Интерес к "Истории Российской" В. Н. Татищева не ослабевает, о чем свидетельствует вновь оживившаяся полемика по вопросу о подлинности или фальсифицированности его известий. Уже с момента издания татищевского труда появились "апологеты", то есть те, кто защищал "татищевские известия", полагая, что труд в целом заслуживает полного доверия и может считаться источником для изучения русской истории; и "скептики", критически относящиеся к "Истории Российской" именно из-за "известий", обвиняющие Татищева в подтасовке фактов, их "додумывании" и даже в полной фальсификации. Под "татищевскими известиями" в историографии подразумеваются те сведения о Руси и сопредельных землях, которые можно найти только в "Истории Российской" и которые отсутствуют во всех известных на сегодня списках русских летописей.
В результате большой исследовательской работы установлено, что в распоряжении Татищева имелись очень редкие источники. Однако доказано, что "свод" - не механическая компиляция известий из разных памятников, а сложная их переработка. Свои выводы Татищев не отделял от показаний источников, в результате чего последующими исследователями его интерпретации воспринимались уже как новые исторические факты. "Противоречивый характер труда Татищева, - отмечает В. А. Кучкин, - и является той объективной основой, которая питает противоречивые мнения ученых относительно ценности и значимости "Истории Российской" как исторического источника" [1].
По мнению А. Г. Кузьмина, расхождения в оценке "Истории Российской" Татищева связаны в первую очередь с неодинаковым пониманием самими историками предмета истории. "К XVIII в. в европейской историографии четко обозначились два направления, - отметил Кузьмин. - Одно из них, представленное так называемыми эрудитами, задачу истории сводило к собиранию и пересказу источников, иногда их изданию как именно источников. Другое направление требовало от истории не просто фактов, а смысла. Обычно это были исторические экскурсы мыслителей, политиков и философов. Между обоими направлениями неизменно шла довольно жесткая борьба, со взаимным полным отрицанием достижений друг друга" [2]. Первое направление развивалось к позитивизму, который окончательно оформился
*. Гагин Игорь Анатольевич - кандидат исторических наук, доцент Академии Федеральной службы исполнения наказаний России. Рязань.
стр. 14
в XIX в. в трудах О. Конта. Для этого философского направления существенным является только факт, даже если в нем нет никакого смысла, и метод, с помощь которого этот факт обнаруживается. Противостояла позитивизму философия истории, получившая законченный вид у Г. В. Ф. Гегеля в виде диалектического учения - важного элемента в понимании развития общества на основе принципа историзма.
"Апологеты" "Истории Российской" считали, что в основе "татищевских известий" лежат уникальные материалы, которыми пользовался Татищев и которые в силу каких-то обстоятельств, остались известными только ему и сохранились в его труде. Так считали в XVIII-XIX вв. Ф. А. Эмин, И. Н. Болтин, СМ. Соловьев, Н. А. Иванов, К. Н. Бестужев-Рюмин, И. А. Линниченко, И. П. Сенигов; в XX в. - В. С. Иконников, Б. Д. Греков, М. Н. Тихомиров, В. И. Корецкий; современные исследователи: С. Н. Азбелев, В. С. Астраханский, В. П. Богданов, А. А. Чернобаев и др. Под обстоятельствами они понимали разные события, приведшие тем или иным образом к утрате источников.
Некоторые из них, например Б. А. Рыбаков, А. Г. Кузьмин, Л. В. Милов, А. В. Журавель, выступили за полное признание татищевских материалов и их безоговорочную подлинность. Другие (В. А. Кучкин, А. В. Майоров, Ю. В. Кривошеев), признавая подлинность "татищевских известий", предлагают относиться к ним критически, поскольку нельзя подходить к творчеству историка XVIII ст. с мерками современной методики. А. Ю. Дворниченко, выступая на научно-теоретическом семинаре "История Российская" В. Н. Татищева в новейших исследованиях", условно назвал этот подход "типологическим анализом" [3].
"Скептики" убеждены, что никаких не дошедших до других исследователей источников Татищев не имел, многое он додумал сам, основываясь на так называемых "вероятиях"; некоторые материалы сочинил (например, "Иоакимовскую летопись", на которую ссылался в "Примечаниях"), во всем имея прагматическую мотивировку, связанную с его личными убеждениями. Тон данному направлению был задан А. Шлёцером, к нему принадлежали Н. М. Карамзин, Е. Е. Голубинский. В XX в. скептическое направление поддерживали и развивали А. А. Шахматов, С. Н. Валк, С. Л. Пештич, Я. С. Лурье, Е. М. Добрушкин. Наконец, недавно А. П. Толочко издал книгу, которая вызвала оживление дискуссии в наши дни [4].
Проблема "известий" Татищева во многом связана с различным отношением к летописанию и разным пониманием сути привлекаемых источников. Нет единого мнения по вопросу об особенностях русского летописания: было ли оно централизованным или все-таки существовали различные летописные традиции. Как писал в этой связи Кузьмин, "еще не изжит "шлёцеровский" подход..,: представление о летописании как едином "древе"". Но летописание - это идеология, политика, борьба интересов, а значит - и "тенденциозность летописцев, отстаивающих интересы князя, города, монастыря, и прямое уничтожение нежелательных для кого-то сведений" [5].
По оценке В. Г. Бовиной, "тут дело глубже, чем просто отношение к Татищеву, к тому, достоверен или недостоверен его текст". Летописание - это "одно дерево, у которого можно за каждую ветку потянуть и прийти так или иначе к единому стволу, как считал Шахматов? Или все-таки это лес, состоящий из отдельно стоящих деревьев", и "до нас какие-то случайные деревья дошли, а другие деревья погибли где-то там, на пути к нам... Это два взгляда" [6]. На эту сторону вопроса обратил внимание также С. В. Рыбаков: "Авторы, ставившие под сомнение научный характер источниковедческой работы Татищева или самих источников, не вполне верно понимали характер и реальную роль древнерусского летописания, представляя его гораздо более централизованным, чем это было на самом деле, считая, что все древнерусское летописание связывалось с неким единым первоисточником". Но "с древности на Руси существовали различные летописные традиции, в том числе и периферийные, не совпадающие с "канонами" наиболее известных
стр. 15
летописей" [7]. Эти замечания проливают свет на многое в дискуссии по проблеме "татищевских известий".
Конец 1980-х - начало 1990-х годов ознаменовались открытием, смысл которого заключался в том, что источниковой основой "Записок касательно российской истории" Екатерины II является труд Татищева, оказавший большое влияние на формирование ее исторических взглядов. Связано это открытие с изысканиями Л. М. Гавриловой и В. С. Астраханского.
В исследовательской литературе, посвященной "Запискам" Екатерины II, использование ею "Истории Российской" Татищева практически не отмечалось. Гаврилову анализ произведения Екатерины II привел к заключению, что по сходству многих положений и аналитической форме изложения событий "Записки" императрицы "стоят ближе всего к "Истории Российской" Татищева", что "около 80% текста "сочинения" Екатерины II по истории представляет собой переложение "Истории Российской" В. Н. Татищева на более совершенный и популярный язык" [8].
Как устанавливает Астраханский, Екатерина II делала из "Истории Российской" всевозможные выписки, не относящиеся прямо к процессу создания "Записок касательно российской истории", но отражающие ее интерес к истории. Текстологическое изучение этих выписок позволяет утверждать, что они представляют собой "почти полностью переписанный текст" ряда глав "Истории Российской" [9]. Астраханский выдвигает гипотезу о том, что в "Записках касательно Российской истории" Екатерины II содержится основной текст первоначальной редакции второй и начало третьей (862 - 1238; 1238 - 1276 гг.) частей "Истории Российской", а также о том, что Екатерина II использовала текст и "второй редакции "Истории", татищевские примечания, стилистически правила татищевский текст, нарушала структуру построения труда историка своими вставками" [10].
Ранее было установлено, что имелось как минимум три редакции "Истории" Татищева. От текста первоначальной редакции сохранилась лишь небольшая ее часть в переводе на немецкий язык в виде "Предъизвещения" и 350 примечаний. Эта первоначальная редакция была подготовлена Татищевым в 1739 году. Первая редакция "Истории Российской" на древнем наречии была им завершена к 1746 году. Вторую редакцию Татищев писал и обрабатывал по 1750 год [11]. Но Астраханский считает, "что был еще один этап работы В. Н. Татищева над "Историей Российской", во время которого создана ее более ранняя редакция", названная исследователем предварительной и составленная предположительно в 1726 - 1727 годах [12]. Основным текстом "предварительной" редакции "Истории Российской", по мнению Астраханского, следует считать работу Татищева "Сокращение гистории русской. Часть II". Она не была известна историкам XVIII-XIX вв., только Шахматов впервые обратил на нее внимание. Добрушкин и Пештич предполагали, что "Сокращение" - первый опыт работы Татищева над "Историей Российской", о котором он вспоминал в 1-й и 2-й редакциях. Но, сосредоточив внимание на анализе списка 1740-х годов, они отнесли время работы над "Сокращением" к периоду завершения первой редакции и начала работы над второй. Астраханский с этим не соглашается и доказывает, что "Сокращение" - это и есть первоначальная редакция "Истории Российской", первый опыт историка по написанию своего труда.
По мысли Астраханского, Екатерина II в период ее работы над "Записками" располагала материалами первоначальной редакции "Истории Российской". Астраханский приводит примеры и аргументы, подтверждающие гипотезу Б. А. Рыбакова: Татищев при написании второй редакции второй части повторно обращался к своим источникам, и это видно при сопоставлении материалов "Записок" Екатерины II с первой и второй редакциями "Истории Российской". "Таким образом, - пишет Астраханский, - ...находим подтверждение тезиса Б. А. Рыбакова о том, что историк при повторном обращении к своим источникам (прежним, а не новым) делал ценные наблюдения и вносил их в I или во II редакциях и в отдельных случаях делал
стр. 16
соответствующие разъяснения. Так выявляется еще один факт недоразумения в целом ряде выводов С. Л. Пештича о приемах работы Татищева с русскими летописями при создании им редакций "Истории Российской"" [13].
Вывод, к которому приходит Астраханский, состоит в том, что в первой части "Записок касательно российской истории", изданной в XVIII в., "отражены материалы первоначальной редакции "Истории Российской" В. Н. Татищева". Вывод этот получен, "во-первых, с учетом выявления большого текстологического сходства и в то же время значительной разницы изложения материалов в них и его неодинакового структурного расположения в отдельных местах. Во-вторых, он основан на воспоминаниях самого Татищева о порядке работы над "Историей Российской". В-третьих, - на данных о разности затраты времени на создание каждой редакции". Астраханский обратил внимание на то, что "больше всего времени ушло на первоначальную редакцию - 12 лет, на первую (I) - 6 лет, на вторую (II) - 4 года". Это происходило потому, что, "во-первых, от редакции к редакции рос уровень квалификации Татищева как историка, его методы работы над источниками, с рукописной и печатной книгой. Во-вторых, Татищев при написании II редакции, без сомнения, использовал материалы первоначальной редакции. Это утверждается на том основании, что первоначальная и вторая редакции текстологически очень близки друг другу. Но они же имеют и существенную разницу в изложении отдельных событий" [14]. Как отмечает А. В. Журавель, "эти заключения Астраханского имеют принципиально важное значение и являются наиболее существенным вкладом в историографию "татищевского вопроса" за последние 30 лет" [15].
Подтверждая позицию защитников "татищевских известий", Журавель ссылается и на собственный опыт работы с летописями. "В начале работы, - пишет он, - когда происходит лишь овладение летописным материалом и недостаточно осознается важность любой летописной подробности, всякие неясности, резкие противоречия со сложившимися априори стереотипами и многие "мелочи" опускаются, и лишь позднее, после нескольких лет работы с летописями, происходит повторное обращение к вполне изученным, казалось бы, материалам, и первоначально подготовленный текст расширяется за счет подробностей, которые ранее скептически настроенная, но при этом менее "умная" голова не желала принимать". С его точки зрения, "расширения" Татищева, кроме того что они преследовали цель пояснить читателю содержание летописного текста, "оказываются проявлением творческой зрелости автора, преодолевшего первоначальный, чисто юношеский максимализм и скептицизм - юношеский не потому, что был юношей в период работы над своей книгой, а потому что все исследователи в своем творческом развитии проходят все те же фазы своего развития - от детства до зрелости. И точно такие же этапы развития проходит и историческая наука в целом, и сами историки в частности" [16].
На ряде примеров, таких, как древнерусская хронология и лунно-солнечный календарь Руси, Журавель доказывает, что есть сюжеты в "Истории Российской" Татищева, которые невозможно выдумать без современных астрономических расчетов и не имея исторических источников. Хронологические неточности в "Истории Российской" как раз и доказывают, что Татищев пользовался такими источниками. Сущность этого вопроса раскрыта также в исследованиях И. Н. Данилевского и Р. А. Симонова [17], эти данные должны заставить задуматься самых убежденных скептиков.
Вышедшая в 2005 г. книга А. П. Толочко "История Российская" Василия Татищева: источники и известия" вновь привлекла внимание к проблеме "татищевских известий". "Я сочту одну из задач этой книги выполненной, - заявляет украинский историк, - если она восстановит репутацию Татищева-историка. И я буду полагать, что книга достигла второй своей цели, если репутация Татищева-"летописца" окажется разрушенной" [18]. Отдельные главы труда предварительно публиковались в виде статей в российской и украинской печати и вызвали критические отклики.
стр. 17
В 1997 г. Толочко выступил со статьей, в которой пытается обосновать идею, будто автором проекта Романа Мстиславича 1203 г., дошедшего до нас в татищевском изложении и отсутствующего в летописных списках, является Татищев [19]. Толочко строит доказательства на разночтениях (в самом тексте о Романовском проекте), встречающихся в первой и второй редакциях "Истории Российской", а также на сомнениях Татищева насчет того, кто ему предоставил отрывки летописи, из которой эти данные были взяты: П. М. Еропкин или А. Ф. Хрущев.
По этому поводу выступил со статьей В. П. Богданов, который специально рассмотрел вопрос о происхождении проекта Романа Мстиславича и татищевских известий вообще. Прежде всего он прибег к сравнению параллельных текстов, не связанных непосредственно с Романовским проектом, по обеим редакциям второй части труда Татищева и по тексту Ипатьевской летописи, которой, как известно, Татищев не пользовался (но имел на руках близкий Ипатьевской летописи манускрипт, предположительно Голицынский). В результате Богданов установил, что Татищев во второй редакции делал не только перевод текста на современный ему язык, но и дополнял его "за счет самого источника" [20].
Далее Богданов опровергает попытки Толочко объяснить замену фамилии Еропкина на Хрущева "как попытку упрятать истинное происхождение документа" либо "как следствие каких-то политических соображений" [21]. Богданов считает, что причину замены фамилии можно объяснить стремлением к точности: "Татищев использовал предоставленные ему в 1739 г. материалы лишь в 1746 г. За это время он, конечно же, мог просто забыть, кто ему прислал материалы по 1203 и 1217 гг. Если при работе над первой редакцией и Воронцовским списком историк был уверен в том, что выписки ему были предоставлены Еропкиным, то при написании Миллеровского списка он в этом начал сомневаться и назвал Хрущева". Богданов пришел к выводу, что "Татищев не мог быть автором Романовского проекта, который, видимо, по праву можно отнести к памятникам русской средневековой политической мысли. На примере этого известия и сообщений 1171 г. реконструируется и сам процесс работы В. Н. Татищева над "Историей": он обращался к источнику как при создании первой, так и второй редакции" [22].
Вопроса о достоверности Полоцкой летописи, которую Толочко также считает фальсификатом Татищева, коснулся А. В. Майоров. "Некоторые татищевские сведения, относящиеся к истории Полоцкой земли, считавшиеся ранее недостоверными, в настоящее время получают новое подтверждение, - пишет Майоров. - В частности новейшими археологическими исследованиями подтверждено приведенное только в "Истории Российской" сообщение об основании князем Борисом Всеславичем города Борисова в 1102 г.". По мнению археолога Г. В. Штыхова, на которого ссылается Майоров, сведения об этом событии "могли быть почерпнуты Татищевым из недошедшей Полоцкой летописи" [23].
Сам Татищев указывал, что он имел возможность только бегло ознакомиться с Полоцкой летописью, которая была доступна ему лишь на короткое время, чем и объясняются редкие ссылки на Полоцкую летопись. Здесь же причина неустойчивости некоторых отсылок Татищева то к Полоцкой летописи, полученной от Еропкина, то к Смоленской летописи, полученной от Хрущева. По мнению Майорова, завершая прерванную работу через несколько лет после получения материалов от Еропкина и Хрущева, Татищев вынужден был по памяти идентифицировать свои давние выписки, исходя при этом главным образом из содержания заключенных в них известий; между тем летописи близко расположенных Смоленска и Полоцка в отдельных случаях фиксировали по-своему одни и те же события. Почерпнув ряд известий в Полоцкой летописи, полученной некогда от Еропкина, Татищев впоследствии мог откорректировать некоторые из них выписками из Смоленской летописи, предоставленными ему Хрущевым [24].
стр. 18
В другой статье Толочко задался целью доказать, что автором Иоакимовской летописи является опять же Татищев [25]. Сомнения в подлинности этого источника высказывались и ранее, но ныне установлено, что в основе летописи лежит древнее ядро, на которое впоследствии были нанизаны вставки [26]. В. Л. Янин, опираясь на археологические исследования в Новгороде, доказал достоверность сообщений Иоакимовской летописи о крещении новгородцев.
В статье Толочко попытка доказать фальсифицированность Иоакимовской летописи сделана на основании одного слова "проторчь". Он пишет: "Автор "Иоакимовской летописи" владел индивидуальным словарем Татищева" [27]. Отсюда автор выводит, что Татищев и был ее автором. Слово это употреблено по одному разу в Иоакимовской летописи и в Радзивиловском списке. Однако С. Н. Азбелев доказал, что Толочко невнимательно пользовался "Словарем русского языка XI-XVII вв.". Иначе он "мог бы увидеть, что более верным, пожалуй, является именно написание Иоакимовской летописи и Радзивиловского списка... мог бы прочесть: "ПРОТОРГНУТИ - ...прорвать"; "ПРОТОРГНУТИСЯ... 1. Прорваться; ...2. Пробиться... (о воде). Яко протържеся вода...". Форме же "протолъчии" и подобным нет аналогичных соответствий". "Случайное сходство одного слова в разных контекстах, произвольно истолкованное и неверно комментируемое", послужило Толочко ошибочным поводом для претенциозных суждений [28].
В книге обе статьи Толочко, вызвавшие критические замечания, воспроизведены практически в том же виде. Так же игнорируются выводы Астраханского, хотя исследование его упоминается [29].
Как заявляет Толочко, "в распоряжении Татищева не было никаких источников, неизвестных современной науке. Вся информация, превышающая объем известных летописей, должна быть отнесена на счет авторской активности самого Татищева". В подтверждение он указывает на такой источник Татищева, как Голицынская летопись, на то, что якобы Пештич и Кучкин доказали, что эта летопись "вполне может оказаться" Ермолаевским списком Ипатьевской летописи [30]. Между тем Кучкин пишет совершенно противоположное, опровергая точку зрения Пештича: "Решительное утверждение Пештича, что сохранившийся Ермолаевский список Ипатьевской летописи и есть Голицынский манускрипт Татищева, - оказывается сомнительным". И далее: "Приведенные примеры (их число можно несколько увеличить, но это не меняет дела) показывают, что Голицынский список Татищева не был тождествен Ермолаевскому" [31].
В представлении Толочко "Иоакимовская летопись" - "Летопись Иоакима, новгородского епископа", использованная и прокомментированная Татищевым в 4-й главе первой части "Истории Российской", фальсифицирована историком. Но в работах Соловьева, Бестужева-Рюмина, Сенигова, Лавровского и др. показано, как отрывки этой летописи попали к Татищеву. "Иоакимовская летопись" вызывала недоверие в первую очередь у сторонников норманнской теории, так как ее содержание противоречило их постулатам. Карамзин одним из первых назвал ее "затейливой, хотя и неудачной догадкой" [32].
Согласно Иоакимовской летописи, процесс образования государства находился под контролем восточнославянских князей. Один из них, по имени Буривой, "имея тяжку войну с варяги, множицею побеждаше их", но в какой-то момент военная удача отвернулась от него, после чего варяги захватили ряд славянских городов и "дань тяжку возложиша на славяны, русь и чудь". Отплатить за поражение Буривоя сумел его сын Гостомысл. Под его предводительством "абие варяги бывшия овы изби, овы изгна, и дань варягом отрече, и, шед на ня, победи". Согласно этой летописи, далее, получается, что Рюрик, будучи внуком Гостомысла, сделался правителем по наследству, и только по отцу, после смерти которого он брал дань с принадлежавших ему земель, Рюрик - варяг [33].
стр. 19
Многие исследователи летописания приняли точку зрения, сформулированную в 1940-е годы. С. К. Шамбинаго и Л. В. Черепниным. Сопоставляя известия Иоакимовской летописи с поздними летописными отрывками, Шамбинаго доказывал, что приведенный Татищевым текст - сочинение последней четверти XVII в., являющееся вариантом начала Новгородской III летописи. Летопись вышла из кругов, близких к новгородскому митрополиту Иоакиму, в последующем ставшему патриархом Московским. "Что Иоаким принимал... участие в летописном деле, - полагал Шамбинаго, - показывает сохранившаяся "Роспись" или "Краткий летописец Новгородских владык", начинающийся с 6497 г. - крещения новгородцев и прихода к ним Иоакима Корсунянина и кончающийся 7181 г. - подробным рассказом о поставлении Иоакима новгородским митрополитом". Шамбинаго высказывал предположение, что митрополиту "принадлежит инициатива и другого, обстоятельного свода, обнимавшего всю церковную историю Новгорода с древнейших времен. Свод назывался Иоакимовской летописью, подобно тому как другой теперь называется Никоновской, по имени другого патриарха" [34].
Так же ставил вопрос и Черепнин: "Нельзя ли видеть в Иоакимовской летописи одну из редакций Иоакимовского свода, т.е. новгородского свода конца XVII в., начатого при митрополите Иоакиме?" [35] Азбелев, однако, пришел к выводу, что оснований для подобной идентификации нет. Мысль, что Иоаким - составитель "Иоакимовской летописи" и что ему она обязана своим названием, "может расцениваться как осторожная догадка" Черепнина. Азбелев также подверг критике некоторые положения Шамбинаго, показав, что между начальными известиями Новгородской III летописи ("Историей еже о начале Русския земли") и "Историей Иоакима" "нет ничего специфически общего" [36]. Это не противоречит мнению Толочко о сочинении Татищевым этого предания.
Ссылаясь на Азбелева, Толочко видит в нем союзника и только сокрушается, что статья "К изучению Иоакимовской летописи" осталась для него недоступной [37]. Азбелев же в рецензии на книгу Толочко недоумевает: обнаружив в ней "весьма позитивные высказывания А. П. Толочко относительно четырех моих работ", однако "отсылки к ним оформлены неряшливо, а статья, напечатанная в Петербурге на страницах академического сборника в начале 2003 г., по словам А. П. Толочко, осталась для него почему-то "недоступной" [38]. И именно в этой статье Азбелев приходит к неутешительным для Толочко выводам. Опираясь на исследования В. И. Вышегородцева, французского историка М. Горлена, и норвежца Б. Клейбера [39], Азбелев предлагает вернуться к точке зрения Шахматова, который склонен был видеть в татищевском тексте переложение подлинной Иоакимовской летописи первой половины XI в., не вошедшей в Новгородский свод, сохранившийся в составе Новгородской I летописи. По Азбелеву, текст древней летописи отыскали в связи с канонизацией Иоакима Корсунянина в 1439 г., использовали при создании Никоновской летописи (вырвали из летописи два листа с описанием Аскольдова крещения), а потом при перенесении мощей этого епископа в 1699 г. переписали вновь. На каждом последующем этапе своего бытования Иоакимовская летопись дополнялась материалами устной традиции и осложнялась редакторскими привнесениями. В таком, измененном, виде она попала в руки Татищева [40].
В начале 1960-х годов Валк и В. М. Моргайло обнаружили, как они считали, несомненные доказательства того, что Татищев знал об Иоакиме и его летописи еще до того, как написал 4-ю главу первой части, где рассматривал и излагал материал "Иоакимовской летописи". По предположению Валка, 3-я глава, где есть ссылки на Иоакима, осталась не правленной Татищевым и потому была переписана копиистом до того, как он получил "Иоакимовскую летопись". Моргайло пришел к заключению, что Татищев трижды переписывал 4-ю главу, включая изложение летописи [41]. На основании этих наблюдений и добавив свои замечания, касающиеся отсутствия в тексте 4-й главы упоминания Иоакимом Судислава и Позвизда как детей Олега Святославича
стр. 20
(которое, однако, имеется во второй редакции), Толочко делает вывод, что Академический список, а значит, и 4-ю главу об "Иоакимовской летописи" Татищев написал не в 1748, а в 1749 г. и вся она, следовательно, является его вымыслом, призванным подтвердить и объяснить его догадки [42]. Достаточных оснований для такого вывода нет, а напрашивается предположение, что "в течение года Татищев неоднократно переделывал текст 4 главы, но вовсе не написал его впервые в том виде, что имеется в нашем распоряжении". Дополняя и сокращая воспроизводимые в своем труде сведения, он убрал упоминание о Судиславе и Позвизде, но упустил внести в окончательном тексте соответствующую поправку в примечание [43]. Сделанное наблюдение говорит о критическом подходе Татищева к источникам, отсеивании сомнительных материалов.
Нельзя забывать и об открытии, сделанном экспедицией Янина в старой части Новгорода, именно там, где, по данным "Иоакимовской летописи", в ходе насильственного крещения новгородцев произошел пожар, уничтоживший значительную часть городских построек. "Дендрохронологическое исследование слоев конца X в. установило здесь существование 26-го яруса мостовых и построек, целиком сооруженного в 989 - 990 гг., т.е. в год христианизации Новгорода", - пишет Янин. Этому строительству предшествовал большой пожар; обнаруженные в предешствующем ярусе клады дирхемов указывают на гибель их владельцев в 989 году. Янин считает, что "эти наблюдения подтверждают реалистическое существо повести о насильственном крещении новгородцев", и видит в них археологическое доказательство того, что "История Иоакима" опиралась "на какую-то достаточно устойчивую древнюю традицию" [44]. Янин также обратил внимание на наблюдения Клейбера, предположившего наличие в основе некоторых сведений "Иоакимовской летописи" скандинавского источника, восходящего ко времени крещения Новгорода.
Напрасно Толочко пытается доказать, что никаких неизвестных современной науке источников у Татищева не было и обнаружение их сейчас практически невозможно. Не исключено, что какие-то "манускрипты" хранятся в зарубежных библиотеках, а какие-то и в российских архивах, дожидаясь своих исследователей. На проходившем в Петербургском университете в мае 2006 г. научно-теоретическом семинаре в ходе дискуссии по книге Толочко старший научный сотрудник Института русской литературы РАН А. Г. Бобров рассказал о недавнем открытии в Римском Папском восточном институте неизвестных ранее славянских рукописей. "Этот пример, - сказал он, - заставил меня относиться к выводам Алексея Толочко с большей осторожностью. Исключить, что в руках Татищева была все-таки рукопись, содержавшая ряд уникальных известий, окончательно, на все 100%, по-моему, мы не можем" [45].
Таким образом, многие утверждения Толочко разбиваются о весьма аргументированные доводы апологетов Татищева. Осторожно подходит к вопросу о "мистификациях" Татищева П. С. Стефанович. Соглашаясь в отдельных пунктах с Толочко, он, однако, отмечает: "Приходится заметить, что на самом деле далеко не все в наблюдениях и построениях Толочко безупречно" [46].
Вопрос далек от своего решения и по той причине, что как скептики, так и их оппоненты плохо прислушиваются к доводам друг друга. Татищев действовал как исследователь. Поэтому, натолкнувшись на массу разночтений в источниках, он не стал бездумно переносить сведения на страницы своего труда, а старался дать объяснения, отбросить заведомо ложные, по его мнению, известия; пытался соединить плохо понятные по источникам сюжеты, пользуясь и методом аппликации, что являлось, как известно, нормой в то время. Отчаявшись, что его труд так и не выйдет в России, Татищев решил переписать его современным ему языком, что давало возможность перевода на иностранный, в первую очередь немецкий язык. При этом он вновь и вновь обращался к собранным материалам, вводя в новый текст ранее пропущенные или слабо освещенные сюжеты.
стр. 21
В то же время, пользуясь, например, данными польских хронистов, Татищев включал их в свое повествование наравне с летописными, по всей видимости, в убеждении, что эти авторы, в свою очередь, взяли свои сведения из подлинных польских, литовских и юго-западных хроник, летописей, не сохранившихся до его времени. Случались и описки, допущенные переписчиками летописей. Жалобы историка на неудовлетворительную работу копиистов известны из его писем. Татищев был человеком весьма занятым, и ему не хватало времени проследить за их работой. Хотя Толочко уверяет, что не покушается на авторитет Татищева как историка, а развенчивает миф о нем как "последнем летописце", на поверку под его пером историк предстает как этакий "врун, болтун и хохотун", из тщеславия поставивший своей целью оболванить публику [47]. В действительности он был первопроходцем, показавшим, по словам Соловьева, "как надо делать", и сыном своей эпохи, "птенцом гнезда петрова", имевшим определенный взгляд на историю как инструмент патриотического воспитания. Странно было бы подходить к работе историка XVIII столетия с современными критериями исследования.
Но последняя точка в дискуссии о "татищевских известиях" еще не поставлена.
Примечания
1. КУЧКИН В. А. К спорам о В. Н. Татищеве. В кн.: Проблемы истории общественного движения и историографии. М. 1971, с. 247.
2. КУЗЬМИН А. Г. Татищев. М. 1987, с. 337.
3. "История Российская" В. Н. Татищева в новейших исследованиях. - Вестник Спб. государственного университета, серия "История", 2007, вып. 1, с. 161.
4. ТОЛОЧКО А. П. "История Российская" Василия Татищева: источники и известия. М. -Киев. 2005.
5. КУЗЬМИН А. Г. История России с древнейших времен до 1618 г. Кн. 1. М. 2004, с. 19.
6. "История Российская" В. Н. Татищева в новейших исследованиях, с. 153 - 154.
7. РЫБАКОВ С. В. Татищев в зеркале русской историографии. - Вопросы истории, 2007, N 4, с. 166.
8. ГАВРИЛОВА М. Н. Идеи "просвещенного абсолютизма" в русской официальной историографии второй половины XVIII в. Канд. дисс. Л. 1983, с. 134.
9. См.: АСТРАХАНСКИЙ В. С. "Записки" Екатерины II и "История Российская" В. Н. Татищева. В кн.: "История Российская" В. Н. Татищева: опыт текстологических, историографических и библиографических изысканий. М. 1993, с. 69.
10. АСТРАХАНСКИЙ В. С. Текст первоначальной редакции 2-й и 3-й частей "Истории Российской" в "Записках" Екатерины II. В кн.: "История Российская" В. Н. Татищева: опыт текстологических, историографических и библиографических изысканий, с. 76.
11. См.: ПЕШТИЧ С. Л. Русская историография XVIII века. Ч. 1. Л. 1961, с. 227 - 275.
12. АСТРАХАНСКИЙ В. С. Предварительная редакция "Истории Российской" В. Н. Татищева (1726 - 1727 гг.). В кн.: "История Российская" В. Н. Татищева: опыт текстологических, историографических и библиографических изысканий, с. 11.
13. АСТРАХАНСКИЙ В. С. Текст первоначальной редакции 2-й и 3-й частей "Истории Российской" в "Записках" Екатерины II, с. 77 - 87, 90 - 105.
14. Там же, с. 105 - 108.
15. ЖУРАВЕЛЬ А. В. Новый Герострат, или у истоков "модерной истории". В кн.: Сб. Русского исторического общества, 2006, N 10(158), с. 528.
16. ЖУРАВЕЛЬ А. В. Еще раз о "татищевских известиях". В кн.: Отечественная культура и историческая мысль XVIII-XX веков. Брянск. 2004, с. 135.
17. Там же; ДАНИЛЕВСКИЙ И. Н. Лунно-солнечный календарь древней Руси. - Архив русской истории, 1992, вып. 1; СИМОНОВ Р. А. Древнерусская книжность. М. 1993.
18. ТОЛОЧКО А. П. "История Российская" Василия Татищева, с. 523.
19. ТОЛОЧКО А. П. Конституционный проект Романа Мстиславича 1203 г. В кн.: Древнейшие государства Восточной Европы. 1995 год. М. 1997, с. 240 - 262.
20. БОГДАНОВ В. П. Романовский проект 1203 г. В кн.: Сборник Русского исторического общества, 2000, N 3 (151), с. 216, 218.
21. ТОЛОЧКО А. П. Конституционный проект, с. 251.
стр. 22
22. БОГДАНОВ В. П. Ук. соч., с. 221 - 222.
23. МАЙОРОВ А. В. О Полоцкой летописи В. Н. Татищева. - Труды Отд. древнерусской литературы, 2005, т. 57, с. 321 - 322.
24. Там же, с. 334.
25. ТОЛОЧКО А. П. К старым спорам о Татищеве. В кн.: А се сребро. Кшв. 2002, с. 245 - 248.
26. См.: АЗБЕЛЕВ С. Н. К изучению Иоакимовской летописи. - Новгородский исторический сборник, 2003, т. 9(19). .
27. ТОЛОЧКО А. П. К старым спорам о Татищеве, с. 246.
28. Словарь русского языка XI-XVI1 вв. Вып. 20. М. 1995, с. 266; АЗБЕЛЕВ С. Н. В защиту "Иоакимовской летописи". В кн.: Честному и грозному Ивану Васильевичу. М. 2004, с. 9.
29. ТОЛОЧКО А. П. "История Российская" Василия Татищева, с. 42; АЗБЕЛЕВ С. Н. [Рец. на кн. Толочко.] - Вестник Спб. государственного университета, 2007, серия 2, вып. 3, с. 260.
30. ТОЛОЧКО А. П. "История Российская" Василия Татищева, с. 21, 13.
31. КУЧКИН В. А. К спорам о Татищеве, с. 249.
32. КАРАМЗИН Н. М. История государства Российского. Репринт, изд. Кн. 1. Т. 1. М. 1998, с. XI.
33. Там же, с. 108, ПО.
34. ЧЕРЕПНИН Л. В. "Смута" и историография XVII века. - Исторические записки, 1945, т. 14; ШАМБИНАГО С. К. Иоакимовская летопись. - Там же, 1947, т. 21, с. 266 - 267, 270.
35. По мнению Черепнина, работа над Новгородской Забелинской летописью была начата при новгородском митрополите Иоакиме, занимавшем эту кафедру в 1672 - 1674 гг. (ЧЕРЕПНИН Л. В. Ук. соч.).
36. См.: АЗБЕЛЕВ С. Н. Новгородские летописи XVII века. Новгород. 1960, с. 71 - 76, 47 - 55; ЕГО ЖЕ К изучению Иоакимовской летописи, с. 10.
37. ТОЛОЧКО А. П. "История Российская" Василия Татищева, с. 203. Примеч. 19.
38. АЗБЕЛЕВ С. Н. Рецензия на кн. Толочко, с. 255.
39. См.: ВЫШЕГОРОДЦЕВ В. И. Иоакимовская летопись как историко-культурное явление: Канд. дисс. М., 1986; GORLIN M. La chronique de Joachim. - Revue des Etudes Slaves, 1939, t. 19, fasc. 1 - 2, p. 40 - 51; KLEIBER B. Nordiske spor I en gammel russisk kronike. - Maal og Minne, 1960, Heft 1 - 2, S. 56 - 70.
40. АЗБЕЛЕВ С. Н. К изучению Иоакимовской летописи, с. 22 - 23, 25 - 26.
41. См.: ВАЛК С. Н. О рукописях первой части "Истории Российской" В. Н. Татищева. В кн.: ТАТИЩЕВ В. Н. Ук. соч., т. 1, с. 64; МОРГАЙЛО В. М. Работа В. Н. Татищева над текстом Иоакимовской летописи. В кн.: Археографический ежегодник за 1962 год. М. 1963, с. 265.
42. ТОЛОЧКО А. П. "История Российская" Василия Татищева, с. 209 - 210.
43. ЖУРАВЕЛЬ А. В. Новый Герострат, с. 531 - 532.
44. ЯНИН В. Л. Летописные рассказы о крещении новгородцев (о возможном источнике Иоакимовской летописи). - Русский город, 1984, вып. 7, с. 55, 56.
45. "История Российская" В. Н. Татищева в новейших исследованиях, с. 151.
46. СТЕФАНОВИЧ П. С. "История Российская" В. Н. Татищева. - Отечественная история, 2007, N 3, с. 89.
47. См.: ЖУРАВЕЛЬ А. В. "Врун, болтун и хохотун" или очередное убиение Татищева (http://www.hrono.ru/statii/2003/vrun.html); см.: ТОЛОЧКО А. П. "История Российская" Василия Татищева, с. 251.