ссія и Сербія. Историческій очеркъ русскаго покровительства Сербіи съ 1806 по 1856 годъ

Нил Попов

ГЛАВА IV.  ДО ОТРЕЧЕНІЯ МИЛОША ОБРЕНОВИЧА

 

  1. Русская коммиссія для опредѣленія границъ Сербіи  (стр. 233—235)

  2. Переговоры о признаніи Милоша княземъ  (стр. 236—247)

  3. Сербская депутація въ Константинополь  (стр. 238)

  4. Хатти-шерифъ 1830 года  (стр. 239—242)

  5. Бератъ на княжескій титулъ  (стр. 243—244)

  6. Вопросъ о сенатѣ и собраніи старѣйшинъ  (стр. 245)

  7. Вопросъ о продажѣ турецкихъ имуществъ Сербамъ  (стр. 246—248)

  8. Сербскіе депутаты въ Петербургѣ  (стр. 249—250)

  9. Возвращеніе бессарабскихъ эмигрантовъ и наплывъ австрійскихъ Сербовъ въ княжество  (стр. 251—252)

10. Сношенія Милоша съ возставшими Албанцами  (стр. 253—254)

11. Его отношенія къ возстанію въ Босніи  (стр. 254—256)

12. Вопросъ объ округахъ, еще не присоединенныхъ къ Сербіи  (стр. 256—259)

13. Ункіаръ-скелешесскій договоръ  (стр. 260—263)

14. Дѣло Френчевичей  (стр. 260—263)

15. Присоединеніе Крайны  (стр. 263—264)

16. Переговоры Бутенева съ Портою о новыхъ округахъ  (стр. 264—265)

17. Магметъ-Веджи-паша и переговоры о дани Портѣ  (стр. 266—267)

18. Хатти-шерифъ 1833 года  (стр. 268—271)

19. Февральская скупщина 1834 года  (стр. 272—274)

20. Конкордатъ между Сербіеі и константинопольскимъ патріархатомъ  (стр. 274—277)

21. Противники Милоша: Ѳома Вучичъ-Перешичь, стр. 278—280: Стоянъ Симичь  (стр. 280—282)

22. Старанія старѣйшинъ сохранить барщину въ Сербіи  (стр. 282—284)

23. Политическое значеніе сербскаго князя и отношенія къ нему русскоі дипломатіи  (стр. 284—286)

24. Новыя отношенія къ Вучичу  (стр. 286—287)

25. Письмо Вука Караджича къ Милошу  (стр. 288—293)

26. Вопросъ объ уставѣ для Сербіи  (стр. 294—296)

27. Составленіе законовъ  (стр. 296—298)

28. Взглядъ Милоша на свои отношенія въ старѣйшинамъ и народу  (стр. 299—302)

29. Положеніе дѣлъ 1834 году  (стр. 303—305)

30. Заговоръ въ домѣ Симича  (стр. 305—307)

31. Нападеніе старѣйшинъ на Крагуевацъ  (стр. 307—310)

32. Сторонники и противники Милоша  (стр. 311—315)

33. Примиреніе Милоша съ старѣйшинами  (стр. 316—317)

34. Скупщина 1835 года и обнародованіе перваго устава  (стр. 318—329)

35. Адресъ и дары Милошу отъ народа  (стр. 330—332)

36. Сербская бюрократія  (стр. 331—334)

37. Негодованіе Австріи, Россіи и Турціи на новый уставъ  (стр. 334—336)

38. Пріѣздъ въ Сербію русскаго коммиссара барона Рикмана и свидѣтельства Живановича и Кюнибера о его переговорахъ съ Милошемъ  (стр. 337—345)

39. Поѣздка Милоша въ Константинополь  (стр. 346—351)

40. Перемѣна въ поведеніи Милоша  (стр. 351—353)

41. Бѣгство Георгія Протича изъ Сербіи  (стр. 353—355)

42. Возбужденіе народа противъ князя врагами послѣдняго  (стр. 356—357)

43. Отношенія Милоша къ женѣ и къ братьямъ  (стр. 357)

44. Пріѣздъ австрійскаго консула  (стр. 358—360)

45. «Базисъ сербскаго устава», присланный изъ Россіи  (стр. 360—362)

46. Совѣщанія Милоша съ Германомъ и Живановичемъ объ уставѣ  (стр. 363—364)

47. Ошибочная сторона въ русскомъ «Базисѣ»  (стр. 364—365)

48. Бѣгство изъ Сербіи Стойковича  (стр. 365—366)

49. Пріѣздъ англійскаго консула Ходжеса  (стр. 366—367)

50. Сватовство австрійскаго консула къ дочери Ефрема Обреновича и разрывъ съ Милошемъ  (стр. 367—368)

51. Переговоры Ходжеса съ Милошемъ чрезъ Кюнибера о великобританскомъ покровительствѣ  (стр. 369—370)

52. Требованіе австрійскаго консула выслать Кюнибера изъ Сербіи  (стр. 370—371)

53. Жалобы Протича на Милоша императору Николаю I  (стр. 371—372)

54. Скупщина 1837 года  (стр. 372—373)

55. Новые переговоры Ходжеса съ Милошемъ чрезъ Кюнибера о реформѣ управленія  (стр. 374—377)

56. Жалобы на Милоша, посланныя Ефремомъ Обреновичемъ, Вучичемъ, Симичемъ и Протичемъ изъ Оршовы въ Турцію и Россію  (стр. 378—380)

57. Пріѣздъ въ Сербію князя Вас. А. Долгорукаго и переговоры его съ Милошемъ и Живановичемъ  (стр. 381—386)

58. Указъ 16 октября 1837 года  (стр. 387)

59. Мнѣніе Милоша о результатахъ переговоровъ  (стр. 388—389)

60. Дѣло о бѣлградскомъ магистратѣ  (стр. 390—391)

61. Политика Англіи относительно Востока вообще и Сербіи въ особенности  (стр. 392—394)

62. Коммиссія для составленія законовъ  (стр. 394—395)

63. Совѣщанія Милоша и Любицы съ Хаджичемъ о положеніи дѣлъ  (стр. 395—398)

64. Примиреніе Ефрема Обреновича съ княземъ  (стр. 398)

65. Отношенія Милоша къ окружающимъ  (стр. 399—400)

66. Главные сторонники Россіи  (стр. 401—403)

67. Пріѣздъ въ Бѣлградъ русскаго консула  (стр. 403—405)

68. Дѣятельность враговъ Милоша  (стр. 406—407)

69. Новая коммиссія для составленія устава  (стр. 408—411)

70. Планъ англійскихъ дипломатовъ привлечь Порту на сторону Милоша  (стр. 412—413)

71. Безразсудные поступки Милоша  (стр. 414—416)

72. Отъѣздъ депутаціи и депеши англійскаго посольства  (стр. 417—419)

73. Инструкція Милоша депутатамъ  (стр. 419—420)

74. Коварное поведеніе Петроніевича  (стр. 421—422)

75. Возвращеніе Бутенева къ своему посту  (стр. 423—425)

76. Переписка между депутатами и Милошемъ  (стр. 426—429)

77. Русско-турецкій проектъ устава и замѣчанія на него депутаціи и Милоша  (стр. 430—439)

78. Положеніе партій въ Сербіи  (стр. 439—444)

79. Порта даетъ свой уставъ Сербіи  (стр. 444—448)

80. Дѣятельность Вучича  (стр. 449—450)

81. Свидѣтельство Живановича о переговорахъ по поводу устава  (стр. 451—452)

82. Значеніе устава въ исторіи Сербіи  (стр. 453—456)

83. Отношенія Милоша къ новымъ правительственнымъ учрежденіимъ  (стр. 457—459)

84. Отъѣздъ его въ Австрію и возвращеніе  (стр. 460—461)

85. Дѣятельность Совѣта  (стр. 462—463)

86. Возстаніе войска въ Крагуевцѣ въ пользу Милоша и усмиреніе его  (стр. 463—469)

87. Отреченіе Милоша и отъѣздъ изъ Сербіи  (стр. 470—472)

 

-  О сопротивленіи Австріи, Турціи и Россіи противъ новаго устава, составленнаго Димитріем Давидовичем - Примечание 168

- Уставъ Сербскій. Обнародованъ и напечатанъ въ 1 томѣ «Сборника закона и уредба и уредбены указа» (у Београду, 1840; стр. 1—15), изданномъ подъ редакціей I. Хаджича; а въ годъ обнародованія — отдѣльною брошюрой, подъ заглавіемъ: "Султанскій хаттишерифъ, дарованный жителямъ Нѣговѣ провинціе Сербіе», стр. 18. - Примечание 200

- Записки Живановича

 

( 1. Русская коммиссія для опредѣленія границъ Сербіи, стр. 233—235 )

Права Сербскаго народа были признаны, но границы территоріи, на которую простирались эти права еще не были опредѣлены, и самая власть сербскаго князя, столько разъ утвержденная народомъ, не получила еще подтвержденія со стороны Россіи и Турціи. Весной же 1830 года обращено было вниманіе на оба эти вопросы. Опредѣленіемъ границъ занялись Русскіе; хлопотами о княжескомъ титулѣ занялся самъ Милошъ.

 

Въ мартѣ прибыла въ Сербію турецко-русская коммисія, чтобы опредѣлить границы этой полунезависимой страны, уже ясно поставленной подъ дипломатическое покровительство Россіи. Русскими коммисарами были: капитаны генеральнаго штаба — Коцебу, любимецъ Дибича и президентъ коммисіи, и князь Мосальскій, капитанъ-лейтенанты — Эсенъ и Каменскій. Вотъ какъ отзывается о дѣятельности коммисіи Кюниберъ:

 

 

234

 

«русскими коммисарами был мододые люди, исполненные талантовъ, отличавшіеся просвѣщенными и приличными манерами; они скоро усвоили нарѣчіе страны, на которомъ говорили съ необыкновенною легкостью. Турецкою коммисіей управлялъ чиновникъ, носившій званіе хаджи-кіана, человѣкъ грубый, любитель всякихъ удовольствій, подкупленный Милошемъ и на все соглашавшійся. Въ то время какъ русскіе коммисары объѣзжали горы и лѣса, чтобы опредѣлить границы страны, на которыхъ стояли передовые сербскіе отряды во время Букарештскаго мира, хаджи-кіанъ оставался въ домѣ, куда по временамъ собирались коммисары и курилъ свой вальянъ, не давая себѣ лишнихъ хлопотъ, чтобы сохранить за великимъ падишахомъ нѣсколько верстъ земли, которой было такъ много въ обширной имперіи султана. Молодые русскіе офицеры напротивъ приняли это дѣло въ сердцу. Сопровождаемые княземъ Іоксимомъ Милосавлеввчемъ, человѣкомъ мало образованнымъ, но отличавшимся природнымъ здравымъ смысломъ, они скоро преодолѣли всѣ трудности, которыя встрѣтила коммисія: въ пользу Сербіи занято было возможно большее пространство земли, хотя въ нѣкоторыхъ мѣстахъ Турки сопротивлялись съ оружіемъ въ рукахъ приходу коммисаровъ, а мѣстные христіане не осмѣливаливались высказываться въ пользу Сербовъ изъ страха предъ Турками, отъ которыхъ они не успѣли вполнѣ освободиться» [132].

 

Изъ сербскихъ довументовъ, сохранившихся въ бумагахъ протоіерея Ненадовича, видно, что препятствія, выставленныя хаджи-кіаномъ и самимъ Гусейнъ-пашою, по поводу опредѣленія границъ и выселенія Турокъ изъ Сербіи, были не маловажны. Турецкій агентъ, завѣдывавшій дѣлами пограничной коммисіи, могъ спокойно принимать на себя видъ человѣва, готоваго на всевозможныя уступки; могъ смѣло брать взятки съ Милоша: ибо зналъ, что ни визирь, ни паша не дадутъ своего согласія на постановленія коммисіи, и покрайней мѣрѣ постараются испортить ея дѣло, затянуть его, чтобы и самимъ попользоваться отъ Милоша. Такъ въ половинѣ марта Милошу доставленъ былъ сербскій переводъ письма, которое отправилъ хаджи-кіанъ въ Константинополь. Изъ этого письма видно, что посланецъ Порты требовалъ отъ Милоша, чтобы онъ не искалъ шести спорныхъ округовъ, не строилъ карантиновъ и колоколенъ подлѣ крѣпостей. Милошъ на это требованіе отвѣчалъ, что ищетъ шесть округовъ согласно договору, заключенному между Россіей и Портой, и что ищетъ ихъ для народа, а не для себя,

 

 

235

 

«правда, отвѣчалъ Турокъ, по своему толковавшій международные договоры, Россія заключила такое условіе; но она не знаетъ, о какихъ именно округахъ говорила, вы сами показали ихъ Россіи». Милошъ возражалъ: «русскіе инженеры прошли границу и описали ее». Турокъ говорилъ: «правда, но здѣсь дѣло идетъ о спорныхъ шести округахъ, а не о тѣхъ 13 или 14, которые принадлехатъ тебѣ». Милошъ отвѣчалъ на это: «когда составляли Букарештскій и Адріанопольскій договоры, меня не спрашивали. Въ договорѣ, который присланъ мнѣ русскимъ посланникомъ, прямо указано шесть округовъ, при чемъ сказано, что и они будутъ переданы мнѣ; а потому я и обозначилъ коммисарамъ мѣста, заключающіяся въ этихъ шести предѣлахъ». Объ уничтоженіи колоколенъ подлѣ крѣпостей Милошъ говорилъ, что не можетъ этого сдѣлать, ибо имѣетъ дозволеніе отъ Порты строить новыя церкви; о карантинахъ говорилъ, что если не будетъ мороваго повѣтріа, то Сербы оставятъ ихъ, а усилится болѣзнь, то будутъ поправлять всякіе лазареты. Турокъ попробовалъ было напомнить Милошу о милостяхъ правительства, которыми онъ пользуется болѣе 15 лѣтъ. На это Милошъ отвѣчалъ: «да не лишитъ меня Богъ покровительства и милости государевыхъ; я не желаю никакимъ образомъ выходить изъ подъ власти Порты; но что обѣщано въ хаттишерифѣ, то должно быть дано. Теперь же вы говорите, что дано не будетъ; чтожь изъ этого выдетъ! То даете, то не даете. Такъ можно было поступать, пока еще не заключенъ былъ договоръ. Нынѣ же я не могу допустить того: всѣ государи и народъ мой скажутъ, что я взялъ съ васъ деньги или что либо другое. Если Турки не отдѣлятся отъ Сербовъ, то никто не будетъ радъ тому. Я не могу уступить ни одного клочка изъ спорныхъ округовъ. А что говорятъ, будто я хочу отторгнуться, какъ Морея, Валахія, Молдавія, такъ это не правда, да сохранитъ меня Богъ отъ того».

 

Всѣ эти рѣчи Милоша были прописаны хадхи кіаномъ въ его письмѣ [133]. Его донесенія имѣли вліяніе на ходъ переговоровъ въ Константинополѣ, гдѣ обѣ депутаціи имѣли усердное хожденіе о дѣлахъ, одна предъ Портою, другая предъ русскимъ посольствомъ. Турки на каждомъ шагу представляли новыя затрудненія съ своей стороны; русское посольство, занятое установленіемъ добрыхъ отношеній между Россіей и Портой, а также греческимъ вопросомъ, не могло оказать большаго содѣйствія сербской депутаціи, несмотря на настойчивыя искательства Давидовича. Послѣдній даже жаловался Милошу, что Рибопьеръ, бывшій тогда русскимъ посланникомъ, весьма мало расположенъ къ Сербамъ. Но вскорѣ къ посольству

 

 

236

 

присоединенъ былъ генералъ Орловъ и сербскія дѣла пошли быстрѣе. Съ другой стороны Милошъ нашелъ средство войти въ соглашеніе съ Гусейнъ-Пашою. Онъ отправилъ къ нему въ Бѣлградъ для объясненій Алексѣя Симича и Марка Георгіевича, которымъ дано было наставленіе: добиваться, чтобы султанскій хаттишерифъ былъ выполненъ во всей его обширности.

 

«Въ этомъ актѣ, сказано было въ инструкціи, самымъ яснымъ образомъ выражена высочайшая царская воля, достаточнымъ доказательствомъ чему служитъ то обстоятельство, что Турки, выслушавъ его, безъ всякаго напоминанія съ чьей либо стороны стали продавать свои имѣнія и выселяться каждый, куда хотѣлъ, и никому изъ нихъ въ голову не приходило сопротивляться тому силою. Но паша съ своей стороны началъ умалять силу хаттишерифа, запрещая Туркамъ продавать ихъ недвижимыя имущества и подавая имъ надежду, что все обойдется безъ продажи имѣній и безъ выселенія ихъ. А хаджи-кіанъ своими поступками еще болѣе ободрилъ Турокъ къ неисполненію хаттишерифа. Бѣлградскіе Турки стали было продавать свои имѣнія, ягодинскіе уже распродали ихъ, а жители Шабца и Тюпріи стали уже выселяться; но паша и хаджи-кіанъ остановили всѣхъ ихъ. Точно также и Босняки не противились присоединенію къ намъ шести округовъ, за исключеніемъ жителей Зворника, какъ это говорилъ и самъ хаджи кіанъ, а теперь ихъ примѣру послѣдовали жители Вышеграда, Новой Вароши и Сеницы. При такихъ обстоятельствахъ, угрожающихъ пролитіемъ крови, я долженъ буду довести до высшихъ властей о поступкахъ паши и хаджи кіана, противныхъ хаттишерифу, который уже около шести мѣсяцевъ не исполняется».

 

( 2. Переговоры о признаніи Милоша княземъ, стр. 236—247 )

 

Алексѣй Симичь и Марко Георгіевичь увѣдомили Милоша, что Турки толкуютъ хаттишерифъ по своему, не слушаютъ сербскихъ объясненій и говорятъ, что надо обо всемъ отписать въ Константиполь и ждать оттуда разъясненій. Тогда Милошъ поручилъ Симичу переговорить съ пашою на чистоту, и Гусейнъ-паша объявилъ прямо, что если Милошъ хочетъ получить просимое, то долженъ слѣдовать его совѣтамъ: никакія обязательства принятыя Портою на себя, никакіе договоры, заключенные съ Россіей, не принесутъ ни малѣйшей пользы Сербіи, если усыпленіе турецкаго правительства не будетъ прервано сербскимъ золотомъ; такимъ путемъ Милошъ можетъ получить все, чего желаетъ, даже вопреки ожиданій Россіи и всякой другой европейской державы; сербская казна снабжена богато и скупиться въ такую минуту не расчетливо. Милошъ сдался на предложеніе паши и поручилъ ему, при посредничествѣ

 

 

237

 

Симича, вести переговоры съ Константинополемъ, купить за деньги то, чего нельза было пріобрѣсти никакими договорами. Болѣе всего Милошъ настаивалъ на томъ, чтобы титулъ и власть князя, столько разъ признанные за нимъ Сербскимъ народомъ, были подтверждены султаномъ и объявлены наслѣдственными въ его потомствѣ [134].

 

Такой шагъ былъ чрезвычайно важенъ. Появленіе новой династіи на сѣверѣ Балканскаго полуострова въ то самое время, когда Греція получала право избрать себѣ короля, когда во всей Турціи возбуждено было сильное неудовольствіе противъ султана, наклоннаго къ преобразованіямъ, когда въ Албаніи, Египтѣ и Сиріи приготовлялись возстанія противъ султана, могло имѣть рѣшительное вліяніе на приближавшійся кризисъ въ восточныхъ дѣлахъ. Здѣсь заинтересованы были всѣ европейскія державы, и прежде другихъ Россія и Австрія: особенно послѣдняя должна была воспротивиться намѣреніямъ Милоша. Бѣлградскій паша зналъ это очень хорошо и держалъ свои переговоры съ Константинополемъ въ глубокой тайнѣ. Онъ представилъ Портѣ, что вопросъ о наслѣдственности составляетъ необходимое условіе окончательнаго успокоенія Сербіи и навсегда привяжетъ ее къ Портѣ; что если Россія и Австрія будутъ сопротивляться тому, то собственныя выгоды Турціи должны заставить ее отвергнуть вмѣшательство сосѣднихъ державъ. Затѣмъ распространялся въ похвалахъ, вѣрности и приверженности Милоша Махмуду, выставлялъ его сочувствіе къ реформамъ, совершеннымъ въ Турціи, указывалъ на благоразумную опытность, пріобрѣтенную Милошемъ во время управленія Сербскимъ народомъ, и замѣчалъ, что удовлетвореніе его желанія еще болѣе свяжетъ его самого и его семейство съ интересами Турціи. Въ этимъ доказательствамъ паша присоединилъ самое полновѣсное и выигралъ дѣло. Правда подарокъ одному султану обошелся въ 500.000 піастровъ, которые надо было представить только что отчеканенною тогда золотою монетой, такъ называеными ермилыками. Громадныя суммы потребовались для подкупа членовъ Дивана, чтобы однихъ вызвать на содѣйствіе, а другихъ согласить на молчаніе; и какой еще награды могъ потребовать Гусейнъ паша, оказавшій такую услугу Милошу! Какъ бы то ни было, это условіе было выполнено и границы Сербіи были окончательно опредѣлены, цѣнность доходовъ съ военныхъ помѣстій (спаилуковъ), съ султанскихъ имѣній (мукада), таможенъ, перевозовъ и заставъ высчитаны, и количество ежегодной подати навсегда утверждено. При такихъ условіяхъ Сербіи уже легко было сохранить за собою право независимаго

 

 

238

 

управленія внутри, а Порта теряла всякую возможность вмѣшиватьсі въ дѣла Сербіи, сохраняя надъ нею только право верховной власти. При этомъ Сербія не нуждалась болѣе ни въ какомъ хаттишерифѣ. Самъ Милошъ желалъ только получить бератъ, утверждавшій его въ званіи князя. Но окружающіе его искали выгодъ лично для самихъ себя. Сербскіе депутаты, бывшіе въ Константинополѣ, Стоянъ Симичь и Лазарь Теодоровичь, находившіеся въ сношеніяхъ съ Ефремомъ Обреновичемъ, у котораго не задолго передъ тѣмъ родился сынъ, Васою Поповичемъ и иными вліятельными въ Сербіи лицами, желали, чтобы изданъ былъ хаттишерифъ, который бы, вмѣстѣ съ подтвержденіемъ княжескаго званія за правителемъ Сербіи, установилъ Сенатъ и другія должности, коими бы можно было ограничивать власть Милоша. Сильное содѣйствіе оказалъ такому плану Димитрій Давидовичь, проживавшій въ Константинополѣ для сношеній съ русскимъ посольствомъ: онъ проникнутъ былъ политическими ученіями, господствовавшими тогда въ западной Европѣ; онъ соблазнялся парламентальнымъ управленіемъ Франціи, Англіи, съ двумя палатами, отвѣтственнымн министрами, и будучи знакомъ съ управленіемъ народными дѣлами только теоретически, не подозрѣвалъ, что, вводя въ Сербію формы правленія, не свойственныя странѣ только что вышедшей изъ полуварварскаго состоянія, готовитъ ей внутреннія смуты, создаетъ въ ней олигархію и нисколько не служитъ народнымъ интересамъ. Сербія не знала еще сословій; народъ въ ней не привыкъ раздѣлять своего уваженія между княземъ и его сотрудниками; послѣдніе, будучи поставлены внѣ вліянія князя на нихъ, не могли быть лицами выбранными отъ народа, облеченнымн довѣріемъ, должны были искать поддержки внѣ Сербіи и нерѣдко отдѣлять свои выгоды отъ интересовъ князя и страны, которые были тѣсно связаны между собой. Не смотря на то сербскимъ депутатамъ удалось выхлопотать хаттишерифъ, въ который занесено было постановленіе о Сенатѣ, хотя и въ неопредѣленныхъ выраженіяхъ; но эта самая неопредѣленность давала новую пищу проискамъ честолюбивыхъ людей. Милошъ однакожь не зналъ о содержаніи хаттишерифа, и когда въ Сербію пришло извѣстіе о томъ, что Султанъ подписалъ его, Милошъ потребовалъ, чтобы хаттишерифъ и бератъ были прочтены торжественно предъ народною скупщиною.

 

( 3. Сербская депутація въ Константинополь, стр. 238 )

Хотя сербская депутація выѣхала изъ Константинополя еще 25 сентября, но народное торжество отложено было на 30-е ноября—день взятія Бѣлграда Кара-Георгіемъ и памяти св. Андрея Первозваннаго, одного

 

 

239

 

изъ патроновъ Сербіи. Скупщина должна была собраться въ Бѣлградѣ, куда явился и самъ Милошъ, небывавшій въ этомъ городѣ болѣе 10 лѣтъ. Его въѣздъ окруженъ былъ необыкновенною торжественностію. У городскихъ воротъ турецкая страха замѣнена была сербскими солдатами. Мусульманамъ запрещенъ былъ входъ въ христіанскіе кварталы. Кіайя, въ сопровожденіи всей свиты паши, встрѣтилъ князя на Врачарѣ, почти на часъ разстоянія отъ крѣпости, и привѣтствовавъ его отправился вмѣстѣ съ нимъ въ княжескій дворецъ, подлѣ котораго сынъ паши ожидалъ ихъ, чтобы поддержать князю стремя. Духовенство въ облаченіи ожидало Милоша у митрополичьей церкви, гдѣ и совершено было молебствіе о счастливомъ прибытіи князя. На другой день вокругъ большаго шатра, раскинутаго за городскими воротани, собралась громаднаа толпа Сербовъ, собравшихся со всего Бѣлграда, изъ окрестныхъ селеній и изнутри страны. Здѣсь должно было происходить чтеніе обоихъ актовъ. Милошъ явился окруженный сербскими чиновниками и войсками; нѣсколько позднѣе его прибылъ Гусейнъ-паша, сопровождаеный муллою, турецкими чиновниками и блестящею свитой. Государственный секретарь (диванъ-эфенди) прочелъ по турецки хаттишерифъ и бератъ среди глубокаго молчанія. Во время чтенія нельзя было не замѣтить изумленія и смущенія, которыя выразились на лицахъ Турокъ, особенно спахій, не вѣрившихъ, что ихъ имѣнія передаются Сербамъ. За тѣмъ первый секретарь князя Давидовичь прочелъ сербскій переводъ обѣихъ бумагъ; за его чтеніемъ послѣдовали громкія крики радости присутствовавшихъ Сербовъ и шумныя восхваленія въ честь султана и князя [135].

 

( 4. Хатти-шерифъ 1830 года, стр. 239—242 )

Этоть новый хаттишерифъ былъ составленъ иначе, чѣмъ прошлогодній и отличался отъ него бòльшею опредѣленностію. Въ немъ подробно изложены были всѣ права, признанныя Портою за Сербами. Содержаніе его было слѣдующее:

 

«Султанъ Махмудъ-ханъ, сынъ султана Абдулъ-Амида-хана, всегда побѣждающій.

 

«Содержаніе сего да будетъ исполнено» [*].

 

 

*. Эта немногія слова, написанные рукою султана, даютъ акту силу хаттишерифа и сами называются этимъ именемъ, то есть священною подписью, которая не можетъ быть нарушена, хотя и встрѣчяются противные тому примѣры. Другіе акты, носящіе монограмму султана (стура), но безъ подписи, называются фирманомъ; они исходятъ отъ блистательной Порты, то есть отъ великаго визиря, дѣйствующаго именемъ султана, и могутъ быть уничтожаемы.

 

 

240

 

«Договоръ, заключенный въ Адріанополѣ между моею высокой Портой и Россіей, постановилъ исполненіе условій, включенныхъ въ Аккерманскую конвенцію: что Порта войдетъ въ соглашеніе съ сербскою депутаціей въ Константинополѣ, касательно интересовъ Сербіи и дарованіа ей свободы вѣроисповѣданія и внутренняго управленія, касательно включенія отторгнутыхъ округовъ, опредѣленія податей, управленія имѣніями и помѣстьями мусульманъ, дозволенія путешествовать съ ихъ собственными паспортами, правомъ основывать больницы, школы, типографіи, касательно запрещенія мусульманамъ селиться въ Сербіи, за исключеніемъ крѣпостныхъ гарнизоновъ, и наконецъ для того, чтобы сообщить ей видъ постояннаго представительства въ Константинополѣ, безъ нарушенія однакожь въ членахъ депутаціи свойства подданныхъ.

 

«Въ доказательство того, что Сербская нація, давшая столько свидѣтельствъ своей вѣрности моей высокой Портѣ, пользуется моимъ императорскимъ благоволеніемъ, что я желаю дать справедливое и пристойное удовлетвореніе ея просьбамъ, чтобы увеличить средства внутренней безопаспости, и наконецъ, по соглашенію съ сербскими депутатами въ Константинополѣ, постановлено нижеслѣдующее:

 

1) Помянутая нація пользуется полною свободою вѣроисповѣданія въ церквахъ, которыя ей принадлежатъ.

 

2) Князь Милошъ Обреновичь, въ силу императорскаго диплома, котораго онъ есть предъявитель, и въ награду за его вѣрность моей высокой Портѣ, подтверждается въ достоинствѣ Башъ-кнеза сербской націи и это достоинство остается наслѣдственнымъ въ его семействѣ.

 

3) Онъ продолжаетъ отъ имени моей высокой Порты управлять внутренними дѣлами страны въ согласіи съ собраніемъ, состоящимъ изъ сербскихъ властей.

 

4) Относительно шести округовъ, которые должны быть возсоединены съ Сербіей, опредѣлено согласиться съ донесеніями, представленными коммиссарами, которые назначены были Россіей и моею высокой Портой и обязаны были принимать во вниманіе самыя точныя свѣдѣнія.

 

5) Харачъ и другія подати будутъ опредѣлены самымъ точнымъ образомъ. Управленіе спаилуками, находящееся теперь въ рукахъ заимовъ и тимаріотовъ, за исключеніемъ нишскихъ, поручено будетъ Сербамъ, и доходы съ нихъ, равно какъ и съ спаилуковъ въ округахъ, которые должны быть возсоединены съ Сербіей, войдутъ въ общую сумму податей и будутъ доставляемы въ бѣлградскую казну.

 

 

241

 

6) Повѣренные и чиновники моей высокой Порты не будутъ отнынѣ ни коимъ образомъ вмѣшиваться ни въ управленіе страною ни въ разногласіе между Сербами, и не могуть требовать отъ нихъ ни одной пары болѣе противъ опредѣленной суммы податей.

 

7) Особенное мое желаніе состоитъ въ томъ, чтобы помянутая нація пользовалась всѣми преимушествами торговли подъ сѣнью моего императорскаго покровительства, чтобы каждый Сербъ, который хочетъ заняться торговыми оборотами, послѣ осмотра паспорта, даннаго ему его кнезомъ, получалъ отъ чиновниковъ моей высокой Порты тескере, необходимое для путешествія во всѣхъ провинціяхъ моей обширной имперіи, и вести тамъ торговлю наравнѣ съ другими подданными моей высокой Порты, но такъ, чтобы съ него не могли требовать даже аспра за выдачу тескере; напротивъ моя воля состоитъ въ томъ, чтобы ему повсюду покровительствовали и помогали, и за исключеніемъ таможенныхъ сборовъ, никто не можетъ требовать отъ него ничего, чтò противно законамъ имперіи, и пусть каждый остерегается не дозволенныхъ въ этомъ случаѣ дѣйствій.

 

8) Товары, представленные въ бѣлградскую таможню для отправки въ Константинополь, должны быть снабжены сербскими видами и платить здѣсь пошлину, которой они подлежатъ.

 

9) Таможенные сборы съ товаровъ, которые будутъ отправлены изъ бѣлградской таможни въ другія мѣста, будутъ взимаемы Сербами, — которые заплатятъ за то особую сумму, имѣющую войти въ общую сумму податей, вносимыхъ въ бѣлградскую казну. Князь Милошъ издастъ правила относительно взиманія этихъ сборовъ. Каждые семь лѣтъ будетъ опредѣлена разница между относительною цѣнностію товаровъ, чтобы соотвѣтственно тому увеличить или уменьшить сумму, опредѣленную по этимъ сборамъ.

 

10) Чтобы предупреждать волненія и безпорядки и чтобы содержать полицію въ странѣ, князь будетъ содержать военную силу, необходимую для того.

 

11) Сербы могутъ основывать больницы, типографіи и школы для публичнаго воспитанія юношества.

 

12) Воеводы и турецкіе муселимы останутся только въ укрѣпленныхъ мѣстахъ; право суда переходитъ отъ нынѣ къ упомянутому князю.

 

13) Турки, владѣющіе недвижимыми имуществами въ Сербіи и не желающіе долѣе оставаться въ странѣ, пользуются годичнымъ срокомъ для

 

 

242

 

продажи своіхъ имѣній Сербамъ, по цѣнамъ, установленнымъ коммиссарами.

 

14) Доходы съ домовъ, виноградниковъ и садовъ, съ земель и другихъ имуществъ, принадлежащихъ мусульманамъ, которые не захотятъ ихъ продать, должны быть представляемы въ одно время съ общею податью въ бѣлградскую казну, для передачи ихъ владѣльцамъ.

 

15) Мусульманамъ, не принадлежащимъ къ крѣпостнымъ гарнизонамъ, воспрещается жить въ Сербіи.

 

16) Сербская нація назначитъ помянутому князю сумму, необходимую для его содержанія, соотвѣтственную его званію, но безъ излишняго отягощенія народа.

 

17) Когда мѣсто князя опустѣетъ, его наслѣдникъ заплатитъ, при полученіи утвержденія, сумму въ 500.000 піастровъ императорской казнѣ и притомъ изъ своихъ частныхъ средствъ.

 

18) Митрополиты и епископы, избранные націей, должны получать подтвержденіе отъ греческаго патріарха въ Константинополѣ, но не обязаны однакожь являться въ эту столицу.

 

19) Члены Сената, если они не будутъ объявлены виновными въ какомъ либо тяжкомъ преступленіи противъ моей Порты, или противъ закона страны, не могутъ быть лишаемы ихъ званія.

 

20) Если упомяіутая нація признаетъ полезнымъ для своей частной выгоды учредить почту для пересылки писемъ, то чиновники моей высокой Порты не должны ставить ей препятствія въ томъ.

 

21) Если Сербъ не захочетъ служить по своей волѣ мусульманину, онъ не можетъ быть принуждаемъ въ тому никоимъ образомъ.

 

22) Кромѣ императорскихъ крѣпостей, существующихъ въ странѣ издавна, всѣ другія укрѣпленныя мѣста, построенныя въ послѣднее время, должны быть разрушены.

 

23) Сербія, составляя часть моихъ охраняемыхъ государствъ, не должна ставить препятствій, если моя высокая Порта потребуетъ за денежное вознагражденіе жизненныхъ и другихъ припасовъ, необходимыхъ ей, когда бы они ни были потребованы.

 

24) Наконецъ въ Константинополѣ будутъ находиться сербскіе агенты, обязанные сноситься съ моею высокою Портою по всѣмъ дѣламъ, касающимся ихъ страны.

 

«Таковы условія, по которымъ послѣдовало соглашеніе и которыя приняты. По этому случаю я и озаботился издать милостивѣйшій хаттишерифъ,

 

 

243

 

который долженъ быть объявленъ и прочтенъ торжественно Сербскому народу».

 

( 5. Бератъ на княжескій титулъ, стр. 243—244 )

Хаттишерифъ заключался обычнымъ обращеніемъ къ бѣлградскимъ пашѣ и муллѣ, и приглашеніемъ ихъ принять на себя заботы по исполненію предписаній, включенныхъ въ самый актъ. Бератъ же, присланный Милошу, написанъ былъ еще съ бóльшимъ краснорѣчіенъ и ясно выражалъ взгляды Порты на назначеніе наслѣдственнаго князя въ Сербіи, которое она считала не столько уступкою съ своей стороны, сколько правомъ. Наконецъ бератъ важенъ былъ еще и потому, что въ немъ заключалось противорѣчіе нѣкоторымъ статьямъ хаттишерифа, въ которыхъ говорилось о внутреннемъ управленіи Сербіи.

 

«Верховный властитель царствъ, говорилось въ бератѣ, единственный, несравненный благодѣтель, который, въ своей вѣчной премудрости в безконечной благости, соизволилъ сдѣлать насъ благороднѣйшимъ изъ султановъ, а нашу высокую Порту убѣжищемъ монарховъ и князей, несчастныхъ и преслѣдуемыхъ, хотѣлъ возложить на насъ, кромѣ иныхъ царственныхъ обязанностей, заботу о томъ, чтобы всѣ подданные, оказывающіеся признательными къ нашимъ императорскимъ милостямъ, будутъ ли они могущественны или слабы и несчастны, но остаются вѣрными и преданными моей высокой Портѣ, пользовались полною безопасностью подъ покровомъ нашего императорскаго могущества и благоволенія. Вслѣдствіе чего на насъ лежитъ обязанность и намъ принадлежитъ право назначать, согласно законамъ нашей великой имперіи, всѣхъ правителей, начальниковъ, способныхъ управлять и завѣдувать страною; — обязанность и право наблюдать, чтобы интрига, тиранія и волненія были подавляемы и чтобы правосудіе и порядокъ царствовали всегда и вездѣ, распространяя по всюду ихъ благодѣтельное вліяніе, и наша императорская воля состоитъ въ томъ, чтобы Сербская нація, подданная нашей высокой Порты, пользовалась благодѣяніемъ полнаго порядка и самой полной безопасности. Съ этою цѣлію мы избрали человѣка, наиболѣе достойнаго и наиболѣе способнаго управлять дѣлами этой страны. Настоящій князь помянутой націи, владѣтель сего императорскаго диплома, истинный представитель благорорыхъ христіанъ, Милошъ Обреновичь (да будетъ его конецъ счастливъ), пользуется наслѣдственно расположеніемъ нашего императорскаго трона. Его способность въ управленіи помянутой націей и особенно его вѣрность и преданность нашему августѣйшему лицу извѣстны всему міру, и, основываясь на свидѣтельствѣ нашего визиря Гусейнъ-паши, бѣлградскаго губернатора, мы надѣемся и вѣримъ, что онъ

 

 

244

 

никогда не покинетъ законнаго и благороднаго поведенія, которому слѣдовалъ до сихъ поръ и что онъ будетъ продолжать свои вѣрныя услуги намъ. И такъ какъ намъ приличествуетъ оказывать наши императорскія милости всѣмъ тѣмъ, которые дали положительныя доказательства ихъ вѣрности; то наше императорское благоволеніе должно быть выражено относительно помянутаго князя. Вслѣдствіе того согласно нашему милостивому Хаттишерифу сего года, достоинство князя Сербской націи остается навѣки обезпеченнымъ за поименованнымъ владѣтелемъ настоящаго императорскаго диплома. Послѣ его смерти достоинство князя перейдетъ къ его старшему сыну, а отъ него внуку, и такъ оно останется въ его фамиліи. Въ случаѣ смерти кого либо изъ нихъ, новый императорскій бератъ нашей высокой Порты будетъ посланъ наслѣднику. И такъ это княжество, по нашей особой милости, навсегда жалуемъ помянутому князю и его фамиліи, въ подтверждеше чего и выдаемъ сей императорскій дипломъ, повелѣвающій: чтобы башъ кнезъ Милошъ Обреновичь управлялъ Сербскимъ кияжествомъ согласно принятымъ правиламъ, чтобы онъ въ точности выполнялъ при всякихъ обстоятельствахъ обязанности правды и вѣрности; чтобы онъ особенно обращалъ свое вниманіе и свои заботы на управленіе страною, защиту и покровительство подданныхъ и велъ дѣла такимъ образомъ, чтобы всѣ власти и жители страны справедливо почитали его княземъ, избраннымъ нашею высокою Портой. Что же касается его, то слѣдуя твердо голосу, внушающему ему повиновеніе, преданность и вѣрность къ нашей высокой Портѣ, и употребляя всѣ усилія на исполненіе обязанностей, возложенныхъ на него императорскою волею, онъ не оставитъ повергнуть къ подножію престола нашего тѣ дѣла, которыя могутъ подать поводъ къ новымъ административнымъ мѣрамъ. Наконецъ онъ будетъ пользоваться при своихъ распоряженіяхъ, при своемъ управленіи всѣми средствами, которыя доставляютъ ему сила и власть, коими онъ облеченъ. Никто другой кромѣ его не имѣетъ права вмѣшиваться въ управленіе дѣлами княжества. Да будетъ это объявлено всѣмъ и да вѣруютъ сей благородной, священной печати» [136].

 

 

( 6. Вопросъ о сенатѣ и собраніи старѣйшинъ, стр. 245 )

Такимъ образомъ бератъ и хаттишерифъ въ разныхъ выраженіяхъ говорили о власти Милоша: бератъ требовалъ, чтобъ никто другой не вмѣшивался во внутреннее управленіе Сербіи; въ хаттишерифѣ говорилось, что Милошъ раздѣляетъ власть съ Сенатомъ и собраніемъ изъ народныхъ начальниковъ. Но при этомъ въ хатти-шерифѣ не было объяснено, чтò именно разумѣлось подъ этими двумя учрежденіями: народная скупщина

 

 

245

 

не была только собраніемъ народныхъ начальниковъ, при томъ она созывалась очень рѣдко: для выслушанія отчета о приходѣ и расходѣ земскихъ суммъ и для сообщенія ей какого либо важнаго политическаго акта; Великій Народный судъ нисколько не походилъ на Сенатъ, ибо занимался только разсмотрѣніемъ важнѣйшихъ уголовныхъ и гражданскихъ дѣлъ, если князь и сообщалъ ему о какихъ либо политическихъ или административныхъ дѣлахъ, то вся дѣятельность суда въ этихъ случаяхъ ограничивалась принятіемъ къ свѣдѣнію сообщеннаго, и весьма рѣдко имѣла видъ совѣщательный. Кромѣ того неопредѣленность выраженій хаттишерифа о Сенатѣ и Собраніи властей была причиною того, что каждый, заинтересованный существованіемъ этихъ двухъ учрежденій, толковалъ по своему о ихъ составѣ и значеніи: одни давали бóльшее значеніе собранію, включая въ него всѣхъ представителей власти; другіе склонялись въ пользу учрежденія Сената, который бы раздѣлялъ съ княземъ не только исполнительную, но и законодательную власть. Во всякомъ случаѣ оба эти учрежденія были новостію на сербской почвѣ, не вытекали изъ народныхъ привычекъ и могли нравиться лишь людямъ, надѣявшимся попасть въ число членовъ ихъ. При чтеніи хаттишерифа и берата не было дано никакихъ объясненій о томъ, какимъ способомъ должны быть вызваны къ жизни Собраніе я Сенатъ. Но власть и значеніе Милоша были подтверждены не только прочтенными предъ народомъ актами, но и внѣшними отличіями. Гусейнъ-паша, на котораго была возложена обязанность представлять султана въ этотъ день, надѣлъ на Милошамнантію (гарвани), богато украшенную золотомъ съ великолѣпной застежкой изъ бриліантовъ, какъ знакъ его кнажеской власти надъ страною и народомъ.

 

По окончаніи торжества паша удалился въ крѣпость со всею своею свитой и присутствовавшіе при чтеніи мусульмане стали расходиться, унося съ собой обычное въ поклонникѣ корана чувство слѣпой покорности судьбѣ, съ намѣреніемъ приготовиться къ выселенію изъ страны, гдѣ они такъ долго жили и такъ долго господствовали. Князь Милошъ и Сербы направились къ соборной церкви, гдѣ митрополитъ, окруженный многочисленнымъ духовенствомъ, совершилъ миропомазаніе надъ Милошемъ, послѣ чего князь, ставъ на возвышеніе, принималъ поздравленіе отъ высшихъ властей, кнезовъ, кметовъ и общинныхъ представителей, которые выражали ему благодарность за счастливые для Сербіи результаты, коихъ онъ добился благодаря своей опытности и ловкости.

 

 

246

 

( 7. Вопросъ о продажѣ турецкихъ имуществъ Сербамъ, стр. 246—248 )

Особенно нетерпѣливо желали Сербы вступить въ обладаніе всѣми городскими частями Бѣлграда; ибо въ ихъ рукахъ этотъ городъ могъ сдѣлаться весьма важнымъ торговымъ мѣстомъ для всей сѣверной и средней Турціи. Уже многіе изъ Сербовъ намѣтили себѣ мѣста внѣ городскихъ стѣнъ для постройки на нихъ домовъ и торговыхъ амбаровъ. Все пространство земли, лежащей между городскимъ валомъ и возвышенностями, ведущими къ Топчидеру, тогда еще пустынное, представляло обширную площадь, на которой могъ быть построенъ новый городъ. Но пока подлѣ этихъ новыхъ построекъ будутъ существовать старые кварталы съ турецкимъ населеніемъ, до тѣхъ поръ Сербы не могутъ вести бойкую торговую жизнь. Турки однакожь не думали противорѣчить велѣніямъ хаттишерифа, и даже въ самый день его прочтенія многіе изъ нихъ заключили условія съ христіанами о продажѣ своихъ имуществъ. На другой день продажа домовъ и земель сдѣлалась почти всеобщею и публичною: Турки поставили предъ своими домами дѣтей, которые зазывали Сербовъ осмотрѣть продающееся имущество, и тутъ же между обѣими сторонами заключались условія. Предвидя возможность выгодной покупки, многіе изъ Сербовъ, прибывшіе къ торжеству изнутри страны, запаслись деньгами, чтобы не затягивать торговыхъ сдѣлокъ. Къ концу третьяго дня почти всѣ турецкіе дома внутри города и турецкія земли внѣ его были сторгованы Сербами. Купчія писались въ мусульманскомъ мекеме и представлялись на утвержденіе въ сербскомъ высшемъ судѣ. Все заставляло думать, что не пройдетъ двухъ или трехъ недѣль, какъ Сербы сдѣлаются полными владѣтелями Бѣлграда, а турецкіе обыватели его выселятся изъ Сербіи. Всѣ знали, что Турки неохотно остаются въ странахъ, гдѣ они прежде пользовались властію и потомъ потеряли ее: въ такихъ случаяхъ примѣръ двухъ, трехъ переселенцевъ увлекалъ цѣлыя массы мусульманъ. Но ожиданія Сербовъ не сбылись: такъ удачно начавшееся дѣло было прервано, и виновникомъ того былъ самъ Милошъ. Гусейнъ-паша потребовалъ отъ него, сверхъ полученной по условію награды, еще 250.000 піастровъ (нѣсколько менѣе 25.000 рублей); Милошъ отказалъ ему въ томъ. Это была важная ошибка, связавшая Бѣлградъ съ пребываніемъ въ немъ Турокъ еще на 30 лѣтъ слишкомъ, до самаго бомбандированія его въ 1862 году. Милошъ могъ низко цѣнить труды паши, принятые имъ на себя во время переговоровъ въ Константинополѣ; но онъ не долженъ былъ забывать, что исполнителемъ повелѣній, пришедшихъ изъ Константинополя будетъ тотъ же Гусейнъ-паша.

 

 

247

 

Получивъ отказъ въ своей просьбѣ, справедливой или несправедливой, паша употребилъ всѣ свои усилія, чтобы удержать турецкихъ жителей Бѣлграда. Онъ сообщилъ имъ чрезъ своихъ агентовъ, что они могутъ спокойно оставаться на мѣстѣ, ибо онъ смотритъ на нихъ, какъ на часть гарнизопа бѣлградской крѣпости, который не обязанъ покидать Сербіи. По совѣту этихъ агентовъ, турецкіе обыватели Бѣлграда подали пашѣ просьбу о ходатайствѣ предъ Портою за нихъ; паша съ своей стороны расчитывалъ, что въ Константинополѣ даже отмѣнятъ передачу Сербамъ спаилуковъ, принадлежавшихъ бѣлградскимъ Туркамъ. Австрійское правительство, извѣщенное обо всемъ своими пограничными властями и недовольное успѣхами, которыхъ добился Милошъ, поспѣшило съ своей стороны поддержать въ Константинополѣ просьбы бѣлградскихъ Турокъ. Австрійскій посланникъ внушилъ Портѣ, что она можетъ считать весь Бѣлградъ укрѣпденнымъ мѣстомъ, жители котораго не подлежатъ обязанности выселиться изъ Сербіи: ибо городскія части Бѣлграда были обнесены стариннымъ валомъ, а въ 1816 году обнесены падисадомъ, впрочемъ уже пришедшимъ въ ветхость. Долго сербскій агентъ, получившій постоянное пребываніе въ Константинополѣ, спорилъ съ Портою, по поводу этого вопроса; наконецъ самъ Диванъ предоставилъ разрѣшеніе его русскому императору: Милошъ согласился на это. Императоръ Николай 1-й высказался въ пользу оставленія Турокъ въ Бѣлградѣ и Сербы различно объясняли себѣ причину такого рѣшенія. Одни видѣли въ томъ желаніе Россіи склонить такою уступкою Турокъ къ заключенію Балта-Линанскаго договора, о которомъ тогда шла рѣчь. Другіе видѣли въ этомъ выраженіе неудовольствіа по поводу того, что Милошъ, помимо содѣйствія русской дипломатіи, успѣлъ расширить свои права. Третьи высказывали даже такую мысль, что русское правительство, имѣя въ будущемъ виды на Сербію, желало удержать Турокъ въ Бѣлградѣ, какъ в въ другихъ крѣпостяхъ, чтобы оставить Милоша въ возможно большей зависимости отъ Порты и Россіи. Такимъ образомъ сербскій князь, поддавшійся не во время экономическимъ расчетамъ, потерялъ удобный случай завладѣть городомъ, имѣвшимъ для Сербіи такое важное политическое и торговое значеніе. Согласно приказаніямъ, пришедшимъ изъ Константинополя, паша строжайше запретилъ Туркамъ передавать ихъ домы Сербамъ, которымъ они были проданы: контракты были уничтожены, покупныя деньги и задатки были возвращены Сербамъ. Правда трудно были привести въ исполненіе такое распоряженіе относительно всѣхъ

 

 

248

 

домовъ, ибо многіе изъ Сербовъ не брали денегъ назадъ, надѣясь, что когда нибудь настанетъ благопріятное время и бывшая у нихъ въ рукахъ купчая получитъ силу; а съ другой стороны и нѣкоторые изъ Турокъ уже затратили деньги, полученныя отъ Сербовъ и уговорились о покупкѣ недвижимаго имущества внутри Турціи. Была минута, когда Милошъ, возбуждаемый совѣтами и подстрекательствами окружавшихъ его, готовъ былъ силою овладѣть Бѣлградомъ, но опасенія послѣдствій за такое непослушаніе Портѣ и русскому императору удержало его отъ этой мысли. Тѣмъ не менѣе Турки узнали о враждебныхъ намѣреніяхъ христіанъ и перевели свои семейства въ крѣпость, учредили городскую стражу и поклялись защищать свои дома до послѣдней крайности, рѣшившись скорѣе предать ихъ огню, чѣмъ отдать Сербамъ. Паша съ своей стороны велѣлъ обратить крѣпостныя пушки на ту часть города, которая населена была Сербами и пушкари днемъ и ночью ходили съ зажженными фитилями. Въ продолженіи нѣсколькихъ мѣсяцевъ христіанамъ запрещенъ былъ входъ въ турецкіе кварталы. Все это время семейства Турокъ жили въ крѣпости и отъ тѣсноты тамъ развились различныя болѣзни. Богатые Турки рѣшились было перевести свои семейства снова въ городскіе дома, но, при каждомъ новомъ слухѣ о враждебныхъ намѣреніяхъ христіанъ, возобновлялось бѣгство Турокъ въ крѣпость. Турки не могли спокойно заниматься своими работами: многіе изъ нихъ дошли до нищенства и по неволѣ должны были удержать у себя деньги, полученныя отъ Сербовъ за проданное имъ имущество [137].

 

Какъ бы то ни было, потеря Бѣлграда послужила для Милоша урокомъ на будущее время. Зная, какъ легко Турки могли нарушить 15-ю статью хаттишерифа, Милошъ долженъ былъ позаботиться, чтобы не случилось тогоже самаго съ 4-ю статьею, въ которой говорилось о присоединенія въ Сербіи шести спорныхъ округовъ, съ 5-ю, въ которую включено было условіе о спаилукахъ, и 8-ю — о передачѣ таможенъ. Но и тутъ онъ началъ съ угрозъ: онъ объявилъ спахіямъ, чтобы они остерегались появляться въ селеніяхъ для сбора десятины и другихъ налоговъ, которые они потеряли по послѣднему хаттиширифу, и въ то же время объявилъ пашѣ, что не внесетъ въ казну ни одного піастра, пока не будетъ опредѣлена вся сумма дани и не перейдетъ въ его руки управленіе таможнями. Но потомъ, вслѣдствіе докучливыхъ напоминаній паши и не жѣлая окончательно разрывать съ человѣкомъ, который все таки не мало сдѣлалъ добра для страны и могъ еще сдѣлать зло для нея, Милошъ мало

 

 

249

 

по малу отказался отъ своихъ угрозъ и кончилъ тѣмъ, что передалъ Гусейнъ пашѣ въ разное время значительныя суммы, почти равнявшіяся тѣмъ, которыя онъ платилъ до послѣдняго хаттишерифа. Но относительно спаилуковъ онъ былъ непоколебимъ: сборы съ нихъ взяты были въ этотъ годъ кметами, и спахіи потеряли такимъ образомъ тѣ доходы, которыми они поддерживали свои семейства. Турецкіе гарнизоны, стоявшіе въ крѣпостяхъ, также не получили жалованья; ибо Гусейнъ-паша увѣрялъ ихъ, что еще не получалъ отъ Милоша дани, часть которой назначалась на уплату жалованья солдатамъ. Тогда Турки поняли, что имъ было бы выгоднѣе убраться изъ Сербіи тотъ часъ же послѣ объявленія хаттишерифа, когда у нихъ еще были деньги и когда они могли купить земли внутри Турціи. Теперь же многіе изъ нихъ до того обнищали, что должны были наниматься на работы у тѣхъ же Сербовъ, съ которыми такъ опрометчиво поступили.

 

( 8. Сербскіе депутаты въ Петербургѣ, стр. 249—250 )

Таковы были послѣдствія переворота, совершившагося внутри Сербіи вслѣдствіе послѣдняго хаттишерифа. Не менѣе важное вліяніе имѣлъ онъ и на внѣшнія отношенія Сербіи. Порта, давая Сербіи титулъ кнезлика, а Милошу и его потомкамъ титулъ башъ-кнеза, конечно не подозрѣвала всей политической важности такой уступки, которая возвышала Сербскій народъ изъ четырехъ-вѣковаго рабства на степень полунезависимой націи. Чтобы придать все значеніе и всю силу этому титулу, его запрещено было носить кому бы то ни было кромѣ князя. Лица, облеченныя властью, получили новыя наименованія: начальникъ цѣлаго округа назывался отнынѣ сердаремъ, начальникъ среза капетаномъ, предсѣдатель мѣстнаго суда исправникомъ. А вскорѣ въ Сербіи введены были для чиновниковъ титулы, употреблявшіеся въ Россіи: высокородный, высокоблагородиый и благородный. Сосѣдняя Австрія также иначе стала относиться къ Сербіи. Втайнѣ интригуя противъ нея, подбивая Порту чрезъ своего посланника отказывать справедливымъ требованіямъ Милоша, Австрія была однакожь первою изъ европейскихъ державъ, которая признала новое политическое положеніе Сербіи, узаконенное хаттишерифомъ и бератомъ. Вскорѣ послѣ торжественнаго объявленія этихъ актовъ, два австрійскіе штабъ-офицера привезли Милошу отъ императора Франца І-го большой крестъ Желѣзной Короны и поздравительное письмо по поводу счастливаго окончанія сербскаго вопроса, утвержденія султаномъ народной воли, провозгласившей Милоша княземъ съ наслѣдственными правами. Сербскіе депутаты, ѣздившіе въ Петербургъ:

 

 

250

 

Авраамъ Петроньевичъ и Цвѣтко Раевичъ, чтобы принести благодарность русскому императору отъ имени Сербскаго народа, за его покровительство, привезли Милошу орденъ св. Анны І-й степени. Имъ самимъ оказанъ былъ въ Петербургѣ самый внимательный пріемъ: они приняты были Императоромъ въ особой аудіенціи. Николай І-й встрѣтилъ ихъ словами: «Вы имѣете теперь наслѣдственнаго князя, поздравляю васъ съ этимъ; но вамъ надо составить уставъ, который есть душа правленія». Директоръ Азіатскаго департамента Родофиникинъ, не могъ скрыть предъ депутатами своего удивленія по поводу побѣды, одержанной Милошемъ въ Константинополѣ по вопросу о наслѣдственности; онъ увѣрялъ ихъ, что императоръ былъ противъ этого. Петербургское высшее общество на расхватъ приглашало къ себѣ Петроньевича и Раевича: всѣ ихъ распрашивали о нравахъ, обычаяхъ и характерѣ Сербскаго народа, о послѣднихъ событіяхъ въ ихъ странѣ; но всего чаще распрашивали ихъ о князѣ Милошѣ, его политическихъ видахъ, его управленія и его чувствахъ относительно Россіи. Сербскіе депутаты отличались откровенностію и не скрывали ни достоинствъ, ни недостатковъ Милоша. Въ оффиціальныхъ кружкахъ Петербурга составилось мнѣніе о Милошѣ не совсѣмъ выгодное для него: его считали честолюбивымъ и плохо вѣрили въ его преданность и склонность къ совѣтамъ русскаго кабинета, и подозрѣвали, что онъ будетъ добиваться такого же положенія, какимъ прежде пользовались князья Валахіи и Молдавіи, что, ища самостоятельнаго значенія внутри Сербіи, онъ будетъ дѣйствовать также самостоятельно и во внѣшнихъ вопросахъ. Сербскіе депутаты возвратились домой, исполненные энтузіазма въ Россів: имъ пріятно было видѣть великую славянскую державу, которая могла принудить Турцію исполнить ея желанія. При отъѣздѣ изъ Петербурга они получили ордена св. Владиміра 4 степени, дававшіе имъ право на званіе россійскихъ дворянъ, и по 500 полуимперіаловъ въ подарокъ [138].

 

( 9. Возвращеніе бессарабскихъ эмигрантовъ и наплывъ австрійскихъ Сербовъ въ княжество, стр. 251—252 )

Такимъ образомъ три державы: Турція, Россія и Австрія, признали политическое существованіе Сербіи и законную власть ея князя. Это не замедлило обнаружить свое вліяніе и на Сербовъ, жившихъ внѣ границъ новаго княжества. Прежде всего устремились въ Сербію Сербы венгерскіе и австрійскіе. Они толпами являлись въ Милошу, полагая, что не встрѣтятъ отказа ни въ какой просьбѣ. Они гордились предъ туземцами своимъ превосходствомъ и почти всѣ были увѣрены, что имъ предназначено играть важную роль въ новомъ княжествѣ. А между тѣмъ

 

 

251

 

все превосходство ихъ состояло лишь въ томъ, что многіе изъ нихъ учились въ нѣмецкихъ школахъ, а иные пріобрѣли нѣкоторую опьггность въ коммерческихъ дѣлахъ, тогда какъ туземные Сербы были большею частію безграмотны. Пришельцы считали своихъ соплеменниковъ, только что освободившихся отъ турецкаго владычества, способными лишь носить свое оружіе, но неспособными къ своему управленію, и вѣрили, что призваны образовать ихъ. Многіе изъ нихъ говорили, что пришли посвятить свою жизнь отечеству предковъ, но въ сущности они искали занять въ Сербіи выгодныя мѣста. Сербія дѣйствительно нуждалась въ людяхъ образованныхъ, и такъ какъ правительство ея задумывало обширныя административныя реформы, то и принимало всѣхъ, кто къ нему ни являлся. Особенно строгаго выбора быть не могло, и несмотря на то между ними были люди, оказавшіе потомъ Сербіи не малыя услуги. Вслѣдь за австрійскими Сербами въ новое княжество явились и тѣ Сербы, которые въ 1813 году удалились изъ своего отечества и поселились въ Бессарабіи. Съ тѣхъ поръ они получали постоянное пособіе отъ русскаго правительства, но теперь оно объявило имъ, что положеніе Сербіи упрочено и сербское правительство согласно, по представленію Россіи, дать имъ разныя должности, и стало-быть ничто не препятствуетъ имъ посвятить остатокъ своей жизни родинѣ. Возвращеніе этихъ людей въ Сербію также должно было имѣть не малое вліяніе на общественныя отношенія въ ней. Они возвращались въ отечество, котораго не видали около 20-ти лѣтъ, съ надеждою возвратить себѣ прежнее значеніе. Они не знали ни тѣхъ людей, которые въ ихъ отсутствіе жертвовали собою и своимъ имуществомъ благу родины, не знали тѣхъ новыхъ отношеній, которыя возникли въ ней. Подобно тому, какъ пришельцы изъ южной Венгріи выхваляли все австрійское, не только учрежденія, но и образъ жизни, пришельцы изъ Бессарабіи превозносили до небесъ все, чтò считали русскимъ. Разумѣется, они были плохими представителями русской жизни и русскихъ обычаевъ, и нерѣдко возбуждали своими крайностями насмѣшки въ Сербахъ, никогда не выѣзжавшихъ изъ своей страны. Но Милошъ принялъ ихъ съ почтеніемъ: особенное вниманіе оказывалъ онъ прежнему другу своему, престарѣлому Якову Ненадовичу, одному изъ важнѣйшихъ воеводъ во времена Кара-Георгія, не рѣдко соперничавшему съ верховнымъ вождемъ Сербовъ. Онъ не могъ уже заниматься дѣлами по причинѣ своей дряхлости, и Милошъ подарилъ ему домъ, земли и мельницы около Валѣва,

 

 

252

 

приносившіе значительные доходы. Сынъ его Ефремъ Ненадовичъ назначенъ былъ начальникомъ Валѣвскаго округа. Остальные переселенцы получили должности по своимъ способностямъ. Немногіе однакожь изъ нихъ остались довольны своимъ новымъ назначеніемъ.

 

Но принимая всѣхъ Сербовъ, возвращавшвхся на родину, Милошъ не дозволилъ вернуться туда вдовѣ Кара-Георгія и ея сыну: онъ назначилъ имъ значительную пенсію и предоставилъ въ ихъ распоряженіе красивый домъ въ окрестностяхъ Галаца, который составлялъ его собственность. Съ прибытіемъ Сербовъ изъ Австріи и Россіи нравы туземцевъ во многомъ стали мѣняться. Пришельцы заняли большею частію правительственныя мѣста и принеся съ собою чиновныя привычки тѣхъ странъ, изъ которыхъ они вышли, старались отдѣлиться отъ сельчанъ, стыдились земледѣльческихъ занятій, стыдились обучать своихъ дѣтей какому либо ремеслу и выдавать дочерей за сельчанъ. Ихъ примѣру немедленно послѣдовали и туземцы. Обычное обращеніе, которое употребляли до тѣхъ поръ всѣ Сербы, говоря съ кѣмъ либо изъ своихъ соотечественниковъ: брате! исчезло. Перестали даже говорить другъ другу ты; стади подражать нѣмецкому обычаю обращаться къ присутствовавшимъ въ третьемъ лицѣ, что по-сербски было смѣшно. Стремясь въ жизни къ проведенію неравенства между собою и людьми, не отличавшимися богатствомъ, не занимавшими общественныхъ должностей, всѣ эти реформаторы сербскихъ нравовъ должны были стремиться въ установленію неравенства и въ политическомъ отношеніи. Все это усложняло и самыя отношенія Милоша, какъ князя, и къ народу и къ представителямъ властв, которымъ все чаще и чаще приходилось становвться между княземъ и народною массой. Нѣсколько лѣтъ спустя послѣдствія этого не замедлили обнаружиться [139].

 

( 10. Сношенія Милоша съ возставшими Албанцами, стр. 253—254 )

Но въ эпоху, о которой у насъ идетъ рѣчь, вниманіе Милоша было развлечено неоконченными спорами съ Турціей о границахъ Сербіи и таможняхъ, рѣшеніе коихъ усложнялось тѣми внутренними волненіями, которыя раздирали Турцію въ это время. Около половины 1831-го года оттоманская имперія, обезсиленная борьбою съ Греками, войною съ Россіей, испытала такія волненія, которыя могли ниспровергнуть въ ней всѣ установившіеся вѣками порядки, прежде чѣмъ Европа, занятая бельгійскою и польскою революціями, могла обратить свое вниманіе на Востокъ. У Порты не было силъ уничтожить единственнаго наслѣдственнаго правителя, остававшагося въ ея европейскихъ владѣніяхъ. Это былъ

 

 

253

 

Албанскій Мустафа-паша, который оказался столь непослушнымъ въ 1829 г. Теперь у него былъ тайный союзникъ, египетскій вице-король Мегметъ-Али, заявлявшій притязаніе на Сирію. Изъ Египта посылаемы были въ Скутари денежныя пособія и Мустафа-паша содержалъ на эти средства значительную армію, доходившую до 45.000 человѣкъ. Зная о его силѣ, недовольные реформами султана, давно уже звали Мустафу явиться въ Румеліи и подать знакъ къ возстанію. Въ рѣдкой изъ областей Европейской Турціи у него не было приверженцевъ: повсюду, между высшими чиновниками, среди самаго правительства, въ султанскомъ дворцѣ, были агенты и приверженцы Мустафы. Обстоятельства благопріятельствовали честолюбивому Албанцу: въ Эпирѣ еще не улеглось волненіе, поднятое старымъ соратникомъ Али-паши янинскаго селиктаромъ Подою; въ Босніи мусульмане низвергли своего правителя Намикъ-Али-пашу, заключили въ Травникъ, а потомъ изгнали въ Австрію, откуда онъ ушелъ въ Константинополь; глава возставшихъ, Гусейнъ-капетанъ изъ Градишка, въ согласіи съ другими начальниками, обнародовалъ ложный фирманъ, дававшій ему званіе боснійскаго визиря и, пользуясь присвоенною такимъ образомъ властію, уничтожилъ всѣ нововведенія и возстановилъ порядокъ, господствовавшій во времена янычаръ; Румелія была наполнена шайками старыхъ недисциплированныхъ солдатъ, сейменовъ и делій, которые, не имѣя ни занятій, ни хлѣба, всегда готовы были взволноваться. Всѣ приглашали Мустафу пашу начать движеніе. Наконецъ честолюбивый Албанецъ отправилъ въ Румелію отрядъ подъ начальствомъ Али-бега. Послѣдній занялъ Софію, но встрѣтивъ тамъ нѣсколько личныхъ враговъ, предалъ городъ разграбленію и тѣмъ подорвалъ популярность возстанія въ самомъ началѣ его. Это заставило Нишъ, Пловдивъ (Филипополь) и другіе города оказать сопротивленіе возставшимъ. А между тѣмъ Мустафа-паша не появлялся въ Румеліи: онъ велъ споры съ боснійскимъ Гусейнъ-капетаномъ о своихъ преимуществахъ надъ нимъ, забывая, что общая непокорность султану давно уравняла ихъ. Какъ бы то ни было Босняки не помогли Албанцамъ. Этимъ воспользовался великій визирь Решидъ-Мехмедъ и издалъ воззваніе къ христіанамъ, приглашая ихъ содѣйствовать укрощенію возставшихъ противъ реформъ, которыя облегчили участь райи. Христіане ввесли значительныя суммы и великій визирь, уплативъ жалованье низамамъ, нанявъ греческихъ стрѣлковъ и подкупивъ нѣкоторыхъ изъ албанскихъ начальниковъ, двинулся въ Македонію къ Битоли (Монастыръ). Мустафа двинулся ему на встрѣчу съ семью подручными пашами, княземъ

 

 

254

 

Мирдитовъ Лекомъ и всѣмъ своимъ дворомъ. Но, подойдя въ Прилепу, онъ пропировалъ цѣлый день въ то самое время, какъ великій визирь разбилъ его войска на голову. Мустафа долженъ былъ бѣжать въ Скутари. А между тѣмъ, предъ выступленіемъ въ походъ, онъ вошелъ въ сношеніе съ Милошемъ и просилъ у него денежной помощи. Въ самый день битвы, проигранной Мустафою, Милошъ послалъ ему 200.000 піастровъ. Нишскій паша, уже знавшій о пораженіи Албанцевъ, задержалъ агента Мустафы съ деньгами и отослалъ ихъ въ Константинополь. Хотя Милошъ и увѣрялъ въ послѣдствіи, что эти деньги принадлежатъ Антону Жубани, австрійскому консулу и купцу, проживавшему въ Скутари, но деньги не были возвращены. Годъ спустя былъ схваченъ и Мустафа, котораго однакожь султанъ простилъ, но отнялъ у него наслѣдственность званія [140].

 

( 11. Его отношенія къ возстанію въ Босніи, стр. 254—256 )

Босняки, не желавшіе участвовать въ возстаніи Мустафы по разнымъ причинамъ, провозгласили теперь священную войну и двинулись въ Румелію. 25.000 отборныхъ воиновъ, подъ начальствомъ Гуссейнъ-капетана достигли Косова поля. Милошъ, вопреки мнѣнію всѣхъ своихъ совѣтниковъ, отправилъ письмо Гуссейнъ-капетану, въ которомъ приглашалъ его покоряться султану, предлагалъ ему свое посредничество, чтобы испросить помилованія, и угрожалъ ему въ случаѣ непослушанія двинуть противъ него Сербовъ. Гусейнъ-капетанъ, боснійскій мусульманинъ, хотя и Сербъ по происхожденію, но заклятой врагъ христіанъ, именовавшій себя боснійскимъ витяземъ, поднявшій оружіе противъ султана за чистоту старыхъ магометанскихъ вѣрованій, былъ глубоко оскорбленъ вмѣшательствомъ Милоша, который въ его глазахъ былъ счастливымъ гайдукомъ, случайно достигшимъ такой власти. Какъ всѣ Босняки-мусульмане онъ называлъ Милоша невѣрнымъ Влахомъ, ибо названіе «Сербъ» напоминала бы ему о родствѣ его съ Боснянами христіанами, гяурами его родины, и объ измѣнѣ его предками христіанству. Его отвѣтъ Милошу былъ грубъ, исполненъ бранныхъ и рѣзнихъ выраженій: онъ высказывалъ Милошу свое удивленіе, что тотъ осмѣлился вмѣшаться въ религіозную распрю мусульманъ, судить о которой ему не слѣдуетъ и не по силамъ; говорилъ; что онъ не нуждается въ совѣтахъ Милоша, которые ему столь же противны, какъ и самыя услуги его, еслибъ онъ предложилъ ихъ. Письмо оканчивалось словами: «Клинокъ твоей сабли еще не былъ отточенъ, когда моя сабля уже рубила головы Влахамъ». Слова эти были тѣмъ наивнѣе, что въ дѣйствитильности Гусейнъ былъ еще въ пеленкахъ, когда сабля Милоша и его Сербовъ, послѣ битвъ подъ Мишаромъ,

 

 

255

 

Чачакомъ и въ другихъ мѣстахъ, по счастливому выраженію народныхъ пѣсенъ Сербіи и Босніи, внесла печаль въ гаремъ градачскаго капетана и повергла въ слезы мусульманскихъ дѣвицъ Босніи. При чтеніи письма Гусейнъ-капетана въ Милошѣ проснулась кровная ненависть Серба христіанина къ Босняку мусульманину. Онъ былъ взбѣшенъ до послѣдней крайности грубыни выраженіями, которыми Гусейнъ отвѣчалъ на его письмо, написанное въ спокойномъ тонѣ. Онъ возразилъ Гусейну такою же бранью, какою осыпалъ его тотъ, и между вождями двухъ сосѣднихъ областей завязалась упорная борьба на бумагѣ, въ которой они осыпали другъ друга самыми невзыскательными словами, взводили другъ на друга обвиненія въ ужасныхъ преступленіяхъ, и не извѣстно, чѣмъ бы кончилась эта перебранка, еслибы окружающіе Милоша не прекратили ее. Между тѣмъ Босняки разбили на Косовомъ полѣ султанскія войска, проникли къ Ипеку, нанесли великому визирю новое пораженіе и взяли приступомъ ипекскую крѣпость. Великій визирь вступилъ въ переговоры съ Босняками, спрашивая о причинахъ, побудившихъ ихъ возстать противъ султана. Гусейнъ-капетанъ выслалъ повѣренныхъ для переговоровъ съ великимъ визиремъ и тѣ назвали причиною возстанія Босняковъ злоупотребленія и дурное управленіе прежнихъ пашей, незнакомыхъ съ языкомъ края, съ обычаями, характеромъ и интересами его жителей, а также нарушеніе чистоты исламизма султанскими нововведеніями. При этомъ они требовали, чтобы Гусейнъ-капетанъ утвержденъ былъ въ званіи правителя Босніи, въ которое его возвелъ народъ, чтобы никакія реформы не касались Босніи, и особенно, чтобы Босняки никогда не были обязаны учиться военному искусству на европейскій образецъ, обѣщая на случай войны, высылать на помощь Портѣ 25.000 человѣкъ, подъ начальствомъ своихъ собственныхъ вождей. Великій визирь желалъ только выиграть время переговорами и объявилъ, что ему необходимо представить эти условія на разсмотрѣніе султана. Между тѣмъ въ самой Босніи разнеслись слухи, что Милошъ съ Сербами готовится вторгнуться въ Боснію и поднять христіанъ. Самъ визирь поддерхивалъ эти слухи. Босняки стали оставлять своихъ вождей и вскорѣ Гусейнъ-капетанъ увидалъ себя вынужденнымъ возвратиться въ Боснію. Онъ поселился въ Сараевѣ и вскорѣ успѣлъ возбудить къ себѣ страшную ненависть между богатыми жителями этого города своими ненасытными поборами и безмѣрною тираніей. Этимъ воспользовался великій визирь и успѣлъ съ одной стороны войти въ соглашеніе съ богатыми сараевскими купцами, а съ другой возбудить

 

 

256

 

зависть въ Гусейнъ-капетану въ подвластныхъ ему начальникахъ. Видаичь-паша Зворницкій первый измѣнилъ ему. А Порта назначила правителемъ Босніи Кара-Махмуда пашу. Весною 1832 года новый паша съ 35.000 войска, состоящаго преимущественно изъ Албанцевъ, желавшихъ отомстить Боснякамъ за ихъ прежнее предательство, вступилъ въ Боснію. Помощники Гусейнъ-капетана, хотя и принадлехавшіе по своему происхожденію въ стариннымъ сербскимъ фамиліямъ, оставили его. Али-ага-Столацъ поднялъ противъ него Герцогевинцевъ. Только Алаи-бегъ Теодоровичь съ 1.500 человѣкъ, да Хаджи-Муйо съ 3.000 человѣкъ выступили противъ враговъ и пали жертвами своей отваги. Не вдалекѣ отъ Сараева Гусейнъ-капетанъ встрѣтилъ Албанцевъ съ 20.000 человѣкъ; но среди послѣднихъ находились и христіане, принимавшіе участіе въ этой борьбѣ поневолѣ, и первые побѣхали при видѣ Албанцевъ. Боснійскіе вожди должны были отступить къ Сараеву; но жители его заперли городскіе ворота. Тогда Гусейнъ-капетанъ съ своими подручниками, въ числѣ 250 человѣкъ, рѣшился перейти въ Австрію, которая приняла его, назначивъ для житья городъ Осекъ.

 

( 12. Вопросъ объ округахъ, еще не присоединенныхъ къ Сербіи, стр. 256—259 )

Такъ кончилась эта упорная война Босняковъ съ Турками и Албанцами и великій визирь рѣшилъ въ награду за случайную помощь, оказанную ему Милошомъ, присоединить въ Сербіи ту часть спорныхъ округовъ, которая принадлежала къ Босніи: Старовлашскій, Ядарскій и Радевинскій округи. Босняки смотрѣли на это распоряженіе, какъ на наказаніе за свое возстаніе; а Сербія получила естественныя границы вдоль Дрины. Даже боснійскіе бѣглецы, поселявшіеся въ Австріи, зная о довѣріи, какимъ пользовался Милошъ у султана, обратились къ нему съ просьбой о ходатайствѣ предъ Портою. Только одинъ Гусейнъ-капетанъ просилъ о ходатайствѣ предъ султаномъ Австрію. Вскорѣ изъ Константинополя пришло прощеніе боснійскимъ вождямъ и оно было объявлено имъ въ Землинѣ. Гусейнъ долго не вѣрилъ, что султанъ сдержитъ свое слово и только настоятельное убѣжденіе австрійскаго генерала, коммиссара бѣлградскаго паши и сербскихъ депутатовъ склонили его переѣхать въ бѣлградскую крѣпость, гдѣ онъ былъ принятъ какъ мученикъ за вѣру. Недостатокъ въ деньгахъ былъ также причиною, что Гуеейнъ рѣшился сдаться султанскимъ властямъ. Милошъ, узнавъ о стѣсненныхъ обстоятельствахъ своего недавняго врага, послалъ ему денегъ. Вскорѣ послѣ того Гусейнъ вызванъ былъ въ Константинополь, гдѣ, зная его вліяніе на Босняковъ, предлагали ему разныя высокія должности съ условіемъ,

 

 

257

 

чтобы онъ торжественно отрекся отъ своихъ прежнихъ убѣжденій. Но Гусейнъ остался непреклоненъ; почему его отправили въ Трепизондъ, гдѣ онъ вскорѣ и умеръ, заслуживъ отъ Турокъ имя святаго, но оставшись до конца своей жизни неисправимымъ Боснякомъ. Его единомышленники, поселившіеся въ Бѣлградѣ, говорили потомъ Сербамъ, что у нихъ былъ планъ получить для Босніи такія же права, какими пользовалась Сербія, и образовать изъ нея независимую страну, которая такимъ образомъ была бы сербская по языку, но мусульманская по религіи [141].

 

Какъ бы то ни было, благодаря боснійскому движенію, Сербія получила часть спорныхъ округовъ, граничившую съ Босніей; но еще оставались не присоединенными къ ней тѣ округи, которые примыкали къ Валахіи и видинскому пашалыку. Труды русско-турецкой пограничной коммиссіи давно уже были окончены; но турецкія власти все еще считали себя въ правѣ не подчиняться тѣмъ рѣшеніямъ, къ которымъ пришла коммиссія. Послѣдняя составила прекрасную карту Сербіи, весьма подробную относительно ея окраинъ, и отправила одинъ экземпляръ ея въ Петербургъ, а другой въ Константинополь. Хотя коммиссія и не сочла нужнымъ оставить Милошу копію съ этой карты; но ему удалось выпросить ее себѣ для просмотра на нѣсколько часовъ, и въ это короткое время одному изъ Сербовъ, получившихъ образованіе въ Австріи, Аврааму Гаспаровичу, учителю дѣтей Милоша, удалось снять удовлетворительную копію съ карты. Находясь въ домѣ Милоша, эта карта должна была постоянно напоминать и ему, и Сербамъ о тѣхъ земляхъ, которыя еще не вошли въ составъ княжества, хотя оно и имѣло право на нихъ по договорамъ. Порта поручила Гусейнъ пашѣ вести себя съ Милошемъ какъ можно уклончивѣе по вопросу о границахъ. Гусейнъ паша, при всякомъ запросѣ со стороны Сербовъ, ссылался на буквальный смыслъ Адріанопольскаго договора, толкуя слово дистриктъ не въ смыслѣ административнаго-окружнаго дѣленія (напримѣръ: нахія, кадилыкъ, мусселимлыкъ), но въ смыслѣ мѣстнаго подраздѣленія (напримѣръ: срезъ, уѣздъ, или станъ). Въ послѣднемъ смыслѣ каждый административный округъ дѣлился на три или на два среза. Такимъ образомъ, вмѣсто шести округовъ, турецкія власти приписывали къ Сербіи лишь часть ихъ. Припоминая выгодное для нихъ рѣшеніе императора Николая I о невыселеніи турецкихъ жителей изъ Бѣлграда, Турки и теперь разчитывали на уступку со стороны Россіи. Но на этотъ разъ они ошиблись. Таже самая причина, которая заставляла Порту отстаивать до послѣдней

 

 

258

 

возможности округи, прилежавшіе въ виддинскому пашалыку, заставляла Россію требовать ихъ присоединенія въ Сербіи: Краинскій округъ былъ важенъ тѣмъ, что вводилъ Сербію въ прямое соприкосновеніе съ Валахіей, а чрезъ нее и съ Россіей; Гургусовацъ, Баня и сопредѣльныя съ ними земли сближали Сербію съ Болгарами, чтò было важно для Россіи въ случаѣ новой войны съ Портою. Милошъ нисколько не сомнѣвался въ расположенія русскаго кабинета насчетъ восточныхъ округовъ и, заручавшись уже присоединеніемъ округовъ западныхъ, настойчиво требовалъ того же самаго на востокѣ. Но при всей своей волѣ, русскій кабинетъ не могъ дѣйствовать въ этомъ случаѣ съ необходимою силой. Въ то время сирійскій вопросъ уже достигъ размѣровъ вопроса международнаго и русскій дворъ склонялъ султана принять его помощь въ борьбѣ сѣ египетскимъ вице-воролемъ.

 

( 13. Ункіаръ-скелешесскій договоръ, стр. 260—263 )

Велись переговоры о заключеніи знаменитаго, надѣлавшаго въ свое время большаго шума по Европѣ, Ункіаръ-Скелешскаго договора, по которому русскія войска должны были стать лагеремъ на азіатскомъ берегу Мраморнаго моря и заслонить такимъ образомъ столицу Турціи отъ нашествія Египтянъ и Сирійцевъ. Порта медлила заключеніемъ этого спасительнаго для нея договора, а Россія не затрогивала другихъ вопросовъ, которые бы могли заподозрить въ глазахъ Турокъ ея безкорыстные виды. Но Сербы не могли руководствоваться подобными побужденіями. Они возмущались тѣмъ, что Турки въ тѣхъ округахъ, которые по всѣмъ договорамъ принадлежали Сербіи, дѣйствовали какъ въ странѣ завоеванной, позволяли себѣ всевозможныя насилія. Милошъ созвалъ народную скупщину, которая постановила довести свои жалобы до русскаго посланника въ Константинополѣ, чрезъ жившаго тамъ агента, и кромѣ того отправить депутата въ Петербугъ съ просьбой о томъ, чтобы Россія настоятельно потребовала отъ Порты исполненія договоровъ. Но прямаго отвѣта на эти жалобы не послѣдовало: и въ Петербургѣ, и въ Константинополѣ совѣтовала Милошу вооружиться терпѣніемъ , и ожидать болѣе удобнаго времени для новаго возбужденія вопроса о границахъ Сербіи [142].

 

Но сами жители спорныхъ округовъ не дожидались этого времени. Они не могли перенести одной изъ тѣхъ обидъ, въ которымъ такъ часто склонны мусульмане относительно христіанъ: захвата христіанскихъ женщинъ, насильственнаго обращенія ихъ въ магометанство и заключенія въ гаремы. Особенно наклонны къ этого рода насилію Сербы-мусульнане, которые нерѣдко влюбляются въ своихъ соплененницъ христіанскаго

 

 

259

 

исповѣданія до страсти, предпочитая ихъ женщинамъ всѣхъ другихъ націй, и готовы въ такомъ случаѣ на открытую борьбу съ цѣлымъ селеніемъ. Правда, они большею частію женятся на похищенныхъ, обративъ ихъ въ магометанство, и даютъ имъ первенство въ своихъ гаремахъ. Но женщина, воспитанная въ христіанскихъ понятіяхъ, тяготится своимъ положеніемъ, вноситъ страшную рознь въ семейную жизнь похитившаго ее, и нерѣдко призываетъ христіанъ къ отмщенію за нее. Иногда и сами жители начинаютъ борьбу съ похитителемъ, не дожидаясь жалобъ жертвы.

 

( 14. Дѣло Френчевичей, стр. 260—263 )

Въ началѣ 1833 года, въ городѣ Крушевцѣ, находившемся въ одномъ изъ спорныхъ округовъ, двое богатыхъ спахій, братья Френчевичи, похитили двухъ молодыхъ сельчанокъ, двоюродныхъ сестеръ между собою, заставили ихъ принять исламизмъ и заключили въ гаремъ. Это взволновало жителей окрестныхъ селеній и два округа, Крушевацкій и Паратинскій, возстали какъ одинъ человѣкъ, противъ мусульманъ, мстя имъ за насиліе. Милошъ тотчасъ же воспользовался такимъ оборотонъ дѣлъ. Онъ предписалъ пограничнымъ сербскимъ властямъ войти въ сношенія съ возставшими, снабнажать ихъ оружіемъ и возбуждать въ борьбѣ съ Турками. Возстаніе приняло большіе размѣры. Турки, изумляясь его силѣ и зная объ участіи въ немъ Сербовъ изъ княжества, очистили села и заперлись въ Крушевцѣ и Паратинѣ. Но большая часть ихъ бѣжала въ Лѣсковацъ и Нишъ, главные города сосѣдняго пашалыка, отъ котораго временно зависѣли возставшіе округи.

 

Сербскій агентъ, жившій въ Константинополѣ, снова обратился къ русскому посланнику съ просьбой о содѣйствіи. А между тѣмъ въ это самое время въ столицу султана прибылъ Н. Н. Муравьевъ, чтобы, послѣ совѣщаній съ русскимъ посланникомъ и турецкимъ министерствомъ, отправиться въ Египетъ для переговоровъ съ Мегметомъ-Али. Посланникъ Бутеневъ просилъ его присутствовать при свиданіи съ сербскимъ агентомъ, и Муравьевъ въ своихъ Запискахъ оставилъ нѣсколько свѣдѣній объ этихъ переговорахъ.

 

«Бутеневъ просилъ меня присутствовать при пріемѣ, дѣланномъ повѣренному въ дѣлахъ князя Милоша сербскаго, сообщившаго ему письмомъ о возмущеніи, произшедшемъ въ нѣсколькихъ деревняхъ округовъ, предположенныхъ, вслѣдствіе Адріанапольскаго трактата, къ возвращенію въ составъ княжества. Поводомъ къ сему возмущенію служили новыя подати, наложенныя пашею, тамъ управлявшимъ, и насиліемъ нѣсколькихъ женщинъ. Князь Милошъ опасался, чтобы возмущеніе не распространилось далѣе, а потому

 

 

260

 

просилъ совѣта Бутенева, коему прежде еще поручено было отъ нашего мннистерства настаивать у турецкаго правительства объ исполненіи сей статьи трактата. При этомъ случаѣ князь Милошъ, жалуясь на медленность Порты, излагалъ желаніе свое отправить посольство въ Петербургъ. Турки до того времени еще не исполняли упомянутой статьи трактата, поставляя причиной замедленія то, что имъ должно было прежде выслать изъ сихъ округовъ поселившяхся въ нихъ Босняковъ и Албанцевъ мусульманской вѣры. Они отзывались, что такое распоряженіе могло произвести дурное впечатлѣніе въ тогдашнихъ обстоятельствахъ, когда едва только затихъ мятежъ въ Албаніи и Босніи, и отговаривались тѣмъ, что должны были щадить народъ, коему, вслѣдъ по усмиренія его, обязаны снабженіемъ визиря войскомъ противъ египетскаго паши. Я находилъ что не должно было смѣшивать частнаго случая безпорядковъ съ дѣломъ о возвращеніи Сербіи округовъ, чтобы не затруднить турецкаго правительства, а ограничиться представленіемъ Портѣ, сколько насильственное обхожденіе съ жителями могло для нея быть вредно въ тогдашнихъ обстоятельствахъ, — почему и настаивать, чтобы обиженнымъ было сдѣлано немедленно удовлетвореніе, съ чѣмъ Бутеневъ согласился. Сербскаго же повѣреннаго, Лазаря Петровича, я просилъ убѣдить князя Милоша, что, при извѣстномъ участіи, которое государь принималъ въ дѣлахъ его, не должно ему въ теперешнемъ случаѣ спѣшить, а взять терпѣніе; что ожидаемая перемѣна въ обстоятельствахъ Турціи можетъ въ самомъ скоромъ времени споспѣшествовать исполненію его требованія, и что, напротивъ того, настойчивость его не знаменуетъ той преданности, которую государь былъ въ правѣ отъ него ожидать. Касательно же предполагаемаго имъ отправленія посольства въ Петербургъ, я отозвался, что это, безъ сомнѣнія, зависѣло отъ князя, но что, по участію къ пользамъ его, я желалъ бы отклонить мѣру сію, отъ коей нельзя было ожидать успѣха» [143].

 

Быть можетъ, никогда еще не были такъ трудны обязанности русскаго посланника въ Константинополѣ, какъ въ эпоху, о которой у насъ идетъ рѣчь. Послѣ цѣлаго ряда дипломатическихъ успѣховъ, послѣ Наваринской битвы и освобожденія Греціи, послѣ Аккерманской конвенціи, славной войны съ Турціей, приведшей русскія войска почти къ самой столицѣ султана, послѣ Адріанопольскаго мира и послѣдовавшихъ за нимъ условій, въ виду почти общаго стремленія составныхъ частей враждебной имперіи отдѣлиться отъ нея, по примѣру Греціи, Сербіи,

 

 

261

 

Молдавіи и Валахіи, послѣ столькихъ возстаній въ Епирѣ, Албаніи, Босніи, Румеліи и Виддинскомъ пашалыкѣ, Россія должна была теперь отстаивать цѣлость той самой имперіи, борьба съ которой вошла въ преданіе, велась болѣе полутора вѣка и уже принесла столько счастливыхъ послѣдствій. Не трудно было отстоять цѣлость Турціи; труднѣе было объяснить христіанскимъ народамъ, желавшимъ освободиться отъ турецкаго ига, тѣ побужденія, которыми руководилась русская политика, приступая къ такому рѣшительному шагу. Въ ихъ глазахъ этотъ шагъ могь представляться поворотнымъ въ русской политикѣ, или по крайней мѣрѣ казаться подозрительнымъ относительно чистоты намѣреній покровительствовавшей имъ державы. Христіанскіе народы Турціи не могли ясно сознавать той связи событій, которая соединяла интересы Европейской Турціи съ Азіятскою. Они не могли не считать вражду Египта и Сиріи противъ султана, междоусобную войну между мусульманами, за счастливое предзнаменованіе для себя; имъ не видно было, что ошибка русской политики проистекала изъ слишкомъ широкаго взгляда на восточный вопросъ, изъ сообщенія ему слишкомъ обширныхъ размѣровъ, изъ неумѣнья остановиться во время, ограничить кругъ дѣйствій Европейскою Турціей, интересами ея народовъ, и достигнувъ всѣхъ цѣлей на Балканскомъ полуостровѣ, уже съ большею твердостію проводить свое вліяніе и на отдаленномъ Востокѣ. Такой рѣшительный шагъ Россіи, принявшей подъ свою защиту Турецкую имперію, то есть султана и его мусульманское правительство, въ глазахъ наиболѣе проницательныхъ или подозрительныхъ между христіанами, бросалъ тѣнь на самыя цѣли, которыя Россія могла преслѣдовать внутри Европейской Турціи. Народное чувство русскаго человѣка могло объяснять дѣйствія русской политики иными побужденіями, отчасти вытекавшими изъ отношеній Россіи къ остальномѵ Востоку, могло даже считать ихъ, какъ это въ дѣйствительности и было, внезапнымъ порывомъ великодушія къ недавно еще униженному врагу. Христіане Европейской Турціи не могли раздѣлять такого взгляда, и это было понятно даже для самихъ представителей русской дипломатіи. «Странныя событія! восклицаетъ тотъ же Н. Н. Муравьевъ: Россія, природный, давній врагъ Турціи, поддерживаетъ упадающее царство сіе, и Турція должна положить лучшія свои надежды на Россію. Паденіе неизбѣжно, и хотя предпринимаемыя нынѣ мѣры отсрочатъ на нѣкоторое время разрушеніе оттоманской имперіи, но онѣ не остановятъ общаго стремленія, къ коему влекутъ самыя обстоятельства.

 

 

262

 

Убѣжденіе это всеобщее въ Европѣ; оно поражаетъ помышленія и самихъ Турокъ. Но кто предречетъ, какія новыя царства замѣнятъ владычество султана въ Европѣ и какія новыя племена населятъ прелестную страну порабощенной Греціи» [144].

 

Но пока въ Константинополѣ разсуждали о судьбахъ блистательной Порты, новыя царства, которыя могли бы замѣнить ее въ Европѣ, дѣлали чтò могли. Князь Милошъ, видя успѣхъ возстанія въ спорныхъ округахъ, рѣшился предложить свое посредничество двумъ пашамъ, отъ которыхъ находились въ зависимости возставшія земли, объявивъ при этомъ, что если паши вступятъ съ войскомъ въ Крушевацкій и Паратинскій округи, то онъ не въ состояніи будетъ удержать цѣлой Сербіи отъ вооруженнаго вмѣшательства въ это дѣло; въ заключеніе онъ предлагалъ перемиріе, въ продолженіи котораго возставшіе округи будутъ управляться, по примѣру Старовлашскаго округа, особымъ собраніемъ, которое будетъ засѣдать въ обоихъ главныхъ городахъ, состоя изъ лицъ, избранныхъ кметами, и будетъ наблюдать за порядкомъ, правосудіемъ и сборомъ податей, пока вопросъ о спорныхъ округахъ не будетъ рѣшенъ въ Константинополѣ. Кромѣ того Милошъ предлагалъ сдѣлку и относительно самого произшествія, послужившаго поводомъ къ возстанію. Сербы спорныхъ округовъ требовали возвращенія похищенныхъ женщинъ, которыя увезены были ихъ похитителями въ Лѣсковацъ; а послѣдніе говорили, что женщина, разъ принявшая мусульманство, не можетъ быть выдана гяурамъ, да и сами похищенныя, какъ оказалось въ послѣдствіи, примирились съ своей судьбой в уже не хотѣли покидать ни мужей, ни новой вѣры. А потому Милошъ предложилъ назначить особую коммиссію для этого дѣла, приговору которой обѣ стороны должны были подчиниться. Оба паши согласились на предложенія Милоша, и съ обѣихъ сторонъ отправлены были донесенія въ Константинополь съ нарочными, при чемъ дѣло излагалось каждою стороной различно. Но посланный Милоша, не скупясь на деньги, успѣлъ прибыть въ Константинополь гораздо ранѣе, чѣмъ посланный отъ пашей, и сербскій агентъ могъ ранѣе представить Портѣ свое объясненіе всего произшествія. Это имѣло свою выгоду, ибо у Турокъ, болѣе чѣмъ гдѣ либо, первый принесшій жалобу, пользуется бóльшимъ довѣріемъ, чѣмъ жалующійся послѣ. На этотъ разъ представленія сербскаго агента были поддержаны русскимъ посольствомъ, и Порта утвердила условія, заключенныя между Милошемъ и пашами, какъ относительно управленія спорными округами,

 

 

263

 

такъ и относительно вопроса о похищенныхъ женщинахъ. Кромѣ того она послала коммисара, который, изслѣдовавъ все дѣло на мѣстѣ, вызвалъ обѣ стороны въ Бѣлградъ на судъ въ Гусейнъ-пашѣ. Оба Френчевичи, съ ихъ матерью и похищенными женами, а съ другой стороны родители и родственники послѣднихъ явились въ Бѣлградъ. Сербы могли легко осрамиться въ этомъ дѣлѣ. Они знали, что невольныя жены Френчевичей уже примирились съ своею жизнію, привыкнувъ къ богатой жизни, что мать Френчевичей всячески ласкала ихъ, и потому опасались, чтобы обѣ молодыя женщины не заявили о своемъ добровольномъ бѣгствѣ и согласіи остаться въ магометанствѣ. Такое покаваніе могло отнять у возстанія всякій видъ справедливости. Но просьбы и слезы родителей, угрозы проклятіемъ, обѣщаніе даже выдать за мужъ и наконецъ религіозныя внушенія, заставили обѣихъ женщинъ объяснить предъ судьями все дѣло въ настоящемъ его свѣтѣ. Кромѣ того 1.000 золотыхъ секиновъ, поднесенные Милошемъ пашѣ и коммисару, уладили все дѣло въ пользу христіанъ. Женщины, изъ-за которыхъ возгорѣлась война, были возвращены родителямъ со всѣми богатыми подарками и приданымъ, которые они получили отъ своихъ мужей въ день брака, согласно мусульманскому закону о разводѣ; а братья Френчевичи приговорены къ значительной денежной пенѣ въ пользу судей. Такимъ образомъ это дѣло кончилось фактическимъ присоединеніемъ двухъ спорныхъ округовъ къ Сербіи; ибо собранія кметовъ, управлявшія ими, немедленно поставили себя въ зависимость отъ приказаній Милоша. А сербскому агенту, проживавшему въ Константинополѣ, приказано было добиваться и юридическаго признанія Портою совершившагося факта [145].

 

( 15. Присоединеніе Крайны, стр. 263—264 )

Оставался самый важный округъ, такъ называеный Крайна, въ составъ которой входили два округа нынѣшней Сербіи, Кладовскій и Неготинскій и часть Заечарскаго. Крайна непосредственно зависѣла отъ Ада-Кале, но главное управленіе ею принадлежало Виддинскому пашѣ, которымъ тогда былъ Турокъ стараго закала, врагъ Русскихъ, а стало быть и покровительствуеныхъ ими Сербовъ, лично ненавидѣвшій Милоша за его возвышеніе и не скрывавшій своей злобы противъ жителей края. Мусселимъ, назначенный имъ для управленія этимъ краемъ, вполнѣ раздѣлялъ убѣжденія своего начальника и отличался жадностію къ деньгамъ. Видя, какъ постепенно присоединялись къ Сербіи спорные округи, виддинскій паша и краинскій муселимъ, опасаясь той же участи и для Крайны, высасывали изъ нея всѣ ея средства, налагая невыносимыя подати,

 

 

264

 

принуждая народъ ко всякого рода работамъ на себя и дѣйствуя на несостоятельныхъ посредствомъ вымогательствъ и грабежа. Положеніе жителей становилось съ каждымъ днемъ болѣе и болѣе тяжелымъ. Весною 1833 года наложена была новая и весьма значительная подать на скотъ. Кметы собрались 24 апрѣля на скупщину и постановили послать изъ своей среды депутацію къ муселиму, которая должна была отъ имени народа просить его не налагать этой подати, противной закону. Муселимъ приказалъ прогнать отъ себя депутатовъ ударами палокъ и бросить въ Заечарскую тюрьму съ оковами на ногахъ. Это взволновало населеніе и на скупщинѣ 27 апрѣля постановлено было идти къ муселиму всѣмъ народомъ и просить его объ освобожденіи кметовъ. Въ толпѣ находились и женщины. Муселимъ велѣлъ вооружиться своимъ людямъ, сталъ самъ во главѣ ихъ и напалъ на беззащитныхъ жителей: много было убитыхъ, еще болѣе раненыхъ. Отвѣтомъ на такую безумную жестокость было возстаніе всей Крайны, которое немедленно отозвалось и въ остальной Сербіи. Милошъ поспѣшилъ отправить къ границамъ Крайны регулярный отрядъ, находившійся у него подъ руками, и призвалъ къ оружію часть народнаго войска. Краинскіе Турки немедленно укрылись въ укрѣпленныя мѣста, въ ожиданіи помощи отъ виддинскаго паши.

 

( 16. Переговоры Бутенева съ Портою о новыхъ округахъ, стр. 264—265 )

Между тѣмъ Русскій дворъ, убѣдившись еще изъ дѣла о Паратинскомъ и Кушевацкомъ округахъ, что письма Милоша, извѣщавшаго о неизбѣжности столкновенія Сербовъ съ Турками, были справедливы, выслало своего коммисара для разрѣшенія вопроса о спорныхъ округахъ. Коммисаръ находился въ Букарештѣ, когда туда прибыло первое извѣстіе о заечарской рѣзнѣ. Онъ немедленно отправился туда и могъ еще видѣть трупы, валявшіеся по землѣ, осмотрѣть раненыхъ и распросить свидѣтелей и участниковъ этого кроваваго дѣла. Онъ собралъ всѣ доказательства, какія только желательно было имѣть, противъ дѣйствій муселима. Затѣмъ онъ выѣхалъ въ Крагуевацъ, чтобы удержать Милоша отъ нападенія на краинскихъ Турокъ и отъ столкновенія съ виддинскимъ пашой. Милошъ обѣщалъ послѣдовать совѣтамъ русскаго агента, и по отъѣздѣ послѣдняго въ Константинополь ограничился только занятіемъ перевозовъ по рѣкѣ Тимоку, чтобы воспрепятствовать переходу турецкихъ войскъ, которыя, какъ слышно было, собирался выслать въ Крайну виддинскій паша, и въ тоже время попытался войти въ сношеніе съ самимъ пашою. Вооруженіе Сербіи и отвѣтственность за такое важное дѣло, какъ введеніе войска

 

 

265

 

въ Сербское княжество, охладили первый пылъ виддинскаго паши и заставили его принять предложенія Милоша, состоявшія въ слѣдующемъ: Милошъ отводитъ свои войска отъ границъ виддинскаго пашалыка и оставляетъ только наблюдательный отрядъ на Тимокѣ; паша отказывается отъ посылки войскъ въ Крайну и вызываетъ оттуда муселима, бывшихъ тамъ прежнихъ солдатъ и Турокъ, пришедшихъ изъ другихъ областей, подъ страхомъ строгаго наказанія за ослушаніе; внутреннее управленіе и сборъ податей возлагается на кметовъ; Сербскій князь ручается за правильный взносъ податей изъ сборовъ съ имѣній въ кассу паши, а также за безопасность Тѵрокъ и ихъ семействъ, которые останутся въ этомъ краѣ. Условій этихъ рѣшено было держаться впредь до полученія отвѣта изъ Константипополя. Прибытіе русскаго коммисара въ Константинополь дало въ руки посланника самыя точныя свѣдѣнія о послѣднихъ событіяхъ, произшедшихъ въ Сербіи. А. П. Бутеневъ немедленно потребовалъ у государственнаго секретаря Порты свиданія по вопросу о границахъ Сербіи, и 25 мая по этому поводу происходилп совѣщанія въ министерской канцеляріи. Русскій посланникъ требовалъ, чтобы всѣ округи, нанесенные на карту, составленную коммисіей 1830 года, были немедленно присоединены къ княжеству. Рейсъ-эффенди сначала требовалъ исключенія Крайны, но Бутеневъ отвѣчалъ, что права Сербовъ на нее всего менѣе подлежатъ сомнѣнію, ибо еще въ 1807 году Сербы чрезъ нее вошли въ сношеніе съ русскими войсками, и стало быть Крайна задолго до Букарештскаго мира была занята Сербами. Тогда рейсъ-эффенди сталъ говорить о Гургусовцѣ и Банѣ, ссылаясь на свѣдѣнія, которыя были доставлены ему Бѣлградскимъ пашей, будто бы одинъ изъ русскихъ агентовъ пограничной коммисіи соглашался на оставленіе этихъ двухъ округовъ за Турками. Бутеневъ возразилъ, что этотъ агентъ не имѣлъ ни порученія, ни власти дѣлать какія либо предложенія турецкимъ правителямъ, и что подобное заявленіе бѣлградскаго паши заставляетъ его, посланника, еще настойчивѣе требовать присоеднненія этихъ округовъ къ Сербіи. Послѣ долгихъ преній, во время которыхъ русскій посланникъ съ твердостію и знаніемъ дѣла возражалъ на всѣ замѣчанія рейсъ-эффенди, въ тойже конференціи принято было, что вся страна, занесенная на карту коммисіи, должна войти въ составъ Сербскаго княжества. Вѣсть о таковомъ счастливомъ исходѣ совѣщаній немедленно была отправлена сербскимъ агентомъ къ Милошу, а послѣдній передалъ ее народной скупщинѣ, а чрезъ то и всему народу. Во всемъ княжествѣ торжествовали исполненіе

 

 

266

 

статьи хаттишерифа народными торжествами, молебствіями и благодарственными заявленіями, обращенными къ князю [146].

 

( 17. Магметъ-Веджи-паша и переговоры о дани Портѣ, стр. 266—267 )

Для полнаго приведенія въ дѣйствіе хаттишерифа Сербамъ оставалось принять въ свое вѣдѣніе бѣлградскую таможню и опредѣлить сумму ежегодной дани. Большою понѣхою тому былъ Гусейнъ-паша, который до тѣхъ поръ самъ собиралъ таможенные доходы, много выгадывая отъ неопредѣленности дани, взносимой Сербами, и медлилъ доставленіемъ въ Константинополь свѣдѣній по этимъ двумъ вопросамъ. Но въ 1833 году онъ получилъ наконецъ мѣсто главнаго правителя Румеліи, котораго такъ долго добивался и полученіе котораго ему стòило громадныхъ суммъ, отчасти собранныхъ имъ съ Сербовъ, отчасти удержанныхъ изъ жалованья турецкимъ солдатамъ. На его мѣсто назначенъ былъ Мехметъ-Веджи, родомъ изъ Ангоры, человѣкъ бѣднаго происхожденія, оставшійся сиротою послѣ ранней смерти родителей, но отличавшійся живымъ умомъ и благодаря протекціи одного изъ важныхъ чиновниковъ, командира станбульскихъ бомбардировъ, который выдалъ за него свою дочь, получившій мѣсто секретаря у Саидъ-паши, своего дяди по женѣ, который потомъ назначилъ его каймаканомъ Адріанополя. Онъ управлялъ этимъ городомъ и его округомъ въ то самое время, когда Русскіе подступили въ Адріанополю въ 1829 году; Мегметъ-Веджи велъ переговоры съ ними о сдачѣ города и былъ оставленъ русскимъ главнокомандующимъ въ своемъ званіи. Здѣсь онъ свелъ знакомство съ образованнѣйшими изъ офицеровъ русскаго генеральнаго штаба; а по окончаніи войны переведенъ былъ въ Солумь, гдѣ также любилъ водиться съ европейскими консулами и негоціантами. Онъ принадлежалъ къ числу образованныхъ Турокъ, одобрявшихъ всѣ реформы султана и сознававшихъ слабыя стороны турецкой жизни. Сербы, узнавъ о назначеніи его бѣлградскимъ пашею, радовались, что мѣсто жаднаго и хитраго Гусейна займетъ человѣкъ, съ которымъ легче вести будетъ переговоры о послѣднихъ не исполненныхъ статьяхъ хаттишерифа. Тѣмъ не ненѣе, согласно обычаю, Милошъ прислалъ новому пашѣ богатый почетный подарокъ; эти деньги не были брошены даромъ. Свѣдѣнія о таможенныхъ доходахъ и о количествѣ сборовъ съ военныхъ имѣній отправлены были немедленно въ Константинополь и при томъ составлены въ благопріятномъ для Сербовъ смыслѣ. Димитрій Давидовичь, Стоянъ Симичь и Лазарь Теодоровичь, которые прежде велв переговоры съ Портой о хаттишерифѣ 1830 года, снова возвратились въ Константинополѣ, чтобы привести къ окончанію дѣло о таможняхъ и опредѣленіи

 

 

267

 

общей суммы дани. Имъ данъ былъ наказъ, дозволявшій возвысить на сто или на двѣсти тысячь предполагавшуюся общую сумму дани въ 3.000.000 піастровъ, и кромѣ того предложить взносъ этой суммы австрійскими дукатами по курсу. Переговоры сербскихъ депутатовъ кончились удачнѣе, чѣмъ предполагалъ даже Милошъ. Оказалось, что въ Константинополѣ считали Сербію крайне бѣдною страною. Такое мнѣніе утвердилось благодаря пашамъ, управлявшимъ въ Бѣлградѣ. Чтобы не возбуждать къ себѣ зависть членовъ Дивана и скрыть отъ нихъ свои доходы, бѣлградскіе паши выставляли Сербію страною съ весьма скудными производительными силами. О таможенныхъ доходахъ, которые большею частію дѣлились между правителями таможенъ и пашами, послѣдніе доносили Портѣ, что эти доходы едва покрываютъ издержки управленія таможенною частію. Богатые спахіи, спрошенные о доходахъ съ ихъ мнѣній, отчасти изъ желанія скрыть свои богатства, отчасти изъ опасенія, чтобъ такія доходныя мнѣнія не были подѣлены между нѣсколькими чиновниками, также дади свѣдѣнія, стоявшія дадеко отъ дѣйствительности. Все это сдѣлало Порту чрезвычайно сговорчивою въ переговорахъ съ сербскими депутатами, которые съ своей стороны не забыли восточной привычки поторговаться. Они съ ужасомъ выслушали, когда чиновники Порты заговорили съ ними о 3.000.000 піастровъ ежегодной дани и, ссылаясь на бѣдность своей страны, упомянули, что она должна еще давать на содержаніе своихъ собственныхъ чиновниковъ, внутренней стражи, князя и на поддержку разныхъ учрежденій. Порта уступила изъ требуемой суммы полмилліона. Симичь и Теодоровичь уже готовы были согласиться на остальную сумму, но Давидовичь продолжалъ торговаться, разсчитывая на поддержку русскаго посольства, съ которымъ былъ въ сношеніихъ, и выторговалъ еще 200.000 піастровъ. Но въ надеждѣ на улучшеніе своей финансовой системы, Порта не согласилась на то, чтобы Сербы выплачивали свою дань австрійскими дукатами. Противъ этого депутаты не спорили, ибо и при такомъ взносѣ дани Сербія выгадывала 10 % [147].

 

( 18. Хатти-шерифъ 1833 года, стр. 268—271 )

Послѣ нѣсколькихъ подарковъ, розданныхъ въ турецкой государственной канцеляріи, сербскіе депутаты получили новый хаттишерифъ и другіе акты, подтверждавшіе еще разъ постановленія хаттишерифа 1830 года, и въ концѣ ноября возвратились въ Сербію. Это еще разъ дадо поводъ къ народнымъ празднествамъ и ликованіамъ во всѣхъ округахъ Сербіи, особенно въ новоприсоединенныхъ. Хотя хаттишерифъ и надписанъ былъ на имя Милоша, но прочесть его надо было предъ бѣлградскіми

 

 

268

 

Турками и потомъ занести въ книги бѣлградскаго мекеме. Всѣ жители Бѣлграда обоихъ племенъ и множество прибывшихъ изнутри княжества присутствовали при этомъ чтеніи. Хаттишерифъ гласилъ слѣдующее:

 

«Да будетъ поступлено согласно сему. Желая наградить подданный моей имперіи Сербскій народъ за вѣрность столь постоянно имъ оказываемую моей высокой Портѣ и даровать ему блистательный знакъ моей султанской благосклонности и милости, я издалъ въ 1246-мъ году фирманъ, моею подписью снабженный, посредствомъ коего я даровалъ сему народу разныя права, какъ то: внутреннее, вполнѣ незаввсимое управленіе, присоединеніе округовъ, прежде отторгнутыхъ отъ Сербіи, уплату дани одною общею суммою, предоставленіе Сербамъ поземельной собственности Турокъ, которые, за взъятіемъ гарнизоновъ, должны въ годичный срокъ выѣхать изъ Сербіи. Совершенное исполненіе этихъ пунктовъ нужно было отложить до тѣхъ поръ, пока будутъ собраны свѣдѣнія, необходимыя для утвержденія блага какъ турецкихъ, такъ и сербскихъ подданныхъ. Такъ какъ теперь всѣ сомнѣнія и препятствія по этому дѣлу устранены, и всѣ объясненія и представленія обсуждены основательно, то моя высочайшая воля есть, чтобы упомянутый предметъ, о которомъ уже съ русскимъ посольствомъ мои сановники начали нужные переговоры, былъ приведенъ въ окончанію, почему я заблагоразсудилъ рѣшить слѣдующее: отторгнутые округи, о которыхъ шла рѣчь, должны, подобно другимъ сербскимъ землямъ быть подчинены тебѣ, князь, въ томъ объемѣ, какой опредѣленъ по личному осмотру этихъ округовъ коммисарами и назначенъ на топографической картѣ; эти округи суть: Крайна съ Ключемъ, Чернарѣка съ Гургусовцемъ, Баня и Сверливъ, Алексинацъ съ Ражанью, Паратинъ, Крушевацъ или Аладжа Гиссаръ: часть Новаго Базара, извѣстная подъ именемъ Бервеника; далѣе полоса Дринская, состоящая изъ Ядара и Радевина. Вслѣдствіе этого и дабы означенные округи поступили въ завѣдываніе Сербовъ, отправлены особые фирманы къ визирямъ Гусейнъ-пашѣ виддинскому и Веджи-пашѣ бѣлградскому, и въ этихъ фирманахъ мы повелѣли, назначить коммисаровъ какъ со стороны Гусейнъ-паши, такъ и съ твоей, князь, и чтобы для окончанія сего предмета, эти коммисары отправились на мѣста означенныхъ округовъ. Равнымъ образомъ и сосѣдственнымъ властямъ предписано оказывать коммисарамъ пособіе, а для того, чтобы мною реченные округи были ясно опредѣлены, то назначенному для сего коммисару будетъ препровожденъ снимокъ съ топографической карты, каковая уже послана

 

 

269

 

для этой дѣли упомянутому Гусейнъ-пашѣ. Моимъ, вышесказаннымъ прежнимъ фирманомъ поведѣно, чтобы Турки, живущіе въ предмѣстіяхъ городовъ, за исключеніемъ Бѣлграда, въ теченіе годичнаго срока, продали безъ ущерба для себя свои имущества; но такъ какъ признано, что этотъ срокъ недостаточенъ, то Туркамъ предоставлено право, со дня изданія и обнародованія сего фирмана, остаться въ сербскихъ округахъ еще пять лѣтъ. Въ продолженіи этихъ пяти лѣтъ они будутъ зависѣть отъ мѣстныхъ визирей и состоять подъ управленіемъ властей турецкихъ. Какъ этимъ Туркамъ, которымъ назначенъ пятилѣтній срокъ, такъ и остающимся постоянно въ крѣпостяхъ гарнизонамъ, Сербы должны доставлять всѣ съѣстные припасы за чистыя деньги, не подвергаясь ни малѣйшену притѣсненію. Турецкія власти, ни подъ какимъ предлогомъ, не должны вмѣшиваться во внутреннія дѣла Сербовъ, но должны жить съ ними въ лучшемъ согласіи. Тѣмъ Туркамъ, которые до истеченія пятилѣтняго срока пожелаютъ удаляться изъ Сербіи, слѣдуетъ оказывать всякое пособіе, дабы они могли безъ ущерба для себя продать свои имущества, и потомъ выѣхать съ семействаии своими. По истеченіи пятилѣтняго срока Турки, жившіе въ городахъ неукрѣпленныхъ, должны выѣхать изъ Сербіи, а тѣ, которые живутъ въ предмѣстіяхъ крѣпостей, за изъятіемъ Бѣлграда, должны переселиться въ крѣпости или также удалиться изъ страны такъ, чтобы впредь ни одинъ Турокъ не жилъ въ Сербіи постоянно. Съ своей стороны Сербы, прежде удаленія Турокъ, обязаны выплатить имъ соотвѣтственное вознагражденіе за ихъ собственность. Турки, живущіе въ предмѣстіяхъ Бѣлграда, не обязаны составлять только гарнизонъ крѣпости, но могутъ жить подобно Сербамъ, и производить торговлю, ибо обѣ эти націи одинаково подданные моей имперіи. Но для того, чтобы прочнѣе оградить бытъ этихъ Турокъ, тѣ изъ нихъ, которые постоянно живугь въ бѣлградскихъ предмѣстіяхъ, въ административномъ отношеніи подчиняются моему визирю, Мехмеду-Беджи-пашѣ. Ддя споспѣшествованія наибольшему благу и общему спокойствію, особенно для предупрежденія безпорядковъ, Сербы, какъ до сихъ поръ, будутъ также жить въ предмѣстіяхъ Бѣлграда. Тебѣ, князь, и прочимъ сербскимъ начальникамъ входъ въ эти предмѣстія и выходъ изъ нихъ предоставляется безпрепятственный, и ни съ той, ни съ другой стороны не должно быть вамъ помѣхи. Какъ Турки, такъ и Сербы, заплативъ 30-иую пошлину, установленную въ пользу сербской администраціи, имѣютъ право свободно торговать въ Бѣлградѣ. Кромѣ войскъ гарнизона,

 

 

270

 

состоящаго подъ начальствомъ упомянутаго паши, сербскихъ должностныхъ лицъ или полицейскихъ, никто въ бѣлградскихъ предмѣстіяхъ не долженъ выходить изъ дома съ оружіемъ. Внѣ этихъ предмѣстій Туркамъ не позволяется строить домы или другія какія либо зданія. Сверхъ того они должны подчиняться тѣмъ полицейскимъ распоряженіямъ, какія найдетъ нужными комендантъ бѣлградской крѣпости по соглашенію съ тобою, князь. Ни ты, князь, ни Сербскій народъ, ни подъ какимъ предлогомъ не должны смѣть нарушать вѣрноподданическія обязанности свои предъ Портою. Вышеупомянутый комендантъ и ты, посовѣтовавшись между собою, назначите, чтò нужно дѣлать, дабы содержать предмѣстія въ порядкѣ и чистотѣ. Дозволеніе иностраннымъ подданнымъ жить и торговать въ Бѣлградѣ и его предмѣстіяхъ есть также пунктъ, о которомъ ты долженъ договорiться съ kомендантомъ, дабы доставлять этимъ iностранцамъ защиту и пособіе, которыя съ давнихъ временъ обѣщаны этимъ иностранцамъ договорами, заключенными моею высокою Портою съ разными державами. Никто, по доброй волѣ намѣревающійся уступить свою собственность въ Бѣлградѣ Туркамъ или Сербамъ, не долженъ встрѣчать при этомъ никакого препятствія; но иностранцамъ не дозволяется пріобрѣтать собственность въ предмѣстіяхъ Бѣлграда или въ другихъ мѣстахъ Сербіи. Не слѣдуетъ противопоставлять никакого препятствія, если Турки и Сербы по доброй волѣ захотятъ продать другъ другу свою собственность [*]. Такъ какъ въ силу неоднократно упомянутаго, прежняго фирмана, страна будетъ управляться собственными начальниками, то отъ этого расходы на внутреннюю администрацію значительно увеличатся, а потому, въ виду произведенныхъ уже прежде уплатъ моему султанскому казначейству, будущая подать назначается въ два милліона триста тысячь піастровъ; въ эту круглую сумму ввлючены: тридцатая пошлина, которая будетъ поступать къ тебѣ; доходы съ тимара, зіамета и муката [**], имѣющіе переходить черезъ сербскія руки; харачъ и всѣ прочія разныхъ наименованій подати, до сихъ поръ взимавшіяся деньгами или произведеніями. Эта подать будетъ ежегодно вноситься въ два раза: сначала она внесется въ Дмитріевъ день текущаго года, а потомъ будетъ уплачиваться въ концѣ каждаго шестаго мѣсяца. Всѣми доходами своего отечества Сербы будутъ сами завѣдывать,

 

 

*. Туркамъ до тѣхъ поръ это было воспрещено.

 

**. Подъ этімъ названіемъ разумѣются различные десятичные сборы, взимавшіеся землевладѣльцами.

 

 

271

 

 

пользуясь одни плодами своего труда. За изъятіемъ государственныхъ крѣпостей, с ъдревнихъ временъ существующихъ въ Сербіи, всѣ новѣйшія укрѣпленныя мѣста, напримѣръ Тюпрія, Паланка и позднѣе ихъ возведенныя укрѣпленія должны быть совершенно срыты. Исчисленные здѣсь пункты должны почитаться дополненіемъ къ упомянутому фирману, и такъ какъ всѣ мѣры, имѣющія быть принятыми, означеннымъ фирманомъ опредѣлены, то министры высокой Порты и русское посольство договорились, чтобы окончательное, совершенное исполненіе этихъ пунктовъ послѣдовало въ самоскорѣйшенъ времени. А такъ какъ моя воля есть, чтобы всѣ исчисленные пункты были выполнены указаннымъ образомъ, то я приложилъ къ сему хаттишерифу мою высокую подпись и препроводилъ поэтому дѣлу фирманъ къ моему бѣлградскому пашѣ, который договорится съ тобою объ исполненіи упомянутыхъ пунктовъ; такой же фирманъ препровожденъ и къ пашѣ виддинскому съ точнымъ обозначеніемъ границъ упомянутыхъ возвращаемыхъ округовъ, и съ исчисленіемъ другихъ пунктовъ сего хаттишерифа. Сей моею подписью снабженный хаттишерифъ препровождается тебѣ для свѣдѣнія. Извѣстясь такимъ образомъ о моей высочайшей волѣ, ты озаботишься, по согласію съ вышесказанными двумя пашами, привести исчисленные здѣсь пункты въ исполненіе и въ силу. Въ благодарность за благодѣянія, оказываемыя мною Сербскому народу, старайся всѣ свои силы употребить на то, чтобы во всякое время такъ дѣйствовать, какъ моей высокой Портѣ благоугодно; не менѣе того ты будешь препятствовать всякому угнетенію моихъ подданныхъ, живущихъ подъ твоимъ управленіемъ; равнымъ образомъ ты постараешься пріобрѣсти какъ для меня, такъ и для себя довѣріе и благословеніе народа. Я надѣюсь, что ты впредь потщишься оказывать услуги моей высокой Портѣ; ожидаю также, что ты всегда будешь дѣйствовать, какъ предписываетъ тебѣ долгъ вѣрноподданнаго. Вопреки сему ты не долженъ никогда поступать» [148].

 

Милошъ не желая оскорблять самолюбія Турокъ, которые были внѣ себя отъ успѣховъ, увѣнчавшихъ переговоры сербской депутаціи, не пріѣхалъ въ Бѣлградъ для выслушанія хаттишерифа. Онъ явился туда спустя нѣсколько дней, чтобы повидаться съ пашею и принять въ свое владѣніе таможню. При его въѣздѣ въ городъ раздались пушечные выстрѣлы, чтò также сильно удивляло Турокъ, никогда не слыхавшихъ, чтобы мусульманскія пушки когда-либо привѣтствовали человѣка, вышедшаго изъ райи. На другой день паша, въ сопровожденіи всей свиты, торжественно

 

 

272

 

передалъ Милошу зданіе таможни и сербскіе чиновники, назначенные княземъ, съ того же дня стади отправлять свои обязанности.

 

( 19. Февральская скупщина 1834 года, стр. 272—274 )

Въ февралѣ 1834 года въ Крагуевцѣ созвана была чрезвычайная скупщина, къ которой Милошъ держалъ замѣчательную рѣчь, объявивъ, что послѣднимъ хаттишерифомъ опредѣлялись всѣ отношенія Сербіи въ Портѣ и что отнынѣ всѣ заботы князя будутъ обращены на внутреннее управленіе, которое требуетъ значительныхъ преобразованій.

 

«Намъ многое еще нужно сдѣлать: у насъ нѣтъ законовъ, нѣтъ административной, финансовой, судебной системы. До сихъ поръ только нашъ здравый смыслъ былъ нашимъ руководителемъ. Въ положеніи непрочномъ, въ которомъ мы находились, среди неувѣренности на счетъ будущаго, этого было достаточно; но теперь, когда мы свободны, когда мы составляемъ націю, мы должны доказать образованному міру, что мы не шайка дикихъ разбойниковъ, неспособныхъ управлять собою, какъ любятъ говорить о насъ враги наши: докажемъ же, что мы народъ храбрый и достойный свободы, которую мы завоевали въ рукахъ и которую мы сумѣемъ сохранить цѣною нашей крови и поддержать добрыми учрежденіями. Не смотря на громадные расходы, которые мы должны были дѣлать, ведя переговоры съ Портою, мы не имѣемъ ни піастра долгу и благодаря экономіи, мы имѣемъ въ нашихъ кассахъ нѣсколько милліоновъ, которые я сохранилъ на всякій случай, могущій еще намъ представиться. Но не имѣя болѣе надобности, благодаря Господу Богу и нынѣшнену счастливому положенію нашему, нести прежніе расходы, мы будемъ впредь употреблять собранныя нами деньги на усовершенствованіе естественныхъ и нравственныхъ условій нашего существованія. Чиновники, которые такъ усердно помогали мнѣ, до сихъ поръ получали ничтожную награду за ихъ услуги; ихъ нынѣшнее жалованье едва достаточно не только для того, чтобы поддержать свое достоинство, но даже для удовлетворенія потребностей жизни самой скромной и бережливой; ничего не можетъ быть справедлввѣе, какъ заботы объ улучшеніи ихъ состоянія и признанія ихъ заслугъ. Не опасайтесь, чтобы для этого нужно было возвысить подати; они останутся по возможности умѣренными и будутъ разложены равномѣрно со средствами каждаго. На будущей скупщинѣ я надѣюсь представить вамъ всѣ планы и предположенія, приготовляеные по моему поведѣнію. Спахіи не придутъ болѣе возмущать своимъ ненавистнымъ присутствіемъ спокойствіе и миръ нашихъ селеній; они не будутъ пользоваться плодами трудовъ вашихъ; барщина и помѣщичье право навсегда уничтожены въ Сербіи и никогда не будуть возстановлены ни подъ какою формой» [149].

 

 

273

 

Это послѣднее заявленіе встрѣчено было кликами неудержимой радости со стороны кметовъ и представителей народа, до которыхъ уже давно доходили слухи, что многіе изъ высшихъ чиновниковъ требовали отъ Милоша передачи турецкихъ спаилуковъ въ ихъ руки. Эти слухи были справедливы и рѣшеніе Милоша, не согласившагося на требованіе честолюбивыхъ эгоистовъ, сдѣлало многихъ изъ приближенныхъ къ нему его врагами.

 

Переходя къ дѣламъ внутренняго управленія, Милошъ прежде всего долженъ былъ коснуться такихъ вопросовъ, при рѣшеніи которыхъ требовалось согласіе Порты. Сербамъ переданы были таможни, въ ихъ руки перешла торговля внутренняя и внѣшняя; тѣснѣе всего въ этомъ отношеніи они были связаны съ Молдавіей и Валахіей, но прежде всего необходимо было опредѣлить отношенія бѣлградской таможни къ нишской, которая, лежа на югъ отъ Сербіи въ собственной Турціи и составляя до того времени отдѣленіе бѣлградской, теперь могла сдѣлаться самостоятельною и вредить таможнямъ сербскимъ; за тѣмъ нужно было учредить постоянную сербскую агенцію въ Валахіи и Молдавіи, пріобрѣсти право свободнаго провоза соли изъ Молдавіи, которая исключительно снабжала Сербію этимъ продуктомъ, и наконецъ установить торговый національный флагъ. Всего этого Милошъ добился очень скоро. Въ 1834 году полученъ былъ хаттишерифъ, разрѣшавшій вопросъ о нишской таможнѣ. До тѣхъ поръ таможенныя пошлины собирались такимъ образомъ: если пошлины съ товаровъ, шедшихъ чрезъ Сербію въ Австрію, взяты были въ Нишѣ, то ихъ уже не брали въ Бѣлградѣ, и наоборотъ съ товаровъ, ввезенныхъ изъ Австріи въ Бѣлградъ для дальнѣйшаго отправленія во внутреннюю Турцію и неоплаченныхъ тамъ, брались пошлины въ Нишѣ. Но такъ можно было поступать, когда обѣ таможни были въ однихъ рукахъ, когда Сербія все еще считалась турецкою провинціей. Теперь, при разномъ управленіи надъ обѣими таможнями, могло случиться, что товары, оплаченные въ одной, будутъ обложены податью и въ другой. До 1834 года нишская таможня представляла отчеты бѣлградской и во всемъ отъ нея зависѣла. Веджи-паша не зналъ, какъ поступить теперь, и обратился въ Константинополь съ вопросомъ: принадлежитъ ли нишская таможня къ бѣлградской и долженъ ли онъ и ее передать Сербамъ. Порта отвѣчала, что принадлежитъ, и нишская таможня также постуііила въ сербскія руки. Но Сербы смотрѣли на свою страну, какъ на отдѣльную территорію,

 

 

274

 

и перевели таможню изъ Ниша къ себѣ въ Алексинацъ. Турки не могли держаться такого взгляда и не знали, какъ поступить имъ. Прошло восемь мѣсяцевъ, пока новый министръ финансовъ Порты не нашелъ въ актахъ, что нишская таможня, помимо бѣлградской, доставляла въ султанскую казну около 45.000 піастровъ въ годъ. Тогда и Турки открыли свою таможню въ Нишѣ, чтò затруднило торговлю Сербіи съ Турціей. Милошъ Обреновичь рѣшился принять насчетъ Сербіи доходы нишской таможни, и фирманъ 1834 года подтвердилъ это условіе. Затѣмъ особымъ фирманомъ дано было Сербіи право держать своихъ агентовъ въ Молдавіи и Валахіи: князьямъ Александру Гикѣ и Михаилу Струдзѣ также сообщенъ былъ этотъ фирманъ. Вслѣдъ за тѣмъ рѣшенъ былъ вопросъ и о свободномъ провозѣ молдавской соли въ Сербію. Онъ былъ возбужденъ молдавскимъ княземъ, который жаловался, что валашскій князь препятствуетъ провозу, не смотря на то, что Молдавія и Валахія уравнены въ торговыхъ отношеніяхъ. Султанскій фирманъ объявлялъ, что притязанія Валахіи не основательны и вредны для торговли. Гораздо позднѣе уже Сербамъ данъ былъ торговый флагъ изъ трехъ горизонтальныхъ полосъ: красной, синей и бѣлой. Подъ этимъ флагомъ сербскія торговыя суда могли плавать по Дунаю и Черному морю до Константинополя. Образцы этого флага разосланы были во всѣ пристани турецкой имперіи. Въ фирманѣ говорилось, что Сербія получаетъ это право по примѣру Молдавіи, Валахіи и острова Самоса [150].

 

( 20. Конкордатъ между Сербіеі и константинопольскимъ патріархатомъ, стр. 274—277 )

Еще ранѣе, въ январѣ 1832 года, заключенъ былъ между Сербіей и константинопольскимъ патріархомъ конкордатъ такого содержанія:

 

«ясно и внѣ всякаго сомнѣнія, что святой патріаршій престолъ новаго Рима возвышенъ надъ всѣми другими, ради разныхъ своихъ преимуществъ, а особенно потому, что неограниченъ, подобно другимъ, въ управленіи вѣроисповѣдными дѣлами православныхъ народовъ, обитающихъ по всему міру: ибо всѣ другія святыя церкви, управляемыя по своимъ каконамъ, имѣютъ свой опредѣленный кругъ дѣятельности и власти, а престолъ сего властвующаго столичнаго града, названнаго по имени великаго Константина, подобно солнцу простираетъ свои взоры на всѣ страны, освѣщаетъ весь христіанскій народъ, согрѣваетъ его высшимъ ученіемъ истинной вѣры и даетъ ему свои наставленія и добрыя правила въ разсмотрѣніи всѣхъ церковныхъ и гражданскихъ дѣлъ. А потому сія великая и святая цервовь обращаетъ, во имя Іисуса Христа, свой взоръ съ ея престола на всѣ страны, какъ съ возвышеннаго мѣста, и даруя

 

 

275

 

непрестанно духовныя милости, поставляя архіепископовъ къ православнымъ церквамъ и управляя всѣми съ предосторожностью и попеченіемъ, принимаетъ съ распростертыми объятіями всѣхъ главенствующихъ въ православной церкви и не отвергаетъ ихъ справедливыхъ желаній, касающихся спасенія духовныхъ чадъ ихъ, дабы никто изъ священныхъ властей не имѣлъ препятствій въ отправленіи своихъ обязанностей, относительно богоугоднаго управленія церковію, и дабы всякая церковь была управляема согласно волѣ Божіей, украшалась властями, іерархическими достоинствами и духовными милостями и утверждалась необходимыми и спасительными законами. Давая новыя доказательства своего попеченія о христіанствѣ, сей верховный престолъ обратилъ вниманіе на предложенныя его свѣтлостію, княземъ Сербскаго народа, Милошемъ Обреновиченъ, духовенствомъ и старѣйшинами того народа — съ цѣлію душеполезнаго устроенія и утвержденія ихъ священства — нѣкоторыя правила о наименованіи впредь ихъ архіепископовъ, касательно отношеній сего народа къ нашей великой о Христѣ церкви, а равно и денежнаго взноса, неопредѣленность котораго могла бы дать поводъ къ недоразумѣніямъ. Сіи правила, состоящія изъ 8 статей, вручены были намъ, предсѣдательетвующимъ въ святѣйшенъ соборѣ, и посланники Сербскаго народа, находящіеся здѣсь въ Цареградѣ, просили насъ, чтобы сіи предложенія мы подтвердили на душеспасеніе православнаго народа въ Сербіи, и привели въ дѣйствіе ради богоугоднаго управленія церковію и порядка въ священствѣ. Такъ какъ вышеозначенныя статьи, по прочтеніи ихъ на соборѣ и строгомъ испытаніи, представились намъ законными и согласными съ попеченіями сей высокой церкви о спасеніи православныхъ народовъ, и такъ какъ эти статъи подтверждены старѣйшинами Сербскаго народа и представлены святой и великой церкви нашей въ видѣ письменнаго предложенія, а также снабжены согласіемъ оттоманскаго правительства; того ради издаемъ сей церковный декретъ съ согласія синода и нашихъ о Христѣ братій, находящихся около насъ митрополитовъ, предписывая слѣдующее:

 

1) Отнынѣ впредь какъ митрополитъ, такъ и епископы Сербіи, избираются княземъ и народомъ изъ сербскаго духовенства такимъ образомъ, что со стороны нашей высокой церкви не можетъ быть дѣлаемо ни какихъ противныхъ замѣчаній ни о способѣ избранія, ни о мѣсторожденіи и лицѣ избраннаго.

 

 

276

 

2) Архіепископъ, избранный по общей водѣ и согласію Сербскаго народа и духовенства, отнынѣ навсегда будеть именуемъ митрополитомъ цѣлой Сербіи, т. е. бѣлградскій архіепископъ получаетъ титулъ митрополита всея Сербіи, и ему подчиняются всѣ епископы той земли. При каждомъ новомъ избраніи митрополита изъ среды сербскаго духовенства, князь и народъ Сербскій должны извѣстить патріарха о учиненномъ избраніи и лицѣ избраннаго и представить его на утвержденіе; а патріархъ, убѣдившись, что выборъ сдѣланъ сходно съ церковными правилами долженъ прислать безъ всякаго отдагательства свое письменное соизволеніе, сопровождаемое его первосвященническимъ благословеніемъ, чтобы тамъ на мѣстѣ совершено было посвященіе митрополита по церковному обряду.

 

3) Сербскіе еписвопы, избранные княземъ и митрополитомъ изъ сербскаго духовенства, посвящаются тамъ же безъ предварительнаго патріаршаго соизволенія, но единственно властію и полномочіемъ ихъ митрополита, какъ тамошняго законнаго первосвященника; но патріарху присылается сообщеніе о томъ, и онъ въ своемъ отвѣтѣ даетъ свое согласіе и благословеніе.

 

4) При всякомъ новомъ избраніи митрополита патріарху постоянно посылается «въ видѣ подарка» 300 австрійскихъ дукатовъ, а при посвященіи сербскихъ епископовъ великая церковь не можетъ искать ничего ни подъ какимъ предлогомъ; но вышеупомянутая сумма въ 300 дукатовъ не входитъ въ составъ того годичнаго взноса, который сербскій народъ представляетъ въ кассу великой церкви, т. е. 3000 грошей за архіепископа и 3000 грошей за епископа ужицкаго, но остается сама по себѣ и вносится только въ случаѣ новаго избранія митрополита; а когда и другіе округи, принадлежащіе въ Сербіи, будутъ соединены съ ней, тогда сія ежегорая плата будетъ опредѣлена окончательно.

 

5) Кромѣ взноса опредѣленной ежегодной суммы въ кассу великой церкви и этихъ 300 австрійскихъ дукатовъ при избраніи митрополита, какъ архіепископъ, такъ и все сербское духовенство свободны отъ всякихъ искательствъ и требованій со стороны великой церкви, не имѣя, кромѣ вышеупомянутыхъ, никакихъ другихъ обязательствъ ни относительно патріарха, ни относительно великой церкви: какъ патріархъ и великая церковь, такъ и самый митрополитъ бѣлградскій не могутъ требовать доли наслѣдства изъ имѣній умершихъ архіереевъ, а патріархъ не беретъ ничего за отпущеніе грѣховъ, даже въ томъ случаѣ, когда таковыя

 

 

277

 

оставшіяса послѣ митрополита и епископовъ имущества будутъ назначены на богоугодныя и государственныя дѣла.

 

6) Ни митрополитъ, ни епископы сербскіе не имѣютъ права дѣлать долги ни на счетъ Сербскаго народа, ни на счетъ великой церкви.

 

7) Митрополитъ не можетъ быть, безъ законной воли константинопольскаго патріарха и соизволенія сербскаго князя, удаленъ изъ своей епархіи, а сербскіе епископы безъ согласія митрополита и князя.

 

8) Наконецъ во время богослуженія митрополитъ Сербіи поминаетъ константинопольскаго патріарха, а митрополита всѣ сербскіе епископы».

 

Этотъ договоръ включенъ былъ въ патріаршій кодексъ. Когда къ Сербіи были присоединены шесть спорныхъ округовъ, послѣдовало дополненіе къ этому договору, подписанное 17 іюля 1836 года: сербская церковь съ тѣхъ поръ должна была вносить въ кассу вселенской церкви по 9.000 грошей ежегодно [151].

 

Такимъ образомъ, въ двадцать лѣтъ своего управленія, Милошу удалось возвысить Сербію на степень страны, независимой въ дѣлахъ внутренняго управленія, а въ дѣлахъ политическихъ освободившейся отъ исключительнаго владычества Турціи. Со всѣхъ сторонъ раздавались теперь требованія дать ей правильное государственное устройство. Слышались рѣчи о необходимости государственнаго устава. Примѣръ Молдавіи и Валахіи, которымъ графъ Киселевъ, временный правитель ихъ, далъ Органическій Статутъ, обращалъ на себя вниманіе всѣхъ партій, образовавшихся между Сербами въ эпоху, о которой у насъ идетъ рѣчь. Поднимался внутренній вопросъ великой важности, рѣшеніе котораго могло повести или къ утвержденію всего, чтò вырабатоно было новѣйшею исторіей Сербіи, или же къ какому либо важному перевороту во внутреннихъ дѣлахъ. Съ другой стороны этотъ вопросъ, чисто домашній, могъ обратить на себя вниманіе не только Турціи и Россіи, но и другихъ державъ, чтò могло еще болѣе усложнить борьбу партій, обреченныхъ прежде на бездѣйствіе. Словомъ, это былъ важный, рѣшительный шагъ въ жизни Сербіи и самого Милоша, который могъ привести послѣдняго не туда, куда онъ стремился: и дѣйствительно вопросъ о государственномъ уставѣ Сербіи тянулся въ продолженіе четырехъ лѣтъ, повергь въ волненіе всю страну, далъ поводъ вмѣшаться въ ея дѣла многимь государствамъ и привелъ Милоша къ отреченію отъ княжескаго званія, а впослѣдствіи и его династію въ бѣгству изъ Сербіи, чрезъ что выдвинулась впередъ династія Кара-георгіевичей и установилась та

 

 

278

 

непримиримая вражда между потомками первыхъ вождей Сербскаго народа, которая разрѣшилась въ 1868 году такою кровавою катастрофой.

 

( 21. Противники Милоша: Ѳома Вучичъ-Перешичь, стр. 278—280: Стоянъ Симичь, стр. 280—282 )

Противодѣйствіе Милошу выросло не вдругъ и при томъ не со стороны людей, прославившихся какими либо подвигами въ борьбѣ за свободу Сербіи. Противодѣйствіе явилось вслѣдствіе близкихъ отношеній въ Милошу людей, сошедшихся съ нимъ ради личныхъ цѣлей. Первая роль между этими людьми принадлежала Ѳомѣ Вучичу-Перишичу. Въ 1815 году онъ, будучи кнезомъ гружанской волости, обязанъ былъ Милошу спасеніемъ своей жизни во время возстанія Хаджи-Продана. Съ тѣхъ поръ Вучичь держался постоянно около Милоша, и во время волненій, поднятыхъ Милоемъ Дьякомъ, былъ отправленъ во главѣ 1.000 человѣкъ противъ возставшихъ. Встрѣтивъ приверженцевъ Дьяка около Крагуевца, близъ вершины Опленаца, онъ разбилъ ихъ и преслѣдовалъ, не смотря на то, что бѣглецы изъявляли готовность положить оружіе. Вучичь особенно оказался жестокимъ. Предъ отправленіемъ его въ путь Милошъ подарилъ ему богатую дамасскую саблю. Вучичь хотѣлъ теперь испытать ея достоинство: онъ велѣлъ связать одного бѣдняка, захваченнаго между бѣглецами съ оружіемъ въ рукахъ, и нанесъ ему столь жестокіе удары саблей, что ея клинокъ переломился; пришлось прибѣгнуть къ ятагану, чтобы прекратить страданія плѣнника. За тѣмъ онъ же распоряжался разореніемъ селенія Кусадки и окрестныхъ съ нею деревень, среди которыхъ начались дѣйствія Дьяка. Вучичь вообще отличался характеромъ жестокимъ, суровымъ и рѣшительнымъ. Продолжавшіе послѣ Дьяка дѣло возстанія, Радосавчичи назначали въ своихъ прокламаціяхъ 5.000 секиновъ за его голову, и Вучичь принималъ участіе въ совершенія казни надъ ихъ приверженцами, происходившей въ Крагуевцѣ. Всѣ эти подвиги распространили по Сербіи имя Вучича и льстили его грубому самолюбію. Онъ считалъ себя спасителемъ Милоша, избавившимъ его отъ величайшихъ опастностей; конечно Милошъ не раздѣлядъ такого высокаго мнѣнія Вучича о самомъ себѣ. Крутой въ дѣлахъ общественныхъ, Вучичь былъ еще свирѣпѣе въ своей семьѣ. Здѣсь все подчинялось его безграничной волѣ, все должно было служить его страстямъ. Въ 1826 году, послѣ слишкомъ двадцати лѣтняго сожительства съ своей женой, Сербкой по рожденію, давшей ему трехъ дочерей и двухъ сыновей, онъ замѣтилъ, что жена его состарѣлась. Въ то время въ Сербіи жилъ молодой Грекъ, по вмени Апостолъ, жена котораго Анула славилась замѣчательною красотой. Она была дочерью извѣстнаго предводителя клефтовъ Фармаки,

 

 

279

 

находившагося въ службѣ у Али-паши Янинскаго, который, желая воспользоваться его богатствомъ и многочисленными стадами, приказалъ его убить, а жену и дочъ его заперъ въ свой гаремъ. Оттуда-то удалось Апостолу освободить Анулу и ея мать, преодолѣвъ всевозможныя препятствія. Апостолъ жертвовалъ при этомъ и своею жизнію, и своимъ имуществомъ. Въ награду зато Анула стала его женою. Но тщеславіе и гордость, столь своиственныя Грекамъ, вскорѣ сдѣлали и мать, и дочь неблагодарными: онѣ забыли услуги, оказанныя имъ Апостоломъ, и, когда одаренный сильною чувственною природой, Вучичь обратился съ своими предложеніями къ Анулѣ, честолюбивыя Гречанки приняли ихъ. Ни нравы времени, ни слабость тогдашняго сербскаго духовенства не могли послужить препятствіемъ къ исполненію ихъ желаній. Самъ архіепископъ объявилъ разводъ Вучича и Апостола съ ихъ женами и, не смотря на протестъ послѣдняго, обвѣнчалъ Вучича съ Анулою. Милошъ имѣлъ слабость пропустить безъ вниманія это дѣло. Честолюбивая Анула, имѣвшая въ своемъ родствѣ не только извѣстнаго отца, но и дядю, славнаго капитана Фармаки, принимавшаго дѣятельное участіе въ валашской революціи 1821-го года, хотѣла добиться значенія и захватила въ свои руки новаго мужа. Мать Вучича возненавидѣла свою новую невѣстку. Вскорѣ между ними завязалась борьба по одному несчастному случаю, который привелъ Вучича предъ народный судъ. Старшій 12-тилѣтній сынъ Вучича отъ перваго брака, отличался добрымъ сердцемъ, но страдалъ страстію къ похищенію, хотя всякій разъ самъ возвращалъ похищенное. Однажды въ домѣ Вучича пропалъ мѣшокъ съ сотней талеровъ; мальчика не было дома и подозрѣніе пало на прислугу, которая за это была наказана. Нѣсколько дней спустя мальчикъ вернулся домой и Анула услѣдила за нимъ, какъ онъ посѣщалъ мѣсто, гдѣ скрылъ похищенный имъ мѣшокъ. Она сообщила Вучичу о своемъ открытіи и отецъ разгнѣванный нанесъ нѣсколько ударовъ ятаганомъ своему сыну. Мальчика спасло только вмѣшательство бабушки, которая обозвала свою невѣстку шпіонкой, а къ сыну обратилась съ неприличнымъ упрекомъ: «твой нравъ подтверждаетъ общій слухъ, что ты сынъ Турка». Вучичь, не сдерживая своего гнѣва, нанесъ и матери нѣсколько сильныхъ ударовъ. Та бросилась къ Милошу съ жалобами, который, отдавъ ее на попеченіе медиковъ, созвалъ важнѣйшихъ чиновниковъ, находившихся тогда въ Крагуевцѣ, и отдалъ на ихъ судъ поступокъ Вучича. Совѣтники Милоша перенесли дѣло въ верховное судилище. Вучичь не отвергалъ обвиненія, но протестовалъ

 

 

280

 

противъ вмѣшательства суда въ его семейные дѣла. Кметы гружанской волости рѣшвлись было ходатайствовать за своего кнеза, но потомъ узнавъ, въ чемъ его обвиняютъ, отступились отъ своего намѣренія. Общественное мнѣніе было возстановлено противъ Вучича. Милошъ однакожь пріостановилъ процессъ Вучича въ верховномъ судѣ и рѣшился самъ произнести приговоръ. Судъ предполагая, что приговоръ Милоша будетъ снисходительнѣе, и желая дать князю случай оправдаться отъ подозрѣнія въ зависти къ Вучичу, охотно передалъ все дѣло Милошу, который и приговорилъ Вучича къ взгнанію въ Валахію, отнялъ у него званіе кнеза и передалъ его имѣніе матери, первой женѣ и дѣтямъ его; но такъ какъ въ Валахію удалился и первый мужъ второй жены Вучича, то мѣстомъ ссылки для послѣдняго назначенъ былъ островъ Порѣчье, гдѣ Вучичь и открылъ торговлю солью. Когда началась война между Россіей и Турціей 1828 и 1829 годовъ, это новое занятіе принесло Вучичу значительныя богатства; но онъ уже не могъ простить Милошу его приговора [152].

 

Торговля солью сблизила Вучича съ двумя Сербами, также выдвинувшимися впередъ, благодаря вниманію въ нимъ Милоша, Стояномъ и Алексѣемъ Симичами. Они были дѣти одного изъ сербскихъ ополченцевъ, служившихъ въ отрядѣ волонтеровъ во время австрійской войны 1789 года. Оставшись сиротами въ раннемъ возрастѣ и безъ всякихъ средствъ, они должны были сами пробивать себѣ путь къ жизни. Алексѣй, прослужа нѣсколько лѣтъ при землинской гостинницѣ «Кралевичъ Марко», перешелъ въ Сербію, гдѣ Милошъ, знавшій его отца, назначилъ его канцелярскимъ писцомъ. Стоянъ, прослуживъ нѣсколько лѣтъ волонтеромъ въ австрійской арміи, перешелъ въ 1815 году въ Валахію, гдѣ вначалѣ поступилъ простымъ рабочимъ на табачную фабрику, а потомъ перешелъ на службу въ русскомъ курьеру и тайному агенту по сербскимъ дѣламъ, Михаилу Герману, въ качествѣ пандура. Здѣсь завязались его сношенія съ русскимъ консульствомъ въ Букарештѣ. За тѣмъ, узнавъ о томъ, что братъ его получилъ мѣсто въ Сербіи, Стоянъ перешелъ туда, имѣя при себѣ рекомендательное письмо отъ Германа. Здѣсь онъ началъ свою службу въ званіи курьера (татаръ) подъ начальствомъ Іованчи Спасича, бывшаго татаръ-агою (начальникомъ курьеровъ) при Милошѣ. Въ 1820 году онъ былъ отправленъ въ Константинополь къ сербскимъ депутатамъ, которые оставили его при себѣ въ качествѣ коммисіонера. Оба Симичи, подобно Вучичу, отличались громадною силой и кромѣ того считались

 

 

281

 

самыми рослыми представителяии сербскаго племени. Стоянъ Симичь утвердилъ за собою славу необыкновеннаго силача во время нападенія Турокъ на греческую часть Цареграда: онъ выгналъ дубиной нѣсколькихъ Турокъ, ворвавшихся въ жилище депутатовъ, и одинъ защищалъ входъ въ него отъ нападенія толпы до прибытія стражи. Послѣ того когда сербскіе депутаты заключены были въ сераль, Симичь, какъ человѣкъ неважный, былъ оставленъ на свободѣ и нѣсколько дней спустя выѣхалъ въ Сербію съ словесными порученіями отъ депутатовъ къ Милошу. Это сблизило Симича съ княземъ, который сталъ обращаться къ нему во всѣхъ дѣлахъ, требовавшихъ тайны. Послѣ заключенія Аккерманской конвенціи между Россіей и Турціей, Стоянъ Симичь отправленъ былъ въ Константинополь въ числѣ новыхъ депутатовъ. По полученіи извѣстія о Букарештскомъ мирѣ и перваго хаттишерифа, Стоянъ Симичь снова ѣздилъ въ Константинополь; а братъ его Алексѣй велъ переговоры съ бѣлградскимъ пашой Гуссейномъ, торгуясь объ условіяхъ, на которыхъ Милошъ могъ бы получить признаніе его со стороны Порты наслѣдственнымъ княземъ Сербіи. Стоянъ Симичь былъ въ числѣ тѣхъ, которые выхлопотали включеніе статьи о Сенатѣ во второй хаттишерифъ; вообще Симичи, вмѣстѣ съ другими честолюбцами изъ среды важнѣйшихъ чиновниковъ, стали съ этихъ поръ хлопотать объ ограниченіи власти Милоша. Они были, можно сказать, душою этой партіи, руководителями ея. Вмѣстѣ съ тѣмъ они успѣли пріобрѣсти и значительныя матеріальныя средства, участвуя въ компаніи, составившейся для торговли солью между Валахіей и Сербіей, къ которой примкнулъ и Вучичь. Если Симичи были душою партіи, противной Милошу; то Вучичь, по своему дѣятельному характеру, обѣщалъ изъ себя хорошаго исполнителя ихъ плановъ. Разрѣшивъ устройство соляной компаніи и самъ въ ней косвенно участвуя, Милошъ далъ средство своимъ противникамъ для постояннаго сбляженія между собою [153].

 

( 22. Старанія старѣйшинъ сохранить барщину въ Сербіи, стр. 282—284 )

Подобно тому, какъ шведское государственное устройство служило примѣромъ въ прошломъ столѣтіи для честолюбивыхъ плановъ русскихъ временщиковъ, управлявшихъ дѣлами по смерти Петра II, такъ примѣръ Валахіи возбуждалъ сербскихъ честолюбцевъ, враждовавшихъ противъ Милоша. Исключительное положеніе аристократіи, господствовавшей въ этомъ Придунайскомъ княжествѣ, доходившей нерѣдко до смѣшнаго, кружило головы сербскимъ чиновникамъ, вышедшимъ изъ народной толпы. Значеніе румынскихъ бояръ представлялось въ привлекательномъ

 

 

282

 

свѣтѣ бывшимъ сербскимъ кнезамъ, и они забывали, что румынская аристократія не была чисто туземнаго происхожденія, смѣшалась съ потомками фанаріотовъ и развилась подъ вліяніемъ Турціи. Румынскіе порядки окончательно прельстили сербскихъ «великашей», какъ ихъ называли въ народѣ, послѣ того, какъ Стоянъ Симичь былъ отправленъ въ 1834 году въ Букарештъ для принесенія поздравленій новому господарю Александру Гикѣ. Симичь въ то время былъ уже вице-президентомъ Народнаго Верховнаго Суда; но въ Букарештѣ еще помнили, что Симичь былъ простымъ служителемъ у русскаго агента. Доказалъ ли Милошъ посылкою Симича тщеславнымъ румынскимъ боярамъ, что цѣнитъ людей не по ихъ происхожденію, а только по заслугамъ, въ этомъ можно сильно сомнѣваться; но чтò онъ отправилъ къ нимъ вѣрнаго ученика, способнаго перенять валашскіе обычаи, то это не замедлило обнаружиться по возвращеніи Симича въ Сербію. Благодаря своему уму и дарованіямъ, Симичь вскорѣ заслужилъ уваженіе румынскихъ бояръ и вызвалъ расположеніе къ себѣ съ ихъ стороны. Если прежнему рабочему табачной фабрики, простому пандуру Германа, представлялась въ ненавистномъ видѣ безпечная и развращенная жизнь, смѣшное тщеславіе и безграничныя преимущества румынскихъ аристократовъ рядомъ съ народною массой, обреченною на рабство и нищету, ихъ неуваженіе къ законамъ, ихъ неповиновеніе князю; то сербскому депутату, вице-президенту Верховнаго Суда, вкусившему уже отъ благъ жизни и привыкшему отдѣлять личные интересы отъ народныхъ выгодъ, таже самая жизнь показалась соблазнительною. Насмѣшки румынскихъ бояръ надъ простотою сербскаго быта, надъ уважительными отношеніями сербскихъ чиновниковъ къ ихъ князю, должны были подѣйствовать на Стояна Симича. Изъ прежняго порицателя валашской аристократіи, систематическаго угнетенія румынскихъ сельчанъ и отсутствія національнаго патріотизма въ государственныхъ людяхъ Валахіи, Симичь мало по малу сдѣлался хвалителемъ ихъ. Вернувшись въ Сербію, онъ уже инымъ языкомъ говорилъ о румынскихъ порядкахъ, чѣмъ прежде: ему уже не казалось невыносимымъ положеніе крестьянъ въ Валахіи; онъ уже находилъ весьма естественнымъ, что аристократія, владѣющая землею и всѣми высшими должностями въ странѣ, пользуется такими привиллегіями, которыя ставятъ ее выше закона; онъ прямо говорилъ, что феодальныя права бояръ были единственнымъ ручательствомъ за правильную и постоянную обработку земли крестьянами; онъ даже ссылался на примѣръ Сербіи, увѣряя, что

 

 

283

 

два года тому назадъ, когда уничтожены были спаилуки, въ Сербіи производилось гораздо болѣе земледѣльческихъ работъ, чѣмъ теперь, когда имѣнія спахій перешли въ руки правительства. Отсюда Симичь выводилъ заключеніе, что при такомъ порядкѣ вещей земли Сербіи придутъ въ запустѣніе и десятичная подать ея умалится. Чтобы избѣжать этого, онъ предлагалъ ввести и въ Сербіи такое же феодальное устройство, какое существовало въ Валахіи, посредствомъ продажи или раздачи имѣній, принадлежавшихъ прежде спахіямъ. Этимъ Симичь касался самыхъ живѣйшихъ желаній многихъ изъ сербскихъ чиновниковъ, которые надѣялись получить за свои прежнія заслуги земли, оставшіяся свободными послѣ Турокъ. Два кнеза, Васо Поповичь и Павелъ Радомировичь, первые обратились къ Милошу съ вопросомъ о приведеніи въ исполненіе такого плана, но не получили прямаго отвѣта; однакожь сербскіе чиновники не теряли надежды, полагая, что князь, извлекая значительныя выгоды изъ прежнихъ султанскихъ имѣній, убѣдится въ выгодахъ феодальнаго права, и число приверженцевъ послѣдняго увеличится между Сербами. Симичь продолжалъ раздувать страсти, постоянно сравнивая въ своихъ разсказахъ простую жизнь сербскихъ чиновниковъ съ политическимъ и общественнымъ положеніемъ валашскихъ бояръ и ихъ почти независимыми отношеніями къ князю. Званіе вице-президента Верховнаго Суда давало еще большую силу его рѣчамъ. Пришельцы изъ Венгріи и эмигранты, возвратившіеся изъ Россіи, оказались самыми горячими пособниками Симича. Ихъ пребываніе въ Сербіи уже принесло плоды: они научили своихъ соплеменниковъ нѣкоторой роскоши; они были не прочь отъ введенія румынской системы въ Сербію. Такимъ образомъ почти всѣ люди, имѣвшіе какую либо власть и служившіе прежде только общему дѣлу, занялись вопросомъ о своемъ положеніи, и многіе изъ нихъ сдѣлались безсознательными сообщниками Симича.

 

Главнымъ и почти единственнымъ препятствіемъ къ исполненію такихъ замысловъ былъ Милошъ: онъ зналъ Сербскій народъ лучше, чѣмъ остальные его представители; зналъ, что Сербы, выросшіе среди общаго равенства, среди одинаковаго подчиненія всѣхъ, никогда не захотятъ подчиниться господству людей, вышедшихъ изъ его же среды и не имѣющихъ никакихъ правъ на какія бы то ни было преимущества. Ввести въ Сербіи туземное помѣщичье сословіе на тѣхъ же самыхъ основахъ, на какихъ существовало турецкое и румынское землевладѣніе, значило бы ввергнуть Сербію въ жестокую междоусобную войну, въ безконечныя внутреннія

 

 

284

 

волненія. Подчинить крѣпостной зависимости народъ, только что завоевавшій свою свободу, было бы гораздо труднѣе, чѣмъ освободить народъ, прожившій нѣсколько вѣковъ подъ господствомъ крѣпостныхъ отношеній. Это сознавали и Симичь, и нѣкоторые изъ способнѣйшихъ между его приверженцами. Но у нихъ были другія цѣли: невозможность исполнить безумныя желанія сербскихъ честолюбцевъ они выставлялв, какъ упорство со стороны Милоша, какъ нежеланіе возвысить представителей народной власти и привычку господствовать равно надъ всѣми. Такииъ путемъ они возбуждали недовольныхъ противъ Милоша, создавая могущественную партію противъ него. Вмѣстѣ съ тѣмъ Симичь и его единомышленники позаботились выставить Милоша въ подозрительномъ свѣтѣ и предъ русскимъ правительствомъ.

 

( 23. Политическое значеніе сербскаго князя и отношенія къ нему русскоі дипломатіи, стр. 284—286 )

Стоянъ Симичь уже былъ знакомъ русскому генеральному консульству въ Букарештѣ, и во время своего пребыванія не однократно посѣщалъ русскихъ дипломатовъ. Не имѣя непосредственнаго агента для Сербіи, который проживалъ бы въ Бѣлградѣ, русское министерстерство иностранныхъ дѣлъ не имѣло средствъ получать прямыя и точныя вѣсти изъ Сербіи. А между тѣмъ успѣхи, полученные Милошемъ послѣ Адріанопольскаго мира независимо отъ Россіи, возбуждали вниманіе русской дипломатіи къ дѣйствіямъ Милоша. Опасаясь назначить своего консула въ Бѣлградъ, чтобы не подать тѣмъ примѣръ для другихъ державъ и прежде всего для Австріи; зная что посланникъ въ Константинополѣ могъ имѣть извѣстія только отъ сербской депутаціи, русское министерство поручило собирать свѣдѣнія о замыслахъ Милоша своему букарештскому агенту. Пріѣздъ Стояна Симича въ этотъ городъ былъ счастливою находкою для русскаго консула, барона Рикмана, который и получилъ о Милошѣ такія извѣстія: Милошъ самовластенъ, заботится объ утвержденіи своей династіи въ Сербіи, желаетъ добиться полной независимости отъ владычества Турців и покровительства Россіи. Всѣ эти нареканія имѣли нѣкоторый видъ истины. Русская политика не имѣла никавой твердой опоры внутри самой Сербіи, за исключеніемъ народнаго сочувствія. Права, которыя удалось выговоритъ русскимъ дипломатамъ для Сербіи, давно были обойдены Милошемъ: онъ купилъ себѣ титулъ наслѣдственнаго князя, не ограниченнаго другою властію, взялъ въ свои руки пограничныя таможни, выхлопоталъ право имѣть своихъ агентовъ въ румынскихъ княжествахъ, освободилъ сербскую цервовь отъ ея зависимыхъ отношеній къ цареградскому патріарху, наконецъ расширилъ предѣлы Сербіи

 

 

285

 

новыми округами. Если онъ пойдетъ и впредь такими же шагами, то его вліяніе легко можетъ распространиться на старую Сербію, на Боснійскихъ христіанъ и на соплеменныхъ Болгаръ. Но такое значеніе Сербскаго княжества не входило тогда въ соображенія русской дипломатіи. Не имѣя въ ту эпоху военныхъ соперниковъ себѣ на Востокѣ, Россія имѣла намѣреніе подчинить своему покровительству не одну только Сербію, или Придунайскія княжества, или Грецію, но и распространить свое вліяніе на всю Турцію. Ункіаръ Скелешскій договоръ и появленіе Русскихъ на Босфорѣ для защиты Константинополя отъ египетскаго паши подтверждали то. Не имѣя однакожь прямыхъ намѣреній присоединить къ своимъ владѣніямъ Румынскія княжества и Сербію, русское правительство еще не выработало твердаго взгляда на значеніе этихъ княжествъ на востокѣ и колебалось въ своихъ планахъ. Русскіе дипломаты не сознавали еще, что независимая Сербія, но съ границами не установившимися, всегда способными къ расширенію, безъ опредѣленнаго уставомъ государственнаго устройства, но съ сильнымъ вліяніемъ князя на народъ и ближайшихъ его соплеменниковъ, можетъ имѣть бòльшую силу въ рѣшительную минуту, чѣмъ Сербія, закованная въ извѣстныя границы, подчиненная обязательному уставу и введенная въ извѣстныя международныя отношенія. Независимый самовластный князь въ Сербіи казался тогда препятствіемъ общему дѣлу. Его нельзя было такъ легко принудить къ повиновенію, какъ ограниченныхъ въ ихъ власти князей Молдавіи и Валахіи. Значеніе послѣднихъ определено было уставомъ, который созданъ во время управленія румынскими княжествами графомъ Киселевымъ, и уставъ этотъ основывался отчасти на историческихъ преданіахъ обоихъ княжествъ. Но Сербія имѣла свое управленіе, утвержденное трактатами и хаттишерифами: никакого устава ей не могли навязать ни Турція, ни Россія, и только внутреннія отношенія могли бы заставить Милоша подчиниться такону вмѣшательству.

 

Ознакомившись съ расположеніемъ русской дипломатіи, Стоянъ Симичь сообщилъ букарештскому консулу, что Сербы тяготятся властію Милоша и жалѣютъ о признаніи его наслѣдственнымъ княземъ, чтò лишаетъ ихъ права вручить власть надъ собою достойнѣйшему. Его заявленія не встрѣтили возраженій со стороны русскаго консула. Вернувшись въ Бѣлградъ, Симичь уже считалъ себя вправѣ увѣрять своихъ единомышленниковъ, большею частію давнихъ враговъ Милоша, завидовавшихъ его возвышенію, что букарештскій консулъ обѣщалъ имъ свое

 

 

286

 

содѣйствіе. Это укрѣпило противниковъ Милоша въ ихъ замыслѣ. Но такъ какъ Симичь снова и на долго долженъ былъ ѣхать въ Константинополь, то недовольные Милошемъ ограничились пока сообщеніемъ ругательныхъ на него статей въ нѣмецкія, преимущественно австрійскія, газеты [154].

 

( 24. Новыя отношенія къ Вучичу, стр. 286—287 )

Между тѣмъ и Вучичь оставилъ мѣсто своего изгнанія. Милошъ, который не былъ злопамятенъ, давно готовъ былъ дать ему позволеніе возвратиться внутрь Сербіи. Привыкнувъ къ Вучичу съ дѣтства, цѣня его несомнѣнныя дарованія и свободную, хотя нѣсколько дикую, откровенность, Милошъ ждалъ только одного, чтобы Вучичь самъ просилъ дозволенія оставить Порѣцкій островъ. Но Вучичь медлилъ, ибо считалъ себя жертвою несправедливости. Только просьбы красивой Анулы понудили Вучича обратиться къ Милошу съ просьбой о переводѣ его въ Шабацъ. Милошъ не только далъ свое согласіе на то, но и опредѣлилъ для жительства Вучичу домъ, который занималъ прежде братъ князя Ефремъ Обреновичь, получившій потомъ мѣсто правителя въ Бѣлградѣ, — съ однимъ условіемъ, чтобы Вучичь заботился о домѣ и принадлежащихъ къ нему пристройкахъ. Такое распоряженіе Милоша вызывало Вучича на примиреніе, но онъ не принялъ вызова и поселился въ Шабцѣ какъ частный человѣкъ, продолжая вести торговлю солью. Это занятіе уже не давало ему такихъ доходовъ, какіе онъ получилъ живя въ Порѣчьѣ, отчасти потому, что въ Шабцѣ были конкуренты по этому дѣлу, и во главѣ ихъ первый кметъ города Іованъ Теркичь. Съ этимъ-то кметомъ Вучичь имѣлъ столнновеніе, которое снова навлекло на него гнѣвъ Милоша. Случилось, что въ одинъ изъ осеннихъ вечеровъ 1833 года загорѣлся анбаръ, прилежавщій къ дому Обреновичей; сбѣжался народъ и прежде всѣхъ Вучичь, начавшій распоряжаться тушеніемъ пожара. Но, какъ всегда бываетъ въ подобныхъ случаяхъ, распорядителей явилось много и во главѣ ихъ городскіе кметы: пожаръ, вмѣсто того чтобы прекратиться, усилился. Вучичь, слыша приказанія, противорѣчившія его распоряженіемъ, пришелъ въ гнѣвъ, произнося самыя бранныя слова, бросился съ палкой въ рукахъ на Іована Теркича, при чемъ нанесъ ему нѣсколько ударовъ, полагая, что онъ изѣ злобы къ нему давалъ противоположныя приказанія. Теркичь уѣхалъ въ Топчидеръ, гдѣ тогда находился Милошъ, и просилъ князя наказать Вучича; Милошъ велѣлъ привезти Вучича изъ Шабца. Въ первыя минуты гнѣвъ Милоша былъ ужасенъ, такъ что тому же Теркичу, вмѣстѣ съ княгиней Любицей и Ефремомъ Обреновичемъ, пришлось просить Милоша о снисхожденіи къ Вучичу.

 

 

287

 

Но пока опальнаго старѣйшину везли изъ Шабца, гнѣвъ Милоша остылъ и Вучичь поплатился только тѣмъ, что просидѣлъ нѣсколько дней подъ арестомъ въ казармахъ, но съ цѣпями на ногахъ. По окончаніи ареста Вучичь просилъ прощенія у Милоша. Тѣмъ не менѣе распоряженіе Милоша навлекло на него новое порицаніе недовольныхъ. Его упрекали въ самоуправствѣ, въ нежеланіи передать обвиненіе противъ Вучича въ Верховный Судъ, и хотя судъ приговорилъ бы Вучича къ неменѣе строгому наказанію, хотя письменнаго уложенія еще не имѣла Сербія и самый судъ руководился только здравымъ смысломъ и обычаемъ, никто изъ противниковъ Милоша не могъ простить ему вмѣшательства въ это дѣло. Многіе говорили, что Милошъ управляетъ Сербами какъ паши, которыхъ онъ замѣнилъ. Въ сущности же Милошъ не могъ забыть тѣхъ формъ общественной жизни, среди которыхъ выросъ, и, считая отношенія къ такимъ людямъ, какъ Вучичь, личными, не оставлялъ привычки рѣшать ихъ самому, не поручая разбора обвиненій судебнымъ мѣстамъ [155]. Онъ не могъ отрѣшиться отъ примѣровъ самовластія, видѣнныхъ имъ въ дѣтствѣ; не могъ признать за кѣмъ бы то ни было изъ сербскихъ чиновниковъ оказанныхъ народу заслугъ. Оставивъ въ сторонѣ личныхъ завистниковъ и враговъ Милоша, нельзя не сказать, что Милошъ въ послѣдніе годы своего правленія умѣлъ возбудить недовольство даже въ людяхъ, не входившихъ съ нимъ въ личныя препирательства: уничтожая спаилуки и харачъ, онъ оставилъ кулукъ, т. е. общественную натуральную повинность по постройкѣ зданій, почтовой гоньбѣ, обработыванію государственныхъ полей и домашняго хозяйства княжеской фамиліи. При этомъ надо замѣтить, что для Милоша не было тайной дурное настроеніе умовъ. Ему не разъ говорила о томъ жена его Любица, убѣждая сдѣлать нѣкоторыя уступки справедливымъ представленіямъ членовъ Верховнаго Суда и кнезовъ. Ему говорили о томъ многіе изъ приближенныхъ, интересы которыхъ были тѣсно связаны съ его судьбою, какъ изъ туземныхъ и австрійскихъ Сербовъ, такъ и людей иноплеменнаго происхожденія. Яснѣе другихъ раскрылъ предъ Милошемъ его положеніе знаменитый Вукъ Караджичь, долго жившій въ Сербіи (въ 1820 году послѣ пребыванія въ Петербургѣ и съ 1829 по 1832), занимавшійся составленіемъ законовъ для Сербіи и бывшій президентонъ бѣлградскаго магистрата.

 

( 25. Письмо Вука Караджича къ Милошу, стр. 288—293 )

Въ біографіи Милоша, которую онъ издалъ въ 1828 году, какъ матеріалъ для сербской исторіи новѣйшаго времени, Вукъ Караджичь воздалъ всевозможныя хвалы Милошу за его дѣятельность до Адріанопольскаго

 

 

288

 

мира. Но потомъ, проживъ въ Сербіи болѣе двухъ лѣтъ, ознакомившись на практикѣ съ ея управленіемъ и переселившись въ Австрію, онъ написалъ въ Милошу длинное письмо, въ которомъ подробно изложилъ причины, заставившія какъ вліятельныхъ, такъ и простыхъ Сербовъ, измѣнить въ послѣдніе годы свое доброе мнѣніе о правительственныхъ способностяхъ и дѣйствіяхъ Милоша. Письмо это было написано 18 апрѣля 1832 года. Въ началѣ его Караджичь говоритъ, что самъ Милошъ поручилъ чрезъ бѣлградскій магистратъ директору тамошней полиціи, Цвѣтку Раевичу, извѣщать его о людяхъ, недовольныхъ его правленіемъ . Такое любопытство Милоша дало поводъ Караджичу взять на себя трудъ открыть предъ княземъ опасность его положенія.

 

«Правду говорили наши старики, замѣчаетъ Караджичь въ своемъ письмѣ, что никто не можетъ приготовитъ калача на весь міръ, но правда и то, что теперешнимъ правленіемъ вашей свѣтлости никто недоволенъ; если пускаться въ подробности, то пришлось бы сказать, что наиболѣе недовольны вами тѣ чиновники, которые ближе и чаще пребываютъ около вашей свѣтлости, а наиболѣе довольны тѣ люди, которыхъ ваша свѣтлость со всѣмъ не знаетъ. Всѣ причины такого недовольства можно раздѣлить на два разряда: один люди недовольны тѣмъ, что не только не могутъ жить по своей волѣ согласно своимъ средствамъ, но и тѣмъ, что никто не обезпеченъ закономъ ни въ своей жизни, ни въ чести, ни въ своемъ имѣніи, пріобрѣтенномъ трудами и правдою; другіе недовольны тѣмъ, что мало прилагается стараній объ общей пользѣ и что управленіе идеть не такъ, какъ бы должно было или могло идти по ихъ мнѣнію. Я не буду называть по именамъ или касаться чего либо неизвѣстнаго, скажу только то, чтó знаютъ всѣ. Ваша свѣтлость, по всей вѣроятности, можете припомнить, какъ въ 1830 году Стоянъ Симичь въ Пожаревцѣ, когда вы сердились на то, что въ Цареградѣ включили въ фирманъ статью о Сенатѣ, въ согласіи съ которымъ князь долженъ управлять землею и народомъ, сказалъ вамъ: «не сердитесь; мало ли что поставлено въ ферманѣ, но пока вы живы, все можетъ идти по старому; а послѣ вашей смерти, кто останется въ живыхъ, тотъ заключитъ другой договоръ съ вашими наслѣдниками». А между тѣмъ тотъ же Симичь говорилъ публично: «я не желалъ бы никогда жить въ одномъ мѣстѣ съ господаремъ, и лучше быть въ Крагуевцѣ, когда онъ въ Пожаревцѣ, а въ Пожаревцѣ, когда онъ въ Крагуевцѣ, и даже не встрѣчаться съ нимъ на пути». Когда ваша свѣтлость въ 1830 году нарядили въ Ягодинѣ коммисію противъ кнеза Милеты Радойковича, то одинъ изъ

 

 

289

 

знатнѣйшихъ теперь чиновниковъ вашихъ спрашивалъ меня: «знаешь ли, для чего это дѣлается?» а когда и ему отвѣтилъ, что не знаю, тогда онъ прибавилъ: «это дѣлается только для того, чтобы умалить и очернить заслуги Милеты; господарю хочется, чтобы никто въ Сербіи кромѣ него не имѣлъ ни заслугъ, ни чести, ни почтенія». Тѣ рѣчя, за которыя въ прошломъ году прогнанъ изъ Бѣлграда Живанъ Паразлама, таятся въ сердцахъ не только у всѣхъ жителей Бѣлграда, Шабца и Смедерева и многихъ другихъ знатныхъ людей въ народѣ, но произносятся и здѣсь, конечно по жалобамъ бѣлградскихъ купцовъ, сѣтующихъ на то, что Бѣлградцамъ христіанскаго закона не было такого насилія ни при которомъ турецкомъ правителѣ, какъ нынѣ, и что только за два прошедшіе года они одного кулука на два дворца вашей свѣтлости дали 22.000 грошей. Равнымъ образомъ тамошніе торговцы скотомъ, а особенно продавцы свиней, жалуются на таможняхъ, что ваша свѣтлость съ своими компанейщиками завладѣли всею торговлею ихъ, а они всѣ обнищали, и т. п. Опять скажу вамъ вкратцѣ: правленіемъ вашей свѣтлости никто тамъ не доволенъ, и до такой степени никто, что ваши два сына, еслибъ были не много постарѣе, могли бы быть такъ же недовольны, какъ и всякой другой, и если кто выражаетъ свое удовольствіе и безпрестанно кричитъ: «да сохранитъ Богъ господаря! во здравіе нашему господарю!» тотъ и есть недовольный, но притворяется, чтобы скрыть свое недовольство. Но не надо думать, что всѣ недовольные вашимъ правленіемъ суть ваши враги. Ваша свѣтлость хорошо знаете, что нѣтъ человѣка, болѣе недовольнаго вами и вашимъ правленіемъ , какъ ваша супруга, и между тѣмъ въ цѣлой Сербіи вы не имѣете большаго друга, какъ она. Вашъ братъ Ефремъ, незнаю, болѣе ли доволенъ правленіемъ вашей свѣтлости, чѣмъ всякій другой чиновникъ, а между тѣмъ онъ завтра же пожертвовалъ бы собою для васъ; тоже самое можно сказать и о многихъ чиновникахъ вашихъ; нельзя и ставить въ вину вашимъ людямъ того, что они недовольны вами: при Кара-Георгіѣ было гораздо лучше всѣмъ чиновникамъ и знатнымъ людямъ, а между тѣмъ и вы поднимались противъ него; еслибъ теперь вы были на мѣстѣ какого либо чиновника, то ужь навѣрное были бы не менѣе недовольны, чѣмъ онъ. Всѣ ваши чиновники и подчиненные имѣютъ сердце, разумъ, волю, желаніе и всѣ остальныя страсти и душевныя свойства, какъ и вы, ибо они такіе же люди».

 

Для того чтобы возбудить удовольствіе въ народѣ, по мнѣнію Вука Караджича, прежде всего было: 1) необходимо дать народу уставъ, который бы опредѣлялъ составъ и

 

 

290

 

характеръ правитеіьства, именно по фирману или хаттишерифу, чтобы каждому человѣку обезпечены были жизнь, имущество и честь, чтобы каждый могъ заниматься по своей волѣ дѣлами, если таковыя не приносятъ вреда другимъ, дабы каждый человѣкъ зналъ, что ему слѣдуетъ дѣлать, и не боялся бы ни князя, ни кого другаго, дабы служба была не обязательна, чтобы было установлено, кто изъ чиновниковъ старшій и кто младшій, чтобы безъ прямой вины и суда нельзя было ни изгнать чиновника изъ службы, ни понизить его чиномъ; пока все это не будетъ установлено, до тѣхъ поръ нельзя думать ни о какихъ законахъ; 2) необходимо уничтожить кулукъ и не требовать ни отъ кого личной услуги; 3) надо устроить школы, изъ которыхъ могли бы выходить добрые чиновники, священники и торговцы; 4) князь не долженъ ни самъ торговать, ни вступать въ торговыя товарищества; 5) не слѣдуетъ князю вести такого рода частную жизнь, которая бы давала обильный матеріалъ для пересудовъ; 6) не слѣдуетъ гнать и наказывать людей, говорящихъ открыто правду и указывающихъ на недостатки въ правленіи; 7) не слѣдуетъ сербскому князю покупать такъ много деревень въ Валахіи, какъ бы предпочитая званіе румынскаго помѣщика званію сербскаго князя. Почти всѣ эти совѣты Вукъ Караджичь сопровождалъ доказательствами отъ противнаго, взятыми изъ жизни Милоша.

 

По поводу изданія устава Караджичь говорилъ:

 

«можетъ быть кто скажетъ, что ваша свѣтлость многое потеряете отъ того, что устроите правительство и дадите народу пристойныя права; а я думаю, что не только не потеряете, но еще выгадаете. Когда каждый человѣкъ въ народѣ будетъ обезпеченъ въ своей жизни, имѣніи и чести, тогда только вы будете обезпечены, и не только вы, но и ваши дѣти по вашей смерти. До тѣхъ же поръ, пока вы имѣете власть всякаго по своей волѣ, безъ всякой причины, погубить, отнять у него все и осрамить его; до тѣхъ поръ и народъ будетъ имѣть право, при всякомъ удобномъ случаѣ, поступить съ вами и вашими дѣтьми, какъ ему угодно. Въ такихъ случаяхъ нельзя будеть положиться ни на султанскій бератъ, ни на народные акты и присягу, а еще менѣе на солдатъ и тѣлохранителей. Въ Сербіи всѣ люди знаютъ, что вы были такимъ хе, какъ и они, и могутъ сказать, что они вамъ тò господство, и вашу власть, и права, которыя вы полагаете имѣть надъ ними, купили своимъ трудомъ и имуществомъ, своею кровью и страданіями; что вы не единственный господарь надъ этою землею и народомъ, но имѣете надъ собою двухъ великихъ царей, которые не могутъ быть равнодушны

 

 

291

 

къ жалобамъ народа на ваше правленіе.... Между тѣмъ теперь въ Сербіи нѣтъ никакого правительства въ истинномъ значеніи этого слова, но цѣлое правительство составляете вы одни: когда вы въ Крагуевцѣ, и правительство въ Крагуевцѣ; когда вы въ Пожаревцѣ, и оно въ Пожаревцѣ; когда вы въ Топчидерѣ, и оно въ Топчидерѣ; когда вы въ дорогѣ, тогда и оно въ дорогѣ; а умрите вы, тогда умерло бы и правительство, и тотъ бы сталъ старѣйшимъ, кто оказался бы сильнѣе. Скажу вамъ теперь правду: когда во время моего пребыванія тамъ, вы сдѣлались больны, я умиралъ отъ страха ожидая, что вы умрете, ибо зналъ, чтò бы тогда могло быть и съ вашимъ семействомъ, и съ вашими пріятелями и приверженцами. Съ другой стороны Сербія, устроивъ свое правительство, сталабъ пользоваться бóльшимъ довѣріемъ и у сосѣднихъ державъ и у частныхъ людей. Наконецъ одинъ человѣкъ не можетъ усмотрѣть за всеми дѣлами, какъ это могутъ сдѣлать многіе. Чиновники нужны владѣтелю, какъ орлу крылья и человѣку руки. Вы считаете себя равнымъ валашскому и молдавскому князьямъ, а вашихъ чиновниковъ равными ихъ чиновникамъ; но сравнительно съ послѣдними ваши чиновники нищіе и рабы».

 

Далѣе Караджичь сравниваетъ Милоша съ турецкими пашами, а сербскихъ чиновниковъ съ ихъ слугами; и чтобы привлечь чиновниковъ къ Милошу, онъ совѣтуетъ завести различные разряды и награды для нихъ.

 

Касательно народныхъ работъ на Милоша Караджичь говоритъ такъ:

 

«подобно тому, какѣ исторія расказываетъ, что Сербы ходили изъ Ниша и Смедерева въ Адріанополь и Цареградъ, чтобы косить сѣно на султана, такъ будутъ вспоминать, что люди изъ ужицкаго и сокольскаго округовъ ходили косить на васъ въ окрестности Крагуевца и Бѣлграда, а крагуевацкіе, бѣлградскіе и пожаревацкіе купцы и ремесленники должны были закрывать свои заведенія и идти на ваши работы. Въ прошломъ году въ бѣлградскомъ магистратѣ кметы изъ селъ, лежащихъ на пути изъ Бѣлграда въ Крагуевацъ, жаловались, что люди вашей свѣтлости, жалѣя своихъ коней, оставляли ихъ въ постоялыхъ дворахъ на сельскомъ корму, а брали коней изъ села, чьего прежде найдутъ, когдажь и этотъ устанетъ, то возьмутъ другаго, прежняго оставятъ тамъ, гдѣ хозяинъ его и не всегда сыщетъ. А вашь конюхъ Гая, когда везетъ домашнюю рухлядь изъ Крагуевца въ Бѣлградъ или на оборотъ, забираетъ по селамъ воловъ, ругаясь надъ сельчанами и говоря: «это господарское, если не дадите воловъ, то я брошу все на дорогѣ». Когда они жаловались на это, капетанъ Голубъ сказалъ, что жители Грочи продали изъ за этого почти всѣхъ

 

 

292

 

коней своихъ. Я, сколько могъ, старался увѣрить всѣхъ, что это дѣлается безъ вашего вѣдома, и предлагалъ членамъ магистрата довести до вашего свѣдѣнія; но они воснротивились тому. Въ прошломъ году ходили слухи, что ваша свѣтлость хотите установить, чтобы превращенъ былъ кулувъ на чиновниковъ и оставленъ только на васъ; это, по моему мнѣнію, было бы еще хуже для васъ, ибо теперь народную ненависть изъ за кулука вы раздѣляете съ чиновниками, а тогда она вся пала бы на васъ и соединила бы недовольныхъ съ чиновниками».

 

Переходя въ учрежденію школъ, Вукъ Караджичь говоритъ, что такихъ людей, какъ отважный Мичичь, Вучичь, Стоянъ Симичь, Петръ Цукичь, Милосавъ Лаповацъ, можно приближать въ себѣ и пользоваться ихъ услугами въ дѣлахъ обыкновенныхъ; но, по своему невѣжеству, они не могутъ исполнять правительственныхъ порученій. Для этого надо имѣть людей сколько нибудь учившихся. Караджичь говоритъ, что онъ еще въ 1820 году, прибывъ изъ Вѣны въ Сербію, предлагалъ Милошу собрать изъ народа молодыхъ людей отъ 15 до 20 лѣть и помѣстить ихъ въ школѣ, гдѣ бы въ продолженіе трехъ лѣтъ они ознакомились съ исторіей, географіей, статистикой, сербской грамматикой, ариѳметикой, реторикой, отчасти съ законовѣдѣніемъ, логикой, естественной исторіей, физикой и т. п. Такіе люди, по мнѣнію Караджича, были бы полезнѣе для Сербіи, чѣмъ пришельцы изъ Австріи и Венгріи, учившіеся въ тамошнихъ школахъ 12 лѣтъ.

 

«Хотѣлъ я научить и вашу свѣтлость читать и писать, прибавляетъ Караджичь, написать для васъ нѣсколько книгъ, чтобы ихъ кто либо читалъ вамъ, а иногда и вы сами въ свободное отъ занятій время. Я зналъ, что это было не трудно для Миленка въ Одессѣ и для Вуицы въ Цареградѣ, которые были старше васъ, а потому думалъ, что вамъ еще легче выучиться грамотѣ; но вы сами знаете, какъ не удались эти патріотическіе планы мои. Въ 1830 году, по моему настоянію приглашенъ въ Сербію Исайловичь, которому поручено устроить школу. Теперь я думаю, что такихъ школъ въ Сербіи нужно три: въ Шумадіи, на югѣ по ту сторону Моравы, на сѣверѣ по ту сторону Колубары, а кромѣ того и одну полную гимназію, а потомъ мало по малу и лицей. Сыновей же своихъ вамъ надо послать на воспитаніе въ Петербургъ въ пажескій ворпусъ».

 

Относительно торговыхъ предпріятій Милоша, Вукъ Караджичь замѣчалъ, что всего ненавистнѣе для сербскихъ купцовъ запрещеніе брать товары подъ росписки или на коммисію, и объявленіе, что по такимъ роспискамъ не будетъ даваемо суда въ случаѣ, если товары за вѣмъ либо

 

 

293

 

пропадутъ: купцы говорили, что при такомъ ограниченіи могъ торговать только одинъ Милошъ и товарищества, съ которыми онъ былъ за одно, ибо у нихъ всегда были готовыя деньги. Касательно дѣлъ постыдныхъ для правителя Караджичь выражается загадками: онъ только напоминаетъ Милошу примѣръ Младена, который въ 1811 году управлялъ по своему не только Бѣлградомъ, но и цѣлою Сербіей, а въ 1822 году въ Крагуевцѣ всѣ надъ нимъ посмѣивались, кто только хотѣлъ. Точно также оставленъ безъ подробныхъ объясненій и совѣтъ о необходимости выслушивать правдивыя рѣчи. Переходя къ покупкѣ имѣній въ Валахіи, Вукъ Караджичь говоритъ, что такаа покупка даетъ поводъ врагамъ Милоша увѣрять народъ, что князь не прочитъ себя въ правители своей страны и готовитъ себѣ убѣжище въ чужой землѣ на черный день. Лишнія деньги, по мнѣнію Караджича, лучше было употребить на народныя пользы, напримѣръ послать въ петербургскій банкъ до 50.000 дукатовъ, а на проценты съ нихъ воспитывать за границей сербскую молодежъ. Прося принять къ свѣдѣнію свои совѣты, Караджичь заключалъ письмо обращеніемъ къ Милошу: «я отъ всего сердца желаю, чтобы ваша свѣтлость не отдали славу добраго правителя другому, къ великому несчастію и вѣчному посрамленію своему и своего семейства [156].

 

Безъ сомнѣнія, самымъ важнѣйшимъ совѣтомъ Вука Караджича былъ тотъ, который касался необходимости издать какой либо уставъ, опредѣляющій отношенія князя къ остальнымъ властямъ страны. Такой уставъ казался Караджичу болѣе важнымъ, чѣмъ даже изданіе гражданскихъ и уголовныхъ законовъ Сербіи, — и онъ былъ совершенно правъ въ этомъ отношеніи. Въ судахъ дѣла шли не останавливаясь, идя привычнымъ путемъ, руководясь примѣрами изъ прежней судебной практики, разрѣшаясь на основаніи вѣковыхъ народныхъ обычаевъ. Понятія о преступленіи и наказаніи не измѣнились въ Сербіи въ слѣдствіе перемѣны въ ея политической жизни. Но совершенно иными стали отношенія между старѣйшинами, кнезами и кметами съ одной стороны и вновь созданною событіями властью верховнаго князя. Это была новая ступень въ правительственной жизни народа, давно забывшаго о древнихъ краляхъ и деспотахъ. Новая инстанція требовала и новыхъ опредѣленій. Тѣ практическія отношенія ея къ существовавшимъ прежде властямъ, которыя вытекли изъ самой жизни, носили на себѣ скорѣе слѣды турецкаго владычества, чѣмъ предамій, скрывавшихся въ древней исторіи Сербскаго народа. Но такое положеніе дѣлъ не могло быть продолжительнымъ.

 

 

294

 

( 26. Вопросъ объ уставѣ для Сербіи, стр. 294—296 )

Съ каждымъ годомъ оно становилось натянутѣе, опаснѣе, и рано или поздно должно было вызвать борьбу между новою властью и властями старыми, основанными на народномъ обычаѣ. Но съ другой стороны, если трудно было составить для Сербіи писанные законы, въ чемъ убѣдился и Вукъ Караджичь, занимавшійся этимъ дѣломъ, по приглашенію Милоша, въ Крагуевцѣ въ 1829 и 1830 годахъ; то не менѣе труднымъ дѣломъ было разрѣшеніе спора, возникшаго между Милошемъ и остальными властями. Народная масса стояла въ сторонѣ отъ этого спора. Въ ея воспоминаніяхъ не сохранялось ни одного подобнаго случая, который могъ бы послужить примѣромъ и указаніемъ на то, какъ дѣйствовать въ такомъ положеніи. Если и были указанія изъ новѣйшаго времени, то они не могли послужить къ выгодѣ волновавшихся чиновниковъ. Всякая попытка съ ихъ стороны ограничить власть Милоша была бы сочтена большинствомъ сельскаго населенія за продолженіе замысловъ Молера, Абдулы, Милое Дьяка, Радосавчичей и другихъ. Если самъ Милошъ и сознавалъ, что между приближенными къ нему старѣйшинами едвали найдутся теперь люди, которые стали бы защищать его столь же горячо, какъ это бывало прежде; то онъ все таки не умѣлъ найти средствъ, чтобы предупредить подобное столкновеніе, чтобы сдѣлать его невозможнымъ посредствомъ какихъ либо уступовъ и сдѣлокъ. Да и самый народъ не могъ уже принимать такъ близко къ сердцу личныя выгоды Милоша, какъ прежде, когда еще не были опредѣлены отношенія Сербіи къ Портѣ. Тогда каждое покушеніе на власть Милоша было и покушеніемъ на политичесную свободу народа; тогда интересы оберкнеза и народа были связаны тѣснѣе. Теперь права Сербіи были признаны договорами между Россіей в Турціей; права же князя только куплены у послѣдней. Милошъ смутно сознавалъ, что Россія не будетъ защищать его отъ внутреннихъ враговъ, какъ защищала его прежде отъ внѣшнихъ. Онъ даже думалъ, что ему не нужна эта защита, ибо вопросъ о его власти былъ въ его глазахъ только домашнимъ, внутреннимъ вопросомъ Сербіи; но онъ не предвидѣлъ, что партія недовольныхъ можетъ обратиться съ своими жалобами не въ Сербскому народу, а въ Турціи и Россіи, — и въ этомъ заключалась самая слабая, самая опасная сторона его положенія. Такое обращеніе въ Россіи было тѣмъ возможнѣе, что сербскіе депутаты, Авраамъ Петроніевичь и Цвѣтво Раевичь, возвратившись изъ Петербурга въ 1830 году, расказывали, что покровительствующій императоръ выразилъ мысль, что для Сербіи необходимъ органическій уставъ, который,

 

 

295

 

по словамъ его величества, долженъ быть душею правленія. На сколько вѣрно передана была депутатами мысль императора Николая рѣшить трудно; но самая мысль могла быть высказана, ибо въ то самое время графъ Киселевъ вводилъ органическій уставъ въ Молдавіи и Валахіи.

 

Но общій уставъ долженъ былъ васаться не только отношеній князя къ старѣйшинамъ и чиновникамъ, но и отношеній послѣднихъ къ народу, а особенно старѣйшинъ къ лицаmъ, занимавшимся письмоводствомъ. Одинъ изъ современниковъ той эпохи, самъ принимавшій дѣятельное участіе въ ея событіяхъ, Яковъ Живановичь, въ своихъ рукописныхъ примѣчаніяхъ на книгу Кипріана Робера «Les Slaves de Turquie» [157], такъ говоритъ о нерасположеніи Милоша и старшихъ между его сотрудниками къ введенію письменныхъ законовъ въ Сербіи:

 

«правленіе князя Милоша было патріархальное, и онъ, какъ не письменный человѣкъ, много боялся писанныхъ законовъ, ибо видалъ какъ различно толкуютъ и исполняютъ ихъ, и слыхалъ, что иногда они бываютъ причиной великихъ недоразумѣній и несчастій. Онъ поручалъ исполненіе всѣхъ дѣлъ людямъ не письменнымъ, какими были тогда старѣйшины и народные представители, взятые какъ это и слѣдовало, изъ народной массы, люди заслуженные, разумные, но большею частію или совершенно безграмотные или полуграмотные. А потому Милошъ чаще всего приказывалъ имъ на словахъ, чтò они должны дѣлать, призывая къ себѣ то одного, то другаго, посѣщая ихъ по разнымъ округамъ и срезамъ, и созывая ихъ на скупщины, на коихъ говаривалъ съ ними обо всемъ. Часто бывало, что иной старѣйшина плохо понималъ тѣ простые приказы, которые сообщались ему письменно, и для того такіе старѣйшины при избираніи письмоводителей прежде всего смотрѣли на то, чтобы слогъ ихъ былъ ясный и вразумительный, отчего часто случалось, что человѣкъ достаточно образованный, но выражавшійся слогонъ высокимъ, считался неспособнымъ, а едва умѣвшій читать и писать, но выражавшійся просто и ясно, слылъ за человѣка разсудительнѣйшаго. Такому старѣйшины говорили: «ты, братъ, написалъ такъ, какъ я думалъ и хотѣлъ». Письмоводители большею частію были изъ австрійскихъ Сербовъ, и еслибы патріархальное правленіе перемѣнилось на канцелярское, организованное бюрократически, тогда между старѣйшинами вознивло бы опасеніе, что они уже не будутъ больше правителями, но вся власть перейдетъ въ руки письмоводителей, которые будутъ толковать и исполнять законы. А потому, на сколько возможно было, и князь и старѣйшины опасались

 

 

296

 

умноженія писанныхъ законовъ. Что при такомъ правленія часто должны были совершаться самовольства, объ этомъ нечего и напоминать. Гдѣ былъ старѣйшина разумный и добродѣтельный, и которые округи были удалены отъ центральнаго правительства, тамъ народъ жилъ среди золотаго вѣка; гдѣ же было противное, тамъ случались всякія дѣла, пока самовольство не открывалось и не прекращалось. Но когда узнали о словахъ императора покровителя, то каждый разъ, когда совершалась какая либо несправедливость, всѣ кричали обѣ уставѣ, ибо каждый думалъ, что уставъ разрѣшитъ всѣ недоуразумѣнія; а чтò долженъ содержать въ себѣ такой уставъ, того никто не могѣ объяснить вполнѣ. Только многіе сознавали, что патріархальное правленіе уже неудовлетворяетъ потребностямъ страны; а инымъ казалось, что князь ни коимъ образомъ не желаетъ введенія устава, и эти люди стали договариваться между собой, чтобы на первой же скупщинѣ предложить князю самымъ рѣшительнымъ образомъ сдѣлать подробное представленіе объ уставѣ».

 

( 27. Составленіе законовъ, стр. 296—298 )

Милошъ также видя, что потребность въ писанныхъ законахъ усиливается съ каждымъ годомъ, еще съ 1829 года поручилъ выбирать матеріалы для сербскаго устава людямъ, которыхъ считалъ способными къ тому. Такъ въ 1829 и 1830 годахъ тѣмъ дѣломъ занимался Вукъ Караджичь, а послѣ секретарь князя, плодовитый публицистъ и журналистъ Давидовичь, профессоры главной школы Исайловичь и Радичевичь, считавшіеся самыми образованными людьми въ тогдашней Сербіи, секретарь верховнаго суда Лазарь Зубанъ, и наконецъ цѣлая коммисія, въ составъ которой входили, кромѣ только что названныхъ лицъ, еще протоіерей Жуевичь, Георгій Протичь и Лазарь Теодоровичь. Но труды этой коммисіи шли медленно, безъ всякой системы и опредѣленной программы. Почти всѣ эти люди, получившіе образованіе въ Австріи и Венгріи, указывали на австрійскіе законы, особенно на уголовные и на уложеніе о порядкѣ судоустройства и судопроизводства. Давидовичь же, воспитавшійся среди журнальныхъ занятій и бывшій приверженцемъ французской публицистики, выхвалялъ Наполеоновскій кодексъ; и все это переводилось членами коммисіи, пребывавшей въ Крагуевцѣ. Одинъ изъ этихъ составителей сербскихъ законовъ, Лазарь Зубанъ, такъ расказывалъ въ послѣдствіи Іовану Хаджичу, редактировавшему потомъ изданные при Александрѣ Карагеоргіевичѣ судебники, о дѣйствіяхъ коммисіи:

 

«мы тогда только по слухамъ взялись за французскіе законы и стали переводить ихъ не зная, въ чемъ состоитъ ихъ совершенство, и согласны ли они съ

 

 

297

 

обычаями нашего народа. Мы только слышали, что французскіе законы наисвободнѣйшіе. Но какъ же мы удивились, когда въ гражданскомъ кодексѣ нашли слово сервитутъ, ибо по коренному его значенію переводили его словомъ: рабство. Хлопоча около этого «рабства» мы пригласили къ себѣ одного Поляка, который тогда случился въ Крагуевцѣ, и, считая его за человѣка свѣдущаго въ законахь, просили его растолковать намъ, что такое у Французовъ сервитутъ; а онъ намъ на то отвѣтилъ: Wisen Sie das nicht? Und Ihr wollt Gesetze schreiben? Servitut ist eine Dienstbarkeit, und Dienstbarkeit ist Servitut: Adieu!» потомъ повернулся и вышелъ. Такъ мы затруднялись всѣми иностранными словами, которыя были не нѣмецкіе. Когда напримѣръ мы напали на слово гипотека, то долго мучились надъ нимъ, пока мнѣ не показалось, что это должна быть типографская ошибка вмѣсто аптека».

 

Давидовичь яснѣе другихъ понималъ, что при такихъ переводчикахъ нельзя трудиться надъ составленіемъ законовъ, и постоянно твердилъ о томъ Милошу, говоря, что самъ онъ можетъ заняться только начертаніемъ тѣхъ статей устава, которыя касались бы политическаго устройства Сербіи; но составлять судебники ему нѣкогда, ибо на немъ лежало множество другихъ дѣлъ. Милошъ, считая его самымъ способнѣйшимъ между приближенными къ себѣ, поручалъ ему вести переписку по дипломатическимъ дѣламъ, спрашивалъ его совѣтовъ по устройству школъ и типографіи и наконецъ сдѣлалъ его редакторомъ первой появившейся въ Сербіи газеты [158].

 

Чѣмъ болѣе затягивалось вдаль дѣло составленія законовъ, тѣмъ болѣе убѣждались въ необходимости имѣть образованныхъ людей изъ туземцевъ; давняя потребность въ народномъ образованіи также указывала на важность школъ; изданіе законовъ, заставляло устроить типографію. Все это исполнить было во многихъ отношеніяхъ легче, чѣмъ рѣшить вопросъ о государственномъ уставѣ. Съ этою цѣлію въ большихъ селахъ, гдѣ имѣлись церкви (а это была рѣдкость въ Сербіи), заведены были народныя школы, а равно и въ городахъ; въ Крагуевцѣ же устроена была гимназія, въ которой учители были приглашены изъ австрійскихъ Сербовъ; лучшихъ учениковъ изъ этой гимназіи рѣшено было посылать для окончанія ихъ образованія въ Пештъ и Вѣну. Митрополитъ Петръ Іовановичь хлопоталъ объ устройствѣ духовной семинаріи, ибо даже высшее духовенство Сербіи не имѣло надлежащаго духовнаго образованія. Вообще необходимость разширить средства жизни сознавалась всѣми.

 

 

298

 

Бѣлградъ, главный городъ Сербскаго княжества, лучше всего указывалъ на то, какъ проста и бѣдна была эта жизнь, которою уже начинали тяготиться пользовавшіеся властію и накопившіе нѣкоторыя средства сербскіе чиновники. Іованъ Хаджичь, прибывшій въ Бѣлградъ два года спустя послѣ описываемаго нами времени, занесъ въ свои воспоминанія такое изображеніе Бѣлграда:

 

«въ немъ еще не было тогда твердо построенныхъ домовъ; всѣ они сдѣланы были по турецкому способу; не было ни гостинницъ, ни хорошихъ улицъ. Только у Ефрема Обреновича, да у митрополита, были экипажи; даже рѣдко кто ѣздилъ на телегахъ, заложенныхъ лошадьми, обыкновенно ѣздили на волахъ. Европейскаго платья ни мужскаго, ни женскаго не было видно; показывавшіеся въ немъ были такъ рѣдки, какъ бѣлыя вороны. Соборная церковь была въ развалинахъ; служба совершалась въ небольшой церкви, сдѣланной изъ бревенъ и досокъ подлѣ митрополичьяго жилья; обязанности пѣвчаго отправлялъ въ ней только старый учитель Миша. Рѣдко гдѣ въ домахъ встрѣчались столъ и стулья; ихъ не было даже въ княжескомъ дворцѣ, за исключеніемъ канцеляріи. Постели стлались прямо на полъ; въ домѣ Ефрема Обреновича только его дочь Анна имѣла кровать. Словомъ все было по турецкому образцу» [159].

 

А между тѣмъ у народа, жившаго среди такого простаго быта, потребности были не турецкія. Заведя школы, заговорили объ изданіи книгъ учебныхъ и церковныхъ, и Милошъ выписалъ изъ Россіи все, что необходимо было для устройства типографіи. Адольфъ Берманъ, Пруссакъ родомъ, хорошо знавшій типографское дѣло, назначенъ былъ директоромъ этой княжеской типографіи, въ которой работали въ первый же годъ на семи станкахъ. Сперва печатались богослужебныя книги, и ихъ изданіе было такъ красиво и удовлетворительно, что они разошлись не по одной только Сербіи, но по Болгаріи, Босніи и даже между австрійскими Сербами. За тѣмъ стали печатать учебники и разсылать ихъ по школамъ. Наконецъ Давидоввчъ сталъ издавать «Сербске Новине». Съ Австріей заключенъ былъ договоръ объ учрежденіи австрійской почты чрезъ Сербію отъ Бѣлграда къ Нишу, для доставки писемъ, корреспонденціи изъ Вѣны въ Константинополь. Начало этихъ почтовыхъ сообщеній восходило во временамъ послѣдней войны между Турціей и Россіей; съ тѣхъ поръ въ этому главному почтовому пути примкнули внутреннія почтовыя сообщенія. Ежегодное наводненіе самой быстрой изъ рѣкъ Сербіи Дрины, причинявшее большія бѣдствія и убытки, заставило Милоша вызвать двухъ австрійскихъ

 

 

299

 

инженеровъ, чтобы произвести работы, необходимыя для удержанія разливовъ рѣки. Эти работы ведены были дѣятельно и, по окончаніи ихъ Сербія вознаграждена была великолѣпными лугами, явившимися на мѣстѣ прежнихъ болотъ, гдѣ Милошъ поселилъ выходцевъ изъ Босніи, сдѣлавшихся въ тоже время наиболѣе вѣрными защитниками границъ отъ нападеній боснійскихъ магометанъ. Тѣже самые инженеры исправили нѣкоторыя дороги въ Сербіи. Заботясь объ умственной и матеріальной сторонахъ жизни, могли-ли Сербы оставаться равнодушными къ отсутствію твердыхъ опредѣленій правительственной, аднинистративной стороны ихъ быта?

 

( 28. Взглядъ Милоша на свои отношенія въ старѣйшинамъ и народу, стр. 299—302 )

Во внутренней жизни Сербіи долженъ былъ совершиться переломъ. Приближающіеся признаки его выразились еще въ извѣстной уже намъ рѣчи Милоша, произнесенной имъ на скупщинѣ 1-го февраля 1834-го года въ Крагуевцѣ. Эта рѣчь сама собой распадается на три части: въ первой Милошъ припоминаетъ вкратцѣ о томъ, что совершено имъ и его сподвижниками на пользу отечества въ продолженіи двадцати лѣтъ; во второй онъ указываетъ на вопросы внутренняго управленія, рѣшеніе которыхъ предстоитъ; въ третьей предостерегаетъ сербскихъ старѣйшинъ отъ опасностей, могущихъ возникнуть вслѣдствіе междоусобій. Въ первбй части рѣчи самое горячее мѣсто вызвано письмомъ сербскаго депутата въ Констатинополѣ Авраама Петроньевича къ Милошу отъ 19 декабря 1833 года, въ которомъ говорилось объ аудіенціи , данной султаномъ сербскому депутату.

 

«Меня, говорилъ Милошъ, это событіе такъ сильно тронуло, что лишь только я подумаю, что мой представникъ являлся предъ царя, то не могу неудержаться, чтобъ не воскликнуть: «тебѣ Бога хвалимъ»! Я не знаю, былъ ли послѣ битвы на Косовомъ полѣ какой либо Сербъ, являвшійся предъ султанами, не знаю былъ ли какой, говорившій съ ними. Я этимъ такъ горжусь, что не знаю, какъ благодарить Бога, что сподобилъ меня дожить до таковой почести, какая оказана и мнѣ, и Сербскому народу. Я утѣшаюсь мыслью, что Милошъ привелъ Сербскій народъ въ милость султана, коей лишилъ его за нѣсколько сотъ лѣтъ на Косовѣ полѣ другой Милошъ. Издѣйствовавъ все это и для себя, и для васъ, господа, и для всего народа нашего, я считаю святою обязанностію благодарить прежде всего Всевышняго Творца, который и мнѣ, и Сербскому народу даровалъ столько постоянства, что мы въ тѣ тяжкія времена, которыя наступили для Оттоманскаго царства, остались непоколебимы на стезѣ вѣрности

 

 

300

 

и покорности султану, благодарить Творца, который далъ намъ премилостиваго царя въ лицѣ султана Махмуда II и усердныхъ покровителей въ единоплеменныхъ россійскихъ императорахъ. Да здраствуетъ султанъ Махмудъ II и свѣтлѣйшій наслѣдникъ его Абдулъ Меджидъ! Ура россійскому императору Николаю Павловичу I и наслѣднику его Александру Николаевичу цесаревичу! Да здраствуютъ всѣ, которые содѣйствовали тому, что мы дожили до такихъ дней! Да здравствуетъ весь высочайшій риджалатъ султанскій, который трудился надъ дѣлами нашими! Да здраствуетъ графъ Карлъ Васильевичь Несельродъ, который болѣе двадцати лѣтъ управляетъ въ русскомъ кабинетѣ и сербскими дѣлами! И графъ Александръ Григорьевичь Строгановъ! И дѣйствительный тайный совѣтникъ Александръ Ивановичь Рибопьеръ! И дѣйствительный статскій совѣтникъ Аполлинарій Петровичь Бутеневъ! Строгановъ, какъ русскій посланникъ въ Цареградѣ, можно сказать положилъ первое основаніе нынѣшнену зданію Сербіи; Рибопьеръ, находясь въ томъ же званіи, исходатайствовалъ первый хаттишерифъ и бератъ наслѣдственности княжескаго достоинства; а Бутеневъ, также какъ посланникъ русскій, испросилъ намъ новый, изъяснительный хаттишерифъ, онъ привелъ въ концу и дѣла наши съ Портой. Нынѣ въ нашемъ собраніи, здѣсь да будетъ изъявлена имъ благодарность за труды и подвиги ихъ; а въ непродолжительномъ времени мы вырѣжемъ имена ихъ на памятникахъ, которые воздвигнемъ людямъ, оказавшимъ заслуги предъ Сербіей. Прольемъ благодарныя слезы и въ память тѣхъ изъ нашихъ братій, которые пали за Сербію съ оружіемъ въ рукахъ съ 1804 по 1813 годъ, потомъ въ 1815 и наконецъ въ 1833 году! Прольемъ слезы и за тѣхъ, которые пали, защищая отечество в меня отъ бунтовщиковъ, или помогали мнѣ добрымъ совѣтомъ!»

 

За тѣмъ, переходя въ дѣламъ внутренняго управленія, Милошъ объяснялъ, почену онъ созвалъ малую скупщину вмѣсто большой, т. е. членовъ своей фамиліи, митрополита и епископовъ, членовъ верховнаго и окружныхъ судовъ, окружныхъ капетановъ и главныхъ кметовъ.

 

«Я хотѣлъ было, говорилъ онъ, собрать въ десять разъ болѣе на эту скупщину, но ради зимы и прошлогодняго неурожая я отложилъ большую скупщину до Юрьева дня; а теперь созвалъ только васъ, господа и братья! чтобы заявить вамъ о своемъ сердечномъ желаніи установить наше благосостояніе, если возможно, на вѣки на основаніяхъ, которыя будутъ постоянны и служить въ пользѣ народа, но какимъ средствомъ установить это, то трудно и опредѣлить; а еще труднѣе

 

 

301

 

тотчасъ же привести въ исполненіе; для того потребно и много труда, и много времени».

 

Коснувшись однако вопроса о составленіи законовъ и опредѣленіи правительственныхъ вѣдомствъ, Милошъ предложилъ устроить нѣчто подобное тѣмъ попечительствамъ, которыя существовала при Кара-Георгіи, — для иностранныхъ, внутреннихъ, полицейскихъ и судебныхъ дѣлъ, для финансовъ и народнаго просвѣщенія, а для разсмотрѣнія общихъ и важнѣйшихъ дѣлъ особаго предсѣдателя попечительства, который бы рѣшалъ, какія дѣла слѣдуетъ представлять на утвержденіе князю. Кромѣ того онъ совѣтовалъ опредѣлить степени или разряды между чиновниками и народными слугами. Обращаясь къ членамъ малой скупщины за совѣтами, Милошъ говорилъ:

 

«по всѣмъ внутреннимъ вопросамъ мнѣ нужны ваши мнѣнія и согласія; а потому предлагаю вамъ договориться между собой какъ бы справедливѣе, выгоднѣе и легче рѣшить ихъ; договаривайтесь пока еще вы здѣсь и потомъ объявите мнѣ ваше мнѣніе, послѣ чего наряжена будетъ особая коммиссія, которая будетъ засѣдать здѣсь, разсуждать и совѣщаться о тѣхъ же вопросахъ и приготовлять остальныя предложенія, которыя будутъ представлены великой скупщинѣ. Когда вы возвратитесь въ домамъ, то сообщите всему народу, чтò я предложилъ вамъ здѣсь и о чемъ намѣренъ говорить на великой скупщинѣ; и вы и весь народъ имѣете еще много времени, чтобы разсудить обо всемъ и составить отвѣты. А тогда, собравъ всѣ мнѣнія, мы примемъ и будемъ держаться тѣхъ, которыя окажутся лучшими и справедливѣйшими».

 

— Упомянувъ еще разъ о своихъ заслугахъ предъ Сербіей, Милошъ заключилъ свою рѣчь такими словами:

 

«я исполнилъ свои обязанности; теперь ваша очередь исполнить ваши обязанности, — и, если Богъ дастъ, сойдемся на великой скупщинѣ, то высказывайте мнѣ ваше и народное мнѣніе свободно и откровенно и неодобряйте мнѣ въ глаза то, противъ чего потомъ стали бы говорить изъ за угла и по сторонамъ; скажите и вашимъ младшимъ братьямъ, что я желаю этого и не хочу никакихъ тайныхъ пересудовъ и шептаній. Если чтò неудастся, не хочу болѣе отвѣчать самъ за то, участвуйте и вы всѣ въ томъ, ибо отъ того зависитъ благосостояніе не одного меня или моей фамиліи, но и всѣхъ насъ, а еще болѣе всѣхъ васъ, чѣмъ меня или кого изъ моихъ. Для того вамъ все это пространно и предлагаю, для того васъ и спрашиваю. Теперь намъ время дѣйствовать, теперь у насъ руки развязаны, теперь и соединимъ всѣ вмѣстѣ силы наши, и будемъ трудиться объ утвержденіи нашего благосостоянія. На сколько

 

 

302

 

мы до сихъ поръ старались, чтобы не испортить чего либо или не потерять того, чего искали, на столько же и даже во сто разъ болѣе мы должны подумать, какъ бы сохранить въ цѣлости все полученное нами съ такимъ трудомъ и пожертвованіемъ, и какъ чрезъ то сдѣлаться достойными уваженія отъ всего свѣта. Если мы и достигли милости одного и покровительства другаго царя, то также легко можемъ потерять ихъ; милость можетъ превратиться въ немилость, а покровительство въ нерасположеніе, если мы какими либо скаредными поступками, или мятежемъ нанесемъ ущербъ нашему народному счастію, ввѣренному теперь намъ самимъ» [160].

 

Вопросы, предложенные Милошемъ на разрѣшеніе представителямъ власти, а чрезъ нихъ и всему народу, касались только раздѣленія народныхъ дѣлъ по вѣдомствамъ, распредѣленія общей дани Портѣ и уплаты церковнаго долга константинопольскому патріарху; остальные же вопросы, на которые онъ только намекнулъ въ рѣчи и матеріалы для коихъ должна была собрать особая коммисія, остались неизвѣстны присутствовавшимъ въ собраніи 1-го февраля. Не удивительно, что нѣкоторые изъ бывшихъ на этомъ собраніи остались недовольны самовосхваленіями Милоша и его осторожными предложеніями; иные же, не будучи приготовлены въ вопросу объ уставѣ, вовсе не обращались къ народу и не собирали его мнѣній по указаннымъ въ рѣчи Милоша дѣламъ. Даже самая коммисія, которая должна была подготовить всѣ эти вопросы для великой скупщины, не въ состояніи была разработать ихъ, и Милошъ, собравъ малую скупщину на 1 іюня, гдѣ говорилось только о дани и кулукѣ, долженъ былъ еще разъ сослаться на прошлогодній неурожай хлѣба и сѣна, и вмѣстѣ съ тѣмъ еще разъ отложить большую скупщину на неопредѣленный срокъ. Это окончательно повредило Милошу. Враги его стали говорить, что Милошъ не хочетъ отступаться отъ своей властв и уклоняется отъ всякихъ сдѣлокъ по вопросу объ отношеніяхъ его къ народнымъ старѣйшинамъ и чиновникамъ. Весь 1834-й годъ прошелъ въ глухой борьбѣ недовольныхъ съ Милошемъ: они всячески старались распространить недовѣріе къ князю въ народѣ и увеличить свою партію, взводили на Милоша обвиненія всякаго рода и повторяли ихъ въ австрійскихъ газетахъ.

 

Возвращеніе Стояна Симича изъ Константинополя удвоило происки враговъ князя. Страсти, волновавшія ихъ, брали верхъ надъ благоразуміемъ и нерѣдко даже въ самомъ конакѣ (дворцѣ) князя заговорщики,

 

 

303

 

льстя Мілошу въ глаза и осыпая бранью заочно, вели между собою переговоры полушопотомъ, прерывая ихъ въ минуты приближенія къ нимъ людей, преданныхъ Милошу. Кюниберъ, очевидецъ событій того времени, прямо говоритъ, что существованіе заговора противъ Милоша не было тайной ни для кого изъ людей, привязанныхъ къ нему. Но Милошъ не давалъ вѣры подозрѣніямъ, которыя сообщали ему его друзья. Всего болѣе онъ полагался на тѣхъ же Симичей. Никто изъ родныхъ Милоша не пользовался такимъ расположеніемъ его, какъ эти два брата, возвышенные имъ изъ нищеты, обогащенные, исполнявшіе самыя важныя порученія. Еще не за долго предъ тѣмъ, когда они высказали предъ Милошемъ желаніе поселиться въ Крушевцѣ, мѣстѣ ихъ рожденія, Милошъ купилъ имѣніе тѣхъ Френчевичей, любовь которыхъ въ двумъ христіанкамъ была поводомъ къ присоединенію двухъ округовъ къ Сербіи, и подарилъ эти имѣнія Симичамъ, наименовавъ ихъ въ то же время сердарями крушевацкаго округа. Это были лучшія имѣнія въ томъ краѣ. Даже подозрѣвая Симичей, Милошъ не могъ сильно опасаться ихъ: если онъ зналъ о нерасположеніи къ нему многихъ изъ чиновниковъ, то зналъ также, что и Симичи не были особенно любезны народу. Такія не искреннія отношенія между княземъ и приближенными къ нему вскорѣ перешли черту простаго охлажденія, которое нерѣдко выражалось даже публично. Тогда заговорщики стали осторожнѣе и собирались въ скрытыхъ мѣстахъ для совѣщаній. Между тѣмъ Стоянъ Симичь опять поѣхалъ въ Букарештъ съ новымъ порученіемъ: здѣсь онъ еще разъ видѣлся съ Рикманомъ и еще разъ имѣлъ случай позавидовать житью румынскихъ бояръ [161].

 

( 29. Положеніе дѣлъ 1834 году, стр. 303—305 )

Заговоръ зрѣлъ. А между тѣмъ ни въ одинъ годъ не было столько веселья въ княжеской семьѣ, какъ въ продолженіе 1834 года. Въ начавшей издаваться тогда въ Крагуевцѣ газетѣ цѣлые столбцы наполнялись свѣдѣніями о разныхъ торжествахъ. Сперва описывалось шестинедѣльное путешествіе Милоша по бѣлградскому и пожаревацкому округамъ и возвращеніе въ Крагуевацъ, откуда узнаемъ, что Милоша выѣзжали встрѣчать всѣ чиновники на разстояніи цѣлаго часа отъ столицы, жители города наполняли улицы, предъ дворцомъ стоялъ военный отрядъ, встрѣтившій князя троекратнымъ «ура!» играла музыка, развѣвались знамена и звонили колокола, чиновники прикладывались къ княжеской рукѣ. Милошъ вообще любилъ пышность. Далѣе въ газетѣ описывалось торжество бракосочетанія двухъ пленянницъ Милоша, дочерей Ефрема, при чемъ старшій сынъ Милоша, Миланъ, пользовался такими же почестями, какъ и отецъ.

 

 

304

 

Далѣе въ нѣсколькихъ нумерахъ печатались восхваленія Милошу по поводу сообщеній о Сербіи, помѣщенныхъ въ иностранныхъ газетахъ. Въ слѣдующихъ нумерахъ восхвалялись распоряженія Милоша, вызванныя внезапнымъ нападеніемъ боснійскихъ и герцоговинскихъ Турокъ на Старовлашскій округъ, описывались путешествія членовъ княжеской фамиліи изъ города въ городъ, празднованія въ княжеской семьѣ разныхъ торжественныхъ дней, посвященіе тимокскаго епископа, посѣщеніе Милоша французскими путешественники, барономъ Буа-Леконтомъ и графомъ Де-Лану, посѣщеніе Милошемъ Брестовачской Бани, вмѣстѣ съ младшимъ сыномъ Михаиломъ, и народныя торжества по сему случаю, причемъ напримѣръ сельскія дѣвицы кропили своего господаря водою съ васильковъ или осыпали его васильками; путешествіе жены Милоша Любицы, съ сыномъ Михаиломъ и съ Ефремомъ Обреновичемъ, въ Видинъ и угощеніе ихъ Гуссейнъ-пашею въ продолженіи трехъ дней; торжества по поводу полученія Милошемъ турецкаго ордена, переѣздъ Милоша въ Топчидеръ и пиры по этому случаю въ Бѣлградѣ; даже необходимыя распоряженія князя описывались какъ милости его къ народу и вызывали особыя празднества. Но всего оригинальнѣе былъ обрядъ прощенія княземъ жителей селъ Кусадки, Селевца и другихъ, принимавшихъ участіе слишкомъ за девять лѣтъ предъ тѣмъ въ мятежѣ Милое Дьяка. Князь посѣтилъ эти села 29-го апрѣля въ сопровожденіи всей своей семьи, митрополита и большой свиты. Народъ просилъ князя простить его старый грѣхъ, ибо, по примѣтамъ опытныхъ людей, со времени Дьякова мятежа поля опальныхъ селъ были безплодны. Послѣ обѣдни въ селѣ Осыпаоницѣ, совершенной митрополитомъ, и послѣ проповѣди его на текстъ: «миръ вамъ!» Милошъ обратился къ народу съ такими словами:

 

«забвеніе бурныхъ и смутныхъ событій и незлопамятство суть великое благо для всякаго человѣка; я забылъ бѣдствіе, отъ котораго нѣкогда могло погибнуть отечество; забудьте и вы, что когда-то оскорбили меня и отечество. Я васъ обнимаю и цѣлую какъ родныхъ братій, будьте же спокойны и не думайте больше о томъ, чтò было, и не только было, но и прошло».

 

Народъ кричалъ въ отвѣтъ: «да продлитъ Богъ дни твои, свѣтлый господарь! Богъ да укрѣпитъ тебя и усилитъ, и да воздастъ тебѣ за твои рѣчи!» Затѣмъ Милошу поднесено было благодарственное письмо отъ имени всего смедеревскаго округа, подписанное 20-ю кметами и 4-мя членами суда. По прочтеніи этого письма, Милошъ опять обратился къ народу съ словами:

 

 

305

 

«вы, братья! благодарите меня за то, что я прибылъ къ вамъ и простилъ вамъ все; а я долженъ благодарить васъ за то, что вы даете мнѣ теперь поводъ привести въ исполненіе прекраснѣйшую черту человѣческаго сердца — прощать заблужденія братьямъ. Мнѣ жаль, что вы напоминаете мнѣ о томъ, чтò уже давно изгладилось изъ моего сердца и памяти. Но если вы это дѣлаете, то я увѣряю васъ, что все забылъ, и еще разъ повторяю, что люблю васъ, старшихъ какъ братьевъ, а младшихъ какъ дѣтей, не отдѣляя васъ отъ моихъ двухъ братьевъ и двухъ сыновей. Только не сомнѣвайтесь во мнѣ и не чуждайтесь, но будьте мои, какъ я вашъ, и являйтесь во мнѣ, какъ въ брату и отцу. Подойдите ко мнѣ всѣ, обнимемся и поцѣлуемся!»

 

Начались обниманія народа съ княземъ и слыщались крики: «ты отецъ!» обращенные къ Милошу, — «ты мать!» обращенные къ Любицѣ. Сыновья князя получили въ даръ двухъ коней и 70 овецъ, митрополитъ благодарственное письмо за свою проповѣдь и коня. За тѣмъ наступилъ обѣдъ, за которымъ князь предложилъ здравицу за весь Сербскій народъ и его кметовъ; далѣе слѣдовали здравицы за всѣхъ членовъ княжеской фамиліи, а наслѣдникъ Милоша, князь Миланъ, предложилъ здраввцу въ честь наслѣдника русскаго престола, совершеннолѣтіе котораго празровалось въ тотъ годъ, а Сербы, имѣя извѣстіе о томъ изъ нѣмецкихъ газетъ, перенесли это празднованіе съ стараго стиля на новый и пріурочили такимъ образомъ его день ко дню своего торжества. Это примиреніе Милоша съ жителями нѣсколькихъ селъ Смедеревскаго округа вызвало порицаніе со стороны нѣкоторыхъ иностранныхъ писателей, а враги князя указывали на этотъ день, какъ на новое доказательство властолюбія Милоша [162].

 

( 30. Заговоръ въ домѣ Симича, стр. 305—307 )

Среди празднествъ проходилъ 1834 годъ для Милоша и его семьи; съ празднества начался и разрывъ его съ честолюбивыми старѣйшинами. Въ концѣ этого года у Стояна Симича родился сынъ и молодой князь Миланъ приглашенъ былъ въ воспріемники. Княгиня Любица вмѣстѣ съ сыномъ отправилась для этого въ Крушевацъ, гдѣ жили Симичи, чтобы провести тамъ святки. Симичь, пользуясь этимъ случаемъ, созвалъ къ себѣ всѣхъ друзей и единомышленниковъ, въ числѣ которыхъ наиболѣе дѣятельными были: представникъ князя, имѣвшій знаменитую аудіенцію у султана, Авраамъ Петроніевичь, члены верховнаго суда — Милета Радойковичь и Милосавъ Здравковичь, а также капетанъ Милютинъ, братъ покойнаго гайдука Вельки. Алексѣй Симичь, братъ хозяина зналъ о существованіи заговора, но менѣе пылкій и болѣе осторожный, чѣмъ его братъ, не пріѣхалъ въ Крушевацъ, продливъ свое пребываніе въ Нишѣ,

 

 

306

 

куда былъ посланъ по порученію Милоша, до самаго возвращенія княгини въ Крагуевацъ. Крестины новорожденнаго сопровождались цѣлымъ рядомъ празднествъ. Во время здравицы имя Милоша сопровождалось самыми усердными кликами, самыми горячими благопожеланіями со стороны хозяина и его гостей; а въ свободное время эти же самые люди держали совѣщанія о средствахъ, какими бы можно было ограничить власть Милоша. Наступилъ вечеръ, назначенный для отъѣзда княгини, ея сына и остальныхъ гостей; хозяинъ еще разъ собралъ послѣднихъ въ особой комнатѣ и они постановили: дѣйствовать на возможно большее число депутатовъ, которые должны явиться на предстоявшую въ будущемъ февралѣ великую скупщину, стараясь возстановить ихъ противъ князя, сообщить имъ часть своихъ намѣреній и пригласить ихъ подписать просьбу на имя князя о дарованіи Сербіи устава, согласно съ выгодами и желаніями старѣйшинъ, и о нѣкоторыхъ уступкахъ народу, о которыхъ Милошъ заявлялъ уже не разъ, — уничтоженіи кулука, распространеніи права пользоваться лѣсами за всѣхъ и объявленіи внѣшней торговли скотомъ свободною. Выставляя эти требованія, сербскіе старѣйшины вѣрнѣе могли расчитывать на поддержку народныхъ представителей. Въ случаѣ, если бы князь отказался исполнить эти требованія, недовольные уговаривались добыть ихъ при помощи возстанія: Милосавъ Здравковичь, по прозвищу Рѣсавацъ, обѣщалъ поддержку рѣсавскаго округа, Милета Радойковичь — содѣйствіе ягодинскаго, тюпрійскаго и паратинскаго округовъ; самъ Стоянъ Симичь ручался за крушевацкій округъ. Ополченія этихъ округовъ, присоединяя къ себѣ всѣхъ людей, желавшихъ принять участіе въ задуманномъ предпріятіи, должны были идти на Крагуевацъ, когда тамъ соберется скупщина и удерживать князя, не давая ему возможности выѣхать изъ города прежде, чѣмъ онъ не дасть согласія на всѣ требованія.

 

Нѣкоторые изъ заговорщиковъ, отличавшіеся большею горячностію, считали болѣе вѣрнымъ средствомъ, для достиженія ихъ цѣлей, заставить Милоша отречься отъ своего княжескаго званія въ пользу старшаго сына и учредить регенство; а Георгій Протичь предлагалъ даже убить Милоша. Но большинство воспротивилось обоимъ предложеніямъ и Милета Радойвовичь, на содѣйствіе котораго болѣе всего расчитывали, громко объявилъ, что онъ будетъ сопротивляться всѣми мѣрами противъ тѣхъ, кто бы покусился на жизнь князя или захотѣлъ принудить его въ отреченію. Двое изъ служителей Милоша, булювъ-баша Анастасъ и Пекета, сопровождавшіе Любицу, подмѣтили тайные переговоры гостей

 

 

307

 

Симича и стали подозрѣвать не ладное. На пути къ провожатымъ княгини присталъ Милютинъ Петровичь, братъ Вельки. Служители княгини разговорились съ нимъ и сдѣлали нѣсколько намековъ на тайныя совѣщанія старѣйшинъ, бывшихъ у Симича. Милютинъ вообразивъ, что Анастасъ и Пекета знаютъ уже все, сдѣлалъ важное признаніе. Они взяли съ него слово подтвердить свои показанія и предъ Милошемъ. Князь находился тогда въ Пожаревцѣ. Анастасъ и Пекета отправились туда, и передали Милошу все чтò знали. Туда же вызванъ былъ Милютинъ и открылъ новыя подробности заговора, присоединивъ къ нимъ, что Протичь и Симичь хотѣли отдѣлаться отъ Милоша убійствомъ. Милютинъ былъ плохой заговорщикъ: онъ дѣйствовалъ всегда открыто и не умѣлъ хранить ни какой тайны. Но, выдавъ Милошу своихъ единомышленниковъ, онъ не хотѣлъ скрывать отъ нихъ своего поступка, и немедленно написалъ Симичу, что князь знаетъ уже обо всемъ.

 

( 31. Нападеніе старѣйшинъ на Крагуевацъ, стр. 307—310 )

Когда заговорщики узнали о происходившемъ въ Пожаревцѣ, то рѣшились дѣйствовать безотлагательно, не дожидаясь скупщины. Милосавъ Рѣсавацъ, Милета Радойковичь и Стоянъ Симичь отправились по своимъ округамъ поднимать населеніе и звать его къ Крагуевцу, занявъ который они надѣялись взволновать остальные округи Сербіи, и собрать значительныя силы для нападенія на Пожаревацъ. Въ то же время Ранко Майсторовичь и Георгій Протичь разослали изъ Крагуевца въ разныя стороны отъ верховнаго суда, въ которомъ они были членами, воззванія, какъ бы отъ имени князя, къ сердарямъ и капетанамъ, предписывавшія имъ собрать,какъ можно скорѣе, зависѣвшихъ отъ нихъ людей и идти къ Крагуевцу для отраженія готовившагося на Сербію нападенія отъ Турокъ. Заговорщики дѣйствовали такъ быстро, что Милошъ успѣлъ лишь отправить въ Крагуевацъ Вучича, чтобы принять начальство надъ регулярнымъ отрядомъ и охранять при его помощи казну и архивы. Вучичь клялся исполнить порученіе князя, увѣряя его, что движеніе старѣйшинъ не есть мятежъ, а простое недоразумѣніе. Онъ прибылъ въ Крагуевацъ, когда Милета Радойковичь и Авраамъ Петроніевичь уже находились на пути изъ Ягодины. Подлѣ Вучича оставалось только двое людей, вѣрныхъ Милошу, Пастремацъ и Давидовичь; кромѣ того онъ могъ располагать нѣсколькими сотнями регулярныхъ войскъ. Вечеромъ 6-го января 1835 года заговорщики находились уже въ нѣсколькихъ верстахъ отъ Крагуевца. Они остановили свое ополченіе у постоялаго двора въ Таборищѣ и поручили наиболѣе краснорѣчивому изъ нихъ Аврааму Петроніевичу,

 

 

308

 

объяснить шедшимъ съ ними людямъ ихъ цѣли. Рѣчь Петроньевича была полнымъ обвинительнымъ актомъ противъ Милоша. Онъ говорилъ что Милошъ одинъ пользуется для своихъ исключительныхъ выгодъ тѣмъ блестящимъ положеніемъ Сербіи, которое стоило столько крови народу, что онъ продолжаетъ дѣло турецкихъ пашей, возвышая подати, какъ будто страна была его собственноствію, а народъ его рабомъ. Затѣмъ Петроніевичь сталъ разбирать частную жизнь Милоша и раскрылъ предъ народомъ разныя слабости князя, коснулся даже его сластолюбія, говоря, что ни одна красивая женщина въ Сербіи не обезпечена отъ его вождѣленій, возрастающихъ вмѣстѣ съ лѣтами, что онъ не уважаетъ никакихъ законовъ религіи, не соблюдаетъ постовъ, не чтитъ праздниковъ и что за его грѣхи Богъ послалъ на Сербію въ послѣдніе годы засуху и неурожай. Петроніевичь заключилъ рѣчь увѣреніями, что Милошъ уже давно сдѣлался ненавистнымъ для всѣхъ окружающихъ его, даже для собственной семьи, не исключая княгини Любицы, которая, не смотря на всю свою преданность къ нему и терпѣніе, была однакожь оставлена своимъ мужемъ, и что во время своего пребыванія въ Крушевцѣ дала свое согласіе на предпріятіе старѣйщинъ. «Всѣ добрые патріоты, говорилъ ораторъ, должны идти безъ страха противъ Милоша и вступить въ Крагуевацъ, гдѣ ждутъ ихъ всѣ жители и куда вскорѣ явятся представители со всей Сербіи». Это приглашеніе не было однакожь встрѣчено такимъ одобреніемъ со стороны народа, какого ожидали заговорщики, и тогда Петроніевичь измѣнилъ свою рѣчь съ необыкновенною ловкостію, онъ сталъ говорить, что никто болѣе его, давняго сотрудника князя, осыпаннаго отъ него столькими милостями, не жалѣетъ о томъ, что любовь къ общему благу возложила на него печальную обязанность возстать противъ Милоша, — обязанность, которая можетъ быть будетъ стоить ему жизни; но отечество должно стоять выше всего и онъ готовъ всѣмъ пожертвовать для него. Затѣмъ онъ даже упомянулъ вкратцѣ о заслугахъ, оказанныхъ Милошемъ Сербіи во время борьбы съ Турками, и перейдя къ его управленію, не говорилъ болѣе о его ошибкахъ, но сваливалъ всю вину на окружавшихъ князя, упрекая ихъ въ злоупотребленіи его довѣріемъ. Этимъ оборотомъ рѣчи онъ примѣнялся къ настроенію народа, сухо встрѣтившаго обвиненіе самаго князя. «Пойдемъ же, говорилъ онъ, освободимъ его отъ этихъ ненавистныхъ людей, заставимъ его выслушать наши жалобы и будемъ просить объ излеченіи нашихъ бѣдствій. Вся Сербія будетъ съ нами».

 

 

309

 

Не смотря на такой болѣе осторожный видъ, приданный Петрошевичемъ ихъ дѣлу, руководители заговора, не будучи увѣрены въ полномъ сочувствіи своего ополченія къ такому предпріятію, рѣшились прежде узнать о расположеніи жителей Крагуевца, о намѣреніяхъ Вучича, и простояли цѣлый день 7-го января въ Таборищѣ. Кромѣ того они поджидали еще Стояна Симича, неуспѣвшаго прибыть съ своими людьми изъ болѣе отдаленнаго крушевацкаго округа. Что же дѣлалъ въ это время Вучичь? Онъ вооружилъ ополченцевъ Крагуевца и, присоединивъ ихъ къ регулярному отряду, расположилъ въ качествѣ стражи кругомъ княжескаго дворца; разослалъ приказаніе по окрестнымъ селеніямъ спѣшить къ Крагуевцу съ оружіемъ въ рукахъ и, назначивъ начальникомъ всѣхъ этихъ войскъ капетана Туцаковича изъ Гружи, человѣка преданнаго Милошу, самъ со 150 человѣкъ конницы выступилъ на встрѣчу возставшимъ, приказавъ Туцаковичу защищаться всѣми силами, если въ его отсутствіе произведено будетъ пападеніе на Крагуевацъ. Прибывъ къ Таборищу Вучичь вошелъ въ переговоры съ Милетою Радойковичемъ, Авраамомъ Петроніевичемъ и только что прибывшимъ Стояномъ Симичемъ. Онъ объявилъ имъ, что долженъ защищать всѣми силами княжескій дворець, согласно обѣщанію, и что возставшіе встрѣтятъ въ цѣломъ крагуевацкомъ округѣ сильный отпоръ, какъ и во всей Сербіи, готовой защищать Милоша. Онъ спрашивалъ заговорщиковъ, въ чемъ состоятъ ихъ намѣренія. Въ отвѣтъ на это Петроніевичь предлагалъ идти прямо на Пожаревацъ, чтобы захватить тамъ князя прежде, чѣмъ онъ приготовится къ сопротивленію, заставить его отречься отъ своего званія или отдѣлаться отъ него какимъ-либо инымъ способомъ. Этотъ планъ поддерживалъ Симичь, а также имѣвшіе личную вражду къ Милошу, Протичь и Майсторовичь, явившіеся въ Таборищѣ въ слѣдъ за Вучичемъ. Но Милета Радойковичь, котораго ополченіе считало своимъ главою и именемъ котораго въ послѣдствіи народъ назвалъ все это движеніе, воспротивился такому плану и требовалъ, чтобы сохраненъ былъ планъ дѣйствій, о которомъ условились въ Крушевцѣ, т. е чтобы приглашены были наиболѣе вліятельные старѣйшины подписать просьбу на имя князя съ изложеніемъ въ ней народныхъ желаній и жалобъ на злоупотребленія. По его мнѣнію, это было единственное средство дать народу время высказать свои собственныя желанія, предупредить междуусобную войну и склонить Милоша къ уступкамъ. Тогда Вучичь присоединилъ свой голосъ къ мнѣнію Милеты, объявивъ, что по вопросу о народныхъ правахъ

 

 

310

 

и ограниченіи Милошева самовольства онъ согласенъ съ ними, но ни какъ не можетъ согласиться съ тѣмъ, чтобы учинено было какое либо насиліе князю, и если они будутъ умышлять что либо противъ жизни Милоша или противъ его княжескаго достоинства, то онъ готовъ съ ними биться. Но такъ какъ онъ имѣетъ полномочіе отъ Милоша договориться съ ними, то онъ предлагаетъ имъ принять мнѣніе Милеты Радойковича и даже дозволяетъ вступить въ Крагуевацъ, въ случаѣ принятія этого мнѣнія. Вся сила и все значеніе были такимъ образомъ въ рукахъ Милеты и Вучича; остальные заговорщики должны были уступить имъ. Оба войска вступили мирно въ Крагуевацъ 8-го января. Милета съ своею дружиной и вооруженнымъ народомъ занялъ зданіе народнаго суда и большую часть города, Вучичь съ своими занялъ княжескій дворецъ и меньшую часть города. Обѣ власти запечатали своими печатями народную кассу для безопасности и ее охраняла стража отъ обѣихъ партій. Но затѣмъ всякое сообщеніе между ополченцами этихъ обоихъ отрядовъ было строжайше воспрещено, и кромѣ того возставшіе не могли внѣ занятыхъ ими частей города носить оружіе. Жизненные припасы доставляемы были для собравшагося народа изъ земскаго амбара. Старѣйшины обѣихъ сторонъ смотрѣли за сохраненіемъ порядка въ городѣ, часто видались другъ съ другомъ и разсуждали объ общемъ дѣлѣ. Къ плану, предложенному Милетой, вскорѣ пристали всѣ члены Верховнаго Суда и многіе изъ чиновниковъ, послѣ чего согласились требовать отъ Милоша, чтобы изданы были уставъ и законы для Сербскаго народа: на этомъ основаніи недовольные начали свои переговоры съ Милошемъ отъ имени Верховнаго Суда. Но нѣкоторые изъ заговорщиковъ, особенно Георгій Протичь, бывшій заклятымъ врагомъ Милоша съ 1827 года, шли гораздо далѣе и разсылали отъ имени Верховнаго Суда по разнымъ концамъ Сербіи весьма рѣзкія воззванія, клонившіяся къ тому, чтобы Милошъ удалился изъ княжества и отправился за границу, а старшій сынъ его Миланъ провозглашенъ былъ княземъ. Эти происки лучше всего указывали на то, что поведеніе Вучича въ этомъ дѣлѣ было наиболѣе благоразумно: онъ уговорился съ умѣренною партіей между заговорщиками и чрезъ то отнялъ у людей крайнихъ возможность дѣйствовать. Если же бы онъ вступилъ въ сраженіе съ возставшими, какъ того требовали нѣкоторые изъ друзей Милоша, то исходъ дѣла, въ случаѣ пораженія Милошевой партіи, былъ бы самый невыгодный для князя. Вотъ почему даже Кюниберъ, горячій сторонникъ Милоша и строгій порицателъ во всѣхъ другихъ

 

 

311

 

случаяхъ Ѳомы Вучича, воздаетъ послѣднему на этотъ разъ должныя похвалы.

 

( 32. Сторонники и противники Милоша, стр. 311—315 )

Между тѣмъ въ Пожаревацъ, гдѣ находился Милошъ, приходили самыя ужасныя вѣсти о ходѣ возстанія. Разсказывали, что Вучичь принялъ совершенно сторону заговорщиковъ, что со всѣхъ концовъ Сербіи, по приглашенію верховнаго суда, идутъ въ Крагуевацъ новыя ополченія, что если Милошъ попадетъ въ ихъ руки, то они способны будутъ на всякія мѣры противъ него. Всѣ эти слухи поддерживали и передавали Милошу тѣ изъ окружавшихъ его, которые были въ соглашеніи съ недовольными и хотѣли склонить Милоша къ бѣгству въ Австрію. Особенно хлопоталъ о томъ кнезъ Іокса Милосавлевичь, къ которому князь имѣлъ полное довѣріе. Находясь постоянно подлѣ Милоша, онъ всячески старался не допустить истины до него и наконецъь, просьбами и изображеніемъ страшной опасности, которая могла грозить въ Пожаревцѣ, ему удалось убѣдить Милоша бѣжать изъ Сербіи. Однакожь приготовленія къ бѣгству дѣлаемы были въ тайнѣ, и такъ какъ Іоксо постоянно увѣрялъ Милоша, что княгиня Любица и все его семейство состоятъ въ соглашеніи съ заговорщиками, то Милошъ и выѣхалъ изъ Пожаревца, не простившись съ ними. Но между сопровождавшими Милоша въ этомъ бѣгствѣ нашелся человѣкъ, которому оно показалось глупостію и малодушіемъ. Это былъ сердарь Коца Марковичь, безгранично преданный князю. Зная истину о крагуевацкихъ происшествіяхъ, онъ, при помощи Авраама Стойковича, добился у Милоша позволенія переговорить съ нимъ и, бросившись предъ княземъ на колѣни, заклиналъ его своею любовью къ нему и къ Сербіи отказаться отъ столь бѣдственнаго намѣренія и увѣрялъ въ привязанности народа, который обманутъ, но кончитъ тѣмъ, что обратить свой гнѣвъ противъ обманувшихъ его; во всякомъ случаѣ, по его мнѣнію, бѣжать, безъ всякой борьбы съ неблагодарными мятежниками, было непростительно. Всѣ остальные изъ спутниковъ Милоша присоединили свой голосъ въ совѣту Коцы, и, не смотря на противорѣчія Іоксы, князь возвратился въ Пожаревацъ, откуда разослалъ приказы по смедеревскому округу, который за годъ предъ тѣмъ былъ свидѣтелемъ такого простаго и братскаго обращенія Милоша съ народомъ, — приглашая всѣхъ ополчиться и прибыть къ нему. Къ вечеру того же дня Іованче Спасичь уже привелъ часть ополченцевъ; остальныхъ ожидали въ самомъ непродолжительномъ времени. Пожаревацъ и его округъ также поднялись и ополчились за князя. Обнаружились и другія доказательства народной привязанности къ Милошу:

 

 

312

 

капетанъ Милотинъ, испортившій прежде планы заговорщиковъ и потомъ снова вошедшій съ ними въ сношенія, былъ схваченъ народною толпой, которую приглашалъ присоединиться къ возставшимъ. Въ Рѣсавѣ Милосавъ Здравковичь отдалъ приказаніе всѣмъ ополченцамъ того округа идти немедленно къ Крагуевцу, но получилъ въ отвѣтъ, что никто не пойдетъ безъ особеннаго княжескаго приказа. Другіе сердари и капетаны, имѣвшіе участіе въ заговорѣ, предпочли выждать, какой оборотъ приметъ предпріятіе ихъ соумышленниковъ и не рѣшились повиноваться приказаніямъ, которыя разослалъ Протичь отъ имени Верховнаго Суда. Тѣ же изъ сердарей, которые не имѣли ни какого понятія о заговорѣ, обращались за разъясненіями къ лицамъ, которыхъ они считали друзьями князю. Ягодинское ополченіе, пришедшее въ Крагуевацъ съ Милетой, видя, что никто не собирается на большую скупщину, о которой говорили заговорщики, стало роптать на обманъ и мало по малу расходиться. Только Милетѣ, который имѣлъ сильное вліяніе на ополченцевъ, удалось удержать ихъ отъ окончательнаго бѣгства. Вучичь съ своей стороны постоянно являлся на совѣщанія недовольныхъ и продолжалъ предлагать имъ свое посредничество въ переговорахъ съ княземъ, въ чемъ его еще болѣе утвердила присылка изъ Пожаревца сердаря Вула Григорьевича съ порученіемъ узнать объ истинныхъ намѣреніяхъ возставшихъ. Прежде, чѣмъ отвѣчать Вучичу на его предложеніе, заговорщики созвали всѣхъ чиновниковъ, находившихся въ Крагуевцѣ, а также кнезовъ и кметовъ изъ города и окрестныхъ селеній, не разбирая къ какой партіи они принадлежали, и объяснили имъ причины, побудившія ихъ къ возстанію, увѣряя въ своей преданностя отечеству и въ чистотѣ своихъ намѣреній. Но Георгій Протичь, невоздержный на порицанія Милоша болѣе другихъ, далъ волю своей ненависти противъ князя и въ длинной рѣчи старался выставить Милоша злымъ тираномъ, который обходится съ своими подданными хуже чѣмъ съ рабами, въ доказательство чего привелъ истязанія, перенесенныя имъ самимъ за восемь лѣтъ предъ тѣмъ, и доказывалъ, что дѣло возставшихъ есть дѣло справедливое и что обязанность всѣхъ добрыхъ патріотовъ соединиться подъ однимъ знаменемъ для низверженія тирана, ибо, пока онъ живъ, въ Сербіи не будетъ ни мира, ни свободы. Протичь забывалъ, что тираны не могуть существовать безъ поддержки матеріальной силы, безъ дружины, лично и слѣпо преданной имъ и зависящей только отъ нихъ; а у Милоша не было такой грубой опоры: его значеніе основывалось на заслугахъ, оказанныхъ странѣ и народу; его власть надъ старѣйшинами

 

 

313

 

вытекала не изъ одного только личнаго превосходства надъ ними, но также изъ народнаго предпочтенія, оказываемаго ему предъ другими старѣйшинами, и отчасти изъ взаимной подозрительности и зависти другь къ другу ихъ самихъ. Неосторожная выходка Протича вызвала ропотъ въ собраніи, и первый Милета Радойковичь протестовалъ противъ замысла не только на жизнь Милоша, но и на его достоинство, и опять заявилъ, что онъ сталъ во главѣ движенія только съ цѣлію склонить князя къ облегченію народныхъ тягостей. Большая часть присутствовавшихъ въ собраніи высказалась въ томъ же смыслѣ. Наконецъ и Давидовичь, присутствовавшій въ засѣданіи, обратился съ вопросомъ, чего именно хотятъ недовольные отъ князя. Они отвѣчали, что они хотѣли съ оружіемъ въ рукахъ требовать нѣкоторыхъ административныхъ реформъ, а также свода гражданскихъ и уголовныхъ законовъ, которые обезпечивали бы неприкосновенность ихъ личности и собственности. Тогда Давидовичь сталъ увѣрять ихъ, что уже давно идутъ приготовительныя работы для этихъ реформъ, которыя не могутъ быть дѣломъ одного дня, обѣщалъ именемъ князя, что вскорѣ отмѣненъ будетъ кулукъ и сняты съ народа другія тяжкія повинности и объявилъ, что въ февралѣ будетъ созвана большая скупщина, на обсужденіе которой будетъ предложенъ органическій статутъ, могущій удовлетворить всѣ высказанпыя въ собраніи желанія. Рѣчь Давидовича встрѣчена была громкими криками одобренія, и ораторъ обратился къ руководителямъ возстанія съ совѣтомъ распустить свои ополченія и обратиться къ милости князя. Но совѣтъ его не былъ принятъ. Возставшіе хотѣли оставаться при оружіи до тѣхъ поръ, пока не будутъ увѣрены въ мирныхъ наклонностяхъ князя. Оня требовали даже, чтобы скупщина была созвана немедленно и тотчасъ же бы порѣшила всѣ несогласія. Рѣшено было даже составить условіе примиренія съ княземъ; набралось пять пунктовъ: свобода личности, свобода имущества, неприкосновенность чести, законное правосудіе и правительственный уставъ, который долженъ свято сохраняться. Избрана была даже депутація, которая должна была вести переговоры съ княземъ на основаніи этихъ условій. Депутацію эту составили изъ 35 наиболѣе уважаемыхъ кметовъ, а къ нимъ придали члена верховнаго суда Ранка Майсторовича. Но время предписывать условія князю прошло. Ополченцы, приведенные старѣйшинами въ Крагуевацъ, все болѣе и болѣе охладѣвали къ ихъ дѣлу. А между тѣмъ 1.500 ополченцевъ изъ Гружи подступило къ Крагуевцу и Петръ Туцаковичь, принявъ временное начальство надъ ними, грозилъ

 

 

314

 

выгнать партію недовольныхъ изъ Крагуевца. Новыя подкрѣпленія приходили къ Туцаковичу ежедневно, и заговорщики увидали себя въ опасности. Но Давидовичь, зная о желаніи Милоша прекратить несогласія безъ всякаго пролитія кровв, настаивалъ на посылкѣ депутаціи въ Пожаревацъ. Тогда Вучичь, котораго обѣ партіи упрекали въ измѣнѣ, оскорбившись передачею Туцаковичу начальства надъ войсками, оставшимися вѣрными Милошу, присоединился къ депутаціи и уѣхалъ въ Пожаревацъ для объясненій съ княземъ и представленія ему необходимости примириться съ возставшими. Милошъ принялъ его объясненія и обѣщалъ простить возставшихъ, если они немедленно положатъ оружіе и разойдутся.

 

Между тѣмъ волненіе въ Крагуевцѣ произвело сильное впечатлѣніе на жителей Бѣлграда, изъ которыхъ одни были привязаны въ Милошу, другіе опасались за свои торговыя дѣла, которымъ ничто такъ не вредитъ, какъ народные мятежи, третьи наконецъ боялись, чтобы турецкіе спахіи не воспользовались сербскою смутой для своихъ выгодъ. Однакожь и между бѣлградскими чиновниками нашлись люди, отнесшіеся сочувственно въ требованіямъ возставшихъ. Когда получена была въ Бѣлградѣ только первая, неясная вѣсть о движеніи Милеты Радойвовича въ Крагуевцу, они отнеслись неодобрительно къ затѣямъ заговорщиковъ; но когда пришло извѣстіе, что подъ начальствомъ Милеты состоитъ не менѣе 2.000 человѣкъ, и что Милошъ бѣжалъ изъ Пожаревца, мнѣнія этихъ людей измѣнились: они стали называть Милоша варваромъ и тираномъ, которому воздано по его заслугамъ, а предводителей возставія почтили именемъ добрыхъ гражданъ. Неосторожнѣе другихъ въ своихъ рѣчахъ былъ Цвѣтко Раевичь, исполнявшій тогда должность полицмейстера въ Бѣлградѣ. Онъ говорилъ явно и громко то, о чемъ другіе только думали или разсуждали въ своихъ семействахъ. На его бѣду два служителя Милоша: Мито чубукчи (подаватель чубуковъ) и Іово кафеджи (подноситель кофе) отправлялясь въ это самое время изъ Бѣлграда въ Пожаревацъ. На вопросъ Милоша о томъ, что дѣлается въ Бѣлградѣ, они сказали, что всѣ жители Бѣлграда сожалѣютъ о произшедшемъ и готовы идти на помощь къ князю, одинъ только Цвѣтко Раевичь хвалитъ заговорщиковъ и поноситъ Милоша. Гнѣвъ послѣдняго при этомъ извѣстіи не зналъ предѣловъ. Раевичь, подобно Симичу и Петроніевичу, пользовался и расположеніемъ и довѣріемъ Милоша. Онъ немедленно отправилъ приказъ схватить его и привезти скованнымъ въ Пожаревацъ. На-другой день пріѣхали изъ Бѣлграда два члена тамошняго суда и еще подробнѣе

 

 

315

 

разсказали объ отзывахъ Раевича о Милошѣ. Тогда послѣдній отправилъ двухъ капетановъ съ приказомъ остановить Раевича въ Смедеревѣ и разстрѣлять его тамъ безъ всякаго суда. Въ счастію посланнымъ попался на дорогѣ Ефремъ Обреновичь который, узнавъ о благопріятномъ исходѣ возстанія, ѣхалъ изъ Бѣлграда къ Милошу съ поздравленіями. Капетаны тяготились даннымъ имъ порученіемъ и обратились къ брату князя съ просьбою за наставленіями. Ефремъ зная, что Милошъ и самъ будетъ жалѣть, если его приказъ, данный въ минуты гнѣва, будетъ исполненъ, посовѣтовалъ имъ ѣхать такимъ путемъ, на которомъ они навѣрное не могли встрѣтить Раевича, и потомъ объявить князю, что не исполнили его порученія только въ слѣдствіе случайности. Ефремъ самъ расказалъ брату о своей продѣлкѣ и Раевичь привезенъ былъ въ Пожаревацъ живой, а потомъ освобожденъ вмѣстѣ съ Милютиномъ Петровичемъ, по примиреніи Милоша съ возставшими. Наконецъ и жители Бѣлграда успокоились отъ своихъ опасеній на счетъ турецкихъ спахій, ибо Веджи-паша самъ предложилъ Милошу свою помощь противъ возставшихъ, хотя князь и отклонилъ ее, не желая давать Туркамъ повода и впредь вмѣшиваться во внутреннія дѣла Сербіи.

 

Пока все это происходило въ Пожаревцѣ и Бѣлградѣ, въ Крагуевцѣ возникли несогласія между предводителями возстанія. Милета упрекалъ Милосава Здравковича за то, что онъ, обѣщавъ привести народъ изъ Рѣсавы, не явился въ Крагуевацъ въ самую важную минуту и потомъ прибылъ одинъ. Рѣсавацъ отвѣчалъ грубо, и между ними завязалась горячая перебранка, едва не кончившаяся потерею жизни для Рѣсавца. Ругавшихся воеводъ растащили ихъ друзья. Рѣсавацъ, не считая болѣе себя безопаснымъ, искалъ убѣжища въ княжескомъ дворцѣ; но и тутъ его ожидала враждебная встрѣча. Стража, окружавшая дворецъ, приняла его какъ непріятеля, стащила съ коня и, обзывая измѣнникомъ всѣмъ партіямъ, нанесла нѣсколько оскорбленій. Бѣдный Рѣсавацъ, опасаясь за свою жизнь, просилъ Давидовича, отправлявшагося также въ Пожаревацъ, взять его съ собой, чтобы выпросить у Милоша прощеніе себѣ. Но Давидовичь отказался исполнить его желаніе говоря, что и на дорогѣ могутъ ожидать его такія же непріятности, отъ которыхъ присутствіе Давидовича не можетъ спасти его. Рѣсавацъ долженъ былъ скрываться по разнымъ домамъ, пока не разъѣхались изъ Крагуевца главные вожди всего движенія. Они удалились по своимъ домамъ, когда народное ополченіе, узнавъ о благопріятномъ отвѣтѣ Милоша, выступило изъ Крагуевца.

 

 

316

 

Милета Радойковичь, Стоянъ Симичь, Авраамъ Петроніевичь, Іова Вельковичь возвратились въ свои жилища. Оставшіеся въ Крагуевцѣ члены верховнаго суда упали духомъ, и Георгій Протичь, опасаясь болѣе другихъ мщенія со стороны Милоша, ушелъ съ возвратившимися къ себѣ воеводами. Между тѣмъ Вучичь вернулся въ Крагуевацъ вмѣстѣ съ народною депутаціей и не засталъ тамъ никого ни изъ вождей движенія, ни изъ ополченцевъ. Это было ему крайне непріятно, ибо онъ былъ уполномоченъ отъ Милоша вести окончательные переговоры съ недовольными старѣйшинами. Такимъ образомъ дѣло было начато и прервано: возстаніе, угрожавшее въ началѣ большими опасностями для Милоша, кончилось ничѣмъ; но народъ прозвалъ его «Милетиной буной».

 

( 33. Примиреніе Милоша съ старѣйшинами, стр. 316—317 )

Когда спокойствіе было возстановлено, то Милошъ отправилъ въ Крагуевацъ 12 января своего брата Ефрема приготовить все для его торжественнаго принятія. Въ тотъ же день онъ послалъ письма Милетѣ, Симичу и Петроніевичу, увѣряя ихъ еще разъ въ своемъ прощеніи. Онъ распустилъ также сердарей, капетановъ и ополченцевъ, собравшихся со всѣхъ концевъ Сербіи въ Пожаревацъ для его защиты; благодаря ихъ за ихъ преданность къ нему. На другой день онъ самъ выѣхалъ въ Крагуевацъ, не вдалекѣ отъ котораго его встрѣтили всѣ мѣстныя власти, жители города и сосѣднихъ селеній и даже люди, стоявшіе во главѣ возстанія. При колокольномъ звонѣ и пушечныхъ выстрѣлахъ Милошъ принялъ народныя привѣтствія. Заговорщики, стоявшіе отдѣльно, бросились предъ княземъ на колѣни въ ту минуту, какъ онъ сходилъ съ коня, и просили прощенія. Милошъ поднялъ ихъ, обнялъ со слезами на глазахъ, увѣряя, что уже простилъ и прощаетъ еще разъ, и прибавилъ слѣдующія замѣчательныя слова: «мы всѣ имѣемъ слабости; я самъ очень часто впадалъ въ ошибки; постараемся ихъ исправить и простимъ другъ друга взаимно». Вмѣсто всякаго мщенія, Милошъ на другой же день пригласилъ къ себѣ Симича, Петроніевича и Радойвовича и объявилъ имъ, что онъ никогда не отвергалъ ни чьихъ добрыхъ совѣтовъ, и что всѣ, заботящіеся объ общественномъ благѣ вмѣсто того, чтобы прибѣгать въ враждебнымъ дѣйствіямъ противъ него, должны прежде откровенно объяснить ему, чѣмъ они недовольны, чтобы отвлечь его отъ ошибокъ, но никогда не составлять заговоровъ и не выставлять требованій, могущихъ повредить цѣлой Сербіи. Потомъ, чтобы еще болѣе увѣрить ихъ въ своей искренности, Милошъ пригласилъ ихъ въ церковь, гдѣ повлялся на евангеліи

 

 

317

 

въ томъ, что прощаетъ ихъ, а они въ свою очередь поклядись въ своей вѣрности и готовности повиноваться ему. Клятва Милеты, отличавшагося прямымъ и честнымъ характеромъ, была искренна; нельзя было того же сказать о клятвѣ другихъ заговорщиковъ. Всѣ друзья Милоша такъ мало были увѣрены въ томъ, что Стоянъ Симичь сдержитъ свое слово, что прощеніе его Милошемъ считали крайнею ошибкою со стороны князя. Особенно Ефремъ Обреновичь ропталъ на брата и открыто говорилъ, что не ожидаеть ничего добраго отъ примиренія Милоша съ Симичемъ. Но Милошъ издалъ приказъ, запрещавшій не только говорить о совершившемся возстаніи, но и дѣлать какія бы то ни было намеки на него; а брата просилъ обходиться съ вождями возстанія, какъ онъ обходился съ ними до заговора [163].

 

Въ газетѣ «Сербске Новине» всѣ крагуевацкія событія представлены были, какъ покорная просьба старѣйшинъ и кметовъ объ изданіи устава и законовъ для Сербіи. Строго говоря, къ иному результату и не привело возстаніе Милеты. Милошъ, хотя и зналъ, что недовольные дѣйствовали изъ личныхъ расчетовъ, и только для прикрытія свояхъ цѣлей ссылались на общественное благо, рѣшился дать уставъ, который бы не столько имѣлъ въ виду выгоды людей чиновныхъ, сколько народное благо. Но если въ продолженіе цѣлаго года не могъ быть написанъ дѣльный подробный уставъ, то еще менѣе можно было сдѣлать это въ двѣ недѣли, остававшіяся до того времени, къ которому, по обѣщанію Давидовича, Милошъ хотѣлъ созвать большую скупщину. Пришлось поручить тому же Давидовичу, какъ бойкому публицисту, написать требуемый уставъ. Какъ ни былъ образованъ сравнительно съ другими своими соотечественниками, падкій до политическихъ теорій, Давидовичь, но и онъ не могъ редактировать устава, согласнаго съ обычаями страны и удовлетворявшаго ея прямымъ нуждамъ. Онъ составилъ однакожь уставъ, вполнѣ отвѣчавшій его личнымъ побужденіямъ, и имѣвшій весьма скромное значеніе въ практическомъ отношеніи. Помимо этого важнаго вопроса о государственномъ устройствѣ Сербіи, былъ еще другой не менѣе важный для нея и самаго князя вопросъ о путешествіи въ Константинополь, куда уже не разъ был вызываемъ Милошъ. Порта желала, чтобы Сербскій князь точно также произнесъ предъ султаномъ клятву въ вѣрности, какъ это сдѣлали князья Молдавскій и Валашскій. Милошъ уже спрашивалъ о томъ русскаго посланника Бутенева, и тотъ совѣтовалъ ему исполнить желаніе Порты, считая даже появленіе Милоша въ Цареградѣ

 

 

318

 

необходимостію. Но люди, приближенные къ Милошу, были различнаго мнѣнія о его поѣздкѣ. Одни, надѣясь, что князь возьметъ ихъ съ собой, расчитывая при этомъ получить обычные подарки отъ Порты и предугадывая, что почести, которыя будутъ оказаны Милошу въ Ковстантинополѣ, могутъ принести пользу самой Сербіи, убѣждали его ѣхать. Они заранѣе воображали, какое вліяніе пріобрѣтетъ Сербія на румелійскихъ христіанъ, которые впервые увидятъ среди себя Сербскаго князя, какою досадой будутъ поражены бѣлградскіе и боснійскіе Турки и всѣ враги Сербіи, узнавъ, что ея князь, коего они считали простымъ вождемъ гайдуковъ, будетъ принятъ самимъ султаномъ. Другіе же напротивъ удерживали Милоша отъ путешествія. Упорнѣе всѣхъ держался этого мнѣнія Давидовичь, который говорилъ своимъ друзьямъ: «мы всѣ, кто имѣлъ дѣла въ Цареградѣ, проповѣдывала о князѣ Милошѣ чудеса, превозносили его до небесъ, такъ что Турки не иначе должны были представлять его себѣ, какъ человѣка необыкновеннаго; но я боюсь, чтобъ они, когда онъ явится въ нимъ, не узнали его побкиже, чтò послужитъ только въ невыгодѣ для народа и для него самаго». Онъ боялся также, чтобы турецкіе правители съ свойственною имъ льстивостію и вкрадчивостію не вовлекли Милоша въ какія либо излишнія откровенности, не развѣдали чрезъ него о дѣйствительныхъ силахъ и средствахъ Сербіи, платившей такую ничтожную дань султану, чтобъ не склонили его къ какимъ либо уступкамъ невыгоднымъ для Сербовъ. Удерживаемый благоразуміемъ отъ сообщенія всѣхъ этихъ опасеній самому Милошу, Давидовичь старался внушить ему, что такое путешествіе будетъ униженіемъ для его достоинства: пускаться въ такою долгій путь для того только, чтобы предстать у ногъ султана и благодарить его за уступки, сдѣланныя Сербіи, значило бы отказаться отъ права утверждать, что эти уступки пріобрѣтены съ оружіемъ въ рукахъ в стòили неисчислимыхъ пожертвованій. Онъ указывалъ также за громадныя издержки, съ которыми сопряжено подобное путешествіе въ Турцію. Недоумѣвая, на которомъ изъ двухъ противоположныхъ совѣтовъ остановиться, Милошъ хотѣлъ предложить скупщинѣ и этотъ вопросъ.

 

( 34. Скупщина 1835 года и обнародованіе перваго устава, стр. 318—329 )

Въ день Срѣтенія, 2 февраля 1835 года, въ Крагуевацъ собралось до 4.000 членовъ скупщины, въ чвслѣ коихъ, кромѣ чиновниковъ и главныхъ кметовъ, были также депутаты по одному человѣку со 100 семействъ и не малое число представителей городскаго, торговаго и ремесленннаго сословій. Но еще вдвое болѣе пріѣхало въ Крагуевацъ любопытныхъ,

 

 

319

 

ожидавшихъ чего-то необыкновенно важнаго отъ скупщины, слѣдовавшей за возстаніемъ старѣйшинъ противъ князя. Всѣ эти толпы народа не могли помѣститься въ Крагуевцѣ и разселились по ближайшимъ селеніямъ такъ, что окрестности Крагуевца представляли собою видъ оживленнаго народнаго табора, въ разныхъ мѣстахъ котораго шли угощенія, при чемъ раздавались безпрестанныя здравицы во славу Сербіи и ея князя, коего народъ называлъ столбомъ земли, отцомъ своимъ, дѣдомъ и тому подобными именами. Послѣ обѣдни началось торжественное молебствіе подъ открытымъ небомъ въ полѣ, гдѣ нарочно для этого дня устроено было особое возвышеніе, на которомъ стоялъ налой съ крестомъ и евангеліемъ. Кругомъ этого возвышенія устроены были мѣста для князя, митрополита и важнѣйшихъ чиновниковъ, въ средѣ коихъ виднѣлся и Стоянъ Симичь, имѣя видъ человѣка, который былъ убѣжденъ, что онъ оказалъ неоцѣненныя услуги своему отечеству. Послѣ небольшаго привѣтствія къ собранію, князь приказалъ прочесть Давидовичу рѣчь, главное содержаніе которой онъ предварительно продиктовалъ ему, а тотъ съ обычною своею плодовитостію и изысканнымъ краснорѣчіемъ развилъ и пріукрасилъ, позволивъ себѣ даже въ нѣкоторыхъ мѣстахъ измѣнить мысль Милоша.

 

Объяснивъ причины, по которымъ не могла состояться въ прошломъ году великая скупщина, и по которымъ не могли быть кончены въ одинъ годъ работы по составленію устава и законовъ, Давидовичь напоминалъ о предложеніяхъ, сдѣланныхъ отъ имени князя за годъ предъ тѣмъ народнымъ представителямъ. Съ тѣхъ поръ и князь, и народные люди могли приглядѣться къ вопросу объ уставѣ. Въ рѣчи, читавшейся теперь на скупщинѣ, говорилось, что Милошъ въ продолженіе всего года занимался и у себя въ кабинетѣ и съ Верховнымъ Судомъ изысканіемъ такого государственнаго устройства которое было бы наиболѣе полезнымъ для Сербіи. Но при этомъ онъ постоянно имѣлъ въ виду, что Сербское княжество есть государство новое, окончательно образовавшееся не болѣе года; а при образованіи всякаго государства, едва возникшаго, необходимо соблюдать осторожность и не обнародывать ни одного лишняго слова, отъ котораго потомъ пришлось бы отказаться, какъ отъ несообразваго съ общимъ благомъ. Образованіе существующихъ уже государствъ потребовало цѣлые вѣка; однакожь и въ нихъ имѣется многое, что слѣдовало бы прибавить. Сербія не можетъ идти инымъ путемъ; она не можетъ сдѣлаться въ одинъ годъ государствомъ вполнѣ образованнымъ

 

 

320

 

такъ, чтобъ нельзя было болѣе ничего ожидать. Сербскій народъ имѣетъ много національныхъ особенностей, которыя надо постараться примѣнить къ европейской образованности, чтобы потомъ мало по малу занять почетное мѣсто среди другихъ государствъ. Главное препятствіе тому заключается въ томъ, что въ Сербіи мало людей, способныхъ руководить дѣлами правленія по европейскому образцу, хотя иные и желаютъ того. Такова была главная мысль Милоша, заявленная предъ скупщиной, насколько ее можно уловить въ изложеніи Давидовича. Но переходя въ тѣмъ предложеніямъ, которыя рѣшено было представить скупщинѣ, Давидовичь говорилъ слѣдующее отъ имени князя:

 

«я признаю необходимымъ принять слѣдующія мѣры:

1) издать уставъ для Сербіи, въ которомъ были бы опредѣлены права и обязаннойи князя и властей Сербіи. Этотъ статутъ будетъ вамъ прочитанъ: вы увидите изъ него, что общія права народа и права каждаго Серба основаны на началахъ, предписываемыхъ человѣколюбіемъ. Вы найдете тутъ личную свободу для каждаго, а равно и то, что каждый Сербъ есть господинъ своего имущества. Мы всѣ должны дать присягу сохранять этотъ уставъ, какъ всѣ присутствующіе здѣсь, такъ и наши отсутствующіе братья. Мы должны принести присягу одни другимъ: князь властямъ и народу, народъ князю и властямъ, въ томъ, что будемъ соблюдать этотъ уставъ также свято в всецѣло, какъ завѣты евангельскіе, и что мы не уклонимся отъ него ни на палецъ, безъ согласія всѣхъ насъ и всего народа.

2) Я вознамѣрился образовать Державный Совѣтъ, состоящій изъ совѣтниковъ и шести попечителей или министровъ, между которыми будутъ подѣлены всѣ отрасли земской службы. Попечители будутъ приготовлять дѣла, совѣтники обсуждать ихъ и разрѣшать; потомъ ихъ постановленія будутъ представляться мнѣ на утвержденіе. Какъ попечители, такъ и совѣтники будутъ отвѣтственны за свои дѣйствія предъ княземъ и народомъ, и вообще они будутъ отвѣчать за всѣ злоупотребленія, которыя причинятъ какой либо вредъ выгодамъ народа.

3) Нѣсколько лѣтъ уже идутъ работы по составленію свода законовъ гражданскихъ и уголовныхъ. Когда онъ будетъ обнародованъ, каждый Сербъ найдетъ въ немъ покровительство и правый судъ, не по одному только здравому разсужденію судьи, какъ это было до сихъ поръ, но на основаніи самаго закона. При такихъ уставахъ, я полагаю внутреннее управленіе измѣнится въ лучшему. Народъ будетъ подъ вѣдѣніемъ своихъ кметовъ, капетановъ и судовъ, они подъ вѣдѣніемъ Державнаго Совѣта, сей послѣдній подъ вѣдѣніемъ князя и подлѣ

 

 

321

 

него, а князь подъ властію закона и въ постоянномъ соглашеніи съ Совѣтомъ. При такихъ учрежденіяхъ я надѣюсь, что мы всѣ и каждый изъ насъ отвыкнутъ отъ своевольныхъ дѣйствій. Очень можетъ быть, что въ этихъ учрежденіяхъ будутъ замѣчены какія либо опущенія, но они восполнятся со временемъ по мѣрѣ того, какъ сдѣлаются чувствительными. Ни мои знанія, ни мои способности, ни мое время не позволили мнѣ выполнить окончательно такой важный трудъ, и я могу сказать, что никто не можетъ упрекнуть его въ недостаткахъ, какъ не могу сказать, что это самый совершенный трудъ въ цѣломъ мірѣ».

 

За тѣмъ въ рѣчи подробно говорилось о способѣ раскладки и взиманія податей, а также объ окончательномъ опредѣленіи общей величины ихъ. Милошъ предлагалъ установить однообразную подать по три талера съ души въ полугодіе, которая обнимала бы собою какъ всѣ прямые, такъ и косвенные налоги, общинные, земскіе, церковные и государственные. Милошъ обѣщалъ даже уничтоженіе кулука, за исключеніемъ постройки общественныхъ зданій, за работы по которымъ правительство все-таки должно платить. Что же касается проведенія хорошихъ дорогь и мостовъ, то объ этомъ должны входить въ соглашеніе между собой сосѣдніе города и селенія. Лѣса и пастбища должны были стать отнынѣ общимъ владѣніемъ тѣхъ селеній, къ которымъ они принадлежатъ:

 

«ибо, по выраженію рѣчи, весь народъ одинаково платитъ за то, а потому каждый долженъ пользоваться этими угодьями. Отнынѣ никто не можетъ, ни правительство, ни кметъ, ни чиновникъ, ни купецъ, ни селянинъ, никто другой, окружать лѣса заборами, развѣ не болѣе 10 деревъ, и мѣшать пользоваться ими нашимъ братьямъ изъ другихъ селеній и округовъ».

 

При всѣхъ этихъ условіяхъ Милошъ полагалъ, что ежегодная подать въ шесть талеровъ не покажется высокою, но

 

«мы увидимъ, говорилъ онъ, въ состояніи ли мы будемъ покрыть всѣ расходы при помощи такой подати. Наше правительство испытаетъ достаточна она или нѣтъ. Обязанностью попечителя финансовъ будетъ представить чрезъ годъ мнѣ, державному совѣту и народной скупщинѣ подробный отчетъ приходовъ и расходовъ».

 

Уравненіе же податей между многосемейными и малосемейными, между богатыми и бѣдными, между женатыми и холостыми, будетъ исполнено по табелямъ, составленіемъ которыхъ займутся кметы и которыя будутъ разсмотрѣны правительствомъ. Въ заключеніе князь предлагалъ, чтобы каждый округъ подалъ мнѣніе за себя о разныхъ постановленіяхъ, которыя счелъ бы полезными; чтобы каждый округъ опредѣлилъ

 

 

322

 

отъ себя извѣстное число депутатовъ, какъ для этой цѣли, такъ и для присутствія при будущихъ скупщинахъ, ибо невозможно всегда собираться такому большому количеству народа, которое съѣхалось къ настоящей скупщинѣ. По окончаніи рѣчи, засѣданіе отложено было до слѣдующаго дня [164].

 

На другое утро началось чтеніе написаннаго Давидовичемъ устава.

 

Уставъ этотъ состоялъ изъ 14 главъ и 142 статей. Въ первой главѣ опредѣлены были политическое значеніе и пространство Сербіи въ такихъ простыхъ словахъ:

 

«1) Сербія есть нераздѣльное и въ своемъ управленіи независимое княжество, по признанію султана Махмуда II и императора Николая I; 2) Сербія дѣлится на разные округи, а округи на срезы и общины; границы и имена первыхъ могутъ быть измѣняемы закономъ».

 

Вторая глава опредѣляла флагъ и гербъ Сербіи. Третья глава говорвла о властяхъ законодательной, исполнительной и судебной: къ первымъ двумъ отнесены князь и державный совѣтъ, составленный изъ шести попечителей о народныхъ дѣлахъ, неопредѣленнаго числа совѣтниковъ, предсѣдателя и главнаго секретаря. Въ четвертой главѣ говорилось, какимъ путемъ должны быть издаваемы законы въ Сербіи, чтобы имѣть дѣйствительную силу: законы могутъ касаться всего народа, или части его; никакой законъ не имѣетъ обратной силы; законъ о распредѣленіи народной дани на всякій годъ не можетъ быть издаваемъ безъ одобренія народной скупщины, которая для того будетъ созываться ежегодно и состоять изъ 100 народныхъ депутатовъ; законы предлагаются попечителями, разсматриваются державным совѣтомъ и утверждаются княземъ не позднѣе 20 дней по представленія ему; если же князь отвергнетъ законъ, то Совѣтъ имѣетъ право представлять его еще два раза, съ присоединеніемъ доказательствъ въ его пользу; но если князь не признаетъ силы этихъ доказательствъ, то можетъ отвергнуть и въ третій разъ. Форма для изданія законовъ была принята слѣдующая: «Мы, князьСербскій, по предложенію державнаго Совѣта, постановляемъ»; а внизу подписи: предсѣдателя Совѣта, соотвѣтственнаго дѣлу попечителя и главнаго секретаря Совѣта. Законы, при изданіи которыхъ не соблюдены эти формы, не имѣютъ никакой силы и не должны быть исполняемы. Въ пятой главѣ помѣщено было 30 статей о Сербскомъ князѣ: лицо его свято и неприкосновенно, онъ не отвѣчаетъ ни за какія дѣла по управленію, за которыя отвѣчаютъ остальныя власти Сербіи, всякая по своеиу вѣдомству, а потому никто и не можетъ судить князя или жаловаться на него

 

 

323

 

за таковыя дѣла, но ищетъ удовлетворенія отъ помянутыхъ властей. Сербскій князь есть глава всей державы; ему, кромѣ права изданія законовъ по вышеупомянутой формѣ и исполненія ихъ чрезъ попечителей, принадлежитъ право назначать всѣ власти и всѣхъ чиновниковъ въ Сербіи. Онъ имѣетъ право прощать преступниковъ или облегчать присужденныя имъ наказанія. Князь и самъ имѣетъ право предлагать законы на обсужденіе державнаго Совѣта. Онъ имѣетъ право имѣть свой Совѣтъ изъ нѣсколькихъ лицъ для совѣщаній о разныхъ дѣлахъ, но эти лица не могутъ быть членами Совѣта. Князь имѣетъ право давать отличіе по службѣ и благородство; князю принадлежитъ право разрѣшать вступленіе въ бракъ его сыновьямъ и дочерямъ. Князь и члены княжеской фамиліи свободны отъ дани на дома, въ которыхъ они пребываютъ, но съ остальныхъ недвижимыхъ имуществъ ихъ платятъ налоги въ народную казну, какъ и остальные Сербы. Званіе Сербскаго князя наслѣдственно переходитъ отъ отца къ сыну по нисходящей линіи; по прекращеніи старшей линіи право наслѣдства переходитъ къ слѣдующей линіи, по прекращеніи мужскихъ линій право наслѣдства переходитъ къ сыну старшей дочери князя и т. д. Такимъ образомъ наслѣдственность сербскаго престола принадлежитъ князю Милошу Ѳедоровичу Обреновичу, а по прекращенія его наслѣдниковъ мужескаго пола, переходитъ къ Іовану Обреновичу и его потомкамъ мужескаго пола, а послѣ нихъ въ линію Ефрема Обреновича. Въ случаѣ прекращенія потомковъ мужескихъ линій фамиліи Обреновичей, наслѣдственіюсть княжескаго званія переходитъ къ старшему представителю старѣйшей женской линіи изъ этой фамиліи, и послѣдній князь изъ мужской линіи остававшійся бездѣтнымъ, съ одобренія державнаго Совѣта и народной скунщины, усыновляетъ старѣйшаго потомка изъ первой женской линіи. Если же и всѣ женскія линіи прекратятся въ своихъ потомкахъ мужескаго пола, то державный Совѣтъ три раза приглашаетъ послѣдняго князя назначить при его жизни достойнѣйшаго и способнѣйшаго преемника изъ среды Сербскаго народа. Если князь этого не сдѣлаетъ, то державный Совѣтъ и народная скупщина сами избираютъ ему наслѣдника и правительство проситъ султана отъ имени народа утвердить его въ званіи наслѣдственнаго князя Сербіи. Сербскій князь долженъ быть природный Сербъ и православнаго восточнаго исповѣданія; того же исповѣданія должны быть княгини и жены членовъ княжеской фамиліи. Совершеннолѣтіе Сербскаго князя наступаетъ, когда ему исполнится 20 лѣтъ. Князь Сербскій не можетъ занимать

 

 

324

 

иностранные престолы. Князь и княгиня Сербіи имѣютъ титулъ Высочества; сыновья и братья князя, ихъ жены и дѣти имѣютъ титулъ Свѣтлости. Малолѣтный князь состоитъ подъ опекою своей матери и тѣхъ изъ членовъ державнаго Совѣта, которыхъ назначитъ въ завѣщаніи его отецъ; но если покойный князь не указалъ опекуновъ, то ихъ назначаетъ державный Совѣтъ. Опекуны малолѣтнаго князя даютъ присягу предъ державнымъ Совѣтомъ исполнять свои обязанности вѣрно и точно и воспитывать молодаго князя въ почтеніи къ сербскому уставу и въ любви къ гражданамъ своего отечества. Въ случаѣ, если князь умретъ или отречется отъ своего достоинства, и наслѣдникъ его будетъ малолѣтнымъ, то для управленія дѣлами страны державный Совѣтъ назначаетъ трехъ намѣстниковъ, которые и правятъ Сербіей, согласно уставу и подъ надзоромъ совѣта, въ чемъ принимаютъ присягу. Во время такого намѣстничества уставъ не можетъ быть измѣняемъ. Если предъ державнымъ совѣтомъ и народною скупщиною будетъ доказано, что старшій сынъ князя малоуменъ или подверженъ важнымъ тѣлеснымъ недостаткамъ, а также если старшій сынъ князя самъ отречется отъ своего права на княжеское достоинство, въ такомъ случаѣ наслѣдуетъ ему его старшій сынъ, если же у него нѣтъ дѣтей, то его старшій братъ. Сыновья и братья князя и ихъ дѣтй не имѣютъ права вступать въ службу иностранныхъ державъ, въ противномъ же случаѣ лишаются и права на наслѣдіе престола и содержанія, которое бы должны были получать отъ Сербіи. Княжескіе сыновья и дочери всѣхъ линій княжеской фамиліи, если вступятъ въ бракъ безъ одобренія отца и матери и безъ согласія державнаго Совѣта съ лицами другаго, а не православнаго восточнаго исповѣданія, теряютъ право на наслѣдіе княжескаго достоинства и за себя и за своихъ дѣтей. Остальныя статьи пятой главы касались содержанія членовъ княжеской фамиліи. Дворы и сады, которыми они владѣли въ Сербіи во время изданія устава, объявлены были законнымъ имѣніемъ ихъ и ихъ потомковъ. Кромѣ того въ столичномъ мѣстѣ обѣщано построить на народный счетъ приличный дворецъ для князя. Самому Милошу назначено ежегодно 100.000 талеровъ и 20.000 на содержаніе двора; братьямъ его, за услуги оказанныя Сербскому народу, по 10.000 ежегодной пенсіи, а по смерти ихъ, семействамъ ихъ по 5.000. Въ самой послѣдней статьѣ этой главы помѣщена была форма присяги, которую долженъ давать Сербскій князь при вступленіи на престолъ, послѣ которой можетъ быть уже совершенъ обрядъ вѣнчанія и мѵропомазанія.

 

 

325

 

Въ шестой главѣ, состоявшей изъ 32 статей, опредѣлены были права и обязанности державнаго Совѣта. Наивысшая власть послѣ князя, Совѣтъ долженъ былъ наблюдать, чтобы никто изъ Сербовъ не повредилъ и не нарушилъ устава, отклонять отъ всякаго Серба всякія неправды, руководить законодательною жизнію Сербіи, посылать предписанія остальнымъ сербскимъ властямъ, предлагать князю людей, способныхъ нести общественныя должности. «Державный Совѣтъ есть орудіе, посредствомъ котораго князь разговариваетъ съ наредомъ на скупщинахъ, еслибъ обстоятельства ему не дозволили лично присутствовать на скупщинѣ. Державный Совѣтъ имъетъ право жаловаться князю на всякаго изъ членовъ своихъ, который поступитъ неправо или противъ устава, или противъ султанской власти, или противъ лица князя, или вообще въ противность выгодамъ Сербскаго народа. Державный Совѣтъ имѣетъ право наказывать и каждаго чиновника, который въ чемъ либо провинился по своей должности, но по закону, который будетъ изданъ». Кромѣ лицъ, которыя должны были входить въ составъ Совѣта на основаніи 3 главы устава, князь можетъ посылать въ засѣданія Совѣта своихъ сыновей и братьевъ, которымъ не менѣе 18 лѣтъ, но право голоса они получаютъ только по наступленіи имъ 20 лѣтъ. Кромѣ того князь можетъ наименовывать державными совѣтниками и другимъ заслуженныхъ чиновниковъ, которые пребываютъ не въ столицѣ Сербіи, и засѣдаютъ въ Совѣтѣ только во время пріѣздовъ своихъ въ столицу, или когда вызоветъ ихъ Совѣтъ. Отецъ и сынъ, или два брата, не могутъ быть въ одно и тоже время членами державнаго Совѣта; предсѣдателя Совѣта назначаетъ князь. Попечители народныхъ дѣлъ отвѣчаютъ за все, чтобы не предприняли сами по себѣ; каждое попечительство получаетъ опредѣленную сумму ежегодно на свои расходы; каждый попечитель ежегодно представляетъ обширный отчетъ по дѣламъ своего вѣдомства державному Совѣту и князю, а попечитель казначейства кромѣ того и народной скупщинѣ; князь можетъ назначать попечителей изъ членовъ Совѣта, а также увольнять ихъ, но уволенный попечитель переходитъ въ ряды совѣтниковъ. Засѣданія державнаго Совѣта тайны и имъ ведутся протоколы. Рѣшенія Совѣта имѣютъ силу, когда въ засѣданіи кромѣ предсѣдателя было не менѣе 4-хъ попечителей и 4-хъ совѣтниковъ съ главнымъ секретаремъ; но при назначеніи опекуна надъ малолѣтнимъ княземъ и намѣстничества при малолѣтнемъ или неспособномъ князѣ, во время вѣнчанія и принятія присяги новымъ княземъ, принесенія присяги новому князю, избранія новаго

 

 

326

 

князя изъ среды народа и во время народныхъ скупщинъ должны присутствовать три четверти всѣхъ членовъ державнаго Совѣта. Рѣшеніе Совѣта принимаются по простому большинству голосовъ; если голоса распадутся на двѣ равныя половины, то принимается то мнѣніе, на сторонѣ котораго находится предсѣдатель. Державные совѣтники отвѣчаютъ: за каждый совѣтъ, поданный князю, за всякій поступокъ, противный уставу и за несообщеніе князю о чьихъ либо чужихъ преступленіяхъ; но они не отвѣчаютъ за мнѣнія, поданныя при составленіи закона. Подробныя правила объ устройствѣ и обязанности державнаго Совѣта князь долженъ былъ обнародовать немедленно по изданіи устава.

 

Въ седьмую главу заиесены были четыре статьи о судебной власти. Правосудіе впредь должно было совершаться въ Сербіи отъ имени князя. Сводъ законовъ гражданскихъ и уголовныхъ долженъ быть изданъ возможно скорѣе. Суды дѣлятся на три степени: окружные, великій Судъ и державный Совѣтъ, который образуетъ при себѣ судебное отдѣленіе. Судьи не зависимы въ отправленіи своихъ обязанностей ни отъ кого въ Сербіи, кромѣ закона; никакая власть, ни высшая, ни низшая, не имѣетъ права отвращать судью или повелѣвать ему, чтобы онъ судилъ иначе, чѣмъ предписываютъ ему законы. Ни одинъ Сербъ не можетъ переносить своего дѣла изъ своего туземнаго суда въ чужой. Въ восьмой главѣ помѣщены статьи о народной скупщинѣ, которая должна состоять изъ ста депутатовъ, изъ коихъ каждый не моложе 30 лѣтъ и получаетъ содержаніе отъ своихъ избирателей. Скупщина созывается княжескимъ указомъ разъ въ годъ около Юрьева дня, а если нужно, то и нѣсколько разъ въ годъ; распускается она также княжескимъ указомъ. Никакая дань не можетъ быть наложена или распредѣлена безъ одобренія народной скупщины; только народной скупщинѣ принадлежитъ право налагать дань на народъ. Всякая дань опредѣляется лишь на одинъ годъ до слѣдующей скупщины. Годичное жалованье князя не можетъ быть увеличено безъ одобренія народной скупщины и не можетъ быть уменьшено безъ согласія князя». Народная скупщина имѣетъ право дѣлать представленія князю и державному Совѣту объ изданіи новыхъ законовъ, о злоупотребленіяхъ, замѣченныхъ ею въ правленіи, о нарущеніяхъ устава, какими бы то ни было властями. — Въ девятой главѣ говорилось о церкви. Во главѣ православной восточной сербской церкви стоитъ одинъ митрополитъ; архіереевъ же можетъ быть столько, сколько будетъ нужно по числу населенія. Внутреннее управленіе церковію принадлежитъ митрополиту. Митрополитъ

 

 

327

 

и архіереи могутъ быть приглашаемы княземъ и державнымъ Совѣтомъ для совѣщанія о церковныхъ дѣлахъ. Всякое вѣроисповѣданіе въ Сербіи имѣетъ право отправлять свое богослуженіе свободно по своимъ обрядамъ и всякое находится подъ покровительствомъ сербскаго правительства. Присяга каждаго лица совершается по обряду, предписываемому его вѣроисповѣданіемъ. Доходы духовенства опредѣлены въ особыхъ постановленіяхъ. Въ десятой главѣ, содержащей постановленія о финансахъ, замѣчательны двѣ статьи: по одной никакой долгъ Сербскаго княжества не можетъ быть заключенъ безъ согласія князя, державнаго Совѣта и народной скупіцины; по другой финансовое правленіе не можетъ устраивать таможенъ на границахъ различныхъ округовъ Сербскаго княжества. — Въ одинадцатой главѣ опредѣлены были общенародныя права Сербовъ. Только природный Сербъ или получившій право сербскаго гражданства можетъ быть чиновникомъ, опекуномъ, членомъ общинъ, надзирателемъ публичныхъ и общественныхъ заведеній. Каждый иностранный торговецъ, фабрикантъ, ремесленникъ или земледѣлецъ христіанскаго исповѣданія получаетъ право сербскаго гражданства, проживъ въ Сербіи 7 лѣтъ; а иностранцы, оказавшіе услугиСербіи, считаются сербскими гражданами послѣ того имъ какъ это право дастъ, князь. Всѣ Сербы равны предъ сербскимъ закономъ. Всѣмъ Сербамъ открытъ путь ко всякимъ должностямъ въ Сербіи. При равныхъ способностяхъ Сербъ предпочитается иностранцу при опредѣленіи въ государственную службу. Рабъ, ступившій на сербскую землю, считается свободнымъ съ той самой нинуты. Имущество каждаго Серба неприкосновенно. Если чье либо частное мнѣніе окажется необходимымъ для общенародной пользы, то оно употребляется на это назначеніе съ вознагражденіемъ его владѣльца по оцѣнкѣ. Ни одинъ Сербъ не освобождается отъ платы ежегорой дани и отъ обязанности по возведенію мостовъ и устройству дорогъ. Всѣ Сербы свободны отъ кулука, за исключеніемъ постройки правительственныхъ зданій, но при этомъ правительство платитъ за работы. Каждый Сербъ обязанъ по призыву правительства на защиту отечества въ регулярное или приписное войско, изъ коихъ первое постоянно, а второе созывается только въ важныхъ случаяхъ. Акты всѣхъ властей въ Сербіи совершаются за сербскомъ языкѣ. Затѣмъ повторялась статья объ общемъ владѣніи лѣсами и пастбищами, о которыхъ упоминалось въ рѣчи. — Въ двѣнадцатой главѣ опредѣлялись права и обязанности чиновниковъ, не представляющія ничего особеннаго; стоитъ только замѣтить, что половинная пенсія давалась за 15 лѣтъ безпорочной

 

 

328

 

службы, а полная за 25-ть. Въ тринадцатой главѣ помѣщено было правило, что для измѣненія устава необходимо созывать скупщину, на которую должны въ такомъ случаѣ явиться не менѣе трехъ четвертей ея членовъ и двѣ трети изъ нихъ должны дать согласіе на таковое измѣненіе. Въ послѣдней главѣ говорилось, что уставъ Сербскаго княжества состоитъ изъ 142 статей и вступаетъ въ дѣйствіе съ 3 февраля 1835 года, а державный Совѣтъ заноситъ его въ сборникъ законовъ [165].

 

Этотъ уставъ, набросанный на скоро, заключалъ въ себѣ не мало противорѣчій. Сохраняя за княземъ право назначенія всѣхъ чиновниковъ, онъ не позволялъ ему смѣнять или понижать ихъ, безъ согласія державнаго Совѣта, такъ что послѣдній всегда могъ сдѣлаться прибѣжищемъ, куда каждый чиновникъ могъ обращаться за защитой. У князя не было никакой административной власти, между тѣмъ какъ любой сельскій кметъ пользовался ею: для Сербовъ того времени это должно было казаться страннымъ. Вся правительственная дѣятельность поглощена была державнымъ Совѣтомъ, члены котораго, не менѣе четырехъ человѣкъ, должны были постоянно находиться подлѣ князя и, при извѣстныхъ отношеніяхъ высшихъ чиновниковъ къ Милошу, могли сдѣлаться его постоянными обвинителями: они были не смѣняемы и подлежали только суду скупщины. А между тѣмъ уставъ создалъ цѣлую лѣстницу общественныхъ положеній: надъ простымъ сельчаниномъ стоялъ кметъ, надъ кметомъ капетанъ, надъ капетаномъ сердарь, надъ сердаремъ попечители и державный Совѣтъ, надъ ними князь. Но князь ничего не могъ сдѣлать безъ согласія державнаго Совѣта, тогда какъ послѣдній могъ дѣлать все безъ князя. Равнымъ образомъ великій Судъ не имѣлъ никакого значенія въ дѣлахъ несудебныхъ, которое принадлежало ему прежде: а державный Совѣтъ въ то же время получилъ значеніше высшаго кассаціоннаго суда. Можно было бы спросить, какой власти не получилъ державный Совѣтъ. Въ лицѣ его членовъ соединялись власть законодательная, исполнительная и судебная: въ немъ были и министры и судьи, совѣтниви и администраторы. Давидовичь, ограничивая такимъ образомъ княжескую власть, руководился демократическими ученіями, которыхъ былъ большимъ поклонникомъ. Но, подчинивъ Совѣтъ и его приговоры народной скупщинѣ, онъ забывалъ, что скупщина собиралась разъ, два въ годъ и засѣдала лишь нѣсколько дней; большинство ея членовъ состояло изъ людей простыхъ, чувствительныхъ въ ласкамъ тѣхъ, кто поставленъ выше ихъ, и державному Совѣту не трудно было получить сильное вліяніе

 

 

329

 

на нихъ тѣмъ болѣе, что на скупщинахъ того времени не вошло еще въ обычай высказывать свои мнѣнія по одиночкѣ, но депутаты каждаго округа подавали общее мнѣніе, совѣщаніями же ихъ руководили окружные сердари, которыми были чиновники, поставленные въ полную зависимость отъ Совѣта. Такимъ образомъ уставъ не прекращалъ борьбы между княземъ и высшими чиновниками, а только давалъ ей болѣе широкую почву.

 

Эта борьба была неизбѣжна и по другимъ причинамъ. Между второстепенными чиновниками и въ самой народной массѣ у князя были приверженцы, которые смотрѣли на послѣднее волненіе гораздо строже, чѣмъ Милошъ и приближенные къ нему совѣтники. Это не замедлило обнаружиться даже во время срѣтенской скупщины. Въ ней самымъ важнымъ явленіемъ, послѣ вступительной рѣчи князя, было не чтеніе устава, который приняли безъ всякихъ обсужденій и на вѣрность которому принесли присягу всѣ отъ князя до послѣдняго кмета, немедленно по его прочтеніи, даже не совѣщанія Милоша съ народомъ о поѣздкѣ его въ Константинополь, ибо члены скупщины отвѣчали прямо: «не ѣзди князь! пошли лучше одного изъ сыновей или братьевъ своихъ»; — но неожиданное самимъ Милошемъ проявленіе народной ненависти къ Стояну Симичу и его соумышленникамъ. Нѣкоторые изъ окружныхъ начальниковъ, не довѣряя обѣщаніямъ, даннымъ Симичемъ князю, собирались говорить объ этомъ въ присутствіи всей скупщины. То были: сердарь соколькаго округа Іованъ Мичичь, капетанъ изъ Уба Павелъ Даниловичь, рудницкій капетанъ Илья Поповичь и капетанъ валѣвскій Іовица Милютиновичь; къ нимъ присоединились многіе изъ кметовъ и депутатовъ. Милошъ узнавъ, чтò они затѣваютъ, просилъ ихъ отказаться отъ своего намѣренія. Но еще не умолкли голоса, требовавшіе, чтобы князь не ѣздилъ въ Константинополь, какъ толпа людей, недовольныхъ Симичемъ, приблизилась къ возвышенію, гдѣ сидѣлъ Милошъ, окруженный близкими ему лицами, въ числѣ коихъ былъ и Симичь, и послышались слова, произнесенныя Даниловичемъ: «хорошо, князь! но злодѣи, что подлѣ тебя». . . . . . Симичь поблѣднѣлъ; а Милошъ, внезапно отвлеченный отъ разговоровъ о поѣздкѣ въ Константинополь, и услыхавшій слова капетана, возвысилъ свой голосъ и покрылъ имъ рѣчь Даниловича, не покидая прежней темы разговоровъ. Ненавидѣвшіе Симича толпились около князя, пытались снова начать свою рѣчь, но Милошъ постоянно перебивалъ ихъ и взглядомъ давалъ знать, чтобъ они замолчали. Сдержанное самимъ княземъ проявленіе

 

 

330

 

народной ненависти къ заговорщикамъ, конечно, не уничтожило послѣдней и она всегда могла пробудиться при первомъ же поводѣ въ тому [166].

 

( 35. Адресъ и дары Милошу отъ народа, стр. 330—332 )

Предъ закрытіемъ скупщины нѣкоторые изъ ея членовъ обратились въ Милошу съ просьбою дозволить имъ выразить свои чувствованія предъ княземъ, оказавшимъ столько услугъ отечеству, и ознаменовать ихъ какимъ либо актомъ. Милошъ отложилъ это до другаго дня. Еще за годъ предъ тѣмъ, на февральской скупщинѣ, рѣшено было поднести Милошу золотую саблю, украшенную алмазами и золотой кубокъ. По рисунку, составленному тѣмъ самымъ Гаспаровичемъ, который въ 1830 году снялъ въ нѣсколько часовъ отчетливую копію съ карты сербскихъ границъ, начерченной русскими инженерами, исполнены были въ Вѣнѣ обѣ вещи. На ножнахъ сабли изображены были рỳбинами и бирюзою слова: «Своему князю Милошу Обреновичу благодарная Сербія». Подарки эти были выставлены съ самаго начала скупщины въ зданіи великаго суда. Тамъ же былъ прочитанъ и одобренъ адресъ, при которомъ эти подарки должно было поднести князю. 4 февраля исполненъ былъ этотъ обрядъ на томъ же мѣстѣ, гдѣ въ предшествовавшіе два дня собиралась скупщина. Въ мѣсту гдѣ сидѣлъ Милошъ, въ присутствіи громаднаго стеченія народа, подошли высшіе чиновники Сербіи, и между ними Милета Радойковичь, и поднесли ему на бархатной подушкѣ саблю, кубокъ полный вина, хлѣбъ и соль. За тѣмъ прочитанъ былъ адресъ:

 

«Ваше высочество! всемилостивѣйшій господарь! мы вчера получили изъ вашихъ рукъ уставъ Сербіи, который учреждаетъ наше правительство и опредѣляетъ права каждаго Серба. Теперь мы видимъ, что наше желаніе исполнено. Что вы основали своею доблестію и своими долгими трудами, то идетъ быстро къ желанной цѣли по пути, указанному вашими мудрыми и благодѣтельными учрежденіями. Такъ создалось великое зданіе общихъ правъ Сербскаго народа. Хаттишерифы султана суть акты, свидѣтельствующіе о безграничной султанской милости, о благоволеніи одного царя и великодушномъ покровительствѣ другаго. Но, князь и господарь! права каждаго Серба суть плодъ единственно вашего патріотизма, вашей справедливости, вашего великодушія, вашего разума, вашихъ попеченій. Мы не можемъ предвидѣть, какъ далеко разрастется это зданіе и какую пользу извлечетъ изъ того Сербія. Но мы знаемъ и понимаемъ, что личная свобода, обезпеченность имущества и умѣренность податей суть благо, дарованное намъ Богомъ чрезъ васъ. Мы благодаримъ Господа и обоихъ

 

 

331

 

императоровъ, но теперь мы просимъ на колѣняхъ ваше высочество всѣ вмѣстѣ, высшіе и ннзшіе, отъ нашего имени и отъ имени всего Сербскаго народа, живущаго въ Оттоманской имперіи. Бросьте только одинъ взглядъ на наши лица и вы убѣдитесь въ нашей искренности. Мы не въ состояніи выразить ее на словахъ; но мы всѣ знаемъ, что одно живое чувство одушевляетъ навсегда наши сердца и будетъ руководить не-только нами, но и дѣтьми нашими въ повиновеніи, преданности и привязанности къ вамъ, князь, къ вашимъ наслѣдникамъ и ко всей вашей высокой фамиліи. Какъ сильно ни бились наши сердца до сихъ поръ за васъ и ваше семейство, отнынѣ они будутъ въ тысячу разъ живѣе биться за славу и честь вашего княжескаго высочества и вашей фамиліи. Смотрите на всѣхъ насъ, князь, и на весь Сербскій народъ, какъ на вашихъ вѣрныхъ и послушныхъ сыновей. Если у каждаго человѣка есть что либо священное на этомъ свѣтѣ, то вѣрьте, что мы считаемъ своею священнѣйшею обязанностію навсегда засвидѣтельствовать нашу признательность не только на словахъ, но и на дѣлахъ. Мы крайне сожалѣемъ, что языкъ и перо не способны вполнѣ выразить нашей благодарности. Чтò слабость нашего разума, нашъ языкъ и перо не могутъ выразить, то должно быть представлено этими символами нашихъ чувствованій, съ какими мы подносимъ вашему высочеству отъ всего сербскаго народа четыре дара, отвѣчающіе вашимъ, именно: соль и хлѣбъ, саблю и кубокъ; соль и хлѣбъ за нашихъ и чужеземныхъ плѣнниковъ, выкупленныхъ и прокормленныхъ вами, саблю за тотъ простой мечь, которымъ вы защищали нашу страну, и кубокъ съ виномъ за ту чашу здравія и счастія, которую вы подали намъ вчера. Всемилостивѣйшій господарь и князь! благоволите принять эти дары съ такимъ же живымъ и радостнымъ чувствомъ, съ какимъ мы вамъ подносимъ ихъ; вкушайте соль и хлѣбъ за ту соль и хлѣбъ, которые вы раздавали нашимъ плѣнникамъ, выкупленнымъ вами; носите саблю на защиту народа и испейте полную чашу нашей признательности, какъ вы наполнили счастіемъ насъ и наше любезное отечество. Какъ соль и хлѣбъ питаютъ духъ и тѣло, такъ вашъ духъ пусть питаетъ нашу вѣрность и нашу преданность. Какъ драгоцѣнные камни сабли, назначенной для защиты отечества, обольщаютъ глаза, подобно блеску, съ коимъ вы защищали народъ, такъ и Сербія должна приласкать всѣхъ защитниковъ нашего народа. Пусть зданіе, воздвигнутое вами, будеть также твердо, какъ драгоцѣнные камни сабли и кубка, которымъ нечего опасаться ни времени, ни людей. Какъ символъ нашей

 

 

332

 

признательности украшенъ рогомъ изобилія, такъ да сопровождаютъ васъ, князь, всякаго рода благо и обиліе на самыя долгія времена и настолько лѣтъ, сколько капель въ кубкѣ, который мы вамъ подносимъ. Будемъ любить такъ же другъ друга взаимно, какъ тѣсно соединяются между собою соль и хлѣбъ. Какъ капли въ чашѣ не отдѣляются другъ отъ друга, такъ мы никогда не разлучимся отъ васъ и вашей высокой фамиліи, ни вы и ваша фамилія отъ насъ».

 

Милошъ, откусивъ хлѣба съ солью и выпивъ вина, отвѣчалъ депутатамъ благодарственною рѣчью, сказавъ въ ней между прочимъ:

 

«мы всѣ можемъ ошибаться и я первый, можетъ быть, сдѣлалъ много ошибокъ, и могу еще сдѣлать; но мои намѣренія всегда были чисты и направлены во благу отечества и останутся всегда такими. Пусть хлѣбъ, который я ѣмъ, и вино, которое пью, обратятся для меня въ ядъ, если я когда нибудь умышленно нарушу обязанности, налагаемыя на меня моимъ положеніемъ!»

 

Отвѣтъ Милоша встрѣченъ былъ общими кликами; Милоша подняли на руки и отнесли во дворецъ.

 

( 36. Сербская бюрократія, стр. 331—334 )

Въ тотъ же день членамъ скупщины розданы были листы, на коихъ были напечатаны имена первыхъ 16-ти совѣтниковъ и 6-ти попечителей Сербіи, при чемъ совѣтники наименованы превосходительными, а предсѣдатель совѣта и попечители высокопревосходительными. Попечителями назначены были слѣдующія лица: Авраамъ Петроньевичь—иностранныхъ дѣлъ, Димитрій Давидовичь — внутреннихъ дѣлъ, Ѳома Вучичь — военныхъ дѣлъ, Алексѣй Симичь — финансовъ, Тенька Степановичь — народнаго просвѣщенія, Лазарь Теодоровичь — юстиціи. Княжеская канцелярія переименована была въ державную канцелярію, а ея письмоводители названы державными секретарями [167]. Въ соотвѣтствіе съ такими пышными титулами изобрѣтено было и форменное платье. Особенно усердно занялись зтимъ дѣломъ Сербы, переселившіеся въ княжество изъ Венгріи: до тѣхъ поръ только они не носили народнаго одѣянія, за что ихъ называли Швабами; теперь къ нимъ приравнивались всѣ чиновники. Не малое вліяніе въ этомъ отношеніи имѣлъ и примѣръ Валахіи, гдѣ, во время управленія русскаго губернатора графа Палена, введено было для чиновниковъ русское форменное платье. Сербскіе чиновники не хотѣли отстать отъ своихъ сосѣдей, изобрѣли даже, по примѣру Россіи, военные чины, соотвѣтствовавшіе гражданскимъ должностямъ, принявъ для людей дѣйствительно военной службы платье свѣтло-синяго цвѣта съ красными воротниками и золотыми позументами, а для гражданскихъ чиновниковъ платья каштановаго цвѣта съ бархатными фіолетовыми воротниками,

 

 

333

 

отороченными краснымъ кантикомъ и съ серебряными позументами; кромѣ того и тѣмъ и другимъ даны были шпаги. Что же касается военныхъ чиновъ или титуловъ, то они раздавались всѣмъ чиновникамъ и право раздачи принадлежало Милошу. Чиновное честолюбіе такъ разыгралось, что Милошу пришлось раздать такое число титуловъ, столькихъ людей произвести въ полковники, маіоры, капитаны и т. д., что такого числа дѣйствительныхъ чиновниковъ было бы достаточно для государства, въ нѣсколько разъ большаго чѣмъ Сербія. Такъ какъ съ этини чинами не было соединено никакого особаго жалованья, то столь легкій способъ удовлетворить честолюбцевъ не встрѣчалъ препятствій и не отягощалъ казны; но онъ произвелъ страшную путаницу въ служебныхъ отношеніяхъ: не рѣдко титулованный капитанъ, по своей должности, начальствовалъ надъ маіоромъ или полковникомъ. Гражданскіе же чиновники увлекли Сербію въ другую крайность: они окружили себя секретарями, архиваріусами, помощниками тѣхъ и другихъ, канцелярскими служителями и т. п.; бумажное дѣлопроизводство пошло въ гору и стало наполнять архивы сербскихъ присутственныхъ мѣстъ несчетными кипами безполезныхъ бумагъ. Милошъ не противился и этой чиновной затеѣ. Прежде для управленія цѣлою Сербіей Милошу не нужно было болѣе пяти секретарей, да и тѣ занимались только по утрамъ. Теперь было шесть министровъ съ ихъ канцеляріями; такими же канцеляристами обзавелясь и окружные начальники. Такъ какъ административная часть вполнѣ зависѣла отъ державнаго Совѣта, то Милошъ и не могъ противодѣйствовать всѣмъ этимъ безполезнымъ нововведеніямъ. Самый Совѣтъ не вполнѣ удовлетворялъ своимъ обязанностямъ; его засѣданія не приносили никакой существенной пользы странѣ и нерѣдко проходили въ нескончаемыхъ спорахъ и личныхъ препирательствахъ. Самыя отношенія между властями несмотря на то, что были строго опредѣлены уставомъ, на практикѣ перепутывались: то князь являлся представителемъ законодательной власти, а державный Совѣтъ былъ властію исполнительною; то выходило совершенно на выворотъ. Различные попечители вмѣшивались въ дѣла различныхъ вѣдомствъ; имѣя подъ рукою множество подчиненныхъ, они не знали, на какія дѣла употребить ихъ, и пускались въ нововведенія. Нерѣдко начальствующіе не знали о томъ, чтò предпринимали ихъ подчиненные. Вмѣсто того, чтобы улучшиться и ускориться, сербское управленіе стало медленнѣе, и въ цѣломъ было менѣе согласія, чѣмъ прежде, когда распоряженія одного Милоша приводились

 

 

334

 

въ исполненіе нѣсколькими секретарями. Не только народъ, но и сами правители не вполнѣ постигали ту путаницу служебныхъ отношеній, которая водворилась въ ихъ странѣ. Но такъ какъ каждый Сербъ могъ теперь приносить жалобы на всякое дѣйствіе, которое считалъ злоупотребленіемъ или нарушеніемъ устава; то мало по малу стала въѣдаться въ народъ привычка сутяжничества, угрожавшая развиться въ общественную язву. Жизнь чиновниковъ отдѣлилась отъ жизни народной и потекла инымъ путемъ. Такъ называемые Швабы были усердными руководителями неопытныхъ туземцевъ и помогали имъ перенимать австрійскія бюрократическія формы. Развилась жизнь уличная, хожденіе по канцеляріямъ, а по окончаніи занятій въ нихъ, посѣщеніе кофеенъ и публичныхъ сборищъ. Семейной жизни чиновниковъ нанесенъ былъ неотвратимый ударъ. Всѣ эти перемѣны отразились и на народѣ. Каждый ссылался на свободу личности и уже не подчинялся такъ строго своимъ кметамъ, какъ это было прежде. Свободное пользованіе лѣсами и лугами повело къ безпрестанному нарушенію частной собственности. Возникли иски, которые требовали извѣстныхъ расходовъ. Содержаніе многочисленнаго класса чиновниковъ также потребовало значительныхъ издержекъ. Такимъ образомъ вмѣсто выгодъ, которыхъ ожидали отъ введенія устава, получили не мало дурныхъ послѣдствій, и они не окупались немногими выгодами, сопряженными съ новымъ правленіемъ. Люди, болѣе хладнокровные и благоразумные, стали указывать на дурныя стороны устава, и если прежде были недовольные правленіемъ Милоша, то теперь нашлось гораздо болѣе недовольныхъ уставомъ и новыми правителями, честолюбивые и эгоистическіе расчеты которыхъ навлекли на Сербію всю эту бѣду.

 

( 37. Негодованіе Австріи, Россіи и Турціи на новый уставъ, стр. 334—336 )

Не одни внутреннія недоразумѣнія возбудилъ сербскій уставъ, но и внѣшніе запросы. Еще когда Давидовичь только начиналъ писать его, Милошъ не разъ задавалъ себѣ и другимъ вопросъ: чтò скажутъ по поводу устава Порта и Россія? и въ раздумьи говаривалъ Давидовичу: «смотри, кумъ, чтобы намъ въ чемъ не споткнуться; ты самъ знаешь, съ кѣмъ будемъ имѣть дѣло». Но Давидовичь и всѣ совѣтники увѣряли Милоша, что никто и вниманія не обратитъ на совершающуюся въ Сербіи перемѣну, ибо Сербія пользуется независимостію во внутреннемъ управленіи. Когда все было кончено, князь послалъ копію съ устава къ Михаилу Герману, который тогда находился въ Цареградѣ, поручая ему сообщить ее Портѣ и русскому посольству. Германъ былъ человѣкъ опытный

 

 

335

 

и давно уже знакомъ съ русскими дипломатами, а потому Милошъ надѣялся, что онъ лучше другихъ съумѣетъ дать объясненія Портѣ и посольству, если они сдѣлаютъ какіе либо запросы. Но объясняться было не зачѣмъ. Въ Константинополѣ уже знали о томъ, чтò совершилось къ Сербіи, и узнали двоякимъ путемъ: чрезъ австрійское правительство и чрезъ сербскую газету. Австрія первая забила тревогу. Внутренняя независимость Сербіи совершенно подрывала ея замыслы касательно сѣверныхъ областей Турціи. Устройство самостоятельнаго управленія въ Сербіи повергало ее въ опасность получить требованія такого же устройства отъ ея собственныхъ южныхъ провинцій. Вѣрная разъ принятому въ ея политикѣ принципу — не допускать въ своемъ сосѣдствѣ никакихъ либеральныхъ учрежденій, Австрія считала своимъ долгомъ вмѣшаться въ вопросъ объ уставѣ Сербіи. Она представила офиціальное требованіе Милошу и послала формальныя просьбы къ Россіи и Портѣ объ уничтоженіи сербскаго устава, потушеніи въ самомъ началѣ этой искры, которая по ея словамъ могла зажечь цѣлый пожаръ и взволновать сосѣднія съ Сербіей области. Русское министерство иностранныхъ дѣлъ приняло сообщеніе Австріи къ свѣдѣнію, и рѣшило послать въ Сербію своего агента, который бы на мѣстѣ изслѣдовалъ причины, вызвавшія таиой переворотъ. Порта, которой послѣ освобожденія Сербіи было все равно, какой бы образъ правленія не установился въ этомъ княжествѣ, была однакожь рада снова вмѣшаться во внутреннія дѣла Сербовъ тѣмъ болѣе, что Австрія и Россія указывали на необходимость такого вмѣшательства. Германъ писалъ къ Милошу, что Порта и русское посольство страшно негодуютъ на новый уставъ и выражаютъ свое неудовольствіе на князя, допустившаго его изданіе. «Родилась, говорили депутатамъ въ Константинополѣ, въ Сербіи партія, которая — Богь знаетъ, чьи и какія теоріи собрала и предала письму, заставила князя подписаться подъ ними, и такихъ теорій ни одинъ изъ дворовъ, которыхъ близко касаются сербскіе интересы, терпѣть не можетъ». Получивъ донесеніе бѣлградскаго паши о сербскомъ уставѣ, Порта сдѣлала запросъ Милошу о введенныхъ имъ перемѣнахъ въ управленіи и требовала уничтожить уставъ, несогласный съ коренными законами имперіи, съ формою управленія въ другихъ ея провинціяхъ, съ договорами, существующими между Портою и Австріей, и наконецъ съ политическимъ, общественнымъ и административнымъ состояніемъ самой Сербіи. Милошъ съ своей стороны былъ радъ, подъ предлогомъ вмѣшательства трехъ державъ, уничтожить уставъ.

 

 

336

 

Но возвратиться вполнѣ къ прежнему порядну вещей было уже невозможно; самое слово «уставъ» уже вошло въ народную рѣчь. Милошъ, не уничтожая Совѣта и попечителей, отнялъ однакожь у нихъ указомъ 17-го марта то значеніе, которое давалъ имъ уставъ; но потерявшій свою силу Совѣтъ продолжалъ называться въ народѣ по привычкѣ державнымъ. Чиновники, уже начавшіе дѣйствовать, большею частію остались на своихъ мѣстахъ, но почти безъ всякаго дѣла, чтò еще болѣе затруднило ихъ отношенія къ народу и князю. Враги Милоша поспѣшили воспользоваться такимъ распоряженіямъ его и повсюду трубили, что Милошъ нарушилъ данную имъ присягу.

 

Болѣе всѣхъ поплатился авторъ устава, Димитрій Давидовичь, но не за самое сочиненіе его, а за неумѣстныя хвалы уставу, князю и народу, которыя онъ расточалъ въ каждомъ номерѣ редактируемой имъ газеты, и раскрывалъ тѣмъ предъ европейской журналистикой тайныя побужденія совершавшихся въ Сербіи событій. О вредѣ отъ помѣщенія такихъ восхваленій въ «Сербскихъ Новинахъ» писалъ Милошу и Германъ изъ Константинополя. Вслѣдствіе этого еще 14 марта Давидовичь получилъ письменный укоръ отъ князя за то, что онъ говоритъ въ газетѣ обо всемъ, чтò только дѣлается въ Сербіи, печатаетъ всѣ распоряженія новыхъ властей, сообщаетъ подробныя свѣдѣнія о ихъ дѣятельности и тѣмъ показываетъ, что и самъ былъ въ согласіи съ желавшими устава: «изъ всего этого видно, сказано было въ приказѣ, что вы сильно желали того, и были въ согласіи, хотя и ученымъ образомъ, съ тѣми, которые желали конституціи; а потому и печатаете безъ всякаго разсмотрѣнія о всякихъ дѣлахъ въ вашей газетѣ». А 16 марта послѣдовало новое распоряженіе, отнимавшее у Давидовича редакцію газеты съ запрещеніемъ даже учавствовать въ ней, и передавшее редакцію въ руки Димитрія Исайловича. Самый уставъ ведѣно было отбирать по всей Сербіи, и вмѣстѣ съ нераспроданными экземплярами запечатать. Такимъ образомъ первый уставъ Сербіи просуществовалъ только полтора мѣсяца [168].

 

Такъ какъ для Сербіи все таки нужны были законы, то въ апрѣлѣ, находясь въ Пожаревцѣ, Милошъ назначилъ особую коммисію для составленія новаго устава. Эта коммисія состояла: изъ Аврама Петроньевича, Іоксы Милосавлевича, Алексы Симича, Георгія Протича, Якова Живановича и письмоводителя Радичевича. Она набросала наскоро проектъ новаго устава и Милошъ послалъ его въ Константипополь съ Ѳедоромъ Гербесомъ, который и прежде имѣлъ сношенія съ русскими дипломатами

 

 

337

 

и хорошо говорилъ по русски и по турецки, а Герману велѣлъ вернуться въ Сербію. Гербесъ увѣдомилъ Милоша изъ Цареграда о томъ, что русскій посланникъ сообщилъ ему, что императоръ покровитель назначилъ барона Рикмана, генеральнаго консула въ Валахіи, комиссаромъ въ Сербіи по вопросу объ уставѣ, и что о послѣднемъ не можетъ быть никакихъ переговоровъ въ Константинополѣ, пока Рикманъ не побываетъ въ Сербіи и не представитъ въ Петербургъ своего мнѣнія о спорномъ вопросѣ. Вмѣстѣ съ тѣмъ Милошъ получилъ отъ Порты новое приглашеніе прибыть самому въ Константинополь для представленія султану. Милошъ на этотъ разъ не сталъ долго откладывать своей поѣздки. Онъ началъ усердно готовиться къ ней и, желая затмить путешествіе князей валашскаго и молдавскаго, заказалъ въ Вѣнѣ и Лейпцигѣ богатыя европейскія одѣянія для себя и роскошные дорогіе подарки для самого султана, его семейства, важнѣйшихъ сановниковъ Порты и для тѣхъ, кѣмъ будетъ принятъ гостепріимно. Предъ своимъ отъѣздомъ онъ созвалъ въ Крагуевцѣ небольшую скупщину къ Петрову дню. Народные представители не противились поѣздкѣ Милоша, который объяснилъ имъ, что онъ въ этомъ случаѣ долженъ повиноваться волѣ султана и слѣдовать совѣтамъ Россіи.

 

( 38. Пріѣздъ въ Сербію русскаго коммиссара барона Рикмана и свидѣтельства Живановича и Кюнибера о его переговорахъ съ Милошемъ, стр. 337—345 )

Въ тоже время получено было извѣстіе, что баронъ Рикманъ находится на пути въ Сербію. Нельзя не сознаться, что выборъ барона для такого порученія былъ не совсѣмъ удаченъ. Сербы и въ прежнія времена жаловались, что къ нимъ не присылаютъ чистыхъ, правыхъ Русскихъ: Родофиникинъ, Бала, Недоба, Цукато, Оруркъ, Коцебу, — вотъ имена, къ коимъ пріучила было русская дипломатія сербское ухо. Теперь, по столь важному дѣлу, какимъ считали Сербы вопросъ объ уставѣ, посланъ былъ нѣмецкій баронъ, и къ тому же весьма извѣстный въ Сербіи по слухамъ. Благодаря постояннымъ сношеніямъ между Валахіей и Сербіей, въ послѣдней знали о тѣхъ столкновеніяхъ, которыя имѣлъ Рикманъ съ княземъ Александромъ Гикою, и изъ которыхъ послѣдній не умѣлъ выйти съ честію. Слухи объ этихъ отношеніяхъ доходили до Милоша въ преувеличенномъ видѣ и онъ не упустилъ случая насмѣшливо отозваться о баронѣ. Враги Милоша, находившіеся въ постоянныхъ сношеніяхъ съ Рикманомъ, не замедлили сообщить ему отзывъ Милоша о немъ. Такимъ образомъ русскій агентъ ѣхалъ въ Сербію уже предубѣжденный противъ ея князя. Но онъ былъ не высокаго мнѣнія и о самомъ сербскомъ народѣ. Пребываніе въ Валахіи не могло виушить ему лестныхъ понятій

 

 

338

 

о Румынахъ, которые однакожь стали ранѣе выходить изъ подъ турецкой зависимости, чѣмъ Сербы, и баронъ считалъ послѣднихъ еще болѣе грубымъ народомъ. Но онъ жестоко ошибался: въ Румынскихъ княжествахъ предъ его глазами постоянно была картина нравовъ, развращенныхъ вѣковымъ владычествомъ фанаріотовъ и искаженныхъ заимствованіемъ наиболѣе дурныхъ сторонъ европейской жизни. Недостатки Сербскаго народа были иные: патріархальная простота жизни, нѣкоторая суровость въ нравахъ и обычаяхъ и упорная неподатливость на все, что народъ еще не привыкъ считать полезнымъ для себя. Румынское общество не знало возрожденія, ибо оно не сохранило въ себѣ изъ старой жизни никакихъ добрыхъ основъ; сербское общество было несравненно выше его тѣмъ, что оно обладало этими добрыми свойствами, во они являлись все еще въ первобытномъ видѣ. Въ Валахіи могли принести пользу и дипломатическія хитрости, въ которымъ такъ привыкли воспитанники фанаріотовъ, и рѣзкія внушенія, въ которыхъ трудно было перещеголять турецкихъ правителей. Сербы именно возставали противъ такихъ правителей и охотно привязывались къ человѣку, который умѣлъ затронуть ихъ съ хорошей стороны.

 

Какъ бы то ни было, Милошъ, получивъ извѣстіе о выѣздѣ Рикмана изъ Букарешта, отправился въ нему на встрѣчу въ Пожаревацъ, гдѣ представвтеля покровительствующей державы ожидалъ самый почетный пріемъ. 9-го іюля на границахъ Сербіи Рикмана встрѣтилъ Гербесъ. Но баронъ, не обращая вниманія на пріемъ, оказанный ему Милошемъ, и желая съ самаго начала выдержать роль посредника между княземъ и старѣйшинами, потребовалъ подробнаго отчета о январскихъ волненіяхъ и о причинахъ, побудившихъ издать уставъ. Вотъ какъ описываетъ самъ Живановичь, котораго Милошъ назначилъ для переговоровъ съ Рикманомъ, пребываніе русскаго агента въ Пожаревцѣ:

 

«Баронъ Рикманъ потребовалъ отъ князя депутатовъ для конференціи. Депутатами назначены были: Ефремъ Обреновичь, Ѳедоръ Гербесъ, Паунъ Янковичь и я. Я просилъ у князя наставленій для этой конференціи; но онъ мнѣ отвѣчалъ, что онъ и самъ не знаетъ, о чемъ хочетъ совѣщаться баронъ, а потому говорите какъ знаете. Баронъ на этой конференціи осыпалъ насъ живымъ огнемъ: за чѣмъ мы учинили такія постановленія, которыя никакъ не могутъ быть приняты для нашей земли; такія постановленія будто бы заимствованы Богъ знаетъ изъ какихъ чужестранныхъ теорій, республиканскихъ и тому подобныхъ, и высокая

 

 

339

 

Порта и покровительствующій дворъ весьма недовольны нашимъ, такъ называемымъ уставомъ; намъ де и не нужно было заводить ничего новаго, а слѣдовало остаться при старомъ; такими-то дѣйствіями разсѣеваются революціонныя сѣмена, которыя не ведутъ къ добру; но государь императоръ прощаетъ всѣ наши январскіе и февральскіе поступки подъ условіемъ, чтобы князь все, чтò было принято въ фервалѣ, уничтожилъ. Мои товарищи не проговорили на это ни одного слова и все отмалчивались. Я начиналъ было кое-что говорить, но, не зная по русски, останавливался. И на томъ кончилась наша конференція. Возвращаясь въ канцелярію, мы всѣ были смущены, кромѣ Ефрема Обреновича, который, пришедши къ старѣйшинамъ какъ бы съ тріумфа, изъявилъ несказанную радость, что имѣлъ случай убѣдиться, что сербскій дипломатъ, тоесть я, не знаетъ ничего на свѣтѣ: хоть бы одно слово! Будучи удивленъ такимъ неожиданнымъ заявленіемъ , я поглядѣлъ на старѣйшинъ, но они всѣ потупили взоры въ землю: на ихъ лицахъ замѣтны были смущеніе и печаль. Потомъ позвалъ меня Давидовичь на сторону и сталъ спрашивать, что было? Я расказалъ ему все. Тогда онъ спросилъ у меня, отъ чего я неговорилъ съ барономъ по нѣмецки, ибо баронъ самъ Нѣмецъ. Я отвѣчалъ ему, что не смѣлъ, ибо полагалъ, что Русскіе не имѣютъ большой охоты говорить съ Сербами по нѣмецки; а къ тому же и всѣ мои товарищи не говорятъ по нѣмецки, кромѣ Гербеса. Давидовичь ободрилъ меня, чтобы я свободно говорилъ съ барономъ по нѣмецки, что и онъ такъ дѣлаетъ, когда встрѣчается съ какимъ либо русскимъ Нѣмцемъ».

 

Какъ ни кратко передаетъ Живановичъ разговоръ барона Рикмана съ сербскими депутатами, но незьзя не видѣть, что рѣчи барона содержали въ себѣ сильное неодобреніе всего, что сдѣлано было въ Сербіи въ январѣ и февралѣ 1835 года. Это еще болѣе видно изъ той передачи словъ Рикмана, которую находимъ въ книгѣ Кюнибера. По свидѣтельству послѣдняго, писавшаго по расказамъ людей, бывшихъ на свиданіи съ барономъ, послѣдній началъ съ упрека, что Сербы, будучи подданными Порты и получивъ, при содѣйствіи Россіи, нѣкоторыя льготы, осмѣлились злоупотребить ими, сочиняя для себя уставы, какъ бы для свободнаго народа; что ихъ конституція заключаетъ въ себѣ революціонныя начала, противъ которыхъ Россія и Австрія всегда боролись, и что даже ни одна изъ великихъ націй не рѣшилась бы усвоить этихъ началъ для своихъ дѣйствій. Изъ этихъ словъ видно, что русскіе дипломаты получили изъ Австріи преувеличенныя свѣдѣнія о либеральномъ характерѣ сербскаго

 

 

340

 

устава, и что осужденіе Сербовъ въ этомъ случаѣ было со стороны Россіи новою жертвой тамъ называемому Священному Союзу [169].

 

«Сообщили мы и князю, продолжаетъ Живановичь свой разсказъ, о результатѣ нашей конференціи, и князь замѣтилъ, что онъ никоимъ образомъ не можеть отстать отъ мысли объ уставѣ: если же г. Рикману не нравится то, что мы написали въ двухъ уставахъ, то пусть онъ скажетъ, чему въ томъ уставѣ слѣдуетъ быть; но самый уставъ быть долженъ, ибо князь уже однажды призналъ и исповѣдалъ его предъ народомъ».

 

Въ этихъ холодныхъ стровахъ выражена только сжато главная мысль Милоша; но нетрудно догадаться, съ какимъ чувствомъ онъ говорилъ съ совѣтниками о свиданіи ихъ съ Рикманомъ. Самъ Живановичь тутъ же прибавляеть:

 

«мы всѣ исполнены были гнѣва такъ, что кровь выступала у насъ на глазахъ».

 

 

На другой день баронъ Рикманъ опять пригласилъ тѣхъ же депутатовъ на новую конференцію.

 

«Баронъ снова повторилъ свои вчерашнія рѣчи, и между прочимъ сказалъ, что намъ не нужно никакихъ новостей, что у насъ есть княжеская канцелярія и народный судъ, — чего еще другаго хотимъ? Тогда, говоритъ Живановичь, я подумалъ, что могу начать говорить съ нимъ по нѣмецки, и сказалъ ему: дѣйствительно, мы имѣемъ княжескую канцелярію и народный судъ; но этотъ народный судъ не что иное, по самому названію своему, какъ Nationalgericht. — «Хорошо, возразилъ баронъ, я знаю, что это Nationalgericht і». На это я сталъ отвѣчать ему по нѣмецки же, что такой народный судъ есть только мѣсто, гдѣ судится народъ; но народъ слѣдуетъ судить не въ одномъ только мѣстѣ, а во многихъ, и по нѣсколькимъ степенямъ; а если его вѣдомство только судебное, то въ немъ не могутъ заключаться другія стороны правленія, какъ то: сторона политическая, экономическая, народнаго здравія, военныхъ дѣлъ, школьная и т. д.; не могутъ входить въ него ни власть совѣщательная, ни власть законодательная, какъ это было до сихъ поръ, ибо судъ долженъ заниматься только судебною дѣятельностію и притомъ ему должна быть опредѣлена степень, вторая и третья. Остальныя же стороны, конечно, требуютъ и для себя особыхъ отдѣленій и своего дѣловодства; ибо не однимъ только судопроизводствомъ должно заниматься каждое правительство, но у него есть также занятія по финансамъ, просвѣщенію, полиціи и т. д., и кромѣ того нужно какое либо совѣщательное учрежденіе, какъ для важнѣйшихъ случаевъ

 

 

341

по исполнительной части, такъ и для законодательства. Что же касается княжеской канцеляріи, то она состоитъ изъ нѣсколькихъ писарей, у которыхъ одна обязанность — писать приказы князя; изъ этихъ писарей я до сихъ поръ самый главный. Чтò же мы можемъ учинить, чтò бы удовлетворяло всѣмъ потребностямъ правленія? Умѣемъ ли мы и можемъ ли издавать разнородные приказы, не имѣя иной должности, ни иного права, кромѣ безусловнаго исполненія княжеской воли? и можетъ ли князь такъ легко обдумывать всѣ приказы и издавать такъ, чтобы народъ былъ ими доволенъ? Мы просимъ, чтобы его превосходительство разрѣшилъ это. Баронъ опять замѣтилъ, чтобъ мы остались при старомъ. Тогда я спросилъ: о какой старинѣ онъ говоритъ? о старинѣ ли нашихъ прежнихъ королей? Онъ отвѣчалъ, что нѣть. Я продолжалъ: послѣ нашихъ королей было турецкое правленіе, но мы этой старины не можемъ желать; онъ сказалъ, что и онъ разумѣетъ не ее. Послѣ турецкаго правленія, говорилъ я, было Кара-Георгіево; но онъ безпрестанно воевалъ и не имѣлъ времени ввести и утвердить какое либо формальное правленіе. Говоритъ, что и о томъ не думаетъ. Остается стало быть нынѣшнее правленіе князя Милоша, о которомъ мы увѣрились, что оно не можетъ удовлетворить всѣхъ. Намъ, прибавилъ я, не до чужихъ теорій; намъ надо завести одинъ постоянный порядокъ въ дѣловодствѣ, для изданія и исполненія законовъ, и независимое судопроизводство. Кромѣ того намъ нужно знать, чтò такое наша страна, въ которой мы живемъ; стало быть мы нуждаемся въ опредѣленіи Сербіи. Намъ необходимо знать, чѣмъ отличается наша земля отъ другихъ; стало быть нужны отличительные знаки Сербіи, т. е. гербъ и флагъ земскій и народный. Надо знать, кто долженъ быть источникъ изданія и исполненія законовъ; стало быть надо опредѣлить власть князя и, по пріобрѣтеніи владѣющей фамиліи, преимущества и права ея. Намъ надо связать отношенія князя съ отношеніями народными, и единственно въ томъ полагать ручательство за публичное право свободы, личности и собственности; стало быть намъ нужна народная скупщина, испоконъ вѣка вкоренившаяся въ сербскихъ обычаяхъ, и надо опредѣлить кругъ ея дѣятельности. А потомъ ваше превосходительство, болѣе насъ знаете, можетъ ли изворачиваться одинокое правленіе такъ, чтобы не запнуться и не оборваться: извольте намъ показать составъ такого правленія по образцу, какой вамъ болѣе угоденъ; ужь конечно выдетъ иначе, чѣмъ состоящее изъ одной такой канцеляріи, какъ у насъ княжеская, и изъ одного народнаго суда, какъ у насъ

  

342

 

народный судъ. — Баронъ терпѣливо и со вниманіемъ выслушалъ всѣ мои рѣчи и призналъ, что нужно разныя части правленія раздѣлить между разными дирекціями, а изъ этихъ директоровъ и ихъ совѣтниковъ составить одинъ Земскій Совѣтъ; съ этимъ совѣтомъ князь пусть совѣщается о законодательствѣ, а для испокненія законовъ достаточно каждой дирекціи по ея части, подъ вѣдѣніемъ и управленіемъ князя; судопроизводство же должно быть независимо, а права дичности и собственности обезпечиваются законами и т. п. Но что касается скупщины, опредѣленія, отличительныхъ знаковъ и владѣтедя Сербіи, то либо излишне, поскольку такой предметъ уже разъясненъ, или не принадлежитъ сюда, на сколько опредѣлено то въ хаттишерифахъ, отъ коихъ мы удаляться не можемъ. Я ему замѣтилъ, что необходимо нужно опредѣленіе Сербіи, чтобы знали, что она есть княжество. Онъ отвѣчалъ, что это всѣ знаютъ. Я ему возразилъ, что въ трактатахъ не пишется о княжествѣ, а равно и въ хаттишерифахъ, а пишется только о Сербіи и Сербскомъ народѣ; а если Сербія не княжество, то пусть напишется — чтò она? Онъ отвѣтилъ, что по этому вопросу не имѣетъ наставленія. Я сталъ говорить ему о гербѣ и флагѣ; онъ не призналъ ихъ необходимость. Я замѣтилъ, что если надо производить оффиціальную корреспонденцію, особенно судебную, то необходимо нуженъ земскій гербъ; а если надо, чтобы торговля была свободною, то безъ флага на ладьѣ быть не можно. Онъ сказалъ, чтобъ мы остались при старомъ. Но стараго ничего нѣтъ, возразилъ я. Онъ отвѣтилъ, что не имѣетъ наставленій на это. Я началъ говорить о владѣтельной фамиліи, объ опредѣленіи ея значенія и преимуществъ; онъ отвѣтилъ, что объ этомъ значится въ бератѣ и хаттишерифѣ. Я замѣтилъ, что никому не можетъ быть обидно, если будетъ сдѣлано извлеченіе изъ хаттишерифовъ; онъ отвѣтилъ, что не имѣетъ на это наставленія. Я ему говорю, что нужно опредѣлить власть князя, какъ законодательную, такъ и исполнительную; а онъ говоритъ, что и это, какъ особый трактать, въ уставъ нейдетъ. Я говорю, что объ уничтоженіи народной скупщины мы не посмѣемъ и сказать народу; онъ отвѣчаетъ, что народной скупщины нѣтъ въ хаттишерифѣ, а по мимо хаттишерифа нельзя дѣйствовать. Наконецъ я сталъ просить его, чтобы онъ отсталъ отъ требованія уничтожить названіе устава, и чтобы дозволилъ написать какой либо актъ по его совѣту, который долженъ удовлетворить народныя желанія и чтобы такой актъ названъ былъ уставомъ, ибо это названіе пустило глубокіе корни въ сердцѣ народа. По окончаніи этой конференціи,

 

 

343

 

болѣе счастливой чѣмъ вчерашняя, баронъ Рикманъ проводилъ насъ съ ясными знаками довѣрія и почтенія».

 

Затѣмъ послѣдовало свиданіе самого Милоша съ русскимъ агентомъ. Живановичь говоритъ только, что совѣщаніе между ними продолжалось полчаса и Милошъ вернулся съ него въ канцелярію сильно разгоряченный. Кюниберъ же сообщаетъ въ краткомъ изложеніи и самое содержаніе разговора Милоша съ Рикманомъ. Послѣдній началъ съ самой жестокой критики всѣхъ дѣйствій Милоша по управленію, давая ему понять, что онъ самъ былъ главною причиною неудовольствій, возникшихъ въ кругу старѣйшинъ, крушевацкаго заговора и январскихъ событій. Онъ совѣтовалъ Милошу оставаться въ добромъ согласіи съ недовольными, раздать имъ важнѣйшія должности и удалить Давидовича. Кюниберъ даже увѣряетъ, что Рикманъ коснулся отношеній Милоша къ его семьѣ. Милошъ выслушивалъ всѣ эти нареканія терпѣливо; но лицо его ясно показывало, какого труда стòило ему сдерживать себя. Въ своемъ отвѣтѣ, Милошъ главнымъ образомъ упиралъ на то, что Порта даровала Сербіи независимое внутреннее управленіе, что Россія сама признала это, и что, когда онъ спрашивалъ совѣтовъ по этому дѣлу, то русскій посланникъ отвѣчалъ, что никто лучше самаго князя не можетъ знать потребности своей страны и выбрать форму правленія наиболѣе полезную для нея. На основаніи этого Милошъ говорилъ, что онъ не умѣетъ согласить прежнихъ заявленій русской дипломатіи съ тѣми требованіями, которыя высказываетъ теперь Рикманъ, по всей вѣроятности имѣя на то надлежащія инструкціи. А потому, чтобы дѣйствовать съ большею увѣренностію, Милошъ просилъ Рикмана изложить свой требованія письменно. Но Рикманъ отказался исполнить такое желаніе сербскаго князя. Тогда Милошъ отвѣчалъ, что онъ собирается ѣхать въ Константинополь, и потому не можетъ сдѣлать никакихъ измѣненій ни въ составѣ правительства, ни въ самомъ способѣ управленія; что онъ переговоритъ о томъ съ русскимъ посланникомъ въ Константинополѣ и будетъ ждать болѣе обстоятельныхъ сообщеній отъ русскаго кабинета по столь важному дѣлу [170]. Тогда Рикманъ указалъ Милошу на тѣ словесныя замѣчанія, которыя имъ были сдѣланы Живановичу.

 

Возвратившись въ канцелярію, Милошъ потребовалъ къ себѣ старѣйшинъ и при нихъ спросилъ у Живановича: «чтò ты сегодня говорилъ съ барономъ?» Живановичь отвѣчалъ: «я искалъ отъ вашей свѣтлости наставленія, а вы мнѣ недали никакого». — «Я, возразилъ живо Милошъ,

 

 

344

 

не о наставленіи говорю, но о томъ, чтò ты говорилъ ему сегодня?» — «Я о многомъ говорилъ съ нимъ, отвѣчалъ Живановичь, слышали то и мои товарищи; но все это долго разсказывать». Тогда Милошъ пояснилъ: «Рикманъ мнѣ сказалъ, что ты хорошо говорилъ и что ты понимаешь дѣло; такъ все, что ты съ нимъ говорилъ, и напиши здѣсь». Милошъ самъ подалъ Живановичу бумагу и чернила, и заставилъ его немедленно приняться за дѣло. Живановичь набросалъ наскоро краткій «уставъ княжества Сербіи». Глава первая — опредѣленіе Сербіи; глава вторая — отличительные знаки Сербіи; глава третья — владѣтель Сербіи; глава четвертая — внутреннее управленіе Сербіи, отдѣлъ первый — совѣтъ, тѣло законодательное, отдѣлъ вторый — совѣтъ, тѣло законоизвершительное, раздѣленное на дирекціи, подъ коими состоятъ соотвѣтственныя власти политическія, экономическія, судебныя, школьныя, какъ окружныя, такъ и срезскія, по степенямъ; глава пятая — общія права личныя и имущественныя; глава шестая — церковь; глава седьмая — народная скупщина.

 

«Пока я излагалъ это, говоритъ Живановичь, князь выражалъ радость предъ старѣйшинами, что баронъ позволилъ написать уставъ, очень доволенъ мною и моими мыслями и желаетъ чтобы всѣ неудовольствія прекратились. Всѣ старѣйшины обрадовались этому».

 

По начертанію Живановича составленъ былъ проектъ новаго устава, надъ которымъ трудились самъ Живановичь и Паунъ Янковичь; кромѣ того Давидовичь, по предложенію Живановича, написалъ главу о народной скупщинѣ. Этотъ проектъ былъ представленъ Рикману.

 

«Баронъ легко согласился съ нами, говоритъ Живановичь, во всемъ, кромѣ главъ объ опредѣленія и отличительныхъ знакахъ Сербіи, о владѣтелѣ в народной скупщинѣ, о которыхъ говорилъ, что не имѣетъ наставленій на то. Князь и старѣйшины воздвигали гласъ до небесъ, доказывая, что никому нѣтъ дѣла до того, что въ уставъ будутъ включены главы объ опредѣленіии владѣтелѣ Сербіи: безъ скупщины, герба и флага, говорили они, не можетъ быть и устава. О скупщинѣ говорили, что держали ее и подъ турецкимъ владычествомъ, что она есть вѣковое народное учрежденіе; а о флагѣ говорили, что и женщины, когда идутъ на рѣку мыть бѣлье, дѣлаютъ флаги изъ платковъ. Послѣ долгихъ преній баронъ согласился, чтобы спорныя главы были написаны на особомъ листѣ, обѣщая представить ихъ на особое разсмотрѣніе императорскаго министерства. Вмѣстѣ съ тѣмъ баронъ потребовалъ, чтобы названіе Совѣта «державный» было измѣнено на «управительный», а «Народный Судъ» назывался бы «Великимъ Судомъ» и имѣлъ бы значеніе суда апелляціоннаго».

 

 

345

 

Этимъ кончилось оффиціальное порученіе Рикмана. Милошъ отправилъ съ нимъ краткое письмо къ Нессельроде, въ которомъ извѣщалъ о счастливомъ окончаніи своихъ переговоровъ съ барономъ, о ходѣ коихъ самъ баронъ извѣститъ обстоятельнѣе, поручалъ все дѣло всѣмъ извѣстной милости цара и сообщалъ, что отправляется въ Цареградъ для представленія султану. Но Кюниберъ говоритъ, что баронъ Рикманъ не ограничился переговорами объ уставѣ, а предъ отъѣздомъ своимъ изъ Сербіи, потребовалъ свиданія съ старѣйшинами народа, которое и устроилось, съ согласія Милоша, въ помѣщеніи мѣстныхъ войскъ. На этомъ свиданіи баронъ потребовалъ грознымъ голосомъ объясненій отъ старѣйшинъ, на какомъ основаніи они подняли оружіе противъ своего князя? Отъ имени старѣйшинъ отвѣчалъ Давидовичь, который объяснилъ, что возставшіе желали добиться нѣкоторыхъ реформъ, необходимыхъ въ тогдашнемъ положеніи Сербіи, которыя бы могли точнѣе установить положеніе чиновниковъ и обезпечить гражданамъ ихъ личныя и имущественныя права, но что никто изъ возставшихъ не имѣлъ намѣренія посягать на жизнь или власть Милоша, или поднимать междоусобную войну. Послѣ Давидовича баронъ выслушивалъ каждаго изъ старѣйшинъ отдѣльно, при чемъ всѣ они высказывали свои неудовольствія, истинныя и вымышленныя. Баронъ, выслушавъ ихъ всѣхъ, отвѣчалъ, что они могутъ разчитывать за покровительство государя императора, пока останутся вѣрными своимъ обязанностямъ относительно Порты и Россіи, но если они нарушатъ ихъ, то императоръ не только отступится отъ нихъ, но и соединится съ Портою, чтобы привести ихъ къ послушанію. Затѣмъ онъ коснулся недостатковъ въ сербскомъ правленіи, при чемъ всѣ поняли, что слова эти относились къ отсутствовавшему Милошу. Далѣе онъ обратился въ ту сторону, гдѣ стоялъ Давидовичь, давая тѣмъ знать, что слѣдующія слова будугь относиться къ нему, и прибавилъ, что въ Сербіи есть горячія головы, которыя проповѣдуютъ революціонныя начала и слѣпо преданы державамъ, поддерживающимъ эти начала, что надо строго слѣдить за такими лицами, которымъ онъ совѣтуетъ быть осторожнѣе, чтобы не навлечь на себя гнѣвъ Россіи, который можетъ имѣть для нихъ самыя печальныя послѣдствія. Въ заключеніе баронъ совѣтовалъ старѣйшинамъ оставаться покойными и стараться объ исправленіи сдѣланныхъ ими ошибокъ; увѣрялъ, что никто не пострадаетъ за участіе въ прошедшихъ волненіяхъ. Съ нѣкоторыми изъ наиболѣе недовольныхъ Милошемъ баронъ Рикманъ имѣлъ еще нѣсколько свиданій до своего отъѣзда изъ Пожаревца, чтò Симичу и

 

 

346

 

его друзьямъ внушило большія надежды на поддержку со стороны Россіи въ ихъ борьбѣ съ Милошемъ.

 

( 39. Поѣздка Милоша въ Константинополь, стр. 346—351 )

19-го іюля Милошъ и баронъ Рикманъ выѣхали изъ Пожаревца, первый въ Константинополь, а второй въ Букарештъ. Милошъ отправился сухимъ путемъ вдоль Дуная до Видина, въ сопровожденіи многихъ членовъ своей фамиліи, военныхъ и гражданскихъ чиновниковъ и кметовъ. У Неготина его встрѣтилъ Османъ-паша, правитель Ада-Кале, сынъ того Солимана, который въ 1815 году заставилъ Милоша взяться за оружіе. Не смотря на побѣду Милоша надъ отцемъ его, онъ не питалъ враждебнаго расположенія въ сербскому князю, ибо послѣдній, зная скудное состояніе его, не разъ помогалъ ему деньгами. Не удивительно, что Османъ, встрѣтивъ Милоша, не побоялся осворбить самолюбіе мусульманъ и поцѣловалъ край его платья; Милошъ поспѣшилъ обнять пашу и привѣтствовать его какъ брата. Подъѣзжая въ Ада-Бале, Милошъ былъ привѣтствованъ пушечною пальбою. На берегахъ Дуная было приготовлено пышное угощеніе и во время пира Османъ предлагалъ здравицу въ честь Сербскаго князя, на которую крѣпость отвѣчала новыми выстрѣлами. Въ Видинѣ, правителемъ котораго былъ знаменитый Ага-паша Гуссейнъ, содѣйствовавшій истребленію янычаръ, Милоша ожидали новыя пиршества. Гуссейну, достигшему такого высокаго званія изъ простыхъ солдатъ, нравился предпріимчивый Милошъ, возвысившійся изъ продавцевъ скота до княжескаго званія. Онъ уже имѣлъ случай, за годъ предъ тѣмъ, принимать у себя княгиню Любицу съ дѣтьми; теперь онъ не пожалѣлъ ничего, чтобы устроить пышную встрѣчу самому Милошу. Еще на границахъ пашалыка въ Милошу явилась почетная стража. У воротъ Видина Милоша привѣтствовалъ кіайя-паша во главѣ цѣлаго полка при звукѣ музыки. Улицы полны были Турками и христіанами. Мѣстному архіерею и христіанскимъ старѣйшинамъ также позволено было встрѣтить Милоша рѣчью. Самъ Гусейнъ встрѣтилъ Милоша на крыльцѣ своего дворцаив въ пріемной залѣ представилъ всѣхъ своихъ сослуживцевъ. Два дня пропировали вмѣстѣ Милошъ и Гуссейнъ, который былъ большимъ поклонникомъ европейскихъ нововведеній и любителемъ французскихъ и венгерскихъ винъ. Большую пользу принесло Милошу его свиданіе съ Гуссейномъ тѣмъ, что послѣдній будучи знатокомъ всѣхъ обычаевъ султанскаго двора, снабдилъ своего гостя необходимыми совѣтами, какъ ему вести себя въ Костантинополѣ, и предоставилъ въ его распоряженіе свой загородный дворецъ на берегахъ Босфора и даже своего банкира, на все время пребыванія его

 

 

347

 

въ Константинополѣ. Изъ Видина путь Милоша лежалъ по Дунаю до Рущука, гдѣ духовенству и старѣйшинамъ христіанскимъ также позволено было привѣтствовать Милоша. Правителемъ Рущука былъ Ибраимъ-ага, старый знакомецъ Милоша, имѣвшій съ нимъ дѣла, когда занималъ въ Бѣлградѣ мѣсто кіайя-паши при Абдулъ-Раимѣ. Они свидѣлись въ Разградѣ и провели цѣлую ночь въ воспоминаніяхъ о Сербіи и о семи годахъ прежняго своего знакомства; почти вся свита Милоша оказалась лично извѣстною рущукскому пашѣ. Не менѣе торжественный пріемъ ожидалъ Милоша и въ Варнѣ. Тамъ уже былъ полковникъ султанской гвардіи Кіамиль-бей, высланный для сопровожденія Милоша отъ Варны до столицы, и казенный пароходъ для путешествія по Черному морю. Во все время своего странствованія Милошъ рѣшился отступить отъ своей привычки къ экономіи, которая особенно развилась въ немъ въ послѣдніе годы, и это еще болѣе вызывало похвалы ему со стороны Турокъ. Но Милошъ боялся путешествія моремъ и рѣшился прежде отслужить молебствіе, которое совершено было мѣстнымъ архіереемъ. При входѣ въ церковь, не смотря на присутствіе мѣстныхъ властей, Милошъ встрѣченъ былъ громкимъ изъявленіемъ радости со стороны христіанъ. Пребываніе на морѣ не было такъ счастливо, машина парохода потерпѣла нѣкоторое поврежденіе; Сербы, сопровождавшіе князя и постоянно подозрѣвавшіе, что Порта имѣетъ замыслы на жизнь Милоша, пришли въ сильное волненіе, но капитанъ парахода, родомъ Англичанинъ, успокоилъ ихъ и счастливо довезъ до Константинополя. Милошъ однакожь далъ себѣ слово возвратиться въ Сербію сухимъ путемъ.

 

Во дворцѣ Али-паши Гуссейна уже все готово было для пріема Милоша, кромѣ того сама Порта назначила состоять при немъ двухъ армянскихъ банкировъ. Великій визирь и первые сановники имперіи прислали своихъ чиновниковъ поздравить Милоша съ счастливымъ прибытіемъ въ столицу. По восточному обычаю, взаимныя посѣщенія могли начаться только послѣ нѣсколькихъ дней отдыха. Первый визитъ Милоша былъ къ великому визирю, который и объявилъ ему, что султанъ назначилъ 16 августа днемъ для аудіенціи. Въ этотъ день Милошу присланъ былъ великолѣпный конь, на которомъ онъ отправился во дворецъ, въ сопровожденіи своей и турецкой свиты. Онъ введенъ былъ въ первую залу, гдѣ ожидали его зять султана Галиль-паша, сераскиръ и нѣсколько придворныхъ чиновниковъ. По краткомъ отдыхѣ его ввели въ пріемную залу, гдѣ на тронѣ сидѣлъ султанъ. Послѣ предписанныхъ обычаемъ поклоновъ,

 

 

348

 

князь, ставъ между зятемъ султана и сераскиромъ, произнесъ краткую привѣтственную рѣчь на сербскомъ языкѣ, которую тутъ же перевелъ на греческій языкъ Авраамъ Петроніевичь и потомъ передалъ по турецки князь Вогориди, правитель острова Самоса, драгоманъ султана. Въ рѣчи своей Милошъ выражалъ свою радость, что небеса дозволили ему видѣть великаго султана и высказать предъ нимъ чувства, одушевляющія Сербскій народъ.

 

«Ваше имя, говорилъ Милошъ, будетъ жить въ исторіи, какъ имя славнаго реформатора. Глава Сербскаго народа, удостоенный высокимъ довѣріемъ и милостями вашего величества, я явился предъ вами просить о принятіи нашей сыновней привязанности».

 

Султанъ отвѣчалъ, что пока Сербы будутъ исполнять свои обязанности, до тѣхъ поръ онъ будетъ обращать на нихъ свои отеческіе взоры и высокое покровительство. Послѣ этихъ словъ султанъ подарилъ Милошу свой портретъ, украшенный брилліантами. Сераскиръ принялъ этотъ портретъ изъ рукъ султана и, почтительно поцѣловавъ его, передалъ потомъ Милошу и надѣлъ ему на шею. Затѣмъ Милоша опоясали саблею, также украшенною брилліантами, и надѣли на него гарвани (мантію), вышитую золотомъ и застегивавшуюся брилліантовою запонкою. Милошъ благодарилъ султана и, согласно обычаю, поцѣловалъ его колѣни. По исполненіи всѣхъ этихъ формальностей, султанъ вступилъ съ Милошемъ въ разговоръ о разныхъ вопросахъ, касавшихся Сербіи, и между прочимъ спросилъ о Босніи. Милошъ изложилъ свое мнѣніе объ истинныхъ причинахъ, которыя держали эту страну въ постоянномъ волненіи, и указалъ на средства, которыя считалъ достаточными для того, чтобы положить конецъ этимъ волненіямъ, которыя впрочемъ, прибавилъ онъ ничто иное, какъ слабое укушеніе мухи для вашего величества. Представивъ потомъ султану важнѣйшихъ лицъ изъ своей свиты, Милошъ оставилъ пріемную залу, а султанъ поручилъ пашамъ показать ему дворцы и всѣ замѣчательности Константинополя. На другой день Милошъ представилъ султану свои подарки, которые отличались богатствомъ и вкусомъ и вызвали одобреніе со стороны Махмуда II.

 

Милошъ пробылъ болѣе двухъ мѣсяцевъ въ Константинополѣ. Султанъ не рѣдко справлялся о томъ, какое впечатлѣніе произвелъ на него Константинополь и особенно зданія, выстроенныя по повелѣнію самого Махмуда. Случалось иногда, что султанъ, дѣлая какой либо выѣздъ, приглашалъ участвовать въ этой поѣздкѣ и Милоша. Однажды, посѣтивъ вмѣстѣ съ Милошемъ арсеналъ, Махмудъ II подарилъ ему шесть пушекъ

 

 

349

 

различнаго размѣра, со всею запряжкою. Въ мастерскихъ, гдѣ приготовлялись военные припасы, необходимые дхя обмундировки солдатъ, султанъ, чтобы доказать Сербскому князю превосходныя качества предметовъ, приготовлявшихся тамъ, выбралъ самъ пару сапогъ и подарилъ ихъ своему гостю. Всѣ эти небольшія знаки вниманія, оказанные султаномъ Милошу, производили сильное дѣйствіе не только на мусульманское населеніе столицы, но и на христіанъ. Поведеніе султана доказывало, какъ много измѣнились турецкіе нравы подъ вліяніемъ рефориъ Махмуда, и какъ измились взгляды Порты на значеніе Сербіи и ея князя. Между тѣмъ своей очередью шли небольшіе празднества, которыя устроивали въ честь Милоша турецкіе сановники, начиная съ великаго визиря; при нѣкоторыхъ изъ этихъ пировъ присутствовалъ самъ султанъ, скрываясь за нарочно приготовленною для того драпировкой. Иногда къ этимъ пирамъ приглашаемы были и представители иностранныхъ державъ. Русскій посланникъ Бутеневъ довольно часто видался съ Милошемъ, но еще вминательнѣе слѣдилъ за его образомъ дѣйствій, за его рѣчами, привычкаии и наклонностями. Бутеневъ имѣлъ прямое порученіе изъ Петербурга изучить Милоша и его характеръ; не имѣя въ Сербіи своего агента и посылая туда только второстепенныхъ чиновниковъ, русскій дворъ не имѣлъ еще точныхъ свѣдѣній о Милошѣ. Отзывы султава, турецкихъ министровъ, дипломатическаго корпуса, греческаго синода, христіанъ всѣхъ племенъ, дѣлившихся на нѣсколько партій, служили для русскаго посланника достаточнымъ указаніемъ на то, чего можно было ожидать отъ Милоша. Въ общемъ, впечатлѣніе, произведенное Милошемъ на людей столь разнородныхъ положеній, было благопріятное для него. Но и въ Константинополѣ не трудно было провѣдать о слабыхъ сторонахъ домашей жизнн Мыоша: свѣдѣнія о нихъ могли доставить въ русское посольство сами же Сербы, сопровождавшіе своего князя. Разъ выслушанныя мелкимъ русскимъ агентонъ, они уже получили вкусъ къ жалобамъ на Милоша и не считали нужнымъ скрывать своихъ мнѣній о немъ и отъ русскаго посланника. Были два случая во время пребыванія Милоша въ Цареградѣ, изъ которыхъ одинъ могъ возстановить противъ него Турокъ, а другой озлобить сербскихъ старѣйшинъ. Первый свидѣтельствовалъ о неумѣніи Милоша сдердивать себя, второй основывался только на слухахъ, которые охотно поддерживались врагами Милоша. Турки взволновались тѣмъ, что Милошъ купилъ двухъ Черкешенокъ и крестилъ ихъ, давъ имъ имена Аницы и Даницы, чѣмъ оскорбилъ

 

 

350

 

мусульманскую вѣру въ мѣстопребываніи ея главнаго защитника. Ненависть же сербскихъ старѣйшинъ возрасла въ слѣдствіе слуха о томъ, будто бы Милошъ изъявлялъ намѣреніе купить у Порты фирманъ, объявлявшій всѣхъ старѣйшинъ главными бунтовщивами и позволявшій Милошу казнить ихъ. Въ послѣдствіи враги Милоша приписывали Аврааму Петроньевичу честь предупрежденія тѣхъ бѣдственныхъ послѣдствій, которыя могли произойти отъ обоихъ случаевъ. Петроньевичу удалось будто бы и укротить гнѣвъ Турокъ за крещеніе Черкешенокъ, и помѣшать Милошу купить губительный фирманъ, за который онъ готовъ былъ дать до 700.000 піастровъ [171].

 

Въ концѣ октября, когда уже наступила осень, Милошъ сталъ просить позволенія возвратиться домой. Назначена была прощальная аудіенція, во время которой султанъ опять подтвердилъ свое милостивое расположеніе къ Сербскому князю, его семейству и Сербскому народу. Тогда же Махмудъ подарилъ Милошу звѣзду, украшенную брилліантами, для княгини Любицы, и 22 ордена для сербскихъ старѣйшинъ, которыхъ назначилъ самъ Милошъ, въ томъ числѣ 4 богато украшенныхъ для сыновей и братьевъ Милоша. Но случайно, или съ умысломъ, Милошъ не помѣстилъ въ число лицъ, достойныхъ получить такую награду, Ѳому Вучича Перишича. Уже въ ноябрѣ вернулся Милошъ въ Сербію и его путешествіе дало обильный матеріалъ для сербской газеты. Путеществіе Милоша въ Константинополь имѣло различныя вліянія на князя, старѣйшинъ и народъ. Милошъ лично убѣдился въ томъ значеніи, какое соединялось съ званіемъ Сербскаго князя и, имѣя предъ глазами политическое устройство Турціи, которому, повидимому, должно было отвѣчать и управленіе отдѣльными областями, еще болѣе утвердился въ мысля, что единовластіе должно быть желаннымъ для Сербіи образомъ правленія. Народная масса съ своей стороны, обрадованная счастливымъ возвращеніемъ князя изъ долгихъ странствій, неудержимо заявляла свой восторгъ и изъ всѣхъ округовъ, изъ большей части городовъ Сербіи присылались не только торжественныя поздравленія съ счастливымъ пріѣздомъ, нарочно сложенныя на этоть случай пѣсни, но и богатые дары, преимущественно естественными произведеніями. Старѣйшины съ своей стороны завидовали и пріему, который оказанъ былъ Милошу въ Константинополѣ, и выраженіямъ народной привязанности, которыми встрѣченъ былъ Милошъ у себя дома. Можно сказать, что съ этой минуты интересы князя и Сербскаго народа съ одной стороны и выгоды старѣйшинъ съ другой окончательно

 

 

351

 

разошлись между собою. Старѣйшинамъ уже нечего было надѣяться на сочувствіе народа къ ихъ дѣлу; еще прошлогоднее возстаніе доказало, какъ мало могутъ они расчитывать на народную поддержку. Теперь же связь Милоша съ народомъ еще болѣе утвердилась. А между тѣмъ молва, поддерживаемая самими врагами Милоша, прямо указывала на тѣхъ изъ старѣйшинъ, которые могли быть наиболѣе опасны для князя. Эта молва увѣряла, что головы тѣхъ старѣйшинъ, гибель которыхъ Милошъ хотѣлъ купить въ Константинополѣ, принадлежали: Аврааму Петроньевичу, Милетѣ Радойковичу, Стояну Симичу, Георгію Протичу, Ѳомѣ Вучичу Перишичу, Милосаву Рѣсавцу и Лазарю Теодоровичу. Но Милошу не было никакой надобности въ смерти этихъ людей. Оставивъ за ними ихъ должности, онъ все-таки пользовался неограниченною властью, ибо уставъ, обнародованный на февральской скупщинѣ, прекратилъ свое существованіе. Державный Совѣтъ и попечители продолжали дѣйствовать, но власть ихъ была безъ содержанія: они были только исполнителями приказаній Милоша [172].

 

( 40. Перемѣна въ поведеніи Милоша, стр. 351—353 )

Но хотя Милошъ и удержалъ за собою прежнюю власть во всемъ ея объемѣ, но въ его поведеніи замѣчалась большая перемѣна. Онъ казался теперь совершенно инымъ человѣкомъ; не разрывая добрыхъ отношеній съ приближенными, онъ уже не обнаруживалъ ни той живой привязанности, ни того горячаго гнѣва, которые нерѣдко проявлялись прежде въ его сношеніяхъ съ окружающими; онъ отличался нѣкоторою сдержанностію и въ тѣхъ случаяхъ, когда появлялся предъ народомъ; онъ уже не унижался до мелочей домашней экономіи и не позволялъ себѣ развлеченій, несогласныхъ съ его высокимъ положеніемъ; онъ пересталъ вмѣшиваться въ судопроизводство, предоставивъ рѣшеніе всѣхъ дѣлъ Верховному Суду; онъ не прибѣгалъ болѣе къ тѣлеснымъ наказаніямъ людей, находившихся въ службѣ при немъ, какъ это не рѣдко дѣлалъ прежде. Было ли причиною такого измѣненія самое путешествіе Милоша въ Константинополь, или же участвовали въ томъ чьи либо совѣты, напримѣръ русскаго посланника, какъ подозрѣвали нѣкоторые, враги Милоша сказать этого не могли. Но такая перемѣна въ его поведеніи отнимала у нихъ самое сильное оружіе противъ князя, лишала ихъ почвы въ борьбѣ съ нимъ, — и весь 1836 годъ прошелъ среди внутренней тишины для Сербіи; вопросъ объ отношеніяхъ князя къ старѣйшинамъ не двинулся впередъ.

 

Измѣнившись лично, Милошъ старался измѣнить и свои общественныя отношенія: онъ отказался отъ участія во всѣхъ торговыхъ предпріятіяхъ;

 

 

352

 

уничтожилъ монополію при продажѣ соли, привозимой изъ Валахіи и Молдавіи; обширные земли, коими онъ владѣлъ въ разныхъ округахъ Сербіи, которыя прежде обработывались при помощи обязательнаго труда мѣстныхъ жителей подъ тѣмъ предлогомъ, что князь долженъ былъ самъ содержать многихъ людей, состоявшихъ на службѣ, розданы были отчасти сельскимъ общинамъ, а отчасти наиболѣе преданнымъ ему людямъ. Такъ какъ сводъ законовъ все еще не былъ готовъ, а между тѣмъ въ народѣ обнаружилась страсть въ сутяжничеству, то Милошъ постановилъ, чтобы ни одно дѣло не восходило на разсмотрѣніе окружныхъ судовъ, прежде обсужденія его кметами, и чтобы подававшій на апелляцію вносилъ залогъ, равный судебнымъ издержкамъ по этому дѣлу. А какъ въ Сербіи еще не было крѣпостныхъ записей, то Милошъ велѣлъ при каждомъ судѣ учредить книги, въ которыя бы вносились сдѣлки по займамъ, чтò дало основаніе своего рода гипотекамъ на недвижимыя имущества. Перемѣщеніе и удаленіе чиновниковъ уже небыло произвольно: оно совершалось по жалобамъ и по рѣшенію Верховнаго Суда, въ которое Милошъ не вмѣшивался. Опредѣлены были также пенсіи чиновникамъ удалявшимся изъ службы. Обращено было вниманіе на развитіе производвтельныхъ силъ страны. Еще до отъѣзда своего въ Константинополь, Милошъ пригласилъ для изслѣдованія сербской почвы саксонскаго минералога, барона Гердера, сына знаменитаго философа, и послѣдній объѣхалъ значительную часть Сербіи въ то самое время, когда Милошъ гостилъ въ столицѣ султана. Чтобы поднять сербскую торговлю, особенно съ Венгріей и Австріей, Милошъ предоставилъ въ распоряженіе первостатейныхъ бѣлградскихъ купцовъ значительную сумму, которая по частямъ, за невысокіе проценты, могла быть выдаваема желавшимъ сдѣлать заемъ. Братья Германи, его банкиры, получили приказъ открыть кредитъ у австрійскихъ торговыхъ домовъ въ Вѣнѣ, Пештѣ и Тріестѣ, для тѣхъ изъ Сербовъ, которые пользовались нѣкоторою извѣстностію въ торговомъ мірѣ. Вслѣдствіе этой мѣры не одинъ Бѣлградъ, но и другіе сербскіе города поднялись въ торговомъ отношеніи. Бѣлградъ былъ поставленъ въ исключительное положеніе и по самому положенію своему: онъ имѣлъ особаго правителя въ лицѣ Ефрема Обреновича, коммерческій и полицейскій судъ. Въ военномъ отношеніи Милошъ раздѣлилъ Сербію на четыре главныя начальства: одно называлось дринскимъ и савскимъ, штабъ его находился въ городѣ Шабцѣ; другое — дунайскимъ и тимокскимъ съ главною квартирою въ Неготинѣ; третье —

 

 

353

 

моравскимъ съ главнымъ городомъ Алексинцемъ и четвертое шумадинскимъ съ мѣстопребываніемъ въ Крагуевцѣ. Во главѣ этихъ начальствъ поставлены были военные коменданты въ чинѣ полковника съ ежегоднымъ жалованьемъ въ 2.000 талеровъ. Значеніе и выгоды, соединенныя съ такою должностію, заставили многихъ искать ее для себя, но Милошъ не могъ удовлетворить всѣхъ желающихъ, чтò опять было причиною разныхъ неудовольствій. Какъ бы то ни было правительственная дѣятельность Милоша въ это время встрѣчала одобреніе со стороны народа. Только три распоряженія вызвали нѣкоторое волненіе, но и съ ними потомъ примирился народъ. Это были: запрещеніе носить женщинамъ старинные головные уборы, до того тяжелые и сложные по своему устройству, что сербскія женщины, надѣвъ ихъ, не могли повернуть своей головы; запрещеніе есть рыбу въ жаркіе мѣсяцы, чтò при южномъ климатѣ порождало нерѣдко смертельныя болѣзни; приказаніе прививать оспу дѣтямъ. Большая часть изъ этихъ распоряженій обнародованы были на святодуховской скупщинѣ 1836 года, которая собираласъ въ зданіи Управительнаго Совѣта. На той же скупщинѣ обнародованы были: Начертаніе о духовной власти въ Сербіи и Опредѣленіе о богословскомъ училищѣ. При митрополитѣ учреждена была консисторія, какъ высшій церковный судъ, съ четырьмя членами священническаго чина и секретаремъ изъ мирянъ. Тогда же директоромъ всѣхъ школъ въ Сербіи назначенъ былъ Петръ Радовановичь и ему дана инструкція для управленія школами. Въ каждомъ округѣ правительство должно было содержать не менѣе двухъ школъ; большія селенія, имѣвшія церковь, приглашены были заводить школы на свой счетъ [173].

 

( 41. Бѣгство Георгія Протича изъ Сербіи, стр. 353—355 )

Добрыя отношенія, установившіяся между княземъ и народомъ, держали враговъ Милоша въ страхѣ, налагали печать осторожности на всѣ ихъ дѣйствія и волновали сердца ихъ страшною ненавистію къ князю. Послѣдній, какъ бы сознавая свою силу, не считалъ болѣе нужнымъ скрывать отъ народа участіе наиболѣе извѣстныхъ старѣйшинъ въ проискахъ противъ его власти. Онъ приказалъ Радичевичу описать послѣднее возстаніе и послать его для напечатанія въ Аугсбургской Всеобщей газетѣ, откуда оно уже въ концѣ 1836 года переведено было и въ Сербскихъ Новинахъ [174]. Это раздражило участниковъ возстанія, и первый изъ нихъ Симичь подалъ примѣръ эмиграціи изъ отечества. Подъ предлогомъ разныхъ хозяйственныхъ дѣлъ, онъ выхлопоталъ себѣ отпускъ въ Букарештъ на неопредѣленное время, хотя и носилъ званіе державнаго

 

 

354

 

совѣтника. Но едва онъ прибылъ въ Валахію, какъ объявилъ, что навсегда оставилъ Сербію, ибо не считаетъ себя безопаснымъ отъ замысловъ Милоша; онъ даже отрекся отъ сербскаго подданства и внесъ за себя харачь видинскому пашѣ, объявивъ себя райею Порты. Этимъ онъ разрывалъ всякія обязательства съ Милошемъ, которыя могли сдерживать его, какъ сербскаго чиновника. Поселившись въ Букарештѣ, онъ сталъ исполнять всевозможныя порученія барона Рикмана и доставлять въ нему постоянныя свѣдѣнія о томъ, чтò дѣлалось въ Сербіи. Вскорѣ къ нему присоединился и Георгій Протичь, болѣе другихъ злобившійся на Милоша и менѣе всѣхъ заговорщиковъ отличавшійся способностями, но принадлежавшій къ числу злѣйшихъ враговъ Милоша. Онъ бѣжалъ изъ Сербіи по слѣдующему случаю. Будучи предсѣдателемъ окружнаго суда въ Бѣлградѣ, онъ сталъ покровительствовать первому кмету этого города Петру Милойковичу, иначе называвшемуся Перо Бѣлополецъ. Послѣдній отлячался скупостію и хитростію. Прослуживъ три года въ своемъ званіи, онъ возбудилъ противъ себя большинство своихъ согражданъ; его подозрѣвали въ неправильныхъ расходахъ городскихъ суммъ; въ его же распоряженіи находились капиталы митрополичьей церкви. По окончаніи трехлѣтія онъ долженъ былъ снова подвергнуться избранію въ кметы, но всячески старался оттянуть это. Тогда нѣкоторые изъ гражданъ подали жалобу самому Милошу и князь велѣлъ произвести новые выборы. При помощи Протича, Бѣлополецъ созвалъ только немногихъ, притомъ по своему положенію неспособныхъ въ независимости, гражданъ. Они утвердили Милойвовича и Протичь донесъ князю о новомъ избраніи прежняго кмета и о томъ, что городскіе счеты по надлежащей провѣркѣ ихъ оказались въ должномъ состояніи. Но подававшіе жалобу Милошу представили доказательства злоупотребленій кмета и просили выслать немедленно изъ Крагуевца въ Бѣлградъ слѣдственную коммисію, прибавивъ что предсѣдатель суда прикрываетъ злоупотребленія Милойковича. Милошъ исполнилъ желаніе обвинителей и комиссія выѣхала въ Бѣлградъ. Но Протичь, не дожидаясь конца слѣдствія, бѣжалъ въ австрійскій городъ Панчево, разыгрывая роль жертвы, преслѣдуемой мстительнымъ княземъ. Если Симичь, болѣе опытный и ловкій, дѣйствовалъ въ тайнѣ, пользуясь только удобными минутами и собирая подлѣ себя людей рѣшительныхъ; то Протичь, бывшій въ дурныхъ отношеніяхъ съ Симичами, которые презирали его, не разбиралъ никакихъ средствъ въ своемъ озлобленіи. Онъ клеветалъ на Милоша всегда и вездѣ, возбуждалъ

 

 

355

 

противъ него австрійскихъ Сербовъ и даже готовилъ заговоръ противъ Милоша, такъ что самое австрійское правительство было вынуждено удалить Протича отъ сербскихъ границъ. Тогда онъ отправилъ въ Петербургь отъ имени Сербскаго народа, длинную записку, въ которой описывалъ самыми черными красками правленіе Милоша и бѣдственное положеніе угнетаемой имъ Сербіи, прося положить конецъ безумному тиранству князя. Не довольствуясь и этимъ, Протичь послалъ одному изъ придунайскихъ пашей доносъ на Милоша, готовившагося будто бы взволновать румелійскихъ христіанъ. Протича вызвали въ Константинополь и тамъ онъ разсказалъ цѣлый планъ приготовляемаго будто бы Милошемъ возстанія, увѣряя что Сербскій князь находится въ сношеніяхъ съ правителями Египта и Албаніи, собираетъ значительные военные припасы и большія деньги, и что вообще Порта не имѣетъ болѣе опаснаго врага. Изъ Константинополя обратились за провѣркой показаній Протича къ бѣлградскому пашѣ Юсуфу, извѣстному тѣмъ, что онъ сдалъ въ 1828 году Русскимъ крѣпость Варну и прожилъ потомъ нѣсколько мѣсяцевъ въ Россіи. Юсуфъ-паша зналъ о расположеніи турецкихъ христіанъ къ Сербіи и готовъ былъ раздѣлять опасенія на счетъ замысловъ Милоша. Какъ нарочно въ это самое время Милошу доставлены были изъ Вѣны шесть купленныхъ имъ тамъ пушекъ и онъ устроивалъ въ Крагуевцѣ небольшой артиллерійскій отрядъ. Послѣ того какъ султанъ самъ подарилъ Милошу нѣсколько пушекъ, послѣдній не считалъ нужнымъ скрывать своихъ занятій по устройству народнаго войска. Этого достаточно было; чтобы Юсуфъ-паша не отвергъ подозрѣній Протича. Но послѣдній самъ подорвалъ довѣріе къ своимъ показаніямъ: онъ между прочимъ заявилъ, что Сербы готовы увеличить ежегодную дань Портѣ и передать управленіе всѣмъ Бѣлградомъ даже съ таможнею въ руки Турокъ, если только Порта лишитъ Милоша княжескаго достоинства. Этому Турки не могли повѣрить никоимъ образомъ, и самый доносъ Протича показался имъ подозрительнымъ. Такъ дѣйствовали враги Милоша внѣ Сербіи.

 

( 42. Возбужденіе народа противъ князя врагами послѣдняго, стр. 356—357 )

Столь же усердно подкапывались подъ него внутренніе враги. Они пользовались малѣйшею оплошностію князя, чтобы возбуждать противъ него неудовольствіе. Удаленный Давидовичь былъ окончательно замѣщенъ Живановиченъ, который не могъ однако нравиться по своей слѣпой привязанности къ самымъ строгимъ формальностямъ, къ какимъ пріучила его австрійская бюрократія; въ глазахъ же народа онъ былъ Швабомъ, ибо родился внѣ княжества и не зналъ народныхъ обычаевъ. Мѣсто главнаго

 

 

356

 

секретаря княжескаго было важно по безпрестаннымъ сношеніямъ какъ съ чиновниками, такъ и съ народомъ, и враги Милоша не замедлили обвинить его въ предпочтеніи пришельцевъ туземнымъ Сербамъ. Въ это время Вучичь снова выступилъ на сцену. Милошъ далъ ему чинъ полоковника и желалъ удержать его въ Крагуевцѣ, но Вучичь сказалъ, что онъ желаетъ лучше быть начальникомъ общественныхъ построекъ, чѣмъ заниматься устроеніемъ войска. Милошъ, зная его способности, не замедлилъ отправить его въ Бѣлградъ, чтобы наблюдать тамъ за постройкою зданій внѣ городскаго вала. Поселившись въ Бѣлградѣ, Вучичь сдѣлался посредникомъ между Симичемъ, Протичемъ и заговорщиками, остававшмися въ княжествѣ. Онъ вошелъ даже въ сношенія съ Юсуфомъ-пашею и поддерживалъ въ немъ нерасположеніе къ Милошу. Кромѣ того Вучичь приносилъ и другой вредъ Милошу. Хотя кулукъ былъ уничтоженъ, но князь могъ требовать народъ на работы къ общественнымъ постройкамъ, хотя и съ платою за нихъ изъ казны; но эта плата была незначительна и народъ неохотно шелъ на работы. Все зависѣло отъ того, насколько исполнители княжескихъ приказаній будутъ снисходительны къ рабочимъ, — и Вучичь, завѣдывавшій постройкою общественныхъ зданій въ Бѣлградѣ, постарался всѣми зависѣвшими отъ него мѣрами сдѣлать эти работы ненавистными для народа. Онъ обременялъ рабочихъ срочными занятіями до утомленія, билъ палкою уставшихъ и безпрестанно жаловался кметамъ, приведшимъ народъ на работы, что долженъ быть взыскателенъ вслѣдствіе настоятельныхъ приказаній Милоша. Подобно Вучичу дѣйствовали и нѣкоторые изъ сборщиновъ податей. Появляясь ежегодно 23 апрѣля и 26 овтября въ селенія, они требовали немедленной уплаты 3 талеровъ серебряною монетой; еслиже таковой не было, то брали естественными произведеніями, оцѣнивая ихъ сами. Въ отвѣтъ на жалобы сельчанъ, со стороны сборщиковъ слышался одинъ отвѣтъ: «князю нужно серебро». А между тѣмъ такой способъ взиманія податей былъ прямо противоположенъ обѣщаніямъ Милоша, неоднократно высказаннымъ на скупщинахъ. Запрещеніе играть въ какія бы то ни было карточныя игры не только въ кофейняхъ и гостинницахъ, но даже и въ частныхъ домахъ, запрещеніе носить оружіе, чтò вошло было въ обычай народа, — вызывали не менѣе сильное порицаніе со стороны недовольныхъ. Наконецъ, по соглашенію съ Совѣтомъ, князь назначилъ коммисію, которая должна была переписать всѣ годныя для обработки земли, а также пастбища и лѣса, и все населеніе Сербіи. По составленіи инструнціи,

 

 

357

 

члены этой коммисіи должны были раздѣлить между собою срезы и приступить иъ исполненію возложеннаго на нихъ порученія, а начальники округовъ и срезовъ должны были оказывать имъ всякое содѣйствіе. Но народъ не былъ предупрежденъ объ этой мѣрѣ посредствомъ скупщины, и лишь только коммисія приступила къ дѣйствіямъ, какъ народъ взволновался, подозрѣвая въ томъ какую либо фискальную мѣру. Враги Милоша воспользовались такимъ настроеніемъ умовъ и распустили слухъ о намѣреніи Милоша обложить податями угодья всякаго рода. Народъ отказывался доставлять какія бы то нибыло свѣдѣнія о своемъ имуществѣ, а въ нѣкоторыхъ мѣстностяхъ коммисія встрѣтила открытое сопротивленіе. Милошъ долженъ былъ остановить исполненіе своего приказанія и коммисія вернулась въ Крагуевацъ ни съ чѣмъ [175].

 

( 43. Отношенія Милоша къ женѣ и къ братьямъ, стр. 357 )

Положеніе Милоша становилось болѣе и болѣе затруднительнымъ. Пользуясь неограниченною властью, онъ не могь однакожь управлять народомъ и страною. Исполнители его воли были первыми врагами его; въ семьѣ и ближайшихъ родственникахъ онъ не встрѣчалъ поддержки себѣ. Княгиня Любица давно уже была въ разладѣ съ мужемъ, но она умѣла владѣть собою и скрывала свое неудовольствіе на Милоша, поводовъ къ которому было много. Еще въ 1821 году Милошъ приблизилъ къ себѣ одну изъ служительницъ Любицы, Петрію. Пылкая княгиня застрѣлила свою соперницу въ ту милуту, когда та поправляла занавѣску у окна и стояла къ ней спиной. У княгини были уже приготовлены на такой случай верховые кони и спутники. Убивъ Петрію, Любица ускакала изъ Крагуевца; Милошъ послалъ за ней въ погоню Вучича, но послѣдній не очень заботился исполнить приказаніе князя и Любица спаслась отъ гнѣва нужа. Послѣ того сильно хлопотали друзья Милоша, чтобы помирить его съ женою. Милошъ позволилъ вернуться Любицѣ лишь тогда, какъ у нея родился сынъ. Позднѣе княгиня имѣла не одинъ поводъ къ справедливымъ жалобамъ на невѣрность мужа. Покупка Милошемъ двухъ черкешенокъ, во время пребыванія его въ Константинополѣ, конечно не могла содѣйстовать сохраненію добрыхъ отношеній между княземъ и его женою. Съ тѣхъ поръ, какъ дѣти ихъ стали подростать, Любица болѣе занималась ими, чѣмъ интересами Милоша. Она рѣдко жила съ нимъ въ одномъ городѣ и только въ торжественныхъ случаяхъ показывалась вмѣстѣ. Братъ Милоша Ефремъ, имѣвшій большую семью, также не питалъ особаго расположенія къ князю, и болѣе заботился о своихъ выгодахъ, чѣмъ

 

 

358

 

объ общихъ дѣлахъ фамиліи Обреновичей. Другой братъ Іованъ былъ человѣвъ тихаго нрава и мало вмѣшивался въ дѣла [176].

 

( 44. Пріѣздъ австрійскаго консула, стр. 358—360 )

Вскорѣ къ участникамъ во внутреннихъ дѣлахъ Сербіи присоединились агенты европейскихъ державъ, начавшіе селиться въ Бѣлградѣ съ 1836 года. Первымъ прибылъ австрійскій консулъ Антонъ Михановичь, родомъ Хорватъ. Австрія уже давно имѣла надобность держать своего агента въ Сербіи, ибо число ея подданныхъ, жившихъ въ этой странѣ и имѣвшихъ съ нею торговыя сношенія, было не малое. Но еще важнѣе для нея были дружественныя политическія связи съ Сербіей. Ни на одно изъ сосѣднихъ государствъ не имѣло такого вліянія быстрое возвышеніе Сербіи, какъ на Австрію, или лучше сказать на ея венгерскія провинціи. Почти вся южная Венгрія сплошь была заселена Сербами. Каждый успѣхъ Милоша чувствительно отзывался на расположеніи умовъ среди нихъ. Пограничныя австрійскія власти постоянно получали приказанія изъ Вѣны оказывать возможно большее вниманіе сербскому князю и сербскимъ властямъ. Титулъ князя и свѣтлости, оффиціально признанный за Милошемъ вѣнскимъ дворомъ, и присылка креста желѣзной вороны 1-го класса доказывала уже, что Австрія понимала то значеніе и вліяніе, какія Сербія могла имѣть среди южныхъ Славянъ. Но Австрія долго, подобно Россіи, невысылала своего агента въ Бѣлградъ, опасаясь, чтобы другія державы не послѣдовала ея примѣру. Узнавъ однакожь, что Милошъ во время своего пребыванія въ Константинополѣ хлопоталъ о томъ, чтобы въ Бѣлградъ допущены были агенты иностранныхъ державъ, и что Англія и Франція первыя изъявили свое желаніе имѣть такихъ агентовъ, Австрія не колебалась болѣе, и 3 сентября 1836 года Милошъ принималъ въ торжественной аудіенціи императорскаго королевскаго консула. Аудіенція происходила въ загородномъ дворцѣ Топчидерѣ, и Милошъ послалъ въ Бѣлградъ за консуломъ свой экипажъ. Представляя князю свою вѣрительную грамоту, Антонъ Михановичь говорилъ рѣчь на хорватскомъ нарѣчіи:

 

«Свѣтлѣйшій князь! преславный господарь! бывъ назначенъ, по милости императора и короля, моего пресвѣтлаго государя, его консуломъ въ здѣшней славной державѣ, я весьма желалъ получить честь представить почтительнѣйше вашей свѣтлости бератъ султана, письмо великаго визаря и письмо сіятельнѣйшаго князя Метерниха и г. Штюрмера, а также почтительнѣйше поклониться вашему ясному лицу. Великимъ бы счастіемъ для меня было, могу увѣрить вашу свѣтлость, и весьма пріятно было бы моему государю императору, еслибъ вы, преславный

 

 

359

 

князь, въ устроеніи сего консульства увидали новый знакъ императорскаго уваженія, съ коимъ онъ всегда принимаетъ ваше дружественное и правдолюбивое сосѣдство. И дѣйствительно главнымъ и единственнымъ желаніемъ моего пресвѣтлаго императора всегда было, чтобы взаимные договоры и условія мира, какъ доселѣ, такъ и всегда, оставались священными, чтобы на основавіи ихъ всякаго рода интересы обѣихъ соплененныхъ земель процвѣтали среди постояннаго спокойствія, порядка и обилія. Но послѣ того, какъ мнѣ выпала честь увѣрить вашу свѣтлость въ этомъ истинномъ императорскомъ желаніи и трудиться по мѣрѣ силъ моихъ для подтвержденія его, дозвольте, свѣтлѣйшій господарь мой, искренне по нашему сказатъ предъ вами: я Хорватъ, и радуюсь и горжусь тѣмъ, что назначенъ первымъ императорскимъ консуломъ къ тому храброму народу и въ ту славную землю, которыхъ кровь, языкъ и слава мнѣ сродны, и въ единственному нашему князю Иллирійскаго племени» [177].

 

Такимъ образомъ Австрія первая воспользовалась возможностію имѣть своего консула въ Сербіи и послала туда человѣва, который могъ указать не только на уваженіе своего государя къ Сербскому князю, но и на свою соплеменность съ Сербскимъ народомъ. Будучи государствомъ, всѣ оффиціальныя отправленія котораго совершались на нѣмецкомъ языкѣ, Австрія однакожь отправила въ Бѣлградъ не Нѣмца, не Италіянца, не Мадьяра, но южнаго Славянина. Другая же держава, политическія связи которой съ Сербіей были полновѣснѣе Австрійскихъ, все еще не имѣла своего постояннаго представителя въ Бѣлградѣ, а пріѣзжавшіе отъ нея временные агенты большею части были иноплеменнаго происхожденія. Друзья Милоша говорили, что не онъ былъ причиною того, что Россія не имѣла своего консула въ Бѣлградѣ: онъ еще во время своей переписки съ барономъ Строгоновымъ просилъ о присылкѣ къ нему русскаго агента; но его желаніе не было исполнено, и русскій кабинетъ наводилъ справки о томъ, чтò дѣлается въ Сербіи, или чрезъ свое восольство въ Константинополѣ, или чрезъ своего консула въ Букарештѣ, и что еще хуже — иногда чрезъ туже Австрію, а со временъ февральскаго устава чрезъ внутреннихъ враговъ Милоша. Русскій кабинетъ не держалъ своего агента въ Бѣлградѣ потому, что ограничивалъ свою дѣятельность относительне Сербіи покровительствомъ и до 1835 года ни разу не вмѣшался въ ея внутреннія дѣла. Но рано или поздно надо было выдти изъ этого положенія. Принявъ за себя покровительство народу, а не князю, Россія тѣмъ

 

 

360

 

самымъ обязывалась защищать права перваго не только отъ внѣшней опасности, но и отъ внутреннихъ притязаній. Она могла всегда явиться въ качествѣ судьи по чьему бы то ни было призыву, если только послѣдній опирался на народныя желанія. Милошъ съ своей стороны, достигнувъ княжеской власти помимо Россіи, не подозрѣвалъ, что дипломатическій агентъ покровительствующей державы можетъ сдѣлаться наблюдателемъ за его дѣйствіями. Препираясь съ старѣйшинами, Милошъ никакъ не полагалъ, чтобы они нашли опору въ Россіи; еще менѣе вѣрилъ онъ въ союзъ народа съ ними. Но въ этомъ случаѣ онъ отчасти ошибался. Цѣлый рядъ громкихъ, краснорѣчивыхъ, исполненныхъ разными обѣщаніями рѣчей, которыя написаны были Давидовичемъ и только произнесены отъ имени князя на скупщинахъ, закрывали отъ Милоша истинный смыслъ его отношеній въ народу. Обращая скупщины въ какіе-то торжественные выходы предъ не многочисленныхъ представителей народа, Милошъ обманывалъ себя этою чинною внѣшностью, и не подозрѣвалъ, какую воспріимчивую почву могли найти въ народной массѣ внутренніе враги его, старавшіеся въ тоже время опереться на Россію.

 

( 45. «Базисъ сербскаго устава», присланный изъ Россіи, стр. 360—362 )

Не назначая отъ себя особаго агента въ Сербіи, русскій кабинетъ вспомнилъ о ней, вслѣдствіе жалобы, присланной Протичемъ, и донесеній, получавшихся изъ Букарешта и имѣвшихъ источникомъ сообщенія Симича. Петербургское министерство, не отвѣчая болѣе года на запросъ, сдѣланный Милошемъ Рикману, о томъ, какой же образъ правленія желала бы видѣть Россія утвержденнымъ въ Сербіи, отозвалось въ концѣ 1836 года путемъ неофиціальнымъ. Живановичь въ своихъ «Запискахъ» говоритъ что это было такимъ образомъ:

 

«вернувшись изъ Цареграда домой, Милошъ ждалъ отвѣта изъ Петербурга, но отвѣта не было. Наступилъ 1836 годъ, никакого отвѣта. Тогда князь написалъ своему агенту въ Букарештѣ, Михаилу Герману, чтобы онъ спросилъ барона Рикмана: чтò же наше дѣло? Германъ отвѣчалъ, что баронъ не имѣетъ никакого извѣстія. Только въ концѣ 1836 года полученъ былъ отъ Германа небольшой клочекъ бумаги, въ поллистъ, сложенный по поламъ, исписанный по французски, причемъ Германъ извѣщалъ, что эту бумажку передалъ ему баронъ Рикманъ съ приказаніемъ отослать къ князю, чтобы по ней составить уставъ. Вотъ и новая забота! Эта бумажка, безъ числа, безъ подписи, безъ печати, содержала на французскомъ языкѣ «Базисъ для устава Сербіи». Въ этомъ базисѣ сперва говорилось о Совѣтѣ, за тѣмъ о внутреннимъ правленіи, далѣе о финансахъ, потомъ о

 

 

361

 

правосудіи, наконецъ о просвѣщеніи съ предложеніемъ, чтобы оно вмѣстѣ съ типографіей подчинено было духовенству. Мимоходомъ замѣчено было, что политическая часть не подлежитъ включенію въ уставъ, но только административная; о скупщинѣ же ни слова. Вотъ этотъ базисъ отъ слова до слова:

 

«Императорскій дворъ поставляетъ совершенное различіе между обѣими частями, изъ коихъ состоитъ проектъ устава, частью политическою и частью административною. Что касается первой, министерство нашло сходнымъ съ дѣломъ откинуть ее совсѣмъ, ибо преимущества, которыми въ этомъ отношеніи снабжена Сербія, достаточно утверждены трактатами и фирманами Порты, и стало быть нѣтъ надобности ни въ какомъ новомъ подтвержденіи посредствомъ устава, касающагося внутренняго управленія. А потому воля министерства состоитъ въ томъ, чтобы проектъ устава ограничился постановленіями, которыя касаются только административной части. Исходя изъ такого основнаго принципа, императорское министерство начертало слѣдующее основаніе для составленія проекта устава. 1) Совѣтъ правленія: опредѣлить его составъ, а также обязанности и кругъ дѣятельности членовъ, изъ которыхъ онъ состоитъ. 2) Внутреннее устроеніе: изложить число и величину округовъ, опредѣлить обязанности начальниковъ (полковниковъ и капитановъ), поставленныхъ для управленія округами; опредѣлить границы ихъ власти надъ мѣстными жителями; позаботиться на сколько возможно, о средствахъ, коими-бы жители были обезпечены отъ всякихъ злоупотребленій со стороны властей, поставленныхъ надъ ними. 3) Финансы: опредѣлить точнымъ образомъ состояніе ежегодныхъ приходовъ и расходовъ по управленію, а равно и сумму отпускаемую на содержаніе князя и его фамиліи, изложить разныя отрасли прихода, опредѣлить сумму податей справедливымъ и согласнымъ съ земскими обычаями образомъ, безъ всякаго отягощенія для плательщиковъ; установить основныя различія между собственностью общественною и собственностію личною; опредѣлить управленіе земскими приходами и законное пользованіе общественными имуществами; не опредѣлять права собственности иначе, какъ способомъ, не нарушающимъ никакого права и никакого обычая, сохранившагося доселѣ; подтвердить самымъ точнымъ образомъ, чтобы ни одинъ Сербъ не былъ обязанъ никакимъ налогомъ натурою въ пользу кого бы то ни было изъ земскихъ властей, за исключеніемъ содержанія дорогъ, мостовъ и общественныхъ зданій, которое будетъ обязанностію жителей; никакой же иной личный трудъ не будетъ

 

 

362

 

требуемъ отъ нихъ, даже на правительственныя потребности, безъ справедливаго вознагражденія; наконецъ узавонить основныя положенія для свободной торговли, какую формально провозгласила Аккерманская конвенція, и позаботиться о средствахъ, чтобы жителямъ страны обезпечено было пользованіе свободною торговлей и охрана отъ всякаго рода монополій. 4) Правосудіе: опредѣлить вѣдомства судовъ различныхъ степеней, слѣдуя обыкновеннымъ земскимъ законамъ, но согласно съ общей организаціей постараться о сочиненіи уложеній гражданскаго и уголовнаго, и устава о судопроизводствѣ, основанныхъ на обычахъ Сербіи. 5) Богослуженіе и народное просвѣщеніе: стараться о поддержаніи греческой православной церкви, надзирать за ея невредимостію, какъ вѣры господствующей; подчинить надзору цервовныхъ властей управленіе школами, а также цензуру и земскія типографіи; построить больницы и другія заведенія для общественной благотворительности, какъ уже тому положила основаніе Аккерманская конвенція.

 

«Таковы общія положенія, которыя, по зрѣломъ разсужденія, представляются императорскому мянистерству могущими служить за основаніе для Сербскаго устава».

 

Значеніе этого «базиса» опредѣлить нетрудно: русское министерство желало оградить Сербскій народъ отъ всякихъ произвольныхъ нововведеній, выгодныхъ только для однихъ властей, и отъ чужеземныхъ заимствованій, которыя были несогласны съ народными обычаями; притомъ старалось устранить тѣ остатки турецкаго правленія, которые доживали свое послѣднее врема то подъ видомъ кулука, то подъ видомъ безотвѣтственной власти мѣстныхъ чиновниковъ; наконецъ оно видимо заботилось связать новый уставъ для внутренняго управленія Сербіей съ своими прежними договорами съ Портою.

 

( 46. Совѣщанія Милоша съ Германомъ и Живановичемъ объ уставѣ, стр. 363—364 )

Словомъ «базисъ» не только не нарушалъ полученныхъ Сербіею правъ, не только принималъ подъ свою защиту выгоды народа, но и не противорѣчилъ соотвѣтственнымъ статьямъ февральскаго устава; зато онъ самымъ положительнымъ образомъ устранялъ нововеденія, которыя хотѣлъ внести въ сербскую жизнь Давидовичь; а также подрывалъ ожиданія Милоша касательно большаго развитія и опредѣленія политическихъ правъ какъ Сербіи, такъ и его самого, сравнительно съ хаттишерифами, и, можетъ быть, нѣсколько оскорблялъ его своею формой. Послѣднее видно изъ дальнѣйшихъ словъ Живановича:

 

«изумленный этимъ, князь написалъ Герману, чтобы онъ лично явился въ Сербію и далъ подробное извѣстіе о дѣлѣ. Германъ

 

 

363

 

пріѣхалъ въ Пожаревацъ и сказалъ князю, что императоръ-покровитель недоволенъ и княземъ, и барономъ Рикманомъ, за ихъ неумѣстныя объясненія въ Пожаревцѣ. Пмператоръ не хочетъ никакого устава для Сербіи, на чемъ настаивалъ сперва и баронъ Рикманъ. Но теперь, когда стало ясно, что князю это непріятно, государь императоръ счелъ за нужное доаволить составленіе устава, дабы не говорили, что императоръ не хочетъ порядка въ Сербіи, — но не такого устава, какой задуманъ по согласію съ барономъ Рикманомъ, а по этому базису, который согласенъ съ хаттишерифами. Князь возразилъ на это: «стало быть безъ опредѣленія герба и флага Сербіи, и безъ народной скупщины? Полно, такъ ли? откуда ты это знаешь, Германъ? говорилъ ли тебѣ объ этомъ баронъ Рикманъ?» — «Онъ мнѣ ничего не говорилъ, отвѣчалъ Германъ, но далъ мнѣ только этотъ листъ, чтобы я послалъ вамъ его для составленія по немъ устава; все же остальное мнѣ сообщнли другіе Русскіе, живущіе въ Букарештѣ». — «Что же мы теперь будемъ дѣлать, мой Германъ?» спрашивалъ князь. — «Вы сами виноваты, говорилъ тотъ: зачѣмъ не покорились Рикману, когда онъ вамъ сказалъ, чтобы остались при старомъ, и чтобы уставъ былъ уничтоженъ; вы сами же горячо настаивали на томъ, чтобы уставъ былъ написанъ». — «Я не зналъ чтò дѣлать, а потому такъ и поступалъ; но чтò прошло, о томъ нечего разговаривать, а чтò теперь, что теперь станемъ дѣлать?» добивался князь. — «Я думаю, ничего иного, замѣтилъ Германъ, кромѣ того, чтò надо было сдѣлать тогда. Пишите Несельроду, что вы увидали теперь спасительнность совѣта, сообщеннаго вамъ покровительствующимъ дворомъ чрезъ барона Рикмана, и что оставляете всякое желаніе писать уставъ и хотите вести правленіе безъ устава». — Тогда князь, поколебленный имъ, приказалъ мнѣ написать въ этомъ смыслѣ письмо Г. Несельроду. Я замѣтилъ князю, что я не согласился бы съ такимъ-мнѣніемъ . «Какого жь ты мнѣнія?» спросилъ онъ. Я ему отвѣчалъ: «мы должны быть послѣдовательны, и если мы тогда были за уставъ, тогда Рикманъ былъ противъ него; то менѣе всего можемъ быть противъ устава теперь, когда намъ одобряетъ его покровительствующій дворъ». — «Чтожь мы будемъ дѣлать? настаивалъ князь: развѣ напишемъ уставъ безъ статьи о скупщинѣ и другихъ статей?» — «Я не могу знать сію же минуту все, чтò будемъ дѣлать; но такого письма никоимъ образомъ не должны писать». Тутъ они оба раскричались на меня: такъ вотъ откуда всѣ смуты у насъ! откуда эти ученые берутъ свои мнѣнія? Давидовичь погубилъ насъ своими выдумками, а теперь этотъ хочетъ того же, а самъ

 

 

364

 

простой писарь и долженъ бы только слушать, чтò ему велитъ. Пока писари слушали князя, до тѣхъ поръ милостивый царь-покровитель былъ доволенъ и княземъ, и всѣмъ дѣломъ; а какъ начали борзописцы одинъ за другимъ разсуждать, то пошло все хуже в хуже. «А ты напиши, прибавилъ князь, сейчасъ же такое письмо: отъ меня напишешь, не отъ себя». Припомнивъ рѣчи барона Рикмана и сообразивъ, что мнѣ никто не далъ права быть совѣтникомъ, и что я въ самомъ дѣлѣ не что иное, какъ писарь, который долженъ исполнять приказанія князя, я всталъ и пошелъ въ канцелярію, гдѣ и написалъ письмо».

 

( 47. Ошибочная сторона въ русскомъ «Базисѣ», стр. 364—365 )

Почему именно Милошъ такъ поспѣшно отказался отъ мысли объ уставѣ, это можно видѣть отчасти изъ свѣдѣній, сообщаемыхъ Кюниберомъ о присылкѣ русскаго «базиса» для устава. Русское правительство не хотѣло подавать даже и вида, что оно желаетъ вмѣшаться во внутреннія дѣла Сербіи; по этому и самый «базисъ» сообщенъ былъ только какъ совѣтъ, вызванный настойчивыми просьбами Милоша. Но изъ этихъ совѣтовъ Милошъ видѣлъ, что Россія дѣлить управленіе Сербіей между нимъ и членами Совѣта, относительно которыхъ онъ былъ бы только первымъ между равными. Зная лучше, чѣмъ русскіе дипломаты, расположеніе къ себѣ старѣйшинъ, онъ не могь не предвидѣть, что послѣдніе рано или поздно возьмутъ верхъ надъ нимъ, тѣмъ болѣе, что о народной скупщинѣ, которая могла бы быть не только посредникомъ, но и судьею между княземъ и совѣтниками, не было сказано ни слова въ русскомъ проектѣ. Такое положеніе князя было бы коренною перемѣной въ жизни Сербіи; ибо болѣе 20-ти лѣтъ Сербія росла и развивалась подъ исключительною властію Милоша. Окончательное же устраненіе народной скупщины отъ дѣлъ, противорѣча всѣмъ историческимъ преданіямъ и обычаямъ Сербскаго народа, было неосторожною ошибкой со стороны русской дипломатіи. Но ошибка эта съ одной стороны вызвана была происками внутреннихъ враговъ Милоша, трудившихся изъ личныхъ расчетовъ; съ другой стороны ее можно объяснить тѣмъ характеромъ, который русская политика, получила со временъ Вѣнскаго конгресса, служа охраненію чужаго спокойствія и трепеща предъ всякимъ проявленіемъ народнаго участія въ дѣлахъ правленія, въ какой бы то ни было странѣ. Въ тоже время эта ошибва свидѣтельствовала о недальновидности русской политики: питая болѣе довѣрія къ Совѣту, имѣвшему составиться изъ пожизненныхъ и несмѣняемыхъ членовъ, чѣмъ къ князю, опиравшемуся болѣе или менѣе на народную привязанность, какими

 

 

365

 

ручательствами она обезпечивала себя и Сербію, въ томъ, что покровительствуемые ею честолюбцы не разорвутъ свои связи и съ нею, какъ разорвали ихъ съ Милошемъ, точно также легко отрекутся отъ русскаго покровительста, какъ нетрудно было имъ входить въ связи съ Турціей и даже Австріей? Русская дипломатія играла обоюдуострымъ мечемъ, и не прошло пяти лѣтъ, какъ этотъ самый мечь нанесъ ей же глубокіе раны [178].

 

( 48. Бѣгство изъ Сербіи Стойковича, стр. 365—366 )

Милошъ не принялъ русскаго «базиса» и отказался даже отъ устава. Само собой разумѣется, что враги не ставили ему того въ заслугу, а между тѣмъ число ихъ постоянно росло. Въ началѣ 1837 года Милошъ разошелся съ Авраамомъ Стойковичемъ, который носилъ громкій титулъ селиктара, т. е. управляющаго частною казною Милоша. Не смотря на свое званіе, онъ въ началѣ былъ только первымъ служителемъ Милоша и цѣлымъ рядомъ услугъ, оказанныхъ князю, заслужилъ его полное довѣріе. Въ его положеніи трудно было не имѣть завистниковъ; его обвиняли въ безграничномъ почти вліяніи на князя и въ злоупотребленіи его довѣріемъ. Всѣ знали, что онъ собралъ не малыя богатства и даже отдавалъ деньги на сбереженіе. Но мало по малу предъ Милошемъ стали чернить Стойковича, обращая вниманіе его на разные сомнительные поступки селиктара. Милошъ долго не довѣрялъ наговорамъ; но вскорѣ они ему надоѣли и онъ, желая доказать, что неспособенъ быть ни подъ чьимъ вліяніемъ , внезапно назначилъ Стойковича срезскимъ капетаномъ. Едва только Стойковичь уѣхалъ изъ Крагуевца, какъ враги его поспѣшили представить Милошу ясныя доказательства не честнаго поведенія бывшаго селиктара. Милошъ долженъ былъ приказать произвести осмотръ въ домѣ Стойковича, гдѣ и найдено было немало вещей, принадлежащихъ князю. Всѣхъ вещей и денегъ открыто было на 30,000 секиновъ (около 242,000 франковъ). Окружающіе Милоша подняли крики противъ Стойковича, упрекая князя въ томъ, что онъ довѣрился такому человѣку. Милошъ велѣлъ отобрать свои вещи отъ Стойковича, но назначилъ его смотрителенъ своего дворца въ Пожаревцѣ. Стойковичь, въ озлобленіи на Милоша, сталъ чернить его. Милошъ наказалъ его 25-ю ударами и отдалъ подъ судъ за кражу. Стойковичь вдругъ перемѣнился и сталъ восхвалять Милоша за его умѣренность; но это была только хитрость, чтобы усыпить мѣстныя власти, которымъ ведѣно было слѣдить, дабы Стойковичь не бѣжалъ за границу. Этою хитростію Стойковичь достигъ своей цѣли, и бѣжалъ въ Видинъ, а оттуда въ Валахію. Прибывъ въ Букарештъ,

 

 

366

 

гдѣ находились уже Симичь и Протичь, онъ сталъ разсказывать о Милошѣ небывалыя вещи, будто онъ мечтаетъ сдѣлаться чуть не императоромъ всего Востока, что онъ съ ненавистью относится къ русскому императору и русскимъ министрамъ и старается свергнуть съ себя русское покровительство. Онъ разсказывалъ также удивительныя вещи о частной живни Милоша. Вскорѣ онъ сталъ собирать около себя бѣглецовъ изъ Сербіи, Болгаріи и Босніи и хвастливо увѣрялъ всѣхъ, что думаетъ пробраться въ Сербію и убить Милоша. Онъ дѣлалъ свои приготовленія такъ гласно, что вѣсть о нихъ дошла до Милоша, и послѣдній подкупилъ товарищей Стойковича, которые, приманивъ его въ границамъ Сербіи, подъ предлогомъ переговоровъ съ своими единомышленниками, предали его въ руки людей Милоша. Стойковича отвезли въ Крагуевецъ и не выдавали румынскимъ властямъ, не смотря на ихъ протесты. Верховному суду поручено было заняться разсмотрѣніемъ дѣла бывшаго селиктара.

 

( 49. Пріѣздъ англійскаго консула Ходжеса, стр. 366—367 )

Около тогоже времени, Англія выслала въ Сербію своего агента, полковника Георга Ходжеса. Онъ былъ аккредитованъ прямо при Милошѣ, чѣмъ Англія хотѣла показать, что она признаетъ за Сербскимъ княземъ право входить въ сношенія съ иностранными державами, не требуя на то особаго разрѣшенія отъ Порты. Такое вниманіе одной изъ сильнѣйшихъ державъ въ Европѣ внушило Милошу еще болѣе увѣренности и въ своемъ значеніи, и въ своихъ правахъ. Цѣня услугу Англіи, Милошъ назначилъ для Ходжеса часть зданія, въ которомъ помѣщена была таможня, а убѣдившись въ его неудобности, помѣстилъ англійскаго консула въ построенномъ незадолго предъ тѣмъ домѣ, который назначался для державнаго совѣта, все еще пребывавшаго въ Крагуевцѣ. При личномъ свиданіи Милошъ встрѣтилъ Ходжеса самымъ привѣтливымъ образомъ. Въ этомъ пріемѣ выражалось не одно только желаніе сблизиться съ Англіей, но и личное уваженіе къ Ходжесу, которое послѣдній невольно внушалъ въ себѣ, въ каждомъ, кто его зналъ, своей красивой и мужественной фигурой, своимъ открытымъ и пріятнымъ лицемъ, тонкостію и ловкостію своего обращенія. Къ этому присоединялась недавняя слава, которую полковникъ пріобрѣлъ въ Португаліи, сражаясь за Донъ Педро во главѣ британскаго легіона, и которую разнесли по Европѣ англійскія газеты. Но на первыхъ порахъ сношенія Милоша съ Ходжесомъ были рѣдки, ибо не было человѣка, который бы могъ служить имъ переводчикомъ и которому бы вмѣстѣ съ тѣмъ Милошъ могъ довѣрять. Кромѣ того Милоша

 

 

367

 

останавливали совѣты его окружающихъ, которые опасались окончательнаго разрыва между Россіей и Сербскимъ княземъ, если послѣдній позволитъ себѣ подчиниться внушеніямъ, идущимъ отъ Англіи. Не малымъ препятствіемъ къ сближенію Ходжеса съ Милошемъ и сербскими властями было также религіозное различіе, ибо Сербы въ то время болѣе чѣмъ недовѣрчиво относились во всѣмъ неправославнымъ. Но при содѣйствіи Кюнибера и Якова Живановича Ходжесъ и Милошъ мало по малу сблизились. Англійскій консулъ тѣмъ болѣе могь нравиться Милошу, что узнавъ о борьбѣ его съ старѣйшинами и о поддержкѣ послѣднихъ Россіею, онъ въ свою очередь старался утвердить Милоша, въ его противодѣйствіи русскимъ плананъ и въ неограниченномъ самовластіи. Ходжесъ при этомъ исполнялъ общую задачу лондонскаго кабинета, который всячески старался подорвать вліяніе Россіи не только на Сербію, но и вообще на турецкихъ христіанъ.

 

( 50. Сватовство австрійскаго консула къ дочери Ефрема Обреновича и разрывъ съ Милошемъ, стр. 367—368 )

Между противниками Милоша большинство вело борьбу съ княземъ за уставъ, и никогда бы не согласилось пристать къ Симичу и Протичу, еслибы послѣдніе рѣшились выставить цѣлію своихъ дѣйствій отреченіе Милоша отъ княжеской власти или удаленіе его изъ Сербія. Съ людьми, принадлежавшими къ этой умѣренной партіи, былъ въ сношеніяхъ и братъ Милоша Ефремъ. Его отношенія къ князю давно уже стали холодными, и теперь-то противникамъ Милоша показалось удобнымъ окончательно привлечь Ефрема на свою сторону. Ѳома Вучичь взялся за это дѣло. Ефрему стали внушать, что онъ самъ могъ бы занять мѣсто Милоша и потомъ передать княжескую власть своему сыну. Тщеславный братъ Милоша охотно выслушивалъ такія обольстительныя рѣчи. Вучичь удвоилъ свое ухаживанье за Ефремомъ Обреновиченъ; ибо предвидѣлъ, что старѣйшины, имѣя во главѣ своей княжескаго брата, легче достигнутъ предположенной ими цѣли, легче склонятъ русское правительство къ рѣшительнымъ дѣйствіямъ противъ Милоша. Притомъ въ случаѣ паденія послѣдняго, они могли выставить преемника ему, который, будучи обязанъ имъ своимъ возвышеніемъ, конечно, согласился бы на всякія уступки. Исполненный высокаго мнѣнія о себѣ, Ефремъ не подозрѣвалъ, что всѣмъ своимъ значеніемъ обязанъ былъ только Милошу, съ паденіемъ котораго уменьшилось бы и его вліяніе. Онъ пошелъ на ловушку, подставленную ему Вучичемъ, и вскорѣ его бѣлградскій домъ сдѣлался главнымъ пристанищемъ всѣхъ недовольныхъ княземъ. Ефремъ прервалъ всякія сношенія съ людьми, которые пытались остановить его

 

 

368

 

вò время. Двери его дома закрылись для нихъ. Затѣмъ, пользуясь почетнымъ титуломъ бѣлградскаго губернатора, Ефремъ вступилъ въ сношенія съ Юсуфомъ-пашей и тотъ мало по малу, сталъ втягиваться въ планы, составленные Симичемъ, Протичемъ и Вучичемъ. Наконецъ одно изъ событій, касавшихся близко семейныхъ отношеній Ефрема, разожгло вражду его въ брату. Третья дочь Ефрема, — первыя двѣ уже были замужемъ, — красивая Анка понравилась австрійскому консулу Михановичу. Воспитателями ея были: австрійскій Сербъ, извѣстный въ свое время литераторъ и историкъ, Дмитрій Тироль и жена его Христина. Анка одарена была отъ природы замѣчательными способностями, привлекательнымъ характеромъ и воспріимчивымъ сердцемъ. До пріѣзда Тиролей она была лучшею дѣвушкою между тогдашними Сербками, остававшимися вѣрными народнымъ обычаямъ и преданіямъ. Но подъ вліяніемъ новой наставницы своей, она быстро усвоила всѣ внѣшніе признаки европейскаго образованія и стала необыкновенно честолюбива. Не смотря на то, что Михановичь былъ уже пожилой человѣкъ, Анка готова была выйти за него, ибо ей казалось лестнымъ быть женою императорскаго консула. Тироли сильно помогали Михановичу въ этомъ сватовствѣ. Но Ефремъ, по обычаю, долженъ былъ просить согласія Милоша на бракъ своей дочери. Милошу вообще не нравилось, что его дочери и племянницы выходятъ за мужъ за австрійскихъ подданныхъ, и онъ высказался противъ брака Анки съ Михановичемъ. Онъ тѣмъ болѣе сознавалъ свое право вмѣшаться въ это дѣло, что Ефремъ не могъ бы дать приличнаго приданаго своей дочери безъ его помощи. Даже княгиня Любица, бывая у Ефрема, любила повторять, что желала бы видѣть Анку въ брачномъ союзѣ съ природнымъ Сербомъ: она говорила при этомъ, что ея дочери, выданныя замужъ въ Венгрій, не пользовались тамъ ни чьимъ вниманіемъ, между тѣмъ какъ оставаясь на родинѣ занимали бы первыя мѣста между сербскими женщинами. Эти слова казались семьѣ Ефрема внушенными завистью. Сама Анка, мечтая о бракѣ съ Михановичемъ, воображала себя уже важною дамою при дворѣ австрійскаго императора, и всѣмъ говорила, что скорѣе на всегда откажется отъ замужства, чѣмъ сдѣлается женою Серба.

 

Эта небольшая семейная драма имѣла тѣ послѣдствія, что Михановичь, безпрестанно бывавшій въ домѣ Ефрема, сблизившись съ его семьей, ознакомился съ планами противниковъ Милоша. Съ этихъ поръ онъ также присоединился къ ихъ партіи.

 

 

369

 

( 51. Переговоры Ходжеса съ Милошемъ чрезъ Кюнибера о великобританскомъ покровительствѣ, стр. 369—370 )

Яснѣе другихъ понималъ ходъ всей интриги, направленной противъ Милоша, полковникъ Ходжесъ, которому, за неимѣніемъ иныхъ оффиціальныхъ занятій, не оставалось ничего болѣе, какъ слѣдить за происходившимъ около него. Имѣя подробныя инструкціи отъ англійскаго посланника въ Константинополѣ, лорда Понсонби, получая самыя подробныя сообщенія отъ англійскаго консула въ Валахіи объ интригахъ Симича и Протича, располагая собственными агентами, Ходжесъ убѣдился, что опасность, грозившая Милошу, гораздо серьезнѣе, чѣмъ предполагалъ самъ князь. Ходжесъ зналъ имена почти всѣхъ, кто былъ противъ Милоша въ самой Сербіи; для него не были тайной совѣщанія между Михановиченъ, Ефремомъ и Вучичемъ; но главнымъ двигателемъ всего этого заговора онъ считалъ Россію, интересамъ коей совершенно противуположны были ннтересы Англіи. Ходжесу хорошо были извѣстны значеніе и вліяніе, какими пользовалась Сербія между остальными южными Славянами, онъ понималъ, что это значеніе воплотилось въ Милошѣ и тѣсно соединялось съ его именемъ; а потому онъ всячески старался отвлечь Милоша отъ Россіи и Австріи. Въ одно изъ своихъ свиданій съ Милошемъ, лѣтомъ 1837 год., Ходжесъ объявилъ князю, чта Англія никогда не перестанетъ оказывать ему свое покровительство и не дозволитъ ни одной державѣ стѣснять его во внутреннемъ управленіи Сербіей. На другой же день, Милошъ послалъ къ Ходжесу Кюнибера съ вопросомъ: какого рода услуги можетъ оказать ему Англія въ случаѣ надобности? въ какой мѣрѣ онъ долженъ расчитывать на ея поддержку? и какимъ образомъ держава, столь удаленная отъ Сербіи, можетъ быть ему полезна? Ходжесъ отвѣчалъ, что Англія рѣшилась признать за Сербіей всѣ ея политическія права и не дозволять ни Портѣ, ни Россіи вмѣшиваться въ ея внутреннія дѣла, навязывая ей систему правленія, не согласную съ ея выгодами. Что же касается средствъ, при помощи которыхъ Англія заставила бы уважать свои требованія относительно Сербіи, Ходжесъ говорилъ, что Англія не разъ оказывала поддержку странамъ, болѣе отдаленнымъ отъ нея, чѣмъ Сербія, что для этого достаточно одного нравственнаго вліянія ея, на помощь въ коему всегда можетъ придти и матеріальное могущество. Условіе же, подъ которымъ Англійское правительство обѣщало свою поддержку Милошу, было единственое: князь долженъ былъ оставаться вѣрнымъ обязанностямъ и отношеніямъ, которыя связывала его съ Оттоманской Имперіей, соблюдать интересы Высокой Порты какъ свои собственныя, и считать своими врагами всѣхъ, кто

 

 

370

 

старается прямо или косвенно нанести ударъ цѣлости или независимости этой имперіи. Кюниберъ отвѣчалъ на это Ходжесу, что Англія и Порта могутъ вполнѣ разсчитывать на вѣрность Милоша султану, если только будутъ уважаемы права и привеллегіи, дарованныя Сербіи; что и князь и народъ вполнѣ довольны тѣмъ политическимъ положеніемъ, которымъ они пользуются, что и Милошъ и преданные ему люди далеки отъ несбыточной мечты возсоздать южнославянскую имперію; что они вполнѣ убѣждены, что Сербіи нечего ждать отъ революціи, и что быть можетъ, перейдя подъ другое владычество, она перестанетъ быть даже такимъ полунезависимымъ княжествомъ, какимъ считается теперь; что наконецъ единственнымъ средствомъ сохранить за Портою вѣрность и даже содѣйствіе Сербіи, можетъ быть точное соблюденіе тѣхъ уступокъ, которыя признаны хаттишерифами 1830 и 1833 годовъ, а не стараніе подкопаться подъ нихъ, какъ это съ нѣкотораго времени дѣлаетъ Юсуфъ паша. Милошъ, выслушавъ отъ Кюнибера объясненія, данныя ему Ходжесомъ, остался при прежнемъ своемъ убѣжденіи, что у Англіи не будетъ достаточныхъ средствъ, а можетъ быть и доброй воли поддержать его въ борьбѣ съ Россіей въ самую опасную минуту. Онъ говорилъ, что ему крайне тяжело стать въ такое зависимое отъ Россіи положеніе, въ какомъ находятся князья Валашскій и Молдавскій; но въ тоже время онъ сознавалъ, что удаленіе отъ Россіи подвергнеть его только новому подчиненію — Англіи ли, другой ли какой державы, это все равно; наконецъ вѣсти, приходившія изъ Константинополя, постоянно его утверждали въ томъ, что русское вліяніе на Порту въ то время было могуществевнѣе, чѣмъ вліяніе Англіи и Франціи.

 

( 52. Требованіе австрійскаго консула выслать Кюнибера изъ Сербіи, стр. 370—371 )

Не давая рѣшительнаго отвѣта Ходжесу, Милошъ сталъ выжидать событій. При каждомъ новомъ свиданіи съ англійскимъ консуломъ, онъ удерживалъ при себѣ кого либо изъ сербскихъ чиновниковъ, наиболѣе преданныхъ Россіи, и всѣ разговоры съ Ходжесомъ ограничивалъ газетными новостями, или вопросами изъ общей политики. Но въ то же время Милошъ поручилъ Кюниберу поддерживать тайныя сношенія съ Ходжесомъ. Ихъ впрочемъ скоро замѣтили собиравшіеся въ домъ Ефрема старѣйшины и попытались посредствомъ Михановича удалить Кюнибера изъ Сербіи. Австрійскій консулъ взялся за дѣло горячо и представилъ Милошу ноту, въ которой называлъ Кюнибера старымъ карбонаріемъ изгнаннымъ изъ своей страны, обвинялъ его въ сношеніяхъ съ венгерскими заговорщиками и въ замыслахъ противъ Австріи, въ оскорбительныхъ для австрійскаго

 

 

371

 

правительства и самого императора выраженіяхъ, и въ томъ, что онъ вообще былъ помѣхою консулу при отправленіи его обязанностей. На основаніи этихъ обвиненій Михановичь требовалъ, чтобы Милошъ удалилъ Кюнибера изъ Сербіи. Милошъ сообщилъ объ этой нотѣ самому Кюниберу въ присутствіи Вучича, и когда Кюниберъ сталъ защищаться отъ обвиненій австрійскаго консула, Милошъ, обратившись къ Вучичу, сказалъ, что поведеніе Михановича становится невыносимымъ, что онъ будетъ жаловаться на него въ Вѣнѣ и просить о его отозваніи изъ Сербіи; а Кюниберу велѣлъ идти къ Михановичу и спросить отъ его имени, на чемъ основано его обвиненіе и кто доставилъ ему свѣдѣнія, послужившія основаніемъ для такихъ обвиненій. Между австрійскимъ консуломъ и княжескимъ медикомъ произошла любопытная сцена. Передавая Михановичу запросъ Милоша, Кюниберъ представилъ ему также свой паспортъ и подпись на немъ маркиза Гропалло, сардинскаго министра въ Константинополѣ, доказывавшую, что онъ не былъ политическимъ изгнанникомъ. Михановичь гордо отвѣчалъ, что онъ никому не обязанъ давать отчета ни въ своихъ дѣйствіяхъ, ни въ средствахъ, которыми онъ получаетъ разныя свѣдѣнія; удивлялся, что Кюниберъ не обращался къ нему за покровительствомъ, на которое имѣлъ право, какъ сардинскій подданный, и выводилъ изъ этого заключеніе, что Кюниберъ не питалъ ни малѣйшаго уваженія къ Австріи. Медикъ князя, взбѣшенный наглостію императорскаго консула, отвѣчалъ ему: «если не любовь къ Австріи считать преступленіемъ , то въ этомъ виновенъ не одинъ я только, но и всѣ мои соотечественники; но за это преступленіе законы моей родины не наказываютъ». Они разстались, сильно посчитавшись другъ съ другомъ. Выходя изъ дома, который занимало австрійское консульство, Кюниберъ встрѣтился съ секретаремъ землинскаго генерала и объяснилъ ему, зачѣмъ былъ у Михановича. Землинскій чиновникъ успокоилъ Кюнибера, говоря, что генералъ уже знаетъ о неумѣстномъ требованіи консула. Но Милошъ просилъ Вѣнскій кабинетъ отозвать Михановича, а ему самому послалъ сказать, что отнынѣ прерываетъ съ нимъ всякія сношенія и что его бумаги будутъ возвращаены ему безъ прочтенія. Ссора князя съ Михановичемъ вызвала въ Ефремѣ новыя неудовольствія противъ брата [179].

 

( 53. Жалобы Протича на Милоша императору Николаю I, стр. 371—372 )

Между тѣмъ враги князя не дремали. Георгій Протичь пробрался въ Россію и подалъ императору Николаю, во время маневровъ въ Вознесенскомъ лагерѣ, жалобу на Милоша, въ которой дѣйствія послѣдняго представлены были въ самыхъ черныхъ враскахъ, и умолялъ русскаго государя,

 

 

372

 

отъ имени своихъ соотечественниковъ, положить предѣлъ невыносимому деспотизму Сербскаго князя. Въ отвѣтъ на эту жалобу было объявлено Протичу, что императоръ окажетъ помощь Сербамъ, если только ему будетъ представлена просьба съ надлежащимъ числомъ подписей, которое могло бы служить выраженіемъ народнаго голоса. Протичь вернулся въ Букарештъ, гдѣ подобный же отвѣтъ имѣлъ отъ русскаго консула Стоянъ Симичь. Но собрать подписи было не легко. Довѣриться почтѣ заговорщики не могли; ѣхать для этого въ Сербію было опасно. Рѣшились начать съ Ефрема, имя котораго одно могло замѣнить множество подписей: если самъ братъ князя долженъ былъ жаловаться на его деспотизмъ, то какіе же ужасы приходилось испытывать простымъ людямъ? Притомъ въ домѣ Ефрема собиралось такъ много недовольныхъ Милошемъ, что тамъ легче всего можно было набрать необходимое число подписей. Но исполнивъ и это условіе, надо было еще сохранить другое, подать жалобу съ соблюденіемъ всѣхъ оффиціальныхъ условій. Незадолго предъ тѣмъ въ пограничномъ съ Сербіей австрійскомъ городѣ Оршовѣ учреждено было русское вице-консульство, главнымъ образомъ для наблюденій за Сербіей; туда-то намѣревались обратиться съ своей жалобой недовольные Милошемъ. Сперва они хотѣли отправить свою просьбу чрезъ канцелярію Михановича, который готовъ былъ служить Ефрему своею печатью; но потомъ раздумали, опасаясь, чтобы въ землинскомъ карантинѣ не вскрыли пакета. Наконецъ положено было, чтобы Ефремъ Обреновичь и Ѳома Вучичь сами отправились въ Австрію и повидались съ оршовскимъ консуломъ, Герасимомъ Ващенкою. Но получить паспортъ отъ Милоша теперь, когда онъ уже болѣе не сомнѣвался въ существованіи заговора противъ него, было трудно.

 

( 54. Скупщина 1837 года, стр. 372—373 )

Милошу нечего было опасаться новыхъ криковъ со стороны недовольныхъ имъ; эти крики уже всѣмъ были извѣстны въ Сербіи. Онъ могъ быть даже увѣренъ, что на сторонѣ его находится не только народъ, но и не малая часть чиновниковъ. Доказательствомъ тому служила скупщина, бывшая 30 мая того же года. Этой скупщинѣ предложены были на разсмотрѣніе новые законы о правильномъ утройствѣ селъ и деревенскихъ усадьбъ, о земледѣліи и скотоводствѣ, о раскладкѣ обычной дани, о регулярномъ воинствѣ и правѣ носить оружіе; о заведеніи школьнаго и госпитальнаго фондовъ, о посылкѣ молодыхъ Сербовъ въ Саксонію для изученія горнаго искуства, о прилежномъ посѣщеніи церквей и уничтоженіи праздниковъ, неправильно заведенныхъ, и т. п. Утвердивъ законы, предложенные княземъ, скупщина

 

 

373

 

поднесла ему благодарственный адресъ, въ которомъ между прочимъ было сказано:

 

«мы подъ вашимъ правленіемъ стали счастливы; подчинись вашимъ мудрымъ и отеческимъ распоряженіамъ, мы получили то, чѣмъ теперь пользуемся; ваши постановленія всегда приносили намъ благотворные плоды, о чемъ не мы одни свидѣтельствуемъ, но и иностранцы. Мы просимъ вашу свѣтлость, чтобы предложенные вами законы приводили въ исполненіе вы сами, по своему разумѣнію на пользу нашего народа».

 

Затѣмъ, ссылаясь на слова Милоша включенныя въ его рѣчь, относительно народныхъ жалобъ на тяжесть податей, члены скупщины говорили ему:

 

«ваше сердце, исполненное желаніемъ блага и счастія народу, должно было испытать скорбное чувство, услыхавъ о такихъ заявленіяхъ неудовольствія; но мы увѣряемъ васъ, господарь, что для насъ всѣ эти крики кажутся странными. Мы ни отъ кого не слыхали ихъ и не дозволили бы распространять ихъ, еслибъ услыхали, ибо знаемъ, что только неосновательные и негодные люди могли разнести ихъ. Ихъ могли произносить одни только пьяницы, таскающіеся по харчевнямъ. Мы увѣряемъ вашу свѣтлость торжественно, что распространителей такихъ рѣчей, если по несчастію гдѣ и явятся, не только не будемъ терпѣть среди насъ, но и немедленно предадимъ власти».

 

Подъ этимъ адресомъ подписались 177-мь человѣкъ. Въ виду такого заявленія, Милошъ или долженъ былъ всѣхъ народныхъ представителей считать гнусными льстецами, или имѣлъ право торжественно объявить жаловавшихся на него русскому императору старѣйшинъ клеветниками, преслѣдующими свои личныя цѣли. Едва ли можно сомнѣваться, которая изъ этихъ двухъ крайностей была ближе къ истинѣ [180].

 

При такихъ-то обстоятельствахъ Ефремъ Обреновичь и Ѳома Вучичь стали просить у Милоша отпуска къ минеральнымъ водамъ Мехадіи, находящимся въ Банатѣ недалеко отъ Оршовы, одинъ для сопровожденія своей больной жены, другой для личнаго излеченія. Милошъ не долго колебался и приказалъ выдать паспорты своимъ врагамъ. Но онъ пытался, чрезъ преданныхъ ему людей, примириться съ братомъ и удержать его въ Сербіи; и всѣ его усилія оказались тщетными. Ефремъ со всей своей семьей и Вучичь поднялись изъ Бѣлграда и перебрались на австрійскій берегъ. Такъ какъ Ефремъ не задолго предъ тѣмъ отказался отъ всѣхъ своихъ должностей и титуловъ, то въ паспортѣ, выданномъ на его имя онъ названъ былъ только сербскимъ землевладѣльцемъ. Онъ жаловался и на это. За то Михановичь, визируя его паспортъ, собственноручно

 

 

374

 

написалъ всѣ принадлежавшіе прежде Ефрему титулы, и австрійскія власти оказывали всевозможные знаки уваженія Милошеву брату, во время его пребыванія въ Землинѣ, гдѣ онъ долженъ былъ провести нѣсколько дней въ карантинѣ.

 

( 55. Новые переговоры Ходжеса съ Милошемъ чрезъ Кюнибера о реформѣ управленія, стр. 374—377 )

Еще не кончился срокъ пребыванія въ землинскомъ карантинѣ для Обреновича и Вучича, какъ полковникъ Ходжесъ получилъ свѣдѣнія о скоромъ пріѣздѣ русскаго агента въ Сербію. Онъ немедленно поспѣшилъ увѣдомить о томъ Милоша чрезъ Кюнибера. Пригласивъ послѣдняго къ себѣ въ консульство, онъ почти насильно заставилъ его отправиться въ Крагуевацъ, гдѣ въ то время находился Милошъ; въ случаѣ отказа со стороны Кюнибера Ходжесъ намѣревался самъ отправиться къ князю и взять Кюнибера съ собою въ качествѣ переводчика. Кюниберъ уступилъ настояніямъ Ходжеса и въ тотъ же день выѣхалъ изъ Бѣлграда, съ порученіемъ сообщить Милошу: 1) что англійскій консулъ получилъ извѣстіе изъ вѣрнаго источника, что въ ноябрѣ будетъ присланъ въ Сербію русскій агентъ съ цѣлію произвести демонстрацію противъ Милоша, чтобы или заставить его отречься отъ своего званія, или до такой степени ограничить его власть, что отъ нея останется одна только тѣнь; 2) что враги Милоша гораздо сильнѣе и многочисленнѣе, чѣмъ онъ думаетъ, что они ежедневно пріобрѣтають новыхъ приверженцевъ и что, не смотря на привязанность къ нему народа и покровительство султана, ничѣмъ еще неослабленныя, враги его могутъ успѣть въ своихъ проискахъ, если Милошъ не разрушитъ ихъ во время нѣкоторыми уступками съ овоей стороны; 3) что Юсуфъ-паша съ давняго времени преданъ его врагамъ, ибо отправленъ въ Бѣлградъ съ прямою цѣлью помогать ихъ замысламъ, и что многіе изъ членовъ Дивана стараются возстановить султана противъ Милоша. Къ этимъ сообщеніямъ Ходжесъ прибавилъ, что нѣтъ другихъ средствъ ослабить враговъ князя, какъ обнародовавъ немедленно государственный уставъ на слѣдующихъ основаніяхъ: 1) уничтожить навсегда всякаго рода обязательныя для народа работы, за исключеніемъ проведенія дорогъ и тѣхъ случаевъ, когда народъ самъ добровольно предложить свои услуги; 2) объявить неприкосновенность частной собственности, которою каждый можетъ располагать по своему усмотрѣнію, даря ее, мѣняя, завѣщая и т. д.; здѣсь Ходжесъ намекалъ на запрещеніе отцамъ семействъ продавать или закладывать ихъ домы, завѣщать свои имущества одному только изъ сыновей, а не всѣмъ, и обязательство дѣлить свое имущество, если наслѣдниками останутся

 

 

375

 

только дочери, по ровну между ними и сыновьями отъ брата, и тому подобные остатки стариннаго обычнаго права въ Сербіи, за которые твердо стоялъ Милошъ; 3) провозгласить неприкосновенность личности, объявивъ, что, за исключеніемъ самыхъ важныхъ преступленій, ни одинъ Сербъ не можетъ быть арестованъ безъ прямаго приказа со стороны судебной власти; что арестованное лицо немедленно получитъ извѣщеніе о причинахъ ареста; что истязанія при допросахъ уничтожаются вовсе и никто не можетъ быть подвергнутъ тѣлесному наказанію безъ прямаго и опредѣленнаго предписанія судебной власти; 4) провозгласить торговлю совершенно свободною и состоящею подъ покровительствомъ и надзоромъ правительства. Указывая на эти четыре условія, какъ на самыя необходимыя основы государственнаго устава Сербіи, Ходжесъ обнаруживалъ этимъ очень вѣрное пониманіе тѣхъ слабыхъ сторонъ въ управленіи Милоша, которыя давали силу его врагамъ. Только подъ прикрытіемъ своихъ болѣе или менѣе справедливыхъ жалобъ, партія недовольныхъ могла надѣяться не только увеличить власть членовъ Державнаго Совѣта, но и умножить число своихъ приверженцевъ, послѣ же реформы жалобы должны были прекратиться. Указывая на перемѣны въ жизни Сербскаго народа, Ходжесъ, касательно самаго устройства правленія, совѣтовалъ Милошу сохранить народную скупщину для провѣрки государственныхъ приходовъ и расходовъ и для опредѣленія податей, а также основать постоянное собраніе подъ именемъ Сената или Синода, члены котораго назначались бы княземъ, но были бы не смѣняемы, за исключеніемъ предсѣдателя и секретаря. Такое правительственное устройство Ходжесъ предлагалъ князю, какъ свое личное мнѣніе, но четыре основанія для государственнаго устава выставлялъ какъ непремѣнныя условія, по исполненіи которыхъ онъ могъ предложить Милошу и Сербіи покровительство Великобританіи противъ неблаговоленія Порты и требованій Россіи. Принимая такія условія, по мнѣнію Ходжеса, князь отнималъ у Порты и Россіи предлогъ къ вмѣшательству во внутреннія дѣла Сербіи, удовлетворялъ справедливымъ желаніямъ народа и лишалъ своихъ враговъ, въ случаѣ ихъ дальнѣйшихъ интригъ, возможности ссылаться на то, что они дѣйствуютъ во имя общаго блага, а для себя пріобрѣталъ право преслѣдовать нарушителей общественнаго спокойствія по всей строгости законовъ. Кромѣ этихъ объясненій, Кюниберъ долженъ былъ передать Милошу совѣтъ Ходжеса, чтобы князь еще разъ попытался отвлечь своего брата отъ партіи недовольныхъ. Всѣ сообщенія

 

 

376

 

Ходжеса были однакожь словесныя, и хотя англійскій консулъ клялся въ ихъ вѣрности, но не соглашался изложить на бумагѣ и требовалъ отъ Кюнибера, чтобы онъ сохранилъ свои переговоры съ Милошемъ въ тайнѣ.

 

Кюниберъ уѣхалъ изъ Бѣлграда, недоумѣвая, изъ какихъ источниковъ могъ добыть Ходжесъ извѣстіе о готовящемся пріѣздѣ русскаго агента въ Сербію; но зная, что реформы, предложенныя Ходжесомъ, могли дѣйствительно успокоить Сербію, готовился и съ своей стороны уговаривать Милоша принять ихъ. На другой же день онъ былъ уже въ Крагуевцѣ, и пробрался въ княжескій дворецъ ни кѣмъ не замѣченный. Милошъ поблѣднѣлъ, увидавъ своего медика и полагая, что случилось что либо не доброе съ его семействомъ; Кюниберъ попросилъ его удалиться съ нимъ въ особую комнату. Здѣсь онъ сообщилъ ему совѣты Ходжеса, которые произвели на Милоша сильное впечатлѣніе. Онъ вѣрилъ тому, что англійскій консулъ имѣлъ свѣдѣнія изъ хорошаго источника. Онъ тѣмъ болѣе соглашался съ нимъ, что въ послѣднее время самъ начиналъ убѣждаться въ необходимости тѣхъ уступокъ, рѣшиться на которыя совѣтовалъ ему Ходжесъ. Но одно останавливало Милоша: трудность составленія какого бы то ни было устава. Послѣ неудачи, которую потерпѣлъ уставъ Давидовича, Милошъ былъ вполнѣ убѣжденъ, что маранье писакъ, считавшяхся его секретарями, трудно было примѣнять къ тогдашнему состоянію и потребностямъ Сербіи. Одно имя устава уже приводидо его въ тревогу. Самъ онъ не имѣлъ ни ловкости, ни терпѣнія, какія необходимы для управленія страною въ согласіи съ какимъ либо учрежденіемъ, имѣющимъ такую же верховную власть какъ онъ, и опасался, что его собственное значеніе должно будетъ на всегда поникнуть. Родившись и воспитавшись подъ турецкимъ управленіемъ, руководя интересами народа и страны самовластно въ продолженіе двухъ десятилѣтій, Милошъ считалъ малѣйшее ограниченіе своихъ правъ полнымъ нарушеніемъ ихъ: онъ не могъ вдуматься въ то положеніе, которое могло наступить для него съ учрежденіемъ Сената; онъ не могъ понять, какимъ образомъ онъ станетъ дѣлиться властію съ людьми, которые выдвинуты впередъ большею частію имъ же самимъ. А потому онъ отвѣчалъ Ходжесу чрезъ Кюнибера, что обнародуетъ указъ, въ которомъ четыре условія, предлагаемыя ему, будутъ объявлены, какъ рѣшительныя основавія для управленія Сербіей; что же касается Сената, то не видитъ необходимости въ учрежденіи его. На это Кюниберъ возразилъ, что рано или поздно, на основаніи 3-й и 19-й статей хаттишерифа 1830 года, у него потребуютъ

 

 

377

 

учрежденія Сената и заставятъ принять его изъ рукъ враговъ, между тѣмъ какъ теперь онъ можетъ образовать его на основаніягь, наименѣе опасныхъ для себя: онъ можетъ назначить членами его всѣхъ окружныхъ комендантовъ, всѣхъ срезскихъ капетановъ, членовъ суда, четырехъ главныхъ военныхъ правителей и высшее духовенство; изъ такого неопредѣленнаго числа сенаторовъ князь могъ бы выбирать, по своему усмотрѣнію, нѣкоторыхъ для временнаго засѣданія въ Сенатѣ, и по мѣрѣ надобности замѣнять ихъ другими, оставляя за ними сенаторское званіе. При такомъ устройствѣ Сената, князь избѣгалъ невыгоды опаснаго соперничества со стороны пожизненныхъ сенаторовъ и вмѣстѣ съ тѣмъ удовлетворялъ обѣимъ статьямъ хаттишерифа 1830 года, изъ коихъ 3-ья предписывала князю управлять страною въ согласіи съ собраніемъ старѣйшинъ, а 19-ая объявляла каждаго члена Сената несмѣняемымъ и не теряющимъ своего званія, если только онъ не обвиненъ въ какомъ либо преступленіи противъ Порты или противъ законовъ Сербіи. Убѣжденный такими объясненіями, Милошъ уже соглашался не только на учрежденіе Сената, но и на изданіе устава, но просилъ Кюнибера, чтобы онъ самъ представилъ ему проектъ устава. Кюниберъ отказался отъ такой чести, ссылаясь на свое иностранное происхожденіе, и прощаясь съ княземъ просилъ сохранить въ тайнѣ ихъ переговоры. Но Милошъ вовсе не обладалъ столь полезнымъ въ его положеніи качествомъ, молчаливостію. Въ подобныхъ случаяхъ онъ всегда болѣе разсчитывалъ на скромность другихъ и не могъ утерпѣть, чтобы не сообщить кому нибудь изъ приближенныхъ сомнѣній, волновавшихъ его по поводу какой либо новости. Къ вечеру того же дня весь Краугевацъ зналъ о порученіи, съ какимъ пріѣхалъ Кюниберъ.

 

Люди, съ которыми Милошъ совѣщался о предложеніи Ходжеса, были настроены большею частію враждебно къ вопросу объ учрежденіи Сената: какъ приближенные князя, при Сенатѣ они должны были потерять значительную долю своего вліянія; другіе, привыкнувъ дѣйствовать только оружіемъ и будучи готовы всегда положить свою голову за Милоша, не имѣли ни малѣйшаго понятія о дѣлахъ правленія. Когда на другой день Кюниберъ явился къ Милошу, то изъ вопросовъ самого князя и его окружавшихъ и изъ разговоровъ между ними увидалъ, что послѣдніе старались возбудить въ Милошѣ подозрѣніе на счетъ достовѣрности извѣстій, доставленныхъ англійскимъ консуломъ. Большинство приближенныхъ къ Милошу доказывало, что преданность народа къ князю достаточна

 

 

378

 

для защиты его какъ отъ внутреннихъ, такъ и отъ внѣшнихъ покушеній на его власть. Несмотря на то, отпуская Кюнибера, Милошъ просилъ его передать Ходжесу, что онъ вполнѣ послѣдуетъ его совѣтамъ.

 

Не успѣлъ еще Кюниберъ вернуться въ Бѣлградъ, какъ тамъ уже знали не только о самой поѣздкѣ его въ Крагуевацъ, но и объ исходѣ ея. На другой же день Кюниберъ отправился въ Землинъ, чтобы примирить Ефрема Обреновича съ Милошемъ, но увидалъ, что и тамъ все извѣстно, и что противъ его внушеній приняты надлежащія мѣры. Такимъ образомъ попытка Ходжеса помочь Милошу не удалась вслѣдствіе ошибки самого князя.

 

( 56. Жалобы на Милоша, посланныя Ефремомъ Обреновичемъ, Вучичемъ, Симичемъ и Протичемъ изъ Оршовы въ Турцію и Россію, стр. 378—380 )

За тѣмъ Ефремъ Обреновичь и Ѳома Бучичь прямо отправились въ Оршову, гдѣ ихъ уже ждалъ Стоянъ Симичь, а вскорѣ появился и Протичь. Не теряя времени, они приступили къ составленію подробныхъ записокъ для Порты и Россіи о Милошѣ, въ которыхъ, повторивъ доносы, уже сдѣланные прежде Стойковичемъ и Протичемъ, они присоединяли новыя подробности о политической и административной дѣятельности и даже о частной жизни Милоша, выставляя ихъ въ такомъ свѣтѣ, что султанъ Махмудъ II и императоръ Николай I должны были получить самое невыгодное мнѣніе о Сербскомъ князѣ. Записка, которая должна была пойти въ Константинополь, выставляла Милоша врагомъ, опаснымъ для самаго существованія турецкой имперіи. Ему приписывали неограниченное вліяніе на турецкихъ христіанъ и намѣреніе поднять ихъ противъ Порты, при первомъ внѣшнемъ затрудненіи для нея, съ цѣлію основать обширую славянскую имперію, ни отъ кого независимую; утверждали, что онъ находится въ постоянныхъ тайныхъ сношеніяхъ съ недовольными въ Босніи и Албаніи, что онъ безпрестанно возбуждалъ ихъ поддерживать волненія въ обѣихъ провинціяхъ и оказывалъ имъ денежную помощь. При этомъ сдѣлано было указаніе на тѣ 250.000 піастровъ, которыя въ 1830 году отправлены были Милошемъ Мустафѣ-пашѣ Албанскому и перехвачены пашею Нишскимъ, на его добрыя отношенія къ Али-пашѣ Видаичу, въ 1827 году, на подарки Али-бею и заступничество за албанскихъ вождей послѣ ихъ пораженія. Далѣе утверждали, что Милошъ былъ даже въ сношеніяхъ съ Египетскимъ пашей, уговариваясь съ нимъ ударить на столицу имперіи съ двухъ сторонъ и провозгласить свою независвмость. Указывали на частыя нарушенія послѣднихъ хаттишерифовъ, особенно на принятіе христіанъ изъ сосѣднихъ провинцій

 

 

379

 

Турціи, не рѣдко являвшихся въ Сербію безъ всякаго вида; обвиняли его въ жестокости съ бѣлградскими Турками, которымъ онъ будто бы не позволялъ обработывать ихъ поля, лежавшія въ окрестностяхъ города; обвиняли его въ томъ, что будучи обязанъ по хаттишерефу 1833 года успокоивать всякія волненія въ странѣ въ согласіи съ пашею, никогда не исполнялъ этого условія и расправлялся съ недовольными самъ, и что наконецъ, будучи вассаломъ Порты, никогда не оказывалъ покровительства ни одному изъ Турокъ.

 

Всѣ эти обвиненія доказывались событіями, представленными въ ложномъ свѣтѣ. Враги Сербскаго князя должны были отречься отъ всякаго патріотическаго чувства, свойственнаго каждому честному Сербу, чтобы рѣшиться на обвиненіе своего князя предъ Портою въ гостепріимствѣ, оказанномъ христіанамъ, страдавшимъ подъ властію Турецкихъ чиновниковъ, въ заботахъ объ устройствѣ народнаго войска и въ предпочтеніи выгодъ своего народа выгодамъ Турокъ. Для людей, успѣвшихъ развиться до такого безнравственнаго пониманія отношеній, уже невозможно было возвращеніе назадъ. Въ запискѣ же, которую Ефремъ, Вучичь, Симичь и Протичь приготовляли для отправленія въ Россію, болѣе всего говорилось о деспотизмѣ Милоша, о невозможности для старѣйшинъ оставаться подъ его управленіемъ, и ввертывалось кстати словцо объ антипатіи, питаемой Милошемъ къ русскому правительству и дружественныхъ сношеніяхъ съ англійскимъ консуломъ. По словамъ доносчиковъ англійскій консулъ пользовался безграничнымъ вліяніемъ на князя, который ничего не предпринималъ безъ его совѣта, такъ что всѣ друзья Россія, всѣ имѣвшіе несчастіе не понравиться чѣмъ либо Ходжесу, были удалены Милошемъ отъ дѣлъ. По ихъ мнѣнію, трудно предвидѣть, до какихъ размѣровъ можетъ дойти вліяніе Англіи на сербскія дѣла; при такихъ условіяхъ вліяніе Россіи и ея покровителество надъ Сербіей могли вскорѣ потерять всякое значеніе. Въ заключеніе они просили русскаго императора не смѣшивать народныхъ симпатій къ нему съ нерасположеніемъ князя, просили не оставить народъ своимъ покровительствомъ и положить предѣлъ самовластію князя и бѣдствіямъ, которыя будто навлекло на Сербію его управленіе [181].

 

По окончаніи своихъ совѣщаній въ Оршовѣ и послѣ отсылки ихъ жалобъ по назначенію, Ефремъ Обреновичь и Ѳома Вучичь возвратились въ Сербію. Милошъ на этотъ разъ, возмущенный такимъ открытымъ дѣйствіемъ противъ него, рѣшился недопускать ихъ ни къ одной должности. Приближенные Милоша требовали даже, чтобы Ефремъ и Вучичь

 

 

380

 

были навсегда изгнаны изъ Сербіи, но Милошъ изгналъ только Вучича, который поселился въ Землинѣ, непрерывая сношеній съ своими соумышленниками, остававшииися въ Сербіи. Затѣмъ собранъ былъ Совѣтъ и нѣкоторые изъ важнѣйшихъ чиновниковъ, въ присутствіи которыхъ Милошъ разсказалъ все, чтò зналъ о поѣздкѣ Ефрема и Вучича въ Оршову, и пригласилъ всѣхъ, преданныхъ своему отечеству, превратить свои сношенія съ виновными. Съ этихъ поръ Ефремъ Обреновичь и его приверженцы не разлучались уже съ австрійскимъ консуломъ; а Милошъ почти ежедневно видѣлся съ англійскимъ консуломъ и Кюниберомъ, которые склоняли его отдаться подъ покровительство Великобританіи. Сербскій князь однакожь колебался, ссылаясь на народъ, привязанный къ Россіи и чуждавшійся всякой другой державы. Положеніе обѣихъ партій съ каждымъ днемъ становилось болѣе и болѣе натянутымъ. Вопросъ о перемѣнахъ во внутреннемъ управленіи не подвигался ни на шагъ впередъ, и всѣ ждали разрѣшенія его отъ чужаго вмѣшательства.

 

Въ это время Милошъ принималъ разныя мѣры, не измѣнявшія впрочемъ нисколько положенія дѣлъ. Такъ указомъ 28 сентября онъ переименовалъ: Исправничество въ Магистратъ, Управительный Совѣтъ въ Княжескій Совѣтъ, а канцелярію свою назвалъ придворною; другимъ указомъ отъ того же числа, кромѣ магистратовъ и Совѣта, учреждена была еще средняя судебная инстанція, для которой возстановлено старое названіе Великій или Высокій Судъ; указомъ 30 сентября обнародованъ былъ личный составъ Совѣта и Великаго Суда [182].

 

( 57. Пріѣздъ въ Сербію князя Вас. А. Долгорукаго и переговоры его съ Милошемъ и Живановичемъ, стр. 381—386 )

Въ половинѣ октября получено было извѣстіе отъ сербскаго агентства въ Букарештѣ, что въ Сербію ѣдетъ флигель-адъютантъ имератора Николая, полковникъ князь Вас. А. Долгорукій, съ чрезвычайнымъ порученіемъ къ князю Милошу. Враги послѣдняго встрепенулись, воображая, что князь Долгорукій ѣдетъ съ прямымъ приказаніемъ измѣнить правленіе въ Сербіи. Милошъ также былъ въ волненіи и немедленно отправилъ въ Бѣлградъ къ Кюниберу письмо съ извѣстіемъ о полученной имъ новости, прося сообщить ее англійскому консулу. Ходжесъ поручилъ Кюниберу передать князю его совѣтъ, чтобы онъ соблюдалъ въ своихъ переговорахъ съ русскимъ агентомъ всевозможное уваженіе къ Россіи, но твердо бы держался сознанія, что Россія есть только покровительствующая держава, а не предписывающая законы и что въ случаѣ вмѣшательства ея во внутренія дѣла Сербіи, Великобританія готова оказать послѣдней свою защиту. На приближенныхъ Милоша вѣсть о пріѣздѣ князя Долгорукаго

 

 

381

 

подѣйствовала не менѣе сильно. Они стали торопить Милоша обнародовать тѣ четыре основныхъ закона, принять которые совѣтовалъ прежде Ходжесъ; но уже было поздно, и указа о томъ не успѣли выпустить въ свѣтъ до объясненій съ Долгорукимъ. Милошъ успѣлъ сдѣлать только одно дѣло до его пріѣзда: онъ велѣлъ немедленно привести въ исполненіе приговоръ суда надъ Стойковичемъ, который составлялъ за нѣсколько мѣсяцевъ предъ тѣмъ заговоръ противъ Милоша въ Валахіи. Авраамъ Стойковичь былъ казненъ и тѣло его выставлено на показъ народу.

 

Не смотря на то поведеніе Долгорукаго съ Сербскимъ княземъ представляло рѣзкую противоположнность съ поведеніемъ барона Рикмана. Сербы съ любопытствомъ ожидали появленія среди нихъ представителя одной изъ аристократическихъ фамилій въ Россіи и думали встрѣтить еще болѣе рѣзкій тонъ, болѣе настойчивую требовательность, чѣмъ заявленныя прежними русскими агентами, большею частію иностраннаго происхожденія. Сравненіе оказалось въ пользу представителя древней русской фамиліи.

 

«Если русскіе чиновники, особенно нѣмецкаго происхожденія, писалъ потомъ медикъ Милоша, вносятъ въ свои сношенія невыносимую гордость, то высшая аристократія напротивъ, рожденная и воспитанная въ блестящемъ обществѣ, всегда обладаетъ значительнымъ запасомъ любезности и способна къ самымъ тонкимъ оттѣнкамъ учтивости. Таковъ былъ молодой князь, котораго императоръ Николай прислалъ въ Сербію. Чуждаясь того надмѣннаго тона и тѣхъ оскорбительныхъ пріемовъ, которыми отличался баронъ Рикманъ, онъ обнаружилъ относительно князя ту внимательность и упредительность, какихъ заслуживаетъ глава каждой страны, хотя бы и такой маленькой какъ Сербія. Особенно въ обществѣ онъ соблюдалъ всѣ приличія, какихъ требовало положеніе Сербскаго князя, и никогда не обнаруживалъ ни цѣли своего пріѣзда, ни причинъ вызвавшихъ его».

 

Князь Долгорукій былъ присланъ для непосредственныхъ объясненій съ самимъ Милошемъ и ничѣмъ не переступилъ границъ своего полномочія. Но оставаясь любезнымъ съ Милошемъ, князь Долгорукій, приступая къ дѣламъ, началъ съ того, что для объясненій пригласилъ къ себѣ директора княжеской канцеляріи Якова Живановича. Вотъ что говоритъ о томъ самъ Живановичь:

 

 

382

 

«совѣщаніе со мной князя Долгорукаго прододжалось около четверти часа. Онъ меня спрашивалъ: было ли бы хорошо обнародовать нѣсколько пунктовъ, гласящихъ о свободѣ личности и имущества, о полной отмѣнѣ кулука, о подчиненіи правительственной массы Совѣту и т. п.? Я ему отвѣчалъ, что противъ того никто слова не скажетъ. Тогда онъ велѣлъ мнѣ изложить всѣ эти пункты въ обычной формѣ. Я попросилъ у него бумаги, чтобы написать это изложеніе и, покончивъ съ нимъ, рѣшительнѣе вести дѣло съ княземъ. Онъ мнѣ далъ бумаги и я изложилъ высказанныя имъ мысли въ формѣ указа. Князь Долгорукій одобрилъ его отъ слова до слова».

 

Этотъ указъ былъ составленъ вполнѣ по тѣмъ основаніямъ, которыя еще прежде предлагалъ Ходжесъ. Нѣтъ никакого сомнѣнія, что и князь Долгорукій предлагалъ свои вопросы Живановичу, уже имѣвъ случай переговорить съ Милошемъ не оффиціальнымъ образомъ. Такимъ образомъ къ уступкѣ, которую долженъ былъ теперь сдѣлать Милошъ, всѣ были нѣкоторымъ образомъ приготовлены. Но не въ этомъ состояло главное порученіе, данное князю Долгорукому. Онъ долженъ былъ самымъ откровеннымъ образомъ объясниться съ Милошемъ о его отношеніяхъ въ Россіи и Англіи.

 

Съ этою цѣлію князь Долгорукій имѣлъ на другой же день послѣ своего пріѣзда свиданіе съ Милошемъ, при которомъ никто не присутствовалъ, ибо Милошъ объявилъ, что онъ не только понимаеть по русски но и, употребляя въ разговорѣ сербскій языкъ, можетъ выражаться удобопонятно для каждаго Русскаго, а потому не нуждается въ переводчикахъ. Однакожь, хотя это свиданіе и было тайное, но потомъ самъ же Милошъ расказалъ о немъ своимъ приближеннымъ, и Кюниберъ сообщаетъ о немъ такія свѣдѣнія. По его словамъ князь Долгорукій началъ свой разговоръ съ Милошемъ напоминаніемъ о тѣхъ благодѣяніяхъ, которыя оказала Россія Сербіи, о тѣхъ знакахъ благоволенія, которые императоръ оказалъ самому Сербскому князю, и изъ этого вывелъ заключеніе, что императоръ въ правѣ ожидать довѣрія и преданности какъ отъ Сербскаго народа, такъ и отъ князя его. Долгорукій доказывалъ совершенное безкорыстіе Россіи относительно Сербіи, говоря, что Росссія руководилась въ своихъ дѣйствіяхъ только желаніемъ быть полезною народу и странѣ, имѣющимъ съ нею близкое родство по происхожденію, языку и религіи, и что совѣты, которые она давала князю, имѣли цѣлію обезпечить мирное и счастливое существованіе народу, который цѣною такихъ геройскихъ подвиговъ завоевалъ свою свободу. Что касается этихъ совѣтовъ, то императоръ былъ въ правѣ ожидать, что они будутъ приняты и исполнены; но въ сожалѣнію онъ знаетъ, что князь, быть можетъ подъ вліяніемъ внушеній какой либо державы, соперничающей съ Россіей, и нѣсколькихъ

 

 

383

 

ложныхъ друзей, злоупотребдяющихъ его довѣріемъ, принялъ себѣ за правило пренебрегать ими, рѣшился всѣмъ выказывать, что онъ тяготится покровительствомъ Россіи и желалъ бы освободиться отъ него, вопреки волѣ и убѣжденію значительной части своего народа. За тѣмъ онъ упрекалъ Милоша, но самымъ мягкимъ образомъ, за его дружбу съ англійскимъ консуломъ и за предпочтеніе добрыхъ отношеній къ Великобританіи такимъ же отношеніямъ съ Россіей. Изъ всѣхъ ошибокъ Милоша эта послѣдняя, по словамъ Долгорукаго, была самою чувствительною для русскаго императора. Что же касается внутренняго состоянія Сербіи, то князь Долгорукій увѣрялъ Милоша, что онъ изъ собственнаго наблюденія убѣдился, что Сербія вовсе не находится въ такомъ бѣдственномъ состояніи, какъ старались выставить предъ русскимъ императоромъ жаловавшіеся на Милоша. Дѣятельная торговля, цвѣтущее земледѣліе, довольство народа, состояніе дорогъ, существованіе школъ, хорошо выстроенныя общественныя зданія — все это доказываетъ злыя намѣренія тѣхъ, кто обвинялъ князя въ скупости, монополіи и разныхъ злоупотребленіяхъ, и потому онъ, Долгорукій, сочтетъ своею обязанностію довести о томъ до свѣдѣнія императора. Но всего этого, прибавлялъ онъ, еще недостаточно, чтобы уничтожить дурное мнѣніе о Сербскомъ князѣ, которое постарались поселить въ русскомъ императорѣ. Точный исполнитель всякихъ договоровъ, императоръ требуетъ, чтобы всѣ обязательства, подтвержденныя его именемъ, были неуклонно соблюдаемы. Такъ хаттишерифъ 1830 года, исполненіе котораго Россія должна была обезпечить предписывалъ учредить Сенатъ, члены котораго были бы не смѣняемы. Но это условіе до сихъ поръ не было исполнено и императоръ съ полнымъ основаніемъ желаетъ видѣть его исполненнымъ, тѣмъ болѣе, что въ этотъ Сенатъ должны быть приняты и тѣ старѣйшины, которые, оказавъ разныя услуги во время борьбы за свободу отечества, имѣютъ также право на признательность со стороны народа и своего князя. Тѣ основные законы для управленія, которые рѣшился теперь обнародывать князь, представляютъ достаточное обезпеченіе для общаго блага и спокойствія; но кромѣ того долженъ быть учрежденъ и Сенатъ, ибо того требуеть буквальный смыслъ хаттишерифа. Членами Сената должны быть старѣйшины, оказавшіе наиболѣе услугъ своему отечеству. Отъ каждаго округа должно быть по одному сенатору, и кромѣ того одинъ предсѣдатель и одинъ секретарь съ совѣщательнымъ голосомъ. Ни одинъ указъ князя не долженъ имѣть силы закона, не получивъ утвержденія отъ Сената.

 

 

384

 

Число, обязанности и жалованье чиновниковъ должны быть опредѣляемы Сенатомъ въ согласіи съ княземъ. Приходы и расходы страны и всѣ предпріятія, касающіяся общественныхъ цѣлей, должны быть утверждаемы также Сенатомъ. Послѣдній имѣетъ надзоръ за поведеніемъ чиновниковъ и удаляетъ дурно исполняющихъ свои обязанности. Сенаторы должны получать приличное жадованье, количество котораго опредѣлитъ самъ Сенатъ въ согласіи съ княземъ. Что касается названія этого учрежденія, то князь можетъ назвать его какъ ему угодно: Сенатомъ, Синодомъ, Народнымъ Совѣтомъ, Державнымъ Совѣтомъ и т. п. Вмѣстѣ съ тѣмъ князь Долгорукій предложилъ списокъ людей, которыхъ русскій императоръ желалъ бы видѣть въ числѣ сенаторовъ. Даже при такихъ условіяхъ, по мнѣнію Долгорукаго, положеніе князя все еще было важно: въ его рукахъ оставалось достаточно власти для того, чтобы уравновѣшивать значеніе Сената; князю принадлежала власть исполнительная, право назначенія чиновниковъ, начальство надъ войскомъ, право миловать. Принимая всѣ ети условія, Милошъ могъ расчитывать на покровительство Россіи; отвергая ихъ и полагаясь на обѣщанія Англіи, онъ вызывалъ русскій кабинетъ на противодѣйствіе. Только Россія, содѣйствовавшая оружіемъ и дипломатіей утвержденію привиллегій за Сербіей, имѣетъ право на покровительство ей, и не позволитъ никакой другой державѣ раздѣлять съ нею эту обязанность. Не смотря на то Россія всегда будетъ удерживаться отъ вмѣшательства во внутреннія дѣла Сербіи и предоставитъ самому народу и его князю избрать свой образъ правленія, если только князь отвергнетъ всякія постороннія внушенія. Въ противномъ же случаѣ, Россія не только потребуетъ исполненія всѣхъ условій, подъ которыми подписано ея имя, но и не потерпитъ, чтобы ея правами воспользовалась какая либо другая держава.

 

Какъ ни были умѣренны и почтительны тѣ выраженія, въ которыхъ князь Долгорукій передавалъ Милошу волю императора Николая, Сербскій князь не могъ не понять, что требованія русскаго двора были направлены противъ него. Но онъ терпѣливо выслушивалъ сообщенія Долгорукаго, пока тотъ не объявилъ ему, что императоръ требуетъ полнаго прощенія всѣхъ, замѣшанныхъ въ политическихъ волненіяхъ съ 1835 года, и возстановленія ихъ въ прежнихъ должностяхъ.

 

На это Милошъ отвѣчалъ, что еще въ 1835 году онъ простилъ волновавшихся противъ него, что ни одинъ изъ нихъ не былъ лишенъ своего мѣста, хотя чиновники, остававшіеся вѣрными ему, и выказывали сильное неудовольствіе на его

 

 

385

 

снисходительность; что и послѣ этого многіе изъ прощенныхъ продолжали дѣйствовать противъ него, а трое изъ нихъ, Симичь, Протичь и Вучичь, удалились изъ Сербіи: первый — ссылаясь на свои дѣла въ Валахіи, второй— неумѣвъ оправдаться въ злоупотребленіяхъ по должности, а третій, удалившійся добровольно въ Мехадію, не могъ быть допущенъ въ Сербію, какъ открыто интриговавшій противъ власти Милоша. Но теперь, уступая просьбѣ императора, онъ готовъ простить ихъ и дастъ имъ приличныя мѣста, равно какъ и брату своему Ефрему. Въ будущемъ же онъ не обѣщаетъ такой снисходительности, и если прощенные снова будутъ интриговать противъ него и волновать страну, онъ покажетъ на нихъ примѣръ заслуженнаго наказанія.

 

Изъ словъ Милоша князь Долгорукій долженъ былъ понять, что вопросъ объ учрежденіи Сената и введеніи въ него большей части противниковъ Милоша, былъ тѣсно связанъ для послѣдняго съ личными отношеніями и враждой къ Симичу, Протичу, и ихъ сторонникамъ; что самый вопросъ о перемѣнѣ въ образѣ правленія Сербскимъ княжествомъ былъ возбужденъ только партіей людей, или лично ненавидѣвшихъ Милоша, или добивавшихся собственныхъ выгодъ; что при такихъ условіяхъ обращеніе къ Россіи за помощію вовсе не свидѣтельстовало о ихъ привязанности къ покровительствующей державѣ, отвергнутые которою они обратились бы съ такими же просьбами къ Портѣ, къ Австріи и даже къ Англіи, которая готова была принять подъ свое крыло всѣхъ, считавшихъ себя обиженными Россіей. Въ упрекѣ касательно собственныхъ сношеній съ англійскимъ консуломъ Милошъ оправдывался, говоря, что его дружба съ Ходжесонъ вызвана чисто личнымъ уваженіемъ къ нему, что послѣдній постоянно совѣтовалъ ему соблюдать въ совершенной точности всѣ обязательства относительно Россіи и высокой Порты, цѣлость которой тѣсно сказана съ цѣлостію Сербіи. Долгорукій возражалъ, что планы Англіи о сохраненіи въ цѣлости оттоманской Порты сходятся съ видами Россіи, и если бы Русскій императоръ имѣлъ честолюбивую мысль покорить Турецкую имперію, то онъ исполнилъ бы это, не прибѣгая къ помощи Сербовъ, и стало быть совершенно излишне допускать въ Сербію агентовъ державы, не имѣющей съ нею никакихъ торговыхъ сношеній, а являющихся только подъ предлогомъ сохраненія въ цѣлости Турціи и благоденствія самой Сербіи; что Россія никогда не подумала бы вмѣшиваться въ дѣла послѣдней, еслибъ 19-я статья хаттишерифа 1830 года не требовала учрежденія Сената. Но Милошъ, хорошо знакомый съ замыслами своихъ внутреннихъ враговъ,

 

 

386

 

никакъ не могъ убѣдиться въ пользѣ, имѣющей послѣдовать для Сербіи отъ учрежденія Сената.

 

Послѣ совѣщаній съ Милошемъ, князь Долгорукій имѣлъ новое свиданіе съ Живановичемъ, при чемъ онъ спрашивалъ послѣдняго: отъ чего Милошъ не хочетъ составленія устава? Живановичь отвѣчалъ: «Я не слыхалъ, что князь не хочетъ устава, напротивъ знаю, что онъ хочетъ устава, и еще предъ барономъ Рикманомъ сильно настаивалъ на томъ». — «Какъ хочетъ, возвразилъ Долгорукій, когда писалъ Несельроду, что нехочетъ?» Въ отвѣтъ на это Живановичь разсказалъ Долгорукому исторію всѣхъ трехъ уставовъ сербскихъ: объявленнаго на февральской скупщинѣ 1835 года, посланнаго весною того же года въ Константинополь и составленнаго въ Крагуевцѣ при баронѣ Рикманѣ, и объяснилъ, что Милошъ, не имѣя отвѣта изъ Петербурга о третьемъ уставѣ, усомнился написать четвертый по базису, предложенному Рикманомъ, ибо не зналъ, на чемъ остановвться. Но «если его императорскому величеству, добавилъ Живановичь, угодно, чтобы князь составилъ я четвертый уставъ, то я думаю, что онъ будетъ радъ тому, хотя и будетъ опасаться, что опять не угодитъ». — «Пусть только составляетъ по базису,» отвѣчалъ Долгорукій. — «Помилуйте, возразилъ Живановичь, въ базисѣ не говорится ни о скупщинѣ, ни объ опредѣленіи Сербіи, ни о гербѣ, ни о флагѣ, ни о князѣ!» — «Это ничего не значитъ, замѣтилъ Долгорукій, въ базисѣ объяснено, почему политическая часть должна быть отстранена; пускай же составляютъ уставъ по базису. Да поговорите и вы о томъ князю!» — «Мы ужь всѣ здѣсь окружились съ этимъ уставомъ, отвѣчалъ Живановичь, и не знаемъ, какимъ образомъ составлять его; а потому нужно, чтобы ваше сіятельство самъ о томъ князю поговорили». — «Я скажу ему, заключилъ Долгорукій, разставаясь съ Живановичемъ; но поговорите и вы». Князь Долгорукій дѣйствительно говорилъ Милошу, и послѣдній обѣщалъ заняться этимъ дѣломъ.

 

( 58. Указъ 16 октября 1837 года, стр. 387 )

Но не дожидаясь исполненія такого труда, бывшаго не подъ силу княжеской канцеляріи, Милошъ, во время пребыванія Долгорукаго въ Крагуевцѣ подписалъ 16 октября знаменитый указъ Совѣту, не только удовлетворявшій всѣхъ умѣренныхъ Сербовъ, но и наполнившій, по свидѣтельству современниковъ, сердца всѣхъ радостью. Вотъ этотъ указъ совпадавшій не только съ требованіями Долгорукаго, но и съ совѣтами Ходжеса:

 

«Одушевленные чувствомъ сердечнаго желанія утвердить благосостояніе возлюбленнаго Сербскаго народа, твердо убѣжденные въ необходимости

 

 

387

 

исполнить давно и постоянно питаемое нами намѣреніе издать и утвердить законы для богоспасаемаго отечества нашего, согласно основнымъ правамъ, которыя обезпечиваютъ безопасность личности и имущества, всякаго жителя отдѣльно и всѣхъ вообще, прежде чѣмъ выдутъ въ свѣтъ законы, которые успѣшно составляются и которые имѣютъ защищать права гражданина, мы за благо разсудили симъ предварительнымъ указомъ торжественно объявить слѣдующія основныя правила, утверждающія благосостояніе Сербскаго народа: 1) личность и собственность каждаго должны быть неприкосновенны; слѣдовательно никто не можетъ быть лишенъ своихъ правъ, своего званія, своего имѣнія, безъ надлежащаго изслѣдованія и законнаго суда; 2) свобода торговли должна быть безпрепятственна, а потому всякій можеть торговать живымъ и мертвымъ товаромъ по своему произволенію, безъ всякаго притѣсненія; 3) подать остается нынѣшняя, но только денежная, а потому кулукъ и другія натуральныя повинности уничтожаются, а на попеченіи жителей остается содержаніе въ порядкѣ дорогъ и мостовъ между отдѣльнымн селеніями, прочія же правительственныя работы должны быть соразмѣрно уплачиваемы. Что же касается работъ на старѣйшинъ и вообще на чиновниковъ, то таковыя должны производиться наймомъ, то есть по совершенно взаимному соглашенію между нанимающимъ и нанимающимся; 4) управленіе правительственною кассою остается въ вѣдѣніи Совѣта. Издавая сей указъ, который да будеть святынею для всѣхъ вѣдомствъ и для цѣлаго Сербскаго народа, сообщаемъ также предварительно, что для постояннаго обезпеченія всякаго рода собственности будутъ выданы всякому крѣпости на всѣ недвижимыя его имущества, на владѣніе которыми онъ представитъ достаточныя доказательства, и будугь внесены въ описныя книги недвижимыхъ имѣній; вмѣстѣ съ тѣмъ мы поручаемъ Совѣту не только объявить сей указъ надлежащимъ образомъ всему возлюбленному народу нашему, но и содержать его въ цѣлости и ненарушимости. 16 октября 1837 года. Въ Крагуевцѣ».

 

Позднѣе одинъ изъ сербскихъ писателей сторонникъ Милоша, замѣтилъ объ этомъ указѣ: «если чтò походило на уставъ, на конституцію или основные законы, которые не слѣдуеть смѣшивать съ частными гражданскими законами, съ судебнымъ и полицейскимъ устройствомъ, проистекающимъ изъ устава, который не можетъ и не долженъ быть обширенъ и пространенъ; то именно этотъ указъ, изданный сербскою властію и для благосостоянія Сербовъ, согласный съ обстоятельствами и потребностями

 

 

388

 

Сербіи, настоящій земскій уставъ, святой и неприкосновенный. Какъ только Сербія получила его, она уже не могла составлять другаго такого устава, ставить зданіе надъ зданіемъ, чтобы оба разрушились, или чтобы погибло цѣлое тѣло, о двухъ сердцахъ».

 

( 59. Мнѣніе Милоша о результатахъ переговоровъ, стр. 388—389 )

Въ день подписанія этого указа, Сербскій князь обѣдалъ частнымъ образомъ у князя Долгорукаго; а возвратившись отъ него, послалъ въ Бѣлградъ письмо къ Кюниберу такого содержанія:

 

«зная, что англійскій консулъ очень интересуется пребываніемъ князя Долгорукаго въ Сербіи, я поручаю вамъ сообщить ему, что князь Долгорукій прибылъ сюда съ самыми добрыми намѣреніями, что всѣ его рѣчи клонятся во благу нашего отечества, и что вообще все находится въ наилучшемъ состояніи, какого только можно желать. Сважите ему еще, что русскій князь выѣзжаетъ отсюда въ понедѣльникъ (то есть 18 октября). Наши враги обманулись въ своихъ надеждахъ и стыдъ падетъ на ихъ голову. Сообщите также г. консулу, что князь Долгорукій прибылъ сюда съ особымъ порученіемъ отъ государя императора только во мнѣ и ни къ кому другому».

 

На другой день Долгорукій обѣдалъ у князя Милоша также частнымъ образомъ; а 18 октября Милошъ давалъ, по словамъ оффиціальной газеты,

 

«дорогому своему гостю торжественный обѣдъ, въ которому приглашены были всѣ члены Совѣта и Великаго Суда. Обѣдъ былъ величественъ, при громѣ пушекъ и военной музыки. Сербскій князь пилъ прежде за здоровье ихъ величествъ, султана Махмуда и императора Николая; потомъ пилъ князь Долгорукій за здравіе свѣтлѣйшаго князя, потомъ господарь пилъ за здоровье князя Долгорукаго; всѣ эти здравицы сопровождались громогласными криками «ура». За тѣмъ слѣдовали здравицы за фамилію княжескую, за сербскихъ чиновниковъ, за Сербскій народъ и т. д. Свѣтлѣйшій господарь нашъ былъ преисполненъ радостію, видя при себѣ такого милаго и такого высокаго гостя, который вмѣстѣ съ открытымъ и энергическимъ характеромъ своимъ обнаруживалъ, при исполненіи сдѣланнаго ему порученія, истинную любезность и привлекательную предупредительность въ обхожденіи своемъ, и вообще всѣ отличныя качества, которыми обладаютъ немногіе и коими онъ сдѣлалъ свое имя неизгладимымъ въ сербскихъ сердцахъ. Равнымъ образомъ и князь Долгорукій восхищенъ былъ искренними чувствами господаря и всѣхъ чиновниковъ нашихъ, а болѣе всего очевидностію и благодарностію Сербовъ покровительствующему двору. Онъ говорилъ, что, находясь между Сербами, чувствуетъ себя какъ бы среди своихъ родныхъ и своего семейства».

 

 

389

 

Въ тотъ же день Милошъ опять писалъ Кюниберу:

 

«извѣстивъ васъ третьяго дня о пріѣздѣ князя Долгорукаго, посланнаго къ намъ съ особымъ порученіемѣ отъ государя императора, я считаю нужнымъ сообщить вамъ, что онъ исполнилъ свое порученіе самымъ похвальнымъ образомъ. Сегодня я даю въ честь его праздникъ, послѣ завтра онъ выѣзжаетъ. Его порученіе не имѣло никакой важной политической цѣли и касалось только обычныхъ вопросовъ и сношеній, какія я до сихъ поръ имѣлъ съ Россіей, какъ съ покровительствующей державой. При этомъ случаѣ онъ могъ ознакомиться съ состояніемъ Сербіи и убѣдиться въ томъ, что обвиненія, взведенныя на насъ клеветниками нашими, при которыхъ осталось постыдное ими лжецовъ, лишены всякаго основанія. Зная, что англійскій консулъ слѣдитъ съ большимъ вниманіемъ за пребываніемъ князя Долгорукаго въ Сербіи, поручаю вамъ сообщить ему настоящее письмо, какъ другу вашему».

 

Въ среду 20 октября князь Долгорукій выѣхалъ изъ Крагуевца, провожаемый за городъ княземъ и всѣми чиновниками, при пушечной стрѣльбѣ, сопутствуемый сербскимъ агентомъ Михаиломъ Германомъ и направился чрезъ Свиляйнацъ, Милановацъ и Текію къ старой Оршовѣ, гдѣ долженъ былъ выдержать установленный карантинъ. Онъ везъ съ собой не малое число экземпляровъ указа отъ 16-го октября и раздавалъ его въ сербскихъ городахъ и селеніяхъ, чрезъ которые проѣзхалъ. Вездѣ указъ этотъ встрѣчаемъ былъ благословеніями народа. Когда Долгорукій находился уже въ карантинѣ, къ нему присланъ былъ тотъ номеръ «Сербскихъ Новинъ», гдѣ было описано его пребываніе въ Сербіи. Князь былъ очень тронутъ этимъ описаніемъ, пересмотрѣлъ его три раза и сказалъ сопровождавшему его Герману: «это описаніе тронуло меня до глубины души. Я не забуду во всю жизнь свою того времени, которое провелъ среди сербскихъ героевъ, почтившихъ меня такою честію; а газету возьму съ собою въ Петербургъ на память о моей бытности въ Сербіи» [183].

 

Такъ миновала гроза, которой опасались не только Милошъ и его приверженцы, но и англійскій консулъ, и отъ которой ожидали многаго враги Милоша, сочинявшіе на него жалобы въ Оршовѣ. Правда права каждаго Серба были расширены, но власть князя и совѣтниковъ оставлена почти въ прежнихъ границахъ, а также возстановлены добрыя отношенія

 

 

390

 

князя къ покровительствующей державѣ; но мысль объ уставѣ не покинута, хотя онъ и становился совершенно не нужнымъ послѣ указа 16 октября и въ виду готовившихся къ изданію гражданскихъ и уголовныхъ законовъ. Но уставъ долженъ былъ рано или поздно сдѣлаться необходимостію, ибо никакіе указы, никакіе агенты и ничье постороннее вмѣшательство не могли примирить Милоша съ его противниками, его увѣрить въ искренней покорности старѣйшинъ, а ихъ отказаться отъ своихъ честолюбивыхъ плановъ. Отнынѣ судьба Сербіи и ея внутренняго развитія вполнѣ зависѣла отъ самихъ Сербовъ, покрайней мѣрѣ отъ тѣхъ, кто могъ и хотѣлъ дѣйствовать.

 

Первымъ дѣломъ Милоша по отъѣздѣ Долгорукаго, было примиреніе съ Симичемъ, Протичемъ, Вучичемъ и Ефремомъ Обреновичемъ. Троимъ первымъ онъ далъ позволеніе вернуться въ Сербію. Они сами избрали Ходжеса посредникомъ между собою и Милошемъ; но ни одинъ изъ нихъ не признавался въ своихъ ошибкахъ; всѣ ссылались на чистоту своихъ намѣреній и говорили, что враждовали не противъ Милоша, а противъ приближенныхъ къ нему, особенно пришельцевъ, заслонившихъ дорогу туземцамъ. Ходжесъ представилъ имъ картину бѣдствій, въ которыя могло вовлечь Сербію ихъ поведеніе, упрекалъ за призывъ иноземной державы къ вмѣшательству въ сербскія дѣла только изъ за того, чтобы отомстить князю.

 

( 60. Дѣло о бѣлградскомъ магистратѣ, стр. 390—391 )

Въ ноябрѣ Милошъ пріѣхалъ въ Бѣлградъ въ дурномъ расположеніи духа, онъ былъ гнѣвенъ на сановниковъ бѣлградскаго магистрата, которые, не находясь подъ постояннымъ надзоромъ князя, позволяли себѣ разныя злоупотребленія. Милошъ, не думая долго, отставилъ всѣхъ ихъ; при этомъ онъ такъ объяснялъ главное побужденіе, руководившее имъ:

 

«въ Бѣлградѣ бываютъ люди изъ земель просвѣщенныхъ, которые обращаютъ вниманіе на поступки и сужденія магистрата и замѣчаютъ всѣ происшествія въ немъ и образъ отправленія дѣлъ его: а желательно, чтобы иностранцы не могли осуждать Сербовъ».

 

Члены Совѣта стали настаивать на скорѣйшемъ изданіи земскаго устава, какъ основанія всѣхъ народныхъ учреждеиій. Безъ устава, который бы опредѣлилъ обязанности всѣхъ и каждаго, по ихъ мнѣнію, нельзя было ввести порядокъ въ администрацію; одною перемѣиою чиновниковъ нельзя было достичь такой цѣли: ибо «безпорядки снова оказывались, чиновники опять перемѣнялись, и вновь опредѣляемые вскорѣ являлись подобными первымъ и также отъ должностей отрѣшались». Князь отвѣчалъ, что наставленія,

 

 

391

 

какъ дѣйствовать, давались магистратамъ и прежде;

 

«но чиновники судили пристрастно, дѣла имъ подлежащія разсматривали не въ присутственномъ засѣданіи, а у себя по домамъ, не подавая мнѣній свободно, но младшіе говорили: пусть старшіе судятъ, а мы будемъ слушать; не хранили тайны своей службы, не заботились, по возложенной на нихъ полицейской обязанности, о чистотѣ улицъ, были несогласны между собой, не были примѣромъ народу благоговѣніемъ и нравственностію, небрегли посѣщеніемъ церквей, отличались презрѣніемъ въ святынѣ и развращеннымъ поведеніемъ, званію своему и правительству посрамленіемъ служили. Новыя постановленія не улучшили бы нашихъ чиновниковъ. Уставъ долженъ содержать начало правленія съ организаціей края, а не судебные порядки. Не знаемъ, какимъ образомъ уставъ можетъ помочь погрѣшностямъ бѣлградскаго магистрата. Слѣдовательно Совѣтъ домогается одного, а представляетъ о другомъ — о постановленіи новыхъ началъ управленія; между тѣмъ какъ ему слѣдовало-бы блюсти за чиновниками и самому осудить ихъ. Мы уже три устава сочинили и какой участи они подверглись? Къ составленію устава потребны умственныя способности и удобное къ тому время. Изданіе устава зависитъ единственно отъ правителя и никого другаго. Совѣтъ лучше сдѣлаетъ, если останется въ кругу своихъ дѣйствій; а потому поручаемъ ему изслѣдовать поступки бѣлградскаго магистрата и подвергнуть таковые суду, равно какъ и соблазнъ, столько времени оказывавшійся въ магистратѣ крагуевацкомъ, не смотря на то, что магистратъ сей, сдѣлавшійся домомъ разбоя, находится въ нѣсколькихъ шагахъ отъ Совѣта».

 

Такіе нелестные отзывы, конечно, не могли привлечь совѣтниковъ на сторону Милоша; не говоримъ уже объ Ефремѣ Обреновичѣ и Вучичѣ, которые продолжали держаться въ сторовѣ отъ князя. Послѣдній, зная что Вучичь распускаетъ о немъ самые ужасные слухи, выходилъ изъ себя, говорилъ, что Вучичь заслуживаетъ быть отданнымъ на судъ особой комиссіи и приговореннымъ къ смертной казни. Ходжесь, съ своей стороны, зная сильный характеръ и счастливыя способности Вучича, вліяніе его на народъ и чиновниковъ, всячески старался привлечь его на сторону князя. Съ другой стороны Ходжесъ совѣтовалъ Милошу издать законы возможно простые, согласные съ нравами и обычаями народа, издатъ возможно скорѣе краткій органическій уставъ, въ который, не отрекаясь отъ своей власти, князь могъ бы внести голословную статью объ учрежденіи Сената. Такимъ путемъ Ходжесъ думалъ предупредить вмѣщательство Порты и

 

 

392

 

Россіи въ составленіе устава, который могъ быть навязанъ Милошу при содѣйствіи старѣйшинъ; но онъ выскавывался теперь противъ несмѣняемости сенаторовъ, соглашаясь на которую, по его мнѣнію, Милошъ приготовилъ бы для себя политическое самоубійство. У англійскаго консула была своя цѣль, когда онъ склонялъ Милоша сдѣлать нѣкоторыя уступки Россіи, и въ тоже время старался сохранить за нимъ возможно большую власть въ Сербіи. Въ это время Англія обращала особенное вниманіе на дѣла Востока и учредила въ Турціи нѣсколько генеральныхъ консульствъ. Одинъ изъ ея агентовъ, поселившійся въ Константинополѣ, Давилъ Урквартъ спеціально занимался изученіемъ внутренняго состоянія Турецкой имперіи и убѣдился, что оно-то и грозило наибольшею опасностію для политическаго существованія Турціи. Онъ доказывалъ возможность общаго возстанія разноплеменныхъ народовъ Европейской Турціи и увѣрялъ, что Россія, имѣвшая прочныя связи съ христіанами со временъ послѣдней войны, не замедлитъ воспользоваться первымъ случаемъ, чтобы возбудить это движеніе. Исходнымъ пунктомъ возстанія, по его мнѣнію, могла быть Сербія, ея независимое положеніе могло имѣть громадное вліяніе на ходъ дѣлъ въ Балканскомъ полуостровѣ, тѣмъ болѣе, что всѣ христіане славянскаго происхожденія съ надеждами повторяли имя Милоша послѣ его путешествія въ Константинополь. Вотъ почему Англія считала своею обязанностію явиться соперницей Россіи въ покровительствѣ Сербіи и князю ея.

 

( 61. Политика Англіи относительно Востока вообще и Сербіи въ особенности, стр. 392—394 )

15 декабря 1837 года лордъ Пальмерстонъ увѣдомилъ Милоша, что британское консульство въ Бѣлградѣ возвышается на степень генеральнаго, и при этомъ просилъ его смотрѣть на эту мѣру, какъ на новое доказательство того живаго участія, какое принимаетъ Англія въ дѣлахъ Сербскаго княжества. «Полковникъ Ходжесъ, прибавлялъ англійскій миннстръ, обязанный своимъ возвышеніемъ не только своимъ личнымъ качествамъ, но и тѣмъ довѣріемъ, которое вы оказываете ему, доведетъ до вашего свѣдѣнія о томъ дружественномъ расположеніи, которое имѣетъ къ вамъ наше правительство». Лордъ Понсонби, англійскій посланникъ въ Константинополѣ, также писалъ Милошу, увѣряя его въ благосклонности къ нему Великобританіи, которая вмѣстѣ съ другими могущественными друзьями Порты, не имѣетъ инаго желанія, какъ видѣть Сербію спокойною, счастливою и свободною въ дѣлахъ внутренняго управленія. Въ инструкціяхъ, присланныхъ изъ Лондона на имя Ходжеса говорилось, что цѣлію англійскаго генеральнаго консульства въ Бѣлградѣ

 

 

393

 

должно быть постоянное соперничество съ Россіей, которая можетъ сдѣлать Сербію орудіемъ своей политики и своихъ честолюбивыхъ видовъ на европейскія владѣнія Турціи. Консулъ долженъ былъ увѣрить князя, что до тѣхъ поръ пока онъ останется вѣрнымъ своимъ обязанностямъ, которыя налагаютъ на него договоры и званіе вассала, пока Сербія останется спокойною внутри и не станетъ волновать сосѣднихъ областей, турецкихъ или австрійскихъ, пока значительное большинство народа не выскажется противъ сушествующаго правленія, ни какая держава не имѣетъ права останавливать его за пути, которому онъ слѣдовалъ, или принудить его къ какимъ либо уступкамъ въ административной системѣ, которой онъ до сихъ поръ держался. Консулъ долженъ внушить Милошу, что англійское посольство надѣется убѣдить Порту, на сколько согласнѣе съ ея политикой иное толкованіе 19-й статьи хаттишерифа, чѣмъ предлагаеное Россіей, и что для нея выгоднѣе соединить верховную власть въ рукахъ Милоша, выгоды котораго неразрывно сввзаны съ существованіемъ Оттоманской Имперіи. Съ другой стороны консулъ долженъ предостерегать князя и сербскихъ патріотовъ отъ подстрекательствъ какой бы то ни было державы, которая стала бы внушать имъ нарушеніе ихъ обязанностей относительно Порты; особенно же противъ обѣщаній увеличить ихъ территорію или дать имъ полную независимость, — обѣщаній, которыя будто бы могутъ быть только приманкою для увлеченія Сербовъ въ чужіе планы. Англійское министерство пускалось при этомъ даже въ клеветы на Россію: оно увѣряло, что Россія готова отдать Австріи малую Валахію, Сербію, Боснію, и даже Албанію, чтобы самой свободно распоряжаться въ остальныхъ частяхъ европейской Турціи. Такая неправдоподобная выдумка прямо противорѣчила всѣмъ преданіямъ русской политики, установившимся со временъ Екатерины II, и краснорѣчиво свидѣтедьствовала о томъ страхѣ, какой питало тогда англійское министерство предъ русскою политикой на Востокѣ. Признать вѣроятность за такою догадкой могъ лишь тотъ, кто допускалъ, что честолюбивые планы Россіи относительно Востока на столько сильны, что способны заглушить прямыя указанія предшествовавшихъ десятилѣтій на то, что австрійское господство на Дунаѣ опаснѣе призрачнаго владычества Блистательной Порты. «Наконецъ, сказано было въ инструкціяхъ, присланныхъ лордомъ Пальмерстономъ Ходжесу, учрежденіе генеральнаго консульства въ Бѣлградѣ служитъ доказательствомъ искренней и законной политики, которой хочетъ слѣдовать Великобритания

 

 

394

 

въ Сербіи въ виду другой державы, которая до сихъ поръ дѣйствовала посредствомъ тайныхъ агентовъ и темныхъ интригъ. Англійскій консулъ не долженъ нисколько смущаться, высказывая громко взгляды своего правительства въ этомъ отношеніи». Ходжесъ прочелъ всѣ полученныя имъ депеши Кюниберу и просилъ познакомить съ ихъ содержаніемъ Милоша. Послѣдній отвѣчалъ, что исключительное покровительство Россіи Сербскому народу, можетъ быть замѣнено только общимъ покровительствомъ всѣхъ великихъ Европейскихъ державъ, а не одной Великобританіи; но чтобы оправдать подобную перемѣну въ глазахъ народа, необходимо исходатайствовать какую либо новую льготу для Сербіи, напримѣръ исключительное владѣніе Бѣлградомъ и предоставленіе Туркамъ только его крѣпости. Льгота эта могла казаться тѣмъ болѣе важною, что Сербія не могла воспользоваться ею вслѣдствіе третейскаго рѣшенія русскаго императора. Ходжесъ надѣялся, что лордъ Понсонби успѣетъ склонить Порту къ такой уступкѣ, и что тогда Сербскій князь и большая часть старѣйшинъ получитъ предлогъ для подачи формальной просьбы о передачѣ покровительства надъ Сербіей всѣмъ великимъ державамъ. Но все это требовало времени [184].

 

( 62. Коммиссія для составленія законовъ, стр. 394—395 )

А между тѣмъ Милошъ усердно хлопоталъ о составленіи устава и объ изданіи гражданскихъ и уголовныхъ законовъ; для перваго учреждена была въ Крагуевцѣ особая коммисія, членами которой были Гербесъ, Раевичь, Радичевичь и Живановичь; а для втораго приглашены изъ Австріи землинскій городской голова Василій Лазаревичь и членъ новосадской думы Іованъ Хаджичь. Но у коммисіи, трудившейся надъ уставомъ, по выраженію Живановича, связаны были руки русскимъ «базисомъ», и она не могла составить никакого дѣльнаго проекта. Труды Лазаревича и Хаджича шли горавдо успѣшнѣе. Это были люди, получившіе университетское образованіе и пополнившіе свои свѣдѣнія юридическою практикой. Они приглашены были Милошемъ еще въ концѣ 1836 года чрезъ венгерскаго палатина, эрцгерцога Іосифа и пріѣзжали въ Сербію для предварительныхъ переговоровъ весною 1837 года. Имъ переданы были для пересмотра всѣ матеріалы, собранные прежними коммисіями; но первый разъ они имѣли случай представиться Милошу только въ началѣ августа. Милошъ совѣтовалъ имъ побывать и въ Крагуевцѣ, гдѣ также хранилось не мало матеріаловъ для Свода законовъ. Ознакомившись съ работами своихъ предшественниковъ венгерскіе юристы объявили, что они не согласны съ тѣмъ планомъ, котораго держались прежнія коммисіи.

 

 

395

 

( 63. Совѣщанія Милоша и Любицы съ Хаджичемъ о положеніи дѣлъ, стр. 395—398 )

Милошъ предложилъ имъ заняться составленіемъ законовъ по собственному усмотрѣнію. Тогда Лазаревичъ и Хаджичь объявили, что такъ какъ подобная работа требуетъ долгихъ занятій, то они желаютъ съѣздить домой, устроить свои дѣла и вернуться въ Сербію съ семействами; а также желаютъ заключить опредѣленное условіе съ княземъ касательно ихъ занятій. Милошъ отпустилъ ихъ, и они, по возвращеніи своемъ въ Бѣлградъ, послали въ Крагуевацъ на имя князя письменное мнѣніе о пересмотрѣнныхъ ими матеріалахъ и записку о томъ, по какому плану и на какихъ основаніяхъ, по ихъ мнѣнію должны быть составляемы законы для Сербіи. При этомъ они особенно нападали на тѣ статьи между приготовленными до нихъ, которыя ограничивали право собственности и отрицали право женъ и дочерей на наслѣдство послѣ мужей и отцевъ. Но пока Лазаревичь и Хаджичь занимались устройствомъ своихъ дѣлъ въ Венгріи, Милошъ успѣлъ собрать изъ разныхъ округовъ письменные мнѣнія за подписью старѣйшинъ и кметовъ о томъ, что народъ держится противоположнаго имъ мнѣнія, отвергаетъ право наслѣдства дочерей при сыновьяхъ и даже предпочитаетъ имъ племянниковъ. 10 декабря Хаджичь вернулся въ Бѣлградъ; Милошъ прислалъ ему для соображеній и вновь собранныя имъ мнѣнія окружныхъ старѣйшинъ. Передъ Рождествомъ въ Бѣлградъ прибылъ изъ Крагуевца Яковъ Живановичь и привезъ съ собой проектъ «устроенія Совѣта» и передалъ его, по порученію князя, на разсмотрѣніе Хаджичу, съ просьбою дать свое мнѣніе о немъ. 1 января 1838 года Хаджичь уже представилъ свои замѣчанія на этотъ проектъ и вмѣстѣ съ тѣмъ свой планъ «устроенія». Живановичь переслалъ все кто Милошу въ Крагуевацъ и получилъ немедленно приказаніе просить Хаджича написать «устроеніе» по его плану, но хранить свои работы въ тайнѣ. 12 января Хаджичь представилъ свой трудъ.

 

Милошъ, прибывшій въ тотъ же день въ Бѣлградъ, пригласилъ къ себѣ на слѣдующее утро Хаджича и изъявилъ ему свое полное удовольствіе. Онъ такъ обласкалъ Хаджича, что послѣдній не зналъ, чему приписать это. 19-го января Милошъ самъ посѣтилъ Хаджича и оставшись, послѣ общаго угощенія, наединѣ съ нимъ, вачалъ любопытную бесѣду:

 

«читали ли вы въ газетахъ, чтò Французы и Англичане думаютъ и какъ смотрятъ на Востокъ? И Англія и Франція хотятъ отнынѣ покровительствовать Сербіи, хотять чтобы не одна Россія вступалась въ наши дѣла; и въ самомъ дѣлѣ не много Сербія получила отъ Россіи: Россія не хочетъ признавать ни герба Сербіи, ни флага, ни ея политическаго положенія,

 

 

396

 

а пишетъ только: изъ той страны, изъ той земли. Россія три раза отвергла земскій уставъ и не хочетъ ничего знать о политическихъ правахъ Сербіи, но всегда ссылается на хаттишерифъ».

 

При этомъ Милошъ подробно разсказалъ Хаджичу о сношеніяхъ съ русскимъ дворомъ за послѣдніе три года. Окончивъ свой расказъ, онъ спросилъ Хаджича, какого онъ мнѣнія о томъ, и не лучшели бы было, еслибъ и остальныя великія державы приняли Сербію въ свое покровительство? Хаджичь отвѣчалъ на это:

 

«можетъ быть лучше и вѣрнѣе, если будетъ болѣе гарантій; но не слѣдуетъ упускать изъ вида, что Сербія состоитъ нынѣ подъ покровительствомъ Россіи, которое послѣдняя приняла на себя предъ цѣлымъ свѣтомъ и на что она имѣетъ полное право, а потому и не откажется такъ легко отъ него; и если бы Сербскій князь началъ какъ либо дѣйствовать противъ ея покровительства, то изъ этого могла бы родиться бпасность; ибо, узнавъ о томъ, Россія скорѣе пожертвуетъ княземъ, чѣмъ отступится отъ своего покровительства, особенно когда и народъ будеть стоять за нее. Что же касается устава, то въ этомъ дѣлѣ можно найти выгоду для себя. До сихъ поръ основаніемъ сербскихъ правъ служилъ хаттишерифъ, но, еслибъ кто и сослался на него, то все таки правительственные вопросы можно будетъ разрѣшить и объяснить, какъ будетъ нужно. Если позднѣе и произойдетъ какая либо перемѣна въ томъ, то опять таки можно будетъ измѣнить или дополнить уставъ».

 

Милошъ, слушая слова Хаджича, говорилъ въ раздумьи:

 

«если Россія узнаетъ о моихъ намѣреніяхъ отъ другихъ дворовъ, то я знаю, чтò со мною будетъ; а потому и не хочу пускаться далѣе въ это дѣло».

 

За тѣмъ разговоръ перешелъ на замѣчанія, написанныя Хаджичемъ въ проекту объ устроеніи Совѣта, и на его собственный проектъ. Болѣе всего говорилъ Милошъ о судебной власти, о ея независимости и раздѣленіи на три степени. Милошъ никакъ не могъ понять, что онъ, будучи княземъ, не можетъ быть судьею, а долженъ предоставить судамъ рѣшеніе дѣлъ, себѣ же оставить только право помилованія.

 

«Вотъ и въ вашей монархіи, говорилъ Милошъ Хаджичу, развѣ вашъ царь не судитъ того, кто окажется виновенъ предъ нимъ? и какъ это можетъ быть, что какой нибудь сельскій кметъ можетъ судить и наказать человѣва, а я не могу?»

 

Далѣе онъ говорилъ, что въ Сербіи не найдется и людей способныхъ для такого дѣла; на что Хаджичь отвѣчалъ, что надо завести высшія школы и хорошихъ профессоровъ при нихъ, тогда будутъ и люди. Разговоръ ихъ былъ прерванъ Кюниберомъ, который пришелъ сказать Милошу, что его ожидаетъ

 

 

397

 

во дворцѣ англійскій консулъ. Когда Хаджичь провожалъ княза изъ своего дома, къ нему подошелъ Вуле Григорьевичь и шепнулъ, что княгиня Любица проситъ его побывать у нея послѣ обѣда. Хаджичь отправился къ княгинѣ вмѣстѣ съ женой. Любица спрашивала его: «что дѣлалъ сего дня князь у васъ?» Хаджичь отвѣчалъ, что говорили о дѣлахъ, объ устройствѣ Совѣта, судовъ и тому подобномъ. Но Любица возразила:

 

«ему вовсе не до дѣлъ! бѣдная я и дѣти! А вы не дайте обмануть себя и только ищите, какъ бы порядокъ и справедливость установились и чтобы всѣмъ было хорошо. Я знаю, что тутъ мутятъ его и хотятъ навести на зло. Какъ начинались наши дѣла, мнѣ и во снѣ не снилось, что дойдемъ до такого горя. Столько бѣдъ и опасностей пережила я: пряталась отъ Турокъ; однажды просила своего человѣка, чтобы убилъ или въ воду бросилъ меня и дитя мое, еслибъ мнѣ пришлось попасть въ рабство къ Туркамъ. А теперь доведено до того, что все можетъ быть потерено. Теперь гляжу, сидя за полнымъ столомъ, и думаю: Боже! какъ все это хорошо, чѣмъ Ты насъ наградилъ, и какъ бы было глупо, еслибъ вдругъ опрокинуть все это. Цѣлую нынѣшнюю ночь и не могла уснуть; столько накопилось во мнѣ мыслей, что наконецъ я потеряла память. Думаю, чтò за доброе время было, когда всѣ трудились согласно, какъ братья, и на всѣ четыре стороны, какъ братья, сидѣли. Теперь всѣхъ разогналъ отъ себя: съ кѣмъ пришелъ изъ Крагуевца? встрѣтилъ ли его кто? правда, что многіе ужъ монерли. Ну, а что съ Вучичемъ сдѣлалось? Человѣкъ ни съ кѣмъ не ссорится, ни какого зла не учинилъ; привязанъ былъ къ нему, къ дѣтямъ его и къ фамиліи, онъ его оттолкнулъ. Когда Вучичь избавлялъ отъ бѣдъ, тогда и добръ былъ. Когда Дьяковъ мятежъ былъ и я увидала Вучича и Милету, какъ они сѣли на коней и поѣхали, то перекрестилась и сказала: слава Богу, что я вижу ихъ здѣсь. Три года спустя опять Вучичь утишилъ мятежъ, и это было хорошо. Изъ другихъ людей никто не шелъ ни на какое зло, но всѣ, саные отборные, первые люди искали того, чтобы послужило на счастіе и благо и народу, и ему, и его фамиліи. Не трудно догадаться, чтò было бы хорошо для народа и людей; пусть только подумаетъ, чтò хорошо для него самого. Если ему пріятно знать: чтò его, чтò останется его дѣтямъ, и чѣмъ онъ пользуется своимъ; то того же самаго хочетъ и самый меньшій въ народѣ. Если этотъ не знаетъ — чтò его, такъ и я не знаю — чтò мое. Вучичь настоящій юнакъ. Когда я вижу его, я готова идти на пушки; я скорѣе готова укрыться подъ его защиту, чѣмъ за тысячи

 

 

398

 

людей. Смотрите же вы, господинъ, лишь на то, чтò справедливо, и не допускайте, чтобъ учинилась неправда; а если они не захотятъ, такъ скажите имъ: я уѣду!»

 

— Жалобы Любицы, отличавшейся твердымъ характеромъ и такъ тосковавшей теперь, въ виду невѣдомой опасности, о прошедшемъ, лучше всего указываютъ, до какой степени натянуты были отношенія между Милошемъ и окружавшими его людьми. Но въ жалобахъ княгини, кромѣ общаго настроения, слышалась еще заботливость матери объ участи ея дѣтей [185].

 

( 64. Примиреніе Ефрема Обреновича съ княземъ, стр. 398 )

Эти сѣтованія Любицы относились къ тому времени, когда примиреніе Милоша съ Ефремомъ и Вучичемъ было еще сомнительнымъ. Ходжесъ, по словамъ Хаджича, съ 20 по 24 января безпрестанно леталъ отъ князя къ Ефрему, отъ него къ Вучичу, а оттуда къ австрійскому консулу, а иногда и къ Хаджичу. 25 января Ефремъ помирился съ братомъ, и въ тотъ же день Ходжесъ, посѣтивъ Хаджича, говорилъ о Вучичѣ, что его примиреніе съ Милошемъ труднѣе, чѣмъ примиреніе Ефрема, и что Вучичь дѣйствительно имѣетъ нѣкоторыя основанія держаться вдали отъ князя: «Il est un bon diable, прибавлялъ Ходжесъ, у него доброе сердце, но упрямая голова». На другой день къ Хаджичу пришелъ Вучичь и разсказывалъ, какъ Ефремъ помирился съ княземъ, какъ его водили къ митрополиту, гдѣ онъ долженъ былъ поклясться, и какъ онъ говорилъ потомъ, что еслибъ зналъ о предстоявшей ему клятвѣ, то скрылся бы изъ Бѣлграда. Вучичь прибавлялъ, что послѣ того всѣ чиновники являлись къ Ефрему на поклонъ, но по уходѣ ихъ Ефремъ прислалъ къ нему Раю Дамьяновича съ увѣреніями въ своемъ постоянствѣ и въ неизмѣнности своихъ чувствованій. На другой день Ефремъ самъ говорилъ Ходжесу: «еслибъ я зналъ, что со мной сдѣлаютъ, я бы лучше хотѣлъ быть въ землинскомъ карантинѣ. Только что я помирился, какъ князь послалъ меня пѣшкомъ къ англійскому консулу благодарить его за посредничество, и я долженъ былъ идти. Послѣ того князь отправился со мною къ митрополиту, гдѣ объявилъ, что помирился со мной; тогда принесли двѣ свѣчи и евангеліе, и митрополитъ прочелъ клятву по написанной формулѣ. Что было въ ней, я не упомнилъ отъ мýки; знаю только, что стояло: что увижу — какъ бы не видалъ, чтò услышу — какъ бы не слышалъ, и ни въ какую политику не мѣшаюсь».

 

( 65. Отношенія Милоша къ окружающимъ, стр. 399—400 )

Вечеромъ въ тотъ же день былъ пиръ у Ходжеса, который праздновалъ свое возвышеніе въ генеральные консулы. Всѣ отправились въ нему изъ княжескаго дворца и по прибытіи сѣли за столъ. Средину занялъ

 

 

399

 

Милошъ, а противъ него сѣлъ хозяинъ; на право отъ Ходжеса сідѣла княгиня, а подлѣ нея Хаджичь, за лѣво жена послѣдняго; на право отъ князя сидѣла хозяйка, а подлѣ нея молодые князья Миланъ и Михаилъ; на лѣво отъ Милоша митрополитъ, далѣе Ефремъ Обреновичь, Живановичь, Кюниберъ съ женой и т. д. Всего было 24 гостя. Какъ любопытную черту нравовъ стòитъ замѣтить, что жена одного изъ приближенныхъ къ Милошу, Вула Григорьевича, сильно смущалагь тѣмъ, какъ она будетъ сидѣть за однимъ стололомъ съ господаремъ, и сѣла такъ, чтобы Милошъ не видалъ ее; ибо у Ходжеса сербскія женщины въ первый разъ допущены были за одинъ столъ съ княземъ. Точно также во время перваго пріѣзда своего въ Сербію, Хаджичь, будучи приглашенъ къ княжескому обѣду въ Топчидерѣ, съ удивленіемъ замѣтилъ, что Любица не садилась за столъ, а вмѣстѣ съ Живановичемъ прислуживала гостямъ. На пиру провозглашено было нѣсколько оффиціальныхъ здравицъ: сперва всталъ консулъ, желая провозгласить здоровье Милоша, но послѣдній не допустилъ его и предложилъ здравицу въ честь англійской королевы, желая ей править на счастіе своего народа и прося не отказать Сербіи въ своей пріязни; послѣ того Ходжесъ пожелалъ, чтобы Сербія была счастлива подъ правленіемъ князя Милоша, чтобы въ ней всегда владѣла фамилія Обреновичей, и чтобы Сербія сдѣлалась независимою; затѣмъ тотъ же консулъ пилъ за здоровье австрійскаго императора, какъ сосѣда и пріятеля Сербіи; далѣе князь пилъ за здоровье султана и затѣмъ за здоровье хозяина. Тогда Ходжесъ всталъ съ словами: «теперья хочу выпить за здоровье того, за кого слѣдовало бы выпить въ самомъ началѣ, и кого Англія особенно уважаеть, то есть за здоровье русскаго царя Николая». Затѣмъ послѣдовали здравицы за Любицу, Ефрема и другихъ гостей. Послѣ пира начались народныя игры: самъ Милошъ и даже консулъ водили сербское коло (хороводъ), къ которому присоединились и европейскіе танцы. Во время отдыховъ князя окружали митрополитъ, княгиня, консулъ и Хаджичь. Милошъ, любившій пошутить въ веселомъ расположеніи духа, обратился между прочимъ къ Ходжесу съ словами: «никого такъ не боюсь, какъ его, ее, и его», причемъ указалъ на митрополита, Любицу и Хаджича, чѣмъ хотѣлъ выразить свой страхъ предъ церковью, женою и закономъ. Но едвали не справедливо будетъ, если мы скажемъ, что Милошъ, привыкшій къ власти съ молодыхъ лѣтъ и не умѣвшій отвыкнуть отъ нея подъ старость, могъ слушаться другихъ только въ шутку. Тотъ же Хаджичь разсказываетъ, что однажды Милошъ

 

 

400

 

предложилъ ему чрезъ другихъ остаться на всегда въ Сербіи, а онъ велѣлъ ему отвѣтить, что останется подъ такимъ только условіемъ, если князь будетъ слушаться его пять лѣтъ, а послѣ того ужъ онъ будетъ слушаться его всю жизнь; на это Милошъ замѣтилъ: «хитрый человѣкъ! за пять лѣтъ онъ такъ все передѣлаетъ, что мнѣ ужь потомъ и не нужно будетъ, чтобы онъ слушался меня цѣлый вѣкъ».

 

Пиромъ 27-го января кончилось торжество англійскаго консула. Опять поднялось трудное дѣло составленія устава и законовъ. Въ самый день пиршества въ Бѣлградъ прибылъ товарищъ Хаджича Лазаревичь, и 1-го февраля они, вмѣстѣ съ австрійскимъ консуломъ, посѣтили Юсуфъ-пашу, который разспрашивалъ ихъ, скоро ли могутъ окончить свое дѣло и какіе законы думаютъ взять въ образецъ? а потомъ прибавилъ: все это хорошо; но будутъ ли законы держаться и исполняться! На другой день Хаджичь, посѣтивъ Милоша, узналъ отъ него, что пришло письмо отъ русскаго консула въ Оршовѣ Ващенки, извѣщавшаго о томъ, что, по приказу своего двора, онъ переселяется на время въ Бѣлградъ. Въ тотъ же день Милошъ получилъ письмо изъ Вѣны отъ одного изъ преданныхъ ему людей, который сообщалъ ему, что Австрія посылаетъ въ Бѣлградъ новаго консула, назначивъ въ это званіе важнаго по чину господина. «Вотъ, пожалуй, прибавилъ Милошъ, и изъ Франціи кто нибудь пріѣдетъ». Милошъ поспѣшилъ назначить коммисію для устроенія Сената; 6-го февраля эта коммисія окончила свой проектъ; 8 февраля онъ былъ поднесенъ на утвержденіе князя, въ присутствіи Алексѣя Симича, но Милошъ, не дослушавъ чтенія до конца, закричалъ: «я совсѣмъ не то говорилъ; не хочу, не хочу, сто разъ не хочу». Только Живановичь и Радичевичь взялись исправить проекть по указанію Милоша. А между тѣмъ съ австрійской границы пришло извѣстіе, что русскій консулъ находится уже на пути въ Бѣлградъ.

 

( 66. Главные сторонники Россіи, стр. 401—403 )

Хотя русское правительство и назначало своего оршовскаго консула только для временнаго пребыванія въ Бѣлградѣ, но это былъ лишь одинъ изъ обычныхъ пріемовъ, которыхъ держалась въ то время русская дипломатія, постоянно остерегавшаяся рѣшительныхъ мѣръ. Благодаря такой политикѣ, не соотвѣтствовавшей важности вопросовъ, рѣшавшихся тогда на Востокѣ, Россія уже позволила предупредить себя въ Бѣлградѣ Австріи и Англіи, болѣе года имѣвшимъ тамъ своихъ агентовъ. Если бы Россія воспользовалась этимъ правомъ тотчасъ же послѣ Адріанопольскаго мира, до вражды, такъ сильно разгорѣвшейся между Милошемъ и

 

 

401

 

его противниками, еслибъ она назначила въ Сербію своимъ представителемъ человѣка, близко знакомаго не только съ общимъ положеніемъ дѣлъ на Востокѣ, но и съ мѣстными интересами, еслибъ она, принявъ Сербію подъ свое покровительство, тогда же взяла на себя заботы не объ одномъ внутреннемъ благоденствіи народа, но и о его политической будущности, то, безъ всякаго сомнѣнія, ея не могло бы предупредить ничье постороннее вмѣшательство въ судьбы Сербскаго княжества, не могло бы произойти и того разлада между русскимъ кабинетомъ и Сербскимъ княземъ, который съ 1835 года принялъ характеръ личной вражды и мелкихъ препирательствъ. Не трудно было понять, что временное назначеніе Ващенки состоять при Милошѣ уже не могло имѣть примирительной цѣли, и дѣйствительно оршовскій консулъ ѣхалъ въ Сербію, вызванный тѣми свѣдѣніями, которыя были доставлены ему Вучичемъ около половины января. Этому, наиболѣе твердому и непримиримому врагу Милоша, удалось подкупить одного изъ чиновниковъ княжеской канцеляріи и тотъ снялъ копію для Вучича со всей переписки между Милошемъ и Ходжесомъ, гдѣ такъ прямо, да еще несправедливо, говорилось о честолюбивыхъ планахъ Россіи. Съ этой минуты сербскій вопросъ долженъ былъ потерять для русскихъ дипломатовъ свое мѣстное, истинное значеніе, и сдѣлаться полемъ для соперничества съ дипломатами англійскими. При такой точкѣ зрѣнія на сербскія дѣла, конечно, наиболѣе приверженнымъ лицомъ къ Россіи долженъ былъ казаться тотъ, кто раскрылъ предъ ея агентами сношенія князя съ Ходжесомъ во всей ихъ подробности. Можно сказать, что съ этой минуты Ѳома Вучичь сталъ главою партіи, боровшейся противъ Милоша, и онъ былъ тѣмъ опаснѣе для князя, чѣмъ обширнѣе были его связи внутри Сербіи. Въ этомъ отношеніи съ Вучичемъ не могли соперничатъ ни Симичь, ни Петроніевичь. Первый уже почти сыгралъ свою роль: заразилъ сердца честолюбивыхъ чиновниковъ завистью къ положенію румынскихъ бояръ, и первый обрисовалъ Милоша предъ русскимъ правительствомъ въ опасномъ свѣтѣ; роль Петроніевича, знатока турецкаго и греческаго языковъ, была впереди; его опытность могла пригодиться врагамъ Милоша для сношеній съ Константинополемъ. Но въ минуту, о которой мы говоримъ, вопросъ о положеніи Милоша долженъ былъ рѣшаться въ самой Сербіи: здѣсь надо было увлечь возможно бòльшую часть чиновниковъ къ оппозиціи противъ князя, выставивъ его единственнымъ врагомъ благоденствія, и взволновать народную массу, напугавъ ее разладомъ князя съ русскимъ государемъ, его ослушаніемъ

 

 

402

 

противъ покровительствующей державы. За это нелегкое дѣло взялся Вучичь. Милошъ смутно понималъ, что со стороны Вучича ему можетъ быть нанесенъ самый сильный ударъ: до него ежедневно доходили темныя, но вѣрныя вѣсти объ интригахъ Вучича противъ него и о томъ, что Ефремъ не прерывалъ своихъ сношеній съ мятежнымъ старѣйшиной. Вспылчивый отъ природы, Милошъ быстро предавался гнѣву, но обыкновенно этотъ гнѣвъ столь же быстро проходилъ. Теперь было не такъ: ненависть Милоша къ Вучичу была такъ сильна и глубока, что поразила и испугала самаго Ходжеса. Милошъ, въ припадкахъ ярости, готовъ былъ предать Вучича немедленной казни безъ всякаго разбирательства; у него какъ будто было предчувствіе, что этотъ человѣкъ станетъ виновникомъ не только его собственнаго удаленія изъ Сербіи, но и изгнанія фамиліи Обреновичей.

 

Желая предупредить опасное для чести Милоша событіе, Ходжесъ пригласилъ къ себѣ Вучича и объяснилъ ему, почему страшится за его жизнь.

 

«Князь не можетъ васъ терпѣть въ Бѣлградѣ, говорилъ англійскій консулъ Вучичу: онъ твердитъ, что вы вонзили ножъ въ его сердце и онъ не можетъ ни ѣсть, ни спать при мысли о томъ, что вы въ прошломъ году увлекли за собой Ефрема изъ Бѣлграда въ Мехадію. Онъ требуетъ, чтобъ вы удалились отсюда. Покоритесь князю и примите службу, какую онъ дастъ вамъ подъ начальствомъ Іована Обреновича; дайте ему клятвенную запись, что не будете мѣшаться ни въ какую политику».

 

Вучичь отвергъ и то и другое требованіе, ссылаясь на свои заслуги предъ Сербіей и самимъ княземъ, на свои прежніе труды, которые совершены были предъ глазами всѣхъ Сербовъ, какъ онъ сѣкъ своею саблей и топталъ конемъ Турокъ, билъ ихъ изъ ружья, какъ онъ служилъ князю болѣе 20 лѣтъ и два раза спасъ ему жизнь.

 

«Всего этого довольно, говорилъ онъ, чтобы заслужить право жить, гдѣ хочу, особенно въ Бѣлградѣ, гдѣ столько людей живетъ — Сербы и Турки, Греки и Болгары, Нѣмцы и Евреи, а мнѣ одному хватитъ тутъ мѣста. А что касается политики, то я не знаю, чтò это такое — печется или сырое ѣстся, не только что не имѣю дѣлъ съ ней; я ни читать, ни писать не знаю, а потому не могу давать никакихъ записей. А что будто бы Ефрема въ прошломъ году увелъ, то я на себя не принимаю. Ефремъ не дитя, чтобы его водить; онъ самъ господарь и княжескій братъ, стало быть выше меня, и самъ знаетъ, что дѣлать; ему не трудно понять, что пока живъ его братъ, до тѣхъ поръ и онъ сіятеленъ, а безъ него будетъ ничто. Если же господарь въ чемъ сомнѣвается, или побаивается меня,

 

 

403

 

такъ пусть идетъ въ свои имѣнія въ Валахіи и поселится тамъ».

 

Попытка Ходжеса склонить Вучича къ повиновенію предъ Милошемъ не удалась. Князь хотѣлъ немедленно арестовать своего врага, отдать его подъ судъ особой коммисіи изъ княжескихъ приверженцевъ, пригласить для присутствія въ судѣ англійскаго и австрійіскаго консуловъ и, въ случаѣ смертнаго приговора надъ Вучичемъ, немедленно привести его въ исполненіе. Ходжесъ, опасаясь дурныхъ послѣдствій отъ такого суда, бросился къ ногамъ Милоша и едва успѣлъ успокоить его. Тогда князь позвалъ къ себѣ предсѣдателя совѣта Теньку Стефановича и спросилъ его: что дѣлать намъ съ Ефремомъ и Вучичемъ? Тотъ отвѣчалъ, что надо удовольствовать ихъ и должностью и жалованьемъ, приличными такимъ людямъ: одному, какъ родному брату князя, а другому, какъ много заслуженному человѣку предъ Сербіей и предъ княземъ. Послѣ такого отвѣта, Милошъ попытался дѣйствовать на Вучича чрезъ княгиню Любицу и Алексѣя Симича, которые должны были склонить его просить службу у князя. Наконецъ Милошъ предлагалъ даже Вучичу ѣхать въ Фетъ-Исламъ, гдѣ онъ будетъ главнымъ надзирателемъ таможни въ непосредственной зависимости отъ самаго князя, и кромѣ того обѣщалъ ему 200 кошельковъ піастровъ для покупки воловъ въ Валахіи. Но Вучичь и это все отвергъ, и остался въ Бѣлградѣ [186].

 

( 67. Пріѣздъ въ Бѣлградъ русскаго консула, стр. 403—405 )

Вечеромъ 10-го февраля, чрезъ Панчево и Вишницу пріѣхалъ въ Бѣлградъ на простой телѣгѣ русскій консулъ. Онъ остановился среди полицейской площади и, разспросивъ — гдѣ домъ Ефрема Обреновича, пошелъ къ нему, а телѣгу съ человѣкомъ отправилъ въ полицію, чтобы оттуда провели ихъ на отведенную ему квартиру. У Ефрема въ это время были его постоянные гости: Вучичь и австрійскій консулъ. Ващенко разговорился съ ними и среди веселой болтовни, распахнувъ края верхняго платья Вучича и ощупавъ поясъ, за которымъ былъ пистолетъ, сказалъ: «вы хорошо запаслись и опоясались». Между тѣмъ въ дому, отведенномъ для его житья и стоявшемъ противъ митрополичьей церкви, княгиня Любица, Алекса Симичь и Вуле Григорьевичь хлопотали, прибирая комнаты для удобнаго помѣщенія. Самъ Милошъ былъ на прогулкѣ въ Топчидерѣ и вернувшись домой спросилъ Алексу и Вула: позвали ли они столяра для починки воротъ у дворца; но они ему отвѣчали, что не успѣли, ибо заняты были уборкою квартиры Ващенки. Милошъ выругался свойственною однимъ Славянамъ бранью. На другой день утромъ Ващенко отправился въ княжескій дворецъ, гдѣ собрано было много чиновниковъ. Онъ

 

 

404

 

обратился къ вышедшему князю съ краткимъ и сухимъ привѣтствіемъ: «по поведѣнію государя императора и приказанію министерства, я имѣю обязанность состоять при вашей особѣ на время, пока того будетъ требовать моя должность»; потомъ передалъ Милошу два письма — одно касавшееся присылки его въ Бѣлградъ, другое заключавшее въ себѣ дозволеніе русскаго императора прислать въ Петербургъ сыновей Сербскаго князя для воспитанія. Ващенко былъ отчасти уже знакомъ семейству Милоша, по пребыванію на минеральныхъ водахъ въ Мехадіи, но это знакомство было случайное и ограничивалось тѣмъ вниманіемъ, какое люди со средствами нерѣдко оказываютъ одинокимъ больнымъ, встрѣчая ихъ на минеральныхъ водахъ. Ващенко не зналъ однакожь ни характера, ни всѣхъ отношеній Милоша. Враги послѣдняго пріучили его думать, что Милошъ совершенно не пользуется народнымъ сочувствіемъ; кромѣ того, онъ ожидадъ встрѣтить правителя, подобнаго турецкимъ пашамъ, окруженнаго толпою льстецевъ, прихотливаго и самовластнаго, но не имѣющаго ни малѣйшаго понятія о томъ, что происходитъ около него. Когда чиновники вышли изъ пріемной залы и Ващенко остался почти наединѣ съ Милошемъ, то онъ заговорилъ тономъ, напомнившимъ Сербскому князю притязательнаго барона Рикмана. Милошъ вспыхнулъ и отвѣчалъ, что онъ всегда готовъ принимать добрые совѣты русскаго правительства; но не можетъ подчиняться вмѣшательству во внутреннее управленіе княжествомъ. Ващенко замолчалъ, а Милошъ обратилъ разговоръ на другіе предметы, разспрашивая своего собесѣдника о его путешествіи въ Бѣлградъ. Этотъ пріемъ лучше всего доказывалъ Ващенкѣ, что ему нечего было ожидать отъ переговоровъ съ Милошемъ.

 

Отъ князя русскій консулъ зашелъ на короткое время къ княгинѣ Любицѣ и, посѣтивъ австрійскаго и англійскаго консуловъ, вернулся домой, гдѣ уже ждадъ его Вучичь. Врагъ Милоша говорилъ прямо и откровенно:

 

«Сербы полагаются и надѣются на Бога и на Россію, что они освободятъ ихъ отъ такого зла. Но если Русскіе не захотятъ, то Сербы, сумѣвшіе освободиться отъ 50.000 Турокъ, имѣя на десять человѣкъ одно ружье, освободятъ себя отъ насилія и тиранства орого человѣка. Я первый хочу положить мой животъ за народъ и отечество. Какое же будетъ ваше намѣреніе?»

 

Ващенко отвѣчалъ: «Я ему сяду на плеча, и посмотрю, сдѣлано ли что по обѣщаніямъ, даннымѣ Долгорукому». Вучичь возразилъ: «ну, у него договоръ съ англійскимъ консуломъ отправить васъ отсюда»; на что Ващенко замѣтилъ:

 

405

 

«я думаю, что здѣсь Англія не имѣетъ права говорить, ибо Россія утвердила договоры съ Турками и запечатлѣла ихъ кровью». Вучичь съ своей стороны поддерживалъ его, говоря: «если они покусятся на то, мы имъ непозволимъ. Я жизнь мою прозакладываю, если что нибудь случится — въ 24 часа соберу 5.000 человѣкъ». Ващенко поспѣшилъ успокоить его: «до этого не дойдетъ! я настою на своемъ; князь пойдетъ въ Крагуевацъ, и я за нимъ; онъ въ Бѣлградъ, и я за нимъ; онъ въ Пожаревацъ, и я туда». За тѣмъ онъ передалъ Вучичу клочекъ бумаги, на которомъ было отмѣчено, какія бы свѣдѣнія желалъ получить онъ о Сербіи. Эти замѣтки были слѣдующія: «1) Положеніе Сербіи, то есть состояніе ея жителей по городамъ и округамъ. 2) Потребности и домогательства народа. 3) Состояніе правительственныхъ и судебныхъ мѣстъ. 4) Число жителей и раздѣленіе Сербіи. 5) Вообще все то, что должно служить къ пользѣ и облегченію народа». Записку эту Вучичь передалъ потомъ Лазарю Теодоровичу и Алексѣюі Симичу, сказавъ, чтобы они постарались удовлетворить желаніе русскаго консула. Ващенко же отправился въ крѣпость къ пашѣ, гдѣ привѣтствованъ былъ девятью пушечными выстрѣлами и военнымъ парадомъ. Пріемъ, оказанный ему пашею, былъ несравненно блистательнѣе пріема, который не задолго предъ тѣмъ получилъ англійскій консулъ, жаловавшійся на то своему посольству въ Константинополѣ. Ходжесъ не дремалъ и теперь; онъ пригласилъ Вучича къ Хаджичу и снова вступилъ съ нимъ тамъ въ переговоры о сближеніи съ княземъ. Переговоры были продолжительны; Хаджичь служилъ переводчикомъ, но въ его дневникѣ нѣтъ ни слова о содержаніи этихъ переговоровъ. На другой день Ващенко снова видѣлся съ княземъ, чтобы спросить его, насколько исполнены обѣщанія, данныя Долгорукому. Милошъ началъ, по своему обычаю, говорить о невозможности составить уставъ, не внося въ него статей о гербѣ и флагѣ Сербіи, о наслѣдственной власти князя. Ващенко прервалъ его, спросивъ: хочетъ ли онъ покровительства Россіи или нѣтъ? Милошъ твердилъ свое. Тогда Вашенко три раза повторилъ свой вопросъ и потребовалъ категорическаго отвѣта; Милошъ долженъ былъ сказать: «хочу». По уходѣ Вашенки Милошъ тотчасъ же велѣлъ читать предъ нимъ проекты устава и устроенія Совѣта, представленные Хаджичемъ; на этотъ разъ онъ одобрилъ ихъ вполнѣ, а на другой день велѣлъ немедленно приступить къ сочиненію самаго устава. Прежде чѣмъ приступить къ этому дѣлу, австрійскіе юристы побывали у Ващенки, который выхвалялъ мнѣнія Хаджича и увѣрялъ, что русскій императоръ ничего другаго

 

 

406

 

не желаетъ, какъ только мира, порядка и довольства въ Сербскомъ народѣ.

 

Приближался день рожденія Милоша и онъ, считая исполненными всѣ требованія русскаго консула, собрался въ Крагуевацъ, куда и уѣхалъ 14-го февраля, давъ наканунѣ оффиціальный обѣдъ въ честь Ващенки, и пославъ Хаджичу и Лазаревичу письменное приглашеніе изготовить уставъ возможно скорѣе, вмѣстѣ съ Радичевичемъ, Живановичемъ и другими. Предъ самымъ отъѣздомъ въ Крагуевацъ Милошу удалось помириться съ Вучичемъ. Кюниберъ говоритъ, что это примиреніе устроилъ Ходжесъ и даже увѣряетъ, что англійскій консулъ обѣщалъ Вучичу послѣ того выхлопотать въ Константинополѣ орденъ Нишанъ-Ифтихара. Милошъ звалъ Вучича съ собой въ Крагуевацъ, говоря, что онъ не можетъ равнодушно видѣть, какъ Вучичь удаляется отъ него и смотритъ на него недовѣрчиво, между тѣмъ какъ прежде они столько трудились и несли разныя тягости вмѣстѣ за родную Сербію, а теперь онъ долженъ окружать себя иностранцами, чуть ли не вчера пришедшими. По обычаю своему Милошъ разнѣжился при видѣ стараго товарища, принимался нѣсколько разъ обнимать его, заставлялъ и другихъ изъ числа домашнихъ людей подходить къ Вучичу и цѣловаться съ нимъ. «Да Вучичь то нашъ!» приговаривалъ онъ. Но Вучичь полагалъ, что Милошъ такъ любезенъ съ нимъ изъ страха, что князю не хотѣлось оставить его въ Бѣлградѣ, гдѣ теперь уже находился Ващенко. Онъ благодарилъ Милоша и извинялся, что не можетъ идти съ нимъ въ Крагуевацъ, потому что у него нѣтъ коня своего, да и здоровье его ужь становится плохо. Милошъ не понялъ своего противника и сказалъ ему: «ну такъ или въ засѣданія коммисіи, которая будетъ сочинять уставъ и устроенія, гдѣ будутъ и Ефремъ, и Лазарь Теодоровичь, и Цвѣтко Раевичь» [187].

 

( 68. Дѣятельность враговъ Милоша, стр. 406—407 )

Отъѣздъ князя развязалъ руки его противникамъ. Домъ Ефрема Обреновича снова сталъ прибѣжищемъ и тѣхъ, кто вѣрилъ, что счастливая будущность Сербіи зависитъ отъ новаго устава, и тѣхъ, кто не обманывая себя такой надеждой, искалъ только личныхъ выгодъ въ ограниченіи Милоша. Партія противниковъ князя организовалась прочно; образъ ея дѣйствій опредѣлился. Привлечено было нѣсколько богатыхъ бѣлградскихъ купцовъ, которые, подъ предлогомъ торговыхъ сношеній, должны были отправиться по разнымъ округамъ Сербіи и раздувать тамъ неудовольствіе противъ князя. Имъ велѣно было разглашать, что Милошъ разорвалъ прежнія отношенія съ Россіей, что объявленныя указомъ 16

 

 

407

 

октября прошлаго года четыре основанія государственной жизни Сербіи остались пустымъ обѣщаніемъ, что князь, подчиняясь внушеніямъ англійскаго консула, Живановича, Кюнибера и своихъ сеидовъ, вообще не хочетъ выслушивать никакихъ законныхъ требованій, ни признавать заслугъ народныхъ людей. Такія нареканія противъ Милоша и возбужденія народной массы имѣли успѣхъ и потому еще, что враги князя ссылались на поддержку ихъ требованій со стороны Россіи, на разрывъ съ Милошемъ его брата, даже самой княгини Любицы и старшаго сына, Милана. Имя княгини, беззавѣтная преданность которой мужу была извѣстна народу, служило для послѣдняго достаточнымъ ручательствомъ, что дѣло идетъ не объ изгнаніи Милоша изъ Сербіи, не объ уничиженіи его, даже не объ ограниченіи его власти, но только о соглашеніи его на нѣкоторыя справедливыя уступки, сходныя съ выгодами народными и съ волею Порты и Россіи. Княгиня Любица дѣйствительно далека была отъ того упорства, съ какимъ Милошъ отстаивалъ свою власть, и надѣялась сближеніемъ съ противниками мужа сохранить его наслѣдіе для дѣтей, хотя бы и въ ограниченномъ видѣ. Она также не знала, какъ не знали этого народъ и самъ русскій консулъ, далеко ли простираются замыслы Ефрема, Вучича, Симича и другихъ. Уже только въ послѣдствіи, когда ей самой пришлось защищать власть и княжеское достоинство ея втораго сына отъ посягательствъ тѣхъ же самыхъ людей, увидала она, что была обманута и, утомленная неравною борьбой, заплатила за свою ошибку преждевременною смертью. Наслѣдникъ же Милоша, старшій сынъ его, Миланъ, выросъ подъ вліяніемъ не безумышленныхъ поблажекъ его неопытнымъ желаніямъ со стороны приближенныхъ къ Милошу людей и уже носилъ въ своей груди зародышъ неизлѣчимой болѣзни, вызванной неумѣреннымъ образомъ жизни. Итакъ безъ поддержки въ семьѣ, безъ возможности слышать правдивое, неробкое слово отъ людей, считавшихся принадлежащими къ его дому, при полномъ разрывѣ съ прежними товарищами своей молодости, съ недовѣріемъ къ людямъ, приглашеннымъ имъ же самимъ для составленія устава, не сойдясь ни съ русскимъ, ни съ австрійскимъ консуломъ, Милошъ долженъ былъ или броситься въ объятія англійскаго консула, или обратиться прямо къ народу и отдать на его судъ свою распрю съ старѣйшинами, какъ это онъ дѣлывалъ въ старые годы, до полученія княжескаго званія. Ходжесъ и самъ совѣтовалъ Милошу созвать великую народную скупщину и пригласить ее къ участію въ составленіи устава. Но Милошъ колебался и замѣчалъ небезъ

 

 

408

 

основанія, что его, а не народъ будутъ упрекать за благопріятное для него рѣшеніе спорнаго вопроса и скажутъ, что онъ закупилъ обѣщаніями большинство членовъ скупщины. Въ сущности же Милошъ не вѣрилъ, чтобы дѣло дошло до такой крайности и чтобы враждебные ему старѣйшины имѣли уже несомнѣнную надежду на успѣхъ. Притомъ же онъ думалъ, что приготовлявшіеся къ изданію уставъ и законы успокоятъ недовольныхъ и удовлетворятъ Россію.

 

( 69. Новая коммиссія для составленія устава, стр. 408—411 )

Между тѣмъ коммисія, состоявшая изъ многихъ членовъ, принялась тотчасъ же по отѣздѣ Милоша изъ Бѣлграда за составленіе устава. Первое засѣданіе происходило 15 февраля. Живановичь докладывалъ о прежнихъ уставахъ и сказалъ, что въ нихъ всегда политическая часть отдѣлялась отъ административной, и что всѣ необходимые для работъ матеріалы будутъ вскорѣ присланы изъ Крагуевца и будутъ вскорѣ предложены на разсмотрѣніе коммисіи. Хаджичь говорилъ, что ему извѣстны отчасти прежиіе проекты устава, и что онъ особенно желалъ бы остановиться на уставѣ 1835 года, утвержденномъ Срѣтенскою скупщиною, который въ свое время былъ обнародованъ и даже имѣлъ дѣйствіе; предлагалъ держаться мысли, что уставъ 1835 года какъ будто и не былъ уничтоженъ, взять его въ основаніе, какъ торжественно объявленный и подтвержденный клятвою князя, ибо въ немъ есть статья, допускающая измѣненіе этого устава. Всѣ согласились съ предложеніемъ Хаджича тѣмъ болѣе, что всѣ позднѣйшіе уставы составлялись по образцу перваго.

 

Затѣмъ коммисія перешла къ опредѣленію судебной и исполнительной властей. Прежде всего начали говорить о кметахъ, которые были въ каждомъ селеніи и о ихъ власти; отъ нихъ перешли въ срезскимъ старѣйшинамъ или капетанамъ, которые завѣдывали тогда экономическими и полицейскими дѣлами и посылали свои донесенія окружнымъ магистратамъ и военнымъ комендантамъ, но магистратамъ не были подчинены и даже находились съ ними въ борьбѣ: далѣе перешли въ окружнымъ магистратамъ. Послѣ непродолжительныхъ преній, коммисія пришла къ такимъ результатамъ: 1) Кметы въ селеніяхъ должны остаться какъ примирительная и полицейская власть низшей степени; ихъ избираютъ сельчане подъ надзоромъ срезскаго старѣйшины, за которымъ остается и право предлагать кандидатовъ; время отъ времени они могутъ быть перемѣняемы, но надо опредѣлить срокъ, ранѣе котораго они не должны оставлять своей службы; имъ должно быть опредѣлено соразмѣрное вознагражденіе отъ селеній и должны быть даны по два помощника.

 

 

409

 

2) Капетаны или срезскіе старѣйшины остаются для экономическаго и полицейскаго управленія и для примирительной дѣятельности, но во всемъ сносятся съ окружными магистратами и состоятъ какъ бы членами ихъ, отъ нихъ принимаютъ и приказы для исполненія, имъ же сообщаютъ и всѣ извѣстія, а не военнымъ комендантанъ. 3) Военные коменданты не мѣшаются болѣе въ административныя дѣла, но остаются только по границамъ, какъ начальники кордона, обезпечивающаго безопасность страны. 4) Для земской безопасности должно быть образовано народное войско, которое должно быть обучено; а чтобы возбудить въ народѣ военный духъ, то необходино отнѣмить запрещеніе носить оружіе всякому. 5) Во всѣхъ 17 округахъ должно быть устроено по одному магистрату; члены магистратовъ избираются и утверждаютса по представленію Совѣта отъ князя, должны быть постоянные и безъ доказанія ихъ вины не могутъ быть перемѣщаены съ одного мѣста на другое, ни отрѣшаены отъ службы; къ секретарямъ магистратовъ придается по одному писарю. 6) Должны быть установлены общины и опредѣлены ихъ границы; онѣ должны опредѣлить свои особенные общинные доходы, должны имѣть свою особенную кассу, отдѣльную отъ правительственной, и должны платить своимъ чиновникамъ изъ этой кассы, — и вообще повсюду правительственная касса должна быть отдѣлена отъ мѣстной.

 

Время отъ времени русскій консулъ имѣлъ совѣщанія съ Хаджичемъ и разсуждалъ о ходѣ работъ законодательной коммисіи. Онъ безпрестанно торопилъ Хаджича, говоря, что всѣ работы ихъ должны быть кончены въ продолженіе пяти недѣль; высказывалъ опасеніе, чтобы Ходжесъ снова не смутилъ Милоша и не испортилъ дѣла. Изучая тогдашнее управленіе Сербіи, Ващенко говорилъ, что Милошъ, какъ правитель Сербіи, считалъ себя истиннымъ господаремъ и владыкою не только всѣхъ имуществъ, но и самой личности отдѣльныхъ людей, такъ что произвольно располагалъ и людьмя и ихъ мнѣніемъ; какъ военачальникъ, хотѣлъ все держать подъ военною властію, не исключая и судовъ; а потому, когда судамъ дается нѣкоторая независимость, онъ смотритъ на то, какъ будто у него отнимаютъ власть, и сюда же относитъ и Совѣтъ; по той же причинѣ установилъ онъ военныхъ комендантовъ и капетановъ, на которыхъ смотритъ, какъ на исполнителей своей воли и напускаетъ ихъ на суды: при такихъ условіяхь не можетъ быть правосудія въ странѣ. — 21 февраля присланы были изъ Крагуевца и прочитаны въ коммисіи уставъ 1835 года Срѣтенской скупщины, уставъ составленный въ апрѣлѣ

 

 

410

 

того же года, уставъ писанный въ томъ же году въ Пожаревцѣ по требованію барона Рикмана, базисъ для устава сообщенный отъ имени русскаго правительства въ 1836 году. По прочтеніи этихъ уставовъ въ коммисіи водворился разладъ; открылись жестокіе и разнорѣчивые споры; ибо и самые уставы основаны были на разныхъ началахъ, одинъ былъ совершенно конституціонный, другой держался абсолютизма. Мнѣнія раздѣлились. Лазаревичь, Живановичь и Радичевичь старались сохранить невредимо прежнюю власть князя. Они защищали ее горячо; противники ихъ не уступали имъ ни въ чемъ. Въ жару преній предсѣдатель коммисіи, Ефремъ Обреновичь, всталъ съ своего мѣста и сѣлъ сзади Хаджича. Тотъ обернулся и спросилъ его: зачѣмъ онъ перешелъ? Ефремъ отвѣчалъ: «не спрашивайте меня, я вѣдь вижу, къ чему идетъ дѣло, и кто какъ думаетъ. Будьте моимъ товарищемъ и говорите за меня, а я пристану къ вашимъ рѣчамъ». Результатомъ этихъ преній было то, что одни поручили составленіе устава Живановичу, Радичевичу и Лазаревичу, а другіе Хаджичу; по изготовленіи обоихъ уставовъ думали приступить къ соглашенію между обѣими редакціями. Такимъ образомъ австрійскіе юристы, призванные Милошемъ для сочиненія законовъ для Сербіи, раздѣлились: Лазаревичь остался вѣренъ призвавшему его князю; Хаджичь, болѣе самостоятельный и нѣсколько гордый, желалъ ограничить власть Милоша. Съ этихъ поръ всѣ стали смотрѣть на Хаджича, какъ на человѣка, принадлежащаго въ опозиціонной партіи; въ сущности онъ ближе всего стоялъ къ русскому консулу и былъ съ нимъ одинаковаго мнѣнія. На другой же день, послѣ бурнаго засѣданія, къ нему приходили, утромъ Вучичь, а послѣ обѣда Ефремъ, узнать — не готовъ ли уставъ: столь легкимъ считали составленіе его важнѣйшіе представители Сербскаго народа въ ту эпоху. Но и самъ Хаджичь не безъ нѣкотораго преувеличенія относился въ этому дѣлу; его противники представили свой уставъ 26 февраля, а онъ, сидѣвшій за дѣломъ усердно, только 9 марта. — Впрочемъ уставъ Живановича, Радичевича и Лазаревича походилъ болѣе на статистическій обзоръ существовавшей тогда въ Сербіи администраціи, чѣмъ на кодексъ, обнимавшій права и обязанности центральныхъ областныхъ и мѣстныхъ властей. Хаджичь въ своемъ дневникѣ приводитъ двѣ статьи изъ этого устава и говоритъ, что по нимъ можно судить и о цѣломъ уставѣ. Такъ въ первой статьѣ главы о финансахъ было сказано: «финансы есть касса, въ которую поступаютъ всѣ земскіе приходы, и изъ которой чинятся всѣ расходы по опредѣленію князя»;

 

 

411

 

а въ послѣдней главѣ говорилось: «чиновникъ, который долгое время служилъ безпорочно и вѣрно, имѣетъ право получить соразмѣрную пенсію по милости князя». Когда этотъ уставъ прочитанъ былъ въ коммисіи, то Лазаревичь, сидѣвшій съ правой стороны подлѣ Ефрема Обреновича, поднялся и объявилъ, что нѣтъ никакой надобности въ другомъ уставѣ, что въ заслушанномъ ими проектѣ включено все, необходимое для управленія Сербіей, и высказавъ свою мысль сталъ ходить по комнатѣ изъ угла въ уголъ. Хаджичь съ своей стороны протестовалъ противъ такого устава, говоря, что при немъ будетъ хухе, чѣмъ безъ всякаго устава. «Такъ какъ мы не ведемъ протоколовъ нашихъ засѣданій, говорилъ онъ, а стало быть не можемъ ни указать, ни объяснить, кто чего и почему держался; то я хочу написать цѣлый уставъ, который уже началъ и который представлю въ коммисію, какъ мое мнѣніе или мой проектъ. Если и будутъ меня осуждать, то за мои мнѣнія, а не за чужія; за чужія же измышленія я не хочу отвѣчать». Уставъ, написанный Хаджичемъ, былъ выслушанъ одиннадцать дней спустя; при каждой статьѣ его представлены были и основанія, послужившія для ея редакпіи. Проектъ этотъ посланъ былъ князю съ подписью одного Хаджича. Въ послѣдствіи онъ самъ представилъ его русскому и австрійскому консуланъ. Къ числу характеристическихъ отличій этого устава слѣдуетъ отнести то, что въ немъ законодательная дѣятельность предоставлена была народной скупщинѣ, а Совѣтъ раздѣленъ былъ на два отлѣденія, административное и судебное. Такимъ образомъ коммисія не могла придти къ соглашенію и, представивъ два проекта, не рѣшила полученнаго ею дѣла; а Милошъ еще менѣе способенъ былъ примирить возникшее въ коммисіи разногласіе [188].

 

( 70. Планъ англійскихъ дипломатовъ привлечь Порту на сторону Милоша, стр. 412—413 )

Кромѣ того Милоша поддерживалъ въ его упорствѣ англійскій консулъ. Въ это время въ Константипополѣ не было русскаго посланника Бутенева, находившагося въ отпуску; его мѣсто временно занималъ баронъ Рикманъ въ качествѣ повѣреннаго въ дѣлахъ, и англійскій посланникъ надѣялся имѣть большее вліяніе на Порту, чѣмъ прежде. Лордъ Понсонби хлопоталъ въ это время о заключеніи возможно выгоднѣйшаго для Великобританіи торговаго договора съ Портою. Ддя этой цѣли посланные имъ агенты старались изучить состояніе различныхъ провинцій Турціи, и Сербію посѣтили братья Ваде, коммисіонеры торговаго дома Шау и К°. Они составили обозрѣніе внѣшней и внутренней торговли Сербіи и манили Милоша выгодами непосредственныхъ торговыхъ сношеній съ Лондономъ.

 

 

412

 

По своему положенію Милошъ могъ быть главнымъ участникомъ компаніи и Ходжесъ всѣми силами старался поддержать въ немъ мысль о сохраненіи за собою неограниченной власти. Мало того: Ходжесъ манилъ Милоша даже расширеніемъ границъ Сербіи со стороны Болгаріи и Босніи, чего прежде самъ опасался отъ Россіи. Это значило подливатъ масло въ огонь, и Милошъ продолжалъ упорствовать, считая всякую попытку организовать внутреннее управленіе Сербіи покушеніемъ на власть, признанную за нимъ прежними скупщинами. Но чтобы достичь какихъ либо важныхъ результатовъ, мало было дѣйствовать на одного только Милоша. Надо было позаботиться о томъ, чтобы утвердить за княземъ развившуюся съ годами власть его какимъ либо актомъ; который бы имѣлъ государственное или международное значеніе. Послѣ надлежащихъ справокъ, доставленныхъ въ Константинополь Ходжесомъ, лордъ Понсонби сталъ хлопотать, чтобы Порта сама пригласила Милоша выслать въ столицу спеціальную депутацію для составленія государственнаго устава Сербіи. Англійскіе дипломаты надѣялись, въ отсутствіи русскаго представителя, убѣдить Порту, что ея выгоды тѣсно связаны съ неограниченною властью Сербскаго князя внутри подвластной ему страны, ибо при такомъ условіи можно расчитывать на его постоянную преданность. Они думали склонить султана къ тому, чтобы въ новомъ уставѣ Сербіи Совѣтъ не стоялъ рядомъ съ княземъ, чтобы кругъ его дѣятельности введенъ былъ въ опредѣленныя границы, и чтобы такимъ образомъ 3-я и 19-я статьи хаттишерифа 1830 года не служили болѣе предлогомъ ни для сербскихъ старѣйшинъ, ни для русскаго правительства настаивать на учрежденіи полноправнаго съ княземъ Совѣта. Порта изъявила свое согласіе на предложеніе великобританскаго посла и вызвала въ Константинополь сербскую депутацію. Она понимала, что такой шагъ давалъ ей вновь право вмѣшательства во внутреннія дѣла Сербіи. Но, вызывая депутацію, Диванъ указывалъ Милошу прямо, чтобы въ числѣ депутатовъ былъ Авраамъ Петроніевичь, хорошо знакомый съ турецкимъ языкомъ и съ порядкомъ дѣлопроизводства въ турецкихъ канцеляріяхъ; самая же цѣль, для которой вызывались депутаты, прикрыта была необходимостію переговорить объ истекавшемъ пятилѣтнемъ срокѣ, послѣ котараго должны были выселиться изъ Сербіи Турки, жившіе въ нѣкоторыхъ городахъ, хотя для такихъ переговоровъ досточны были полномочія агента, постоянно жившаго въ Константинополѣ. Султанскій фирманъ о възовѣ депутацій полученъ былъ Милошемъ 20 марта, когда

 

 

413

 

онь снова прибылъ изъ Крагуевца въ Топчидеръ. Узнавъ о содержаніи фирмана, Милошъ сказалъ бывшему тогда при немъ Лазарю Теодоровичу: «мой Лазо, не придется сочинять уставъ здѣсь, но въ Цареградѣ, и тѣмъ лучше, — тамъ овинъ и вѣтеръ, пускай же тамъ молотятъ и вѣютъ» [189].

 

Партія Милоша и англійскаго консула преждевременно расчитывала на успѣхъ. Почти въ тоже самое время в русское правительство пришло къ мысли, что уставъ для Сербіи долженъ быть составляемъ въ Константинополѣ. Ващенко уже имѣлъ свѣдѣнія о томъ, когда по Бѣлграду разнеслась вѣсть о посылкѣ депутаціи. Назначеніе Петроніевича, принадлежавшаго къ партіи недовольныхъ, также служило въ пользу старѣйшинъ. Наконецъ, по странному совпаденію событій, и самъ султанъ около того же времени учредилъ при себѣ государственный Совѣтъ. Милошъ впрочемъ и не обманывалъ себя на счетъ тѣхъ трудностей, которыя предстояло одолѣть ему въ Константинополѣ, чтобы получить уставъ, согласный съ его желаніями. Онъ назначилъ депутатани вмѣстѣ съ Петроніевиченъ преданныхъ ему людей, Якова Живановича и Іованче Спасича, изъ коихъ послѣднему поручено было надзирать за Петроніевичемъ, а первому вести переговоры съ англійскимъ посольствомъ. Такимъ образомъ обѣ партіи имѣли своихъ представителей между депутатами; обѣ партіи оставались при своихъ крайнихъ мнѣніяхъ и ни одна не хотѣла уступить другой. Живановичь, болѣе чѣмъ когда либо отстаивалъ права князя. Онъ поправлялъ написанный имъ уставъ по указанію Милоша, чтобы взять его съ собою для руководства. Выправленный такимъ образомъ проектъ онъ читалъ Лазаревичу и тотъ съ изумленіемъ услыхалъ, что высшую судебную власть предположено оставить за княземъ. Лазаревичь говорилъ Живановичу, что это невозможно; секретарь Милоша отвѣчалъ: «того хочетъ самъ князь.» Лазаревичь возражалъ: «мы должны говорить то, что считаемъ за лучшее, а хочетъ ли онъ принять или нѣтъ, это насъ не касается». Лазаревичь, дававшій такое высокое мѣсто князю въ законодательной и исполнительной дѣятельности, не могъ допустить того же самаго въ дѣятельности судебной, и говорилъ Хаджичу: «этотъ Живановичь совсѣмъ сбился съ толку, говоритъ безсвязно, точно потерявшій память, видно рѣшился связать свою судьбу съ судьбою князя». Закрывъ коммисію по составленію устава, Милошъ предписалъ Хаджичу и Лазаревичу заняться сочиненіемъ гражданскихъ и уголовныхъ законовъ, придавъ къ нимъ Лазаря Теодоровича, Георгія Протича,

 

 

414

 

Стефана Радичевича и временно протоіерея Матвѣя Ненадовича; но потомъ самъ же далъ нѣкоторымъ изъ нихъ иное назначеніе. Точно также онъ распустилъ и Совѣтъ, разославъ членовъ его по разнымъ городамъ.

 

( 71. Безразсудные поступки Милоша, стр. 414—416 )

Безъ сомнѣнія Милошъ сильно вѣрилъ въ поддержку Англіи, ибо иногда позволялъ себѣ ничѣмъ неоправдываемыя дѣйствія. Онъ уже давно не пускалъ къ себѣ на глаза австрійскаго консула и вѣнское правительство прислало въ Бѣлградъ съ временнымъ порученіемъ генералъ-маіора, квартирмейстера главнаго штаба Николая Филиповича фонъ Филипсберга, который прибылъ въ Бѣлградъ 24 марта. Но Милошъ неохотно сносился и съ послѣднимъ. Русскаго консула, безпрестанно напоминавшаго ему объ устройствѣ Совѣта, онъ также пересталъ принимать и даже княгинѣ Любицѣ запретилъ пускать на ея половину, а чиновникамъ говорилъ, чтобы они не посѣщали русское консульство. Княгиня сама извѣстила о томъ Ващенку и просила его не бывать у нея. Даже въ свѣтлое воскресенье, 3 апрѣля, Ващенко, явившійся съ поздравленіемъ въ князю, не былъ принятъ имъ подъ предлогомъ, что князь не имѣетъ обычая дѣлать офиціальныхъ пріемовъ въ такой день; но Ходжесъ, Хаджичь и другіе чиновники были допущены и къ князю и къ княгинѣ; наконецъ самъ Милошъ посѣщалъ въ тотъ день митрополита. А за вечернею того же дня Милошъ публично выразилъ свою нелюбовь ко всему, чтò могло ему напоминать о Россіи. Въ митрополичьей церкви, при многочисленномъ народѣ, Милошъ увидавъ Цвѣтка Раевича, бывшаго въ 1830 года депутатомъ въ Петербургѣ, и стоявшаго сзади его слугу, который держалъ шинель Раевича, сшитую въ Россіи, выхватилъ ее, къ соблазну молящихся, изъ рукъ слуги и, кинувъ на полъ, сталъ топтать ее ногами, приговаривая, что подобное одѣяніе прилично только графу Ланжерону, Ланжерону, Ланжерону. Въ среду на святой недѣлѣ Милоша уже не было въ Бѣлградѣ, онъ отправился въ Крагуевацъ. Предъ отъѣздомъ онъ поручилъ Вучичу заняться переводомъ военной школы изъ Пожаревца въ Бѣлградъ и звалъ его пріѣхать въ Крагуевацъ, когда онъ исполнитъ это порученіе. Съ Георгіемъ Протичемъ Милошъ былъ необыкновенно любезенъ; цѣловалъ и обнималъ его говоря: «Дёко ты мой, я тебя люблю, только береги ты меня и будешь ты набольшимъ у меня». Ефремъ Обреновичь, просившій отпуска въ Германію вмѣстѣ съ дѣтьми къ теплымъ водамъ, получилъ отвѣтъ на то уже изъ Крагуевца: Милошъ обѣщалъ его отпустить, но предварительно звалъ его къ себѣ въ Крагуевацъ, куда Ефремъ и отправился 12 апрѣля. Съ Петроніевича

 

 

415

 

Милошъ взялъ клятву, что онъ не будетъ говорить въ Константинополѣ ничего другаго кромѣ того, что станутъ говорить Живановичь и Спасичь. Когда ГІетроніевичь разсказывалъ всѣмъ о томъ, австрійскій генералъ Филиповичь замѣчалъ: «это ничего не значитъ: я знаю, что они будутъ въ Порту приглашаемы по одиночкѣ, а не вмѣстѣ [190]».

 

Русскій консулъ, по отъѣздѣ Милоша, въ продолженіе трехъ дней писалъ донесенія въ Петербургъ и Константинополь, какъ свидѣтельствуетъ Хаджичь въ своемъ дневникѣ. Главнымъ предметомъ этихъ донесеній были труды коммисіи, составлявшей уставъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ онъ сообщалъ о положеніи партій въ Сербіи, разсказывалъ о поведеніи Милоша въ послѣдніе дни и передавалъ свѣдѣнія о его прежней жизни, доставленныя чрезъ Вучича.

 

«По хаттишерифу 1830 года, говорилось въ этихъ свѣдѣніяхъ, князь долженъ былъ управлять краемъ обще съ Совѣтомъ старѣйшинъ. Но Милошъ безпрестанно смѣнялъ чиновниковъ безъ суда и слѣдствія, назначалъ на ихъ мѣста людей безъ заслугъ и способностей, самовластно распоряжался народною казной безъ вѣдома и одобренія Совѣта, ограничивая послѣдній только исполненіемъ своей воли, прибавлялъ жалованье поставленнымъ имъ военнымъ чиновникамъ, ссорилъ совѣтниковъ съ сельскими кметами, увеличивая содержаніе послѣднихъ и возстановляя ихъ противъ Совѣта. Одважды предсѣдатель Совѣта рѣшился предложить князю списокъ чиновниковъ, которые, по мнѣнію Совѣта, достойны были занять свободныя мѣста, князь отвѣчалъ: «я самъ лучше знаю, кого назначить; десять дней даю вамъ за размышленіе, ибо хочу назначить васъ попечителемъ по военной части». На представленія о необходимости устава будто бы говаривалъ: «мало мнѣ нужды до устава; я издалъ 16 таковыхъ указовъ и 16 разъ уничтожу ихъ!» Хочетъ де избавиться отъ русскаго покровительства, надѣясь на поддержку Англіи и Франціи; а англійскій консулъ говоритъ, что Россія много потерпитъ въ своемъ вліяніи на Турцію и Сербію. Самъ князь постоянно твердитъ, что покровительство Россіи тиранитъ его

 

Къ этому противники Милоша присоединяли свѣдѣнія о состояніи земской вассы за послѣдніе годы и о растратѣ денегъ изъ нея Милошемъ; сообщали разные анекдоты изъ его домашней жизни [191].

 

Милошъ, какъ бы въ подтвержденіе обвиненій представленныхъ его противниками, давалъ безпрестанно новые поводы къ упрекамъ противъ себя. Когда русскій консулъ потребовалъ у него того устава, который будетъ посланъ въ Константинополь, Милошъ отказывался исполнить

 

 

416

 

это требованіе, говоря, что все дѣло должно быть рѣшено Портою; а потомъ передумалъ и прислалъ уставъ, но въ пакетѣ, запечатанномъ и надписанномъ на имя русскаго министерства иностранныхъ дѣлъ. Консулъ потребовалъ, чтобы Милошъ распечаталъ пакетъ, чрезъ нѣсколько дией Милошъ уступилъ и этому требованію; въ послѣдствіи уставъ этотъ оказался несходнымъ, съ отправленнымъ въ Константинополь. Вслѣдъ за тѣмъ Милошъ поссорился съ представителями Австріи. Онъ прислалъ изъ Крагуевца въ бѣлградскій магистратъ указъ, чтобы ни одинъ Сербъ не смѣлъ держать при себѣ австрійскихъ подданныхъ ни въ услуженіи, ни товарищемъ по торговымъ дѣламъ, а кто имѣлъ таковыхъ, долженъ былъ отпустить подъ опасеніемъ строгаго взысканія; равнымъ образомъ запрещалось отпускать въ долгъ товары австрійскимъ подданнымъ. Этотъ указъ произвелъ сильное волненіе въ городѣ, жители котораго имѣли давнія и постоянныя торговыя сношенія съ австрійскими Сербами, и вызвалъ энергическій протестъ со стороны австрійскаго консульства. Милошъ одумался и письменно извинился предъ Меттернихомъ, обвиняя во всемъ бѣлградскій магистратъ, который будто бы не уразумѣлъ его предписанія, относительно бѣглыхъ и безпаспортныхъ австрійскихъ подданныхъ, а бѣлградскому магистрату прислалъ выговоръ. Впрочемъ въ такомъ видѣ представляютъ это дѣло противники Милоша; Кюниберъ же увѣряетъ, что со стороны магистрата дѣйствительно была ошибка, сдѣланная быть можетъ не безъ умысла. Къ концу апрѣля ненависть Милоша къ русскому консулу дошла до послѣднихъ предѣловъ. Онъ уже не сносился съ нимъ письменно, но посылалъ въ Бѣлградъ своихъ приближенныхъ, которые должны были спрашивать консула отъ имени князя: зачѣмъ онъ мѣшается въ княжескія дѣла? чтò онъ можетъ сказать противъ князя? и чтò онъ такое, простой агентъ или губернаторъ? По словамъ Хаджича, часто видавшагося съ русскимъ консуломъ, послѣдній отвѣчалъ посланнымъ: «пусть князь напишетъ мнѣ, тогда и я отвѣчу ему письменно; а кто я, князь могъ видѣть изъ инструкціи, которую я представлялъ ему, зачѣмъ же онъ не читалъ ее«. Ефремъ Обреновичь, вернувшись въ Бѣлградъ, долженъ былъ спросить русскаго консула: до князя дошли слухи, что онъ дурно говоритъ о немъ, правда ли это?» Ващенко и на это отвѣчалъ: «я тоже много слышалъ о томъ, что князь дурно говоритъ обо мнѣ и моемъ государѣ; я бы давно написалъ о томъ въ Россію, но не могу вѣрить, пока самъ князь не дастъ письменныхъ докавательствъ на то» [192].

 

 

417

 

( 72. Отъѣздъ депутаціи и депеши англійскаго посольства, стр. 417—419 )

Депутаты выѣхали въ Константинополь 11-го апрѣля, но прежде, чѣмъ они переступили предѣлы Сербіи, Ефремъ и Вучичь узнали чрезъ Петроніевича, что съ ними отправлено для поднесенія султану 10.000 дукатовъ, Хозревъ-пашѣ 1000, рейсъ-эфенди 1000, Мегмету-Ади, находящемуся при султанскомъ дворцѣ, 500 дукатовъ, по стольку же для другихъ чиновниковъ: всего на 18.000; всѣ эти деньги взяты были изъ народной кассы безъ вѣдома Совѣта. Ефремъ и Вучичь извѣстили о томъ русскаго консула и бѣлградскаго пашу; оба они писали о томъ въ Константинополь: первый русскому посланнику, второй Портѣ. Посланный паши, выѣхавшій тремя днями позднѣе, чѣмъ сербскіе депутаты, прибылъ въ Константинополь днемъ ранѣе ихъ, то есть 25 апрѣля. Суммы, привезенныя депутатами, были приняты, но положены въ государственную казну, и самъ рейсъ-эфенди сообщилъ Милошу, что время для подарковъ прошло и присланныя имъ деньги не могли быть приняты чиновниками. Члены Дивана отказались отъ корыстолюбивыхъ привычекъ, ибо знали, что русское посольство имѣло свѣдѣнія о подаркахъ Милоша. Такъ неудачно начались сношенія депутатовъ съ Портою. Но англійское посольство не унывало. Въ первой же депешѣ, посланной къ Ходжесу и обсуждавшей дѣятельность, предстоявшую депутатамъ, было сказано, что прежде всего надо рѣшить главный вопросъ объ отношеніяхъ князя къ Совѣту и потомъ уже вести переговоры о выселеніи Турокъ изъ Бѣлграда. Лордъ Понсонби высказывалъ надежду, что статья о несмѣняемости членовъ Совѣта будетъ отвергнута Портою, что султанъ торжественно выразитъ свое довѣріе князю, и просилъ Милоша прямо обращаться въ англійское посольство въ случаѣ какихъ либо исканій отъ Порты.

 

«Дѣла Сербіи, сказано было въ депешѣ, имѣютъ великое значеніе въ Восточномъ вопросѣ и обращаютъ на себя особое вниманіе Великобританскаго правительства. Послѣднее съ своей стороны не можетъ не рекомендовать князю болѣе уважительнаго обхожденія съ австрійскими властями, съ которыми онъ находится въ непосредственныхъ сношеніяхъ, чтобы не возстановить противъ себя князя Меттерниха. Положеніе дѣлъ въ Босніи благопріятно для князя. Но князь не долженъ пренебрегать устройствомъ военныхъ силъ. Хотя и не предстоитъ надобности въ нихъ, но лучше быть осторожнымъ и всегда готовымъ. Но особенно надо остерегаться, чтобы не подать повода къ подозрѣніямъ и сомнѣніямъ на счетз будущаго поведенія его [*]

 

 

*. Места, напечатанныя курсивомъ, были подчеркнуты въ подлинной депешѣ.

 

 

418

 

приготовленіями, которыя могуть обличать намѣренія дѣйствовать наступательно, или дать предлогъ потребовать отъ него объясненій».

 

Подучивъ эту депешу Ходжесъ отправился 3 мая въ Крагуевацъ вмѣстѣ съ Кюниберомъ, который уже имѣлъ званіе драгомана французскаго языка. Депеша была прочтена Милошу и послѣдній просилъ Ходжеса побдагодарить отъ его имени дорда Понсонби за добрые совѣты. Возвратившись въ Бѣлградъ Ходжесъ не переставалъ извѣщать Милоша о ходѣ переговоровъ сербской депутаціи съ Портою и постоянно питалъ въ немъ надежды на успѣхъ такъ, что Милошъ сталъ вполнѣ полагаться на расположеніе къ нему Великобританскаго правительства. Но онъ не умѣлъ скрывать ни своихъ мыслей, ни своихъ чувствъ отъ окружавшихъ его, такъ что въ Бѣлградѣ знали все, чтò думалъ Милошъ.

 

Но переговоры съ Портою шли медденно. Несмотря на совѣты англійскаго посланника, депутаты не могли отказаться отъ предварительныхъ переговоровъ о выселеніи Турокъ изъ Бѣлграда и о провѣркѣ югозападныхъ и юговосточныхъ границъ Сербіи. Это значило оттянуть вопросъ объ уставѣ на неопредѣленное время. Главнымъ виновникомъ такого промедленія былъ Петроніевичь. Решидъ-паша откладывалъ разсмотрѣніе вопроса о Бѣлградѣ до полученія подробныхъ извѣстій о населеніи этого города и требовалъ, чтобы депутаты представили проектъ устава. Петроніевичь отвѣчалъ, что депутація должна для этого снестись съ Сербскимъ княземъ. Такой медленный ходъ переговоровъ далъ поводъ лорду Понсонби заподозрить Петроніевича въ намѣреніи выиграть время, дождаться пріѣзда Бутенева въ Константинополь. Онъ былъ правъ въ своихъ подозрѣніяхъ. Петроніевичь, тотчасъ же по прибытіи въ Константинополь, сталъ дѣйствовать самостоятельно. Образъ его дѣйствій всего лучше виденъ изъ его же письма къ Вучичу отъ 11-го мая:

 

«Я одинъ былъ нѣсколько разъ у Решидъ-паши и у Вогороди, а съ Русскою миссіей имѣю чрезъ другихъ постоянныя тайныя сношенія. Решидъ-паша всѣ мои отдѣльныя представленія поднесъ султану. По требованію Решидъ паши я составилъ особыя примѣчанія выгодныя для народа, и сообщилъ ихъ Русской миссіи. Примѣчанія эти вызваны административнымъ сочиненіемъ Живановича, въ которомъ много княжескихъ пунктовъ недобрыхъ для народа. Іованче совсѣмъ перешелъ на мою сторону и говоритъ: дѣлай, какъ знаешь! а Живановичь не сомнѣвается во мнѣ».

 

Извѣщая о своихъ подозрѣніяхь полковника Ходжеса, англійскій посланникъ просилъ его прислать поскорѣе всѣ необходимыя свѣдѣнія по вопросу

 

 

419

 

о Бѣлградѣ и границахъ, и въ случаѣ надобности прибыть самому въ Константинополь. Ходжесъ рѣшился на послѣднее и на пути заѣхалъ въ Крагуевацъ для свиданія съ Милошемъ. Послѣдній такъ былъ доволенъ расположеніемъ Ходжеса къ нему, что далъ ему полномочіе руководить сербскою депутаціей въ переговорахь съ Портою особенно по вопросу объ уставѣ, и отправилъ съ нимъ письмо къ лорду Понсонби, въ которомъ говорилъ, что Ходжесъ вполнѣ знакомъ и съ желаніями князя и съ потребностями страны.

 

( 73. Инструкція Милоша депутатамъ, стр. 419—420 )

По отъѣздѣ Ходжеса изъ Крагуевца, Милошъ объявилъ офицерамъ регулярнаго отряда, находившимся въ этомъ городѣ, что онъ принялъ покровительство Англіи въ надеждѣ получить чрезъ нее новыя уступки отъ Порты, не значащіяся въ прежнихъ хаттишерифахъ, и между прочимъ очищеніе Бѣлграда отъ Турокъ; но что при этомъ онъ сохраняетъ покровительство Россіи надъ Сербіей, которая, объявивъ разъ навсегда, что имѣетъ цѣлію единственно благо Сербскаго народа, конечно не будетъ противиться и новымъ привиллегіямъ его.

 

«При томъ опасномъ положеніи, говорилъ Милошъ, въ которомъ находится Оттоманская имперія, не лучшели бы было, чтобы политическое положеніе Сербіи было признано и обезпечено возможно большимъ числомъ великихъ державъ? Дай Богъ, чтобы всѣ европейскія державы приняли Сербію подъ свое покровительство».

 

Такое открытое объясненіе давало противникамъ Милоша твердую почву для дѣйствій противъ него и для возбужденія въ народной массѣ сочувствія къ ихъ дѣлу. Прибывъ въ Константинополь, Ходжесъ писалъ Милошу, что дѣла идутъ недурно, но необходимо имѣть подъ руками болѣе подробныа свѣдѣнія о населеніи Бѣлграда, чѣмъ тѣ, которыми онъ располагалъ. О томъ же писалъ и Живановичь. Собрать эти свѣдѣнія поручено было Кюниберу, и тотъ при помощи щедрыхъ подарковъ, успѣлъ доставить необходимыя Ходжесу извѣстія въ самомъ непродолжительномъ времени. Кромѣ того Милошъ узналъ; что бѣлградскіе Турки охотно бы продали Сербамъ свои дома и выселились бы изъ Сербіи, еслибъ только не мѣшалъ имъ Юсуфъ-паша, пользовавшійся отъ нихъ данью и удерживавшій въ своихъ рукахъ часть жалованья, платимаго спахіямъ. А Кюниберъ послалъ даже цѣлую депешу на имя Ходжеса, въ которой разсматривалъ вопросъ о выселеніи Турокъ изъ Бѣлграда съ разныхъ точекъ зрѣнія: политической, финансовой и стратегической [193].

 

Милошъ съ своей стороны также отправилъ инструкцію сербской депутаціи, въ которой повторялъ то, что сказано было депутатанъ на словахъ при ихъ отъѣздѣ изъ Крагуевца. Инструкція эта, подписанная 15

 

 

420

 

іюня, была такого содержанія:

 

«Придерживайтесь Порты и съ нею одной совершайте дѣла ваши. Вы можете чрезъ пріятелей тайнымъ образомъ сноситься и съ послами, англійскимъ и французскимъ, однако такъ, чтобы права наши не могли потерпѣть отъ ихъ вмѣшательства. Желаніе наше есть, чтобы они неприкосновенность сихъ правъ упрочили, а не вмѣшивались бы въ правленіе наше; вмѣшиваться въ оное можетъ одна Порта, какъ господствующій надъ нами дворъ, пока Всемогущему Богу угодно будетъ оставить насъ въ ея подданствѣ, — другой никто. Господинъ Петроньевичь! помните хорошо и опять прочитайте съ Живановичемъ Евангеліе отъ Матвѣя главу VI, зачало 24 [*]. И мы двумъ господарямь служить не можемъ; чтò же было бы, еслибъ ихъ стало болѣе? Затвердите это хорошо въ памяти и свято того придерживайтесь. Что же касается до россійскаго покровительства, то мы за него покланяеися до земли; но за всѣмъ тѣмъ не хотимъ, чтобы Русскіе вмѣшивались въ наше правленіе. Законы уже сочиняются и будутъ изданы, а уставъ вы совершите тамъ и сюда принесете; зачѣмъ же имъ тутъ болѣе мѣшаться? Еслибы дѣло дошло до подобнаго фирмана, какой недавно послѣдовалъ изъ Константинополя въ Валахію и который былъ бы назначаемъ и намъ, а вы были бы понуждаемы отъ кого либо къ принятію онаго, то не принимайте его никоимъ образомъ; напротивъ, дайте Портѣ отъ имени нашего протестацію и объявите въ ней откровенно, что мы таковаго фирмана не примемъ. Мы рѣшились лучше опять уклониться въ Рудницкія горы, нежели переносить стыдъ, сопряженный съ принятіемъ таковаго фирмана. Если вы еще не слыхали, какое дѣйствіе произвелъ въ Валахіи не давно приспѣвшій фирманъ, то мы извѣщаемъ васъ, что слѣдствіемъ онаго было то, что всѣ члены валашскаго дивана, между которыми находится и самъ братъ князя, Михаилъ Гика, и большое число главныхъ бояръ, не могши взирать на уничиженіе и укоризны, оставили службу и отечество свое и выѣхали въ чужестранныя государства, чтобы тамъ провести остатокъ дней своихъ. Мы не хотимъ никоимъ образомъ, чтобы и у насъ тоже самое случилось. Мы станемъ сопротивляться, доколѣ будемъ имѣть подъ нашею властію народъ, купившій кровію свободу, права и преимущества свои. Мы вамъ сказали все сіе изустно, подтверждаемъ это теперь и письменно».

 

( 74. Коварное поведеніе Петроніевича, стр. 421—422 )

Но дѣла отъ вмѣшательства Англичанъ не шли скорѣе. Порта была слишкомъ занята переговорами съ пашею Египетскимъ, чтобы торопиться разрѣшеніемъ сербскаго вопроса. Петроніевичь

 

 

*. „Никто можетъ двѣма господинома работати”.

 

 

421

 

извѣщалъ князя отъ 27 іюня, что хотя Порта и назначила особую коммисію для переговоровъ съ ними, но «ради собственныхъ турецкихъ дѣлъ» отложитъ сербское дѣло на неопредѣленное время. Милошъ отвѣчалъ отъ 8 іюля, что если дѣла и протянутся нѣсколько долѣе, то жалѣть нечего, лишь бы они счастливо кончились; но при этомъ опять напоминалъ:

 

«смотрите хорошо, чтобы въ нашъ уставъ не поставленъ былъ параграфъ, недавно включенный султанскимъ фирманомъ въ валашскій регламентъ, то есть: «ни какое новое учрежденіе или законъ, прежде испытанія и полученія на то согласія отъ Порты или Россіи, не могутъ быть приведены въ дѣйствіе». Мы охотно отправляемъ всѣ наши дѣла съ иностранными державами чрезъ Порту, но пусть никто не мѣшается въ наше внутреннее управленіе».

 

На это письмо Петроніевичь отвѣчалъ отъ 27 іюля:

 

«ваша свѣтлость можете быть увѣрены, что всѣ наши старанія здѣсь направлены къ тому чтобы пріобрѣсти для нашего отечества то, чего мы не имѣемъ, а именно: постоянный и праведный порядокъ во внутреннемъ правленіи нашемъ, надѣясь, что чрезъ то всякое недовольство и недовѣріе будутъ изгнаны изъ отечества, а введутся и утвердятся общее согласіе и спокойствіе вашей свѣтлости».

 

Кюниберъ также получилъ письма отъ Ходжеса и Живановича, увѣрявшихъ что дѣло пойдетъ на ладъ. Но при этомъ Живановичь писалъ:

 

«одно только можетъ помѣшать полному успѣху нашей депутаціи, — это распространяемые здѣсь слухи о новыхъ неудовольствіяхъ въ Сербіи, произведенныхъ преслѣдованіями отъ князя нѣкоторыхъ чиновниковъ. Хотя я сомнѣваюсь въ справедливости этихъ слуховъ, ибо вполнѣ убѣжденъ, что князь понимаетъ, какъ необходима для него въ настоящихъ обстоятельствахъ самая строгая умѣренность, однакожь прошу васъ употребить всѣ свои усилія, чтобы склонить его къ спокойствію и удержать отъ дѣйствій могущихъ произвести неудовольствіе въ народѣ. Это единственное условіе, о которомъ я его прошу и при которомъ я отвѣчаю за успѣхъ нашего дѣла».

 

Кюниберъ поѣхалъ съ этимъ письмомъ къ Милошу, котораго и нашелъ на минеральныхъ водахъ въ Буковицѣ, окруженнаго семействомъ, митрополитомъ, нѣкоторыми старѣйшинами, кметами и сельчанами. Когда Кюниберъ сообщилъ ему содержаніе письма Живановича, Милошъ сказалъ, указывая на народъ: «вотъ мой отвѣтъ на цареградскія сплетни». Въ народѣ, услыхавшемъ разговоръ, раздались крики: «кто недоволенъ тобой князь? Да сохранитъ тебя Богъ, и да будетъ проклятъ хлѣбъ того, кто на тебя жаловалса! Кто говоритъ, что народъ тебя не любитъ?» — На письмо, въ

 

 

422

 

которомъ Кюниберъ спрашивалъ Ходжеса и Живановича о томъ, кто распространилъ такіе слухи въ Константинополѣ, Ходжесъ отвѣчалъ, что виновникомъ этихъ слуховъ былъ Петроніевичь, а сообщены они ему были изъ Бѣлграда. Петроніевичь объяснялъ въ письмѣ Милошу, что онъ и самъ не вѣрилъ этимъ вѣстямъ, но разсказалъ Живановичу, чтобы имѣть возможность опровергнуть ихъ. Однакожь тотъ же Петроніевичь былъ въ постоянной перепискѣ съ своими друзьями, особенно съ Вучичемъ, который, будучи безграмотенъ, диктовалъ свои письма писарю Ефрема Обреновича Раю Дамьяновичу [194].

 

Но не поведеніе Милоша было причиною, что проектъ устава, посланный имъ съ депутаціей, не былъ принятъ турецкимъ правительствомъ. Вслѣдствіе разныхъ интригъ внутри Дивана, Решидъ-паша былъ назначенъ посланникомъ въ Лондонъ, а его мѣсто занялъ Нури-эфенди, человѣкъ слабаго характера. Уѣхавъ къ своимъ друзьямъ, Решидъ-паша не оставилъ имъ никакой надежды на успѣшное окончаніе защищаемаго ими дѣла. Самъ лордъ Понсонби, какъ бы утомленный хлопотами о сербскомъ уставѣ, отстранилъ вопросъ о немъ на задній планъ и поспѣшилъ заключить торговый договоръ между Англіей и Турціей (16 августа); а нѣсколько дней спустя отправилъ къ Милошу длинное письмо, большая часть котораго наполнена была урокомъ, правда высказаннымъ вѣжливо, но весьма яснымъ, объ обязанностяхъ Сербскаго князя относительно султана и объ управленіи страною самымъ безупречнымъ образомъ. Еслибъ Милошъ былъ болѣе опытенъ въ дипломатическихъ тонкостяхъ, то онъ могъ бы понять, что надежды и на англійскаго посланника были обмануты. Но онъ снова повѣрилъ имъ, когда въ Сербію вернулся Ходжесъ и сталъ увѣрять, что султанъ понялъ, для какой цѣли Россія хлопочетъ объ учрежденіи въ Сербіи несмѣняемаго Совѣта, что французскій посланникъ получилъ приказаніе отъ своего правительства дѣйствовать въ согласіи съ англійскимъ, и что только египетскія дѣла мѣшали Портѣ внимательнѣе заняться сербскимъ вопросомъ. Но Милошъ уже начиналъ выказывать нетерпѣніе. Въ концѣ августа онъ писалъ депутаціи:

 

«столь продолжительное пребываніе ваше по нашимъ дѣламъ приводитъ насъ въ нетерпѣніе. Вотъ уже болѣе четырехъ мѣсяцевъ, какъ вы уѣхали отсюда, но до сихъ поръ нѣть никакого желаемаго отвѣта по нашимъ дѣламъ. Вы взяли съ собою акты, въ которыхъ ясно выражено желаніе нашего народа, вы имѣете наставленіе отъ насъ; по такимъ указаніямъ можнобы привести дѣло къ скорому окончанію. Портѣ незачѣмъ

 

 

423

 

смотрѣть на двухъ или трехъ человѣкъ, но на цѣлый народъ, ибо въ лицѣ двухъ, трехъ людей (Милошъ разумѣлъ здѣсь недовольныхъ) не заключается цѣлый народъ; пусть она рѣшитъ дѣло на основаніи актовъ, согласно желанію цѣлаго народа. Мы не хотимъ здѣсь республики; мы не потерпимъ таковой въ Сербіи, чтобы эти люди не занимались только болтовней да разсужденіями, какъ лучше устроить ее. Гдѣ монархія и гдѣ правитъ царь (т. е. султанъ), тамъ никогда не можетъ быть республики, но единственно монархическое правленіе, удержать которое и мы желаемъ. Когда вы увидали, что вамъ не даютъ отвѣта, зачѣмъ вы не подали ноту и не требовали скорѣйшаго окончанія нашего дѣла, но смотрѣли какъ вертятъ вами, удерживаютъ васъ тамъ, отчего мы не можемъ и здѣсь отправлять важныхъ дѣлъ. А потому поручаю вамъ настоятельно окончить дѣла, и если нужно подать ноту» [195].

 

( 75. Возвращеніе Бутенева къ своему посту, стр. 423—425 )

Въ началѣ сентября въ Константинополь прибылъ русскій посланникъ Бутеневъ. Когда члены сербской депутаціи представились ему, то онъ обратился къ нимъ съ упрекомъ за посѣщеніе англійскихъ и французскихъ дипломатовъ, а также порицалъ внесеніе въ проектъ устава статей о государственномъ гербѣ и флагѣ Сербіи, и о наслѣдственности княжеской власти; Живановичу онъ говорилъ прямо: «прежде тебя и князя не будетъ, чѣмъ прекратится Совѣтъ». Депутаты извѣстили о томъ Милоша въ своемъ донесеніи отъ 16 сентября. 24-го уже послѣдовалъ отвѣтъ князя, данный въ Крагуевцѣ:

 

«сего дня во время обѣда мы получили письмо нашей депутаціи, заключающее: а) краткое содержаніе проекта устава, б) пріемъ, которымъ встрѣтилъ г. Бутеневъ нашу депутатацію, при ея первомъ посѣщеніи его, и в) какъ депутація вручила ему свой уставъ. Что касается перваго пункта, то онъ уже былъ намъ извѣстенъ изъ прежнихъ писемъ депутатовъ и мы послали свои замѣчанія на него; прибавимъ только, что правосудіе и просвѣщеніе должны быть отдѣлены другъ отъ друга, а не входить въ вѣдомство одного департамента, ибо у насъ трудно найти человѣка, который могъ бы управлять этими обѣими частями; при смѣшеніи же ихъ или та или другая, или обѣ вмѣсгѣ будутъ хромать. Что касается упрековъ г. Бутенева, то наши депутаты, если услышатъ ихъ при новомъ посѣщеніи, могутъ отвѣчать, что они на всякое запрещеніе свободныхъ посѣщеній своимъ знакомымъ смотрятъ, какъ на ограниченіе личной свободы, которое дѣлаетъ ихъ рабами, а не свободными людьми, а еще менѣе депутатами какого либо князя или народа. А потому мы надѣемся, что депутація будетъ смѣло слѣдовать

 

 

424

 

по тому пути, который мы предписали при ея отъѣздѣ, не опасаясь ни чьихъ запрещеній. Особенно поручаемъ нашему Петроніевичу быть постояннымъ въ исполненіи нашихъ дѣлъ, если хочетъ называться нашимъ, а насъ называть своими. Онъ очень хорошо знаетъ, скòлько было принято муки донынѣ; пусть же стережется, чтобы чьимъ либо чужимъ навожденіемъ не порушилось то, чтò мы созидали столько лѣтъ и съ такимъ трудомъ. Если кто нападетъ на него, пусть онъ отражаетъ смѣло».

 

Три дня спустя послѣ этого въ Крагуевацъ прибылъ русскій консулъ, чтобы сообщить Милошу мнѣніе Бутенева объ уставѣ, представленномъ депутаціей. Но Милошъ уже зналъ это мнѣніе и не хотѣлъ снова выслушивать его отъ Ващенки. Свиданіе кончилось почти разрывомъ между княземъ и консуломъ. А три дня спустя Милошъ писалъ своимъ депутатамъ:

 

«если земскій уставъ, уже принятой высокою Портою согласно нашимъ видамъ, будетъ кѣмъ либо переиначенъ, то мы напоминаемъ депутаціи, чтобы она не принимала такаго устава, каково бы ни было его содержаніе, до поднесенія намъ на разсмотрѣніе копіи съ него и до его одобренія нами. Пусть чрезвычайная депутація смотритъ внимательнѣе и не поступаетъ иначе, какъ согласно симъ предписаніямъ нашимъ. Депутаціи не безизвѣстно, что и прежде г. Бутеневъ настаивалъ, чтобы гербъ, наслѣдственность власти и остальныя, къ ознаменованію бытія нашего отечества служащія, статьи первой части устава были выкинуты. Онъ и теперь будетъ дѣйствовать такъ же. Но депутаты наши должны видѣть ту опасность, которая будетъ грозятъ существованію Сербіи по отнятіи этой части устава, и усердно отстранятъ отъ себя всѣ прещенія, всѣ укоры, всѣ убѣжденія, съ какой бы стороны они ни шли, обращая ихъ на насъ; а уже нашею заботою будетъ отвѣчать на все и за все. Мгновеніе, въ которое, — и причины, по которымъ мы такъ пишемъ нашей чрезвычайной депутаціи, исполнены великой важности; и потому еще разъ напоминаемъ, чтобы она поступала именно такъ, а не иначе, отказывая уставу въ одобреніи до тѣхъ поръ, пока мы не получимъ его въ копіи и не одобримъ. Теперь наступило время, въ которое можемъ получить все желаемое; но для этого нужна непоколебимость нашихъ депутатовъ. Пусть же они будутъ точными исполнителями нашихъ порученій, и все будетъ хорошо. Нѣтъ розы безъ тернія. Особенно члену депутаціи Аврааму Петроніеввчу, какъ наиболѣе извѣстному тамъ изъ нашихъ чиновниковъ, поручаемъ не отступать ни на одну черту отъ наставленія, которое дано ему при отъѣздѣ, отъ прежняго

 

 

425

 

проекта устава и отъ нынѣшняго приказанія; ибо ему хорошо извѣстны причины, почему мы должны защищать первую часть устава, на которой основывается все счастіе нашего отечества. При спорахъ по поводу всего этого ссылайтесь на содержаніе берата и хаттишерифа. толкуйте содержаніе ихъ, какъ можно въ нашу пользу, и старайтесь окончить все дѣло возможно скорѣе» [196].

 

Пока князь слалъ въ Константинополь свои наставленія, противники его увѣряли бѣлградскаго Юсуфъ-пашу и русскаго консула, что въ народѣ замѣчается сильное волненіе, вызванное долгими ожиданіями устава, что Вучича со многихъ сторонъ призываютъ и многіе начинаютъ его звать Ѳомою невѣрнымъ. Юсуфъ-паша донесъ о народномъ нетерпѣніи, которое достигло крайней степени и готово ежеминутно породить мятежъ. Ващенко писалъ въ Петербургъ и въ Константинополь о своемъ послѣднеиъ свиданіи съ Милошемъ и подтверждалъ свѣдѣнія, доставленныя Юсуфомъ-пашею. Изъ Петербурга пришло приказаніе Ващенкѣ не входить въ дальнѣйшія сношенія съ Милошемъ; а Бутеневъ писалъ, что сербскій вопросъ скоро будетъ рѣшенъ въ Константинополѣ, что Порта согласна во всемъ съ Россіей, и что происки Ходжеса остались бездѣйственны. Много помогъ въ этомъ дѣлѣ русскому посольству Петроніевичь: сносясь съ Портою непосредственно, не нуждаясь въ переводчикахъ и обходя товарищей, онъ дѣлалъ ей такія предложенія, которыя были прямо противны интересамъ Милоша и выгодны только партіи недовольныхъ; а возвращаясь къ товарищамъ выставлялъ свои собственныя уступки какъ требованія Порты и, вмѣстѣ съ Живановиченъ и Спасичемъ, подписывалъ донесенія Милошу, въ коихъ истина скрыта была до послѣдней минуты.

 

( 76. Переписка между депутатами и Милошемъ, стр. 426—429 )

Но сама Порта шла еще дальше: пользуясь случаемъ, она старалась ограничить права Сербіи. Сообщивъ проектъ сербскаго устава Бутеневу, она, согласно его замѣчаніямъ, передѣлала уставъ и передала его сербской депутаціи. Вотъ какъ доносили Милошу объ этой перемѣнѣ сами депутаты:

 

«только что мы отправили къ вамъ свое послѣднее донесеніе, какъ утромъ на другой день явился къ намъ князь Вогориди и объявилъ, что въ царскомъ совѣтѣ было разсуждаено о нашемъ дѣлѣ, и что онъ имѣетъ порученіе сообщить намъ объ его исходѣ. Затѣмъ онъ сталъ читать самый актъ турецкаго сочиненія. Услыхавъ, что актъ начинается указаніемъ крѣпостей и городовъ Сербіи, причемъ упоминались даже нѣкоторыя изъ окрестностей ихъ, и все это объявлялось принадлежащимъ Туркамъ, мы спросили его: это зачѣмъ? а онъ намъ отвѣчалъ, что въ

 

 

426

 

началѣ надо учинить комплиментъ Туркамъ. Когда зашла рѣчь о церкви и свободѣ богослуженія, то мы спросили его, зачѣмъ онъ столько толкуетъ о христіанствѣ и патріархѣ, и говоритъ Богъ знаетъ что о свободѣ Христіанъ, существовавшей будто бы отъ завоеванія имперіи Турками, о какихъ-то церковныхъ имѣніяхъ (вакупахъ) и т. д. когда мы имѣемъ для свободы богослуженія хаттишерифъ и конкордатъ съ церковію и т. п. Онъ отвѣчалъ: знаете, надо все это протолковать обстоятельно, ибо церковь дѣло великое и т. д. Видя, что онъ отвѣчаетъ намъ вовсе не на то, о чемъ мы спрашиваемъ, мы обратились къ нему съ вопросомъ, гдѣ же статья о смѣняемости членовъ Совѣта, для которой мы прибыли сюда и потратили столько времени и издержекъ, ибо все остальное мы могли бы устроить оставаясь въ отечествѣ, ибо имѣемъ внутреннее правленіе? На это онъ сказалъ намъ: «знаете, эта статья уже находится въ одномъ хаттишерифѣ, который составленъ по согласію съ Россіей. Здѣсь и безъ того много статей, изъ за которыхъ будемъ имѣть переговоры съ Россіей; а султанъ, если что разъ закрѣпилъ своимъ хаттишерифомъ, не можетъ уже потомъ измѣнить; а потому мы разрѣшили это другимъ способомъ. Видите, — въ заключеніи мы сказали, что всѣ чиновники и члены Совѣта должны повиноваться приказаніямъ князя; этимъ сказано все». Мы ему возражали, что хотимъ имѣть ясно опредѣленную организацію, а не софизмы, такъ что выше говорится одно, а ниже другое. Потомъ мы спросили его, отъ чего не принятъ нашъ проектъ? а онъ отвѣчалъ, что принять. На это мы вынесли нашъ проектъ и сличили его съ турецкимъ. Увидали, что кромѣ вышесказаннаго, Порта хочетъ, чтобъ Сербія была представляема въ Константинополѣ капу-техайею, который сталъ бы направлять дѣла по султанской волѣ, и много иныхъ отступленій и извращеній, почти во всякой статьѣ, даже во всякой строчкѣ. Когда мы все это увидали, то вспомнили, что еще лѣтомъ Вогориди сообщалъ за тайну, какъ Решидъ-паша, видя насъ поставленными въ необходимость искать устава отъ Порты, подавалъ мнѣніе, чтобы предсѣдателя Совѣта назначалъ самъ султанъ; какъ Решидъ-паша два или три раза убѣждалъ Петроніевича, чтобы наша постоянная депутація, пребывающая здѣсь, была закрыта, а на мѣсто ея назначенъ капутехайя, именно нѣкій Янко Мусури (этотъ Янко здѣшній Грекъ, Порта не разъ посылала его то къ тому, то къ другому пашѣ; а Вогориди за его младшаго брата Константина хочетъ выдать свою дочь); какъ Порта хотѣла, чтобы султанъ назначилъ его капу-техайею, но лордъ Понсонби помѣшалъ тому. Затѣмъ припомнивъ,

 

 

427

 

какъ они путаются съ нами шесть мѣсяцевъ и потомъ дають намъ актъ, такой хитросплетенный и нарушающій народныя права наши, мы учинили между собой совѣщаніе, чтобы не теряя времени составить искреннія и рѣшительныя примѣчанія на сей актъ, которыя сообщаемъ и вамъ. Вы увидите изъ нихъ, какъ мы отражаемъ всякое нападеніе на наше право и всѣ затемняющія и путающія дѣло выраженія. При этомъ мы договорились между собой не ходить къ Вогориди, а къ управляющему министерствомъ иностранныхъ дѣлъ Нури эфенди, и при передачѣ нашихъ примѣчаній напомнить ему слѣдующее: какъ Сербскій народъ съ той поры, какъ князь Милошъ успокоилъ его, всегда и непрестанно былъ вѣренъ султану, и въ то время какъ депутаты наши немилостиво содержались въ заключеніи около пяти лѣтъ, и въ то время какъ въ Валахіи и Греціи совершались мятежи, и въ то время какъ Русскіе воевали съ Турками, ибо тогда Сербы послали въ Туркамъ внизъ по Дунаю большое количество жизненныхъ припасовъ, причемъ русскія пушки съ валашскаго берега ужасно стрѣляли по сербскимъ ладьямъ; какъ Милошъ оказалъ Решидъ-пашѣ помощь, неоднократно содѣйствуя къ усмиренію Босніи, Албаніи и Румеліи, какъ онъ исполнялъ точно всѣ обязанности, платилъ дань, оказывалъ всякую любовь и гостепріимство каждому Турку, проходившему чрезъ Сербію, и такъ всегда держалъ себя относительно Порты, какъ вѣрнѣйшій и постояннѣйшій приверженецъ ея. Далѣе мы рѣшились говорить о томъ, какъ приспѣло время организаціи внутренняго управленія въ Сербіи; какъ князь съ народомъ скоро кончилъ ее, какъ пришло къ нему отъ высокой Порты приглашеніе выслать депутацію для того же дѣла, которую онъ и отправилъ немедленно въ лицѣ насъ троихъ; какъ мы, вѣря ихъ словамъ, провели совершенно напрасно шесть мѣсяцевъ и какъ справедливо мы должны удивляться, что нашъ проектъ нисколько не уважается, но навязывается намъ актъ неясный, испорченный и, что всего хуже, нарушающій наши права, говорящій о какихъ то городахъ и ихъ окрестностяхъ, когда мы знаемъ, что чрезъ два мѣсяца Турки должны переселиться въ крѣпости изъ всѣхъ городовъ сербскихъ, за исключеніемъ Бѣлграда, да и то вопреки хаттишерифа, — говорящій о какомъ то капутехайѣ, который долженъ дѣйствовать по султанской волѣ, когда въ хаттишерифахъ значится, что въ Цареградѣ должна пребывать наша депутація, — говорящій, что князь и члены Совѣта должны дать присягу въ томъ, что не будутъ ничего дѣлать противъ высочайшей воли, когда мы знаемъ, что обязаны только давать дань султану, — ставящій

 

 

428

 

свободу нашего вѣроисповѣданія въ зависимость отъ патріарха и милости султана, когда мы знаемъ, что по хаттишерифу получили свободу богослуженія, которая была совершенно удручена отъ завоеванія Турками имперіи до послѣднихъ лѣтъ, и когда мы знаемъ, что имѣемъ бòльшую свободу вѣроисповѣданія, чѣмъ самъ патріархъ, какъ то: право имѣть колокола, совершать публично литіи и т. п. Подобныя требованія послать господарю и князю нашему мы не можемъ, ибо они ожесточили бы его. А впрочемъ Порта должна знать сербскій характеръ, должна знать, что Сербы способны терпѣть, но только до извѣстной степени, а не болѣе. Если и мы ждали здѣсь въ продолженіе шести мѣсяцевъ, оставивъ всѣ дѣла служебныя и семейныя, то въ тоже время мы готовы выѣхать отсюда къ домамъ нашимъ не далѣе двухъ дней, и намѣреваемся просить нашего князя вызвать насъ назадъ, если Блистательная Порта не думаетъ поступать съ нами милостиво, справедливо и откровенно. А впрочемъ мы люди простые и дѣйствуемъ просто и искренно; а потому просимъ управляющаго министерствомъ, чтобы онъ и эти слова наши, и письменныя примѣчанія представилъ милостивому султану, который такъ царски принималъ нашего князя, и который всегда былъ благосклоненъ къ Сербамъ, и постарался бы доставить намъ возможно скорѣе рѣшительный отвѣтъ, чтобы согласно съ нимъ и мы могли поступать. Въ томъ же совѣщаніи мы заключили идти въ г. Бутеневу и къ лорду Понсонби и представить обоимъ въ вкпіи послѣдній проектъ Порты и наши замѣчанія на него, и высказать при этомъ случаѣ Понсонби всю правду и истину, которую подскажетъ намъ сердце. Такимъ рѣшительнымъ поступкомъ надѣялись достигнуть одного изъ двухъ: или чтобы Турки, видя, что мы не шутимъ, одумались и совершили дѣло по нашей волѣ, или чтобъ въ противномъ случаѣ мы не могли подвергаться чужому обману, но соблюли свои интересы, не смотря ни на какую опасность, и возвратились бы въ милое отечество наше, къ любезному господарю нашему, къ нашей братіи Сербамъ, дабы тамъ разрѣшить это дѣло возможно выгоднѣе для насъ, не губить славу вашего имени, и положить конецъ нареканіямъ, что мы будто бы пришли искать закона и порядка отъ Турокъ, которые сами не имѣютъ закона и порядка и готовы сознаться, что Сербы имѣютъ свободное внутреннее управленіе, въ которое никто мѣшаться не можетъ. Удовлетворить нашимъ требованіямъ, послѣ столькихъ приготовительныхъ работъ, не трудно тѣмъ болѣе, что мы въ сущности не ищемъ ни чего другаго, какъ только утвержденія гражданскихъ правъ въ народѣ, и порядка

 

 

429

 

въ дѣлопроизводствѣ. При такихъ двоякихъ обстоятельствахъ намъ пришлось бы опять обращаться къ Русскимъ и просить у нихъ защиты отъ Порты, но это противорѣчитъ самому положенію нашему. Намъ слава Богу, не нужно никого просить ни о чемъ, ибо все дѣло зависитъ отъ насъ самихъ, была бы только добрая и постоянная воля! — конечно никого, пока существуетъ народная любовь къ вамъ, которая еще болѣе утвердится, когда ваша свѣтлость установите права и порядокъ. Послѣ такого совѣщанія мы отправились къ Нури-эфенди, которому передали вышеупомянутыя примѣчанія и повторили сіи трогательныя рѣчи. Этотъ человѣкъ добраго сердца, хотя и невѣжда, былъ тронутъ нашими словами и изумился, особенно когда мы сказали ему, что не можемъ нарушить наши обязанности и будемъ просить вашу свѣтлость, чтобы вы позвали насъ назадъ, гдѣ, имѣя свободное внутреннее управленіе, мы можемъ сами устроить порядокъ. Онъ намъ отвѣчалъ, что прочтетъ наши примѣчанія и сравнитъ ихъ съ проектомъ Порты, намъ сообщеннымъ, если же понадобятся для сравненія хаттишерифы, то пересмотритъ и ихъ, а потомъ, на основаніи всего этого, согласно нашему желанію, донесетъ султану. При этомъ разговорѣ былъ и Вогориди, который сильно стоялъ за капу-техайю, говоря, что ему Решидъ-паша сказывалъ, какъ это дѣло было окончено съ вашею свѣтлостью; но мы возражали, что ничего не знаемъ о томъ и не можемъ помыслить, чтобы ваша свѣтлость позволили нарушить хота одну черту въ народныхъ правахъ, добытыхъ съ такими муками. На другой день 6 октября мы отправились къ г. Бутеневу и передали ему весь нашъ разговоръ съ Нури-эфенди, сообщивъ и о намѣреніи возвратиться домой для составленія устава. На это онъ замѣтилъ намъ: «идите, составляйте вашъ уставъ съ Ходжесомъ!» мы же отвѣчали: «не съ нимъ, а одни». Тогда онъ намъ сказалъ: «не удивляюсь нимало, что ваше дѣло идетъ дурно, ибо вы пошли совершенно не тѣмъ путемъ, какимъ бы слѣдовало». Отъ него мы отправились къ лорду Понсонби. Между прочимъ мы ему сказали, что не можемъ описать нашей глубокой жалости о нашемъ князѣ, который скомпрометировалъ себя, послушавшись чужихъ совѣтовъ и пославши насъ сюда. Онъ былъ тронутъ нашими словами и сказалъ: «это все интриги Русскихъ, которые должно быть сказали Портѣ: вотъ вамъ Сербы, вытащите у нихъ что можете, подобно тому, какъ мы взяли Бѣлградъ и отдали вамъ, а мы не будемъ защищать ихъ, — надѣясь учинить чрезъ то замѣшательство и напугать князя Милоша, чтобы привлечь его въ свои

 

 

430

 

объятія, чего ждутъ съ нетерпѣніемъ». Послѣ того онъ спрашивалъ насъ, довольны ли мы тѣмъ проектомъ, который прежде передали Портѣ, и если довольны, то пусть князь и народъ подпишутъ его и поручатъ мнѣ все дѣло, а я въ состояніи защитить его не только отъ Россія, но и отъ цѣлаго свѣта; лучше поступить такъ, чѣмъ возвратиться съ пустыми руками къ удивленію народа и на свое безчестіе, врагамъ же и интриганамъ на радость».

 

( 77. Русско-турецкій проектъ устава и замѣчанія на него депутаціи и Милоша, стр. 430—439 )

Примѣчанія на проектъ Порты, составленныя депутаціей и сообщенныя Нури-эфенди, Бутеневу, Понсонби и самому Милошу, показываютъ, въ чемъ отступалъ турецій проектъ устава отъ предложенаго Милошемъ. Въ этихъ примѣчаніяхъ говорилось между прочимъ слѣдующее:

 

«1) Политическое положеніе Сербскаго народа и его права довольно изъяснены высочайшими хаттишерифами 1829, 1830 и 1833 годовъ; а потому въ хаттишерифѣ, который долженъ содержать только организацію внутренняго управленія земли, не нужно упоминать: а) о царскихъ крѣпостяхъ въ Сербіи и городахъ въ Сербіи находящихся, б) о сербской депутаціи, которая должна постоянно пребывать въ Цареградѣ, в) объ уничтоженіи тимара, зіамета и т. п., г) о избраніи сербскихъ архіереевъ, и д) не зачѣмъ по нѣскольку разъ повторять о подданствѣ Сербовъ Блистательной Портѣ, чтò можно помѣстить одинъ разъ; въ началѣ или въ концѣ. 2) Не нужно, чтобы князь и члены Совѣта въ своей присягѣ клялись, что не будутъ ничего дѣлать противъ высочайшей воли, ибо и князь и народъ Сербскій дали уже однажды навсегда слово вѣрности премилостивому султану и его правительству, что и засвидѣтельствовали дѣломъ въ продолженіи столькихъ лѣтъ; а извѣстно, что всякое честное слово и вѣрность лишь тогда бываютъ сильны, когда основываются не на языкѣ только и клятвѣ, но когда доказываются очевиднымъ дѣломъ, какъ это показали князь и Сербскій народъ. Кромѣ того, чтò можетъ значить клятва 10 или 15 человѣкъ при остальномъ народѣ, не дающемъ клятвы, но уже разъ поклявшемся въ исполненіи своихъ обязанностей относительно Блистательной Порты и всегда надѣющемся на милость ея, согласно даннымъ ему привилегіямъ. Наконецъ это первый случай, что мусульмане ищутъ и требуютъ христіанской клятвы, которую обыкновенно считаютъ ни за что. 3) Не нужно заносить въ этотъ актъ ежегодное содержаніе князя, ибо князь договаривается о немъ съ своимъ народомъ съ вѣдома Совѣта. 4) Не нужно ставить въ началѣ этого акта, что князю даются нѣкоторыя преимущества, которыя потомъ въ статьѣ о Совѣтѣ ограничиваются; не

 

 

431

 

нужно ставить и въ концѣ его, что всѣ чиновники, директоры канцелярій и центральнаго правленія, члены Совѣта и т. п. должны повиноваться всѣмъ приказаніямъ князя, когда въ статьѣ о Совътѣ значится, что ни какое распоряженіе князь не можетъ выдать, прежде чѣмъ получитъ на то согласіе Совѣта. Чтобы избѣжать такого противорѣчія, можно сказать вкратцѣ: «князю вручается цѣлое правленіе землею и народомъ, которое онъ ведетъ посредствомъ своего Совѣта; равнымъ образомъ всегда совѣщается съ этимъ Совѣтомъ о всѣхъ постановленіяхъ, касающихся земли и народа, особенно же по части финансовъ, и таковыя постановленія не должны быть издаваены до тѣхъ поръ, пока князь и Совѣтъ не согласятся между собою, въ каковомъ случаѣ постановленія издаются за подписью князя, предсѣдателя Совѣта и директора соотвѣтственной канцеляріи и такимъ указомъ и постановленіемъ князя должны повиноваться всѣ чиновники и весь народъ». 5) Излишне опредѣлять возрастъ членовъ Совѣта и судовъ, ибо а) часто бываетъ, что человѣкъ 30, 29, 28, и менѣе лѣтъ можетъ имѣть болѣе способностей и заслугъ предъ отечествомъ, чѣмъ имѣющіе большее число лѣтъ; б) можетъ быть такого способнаго и заслуженнаго человѣка всѣ захотятъ видѣть въ томъ или другомъ званіи, а ему будетъ неболѣе 33 или 34 лѣтъ, между тѣмъ какъ потребовалось бы 35; в) въ Сербіи легко преступить это правило, ибо только теперь заводятся метрическія книги, а при такомъ порядкѣ каждый можетъ сказать, что ему 35 лѣтъ, и никто не въ состояніи доказать ему противнаго. Почему эта мысль какъ ничего не доказывающая и неудобнисполнимая въ Сербіи, должна быть совершенно оставлена, ибо можно быть увѣреннымъ, что князь и Сербское правительство, которое болѣе, чѣмъ кто либо другой заботится о благѣ своего отечества, сумѣютъ выбрать для важныхъ званій людей зрѣлыхъ, какъ дѣлали до сихъ поръ, а не дѣтей. Равнымъ образомъ и та мысль, что членомъ Совѣта можетъ быть человѣкъ, владѣющій недвижимымъ имуществомъ, должна быть оставлена, какъ ничего не доказывающая, ибо если за этимъ дѣло стало, то князь можетъ всякому, кого хочетъ назначить членомъ Совѣта, купить недвижиное имущество и взять съ него запись, а когда захочетъ, можетъ продать это имущество за долгъ, и лишенный недвижимаго имѣніа долженъ будетъ выдти изъ числа членовъ Совѣта. Точно также можетъ случиться съ членомъ Совѣта, что онъ погоритъ, или другимъ какимъ несчастнымъ образомъ потеряетъ недвижимое имущество, и такой, по случайному несчастію, долженъ быть лишенъ званія члена Совѣта,

 

 

432

 

хотя бы былъ вполнѣ достоинъ его. Вмѣсто всѣхъ этихъ условій довольно сказать: «членомъ Совѣта долженъ быть рожденный или прирожденный Сербъ, человѣкъ способный и такой, который чрезъ извѣстныя заслуги отечеству пользуется народнымъ довѣріемъ». 6) Такъ какъ директоры канцелярій центральнаго правленія въ то же время дѣлаются и членами Совѣта, то опять излишне повторять въ статьѣ о нихъ, что они должны быть выбираемы изъ Сербовъ. 7) Не объ однихъ только членахъ судовъ слѣдуетъ сказать, что они не могутъ быть лишены своего званія безъ слѣдствія и законнаго суда, но и о всѣхъ другихъ чиновникахъ, ибо такъ гласитъ указъ князя Милоша отъ 16 октября 1837 года, объявившій народныя права. 8) Не зачѣмъ говорить, что члены судовъ не могутъ быть перемѣщаемы на другія должности, ибо можетъ случиться, что князь выберетъ между ними кого либо въ члены Совѣта; довольно опредѣлить путь, какимъ можно вступать въ члены суда; напримѣръ: членами судовъ могутъ быть заслуженные и способные писари при судахъ, ибо таковые судьи будуть уже привычны къ законамъ и рѣшенію дѣлъ. 9) Сперва сказано ясно, что никакой чиновникъ и вообще никто не можетъ мѣшаться въ судейскія дѣла, а послѣ говорится, что срезскій старѣйшина имѣетъ надзоръ надъ мировыми судами. Помимо находящагося здѣсь противорѣчія, слѣдуетъ замѣтить, что послѣднее условіе неисполнимо, ибо каждый срезскій старѣйшина имѣетъ подъ своимъ вѣдѣніемъ по 50 и болѣе общинъ; въ каждой общинѣ всякой день дѣйствуетъ мировой судъ и притомъ словесно. Какимъ же образомъ срезскій старѣйшина будетъ имѣть надзоръ надъ этими судами? 10) Членовъ Совѣта положено 17, къ тому 4 директора канцелярій, (т. е. попечители) и еще предсѣдатель Совѣта, стало быть всѣхъ членовъ будетъ 22. Такое число очень велико, тягостно для народной кассы и кромѣ того излишне. Для такой малой страны, какъ Сербія, довольно предсѣдателя и 12 членовъ Совѣта, всего 13 человѣкъ, въ числѣ коихъ должны быть и директоры центральнаго правленія. Касса бы не могла и правительство бы не захотѣло содержать столько лишнихъ людей. Мнѣніе же, что сколько округовъ, столько будетъ и членовъ Совѣта, невѣрно, ибо: а) въ иномъ округѣ нельзя выбрать и одного члена Совѣта, особенно въ новопріобрѣтенныхъ, а въ другомъ можно набрать трехъ или четырехъ, б) если можно было взять число членовъ по округамъ, то также можно взять его или по воеводствамъ, или срезамъ, хотя отъ всѣхъ этихъ чиселъ нисколько не зависитъ хорошее управленіе Сербіей; воеводствъ 6, срезовъ болѣе 60,

 

 

433

 

округовъ 17, и всѣ эти числа, подобно 22, не такъ удобны, какъ 12 членовъ и 1 предсѣдатель. 11) Недостаточно выражено, какимъ образомъ будеть опредѣляемо жалованье членамъ Совѣта, ибо сказано только: «жалованье ихъ опредѣляется соотвѣтственнымъ образомъ и согласно», а не извѣстно, какой это соотвѣтственный образъ, и съ кѣмъ согласно. Не лучше ли бы было въ главѣ о чиновникахъ сказать вообще, что правительство, то есть князь съ Совѣтомъ, опредѣлятъ постоянную, справедливую и систематическую плату всѣмъ чиновникамъ и правительственнымъ служителямъ, а также архіереямъ, членамъ духовныхъ судовъ и служащимъ при училищахъ. 12) Не лучшели бъ было сказать разъ навсегда, что подъ именемъ правительства разумѣются князь и согласившійся съ нимъ Совѣтъ, и потомъ вездѣ употреблять слово правительство, а не безпрестанно говорить «князь въ согласія съ Совѣтомъ»? в) Въ Сербіи нѣтъ церковныхъ имѣній (вакуповъ), и потому рѣчь о нихъ, какъ не принадлежащая къ организаціи правительства, можетъ быть выброшена совсѣмъ тѣмъ болѣе, что въ томъ же актѣ есть одва статья, которая всякому обезпечиваетъ его собственность. 14) Намъ важется неудобнымъ, что директоры разныхъ канцелярій центральнаго правленія должны каждый годъ въ мартѣ или апрѣлѣ давать годичный отчетъ о своихъ дѣйствіяхъ Совѣту, ибо они сами члены Совѣта; было бы приличнѣе, еслибъ князь и Совѣтъ, когда захотятъ, осматривали дѣловодство въ канцеляріяхъ правосудія, внутреннихъ дѣлъ и финансовъ, особенно дѣйствительное состояніе кассы; чтò же касается придворной канцеляріи, то ея дѣловодство осматриваетъ самъ князь. 15) Не нужно безпрестанно повторять, что Сербія дѣлится на 6 воеводствъ и 17 округовъ. 16) Очень малъ періодъ въ три мѣсяца, по истеченіи котораго директоръ канцеляріи правосудія можетъ требовать отъ всѣхъ судовъ отчеты о процессахъ, разбиравшихся въ нихъ за это время; лучше назначить періодъ въ 6 мѣсяцевъ. 17) Неудобно подчинять народное просвѣщеніе канцеляріи правосудія, ибо это два совершенно различныя вѣдомства; князь давно завелъ въ Сербіи канцелярію просвѣщенія, которая такъ успѣшно заботится о школахъ; его горячее желаніе состоитъ въ томъ, чтобы въ уставъ внесена была пятая канцелярія — народнаго просвѣщенія. 18) Неправильно сказано, что въ Сербіи четыре рода судовъ, ибо это противно всѣмъ теоріямъ, которыя учатъ, что достаточно трехъ судебныхъ инстанцій: суда окружнаго, суда великаго или апелляціоннаго и суда верховнаго; четвертый же судъ въ Сербіи есть судъ общественный, примирительный или муниципальный;

 

 

434

 

а потому надо сказать, что въ Сербіи суды двухъ родовъ: общественные и правительственные, и послѣдніе трехъ степеней. 19) Актъ, который будетъ служить регламентомъ, долженъ быть ясенъ и точенъ, а потому вопросы, близкіе по своему содержанію должны быть помѣщены въ особыхъ главахъ, напримѣръ: о центральномъ управленіи, о судахъ, объ администраціи, о духовныхъ властяхъ, о народныхъ правахъ и т. п. 20) Чрезвычайная депутація представила одинъ проектъ Блистательной Портѣ, въ которомъ вся организація внутренняго правленія изложена въ связи и порядкѣ, и къ которому не могутъ относиться эти примѣчанія. Она покорнѣйше проситъ извѣстить ее, отчего Блистательная Порта ни мало не уважила ея проектъ, составленный по плану, данному отъ князя, причемъ депутація думаетъ, что ей болѣе извѣстны земскія потребности, и что она имѣетъ право просить возраженій, что именно въ ея проектѣ и почему не годится? Къ сему она считаетъ своимъ долгомъ присоединить, что князь Милошъ съ своимъ народомъ опредѣлилъ организацію внутренняго правленія прежде, чѣмъ Порта потребовала отъ него депутацію; оставалось не утвержденнымъ только центральное правленіе, и то по причинѣ одной статьи, помѣщенной въ хаттишерифѣ 1830 года, по которой члены Совѣта не могутъ быть устраняемы съ ихъ мѣстъ, объ этой статьѣ было много толковъ, ибо она чинитъ великое замѣшательство, давая членамъ Совѣта общую силу и крѣпость, которыя умаляютъ власть князя. Князь и народъ надѣялись, что Блистательная Порта ограничится истолкованіемъ этой статьи, согласно выгодамъ Сербіи и славѣ премилостиваго султана, а не будетъ навязывать имъ запутанную организацію, въ которой нарушаются отчасти и права Сербскаго народа».

 

Милошъ былъ взолнованъ дѣйствіями Порты не менѣе своихъ депутатовъ. Донесеніе ихъ онъ получилъ въ тотъ день, когда собирался отправиться изъ Крагуевца въ Тюпрію и Паратинъ; только чрезъ недѣлю онъ собрался съ духомъ, чтобы отвѣчать депутатамъ. Вотъ что писалъ онъ имъ отъ 24 октября:

 

«Изъ донесенія нашей чрезвычайной депутаціи мы увидали и увѣрились, что все время своего пребыванія въ Цареградѣ она провела безъ успѣха, не смотря на всѣ свои труды и старанія объ окончаніи дѣла. На сколько насъ это обезпокоило и озаботило легко наша чрезвычайная депутація можетъ себѣ представить, когда вспомнитъ, что народъ нашъ всякій день ожидаетъ чего то изъ Цареграда. Мы, по долгомъ разсужденіи о томъ, что намъ слѣдуетъ предпринять при такихъ обстоятельствахъ, рѣшили не созывать теперь скупщины для составленія

 

 

435

 

устава, но еще одинъ разъ и намъ самимъ и депутаціи нашей приступить съ прошеніемъ къ Портѣ; но если это не поможетъ, тогда уже мы соберемъ скупщину и посмотримъ, какъ бы устроиться къ нашей и народной пользѣ и обезпечить правду между нами. На созваніе скупщины мы потому не могли согласиться, не смотря на совѣты нашей чрезвычайной депутаціи, что она созывалась нѣсколько разъ ради устава, а потому теперь возникъ бы вопросъ: до которыхъ поръ мы будемъ подписывать уставы, подъ которыми мы подписались; а можетъ быть возникнутъ и другія непріятныя рѣчи: отчего не имѣемъ никакого акта отъ Порты, которымъ бы могли легко оправдать созваніе скупщины, ибо всѣмъ извѣстно, что дѣло устава передано Портѣ. Кромѣ того мы не знаемъ навѣрное, подтвердила ли бы Порта уставъ, подписанный скупщиной; въ противномъ случаѣ мы подкрѣпили бы въ народѣ сомнѣиіе въ добрыхъ намѣреніяхъ нашихъ. А потому и поручаемъ нашей чрезвычайной депутаціи перевести прилагаемое при семъ сербское письмо на турецкій языкъ и передать его Портѣ въ обоихъ видахъ».

 

Кромѣ того Милошъ посылалъ депутаціи свои замѣчанія на проектъ Порты; хвалилъ депутацію за ея примѣчанія, и приказывалъ спросить Нури-эфенди и президента султанскаго совѣта Хозревъ-пашу, угодно ли Портѣ утвердить сербскій проекгь устава безъ всякихъ измѣненій, и если это ей не угодно, то пусть пришлетъ фирманъ, по которому князь созоветъ скупщину для подтвержденія устава; а вмѣстѣ съ тѣмъ пусть Порта отпуститъ и чрезвычайную депутацію въ отечество. Вмѣстѣ съ тѣмъ Милошъ послалъ «Наставленіе» чрезвычайной депутаціи о томъ, какъ она должна дѣйствовать впредь. Въ этомъ наставленіи, дополнявшемъ замѣчанія, сдѣланныя депутаціею на проектъ Порты, было сказано:

 

«1) изложивши причины, почему мы не можемъ теперь созвать скупщину, поручаемъ чрезвычайной депутаціи нашей еще разъ представить свое прошеніе Портѣ, чтобы или уставъ нашъ, который мы поднесли ей, одобрила безъ всякой перемѣны, или чтобы сообщила причины своего несогласія. 2) При передачѣ таковаго прошенія пусть наша чрезвычайная депутація помимо остальныхъ представленій, служащихъ къ достиженію нашего желанія, замѣтитъ и то, что все написанное въ нашемъ проектѣ, составляетъ волю князя и Сербскаго народа, что миръ и порядокъ въ Сербіи могутъ утвердиться только одобреніемъ нашего устава, и только такимъ путемъ можно достичь того, что Сербскій народъ будетъ молиться за здоровье султана, въ противномъ же случаѣ между нами не будетъ никакого добра.

 

 

436

 

3) Пусть наша депутація доведетъ до свѣдѣнія Порты, что мы желаемъ вести переговоры по этому дѣлу только съ нею одной, ибо мы не признаемъ, не хотимъ и впредь признавать надъ собою никакого другаго господаря кромѣ султана Махмуда. 4) Намъ нѣтъ никакой надобности ни до Россіи, ни до Австріи, ни до Франціи, ни до Англіи, ни до какой другой державы. Мы заботимся лишь о томъ, чтобы сохранить съ ними дружескія отношенія, пока они состоятъ въ дружбѣ съ султаномъ, и будемъ пользоваться ихъ полезными для насъ и для Порты совѣтами, не дозволяя однакожь предписывать намъ законы. Пусть же и Порта твердо защищаетъ свою самостоятельность и не подчиняется никакимъ другимъ интригамъ. Она должна знать, что Русскіе недовольны нами и кричатъ на насъ потому, что мы рѣшились признать султана единственнымъ своимъ господаремъ, отстраняя всякое ихъ участіе въ нашихъ внутреннихъ дѣлахъ, и за то всячески стараются чѣмъ бы повредить намъ. Но мы надѣемся, что Порта не допуститъ до этого, если только пойметъ свои истинныя выгоды. Пускай при этомъ наша чрезвычайная депутація постарается доказать Портѣ, что мы, еслибъ обратились къ Россіи, тотчасъ же бы получили все, чего желали, но мы не только надѣемся, что султанъ не оставитъ насъ, но и считаемъ своею обязанностію держаться прямыхъ отношеній въ Портѣ, остерегаться чьего бы то ня было иностраннаго вліянія, которое ни намъ, ни Портѣ пользы принести не можетъ, и слѣдовательно мы не можемъ иначе толковать русское покровительство, какъ заботу о томъ, чтобы не было учинено какого зла Сербіи извнѣ, а что касается ея внутреннихъ дѣлъ и порядковъ, то они принадлежатъ князю и народу, которымъ далъ право на то султанъ. Итакъ если Порта согласна устранить отъ Сербіи вліяніе какой бы то ни было иностранной державы, если она желаеть, чтобы мы пребывала въ твердомъ постоянствѣ и не позволяли никому чужому, кромѣ нея самой, вмѣшиваться въ наши дѣла, то пусть она не склоняется на непріятельскія интриги, но подтвердитъ нашъ уставъ въ томъ видѣ, въ какомъ мы ей поднесли его: тогда и мы и народъ нашъ будемъ благословлять ее и молить Бога за здоровье царя. Кромѣ того пусть наша чрезвычайная депутація употребитъ всѣ свои силы, чтобы доказать какая великая польза можетъ произойти для нея самой изъ того, что Сербія не желаетъ имѣть никакихъ болѣе дѣлъ ни съ какою иностранною державой, и какія проистекутъ для нея выгоды изъ того, что одобреніемъ устава утвердится въ Сербіи миръ и порядокъ. 5) Если же Порта полагаетъ какія либо

 

 

437

 

препятствія измѣненію той статьи хаттишерифа, которая говоритъ о несмѣняемости членовъ Совѣта, то пусть наша чрезвычайная депутація употребить все свое краснорѣчіе, чтобы увѣрить ее, что эта статья противна чести и достоинству князя, всѣмъ чиновникамъ и народу, и притомъ открываетъ путь вліянію всякой иностранной силы и разнымъ интригамъ, коими легко можетъ быть нарушенъ миръ въ Сербіи; а чтò нарушеніе мира въ Сербіи пагубно и для Порты, то ей и самой извѣстно. Далѣе пусть депутація заявитъ, что такого установленія нигдѣ нѣтъ, что старѣйшина не можетъ перемѣщать младшихъ себя съ одного мѣста на другое, смотря по потребностямъ общенародной службы, и что послѣдніе въ такомъ случаѣ, зная, что старѣйшина не можетъ ихъ двинуть съ мѣста, обыкновенно бываютъ упорны, отъ чего послѣ рождается всякое зло 6) Пусть наша чрезвычайная депутація увѣритъ Порту, что въ Сербіи не можетъ быть ничего хорошаго, если эта статья хаттишерифа не измѣнится. Думаемъ, что не будетъ излишне сообщить нашей чрезвычайной депутаціи, что мы на этихъ дняхъ были спрашиваемы нѣсколькими старѣйшинами Тюпрійскаго округа о ходѣ дѣлъ нашихъ въ Цареградѣ, и что они, услыхавъ, что все остановилось изъ за перемѣны этой статьи въ хаттишерифѣ, отвѣчали намъ съ немалымъ огорченіемъ, что ни они, ни остальные чиновники никоимъ образомъ не могутъ одобрить того, ибо не хотятъ вѣчно служить въ нынѣшнихъ ихъ званіяхъ, но желали бы со временемъ войти въ Совѣтъ, говоря: «дурной солдать, который не хочетъ быть когда либо генераломъ», и что имъ нельзя будетъ достичь того, если они принуждены будутъ ждать, пока умретъ кто либо изъ членовъ Совѣта. «Если, говорили они, всѣ остальные чиновники могутъ быть перемѣщаемы смотря по надобности, почему же должны быть исключены изъ того совѣтнини. Не одного ли отца мы дѣти, зачѣмъ не будемъ равны и предъ закономъ? Съ какимъ будемъ служить усердіемъ, когда узнаемъ что законодательство однимъ чиновникамъ дало одно право, а другимъ другое? Какой же пользы ожидать, когда не будетъ поощренія ни честолюбію, ни прилежанію? вѣдь всякій чиновникъ служить усерднѣе, когда знаетъ, что старшій его можетъ быть перемѣщенъ съ своего мѣста на другое, чѣмъ когда знаетъ, что этого быть не можетъ. Какого стало быть прилежанія, какой охоты къ отправленію своихъ обязанностей можно ожидать отъ совѣтниковъ, когда они будутъ постоянные, такь что никто не можетъ ихъ перемѣщать? Отъ нихъ нельзя ждать ничего другаго кромѣ упорства; а чтò изъ того можетъ выйдти, знаетъ одинъ Богъ!»

 

 

438

 

Услыхавъ это и опасаясь, чтобы старѣйшины эти не вернулись въ свои мѣста съ неудовольствіемъ, и чтобы такимъ извѣстіемъ, не дали повода къ народному неудовольствію, мы должны были увѣрить ихъ, что пошутили, желая узнать, что они скажутъ на то, и только такимъ образомъ успокоили ихъ, запретивъ имъ сообщать кому бы то ни было нашъ разговоръ. Изъ всего этого чрезвычайная депутація можетъ показать Портѣ, что въ Сербіи существуетъ общее неудовольствіе по поводу упомянутой статьи, и что она должна поспѣшить удовлетвореніемъ нашихъ желаній, если хочетъ, чтобы сохраненъ былъ миръ въ нашемъ народѣ, который всегда былъ вѣренъ ей. Установленіемъ несмѣняемости членовъ Совѣта называется собственно униженіе власти Сербскаго князя для того, чтобы иностранныя державы могли проводить какія либо интриги какъ это видимъ въ Валахіи и Молдавіи, гдѣ также иностранная держава составляла уставъ, чего ей хочется и въ Сербіи. Пусть же Высокая Порта научится изъ примѣра вышеупомянутыхъ двухъ княжествъ, стонущихъ подъ тяжестію иностраннаго вліянія, и пусть постарается рѣшить вмѣстѣ съ Сербіей ея дѣло, чтобы имѣтъ право на благодарность. 7) Если все это не поможетъ, то пусть наши чрезвычайные депутаты спросятъ Порту: отъ чего она подтвердила безъ всякихъ противорѣчій уставъ Валахіи и Молдавіи, написанный по волѣ иноземной державы; а нашъ, составленный безъ всякаго иностраннаго вліянія, согласно духу народа и вообще цѣлому состоянію нашему, не хочетъ утвердить? Изъ сего видно, что ее подстрекаютъ чужія державы, и стало быть Сербія должна будетъ благодарить послѣднихъ за то, чтò могла бы дать ей сама Порта. Если она дѣйствительно думаетъ, что безъ Россіи или какой другой иностранной силы не можетъ этого сдѣлать, то пусть заранѣе скажетъ, чтобъ мы о томъ болѣе не хлопотали, и чтобъ сами труднлись надъ своимъ дѣломъ. 8) Но если Порта возразитъ, что готова подтвердить нашъ уставъ, если мы снабдимъ его подписями отъ народной скупщины, то депутація должна вступить съ нею немедленно въ переговоры объ изданіи фирмана, которымъ она одобряетъ уставъ, въ случаѣ принятія его народною скупщиной. 9) Какъ только депутація получитъ таковой фирманъ, то пусть пошлетъ его къ намъ, а мы соберемъ тогда скупщину, снабдимъ актъ подписями и пошлемъ нашей депутаціи для дальнѣйшихъ переговоровъ. 10) Но если же, послѣ всѣхъ выше приведенныхъ доказательствъ и просьбъ нашей чрезвычайной депутаціи, Порта не склонится ни къ подтвержденію

 

 

439

 

устава, ни къ изданію фирмана, обѣщающаго одобрить уставъ по нашему проекту; то пусть депутація донесетъ намъ о томъ, а мы пошлемъ ей приглашеніе возвратиться въ отечество, гдѣ и устроимъ дѣло сами съ нашимь народомъ, какъ наиболѣе будетъ желательно. Порту же постараемся увѣрить, что мы не хотимъ дѣлать ничего, что было бы противно ея праву, а нарушеніе нашихъ правъ, дарованныхъ намъ царемъ, не можемъ дозволить никому, и если бы кто нибудь покусился на свободу нашего внутренняго управленія, то мы станемъ жаловаться цѣлому свѣту и защищать наши права всѣми зависящими отъ насъ средствами».

 

На другой день Милошъ подтвердилъ депутамъ свои наставленія и требовалъ, чтобы депутація держала себя независимо отъ какихъ бы то ни было постороннихъ внушеній и дѣйствовала согласно предписаніямъ своего князя. Но кто же могъ провѣрить дѣйствія депутаціи, по крайней мѣрѣ главнаго члена ея, Петроніевича? Въ его рукахъ находились непосредственные переговоры съ Портою; онъ долженъ былъ доставлять ей переводы замѣчаній Милоша и самой депутаціи. Донося князю, вмѣстѣ съ своими товарищами одно, онъ сообщалъ Портѣ другое. Сторонникъ Вучича и его партіи, могъ ли онъ дѣйствовать въ пользу Милоша? 1-го ноября депутаты уже имѣли въ своихъ рукахъ письма Милоша и отвѣчали ему какъ то уклончиво: «радуемся сердцемъ и душой, что изъ всѣхъ вашихъ писемъ видимъ не только постоянную рѣшительность, но и доброе расположеніе ваше, и ничего другаго не желаемъ, какъ слышать о народномъ состояніи и вашей отеческой заботливости о немъ» [197].

 

( 78. Положеніе партій въ Сербіи, стр. 439—444 )

Между тѣмъ того довольства и согласія, о которыхъ твердилъ Милошъ въ своихъ письмахъ депутатамъ, вовсе не было въ самой Сербіи. Старѣйшины, стоявшіе во главѣ недовольныхъ, внимательно слѣдили за дѣйствіями князя, получали въ копіяхъ всѣ его письма, продолжалн разсылать своихъ агентовъ по Сербіи и обо всемъ сообщали русскому консулу и Аврааму Петроніевичу. Такимъ образомъ, въ Константиполѣ сходились съ двухъ сторонъ вѣсти, враждебныя Милошу. Противники его не ограничивались одними только порицаніями дѣйствій Милоша, но и готовили мало по малу его паденіе. Въ письмахъ Вучича къ Петроніевичу, писанныхъ до возвращенія Ходжеса изъ Константинополя, высказываются сильныя опасенія, что Милошъ побѣдитъ, что внутри княжества онъ успѣетъ подговорить сильную оппозицію уставу. Съ одной стороны Вучичь возбуждалъ Петроніевича дѣйствовать на Порту чрезъ русское посольство, съ другой сносился съ противниками Милоша, проживавшими

 

 

440

 

внутри Сербіи, приглашая ихъ возбуждать въ народѣ ненависть къ князю. Обстоятельства внутри самой Сербіи слагались не въ пользу Милоша. Болѣзнь его старшаго сына, Милана, усиливалась и рѣшено было, что дѣти князя вмѣстѣ съ матерью отправятся въ путешествіе по чужимъ землямъ. Члены совѣта, готовя уже въ Миланѣ преемника Милошу, отправили къ Любицѣ и ея сыновьямъ депутацію отъ Совѣта и Великаго Суда съ адресами, въ которыхъ желали имъ счастливаго пути и столь же счастливаго возвращенія въ отечество. 14 сентября совершено было торжественное богослуженіе въ бѣлградской митрополичьей церкви, и митрополитъ Петръ Іовановичь сказалъ при этомъ напутственную рѣчь. На другой день путешественнинамъ поднесена была торжественная ода, и въ сопровожденіи знатнѣйшихъ Сербовъ, самого Ефрема Обреновича, княгиня съ сыновьями переѣхала въ Землинъ. Оттуда семья Милоша отправвлась въ Панчево и Милошъ посѣтилъ ее тамъ. Однимъ изъ тайныхъ побужденій этого посѣщенія со стороны Милоша было желаніе убѣдить командовавшаго тамъ австрійскаго генерала, чтобы онъ писалъ въ Вѣну о необходимости отозвать изъ Сербіи Хаджича и Лазаревича. Милошу особенно былъ непріятенъ Хаджичь, связи котораго съ противною партіей были доказаны и юридическіе проекты котораго были прямо противоположны желаніямъ Милоша. Удаляя его изъ Сербіи, Милошъ надѣялся ослабить своихъ противниковъ. Но князь Меттернихъ, вмѣсто того чтобы исполнить желаніе Милоша, сдѣлалъ запросъ Филиповичу: какъ далеко ушли законодательные труды Сербіи и не нужно-ли еще для Сербіи пребываніе въ ней Хаджича и Лазаревича? Филиповичь, который еще 2 мая отправилъ въ Вѣну три донесенія, изъ коихъ въ одномъ описывалъ разрывъ Милоша съ Ващенкою, въ другомъ указывалъ на враждебное расположеніе князя къ Австріи, о чемъ свидѣтельствовалъ уже извѣстный указъ Милоша бѣлградскому магистрату, а въ третьемъ сообщая уставъ Хаджича, доказывалъ, что Милошъ не желаетъ никакихъ законовъ для своей земли и народа, отвѣчалъ и теперь, что пребываніе обоихъ юристовъ все еще нужно въ Бѣлградѣ. Милошъ, не видя возможности удалить Хаджича, не разъ подсылалъ и въ послѣднему съ требованіемъ, чтобы онъ не мѣшался ни въ какія политическія дѣла. Но какъ мало вѣрны были Милошу даже тѣ люди, которымъ онъ давалъ подобныя порученія, видно изъ того, что Цвѣтво Раевичь, посѣтивъ Хаджича 21-го октября и передавъ ему слова князя, говорилъ потомъ отъ себя, что уставъ уже переданъ Бутеневу для соглашенія его съ хаттишерифами, что англійская

 

 

441

 

партія все еще дѣйствуетъ противъ устава и предлагала послѣднее средство, чтобы князь купилъ подписи старѣйшинъ къ записи, свидѣтельствующей о томъ, что они не хотятъ никакого Совѣта, но всѣ эти происки, прибавлялъ Раевичь, запоздали. 30-го октября Хаджичь свидѣлся съ Ефремомъ Обреновичемъ и передалъ, съ чѣмъ подсылалъ Милошъ къ нему Раевича и Іову Германи, который былъ зятемъ Ефрема. Послѣдній отвѣчалъ, чтò они уже все ему сказали.

 

«Князь посылалъ и ко мнѣ, говорилъ Ефремъ, одного своего человѣка съ увѣреніемъ, что дастъ мнѣ много, если я буду поступать по его желанію. Но я ему отвѣчалъ, что буду дѣлать все, что клонится къ его чести и народной пользѣ, чтò же клонится къ его безчестію, того не хочу и не могу дѣлать; а касательно вознагражденія, я доволенъ и тѣмъ, что мнѣ далъ народъ, и бóльшаго не желаю; прошу только, чтобы князь не отнималъ у меня того, чтò мнѣ дано, и возвратилъ, чтò отнято».

 

Милошъ попытался было, при содѣйствіи другаго брата своего Іована Обреnовича, проживавшаго въ Чачакѣ, привлечь на свою сторону старѣйшинъ и народныхъ кметовъ того округа и посѣтилъ въ началѣ ноября Чачакъ, гдѣ провелъ около четырехъ дней. Ему приготовлена была торжественная встрѣча. Повсюду на путi встрѣчали его толны народа, а въ городѣ присоединилось къ нимъ народное войско; у городской церкви встрѣтилъ его епископъ ужицкой епархіи, Никифоръ Максимовичь; привѣтствовавшій его рѣчью. На другой день народная толпа въ 4.500 человѣкъ слишкомъ, собралась на обширномъ лугѣ и Милошъ привѣтствовалъ ее съ возвышенія рѣчью, въ которой указывалъ на свои заслуги предъ отечествомъ и выражалъ радость, видя народное расположеніе къ себѣ. Въ гимнѣ, который пропѣтъ былъ учениками мѣстной школы, говорилось между прочимъ; «вся Европа знаетъ, что въ Сербіи подъ твоей рукой цвѣтутъ правда и любовь». Надъ воротами дома, который занималъ Іованъ Обреновичь, вечеромъ красовался транспарантъ, представлявшій битву Сербовъ съ Турками при Чачакѣ; на магистратскомъ зданіи представлена была богиня правосудія; на школѣ — музы съ привѣтствіемъ, обращеннымъ къ Милошу. По словамъ оффиціальной газеты рѣчь Милоша встрѣчена была единогласными криками народа: «да сохранитъ тебя Богъ, тосподарь! да здравствуетъ племя Обреновичей!» Старые люди, знавшіе Милоша еще въ то время, когда онъ пасъ стада, видя его, теперь украшеннаго русскимъ и австрійскимъ орденами и портретомъ султана, окруженнаго народной толпой, плакали отъ радости. Но это уже было послѣднее отраженіе прежней славы Милоша.

 

 

442

 

Старѣйшины, жившіе въ Бѣлградѣ, сильно побаивались сношеній Милоша съ народомъ, и 4 ноябри Вучичь писалъ, рукою Раи Дамьяновича, въ Константинополь Аврааму Петроніевичу:

 

«почитаемый брате Аврааме! я писалъ вамъ на прошлой недѣлѣ, какъ князь измучился и перетрусился по поводу своего рѣшенія на предложенный ему оттуда уставъ, какъ онъ никоимъ образомъ не согласенъ на то, чтò предлагаютъ Порта и покровительствующая держава, и какъ онъ призвалъ къ себѣ Батю (Пауна Янковича) и намѣревался учинить протестацію предъ Портою. Не знаю, получили вы что нибудь отъ него по этому дѣлу; но я долженъ сказать вамъ, что и теперъ еще онъ находится въ томъ же настроеніи. Я уже писалъ вамъ, что онъ хотѣлъ побывать въ Чачакѣ, теперь извѣщаю, что онъ отправился туда во вторникъ. Къ чему клонится такое скитаніе то туда, то сюда, вы и сами можете знать. Повсюду носится слухъ, что онъ перешелъ на сторону Англичанъ и оставилъ Русскихъ, даже и самую Порту не слушаетъ. Вчера два кмета изъ Бѣлградскаго округа, удивляясь тому, приходили ко мнѣ спрашивать о томъ. Вы не знаете, въ какомъ мы теперь опасномъ положеніи находимся: только что не вспыхнулъ огонь, раздуваемый съ обѣихъ сторонъ. Съ часу на часъ, съ минуты на минуту, мы ожидаемъ здѣсь, что узнаемъ о какомъ либо движеніи изъ Крагуевца. Если не черезъ день или два, то конечно тотчасъ же по возвращеніи изъ Чачака должно случиться несчастіе. Слыша о томъ, мы всѣ старѣйшины приготовились здѣсь; у насъ подъ руками до 4,500 человѣкъ, готовыхъ устремиться туда. Ради Бога, братъ! чтò хотите и чтò можете, дѣлайте теперь, оканчивайте и спѣшите сюда. Одинъ только Богъ знаетъ, чтò у насъ можетъ случиться на этихъ дняхъ. Вы не знаете, что здѣсъ всѣ взволнованы и только что не вспыхнулъ бой со всѣхь сторонъ. Этого онъ не замѣчаетъ, а потому и бѣснуется, бѣгаетъ съ одного мѣста на другое, чтобы показаться милостивымъ въ народу. Прилагаю при семъ записку, которую мнѣ прислалъ одинъ изъ знакомыхъ; изъ нея увидите, какъ всѣ пылаютъ духомъ неспокойства отъ нынѣшней политики. Кюниберъ совѣтовалъ ему перемѣнить всѣхъ нынѣшнихъ офицеровъ и на ихъ мѣсто назначить другихъ, простыхъ капраловъ, и взять себѣ изъ народа 300 человѣкъ какъ бы для гвардіи, чтобы ничего не бояться. Опять повторяю вамъ: только что не вспыхнулъ огонь, но мы всѣ здѣсь ждемъ того съ часу на часъ, съ минуты на минуту, и готовы идти на встрѣчу всякой судьбинѣ».

 

Старѣйшины, полагая, что Милошъ готовитъ народъ къ борьбѣ, рѣшились открыто

 

 

443

 

высказать ему свой взглядъ на его поведеніе. Они отправили къ нему въ Крагуевацъ стараго Милютина Гарашанина, котораго Милошъ особенно уважалъ и который всегда отличался отвагою и присутствіемъ духа, съ порученіемъ объявить ему, отъ имени Ефрема Обреновича, Ѳомы Вучича и остальныхъ старѣйшинъ, что они понимаютъ, къ чему клонятся его дѣйствія и предупреждаютъ его, чтобы онъ одумался и вернулся назадъ, обратился къ Россіи и къ нимъ, чтобы дѣйствовать за одно; а изъ народной смуты ничего добраго не выйдетъ, пожалуй еще онъ самъ пострадаетъ, чего они вовсе не хотятъ. Такой рѣшительный шагъ, такая откровенность старѣйшинъ, дѣйствовавшихъ прежде тайкомъ отъ Милоша, указываютъ съ одной стороны, что они уже не боялись своего господаря, а съ другой — что сильно опасались народной смуты. Милошъ отвѣчалъ Гарашанину, что у него и въ умѣ не было ссориться съ старѣйшинами и разрывать съ Россіей. А Хаджичь воспѣлъ поѣздку Гарашанина въ Крагуевацъ въ своей поэмѣ: «Бой силы съ закономъ», въ которой Вучичь выставлялся какъ сторонникъ свободы, даруемой Сербіи султаномъ и царемъ, а Милошъ какъ врагъ этой свободы. Опасаясь Милоша, старѣйшины дѣйствовала противъ него и у себя дома, и въ Константинополѣ. Изъ внутреннихъ округовъ Сербіи на имя Вучича стали приходить записки, ясно свидѣтельствовавшія о томъ, что противъ князя былъ подготовляемъ заговоръ. Такъ изъ Крагуевца писали ему отъ 21 ноября:

 

«время удобное, планъ добрый, народъ согласенъ, и всѣ были бы рады отворить себѣ окна; довольно жили во тьмѣ; но послѣднее откладываніе дѣла вдаль холодитъ всѣмъ сердца и многіе не хотятъ сами идти на смерть, видя, что мы не способны оказать дѣла».

 

Нѣсколько позднѣе ему писали изъ Валѣва:

 

«мнѣ очень пріятно было, когда М. Б. вручилъ мнѣ отъ васъ такое именно извѣстіе, какого я ждалъ и надѣялся по обстоятельствамъ. А еще мнѣ пріятнѣе слышать, что дворецъ нашего покровителя освѣщенъ и что вы въ немъ у высокороднаго господина Ващенки день св. Николая праздновали торжественно. Дай Богъ, чтобы Сербо руссы, или, лучше сказать, Руссо-сербы тысячелѣтие праздновали вкупѣ и нераздѣльно. Но и я хочу похвалиться предъ вами, что по возвращеніи моемъ изъ Крагуевца славилъ моего патрона, и имѣлъ среди гостей много чиновниковъ, священниковъ и кметовъ, и вмѣстѣ пировали. Я всякаго напоилъ снова моимъ пивомъ, сколько каждому по силамъ; и каждый отходилъ съ благодарностію и кричалъ: ура! ура! прося чтобы, когда вы позовете меня на предпразднество,

 

 

444

 

позвать и ихъ; когда же кончатся хмѣльныя фантазіи, тогда мы услышимъ новыя и веселыя сербскія пѣсни. Всѣ выше поименованные и неименованные каждый просили меня особенно поручить ихъ чрезъ васъ милостямъ г. Ващенки и господаря Ефрема. «Увѣрьте ихъ, говорили они, что если бы въ Европѣ всѣ щенята, котята и другая тварь превратились въ Англичанъ, то и тогда бы нельзя бы было отторгнуть и отцѣпить Сербію отъ Россіи; пусть эти новые пріятели покажутся явно, мы тогда поговоримъ съ ними и т. п.».

 

Съ другой стороны дано было знать въ Константинополь, что не всѣ старѣйшины раздѣляютъ мнѣнія Милоша. Петроніевичу, который одинъ изъ депутатовъ зналъ по турецки, посовѣтовали замедлить подачею турецкаго перевода ноты Милоша къ Портѣ; а тѣмъ временемъ послѣдняя спѣшила покончить съ цѣлымъ дѣломъ объ уставѣ. Получивъ еще 1 ноября бумаги отъ Милоша, депутація только 21 ноября увѣдомила его, что турецкій переводъ его ноты врученъ Портѣ, и при этомъ прибавляла:

 

«Нури-ефенди сообщилъ намъ, что они имѣютъ извѣстія, будто наше дѣло не ведется съ согласія народа; но нѣкоторые старѣйшины и народъ хотятъ иначе, а Милошъ бегъ по своему ... Видно, что интриганы успѣли смутить Порту, увѣряя, что князь ищетъ одного, а народъ другаго. Намъ кажется, что не обойдется безъ посылки комиссара отъ Порты въ Сербію, и еслибъ до этого дошло, то мы уже здѣсь будемъ не нужны».

 

( 79. Порта даетъ свой уставъ Сербіи, стр. 444—448 )

Но чрезъ недѣлю депутаты извѣщали Милоша, о внѣзапномъ оборотѣ, какой приняло ихъ дѣло.

 

«Къ величайшему и крайнему удивленію нашему, писали депутаты отъ 29 ноября, мы узналя отъ Вогориди, что наше дѣло въ Диванѣ кончено, и при томъ вслѣдствіе сильнаго русскаго настоянія.... На вопросъ нашъ: какъ же кончено дѣло? отвѣчалъ намъ: по хаттишерифу. Спрашивали мы его: прошла ли статья о воеводствахъ? отвѣчалъ, что воеводства отвергнуты. На вопросъ: упоминается ли о флагѣ и т. п.? сказалъ, что нѣтъ ни слова. Спросили мы: говорится ли о скупщинѣ? отвѣчалъ, что не говорится. Тогда мы спросили: читанъ ли нашъ уставъ, если такъ утверждено? отвѣчалъ, что читанъ, но на него обращено слабое вниманіе, ибо г. Бутеневъ руководилъ всѣмъ дѣломъ. На вопросъ нашъ: зачѣмъ же звали насъ сюда, когда наши предложенія не уважаются? отвѣчалъ: звали для того, чтобъ видѣть ваше мнѣніе, а потомъ уже предоставить рѣшеніе Портѣ и Россіи. На наше замѣчаніе: зачѣмъ же стоитъ въ хаттишерифѣ, что Сербія имѣетъ свободное внутреннее управленіе, а не значится, что Сербія должна подчиняться во всемъ рѣшеніямъ Порты и Россіи? онъ

 

 

445

 

отвѣчалъ, что свобода внутренняго управленія всегда разумѣлась условно, т. е. какъ рѣшатъ царь и покровитель, и потомъ, кончивъ разговоръ, засмѣялся и сказалъ: «гдѣ пишутъ и толкуютъ сильные, чтò будемъ дѣлать мы слабые? ибо сильный всегда имѣетъ право въ самой силѣ своей». Выслушавъ эти удивительные вѣсти, мы тотчасъ же отправились къ Нури-эфенди, прося отвѣта на нашу ноту. Онъ намъ отвѣчалъ, что по нашему дѣлу учинено рѣшеніе по договору между Портою и русскою миссіей, что дѣло близко къ концу, вскорѣ будетъ поднесено для подписи султану, и все это будетъ готово чрезъ два или три дня. Когда мы его спросили: рѣшено ли дѣло по нашему представленію? На это онъ отвѣчалъ: все сдѣлано по вашему представленію во всемъ, кромѣ статьи о членахъ Совѣта. Намъ не оставалось ничего болѣе, какъ просить кого можемъ, и мы тотчасъ же отправились къ Хозревъ-пашѣ просить его о помощи, а лорду Понсонби поговоримъ о дѣлѣ также не замедля. О лордѣ мы теперь можемъ сказать навѣрное, что видя, какъ неуспѣшно его вмѣшательство въ наше дѣло, онъ начинаетъ подозрѣвать самихъ насъ. Изъ этого извѣстія можете видѣть, ваша свѣтлость, что рѣчи Вогориди не сходятся съ отвѣтомъ Нури эфенди, и мы не знаемъ, кому изъ нихъ вѣрить; но взирая на умственныя способности обоихъ, надо вѣрить тому, что говоритъ Вогориди. Во всякомъ случаѣ очевидно, что мы находимся теперь въ тяжеломъ положеніи и не знаемъ, что намъ дѣлать, и считаемъ нужнымъ предувѣдомить вашу свѣтлость, что мы, если Порта и объявитъ, чтобъ мы возвратились домой, ибо дѣло кончено, до тѣхъ поръ не пойдемъ отсюда, пока вы не позовете насъ, и будемъ все настаивать, чтобъ подтвержденъ былъ нашъ актъ».

 

1 декабря депутаты писали Милошу:

 

«лордъ Понсонби писалъ намъ вчера, что не можетъ надивиться, какъ все это могло случиться, и мы снова повторили ему уже прежде сообщенный отвѣтъ Нури-эфенди, удивляясь и сами тому, что произошло.... Говорили мы и Вогориди объ отвѣтѣ Нури-эфенди; онъ удивился словамъ его, прибавивъ, что въ уставъ внесены еще и другія перемѣны: такъ Сербія не будетъ имѣть въ Цареградѣ своей депутаціи, но капу-техайю, что суды не будутъ имѣть трехъ степеней, но только двѣ, что воеводства потому не были одобрены, что имѣютъ нѣкій видъ губерній».

 

12 декабря депутаты писали князю слѣдующее:

 

«лордъ Понсонби, увѣрившись, что наши донесенія ему были вѣрны, потребовалъ, чтобъ мы явились къ Нури-эфенди и сказали ему, что изъ наставленій, полученныхъ нами отъ князя Милоша, знаемъ,

 

 

446

 

что князь не можетъ привести въ исполненіе хаттишерифъ, въ которомъ сказано о Совѣтѣ, какъ говорилъ Нурія Понсонби, а тѣмъ менѣе хаттишерифь такого рода, въ какомъ представилъ Нури депутаціи. Такое заявленіе депутаціи, по словамъ Понсонби, необходимо ему для его собственныхъ дѣйствій. Мы отправились къ Нури предъ самымъ байрамомъ и все высказали ему согласно желанію лорда; но онъ твердидъ все одно да одно, что такъ найдено за лучшее и для бега Милоша, и для народа. Мы просили отвѣта на письмо вашей свѣтлости и на ноту, онъ обѣщалъ намъ дать его, но примѣтилъ, что и въ письмѣ и въ нотѣ упоминается только о Совѣтѣ, прочее же все сдѣлано по нашему предложенію. На вторичный вопросъ нашъ: дѣйствительно ли все остальное исполнено по нашему, онъ отвѣчалъ: да, а если бы что малое и не такъ было, то легко поправить, лишь бы статья о Совѣтѣ оставалась по ихнему; а если какой членъ Совѣта въ чемъ либо погрѣшитъ противъ имперіи или противъ земскихъ законовъ, то пусть бегъ пишетъ девлету, а девлетъ, любя Бога, пошлетъ фирманъ, чтобъ таковой членъ Совѣта былъ смѣненъ. Мы ему сказали, что такимъ образомъ нарушается наша свобода внутренняго управленія, а онъ говорилъ что не нарушается, ибо и самъ бегъ будетъ избираться, и онъ будетъ смѣняться фирманомъ Порты. Мы ему говорили, что Порта хочетъ сдѣлаться судьею между княземъ и членами Совѣта, ибо одинъ разъ пришлетъ князю фирманъ противъ Совѣтннка, а другой разъ можетъ объявить члена Совѣта невиннымъ, и такимъ образомъ иногда будетъ угождать одному, иногда другому, смотря по тому, какъ потребуетъ ея собственный интересъ. По краткомъ молчаніи, мы объявили, что большая часть статей устава принадлежитъ въ внутреннему управленію, которое должно быть свободно и которое устроить можемъ и мы. Нури отвѣчалъ намъ: «Порта имѣетъ договоры о Сербіи съ Россіей, которые должна сохранять, и не можетъ издать новаго постановленія Сербіи безъ Россіи; но изъ любви къ Сербіи въ 25 дней сочинила уставъ съ русскимъ посланникомъ, который хотѣлъ, чтобы не князь избиралъ совѣтниковъ, а народъ. Русскіе твердо хотятъ, чтобы удержанъ былъ хаттишерифъ 1830». «За чѣмъ же вы позвали насъ сюда, когда сами не можете ничего сдѣлать; мы бы и дома устроились», говорили мы. А онъ отвѣчалъ: «Сербія есть султанская земля, и султанъ думалъ, что вы сами не сумѣете устроить свои дѣла, въ которыя стали мѣшаться Русскіе и Англичане; онъ вызвалъ сюда депутацію, чтобы освободить дѣло отъ интригъ». На это мы ему ничего не отвѣчали.

 

 

447

 

Когда же мы заявили, что не нуждаемся въ хаттишерифѣ, нарушающемъ наши права, но ждемъ только отвѣта на письмо и ноту князя, чтобы отправиться домой; то онъ отвѣчалъ намъ, что въ такомъ случаѣ хаттишерифъ будетъ посланъ на имя бѣлградскаго паши. Послѣ того мы были у лорда Понсонби и сообщили ему нашъ разговоръ съ Нуріей. Лордъ всю вину слагаетъ на Нури, говоря, что онъ не вѣрно представлялъ султану; но что теперь султанъ узналъ все, но тяжко боленъ и все дѣло кончено по соглашенію между его министромъ и россійскимъ посланникомъ. Нури, говорилъ онъ, долженъ быть смѣненъ, какъ совершенно не способный человѣкъ. Сербское дѣло не зависитъ только отъ рѣшенія одного Нури; Европа не можетъ быть довольна такимъ рѣшеніемъ; теперь произойдетъ не мало зла для многихъ и для вашего отечества, которому предстояла великая роль. Затѣмъ онъ сказалъ, что намъ надо ѣхать домой».

 

Между тѣмъ Милошъ, еще до полученія послѣднихъ трехъ донесеній депутаціи, имѣя въ рукахъ только письмо отъ 21 ноября послалъ депутатамъ денежные подарки, возвысилъ ихъ жалованье, а Петроніевичу сообщилъ свѣдѣнія о его семьѣ и сынѣ Любомирѣ, одобряя при этомъ воспитаніе послѣдняго. Получивъ эти награды Петроніевичь отвѣчалъ Милошу двумя письмами, въ которыхъ говорилъ,что «чрезмѣрныя милости князя заставили его лицо покрыться пламенемъ стыда, ибо онъ не успѣлъ кончить своего дѣла по желанію Милоша, что онъ шлетъ молитвы къ Богу, да ниспошлетъ онъ опять свою благодать на свѣтлую главу князя, приведшаго любезное отечество къ такому процвѣтанію, да просвѣтится свѣтъ князя предъ человѣки, да поддержится, устроится и укрѣпится дивное племя ваше (Обреновичей), племя сербское, въ примѣръ всѣмъ милостивымъ и добрымъ владѣтелямъ свѣта»; цѣлуя свѣтлую десницу князя съ истиннымъ страхопочитаніемъ, Петроньевичь говорилъ, что онъ никогда не будетъ въ состояніи заслужить свой долгъ Милошу. Въ то самое время, какъ Петроніевичь расточалъ предъ княземъ увѣренія въ своей благодарности и преданности, Милошъ, получивъ послѣднее донесеніе депутаціи, писалъ ей, чтобы она возвратилась въ свое отечество, не дожидаясь ни хаттишефа, ни отъѣзда турецкаго комиссара въ Бѣлградъ.

 

«Но предъ выѣздомъ изъ Константинополя, пусть наша чрезвычайная депутація, говорилъ Милошъ, явится предъ Блистательною Портой, и скажеть ей, что представленія наши были не только нашею, но и народною волею, и что наши чрезвычайные депутаты были не только наши, но и народные, ибо чтò есть народъ, то есть и князь,

 

 

448

 

и чтò князь, то и народъ; коммисаръ Порты увидитъ, что наши депутаты не изъ Америки пришли, но изъ среды Сербскаго народа. Пусть же Порта проститъ намъ, что мы будемъ держаться прежняго хаттишерифа, который она портитъ позднѣйшими, назначаетъ для насъ капу-техайю, а касательно статьи о членахъ Совѣта говоритъ, что не можетъ измѣнить ее. Затѣмъ пусть наша депутація отправится въ лорду Понсонби и выскажетъ ему нашу благодарность за его труды, которыми старался оказать намъ помощь въ этомъ дѣлѣ. Чтоже касается дѣйствій нашей чрезвычайной депутаціи, то признаемъ, что она дѣлала все, чтò могла, а если сила и непостоянство Порты учинили иначе, то не можемъ винить въ томъ депутатовъ. Мы пользуемся симъ случаемъ, чтобы увѣрить нашу депутацію, что ей нечего стыдиться того, что она не исполнила своего порученія; мы увѣряемъ ее, что труды ея никогда не будутъ забыты нами; за услуги, оказанныя ею намъ въ Цареградѣ, мы желали бы дѣлить съ нею послѣдній кусокъ хлѣба до конца жизни нашей. Предъ своимъ отъѣздомъ пусть наша чрезвычайная депутація посѣтитъ святѣйшаго патріарха и другихъ нашихъ знакомыхъ и увѣритъ ихъ въ нашемъ высокопочитаніи.... Мы надѣемся на Бога, что не все такъ будетъ, какъ желаютъ наши непріятели. Если же напослѣдокъ увидимъ, что иначе быть не можетъ, то мы останемся простыми зрителями и увидимъ, какая участь постигнетъ тѣхъ, которые обѣщаютъ себѣ изъ этого случая Богъ знаетъ какое благо.... Здѣсь насъ обзывали всячески и распространили въ народѣ различные слухи: что мы намѣрены продать Сербію, и съ этою цѣлію послали въ Вѣну 20.000 дукатовъ, что Англія дала намъ 1.000 окъ золота (въ окѣ окол 2 1/2 фунтовъ), что мы отправили для этой же цѣли сыновей нашихъ изъ Сербіи въ Валахію, и что мы хотимъ пошокчить (обратить въ католичество) Сербовъ. Каковъ теперь Совѣтъ, и какіе члены въ немъ остались послѣ васъ, это хорошо вамъ извѣстно, а что они не способны ни въ чему, въ этомъ нечего сомнѣваться».

 

( 80. Дѣятельность Вучича, стр. 449—450 )

Но Милошъ жестоко ошибался, считая своихъ противниковъ не способными ни къ чему; еще болѣе ошибался онъ, отдѣляя Петроніевича отъ партіи недовольныхъ. Петроніевичь въ тотъ же самый день, когда только намекнулъ Милошу о томъ, что Порта не соглашается принять уставъ, предложенный депутаціей отъ имени князя и народа, писалъ уже Вучичу, что дѣло кончено и уставъ будетъ во всемъ согласенъ съ желаніями ихъ партіи. Въ отвѣтъ на это извѣстіе Вучичь послалъ въ Константинополь

 

 

449

 

любопытное письмо отъ 29 января:

 

«почитаемый брате Аврааме! принявъ ваше любезное письмо отъ 21 числа сего мѣсяца и уразумѣвъ радостное содержаніе его, я тотчасъ же сообщилъ его кому здѣсь слѣдовало, и потомъ послалъ нашимъ друзьямъ въ Крагуевацъ. Если милостивый Богъ далъ и столь великодушные для насъ цари настояли, что всѣ наши права утверждены, то еще нужно точнѣе опредѣлить о членахъ Совѣта, что они не могутъ быть смѣняемы безъ вины, согласно хаттишерифу; но дастъ Богъ и милость царская и это ладное дѣло совершится. Тогда сколь мнѣ радостно и крайне утѣшительно будетъ извѣстіе, что вы уже находитесь въ отечествѣ. О, Богъ дастъ, и то ужь скоро будетъ, — это единственное желаніе и молитва, возсылаемыя нами къ всещедрому Творцу. Что же вы пишете, что вмѣстѣ съ вами прибудутъ и коммисары отъ обоихъ дворовъ, то надо узнать, кто прибудетъ къ намъ со стороны Покровительницы. Знаю, что это будетъ человѣкъ добрый, но я думалъ бы, что это дѣло могъ бы исполнить и г. Ващенко, который то заслужилъ, а со стороны Порты хорошобъ было, еслибъ пришелъ къ намъ почтенный тимокскій сосѣдъ (видинскій паша); а еще бы лучше было, еслибы былъ присланъ фирманъ и къ Юсуфу-пашѣ: сильно помогъ намъ этотъ человѣкъ въ нашемъ дѣлѣ! Прекраснаа была бы ему благодарность за то! Но кто бы къ намъ ни былъ опредѣленъ и присланъ, мы увѣрены, что будетъ исполнять все, чтò возложено будетъ на него его порученіемъ и обязанностію. Вышеупомянутыхъ людей называю потому, что мы считаемъ ихъ за нашихъ и народныхъ пріятелей; желали бы имѣть ихъ, чтобы при этомъ случаѣ выразить и имъ нашу благодарность. Мы почтеннаго тимокскаго сосѣда просили уже чрезъ Яникія Германа, который вчера поѣхалъ отсюда къ нему въ Видинъ вмѣстѣ съ Мула-Мехмедомъ, будучи посланъ княземъ для договора о проданной ему соли, чтобы онъ постарался получить на свое имя порученіе къ намъ, какъ пріятель здѣшняго народа; но кто бы ни явился къ намъ, по милости и опредѣленію царей, будутъ желанные гости» [198].

 

Въ концѣ декабря уставъ былъ подписанъ султаномъ въ видѣ хаттишерифа на имя бѣлградскаго Юсуфъ-паши, а не Сербскаго князя, какъ это было съ послѣдними хаттишерифами, и въ этомъ уже нельзя было не видѣть нѣкотораго униженія Сербскаго князя въ его достоинствѣ. Чрезвычайная депутація была задержана въ Константинополѣ на время составленія французскаго и сербскаго переводовъ этого хаттишерифа. Петроніевичь, въ котораго Милошъ по прежнему продолжалъ вѣрить, не

 

 

450

 

хотѣлъ оставить столицы султана до полученія этихъ переводовъ, вопреки требованій князя выѣхать изъ Константинополя, представивъ Портѣ протестъ противъ устава. Въ самой Ссрбіи противники Милоша, поддерживаемые пашею и русскимъ консуломъ, привлекши на свою сторону большую часть чиновниковъ, уже имѣли на столько силы, чтобы помѣшать Милошу поднять какое либо движеніе въ народѣ противъ устава. Они распускали слухъ, что уставъ предложенъ Россіей и утвержденъ Портой, а составленъ по проекту Хаджича, что въ немъ говорится и о народной скупщинѣ.

 

10-го января, не бывъ въ Бѣлградѣ ровно девять мѣсяцевъ, Милошъ прибылъ туда изъ Крагуевца. Его ожидала торжественная встрѣча. На другой день къ нему явились съ привѣтствіями всѣ иностраные консулы, а потомъ Юсуфъ-паша. Заплативъ за эти посѣщенія своимъ визитомъ, князь занялся дѣлами. Офиціальная газета въ номерѣ отъ 21 января извѣщала, что уставъ будетъ вскорѣ объявленъ, что Ващенко оторавилъ въ Петербургъ подробныя депеши о сербскихъ дѣлахъ, что остановка только за сличеніемъ разныхъ переводовъ устава.

 

Въ самомъ дѣлѣ Милошъ, получивъ сербскій и французскій переводы устава, приглашалъ Хаджича чрезъ Теньку Стефановича истолковать смыслъ устава до его обнародованія. Но Хаджичь потребовалъ, чтобы воля князя изъявлена была ему письменно, ибо опасался, что его толкованіе можетъ возбудить неудовольствіе съ чьей либо стороны. Тогда Милошъ обратился къ Юсуфъ-пашѣ съ вопросомъ: какъ надо понимать ту статью устава, въ которой говорилось объ увольненіи членовъ Совѣта? Для переговоровъ о томъ онъ послалъ Вучича, Стояна Симича, Радичевича. При этомъ онъ ссылался на различіе въ переводахъ, доставленныхъ Юсуфомъ пашей и Петроніевичемъ. Переводъ полученный отъ перваго гласилъ: «совѣтники не могутъ быть лишены своего званія, пока не окажутся виновными противъ законовъ страны или высокой Порты»; въ переводѣ же, присланномъ Петроніевичемъ изъ Цареграда, положеніе совѣтниковъ было еще болѣе обезпечено, ибо въ немъ говорилось: «эти сановники не могутъ быть лишены своего званія, пока не будетъ доказано предъ высокою Портою, что они виновны». На вопросъ Симича, который изъ этихъ двухъ переводовъ правильнѣе, паша, по турецкому обычаю, отвѣчалъ двусмысленно: «если хотите зависѣть отъ Порты, тогда правильнѣе переведено въ Цареградѣ; если же не хотите, то пусть будетъ такъ, какъ я перевелъ». Вучичь и Симичь объявили, что они пристаютъ къ

 

 

451

 

цареградскому переводу и передали свое рѣшеніе Милошу, какъ отвѣтъ паши. Такимъ образомъ зависимость Сербіи отъ Порты была выражена еще сильнѣе, благодаря настоянію самихъ сербскихъ старѣйшинъ. Милошъ долженъ былъ принять такой уставъ, ибо изъ депутатовъ его протестовалъ въ Константинополѣ только одинъ Живановичь, а лордъ Понсонби, получивъ отъ Порты на свой запросъ отвѣтъ, что между нею и Англіей нѣтъ никакихъ договоровъ касательно Сербіи, самъ писалъ Милошу, приглашая его покориться и быть спокойнымъ. При этомъ англійскій посланникъ прибавлялъ: «я не думаю, чтобы сербскіе депутаты дѣйствовали противъ желаній князя; но мнѣ кажется страннымъ, что они дѣлали Портѣ такія предложенія, подобныхъ которымъ, къ счастію, нѣтъ въ хаттишерифѣ». Вообще весь ходъ переговоровъ объ уставѣ, веденный сербскою депутаціей въ Константинополѣ, не можетъ быть объясненъ во всей его подробности, на основаніи только тѣхъ матеріаловь, которые до сихъ поръ были обнародованы.

 

( 81. Свидѣтельство Живановича о переговорахъ по поводу устава, стр. 451—452 )

Даже самъ Живановичь, столь обстоятельный въ другихъ случаяхъ, о пребываніи въ Константинополѣ говоритъ весьма кратко въ своихъ запискахъ:

 

«когда мы въ Цареградѣ представились министру иностранныхъ дѣлъ Решидъ-пашѣ, то онъ объявилъ намъ, что мы вызваны совѣщаться съ Портою объ уставѣ для Сербіи, и потребовалъ отъ насъ проекта согласнаго съ хаттишерифами, а о границахъ и выселеніи Турокъ не упомянулъ ни слова. Мы уговорились между собой, что прежде всего нужно снестись съ княземъ, составивъ напередъ проектъ согласно съ его намѣреніями, и пославъ его на одобреніе князя, а потомъ по полученіи отвѣта отъ князя представить его Портѣ. Обязанность составить такой проектъ пала на меня. Товарищи мои одобрили мой проектъ, имѣвшій счастіе понравиться и князю, который возвратилъ его изъ Крагуевца безъ всякаго примѣчанія; тогда мы предложили его высокой Портѣ. Оносительно всѣхъ статей мы согласились съ нею легко; но касательно статьи о совѣтникахъ никакъ не могли согласиться. Мы хотѣли, чтобы совѣтники подлежали земскому суду, по рѣшенію котораго могли бы быть смѣщены, и кромѣ того оставляли за княземъ право увольнять ихъ въ отставку съ пенсіей, когда онъ сочтетъ за лучшее, или перемѣщать ихъ на другія должности, не понижая ни ихъ чина, ни ихъ жалованья. Порта же доказывала, что совѣтники должны быть пожизненными и не могутъ быть удаляемы, пока не осудитъ ихъ Порта. Тутъ-то было и было споровъ! Много мы приняли труда, но и Нури-эфенди, который, какъ совѣтникъ министерства и намѣстникъ министра иностранныхъ

 

 

452

 

дѣлъ въ то время, обработывалъ съ нами сей предметъ, имѣлъ много заботъ до того, что иногда не зналъ, чтò намъ и отвѣчать. Наши разговоры и наши ноты, я полагаю, служили къ чести Сербовъ, ибо мы и разумно и откровенно защищали независимость внутренняго управленія въ Сербіи, какъ признанныя за нею преимущества, и доказывали опасность, которой подвергается сербское правленіе возвышеніемъ совѣтниковъ надъ домашнимъ земскимъ управленіемъ, что его машина можетъ часто останавливаться и даже повреждаться отъ того, какъ позднѣе и доказано было на практикѣ. Мы часто посылали донесенія князю, и онъ своими письмами къ великому визирю подкрѣплялъ наши ноты. Наконецъ, когда мы увидали, что нѣтъ помощи ни откуда, то подали протестъ, подписанный всѣми троими, что такой уставъ, по которому сербскіе совѣтники зависятъ отъ суда высокой Порты, принять не можемъ, ибо онъ нарушаетъ сербскія права и мы не можемъ ручаться за послѣдствія. Тоже самое писалъ и князь, но все было тщетно. Порта осталась при своемъ рѣшеніи, и когда мы не захотѣли принять его, послала его помимо депутаціи бѣлградскому пашѣ, который и обнародовалъ его».

 

Показанія Живановича, расходясь отчасти съ другими въ свѣдѣніяхъ о способѣ составленія того устава, который былъ предложенъ Портѣ отъ имени князя, и въ увѣреніи, что всѣ депутаты не хотѣли брать турецкаго устава, указываютъ, согласно со всѣми другими извѣстіями, что главнымъ спорнымъ вопросомъ была статья о совѣтникахъ [199].

 

Въ ожиданіи дня, назначеннаго для обнародованія устава, обѣ партіи въ Бѣлградѣ проводили время въ празднествахъ: Милошъ посѣтилъ пашу и тотъ встрѣтилъ его стрѣльбою изъ пушекъ; Іованъ Обреновичь давалъ балъ, на коемъ былъ и Милошъ; затѣмъ готовились къ пріѣзду французскаго вицеконсула Дюкло; потомъ праздновали извѣстіе о дарованіи султаномъ новаго флага Сербіи, безъ мѣсяца, съ короной. Но въ то же время разбрасываемы были подметныя письма о томъ, чтобы народъ присягалъ уставу 1835 года: объявлено было созваніе народной скупщины на 10 февраля, день рожденія Милоша. Наконецъ уставъ былъ обнародованъ 13 февраля 1839 года, но не въ Бѣлградѣ, не въ Топчидерѣ, не въ Крагуевцѣ, а на площади, отдѣлявшей бѣлградскую крѣпость отъ города и называвшейся Калимейданомъ. При этомъ обнародованіи присутствовали: Милошъ съ нѣсколькими приближенными, почти всѣ приверженцы противной партіи, всѣ иностранные консулы, всѣ турецкіе чиновники, офицеры и народная толпа. Уставъ начинался такими словами:

 

 

453

 

«моему визирю Юсуфъ-Мухлисъ пашѣ (да будетъ онъ прославленъ!) и князю народа Сербскаго Милошу Обреновичу (да будетъ его конецъ счастливъ!). По силѣ преимуществъ и привиллегій, дарованныхъ жителямъ моей провинціи Сербіи, за ихъ вѣрность и приверженность, и по содержанію прежнихъ хаттишерифовъ, изданныхъ въ различное время, съ моей стороны показалось мнѣ нужнымъ даровать этой провинціи одно внутреннее правленіе и уставъ постоянный, особенный и льготный подъ условіемъ, чтобы Сербы точно исполняли обязанность вѣрности и покорности и исправно платили дань моей Высокой Портѣ въ назначенные сроки, количество которой опредѣлено».

 

( 82. Значеніе устава въ исторіи Сербіи, стр. 453—456 )

Заключался этотъ хаттишерифъ такими словами, обращенными уже къ Милошу:

 

«по утвержденіи моей волею вышепомянутаго устава, нарочно сочиненъ для сообщенія тебѣ сей императорскій фирманъ и посланъ къ тебѣ, украшенный моимъ сіятельнымъ хаттишерифомъ. Итакъ я налагаю на тебя обязанность заботиться какъ внутри, такъ и извнѣ о безопасности этой нашей провинціи, начальство надъ которою я далъ тебѣ и твоей фамиліи единственно подъ тѣмъ нарочнымъ условіемъ, что ты будешь внимать и подчиняться предписаніямъ, идущимъ отъ меня; — обязанность употреблять твои силы для изысканія средствъ къ обезпеченію ея благоденствія, а также спокойствія и мира ея жителей. А кромѣ того я обязываю тебя уважать состояніе, честь, чинъ и службу всякаго, заботиться наипаче о томъ, чтобы статьи и предписанія устава вышеизложенныя исполнялись всегда и всецѣло, и полагать всю ревность твою на то, усугубить политвы и благословенія всѣхъ классовъ жителей той земли о моемъ лицѣ, и такимъ образомъ подтвердить и оправдать мое довѣріе и благоволеніе къ тебѣ. Равнымъ образомъ я ставлю въ обязанность всѣмъ Сербамъ вообще подчиняться всѣмъ распоряженіямъ князя, согласнымъ съ уставами и учрежденіями земскими и старательно соображаться съ обстоятельствами. Я повелѣваю обнародовать этотъ хаттишерифъ, чтобы народъ получилъ о немъ свѣдѣніе, чтобы всякій, проникаясь болѣе и болѣе признательностію за таковыя благодѣянія, дарованныя всѣмъ равно отъ моей высочайшей щедроты, поступалъ во всѣхъ обстоятельствахъ такъ, чтобы заслужить мое одобреніе, и наконецъ чтобы всѣ статьи устава были исполняемы отъ слова до слова и всегда, безъ малѣйшаго противодѣйствія или въ какое бы то ни было время».

 

— «И ты также, мой визирь! сказано было въ самомъ концѣ фирмана, будешь имѣтъ его въ виду и соединишь свои силы съ силами князя, для

 

 

454

 

точнаго и строгаго исполненія статей сего императорскаго фирмана».

 

При той редакціи, какая была принята для статьи о перемѣнѣ совѣтниковъ, и при той формѣ, въ какой изложены были начало и заключеніе фирмана, свобода внутренняго управленія въ Сербіи, хранившаяся въ продолженіи столькихъ лѣтъ, была нарушена, и въ этомъ согласны всѣ сербскіе писатели, разбиравшіе уставъ съ точекъ зрѣнія политической и юридической.

 

Главнымъ образомъ уставъ измѣнялъ положеніе князя и Совѣта. Князю предоставлены были только права исполнительной власти. — Онъ могъ: а) назначать разныхъ областныхъ чиновниковъ; б) приводить въ исполненіе установленные законы; в) быть верховнымъ начальникомъ надъ гарнизонными войсками, необходимыми для охраненія добраго порядка и мира въ странѣ отъ всякаго нападенія и всякаго нарушенія; г) блюсти за распредѣленіемъ и сборомъ явныхъ, т. е. общенародныхъ податей и налоговъ; д.) раздавать должностнымъ и чиновнымъ лицамъ законныя порученія и приказанія, какія понадобятся; и е) наказывать осужденныхъ по законамъ преступниковъ, и съ надлежащими исключеніями отмѣнять или смягчать наказанія. (Ст. 3.)». Кругъ же дѣятельности членовъ Совѣта опредѣлялся преимущественно законодательною дѣятельностію, къ которой отнесены были: «а) разборъ и рѣшеніе вопросовъ и дѣлъ, касающихся законовъ и учрежденій страны, правосудія, податей и другихъ налоговъ; б) опредѣленіе жалованья и награжденій всѣмъ чиновникамъ въ странѣ, равно какъ и учрежденіе новыхъ должностей, если онѣ понадобятся; в) счетъ годовыхъ издержекъ по управленію страною и пріисканіе наилучшихъ и легчайшихъ средствъ для распредѣленія и взиманія налоговъ, коими должны покрываться расходы; г) наконецъ сочиненіе единаго закона, который долженъ опредѣлить число, жалованье и служебныя обязанности земскаго гарнизона, долженствующаго охранять добрый порядокъ и спокойствіе (ст. 12)».

 

Что касается способа составленія и изданія законовъ, то онъ былъ опредѣленъ въ ст. 13 й и 14-й. Совѣтъ имѣетъ право составлять проекты законовъ, какіе найдетъ онъ полезными, и представлять ихъ князю за подписью предсѣдателя и секретаря Совѣта, но съ непремѣннымъ условіемъ, чтобы законъ этотъ никакимъ образомъ не нарушалъ законныхъ правъ господствованія Высокой Порты, подъ властію которой страна состоитъ. Вопросы, подлежащіе разсмотрѣнію Совѣта, рѣшаются большинствомъ голосовъ. Весьма важною статьею по отношенію къ правамъ чиновниковъ

 

 

455

 

была ст. 43, въ которой говорилось: «такъ какъ чиновники военные, гражданскіе и сващенники изъяты отъ тѣлеснаго наказанія, то въ тѣхъ случаяхъ, когда по торжественномъ доказательствѣ ихъ виновности, вслѣдствіе законнаго рѣшенія, они будутъ осуждены на наказаніе, должно наказывать ихъ строгимъ выговоромъ, задержаніемъ, отставкою или наконецъ заточеніемъ». Таковы были существенныя перемѣны, внесенныя въ патріархальное управленіе Сербіи, какимъ оно было въ рукахъ Милоша. Во всемъ остальномъ, чтò касалось народныхъ правъ, даже Милошъ, послѣ изданія закона 16 октября 1837 года, не могъ бы найти ничего противорѣчившаго своимъ желаніямъ. Уставъ провозглашалъ равенство всѣхъ Сербовъ предъ закономъ, неприкосновенность личности и собственности, свободу торговли и уничтожалъ натуральную повинность. Къ этому слѣдуетъ прибавить, что въ уставѣ весьма ясно и точно опредѣлены были административная и судебная іерархія. При такихъ условіяхъ Милошъ не могъ надѣяться тѣмъ или другимъ путемъ измѣнить статьи устава или сдѣлать ихъ необязательными для себя. Такимъ образомъ уставъ, подтвержденный Портою и Россіей, наносилъ послѣдній ударъ той власти, которую привыкъ соединять въ своихъ рукахъ Милошъ въ продолженіи столькихъ лѣтъ [200].

 

Давая почву для правительственной дѣятельности Совѣта и оберегая ея неприкосновенность отъ всякихъ замысловъ со стороны князя, уставъ въ тоже время не полагалъ никакихъ преградъ для замысловъ со стороны членовъ Совѣта, кромѣ необходимости доказать ихъ виновность предъ самою Портой. Вообще уставъ предусмотрѣлъ всѣ случаи нарушенія княземъ правъ народа и другихъ властей и служилъ какъ бы хартіей, обезпечивавшей послѣднія; но онъ не предусматривалъ возможности нарушенія народныхъ правъ и даже политическихъ правъ страны высшими чиновниками ея. Не признавъ народной скупщины, Уставъ отнималъ у князя возможность апелировать къ народу и вмѣстѣ съ тѣмъ лишалъ страну ея вѣковаго учрежденія, провѣрявшаго дѣйствія мѣстныхъ и земскихъ властей. Важность этого пропуска сознавали сами старѣйшины, добивавшіеся ограниченіи княжеской власти, ибо справедливо опасались народнаго неудовольствія на то; они въ первые же дни жаловались предъ Ващенкою на невключеніе въ уставъ статьи о скупщинѣ. Жалобы были на столько основательны, что русскій консулъ долженъ былъ писать о томъ въ Константинополь къ Бутеневу, который отвѣчалъ, что Сербы могутъ созывать скупщины по обычаю, ибо чтò не запрещено

 

 

456

 

уставомъ, то слѣдуетъ сохранять, какъ установлено было народными обычаями. Но самъ Хаджичь говоритъ, что такой отвѣтъ былъ только слабымъ успокоеніемъ для сѣтовавшихъ. И въ самомъ дѣлѣ молчаніе устава о скупщинѣ было главнѣйшею и существеннѣйшею ошибкою въ немъ: опредѣляя самымъ точнымъ образомъ права, обязанности и кругъ дѣйствій всѣхъ властей, уставъ не промодвилъ ни одного слова о народной скупщинѣ, лишая ее чрезъ то офиціальнаго признанія. Но кромѣ того это была ошибка противъ всей исторіи Сербскаго народа и важный политическій промахъ относительно его дальнѣйшаго развитія. По ст. 8 устава Милошъ долженъ былъ назначить членовъ Совѣта изъ людей, признанныхъ заслуженными; но съ самой минуты своего назначенія они становились уже несмѣняемыми, облеченными властью законодательною, а чрезъ своихъ товарищей—попечителей и исполнительною, становились выше князя и могли не допускать въ свою среду людей, не нравившихся имъ. Опирая собственное значеніе на уставъ, они всегда могли не признать за народною скупщиной ея правъ, ибо, послѣднія не были утверждены уставомъ, а основывались только на одномъ обычаѣ. Аппелировать на дѣйствія совѣтниковъ можно было только къ Портѣ, а не къ народу и его представителямъ. Такимъ положеніемъ совѣтниковъ заранѣе опредѣлялись ихъ отношенія къ князю, ихъ вліяніе на судьбу страны и народа, ихъ связи съ Портою и борьба съ Милошемъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ будущее должно было показать, благоразумно ли поступила русская дипломатія, довѣряясь до такой степенн нѣсколькимъ старѣйшинамъ, и найдетъ ли она внутри самой Сербіи какую либо точку опоры, какое либо учрежденіе, при содѣйствіи которыхъ можно будеть повліять на членовъ Совѣта въ случаѣ, если бы ими были нарушены права Россіи, какъ покровительствующей державы. Поразивъ Милоша, не обратятся ли противники его противъ русскаго покровительства, которое можетъ показаться имъ такъ же тягостнымъ, какъ казалось Милошу? — Отдаливъ отъ себя князя и не имѣя законныхъ основаній для обращенія къ народной скупщинѣ, русскій консулъ поставленъ былъ въ необходимость втянуться въ игру мѣстныхъ партій, присоединиться къ интересамъ одной изъ нихъ и выпустить такимъ образомъ изъ вниманія интересы цѣлаго народа. Но пока Милошъ былъ княземъ, столкновенія между Совѣтомъ и русскимъ консуломъ быть не могло.

 

( 83. Отношенія Милоша къ новымъ правительственнымъ учрежденіимъ, стр. 457—459 )

Опредѣливъ основы для внутренняго управленія Сербіей, уставъ не потушилъ вражды между Милошемъ и его противниками. Тотчасъ же

 

 

457

 

по обнародованіи устава назначены были попечители и члены Совѣта. Попечителями были:

Авраамъ Петроніевичь, представникъ князя по дѣламъ иностраннымъ,

Георгій Протичь, попечитель внутреннихъ дѣлъ,

Алексѣй Симичь, попечитель финансовъ,

Тенька Стефановичь, попечитель правосудія и народнаго просвѣщенія.

 

Членами Совѣта назначены были:

Ефремъ Обреновичь президентъ,

Стоянъ Симичь вице-президентъ,

Ѳома Вучичь Перишичь,

протоіерей Матвѣй Ненадовичь,

Милютинъ Гарашанинъ,

Милосавъ Здравковичь Рѣсавацъ,

Лазарь Ѳедоровичь,

Милета Радойновичь,

Ранко Майсторовичь,

Цвѣтко Раевичь,

Анта Протичь,

Станко Юришичь,

Стефанъ Стояновичь,

Вуле Григорьевичь,

Петръ Туцаковичь,

Илья Поповичь,

Георгій Парезанъ;

секретаремъ Совѣта былъ Стефанъ Марковичь.

 

Такимъ образомъ важнѣйшія мѣста заняты были давними врагами Милоша. 15-го февраля новые совѣтники, попечители и самъ князь приняли присягу на вѣрность уставу въ соборной церкви предъ митрополитоиъ; а 19 февраля посѣтили Юсуфъ-пашу и русскаго консула, чтобы отблагодарить въ ихъ лицѣ султана и царя за дарованный Сербіи уставъ. А чрезъ нѣсколько дней вернулись изъ Константинополя депутаты, привезши съ собою дарованный Милошу греческимъ короленъ Оттономъ орденъ Спасителя первой степени, и Петроніевичь немедленно вступилъ въ отправленіе своей новой должности.

 

Новые попечители и совѣтники тотчасъ же приступили къ сочиненію такъ называемаго «устроенія Совѣта княжества Сербскаго», «устроенія княжеской канцеляріи» и «устроенія центральнаго правленія княжества Сербскаго» то есть попечительствъ, а также устроенія гарнизоннаго войска. Всѣ эти работы исполнены были уже въ Крагуевцѣ, куда уѣхали, по обнародованіи устава, Милошъ, новыя сербскія власти и русскій консулъ. Но работы эти шли медленно: князь не соглашался на предложенія, которыя представлялъ ему Совѣтъ; Совѣтъ постоянно отвергалъ мѣры, которыя предлагалъ князь; иногда Совѣтъ превышалъ свою власть, вторгаась въ кругъ дѣятельности, предназначенной для князя уставомъ; нерѣдко князь вмѣшивался въ законодательную часть, принадлежавшую исключительно Совѣту. Ст. 3 предоставляла князю назначеніе чиновниковъ по всѣмъ отраслямъ администраціи; но совѣтники заявляли притязаніе на право указывать князю тѣхъ, кто, по ихъ мнѣнію, могъ бы занять то или другое мѣсто. Настойчивость, съ какою члены Совѣта предлагали Милошу на чиновныя мѣста своихъ родственниковъ, друзей, и приближенныхъ, ясно свидѣтельствовала, что въ ихъ расчеты вовсе

 

 

458

 

не входили интересы страны, но личныя выгоды. Милошъ, назначивъ въ продолженіе мѣсяца болѣе 400 чиновниковъ, не могъ удовлетворить тѣхъ безчисленныхъ требованій, съ которыми обращались къ нему со всѣхъ сторонъ, и, раздражая своихъ противниковъ, еще болѣе раздражался самъ. Совѣтники спѣшили отомстить князю тѣмъ, что постоянно давали ему чувствовать свое преобладаніе надъ нимъ въ дѣлахъ законодательныхъ. Первымъ дѣйствіемъ Совѣта, направленнымъ непосредственно противъ князя, было пріостановленіе той ежегодной платы, которую съ 1835 года получали братья Милоша и о которой не было сказано ни слова въ новомъ уставѣ. Напрасно Ефремъ Обреновичь, какъ президентъ Совѣта, защищалъ свое личное дѣло; Вучичу удалось привлечь большинство голосовъ на свою сторону. Іованъ и Ефремъ Обреновичи лишились каждый 5000 талеровъ въ годъ, и съ этихъ поръ Ефремъ и Вучичь, бывшіе друзьями, пока дѣло шло о борьбѣ съ Милошемъ, сдѣлались непримиримыми врагами. Милошъ однакожь не заступился за виновнаго противъ него брата: онъ оставался въ хорошихъ отношеніяхъ по прежнему съ однимъ только Іованомъ Обреновичемъ. Но зная, что Совѣту трудно было начать свою дѣятельность безъ справокъ съ прежними дѣлами, которыя хранились въ княжеской канцеляріи, Милошъ запретилъ своимъ секретарямъ Зубану, Марковичу и Исайловичу сообщать совѣтникамъ какія бы то ни было свѣдѣнія и помогать имъ своими указаніями. Совѣтники узнали о такомъ распоряженіи Милоша, и разрывъ между княжескимъ дворцомъ и Совѣтомъ сдѣлался полнымъ. При такихъ отношешеніяхъ прошло около мѣсяца въ безполезныхъ попытвахъ Совѣта составить свой регламентъ. Продолжая враждовать съ княземъ, Совѣтъ возимѣлъ мысль потребовать отъ Милоша отчетовъ въ распоряженіи народною кассою, по крайней мѣрѣ съ 1835 года. Но Милошъ воспротивился такому требованію и ему помогъ въ этомъ дѣлѣ Живановичь. Тогда Совѣтъ потребовалъ отставки Живановича, какъ австрійскаго подданнаго. Милошъ долженъ былъ исполнить такое требованіе, какъ основывавшееся на уставѣ и мѣсто Живановича занялъ Паунъ Янковичь, сторонникъ противной партіи. Вскорѣ до Совѣта стали доходить вѣсти о народномъ неудовольствіи дѣйствіями новыхъ правителей. Арестованы были два человѣка, говорившіе въ толпѣ противъ нѣкоторыхъ совѣтниковъ: отъ нихъ узнали, что Іованъ Обреновичь, Живановичь и англійскій консулъ стараются возстановить народъ посредствомъ преданныхъ людей противъ устава. Но этимъ не ограничились сторонники Милоша Нѣкоторые изъ

 

 

459

 

нихъ предлагали ему оттѣснить внутренній вопросъ на задній планъ вмѣшательствомъ въ дѣла сосѣднихъ турецкихъ областей, откуда получались въ послѣднее времи безпрестанныя жалобы на мѣстныхъ правителей. Эти жалобы приходили изъ Нишскаго пашалыка отъ Болгаръ, изъ Босніи и Герцеговины отъ Сербовъ. Милошъ предполагалъ ходатайствовать предъ Портою за угнетенныхъ христіанъ и даже хотѣлъ выписать изъ Австріи военные припасы для Босняковъ и Болгаръ; по крайней мѣрѣ такъ увѣряли русскаго консула противники Милоша. Но послѣдніе не ограничивались тѣмъ, что усердно слѣдили за дѣйствіями Милоша; они возбуждали недовольныхъ прежнимъ правленіемъ его къ подачѣ частныхъ жалобъ на него въ Совѣтъ: отовсюду посыпались просьбы, въ которыхъ требовали обратно мельницъ, нивъ, луговъ, домовъ и другихъ недвижимыхъ имуществъ, отобранныхъ будто бы Милошемъ отъ разныхъ людей. Совѣтники высчитывали съ своей стороны всѣ подарки, которые Милошъ когда то переслалъ въ Константинополь [201].

 

( 84. Отъѣздъ его въ Австрію и возвращеніе, стр. 460—461 )

Между тѣмъ приближался праздникъ Пасхи. Милошъ, подъ предлогомъ посѣщенія своего семейства, которое въ то время находилось въ Землинѣ, гдѣ старшій сынъ его лечился, внезапно оставилъ Крагуевацъ и выѣхалъ въ Бѣлградъ. Совѣтники въ туже минуту встревожились, будучи убѣждены, что Милошъ попытается востановить противъ нихъ народъ и возвратить управленіе страною на прежнюю дорогу. Они устремились вслѣдъ за Милошемъ, разглашая на пути о сопротивленіи князя новому уставу. Такимъ образомъ все правительство очутилось въ Бѣлградѣ. Вучичь бросился кь русскому консулу и такъ характеризовалъ послѣднія дѣйствія Милоша: «князь оставилъ Крагуевацъ, не опредѣливъ управленія безъ него (какъ будто Милошъ думалъ надолго покинуть Сербію?) при каждой неудачѣ какого либо замысла своего, продолжалъ Вучичь, князь изъявлялъ ревность о благосостояніи народа, но въ туже самую минуту думалъ о новыхъ средствахъ вести дѣла согласно съ видами честолюбія и самовластія; отличаясь непостояннымъ характеромъ, онъ обѣщалъ все, но исполнить ничего не можетъ». Съ другой стороны Ефремъ Обреновичь и Вучичь обратились къ Хаджичу съ просьбой написать устроеніе Совѣта и другихъ присутственныхъ мѣстъ, ибо съ ихъ секретаряии и писарями ничего нельзя достигнуть. Хаджичь отвѣчалъ, что къ такому дѣлу онъ не можетъ приступить безъ особеннаго предписанія отъ князя, ибо для того онъ долженъ отложить въ сторону составленіе гражданскихъ законовъ. Совѣтникамъ удалось склонить Милоша и онъ чрезъ три дня

 

 

460

 

поручилъ Хаджичу, оставивъ гражданскіе законы, заняться земскимъ устроеніемъ и прежде всего Совѣтомъ. Въ помощь Хаджичу назначена была особая коммисія. Милошу однакожь противна была мысль о власти Совѣта, и онъ не покидалъ своего намѣренія съѣздить въ Землинъ, чтобы тамъ выждать, какой оборотъ примутъ безъ него дѣла въ Сербіи. 7 апрѣля онъ отправилъ бѣлградскаго полицмейстера къ англійскому консулу просить у него совѣта: долженъ ли онъ исполнить или оставить свое намѣреніе объ удаленіи въ Австрію съ тою цѣлію, чтобы Сербскій народъ, непреодолимо къ нему приверженный, потребовалъ его назадъ и обратился съ просьбой о томъ къ Совѣту, стѣснявшему власть князя? равно не думаетъ ли консулъ, что случившіяся незадолго предъ тѣмъ въ Парижѣ смуты, въ состояніи зажечь европейскую войну, и стало быть не можетъ ли онъ, Милошъ, извлечь изъ того какой пользы? Ходжесъ отвѣчасъ полицмейстеру:

 

«не могу дать совѣта относительно перехода въ Австрію; что касается приверженности народа, то если князь находитъ его въ массахъ, а не въ нѣкоторыхъ только лицахъ, то онъ самъ можетъ знать, что можетъ сдѣлать въ такомъ случаѣ; французскія событія не могутъ принести ни малѣйшей пользы; причиною стѣсненнаго положенія князя его собственная слабость, онъ не долженъ былъ уступать предъ Совѣтомъ, долженъ протестовать предъ султаномъ».

 

Милошъ взбѣшенъ былъ отвѣтомъ Ходжеса и сталъ жаловаться предъ полицмейстеромъ на англійскаго консула, что онъ осрамилъ его предъ цѣлой Европой, поссорилъ своими обѣщаніями и обнадеживаніямя съ покровительствующей державой, а защитить безсиленъ. Въ тотъ же день онъ извѣстилъ австрійскія власти, что переѣдетъ въ Землинъ, но потомъ передумалъ, не увѣдомивъ однакожь о томъ землинское начальство. Петроварадинскій губернаторъ, прибывшій въ Землинъ для торжественнаго пріема Милоша, мѣстныя власти и мѣстный гарнизонъ подъ ружьемъ простояли цѣлый день на берегу въ ожиданіи Милоша. Въ это время въ Бѣлградъ прибылъ Іованъ Обреновичь и ободрилъ брата увѣреніями въ преданности къ нему народа Чачакскаго округа. Милошъ снова возвратился въ мысли объ удаленіи въ Австрію и нѣсколько дней спустя послѣ переговоровъ съ Ходжесомъ уѣхалъ въ Панчево съ Іованче Спасичемъ и Кюниберомъ. Выдержавъ въ этомъ городѣ непродолжительный карантинъ, Милошъ переѣхалъ въ Землинъ, и оттуда 18 апрѣля прислалъ сказать бѣлградскому пашѣ, что онъ не вернется болѣе въ Сербію, а отправится въ Константинополь жаловаться султану на притѣсненія со стороны Совѣта.

 

 

461

 

Члены совѣта, узнавъ о намѣреніи Милоша, хотѣли извѣстить всю Сербію о бѣгствѣ князя и необходимости ждать приказаній изъ Константинополя, но, по совѣту паши и русскаго консула, замедлили такимъ объявленіемъ. Русскій консулъ отнравился въ Землинъ для переговоровъ съ Милошемъ; туда же выѣхалъ и Живановичь съ семействомъ. Въ переговорахъ съ Ващенкою Милошъ требовалъ удаленія изъ Совѣта Ефрема, Вучича и Симича. Русскій консулъ не могъ согласиться на это. Англійскій консулъ такъ же посѣтилъ Милоша и совѣтовалъ ему возвратиться въ Сербію. Милошъ однакожь медлилъ.

 

20 апрѣля, послѣ совѣщанія съ бѣлградскимъ пашею и русскимъ консуломъ, въ Землинъ отправилась депутація изъ шести совѣтниковъ, въ числѣ которыхъ были: Стоянъ Симичь, Милютинъ Гарашанинъ, Тенька Стефановичь, Георгій Протичь, протоіерей Матвѣй Ненадовичь, вмѣстѣ съ митрополитомъ, Авраамомъ Петроніевичемъ и однимъ чиновникомъ отъ паши. Депутація должна была спросить Милоша: дѣйствительно ли онъ имѣетъ намѣреніе возвратиться къ своему посту, и если такъ, то чтобъ возвращался немедленно и приступилъ безъ дальнѣйшихъ изворотовъ къ окончательному устройству края, отсталъ бы разъ навсегда отъ происковъ Англичанъ, въ которыхъ народъ не имѣетъ и не желаетъ имѣть нужды, и удалилъ бы навсегда отъ себя Живановича, надѣлавшаго столько зла Сербіи и самому князю. Отвѣты Милоша были уклончивы и неопредѣленны. Тогда старый Милютинъ Гарашанинъ и Стоянъ Симичь стали жестоко укорять Милоша за всѣ его дѣйствія съ 1835 года и объявили ему, что если онъ немедленно не возвратится въ Сербію, то будетъ непремѣнно лишенъ своего званія. Какъ всегда бываетъ въ подобныхъ случаяхъ, распря между княземъ и совѣтомъ кончилась тѣмъ, что за нее поплатились другіе. Живановичь и Кюниберъ должны были навсегда оставить Сербію; князь далъ въ награду первому 1000 дукатовъ, а второму 200. На другой день Милошъ переѣхалъ въ Бѣлградъ, а за нимъ княгиня Любица съ сыновьями. Милошъ долженъ былъ обѣщать своимъ противникамъ исполненіе всѣхъ ихъ требованій; онъ на все соглашался, ибо ждалъ возстанія въ свою пользу со стороны войска, объ устройствѣ котораго въ послѣдніе годы прилагалъ особенное стараніе. Онъ даже подписалъ 27 апрѣля устроеніе Совѣта, составленное Хаджичемъ. Этотъ регламентъ состоялъ изъ 59 статей. Опредѣляя устройство совѣта и производство дѣлъ въ немъ, регламентъ въ двухъ статьяхъ своихъ коснулся назначенія совѣтниковъ и занесъ въ нихъ то, чего не было даже

 

 

462

 

въ уставѣ. Въ ст. 8 устава сказано было:

 

«какъ предсѣдатедь Совѣта, такъ и члены изберутся тобою, но подъ условіемъ, чтобы они были достаточно извѣстны между согражданами своими способностями и честностыо, оказали какія либо услуги отечеству и заслужили общее одобреніе».

 

Противники Милоша, называвшіе себя «уставобранителяии», прибавили въ 3 ст. устроенія Сербскаго Совѣта слѣдующія слова:

 

«того ради въ случаѣ избранія таковаго нужно предварительное предложеніе и мнѣніе Совѣта».

 

( 85. Дѣятельность Совѣта, стр. 462—463 )

Такимъ образомъ членами Совѣта могли быть только люди, принадлежавшіе къ одной партіи; для всѣхъ другихъ онъ былъ закрытъ. А между тѣмъ Совѣтъ былъ законодателемъ для цѣлаго княжества, и эта существенная сторона въ народной жизни должна была оставаться въ рукахъ 17 человѣкъ, принадлежавшихъ къ одной партіи. Такимъ образомъ въ Сербіи создавалась олигархія. Въ 16-й ст. устава сказано было о попечителяхъ и представникѣ: «эти три высокіе сановника, попечители внутреннихъ дѣлъ, финансовъ и правосудія, равно и попечитель твоей канцеляріи, пока состоятъ при должности, будутъ засѣдать въ Совѣтѣ, по предварительномъ принесеніи присяги»; а въ 8 ст. устроенія сказано было, что эти четыре лица, оставляя свое званіе, остаются членами Совѣта, а на ихъ мѣсто избирается кто либо изъ совѣтниковъ. Этимъ устанавливалась прочная связь между Совѣтомь, представникомъ, который управлялъ княжескою канцеляріей и иностранными дѣлами, и попечителями трехъ министерствъ; такимъ образомъ и самые министры, первая исполнительная власть, привязаны были къ интересамъ господствующей партіи и должны были дѣйствовать за одно съ ней. А заставляя князя замѣнять удалившихся попечителей кѣмъ либо изъ членовъ Совѣти, устроеніе нарушало статью 4-го устава, говорившую о князѣ: «получивъ такую власть, ты будешь имѣть полное право, для надлежащаго управленія страною и жителями, тебѣ ввѣренными, выбрать и поставить трехъ лицъ, которыя, подъ твоимъ начальствомъ, составятъ главное правительство области и будутъ заниматься: одно внутреннимм дѣлами, другое финансами, а третье судебными дѣлами страны». Вполнѣ понимая, что при такихъ требованіяхъ члены Совѣта превышали предоставленную имъ уставомъ власть, что за нимъ самимъ оставалась только тѣнь власти, Милошъ не обращался съ жалобами и просьбами о помощи ни къ бѣлградскому пашѣ, представителю султана, ни къ русскому консулу, представителю покровительствующей державы, которые должны были бы защищать уставъ. Онъ продолжалъ твердить, что внутреннее

 

 

463

 

управленіе Сербіей должно быть независимо и отъ Порты, и отъ Россіи. Къ тому же онъ не могъ пригласить ихъ быть судьями въ его распряхъ съ Совѣтниками, ибо ничто не ручалось ему за безпристрастіе судей, содѣйствовавшихъ къ ограниченію его власти. Наконецъ онъ не могъ обратиться и къ народу, ибо по уставу не полагалось никакой народной скупщины; притомъ же и самый призывъ скупщины, и составъ ея при тогдашнихъ обстоятельствахъ вполнѣ зависѣлъ бы отъ воли его противниковъ. Милошъ рѣшился на болѣе смѣлый, но болѣе опасный шагь, и къ послѣднимъ ошибкамъ своимъ прибавилъ новую, которая увеличила мѣру бѣдствій, испытанныхъ имъ въ послѣднее время и погубила его [202].

 

( 86. Возстаніе войска въ Крагуевцѣ въ пользу Милоша и усмиреніе его, стр. 463—469 )

10-го мая унтеръ-офицеры и рядовые регулярныхъ баталіоновъ и артиллеріи, расположенныхъ въ Крагуевцѣ, не видя болѣе среди себя ни князя, ни Совѣта, и незная, въ какомъ положеніи находится Милошъ, составили письмо на его имя, въ которомъ изъявляли свою преданность и повиновеніе ему одному, а не Совѣту, объявляя клятвенно, что они готовы дѣйствовать по первому знаку его противъ старѣйшинъ сего сословія и безъ офицеровъ своихъ придерживающихся стороны Совѣта. Это письмо перехвачено было Петроніевичемъ 12 мая. Въ тотъ же день перехвачено было и другое письмо отъ 9 мая съ надписью «изъ извѣстнаго мѣста» и съ подписыо «кавалерія и артиллерія»: письмо это было наполнено угрозами противъ 17 членовъ Совѣта, съ обѣщаніемъ приспѣть въ Бѣлградъ, если нужно будетъ князю. Дѣйствительно въ Крагуевцѣ вспыхнуло военное движеніе.

 

11 Мая вскорѣ послѣ полудня пришли три пѣхотинца къ артиллерійскому капитану Марковичу и стали спрашивать его: «гдѣ нашъ господарь? Мы хотимъ чтобы намъ отдали нашего господаря; мы хотимъ, чтобы намъ сказали, отъ чего нашъ господарь бѣжалъ въ нѣмецкую землю, и отъ кого ему такая неволя, что бѣжитъ отъ насъ?» Не успѣли они кончить своихъ распросовъ, какъ явились еще трое солдатъ и стали говорить: «мы хотимъ имѣть только одного господаря именно того, которому присягали, а не хотимъ имѣть 17, или другую какую новую свѣтлость». Марковичь отвѣчалъ имъ на то, что и онъ не знаетъ другихъ господарей кромѣ того, о которомь они говорятъ и который теперь въ Бѣлградѣ. Тогда солдаты стали спрашивать: отъ чего же онъ въ Бѣлградѣ, а не между нами? Марковичь отвѣчалъ, что онъ удивляется ихъ вопросамъ, ибо господарь не впервые выѣзжаетъ изъ Крагуевца и опять

 

 

464

 

возвращается въ него. Но солдаты не удовлетворились такимъ отвѣтомъ и стали принуждать его, чтобы онъ шелъ съ ними отыскивать господаря. Марковичь возражалъ, что ему извѣстно, что господарь въ Бѣлградѣ, и что онъ господарь и князь, какимъ былъ и до сихъ поръ; а если они ему не вѣрятъ и хотятъ видѣть господаря сами, то пусть зовутъ своихъ офицеровъ и вмѣстѣ съ ними ищутъ господаря. На это они ему отвѣчали, что ихъ офицеры ушли на охоту, но они не желаютъ ждать ихъ, ибо не могутъ терпѣть упрековъ, которые безпрестанно слышатъ они отъ дворцоваго булюк-баши Милича, который говоритъ имъ: «кого вы охраняете, кому служите, когда вашего господаря, которому вы присягали, устранили и вмѣсто него учинилось 17-ть господарей? Можетъ быть вы охраняете крагуевацкихъ бабъ и грязные дворцы, которые безъ господаря ничего не стоятъ?» Сказавши это солдаты схватили Марковича и требовали, чтобы онъ велъ ихъ въ Бѣлградъ. При этомъ солдаты хвалились, что къ ночи къ нимъ придутъ кавалеристы изъ Тюпріи и пѣхотинцы изъ Крушевца, и что всѣ они вмѣстѣ пойдутъ искать господаря и просить его, чтобы онъ и впредь судилъ самъ, какъ судилъ прежде, а не состоялъ бы, какъ бы подъ арестомъ у новаго Совѣта и новыхъ господарей, и чтобы эти новые господари не судили ихъ. Но Марковичу удалось бѣжать отъ схватившихъ его солдатъ. Онъ бросился искать членовъ апелляціоннаго суда: Яникія Дюрича, Іована Вельковича и Лазаря Зубана, и встрѣтилъ ихъ гуляющими. Разсказавъ имъ о мятежѣ солдатъ, Марковичь говорилъ, что боится вернуться въ казармы. Члены суда пригласили его въ помѣщеніе суда. Здѣсь они стали совѣщаться о мѣрахъ, которыми бы могли утишить волненіе. Іованъ Вельковичь, который прежде былъ нѣсколько лѣтъ военнымъ коммисаромъ и пользовался расположеніемъ солдатъ, вызвался идти къ войску и отклонить его отъ опаснаго замысла. Но товарищи его, болѣе осторожные, желали знать напередъ, какъ расположенъ народъ, и для этой цѣли пригласили къ себѣ предсѣдателя окружнаго суда, ибо окружнаго начальника не было въ городѣ. Позванный объявилъ, что въ народѣ и на рынкѣ все тихо, что народъ доволенъ уставомъ и благодаритъ даровавшаго его султана. Тогда члены суда отпустили Вельковича въ казармы съ условіемъ, что если онъ не успѣетъ въ своемъ намѣреніи, то они всѣ отправятся къ войску. Два часа ждали они, но Вельковичь не возвращался. Тогда капитанъ Марковичь вышелъ на площадь предъ дворцомъ, чтобы посмотрѣть, что дѣлается въ казармахъ, а предсѣдатель окружнаго суда отправился на

 

 

465

 

рынокъ, чтобы осмотрѣть его. Между тѣмъ въ зданіе суда прібылъ членъ Совѣта Петръ Туцаковичь, остававшійся въ Крагуевцѣ по болѣзни. Собравшіеся судьи стали разсказывать ему о происшедшемъ. Но въ это самое время со стороны казармъ послышались крики и барабанный бой. Въ слѣдъ затѣмъ въ судъ вбѣжали смотритель магазиновъ, Коста Матичь, и капитанъ Марковичь, крича: «бѣгите! вотъ они уже на рынкѣ, идутъ сюда вооруженные»; чиновники разбѣхались. Но солдаты прошли мимо зданія Совѣта и Суда и заняли дворецъ, арсеналъ, провіантскій магазинъ, пороховой погребъ и другія строенія, гдѣ хранилась казна; захватили при этомъ и пушки. Одинъ изъ спрятавшихся чиновниковъ, Туцаковичь, сѣлъ на коня и выѣхалъ къ войску; но солдаты, не слушая его увѣщаній, хотѣли снять его съ коня и связать, однакожь ему удалось ускакать отъ нихъ. Возмутившіеся приставили къ его дому стражу; спрашивали у главнаго казначея Живана Петровича, гдѣ находитси казна; хотя онъ и отвѣчалъ, что она хранятся на своѣемъ мъстѣ, но солдаты говорили, что это не правда и что казна увезена въ Белградъ. Казначей однакожь показалъ имъ мѣсто, гдѣ хранилась казна, и сталъ уговаривать ихъ, чтобы они отстали отъ своего намѣренія, которое можетъ принести только вредъ, увѣряя, что господарь живъ и продолжаетъ княжить, по желанію народа и по повелѣнію султана. Солдаты оставили страху при казнѣ, при дверяхъ Совѣта и Суда, и потомъ окружили дома всѣхъ попрятавшихся чиновниковъ. Въ домъ Туцаковича они не разъ хотѣли ворваться; но ходъ въ него защищала жена Туцаковича, подлѣ которой стоялъ малый ребенокъ. Но утромъ на другой день, Туцаковичь былъ схваченъ и отведенъ въ казармы, гдѣ сидѣлъ Вельковичь. Между тѣмъ купцы, имѣвшіе лавки на рынкѣ, вооружилісь и охраняли цѣлую ночь свои магазины.

 

Пока волновалось войско, стоявшее въ Крагуевцѣ, въ другихъ городахъ также поднимались мѣстные гарнизоны. Такъ утромъ тогоже дня изъ Крагуевца прискакали въ Тюпрію два кавалериста и передади стоявшимъ тамъ сослуживцамъ своимъ письмо безъ подписи, призывавшее ихъ въ Крагуевацъ. Всѣ солдаты Тюпрійскаго отряда, собравшись въ туже минуту, взяли лошадей своихъ и оружіе и, не смотря на приказы и увѣщанія командира и офицеровъ, отправились въ Крагуевацъ, и прибыли туда послѣ полночи. Они вступили въ городъ, давая знать о своемъ приходѣ трубнымъ звукомъ, что еще болѣе напугало жителей. Обнаружилось также движеніе въ Пожаревцѣ, а изъ Крушевца отправились

 

 

466

 

160 пѣхотинцевъ къ Крагуевцу, думая соединитьса съ возставшими, но здѣсь не дождались прихода ихъ. 12 мая только разсвѣло, какъ по городу разсыпались солдаты и стали собирать со всѣхъ дворовъ воловъ и коней, чтобы везти на нихъ въ Бѣлграду пушки и военные припасы. На рынокъ уже стали съѣзжаться окрестные сельчане, солдаты выпрягали изъ телегъ ихъ лошадев и насильственно забирали подъ военныя тяжести. Собрано было все и сложено на телеги: военная одежда, ружья и сабли, пули и порохъ. Предводителемъ сего движенія выбранъ былъ артиллерійскій унтеръ-офицеръ Милисавъ Кулашевичь изъ Шабца; возмутившіеся захватили съ собой совѣтника Туцаковича, военнаго коммисара Танасію Милоевича, Іована Вельковича и всѣхъ офицеровъ, которые не хотѣли пристать къ нимъ. При звукѣ музыки и стрѣльбы изъ ружеі выступилъ изъ Крагуевца отрядъ, состоявшій изъ 200 пѣхотинцевъ, 120 кавалеристовъ и 100 артиллеристовъ. Когда вѣсти о томъ дошли до Бѣлграда, то члены Совѣта и попечители отправились въ русскому консулу, и показали ему перехваченныя ими письма, въ которыхъ говорилось о движеніи солдатъ. Консулъ отослалъ пришедшихъ въ нему, говоря, чтобы они обратились съ своими вѣстями къ самому князю. Послѣ взаимныхъ упрековъ и перекоровъ между княземъ и совѣтниками, первый рѣшился выслать на встрѣчу къ возставшимъ двухъ офицеровъ съ письмомъ, въ которомъ приглашалъ ихъ возвратиться назадъ и грозилъ наказаніемъ, въ случаѣ ослушанія. Но посланные его были схвачены и отданы подъ стражу подобно офицерамъ, захваченнымъ еще въ Крагуевцѣ. Когда объ этомъ узнали въ Бѣлградѣ, то совѣтники стали настаивать, чтобы Милошъ отправилъ на встрѣчу возставшимъ митрополита Петра, епископа ужицкаго Никифора и своего адъютанта полковника Арсенія Андреевича. Но недовольствуясь этимъ и опасаясь, чтобы возстаніе, видимо направленное противъ нихъ, не разрослось, совѣтники пригласили Милоша къ пашѣ, чтобы договориться какими средствами потушить волненіе. Стоянъ Симичь, въ присутствіи паши, прямо говорилъ Милошу: «мы увѣрены, что этотъ мятежъ, господарь, произошелъ отъ васъ и направленъ противъ устава, а потому надо, чтобъ или вы шли усмирять ихъ, а мы остались здѣсь въ крѣпости, или чтобъ мы шли усмирять ихъ, а вы оставались здѣсь и немѣшались ни во что», на что Милошъ возразилъ: «а развѣ такъ годится оставлять своего господаря въ крѣпости у Турокъ?» — «Какъ же иначе поступить?» спрашивалъ Симичь. На это Милошъ отвѣчалъ: «пусть

 

 

467

 

идетъ онъ», и указалъ на Вучича, — «пусть онъ успокоитъ ихъ отъ меня, я ему дамъ полномочіе дѣйствовать отъ моего имени». На это пристали всѣ, и Вучичь сталъ собирать народъ изъ сосѣднихъ селеній къ Бѣлграду.

 

Вотъ что сказано было между прочимъ въ полномочіи, данномъ на имя Вучича:

 

«по поводу того, что крагуевское войско возстало мятежнымъ образомъ и вооруженною рукою противъ народныхъ правъ, дарованныхъ намъ посредствомъ устава премилостивыми царями, и двинулось въ Бѣлградъ, мы находимся вынужденными положить предѣлъ этому бунту и другое народное войско, состоящее подъ верховнымъ начальствомъ вашимъ, направить противъ бунтовщиковъ, какъ нарушителей земскаго устава, правъ Сербскаго народа, явнаго мира и спокойствія жителей Сербіи».

 

А въ предписаніи къ окружнымъ начальникамъ объяснялось, что

 

«регулярное войско, находящееся въ Крагуевцѣ, пѣхота, кавалерія и артиллерія, будучи исполнено глупыми предубѣжденіями и невѣрнымъ понятіемъ о нынѣшнемъ положеніи нашемъ, воздвигло бунтъ съ намѣреніемъ идти противъ правъ, которыя дарованы народу премилостивымъ царемъ нашимъ султаномъ согласно съ нашею покровительницей Россіей; что крагуевское войско сильно роптало на нынѣшнія узаконенія, арестовало нѣсколькихъ чиновниковъ, учинило другіе тому подобные безпорядки и двинулось къ Бѣлграду»;

 

а потому князь и нашелъ нужнымъ положить предѣлъ столь беззаконнымъ поступкамъ и послать противъ нихъ народное войско подъ верховнымъ начальствомъ Вучича. Дѣйствительно вооруженныя народныя толпы собрались скоро и Вучичь двинулся съ ними за встрѣчу возставшимъ: а къ нему приданы были Милютинъ и Илья Гарашанины съ бѣлградскимъ гарнизономъ подъ командою маіора Гая Еремича. Вскорѣ возвратились въ Бѣлградъ митрополитъ и посланные съ нимъ и извѣстили, что встрѣтили мятежный отрядъ близь селенія Рали и успѣли убѣдить возставшихъ освободить офицеровъ и старѣйшинъ и не идти далѣе къ Бѣлграду. Между тѣмъ бѣлградское ополченіе, выступившее съ Вучичемъ, безпрестанно получали подкрѣпленія, подходившія къ нему изъ бѣлградскаго, шабацкаго и валевскаго округовъ. Утромъ 15-го мая близь Бѣлграда у Трешни встрѣтился Вучичь съ крагуевскимъ отрядомъ, вполнѣ приготовленнымъ къ бою. Но Вучичь, не прибѣгая къ силѣ, вступилъ съ возставшими въ переговоры, въ которыхъ и прошелъ цѣлый день. Только на слѣдующее утро возставшіе уступили ему: одни убѣжденные еще увѣщаніями митрополита,

 

 

468

 

другіе видя на сторонѣ противниковъ бѣлградскій гарнизонъ, третьи не зная, придетъ ли въ нимъ помоіць изъ Крагуевца, четвертые, бывшіе въ сношеніяхъ съ Іованомъ Обреновичемъ, не видя его между собою. Вучичь отобралъ у солдатъ оружіе и военное платье, отправилъ ихъ и коней въ Бѣлградъ, офицеровъ освободилъ, а вождей возстанія всего 22 человѣва задержалъ, наказавъ нѣсколькихъ рядовыхъ тѣлѣсно. Но въ этъ самое время онъ узналъ, что войска, стоявшія въ Крушевцѣ, вступили въ Крагуевацъ, что предсѣдатель и одинъ изъ членовъ рудницкаго окружнаго суда подняли 400 человѣкъ изъ 16 селъ, арестовали окружнаго начальника и его помощниковъ и также двинулись къ Крагуевцу, что за пути присталъ въ нимъ Іованъ Обреновичь, овладѣлъ народнымъ движеніемъ и готовится послать какуюто депутацію въ Бѣлградъ. Получивъ такія вѣсти, Вучичь самъ направился къ Крагуевцу. Между тѣмъ и въ смедеревскомъ округѣ одинъ изъ мѣстныхъ начальниковъ капитанъ Милія Станоевичь пытался поднять бунтъ въ народѣ, но немедленно былъ вызванъ въ Бѣлградъ и арестованъ. 17-го мая Вучичь былъ уже въ Крагуевцѣ. Вооруженныя толпы народа стекались все болѣе и болѣе къ этому городу. Засѣвшій тамъ отрядъ, крайне малочисленный, долженъ былъ сдаться Вучичу. Онъ арестовалъ здѣсь еще 42 человѣка [203].

 

Между тѣмѣ Милошъ былъ въ ужасномъ положеніи. Въ то утро, когда Вучичь готовился двинуться изъ Бѣлграда противъ возставшихъ, одинъ изъ кавасовъ Милоша прицѣлился въ Вучича изъ пистолета, но пистолетъ былъ вырванъ у него изъ рукъ. Вслѣдствіе этого всѣ кавасы отняты были у князя и распущены въ тотъ же день. При Милошѣ остался одинъ только докторъ Мушицкій. Не зная что дѣлать, онъ побѣжалъ къ Хаджичу и объявилъ ему, что князь въ опасности, что у него отняты всѣ люди и Богъ знаетъ чтò можетъ случиться. Вслѣдъ затѣмъ прибѣжалъ въ Хаджичу и Лазаревичу княжескій слуга и объявилъ, что князь имъ кланяется и зоветъ въ себѣ. Лазаревичь не хотѣлъ идти; но Хаджичь сказалъ: «я не могу не идти, когда меня князь зоветъ, да еще въ опасности; пойдемъ, а тамъ что Богъ дастъ». Лазаревичь уступилъ настойчивому Хаджичу и они отправились во дворецъ.

 

«Въ Бѣлградѣ была мертвая тишина, говоритъ Хаджичь въ своемъ дневникѣ, нигдѣ не видать живой души, повсюду царствовало страшное спокойствіе. Ни предъ дворцомъ, ни во дворцѣ, ни одного живаго человѣка. Не безъ страха мы дошли до самыхъ княжескихъ дверей. Едва мы вступили въ княжескую

 

 

469

 

комнату, какъ Милошъ взволнованный и испуганный вскочилъ съ своего мѣста навстрѣчу къ намъ, совершенно ожилъ увидавъ насъ и проговорилъ: ради Бога, что это, чтò дѣлается и чтò будетъ изъ этого? Мы отвѣчали, что, по нашему мнѣнію, теперь незачѣмъ волноваться, когда ополченіе пошло противъ возставшихъ, и по всей вѣроятности все совершится мирно. Но князь желалъ бы лучше слышать, что солдаты не будутъ усмирены, чтò для него было важнѣе. Угостивъ насъ кофеемъ и сладкимъ, князь простился съ нами нѣсколько успокоенный. Бѣлградцы, которые со страха попрятались въ жилища свои, когда увидали насъ двоихъ идущихъ улицей, теперь стали выходить изъ своихъ домовъ».

 

Успокоились жители Бѣлграда, столь же скоро успокоились и жители Крагуевца. Іованъ Обреновичь, узнавъ, чѣмъ кончился походъ перваго отряда къ Бьлграду, и слыша, что самъ князь совѣтуетъ примириться, положилъ оружіе и распустилъ своихъ ополченцевъ. Надъ возставшими началось слѣдствіе. Вучичь доносилъ Совѣту, что Іованъ Обреновичь сознался въ замыслахъ возбудить народъ противъ Совѣта; нѣкоторые изъ солдатъ показывали, что ихъ увѣряли, будто Совѣтъ, русскій консулъ и паша держали Милоша въ оковахъ. Но совѣтники не рѣшались сами судить Іована Обреновича и его соумышленниковъ. Они видѣли необходимость созвать народную скупщину; съ этимъ соглашался и русскій консулъ. Даже многіе изъ сторонниковъ Милоша считали скупщину неизбѣжною въ такихъ обстоятельствахъ. Противился созванію ея одинъ паша, ссылаясь при этомъ на волненія въ Босніи и Болгаріи и опасаясь, чтобы на скупщинѣ не поднялись рѣчи о нихъ; но при содѣйствіи русскаго консула уступилъ и паша. Изъ каждаго округа вызвано было по 10 человѣкъ депутатовъ съ писменными полномочіями, засвидѣтельствованными въ судебныхъ мѣстахъ; депутаты выбраны были по указаніямъ Вучича. Вмѣстѣ съ избранными такимъ образомъ депутатами, съ народнымъ ополченіемъ и бѣлградскимъ гарнизономъ, вернулся въ Бѣлградъ верховный повелитель, какъ называли тогда офиціально Вучича, и привелъ съ собой въ оковахъ 42 человѣкъ, принимавшихъ участіе въ мятежѣ, и кромѣ того: Іована Обреновича, начальника ягодинскаго округа Живка Шокорца, предсѣдателя окружнаго суда рудницкаго Марка Ракича, члена того же суда Аѳанасія Михайловича, начальниковъ моравскаго среза Радоя Биничанина, качерско-черногорскаго среза Милинка Георгіевича, ясеничскаго среза Живана Яксимовича и писаря моравскаго среза Іована Илича. Надъ ними наряжена была особая судная коммисія. Совѣтъ издалъ

 

 

470

 

письменную похвалу народному ополченію и бѣлградскому гарнизону отъ 29-го мая.

 

( 87. Отреченіе Милоша и отъѣздъ изъ Сербіи, стр. 470—472 )

Въ тотъ же день открыты были и засѣданія скупщины въ зданіи бѣлградскаго окружнаго правленія. Вучичь и Стоянъ Симичь представили виновникомъ послѣдняго волненія самаго Милоша. Приверженцы совѣтниковъ волновались и кричали: «пусть выйдетъ сюда князь, мы засыплемъ его каменьями; теперь мы знаемъ, откуда столько времени шелъ на насъ ледъ; мы не хотимъ болѣе, чтобы насъ заѣдалъ мракъ, какъ до сихъ поръ». Вучичь и Симичь, по словамъ Хаджича, игради главную родь на этой скупщинѣ; только они могли укрощать волновавшихся: «успокойтесь братья! говорили они, если нельзя оставаться съ Милошемъ, возмемъ по хаттишерифу и берату его старшаго сына». Князь не могъ появиться на скупщину, ибо Вучичь и Симичь держали его чуть не подъ стражей. Они спросили австрійскаго консула Филиповича: выдалъ ли бы онъ имъ Милоша, если бы Милошу удалось перебраться въ австрійское консульство, находившееся по сосѣдству съ дворцомъ? Филиповичь отвѣчалъ, что не выдалъ бы и они дошли бы до князя только чрезъ его трупъ; а потому совѣтовалъ стеречь ходъ въ австрійское консульство, ибо уже послѣ онъ не можетъ выдать имъ князя. Консульство также было окружено стражею. Но готовясь низвергнуть Милоша, совѣтніки поднесли ему 29 мая для подписи устроенія княжеской канцеляріи, центральнаго правленія и гарнизоннаго войска. Въ ст. 2 регламента княжеской канцелярін сказано было, что ея начальникъ есть княжескій представникъ и попечитель иностранныхъ дѣлъ; онъ есть природный мѣстоблюститель князя въ случаяхъ необходимыхъ; по ст. 5 канцелярія должна была оберегать князя отъ всякаго поступка, могущаго противорѣчить уставу, законамъ и земскимъ постановленіямъ. Въ устроеніи гарнизоннаго войска между прочимъ было сказано: «находящіеся нынѣ въ службѣ рядовые остаются въ ней до Юрьева дня 1840 года, послѣ чего они отпускаются изъ военной службы» (ст. 30). Получивъ эти акты изъ рукъ Милоша совѣтники, державшіе его подъ стражей, объявили ему требованіе отъ имени скупщины: или чтобы онъ явился на судъ предъ скупщину, или чтобы вышелъ въ отставку. Матвѣй Ненадовичь и Лазарь Теодоровичь посланы были склонять Милоша къ отреченію: они представили ему положеніе дѣлъ въ самыхъ темныхъ краскахъ. 1-го іюня Милошъ подписалъ отреченіе отъ княжескаго званія въ пользу старшаго сына своего Милана, дежавшаго уже на смертномъ одрѣ, и извѣщеніе о томъ на имя Совѣта, всѣхъ начальниковъ, духовенства и цѣлаго народа Сербскаго.

 

 

471

 

Акты же, за безграмотностію отца подписалъ младшій сынъ его Михаилъ, онъ же приложилъ и печать княжескую. Милошъ отрекался подъ предлогомъ слабаго здоровья, изнуреннаго многолѣтними трудами, подъятыми на пользу Сербскаго народа.

 

«Я покидаю Сербію навсегда, сказано было въ отреченіи, и уношу съ собой въ сердцѣ единственное утѣшеніе, что оставляю ее обезпеченную правами и преимуществами, осѣненную сильнымъ покровительствомъ, въ мирѣ, порядкѣ, согласіи и довольствѣ».

 

При чтенія отреченія присутствовали по четыре депутата изъ каждаго округа, и прощаясь съ ними Милошъ обнималъ ихъ. Но паша не хотѣлъ выпустить Милоша изъ Бѣлграда до полученія отвѣта изъ Константинополя. Милошъ однакожь отправилъ внизъ по Дунаю ладью съ своими вещами и бумагами, но близъ Смедерева ее остановили и отобрали хаттишерифы и другіе акты. 3 іюня, не дожидаясь турецкаго позволенія, Милошъ сталъ готовиться къ отъѣзду. Митрополитъ, епископы, Петроніевичь, Симичь, нѣкоторые изъ совѣтниковъ, Хаджичь, Лазаревичь собрались въ его комнатѣ. Милошъ ходилъ изъ угла въ уголъ и проговоря: «вотъ, братья, какая судьбина!» вышелъ изъ дворца въ сопровожденія всѣхъ ихъ и направился къ Савѣ, гдѣ у таможни ожидали его три ладьи. Ида къ берегу Милошъ шутилъ съ Стояномъ Симичемъ: «вотъ Симичь! твоя жена въ Валахіи, а моя остается здѣсь, помѣняемся женами». За Милошемъ шелъ его младшій сынъ вмѣстѣ съ матерью. На берегу виднѣлся Вучичь, распоряжавшійся отправленіемъ бывшаго князя: въ переднюю и заднюю ладью помѣстилась вооруженная стража, въ среднюю долженъ былъ сѣсть Милошъ съ сыномъ и совѣтникомъ Тесою. Вступивъ въ ладью, Милошъ обратился къ народу поклонялся и сказалъ: «съ Богомъ братья! оставайтесь здоровы». Княгиня, поцѣловавъ сына, громко зарыдада приговаривая: «увы, слава моя!» А Вучичь, крикнувъ на первую ладью: «легче!» бросилъ канень въ воду съ словами: «когда этотъ камень вернется изъ Савы, тогда вернешься и ты». Ладьи, уносившія Милоша, пустились внизъ по Дунаю прямо къ границамъ Валахіи, гдѣ онъ и вышелъ на берегъ въ Ново-северинскомъ карантинѣ. Австрійскія пограничныя властя, готовившія Милошу торжественную встрѣчу, и видѣвшія въ немъ залогъ будущихъ смутъ въ Сербіи, если бы онъ очутился въ ихъ рукахъ, а также англійскій консулъ Ходжесъ, бывшій тогда на минеральныхъ водахъ въ Мехадіи, дались диву, когда узнали, что Милошъ уже въ Валахіи. Противники Милоша торжествовали побѣду; его отреченію радовались и въ Константинополѣ. Уже

 

 

472

 

тогда бывшіе извѣстными два французскихъ путешественника, Кипріянъ Роберъ и Эдуардъ Тувенель, изъ коихъ первый былъ въ Бѣлградѣ во время отреченія Милоша, а второй проѣхалъ внизъ по Дунаю вслѣдъ за Милошемъ, приписывали паденіе Сербскаго князя дипломатическимъ проискамъ русскаго консула. Ихъ подозрѣнія усилились, когда вскорѣ послѣ того Ващенко получилъ званіе генеральнаго консула [204].

 

Такъ долженъ былъ покинуть Сербію ея первый князь, за 25 лѣтъ предъ тѣмъ говорившій Якову Ненадовичу, склонявшему его въ бѣгству изъ отечества: «когда я убѣгу, непріятель захватить мою жену, старуху мать, ребенка моего и продастъ ихъ въ рабство; нельзя бѣжать отъ общаго горя!» Теперь уже не было такой опасности отъ Турокъ, хотя ихъ владычество еще не было свергнуто, а Милошъ удадялся изъ своей родины, и его семьѣ предстояло много горя отъ враговъ внутреннихъ. Его предшественникъ, верховный вождь Сербовъ, Кара-Георгій, удалившись изъ отечества, встрѣченъ былъ покровительствомъ русской дипломатіи и нашелъ потомъ убѣжище на югѣ Россіи. Милошъ удалялся въ Валахію, гдѣ у него были обширныя имѣнія: русской же дипломатіи предстояло теперь быть свидѣтельницей борьбы внутреннихъ партій въ Сербіи и отстаивать покровительственныя права Россіи предъ тѣми самыми людьми, которыхъ она поддержала въ борьбѣ съ Милошемъ.

 

Потребовалось двадцать лѣтъ тяжкихъ внутреннихъ испытаній для Сербіи, дипломатическихъ и военныхъ разочарованій для Россіи въ венгерской и восточной войнахъ, чтобы снова совершилось примиреніе между Сербіей и ея бывшимъ княземъ, между нимъ, и Россіей. Императора Николая уже не было въ живыхъ, когда дряхлѣющій Милошъ снова занялъ свое мѣсто въ Бѣлградѣ и, получивъ орденъ Бѣлаго орла отъ императора Александра ІІ, говорилъ Русскому консулу: «Какъ въ счастіи, такъ и въ несчастіи, на чужбинѣ и на родинѣ, я всегда былъ преданъ Русскому Императору; чувства эти остались и теперь неизмѣнными, я буду имъ вѣренъ до конца моей жизни».