ЗАКЛЮЧЕНИЕ
С середины VIII столетия византийское господство перестает ощущаться на практике в жизни Северной и Средней Италии. Понятно, что само падение Равенны под натиском лангобардов, ликвидация административного центра византийского владычества на полуострове предоставили местным региональным лидерам возможность стать независимыми от империи. Следует констатировать, что этой возможностью в значительной мере воспользовались duces Неаполя, в некоторой степени (фактически, но не формально) — главы Венето и Истрии [1], а грекоязычные провинции итальянского Юга и вовсе остались верны империи. Римский дукат к этому времени на протяжении трех десятилетий подчинялся одним лишь папам. Что же касается собственно экзархата и обоих Пентаполей, то они, в сущности, сами подготовили свой переход под власть лангобардов: не потому, что симпатизировали варварам, но потому, что однозначно не желали терпеть господство императоров-иконоборцев. Замечательна в этом смысле фраза римской «Книги понтификов» о том, что в 727 г. города Эмилии «сами передались» («se tradiderunt») лангобардскому королю Лиутпранду [2]. Таким образом, поведение регионов Византийской Италии отнюдь не было жестко детерминировано политической ситуацией середины VIII в. Рим, Равенна и Неаполь отделились от Византии, в основном самостоятельно избрав свою судьбу, и тем самым предопределили свое дальнейшее развитие в рамках западноевропейской цивилизации.
Конечно, Византия и Италия находились на разных стадиях общественного развития. По темпам феодализации изучаемая зона опережала собственно Византию, владением которой являлась. В то же время в VIII в. в Византийской и в Лангобардской Италии феодализация общественных процессов достигла примерно одного уровня.
342
В них совпадали и многие конкретные проявления феодализма, специфичные для Италии и отличавшиеся от византийских.
Указанное обстоятельство, наряду с языковым и культурным факторами, определяло органичность Италии как социокультурной общности. Вместе с тем было бы неправильно преувеличивать значение этих стимулов к единению для конкретно-политической истории Апеннинского полуострова. Известно, что несмотря на их влияние, Италия не знала политического единства до второй половины XIX в.
В социальном смысле отпадение Италии от Византии обеспечил ее господствующий класс, консолидировавшийся в течение VII столетия как войско-сословие. Экономически он был заинтересован в освобождении от имперского налогового гнета, идеологически — в отсутствии византийского конфессионального диктата, политически — в ориентации на собственных, местных, лидеров (и в наибольшей степени — на римского папу), в культурном плане — в опоре на римские традиции и свободе от эллинизации (вспомним стихотворную «Инвективу против Рима»).
Будучи не в силах содержать вдали от столицы огромные регулярные воинские контингенты, империя опробовала в Италии вариант формирования иррегулярной армии на местной основе. Такой подход был естественен в феодализирующемся государстве, отошедшем от традиций космополитической Восточной империи, — в новой, гомогенной, грекоязычной Византии. Но вряд ли он мог привести к успеху в столь гетерогенном для нее регионе, как итальянский. Названный вариант не стал следствием единовременной военной реформы; средневековые по содержанию тенденции формирования воинского устройства развивались в Италии спонтанно и постепенно в течение полутора веков. В частности, и поэтому результат оказался плачевным для империи: к концу византийской эпохи итальянское войско-сословие ничем не было обязано Византии, ничего от нее не получало и никак от нее не зависело. Императоры могли приказывать, но в их руках не было инструментов, способных заставить exercitus Italicus выполнять их распоряжения.
Реальные экономические, правовые и моральные узы связывали господствующий класс Италии с церковью. Сказанное имеет непосредственное отношение к ряду значительных епископских кафедр (пример равеннской архиепископии подробно рассмотрен в данной монографии), но в роли общеитальянского лидера, конечно, выступало папство. Именно римские понтифики взяли на себя ответственность
343
за противодействие Византии и претерпевали разнообразные невзгоды во время обострения конфликтов с империей (арест папы Мартина I, разграбление Рима императором Константом II). Но в стратегическом отношении в ходе вероисповедных коллизий папство всегда не теряло, а приобретало. В условиях наибольшего обострения отношений империи и папства — в эпоху иконоборчества — у римских понтификов вообще не нашлось открытых противников в Италии. Равеннская архиепископия, всесторонне заинтересованная в альянсе с Византией, пыталась сохранить верность Константинополю (впрочем, прямо не выступая против Рима), и тогда ее предали собственные familiäres, продемонстрировавшие бóльшую верность общеитальянским идеалам, чем условиям вассальной присяги. Вряд ли эти люди задумывались о последствиях своих действий для самой Равенны: с этого времени их город перестает играть самостоятельную политическую роль в Италии. Окончательное подчинение равеннского диоцеза Риму при архиепископе Сергии (50-е гг. VIII в.) знаменовало собой конец существования особого равеннского политического феномена.
Комплексное изучение истории Равеннского экзархата и обоих Пентаполей на протяжении втор. пол. VI — пер. пол. VIII в. позволяет сделать вывод о развитии данного региона по пути феодализации. В аграрной сфере это выражалось в складывании характерных для феодализма типов рент; в соединении в одних руках собственности на землю и публично-правовых полномочий; в постепенном превращении некоторых видов аренды в условную земельную собственность и формировании на этой основе отношений вассально-сеньориального типа. В городе симптомами феодализации необходимо считать распространение церковной юрисдикции на многие типично светские области социальной действительности; возникновение характерных средневековых форм организации ремесла. Отметим, что в течение византийского периода истории региона процесс формирования феодальных отношений не успел прийти к завершению, и рассматриваемые два столетия целиком принадлежат эпохе перехода от античности к Средневековью. Этот вывод можно предположительно отнести и к другим областям Византийской Италии.
Воздух Италии рождает сепаратистов. Чиновники, присланные из Константинополя (экзарх Элефтерий, хартулярий Маврикий, экзарх Олимпий), оказавшись на Апеннинах, пытаются стать независимыми от империи, опираясь на местные политические силы. Однако их Успехи эфемерны. В Италии живы воспоминания о великом Древнем Риме,
344
но создать на их основе стройную идейную концепцию, а затем и приступить к ее реализации под силу только римским папам. Время для этого настает с началом иконоборчества в Византии, когда папы приобретают возможность самостоятельно строить политические взаимоотношения со всем внешним миром, в том числе — с королями франков. (Не случайно современный историк датирует этим временем начало Средневековья в Риме [3].)
В результате пожалования Пипина Короткого на базе совокупности итальянских территорий, в числе которых Exarhatus, формируется светское папское государство. В римской курии рождается «Константинов дар», и в последние дни VIII в. провозглашенные в нем принципы воплощаются в жизнь в ходе коронации папой Львом III франкского короля Карла Великого. Карл коронован как соправитель римского папы-ймператора Запада: так совершается первая папская инвеститура. Мы видим, что сложившееся в Византийской Италии уникальное сочетание факторов (традиции императорского античного Рима, наличие в Вечном городе епископа — патриарха Запада, формально легитимная и одйовремено чуждая Италии власть Восточной империи) стимулировало появление идеологической парадигмы, влияние которой сказывается затем на протяжении всего Средневековья. Так реализовалась важнейшая идейная тенденция развития Византийской Италии, чье отпадение от Византии явилось закономерным событием, обусловленным ходом ее социально-политической и духовной эволюции.
* * *
Принятая большинством отечественных медиевистов типология, в создании которой сыграли решающую роль работы А. Д. Люблинской, А. Р. Корсунского, З. В. Удальцовой и Е. В. Гутновой, предусматривает существование четырех вариантов генезиса феодализма: бессинтезного пути на основе саморазвития варварских элементов; синтеза варварских и античных начал с преобладанием варварских; уравновешенного синтеза; синтеза с преобладанием античных начал [4]. Уже на первый взгляд видно, что данная схема не позволяет реализовать полный спектр возможностей, заключенных в ее исходных предпосылках; здесь недостает бессинтезного пути на основе саморазвития античных социальных структур. Такая неполнота, «искривленность» схемы связана с распространенным убеждением, что античный путь социально-экономической эволюции являлся «тупиковым»,
345
неспособным к репродуцированию новых социальных форм, — убеждением априорным и, в сущности, никем не доказанным.
В соответствии с данной типологией Италия в целом принадлежит к числу регионов, где «синтез был осуществлен в условиях известного преобладания римских элементов» [5]. Данный вывод сделан на материале Лангобардской Италии. Как неоднократно отмечалось в историографии, в Остготском королевстве срок сосуществования и взаимовлияния варваров и римлян «был, по-видимому, слишком мал для того, чтобы взаимодействие римских и германских начал привело к феодальному синтезу» [6]. Синтез произошел позднее, после прихода в Италию лангобардов. Иная ситуация сложилась в Равеннском экзархате. Ни в одной сфере его общественной жизни не удается обнаружить черт варваризации. Социально-экономическое развитие экзархата с сер. VI до сер. VIII в. шло в рамках государства, заинтересованного в поддержании античных норм и традиций и тщательно их оберегавшего. Это развитие протекало в условиях сохранения многочисленных форм и явлений общественной жизни, характерных для античности: в сельской местности — древней системы земельного межевания, античных типов собственности и аренды, традиционной сельскохозяйственной техники и др.; в городе — муниципальной организации, курии, системы коллегий; повсеместно — античной социальной терминологии. Если какая-либо из этих форм постепенно отмирала, то она никогда не вытеснялась и не заменялась германской. Немногочисленные германцы, проживавшие в Равеннском экзархате или временно здесь оказавшиеся, не приносили с собой варварских общественных отношений. Напротив, они интегрировались, «вписались» в общество, социально ассимилировались, потеряв варварские признаки. Сказанное позволяет видеть в Равеннском экзархате специфический социальный анклав, где феодальные отношения складывались бессинтезным образом, становились следствием саморазвития позднеантичных общественных порядков, уже содержавших в себе элементы феодализма.
Присутствие в Италии лангобардов ощутимо повлияло на эти процессы. Лангобардское завоевание части Италии, а затем — перманентное военно-политическое давление на экзархат, оказываемое варварами, стали мощными ускорителями феодального развития региона. Они стимулировали своеобразную милитаризацию общества и тем способствовали формированию иерархически организованного слоя вооруженных земельных собственников:
346
воинов в сословном отношении и землевладельцев феодального типа в социальном. Но источники не дают оснований говорить о симбиозе романских и варварских общественных отношений в византийских областях Италии.
Разумеется, в реальной жизни ни один общественный процесс не развивается совершенно изолированно. Живое человеческое общество — не исследовательская лаборатория и не интеллектуальная абстракция. Поэтому бессинтезность не предполагает полного отсутствия в обществе варварских элементов. Но взаимодействие античных и варварских элементов, как некогда заметил М. Я. Сюзюмов, осуществлялось как борьба противоположностей [7], и если один из них, слабейший, полностью поглощался другим, то нет и оснований говорить о синтезе. В данном случае сказанное относится к Равеннскому экзархату, взятому как конкретное историческое явление, ограниченное в пространстве и во времени. Если исходить из идеи Б. Ф. Поршнева о том, что антично-варварский синтез — не способ генезиса феодализма, а общее свойство всей феодальной формации [8], то следует признать, что и в эволюции Восточной Италии германское начало сыграло свою роль: оно проявилось после падения Равеннского экзархата — при лангобардах и франках, его присутствие сказывалось и позднее — в эпоху борьбы между империей и папством. (Правда, в последнем случае открытым остается вопрос, в какой мере его можно считать варварским.) Но история Равеннского экзархата в ее собственных временных границах (до 751 г.) представляет исследователю сравнительно редкую возможность наблюдать, как в недрах позднеримского социального строя автономно возникают средневековые общественные формы.
Пример Равеннского экзархата наверняка не уникален. Следует предполагать, что сходная социальная ситуация складывалась везде, где постоянно (или длительное время) отсутствовали (или почти отсутствовали) пришлые варвары, а местная патриархальная община исчезла уже в эпоху античности. Можно ожидать, что тип генезиса феодализма был идентичен описанному, например, в Лациуме, в ряде районов Южной Италии, Прованса, на некоторых средиземноморских островах и т. д. Впрочем, для определенного суждения об этом необходимы особые исследования и выводы узких специалистов. Но даже если аналоги Равеннскому экзархату не будут найдены, все равно существующая четырехчленная формула генезиса феодализма нуждается во включении в нее пятого компонента.
1. Duces провинции Венето (будущие венецианские дожи) продолжали официально признавать примат империи. См. напр.: Lentz Е. Das Verhältnis Venedigs zu Byzanz nach dem Falle des Exarchatus bis zum Ausgang 9. Jahrhundert. B., 1891. То же можно сказать об администрации Истрии вплоть до захвата этой провинции франками.
2. Liber Pontificalis... Т. I. Р. 406.
3. Marazzi F. Il conflitto fra Leone III Isaurico e il papato fra il 725 et il 733, e il «definitivo» inizio del medioevo a Roma: un ipotesi in discusione // Papers of the British School at Rome, 59, 1991. P. 231-257.
422
4.
· Люблинская А. Д. Типология раннего феодализма в Западной Европе и проблема романо-германского синтеза // Средние века, 31, 1968. С. 9-16;
· Корсунский А. Р. Образование раннефеодального государства в Западной Европе. М., 1963;
· Гутнова Е. В., Удальцова З. В. Генезис феодализма в странах Европы // XIII Международный конгресс исторических наук (Москва, 16-23 августа 1970 г.). Доклады конгресса. Т. I, Ч. 4. М., 1973. С. 5-33.
5. Люблинская А. Д. Указ. соч. С. 11.
6. Корсунский А. Р., Гюнтер Р. Упадок и гибель Западной Римской империи и возникновение германских королевств. М., 1984. С. 208.
7. Эту мысль М. Я. Сюзюмов впервые высказал в дискуссии по цит. докладу А. Д. Люблинской, (см.: Средние века. Т. 31. 1968. С. 20-22), а затем, в более четкой форме, — в заметках по спецкурсу, сохранившихся в его архиве.
8. Поршнев Б. Ф. Проблема феодального синтеза // Он же. Феодализм и народные массы. М., 1964. С. 514.