствѣ и благополучіи нашего отечества. Этимъ будегь данъ значительный отдыхъ моему утомленному тѣлу и уму: въ глазахъ свѣта народъ нашъ утвердитъ свое политическое существованіе, а всѣ безумно думавшіе, что я гонюсь за самовластіемъ, увидятъ, что они обманывались».

 

«При этомъ случаѣ я не могу пройти молчаніемъ и не пожаловаться, господа мои, предъ этимъ собраніемъ нашимъ на небрежность нѣкоторыхъ кнезовъ въ исполненіи моихъ приказаній. Слышали и читали вы въ наше время и на себѣ самихъ видѣли какъ народъ, падшій одинъ разъ, трудно опять подымается на ноги: ибо сколько онъ ни трудится, сколько жертвъ ни приноситъ, враги его только болѣе усиливаются притѣснить его и на вѣки втоптать его во прахъ, нещадя ни серебра, ни золота своего и никакихъ наградъ для недовольныхъ среди страдающаго народа (какихъ можно найти среди всякаго народа), чтобы при помощи ихъ погубить его. Нельзя и думать, чтобы не было такихъ недовольныхъ между нами и чтобы непріятели наши не ковали намъ чрезъ нихъ оковы и не старались о приготовленіи паденія нашего. А потому, господа мои, я часто посылалъ приказы и совѣтовалъ вамъ обращать вниманіе на всякаго подозрительнато человѣка, провѣрять паспорты каждаго чужеземца и присылать ко мнѣ подозрительныхъ между ними, чтобы они не могли сдѣлаться орудіями нашихъ враговъ. Но совѣты мои пренебрежены, ибо еще недавно одинъ иностранецъ, человѣкъ подозрительный, который и рѣчами своими выдавалъ себя какъ негодяя, обошелъ округи смедеревскій, бѣлградскій, крагуевацкій, рудницкій, ужицкій и валѣвскій, посѣтилъ нѣкоторыхъ главныхъ кнезовъ и другихъ лучшихъ людей, произносилъ предъ ними и предъ народомъ возмутительныя рѣчи, и никто не хотѣлъ послать его на судъ или ко мнѣ. Такимъ поведеніемъ этихъ кнезовъ я доволенъ быть не могу и не ради моей собственной, но ради общенародной пользы. Я желаю, чтобы мнѣ объяснили, по какимъ причинамъ, пренебрегая

 

 

194

 

моими приказаніями, нѣкоторые изъ кневовъ укрывали этого бунтовщика и дали ему возможность пройти столько округовъ и вездѣ сѣять столько раздора и несогласія между нашимъ народомъ. Вы для того поставлены начальниками надъ народомъ, чтобы оберегать его отъ такихъ звѣрей. А между тѣмъ такое поведеніе заставляетъ меня думать, что нѣкоторые изъ васъ одобряли его мятежныя рѣчи. Требуя отъ васъ рѣшительнаго объясненія по поводу послѣдняго обстоятельства, я представлю вамъ доказательства тому, чтò это былъ за человѣкъ, для какого дѣла в отъ кого посланъ» [114].

 

( 27. Происки греческихъ гетеристовъ въ Сербіи. стр. 194—195 )

Подозрительный человѣкъ, обратившій на себя вниманіе Милоша, былъ агентъ греческихъ гетеристовъ и сербскихъ старѣйшинъ, оставившихъ отечество въ 1813 году и все еще проживавшихъ въ Бессарабіи. Греческіе гетеристы ненавидѣли Милоша за его отказъ поднять Сербовъ противъ Турціи и тѣмъ облегчить дѣло греческаго возстанія. Сербскіе старѣйшины, поселившіеся въ Бессарабіи, не могли равнодушно слышать о томъ значеніи, какое пріобрѣлъ Милошъ въ странѣ, которую они оставили въ минуту опасности. И тѣ и другіе надѣялись достигнуть своихъ цѣлей свергнувъ Милоша. Но ихъ тайные агенты, проникавшіе въ Сербію, дѣйствовали не прямо. Есть одна струна въ народной жизни, прикосновеніе въ которой всегда выгодно для мятежниковъ всѣхъ странъ: мы разумѣемъ уменьшеніе податей. Какъ бы онѣ не были легки, народъ трудно понимаетъ необходимость нести ихъ, и если кто либо дастъ почувствовать народу возможность уменьшить ихъ, тотъ можетъ увлечь толпу на всякое движеніе. Тѣмъ легче было сдѣлать это въ Сербіи, гдѣ народъ рѣшился нести тяжное бремя войны болѣе по желанію избавиться отъ турецкихъ притѣсненій, чѣмъ по національному чувству. Вожди сербскаго народа, его старѣйшины понимали политическіе интересы, заставлявшіе то Австрію, то Россію оказывать помощь Сербіи. Народъ же бился за облегченіе своей участи. Какъ при Кара-Георгіи, такъ и при Милошѣ обѣщанія уменьшить порѣзъ привлекали къ себѣ народную толпу, недовольную дѣйствіями вождей. Въ этому присоединялось еще другое побужденіе къ народному неудовольствію, имѣвшее нѣкоторое основаніе: мы разумѣемъ тяжелую для народа обязанность исполнять кулукъ (общественныя работы, своего рода барщина) и его неравномѣрное распредѣленіе. Кулукъ этотъ былъ весьма разнообразенъ. Такъ какъ Сербія обязана была не только платить дань пашѣ, но и доставлять въ крѣпости жизненные припасы: хлѣбъ, сѣно, топливо и т. п., то на народъ падала

 

 

195

 

повинность выставлять подводы для доставки этихъ припасовъ въ мѣсту назначенія, косить траву, рубить дрова. Точно такимъ же образомъ народъ снабжалъ жизненными припасами домъ князя, который былъ какъ бы общественнымъ домомъ, долженъ былъ строить правительственныя зданія, школы и церкви. Наконецъ, окружные кнезы также пользовались нѣкоторыми дарами отъ народа, ибо содержаніе, слѣдовавшее имъ изъ земской казны, не всегда было достаточно для покрытія ихъ расходовъ по управленію. Но всѣ эти повинности не могли быть разложены равномѣрно по самому существу своему. Селенія, расположенныя около Бѣлграда и Крагуевца, этихъ двухъ мѣстопребываній правительства, и около другихъ большихъ городовъ, гдѣ были общественныя зданія, несли эту повинность терпѣливо, ибо знали, что нельзя иначе поступать. Но жители мѣстностей, удаленныхъ отъ городовъ, неохотно исполняли требованія кнезовъ, которые не рѣдко заставляли народъ работать въ своихъ обширныхъ вдадѣніяхъ, обработывать свои поля, строить мельницы и дома, которые потомъ переходили въ ихъ частную собственность. Иные кнезы вели торговлю нѣкоторыми предметами, заставляя народъ покупать ихъ по обязательной цѣнѣ. Почти всѣ кнезы объѣзжали время отъ времени подвластную имъ мѣстность, при чемъ жили на счетъ обывателей, вмѣстѣ съ своими служителями, которые никогда не были довольны предлагаемымъ имъ отъ народа содержаніемъ. Такой порядокъ велъ неизбѣжно къ большимъ злоупотребленіямъ и Милошъ зналъ о томъ; но его неопредѣленныя отношенія къ старѣйшинамъ и кнезамъ не позволяли ему вмѣшиваться въ это: такимъ образомъ съ одной стороны выгоды самаго народа требовали, чтобы Милошъ былъ облеченъ верховною властью, а съ другой недостатки управленія, вытекавшіе изъ неопредѣленности его власти, давали въ руки враговъ Милоша сильное средство, при помощи котораго они всегда могли поднять волненіе въ народѣ.

 

Въ эпоху, о которой у насъ идетъ рѣчь, въ концѣ 1824 года, число агентовъ, высланныхъ гетеристами въ Сербію, значительно увеличилось. Нѣкоторые изъ нихъ пытались привлечь на свою сторону Васу Кничанина, извѣстнаго тѣмъ, что народная сербская поезія приписываетъ ему смерть кіайя-паши въ сраженіи подъ Чачакомъ. Но Кничанинъ отвергъ ихъ предложеніе и сообщилъ о замыслахъ заговорщиковъ тому самому Благою, котораго Милошъ укрылъ отъ мѣсти Солимана-паши, послѣ неудачнаго возстанія Хаджи Продана. Благое тотчасъ же увѣдомилъ Милоша

 

 

196

 

о заговорѣ. Зачинщики были схвачены, преданы бѣлградскому суду и осуждены на смертную вазнь. Но этимъ было предупреждено только возстаніе въ рудницкомъ округѣ. Нити заговора, проникшаго и въ другіе округи, не были открыты. Однакожь въ январѣ 1825 года смедеревскій кнезъ Петръ Вуличевичь, братъ извѣстнаго Вуицы, находившагося тогда въ Константинополѣ вмѣстѣ съ другими депутатами, женатый на свояченицѣ Милоша, замѣтилъ, что одинъ изъ жителей его округа, находившийся въ сношеніяхъ съ погибшими заговорщиками, продолжалъ распространять въ народѣ духъ возмущенія и что многіе охотно выслушивали его рѣчи. Желая потушить волненіе въ самомъ его началѣ, Петръ Вуличевичь вступилъ ночью съ вооруженными людьми въ селеніе, гдѣ жилъ заговорщикъ и захватилъ его; но въ ту же минуту, когда онъ хотѣлъ его увести съ собой, крестьяне, уже приготовленные въ тому в собравшіеся большою толпой, объявили кнезу, что онъ не имѣетъ права хватать ночью мирныхъ жителей въ ихъ собственныхъ домахъ, что арестовать можно только по требованію суда и громко требовали освобожденія плѣнника. Кнезъ твердо держался до утра, готовясь даже разогнать толпу, въ случаѣ нападенія съ ея стороны; но съ разсвѣтомъ увидалъ, что толпа увеличилась и стала еще воинственнѣе, тогда онъ уступилъ ея требованіямъ съ условіемъ, что сельчане сами отведутъ обвиняемаго предъ судъ, если послѣдній потребуетъ того. Но сельчане не только освободили плѣнника, но и съ торжествомъ отнесли его къ его дому, крича о беззаконномъ поступкѣ кнеза. Вуличевичь отправился въ селеніе Азанью, гдѣ былъ его домъ, но и тамъ нашелъ народное волненіе. Огромная толпа недовольныхъ окружала его домъ и громко требовала уменьшенія порѣза и равномѣрной раскладки кулука, сдѣлавшагося невыносимымъ въ смедеревскомъ округѣ, вслѣдствіе злоупотребленій секретаря Вуличевича, имѣвшаго вліяніе на своего начальника, человѣка добраго, но безхарактернаго [115].

 

( 28. Мятежъ Милое Дьяка, стр. 196—200 )

Милошъ, узнавъ о народномъ волненіи, немедленно отправилъ въ Азанью своего брата Іована, съ небольшимъ отрядомъ вооруженныхъ людей, наскоро собранныхъ въ лепеницкой и ясеницкой областяхъ. Іованъ безъ сопротивленія занялъ Азанью и требовалъ объясненій о причинахъ волненія. Ему отвѣчали, что никто не думалъ возставать противъ князя и его власти, что народъ недоволенъ только своимъ кнезомъ, который угнетаетъ его, требуетъ удаленія Вуличевича и замѣны его Милое Дьякомъ, котораго тогда не было въ Азаньѣ. Люди, прибывшіе съ Іованомъ

 

 

197

 

Обреновичемъ, узнавъ о причинахъ волненія, приняли сторону недовольныхъ и просили Іована удовлетворить справедливымъ просьбамъ обывателей Азаньи. Братъ Милоша объявилъ, что князь охотно выслушаетъ жалобы на Вуличевича, и въ случаѣ ихъ справедливости назначитъ Милое смедеревскимъ кнезомъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ онъ приглашалъ волновавшихся успокоиться, прибывшихъ изъ другихъ деревень разойтись по домамъ, чтобы не подать Туркамъ повода говорить о междоусобной войнѣ между Сербами. Сельчане повидимому послушались его совѣтовъ и Обреновичь уѣхалъ въ Пожаревацъ, гдѣ находилось его семейство. Вслѣдъ за нимъ явился въ Азанью и Милое Дьякъ, бывшій въ молодости церковнымъ причетникомъ, но потомъ принявшій участіе въ возстаніи 1804 года, служившій секретаремъ у Вуицы, бѣжавшій изъ Сербіи вмѣстѣ съ вождями въ 1813 году, а по возвращеніи въ нее занявшійся выгодною торговлей свиньями. По роду своихъ занятій онъ былъ близокъ къ народу, зналъ хорошо народныя слабости и народныя неудовольствія мѣстнымъ упраѣленіемъ , особенно въ смедеревскомъ округѣ, и понималъ какъ легко увлечь сербскій народъ въ открытое возстаніе. Онъ давно уже находился въ сношеніяхъ съ агентами греческой гетеріи и давно уже питалъ честолюбивую надежду стать во главѣ народнаго движенія, которое считалъ неизбѣжнымъ и удобнымъ для своихъ личныхъ цѣлей. Но онъ былъ слишкомъ остороженъ, чтобы броситься въ опасное предпріятіе, не обезпечивъ себѣ чѣмъ либо успѣха; и лишь только обнаружились первые признаки народнаго волненія, какъ Милое бросился въ Бѣлградъ, чтобы узнать расположеніе Турокъ и увѣриться если не въ содѣйствіи, то по крайней мѣрѣ въ нейтралитетѣ съ ихъ стороны. Въ Бѣлградѣ онъ видѣлся съ Алаи-бегомъ, начальникомъ спахій, и сообщилъ ему свой замыселъ, стать во главѣ недовольныхъ, число которыхъ онъ преувеличилъ, изгнать изъ Сербіи князя Милоша, истребить или смѣнить важнѣйшихъ кнезовъ и снова поставить страну въ полную зависимость отъ паши, въ какой она была до 1804 года. Онъ просилъ также сообщить о его замыслѣ Абдулъ-Раиму, съ тѣмъ чтобы искать его покровительства отъ имени народа. Алаи-бегъ, который родился въ Сербіи и постоянно жилъ между Сербами, ибо при Кара-Георгіи былъ насильно окрещенъ, взалъ очень хорошо настроеніе сербскаго народа и не повѣрилъ расказанъ Милое, убѣжденный, что Сербы всегда предпочтутъ управленію самаго лучшаго изъ пашей владычество самаго жестокаго тирана, лишь бы только послѣдній былъ ихъ соотечественниконъ. Притомъ онъ подозрѣвалъ,

 

 

198

 

что Милое Дьякъ работалъ изъ личныхъ выгодъ, и не ошибся въ томъ. Несмотря на то онъ сообщилъ Абдулъ-Раиму о своемъ свиданіи съ Дьякомъ.

 

У паши были инструкціи изъ Константинополя не предпринимать ничего такого, чтò могло бы нарушить миръ въ Сербіи, но искусно пользоваться всѣми замыслами, направленными къ низверженію Милоша, и мало по малу приводить такимъ образомъ страну къ ея прежнему управленію. Поэтому паша въ началѣ принялъ съ удовольствіемъ предложеніе Дьяка и даже выразилъ намѣреніе поддержать возставшихъ, не освѣдомляясь ни объ истинныхъ побужденіяхъ руководившихъ ими, ни о числѣ приставшихъ къ возстанію. Но начальникъ спахій просилъ его зрѣло обдумать дѣло прежде, чѣмъ вмѣшаться въ предпріятіе, которое не только могло произвести разрывъ между Турками и Сербами, но и усилить непріязненныя отношенія между Портою и Россіей. Онъ говорилъ, что ему кажется невѣроятнымъ, чтобы Сербы взялись за оружие для возстановленія власти Турокъ надъ собою; что онъ подозрѣваетъ въ этомъ движеніи происки греческой гетеріи и личные виды Дьяка, который ищетъ занять мѣсто Милоша, и что въ такомъ случаѣ опасно подать возставшимъ открытую помощь. Кайя-паша, который занимадъ туже должность при Марашли, и казнадаръ, другъ Абдулъ-Раима съ дѣтства, человѣкъ опытный и благоразумный, раздѣляли опасеніе начальника спахій, и паша далъ имъ слово выжидать дальнѣйшаго хода событій, сохраняя строгій нейтралитетъ; отвѣтъ этотъ сообщенъ былъ Милое Дьяку, который былъ доволенъ имъ, ибо союзъ съ Турками могъ удержать Сербовъ отъ возстанія, нейтралитетъ же Турокъ отнималъ у Милоша право ссылаться на волю султана.

 

Возвратившись въ Азанью, Дьякъ раздулъ народное волненіе. Недовольные заняли Паланку Гассана-паши и засѣли въ ней, какъ бы готовясь въ осадѣ. Дьякъ послалъ между тѣмъ брата своего съ нѣсколькими людьми поднять пожаревацкій округъ. Оня разграбили домъ Іована Обреновича и едва не захватили жену его Круну, которую спасла только быстрота коня ея отъ всевозможныхъ оскорбленій. Узнавъ о возстаніи, Милошъ вначалѣ рѣшился испытать мирное средство для успокоенія народа и отправилъ въ возставшимъ архимандрита Мелентія Павловича, склонять ихъ въ возвращенію по домамъ и обѣщать полное удовлетвореніе справедливымъ жалобамъ. Возставшіе не хотѣли и слушать архимандрита.

 

 

199

 

Число ихъ возросло до 5.000 и Дьякъ во главѣ ихъ отправился въ Крагуевцу. Разграбивъ на пути и предавши огню жилища кнезовъ лепеницкаго и ясеницкаго, Дьякъ занялъ Тополу, гдѣ надѣялся получить новыя подкрѣпленія, чтобы тѣмъ вѣрнѣе выступить противъ Милоша. Между тѣмъ послѣдній, собравъ наскоро вооруженныхъ людей изъ ближайшихъ областей, послалъ ихъ на встрѣчу мятежникамъ подъ предводительствомъ Вучича, кнеза изъ Гружи. Этотъ отрядъ приблизился къ Тополѣ и окопался въ виду ея на холмѣ Опленацѣ. Въ туже ночь многіе изъ возставшихъ, видя, что не всѣ пристаютъ къ нимъ, послали къ кнезу Іоксѣ Милосавлеввчу, который велъ на помощь правительству вооруженныхъ жителей млавской области, съ просьбой помирить ихъ съ Милошемъ. Но Вучичь не желалъ и слышать о переговорахъ съ возставшими, и утромъ на другой же день выступилъ противъ нихъ; а тѣ, не дождавшись его, предались бѣгству, увлекши съ собой и Дьяка, получившаго рану. Вучичь, съ которымъ въ эту минуту соединился другой братъ Милоша Ефремъ, пустился преслѣдовать бѣглецовъ, не оказывая ни одному изъ нихъ никакой пощады, несмотря на мольбы и слезы, причемъ многіе изъ плѣнниковъ кидались на колѣни. Особенно свирѣпствовалъ самъ Вучичь, притупившій въ этотъ день богатую дамасскую саблю, полученную имъ наканунѣ въ подарокъ отъ Милоша. Послѣ этого Ефремъ Обреновичь и Вучичь предали грабежу деревню Кусадку, родомъ изъ которой былъ Дьякъ, и окрестныя съ ней селенія, откуда вышло наиболѣе возставшихъ. Прибывши въ Пожаревацъ Ефремъ Обреновичь началъ слѣдствіе, разыскивая причины и происхожденіе возстанія. Дознано было, что домъ Іована Обреновича разграбленъ былъ самими жителями Пожаревца, а не людьми Дьяка. Ефремъ въ бѣшенствѣ рѣшилъ казнить наиболѣе виновныхъ между ними и предать весь городъ на разграбленіе. Но братъ его Іованъ настойчиво и слезно просилъ не мстить городу за обиды, нанесенныя его семейству. Ефремъ долженъ былъ подчиниться его требованіямъ. Между тѣмъ и Дьякъ, пробиравшійся въ своей сестрѣ, жившей въ Бѣлградѣ, былъ схваченъ въ харчевнѣ у Мокраго Луга. Его привезли въ Баточину, гдѣ находился тогда Милошъ; его ввели въ кругъ, составленный изъ вооруженныхъ людей, и Милошъ обратился въ народу со словами: «вотъ, братья, кто виноватъ, что я васъ въ такое дурное время вызвалъ изъ вашихъ домовъ; теперь если хотите простить его, простите, если же не хотите, то дѣлайте, что вамъ угодно». Отовсюду слышался одинъ отвѣтъ: «убить его! убить!» Дьякъ былъ застрѣленъ вмѣстѣ съ

 

 

200

 

конемъ своимъ и голова его была послана въ пашѣ, который велѣлъ выставить ее на три дня на восточныхъ воротахъ крѣпости; а братъ Дьяка еще прежде былъ убитъ при разграбленіи Кусадки. Усмиривъ возстаніе, Милошъ удовлетворилъ просьбамъ народа, отрѣшивъ нѣсколькихъ кнезовъ, въ томъ числе и родственника своего Петра Вуличевича отъ ихъ должностей. Милошъ хотѣлъ уничтожить и самый кулукъ; но ему помѣшали въ томъ общіе совѣты его приближенныхъ [116].

 

( 29. Охлажденіе между сербскимъ правительствомъ и пашей, стр. 200—201 )

Какъ ни было кратковременно возстаніе Дьяка, вѣсти о немъ быстро разошлись по сосѣднимъ государствамъ, занесены были въ европейскія газеты и достигли даже да Россіи, причемъ, разумѣется, все дѣло представлено въ бóльшихъ размѣрахъ, чѣмъ было въ дѣйствительности. Темные слухи о связяхъ мятежниковъ съ бѣлградскими Турками увеличивали значеніе событія. А между тѣмъ одно совершенно случайное произшествіе усилило мрачную сторону всего дѣла. Въ Бѣлградѣ постоянно жилъ переводчикъ и агентъ сербскаго правительства, по имени Ефремъ, который долженъ былъ извѣщать пашу о текущихъ дѣлахъ внутри Сербіи. Но кромѣ того Милошъ имѣлъ привычку два или три раза въ годъ посылать въ Бѣлградъ брата своего Ефрема для переговоровъ съ пашою о наиболѣе важныхъ дѣлахъ. Ефремъ бралъ съ собою туда по нѣскольку кнезовъ. Въ 1825 году въ числѣ этихъ кнезовъ находился пожегскій кнезъ Васа Поповичь, имѣвшій давняго знакомаго между бѣлградскими спахіями, родомъ Албанца, который отличался характеромъ сварливымъ и не всегда владѣлъ своимъ разсудкомъ. Когда Поповичь бывалъ въ Бѣлградѣ, Албанецъ часто посѣщалъ его. Въ одно изъ такихъ посѣщеній онъ остался одинъ въ комнатѣ съ Келешемъ, который былъ насмѣшливъ и любилъ издѣваться надъ другими не рѣдко до крайности. Онъ осмѣялъ пистолетъ, торчавшій за поясомъ Албанца. Спахія, внѣ себя отъ гнѣва, выстрѣлилъ въ сербскаго агента, ранилъ его въ животъ и повергъ на землю. Первый, кто прибѣжалъ на выстрѣлъ былъ Поповичь: онъ нашелъ Келеша умирающимъ, а спахію грозящимъ ему выстрѣломъ изъ втораго пистолета. Поповичь бросился на Албанца и при помощи своихъ людей связалъ его. Келешъ прожилъ лишъ нѣсколько часовъ, но не успѣлъ онъ испустить послѣднее дыханіе, какъ убійца былъ удавленъ по приказанію паши, не смотря на протесты кадія и муфтія доказывавшихъ, что Келешь прожилъ не менѣе сутокъ, турецкій же законъ освобождаетъ убійцу отъ казни, если раненый имъ прожилъ 24 часа. Паша, какъ и всегда, оказался неумолимъ и приказъ его былъ исполненъ. Тѣмъ

 

 

201

 

не менѣе народная молва приписала этому несчастному произшествію значеніе, котораго оно не имѣло: увѣряли, что Албанецъ долженъ былъ убить самого Ефрема Обреновича, и только по горячности выстрѣлилъ въ Келеша. Какъ бы то ни было, Ефремъ уже не посѣщалъ съ тѣхъ поръ Бѣлграда, давно уже не видавшаго въ своихъ стѣнахъ ни одного изъ Обреновичей. Все это имѣло видъ полнаго разрыва между сербскимъ правительствомъ и бѣлградскимъ пашой [117]. Въ Константинополѣ и въ Петербургѣ узнали отъ этомъ въ преувеличенномъ видѣ и въ Милошу посланы были новые совѣты держаться умѣренности, которая рано или поздно должна получить награду. Милошъ и самъ понималъ вліяніе, какое могли имѣть на интересы Сербии подобныя произшествія, а особенно народное возстаніе, въ родѣ Дьякова мятежа. Въ такихъ случаяхъ онъ всегда обращался съ объясненіями въ народной скупщинѣ.

 

( 30. Рѣчь Милоша на скупщинѣ 1825 года, стр. 201—203 )

Въ собраніи 5 мая Милошъ жаловался прибывшимъ въ Крагуевацъ кнезамъ и кметамъ на предводителей мятежа, которые будучи подкуплены думали измѣнить сербское правительство и такъ о слѣпили неопытную молодежь, что она стремглавъ бросилась на свою погибель. Округи, неучаствовавшіе въ волненіи, представили Милошу успокоительныя объясненія и выразили свое негодованіе противъ тѣхъ, кто несправедливо объяснялъ дѣйствія Милоша и выставлялъ въ черномъ видѣ его характеръ. Милошъ съ своей стороны объявилъ, что онъ прощаетъ участниковъ мятежа, принесшихъ раскаяніе, и обѣщалъ устроить правленіе Сербіи на твердыхъ основаніяхъ. Вскорѣ послѣ того прибылъ и русскій курьеръ съ письмами, въ которыхъ давались Милошу совѣты удержавать народъ отъ волненій и столкновеній съ Турками. Милошъ вновь собралъ кнезовъ и кметовъ и произнесъ имъ такую рѣчь:

 

«Я не знаю, какимъ способомъ возблагодарить всеблагаго Творца, и какими словами выразить всю благодарность и прославить того, кто удостоилъ меня и народъ своимъ высокимъ вниманіемъ : премилостивый царь русскій Александръ, съ своими высокими союзниками, смотритъ на насъ. Этотъ сильный царь россійскій одного съ нами славянскаго народа и одного закона, сожалѣя съ своими союзниками о многократныхъ страданіяхъ нашихъ и будучи движимъ чувствомъ своего природнаго милосердія и благости къ единокровному и единовѣрному сербскому народу, съ давнихъ временъ не преставалъ представлять о насъ высокому Султану и ходатайствовать предъ нимъ миролюбивымъ образомъ, чтобы счастіе нашего многострадальнаго народа утвердить на большихъ основаніяхъ, чѣмъ это было до сихъ поръ, а

 

 

202

 

именно дарованіемъ нашему народу правъ, согласныхъ съ его природою, и чтобы чрезъ то могли прекратиться тѣ частыя возмущенія и народныя бѣдствія, которыя случаются въ этихъ предѣлахъ. Султанъ, изъ любви къ императору россійскому и его союзникамъ, цѣня и заслуги наши, доказанныя ему въ столь смутныя времена нашимъ смиреніемъ , видя также в собственную пользу въ томъ, склонился было на рѣченныя предложенія великихъ державъ и позвалъ нашихъ посланниковъ въ Царьградъ, желая передать имъ милость свою, которую они должны были принести народу, поклявшись напередъ отъ меня и цѣлаго народа въ томъ, что мы пребудемъ вѣрны Султану. Уже не многое оставалось окончить, какъ вдругъ вспыхнулъ мятежъ въ Валахіи и среди морейскихъ Грековъ, и наше дѣло остановилось, ибо Султанъ сталъ заботиться о томъ, какъ бы усмирить этотъ мятежъ. Священный союзъ, или дружество сильнѣйшихъ христіанскихъ государей, поставило себѣ за правило не терпѣть народныхъ мятежей ни въ каконъ царствѣ. Признавая такой законъ всѣхъ царей, августѣйшій покровитель нашего народа императоръ россійскій, узнавъ о нашемъ послѣдненъ мятежѣ, весьма огорчился, опасаясь, чтобы мы, по изрѣченію священнаго союза, не потеряли всѣхъ нашихъ правъ какъ на милость другихъ царей, такъ особенно на милость нашего великаго султана. Но узнавъ потомъ, что миръ и тишина водворились въ нашемъ отечествѣ, весьма обрадовался, чтò мы сейчасъ услышимъ изъ его собственнаго письма. Изъ него же мы узнаемъ, что россійскій царь, въ согласіи съ своими союзниками, приказалъ своему посланнику въ Царьградѣ настоятельно стараться предъ свѣтлою Портой, чтобы она обратила вниманіе на наши дѣла и, не отговариваясь греческимъ мятежемъ, рѣшила ихъ согласно нашему желанію. Съ этою цѣлію посланы особые курьеры въ Царьградъ, а сего курьера послалъ россійскій царь сюда къ намъ явно съ письмами своими, въ которыхъ онъ, русскій царь, объявляетъ свое истинное стараніе о насъ и поручаетъ намъ пребывать въ мирѣ и покорности великому султану. Изъ всего этого видите, любезные братья, какъ оный пресильный царь изъ столь далекаго свѣта, съ высоты своего престола, милостиво взираетъ на насъ, какъ отечески заботится о насъ, учитъ насъ, какъ сыновей, чтобы мы сохраняли въ своемъ отечествѣ миръ и тишину и наслаждались покоенъ: онъ же сильный императоръ россійскій, будетъ ходатайствовать за насъ у султана чрезъ своего посланника въ Царьградѣ. Видите, говорю, эти неописанныя благодѣянія сильнаго монарха, за котораго, какъ и за премилостиваго

 

 

203

 

султана, помолимся Богу, да даруетъ премногіе счастливые годы своимъ помазанникамъ и да утвердитъ престолъ ихъ» [118]

 

( 31. Заговоръ Чарапичей, стр. 203—205 )

Но происки греческихъ гетеристовъ въ Сербіи не прекращались, только сдѣлались осторожнѣе, обдуманнѣе и перенесли свои дѣйствія за границу Сербіи. Орудіемъ своимъ на этотъ разъ гетеристы избрали того Чарапича, который во время Дьякова мятежа успѣлъ собрать въ окрестностяхъ Бѣлграда нѣсколько сотъ человѣкъ, но получивъ вѣсть о побѣдѣ Вучича надъ возставшими, бѣжалъ въ Австрію, куда послѣ явился и братъ его. Подстрѣкаемый филеллинами, онъ устроилъ новый заговоръ, чтобы низвергнуть Милоша, на котораго Греки смотрѣли, какъ на единственнаго человѣка, мѣшавшаго Сербамъ принять участіе въ ихъ дѣлѣ. Ему помогалъ въ томъ племянникъ бывшаго бѣлградскаго митрополита Агафангела, занимавшаго теперь столъ константинопольскаго патріарха, Мирко, сначала оставшійся въ Бѣлградѣ по привязанности къ женѣ одного изъ секретарей высшаго народнаго суда, а потомъ бѣжавшій вмѣстѣ съ нею въ Австрію, во избѣжаніе непріятностей, которыя могли навлечь на него открытыя сношенія съ Греками. Чарапичь и Мирко вошли въ сношеніе съ двумя австрійскими Сербами, проживавшими въ Бѣлградѣ и служившими нѣкоторое время учителями въ народныхъ школахъ Сербіи, Михайломъ Велисавлевичемъ и Петромъ Радосавкичемъ. Будучи австрійскими подданными, они полагали, что могутъ дѣйствовать свободнѣе, старались привлекать Сербовъ въ участію въ греческомъ возстаніи и распространяли въ народѣ прокламаціи, въ которыхъ сербское правительство порицалось за то, что не умѣло пользоваться благопріятнымъ временемъ для разширенія правъ Сербіи. Въ этихъ прокламаціяхъ обѣщана была тому, кто принесетъ въ Бѣлградъ Милошеву голову, ежегодная награда въ 50.000 дукатовъ; за головы Іована и Ефрема Обреновичей обѣщано было по 20.000, за головы Симы Пастремца, Васы Поповича и Вучича по 5.000. Такъ какъ прокламацій этихъ понадобилось много, то бывшимъ учителямъ помогалъ въ переписываніи ихъ товарищъ Радосавкича, учавствовавшій съ нимъ въ торговлѣ, родомъ изъ Ниша.

 

Въ концѣ марта 1826 года положено было начать дѣйствія. Въ назначенному дню оба Чарапича, Велисавлевичъ и еще одинъ Грекъ перебрались изъ Австріи въ Сербію и поселились въ развалинахъ стариннаго замка на горѣ Авалѣ, расположенной въ нѣсколькихъ мѣстахъ отъ Бѣлграда. Они были увѣрены въ успѣхѣ своего предпріятія, но австрійская полиція, которая усерро слѣдила за дѣйствіями гетеристовъ, скрывавшихся

 

 

204

 

въ австрійскихъ земляхъ, напала на нить этого заговора и сообщила бѣлградскому пашѣ о переходѣ на турецкій берегъ опасныхъ людей. Узнавъ объ истинной цѣли заговора, паша послалъ извѣстіе обо всемъ Милошу. Послѣдній приказалъ схватить Михайла Велисавлевича и привести его изъ Бѣлграда въ Крагуевацъ; въ его домѣ найдено было нѣсколько прокламацій. Къ горѣ Авалѣ отправленъ былъ отрядъ вооруженныхъ людей, который долженъ былъ схватить укрывавшихся тамъ заговорщиковъ. Послѣдніе отчаянно защищались въ развалинахъ замка, при чемъ Чарапичи были убиты, а остальные 8 человѣкъ схвачены. Схваченъ былъ и Петръ Радосавкичь, но въ началѣ онъ ни въ чемъ не сознался и съ клятвою свидѣтельствовалъ о своей невинности, чтò подтвердилъ на допросѣ и Велисавлевичь, такъ что нашли нужнымъ освободить его друга. Но потомъ Велиславлевичь подробно расказалъ ходъ всего заговора и раскрылъ участіе въ немъ Радосавкича и его товарища по торговлѣ. Послѣднихъ опять арестовали, и хотя они долго не сознавались, но потомъ, когда имъ представили ясныя улики, они сознались. Для суда надъ ними созвана была народная скупщина, которая приговорила трехъ главныхъ заговорщиковъ, какъ иностранныхъ подданныхъ, не къ смертной казни, но Велисавлевича къ отсѣченію обѣихъ рукъ и урѣзанію языка, а его товарищей къ отсѣченію правой руки и языка. Сербскіе же подданные, участвовавшіе въ заговорѣ, осуждены были на смертную казнь. Приговоръ былъ исполненъ въ Крагуевцѣ; въ совершеніи его участвовали нѣкоторые изъ кнезовъ. Изъ трехъ предводителей заговора, урожденецъ Ниша вскорѣ умеръ отъ ранъ, а Велисавлевичь и Радосавкичь излечились отъ нихъ и удалились въ Вѣну, гдѣ филеллины выставляли ихъ какъ жертвъ греческаго дѣла, скрывая подробности о ихъ прокламаціяхъ. Европейскія газеты повторяли отзывы Грековъ о Милошѣ и Сербахъ. Изъ числа приговоренныхъ къ смертной казни одному удалось спастись бѣгствомъ наканунѣ дня казни, но потомъ, не имѣя возможности перебраться на австрійскій берегъ, онъ самъ явился къ Милошу и просилъ о помилованіи. Милошъ простилъ его. Около того же времени Коста Кочетина, родомъ изъ Загреба, посладъ изъ Австріи письмо къ Милошу, въ которомъ извѣщалъ его, что нѣсколько Грековъ подкупаютъ его отравить Милоша и дали ему для этой цѣли такой сильный ядъ, что одной капли достаточно для умерщвленія человѣка. При этомъ онъ называлъ по именамъ подкупавшихъ его Грековъ. Милошъ не вѣрилъ этому доносу, но его приближенные сообщили австрійскимъ пограничнымъ

 

 

205

 

властямъ о письмѣ Кочетины, который на очной ставкѣ съ Греками повторялъ свое обвиненіе, но ни чѣмъ не могъ доказать. За это онъ брошенъ былъ въ тюрьму и пробылъ въ ней до тѣхъ поръ, пока Милошъ не исходатайствовалъ для него освобожденія [119].

 

( 32. Учрежденіе Сербскаго Совѣта, стр. 205—208 )

Каковы ни были цѣли филеллиновъ и ихъ приверженцевъ въ Сербіи, надѣявшихся поднять сербскій народъ, чтобы тѣмъ облегчить для Грековъ борьбу ихъ съ Турками, внутри самой Сербіи въ нимъ приставали только люди, недовольные правленіемъ Милоша, хотя гласно высказывали свое недовольство очень немногіе; но Милошъ и его окружавшіе знали, что дѣйствительное число недовольныхъ гораздо значительнѣе. Такое настроеніе умовъ могло сдѣлаться опаснымъ, еслибы соперниками Милошу явились люди изъ среды важнѣйшихъ старѣйшинъ и кнезовъ. Послѣдніе все еще не могли забыть своего недавняго равенства съ нимъ и не могли привыкнуть въ безусловному подчиненію волѣ человѣка, который не былъ признанъ княземъ Сербіи ни отъ Порты, ни отъ Россіи, ни отъ какой либо другой державы. Милошъ самъ созвавалъ это и рѣшился возстановить народный Совѣтъ, чтобы наполнивъ его отчасти своими приверженцами, а отчасти людьми, пользовавшимнся народною любовью, съ одной стороны оградить себя тѣмъ отъ обвиненія въ самовластіи, а съ другой имѣть всегда подъ руками учрежденіе, на которое всегда можно было бы опираться въ опасную минуту. 19 мая 1826 года, вскорѣ послѣ заговора Чарапичей, въ Крагуевцѣ издано было слѣдующее опредѣленіеі

 

«одушевленный живѣйшимъ желаніемъ употребить всѣ средства, которыми бы благосостояніе нашего народа основано было на твердыхъ началахъ, я давно намѣревался возложить народныя дѣла не на одну только мою голову, но и установить учрежденіе изъ нѣсколькихъ членовъ, задачею которыхъ было бы участвовать во всѣхъ дѣлахъ, касающихся Сербскаго народа. Наше критическое положеніе, продолжавшееся столько лѣтъ, сдѣлало невозможнымъ исполненіе такого желанія моего. Нынѣ, когда положеніе нашихъ дѣлъ улучшилось, такъ что мы можемъ предаваться сладкимъ надеждамъ на счетъ нашей будущности, я чувствую потребность привести въ исполненіе мое намѣреніе, клонящееся единственно въ общему благу нашему и могущее упрочить наше политическое существованіе между просвѣщенными народами Европы. Будучи вполнѣ увѣренъ, что этимъ окажу не малое содѣйствіе къ утвержденію благосостоянія и довольства въ нашемъ народѣ, я намѣреваюсь установить въ Сербіи особое учрежденіе подъ именемъ «Сербскаго

 

 

206

 

Совѣта», который, по своему назначенію, будетъ первымъ мѣстомъ послѣ владѣтеля. Сербскій Совѣть будетъ заниматься: 1) внутренними, и 2) иностранными дѣлами. Касательно внутреннихъ дѣлъ заботы сербскаго Совѣта будутъ обращены на развитіе всѣми, зависящями отъ него, средствами благосостоянія и довольства въ нашемъ народѣ, на поддержаніе мира тишины и всякаго порядка въ немъ; Совѣтъ будетъ рѣшать въ согласіи со мной, по законамъ и обычаямъ земскимъ, дѣла, которыхъ немогли бы рѣшить ни наши суды, ни окружные кнезы, налагать на народъ необходимыя подати и собирать ихъ, ведя точный счетъ приходамъ и расходамъ; Совѣтъ будетъ издавать какъ судамъ, такъ и окружнымъ кнезамъ, необходимые указы по всѣмъ вышеупомянутымъ вопросамъ и настаивать на точномъ исполненіи ихъ. Относительно иностранныхъ дѣлъ Сербскій Совѣтъ будетъ заботиться со мною о поддержаніи нынѣшней политики нашей съ Портою, визиремъ (т. е. бѣлградскимъ пашою и Турками), о продолженіи россійскаго покровительства надъ Сербіей и о нашихъ дружественныхъ отношеніяхъ съ сосѣдними державами, совѣтуясь со мною и давая свое мнѣніе о пристойныхъ отвѣтахъ на иностранныя письма, согласно коему я и буду отвѣчать отъ моего имени. Отношенія, въ которыхъ Совѣть будетъ находиться къ моему лицу, суть слѣдующія: признаніе меня за народнаго господаря и за господаря и президента своего, такъ что всякое рѣшеніе, долженствующее быть обнародованнымъ, должно быть издаваемо послѣ предварительнаго моего согласія; за тѣмъ признаніе себя въ качествѣ моихъ совѣтниковъ, которые должны представлять мнѣ о предметахъ своихъ занятій правдиво, безпристрастно и свободно, держась въ томъ большинства мнѣній. Внутри Сербскаго Совѣта всѣ члены его равны между собой. Каждый изъ нихъ имѣетъ право подавать свое мнѣніе о предметахъ, подлежащихъ разсмотрѣнію, свободно и безпристрастно, не взирая ни на интересы отдѣльныхъ лицъ, или на интересы десятковъ и сотенъ лицъ, но направляя своя взоры в поступки единственно на требованія общенароднаго благосостоянія. Каждый членъ Совѣта имѣетъ одинъ голосъ, я удерживаю за собою два голоса. Наибольшая обязанность членовъ Совѣта касательно взаимныхъ отношеній, опредѣляется словами святаго Евангелія: «сія есть заповѣдь моя, да любите другъ друга, яко не азъ возлюбихъ вы», взаимно дружески любя, согласуясь другъ съ другомъ и почитая остальныхъ такъ, чтобы Совѣтъ, хотя и составленный изъ нѣсколькихъ членовъ, былъ однимъ тѣломъ и одною душею, во всемъ отличался отъ Сената, который былъ въ прошлыя

 

 

207

 

времена и только имя Совѣта носилъ, а на дѣлѣ долженъ назваться Младеновымъ рукодѣліемъ, и наконецъ ни сколько не походилъ бы на нашу депутацію въ Царьградѣ, члены которой, неуважая и презирая свое значеніе, къ стыду и сраму нашему и народному, ссорятся за дѣтскія мелочи въ царскомъ дворцѣ. Относительно кнезовъ и народныхъ старѣйшинъ вообще Сербскій Совѣтъ долженъ соблюдать, всякую учтивость съ пристойнымъ почитаніемъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ и всякое безпристрастіе и правосудіе въ тѣмъ изъ нихъ, которые провинились бы въ чемъ нибудь при исполненіи своихъ обязанностей. Кнезы и народные старѣйшины съ своей сторовы обязаны повиноваться всѣмъ распоряженіямъ Сербскаго Совѣта, а членамъ его оказывать такое же почтеніе, какое должны отдавать моему лицу. Всѣ наши власти должны доставлять мнѣ извѣстія о всѣхъ пограничныхъ военныхъ дѣлахъ, а я буду безъ задержки передавать таковыя Совѣту на разсмотрѣніе; гражданскія же и судебныя власти должны сообщать свои донесенія народному суду. Всѣ распоряженія свои Сербскій Совѣтъ, какъ въ властямъ, такъ и въ народу нашему, будетъ издавать подъ такимъ именемъ: «Милошъ Обреновичь князь Сербіи и Совѣтъ Сербскій»; даже въ случаѣ, если въ засѣданіи осталось бы меньшинство членовъ, и тогда рѣшеніе Совѣта выходятъ подъ такимъ титуломъ. Ни одинъ изъ членовъ Совѣта не имѣетъ права подписывать своего имени на какомъ бы то ни было опредѣленіи Совѣта. Мнѣ же Совѣтъ представляетъ свои рѣшенія письменно и за подписью: «Совѣтъ Сербскій», чрезъ посредство одного изъ своихъ членовъ, котораго всѣ остальные изберутъ единодушно. Членами сербскаго Совѣта будутъ: кнезъ Васа Поповичь, кнезъ Іованъ Бобовацъ, кнезъ Павелъ Радомировичь, протоіерей Матвѣй Ненадовичь и Лазарь Теодоровичь; избраніе секретаря предоставляю самому Совѣту, который сообщаетъ мнѣ о своемъ выборѣ для утвержденія. Въ разрѣшеніи дѣлъ, порученныхъ Сербскому Совѣту, онъ долженъ наблюдать во всемъ совершенную тайну и внѣ залы своихъ засѣданій и моей канцеляріи не говорить ни одного слова о своихъ дѣлахъ. При исполненіи порученій какъ по дѣламъ внутреннимъ, такъ и иностраннымъ, внѣ Совѣта, члены его должны дѣйствовать такъ, чтобы приносить пользу, честь и славу народу и достойно представлять какъ народъ, такъ и меня. Важность опредѣленій Сербскаго Совѣта требуетъ крайней вѣрности и приверженности въ моему лицу и народу и во всѣмъ интересаиъ нашимъ; а потому требую отъ всѣхъ членовъ Совѣта дать письменную, торжественную клятву, подтвержденную ихъ печатями, въ томъ, что они вышерѣченныя

 

 

208

 

обязанности будутъ исполнять совѣстливо и точно. Народный сербскій судъ остается при прежней своей дѣятельности по дѣламъ гражданскимъ, но долженъ въ случаѣ, если бы тяжущіяся стороны были недовольны его рѣшеніями, относиться къ Совѣту, и отъ него ожидать послѣдняго рѣшенія, на которое пѣтъ апелляціи. Въ чрезвычайныхъ засѣданіяхъ, въ которыхъ будутъ разсматриваться самыя важнѣйшія дѣла, будетъ присутствовать и братъ мой Ефремъ» [120].

 

 

Таковы были отношенія Милоша къ его сотрудникамъ по управленію Сербіей, когда перемѣна государя на русскомъ престолѣ снова вызвала на дипломатическое поле сербскій вопросъ. Въ мартѣ 1826 года русскій посланникъ въ Константинополѣ сообщилъ Портѣ сильную ноту петербургскаго кабинета, угрожавшую прервать дипломатическія сношенія и приступить къ военнымъ дѣйствіямъ, если Порта не исполнитъ слѣдующихъ требованій: 1) чтобы турецкія войска немедленно очистили Валахію и Молдавію, гдѣ тотчасъ же возстановляется порядокъ, существовавшій до 1821 года; 2) чтобы особая турецкая коммисія прислана была въ мѣстность на русской территоріи, которая будетъ указана Россіей, и вмѣстѣ съ русскими коммисарами разсмотрѣла бы всѣ недоразумѣнія, связанныя съ толкованіемъ Букарештскаго договора; 3) чтобы немедленно были освобождены сербскіе депутаты, задержанные, какъ плѣнники, въ султанскомъ сералѣ. Султанъ Махмудъ удовлетворилъ всѣмъ этимъ требованіямъ безъ всякихъ затрудненій: турецкія войска очистили придунайскія княжества; комиссары прибыли въ Аккерманъ, назначенный Россіею для переговоровъ; сербскіе депутаты получили свободу и поселились въ домѣ, который они прежде занимали въ Фанарѣ. Султанъ былъ уступчивъ, ибо, уничтоживъ за годъ предъ тѣмъ янычаръ, намѣревался продолжать задуманныя имъ реформы, и кромѣ того желалъ устранить всякія столкновенія съ сосѣдними державами, чтобы свободнѣе дѣйствовать въ Греціи для подавленія все еще продолжавшагося тамъ возстанія.

 

( 33. Аккерманская конвенція, стр. 208—210 )

Въ іюнѣ въ Аккерманъ прибыли турецкіе коммисары и вступили въ переговоры съ графомъ Воронцовымъ и Рибопьеромъ. Но переговоры затянулись, потому что Россія представила съ своей стороны нѣсколько новыхъ требованій; такъ она настаивала между прочимъ на томъ, чтобы Сербіи возвращены были восточные округи, принадлежавшіе ей во времена Кара-Георгія. Послѣ нѣкоторыхъ колебаній Порта согласилась и на эти требованія. Наконецъ 25-го сентября заключена была конвенція, въ 5 пунктѣ которой Порта обязывалась дать россійскому двору

 

«новое сильное

 

 

209

 

доказательство своего дружественнаго расположенія и тщательнаго радѣнія о точномъ соблюденіи условій Букарештскаго договора», для чего она должна была «привести немедленно въ исполненіе всѣ постановленія, означенныя въ восьмой статьѣ онаго договора васатательно народа Сербскаго, который, будучи издревле подданнымъ блистательной Порты и платя ей дань, имѣетъ во всякомъ случаѣ полное право на ея милость и великодушіе. Блистательная Порта постановитъ вмѣстѣ съ депутатами народа Сербскаго мѣры, кои будутъ признаны удобнѣйшими для утвержденія и обезпеченія за онымъ всѣхъ обѣщанныхъ ему постановленіями трактата выгодъ, и сіи выгоды будутъ для Сербскаго народа, какъ справедлввою наградою за доказанную имъ на опытѣ вѣрность въ имперіи Оттоманской, такъ и надежнѣйшимъ залогомъ въ продолженія оной. Высокія договаривающіяся стороны признали, какъ то изъяснено въ отдѣльномъ въ сему прилагаемомъ актѣ, обоюднымя полномочными заключенномъ, — что для надлежащихъ по сему изслѣдованій и соображеній необходимо назначить осмнадцатимѣсячный срокъ, и потому опредѣляется, что постановленія о вышеупоминаемыхъ мѣрахъ будутъ, съ согласія сербской депутаціи въ Константинополѣ, составлены и со всѣми нужнымѣ подробностями внесены въ высочайшій ферманъ, который долженствуетъ быть утвержденъ хаттишерифомъ и приведенъ въ исполненіе въ кратчайшее по возможности время, во всякомъ же случаѣ не позднѣе, какъ въ теченіе вышеположеннаго осмнадцатимѣсячнаго срока. Сей ферманъ долженъ быть сообщенъ Россійскому императорскому двору, в тогда оный будеть признанъ не отдѣльною частію настоящей конвенціи».

 

Въ особомъ же актѣ о Сербіи, приложенномъ въ конвенціи, подробнѣе опредѣлены были желанія Сербскаго народа.

 

«Блистательная Порта, сказано было въ актѣ, руководствуясь единственно намѣреніемъ свято исполнить постановленія VIII статьи договора Букарештскаго, предъ симъ уже дозволила сербскимъ въ Константинополѣ депутатамъ представить себѣ требованія народа ихъ о всемъ, наиболѣе нужномъ, для утвержденія его безопасности и благосостоянія, и вслѣдствіе сего оные депутаты изъявили въ прошеніи своемъ нѣкоторыя изъ желаній народа Сербскаго, касательно свободы богослуженія, выбора начальниковъ своихъ, независимости внутренняго управленія, возвращенія отторгнутыхъ отъ Сербіи округовъ, соединенія разныхъ податей въ одну, предоставленія Сербамъ управлять имѣніями, принадлежащими мусульманамъ, съ условіемъ доставлять доходы оныхъ вмѣстѣ съ данью, свободы торговли, дозволенія

 

 

210

 

сербскимъ купцамъ путешествовать по областамъ оттоманскимъ съ ихъ собственными паспортами, учрежденія больницъ, училищъ, типографій, и наконецъ запрещенія мусульманамъ, кромѣ принадлежащихъ къ гарнизонамъ, поселяться въ Сербіи. Но въ то время, какъ занимались изслѣдованіемъ для постановленія всего означеннаго, нѣкоторыя непредвидѣнныя препятствія принудили отложить сіе дѣло. Блистательная Порта, имѣя однакожь и нынѣ твердое намѣреніе даровать народу Сербскому выгоды, обѣщанныя оному восьмою статьею договора Букарештскаго, приступитъ вмѣстѣ съ сербскими депутатани къ распоряженіямъ, какъ вслѣдствіе вышеупомянутыхъ требованій сего вѣрноподданаго народа, такъ , равно и по всѣмъ другимъ, которыя могугь ей быть представлены отъ сербской депутаціи и не будутъ противны обязанностямъ подданныхъ Оттоманской имперіи» [121]

 

Аккерманская конвенція и отдѣльный актъ, касающійся Сербіи, были ратификованы императоромъ Николаемъ 14 ноября 1826 года; а въ концѣ того же года сербскій агентъ Германъ, теперь находившійся уже въ русской службѣ, привезъ въ Сербію офиціальное извѣстіе объ исходѣ аккерманскихъ переговоровъ. Онъ былъ принятъ съ такими небывалыми выраженіями радости, что Абдулъ-Раимъ счелъ нужнымъ сообщить Милошу свое неудовольствіе по поводу празднествъ, устроенныхъ въ честь агента иностранной державы безъ предварительнаго сообщенія о томъ представителю Порты, подданными которой были Сербы. На этотъ разъ неудовольствіе паши не имѣло никакихъ послѣдствій, ибо онъ скоро былъ переведенъ на другое мѣсто. Онъ уже давно просился въ Боснію на мѣсто Хаджи-Мустафы, который не умѣлъ привести въ исполненіе фирманъ объ уничтоженіи янычарскаго войска, не встрѣтившій противодѣйствіе въ другихъ частяхъ имперіи. Порта съ своей стороны не могла найти человѣка, болѣе способнаго водворить спокойствіе въ Босніи, гдѣ царствовала полная анархія, чѣмъ Абдулъ-Раимъ, имѣвшій сіязи съ богатѣйшини землевладѣльцами между Босняками. Абдулъ Раикъ оставилъ Бѣлградъ, передавъ управленіе, впредь до назначенія ему преемника, въ рукахъ своего кіайи Измаилъ-бега. Милошъ добивался, чтобы пашою въ Бѣлградъ назначенъ былъ Дервишъ-бегъ, сынъ Хаджи-Мустафы, убитаго нѣкогда дахіами и оставившаго по себѣ добрую память въ Сербскомъ народѣ. Но Порта не исполнила просьбы Милоша и перевела въ Бѣлградъ изъ Ниша Гусейнъ-пашу [122].

 

( 34. Рѣчь Милоша на скупщинѣ 1827 года, стр. 211—213 )

Рядъ празднествъ, которыми встрѣченъ былъ русскій курьеръ въ

 

 

211

 

Сербіи, закоачился торжественнымъ прочтеніемъ Аккерманской конвенціи въ крагуевацкой церкви, въ присутствіи Герасима, архіепископа ужицкаго и шабацкаго, многихъ архимандритовъ и священниковъ, всѣхъ кнезовъ и кметовъ в многочисленныхъ депутатовъ, выбранныхъ изъ народа. Торжество это происходило 14 ноября 1827 года. Собранные въ церкви люди составляли большую народную скупщину. По окончаніи церковной службы, Милошъ вмѣстѣ съ русскимъ курьеромъ, архіепископомъ и своимъ секретаремъ Димитріемъ Давидовичемъ, вступилъ на возвышенное мѣсто, устроенное посреди церкви, и секретарь прочелъ отъ его имени длинную рѣчь къ народу. Рѣчь эта замѣчательна въ томъ отношеніи, что Милошъ и въ ней, какъ въ прежнихъ своихъ рѣчахъ, выставлялъ свои заслуги предъ народомъ. Въ началѣ говорилось, что еще во времена свирѣпаго Солиман-паши, пролившаго столько крови, и во время битвъ съ Турками, Милошъ всегда заботился о томъ, какъ бы склонить сердце султана на милость и ходатайствовалъ предъ императоромъ Александромъ о защитѣ Сербскаго народа предъ Портою. «Императоръ Александръ привелъ бы въ исполненіе и свое и наше желаніе, сказано было въ рѣчи, но Всевышній переселилъ его въ вѣчность, и на самомъ смертномъ одрѣ въ завѣщаніи своемъ великодушный царь поручилъ своему наслѣднику и брату, да и онъ точно также заступается за насъ предъ султаномъ, какъ заступался за насъ самъ покойникъ, — вѣчная ему буди память!» При этомъ присутствовавшій въ церкви народъ отвѣчалъ криками: «Богъ да му душу прости! Вѣчна му паметь!» Далѣе говорилось о томъ, какъ императоръ заключилъ съ султаномъ новый договоръ, и при этомъ было прочитано сообщеніе изъ русскаго министерства иностранныхъ дѣлъ.

 

«Видите, братія! Какъ близко время, когда и наше любезное отечество вступитъ въ рядъ державъ.... Полныхъ одинадцать лѣтъ моихъ трудовъ и заботъ, соединенныхъ съ неисчислимыми расходами, со страхомъ, чтобы договоры и переговоры съ покровителемъ не открылись прежде времени и не пресѣклись, и съ укрощеніемъ столькихъ мятежей, одинадцать такихъ лѣтъ привели насъ къ настоящему положенію: чтобы довести до него нашъ родъ, я жертвовалъ всѣмъ, чѣмъ только можетъ жертвовать смертный человѣкъ, который любитъ отечество и желаетъ гдѣлать его счастливымъ. До чѣмъ болѣе мы приближаемся къ той минутѣ, когда мы должны сдѣлаться народомъ, тѣмъ болѣе заботъ представляется мнѣ, какъ бы сохранить въ цѣлости наше благосостояніе, о которомъ пекутся цари. Меня страшать мятежи, которые нѣсколько разъ возникали въ нашей

 

 

212

 

шей странѣ за эти десять лѣтъ; опасаюсь, чтобы они опять не возродидились между нами, ибо мы падки на всякое подстрекательство со стороны нашихъ непріятелей. Когда уже намъ не съ кѣмъ бороться, тогда мы обращаемся противъ самаго правительства нашего, и болѣе вѣримъ непріятелямъ, чѣмъ словамъ правительства, которому вручены, непріятелямъ, число которыхъ еще болѣе умножится теперь, когда мы достигли такого процвѣтанія: теперь они будутъ еще болѣе завидовать намъ, еще болѣе подстрекать къ нарушенію мира и тишины. Теперь намъ болѣе, чѣмъ когда либо, надо остерегаться ихъ; когда еще не было ни малѣйшей искры свободы, когда еще мы стенали въ рабствѣ, и тогда сколько было между нами такихъ, изъ коихъ одни воздвигали между нами мятежь, другіе обращались къ народу съ возмутительными рѣчами, а третьи упрекали меня въ властолюбіи, строгости и жадности къ богатству? Сколько между вами такихъ, которые упрекали меня за гибель Молера, капетана Радича, кнеза Симы, Цукича, попа Сàвы, Кара-Георгія, Дьяка и Чарапича? Сами знаете и скажите теперь, къ чему они стремились: къ установленію мира и благосостоянію между нами, или къ волненію и погибели? А кто привелъ сюда Кара-Георгія, съ какимъ намѣреніемъ призвалъ его и убилъ, я докажу вамъ иное время письменными свидѣтельствами, если спросите у меня о томъ. Какую же пользу получила наша земля отъ всѣхъ этихъ мятежей, которые терзали ее? Начнемъ отъ старыхъ временъ: помогли ли мы себѣ тѣмъ, что одна часть нашихъ братій взволновалась и переселилась въ Венгрію? Какую пользу мы извлекли изъ того, что возстали во времена принца Евгенія? Чтò мы добыли отъ того, что взялись за оружіе въ Кочину краину? Каждый разъ тѣ, кто изъ насъ оставался здѣсь, становились несчастнѣе, чѣмъ прежде; каждый разъ Турки налагали на насъ большія дани, избивали нашу братію или отводили въ рабство. Самое возстаніе Кара-Георгія привело насъ къ странствованіямъ по чужимъ землямъ, подвергло насъ гоненію и рабству нашихъ дѣтей. Мятежи новѣйшаго времени: Дьяка, Чарапича, Добринца и Абдулы, какую принесли намъ пользу? Смерть столькихъ людей, междуусобную брань, взаимное омерзѣніе между единокровными братіями, истребленіе домовъ, обнищаніе семействъ и безчестіе нашего имени на вѣки! Знали-ли тѣ, которые укоряли меня за гибель бунтовщиковъ, чего требуютъ отъ насъ цари? Думали-ли они о томъ, сколько нужно средствъ намъ, чтобъ откупаться отъ Турокъ, содержать нашихъ и султанскихъ чиновниковъ, вести переговоры съ турецкимъ и русскимъ дворомъ въ

 

 

213

 

продолженіе столькихъ лѣтъ? Подумали-ли они о томъ, что намъ надо сберечь кое-что и на то время, когда мы будемъ договариваться съ султаномъ о дарованіи правъ нашему отечеству? Знали-ли они, что на это понадобится не одинъ милліонъ піастровъ? Вести переговоры было бы легче, еслибъ мы сберегли еще болѣе. Знали ли все это тѣ, которые говорили, что я властолюбивъ и не могу насытиться деньгами?... Совѣсть моя говорить мнѣ, что я исполнялъ свои обязанности по силамъ моимъ и по обстоятельствамъ: съ непоколебимымъ постоянствомъ и правдолюбивою строгостію и сохранилъ миръ, тишину и всякій порядокъ въ этой землѣ и этимъ путемъ довелъ васъ до той минуты, когда и мы получимъ права. Я жертвовалъ своею жизнію и презиралъ смертью; я выслушивалъ ваши несправедливыя укоризны, сильно мучился и печалился отъ нихъ, и опять прощалъ, имѣя лишь то въ виду, чтобы исходатайствовать права отечества. Я основываю на цѣлыя столѣтія, желая сдѣлать васъ счастливыми и оставить такими и послѣ себя.... Согласіе и тишина укрѣпляютъ и малыя земли, несогласіе и мятежи разоряютъ и великія царства: при слабомъ и униженномъ правительствѣ мы не можемъ достичь своихъ цѣлей, и пусть потомки оцѣнятъ мои труды, если ихъ не признаетъ нынѣшнее поколѣніе».

 

Въ заключеніе народу сообщено было, что надобно избрать новыхъ депутатовъ для посылки въ Константинополь. Народъ благодарилъ Милоша за его труды и старанія на общую пользу, и разошелся изъ церкви съ крикаии: «Да Богь поживи тебе, господарю, и султана и цара Николу!» [123].

 

( 35. Присяга членовъ скупщины Милошу какъ князю, стр. 213—214 )

Въ тотъ же день Великій Судъ, уговорившись съ кнезами, а кнезы съ ихъ кметами, составили и подписали слѣдующій актъ присяги Милошу:

 

«Сіятельнѣйшій князь Милошъ Обреновичь и милостивѣйшій Господарь! Выслушавъ съ умиленіемъ сердца нынѣшнія рѣчи ваши, полныя радости и отеческой благости къ намъ и нашему народу, воздаемъ честь вамъ, сіятельнѣйшій князь и милостивѣйшій Господарь! Возносимъ хвалу за плоды неусыпныхъ трудовъ вашихъ, коими вы привели насъ въ большую милость у одного царя и снискали намъ могущественное покровительство другаго. Просимъ васъ усердно, сыновне и униженно: не отказывайтесь и въ будущемъ руководить насъ, какъ и до нынѣ къ счастію и благостоянію, защищая добраго и слабаго, кязня злаго по правосуднымъ законамъ, и примите въ залогъ отъ насъ наше счастіе и благо. О томъ просимъ васъ мы всѣ, здѣсь собранные и нижеподписавшіеся члены народнаго суда, духовные, главные окружные кнезы, члены окружныхъ судовъ,

 

 

214

 

кнезы волостные и кметы сельскіе, всѣ отъ своего имени и всего остальнаго отсутствующаго народа, и отъ имени тѣхъ изъ нашихъ братій, которые впредь къ намъ присоединится. Всѣ мы выше рѣченные, повторяя прежнія присяги наши отъ 1817 и 1826 годовъ, подтверждаемъ васъ, сіятельнѣйшій князь, единодушно и единогласно, и за насъ и за дѣтей нашихъ изъ рода въ родъ, господаремъ и княземъ нашимь, и клянемся какъ вамъ, такъ братьямъ, дѣтямъ и всей фамиліи вашей, быть всегда и во всемъ вѣрными и послушными: и самъ Спаситель да будетъ мстителемъ тому, кто нарушитъ эту клятву! Да поможетъ намъ Всевышній и Единый Богъ! Да поможетъ какъ намъ, такъ и дѣтямъ нашимъ!»

 

Кромѣ этого акта составлено было еще прошеніе къ султану о назначеніи и утвержденіи Милоша наслѣдственнымъ княземъ Сербіи, о назначеніи въ Бѣлградъ митрополита изъ Сербовъ, ибо преемникъ Агафангела, больной Кириллъ, умеръ незадолго предъ тѣмъ. Всѣ эти акты были нѣсколько разъ пересмотрѣны и переписаны, а на третій день великій судъ пригласилъ всю скупщину въ церковь, и тамъ всенародно прочитаны были эти акты и приняты скупщиною. Тогда въ церковь приглашенъ былъ Милошъ съ его братьями, Іованомъ и Ефремомъ, снова высказаны предъ нимъ чувства благодарности за его труды на общую пользу, и потомъ главнымъ кнезомъ Пожегскаго округа Васою Поповичемъ переданы самые акты, которые онъ, сперва положилъ на голову, потомъ взялъ въ руки и пригласилъ всѣхъ членовъ скупщины поцѣловаться съ нимъ. Перецѣловавшись со всѣми, бывшими въ церкви, Милошъ передалъ акты своему секретарю Димитрію Давидовичу. Затѣмъ послѣдовало большое народное празднество, послѣ котораго представители каждаго округа входили по порядку въ княжескую канцелярію и тамъ подписывали принятые скупщиною акты. Прежде всѣхъ подписали братья Милоша, потомъ 12 членовъ великаго народнаго суда, во главѣ ихъ протоіерей Матвѣй Ненадовичь, далѣе 4 архимандрита, за ними протопресвитеры изъ всѣхъ округовъ и наконецъ кметы и кнезы по порядку областей, управляемыхъ ими. Всѣхъ подписей оказалось до 800. На скупщинѣ находились недавно освободившіеся изъ Константииополя депутаты, за исключеніемъ архимандрита Самуила, который умеръ во время заключенія въ султанскомъ сералѣ, и кнеза Ильи Марковича, который остался въ Царьградѣ въ помѣщеніи депутаціи. Скупщина тутъ же избрала новую депутацію, въ составъ которой вошли члены великаго суда: Лазарь Теодоровичь и Афанасій Михайловичь, къ нимъ приданъ былъ изъ старыхъ депутатовъ Илья Марковичь;

 

 

215

 

переводчикомъ и секретаремъ при депутаціи назначенъ былъ Марко Георгіевичь, а для управленія хозяйственною частью Іованъ Античь. Въ послѣдствіи вмѣсто престарѣлаго Марковича назначенъ былъ Стоянъ Симичь [124].

 

( 36. Война между Турціей и Россіей и отношенія Сербія къ ней, стр. 215—217 )

Въ февралѣ, когда еще депутація не выѣзжала изъ Сербіи, въ Бѣлградъ прибылъ новый паша Гусейнъ, принадлежавшій къ древней и богатой фамиліи изъ Румеліи. Онъ уже извѣстенъ былъ тѣмъ, что будучи назначенъ правительствомъ дѣйствовать противъ Янинскаго паши, позволилъ ему подкупить себя, былъ переведенъ въ бѣдный Нишскій пашалыкъ, гдѣ и надѣлалъ множество долговъ. Онъ явился въ Бѣлградъ съ твердымъ намѣреніемъ обогатиться зная, что Милошъ щедръ на подарки турецкимъ властямъ. 8-го марта отправилась сербская депутація въ Константинополь, чтобы заключить условія съ Портою, на основаніи Аккерманской конвенціи. Турецкое министерство по обычаю тянуло ето дѣло. На этотъ разъ и самъ султанъ не хотѣлъ рѣшить его, узнавъ что между Англіей, Россіей и Франціей заключенъ былъ договоръ, по которому онѣ обязывались предложить Портѣ свое посредничество для успокоенія Греціи, онъ отказался исполнить и тѣ обязательства, которыя принялъ на себя въ Аккерманѣ. Битва при Наваринѣ окончательно освобождала Махмуда въ его собственныхъ глазахъ отъ всякихъ обязательствъ. Сербскій вопросъ отнынѣ связанъ былъ съ общимъ ходомъ дѣлъ въ Турецкой имперіи. Въ декабрѣ 1827 года посланники Англіи, Россіи и Франціи выѣхали изъ Константинополял вслѣдъ затѣмъ изданъ былъ хаттишерифъ, возбуждавшій фанатизмъ мусульманъ противъ христіанскаго населенія и обвинялась Россія во всѣхъ бѣдствіяхъ, обрушившихся въ послѣднее время на Порту: Россія выставлялась вѣчнымъ врагомъ мусульманства, который и теперь первый подалъ мысль о тройственномъ союзѣ и, не смотря на Аккерманскую конвенцію, требуетъ еще для себя вмѣшательства въ греческія дѣла. Въ заключеніи хаттишерифа Порта прямо объявляла себя свободною отъ всякихъ обязательствъ по аккерманскому договору, даже открыто сознавалась въ томъ, что участвовала въ аккерманскихъ совѣщаніяхъ, только съ цѣлію выиграть время; требованія Сербовъ названы были неисполнимыми, обѣщаніе удовлетворить ихъ объявлено было вынужденнымъ прежними смутными обстоятельствами. Сербскіе депутаты снова были заключены въ сераль въ качествѣ заложниковъ. Секретарь Милоша, Димитрій Давидовичь, главный медикъ его Кюниберъ и многіе другіе изъ приближенныхъ, ссылаясь на договоръ между Россіей, Франціей

 

 

216

 

и Англіей, на султанскій хаттишерифъ, объявлявшій дѣло христіанъ однимъ дѣломъ, совѣтовали Милошу послать своихъ депутатовъ въ Лондонъ и Парижъ. Но Милошъ отказался отъ этой мысля, опасаясь оскорбить русское правительство. 14 апрѣля 1828 года появился манифестъ, извѣщавшій, что Порта принудила Россію прибѣгнуть къ оружію. Но при этомъ Русское правительство объявляло, что не желаетъ привлекать къ участію въ войнѣ христіанъ, и хотя охотники изъ турецкихъ подданныхъ являлись въ русскія войска отовсюду, однакожь русскій кабинетъ самъ сообщилъ Милошу, чтобы Сербы оставались покойными во время войны. Порта съ своей стороны требовала отъ бѣлградскаго паши, чтобы онъ взялъ съ Сербовъ письменное обѣщаніе, подтвержденное присягою, оставаться вѣрными султану и не подавать никакой помощи его врагамъ. Какъ ни было странно такое требованіе Турціи, только что объявившей Сербовъ, наравнѣ съ другими христіанани, общими врагами ея спокойнаго существованія, отказавшей имъ въ требованіяхъ, признанныхъ прежде ею самою; хотя сама Порта показала примѣръ Сербамъ въ нарушеніи даннаго слова: однакожь она требовала отъ Сербовъ присяги и повидимому вѣрила ихъ слову. Какъ бы то ни было, Милошъ по совѣтамъ, полученнымъ изъ Россіи, отправилъ въ Бѣлградъ торжественную депутацію изъ болѣе извѣстныхъ кнезовъ подъ начальствомъ Ефрема Обреновича, не бывавшаго въ Бѣлградѣ послѣ убійства Келеша. Вступленіе этой депутаціи въ Бѣлградъ было также своего рода торжествомъ. Жители окрестныхъ селеній выходили къ ней навстрѣчу и привѣтствовали криками: «да здраствуетъ князь и его фамилія!» Въ самомъ городѣ депутаціа была встрѣчена съ энтузіазмомъ. Сербы, проживавшіе въ Бѣлградѣ, встрѣчали давно невиданнаго ими брата своего князя, который носилъ титулъ оберкнеза Бѣлграда, Валѣва и Шабца. Цѣль депутаціи была извѣстна жителямъ города: она приносила съ собою ручательство мира, нарушеніе котораго прежде всего могло пасть страшнымъ бѣдствіемъ на Бѣлградъ. Его жители стали по обѣ стороны улицъ, по которымъ проѣзжала депутація, какъ бы охраняя ее отъ покушеній какого либо фанатика между Турками; Гусейнъ-паша съ своей стороны устроилъ стольже торжественную встрѣчу ѣхавшимъ къ нему депутатамъ. Онъ выслалъ привѣтствовать ее далеко за городомъ бѣлградскаго муселима съ большою свитой и сына своего Абдулъ Рамана, которые должны были поднести депутатамъ богатыя подарки. Никогда еще въ Сербіи не видали Турокъ нисходящими до такого заискиванія предъ райями; бѣлградскіе мусульмане были изумлены и поражены этимъ.

 

 

217

 

Но когда депутація принесла присягу и дала обѣщаніе, требуемое отъ нея, паша объявилъ, что Порта намѣрена усилить свои гарнизоны въ сербскихъ крѣпостяхъ и выразилъ надежду, что Милошъ не только не воспротивится тому, но и снабдитъ необходимыми припасами новыя войска. Ефремъ Обреновичь отвѣчалъ, что онъ не имѣетъ порученій касательно этого вопроса и что долженъ посовѣтоваться съ княземъ, которому одному принадлежитъ право отвѣчать на новое требованіе. Милошъ съ своей стороны также получилъ въ это время письма изъ Константинополя, въ которыхъ извѣщали его о посылкѣ боснійскихъ войскъ въ сербскія крѣпости. Милошъ находился въ безвыходномъ положеніи, въ сильномъ недоумѣніи. Съ одной стороны Россія совѣтовала ему быть спокойнымъ; она надѣялась, что его твердость не позволитъ Портѣ удалить свои войска отъ границъ Сербіи изъ страха возстанія Сербовъ, и вмѣстѣ съ тѣмъ удержитъ Боснявовъ отъ помощи восточнымъ провинціямъ, въ которыя должны были вступить русскія войска. Съ другой стороны Милошъ опасался, чтобы прибытіе новыхъ подкрѣпленій въ крѣпости не возгордило Турокъ и не увлекло ихъ въ крайности. Между тѣмъ носился слухъ, что Абдулъ-Раимъ, бывшій теперь боснійскимъ пашой, сосредоточивалъ около Дрины большую армію, съ которою намѣревался пройти чрезъ Сербію, на помощь къ виддинскому пашѣ. При этомъ Абдулъ-Раимъ могъ воспользоваться случаемъ, чтобы обезоружить Сербовъ и даже подчинить ихъ турецкому правленію. Съ Абдулъ-Раимомъ должны были вступить въ Сербію самые непримиримые враги ея, боснійскіе мусульмане. Наконецъ Турція, подъ предлогомъ временнаго перехода войскъ чрезъ Сербію, могла ввести въ нее большую армію, противъ которой Сербы не могли выставить равныхъ силъ [125].

 

( 37. Рѣчь на скупщинѣ 1828 года, стр. 217—219 )

Въ такихъ обстоятельствахъ Милошъ созвалъ въ Крагуевцѣ народную скупщину на 14 мая. Въ этотъ день онъ произнесъ рѣчь къ кнезамъ и кметамъ, въ которой между прочимъ говорилъ:

 

«настали опасныя времена. Нашъ царь вступилъ въ войну съ Россіей, Англіей и Франціей. Русскія войска вошли въ Валахію и Молдавію и уже стоятъ на дунайскихъ берегахъ. Если султанъ не исполнитъ своихъ договоровъ, заключенныхъ съ Россіей, свято отъ слова до слова, то по всей вѣроятности война вспыхнетъ и по сю сторону Дуная. Безъ сомнѣнія произойдутъ битвы и около нашихъ границъ. Всегда бываетъ не безопасно, когда двѣ силы сталкиваются на границахъ какой либо земли, а потому я и говорю, что настали опасныя времена, а потому я и пригласилъ васъ, братья,

 

 

218

 

для совѣщаній о томъ, какъ намъ держаться среди такихъ обстоятельствъ. Я зналъ обо всемъ этомъ еще за полгода: султанъ сообщилъ мнѣ о томъ чрезъ кнезовъ, находящихся въ Царьградѣ; писалъ мнѣ о томъ и русскій царь Николай I. Нѣтъ надобности читать здѣсь эти письма, ибо чрезъ то была бы нарушена политическая тайна, когорая бы стала переходить изъ устъ въ уста. Вы можете мнѣ вѣрить на слово, ибо что я ни говорилъ прежде объ этихъ двухъ царяхъ, все такъ и исполнялосѣ на дѣлѣ; я еще никогда не лгалъ предъ вами, не стану и впередъ; вы же до сихъ поръ слушали меня и было хорошо, слушайте же и впредь. Намъ нѣтъ дѣла до того, что царства ссорятся между собою: они побьются и помирятся, а слабому, который вмѣшается въ ихъ ссору, будетъ тяжело, если послѣ оставитъ его какая либо одна сторона. Нашей землѣ нуженъ миръ; только миромъ мы моженъ сохраниться въ цѣлости. Удержимъ миръ и тишину, намъ прерисываетъ ихъ султанъ. Останемся въ мирѣ, такъ заповѣдуетъ намъ Россія, всегдашняя покровительница наша, увѣряя и теперь, что только строгимъ сохраненіемъ мира и тишины мы моженъ добиться своихъ правъ, и что она оставитъ насъ, если хотя въ малѣйшенъ чемъ нарушимъ миръ и тишину. Она сама хочетъ разрѣшить свой споръ съ султаномъ: мы не должны мѣшаться въ то, ниже пальца своего совать между ними, будемъ смотрѣть только, какъ русскія войска войдутъ въ султанскую землю и какъ будутъ биться за насъ. Султанъ требуетъ того отъ насъ, Россія приказываетъ о томъ; намъ слѣдуетъ только слушаться обоихъ, и наши собственныя выгоды требуютъ того же. Скажите сами, нелегче ли намъ оставаться въ мирѣ и сидѣть въ своихъ домахъ, чѣмъ биться съ непріятелемъ въ полѣ, терпѣть голодъ и жажду, напрягать свои силы и утомляться, а быть можетъ и терять головы. Много было всякихъ рѣчей между нами о томъ: не слушайте ихъ, братья! всѣ ложны: царь ничего не имѣетъ противъ насъ, не хочетъ идти на насъ, ему не до того, чтобы воевать съ нами, когда вступилъ въ борьбу съ тремя сильнѣйшими царями въ Европѣ, ему не до того, а русскій царь совѣтуетъ намъ оставатьса въ мирѣ: и будемъ въ мирѣ! Будемъ молиться Богу, чтобы онъ благословилъ насъ и воздадимъ Богу Божіе, а царю царево, спахіи спахійско, а власти что ей принадлежитъ; будемъ слушаться старшихъ и управлять спокойно нашею землею. Въ томъ едииственно состоитъ наша выгода; того требуетъ царь; того желаетъ отъ насъ покровитель».

 

Послѣ этого Милошъ пространно говорилъ о тѣхъ опасностяхъ, которыя возникнутъ для Сербіи,

 

 

219

 

въ случаѣ приближенія войны въ ея границамъ: внутри ея появятся всякіе возмутители и будутъ стараться посѣять сѣмена бунта между Сербами и вовлечь ихъ въ войну; такихъ слушать нечего, ихъ надо предавать власти, будетъ ли то Турокъ, или Сербъ, или иностранецъ. Безпаспортныхъ надо отдавать подъ судъ; молодежь должны удерживать отъ гайдучества старшіе. Для охраны же савскаго и дунайскаго береговъ, сухопутной границы и внутренней страны, назначены особые кнезы. Всѣ кнезы должны на время войны отложить свои домашнія дѣла и работы около полей и лѣсныхъ угодій, около водяныхъ мельницъ и овиновъ и оставить свою торговлю: они должны непрестанно находиться среди народа и смотрѣть на князя, народный судъ и окружные магистраты. Нарушителей тишины Милошъ обѣщалъ наказывать самымъ безпощаднымъ образомъ. «Ктобы то ни былъ, говорилъ онъ, простой ли человѣкъ изъ народа, кметъ, или кнезъ, священникъ, купецъ или ремесленникъ, одно село или волость, цѣлый округъ или половина пашалыка, или даже весь пашалыъ: оба царства мнѣ помогутъ казнить бунтовщиковъ, и сохранить миръ въ отечествѣ. Я сдержу свое слово: не будемъ же клятвопреступниками!» [126] Скушцина согласилась съ Милошемъ и рѣшила, отправить повѣреннаго въ главную русскую квартиру просить совѣта, какъ поступать въ случаѣ, если боснійскій паша будеть настойчиво требовать пропуска его войскъ чрезъ Сербію. Вмѣстѣ съ тѣмъ рѣшено было писать въ Константинополь съ просьбой въ Дивану не настаивать на посылкѣ новыхъ войскъ въ Сербію, указавъ на опасности, которыя могутъ возникнуть изъ того, и давъ увѣреніе, что Русскіе не нападутъ на сербскія крѣпости, для защиты коихъ не потребуется стало быть усиленныхъ гарнизоновъ. Но это увѣреніе только помѣшало дѣлу. Порта стала подозрѣвать Сербовъ въ тайныхъ сношеніяхъ съ Русскими и немедленно послала приказъ боснійскому пашѣ, прислать подкрѣпленія турецкимъ гарнизонамъ въ Сербіи. Посредствомъ шпіоновъ Милошъ узналъ, что эти подкрѣпленія не превышаютъ 10.000 человѣкъ, число которыхъ еще должно убавиться отъ обычныхъ въ турецкихъ войскахъ побѣговъ; къ тому же эти подкрѣпленія должны были раздѣлиться между пятью крѣпостями, и особенно опасаться ихъ прибытія было нечего. Милошъ непротиводѣйствовалъ болѣе тому. Абдулъ-Раимъ съ своей стороны, отправляя войска въ Сербію, назначилъ начальникомъ ихъ Али-бега-Видаича, котораго сами Турки прозвали пьянымъ, отличавшагося свирѣпымъ характеромъ и звѣрскими нравами, заклятаго врага Сербовъ и особенно Милоша.

 

 

220

 

Сербскій князь потребовалъ, чтобы турецкія подкрѣпленія вступали въ Сербію малыми отрядами, въ противномъ случаѣ не ручался за народное спокойствіе. Это представленіе его было выслушано. Турки отправлены были въ Бѣлградъ на судахъ внизъ по Савѣ, съ приказомъ оставить 200 человѣкъ въ Шабцѣ; при высадкѣ ихъ на берегъ въ Бѣлградѣ, сербскія войска пересчитали солдатъ, вступавшихъ въ крѣпость: оказалось менѣе 800 человѣкъ, такъ что во всѣ крѣпости поступило неболѣе 1.000; остальные находились въ бѣгахъ. Не смотря на то, что помощь, пришедшая къ Туркамъ, была ничтожна, она все таки вскружила голову бѣлградскимъ Туркамъ; начались разныя притѣсненія христіанъ; торговыя сношенія стали не безопасными и многіе изъ сербскихъ семействъ удалились во внутренность страны, а нѣкоторые даже въ Австрію. Видаичь первый подавалъ примѣръ въ притѣсненіи христіанъ. Онъ постоянно при народѣ говорилъ съ бранью и самыми площадными ругательствами о Милошѣ и его семействѣ. Однажды, получивъ ложныя извѣстія, что Милошъ находится не вдалекѣ отъ Бѣлграда, въ Остружницѣ, онъ выступилъ изъ крѣпости подъ предлогомъ охоты съ отрядомъ своихъ людей и, прибывъ въ Остружницу, отыскивалъ по всѣмъ домамъ Милоша, круто обходясь съ ихъ обывателями, а встрѣтивъ молодаго пандура, пленянника мѣстнаго священника, въ рукахъ котораго было оружіе, неразлучное съ его званіемъ , онъ спросилъ его, по какому праву онъ, райя, смѣетъ носить оружіе; послѣ нѣкотораго сопротивленія пандуръ былъ убитъ, а дядя его долженъ былъ заплатить не малый выкупъ убійцамъ.

 

( 38. Замыслы Босняковъ, стр. 220—222 )

Между тѣмъ близь западныхъ границъ Сербіи, на Орловомъ полѣ, Абдулъ-Раимъ и его кіайя Ибрагимъ-ага собрали значительныя силы, свыше 25.000 человѣкъ. Милошъ послалъ спросить боснійскаго пашу, для какой цѣли онъ выставилъ на границахъ Сербіи такую значительную армію. Абдулъ-Раимъ отвѣчалъ, что онъ хочетъ провести ее чрезъ Сербію къ берегамъ Дуная. Милошъ имѣлъ полное право не довѣрять Туркамъ при ихъ проходѣ чрезъ Сербію, ибо всегда считалъ Абдулъ-Раима въ числѣ своихъ враговъ, и зная, что вмѣшательство послѣдняго въ сербскія дѣла будетъ непріятно Гусейнъ-пашѣ, рѣшился объявить, что никогда не дозволитъ Боснякамъ войти въ Сербію. Чтобы приготовить народъ на всякій случай, Милошъ предпринялъ путешествіе по западнынъ округамъ: рудницкому, ужицкому, валѣвскому, сокольскому и шабацкому. Давно онъ не посѣщалъ столько областей въ своемъ княжествѣ, и впервые увидалъ,

 

 

221

 

какого благосостоянія достигла страна во время десятилѣтняго мира: обширныя пространства земли, прежде пустынныя и поросшія кустарникомъ были обработаны; лѣсныя пастбища наполнены были скотомъ, составлявшимъ главное богатство Сербіи; не видать было лачугь, разсыпанныхъ по лѣсамъ и горамъ, и жителей въ оборванной одеждѣ, какъ это было во времена турецкаго владычества. Особенно валѣвскій округъ, управляемый Ефремомъ Обреновичемъ, представлялъ видъ общаго довольства: братъ Милоша перенесъ цѣлыя селенія изъ укромныхъ горныхъ мѣстъ въ долины, гдѣ постройки уже могли быть поставлены рядами. Самые домы казались богаче, ибо снабжены были всѣми потребностями хозяйственной жизни. Народъ вездѣ встрѣчалъ своего князя празднествами: бывали дни, когда Милошу приходилось по нѣскольку разъ садиться за столъ, чтобы не оскорбить гостепріимныхъ хозяевъ, приглашавшихъ его изъ дома въ домъ. Милошъ умѣлъ нравиться народу: обладая обширною памятью, онъ вездѣ спрашивалъ о людяхъ, бывшихъ нѣкогда его товарищами по оружію, даже о тѣхъ, которые ознаменовали себя чѣмъ-либо въ послѣдствіи и о которыхъ зналъ князь только по слухамъ. Такое поведеніе сдѣлало Милоша необыкновенно популярнымъ: жители западныхъ округовъ наперерывъ другъ передъ другомъ выражали ему готовность жертвовать за отечество жизнію и имуществомъ и слѣдовать за нимъ, куда онъ ихъ ни поведетъ. Примѣру ихъ готовы были послѣдовать и остальные Сербы: по первому слову Милоша могла собраться значительная армія и заслонить Боснякамъ путь въ Сербію. Но до этого не дошло; избавленіе явилось оттуда, откуда никто не ожидалъ его. Абдулъ-Раимъ объявилъ войскамъ своимъ, что переходъ черезъ Сербію совершенъ будетъ въ порядкѣ: это привело въ негодованіе Босняковъ, которые только в мечтали о томъ, какъ бы разграбить и выжечь ненавистную имъ Сербію. Притомъ Босняки не были почитателями султана съ тѣхъ поръ, какъ приняли подъ свою защиту янычаръ, смотрѣли на него какъ на отступника отъ вѣры отцевъ, и агенты Милоша распустили между ними слухъ, что султанъ высылаетъ ихъ противъ Русскихъ, которымъ отдалъ приказаніе погубить ихъ. Сербы же, пользуясь ихъ отсутствіемъ, войдутъ въ Боснію, поднимутъ христіанъ, займутъ всю страну и овладѣютъ ихъ землями и имуществомъ. Главнѣйшіе мусульманскіе землевладѣльцы въ Босніи также были въ дурныхъ отношеніяхъ въ Абдулъ-Раиму и поддерживали въ народѣ нерасположеніе къ нему. Абдулъ-Раимъ съ своей стороны не довѣрялъ туземнымъ жителямъ и

 

 

222

 

постоянно имѣлъ на жалованьѣ до 500 Албанцевъ. Но нѣсколькимъ улемамъ удалось убѣдить его, что Боснія еще никогда не была такъ покорна своему пашѣ, какъ въ ту минуту: имъ удалось склонить Абдулъ-Раима довѣрить охрану Сараева гарнизону изъ Босняковъ, начальникъ котораго былъ въ сношеніяхъ съ недовольными, ожидавшими только удобнаго случая, чтобы возстать противъ паши. Случай этотъ вскорѣ представился. Капетанъ города Высокаго получилъ приказъ идти прямо на Орлово поле, не заходя въ Сараево; но подъ предлогомъ, что его солдаты, числомъ около 2.000, желаютъ получить жалованье, направился къ столицѣ Босніи. Когда онъ прибылъ въ Сараево, паша выслалъ къ его отряду своего офицера съ обѣщаніемъ, что жалованье будетъ уплачено немедленно, по выходѣ солдатъ изъ города. Тогда одинъ солдатъ сказалъ, что онъ не выдетъ до тѣхъ поръ, пока не получитъ недоданныхъ денегъ: офицеръ паши хотѣлъ арестовать его, произошла свалка и офицеръ былъ убитъ. Это послужило знакомъ къ общему возстанію. Съ солдатами соединились жители города и, окруживъ дворецъ паши, требовали, чтобы онъ сдался. Абдулъ-Раимъ хотѣлъ удалиться въ крѣпость, но гарнизонъ ея затворилъ ворота. Тогда паша укрѣпился въ своемъ домѣ и въ продолженіе трехъ дней защищался отъ нападавшихъ, угрожая зажечь городъ и погибнуть подъ его развалинами прежде, чѣмъ принять оскорбительныя условія. Тогда Босняки рѣшились выпустить его изъ города со всею свитою и Абдулъ-Раимъ направился въ Орлову полю. Но тамъ уже не было турецкаго лагеря: при первой вѣсти о сараевскихъ произшествіяхъ, солдаты разбѣхались до послѣдняго, и только одинъ Ибрагимъ-ага остался на мѣстѣ. Абдулъ-Раимъ долженъ былъ удалиться въ Румелію и вскорѣ былъ назначенъ пашою въ Адріанополь съ порученіемъ защищать горные проходы въ Балканахъ отъ Русскихъ. На мѣсто его въ Боснію посланъ былъ Рами-Али-паша; но и ему не удаловь привлечь Босняковъ къ участію въ войнѣ [127].

 

Между тѣмъ Босняки, находившіеся въ бѣлградской крѣпости, узнавъ о сараевскихъ произшествіяхъ, стали оставлять Сербію небольшими кучками; сперва они уходили по Савѣ, но потомъ избирали болѣе прямые пути чрезъ Сербію. Гусейнъ-паша просилъ Милоша останавливать бѣглецовъ, но сербскій князь держался народной пословицы: бѣгущему врагу золотой мостъ. Босняки однакожь съ трудомъ пробирались чрезъ Сербію. Они должны были продавать свое оружіе, чтобы имѣть средства поддерживать жизнь; какъ заклятымъ врагамъ Сербіи, имъ никто не хотѣлъ

 

 

223

 

подать даромъ чаши воды; даже убить Босняка не считалось грѣхомъ. Одинъ остружницкій священникъ, племянника котораго убилъ Видаичь, умертвилъ до десяти Босняковъ. Но когда это открылось, его предали церковному суду, разстригли и потомъ перенесли его дѣло въ народный судъ: тамъ его приговорили къ смерти, но митрополитъ Анфимъ убѣдилъ Милоша не приводить въ исполненіе приговора, хотя Гусейнъ-паша и настаивалъ на томъ. Такъ печально кончилось предпріятіе Босняковъ.

 

( 39. Сношенія Милоша съ Албанцами, стр. 223—225 )

Въ то же время Милошу удалось удержать Албанцевъ отъ участія въ войнѣ. Во главѣ ихъ стоялъ Мустафа-паша, происходившій отъ древней сербской фамиліи Бушатліевичей, бывшей въ родствѣ съ прежними сербскими королями. Онъ управлялъ сѣверною Албаніей по праву наслѣдства и, никогда не видавъ Милоша, всегда выражалъ удивленіе въ его подвигамъ и правительственнымъ способностямъ, состоялъ даже съ нимъ въ отношеніяхъ побратимства, которое равно чтилось какъ у Сербовъ, такъ и у Албанцовъ. Они не рѣдко пересылались богатыми подарками и Мустафа любилъ спрашивать у Милоша совѣтовъ въ важныхъ дѣлахъ. Въ главной русской квартирѣ, узнавъ объ отношеніяхъ, существовавшигь между Милошемъ и Мустафою, обратились къ первому съ просьбой отвлечь Албанскаго пашу отъ войны. Милошъ исполнилъ это порученіе съ успѣхомъ. Онъ внушилъ своему пріятелю, что султанъ и на него смотритъ, какъ на всѣхъ остальныхъ своихъ феодаловъ, намѣревается ввести свои новыя реформы и въ его отдаленный, огромный пашалыкъ, что Албанцамъ, храбрѣйшимъ воинамъ въ Турціи, угрожаетъ участь янычаръ. Милошъ совѣтовалъ Мустафѣ вступить покрайней мѣрѣ въ войну съ Русскими какъ можно позднѣе, чтобы на всякой случай сберечь свои силы. Совѣтъ данъ былъ во время, ибо Мустафа думалъ пріобрѣсти въ Албаніи такое же значеніе, какимъ пользовался Милошъ въ Сербіи и передать свое званіе сыну, а не братьямъ, какъ это слѣдовало по мусульманскому обычаю. Совѣты Милоша сдѣлали то, что Мустафа, располагавшій арміей въ 35.000 человѣкъ, вышелъ въ поле уже только къ концу войны, но и тогда онъ явился болѣе ослушникомъ султана, чѣмъ его защитникомъ [128].

 

Съ русской арміей Милошь также находился въ постоянныхъ сношеніяхъ. При отрядѣ генерала Гейсмара, занимавшаго Малую Валахію, находился сербскій агентъ Цвѣтко Раевичь, извѣщавшій Милоша о дѣйствіяхъ Русскихъ. Въ битвѣ Гейсмара съ виддинскимъ пашой, болгарскіе и сербскіі волонтеры, предводительствуемые Милькомъ, братомъ знаменитаго

 

 

224

 

гайдука Вельки, принимали самое дѣятельное участіе. Видя слабые успѣхи, какими увѣнчался походъ русскихъ войскъ за Дунай въ 1828 году, Милошъ рѣшился было вступить въ переговоры съ Портой чрезъ бѣлградскаго Гусейнъ-пашу, прося хаттишерифомъ признать за Сербіеі ея границы, съ своей же стороны обѣщалъ отказаться навсегда отъ дальнѣйшихъ притязаній. Но Гусейнъ-паша опасался принять на себя посредничество, и это было счастіемъ для Сербіи, ибо неосторожное предложеніе Милоша закрывало для нея всякій путь къ полному освобожденію. Походъ 1829 года не замедлилъ разсѣять опасенія Сербскаго князя. Слѣдя за ходомъ войны, Милошъ усердно заботился объ обязательствахъ, принятыхъ имъ предъ Россіею, относительно нейтралитета Сербіи и сохраненія въ ней тишины. Такъ, когда до него дошли народныя жалобы, что нѣкоторые кнезы и чиновники, вопреки постановленію прошлой скупщины, не заботятся о народныхъ дѣлахъ, объ общественной безопасности, и не смотря на жалованье, получаемое отъ народа, занимаются болѣе содержаніемъ гостинницъ, постоялыхъ дворовъ и кофеенъ, Милошъ объявилъ на скупщинѣ 8 ноября 1828 года, что имѣніе каждаго чиновника, который лично будетъ заниматься подобными дѣлами, будетъ обращено въ народную пользу. На скупщинѣ 1 февраля 1829 шла рѣчь о другихъ, еще бóльшихъ злоупотребленіяхъ чиновниковъ, которые насильственно выгоняли народъ на свои работы, ссылаясь на приказанія, полученныя будто бы отъ Милоша, и о снисходительности Великаго Суда къ злоупотребленіямъ чиновниковъ. Милошъ обѣщалъ принять мѣры противъ того. На скупщинѣ 10 мая того же года произнесена была рѣчь о ходѣ войны, причемъ Милошъ снова просилъ народъ оставаться въ покоѣ, не смущаться продолжительностію войны и терпѣливо ждать окончанія ея. Наконецъ переходъ Русскихъ за Балканы и битва при Кулевчѣ одушевили Сербовъ новыми надеждами. Милошъ, подъ предлогомъ поздравленія Дибича съ побѣдою послалъ къ нему двухъ депутатовъ Георгія Протича и Авраама Петроньевича, которымъ однакожь приказалъ оставаться въ русской квартирѣ до заключенія мира и ходатайствовать при переговорахъ объ интересахъ Сербіи. Депутаты представили Дибичу отъ имени Сербскаго народа въ подарокъ богатоукрашенную саблю, которая, по народному преданію, принадлежала принцу Евгенію Савойскому и письмо отъ Милоша, поздравлявшаго его съ титуломъ Забалканскаго, только что даннаго главнокомандующему. Это необыкновенно польстило Дибичу и расположило его въ пользу Сербовъ. Но когда уже русскія войска заняли

 

 

225

 

Адріанополь, въ это самое время прибылъ въ Нишъ съ своими Албанцами и другъ Милоша Мустафа-паша. Такъ какъ Нишъ расположенъ близь южныхъ границъ Сербіи, то Милошъ выслалъ съ поздравленіями къ Мустафѣ брата своего Іована и нѣсколькихъ кнезовъ съ подарками. Мустафа принялъ Сербовъ чрезвычайно любезно, особенный почетъ оказывалъ брату Милоша и богато отдарилъ ихъ. При этомъ онъ довѣрилъ брату Милоша планъ возмущенія противъ султана, на которое, по его словамъ, онъ окончательно рѣшился, увидавъ, до какого бѣдственнаго положенія доведены города, чрезъ которые онъ проходилъ, и получивъ на своемъ пути множество приглашеній въ тому, какъ со стороны жителей, такъ и чиновниковъ. Онъ замѣтилъ всюду страшную ненависть въ султану, вызванную его нововведеніями: многіе полагали даже, что султанъ самъ возбудилъ войну, въ согласіи съ Россіей, чтобы ослабить своихъ внутреннихъ враговъ, которымъ онъ готовитъ судьбу янычаръ. Но у Мустафы не было способностей, необходимыхъ для столь обширнаго предпріятія. Одно самолюбіе не могло замѣнить военныхъ и дипломатическихъ качествъ, которыя пришлось бы обнаружить въ такомъ дѣлѣ. Милошъ хорошо это зналъ и потому ограничился одними любезностями съ Мустафою. Между тѣмъ замыслы албанскаго паши стали извѣстны даже въ Константинополѣ и такъ какъ миръ былъ заключенъ, то султанъ приказалъ Мустафѣ распустить армію и удалиться въ Албанію. Мустафа не слушался, говоря, что онъ пришелъ въ Румелію отомстить за постыдный миръ и возстановить славу мусульманъ. Тогда Милошъ, съ которымъ Мустафа не прерывалъ сношеній, увѣдомилъ его, что султанъ готовъ вступить въ переговоры съ Русскими, чтобы направить ихъ силы противъ непокорнаго паши; и дѣйствительно одинъ корпусъ, отдѣлившись отъ русской арміи подъ начальствомъ Гейсмара, приближался къ Софіи, которую занималъ Мустафа. Послѣдній однакожь не ранѣе началъ свое отступленіе, какъ получивъ отъ султана 1.000 кошельковъ съ деньгами. Съ городовъ, чрезъ которые проходилъ онъ, взята была громадная контрибуція. Удаляясь въ Албанію, Мустафа уносилъ съ собою замыселъ о новомъ возстаніи и черезъ полтора года привелъ его въ исполненіе [129].

 

Извѣстіе о заключеніи Адріанопольскаго мира, по которому Порта обязывалась исполнить требованія Сербовъ «безъ малѣйшаго отлагательства, съ добросовѣстною точностію», принято было въ Сербіи съ величайшимъ восторгомъ. Народная масса была вполнѣ увѣрена, что вся война между Россіей и Турціей велась единственно изъ за сербскихъ интересовъ.

 

 

226

 

( 40. Адріанопольскій миръ и фирманъ 1829 года, стр. 226—228 )

Во всѣхъ церквахъ Сербіи въ продолженіи трехъ дней совершаемы были благодарственныя молебствія, и въ эти дни прекращены были всѣ работы. Во всѣхъ городахъ в большихъ селеніяхъ устроивались пиры, во время которыхъ провозглашились здравицы въ честь Россіи, русскаго императора и Милоша Обреновича. Независимость страны утверждена была на прочныхъ основаніяхъ. На этотъ разъ сама Россія, испытавшая какъ трудно полагаться на одни обѣщанія Порты, вытребовала отъ нея фирманъ, изданный вслѣдъ за адріанопольскимъ договоромъ, въ концѣ сентября 1829 года, и отправленный къ бѣлградскому визирю Гусейнъ-пашѣ. Фирманъ этотъ гласилъ:

 

«по полученіи сего, нами собственноручно подписаннаго, фирмана вѣдайте, что въ силу статьи 5-й заключенной между нашею имперіей и россійскимъ дворомъ Аккерманской конвенціи, постановлено было, что наша имперія, одушевленная искреннимъ желаніемъ явить императорско русскому двору новое доказательство своихъ дружествевныхъ чувствованій, а также въ точности исполнить всѣ условія нирнаго Букарештскаго трактата, намѣрена безотлагательно предпринять и покончить исполненіе всѣхъ условій, содержащихся въ статьѣ 8-й упомянутаго трактата, относительно Сербской націи, которая съ давнихъ временъ состоитъ въ подданствѣ нашей имперіи, платитъ намъ дань, и во всѣ времена заслуживала несомнѣнные знаки вашей султанской милости и нашего великодушія. Притомъ вышеупомянутая нація вполнѣ достойна этой высокой награды за свою, многими доказательствами засвидѣтельствованную, преданность и вѣрность нашей имперіи».

 

Но такъ какъ уполноноченные обѣихъ сторонъ единогласно признали тогда, что для совершеннаго исполненія дѣла нуженъ 18-ти мѣсячный срокъ, то было рѣшено

 

«что это дѣло, въ силу вторичнаго договора относительно Сербіи, будетъ улажено къ выгодѣ Сербской націи въ Константинополѣ совокупно съ сербскою депутаціей, и рѣшеніе изложено и утверждено въ украшенномъ нашею высочайшею султанскою подписью фирманѣ, который долженъ быть сообщенъ и русскому двору. Въ силу статьи 8-й Букарештскаго мирнаго трактата находившимся тогда въ Константинополѣ сербскимъ депутатанъ было даровано высочайшее дозволеніе представить ихъ прошенія и просить у нашего султанскаго трона о томъ, чтò было бы потребно для основанія и обезпеченія благосостоянія ихъ страны. За тѣмъ они предъявили въ письменномъ прошеніи, представленномъ нашему султанскому трону, нѣкоторыя изъ своихъ потребностей, а именно,

 

 

227

 

въ надеждѣ, что просьбы ихъ будутъ исполнены, они просили о слѣдующемъ: о свободѣ вѣроисповѣданія по всѣмъ предписаніямъ ихъ редигіи; о предоставленія имъ свободно избирать своихъ высшихъ начальниковъ изъ собствевной среды; объ утвержденіи за ними права имѣть въ своемъ отечествѣ собственное независимое внутреннее управленіе; о возвращеніи Сербіи округовъ, отъ нея отдѣленныхъ; о соединеніи разныхъ податей въ одну общую, разъ на всегда опредѣленную, сумму, въ которую были бы включены какъ подать произведеніями, такъ и поголовная; о предоставленіи Сербамъ завѣдыванія имуществами Турокъ, находящихся въ Сербіи; о дозволеніи Сербамъ свободно ѣздить съ сербскими паспортами по всѣмъ областямъ нашей имперіи; о разрѣшеніи имъ устраивать въ своей странѣ госпитали и училища и заводить книгопечатни; о воспрещеніи всѣмъ Туркамъ, кромѣ стоящихъ гарнизономъ въ крѣпостяхъ, жить въ Сербіи. Между тѣмъ какъ мы готовились привести эти пункты въ исполненіе, нѣкоторыя обстоятельства воспрепятствовали окончатедьному рѣшенію дѣла. Тѣмъ не менѣе мы непрерывно и непоколебимо питали намѣреніе даровать Сербамъ всѣ, въ статьѣ 8-й Букарештскаго мирнаго трактата условленныя привилегіи, а потому, относительно прошенія вѣрныхъ сербскихъ подданныхъ, мы заявили сербскимъ депутатамъ, что благоволимъ исполнить ихъ просьбы, и что и другія просьбы, имѣющія быть предъявлены ими впредь, будемъ милостиво выслушивать и исполнять, по скольку онѣ окажутся согласными съ долгомъ вѣрноподданства. И было уже рѣшено, что предписанія объ исполненіи статьи 8-й Букарештскаго мирнаго трактата будутъ, въ силу вашего хаттишерифа, изложены въ фирманѣ нами утвержденномъ и сообщены императорскому русскому двору. Но когда уже было рѣшено наилучшимъ, по возможности, образомъ обезпечить Сербамъ все имъ потребное, и сербскимъ депутатамъ предписано приступить въ совѣщаніямъ съ нашимъ коммиссаромъ, нарочно назначеннымъ для сего дѣла, окончанію онаго воспрепятствовали затрудненія, причиненныя начавшеюся тогда войною. Но въ силу 6-й статьи мирнаго трактата, заключеннаго теперь нашею имперіей съ императорскимъ русскимъ дворомъ въ Адріанополѣ, а также въ силу статьи 5-й Аккерманской конвенціи, въ которой также содержатся признанныя нами условія, относительно затянувшагося вслѣдствіе обстоятельствъ сербскаго дѣла, наша имперія торжественно обязывается привести эти условія въ исполненіе безъ малѣйшаго отлагательства, съ добросовѣстнѣйшею точностію и немедленно возвратить Сербіи отдѣленные

 

 

228

 

отъ нея шесть округовъ. Такимъ образомъ подписывая и подтверждая сіе для спокойствія и блага нашей вѣрноподданной Сербской націи — на сколько это Богу угодно — повелѣваемъ, чтобы всѣ эти предписанія были исполнены въ совершенной ихъ силѣ. По этому издается для уразумѣнія и свѣдѣнія сіе свѣтлѣйшее повелѣніе, нашею царственною рукою высочайше подписанное. Вы же, визирь и молла, извѣстите объ этомъ дѣлѣ неоднократно упоминаемую сербскую націю, и увѣщевайте ее, что бы она всегда поступала, какъ требуютъ отъ нея долгъ ея и благодарность; а вы съ своей стороны соблюдайте сіи установленія, согласно нашему свѣтлѣйшему повелѣнію, по полученіи котораго имѣете вы исполнить все порученное вамъ и уклоняться отъ всякихъ нашему велѣнію противныхъ писаній. Знайте же это, и покоряйтесь сему священному писанію.

 

«Дано 1-го ребюль-агаря года гедицы 1245» [130].

 

( 41. Скупщина 1830 года, стр. 228—233 )

Для прочтенія этого фирмана предъ народомъ собрана была въ январѣ 1830 года большая скупщина. Хаттишерифъ прочтенъ былъ на сербскомъ языкѣ; за тѣмъ читали письмо русскаго вицеканцлера графа Несельроде, который отъ имени императора Николая выхвалялъ поведеніе Сербовъ во время послѣдней войны и ихъ готовность слушаться совѣтовъ Россіи. Письмо это сопровождалось присылкою Милошу богатой табакерки съ портретомъ императора, украшенной бриліянтами; русскій государь хотѣлъ въ лицѣ вождя почтить весь сербскій народъ. Хатишерифъ, письмо вицеканцлера и табакерка выставлены были на серебреномъ подносѣ у входа въ церковь въ продолженіе всей скупщины. 24-го января секретарь Милоша, Димитрій Давидовичь, произнесъ отъ его имени длинную рѣчь предъ 2.000 членовъ скупщины.

 

Сначала Милошъ исчислялъ по пунктамъ всѣ дарованныя сербской націи права. Упомянувъ о свободѣ богослуженія, онъ прибавилъ: «теперь Сербы уже не могутъ опасаться разрушенія своихъ монастырей и церквей; впредь Турки не помѣшаютъ намъ строить монастыри и церкви, сколько бы мы ни пожелали, совершать какъ слѣдуетъ наши празднества и священные обряды, предписываемые нашею вѣрою, и при томъ нашей націи предоставлена свобода строить при церквахъ колокольни и звонить во время богослуженія».

 

По поводу признаннаго за націей права выбирать изъ своей среды начальниковъ, пользоваться независимостыо во внутреннемъ управленіи и судопроизводствѣ, исчисливъ прежнія своевольства, вымогательства и

 

 

229

 

притѣсненія, которыми Турки обременяли Сербскій народъ, онъ сказалъ, между прочимъ: «теперь Сербамъ нечего опасаться перемѣны визирей и другихъ Турокъ, которые со всѣхъ сторонъ свѣта поперемѣнно стекались въ Сербію, дабы питаться потовымъ трудомъ бѣдныхъ людей, грабить націю и безчеловѣчно угнетать ее; теперь начальники ваши, выбранные изъ среды васъ самихъ, будутъ ваши сограждане, природные сыны общаго отечества; родясь въ средѣ націи, они будутъ съ нею жить и умирать, и первый священнѣйшій долгъ ихъ будегь заботиться о вашемъ общемъ счастіи и благосостояніи».

 

Говоря о судопроизводствѣ, онъ подробно разъяснилъ собранію какъ необходимы законы, и объявилъ что имъ уже около двухъ лѣтъ наряжена коммиссія, которая непрерывно занимается составленіемъ законовъ; что въ основу этихъ законовъ принятъ французскій сводъ (кодексъ Наполеона), но измѣненный сообразно особенностямь сербскихъ мѣстныхъ обычаевъ; трудъ коммиссіи, присовокупилъ онъ, вскорѣ будетъ конченъ.

 

Относительно присоединенія къ Сербіи шести отдѣленныхъ отъ нея округовъ, онъ сказалъ, что имъ получено отъ находящейся въ Константинополѣ сербской депутаціи офиціальное извѣщеніе отъ 21-го января, въ которомъ депутація сообщаетъ, что Порта нарядила коммиссаровъ, султанскаго хаджи-кіана Хаджи Ахмета, съ нѣсколькими подчиненными ему служителями, который и пріѣдетъ для разграниченія и присоединенія къ Сербіи шести означенныхъ округовъ. «Дѣйствительно, прибавилъ Милошъ, 1-го сего февраля упомянутый коммиссаръ отправился изъ Константинополя въ сопровожденіи двухъ сербскихъ депутатовъ, и дней черезъ 10 будетъ сюда. Возврашаемые шесть округовъ суть: 1) Краинскій, Тимокскій, 3) Паратинскій, 4) Крушевацкій, 5) Старовлашскій и 6) Дринскій».

 

Говоря о податяхъ, князь сказалъ: «до сихъ поръ нація платила разныя подати подъ различными наименованіями, и не только Порта, но и каждый визирь могъ по произволу увеличивать эти подати; впредь же всѣ эти подати, равно какъ подать произведеніями и поголовная, будутъ соединены въ одну, разъ навсегда опредѣленную сумму, которая будетъ ежегодно вноситься Портѣ подъ названіемъ опредѣленной дани, и никогда не можетъ быть увеличена; частная турецкая собственность, какъ-то: домы, сады и проч. должны быть куплены у ихъ владѣльцевъ; а за пользованіе казенными имуществами, каковы мукады, зіаметы и спаилуки,

 

 

230

 

будеть назначена ежегодная плата, которая включится, вмѣстѣ съ данью, въ одну, единожды навсегда опредѣленную, сумму».

 

Далѣе князь исчислилъ выгоды, пріобрѣтаемыя націей: отъ обезпеченія и неприкосновенности собственности, которая прежде почти совершенно зависѣла отъ произвола Турокъ; отъ развитія торговли и ремесленнаго труда; отъ учрежденія школъ, книгопечатенъ и гошпиталей, особенно же отъ распространенія научныхъ свѣдѣній и цивилизаціи, и т. д. Поздравивъ націю съ пріобрѣтеніемъ этихъ вольностей и правъ, столь давно и такъ нетерпѣливо ожидаемыхъ онъ объявилъ, что находящаяся въ Константинополѣ сербская депутація снабжена инструкціей, дабы совокупно съ Портою порѣшить и покончить все, чтò еще неопредѣлено надлежащимъ образомъ; онъ же, Милошъ, созвалъ представителей націи за тѣмъ, чтобы передать имъ султанскій хаттишерифъ и чтобы они устроили правительство Сербіи. Онъ изложилъ обширно и обстоятельно, какъ обязанности правительства относительно націи, такъ и націи въ отношеніи къ правительству; привелъ много примѣровъ изъ исторіи, свидѣтельствующихъ какъ и отъ чего многія государства погибали, утративъ свободу, бывшую ихъ удѣломъ въ теченіе нѣсколькихъ столѣтій; совѣтовалъ всему собранію вообще, а правительству въ особенности, блюсти пріобрѣтенныя права, дабы передать ихъ потомству, и упрочить возрожденіе Сербіи возрожденіемъ на незыблемыхъ основаніяхъ нравовъ и общественнаго духа. Такъ какъ человѣкъ въ минуты довольства и счастіа нерѣдко забываетъ долговременныя страданія, то князь предостерегалъ народъ свой отъ развращенія и поощрялъ его соотвѣтствовать справедливымъ ожиданіамъ образованнаго міра, особенно же ожиданіямъ высокаго покровителя Сербской націи, россійскаго самодержца, и т. д.; потомъ онъ перешелъ къ самому себѣ и своему управленію.

 

«До сихъ поръ, сказалъ онъ между прочимъ, все бремя управленія лежало за мнѣ одномъ. Всѣ усилія мои, въ продолженіе 14 лѣтъ, были направлены къ этой цѣли; единственный путь, который велъ къ ней, состоялъ въ сохраненіи внутренняго спокойствія и въ покорности высокой Портѣ; въ этомъ состояли желанія и неизмѣнныя повелѣнія нашего великодушнаго покровителя, императора россійскаго. Правда, многіе изъ моихъ собратій имѣли обо мнѣ ошибочное понятіе; неутомимыя усилія, съ какими я побуждалъ націю слѣдовать по мирному, единственному надежному пути, ведущему къ желанной цѣли, они почитали властолюбіемъ, а заботы мои о сбереженіи въ государственномъ казначействѣ столь

 

 

231

 

нужныхъ теперь денежныхъ суммъ, приписывали моеі ненасытной алчности! Меня ославляли тираномъ, чудовищемъ, жаждущимъ крови ближняго.... Сердце мое обливалось кровью, когда я видѣлъ, что сограждане мои, которыхъ довѣріе и любовь я заслужилъ, такъ ошибочно судятъ обо мнѣ, но я непоколебимо оставался при моемъ намѣреніи привести наконецъ отечество въ цѣли мною предназначенной. Нарушителей спокойствія и враговъ нашего общаго блага я, по необходимости, наказывалъ строго. Но я не сомнѣвался ни на минуту, что между вами, Сербы, не найдется никого, кто даже собственнаго сына не присудилъ бы въ смерти, если бы удостовѣрился , что этотъ сынъ имѣлъ въ ввду повергнуть въ гибель наше любезное отечество. Но это самое и было бы несомнѣннымъ слѣдствіемъ многочисленныхъ замысловъ, вознивавшихъ у насъ. Неповиновеніе султану подало бы основательный поводъ его правительству отказать въ дарованіи намъ привилегій, выговоренныхъ трактатами, а неисполненіе столь благодѣтедьныхъ для насъ предписаній нашего великодушнаго покровителя, побудило бы его отступиться отъ насъ какъ отъ людей недостойныхъ, неблагодарныхъ, и предоставить насъ на волю судьбы. Слѣдственно не властолюбіе, но любовь въ народу и попеченіе о нашемъ общемъ благѣ, о счастіи нашего потомства и драгоцѣннаго отечества, побудила меня присвоить себѣ верховную власть. О податяхъ до сихъ поръ взимаемыхъ, о доходахъ и расходахъ приготовлены вамъ надлежащіе отчеты; нація удостовѣрится, что я добросовѣстно распоряжался ея собственностью; бережливостью моею я накопилъ нѣсколько милліоновъ, которые хранятся въ государственномъ казначействѣ».

 

Потомъ Милошъ, заявивъ въ теплыхъ выраженіяхъ благодарность свою націи за ея довѣріе и за привязанность, которыя она большею частью оказывала въ нему, продолжалъ:

 

«Теперь мы достигли желанной цѣли, теперь и нація, и отечество счастливы, теперь настало время и тѣмъ, кто изгонялъ меня, убѣдиться, что во всѣхъ моихъ дѣйствіяхъ я руководился только любовью въ народу и единственно желаніемъ общаго блага. Теперь, отказываясь добровольно отъ званія, въ которое вы сами облекли меня, разрѣшая націю отъ данной ею мнѣ и неоднократно повторенной присяги въ неизмѣнной вѣрности, слагаю безъ принужденія и по собственной волѣ мою должность. Друзья! выберите отечеству другаго князя, выберите лучшаго и способнѣйшаго изъ всей націи, и устройте сами свое правительство; потомъ сообщите о вашемъ рѣшеніи народной депутаціи

 

 

232

 

въ Константинополѣ, дабы она представила это рѣшеніе на одобреніе и утвержденіе высокой Порты. Я съ моей стороны всегда готовъ содѣйствовать вамъ моими совѣтами».

 

Собраніе прервало послѣднія слова князя единогласнымъ восклицаніемъ: «Отецъ, спаситель отечества! Мы не хотимъ и не знаемъ другаго выбора! Самъ Богъ избралъ тебя въ наши избавители! Мы и весь народъ твои дѣти! Да здраствуетъ Милошъ! Да здраствуетъ князь нашъ и все его семейство! Самъ Богъ тебя избралъ въ князя и государя нашего! Народъ добровольно присягнулъ тебѣ и твоему потомству въ неизмѣнной вѣрности. Мы возобновляемъ эту присягу отъ нашего имени, отъ имени народа и нашего потомства. Доверши твое дѣло, самъ устрой для насъ правительство, какое найдешь наиболѣе пригоднымъ. Всѣ твои распоряженія будутъ для насъ священными и ненарушимыми законами. Подъ твоимъ водительствомъ и мы, и весь народъ освободились отъ ужаснѣйшей тираніи нашихъ притѣснителей. Тебѣ одному всѣмъ обязаны мы. Кто же можетъ лучше сберечь намъ пріобрѣтенныя нами права и свободу если не ты, который доставилъ ихъ намь?» и т. д.

 

Неоднократно Милошъ начиналъ говорить, но глубоко тронутый радостными восклицаніями собранія, не могъ продолжать рѣчи и, сопровождаемый привѣтственными криками народа, возвратился въ свой дворецъ.

 

Вслѣдъ за тѣмъ, духовенство, чиновники и всѣ присутствовавшіе представители народа собрались въ Верховный Судъ, гдѣ избранная изъ среды ихъ коммиссія составила три акта, которые были прочтены предъ собраніемъ и единогласно одобрены, а потомъ переписаны на трехъ приготовленныхъ для того пергаментныхъ свиткахъ, подписанныхъ поочередно всѣми присутствовавшими и снабженныхъ печатями; на каждомъ актѣ было около 1.000 подписей.

 

Въ первомъ актѣ содержалось обращеніе къ князю Милошу Обреновичу: отъ имени всей націи онъ былъ провозглашенъ «Отцемъ отечества»; торжественно самъ онъ и его законные наслѣдници утверждены правительствующими князьяни Сербіи, и возобновлена и ему, и его наслѣдникамъ присяга въ неизмѣнной вѣрности и преданности отъ имени всего народа. Во второмъ актѣ заявлена признательность народа султану и возобновлена всеподданнѣйшая просьба признать, согласно ненарушимому опредѣленію народа, и милостиво утвердить Милоша Обреновича законнымъ княземъ Сербіи и объявить это званіе наслѣдственнымъ въ

 

 

233

 

семействѣ Милоша. Въ третьемъ актѣ изложенъ благодарственный адресъ великодушному монарху, покровителю Сербіи.

 

Окончательное совершеніе этихъ актовъ продолжалось и на слѣдующій день. 9-го февраля собраніе пригласило князя въ церковь, гдѣ всѣ три акта были ему торжественно вручены. Потомъ собраніе возобновило присягу князю отъ имени всего народа, а князь съ своей стороны присягнулъ народу. За тѣмъ было отслужено благодарственное молебствіе. Епископъ Шабацкій, Герасимъ, произнесъ слово, безъ котораго могъ бы онъ обойтись, такъ какъ будучи Грекомъ, плохо владѣлъ сербскимъ языкомъ. За то слово, сказанное шабацкимъ протоіереемъ, было такъ трогательно, что извлекло слезы у большей части присутствовавшихъ [131].

[Previous] [Next]

[Back to Index]

89. В. S. Cunibert, Essai historique sur les revolutions et l'independance de la Serbie depuis 1804 jusqu'a 1850, p. 85. Сочиненіе Кюнибера, изданное послѣ восточной войны, можетъ служить однимъ изъ полезнѣйшихъ источниковъ для исторіи Сербіи подъ управленіемъ Милоша. Оно есть не что иное, какъ самыя подробныя и пересмотрѣнныя авторомъ Мемуары, въ началѣ впрочемъ составленныя по сочиненіямъ Караджича; ибо Кюниберъ былъ медикомъ Милоша, участвовалъ въ его переговорахъ съ англійскимъ консуломъ Ходжесомъ и былъ очевидцемъ всѣхъ событій по 1838 годъ. Громкое заглавіе, которое носитъ его сочиненіе, дано ему не авторомъ, а издателями, которые присоединили къ мемуарамъ Кюнибера краткую записку его преемника, другаго княжескаго медика, Пацека, не имѣющую однакожь ни такого значенія, ни такого интереса. Но при этомъ сочиненіемъ Кюнибера должно пользоваться осторожно, ибо онъ самъ былъ горячимъ сторонникомъ Милоша.

Затѣмъ весьма важнымъ источникомъ для исторіи Сербіи при Милошѣ можетъ быть книга В. С. Караджича: «Милошъ Обреновичь», легшая въ основу извѣстнаго сочиненія Ранке, въ которомъ къ свѣдѣніямъ Караджича приложенъ широкій историческій взглядъ и художественное изложеніе.

Затѣмъ, имѣя въ виду преимущественно книгу Ранке, писали о дѣятельности Милоша:

Possart, Das Fürstenthum Serbien, seine Bewohner, deren Sitten und Gebrauche, особенно во второй части, носящей особое заглавіе: Das Leben des Fürsten Milosch lind seine Kriege (1-ая часть въ Дармштадтѣ, 2-ая въ Штуттгартѣ, 1837—1838);

Em. Thal, Serbiens Neuzeit in geschichtlicher, politischer, topographischer, statistischer und cultur-historischer Hinsicht. Leipzig, 1840;

Richter, Serbiens Zustände unter dem Fürsten Milosch bis zu dessen Regierungs-Entsagung in I. 1839, Leipzig, 1840.;

Ch. von Sor, Serbiens Freiheitskrieg und Milosch, Leipzig, 1845;

L. Bystrzonowski, Rewolucyja w Serbii, или во Французской передѣлкѣ: Sur la Serbie, dans ces rapporfs europeens avec la question d'orient, или въ нѣмецкомъ переводѣ: Serbien, seine europäischen Beziehungen und die Orientalische Frage (польскій текстъ и Францѵзская передѣлка изданы въ Парижѣ, нѣмецкій переводъ въ Лейпцигѣ, оба въ 1845 году, но польскій текстъ съ надписью L. B., а французское и нѣмецкое изданія съ полнымъ именемъ автора).

Всѣ перечисленныя здѣсь сочиненія разнаго достоинства: самое ничтожное изъ нихъ Сора; книги Посарта и Таля нуждаются въ провѣркѣ и не представляютъ ничего новаго: всѣ три сочиненія уже достаточно оцѣнены въ сербской литературѣ, особенно Іов. Хаджичемъ. O сочiненіи Быстржоновскаго мы будемъ говорить въ послѣдствіи.

493

Сочиненіе Рихтера, бывшаго инженера сербской службы, слишкомъ кратко. Наконецъ весьма важно для біографіи Милоша Обреновича сочиненіе его сына Михаила: Miloch Obrenovitsch ou coup d'oeil sur l'Histoire de la Serbie de 1813 a 1839, pour servir de reponse a M. Cyprien Robert; Paris, 1850, или въ сербскомъ переводѣ: Милошъ Обреновичь или поглед на исторію Србіе од 1813 до 1839 год., као одговор г. Сипріяну Роберту; Београд, 1863. Сочиненіе это есть горячая защита Милоша отъ клеветъ на него, разсыпанныхъ Кипр. Роберто въ его сочиненіи: Les Slaves de Turquie, особенно въ главѣ: La principaute de Serbie, Histoire de Miloch (1-ое изд. въ 1844 г., 2-ое въ 1852, оба въ Парижѣ). Сочиненіе это вызвало и другія возраженія, преимущественно Живановича и Хаджича; мы съ ними познакомимся въ послѣдствіи. Большею правдивостью отличается сочиненіе другаго Французскаго писателя, предшественника Робера, извѣстнаго путешественника по Востоку Ами Буэ: La Turquie d'Europe, 4 тома; Paris, 1840. Жизнь Милоша разсказана въ четвертомъ томѣ, стр. 300— 363. Кромѣ того есть глава о правленіи въ Сербіи въ третьемъ томѣ стр. 215—312.

90. Караджича, Милошъ Обреновичь, стр. 61—88. Cunibert, Essai historique, t. I, p. 86—99.

91. Mich. Obrenovitsch: Miloch Obrenovitsch de 1813 и 1838, p. 64—68; сербскій переводъ, стр. 44—46.

92. Караджича, Милошъ Обреновичь, стр. 91—113.

93. Тамъ же, 114—129.

94. Тамъ же, стр. 122—126. Cunibert, Essai historique, t. I, p. 126—130.

95. Кюниберъ (1. I, стр. 131—132) разсказываетъ одно происшествіе, случившееся при этомъ свиданіи Милоша съ Марашли-пашою, о которомъ не упоминаетъ Караджичь. Милошъ былъ въ богатой шубѣ; Юсуфъ-бегъ изъ Сербіи, находившійся при пашѣ, объявилъ, что эта шуба принадлежитъ ему; Милошъ возражалъ, что она отбита въ одной изъ битвъ съ Турками и что онъ не знаетъ, гдѣ она была; Марашли-паша замѣтилъ: «бегъ! пусть эта шуба останется ему на память отъ тебя!» Въ послѣдствіи въ 1838 и 1839 годахъ, когда Юсуфъ сдѣланъ былъ пашею бѣлградскимъ, онъ соединился съ внутренниии врагами Милоша и содѣйствовалъ изгнанію его изъ Сербіи.

96. Караджича, Милошъ Обреновичь, стр. 132—133. Cunibert, Essai historique, стр. 134—136.

494

97. Караджича, Милошъ Обреновичь, стр. 135—139. Cunibert, Essai historique е, р. 139—146.

98. Michel Obrenovitsch: Miloch Obrenovitsch de 1813 и 1838, p. 110—111; въ сербскомъ переводѣ, стр. 69—70. Караджича, Милошъ Обреновичь, стр. 139—142. Cunibert, Essai historique, р. 151—153.

99. Cunibert, Essai historique, р. 154—162.

100. Характеристика Црного Дёрда, одъ Лазаря Арсенъевича, въ Гласникѣ. т. VI, стр. 150—153. Тутъ же «пѣснь во славу погибшаго сербскаго вождя Георгія Петровича Чернаго», изданная въ Россіи. «Причаня Гае Пантелича о србской новой исторіи», въ Гласникѣ, т. II, стр. 232—239.

101. См. мою статью въ «Московскихъ Университетскихъ Извѣстіяхъ» за 1866—1867 годъ (№ 2, стр. 67—95): Переписка барона Григ. Строганова съ Милошемъ Обреновичемъ въ 1816—1826 годахъ. — Такъ какъ Милошъ былъ безграмотенъ, то переписку велъ секретарь съ его словъ.

102. Cunibert, Essai historique, р. 166—167.

103. Матича, явно право княжества Србіе, стр. 29—32. Караджича, Милошъ Обреновичь, стр. 148-160, Cunibert, Essai historique, р. 168-174.

104. Караджича, Милошъ Обреновичь. стр. 174—180. Cunibert, Essai historique, р. 178—181.

105. Характеристику Марашли-Али паши можно найти въ книгѣ Караджича, Милошъ Обреновичь стр. 134-135; въ Cunibert, Essai historique, р. 182—185.

106. Характеристика Абдулъ-Раима и извѣстія о проискихъ гетеристовъ въ Cunibert, Essai historique, р. 187—195.

107. Болѣе двухъ лѣтъ послѣ того не переписывались между собой верховный вождь Сербскаго народа и бывшій русскій посланникъ при Турецкомъ дворѣ. Только 3-го Февраля 1825 года, узнавъ о возврашеніи Строганова изъ-за границы въ Петербургъ, Милошъ Обреновичь послалъ ему поздравленіе съ счастливымъ пріѣздомъ. Не при этомъ онъ жаловался на направленныя противъ него интриги Грековъ и сербскихъ старѣйшинъ, проживавшихъ въ Бессарабіи. Строгановъ отвѣчалъ ему на это письмо совѣтами держаться прежней умѣренности, которая рано или поздно должна получить награду. И дѣйствительно вскорѣ послѣ того судьба Сербовъ измѣнилась къ лучшему. Около половины марта 1826 тода императоръ Николай I предложилъ султану три условія, на которыхъ можетъ быть сохраненъ миръ между Россіей и Турціей: одно изъ этихъ условій было освобожденіе сербскихъ

495

депутатовъ, задержанныхъ въ Константинополѣ четыре года тому назадъ, а другимъ установлена была смѣшанная коммисія для разбора требованій Сербскаго народа. Слѣдствіемъ такого предложенія со стороны Россіи было заключеніе Аккерманской конвенціи 25 октября 1826 года, пятый параграфъ которой касался Сербіи. Этотъ актъ былъ привезенъ въ Сербію М. Ф. Германомъ, находившимся тогда уже въ русской службѣ, и прочитанъ среди большой скупщины, 15 января 1827 года. Тотъ же Германъ передалъ Милошу Обреновичу и послѣднее, извѣстное намъ, письмо барона Строганова, который поздравлялъ верховнаго вождя съ успѣхами въ послѣдніе два года, и въ такихъ словахъ высказывалъ свое участіе къ судьбѣ Сербскаго народа: «хотя нынѣ не имѣю я никакого участія въ дѣлахъ политическихъ, но искреннія желанія мои о благѣ Сербіи и достойнаго ея верховнаго вождя никогда не могутъ измѣниться».

108. О податяхъ въ первые годы правленія Милоша, см. Караджича, Милошъ Обреновичъ, стр. 201—203; Cunibert, Essai historique, р. 196-198

109. Cunibert, Essai historique, р. 199—200.

110. Караджича, Милошъ Обреновичь, стр. 193—201; Cunibert, Essai historique, р. 201—204. Патріаршеско-синодальную квитанцію 1826 года на выплаченный со стороны сербскаго правительства долгъ епархій бѣлградской и ужицкой см. у Матича, Явно право княжества Србіе, стр. 108—110.

111. Cunibert, Essai historique, р. 205—206.

112. Тамъ же, стр. 207—210.

113. Въ ноябрской скупщинѣ 1817 года, признавшей Милоша оберкнезомъ, участвовали не всѣ округи Сербіи; тутъ не могли быть представители ни южно-западныхъ ни южно восточныхъ частей ея; за то на писменномъ подтвержденіи Милоша значились имена представителей высшаго духовенства: архимандрита бѣлградскаго Агаѳангела, ужицкаго Герасима и трехъ архимандритовъ, Мелентія изъ Вратевшницы, Самуила изъ Каленича и Никифора изъ Раваницы.

114. См. Слово говорено о скупщинѣ кнезовима и кметовама 21 ноя. 1824 года у Крагуевцу, въ сборникѣ, издаваемомъ Любомиромъ Ненадовичемъ: Прилози за Сербску исторію, св. I, стр. 5—8.

115. Караджича, Милошъ Обреновичь, стр. 180—181. Cunibert, Essai historique, 211—213.

116. Караджича, Милошъ Обреновичь, стр, 182—185. Cunibert, Essai historique, р. 214—221.

117. Cunibert, Essai historique, р. 222—223.

496

118. См. Слово говорено кнезовима и кметовама на скупщины 27 сент. 1825 года у Крагуевцу. въ Сборникѣ: Прилози за србску исторіею. св. I. стр. 9—11.

119. Караджича, Милошъ Обреновичь, стр. 185—188. Cunibert, Essai historique, р. 224—229.

120. См. О установленіи изданномъ 19 мая 1826 года у Крагуевцу въ Сборникѣ: Прилози за србску исторію, св. I, стр. 12—15.

121. Оцѣнку Аккерманской конвенціи съ сербской точки зрѣнія см. въ сочиненіи Матича, Явно право княжества Србіе, стр. 13—20.

122. Cunibert, Essai historique, р. 239—241.

123. См. Слово говорено на великой народной скупщини 14 януара 1827 года, въ Сборникѣ: Прилози за србску исторію, св. I, стр. 16—22.

124. Караджича, Милошъ Обреновичь, стр. 168—182.

125. Cunibert, Essai historique, р. 256—264

126. Прилози за Србску Исторію, св. I, стр. 23—26. Впрочемъ Сербы принимали участіе въ войнѣ съ Турціей: подъ Варной былъ Ефремъ Обреновичь съ сербскимъ отрядомъ; а члены народнаго суда и нѣсколько окружныхъ кнезовъ представили записку въ отвѣтъ на запросы Дибича о собственныхъ средствахъ Сербіи и о количествѣ русскаго вспомогательнаго войска, которое слѣдовало бы ввести въ Сербію. Старѣйшины просили 10,000 человѣкъ. См. Мемуары Ненадовича, стр. 363—269.

127. Cunibert, Essai historique, р. 266—276.

128. Тамъ же, стр. 276—279. .

129. Прилози за Србску истерію, св. I, стр. 27—33. Cunibert, Essai historique, р. 281—296.

130. См. Матича, Явно право Србіе, стр. 21—33. Приложеніе къ Allgemeine Zeit. отъ 22 марта 1830 года. Cunibert, I. р. 300—305.

131. Прилози за Србску исторію, св. I, стр. 38—57.