Северо-Западная Хазария в контексте истории Восточной Европы (вторая половина VII - третья четверть X вв.)

A.A. Тортика

Глава 5

РАБОТОРГОВЛЯ КАК ФАКТОР РАЗВИТИЯ ИСТОРИЧЕСКОГО ПРОЦЕССА В ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЕ В ПЕРИОД СУЩЕСТВОВАНИЯ ХАЗАРСКОГО КАГАНАТА

 

§ 5.1. Работорговля в Восточной Европе в хазарское время в отечественной и зарубежной историографии: основные подходы и методы  (347)

§ 5.2. Славяне - «ас-сакалиба» в контексте хазарской истории и работорговля в Восточной Европе в хазарское время  (365)

§ 5.3. Русы как участники работорговли. Этнокультурная природа русов (росов, руси) VIII-X вв.  (380)

§ 5.4. Раннесредневековые авторы о работорговле в Восточной Европе в VIII-X вв.  (394)

§ 5.5. Характер работорговли в Восточной Европе в VIII-Х вв., ее основные участники и историческое значение  (414)

 

 

§ 5.1. Работорговля в Восточной Европе в хазарское время в отечественной и зарубежной историографии: основные подходы и методы

 

Тот факт, что работорговля процветала в Восточной Европе в период существования Хазарского каганата, неоднократно привлекал внимание научной общественности и вызывал неоднозначные оценки специалистов. Более того, именно этот момент был и во многом остается поводом для последовательных обвинений Хазарского государства в паразитизме к угнетении народов Восточной Европы. В этой связи, в качестве противоположной и прогрессивной тенденции обычно рассматривалось появление Древнерусского государства, его усиление и конкуренция с Хазарским каганатом, завершившаяся разгромом последнего дружинами русов. В то же время «патриотически настроенные отечественные исследователи» (так называет их О.И. Прицак [Пріцак 1997]), как правило, не замечали, что во второй половине I тыс. н.э. работорговля была нормальным явлением для всего цивилизованного мира. В нее, так или иначе, были вовлечены многочисленные народы и государства (в том числе и различные народы Восточной Европы), которые в зависимости от степени военного могущества выступали то в роли товара, то в качестве охотников за рабами и работорговцев.

 

Отмеченный выше негативный подход к феномену работорговли в Восточной Европе в хазарское время сложился в советской

 

347

 

 

исторической науке в основном в 50-е гг. XX в. Тогда, как известно, начался период господства крайних антинорманистических тенденций в отечественной медиевистике, что было обусловлено недавними политическими событиями, войной с нацистской Германией и победой над ней, а также начинавшейся холодной войной. В исторических работах, посвященных истории раннесредневековой Восточной Европы, впрочем, как и других периодов, прежде всего, приветствовались патриотизм и государственность [1]. Те факты истории, которые не соответствовали этим идеям, были непопулярны, объявлялись ложью, а историки, пытавшиеся их объективно исследовать, подвергались критике. Любое иноэтничное политическое или культурное влияние на развитие Древнерусской государственности однозначно отрицалось или рассматривалось как вредное. Это было время становления и преобладания различных автохтонистских теорий в исторической науке. В этой связи, помимо норманнской теории, всячески критиковалась и идея о большой исторической роли, которую сыграл Хазарский каганат в раннесредневековой истории Восточной Европы [Новосельцев 1990, с. 200] [2].

 

 

1. Современную критику подобного подхода к изучению раннесредневековой истории Восточной Европы можно найти, например, в работах О.И. Прицака [Пріцак 1997], А.П. Новосельцева [Новосельцев 1990, с. 207210], В.Я. Петрухина [Петрухин 1995; Петрухин 2001, с. 127-142; Петрухин 2005, с. 69-100] и др. Так, например, В.Я. Петрухин отмечает, что «в официозной советской историографии объективная оценка отношений Руси (восточных славян) и Хазарии была предельно затруднена - роль Хазарии сводилась по преимуществу к торможению исключительно прогрессивных процессов развития Русского государства» [Петрухин 2005, с. 69].

 

2. Целесообразно напомнить наиболее характерные моменты, связанные с критикой исследований Хазарской истории из хорошо известной специалистам работы «К вопросу о роли Хазарского каганата в истории Руси» [Рыбаков 1953, с. 128-150].

 

На первых же страницах этой статьи мы находим следующее указание на причины, вызвавшие ее появление: «Концепция М.И. Артамонова, повлиявшая и на других авторов, вызвала суровую и справедливую критику на страницах «Правды» [Иванов 1951; Яковкин 1952]» [Рыбаков 1953, с. 130]. В чем же причина этой критики? Главное возражение автора вызывает тот факт, что, по его мнению, исследователи, тенденциозно толковавшие сведения источников, пытались представить историю русского народа в виде непрерывного ряда воздействий и влияний. Одной из таких попыток было создание хазарской теории происхождения русской государственности. В связи с этим любые утверждения о сколько-нибудь положительной роли Хазарского каганата в историческом развитии народов Восточной Европы, в том числе и становлении государственности в Древней Руси однозначно отвергаются. Подобные же взгляды нашли выражение в критической рецензии К.Б. Старкова на книгу Д. Данлопа «Иудейские хазары» [Старков 1959, с. 241-246].

 

348

 

 

Наиболее ярким представителем этой тенденции стал академик Б.А. Рыбаков. Одним из поводов для критики Хазарии, якобы реальной иллюстрацией ее отрицательной роли в развитии народов Восточной Европы, для Б.А. Рыбакова стала тема работорговли [Рыбаков 1953/б]. Хазарам приписывалось поощрение работорговли и активное участие в этом процессе. Подобная историческая интерпретация стала основанием для обвинения хазар в паразитизме, отсутствии у них своей производительной экономики [1]. Эти обвинения, в определенной степени, можно рассматривать и как систем му взглядов, складывающуюся в советской историографии по отношению ко всем кочевникам - соседям Древнерусского государства.

 

 

1. Главные положения концепции хазарской истории, сформулированные академиком Б.А. Рыбаковым, заключаются в следующем: Хазария, по его мнению, - это небольшое полукочевническое государство, которое не могло и претендовать на участие в политике Византии и Арабского Халифата. Сведения еврейско-хазарской переписки тенденциозны, а территория всей Хазарии совпадает с территорией домена Иосифа [Рыбаков 1952, с. 76-88]. Экономику Хазарского каганата отличает типичный для кочевников низкий уровень производительных сил, что подтверждается данными арабских авторов об экспортируемых из Хазарии товарах: называются рыбий клей, скот и рабы. Основной источник доходов правящей верхушки государства - торговые пошлины. Городская жизнь у хазар неразвита, торговые же связи с Востоком обеспечивали не хазары, а Русь, которая самостоятельно справлялась с кочевниками и обеспечивала связи Северной и Центральной Европы с Багдадом и Хорезмом.

 

Вслед за средневековым летописцем академик Б.А Рыбаков воспроизводит известную легенду о дани полян хазарам, выплаченной обоюдоострыми мечами, и, также как Нестор, считает, что вручение меча нельзя рассматривать как изъявление покорности. По его мнению, это символическое выражение независимости и угроза войны [Рыбаков 1953, с. 131]. В связи с этим, он считает сомнительным сообщение о выплате дани славянскими племенами (северянами, вятичами, радимичами) хазарам как в X, так и в IX вв. [Рыбаков 1953, с. 150]. По его версии хазарам подчинялись только буртасы и болгары. Влияние Хазарии на жизнь Восточной Европы проявлялось в том, что государство кочевников-хазар превратилось в огромную таможенную заставу, запиравшую пути по Северскому Донцу, Дону, Керченскому проливу и Волге [Рыбаков 1953, с. 150]. Это противоречило торговым интересам Руси, что и вызвало поход Святослава и последующую гибель Хазарского каганата.

 

349

 

 

Оправдывая экономическое отставание Российской империи, а затем и Советского Союза от западных стран, политики той эпохи, а вслед за ними и политизированные историки обратились к историческому прошлому, пытаясь в нем обнаружить причины подобного положения дел. В результате татаро-монгольское иго стало тем «историческим злом», которое, по всеобщему тогда мнению, задержало развитие Восточной Европы на 300 лет. В литературе был создан образ хищного и дикого кочевника - монгола (татарина), паразитирующего на культурном и земледельческом населении Руси. Объективное исследование подменялось, в данном случае, навешиванием определенных ярлыков и штампов, несущих заведомо негативную оценку исторических событий и явлений. Вскоре этот образ был перенесен и на другие кочевые народы - печенегов, половцев, в том числе и на хазар.

 

Можно было бы не обращать внимания на историографические тенденции полувековой давности, если бы не популярность этих взглядов и в настоящее время. В частности, в той или иной степени, дальнейшее развитие идеи Б.А. Рыбакова получили в работах Л.Н. Гумилева [1] [Гумилев 1992 и др.], А. Кузьмина [Кузьмин 1993] и др. По-прежнему главной причиной для «обвинения» хазар является якобы «паразитический» характер их экономики, участие в международной транзитной торговле и контроль над ней на своей территории (в этом контексте зачастую декларируется и, возможно,

 

 

1. В соавторстве с В.К. Михеевым мне уже приходилось неоднократно писать об особенностях концепции истории Хазарского каганата, предложенной Л.Н. Гумилевым. Эта, с позволения сказать, «концепция» построена на совершенно вольной интерпретации источников, передергивании фактов, прямых домыслах и фантазиях [Тортика, Михеев 2001, с. 149-178]. Трактовка Л.Н. Гумилевым событий хазарской истории во многом отличается от принятых в науке точек зрения [Артамонов 1962; Заходер 1962; Новосельцев 1990; Плетнева 1976; Плетнева 1999 и т.д.], прежде всего благодаря использованию автором собственной теории «этногенеза», основанной на попытке привлечения в качестве фактора, определяющего и объясняющего историческое развитие тех или иных народов, так называемой «пассионарности» - закономерности биолого-генетического характера [Гумилев 1989]. Этот выявленный Л.Н. Гумилевым квазинаучный фактор - «пассионарность» - неоднократно подвергался критике в научной литературе и не признается ни одним здравомыслящим специалистом в области этнологии, истории, археологии и т.д. [См., например, Шнирельман 1996, с. 20-29; Шнирельман, Панарин 2000, с. 533].

 

350

 

 

преувеличивается роль еврейских или т. и. хазаро-еврейских купцов). Считается, что хазары вместе с купцами евреями, определявшими политику принявшей иудаизм социально-политической верхушки Хазарского каганата [1], порабощали народу Восточной Европы,

 

 

1. Вместе с В.К. Михеевым мной была подготовлена специальная работа, посвященная т. н. «иудео-хазарскому» (по Л.H. Гумилеву) периоду истории Хазарии. Её выводы сводятся к следующему: «У власти в Хазарском каганате в течение всей его истории находились сами хазары, хотя и принявшие иудаизм. Двоевластие в государстве, постепенно сошедшее на нет в пользу «царя»-бека к концу IX - X вв. [Петрухин 2001, с. 76-77], объясняется не происками дальновидных представителей еврейской купеческой общины, а связано с существованием достаточно типичной для кочевников политической системы, сохранявшей пережитки родового строя и в той или иной форме проявлявшейся также у венгров или печенегов (отметим, что безо всякого со стороны евреев-рахдонитов вмешательства). Эта система была традиционной для тюрок-хазар, имела явно языческий, не иудейский сакральный характер и может рассматриваться как часть политического наследия тюркютов, в составе державы которых хазары находились около 60-ти лет. Иосиф сам сообщает о своем тюркском, а отнюдь не еврейском происхождении. Описание несвойственных средневековым евреям кочевых привычек и кочевой культуры самого хазарского царя, представленное в еврейско-хазарской переписке, в очередной раз подтверждает этот факт.

 

Как созданное кочевым народом государство Хазария просуществовала рекордно долгий срок, без малого триста лет, выдержав целый ряд сложных исторических испытаний. Факт ее ослабления и гибели выглядит вполне закономерно и в общем контексте истории Восточной Европы в I тыс. н.э., в сравнении с историей других кочевых государств, переживавших зачастую еще больший расцвет и еще более стремительную гибель. Такие кочевые объединения, как государство центрально-азиатских хунну, империя Аттилы, Тюркютский каганат, Аварский каганат,... империя Чингисхана, как правило, распадались если не сразу после смерти хана, их основавшего, то в период не больший, чем жизнь 1-2 поколений его преемников. Причиной их распада чаще всего были центробежные тенденции, невозможность без сильной руки удержать кочевую вольницу, междоусобицы, борьба за власть между представителями кочевых аристократических кланов.

 

Если же государство оказывалось достаточно прочным, то со временем социальное расслоение и эксплуатация рядовых кочевников баями, беками и ханами вели к их обеднению и потере статуса свободных и хозяйственно самостоятельных воинов-всадников. Кочевое народное ополчение, обеспечившее победоносное завершение войн в период создания государства, заменялось феодальным, а затем и регулярной армией, которая могла быть и наемной, как это и произошло в Хазарском каганате. В силу развития процессов социально-имущественного расслоения терялась связь между кочевой верхушкой и кочевым народом. Кочевой народ уже не был заинтересован в поддержке власти. Как следствие, наемные войска, на которые и опиралась эта власть, приобретали, помимо военно-пограничных, карательные и фискальные функции. Именно они, а не купцы-евреи, оказывали давление на правящую династию, подчиняли ее себе или полностью свергали.

 

Очевидно также, что в Хазарском каганате существовала большая еврейская община, которая не могла не играть определенной экономической и политической роли. Но, во-первых, ее роль в хазарской истории не была и не могла быть столь разрушительной; во-вторых, сводить к ее влиянию все процессы, происходившие в этом государстве, также не представляется возможным» [Тортика, Михеев 2004, с. 115-116].

 

351

 

 

втягивая их в зону своих экономических интересов. Отмечается, что эта торговля была невыгодна местному населению, а самым неприятным ее проявлением для аборигенов была широко развитая работорговля, в чем, в первую очередь, обвиняют купцов иудейского происхождения. В качестве прогрессивной антитенденции рассматривается деятельность русов, приведшая в итоге к появлению Древней Руси и уничтожению Хазарии [1]. Насколько верны и правомерны эти утверждения и насколько деятельность русов в действительности носила «освободительный» характер, предстоит установить в ходе дальнейшего исследования.

 

Следует отметить, что сюжет о существовании работорговли в Восточной Европе в средние века неоднократно привлекал внимание исследователей и нашел определенное отражение в специальной литературе. Тема эта затрагивалась в связи с изучением торговых путей вообще и при исследовании торговли в средневековой Восточной Европе и близлежащих регионах в частности [Валеев 1992, с. 87-94; Васильевский 1888, с. 121-150; Давидович 1960, с. 92-118; Моця 1992, с. 5-12 и т.д.]. Кроме того, она разрабатывалась в ходе анализа сообщений того или иного средневекового источника или параллельно с оценкой социальной структуры и социальной

 

 

1. Вместе с В.К Михеевым мы также отмечали, что «любые однозначные и односторонние подходы к изучению и историософской оценке истории Хазарского каганата уже не соответствуют современному уровню развития исторической науки. Гораздо более конструктивным для объяснения особенностей хазарской истории, в том числе истории еврейских городских общин и факта принятия иудаизма хазарской знатью, представляется использование современной теории кочевничества в рамках цивилизационного подхода. Хазарский каганат - это типичное евразийское государство, основанное кочевым народом, и все основные события его истории, а также причины его возвышения, упадка и гибели могут быть объяснены, исходя из этого утверждения» [Михеев, Тортика 2005, с. 183].

 

352

 

 

эволюции населения Восточной Европы в раннем средневековье [Бартольд 1963, с. 810-858; Бейлис 1962, с. 111-113; Ковалевский 1973, с. 62-79; Фроянов 1996 и т.д.]. Однако следует заметить, что специальной работы, посвященной анализу работорговли именно в хазарское время, пока нет. Исключение представляет монография Д.Е. Мишина [1], но она имеет более широкий характер и ориентирована, главным образом, на изучение феномена «сакалиба» в странах Центральной и Западной Европы, на Ближнем Востоке и в Северной Африке [Мишин 2002].

 

В дореволюционный период о работорговле на территории Восточной Европы в хазарское время так или иначе писали различные авторы. Они отметили распространенность этого явления, его связь с деятельностью купцов - русов, арабов, евреев. Им был понятен и известен тот факт, что рабами становились, как правило, местные жители Восточной Европы, населявшие лесостепную и лесную зоны региона - славяне, финно-угры, балты. Дореволюционные авторы очертили основной круг источников по этой проблеме и приступили к их интерпретации [Вестберг 1908; Гаркави 1870; Известия о хазарах... 1869; Куник, Розен 1878]. Однако чаще всего это явление рассматривалось косвенно, в связи с другими проблемами, его анализ носил подчиненный характер в исследованиях, посвященных иным специальным вопросам. Так, например, П.П. Голубовский в ходе изучения взаимоотношений Руси с Волжской Булгарией и Хазарским каганатом отмечал, что «восточные рынки снабжались из Булгара и живым товаром: на Восток шли через Болгарию и славянские невольники» [Голубовский 1888, с. 17].

 

Обобщающие работы, в которых более подробно рассматривался феномен работорговли, были, как правило, приурочены к европейской проблематике или связаны с историей Арабских халифатов [Ламанский 1859]. Среди дореволюционных историков, писавших специально о средневековой работорговле в Европе и об участии в ней купцов-евреев, особого упоминания заслуживает А.К. Дживелегов [Дживелегов 1904]. Это он одним из первых обобщает и интерпретирует основные известные к настоящему времени сообщения мусульманских авторов о работорговле на территории Европы, в том числе и Восточной (в частности сообщение Ибн Хордадбеха о купцах - рахданитах).

 

 

1. Более подробный анализ этой работы см. ниже.

 

353

 

 

Классические труды по работорговле в Европе в раннем средневековье вышли на Западе [1], например: Verlinden Ch. L'esclavage dans L'Europe medieval. T. 1. Peninsule iberique - France. - Brügges, 1955. T. 2. Italie - Colonies italiennes du Levant - Levant latin - Empire buzantin. - Gent, 1977; Rörig F. Magdeburgs Entstehung und die ältere Handelsgeschichte. - Berlin, 1952 и т.д. Наиболее полные обзоры западноевропейской научной литературы, посвященной этому вопросу представлены в работах A.B. Назаренко [Назаренко 1993; Назаренко 2001] и Д.Е. Мишина [Мишин 2002, с. 7-13].

 

Европейскими авторами, в основном для Западной, Центральной и Южной Европы, исследовали причины, в результате которых люди попадали в рабское состояние, транзитные торговые пути, по которым двигались караваны рабов, деятельность купцов, занимавшихся работорговлей, и реакция средневековых европейских государств на это явление, процветавшее на их территории. Основными центрами работорговли являлись Венеция, Марсель, Верден. Рабы поступали в результате войн и захватов из славянских стран Центральной Европы, Балкан, Балтийского региона. Кроме того, большое количество рабов вывозилось викингами из Англии. Наконец, из самих европейских стран, несмотря на запреты, также вывозились рабы. Рабов захватывали мусульманские пираты, совершавшие набеги не только на побережья, но и вглубь территорий современных Франции и Италии.

 

Работорговля была очень прибыльным делом и важной частью средиземноморской экономики раннего средневековья. Несмотря на регулярные протесты и запреты на работорговлю со стороны епископов и пап вплоть до XI в., а местами и позже, этот вид торговли процветал во всех европейских государствах. Причин было

 

 

1. В незавершенной, вышедшей впервые в 1922 г., уже после смерти автора (умер в 1917 г.), работе швейцарского исследователя Адама Меца есть специальный параграф 11. «Рабы», в котором анализируется этнический состав рабов, пути их ввоза, цены на различные категории рабов и т.д. В частности, он отмечает, что «...крупнейшим невольничьим рынком был Самарканд, город, который славился тем, что поставлял самых лучших белых рабов, а также производством воспитателей.... Второй путь ввоза рабов-славян шел через Германию в Испанию, а также в провансальские и итальянские портовые города Средиземного моря.... Наконец, третий путь шел из западных стран работорговли, которые в то время из-за войн с немцами изобиловали живым товаром, непосредственно на Восток, т.е. по маршруту, проделанному рабби Петахья в XII в.: Прага-Польша-Россия. Пунктом отправки была Прага, являвшаяся в X в. средоточием работорговли...» [Мец 1996, с. 160-161].

 

354

 

 

несколько. С одной стороны, работорговлю стимулировал существовавший в это время в Кордовской Испании, Северной Африке и на Ближнем Востоке спрос на рабов, которых сюда вывозили десятками тысяч ежегодно. В то же время, работорговля не могла не подпитываться постоянными войнами, характерными для раннесредневековой Европы. Завоевание новых территорий на востоке Европы всегда сопровождались захватом пленников, становившихся рабами. Это было возможно еще и потому, что захваченное население, как правило, не было христианизировано и, следовательно, на него не распространялись церковные запреты о работорговле. Впрочем, и христиане часто становились рабами, поскольку продавались либо работорговцами-язычниками - викингами, либо мусульманами - пиратами или, наконец, купцами-иудеями. Неразвитость экономики, отсутствие или неразработанность других ценных ресурсов - все это делало рабов одним из тех немногих товаров, которые раннесредневековая Европа могла предложить более развитым и богатым странам Востока.

 

 

Рисунок 8. Торговые пути раннесредневековой Европы (по Й. Херрману [Херрман 1986, с. 42-43]).

 

355

 

 

В обмен на рабов на Запад шли монеты или предметы роскоши. Очевидно, что при наличии большого спроса на этот товар на Востоке и постоянного предложения в Европе должны были существовать посредники, которые осуществляли бы перевозку и перепродажу рабов. Такими посредниками стали, в основном, купцы-иудеи [Назаренко 1993, с. 99-100], на которых не распространялся христианский запрет на этот род занятия. Кроме того, в отличие от купцов-христиан в мусульманских странах или купцов-мусульман в христианских государствах, им было проще торговать в обоих этих регионах. Соответственно, они хорошо знали наиболее выгодные и рациональные маршруты передвижения, места остановок и цены. Зачастую они имели там собственность и могли контактировать с общинами единоверцев, рассчитывая на их поддержку и информированность в местных делах. Для местных правителей, как христианских, так и мусульманских, такая деятельность купцов-иудеев была выгодна еще и потому, что они получали от нее регулярные и большие таможенные сборы, являвшиеся важным источником пополнения казны1. Таким образом, работорговля, по мнению западных авторов, оказывалась для своего времени вполне закономерным

 

 

1. По данным А. Меца, «...в Европе работорговцами были почти исключительно евреи.... С торговлей рабами связано, по-видимому, расселение евреев в восточносаксонских городах Магдебурге и Мерзебурге. Во время транспортировки рабов этих работорговцев добросовестно обирали, по крайней мере, немцы; так, например, таможенное уложение г. Кобленца требовало с каждой головы раба по 4 динара, а епископ Хура взимал на таможенной заставе в Валенштадте по 2 динара» [Мец 1996, с. 161]. О западном пути работорговли, служившем для вывоза людей из Центральной и Восточной Европы и проходившем через южнобаварские города, сообщает «Раффельштеттенский таможенный устав» (датируется 904-906 г.) [Назаренко 1993, с. 59]. В этом же документе есть сведения о размерах таможенного обложения на такой товар, как рабы, о национальности работорговцев и т.д.: «[Если] корабли с запада, миновав Потавский лес, пожелают расположиться для торговли у Росдорфа либо в каком-нибудь ином месте, пусть платят пошлину в полудрахму, т.е. в один скоти; если пожелают спуститься ниже [по реке] пусть в Линце с каждого корабля внесут по три полумодия, т.е. по три скафиля, соли. С рабов же и всякого прочего товара там не платят ничего, а после сего получают дозволение располагаться для торговли в любом месте до Богемского леса....

 

Торговцы, то есть евреи и прочие торговцы, откуда бы не явились, из этой страны или из иных стран, платят законную пошлину как за рабов, так и за иной товар, как это всегда бывало во времена прежних королей» [Назаренко 1993, с. 65-67].

 

356

 

 

и распространенным явлением, неотъемлемой частью жизни и экономики целого ряда европейских государств и народов.

 

Следует отметить, что среди советских историков такой подход был принят далеко не сразу и далеко не всеми. Тем не менее, среди исследований по рабовладению и работорговле в раннем средневековье, вышедших в советское время, необходимо упомянуть статью A.A. Сванидзе «О роли рабства в генезисе североевропейского феодализма» [Сванидзе 1986, с. 169-184], а также специальный параграф «Рабы» в монографии Йоахима Херрмана «Славяне и норманны в ранней истории Балтийского региона» [Херрман 1986, с. 110-114]. Эти работы наглядно иллюстрируют тот факт, что социальный и экономический прогресс на севере Европы, в том числе и на севере Восточной Европы, был во многом связан с работорговлей. В частности, Й. Херрман отмечает, что в балтийской экономической системе работорговля процветала с VIII по XI вв. Рабы, добытые во время нападений викингов, продавались или использовались для работы в раннегородских центрах Скандинавии, таких как, например, Бирка. Вообще захват рабов и работорговля были характерной чертой этого времени и являлись одной из основных целей походов викингов. За любым войском в эту эпоху следовали работорговцы. Центрами работорговли на границах земель славян и других прибалтийских народов были Магдебург, Хедебю, Мекленбург, Прага. Заслуживают внимания выводы Й. Херрмана, который считает, что именно работорговля, т.е. экспорт людей в IX - XI вв., во многом обеспечили материальную основу для расцвета культуры и искусства стран Балтики [Херрман 1986, с. 114]. Прекращается работорговля только с возникновением феодального общества и феодальных государств, когда непосредственные производители прикрепляются к земле и используются как феодально зависимое крестьянство.

 

В последние десять лет в восточноевропейской историографии (русской и украинской) все чаще стали появляться работы, в которых так или иначе снова поднимается этот вопрос. Как уже отмечалось, одним из первых попытался изменить утвердившийся среди некоторых восточноевропейских ученых взгляд на эту проблему О.И. Прицак в работе «Происхождение Руси» [Пріцак 1997]. По его мнению, во второй половине I тыс. н.э. главными действующими лицами истории в Восточной Европе были различные степные кочевые народы, в том числе и хазары, а также выходцы из Скандинавии

 

357

 

 

- норманны. Они осваивали торговые пути, основывали фактории и города, боролись за зоны экономического и военнополитического влияния. Частью их деятельности была работорговля. Местные народы, в том числе славяне, как считает О.И. Прицак, длительное время были лишь пассивными участниками этих процессов, зачастую выступая в роли товара в организованной на территории Восточной Европы работорговле.

 

Рад интересных проблем, связанных с развитием торговых путей и взаимоотношениями между Западной и Восточной Европой (в том числе и тему работорговли) затрагивает в своих работах A.B. Назаренко [Назаренко 1993; Назаренко 2001]. В основном, он пишет о работорговле на границах с западноевропейскими государствами и об участии в этой деятельности купцов из Восточной Европы. Особое внимание привлекает тот факт, что для анализа ситуации используются новые или малоизвестные раннесредневековые латиноязычные источники немецкого происхождения. По мнению A.B. Назаренко, работорговля была обычным явлением для Восточных германских марок. Особенно этот вид торговли был характерен для Баварской марки, через которую рабы из Восточной Европы, Прибалтики и Чехии транзитом отправлялись в Венецию или на юго-запад Европы, в Кордовский халифат. Судя по данным: источников уже в Кв. этот транзит действовал регулярно. Работорговля продолжается здесь и в X в., ее ведут купцы-евреи, фризы, североитальянцы, на востоке Баварии русы и чехи. Это обстоятельство, по мнению A.B. Назаренко, помогает, во-первых, понять, почему русские купцы везли своих рабов именно в Восточную марку, а во-вторых, оценить древность этих торговых контактов, поскольку оба названных пути функционировали уже в IX ст. [Назаренко 1993, с. 92].

 

В небольшой по объему, но предельно насыщенной источниковедческой информацией статье Т.М. Калининой [Калинина 2000, с. 106-119] содержится достаточно полный перечень произведений арабских авторов, писавших о работорговле в Восточной Европе в Хазарское время (VIII-X вв.). В частности, она отмечает, что о работорговле в Восточной Европе упоминают ибн Хаукаль, ибн Иа'куб, ибн Русте, ибн Фадлан, Гардизи, Истахри и др. По их данным в рабство захватывались чаще всего славяне, иногда русы, позже, в XI в., печенеги. Рабы стоили дорого, продавались за серебряные монеты и пользовались большим спросом на рынках. Захватывали рабов и торговали ими хорасанские воины, мадьяры, русы,

 

358

 

 

булгары. Иногда и сами славяне, когда появлялась возможность, выступали в роли работорговцев, продавая захваченных пленников [Калинина 2000, с. 119].

 

Наконец, наибольший интерес для настоящего исследования представляет монография московского востоковеда Д.Е. Мишина «Сакалиба (славяне) в исламском мире в раннем средневековье» [Мишин 2002]. В этой работе подробно анализируется феномен «сакалиба» в жизни мусульманских стран и в восточной работорговле в раннем средневековье. Автором дан полный обзор источников, сообщающих о рабах-сакалиба в восточных странах, об их захвате, перевозке, продаже и использовании на месте. По его мнению, основными источниками товара для средневековой работорговли были славяно-германский регион, восточное побережье Адриатики и Русь. Из Руси (фактически речь идет о территории Восточной Европы) рабы вывозились в трех основных направлениях - на запад, юг и восток [Мишин 2002, с. 174]. Д.Е. Мишин не упоминает поток северной, балтийской работорговли по нескольким причинам. Во-первых, изучение этого направления не входит в задачи его работы и никак не связано с бытованием термина «сакалиба» в мусульманском мире. Кроме того, масштабы вывоза рабов на север были, конечно же, принципиально меньшими, нежели масштабы их вывоза на юг, в мусульманские государства и Византию.

 

Западное направление уже рассматривалось выше как в связи с анализом работ европейских авторов, так и в контексте источниковедческих исследований A.B. Назаренко. Южное было связано, главным образом, с активностью кочевых народов степной зоны Восточной Европы венгров, печенегов, половцев. В основном, они продавали захваченных пленников в византийские города Северного Причерноморья, реже - восточным купцам. По мнению Д.Е. Мишина, это направление работорговли стало главным для исламского мира только после монгольского завоевания, в XIII в. В исследуемый период, в IX-XI вв., оно было незначительным или, по крайней мере, менее значимым, чем другие [Мишин 2002, с. 176].

 

Особый интерес представляет выделенный Д.Е.Мишиным восточный, или волжский, путь работорговли [Мишин 2002, с. 174-184]. Можно говорить о двух основных вариантах этого пути: первый проходил по Волге и Каспийскому морю к южнокаспийским областям; второй сначала по Волге, а затем от Булгара или от Итиля караванными маршрутами в Хорезм. И в первом, и во втором

 

359

 

 

случаях основными поставщиками товара являлись русы, которые за серебряные монеты продавали рабов мусульманским купцам. В первом случае рабы затем перепродавались, в основном, в Иране и Ираке, в частности в Багдаде. Во втором, вывезенные из Восточной Европы рабы могли в значительном количестве использоваться в самом Хорезме, но какая-то их часть после специального обучения, продавалась за большие деньги в Машрике. Специальные школы, предназначенные для обучения рабов, существовали в это время в Самарканде [Большаков 1986, с. 442]. Юношей учили военному делу, девушек готовили к гаремам. Активное участие русов в работорговле на восточном пути прекращается только во второй половине X в. По мнению Д.Е. Мишина, главной причиной для этого стали походы Святослава и русов, а именно, разрушение Итиля и Булгара. Таким образом, русы, по его мнению, сами разрушили основные опорные пункты на торговом пути, которым они пользовались в течение нескольких столетий [1].

 

 

1. Ниже участие русов в работорговле и связанные с этим данные средневековых источников будут рассмотрены подробнее. Здесь же, в связи с высказанной Д.Е. Мишиным гипотезой, хотелось бы отметить следующее. Скорее всего, торговавшие на волжском пути русы были мало связаны с Киевом. Вернее предположить, что их фактории располагались в верхнем Поволжье и в районах, расположенных у выхода к Балтийскому морю. По всей видимости, их следует связывать с археологическими памятниками, обнаруженными в Ярославском Поволжье - Тимерево, Сарское городище и в Новгородской земле - Старая Ладога. При всей сложности трактовки сообщений восточных авторов о «трех разрядах русов». [Коновалова 1999, с. 145-148] и об «острове русов» [Коновалова 2001, с. 169-189] можно все же, опираясь на эти данные, предположить, что они в действительности были разделены на ряд конкурирующих кланов, деливших между собой сферы влияния на речных путях Восточной Европы. Отголоском этой конкуренции, по всей видимости, является сообщение древнерусской летописи об убийстве Олёгом Аскольда и Дира в Киеве [ПВЛ 1950, с. 216].

 

Святослав и его дружина ориентировались в своей политике, в основном, на днепровский торговый путь, нижнедунайский регион и Византию. Святослав четко определяет свои приоритеты в известном ответе на претензии Ольги. Он не хочет оставаться в Киеве, по его мнению, гораздо почетнее и выгоднее контролировать нижнее Подунавье и дунайскую торговлю [ПВЛ 1950, с. 246]. Можно предположить, что восточный поход Святослава (965 г.), направленный, в первую очередь, на подрыв могущества Хазарского каганата и Волжской Булгарии, а также на дальнейшее расширение киевских владений, мог спровоцировать военную активность (поход 969 г.) двух других «разрядов русов». В результате в какой-то степени была подорвана их собственная торгово-экономическая база, основанная на Волжско-Балтийской торговле.

 

360

 

 

Одним из факторов, изменивших направление работорговли в Восточной Европе, стал также серебряный кризис в Халифатах [Федоров-Давыдов 1985, с. 90]. Отсутствие покупательной способности у мусульманских купцов привело к тому, что русы перестали продавать им рабов. В то же время вывоз рабов в Византию, где за них платили не только серебром, но и золотом, сохраняет свою выгоду [Мишин 2002, с. 184]. В Константинополь рабов из Восточной Европы вывозили по днепровскому торговому пути. Здесь работорговля существовала уже в рамках Киевского государства и была организована древнерусскими князьями и их дружиной.

 

После разрушения Итиля захват в рабство и вывоз на восток людей из Восточной Европы не прекращается. Со второй половины X по начало XI в. эту, функцию берут на себя хорезмийские «гази». Они приходят в Булгар и оттуда совершают набеги на сакалиба. В это время за Булгаром находилась огромная страна, где практически безнаказанно можно было охотиться на людей. Д.Е. Мишин предполагает, что «гази» нападали именно на славян, скорее всего, на вятичей. Однако он не исключает, что нападениям могли подвергаться и представители угро-финских народов. По мере распространения и укрепления власти киевских князей, а также в связи с иными внешнеполитическими причинами (например, переориентацией захватнической политики Махмуда Газневида в сторону Индии) набеги гази прекращаются [Мишин 2002,179-181};

 

В специальной монографии «Рабство и данничество у восточных славян» тему работорговли, существовавшей на славянских территориях в VIII-Х вв., затрагивает И.Я. Фроянов [Фроянов 1996]. Он отмечает, что славяне имели рабов и это явление было широко распространено среди них, в указанный хронологический период. Рабы, по его мнению, появлялись у славян в результате двух причин: войн и внутреннего порабощения. Для настоящего исследования важно то, что, как отмечает И.Я. Фроянов, активизация процессов порабощения и работорговли была связана с образованием больших межплеменных союзов [Фроянов 1996, с. 82] в Восточной Европе. Он, как и Д.Е. Мишин, отмечает, что работорговля во многом зависела от деятельности русов, которых все же считает одним из славянских племен [Фроянов 1996, с. 75].

 

361

 

 

Впрочем, это привычное еще для советской историографии смещение этнического акцента приводите к тому, что, в результате, захват в рабство и торговлю рабами (друг другом) ведут сами славяне [Фроянов 1996, с. 80]. Такое явление, наверное, в действительности неоднократно имело место, хотя и не в случае с русами, проблема этносоциального определения которых будет рассмотрена ниже. Интересно и то, что, по мнению И.Я. Фроянова, термин «челядь» в древнерусских источниках, касающихся событий IX-XI вв., используется, как правило, по отношению к людям рабского положения. Последние не только оказались лишенными большей части человеческих прав, но и, что особенно важно, могли свободно продаваться и перепродаваться [Фроянов 1996, с. 104-155]. Если торговля рабами-пленниками была характерна для «восточных славян» (читай - русов - руси, именно этот этноним скрывается за собирательным «восточные славяне» у И.Я. Фроянова) в IX-X вв., то с XI в. в Древнерусском государстве процветает уже внутренняя торговля челядью [Фроянов 1996, с. 134-137].

 

В целом для темы «работорговля в Восточной Европе», хотя и в более поздний исторический период, важна статья Г.Г. Литаврина [Литаврин 1999, с. 478-495]. Исследуемый Г.Г. Литавриным источник«Киево-Печерский патерик» предоставляет ценную информацию о том, как кочевники (в данном случае половцы) совершали захват живого товара, каким образом они переправляли его к месту продажи и реализовывали на границах цивилизованного мира. Особый интерес вызывает описание группы купцов-иудеев, специализировавшихся на работорговле и действовавших в постоянном контакте с кочевниками, обеспечивающими сбыт захваченных во время набегов людей. Описанная в «Слове» 16 Киево-Печерского патерика ситуация, посвященная мученичеству монаха Печерского монастыря Евстратия Постника, выглядит в целом, за исключением развязки, рутинной и привычной для своего времени. Судя по данным источников, подобная практика существовала и в хазарский период истории Восточной Европы. Кочевники совершали набег, причем пытались застигнуть оседлое население врасплох и, как правило, не вступали в серьезные сражения. Они не осаждали городов и крепостей, в данном случае Киев, а старались быстро покинуть территорию противника. Захваченные в предместьях городов и окрестных селах пленники быстро перегонялись через степь на территорию Крымского полуострова, где уже были

 

362

 

 

недоступны для княжеских полков и дружин. Затем они попадали в Херсон и продавались купцам, специализирующимся на работорговле (в данном случае - иудеям). После чего на кораблях партии рабов перевозились к местам их конкретного назначения. Впрочем, захваченный вместе с остальными жителями предместий Киева монах Евстратий разрушил эту схему. По его инициативе все купленные купцом-иудеем рабы отказались от пищи и умерли в Херсонесе, не дождавшись корабля. Вероятно, самоубийства были нередки среди захваченных в плен и проданных в рабство христиан, для которых тяжесть рабского положения усугублялась иноверием будущего хозяина и грозила не только пожизненной несвободой, но и посмертной гибелью души.

 

Проведенный выше анализ основных историографических направлений [1] позволяет сформулировать наиболее проблемные и требующие дальнейшего уточнения вопросы, актуальные для настоящего исследования. Как представляется, и в контексте истории всей Восточной Европы, и в приложении к Северо-Западной Хазарии, входящей, в историко-культурную, экономическую и геополитическую зону Донского (Доно-Донецкого, Волго-Донского) торгового пути, важно установить следующее. Во-первых, показать роль и место славян в соответствующем использовании речных торговых путей, выявить четкую дифференцированность в отношении к славянам и русам в произведениях арабо-персидских авторов, а также подчеркнуть их очевидное деление на самостоятельные этнографические и социально-политические группы.

 

С точки зрения прикладного использования полученных сведений для реконструкции геополитического положения лесостепного Подонья-Придонечья необходимо создание рабочей гипотезы, позволяющей объяснить механизм межэтнических (межплеменных,

 

 

1. Объем настоящего параграфа, а самое главное, цели и задачи всей работы не предполагают создания исчерпывающего историографического обзора по теме «Работорговля в Восточной Европе в раннем средневековье». В данном случае обращение к тем или иным сюжетам, связанным с работорговлей, развивавшейся в Восточной Европе в хазарское время, имеет прикладной характер и нацелено на выяснение контекстных обстоятельств существования и исторического развития Северо-Западной Хазарии в VIII - X вв. Очевидно, что полное раскрытие этой весьма непростой темы, снабженное, соответственно, и более полным историографическим обзором, возможно только в отдельном монографическом исследовании.

 

363

 

 

экономических, культурных и пр.) отношений, существовавших между населением Северо-Западной Хазарии и славянскими племенами Днепровского Левобережья. Как представляется, печально известная роль славян в процессе работорговли, их данническое положение по отношению к хазарской метрополии, зафиксированное летописью, должны рассматриваться в одном контексте с построением модели славяно-хазарских отношений, развивавшихся с начала VIII - по начало X в. в Днепро-Донецком междуречье.

 

Во-вторых, определение роли работорговли в развитии геополитических процессов IX-X вв. (прежде всего - появления Древнерусского государства и его конкуренции с Хазарским каганатом и Византией) представляется невозможным без ясного понимания этносоциальной природы русов (росов, руси) арабо-персидских, византийских и древнерусских источников. Их полная идентификация или смешение (славяно-русы) со славянами делает невозможным объективный анализ данных источников об этом народе. Это приводит к искаженному пониманию роли русов в использовании речных торговых путей и в работорговле, а также в создании начального государства в Киеве (во второй половине IX - начале X вв.). В этой связи присутствие (или отсутствие) русов на Доно-Донецком (Северскодонецком) торговом маршруте должно рассматриваться как важный индикатор для определения независимого и самостоятельного положения алано-болгарского населения Придонечья в соответствующий исторический период.

 

Наконец, анализ сообщений раннесредневековых авторов о тех или иных способах приобретения рабов в Восточной Европе, путях их доставки, ценах, основных покупателях и направлениях использования позволит понять истинную роль кочевников, в том числе и хазар, в этой предосудительной (с точки зрения современной морали) деятельности. С другой стороны, становится очевидной истинная роль варяго-русов (отнюдь не славяно-русов), а также восточных купцов, представителей «цивилизованного» мира, являвшихся основными организаторами работорговли. Подобная расстановка акцентов важна для реконструкции геополитического положения Северо-Западной Хазария в конце IX - начале X в. Это необходимо и для выявления внешних критериев, позволяющих на основе лапидарных сведений источников оценивать положение того или иного народа восточноевропейского региона, степень его зависимости или независимости, внутренней организованности, обороноспособности и т.д.

 

364

 

 

 

§ 5.2. Славяне - «ас-сакалиба» в контексте хазарской истории и работорговля в Восточной Европе в хазарское время

 

Проблема взаимоотношений и контактов восточнославянских племен Днепровского левобережья, Подонья-Придонечья (полян, радимичей, вятичей, северян) с хазарами и, в частности, алано-болгарским населением Северо-Западной Хазарии неоднократно поднималась в исторической науке. Еще в 30 - 40-е гг. XX в. о наличии таких взаимоотношений и существовании такой контактной зоны в районе Северского Донца, Оскола, Верхнего Дона писали Ю.В. Готье [Готье 1930, с. 87-89], М.И. Артамонов [Артамонов 1936] и В.В. Мавродин [Мавродин 1945]. В послевоенный период этим вопросом, в основном в связи с исследованием памятников волынцевской и роменской археологических культур, а также лесостепного варианта салтовской культуры VIII - X вв., занимаются археологи. Прежде всего, это такие исследователи, как И.И. Ляпушкин [Ляпушкин 1946; 1952;1958; 1968], Д.Т. Березовец [Березовец 1962; 1965], С.А. Плетнева [Плетнева 1962; 1989; 1999], В.В. Седов [Седов 1982], В.К. Михеев [Михеев 1985; 1991], О.В. Сухобоков [Сухобоков 1975; 1992], А.П. Новосельцев [Новосельцев 1990], О.М. Приходнюк [Приходнюк 1998; 2001], А.З. Винников [Винников 1984; 1995; 1998], В.Я. Петрухин [Петрухин 1995; 2001; 2005] и т.д. В последние годы по этому поводу высказывались: археолог-славист М.В. Любичев [Любичев 1994] и археолог-хазаровед В.В. Колода [Колода 2002; Колода 2005].

 

В результате указанных исследований, как правило, констатируется факт наличия культурных контактов и соседских взаимоотношений между славянами и алано-болгарами. Никто из названных выше специалистов не возражает против этого утверждения. Свидетельством этих контактов, по мнению археологов, является взаимопроникновение элементов материальной культуры, зафиксированное в ходе раскопок как славянских (волынцевских, роменских) [1], так и салтовских памятников. На славянских поселениях

 

 

1. Традиционное для советского периода развития исторической науки отнесение волынцевской (VII - нач. VIII вв.) и роменской (VIII - XI вв.) культур к археологическим культурам славянского круга в последнее время все чаще оспаривается или уточняется [Седов 1982; Гавритухин, Обломский 1996 и т.д.]. Отмечается наличие в рамках этих культур иных этнических субстратов: позднеиранского, протоболгарского, балтского, финно-угорского. С точки зрения задач, которые ставятся в настоящей работе, эти уточнения не являются принципиальными, поскольку речь идёт о взаимоотношении неких условных целостностей (северян, вятичей) с другой общностью - алано-болгарами, в конкретный период времени (VIII - первая половина X вв.), когда они определенным образом взаимодействовали друг с другом в контексте сложившейся на то время этнической и геополитической ситуации. В этой связи традиционный термин славяне, славянские культуры и т.д. может быть использован без дальнейших пояснений.

 

365

 

 

встречаются фрагменты керамических сосудов салтовских типов [Седов 2002; с. 259], металлические изделия салтовских мастеров. На салтовских памятниках (поселениях и могильниках) изредка встречаются славянская керамика, остатки отопительных сооружений, традиции изготовления которых исследователи связывают со славянскими археологическими культурами (печи-каменки) [Плетнева 1967, с. 58; Винников 1984, с. 118; Приходнюк 2001, с. 123]. Некоторые археологи [Плетнева 1962; Седов 2002, с. 266] пытались также объяснить появление обряда трупосожжения, прослеженного на ряде грунтовых могильников салтовской культуры (Покровский, Сухая Гомольша, у с. Красная Горка), с воздействием характерных славянских традиций погребальной обрядности. В этой связи сразу следует отметить, что последняя гипотеза никогда не была популярна среди специалистов, большинство из которых достаточно обоснованно связывает появление подобного обряда с тюрками или уграми [1].

 

 

1. Типичный салтовский материал большинства этих погребений, очевидно кочевые традиции культуры, культ коня и воина-всадника, типично кочевнический набор оружия, указывает на явно неславянские корни происхождения этого обряда [Аксенов, Крыганов, Михеев 1996; Михеев 1986, с. 158-173]. См. также [Приходнюк 1998, с. 18; Приходнюк 2001, с. 96-97]. Весьма интересно следующее наблюдение B.C. Аксенова: «Появление кремаций, близких сухогомольшанским, в Кубано-Черноморском регионе относится ко второй половине VII - началу VIII вв., что отражает факт экспансии объединения, возглавляемого хазарами, в отношении к Великой Болгарии Кубрата. Для нас важен факт хронологической последовательности появления «салтовских» кремационных захоронений - первоначально в Кубано-Черноморском регионе, несколько позже - в верхнем Подонцовье, что согласуется со временем и последовательностью распространения на данные регионы власти Хазарского каганата. Время появления салтовских кремационных захоронений в верхнем Подонцовье совпадает со временем появления здесь носителей и салтовского катакомбного погребального обряда - алан. Это позволяет предположить, что и те, и другие оказались в бассейне Северского Донца и на Осколе в результате одних и тех же событий первой половины VIII в., затронувших народы, входившие в состав Хазарского каганата и проживавшие на Северном Кавказе и в Прикубанье. Пришедшие в верхнее Подонцовье носители кремационного обряда из Прикубанья (тюрко-угорский этнический элемент) слились с местным населением («пеньковцами» и «колочинцами»)» [Аксенов 2004, с. 20-21]. Единственное возражение, которое возникает при чтении данной работы B.C. Аксенова, это несколько легковесное оперирование термином «слились» в отношении достаточно чуждых друг другу и имевших, очевидно, совершенно различные ХКТ, хозяйственные традиции, язык и т.д. раннесредневековых этносов. Т.е., вероятно, произошла ассимиляция местного населения пришлым, кочевыми угро-тюркоязычными племенами некоего оседлого субстрата. Это не могло пройти мирно и безболезненно, а, тем более, в условиях расширения хазарской экспансии имело, вероятно, характер захвата, порабощения, уничтожения мужской части населения и «присвоения» его женской и т.д., что никак не гармонирует с термином «слились». Уместнее было бы говорить не о слиянии, а о поглощении, что гораздо точнее определяет подобные проявления этногенетических процессов в раннем средневековье.

 

366

 

 

По-прежнему спорным является утверждение о наличии на функционирующих салтовских поселениях полуземлянок славянского типа. Пока еще ни один археолог не смог убедительно доказать на основе бесспорных стратиграфических наблюдений факт единовременности салтовских и пеньковских или салтовских и роменских построек [1].

 

Близкое территориальное соседство славянских и салтовских поселений также было замечено археологами. Хотя никто пока не доказал их единовременности [2], на этом основании делаются выводы о наличии паритетных, мирных, если вообще ни добрососедских отношений [Винников 1995; Колода 2002; Колода 2005, с. 339]. Отмечается появление этнокультурных контактов и смешанных этнокультурных зон в пределах среднего-верхнего течения Северского Донца, Оскола, Верхнего Дона.

 

 

1. О.М. Приходнюк, ведущий специалист по пеньковской проблематике, отмечал, что "... декларативное утверждение о наличии связей между пеньковской и салтовской культурами не обосновано археологическими источниками" [Приходнюк 1998, с. 26].

 

2. Даже если подобная единовременность и будет доказана, то на этом основании еще нельзя делать вывод об именно добрососедском и паритетном характере межэтнических отношений. В условиях племенного строя существовали разнообразные виды межэтнической эксплуатации (внеэкономического характера), различные формы неравенства, принуждения и т.д., когда в зависимость от сильных соседей попадали отдельные лица, семьи, роды или племена.

 

367

 

 

Так, по мнению А.З. Винникова, между славянами и алано-боларами установились исключительно дружеские отношения, которые носили форму торговых контактов, а также проявлялись во взаимном обогащении отдельными производственными навыками [Винников 1995, с. 148].

 

Следует отметить, что еще в 60-е гг. высказывались и более реалистические точки зрения на ход и форму взаимоотношений между славянами и носителями салтовской культуры в регионе. В частности, Д.Т. Березовец предполагал, что, скорее всего, алано-болгарские племена осуществляли политику центрального хазарского правительства, принуждая соседних славян к выплате дани. Следует согласиться с ним и в том, что эта дань не была эпизодическим явлением, а выплачивалась регулярно всем подчиненным славянским населением. Очевидно, что подобное было возможно только при условии использования военной силы [Березовец 1965, 51-52].

 

Об этом писал и В.К. Михеев, отмечавший в связи с анализом ситуации, сложившейся в Подонье-Придонечье после проникновения туда северокавказских алан, что в рассматриваемый период трудно предполагать построение отношений между чуждыми друг другу народами на каких-то иных началах, кроме принуждения и использования военной силы [Михеев 1991, с. 47-48]. Военный характер установления даннической зависимости славян от хазар не вызывал сомнений и у И.И. Ляпушкина [Ляпушкин 1968, с. 168].

 

Таким образом, весьма логично выглядит предложенная Д.Т. Березовцом дата начала выплаты этой дани - середина-вторая половина VIII в., то есть сразу после появления в Подонье стационарных памятников аланского варианта салтовской культуры. По мнению исследователя, хазарские сборщики дани могли проникать достаточно глубоко на славянские территории. Одним из форпостов хазарского влияния на Левобережье, местом сбора дани, центром проживания ремесленников и воинов алано-болгарского происхождения могло быть Битицкое городище [Приходнюк 2001, с. 121-122; Сухобоков, Вознесенская 1989, с. 100-103; Сухобоков, Юренко 1993, с. 121-135; Сухобоков 2004, с. 171]. Интересно, что современные археологи-слависты И.О. Гавритухин и А.М. Обломский, по сути, поддержали эту идею, рассматривая Битицкое городище как вероятный форпост Хазарского каганата. Они же высказали близкую к мнению Д.Т. Березовца мысль на хронологию

 

368

 

 

славяно-салтовских контактов: «Формирование нового этнокультурного симбиоза осложняется экспансией Хазарского каганата, первые ощутимые волны которой датируются где-то в рамках первой половины VIII в.» [Гавритухин, Обломский 1998, с. 86].

 

O.B. Сухобоков, посвятивший специальную монографию истории и археологии Днепровского Левобережья в VIII - XIII вв., в целом разделяет взгляды последней, реалистически настроенной группы авторов. Он отмечает, что активность хазар в исследуемом регионе возрастает только после окончания арабо-хазарских войн, т.е. с середины VIII в. Таким образом, по его мнению, Хазария, безусловно, осуществляла эксплуатацию местного славянского населения бассейна Дона и Днепровского Левобережья, используя для этого специально переселенных с Северного Кавказа алан [Сухобоков 1992, с. 64-66].

 

Вышеперечисленными положениями, в целом, и ограничиваются выводы археологов по поводу исследования и интерпретации славяно-хазарских контактов в Подонье-Придонечье [1].

 

 

1. В последнее время В.В. Седов выдвинул гипотезу о формировании в конце VIII - первой трети IX вв. начального «русского каганата» [Седов 2002, с. 255-295] в районе Днепровского Левобережья: «Русам «Баварского географа» остается территория волынцевской и сменивших ее роменской, боршевской и окской культур VIII-Х вв., ареалы которых как раз находятся между Хазарией и регионами полян и древлян» [Седов 2002, с. 268]. И далее: «... Русь - ославяненый, первоначально неславянский этноним, вошедший в обиход в славянском мире в позднеримское время, когда в условиях славяно-иранского симбиоза формировались анты.... В период гуннского нашествия носители этнонима Русь мигрировали в Среднее Поволжье, где создали именьковскую культуру. Через три столетия они вынуждены были переселиться в Левобережноднепровско-Донской регион, где представлены волынцевской культурой. Место их проживания здесь фиксируется в летописях как Русская земля (в узком значении)» [Седов 2002, с. 274]. «Территория Русского каганата, по всей вероятности, в общих чертах соответствовала области расселения русов, как она очерчивается по данным археологии. На западе она почти целиком охватывала бассейн Десны и сравнительно небольшую часть правобережья Днепра. Южные пределы раннегосударственного образования руссов составляли земли верхних течений Суллы, Пела и Ворсклы, на юго-востоке граница проходила по рекам Северский Донец и Тихая Сосна...» [Седов 2002, с. 287-288]. Очевидную несообразность и недопустимость подобных построений В.В. Седова неоднократно подвергал критике В.Я. Петрухин: «Можно было бы отнести эти поиски (в том числе и в последних книгах В.В. Седова) к «научной инерции», если бы не создаваемая ими видимость практически без граничных возможностей для локализации славянской Руси - от Среднего Поволжья до Подунавья: стоит лишь совместить попытки несовместимых лингвистических реконструкций, выводящих имя Русь из «индоарийских компонентов» в Северном Причерноморье (О.Н. Трубачев) или связывающих это имя с неким народом ruzzi, наименование которого отразилось в топониме Ruzaramarcha в Баварии, упомянутом еще в дарственной грамоте 863 г. восточнофранкского короля Людовика II Альтхаймскому монастырю» [Петрухин 2001, с. 129]. Далее В.Я. Петрухин отмечает: «... Сразу следует сказать, что понятие «Русский каганат» - не более чем историографический фантом, ибо в источниках говорится лишь о том, что правитель Руси именуется каганом - никаких известий о структуре его государства и составе его подданных, которые свидетельствовали бы о почти «имперском» статусе «русского кагана», подобно аварскому или хазарскому, в источниках нет. Представления о раннем русском государстве - каганате IX в. - основываются лишь на единичном сообщении упоминавшихся Бертинских анналов, где неизвестные франкам люди Рос, оказавшиеся шведами, утверждали, что их правитель (тех) «именуется хаканом» и что он «ради дружбы» отправил их к императору Феофилу. «Не вызывающих сомнений» данных о существовании в первой половине IX в. «Русского каганата» здесь попросту нет» [Петрухин 2001, с. 132]. «С еще большими источниковедческими несообразностями связана гипотеза В.В. Седова, продолжающая традиции советской историографии - поиск мощного государства изначальной славянской Руси в Среднем Поднепровье, на этот раз не среди днепровских «древностей антов» (как это делал тот же В.В. Седов в 1987 г.), а в ареале левобережной так называемой волынцевской культуры. Против славянских русов - носителей этой культуры - Хазарскому каганату якобы пришлось строить в 830-е годы Саркел и другие крепости по Дону. В состав этой руси включаются поляне, северяне, радимичи и даже вятичи (все летописные данники хазар). «Русский каганат» распался в результате «натиска» хазар и Византии (?!), тогда в Киевское княжество полян и попали варяги Аскольда и Дира. Перечисленные славянские племена никогда ни в собственно древнерусских, ни в других источниках «русью» не именовались...» [Петрухин 2001, с. 136-137].

 

369

 

 

В этой связи следует отметить, что вопрос о характере взаимоотношений между древними или средневековыми этносами в принципе не может быть решен при помощи чисто археологических методов. Это проблема, прежде всего, историческая. В силу отсутствия массива письменных источников, которые непосредственно освещали бы события, проходившие в регионе, речь в данном случае может идти только о создании более или менее вероятной этнополитической модели взаимоотношений славян и алано-болгар, о возможном варианте объяснения исторической действительности.

 

370

 

 

Для получения более точных представлений о характере взаимоотношений славян и алано-болгар необходимо оценить общую историческую и этнополитическую ситуацию в Восточной Европе в VIII - первой половине X вв.

 

Общая оценка исторической ситуации в Восточной Европе в период с VIII - по первую половину X вв. свидетельствует, что восточнославянские племена северян и вятичей не были инициаторами исторических событий и процессов того времени. Ситуацию в регионе определяли и контролировали хазары, зависимые от них алано-болгары, кочевники - угры, печенеги, черные болгары, огузы, а также проникавшие сюда по рекам русы. Именно между этими этносами происходила борьба за территории, торговые пути, данничество местных племен, в том числе и славян.

 

Уровень социально-экономического и политического развития славян региона (северян, вятичей) тогда еще был достаточно низок [1]. Они жили небольшими родовыми общинами, в поселках, насчитывавших несколько (10-15) единовременных жилищ [Русанова 1988, с. 9-10]. Общинные поселки группировались в небольшие гнезда-племена [2]. Заселялись и хозяйственно использовались только долины рек, водоразделы оставались свободными [Christian 2000, р. 333]. Можно предположить, что славяне образовывали пока еще достаточно аморфные племенные союзы, не имевшие в этот период определенных границ, единого политического устройства и управления [Смиленко 1989, с. 105-114]. В начальный период хазарской экспансии они еще не имели четкой военной организации, в случае необходимости собиралось племенное ополчение [Седов 1982, с. 247]. Городища роменской культуры представляли собой или убежища, или небольшие укрепленные сельские поселения. Последние пока еще не могли претендовать на роль политических центров, объединяющих племена или союзы племен (Донецкое городище - роменский слой, Водяное, Хотмыжск и т.д.) [Дьяченко

 

 

1. По мнению О.В. Сухобокова, именно во власти хазар над славянами Левобережья и Подонья нужно видеть причины архаизма боршевской и роменской культур [Сухобоков 1993, с. 56].

 

2. «В лесостепной полосе поселения располагались гнездами, по 3-4, на расстоянии до 5 км одно от другого. Расстояние между гнездами достигало в среднем 30-40 км., но иногда доходило до 100 км и больше. В. поселках имелось до 60-70 домов. Жилища были небольшие, площадью в 10-20 кв. м. и вмещали 4-5 человек...» [Новосельцев, Пашуто, Черепнин 1972, с. 146-147].

 

371

 

 

1978, с. 322-323; Дьяченко 1979, с. 291-292; Дьяченко 1983; Дьяченко 1991, с. 42-43; Седов 1982; Сухобоков 1992].

 

Ремесло у славянского населения региона было относительно слабо развито и носило домашний или общинный характер. Обмен товарами и продуктами только начинал выходить за пределы межобщинных, внутриплеменных отношений [1]. Появление в этот период на славянских территориях серебряных арабских монет, использовавшихся местным населением как сокровища или украшения, необходимо, по всей видимости, связывать с деятельностью русов или византийского купечества, скупавшего меха [2] и другие местные товары для вывоза их в цивилизованные регионы Азии и Европы.

 

Все это не идет ни в какое сравнение с четкой структурой социальной организации и расселения алано-болгар, группировавшихся вокруг городищ, имевших сложную иерархию военного сословия и входивших в состав хазарской раннегосударственной политии [Плетнева 1999, с. 25-26, 43; Афанасьев 1993, с. 151-152; Михеев 1991, с. 43-50; Бубенок 1997, с. 62; Бубенок 2002, с. 21-22; Тортика 2005, с. 479-484].

 

Источники сообщают о дани, которую славяне выплачивали сначала хазарам, а потом варяго-русам [ПВЛ 1999, с. 150, 168], о работорговле, которую организовали кочевники (угры, печенеги) и русы на славянских территориях [Бартольд 1973 с. 23-62; Известия о хазарах... 1869, с. 145; Константин Багрянородный 1991, с.49]. Это и другие факты позволяют представить модель и характер

 

 

1. Следует отметить, что процесс социально-экономического развития славянских племен был, с одной стороны, неравномерен (в различных регионах), с другой, достаточно динамичен. Так, если в начальный период хазарского господства в конце VII - начале VIII вв. славяне Днепровского Левобережья находились на еще достаточно низкой ступени развития, то к X в. они выходят на один уровень с салтовской культурой, создают города с развитой торгово-ремесленной экономикой, что и приводит, в конечном итоге, к победе Киевской Руси над Хазарским каганатом в начавшейся после 882 г. борьбе за военно-политическое и экономическое преобладание в регионе.

 

2. М.Б. Свердлов отмечает, что «Уплата дани мехами соответствует уровню восточнославянской экономики в тот период. Забить белку или куницу не составляло для одной семьи чрезмерных трудовых затрат, и вместе с тем собранные меха представляли собой значительное богатство» [Свердлов 1978, с. 147].

 

372

 

 

славяно-алано-болгарских взаимоотношений на границах Северо-Западной Хазарии следующим образом.

 

Итак, в середине VIII в. в регионе, на высоких правых берегах Северского Донца, Оскола, Тихой Сосны, среднего Дона утверждаются хорошо консолидированные родоплеменные объединения алан. Они основывают сеть стационарных поселений, строят, возможно не без участия центрального хазарского правительства, белокаменные крепости [Афанасьев 1993, с. 141-150; Бубенок 2002, с. 26; Плетнева 1999, с. 25]. В тот же период они, по всей видимости, без особых усилий подчиняют соседние славянские племенные союзы [Новосельцев 1990, с. 202; Ромашев 1992, с. 14]. Никаких данных о сопротивлении, которое оказали славяне, о войнах, которые вели бы с ними хазары или алано-болгары, в источниках нет [Комар 2005, с. 213]. Единственное, о чем сообщает древнерусская летопись - это о дани, которую платили хазарам поляне, радимичи, северяне и вятичи [ПВЛ 1999, с. 148-168]. Поскольку непосредственными соседями этих славянских племен были алано-болгары Подонья-Придонечья, то под летописными хазарами, скорее всего, следует понимать именно их [Михеев 1991, с. 47; Погодин 1871, с. 9]. Понятно, что летописец, писавший о хазарской дани через 150 лет после гибели Каганата (по мнению Д.С.Лихачева в начале XII в.) [ПВЛ 1999], вряд ли мог дифференцировать входившие в его состав племена и народы.

 

Вассалы хазар - алано-болгары еще в VIII в. создали буферную зону полузависимого даннического населения между своей территорией и основным массивом обитателей севера и северо-запада лесной зоны Восточной Европы [Готье 1927, с. 46; Новосельцев 1990, с. 202-203]. Именно эта группа даннических племен [1] в конце IX - начале X вв. становится объектом притязаний варяго-русской верхушки Киевского государства [Петрухин 2001, с. 139; Петрухин 2005, с. 88-89] и окончательный переход этих территорий под протекторат

 

 

1. В.Я. Петрухин совершенно справедливо указывает, что «... волынцевская культура характеризует ареал тех славянских племен - «конфедерации» полян, северян и, возможно, части радимичей, - с которых брали дань хазары ... Очевидно, таким образом, что волынцевская культура очерчивает границы не гипотетического каганата русов, а предшествующую Русской земле - домену киевского князя - податную территорию, доминион Хазарии» [Петрухин 2001, с. 138-139].

 

373

 

 

Руси в середине X в. указывает на ослабление хазарского влияния в Восточной Европе.

 

В течение VIII - в начале IX вв. аланы теснее консолидируются с болгарами. В этот период у алано-болгар, по всей видимости, складывается территориальная община, типичная для начального этапа развития раннеклассовых отношений. Об этом свидетельствуют планировка и материал салтовских поселений, биритуальный характер погребального обряда и планиграфия ряда могильников региона. Общественные отношения квалифицируются как развитый, племенной строй, с сохранением рудиментов кровнородственных отношений, что характерно как для алан, и не только в этом регионе [Афанасьев 1993, с, 45-50], так и для кочевников-болгар. Последний фактор определяет формирование полицентрической системы расселения и организации общества, отсутствие единого образования, охватывающего всю Северо-Западную Хазарию. Внутри микрорегиональных объединений, которые можно привязать к отдельным салтовским городищам, население распределяется на основе сочетания родоплеменного и военно-административного признаков. Каждая родовая единица вливается в определенное территориальное и военное образование [Тортика 2005, с. 483-484].

 

В такой ситуации разрозненные славянские племена, имевшие относительно низкую плотность населения и слабую степень развития социально-экономических и политических связей, ничего не могли противопоставить организованной военной силе алано-болгарских вассалов Хазарского каганата. Вероятнее всего, их взаимоотношения с Северо-Западной Хазарией протекали в форме данничества [Михеев 1991, с. 48-49]. Они платили дань мехами, медом, воском, возможно, как свидетельствует летопись, серебряной монетой [ПВЛ 1999, с. 168]. Надо полагать, что именно они (наряду с другими народами Восточной Европы) и были теми самыми "ас-сакалиба", о которых пишут арабские авторы и которыми торговали мадьяры, печенеги, русы, а также купцы - арабы, персы, евреи и греки на рабских рынках Византии и Арабского халифата.

 

Сами алано-болгары, по всей видимости, не были заинтересованы в массовом применении рабской силы. Скорее, они практиковали домашнее рабство, о чем косвенно могут свидетельствовать безинвентарные погребения на могильниках салтовской культуры. По всей видимости, это были женщины, выполнявшие роль наложниц

 

374

 

 

[Плетнева 1989, с. 132; Плетнева 1999, с. 40-41] и домашних работниц у представителей алано-болгарской знати [1]. Возможно, по аналогии с кочевым миром, это были также захваченные во время набегов или рожденные рабынями дети. Последние, вырастая, становились членами патриархальных семей [Афанасьев 1984а, с. 66-82] и в качестве "младших родственников" входили в состав коренного алано-болгарского населения. Тот факт, что их хоронили на родовых кладбищах, говорит о включении в состав общины и даже проявлении некоторой заботы об умершем. Однако, отсутствие инвентаря или его бедность, несоблюдение обряда свидетельствуют о неравноправном положении и низком социальном статусе этих погребенных.

 

Можно предположить, что алано-болгары практиковали и насильственное переселение на свои земли целых общин зависимого славянского населения. Это весьма характерное для раннего средневековья явление [Михеев 1991, с. 46]. Факт подобных переселений неоднократно наблюдался в самой Хазарии, на Северном Кавказе и в Закавказье, Крыму, в Византии, Арабском халифате и т.д. Подобные переселения происходили во второй половине I тыс. также в странах Центральной и Западной Европы. Вероятно, что и таким образом можно объяснить близкое соседство славянских и салтовских поселений, причину взаимного проникновения отдельных элементов материальной культуры. Учитывая полиэтничный характер самого салтовского конгломерата, процесс формирования территориальных общин, военно-административный принцип деления алано-болгарского населения, можно даже говорить о появлении предпосылок для вхождения отдельных славянских групп в племенную структуру населения Северо-Западной Хазарии [Колода 2005, с. 343-344].

 

Этот процесс не был завершен. Его развитие прекратилось или, точнее, сильно изменилось под воздействием внешних факторов [Готье 1930, с. 89]. Северяне и вятичи в конце IX в. вошли в зону политического контроля Киевской Руси. Дальнейшее историческое

 

 

1. В этой же связи О.М. Приходнюк отмечал, что «... бедные трупосожжения в лепных округлобоких горшках славянского типа (с расширением в верхней трети высоты и отогнутым венчиком) могли принадлежать славянам. Можно предположить, что в них были погребены останки жен или наложниц тюркской знати. Кроме того, славяне могли входить в общины степняков, занимая там подчиненное положение...» [Приходнюк 2001, с. 96].

 

375

 

 

и этнокультурное развитие восточнославянских племен Днепровского левобережья, Подонья-Придонечья происходило теперь уже в политических границах древнерусских княжеств и в контексте древнерусской городской культуры. Именно в этот период начинается новый этап развития взаимоотношений между славянами и алано-болгарами. Отныне уже алано-болгары, очевидно, под давлением печенегов, в небольшом количестве проникают на славянские территории и, уже в качестве зависимых соседей, селятся на славянских памятниках [Славяне... 1990, с. 333-334]. Напротив, во второй половине X в. на Дону и Северском Донце появляются роменские и боршевские памятники, что свидетельствует о колонизации славянами территорий, принадлежавших ранее Хазарскому каганату [Приходнюк 2001, с. 126].

 

Таким образом, совершенно ясно, что отношения между славянами и алано-болгарским населением Хазарского каганата необходимо рассматривать в динамике, учитывая многократные изменения внешнеполитических условий этих контактов, тот факт, что эти отношения переживали определенную эволюцию в связи с изменением социально-экономической ситуации, как в славянской, так и в алано-болгарской среде.

 

Первоначально, в конце VII - начале VIII в. хазары, вероятнее всего, совершали только спорадические набеги на славянские территории [Кодар 2005, с. 213], не устанавливая над ними постоянного контроля и не оформляя постоянных даннических отношений.

 

Однако уже с середины VIII в. хазаро-славянские отношения приобретают регулярный и относительно упорядоченный характер. Теперь славяне Днепровского Левобережья, Подонья-Придонечья находятся под постоянным контролем военных гарнизонов белокаменных аланских крепостей, расположенных по Северскому Донцу, Осколу, Тихой Сосне, Дону (Плетнева 1990, с. 25-27]. Славяне платят дань, размеры которой указывает ПВЛ, являются объектом колониальной торговли, источником работорговли. К концу IX в. ситуация постепенно начинает меняться. Растет уровень социально-экономического развития славянского населения [Славяне... 1990, с. 431-432] и, соответственно, его сопротивляемость внешним угрозам. Эволюционирует племенный строй, преобразуя достаточно аморфные славянские союзы в консолидированные племенные княжения [Мавродин 1971, с. 44-55]. Ослабляется Хазарский каганат. Одновременно усиливаются его конкуренты - варяги

 

376

 

 

и печенеги. Возникает новая военно-политическая ситуация. В этих условиях славяне постепенно избавляются от хазарского влияния, но тут же попадают в зависимость от Киева и Чернигова.

 

Отдельного рассмотрения требует также термин «саклаб», «сакалиб(а)», встречающийся в арабских и персидских источниках и, естественно, имеющий непосредственное отношение к сюжету о работорговле в Восточной Европе в хазарское время. Существует две основные точки зрения на трактовку этого термина. Одни авторы, к их числу, например, относятся Ф. Вестберг [Вестберг 1908, с. 369] и О.И. Прицак [Пріцак 1997], считают, что саклабы - сакалиба - это северные рабы (европейцы, причем, в основном, восточноевропейцы) в широком смысле. Соответственно, когда в арабских источниках идет речь о торговле рабами-сакалиба, имеются в виду рабы именно такого происхождения без четкой их этнической дифференциации. Впрочем, среди последних вполне могут быть и славяне.

 

Другие авторы, в их числе Д.А. Хвольсон [Известия о хазарах... 1869], А.Я. Гаркави [Гаркави 1970], A.A. Куник, В.Р. Розен [Куник, Розен 1878], В.В. Бартольд [Бартольд 1963/б., с. 870-872], Т. Левицкий [Левицкий 1964], Т.М. Калинина [Свод древнейших письменных известий о славянах 1995, с. 509] и др., указывают, что арабское слово славянин - саклаб или сакалиба - заимствовано из греческого языка. Группы славян, выполнявших функцию пограничных войск, были расселены византийцами в Малой Азии и Сирии в начале - середине VII в., где и были впервые встречены арабами. Византийское название славян - славиа, славиун трансформировалось у арабов в сакалиба.

 

Подробный анализ использования данного термина арабо-персидскими авторами осуществил Д,Е. Мишин [Мишин 2002, с. 27-100]. В частности, он отмечает, что для большинства средневековых авторов, живших в период активной продажи европейских рабов на Восток, сакалиба хорошо известны и явно дифференцируются именно как славяне или рабы-славяне. Однако в Европе в раннем средневековье славяне также часто были рабами. В результате и здесь со временем этноним славянин - sclavus становится синонимом раба. Для более поздних арабо-персидских авторов, не сталкивавшихся напрямую с рабами славянского происхождения, термин постепенно приобретает собирательное значение. Путаница возникает в связи с расширенным толкованием термина, которое

 

377

 

 

дает Ибн Фадлан. Именно он в своей «Записке» называет Алмуша - правителя Волжской Булгари и царем славян, а жителей этой страны - славянами - сакалиба [Мишин 1997, с. 100-109]. На основе этого сообщения в 1939 г. А. Зеки Валиди-Тоган, а за ним (не смотря на формальную критику его положений) и А.П. Ковалевский [Ковалевский 1956, с. 15] сделали заключение, что в качестве сакалиба арабы воспринимали финно-угорское население Восточной Европы. В то же время, как отмечает Д.Е. Мишин, у всех других арабо-персидских авторов IX - X вв. сакалиба - это, как правило, именно славяне. Впрочем, по его мнению, полная параллель не всегда корректна и в отдельных случаях может привести к ошибке [Мишин 2002, с. 99].

 

В настоящем случае будет взято за основу именно такое понимание термина (при условии, что для арабов, мало знакомых с Восточной Европой и часто писавших о ней с чужих слов, ошибки в этнической терминологии были возможны). В этой связи логично предположить, исходя из всего контекста ситуации в регионе и общего фона сообщений источников, что кроме славян объектом работорговли были все поволжские народы, располагавшиеся вдоль великого Волжского пути от Невы до Булгар и не имевшие государственности. Через территорию этих народов, по Волге и ее притокам проходил маршрут основных работорговцев лесной части региона — русов. Очевидно, что и представители различных финно-угорских племен захватывались в плен и продавались русами в Булгаре или Багдаде, а также на севере, в Бирке и других торговых городах Балтийского региона. Однако, поскольку арабским авторам не известны ни чудь, ни меря, ни весь, ни мордва (за исключением поволжских буртасов, этническое определение которых продолжает оставаться спорным [Бубенок 1997, с. 68-71; Михеев 1991, с. 49; Тортика 2005, с. 13-14]), они всех этих рабов могли называть сакалиба. Предполагаемая общность этимологии может быть вызвана не только региональной близостью - Восточная Европа, но и определенным расовым и антропологическим сходством.

 

Об агрессивной деятельности русов в этом регионе сообщает и древнерусская летопись. Так, в легенде об изгнании, а потом призвании варягов в качестве заинтересованных сторон и активных участников событий однозначно упоминаются все основные племенные союзы региона, как славянские, так и неславянские:

 

«В год 6367 (859 г.). Варяги из заморья взимали дань с чуди и со славян, и с

 

378

 

 

мери и с всех кривичей (выделение - А.Т.), а хазары брали с полян и с северян, и с вятичей, - брали по серебряной монете и по белке от дыма»,

 

- и далее, -

 

«В год 6370 (862 г.). Изгнали варяг за море и не дали им дани, и начали сами собой владеть. И не было среди них правды и стал род на род, и была у них усобица и стали воевать сами с собой. И сказали они себе: «Поищем себе князя, который бы владел нами и судил по праву». И пошли за море к варягам, к руси. Те варяги назывались русью подобно тому, как другие называются свей, а иные норманы и англы, а еще иные готландцы, - вот так и эти прозывались. Сказали руси чудь, славяне, кривичи и весь (выделение – А.Т.): «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Приходите княжить и владеть нами»». [ПВЛ 1950, с. 214].

 

Следует отметить, что в конце VIII - первой половине IX в, до начала активного функционирования Днепровского пути, славянские племена, (возможно за исключением новгородских словен и кривичей) в гораздо меньшей степени входили в сферу военно-экономических интересов русов, чем балты и финно-угры [Свердлов 1969, с. 543]. Не зря летопись относит полян, радимичей, северян и вятичей к зоне хазарского влияния. Главная опасность для большинства восточноевропейских славян исходила с юга, из степи, от венгров, а затем и печенегов [Хазанов 1976, с. 261-262]. Последние, в силу своего географического положения, чаще всего продавали рабов не в Халифат, а в Византию, где, естественно, не был распространен термин «сакалиба». Здесь рабов называли рабами или пленниками, а о торговле ими сообщают Ибн Русте и Гардизи, Константин Багрянородный и «Повесть временных лет».

 

Таким образом, при оценке значения анализируемого термина «сакалиба», всегда важен контекст сообщения и происхождение тех сведений о славянах, которыми располагает тот или иной средневековый автор. Слово саклаб-сакалиб обычно, все же, не является полным синонимом термина «раб». С одной стороны, оно указывает на происхождение индивидуума (в первую очередь, славянское), с другой, в более широком контексте - на его общеевропейское или восточноевропейское происхождение [1].

 

 

1. Известно, что для определения рабского положения в Арабских Халифатах существовало достаточно много других терминов, каждый из которых предполагал те или иные смысловые нюансы: ракик - раб, предназначенный на продажу [Свердлов 1982, с. 48], абд - классическое определение раба и ама - рабыни [Большаков 1986, с. 426], мамлюк - прислужник, гулям - молодой раб, затем раб - воин, телохранитель и т.д. [Ковалевский 1956, с. 143,243, 639].

 

379

 

 

 

§ 5.3. Русы как участники работорговли. Этнокультурная природа русов (росов, руси) VIII-X вв.

 

Как уже отмечалось выше, одними из основных и наиболее активных работорговцев в Восточной Европе в IX-X вв. являлись русы. Очевидно, что дальнейшее изложение материала по заявленной теме невозможно без определения отношения к проблеме происхождения русов и их этнической идентификации. Не претендуя, конечно же, на окончательное решение этого сложного вопроса, хотелось бы сформулировать ту точку зрения, которая будет использована как рабочая версия в ходе данного исследования.

 

В течение уже почти трех веков в исторической науке так или иначе обсуждается вопрос о происхождении Древнерусского государства и о той роли, которую сыграли в его создании выходцы из Скандинавии - варяги. Начиная с доклада Г.Ф. Миллера и последовавшего на него ответа М.В. Ломоносова (на заседании Императорской Академии наук в 1749 г.), эта проблема воспринималась и поныне воспринимается отечественными исследователями как крайне болезненная и идеологическая [Рыдзевская 1978, с. 128-129]. Именно поэтому ее решение зачастую зависело не от сохранившихся сведений источников и беспристрастных аналитических методов, а от политической конъюнктуры, превратно понимаемого патриотизма [Ловмянский 1985, с. 63] и прочих, далеких от науки факторов.

 

Алализ историографии, сложившейся по этому поводу, показывает, что круг задач, поставленных предшественниками, чрезвычайно широк и включает в себя как сугубо исторические, так и лингвистические или археологические проблемы. К их числу относятся: вопрос о происхождении термина «русь» (рос, рус); а также об этнической принадлежности его носителей; их роли в создании государственности в Восточной Европе. Отдельных размышлений требует установление и оценка процента скандинавского материала в числе археологических находок на территории древнерусских городских центров и дружинных погребений и т.д. Очевидно, что в данной работе невозможно даже в первом приближении осветить все названные (и неназванные) вопросы. Впрочем, как представляется,

 

380

 

 

для настоящего исследования наиболее важным аспектом является проблема этносоциальной природы русов (росов, руси). Данные источников позволяют, насколько это возможно, достаточно четко реконструировать этносоциальную обособленность руси от остального населения Восточной Европы - славян, финнов, балтов, указывают на их место в социально-политической структуре Древнерусского государства в первое столетие его существования во второй половине IX - первой половине X в.

 

Необходимо отметить, что и по сей день в науке существует два основных направления (литература огромна), которые традиционно называют норманнистским и антинорманнистским [Авдусин 1988, с. 23-34; Артамонов 1984, с. 3-6; Беляев 1991, с. 106-115; Шаскольский 1986, с. 122-124 и т.д.]. Как представляется, такое деление в значительной степени устарело и не отражает реального развития современной историографии. Мало кто из современных ученых продолжает всерьез предполагать, что государственность была в готовом виде перенесена в Древнюю Русь династией норманнов - Рюриковичей [Погодин 1871, с. 11-18]. Большинство современных т.н. «норманнистов» прекрасно отдает себе отчет в том, что становление государства - сложный и длительный процесс, который не мог произойти без участия местного населения [Петрухин 1995]. В то же время следует отметить, что т. н. «антинорманнисты» по-прежнему являются, в большинстве своем, сторонниками тех или иных гипотез местного, как правило южного, происхождения руси [Рыбаков 1953, с. 23-104; Седов 1987, с. 16-22; Седов 2002, с. 255-294; Тихомиров 1947, с. 60-80; 37, с. 13-29]. В противоположность указанной точке зрения «норманнисты» в той или иной степени связывают появление термина «рус(ь)» все же со скандинавским военно-торговым элементом на территории Восточной Европы, его деятельностью в зоне речных торговых путей - сначала Волжского, а затем Днепровского [Шаскольский 1967, с. 153-156].

 

Из последних высказываний на эту тему наибольшее внимание привлекает позиция Е.А. Мельниковой и В.Я. Петрухина, О.И. Прицака, A.B. Назаренко. Убедительная критика южнорусских гипотез происхождения термина «рус-рос» содержится в работах О.И. Прицака и В Л. Петрухина. По мнению последнего, различные гипотезы южного происхождения термина «рус-рос» игнорируют очевидные данные источников и явно не состоятельны.

 

381

 

 

Происхождение этих гипотез, связано с идеологическими тенденциями, возникшими в советской исторической науке после второй мировой войны. Главной задачей историков, занимавшихся тогда происхождением Древней Руси, было опровержение всех проявлений норманнской теории и поиск местных корней термина «рус(ь)». Соответственно, в современных условиях развития исторической науки южнорусские теории происхождения этого термина можно рассматривать только в качестве историографического атавизма [Петрухин 2001, с. 129-132].

 

Не касаясь лингвистической стороны проблемы (см. последние работы по этому поводу [Константин Багрянородный 1991, с. 291309; Мельникова, Петрухин 1989; Назаренко 2001, с. 11-50; Петрухин 2001; Прицак 1991; Пріцак 1997]), хотелось бы показать общую ретроспективу данных средневековых источников о русах и их отношениях со славянами.

 

Начиная с первого общепризнанного упоминания о них в Вертинских анналах - 839 г. [Латиноязычные источники... 1989, с. 1011; Мавродин 1945, с. 201; Назаренко 2001, с. 14, 26, 31], русы устойчиво ассоциируются с представителями скандинавских народов. Людовик Благочестивый, ко двору которого в Ингельгейм прибыла делегация русов («неких (людей), которые говорили, что их, то есть их народ, зовут Рос»), с письмом от византийского императора Феофила, узнал в этих послах шведов - «от рода свеонов». Будущий епископ Кремоны, Луидпранд, побывавший в Константинополе в середине X в., также однозначно сообщает о том, что росами в Византии называют тот же народ, который в Европе обычно зовут норманнами [Известия ал Бекри... Ч. 2. 1903, с. 11-12, 21-22].

 

Русы арабо-персидских авторов, хотя иногда и определяются как разновидность «сакалиба», т.е. славян, в большинстве случаев противопоставляются последним во всех отношениях [Гаркави 1870, с. 3-5, 135, 193, 275-279; Вестберг 1908, с. 16-18; Бартольд 1963, с. 810-858; Бартольд 1963, с. 870-872; Калинина 1978, с. 151-152]: у них иной образ жизни, особый погребальный обряд, который, судя по описаниям Ибн Русте [1] и Ибн Фадлана [Ковалевский 1956, с. 141-143, 146], носит явно скандинавский характер [1].

 

 

1.

«Когда у них умирает кто-либо из знатных, ему выкапывают могилу в виде большого дома, кладут его туда и вместе с ним кладут в ту же могилу его одежду и золотые браслеты, которые он носил. Затем опускают туда множество съестных припасов, сосуды с напитками и чеканную монету. Наконец, в могилу кладут живую любимую жену покойника. После этого отверстие могилы закладывают, и жена умирает в заключении», - пишет Ибн Русте [Новосельцев 2000, с. 304].

 

382

 

 

У Ибн Русте русам и славянам посвящены отдельные главы произведения.

 

«Земля славян есть равнина лесистая; в лесах они и живут.... Вооружение их состоит из дротиков, щитов и копий; другого оружия не имеют. Глава их зовется супанеч. Ему они повинуются и от приказаний его не отступают.... Царь объезжает их ежегодно...» [Известия о хазарах... 1869, с. 28-33].

 

Напротив,

 

«что касается Руси, то находится она на острове, окруженном озером.... Русь имеет царя, который зовется Хакан-рус. Они производят набеги на Славян; подъезжают к ним на кораблях, выходят на берег и полонят народ, который отправляют потом в Хазеран и к Болгарам и продают там. Пашен Русь не имеет и питается лишь тем, что добывает в землях славян. Когда у кого из Руси родится сын, отец (новорожденного) берет обнаженный меч, кладет его перед дитятею и говорит: «Не оставлю в наследство тебе никакого имущества: будешь иметь только то, что приобретешь себе этим мечом». Русь не имеет ни недвижимого имущества, ни деревень, ни пашен; единственный промысел их - торговля собольими, беличьими и другими мехами, которые и продают они желающим.... Русь мужественны и храбры. Когда они нападают на другой народ, то не отстает, пока не уничтожат его весь. Женщинами побежденных сами пользуются, а мужчин обращают в рабство. Ростом они высоки, красивы собою и смелы в нападениях. Но смелости этой на коне не обнаруживают: все свои набеги и походы производят они на кораблях» [Известия о хазарах... 1869, с. 34-39].

 

 

1. У Ибн Фадлана, как известно, приведено более подробное описание похорон руса:

 

«Мне не раз говорили, что они делают со своими главарями при их смерти дела, из которых самое меньшее - сожжение, так что мне все время очень хотелось познакомиться с этим, пока не дошла до меня [весть] о смерти одного выдающегося мужа из их числа. Итак, они положили его в могиле, и покрыли ее над ним настилом на десять дней, пока не закончат кройки его одежд и их сшивания.

 

А именно: если [это] бедный человек из их числа, то делают маленький корабль, кладут его в него, и сжигают его [корабль]. Что же касается богатого, то собирают, то, что у него имеется, и делят это на три трети, причем [одна] треть - для его семьи, [одна] треть на то, чтобы на нее скроить для него одежды, и [одна] треть, чтобы на нее приготовить набиз, который они пьют до дня, когда его девушка убьет сама себя и будет сожжена вместе со своим господином...» и т.д. [Ковалевский 1956, с. 143-444].

 

383

 

 

Итак, русы постоянно нападают на славян, воюют с ними и побеждают, захватывают славян в рабство, путем насилия получают от них все необходимое, живут у них и за их счет в течение всей зимы и заставляют славян служить себе. Главные характеристики русов: во-первых, их привязанность к рекам (они передвигаются и воюют на кораблях); во-вторых, воинственность - все свое богатство они добывают себе мечом; наконец, в-третьих, постоянное и непосредственное участие в транзитной торговле (они встречаются и торгуют в Булгаре, Итиле, прибывают со своими товарами в Багдад и т.д.). [Гаркави 1870, с. 193-195, 220-222, 275; Известия о хазарах... 1869, с. 28-39; Калинина 1978, с. 151-152; Ковалевский 1956, с. 141-143, 146; Куник 1878, с. 46-53; Новосельцев 2000, с. 264-323].

 

Характерно указание Ибн Русте на отсутствие у русов своей производительной экономики. Очевидно, что ни один местный народ не мог вести себя подобным образом. Известно, как по данным письменных источников, так и по данным археологии хозяйство большинства племен Восточной Европы имело земледельческий характер с дополнениями в виде скотоводства, охоты и рыбной ловли. Процент присваивающего хозяйства был выше в лесной зоне и к северу (в лесотундре и тундре), производящего - в лесостепи и к югу (в степи). Очевидно, что местные народы могли принимать какое-то участие в международной торговле (торгуя мехами и рабами, в последнем случае они легко могли превратиться из продавцов в товар), существовала у них и местная торговля. Об этом, в частности, писал Ибн Русте: «...Здесь у Славян происходят ежемесячно, в продолжение трех дней, торг: продают и покупают» [Известия о хазарах... 1869, с. 32]. Тем не менее, ни славяне, ни другие аборигены Восточной Европы, в отличие от русов восточных авторов, не живут только от торговли или набегов на соседей.

 

Явное противопоставление русов - росов славянским племенам Восточной Европы демонстрирует в своем трактате «Об управлении империей» Константин Багрянородный. Названия порогов на Днепре, о которых император сообщает в связи с описанием торгового путешествия росов из Киева в Константинополь, даются в двух вариантахна славянском и росском языках:

 

1) «...Эссупи, что означает по-росски и по-славянски «Не спи»...»;

 

2) «...по-росски Улворси, а по-славянски Островунипрах, что значит «Островок порога»...»;

 

384

 

 

3) «...Геландри, что по-славянски означает «Шум порога»...»;

 

4) «...по-росски Аифор, по-славянски же Неасит...»;

 

5) «...по-росски Варуфорос, а по-славянски Вулнипрах...»;

 

6) «...по-росски Леанди, а по-славянски Веручи...»;

 

7) «...по-росски Струкун, а по-славянски Напрези...»

[Константин Багрянородный 1991, с. 47-49].

 

В настоящее время общепризнанно, что т.н. росские названия порогов имеют явное скандинавское происхождение: «Употребление слова «по-росски» по отношению к бесспорно скандинавским наименованиям порогов, очевидно, говорит о том, что Константин на основании полученной информации отождествляет язык россов с древнескандинавским...» [Константин Багрянородный 1991, с. 320]

 

Кроме того, Константин Багрянородный пишет:

 

«Зимний же и суровый образ жизни тех самых росов таков. Когда наступит ноябрь месяц, тотчас их архонты выходят со всеми росами из Киева и отправляются в полюдия, что именуется «Кружением», а именно - в Славинии вервианов, другувитов, кривичей, севериев и прочих славян, которые являются пактиотами росов. Кормясь там в течение всей зимы, они снова, начиная с апреля, когда растает лед на реке Днепр, возвращаются в Киев. Потом, также, как было рассказано, взяв свои моноксилы, они оснащают [их] и отправляются в Романию» [Константин Багрянородный 1991, с. 51].

 

Таким образом, славянские племена кривичей, древлян и т.д., отнюдь, не отождествляются с росами, а, напротив, являются их пактиотами, т.е. зависимыми союзниками росов, и поставляют им лодки-моноксилы, необходимые для военных или торговых походов в Византию. На зиму росы уходят в полюдье - кружение по землям славян, где кормятся в течение этого времени и, очевидно, собирают дань, что абсолютно идентично сообщениям арабских авторов, датирующихся концом IX - началом X ст. Характерно, что после этого росы вместе с собранной данью отправляются в торговое путешествие на юг, в Константинополь. Есть все основания говорить о том, что в числе их товаров были и захваченные на территории славянских племен рабы:

 

«...A прочие, взяв вещи, которые были у них в моноксилах, проводят рабов в цепях по суше...» [Константин Багрянородный 1991, с. 49].

 

Регулярный характер работорговли, осуществлявшейся дружинно-княжеской верхушкой древнерусского государства в течение практически всего X в.,

 

385

 

 

подтверждается многочисленными сообщениями древнерусской летописи [ПВЛ 1950, с. 224-225, 234, 236, 240, 242; ЛР 1989, с. 21].

 

В «Повести временных лет» вплоть до второй половины X в. русы-русь рассматриваются в качестве разновидности варягов и перечисляются отдельно от славян и других племен Восточной Европы. По этому поводу еще А.П. Новосельцев отмечал, что «...летописные тексты, если их не трактовать в определенном вкусе, ясно говорят, что первоначальная русь - скандинавы» [Новосельцев 1990, с. 208].

 

В известной летописной легенде о призвании варягов четко проводится этническая идентификация руси как одной из разновидностей варягов. Варяги напрямую отождествляются с Русью [Известия ал Бекри... Ч. 2. 1903, с. 6-7]. Русь находится в списке подобных ей и известных автору летописи иных «варяжских» племен: свеев, норманнов, англов, готов и т.д. В то же время местные, восточноевропейские племена (чудь, словене, кривичи, весь), явно противопоставлены «варяжской» руси [1].

 

По .поводу соответствующего отрывка из летописи антинорманисты, отрицавшие гипотезу скандинавского (норманнского) происхождения руси, обычно писали, что среди скандинавских народов раннего средневековья никакая русь не известна, и, следовательно, термин этот должен иметь местное, восточноевропейское происхождение. В настоящее время это возражение снимается благодаря объяснению, предложенному в ряде работ Е.А. Мельниковой и В Я. Петрухина [Мельникова, Петрухин 1989, с. 24-38]. Названные авторы аргументированно показали, что первоначально, в VIII-IX вв., термин «русь» применялся к дружинам вольных воинов и торговцев смешанного скандинавского происхождения, в состав которых входили и шведы, и датчане, и норвежцы. Таким образом, отдельного скандинавского этноса - руси действительно не существовало, и все же русь - это тоже скандинавы. Характер сначала хоронима, примененного к территории, подвластной Киеву, а затем и этнонима, обозначающего население Русской

 

 

1. «Пішли вони за море до варягів, до pyci. Бо так звали тих варягів - русь, як ото одні звуться свеями, а другі - норманами, англами, інші - готами, - отак і ці. Сказали русі чудь, словени, кривичі і весь: "Земля наша велика і щедра, а порядку в ній нема. Ідіть-но княжити і володіти нами". I вибралося троє братів із родами своїми, і з собою всю узяли русь. ...I от тих варягів дістала свою назву Руська земля» [ЛP 1989, с. 12].

 

386

 

 

земли - Древнерусского государства, термин «русь» приобретает постепенно, не ранее конца X - начала XI вв.

 

Таким образом, можно предположить, что русь является производным от слов с древнешведским корнем rōþer - «гребля, судоходство, плавание» (например, rōþslagen, rōþrskarl, rōþcsmadrучастники походов на морских судах, гребцы и т.д.). Это самоназвание военных групп скандинавов, проникавших в Восточную Европу с начала VIII в., было воспринято местным населением или иными, сторонними наблюдателями как этноним и закрепилось в различных формах у финнов, славян, немцев, арабов, греков и т.д. Наиболее распространенные его композиты, сохранившиеся в источниках или существующие и поныне - это: греческое - рос(с), арабское - русы, древнерусское - русь, финское - Ruotsi, эстонское - Roots (последние два термина являются названиями современной Швеции) и т.д.

 

Опираясь на сведения древнерусской летописи можно предположить, что «русь» явно пользуется привилегированным положением. Люди этого круга занимают особое место в войске, приближены к князю и его двору, а их имена имеют совершенно скандинавский характер [ПВЛ 1950, с. 209, 214, 219, 221-222, 231]. Например, для заключения договора с Византией в 911/12 г. князь Олег отправил послов, носивших исключительно скандинавские имена [1].

 

Очевидна несостоятельность возражения антинорманистов, писавших о том, что люди со скандинавскими именами - это варяги, всего лишь наемники славянской, по их мнению, руси. Непредвзятое изучение источников, в том числе и приведенного отрывка, показывает, что русь - это и есть скандинавы [Готье 1930, с. 254]. Представители руси выступают не в качестве наемников, а в качестве полноправных послов от собственного князя, они - русь и их князь - Олег, князь руси. Эта мысль усиливается и подчеркивается сообщением летописи о разделе военной добычи, происходившем

 

 

1. «...мовлячи... ми, [мужі] від народу Руського - Карл, Інгельд, Фарлоф, Вермуд, Рулав, Гуди, Руальд, Карн, Фрелав, Руар, Актеву, Труан, Лідул, Фост, Стемид, - послані від Олега великого князя руського, і всіх, що є під рукою його; світлих бояр, до вас, Льва, і Олександра, і Костянтина... для збереження і на засвідчення дружби, яка от багатьох літ була між християнами і руссю, за бажаннями наших князів і за їхнім велінням, і від усіх, що є під рукою його, сущих русів...» [ЛР І989, с. 20].

 

387

 

 

несколько ранее, сразу после победного похода Олега на Константинополь. Тогда русь, привилегированная часть дружины и основа войска, опора Олега и инициатор похода на Византию, получила лучшую часть добытого в походе. Подчиненное положение славянских союзников руси хорошо иллюстрирует фраза: «Не дано словенам напинати паруси шовкові» [ЛP 1989, с. 19].

 

Легенда о появлении Аскольда и Дира, а затем и Олега в Киеве свидетельствует, что в Поднепровье русы стационарно закрепляются только во второй половине IX в. Очевидно, до этого времени их интересы в большей степени были связаны с Волжским торговым путем и Новгородской землей [ПВЛ 1950, с. 215-216; ПВЛ 1999]. Противопоставление «русин - словенин» наблюдается и в отдельных местах «Русской правды» - XI в. [ПР 1947, с. 32].

 

Таким образом, можно констатировать, что русы (росы, русь) - это все же выходцы из скандинавских стран, которые довольно рано, начиная, по всей видимости, с конца VIII - первой трети IX в., осваивали речные торговые пути Восточной Европы [Готье 1930, с. 248-249; Christian 2000, р. 335-341] и, прежде всего, Волжский путь [Свердлов 1969, с. 540-545]. Вероятно, процесс этого освоения был неоднозначным и растянутым во времени. Отдельные группы скандинавов, то торгуя с аборигенами, то нападая на них [1], продвигались вглубь континента [2], к бассейнам Волги и Днепра. Их отношения с местным населением могли строиться, в зависимости от конкретной ситуации, на основе взаимовыгодных договоров или военного принуждения [3]. Первоначально полученные путем меновой

 

 

1.

[997 г.] «Пошел он (Эйрик, сын Хакона) на востох в Гардарики на Вальдамара Старого и грабил в его владениях и во многих местах. Он разрушил Альдейгыоборг и взял там много богатства, и еще дальше пошел он на востоке в Гардах; всюду шел он войной, жег города и крепости, а бонды бежали со своим имуществом в леса...» - из «Красивой кожи» [Рыдзевская 1978, с. 51].

 

2. «Кочующим» народом называет росов патриарх Константинопольский Фотий, в связи с описанием похода 860 г. (вторая гомилия на нашествие росов):

 

«Народ незаметный, народ, не бравшийся в расчет, народ, причисляемый к рабам, безвестный - но получивший имя от похода на нас, неприметный - но ставший значительным, низменный и беспомощный - но взошедший на вершину блеска и богатства; народ, поселившийся где-то далеко от нас, варварский и кочующий, имеющий дерзость оружия...» [Кузенков 2003, с. 57].

 

3.

«...На четвертое лето отправился он (Харальд Серая Шкура - А.Т.) со своим войском на север в Бьярмаланд, и была у него там большая битва на берегу Вины, и убил он там много народа, взял там и золота, и серебра, и много другого богатства, и отправился назад той же осенью...» - «Сага о Харальде Серая Шкура» [Джаксон 1993, с. 107].

 

388

 

 

торговли и грабежей меха и рабы отправлялись на север, в Скандинавию [1]. Там они продавались на рынках местных раннегородских центров. Затем, после того, как был получен прямой выход к Волге, более выгодной стала продажа этих товаров за серебряные монеты мусульманским купцам в Булгаре или Итиле и самостоятельные торговые путешествия на юг Каспийского моря и в Багдад.

 

Естественно, что длительность подобных военно-торговых предприятий, большие расстояния Восточной Европы, сложность преодоления волоковых путей и ограниченность их прохождения определенными временами года [2], наконец, холодные суровые зимы [3] - все это заставляло русов надолго (на год, а то и на несколько лет) оставаться в Восточной Европе [4] [Готье 1930, с. 252-257; Дубов 1989, с. 180-190; Лебедев 1985, с. 227-236]. Возникают постоянные населенные пункты - торговые фактории, в которых русы могут жить длительное время (Тимерево, Сарское городище, Старая Ладога,

 

 

1.

«[1018 г.] Гудлейк Гардарский звался один человек, родом из Агдира; он был великий мореход и купец богатый и ездил в торговые поездки в разные страны; он часто ездил на восток в Гардарики, и потому его звали Гудлейк Гардарский. В ту весну Гудлейк снарядил свой корабль и собрался ехать летом в Гарды на восток. Олав конунг послал, сказать ему, что хочет с ним повидаться. Когда Гудлейк явился к нему, конунг сказал ему, что хочет войти с ним в товарищество, и поручил ему купить для него драгоценности, которые трудно было достать в стране.... Гудлейк прибыл летом на восток в Хольмгард и купил там прекрасную парчу, которую хотел отдать конунгу на одежду, а также ценный мех и прекрасную столовую утварь. Осенью, когда Гудлейк плыл с востока, был встречный ветер и они долго стояли у Эланда» - из «Круга Земного» [Рыдзевская 1978, с. 66].

 

2.

«[1035 г.] Магнус, сын Олава, отправился в путь после Йоля с востока из Хольмгарда вниз в Альдейгьюборг; стали они снаряжать корабли, когда лед вскрылся весной...» - из «Круга Земного» [Рыдзевская 1978, с. 68].

 

3.

«...Хаук отправился на одном корабле и с хорошей дружиной, осенью прибыл на восток в Хольмгард и там прожил зиму (выделение - А.Т.)...» - «Пергамент с Плоского острова» [Рыдзевская 1978, с. 70].

 

4. Показательна судьба викинга, попавшего в Восточную Европу, потом в Константинополь и не вернувшегося назад, в Скандинавию:

 

[991 г.] «...и поехал он (Кольскегге) на восток в Гардарики и пробыл там одну зиму (выделение - А.Т.). А после того поехал он оттуда в Миклагард и поступил там на службу (выделение - А.Т.). Последнее, что о нем узнали, это - что он женился там и был вождем варяжской дружины, и был там до самого дня смерти (выделение - А.Т.)...» - «Сага о Ньяле» [Рыдзевская 1978, с. 83].

 

389

 

 

Гнездово). Часть из них оседает в этих пунктах, обзаводиться семьями, берет в жены или наложницы представительниц местных племен. Дети, рожденные от этих браков, ведут свое происхождение по отцу, получают в наследство меч, т.е. статус свободных воинов-дружинников и продолжателей рода. Однако они все меньше и меньше знают о Скандинавии и, вероятно, все больше ориентируются в своих интересах на Восточную Европу. В конечном итоге, со временем формируется своеобразная этносоциальная группа населения, которую уже нельзя считать пришлой [Янссон 2001, с. 125]. Ее представители ориентированы на речную торговлю, а также на завоевание и эксплуатацию местного населения. По мере их усиления и увеличения численности воздействию русов подвергаются не только жители речных берегов, но и глубинные племена Восточной Европы.

 

Можно предположить, что длительность процесса ассимиляции относительно немногочисленных русов местным населением (около двух столетий) связана с непрекращающимися торговыми и культурными контактами со Скандинавией и, вероятно, постоянным притоком новых выходцев из Скандинавских стран. Так, далеко не все скандинавы оседают в Восточной Европе. Многие рассматривают этот регион только как место для выгодной торговли и иных способов заработка. Они стремятся вывезти полученные богатства обратно на север, в Скандинавию. О последнем свидетельствуют многочисленные клады восточного серебра, обнаруженные в различных Скандинавских странах и на островах Балтийского моря [Даркевич 1976, с. 157; Добровольский, Дубов, Кузьменко 1991, с. 7; Лебедев 1985, с. 140-145; Херрман 1986, с. 81-82].

 

Только к концу X в. в ходе создания общего для ряда восточноевропейских народов государства - Древней Руси (по мнению В.Т. Пашуто, в состав Древнерусского государства вошло 14 восточнославянских земель и свыше 20 неславянских народов [Пашуто 1968, с. 19-20]) русы постепенно славянизируются. Теперь они уже не представляют собой отдельной группы населения, а принимают участие в формировании этого государства в качестве привилегированного слоя, дружинно-княжеской верхушки [Петрухин 1995, с. 108]. В конце концов, их имя переходит и на все государство - Русь, Русская земля, а затем и на его в основном славянское по этническому происхождению население [Петрухин 1995, с. 220-226].

 

390

 

 

Необходимо четко разграничивать русов (русь) раннего периода становления и развития Древнерусского государства и варягов периода княжения Владимира I, Ярослава Мудрого и более поздних князей XI - XII в. Русы ко второй половине IX - началу X вв. превращаются в практически местный фактор. Их жизнь проходит в Восточной Европе, она связана с ее основными речными артериями - Днепром, Волгой, Окой, Доном и т.д. Осев в Киеве, они ещё со времен Олега начинают считать его своей столицей - матерью городов русских. Поэтому и во внешней, и во внутренней политике русы ориентируются на те интересы, которые объективно и закономерно возникают в рамках именно этого региона. События, происходящие в Скандинавии, их больше не интересуют. Большинство из них там уже не бывает или бывает крайне редко. Главным для них становится покорение местных племен и удачная международная торговля с Византией или в Волжско-Каспийском регионе.

 

Варяги же, напротив, были временными жителями Восточной Европы. Они покидали Скандинавию по разным причинам: в результате усобиц или добровольно, в поисках добычи и наемной платы за военные услуги. Пробыв какое-то время в Новгороде или Киеве, они возвращались на Родину и там устраивали свою жизнь. В отдельные периоды истории Древнерусского государства роль варяжской дружины была достаточно велика. Тем не менее, она представляла собой лишь временный военный контингент, использовавшийся князьями для прихода к власти или отражения какой-либо неординарной внешней угрозы. Иногда при дворе киевского князя воспитывались или служили норвежские конунги, лишенные власти на родине и вытесненные оттуда более успешными соперниками. К их числу относятся: Олав Трюгвассон, Харальд, сын Сигурда (Жестокий правитель), Магнус, сын Олава [1]. Во всех известных

 

 

1. Например, в саге об Олаве Трюгвассоне говорится следующее: Теперь имел он (Олав - A.T.) очень большой почет и славу, в первую очередь от конунга и княгини, а также от всех прочих, знатных и незнатных. Рос он теперь там (т.е. при дворе Владимира, в Киеве - A.T.) и развивался как по уму и числу лет, так и по всякого рода физическим и духовным совершенствам, которые могут украсить славного вождя. И конунг Вальдамар сделал его скоро хёвдингом в дружине, и чтобы управлять теми воинами, которые должны были добывать честь конунгу, и много разных подвигов совершил он в Гардарики и во многих местах в восточной части мира, хотя здесь и было мало рассказано.

 

А когда ему было 12 лет, то спрашивает он конунга, нет ли каких-нибудь городов или округов, тех, которые были под его властью и были отняты у него язычниками, присвоившими себе его владения и честь. Конунг отвечает и говорит, что, конечно, были некоторые города и деревни, те, которые принадлежали ему, а другие отвоевали от его владений и присоединили теперь к своему государству. Олав сказал тогда: «Дай мне тогда какой-нибудь отряд в распоряжение и корабли, и посмотрим, смогу ли я вернуть назад то государство, которое потеряно, потому что я очень хочу воевать и биться с теми, которые вас обесчестили; хочу я положиться в этом на Ваше счастье и твою собственную удачу. И будет либо так, что я их убью, либо что они побегут от моей силы». Конунг принял это хорошо и дал ему такой отряд, какой он просил» [Джаксон 1993, с. 135-136].

 

391

 

 

случаях после нескольких лет службы, проведенных на Руси или в Константинополе, они возвращались в Норвегию и снова боролись там за власть. Вместе с ними уходили и их сторонники, варяжские дружинники киевского князя [Джаксон 1991, с. 155-163]. Лишь немногие из варягов оседали в Восточной Европе, обзаводились семьями, домами и, со временем, превращались в местных жителей.

 

Именно такое понимание этносоциальной природы русовросов-руси представляется наиболее приемлемым и соответствующим сообщениям средневековых источников [1]. Русы-росы-русь в течение длительного времени (IX и X вв.) были важными участниками исторических событий и процессов, происходивших в Восточной Европе в период кризиса племенного строя и становления местной государственности [Готье 1930, с. 248]. Их роль и значение не нужно преувеличивать, но нельзя и преуменьшать.

 

Особенно большое участие русы приняли в развитии международной торговли, вовлекавшей население региона в систему экономических и политических интересов более развитых государств - Византии, Арабского халифата и т.д. Охватив своей деятельностью всю систему речных путей, соединявших Каспийское и Черное, Каспийское и Балтийское, Черное и Балтийское моря, они волей или неволей вовлекали проживавшие вдоль этих рек племена в сферу своих экономических интересов. Одновременно, в силу своей малочисленности, они были вынуждены так или иначе учитывать

 

 

1. В целом эта точкё зрения совпадает с позицией Е.А. Мельниковой и В .Я. Петрухина [Мельникова, Петрухин 1989; Петрухин 1995; Петрухин 1999; Петрухин 2001] и во многом основана на их аргументации.

 

392

 

 

интересы и местного населения, с которым постепенно устанавливались определенные договорные отношения [1].

 

Лишенные собственной экономической основы, проявляя, при возможности, агрессию по отношению к аборигенам, русы были заинтересованы в создании укрепленных пунктов и торговых факторий по берегам рек. Здесь, в случае необходимости, они могли держать оборону, зимовать или просто отдыхать после долгого торгового или военно-грабительского путешествия. В результате русы стали одним из факторов, обусловивших возникновения городов и городской жизни. По мере увеличения населения городов они неизбежно оказывались в меньшинстве и постепенно ассимилировались численно преобладающим субстратом (славянским или финским).

 

Хорошо вооруженные и опытные в военном деле русы неизбежно стали военной опорой первых князей Древнерусского государства, образовали костяк дружины. Однако большие масштабы их предприятий, передвижение в меридиональном и широтном направлениях по всей Восточной Европе от Балтики до Черного моря и от Карпат до Волги не могли не привести к росту значения и местных племен [Готье 1930, с. 260-262]. Первоначально принужденные к дани, пассивно вовлеченные в торговую и военную активность Олега и Игоря, они постепенно становились все более весомым фактором государственной жизни, претендуя на паритетное участие во внешней и внутренней политике. В результате киевские князья и их дружины перестают безнаказанно грабить славян. Более того, известные злоупотребления Игоря привели к его убийству древлянами. Страшная месть Ольги не оставила древлянам иллюзий относительно их равноправия и независимости. В то же время их выступление привело к упорядочиванию системы сбора даней, созданию предсказуемой и относительно стабильной общегосударственной политики эксплуатации населения. Вместе с реформой Ольги дружинная и боярская русь превращается в местный фактор и окончательно противопоставляет себя варягам - «находникам и наемникам».

 

 

1. Не случайно Константин Багрянородный характеризует славянские племена Поднепровья в качестве союзников - пактиотов киевских росов:

 

«...в Славинии вервианов, другувитов, кривичей, севериев и прочих славян, которые являются пактиотами росов» [Константин Багрянородный 1991, с. 51].

 

Впрочем, этот термин мог обозначать как союзников, так и данников [Константин Багрянородный 1991, с. 316].

 

393

 

 

 

§ 5.4. Раннесредневековые авторы о работорговле в Восточной Европе в VIII-X вв.

 

Среди различных по происхождению групп средневековых источников, содержащих сведения о работорговле, традиционно наиболее известными и цитируемыми являются труды мусульманских авторов: Ибн Хордадбеха, Ибн ал Факиха, Ибн Русте, Ибн Фадлана, Ибн Хаукаля, ал Муккадаси, Гардизи, ал Гарнати и др. Именно в них представлена наиболее полная информация о том, кто, как и куда вывозил рабов из Восточной Европы; кем по этнической принадлежности были эти рабы; какие регионы и государства были основными потребителями такого товара.

 

Хорошо известна и часто приводится исследователями следующая цитата из, Ибн Хордадбеха («Книга путей и государств» - 870-е гг.):

 

«... привозятся также через Западное море евнухи славянские и суданские, мальчики Румские, девушки Андалузские, кожи рогатого и домашнего скота» [Гаркави 1870, с. 48; Ибн Хордадбех 1986, с. 123-124].

 

Впрочем, эти славяне ни к хазарам, ни к Восточной Европе, скорее всего, никакого отношения не имеют. Они были захвачены или на Севере, или в Центре Европы, или на Балканах. Гораздо большее значение для исследуемой темы имеет рассказ того же Ибн Хордадбеха о маршруте купцов-русов:

 

«Если говорить о купцах ар-Рус, то это одна из разновидностей славян (сакалиба). Они доставляют заячьи шкурки, шкурки черных лисиц и мечи из самых отдаленных [окраин страны] славян (сакалиба) к Румийскому морю. Владетель ар-Рума взимает с них десятину. Если они отправляются по Танаису - реке славян (сакалиба), то проезжают мимо Хамлиджа, города хазар. Их владетель также взимает с них десятину. Затем они отправляются по морю Джурджан и высаживаются на любом берегу... Иногда они везут свои товары от Джурджана до Багдада на верблюдах. Переводчиками [для] них являются славянские слуги-евнухи...» [Ибн Хордадбех 1986, с. 124; Калинина 1986, с. 71].

 

Имеется много трактовок маршрута, описанного в этом сообщении, однако в последнее время преобладает следующий вариант его реконструкции: в IX в. купцы-русы спускались по Днепру на Черное море, затем, преодолев Керченский пролив и Азовское море выходили в устье Дона, пересекали Волго-Донскую переволоку и попадали на Волгу и Каспий [Калинина 2000, с. 113 - 115; Мишин 2002, с. 57, с. 178].

 

394

 

 

Вполне вероятно, что Ибн ал Факих говорит о двух вариантах маршрута купцов, направляющихся на Каспий. Видимо один вариант полностью повторяет сведения Ибн Хордадбеха, а второй является описанием Волжского торгового пути - главной артерии работорговли в этот период:

 

«... Что же касается славянских купцов, то они везут шкурки лисиц и бобров из славянских окраин и приходят к морю Румийскому, и взимает с них десятину владетель Рума. Затем они прибывают по морю к Самкарш иудеев, затем переходят к славянам или следуют от моря славян в эту реку, которая называется рекой славян, пока не достигнут пролива хазар (выделение - А.Т.), и взимает с них десятину владетель хазар. Затем идут к морю Хорасанскому...» [Калинина 1986, с. 75].

 

Ни у Ибн Хордадбеха, ни у Ибн ал Факиха в качестве товаров, перевозимых по этому маршруту, рабы пока не упоминаются. Тем не менее, описанный ими маршрут купцов-русов начинается в «отдаленных пределах» страны сакалиба. Далее он снова проходит через реку славян (Дон или Волгу), а затем какие-то рабы-славяне сопровождают русов в качестве переводчиков от южного берега Каспийского моря до Багдада [1]. Все это говорит о том, что русы, никогда не упускавшие возможности захватить рабов и выгодно продать их восточным купцам, и в этих своих торговых предприятиях вполне могли поставлять на юг Каспия рабов из Восточной Европы.

 

Подобное сообщение, также продолжающее и компилирующее Ибн Хордадбеха, находим у Ибн Хаукаля («Книга путей и стран», писал после 967 г.). Сообщение это в целом касается развития работорговли в арабском мире, в основном на западе, в Испании и Северной Африке, однако упоминаются и славянские рабы, поступавшие,

 

 

1. Вероятно, эти рабы, «славянские слуги-евнухи» Ибн Хордадбеха, являются уже постоянными (хотя, наверное, и вынужденно) жителями южнокаспийских провинций и в состоянии не только переводить с языка русов на арабский язык, но и выступать в роли проводников, посредников и т.д. Возникает вопрос: откуда они знают язык русов, являются ли они выходцами из Восточной Европы и там выучили его или освоили этот чуждый арабскому миру язык по заданию своих хозяев? Источник, к сожалению, не дает прямого ответа на этот вопрос. Не исключено, что в качестве переводчиков в данном случае использовались именно аборигены Восточной Европы, не только хорошо знавшие русов у себя на родине, но, возможно, в свое время захваченные ими и проданные в рабство на нижней Волге или где-то на южном берегу Каспийского моря.

 

395

 

 

скорее всего (по Д.Е. Мишину), из Центральной Европы и Балкан:

 

«Товары, которые купцы вывозят из Андалуса в Магриб, Египет и другие мусульманские страны суть: амбра, шафран, золото, серебро, свинец, железо, ртуть, меха выдры, сырой и готовый шелк, и преимущественно мужские и женские невольники, взятые в плен в войнах с Франками и Галицианами; сверх сего славянские евнухи, которые весьма почитаются. Их привозят из страны Франков, где их оскопляют и продают еврейским купцам. Из Магриба вывозят на восток прекрасных мулаток.... Туда же посылают молодых и прекрасных рабов румских, амбру, шелк... евнухов из земли негров и славян» [Гаркави 1970, с. 222].

 

Этот фрагмент дает хорошее представление о том, как использовались рабы в мусульманских странах, и какие категории рабов пользовались наибольшим спросом. Прежде всего, это евнухи разных национальностей, необходимые для обслуживания гаремов. Далее, девушки - обитательницы этих гаремов. Отдельную категорию представляли домашние слуги - «прекрасные рабы румские», владение которыми было необходимо не только для выполнения работ по дому, но и, вероятно, имело престижное значение.

 

Для непосредственного изучения процессов, происходивших в Восточной Европе, интересно следующее сообщение Ибн Русте:

 

«Русь имеет царя, который зовется Хакан-Рус. Они производят набеги на славян; подъезжают к ним на кораблях, выходят на берег и полонят народ, который отправляют потом в Хазеран и к Болгарам и продают там» [Известия о хазарах... 1869, с. 35].

 

Итак, Ибн Русте отмечает, что русы охотятся на рабов в землях славян. Более того, они делают это регулярно и организованно, имея налаженные каналы сбыта полученного таким образом контингента рабов. В данном случае работорговля явно ориентирована на рынки сбыта в мусульманских государствах.

 

Эти данные находят прямое подтверждение в «Книге лучшего разделения в познании климатов» (985-986 г.) ал Мукаддаси, в которой автор перечисляет длинный список товаров, вывозившихся из Хорезма. Это могли быть меха, янтарь, скот и «славянские невольники». Он отмечает, что

 

«...все эти товары из Болгарии» [Известия о хазарах... 1869, с. 180; Гаркави 1870, с. 282].

 

Ал Мас'уди также указывает на то, что

 

«...к хорезмийцам попадается большая часть невольников из славян, хазар и подвластных им стран, также невольники туркские и драгоценные меха» [Гаркави 1870, с. 193].

 

396

 

 

Далее Ибн Русте пишет:

 

«Мадьяры господствуют над всеми соседними славянами, налагают на них тяжелые оброки и обращаются с ними как с военнопленными.... Воюя славян и добывая от них пленников, отводят они этих пленников берегом моря к одной из пристаней Румской земли, который зовется Карх.. ..А как дойдут мадьяры с пленниками своими до Карха, греки выходят к ним навстречу. Мадьяры заводят с ними торг, отдают им пленников своих, и в замен их получают греческую парчу, пестрые шерстяные ковры и другие греческие товары» [Известия о хазарах, буртасах, болгарах... 1869, 27].

 

Гардизи в сочинении «Зайн ал-ахбар» следующим образом описывает ситуацию, свидетельствующую о напряженных отношениях между славянами и венграми в X в.:

 

«...И они (венгры) побеждают славян, и всегда одерживают верх над славянами, и рассматривают их (как источник) рабов. И венгры - огнепоклонники и ходят к гузам, славянам и русам и берут оттуда пленников, везут в Рум (Византию) и продают. ...И постоянно нападают на славян, и от венгров до славян два дня пути.... И у них (славян - А.Т.) есть обычай строить крепости. Несколько человек объединяются, чтобы строить укрепление, так как венгры на них постоянно совершают нападения и грабят их» [Новосельцев 2000, с. 296-297].

 

Описанное Ибн Русте и Гардизи положение дел датируется, по всей видимости, периодом между 830-ми и 890-ми гг., когда венгры действительно кочевали в степях Восточной Европы и могли совершать набеги на местных славян. Тогда же они могли продавать захваченных рабов в византийских городах Крыма, в частности в Кархе - городе, который большинство исследователей отождествляют с Керчью. В 889 г. венгры были вытеснены печенегами из Днепро-Донского междуречья, а к 895 г. из междуречья Днепра и Сирета. После этого их участие в восточноевропейской работорговле прекращается. Впрочем, сменившие венгров в степях Восточной Европы печенеги ведут себя точно также - совершают набеги на славян и продают их в Византию. Об этом пишет, в частности, ал Мас'уди:

 

«Бурджане (печенеги - А.Т.) есть из потомков Юнана, сына Яфетова; государство их велико и обширно; они нападают на греков, славян, хазар и турков.... Если между ними и

 

397

 

 

греками мир, то бурджане привозят в Кустантинию девушек и мальчиков из племени славян и греков» [Гаркави 1870, с. 125].

 

Можно предположить, что наряду с русами, венграми и печенегами в начальный период оформления племенных княжений, в конце VIII - IX вв., работорговлей на территории Восточной Европы занимается и местная племенная верхушка. О возможности существования именно такой практики можно говорить на основе следующего сообщения Ибн Русте:

 

«...царь (славян - А.Т.) объезжает их ежегодно. Если у кого из них есть дочь, обязан он давать царю по одному из платьев ее в год. Таким же образом обязан давать ему в год по одежде сына его, если есть сын. У кого нет ни сына, ни дочери, тот обязан давать по платью в год от жены или служанки» [Известия о хазарах... 1869, с. 33].

 

Не напоминает ли это откупное за сына (или дочь) или, одновременно, своеобразную форму контроля за людским «поголовьем», которая осуществляется местной племенной верхушкой. Необходимо обратить внимание и на то, что в приведенном отрывке речь идет только о тех половозрастных группах населения, которые могут представлять собой наиболее дорогостоящий «товар» - молодёжь обоих полов, женщины, служанки. Перечисленные категории славянского населения в целом совпадают с тем перечнем рабов разного вида, которые, по данным Ибн Хордадбеха и Ибн Хаукаля, были наиболее востребованными в мусульманских странах.

 

Вероятно, рабов захватывали и в ходе межплеменных войн и столкновений [Фроянов 1996, с. 81-82]. Масса примеров, подтверждающих этот тезис, известна в раннесредневековой истории Прибалтийского региона. Так, ободриты, прусы, даны, поляки; германцы нападали друг на друга, брали пленных и продавали их в рабство [Херрман 1986, с. 110-113]. Сообщения о подобных межплеменных столкновениях, происходивших в Восточной Европе, содержит «Повесть временных лет». В частности, известно, что более многочисленные древляне в период, предшествовавший хазарской дани, оказывали давление на полян: «поляне были притесняемы древлянами и иными окрестными людьми» [ПВЛ 1950, с. 212]. После изгнания варягов также начались межплеменные столкновения между народами севера Восточной Европы – чудью, славянами, кривичами, весью, мерей и др. Очевидно, что подобные столкновения были закономерным явлением для той стадии развития племенного

 

398

 

 

строя, на которой тогда находились народы Восточной Европы.

 

Выделившаяся племенная верхушка («племенные княжения» русской летописи, «цари» славян арабских источников), заинтересованная в обогащении и усилении своих полномочий, вела войны с соседями [Фроянов 1996, с. 491-492]. Представители этой верхушки, накапливавшие богатства, могли участвовать в международной торговле, организованной русами, булгарами и восточными купцами на волжском торговом пути. Речь идет о транзитном регионе, в который входила огромная территория вдоль течения Волги, Оки, Камы, Клязьмы и других рек [Дубов 1989, с. 18-32]. Свидетельством участия местного населения в этой торговле традиционно считаются клады арабского серебра, которые были обнаружены в бассейне Оки, Северского Донца, Средней и Верхней Волги, Ладоги, Меты, Невы и т.д. В целом, они датируются IX – Х вв. [Быков 1974, с. 26-71; Даркевич 1976, с. 147-149; Корзухина 1954 с. 20-31; Кропоткин 1967, с. 118-121; Кропоткин 1968, с. 68; Лебедев 1985, с. 228-234; Любомиров 1923, с. 14-33; Свердлов 1969, с. 541-544; Фасмер 1933, с. 476-479; Янин 1976, с. 57, 81-82, 86-87, 104-105, 116-117]. Размеры этих кладов - иногда до нескольких тысяч монет - говорят о том, что они не могли быть оставлены представителями рядового населения Восточной Европы. Скорее всего, их хозяевами были местная племенная верхушка и купцы. Получить такие богатства можно было только торгуя имеющими спрос, дорогостоящими товарами. Серебром восточные купцы или купцы-русы, если последние не захватывали рабов, а выступали в роли посредников, обычно расплачивались за меха и рабов. Таким образом, логично предположить, что владельцы этих кладов регулярно участвовали в работорговле и получали от этой деятельности свою долю дохода.

 

О работорговле, процветавшей в начале X в. в Булгаре, подробно пишет Ибн Фадлан:

 

«А если прибудут, русы или какие-нибудь другие [люди] из прочих племен с рабами, то царь, право же, выбирает для себя из каждого десятка голов одну голову» [Ковалевский 1956, с 141].

 

Далее он сообщает о бесправии рабынь, и о характере работорговли русов, которые предпочитали торговать не рабами мужчинами, предназначенными для работы, а красивыми молодыми женщинами - рабынями, предназначенными для гаремов:

 

399

 

 

«... Они прибывают из своей страны, и причаливают свои корабли на Атыле,а это большая река, - и строят на ее берегу большие дома из дерева. И собирается [их] в одном [таком] доме десять и двадцать, - меньше или больше. У каждого [из них] скамья, на которой он сидит, и с ними [сидят] девушки-красавицы для купцов. И вот один [из них] сочетается со своей девушкой, а товарищ его смотрит на него. А иногда собирается [целая] группа из них в таком положении один против другого, и входит купец, чтобы купить у кого-либо из них девушку, и наталкивается на него, сочетающегося с ней. Он же не оставляет ее пока не удовлетворит своей потребности» [Ковалевский 1956, с. 142].

 

Примерно через три десятилетия после Ибн Фадлана Константин Багрянородный в своем трактате «Об управлении империей» упоминает о том, что русы (росы) везли из Киева в Константинополь рабов по Днепру на лодках-однодеревках (моноксилах). Несмотря на то, что Константин Багрянородный прямо не сообщает о том, как именно росы приобретали рабов в Восточной Европе, вся логика и содержание его рассказа о полюдье позволяют предположить, что, скорее всего, рабов захватывали во время зимнего кормления на племенных территориях славян. После этого их вывозили для продажи в Константинополь.

 

Константин Багрянородный пишет:

 

«Зимний же и суровый образ жизни тех самых росов таков. Когда наступит ноябрь месяц, тотчас их архонты выходят со всеми росами из Киева и отправляются в полюдия, что именуется «Кружением», а именно - в Славинии вервианов, другувитов, кривичей, севериев и прочих славян, которые являются пактиотами росов. Кормясь там в течение всей зимы, они снова, начиная с апреля, когда растает лед на реке Днепр, возвращаются в Киев. Потом, также, как было рассказано, взяв свои моноксилы, они оснащают [их] и отправляются в Романию» [Константин Багрянородный 1991, 51].

 

Далее, когда «росы» преодолевают пороги Днепра, по дороге в Константинополь, они «...проводят рабов в цепях по суше...». [Константин Багрянородный 1991, 49]. Возникает вопрос, на каком этапе столь подробно описанного «административного» года у «росов» появляются пригодные для продажи рабы. Добыча их в Киеве - этом центре княжеской власти и перевалочном пункте, куда свозились дань и товары со всех окружающих племенных территорий, - маловероятна. Приобретение рабов по пути к порогам выглядит еще более сомнительным. Видимо, рабов, как и другие товары - меха, мед и т.д. -

 

400

 

 

росы приобретали во время «кружения», полюдья на территории подчиненных им славянских племен.

 

Способ, при помощи которого происходило это «приобретение», был известен Гардизи [1]:

 

«И эти люди постоянно нападают на кораблях на славян, захватывают славян, обращают в рабов, отводят в Хазаран и Балкар, и там продают. ...Всегда 100-200 из них (русов) ходят к славянам и насильно берут с них свое содержание, пока там находятся. И там (у них) находиться много людей из славян, которые служат (как рабы?) им (русам), пока не избавятся от зависимости...» [Новосельцев 2000, 305].

 

О том же пишет и Ибн Русте:

 

«Русы мужественны и храбры. Когда они нападают на другой народ, то не отстают, пока не уничтожат его весь. Женщинами побежденных сами пользуются, а мужчин обращают в рабство» [Известия о хазарах... 1869, с. 38-39].

 

Далее он продолжает:

 

«С рабами они (русы) обращаются хорошо и заботятся об их одежде, потому что торгуют (ими)» [Новосельцев 2000, с. 303].

 

Эту же информацию о нападениях русов на славян и о порабощении последних сообщает ал Мукаддаси:

 

«Страна их (русов) граничит со страной славян, и они нападают на последних, поедают (и расхищают) их добро и захватывают в плен» [Новосельцев 2000, с. 304].

 

Анонимный автор «Худуд ал Алам» также знает, что «... среди них (русов) есть группа славян, которая им служит» [Новосельцев 2000, 305].

 

Ситуация, описанная в процитированных отрывках, типична для раннего средневековья. Ведь, в сущности, точно также, как русы вели себя по отношению к славянам в Восточной Европе, поступали

 

 

1. Гардизи, по всей видимости, описывает ситуацию, существовавшую в районе волжского пути на всем его протяжении от Балтики до Каспия. Не зря русы продают рабов волжским булгарам (Блкар) и хазарам, выполнявшим посреднические функции в работорговле на волжско-каспийском направлении. Тем не менее, анализ текста Константина Багрянородного, упоминание последним «кружения» и «кормления» русов во время зимы на территории славян Поднепровья, вывоза русами рабов на юг и т.д. дает практически полное совпадение с данными арабо-персидских авторов (Ибн Русте, Гардизи). Похоже, что и вдоль волжского, и вдоль днепровского торговых путей русы вели себя одинаковым образом, применяя сходные формы принуждения и эксплуатации местного населения. Разница должна быть отмечена лишь в хронологии подобных событий. На Днепре и в Поднепровье, по всей видимости, известное Константину Багрянородному положение дел складывается к первой половине - середине X в., лет на 75-50 позже, чем на Волге.

 

401

 

 

и аравийские купцы по отношению к населению Восточной Африки [Мец 1996, с. 160]. Они плыли вдоль побережья на кораблях, скупали рабов у прибрежных племен, а когда это было возможно, сами захватывали их в плен и продавали [Большаков 1986, с. 442].

 

О том, что купцы-русы вывозят рабов из Восточной Европы, сообщают и немецкие латиноязычные источники. В частности, в Раффельштеттенском таможенном уставе (датируется 904/906 гг.) есть следующее упоминание о работорговле:

 

«...Славяне же, отправляющиеся для торговли от русов или от богемов.... если же пожелают продать рабов или лошадей, [то] за каждую рабыню [пусть заплатят] по одной тремиссе, столько же за жеребца, за раба одну сайгу, столько же за кобылу. Торговцы, то есть евреи, и прочие торговцы, откуда бы ни являлись, из этой страны или из иных стран, платят законную пошлину как за рабов, так и за иной товар...» [Назаренко 1993, с. 65-67].

 

Известен целый ряд местных таможенных, законодательных и синодальных постановлений различных феодальных образований Западной Европы, накладывающих ограничения на транзит или вывоз рабов восточноевропейского происхождения. В этих же документах отдельно указываются направления вывоза людей, отмечается происхождение купцов, занимающихся работорговлей. Эти данные подтверждает и арабо-еврейский автор Ибн Якуб (966 г.), который отмечает, что купцы-русы, торгующие в Праге, продают евреям, мусульманам и венграм рабов, олово и меха [Херрман 1986, с. 113]. Восточноевропейское происхождение этих товаров не вызывает сомнения.

 

Характерные примеры подобной практики русов по отношению к славянам и другим племенам Восточной Европы видны в политике первых князей Древней Руси. Они датируются временем обретения территории и становления этого государства в конце IX - первой половине X вв. Речь идет о так называемом «освобождении» восточнославянских племен от хазарской дани.

 

«В год 6391 (883 г.). Начал Олег воевать против древлян и, покорив их, брал дань с них по черной кунице».

 

«В год 6392 (884 г.). Пошел Олег на северян, и победил северян, и возложил на них легкую дань, и не велел им платить дань хазарам...».

 

«В год 6392 (884г.). Послал (Олег) к радимичам, Спрашивая: «Кому даете дань?». Они же ответили: «Хазарам». И сказал Олег: «Не давайте хазарам, но платите

 

402

 

 

мне». И дали Олегу по шелягу, как и хазарам давали. И властвовал Олег над полянами, и древлянами, и северянами, и радимичами, а с уличами и тиверцами воевал» [ПВЛ 1999, с. 150].

 

Очевидно, что со временем некоторые из покоренных и обложенных данью племен выходили из повиновения, тогда требовались новые завоевательные или карательные акции:

 

«В год 6422 (914 г.). Пошел Игорь на древлян и, победив их, возложил на них дань больше Олеговой» [ПВЛ 1999, с. 158].

 

По мере укрепления государства аппетиты князя росли и, как известно, в 945 г.:

 

«... Игорь - пошел к древлянам за данью и прибавил к прежней дани новую, и творили насилие над ними мужи его» [ПВЛ 1999, с. 163].

 

Затем, отомстив за убитого Игоря, Ольга наложила на вновь покоренных древлян очередную «тяжкую дань» [ПВЛ 1950, с. 240].

 

Политику своих предшественников продолжает и Святослав. В 964 г. он

 

«...пошел на Оку реку и на Волгу, и встретил вятичей, и сказал вятичам: «Кому дань даете?». Они же ответили: «Хазарам - по шелягу с сохи даем»».

 

В следующем году Святослав победил хазар и еще через год:

 

«В год 6474 (966 г.). Вятичей победил Святослав и дань на них возложил» [ПВЛ 1999, с. 168].

 

В очередной раз «освобождать» вятичей пришлось уже Владимиру в 982 г.:

 

«Поднялись вятичи войною, и пошел на них Владимир, и победил их вторично» [ПВЛ 1950, с. 256].

 

Затем, в 984 г. появилась необходимость в новом походе на уже «освобожденных» Олегом радимичей:

 

«... и послал Владимир Волчьего Хвоста (прозвище воеводы - А.Т.) вперед себя и встретил тот радимичей на реке Пищане и победил их.... Были же радимичи от рода ляхов, пришли и обосновались тут и платят дань Руси, повоз везут и доныне» [ПВЛ 1950, с. 257].

 

Очень прагматично и ясно сформулировал отношение дружинно-княжеской верхушки древнерусского государства к местным народам Восточной Европы воевода Владимира Добрыня. После удачного похода на волжских булгар в 985 г. он:

 

«... осмотрел пленных колодников (булгар - А.Т.): все они в сапогах. Этим дани нам не давать, - пойдем, поищем себе лапотников» [ПВЛ 1950, с. 257].

 

Таким образом, политика древнерусских князей в отношении народов Восточной Европы, по всей видимости, определялась несколькими составляющими. С одной стороны, речь идет о реальной конкуренции с хазарами за дань местных племен, их территории и контроль над торговыми путями. С другой, наблюдается (по крайней мере, на начальном этапе экономической экспансии) достаточно

 

403

 

 

лояльное отношение к местной племенной верхушке, через которую князья осуществляли налоговую политику, возлагая на переподчиненные племена «дань малую», «дань меньше хазарской».

 

Дань в виде мехов, меда, воска, вероятно, и рабов, была необходима для ведения международной торговли, получения серебра и золота, предметов роскоши. Очевидно, на первых порах эксплуатация подчиненного населения осуществлялась старым, привычным для русов (до государственного периода) полуграбительским способом - набег, захват пленников, прямое принуждение и произвол. Затем система несколько усложнилась, в результате чего появилось зимнее сидение (кормление) у славян и кружение-полюдье. Именно об этом пишут арабские авторы. Кроме того, подобная ситуация описана Константином Багрянородным (середина X в.). Наконец, о многочисленных примерах подобного поведения древнерусских князей сообщает «Повесть временных лет».

 

Ярко характеризует политику русов и их отношение к местному населению в Поднепровье окружное послание [1] византийского патриарха Фотия [2] (датируется концом 866 или первой половиной 867 г.):

 

«...тот самый так называемый [народ] Рос, те самые, кто - поработив [живших] окрест них (выделение - А.Т.) и от того чрезмерно возгордившись - подняли руку на саму Ромейскую державу!» [Кузенков 2003, с. 75; Пашуто 1968, с. 59].

 

Однако со временем старая система раннегосударственной эксплуатации населения Восточной Европы уступила место новой, более упорядоченной и эффективной. В результате после смерти Игоря на основе соответствующей реформы Ольги была введена система погостов и уроков по всей территории Древней Руси от Киева до Новгорода [Петрухин 1995].

 

 

1. Полное название - «Окружное послание к восточным архиерейским престолам, а именно - к патриарху Александрийскому и прочая, в коем речь идет об отрешении некоторых «глав» и о том, что не следует говорить об исхождении Святого Духа «от Отца и Сына», но только «от Отца»», представляет собой приглашение восточных патриархов на Константинопольский собор 867 г. [Кузенков 2003, с. 69, 74].

 

2. Святитель Фотий, патриарх Константинопольский в 858-867 и 877-886 гг. Родился в «первые десятилетия» IX в., умер в ссылке в 90-е гг. IX в. [Кузенков 2003, с. 15-17].

 

404

 

 

«Повесть временных лет» содержит также целый ряд сообщений о прямом участии в работорговле древнерусских князей. [1] Так, договор 911г. между Олегом и Византией предусматривал компенсацию за сбежавших или украденных рабов для обеих сторон:

 

«... Если пленник той или иной стороны насильно удерживается русскими или греками, будучи продан в их страну, и если, действительно, окажется русский или грек, то пусть выкупят и возвратят выкупленное лицо в его страну и возьмут цену его купившие, или пусть будет предложена за него цена, полагающаяся за челядина.... Еще о русских, о пленниках. Явившиеся из какой-либо страны (пленные христиане) на Русь и продаваемые (русскими) назад в Грецию, или пленные христиане, приведенные на Русь из какой-либо страны, - все эти должны продаваться по 20 золотников, и возвращаться в Греческую землю. Об этом. Если украден будет челядин русский, либо убежит, либо насильно будет продан и жаловаться станут русские, пусть докажут это о своем челядине и возьмут его на Русь, но и купцы, если потеряют челядина и обжалуют, пусть требуют судом и, когда найдут, - возьмут его...» [ПВЛ 1950, с. 224-225; ЛР 1990, с. 21].

 

На положении рабов в данном случае находятся, прежде всего, военнопленные с обеих сторон.

 

Князь Игорь после заключения договора 944 гг. дарит византийским послам меха, воск и рабов:

 

«... отпустил послов, одарив их мехами, рабами и воском» [ПВЛ 1950, с. 236].

 

В тексте самого договора 944 г., помимо дублирования статей о взаимном обмене беглыми или украденными рабами и выкупе военнопленных с обеих сторон, указываются точные рыночные цены на рабов, существовавшие в то время:

 

«Сколько бы пленников-христиан наших подданных ни привели русские, то за юношу или девицу добрую при выкупе пусть наши дают 10 золотников и берут их, если же среднего возраста, то пусть дадут им 8 золотников и возьмут его; если же будет старик или ребенок, то пусть дадут за него 5 золотников. Если окажутся русские в рабстве у греков, то, если они будут пленники, пусть выкупают их русские по 10 золотников; если же окажется, что они куплены греком, то следует ему поклясться на кресте, и взять свою цену - сколько он дал за пленника» [ПВЛ 1950, с. 234].

 

Речь идет о захвате, продаже или дарении рабов, а также челяди, идентичность правового положения которой военнопленным доказал И.Я. Фроянов [Фроянов 1996, с. 115-120].

 

405

 

 

Последнее, очевидно, свидетельствует об обычной практике такой работорговли, а помещение подобной статьи в договор говорит о важности доходов от работорговли, прежде всего, для княжеского двора.

 

Княгиня Ольга, отомстив древлянам за смерть мужа, после взятия Искоростеня:

 

«...взяла город и сожгла его, городских же старейшин забрала в плен, а других людей убила, третьих отдала в рабство мужам своим, а остальных оставила платить дань» [ПВЛ 1950, с. 240].

 

Как отмечал Б.М. Свердлов, исходя из контекста приведенной цитаты, а также остальных случаев употребления слова «работа» в древнерусских памятниках, подобные рабы могли предназначаться для подневольного труда в домашнем хозяйстве своего господина и на сельских работах [Свердлов 1982, с. 46]. Они же могли, в зависимости от их возраста и других данных, быть проданными в Византию за золото но той цене, которая была определена в договоре 944 г.

 

Также известно, что Ольга, принявшая крещение в Константинополе, по возвращении в Киев отказывает в обещанных ранее подарках - «...челядь, воск и меха и воинов в помощь» [ПВЛ 1950, с. 242] - послам Константина Багрянородного.

 

Далее князь Святослав, оставляя Киев и описывая преимущества своего пребывания в Переяславце на Дунае, в качестве основных товаров, привозившихся туда из Руси, называет: «...меха и воск, мед и рабы» [ПВЛ 1950, с. 246].

 

В целом, как отмечали В.Т. Пашуто и И.В. Шталь, только в XI в. в результате роста боярского и монастырского холоповладения происходит постепенное снижение роли плена - «ополчения челядью» как источника холопства [Пашуто, Шталь 1971, с. 86]. Тем не менее, вплоть до XIII в. угон людей в неволю в ходе военных конфликтов, пограничных стычек и усобиц остается нормой поведения, характерной для внешней и внутренней политики русских князей. Об этом, в частности, свидетельствует русско-польский договор 1230 г.:

 

«Створиша же межи собою клятву Русь и Ляхове аще по сёмь коли будеть межи ими усобица, (то) не воевати Ляхом руское челяди, ни Руси Лядьской» [ПСРЛ 1908, ст. 757].

 

Запрет на угон челяди в договоре фиксирует становление феодальных отношений. Фактически закрепленные на земле холопы становились корпоративной собственностью феодалов, и их отчуждение теперь было необходимо ограничить нормами феодального

 

406

 

 

права, как внутригосударственного, так и международного. Таким образом, местное население рассматривалось уже как неотъемлемая собственность государства и порабощалось дружинно-княжеской верхушкой общества на основе норм раннефеодального права. Сведения об этом есть как в «Русской правде» [Правда Русская 1947. Т. 2, с. 90-94], так и в текстах арабских путешественников.

 

В частности, ал Гарнати пишет:

 

«... A у славян строгие порядки. Если кто-нибудь нанесет ущерб невольнице другого, или его сыну, или его скоту, или нарушит законность каким-нибудь образом, то берут с нарушителя некоторую сумму денег. А если у него их нет, то продают его сыновей и дочерей и его жену за это преступление. А если нет у него семьи и детей, то продают его...» [Путешествие Абу Хамида ал-Гарнати... 1971, 35].

 

Таким образом, можно сказать, что усиление, а затем и политическое преобладание Руси, ее победа в конкуренции с Хазарским каганатом (по крайней мере, в X - начале XI вв.) ничего не изменили для аборигенного населения Восточной Европы, которое по-прежнему продолжало оставаться объектом жестокой эксплуатации. Движение русов вниз по Днепру и их утверждение в Киеве было, как отмечал В.В. Бартольд, враждебным действием против хазар, но никак не союзнической акцией по отношению к славянам [Бартольд 1963/а, с. 827].

 

Следует отметить, что еще В.В. Мавродин подчеркивал важное значение работорговли в общем торговом обороте как собственно русов, так и нарождающегося Древнерусского государства. В Константинополе существовали особые рынки, на которых русы продавали рабов - челядь. Благодаря сильно развитой работорговле, Восточная Европа и в том числе, Русь даже получила у средневековых евреев прозвище - Ханаан [Мавродин 1945, с. 140].

 

Сообщения о торговле рабами восточноевропейского происхождения (в первую очередь женщинами) на территории балтийского региона встречаются и в скандинавских источниках. В качестве примера можно привести исландскую «Сагу о людях из Лаксдаля» (X в.). Здесь идет речь о купце, который привез на ярмарку на острова Бреннейар различный товар из Восточной Европы. Самого купца зовут Гилли Русский, что прямо указывает на восточноевропейское происхождение его товаров. Очевидно, это и есть один из тех русов, о которых пишут Ибн Русте, Ибн Фадлан, Гардизи

 

407

 

 

и «Худуд ал Алам». Именно они, такие же как Гилли русы - купцы и воины, нападали на славян, захватывали у них рабов и меха, получали «свое зимнее содержание», а потом вывозили полученные таким образом товары в Скандинавию, Булгар или Итиль.

 

В саге сказано, что на продажу у этого купца, помимо иных товаров, было выставлено 12 рабынь: «... Гилли приподнял этот полог, и Хаскульд увидел, что там сидело двенадцать женщин». Средняя цена на рабыню, судя по тексту саги, была 1 марка серебра [1], но наиболее красивые женщины стоили до 3 марок. Марка серебра соответствовала 204,7 грамм [2], что приравнивается, примерно, к 70-80 дирхемам [3] [Лебедев 1985, с. 144; Рыдзевская 1978, с. 77].

 

Следовательно, в месте окончательного потребления - на Севере Европы такой товар как рабыни стоил около 80 дирхемов. Впрочем, некоторые рабыни могли стоить и дороже - до 240 дирхемов. Покупались такие женщины, в основном, в качестве наложниц и домашних служанок: «... В тот же вечер Хаскульд разделил с ней ложе» [Херрман 1986, с. 113-114].

 

Интересное соотношение цен на рабов в Северной Европе и на Ближнем Востоке в X в. приводит Г.С. Лебедев. По его данным, на севере Европы в IX - X вв. раб стоил около 100 дирхемов, тогда как в Византии - до 300 дирхемов (в эквивалентном переводе). На Ближнем Востоке его цена могла колебаться от 200 до 500 дирхемов. Рабыня на севере стоила в среднем, как уже было указано выше, около 70-80 дирхемов. Таким образом, рабы-мужчины, предназначенные, по всей видимости, для работы в сельском хозяйстве и

 

 

1. Действие саги происходит в X в. в месте сбора викингов на Бреннэяр - острове в пограничном районе между Норвегией, Швецией и Данией [Рыдзевская 1978, с. 77].

 

2. В.Т. Пашуто определяет скандинавскую марку в 211-218 граммов серебра [Пашуто 1968, с. 416].

 

3. Дирхем или куфический дирхем - серебряная арабская монета диаметром 20-25 мм, тип дирхема сложился в конце VII в. и на протяжении четырех последующих столетий оставался единственным типом мусульманской серебряной монеты [Янин 1956, с. 57]. Вес дирхема сильно колебался в разные периоды его обращения (от 2,6 до 4,6 грамма), в среднем достигая величин в 2,73, 3,41, 3,49, 3,65, 3,83 грамма [Пашуто 1968, с. 416]. Высокий вес характерен для поздних дирхемов Среднеазиатской чеканки (Саманидской, буидской) середины - конца X в. Для VIII - начала X в. средний вес можно принять за 3 грамма.

 

408

 

 

ремесле, а также для гребли на судах, на севере в среднем стоили дороже, чем рабыни. Их труд и способности ценились выше, чем потенциальные возможности рабынь-женщин. На Востоке, напротив, рабыни из северных стран стоили очень дорого и красивая белая рабыня, даже ничему не обученная, могла быть продана за 10-15 тысяч дирхемов [1]. Средняя же цена на рабыню в мусульманских странах составляла, по мнению Г.С. Лебедева, около 2250 дирхемов [Лебедев 1985, с. 145].

 

По данным О.Г. Большакова, в Аравии во времена Мухаммеда (первая треть VII в.) хороший раб-мужчина стоил около 400 дирхемов (33-40 динаров), за эти же деньги тогда можно было купить 50 овец или пять верблюдов [Большаков 1986, с. 426]. В начале VIII в., благодаря постоянному притоку рабов вследствии успешных войн, цены на них уменьшились вдвое. Теперь раб уже стоит в среднем 200 дирхемов, в то время как большой кусок ткани оценивался в 100 дирхемов [Большаков 1986, с. 431], ягненок - в 1 динар [2] (20 дирхемов), мешок угля - в 1 дирхем, а куриное яйцо - в 1 фельс (1/16 дирхема) [Рубель 2001, с. 143].

 

 

1. «Чистокровный арабский скакун «буланый с черным хвостом и гривой», на котором в августе 749 г. въехал в Куфу аббасидский полководец Абу Салама, стоил 12 000 дирхемов» [Федоров 1972, с. 78].

 

2. По В.Т. Пашуто: «Динар - золотая монета арабской монетной системы. Внешне обычно мало отличалась от дирхема. В конце VII в. вес динара являлся 4,25 грамма, т.е. соответствовал примерно весу византийского солида. Позже вес и качество золота динаров были не всегда одинаковы. Вес аббасидских и саманидских динаров был от 3,45 до 4,7 грамма...» [Пашуго 1968, с. 416]. О.Г. Большаков подробно рассматривает связь между византийской и арабской золотой монетой. Он отмечает, что теоретически из фунта золота (327,45 г.) в Византии чеканили 72 полновесные монеты, солида или номисмы (которые у арабов назывались динарами), весом 4,55 г. Цена фунта серебра была установлена в 5 солидов, т.е. в соотношении 1:14,4, но серебро в монете стоило дороже и соотносилось с золотом как 12:1 [Большаков 2001, с. 144]. После денежной реформы Абдалмалика в 76 г.х./695-696 г. средний вес омейадского динара устанавливается, в среднем, в пределах 4,25 г. (при пробе 96% и выше) [Большаков 2001, с. 150]. Средний вес серебряного дирхема при этом равнялся 2,865 г. [Большаков 2001, с. 151]. Соотношение золота и серебра в монете, таким образом, до конца X в. было 1:10 [Большаков 2001, с. 152]. На это соотношение почти не влияли колебания веса динара, который при ранних Аббасидах несколько уменьшился (число монет весом 4,10-4,15 г. возросло с 1,5 до 24,4%) [Большаков 2001, с. 152].

 

409

 

 

Однако, уже в первой половине XIII в. на невольничьем рынке в Халеба (Сирия) средняя цена раба составляла 25 динаров (около 500 дирхемов) [Большаков 1986, с. 443]. Соответственно, раб снова становится, предметом роскоши. Так, средняя цена взрослого мужчины, не имевшего хорошей профессии, составляла около 20 динаров (400 дирхемов), что равнялось стоимости пары рабочих быков и коровы с теленком [Большаков 1986, с. 445].

 

Есть и иные данные. В частности, Д.Е. Мишин приводит сведения о том, что на рубеже VIII-IХ в. молодая красивая рабыня-славянка была куплена для гарема в Багдаде за 800 дирхемов [Мишин 2002, с. 288]. Источник не содержит никаких рассуждений о том, являлась ли эта цена нормальной или была завышенной. Однако из текста становится ясно, что будущий хозяин был влюблен в эту рабыню, поэтому последнее вполне вероятно. Очевидно также, что цены должны были колебаться. Они могли зависеть от самых разных обстоятельств военно-политического, экономического, а порой и субъективного характера. Также необходимо отметить, что в любом случае цены на рабынь в мусульманских странах в среднем всегда превышали цены на рабов-мужчин [1]. Иногда эта разница исчислялась в сотнях, а то и тысячах дирхемов [2]. Возможно, что

 

 

1. Например, А. Мец приводит следующие соотношения цен: «Около середины VIII в. стоимость одного раба в среднем равнялась 200 дирхемам.... В Омане за хорошего раба-негра платили 25-30 динаров. Красивая и обольстительная девушка стоила в 912 г. около 150 динаров.... Красивая нубийская девушка, ценившаяся как наложница выше всех цветных, стоила примерно 300 динаров. ... За обученных рабынь-певиц платили (в эпоху Харуна ар-Рашида) 1-2 тысячи динаров. ... Около 912 г. одна певица продавалась в аристократических кругах за 13 тысяч динаров, посредник получал при этом 1 тысячу динаров. ... Красивая белая рабыня, совершенно ничему не обученная, стоила 1000 динаров и выше» [Мец 1996, с. 160-161].

 

2. Такие цены на рабов и рабынь были доступны далеко не каждому обитателю мусульманского мира. Это очевидно из тех данных по оплате труда, которые приводит для Средней Азии IX-XII вв. М.Н. Федоров: «В IX-X вв. портной, сшив одну рубаху на заказ, получал за свою работу 1 дирхем и два данака, т. е. всего 8 данаков. В другом случае портной запросил за 60 сшитых им рубашек всего 20 дирхемов.... Поденщик в бане, который «хорошо делал свое дело, мыл и растирал людей, и людям нравилось это», получал за свой труд 2 или 3 дирхема в день. В целом это, видимо, составляло от 30 до 45 дирхемов в месяц, так как в те времена бани на Востоке работали один день для женщин, один - для мужчин....

 

Так обстояло дело в области труда физического. Посмотрим, как оплачивался умственный труд. В IX в. домашний учитель в зажиточных семьях, обучая детей корану, грамматике, литературе, арифметике и другим наукам, получал 60-70 дирхемов в месяц (в 2-2,5 раза больше, чем квалифицированный ремесленник, работавший по найму). В исключительных случаях, обучая сына какого-нибудь весьма высокопоставленного вельможи, учитель получал до 1000 дирхемов в месяц. Обычный же школьный учитель чаще всего довольствовался скромными подношениями натурой....

 

«Ремесло» воина оплачивалось подороже: если в первой половине VIII в. в войсках Омейадов воин получал 25 дирхемов, то в середине VIII в. аббасидский полководец Абу Салама установил уже каждому своему воину содержание по 80, а военачальникам - от 200 до 2000 дирхемов в месяц. В конце IX - начале X в. в войсках сафаридов воин получал по 100 дирхемов в месяц, т. е. в пересчете на динары по курсу того времени 80 динаров в год...» [Федоров 1972, с. 73-75].

 

О.Г. Большаков подсчитал средний уровень расходов обычной (небогатой) арабской семьи на Ближнем Востоке в период с VII - по середину XIП вв. В соответствии с приведенными им округленными данными на пропитание семьи из двух взрослых и троих детей требовалось, по крайней мере, 1,2 динара в месяц. С учетом расходов на минимум одежды (2 динара в год) и найм жилья (от 0,5 динара в год), прожиточный минимум составлял 1,5 динара в месяц [Большаков 2001, с. 210]. Очевидно, что такая семья не могла ни купить, ни содержать раба, а тем более рабыню.

 

410

 

 

именно поэтому русы, торговавшие рабами в Булгаре, предлагали купцам-мусульманам в основном именно молодых женщин-рабынь.

 

В Византии в X в., как следует из приведенных выше статей договора Игоря с Византией 944 г., молодой здоровый раб или рабыня из Восточной Европы стоили 10 золотых. Если приравнивать византийский солид (4,5 г золота) к арабскому динару (4,25 г золота) [Пашуто 1968, с. 417], то по известному соотношению дирхема (полудирхема) к динару в VIII-Х в. (примерно 1/10-12 [Большаков 1986; Быков 1974, с. 59]) [1] такой раб стоил около 100-150 дирхемов.

 

 

1. M.Н. Федоров указывает, что «при Кудаме ибн-Джаффаре (ум. между 922 и 948 гг.), т. е. в первой половине X в., динар стоил 15 дирхемов. В 1000-1001 г. наместник бундов в Ираке, Амид ал-Джуйуш установил достоинство динара ас-сахиби в 15 дирхемов. Затем соотношение динара к дирхему стало 1:20. Около 1066 г. оно уже было 1:45, 1:40. Изменения в стоимости динара были вызваны быстро растущей «порчей дирхемов», в которых резко понизилось содержание серебра, вызванное так называемым серебряным кризисом, происходившим в странах мусульманского Востока в XI - начале XIII вв.» [Федоров 1972, с. 74-75]. Следует отметить, что названные соотношения цен не были полностью универсальными и, конечно же, могли колебаться не только во времени, но отличались и в различных регионах обширного исламского мира.

 

411

 

 

Раб среднего возраста стоил 8 золотых или 80-120 дирхемов, старик или ребенок - 5 золотых или 50-75 дирхемов [1].

 

Следует отметить, что за период времени, прошедший между договорами Олега и Игоря (33 года), цены на рабов на рынках Константинополя снизились примерно вдвое. При Олеге цена выкупа за пленника-раба с обеих сторон составляла 20 золотых. При этом спрос на рабов в Византии не уменьшился [История Византии 1967, с. 126]. Вероятно, русы, постепенно укореняясь в Поднепровье, настолько насытили Константинопольский рынок рабами, что даже сбили цены на этот товар. В целом, в Византии не наблюдается больших различий в цене между рабами-мужчинами и женщинами.

 

Исходя из приведенных выше данных, можно попытаться определить цену на рабов в самой Восточной Европе. Очевидно, что для русов и кочевников, непосредственно охотившихся на людей, цена живого товара во многом определялась издержками конкретного военного предприятия. Впрочем, военные затраты компенсировались грабежом захваченных поселков и трудом самих рабов. Соответственно, для них рабы практически ничего не стоили. Восточные купцы, приезжавшие в Булгар или Итиль, покупали у русов рабов уже за дирхемы. Их точная цена неизвестна, но косвенно на то, что она не должна была быть слишком велика, указывал размер таможенных сборов, о которых сообщают Ибн Хордадбех, Ибн

 

 

1. Соотношение цен на привозных рабов и оплаты труда свободных ромеев, существовавшие в соответствующий период (в IX-X вв.) в Византийской империи, также весьма показательно: «Поденная плата наемного работника в сельской местности составляла 12 медных фоллов, или 1 серебряный кератий. Обычный вес кератия — около 2 г, 24 кератия составляли одну золотую номисму (4,548 г золота). Вес восточного динара составлял лишь 4,23 г, зато дирхем был тяжелее кератия — 2,97 г, так что один дирхем равнялся примерно полутора кератиям. Таким образом, наемный работник в сельских местностях Византии получал в месяц 30 кератиев или 20 дирхемов. Заработок квалифицированного ремесленника равнялся в среднем 2 номисмам (48 кератиев), т. е. 32 дирхема в месяц....

 

Обычный заработок неквалифицированного работника был в пределах 1 номисмы (24 кератия), или 16 дирхемов в месяц. Если учесть, что в Византии минимальная стоимость продуктов питания на один день равнялась 10 фоллам ..., то этой суммы едва хватало на полуголодное существование» [Федоров 1972, с. 73-74].

 

412

 

 

ал Факих и Ибн Фадлан. В Булгаре, а затем в Итиле работорговцы должны были выплачивать 1/10 от стоимости своего товара (оплата могла осуществляться в натуральном эквиваленте, 1/10 от его количества). Наверняка их товар облагался пошлиной и при въезде во владения Багдадского халифата. Ибн Хордадбех указывал, что русы, следовавшие в Багдад, притворялись христианами и платили джизью со своих товаров, в том числе, надо полагать, и с рабов [Noonan 1987-1991, р. 213-219]. Примерно такой же таможенный сбор - 1/10 от стоимости любого товара - брали и византийские власти в городах Северного Причерноморья и Константинополе.

 

Наконец, дорого обходилась и сама дорога. Нужно было построить и оснастить суда, запастись провиантом, снаряжением, оружием. Кроме того, в течение длительного времени (от нескольких месяцев до года) необходимо было содержать и кормить работников, а также моряков и охрану. В частности, по данным В.А. Рубеля, оплата труда караванного слуги в VIII в. обходилась в 20 динаров за рейс, а охранника - 5 динаров за ночь [Рубель 2001, с. 143]. Такие существенные издержки должны были компенсироваться низкой стоимостью товара в месте его первоначального приобретения. Таким образом, довольно низкая начальная цена на рабов в Восточной Европе и ее постепенный рост в Северной Европе, Византии и мусульманских странах стали причиной огромных барышей для купцов-работорговцев.

 

Как отмечалось выше, самые низкие цены на рабов были на севере Европы (100 дирхемов за мужчину и 70-80 - за женщину). Рабов сюда везти было ближе, по дороге не было необходимости платить за транзит, да и спрос на рабов был ниже, чем в мусульманских странах и Византии. Очевидно, что северные цены были ближе к расценкам, принятым для данного товара в местах его первоначального приобретения. Поскольку северный купец также должен был получить выгоду от своей достаточно рискованной и не всегда успешной торговой деятельности, можно предположить, что цена на рабов в Восточной Европе составляла в среднем несколько десятков дирхемов за человека (выделение - А.Т.). Таким образом, даже одна выгодно купленная, а затем проданная в мусульманских странах рабыня могла принести восточному купцу доход в 1-2 тысячи дирхемов, а иногда и намного больше. В таких условиях русам намного выгоднее было продавать рабов самим и не в мусульманских странах, а в Константинополе. Здесь они могли

 

413

 

 

получить настоящую цену за свой товар и при этом не быть связанными с какими бы то ни было посредниками. Успешный поход Олега и последовавший за этим договор кардинально улучшили ситуацию. Теперь русы не только не платили пошлину, но, напротив, получали от византийской казны содержание на все время пребывания в Константинополе [Литаврин 1991, с. 60-82].

 

 

§ 5.5. Характер работорговли в Восточной Европе в VIII-Х вв., ее основные участники и историческое значение

 

Итак, суммируя сообщения раннесредневековых источников, можно констатировать, что в ходе развернувшейся в IX-X в. работорговли в качестве основного товара выступали представители аборигенного населения лесной и лесостепной зоны Восточной Европы: славяне, балты, финно-угры. Их захватывали в плен или покупали у представителей местной племенной верхушки, русы и восточные купцы. Кроме того, самостоятельные походы за рабами совершали мадьяры, печенеги, булгары, хорасанцы - гази [Калинина 2000, с. 119]. Сами арабы во время своих первых походов на Северный Кавказ и в Восточную Европу захватывали пленников при первой же возможности [Артамонов 1962, с. 202-215]. Ибн ал Асир пишет о том, что во время завоеваний Мервана на Северном Кавказе в 736 г. неоднократно захватывались рабы:

 

«...Ему подчинился царь (названной страны) и заключил с ним мир, обязавшись доставлять полторы тысячи юношей, пятьсот черноволосых девиц и тысячу мудд пшеницы...» [Ибн-ал-Асир 1940, с. 31].

 

Во время самой крупной арабо-хазарской войны в 737 г. [Артамонов 1962, с. 224], по данным ал Куфи 20 тысяч семей - «сакалиба» также были захвачены в плен в районе «реки славян» войсками Мервана, преследовавшего хазарскую армию [1]. Впоследствии эти семьи были вывезены за пределы Восточной Европы, где пытались поднять восстание и бежать. Попытка эта не увенчалась успехом, вскоре они были побеждены и уничтожены.

 

 

1.

«...Потом он напал на славян и соседних с ними неверных разного рода и захватил в плен из них двадцать тысяч семей. Затем он подошел к реке славян и стал лагерем» [Кляшторный 1964, с. 16].

 

414

 

 

Специальные набеги за рабами, их захват, обращение побежденных народов в плен - все это отнюдь не было уникальным явлением, характерным только для Восточной Европы в хазарский период ее истории. В VIII в. подобная ситуация была нормальна и для Тюркского каганата. Как отмечает С.Г. Кляшторный, сообщения о захвате тюрками «полона» типичны для источников того времени. Пленники были частью добычи, они принадлежали победителю по праву войны, как и любое другое имущество побежденных:

 

«Народ тангутов я победил, их юношей и девиц, их скот и добро я тогда забрал», с гордостью сообщает надпись в честь Бильге-кагана [Кляшторный 1986, с. 327].

 

Следует отметить, что активно участвовавшие в захвате людей кочевники сами, как правило, рабами не пользовались [Марков 1976, с. 303]. В экстенсивном кочевом хозяйстве не было условий для массового применения рабского труда [Хазанов 1975, с. 141]. В домашнем хозяйстве оказывались востребованными только рабыни-женщины, которые могли использоваться в роли наложниц и служанок [Толстов 1934, с. 176]. Они занимались обработкой продуктов скотоводства, готовили еду, шили одежду, присматривали за детьми. Труд рабов-мужчин применялся редко. Оставлять мужчину-раба, особенно военнопленного в степи с самым ценным достоянием кочевника - скотом, было рискованно [Гумилев 1961, с. 18; Кляшторный 1986, 331-333; Хазанов 1975, с. 139-150]. Обычно в богатых хозяйствах выпасом скота занимались обедневшие родственники или единоплеменники. Их труд был квалифицированнее, а сами они вызывали большее доверие, стремясь всячески услужить своему хозяину, и не рассчитывая на какое-либо изменение своего социального положения [Батраков 1947, с. 437; Бернштам 1946, с. 115-129; Владимирцов 1934, с. 158-173; Потапов 1947, с. 12-15]. Таким образом, для кочевников захват рабов всегда был ориентирован на внешнюю торговлю, а именно, на перепродажу пленников купцам из более цивилизованных регионов (в первую очередь, восточных) [Хазанов 1975, с. 144-145; Хазанов 1976, с. 249-279]. В результате представители кочевых народов, не меняя условий своего собственного, в основном, натурального хозяйства, получали непосредственный доступ к богатству и роскоши. На вырученные деньги они покупали ювелирные изделия, дорогие ткани, вино, продукты земледелия. Сами деньги также могли служить в качестве сокровища или предметов украшения.

 

415

 

 

Обедневший или потерявший в результате джута или эпизоотии свой скот [Хазанов 1975, с. 149-150] кочевник мог, благодаря удачному набегу и захвату пленников, поправить свое материальное положение, приобрести новый скот [1]. Поскольку кочевое хозяйство в условиях Восточной Европы, с ее достаточно обильными зимними снегопадами и холодами, было не всегда надежным, после каждой зимы появлялись кочевые подразделения, потерявшие скот и заинтересованные в новых набегах за рабами.

 

Там, где это было возможно, набеги с целью захвата людей и работорговля продолжались вплоть до нового времени. Сообщения о торговле рабами в Казахстане и Средней Азии вполне типичны и многочисленны даже в документах XVII-XVIII вв. Основным источником получения рабов были постоянные войны, набеги, межплеменные столкновения и распри. Ибн Рузбихан так пишет об этом:

 

«И когда побеждают, то продают друг друга в рабство. Имущество и людей [противника] между собой они считают дозволенной военной добычей и никогда от этого [правила] не отступают...» [Фазлаллах ибн Рузбихан 1976, с. 62].

 

Рабские рынки существовали в XVII в. на территории Казахского ханства, рабами торговали во всех городах Средней Азии. Как отмечает Т.И. Султанов, предпочтительный вывоз пленников на внешние рынки был обусловлен большей экономической выгодой, получаемой от продаж (цены на рабов всегда были достаточно высоки), чем от прямого использования рабов как рабочей силы в собственном кочевом хозяйстве [Султанов 1986, с. 343].

 

Хотелось бы отметить, что для кочевых обществ (несмотря на постоянное и достаточно активное участие кочевников в работорговле) этот вид деятельности никогда не являлся основным и не обеспечивал всех необходимых жизненных потребностей. Кочевники, несмотря на их традиционную воинственность и агрессивность по отношению к оседлым соседям, да и друг к другу, продолжали вести кочевое экстенсивное скотоводческое хозяйство, которое,

 

 

1. По данным Т.И. Султанова, на невольничьих рынках Средней Азии в XVII в. за взрослого здорового мужчину можно было получить 10 лошадей, 3 отреза на халат или 100 зенденей (отрезов ненабивного ситца) [Султанов 1986, с. 344]. Л.П. Потапов отмечал, что на Алтае еще в XVIII в. местные богачи - зайсанги, совершали набеги за рабами «кулами», работавшими затем в их домашнем хозяйстве. В XIX в. они лишились такой возможности, так как набеги были строго запрещены царским правительством [Потапов 1947, с. 11].

 

416

 

 

на самом деле, и определяло все стороны жизни общества. Потребность в пище, одежде, жилье, средствах передвижения полностью удовлетворялась за счет домашнего скота [Тортика, Михеев 2001, с. 141-161]. Годовой хозяйственный цикл отдельных кочевых коллективов был связан с необходимостью сезонных передвижений по пастбищам, сохранением и умножением стада. Разрыв или нарушение такого цикла были опасны для традиционной хозяйственной базы кочевых народов [Тортика 1999, с. 98-109]. Нападать на соседей и совершать набеги кочевники предпочитали тогда, когда благополучие стад мало зависело от их присутствия и с выпасом могли справиться старики, подростки или женщины, оставшиеся в аилах. Для Восточной Европы это период, который продолжался с конца весны и до поздней осени. В это время скот не имеет недостатка в кормах, а погодные условия не создают затруднений для выпаса и охраны стада. Совершать набеги зимой также было нецелесообразно. Захваченные в холодное время года пленники могли не выдержать перехода по степям и погибнуть, не успев окупить затраченные усилия и риск. Как представляется, такая модель поведения была характерна, в целом (всегда возможны какие-то исключения), для хазар, венгров, печенегов, половцев и т.д.

 

Сами хазары, помимо сбора дани с покоренных племен, таможенных пошлин и контроля над водными торговыми путями -Волгой, Доном, Керченским проливом, вели комплексное земледельческо-скотоводческое хозяйство [Noonan 1995-1997, р. 254-318]. Большую часть года аристократические хазарские роды, включая даже род хазарского царя, проводили вне столицы, на «пастбищах» и «полях». Хазарский царь Иосиф так пишет об этом в своем ответе кордовскому вельможе Хасдаи ибн Шафруту (50-е - 60-е гг. X в.):

 

«С месяца Нисана мы выходим из города и идем каждый к своему винограднику и своему полю и к своей (полевой) работе. Каждый из (наших) родов имеет еще (наследственное) владение (полученное от) своих предков, место, где они располагаются; А я, мои князья и рабы идем и передвигаемся на протяжении 20 фарсахов пути, пока не доходим до большой реки, называемой В-д-шан... Страна (наша) не получает много дождей, (но) изобилует реками и источниками... Страна наша тучна, в ней очень много полей и лугов...» [Коковцов 1932, с. 102-103].

 

Иосиф старается в выгодном свете представить Хасдаи ибн Шафруту свою страну и в выборе системы ценностей, использованных

 

417

 

 

при описании достоинств и благ этой страны, явственно опирается на приоритеты, характерные для традиционной кочевой культуры Евразии [Тортіка 2001, с. 270-278]. Так, подчеркивается изобилие и богатство пастбищ, наличие достаточного количества водопоев для скота. Судя по описанию, речь идет о землях в районе Маныча, Сарпинских озер и Северо-Западного Прикаспия (так называемые черные земли). Эти территории идеально приспособлены для ведения кочевого хозяйства, расцвет которого можно наблюдать в хазарское время. Для большинства современных исследователей очевидно наличие у хазар своей производительной экономики, которая в основных показателях не зависела от работорговли [Артамонов 1962, 235-239; Михеев 1985; Новосельцев 1990, с. 113; Плетнева 1999 и т.д.].

 

Эффективное кочевое скотоводческое хозяйство наблюдается и у печенегов, что подтверждается следующим сообщением Константина Багрянородного:

 

«[Знай], что и росы озабочены тем, чтобы иметь мир с пачинакитами. Ведь они покупают у них коров, коней, овец и от этого живут легче и сытнее...» [Константин Багрянородный 1991, с. 37, 39].

 

Очевидно, что печенеги не только обеспечивали самих себя продуктами скотоводства, но и имели излишек скота, который могли использовать для торговли, в данном случае, с русами.

 

Константин Багрянородный сообщает и некоторые сведения о годовом цикле перекочевок печенегов. Известно, что они переправляются через Днепр, по всей видимости, с правого берега на левый, и где-то здесь выпасают скот в летнее время [Константин Багрянородный 1991, с. 45]. Отмеченный в данном случае широтный маршрут перекочевок печенегов не совсем типичен для кочевников Восточной Европы. Последние, как правило, соблюдают меридианальное направление передвижения [Тортика, Михеев 2001]. Впрочем, это можно объяснить не столько отсутствием у печенегов четко определенных летних и зимних хозяйственных территорий [Степи Евразии... 1981, с. 217], сколько избытком свободных земель - от Дона до Дуная, которые представляли собой превосходные пастбища.

 

Все названные народы жили в степной зоне, экологически наиболее благоприятной для ведения кочевого скотоводческого хозяйства. Можно смело сказать, что они имели свою производительную экономику и в условиях нормального потребления и самовоспроизводства

 

418

 

 

были достаточно обеспечены. Работорговля являлась только дополнением к их обычной экономической деятельности и, как уже было отмечено выше, служила скорее средством для получения излишков, обогащения и роскоши. Отсутствие этого источника доходов никак не повлияло бы на здоровье кочевой экономики и на боеспособность кочевых армий. Соответственно, работорговля была вызвана не столько внутренними потребностями кочевого общества, сколько устойчивым спросом на рабов в оседлых цивилизованных государствах, с которыми кочевники соседствовали. Чем больше был этот спрос, тем больше кочевники совершали набегов. Таким образом, периоды наиболее активной торговли рабами напрямую связаны с ростом больших и сильных государств Востока. Тех империй, которые были заинтересованы в рабской силе, имели средства для приобретения рабов и возможности для их содержания и использования. Для Восточной Европы такими периодами стали расцвет Арабского халифата (VIII-X вв.), появление империи Чингисхана (ХД1 в.) и Османской империи (XV-XVII вв.).

 

Русы (росы, русь), в отличие от кочевников, не имели своей производительной базы в Восточной Европе. Их экономика практически полностью зависела от ресурсов местного населения. Основными способами изъятия этих ресурсов были торговля и насилие. В этой связи для русов работорговля имела гораздо большее значение, чем для кочевников. Вся их деятельность была нацелена на приобретение товаров, среди которых ведущее место по стоимости на рынке занимали меха и рабы [Noonan 1984, р. 151-282]. Не имевшие посевов или стад русы могли рассчитывать исключительно на свою предприимчивость, удачу и возможности военного воздействия на местное населения - «все свое богатство они добывают мечом». Соответственно, именно русы стали той группой населения, которая чаще всего упоминалась авторами средневековых источников в качестве основных работорговцев Восточной Европы. Русы не только встречаются на торговых путях, ведущих в места потребления рабов, но и активно функционируют в самих торговых центрах, таких как Булгар, Итиль, Рей, Багдад, Константинополь, Прага, Балтийский регион и т.д. География торговой деятельности русов, в том числе и работорговли, охватывает кольцом всю Восточную Европу [Noonan 1985, р. 179-204]. Она включает в себя все возможные направления: север - верхнюю часть волжского и днепровского путей; запад - транзит через Прагу в Восточную Баварию;

 

419

 

 

юг - днепровский путь; юг и юго-восток - волжский путь. Фактически больше ни рдна группа купцов, занимающихся работорговлей в этом регионе, не проявляла такой последовательной активности и не была способна на подобную широту охвата территории. Постоянное и тесное взаимодействие русов с местным населением (особенно зимой, во время «зимнего кормления», «содержания» или «кружения»), в конце концов привело к постепенной культурной и территориальной акклиматизации русов. Очевидно, что они стали рассматривать Восточную Европу в качестве основного региона своей деятельности (впрочем, поиски альтернатив отдельными группами русов, не совсем довольными своим положением в Восточной Европе, продолжались достаточно долго, вспомним хотя бы походы на Каспий, особенно - поход на Бердаа).

 

Купцы-евреи, почти монополизировавшие торговлю рабами в раннесредневековой Западной Европе и Средиземноморье, не могли конкурировать с русами на диких пространствах восточноевропейского региона. Ярким примером давления, которое оказывали воинственные русы на купцов еврейского происхождения, является ситуация, описанная в «Киевском письме» - Х в. [Голб, Прицак 1997, с. 30-31] [1].

 

Торговать и передвигаться по рекам в Восточной Европе в IX-X вв. купцам-иноземцам было очень опасно. Киевский купец-еврей, взявший деньги в долг у иноверцев, вероятно у русов, был убит во время своего торгового предприятия где-то на территории Восточной Европы, возможно, недалеко от Киева. Его брат, бывший поручителем, попал в долговую тюрьму и только по прошествии года был выкуплен членами своей общины. Существует только один вариант объяснения того, кто выступал в роли кредиторов и судебных исполнителей в данной ситуации. В X в., т.е. тогда, когда было написано письмо и произошли описанные в нем события, подобные юридические полномочия и финансовые возможности в Киеве имела только русь - дружинно-княжеская верхушка общества.

 

Русы в это время полностью контролировали речную торговлю на пути «из варяг в греки» и только там, где существовала централизованная государственная власть, а именно: в Итиле и Булгаре, в городах Северного Причерноморья (Самкерце-Таматархе, Кархе-

 

 

1. См. § 2.3. настоящей работы.

 

420

 

 

Керчи, Херсонесе), в Праге и Восточной Баварской марке еврейские купцы могли чувствовать себя в относительной безопасности [Тортика 2002, с. 540]. Впрочем, со временем, в ходе укрепления и упорядочивания государственной власти и законов, в Киеве также растет еврейский квартал. Еврейские купцы разворачивают здесь свою торговую деятельность, которую будут продолжать вплоть до монгольского нашествия. Очевидно, что в подобных условиях местные власти облагали евреев-работорговцев значительными налогами и торговыми пошлинами. Однако, ситуация в целом становилась все же более предсказуемой, а выгоды от торговой деятельности явно превышали расходы. При этом основными действующими лицами драмы, развернувшейся вдоль течения рек на лесных и лесостепных пространствах Восточной Европы, по-прежнему оставались именно русы - свободные и мобильные воины, нападавшие, захватывающие рабов, довлеющие над сельскими поселениями аборигенных народов.

 

Подводя итог, следует отметить, что в рассматриваемый период в Восточной Европе было несколько основных вариантов приобретения и последующей фиксации рабского состояния. Чаще всего рабами становились военнопленные. В то же время существовала целая система целенаправленных захватов (специально организованных набегов и нападений), следствием которой стали отбор и продажа восточным купцам, во-первых, красивых, девушек (предназначенных для гаремов), во-вторых, юношей (подходящих для гвардии или домашнего-служения). Кроме того, обедневшие кочевники, в том числе и хазары, продавали в рабство собственных детей [1]. Часть людей попадала в. долговое рабство или порабощалась за совершенные преступления, Стоило только какому-то из

 

 

1. О продаже в рабство своих детей половцами, попавшими под власть золотоордынских ханов, в первой половине XIV в. сообщает египетский дипломат Ибн Фадлаллах Эломари (умер около 1349 г.):

 

«... По временам, когда в иные годы они находятся в стесненных обстоятельствах, они продают детей своих, чтобы на выручку с них прокормить себя, и говорят относительно тех из детей своих, которых они продают: «лучше остаться в живых нам и ему, чем умирать нам и ему»» [Тизенгаузен 1884, с. 231].

 

И далее:

 

«Для султана этого государства наложена на всех дань, которая взыскивается с них. Иногда они ставятся данью в трудное положение в год неурожайный, вследствие падежа.... Они продают тогда детей своих для уплаты своей недоимки» [Тизенгаузен 1884, с. 235].

 

421

 

 

вышеназванных народов потерпеть военное поражение, как его представители тут же становились товаром в руках работорговцев. Мадьяры совершали набеги на славян и продавали их в Керчи. Затем, через некоторое время, уже они сами начали выступать в качестве предмета торговли для потеснивших их печенегов:

 

«[Знай], что и турок род весьма страшится и боится упомянутых пачинакитов потому, что был неоднократно побеждаем ими и предан почти полному уничтожению... Пачинакиты... могут легко нападать на землю росов и турок, уводить в рабство жен и детей и разорять землю» [Константин Багрянородный 1991, с. 39].

 

Во время завоевания печенегами последнего места обитания венгров в Восточной Европе - Ателькузу, располагавшегося в междуречье Днепра и Сирета, практически все семьи (дети и жены) венгерских воинов, находившихся в походе, были или уничтожены, или захвачены в плен [Константин Багрянородный 1991, с. 165].

 

После гибели Хазарского каганата работорговля в Восточной Европе не стала менее интенсивной. На самих хазар, разрозненных и неспособных к военному противодействию, совершали набеги печенеги. Они захватывали их в плен и продавали в рабство. Как уже отмечалось выше, победители хазар - русы постоянно занимались захватом и продажей рабов. В XI в. потерпевших поражение печенегов продавали в рабство уже половцы [1]. Рабами продолжали торговать огузы, волжские булгары, позже ордынцы, генуэзцы, крымские татары. Например, о вывозе рабынь из Волжской Булгарии уже в XI в. с грустью и жалостью к этим несчастным пишет среднеазиатский философ, поэт и путешественник Насыр-и Хосров:

 

«Привозят турчанок из Булгара ради наслаждения мужчин их девственностью» [Семенов 1953, с. 18].

 

 

1. И.Г. Коновалова в связи с анализом текста ал Идриси отмечает, что в XI-XIII вв. многочисленные письменные источники «рисуют половцев как участников международной торговли в различных городах Крыма, в частности в Херсоне и Солдайе (Судаке). Одной из сфер деятельности половцев в Крыму была работорговля, в которой партнерами половцев были еврейские купцы. В качестве других контрагентов половцев источники называют русских купцов, а судя по составленному в XIII в. «Половецкому словарю» (Codex Cumanicus), половцы вступали в контакты также с восточными и европейскими торговцами» [Коновалова 1999а, с. 167-168]. По данным Ибн ал Асира, половцы продавали захваченных в рабство пленников именно в Судаке «...к нему пристают корабли с одеждами; последние продаются и на них покупаются девушки и невольники» [Тизенгаузен 1884, с. 26].

 

422

 

 

Работорговля активно велась в Восточной Европе и в золотоордынский период ее истории [1]. Контингент рабов тогда все также пополнялся в основном за счет пленных. Жесткий налоговый гнет и голод заставляли рядовое население продавать в рабство своих детей. Работорговлей занималась особая категория купцов, продолжавших, как и в раннем средневековье, успешно сочетать работорговлю с торговлей мехами, то есть эксплуатировать именно те ресурсы региона, которые представляли наибольшую ценность [Поляк 1964, с. 31].

 

Необходимо отметить, что работорговля расцветает в раннесредневековой Восточной Европе в хазарский период и поэтому устойчиво ассоциируется у исследователей именно с Хазарским каганатом. Процесс этот связан, но всей видимости, с особой ролью Арабского халифата, формировавшего тогда спрос на рабов в мировой транзитной торговле [2]. Время расцвета Халифата, в целом, совпадает со временем существования хазарского государства. По мнению О.Г. Большакова, среднее годовое поступление рабов в Халифат (в форме дани или военной добычи) во второй половине VIII-IX вв. достигало примерно 10 тыс. При этом невозможно точно учесть явно не меньшее количество рабов, ввозившихся работорговцами [Большаков 1986, с. 432]. Очевидно, что такое поступление рабов, как и отмеченные выше достаточно высокие цены на них, определялись существовавшим в это время спросом. Рабы должны были удовлетворять определенные потребности общества.

 

О.Г. Большаков отмечает, что главное направление использования рабов в мусульманских странах - это домашнее хозяйство: известны рабы-слуги и служанки, няньки, уборщицы, воспитатели детей. Рабы принимали участие и в коммерческой деятельности

 

 

1. Одним из центров работорговли в ордынское время была венецианская колония Тана. Б.Ч. Скржинская отмечает, что «...особенностью Таны, как единственного в своем роде транзитного, концентрирующего товары пункта, была оживленная и непрерывная (в XIV-XV вв.) работорговля.... Через Тану в Венецию продавались татары (и в XIV, и в XV вв.), греки (только в XIV в.), кавказцы - черкесы, зихи, абхазы, мишрелы (в XV в.), русские и болгары (в XV в.).

 

2. Формально ислам запрещал обращать в рабство мусульман, поэтому основным источником поступления рабов были пленники, захваченные за пределами исламского мира, или рынки рабов, существовавшие в странах Европы, Азии и Африки.

 

423

 

 

своих хозяев, исполняя роль приказчиков и доверенных лиц. Кроме того, тюрки и частично славяне получили известность в качестве рабов-гулямов, воинов, гвардии. Зачастую такие рабы по своему материальному и социальному положению могли находиться выше большинства свободных жителей Халифата.

 

Рабы, поступавшие в частное владение, были роскошью. Они служили для удовольствий, потому молодые девушки и женщины, прежде всего, пополняли гаремы. Для обслуживания гаремов были нужны евнухи, которые, как правило, фабриковались из негров или представителей северных народов (европейцев вообще и славян, в частности). Например, В.В. Бартольд подчеркивает, что славян ввозили «особенно» качестве белых евнухов [Бартольд 1963/б, с. 872]. Использование значительного числа рабов для сельскохозяйственного труда известно только при Омейадах. При Аббасидах нет масштабных примеров именно такой реализации рабского труда [1]. В то же время не исключено, что рабы в небольшом количестве могли приобретаться и для производительного труда: в частности, они трудились в крупных ремесленных мастерских, пасли скот, убирали улицы больших городов [Большаков 1986, с. 444-445].

 

С территории Восточной Европы рабы ввозились в основном в Машрик. По наблюдениям Д.Е. Мишина, здесь, по сравнению с Испанией и Северной Африкой, было мало евнухов сакалиба. Кроме славян и других жителей Восточной Европы, в качестве рабов сюда ввозили тюрок, византийцев, негров. По всей видимости, рабы сакалиба не были слишком многочисленными в Машрике в VIII-IX вв. Их количество увеличивается только в X в., но и это ненадолго. Этих рабов, как правило, не оскопляли, среди них были дети, юноши, девушки, женщины и взрослые мужчины. В большинстве своем они использовались как домашние слуги в частных владениях и во дворцах, женщины - как служанки или как наложницы в гаремах, сильные мужчины - в качестве рабов-телохранителей или воинов-гуламов. После первой трети XI в. ввоз невольников сакалиба в Машрик сильно сокращается и упоминания

 

 

1. За исключением расчистки солончаков в Нижней Месопотамии, для чего привлекались рабы-негры - зинджи. Впрочем данный «трудовой эксперимент» закончился самым масштабным восстанием рабов в истории Арабского Халифата.

 

424

 

 

о них в письменных источниках тоже постепенно исчезают [Мишин 2002, с. 288-299].

 

Итак, активизация работорговли в Восточной Европе в хазарское время была обусловлена сочетанием двух основных факторов: военно-политическим могуществом, экономическим расцветом Халифата и хронологически идентичным периодом существования сильного хазарского государства. Таким образом, когда Халифат был наиболее заинтересован в поступлении рабов, единственной или, по крайней мере, основной военно-политической силой в Восточной Европе [Артамонов 1962,с. 239, 296; Новосельцев 1990, с. 196-210], способной как-то контролировать ситуацию на одном из маршрутов работорговли - волжском пути, да и то лишь на его нижнем отрезке, был Хазарский каганат. Кроме того, Хазарский каганат, объективно, благодаря своему географическому положению, находился «между» арабскими государствами и народами Восточной Европы, т.е. основным источником работорговли.

 

Однако народы лесной и лесостепной зон Восточной Европы представляли собой объект работорговли лишь до тех пор, пока у них отсутствовало собственное сильное государство. Большинство из них находилось на той или иной стадии развития племенного строя. Различные племена и племенные союзы враждовали друг с другом, были аморфны, не имели четких границ. Отдельные общины, особенно проживавшие вблизи судоходных рек или сухопутных, шедших с юга, путей, были практически беззащитны перед набегами работорговцев. Племенная верхушка местных народов в ходе межплеменных столкновений и войн также могла захватывать и продавать рабов. Таким образом, она участвовала в ставшей выгодной и популярной работорговле. Следовательно, поток работорговли, проходивший через Волгу, Итиль и Каспийское море, был объективно вызван к жизни наличием массового спроса на рабов в Халифате, Булгаре и в бассейнах многочисленных рек Восточной Европы, связанных с Волгой. Вдоль этих рек двигались отряды русов, прочесывая территории и совершая набеги на поселения местных народов с целью захвата рабов. Параллельно, на границе со степью и в лесостепи на водоразделах, этим же промыслом занимались кочевники.

 

Хазары участвовали в происходивших событиях косвенно, не как активные работорговцы (в отличие от русов), а как монополисты наиболее важного, нижневолжского участка торгового пути

 

425

 

 

[Готье 1930, с. 79-80]. Фактически они оказывались владельцами единственного удобного выхода к Каспийскому морю [Noonan 1985, р. 179-204]. Было бы странно, если бы они не воспользовались выгодой своего положения и не организовали тот таможенный пункт, о котором пишут многие арабские авторы [Новосельцев 1990, с. 116-117]. В качестве налога за транзит они взимали со всех товаров, в том числе и рабов, причитавшуюся им десятину. За это они гарантировали иноземным купцам безопасность и предсказуемость ситуации. Таким образом, было создано правовое поле, в рамках которого можно было рассчитывать на справедливость суда в соответствии с теми законами, которые были приемлемы для самого купца, мусульманскими, иудейскими и языческими (обычное право). Этой ситуацией пользовались не только купцы-арабы или евреи, но и русы, а также славяне, имевшие вместе с русами общую, языческую юрисдикцию, основанную на обычном праве [Новосельцев 1990, с. 120-121].

 

Спрос на рабов в IX-X вв. был достаточно высок и в Византии. В крупных землевладениях светских феодалов труд рабов был особенно востребован. Так, исследователи отмечают, что в этот период в Византии наблюдалось даже некоторое увеличение доли применения рабского труда в сельском хозяйстве [Литаврин 1977, с. 14]. Естественно, что такое направление использования рабов предусматривало в основном мужской труд. Вероятно поэтому цены на молодых рабов мужчин и женщин были одинаковы. При этом, как и в мусульманских странах, рабы достаточно широко использовались в качестве домашней челяди [История Византии 1967, с. 126; Литаврин 1977, с. 45]. Кроме того, в византийских городах рабы могли выполнять обязанности работников в государственных эргастириях по добыче золота и серебра [Литаврин 1977, с. 133], работать в государственных мастерских и использоваться в качестве слуг в домах крупной знати [История Византии 1967, с. 153; Литаврин 1977, с. 97]. Как и в Аравии [Большаков 1986], в Византии рабы могли вести дела от имени своего господина, при его поручительстве и материальной ответственности [Литаврин 1977, с. 150]. Рабы сопровождали византийские армии, обслуживали обозы, выполняли всяческие вспомогательные работы [Литаврин 1977, с. 34]. Масштабы их применения были настолько велики, что в Константинополе в это время существовали специальные рынки, на которых продавали рабов и меха [История Византии

 

426

 

 

1967, с. 138]. Очевидно, что во второй половине IX и X в. на этом рынке торговали, главным образом, русы. Не случайно договоры между Олегом и Византией, а затем между Игорем и Византией уделяют значительное внимание теме рабов, их бегству, выкупу, обмену и ценам на этот товар. Спрос на рабов, ввозившихся в Византию русами, во многом определялся еще и тем, что в Империи, согласно официальному праву, порабощение православных ромеев было запрещено. Таким образом, рабами могли становиться только «варвары» [Литаврин 1977, с. 163].

 

Хронология торговых отношений (в которые в качестве одного из важнейших компонентов входила и работорговля) традиционно определяется на основе датировок и распределения монетных кладов арабского серебра [Быков 1974, с. 26-71; Даркевич 1976, с. 147-149; Корзухина 1954, с. 20-31; Кропоткин 1967, с. 118-121; Кропоткин 1968, с. 68; Лебедев 1985, с. 228-234; Любомиров 1923, с. 14-33; Свердлов 1969, с. 541-544; Фасмер 1933, с. 476-479; Янин 1976, с. 57, 81-82, 86-87, 104-105, 116-117; Noonan 1983, р. 265281; Noonan 1992, р. 237-259]. В среднем (учитывая разногласия специалистов по поводу хронологической интерпретации выпадения кладов) начало более или менее интенсивной работорговли по волжскому пути можно отнести к VIII—IX вв. В течение всего IX в. это направление продажи рабов продолжает оставаться основным. Однако, уже с середины - последней четверти IX в. начинается постепенная активизация днепровского пути. Очевидным политическим фактором, способствовавшим развитию этого направления работорговли, является утверждение руси, во главе с Олегом, в Киеве в 882 г. В X в. вплоть до гибели Хазарии в 969 г., днепровский и волжский пути работорговли функционируют параллельно.

 

По крайней мере, с первой четверти X в. рабов из Булгара в Хорезм караванными путями в обход Хазарии, везут хорезмийские купцы. После 965 г. и до начала XI в. этим же путем пользуются отряды «охотников за рабами» из Средней Азии - гази. Восточное и юго-восточное направления работорговли временно угасают (хотя они никогда окончательно не замирали) в связи с политическим и экономическим ослаблением Багдадского халифата, усобицами на юге Каспия и «кризисом восточного серебра» в конце X в. На днепровском пути активная работорговля продолжается, по всей видимости, вплоть до христианизации Руси. В конце X - начале XI вв. она все еще не прекращается полностью, поскольку источники

 

427

 

 

фиксируют набеги на отдельные территории, сопровождающиеся захватом людей. Тем не менее, в Древнерусском государстве начинают преобладать иные тенденции, связанные с усилением княжеской власти и началом феодальной эксплуатации местного населения.

 

Перевалочными пунктами, местами продажи и перепродажи рабов в хазарское время были Булгар и Итиль на Волге, Керчь в Крыму, вероятно Киев на Днепре, Прага, города Восточнобаварской марки. По рекам и морям рабов везли русы и купцы восточного происхождения: арабы, евреи, хорезмийцы. Кочевники вели своих пленников степными путями к морскому побережью или речным пристаням, где перепродавали их восточным купцам или византийцам. В качестве основных пунктов, в которых живой товар окончательно поступал к постоянных владельцам, выступали мусульманские страны Средней Азии, затем Багдадский халифат, Египет, Магриб, Кордовский халифат и христианская Византия.

 

Очевидно, что при всем современном морально-этическом и даже эмоциональном неприятии такого отвратительного явления как работорговля роль этого феномена в развитии цивилизации в Восточной Европе не может быть оценена однозначно отрицательно (о том же пишет и О.И. Прицак [Пріцак 1997]). Нельзя не согласиться с тем, что работорговля стимулировала и во многом обусловила проникновение в Восточную Европу носителей более высокого уровня социально-экономических отношений. Рабы, наряду с мехами, были одним из наиболее дорогостоящих и привлекательных для купцов товаров. Именно они могли дать ту прибыль, которая оправдывала долговременные и рискованные купеческие предприятия. В результате в Восточной Европе начинают оседать деньги и импортные товары разных уровней, как колониальные - бусы, дешевые ткани, вино, так и дорогостоящие - ювелирные изделия, специи, шелка. Происходит достаточно быстрое обогащение местной знати. Ускоряется социально-имущественное расслоение. Купеческие фактории с постоянным торгово-ремесленным и военно-дружинным населением становятся одним из факторов формирования раннегородских центров. В регион проникают мировые религии, письменность и книжные знания. Происходит постепенное вовлечение населения Восточной Европы в систему экономических интересов и торговли более развитых регионов и стран.

 

428

 

 

Жесткие (объективно жесткие, но совершенно нормальные и типичные для раннего средневековья) методы внедрения цивилизации [1] в Восточную Европу со временем приводят к адекватной реакции местной племенной верхушки. Она сливается с норманнской по первоначальному происхождению (русь) военно-торговой знатью. Итогом этого сложного этнокультурного и социально-экономического процесса становится создание собственного достаточно сильного государства - Древней Руси. Политического образования, способного как противостоять внешней агрессии, защищая и консолидируя местные племена, так и самостоятельно принуждать, порабощать и эксплуатировать все то же аборигенное население. Именно в таком контексте работорговлю, столь характерную для Восточной Европы в VIII-X вв., можно рассматривать как одну из причин и полноправных составляющих сложного и многогранного процесса формирования государственности. Каким образом работорговля и международная торговля вообще в сочетании с исследованными выше геополитическими, этносоциальными и географическими факторами могли влиять на население Северо-Западной Хазарии, предстоит установить далее.

 

 

1. В данном случае имеется в виду не какое-то одно из многочисленных спекулятивных определений цивилизации, не столько способствующих, сколько препятствующих конкретному историческому исследованию, а общегуманитарное представление о цивилизации и цивилизованности, связанное с наличием государства, письменности, развитой религии и экономики независимо от каких-то локальных способов или форм реализации этих признаков.

[Previous] [Next]

[Back to Index]