Глава VI. 1916 год — Балканы все в огне
ВСТУПЛЕНИЕ РУМЫНИИ В ВОЙНУ
В. Н. Виноградов
Восстановив ситуацию на фронтах, российское командование потеряло интерес к выступлению Румынии. Провал переговоров с нею в предыдущем году научил осторожности. И речи не могло быть о том, чтобы в ход была пущена военная сила, как то случилось в Греции. В начале 1916 г. Николай II заметил о Румынии: "Мы ее, конечно, насиловать не будем, но Германия, несомненно, это сделает". В таких условиях в начале 1916 г. в Россию прибыл видный румынский политик, один из лидеров антантофилов Николае Филипеску. Еще не был ликвидирован острый дефицит оружия в русской армии, а Филепеску дал неутешительную информацию насчет Румынии: на каждое орудие запасено 1150 снарядов; винтовок - 750 тыс.; после раздачи в войска их останется 18 тыс., т.е. резерва фактически нет. Боеприпасов, по расчету, могло хватить на 4 месяца операций, далее Румыния переходила на иждивение союзников. Военные условия выступления Румынии он сформулировал так: Антанта должна быть готова к наступлению на всех фронтах, а русские - сосредоточить в Южной Бессарабии 250-тысячный кулак. Алексеев в ответ заметил, что Россия готова оказать широкую помощь как войсками, так и снаряжением, "но содержать целую армию в Бессарабии на всякий случай абсолютно непрактично", - тем более, что его собеседник не стал скрывать, что если Антанте придется туго на фронтах, Румыния "окончательно откажется от участия в войне. Оно было бы равнозначно самоубийству" [136]. Стороны остались крайне недовольны переговорами. У Филипеску сложилось впечатление, что "к румынской армии относятся с пренебрежением" [137]. Он утешился, подробно и со знанием дела осмотрев в Петрограде придворные конюшни, что было особо отмечено в дневнике российского МИДа. Ген. Авереску, намекая на сугубую осторожность, проявленную румынским громовержцем, писал в дневнике, что петроградские морозы остудили тому голову. Подозрительность русской стороны в апреле 1916 г. возросла при вести о соглашении насчет массового вывоза румынского зерна в Германию, и посланнику К. Диаманди не удалось ее рассеять.
В мае 1916 г. Сазонов, доживавший, сам того не ведая, последние недели в министерстве, посетил Ставку. Алексеев еще раз подтвердил свою позицию: румынские пожелания следует удовлетворить, по ровно настолько, "насколько это необходимо дня поддержания добрых отношений с Румынией, нисколько не стремясь к вооруженному выступлению ее на нашей стороне", т.к., по мнению генерала, "такое выступление со стратегической точки зрения едва ли настолько важно, чтобы оправдать то вознаграждение в политическом смысле, которое румыны, несомненно, за него потребуют". Высокопоставленные мидовские чиновники пришли к выводу, что эго высказывание "отражает господствующее в армии настроение по отношению к Румынии". При следующем же объяснении с Диаманди Сазонов заявил ему: "Напрасно вы думаете, что мы так жаждем вашего выступления", хотя и добавил, что, буде оно произойдет, его встретят "сочувственно". Разговор закончился отнюдь не на оптимистической ноте: "Все, что от вас хотят, заключается лишь в том, чтобы вы оставались спокойными" [138].
В том же духе шли переговоры в Бухаресте. В начале года туда был направлен полковник генерального штаба Татаринов. Ему поручили "разведать" намерения румынского премьера, но переговоры вести, "не настаивая непременно на скорейшем, в настоящую минуту, выступлении Румынии". М.В. Алексеев предписал ему "ясно показать, что мы не стремимся вовлечь румын в войну" [139].
Снабженный такими инструкциями, Татаринов не форсировал переговоры, а Алексеев, ознакомившись с планами румынского штаба, еще больше укрепился в своем мнении. Выяснилось, что последний хотел бы выставить против болгар русский заслон, а свои силы бросить на освобождение Трансильвании. Иными словами, русским предлагали заняться неблагодарным делом защиты захваченной в 1913 г. в ходе второй балканской войны Южной Добруджи. Брэтиану потребовал, чтобы на юге было сосредоточено 200 тыс. русских солдат; подумав, он стал настаивать на том, чтобы эти войска заняли гор. Русе.
Попытки отвлечь значительные силы с главного направления и столкнуть их с болгарской армией не устраивали Ставку ни по стратегическим, ни по политическим соображениям. Она усматривала шансы на окончание войны в разгроме главных противников и не собиралась переносить центр военных операций на юг. Серьезная и долговременная ссора с Болгарией никак не входила в ее расчеты.
Маршал Жоффр, как опытный военный, не мог не признавать обоснованность стратегических соображений Алексеева. Он сообщал своему правительству 1 мая 1916 г.: "...Я полностью разделяю мнение... генерала Алексеева... Полезно сообщить Румынии, что, как бы ни была желательна ее помощь, она вовсе не является необходимостью и что, если эта страна хочет в дальнейшем получить желаемые компенсации, она должна быть готовой предоставить союзным армиям эффективную помощь своими армиями там и в той форме, которую мы потребуем" [140]. Эти размышления маршала не оказали воздействия на парижские правящие сферы: завороженные цифрой - полмиллиона и даже больше румынских штыков, - они усиливали нажим на Бухарест и на Петроград, и сам Жоффр включился в эту кампанию.
Румынский исследователь В. Веса пишет: "Ни одно правительство не может позволить себе авантюру вступить в столкновение масштабов первой мировой войны без предварительного подсчета степени риска и успеха" [141]. Он перечисляет плюсы, побудившие Брэтиану прекратить выжидание: давление на Верден ослабло; союзники перешли в наступление на Сомме; брусиловский натиск на первом этапе принес большой успех, была вновь занята Буковина; итальянская армия вернула позиции на реке Изонцо; в Салониках были сосредоточены силы, позволявшие рассчитывать в будущем на продвижение. В Бухаресте надеялись на готовность Антанты ко всеобщему наступлению.
И все же утверждение Весы содержит лишь половину правды: речь ведь шла о вступлении в коалицию. А в каждом союзе, чтобы он был действенным, должна существовать определенная сумма общих интересов, которые партнеры обязуются соблюдать. А. Брэтиану столь часто и жестоко попирал интересы будущих союзников, так своекорыстно маневрировал, столь откровенно преследовал частные интересы, что полностью вышел из доверия руководителей Антанты; ему, полагали они, можно отплачивать той же монетой.
Вот что правомерно Веса подчеркивает, так это то, что основной нажим на Румынию осуществлял Париж: "многочисленные французские инициативы шли постоянно",.. "с началом русского наступления в июне 1916 г. французская дипломатия перешла от давления к угрозам". Вскрывает он и роль, сыгранную в этом процессе влиятельным послом в Петрограде Морисом Палеологом. В беседе с К. Диаманди тот пугал Румынию потерей Трансильвании: "С каждым проходящим днем все больше шансов на то, что Австро-Венгрия запросит мира, жертвуя Галицией, чтобы спасти по крайней мере Трансильванию" [142].
Морис Палеолог был склонен обвинять главу собственного правительства Аристида Бриана в слишком церемонном обращении с Брэтиану. Премьер не заслужил подобных упреков, он вел решительное наступление на румын. 15 июня А. Бриан пригласил к себе посланника Лаховари и в беседе с ним призвал Брэтиану "понять, что в интересах Румынии не упустить настоящий случай для выступления на стороне союзников". Завзятый франкоман Лаховари, не запрашивая инструкций, поспешил заверить премьера, что Брэтиану с особым вниманием относится к его, Бриана, мнению, и что последний оказывает заметное влияние на него [143].
Парижская пресса угрожала, что румынские правители рискуют упустить все, растягивая выжидание до бесконечности: "Если Австро-Венгрия потерпит полный разгром, а Германия понесет поражение, от которого не оправится, шансы на мир возникнут быстро, и Европа не станет сражаться во имя реализации румынской национальной программы", - писала газета "Тан" 18 июня [144].
Летом 1916 года ни царь, ни Ставка, ни МИД уже не являлись распорядителями внешней политики. Настойчивые демарши союзников в пользу вовлечения Румынии в войну превратились в подлинное домогательство. Палеолог, Бьюкенен, Карлотти поодиночке, парами и втроем осаждали Сазонова, а потом и сменившего его на посту министра Б.В. Штюрмера. Особую настойчивость проявлял Палеолог: Франция устала, оборона Вердена обошлась ей в 310 тыс. жизней, приходится считаться с возможностью падения крепости. От его настояний пытались отбиться заявлением, что нужно не всякое выступление Румынии, а своевременное, приносящее военную пользу [145].
Штурм российского министерства еще больше усилился после внезапного, в начале июля 1916 г., удаления Сазонова с поста министра и замены его Б.В. Штюрмером. 14 июля Палеолог в присутствии Карлотти имел крупный разговор с М.Ф. Шиллингом, управляющим канцелярией министерства: "Французское правительство придает первостепенное значение выступлению Румынии" и "настоятельно просит" "самой широкой уступчивости" ее требованиям. На возражения, что уступки "кажутся малоценными французам лишь потому, что все эти уступки делаются главным образом за счет России", он не реагировал. 25 июня Палеолог явился в МИД с личной телеграммой президента Раймона Пуанкаре Николаю II. Последний бастион российского сопротивления был сломлен 146. 17 июня (2 июля) Татаринов докладывал из Бухареста, что не оказывает особого давления на румын, но что накануне французский посланник Блондель от имени Жоффра заявил Брэтиану, что момент для румынского выступления настал [147]. В тот же самый день, 17 июня Алексеев, после "обмена взглядами с Жоффром" (иначе - под воздействием французских требований) [По словам румынской исследовательницы Эммы Настович, Жоффр потребовал, чтобы ген. Алексеев оказал нажим на бухарестское правительство.] направил в Бухарест телеграмму, в которой говорилось: "Выступление Румынии теперь же будет иметь соответственную ценность, чего не могу сказать в случае, если решение будет отложено на неопределенное время. Обстановка повелевает румынам присоединиться к нам или теперь, или никогда" [148].
Существовали обстоятельства, объяснявшие, почему М.В. Алексеев с большей легкостью, чем можно было ожидать, изменил свою прежнюю позицию. Летом 1916 г. он допускал серьезные просчеты в оценке сложившейся военно-стратегической обстановке. Он полагал, что австро-германские силы истощены настолько, что не в силах перейти к активным операциям: "Австрийская армия, конечно, способна к упорной обороне, но степень ее современного расстройства не позволит ей вернуть способность к решительным наступательным действиям" [149], - писал он Татаринову. По его мнению, болгарская армия была занята целиком на Салоникском фронте и опасности для румын не представляла. Алексеев даже надеялся, что Болгарию удастся перетянуть на сторону Антанты [150].
Когда 19 июня (3 июля) Поклевский и Татаринов явились к Брэтиану с инструкциями Алексеева, тот заявил, что они "в общих чертах" сходны с французскими, представленными за несколько дней до этого. Такой же демарш предприняли англичане [151].
Брэтиану в ответ выставил несколько условий: подвоз боеприпасов и военного снаряжения, общее наступление союзников, "обеспеченность" со стороны Болгарии. В таком случае он обещал открыть военные действия к 1 августа, но против одной Австро-Венгрии. Премьер выдвинул условие, вызвавшее в Петрограде недоумение: он потребовал от союзников гарантировать все территориальные приращения, о которых договорились еще в 1915 году. Как можно гарантировать еще не завоеванное? - недоумевали в Петрограде. Лишь итоги войны могут дать на это ответ [152].
Выход нашли французы: на бумаге можно гарантировать все, а что будет в реальности - покажут события. Такое мнение высказал глава французского правительства Аристид Бриан.
4(17) августа, с сохранением глубокой тайны, на дому у брата премьер-министра Винтилы Брэтиану были подписаны политическая и военная конвенции. Румыния вошла в Антанту. Союзники, по совету французов, обещали Румынии все те территории, о которых шла речь в 1915 г. с некоторыми приращениями, выговоренными Брэтиану в последний момент. За Румынией было признано полное равноправие в ходе мирного урегулирования; та, в свою очередь, поклялась не заключать сепаратного мира [153]. Правительство этой страны обязывалось объявить войну Австро-Венгрии: Брэтиану питал призрачную надежду, что сумеет избежать столкновения с Германией и Болгарией. Но, отказавшись объявить войну Болгарии, он лишился основания требовать посылки крупного русского контингента в Южную Добруджу. С трудом удалось убедить Ставку направить туда две пехотные и одну казачью дивизии [154].
Предстояло как можно более скрытно подготовить выступление, а это было сделать нелегко. Сам факт переговоров с Антантой в течение двух лет не мог оставаться секретом, хотя условия достигнутого соглашения оставались для австро-немецкой стороны тайной. Поражение Сербии еще осенью 1915г. поставило перед румынскими правителями тревожный вопрос: а не предпримут ли державы Центра попытки объединить свои силы с Болгарией и Турцией, проложив для этого путь через Румынию. Страхи оказались преувеличенными. Общая стратегическая ситуация была нетакой, чтобы открывать еще один фронт. Брэтиану воспользовался назревавшим в Германии и Австро-Венгрии продовольственным кризисом и разрешил вывоз во второй рейх 140 тыс. вагонов (1,4 млн. тонн) зерна, в Австро-Венгрию - 50 тыс. вагонов [155]. Тем самым он убил сразу двух зайцев: в какой-то степени смягчил отношения с Берлином и Веной и одновременно погасил недовольство в румынских аграрных кругах, вызванное практиковавшимися временными запретами на экспорт хлеба и его затовариванием в стране. Эта операция вызвала нервную реакцию в столицах Антанты, где были склонны усматривать в ней очередную "измену" Брэтиану. Чтобы успокоить встревоженные антантовские умы и к выгоде для румынской олигархии, правительство санкционировало продажу 80 тыс. вагонов пшеницы и кукурузы британскому консорциуму.
Но никакие контракты не могли рассеять тревоги, царившей в миссиях Австро-Венгрии и Германии в Бухаресте. Весной 1916 г. Оттокар Чернин съездил на родину и пришел к выводу, что Центральные державы войну проиграли. Он ясно сознавал: нельзя и мечтать о том, чтобы переманить румынскую олигархию на сторону постепенно терявшей силы коалиции. Чернин полагал, что вступление Румынии в Антанту - лишь вопрос времени, и притом не отдаленного. Определял он его весьма точно, что делало честь его осведомленности и проницательности. Так, в телеграмме от 28 июня он высказал мнение, что "критический момент наступит во второй половине августа" [156]. Его немецкий коллега фон дем Буше еще продолжал составлять умозрительные проекты сдерживания Румынии. Для этого следовало, по его мнению, разъединить ее с Россией, для чего надо захватить Бессарабию. Все это лежало за пределами возможностей австро-немецких войск на Востоке и ни в малой степени не соответствовало стратегическим планам командования на 1916 год.
16 июля Чернин предпринял решительное объяснение с Брэтиану, сказав, что ему известно и о поставке оружия, и о переброске войск к трансильванской границе, и о переговорах с Антантой. Брэтиану в ответ заявил, что никогда не вводил Чернина в заблуждение(!); он, премьер-министр, и сейчас не думает о войне, однако ни одно румынское правительство не будет равнодушно наблюдать за маршем русских войск к венгерской столице. Чернин притворился, будто считает комичным заявление насчет "русских у Будапешта". Закончилась "дружеская" беседа неприкрытой угрозой: лев, которого Брэтиану считает мертвым, одним ударом своей лапы может превратить Румынию во вторую Сербию [157].
Общий вывод посланника гласил: Брэтиану "желает стащить Трансильванию без риска..." Единственно, что может сделать дипломатия Центральных держав - дать понять, что за "предательство" предстоит уплата по полному счету. Буше заявил премьер-министру, что нападение на Австро-Венгрию или даже пропуск русских войск через румынскую территорию равносильны войне с Германией. 7 августа, опередив события, Чернин информировал Вену о подписании соглашения Румынии с Антантой [158].
В правящих румынских сферах войну под популярным лозунгом национального объединения рассматривали и как средство преодоления внутриполитической напряженности, а она существовала и становилась все более опасной. Политики всех направлений на митингах возглашали патриотические лозунги, призывая к освобождению трансильванских соотечественников; но они же в иной своей ипостаси, как помещики, банкиры, торговцы и промышленники проводили жестокое угнетение соотечественников в самом Старом королевстве. Война открыла перед ними сказочные возможности обогащения на продаже за рубеж зерна, нефти, бензина и керосина: склады и хранилища ломились от запасов, но внутри страны ощущался острый дефицит продовольствия, и цены на рынке стояли головокружительные. Безработица в городах не рассасывалась, бум охватил лишь незначительную часть индустрии, занятую армейскими поставками; остальная не выходила из состоянии стагнации. Крестьянство, ведшее в основном натуральное хозяйство и сбывавшее зерно перекупщикам, от высоких рыночных цен не выиграло, зато оно люто страдало от призывов на военную подготовку, отрывавшую работников от поля в разгар сельскохозяйственного сезона.
Но как организованная сила, противившаяся вовлечению в воину, выступала только немногочисленная социал-демократическая партия. Ее члены поддерживали идею объединения с зарубежными румынами, однако не желали отдавать руководство этим поцессом в руки "собственной" олигархии, стремившейся "к главенству, власти и обогащению". В ходе антивоенной кампании настойчиво подчеркивалось: "освобождение и классов и народов произойдет не в войнах, ведущихся господствующими классами, а путем борьбы и революции угнетенного класса" [159]. Социал-демократам удалось соединить в один узел движение против нужды и против войны. Они провели за годы "выжидания" сотни митингов и собраний. Кульминации схватка достигла в июне 1916 г. в портовом городе Галаце. Пятитысячная антивоенная демонстрация здесь была расстреляна ротой солдат. Десятки людей пали убитыми и ранеными. 16 июня трудовая Румыния вышла на улицы городов под лозунгами: "Кровь, пролитая рабочими, требует отмщения!", "Долой правительство убийц!" [160]. Последовали новые репрессии и "враг внутренний" был на время усмирен.
14 (27) августа 1916г. Румыния вступила в войну.
***
В западной литературе преобладает резко-критическое отношение к методам и приемам дипломатии Ионела Брэтиану, а сам он удостаивался отнюдь не лестных эпитетов и современников и историков (человек "со взглядом газели и челюстью тигра", "бухаресткий бык"). "Этот коварный румынский государственный муж всегда следил за военными операциями. В конечном счете его действия определяла русская армия" [161], - пишет А. Райбер. По мнению Шт. Фишера-Галаца, "политическая наивность или цинизм Брэтаану и его коллег были очевидны уже в 1914 г" [162]. Ш.Д. Спектор говорит о "меттерниховском искусстве" Брэтиану [163]. Но комплимент ли это?
Современная румынская историческая литература придерживается иной точки зрения. В ней царит полное единогласие относительно оценки деятельности правительства Брэтиану и характера выдвинутых им условий вступления в войну на стороне Антанты.
..."С лета 1915 до лета 1916 года вступление Румынии в действие было исключено". Причина усматривается прежде всего в том, что Антанта не удовлетворила "полностью законные требования Румынии", и вывод: "Румынское правительство и на этом этапе завершения государственного объединения вело себя весьма благоразумно, неторопливо и с полным знанием дела" [164]. В других случаях указывается на неблагоприятный для Антанты оборот военных операций в 1915 году: "...В условиях обрушившегося на русскую армию несчастья и речи не могло быть о вступлении в действие румынской армии" [165]. О том, что споры шли вокруг земель, не являвшихся румынскими, в румынской литературе не принято говорить; наличие таких поползновений отрицается: "правительство, руководимое И.И. К. Брэтиану, - учитывая стратегическое и политическое положение Румынии между двумя воюющими лагерями и тот факт, что оно не требовало ни клочка чужой земли, - совершенно справедливо выставляло серию условий политического и военного плана"... [166] "Румынские предложения в видах определения будущей границы находились в соответствии с принципом этнического большинства". Подписание конвенции о вступлении в войну расценивается как "один из самых значительных успехов румынской дипломатии до той поры" [167].
Партнеры не так рассматривали деятельность кабинета Брэтиану, и реакция была соответстувующей: око за око, зуб за зуб. Наивно было бы думать, что главные участники Антанты дадут обвести себя вокруг пальца. За спиной своего новоявленного союзника они решили договориться по главным вопросам без участия Румынии, а ее требования удовлетворить по возможности. Именно это означало предложение Аристида Бриана, о котором мы упоминали.
Бесконечные затяжки принесли Румынии крупный стратегический проигрыш. Предложение выступить "теперь или никогда" было выдвинуто М.В. Алексеевым в расчете на то, что сохраняется еще эффект брусиловского наступления, и австрийцы не в силах выстоять против натиска нового наприятеля. Но Брэтиану дождался, пока фронт Центральных держав стабилизировался, разбитые части были заменены свежими, и немцы залатали все прорехи в линии обороны своего союзника.
Не сбылись и надежды на то, что удастся ограничить военные действия
операциями против одной Австро-Венгрии. Посланники Германии, Болгарии и
Турции немедленно затребовали паспорта, и через два дня Румыния оказалась
в состоянии войны со всеми державами Центрального блока.
[Previous] [Next]
[Back to Index]
136. Красный архив. Т. 28. 1928. С. 34, 46.
138. Там же. С. 53, 55, 58, 59.
139. Там же. С. 4; РГВИА. Ф. 2003. Оп. 1. Д. 64. Л. 101.
141. Vesa V. Lesa relations politiques romano-francaies au debut du XX siecle (1900-1916). Bucuresti, 1986. P. 176-177.
142. АВПРИ.Ф. CA. 1916. Д. 563. Л. 48.
143. Vesa V. Les relations politiques... P. 189.
147. Красный архив. Т. 32. 1929. С. 62.
149. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 82. Л. 174.
150. АВПРИ. Ф. СА. 1916. Д. 563. Л. 153.
152. Красный архив. 1928. Т. 29. С. 1,5.
153. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 82. Л. 181.
154. АВПРИ. Ф. СА. 1916. Д. 57.
155. Красный архив. 1929. Т. 323. С. 70; Правда, 18(31).I.1918.
156. Текст политического соглашения см.: АВПРИ. Ф. Политархив. 1916. Д. 704. Л. 71-72; военной конвенции — Царская Россия в мировой войне. Пг., 1925. С. 137.
157. Nastovici E. Romania si puterile centrale in anii 1914-1916. Bucuresti, 1979. P. 169.
158. Cartea rosie austro-ungara. Bucuresti, 1917. № 81.
159. Cartea rosie austro-ungara... № 91, 103.
160. Jos rasboiul. Buc., 1915. P. 26.
161. Russian Diplomacy and Eastern Europe. N. Y., 1963. P. 264.
162. Fisher-Galati. Twentieth Century Rumania. N. Y.; L, 1970. P. 26.
163. Spector Sh. D. Rumania at the Paris Peace Conference. N. Y., 1962. P. 23.
164. Romania in primul rasboi mondial... P. 119.
165. Romania in relatiile Internationale... P. 389.