4. МАКЕДОНІЯ. МЛАДОТУРКИ.
Я пріѣхалъ въ Бѣлградъ одинъ, покинувъ своего спутника, А. М. Моисеева, въ Салоникахъ. Лично мнѣ здѣсь нельзя было задержаться, такъ какъ ждалъ и манилъ меня австро-сербскій вопросъ, въ то время быстро назрѣвавшій къ вскрытію гнойника своего — хирургическимъ ли путемъ, естественнымъ ли разрѣшеніемъ. А, между тѣмъ, въ тылу австро-сербскаго вопроса стоитъ, какъ безсмѣнный резервъ балканской смуты, вопросъ македонскій, съ гордіевыми узлами международной путаницы въ Салоникахъ и Монастырѣ. Предстоявшій придунайскій бой между германизмомъ и юго-славянствомъ требовалъ внимательной провѣрки, въ какой степени хаоса находится въ настоящее время злополучный славянскій арьергардъ, носящій имя Македоніи. Поэтому я просилъ А. М. Моисеева остаться въ Солуни на нѣсколько дней и переиспытать нѣкоторыя данныя, имѣвшіяся у меня, какъ изъ нынѣшнихъ слуховъ, такъ и изъ прежнихъ моихъ путешествій.
Лично на меня Салоники, за трехдневное пребываніе въ нихъ, произвели впечатлѣніе совершенной неизмѣнности. Вѣянія младотурецкой конституціи въ Салоникахъ, хотя онѣ — главный центръ и ярчайшій очагъ ея, не слышно. Съ перваго же шага нарываешься на тѣ же паспортныя стѣсненія, что восемь лѣтъ тому назадъ, въ самую глухую и темную пору султанскаго самодержавія. На иноземный выѣздъ и въѣздъ требуются консульскія визы. Мы, за довѣріе къ свободамъ младотурецкой конституціи, должны были заплатить штрафъ, такъ какъ, уѣзжая изъ Греціи, вообразили излишнимъ визировать паспорта наши для слѣдованія въ столь либеральный городъ, какъ Салоники. До сихъ поръ не уничтожены даже
241
нелѣпыя «тескере»: казенныя подорожныя, разрѣшающія передвиженіе изъ санджака въ санджакъ. Говорятъ, будто яхъ сохраняютъ ради цѣлей фискальныхъ. Не думаю. Ничтожная доходность этихъ допотопныхъ поборовъ, сравнительно съ выгодными возможностями свободнаго шоссейнаго и желѣзнодорожнаго движенія, заставляетъ предполагать, что на этой сценѣ, попрежнему, главная роль принадлежитъ соображеніямъ не финансовымъ, но полицейскимъ. Къ тому же, всемогущій богъ старой Турціи — бакшишъ — покуда живъ-живехонекъ и въ молодой. Безъ подачекъ и взятокъ, попрежнему, никто въ областяхъ собственныхъ правъ и обязанностей не дѣлаетъ ни шага впередъ; съ подачками же и взятками — для могущаго заплатитъ — нѣтъ ничего непосильнаго и невозможнаго. Городъ набитъ солдатчиною. Станціи ж. д. охраняются военными нарядами. Вдоль полотна разставлены патрули. Поѣзда сопровождаются солдатами. Словомъ —
Въ храмѣ все, какъ прежде было...
Когда прибылъ въ Бѣлградъ Ал. Моисеевъ, то изъ его разсказовъ и записокъ пришлось убѣдиться, что и въ нѣдрахъ македонскаго вопроса, — несмотря на серьезнѣйшія, казалось бы, внѣшнія переживанія (пятилѣтній контроль держав европейская жандармерiя, оттоманская революція, конституціонный переворотъ), — произошло перемѣнъ не многимъ больше, чѣмъ въ наружности и бытѣ македонской столицы. Край почти что не шевельнулся съ тѣхъ поръ, какъ я описывалъ его для своей «Страны раздора». Кое-что перемѣстилось, но ничего стараго не ушло, ничего новаго не пришло. Кое-кто переодѣлся, но — cuculus non facit monachum. Поэтому въ настоящемъ очеркѣ мнѣ приходится предупредить читателя, знакомаго со «Страною раздора» и «Въ моихъ скитаніяхъ»,
242
что нѣкоторыя нынѣшнія строки, быть можетъ, покажутся ему сжатымъ повтореніемъ взглядовъ и впечатлѣній, изложенныхъ тамъ подробно и пространно.
Обостреніе національнаго вопроса въ Македоніи — сравнительно недавняго происхожденія. Въ былые годы, до 1859 г., даже, пожалуй, до послѣдней русско-турецкой войны, включительно, населеніе здѣсь почти не дробилось, дѣлясь, собственно говоря, всего лишь на двѣ стороны: хозяева-угнетатели — турки, и угнетаемые — христіане, райя, руми-миллетъ.
Турокъ совершенно не интересовалъ національный составъ райи. Объединенные равноправіемъ въ Исламѣ, они сами почти не выдѣляли своей національности изъ общей мусульманской массы и, по аналогіи, предполагали такою же цѣльною массою свою райю, подчиняя опредѣленіе ея исключительно религіозному признаку. Или — исламъ, или — православное христіанство. Православное же христіанство турки почитаютъ римскою, т. е. византійскою, греческою вѣрою. Отсюда византіецъ, грекъ, руми — въ представленіи мусульманина — становится достаточнымъ опредѣленіемъ каждаго христіанскаго подданнаго Оттоманской имперіи, безъ разбора его истиннаго происхожденія. Не мусульманинъ, — значитъ, руми, грекъ. Всѣ христіанскія области въ предѣлахъ Балканскаго полуострова, для турка, — греческія губерніи, руми-вилайеты. Довольно терпимые въ религіозномъ отношеніи, турки, по вѣковой традиціи, признавали главою всѣхъ своихъ христіанъ константинопольскаго патріарха, снабженнаго, внутри церкви, полномочіями самоуправленія. Это обстоятельство отдавало въ руки греческаго духовенства всѣ церкви и школы Балканскаго полуострова.
243
Національное пробужденіе наpодовъ, заполняющее исторію XIX вѣка, встрѣтило на Балканахъ могучій тормозъ именно въ объединеніи христіанскаго населенія въ общую антинаціональную церковность. Это препятствіе было превосходно понято болгарами. Убѣдившись, что въ турецкой имперіи національность не можетъ быть признана безъ обособленной церковности, они стали дозваться послѣдней съ такимъ усердіемъ что въ 1859 году Драганъ Цанковъ чуть было не увелъ соплеменниковъ своихъ въ католицизмъ. Къ семидесятымъ годамъ дилемма разрѣшилась компромиссомъ экзархата. Греки объявили экзархатъ расколомъ, схизмою, но — тѣмъ самымъ сыграли въ руку болгарамъ, наглядно подтвердивъ предъ турками обособленіе новой религіозной группы, а, слѣдовательно, по мусульманскимъ понятіямъ, и образованіе новой народности.
Отношеніе турокъ къ экзархату было двойственное. Съ одной стороны, турки — преимущественно, передовые — понимали, что нарожденіе болгарскаго народа быстро повлечетъ за собою возникновеніе какой-нибудь Болгаріи, а какая-нибудь Болгарія, однажды возникнувъ, не замедлитъ тянуться къ превращенію въ Болгарію единую, великую, цѣлокупную. И — мало того, что сама будетъ тянуться, но заразитъ подобными же стремленіями другіе славянскіе народы и государства. Съ другой стороны, была соблазнительна мысль раздѣлить руми-миллетъ на два, несомнѣнно, враждебные лагеpя, и тѣмъ лишить опоры національно-историческую эллинскую идею о византійскомъ наслѣдствѣ. Что же касается опасности національныхъ революцій, турки самонадѣянно разсчитывали на старинныя испытанныя свои средства борьбы съ ними — военньй террор до поголовной рѣзни включительно. Подъ русскимъ давленіемъ, Турція
244
пошла по второму направленію, дала экзархату ходъ и развитіе и, черезъ новую церковь и школы ея, допустила сложиться болгарскому народу въ идейную, сознательную цѣльность. Русская война съ послѣдствіями ея, даже очень сглаженными на Берлинскомъ конгрессѣ, показали Турціи, что она жестоко просчиталась. Но было уже поздно. Берлинскій трактатъ отбираетъ у турокъ Болгарію дунайскую, филиппопольскій переворотъ отнимаетъ Румелію, а затѣмъ — приходить чередъ Македоніи. Болгаре становятся на ея порогѣ и, съ ногою, занесенною къ рѣшительному шагу, только ждутъ момента, чтобы войти въ страну и заявить голосомъ твердымъ и убѣжденнымъ:
— Это — мое!
Политически они совершенно правы. Настолько, что даже имѣютъ возможность ссылаться на дипломатическій документъ, предающій болгарамъ Македонію на основаніи самаго реальнаго изъ правъ на свѣтѣ — по праву меча, по волѣ побѣдоноснаго завоевателя. Санъ-Стефанскій договоръ отдавалъ Македонію болгарамъ, такъ что единая, цѣлокупная Болгарія, въ тройномъ составѣ съ Румеліей и Македоніей, до сихъ поръ слыветъ въ народѣ подъ именемъ Санъ-Стефанской или Игнатьевской. Бисмаркъ, Дизраэли и Андраши не дали осуществиться болгарской мечтѣ этой. Но она сохранилась во всѣхъ болгарскихъ умахъ, во всѣхъ болгарскихъ сердцахъ. Она переросла даже значеніе національной идеи, потому что развилась и окрѣпла въ національный идеалъ.
Послѣ русской войны, Турція стараго режима окончательно превратилась въ «больного человѣка», а вокругъ смертнаго одра ея затолпились европейскіе врачи, опекуны будущихъ наслѣдниковъ и душеприказчики
245
по ожидаемому завѣщанію. Будущія судьбы Македоніи стали зависѣть не столько отъ воли самой Турціи, сколько отъ усмотрѣній европейской опеки. Послѣднюю же XIX вѣкъ выучилъ, черезъ Германію, Италію, Грецію, хоть нѣсколько считаться съ правомъ національнаго самоопредѣленія. И вотъ — всѣ, прилежащія къ Македоніи, государства и страны начинаютъ въ ней, — будто гонку на призъ или скачку съ препятствіями, — усиленную пропаганду своихъ народностей. Стараются, что есть у нихъ средствъ и мочи, убѣдить Европу правдою и ложью, будто національное самоопредѣленіе македонцевъ клонится въ пользу ихъ, а не сосѣдняго народа..
Болгаре, въ этомъ движеніи, опередили всѣхъ своихъ соперниковъ. Для того, чтобы Македонія стала болгарскою, надо было оболгарить македонцевъ. И вотъ, послѣ болгаро-сербской войны 1885 года, самыя вѣскія силы и значительнѣйшія жертвы болгарскаго государственнаго организма обращаются на болгаризацію македонскихъ славянъ. Болгарскій агентъ — священникъ, учитель, комитажъ, четникъ — становится негласнымъ правительствомъ страны и какъ бы ея душою.
Въ началѣ пропаганда шла чрезвычайно успѣшно. Милюковъ, посѣтившій Македонію въ концѣ девяностыхъ годовъ, смотрѣлъ на нее слишкомъ сквозь болгарскія очки, и — что называется, хватилъ черезъ бортъ, объявивъ всѣхъ македонцевъ кровными болгарами. Но ошибка его можетъ назваться добросовѣстною. Онъ засталъ Македонію настолько глубоко и блестяще болгаризованною, что не мудрено было принять одежду за тѣло — культуру за народность.
Читавшіе «Страну раздора» знаютъ мой взглядъ на македонцевъ. Это — ни сербы, ни болгары, а первобытный славянскій народъ, съ простымъ корневымъ языкомъ,
246
въ высшей степени способнымъ подчиняться любой формѣ , которую предложитъ ему другая, болѣе вліятельная и выработанная, славянская культура. Македонцы-болгаре тамъ, гдѣ утвердились болгарская школа и церковь, и сербы тамъ, гдѣ дѣло грамоты въ рукахъ сербовъ. Съ равнымъ удобствомъ они могли бы превратиться, подъ образовательно-религіознымъ и торговымъ вліяніемъ, въ малороссовъ, великороссовъ, поляковъ. Ихъ языкъ — расплавленный металлъ, легко переливаемый въ каждую родственную форму. Но —родственную. И вотъ въ этомъ-то — въ племенномъ родствѣ — главное условіе, отдавшее нынѣ Македонію борьбѣ славянъ и погубившее въ ней вліяніе грековъ.
Статистики Македоніи темны, сбивчивы, тенденціозны, фантастичны. Тѣмъ не менѣе, даже по греческимъ источникамъ, легко видѣть, что эллиновъ въ македонскихъ вилайетахъ — меньшинство. Потому что — для того, чтобы натянуть большинство, греки должны были прибѣгнуть къ довольно наглому подлогу, записавъ своими всѣхъ патріаршистовъ-славофоновъ. То есть — славянъ, не пріемлющихъ экзархата и оставшихся вѣрными константинопольскому патріархату, хотя говорящихъ только по-славянски. Такимъ образомъ, греки усвоили себѣ понятіе національности совершенно турецкое: вѣроисповѣданіе есть народность. Патріашистъ — значитъ грекъ.
Церковь — могущественное орудіе пропаганды. Но греческая церковь на Балканахъ всегда была ослаблена, въ этомъ качествѣ своемъ, фанатическою нетерпимостью къ славянскому богослуженію и славянскому духовенству. Поэтому болгарскій экзархатъ, давшій населенію религіозный культъ, на родственномъ языкѣ и съ славянами-попами, не только разбилъ грековъ на голову
247
самъ, но и далъ примѣръ церковной самостоятельности другимъ балканскимъ народамъ. Сербы потребовали себѣ славянскаго богослуженія и возстановленія исконныхъ сербскихъ епископій съ сербами-митрополитами и архіереями. Зашевелились даже немногочисленные куцовлахи, даже албанцы. Греческій фанатизмъ, жестокій и нетерпимый, заклятый врагъ свободы совѣсти и культа, разбудилъ къ противодѣйствію всѣ балканскія вѣроисповѣданія и національности. Конечно, всѣ онѣ усерднѣйшіе грызутся и между собою. Но въ отдѣльности каждая изъ нихъ жестоко враждебна грецизму, а грецизмъ — ей. Онъ стоитъ одинъ противъ всѣхъ, и всѣ — противъ него. Но главная вражда остается неугасимою и неутолимою, все-таки, лишь между греками и болгарами. У остальныхъ есть точки для взаимосоглашеній, пути къ примиренію въ разграниченномъ сожительствѣ и сосѣдствѣ. Между греками и болгарами компромиссы безсильны. Молодая болгарская сила отрицаетъ греческую легенду, зачеркиваетъ ее за ненадобностью, сводитъ въ небытіе. Греческая легенда ненавидитъ болгарскую молодость со всею злобою обанкротившейся старости. Для борьбы съ болгарами греки не брезгуютъ никакими мѣрами, включительно до союза съ мусульманами противъ христіанъ. Шпіонская информація турецкихъ властей въ Македоніи, при старомъ режимѣ, всегда руководилась греческими источниками и поддерживалась на греческія деньги. Постыдныхъ безобразій этихъ не прекратило даже такое панэллинское несчастіе, какъ, проигранная независимою Греціей, война противъ Оттоманской имперіи. Фанаръ, руководящій судьбами панэллинизма, во враждахъ своихъ всегда имѣетъ на первомъ планѣ не столько настоящее, сколько возможности будущаго, не столько турокъ, сколько преемниковъ, способныхъ
248
смѣнить ихъ на византійскомъ наслѣдствѣ. Съ этой точки зрѣнія, панэллинъ одинаково ревнивъ и подозрителенъ ко всѣмъ славянскимъ силамъ, до русской включительно. Но быстро растущая, не скрывающая большихъ своихъ намѣреній и задачъ, болгарская сила ненавистна панэллинизму предпочтительно и особенно. И справедливо. Ибо, хотя весь македонскій вопросъ есть дѣлежный споръ о шкурѣ не убитаго медвѣдя, но лапа болгарскаго льва легла на шкуру эту болѣе широкимъ захватомъ, вцѣпилась въ нее болѣе цѣпкими и упругими когтями, чѣмъ всѣ остальныя.
Внѣ будущихъ судебъ панэллинизма и мечтаній о византійскомъ наслѣдствѣ, греческій вопросъ въ Македоніи былъ бы совершенно непонятенъ и, пожалуй, столько же комиченъ, какъ македонскія претензіи румынъ (куцовлаховъ). Въ составъ Македоніи несомнѣнно входятъ части, сплошь или въ огромномъ большинствѣ заселенныя греками. Таковы южныя казы (округа) Монастырскаго вилайета между озерами Охридскимъ и Преспою и греко-турецкою границею. Таковъ весь поморскій юго-западъ Салоникскаго вилайета. Я не говорю объ Янинѣ, такъ какъ этотъ вилайетъ пристегивается къ македонскому вопросу уже искусственно, черезъ посредство албанскаго, а, въ дѣйствительности, онъ принадлежитъ къ Ѳессаліи и, такимъ образомъ, является прямымъ греческимъ достояніемъ. Но, вѣдь, объ этихъ областяхъ никто съ греками и не споритъ. Ни болгары, ни сербы никогда не предъявляли на нихъ притязаній своихъ. Распредѣленіе эллинизма и славянства въ нихъ намѣчается съ такою географическою опредѣленностью, что не обѣщаетъ со временемъ даже острыхъ пограничныхъ споровъ. Такъ что, собственно говоря, прямыя и національно-законныя притязанія грековъ никогда
249
никакой наслѣднической конкуренціи не встрѣчали, а, слѣдовательно, и должны быть сняты со счетовъ македонской распри. Земли южнѣе Флорины могутъ попасть въ спорный разрядъ лишь подъ однимъ условіемъ, выдвинутымъ въ послѣднее время: если Македонія вовсе откажется итти въ раздѣлъ между Болгаршй Сербіей и Греціей, а предпочтетъ быть автономною сама по себѣ, въ своихъ нынѣшнихъ или даже нѣсколько расширенныхъ, за албанскій счетъ, границахъ. Во всѣхъ остальныхъ случаяхъ дѣло рѣшается просто. И Болгарія, и Сербія, размѣчая карту полуострова, съ рѣдкимъ единодушіемъ говорятъ грекамъ:
— Вотъ это —дѣйствительно, сплошь ваше. Если можете, отнимите у турокъ и владѣйте.
Но въ томъ-то и штука, что греки волнуются совсѣмъ не изъ-за безспорныхъ областей, а изъ-за такихъ, который могутъ быть отняты у турокъ никакъ ужъ не ими, греками, но только сербами и болгарами, при покровительствѣ или попустительствѣ великихъ державъ. Не буду уже говорить о греческихъ претензіяхъ на Солунскій вилайетъ. Здѣсь хоть узенькая прибрежная полоска, все же, заселена греками не только въ городахъ, но и въ рыбачьихъ пристаняхъ-деревушкахъ. Даже враждебная статистика считаетъ ихъ здѣсь тысячъ въ 60. Но, вѣдь, въ устахъ любого панэллиниста вы то и дѣло слышите слово «Эпиръ». Оно, конечно, греческое: каждому гимназисту даже изъ слабыхъ напомнитъ о Пиррѣ, царѣ эпирскомъ. Однако, знаете ли вы, что теперь-то находится на мѣстѣ древняго Эпира, какъ онъ въ современномъ-то географическомъ просторѣчіи именуется? Взгляните на карту. Это — Старая Сербія. Ни больше, ни меньше. Властвуютъ тамъ, покуда, турки. Если выбить ихъ оттуда, можетъ возникнуть споръ за
250
Старую Сербію между сербами, албанцами, болгарами. Но греками въ ней даже и не пахнетъ. Все равно. Грекъ помнитъ исторію полуострова за 3000 лѣтъ. Онъ знаетъ, что, двадцать вѣковъ тому назадъ, существовалъ грекъ Пирръ, царь эпирскій, и этого обстоятельства ему совершенно достаточно, чтобы считать Старую Сербію въ чертѣ притязаній эллинизма. Константинопольскій патріаршій престолъ истратилъ на борьбу противъ сербскихъ митрополій въ предѣлахъ Старой Сербіи такую массу энергіи, разжегъ такіе мощные костры безплодной и напрасной междуплеменной вражды, что и постороннему глазу ясно, насколько дѣло Пирра, царя эпирскаго, — для Фанара и по всему эллинскому Леванту, — до сихъ поръ еще свое, кровное дѣло. «Что было наше, то должно быть и будетъ наше». Этотъ девизъ панэллинизма соблюдается греками гораздо строже, чѣмъ даже знаменитое англійское правило, что — «тамъ, гдѣ однажды поднятъ британскій флагъ, онъ уже не можетъ быть спущенъ». Англійскіе короли когда-то владѣли Франціей, и 1 изъ нихъ даже былъ коронованъ въ Парижѣ. Но нѣтъ англичанина, настолько безумнаго, чтобы, на этомъ шестивѣковомъ основаніи, считать Парижъ британскимъ городомъ и видѣть въ президентѣ Фальерѣ не болѣе, какъ узурпатора и измѣнника Ланкастерскому дому. Грекъ способенъ совершенно серьезно разсуждать о правахъ своихъ — ужъ если бы только на Константинополь! — нѣтъ, рѣшительно на каждое мѣстечко и урочище въ предѣлахъ Средиземнаго бассейна, гдѣ когдалибо ступала нога свободнаго эллина. Пирръ, Александръ Македонскій, Ѳемистоклъ, Эпаминондъ и тому подобные почтенные покойники, — въ устахъ греческаго политика, — превращаются въ аргументы международнаго права съ такою убѣжденною твердостью, что
251
ее можно было бы принять за иронію, если бы не была она слишкомъ обща, и не пылалъ бы въ ней фанатизмъ страстный, дикій, часто самоотверженный. Греки сохранили культъ великихъ именъ, какъ сохраняютъ свой архаическій шрифтъ и обезсмысленное временемъ правописаніе, въ результатѣ которыхъ они отчудились и отъ латино-германскаго Запада, и отъ славянскаго Востока, потеряли общеніе со всѣми литературами и утратили античную свою способность къ эллинизаціи варваровъ. Настолько прочно, что даже, обладая церковью и школою, не въ состояніи были обучить по-гречески, благоговѣйно покорныхъ патріархату, славянъ. Напротивъ: между самими греками появились, по признаніямъ ихъ же собственной статистики, болгарофоны и сербофоны, то есть греки, не умѣющіе говорить иначе, какъ по-болгарски или сербски! И, дѣйствительно, достаточно побродить по улицамъ Аѳинъ, чтобы почувствовать, насколько языкъ Гомера и Эврипида некстати въ обыденной жизни XX вѣка, какъ опереточно дико глядятъ на васъ съ вывѣсокъ эти важныя омеги съ «iota suscriptum», торжественныя эты подъ крышею облеченнаго ударенія, пузатыя ѳиты, произносимыя, однако, какъ англійское th. Греки смѣются надъ болгарами, что въ ихъ языкѣ членъ, при именахъ существительныхъ, ставится сзади. Увы! Болгаре могли бы справедливо отвѣтить:
— Въ нашей рѣчи — членъ сзади, зато у насъ національный идеалъ — впереди. А у васъ — только членъ спереди, но остальное — прошлое, настоящее, будущее — все сзади!
Какъ ни слабо было противодѣйствіе болгарской культурной пропаганды со стороны прочихъ народностей, сосѣдски заинтересованныхъ въ македонскомъ вопросѣ, оно, все-таки, показало болгарамъ, что одною
252
школою, церковью и культурно-торговыми сношеніями имъ Македоніи съ Болгаріей не слѣпить. Для такой слѣпки имѣется лишь одинъ надежный цементъ: кровь человѣческая. И вотъ Болгарія рѣшается пролить кровь. Ясно, что Македонія упадетъ въ объятія того изъ сосѣдей, кто освободитъ ее изъ-подъ турецкаго ига. Болгарія спѣшитъ взять на себя эту иниціативу, но, торопясь. чтобы ее не опередили греки или сербы, дѣйствуетъ слишкомъ прозрачно и — часто — преждевременно. Однако, эмиссары софійскаго комитета мастерски подготовляютъ возстаніе. Македонія наводняется болгарскими четами — какъ бы гарнизонами болгарской культуры. Все, что создали раньше въ Македоніи школа и церковь экзархата, оказывается теперь подъ защитою властною и повелительною. Нѣсколько Соломоновыхъ судовъ убѣждаютъ македонцевъ, что, стоя за спиною комитажей, можно чувствовать себя почти въ полной безопасности отъ турецкаго насилія. Султанскія власти растерялись и, по малой надежности неоплаченныхъ войскъ, не чувствовали себя способными затушить пожаръ. Старыя турецкія средства измѣнили, потому что инсургенты оказались хорошими учениками бывшихъ господъ, своихъ, и каждое полицейское или воинское звѣрство оплачивалось со стороны четниковъ звѣрствомъ же, и еще неизвѣстно, на чьей сторонѣ оставался, въ этомъ, миломъ отношеніи, перевѣсъ.
Отъ вооруженнаго возстанія въ Македоніи Турцію спасла, конечно, не солунская Біязъ-Кула, въ которой испуганное правительство морило сотнями уличенныхъ революціонеровъ и просто подозрительныхъ ему людей. Спасло —разложеніе подготовляемой революціи въ конкуренцію трехъ, такъ сказать, подъ-революцій. Параллельно съ болгарскими четами, являются въ Македоніи
253
четы греческія, сербскія, куцо-влашскія. Всѣ онѣ возникаютъ, какъ враждебныя туркамъ, но, въ то же время, указываютъ прямою цѣлью своею — защиту одноплеменнаго населенія отъ принудительной болгаризаціи. Если сербское четничество возможно еще считать, съ грѣхомъ пополамъ, только вооруженнымъ и не весьма пріязненнымъ нейтралитетомъ, то греки и куцо-влахи устроили болгарамъ уже фирменную контръ-революцію. Совершенно позабывъ инсуррекціонную задачу свою, четы рѣжутся между собою и терзаютъ несчастное населеніе, очутившееся даже не между двухъ огнея, но въ тѣсномъ кругу, поистинѣ, разбойничьихъ костровъ, изъ которыхъ каждыя жжется и невыносимо больно, и разорительно. По недавнему заявленію Хильми-паши, отвѣчавшаго предъ турецкимъ парламентомъ на интерпелляцію по македонскому вопросу, — за годъ до конституціи, въ Македоніи насчитывалось 110 болгарскихъ четъ, 80 греческихъ, 30 сербскихъ и 8 куцовлашскихъ. Послѣднее движеніе считаютъ искусственнымъ даже сами румыны, единственно которыхъ оно можетъ интересовать. По ихъ мнѣнію, оно выдумано и пущено въ ходъ Австріей, никогда не теряющей случая подлить лишнюю капельку масла въ балканскій пожаръ.
Населеніе изнемогало подъ гнетомъ пестрѣйшаго націоналистическаго террора. Приходитъ въ деревню болгарская чета. Выгоняетъ патріаршистовъ, — попа и учителя, приводитъ крестьянъ къ присягѣ экзархату. Но — стоитъ только ей уйти, — откуда ни возьмется греческая чета: патріаршисты водворяются обратно, а населенію жестоко достается за «схизму» и «болгароманство». Отступятся греки, — гляди, опять нагрянули болгаре: новые побои, поборы, новая присяга, новая расправа за переметничество. У Лѣскова одна хохлушка, во время
254
польскаго возстанія, на вопросъ, кому она желаетъ побѣды, отвѣчала:
— Moлюсь, щобъ вы ихъ побѣдили, а щобъ воны васъ побудили, а щобъ васъ усіихъ Господь Богъ побѣдивъ!
Молитвы македонскаго мужика, стераемаго въ муку между болгарскимъ и греческимъ жерновами, должны были звучать именно въ такомъ родѣ. А тутъ еще, вдобавокъ къ террору-то, обѣ стороны взаимно приказываютъ строжайшій экономическій бойкотъ. За неповиновеніе—поджогъ и пуля. Нечего ѣсть, не у кого работать, не съ кѣмъ торговать. Ожесточеніе дошло до крайнихъ предѣловъ. Какъ въ смутныя времена средневѣковья, распадались общины, разсыпалась семья. Отецъ тянется къ грекамъ, дѣти къ болгарамъ. Въ одинъ прекрасный день дѣти убѣждаются, что отецъ доноситъ. Сынъ взялъ ружье и пристрѣлилъ виновника дней своихъ, какъ бѣшенаго волка. Случалось и наоборотъ... Нравы Карагеоргіевичей еще живы, и кровавая тѣнь его еще бродитъ по старымъ балканскимъ плотинамъ.
Наконецъ, для довершенія ужасовъ, является турецкій усмирительный отрядъ, и вотъ ужъ тутъ-то начался изъ терроровъ терроръ, адъ безпримѣсный, настоящій. Отъ впечатлѣній его преждевременно сѣдѣли, осажденные жалобщиками, европейскіе консула, какъ Падель, либо уходили въ монахи и запирались въ аѳонской кельѣ, какъ Илларіоновъ. Старый турецкій режимъ искусно пользовался безумной христіанскою распрею, чтобы, подъ предлогомъ усмиренія, выхватить изъ всѣхъ народностей вождей и талантливыхъ людей, почитаемыхъ опасными для Порты. Біязъ-Кула поглощала ихъ — и лишь очень рѣдко возвращала назадъ.
Европейское вмѣшательство послѣ 1903 г. и учрежденіе
255
международной жандармеріи не измѣнили въ картинѣ этой ни одного штриха. Напротивъ, приходилось мнѣ слыхать, что изъ числа жандармеріи были молодцы, которые, по желанію отличиться легкимъ «успокоеніемъ страны», занимались усерднѣйшею провокаціей греко-болгарскихъ столкновеній. Какъ бы то ни было, но — по цифрѣ, данной А. М. Моисееву болгарскимъ дипломатическимъ агентомъ въ Солуни, извѣстнымъ Шоповымъ-Офейковымъ (см. о немъ въ моей «Странѣ раздора»), — въ 1908 г., предъ конституціей, однихъ только болгаръ въ Македоніи перерѣзано было турками, греками и сербами (ну, этихъ-то г. Шоповъ прибавилъ ради свойственной ему красоты слога!) до 2000 человѣкъ. Само собою разумѣется, что болгаре не оставались въ долгу. Въ странѣ исчезло всякое подобіе личной обезпеченности. Дома въ городахъ обратились въ крѣпости, а за заставами путника сторожила смерть. Земельные участки, сколько-нибудь отдаленные отъ поселка, оставались необработанными: крестьянинъ боялся отойти отъ дома.
Въ такомъ положеніи застала Македонію младотурецкая революція.
— Конституція! Свобода! Конецъ убійствамъ, грабежамъ, насиліямъ! Всѣ равны! Сломленъ общій врагъ — тамъ, въ Ильдизъ-Кіоскѣ! Нѣтъ больше гяуровъ, ни турокъ! Всѣ мы братья, всѣ — граждане великой, свободной Оттоманской имперіи...
Четы спустились съ горъ, сложили оружіе, обнимались, братались съ младотурецкими офицерами. Санданскій поступилъ на службу въ ту самую турецкую милицію, которая еще вчера обѣщала за его голову тысячу лиръ. Международная жандармерія была упразднена и разъѣхалась по домамъ.
256
Всѣмъ этимъ восторгамъ — уже минуло восемь мѣсяцевъ слишкомъ. Четвертый мѣсяцъ засѣдаетъ турецкій парламентъ. Увы! догорѣло много огней, облетѣло много цвѣтовъ. Сквозь заревые тона турецкой «свободы» опять проступаютъ грозные, черные силуэты вопрошающей дѣйствительности...
— Праздники хорошо, а какъ же — въ тяжелые, трудовые будни?
Брови опять хмурятся, и глаза не глядятъ въ глаза. Опять наплываетъ великая междуплеменная фальшь, подъ пеплами которой тлѣютъ неудовлетворенныя и неотомщенныя злобы. И ни въ комъ нѣтъ вѣры въ завтрашній день.
Я думалъ, что хоть въ эту весну услышу въ Македоніи только запахъ цвѣтовъ. Нѣтъ! Сквозь ихъ ароматъ, какъ всегда, тянетъ тлѣннымъ духомъ прошлыхъ могилъ и будущей крови!
Побѣдоносныя дѣйствія младотурокъ, такъ быстро и ловко расправившихся съ контръ-революціонною авантюрою — застали меня, откровенно признаюсь, врасплохъ. Контръ-революцію я предвидѣлъ еще въ медовый мѣсяцъ конституціи. А когда австро-сербскій конфликтъ потянулъ меня на Балканскій полуостровъ, то каждый шагъ въ предѣлахъ Македоніи, всякое албанское знакомство, всѣ зрѣлища славянскихъ земель, печально убѣждали меня, что матеріалъ для контръ-революціи зрѣетъ, и конецъ турецкой «весны» очень недалекъ. Но, сознаюсь, объ организаціи, популярности и способности къ самозащитѣ младотурокъ я, по старымъ предубѣжденіямъ какъ балканскаго, такъ и парижскаго
257
происхожденія, былъ гораздо худшаго мнѣнія, чѣмъ слѣдовало. Дѣйствительность явила, что нація съ конституціоналистами стоитъ за одно не только на словахъ, и что конституціоналисты, съ своей стороны, умѣютъ и силы имѣютъ защитить націю отъ нахрапныхъ пронунціаменто и coups d'état. Нечего и говорить, что быть опровергнутымъ фактами въ такой ошибкѣ гораздо пріятнѣе, чѣмъ получить подтвержденіе своихъ скептическихъ взглядовъ. Но думаю, что, даже съ побѣдою младотурокъ, мы далеки еще отъ благополучнаго завершена Оттоманской неурядицы и что, скорѣе, мы только въ началѣ болѣзней, чѣмъ близимся къ концу ихъ. И боюсь, что, послѣ побѣды надъ контръ-революціей, перешагнувъ черезъ кровь и отвѣдавъ гражданской войны, младотуркамъ уже не удастся сохранить себя въ состояніи той политической идилліи, которую соблюдали они девять мѣсяцевъ, и которая несомнѣнно привлекла къ нимъ безконечно много сердецъ въ Европѣ, особенно же, въ Россіи. Xочется, подъ грустными надежностями нашего вѣка, вѣрить въ торжество красивой идеи, повторять свободное, сильное слово, найти хоть гдѣ-нибудь опорную точку и примѣръ воскресенія для разбитыхъ упованій. Настолько хочется, что сотни тысячъ людей заболѣли — кто сознательнымъ, кто безсознательнымъ — дальтонизмомъ: зеленое національное знамя младотурокъ принимаютъ за красное и искреннѣйше кричатъ ура той самой партіи въ Турціи, которой шикаютъ, съ которою грызутся зубъ за зубъ у себя дома. Вѣдь, въ концѣ-то концовъ, младотурки, въ современной ихъ формаціи, не болѣе, какъ правые кадеты и, при томъ, съ роковымъ тяготѣніемъ—подвигаться дальше не вправо, а влѣво. Потому что лѣвыя позиціи уже непоправимо заняты радикальною силою, союза съ
258
которою младотурки не могутъ заключить, не отрицая самихъ себя. Сила эта — автономическое движеніе окраинъ. А весь успѣхъ, все обаяніе младотурокъ — равно какъ, съ другой стороны, и вся ихъ слабость — обусловлены тѣмъ, что они — строгіе націоналисты. Революція ихъ была національною революціей, и къ власти имъ удалось стать потому, что войско и народъ повѣрили ихъ оттоманскому патріотизму:
— Эти люди, молъ, не позволятъ турецкой имперіи разсыпаться, а турецкой націи потерять первенство въ составѣ покоренныхъ ею племенъ.
Когда въ Салоникахъ вы говорите съ «инородцемъ», то по отношенію его къ младотуркамъ вы сразу можете опредѣлить его политическую партію и политическій идеалъ. Противъ младотурокъ всѣ тѣ, чьи національныя надежды неисполнимы безъ разложенія Турціи: греки, болгаре-верховисты, албанцы-автономисты, часть сербовъ. Друзья младотурокъ — всѣ тѣ, для кого вопросъ національной независимости или не существуетъ, или успѣшно разрѣшается возможностью вассальныхъ отношеній, либо даже просто гарантіями коренныхъ реформъ внутри самого турецкаго правительства и управленія. Таковы —болгаре-федералисты, группа Санданскаго, проповѣдующая «Македонію для македонцевъ», евреи-сефардимы и, разумѣется, сами турки.
Въ безкровной іюльской революціи, воскресившей къ жизни тридцать лѣтъ спавшую конституцію, условія экономическаго характера и политическіе мотивы имѣли значеніе лишь второстепенное и вспомогательное. Турецкая буржуазія — исключительно торговая и аграрная. Земельное движеніе еще виситъ надъ Турціей, какъ угроза впереди, но съ революціей оно, покуда, не соприкоснулось. А младотурки успѣли наобѣщать такъ
259
много и твердо, — что безземельнымъ и малоземельнымъ — со вдохнутымъ надеждамъ на скорые черные передѣлы — отчего же и не подождать? Триста лѣтъ ждалъ, такъ годъ-другой — не штука! Промышленнаго капитализма и рабочаго пролетаріата, ему соотвѣтствующаго, въ Турціи нѣтъ вовсе, такъ что эта обычная почва европейскихъ революціонныхъ коллизій въ Турціи мертва и безплодна, и, вѣроятно, не одно десятилѣтіе пройдетъ прежде, чѣмъ она будетъ удобрена прогрессомъ культурныхъ производствъ до состоянія произращать соціальные перевороты. Что касается политическихъ импульсовъ къ революціи, — въ массахъ, ее осуществившихъ, было слишкомъ мало сознательныхъ силъ, серьезно заинтересованныхъ съ этой стороны. Даже и сейчасъ, когда политическое сознаніе поневолѣ выросло, проученное наглою вспышкою реакціи, ежедневная противорѣчивость телеграммъ о султанѣ и неопредѣленность отношеній между парламентомъ и его опорою, — салоникскими войсками — говоритъ о большой политической туманности, въ которой инстинктъ, довѣріе по душамъ и чутье движутъ людьми и дѣйствіями въ гораздо большей мѣрѣ, чѣмъ разсудочныя опредѣленія и выработанныя правовыя цѣли. Турецкая революція девять мѣсяцевъ шла ощупью. Этимъ объясняются и ея относительные успѣхи въ борьбѣ съ отрицательными явленіями стараго режима, и ея безсиліе въ попыткахъ къ собственному положительному творчеству.
Послѣ ревельскаго свиданія турки получили вѣсти и твердое убѣжденіе, что судьба ихъ государства рѣшена. Пресловутое мюрцштегское соглашеніе, обоснованное на принципѣ неприкосновенности «больного человѣка», молчаливо падаетъ. Македонія получаетъ полную
260
автономію, а, слѣдовательно, туркамъ больше нечего дѣлать въ Европѣ и придется убираться въ Азію. Вѣдь, за автономіей Македоніи логически должна была послѣдовать автономія Албаніи, вставали сепаратическіе вопросы Старой Сербіи, Крита и т. д. Европейской Турціи предстояло быть съѣденною, листъ за листомъ, какъ ѣдятъ артишоки, покуда не останется отъ нея одно донышко — самое заманчивое и вкусное, что есть въ плодѣ, — Константинополь.
Въ тѣ времена еще не успѣли до конца уничтожить русскій престижъ на Ближнемъ Востокѣ. Союзъ Англіи, Россіи и Франціи представлялся глазамъ турокъ силою всемогущею. На Австрію была плоха надежда. Италіи автономія Македоніи и Албаніи — только на руку. Германіи, опоры султана Абдулъ Гамида и всѣхъ, сопряженныхъ съ этимъ роковымъ именемъ, деспотическихъ эксцессовъ, въ Турціи боятся, какъ злого генія Оттоманской имперіи. Турки задумались, что имъ не на кого надѣяться, кромѣ самихъ себя. А младотурки воспользовались моментомъ національнаго самопознанія и патріотической готовности къ обновленію, чтобы поднять знамя давно подготовленной революціи.
Организація грандіознаго военнаго комплота работала съ 1903 года, послѣ извѣстнаго парижскаго конгресса, приведшаго къ временному и частичному соглашенію — впредь до конечнаго успѣха —главнѣйшія революціонныя группы, дѣйствовавшія противъ Турціи стараго режима: младотурецкую, македонскія и, что особенно важно — армянскія. Благодаря деньгамъ дашнакцутюновъ, младотурки смогли широко и щедро поставить дѣло агитаціи въ рядахъ войскъ.
Знаменитый впослѣдствіи вождь и герой іюльской революціи, майоръ Ніази-бей, нѣсколько лѣтъ
261
подъ рядъ, бродилъ по городамъ, переодѣтый дервишемъ-ходжею, мутя и волнуя гарнизоны. Богатый человѣкъ, съ университетскимъ парижскимъ образованіемъ, онъ велъ жизнь нищаго и въ совершенствѣ игралъ роль полу-помѣшаннаго юродивца. Сумасшедшіе — дели —въ Турціи неприкосновенны. Это важное обстоятельство давало пропагандѣ Ніази-бея широкій просторъ и, въ значительной степени, безопасность. Толковалъ онъ съ солдатами все больше отъ Корана, незамѣтно переходя отъ текста къ обличенію современныхъ неправдъ, громя правительство, возбуждая и объясняя конституціонныя надежды. По собственному признанію Ніази-бея и его товарищей, главнымъ успѣхомъ онъ былъ обязанъ пылкимъ тирадамъ противъ вмѣшательства въ турецкія дѣла иностранцевъ, представителей великихъ державъ.
Офицерскія организаціи младотурокъ сложились очень просто. Не изобрѣтая ничего новаго, оттоманскіе революціонеры воспользовались старинными пріемами итальянскихъ карбонаріевъ и греческой гетеріи, заимствовавъ у нихъ систему «пятерокъ». Ту самую, изобрѣтеніе которой Достоевскій въ «Бѣсахъ» совершенно напрасно приписывалъ Нечаеву, подъ маскою Петра Верховенскаго. Система, дѣйствительно, мощная — для обществу гдѣ еще сильны религіозныя и мистическія начала, а потому и возможно полагаться на тайны, обоснованныя и укрѣпленныя клятвою. Присяга на Коранѣ и саблѣ играли серьезную роль въ младотурецкой революціонной организаціи. Пріемъ въ «пятерку» былъ обставленъ сложною, почти оперною церемоніей, заимствованной изъ стариннаго франкмасонскаго ритуала, нынѣ покинутаго повсемѣстно въ Европѣ и самими-то масонами. Русскій заговорщикъ, очутившись въ такой театральной обстановкѣ, вѣроятно, расхохотался бы и
262
почувствовалъ недовѣріе. Но туркамъ, говорятъ, спектакли эти очень нравились. Что впечатлѣніе ихъ было вполнѣ дѣйствительно, и заговорщики смотрѣли на клятвы свои болѣе, чѣмъ серьезно, лучше всего доказываетъ то обстоятельство, что, несмотря на цѣлую армію шпіоновъ, содержимую султанскимъ правительствомъ, въ Ильдизъ-Кіоскѣ до самаго конца предпріятія ничего не знали, и революція выскочила предъ Абдулъ-Гамидомъ, воистинy, какъ Deus ex machina, или чортъ изъ табакерки.
Итак революція разразилась совершенно неожиданно для Абдулъ-Гамида. Доносы, впрочемъ, бывали, но, какъ ни странно, не получали хода. Младотурки объясняютъ это чудо, между прочимъ, тѣмъ условіемъ, будто въ послѣдніе годы султанская армія шпіоновъ разрослась до столь чудовищныхъ размѣровъ, что потеряла возможность хоть сколько-нибудь тайной организаціи, а, слѣдовательно, и всякій смыслъ бытія своего. Главнымъ занятіемъ шпіоновъ стало, конечно, оправдывать свое право на сугрѣвъ около султанской кассы и кормъ при султанской кухнѣ какими-либо формальными доказательствами дѣятельности. Поэтому въ Ильдизъ-Кіоскъ дождемъ сыпались доносы самаго нелѣпаго и невѣроятнаго содержанія. Кто знакомъ съ жизнью русскихъ заграничныхъ посольствъ, тотъ припомнитъ, при этом дѣятельность разныхъ Манасевичей-Мануйловыхъ и тому подобныхъ господа совершенно тѣмъ же путемъ являющихъ свое усердіе и право на казенную булку съ масломъ. Что хочешь, городи, только былъ бы доносъ. Въ концѣ-концов формально-бюрократическіе доносы начинаютъ даже въ самыхъ заинтересованныхъ сферахъ встрѣчать такое же формально-бюрократическое отношеніе. Иногда, какъ въ человѣческой
-
263
лотереѣ, вдругъ схватятся за который-нибудь изъ нихъ и ни съ того, ни съ сего загубятъ въ тюрьмѣ, либо сгноятъ въ ссылкѣ кого-либо, обыкновенно, невиннаго. Но, въ общемъ, груды шпіонскихъ рапортовъ утомили и притупили даже подозрительное вниманіе аргусовъ Ильдизъ-Кіоска. Доносамъ перестали оказывать довѣріе, а до Азефщины турки — все-таки, отсталые азіаты! — еще не усовершенствовались.
Все это очень вѣроятно, но были у младотурокъ пособники хранить тайну гораздо важнѣйшiе, чѣмъ банкротство султанскаго шпіонажа. Во-первыхъ, вліяніе союзнаго духовенства, во-вторыхъ, непроницаемость для полицейскаго глаза святынь гарема, женской чадры и ешмака, въ-третьихъ, и это главное, хорошее дружество въ нѣдрахъ заговора между офицерами и солдатами, обусловленное глубокимъ демократизмомъ турецкой арміи, не имѣющей въ этомъ отношеніи равной себѣ во всей Европѣ. Офицерство, какъ привилегированная каста военной аристократіи, до сихъ поръ существовало въ Турціи лишь постольку поскольку въ арміи проникали правила, нравы и традиціи европейскихъ инструкторовъ, на что османлисы, какъ извѣстно, не весьма податливы. Самъ же по себѣ турокъ, столѣтіями воспитываемый въ демократическомъ духѣ Кораномъ и твердо убѣжденный въ равенствѣ и братствѣ всѣхъ мусульманъ, смотритъ на себя въ офицерствѣ, только какъ на старшаго солдата съ большею удачею и выслугою, и, внѣ строя, живетъ съ своими аскерами въ наилучшемъ товариществѣ и взаимопониманіи. Подробности на этотъ счетъ, помнится, я разсказывалъ въ своей «Странѣ раздора». Любопытно и знаменательно, что такія панибратскія отношенія не отзываются дурно на дисциплинѣ; дружба дружбою, а служба службою. Характерно, что
264
въ революціонномъ переворотѣ, изъ офицерства, играли главныя роли, по большей части, молодые майоры. Въ турецкой арміи этотъ чинъ (бимбаши) — роковой. Ниже его — офицерство демократическое, дешевое, бѣдное, почти на одномъ уровнѣ съ нижними чинами. Выше — ученое и дорогое штабъ-офицерство иностранной выучки или иностраннаго происхожденія и генералитетъ. Майорство — граница, на которой бѣдный офицеръ долженъ рѣшить свою судьбу: или выйти въ отставку, или продать себя правительству, потому что расходы по службѣ и мундиру, на порогѣ этомъ дѣлаютъ чудовищный скачокъ вверхъ и принять ихъ, безъ султанской поддержки, можетъ только человѣкъ съ очень хорошимъ состояніемъ.
Если не считать образованія духовно-законническаго, за которое Коранъ строжайше воспрещаетъ брать плату, то военныя школы въ Турціи — единственныя воспитательныя учрежденія съ даровымъ обученіемъ, при томъ, по европейскому образцу. Творецъ ихъ Гольцъ-паша, человѣкъ громаднаго таланта, германецъ закала Бисмарка и Мольтке, созидалъ свои военныя училища, конечно, какъ будущія опоры абсолютизма. Но извѣстно, что для этой цѣли каждая школа, хотя бы самая рабская, имѣетъ уже то неудобство, что она — школа. Уже на первыхъ своихъ порахъ, европейски образованные юнкера показали правительству, что они — мечъ двуострый. Наканунѣ первой конституціи, знаменитый Гуссейнъ-паша, опираясь на офицерство, образованное въ константинопольской военной академіи, произвелъ въ арміи броженіе и поднялъ въ Аравіи возстаніе, жестоко тряхнувшія стамбульскимъ султанатомъ. Съ другой стороны, развивающаяся техника военнаго дѣла требовала командировокъ и посылокъ молодого офицерства въ
265
Европу, для обученія и усовершенствованія. Возвращаясь, эти юноши привозили, вмѣстѣ съ чертежами инженерныхъ работъ и моделями новыхъ пушекъ, также политическія идеи, которыхъ они наслушались въ Парижѣ, Берлинѣ, Лондонѣ, Женевѣ, и, слушая, приходили къ убѣжденію въ необходимости перестроить свой собственный государственный строй и къ готовности принять участіе въ наступающей перестройкѣ. Иногда младотурецкую военщину сравниваютъ съ русскими декабристами. Это вѣрно — поскольку на декабристахъ отразились правовыя впечатлѣнія Франціи, вынесенныя ими изъ похода 1814 года. Но невѣрно потому, что турки не имѣли такого массоваго проводника, какъ походъ 1814 года. Если ужъ сравнивать движенія ихъ въ Европу, то — развѣ съ посылами Петромъ Великимъ птенцовъ своихъ въ западныя академіи, на англійскія и голландскія верфи. Нѣтъ никакого сомнѣнія, что европейскіе поворотники сдѣлали очень много, поднявъ первую младотурецкую волну. Но усилило ее и окончательно упрочило, какъ водится, само стамбульское правительство, съ невыносимымъ деспотизмомъ и корыстолюбіемъ Абдулъ-Гамида — кровожаднаго, предателя, ревнивца, котораго, если бы не жаль было оскорбить Отелло, слѣдовало бы назвать Отелло власти. Ильдизъ-Кіоскъ ухитрился гоненіями своими развить эмиграцію, подобной которой міръ не видалъ уже сто лѣтъ. Какъ французскіе аристократы-роялисты были разогнаны по Европѣ терроромъ республиканской гильотины, такъ турецкая либеральная знать разлетѣлась изъ Турціи отъ самодержавнаго террора Ильдизъ-Кіоска.
Съ декабристами (кромѣ Пестеля, который былъ между ними единственный настоящій демократъ въ нынѣшнемъ смыслѣ слова) сближаютъ младотурокъ ихъ
266
знатность, западничество, умѣренный конституціонализмъ, программа просвѣщенной олигархіи, освящаемой «классовымъ превосходствомъ», впредь до развитія и подъема образованія въ народѣ, — словомъ, тѣ черты, которыми у насъ, въ настоящее время, опредѣляется правое кадетство. Но между офицеромъ-декабристомъ и солдатомъ изъ крѣпостныхъ сдаточныхъ лежала пропасть взаимныхъ чедовѣрій, которой не могъ на-спѣхъ перешагнуть никакой либерализмъ, тѣмъ болѣе заимствованный съ чужого языка, а не самобытный. Офицеры-декабристы не чувствовали за собою ни права, ни возможности, ни даже удобнаго случая, чтобы выступить отъ лица націи и во имя націи, — и потому ихъ революція свелась къ неудачной попыткѣ военнаго pronunciamento по узко-династическому поводу. Не то младотурки. Они подняли свое знамя въ критическій моментъ внѣшней опасности, которую видѣла и понимала вся Турція, отъ стараго до малаго, и—отъ наружной болѣзни предложили внутреннее лекарство. Армія, какъ всюду и всегда, понимающая себя защитницею отечества, блюстительницею цѣлости и неприкосновенности государственнаго тѣла, къ тому же, еще разъ повторю, — армія истинно народная, убѣжденно и религіозно демократическая, отвѣтила національно-патріотическому призыву младотурецкой политической программы полнѣйшимъ согласіемъ и дѣятельнымъ сочувствіемъ. Безкровная побѣда младотурецкой революціи надъ старымъ султанскимъ режимомъ — одно изъ величайшихъ чудесъ новой исторіи.
Но принципы, дающіе партіямъ побѣду, обязываютъ.
Одержавъ побѣду силою національно-патріотическаго одушевленія, младотурки, тѣмъ самымъ, поставили себя подъ контроль національнаго патріотизма — силы
267
ревнивой, подозрительной и двусмысленной, съ которою передовое движеніе не можетъ оставаться въ долгомъ и прочномъ ладу. Заранѣе можно было предвидѣть, что младотуркамъ окажется не въ мочь выдержать принципъ цѣлости государства, во имя которой турецкій народъ вручилъ имъ судьбы свои, и что старый режимъ постарается повалить ихъ, бросивъ имъ подъ ноги именно этотъ камень преткновенія. Когда Хильми-паша, отъ имени младотурокъ, продалъ Австріи Боснію и Герцеговину, это было принято, какъ провокація къ контръ-революціи, — и факты доказали, что ошибки здѣсь не было.
Къ великому счастью Турціи, младотурецкая организація оказалась крѣпче, чѣмъ можно было ожидать, и сумѣла одержать вторую побѣду — на этотъ разъ, къ сожалѣнію, довольно кровавую. Надолго ли? Вотъ тутъ черезчуръ смѣло было бы брать на себя роль пророка.
Національно-патріотическая программа младотурокъ — тяжелое и щекотливое обязательство. Тѣмъ паче — подъ неусыпнымъ контролемъ племенного и религіознаго фанатизма.
Программа эта помогла младотуркамъ въ прошломъ и еще выручаетъ ихъ въ настоящемъ.
Но она же, именно она, можетъ погубить ихъ въ будущемъ.
Потому что она — почти неподвижна, а жизнь, летящая впередъ, рождаетъ свободные зовы, для которыхъ программы этой не только мало, — у нея, просто, нѣтъ на нихъ отвѣтовъ. А если и есть то — враждебные.