На стыке Азии и Европы (очерки о Турции и турках)

Еремеев Дмитрий Евгеньевич

 

II. ТУРЦИЯ: ИСТОРИЯ И СОВРЕМЕННОСТЬ

 

  1. Зигзаги турецкой истории  104

  2. Затянувшаяся агония  110

  3. Начало перемен  121

  4. Национально-буржуазная революция  126

  5. Кемализм и лингвистика  139

  6. Государство и религия  154

  7. Отход от кемализма в политике и экономике  169

  8. «Вторая республика»  178

  9. Социальные контрасты и урезанная демократия  185

10. Поворот к добрососедству  191

 

Русская история началась в Киеве, турецкая — в Конье. Русь и Туретчина развивались не только в близком соседстве, но и, так сказать, параллельными курсами. Многое сходно в их первоначальной истории — успехи и поражения, триумфы и трагедии...

 

Первые русы и первые тюрки почти синхронно появляются у стен Византии. В IX в. тюркские наемники Арабского халифата сражаются против византийцев в Малой Азии, печенеги подходят к Константинополю. А в 907 г. киевский князь Олег прибивает свой щит к «вратам Цареграда» во время его осады русами. В 941 и 944 гг., при княжении Игоря, русы совершают новые походы на Византию.

 

Встревоженные византийцы ищут, чем задержать волны русских набегов. Но неожиданно русские сами идут на сближение с Византией: в 988 г., при Владимире Святославиче, Русь принимает от нее православие. Торговля, обмен культурными ценностями, браки между семьями русских князей и византийских императоров делают все более мирным конечный этап пути «из варяг в греки»; натиск с севера прекращается.

 

Но среди тюрков пропаганда христианства успеха не имеет. Лишь печенеги, узы и половцы на западе, да отдельные семейства сельджуков были соблазнены византийскими миссионерами и приняли православие, многочисленные же сельджукские племена на востоке остаются мусульманскими. И сельджукско-византийская распря принимает характер ожесточенной религиозной вражды: ислам против христианства. Набеги тюрков с востока все учащаются. Наконец, в 1071 г. сельджуки наносят поражение византийскому императору Роману Диогену под Манцикертом и захватывают всю Анатолию...

 

Однако Конийский султанат, как и Киевская Русь, возвышается и расширяется словно лишь для того, чтобы потом обессилеть от феодальных усобиц. Раздробленные на полусамостоятельные эмираты и бейлики (в Турции) или удельные княжества (на Руси), оба государства не в силах противостоять новым ордам кочевников с востока — монгольскому нашествию. В обеих странах города и крепости рушатся под стенобитными

 

103

 

 

орудиями китайского изготовления, а люди гибнут под стрелами и саблями татарских всадников.

 

Эти события происходят почти в одно и то же время: Батый прошел по Руси с огнем и мечом в 1237—1240 гг., а войско сельджуков было разбито монголами у Кёседага в 1243 г.

 

Но потом, после этого кровавого смерча, среди уцелевших уделов — княжеств и эмиратов — находится такой, что вновь постепенно собирает вокруг себя гигантское государство. И здесь, как это сделал еще в 1916 г. А. Крымский в своей «Истории Турции и ее литературы», можно сравнить судьбу Османского бейлика с судьбой Московского княжества. В XIV в. род Ивана Калиты занялся «собиранием земли русской», а род Османа собирал в Анатолии земли турецкие. Довольно быстро Московская Русь превращается в мощную Российскую державу, а Османский бейлик — в Османскую.

 

Однако на этом сходство кончается.

 

 

1. Зигзаги турецкой истории

 

«Господи! Защити нас от дьявола, комет и турок», — молились в Европе XV—XVI вв. И последняя опасность была не надуманной, а реальной угрозой. Военное могущество османцев казалось неоспоримым. Соседние народы трепетали перед ними, как перед новым «бичом божиим».

 

За сравнительно короткое время крошечный бейлик Османа, в котором не было ни одного большого города, превратился в огромную империю. В 1326 г. османцы захватили у византийцев Прусу, крупнейший город на северо-западе Малой Азии, и сделали ее своей столицей. Пруса стала Бурсой. В 1352 г. турецкие войска переправились через Дарданеллы в Европу, а в 1362 г. взяли первый крупный европейский город Адрианополь. Теперь уже он стал столицей османцев, получив название Эдирне. В 1389 г. битва на Косовом поле решила участь Сербии: эта страна стала данницей турок. В 1393 г. пала болгарская столица — Тырново, и Болгария превратилась в турецкую провинцию. Османцы подошли к границам Венгрии...

 

Неожиданное нашествие из глубин Средней Азии «Железного хромца» — Тимурленга остановило на время завоевания турок: они сами были разбиты Тимуром в битве под Анкарой в 1402 г. Турецкий султан Баязид попал в плен. Но очень скоро османцы оправились от поражения и вновь продолжали завоевательные походы. В 1453 г. под их натиском пал Константинополь. Султан Мехмед II, прозванный Фатихом (Завоевателем), сделал его своим престольным градом: Константинополь стал Стамбулом. В 1458 г. были взяты Афины, в 1475 г. — подчинен Крым. К 1483 г. турки овладели почти всем Балканским полуостровом.

 

104

 

 

Затем османцы обращают свои взоры на Азию и Африку. В 1514 г. султан Селим Явуз (Грозный) в сражении под Чалдыраном разбил войско персидского шаха Исмаила и захватил Курдистан, а в 1517 г. турки овладели Египтом. Отныне Османская империя раскинулась на землях трех континентов — Европы, Азии, Африки...

 

В 1526 г. турки нанесли поражение венграм и оккупировали большую часть Венгрии. В 1529 г. войско Сулеймана Великолепного осадило Вену. Казалось, наступил черед Австрии, и «эстафета» османских столиц (Бурса — Эдирне — Стамбул) будет продолжена Веной. И хотя под Веной турки потерпели неудачу, угроза османского порабощения висела над Центральной Европой еще около полутора веков.

 

XVII век оказывается для османцев переломным: начинается закат империи. Войска султанов все чаще терпят поражения: в 1664 г. они разбиты в Венгрии, в 1683 г. разгромлены польской армией Яна Собеского, пришедшей на выручку Вене, вторично осажденной турками, в 1696 г. сдают Петру I Азов... А в XVIII в. один разгром следовал за другим — и не только в войнах с европейцами, но и с азиатами — арабами Аравии, персами. Султаны упорно цепляются за былое величие, бесчисленные войны продолжаются, все больше и больше разоряя страну. Современный турецкий поэт Октай Рыфат в стихотворении «Наша история» выразительно описал бесконечную череду султанских войн и их плачевный итог:

 

Первый султан

У нас был Осман.

В наследство оставил он нам

Одну из красивейших стран.

Но султаны не спят.

Воевать все хотят:

Шагом марш! Вперед!

В Иран поход, на Багдад поход, на Крит налет...

Ать-два, ать-два!

Под ногами трава, над головою листва.

Косово поле, Ниш, Чалдыран [*]

Снова в поход зовет барабан.

Персы и венгры, арабы и сербы...

Битвы и смерти, битвы и смерти.

Но — шагом марш! Вперед!

Крымский поход, азовский поход...

Карловицы, Пожаровицы, Кючук-Кайнарджи [**].

Держись, Мехмед, и голову выше держи...

Шагом марш! Вперед!

Шипка и Плевна [***], кровь по колено.

Вперед! Вперед!

 

 

*. Места сражений турок с сербами, венграми и персами соответственно в 1389, 1443 и 1514 гг.

 

**. Названия населенных пунктов, где были подписаны мирные договоры после неудачных для Турции войн в 1699, 1718, 1774 гг.

 

***. Места упорных боев во время русско-турецкой войны 1877—1878 гг., в результате которой Болгария освободилась от османского ига.

 

105

 

 

В Египет поход, в Йемен поход,

Бой за Суэц...

Когда же конец?!

Полуголодный крестьянин за сохой плетется. —

История наша великом зовется.

(Перевод автора)

 

Войны привели турецкий народ на грань нищеты. Экономика страны разваливалась. Иссякла и казна султанов. Турецкое правительство объявило себя банкротом, и в 1881 г. над Турцией был установлен финансовый контроль западных банкиров...

 

А ведь прежде Османское государство было сильным не только как военная держава. Оно процветало экономически, казна была полна золота и денег. Французский король Франциск (1515—1547) просил у султана заем в два миллиона золотых дукатов (кроме помощи боеприпасами, военными кораблями и лошадьми). Италия и острова Средиземноморья жили за счет поставок анатолийской пшеницы. Многие отрасли османской техники и культуры в XVI в. не только не отставали от европейских, но и опережали их. Английский король Генрих VIII (1509—1547) отправил к Сулейману Великолепному специальную миссию для изучения османской юридической системы, видя в ней причину процветания страны. Королева Елизавета (1558—1603) засылала в Стамбул тайных агентов, чтобы переманить в Англию турецких ткачей и выведать секреты окраски шерстяных тканей.

 

Несомненными успехами было отмечено и турецкое искусство этого периода. Турки-османцы, как и ранее тюрки-сельджуки, творчески перерабатывали многочисленные заимствования, создали свой особый стиль в искусстве и литературе. Богата шедеврами культовая архитектура этого времени. Османская поэзия, хоть и испытала влияние арабской и персидской, отличалась оригинальностью. Турецкая миниатюра имела свои, присущие только ей черты...

 

В чем же были причины упадка державы османцев? Почему она катастрофически слабела, в то время как европейские противники усиливались?

 

Историки-субъективисты пытались объяснить закат империи вырождением династии османских султанов, погрязших в гаремных утехах, пьянстве и забросивших дела государственные. Все это действительно имело место, но лишь как следствие общего упадка империи.

 

Историки, отдающие приоритет географическим условиям, искали причины падения османцев в перемещении мировых торговых путей, смещении центра мирового экономического развития. В этом тоже имеется известная доля истины. Турция расположена на стыке Европы и Азии; она — как бы естественный мост, соединяющий Балканы со странами Ближнего и Среднего Востока. Такое положение всегда благоприятствовало экономическому

 

106

 

 

развитию Анатолии: через нее шло большинство путей сообщения между Востоком и Западом. Здесь пролегал «Шелковый путь», здесь шла и «Дорога пряностей». Такие транзитные связи играли большую роль в средневековых государствах. Вспомним значение пути «из варяг в греки» для Киевской Руси... И в Анатолии они способствовали в числе прочих причин расцвету многих держав средневековья — Византии, государства Сельджукидов, ранней Османской империи. Но в 1492 г. Колумб открыл Америку, а в 1498 г. Васко да Гама — морской путь в Индию. Человечество вырвалось из купели Средиземного моря на просторы океанов. Уже в XVI в. Анатолия стала терять свое былое значение для мировой торговли, и это довольно важная причина постепенного отставания Турции в социально-экономическом развитии от Европы, а позже — и от Северной Америки. Однако основной причиной упадка было другое.

 

Отсталость Османской империи — частный вопрос более широкой проблемы. Эта проблема — поиск и анализ тех факторов, которые привели к отставанию стран Востока вообще от стран Запада, начавшемуся в XVI—XVII вв. Ведь до промышленного переворота в Европе Восток, как и Османская империя, не отставал, а кое в чем даже шел впереди. Достаточно известны научные успехи, культурные и технические достижения арабов, индийцев, китайцев в средние века.

 

Иногда негативные исторические факторы видят в том, что страны Азии и Африки подвергались опустошительным вторжениям кочевников — арабов, тюрков, монголов. И в качестве «доказательства от противного» приводят Японию, не испившую сей горькой чаши. И в самом деле, Япония — исключение среди стран Востока. Она оказала успешное сопротивление европейским и американским колонизаторам, ее ремесленное и мануфактурное производство не было разрушено конкуренцией иностранных «машинных» товаров и довольно быстро само перешло на индустриальные рельсы, а в конце 60-х годов XIX в. произошла японская буржуазная революция, первая в странах Востока.

 

Но вот другой пример — из истории России — говорит о том, что нашествие кочевников — еще не решающий фактор будущей отсталости. Русь пережила страшное вторжение татаро-монголов и более двух веков стонала под игом Золотой Орды. Это, безусловно, задержало развитие страны, но все же не настолько, чтобы сделать впоследствии Россию совершенно беспомощной перед лицом Запада. А в конце XIX — начале XX в. развитие в России промышленного капитализма породило российский пролетариат, совершивший первую в истории победоносную социалистическую революцию. В Турции же капитализм в это время был в зачаточном состоянии, страна едва выходила из эпохи феодализма.

 

107

 

 

Все эти примеры дают основание говорить о неравномерности развития не только капитализма, но и феодализма. И искать причины неравномерного развития разных стран надо еще в феодальную эпоху. Общая схема динамики феодализма такова: первая стадия — военно-ленная система, получающая наивысшее развитие при военно-деспотической (варварской) монархии. Для этой стадии характерна сильная центральная власть монарха, обусловленная слабым еще развитием феодальных отношений. Примеры таких монархий: Франкская империя конца V — начала IX в., Киевская Русь IX — первой половины XI в., Арабский халифат VIII — IX вв., Румский (Конийский) султанат, иначе государство Сельджукидов в Малой Азии конца XI—XII в., Османская империя XIV—XVI вв. ...

 

Но постойте, ведь Румский султанат и Османская империя — это государства, ядро которых сложилось на одной и той же территории. Значит, турецкая история дважды проходила первый, по сути, один и тот же, этап развития феодализма. Иными словами, турки дважды начинали с нуля. А разрыв во времени этих начал составил три-четыре столетия!

 

Следующая стадия — развитой феодализм; он получает наибольшее свое выражение при сословной монархии. Этот этап отличается сильнейшей феодальной раздробленностью, слабостью центральной власти, которая часто лишь номинальна... Франция XI в., Русь второй половины XI—XII в., «Священная Римская империя» XI—XV вв., Румский султанат XIII в., Османская империя XVII—XVIII вв. ... И здесь турецкое общество опять дважды перешагивает через одну и ту же ступеньку. А временной разрыв еще больше — уже четыре-пять веков!

 

Наконец, завершающая стадия, последний этап феодализма отмечен, как правило, установлением абсолютной монархии. Сепаратизм местных феодалов подавлен, центральная власть в лице монарха-самодержца усиливается до крайности, что наиболее кратко выражено словами французского короля Людовика XIV: «Государство — это я»; союзником монаршей власти выступают города, где зреет и набирает силы будущий могильщик феодализма — буржуазия. Примеры: Англия и Франция XV—XVII вв., Россия, где абсолютизм начал утверждаться в XVI в., при Иване Грозном, и победил в царствование Петра I, в начале XVIII в. В Турции же абсолютизм пустил корни только в начале XIX в., при султане Махмуде II (1808—1839), достигнув апогея при Абдул-Хамиде II (1876—1909). Но ведь это уже конец XIX — начало XX в.! В Европе и Северной Америке давно господствуют капиталистические отношения и сложился империализм, как высшая стадия капитализма.

 

Абсолютистская феодально-теократическая Османская империя, отставшая на целую эпоху, на целую формацию, становится легкой добычей империалистических держав как объект

 

108

 

 

финансово-экономической экспансии, как поле колониального грабежа. Если прежде, в XIV—XVI вв., несинхронность развития феодализма в Европе и Турции помогала османцам, опиравшимся на молодую, четко работавшую военно-ленную систему, побеждать раздробленные феодальные государства Южной Европы, а еще раньше, в XI—XII вв., Сельджукидам — громить Византию, то отныне такая несинхронность исторического развития решила участь Османской державы.

 

Однако что же заставило турецкий феодализм дважды начинать с военно-ленной системы? Ответ на этот вопрос нужно искать в... кочевниках. Но не только в их разрушительных вторжениях, что, конечно, тоже задерживало поступательный ход турецкой истории. Ответ нужно искать в самом кочевничестве, как специфической системе хозяйства, наложившей отпечаток и на социально-экономические отношения номадов. У кочевников, как правило, отсутствуют те развитые феодальные отношения, которые складываются на базе оседлого земледельческого хозяйства; у них преобладают — вплоть до полного оседания — патриархально-феодальные отношения. И обычно в завоеванных ими странах кочевники, переходя к оседлости, заимствовали формы общественных отношений у местного оседлого населения, причем архаизируя эти отношения. Так заново появлялись наиболее примитивные, первоначальные формы феодализма — нормы военно-ленной системы. Психология кочевника просто не представляет себе частной или феодально-личной собственности на землю. В представлении номада, земля — это пастбища. А пастбища—коллективная собственность рода или племени. Вот почему и при Сельджукидах и при Османидах (те и другие вышли из кочевников) земля в Малой Азии считалась государственной собственностью, формально принадлежала султану, олицетворявшему государство. Султан раздавал военной знати и сановникам лены — временные земельные держания, а не наследственные владения. Причем право на их эксплуатацию было обусловлено несением военной или иной службы.

 

В Руме такое земельное пожалование называлось «икта». Этот термин был заимствован Сельджукидами еще в Иране, где икта была введена арабскими завоевателями. У османцев подобные пожалования назывались «тимар» (или, реже, «зеамет»), что является прямым переводом греческого слова «прония» (попечение, забота), а само понятие заимствовано у византийцев. Крестьяне лена передавались как бы «на попечение» феодалу, а фактически — под его власть. Иктадары и тимариоты получали право сбора податей с крестьян. А в обмен на это должны были служить султану. Икта и тимар — типичные категории военно-ленной системы, сходные с бенефицием в Западной Европе, поместьем в России. Но довольно скоро все эти держания превращались в наследственные владения, — сначала,

 

109

 

 

правда, с условием отбывать службу, а затем и без всяких условий, даже с правом продажи, т. е. становились полной собственностью феодала.

 

Икта и тимар в Малой Азии перестали отличаться от частной земельной собственности («мюльк»), так же как, например, в России постепенно исчезла разница между поместьем и вотчиной — полной земельной собственностью; это — общий закон развития феодализма. Стала происходить быстрая концентрация нескольких икта (при поздних Сельджукидах) или нескольких тимаров (у османцев с XVII в.) в одних руках, у какого-либо одного феодала, более удачливого в делах, чем его соседи: он либо скупал бывшие лены, либо захватывал их силой. Все это вело к усилению отдельных феодалов, которые превращались в удельных царьков, выходили из подчинения центральной власти. Развивался сепаратизм, усиливалась раздробленность государства, все чаще вспыхивали междоусобицы.

 

Накануне монгольского нашествия Малая Азия переживала как раз подобный период. Вместе с тем близился к концу и окончательный переход тюркских племен к оседлости. Но монголы спутали все карты истории. Их вторжение сорвало с мест оседания прежних кочевников, бросило их снова в стихию кочевого скотоводства. Наиболее сильные племена старались уйти от монголов подальше на запад. Таким племенем было кайы, из которого вышел род Османа, ставшего удельным князем на окраине развалившейся империи Сельджукидов. Его соплеменники были (или снова сделались) кочевниками. И в уделе Османа, а затем и в новой империи — Османской — вновь установилась военно-ленная система. При завоевании прежних сельджукских земель в Малой Азии османцы даже заново превращали многие мюльки (частные земельные владения) в лены (условные земельные держания), давая им названия тимаров, т. е. реставрировали начальный этап феодальной эпохи.

 

Так в Малой Азии развитой феодализм, уже находившийся на пути к своей завершающей стадии, дважды был сведен к первоначальному этапу: в XI в. это сделали Сельджукиды, вернувшие византийский феодализм к военно-ленной системе, в XIV в. — Османиды, восстановившие эту систему на месте развившегося было сельджукского феодализма.

 

 

2. Затянувшаяся агония

 

В XIV—XVI вв. турецкие военные ленники — сипахи почти не занимались хозяйством в своих тимарах или зеаметах. Землю и работавших на ней крестьян они рассматривали как источник натуральных или денежных поступлений, необходимых для того, чтобы по вызову султана явиться «конно, людно и оружно» на службу в ополчении. Главным средством обогащения

 

110

 

 

был грабеж завоеванных стран — получение военной добычи, рабов, дани. Всю свою энергию феодалы направляли на создание боеспособной армии и поддержание в империи строгой военной дисциплины. И в этом отношении османцы в начале своей истории были сильнее большинства современных им государств. Первоначально турецкая военно-ленная система была организована очень четко, действовала безотказно и обеспечила все успехи османских завоеваний. К. Маркс по этому поводу заметил: «...империя турок была организована на демократически-деспотических началах... Государство османов было единственной подлинной военной державой средневековья» [*].

 

Однако уже в конце XVII—XVIII в. наступил кризис османской военно-ленной системы. Многие тимары и зеаметы скапливаются у одного владельца. Идет расслоение ленников. На фоне мелкого служилого люда появляются настоящие удельные князьки. Не говоря уж о других частях империи, даже в Анатолии — центральной области османского государства — возникли независимые друг от друга и от султанской власти феодальные образования. Районы Анкары, Йозгада, Чорума и Амасьи оказались в наследственном владении рода Чапанов. Эгейско-средиземноморскую часть Западной Анатолии прибрал к рукам род Караосманов. Чапаны и Караосманы даже раздавали тимары и зеаметы от своего имени. Северо-восток Анатолии был в безраздельном управлении эрзурумского паши. На востоке Анатолии владычествовали курдские феодалы. Во всех этих областях административные, военные, судейские должности замещались по указанию новоявленных правителей. Распад военно-ленной системы, выход крупных феодалов из-под власти центрального правительства, а также участившиеся янычарские смуты подорвали былое военное могущество Османской империи.

 

Войско Османской империи в этот период носило феодальный характер. Важнейшими частями его были сипахи, составлявшие конное ополчение, и янычары — пехота. Янычары пользовались многими привилегиями. Они получали большое жалованье, не платили налогов, — напротив, часто сами собирали налоги с населения, присваивая из них немалую долю. В руках янычар было и пожарное дело Стамбула, но во время пожаров они не столько тушили огонь, сколько грабили дома состоятельных стамбульцев; случалось, что эти дома загорались от поджога самих янычар.

 

Янычары имели свой отдельный суд и были неподсудны обычным судам. Их имущество не подлежало конфискации. Многие янычары получали разрешение селиться вне казарм,

 

 

*. К. Маркс. Хронологические выписки. II. — Архив Маркса и Энгельса. Т. VI. М., 1939—1940, с. 177, 189.

 

111

 

 

заниматься торговлей и ремеслами. В городах появились янычарские кварталы, нечто вроде стрелецких слобод в России. Служба в янычарском войске стала наследственной привилегией. Теперь оно комплектовалось уже не из детей христиан, а из детей янычар. Янычары все чаще отказывались выступать в поход на войну, не признавали дисциплины, смещали не потрафивших им военачальников, везиров и даже свергали неугодных султанов, сажая на трон своих ставленников...

 

А в это время главные военные противники османской державы усиливались. В Европе росли новые производительные силы, развивались капиталистические отношения, складывались нации... Поживиться войной для османцев становилось все трудней. И тогда крупные турецкие феодалы начали приобретать интерес и к хозяйственной эксплуатации земли; землевладение становится уже не вспомогательным, а основным источником обогащения. Феодалы усиливают угнетение крестьян, увеличивают издольную плату за пользование землей [*], вводят произвольные поборы, барщину, лишают крестьянина не только прибавочного, но и значительной части необходимого продукта. Короче, турецкая феодальная военщина стала грабить вместо чужеземных своих крестьян — это было и проще и «рентабельней», чем воевать против усилившейся Европы. Алчность и грабительский пыл «борцов за веру» обратился против своего народа, и они грабили его так же безжалостно, как прежде — чужие народы во время войн и набегов. Вот почему турецкий крестьянин постепенно превратился в одного из самых нищих крестьян в мире. А турецкого помещика середины XIX в. К. Маркс и Ф. Энгельс характеризовали как стоящего «на самой низкой и варварской ступени феодализма» [**].

 

Уже в XVIII в. страна была разорена настолько, что это поражало многих путешественников; так, известный французский просветитель Вольней в свой книге «Руины, или размышления о революциях империй» пишет: «Я путешествовал по Оттоманской империи... И повсюду я видел только грабительство и опустошение, только тиранию и -нищету...» Позже, в 1829 г., А. С. Пушкин напишет в «Путешествии в Арзрум»: «Не знаю выражения, которое было бы бессмысленнее слов: азиатская роскошь. Эта поговорка, вероятно, родилась во время крестовых походов, когда бедные рыцари, оставя голые стены и дубовые стулья своих замков, увидели в первый раз красные диваны, пестрые ковры и кинжалы с цветными камушками на рукояти. Ныне можно сказать: азиатская бедность, азиатское свинство и проч., но роскошь есть, конечно, принадлежность Европы.

 

 

*. Основной формой эксплуатации крестьян была издольщина: урожай делился на доли — часть получал феодал, как бы за землю, а часть шла крестьянину, за его труд. Если феодал предоставлял кроме земли еще и орудия, тягло, семена, то крестьянин получал лишь одну четвертую урожая.

 

**. К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения. Изд. 2-е. Т. 9, с. 6.

 

112

 

 

В Арзруме ни за какие деньги нельзя купить того, что вы найдете в мелочной лавке первого уездного городка Псковской губернии».

 

Нищее крестьянство и паразитирующие феодалы... Да еще прослойка феодальной «интеллигенции»—мусульманское духовенство и османская бюрократия, прославившиеся своим консерватизмом и мракобесием... Других классов и социальных групп, которые могли бы сдвинуть с мертвой точки забуксовавшую турецкую историю, пока не было.

 

Буржуазии, даже торговой, не говоря уж о промышленной, в среде турок в это время почти не имелось; ремеслами и торговлей — именно теми отраслями экономики, где скорее всего мог вызреть капиталистический уклад, — занимались преимущественно не турки и даже не мусульмане. Это были греки, армяне, евреи, левантинцы — христиане из Сирии и Ливана. Так сложилось исторически: древнее население Малой Азии издавна славилось своими ремеслами, издревле была развита у него и торговля. Вот почему «гяуры» составляли подавляющее большинство городских ремесленников и торговцев. Турки преобладали лишь в тех отраслях ремесла, которые были связаны со скотоводством — традиционным занятием тюрков-кочевников. Это были кожевники, сапожники, шорники, валяльщики войлока. Были и турки — торговцы скотом.

 

К тому же многие турки считали занятия ремеслами и торговлей зазорным для себя делом: ведь этим занимались «неверные», люди второго сорта. Среди турецкой верхушки, феодалов идеальным и почетным занятием считалась военная, гражданская или духовная служба. А для турецкого крестьянина путь в ремесленники или торговцы был вообще закрыт: у него не было для этого ни необходимых навыков, ни средств.

 

На пути освоения турками ремесел стояли и средневековые цехи разных национально-религиозных групп — греков-православных, армян-григориан и католиков. Они держались отчужденно друг от друга и от мусульман, допуская в свои ряды только единоверцев и строго охраняя секреты производства. В некоторых отраслях ремесла, даже в XX в., турок вообще не было. С. И. Аралов, советский посол, описывает, как он в 1922 г., во время войны Турции за независимость, посетил военную «школу кузнецов»: «Странным покажется, что в Анатолии среди турок в то время не было своих кузнецов. Лошадей ковали ремесленники — греки, армяне. Теперь греки воевали против турок, с армянами также не было дружбы. Лошади страдали от неумелой ковки. И вот в армии стали создавать краткосрочные школы для обучения кузнечному делу...» [*]

 

 

*. Этот парадокс тоже объясняется исторически: кочевники не знали ковки лошадей. Подкова в степи, на мягкой почве, не нужна; она необходима в городах, на булыжной мостовой, на постоянных дорогах, вымощенных камнем или щебнем.

 

113

 

 

Ростовщиками и банкирами тоже были почти исключительно немусульмане. Исламский запрет ссужать деньги под проценты лишал этой возможности первоначального накопления капитала своих приверженцев.

 

Упадок Османской империи в XVII—XVIII вв. привел к деградации турецкой культуры, искусства и литературы. Архитектура потеряла самобытность, османские строители стали рабски подражать чужим стилям. Захирело искусство миниатюры. За два с половиной века литература не дала ни одного выдающегося мастера слова. Османские поэты перепевали обветшалые символы персидской лирики — соловья и розу, изощрялись в формализме в ущерб содержанию. Наука, как и прежде, была скована духовенством, оберегавшим свои привилегии. Светского обучения не существовало. Мусульманские школы окончательно превратились в очаги схоластики и обскурантизма. Население оставалось почти сплошь неграмотным. До XVIII в. у турок не было своего книгопечатания, одной из необходимых, по словам К. Маркса, предпосылок буржуазного развития. А ведь первая типография в Стамбуле появилась еще в 1494 г., у евреев-эспаньолов — они привезли печатный станок из Испании, откуда бежали, спасаясь от инквизиции. У армян в Стамбуле типография открылась в 1565 г., у греков — в 1627 г. И только в 1729 г. была напечатана первая турецкая книга. Турки освоили книгопечатание спустя почти триста лет после его изобретения в 1445 г. Гутенбергом.

 

Развитие культуры у турок тормозилось и отсутствием женского образования. Неграмотные и малокультурные матери мало что могли дать своим детям, за исключением элементарного воспитания. Даже в начале XX в. 90% турок были неграмотны, тогда как среди анатолийских греков неграмотных было 50%, а среди армян — 33%.

 

Итог получился на первый взгляд парадоксальный: турки, господствующая народность, все больше отставали от угнетаемых ими национальных меньшинств. Поэтому турецкое господство над другими народами становилось все более невыносимым. А главное — экономические предпосылки для образования буржуазной нации возникли раньше не у турок, а у балканских народов, входивших тогда в Османскую империю, и у армян.

 

Последствия этого не замедлили сказаться: национально-освободительная борьба упомянутых народов против османского ига развернулась с небывалой силой. В 1804 и 1815 гг. против турецкого господства восстали сербы, в 1821 г. восстала Греция и добилась независимости к 1830 г., в 1861 г. Османская империя признала государство Румынию, в 1862 г. вновь взялись за оружие сербы, и под их натиском в 1867 г. были удалены последние турецкие гарнизоны из Сербии, в 1875 г. вспыхнуло восстание в Боснии и Герцеговине, а в 1876 г. — в Болгарии, которая освободилась от турецкого порабощения в

 

114

 

 

1878 г. Эти успехи были достигнуты при прямой поддержке России, заинтересованной в укреплении своих позиций на Балканах. И хотя царизм при этом преследовал прежде всего свои корыстные и захватнические цели (известны, например, вожделения царей в отношении Стамбула и Проливов), русская политика способствовала оттеснению турецких угнетателей с Балкан, освобождению народов балканских стран, тем самым объективно играя положительную роль.

 

Положение обострилось не только на Балканах. В 1858 г. вспыхнуло восстание в Ливане, и в 1861 г. ему была предоставлена автономия. В 1862 г. империю потрясло крупное восстание армян...

 

Упадок империи и особенно ее военные поражения начали тревожить османскую элиту. Наиболее дальновидные паши, везиры, наконец, сам султан понимали, что необходимо укрепить центральную власть и прежде всего создать боеспособную армию по европейскому образцу вместо изжившего себя ополчения феодалов и янычар, превратившихся в неуправляемую мятежную силу.

 

Первую серьезную военную реформу предпринял Селим III (1789—1807). Он создал новый пехотный корпус, пригласив для его обучения европейских военных инструкторов, открыл офицерские училища, оснащал флот более совершенными кораблями. Но все это вызвало яростное сопротивление янычар, мусульманского духовенства и феодалов-консерваторов. Селим III действовал нерешительно, восставшие янычары низложили его и посадили на трон своего любимца — ретрограда Мустафу IV. Попытка сторонников реформ во главе с Байрактаром, пашой из болгарского города Русе, вернуть власть Селиму успеха не имела — Мустафа поспешил убить Селима. Тогда Байрактар, опираясь на преданные ему войска, возвел на престол нового султана — Махмуда II, а сам стал великим везиром и начал было осуществлять задуманные реформы. Но в 1808 г. новое восстание янычар стоило ему жизни. Однако Махмуду II удалось избежать смерти и даже сохранить трон: во время восстания он приказал умертвить своего брата Мустафу IV, оставшись, таким образом, единственным отпрыском османской династии...

 

Махмуд II (1808—1839) сначала долго выжидал. Только в 1826 г. он издал указ о создании регулярной армии. Янычары поняли, что их самоуправству приходит конец, и тотчас взбунтовались. Но Махмуд II был начеку и действовал решительно. Расправа была быстрой и кровавой: регулярные части и артиллерия окружили янычар и расстреляли их в упор; янычарские казармы были сожжены.

 

Примененные султаном варварские средства борьбы против варварства были в тех исторических условиях единственно верными. И все же Махмуд II безнадежно опоздал: аналогичные

 

115

 

 

действия Петра I по ликвидации стрелецкого войска произошли еще в конце XVII в. Тем не менее начало было положено — Османская империя вступила на путь преобразований.

 

Турецкие реформаторы попытались перенести на местную почву отдельные европейские достижения в военном деле, технике, управлении. Были построены первые казенные оружейные заводы; первые группы молодых турок, преимущественно офицеры, посланы на учебу в Европу... Таким образом, если японцы открыли для себя Европу в середине XVIII в., ощутив свою отсталость от европейцев и поняв вред самоизоляции страны от внешнего мира, а Петр I в России сделал это еще раньше, то турки начали «открывать Европу» лишь в середине XIX в.

 

Период реформ в Турции получил название «танзимат» (упорядочение). Собственно, это и были не коренные преобразования, а попытка как-то привести в порядок, упорядочить старый строй. В 1834 г. была официально отменена военно-ленная система, фактически уже давно распавшаяся. Это, однако, не означало внедрения буржуазных порядков. Важнейшим препятствием на этом пути было отсутствие гарантированного права частной собственности из-за произвола султанского правительства и местных пашей. Широко практиковалась конфискация имущества по любому поводу. В Анатолии греческая, армянская и начавшая появляться турецкая торговая буржуазия, располагавшая накопленными деньгами, боялась вкладывать их в промышленность, в банковское дело, а старалась скрыть свое богатство, упрятать подальше барыши. «Турецкое, как и любое другое восточное господство, — писал Ф. Энгельс, — несовместимо с капиталистическим обществом; нажитая прибавочная стоимость ничем не гарантирована от хищных рук сатрапов и пашей; отсутствует первое основное условие буржуазной предпринимательской деятельности — безопасность личности купца и его собственности» [*].

 

По султанскому указу 1839 г. было обещано гарантирование жизни, чести и имущества всем османским подданным без различия вероисповедания. Но эти обещания так и остались обещаниями. В 1856 г., уже при султане Абдул-Меджиде, был обнародован еще один указ, который в основном повторял декларации первого указа. Уже этот факт говорит, что многие «реформы» оставались на бумаге.

 

Особыми указами Махмуд II регламентировал покрой мужского и женского платьев, длину усов и бороды. Но и эти реформы были половинчатыми: европейский костюм не был введен в обиход, одежда турок лишь приблизилась к европейским образцам, а борода и усы лишь укоротились. Длинный черный сюртук, получивший название «стамбулин», заменил долгополые

 

 

*. Ф. Энгельс. Внешняя политика русского царизма. — К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения. Изд. 2-е. Т. 22, с. 33.

 

116

 

 

и неуклюжие халаты турецких вельмож. Недуховным лицам было запрещено носить чалму. Пример в модернизации одежды показал сам султан. В праздник разговения в 1828 г. он появился перед народом в узких панталонах, облегающем фигуру мундире и в феске, украшенной бриллиантами...

 

Вскоре все чиновники, офицеры, солдаты, а затем и другие подданные султана надели фески — круглые фетровые шапочки с плоским верхом, похожие на усеченный конус; цвет фески чаще всего был красный. Офицеры, а вслед за ними и модники украшали феску шелковой кистью. Феску заимствовали у марокканцев; само ее название шло от Феса, города в Марокко, тогдашнего центра по производству этих головных уборов. Замена чалмы феской была встречена озлоблением духовенства и консерваторов. Кое-где против фески даже вспыхнули восстания, вызванные подстрекательством мулл, но были быстро подавлены.

 

Спустя 50 лет, при Абдул-Хамиде II (1876—1909), феска уже считалась символом мусульманской веры и турецкого подданства. А спустя еще 50 лет, в 1925 г., когда Кемаль Ататюрк запретил носить феску и ввел в обиход европейские головные уборы, восстания — опять-таки не без агитации мулл — вспыхнули уже в защиту фески, против шляп и кепок: нововведение Махмуда II успело пустить глубокие корни, стало привычным. Новация, первоначально отвергавшаяся частью населения, становится прочной традицией на протяжении жизни одного-двух поколений...

 

По другим нововведениям великий везир стал именоваться, на европейский манер, премьер-министром, в государственных учреждениях вывесили портреты султана, при дворе стали устраивать балы для придворных и сановников, во дворце ввели употребление вилок и ножей... Турецкий историк Доган Авджиоглу называет все эти новшества «петровскими реформами Махмуда II». Ясно, однако, что всем реформам танзимата не хватало главного — той глубины и решительности, которой была отмечена реформаторская, правильнее даже сказать, преобразовательская деятельность Петра I.

 

Куцые реформы не могли спасти Османскую империю. Они не стимулировали развития капитализма, а лишь пытались упорядочить феодализм. Это понятно: феодальное государство не могло бороться с формацией, породившей его. Тем не менее Османская держава все еще существовала. Но это существование больше напоминало не жизнь, а предсмертную агонию.

 

В истории османцев, и без того сложной, возникло дополнительное осложнение — вмешательство иностранных государств. Из-за него Османская империя агонизировала почти два столетия, а сами турки попали в полуколониальную зависимость.

 

Агонию Османской империи продлевало соперничество европейских держав — Англии, Франции и России, которые никак

 

117

 

 

не могли договориться о разделе османского, или, как тогда говорили, «оттоманского» [*], наследства. Царская Россия претендовала на Стамбул и Проливы, но Англия и Франция опасались ее усиления: русский флот получил бы неконтролируемый доступ в Средиземное море. Когда же подвертывался удобный случай, Англия и Франция сразу отхватывали увесистый кус османского пирога. После русско-турецкой войны 1828—1829 гг. Франция отняла у османцев Алжир (1830 г.). В конце русско-турецкой войны 1877—1878 гг. Англия захватила Кипр, как якобы базу для помощи туркам против России. Даже после неудачной для царизма Крымской войны 1853—1856 гг., в которой Турция была союзницей Англии и Франции, французы оккупировали (правда, на этот раз еще временно) османские территории — Сирию и Ливан (1860 г.). Позже западноевропейские страны начинают прямо-таки растаскивать владения султана: 1881 г. — Франция присваивает Тунис, 1882 г. — Англия подчиняет себе Египет, 1912 г. — Италия захватывает Ливию.

 

Однако английскому и французскому капиталу было выгодно эксплуатировать Османскую империю и такой, какой она была, без формального дележа ее земель: ни в одной стране не было более выгодных условий для иностранной торговли, помещения иностранного капитала. И окончательная судьба османцев решалась не на полях сражений, а в конторах западноевропейских торговцев, банкиров и концессионеров. Османскую империю разрушили не пушки европейских армий, а товары европейских купцов.

 

Начало этому было положено, казалось, ничем не примечательным торговым договором между Англией и Османской империей в 1838 г.

 

Его подписанию предшествовали интересные события: в 1831 г. восстал султанский наместник в Египте Мухаммед Али, которого тайно поддерживала Франция, и двинулся войной на своего сюзерена. В 1832 г. под Коньей турецкие войска потерпели поражение, дорога на Стамбул была открыта. Возникла угроза ликвидации османской династии. Но русский царь Николай I оказал султану Махмуду II быструю помощь: он был в курсе французских интриг и боялся усиления Франции. В Босфор вошли русские военные корабли, 10 тысяч русских солдат высадились на анатолийском берегу. И Мухаммед Али приостановил наступление. Вмешательство России встревожило Францию, напугало Англию. В их планы не входило сближение султана и царя, которое могло усилить русское влияние в Турции. Английская дипломатия уладила турецко-египетский

 

 

*. Имя «Осман» французы транскрибировали как «Оттоман». Эта транскрипция одно время была принята и в русском языке: «государство Оттоманов», «Оттоманская империя». Сохранилась она в слове «оттоманка» — так называют низкий турецкий диван с подушками, без спинки.

 

118

 

 

конфликт, и летом 1833 г. русский флот с десантом ушел из Босфора...

 

Но за свое посредничество дипломаты из Лондона выторговали у турок для английских купцов такие привилегии, что турецкие историки называют торговый договор 1838 г. не договором, а «смертным приговором Османской империи, подписанным ею самой»: Турция была превращена в «открытый рынок» западноевропейского капитализма. Этот договор закрепил и развил дальше исключительные права европейских купцов, записанные в «капитуляциях» (от латинского капитулум — глава, статья закона, договора). Так назывались кабальные соглашения, навязанные европейскими правительствами султану еще раньше. Из-за них Турция была лишена единственного оружия против иностранной конкуренции, к которому обычно прибегают слабые в промышленном отношении государства, — оружия протекционизма. Она не имела права ни увеличить импортные пошлины, ни обложить иностранную торговлю налогами, ни привлечь иностранца, имевшего тяжбу с османским подданным или даже совершившего преступление, к турецкому суду. Короче, это была уже именно капитуляция перед иностранной торговой конкуренцией [*].

 

По новому договору, английский торговец-импортер платил пошлину в размере 3—5% от стоимости товара и после этого мог свободно продавать его в любом уголке Османской империи. В то же время турецкий купец должен был платить от 12 до 50% стоимости товара при перевозке его для продажи из одной провинции в другую внутри своей собственной страны. После 1838 г. эти привилегии были договорно закреплены за торговцами и других европейских стран.

 

Вслед за купцами с Запада в Турцию во второй половине XIX в. хлынул поток иностранных капиталов в виде займов. Это был еще один метод закабаления. Пользуясь обнищанием османской казны, западные банкиры бесцеремонно надували турецкое правительство: брали по-ростовщически высокие проценты, различные комиссионные, подкупали султанских сановников, чтобы получить наивыгоднейшие льготы для роста своих

 

 

*. Вначале капитуляции не имели характера неравноправных договоров. Это отметил К. Маркс: «Так как коран объявляет всякого чужеземца врагом, то никто не отважится появиться в мусульманской стране без мер предосторожности. Первые европейские купцы, бравшие на себя риск торговли с таким народом, пытались поэтому вначале обеспечить лично за собой исключительные условия и привилегии, которые, однако, распространялись впоследствии на всю их нацию. Таково происхождение капитуляций... капитуляции являются льготами, односторонне дарованными правительством, которое, следовательно, может по своему усмотрению отменить их» (К. Маркс. Объявление войны. — К истории возникновения восточного вопроса. — К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения. Изд. 2-е. Т. 10, с. 168, 169), но в дальнейшем положение изменилось: капитуляции превратились в договорные обязательства Османской империи, которые ее правительство не имело права отменять в одностороннем порядке.

 

119

 

 

вкладов. В итоге слабые финансы одряхлевшей империи стали еще одним источником наживы для иностранного капитала.

 

Первый заем, полученный Турцией в 1854 г., равнялся на бумаге 75 миллионам франков. Фактически была получена только половина этой суммы, проценты же выплачивались полностью, с 75 миллионов. Для их выплаты Турция взяла новый кредит. Так начала виться веревочка: один заем следовал за другим, и к 1876 г. задолженность Турции достигла 2 миллиардов 400 миллионов франков! А если турки иногда отказывались прибегать к займу, то западноевропейские банкиры воздействовали на Стамбул через мощные рычаги своих правительств, и в ход шло все: дипломатический нажим, военные угрозы, наконец, устранение из турецкого правительства лиц, посмевших возражать против нового западного кредита. Но таких было мало. Гораздо больше — податливых и на все согласных. Турецкие сановники быстро уступали нажиму Запада, лишь бы была сохранена их доля в ограблении турецкого и других народов империи. Так, Фуад-паша, влиятельное лицо при султане Абдул-Азизе (1861—1876), без обиняков заявил европейским дипломатам: «Суфлируйте нам, но оставьте за нами театр и те роли, что мы в нем играем»...

 

Кончик веревки показался скоро. Государственный бюджет империи окончательно истощился. В 1875 г. его доход составил 17 миллионов лир, из них 13 миллионов надо было выплатить по внешним долгам. Турция приостановила платежи, а в 1879 г. объявила себя банкротом. Над «Высокой Портой», как называли тогда в Европе турецкое правительство, был установлен полный финансовый контроль западных держав. По их требованию в 1881 г. Абдул-Хамид II издал декрет о создании в Турции Управления оттоманского долга, которое должно было вернуть иностранным банкирам их деньги и прибыли. Накануне подписания декрета, чтобы султан был сговорчивее, англичане произвели у турецких берегов демонстрацию своих военно-морских сил.

 

Под эгиду Управления перешли важнейшие источники доходов империи — ряд налогов, табачная и соляная монополии, сбор со спирта, гербовый сбор. Пять тысяч агентов и служащих Управления выколачивали эти взносы с населения Османской империи. А в случае уклонения от уплаты правительство обязано было предоставлять в их распоряжение полицию и жандармерию. В 1883 г. табачная монополия была выделена в особую концессию французам. Она получила название «Режи де таба» — «Табачное управление», которое тоже сделалось «государством в государстве»: оно имело даже свор собственную жандармерию. Производители табака обязаны были сдавать весь урожай концессии по низким ценам. Концессионеры наживались баснословно: даже в самой Турции они продавали этот же табак по цене в три раза выше закупочной...

 

120

 

 

Но колониальный грабеж имел и иную сторону: происходило втягивание Турции в мировой экономический рынок. А это привело, хоть и не сразу, к большим внутренним переменам в стране.

 

 

3. Начало перемен

 

Турция вовлекалась в мировой рынок по трем основным линиям — как источник сырья, как рынок сбыта промышленных товаров и как сфера приложения капиталов.

 

Спрос на сырье сопровождался ростом сельскохозяйственного производства, особенно технических культур — табака, хлопка. На вывозе этих товаров наживались в первую очередь иностранцы, затем инонационалы — посредники, так называемые компрадоры. Но кое-что перепадало и туркам — помещикам и кулакам. Они богатели и усиливались. Начала формироваться сельская буржуазия. Это были не только кулаки, но и помещики, переходившие к капиталистическим методам хозяйствования. Проникновение капиталистических отношений в деревню усилило расслоение крестьянства, значительная часть его нищала, превращалась в батраков; одновременно укреплялась небольшая прослойка крепких хозяйчиков.

 

В городах возникали фабрики, ориентированные на нужды иностранного капитала, — хлопкоочистительные, табачные, маслобойные, по первичной обработке другого сырья. В местах залежей полезных ископаемых строились шахты и рудники. Появились первые железные дороги, необходимые иностранным капиталистам для вывоза сырья и ввоза промышленных товаров. Во второй половине XIX в. они строились на западе и в центре Анатолии и служили как бы подъездными путями к морским портам. С одной стороны, железные дороги представляли собой, по выражению А. Д. Новичева, «дула, по которым летели снаряды в виде дешевых иностранных товаров, разивших турецкую промышленность», а с другой — по метафоре П. Павленко, это были «длинные хирургические зонды, воткнутые в тело Анатолии, чтобы выкачивать к портам кровь ее нутра — хромовую руду и уголь, табак и инжир, хлопок и шерсть». Но проведение железных дорог взламывало старый уклад, ускоряло развитие товарно-денежных отношений. Натуральное хозяйство в прилегающих к ним сельских районах сменялось товарным. А это тоже вело к развитию национальной буржуазии.

 

Но турецкая буржуазия, как и национальная буржуазия других колониальных или зависимых стран, развивалась в ненормальных условиях. Промышленность ограничивалась первичной переработкой сырья; остальные отрасли свертывались, за исключением, пожалуй, ковровой, которая стала работать на экспорт. Прежде Турция вывозила и другую готовую

 

121

 

 

продукцию — шелка, бархат, сукно, сафьян, оружие. Теперь же французские сатины и муслины, английский бархат, итальянские и швейцарские шелковые ткани убили турецкое ремесленное ткачество. В Бурсе, где прежде было около тысячи ткацких станков, к 1849 г. осталось только 75; в Стамбуле и Ускюдаре их число за 30—40 лет упало с трех тысяч до 37.

 

Иностранные товары встали на пути развития турецкой промышленности и сделались основной причиной ее застоя и деградации. В конце XIX — начале XX в. турецкая промышленность находилась в состоянии крайней отсталости. А главное — многие ее предприятия принадлежали вовсе не туркам: их владельцами были иностранцы или инонациональная буржуазия. Так, из шести лесопильных заводов к началу 90-х годов XIX в. три принадлежали европейцам, а три — турецким грекам; из пяти сталелитейных заводов не было ни одного турецкого, все они были собственностью либо греков, либо других 'инонациональных капиталистов. Иностранцы прибрали к рукам муниципальные предприятия — городские электростанции, трамвай, заводы по выработке газа для бытовых нужд.

 

Все мало-мальски значительное в турецкой промышленности было в руках иностранцев и инонационалов. В этом была коренная причина слабости турецкой национальной буржуазии.

 

Накануне первой мировой войны в Турции побывала русская публицистка Ариадна Тыркова. Она свидетельствует: «Банки и нарождающиеся промышленные предприятия ведутся греками, армяне делают торговые дела... Теперь турки спохватились и рады бы конкурировать и с османскими христианами, и с европейцами, и с левантинцами, но нет у них для этого ни навыка, ни денег».

 

По подсчетам советского ученого О. Г. Инджикяна, сделанным на основании статистических данных и других сведений из османской прессы тех времен, в начале XX в. греческим буржуа в Турции принадлежала почти половина капиталов в торговле и промышленности, армянским — четвертая часть. Далее шли евреи, левантинцы и, наконец, турки. Последние контролировали только 15% торговых операций и 12% производства.

 

Во внешней торговле иностранцы и инонационалы захватили уже все ключевые посты. Например, турок Али-ага, измирский помещик, продавал табак англичанину-экспортеру Уайтпуру через посредничество маклера-эспаньола Коана. Перевозил товар мальтиец Мифсуд, капитан судна, принадлежавшего голландцу Ван дер Руге. Торговым агентом на судне был итальянец Сперко. Страховал эту сделку армянин Мкртчян, а кредитовал грек Попандопулос.

 

Если турки и попадали в число компрадоров, связанных с внешней торговлей, то они стояли на самой нижней ступени компрадорской иерархии. Так, французский купец Фонтэн закупал в Адане турецкий хлопок через греческих или армянских

 

122

 

 

посредников — Никоса-эфенди, Ованеса-аги, а те выдавали аванс под будущий урожай туркам-табаководам через турецких посредников — Касабоглу, Сараджоглу, Салепчизаде [*] и многих других. Прибыли последних, как и их «престижность», были, конечно, гораздо ниже, чем у дельцов, имевших непосредственный доступ в контору экспортера-европейца.

 

Большинство рабочих и ремесленников составляли представители национальных меньшинств. Среди интеллигенции тоже было мало турок. Инженерами, врачами, адвокатами были, как правило, греки и армяне, получившие образование на Западе. Турецких светских специальных и общеобразовательных школ было недостаточно. Специалистов — врачей, инженеров из числа турок готовили главным образом военные училища, общий уровень подготовки в которых был невысок. Для получения образования на Западе турок командировали редко, и преимущественно офицеров.

 

Итак, развитие капиталистических отношений, рост общекультурного уровня у турок шли медленней, чем у национальных меньшинств — греков, армян. И когда все же начала развиваться и турецкая национальная буржуазия, эта диспропорция вылилась в острейшее противоречие. Ощущавшееся вначале лишь как экономическое, оно впоследствии неминуемо должно было вылиться в политическое, идеологически оформившись в виде буржуазно-националистических течений.

 

Торговля на внутреннем рынке, особенно товарами турецких предприятий, имела и турецких купцов. «В портовых городах, — писал в 1908 г. русский путешественник И. И. Голобородько, — большая часть лавок на базарах в руках греков и армян, реже — евреев, но чем дальше углубляться в Анатолию, тем больше торговцев-турок, главным образом мелких». Масштабы этой торговли были меньше, чем у торговли импортными и экспортными товарами, тем более что последняя кредитовалась иностранными фирмами. И торговцы-турки были мельче калибром, причем концентрировались во внутренней Анатолии. Часть турецких помещиков, сельских богатеев тоже приобщались к торговле, не прочь были умножить свои богатства и путем крупных внешнеторговых и финансовых операций. Однако путь им преграждала конкуренция иностранцев и инонациональных компрадоров, располагавших капитуляционными льготами и покровительством европейских держав. Так нарождавшаяся турецкая буржуазия с первых своих шагов, натолкнулась на препятствие, хотя и не сразу ею осознанное, но вполне ощутимое по конкретным результатам.

 

Такая ситуация была чревата драматическими последствиями.

 

 

*. Касабоглу —дословно «сын мясника» («Мясников»), Сараджоглу — «сын шорника», Салепчизаде — «сын продавца салепа» (прохладительного напитка), т. е. эти турки-посредники были выходцами из мелких торговцев и ремесленников.

 

123

 

 

Прежде веротерпимость к иноверцам со стороны мусульман, мирное отношение к армянам, грекам имели в Османской империи довольно длительные периоды. Но с конца XIX, особенно в начале XX в. эти отношения резко меняются. Стараясь оттереть своих инонациональных партнеров с захваченных ими ^ выигрышных позиций, турецкая буржуазия все чаще прибегает к «недозволенным приемам». Погромы и резня становятся основным козырем турецких лавочников, прасолов и кулаков в конкурентной борьбе. Жестокость анатолийских буржуа происходит отнюдь не от их силы, наоборот, от бессилия, недоразвитости, чувства неполноценности. Угрюмая зависть к преуспевающему соседу-христианину, годами терзавшая нутро обуржуазившегося мещанина, взрывается патологическим фанатизмом погромщика. Свою ненависть к конкурентам турецкая буржуазия переносила на всю массу «инородцев и иноверцев», натравляла свой народ против армян, греков, других национальных меньшинств.

 

Усилению национальной розни способствовали западные державы. Покровительствуя на словах христианским общинам, они на деле поддерживали лишь верхушки этих общин — армянских и греческих компрадоров, и делалось это не из гуманных соображений защиты угнетенных меньшинств, а в корыстных интересах — для еще более глубокого проникновения в экономику Османской империи, еще большего подчинения страны иностранному капиталу.

 

Наиболее трезвые представители турецкой буржуазии виновником создавшегося положения все больше считали султана, монархию и те порядки, феодальные и проимпериалистические, что сделали турок бесправными в их собственном доме. Выразителем этих мыслей стала турецкая интеллигенция, по происхождению феодально-бюрократическая, по идеологии — уже буржуазная. Она же начала распространять первые идеи турецкого национализма.

 

Зачатки националистической идеологии возникли в движении «новых османов» — турецких конституционных монархистов, выступавших за проведение буржуазных реформ. В 1876 г. «новым османам» удалось добиться принятия первой турецкой конституции. Но она просуществовала недолго. «Новые османы» действовали крайне нерешительно, и в 1878 г. Абдул-Хамид II распустил парламент, отменил конституцию и вновь стал неограниченным монархом. Причины поражения «новых османов», отмечал К. Маркс, были в том, что они «не сделали вовремя революцию в Константинополе» [*].

 

Тирания Абдул-Хамида продолжалась до 1908 г. При нем Османская империя окончательно превратилась в полуколонию

 

 

*. Маркс — Вильгельму Либкнехту в Лейпциг. — К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения. Изд. 2-е. Т. 34, с. 247.

 

124

 

 

иностранного капитала. Финансы империи контролировал англо-французский «Оттоманский банк», который стал казначейством государства, выпускал турецкие деньги.

 

В среде османской буржуазии не было единства из-за религиозной розни между буржуа-христианами и буржуа-мусульманами, хотя их классовые интересы требовали объединения в борьбе с феодализмом и султанской тиранией. Национально-религиозные противоречия, которые всячески разжигал Абдул-Хамид, мешали общей антифеодальной борьбе. И лишь в 1908—1909 гг. эта борьба завершилась младотурецкой революцией. Младотурки, новое поколение турецких буржуазных националистов, восстановили конституцию и считали на этом революционное движение законченным. Они не разрешили задач буржуазно-демократической революции, не решили ни национального, ни аграрного вопросов.

 

В начале XX в. складывание турецкой буржуазной нации близилось к завершению. Экономические предпосылки для этого уже имелись: в Анатолии народилась турецкая торговая буржуазия, укреплялись экономические связи между отдельными районами Турции, где большинство населения составляли турки. Идеологическим выражением этого процесса стало течение «туркизма» — турецкого буржуазного национализма, который начал развиваться среди младотурок еще до революции 1908 г.

 

Оказавшись у власти, младотурки быстро скатились к национал-шовинизму, непримиримому по отношению к другим народам империи, особенно христианским; они безоговорочно стали на сторону турецкой буржуазии в ее борьбе с инонационалами. Это привело к новым преследованиям национальных меньшинств. А в связи с проникновением в Османскую империю германского империализма и ориентацией младотурок на кайзеровскую Германию они проводят все более антирусскую внешнюю политику, берут на вооружение идеологию пантюркизма.

 

Все тюркские народы, по мысли пантюркистов, должны были быть поставлены под власть Турции и, потеряв свои национальные особенности, слиться с турками. Так «оправдывались» агрессивные замыслы младотурок в отношении Средней Азии и Кавказа. Пытаясь осуществить эти цели, младотурки-пантюркисты ввергли Турцию в первую мировую войну на стороне Германии.

 

В экономике Турции за время войны произошли существенные изменения. Хотя в целом турецкое сельское хозяйство пришло в упадок, главным образом за счет разорения крестьян-середняков, деревенские богачи наживали огромные прибыли, поставляя сельскохозяйственные продукты армии и занимаясь спекуляцией дефицитными товарами. Используя накопленный таким путем капитал, они стали принимать больше участия в торговле и даже промышленности. Турецкая торговая буржуазия

 

125

 

 

усилилась и за счет экспорта сельскохозяйственных товаров в Германию и Австрию. В то же время компрадорская буржуазия, как правило нетурецкая по национальной принадлежности и связанная с внешней торговлей стран Антанты, сильно ослабла из-за полного прекращения торговых связей с этими странами. Эту буржуазию подавляла и националистическая политика правительства. Младотурки стремились всеми мерами сломить ее конкурентоспособность: вводили повышенные налоги на дельцов-немусульман, проводили систематические реквизиции их имущества и капиталов, прибегали к различным репрессиям.

 

Произошли перемены и в промышленности. Ее отрасли, связанные с экспортом и импортом, т. е. те, в которых господствовали инонационалы, резко сократили производство; в то же время промышленность, обслуживавшая нужды армии и внутреннего потребления, увеличила выпуск продукции. Новые предприятия по снабжению армии сукном, обувью создавались в глубинных районах Анатолии, где преобладало турецкое население и имелась турецкая буржуазия. Укреплению позиций турецкой буржуазии способствовало и то, что во время войны фактически перестал применяться режим капитуляций. Иностранная оккупация окраинных районов империи, падение роли портов в экономике содействовали развитию экономических связей в Анатолии, где окончательно сложился единый внутренний рынок.

 

Короче говоря, появились все необходимые условия для рождения турецкой буржуазной нации. Политические результаты этого процесса не заставили себя долго ждать. Но проявились они со всей силой лишь после окончания войны, во время иностранной интервенции, когда турецкая буржуазия, охраняя свой, хоть и незначительный по размерам капитал, выступила против империалистических захватчиков под лозунгом национально-освободительного движения турецкого народа.

 

 

4. Национально-буржуазная революция

 

«...Аванпостами ближайшей революции

должны быть Петербург и Константинополь»

Ф. Энгельс [*]

 

После поражения Османской империи в первой мировой войне ее арабские земли, оставшиеся еще не захваченными, поделили между собой Англия и Франция. Ирак, Палестина, Трансиордания были оформлены как английские подмандатные

 

 

*. Ф. Энгельс. Что будет с европейской Турцией? — К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения. Изд. 2-е. Т. 9, с. 33. Статья Ф. Энгельса была написана для газеты «Нью-Йорк Дейли Трибюн» в 1853 г.

 

126

 

 

территории, а Сирия и Ливан — как французские. Но и сама Турция, по Севрскому мирному договору, подлежала разделу между странами Антанты. Европейская Турция (Восточная Фракия с Адрианополем) и Измирский район отходили к Греции, широкая полоса вдоль сирийской границы — к Франции, зона Проливов объявлялась международной, под управлением комиссии, где верховодила Англия. Стамбул оставался за Турцией лишь условно, он мог быть оккупирован войсками Антанты при малейшем нарушении турецким правительством какого-либо пункта Севрского договора. На востоке Анатолии создавались формально независимые, но фактически подвластные Англии буферные государства — дашнакская Армения и феодальный Курдистан, два форпоста империализма против молодой Советской России. Остальная Анатолия делилась на сферы влияния между Англией, Францией и Италией. За турками сохранялся небольшой кусок Анатолии, прилегающий к Черному морю, и Анкара; но и он получал статус полуколонии: Турция (вернее, то, что от нее оставалось) подлежала разоружению, вновь вводился полный финансовый контроль европейских держав и режим капитуляций. Короче, империализм грозил стереть с географических карт само слово «Турция». Но он просчитался...

 

Великая Октябрьская социалистическая революция в России и образование Республики Советов изменили в корне положение в мире и вызвали небывалый подъем освободительного движения в колониях и зависимых странах. Из всех них Турция испытала, пожалуй, наибольшее влияние Октябрьской революции. Конечно, в этом сыграло свою роль и непосредственное соседство двух стран. Кроме того, огромное впечатление в Турции произвел тот факт, что Советское правительство обнародовало и аннулировало тайные договоры о разделе Османской империи, заключенные царской Россией со странами Антанты. Вместо врага — русского царизма — на севере Турции появился друг — революционная Россия, бросившая вызов мировому империализму и колониализму. Турецкий народ, вдохновленный победоносной борьбой Советской России против интервентов, поднялся на защиту своих национальных интересов.

 

Основной силой турецкой антиимпериалистической борьбы стало крестьянство. Еще во время войны сотни тысяч турецких крестьян, призванных в армию, не желая сражаться за чуждые интересы германских империалистов и своих правителей-...оркистов, дезертировали и укрылись в горах Анатолии. ... из них вернулись с оружием в свои деревни и создали партизанские отряды. Эти отряды первыми начали вооруженную борьбу с оккупантами.

 

Рабочий класс Турции был слишком малочислен и политически ... чтобы возглавить национально-освободительное движение. ... насчитывалось не более 50 тысяч рабочих.

 

127

 

 

Они были распылены по мелким предприятиям в разных городах, разобщены национально-религиозной враждой. Турки среди рабочих были в меньшинстве, большинство составляли греки, армяне, выходцы из балканских стран. Турецкое социалистическое и коммунистическое движение только-только зарождалось: появились первые кружки и группы.

 

Борьбу за независимость Турции возглавила турецкая буржуазия, выступившая как выразитель общенациональных интересов. Но сначала турецкие буржуа колебались. А многие из них даже с радостью встречали иностранных оккупантов, надеясь, что те наведут «порядок» в стране, создадут для них возможность быстрого обогащения и роста капиталов. Торговцы, кулаки, ростовщики из среды измирских турок, по словам Исмаила Джема, шили греческие флаги, чтобы с ними встретить высадившиеся греческие войска. В других районах турецкая буржуазия устраивала торжественные встречи французским интервентам. «Деньги национальности не имеют» — таково было вначале кредо турецких буржуа, помнивших невзгоды и притеснения султанских времен и уповавших на установление оккупантами буржуазного правопорядка. Но не тут-то было...

 

Инонациональная буржуазия, почувствовав себя под защитой оккупантов, решила раз и навсегда расправиться со своими окрепшими было конкурентами. Она стала силой захватывать их земли, лавки, товары, присваивать деньги и другие ценности. Особый размах этот разбой принял в Измире и его окрестностях, занятых армией Греции. И тогда турецкая буржуазия, напуганная таким оборотом дел, решительно присоединилась к национально-освободительному движению, пожертвовала часть своих сбережений и капиталов на оснащение новой национальной армии, рьяно выступила против интервентов.

 

Турецкая интеллигенция, тесно связанная с национальной буржуазией, стала идеологом национально-освободительного движения. Это были преимущественно военно-интеллигентские круги, настроенные патриотически и видевшие в вооруженной борьбе против интервентов и султана, ставшего марионеткой в руках империалистов, единственное средство для спасения родины. Из их среды вышел и руководитель национально-освободительной борьбы турецкого народа молодой генерал Мустафа Кемаль, принявший впоследствии фамилию Ататюрк. По его имени движение стало называться кемалистским, а его участники — кемалистами.

 

23 апреля 1920 г. в Анкаре открылся новый турецкий парламент (меджлис), созванный кемалистами. Он получил название «Великое национальное собрание Турции» (Его ... первым внешнеполитическим актом было письмо, ... 26 апреля 1920 г. В. И. Ленину и подписанное  Мустафой Кемалем. В письме предлагалось установить дружеские отношения между борющейся Турцией и Советским союзом.

 

128

 

 

содержалась просьба о помощи турецкому национально-освободительному движению. Москва незамедлительно откликнулась. Советское правительство первым в мире признало правительство кемалистов и установило с ним дружеские дипломатические отношения. В июле 1920 г. в Москву прибыла турецкая делегация. А в августе в Турцию была доставлена первая партия оружия из Советской России...

 

Несмотря на тяжелое положение молодой Страны Советов, кемалистам по инициативе В. И. Ленина была оказана большая безвозмездная помощь вооружением, боеприпасами, деньгами. Только в 1921 г. Турция получила от Советского правительства свыше 33 тысяч винтовок, 327 пулеметов, 54 артиллерийских орудия, 58 миллионов патронов, 130 тысяч снарядов, другое снаряжение и шесть с половиной миллионов рублей золотом. Размеры и значение этой помощи станут понятны, если учесть, что турецкие силы, противостоявшие интервентам, насчитывали летом 1921 г. 56 тысяч бойцов, имели 440 пулеметов и 162 орудия. В 1921 г. в Анкару прибыла советская делегация во главе с М. В. Фрунзе. Советы этого прославленного полководца времен гражданской войны во многом помогли командованию турецкой национально-освободительной армии.

 

При поддержке Советской России кемалистская Турция победила. Кабальный и грабительский Севрский мирный договор был разорван турецкими штыками. Вместо него 24 июля 1923 г. был подписан Лозаннский мирный договор между Турцией и Антантой, подтверждавший независимость и территориальную целостность страны. Во время подготовки этого договора единственным государством, поддержавшим Турцию, была страна Ленина. Советская делегация приложила в Лозанне максимум усилий, чтобы отстоять национальные интересы Турции.

 

В ходе национально-освободительной борьбы в Турции произошла буржуазная революция. В стране были проведены реформы, направленные на преодоление средневековой отсталости, засилья феодалов и реакционного духовенства. Простой перечень этих реформ показывает, как решительно действовали кемалисты в начале своего правления.

 

Были упразднены султанат и халифат, т. е. ликвидирована феодально-теократическая монархия. Из страны выслали семью султана и принцев. Турцию объявили республикой. Высшим органом власти стало Великое национальное собрание Турции. Религию отделили от государства, а школу — от религии. Вакуфы — собственность мусульманских духовных учреждений — национализировали. Приняли европейские кодексы — гражданский, уголовный, коммерческий, а шариат отменили. Закрыли все религиозные школы — медресе. Запретили все виды религиозного обучения, в том числе изучение Корана в начальных школах. Упразднили богословский факультет Стамбульского

 

129

 

 

университета. Ликвидировали дервишские ордена и монастыри. Провели реформу турецкого алфавита. Ввели григорианский календарь и европейское времяисчисление [*], днем отдыха вместо пятницы было объявлено воскресенье. Запретили ношение чалмы и фески. Из конституции исключили статью о том, что ислам — государственная религия, и до сих пор Турция — единственная светская республика среди мусульманских государств... Отменили все феодальные и духовные титулы, ввели фамилии. Была раскрепощена женщина: юридически ее признали равноправной с мужчиной, запретили многоженство, женщина получила право избирать и быть избранной в парламент и местные органы власти, смогла, наконец, снять чадру.

 

Быть может, некоторые из этих реформ покажутся формальными и незначительными. Однако нужно учитывать, что их провели в стране, где власть духовенства над неграмотным и суеверным населением была безграничной; в стране, где султан и халиф, этот император и духовный вождь мусульман, считался тенью бога на земле. Ведь того, кто посмел бы раньше посягнуть на «священное» письмо пророка — арабицу, или на обычаи шариата, или же на ношение чадры, ожидала неминуемая смерть от рук толпы фанатиков, подстрекаемых духовенством.

 

Но самое главное в деятельности Кемаля Ататюрка и его последователей было то, что они решили положить конец вековой экономической зависимости Турции от империалистических держав. Был ликвидирован позорный режим капитуляций. Национализирована иностранная табачная концессия «Режи». Упразднен иностранный финансовый контроль. Правительство Турции вернуло себе монопольное право эмиссии банкнот, создало государственный Центральный банк. Были выкуплены (правда, выкуплены, а не национализированы безвозмездно) почти все иностранные промышленные предприятия, железные дороги, шахты, причалы, доки. Позиции иностранного капитала в стране были значительно ослаблены.

 

Новое турецкое правительство разработало планы экономического развития страны. Одним из принципов политики Народно-республиканской партии (НРП), основанной Кемалем Ататюрком, было провозглашено создание государственной промышленности, государственного сектора в экономике. Кемаль Ататюрк и его сторонники решили заложить основы экономической самостоятельности страны. «Без промышленности независимость невозможна», — эти слова основателя Турецкой Республики стали политическим лозунгом Народно-республиканской партии.

 

 

*. В старой Турции сутки начинались не в полночь, а утром, с первым намазом. Разница между временем «алатурка» и «алафранга» была около шести часов.

 

130

 

 

Активное участие государственного капитала в создании наиболее важных отраслей экономики было продиктовано общей экономической отсталостью Турции, незначительным объемом производства промышленных товаров, большой зависимостью от импорта, узостью внутреннего рынка, нуждами обороны. Молодое турецкое государство начало строить железные дороги, порты, фабрики, текстильные комбинаты. Кстати, два крупнейших таких комбината в городах Кайсери и Назилли были построены при техническом содействии СССР и на советский беспроцентный кредит. Политика государственного капитализма, получившая название «этатизм» (от французского слова «эта» — государство), сыграло основную роль в укреплении экономического положения молодой республики. При слабости турецкого капитализма участие государства в крупных капиталовложениях на длительный срок было необходимым для ускорения экономического развития страны. У только что вставших на ноги турецких буржуа просто не хватало средств для финансирования строительства таких промышленных объектов, как большой завод или фабрика. Кроме того, политика этатизма избавляла турецкую буржуазию от вложения средств в те отрасли хозяйства, которые не сулили немедленных высоких прибылей, а требовали длительного омертвления капитала. Все это государство брало на себя и выступало как бы в роли главного субъекта накопления.

 

Для осуществления этатистской политики были учреждены несколько государственных финансовых центров. Наиболее важные из них — «Сюмербанк» и «Этибанк», основанные в 1933 и 1935 гг. по инициативе Кемаля Ататюрка; первый призван был финансировать обрабатывающую промышленность, второй — энергетику и добычу полезных ископаемых. «Сюмербанк» и «Этибанк» — не только банки, но и своего рода государственные тресты, управляющие теми государственными предприятиями, которым они выделяют капиталовложения. А это — металлургические комбинаты, электростанции, текстильные, цементные и сахарные заводы, табачные фабрики, шахты и рудники. До сих пор многие из них — самые крупные в стране промышленные предприятия. Государственный сектор производит около половины всей продукции турецкой индустрии.

 

Экономическая политика кемалистов способствовала расширению и упрочению внутренних экономических связей в Турции, что вело к большей консолидации турецкой нации. В национальном развитии турок огромную роль сыграли также идеологические и политические факторы. Кемалисты очистили турецкий национализм от пантюркистских наслоений. Они даже заменили двусмысленный термин «туркизм», означавший в турецком языке и «турецкий национализм» и «пантюркизм», однозначным — национализм (по-турецки — «улусчулук»), который понимался как отстаивание независимости турецкой нации, патриотизм.

 

131

 

 

Кемаль Ататюрк подверг критике и панисламизм, идею объединения всех мусульман в одном государстве. Симптоматично, что еще в период войны за независимость вооруженные силы кемалистов назывались «кувва-и миллие» — «национальные силы», тогда как «халифатская армия», выступившая против кемалистов при поддержке Антанты и султана за реставрацию прежних османских порядков, в защиту халифата и султаната, именовала себя «кувва-и мухаммедие» — «магометанские силы».

 

Националистические воззрения кемалистов идеологически отражали объективный процесс: сложилась турецкая буржуазная нация. Временем национальной консолидации турок можно считать период национально-освободительной борьбы турецкого народа (1918—1923). Рождение турецкой нации было ускорено этой борьбой. Кемалистская революция оформила в государственном отношении закончившийся процесс образования нации — создала турецкое национальное государство, Турецкую Республику.

 

Итак, в актив кемалистской революции, в исторические заслуги кемалистов и их вождя Кемаля Ататюрка можно записать многие прогрессивные перемены, происшедшие в Турции после прихода к власти правительства НРП. Однако у кемалистской революции есть и теневые стороны. Дело в том, что целый ряд важнейших проблем кемалистская революция не решила, оставив их, так сказать, в пассиве. На то были свои объективные и субъективные причины.

 

...Когда перечитываешь турецкую историю, кажется, что смотришь фильм, снятый замедленной киносъемкой. Турция знала не меньше революций и реформаторских движений, чем Россия. Конечно, аналогии в истории—вещь весьма рискованная, но все же Махмуда II можно сравнить в какой-то степени с Петром I, идеи движения «новых османов» — с устремлениями декабристов. Бесспорен исторический факт, что турецкие революции 1908 и 1918—1924 гг. следовали непосредственно за русскими революциями 1905 и 1917 гг. Но какая потрясающая разница в качестве этих движений и революционных поворотов, особенно в качестве и характере революций!

 

Создается впечатление, будто турецкие революционеры опутаны чем-то по рукам и ногам: нет у них широты, размаха, они словно боятся коренной ломки всего старого, без чего немыслима подлинная революция. Умеренность и медлительность, переходящие в топтание на месте...

 

О времени «новых османов» Карл Маркс в 1878 г. писал, что главная беда Турции в том, что «турки не сделали вовремя революцию в Константинополе...» [*]. О младотурках, полумеры и осторожность которых вызвали восторги у империалистов, продолжавших

 

 

*. К. Mаркс и Ф. Энгeльс. Сочинення. Изд. 2-е. Т. 34, с. 2-17.

 

132

 

 

грабить Турцию и после младотурецкой революции, В. И. Ленин в 1908 г. напишет: «Младотурков хвалят за умеренность и за сдержанность, т. е. хвалят турецкую революцию за то, что она слаба, за то, что не пробуждает народных низов, не вызывает действительной самостоятельности масс, за то, что она враждебна начинающейся пролетарской борьбе в империи оттоманов...» [*]. А саму младотурецкую революцию В. И. Ленин охарактеризует не как победу, а лишь как «полу-победу или даже меньшую часть победы [**]. И даже в самой решительной и результативной турецкой революции — кемалистской — ясно видны слабости, полумеры, действия, не доведенные до конца.

 

Вдохновляющим примером борьбы против иностранной интервенции, а затем и против старого строя стала для кемалистов Советская Россия, однако идеями, которые воодушевляли их в борьбе за новую Турцию, были отнюдь не идеи Великой Октябрьской социалистической революции. Это были идеи совершенно другой, правда, для своего времени тоже великой, — Французской буржуазной революции 1789 г. Идеалы кемалистов — турецких буржуазных революционеров были созвучны революционным идеалам конца XVIII в. Но ведь на календарях было уже XX столетие! На сто тридцать лет снова отстала Турция от передовых рубежей мирового исторического прогресса...

 

Кемалистская революция — революция антиимпериалистическая, но вовсе не антикапиталистическая. Это — буржуазная революция, направленная на утверждение капитализма. Но даже по буржуазным меркам она была крайне непоследовательной. Из-за слабости турецкой буржуазии, вынужденной с самого начала кемалистского движения вступить в блок с помещиками, революция не разрешила ни одной из стоявших перед ней буржуазно-демократических задач, если не считать уничтожения монархии и отделения религии от государства. Она не затронула базиса общества — социально-экономических отношений, робко обошла все те сферы, где пришлось бы ломать сложившиеся отношения собственности. Кемалистская революция не решила, в частности, аграрного вопроса, оставив в неприкосновенности полуфеодальные отношения в деревне. По своим результатам это была надстроечная революция, революция политическая, а не социальная.

 

Почти все революционные преобразования кемалисты сосредоточили в области надстройки, ограничившись изменениями административных, юридических, школьных и тому подобных норм и порядков. Именно эту часть полусгнившего здания турецкого феодализма ломали они со всей решительностью, но не трогали фундамент, базис. Вот почему историки-марксисты называют кемалистскую революцию ограниченной, половинчатой

 

 

*. В. И. Ленин. Полное собрание сочинений. Т. 17, с. 223.

 

**. Там же, с. 177.

 

133

 

 

и даже верхушечной. Последнее определение, однако, спорно. Хотя руководство в революции захватил буржуазно-помещичий блок, главной движущей силой ее были крестьяне, составлявшие 80% населения тогдашней Турции, и рабочие. А это придало турецкой национально-буржуазной революции, несмотря на сдерживающую политику буржуазии и помещиков, характер общенародного движения.

 

Но результаты революции оказались намного скромнее ее масштабов. Французские буржуазные революционеры конца XVIII в. смогли принять декрет о полной и безвозмездной отмене всех феодальных повинностей; многие французские крестьяне получили землю. А кемалисты — турецкие буржуазные революционеры XX в. — на это так и не решились. Даже внесенные в меджлис предложения передать бывшую земельную собственность греков и армян, бежавших из Турции или истребленных во время войны, семьям турок, погибших в боях с интервентами, остались нереализованными. Эти земли захватили турецкие помещики.

 

Единственная важная реформа, которую провели кемалисты в сельской экономике, это отмена ашара, феодального натурального налога. Само слово «ашар» значит «десятина», и по мусульманскому законодательству государство должно было взимать с крестьян десятую часть урожая. Но в Османской империи ашар был повышен до одной восьмой урожая. Однако и это еще не все. Султанское правительство, не сводившее концы с концами и вечно нуждавшееся в деньгах, отдало сбор этой «десятины» на откуп. Лица, обладавшие крупными денежными суммами, вносили в казну ашар за весь уезд или даже за целую провинцию наличными вперед и получали таким образом право собирать налог со всех местных деревень. Эти откупщики, естественно, «не забывали себя» и, опираясь на подкупленных чиновников и жандармерию, выколачивали из крестьян ашар в размерах, достигавших половины урожая. Этот налог буквально душил турецкое крестьянство.

 

Отмена ашара была вынужденной мерой республиканского правительства. Недовольство крестьян аграрной политикой кемалистов, оставивших в деревне все по-старому, как это было при султанах, достигло опасного уровня. В 1923 г. в Анатолии начались крестьянские волнения, а в 1925 г. турецкие крестьяне стали присоединяться к восставшим курдам. И правительство поспешило отменить ашар. Была упразднена откупная система. Вместо натуральной «десятины» ввели денежный поземельный налог. Все это существенно облегчило положение крестьян. Новый налог способствовал и развитию товарно-денежных отношений. Крестьяне, нуждаясь в деньгах для его уплаты, стали больше продавать своих продуктов на рынке. Место натурального хозяйства занимало товарное. В деревне зрела почва для развития капитализма.

 

134

 

 

Наиболее радикально настроенные кемалисты понимали, что аграрный вопрос необходимо как-то решать. Они сознавали, что сельское хозяйство — основа экономики Турции, а крестьяне — основные сельскохозяйственные производители. «Плуг — вот то перо, которым мы будем писать нашу национальную историю», — заявил Кемаль Ататюрк в своей речи на Экономическом конгрессе в Измире 17 февраля 1923 г. Но только с 1935 г. приступил меджлис к выработке законопроектов о земельной реформе. В 1936 г., за два года до своей смерти, Ататюрк призвал меджлис наделить всех безземельных и малоземельных крестьян землей. Но этот завет Ататюрка, по существу, так и не был выполнен. Лишь в 1945 г. было объявлено о проведении аграрной реформы, а стали ее проводить в жизнь с 1947 г.

 

Однако реформа совершенно не затронула крупного землевладения. Буржуазно-помещичье государство не могло посягнуть на латифундии земельных магнатов, многие из которых — по официальной статистике, несколько сотен — владеют более чем по 500 гектаров земли каждый. Крестьянам предлагались лишь неиспользуемые государственные земли да отдельные бесхозные участки. Но этого было крайне мало, чтобы удовлетворить всех нуждающихся. К тому же освоить малопригодные для земледелия наделы своей примитивной техникой крестьяне могли не всегда. Во многих районах нужно было сначала наладить и систему ирригации, что также не под силу крестьянину. Но даже и эти земли передавались только за выкуп.

 

По закону об аграрной реформе 1945 г., за 25 лет, до конца 1970 г., землю получили 450 тысяч крестьянских хозяйств (в среднем по 5 гектаров каждое). Число же полностью безземельных крестьянских семей до сих пор составляет около миллиона. А если сюда добавить и малоземельные семьи, то общее число хозяйств, нуждающихся в земле, превысит три миллиона.

 

В 1973 г. меджлис принял еще один закон об аграрной реформе. И опять наделение крестьян землей планировалось за счет государственных фондов, и опять-таки за выкуп. За 15 лет было намечено дать землю лишь одной шестой части крестьянских семей, испытывающих в ней крайнюю нужду. Остальные пять шестых, т. е. подавляющее большинство безземельных и малоземельных крестьян, снова не получали земли. Реформа охватывала не всю страну, а лишь отдельные районы, которые должно было выделить правительство. Однако даже от такой реформы отказались. Проведение подлинно демократической аграрной реформы все еще остается важнейшей социально-экономической проблемой современной Турции.

 

«Цель нашей великой борьбы — достичь уровня развития самых цивилизованных и процветающих наций», — говорил Кемаль Ататюрк. Многие его речи и выступления полны слов о

 

135

 

 

цивилизации, о необходимости приобщиться к мировой культуре. Эта цивилизация, эта культура — западная цивилизация, европейская культура, а еще точнее — цивилизация и культура буржуазного Запада. В этом суть кемализма: Ататюрк и его единомышленники поставили перед страной задачу освоить достижения развитых капиталистических стран, повели страну после завоевания независимости по капиталистическому пути развития.

 

Основное кредо кемализма довольно ясно изложено Мустафой Кемалем в беседе с советским послом С. И. Араловым в 1923 г., вскоре после победы турок над интервентами:

 

«В Турции нет классов. Нет рабочего класса, ибо нет развитой промышленности. А нашу буржуазию нужно еще произвести в буржуазный класс. Торговля убогая. Нет капиталов. Моя задача — поднять отечественную торговлю, построить фабрики, исследовать недра. Помочь анатолийскому купцу, помочь ему разбогатеть. Это — предстоящая государственная задача. Мы проведем это в законе».

 

К началу 30-х годов кемализм окончательно оформился как идеологическое течение турецкого буржуазного национализма. В 1927 г. на II съезде НРП были приняты четыре идейно-политических принципа: республиканизм — верность республиканской форме правления и государственного устройства, национализм — борьба за политическую и экономическую независимость Турции, популизм (или «народность») —тезис о народном суверенитете, провозглашавший, что власть принадлежит народу, и лаицизм — принцип светского (нерелигиозного) характера турецкого государства. В 1931 г. Мустафа Кемаль в обращении к народу перед выборами в меджлис сформулировал шесть принципов партии, добавив к прежним четырем еще два — этатизм и «революционность». Последний принцип толковался как стремление к прогрессивным преобразованиям, верность идеям кемалистской революции, претворение в жизнь кемалистских реформ. В этом же году III съезд НРП принял программу партии, в основу которой были положены все эти принципы, получившие название «шесть стрел» («алты ок»). Расположенные в виде развернутого веера, шесть стрел стали эмблемой НРП. А в 1937 г. их провозгласили государственными принципами Турецкой Республики: статья 2 конституции объявляла турецкое государство «республиканским, националистическим, народным, этатистским, светским и революционным».

 

Бесспорна прогрессивная целенаправленность таких «стрел», как республиканизм, этатизм и лаицизм. Что же касается национализма и популизма, то эти идеологические установки приобрели в своем дальнейшем развитии реакционные черты. По мере упрочения власти кемалистов и развития капитализма в стране турецкие правящие круги начали сближаться со своими

 

136

 

 

вчерашними противниками — капиталистическими странами Запада. Национализм кемалистов стал утрачивать свои антиимпериалистические черты и все больше приобретал форму шовинизма, направленного против национальных меньшинств. Острие этой «стрелы», нацеленное прежде против внешних врагов Турции — колонизаторов и империалистов, обернулось вовнутрь, против законных национальных прав курдов, лазов, арабов и других народов Турции. «Все жители Турции—турки» — таким стал основной лозунг турецких националистов. Курды были объявлены «горными турками», лазы — «приморскими турками», забывшими-де свой прежний турецкий язык и ждущими помощи, чтобы вернуться в лоно турецкого этноса. Так «обосновывалась» политика их отуречивания и поглощения «единой турецкой нацией».

 

Популизм же исходил из того, что «турецкий народ един, у него нет классов». Идея народного суверенитета подменялась идеей «бесклассовости» турецкого общества, служившей интересам турецких буржуа и помещиков. В Турции нет классов, доказывали кемалисты, а есть люди различных занятий и профессий, одинаково необходимые друг другу и всему обществу. И в государственной статистике и в партийной пропаганде кемалисты группировали членов общества по их занятиям, смазывая классовые различия. Например, в группу «земледельцев» включали и помещиков, и кулаков, и бедных крестьян; в группу «работников промышленности» — и фабрикантов и рабочих. А коли нет классов, развивали свою идею кемалисты, то не может быть и классовой борьбы: все «общественные группы» должны жить в мире друг с другом на благо всего общества.

 

Исходя из этих установок, турецкое законодательство запретило создание любых общественных организаций по классовому принципу. Профсоюзы были фактически поставлены вне закона (только в 1947 г. они были легализованы), рабочие лишены права на забастовку, единственного средства борьбы рабочего класса в капиталистической стране за улучшение своего положения (запрет на забастовки был отменен только в 1963 г.). Под страхом длительного тюремного заключения была запрещена коммунистическая пропаганда, коммунисты объявлены уголовными преступниками, а Коммунистическая партия Турции поставлена вне закона (и до сих пор турецкие коммунисты работают в глубоком подполье).

 

Стремясь всеми мерами ускорить развитие капитализма в Турции, кемалисты насаждали сверху буржуазные порядки, стимулировали укрепление капиталистических отношений, как бы подталкивали страну к капитализму. В промышленности этому способствовала этатистская политика. Государственный капитализм стал тем стержнем, вокруг которого концентрировались многие предприятия — и промышленные и торговые — частного сектора. В условиях политической диктатуры буржуазно-

 

137

 

 

помещичьего блока этатизм служил своего рода катализатором для развития турецкого капитализма. В систему государственного предпринимательства вовлекались частные подрядчики, многие государственные заказы распределялись среди частных фирм. Все это пробуждало частную инициативу. Металл, промышленное оборудование, сельскохозяйственный инвентарь и строительные материалы, выпускаемые на этатистских предприятиях, продавались по низким ценам, часто в убыток, который покрывался из государственного же бюджета, в то время как основными потребителями этой дешевой продукции были частные предприятия. Получалось, что государство попросту финансировало за счет налогоплательщиков частный сектор.

 

В деревне развитие капитализма стимулировалось кредитованием из государственных средств кулацких хозяйств. Кредитные и сбытовые кооперативы, созданные на частнокапиталистической основе, давали огромные выгоды кулакам при продаже сельскохозяйственных продуктов и покупке необходимых машин, инвентаря, семян, удобрений. Несколько образцово-показательных государственных ферм пропагандировали капиталистические методы хозяйства, механизацию и агротехнические достижения. Привилегиями в получении кредитов пользовались и помещики, большинство которых все больше превращалось в крупных сельскохозяйственных капиталистов. Любопытно, что в проекте закона об аграрной реформе 1945 г. было одно положение (статья 17), которое использовалось как палка для нерадивых помещиков, не спешивших переводить свои хозяйства на капиталистические рельсы: если помещик хозяйствовал старыми полуфеодальными способами, применяя труд издольщиков с их примитивными крестьянскими орудиями, не использовал машин и других современных средств техники и агрикультуры, ему угрожало изъятие излишков земли (максимум землевладения был установлен в зависимости от плодородия почвы в 200—500 га). А тот латифундист, который вел хозяйство капиталистическими методами — с применением наемного труда, машин и т. п., мог быть спокоен за свои владения, как бы обширны они ни были.

 

Правда, эти угрозы остались на бумаге: ни одно поместье так и не урезали. А через пять лет, в 1950 г., статья 17 была вообще упразднена. Но все же такая «поднятая палка» заставляла шевелиться самых дремучих консерваторов, и полуфеодальные поместья быстрее превращались в капиталистические фермы. В новом законе об аграрной реформе 1973 г. опять поднята эта самая «палка»: максимум земельного владения повышается, если хозяйство ведется «образцово», в два раза (например, до 400 га на неорошаемых землях). Образцово же — значит капиталистически.

 

138

 

 

 

5. Кемализм и лингвистика

 

До кемалистской революции у турок не было ни общепринятого самоназвания, ни единого языка, ни фамилий... «Османлы», т. е. османцы (или, как иногда неправильно переводят, османы), — так называли себя турки-горожане, турки-феодалы. Османами или, во французском произношении, оттоманами стали называть турок и в странах Западной Европы. Городская и сельская верхушка именовала себя часто мусульманами, подменяя этническое название религиозным. Все это говорило о том, что привилегированные слои турецкой феодальной народности почти совсем утратили чувство своего происхождения, связи с народом, свое этническое самосознание: «османы», «мусульмане»... Своего рода «иваны, не помнящие родства». Произошло это следующим образом.

 

Ядро турецкой народности начало складываться в Османском бейлике, где доминирующее положение занимало на первых порах племя османлы. Оно получило название по имени бея Османа, своего вождя, правившего в 1299—1326 гг. Этим племенным этнонимом стали впоследствии официально именоваться и все турки Османской державы. Но слово «османлы» не сделалось народным самоназванием турок. Сперва оно означало принадлежность к племени османлы или к бейлику Османа, а затем — к подданству султанов из династии Османидов. Правда, соседние народы употребляли это наименование и как этноним, но лишь для отличия турок от других тюркских народов. Например, в русском языке, особенно до 20—30-х годов XX в., бытовали названия «турки-османцы» или «османские турки». Другие же тюрки часто назывались просто турками или турко-татарами, турецкими народами или турецко-татарскими народами, а их языки — турецко-татарскими наречиями или языками.

 

В то же время народным самоназванием турок, распространившимся, однако, только среди крестьян, а не среди горожан и феодальной элиты, остался древний этноним «тюрк», т. е. «турок» [*]. На то были определенные причины.

 

Сначала в Анатолии для обозначения пришельцев-тюрков употреблялись три основных названия: тюрки (или тюрки-сельджуки), туркмены, огузы, не считая более мелких племенных наименований. Из них только этноним «тюрк» был общим для всех тюркских племен, переселившихся в Малую Азию. Он был общим самоназванием анатолийских тюрков, принявших участие в формировании турецкой народности, и отражал тюркский компонент в новообразующемся этносе. Он был «своим»

 

 

*. В турецком языке нет различия между этнонимами «тюрк» и «турок». «Тюрк» по-турецки значит и турок, как представитель турецкого народа, и тюрк, как представитель языковой общности тюркских народов.

 

139

 

 

и для тюрков всех бейликов и эмиратов Малой Азии, вошедших со временем в Османскую державу.

 

При оседании кочевников-тюрков и смешении их с местным населением племенные связи разрывались. Постепенно забывались и племенные этнонимы. Однако новый этнос считал себя тюркским. Он говорил на тюркском языке, сознавал, что в его происхождении большую роль сыграли тюрки. Но это было верно в отношении турецкого крестьянства, сложившегося при туркизации местного деревенского населения. Что же касается феодалов и городского населения, то их самоназванием стало не этническое, а религиозное, точнее, конфессиональное — «мусульмане» или же название по подданству-—«османцы». В результате в устах османского правящего класса слово «тюрк» (турок) стало синонимом «мужика», «плебея». Французский путешественник XVIII в. М. Гюэ писал, что «турок» означает «крестьянин», «грубый», «неотесанный» и что на вопрос «турок он или нет?» османец отвечает — «мусульманин». Турецкий историк М. Э. Эриширгиль отмечал, что в начале XX в. турками называли только турецких крестьян, горожане же называли себя мусульманами или османцами. Под влиянием города и турецких феодалов даже часть крестьян стала стыдиться своего происхождения и называться «модным» словом «мусульмане». Видный турецкий писатель Якуб Кадри Караосманоглу в своем романе «Чужак» изобразил характерную сценку. Молодой интеллигент, приехавший из города в деревню, старается пробудить у турецких крестьян чувство национального самосознания, агитирует их за поддержку Кемаля-паши (действие происходит во время национально-освободительной борьбы турецкого народа). Между ним и крестьянами происходит такой разговор:

 

— Как может человек, будучи турком, не выступить на стороне Кемаля-паши?

 

— А мы не турки, господин.

 

— Кто же вы?

 

— Мы, слава Аллаху, мусульмане...

 

Лишь после кемалистской революции, завершившей становление турецкой нации, общим самоназванием турецкого народа стал этноним «турки». Слово «османцы» постепенно вышло из употребления, сделавшись достоянием истории. А название «мусульмане» обозначает теперь лишь религиозную принадлежность.

 

Одно время среди кемалистов дебатировался вопрос о введении для турок нового этнонима — «анатолиец» («анадоллу»). Это предложение обосновывали необходимостью устранить путаницу между словами «турок» и «тюрк», существующую в турецком языке и приводящую как бы к обезличиванию турок среди остальных тюркских народов. Тем более что прецедент существовал: другое древнее географическое название — Атропатена,

 

140

 

 

звучащее ныне как Азербайджан, легло в основу этнонима соседнего тюркского народа — азербайджанцев. Однако эта идея не получила в Турции всеобщей поддержки: официальным этнонимом признали слово «тюрки» («тюрклер»), а в тех случаях, когда нужно было делать уточнение, что речь идет именно о турках, а не о тюрках, стали употреблять выражение «турецкие тюрки», «тюрки Турции» («Тюркие тюрклери»).

 

Турецкий язык тоже не сразу получил права гражданства в Турции. В Османской империи у турок было три языка: арабский — язык религии, «османский» — язык официальный, литературный и, наконец, турецкий — язык народный, разговорный. Такое многоязычие объясняется исторически.

 

Еще в Румском султанате, правящая династия которого была ветвью «Великих Сельджукидов», обосновавшихся в Иране, сильнейшее иранское влияние пронизало многие сферы общественной жизни, особенно культуру, искусство, литературу и просвещение. В Конью отовсюду стекались грамотные люди. Среди них были греки, армяне, арабы, но больше всего было персов и таджиков — их тянули за собой придворные вельможи, сановники, везиры, часто выбиравшиеся султанами из иранцев. Писцы-грамотеи, художники-каллиграфы — все это были персы или таджики. При дворе персидская культура заняла ведущее место. Султанам наряду с арабским мусульманским именем все чаще давали и иранские имена — Кей-Хюсрев, Кей-Кубад, Кей-Кавус. Литературным языком в Конье стал персидский. Даже сельджукские придворные летописи — хроники Ибн-Биби и Аксараи, воспоминания Афляки написаны по-персидски. Персидский язык употреблялся среди образованных людей и как разговорный. Именно в это время в устах правящей сельджукской верхушки стало бранным слово «тюрк», приобретя уничижительное значение. Тюрками называли простой народ — кочевников, крестьян. Новоявленная знать, воспринявшая иранскую культуру, величала себя румийцами (руми).

 

Вторым языком в Конийском султанате был язык ислама — арабский. На нем шло богослужение, обучение в религиозных школах, писались богословские трактаты. Третьим языком, на котором говорил в основном простой народ, был тюркский, вернее, диалекты тюркских племен Анатолии.

 

После разгрома монголами сельджукских войск султаны Рума стали данниками монгольских ханов, признали их власть над собой. Однако не все тюркские племена Анатолии покорились монгольскому игу. Многие из них поднимали восстания. Султаны при поддержке монголов жестоко расправлялись с повстанцами. Но нередко восстания заканчивались разгромом карателей. Восставшие несколько раз захватывали Конью — в 1261, 1275, 1276 и 1277 гг. ...В борьбе с монголами родилось

 

141

 

 

у тюрков Малой Азии чувство патриотизма. Сражаясь с чужеземцами и видя бессилие Сельджукидов, даже их измену, некоторые беи — племенные вожди — пытались взять на себя защиту прав всех тюрков Малой Азии, организовать отпор монголам, освободить столицу султаната от захватчиков. Особенно преуспели в этом беи племени караманлы. Их бейлик стал одним из крупнейших в Анатолии и самым сильным в период до возвышения Османского государства. Караманлы даже завладели Коньей. Патриотизм беев караманлы проявлялся и в том, что они повели борьбу и против иранского культурного засилья, в том числе против персидского языка. В начале XIV в тюркский язык начинает пользоваться в Конье правами государственного, официального языка — употребляется в канцелярской переписке, в документах. «Мужицкую» власть караманцев, изгонявшую из канцелярий персидский язык и заменявшую его языком тюрков, поддерживали и тюрки-крестьяне, страдавшие от двойного гнета — Сельджукидов и монгольских наместников.

 

Многие поэты Рума перешли тогда на тюркский язык. После монгольского вторжения по-тюркски стал писать Джеляльэддин Руми (1207—1273), выдающийся поэт и философ, основатель дервишского ордена мевлеви. И хотя эти стихи сильно уступают тем, которые он написал по-персидски — и по форме и по языку (они изобилуют даже грубыми грамматическими ошибками), — сам факт был весьма симптоматичным. Это была реакция на монгольское завоевание и измену султанов, стремление выразить народный дух сопротивления иноземцам. И сын Джеляльэддина Султан Велед, тоже поэт (1226—1312), писал в это время стихи на тюркском языке, на анатолийско-огузском диалекте, как определяет этот язык турецкая литературная энциклопедия.

 

Однако движение караманцев за объединение Анатолии, как и попытки их сделать тюркский язык полноправным языком в своем государстве, не увенчались успехом. Все это натолкнулось на соперничество и междоусобную борьбу феодалов и племенных вождей. А в 1471 г. сам бейлик Караман был завоеван османцами.

 

После усиления Османского бейлика и укрепления государственной власти османцев стали закладываться основы турецкой литературы. В начале османской эпохи, в XIV—XV вв., турецкий язык служит литераторам и хронистам молодой державы. Так, в 1485—1495 гг. османский летописец Нешри пишет свою хронику по-турецки. Но по мере феодализации османского общества турецкий язык оттесняется на задний план. Он остается разговорным языком народа, а литературным и официальным становится так называемый «османский» язык («османлыджа»). Письменность его была на основе арабо-персидской графики (персы добавили к арабскому алфавиту буквы «п» и «ч», которых нет у арабов). Лексика преобладала

 

142

 

 

арабская и персидская. Грамматический строй сохранил характерные черты тюркских языков, но включил много форм арабской и персидской грамматик. Разница между турецким и «османским» языками была велика, для широких слоев народа османлыджа был непонятен. Его понимала лишь образованная верхушка.

 

Языком религии, как и при Сельджукидах, был арабский. А это открывало перед ним в мусульманском феодально-теократическом государстве почти все сферы общественной жизни. На языке Корана не только велась служба в мечетях и читались проповеди — он широко употреблялся в мусульманском судопроизводстве, основанном на шариате, в канцеляриях, армии, школах, находившихся в ведении духовенства. И всюду воздействовал на «османский», увеличивая в нем число арабизмов. Наконец, арабский язык был и остается языком исламской науки.

 

Влияние же персидского языка шло через иранскую поэзию, лучшим образцам которой подражали османские поэты. Многие из них писали не только на османлыджа, но и на фарси (персидском). Так, поэт Имадеттин Эбуссууд (1490—1574) прославился именно своими персидскими стихами. А другой поэт XVI в., Леали, даже выдавал себя за перса, чтобы добиться больших милостей у султанского двора. Когда же его обман раскрылся, карьере придворного стихотворца пришел конец. Обозленный Леали написал сатирические стихи:

 

Коль хочешь иметь ты почетное место,

То должен арабом быть или же персом.

 

Сходные явления в истории языка происходили во многих феодальных государствах. Так, в средневековой Европе официальным языком, а также языком церкви, науки, часто и литературы была латынь. В России одно время эти функции выполнял «церковнославянский» язык. В мусульманских государствах, основанных тюркскими завоевателями на полуострове Индостан, — в Делийском султанате и Могольской империи — фарси был языком канцелярии, двора и придворной литературы. Однако параллельно с ним развился другой язык — урду, впоследствии оттеснивший фарси на второе место (как и османлыджа в Турции, урду был порожден синтезом нескольких языков: в нем преобладала арабо-персидская лексика, а грамматический строй остался индоарийским).

 

В Османской империи иногда делались попытки возродить турецкий язык как литературный. Баки, самый замечательный турецкий поэт XVI в. (его полное имя — Абдюльбаки Махмуд), пытался в своих стихах приблизить османлыджа к турецкому разговорному языку, вводя в них слова и обороты стамбульского диалекта. Писать на разговорном турецком языке пробовали и другие поэты XVI в. Язык их стихотворений называли «тюрки-и

 

143

 

 

басит» (заурядный турецкий). Поэты Восточной Анатолии вносили в османлыджа многое из восточных диалектов, близких к азербайджанскому языку. Но все эти начинания не получили тогда дальнейшего развития. Литература, как и все османское искусство, а также наука служили интересам верхушки турецкого общества — феодалам, мусульманскому духовенству, сановникам. Чаяния простого народа отражали в своих стихах ашики — бесписьменные народные поэты, сочинявшие стихотворения и сказы на турецких разговорных диалектах. Но их творчество не выходило за рамки фольклора.

 

Сам народный турецкий язык (тюркче) не был однородным: он делился на диалекты — стамбульский, анкарский, конийский, караманский, ряд балканских и восточноанатолийских. Диалекты сильно разнились друг от друга. Даже в XIX в. караманский диалект так резко отличался от стамбульского и измирского, что это замечали иностранные путешественники. К этому времени привилегированное положение в турецком разговорном языке занял стамбульский диалект. На нем говорила столичная знать, турецкая интеллигенция, образованное офицерство.

 

Первые серьезные попытки возродить тюркче в качестве турецкого национального языка стали предпринимать турецкие националисты второй половины XIX и начала XX в. — «новые османы», а затем младотурки.

 

Национализм «новых османов», еще весьма неопределенный, сводился главным образом к движению за очищение турецкого языка от арабской и персидской лексики. Среди «новых османов» были выдающиеся турецкие литераторы, стремившиеся реформировать язык. Ибрагим Шинаси (1826—1871) издал сборник турецких пословиц [*]. Он же впервые внес предложение о замене арабского алфавита в турецкой письменности латинским. Другие писатели — лидеры «новых османов» — Намык Кемаль (1840—1888), Зия-паша (1825—1881) тоже были сторонниками упрощения литературного языка.

 

Еще больший импульс борьба за общенациональный язык получила при младотурках. К этому времени и национальное самосознание турок все более и более выкристаллизовывалось. Среди турецкой буржуазной интеллигенции широко распространились националистические идеи. Ариадна Тыркова записала в 1911 г. характерное высказывание одного, как она определяет, «видного турецкого писателя»: «Турок забыл свое происхождение. Спросите его, кто он? Он скажет, что он мусульманин. От него все отняли, даже язык. Вместо здорового, простого турецкого языка ему дают чужой, непонятный, испещренный персидскими и арабскими словами...»

 

 

*. Правда, этот сборник назывался «Османские пословицы», т. е. название «турецкие» все еще по традиции казалось одиозным, шокирующим.

 

144

 

 

Росту национального самосознания турок способствовало и то, что после младотурецкой революции получило некоторое развитие просвещение. Увеличилось число начальных школ, расширилось среднее образование, были созданы первые женские средние школы, открылись новые факультеты в Стамбульском университете. Появились первые учебники на турецком языке.

 

Многие писатели все больше приближали язык своих произведений к народному разговорному языку. Еще в 1899 г. поэт Мехмед Эмин опубликовал поэтический сборник под названием «Стихи на турецком языке». Истинным реформатором языка турецкой поэзии стал Тевфик Фикрет (1870—1915). Появилась целая плеяда выдающихся прозаиков, новеллистов и романистов — Омер Сейфеддин, Рефик Халид, Халид Зия, Мехмед Реуф, писавших на понятном народу языке.

 

Однако настоящий перелом в «языковой политике» наступил лишь после кемалистской революции. Кемалисты вообще стремились развивать турецкую национальную культуру. Немалые успехи были достигнуты ими в области народного просвещения. Вместо феодально-религиозной системы образования была создана новая светская система. Довольно большое развитие получило и женское образование. Конечно, кемалисты, ограничившись в силу своей социальной природы лишь буржуазными реформами, не смогли ликвидировать неграмотность больших масс населения [*]. До сих пор процент грамотных в Турции низок — чуть больше половины всех жителей (52%), еще ниже он в деревне и среди женщин. Но если сравнить этот показатель с тем, что получили кемалисты в наследство от Османской империи, прогресс, хоть и медленный, будет явный: в 1927 г. в Турции было только 8% грамотных, а к 1935 г., после кемалистских реформ, уровень грамотности повысился до 15%.

 

Освоение грамоты было облегчено и заменой в турецкой письменности арабицы латиницей. Это было сделано не без влияния успехов подобной реформы письменности в Советском Азербайджане, проведенной несколькими годами раньше.

 

Кемалисты в основу орфографии новой латинизированной турецкой письменности положили простой принцип —фонетический: слова пишутся так, как произносятся. Арабская же графика была очень трудна для изучения. Почти все ее буквы имеют четыре разные начертания в зависимости от того, где стоят —в начале, середине или конце слова; по-иному пишется и отдельно стоящая буква. Многие арабские буквы отличаются одна от другой лишь числом и расположением точек. Так, одна и та же буква читается как «б», если под ней одна точка, как

 

 

*. И в сегодняшней Турции лишь 70% детей младшего школьного возраста посещают школу: во многих деревнях школ нет, многие дети вынуждены работать, чтобы помочь родителям, и т. д.

 

145

 

 

«п», если под ней три точки, как «г», если две точки над ней, и как «с», если над ней три точки. Буквы пишутся справа налево, а цифры — слева направо. Нет заглавных букв. Наконец, сама система арабского алфавита, приспособленная к семитским языкам, совершенно не подходит к тюркским (как, впрочем, и к иранским), не учитывает их фонетических особенностей. В арабском алфавите есть лишние буквы, не имеющие аналогичных тюркских звуков; излишне много в нем букв для обозначения согласных; например, для звука «з» есть четыре буквы — заль, зе, зад, за; для звука «с» — три буквы — син, се, сад. Наоборот, для гласных (их в турецком языке восемь) букв не хватает, их только три — алиф, вав, йа.

 

Закон о реформе турецкого алфавита был принят в 1928 г., практический переход к новой письменности начался с 1929 г. Наряду с этим стала проводиться постепенная, но неуклонная замена «османского» языка турецким во всех областях государственной деятельности и общественной жизни. Более того, сам турецкий язык был подвергнут «чистке» от многих арабских и персидских слов; вместо них вводились древние тюркские слова из старинных текстов — орхонских, уйгурских — или же искусственно создавались новые, на основе тюркских корней. Это движение возглавил сам Кемаль Ататюрк. По его инициативе было создано Турецкое лингвистическое общество, ставшее научным центром изучения и совершенствования турецкого языка. В результате возник, по сути, новый турецкий язык, резко отличающийся даже от языка 20-х — начала 30-х годов, в котором арабизмы и персизмы составляли до половины лексики. Новый язык усиленно внедряли в народное образование, высшую школу. На нем были написаны школьные и вузовские учебники. Радиовещание, большинство журналистов перешли на новый язык. Окончательно закрепила его в качестве общенационального турецкая литература, сделавшая большие успехи в 30-—40-е годы, когда возник и развился турецкий критический реализм. Среди его виднейших представителей — Решад Нури Гюнтекин, Сабахаттин Али, Якуб Кадри Караосманоглу, Садри Эртем. В эти же годы в турецкой литературе появились и такие ставшие впоследствии знаменитыми поэты и писатели, как Назым Хикмет, Орхан Кемаль, Яшар Кемаль, Кемаль Тахир, Суад Дервиш, Азиз Несин, которые прославили турецкую словесность далеко за пределами Турции, вложив громадный вклад в развитие современного турецкого языка.

 

Однако с рождением нового языка родились и новые проблемы. Старшее поколение не всегда понимает этот язык. А молодежь с трудом разбирает классиков, даже произведения авторов 20—30-х годов, хотя они отпечатаны новым алфавитом. Чтобы такие произведения были понятны молодым поколениям, их нужно еще «перевести» на новый язык, а это — дело трудоемкое и дорогое.

 

146

 

 

В турецких интеллигентных семьях разные поколения порой говорят на разных языках. Часто дедушка не может понять и объяснить внуку задачу, заданную в школе на дом: учебники написаны незнакомым ему языком. В самом деле, в том учебнике геометрии, например, по которому учился дед, треугольник назывался «мюселлес», угол — «завие», биссектриса — «мунасыф». А в учебнике внука все эти арабские слова заменены совершенно непохожими тюркскими: «ючген», «ачи», «ачиортай».

 

Для преодоления лингвистического барьера между поколениями в стране изданы специальные словари — «османско-турецкие», в которых старые слова объясняются новыми, и наоборот. С помощью этих словарей многие пожилые люди читают газеты, а молодежь — произведения писателей, написанные до 30-х годов.

 

Конструируя новые слова взамен старых, турецкие лингвисты проявили большую изобретательность. Есть много удачных находок. Эти неологизмы приняты народом, вошли в литературный язык. Теперь уже, пожалуй, никто в Турции не назовет самолет арабским словом «тайяре», или вошедшим было в язык 20-х годов европейским «айроплан»: для этого есть весьма остроумно найденное слово «учак», от глагола «учмак» — летать (нечто подобное произошло и в русском языке, когда иностранное «аэроплан» было вытеснено старинным словом «самолет», взятым из русских сказок о летающем ковре). Удачно образовано и новое слово для обозначения школы — «окул», от глагола «окумак» — учиться. Оно — хоть это и получилось случайно — даже имеет интернациональную окраску: похоже на французское «эколь», английское «скул», русское «школа». И давно уже в современной Турции не услышишь прежнегоарабского «мектеб», тоже значившего «йжола».

 

Однако очищение турецкого языка от иностранных заимствований, явление в целом прогрессивное, порой выливалось, особенно под нажимом крайних националистов, в непримиримый пуризм. Стараясь во что бы то ни стало избавиться от арабо-персидской лексики, которая в представлении прогрессивных деятелей культуры ассоциировалась со средневековой отсталостью Османской империи, с архаичностью феодально-теократических пережитков, турецкие пуристы ударились в крайность. Даже давно и прочно вошедшие в обиход заимствования они стали заменять искусственно созданными неологизмами. Так, арабизмы «истикляль» (независимость), «инкыляб» (революция), «миллет» (нация), персизм «шехир» (город) пытались заменить новыми словами — «багымсызлык», «деврим», «улус», «кент». Кстати, «улус» — отнюдь не тюркское, а монгольское слово; «кент» — тоже не исконно тюркское, а иранское — оно было еще в согдийском языке, откуда его заимствовали древние тюрки.

 

147

 

 

Неологизмы, однако, не вытеснили окончательно своих предшественников. Старая лексика служит резервом синонимов; что объясняется и требованиями хорошего стиля. Например, фраза «литератор написал статью», составленная по-новому, звучит стилистически некрасиво: «язар язы язды». Введение же в нее старых — арабских — слов сразу выправляет стиль: «эдиб макале язды». Практически почти у каждого турецкого слова есть синоним-двойник. Причем он не имеет, как это обычно бывает в синонимике, несколько иного смыслового или стилистического оттенка. Все отличие сводится к происхождению слова — старое оно или новое, тюркское или заимствованное. Иногда таких синонимов даже несколько. Так, значение «космос» имеют три одинаковых по смыслу слова: «феза» (арабизм), «космос» (европейское заимствование), «узай» (неологизм от тюркского «узак»—далекий). По три разных слова имеются и для обозначения подсолнуха, аэродрома, землетрясения. А слово «радуга» представлено семью (!) синонимами, из которых четыре — народные выражения, один — неологизм, один — арабское заимствование и один — персидское. Такое обилие однозначной лексики приводит к тому, что не всякий турок может овладеть ее запасами, не говоря уж об иностранцах, изучающих турецкий язык.

 

Есть еще одна причина, препятствующая уходу старых слов в историю. Консервативные турецкие издания, газеты и журналы, особенно исламистского направления, сознательно сохраняют на своих страницах прежние арабские и персидские слова, связанные так или иначе с мусульманской культурой, исламским мировоззрением. Газету клерикального направления без труда можно узнать по качеству лексики: на ее полосах изобилуют арабизмы и персизмы даже в статьях на актуальные политические темы.

 

Наконец, многие арабизмы остались нетронутыми и пуристами: «девлет» (государство), «джумхуриет» (республика), «миллиет» (национальный дух). Да и вряд ли возможно полностью очистить какой-либо язык от иностранных заимствований. Если преследовать такую цель, то в турецком языке, к примеру, пришлось бы менять почти все слова, относящиеся к жилищу, на какие-то другие, придуманные. Потому что такие обиходные слова, как «дам» (крыша), «дувар» (стена), «пейджере» (окно), — это иранизмы, «сандалье» (стул)—арабизм, «искемле» (скамейка)—заимствование из греческого языка, «маса» (стол)—из румынского, «каръёла» (кровать)—из итальянского и т. д. Крайний пуризм в любом языке обычно не имеет успеха. Например, в XIX в. пуристы-славянофилы в России пытались было менять «тротуар» на «топталище», «галоши» на «мокроступы», «аллею» на «прохожь». Но их «изобретения» остались в памяти истории лишь как филологический анекдот.

 

148

 

 

И это понятно. Ведь язык ярко отражает особенности происхождения народа, особенности сложения его культуры. И сам складывается исторически. Так, основа турецкого языка — тюркская. Типично тюркские — определяющие моменты его фонетической структуры и грамматического строя, большинство лексики. Эта основа турецкого языка сближает его с другими тюркскими языками, подобно тому как славянская языковая основа составляет общее для всех славянских языков. Основной словарный фонд турецкого языка представлен преимущественно тюркскими по происхождению словами. Это, к примеру, названия частей и органов тела, термины родства, названия животных и птиц, числительные (за исключением заимствований в новое время — миллион, миллиард), почти все глаголы движения, многие названия предметов домашнего обихода, небесных светил, средств передвижения, металлов и минералов, пищевых продуктов.

 

Кроме тюркской лексики в турецком языке выделяются мощные пласты иноязычных слов. Несмотря на старания пуристов, и ныне в разговорном языке турок арабизмы составляют до 30%. Многие из них исторически связаны с распространением арабской мусульманской культуры: «харф» (буква), «ракам» (цифра), «китаб» (книга). Сохранились арабизмы и в государственно-административной терминологии: «хюкюмет» (правительство), «ндаре» (управление), «вали» (губернатор). Почти все отвлеченные понятия выражаются арабскими словами: «хакикат» (истина), «фикир» (мысль), «инсаф» (справедливость), «адалет» (правосудие). Арабские и все термины ислама, за исключением нескольких иранизмов, таких, как «дин» (религия), «худа» (бог), «пейгамбер» (пророк), «намаз» (молитва), «оруч» (пост).

 

Греки, внесшие громадный вклад в турецкую культуру, оставили заметный след и в турецком языке. Прежде всего, это лексика, связанная с морем: ведь кочевники-тюрки по-настоящему познакомились с ним в Малой Азии только после захвата греческих приморских поселений. Сюда относятся: названия морских ветров («пойраз», «лодос», «имбат»), многих морских рыб и животных — «пачота» (тунец), «ватоз» (скат), «ыстакоз» (омар), «ахтапот» (осьминог), почти все мореходные и рыболовецкие термины, рыбные блюда турок. В земледельческом словаре также много греческих заимствований: «киризма» (глубокая пахота), «гюбре» (удобрение), «темен» (скирда). Греческие же — названия многих растений: «дефне» (лавр), «безелье» (зеленый горошек), «бибер» (перец), «ляхана» (капуста). С земледелием связаны и взятые у греков названия мучных изделий: «пиде» (лепешка из квашеного теста), «симит» (бублик), «пексимат» (сухарь). Лексика, относящаяся к оседлому жилищу, строительству, тоже богата грецизмами: «темель» (фундамент), «тонос» (свод), «киремит» (черепица).

 

149

 

 

В лексике, связанной с оседлой жизнью, земледелием, немало и балкаиизмов. Это — славянские слова «избе» (изба), «пуллук» (плуг), «кулучка» (наседка), «вишне» (вишня), румынские — «маса» (стол), «соба» (печка), венгерские — «варош» (пригород), «паланка» (частокол). В восточных диалектах турецкого языка есть армянские, грузинские, курдские заимствования: «ком» (овчарня), «котан» (бычья упряжка с плугом), «нахыр» (стадо коров), «петек» (улей).

 

В XX в., особенно после кемалистской революции, в турецкий язык вошло много слов из западноевропейских языков, преимущественно научные, технические, культурные термины: «университе» (университет), «газете» (газета), «радьо» (радио), «синема» (кино), «кюльтюр» (культура), «отомобиль» (автомобиль) и т. п. Это так называемая интернациональная лексика, понятная без перевода людям разных национальностей. В связи с введением в Турции европейской одежды в язык проникли и ее названия: «панталон» (брюки), «джакет» (пиджак), «жюп» (юбка), «палто» (пальто) и др.

 

В последнее время вместе с техническим прогрессом приток интернациональной лексики все увеличивается: «рокет» (ракета), «компутер» (компьютер, ЭВМ), «эркондишен» (кондиционер)... Однако если до второй мировой войны турки брали эту лексику главным образом из французского языка, то в 50—60-е годы, когда Турция попала в сферу влияния США, резко возросло число американизмов. К ним относятся и многие бытовые заимствования последних лет: «маркетинг» (торговля), «блуджин» (джинсы), «найтклаб» (ночной клуб), «бойфрэнд» (приятель), «викэнд» (выходной). Возникли даже американотурецкие лексические гибриды: «лав япмак» —любить, ухаживать (в последнем значении существует и более ранний гибрид, французско-турецкий — «кур япмак» [*]), «дринк алмак» — выпить, «окей вермек» — согласиться, «дать добро».

 

Американизмы потеснили прежние заимствования из французского языка, особенно в среде интеллигенции. Если раньше «европеизированный» турок пересыпал свою речь галлицизмами вроде «мерси», «энтересан» (интересно), «дакор» (согласен) и т. п., то теперь какой-нибудь сноб пытается говорить на смешанном англо-турецком жаргоне. И даже давнишнее французское заимствование «пардон» старается произносить, как англосакс — «пардын»...

 

В турецком языке есть и русские слова — «талика» (телега), «шапка» (шляпа), «ведра» (ведро), «коса» (и как «земледельческое орудие» и как «заплетенные волосы»), «истепь» (степь). Совсем недавние заимствования—«совьет» (совет, советский), «колхоз», «спутник».

 

 

*. Ср. старое русское выражение «строить куры», тоже связанное с французским «фэр ля кур».

 

150

 

 

После кемалистской революции перемены у турок произошли и в :ой области лингвистики, которая называется антропонимией или личной ономастикой: у турок появились фамилии. Закон об их введении был принят в 1934 г. и вступил в силу с 1 января 1935 г. До этой реформы турок имел только имя. Большинство имен было арабского происхождения и пришло вместе с исламом — Али, Хасан, Хюсейн, Ибрагим, Кемаль, Мустафа, Осман, Зия. Были и иранские, проникшие в турецкую антропонимию через влияние персидской литературы, — Ферхад, Рюстем, Рушен, Нежат, Пертев. Чисто турецких оставалось мало — Орхан, Яшар, Дурсун, Эртогрул, Демир.

 

Отсутствие фамилий вносило большую путаницу в работу лочты, в дела администрации, учета и т. п. Тем более что самыми распространенными, особенно у крестьян, были три-четыре арабских имени — Мехмед [*], Ахмед, Махмуд, Сюлейман. Правда, еще до кемалистской реформы турки, чтобы как-то разнообразить личную ономастику, не всегда ограничивались одним именем, иногда ребенку давали и второе. Чаще всего это было имя отца. Но вторые имена вошли в практику лишь у горожан, преимущественно у зажиточных и интеллигентных слоев городского населения. «Знатные» же семьи, потомственные аристократы сохраняли и название своего рода — Кёпрюлюзаде, Караосманоглу, Чапаноглу («заде», «оглу» означают «сын»). По сути, это были уже фамилии. Простой люд вместе с именем употреблял и название профессии или рода занятий того или иного лица, чтобы отличить его от других тезок: Бахчиван Мехмед (Садовник Мехмед), Балыкчи Мехмед (Рыбак Мехмед), Сарадж Мехмед (Шорник Мехмед)... Нередки были и прозвища, их тоже ставили перед личным именем: Топал Ахмед (Хромой Ахмед), Чолак Ахмед (Однорукий Ахмед), Кёсе Ахмед (Безбородый Ахмед)... В деревнях эти прозвища, по существу, тоже стали фамилиями, передаваясь и детям: Топалоглу Ихсан (Ихсан, сын Хромого), Чолакоглу Сюлейман (Сулейман, сын Однорукого). Многие прозвища были неприличны, даже оскорбительны, что, конечно, не нравилось их обладателям, так же как и их детям.

 

Кемалисты решили упорядочить стихийное возникновение фамилий. Были составлены официальные рекомендательные списки, содержащие сконструированные на основе тюркских корней фамилии, из которых каждый гражданин Турецкой Республики мог выбрать себе понравившуюся. Впрочем, фамилию можно было придумать и самому. Но многие турки не очень-то ломали голову над выбором фамилии. И вот теперь в турецких

 

 

*. Мехмед (произносится «Мемет») — сокращенный вариант имени основателя ислама, пророка Мухаммеда. Это имя настолько широко распространилось в Турции в крестьянской среде, что турки прозвали своих солдат (а это те же крестьяне, только одетые в шинели) «меметчиками» (т. е. «мехмедками»).

 

151

 

 

деревнях и провинциальных городах полным-полно одинаковых фамилий, взятых из рекомендательных списков: Озтюрк (Настоящий турок), Коджатюрк (Большой турок), Шентюрк (Веселый турок), Четинтюрк (Суровый турок) или Акджан (Светлая душа), Акалын (Светлый лоб), Акйол (Светлый путь)...

 

Бывшие аристократы сохранили, как правило, свои родовые фамилии. Так, известный турецкий историк Мехмед Фуад Кёпрюлюзаде, происходивший из рода османских везиров, взял фамилию Кёпрюлю, отбросив персидское окончание «заде». Ремесленники, торговцы сделали фамилиями названия своих занятий, поставив их после имени: Мехмед Балыкчи, Юсуф Баккал (баккал — бакалейщик)...

 

Среди интеллигенции, офицерства фамилии чаще изобретались. Так, писатель взял фамилию Язар (Пишущий), врач — Джанкуртаран (Исцелитель), летчик — Учанэр (Летающий), чиновник — Юрдакул (Слуга страны). Брали фамилии и по наименованиям тюркских племен — Сельчук, Тюркмен, Казак, Уйгур.

 

Кроме введения на европейский лад фамилий кемалисты рекомендовали давать детям тюркские имена и избегать арабских, связанных с мусульманской религией. Однако это не вызвало положительного отклика: крестьяне, жители провинциальных городов, да нередко и столицы, продолжают и поныне нарекать детей традиционными мусульманскими именами. Тюркские имена, как старые, так и новообразованные, имеют наибольшее хождение среди интеллигенции. Из новых самые модные — Эрол (Будь мужчиной), Эрсин (Ты мужчина).

 

Теперь турецкий антропоним состоит обычно, особенно у интеллигенции, из трех компонентов — двух имен и фамилии, например Юсуф Бекир Акалын, Али Нихад Озтюрк.

 

Специальным указом Великое национальное собрание Турции присвоило Мустафе Кемаль-паше фамилию Ататюрк (Отец турок), признав тем самым его выдающиеся заслуги перед турецкой нацией.

 

Турецкий парламент принял также закон, отменяющий все феодальные и религиозные титулы, прежние формы обращения — паша (генерал, высший сановник), хазретлери (его превосходительство), бей (вождь племени, князь, господин), шейх (глава религиозной секты), эфенди (сударь), ханым (сударыня). Были введены единые новые обращения: бай (господин), баян (госпожа), которые употребляются с фамилией: бай Акйол, баян Акйол.

 

Однако и слова «бей», «эфенди» сохранились в живом общении. Они употребляются с именем и ставятся после него. Больше того, в Турции образовалась целая иерархия обращений. Их употребление зависит непосредственно от социального положения человека, к которому обращаешься, от его «чина и звания».

 

152

 

 

Один из нас — Ахмед-бей,

другой — Ахмед-эфенди,

А есть еще Ахмед-ага

и даже Ахмед-бей-эфенди, —

 

иронически писал турецкий поэт Орхан Вели Канык, выстраивая четырех тезок — Ахмедов на разных ступеньках социальной лестницы.

 

Эфенди — это мелкая сошка — писарь, секретарь, но обычно человек грамотный, получивший хоть небольшое, но все же образование. Бей — уже рангом повыше: это инженер, врач, адвокат, офицер, чиновник средней руки, небогатый предприниматель. Ага —это туз, денежный мешок, деревенский кулак или городской нувориш, разбогатевший, но еще «не причесанный» культурой, грубоватый и часто невежественный. «Ага» имеет еще и патриархальный оттенок: в народе, особенно в деревнях, со словом «ага» обращаются не только к богатым, но и к уважаемым односельчанам, старикам... Обращение «бей-эфенди» — для высшего класса. Так величают богатого помещика, крупного фабриканта, компрадора с изысканными манерами, банкира, сановника — министра, посла или генерала.

 

Слово «паша» (в официальном языке его заменило европейское нововведение «генерал») сохранилось в фамильярном обращении между друзьями, оно имеет иронично-ласковый оттенок: «пашам» — «мой генерал». Кстати, подобных обращений у турок очень много: «джаным» — душа моя, «ики гёзюм» — свет очей моих, «кузум» — мой ягненочек. Последнее приблизительно соответствует русскому «голубчик».

 

Перемены произошли и в турецкой топонимии — области ономастики, которая касается географических названий. Так, город и провинцию Диярбекир («Край Бекира», по имени вождя арабского племени, поселенного здесь во времена господства арабов) переименовали в Диярбакыр («Край меди» — в этих местах много залежей медной руды). Город и провинцию Элязиз, названные некогда в честь султана Абдул Азиза, стали именовать Элязиг («Страна зерна», «Житница»), Город и провинция Дерсим, имевшие курдское название, получили имя Тунджели — «Бронзовая страна». Два города, отличившиеся во время войны за независимость Турции, — Антеп и Мараш получили постоянные эпитеты и называются теперь Газиантеп («Победитель Антеп») и Кахраманмараш («Герой Мараш»). Ряд греческих названий деревень и поселков был туркизирован по фонетическому сходству, например, Гальяндос переделали в Гелендост («Пришлый друг»), Агамемнон — в Агамемнун («Ага доволен»).

 

153

 

 

 

6. Государство и религия

 

Турция — страна мусульманская; Турецкая Республика — государство светское. Уже из этих двух посылок логично вытекает вывод о сложных взаимоотношениях в Турции между исламом и государством, о неизбежности противоречий между мусульманским духовенством и республиканской властью. Конкретные факты новейшей турецкой истории подтверждают это. Но сначала обратимся к более ранним временам.

 

За восемь с лишним веков своего господства на земле Турции ислам пустил глубочайшие корни. Этому способствовали многие причины. На протяжении существования Румского султаната и Османской империи султаны соединяли в своих руках светскую и духовную власть — эмират и имамат, как это предписывают каноны ортодоксального ислама. А в 1517 г., после завоевания турками Египта, где правила последняя династия арабских халифов, османский падишах, как это утверждали впоследствии придворные турецкие историографы, халифом объявил себя и стал считаться духовным главой мусульман всего мира.

 

В Османской державе мусульманство было больше чем религия. Ислам пронизал всю жизнь своих приверженцев. Он охватывал не только быт, но и государственно-политическую, идеологическую, административную, фискальную, военную и судебную сферы деятельности. У мусульман общими были не только культовые учреждения или обычаи. Законодательство, юриспруденция, аппарат суда и фиска, армия, школа — все это действовало на основе принципов ислама. Шариат регулировал все поступки мусульманина не только с правовой, но и с морально-этической стороны. Кадий — мусульманский судья судил и разбирал все преступления и проступки правоверного.

 

Хотя ислам не приемлет в принципе саму идею существования посредников между человеком и богом, в Турции, как и в других мусульманских странах, сложилась социальная группа священнослужителей. Она стала играть важнейшую роль во всей общественно-политической и государственной жизни, выполняя функции толкователей и исполнителей исламских законов, которые были и законами государства. Шейх-уль-ислам, высший мусульманский богослов, имевший право толковать и религиозные каноны и юридические положения шариата, был, по сути, верховным прокурором. Без его «освящающего» указа — фетвы ни один султанский закон, ни одно нововведение не были действительны, не считались законными. Помимо этого шейх-уль-ислам ведал и делами просвещения, был как бы главным инспектором всех учебных заведений — от начальной до высшей школы. Шейх-уль-исламу подчинялись муфтии — богословы, прокуроры и инспекторы просвещения на местах, кадии — мусульманские (а следовательно, и государственные)

 

154

 

 

судьи. Шейх-уль-ислам и другие улемы — богословы и законотолкователи пользовались в стране деспотического правления важнейшей прерогативой — неприкосновенностью собственной жизни. В Османской империи это были единственные лица, которым обычно гарантировалась жизнь до их естественной смерти. Таким правом не обладал даже падишах — султан и халиф, и члены династии Османидов. Султана можно было свергнуть с престола и убить, причем фетва шейх-уль-ислама освящала, часто задним числом, это действие.

 

Тем не менее в исламе вообще и конкретно в турецком исламе не образовалось четко отграниченного от других социальных групп духовного сословия, особенно его низших слоев. В мусульманской религиозной общине все нижние священнические должности не служебные, а как бы «на общественных началах». Мусульманский священник — имам, т. е. основное духовное лицо, аналогом которому в различных христианских религиях будут поп, ксендз, пастор, кюре и т. д., не является платным служащим церкви. Он лицо выборное, его избирает местная община. Она же определяет ему и содержание, если избранный — человек малоимущий (что, впрочем, бывает редко), или назначает «жалованье за труды», если выберут богатого. Принимает имам и приношения от членов общины, как поп — от своих прихожан, при оформлении рождения ребенка, бракосочетания, при обряде похорон. Теоретически имамом может быть любой человек из любой социальной среды — промышленник, торговец, кулак, простой крестьянин, ремесленник, рабочий. Главное, чтобы он хорошо знал догматы веры, Коран, мусульманские предания, обряды, умел вести общую молитву, «предстоять на ней» (собственно, «имам» и значит «предстоящий», т. е. своего рода «председатель общего моления»). Но все эти знания и навыки требуют обучения, а оно, конечно, более доступно людям состоятельным. Кроме того, — и это играет определяющую роль при выборе имама — помещики и кулаки в деревне, промышленники и торговцы в городе, понимая, что через имама они могут влиять на рядовых верующих, всегда стремятся иметь «предстоятеля» из своей среды или близкого к ней.

 

Не возникло в исламе и строгой иерархии духовенства, как, например, в католичестве, православии и других христианских религиях. Поэтому многие исламоведы избегают даже употреблять слово «церковь» применительно к мусульманской общине и исламской идеологии. Тут, правда, нужно отметить, что в турецком мусульманстве духовное сословие и иерархия духовенства находились уже в стадии сложения и, не будь кемалистской революции, этот процесс мог бы завершиться — во всяком случае, это справедливо в отношении высшего духовенства. Шейх-уль-ислам стоял на вершине этой начавшей вырисовываться иерархической пирамиды, опираясь на трех своих непосредственных

 

155

 

 

подчиненных — анатолийского и румелийского казаскеров и стамбульского кадия. Ниже располагались муфтии, первым из которых считался стамбульский. Затем уже шли не связанные еще пока административными узами с высшим духовенством муллы, имамы и ходжи [*].

 

Тесное сплетение религии и государственности затрудняло секуляризацию — отделение церкви от государства и школы от церкви, к чему приступили кемалисты, придя к власти. В христианских странах секуляризация проходила в условиях более легких, без значительной ломки устоявшихся институтов. На Западе религия давно создала свою собственную организацию и иерархию, которые существовали параллельно с государственной, административной организацией и иерархией. Здесь было легко провести отделение церкви от государства; собственно, они сами уже давно отслоились друг от друга. На мусульманском же Востоке перед реформаторами стояли многие серьезные проблемы: необходимо было, по существу, создать новые, свободные от исламских принципов административный и судебный аппараты, юриспруденцию, светскую систему народного образования. В этом отношении кемалисты пошли значительно дальше младотурок, ограничившихся реформированием шариата и созданием наряду с духовными школами школ светских, в которых, однако, очень много места отводилось преподаванию ислама.

 

Кемалисты твердо решили положить конец засилью клерикалов в турецком государстве. Они видели в исламе, в исламских догмах, в духовенстве, всегда враждебном всему новому, передовому, чуть не основное препятствие на пути Турции к прогрессу, освоению современной цивилизации. Действительно, перенятию достижений европейской науки, техники и культуры мешала фанатичная неприязнь мусульманских ретроградов к любым «мудрствованиям гяуров». Все, что исходило от «неверных», было богопротивным делом, ересью, встречало самое яростное сопротивление не только духовенства, но и феодалов, сановников, власть которых освящалась исламом и покоилась на устоях ислама. В книге турецкого историка X. Иналджика «Османская империя» приведены многие примеры, как в XVI—XVII вв. религиозный фанатизм, вдохновляемый духовенством, легко одерживал победы над рациональными науками, что усиливало отставание Турции от европейских стран.

 

Кемалистские реформы отделили ислам от государственных дел. Освобождено было от влияния ислама и народное образование. Кемалисты провозгласили секуляризм — или иначе лаицизм (от греческого лаикос — светский, мирской) одним из основных принципов своей внутренней политики.

 

 

*. Мулла (тур. молла) — священнослужитель, получивший богословское образование. Ходжа — священноучитель, обучающий детей основам ислама. Должности имама и ходжи обычно совмещались.

 

156

 

 

В 1919—1922 гг., когда в Турции шла война за независимость, в стране существовало два правительства — султанское в Стамбуле и кемалистское в Анкаре. Султан и его камарилья, в которой было много представителей высшего духовенства, враждебно встретили национально-освободительную борьбу турецкого народа, обвиняли кемалистов в безбожии, называли их «большевиками», что в представлении клерикалов было наихудшим оскорблением. Многие имамы и муллы стамбульских мечетей клеймили кемалистов в своих проповедях, как коммунистов — ниспровергателей веры в Аллаха. Именно в эти годы среди забитых, невежественных и суеверных слоев турецкого населения возник новый синоним безбожника — комолист, смесь двух слов: «кемалист» и «коммунист», хотя хорошо известно, что турецкие националисты, объединившиеся вокруг Мустафы Кемаля, никогда не были коммунистами, а всего лишь патриотически настроенными буржуазными революционерами.

 

Когда в 1919 г. в Измире высадились под прикрытием кораблей Антанты греческие войска, султанское правительство, уверенное в их победе, оказывало им всевозможную поддержку. Стамбульское Общество возвышения ислама в одном из своих обращений к турецкому народу даже объявило греческую армию «армией халифа». В апреле 1920 г. шейх-уль-ислам в ряде фетв заочно приговорил Мустафу Кемаля и его соратников к смертной казни. В этих фетвах запрещалось считать «шехидами», т. е. павшими за веру и заслужившими вечное райское блаженство, тех, кто погибал в боях с интервентами и их приспешниками. Шейх-уль-ислам называл воинов национально-освободительной армии «разбойниками» и объявил против них священную войну — джихад, или газават. Эта пропаганда подействовала на часть наиболее отсталых слоев населения. Как раз после антикемалистских фетв, в апреле—августе 1920 г. в нескольких районах Анатолии вспыхнули восстания против анкарского правительства. Национально-освободительные силы подавили мятежников, разгромили и контрреволюционные «магометанские силы», брошенные султанским правительством против кемалистов.

 

Все эти действия духовенства, особенно высшего, которое прямо стало на путь измены интересам родины, еще больше укрепили кемалистов в решении вырвать страну и народ из-под власти мусульманских ретроградов. Еще в 1919 г. Мустафа Кемаль впервые заявил, что «отныне султанат и халифат принадлежат истории». В то же время он считал недопустимой поспешность в решении вопросов, связанных с религией. Сознавая, как прочно укоренились в народе мусульманские традиции, и видя влияние духовенства на массы, он и его соратники не форсировали проведение реформ по секуляризации. Больше того, на первых порах Мустафа Кемаль из тактических соображений

 

157

 

 

даже использовал авторитет тех представителей духовенства (это было преимущественно низшее духовенство), которые не пошли за султаном и шейх-уль-исламом, а, движимые патриотическими чувствами, присоединились к кемалистам. Так, одним из членов Представительного комитета, избранного Эрзурумским конгрессом патриотических сил в 1919 г. (этот комитет, по сути, был временным правительством Мустафы Кемаля), стал шейх дервишского ордена накшибенди. Характерно, что открытие Великого национального собрания Турции сопровождалось мусульманскими обрядами. Все депутаты предварительно совершили намаз в мечети. Затем, уже на церемонии открытия, были прочитаны суры из Корана, предания о Мухаммеде, благодарственная молитва и зарезаны жертвенные ягнята.

 

Даже ликвидировав султанат в 1922 г., кемалисты больше года не трогали халифат. Вместо последнего османского падишаха — султана-халифа Мехмеда VI Вахиддеддина, бежавшего из страны на английском крейсере, меджлис избрал халифом Абдул Меджида, принца из династии Османидов. Но этот халиф был лишь «калифом на час»: в 1923 г. Турция была провозглашена республикой, и вскоре подвернулся удобный случай для упразднения халифата. Дело было в том, что Абдул Меджид возомнил себя настоящим халифом: выезжал на торжественные прогулки с телохранителями, предстоял на пятничных молитвах в соборных мечетях, подписывал свои декларации полным именем — Абдул Меджид, сын хана Абдул Азиза, подчеркивая тем самым свое султанское происхождение (ханами, среди прочих титулов, именовали себя османские падишахи). Стал употреблять он и титул «халиф пророка», претендуя на роль преемника Мухаммеда («халиф» значит «преемник»), обратился в Анкару с требованием увеличить бюджет «халифата», наконец, начал заниматься политической деятельностью, что было ему запрещено меджлисом. В самой Турции и за рубежом активизировались сторонники реставрации султаната. Так, Ага-Хан — глава влиятельной мусульманской секты исмаилитов, имеющей приверженцев во многих странах, направил премьер-министру Турции Исмет-паше [*] послание с требованием сохранить политический статут халифа.

 

Все эти действия внутренней и внешней клерикальной реакции вызвали решительный ответ кемалистов. В марте 1924 г. меджлис упразднил халифат, и Абдул Меджид был выслан из страны. В Турции учредили Управление по делам религии, подчиненное премьер-министру н ведающее назначением муфтиев и городских имамов.

 

 

*. Исмет-паша, впоследствии Исмет Инёню (1884—1975 гг.)—соратник Мустафы Кемаля по национально-освободительной борьбе. Фамилию Инёню принял по названию селения, под которым его войска дважды имели успех в боях против греков.

 

158

 

 

Тогда же был принят закон о единой — светской системе народного образования. Духовное обучение ликвидировалось — и как система и как отдельные уроки в светских школах.

 

Эти преобразования вызвали ярость клерикалов. В феврале 1925 г. в отсталых районах Восточной Анатолии, где влияние феодалов и духовенства было исключительно велико, началось восстание под руководством шейха Сайда. Лозунгами восставших стали «спасение ислама и шариата», «восстановление халифата». В этом восстании основную роль играли курдские племена, и его глубинной причиной был протест против национального и социального гнета. Однако движение возглавили племенные вожди, феодалы, муллы. Оно приняло характер реакционного мятежа против прогрессивных реформ. Мятежникам тайно помогала Англия, мечтавшая взять реванш за провал своих попыток по созданию в Курдистане марионеточного государства. Англичане стремились превратить курдские районы в своего рода турецкую Вандею.

 

После подавления восстания кемалисты провели новую серию лаицистских реформ: закрыли текке и завие (обители дервишей), тарикаты (центры мусульманских сектантов), запретили посещать тюрбе (усыпальницы мусульманских святых), ибо все это превратилось в очаги мятежа. Запрещено было и употребление духовных званий — халиф, шейх, дервиш, мюрид (последователь шейха), сейид (потомок Мухаммеда), челеби (глава дервишского ордена), вели, эвлия («титулы» святых) и т. п. Затем последовало введение европейских головных уборов, европейского календаря, замена шариата светскими кодексами... Тем не менее в турецкой конституции, принятой кемалистами в 1924 г., все еще оставалась статья 2, провозглашавшая ислам государственной религией Турецкой Республики. И только в 1928 г. эту статью изъяли. В связи с этим и религиозная формула присяги президента и депутатов была заменена гражданской. Так была поставлена последняя точка в долгих, осторожных, но решительных и последовательных действиях кемалистов по секуляризации государства.

 

Кемалисты задумали провести еще и реформацию в исламе. В 1928 г. комиссия во главе с историком Мехмедом Фуадом Кёпрюлюзаде подготовила доклад о проекте реформ исламской обрядности. В нем рекомендовалось совершать молитвы на турецком, а не на арабском языке, ввести музыкальное сопровождение при богослужениях в мечети, давать имамам и проповедникам-хатибам философское образование. Вносились предложения совершать намаз стоя, отменить давно отжившие свой век зекят и хадж. Однако из всех этих предложений осуществлены были только два: с 1928 г. хутпе (пятничная молитва в мечети), а с 1932 г. эзан зазвучали по-турецки. Призыв муэдзина начинался теперь не арабскими словами: Аллахю экбер (Аллах велик), а турецкими: Танры улудур (Бог велик).

 

159

 

 

Кемалисты неспроста ополчились на арабщину. Спекуляция на знании арабского языка и Корана придавала духовенству в глазах неграмотного народа авторитет «учености», «святости», даже связи с какой-то магической силой. Кемалистская интеллигенция это хорошо понимала. Заменить в богослужении арабский язык турецким значило выбить из рук духовенства его основное оружие — монопольное знание арабского языка и Корана, использование этой монополии в интересах консервативных и реакционных кругов. Но основу для проведения этой своеобразной «туркизации ислама» мог дать лишь турецкий текст Корана. Кемаль Ататюрк, первый президент Турецкой Республики, лично поручил поэту и профессору литературы Мехмеду Акифу переложить стихи Корана на турецкий язык, чтобы они звучали поэтично и вместе с тем понятно для турка. «

 

Выбор переводчика был не случаен: пожалуй, никто лучше Мехмеда Акифа не смог бы справиться с этим сложнейшим делом. Великолепное знание арабского языка сочеталось у него с блестящим даром стихотворца. Он был автором простых и проникновенных слов гимна Турецкой Республики — «Марша независимости» и в то же время автором стихов религиозного содержания. Однако то ли сам Мехмед Акиф из-за своих религиозных убеждений не захотел переложить Коран на турецкие стихи, то ли он поддался давлению клерикалов (а в его ближайшем окружении их было немало), во всяком случае, наказ Кемаля выполнен не был. Впоследствии появилось много неофициальных переводов Корана на турецкий язык, но ни один из них не смог передать дух и букву подлинника. Турецкая реформация в исламе не состоялась.

 

«Что же следует понимать под лаицизмом? —пишет турецко-кипрский историк Бекир Юсуф. — Является ли он отказом от религии вообще? Нет. Кемалисты не выступали против религии, когда она касалась отношений между человеком и богом, считая ее личным делом каждого. Мечети не были закрыты и даже религиозные праздники продолжали оставаться официальными праздниками. Кемаль и его соратники боролись с религией там, где она являлась союзницей феодализма, стремились разорвать лишь те религиозные путы, которые, по их мнению, мешали прогрессу. На практике принцип лаицизма выразился в постановке религии под контроль государства» [*].

 

 

*. В европейских странах подчинение церкви интересам государства осуществилось гораздо раньше. Так, московские митрополиты, возглавлявшие русскую церковь, а с 1589 г. — патриархи безуспешно пытались добиться хотя бы некоторой независимости от государства. Петр I в 1721 г. окончательно лишил церковь даже видимости самостоятельности, упразднив патриаршество и поставив во главе российского православия Святейший синод из послушных царю иерархов. Православное духовенство превратилось в государственных чиновников в рясах.

 

160

 

 

Короче говоря, лаицизм кемалистов никогда не шел до полного отрицания религии и вовсе не тождествен атеизму. Цель лаицизма — поставить ислам и мусульманское духовенство под контроль правительства, вырвать турецкий народ из-под влияния мракобесов. Но последствия политики лаицизма оказались несколько шире этих рамок.

 

Молодое поколение, люди, которым сейчас нет пятидесяти, особенно в среде интеллигенции и рабочего класса, выросли совсем в иной атмосфере, чем их отцы, не испытав на себе всепроникающего влияния ислама. И хотя кемалисты никогда не были атеистами (во всяком случае, таковыми себя не провозглашали), их реформы привели к тому, что многие интеллигенты, рабочая и студенческая молодежь восприняли и атеистические идеи. Наиболее радикально настроенные лидеры кемалистов своим повседневным поведением демонстрировали негативное отношение к религии. Сам Кемаль Ататюрк не ходил в мечеть, не совершал намазов, не придерживался поста. Авторитет «Отца турок», естественно, сильно влиял на формирование мировоззрения молодого поколения, видевшего в нем национального героя — победителя в войне за независимость, освободителя страны от иностранного засилья, великого реформатора, основателя Турецкой Республики.

 

Однако реформы не уничтожили полностью влияния ислама в стране. Они лишь ослабили его. Подавляющее большинство турок — крестьяне остались религиозными, подчиненными верованиям и традициям ислама. И сам Мустафа Кемаль шел на некоторые отступления от лаицизма. Так, в армии кемалисты сохранили институт военных мулл, мусульманских «полковых священников». Ведь солдатами были крестьянские парни; они привыкли к пятикратному намазу, общим пятничным молитвам, другим ритуалам ислама. Поэтому им был нужен имам, мулла — знаток исламской обрядности. Он же, кстати, совершал и похоронную церемонию.

 

Даже на «гражданке» многие священнослужители — муфтии, городские имамы — стали государственными служащими, получающими жалованье. Это, конечно, ставит их под контроль государства, но вместе с тем — хотя бы формально — означает отход от лаицизма: священнослужители включены в государственный аппарат как чиновники. Исключение сделано для деревенских имамов. Те по-прежнему избираются своими «прихожанами» и не имеют статуса государственных служащих, хотя в должности их утверждает муфтий района. Они получают жалованье от деревенской общины, а не от государства.

 

В 1924 г. Турцию посетила советская писательница Лидия Сейфуллина. Из ее впечатлений о молодой республике родилась книга «В стране уходящего ислама». Но название книги противоречит ее содержанию: писательница живо рисует цепкость ислама, не уход его, а всяческое стремление остаться.

 

161

 

 

Она пишет и о причинах живучести религии в турецком обществе — малограмотности и невежестве крестьянской массы, острых социальных противоречиях.

 

Многие из этих причин существуют и поныне. В любой самой захудалой турецкой деревушке обязательно есть мечеть. В тысячах деревень нет школ, но мечеть есть в каждой, а при ней — имам и ходжа, священнослужитель и священноучитель. В ряде областей страны, особенно на востоке и юго-востоке, сохранились остатки полуфеодальных отношений, и крестьянин по-прежнему остается фактически рабом помещика и шейха. Несмотря на запрет, действуют мусульманские секты, и крестьяне, как и в османское время, прочно опутаны сетью религиозных предрассудков. При господстве помещиков и шейхов (часто помещик и шейх — одно лицо) духовенство использует свои проповеди о терпении, предопределении судьбы Аллахом, посмертном воздаянии, как «опиум для народа» — в полном смысле этих слов. Религия служит эксплуататорам, прикрывает, маскирует, даже оправдывает эксплуатацию. Иными словами, в турецком обществе — и не только в деревне, но и в городах — имеется, как и в любом социально несправедливом обществе, социальная почва для существования и даже процветания религии: вера в справедливого Аллаха, надежда на спасение от всех горестей и бед в загробной жизни сохраняет глубокие корни в сердцах угнетенных и обездоленных. Политика лаицизма — так сказать, «политическое» освобождение от всевластия духовенства — вызвала очень незначительный отход от религии. Но массовое избавление от религиозности связано прежде всего с социальным освобождением. Вот почему ислам не ушел из жизни турецкого общества, а только слегка потеснился.

 

Имея в «резерве» социальную базу, он часто даже переходил в наступление. При каждом ухудшении положения трудящихся масс духовенство играло на их недовольстве политикой правительства, направляя социальный протест в русло восстаний под исламистскими лозунгами. Так было, например, в 1925 г., во время восстания шейха Сайда и позднее.

 

Наиболее характерной попыткой духовенства обрести потерянную власть, подняться к ней на гребне волны социального недовольства были события в городе Менемене в 1930 г.

 

Развитие капиталистических отношений в Турции неизбежно вело к социальным катаклизмам. А в 30-е годы на слабой турецкой экономике пагубно сказались и последствия мирового экономического кризиса. Турецкий экономист А. X. Башар, участник инспекционной поездки группы специалистов во главе с Мустафой Кемалем по стране в 1931 г., писал: «Деревня день ото дня беднела. Жить там становилось невыносимо... Крестьяне продавали весь свой урожай, а на вырученные деньги не могли покрыть расходы даже на семена... Крестьян принуждали

 

162

 

 

платить налоги, банковские проценты, долги местным ростовщикам и помещикам».

 

Это было написано уже после менеменских событий. Не случайно и правительство после этих событий обещало преобразовать налоговую систему, принять закон о труде, наделить землей безземельных крестьян. Сами же события развивались так.

 

22 декабря 1930 г. один из дервишей ордена накшибенди, некто Мехмед, с пятью вооруженными мюридами двинулся по дороге из Манисы в Менемен (оба города находятся в Западной Турции, севернее Измира). В попутных деревнях они подстрекали крестьян к мятежу. Придя в Менемен, Мехмед обратился к толпе горожан, собравшихся на площади перед мечетью, с обычными исламистскими лозунгами: «Восстановим шариат!», «Выступим под священным знаменем пророка против власти, поправшей веру и справедливость!». Себя он объявил махди — мессией, явившимся спасти правоверных от бед. Местный учитель, молодой интеллигент Мустафа Кубилай попытался было урезонить подстрекателей и успокоить возбужденную толпу, но был зверски убит. Фанатики отрубили ему голову и с криками «Аллах велик!» мочили в крови руки, мазали себе ею лоб, лицо... Прибывший вскоре отряд солдат рассеял толпу огнем из винтовок.

 

Расследование событий установило наличие широкого антиправительственного заговора. Заговорщики готовили выступления в разных городах. Все нити вели к ушедшему в подполье ордену накшибенди, который в Османской империи был опорой мусульманского духовенства.

 

После смерти Кемаля Ататюрка в 1938 г. в руководстве НРП возобладали правые тенденции. В конце 30-х, особенно в 40-е годы в политике правящих кругов происходят значительные перемены. В основном они были вызваны социально-экономическими сдвигами в стране. Многие группы окрепшей турецкой буржуазии все теснее смыкались с помещиками, а это неизбежно вело к оживлению феодально-религиозных пережитков в идеологии и психологии правящих классов. В 1946—1949 гг., когда Турция попала под влияние империализма США, в обстановке «холодной войны» и гонений против прогрессивных сил, начался открытый отход от принципов кемализма, пересмотр их содержания. Не избежал этого и лаицизм: он стал толковаться более узко и ограниченно, а затем был и вовсе попран в угоду реакционерам. Особенно ратовали за «возрождение ислама» антикоммунисты.

 

К 1947 г. в НРП сложилась группировка, выступавшая с едва прикрытыми исламистскими лозунгами. Ее представители так излагали свои взгляды на VII съезде партии: ислам не препятствует прогрессу и развитию; безнравственность и зло появились в стране из-за пренебрежения религией; к тому же в

 

163

 

 

Турции существует опасность коммунизма, а бороться с ней можно лишь с помощью веры.

 

Лидеры НРП пошли на серьезные уступки клерикалам. Это было вызвано еще и тем, что с 1946 г. в Турции однопартийная система была заменена многопартийной. Кроме НРП возникло около двадцати партий. Многие из них стали использовать ислам в борьбе за власть, хотя турецкое законодательство еще в 1938 г. запретило прибегать к религии в целях политической пропаганды. И НРП, боясь потерять голоса верующих на предстоящих выборах в меджлис, стала все больше отходить от лаицизма. Так, в 1948 г., впервые после провозглашения республики турецкое правительство (а это еще было правительство НРП, правительство кемалистов) официально разрешило паломничество в Мекку и обмен валюты паломникам. В 1949 г. было введено факультативное преподавание основ ислама в начальных школах, открылись школы имамов и хатибов, богословский факультет в Анкарском университете. Открыли доступ и к тюрбе мусульманских святых. Росло число курсов по изучению Корана: в 1945 г. их было 46, в 1950 — уже 122.

 

Однако эти меры не принесли успеха НРП. На парламентских выборах 1950 г. она уступила власть так называемой Демократической партии (ДП), своей тогдашней основной политической сопернице, сделавшей одним из главных козырей в предвыборной игре религиозные чувства избирателей.

 

В 50—60-х годах, когда у власти находилось правительство ДП, возглавляемое Мендересом, в стране усилилась реакция. Многие секуляристские законы были пересмотрены или упразднены. Правительство разрешило читать эзан по-арабски, передавать по радио текст Корана. Уроки ислама в начальных и средних школах стали обязательными, с экзаменом при переходе в следующий класс. Из государственного бюджета ассигновывались немалые суммы для издания книг и брошюр религиозного содержания. В тексте конституции все неологизмы вновь заменили арабо-персидскими словами.

 

Как бы подводя итоги своим действиям по «реставрации» ислама и обещая так действовать и впредь, Мендерес заявил: «Мы спасли нашу религию от гонений. Не обращая внимания на революционных фанатиков, мы вновь ввели чтение эзана на арабском языке. В школах идут уроки религии. По радио транслируется Коран. Турецкое государство было мусульманским и останется мусульманским. Заповеди Корана будут исполнены».

 

За десятилетие правления ДП в деревнях было построено 25 тысяч мечетей, в то время как 16 тысяч деревень оставались без школ. Ислам стал использоваться и для оправдания реакционной внешней политики. Вступление Турции в НАТО было объявлено духовенством как «дело, угодное Аллаху, ибо спасло Турцию от коммунистической угрозы». Самые фанатичные

 

164

 

 

муллы и шейхи, забыв о своей ненависти к христианам-гяурам, призывали соотечественников крепить дружбу с США. (Это напоминало поведение турецких клерикалов во время первой мировой войны: тогда гяурами объявили англичан, французов и русских, но немцы — союзники Османской империи таковыми не считались.)

 

В эти годы активизировались турецкие панисламисты: создание таких агрессивных блоков, как Багдадский пакт, впоследствии СЕНТО, прикрывалось и флагом «защиты ислама от коммунистов». Панисламисты требовали вернуться к арабскому алфавиту, старой лексике, чадре, феске и чалме, объявить нерабочим днем пятницу, восстановить шариат, разрешить многоженство, провозгласить ислам государственной религией. Таким путем они хотели окончательно стереть грань, которая, по их мнению, образовалась между Турцией и остальными мусульманскими странами после реформ Ататюрка. Они заявляли, что возврат к исламистским идеалам обеспечит Турции возможность вновь играть на Ближнем и Среднем Востоке роль «меча ислама», создаст моральную основу в борьбе против коммунистической идеологии.

 

Почувствовав, что новое правительство ищет себе поддержку у клерикалов, в Турции стали поднимать голову крайне реакционные исламские организации — секты и дервишские ордена. Религиозные фанатики оскверняли и разрушали памятники Кемалю Ататюрку, а один из приверженцев секты тиджани топором разбил его памятник в центре Анкары. Известный журналист А. Э. Ялман был ранен другим сектантом за то, что выступил со статьей, осуждающей действия фанатиков.

 

Во второй половине 50-х годов, после резкого ухудшения экономического положения страны, лидеры ДП стали еще больше уповать на религию как на последнюю надежду остаться у власти. Мендерес искал популярности у клерикалов: участвовал в торжественных открытиях мечетей, приносил жертвы в тюрбе, даже поговаривал о восстановлении халифата. В 1958 г. он навестил шейха ордена нурджу, последователи которого встретили его с зелеными флагами — символами исламской власти. По всей стране ДП начала формировать организации так называемого «отечественного фронта», которые выступали против всех прогрессивных сил. В их создании принимали участие имамы. На церемониях по случаю их открытия приносились жертвы и делались заявления такого рода: «Кемалисты принесли нам безбожие. Но Аллах с нами. Мы мусульмане и останемся мусульманами. Мы приступаем к работе не как они — с бокалом шампанского, а с именем Аллаха на устах и с жертвенным агнцем в руках».

 

В 1959 г. размах исламистской пропаганды достиг апогея. После авиационной катастрофы, в которой Мендерес отделался легкими ранениями, духовенство объявило его святым... Но

 

165

 

 

дни пребывания ДП у власти были уже сочтены: 27 мая 1960 г. армия свергла правительство Мендереса.

 

Наряду с другими важными причинами государственного переворота — политическими, экономическими, сыграло свою роль и недовольство кемалистски настроенного офицерства попустительством религиозным мракобесам, изменой лаицизму, завещанному стране Ататюрком. Натиск ислама на лаицизм был в глазах офицерства и интеллигенции, воспитанных на традициях кемализма, не только движением вспять, регрессом по сравнению с 20—30-ми годами, но и подрывом тех основ европейской культуры, которые уже прочно освоила Турция. Эти люди недоумевали, видя, как год от года растет число новых мечетей, как увеличиваются отряды паломников в Мекку, как все больше и больше турок постится в рамазан. «Что случилось со светским государством Ататюрка?» — задавали они себе вопрос. Многие отлично понимали, что под каждым минаретом, как под могильным камнем, погребена турецкая деревня, обреченная на прозябание в суевериях и невежестве. «Превратись все мечети в фабрики, а минареты — в заводские трубы, Турция стала бы самой индустриальной страной» — такой была горькая шутка, получившая хождение среди турецкой интеллигенции в те годы.

 

В заявлении Комитета национального единства — временного правительства, образованного военными, говорилось, что отныне религия перестанет быть орудием в руках реакционных политиков. Был даже принят закон, запрещающий религиозную пропаганду в политических целях, хотя подобное положение было уже в прежнем — кемалистском законодательстве (конкретно в законе об обществах 1938 г., в котором особый пункт запрещал партиям использовать религию в своей пропаганде). Как видно, с тех пор Турция настолько отошла от лаицизма, что потребовалось повторять давно пройденное. Однако попытка восстановить лаицизм таким, каким он был при жизни Кемаля Ататюрка, не увенчалась успехом. И в современной Турции ислам для многих политических партий стал одним из главных козырей в борьбе за голоса избирателей.

 

Такие влиятельные военные, как генерал Джемаль Гюрсель, председатель Комитета национального единства, а впоследствии — президент Турецкой Республики, высказывались за чтение эзана по-турецки, за перевод Корана на турецкий язык. Но и тут им не хватило решительности и твердости Кемаля Ататюрка. Больше того, в 1961 г., накануне референдума по новой турецкой конституции, Управление по делам религии издало фетву «Наша конституция с точки зрения ислама». Фетва, подтверждавшая, что положения основного закона Турецкой Республики не противоречат мусульманским принципам, была распространена по всей стране. Инициатива этой акции исходила от Комитета национального единства.

 

166

 

 

Сама конституция, хотя и включила статьи о свободе совести и запретила кому бы то ни было проводить политику, основанную на догмах ислама, используя религиозные чувства для завоевания политического авторитета, разрешила тем не менее «религиозное обучение и воспитание». Такая двойственность в политике Комитета национального единства, закрепленная и в конституции 1961 г., была благоприятна для нового оживления деятельности исламистов. В стране открылись «научные» центры исламистской пропаганды — институты ислама (к 1965 г. их было два — в Стамбуле и Конье), стали возникать, как грибы после дождя, общества содействия религии. Увеличилось влияние религиозных сект.

 

В 1965 г. на выборах в меджлис победу одержала Партия справедливости (ПС), ставшая в 60—70-е годы основной соперницей НРП. В своей политике ПС многое унаследовала от Демократической партии, запрещенной после переворота 1960 г., и своим успехом на выборах в большой степени была обязана миллионам верующих избирателей, так как объявила себя защитницей их религиозных убеждений. За нее призывали голосовать служители культа, члены сект и орденов, члены обществ содействия религии (таких обществ в 1965 г. насчитывалось более семи тысяч!), учащиеся школ имамов и хатибов (таких школ было 45, и обучалось в них 13,5 тысячи человек!), слушатели курсов по изучению Корана, студенты богословского факультета и институтов ислама. Все эти лица, для которых ислам не только мировоззрение, но и хлеб насущный, были настроены против НРП, которая, хоть и поступилась многими секуляристскими идеями, все еще придерживалась в своей программе принципа лаицизма.

 

После 1965 г. ислам продолжал одерживать над лаицизмом все новые победы. Число институтов ислама возросло до четырех, количество школ имамов и хатибов достигло 84. А в начале 1970 г. в политической жизни Турции произошло событие, в корне противоречащее лаицизму: была основана партия, открыто объявившая своей идеологической платформой ислам, — Партия национального порядка. Она открыто выступила за восстановление халифата и шариата, за возврат к исламскому государству.

 

Вслед за событиями 12 марта 1971 г., когда армия вновь вмешалась в политическую жизнь страны, опять были предприняты попытки обуздать клерикалов: конституционный суд запретил Партию национального порядка. Но вскоре она возникла снова, только под другим названием — Партия национального спасения (ПНС).

 

Продолжают использовать ислам в политической борьбе и другие партии. Перед выборами в меджлис или в местные органы власти лидеры ПС, ПНС, Партии националистического движения, Демократической партии (новая партия, уже своим

 

167

 

 

названием прямо подчеркивавшая свою близость к идеям бывшей ДП) без конца посещают мечети, «святые места», как бы соревнуясь друг с другом; упоминают как можно чаще имя Аллаха в своих речах, широко публикуют в газетах и журналах серии своих фотографий, снятых при совершении намаза, жертвоприношениях, исполнении других мусульманских обрядов. Все это рассчитано на приобретение популярности у верующих, на завоевание их голосов.

 

Само турецкое государство, остающееся по конституции светским, финансирует из своего бюджета мусульманские учебные заведения, издание учебников по исламу, другой религиозной литературы. Возродив религиозное обучение, оно выдает государственные дипломы о высшем и среднем образовании преподавателям ислама, имамам и хатибам, составляет учебные планы для религиозных школ и учебные планы по преподаванию ислама в светских школах. «Благонамеренное» поведение граждан, а также отбывание воинской повинности рассматриваются как исполнение религиозной обязанности. Так, в учебнике «Основы ислама» для первого класса средней (светской!) школы сказано: «Аллаху угодно, чтобы каждый мусульманин и турок любил свою страну, работал на нее и повиновался своему правительству. Солдат, отличившийся в бою, — гази (победитель), а погибший — шехид (мученик). Это — самые почитаемые люди после Мухаммеда».

 

В последние два десятилетия в Турции оживилось и сектантство. Активизировали свою деятельность старые секты (дервишские ордена) — накшибенди, мевлеви, бекташи, тиджани и другие, менее значительные. Появились и новые — сюлейманджи, нурджу. Из прежних наибольшую активность развернули тиджани. Эта секта, запрещенная, как и другие, кемалистами, стала вести религиозную пропаганду с 1950 г. Она отрицает лаицизм, требует восстановить шариат. Ее члены первыми выступили против чтения эзана на турецком языке.

 

Секта мевлеви, известная и как орден «вертящихся дервишей» по их мистическим танцам-радениям, почти растеряла всех своих приверженцев и является наиболее безобидной политически сектой. Пляски мевлеви превратились, по существу, в развлечение для иностранных туристов, ищущих восточной экзотики. В Конье, бывшем центре мевлевизма, с этой целью устраивают показательные выступления — радения «вертящихся дервишей». Для членов ордена бекташи характерны антиреспубликанские настроения. Этот орден, связанный с янычарским корпусом, играл реакционную роль еще в османское время. Новая секта сюлейманджи строго законспирирована, не придает широкой огласке свои принципы и цели. Но известно, что ее члены ищут пути свержения республики и восстановления халифата.

 

Секту нурджу основал курдский панисламист Саиди Нурси.

 

168

 

 

В годы правления ДП она развернула лихорадочную деятельность. Нурджу выступает против кемализма, а Ататюрк объявлен ею сатаной. Кредо нурджистов в основном сводится к следующему: кемалистские реформы — это копирование христианских реформ, однако ислам настолько совершенен, что не нуждается в них. Все новшества в Турции, в том числе конституция, должны быть уничтожены или изменены в соответствии с шариатом. Конституцией должен быть Коран. Нурджу выступает против женского равноправия, за многоженство: «запрет многоженства испортил нравы, породил незаконные связи между мужчинами и женщинами». Женщины, выходящие на улицу с открытыми руками и ногами, грешны, считают нурджисты: «обнаженные женские колени что горящие поленья ада...» Нурджу — секта панисламистов. Единственная и настоящая нация, проповедует она, — это ислам. Конечная цель нурджистов — создание мирового исламского государства, конституцией которого будет Коран. Только так, по их мнению, можно предупредить распространение «большевизма, социализма и анархизма».

 

Секта нурджу превратилась в самый опасный очаг исламистской реакции в Турции. Идеи политического устройства турецкого общества, панисламистские устремления, которые проповедуют мюриды нурджу, полностью отвечают взглядам реакционного духовенства; только оно высказывает эти взгляды нарочито туманно, а нурджисты делают это со всей откровенностью.

 

 

7. Отход от кемализма в политике и экономике

 

После завоевания политической независимости Турция пошла по капиталистическому пути развития. Вскоре это привело к консолидации в стране буржуазно-помещичьего блока. В 30-е годы происходит не только смыкание турецких капиталистов с помещиками, но и сближение торговой и промышленной буржуазии с компрадорами. И помещики и компрадоры усиливают свое влияние на правительство.

 

Молодая и еще не уверенная в себе буржуазия все более опасалась росшего параллельно с развитием промышленности турецкого пролетариата. В борьбе с ним она стала использовать самый примитивный, прямолинейный антикоммунизм. При этом свои антикоммунистические чувства она стремилась перенести и в сферу взаимоотношений Турции с СССР, государством рабочих и крестьян. Естественно, это не могло не сказываться на внешней политике турецкого правительства.

 

Обострение классовой борьбы в Турции, неминуемое при развитии капиталистических отношений, политика правящих кругов, направленная на подавление борьбы трудящихся за свои

 

169

 

 

права, создавали идеологические предпосылки к сближению с капиталистическими странами: внешняя политика государства, как известно, — продолжение его внутренней политики.

 

Наметилось сближение с Западом и в сфере экономики. Турецкая национальная буржуазия вкупе с компрадорами начала поиск выгодных партнеров по внешней торговле. Расширялись ее связи с иностранным капиталом. Преследуя свои экономические выгоды, турецкие буржуа стали склоняться к соглашательству с империализмом, порой даже в ущерб национальным интересам.

 

И Запад, где экономическое положение постепенно стабилизировалось после кризиса 1929—1933 гг., видел в Турции немаловажный источник сырья и подходящий рынок сбыта промышленной продукции. Тем более что Турция относилась исключительно лояльно к экономическим интересам западных держав: исправно выплачивала «оттоманский долг», выкупала, а не национализировала безвозмездно иностранные предприятия.

 

В конце 30-х годов, накануне второй мировой войны, за привлечение Турции на свою сторону развернулась дипломатическая борьба двух империалистических блоков — англо-французского и германо-итальянского. Турция представлялась обоим блокам важнейшим стратегическим районом Ближнего Востока: южный плацдарм против СССР, хозяйка Черноморских проливов, ключ к арабской и иранской нефти, начало пути в Индию — такими критериями оценивали географическое положение этой страны в генеральных штабах армий ведущих европейских держав. В борьбе за Турцию европейские дипломаты использовали самые различные средства. Англия предоставила ей кредиты: в 1937 г. — 3 миллиона фунтов стерлингов для строительства металлургического завода, в 1938 г. — 16 миллионов фунтов стерлингов для закупки английских товаров, в частности оружия. Франция передала ей в 1939 г. Александреттскую провинцию, входившую в состав Сирии, французской подмандатной территории. В том же году Германия направила послом в Анкару фон Папена, которого Гитлер считал одним из своих лучших дипломатов и разведчиков [*]. Еще раньше Германия заняла доминирующее положение во внешней торговле Турции: в 1936 г. на ее долю приходились 51% турецкого экспорта и 46% импорта. Наконец, в 1939 г. немцы обещали туркам заем в 150 миллионов марок.

 

Так империалистические блоки старались перетянуть Турцию каждый на свою сторону, но оба — в сторону от дружбы

 

 

*. Гитлер намеревался послать его в Анкару еще в 1938 г., но Ататюрк не дал на это своего согласия: ему была известна провокаторская деятельность фон Папена во время первой мировой войны, когда тот служил офицером разведки при германском штабе в Сирии. После смерти Ататюрка турецкое правительство сняло свои возражения.

 

170

 

 

с СССР: не говоря уж о гитлеровском блоке, готовившем нападение на Советский Союз, Англия и Франция проводили в то время антисоветскую политику.

 

10 ноября 1938 г. умер Кемаль Ататюрк, всегда выступавший за дружбу с Советским Союзом. Государственный деятель с широким кругозором, дальновидный политик, Ататюрк хорошо понимал, что независимое развитие турецкого государства возможно только при условии политической и экономической самостоятельности, равноправных отношений со всеми странами. У тех же лидеров, которые пришли ему на смену, не оказалось ни подобного патриотизма, ни подобного дальновидения.

 

Практически Ататюрк отошел от руководства политикой Турции еще в 1937 г., будучи тяжело больным. А премьер-министр Исмет Инёню все больше удалялся от прогрессивных тенденций кемализма и сближался с реакционерами — противниками Кемаля. В 1937 г. даже произошел разрыв между Ататюрком и Инёню, в результате которого Инёню ушел в отставку. Но о причинах разрыва знали тогда лишь узкие круги в Анкаре...

 

11 ноября 1938 г., на другой день после смерти Ататюрка, президентом Турецкой Республики был избран Исмет Инёню. Вскоре съезд НРП выбрал его постоянным председателем партии. На кандидатуре Инёню сошлись различные группировки правящих кругов по разным причинам. Прогрессивно настроенные кемалисты видели в нем все-таки ближайшего соратника покойного лидера. А реакционеры возлагали на него свои надежды.

 

Последние не ошиблись. Инёню, занявший первые посты и в партии и в государстве, вступил в союз с реакцией. Противники Ататюрка — оппозиционеры справа получили руководящие должности в правительстве и партии, стали депутатами ВНСТ. Так политическое руководство Турции перешло к реакционным, консервативным элементам, которые предали забвению национальные принципы и стали жертвовать независимостью страны в угоду своим узкоклассовым интересам.

 

Во время второй мировой войны советско-турецкие отношения ухудшились. Сначала, до нападения Гитлера на СССР, Турция проводила политику лавирования между германо-итальянским и англо-французским блоками, выбирая из них для себя наиболее сильного покровителя и союзника: курс турецкой внешней политики склонялся в пользу той стороны, шансы которой на успех казались предпочтительней. Когда же фашистские агрессоры вторглись в СССР и одерживали на фронте временные победы, это лавирование превратилось, по сути, в прямую поддержку гитлеровской Германии. Еще 18 июня 1941 г. Турция подписала с Германией договор о дружбе и ненападении. И хотя 25 июня турецкое правительство заявило о своем нейтралитете в войне между Германией и СССР, фактические

 

171

 

 

действия Турции нарушали и это заявление и советско-турецкий договор о дружбе и нейтралитете, подписанный в 1925 г. и продленный на 10 лет в 1935 г.

 

Турция поставляла Германии стратегическое сырье, в том числе хромовую руду, необходимую для выплавки качественных сталей. Турция нарушала Международную конвенцию о Черноморских проливах, заключенную в Монтрё в 1936 г., пропуская в Черное море военные корабли держав оси. В 1942 г., в начале Сталинградской битвы, Турция сосредоточила войска на кавказской границе, ожидая падения Сталинграда. Это отвлекало многие советские дивизии от отправки на фронт: их приходилось держать на случай возникновения непредвиденных обстоятельств на советско-турецкой границе. «Турция помогла бы нам, сконцентрировав войска на границе с СССР» — такой, как оказалось после захвата Советской Армией секретных архивов МИДа Германии, была директива из Берлина фон Папену... В 1941—1943 гг. в Турции происходил разгул пантюркизма, резко осужденного в свое время Ататюрком. Пантюркисты выступали с территориальными притязаниями на Закавказье, Крым, Среднюю Азию.

 

Лишь 23 февраля 1945 г. Турция объявила войну Германии. Собственно, война была почти закончена, в военных действиях Турция совершенно не участвовала, и объявление войны было актом чисто формальным,, сделанным, по признанию самого турецкого правительства, только для того, чтобы оказаться в числе стран — учредителей ООН. (По решению держав антигитлеровской коалиции, в их число включались государства, объявившие войну Германии до 1 марта 1945 г.)

 

В свете всех этих фактов выглядит естественной реакция Советского Союза: 19 марта 1945 г. Советское правительство заявило о своем нежелании продлить срок действия советско-турецкого договора о дружбе и нейтралитете от 1925 г., как нарушенного турецкой стороной. В 1946 г. правительству Турции были направлены ноты с предложением пересмотреть конвенцию о Проливах, как оказавшуюся не отвечающей условиям безопасности СССР. Решение о пересмотре конвенции было принято державами антифашистской коалиции в Потсдаме, и первые ноты по этому вопросу были направлены турецкому правительству Англией и США. Турция отказалась от пересмотра конвенции.

 

Итак, накануне и во время второй мировой войны турецкие правящие круги постепенно отошли от политики дружбы с СССР и искали сильного покровителя среди западных держав... После начала «холодной войны» такой «покровитель» не замедлил объявиться. Им стали США. Иными словами, ухудшением советско-турецких отношений воспользовались и империалисты США и турецкая реакция. В 1946—1948 гг. правящие круги Турции расширили политические и дипломатические связи с лагерем

 

172

 

 

империализма, установили с ним тесные экономические и военные отношения. 12 марта 1947 г. президент Трумэн направил конгрессу США послание о военной «помощи» Турции; так родилась пресловутая «доктрина Трумэна». Затем на Турцию было распространено действие «плана Маршалла» — орудия американской экономической экспансии. При Мендересе проимпериалистический курс турецкой внешней политики приобрел законченные черты: в 1951—1952 гг. Турция оформила свое участие в НАТО, в 1955 г. вступила в Багдадский пакт.

 

Советское правительство, исходя из желания восстановить прежние добрососедские отношения, уже в 1953 г. официально заявило об отсутствии каких-либо претензий к турецкой стороне; в частности, оно сняло свои предложения по вопросу о Проливах, выдвинутые ранее. Однако протянутая Советским Союзом рука дружбы долго игнорировалась турецкими правящими кругами.

 

Правительство Мендереса не только продолжало антисоветскую внешнюю политику. Оно выступало против национально-освободительного движения, против любых прогрессивных перемен в мире, всецело поддерживало действия империалистических держав. Турция стала единственной страной Ближнего и Среднего Востока, принявшей участие в корейской войне. Она направила против КНДР пехотную бригаду. Причем Мендерес услужливо предлагал Вашингтону сразу целую дивизию. Послу США в Анкаре пришлось долго отговаривать его: американцы не располагали тогда необходимым снаряжением и транспортом для переброски из Турции на Дальний Восток развернутой боевой дивизии... В 1956 г. Турция осудила национализацию Суэцкого канала Египтом, одобрила англо-франко-израильскую агрессию против этой арабской страны. В ответ Лига арабских государств даже рассматривала вопрос о разрыве арабо-турецких экономических связей. В ООН Турция поддерживала колонизаторов: Францию против народа Алжира, Португалию против народа Анголы, Бельгию против народа Конго. На Бандунгской конференции в 1955 г. она выступила против единства стран Азии и Африки. В турецкой внешней политике произошел поворот на 180 градусов: из лидера национально-освободительного движения на Востоке, каким считали Турцию многие народы колониальных и зависимых стран в 20-е и даже 30-е годы, она превратилась в прямого пособника старых и новых колонизаторов.

 

В 1957 г. турецкое правительство оказывало нажим на Сирию, пытаясь изменить в угоду американцам ее независимую внешнюю политику. В 1958 г. оно поддержало план американской интервенции в Ливане. Когда в том же году произошла революция в Ираке, клика Мендереса запугивала иракский народ военными демаршами, стремясь предотвратить развал Багдадского пакта. Но Ирак вышел из этого военного блока,

 

173

 

 

штаб-квартиру которого пришлось перенести из Багдада в Анкару и сменить вывеску: Багдадский пакт переименовали в СЕНТО. Поистине, если раньше про французских монархистов говорили, что они более роялисты, чем сам король, то про «демократов» Мендереса можно было сказать, что они более проамериканцы, чем сами янки.

 

Во внутренней политике Турции 50—60-х годов реакционные тенденции усилились до крайности, велась почти перманентная кампания репрессий против демократического движения. Произошли изменения и в экономической политике. По совету американских экономистов, под давлением американских монополий и компрадорских кругов местной буржуазии правительство сделало упор на развитие частной инициативы, частного капитала. Начался отход от принципа этатизма. Однако местных капиталов в стране было мало. К тому же частные предприниматели предпочитали заниматься торговлей и разными спекуляциями, а не вкладывать средства в промышленность, где затраты окупаются не так быстро. В стране расплодилось множество всяких акционерных обществ, мелких банков, занимавшихся посредническими операциями, страховых компаний. По этому поводу сами турки иронически говорили: «Банка чок, пара йок» («Банков много, а денег нет»).

 

В послевоенные годы в отличие от довоенного периода усилились позиции иностранного капитала, проникавшего в Турцию в форме «помощи», «даров», кредитов, займов, частных инвестиций. «Доктрина Трумэна», «план Маршалла» и другие соглашения с США явились тем каналом, по которому в Турцию хлынул поток долларовых субсидий. Казалось бы, на первый взгляд это было не так уж плохо — страна получала дополнительные средства для капиталовложений. Однако на деле все обстояло иначе.

 

Американские монополии путем оказания «помощи» пытались контролировать политическую и экономическую жизнь страны, добиваясь, например, огромных непроизводительных ассигнований в турецком бюджете на содержание армии, подчиненной НАТО. Турция как член этого блока расходовала колоссальные суммы на содержание полумиллионной армии. И это в то время, когда развитие экономики, культуры, просвещения и здравоохранения сдерживалось из-за нехватки финансовых средств. Поэтому не удивительно, что американская «помощь» вела к расстройству финансов. Девальвация турецкой лиры, инфляция, пассив платежного баланса, государственный долг, превысивший размеры «оттоманского», вошедшего в историю как символ колониального закабаления экономическим путем, — вот ее итоги. «Помощь» Вашингтона была хитро замаскированным ограблением. Турецкие экономисты подсчитали, что 80% ее уже в 60-е годы вернулось в США в виде прибылей. А главное, на каждый доллар своей «помощи» американцы

 

174

 

 

требовали от Турции расходовать два доллара на военные цели.

 

Милитаризация страны привела к росту дороговизны, падению покупательной способности масс, вызвала экономический застой. Развивать экономику и одновременно тратить гигантские средства на непроизводительные военные расходы было совершенно не под силу такой сравнительно небольшой и слаборазвитой стране, как Турция. Недаром многие турки, говоря об этом, вспоминали турецкую пословицу: «Сразу два арбуза под мышкой не удержишь», которая аналогична русской: «За двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь»...

 

Хотя общее состояние турецкой экономики ухудшалось, буржуазия процветала. Конец 40-х и 50-е годы, как пишет советский экономист Н. Г. Киреев, — это подлинно золотой век турецкой буржуазии, время открытия новых возможностей обогащения благодаря сотрудничеству, прямому и косвенному, с монополистическим капиталом Запада, и прежде всего США. Турецкую крупную буржуазию, являвшуюся преимущественно торговой, охватила жажда кипучей деятельности. Центральной фигурой во всех ее операциях стал крупный турецкий купец-импортер. Львиная доля доходов от этих операций оставалась в его руках. Немало доставалось и поставщикам сырья — хлопка, табака — на американский и европейский рынки.

 

Создание мощной промышленности было все еще не по силам турецкой буржуазии. Она была мелковата для проведения индустриализации в европейских масштабах. В отличие, например, от французской буржуазии XIX в. она на свои деньги хотела немедленно наслаждаться жизнью, а не вкладывать их в дело, которое рентабельным станет не скоро. Жажду капиталистического предпринимательства она удовлетворяла главным образом спекуляцией землей и прочей недвижимостью, постройкой «доходных домов» — жилых зданий, где квартиры сдаются внаем по умопомрачительным ценам, участием в подрядах на строительство, по планам Пентагона, стратегических шоссе, портов, аэродромов, казарм, а главное, посредническими сделками со «старшими» — воротилами западного капитала, комиссионерством в их торгово-финансовых операциях, короче, компрадорством.

 

Правительство Мендереса хотело было распродать государственные предприятия, ликвидировать государственный сектор, но не нашлось... покупателей. Тогда пошли иным путем — стали создавать смешанные акционерные компании, где государственный капитал объединялся с частным, как бы подстраховывая его и пестуя до «совершеннолетия». Так родилась идея смешанной экономики. Осуществление принципа смешанной экономики на практике чрезвычайно усилило турецкую буржуазию. В Турции начали появляться отдельные крупные промышленники-капиталисты. Но появление целого слоя новой буржуазии —

 

175

 

 

крупной промышленной — произошло уже позже, в середине 60-х годов...

 

Пока же тон задавала торговая буржуазия, процветанию которой служила политика либерализации внешней торговли, приведшая в начале 50-х годов фактически к политике «открытых дверей» для иностранных товаров. Американское оборудование, американские потребительские товары заполнили рынок. Какой-нибудь стамбульский купец, связанный с импортом, мог в то время удвоить свое состояние за год-два. Некультурный, но жадный до наживы, упорный и настойчивый в своих целях, этот нувориш периода либерализации наживался на полулегальном импорте автомобилей, модной одежды, часов, лезвий для бритв, медикаментов. Он ездил в шикарном «форде» или «шевроле», где держал Коран в зеленом бархатном переплете и голубые бусы, «охраняющие» машину от аварии... Разумеется, эта прослойка, которая скорее не возникла, а всплыла на поверхность в те годы, насчитывала не такое уж большое число турок. В политическом отношении все эти буржуа были приверженцами ДП и кляли НРП за «узость взглядов, бюрократизм и... отсталость».

 

Помимо крупных импортеров экономический бум начала 50-х годов породил целый слой маклеров, комиссионеров, юристов, бухгалтеров, различных коммерсантов-посредников и просто спекулянтов всем, что можно продавать. Люди этой категории получали выгоду от экономической политики ДП во вторую очередь, но и они были не менее горячими ее сторонниками. Близко к ним стояли наживавшиеся на буме владельцы ресторанов и увеселительных заведений.

 

Довольны новым экономическим курсом были и крупные землевладельцы. Государственные банки предоставляли им льготные кредиты. В поместьях и на фермах все большее распространение получали импортные сельхозмашины и тракторы. Правительство стимулировало экспорт зерновых культур, продавая зерно на мировом рынке по низким ценам, но покупая его внутри страны, т. е. у помещиков и кулаков, по высоким; разница же в ценах покрывалась из казны. К тому же наиболее крупные поставщики получали еще и государственные экспортные премии. Убытки от подобных операций, достигшие к 1960 г. почти полутора миллиарда лир, легли всей тяжестью на плечи налогоплательщиков. Вместе с тем уже с 1956 г. на внутреннем рынке стала ощущаться нехватка продовольствия, и государство было вынуждено перейти к импорту зерна, что для аграрной страны, какой была в те годы Турция, означало кризис ее экономики.

 

Государственный аппарат захлестнула коррупция: все, кто мог, — от мелких чиновников до министров — брали взятки. Особенно усердствовали министр финансов Полаткан и министр иностранных дел Зорлу. Последнего даже прозвали «господин

 

176

 

 

десять процентов»: с каждого выгодного дела, связанного с внешней торговлей, он брал себе «десятину» [*].

 

С каждым годом первоначальный бум все больше оборачивался своей негативной стороной. В деревне импортные тракторы и комбайны сгоняли с земли арендаторов-издольщиков, лишали работы батраков. Тракторы, словно танки, давили мелкие крестьянские хозяйства. К 1960 г. земельные магнаты, переходившие к машинной обработке своих латифундий, оставили без средств существования 200 тысяч деревенских семей. Сельские жители двинулись в города, но там работы для них не было. Частный капитал, осевший главным образом в сфере торговли и обслуживания, создавал не крупные индустриальные предприятия, которые могли бы занять тысячи рабочих рук, а преимущественно мелкие, выпускавшие потребительские товары — текстиль, сахар, бумагу, стекло и т. п. В городах увеличивалась безработица: в 1955 г. — 500 тысяч безработных, в 1960 г. — уже более 700 тысяч.

 

Покупательная способность населения оставалась чрезвычайно слабой (годовой подушный доход равнялся 200 долларов), что не стимулировало производства. В то же время низкая производительность труда, нехватка высококвалифицированных рабочих, дорогое импортное оборудование повышали цены на промышленные изделия. Этот разрыв между спросом и предложением привел к экономическому тупику.

 

В довершение всего нерегулируемая государством стихия частного предпринимательства завершилась экономическим хаосом. Множились и финансовые неурядицы. Возросший импорт породил хронический дефицит платежного баланса. Настоящим бедствием казны стали астрономические военные расходы. В 1955 г. правительство, изыскивая средства для латания дыр в бюджете, заложило почти весь золотой запас, а в 1958 г. объявило о прекращении платежей до конца года, оказавшись в состоянии банкрота. Последние остатки государственных средств расхищали сам Мендерес, члены кабинета и близкие к правительству круги.

 

Ухудшение экономического положения страны, падение курса лиры, дороговизна, пресмыкательство Мендереса и его окружения перед американцами — все это вызывало возмущение народа. Страна раскололась на два лагеря — сторонников ДП и сторонников НРП. Во многих деревнях и городских кварталах жители разделились по этому принципу. Появились даже отдельные кофейни для «демократов» и для «республиканцев»; в первых висели портреты Мендереса, во вторых — Инёню.

 

Сложившуюся ситуацию стала использовать в своих целях НРП, стремившаяся вернуться к власти. Она начала довольно резкую пропаганду против «демократов». Тогда правительство,

 

 

*. После свержения правительства ДП оба министра, как и премьер Мендерес, были повешены по приговору Верховного суда Турции.

 

177

 

 

подавлявшее раньше левые и демократические движения, обрушило репрессии на членов и этой партии. В начале 1960 г. в Турции была создана особая комиссия для «расследования подрывной деятельности НРП». Полиция бросила в тюрьму видных журналистов — сторонников НРП, конфисковала тиражи «республиканских» газет. В Стамбуле и Анкаре было введено военное положение.

 

Эти меры усилили недовольство многих слоев населения, особенно интеллигенции, офицерства, студенчества, воспитанных в духе кемализма и считавших НРП хранительницей заветов Ататюрка. Часть буржуазии, обделенная почему-либо экономической политикой ДП, например те буржуа, что были тесно связаны с государственными предприятиями, разделяла это недовольство. Они считали, что правящая верхушка «демократов» узурпировала власть в стране. Действительно, социальная база режима сузилась до сравнительно небольшой прослойки крупных капиталистов, крупных землевладельцев и компрадоров.

 

Весной начались массовые манифестации недовольства в крупных городах. Они проходили под антиправительственными и антиамериканскими лозунгами. 28 апреля 1960 г. полиция расстреляла демонстрацию студентов в Стамбуле. 29 апреля полицейские и войска были брошены против студенческой демонстрации в Анкаре. Расправы над демонстрантами вызвали всеобщее негодование. В мае начались еще более мощные выступления против Мендереса и его клики. Наконец, и армию захватило брожение: 21 мая на улицы турецкой столицы вышли курсанты военного училища во главе с преподавателями-офицерами. Они прошли по Анкаре маршем протеста. Население приветствовало их возгласами: «Да здравствует армия!», «Мы верны Ататюрку!», «Долой Мендереса!». Это было началом конца режима ДП. И хотя 25 мая был распущен парламент, т. е. установлена неограниченная диктатура Мендереса и его клики, через два дня армия свергла правительство.

 

Вся полнота власти в стране перешла в руки военных — 38 генералов и офицеров, руководивших переворотом. Созданный ими Комитет национального единства (КНЕ) стал высшим законодательным органом. Его председателем был избран генерал Джемаль Гюрсель. Он же возглавил временное правительство из трех генералов и 15 гражданских беспартийных лиц. Так окончился в Турции период «первой республики».

 

 

8. «Вторая республика»

 

Причины, толкнувшие военных на переворот, были различны. Молодых офицеров, в основном выходцев из малоимущих городских слоев и из крестьянских семей, возмущали крупные буржуа, разбогатевшие на спекуляциях, отход от этатизма и

 

178

 

 

других кемалистских принципов. Их самолюбие травмировалось высокомерным обращением американских военных советников. А во время командировок на переподготовку в страны НАТО, преимущественно в США, они видели ту огромную пропасть, какая отделяла их от офицеров западных государств, и отчетливо чувствовали разницу между жизненным уровнем населения развитых капиталистических стран и своей родины, понимая в конце концов, что Турции отведена всего-навсего третьестепенная роль в сценарии, составленном Пентагоном. Идеи радикального переустройства турецкого общества находили в умах этих офицеров благодатную почву. Инфляция, рост дороговизны ударили и по материальному положению офицерства. Жалованье пехотных командиров, составляющих большинство офицерского корпуса Турции, было (как, впрочем, и чиновников) невысоким. Даже турецкий генерал получал немногим больше американского сержанта. Немало офицеров уходили в запас, в отставку, на пенсию, чтобы заняться более доходным делом, чем служба в армии. Некоторые вынуждены были прирабатывать, например таксистами...

 

Генералитет имел свои причины для выступления против правительства. Прежде всего он опасался непредвиденного поворота событий: внутриполитический кризис мог выйти из-под контроля правящих классов, и тогда движение масс поставило бы под угрозу основы существующего строя. Вначале генералы пытались уладить дело миром — командующий сухопутными войсками генерал Джемаль Гюрсель предложил правительству Мендереса уйти в отставку. Но отставку получил сам Гюрсель. Только тогда генералы решились на переворот.

 

В КНЕ скоро выявились две точки зрения на дальнейший путь развития турецкого общества. Молодые офицеры, образовавшие радикальную группировку, требовали безотлагательно провести реформы — аграрную (чтобы покончить с пережитками средневековья в деревне и наделить крестьян землей), налоговую (чтобы повысить налогообложение крупного капитала и ввести налоги на земельных магнатов, которые, по существующему в Турции порядку, освобождены от них наряду с крестьянами), школьную (чтобы вернуть просвещению светский характер) и др. Они выступали за более самостоятельную внешнюю политику, за ослабление американского влияния (один из этих офицеров — майор Эркянлы заявил: «Мы превратились в штат Америки»). Но среди радикалов тоже не было единства. Одни (Эркянлы, Кабибай и др.) предлагали проводить реформы демократическим путем. Другие (Тюркеш и его сторонники) требовали для осуществления преобразований установить военную диктатуру.

 

Генералы составили свою, умеренную, группировку. Они считали основной задачей КНЕ подготовку парламентских выборов, чтобы после них передать власть гражданскому правительству,

 

179

 

 

которое и займется проблемами страны. Генералы настаивали на военном союзе Турции с США, верности НАТО и СЕНТО.

 

В итоге верх взяла генеральская группировка. Радикалов — их было 14 человек — исключили из КНЕ и сослали в почетную ссылку советниками при турецких посольствах... Таким образом, уже предыстория «второй республики» была отмечена усилением политических противоречий.

 

В 1961 г. была принята новая турецкая конституция, получившая название «либеральной»: она несколько расширила рамки буржуазно-демократических свобод, декларировала основные права граждан, признала за рабочими право на забастовку. Однако коммунистическая деятельность по-прежнему жестоко преследовалась согласно особым статьям 141 и 142 уголовного кодекса Турции [*]. Новая конституция включала и ряд положений, противоречащих подлинной демократизации: в Великом национальном собрании Турции учреждалась наряду с нижней (национальной) палатой, или меджлисом, верхняя — сенат республики; повышался до 20 лет возрастной ценз избирателей; усиливалась власть президента; вводился ряд ограничений и формальностей по осуществлению прав граждан. Было узаконено и прямое вмешательство генералитета в государственные дела — создавался Совет национальной безопасности — орган, через который армейское командование может контролировать политическую жизнь страны.

 

А самое главное — после переворота не были решены коренные социально-экономические проблемы, которые и поныне стоят очень остро: не проведены аграрная и налоговая реформы, не ликвидирована финансово-экономическая и военная зависимость от империалистических государств, в первую очередь от США.

 

Принятие даже урезанной «либеральной» конституции объяснялось не благими пожеланиями господствующих классов, а существенными изменениями в социально-экономических условиях Турции. Рабочий класс вырос количественно и качественно, стал значительной политической силой, с которой правящим кругам приходилось считаться. В городах в 1960 г. было два миллиона рабочих. Окрепло профсоюзное движение. В деревне появился сельский пролетариат. Крестьянство, страдавшее от земельного голода, переставало быть инертной массой. Среди интеллигенции распространились прогрессивные, демократические настроения, имевшие влияние и на другие слои населения.

 

 

*. Этот кодекс, принятый еще в 20-е годы, был скопирован с итальянского, так же как гражданский кодекс — со швейцарского. Италия тогда была под властью фашистов. Поэтому турецкое законодательство, как когда-то итало-фашистское, считает коммунистов (а под это определение легко подвести любого человека левых взглядов) даже не политическими, а уголовными преступниками.

 

180

 

 

Активизировалось студенческое и молодежное движение. Наконец, и классовые интересы различных групп буржуазии далеко не во всем совпадали. Обойти в конституции все эти важные факты политической жизни Турции было невозможно.

 

С принятием конституции 1961 г. расширились возможности легальной борьбы левых сил. В Турции стали издаваться газеты и журналы левого направления. В демократическое движение включились служащие, студенчество, сельский пролетариат и крестьяне. Происходил рост профсоюзных организаций. Появились новые политические течения, выступавшие за обновление социальной структуры страны. В 1961 г. была создана Рабочая партия Турции (РПТ). На выборах 1965 г. она получила 15 депутатских мест в меджлисе.

 

В 1963 г. был принят закон, облегчивший создание профсоюзных объединений и конфедераций, а также закон, оформивший декларированное в конституции право рабочих на забастовку. Этот же закон разрешил заключение коллективных договоров между рабочими и предпринимателями; вместе с тем последние получили право на локаут.

 

1967—1970 гг. отмечены мощным подъемом рабочего движения: в 1967—1969 гг. число стачек достигло 254, и в них участвовало 112 тысяч человек. А в забастовочной борьбе 1970 г. приняло участие около миллиона бастующих. Такого не знала история Турции.

 

Если в концентрированной форме выразить содержание процессов, толчок которым был дан государственным переворотом 1960 г., то оно уложится в понятие «социальное пробуждение». В начале 60-х годов начинает разворачиваться острая идейно-политическая борьба вокруг проблем, затрагивающих будущее страны, судьбы демократии, возможности радикальных перемен в турецком обществе. Среди прогрессивной интеллигенции, в том числе и среди части офицерства, среди студенческой молодежи и в профсоюзных кругах все чаще разгорались дискуссии о путях развития Турции. Все чаще участники этих дискуссий обращались к идеям социализма. Изложение социалистических теорий — правда, в самых различных интерпретациях, — пути применения этих теорий для целей переустройства турецкого общества — все это становилось не такой уж редкой темой брошюр, книг, прессы. Идеи социализма, социальной справедливости, социального равенства, как и антиимпериалистическая и антифеодальная деятельность прогрессивных сил, находили в Турции благодатную почву.

 

В этих условиях многопартийная политическая система начала утрачивать свой формальный характер: во-первых, в связи с деятельностью РПТ, отстаивавшей права рабочих и всех трудящихся путем легальной борьбы — устной и печатной пропаганды, а затем использовавшей в этих целях и парламентскую трибуну; во-вторых, в связи с постепенной эволюцией старейшей

 

181

 

 

в стране Народно-республиканской партии в сторону левоцентризма и принятием ею элементов идеологии западноевропейской социал-демократии. Последнее свидетельствовало о росте политического значения мелкой буржуазии и верхушки рабочего класса.

 

Со второй половины 60-х годов характерной чертой общественного развития Турции становятся процессы размежевания классовых и политических сил. Первыми серьезными проявлениями обострения конфронтации между прогрессивными и консервативными силами стали бурные антиамериканские выступления. Развитие антиимпериалистической борьбы, борьбы за подлинную национальную независимость происходило на общем фоне подъема демократического и рабочего движении, что способствовало все большему обнажению внутренних социальных противоречий.

 

Эти противоречия вызвали кризис и парламентской системы. Вслед за отменой запрета, существовавшего первое время после государственного переворота, на деятельность политических партий, правооппозиционные силы организовалась в две новые партии — Партию справедливости (ПС) и Партию новой Турции (ПНТ), которые стали политическими преемницами распущенной Демократической партии. Однако на выборах в меджлис в конце 1961 г. ни одна из буржуазно-помещичьих партий, как старых (НРП, Республиканская крестьянско-национальная партия — РКНП), так и новых (ПС, ПНТ), не получила абсолютного большинства. Избранный президентом бывший председатель КНЕ генерал Джемаль Гюрсель поручил формирование кабинета лидеру НРП Исмету Инёню, и в ноябре 1961 г. тот сформировал коалиционное правительство — первое в истории Турецкой Республики. В него вошли в равном количестве представители НРП и соперничавшей с ней ПС. Но коалиционный кабинет не смог приступить к рассмотрению ни одной из проблем, стоявших перед страной, из-за обструкции ПС и действовавших заодно с ней других сил правой оппозиции.

 

Политическая борьба внешне обострилась вокруг вопроса об амнистии более шестисот сторонников Мендереса, осужденных за нарушение конституции и должностные преступления. Но это было лишь отражением спора по основному вопросу — какими путями должно идти развитие страны.

 

Обстановка в Турции накалилась. Одна за другой произошли две неудачные попытки военного переворота, организованные радикально настроенными офицерами, — в феврале 1962 г. и в мае 1963 г. Из-за противодействия ПС и ПНТ мероприятиям кабинета неоднократно возникал правительственный кризис. В 1961 —1965 гг. в Турции сменились четыре коалиционных правительства.

 

В октябре 1965 г. состоялись очередные выборы в меджлис.

 

182

 

 

ПС получила на них абсолютное большинство — 240 депутатских мест из 450, НРП — 134. Это дало возможность сформировать однопартийное правительство, которое возглавил лидер ПС Сулейман Демирель. Новое правительство выражало интересы крупной буржуазии и крупных землевладельцев. Оно стояло за широкое привлечение в Турцию иностранного капитала, ограничение этатизма, всемерное развитие частной инициативы, выступало против аграрной реформы. Выборы 1969 г. тоже принесли успех ПС. Демирель снова сформировал однопартийное правительство. Казалось, кризис парламентаризма преодолен. Но вскоре он дал себя знать с новой силой.

 

На рубеже 60—70-х годов произошли расколы в основных буржуазно-помещичьих партиях. От ПС откололась и оформилась в самостоятельную партию, принявшую название «демократической», ее правая фракция. Так появилась в Турции вторая Демократическая партия. Эта ДП-2 оказалась более правой не только по сравнению с ПС, но и по сравнению с ДП Мендереса. Ее опорой стали главным образом клерикалы и помещики, не желавшие переходить к капиталистическим методам хозяйствования. От НРП последовательно отпали две правые группировки, слившиеся в итоге в Республиканскую партию доверия (РПД). Это была в основном внутрипартийная бюрократия, не согласная с переменами в политическом курсе НРП, занявшей позицию «левее центра». Возникли еще две новые правые партии — консервативная исламистская Партия национального порядка, переименовавшаяся затем в Партию национального спасения (ПНС), и крайне правая шовинистическая Партия националистического движения (ПНД). Все эти перегруппировки развертывались на фоне непрекращавшихся массовых выступлений рабочих, крестьян, студентов и молодежи, усиливавших борьбу за свои права и выдвигавших все более острые политические требования социально-экономических преобразований и подлинной национальной независимости. Вместе с тем активизировались экстремистские элементы как правого, так и левацкого толка. Их террористические действия накалили до предела политическую атмосферу в стране. Наконец, правительство Демиреля утратило необходимую поддержку в парламенте из-за перехода большой группы депутатов Партии справедливости в Демократическую партию. Назревал правительственный кризис.

 

В этих условиях в политическую жизнь Турции снова открыто вмешался генералитет, по настоянию которого 12 марта 1971 г. было смещено правительство Демиреля. Однако на этот раз вмешательство военных отнюдь не привело к положительным результатам. Мало того, что основные социально-экономические проблемы опять остались нерешенными, в политической жизни произошел сдвиг вправо — конституционные свободы были урезаны, левые организации подверглись разгрому,

 

183

 

 

прогрессивные деятели — репрессиям. Была запрещена РПТ, ее лидеры арестованы.

 

Несмотря на репрессии и террор, классовая борьба не утихла. Еще более усилилась поляризация политических сил, что проявилось в итогах выборов 1973 г., принесших первый успех НРП, программные установки которой к тому времени получили определенную социал-демократическую окраску. Досрочные парламентские выборы 1977 г. еще более упрочили позиции НРП. Однако ни одна из партий, в том числе НРП, не получила абсолютного большинства голосов ни на выборах 1973 г., ни на выборах 1977 г. Правительства, сформированные на различных коалиционных основах, опять-таки не смогли разрешить проблемы, стоящие перед страной.

 

В чем же причины перманентного общественно-политического кризиса, переживаемого Турцией вот уже почти два десятилетия? Безусловно, кризис в Турции — это часть общего кризиса капитализма, который испытывают на себе все капиталистические страны в той или иной мере. Но Турция — это страна, где противоречия капиталистической системы обостряются еще и исторической осталостью, недоразвитостью экономики, диспропорциями в социальной структуре. Все это не только не было преодолено за более чем полувековой путь Турецкой Республики по капиталистическим рельсам, но во многом привело к еще большим противоречиям в экономике и социальных отношениях. Нынешнее турецкое общество являет собой социально-экономическую систему, не способную добиться стабильного экономического развития. Его структура полна вопиющих контрастов. В этих условиях политическая борьба достигла предельной остроты, в которой крайние течения — ультраправых и ультралевых экстремистов — породили волну терроризма. Так, в 1978 г. экстремистские акции унесли более тысячи жизней, а в 1979 г. — еще больше.

 

В то же время многоукладность социально-экономических отношений (от традиционных полупатриархальных и полуфеодальных до современных капиталистических со многими переходами и градациями) обусловливает чрезвычайно дробный плюрализм идеологических течений и политических взглядов. Происходящая поляризация классовых и политических сил не всегда сглаживает эти разнообразнейшие идейно-политические воззрения.

 

Чтобы дать конкретный ответ на вопрос о причинах социально-экономического и внутриполитического кризиса в современной Турции, необходим хотя бы краткий анализ экономики, социально-классовой структуры и особенностей политической борьбы в этой стране. Такой анализ поможет и при оценке перспектив развития турецкого общества на ближайшее будущее.

 

184

 

 

 

9. Социальные контрасты и урезанная демократия

 

Что такое Турция — Европа или Азия? И то и другое, ответят не только географы, которые исходят из чисто географического критерия — расположения этой страны на двух континентах [*]. Такой ответ могут дать и экономисты.

 

По многим экономическим показателям Турция занимает промежуточное положение между развивающимися странами Азии и развитыми странами капиталистической Европы. Она идет впереди большинства развивающихся государств и замыкает европейскую цепочку, следуя — и пока на значительном расстоянии — за Грецией, Португалией и Испанией. Таким образом, турецкая экономика, оторвавшись от уровня слаборазвитости, пока не догнала даже самых отсталых европейских стран.

 

Уровень жизни в Турции сильно отстает от среднемирового капиталистического стандарта — около тысячи долларов на душу населения в год. И этот разрыв не только не сокращается, а увеличивается. В 1960 г. по размеру валового национального продукта на душу населения Турция отставала от стран «Общего рынка» на 1100 долларов, а в 1971 г. — уже на 1675 долларов.

 

50 лет, что прошли после провозглашения Турецкой Республики, отмечала в 1974 г. стамбульская газета «Джумхуриет», нельзя назвать полностью удовлетворительными; страну, где половина населения неграмотна, а индустриализация затронула лишь 20% экономики, нельзя считать стоящей на современном уровне цивилизации. Далеки от оптимизма и прогнозы на будущее, разработанные турецкими плановыми органами до 1995 г. (в указанном году Турция должна стать полноправным членом Европейского экономического сообщества, или «Общего рынка», пока же она его «ассоциированный член»). Предполагается, что к тому времени доход на душу населения в Турции достигнет уровня Италии 1970 г. Но ведь за четверть века Западная Европа тоже уйдет вперед, и «гонка за лидером» не ликвидирует разрыва между Турцией и развитыми капиталистическими странами.

 

По общим показателям, в 60—70-е годы экономика Турции развивалась, казалось бы, неплохо. Теперь Турция производит не только товары широкого потребления (продовольствие, одежду, обувь), но и сталь, цемент, станки, электрооборудование, суда, собирает из импортных деталей и узлов тракторы, автомобили, автобусы. Возросла механизация сельского хозяйства: в 1977 г. на полях Турции работало 325 тысяч тракторов

 

 

*. В Европе находится около 3% турецкой территории, остальная часть лежит в Азии.

 

185

 

 

(в 1960 г. — лишь около 40 тысяч), тракторным плугом было вспахано больше половины обрабатываемых площадей (в 1960 г. — лишь 14%).

 

Положительную роль в экономическом развитии последних двух десятилетий сыграла Государственная плановая организация. Ее создание в 1960 г. было вызвано горьким уроком предыдущего десятилетия, когда неограниченная стихия нерегулируемой экономики обернулась экономическим хаосом. Деятельность плановой организации подвергалась постоянным нападкам со стороны той части буржуазии, которая до сих пор предпочитает различные торговые и спекулятивные махинации участию в индустриализации страны и основным кредо которой стали слова: «Мы хотим не плана, а плова!»

 

Хотя при капиталистическом хозяйстве экономическое планирование ограничено, все же первые три пятилетних плана (1963—1967, 1968—1972 и 1973—1977 гг.) позволили сконцентрировать усилия на решении важнейших экономических вопросов. Свыше половины плановых капиталовложений осуществлял государственный сектор, сделавший упор на крупномасштабное производство — металлургию, машиностроение, химическую промышленность. Был предусмотрен опережающий рост промышленности и энергетики по сравнению с сельским хозяйством. Промышленность частного сектора развивалась под защитой высоких таможенных тарифов. Режим внешней торговли регулировало государство.

 

Благодаря планированию Турции удалось добиться довольно высоких темпов среднегодового роста валового национального продукта — 6,9% в год (7% по плану), значительного прогресса в развитии промышленности. В сельском хозяйстве прирост продукции не превышал 3,5% в год.

 

Однако экономическое развитие, отмечает советский экономист П. П. Моисеев, идет крайне неравномерно. Периодически происходят спады. Они вскрывают, во-первых, глубокую зависимость турецкой экономики от слаборазвитого сельского хозяйства, которое не может обеспечить страну (хотя в нем заняты две трети ее жителей) промышленным сырьем и продовольствием, — ныне Турция ежегодно закупает в США и других западных странах 500—600 тысяч тонн пшеницы, жиры и корма. Во-вторых, спады обнажают зависимость турецкой экономики от внешних факторов. Так, в сборочной промышленности при малейших финансовых затруднениях сокращаются закупки импортных компонентов производства, что подрывает основу этой отрасли, лишая ее необходимых деталей и узлов. А большинство современных промышленных предприятий в Турции — это как раз сборочные заводы, т. е. филиалы иностранных фирм. Заводы «Отосан», например, собирают грузовики, легковые автомобили и микроавтобусы «форд»; фабрика МАН — западногерманские грузовики и автобусы; предприятия

 

186

 

 

«Тюрк-Филипс» — телевизоры, приемники, магнитофоны, холодильники и другие электробытовые приборы из деталей транснациональной монополии «Филипс».

 

Многие турецкие компании — смешанные акционерные общества, где представлен не только турецкий — государственный и частный — капитал, но и иностранный. Красноречивы сами названия таких акционерных обществ: АЭГ—ЭТИ (производство электрооборудования на основе смешанного капитала занадногерманской компании АЭГ — Телефункен, турецкого государственного «Этибанка» и частных турецких фирм), «ТюркПирелли» (производство автопокрышек и других резиновых изделий при участии транснациональной монополии «Пирелли», турецкого частного Делового банка и других фирм), «Маннесман-Сюмербанк бору эндюстриси» (стальные трубы, при участии фирмы ФРГ и турецкого государственного «Сюмербанка»),

 

Экономическое развитие по пути углубления и расширения капитализма принесло новые тяготы трудящимся — еще большее обезземеливание крестьянам, еще большую безработицу рабочим. В деревне число безземельных семей достигло к 1970 г. одного миллиона. В городах армия безработных выросла к концу 1978 г., по официальным данным, до 2 миллионов 750 тысяч человек. 800 тысяч турок вынуждены работать в Западной Европе. Миллион записан в очереди на выезд за рубеж в поисках работы.

 

Безработица — это проблема из проблем сегодняшней Турции. По всей стране кофейни забиты посетителями в рабочее время: безработные коротают время за стаканом чая или бутылкой воды. Потери рабочей силы из-за безработицы колоссальны. Особенно велики они в деревне. Даже тот крестьянин, что имеет свой клочок земли или арендует его у помещика, занят лишь три месяца в году.

 

Миграция из деревни в город льется все более мощным потоком. Улицы городов переполнены пришельцами из деревень. Они берутся за любое дело: становятся старьевщиками, чистильщиками обуви, привратниками, прислугой. Стать, как говорят в Турции, комнатным слугой (одаджи) — это мечта безработного крестьянина. Такие слуги за небольшое вознаграждение (бахшиш) подают хозяевам и их гостям чай или кофе, выполняют мелкие поручения. В каждой конторе непременно есть один-два одаджи. Они обычно сидят перед дверью заведующего, борясь с дремотой в ожидании поручения, и вскакивают на ноги, приветствуя входящих важных лиц.

 

Не менее острая социальная проблема — рост контрастов между нищетой и богатством. В деревне, как отмечает турецкий исследователь Исмаиль Джем, социальное неравенство, возможно, побило мировой рекорд: суммарный годовой доход немногих земельных магнатов превосходит почти в 50 раз общий годовой доход десяти миллионов крестьянских хозяйств!

 

187

 

 

Верхушку городского населения Турции составляет олигархия — крупная буржуазия, менеджеры компаний, высшие сановники и земельные магнаты, живущие, как правило, в городах. Среди этой олигархии есть мультимиллионеры, например Вехби Коч, глава одноименного концерна, объединяющего начиная с 1963 г. более 50 фирм — промышленных, торговых, туристических. Это объединение называют иногда «третьим сектором» турецкой экономики (наряду с государственным и частным).

 

Низы городского населения представлены пролетариатом — около 4 миллионов человек, а также беднейшей частью горожан — пауперами, люмпенами, обитающими в трущобных кварталах; их численность достигает 5 миллионов. Они живут случайными заработками, недостаточными для прожиточного минимума. Эксплуатации подвергаются и ремесленники и кустари, все еще многочисленные в турецких городах. Их доходы не превышают средней заработной платы рабочего. Между олигархией и эксплуатируемым большинством народа находятся «средние слои» — мелкая буржуазия города и деревни, интеллигенция, чиновничество, офицерство.

 

Таков разнообразный спектр слоев турецкого общества, для которого характерны не только вопиющие контрасты и противоречия между его полюсами, но и наличие многих социальных групп со своими собственными экономическими и политическими интересами.

 

Нарастание противоречий капиталистического развития Турции нашло отражение в усилении классовой борьбы, повышении политической активности различных слоев, в росте антикапиталистических настроений. Однако недостаточный уровень политической сознательности и организованности турецкого пролетариата, отсталость материальных и духовных условий его формирования, невозможность легальной работы компартии привели к тому, что распространение идей марксизма-ленинизма не поспевает за этими объективными изменениями. Это отставание особенно сказывается на характере выступлений тех социальных слоев, которые раньше были пассивными, например студенчества. С 1960 г., когда студенты активно выступили против диктатуры Мендереса, студенческое движение в Турции стало мощной политической силой. Но в этом движении большую роль играет правый и левацкий экстремизм. Городские пауперы, безработные, многие из низкооплачиваемых рабочих, задавленные нищетой и доведенные нередко до отчаяния, легко откликаются на «р-р-революционные» призывы анархистов и других леваков, на демагогию профашистов. Правый экстремизм получил распространение и среди части мелкой буржуазии — кулаков, лавочников, привлекаемых ультранационалистической пропагандой.

 

Росту влияния правых течений в Турции — от умеренно консервативных до крайне реакционных — способствуют еще и

 

188

 

 

особенности турецкой политической системы — ограниченной буржуазной демократии.

 

Буржуазная демократия даже в полном объеме — и это давно известно — отнюдь не синоним народовластия и служит правящим классам одним из инструментов для поддержания своего господства. А в турецких условиях буржуазная демократия ограничена еще и узаконенными гонениями на левые силы. Из всех европейских стран в настоящее время только в Турции до сих пор не легализована компартия. Опираясь на статьи 141 и 142 уголовного кодекса, власти чинят препятствия и другим прогрессивным организациям — социалистическим и социал-демократическим. Правом на легальную оппозицию пользуются преимущественно консервативные и реакционные элементы; даже профашисты имеют неограниченную свободу для своих действий и пропаганды. Такая однобокость «буржуазной демократии по-турецки» нередко мешает и тем группировкам в правящих кругах, которые стоят за развитие страны по пути умеренного прогресса. Это подтверждает вся история Турции республиканского периода.

 

В 1923—1945 гг. в Турции существовала однопартийная система. НРП была правящей и, по сути, единственной легальной партией. Две попытки кемалистов легализовать тогдашнюю оппозицию «справа» едва не стоили им потери власти.

 

В 1924 г. с разрешения Кемаля организовалась так называемая Прогрессивно-республиканская партия. Это был блок феодально-клерикальных элементов и стамбульских компрадоров, сразу же выступивший вопреки своему наименованию и против прогресса и против республики, за восстановление султаната и полуколониального режима. Среди лидеров партии оказались рьяные враги Кемаля — Кязым Карабекир, Хюсейн Рауф, Рефет и др. Они встали на путь заговора против него. В 1925 г. правительство распустило партию.

 

В 1930 г., опять-таки с согласия Кемаля, оформилась новая буржуазная группировка. Она назвала себя Свободной (или Либеральной) партией, но вновь была антикемалистской и проимпериалисгической. Развернутая ею пропаганда против правительства нашла, однако, поддержку различных слоев населения: страна в то время переживала большие трудности, вызванные началом мирового экономического кризиса, а также усилением налогообложения трудящихся. Во многих городах начались кровавые столкновения между кемалистами и их противниками. Пришлось и эту партию срочно распустить. Она существовала всего три месяца.

 

1946—1960 гг. — период, по сути, двухпартийной системы: на этот раз народно-республиканцам противостояли «демократы»; другие буржуазно-помещичьи партии не играли заметной роли в политике. Выступив против основных кемалистских принципов, ДП беззастенчиво использовала демагогическую пропаганду:

 

189

 

 

обещала рабочим улучшить условия труда, предоставить право на забастовку и т. п. Борясь против лаицизма, она спекулировала на религиозных чувствах населения, в первую очередь крестьян. Эта ловкая политическая игра в немалой степени способствовала приходу ДП к власти; но стоило «демократам» оказаться у руля государства, они тотчас забыли все свои предвыборные обещания прогрессивных изменений. Годы их правления были периодом наступления реакции по всем пунктам. И потребовалось вмешательство армии, чтобы Турция вышла из политического тупика. Итак, либо правительству «Отца турок», либо армии приходилось насильственно подправлять турецкую «демократию», чтобы страна не сползла окончательно с кемалистского пути.

 

Правые, консервативные, реакционные силы стали еще более свободно действовать в Турции в 60—70-е годы, когда окончательно сложилась многопартийная система. Кемалистски настроенные политические деятели, офицеры-кемалисты надеялись, что после свержения Мендереса победа НРП на предстоящих в 1961 г. выборах обеспечена. Но, несмотря на поддержку армии, НРП не добилась победы, а в 1965 г. вновь оказалась отстраненной от руководства страной. Круг снова замкнулся. Неспособность Народно-республиканской партии вернуться к власти демократическим путем происходила оттого, что эта партия долго не могла противопоставить демагогической пропаганде своих соперников справа никакой конкретной позитивной программы, которая завоевала бы ей большинство голосов избирателей.

 

Так продолжалось до выборов 1973 г., когда НРП выступила с новой программой, стремясь заполнить брешь слева. Теперь она называла свой политический курс «демократическим левым», а не «левее центра», как в середине 60-х годов. Обновление идейно-политических установок НРП справедливо связывают с молодым лидером этой партии Бюлентом Эджевитом, пришедшим на место Исмета Инёню. Бюлент Эджевит и его единомышленники поняли, что новые социально-политические условия Турции требуют не простого повторения старых идеалов, а развития кемализма дальше, обогащения его новыми идеями. Эти идеи новое руководство НРП увидело в современной западной социал-демократии. Оставаясь на позициях национализма, лаицизма и республиканизма, оно дополнило принцип этатизма идеями «народного капитализма». Раньше теоретики НРП отрицали, исходя из популизма, наличие классов и классовой борьбы в Турции. Теперь же, признав, что турецкое общество состоит из классов, они стали проповедовать «классовый мир», «социальное партнерство», «сотрудничество труда и капитала». Лучшим средством для достижения этих целей НРП объявила создание наряду с этатистским, государственным сектором «народного сектора» в экономике, где

 

190

 

 

акционерами станут профсоюзы, сельскохозяйственные кооперативы, рабочие, находящиеся за рубежом, и т. д.

 

Социал-реформизм НРП вызвал одобрение турецкой промышленнной буржуазии. Он показался привлекательным и профсоюзам. Большинство интеллигенции приняло идеи Эджевита. НРП стала выступать также и за радикальную аграрную реформу, что привлекло к ней симпатии многих крестьян, несмотря на их неодобрительное отношение к лаицизму. Все эти факторы были основной причиной успеха НРП на парламентских выборах 1973 и 1977 гг. Но программа НРП осталась на бумаге, что оттолкнуло от партии многих ее сторонников. В результате частичные выборы 1979 г. вернули к власти кабинет Демиреля.

 

 

10. Поворот к добрососедству

 

В отчетном докладе ЦК XXV съезду КПСС советско-турецким отношениям уделена только одна фраза. «Упомяну также Турцию, — сказал Леонид Ильич Брежнев, — сотрудничество с которой из сферы главным образом экономической распространяется постепенно и на вопросы политические» [*]. Но за этими несколькими словами стоит гигантская — длительная и упорная работа, проделанная ЦК КПСС, Советским правительством, советской дипломатией, стоит та активная и целеустремленная деятельность, в результате которой теперь можно говорить о значительном улучшении советско-турецких отношений.

 

Линия на улучшение отношений с Турцией проводилась Советским правительством неуклонно. Еще в 1957 г. правительство СССР повторило свои предложения восстановить прежнее добрососедство между обеими странами, вернуться к политике дружбы, основы которой заложили В. И. Ленин и Кемаль Ататюрк. Вновь было заявлено, как и в 1953 г., об отсутствии каких-либо претензий к Турции со стороны Советского Союза, в том числе территориальных.

 

Однако Мендерес и его окружение и на этот раз не пошли навстречу новой советской инициативе. Только после переворота 1960 г. в советско-турецких отношениях стали происходить сдвиги к лучшему, вначале медленные и малозаметные, а затем более динамичные и значительные. Здесь действовали многие факторы. Но прежде всего то огромное впечатление, которое произвела в Турции Программа мира, принятая XXIV съездом КПСС, курс на разрядку международной напряженности, взятый СССР, а особенно — последовательное и неуклонное выполнение решений XXIV съезда в этой области.

 

 

*. Л. И. Брежнев. Отчет Центрального Комитета КПСС и очередные задачи партии в области внутренней и внешней политики. Доклад XXV съезду КПСС 24 февраля 1976 года. М., 1976, с. 18.

 

191

 

 

Однако до самого последнего времени советско-грецкое сотрудничество развивалось главным образом в сфере экономики. В 1967 г. было подписано межправительственное советско-турецкое соглашение о технико-экономическом содействии Турции в строительстве промышленных предприятий. Среди них были такие крупные объекты, как нефтеперегонный завод под Измиром, способный перерабатывать 3 миллиона тонн сырой нефти в год (он вступил в строй в 1972 г.), металлургический комбинат в Искендеруне проектной мощностью 4 миллиона тонн стали в год. Его первая очередь начала действовать в 1975 г. На ее открытии присутствовали Председатель Совета Министров СССР Алексей Николаевич Косыгин и премьер-министр Турции Сулейман Демирель. Вступили в строй и другие предприятия, сооруженные с технической помощью СССР, — алюминиевый завод в Сейдишехире, стекольный завод под Стамбулом, завод серной кислоты в Бандырме и ряд более мелких объектов. Планируется совместное строительство плотины и водохранилища на пограничной реке Ахурян (Арпачай), что позволит оросить десятки тысяч гектаров земли как на турецкой, так и на советской стороне.

 

Со второй половины 60-х годов, как отмечает П. П. Моисеев, Турция проводит новый курс внешнеэкономической политики. Расширяя хозяйственные связи со странами Западной Европы, сохраняя их с США, турецкие правящие круги стремятся в то же время наладить взаимовыгодное сотрудничество с Советским Союзом и другими социалистическими странами, что укрепляет экономическое положение Турции. Если в первом турецком пятилетнем плане не учитывались возможности получения экономической поддержки от социалистических стран, то второй и третий планы рассматривают советские кредиты как важные источники капиталовложений.

 

Успешно развивалась за последние годы и советско-турецкая торговля. Из других фактов сотрудничества СССР и Турции можно назвать завершение редемаркации советско-турецкой границы, заключенные соглашения о прямом воздушном и железнодорожном сообщении между нашими странами (1968 г.) и о транзитных автоперевозках (1970 г.). Ведь до 1968 г. в Турцию, соседнюю страну, приходилось ездить или летать окольным путем — через Софию, Вену или даже Париж...

 

Постепенно начал меняться и политический климат советско-турецких отношений. В его улучшении большую роль сыграли взаимные визиты министров иностранных дел, обмен парламентскими делегациями, наконец, встречи на высшем уровне.

 

В 1972 г. была подписана Декларация о принципах добрососедских отношений между СССР и Турецкой Республикой. В ней отражено стремление обеих стран развивать отношения в традициях мира, дружбы и добрососедства, выражена готовность к дальнейшему сотрудничеству в различных областях.

 

192

 

 

Точки зрения советского и турецкого правительств по многим вопросам международного положения были близки в 70-е годы, например, по вопросу методов урегулирования конфликта на Ближнем Востоке. Турция поддержала инициативу СССР по созыву Всемирной конференции по разоружению. Турция поставила свою подпись в Хельсинки под Заключительным актом Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе.

 

В турецких правящих кругах все больше зрело убеждение, что прежняя односторонняя ориентация Турции на США и другие западные страны ведет в тупик. В этом плане характерно заявление главы ПС премьер-министра Турции С. Демиреля в январе 1976 г.: «Турция будет придерживаться многосторонней ориентации. Хотя мы против коммунизма, мы будем поддерживать межгосударственные отношения с коммунистическими странами».

 

Многие факты свидетельствуют об изменении самой атмосферы в советско-турецких отношениях. В 1975 г. президент Турции Фахри Корутюрк проводил инспекцию турецкой границы с СССР и в одном из приграничных городков выступил с речью перед местными жителями. Границу между Турцией и СССР он назвал «границей без всяких инцидентов» и поэтому «образцовой». Он сказал далее: «Отсюда я шлю привет советскому народу — народу, который любит гостей, любит цветы, любит детей». Фахри Корутюрк был одно время послом в Москве и, видимо, лично убедился в добром, миролюбивом характере советских людей. Но главное — такое благожелательное высказывание в адрес советского народа из уст турецкого президента прозвучало впервые за много-много лет со времен Кемаля Ататюрка.

 

В январе 1978 г. советско-турецкие отношения получили новый позитивный тшпульс. Во время официального визита в Москву тогдашнего премьер-министра Турции Эджевита в июне 1978 г. был подписан Политический документ о принципах добрососедского и дружественного сотрудничества между СССР и Турецкой Республикой, что, по словам Б. Эджевита, явилось доказательством возросшего взаимного доверия и дружбы между нашими странами. Турецкий премьер-министр дал высокую оценку этому документу, как и вообще итогам советско-турецких переговоров в Москве. Он отметил также важность других договоренностей, назвав в их числе соглашение о разграничении континентального шельфа в Черном море, подписание новой программы культурного и научного обмена (которая, по его словам, наполнит «богатым содержанием советско-турецкие культурные связи»), решение о заключении долгосрочного торгового соглашения.

 

[Previous] [Next]

[Back to Index]