Болгария в XX веке. Очерки политической истории
Е.Л. Валева (отв. ред.)

2. БОЛГАРИЯ В ГОДЫ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ

(Г.Д. Шкундин)

 

1. Болгарские военно-политические цели в начальный период войны  53

2. "Болгарское лето" 1915 года  62

3. Победы болгарского оружия и маневры софийской дипломатии  69

4. В "объятиях" германского союзника  75

5. На пути к военно-политической катастрофе  79

 

 

1. Болгарские военно-политические цели в начальный период войны

 

Царь Фердинанд и болгарская правящая элита, в особенности высшее офицерство, не желали смириться с поражением страны во 2-й Балканской войне. Свои реваншистские цели Кобург выразил открыто в декларации в связи с окончанием войны, заявив, что "свертывает знамена в ожидании лучших времен". Послушное царю правительство либеральных партий во главе с Радославовым создавало политический климат, благоприятный для активизации реваншистских настроений. При этом оно использовало проблему беженцев с территорий Южной Добруджи, Фракии и Македонии.

 

Осуществить задуманное без ревизии Бухарестского мирного договора 1913 г. было невозможно, а робкие попытки болгарской дипломатии в 1913-1914 гг., накануне европейской войны, поставить вопрос о его пересмотре оказались безрезультатными. Начало военного конфликта в Европе автоматически делало болгарскую ревизионистскую внешнюю политику политикой реваншистской. Дело в том, что болгарский национальный вопрос являлся одновременно и вопросом территориальным. Болгария имела претензии практически к каждому из своих четырех соседей. Многонаправленность ее ревизионизма вызвала бы значительные затруднения у любой великой державы или коалиции государств, поставивших перед собой задачу привлечения Болгарии в качестве союзника.

 

В определении болгарской внешнеполитической концепции решающую роль играл Фердинанд. "Вся политическая жизнь Болгарии, особенно внешняя политика, направляется царем, - отмечал российский посланник в Софии А.А. Савинский. - Министры являются слепым орудием в его руках" [1]. Ранее в историографии существовала тенденция объяснять участие Болгарии в первой мировой войне на стороне Центральных держав исключительно субъективным фактором, т.е. "вероломством" и "германофильством" Кобурга. В работах болгарских и советских историков преобладала точка зрения, что "политика Фердинанда была направлена на подчинение интересов Болгарии захватническим планам австро-германского империализма" [2], а сам он назывался австро-германским агентом в Болгарии [3].

 

Такой подход представляется чересчур упрощенным. Как мы увидим далее, в ходе первой мировой войны Фердинанд и болгарское

 

53

 

 

правительство имели собственные цели, которые не всегда совпадали, а иногда и прямо противоречили военно-политическим целям Германии и Австро-Венгрии, что приводило к серьезным коллизиям. Не только в Болгарии, но и в ряде других балканских стран наличие монархов-иностранцев являлось особенностью государственной жизни. Вопрос в другом: как национально-государственные интересы этих стран соотносились с династическими интересами и личными целями чужеродных монархов?

 

На наш взгляд, национально-государственные интересы Болгарии и, как следствие, ее внешнеполитическая ориентация в годы первой мировой войны определялись не только и не столько личными амбициями и гегемонистскими химерами Кобурга, желавшего восстановить Византийскую империю под своим скипетром. В первую очередь, они были обусловлены нерешенностью болгарского национального вопроса. После поражения 1913 г. ни одна из политических группировок в болгарском обществе не переставала думать о национальном объединении. Поскольку с 1885 г. вся внешняя политика Болгарии фокусировалась на македонском вопросе, то Македония стала сердцевиной болгарских национально-территориальных требований. Значительная ее часть (так называемая Вардарская Македония) после Балканских войн вошла в состав Сербии, которую многие болгары считали врагом номер один. Образ этого врага усиленно насаждался официальной пропагандой.

 

24 июля 1914 г., узнав содержание австро-венгерского ультиматума Сербии, Радославов воскликнул: "Это большое счастье для Болгарии" [4]. Он и лидер Младолиберальной партии министр финансов Д. Тончев, являвшийся вторым лицом в правительстве, полагали, что австро-венгерская победа над Сербией вернет им Македонию без борьбы, В августе официозная печать превозносила Австро-Венгрию и доказывала, что она и Болгария имеют одинаковые интересы на Балканах и должны вести совместную политику. Целью этой политики открыто провозглашался разгром "общего врага" - Сербии и установление болгарской гегемонии на Балканах. Эта шовинистическая пропаганда находила благоприятный отклик среди выходцев из Македонии.

 

Сквозь мощный гул антисербской пропаганды в первый месяц войны в газетах русофильских партий прорывались, правда, и отдельные нотки сочувствия Сербии, но одновременно выражалось и непреклонное убеждение, что Бухарестский договор должен быть пересмотрен, а Македония возвращена Болгарии. Как отмечал в донесении в Берлин от 2 сентября 1914 г. германский военный атташе в Софии барон К. фон дер Гольц, средний болгарин, по его наблюдениям, убежден в том, что европейская война должна вернуть Болгарии Македонию без ее участия в войне. "Общий балканский идеал состоит в том, чтобы получать, но ничего взамен полученного не давать", - добавлял он [5].

 

54

 

 

Лидеры БЗНС, Радикально-демократической партии, а также "широкие" социалисты отрицали войну как средство решения национального вопроса, выступая за соблюдение строгого и последовательного нейтралитета. Некоторые историки утверждают, что по существу эти партии не имели к началу войны определенной внешнеполитической программы [6].

 

В отношении БЗНС данный тезис нуждается в уточнении. Осмысление причин первой национальной катастрофы стало толчком к формированию внешнеполитической концепции лидера крестьянской партии А. Стамболийского. Еще в 1913 г., после заключения Бухарестского мира, он выдвинул лозунг автономии Македонии, что, по его мнению, явилось бы "самым справедливым решением Восточного вопроса ... самым надежным средством умиротворения Балканского полуострова ... самым необходимым условием для создания балканской федерации" [7]. Эту мысль Стамболийский развил в речи в Народном собрании 31 июля 1914 г. в условиях начавшейся войны между Австро-Венгрией и Сербией.

 

Отмечая шовинизм болгарской и сербской интеллигенции, их мечты о гегемонии в границах держав Симеона Великого и Стефана Душана, Стамболийский сказал, что народным массам чужд этот шовинизм, но им близка идея сближения, "объединения южного, балканского славянства". Однако, по его мнению, объединение южных славян в единое государство произойдет лишь тогда, когда сами народы свергнут три свои династии - черногорскую, сербскую и болгарскую, которые "являются единственным и самым крупным препятствием для южнославянского объединения на демократических началах" [8].

 

Но исторических условий для реализации этой идеи не имелось. Стамболийский понимал, что ей не благоприятствует обстановка начавшейся мировой войны. В тех условиях создание балканской федерации означало оказание Болгарией немедленной помощи Сербии и Черногории, а лидеры БЗНС выступали за сохранение нейтралитета. Они полагали, что такой ценой Болгария сможет добиться национального объединения, т.е. присоединения Македонии, но ей надо быть сдержаннее в своих требованиях, сократить размер претензий. Это ни в коем случае не означало предательства болгарских национально-государственных интересов. Если серьезно рассматривать вопрос о соглашении с балканскими странами о приобретении чего-либо без войны, заявляли лидеры Земледельческого союза, такая уступка абсолютно необходима. Ведь события 1913 г. показали, каковы последствия максимализма в национальных требованиях [9]. Уже после мировой войны, когда кабинет БЗНС привлек к суду виновников обеих "национальных катастроф", он обвинил буржуазные правительства в том, что те ставили перед собой заведомо невыполнимые внешнеполитические задачи: "Не за объединением (всех болгар. - Авт.) путем договоров

 

55

 

 

и войн вам надо было гнаться, а за автономией Македонии и Адрианополя" [10].

 

Стамболийский полагал, что национальное объединение болгарского народа не может произойти сразу и поэтому свои национально-территориальные требования болгарская дипломатия должна выдвигать адекватно развивающимся событиям. Он выступал за переговоры со всеми, кто бы ни обращался с подобными предложениями - с Центральными державами, с Антантой, с соседними балканскими странами, но только на базе сохранения Болгарией нейтралитета [11].

 

Уже в первые недели и месяцы европейской войны резко разошлись позиции политических партий по вопросу о роли России в достижении болгарских национальных идеалов, БЗНС с самого начала занял в этом вопросе реалистическую позицию. "Насколько вредно слепое германофильство, настолько вредно и слепое русофильство", - писала газета "Земеделско знаме" 12 августа 1914 г. "Земледельцы" неоднократно выражали симпатии России, но в то же время отмечали, что этих чувств недостаточно, чтобы привязать Болгарию к Антанте, так как это не отвечает высшим интересам болгарского народа, который стремится избежать войны [12].

 

Иной была позиция партий правящей коалиции. 29 августа орган Народно-либеральной партии газета "Воля" утверждала: "Россия была и остается самым непримиримым врагом Болгарии, она не только способствовала разгрому наших политических идеалов, но и впредь будет мешать их осуществлению". 4 сентября "Воля" писала: "Национальные интересы повелевают нам примыкать к противникам русской политики" [13].

 

Под покровительством Кобурга была создана Военная лига во главе с выходцем из Македонии генералом М. Савовым. Ей была присуща антирусская направленность. Именно эти настроения болгарской правящей верхушки имел в виду австро-венгерский министр иностранных дел Л. Берхтольд, заявляя своим подчиненным: "Страх перед Россией и ненависть к Сербии - вот наши лучшие союзники в Болгарии" [14].

 

Однако на народные массы эта пропаганда не оказывала действия. Народ Болгарии хранил сердечную благодарность своей освободительнице - России. Значительная часть интеллигенции и высшее православное духовенство активно пропагандировали сближение с Россией. Савинский сообщал в Петроград 22 октября: "...ко мне по нескольку раз в день поступали и поступают письменные и устные заявления учреждений, групп и отдельных лиц с выражением самых горячих чувств государю императору и России, с предложением услуг добровольцев. Я указал Радославову, что правительство систематически подавляет эти чувства, что мне тоже документально известно и что, таким образом, он ведет политику вразрез с общественным мнением" [15].

 

56

 

 

В этих условиях царь и правительство были вынуждены вести двойную игру. 1 августа, когда австро-сербский конфликт начал перерастать в европейский, а система международных отношений на Балканах, созданная Бухарестским миром, развалилась, Радославов выступил в Народном собрании, зачитав декларацию о внешней политике Болгарии и ее отношении к войне. Провозгласив сохранение строгого нейтралитета во время войны, он подчеркнул: "Мы не являемся в данный момент чьими-либо агентами и будем продолжать политику, отвечающую болгарским интересам".

 

Но это заявление было сделано, что называется, на публику. Царь и Радославов в тот же день активизировали свои тайные дипломатические усилия, показав на деле, как именно они понимают болгарские интересы. Фердинанд в письме к австро-венгерскому монарху Францу Иосифу написал: "Я счастлив, что высшие интересы моей страны совпадут с интересами Вашего Величества" [16]. На следующий день, 2 августа, с согласия царя Радославов сделал Германии и Австро-Венгрии предложение о военно-политическом союзе, представив проект соответствующего договора. Это предложение было пронизано идеей реванша в отношении Сербии. Взамен болгарское правительство требовало от Центральных держав гарантий неприкосновенности границ Болгарии и поддержки ее стремлений приобрести в будущем территории, на которые она имеет неоспоримые "этнографические и исторические права". Относительно Румынии в документе содержалась оговорка, что Болгария будет добиваться Добруджи военным путем в том случае, если Румыния перейдет на сторону Антанты. Если же Румыния пойдет вместе с Тройственным союзом, то Болгария откажется от Добруджи и при будущих территориальных изменениях расширит свои владения только на западе [17].

 

Данный меморандум являлся первым с начала войны изложением территориальных претензий Болгарии. Увлеченные идеей получения Вардарской Македонии и морально-психологически подготовленные к войне с Сербией, болгарские правящие круги отодвинули на второй план территориальные притязания к остальным балканским государствам, включая Турцию. Это не значит, что они отказались от своей программы-максимум в вопросе территориального расширения. Сан-Стефанский идеал держался в уме на всем протяжении войны.

 

Но, образно говоря, обжегшись в 1913 г. на молоке, царь и правительство спустя год дули на воду. Давая принципиальное согласие вступить в войну против Сербии, в данный момент они готовы были удовлетвориться расплывчатой, неконкретной формой послевоенного решения территориальных споров с другими соседями не без помощи Центральных держав. А в споре за Добруджу Румыния получала фору именно из-за своих союзнических отношений с Центральными державами, хотя из всех спорных территорий как раз на

 

57

 

 

Южную Добруджу Болгария имела самые обоснованные "этнографические и исторические права". Таким образом, речь шла не столько о национальных, сколько о территориальных интересах. С одной стороны, руководители Болгарии проявили умеренность при формулировании территориальных требований в начальный период войны, а с другой - беспринципность в трактовке болгарских национально-государственных интересов.

 

Наличие указанного меморандума позволило ряду болгарских историков утверждать, что вопрос о присоединении Болгарии к блоку Центральных держав был предрешен уже в первые дни войны. По их убеждению, только военные и дипломатические неудачи австро-германского блока в 1914 г. задержали формальное закрепление этого акта. Однако дальнейшие перипетии дипломатической борьбы за Болгарию между обеими воюющими группировками скорее доказывают правоту другой точки зрения, впервые высказанной Ф.И. Нотовичем, - о том, что в начале мировой войны "Болгария ... стремилась возвратить себе все потерянные территории и готова была ориентировать свою внешнюю политику на любую великую державу или группировку держав, которая поможет ей осуществить свои требования" [18].

 

Сам же Радославов писал позже в мемуарах: "Австро-Венгрия не была уверена в позиции Болгарии, где после объявления войны дела могли принять нежелательный оборот, если бы только Сербия пожелала удовлетворить болгарские претензии в Македонии" [19]. Не скрывал глава кабинета своих притязаний на Македонию и от дипломатов Антанты. 29 июля 1914 г. он прямо заявил Савинскому, что, "конечно, взял бы Македонию обеими руками" [20]. 14 августа в ответ на просьбу посланника в Греции Г. Пасарова об инструкциях по ведению переговоров с представителями Антанты Радославов дал краткое и ясное указание: "Требуйте всю Македонию!" [21]

 

В самый последний момент Фердинанд и Радославов отказались подписать союзный договор с Центральными державами. В значительной степени это было обусловлено провалом австро-германской дипломатии в деле вовлечения в войну на своей стороне Греции и союзной Румынии. Не имея гарантий благожелательного для Болгарии нейтралитета этих двух стран, софийские правители не рискнули напасть на Сербию.

 

По меткому выражению российского министра иностранных дел С.Д. Сазонова, с самого начала войны в Европе сформировались три блока государств: "triple alliance, triple entente et triple attente" (т.е. Тройственный союз, Тройственное согласие и Тройственное ожидание). К последней "тройке" он относил Италию, Румынию и Болгарию [22]. Эти три государства, союзоспособность которых была довольно велика, не торопились присоединиться ни к одной из двух противостоявших группировок. Сохраняя нейтралитет, они внимательно следили за ходом военных действий и выжидали, на чью сторону

 

58

 

 

склонится окончательная победа. До осени 1915 г., ведя торг с обоими воевавшими блоками, руководители болгарской внешней политики проводили в жизнь так называемую "дипломатию вращающейся двери", которая впускала одних участников переговоров в то время, когда другие выходили. В планах великих держав Болгария, как и все балканские государства, была вынуждена искать локальную проекцию на свои национально-государственные интересы.

 

На начальном этапе мировой войны в требованиях болгарского правительства не содержалось притязаний на присвоение территорий, где бы преобладало население явно неболгарского происхождения. Экспансионистские мотивы начали пробиваться в болгарской внешнеполитической программе позднее, в конце 1914 г., когда неудача австро-венгерского военного наступления на Сербию и вступление в войну Турции резко повысили значимость Болгарии как эвентуального союзника Центрального блока.

 

В ходе переговоров с Австро-Венгрией впервые речь зашла о возможном присоединении к Болгарии не только Македонии, но и собственно сербских земель. Берхтольд готов был обещать территорию до Пирота, лишь бы перетянуть болгар в свой лагерь [23]. Радославов же отвечал, что болгарское общественное мнение согласно с оккупацией Македонии, но не относится с симпатией к идее отторжения части Северной Сербии. Перспектива общей границы с Габсбургской империей возбуждала в определенных кругах Софии сомнения в возможности воспрепятствовать в дальнейшем австро-венгерской экспансии на юго-восток. Это означало ненужный риск для болгарской безопасности. Ссылки же на общественное мнение были "фиговым листком", которым Радославов прикрывал собственное нежелание выступать на стороне Центральных держав до тех пор, пока они не добьются решающих побед на фронтах. Спустя всего лишь несколько месяцев, когда в изменившейся военно-политической обстановке уже болгарское правительство стало требовать от Центральных держав признания своих прав на Восточное Поморавье с городами Ниш, Пирот и Вране, эти притязания оно обосновывало опять-таки ссылками на общественное мнение. Нашлись и соответствующие аргументы: захват Сербией этих земель на заключительном этапе русско-турецкой войны 1877—1878 гг., когда там якобы преобладало болгарское население; вхождение данных территорий до войны в диоцез Болгарской экзархии; стремление болгар-переселенцев из тех районов вернуться в свои родные места, и т.д.

 

Вступление Турции в войну на стороне Центральных держав 30 октября 1914 г. дало дипломатии Антанты возможность для маневра. Теперь за участие в войне можно было обещать Болгарии турецкую Восточную Фракию и тем самым если не отвлечь болгар от Македонии, то в крайнем случае умерить их претензии там. Но Радославов

 

59

 

 

дал понять, что не особенно интересуется Восточной Фракией, поскольку надеялся получить ее даже за нейтралитет в случае возможного разгрома Турции. Он отвечал, что война против турок непопулярна. "Но вот если бы Болгарии была дана сейчас Македония, то у всего народа явился бы новый подъем" [24]. 26 ноября и 9 декабря дипломаты стран Антанты вручили Радославову коллективные ноты, в которых уже не было и речи о военном выступлении Болгарии на их стороне, а делалась попытка заручиться лишь ее благожелательным нейтралитетом. За это были обещаны Восточная Фракия и "справедливые территориальные приобретения в Македонии" [25]. Такие неконкретные, расплывчатые обещания в отношении Македонии обрекли демарш на неудачу. Попытки Антанты соблазнить Радославова Восточной Фракией оказались безуспешными, поскольку интересы болгарской политики были направлены не на нее, а на запад и юг, где проживало значительное население, которое правительство считало болгарским. А в Восточной Фракии еще в результате Балканских войн произошли такие миграционные процессы, которые изменили этнический облик этой области - уже тогда она утратила свой и ранее не слишком ярко выраженный болгарский колорит. В вопросе о приоритете того или иного направления болгарских территориальных претензий Радославов не был одинок. С ним солидаризировались и политики антантофильской ориентации.

 

На рубеже 1914-1915 гг. они действовали достаточно активно. В январе 1915 г. 40 писателей, ученых, общественных деятелей во главе с корифеем болгарской литературы Иваном Вазовым направили царю обращение, в котором протестовали против германофильской политики кабинета Радославова. В марте того же года от имени жителей Софии Фердинанду снова было направлено письмо, которое подписали 109 политических деятелей, представителей интеллигенции, военных. В нем содержалось требование немедленно выступить на стороне России. Авторы письма утверждали, что наступил последний подходящий момент для объединения болгар [26]. Активно пропагандировало сближение с Россией и высшее православное духовенство [27].

 

Дипломатическое наступление Антанты в Болгарии в конце 1914 г. имело своим последствием то, что кабинет Радославова, прекрасно уяснив ключевую роль и огромное стратегическое значение Болгарии в изменившихся военно-политических условиях и спекулируя на этом, стал требовать компенсаций не только за выступление на стороне той или другой коалиции, но и даже за свой нейтралитет. Хотя в отличие от Антанты австро-германский блок обещал всю Вардарскую Македонию, но за нее надо было воевать, а при отсутствии крупных военных успехов этого блока ввязываться в войну на его стороне Кобург и Радославов не хотели. Поэтому весь январь 1915 г., вплоть до начала Дарданелльской операции, глава кабинета

 

60

 

 

продолжал вести дипломатический торг с Антантой, пытаясь "набить цену" за болгарский нейтралитет. Он инструктировал посланника в Париже Д. Станчова: "Болгария не отказывается от своих исторических и этнографических прав и не скрывает этого: она не может без Македонии и Кавалы, Сере, Драмы и Добруджи, а так же линии Энез-Мидье. Когда говорите, не забывайте подчеркивать: Болгария будет с теми, кто гарантирует ее права на них" [28]. Таким образом, за свой нейтралитет Радославов требовал от Антанты ни больше, ни меньше, как создания Великой Болгарии в сан-стефанских границах.

 

То, что либеральная коалиция к началу 1915 г. еще не определилась окончательно в своей внешнеполитической ориентации, косвенно подтверждается фактом трехмесячной поездки лидера Народно-либеральной партии бывшего министра иностранных дел д-ра Н. Геннадиева в Рим, Париж и Вену в конце 1914 - начале 1915 г. Он вернулся на родину с сильными прантантовскими симпатиями. Из результатов поездки лидер стамболовистов сделал ряд важных выводов, главный из которых заключался в том, что Италия будет воевать на стороне Тройственного согласия. Это вовлечет Румынию и Грецию в ту же группировку, и они выступят против Болгарии, если последняя примкнет к Центральным державам и к Турции. Для Геннадиева была очевидна тенденция к увеличению числа союзников Антанты, и в то же время он не видел никаких перепектив, что какое-либо государство присоединится к Центральному блоку.

 

В этих условиях Геннадиев полагал, что наиболее благоприятным для Болгарии решением было бы выступить на стороне Антанты и объявить войну Турции. Причем, по его мнению, это надо было сделать сразу после вступления в войну Италии и до предполагаемого успешного завершения начавшейся 19 февраля 1915 г. Дарданелльской военно-морской операции стран Антанты. Таким образом повысилось бы значение Болгарии в глазах союзников по Антанте, которые были бы вынуждены считаться с болгарскими претензиями. Если же страна все-таки не вступит в войну теперь, рассуждал Геннадиев, тогда лучше до конца войны сохранять нейтралитет, так как после окончания военных действий нейтральные государства будут весьма авторитетны и Болгария смогла бы получить больше, чем после запоздалого и бессмысленного вступления в войну [29].

 

5 марта 1915 г. Геннадиев поделился своими соображениями на заседании совета министров, но поддержки не получил. Радославов не позволил ему зачитать подготовленный доклад, и большинство министров даже не знали, что такой документ вообще существует [30].

 

Позиций Геннадиева стала официальной линией его фракции в Народно-либеральной партии. Эволюция внешнеполитической ориентации партийного шефа послужила главной причиной раскола

 

61

 

 

в рядах стамболовистов. Второй человек в партии, убежденный германофил Добри Петков выступил против Геннадиева, обвиняя его в русофильстве, в том, что он изменил традиционному недоверию партии к политике России. Впоследствии лидер стамболовистов был отстранен от активной политической жизни и брошен в тюрьму. Группа же Петкова поддерживала правительство во всех его действиях в 1915-1918 гг. Ее главным идеологом стал известный публицист и юрист Димо Кьорчев. Свои внешнеполитические воззрения он отразил в рукописи неопубликованной брошюры, работа над которой была завершена в июле 1915 г. Здесь он доказывал, что влияние Британии и России на Балканах устранено навсегда и будущее Болгарии - лишь в союзе с великой Германией [31].

 

 

2. "Болгарское лето" 1915 года

 

Следующий виток в динамике болгарских территориальных притязаний связан с Дарданелльской операцией. Союзоспособность Болгарии для обеих воевавших группировок сразу резко возросла. Великобритания и Франция вновь стремились вовлечь ее в войну против Турции. Для Центрального же блока с началом военных действий в Проливах возросла необходимость военных поставок для Турции из Германии и Австро-Венгрии и роль при этом болгарского транзита. Кроме того, ухудшилась общая военно-политическая ситуация Центральной коалиции. В марте 1915 г. российскими войсками была взята мощная австрийская крепость в Галиции Перемышль. Все более угрожающим для австрийцев и немцев становилось поведение Италии.

 

Радославов решил поспекулировать на изменившейся конъюнктуре и снова поднял вопрос о компенсациях за болгарский нейтралитет. Он стремился выторговать побольше уступок у обеих сторон. Между тем разгорелась острейшая дипломатическая схватка за привлечение Болгарии в качестве союзницы. Перипетии этой борьбы вошли в историю под названием "болгарское лето". Оказавшиеся в сложной ситуации руководители Германии и Австро-Венгрии были сговорчивее. 23 мая, в день вступления в войну Италии, они все-таки дали Радославову давно требуемую декларацию о двух зонах в Македонии - так называемых "бесспорной" и "спорной". Обе зоны обещались в качестве вознаграждения за благосклонный болгарский нейтралитет [32]. 6 июня за него же в новой ноте Центральные державы обещали, помимо Македонии, территориальные компенсации за счет Греции и Румынии в том случае, если те присоединятся к Антанте [33].

 

Хотя основная цель была достигнута, глава болгарского кабинета не был удовлетворен полностью. Он ожидал еще некоторых компенсаций за счет Турции. Интересно, что, ведя в это же время переговоры

 

62

 

 

с Антантой о компенсациях за эвентуальное военное выступление Болгарии на ее стороне и требуя обе зоны в Македонии, Кавалу с Сере и Драмой, Радославов тщательно избегал упоминания о линии Энез-Мидье, хотя антантовская дипломатия ему ее усиленно навязывала нотой от 29 мая [34]. Объясняется это кажущееся противоречие просто. Вопрос о компенсациях за счет Турции имел внутриболгарский аспект. В условиях, когда в стране ширилось движение за присоединение к Антанте и за выступление против Османской империи, Радославов надеялся, что Германия заставит турок уступить линию Энез-Мидье "добровольно". Тем самым будет укреплено положение его кабинета, ибо из рук оппозиции был бы вырван "самый сильный козырь" [35]. С согласия царя он стал напрямую шантажировать младотурок, но был непоследователен относительно размера турецких компенсаций, непрерывно колеблясь между линией Энез-Мидье и долиной Марицы. Не было единства по этому вопросу и между членами правительства. Некоторые под влиянием Тончева поддавались искушению требовать от Османской империи максимальных уступок. Другие считали приобретения за ее счет второстепенными и советовали искать компромисс, который ускорит переговоры с Берлином и с Веной. Они представляли общественные настроения, распаленные мечтой об осуществлении национальных идеалов прежде всего в Македонии, а в тот момент, по их убеждению, к данной цели прямиком вел союз с Центральными державами.

 

В конечном итоге все опять решил военный фактор. Оказавшаяся в сложной ситуации в результате высадки десанта Антанты на Галлипольском полуострове, Турция согласилась по конвенции от 6 сентября 1915 г. уступить территорию в 2 тыс. кв. км по нижнему течению Марицы в районе Димотики, а также железнодорожную станцию Караагач в предместье Адрианополя. Это передавало всю железную дорогу от Свиленграда до Дедеагача и все течение Марицы в руки Болгарии [36].

 

Объем этих уступок ни в коей мере не мог сравниться с масштабом первоначальных болгарских требований. Но достижение соглашения с Османской империей даже на таких условиях было для Радославова успехом, позволявшим в какой-то мере стабилизировать внутриполитическую ситуацию. Присутствовал здесь и пропагандистский момент, поскольку кабинет стремился представить себя в глазах общественного мнения способным решать проблему "собирания" болгарских земель.

 

Одновременно велись переговоры о заключении союза с Германией и Австро-Венгрией. За участие в разгроме Сербии болгарское правительство потребовало всю Македонию и как можно бóльшую часть территории до Моравы, но во всех случаях с округом Неготин. Что касается гарантий против Греции, то даже за возможную мобилизацию ее армии в "виде наказания" она должна была передать

 

63

 

 

Болгарии не только Кавалу, но также Сере и Драму, ибо экономически наиболее выгодная железная дорога к Эгейскому побережью, котирую намеревалось строить болгарское правительство. должна была проходить через эти города. В пункте 12 проекта союзного договора, который привез в Берлин в конце июля 1915 г. эмиссар царя подполковник П. Ганчев, содержалось требование согласия на заключение личной унии между Болгарией и Албанией в том случае, если последняя после войны останется самостоятельным государством и если большинство албанского народа согласится с этим [37].

 

Правда, когда Радославов вручил 24-25 август посланникам Центральных держав официальный текст болгарского проекта союзного договора, в нем статья 12 с требованием болгаро-албанской личной унии была снята. Глава правительства заявил, что это сделано по желанию Фердинанда, дабы не усложнять переговоры. Отличие этого проекта от того, который принес в Берлин Ганчев, сводилось и к еще одной ступке болгарской стороны — за активное участие в войне против Сербии в статье 5 Радославов требовал не всю Восточную Сербию до Моравы, а только ту ее территорию, которая до Берлинского конгресса находилась под юрисдикцией Болгарской экзархии [38].

 

Но снова решающее слово было царем. По своим каналам он узнал, что в отличие от Габсбургский империи Германия проявляет бóльшую сговорчивость по балканским территориальным вопросам и готова удовлетворить болгарские территориальные притязания в расширенном варианте, т.е. дать ей все Восточное Поморавье. Фердинанд заставил Радославова 2 сентября потребовать у Австро-Венгрии сохранения гарантий для Болгарии на аннексию всей Восточной Сербии до Моравы [39]. В этом эпизоде проявилась старая беда болгарской дипломатии - ее непоследовательность. Наблюдая со стороны за военными успехами Центрального блока летом 1915 г. Кобург и Радославов стали лихорадочно форсировать присоединение Болгарии к этой коалиции. С одной стороны, они раздумывали, боясь продешевить, а с другой — спешили, опасаясь возможного изменения военной конъюнктуры. Именно этим объясняется их метания из стороны в сторону при формулировании территориальных претензии.

 

6 сентября 1915 г. союзный договор между Болгарией и Германией, а также военная конвенция этих двух государств и Австро-Венгрии были подписаны без ведома большинства болгарских министров и без согласия Народного собрания. В отдельном соглашении болгарам были обещаны спорная и бесспорная зоны и Македонии, и также территория Поморавья по верхнему течению реки до слияния Южной и Западной Моравы. В случае вступления в войну на стороне Антанты Греции или Румынии Болгарию предполагалось вознаградить территориями, утраченными ею по Бухарестскому миру, а также "исправить" болгарско-румынскую границу восточнее Силистры,

 

64

 

 

что было предусмотрено еще Берлинским договором 1878 г. [40]

 

Уже на следующий день после подписания договора, 7 сентября, с согласия царя Радославов принял германское предложение об уступке Греции после окончания войны се нейтралитет двух округов в Македонии - Дойранского и Гевгелийского [41]. Это согласие, будучи верхом беспринципности Фердинанда и Радосданова в трактовке болгарских национально-государственных интересов, косвенно подтверждает тот тезис, что в своих претензиях на Вардарскую Македонию софийские правящие круги исходили не столько из этнического фактора, сколько из геостратегического. Зарясь на исконно сербские земли и стремясь к созданию "Великой Болгарии", они готовы были пожертвовать лозунгом "национального объединения" и уступить земли, значительная часть населения которых считала себя болгарами.

 

При этом подразумевалась геостратегическая сверхзадача - элиминирование Сербии как важного фактора на Балканах. Это являлось одной из главных военно-политических целей болгарской правящей элиты с самого начала войны. Все предложения о территориальных приобретениях в Македонии, исходившие от Антанты, изначально не удовлетворяли Софию потому, что они предполагали еще большие компенсации Сербии и ее расширение в направлении Адриатики. Сохранение же Сербии на политической карте Европы, даже уменьшенной территориально, а тем более увеличенной, никак не соответствовало гегемонистским устремлениям Кобурга и части болгарских политиков. Такое положение дел толкало их в австро-германские объятия. Наличие захватнических тенденций в болгарской внешней политике того периода признавал задним числом, уже после войны лидер Прогрессивно-либеральной партии д-р С. Данев: "В этом договоре (от 6 сентября 1915 г. - Авт.) решался скорее вопрос об исчезновении Сербии с карты Европы, чем о нашем объединении" [42].

 

Летом 1915 г. Фердинанд и Радославов, введенные в заблуждение временными успехами германского оружия, которые они сочли предвестниками скорой и окончательной победы Центральных держав, сделали судьбоносный выбор, оказавшийся впоследствии роковым а для них лично, и для страны и целом. В отличие о лета 1914 г. . теперь стало уже очевидным, что европейская война затянется надолго. Тем не менее в Софии пренебрегли собиранием точной, полной и объективной информации о состоянии экономики, человеческим ресурсов и военных потенциалов обеих коалиции, хотя даже арифметическое сравнение данных показало бы неоспоримое преимущество Антанты. Для политиков, привыкших рассуждать масштабно, а не замыкаться в узкорегиональных рамках Балкан, было очевидным, что если Германия не использовала все преимущества блицкрига и не одержала победу в первый год войны, то в многолетней

 

65

 

 

войне на истощение, приобретавшей тотальный характер, она обречена на неминуемое поражение. Примкнув же к Центральному блоку, Болгария вступила в лагерь обреченных. Впоследствии и шеф Демократической партии Малинов, которому пришлось в 1918 г., образно говоря, расхлебывать кашу, заваренную царем и Радославовым в 1915 г., и Стамболийский, вынужденный от имени Болгарии подписать унизительный для нее мирный договор 1919 г., с полным основанием утверждали, что эта "война была проиграна уже тогда, когда началась" [43].

 

По мнению историка М. Лалкова, "именно в выборе союзной коалиции коренится историческая ошибка болгарской политики, допущенная осенью 1915 г., а не в принципиальном решении воевать во имя национальных идеалов и за ревизию пагубного (Бухарестского 1913 г. - Авт.) мирного договора. Это решение было регионально, исторически и этнически оправданным, но Болгария искала его осуществление в ошибочном, поспешно избранном направлении, за которое нация позднее заплатила жертвами, страданиями, лишениями и вторым разгромом" [44].

 

Хотя история не признает сослагательного наклонения, тезис Лалкова возвращает нас к вопросу об альтернативности в ходе исторического процесса. Существовала ли альтернатива вступлению Болгарии в европейский конфликт в октябре 1915 г.? Не разумнее ли было продолжать проведение политики нейтралитета? Историки, оправдывающие принципиальное решение о вступлении в войну, утверждают, что после неудач в Балканских войнах болгарский национальный вопрос можно было решить только силой оружия. Мирный подход к развязыванию узла, завязанного в Бухаресте в 1913 г., доказал свою безрезультатность. По мнению Лалкова, определяющим оставался силовой фактор - другой альтернативы в решении общенациональных задач во время войны не существовало.

 

Фактически Лалков приходит к умозаключению, что Болгарии следовало воевать на стороне Антанты. Но и в таком случае при любом раскладе балканского пасьянса, даже при самом благоприятном исходе для антантовского блока, война не могла принести болгарам целостное решение национально-территориального вопроса в том виде, как его представляли болгарские политические деятели, т.е. в виде воссоздания Сан-Стефанской Болгарии. Если даже допустить правоту точки зрения Лалкова, то для достижения болгарского национально-территориального идеала участие страны в войне на стороне Антанты являлось пусть необходимым, но отнюдь не достаточным условием. Для этого было к тому же необходимо, чтобы все соседи Болгарии к исходу войны оказались в лагере побежденных, поскольку от соседей-нейтралов и тем более победителей она все равно бы никаких территориальных уступок не получила, даже если бы великие державы Согласия были готовы удовлетворить болгарские претензии. Это доказывается и неудачным для Антанты исходом

 

66

 

 

"болгарского лета" 1915 г. Одной из главных причин данной неудачи стало упорное нежелание сербского и греческого правительств пойти на уступки болгарам в Македонии, несмотря на давление, оказанное на них великими державами Антанты. Но Сербия, к войне против которой не только правительство, но и значительная часть рядовых граждан были морально-психологически подготовлены, к моменту принятия окончательного решения болгарским правительством прочно связала свою судьбу с державами Антанты и уже более года воевала на их стороне. И если она не пошла на уступки в 1915 г., находясь в сложнейшей военно-политической ситуации, то неужели Фердинанд и Радославов в дни принятия важнейшего внешнеполитического решения могли хотя бы на минуту усомниться в том, что сербы станут еще непреклоннее в случае победоносного для них исхода войны? Все эти соображения, безусловно, делали еще более узким коридор, в котором находились царь и глава правительства в момент решающего выбора.

 

Сменивший Берхтольда в качестве главы венской дипломатии И. Бурнан уже после войны признавал: "Если бы Болгария осталась нейтральной, ей пришлось бы отказаться от своей национальной программы. Ей было суждено идти только с нами" [45]. Что же, определенная доля истины в этом утверждении есть, по крайней мере в первой его части. Отказаться от пестовавшегося десятилетиями сан-стефанского идеала было больно. Но ведь недаром говорят, что политика - это искусство возможного, а достижение такого идеала являлось целью неосуществимой. При любом исходе войны, даже победоносном для Центральной коалиции, рассчитывать на установление сан-стефанских границ Болгария не могла именно из-за многонаправленности своих территориальных притязаний, порожденной итогами 2-й Балканской войны. Беда состояла в том, что Фердинанд и Радославов не могли, да и не хотели осознать реальность этого неприятного для себя факта, предпочитая гоняться за сан-стефанским миражом. Если бы цели софийских правящих кругов отличались умеренностью, то можно было бы добиться их достижения, сохраняя строгий нейтралитет в отношении обеих воевавших группировок. Имеется в виду не пассивное бездействие, а нейтралитет активный, предполагавший ведение в строжайшей тайне переговоров со всеми, в том числе с соседями Болгарии, и закрепление де-юре территориальных обещаний за этот нейтралитет, раздаваемых обеими коалициями, Такую точку зрения еще весной 1915 г. с крестьянским простодушием и практичностью выразил Стамболийский: "Если будем сидеть спокойно, скорее получим в качестве компенсации территорию вплоть до Вардара" [46].

 

Но, по словам Г. Маркова, "нейтралитет для Болгарии в Великой войне был временной остановкой перед тем, как сесть в поезд вырисовывающихся победителей". Упуская из виду, что чувства являются плохими советчиками в политике, историк утверждает:

 

67

 

 

"Терзаемая свежими ранами, полученными во время своего недавнего крушения, Болгария не могла бы, скрестив руки, спокойно наблюдать за пожарами, разгоравшимися на полях сражений. Для нее нейтралитет был средством, а не самоцелью" [47]. Но возникает вопрос: средством достижения какой цели? Той, которая была изначально неосуществима?

 

На наш взгляд, только оставаясь нейтральной, залечивая раны, полученные во время Балканских войн, наращивая свой военно-экономический потенциал, сохраняя боеспособную армию, Болгария могла бы рассчитывать на то, что в конце страшной войны, которая неминуемо обескровит всех участников - победителей и побежденных, - ее территориальные амбиции частично будут удовлетворены. На большее надеяться не следовало с самого начала европейского конфликта. Но для этого царю и Радославову необходимо было примириться с мыслью, что лучше получить хоть что-нибудь без особого риска, чем зарясь на многое и рискуя многим, потерять все. И ждать, ждать, ждать... Из всех членов "Тройственного ожидания" только Болгария не умела ждать. Ведь ее общее военно-стратегическое положение в сентябре-октябре 1915 г. было таково, что, оставаясь нейтральной, она ни в коей мере не рисковала стать страной, оккупированной войсками той или иной воюющей коалиции. Тогда ей еще не грозила будущая участь Греции, высадка британо-французских войск в которой попросту вовлекла эту страну в орбиту антантовского блока, предопределив сам внешнеполитический выбор греческих правящих кругов. Возможности дальнейшего маневрирования на базе нейтралитета для Болгарии в начале осени 1915 г. еще не были исчерпаны.

 

Против правительства выступил блок оппозиционных партий. В него входили Народная, Прогрессивно-либеральная, Демократическая, Радикально-демократическая партии, Земледельческий народный союз, а также "широкие" социалисты. Преобладающая часть оппозиционеров выступали не за сохранение строгого и последовательного нейтралитета, а за участие в войне на стороне Антанты. Многие из них были замешаны в нашумевшем деле Ф. де Клозье - французского агента, пытавшегося летом 1915 г. скупить для нужд Антанты хлеб в Болгарии.

 

17 сентября, т.е. уже после подписания Болгарией тайных соглашений с Центральными державами, но еще до объявления мобилизации, состоялась встреча царя Фердинанда с шефами оппозиционных партий. Они предприняли последнюю попытку изменить внешнеполитический курс Кобурга и правительства. Во время аудиенции Стамболийский предупредил царя, что если тот осмелится повести страну по пути военных авантюр, то рискует лишиться не только короны, но и головы. По своему духу и содержанию речь Стамболийского была исключительно редким явлением во взаимоотношениях болгарских политических лидеров с Фердинандом, давно установившим

 

68

 

 

в стране личный режим. За эту речь после начала мобилизации Стамболийский был арестован и осужден на пожизненное заключение.

 

23 сентября в стране была объявлена всеобщая мобилизация. 14 октября 1915 г. Болгария вступила в европейскую войну на стороне Германии, Австро-Венгрии и Турции. Тройственный союз превратился в Четверной.

 

 

3. Победы болгарского оружия и маневры софийской дипломатии

 

Формально Верховным главнокомандующим болгарских вооруженных сил считался царь Фердинанд. Фактическое же руководство осуществлял Главнокомандующий действующей армии генерал-майор (с октября 1916 г. - генерал-лейтенант) Н. Жеков. Всего в армию первоначально было мобилизовано 559 тыс. человек. Болгарские войска были подчинены германскому командованию. На них возлагалась двоякая задача. Прежде всего, болгары должны были содействовать наносимому по Сербии удару австро-германских войск под командованием генерал-фельдмаршала А. Макензена. Наступая в Македонии, руководимая генерал-лейтенантом Г. Тодоровым 2-я болгарская армия должна была отрезать сербам путь отступления по долине Вардара на юг, к Салоникам, где 5 октября 1915 г. началась высадка экспедиционного корпуса Антанты.

 

В то же время возглавляемой генерал-лейтенантом К. Бояджиевым 1-й армии предписывалось отбросить силы сербов от сербо-румынской границы и прервать их сообщение с Россией по Дунаю. Она наступала сразу по нескольким направлениям, не нанося сосредоточенного удара. 26 октября ее дивизии заняли Заечар, Княжевац и Пирот. Преследуя отступавшие соединения сербов, 1-я армия 4 ноября овладела нишским укрепленным пунктом, через четыре дня заняла Лесковац, а 11 ноября соединилась с войсками Макензена.

 

Тем временем 2-я армия вела наступление по двум направлениям: Куманово-Скопье и Царево-Село-Кочани. До конца октября она заняла города Куманово, Скопье и Вране, прервав тем самым телеграфное и железнодорожное сообщение сербов с войсками Антанты в Салониках. Тогда две французские и одна британская дивизии выдвинулись к верховью реки Черны и развернулись между Криволаком и Дойранским озером. Тодоров пресек их нерешительные попытки вернуть участок железной дороги Скопье-Вране и вынудил противника перейти к обороне. Правда, упорные атаки 2-й болгарской армии против сербов у Качаника и Бабуна и против англичан и французов у Криволака в период с 6 по 15 ноября также не увенчались успехом. Тодорову была поставлена непосильная

 

69

 

 

задача - отрезать главные силы сербской армии у Крагуеваца и уничтожить их. 22 ноября сербы нанесли контрудар против правого крыла 2-й болгарской армии в районе Ферижовича. В ходе операции Макензен, не желая отступать от ранее намеченного плана, не смог усилить армию Тодорова настолько, чтобы та выполнила свою задачу. Отрезать пути отхода главных сил сербов через Албанию к Адриатике не удалось. В конце ноября, преследуя остатки сербских войск, болгары оккупировали большую часть Косова.

 

Таким образом, они сыграли важную роль в нанесении Сербии поражения. Это дало возможность Фердинанду потребовать пересмотра соглашения от 6 сентября, на котором еще не успели высохнуть чернила. 15 ноября царь выразил желание "исправить" будущую болгарскую границу и провести ее по течению рек Топлица и Ибар северо-восточнее линии Ниш-Приштина. Пограничная же линия, предусмотренная 6 сентября, была, по его словам, неблагоприятной для болгар с военной точки зрения. Кобург развивал мысль, что для будущего развития Болгарии выгодно соседство с Австро-Венгрией, а не с Сербией, которая всегда, по его мнению, будет орудием "русских смут и интриг" [48].

 

Здесь играли свою роль династические интересы Кобурга и его патологическая ненависть к династии Карагеоргиевичей. Он готов был смириться с созданием черногоро-сербского государственного объединения под эгидой династии Петровичей, как с наименьшим злом по сравнению с сохранением Сербии, даже урезанной территориально.

 

Ноябрь 1915 г. ознаменовался расширением территориальных притязаний Софии еще в одном направлении. По мере продвижения наступавших болгарских войск к греческой границе Радославов по указке царя заговорил о больших жертвах, принесенных болгарами на алтарь общей победы и потребовал "еще некоторых маленьких территориальных компенсаций". Речь шла о той части Эгейской Македонии, в которой болгарской армии предстояло вести сражения. Явным было стремление софийских стратегов вступить в Салоники [49]. Но осуществить эту мечту им не удалось.

 

К 11 декабря 1915 г. болгарская армия завершила операции против сербов в Вардарской Македонии и остановилась на сербо-греческой границе, не переходя ее. Это было сделано под давлением германского командования, дабы не дать повод Греции примкнуть к Антанте. Немцы стремились оттянуть на Балканы с Западного фронта как можно больше британо-французских сил, "сковав" их болгарской армией. В то же время они понимали, что после военного разгрома Сербии остается мало шансов заставить болгар участвовать в военных действиях на других фронтах. Ведь, оккупировав Вардарскую Македонию, Болгария добилась осуществления своей основной военно-политической цели, ради которой она вступила в европейский конфликт. Антанта образовала Салоникский фронт.

 

70

 

 

Следовательно, замыслы Германии вполне удались - болгары сковали значительные вражеские силы.

 

Упоение собственными военными успехами увеличило территориальные аппетиты софийских правящих кругов. Оккупировав в ходе военных действий Приштину, Джяковицу, Призрен, Урошевац, Дебар и Эльбасан, болгары отказались передать их органам военного управления Австро-Венгрии. Фердинанд уже открыто стремился к присоединению большей части Косова и Западного Поморавья с железной дорогой до Парачина. В скрытом же виде его претензии распространялась и на территорию средней Албании с выходом к Адриатике. Это привело к конфликту с Габсбургской империей. Для того чтобы придать весомость своей позиции, царь выдвинул совсем уж абсурдный аргумент - якобы население Косова большей частью болгарское, и выразил решимость не уступать даже под угрозой вооруженного конфликта с Австро-Венгрией [50].

 

В споре с Веной царь решил заручиться поддержкой из Берлина. Он полагал, и не без оснований, что Германия, заинтересованная в эксплуатации рудников Восточной Сербии и в контроле над железной дорогой от Смедерева до Парачина для вывоза руды, отдаст предпочтение при решении территориальных споров Болгарии, а не Австро-Венгрии. Так и произошло. В начале февраля 1916 г. Кобург, Радославов и Жеков посетили Германию, где настаивали на разделе "остаточной" Сербии. Кайзер Вильгельм II пообещал Фердинанду закрыть глаза на приобретение Болгарией дополнительных территорий в Сербии, которые не были предусмотрены в тайном соглашении от 6 сентября 1915 г. [51]

 

Кроме того, Фердинанд выразил несогласие с установлением австро-венгерского протектората над Албанией. Он не выдвинул открыто болгарских притязаний на Албанию, за исключением Эльбасана, а предложил создать самостоятельное албанское государство под властью турецкого принца. Данное предложение было обоснованно расценено в Берлине как маневр и первый шаг к установлению в перспективе болгарской власти над Албанией, хотя там сочли это личной политикой царя, не отвечавшей взглядам Радославова и других государственных деятелей Болгарии.

 

В целом в болгарской политике по албанскому вопросу в начале 1916 г. наблюдалось постоянное колебание между стремлением добиться выгодного для Болгарии раздела албанской территории и выхода к Адриатике через Валону и желанием возвести на вакантный албанский престол младшего сына Фердинанда князя Кирилла, тем самым поставив под контроль всю страну под прикрытием реальной унии. Наиболее горячие головы призывали к осуществлению второго варианта [52]. Но затем, осознав нереальность единовременного осуществления своих планов, царь стал действовать поэтапно. Он решил в первую очередь заинтересовать Турцию. Маневр с турецким принцем как раз и имел целью воспрепятствовать

 

71

 

 

воцарению в Албании какого-либо австро-венгерского или германского князя. Через такую полутурецкую Албанию, которую Турция не могла защитить, Болгария все-таки вышла бы к Адриатике. Кобург, очевидно, рассчитывал, что под властью мусульманского правителя страна не сможет консолидироваться и через несколько лет станет легкой добычей болгарских экспансионистов [53]. Но этим планам не суждено было сбыться.

 

В конечном итоге 1 апреля 1916 г. при посредничестве Германии конфликт между Болгарией и Австро-Венгрией был урегулирован. Соглашение между ними о разграничении оккупационных зон в Косове, оставлявшее Призрен, Приштину и Урошевац в болгарской зоне, хотя и носило временный характер, в сущности было выгодно Болгарии. В нем вся пограничная линия вдоль Моравы, установленная 6 сентября 1915 г., была охарактеризована как временная демаркационная линия, так же как и линия, установленная в Косове западнее предварительно обговоренной границы. Этот факт означал, что в перспективе болгарское правительство могло бы пересмотреть данное разграничение в свою пользу, ибо притязания в отношении Косова и Албании не снимались вплоть до окончания войны.

 

На других занятых территориях - в Поморавье и в Вардарской Македонии - болгары установили оккупационный режим, характер которого требует особого изучения. Ранее во всех обобщающих трудах по истории Болгарии и Югославии, изданных в СССР, этот режим характеризовался как террористический и даже "зверский" [54]. Ю.А. Писарев, например, сравнивая положение в двух оккупационных зонах, на которые была разделена завоеванная Сербия - болгарской и австро-венгерской, - утверждал, что положение населения в болгарском генерал-губернаторстве было особенно тяжелым, так как оккупационные власти ставили своей задачей осуществление насильственной ассимиляции сербского и македонского населения [55]. На самом же деле определенная часть славянского населения Македонии обладала тогда болгарским национальным самосознанием и приветствовала "воссоединение с матерью-Болгарией", а иногда македонцы добровольно вступали в ряды болгарской армии, чтобы сражаться против сербов [56].

 

Правящая коалиция исходила, прежде всего, из узкопартийных интересов, направляя в Македонию в качестве чиновников главным образом своих сторонников, которые далеко не всегда отличались профессионализмом. В их обязанности входило создание сети ячеек либеральных партий на местах - Радославов уже думал о следующих парламентских выборах и о голосах избирателей из Македонии. Оппозиция же использовала провалы правительства в Вардарской Македонии (кадровую проблему, коррупцию, недостатки в области образования и в культуртрегерской деятельности) для достижения собственных внутриполитических целей. Призывая "навести порядок в новых землях", оппозиция не менее правительства была озабочена

 

72

 

 

воцарением там "болгарского духа". Она рекомендовала направлять туда лучших учителей, причем активнее привлекать к этому делу выходцев из самой Македонии. По вопросу об этническом облике Македонии в обозримом будущем среди деятелей оппозиции наблюдался широкий разброс мнений. Так, член Земледельческого союза С. Омарчевский, после войны ставший министром народного просвещения, выступал против всяких послаблений в пользу национальных меньшинств. Он требовал, чтобы правящий кабинет в кратчайший срок "сделал все возможное, дабы эти земли... приобрели ту же окраску, какую имеет и наше государство". Более разумную и взвешенную позицию занял Малинов. Он призывал правительство воздержаться от этнических "чисток", от политики денационализации явно неболгарской части населения Македонии [57].

 

В августе 1916 г. болгарская армия, продвигаясь в Греции, оккупировала территорию между реками Места и Струма с городами Сере, Драма и Кавала. 27 августа в европейскую войну на стороне Антанты вступила Румыния. Это дало болгарскому правительству возможность реализовать территориальные приращения в Добрудже, предусмотренные в статье 2 тайного соглашения с Германией. 1 сентября в силу казус федерис Болгария объявила Румынии войну.

 

Общее руководство силами Четверного союза, выставленными против Румынии, осуществлял Макензен. В военных действиях участвовала 3-я болгарская армия численностью около 140 тыс. человек под командованием генерал-лейтенанта С. Тошева. Он решил нанести главный удар по сильно укрепленной крепости Туртукай (Тутракан). Основу ее обороны составляла линия из 15 фортов, удаленная от города на 5-7 км. Для овладения крепостью была создана ударная группировка во главе с генералом П. Киселевым. Она насчитывала 55 тыс. бойцов. Атака Туртукая началась рано утром 5 сентября, и уже к вечеру следующего дня румынский гарнизон капитулировал. В плен сдались 28 тыс. солдат и 450 офицеров. Вся крепостная артиллерия, снаряжение и боеприпасы двух дивизий противника попали в руки болгар [58].

 

Взятие Туртукая обезопасило левый фланг 3-й армии. Действуя в составе Дунайской армии Макензена, болгарские войска в октябре заняли Южную Добруджу до Констанцы и Чернаводы, а к началу 1917 г. и всю Северную Добруджу до устья Дуная. Фактически все территории, составлявшие сан-стефанский идеал, ради осуществления которого Болгария ввязалась в войну, находились под контролем ее армии. Речь теперь шла о закреплении правительством де-юре того, что находилось в его руках де-факто. Радославов заявил, что "болгарской будет та земля, на которую ступило копыто болгарского коня".

 

Тем не менее о достижении Болгарией ее военно-политических целей говорить было рано, поскольку она воевала не самостоятельно, а в составе Четверного союза. К этому времени в обществе и в

 

73

 

 

армии уже свершился переход от эйфории патриотизма к психологии большой войны. Страна начала осознавать, что участвует в коалиционной войне со всеми ее плюсами и минусами, а сама война существенно отличается от всех предшествовавших вооруженных конфликтов регионального балканского масштаба, в которых участвовала Болгария. Это означало, что победы болгарского оружия, сами по себе важные, не могут, однако, привести к почетному миру, если не будут подкреплены успехами армий всего Четверного союза на главных фронтах, прежде всего на Западном.

 

Дальнейшее участие в войне потеряло для Болгарии всякий смысл. По времени это совпало с изменением общих настроений в правящих кругах многих воевавших государств - все больше говорилось о необходимости примирения. Нагляднее всего этот поворот проявлялся в политике Германии, которая готовилась обратиться к Антанте с предложением приступить к мирным переговорам. Предварительно Берлин решил проконсультироваться со своими союзниками. Таким образом, перед софийским кабинетом в повестку дня встало формулирование подходящих для Болгарии условий окончательного мирного договора. В ответ на соответствующий австро-германский запрос Радославов 24 ноября 1916 г. официально заявил, что болгарские условия мира предусматривают получение сербских территорий, обещанных соглашением от 6 сентября 1915 г., и Южной Добруджи с ректификацией болгаро-румынской границы. Он добавил, что царь, возможно, потребует и присоединения Кавалы [59].

 

Смерть престарелого австро-венгерского монарха Франца Иосифа 21 ноября 1916 г. и последовавшее за ней вступление на габсбургский престол нового императора Карла I в Софии расценили как обстоятельства, благоприятствовавшие окончательному решению сербского вопроса. Здесь надеялись превратить соглашение от 1 апреля о разграничении в Косове, носившее временный характер, в окончательную договоренность с точной фиксацией западной границы "Великой Болгарии". Используя в начале декабря в Вене "похоронную дипломатию", царь и Радославов вновь подняли вопрос о судьбе Сербии и о болгарских притязаниях на Призрен и Приштину. Фердинанд предлагал компромисс: поделить Косово так, чтобы Приштина досталась Австро-Венгрии, а Призрен - Болгарии. Радославов же откровенно сказал Буриану, что ему лично не нужно ни Призрена, ни Приштины, а он осуществляет лишь личное желание Кобурга. Более того, по сведениям германской агентуры в Софии, на тайном заседании бюджетной комиссии Народного собрания глава кабинета заявил, что Болгария могла бы отказаться и от Призрена [60].

 

Чем объяснить такую внезапную уступчивость руководителей Болгарии по косовскому вопросу? Очевидно, не чем иным, как возникновением нового узла противоречий в Четверном союзе - на этот раз по вопросу о судьбе Северной Добруджи. Болгарские претензии

 

74

 

 

на нее противоречили интересам Германии и Турции. Для укрепления своих позиций в предстоящем споре с ними болгарская правящая верхушка, очевидно, хотела заручиться благожелательным отношением Австро-Венгрии, пойдя ей на известные уступки в Косове.

 

Поводом к началу мощной пропагандистской кампании в болгарской печати по вопросу присоединения всей Добруджи, а не только ее южной части стало неосторожное высказывание кайзера Вильгельма II. В разговоре с Радославовым в конце декабря 1916 г. он вопреки мнению военных и руководства МИД Германии дал согласие на присоединение к Болгарии Добруджи целиком до устья Дуная. Радославов тут же сообщил об этом царю, а 27 декабря упомянул в речи перед бюджетной комиссией Народного собрания. Все последующие утверждения германских дипломатов, что заявление кайзера - недоразумение, на Софию не повлияли. Официальная пресса в один голос твердила, что Болгария имеет исторические и этнические права на Северную Добруджу, которая являлась колыбелью Первого болгарского царства, до Берлинского конгресса считалась неотъемлемой частью болгарских земель и большинство населения которой якобы было болгарским. Реализация этих "прав" привела бы к тому, что обе железные дороги, связывавшие Европу с Турцией, и все судоходство в нижнем течении Дуная оказались бы под болгарским контролем. Болгаро-германские отношения и межсоюзнические отношения в составе Центральной коалиции в целом вступили в критическую фазу.

 

 

4. В "объятиях" германского союзника

 

К этому времени царь Фердинанд и кабинет Радославова уже находились в сильнейшей степени экономической, политической и военной зависимости от Германии, которая могла парализовать любые возможные действия, направленные на отрыв страны от Четверного союза.

 

Немцы беспощадно выкачивали из Болгарии продовольственные и сырьевые ресурсы. Еще с декабря 1915 г. по распоряжению правительства на болгарском рынке начали приниматься в качестве платежного средства немецкие бумажные марки. Вскоре они настолько наводнили рынок, что даже эмиссионный центр - Болгарский народный банк - не знал точного их количества. Закупая сырье (кожу, шерсть, хлопок) за обесцененные бумажные марки, германские империалисты тем самым лишали многие отрасли местной промышленности, например кожевенную и текстильную, необходимого им сырья. Затем они продавали Болгарии втридорога продукцию, изготовленную из ее же сырья, в том числе и обмундирование для армии. В целом война пагубно сказалась на химической, кожевенной,

 

75

 

 

табачной, текстильной и других отраслях индустрии. Во время войны лишь 20% предприятий работали в полную мощность, обслуживая нужды армии, 10% предприятий давали продукцию на гражданский рынок, а остальные 70% либо работали не на полную мощность, либо были вовсе закрыты [61].

 

Часть болгарских предприятий попала в распоряжение немецких монополий. Так, угольные разработки Перника и Бобов-Дола были переданы в руки синдиката, в котором заправлял германский банк "Дисконто Гезельшафт". В руки военного ведомства Германии попали медные рудники "Плакалница" около Елисейны [62]. Через посредство своих комендантов немцы контролировали все железные дороги Болгарии. Местным контролерам было запрещено проверять содержимое вагонов с германскими грузами.

 

Особенно катастрофически война отразилась на состоянии болгарских финансов. Кабинет Радославова не стремился сдерживать денежную эмиссию. Печатный станок работал непрестанно. За годы войны находившаяся в обращении денежная масса возросла более чем в 10 раз, хотя количество товаров на рынке резко сократилось [63].

 

Инфляция способствовала росту спекуляции. С целью обеспечить средства для ведения войны в апреле 1917 г. по требованию немцев правительство создало наделенную весьма обширными полномочиями Дирекцию по снабжению и регулированию экономики. Она должна была путем сложной системы надзора, регламентации и нормирования цен на товары бороться со спекуляцией, контролировать производство и обмен промышленной и сельскохозяйственной продукции, обеспечивать снабжение населения и армии. Однако попытка не удалась. В конце 1917-начале 1918 г. подорожание товаров (по нормированным ценам) в Болгарии шло в несколько раз быстрее, чем в других воевавших государствах [64]. Будучи бессильной приостановить нараставшую в стране разруху и хаос, дирекция не только не смогла установить контроль над экономикой страны, но вскоре ее органы превратились в гнезда спекулянтов (так называемых "гешефтмахеров"), занимавшихся аферами и хищениями. Фактически этот бюрократический аппарат являлся ширмой, прикрывавшей хозяйничанье в стране германского монополистического капитала.

 

На таком фоне особенно возмутительно выглядело резкое ухудшение положения основной массы трудового населения. Хозяйничанье немцев довело Болгарию до крайней степени истощения. Крестьяне страдали от реквизиций, производимых как своими, так и немецкими солдатами. Один из современников тех событий так писал о реквизиционных командах: "По домам ходили в поисках спрятанной муки и других продуктов команды тыловых солдат; они взламывали сундуки, распарывали матрацы, подушки и отбирали даже последний килограмм хлеба, если находили его" [65]. Голод ощущался и в столице, где власти из чувства самосохранения все же старались

 

76

 

 

снабжать население хлебом. Жители Софии из-за неурожая 1917 г. стали получать всего лишь по 300 г. хлеба в день.

 

Затяжка войны привела к мобилизации большинства работоспособного мужского населения. За три года участия в войне число мобилизованных в армию выросло с 559 тыс. до 880 тыс. человек. Это равнялось почти 1/5 всего населения страны. Процент мобилизованной в армию части населения в Болгарии был даже выше, чем к Германии и Австро-Венгрии [66].

 

Немцы придавали большое значение культурно-просветительной и пропагандистской деятельности в Болгарии. В 1916 г. они создали две пропагандистские организации, содействовавшие германскому проникновению в страну. Хотя между Немецко-болгарским обществом и Институтом экономического общения с Болгарией существовало определенное различие, оба учреждения обслуживали империалистическую экспансию германских монополий [67]. В деятельности обеих институций активно участвовали представители Немецкого банка, "Дисконте Гезельшафт" и других немецких монополистических объединений [68]. Органом откровенной германской пропаганды в Болгарии была ежедневная вечерняя газета "Дойче балканцайтунг".

 

Антантофильская оппозиция в Болгарии под влиянием военных успехов 1915-1916 гг. присмирела. Все партии, кроме "тесных" социалистов, осуществили некоторый дрейф в прогерманском направлении и послушно голосовали в парламенте за предоставление кабинету Радославова военных кредитов. Ведь и проантантовские партии мечтали о создании "Великой Болгарии" примерно в тех же границах, которых добился лидер либералов к концу 1916 г. В интервью германской газете "Фоссише цайтунг" в конце сентября 1917 г. Радославов долго распространялся о всенародной поддержке своей политики. Он пророчески заявил, что

 

"даже если бы сменилось правительство и на его место пришла оппозиция, которая ранее была настроена русофильски, то она все же не изменила бы эту политику, прежде всего не изменила бы союзу с Германией. Во имя национальных интересов она не могла бы сделать нечто подобное... Сегодня оппозиции правительству не существует в том, что касается национального объединения" [69].

 

Как показали дальнейшие события, в этом он оказался прав.

 

Силы, выступавшие за заключение сепаратного мира с Антантой, все более сосредоточивались за пределами страны, в частности в Швейцарии. Они вступали в контакты с представителями вражеской коалиции, выдвигали планы осуществления переворота в Болгарии, свержения Кобурга, некоторых обуревали республиканские настроения [70]. Но прочной опоры внутри страны у этих сил не имелось. Даже если бы переворот удался, вырвать Болгарию из объятий германского союзника было бы непросто. Здесь отсутствовали реальные политические силы, способные не только воспринять, но и,

 

77

 

 

главное, осуществить идею сепаратного мира с антантовской коалицией. Да и сама оппозиция была разрознена и лишена общей руководящей идеи, а потому инертна.

 

С начала 1917 г. все большее значение в укреплении болгарской зависимости от Германии приобретал добруджанский вопрос, который на некоторое время стал стержнем всей болгарской внешней политики. В ходе переговоров с побежденной Румынией обострились отношения Болгарии с ее партнерами по Четверному союзу. Турки при поддержке Германии потребовали в качестве компенсации за получение Болгарией Добруджи возвращения не только территорий в Восточной Фракии, уступленных 6 сентября 1915 г., но всей Западной Фракии до реки Месты [71]. Хотя Радославов и говорил в приватных беседах, что Добруджа не имеет для Болгарии столь же важного значения, как Фракия, он выступал против всяких уступок как в Добрудже, так и во Фракии из боязни, что подобные уступки приведут к падению возглавляемого им правительства [72]. Австро-Венгрия потребовала для себя территориальных компенсаций в округе Неготин между Дунаем и рекой Тимок, включая рудник Майданпек [73]. Германское правительство открыто стремилось к обладанию железной дорогой Чернавода-Констанца и Констанцским портом, а также требовало от болгар уступок экономического характера [74]. Споры о Добрудже фактически свидетельствовали о начавшемся процессе разложения Четверного союза.

 

Бухарестский мирный договор с побежденной Румынией был подписан 7 мая 1918 г. По нему Болгария получила лишь Южную Добруджу; в ее северной части устанавливался кондоминиум всех четырех союзников. Царь и Радославов, очевидно, полагали, что такой паллиатив, который являлся единственно возможным выходом из тупика противоречий, лишь отсрочит благоприятное для Болгарии решение вопроса о Северной Добрудже. Тем не менее договор вызвал бурю возмущения болгарской общественности. Радославова (и скрытно - царя) обвиняли в том, что еще до вступления в войну против Румынии они не заключили договор с Центральными державами, положившись на их союзническую солидарность. Предметом оживленного обсуждения стало место Болгарии в Четверном союзе. Уже после войны Данев охарактеризовал его так:

 

"Отношения между союзниками показывают наше будущее в том случае, если бы война закончилась в пользу Германии. Особый режим в Северной Добрудже, остановка наших войск перед Салониками, вопрос о границе по Марице - все это свидетельствует, что о подлинном объединении болгарского племени речи быть не могло. Роль статиста, которую Болгария играла на Брест-Литовской конференции, показывает, каково было бы наше международное положение под сенью великой Германии. Во время войны Болгария эксплуатировалась бессовестным образом, и это доказывает, что ей предстояло играть одну-единственную роль - роль германской колонии" [75].

 

78

 

 

Болгария до конца осталась сателлитом Германии. Накрепко пристегнутой к германской военной колеснице, ей было суждено имеете с рейхом испить до дна горькую чашу поражения.

 

 

5. На пути к военно-политической катастрофе

 

С начала 1918 г. общее военно-стратегическое положение Болгарии стало резко ухудшаться. В связи с подготовкой наступления на Западном фронте немцы перебросили туда почти все свои силы, дислоцированные в Македонии. Болгарская армия на Салоникском фонте была предоставлена собственным силам.

 

С конца 1917 г. она стала быстро революционизироваться. По словам британского премьер-министра Д. Ллойд Джорджа,

 

"болгарский крестьянин в конце концов окончательно понял, что все лишения и опасности переносятся им во имя господства тевтонов, а не во имя сохранения и расширения Болгарии, что лучше могло бы быть обеспечено соглашением с западными государствами. Это укрепляющееся убеждение охлаждало военный пыл болгарской армии. Она все более и более утрачивала желание подвергаться опасности и лишениям бесконечной и бесцельной для нее войны" [76].

 

Если в предыдущий период недовольство болгарских солдат проявлялось в основном в форме дезертирства, то в конце 1917 - начале 1918 г. в армии произошли открытые выступления солдат. Одним из них было волнение в 28-м Струмицком полку. Солдаты организованно отказались подчиниться приказу командования о подготовке к наступлению. 24 руководителя бунта были преданы военному суду, более 300 человек попали в штрафные батальоны [77]. Солдаты некоторых полков, находившихся внутри страны, отказывались отправляться на Салоникский фронт. Такая армия, неспособная к наступлению, в лучшем случае была в состоянии лишь обороняться.

 

Тем временем действия антантовских войск в Македонии оживились. 30 мая 1918 г. после ожесточенных двухдневных боев греческие войска, поддержанные французской артиллерией, овладели высотой Яребично. Фактически весь 49-й пехотный полк болгарской армии был уничтожен. В болгарской военно-исторической науке утвердилась точка зрения, что упорная оборона высоты болгарами, осуществленная такой ценой, не была оправданной. Этот бой является типичным примером бесполезного принесения в жертву войск, характерным для позиционного периода войны [78].

 

Все более дестабилизировалась и внутриполитическая ситуация. После Бухареста положение кабинета либеральных партий стало непрочным. 1 июня в отставку с министерского поста подал Добри Петков. Это вызвало правительственный кризис и в конечном итоге привело к падению Радославова. По словам министра народного просвещения П. Пешева,

 

79

 

 

"Радославов так долго заблуждался насчет дружеского расположения к нему царя Фердинанда, что никоим образом не допускал даже мысли, что будет сменен... и мне сказал, что он опять образует следующий кабинет" [79].

 

Однако 21 июня царь призвал к власти двухпартийное правительство демократов и радикал-демократов во главе с Малиновым. Объективно его главной внешнеполитической задачей должен был стать выход страны из мировой войны. Добиться этой цели, отвечавшей болгарским национально-государственным интересам, теоретически можно было, избрав один из трех альтернативных путей. Первый предполагал стремление к победе Четверного союза, второй - заключение сепаратного мира с антантовским блоком, а третий - подписание компромиссного договора о мире между Четверным союзом и державами Антанты без победителей и побежденных.

 

На этой исторической развилке пути монарха и нового главы кабинета разошлись. Оба исходили из ложной посылки, полагая, что после заключения Брест-Литовского и Бухарестского договоров позиции Четверного союза окрепли. Поэтому летом 1918 г. они еще не теряли надежд на осуществление своих претензий даже сверх границ, оговоренных 6 сентября 1915 г. Но царь все еще не потерял уверенности в правильности первого варианта, Малиной же предпочитал третий. Уже после войны он оправдывался:

 

"Кабинет в согласии с партиями полагал, что за спиной союзников мы не можем заключить мир, но он сделал все от него зависевшее, чтобы склонить царя, главное командование и наших союзников к заключению мира" [80].

 

24 июня Малинов, впервые встретились в качестве премьера с Жековым, прямо заявил:

 

"Ввиду нашего тяжелого положения и особенно тяжелого положения Австро-Венгрии мы будем действовать совместно с ней с целью или принудить Германию к заключению мира, или искать выход вопреки ей" [81].

 

Таким образом, глава кабинета хотел сесть в давно ушедший поезд. Мысль о действиях в одной связке с Австро-Венгрией в обход Германии была в принципе верной, но безнадежно запоздалой. Может быть, именно ее следовало брать на вооружение Радославову в конце 1917-начале 1918 г. С середины же 1918 г., когда изменилось отношение Антанты и к вопросу о сохранении распадавшейся Австро-Венгрии, и к германским сателлитам вообще, такая политика была бесперспективной.

 

Даже накануне военной катастрофы Малинов оставался максималистом в интерпретации болгарских военно-политических целей. 20 августа он узнал об инициативе Буриана. От имени всего Центрального блока тот предлагал обратиться к государствам Антанты с призывом созвать конференцию, которая могла бы проложить путь ко всеобщему миру [82]. Венская дипломатия, составив проект соответствующей ноты, приступила к консультациям со своими союзниками. Поддержав в принципе эту акцию, болгарское правительство не соглашалось с содержавшимся в проекте заявлением Буриана, что участники Четверного союза воюют только в защиту собственной

 

80

 

 

территориальной целостности и безопасности. Этот пассаж, по мнению Малинова, не отвечал болгарской национальной программе и по существу отрицал ей. Глава Кабинета опасался, что на переговорах о мире с Антантой Болгария не получит поддержки у партеров по коалиции в вопросе о своем национальном объединении. 13 сентября он телеграфировал в Вену: "Граф Буриан забывает, что Болгария вступила в мировую войну и для того, чтобы осуществить свое национальное объединение" [83]. Малинов хотел, чтобы для Болгарии было сделано исключение из этого тезиса Буриана и обеспечено существование "Великой объединенной Болгарии".

 

Но он не учитывал изменившейся конъюнктуры. Более того, развитие событий летом 1918 г. дало ему надежды на получение Северной Добруджи без уступок Турции во Фракии. Когда германские войска наступали на Украине в направлении Крыма и Кавказа, младотурки также поставили цель прорваться через Кавказ и Крым и таким образом овладеть северным и восточным побережьем Черного моря. Это противоречило германским империалистическим целям, и Малинов надеялся на благосклонность Германии к болгарам в их споре с Турцией из-за Добруджи и границы по Марице. Он предложил не уступать туркам Кавказ, а создать там по образцу Северной Добруджи кондоминиум всех четырех союзников, что открыло бы Болгарии возможность "обменять" свою долю на Кавказе на турецкую долю кондоминиума в Добрудже без территориальных уступок во Фракии [84]. На протяжении всего сентября Малинов проявлял верх политической близорукости. Он цеплялся за эту идею, не понимая, что дело всего Четверного союза окончательно проиграно.

 

14 сентября 1918 г. войска Антанты на Салоникском фронте перешли в наступление против болгарской армии, намного уступавшей им в численности. Болгарское командование в этот судьбоносный момент оказалось не на высоте. Еще 8 сентября генерал-лейтенант Жеков, под руководством которого болгарская армия в течение трех лет воевала без поражений, отбыл на лечение в Вену. Вместо него фактическим главнокомандующим с согласия царя стал помощник Жекова генерал Тодоров. По мнению некоторых военных специалистов, эта неравнозначная замена сыграла свою негативную для болгар роль в последующих событиях.

 

Операции антантовских войск началась артиллерийской подготовкой по всему фронту. Она оказалась очень эффективной. Была разрушена первая линия окопов противника, повреждены телефонные линии между болгарскими штабами и передним краем, уничтожены многие укрытия, наблюдательные пункты, открылись широкие проходы в заграждениях. Поскольку артиллерийский огонь был распределен равномерно по всей протяженности фронта, болгарское командование не могло определить, где будет нанесен главный удар. К вечеру 15 сентября фронт был прорван на участке до 15 км в районе Добро-Поле. Болгары поспешно отступали. Противник удачно

 

81

 

 

преследовал их, используя кавалерию и авиацию. В последующие четыре дня стратегический прорыв фронта был завершен и к 20 сентября расширен до 45 км по протяженности и на 40 км в глубину.

 

Под напором стремительно развивавшихся событий Малинов 20 сентября отказался от достижения болгарских целей военным путем. Об этом свидетельствует его послание Буриану, в котором он прямо и открыто сослался на заявление президента США В. Вильсона об урегулировании территориальных споров на Балканах по этническому принципу. При этом Малинов выразил надежду, что страны Антанты не будут возражать против требований Болгарии, основанных на этом принципе [85]. Такое поведение главы правительства вызвало сильное недовольство царя и престолонаследника Бориса, которые потребовали, чтобы данный пассаж был исключен из послания Буриану. И хотя Малинов настоял на своем, его твердость была уже совсем запоздалой и безрезультативной, поскольку, отказавшись от достижения болгарских целей военным путем, он не отрекся от самих целей. В тот же день, 20 сентября, Малинов говорил, что "необходимо обеспечить Болгарии ее национальные устремления в соответствии с договорами и обязательствами, которые имеют в отношении нас наши союзники" [86]. Он все еще надеялся получить границы, установленные в соглашении от 6 сентября 1915 г.

 

Тем временем войска Антанты ускоренным маршем продвигались к Софии. Вечером 22 сентября 1918 г. командующий так называемой "группой Шольца" немецкий генерал Ф. фон Шольц, вопреки сопротивлению Фердинанда Кобургского, отдал приказ об отступлении болгаро-германских войск по всему фронту до линии Тетово-Скопье-старая болгарская граница. Там он рассчитывал дождаться подкреплений, переброшенных с других фронтов.

 

Отступление болгар превратилось в паническое бегство. Они оставляли тысячи пленных, артиллерию, обозы. Болгарское главное командование попыталось силой остановить поспешное отступление своих войск. Но в ответ 24 сентября в некоторых отступавших частях началось стихийное восстание, возглавляемое солдатскими комитетами. Восставшие двинулись к столице под лозунгами "На Софию!" и "Смерть виновникам катастрофы!" Вечером того же дня они разгромили главную штаб-квартиру болгарской армии в Кюстендиле. К ним присоединялись новые и новые группы. Все они двигались из восточной Македонии через Горную Джумаю (ныне Благоевград), Кюстендил и Дупницу на Радомир, а оттуда на Софию. Примкнувший к восставшим член руководства БЗНС Райко Даскалов провозгласил Болгарию республикой, Стамболийского - председателем ее правительства, а себя - главнокомандующим. 28 сентября передовые колонны восставших достигли села Владая (в 15 км от Софии), поэтому восстание и получило свое название - Владайское.

 

Германское командование оказало правительству Малинова вооруженную помощь в подавлении восстания. Безуспешно стремясь

 

82

 

 

воспрепятствовать выходу Болгарии из войны, ее союзники даже пошли на подписание 25 сентября в Берлине протокола, согласно которому болгары получали Северную Добруджу в безусловное владение. Взамен предполагалось произвести незначительную корректировку болгаро-турецкой границы в пользу Турции [87]. Но документ, которого так долго добивались и Радославов, и Малинов, оказался мертворожденным. Было уже слишком поздно, поскольку к этому времени войска противника вышли на линию Битоль-Прилеп-Велес-Беласица. Кабинет Малинова, не дожидаясь согласия царя, принял решение о разрыве с коалицией Центральных держав. В день подписания Берлинского протокола к командованию Салоникской армии Антанты спешно была послана делегация с просьбой о перемирии.

 

Салоникское перемирие, заключенное 29 сентября 1918 г., для Болгарии было равносильно капитуляции, ибо означало полный крах ее военно-политических целей и явилось предвестником еще более тяжелых условий мирного договора, оставшегося в исторической памяти болгарского народа как "вторая национальная катастрофа" [88].

 

В болгарской историографии утвердилась точка зрения, которую наиболее категорично выразил С. Дамянов: "Вступая в войну, Болгария поставила перед собой определенные национальные и освободительные, а не грабительские и завоевательные цели. Эти цели были теми же, которые она ставила и в 1912 г." [89] Сходную позицию заняли А. Пантев и П. Петков [90], а также Г. Марков [91]. Приведенные выше факты не позволяют безоговорочно согласиться с этим утверждением. В динамике болгарских военно-политических целей, определяемых ходом военных действий и постоянными изменениями в соотношении сил между двумя воюющими блоками, отразились не только национально-объединительные чаяния народа, но и экспансионистские устремления правящей элиты.

 

Хотя Владайское восстание было подавлено, в стране разразился революционный кризис. Ради спасения монархического института царь Фердинанд Кобургский 3 октября 1918 г. был вынужден отречься от престола в пользу своего сына Бориса и на следующий день выехал в Германию. Туда же бежал и Радославов. Так плачевно закончилось для Болгарии и ее руководителей участие в первой мировой войне.

 

 

---

 

1. АВТТРИ Ф. 151. Политархив. Оп. 482. Д. 3770. Л. 200.

 

2. Гринберг С.Ш. Первая мировая война и болгарский народ // Исторические записки. М., 1947. Т. 21. С. 204.

 

3. Влахов Т. Отношенията между България и Централните сили по време на войните (1912-1918). София, 1957. С. 6.

 

4. Österreich-Ungarns Aussenpolitik von der Bosnischen Krise 1908 bis zum Kriegsausbruch 1914 (далее - ÖUA). Wien; Leipzig, 1930. В4. VIII. N 10628. S. 650.

 

83

 

 

5. Цит. по: Нотович Ф И. Дипломатическая борьба в годы первой мировой войны. Т. Т. Потеря союзниками Балканского полуострова. М.; Л., 1947. С. 238.

 

6. Гринберг С.Ш. Указ. соч. С. 206.

 

7. Цит. по: Велев А. Болгарский земледельческий народный союз и идея балканской федерации (1908-1919 гг.) // Études historiques. София, 1973. Т. VI. С. 310.

 

8. Стенографски дневници на XVII Обикновено Народно събрание (далее - СД) I редовна сесия (далее - р.с.). София. 1914. Кн. 4. С. 2839-2840.

 

9. Огнянов Л. Борбата на БЗНС против Първата световна война. София, 1977. С. 24.

 

10. Бобчев И С. Животъ, дейность и възгледи на Иван Евстратиев Гешов (1849-1924). София, 1933. С. 51.

 

11. СД. I p.c. С. 1513.

 

12. Огнянов Л. Указ. соч. С. 28, 30.

 

13. Шулепов К. Quo usque landem Болгария? Пг., 1915. С. 61; Protić (Balcanicus). La Bulgarie: Ses ambitions. Sa trahison. Р., 1915. Р. 185.

 

14. Лалков M. Балканската политика на Австро-Унгария (1914-1917). София, 1983. С. 210.

 

15. Международные отношения в эпоху империализма: Документы. Сер. III (далее - МОЭИ): В 10-ти т. М.; Л., 1931-1938. М.; Л., 1935. Т. VI, ч. 1. С. 289.

 

16. Цит. по: Лалков М. Указ. соч. С. 100. Весьма показательно, что и Франц Иосиф в письме к Вильгельму II от 4 июля 1914 г. призывал к укреплению положения правительства Радославова, "чьи реальные интересы совпадают с нашими" (ÖUA, S. 250-252).

 

17. Die deutschen Dokumente zum Kriegsaasbruch. В., 1927. Bd. III. N 673. S. 133-134.

 

18. Нотович Ф.И. Указ. соч. С. 9.

 

19. Радославов В. България и световната криза. София, 1923. С. 91.

 

20. МОЭИ. Т. VI, ч. 1. № 251.

 

21. Дипломатически документи по намесата на България в европейската война (далее - ДД). София, 1920. Т. I. № 344.

 

22. Михайловский Г.Н. Записки из истории российского внешнеполитического ведомства. 1914-1920. М., 1993. Кн. I. Август 1914-октябрь 1917. С. 67.

 

23. Лалков М. Указ. соч. С. 184.

 

24. МОЭИ. Т. VI, ч. 2. № 474; ДД Т. I. С. 327.

 

25. МОЭИ. Т. VI, ч. 2. № 580, 627.

 

26. Илчев И. България и Антантата през Първата световна война. София, 1990. С. 159.

 

27. См. подробнее: Шкундин Г.Д. Миротворческие усилия болгарских церковных деятелей в годы первой мировой войны // Церковь в истории славянских народов: Балканские исследования. М., 1997. Вып. 17. С. 286-291.

 

28. ДД. Т. I. № 661, 662.

 

29. Попов Ж. Народнолибералната (стамболовистката) партия в България. 1903-1920. София, 1986. С. 182-183.

 

30. Впервые он был опубликован лишь в 1918 г. См.: Генадиев Н. Доклад до министерския съвег по мисията ми в странство през 1915 г. София, 1929.

 

31. Попов Ж. Указ. соч. С. 186.

 

84

 

 

32. Нотович отмечал, что Болгарии Центральные державы "никогда не обещали за нейтралитет территориальных компенсаций" (Нотович Ф.И Указ. соч. С. 241). Данная нота свидетельствует об обратном.

 

33. ДД. Т. I. № 698.

 

34. Там же. № 878, 882; МОЭИ. Т. VII, ч. 2. С. 498, прим. 2.

 

35. МОЭИ. Т. VII, ч. 2. № 769. С. 461.

 

36. Кесяков Б. Принос към дипломатическата история на България. 1878-1925. София, 1926. Т. II. С. 74-76.

 

37. Аврамовски Ж. Определувањето на Бугарија кон Централните сили во Првата светска война // Гласник на Институтот за национална историја. 1979. № 1. С. 122.

 

38. Там же. С. 124-125.

 

39. Там же. С. 127-128.

 

40. Текст договора см.; ДД. Т. 1. С. 690-691; Кесяков Б. Указ. соч. С. 72.

 

41. ДД. София, 1921. Т. II. № 2.

 

42. Данев С. Очеркъ на дипломатическата история на балканските държави. София, 1922. С. 113.

 

43. Малинов А. Под знака на острастени и опасни политически борби. София, 1991. С. И; Стамболийски А. Двете ми срещи с Фердинанд. София, б.г. С. 36.

 

44. Лалков М. Между възторга и покрусата. София, 1993. С. 90.

 

45. Burian S. Drei Jahre aus der Zeit meiner Amtsführung im Kriege. В., 1923 S. 108.

 

46. Цит. по: Лалков M Балканската политика... С. 267.

 

47. Марков Г. Голямата война и българският ключ за европейския погреб. 1914-1916. София, 1995. С. 275-276.

 

48. Avramovski Ž. Ratni ciljevi Bugarske i Centralne sile. 1914-1918. Beograd, 1985. S. 185.

 

49. Лалков M. Балканската политика... С. 363.

 

50. Avramovski Ž. Op. cit. S. 225.

 

51. Писарев Ю.А. Сербия на Голгофе и политика великих держав 1916 г. М., 1993. С. 73.

 

52. Илчев И. Указ. соч. С. 62.

 

53. Avramovski Ž. Op. cit., S. 258-260.

 

54. История Болгарии. М., 1954. Т. I. С. 506-507; История Югославии. М., 1963. Т. I. С. 674.

 

55. Писарев Ю.А. Указ. соч. С. 81.

 

56. См. подробнее: Минчев Д. Участието на население от Македония и българската армия през Първата световна война 1914-1918 г. София, 1994.

 

57. Шкундин Г.Д Македонский вопрос во внешнеполитических концепциях болгарских партий периода первой мировой войны (к постановке проблемы) // Национальный вопрос в Восточной Европе: Прошлое и настоящее М., 1995. С. 104-105.

 

58. Българската армия в Световната война 1915-1918. София, 1939. Т. VIII. С. 677; Недев И. България в Световната война (1915-1918). София, 2001. С. 76-80.

 

59. Avramovski Ž. S. 269.

 

60. Ibid. S. 272-274.

 

61. История Болгарии. Т. I. С. 510.

 

85

 

 

62. Обвинителен акт против бившите министри от кабинета на д-р В. Радославов през 1913-1918 г. София. 1921. С. 169, 229.

 

63. История Болгарии. Т. 1. С. 511-512.

 

64. История на България. София, 1998. Т. 8. С. 304-305.

 

65. Халачев X. Бунтът в 28 пехотен полк. София, 1949. С. 72.

 

66. История Болгарии, Т. I. С. 509.

 

67. Воздвиженская Т.А. К. вопросу о деятельности так называемого немецко-болгарского общества // "Дранг нах Остен" и историческое развитие стран Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы. М., 1967. С. 260-262.

 

68. Радант X. Два централни междудържавни икономически съюза за поощряване на икономическите отношения между Германия и България // Българо-германски отношения и връзки. София. 1979, Т. 2. С. 67-91.

 

69. АВПРИ. Ф. 151. Политархив. Оп. 482. Д. 4618. Л. 5.

 

70. См. подробнее: Илчев И. Указ. соч. С. 242-245; Шкундин Г.Д. Антанта и проблема сепаратного мира с Болгарией летом и осенью 1917 г. // Болгарский ежегодник. Харьков; София, 1996. Т. II. С. 161-164.

 

71. ДД. Т. II. № 1448, 1472, 1474, 1482, 1527.

 

72. Там же. № 1450.

 

73. Там же. № 1445. С. 901-902.

 

74. Там же. № 1467. С. 915-916.

 

75. Данев С. Указ. соч. С. 113.

 

76. Ллойд Джордж Д. Военные мемуары. М., 1938. Т. 5. С. 20.

 

77. Халачев X. Указ. соч. С. 118-119, 135-164, 198.

 

78. Атанасов Щ., Христов Д., Чолпанов Б. Българското военно изкуство през капитализма, София, 1959. С. 292.

 

79. Пешев П. Историческите събития и деятели от навечерието на Освобождението ни до днес: С бележки за живота ми. Чуто, видяно, преживяно. София, 1993. С. 544.

 

80. Малинов А. Указ. соч. С. 64.

 

81. Малеев Л. Принос към истината за катастрофата на България. София, 1921. Т. I. С. 141.

 

82. Малинов А. Указ. соч. С. 38.

 

83. ДД. Т. П. С. 1025.

 

84. Там же. № 1526, 1540, 1547, 1560, 1561.

 

85. Там же. С. 1046-1047.

 

86. Там же. № 1563, 1564, 1567, 1570, 1608.

 

87. Радославов В. Указ. соч. С. 217.

 

88. См. подробнее: Шкундин Г.Д. Салоникское перемирие как пролог мирного договора с Болгарией // Версаль и новая Восточная Европа. М., 1996. С. 53-85.

 

89. Дамянов С. България във френската политика (1878-1918 гг.). София, 1985. С. 392.

 

90. Пантев А., Петков П. САЩ и България по време на Първата световна война, София, 1983, С. 6.

 

91. Марков Г. Указ. соч. С. 274.

[Previous] [Next]

[Back to Index]