Северо-Западная Хазария в контексте истории Восточной Европы (вторая половина VII - третья четверть X вв.)

A.A. Тортика

Глава 4

БУРТАСЫ И СЕВЕРО-ЗАПАДНАЯ ХАЗАРИЯ: ПРОБЛЕМЫ ЛОКАЛИЗАЦИИ И ИДЕНТИФИКАЦИИ

 

§ 4.1. Лесостепные аланы-буртасы-мордва: проблема хозяйственно-культурной и этнической идентификации  (302)

§ 4.2. Локализация буртасов арабо-персидских авторов и Северо-Западная Хазария  (320)

§ 4.3. Река «Буртас» средневековых восточных авторов: проблема локализации и идентификации  (333)

 

 

§ 4.1. Лесостенные аланы - буртасы - мордва: проблема хозяйственно-культурной и этнической идентификации

 

Специалистам по источниковедению, истории и исторической географии Восточной Европы в хазарское время хорошо известна проблема буртасов. Речь вдет о возможности идентификации одного из раннесредневековых народов, обитавшего где-то в пределах правобережья Волги и подчиненного хазарам. О буртасах писали в своих сочинениях многие арабо-персидские средневековые авторы: и Ибн Русте, и ал Бакри, и, далее, ал Истахри, ал Мас'уди, ибн Хаукаль, анонимный автор «Худуд ал Алам», Гардизи, Мервази, ал Идриси и др. В конечном счете именно их данные и являются основой современных научных представлений об этом народе. В настоящее время проблема буртасов заключается, прежде всего, в соотнесении данного этноса с каким-то из известных сегодня или в средние века поволжских народов. Кроме того, сохраняется неясность в определении археологического эквивалента территории буртасов, выявлении отдельной археологической культуры или принадлежавшей им группы археологических памятников.

 

Следует отметить, что историография буртасской проблемы весьма обширна. Фактически научное изучение и интерпретация данных восточных источников, посвященных буртасам, были начаты ёще около 200 лет назад Х.Д. Френом и О.И. Сеньковским. Подробный обзор гипотез и специальной литературы, посвященной этому вопросу (начиная с первых десятилетий XIX в. и по 1960 г.)

 

302

 

 

содержится в статье Б.А. Васильева [Васильев 1960, 180-209], который осуществил систематизацию огромного количества разнообразных точек зрения на проблему идентификации данного этноса. Так, в частности, буртасов связывали с мордвой (П.С. Савельев, Й. Маркварт, В.В. Бартольд, В.Ф. Минорский и т.д.), чувашами (В.А. Сбоев, И.Н. Смирнов, С.М. Середонин и т.д.), марийцами, мишарями или «тюркскими мещеряками» (Ф.Ф. Чекалин, В.Ф. Вестберг и т.д.). Их участие видели в этногенезе поволжских татар (В.Ф. Генинг, А.Х. Халиков, М.Г. Сафаргалиев). Кроме того, некоторые исследователи предполагали первоначально угорское этническое происхождение буртасов и их связь с движением венгерских племен на запад (Б.А. Васильев, П.Д. Степанов [Степанов 1965, с. 205], П.Н. Черменский [Черменский 1970, с. 85-87]). Наконец, известны и достаточно экзотические гипотезы, авторы которых переносили буртасов на Северный Кавказ, проводили параллели между буртасами и чеченцами (М.Г. Сафаргалиев, П.Н. Черменский [Черменский 1970, с. 94], А.И. Попов [Попов 1948, с. 208-209]).

 

Впрочем, большинство востоковедов, самостоятельно переводивших и комментировавших сообщения арабо-персидских авторов (как в XIX, так и в XX вв.), считали наиболее вероятной «мордовскую» гипотезу идентификации буртасов. Они определяли (в целом) место проживания этого народа в лесной и лесостепной зоне Восточной Европы, точнее, в районе правого берега Волги южнее Оки. Среди сторонников такой точки зрения можно назвать В.В. Бартольда [Бартольд 1963, с. 868-869], А.П. Новосельцева [Новосельцев 1990, с. 66, 197], Д.Е. Мишина [Мишин 2002, с. 181] и И.Г. Коновалову [Коновалова 2000а]. В то же время, лишь отдельные археологи (В.В. Гольмстен [1946, с. 17-25] и А.П. Смирнов [1952, с. 160]) разделяли, полностью или частично, «мордовскую» гипотезу. Большинство археологов, этнографов и лингвистов, изучавших поволжский регион, напротив, с недоверием относились к этой идее. Так, они указывали на целый комплекс натяжек и недостатков, возникающих при такой идентификации буртасов (Б.А. Васильев, И.Д. Степанов, М.Г. Сафаргалиев, А.Е. Алихова, П.Н. Черменский, А.И. Попов и др.). В частности, до сих пор не решен вопрос об археологической культуре буртасов в Поволжье. А имевшие место попытки провести параллель между культурой

 

303

 

 

буртасов и археологическими памятниками мордвы (VIII - X вв.) были встречены критически целым рядом исследователей.

 

Среди аргументов противников мордовской идентификации буртасов, основанных на анализе хозяйственно-культурного типа мордвы и буртасов [1], можно выделить следующие: 1) археологические памятники мордвы (могильники) находятся в лесной зоне, южнее известны только городища, которые могли принадлежать уже другому населению; 2) Ибн Русте пишет о том, что у буртасов были верблюды, разведение которых, как считалось, невозможно в местах проживания мордвы; 3) известно, что одним из основных товаров, которыми торговали буртасы, был куний мех. Однако, куница, но мнению А.Е. Алиховой, водится везде, в том числе и в степной зоне, на Маныче, куда она и помещает буртасов [Алихова 1949, с. 53-55].

 

Точку зрения А.Е. Алиховой в определенной степени поддерживал и М.Г. Сафаргалиев, который полагал, что сообщения арабских авторов о хозяйстве буртасов носят противоречивый характер (земледелие и скотоводство, мех, мед и верблюды). По его мнению, у мордвы было подсечное земледелие, в отличие от пашенного земледелия у буртасов. Он, как и А.Е. Алихова, не видел возможностей для приобретения мордвой верблюдов, а также отмечал, что у мордвы неизвестен обряд трупосожжения, и т.д. «...Буртасы, - писал М.Г. Сафаргалиев, - несомненно, был народ кочевой - скотоводческий... их совершенно невозможно отождествлять с современной мордвой...» [Сафаргалиев 1951, с. 94-96].

 

Б.Н. Заходер в целом придерживался некой компромиссной точки зрения. В частности, он считал, что под именем «буртас» следует понимать не один народ, а большой союз племен, который в последствии распался. Впрочем, он подчеркивал, что у мордвы не было обряда трупосожжения, а потому ее нельзя связывать напрямую с буртасами [2] [Заходер 1962, с. 246].

 

Б.А. Васильев, будучи противником мордовской идентификации буртасов, считал, что их верования и обычаи были сходны скорее с обрядами гузов, а не с верованиями мордвы. Хозяйство буртасов,

 

 

1. Историко-географические характеристики и ориентиры будут рассмотрены ниже, в следующем параграфе данной главы.

 

2. Ниже будет показано, что результаты археологического изучения раннесредневековых мордовских могильников опровергают и этот аргумент.

 

304

 

 

как и П.Н. Черменский, он квалифицирует как полуоседлое степное. Этот тезис, по его мнению, подтверждает и многочисленное (10 тыс.) конное войско, которое приписывают буртасам восточные авторы. Однако известно, что мордва, напротив, воевала в пешем строю (пешие лучники). Кроме того, Б.А. Васильев ссылается и на кочевой характер жилищ буртасов, что также не должно быть характерно для мордвы [Васильев 1960, с. 201-203].

 

П.Н. Черменский отмечает, что археология вообще не знает буртасских памятников на их древней территории. По его мнению, о материальной культуре буртасов вообще мало что можно сказать, поскольку упоминания о них в трудах восточных писателей весьма лаконичны. Тем не менее, характеристика быта буртасов, оставленная Ибн Русте, «несомненно» указывает, как считает П.Н. Черменский, на их кочевой образ жизни (у них стада рогатого скота, верблюды, кони). Пушнину и мед кочевые буртасы добывают в приречных лесах. После вытеснения из степей «дикими» половцами в конце XI - XII вв. буртасы переселяются в лесную зону и только под воздействием мордвы меняют свой образ жизни на оседлый [Черменский 1970, с. 88-89].

 

Отрицая гипотезу мордовской идентификации буртасов, названные выше авторы выдвигают свои, порой еще менее обоснованные концепции. Последние не нашли пока признания в науке и не получили одобрения специалистов. Таким образом, в течение всего послевоенного периода развития исторической науки буртасская проблема не находила своего разрешения и, казалось, зашла в тупик [1]. Нужны были новые решения, основанные на комплексном анализе как данных письменных источников, так и результатов археологических исследований Поволжского региона, которые накапливались с каждым годом. Однако, как ни странно, решение буртасской проблемы пошло совершенно иным путем.

 

В последние двадцать лет достаточно распространенной и популярной стала гипотеза Г.Е. Афанасьева [1984; 1985; 1988], согласно которой с буртасами могут быть связаны археологические памятники лесостепного варианта салтово-маяцкой культуры

 

 

1. Характерно, что Л.А. Голубева, автор соответствующего раздела о мордве в коллективной монографии «Финно-угры и балты в эпоху средневековья», вообще избегает темы этнической принадлежности буртасов и никак не связывает их с мордвой [Финно-угры и балты в эпоху средневековья 1987, с. 97-107].

 

305

 

 

(Северо-Западная Хазария). Свои выводы Г.Е. Афанасьев основывает на самостоятельном анализе данных восточных авторов и изучении характеристик лесостепного варианта салтово-маяцкой культуры. Кроме того, он подкрепляет полученные результаты выводами лингвистов (главным образом, И.Г. Добродомова [Добродомов 1986, с. 119-129]). В системе аргументов Г.Е.Афанасьева одно из важных мест занимает сопоставление хозяйственно-культурного типа и этнографических признаков буртасов (известных науке по данным восточных авторов) с ХКТ населения лесостепного варианта СМК. По мнению Г.Е. Афанасьева, они идентичны, и это позволяет ему с достаточной уверенностью говорить о тождестве буртасов и населения Северо-Западной Хазарии. В данном случае необходимо остановиться именно на этом аспекте буртасской проблемы.

 

Для того, чтобы оценить справедливость аргументов Г.Е. Афанасьева, а также перечисленных выше противников «мордовского» решения буртасской проблемы, необходимо сравнить доступные для исследования данные восточных авторов о буртасах с современными археологическими характеристиками мордвы VIII-X вв. Как представляется, анализ обобщенных характеристик ХКТ и этнографических признаков буртасов, содержащихся в произведениях средневековых арабо-персидских авторов, дает достаточно широкое поле для всевозможных сопоставлений и аналогий. Соответственно, возникает возможность идентификации буртасов не только как носителей СМК, но и как средневековой мордвы (традиционная точка зрения) или иного населения лесного и лесостепного Поволжья.

 

Рассмотрим сначала сообщения и отрывки из произведений восточных авторов, в которых так или иначе описывается образ жизни буртасов, их хозяйство и иные этнографические признаки.

 

В трудах арабо-персидских авторов Х в., принадлежавших к направлению так называемой «описательной» географии, содержатся сведения о существовании некоего народа буртас, расположенного но соседству с хазарами и подчиненного Хазарскому каганату. Впервые подробная [1] информация о буртасах появляется в так

 

 

1. Первое упоминание имени буртасов относят обычно к более раннему времени, хотя оно и весьма сомнительно и по своему содержанию, и по написанию имени этого народа. В сочинении ал-Кальби, написанном около 819 г., есть упоминание о неких бурджасах, которых и А.Я. Гаркави [Гаркави 1970, с. 15], и Г.Е. Афанасьев [Афанасьев 19846, с. 31] связывают с буртасами.

 

306

 

 

называемой «Анонимной записке», посвященной описанию месторасположения, численности, хозяйства и военного потенциала различных народов Восточной Европы: хазар, болгар, печенегов, славян, венгров, русов, в том числе и буртасов. Обычно «Анонимную записку» связывают с каким-то отчетом, находившимся в канцелярии Багдадских халифов или, скорее, Хорасанских эмиров. Вероятно, она была подготовлена по их заданию с целью выявления военного потенциала соседних или даже достаточно удаленных народов.

 

Одним из первых в сохранившейся арабо-персидской литературе сведения «Анонимной записки» воспроизвел Ибн Русте, писавший в первой трети (после 903 г.) X в. Затем, в рамках той же традиции, восходящей к сведениям «Анонимной записки», находится автор «Худуд ал Алам», далее ал Бакри и Гардизи. Таким образом, как отмечает Т.М. Калинина, вплоть до XVII в. у различных восточных писателей (ал Макдиси - вторая половина X в., ал Марвази - конец XI - начало XII вв., Ахмад Туси - вторая половина XII в., ал Казвини - XIII в. и т.д. [1]) с той или иной степенью полноты и искажений воспроизводятся все те же сведения из «Анонимной записки» [Калинина 2003а, с. 204]. Авторство «Анонимной записки» пока не установлено [Бартольд 1973, с. 524; Новосельцев 2000, с. 283-284; Мишин 2002, с. 50-53]. Обычно ее связывают с деятельностью Ибн Хордадбеха или ал Джейхани [Крачковский 1957, с. 219-223], находившихся на государственной службе [Булгаков 1958, с. 129] и имевших доступ к архивам почтовых ведомств.

 

У некоторых авторов X в. (ал Истахри, ал Мас'уди, Ибн Хаукаля, а также у писавшего в XII в. ал Идриси) сведения «Анонимной записки» дополняются новыми, более современными данными. Как правило, они связаны с уточнением представлений о географии Восточной Европы (более подробным описанием водных путей), либо, у Ибн Хаукаля, с реакцией на изменение геополитической ситуации в Поволжском регионе во второй половине X в. после похода русов (Руси) 969 г.

 

 

1. По мнению И. Умнякова, глава о хазарах в книге испано-арабского географа XI в. Исхака ибн ал Хусейна — «Книга холмов из кораллов касательно описания известных городов в каждом месте», практически полностью основана на соответствующих сведениях Ибн Русте [Умняков 1939, с. 1142-1143].

 

307

 

 

Наиболее ранний текст, посвященный буртасам, содержится в произведении Ибн Русте:

 

«Земля Буртасов лежит между Хазарскою и Болгарскою землями, на расстоянии пятнадцатидневного пути от первой. Буртасы подчиняются царю Хазар и выставляют в поле 10000 всадников: Нет у них верховного главы, который бы управлял ими и власть которого признавалась бы законно; есть у них в каждом селении только по одному или по два старейшины, к которым обращаются они за судом в своих распрях... Земля их просторна и обилует лесистыми местами... Вера их похожа на веру гузов. Собою они стройны, красивы и дородны.... Буртасы имеют верблюдов, рогатый скот и много меду; главное же богатство их состоит в куньих мехах. Одни из буртасов сожигают покойников, другие хоронят. Земля ими обитаемая, ровна, а из деревьев чаще всего встречается в ней Хелендж. Занимаются они и землепашеством, но главное их богатство составляют мед, меха куньи и мех вообще. Страна их как в ширину, так и в длину простирается на 17 дней пути...» [Известия о хазарах... 1869, с. 19-24].

 

В свою очередь ал Балхи отмечает:

 

«... Буртасы живут рассеяно по берегам Итиля. Буртасы - имя страны, также Русь и Хазар.... » [Известия о хазарах... 1869, с. 73].

 

За ал Балхи следует ал Истахри, который писал около 930 г. Он практически буквально повторяет его:

 

«Буртасы племя соседнее с хазарами; между ними и хазарами не живет никакого другого народа; это народ, рассеянный по долине реки Итиль...» [Караулов 1901, с. 49].

 

Ал Мас'уди (середина X в.) знает о буртасах следующее:

 

«Из страны Буртас вывозят шкуры черных лисиц, представляющие самые лучшие и самые ценные меха. Из них существует несколько видов: бурые и белые, неуступающие в ценности собольему и песцовому... Черные лисьи меха не встречаются нигде в мире, кроме этой страны (Буртас) и соседних с нею стран... Часто вывозят их в северные страны славянских земель, так как буртасы находятся близко от севера...» [Караулов 1908, с. 34].

 

Особое внимание привлекает отсутствующее в «Анонимной записке» замечание ал Мас'уди об оседлом образе жизни буртасов:

 

«... вдоль нее (р. Буртас - А.Т.) живут оседлые тюркские племена, составляющие часть хазарского царства. Их поселения тянутся непрерывно между Хазарским царством и бургарами...» [Минорский 1963, с. 196].

 

Вероятно, данные ал Мас'уди имеют самостоятельный характер. Он не повторяет Ибн Русте, а основывается на современных

 

308

 

 

ему сведениях, переданных информаторами, побывавшими в Поволжье.

 

Ибн Хаукаль, автор «Книги путей и государств», писавший в 976-977 гг., во многом дублирует сведения ал Мас'уди. Однако очевидно, что у него есть и новые данные, записанные по собственным впечатлениям. Эти данные отражают ситуацию, сложившуюся после похода русов на Итиль в 969 г.

 

По всей видимости, во второй половине X в. буртасы окончательно оттесняются от меховой торговли. Их имя в восточных источниках заменяется именем русов, выполнявших теперь все основные торговые и посреднические функции. Именно русы скупают меха у местного населения Восточной Европы (в том числе и у буртасов) для того, чтобы перепродать этот товар купцам из мусульманского мира или жителям столицы Хазарского каганата - Итиля. Итиль был важным перевалочным пунктом в торговле между Восточной Европой и Прикаспийскими мусульманскими странами. Ибн Хаукаль пишет о хазарах:

 

«...а что вывозится из их страны (А.Т. - Хазарии), а именно: мед, воск и шерсть, они сами получают из стран русов и болгар; то же самое можно сказать и о шкурах бобра, вывозимых во все страны и встречающихся только в реках севера, находящихся только в землях русов, болгар и Куяба... Большая часть этих шкур, даже почти все они встречаются в странах русов...» [Караулов 1908, с. 112-113].

 

Тем не менее, вытеснение буртасов из меховой торговли в Поволжье и окончательная замена их посредниками-русами (последние не только перекупали, но и отнимали этот ценный товар у местных жителей, а после походов Олега получали его в качестве дани) не означает, что буртасы полностью исчезли как народ или как союз племен. По всей видимости, они по-прежнему занимали традиционные места своего обитания, но были уже подчинены хазарам. В частности, во время похода русов 969 г., Ибн Хаукаль, как и более ранние авторы, указывает на их соседство с хазарами и на их продолжающееся проживание в районе Волги:

 

«Затем пришли русы, разрушили все это, и разгромили все, что принадлежало людям хазарским, болгарским и буртасским на реке Итиль» [Караулов 1908, с. 114].

 

После этих событий буртасы, очевидно, оказались в зависимости от волжских булгар, которые, по мнению А.Х. Халикова, к 70-м гг. X в. вплотную приблизились к землям вятичей. Пытаясь обезопасить свою западную границу, они создали в

 

309

 

 

указанном регионе сеть форпостов, в сферу влияния которых могли попасть и территории буртасов [Халиков 1986, с. 8]. В дальнейшем эта территория на несколько столетий становится ареной борьбы между Булгаром и русскими князьями за преобладание в Среднем Поволжье [История Татарии 1937, с. 27-31].

 

Анонимный автор «Худуд ал Алам» (983 г.) знает о буртасах немного, скорее всего, его сведения представляют собой сокращенную компиляцию данных предшествующих авторов:

 

«Слово об области берадасов. Они люди, придерживающиеся веры гузов; владеют палатками; мертвых сжигают; повинуются хазарам; их доход от мехов горностаев...»[Бартольд 1973. с. 545].

 

Между 1050-1053 гг. была написана книга персидского автора Гардизи [1] «Украшение известий». По мнению В.В. Бартольда, сведения о Восточной Европе Гардизи заимствует, в основном, у Ибн Русте, а также, возможно, у Ибн Хордадбеха. О буртасах Гардизи знает следующее:

 

«... Вся местность между их владениями и страной хазар представляет равнину; на пути есть населенные места, с источниками, деревьями и текущими водами. Некоторые совершают путь из страны буртасов в страну хазар по реке Итилю, на судне; другие едут сухим путем. Их оружие - два дротика, топор и лук; панциря и кольчуги у них нет, лошадь имеет не всякий, а только очень богатые. Их одежда - серьги (?) и джубба. Плодов в той стране нет; вино у них делается из меда. Они носят шапки, и обертывают их чалмами» [Бартольд 1973, с. 58].

 

Ещё один автор, упоминавший буртасов, - ал Бекри - жил во второй половине XI в. Он никогда не выезжал из Испании и умер в 1094 г. Сведения об этом народе содержатся в его географической компиляции «Книга путей и стран». По мнению переводчика текста В. Розена, в параграфах, посвященных буртасам, булгарам, хазарам и т.д., ал Бекри, скорее всего, не пользовался непосредственно произведением Ибн Русте. Можно предположить, что он был знаком с каким-то текстом, автор которого либо заимствовал свои сведения у Ибн Русте, либо имел с ним одинаковые источники. Таким автором, по мнению В. Розена, мог быть ал Джейхани [Известия Ал-Бекри...1878, с. 17]. В результате в компиляции ал Бекри содержится

 

 

1. Абд ал Хаий б.ад-Даххак б.Махмуд Гардизи был современником султана Зазны Зайн ал Мила 'Абд ар-Рашида б.Махмуда (1049-1053 гг.), которому и посвятил свою книгу «Зайн ал-ахбар» [Стори 1972, с. 288].

 

310

 

 

следующее сообщение о буртасах:

 

«Что же касается земли Фрдас-ов, то она лежит между Хазарами и Блкан... Вера их сходна с верою Гузов. Они имеют обширную страну и много торговых мест; земля их имеет в длину 1,5 месяца пути и в ширину столько же... Большая часть их деревьев - халендж и главное их богатство мед и куний мех. И имеют они большие стада рогатого скота и овец, и обширные пашни. Одно из их племен сожигает своих убитых, а другое хоронит их. И когда у них девушка достигнет совершеннолетия, то у отца ея нет больше власти над ней: она избирает себе мужем кого захочет» [Известия Ал-Бекри... 1878, с. 61-62].

 

Отдельные сведения о буртасах сохранил и известный географ ХII в. ал Идриси (1100 - 1164 гг.). Во-первых, ему известно о непосредственном соседстве буртасов и болгар, буртасов и хазар - это общее место арабо-персидской географии. Далее он приводит привычные данные о протяженности их земли - 15 дней пути. Из этнографических описаний в его работе содержится только следующее указание:

 

«Это хозяева деревянных домов, а также войлочных шатров...» [Бейлис 1984, с. 217].

 

Вплоть до позднего средневековья в арабо-персидской географической литературе практически без изменений сохраняется «сюжет» о буртасах. В частности, в «Книге ароматного сада с сообщениями о странах» ал Химйари, магрибского ученого второй половины XVв., можно прочесть следующее:

 

«... Они (буртасы - А.Т.) зависимы от Хазарского правителя, и нет у них собственного властелина. Однако в каждом селении есть судья, который решает спорные вопросы.... Религия их напоминает религию гузов.... Страна их обширная и плоская и имеет протяженность пятнадцать дней пути в ширину и столько же в длину. Могут они выставить десять тысяч всадников. Их леса состоят в большинстве из деревьев, называемых хаданг, а большую часть богатства составляют мед и меха. Есть у них также много рогатого скота, овец и обширные обрабатываемые поля. Одна часть этого народа хоронит своих покойных, другая, однако, сжигает останки.... Буртасы имеют густые волосы. Одежда их состоит из шапок, рубах, плащей с широкими рукавами. Оружие их составляют копья, щиты и кольчуги» [Левицкий 1960, с. 135].

 

Вероятнее всего, эти сведения ал Химйари позаимствовал у Ибн Русте, ал Истахри и ал Бакри. В сообщении о вооружении буртасов, очевидно, вкралось искажение, связанное с неоднократным переписыванием этого отрывка разными авторами.

 

311

 

 

Таким образом, вместо утверждения о том, что у буртасов нет панцирей и кольчуг, возникло обратное мнение о наличии у них щитов и кольчуг. В остальном ал Химйари достаточно точно передает данные, содержащиеся в текстах его предшественников.

 

Итак, суммируя сведения всех приведенных выше арабо-персидских источников (исключая при этом явные противоречия и ошибки), можно сделать следующие выводы. По мнению восточных авторов,: буртасы жили на равнинах, земля их была обширна и покрыта лесами (или имела леса). Между хазарами и буртасами дорога шла по степи или по реке (Итилю - Волге). Наибольшую известность буртасы; снискали себе благодаря торговле пушниной. Среди арабо-персидских авторов долгое время бытует представление о том, что пушнина поступает в страны ислама из «страны Буртас». Именно поэтому меха куниц, белок, лис, бобров получили на востоке название «буртасьи». Кроме того, буртасы активно занимались пчеловодством, у них не было никаких плодов (вероятно, не было ни садоводства, ни виноградарства), поэтому вместо вина они пили хмельной напиток, сделанный из меда. У них были пашни. Знали буртасы и скотоводство: разводили крупный рогатый скот, овец, однажды были упомянуты и верблюды. У богатых буртасов встречаются кони. Мервази пишет даже о разведении буртасами свиней, однако, по мнению Б.Н. Заходера, это «должно характеризовать не столько реальный факт, сколько брезгливое отношение мусульманина к «нечистым», употребляющим свиное мясо» [Заходер 1962, с. 244].

 

Жили буртасы, как правило, в деревянных домах, но могли пользоваться шатрами или палатками (по-видимому, летом). Вооружение буртасов составляли кинжалы, секиры-топоры, луки и копья. В то же время по требованию царя хазар их народ мог выставить до 10000 всадников, что свидетельствует о достаточно развитом коневодстве. Одежда буртасов, по мнению восточных авторов, типична для населения Восточной Европы, следовательно, средневековые информаторы не находят в ней ничего особенного. Вера у буртасов языческая и напоминала мусульманским писателям веру кочевых тюркских племен - гузов. В погребальном обряде наблюдаются как трупосожжение, так и трупоположение. Общественные и семейные отношения находились на стадии племенного строя. Девушки по достижении зрелости сами выбирали себе женихов. Общего управления государственного типа у буртасов не существовало,

 

312

 

 

а в каждом поселке находились вожди или старейшины, выполнявшие судебные и иные властные функции.

 

Полученное данные весьма лаконичны, тем не менее, дают достаточное представление о ХКТ, системе социальной организации, основных чертах погребального обряда и религии буртасов. Такой комплекс сведений вполне может быть использован для сравнительной характеристики буртасов и раннесредневековой мордвы на основе наличного (опубликованного) археологического материала.

 

Как точно в свое время отметил Г.Е. Афанасьев [Афанасьев 1984б], ни один из авторов, писавших о буртасах и мордве, не провел полного сравнительного анализа их хозяйственно-культурных характеристик. Сам Г.Е. Афанасьев осуществил подобный анализ, сопоставив данные восточных авторов о буртасах с археологическими характеристиками населения СМК, но не сделал того же по отношению к археологическим и этнографическим признакам мордвы. Таким образом, соответствующий анализ остается по-прежнему актуальным.

 

Итак, мордва VIII-Х вв. жила на равнинах южнее Оки, в лесах, а возможно, и лесостепи. Как отмечал В.И. Вихляев, восточная граница традиционного расселения мордвы проходила по Суре, а южная - находилась в верховьях Суры и Цны [1]. По его мнению, на протяжении I-го тыс. н.э. и по начало II-го тыс. н.э. этот ареал оставался практически неизменным [Вихляев 1988, с. 11]. Только с XI в. население лесостепного Поволжья начинает «оттягиваться» к северу, испытывая давление «диких» половцев. Следовательно, между территорией мордвы и хазарами действительно протянулись пространства лесостепи и степи. Можно предположить, что сообщение между ними осуществлялось и по речному пути, в частности по Волге или по Цне, а затем - по Оке и Волге и т.д. В восточных и южных пределах обитания мордвы лес перемежался с лесостепью, что создавало благоприятные условия для развития того комплексного хозяйства, о котором писали восточные авторы.

 

 

1. «Формирование мордвы происходило в междуречьях Оки, Волги, Цны, Суры, Алатыря. Древнейшая область обитания эрзи - бассейн Суры, мокши - бассейн одноименной реки» [Финно-угры и балты в эпоху средневековья 1987, с. 97].

 

313

 

 

Полученные в результате раскопок селищ VII - IX вв. представления о традициях домостроительства мордвы вполне сопоставимы с данными арабо-персидских авторов о преобладании у буртасов деревянных жилищ стационарного характера. Как отмечает А.Л. Голубева, наиболее характерный тип жилища мордвы - это наземный срубный дом с углубленной центральной частью. Его стены сооружались из вертикально врытых тесаных досок, обмазанных глиной. Вдоль стен располагались земляные нары. Отапливалось такое жилище находившимся посредине очагом или глинобитной печью [Финно-угры и балты в эпоху средневековья 1987, с. 101].

 

Охота и пчеловодство являлись традиционными занятиями мордвы [Финно-угры и балты в эпоху средневековья 1987, с. 106], что вполне возможно как в лесной, так и в лесостепной зоне. Археологических данных о пчеловодстве мордвы в VIII-X вв. нет, и, вероятно, не может быть. Тем не менее, этнографические параллели, сообщения более поздних средневековых авторов, сами природные условия местожительства мордвы говорят о том, что пчеловодство этому народу было хорошо известно.

 

Все виды пушного зверя, о которых пишут арабские авторы, встречаются и на территории проживания мордвы. В первую очередь это касается куниц, белок, лисиц и бобров. Интересно, что, располагавший буртасов гораздо южнее, на территории степного Поволжья и вплоть до переволоки, Б.А. Васильев считал, что бобровый мех они покупали у болгар, а потом уже перепродавали его восточным купцам [Васильев 1960, с. 204]. Именно поэтому, по его мнению, бобровые меха получили на востоке название «буртасских мехов». Вызывает удивление такая характеристика роли буртасов в меховой торговле. По данным всех названных выше восточных авторов, именно земля буртасов славится мехами. Меха - одно из основных её богатств. Буртасы, по всей видимости, сами добывают меха, а потом уже продают их купцам.

 

Известно также, что посредниками во всех видах торговли, процветавшей в Х в. на Волге (работорговля, торговля мехами), были русы и булгары [История Татарии 1937, с. 17-23]. Именно они скупали, отнимали или взимали в виде дани у местного населения меха, после чего продавали их восточным купцам. Пока буртасы находились под хазарским протекторатом, часть мехов поступала в столицу Хазарского каганата - Итиль. Затем уже оттуда купцы - персы, арабы и евреи - вывозили этот ценный товар в

 

314

 

 

Среднюю Азию, Закавказье, Иран и на Ближний Восток. Оставшиеся меха [1] буртасы могли сами продавать купцам и посредникам во «множестве торговых мест», наличие которых отмечают у них восточные авторы. Таким образом, допустимо проведение некоторых параллелей. Территория мордвы была связана речными путями с бассейном Оки и Волги. Мало того, часть мордовского населения проживала непосредственно на берегах этих рек, являвшихся основными транспортными артериями региона. Понятно, что в таких условиях аборигенное население имело все возможности для продажи добытые на охоте мехов. Очевидно, что такая важная характеристика деятельности буртасов, как торговля пушниной, была вполне применима и для мордвы VIII-Х вв.

 

Земледелие в его пашенной форме распространяется у мордвы во второй половине I тыс. н.э., а с VIII-Х вв. оно уже становится ведущей отраслью хозяйства [Вихляев 1988, с. 19-20]. В то же время мордва занималась и придомным скотоводством [Финно-угры и балты в эпоху средневековья 1987, с. 106]. Нет ничего удивительного в том, что в хазарский период, когда торговые связи со Средней Азией были сильны и регулярны, отдельные представители мордовского населения могли приобретать себе и верблюдов. Вполне вероятно, что именно активное участие в пушной торговле со среднеазиатскими купцами давало им такую возможность. Характерно также, что скотоводство у мордовского населения до VII в. даже преобладало над земледелием, которое тогда имело характер подсечного [Полесских 1977, с. 45]. Интересно, что среди пород скота, употреблявшихся в пищу населением лесостепного и лесного Поволжья, археологически зафиксированы и верблюды. По крайней мере, по данным А.Х. Халикова, на памятниках именьковской культуры кости верблюда составляют до 2% кухонных остатков [Халиков 1971, с. 60].

 

Судя по данным мордовских могильников, в частности Крюковско-Кужновского [Материалы по истории мордвы 1952], у мордвы, как и у населения СМК, в качестве предметов вооружения использовались топоры, луки со стрелами, копья, кинжалы и неназванные восточными авторами сабли. По всей видимости, вооружение и боевое снаряжение мордовских племен еще в V-VII вв.

 

 

1. Налоговое давление хазар на приграничные регионы, судя по сообщениям ПВЛ, не было чрезмерным.

 

315

 

 

складывалось под сильным влиянием алано-сармат [Вихляев 1974, с. 58]. Позже, уже в хазарское время, двусторонние торговые связи между аланами и мордвой усиливаются [1]. В частности, представление об этом дают весьма значительные для условий племенного строя масштабы импорта аланского оружия, конской сбруи и поясных наборов [Петербургский 1976, с. 130]. Именно поэтому в комплексах вооружения мордвы и населения лесостепного варианта СМК, аланского по своей этнической принадлежности, зачастую наблюдается большое сходство. Так, сабли в обоих случаях являются достоянием военной элиты, воинов-всадников. Как отмечает В.И. Вихляев, для мордвы в V-VII вв. захоронения с конем были достаточно типичны (каждый второй погребенный мужчина - воин-всадник). Количество таких поgребений уменьшается только в хазарское время (каждый пятый), что объясняется как определенной военно-политической стабилизацией, так и прямым давлением со стороны хазар [Вихляев 1988, 20-21].

 

К VII в., возможно, под влиянием племен именьковской культуры у мордвы появляется обряд трупосожжения [Вихляев 1988, с. 19]. В VIII-X вв. он уже достаточно широко распространен, несмотря на общее преобладание обряда трупоположения [Финно-угры и балты в эпоху средневековья 1987, с. 101]. Например, на Крюковско-Кужновском могильнике из 586 погребений 101 (около 17%) совершено по обряду трупосожжения. Примерно такое же соотношение дает Журавнинский II (23% кремации), Старобадиновский II (14,8%), Елизавет-Михайловский (18,7%) и др. могильники [Аксенов, Гришаков 1988, 63-64]. На Армиевском могильнике IX-X вв. погребения с трупосожжением были сконцентрированы в северной, а с трупоположением - в центральной и южной частях его площади [Белорыбкин 1985, с. 138].

 

Религиозные представления мордвы имеют явно языческий характер. В отдельных аспектах они аналогичны верованиям салтово-маяцкого населения (солярные амулеты-подвески в виде небольшого круга с петлей для подвешивания и амулеты с лучами-спицами,

 

 

1. Характерно, что в этот период истории проникновение алан в среду поволжского населения регистрируется не только на правобережье, но и на левобережье. По мнению С.И. Руденко, могильник у с. Левашовки принадлежал одному из обосновавшихся в Башкирии аланских племен. В разных местах Башкирии обнаружено также большое количество вещей аланского типа [Руденко 1955, с. 29].

 

316

 

 

«конские» подвески, амулеты с верблюжьими головками, повернутыми мордами в разные стороны, амулеты с птичьими головками и т.д. [Вихляев 1974, с. 60]). По всей видимости, древнемордовские племена испытали влияние общеевразийских культурно-религиозных традиций (иранских и тюркских) и усвоили часть из них [Флерова 2001, с. 30-53]. В частности, помимо погребального обряда (имевшего все же определенную этническую специфику), к числу таких традиций можно отнести поклонение небу и земле, солнцу и молнии, особое отношение к коню и т.д. [Бубенок 1997, с. 19-24]. Вероятно, в контексте степных, евразийских ценностных приоритетов можно рассматривать доблесть и воинский дух населения, ставшие неотъемлемой частью менталитета поволжских народов еще в скифо-сарматское время [Бубенок 1997, с. 43-44, 140-141]. В таком контексте верования мордвы для стороннего наблюдателя из мусульманского мира вполне могли быть сопоставимы с религией гузов.

 

Между мордвой и салтовским населением Подонья-Придонечья в хазарское время существовали постоянные межплеменные контакты. Последние проявлялись в наличии импортных изделий, известных, прежде всего, по материалам могильников (например, тех же Крюковско-Кужновского, Журавнинского и т.д.). На салтовских могильниках Придонечья известны вещи поволжского происхождения, финно-угорского облика, например, достаточно широко распространенные конские подвески (Сухая Гомольша, Верхний Салтов) [Михеев 1982, с. 156-167; Флерова 2001, с. 45, 47, 92]. На могильниках мордвы также встречаются салтовские украшения и амулеты. Кроме того, были зафиксированы мужские поясные наборы, керамика салтовских типов, даже в головных уборах прослеживаются аланские элементы [Вихляев 1988, с. 21]. Нужно обратить внимание и на бронзовые или серебряные серьги салтовского типа с подвесками из одного шарика с зернью или из нескольких шариков. Как отмечает В.И. Вихляев, до VIII в. мордва не знала таких форм ювелирных изделий, они начинают распространяться среди мордовского населения только с приходом алан на Дон. Среди предметов салтовского происхождения можно назвать также ботала, оружие, в частности сабли, аналогичные найденным на Верхнесалтовском могильнике, предметы конского снаряжения и т.д. [Вихляев 1974, с. 60-61].

 

317

 

 

Отсутствие сведений письменных источников не позволяет однозначно судить о форме этих контактов. Однако, оценивая отмеченный набор предметов обмена, можно сделать вывод, что они не были слишком оживленными. Очевидно, такие контакты не имели товарно-денежного выражения и отражали племенную стадию развития общественных отношений. Все отмеченные выше предметы, как правило, не являлись объектом торговли и не производились в товарных масштабах в местах своего изготовления. Ремесло как у салтовцев так и у мордвы, носило все еще общинный характер. За пределы общины такие предметы выходили случайно, в силу каких-то субъективных причин. Скорее всего, подобные контакты возникали в результате естественного географического соседства, наличия коммуникаций по речным путям - Дону, притокам Дона и Оки. Возможно также, что они существовали и благодаря единому хазарскому господству, объединявшему эти регионы около двух столетий. Наконец, свою роль сыграло и военно-политическое преобладание салтовского населения в Подонье-Придонечье. Реализовывая функцию форпоста хазарского государства на северо-западе, салтовцы собирали дань, совершали объезды территорий, подавляли племенные восстания.

 

Эффективная социальная организация, традиционный комплекс вооружения, высокая боеспособность салтовского населения могли служить примером для подражания. В результате предметы, напрямую связанные с военным делом (оружие и конская сбруя), личные украшения, определяющие статус человека (например, мужские поясные наборы), становились объектом заимствования соседей, лишний раз подчеркивая особое положение (военное и социальное) их владельцев. Подражают в варварском обществе тому, что вызывает восхищение и зависть, служит индикатором успеха, побед и воинской доблести. Салтовские, алано-болгарские конные отряды, лошади военачальников с очельями и султанами, сложный набор вооружения, дружинно-героическая семантика поясных наборов - все это должно было поражать воображение традиционно воинственного населения Поволжья (в том числе и мордву). Вероятно поэтому производство подобных предметов было освоено и самими мордовскими ремесленниками [Вихляев 1974, с. 61].

 

Характерно, что после того, как хазарская геополитическая система, в которой немаловажную роль должны были играть алано-болгарские племена Подонья-Придонечья, рухнула, аланское влияние

 

318

 

 

на мордву заметно ослабевает. В XI-XII вв. аланских вещей уже нет в мордовских могильниках. Возможно, языческая мордва, которая очень высоко ценила воинскую доблесть, не стала подражать уже побежденному и потерявшему свое положение народу. Именно о таком этнопсихологическом настрое свидетельствует сообщение монаха-путешественника Юлиана, наблюдавшего мордву в XIII в.:

 

«Мордвины-язычники до того жестоки, что у них считается никуда не годным тот, кто не убил много людей. Если кто-нибудь у них идет по дороге, несут перед ним головы всех людей, убитых им, и чем больше голов, тем он лучше сам. Из черепов делают чаши и охотно пьют из них. Жениться тому нельзя, кто не убил человека» [Аннинский 1940, с. 71-112; Бубенок 1997, с. 141].

 

Мордва второй половины I тыс. в своем общественном развитии не выходит за пределы племенного строя [1]. Даже в конце XII - начале XIII вв., т.е. уже после подчинения этих территорий русским княжествам, она сохраняет его пережитки, что вполне соответствует описанию общественных и семейных отношений буртасов восточными авторами. Судя по данным археологии, в последней четверти X в. мордовские племена жили вдоль рек. Их поселения образовывали типичные для этого времени гнезда - археологический эквивалент племенной организации общества. Населения на мордовских территориях было немного, между гнездами-племенами наблюдается большое расстояние. Заселены были только берега рек, на водоразделах не было постоянного населения, здесь росли густые леса, а на юге, в лесостепи, могли существовать и участки степного ландшафта. Естественно, что в таких условиях у мордвы не возникло никакого центрального управления. Внутренняя жизнь регулировалась на основе типичных для племенного строя форм самоорганизации. В общинных поселках могли существовать советы старейшин, описанные восточными авторами. Более крупные звенья племенной организации в условиях хазарского мира вряд ли имели ярко выраженный регулярный характер, т. к. до середины X в. именно хазары обеспечивали стабильность военно-политической ситуации в регионе.

 

 

1. В частности, архаичную форму общественных отношений отражает, по мнению Е.И. Горюнова, застройка селища Полянки, наиболее полно раскопанного раннесредневекового мордовского поселения [Финно-угры и балты в эпоху средневековья 1987, с. 101].

 

319

 

 

Таким образом, мордовская гипотеза идентификации буртасов по-прежнему имеет право на существование. Можно сказать, что средневековая мордва даже в большей степени, чем население лесостепного варианта СМК, обладает теми хозяйственно-культурными и этнографическими признаками, которые приписывают буртасам восточные авторы. В таком контексте аргументация Г.Е. Афанасьева, связанная с хозяйственно-культурными характеристиками СМК и буртасов, становится не такой однозначной. Эти характеристики вполне применимы не только к мордве (как было показано выше), но (при более внимательном изучении) и к другим группам раннесредневекового населения Восточной Европы. Вероятно, вопрос о локализации буртасов в VIII-Х вв. (независимо от «мордовской» или «салтово-маяцкой» гипотез) должен решаться не столько на основе описания их образа жизни, типичного для многих оседлых и полуоседлых народов того времени, сколько при помощи основных географических ориентиров, содержащихся в работах арабо-персидских авторов.

 

 

§ 4.2. Локализация буртасов арабо-персидских авторов и Северо-Западная Хазария

 

Несмотря на существование целого ряда научных направлений, представители которых придерживались тех или иных точек зрения на локализацию раннесредневекового народа - буртасов, большинство из них определяло местонахождение этого народа в районе среднего Поволжья, как правило, на правобережье, чаще всего, в лесной зоне.

 

Следует еще раз подчеркнуть, что востоковеды разных поколений, как в XIX, так и в течение всего XX в. достаточно уверенно отождествляли буртасов с раннесредневековой мордвой и располагали их на правом берегу Волги, примерно в ее среднем течении [1]

 

 

1. Характерно, в этом отношении, определение В.В. Бартольда, приведенное в его известных статьях к «Энциклопедии Ислама»: «...Буртасов отождествляют с финским народом, называемым русскими «мордвой». Места их расселения граничили на Оке непосредственно с местами поселения славян и простирались довольно далеко на север...» [Бартольд 1963, с. 869].

 

320

 

 

(Д.А. Хвольсон, А.Я. Гаркави, Ф.О. Вестберг, В.В. Бартольд, Б.Н. Заходу, А.П. Новосельцев, Т.М. Калинина, И.Г. Коновалова, Д.Е. Мишин и т.д.). Такую же точку зрения на расположение буртасов разделял автор классической для советской науки работы по истории хазар - М.И. Артамонов [Артамонов 1962, с. 224-230].

 

В то же время, Г.Е. Афанасьев (развивая идею об идентичности буртасов и населения СМК) утверждает, что география распространения археологических памятников Подонья-Придонечья полностью соответствует рассказам о буртасах, содержащихся в произведениях арабо-персидских авторов. Насколько справедливы эти выводы Г.Е. Афанасьева, и предстоит установить далее.

 

Прежде всего, Г.Е.Афанасьев дифференцирует географическую информацию восточных источников, разделяя их на «три группы» в зависимости от достоверности и точности тех сведений, которые позволяют определить местонахождение буртасов. К первой группе он относит Ибн Русте, Гардизи, ал Бекри и Марвази, отмечая, что они дают наиболее полную информацию о буртасах. При этом, по мнению Г.Е. Афанасьева, названные авторы ничего не говорят ни о том, что Волга проходит непосредственно через земли буртасов, ни о том, что они живут на берегах этой реки [Афанасьев 1984б, с. 32; Афанасьев 1988, с. 87-88].

 

Вторая, по Г.Е. Афанасьеву, группа источников «утверждает, что Итиль протекает через землю буртасов». К ней относятся, прежде всего, ал Истахри и Ибн Хаукаль. Г.Е. Афанасьев считает, что эта группа имеет «самую незначительную и разбросанную информацию о буртасах» [Афанасьев 1984б; с. 33].

 

И, наконец, к третьей группе исследователь относит те источники, которые, по его мнению, «помещают страну буртасов в стороне от Итиля». Это - анонимное персидское сочинение «Худуд ал Алам», написанное в конце X в., а также некоторые произведения автора середины X в. ал Мас'уди. Именно на основе анализа данных последней группы источников Г.Е. Афанасьев делает вывод о том, что земля буртасов располагалась к западу от Волги, на какой-то другой реке (реке Буртас, по сообщению ал Мас'уди [1]).

 

Приведенное выше разделение трудов арабо-персидских авторов, предпринятое Г.Е Афанасьевым, вызывает ряд возражений.

 

 

1. Проблема идентификации и локализации реки Буртас ал Мас'уди будет рассмотрена ниже, в отдельном параграфе.

 

321

 

 

Особенно обращает на себя внимание то, что в третью группу (имеющую якобы наиболее реальные сведений о буртасах) попало анонимное произведение «Худуд ал Алам». Востоковеды, исследовавшие этот источник, достаточно убедительно показали, что он является «книжной» компиляцией, в которой механически объединены данные более ранних авторов, прежде всего Ибн Русте [Новосельцев 2000, с. 389-391]. Более того, приводимые в «Худуд ал Алам» сведения о народах Восточной Европы часто оказываются перепутанными и несоответствующими не только реалиям конца X в., но и исходному тексту «Анонимной записки». В результате и Ибн Русте, и писавшие в XI в. ал Бакри и Гардизи передают исходный текст «Анонимной записки» точнее, и именно их работы позволяют реконструировать этногеографию Восточной Европы в хазарское время. В «Худуд ал Алам» же, напротив, перепутанны буртасы и волжские болгары, и только там, где речь идет о народе барадас (собственно буртасы), кратко передаются отдельные этнографические сведения, восходящих к тексту «Анонимной записки» [Мишин 2000, с. 52-63]. Таким образом, в «Худуд ал Алам» информации о буртасах не то что не больше, чем в источниках «первой и второй групп», а, скорее, даже значительно меньше. Такая информация вряд ли может стать основой для самостоятельного исследования и уж конечно не должна использоваться без параллельной проверки тех же данных у других арабо-персидских географов.

 

Далее, причисление таких авторов, как ал Истахри и Ибн Хаукаль ко «второй группе», менее достоверной, чем предыдущая, по мнению Г.Е.Афанасьева, вызывает определенные сомнения. Данные представители «классической» школы арабской географии демонстрируют, в отличие от автора «Худуд ал Алам», достаточно современное и в определенных вопросах даже более точное, чем «Анонимная записка» знание восточноевропейских реалий X в. В частности, писавший в 30-е гг. X в. ал Истахри и его ученик (последователь) Ибн Хаукаль (60-70-е гг. Х в.) неплохо знают среднее и нижнее течение Волги и достаточно подробно описывают населяющие ее берега народы. При этом они хорошо ориентируются в политическом устройстве Хазарского каганата и знакомы с условиями жизни в его столице - Итиле. Именно они сообщают о делении русов на три разряда - «джине», знают о существовании Киева — «Куябы», «Славии», которую современные исследователи

 

322

 

 

обычно связывают с северной Русью, Новгородом и Ладогой, и «Артании» - вероятно, поволжской Руси.

 

Наконец, именно благодаря Ибн Хаукалю современная наука получила представление о том, что Хазарский каганат был разрушен в результате двух походов: Святослава 965 г. и поволжской или северной руси 969 г. [Вестберг 1908, с. 3; Калинина 1976, с. 9193; Новосельцев 1990, с. 225-227; Коновалова 2003, с. 183]. Как известно, во время похода русов 969 г. сам Ибн Хаукаль находился неподалеку, в Джурджане, и был, по сути, свидетелем этого события [Крачковский 1957, с. 202]. Кроме того, хотелось бы подчеркнуть, что очень точное, с указанием пунктов и расстояний, описание северо-западного Прикаспия, выполненное этими авторами; свидетельствует, если не об их личном присутствии в регионе, то, по крайней мере, о наличии у них весьма осведомленных и наблюдательных информаторов. Таковыми, скорее всего, являлись купцы, торговавшие на Северном Кавказе и в Восточной Европе. Все это позволяет с гораздо большим, чем Г.Е. Афанасьев, доверием относиться к сообщениям ал Истахри и Ибн Хаукаля, в том числе и в ходе поиска мест проживания буртасов в X в.

 

Что касается сведений ал Мас'уди о расположении буртасов (в частности об их участии в разгроме русов на Волге в 913/14 гг.), то, как представляется, они не опровергают, а, напротив, подтверждают локализацию этого народа именно в Поволжье. Очевидно, речь идет о районе среднего течения Волги, а также о правобережье Оки и ее притоках.

 

Таким образом, решая проблему локализации народа буртас на территории раннесредневековой Восточной Европы, прежде всего, необходимо снова обратиться к данным арабо-персидских авторов. Дополнительные сведения в этом случае предоставляет еврейско-хазарская переписка, особенно «пространная» редакция письма хазарского царя Иосифа Хасдаи ибн Шафруту. В этом документе буртасы упоминаются наряду со своими соседями, другими народами Восточной Европы, якобы подчиненными хазарам. Как представляется, в названных группах источников есть достаточно историко-географических ориентиров, позволяющих определить примерное местонахождение буртасов, соотнося его с основными рекам региона, соседними народами или государственными образованиями.

 

323

 

 

Как уже отмечалось выше, одним из первых сведения «Анонимной записки» о буртасах передает автор начала X в. Ибн Русте:

 

«Земля Буртасов лежит между Хазарскою и Болгарскою землями, на расстоянии пятнадцатидневного пути от первой. Буртасы подчиняются царю хазар и выставляют в поле 10000 всадников... Земля их просторна и обилует лесистыми местами. На болгар и печенегов, будучи сильны и храбры, производят они набеги... Земля ими обитаемая, ровна, а из деревьев чаще всего встречается в ней Хелендж.... Страна их как в ширину, так и в длину простирается на 17 дней пути.

 

Болгарская земля смежна с землей Буртасов. Живут болгаре на берегу реки, которая впадает в Море Хазарское, и прозывается Итиль, протекая между землёй Хазарской и Славянской.... От земли Буртасов до земли этих Болгар три дня пути. Последние производят набеги на первых, гра6ят их и в плен уводят» [Известия о хазарах... 1869, с. 19-24].

 

Как принято считать в современной историографии, сведения о протяженности земли буртасов, впрочем, как и о площадях земель других народов, упомянутых в «Анонимной записке», являются очень неточными и не отражают географических реалий. Действительно полезной информацией в данном случае является определение взаиморасположения того или иного народа, а также указания на такие ориентиры, как Волга, Каспий и т.д.

 

В данном случае возможность для локализации буртасов дает представление о том, что они расположены между булгарами (волжскими) и хазарами. Причем даже в относительном представлении информаторов автора «Анонимной записки» (в днях пути), буртасы расположены дальше от хазар (пятнадцать дней) и ближе к булгарам (три дня). Арабские купцы путешествовали по Восточной Европе, используя, главным образом, водные пути. Основной водной артерией, по которой развивалась торговля между народами Восточной Европы и мусульманским миром, была именно Волга. Таким образом, логично предположить, что взаимное расположение хазар, буртасов и болгар описано информатором (купцом), совершавшим торговое путешествие по Волге из Итиля в Булгар. Естественно, что он мог описать именно те народы, которые действительно встретились ему на пути., Если буртасы, как настаивает Г.Е. Афанасьев, действительно жили в Подонье-Придонечье (регион удален от фарватера Волги на запад на несколько сотен километров),

 

324

 

 

они вряд ли попали бы в поле зрения плывущего по этой реке путешественника, тогда как и хазары, и булгары действительно жили на Волге.

 

Непосредственная близость буртасов к болгарам (три дня пути - около 100 км), подтверждаемая регулярными набегами друг на друга, свидетельствует о проживании буртасов в лесной зоне, в крайнем случае, на севере лесостепи. При этом информация, содержащаяся в произведении Ибн Русте, свидетельствует, что указанные события так или иначе происходят неподалеку от Волги. Показательно, что Ибн Фадлан, совершивший в 921 г. сухопутное путешествие в Волжскую Болгарию из Средней Азии в обход Хазарского каганата, ничего не знает о буртасах [Ковалевский 1956, с. 135-146]. Они не встретились ему на пути. В самой же Волжской Булгарии буртасы, если к тому времени они еще существовали в форме особого союза племен [Заходер 1962, с. 243], очевидно воспринимались как часть Хазарии.

 

Ал Балхи (умер около 940-951 гг., написал «Книгу видов земли») не только подтверждает, но и несколько дополняет Ибн Русте:

 

«...Буртасы - народ, который граничит с хазарами. Между этими двумя народами не живет другой. Буртасы живут рассеянно по берегам Волги. Буртасы - имя страны, также Русь и Хазар...» [Известия о хазарах... 1869, с. 73].

 

Таким образом, буртасы не только непосредственные соседи хазар в поволжском регионе, но еще и «живут рассеяно по берегам Волги». Вполне возможно, что в период достаточно длительного подчинения хазарам, пользуясь определенным миром, буртасы (вероятно, все-таки - мордва) расселялись южнее лесной зоны, выходили в лесостепь и степь, где и занимались скотоводством, о котором также пишут восточные авторы.

 

Данные «Анонимной записки», сходные с текстом Ибн Русте и ал Балхи, есть и у авторов XI в. - ал Бекри и Гардизи. Известно, что ал Бекри писал, никуда не выезжая из Испании, основываясь только на книжной традиции, т.е., опять же, на том или ином варианте «Анонимной записки»:

 

«Что же касается до земли Фрдас-ов, то она лежит между хазарами и Блкан. Между нею и землею Хазар 15 дней пути. Они (Буртасы) воюют с Блкар-ами и Печенегами... Земли Блкар-ов граничат со странами Фрдас-ов. И между странами Блкар-ов и Фрдас-ов - три дня пути. И их (Болгар) жилища находятся на берегу реки Итиля; и они - между Фрдаса-ми и Славянами...» [Известия Ал-Бекри... 1878, с. 1-63].

 

325

 

 

Помимо уже зафиксированного расположения земли буртасов (между хазарами и болгарами) здесь есть важное указание на то, что болгары, в свою очередь, находятся между буртасами и славянами. Если бы буртасы располагались в ареале лесостепного варианта СМК, в Подонье-Придонечье, то логичнее было бы предположить, что славяне (вятичи) находятся между ними и волжскими болгарами. Но ал Бекри четко указывает, что болгары живут «между Фрдаса-ми и Славянами». Вероятно, речь здесь идет о славянах - новгородских словенах и кривичах, занимавших «верхнюю» северную часть волжского пути из Каспия в Балтийское море. Следовательно, возникает еще один дополнительный аргумент в пользу приволжской локализации «земли буртасов».

 

Перс Гардизи в труде «Украшение известий», написанном между 1050-1053 гг., отмечает:

 

«... Вся местность между их (буртасов - А.Т.) владениями и страной хазар представляет равнину; на пути есть населенные места, с источниками, деревьями и текущими водами. Некоторые совершают путь из страны буртасов в страну хазар по реке Итилю, на судне; другие едут сухим путем...» [Бартольд 1973, с. 58].

 

Приведенная выше цитата свидетельствует о том, что к буртасам от хазар можно было приплыть по Волге - Итилю. Значит, если они и не располагались непосредственно на правом берегу этой реки, то, по крайней мере, были в пределах досягаемости для передвигавшихся по воде купцов. Кроме того, через Оку и ее притоки можно было проникнуть в самую глубь земли буртасов.

 

Данные ал Истахри (930-е гг.) восходят к тексту ал-Балхи:

 

«Буртасы племя соседнее с хазарами; между ними и хазарами не живет никакого другого народа; это народ рассеянный по долине реки Итиль. Буртас имя страны точно также, как Рус и Хазар...» [Караулов 1901, I, с.49].

 

При описании течения Волги-Итиля ал Истахри также упоминает местоположение буртасов, соотнося его с территориями других соседних народов:

 

«... проходит она через земли Болгар, потом через земли Буртас, пока не впадает в Хазарское море...» [Гаркави 1870, с. 193; Караулов 1901, I, с. 47].

 

Ал Мас'уди (950-е гг.) разделяет типичное для арабо-персидской географии заблуждение об азиатских истоках Волги. Так, он путает истоки Волги и Каму, однако, после впадения Камы в Волгу дает уже знакомую картину расселения поволжских народов:

 

«... Что же касается реки Итиль, то она вытекает вблизи Хархиза,

 

326

 

 

течет между Кайманией и Гузией, так, что образует границу между Кайманией и Гузией; затем она выходит к западу по верхнему Булгару и обращается вспять к востоку, пока не проходит по Русу, потом проходит по Булгару, затем - по Буртасу, пока не впадает в Хазарское море» [Гаркави 1870, с. 192-193; Караулов 1908, с. 33-34].

 

Г.Е. Афанасьев полагал, что упоминание русов должно свидетельствовать о западном направлении земли буртасов. В этом контексте он понимал под русами только Киевскую Русь. Тем не менее, как уже отмечалось выше, восточные авторы знали несколько «видов» руси, проживавшей в разных местах Восточной Европы. Следовательно, в IX и даже в первой половине X в. такое, пусть и достаточно условное разделение руси (русов) на региональные группы, имевшие свои направления торговой и военной активности, вполне соответствовало действительности. Для восточных купцов, торговавших на Волге, Киевская Русь была достаточно отдаленным регионом. Гораздо больше их волновали отношения с русами, приходившими из верховий Волги и привозившими оттуда рабов и меха. В данном случае речь может идти о какой-то поволжской руси, которая, если брать в качестве ориентира основное течение Волги, действительно располагалась севернее болгар. В такой системе координат болгары действительно оказывались территориально между русами и буртасами, причем буртасы географически соотносились именно с поволжскими народами. Центром этой системы ориентиров в сообщениях восточных авторов является именно Волга.

 

Косвенно о расположении буртасов в районе Волги свидетельствует и рассказ ал Мас'уди о разгроме русов после их похода на Каспий в 913/14 г.:

 

«... Спаслось бегством около 5000 человек. Они прошли по другому руслу реки на своих кораблях в тех местах, что граничат с буртасами. Они оставили суда и высадились на сушу, но часть их была убита буртасами, а часть достигла болгар, попала в руки мусульман и была ими избита» [Караулов 1908, с. 49; Минорский 1963, с. 200].

 

Судя по тому, что русы оказались у булгар, они шли на север, вдоль Волги. Высадившись на берег, вероятно, именно здесь, у Волги, они встретили буртасов. Было бы странно, если бы скрывающиеся от гвардии кагана разгромленные русы отправились за несколько сотен километров в Подонье-Придонечье только для того, чтобы там быть снова разбитыми буртасами, после чего остатки

 

327

 

 

их армии, вместо того, чтобы попытаться спастись привычным водным путем по Дону и Азовскому морю, пошли на северо-восток, в Волжскую Булгарию. Очевидно, что это было не так, и что русы шли именно на север, надеясь, миновав Волжскую Болгарию, оказаться в безопасных и знакомых местах. По дороге после хазар, что совершенно соответствует данном «Анонимной записки», они встретили буртасов, а затем и болгар.

 

Ибн Хаукаль в «Книге путей и государств» (976-977 гг.) частично повторял ал Истахри и ал Мас'уди, однако у него есть и новые данные, записанные по собственным свежим впечатлениям после похода русов (969 г.) на Итиль и Волжскую Болгарию:

 

«Река Итиль выходит восточною стороною из окрестности Хирхиза, течет между Кайманией и Гузией, затем идет к западу по верхней части Булгара, возвращается вспять к востоку и проходит по Русу, затем по Булгару, потом по Буртасу, пока не впадает в Хазарское море. ... Буртас есть имя страны также, точно так Рус и Хазар.... В настоящее же время не осталось и следа ни из Булгара, ни из Буртаса, ни из Хазара, ибо Русы напали (или истребили) всех их, отняли у них все эти области и присвоили их себе...» [Гаркави 1870, с. 218-219; Караулов 1908, с. 114].

 

Таким образом, Ибн Хаукаль помещает буртасов-'» общий список поволжских народов, пострадавших от набега русов в 969 г.

 

Ал Идриси (середина XII 6.) составил сводную энциклопедию, основанную на всей предшествующей ему традиции. По широте охвата и эрудированности автора этот труд в арабо-персидской науке приравнивают к сочинению Клавдия Птолемея в позднеантичной географии (Коновалова 1999а, с. 3]. Ал Идриси несколько раз упоминает о местонахождении буртасов: во-первых, описывая расстояния между основными пунктами и соседство между народами в пределах Хазарского каганата; во-вторых, характеризуя течение Волги и проживающие на ее берегах племена.

 

«...От Атила до края границ буртасов 20 дней. А буртас - это земля, от начала до конца которой 15 дней, а от буртасов до баджанаков - 10 дней, а от Атила до баджанаков — один месяц пути. От Атила до Булгара по дороге, степью, около месяца, а по воде - два месяца, это вверх по воде, а вниз по течению около 20 дней пути» [Бейлис 1984, с. 216].

 

Волга у ал Идриси в интересующей нас части ее течения

 

«... протекает через земли русов, затем через булгар, далее через буртасов и течет [далее], пока не впадает в море ал-Хазар, проходя

 

328

 

 

через их земли в южном направлении.... И еще [говорится], что буртасы соседят с хазарами, и между ними и хазарами нет никакого другого народа» [Бейлис 1984, с. 217].

 

Сведения ал Идриси находятся в полной гармонии с данными предыдущих авторов. Буртасы живут на Волге или, по крайней мере, рядом с ней. Даже условное расстояние между столицей хазар - Итилем (Атил), буртасами и болгарами, указанное в днях пути, близко (пропорционально) соответствующим данным «Анонимной записки».

 

Документы еврейско-хазарского происхождения, а именно ответное письмо хазарского царя Иосифа испанскому сановнику Хасдаи ибн Шафруту в его «пространной» редакции (датируется 960-ми гг.) подтверждает точку зрения арабо-персидских авторов на приволжское расположение буртасов. Иосиф декларирует следующее:

 

«...Я тебе сообщаю, что я живу у реки, по имени Итиль, в конце реки Г-р-гана. Начало (этой) реки обращено к востоку на протяжении 4 месяцев пути. У (этой) реки расположены многочисленные народы в селах и городах, некоторые в открытых местностях, а другие в укрепленных (стенами) городах. Вот их имена: Бурт-с, Бул-г-р, С-вар, Арису, Ц-р-мис, В-н-тит, С-в-р, С-л-виюн. Каждый народ не поддается (точному) расследованию и им нет числа. Все они мне служат и платят дань...» [Коковцов 1932, с. 98-102].

 

Заслуживает внимания определенное указание Иосифа на тот факт, что он говорит о народах, находящихся в непосредственной близости от Волги или даже населяющих ее берега. Он подчеркивает, что именно у этой реки - Итиля (Волги) - расположены буртасы. И все остальные народы - булгары, савиры, арису (одно из подразделений мордвы), черемисы, вятичи и словене - находятся либо на волжском пути, либо на самой Волге, в ее верховьях или, наконец, на ее важнейших притоках - Каме и Оке. Только С-в-р (вероятно, северяне) выпадают из этого списка.

 

Таким образом, в результате проведенного выше анализа источников (в основном, арабо-персидской традиции) можно утверждать, что приволжская локализация народа буртас по-прежнему является наиболее приемлемой и наиболее соответствующей содержанию этих произведений. Если и не располагать основной массив буртасов непосредственно на правом берегу Волги, в ее среднем течении, то в любом случае место расселения этого союза племен тяготеет к бассейну Волги и для всех восточных авторов ассоциируется именно с этой рекой.

 

329

 

 

В период своего расцвета (хазарского мира), т.е., вероятно, с конца VIII по середину X вв., буртасы могли занимать достаточно обширную территорию Поволжья, включающую как лесную, так и лесостепную природные зоны. Показательно, что все восточные авторы свидетельствуют о достаточно большой относительной протяженности земли буртасов (в днях пути), причем как в меридиональном, так и в широтном направлении. Разделяя скептическое отношение современных исследователей к конкретным цифрам и расстояниям, содержащимся в трудах средневековых авторов, возможно, все же, их использование в качестве неких относительных ориентиров. Так, например, известно, что буртасы расположены примерно на половине пути из Итиля (Нижняя Волга) в Булгар (впадение Камы в Волгу). От буртасов до болгар расстояние небольшое - 3 дня пути (около 100 км). Следовательно, практически всю вторую половину пути от хазар к болгарам купцы следовали вдоль земли буртасов. Очевидно, что не все эти пространства были одинаково густо заселены. Как пишут средневековые географы, здесь располагались пустоши, леса, много источников вод (ручьев и притоков), но в то же время были торговые места и открытые поселки.

 

Известно также, что у буртасов не было государственности и жили они племенным строем. В таких условиях на столь обширных пространствах лесной и лесостепной зоны, в разнообразных ландшафтах могли жить и вести свое хозяйство (как кочевое, так и оседлое; охоту, бортничество и т.д.) племена и племенные группы разной этнической принадлежности [Заходер 1962, с. 240]. Собирательным именем для этого разношерстного населения стало «буртасы», которые, по всей видимости, ближе всех находились к Волге и создали, тем самым, впечатление о глубинных, материковых племенах. Таким образом, не исключено, что в состав союза буртасов могла входить и мордва, постоянный житель указанного региона, а также какие-то другие, несохранившиеся до нашего времени этносы, вполне возможно, что и позднеиранского происхождения [1].

 

 

1. Характерно, что и антропологические исследования позволяют выделить в среде мордвы несколько отличающихся типов: 1) светлый массивный широколицый европеоидный тип - эрзя; 2) темный грацильный узколицый европеоидный тип - мокша; 3) субуральский тип - мокша. По мнению К.Ю. Марка, грацильный узколицый европеоидный тип имеет южное происхождение. Возможно, фатьяновское или срубно-хвалынское. В любом случае этот тип проник сюда из более южных областей, где жили иранские племена [Марк 1960, с. 145].

 

330

 

 

Работы лингвистов достаточно убедительно показали, что этноним «буртас» имеет именно иранское происхождение [Бушаков 1995/6, с. 94-103; Добродомов 1986, с. 127-128; Добродомов 1990, с. 58].

 

Еврейско-хазарская переписка свидетельствует о том, что дифференциация отдельных этносов в рамках союза буртасов началась уже в Х в. Так, Иосиф наравне с буртасами знает народ Арису, который современные исследователи, как правило, связывают с мордвой эрзей. Можно предположить, что в последующие столетия, после падения Хазарского каганата, уже в новых исторических условиях это разделение завершается. После этого мордва и буртасы выступали на исторической арене в качестве отдельных самостоятельных народов - явление, весьма типичное для племенных союзов, возникающих на последних стадиях существования племенного строя, особенно в условиях войн и завоеваний.

 

Источники эпохи становления империи Чингисхана фиксируют названия различных подразделений мордвы и буртасов в связи с завоеванием Поволжья Батыем и последующими походами монгольских армий в Европу [Бубенок 2004, с. 47-49]. Так, в «Слове о погибели Русской Земли» автор, прославляя могущество русских князей, пишет о том, что им подчинялись все земли «от моря до болгар; от болгар до буртас; от буртас до черемис; от черемис до мордвы...». На князя Владимира Мономаха якобы «...буртасы, черемисы, вяда и мордва бортничали...» [Худ. проза... 1957, с. 253]. Следует отметить, что в этом источнике буртасы отделены от мордвы, но в то же время локализованы как ее соседи, рассматриваются как один из народов поволжского региона.

 

В качестве обитателей Поволжья, завоеванных монгольскими войсками в 1237 г., упоминает буртасов Рашид ад-Дин:

 

«... сыновья, Джучи - Бату, Орда и Берке, сын Угедей каана - Кадан, внук Чагатая - Бури и сын Чингиз-хана - Кулкан занялись войною с мокшей, буртасами и арджанами и в короткое время завладели ими» [Рашид ад-Дин 1960, с. 38].

 

Вероятно, в постхазарское время буртасы расселяются в разных регионах Восточной Европы. В этих местах их имя сохраняется как минимум до XII в., а иногда и позже. Например, на Кавказе знают буртасов Низами и Плано Карпини. В «Искандер-наме» Низами

 

331

 

 

в описании одного из сражений, произошедшего между кавказскими народами, есть следующие строки:

 

«Плечистые аланы позади.

Буртасы слева рвутся напролом» [Черменский 1970, с. 93].

 

Плано Карпини знает каких-то буртасов, которые живут в Восточной Европе. При этом он определяет их место проживания по-разному: сначала среди поволжских народов, а затем - южнее половцев:

 

1) «...Команы, Брутахи, которые суть иудеи, Мордвы, Турки, Хазары, Самогеды, Персы...» [Плано Карпини 1997, с. 60];

2) «... с юга же к Комании прилегают аланы, чиркасы, хазары, Греция и Константинополь, также земля иберов, кахи, брутахии, которые слывут иудеями - они бреют голову, - также земля уннов, георгеанов и арменов...» [Плано Карпини 1997, с. 74].

 

Рядом с кавказскими черкесами и другими народами южного происхождения помещает буртасов автор рассказа о «Донском побоище» (1380 г.):

 

«Поиде Ординьскии князь Мамай съ единомысленыки своими с всеми князи ординьскими и со всею силою Татарською и Половецкою. Еще же к тому пока именовалъ рати, Бесермены и Армены, Фрязы и Черкассы и Буртасы...» [Московский летописный... 1949, с. 201].

 

Таким образом, если не сами поволжские буртасы, то, по крайней мере, их этноним был широко распространен. Фактически он мог служить для обозначения разных групп населения, имевших, по всей видимости, иранские корни.

 

Вплоть до XVII в. имя буртасов сохраняется, в той или иной форме, в среде различных поволжских народов, что позднее стало основанием для идентификации их с марийцами, мишарями, татарами и т.д. В документах XVII в. названы «буртасские татары», а последним считается упоминание в источниках «кадомских буртасов», датируемое 1682 г.

 

Все это свидетельствует о том, что носители имени буртасов в XIII в., скорее всего, не дожили до настоящего времени и растворились среди соседних народов. В то же время в VIII-Х вв. союз племен, получивший название «буртасы», мог включать в себя и мордву, и другие этносы. В любом случае этот союз располагался в районе среднего течения Волги, на правобережье, и нет никаких оснований для того, чтобы перемещать его в Подонье-Придонечье, в ареал лесостепного варианта СМК.

 

332

 

 

Таким образом, если проблема локализации буртасов и получила здесь определенное разрешение, то вопрос об их этнической принадлежности, о точном составе племен, входивших в VIII—X вв. в союз буртасов, еще требует дальнейшего детального, прежде всего, археологического изучения. Вероятно, дальнейшей интерпретации требуют археологические материалы среднего Поволжья. Наиболее перспективными в этом отношении представляются памятники типа Золотаревского городища, обнаруженные и частично исследованные на территории Пензенской области. По мнению P.M. Полесского их можно рассматривать как памятники буртасов послехазарского, но домонгольского времени, т.е. XI-ХII вв. [Полесских 1971, с. 38].

 

 

§ 4.3. Река «Буртас» средневековых восточных авторов: проблема локализации и идентификации

 

Отдельного рассмотрения требует тезис Г.Е. Афанасьева, который на основе анализа сообщения ал Мас'уди о хазарах, буртасах и некой реке Буртас, пришел к выводу, что под этой рекой следует понимать Дон или Северский Донец [Афанасьев 19846, с. 38-39; Афанасьев 1985, с. 165; Афанасьев 1988, с. 90-91].

 

Среди географических объектов юга Восточной Европы, известных арабо-персидским географам X в., фигурирует река Бургас, связывающая водным путем одноименное раннесредневековое население - буртасов - со столицей Хазарского каганата - Итилем. В исторической науке, начиная со второй половины XIX в., был высказан ряд предположений по поводу отождествления реки Буртас с той или иной ныне существующей рекой Восточной Европы. В частности, под рекой Буртас восточных авторов отдельные исследователи (Д.А. Хвольсон, И. Маркварт, В.Ф. Минорский и т.д.) подразумевали Самару, Оку, иногда даже часть течения Волги от Самарской Луки до места, где Волга начинает делиться на рукава и т.д.

 

Следует отметить, что еще А.П. Новосельцев возражал против «искусственного перенесения территории буртасов на запад от бассейна Волга» [Новосельцев 1990, с. 66]. Его аргументация шире задач, стоящих перед настоящей работой, но в целом она связана с традиционным для отечественной исторической науки определением

 

333

 

 

места проживания буртасов в правобережном Поволжье, вероятно, в лесной зоне [Новосельцев 1990, с. 197] и соотнесением этого раннесредневекового населения с предками современной мордвы [Новосельцев 1986]. Естественно, что такая постановка вопроса полностью исключала возможность отождествления реки Буртас с Доном. Вероятно, именно поэтому А.П. Новосельцев не уделил никакого внимания анализу гипотезы Г.Е. Афанасьева и не привел никаких дополнительных доказательств в пользу своей точки зрения, считая ее и так очевидной.

 

Прежде чем приступить к более подробному критическому анализу аргументации Г.Е. Афанасьева, необходимо привести соответствующие отрывки из средневековых источников, дающие возможность предполагать то или иное расположение реки Буртас на юго-востоке Восточной Европы.

 

Итак, описывая течение реки Итиль - Волги, ал Истахри (около 930-х гг.) отмечает, что «...проходит она через земли Булгар, потом через земли Буртас, пока не впадает в Хазарское море» [Караулов 1901, с. 47]. У него же находим следующее указание на территорию распространения буртасов:

 

«Буртасы племя соседнее с Хазарами; между ними и Хазарами не живет никакого другого народа; это народ, рассеянный по долине реки Итиль» [Караулов 1901, с. 49].

 

Сходное описание Волги предлагает и ИбнХаукаль (около 976 г.):

 

«(Итиль - А.Т.)... протекает через Русь, а затем через Болгарию; потом течет через Буртас, пока не впадает в Хазарское море» [Караулов 1908, с. 113].

 

Исходя из приведенных отрывков, совершенно очевидно, что земля буртасов непосредственно связана с Волгой и в X в. находилась где-то на ее берегах между Волжской Булгарией и Хазарским каганатом.

 

Непосредственно о существовании реки под названием Буртас среди арабо-персидских авторов X в. знает только ал Мас'уди. Поэтому его сведения представляют наибольшую ценность и должны быть подвергнуты наиболее тщательному анализу. Он сообщает, что

 

«хазары имеют челны, на которых они плавают из своего города вверх по реке, которая течет в их реку из верхних мест и которая называется Буртас (выделение - А.Т.); вдоль нее живут оседлые тюркские племена, составляющие часть Хазарского царства. Их поселения тянутся непрерывно между Хазарским царством и бургарами. Эта река течет со стороны бургар, и суда непрерывно ходят по ней между землями бургар и хазар. *5. Буртас - тюркское

 

334

 

 

племя, живет, как ранее упоминалось, на реке, названной по его имени (выделение - А.Т.)» [Минорский 1963, с, 195-196].

 

Казалось бы, что приведенные свидетельства только подтверждают расположение буртасов и реки Буртас в районе бассейна Волги. Все использованные ал Мас'уди географические ориентиры указывают именно на приволжский регион. Во-первых, хазары плывут вверх по течению (т.е., видимо, по Волге, к буртасам). Во-вторых, поселения буртасов тянутся непрерывно между хазарами и болгарами, при этом сама река буртасов течет со стороны болгар. Наконец, в-третьих, суда непрерывно ходят по ней между болгарами и хазарами и т.д. В сответствии с информацией ал Мас'уди, а других прямых, данных о реке Буртас просто не существует, вероятнее всего под этой рекой понимать какую-то определенную часть течения Волги. Вдоль ее берегов жили буртасы, она традиционно ассоциировалась с этим народом, что и породило у ал Мас'уди или у его информаторов идею о существовании особой реки с таким именем.

 

Тем не менее, Г.Е. Афанасьев именно на основании процитированного выше отрывка из ал Мас'уди (повторенного через несколько столетий ад-Димашки) делает вывод о тождестве реки Буртас с Доном. С одной стороны, он, опираясь на описания обоих восточных авторов, утверждает, что реку Буртас можно рассматривать как многоводный и судоходный приток Итиля. Однако, с другой, ученый сам справедливо отмечает, что «ни в среднем, ни в нижнем течении Волги между хазарами и волжскими булгарами таких притоков нет» [Афанасьев 19846, с. 38]. Как же объяснить тогда показания источников? Г.Е. Афанасьев предлагает следующий способ: между Доном и Волгой в хазарское время существовал волоковый путь; информаторы ал Мас'уди не знали о волоке, но знали, что можно на кораблях попасть из Каспия и Волги в Черное море и, наоборот, в связи с этим они считали Дон притоком или истоком (рукавом) Волги. Так возникло представление о том, что из Дона можно проплыть в основное русло Волги и далее к Итилю - столице хазар, не выходя на сушу. Все это дает Г.Е. Афанасьеву основания для «отождествления р. Буртас с Доном, который в районе г. Калач-на-Дону так близко подходит к Волге, что информаторы ал Мас'уди принимали его за приток Итиля» [Афанасьев 1984б, с. 39; Афанасьев 1988, с. 91].

 

Возражая Г.Е.Афанасьеву, следует отметить, что там, где ал Мас'уди говорит о Волго-Донской переволоке и вообще о пути,

 

335

 

 

соединяющем через переволоку бассейны Черного и Каспийского морей, он ни разу не упоминает ни самих буртасов, ни реку Буртас. При анализе текста становится очевидно, что он никак не соотносит реку Буртас и Дон. Более того, Дон известен ему в его классическом названии, воспринятом арабскими географами от Птолемея, - Танаис или Танис:

 

«Что касается моря Понтос, то оно простирается от страны Лазики до Константинополя.... В него впадает великая река, известная под именем Танаис (Дон)...» [Бейлис 1962, с. 24].

 

Ал Мас'уди также сообщает:

 

«Ошибались люди и полагали, что море ал-Хазар соединяется с морем Майотис. А я не видел из входящих в страну хазар купцов и судовладельцев никого, [плавающего] по морю ал-Хазар в страны русов и булгар, кто бы утверждал, что с морем ал-Хазар соединяется какое-либо море из этих морей или соединяется с ним что-нибудь из его вод или каналов, кроме реки ал-Хазар...» [Гаркави 1870, с. 128; Калинина 2001, с. 204].

 

Далее у него же находим следующее сообщение:

 

«В верхней части хазарской реки есть проток (устье?), вливающийся в залив моря Нитас - море русов (у Гаркави: «которое есть русское море»), по которому не плавают другие племена (у Гаркави: «никто кроме них (Русов) не плавает по нем»)...» [Гаркави 1870, с. 130; Минорский 1963, с. 196].

 

В другом месте ал Мас'уди объясняет, что он понимает под верховьями Волги:

 

«...от Атила около страны Бургаз (Волжская Булгария) отделяется рукав, который впадает в Майатас» [Минорский 1963, с. 192; Коновалова 1999а, с. 92].

 

Итак, приведенные выше отрывки позволяют сделать два важных заключения. Во-первых, Танаис ал Мас'уди никак не связан с буртасами. Во-вторых, его представления о названных географических объектах действительно далеко не всегда достаточно четки. В частности, уже в другом месте он пишет о Танаисе (Доне), совершенно не связывая его устье с Азовским морем:

 

«Между большими и известными реками, изливающимися в море Понтус, находится одна, называемая Танаис, которая приходит с севера. Берега ее обитаемы многочисленными народами славянскими и другими народами...» [Гаркави 1870, 140-141].

 

В данном случае Дон описывается ал Мас'уди, как река, непосредственно впадающая в «Понтус» - Черное море, что достаточно типично для географических представлений арабо-персидских авторов. Впрочем, этот тезис мог

 

336

 

 

быть унаследован и от позднеантичной [Подосинов 2005, с. 195-203] или ранневизантийской традиции, представители которой часто рассматривали Керченский пролив как русло Дона [1], Танаис и «устье Меотиды» [Тортика 2003].

 

В большинстве приведенных цитат указывается, что Танаис - это именно нижний Дон, связывающий через переволоку бассейны Черного и Каспийского морей. Южным «продолжением» этого Танаиса является Керченский пролив. Впрочем иногда Танаис также можно рассматривать как выражение обобщенного географического представления арабских авторов о наличии водного пути, ведущего на север Восточной Европы через земли славян - сакалиба. В этом обобщенном представлении, основанном на книжной традиции и на знании о существовании конкретных торговых путей, которые шли из бассейна Балтийского моря в Черное и Каспийское моря, объединены и реальные «реки славян» - Дон, Волга, Ока, Днепр, и схоластический Константинопольский пролив [Подосинов 2005, с. 206], прорезающий Восточную Европу с севера на юг. Однако в любой из возможных трактовок Танаис ал Мас'уди ни текстуально, ни по смыслу никак не связан с народом буртас и с одноименной рекой Буртас, которая упоминалась им только в связи с описанием бассейна Волги и проживающего там населения.

 

В контексте поставленной проблемы особого внимания заслуживает описанный ал Мас'уди маршрут похода русов на Ардебиль и Баку в 912 г.:

 

«[Несколько времени] после 300/912 г. около 500 судов их (русов - А.Т.) прибыли в пролив Нитаса, соединенный с Хазарским морем. Здесь находятся хорошо снаряженные люди хазарского

 

 

1. Представления о том, что устье Дона (Танаиса) соответствует устью Меотиды (Керченскому проливу), мы находим в «Объезде Эвксинского Понта» Арриана (II в. н.э.) и в одноименном Перипле безымянного автора - Псевдоарриана (V в. н.э.). Арриан пишет:

 

«...Она (Танаис) вытекает из Меотидского озера и впадает в море Эвксинского Понта» [Латышев 1948, №1, 272].

 

Псевдоарриан вторит ему:

 

«...Эта река Танаис, говорят, отделяет от Азии Европу и вытекает из озера Меотиды, а впадает в море Эвксинского Понта...».

Или

«...впадает же он двумя рукавами в так называемую Меотиду и в Киммерийский Боспор...». [Латышев 1948, №4, 257].

 

Интересно, в этой связи, следующее сообщение Прокопия Кесарийского:

 

«Танаисом местные жители называют и то устье, которым начинается от Меотийского болота Танаис и, простираясь, как говорят, на двадцать дней пути, впадает в Понт Эвксинский, и даже тот ветер, который дует туг, они называют Танаитой» [Прокопий Кесарийский 1950,384].

 

337

 

 

царя. [Их задача] оказывать сопротивление каждому, кто идет с этого моря или с той стороны земли, части которой простираются от Хазарского моря до Нитас.... Когда суда русов доплыли до хазарских войск, размещенных у входа в пролив, они снеслись с хазарским царем [прося разрешения] пройти через его землю, спуститься вниз по его реке, войти в реку (канал, на котором стоит их столица?) и таким образом достичь Хазарского моря..-. Он разрешил им совершить это, и они вошли в пролив, достигли устья реки [Дона] и стали подниматься по этому рукаву, пока не добрались до Хазарской реки (Волги), по которой они спустились до города Атиль и, пройдя мимо него, достигли устья, где река впадает в Хазарское море...» [Минорский 1963,198-199].

 

Выше уже отмечалось, что «река славян» (Танаис описательного направления арабской географии) представлялась средневековыми авторами очень неясно, и мало соответствовала реальному Дону. Представления о Танаисе - Доне как «реке славян» формируются в арабской географии не ранее середины - второй половины IX в. Эти представления связаны не столько с реальным Доном, сколько с водным торговым путем, проходившим в IX в. через Дон, Волгу и другие реки Восточной Европы. В результате настоящее среднее течение Дона, междуречье Дона и Северского Донца (т.е. ареал распространения аланского варианта салтово-маяцкой культуры, который Г.Е. Афанасьев связывает с буртасами) авторам этого времени были совершенно неизвестны. Рассказывая о нижнем Доне или об ассоциировавшемся с ним Волго-Донском волоковом пути, они никогда не упоминали буртасов и не пользовались названием «река Буртас». Этот регион традиционно был связан для них либо с «сакалиба» и русами, либо с хазарами, контролировавшими этот водный путь и собиравшими таможенные пошлины с проезжавших по нему купцов. Все, что в трудах арабо-персидских авторов было связано с народом буртас, различная географическая терминология, производная от буртасов, локализуется севернее, в районе правого берега Волги, в лесостепи или на юге лесной зоны. Вероятно, где-то здесь и нужно искать место для реки Буртас ал Мас'уди.

 

Очевидно также, что местное население Восточной Европы никогда не называло Дон ни «рекой славян», ни, тем более, «рекой Буртас». Это были искусственные и неточные термины, по тем или иным причинам попавшие в работы арабо-персидских географов -

 

338

 

 

представителей описательного направления арабской географии. Выше неоднократно подчеркивалось, что в письменной традиции цивилизованных народов древности и средневековья Дон изначально получил название «Танаис». По своему происхождению оно считается раннеиранским. «Дон» - это тоже название реки, но в позднеиранском его эквиваленте [Фасмер 1986, с. 528-529]. Вероятно, именно это название (в обоих его вариантах) получило всеобщее распространение как у народов, непосредственно проживавших у берегов Дона, так и у писателей, имевших о нем хоть сколько-нибудь приблизительное представление. Такое же название, судя по данным древнерусских источников, было распространено и среди восточных славян - Дон или Дон Великий.

 

Как отмечает Г. Шрамм, славяне познакомились с Доном лишь в ходе своего продвижения на юго-восток Европы. Очевидно, они позаимствовали это название у алан [Шрамм 1997, с. 33], т.е. у тех носителей салтово-маяцкой культуры, которых Г.Е. Афанасьев как раз и считает буртасами. «... В основу славянских названий Донца и Дона, - пишет Г. Шрамм, - бассейны которых были освоены славянами только в позднейшие века, было положено иранское название Дона...» [Шрамм 1997, с. 55]. Следовательно, ни аланы, ни воспринявшие у них названия Дона и Донца славяне не знали названия реки «Буртас» и не пользовались им по отношению к указанным рекам.

 

Возвращаясь к проблеме местонахождения реки буртасов, следует отметить, что у того же ал Мас'уди в отрывке, посвященном описанию неудачного завершения похода русов на Каспий в 912 г., есть косвенное указание на расположение земли буртасов именно в районе Волги:

 

«... русы были преданы мечу, убиты и утоплены. Спаслось из них около 5 тысяч, которые на своих судах пошли к той стороне, которая ведет к стране Буртас (H.A. Караулов переводил - в тех местах, что граничат с буртасами [Караулов 1908, 49]). Они бросили свои суда и двинулись по суше. Некоторые из них были убиты буртасами; другие попали к бургарам мусульманам, которые [также] поубивали их» [Минорский 1963, с. 200].

 

Сражение между русами и мусульманской гвардией кагана произошло где-то в районе нижнего течения Волги, вероятно, в пределах дельты. После этого прорвавшиеся на кораблях 5 тысяч русов достигли страны Буртас. Соответственно, они так и не покинули русло Волги. Затем русы вышли на сушу и были убиты буртасами.

 

339

 

 

В то же время, если следовать концепции Г.Е. Афанасьева, чтобы достигнуть территории распространения салтово-маяцкой культуры, сначала им нужно было совершить несколько (около десяти) дневных переходов, проигнорировав при этом возможность спасения, воспользовавшись речным путем по Дону. Кроме того, они, без всяких на то причин должны были вторгнуться в район Придонечья. Ал Мас'уди пишет, что часть этих русов была убита булгарами. Следовательно, даже выйдя на сушу, они не покидали Поволжья и двигались к северу в сторону Волжской Болгарии. Там булгарские мусульмане продолжили дело, начатое ларсиями в окрестностях Итиля, и уничтожили остатки разбойничьей армии русов.

 

Интересно, что после удачного похода русов в 969 г. на хазар и на союзные им народы Ибн Хаукаль фиксирует следы русского погрома именно в Поволжье:

 

«Затем пришли русы, разрушили все это и разгромили все, что принадлежало людям хазарским, болгарским и буртасским на реке Итиль» [Караулов 1908, с. 114].

 

Таким образом, можно перейти к следующим выводам: 1) в арабо-персидской средневековой географической традиции Дон никогда не называли рекой Буртас и не связывали с местом проживания буртасов; 2) Дон восточные авторы, несмотря на ряд неточностей и заблуждений, знали под классическим названием «Танаис» или под описательным названием «нахр ас-сакалиба» - «река славян»; 3) чаще всего в трудах арабо-персидских географов под названиями «Танаис» - «река славян» выступал не реальный Дон (на всем протяжении его течения), а только Нижний Дон с Волго-Донской переволокой, хорошо известные как часть маршрута военно-торговых предприятий варяго-русов, но отнюдь не как место проживаний буртасов; 4) все рассмотренные свидетельства арабо-персидских .авторов: ал Истахри, ал Мас'уди, Ибн Хаукаля и др. позволяют искать место расположения реки, Буртас, как и территории самих буртасов, в пределах среднего Поволжья. Именно это и делали такие исследователи, как Д.Д, Хвольсон, АЛ. Гаркави, И. Маркварт, В.В. Бартольд, Б.Н. Заходер, А.П. Новосельцев и др.; 5) наиболее вероятным прототипом реки Буртас представляется Волга в той части ее течения, которая соответствует территории проживания буртасов. Такая локализация реки Буртас снижает аргумент Г.Е. Афанасьева о том; что ни в нижнем, ни в среднем течении Волги нет многоводных и судоходных притоков. Их и не нужно

 

340

 

 

искать. Вероятно, что у ал Мас'уди речь идет о самой Волге, которая, естественно, достаточно многоводна и вполне судоходна.

 

Таким образом, полученные в данной главе выводы позволяют усомниться в том, что население лесостепного (аланского) варианта салтово-маяцкой культуры можно напрямую связывать с буртасами восточных авторов. Подобные выводы также опровергают один из ключевых аргументов Г.Е. Афанасьева о тождестве реки Буртас и Дона. В этом случае тезис об идентичности донских алан и буртасов не выдерживает никакой критики и не должен приниматься во внимание при решении указанной проблемы.

 

Судя по сообщениям средневековых авторов, буртасы жили в районе правого берега Волги в течение длительного времени, не менее 300 лет, приходящихся на период господства хазар в этом регионе. Естественно, что за такой отрезок времени могла произойти определенная эволюция в расселении этого союза племен, локальные миграции, существенные изменения приоритетных форм хозяйства [1]. Тем не менее, в изложении арабо-персидских географов информация о буртасах выглядит константной, полностью лишенной каких бы то ни было хронологических различий. Очевидно, в этом одна из причин тех трудностей, которые испытывают современные исследователи, пытаясь локализовать буртасов в каком-то определенном месте и соотнести их с каким-то одним поволжским народом [2]. Можно предположить, что в течение отмеченных 300 лет изменился состав этого союза племен. После окончательного распада этого союза в середине - второй половине X в. иранское название буртасов могли унаследовать племена, подвергавшиеся наиболее сильному влиянию иранского элемента в течение своей истории. Вероятно, они занимали наиболее южную часть территории

 

 

1. М.И.Артамонов еще в 1949г. совершенно справедливо писал: «...значение союзов племен и вообще политических образований даже типа государства в процессе этногенеза не следует преувеличивать. Истории известны государства, существовавшие долгое время, но не создавшие в своих границах единого народа. Входившие в их состав племена и народы упорно сохраняли свои особые языки и другие этнографические признаки» [Артамонов 1949, с. 9].

 

2. Иногда забывая, что «... этнос - категория историческая, этногенез представляет процесс качественных трансформаций, в результате которых одни этнические образования сменяются другими, совершенно отличными от них...» [Артамонов 1949, с. 13].

 

341

 

 

этого когда-то обширного и сильного племенного союза, включавшего в себя обитателей как лесной, так и лесостепной зон, степняков, жителей поволжских поселений.

 

По всей видимости, распад союза буртасов был обусловлен как внутренними (усиление и этническая консолидация входивших в него ранее племен, прежде всего предков мордвы), так и внешними причинами. Важнейшими из них являются: во-первых, ослабление и гибель Хазарского каганата; во-вторых, расширение территорий Волжской Булгарии и Киевской Руси, одновременно претендовавших на контроль над землями, расположенными вдоль Окского пути. Длительное сопротивление «сидевших по Оке» вятичей экспансии Киевской Руси создало буферную зону, за которой начиналась сфера влияния Булгарии. Мордва, в силу естественного географического расположения и культурных традиций тяготела к Булгару. Оказавшись вне сферы знаний авторов письменных источников, буртасы на триста лет исчезли из поля зрения. Вновь на страницах исторических хроник они появятся только в связи с описанием монгольских завоеваний в Поволжье.

 

Историки, искавшие следы буртасов в Волго-Донском междуречье между X и XIII вв., полагали, что, ещё до XII в. часть их них переселилась в места проживания мордвы, смешалась с ней, поменяла свой образ жизни. Возможно, археологическим проявлением этого движения народов в постхазарский период, в ходе изменений в этногеографии Восточной Европы в середине - второй половине X в., стало появление обряда скорченных женских погребений на мордовских могильниках в бассейне р. Цны. Например, на Крюковско-Кужновском могильнике погребенные захоронены с полусогнутыми ногами, на боку или на спине (5 погребений). Элементы аланского погребального обряда прослеживаются также на Елизавет-Михайловском и Пановском могильниках [Вихляев 1974, с. 59]. До этого такой обряд здесь не наблюдался. В свою очередь, до середины X в. подобный обряд или его элементы были характерны для аланского населения салтово-маяцкой культуры, ее лесостепного варианта [Плетнева 1967, с. 91]. Именно этот факт рассматривается некоторыми исследователями как доказательство идентичности салтовского населения и буртасов [Бубенок 1997, с. 74]. Однако возможно и совершенно иное его объяснение. Так, еще в 1950-е гг. А.Е. Алихова предположила, что наличие обряда скорченности погребенных у цнинской мордвы свидетельствует об

 

342

 

 

этнических контактах с Доно-Донецкими аланами [Алихова 1959, с. 32]. По ее мнению, в результате каких-то военных столкновений аланы попали в среду мордовского населения.

 

Вероятно, после похода Святослава 965 г., затронувшего Донские территории Хазарского каганата, Саркел, места обитания аланов-яссов (т.е. лесостепной вариант СМК), часть алан могла перейти к поискам новых мест проживания. Скорее всего, это могли быть наиболее северные, граничащие с Русью племенные подразделения алан, т.е. жители лесостепного варианта салтовской культуры, обитатели берегов Северского Донца и его притоков. Уровень общественного развития, ХКТ и даже культура, получившая распространение в хазарское время у мордвы, и у этих групп алан оказались достаточно близки. Все это способствовало [1] достаточно быстрому вхождению салтовцев в новый этнокультурный контекст и ассимиляции алан в преобладающем массиве мордвы. Вполне вероятно, что бежавшие из родных мест переселенцы занимали низкое социальное положение, в таких условиях их культура не могла развиваться и очень скоро исчезла. Это явление фиксируется археологически. Следов явных погромов на салтовских поселениях в бассейне Донца нет. Тем не менее, население их покидает, а новые места проживания этого населения не поддаются четкому определению, т.к. не сохраняется характерная для него материальная культура.

 

Кроме того, очень показательно, что аланский обряд на мордовских могильниках зафиксирован именно на некоторых женских погребениях [2]. В традиционных обществах замкнутого типа, сохраняющих племенные формы организации, браки с иноплеменниками (иноплеменницами) могли служить индикатором военно-политического статуса этноса. Достаточно часто у преобладающих этносов браки с иноплеменницами носили отнюдь не добровольный

 

 

1. Как отмечал В.Ф. Генинг, «тесное общение коллективов (племен) с однотонным хозяйственным укладом закономерно влечет за собой все большее их этническое сближение...» [Генинг 1970, с. 94].

 

2. Ю.В. Бромлей утверждал, что «... смешанный брак выступает в качестве одного из наиболее радикальных путей включения в этнос «чужеродных элементов»». При этом «... удельный вес смешанных браков у поглощаемого этноса обычно значительно выше, чем у этноса, выступающего в роли ассимилятора...». Вообще же «...нарушение эндогамии этноса - предвестник его разрушения» [Бромлей 1983, с. 203-204].

 

343

 

 

характер. Так, в результате набегов и иных форм насильственного воздействия женщины умыкались, и становились рабынями, наложницами, младшими женами.

 

Характерно, что в период преобладания Хазарского каганата в Восточной Европе (до конца IX - начала X вв.) алано-болгары Подонья-Придонечья берут в жены славянок и, возможно, представительниц каких-то финских этносов лесной зоны. Это проявляется в единовременном погребении с мужчиной высокого социального статуса жен-челадинок и их детей в катакомбных могильниках салтовской культуры [1]. Вероятно, наличие женщин-славянок в составе салтовских общин фиксируется в типично женских сферах быта и материальной культуры. Славянки, став единственными женами бедных, занимавших относительно низкий социальный статус, членов аланских общин, не имевших материальных возможностей для женитьбы на соплеменницах, со временем приобретали положение полноправных хозяек своего дома. Отсюда славянская керамика на салтовских поселениях, печи-каменки в салтовских жилищах, подпрямоугольные полуземлянки как тип жилой постройки [Колода 2005, с. 340-342]. Женщины являлись носителями бытовых и обрядовых традиций, благодаря им (даже если эти женщины и были в свое время захвачены насильно) происходил обмен такими традициями, их внедрение в новую этническую среду.

 

По всей видимости, с середины - второй половины X в. часть аланского населения начинает терять собственную социальную структуру, разрушаются отдельные племена и общины. В результате аланские женщины оказываются в том или ином качестве (жен, наложниц, рабынь) в мордовской племенной среде. Это явление не было массовым. Оно фиксируется единичными погребениями на мордовских могильниках соответствующего времени. В то же время типичный для алан катакомбный обряд погребения в новых условиях не проявляется. Все это свидетельствует о достаточно быстрой

 

 

1. Это наблюдение впервые было сделано С.А. Плетневой на материалах Дмитриевского могильника: «... странным казался тот факт, что в парных захоронениях рядом с мужчиной-воином хоронили молодую или юную женщину, часто почти девочку. Равноправной она вряд ли могла быть для возмужалого или зрелого воина (25-50 лет). Целесообразность убийства жены для семьи, оставшейся без мужчины-хозяина, также маловероятна. По-видимому, это были челядинки-рабыни, убитые на похоронах и получавшие статус посмертных жен...» [Плетнева 1999, с. 40-41].

 

344

 

 

потере традиций и ассимиляции постсалтовского населения, по крайне мере здесь, на севере, в лесной зоне [1].

 

Таким образом, отмеченное выше появление женских погребений, имеющих признаки аланского обряда, на мордовских могильниках не может служить аргументом в пользу идентификации буртасов арабо-персидских авторов и населения лесостепного варианта салтово-маяцкой культуры. Вслед за С.А. Плетневой приходится признать, что такая идентификация не облегчает понимание исторического процесса в Доно-Донецком регионе в хазарское время, напротив, только усложняет работу историков. Она не соответствует показаниям источников и не может быть использована в ходе дальнейшего исследования. Скорее всего, имя алан Донецко-Донского региона действительно не было известно авторам письменных источников. Причина этого, по всей видимости, кроется в следующих двух факторах.

 

Указанный регион находился в глубине Восточной Европы, вне зоны досягаемости представителей цивилизованного мира, прежде всего, восточных купцов, арабов, персов, евреев, служивших основными информаторами авторов географических описаний. Кроме того, военно-политическая активность лесостепного салтовского населения была направлена вглубь Восточной Европы, на север и северо-запад, в сторону, прежде всего, славянских племен. Это также не способствовало известности Доно-Донецкого населения в тех регионах, где создавались раннесредневековые письменные источники.

 

По всей видимости, жители Северо-Западной Хазарии скрывались под общим обозначением - «хазары». Вероятно, также воспринимали их и построившие Саркел на Дону византийцы. Даже если предположить, что участникам миссии Петроны Каматира были известны племенные названия обитателей Подонья, понятно, что они не видели их особой роли в Причерноморской геополитике и потому игнорировали [2]. По этой же причине автор ПВЛ в рассказе

 

 

1. Вполне вероятно, что на юге, в степи, в районе среднего течения Северского Донца, аланское (постсалтовское) население существует и в последующие столетия, даже в золотоордынское время (например, на Сидоровском городище) [Бубенок 2004, с. 148-151; Ламанский 1902, с. 118-121].

 

2. Как указывает М.В. Бибиков, «...весь обширный в локализуемом пространстве, пестрый в реальном этническом содержании мир, окружающий Ромейскую империю, имеет единственный реливантный признак - это «варварский мир», который принципиально везде остается одним и тем же, потому что в нем живут варвары. Другие признаки - точность этнических дефиниций, исторические судьбы миграций, специфические черты быта и строя - второстепенны и подчинены императиву общего представления о варварском мире» [Бибиков 1999, с. 93-94]. И далее: «...Этот мир чужд, его логика непонятна, и потому феномены его могут быть в источнике лишь предметом этнографических зарисовок, а не анализа» [Бибиков 1999, с. 96]. В данном случае в качестве таких собирательных «варваров», включающих в себя ряд иных этносов, в том числе и алано-болгар Подонья-Придонечья, выступают именно хазары.

 

345

 

 

о хазарской дани, которую платили те или иные левобережные славянские племена, оперирует лишь общим термином«хазары». После гибели Хазарского каганата иранская часть носителей СМК (сохранившаяся в среднем и нижнем Придонечье, по крайней мере, в XII в.) фигурирует в древнерусской летописи уже под своим собственным именем - яссы. В хазарское время это название (асы, асии) упоминается в письменных источниках, в частности Кембриджским Анонимом, но не может быть четко локализовано в силу лапидарности данных. В связи с этим, дальнейшие поиски имени носителей лесостепного варианта СМК в VIII-X вв. представляются бесперспективными.

[Previous] [Next]

[Back to Index]