I. ТУРКИ: ПРОИСХОЖДЕНИЕ И ЭТНИЧЕСКИЙ ОБЛИК
5. Связь времен 41
6. Турки и ислам 49
9. Дела семейные 79
Происхождение народа (этногенез), его этническая история во многом определяют лицо той или иной народности, той или иной нации. Облик каждого народа этнограф видит в трех измерениях: раса, язык, культура. По расе турки — европеоиды, принадлежат к так называемой белой расе. По языку — алтайцы, турецкий язык входит в урало-алтайскую языковую семью, ее алтайскую ветвь [*]. По культуре — европейцы и азиаты одновременно: в Турции Европа и Азия смыкаются не только географически; здесь сплелись культуры двух континентов, столкнулись два феномена, которые мы кратко называем «Запад» и «Восток».
Турки — тюркоязычный народ. Их предки вышли из Центральной Азии. Вот почему предыстория турок уводит исследователя в даль центральноазиатских просторов, к древним тюркам-кочевникам, одному из корней турецкого народа.
Но турки — и переднеазиатский народ. Они сложились в народность на земле Малой Азии, наследовав ее высокую культуру. И при изучении этнической истории турок необходимо спуститься в глубь веков древних цивилизаций Анатолии, к тем народам, которые жили здесь до появления тюрков, а потом частично смешались с ними, став другими корнями турецкого народа.
Турки — мусульманский народ. Их тюркоязычные предки приняли мусульманство еще в Средней Азии, на полпути к своей новой родине. Ислам, религия арабов, стала руслом, в котором развивалась турецкая культура средневековья. Значит, турколог должен быть и исламоведом, чтобы понять многие особенности быта и традиций турок.
В XIX, особенно в XX в. в Турции стал развиваться капитализм. И в турецкой культуре рядом с кочевническими, феодальными,
*. В алтайскую ветвь входят три языковые группы: тюркская, монгольская и тунгусо-маньчжурская. На языках тюркской группы говорят азербайджанцы, собственно алтайцы (алтай-кижи), афшары, балкарцы, башкиры, гагаузы, долганы, каджары, казахи, каракалпаки, карагасы (тофалары), карапапахи, карачаевцы, кашкайцы, киргизы, кумыки, ногайцы, татары, тувинцы, турки, туркмены, узбеки, уйгуры, хакасы, чуваши, чулымцы, шорцы, якуты.
8
мусульманскими традициями появились капиталистические новации, буржуазные нововведения и европейские заимствования. Поэтому, описывая современных турок, не обойтись без экскурсов и в историю турецкого капитализма.
Таковы основные грани, которые помогут обрисовать этнический облик сегодняшнего турка.
Древние тюрки принадлежали к миру кочевых обществ, роль которых в этнической истории Старого Света чрезвычайно велика. Перемещаясь на огромные расстояния, смешиваясь с оседлыми народами, кочевники, или, как их еще называют, номады, не раз перекраивали этническую карту целых континентов, создавали гигантские державы, изменяли ход общественного развития, передавали культурные достижения одних оседлых народов другим, наконец, и сами внесли свой вклад в историю мировой культуры.
Почти через rç;o Евразию, от Карпат до реки Хуанхэ, протянулся широкий пояс сухих степей, переходящих на востоке в пустыни и полупустыни. Слабое развитие производительных сил в эпоху древности и средневековья диктовало в этих природных условиях единственно возможный вид хозяйственной деятельности — кочевое скотоводство. Стада находились на подножном корму. И скотоводы по мере истребления животными травы переходили на все новые и новые пастбища. Это была не беспричинная «охота к перемене мест», а жизненная необходимость. Важнейшим животным для номада стала лошадь, впервые одомашненная в сухих степях Северного Причерноморья. Кони служили не только для передвижения. Они давали мясо и молоко. Из кобыльего молока очень рано стали делать превосходный напиток — кумыс, питательный и долго не портящийся. Овцы и козы кроме мяса и молока обеспечивали кочевников кожей и шерстью, основными материалами для обуви и одежды. Шерсть в виде войлока шла и на покрытие кочевых жилищ, а войлочными кошмами застилали внутри них пол, украшали стены. Были у номадов и верблюды и крупный рогатый скот. Но эти животные в евразийских степях имели меньшее значение.
Первыми кочевниками Евразии были индоевропейские пле' мена. Именно они оставили после себя в степях от Днепра до Алтая первые курганы — захоронения своих вождей. Где-то здесь была прародина индоевропейской языковой семьи. Отсюда индоевропейцы расселялись начиная с III тысячелетия до н. э. несколькими волнами на запад и восток, север и юг. Часть их ушла в Западную Европу, другая — в Малую Азию (хетты), Иран, Афганистан (древнеиранские племена), Индию
9
(индоарьи). Средняя Азия, Казахстан, Южная Сибирь тоже были заселены индоевропейскими племенами. Некоторые из этих племен дошли вплоть до Центральной Азии. Их потомки — тохары, асы и другие — жили еще в I тысячелетии н. э. в северо-западных областях Монголии и Китая.
Из тех индоевропейцев, что остались в причерноморских степях, позже сложились новые кочевые союзы — ираноязычные племена киммерийцев, скифов, саков. Об этих номадах, повторивших в I тысячелетии до н. э. маршруты своих предшественников, много сведений содержат письменные источники древних греков, персов, ассирийцев.
Восточнее индоевропейцев, в Центральной Азии, возникла другая крупная языковая общность — алтайская. Большинство номадов здесь составляли тюрки, монголы и тунгусо-маньчжурские племена.
Возникновение номадизма — важная веха в экономической истории древности. Это было первое крупное общественное разделение труда — отделение пастушеских племен от оседлых земледельцев. Быстрее стал развиваться обмен. Земледельцы выменивали у скотоводов мясо, шерсть, кожи, молочные продукты, тягловый скот, лошадей. Скотоводы получали от них продукты земледелия — зерно, муку, овощи, фрукты. Разделение труда предполагало с самого начала тесный симбиоз кочевых и оседлых жителей. Ведь даже любимое блюло азиатского кочевника — бараний плов нельзя приготовить без «земледельческого вклада» — риса или другой крупы.
Развитие обмена порождало новые традиции, прежде всего обычай гостеприимства, гарантировавший чужакам защиту жизни и имущества. Появились первые купцы, обмен превратился в торговлю, продукты стали товаром, возникли первые мерила стоимости, а в конце концов и универсальное средство обмена — деньги. На первых порах роль денег играл скот. Во многих языках происхождение слова «деньги» связано со скотоводством: древнерусское «скот» значило «деньги», санскритское «рупия» (скот) стало индийской денежной единицей. Современное русское слово «товар» происходит от тюркского «тавар» или «давар» (скот, овца). У индоарьев, переселившихся во II тысячелетии до н. э. в Индию, единицей стоимости была корова...
Взаимоотношения номадов и оседлых жителей не всегда были мирными. Кочевое скотоводство очень производительно на единицу затраченного труда, но мало производительно на единицу используемой площади и при расширенном воспроизводстве требует освоения все новых и новых территорий. Покрывая в поисках пастбищ огромные расстояния, кочевники часто заходили и на земли оседлых жителей, вступая с ними в конфликт, который, правда, обычно быстро улаживался.
Более серьезные последствия имели набеги и завоевательные войны, которые вели кочевники против оседлых народов.
10
Племена номадов пребывали не только в пространственном движении. Они были подвержены и внутренней динамике. У них появилась своя элита — разбогатевшие вожди, родовая аристократия. Эта родо-племенная знать, возглавляя крупные союзы племен, превращалась в кочевых феодалов, еще больше богатела и укрепляла свою власть над рядовыми кочевниками. Она-то и направляла племена на захват и грабеж земледельческих территорий. Вторгаясь в страны с оседлым населением, кочевники облагали его данью в пользу своей знати, подчиняли целые государства власти своих вождей. При этих завоеваниях возникали гигантские державы кочевников — скифские, гуннские, татаро-монгольские и др. Но почти все они были недолговечны. Как подметил еще средневековый историк Рашид ад-Дин, можно завоевать вселенную, сидя на коне, но управлять ею, оставаясь в седле, невозможно.
Ударной силой ранних кочевников Евразии, например индоарьев, были боевые колесницы. Индоевропейским кочевым народам принадлежит приоритет не только в одомашнении коня, но и в создании быстрой и маневренной боевой колесницы, основной особенностью которой были легкие — на спицах — колеса. Прежде, например, в древнем Египте и Шумере (Месопотамия) боевые повозки имели тяжелые колеса — сплошные деревянные диски. А запрягали в них ослов или волов. С I тысячелетия до н. э. основным и, пожалуй, единственным родом войск кочевников стала конница, применявшая в сражениях конно-стрелковую тактику массированного удара: на врага неслась конная лава, извергавшая тучи стрел и дротиков. Впервые широко применили верховую езду киммерийцы и скифы. Они же создали и первую конницу.
Хорошая боевая подготовка воинов-номадов была связана с особенностями кочевого хозяйства. При тех производительных силах, которые существовали в начале истории человечества, скот имел совсем иное значение для производства, чем земля. Труд скотовода был гораздо производительнее труда земледельца. Несколько пастухов могли получать от большого стада в избытке мясо, молоко, кожу, шерсть. Крупные стада быстро превратились в настоящее богатство, а их владельцы — родо-племенная верхушка — получили возможность присваивать прибавочный продукт, не работая. Однако пастушескому обществу, лишенному средств защищать свой скот, грозила постоянная опасность потерять его. Это драгоценное движимое имущество паслось в степи, открытой не только всем ветрам, но и набегам чужих племен. Его нельзя было упрятать, как, например, зерно, в хранилища и амбары за крепостной стеной или хотя бы за частоколом. Его приходилось охранять денно и нощно, быть всегда начеку, чтобы отразить налетчиков. Кочевник с самого начала был не только пастухом, но и воином.
С детства кочевники были отличными наездниками, натренированными
11
для долгих переходов, хорошо владели оружием и приемами кавалерийского боя. Более слабое развитие у кочевых племен по сравнению с оседлым населением классовых отношений — ив эпоху рабовладения и в эпоху феодализма — вело к долгому сохранению патриархальных и родо-племенных связей. А эти связи, маскируя классовые противоречия, сплачивали племя крепкой воинской дисциплиной, что еще больше повышало боевые качества племенного войска.
Наконец, обеспечение своих насущных материальных потребностей занимало у номадов гораздо меньше времени, чем у оседлых земледельцев; поэтому большую часть его они отдавали упражнениям в военном деле.
Конь — вот «сверхоружие» номадов, клавшее к их ногам целые страны. История знает немало сравнительно легких побед союзов кочевых племен над древними государствами, что вело к распространению кочевников на землях, давно освоенных оседлыми народами. Правда, наибольшего успеха кочевники достигали лишь тогда, когда перед ними были ослабленные противники: либо цивилизации, переживавшие кризис рабовладения, либо государства, пребывавшие в состоянии феодальной раздробленности и междоусобиц. В этом — главный секрет успехов кочевников-завоевателей — от индоарьев и скифов до арабов, тюрков и монголов. Действительно, доарийская цивилизация Индии (культуры Хараппы и Мохенджо-Даро) пришла в упадок как раз накануне прихода индоарьев. В затянувшемся кризисе рабовладельческих обществ поздней Римской империи и Сасанидского Ирана арабы лишь поставили точку. Тюрки, оказавшиеся в XI в. н. э. в Малой Азии, легко одержали верх над Византией, переживавшей глубокий кризис. Раздробленная «а удельные княжества, Киевская Русь XIII в. не смогла противостоять монголам, хотя раньше, будучи единой, успешно отражала нашествия тюркских кочевников — печенегов и половцев.
С передвижениями кочевников в Азии связано распространение многих языков — индоевропейских (в том числе иранских), арабского, тюркских и монгольских. При оседании и смешении с местным оседлым населением номады, как правило, ассимилировали его. Эта историческая закономерность наблюдалась не только в Азии, но и в Африке и в Европе. Так, Северная Африка была арабизирована кочевыми племенами арабов. В Европе кочевники-мадьяры, осевшие на Среднем Дунае, передали свой язык прежнему населению Венгрии. Причины языковой ассимиляции лежат прежде всего в политическом господстве номадов-завоевателей, а также в их относительной многочисленности по сравнению с местными народностями; если же по своей численности они не могли соперничать с ними, то быстро утрачивали свои языки и растворялись в их среде. Так, например, ославянились дунайские булгары, —
12
правда, передав свое тюркское название новообразовавшейся болгарской народности. Сходная судьба постигла в кыпчакских степях монголоязычных татар; они были тюркизированы половцами и другими тюркскими племенами, хотя тоже передали им свое этническое название — татары.
Как же попали тюркские племена в Малую Азию? И что они представляли собой как этнос? Любое знакомство обычно начинается с узнавания имени. У каждого народа тоже есть свое имя, своя визитная карточка, свой, как говорят этнографы, этноним.
Тюрк — довольно древнее имя. Впервые оно упоминается в китайских летописях с V в. н. э. Это — два иероглифа: ТУ, ГЮ. Так, согласно правилам китайского языка, передавали хронисты династии Бэй-Вэй звучание слова «тюрк», общего самоназвания племен, кочевавших в Монголии и на Алтае. Однако тюркские племена, тюркские языки существовали задолго до того, как их визитная карточка с именем «тюрк» была зарегистрирована в анналах истории. Сама династия Бэй-Вэй была не китайского, а, по словам летописцев средневекового Китая, «варварского» происхождения — вышла из среды кочевников, обосновавшихся в Северном Китае. Среди этих кочевников были и тюркские племена.
Если в III—II тысячелетиях до н. э. степи Евразии стали свидетелями массового передвижения кочевников-индоевропейцев (в том числе иранцев) на восток, то накануне нашей эры началось Великое переселение народов в обратном направлении — на запад. И активное участие в нем приняли древние тюрки.
Первое крупное кочевое объединение, в которое входили тюркские племена, образовалось в III веке до н. э. Это был союз гуннов, или, в китайской передаче, хун-ну. В итоге завоеваний держава азиатских гуннов заняла территорию от Забайкалья до Тибета, от Средней Азии до Хуанхэ. Ядро гуннского союза составляли монгольские племена, но на западе в нем преобладали тюрки.
В середине I в. до н. э. держава гуннов распалась на западную и восточную. Западные гунны двинулись в Среднюю Азию. Здесь к ним присоединились многие иранские кочевники — саки, массагеты, аланы. А в III в. н. э. гунны появляются в Восточной Европе. В IV—V вв. летописцы Рима и Константинополя повествуют о нашествии неизвестных ранее «варваров» — гуннов. Западногуннский союз, как и предшествовавшее объединение хун-ну, был пестрым: в него входили монголы и иранские племена (например, аланы), угры — предки венгров,
13
хантов и манси — и многие другие народы. Но доминировали в союзе тюрки.
Не случайно именно после распада Западногуннской державы на арену истории выходят многие тюркские народности. Это уже не обезличенные племена, индивидуальность которых затерялась в массе гуннского союза, а народы, игравшие свою собственную роль в историческом действе. В VI—VIII вв. летописцы Европы сообщают об аварах, булгарах, суварах (сувазах) и хазарах. Одни из этих тюркских народов, а вместе с тем и их имена, впоследствии исчезают, поглощенные более многочисленными соседями. Так произошло, например, с аварами. В древней Руси даже сложилась поговорка: «Погибоша, аки обре» — «обрами» славяне называли авар, по их тюркскому самоназванию «абар»... История других имен более сложна. Этноним «сувар» («суваз») живет до сих пор в названия «чуваш», тюркского народа на Волге. Слово «хазар» (его русский вариант опять-таки окающий — «хозар») долго сохранялось у прикаспийских тюрков в форме «каджар». Династия Каджаров одно время правила Ираном. Каспийское море на азербайджанском, турецком и персидском языках до сих пор называется Хазарским. Имя «булгар» сохранили на Кавказе тюркоязычные балкарцы, а болгары — славянский народ Балкан — переняли его от тех булгар, что переселились сюда в VII в. Так сложилась судьба первых тюрков на востоке Европы.
А в Азии в VI—VII вв. тюрки создали свою державу — Тюркский каганат. Каган, хакан или хан — так назывался у тюрков (и монголов) верховный правитель, царь. Как и держава азиатских хун-ну, каганат раскинулся на громадной территории — от Хуанхэ до Каспия, от Тибета до Приуралья...
Тюрки внесли важное усовершенствование в технику верховой езды—-широко применили жесткое седло и стремена; тем самым экипировка коня, какой мы знаем ее и теперь, была закончена. Это был новый этап в развитии транспорта и военного дела (повысились боевые качества конницы). Прежде всадники Европы, Азии и Африки обходились только попоной-чепраком и мягким треугольным седлом; ноги свободно висели по бокам коня. Античная традиция изображения всадника — без седла и стремян — надолго стала классической. В такой манере изваян даже памятник Петру I, знаменитый «Медный всадник»...
Другое важное достижение тюрков, способствовавшее повышению мобильности номадов, — создание ими в середине I тысячелетия н. э. юрты. Дотюркские кочевники евразийских степей — скифы, саки, сарматы не знали юрты. У них были иные кочевые жилища: чум, разборный конический шатер с каркасом из прямых жердей, крытый войлоком, и кибитка, крупное неразборное жилище на колесах. У скифов встречался и полусферический войлочный шатер с каркасом из гнутых
14
жердей. У хун-ну преобладал другой тип кочевого жилища —куполообразный шатер, остов которого сплетался из ивовых прутьев и покрывался войлоком. Это жилище перевозилось на повозке целиком, на стоянке снималось и ставилось на землю. Последние образцы его застал у монголов в XIII в. европейский путешественник Гильом де Рубрук. Жилища, поставленные на повозки, достигали огромных размеров, пишет он, их тащили десятки быков. Конечно, они были неудобны для быстрых передвижений. А горные дороги являлись для них вообще непреодолимым препятствием.
Тюркам удалось совместить большие размеры жилища с его хорошей транспортабельностью. Слегка изогнутая деревянная решетка стала основным элементом нового сборного жилья — юрты. Решетки, своего рода сегменты, составляли цилиндрический остов стен. Кровля крыши собиралась из гнутых жердей, сходившихся к центру наподобие радиусов. А затем все укутывалось войлоком. Китайский поэт Бо Цзюйи так описал юрту:
Круглый остов из прибрежных ив
Прочен, свеж, удобен и красив.
Юрту вихрь не может покачнуть,
От дождя ее твердеет грудь.
Нет в ней ни застенков, ни углов,
Но внутри уютно и тепло...
Войлок против инея — стена,
Не страшна и снега пелена.
(Перевод Л. И. Гумилева)
Преимущества нового жилища были очевидны: отпала нужда в тяжелых повозках — легкие решетки, жерди и войлок перевозились вьюком, а размеры юрты могли быть очень большими — стоило лишь увеличить число звеньев-решеток. Однако чум, или, как его называли тюрки, алачуг [*], сохранился у бедняков. Юрта, особенно большая, стала привилегией богатых скотовладельцев и знати.
Начиная с VI в. о тюрках — именно о тюрках — заговорили уже не только китайские, но и армянские, византийские и иранские хроники. «Торки» — называют их армяне и иранцы, «туркон» — записывают их самоназвание византийцы. Наконец, и сами тюрки дают о себе знать будущим историкам: в Северной Монголии, на реке Орхон, в Южной Сибири, по берегам Енисея и его притоков, они высекают на скалах рунические письмена в память о важнейших событиях, происходивших здесь в VII и VIII столетиях. Руны, слагающие слово «тюрк», выбиты на каменной поверхности теми, кто сам себя так называл.
*. От слова «алачуг» происходит русское «лачуга».
15
Строго говоря, это было не руническое письмо северных германцев и скандинавов, а буквенное, взятое тюрками у согдийцев — ираноязычного народа Средней Азии, которые занесли далеко на восток сильно измененный арамейский алфавит, употреблявшийся в Иране еще в VI—IV вв. до н. э. Заимствование алфавита у согдийцев — яркий пример влияния иранских и вообще индоевропейских народов, которое испытали тюрки еще на своей прародине.
Китайские летописцы приводят ряд тюркских легенд о происхождении тюрков. Один из таких генеалогических мифов несколько похож на предание об основателях Рима — Ромуле и Реме, вскормленных Капитолийской волчицей: однажды враги истребили целое племя, в живых остался только десятилетний мальчик, его спасла от голодной смерти волчица, приносившая ему мясо. Когда этот «маугли» подрос, волчица родила от него в горах Алтая десять сыновей. А те взяли себе жен из Турфана (в древности в этом районе Северо-Западного Китая обитали тохары, индоевропейский народ). От этих браков, согласно легенде, и появились первые тюрки. Если отбросить мифические наслоения, то сказание недалеко от истины: смешение тюрков с индоевропейцами тоже началось еще на тюркской прародине.
Воздействие индоевропейцев проявилось и в языке. Самые ранние заимствования в тюркских языках зафиксированы в орхоно-енисейских надписях. Среди них — тохарские и иранские: беш (пять), тюмен (десять тысяч), кюн или гюн (день), окюз (вол), бэг (господин, вождь; другие варианты — бек, бей, бай), тон или дон (одежда) [*]. Все эти слова употребляются в современном турецком языке в тех же значениях.
Почти вся титулатура была воспринята тюркскими кочевниками у ираноязычных племен Восточного Туркестана и Западного Китая, ассимилированных тюрками в конце гуннской эпохи (III—IV вв. н. э.). Это — титулы племенной знати: джабгу (князь, наместник хана), шад (воевода), бага (витязь), багатур (богатырь), ышбара (рыцарь) [**]. Название волка, священного (тотемного) животного древних тюрков, — бёрю тоже имело иранское происхождений.
Возможно, сам этноним «тюрк» — иранский по происхождению. «Авеста», священная книга древних иранцев, называет часть кочевников-саков, ушедшую далеко на восток, «турами с быстрыми конями», а область их кочевания — Тураном. Туры при тюркизации могли передать тюркам свой этноним, как это
*. Тохарские соответствия: пиш (пять), тумане (десять тысяч), ком (день), оксо (вол); общеиранские — баг (господин, бог); сакское — тауна (одежда).
**. Иранские соответствия: чауш, кшат (кшатрий — воин у индоарьев), баг, багатур, аспбара; последнее слово значит «всадник»: асп — конь, бара — ездить верхом. Русское слово «богатырь» также имеет иранское происхождение: скорее всего оно попало к славянам через скифов.
16
произошло в сходном процессе передачи этнонимов у булгар и татар. Превращение иранского «тур» в тюркское «тюр» закономерно (так «тюмен» возникло из «тумане»). А окончание «к» характерно для этнических наименований у иранцев и тюрков: таджик, согдак (согдиец), сукак (перс), кыпчак, казак (казах), бедженек (печенег), кумык, юрюк и т. п. Кстати, некоторые тюркские народы слово «тюрк» произносит «тюрюк». Академик А. Н. Кононов этимологизирует «тюрк» как «сильный», «крепкий». Такое значение этого слова действительно есть в тюркских языках, но оно может быть вторичного характера.
В лексикон древних тюрков вошло и несколько китайских слов: битик (книга, письмо; это слово сохранилось в языке турецких кочевников — юрюков), калын (калым, выкуп за невесту), сю (войско) —в сочетании «сюбаши» «ли «субаши» (военачальник) оно употреблялось в Османской империи, а теперь фигурирует в турецком слове «субай» (офицер, буквально: войсковой господин).
Влияния языков и культур были взаимными. В свою очередь, многие тюркские слова вошли в иранские языки, многие элементы тюркской культуры стали достоянием китайцев. Тюрки познакомили Китай с характерным кочевническим костюмом — длинными штанами и коротким кафтаном (в Европу этот костюм, к которому восходят наши современные брюки и пиджак, еще раньше принесли скифы).
Своей исторической судьбой Тюркский каганат не отличался от державы хун-ну: сначала он разделился на западный и восточный, а вскоре и вовсе распался. После его гибели имя «тюрк» оттесняется на задний план. Вместо него появляется множество наименований тюркских племен, выступающих самостоятельно: карлуки, кангары, кыргызы, кыпчаки, тюргеши, уйгуры, хакасы, огузы, туркмены. Одни из них (карлуки, кангары, кыпчаки, огузы) позже исчезли, слившись с соседними народами, другие (кыргызы, уйгуры, хакасы, туркмены) дали название самостоятельным тюркским народам, существующим и ныне.
Вообще в раннее средневековье, после Великого переселения народов многие прежние племенные объединения распадаются, образуя зародыш будущих народностей. Германские племена разделились на франков, англов и саксов, готов и вандалов. Из недр славянского союза выделились чехи, поляки, сербы, хорваты, русы. И здесь первоначальное общее самоназвание отходило на второй план, а на его место заступали новые этнонимы. У современных славянских народов их прежнее общее имя —его корень «слав», «слов» — сохранилось лишь в этнонимах словен в Югославии и словаков в Чехословакии.
В это время в мире происходят не только большие этнические перемены, но и революционные социальные сдвиги. Феодализм, новая формация, оттесняет прежние родо-племенные
17
отношения у «варварских» народов и наносит сокрушительный удар по рабовладельческому обществу в государствах древней цивилизации. Древний Рим, оплот рабовладения, падает под двойным натиском — «варваров» и восставших рабов. На Западе лишь Византия, а на Востоке — Китай смогли устоять перед наплывом новых народов. Но и они отходят от рабовладения, становятся феодальными империями.
В VII в. основным ареалом азиатских тюрков стала обширная область в Средней и Центральной Азии, получившая в иранских языках название «Туркестан» («Страна тюрков»). Однако уже в VIII в. большую часть Туркестана завоевывают арабы, создавшие новую гигантскую державу средневековья — Арабский халифат. Среднеазиатские тюрки признают власть халифата, становятся его союзниками, и среди них начинает распространяться религия завоевателей—ислам.
Арабские летописцы часто называют все тюркские племена (хотя им известны и их отдельные племенные этнонимы) общим словом «турк», или, в форме множественного числа, образованного по законам арабской грамматики, — «атрак». В этом сказалась не только письменная традиция тех авторов, через которых историографы-арабы познакомились с тюрками (вспомним: туркон у византийцев, торки у армян и иранцев). Имя «тюрк» отражало и общее этническое самосознание всех тюркских племен Средней Азии, помнивших свое происхождение.
Среднеазиатские тюрки недолго терпели господство арабов. Уже в IX в. они создают свою державу во главе с ханом Огузом, вождем огузских племен. Огузы вытесняют из Средней Азии своих соперников — печенегов, другое тюркское племя. Печенеги уходят в русские степи, но там встречают отпор Киевской Руси, перекочевывают на Балканы и попадают под власть Византии. Приняв христианство, они оседают на землю, служат в войсках византийцев.
Северные границы огузского государства доходят до приволжских степей. Тут оно сталкивается с соперничеством Хазарского каганата и Волжской Булгарии. В борьбе с ними огузы находят мощного союзника — Киевскую Русь, находящуюся в расцвете своих сил. Русские летописи называют огузов торками, т. е. тюрками. И это примечательно: значит, огузы помнили свое тюркское происхождение, раз так «представились» русам... В 965 г. князь Святослав заключает с огузами-торками военный договор. Под ударами русов и торков падает каганат «неразумных хозар». В 985 г. князь Владимир в союзе с торками двинулся в поход по Волге против булгар; княжеская дружина плыла в ладьях, а торки-всадники ехали берегом. Волжская Булгария потерпела поражение.
Но уже начинается кризис огузской державы. На юге ее владений усиливается род Сельджуков, собирающий вокруг себя
18
племена, недовольные чрезмерной властью ханов. А в середине XI в. в Среднюю Азию врываются новые тюркские пришельцы из Центральной Азии — кыпчаки. Часть огузов под их натиском уходит к границам Киевской Руси и дальше — в Византию. Русские князья селят своих бывших союзников в пограничных укреплениях. Огузы-торки основывают здесь свой город — Торческ на берегу реки Стугны и постепенно сливаются с русами. Вместе с русскими князьями они сдерживают набеги кыпчаков, или, по-русски, половцев, участвуют в походе против них, описанном в «Слове о полку Игореве». Византийцы также расселяют в своих владениях бежавших огузов. Узы — так записали их имя византийские хронисты — принимают христианство, оседают на землю, служат в византийских войсках, иными словами, повторяют судьбу печенегов. Отголосок их этнонима «огуз» или «уз» дожил до наших дней в названии гагаузов, тюркского народа, живущего в Болгарии, Молдавии и на Украине.
Другая часть огузов спаслась от кыпчаков, уйдя на самый юг Средней Азии и дальше — в Хорасан, северо-восточную область Ирана. Здесь они приняли покровительство усилившегося рода Сельджуков. И вскоре на арену истории выходит новое этническое образование — туркмены, или, точнее, тюркмены. А юг Средней Азии получает название «Туркменистан» («Страна туркмен»).
О туркменах нужно рассказать подробнее. Ведь многие туркменские племена (и часть еще не слившихся с ними огузских) переселились позже в Закавказье и Малую Азию, положив начало формированию азербайджанского и турецкого народов. Туркмены XI в. отличались от других тюрков Средней Азии тем, что больше смешались с местным ираноязычным населением, кочевым и оседлым. Они поглотили остатки саков и аланов, вобрали часть согдийцев и хорезмийцев. Этот дотюркский пласт, или, по этнографической терминологии, субстрат (подслой), оказал сильнейшее воздействие на туркмен. В их внешнем облике почти исчезли монголоидные черты, присущие древним тюркам. Иначе говоря, туркмены антропологически, т. е. по расе, стали европеоидами. Культура туркмен обогатилась достижениями местных оседлых народов. И это понятно: ведь, скажем, земледелие, строительство постоянных жилищ были новым делом для кочевников. Ряд туркменских племен перешел к полной или частичной оседлости. В их язык вошло много иранских слов, главным образом из лексики, связанной с оседлой земледельческой культурой. Оказали свое влияние и соседние ираноязычные народы — таджики и персы.
Чтобы не быть голословным, можно привести несколько характерных заимствований, взятых туркменами из широкого круга иранских языков. Все эти слова — а их список можно расширить — оказались потом и в языке турок, поэтому лучше
19
привести их в современном турецком звучании. Среди строительных терминов это — дам (дом, крыша), дувар (стена), тахта (доска), баджа (печная труба), пенджере (окно), мердивен (лестница), кёшк (летний дворец, павильон), сарай (зимний дворец), кент (город, селение); среди земледельческих — ренчпер (пахарь), харман (молотьба), бостан (огород), бахче (сад), а также названия многих культурных растений: от риса, хлопка и ржи до персиков и гранатов. С земледелием связаны и такие заимствования, как эриште (лапша), речель (варенье), хошаф (компот).
Сильнее, чем у других тюрков Средней Азии, распространялся у туркмен и ислам, который давно — со времени арабского завоевания — исповедовали местные оседлые жители. Этому способствовал быстрый переход туркмен к оседлости. Общая религия ускоряла смешение туркмен с дотюркским населением, под влиянием ислама в туркменский язык проникали и арабские слова.
Тюркмен... В этом этнониме явно проглядывает старое слово «тюрк». Однако происхождение названия туркменского народа вызывает среди этнографов много споров. Его пытались объяснить еще средневековые историки и филологи — Бируни, Махмуд Кашгари и Рашид ад-Дин. Они выдвинули несколько остроумных, но сомнительных версий. По одной из них название «тюркмен» образовано из прежнего этнонима «тюрк» и местоимения «мен» (я). А все вместе оно просто означает «я — тюрк». Но почему вдруг понадобилось туркменам отстаивать свое тюркское происхождение? В этом ни они сами, ни их соседи никогда не сомневались. Такое толкование не что иное, как пример вульгарной этимологии. Согласно другой точке зрения, в имени «тюркмен» соединились слова «тюрк» и «иман» (арабское «вера»), означая «верующего тюрка», «тюрка-мусульманина». Согласно третьей гипотезе, оно произошло от сложения слов «тюрк» и «маненд» (иранское «похожий»), что можно перевести как «похожий на тюрка», «тюркоподобный». Наконец, еще одна версия выводит этот этноним из арабского слова «тарджуман» — драгоман, переводчик, толкователь. По ней, туркмен — толкователь ислама; т. е. тюрк, обращенный в ислам и распространяющий его дальше, среди остальных тюрков. Так сказать, прозелит и миссионер одновременно... Все эти построения явно надуманы. И лишь одно в них не вызывает сомнения — отправная точка. Действительно, все версии исходят от этнонима «тюрк», и, вероятно, именно здесь кроется истина.
Аффикс «мен» или «ман» характерен для некоторых тюркских имен существительных, например, в турецком: ойретмен (учитель), данышман (советник). Причем иногда он придает слову несколько иное значение по сравнению с корнем. Например, ата (отец) — атаман (предводитель), гёк (голубой) —
20
гёкмен (голубоглазый), гёль (озеро) — гёльмен (водоем); кёле (раб) — кёлемен (династия мамлюков в Египте, вышедшая из рабов).
То же произошло и с корнем «тюрк» — он принял окончание «мен». Такое чисто морфологическое развитие этнонимов широко распространено. Оно отражает и существенные этнические перемены — выделение нового народа. Новообразующийся этнос как бы стремится, с одной стороны, иметь обновленное название, а с другой — подчеркнуть связь со своими предками. Примеров этому много. От корня «слав» образованы «словак» и «словен». Корень «рус» дал новые этнонимы «русич» (в «Слове о полку Игореве»), «русин» (украинец Закарпатья), наконец, «русский». Этноним одного из германских племен — «франк» лег в основу самоназвания французов — «франсэ». Тот же процесс разделил этнонимы «суоми» (финны) и «саамы» (лопари) — названия двух близкородственных, но все же разных народов... Хотя сравнение не самый убедительный довод, оно помогает найти путь к истине.
Этноним «тюркмен» существовал до распространения ислама в Средней Азии: он встречается в согдийских и китайских источниках еще в начале VIII в. Видимо, обособление туркменских племен от других тюрков шло давно. Откочевавшие на юг огузы лишь ускорили этногенез туркмен.
К концу XI в. туркменские и огузские племена вплотную приблизились к Малой Азии. Они словно заняли исходные позиции, чтобы под предводительством вождей из рода Сельджуков пуститься в дальнейший путь на запад, в ту страну, которая позже получит свое современное название «Турция». Но это были кочевники (вернее, полукочевники; часть их освоила оседлое земледелие), уже очень сильно отличавшиеся от древних тюрков и расовым типом, и языком, и культурой. В своем долгом и длинном пути от Алтая до границ Анатолии они вобрали так много нетюркских элементов, что в этническом отношении изменились неузнаваемо.
Придя в Малую Азию или, иначе, Анатолию, туркмены и огузы оказались на земле древнейших цивилизаций. Само слово «Анатолия» происходит от греческого «анатоли» — «восход», «восток». Восточная земля — так называли греки в античное время обширную страну посреди Малой Азии. Ныне это название распространилось на всю Малую Азию, став ее синонимом. Анадолу, Анадол — звучит оно по-турецки...
Анатолия — неисчерпаемая кладовая сокровищ древней культуры. Это словно гигантский запасник всемирного музея древностей. Археологи вернули человечеству многие неповторимые
21
памятники минувших времен, но сколько их еще скрыто в анатолийской земле! А сколько руин знаменитых городов античности разбросано по Анатолии! Ведь это здесь, на территории современной Турции, лежат развалины Трои. Здесь же навсегда вошедшие в историю Пергам, Эфес, Милет, Сарды, Галикарнас, Антиохия, Хаттуса...
О зарождении, расцвете и гибели этих городов написаны тома. Сами их раскопки, связанные с удивительными прозрениями и уникальными находками, — вспомним хотя бы Шлимана, открывшего Трою, — послужили сюжетом для десятков книг. Но история Анатолии куда древнее, чем античность. И мерки столетий оказываются для нее малы, ее можно измерить лишь тысячелетиями.
Человек стал заселять Анатолию еще во времена палеолита — древнекаменного века. А примерно десять тысяч лет назад здесь возникли постоянные поселения, где жили люди с довольно высокой культурой. В анатолийских степях часто встречаешь небольшие холмы особой формы — сглаженные, округлые. Они лежат посреди ровных пространств, как бы обозначая центр некоей площади. Это — не естественные образования. Это — первые изменения в природной среде, внесенные в нее человеком, человеком первобытной эпохи. Такие возвышенности называют в Анатолии «хёюк». Они есть и в других странах. В Иране и Средней Азии их называют «тепе» или «тюбе», в Сирии, Палестине, Месопотамии — «телль», на Балканах — «жилой холм». Все это — наслоения многочисленных поселений, сменявших друг друга на одном и том же месте на протяжении веков. Глинобитные развалины прежних городищ служили фундаментом новым постройкам. Жители этих поселений еще не знали письменности, но создали свою оригинальную культуру.
Один из таких холмов на юге Анатолии—Чатал-хёюк — раскопал английский археолог Джеймс Мелаарт. Оказалось, что в основании холма лежит поселение VII тысячелетия до н. э. До открытия Мелаарта таким возрастом мог похвастаться лишь Иерихон в Палестине. Поселение было обнесено мощной стеной. Внутрь вели ворота. Глинобитные жилища тесно лепились друг к другу, как сакли в кавказских аулах. Они не имели дверей — в дом входили через отверстие в крыше, по деревянной лестнице. Мебель заменяли возвышения изглины: они служили столами, лавками, нарами. Под ними же хоронили умерших: археологи обнаружили там человеческие черепа и скелеты. Жители Чатал-хёюка сеяли ячмень, пшеницу, горох, разводили овец, коз, коров, свиней. Об этом рассказали остатки зерна и кости животных, найденные в раскопе. В Чатал-хёюке нашли и произведения искусства. Их возраст — 90 веков. Фрески на стенах изображают животных. Глиняные, алебастровые и каменные изваяния женских фигур посвящены богине плодородия.
22
Вот где истоки почитания в Малой Азии женских божеств — Кибслы, Иштар, Ма, Артемиды Эфесской. Поклоненис покровительнице земледелия, матери-прародительнице широко бытовало во время матриархата, а первый слои Чаталхёюка относится, бесспорно, к этому периоду.
На юге Анатолии вскрыли еще один холм — Хаджилар. Его возраст и культура аналогичны чатал-хёюкским. Оба открытия доказали, что Южная Анатолия находится в том регионе, где впервые на нашей планете появились постоянные поселения человека, где возникло оседлое земледелие и скотоводство, т. е. где произошла одна из первых в истории человечества революций — неолитическая революция. Это был грандиозный переворот в экономике и культуре новокаменного века, когда люди перешли от присваивающего хозяйства к производящему, от собирания диких плодов и охоты на зверей к выращиванию растений и разведению животных... Малая Азия находится почти в центре региона, где началась эта революция, — между Балканским полуостровом и Иранским плоскогорьем. Быть может, именно в Южной Анатолии был первичный очаг неолитической революции. П. М. Жуковский, сподвижник выдающегося биолога И. И. Вавилова, считал Малую Азию прародиной многих культурных растений.
Археологические находки новокаменного века немы. Они красноречиво демонстрируют культурные достижения, но молчат о том, на каком языке говорили люди неолита.
Молчат гробницы, мумии и кости, —
Лишь слову жизнь дана:
Из древней тьмы, на мировом погосте,
Звучат лишь Письмена, —
справедливо заметил Иван Бунин.
В этнической истории существует понятие «автохтонности». Автохтонным называют коренное население, аборигенов. Но передвижения — миграции — народов начались в истории так рано, что вряд ли возможно назвать какой-либо определенный народ автохтоном данной страны. Точнее будет говорить о предшествовании одного народа другому, да и то лишь с того времени, о котором можно с определенностью судить по историческим сведениям в письменных источниках. Данные археологии, предания и легенды — все-таки менее надежные ориентиры.
Для Малой Азии, если исходить из всех известных пока исторической науке фактов, автохтонным населением можно считать племена, родственные по языку современным кавказским народам — абхазам, адыгам, грузинам. Это — хатты, урарты, хурриты, а также более поздние — каскейцы и мосхи. Последние два этнонима перекликаются с названиями «касоги»
23
(племена Кавказа, известные в средние века) и «месхи» (группа грузин). За автохтонность кавказских народов в Малой Азии говорит и такое, казалось бы, далекое территориально обстоятельство, как существование в Испании народа басков. Тайна происхождения баскского языка, неиндоевропейского по структуре и лексике, как будто получает некоторое прояснение при сопоставлении его с грузинским языком. Возможно, в глубокой древности ареал каких-то неизвестных нам доиндоевропейских языков тянулся длинной полосой от Кавказа через Малую Азию до Италии и Испании. В древней Италии жили этруски, народ, связанный происхождением с Малой Азией. Их язык до сих пор остается загадкой: письмённость расшифрована, а смысл текстов непонятен... Возможно, после того как индоевропейцы широко, словно разлившееся море, расселились в Евразии, от языков прежних народов остались вот эти три островка — на Кавказе, Апеннинах и в Пиренеях. Пеласги древней Греции также могли быть звеном этой цепи. Но все это лишь гипотеза, и считать неолитическое население Анатолии VII и даже позже — VI и V тысячелетий до н. э. близким по языку народам Кавказа со всей определенностью нельзя.
К IV тысячелетию до н. э. картина несколько проясняется. Первая анатолийская письменность, найденная в центре Малоазийского полуострова, в излучине реки Кызыл-Ирмак, донесла до нас явно не индоевропейскую речь. Это — иероглифы хаттов. Хаттский язык предшествовал здесь индоевропейским языкам. Помимо его сходства с кавказскими языками интересен и такой, например, факт: древнее название реки Кызыл-Ирмак — Галис значит «река» во многих языках картвельской группы: грузинском, лазском, мегрельском. Что же касается Западной Анатолии, то вообще неизвестно, какие народы населяли ее в самом начале. Ранняя этническая история Малой Азии — ребус, в котором пока отгаданы лишь отдельные знаки.
В III тысячелетии до н. э. в Западной и Центральной Анатолии начинают преобладать индоевропейские языки — лувийский, палайский, хеттский. Хетты оставили после себя самые древние тексты, зафиксировавшие индоевропейскую речь. Принадлежность хеттов к индоевропейцам ясно видна даже не специалисту в лингвистике. Стоит, например, сравнить несколько хеттских слов хотя бы с русскими, как обнаружится языковое родство. Небо по-хеттски — непис (небеса), отец — тати (тятя), нога — пата (пята), два — тва, три — три, ты — ти, вино — виана и т. п.
В отличие от хаттов, своих предшественников, хетты при письме больше пользовались клинописью, а не иероглификой. Сами себя они звали неситами. Но соседние народы сохранили за ними название прежних жителей Центральной Анатолии — хаттов. В исторической литературе принято хаттов именовать
24
хаттами, а неситов, как бы отмечая преемственность между обоими народами, — хеттами.
Во II тысячелетии до н. э. рабовладельческое государство хеттов, наряду с Египтом и Ассирией, было третьей могущественной державой древнего Востока. Столица хеттов — Хаттуса обнаружена в 150 км к востоку от Анкары, столицы Турецкой Республики. При раскопках было найдено много клинописных документов, которые расшифровал чешский ученый Б. Грозный. Эти документы показали, что уже в XIX—XVIII вв. до н. э. хатты были полностью ассимилированы неситами и сложилась хеттская народность. В хеттских текстах этого времени уже нет никаких свидетельств о существовании в Западной и Центральной Анатолии неиндоевропейских по языку групп населения. Опираясь на достижения своих предшественников, хетты создали развитую систему ирригации, остатки которой сохранились до наших дней. Им была знакома культура не только злаковых, но и граната, виноградной лозы, плодовых деревьев. Они знали виноделие. Большую роль играло у хеттов скотоводство.
Прародина хеттов-неситов лежала вне пределов Малой Азии, за Черным и даже Каспийским морями, т. е. в области первоначального распространения индоевропейцев. Ученые спорят лишь о путях, которыми попали неситы в Анатолию: то ли с северо-запада, через Балканы, то ли с северо-востока, через Кавказ и Иран.
Складывание хеттской народности в Малой Азии явилось как бы моделью для образования много веков спустя новых анатолийских этносов — сначала византийцев, а затем турок. Все эти этносы возникли из двух основных слагаемых — пришлых племен и ассимилированного ими местного населения.
Националистически настроенные турецкие историки пытались доказать тюркское происхождение хеттов. Но факты опровергли эту теорию. Тем не менее история хеттов пользуется в Турции большой популярностью: ведь этот народ, живший четыре тысячи лет назад, смог создать в Анатолии сильное независимое государство. Этот пример из древней истории вдохновлял многих кемалистов, турецких буржуазных революционеров, строивших на развалинах Османской империи новую Турцию.
В Анкаре можно посетить единственный в мире музей хеттской культуры. Здесь представлены образцы письменности, барельефы, орудия труда, оружие. Золотые и медные статуэтки львов, быков, оленей, различных божеств, служившие когда-то атрибутами торжественных церемоний, ныне скромно покоятся за стеклами музейных витрин...
Хеттская держава была тесно связана с эгейским миром, в частности с Троей, городом, хорошо известным по древнегреческому эпосу и археологическим раскопкам. Троя выступала союзницей хеттов в их войнах с Египтом.
25
В XIII в. до н. э. в областях, примыкающих к Эгейскому морю, образовался мощный союз греческих племен — ахейцев или данайцев, пришедших с Балкан. Название «данайцы», возможно, связано с Дунаем. Эти племена разрушили Трою. Затем они разбили хеттов. В это же время с Балкан в глубь Малой Азии стали продвигаться фригийцы — новая группа племен, родственных грекам. Они осели в Центральной Анатолии, в долине реки Сангарии (ныне Сакарья). Северо-запад Малой Азии заселили фракийцы, тоже близкие по языку грекам.
В начале I тысячелетия до н. з. в Западной Анатолии сложились рабовладельческие государства Фригия, Кария, Лидия, Ионийский союз городов-республик. Население их принадлежало отчасти к аборигенам, отчасти к грекам, колонизовавшим эти области начиная с IX века до н. э. и в дальнейшем ассимилировавшим коренных жителей.
В VIII и VII вв. до н. э. Малая Азия подверглась нашествиям кочевников со стороны Кавказа — киммерийцев, затем скифов. Войска номадов состояли сплошь из конницы и владели незнакомой дотоле народам древнего Востока тактикой массового конно-стрелкового боя. Кочевники дошли до побережья Эгейского моря. Но пребывание их в Анатолии было недолгим и почти не оставило следов.
Лидия, устоявшая перед вторжением кочевников, при царе Крезе (560—546) распространила свою власть на всю Западную и Центральную Анатолию. Но в 546 г. до н. э. Лидийское государство было уничтожено царем персов Киром. Малая Азия вошла в состав Персидской державы Ахеменидов.
Персы недолго владычествовали над Анатолией. С запада явились новые завоеватели, предводительствуемые легендарным полководцем Александром Македонским. Разбив в 333 г. до н. э. войска персидского царя Дария, македоняне включили Анатолию в свою необъятную империю. Волна переселенцев — греков и македонян — хлынула в Малую Азию. Они несли с собой свои обычаи, свою культуру. Греческая колонизация усилилась. Широко распространился общегреческий язык — «койне».
После распада империи Александра Македонского отдельные области Анатолии входили в состав эллинистических государств — державы Селевкидов и птолемеевского Египта. Образовались здесь и независимые царства: Вифиния, Пергам, Писидия, Каппадокия, Пафлагония... Во всех этих государствах господствовал греческий язык, преобладала греческая культура. Но сильно сказывалось и влияние культуры Ирана: персидское господство не прошло бесследно. Многие правители п знать этих государств происходили из персов. Так, царем Каппадокии стал перс Арьярат.
Особняком в этом мире эллинизма стояла в центре Анатолии Галатия. В III в. до н. э. сюда переселились из Европы
26
галаты — кельтское племя. После долгих странствий они «бросили якорь» в Анкаре, которая стала их столицей. Собственно, Анкара, или Анкира, как она тогда называлась, и значит «якорь». Кельты — один из древнейших индоевропейских народов, известный беспрерывными миграциями. Кельтские племена оставили во многих странах как бы зарубки в память о себе — названия областей и городов: Галисия в Испании, Галлия во Франции, Галиция на Украине, Галатия в Анатолии, город Галац в Румынии, город Галич на Украине, квартал Галата в Стамбуле. Впоследствии почти все кельты слились с другими народами. До наших дней их прямые потомки сохранились лишь в Бретани (Франция), это — бретонцы, и на Британских островах — ирландцы, валлийцы и гелы... До IV в. н. э. галаты Анатолии говорили по-кельтски, но для письма употребляли уже греческие буквы. Позже они растворились в среде анатолийских греков.
На рубеже старой и новой эры Западная и Центральная Анатолия были поглощены Римской империей. В IV в. н. э. Римская империя то делилась на две половины — восточную и западную, — каждая из которых имела своего императора, то снова воссоединялась под единой властью. Но в 395 г. восточная часть со столицей Константинополем окончательно отделилась от западной. Этот год и считают началом самостоятельного существования Восточной Римской, или Византийской, империи, как ее нарекли впоследствии историки, хотя сама она продолжала величать себя по традиции Римской. Название «Византийская империя», или, короче, «Византия», связано с ее столицей Константинополем, который в древности носил имя «Византий».
Власть Рима почти не наложила отпечатка на население Анатолии, по языку и культуре оно осталось греческим. Латинский язык в Малой Азии при римлянах употреблялся лишь как государственный. Но уже в VII в. н. э. он был окончательно вытеснен греческим из всех сфер государственной деятельности. Им продолжали пользоваться лишь юристы, толкователи римского права.
Римское влияние сказалось, правда, на самоназвании византийцев. Они называли себя ромеями, а не эллинами в отличие от греков в Греции. Слово «ромей», т. е. «римлянин», произошло от латинского названия Рима — Рома. Этот этноним сохранился за византийцами — греками Малой Азии вплоть до сельджукских завоеваний XI в. Больше того, турки до сих пор называют греков, живущих в Турции, румами (рум — арабизированная форма слова «ромей»), для обозначения же греков Греции есть другое турецкое слово — «юнан» (арабизированная форма названия одного из греческих племен — ионяне).
Византия была христианским государством. Еще в IV в. христианство стало государственной религией Римской империи,
27
и вскоре население Западной и Центральной Анатолии было почти полностью обращено в эту веру, причем господствующей формой христианской религии здесь сделалось православие. Оно отделилось от римско-католической церкви с центром в Риме и образовало свою церковь, так называемую греко-православную, во главе с патриархом в Константинополе, На востоке Анатолии распространились несторианский и яковитский толки христианства, армяне же создали свою христианскую церковь — армяно-григорианскую.
Еще в III в. Анатолия стала ареной соперничества между Римом и Сасанидским Ираном, новой усилившейся державой. В VI — начале VII в. идут почти беспрерывные войны между византийцами и персами. Многие города Анатолии переходят из рук в руки по нескольку раз в течение одного десятилетия; так, в 609—619 гг. иранские войска трижды доходили до Босфора...
И тут появилась еще одна грозная сила на Ближнем Востоке. Легкие скакуны и быстрые верблюды, вездеходы пустыни, вынесли из Аравии полчища кочевников-арабов, объединившихся для завоевания мира «неверных» под флагом новой религии — ислама. В 651 г. арабы завоевывают Иран, ослабленный войнами с Византией. И опять Анатолия становится полем битв, на этот раз между христианской Византией и мусульманским Арабским халифатом. Арабы дважды осаждали Константинополь, но были отбиты. Затем граница между Византией и халифатом стабилизировалась: юго-восток Анатолии отошел к арабам...
Существовали в Малой Азии и многочисленные колонии славян. Об этом есть много исторических свидетельств. В народном движении 821—825 гг. в Анатолии, вошедшем в историю под названием «восстание Фомы Славянина», участвовали наряду с другими жителями и славяне. В византийских войсках служили и наемники из славян: в VII—VIII вв. они составляли тридцатитысячный корпус. Источники отмечают случаи перехода славянских отрядов в Малой Азии на сторону арабов во время арабо-византийских войн. В X в. в Константинополе была торговая колония русов. Варяго-русская дружина помогла императору Василию II одержать победу над мятежными феодалами. В 1018 г. византийцы переселили часть восставших болгар в Армению. В Анатолии до сих пор сохранился топоним Булгардагы — Болгарские горы.
Еще более сложна история, особенно этническая, восточных областей Анатолии. Здесь, в Причерноморье с древнейших времен жили племена кавказской языковой семьи. Во II тысячелетии до н. э. тут обитали мосхи и каскейцы — предки грузин, абхазцев, адыгов. В I тысячелетии до н. э. мосхи доходят до Фригии, которую ассирийцы называют «страной мушков», т. е. мосхов. В это время на Черноморском побережье появились и
28
отдельные греческие колонии — Трапезунт (ныне Трабзон), Керасунт (Гиресун), Синопа (Синоп) и др. В IV в. до н. э. греческое население побережья и грузинские племена дчанов и колхов входят в состав эллинистического государства Понт (этноним «дчан» сохранился в названии хребта Джаник на севере Турции). В Понте наряду с греческим было сильно иранское влияние. Богатые понтийские землевладельцы происходили из ахеменидской знати. Царскую династию в Понте основал Митридат, потомок иранского аристократического рода.
Наибольшего могущества Понтийское царство достигло при царе Митридате VI Эвпаторе (111—63), который даже бросил вызов всесильному тогда Риму. Опираясь на союз с Арменией, он захватил целиком Малую Азию, Грецию и все побережье Черного моря. По его приказу были умерщвлены все римляне, поселившиеся в малоазийских городах, — более 80 тысяч человек. Эта мера подорвала начавшееся было влияние римской культуры и латинского языка в Анатолии. Но, обессиленный неравной борьбой с Римом, Митридат покончил жизнь самоубийством в Пантикапее (современная Керчь), на горе, которая с тех пор носит его имя.
В III в. н. э. лазы (так называли дчанов и колхов греки, римляне и персы) сбросили римское господство, но вскоре попали в зависимость от Восточной Римской империи — Византии. В IV—VI вв. среди лазов распространяется христианство. В начале XIII в. на северо-востоке Анатолии при поддержке Грузии образовалось греко-лазское государство — Трапезунтская империя. Она просуществовала до 1461 г., когда была завоевана османским султаном.
На самом востоке Турции, за рекой Евфрат лежит Армяно-Курдское нагорье. В его северной части, южнее мосхов и каскейцев, во II тысячелетии до н. э. обитало племя хайаса, известное по хеттским документам. Позже оно стало ядром армянской народности. Самоназвание армян «хай», видимо, связано с этим племенным этнонимом. На западе нагорья жили индоевропейские племена, близкие по языку к хеттам. Слияние их с хайасой заложило основу армянского языка, индоевропейского по своему строю и лексике. Позднее персы стали называть новую народность армянами (армини) по имени одного из племен, родственного фригийцам и влившегося в состав хайев.
В центре нагорья, вокруг оз. Ван, в I тысячелетии до н. э. образовалось рабовладельческое государство Урарту. Язык урартов был родствен кавказским. Высокая и самобытная культура этого народа была позже унаследована армянами и грузинами.
В VII в. до н. э. нашествие скифов подорвало могущество урартов, и с 625 г. до н. э власть на востоке Анатолии захватывают мидяне, ираноязычный народ. Их сменяют в 550 г. до н. э. персы. Примерно в это время центр и юго-запад нагорья
29
заселяют армяне, ассимилируя часть жителей Урарту. После падения державы Ахеменидов складываются армянские государства — Малая Армения (на месте хайасы), Софена, или Цопк (на юго-западе нагорья), и Великая Армения (вокруг оз. Ван). В начале I в. до н. э., при царе Тигране II (95—55), объединившем все армянские области, Армения стала могучим государством. По уровню развития сельского хозяйства она была передовой страной того времени. Армяне выращивали не только злаковые и плодовые растения, но и кормовые — клевер, люцерну, вику. Тигран II подчинил своей власти Сирию, Финикию и Киликию, переселял в Армению многих ремесленников из этих стран. В армянские города стекались и многие греки, бежавшие от римских завоевателей; вместе с ассирийцами, персами, евреями они пополняли городское население Армении.
В 66 г. до н. э. Армения попала в двойную зависимость — от Рима и Парфии, сильной среднеазиатской державы. В III—IV вв. н. э. Парфию сменил Сасанидский Иран; теперь борьба за Армению началась уже между Восточной Римской империей и Ираном. В 387 г. они ее поделили.
Армянская культура испытала благодатное воздействие великих цивилизаций — древнегреческой и древнеиранской. Иранское влияние, шедшее от мидян, персов, парфян, сказалось и на армянском языке. Имена многих армянских царей — Арташес, Артавазд, Тигран — иранские по происхождению. В III в. в Армении распространилось христианство, ставшее в IV в. государственной религией. На рубеже IV и V вв. армяне создали на основе греческого свой алфавит.
В конце VII в. Армению завоевали арабы; господство Арабского халифата над Арменией продолжалось до 885 г. При Багратидах, с 886 г., Армения переживала хозяйственный и культурный подъем. Изделия ремесла и произведения искусства, найденные при раскопках, показали, что культурная жизнь городов Армении — Ани, Ахлата, Вана, Карса и др. — была на более высоком уровне развития, чем в средневековых городах Западной Европы.
С середины X в. Армения попадает под влияние Византии, а в XI в., накануне сельджукских завоеваний, византийцы захватывают все армянские земли. В конце XI в. многие армяне, спасаясь от набегов сельджуков, переселились на юг Малой Азии, где основали в 1080 г. армянское Киликийское государство. Но в 1375 г. оно было завоевано мусульманским Египтом. Население здесь было пестрым по национальному составу: армяне, арабы, греки, ассирийцы, в городах обосновалось много итальянцев и французов. Под властью Египта Киликия оставалась до 1516 г., когда ее завоевали турки.
Крайний юг Армяно-Курдского нагорья и север Месопотамии еще с III тысячелетия до н. э. заселили хурриты, родственные
30
урартам. Во II тысячелетии до н. э. они создали сильное государство — Митанни, в котором большую роль играли и какие-то неизвестные нам индоевропейские (возможно, ранние иранские) племена. Удары хеттов и ассирийцев в XV—XIII вв. до н. э. ослабили Митанни. Позже здесь преобладает иранское влияние. Киммерийцы, скифы, мидяне, персы, парфяне, наконец, Сасанидский Иран на разные сроки, но почти непрерывно следуя друг за другом, захватывают, подчиняют или заселяют эту область.
Длительное воздействие иранцев, их языка и культуры, было одной из причин образования на юге нагорья и севере Месопотамии еще одного этноса — ираноязычных курдов. В VII в. н. э. арабы столкнулись с курдами уже как с определенным народом, несмотря на его сильную племенную раздробленность.
Происхождение курдов имеет, видимо, два основных корня — кавказский и иранский. Их самоназвание перекликается с названием восточных грузин — карты. Возможно, с ним связаны и этнонимы хурритов и урартов. В 401 г. до н. э. античный историк Ксенофонт, участник военного похода греков через территорию нынешнего Турецкого Курдистана, встретил там племена, называвшие себя кардухами. Другие источники сообщают о куртиях в этих краях. Персидское название грузин — «гурдж» тоже похоже на этноним «курд». Вряд ли все эти совпадения случайны. Языком курдов в итоге их этногенеза стал иранский. После арабских завоеваний курды включили в себя немало арабских, армянских и ассирийских элементов. А религией большинства их стал ислам.
Начиная с V в. в Малой Азии появляются, еще до туркмен и огузов, немногочисленные тюрки — в торговых колониях, посольствах, отрядах военных наемников. Так попадали в Анатолию в V—VI вв. булгары, сувары, авары. В VII—IX вв. у византийцев служили хазарские наемники, византийские императоры часто женились на хазарских принцессах, которых обычно сопровождали свиты из Хазарии.
В VIII—IX вв. арабы поселили на юго-востоке Анатолии для охраны границы с Византией тюрков-мусульман из Средней Азии. Наконец, уже в XI в. Византия бросила против сельджуков наемные войска из тюрков с Балкан — печенегов, узов, половцев. Большинство их впоследствии перешло на сторону врага Византии — сельджукских султанов.
Эти первоначальные проникновения тюркских элементов не оставили особо заметных следов в этнической истории Малой Азии. Но они были как бы первыми кирпичиками в ее последующей тюркизации.
Такова вкратце этническая история Анатолии до массового переселения сюда тюркских племен. Как мы видели, анатолийское население было к тому времени исключительно пестрым
31
этнически. Греки, армяне, курды, лазы, арабы, ассирийцы — вот далеко не полный перечень живших здесь народов. Разнообразной была и их хозяйственная деятельность. Одни из них, например греки и армяне, обладали высокоразвитой земледельческой культурой, имели давние традиции городской жизни. Другие — курды, арабы — были превосходными скотоводами, практиковали отгонное или кочевое скотоводство. Греки и лазы приморских районов издавна занимались рыболовством, славились как искусные мореплаватели. Здесь были представлены крупные языковые семьи мира: индоевропейская (греки, армяне, курды), семитская (арабы, ассирийцы), кавказская (лазы). Приверженцы христианства делились здесь на много толков и сект — православных, армяно-григориан, несториан, яковитов. Среди мусульман преобладали сунниты, но были и шииты. На этот сложный субстрат должен был, по воле истории, наслоиться еще и тюркский пласт.
Первые тюркские всадники, ворвавшиеся в степи Анатолии, вряд ли думали о том, что их потомки довольно скоро осядут на этой земле и постепенно превратятся из непоседливых кочевников в степенных крестьян и горожан. Тюркские кочевые племена — туркмены и огузы, хлынувшие в XI в. в Анатолию, как паводковые воды, уже к XV в. в большинстве своем перешли на оседлость, положив тем самым начало новому народу — туркам.
Тюрков, переселившихся в Анатолию, обычно называют сельджуками по родовому имени их вождей. Из этого рода вышла и тюркская династия Сельджукидов. Утвердившись на юге Средней Азии, Сельджукиды постепенно овладели Ираном, Ираком, Сирией, Азербайджаном. На этих землях они создали огромное государство. В 1055 г. первый султан сельджуков Тогрул-бек занял Багдад, столицу Арабского халифата.
В 1065 г. тюрки взяли Ани, древнюю столицу Армении. В 1071 г. разбили византийцев под Манцикертом, захватив в плен императора Романа Диогена. Почти вся Малая Азия оказалась в руках сельджуков: в 1080 г. они заняли Никею, около Мраморного моря, а еще через пять лет — Смирну на Эгейском побережье.
Одна из ветвей Сельджукидов основала в Анатолии Румский султанат. Его название, как и тюркское название грека-византийца (рум), происходит от того же арабизированного корня — слова «Рома» (Рим). Сельджукиды как бы претендовали на римское наследство.
Первый крестовый поход приостановил дальнейшее продвижение Сельджукидов: в 1097 г. они оставили свой первый
32
стольный город Изник, как назвали тюрки Никею, и отошли на восток Анатолии. Но постепенно Сельджукиды опять переходят в наступление, и снова почти вся Анатолия оказывается в их власти.
Причины быстрых побед сельджуков объясняются тем, что они встретили слабых врагов. Византию и Армению раздирали внутренние распри и усобицы; феодализм в этих странах переживал стадию раздробленности. А ранний феодализм сельджуков был силен централизмом. Кочевые огузские и туркменские племена — основа военной мощи Сельджукидов — были спаяны крепкой родо-племенной дисциплиной. Кроме того, народы Малой Азии изнемогали от гнета и поборов византийцев и крестоносцев и нередко смотрели на сельджуков как на своих избавителей. В этом они, конечно, жестоко ошибались: сельджукские султаны и эмиры были не менее алчными захватчиками-феодалами, чем их христианские противники.
Инициаторами движения огузо-туркменских племен на запад были не рядовые кочевники, а военная кочевая аристократия. Классовое расслоение у сельджуков зашло довольно далеко. Как сообщает арабский путешественник Ибн Фадлан, уже в начале X в. были огузские предводители, владевшие по 10 тысяч коней и по 100 тысяч овец. Такая концентрация огромных масс скота у кочевой знати требовала расширения пастбищных угодий, и это было основной социальной причиной передвижения сельджукских племен. На другом полюсе, по свидетельству того же Ибн Фадлана, находилась огузская беднота и рабы.
Племена, принявшие участие в походах Сельджукидов, оказались целиком во власти своей знати — богатых скотовладельцев, стремившихся к захвату не только новых пастбищ, но и к грабежам и подчинению оседлых народов. Новая религия — ислам, принятая тюрками от арабов, как нельзя лучше отвечала интересам кочевых феодалов, объявляя богоугодным делом войну с «неверными», грабежи, захват чужих земель, прославляя каждого, павшего в этой войне, как героя, достойного рая. Вожди племен, племенная аристократия разжигали у кочевников ненависть к немусульманским народам. Не удивительно, что военные набеги тюрков принесли жителям Анатолии много бедствий.
Уйдя далеко на запад, тюркские племена совершенно порвали связи со своими среднеазиатскими соплеменниками, и дальнейшая судьба их была связана уже с историей Турции, турецкого народа.
В 1116 г. столицей анатолийских Сельджукидов стала Кокья (древний Иконион). Румокий, или Конийский (по названию новой столицы), султанат к концу XII в. превратился в сильное и процветающее государство, но не надолго. Через сто с небольшим лет, в 1243 г., в Анатолию вторглись новые грозные
33
завоеватели с востока — монголы. После поражения, нанесенного ими сельджукским войскам, Румский султанат, к тому времени распавшийся на ряд полунезависимых княжеств, превратился в данника монгольских ханов, а в 1307 г., когда монголами был умерщвлен последний, бывший в вассальной зависимости от них сельджукский султан, прекратил существование. Однако монголы пробыли в Анатолии недолго и не сыграли существенной роли в этнических процессах.
В XIII в. Анатолия приняла много новых пришельцев — тюрков и нетюрков, которые, спасаясь от монгольского нашествия, бежали из Средней Азии и Ирана. Вместе с тюркскими кочевыми племенами в Анатолию уходили и оседлые жители. Много ушло мусульманских священнослужителей, шейхов, дервишей. После нашествия монголов на «Страну кыпчаков» часть половцев переселилась в Анатолию либо морским путем из Крыма через Черное море, либо сухопутным — через Кавказ.
В конце XIII в. в северные районы между Тигром и Евфратом перекочевали туркменские племена кара-коюнлу и аккоюнлу, обитавшие до монгольского нашествия в Средней Азии. В XIV—XV вв. они играли большую роль в истории Восточной Анатолии. Остатки туркмен, не слившиеся с турками, сохранились в Восточной Турции до наших дней.
Среди княжеств, возникших на месте Румского султаната, было Османское, по имени основателя его, бея Османа. Именно этому княжеству предстояло в будущем превратиться в многонациональную империю, раскинувшуюся на огромных территориях в Азии, Африке и Европе [*].
Османская держава существовала более 600 лет. Начиная с XVII в. она стала терять захваченные земли в результате национально-освободительных движений покоренных народов и неудачных войн, а в XIX в. попала в полуколониальную зависимость от западных империалистических держав. Кризис османского феодализма завершился распадом империи. На ее развалинах была создана буржуазная республика, образовавшаяся в итоге антиимпериалистической борьбы турецкого народа. В ее состав вошли земли, населенные преимущественно турками. Только в некоторых окраинных областях преобладают национальные меньшинства: курды — в Восточной Анатолии, арабы — на юго-востоке страны, лазы — на побережье Черного моря.
*. В период своего наибольшего территориального распространения — в XVI—XVII вв. Османская империя включала кроме Анатолии Грецию, Болгарию, Сербию, Далмацию, Боснию и Герцеговину, Венгрию, Трансильванию, Албанию, Македонию, Фракию, Молдавию и Валахию, Подолию, северное побережье Черного моря до Кубани и часть его восточного побережья, Азов, Крым, Южную Грузию, часть Армении и Курдистан, Сирию, Ливан, Палестину, Месопотамию, Аравию, Триполитанию и Киренаику, Алжир, Тунис, Египет, а также Кипр и другие острова Восточного Средиземноморья.
34
Тюрки, переселившись в Анатолию, не сразу смешались с местным населением. Первое время различные группы анатолийцев жили бок о бок, сохраняя свои языки, религии и образ жизни: кочевые тюрки-овцеводы, греки — садоводы и виноградари, курды, разводившие ангорских коз, лазы — рыбаки и мореплаватели. Однако постепенно большинство населения Анатолии освоило язык пришельцев, а многие христиане приняли их религию — ислам. Но и тюрки осваивали местные навыки хозяйства, материальную и духовную культуру аборигенов. Шел взаимный процесс сближения, а затем и смешения между тюрками и коренными жителями. Осев на землю, смешавшись с прежним населением, тюрки-кочевники превратились в турок-крестьян, в основном хлебопашцев. Природа Анатолии, где наряду с великолепными возможностями для развития почти всех видов земледелия есть и прекрасные условия для пастбищного скотоводства, позволила тюркским кочевникам сохранять скотоводство как основу хозяйства и одновременно осваивать земледелие. Освоение ими высокой земледельческой культуры местных народов растянулось на длительный период: до наших дней сохранились в Турции остатки прежних тюркских племен — юрюки, не перешедшие к полной оседлости. В городах и крепостях, завоеванных сельджуками, оседали тюркские дружины беев и эмиров. Здесь жили сборщики налогов, другие служители управленческого аппарата, мусульманское духовенство. Все они составили первооснову будущих турецких горожан.
Различные исторические источники дают примерную картину того, как шло оседание и смешение тюрков с местными народами. Европейские летописцы крестовых походов XII—XIII вв. Тагенон и Гийом де Тир писали, что огузы и туркмены Анатолии жили в палатках или юртах, разводили овец, коз и вели пастушеский образ жизни; то же самое сообщает и Марко Поло. Но вот Ибн Баттута, арабский путешественник, побывавший в Анатолии в 1331—1334 гг., встретил уже туркменскую деревню. В огузском эпосе «Деде Коркуд» говорится, что у огузов были в горах свои виноградники.
Одними из первых стали сливаться с тюрками кочевники-курды, близкие им по образу жизни и исповедовавшие ту же религию — ислам. Вожди курдских племен, враждовавшие с армянскими князьями и их сюзереном — Византией, заключили союз с сельджуками, участвовали в их походах. Часть этих курдов тюркизировалась. Но и они оказали на тюрков большое влияние в обычаях и культуре.
Тюрки, например, заимствовали у курдов легкое кочевое жилище — «черную палатку» (кара-чадыр). Она лучше подходит к климату Анатолии, где нет таких холодных зим, как в Средней и Центральной Азии. Покрытие «черной палатки» ткется из черной козьей шерсти. Ткань натягивается на шесты,
35
вбитые в землю, в виде двускатного тента, который хорошо пропускает воздух, но во время дождя, намокнув, не пропускает воду. Сходное кочевое жилище имеют и другие кочевники Западной Азии и Северной Африки — афганцы, белуджи, арабы.
Смешение тюрков с оседлыми жителями, которые были в основном христианами, шло прежде всего через исламизацию. Иногда она проходила добровольно. Еще до прихода сельджуков население Анатолии испытывало тяжелый налоговый гнет Византии. В XII в. многие малоазийские города и села обезлюдели: жители, спасаясь от налогов и поборов, бежали к сельджукам. Сельджукские султаны использовали это недовольство в своих целях. Султан Сулейман Кутулмуш провел в конце XI в. своего рода социальную реформу — крепостных и рабов, занятых прежде на латифундиях византийцев, он объявил свободными при условии перехода их в ислам. И они массами стали принимать новую веру.
Исламизация стимулировалась и материально. Мусульмане в Румском султанате, как позже и в Османской империи, да и вообще во всех мусульманских государствах, платили гораздо меньше налогов, чем приверженцы других религий. Земельный налог на крестьян-мусульман — ашар равнялся одной десятой урожая, а налог на крестьян-христиан составлял от одной трети до половины урожая. Сверх того, трудоспособные мужчины-христиане платили еще и личный налог — джизье. Такая «материальная заинтересованность» в переходе в ислам была, пожалуй, самым результативным «миссионером» этой религии. А когда завоеванное население все же отказывалось принимать ислам, на него воздействовали страхом смерти. Так, в анатолийско-тюркском эпосе «Сказание о Мелике Данышменде» говорится: «Если население и пленные не хотели добровольно переходить в мусульманскую веру, Данышменд приказывал убивать часть из них, чтобы воздействовать на остальных».
Многие местные феодалы — армянские аристократы, византийские деспоты, болгарские боляры, сербские и боснийские великаши, — чтобы спасти свои владения, переходили на службу к сельджукским, а позже и к османским султанам и принимали ислам. Среди них были очень знатные и влиятельные лица: например, сын сербского князя Лазаря — Стефан, крупнейшие византийские землевладельцы — Эвренос, Кёсе Михаил. Они получали свои прежние поместья в качестве уделов, а прежние язык .и вероисповедание постепенно забывали. Потомки их были уже настоящими турками и мусульманами. Характерен пример османского феодального рода Бабанов. Его основатель — австрийский феодал-католик. После того как турки захватили венгерские области, где были его владения, он рассудил так: «Можно ли тайно сохранить поместье? — Нет! А можно ли тайно сохранить католичество? — Да!» Он перешел
36
в ислам и стал османским феодалом, мусульманином явно, а католиком тайно. Однако дети его уже не придерживались католичества даже втайне, были воспитаны в исламском духе, и весь род его мало-помалу отуречился... Среди балканских славян возникло даже особое название таких отуречившихся местных феодалов — «потурченец».
Этническому смешению способствовало и рабовладение, распространенное у сельджуков и османцев. Это было так называемое патриархальное, или домашнее, рабство. Рабы прислуживали при дворе султанов, в домах феодалов и сановников, были работниками и прислугой в богатых семьях. Из них формировали военные отряды.
Феодализация Румского султаната оттеснила племенную верхушку тюрков на второй план. Султан из главы племенного объединения окончательно превратился в монарха. Военные ополчения огузов и туркмен утратили свое былое значение: основу войск теперь уже составляли феодалы-конники и особая гвардия — мемлюки, или гулямы (рабы). Гулямы назначались и на высокие должности — эмиров, вали (правителей областей), саларов (воевод). Еще у султана Тогрул-бея и везир и высшие сановники были из таджиков. Выдающийся сельджукский везир Низам аль-Мюльк тоже предпочитал рабов огузским и туркменским беям. Рабы из чужеземцев, лично преданные султану, считались надежнее племенных вождей, пытавшихся при каждом удобном случае стать независимыми от центральной власти. Султан надеялся на мемлюков и потому, что сам был их единственной опорой на чужбине. Анатолийские сельджуки набирали гулямов из армян, грузин, абхазцев, греков, а также из рабов, захваченных на юге Приднепровья, называемом тогда «Дешт-и Кипчак» — «Степь половецкая».
Османцы во время своих завоеваний иногда угоняли в Анатолию население целых районов. Султан Мехмед II Фатих (1451—1481) переселил из Сербии и Боснии в Малую Азию около 200 тысяч человек. Византийский хронист Дука так описывает один эпизод угона турками невольников: «После сражения они отправились грабить деревни. И вот они погнали в Стамбул на продажу бесчисленные толпы закованных в цепи людей — мужчин и женщин с грудными детьми, и цветущих юношей, и священников, и монахов».
Работорговля в Османском государстве процветала. В Анатолии были десятки невольничьих рынков. Работорговцы отправлялись с войском в походы, чтобы по дешевой цене скупать захваченных мужчин, женщин, детей. Получение налога с продажи рабов было доходной статьей султанской казны. Еще в середине XIX в. в Стамбуле сохранялся невольничий рынок. Из рабов формировалась и ударная сила османской армии — грозная янычарская пехота.
Около 1330 г. был создан первый пехотный корпус из христиан-
37
военнопленных. Он получил название «ени чери» — «новое войско», откуда и вошло в оборот слово «янычары». Вскоре для комплектования янычар начали применять систему девширме: набор христианских мальчиков и юношей в возрасте от 8 до 20 лет. Они принимали ислам, обучались турецкому языку (малолетних детей, оторванных от родителей, помещали для этого в турецкие семьи). Затем будущих янычар обучали в особых школах военному делу, воспитывали в духе мусульманского фанатизма и слепой преданности султану. Так же набирали матросов для военного флота, а командный состав экипажей комплектовался из греков и лазов, отличных мореплавателей.
В число янычар попадало немало украинцев и русских. Поставщиками этого «живого товара» для турок были крымские ханы, совершавшие набеги на окраины русского государства.
Потоптала орда конями маленьких детей,
Малых потоптала, больших забрала,
Назад руки повязала, под хана погнала...—
поется в одной украинской думе. А немецкий путешественник XVII в. Герберштейн пишет, что крымский хан «Махмет-Гирей вел с собой из Московии такое множество пленников, что едва можно поверить. Часть их он продал туркам в Кафе (Феодосии)».
Янычары — рабы и военнопленные, — вошедшие в доверие к султану, назначались на самые высокие посты в османской армии и государстве. Правда, они продолжали считаться кулами, т. е. рабами, как и мемлюки или гулямы при сельджуках. Лично преданные султану, кулы давали ему возможность как-то противостоять крупным феодалам, противникам крепкой центральной власти. Турецкий историк М. Акдаг подсчитал, что с 1453 по 1600 г. из 48 великих везиров только 4 были турками, остальные — греками, славянами-потурченцами, албанцами и т. д. Это отмечали и сами султанские «выдвиженцы». Так, великий везир султана Мехмеда II, отуреченный албанец, извещая придворных о смерти султана, говорил: «Было еще одно обстоятельство, содействовавшее укреплению государства. Мудро собирали султаны среди всех народов людей, обреченных на несчастную мужицкую жизнь, не почитающих единого бога, о котором возвестил пророк. Их они награждали чинами и славными должностями. Из этих людей и я происхожу, и большинство тех, кто сейчас слушает меня».
Многие из бывших невольников достигли в Османской империи не только высокого общественного положения, но и сыграли заметную роль в турецкой истории, развитии турецкой культуры. Выдающийся государственный деятель великий везир Мехмед Соколлу (Соколович), взятый по девширме из местечка Сокол в Боснии, фактически управлял империей при султанах Селиме II и Мураде III. Из греков были крупнейший
38
османский зодчий Синан (1489—1588), известный турецкий мореплаватель и картограф Пири Рейс (ум. в 1554 г.). Поэт Иса Неджати происходил из бывших пленных, поэт Яхья Ташлыджалы — из янычар, и т. д. Ряд европейцев принимали ислам добровольно, исходя из личных или политических интересов.
Наконец, важную роль в этническом смешении играли браки между тюрками и местными женщинами. В гаремы сельджуков поступали гречанки, армянки, грузинки. При османцах этот выбор стал еще шире — от арабок и африканок до славянок с Балкан, полячек, венгерок, украинок и черкешенок. Особенно славились красотой в Турции черкешенки. Их доставляли с Кавказа по Черному морю на судах, перевозили по суше караванами верблюдов. Султанши чаще всего не были турчанками. Орхан, Мурад I, Баязид I были женаты на византийских принцессах. Одной из жен Абдул Меджида, родившей ему будущего султана Абдул Хамида II, была армянка. Жена Сулеймана Великолепного, полоненная украинка из Подолии, властолюбивая красавица с таинственным скифским именем Роксолана, быстро прибрала к рукам могущественнейшего из султанов: ее интриги стали стержнем политической жизни двора; по ее наветам смещали и казнили везиров, умерщвляли наследников престола от других жен. Она добилась в конце концов своей цели: ее сын, правда уже после смерти матери, стал султаном. Это был Селим II, вошедший в историю османцев под прозвищем «Мест» («Пьяница»)...
Обычай жениться на иноплеменницах и чужеземках был характерен не только для султанов, но и для многих имущих и знатных людей. Более того, он так широко распространился у тюрков Малой Азии, что турецкий историк Р. С. Атабинен придумал для него особый термин — «ксеногамия» («чужебрачие»). Часто и простой воин мог обзавестись женой из христианок. Участвовавший в 1438 г. в набеге на южные области Венгрии турецкий летописец Ашик-паша-заде сообщает, что женщин, захваченных в этом походе, оказалось так много, что рабыню-пленницу можно было получить в обмен на сапоги. А вот свидетельство турецкого автора Эвлия Челеби, относящееся к 1657 г.: «Захваченные в лагере венгров подобные сверкающему солнцу невольницы, каждая из которых стоила налога с целой области, проданы были за курительную трубку или за буханку хлеба».
Султаны поощряли браки между мусульманами и христианками. Еще один турецкий летописец — Коджа Хюсейн рассказывает: когда султан Орхан обходил и осматривал только что занятый город Никею, к нему с воплями обратилась толпа женщин. «Многие из нас, — кричали они, — погибли от мечей твоих воинов, и скольких унесли голод и чума. От недостатка и несчастий жизнь наша стала невыносимой». Тогда султан приказал
39
своим приближенным: «Пусть те, у кого есть нужда в этом, возьмут себе жен из этих женщин». И тем, кто женился, он давал дом и назначал содержание.
Склонность тюрков — и сельджуков и османцев к бракам с иноплеменницами вытекала из родо-племенных обычаев. В обществе, где эти обычаи сохраняются, подобное регулирование брачных отношений закономерно. Этнографы называют его эндогамией — «внутрибрачием», т. е. правилом заключать браки внутри определенной этнической общности, например внутри племени. Однако эндогамия всегда как бы односторония: ее законы касаются только женской половины племени. Своих девушек «на сторону», мужчинам чужих племен, не отдают, но «со стороны», из других племен, можно брать жен беспрепятственно. Браки своих мужчин с иноплеменницами даже поощряются. Издавна в межплеменных войнах захваченные женщины были самой ценной добычей, они становились не только рабынями-наложницами, но и полноправными женами. Классический пример из древней истории — похищение сабинянок в Италии еще до возвышения Рима.
Эндогамия вела к тюркизации детей от смешанных браков, особенно мужского потомства. По языку и культуре они становились турками. Но внешний облик таких турок сохранял и материнские черты, что сказалось впоследствии на разнообразии антропологических типов турецкого народа, усложненных и другими факторами смешения с представителями многих и многих народов.
Антропологи обычно относят турок к средиземноморско-балканской группе южных европеоидов. Для нее характерны мягкие, слегка вьющиеся черные или каштановые волосы, смуглый цвет кожи, широко открытые, миндалевидные, чаще всего черные или карие глаза, сильно выступающий узкий нос, чуть утолщенные губы, слабое развитие скул. На востоке Анатолии среди турок распространен так называемый арменоидный тип, которому присущи густые сросшиеся брови, обильная борода и усы, орлиный нос, массивный череп и невысокий рост. Среди турок встречаются и голубоглазые блондины, североевропейского облика, и смуглокожие «жгучие» брюнеты, похожие на африканцев. Таким образом, внешность турок отразила, словно зеркало, все особенности их происхождения.
Монголоидные же черты, свойственные в той или иной степени тюркам Центральной Азии, у турок почти совершенно исчезли. Собственно, уже у тех туркмен и огузов, что переселились в Анатолию в XI в., их оставалось крайне мало, и они растаяли здесь при новом обильном смешении с европеоидами. Кстати, современное расселение тюркских народов наглядно демонстрирует постепенное усиление европеоидных черт по направлению с востока на запад. Якуты, тувинцы, хакасы, киргизы, казахи, уйгуры — типичные монголоиды. У них преобладают
40
прямые жесткие черные волосы, скуластое лицо, слабо выступающий нос с низким переносьем, узкие глаза с эпикантусом — кожной складочкой, закрывающей слезный бугорок, слабо растут усы и борода. У башкир, татар, узбеков монголоидных черт значительно меньше. У туркмен они встречаются еще реже. А чуваши, гагаузы, азербайджанцы , турки — уже типичные европеоиды. Ослабленные монголоидные черты сохранились в Турции лишь у юрюков.
Итак, в Малой Азии, как в тигле, переплавились сотни племен и народностей, прежде чем получился последний сплав — турки. И вряд ли кто будет оспаривать аксиому, что родина турок — Анатолия, Восточное Средиземноморье. Даже по внешнему виду они мало чем отличаются от народов соседних стран — итальянцев, греков, арабов Леванта. Однако внешность, антропологический тип — вовсе не главное в этническом облике народа. Определяющие признаки народа как этноса — язык и культура.
Язык турок по грамматическому строю остался тюркским, но его словарь обогатился огромным числом заимствований из многих языков — иранских, славянских, арабского, греческого, армянского и др. А культура турок — это настоящий синтез двух цивилизаций — кочевнической, принесенной тюркскими племенами из далеких степей Центральной Азии, и оседлой, анатолийской, уходящей корнями в глубь тысячелетий. В турецкой культуре, как и в языке, много и других напластований — иранских и арабских, среднеазиатских и балканских. Но все же главных пластов — два. Образно говоря, турецкая культура соткана тюркским утком на малоазийской основе.
При анализе истории хозяйства и культуры Анатолии исследователь вправе ожидать, что тюрки как кочевники-скотоводы должны были внести определенный вклад в развитие животноводства в Малой Азии. Действительно, после их прихода среди домашних животных Анатолии прочное место занял двугорбый азиатский верблюд (бактриан). Его повсеместное распространение здесь связано с тюрками, тогда как одногорбый африкано-аравийский верблюд (дромадер) появился в Малой Азии еще раньше — благодаря арабам. Позже возникли их гибридные формы. В средние века верблюдоводство имело исключительно важное значение для караванной торговли в Анатолии и прилегающих странах. И ныне верблюды в Турции все еще используются как транспорт, особенно в гористых районах юга, где мало хороших автодорог.
С приходом тюрков лошадь в Анатолии потеснила вола, основное пахотное и тягловое животное дотюркской Малой
41
Азии. Все чаще в телегу, легкий плуг, молотильные сани стали впрягать лошадь. «Привилегией» волов осталась тяжелая арба (кааны) да грубая соха (карасапан). И, конечно, тюркам-номадам обязана Анатолия усовершенствованием техники верховой езды и конской упряжи. Только старейший вид транспортных животных — ослы — продолжает играть в Анатолии все ту же роль, как и в глубокой древности: они поистине незаменимы в селах и провинциальных городах. На деревенских дорогах то и дело встречаешь не спеша трусящих ишачков либо с седоками, либо навьюченных самой разной поклажей — дровами, бидонами с молоком, корзинами с виноградом или ящиками с апельсинами, автопокрышками, аккумуляторами...
Прежними остались и основные мясо-молочные породы скота — овцы, козы, коровы, буйволы. Это понятно: анатолийские традиции скотоводства восходят к неолиту. Тучными стадами овец Анатолия славилась во времена хеттов, древних греков, византийцев. И тюрки тоже стали разводить местные породы, лучше приспособленные к локальным природным условиям. Они освоили и преобладающий местный тип животноводства — отгонный, который вытеснил постепенно тюркское кочевое скотоводство. При отгонном, или яйлажном, животноводстве стада весной отгоняют на горные пастбища — яйлы, где они пасутся все лето, а осенью перегоняют в долины. Здесь их содержат до весны в хлевах и кормят заранее заготовленными кормами. Кстати, хлев по-турецки — мандра, название, взятое у греков. Отгонное животноводство предполагает развитый уровень оседло-земледельческой культуры (зимние оседлые жилища, посевы кормовых трав и т. п.), чего не знает кочевое скотоводство.
Яйлажное животноводство в Анатолии — многовековой вид хозяйственной деятельности. Пархар—так называли яйлу в Малой Азии до прихода тюрков. Слово это настолько древнее, что восходит к языкам догреческого и доармянского населения, возможно, к языкам первых индоевропейцев, переселившихся в Малую Азию в III—II тысячелетиях до н. э.: в индоарийских языках слово «пахар» значит «гора».
Вместе с тем ряд явлений материальной и духовной культуры турок связан с Центральной Азией. Летом турецкие крестьяне ставят в поле временное жилище — алачик, войлочный шатер, доставшийся им в наследство от тюркских кочевников. Центральная Азия вдруг напомнит о себе и юртой где-нибудь в глухой степной деревушке Анатолии. Конечно, сейчас это уже редкость, и предназначена юрта не для кочевья — ее держат рядом с домом. В летние дни она служит чем-то вроде беседки, ночью в ней прохладнее спать.
Современные турки не пьют кумыса, как их далекие предки — кочевники Алтая и Монголии. Но в деревнях Анатолии сохранились еще воспоминания об этом когда-то «национальном» напитке. Кое-где кумысом называют похожий напиток, но
42
не из кобыльего, а из овечьего молока, т. е. обычный турецкий айран.
В наши дни название «кумыс» всплыло и в такой причудливой трансформации, как наименование марки сухого вина «Анкара кымызы» — «Анкарский кумыс»! Виноделие в Малой Азии было известно еще хеттам. И вот древнейший анатолийский напиток из винограда получил вдруг тюркское название.
Переплетение центральноазиатских и анатолийских культурных влияний было зафиксировано еще в знамени Сельджукидов. Оно было черного цвета — это шло от огузского племенного союза, из которого происходил род Сельджука. На знамени были изображены: дракон — с ним тюрки познакомились на своей прародине, когда кочевали у Великой Китайской стены, лев — символ мощи древнего Ирана и двуглавый орел — знак царской власти хеттов и византийцев. Правда, двуглавый орел был известен тюркам еще на реке Орхоне, но потом забыт. Византия как бы вновь напомнила о нем Сельджукидам. Символ двуглавого орла связан с древними тотемистическими верованиями. Так, в высокогорных селениях Турции есть старинный обычай: молодой горец накануне свадьбы или переезда в новое жилище отправляется на заре в горы и убивает орла. Вынув внутренности и раздвоив голову царственной птицы, он приколачивает чучело над входом в дом.
Исследуя истоки турецкой культуры, вскрываешь мощные пласты местных, малоазийских цивилизаций. Даже просто путешествуя по Турции, все время оказываешься рядом с историей. Руины древних и средневековых городов то и дело встречаются в долинах, предгорьях и степях Анатолии, хеттский храм соседствует с фригийским, греческий амфитеатр — с римским, армянская церковь — с византийской, сельджукский минарет — с османским. И специалистам нелегко разобраться в этой мозаике — так причудливо переплелись архитектурные стили.
Анатолия, этот мост между Западом и Востоком, с самого начала развития мировой культуры покоилась на двух могучих опорах. С одной стороны—древняя Греция, с другой — древний Иран. Вдоль всего побережья Малой Азии тянется полоса развалин античных городов: Троя, Эфес, Пергам, Сарды, Милет, Сиде... Перечень можно продолжить. Бродя меж рухнувших колонн и обвалившихся портиков, сидя на мраморных скамьях амфитеатров, можно грезить о временах Сократа и Платона. Но если чуть-чуть переместиться в глубь страны, то на степных дорогах вас непременно встретят развалины какого-нибудь сельджукского караван-сарая или сельджукской мечети с отчетливыми чертами древнеиранского зодчества.
Советский писатель Петр Павленко, побывавший в Турции в 20-е годы, очень емко передал свои впечатления о смешении самых разных эпох на анатолийской земле: «В нищих грязных
43
кофейнях, заброшенных в деревушках около Акшехира, родины Ходжи Насреддииа, можно встретить светильники из древней глины, светильники ионийских мастеров, или кусок торса Аполлона, которым подпирают незакрывающиеся двери или используют как табурет, а головы богинь служат гирями на крохотных станцийках железных дорог. Вы можете найти камень с надписью, не прочитанной человечеством, описать штабеля скульптур, случайно встреченных в степи, подсмотреть кусок быта, застрявшего на пути между первой половиной девятнадцатого века и сегодняшним днем...».
«Исторические времена Анатолии, — пишет Дэвид Хотхэм, английский журналист, автор книги „Турки", — уходят на четыре тысячи лет в глубь веков. Турки же появились здесь не раньше девяти столетий назад. Поэтому их можно сравнить с хранителями музейных древностей». Действительно, когда смотришь на камни и мрамор древних городов, в голову приходит мысль: а как же связана вся эта древность с современным народом — турками, живущими на месте погибших цивилизаций? И сначала не находишь никакой связи. Все эти античные города кажутся огромным музеем на открытом воздухе, помещенным на благодатной земле и под благодатным небом для того только, чтобы ярче подчеркнуть их значимость. Так редкую старинную картину оправляют в богатую раму...
Но, всматриваясь пристальней в культуру и даже быт турок, обнаруживаешь незаметные на первый взгляд, но прочные и осязаемые нити, связующие те далекие времена с нашими днями. Архитектурные памятники — как ступени лестницы, ведущей в историю искусства. Ранняя византийская базилика святого Иоанна в Аясулуке [*] (V в.) еще имела вид почти античного храма: ее украшали древнегреческие портики, колоннады, фризы. В соборе святой Софии, шедевре византийской архитектуры, воздвигнутом в 533—537 гг. в Константинополе, уже доминирует сферический купол; колонны оттеснены на второй план. А строители мечетей Стамбула, сохранив мощный купол, совсем отказались от тяжелых колоннад, но добавили к христианской архитектуре минареты и многокуполье пристроек, навеянное воспоминаниями о прежнем кочевом быте: небольшие купола, идущие рядами по крышам, окружают главный купол мечети, словно юрты рядовых кочевников — юрту хана.
Только сельджукские постройки несколько выпадают из этой преемственной линии. Они выглядят чужестранцами на земле Анатолии: будто попали сюда во время набега иноплеменников. Они, как и их творцы — тюрки-сельджуки, еще не успели принять изысканный облик османцев. Это пришельцы из
*. Аясулук (ныне Сельчук) — городок под Измиром. Название Аясулук произошло от греческого «айос теологос» (святой богослов), как звали апостола Иоанна.
44
иного мира — иранских и среднеазиатских степей. Сельджукские мечети Коньи суровы своей геометрической простотой, массивностью минаретов. Их остроконечные пирамидальные купола величаво парят над Конийской равниной, как шатры военачальников отдыхающего после битвы войска. Они как бы остались в своем времени, эти молчаливые свидетели XII и XIII вв. ...
Но пройдет два-три столетия, и мусульманская архитектура сельджуков, сплавившись в малоазийском горниле с культовым зодчеством православных греков, даст блестящую амальгаму — серию неповторимых османских мечетей Бурсы, Эдирне, Стамбула. И связь времен снова обретет себя: в византийской базилике видны следы античности, в османской мечети — заимствования из христианской архитектуры и — уже едва приметные — те же элементы античного зодчества.
Связь времен отчетливо проступает не только в культовых зданиях — явлениях все же единичных, уникальных. Она прослеживается и в народных домостроительных традициях. В деревнях на западе и на юге Турции строят традиционные двухэтажные дома. Низ — глинобитный или каменный, верх — из дерева. Первый этаж — помещения для скота, запаса кормов и продуктов, хранения инвентаря. Второй этаж — жилые комнаты и летняя веранда с внешней лестницей. Такой дом издавна характерен для Балкан и вообще Восточного Средиземноморья. Он заимствован турками у греков. И его турецкое название «ханай» восходит к греческому «анойи». Греческого происхождения и название огороженного дворика — «авлу». А сам тип строения поражает древностью своей истории: он зафиксирован археологами в позднем анатолийском неолите при раскопках городища Хаджилар и датируется 5700 г. до н. э.!
В деревенских домах Центральной Анатолии внутренняя глиняная обмазка стены около очага украшена оттисками ладоней с растопыренными пальцами. Аналогичные отпечатки обнаружены на стенах жилищ VII тысячелетия до н. э., что раскопаны в Чатал-Хёюке близ Коньи.
В восточноанатолийских деревнях сохранились подземные жилища — круглые в плане полусферические землянки. Такая лачуга называется «дам». Этот вид жилья описан еще Ксенофонтом в 401 г. до н. э. Дома в горной Армении, пишет он, были «подземные, с верхним отверстием наподобие колодца, но широким внизу».
Традиции аграрной культуры Западной Анатолии восходят к временам античности, они характерны для всего Средиземноморья. Это — неполивное (богарное) злаковое полеводство и высокоразвитое виноградарство и садоводство. Основные культуры — пшеница, ячмень, виноград, оливки, инжир, миндаль. На востоке и кое-где в центре Анатолии земледелие имеет и другие традиции, идущие от времен Урарту и древнего Ирана.
45
Это — орошаемое и террасное земледелие, большая роль фуражных культур, например люцерны, которую заготавливают на зиму для скота.
Нельзя сказать, что кочевники совершенно не знали земледелия, но у них оно носило подсобный, ограниченный и примитивный характер. Так, на летовках — летних пастбищах — кочевники сеяли ячмень или пшеницу, пожалуй, единственные культуры, обеспечивавшие им минимум растительной пищи — муки для лепешек и крупы для похлебки.
Переселение больших масс номадов вначале нанесло анатолийскому земледелию, особенно садоводству, большой урон. До сих пор, как свидетельствует современный французский географ и этнограф Ксавье де Пляноль, в Западной Турции вокруг руин прежних античных городов видны остатки некогда обширных, а потом заброшенных плантаций олив. И понадобилось много веков, прежде чем была восстановлена былая земледельческая культура.
Земледельческие орудия турецких крестьян — плуги, бороны, серпы, косы, молотильные сани имеют малоазийское происхождение. Молотильные сани (турецкое «дёген» от греческого «тикани») похожи на санки-волокуши, только в их деревянное днище вбиты острые кремни. На току — круглой ровной площадке — настилают сжатую пшеницу или ячмень. Вол или лошадь тащат эти сани, делая круг за кругом. На санях для тяжести обычно сидит мальчишка. Кремни режут солому, отделяют зерна от шелухи. Затем хлеб провеивают, вскидывая его деревянной лопатой с тупыми зубьями — соломенная сечка и шелуха отлетают в сторону даже при малом ветре. Такие молотильные сани были известны народам Малой Азии, Закавказья, Балкан, Сирии и Палестины задолго до нашей эры, в позднем неолите.
Кааны, анатолийская двухколесная арба, словно съехала с хеттских наскальных барельефов. Когда такая повозка, запряженная парой волов, проезжает мимо скалы, где выбито ее изображение четырехтысячелетней давности, кажется, что присутствуешь на наглядном уроке истории, демонстрирующем связь времен. И надолго запоминается душераздирающий скрип груженой кааны: ее сплошные массивные деревянные колеса вращаются вместе с осью, вставленной между деревянными штырями днища.
Турецкий народный календарь сельскохозяйственных работ — удивительное сочетание греческих и иранских заимствований. Так, начало лета, хыдрэллез, падает на 6 мая, день святого Георгия, начало зимы, касым — на 8 ноября, день святого Димитрия. Обе даты восходят к христианскому земледельческому календарю Анатолии. Но сами названия — хыдрэллез, касым — арабского происхождения. Начало весны, невруз, отмечают 21 марта, в день весеннего равноденствия, а начало
46
осени, михриджан, — 23 сентября, в день осеннего равноденствия. Эти даты, как и их названия, связаны с древнеиранскими земледельческими культами. Невруз (по-персидски Ноуруз) — праздник весеннего обновления природы, Михриджан — праздник сбора урожая. Бируни писал: «Ноуруз и Михриджан — это два ока времени... Михриджан — вестник конца мира, Ноуруз — вестник его воскрешения...».
Больше того, в современном официальном турецком календаре названия месяцев взяты у народов разных эпох: январь — оджак (т. е. очаг, печка — турецкий перевод названия аналогичного месяца византийского календаря), февраль — шубат (древнесирийское название), март — март (латинское), апрель — нисан (древнесирийское), май — майыс (армянское название), июнь — хазиран, июль — теммуз (оба — древнесирийского происхождения, причем в древней Месопотамии теммуз был посвящен богу Таммузу, олицетворению растительности и напарнику богини плодородия Иштар; смерть и воскресение его — символика земледельческого процесса, как и египетский миф об Осирисе и Исиде), август — агустос (латинско-греческое наименование), сентябрь — эйлюл (древнесирийское), октябрь — эким (турецкий неологизм, дословно значит «сев»), ноябрь — касым (арабское название), декабрь — аралык (турецкий неологизм, значит «промежуток» между годами).
Местные и пришлые элементы сплелись и в анатолийском фольклоре. Турецкий писатель Яшар Кемаль, хорошо знающий эпос своего народа, пишет, что на этой земле получили жизнь величайшие поэмы мира — «Илиада» и «Одиссея». И сейчас из уст простого крестьянина можно услышать сказания на их сюжеты. В то же время народные сказители до сих пор читают наизусть песни-сказы из тюркского эпоса «Деде Коркуд» и «Кёроглу».
В узорах турецких ковров видны хеттские мотивы. В деревенских вышивках, на войлочных накидках пастухов — изображения «хеттского солнца» — круга с перекрещивающимися линиями. Такие же рисунки обнаружены на предметах хеттской утвари, найденной при раскопках. Многие современные художники и скульпторы Турции исходят в своем творчестве из хеттских форм. Изваяния львов, стилизованные в хеттской манере, украшают дорогу к мавзолею Ататюрка.
В турецкой керамике — кютахийском фарфоре и фаянсе — проглядывает слегка приглушенный церковный орнамент византийцев. На западе Турции среди крестьян распространен магический обряд, связанный с верованиями древних греков. Весной устраивают праздничное представление — выдачу дочери южного ветра «лодоса» замуж за сына северного ветра «пойраза». Верят, что после этого погода потеплеет. Лодос — это Нотос, бог южного ветра в античной мифологии, а пойраз — Бореас или Борей, бог северного ветра.
47
У турок все кладбища обсажены кипарисами, а ведь кипарис — символ скорби у древних греков. Уходит корнями в седую древность и турецкий обычай мытья ног старшим и уважаемым членам семьи после их возвращения домой. Турчанка, встречая усталого мужа, пришедшего с работы, всегда нальет в таз воды и вымоет ему ноги. В древнегреческом эпосе служанка Эвриклея омывает ноги Одиссею, вернувшемуся из дальних странствий.
Происхождение отдельных заимствований кажется порой неправдоподобным. В Турции несчастливым, «тяжелым» днем считается вторник. В 1453 г. в этот день недели, выпавший на 29 мая, Константинополь был взят турками-османцами. Иными словами, вторник оказался несчастливым днем для греков-византийцев. Но постепенно это поверье перешло и к туркам-стамбульцам, а затем распространилось и дальше. Даже полумесяц со звездой, ставший впоследствии символом турецкой государственности, османцы переняли от византийцев. Эта эмблема была гербом города Константинополя до взятия его турками. Как известно, Рим спасли гуси, своим криком оповестившие караульных о приближении врага. А Константинополь, «второй Рим», был однажды спасен, согласно преданию, благодаря месяцу, неожиданно появившемуся в разрыве облаков на ночном небе и осветившему подкрадывавшихся к крепостной стене вражеских воинов.
Самые, кажется, что ни на есть турецкие обычаи исходят из античности. Турецкая баня, баня «сухого пара» перешла к туркам через византийцев от римлян. Это те же древнеримские термы. В Пергаме, древнем анатолийском городе-государстве, увлекались борьбой. Борцы натирали тело оливковым маслом, чтобы сопернику было труднее произвести захват. Теперь это — один из видов национальной борьбы у турок — яглы гюреш... Обувь по-турецки — кондура. Не от древнегреческих ли котурн происходит это слово?..
В этногенезе турок можно условно выделить два параллельных, но шедших в противоположных направлениях процесса — ассимиляцию местного оседлого населения и аккультурацию пришлых кочевых племен. При языковой ассимиляции возобладал язык тюрков, правда сильно изменившийся под воздействием местных языков. При культурной ассимиляции — аккультурации, наоборот, преобладающее влияние было за культурой малоазийских народов. Перейдя к оседлости, освоив высокоразвитое земледелие, тюрки переняли у них навыки хозяйства, выработанные за тысячелетия и приспособленные к локальной географической среде, заимствовали их материальную, а частично и духовную культуру.
Однако наибольшее влияние на культуру турок, особенно на их быт, оказал ислам.
48
Ислам возник в Хиджазе, западной области Аравийского полуострова, в начале VII в. н. э. Проповедником новой религии стал Магомет, или, точнее, Мухаммед, живший здесь в. 570—632 гг. Исторические условия в Аравии того времени оказались благодатной почвой для его проповедей. Традиционное патриархальное и родо-племенное общество арабов-скотоводов, изживало себя. А в городах и земледельческих оазисах наступил кризис рабовладельческого строя. Феодальным отношениям, развивавшимся у оседлых жителей и кочевников, становилось тесно в рамках прежних племенных религий и патриархального права.
Социальным переменам сопутствовали этнические; на полуострове складывалась арабская народность. Слияние разобщенных прежде аравийских племен в народность требовало не только крепкой центральной власти, но и идеологии, способной обосновать такое единение. Монотеизм (единобожие), провозглашенный Мухаммедом, соответствовал новым веяниям; он постепенно заменил прежнее многобожие арабов-язычников. Ислам, единая общеарабская религия, пришел на смену многочисленным религиозным культам, различным у разных племен. Этническое единство было закреплено религиозным. Мусульманское право — шариат — узаконило сложившиеся феодальные отношения.
Укоренившись в Аравии, ислам стал знаменем арабской экспансии за пределы полуострова. В Арабском халифате, теократической феодальной монархии средневековья, ислам окончательно приобрел ярко выраженные классовые черты религиозной идеологии феодального общества. После арабских завоеваний в Азии, Африке, Европе новая религия широко распространилась среди многих народов.
В завоеванных странах ислам вбирал в себя много местных религиозных представлений и давно укоренившихся традиций. Так, к примеру, в исламе появился культ местных святых и их могил, что само по себе противоречило первоначальному исламу, отвергавшему поклонение кому-либо, кроме единого Аллаха. Подобные изменения и нововведения в исламских канонах, накапливавшиеся в различных странах, давали материал для расхождений; история ждала лишь веских причин, чтобы оформить его в виде особых направлений и толков. Причины не замедлили появиться. Ими были либо ожесточившаяся борьба между феодальными группировками, либо социальный протест низов — крестьян и горожан против усиления феодальной эксплуатации. Как почти всегда в средние века, все эти движения принимали религиозную окраску расколов, ересей, появления новых пророков. И ислам, как и другие мировые религии — христианство,
49
буддизм, — распался на несколько течений и великое множество — около семидесяти — сект.
Дробление ислама на различные течения началось еще во второй половине VII в. Арабский халифат, как и другие феодальные империи средневековья, не долго был единым централизованным государством. Развиваясь, феодализм порождал центробежные тенденции. Уже при третьем преемнике Мухаммеда — халифе Османе (644—656) вспыхнула первая междоусобная война. Обстановка еще более накалилась при четвертом халифе — Али (656—661), избрание которого не было единогласным. Против него выступил влиятельный наместник Сирии Муавия. Группировка Али потерпела поражение. Но его последователи, получившие название «шиа» (арабское «сторонники»), основали новое направление ислама—шиизм. Остальные мусульмане стали именоваться суннитами, от слова «сунна», которым обозначают священные предания о Мухаммеде. Эти предания признаются суннитами в более широком объеме, чем шиитами. Шииты считают истинными только те из них, что основаны на авторитете членов семьи пророка, а сунниты признают свидетельства и его сподвижников. Кроме того, у шиитов есть собственные предания о Мухаммеде и Али — ахбары.
Так было положено начало двум главным направлениям в исламе — суннитскому и шиитскому. В одних странах возобладало одно направление, в других — другое. В Турции подавляющее большинство мусульман составляют сунниты. Из 45 миллионов ее населения, 99% которого — мусульмане, шиизм исповедуют только 5—6 миллионов; их в Турции называют «алеви», т. е. последователями Али. Это отдельные группы турок на востоке страны, часть курдов, некоторые племена юрюков и туркмен, еще не слившиеся с основной массой турецкого населения.
Основополагающие принципы исламских догматов и культа в суннизме, шиизме и многочисленных сектах почти не подверглись изменениям. Различия коснулись второстепенных положений, выразились в нюансах их толкования, подчас едва уловимых. А главное, были добавлены новые элементы в догматику и культовую практику. Так, шииты верят в «сокрытого имама», главу своей религиозной общины, который незримо присутствует на земле и в конце концов должен объявиться открыто, чтобы восстановить справедливость и истинную веру — шиизм. Кроме общемусульманских у шиитов есть свои праздники (например, день, когда, согласно одному ахбару, Мухаммед признал Али своим преемником), свои памятные даты (например, дни траура по Али и его сыну Хюсейну, убитым суннитами), свои места паломничества.
Основной догмат ислама — единобожие — выражен простой формулой исповедания веры (шехадет): «Нет иного божества, кроме Аллаха, и Мухаммед — его пророк». Да и остальная
50
догматика мусульманства довольно проста. Вера во всемогущего — строгого, но справедливого Аллаха связана с представлениями о конце света и бессмертной душе, страшном суде и посмертном воздаянии — загробной жизни в раю или аду, смотря по земному поведению. Эти догматы перешли в ислам из более ранних религий — иудаизма и христианства — и мало чем отличаются от своих прежних, иудаистских или христианских, трактовок.
Исламский монотеизм лишь более строг, чем христианский. Он не допускает такого, например, понятия, как троица — распадения единого бога на три ипостаси. Более абсолютно у мусульман и учение о предопределении. Оно доведено до полного фатализма, слепой покорности судьбе. Само слово «ислам» значит «покорность» (Аллаху и судьбе, им предначертанной), а «мусульманин» (арабское «муслим») — «покорный». На этом основании некоторые мусульманские богословы в Турции даже осуждают страхование жизни и имущества от несчастных случаев, «ибо нельзя обмануть предопределение».
Своеобразен мусульманский рай: он утопает в зелени, укрыт тенью садов, полон воды, текущей обильными реками. Таким, видимо, представлялся рай арабам, страдавшим в Аравийской пустыне от жары и нехватки влаги. Кстати, зеленый цвет стал символом ислама тоже не случайно. Что могло быть приятней для глаз жителя пустыни, чем зелень листьев и травы...
Коран, сборник проповедей и наставлений Мухаммеда, — священная книга мусульман, «Библия ислама». Он считается «словом Аллаха», переданным пророку через архангела Джебраила (Гавриила) на арабском языке. Коран написан особым стихотворным размером, без рифм, своего рода ритмической прозой. Название «Коран» происходит от арабского корня «кар'а» (читать или произносить речитативом, декламировать). Верующий мусульманин, даже не знающий арабской грамоты, старается обзавестись экземпляром этой книги, обладающей, по его мнению, свойством охранять дом от бед и несчастий. Клочок бумаги, кусок ткани или кожи со стихами из Корана — лучший талисман, спутник удачи.
Коран написан арабским языком VII в. и ныне непонятен даже большинству арабов, не говоря уж о турках. Да и ученые богословы, изучившие язык Корана, толкуют положения, изложенные в нем, неодинаково, даже противоречиво. Впрочем, сам текст Корана полон противоречий. Но эта непонятность языка и различия в толкованиях придают, в представлении верующих, особую таинственность священной книге. Коран и дополняющая его сунна составляют в исламе основу вероучения, права, этики и морали. В Коране изложены и правила культа.
Но если догматика ислама проста, то этого нельзя сказать о его культовой практике. Все религии всегда старались опутать своими сетями самые важные мирские дела человека —
51
брак, рождение, похороны и т. п., привязывая эти узловые точки человеческого бытия к мистике, внушали мысль о нерасторжимости линий жизни и провидения. Ислам пошел дальше других религий. Не только важнейшие вехи личной жизни, но ,и самые мелкие бытовые моменты старался он приковать к мысли о боге, о сверхъестественной силе, о неразрывной связи всего сущего, реального, земного с потусторонним, мистическим, «небесным».
Ислам формирует повседневные навыки поведения, бытовые привычки — омовение, регулярную молитву, месячный пост, отвращение к свинине и т. п. Все это — условные рефлексы, вошедшие в плоть и кровь правоверного мусульманина. Именно такой «бытовой» ислам наиболее устойчив. Мусульманину легче освободиться — под влиянием образования, жизненного опыта, изменения условий среды или каких-либо других причин — от религиозного сознания, исламской идеологии, «о привычки-рефлексы отбросить ему гораздо труднее.
И действительно, чаще всего «вера» мусульманина проявляется в следовании будничным предписаниям ислама, его обыденным регламентациям, в исполнении ставших привычными с детства ритуальных действ, совершаемых механически, бездумно, без малейшей религиозной экзальтации. Перед омовением, перед молитвой, перед началом поста мусульманин должен прочесть сакральную форму «ниет» (намерение). Этим ритуальное действие связывается с мыслью о боге. Всякое начинание, начало мало-мальского дела тоже должно быть сопряжено с именем Аллаха. Перед работой, перед учебой, перед любым занятием, даже перед едой необходимо произнести слова другой формулы — бесмеле: «Во имя Аллаха всемилостивейшего...».
Обращения к богу в подобных случаях есть во многих религиях, но ислам вырабатывает у своих приверженцев привычку совершать и самые что ни на есть житейские дела во имя божье. Массовыми тиражами публикуются в Турции наставления, где наряду с изложением догматов ислама, правил поста, описанием всех телодвижений, которые должен выполнять мусульманин при молитве, очень много места — с подробными рисунками и детальными указаниями — отводится порядку совершения омовений, т. е. правилам личной гигиены: как и после чего умываться, как мыться, как сморкаться, как полоскать рот; какой рукой — правой или левой — мыть те или иные части тела. При этом подчеркивается, что во время омовений необходимо повторять шехадет: «Нет иного божества, кроме Аллаха, и Мухаммед — его пророк»... Так вместе с бытовыми навыками усваивается главный догмат мусульманской веры, обыденнейшие вещи увязываются с именем Аллаха.
Сходным путем многие религии внедрялись в человеческое сознание, вернее, подсознание. И у христиан была обязательной
52
молитва перед трапезой, перед началом учения, работы, перед дальней дорогой. Даже перед сражением «христолюбивое воинство» вставало на молебен. Все это тоже вырабатывало подсознательный, но глубокий комплекс привычек, привязывало действия верующего к мысли о боге. «Без бога ни до порога», — гласила старая русская поговорка. Без Аллаха ни шага — так можно охарактеризовать быт мусульманина.
Мусульманин должен регулярно, пять раз в сутки совершать молитву — намаз: на рассвете, в полдень, во второй половине дня, после захода солнца и в начале ночи. Ислам нашел особую форму оповещения верующих о времени намаза. Если у христиан о начале церковной службы извещает колокольный звон, то у мусульман в час молитвы раздается пение муэдзина, или, в турецком произношении, мюэззина. Выйдя на балкончик минарета, он читает нараспев арабские стихи эзана — призыва к молитве: «Аллах велик! Иного бога нет! И возвестил об этом Магомет. Вставайте на молитву, спешите же к спасенью. Намаз полезней сна» (последняя фраза произносится только перед утренней молитвой). Стихи повторяются несколько раз и заканчиваются словами: «Нет иного божества, кроме Аллаха».
Это заунывное пение не лишено особой прелести. Есть великолепные мастера, «артисты» эзана. Но в наш век научно-техническая революция не обошла и ислам. В городах призыв к молитве звучит из мощных динамиков соборных мечетей, передается по радио. На тонких стволах минаретов вспухли, как грибы-наросты, раструбы громкоговорителей. Из них вырываются порой такие громовые раскаты, что приходится затыкать уши, если стоишь рядом. Зато возрастает дальность действия...
Новые мечети все чаще строят с минаретами без внутренней лесенки, по которой муэдзин поднимается на поясной балкончик, чтобы пропеть свой призыв. Ее заменяет проводка от динамика к магнитофону, в который вставлена кассета с записью эзана, напетого одним из лучших исполнителей. Служителю мечети достаточно в урочный час нажать кнопку, чтобы оповестить правоверных о начале очередной молитвы. В былые времена строительство лесенки внутри минарета считалось особым искусством. В XVI в. турецкий зодчий Синан построил в стамбульской мечети Сюлеймание минарет даже с двумя внутренними лесенками, да так, что муэдзины, подымаясь по ним каждый на свой балкончик, никогда не встречались друг с другом. Теперь муэдзин не утруждает себя подъемом по лестнице. Он ограничивается нажатием магнитофонного клавиша. А злые языки говорят, что, включив магнитофон в утренний час, многие муэдзины лишь переворачиваются в постели на другой бок, пробормотав под нос: «Сон приятней намаза...». Перед намазом обязательно омовение. Во дворе большой мечети стоит шадырван — шатровое сооружение, к которому подведена вода. «Когда встаете на молитву, мойте лица, обмывайте руки до локтей
53
и ноги до щиколоток, обтирайте голову», — сказано в Коране. Вообще ислам всемерно ратует за чистоту. «Чистота — половина веры», — эти слова приписывают Мухаммеду. Придание воде «священных» свойств, отношение к ней как к чему-то чудодейственному, характерны для ислама. Если нет воды (географические условия пустыни, в которых возник ислам, опять дают о себе знать!), ее можно заменить песком или другим сыпучим веществом. Омовение необходимо не только после физического загрязнения. Оно требуется и после прикосновения к гяуру — «неверному» (малое омовение), после длительного общения с гяурами, после пребывания в их стране (большое омовение). Туалеты в городах Турции двух типов: «алафранга» (обычные европейские) и «алатурка» (турецкие), в которых есть специальный кран или сосуд с водой, служащие для омовения.
Намаз совершают не только в мечети, но в любом месте, где застал верующего эзан; крестьянин в поле, рабочий у верстака, чиновник в кабинете. Во время намаза произносят несколько стихов из Корана. Молитва сопровождается комплексом телодвижений: поясными поклонами, коленопреклонениями, простиранием ниц. Подобные «упражнения» дали повод мусульманским богословам говорить ныне о пользе намаза как своего рода производственной гимнастики.
Намаз предписывается совершать на особом молитвенном коврике. Носить с собой такой коврик, конечно, обременительно; и вот около мечетей в турецких городах можно видеть мальчишек, продающих большие листы оберточной бумаги — коврики «одноразового пользования».
Однако теперь мало кто, особенно в крупных городах, обращает внимание на призывы к молитве, хоть и усиленные громкоговорителями, мало кто молится положенное число раз. Ритм современной жизни внес коррективы в распорядок намазов. Число их обычно сокращают до двух — утреннего и вечернего. Многие водители автомобилей, если пора намаза застает их в рейсе, лишь шепчут слова молитвы, слегка снизив скорость... В деревнях же, в провинциальных городишках почти все население продолжает традицию пятикратного намаза.
Мусульманин должен раз в год поститься. Мусульманский пост своеобразен: целый день нельзя ни есть, ни пить, ни курить. Требуется также воздерживаться от всего, что может доставить удовольствие. В связи с этим много споров среди мусульманского духовенства вызвал вопрос, допустимо ли жевать резинку, если соблюдаешь пост. Духовное ведомство Турции положительно решило его, оговорив, однако, что слюну при этом следует не глотать, а сплевывать. Но рьяные сторонники поста придерживаются иного мнения: удовольствие, получаемое при жевании резинки, нарушает пост.
В темное время суток пост прерывается: снова можно есть, пить, курить и предаваться другим жизненным утехам, пока
54
не рассветет. И так 30 дней, в течение всего рамазана — девятого месяца по мусульманскому календарю [*]. Сам пост по-турецки называется «оруч», от согдийского слова «руч» (день), но иногда называют его и рамазаном. Коран лишь приблизительно регламентирует суточное время поста: «Ешьте и пейте до тех пор, пока не можете различить на заре белую нитку от черной, потом исполняйте пост до ночи». Практически воздержание длится от утреннего намаза до вечернего.
В провинции постятся многие, а в деревне — почти все поголовно. Те же, кто не соблюдает пост, стараются есть, пить и курить так, чтобы это не было на виду у постящихся, не вызывало у них раздражения. Днем в провинциальных городках большинство столовых, закусочных, кафе, ресторанов закрыты. Не торгуют даже палатки на базаре, в которых обычно можно купить пирожок, бутерброд или другую нехитрую снедь.
По предписаниям ислама, пост не обязателен лишь для больных, престарелых, для беременных и кормящих грудью женщин, для тех, кто находится в пути или вдали от родного дома. Отменяется пост и для участников военных действий.
Крайне предосудительным считается употребление во время рамазана спиртных напитков. Владельцы магазинов и лавок на целым месяц убирают с полок водку и вина. Все бары закрыты, бармены уходят в отпуск.
Происхождение поста в рамазане уходит в доисламские времена. Древние арабы в числе прочих божеств почитали и Луну. Один из месяцев года — рамазан — был посвящен ночному светилу: по ночам, когда на небе сияла луна, в честь ее устраивали трапезы, а днем постились. Существование поста до ислама косвенно подтверждается в Коране: «Предписан вам пост, как предписан он и тем, кто был до вас».
В условиях современной жизни такой пост соблюдать трудно: на заводе или фабрике, особенно с круглосуточным циклом производства, на транспорте тяжело, конечно, работать натощак целый день. Поэтому в крупных городах пост соблюдают далеко не все.
Вечером об окончании дневного воздержания оповещают по радио и телевидению: вечерний эзан транслируется по всем каналам. Иногда, по старой традиции, в провинциальных городках об этом возвещает выстрел из пушки. Начинается вечернее разговение — ифтар. Все, кто постится, заняты в это время едой. Улицы пустеют. На трапезу часто собираются компаниями:
*. Мусульманский календарь — лунный. Он короче григорианского и других солнечных календарей на 10 дней. Поэтому все его даты, праздники, сроки поста ежегодно сдвигаются, наступая каждый раз на 10 дней раньше, чем в предыдущем году, и могут приходиться на любой из сезонов. За 32 солнечных года (или 33 лунных) они совершают годичный круг. Мусульманское летосчисление ведется с 16 июля 622 года н. э.: это дата хиджры (переселения) Мухаммеда из Мекки в Медину. Сейчас по мусульманскому календарю с 21 декабря 1979 г. наступил 1400 г.
55
общий стол устраивают группы родственников, соседей, знакомых. В провинции официальные учреждения даже изменяют часы работы, чтобы дать возможность тем служащим, которые соблюдают пост, успеть к вечерней домашней трапезе.
В зажиточных домах принимают гостей, потчуя их обильными угощениями. Богачи закатывают настоящие ночные пиршества, едят, пьют и веселятся до утра, а днем отсыпаются. Турки-бедняки ехидничают, говоря, что за месяц поста толстяки становятся еще толще.
В мечетях вечером идут общие богослужения, муллы читают проповеди. По радио и телевидению передают специальные вечерние программы с молитвами и проповедями — программы ифтар. Но домашняя трапеза не носит религиозного характера. Это, скорее, обычное застолье, где. беседуют о делах, обмениваются новостями, пересудами, шутками.
В городах вечера рамазана чем-то похожи на новогоднюю ночь. С наступлением темноты вспыхивает иллюминация. Электрические лампочки, висящие на проводах, натянутых между минаретами над куполами мечетей, образуют световые надписи, призывающие правоверных быть богобоязненными, добродетельными, не совершать греховных поступков... После окончания домашней трапезы народ снова высыпает на улицы. Кому по «арману, продолжают застолье в шашлычных, кофейнях, закусочных. Менее состоятельные довольствуются прогулкой по улицам. Уличные торговцы-разносчики освещают свои тележки и лотки кто — керосиновой лампой, кто — свечой, кто — лучиной. Эти примитивные «осветительные приборы» странно выглядят на фоне электрической иллюминации, прожекторов, подсвечивающих купола мечетей, уличных неоновых фонарей... Торгуют всем, что только можно представить из съестного: фруктами, орехами, миндалем, фисташками... Особой популярностью пользуются огурцы — маринованные или свежие, смотря по сезону. Длинный свежий огурец разрезают вдоль на две половинки, посыпают солью и едят, как лучшее из лакомств. Тут же жарят все, что возможно: кукурузу, каштаны, мидии, не говоря уже о шашлыках, цыплятах, свежей рыбе...
Постепенно ночное оживление стихает. Народ расходится по домам: назавтра рабочий день, и надо выспаться. За два часа до восхода солнца на улицах раздается бой барабана: специальные барабанщики обходят квартал за кварталом и будят правоверных, оповещая их о том, что наступило время последней трапезы перед началом дневного поста. Сахур — еда на заре — так она называется. А раз в неделю, уже днем, эти же барабанщики, прихватив с собой музыканта, играющего на зурне, будут совершать обход домов и под пронзительные звуки зурны собирать с обывателей денежную мзду — бахшиш за свой еженощный предрассветный труд в месяце рамазане.
Хотя и не все блюдут правила поста, месячный пост отрицательно
56
сказывается на многих сферах жизни страны: в рамазане падает деловая активность, снижается производительность труда, сводятся к минимуму все общественные и культурные мероприятия...
Последние дни рамазана посвящены генеральной уборке в жилых домах, учреждениях, общественных зданиях. Всюду идет стирка белья, моют полы, окна, двери. На улицах и площадях убирают мусор, красят стены домов. Кто может, покупает или шьет на заказ новую одежду, обувь. В деревнях женщины красят хной волосы, ладони, ступни... Собственно, это уже начинается подготовка к трехдневному празднику разговения, которым завершается месячный пост. Все дни этого религиозного праздника признаны государством нерабочими: такова сила традиции.
Во время подготовки к празднику разговения много работы у портных и сапожников. Муниципалитеты провинциальных городков даже дают на эти дни разрешения на сверхурочную работу подмастерьев: надо успеть обрядить заказчиков во все новое к празднику. Много работы появляется и у кондитеров.
Характерная черта праздника — обмен подарками, покупка обновок и поедание всевозможных сладостей: конфет, засахаренных фруктов, рахат-лукума, сладких пирожков, пирожных. Бедный люд лакомится леденцами, карамелью, в деревнях — пекмезом, виноградным соком, вываренным до густоты меда. По-турецки праздник разговения зовется «шекер-байрам» (сахарный, т. е. сладкий, праздник). Не удивительно, что шекер-байрам очень нравится детям. Тем более что в эти дни на площадях и пустырях устанавливают карусели, сооружают качели. Заезжие труппы бродячих актеров разбивают здесь свои балаганы и дают представления. В лавках продают дудки, свистелки, губные гармошки, трещотки, игрушки. Ребятишек катают по улицам городков в деревянных тележках, старых грузовичках, допотопных фиакрах. Вместе с детьми веселятся и взрослые.
По вечерам где-нибудь в тихом переулочке провинциального городка бродячие кукольники устраивают спектакли теневого театра. Фигуры кукол в этом театре делаются из полупрозрачного материала — промасленных кусков картона, бумаги или верблюжьей кожи. Они ярко раскрашены и, когда их освещают фонарем или огромной керосиновой лампой, отбрасывают на стену или на натянутое полотно цветную полутень. Кукольник в то же время и рассказчик: по ходу действия он повествует о всех событиях и говорит за всех героев. Основные персонажи таких представлений: Карагёз, характерный герой из народа, наивный, добродушный, но не лишенный тонкого юмора, напоминающий небезызвестного Ходжу Насреддина; и Хадживат — хвастливый болтун, вечно попадающий в смешное положение.
В дни шекер-байрама идет обмен поздравлениями и визитами.
57
На улице при встрече с соседями, знакомыми все поздравляют друг друга с праздником. Молодые люди приветствуют старших, целуя при этом у них руку. Друзья и знакомые ходят друг к другу в гости целыми семьями, обязательно прихватив с собой детей. Домашняя прислуга, портье, лифтеры, официанты рано утром поздравляют своих хозяев, выражают им свое почтение и преподносят небольшой подарок — коробку конфет или рахат-лукума. Подчиненные наносят визиты своим начальникам: кто — владельцу фабрики или директору завода, кто — мэру города, кто — шефу полиции, кто — председателю своей партийной или профсоюзной организации. И обязательно с подарком.
В последний день праздника семьями посещают кладбище, возлагают венки на могилы родственников (это новый обычай, возникший уже после кемалистской революции) и раздают милостыню нищим. Общество благотворительности в деревнях, муниципалитеты в городах организуют раздачу вспомоществования семьям бедняков — муки, сахара, керосина, небольших сумм денег. Делается это на средства, полученные от богачей.
А через десять недель наступает главный мусульманский праздник — курбан-байрам (праздник жертвоприношения). Он длится четыре дня. Все эти дни, как и во время праздника разговения, нерабочие [*]. Курбан-байрам отмечают массовым забоем скота. Каждый мусульманин, обладающий достатком, должен совершить обряд жертвоприношения: зарезать козу, барана, корову или верблюда — смотря по средствам. Происхождение праздника связано со следующей легендой. Прародитель арабов Ибрагим был так предан богу, что однажды вознамерился принести ему в жертву своего сына. Но всевышний повелел ему заколоть вместо любимого чада ягненка. Этот миф, возникший у далеких предков арабов, символизировал отказ от человеческих жертвоприношений, практиковавшихся ранее [**].
Накануне курбан-байрама города заполняют стада овец. Рога их покрыты позолотой, обвиты лентами. Шкуры размалеваны краской. Нехотя плетясь по городским улицам, подгоняемые палками пастухов, они привычно жуют свою жвачку и жалобно блеют. Их продают на специально отведенных площадях. Дюжие хамалы-носилыцики, взвалив на спину покорных баранов, тащат их, держа за передние ноги. Такси везут по две-три печально блеющих жертвы.
*. Кроме этих двух основных мусульманских праздников, признанных государством нерабочими днями, есть второстепенные. Они отмечаются далеко не всеми. Эти праздники — ночные: ночь зачатия пророка (регаиб); ночь его рождения (мевлюд); ночь откровения, когда ему была ниспослана весть о его пророческой миссии (берат); ночь предопределения, когда Коран стал спускаться с неба к пророку (кадир); наконец, ночь путешествия пророка на небо, где он беседовал с Аллахом (мирадж).
**. Эта легенда почти целиком совпадает с известным из Ветхого завета сказанием о жертвоприношении Авраама. Праотец Авраам (Ибрагим) почитается и евреями и арабами как некий общий предок и тех и других.
58
Во время курбан-байрама по всей стране забивают до полумиллиона животных. В первый день праздника всюду блестят остроотточенные ножи, кровь льется потоками... Часть мяса полагается раздать беднякам, нищим. Или устроить обильное угощение для соседей, знакомых.
Скот приносят в жертву не только в праздник. Часто мусульманин закалывает барашка и раздает мясо правоверным, надеясь этим поправить свои дела, помочь излечиться от болезни члену семьи или обеспечить сыну успех на экзаменах. При закладке дома, даже крупного государственного предприятия — фабрики или завода, мулла обязательно вспорет ножом горло ягненка, повернув его головой к Мекке, окропит кровью камни фундамента и прочтет молитву, чтобы всевышний ниспослал удачу начатому делу. На торжественной церемонии пуска в эксплуатацию любого объекта — от элеватора до ГЭС — не только разрезают по европейскому обычаю ленточку у входа, но и режут, по традиции воздав хвалу Аллаху, двух-трех баранов... Жертва скота считается самым богоугодным делом: чем больше таких жертв принесет мусульманин при жизни, тем легче ему будет попасть в рай после смерти. И скот режут, — конечно, если позволяют средства, — по всякому поводу. Приедет в богатую семью желанный гость — заколют ягненка и кровью жертвы обязательно помажут приезжему лоб. Удастся бизнесмену провернуть выгодное дельце — и снова барашек идет на заклание во славу Аллаха...
Каждый совершеннолетний мусульманин, суннит и шиит, обязан, если он здоров и обеспечен материально, совершить хоть раз в жизни хадж — паломничество в Мекку, священный город мусульман в Саудовской Аравии. После этого он приобретает почетный титул «хаджи». Престарелый или больной богач может послать вместо себя наемного паломника, дав ему денег на дорогу и пропитание. Хадж совершают во время двенадцатого месяца мусульманского календаря — зильхидже. В банках Турции специальные бюро обменивают паломникам местную валюту на иностранную, необходимую для выполнения хаджа. После реформ Кемаля Ататюрка, отделивших ислам от государства, выдача валюты на эти цели была запрещена, но в 1948 г. этот запрет был снят. Тем не менее не все турки одобряют расход дефицитной валюты для нужд паломничества. А на тех, кто совершает хадж более одного раза, смотрят как на непойманных контрабандистов.
Число паломников ныне незначительно. Американец Пол Маньярелла, проводивший в 1969—1970 гг. социологические исследования в провинциальном городке Западной Турции Сусурлуке, пишет, что за два года в Мекку ездили 25 горожан и 25 жителей села, тогда как население самого Сусурлука равно 12 тысячам, а деревень Сусурлукского уезда — 28 тысячам человек.
59
Пребывание в Мекке длится 10—15 дней и обставлено очень многими церемониями: облачением в особую одежду, состоящую из одного-двух больших кусков ткани, бритьем головы, ритуальными обходами святых мест, молитвами, жертвоприношениям» и т. п. Раньше, во времена Османской империи, хаджи возвращался из Мекки тоже в особом костюме — белой длиннополой тунике или арабском бурнусе с широкими рукавами, в зеленой чалме. Кемалисты запретили этот наряд. Ныне вернувшегося пилигрима отличает лишь тюбетейка на голове да шаль, накинутая на плечи. В остальном он одет по-европейски. Когда паломник переступает порог родного дома, режут жертвенного барашка, устраивают торжественную встречу.
Шииты совершают паломничества и в места, где похоронены их святые и мученики: в Ирак — в Кербелу с гробницей Хюсейна, Неджеф с гробницей Али, Казимейн и Самарру; в Иран — в Мешхед и Кум. Шииты отмечают и дни траура по Хюсейну, убитому 10 мухаррама, первого месяца по мусульманскому календарю, и вся первая декада нового мусульманского года, так называемая ашура, посвящена у них памяти этой жертвы религиозных распрей.
Обрядовой стороне мусульманство придает первостепенное значение: пятикратный намаз, пост и хадж входят в число пят» основных принципов, «пяти столпов» ислама. К ним же причисляют главный догмат — веру в единого Аллаха и благотворительную милостыню — зекят. Согласно исламским канонам, зекят должен отчислять в пользу бедняков каждый богатый мусульманин, причем в него не входят доброхотные подаяния, сделанные во время шекер-байрама и курбан-байрама. В Турции принято раздавать зекят бедным семьям в случае рождения у них ребенка, свадьбы, похорон. Хотя благотворительность никогда не решала, да и не может решить, проблем бедности и нищеты — проблем прежде всего социальных, турецкие власти стремятся использовать это предписание ислама для смягчения контрастов между бедностью и богатством и направляют часть благотворительных пожертвований в общенациональные организации — Общество защиты детей, Общество Красного Полумесяца, в их фонды помощи неимущим. Но все это, конечно, капля в море нужды и лишений, которые испытывают миллионы простых турок.
Кроме пяти основных принципов в исламе есть ряд и других предписаний. Суннитский ислам запрещает изображать людей и животных. Этот запрет был связан с борьбой Мухаммеда против идолопоклонничества. Только при его жизни мусульмане уничтожили до 300 изваяний божков и идолов, почитавшихся в различных арабских племенах до ислама. Длительное идеологическое противостояние христианству, где широко развито иконописное и скульптурное изображение Христа, богоматери и святых, лишь упрочило этот запрет. К сожалению, позже он
60
был перенесен в изобразительное искусство вообще, и развитию живописи, скульптуры в Турции, как и в других мусульманских странах, был нанесен сильнейший урон. Поиск художника-мусульманина ограничился орнаментикой и каллиграфией. Живопись, как таковая, существовала лишь в форме миниатюр — небольших картинок в рукописных книгах, изображение было плоскостным — не знало перспективы и светотени. Только в конце XIX в. в Турции появилась станковая живопись, но преимущественно пейзажная. А искусства ваяния в старой Турции так и не существовало.
Ныне это предписание ислама давно не соблюдается. Но все же современные пластические искусства — скульптура, портретная и жанровая живопись в Турции отстают от европейских достижений в этих областях. Ваяние у турок и до сих пор как-то не в почете. Кемаль Ататюрк хотел, чтобы турецкие скульпторы создали как можно больше памятников историческим личностям Турции, чтобы ваяние — «монументальная пропаганда» — служило распространению идей турецкого национализма. Но и сейчас в Турции кроме бюстов, статуй и монументов, изображающих самого Ататюрка, очень немного иных памятников — их можно перечесть по пальцам: памятник архитектору Синану в Анкарском университете, памятник Мидхату-паше, создателю первой турецкой конституции, в Стамбуле и несколько других.
Не везде и не всеми соблюдается исламский запрет на употребление алкогольных напитков. Мусульманский «сухой закон» был вызван тем, что пьянство несовместимо со строгим исполнением пятикратного намаза. Порок алкоголизма стал распространяться еще среди мусульманской феодальной верхушки: многие халифы, султаны, везиры, шейхи предавались пьянству.
Стамбул отвык от поту битвы
И пьет вино в часы молитвы —
писал А. С. Пушкин в 1829 г. О пренебрежении к этому ограничению говорят и многочисленные вакхические поэмы восточных литератур. Представители современной турецкой элиты — крупные буржуа, помещики, государственные сановники давно не ограничивают себя в употреблении алкоголя, а если и соблюдают этот запрет, то обычно лишь на людях, дабы не дать повода для осуждения со стороны рядовых единоверцев.
Ислам запрещает и азартные игры: в доисламской Аравии они часто кончались кровопролитием, а еще чаще вошедший в азарт игрок проигрывал все свое достояние: и скот, и жен, и детей. Исполняется этот запрет слабо: в Турции играют в карты на деньги почти в каждой кофейне.
Строго соблюдаются теперь лишь два предписания — запрет на употребление в пищу свинины и обряд обрезания. Для широких масс мусульман, мало искушенных в тонкостях исповедания
61
веры, воздержание от свинины и обрезание стали чуть не основными критериями мусульманства. У турок существуют разные поверья, связанные с представлением о свинье, как животном «нечистом»: в свиную тушу переселяется-де после смерти душа грешника; тот, кто ест свинину, не будет реагировать на измену жены — станет добровольным рогоносцем, и т. п.
Рационально мыслящие турки-мусульмане обычно объясняют запрет на свинину тем, что употребление этого мяса, обильного жиром, вредно в жарком климате. Считают также, что свиньи в южных странах больше подвержены опасному для человека заболеванию — трихинозу. Однако эти объяснения опровергаются хотя бы тем, что немусульманское население многих жарких и даже тропических стран употребляет в пищу свинину без вредных последствий для здоровья. Причина гонений на свинину в другом: кочевники никогда не разводили свиней. Кстати, для археологов находка костей домашней свиньи при раскопках — первейший и безусловный показатель оседлости. Арабы же были кочевым народом; свинья была для них непривычным животным, даже чуждым, связанным с иным, часто враждебным, оседлым миром, и табу на свинину существовало у них до ислама. И тюрки-кочевники не знали свинины и не употребляли ее в пищу тоже до принятия ислама. Аналогичное явление произошло в иудейской религии, также предписывающей воздержание от свинины: предки евреев тоже были кочевниками...
В Турции водится много диких кабанов. Регулярной охоты на них нет: дикий кабан считается таким же «нечистым» животным. Расплодившиеся вепри часто наносят большой ущерб посевам и виноградникам. Приходится организовывать против них настоящие обложные охоты. Государство выплачивает за каждого убитого вредителя полей денежное вознаграждение, а тушу уничтожает. Приглашают и охотников из Европы. Чтобы извлекать какую-то выгоду из мероприятий по уничтожению кабанов, в Измире, где находится штаб южного фланга Североатлантического блока и живет много военнослужащих из США и других стран НАТО, открыли специальный магазин, в котором торгуют кабаньим мясом для иностранцев. Но правоверные смотрят на это, мягко говоря, косо...
И обрезание (по-турецки «сюннет») — тоже не изобретено исламом. Его практиковали задолго до ислама многие народы—древние египтяне, арабы первобытной Аравии, евреи. Бытует оно и у африканских племен, не знакомых с исламом. Этот обычай связан с языческим ритуалом — инициацией, посвящением юноши в сан мужчины. Инициация поныне играет важную роль у народов Тропической Африки. Она знаменует не просто переход от детства к зрелости: юноша становится полноправным членом племени, воином и охотником. При этом он подвергается испытаниям на мужественность. Обрезание и нанесение
62
разного рода ран — надрезы, татуировка — неотъемлемая часть испытательной церемонии. Инициация не сводится только к «экзаменам на болевую выносливость». Это и воспитательный акт: накануне юношей обучают правилам поведения, навыкам охоты, посвящают в тайны ремесла и т. д.
Турки совершают обрезание мальчику чаще всего в возрасте 7—12 лет. Обычно это делают в августе — первых числах сентября, до начала учебного года (школы в Турции открываются 15—20 сентября). Обрезанию предшествует стрижка головы, проверка знания основных молитв. Мальчика наряжают в красивый костюм с лентой через плечо, на которой написано арабское изречение «машалла» — «да хранит бог!», сажают на коня, верблюда или в повозку, а чаще в такси и везут торжественно к сюннетчи — специалисту, совершающему процедуру обрезания. Если родители богаты, образуется нечто вроде «свадебного поезда»: целая вереница повозок или автомашин, везущих родственников, соседей, знакомых, короче всех, кто приглашен на церемонию. Обрезание — большой семейный праздник. Родители и гости дарят виновнику торжества подарки. Для приглашенных детей устраивают угощение, игры. Кто может, нанимает музыкантов, кукольников.
У турок и у турецких курдов в обряде обрезания обязательно участвует восприемник, взрослый мужчина, сходный своей ролью с крестным отцом у христиан. Он называется «кивре», словом, похожим на название крестного у армян. Его обязанность — опекать до совершеннолетия молодого мусульманина, наставлять на «путь истинный».
Накануне обрезания мальчику внушают: ты уже мужчина, сильный и храбрый, должен быть мужественным, не бояться боли. Такое внушение, естественно, действует на детскую психику. Надолго запоминается и праздничность обряда. Здесь исламская практика воздействует уже на эмоции. Эмоциональной стороне ислам, как, впрочем, и другие религии, придает важное значение. Большой эмоциональный эффект имеют общие богослужения, совершаемые по пятницам и мусульманским праздникам в мечетях, где на чувства верующих действует не только психический настрой массы молящихся, но и архитектура храма, и непонятный, а оттого таинственный язык Корана.
Такова широкая и разнообразная сфера влияния на ум, привычки и чувства человека мусульманской культовой практики, «бытового» ислама, усилия которого как бы направлены на то, чтобы быть не просто религией, а образом жизни мусульманина.
Ислам и женщина — это отдельный и сложный вопрос, по-разному стоящий в различных мусульманских странах. Имеет он свои особенности и в Турции.
63
После кемалистской революции в судьбе турецкой женщины произошли огромные перемены. В своих правах она была приравнена к мужчине. Среди турчанок есть и депутаты парламента, и профессора университета, писательницы, журналистки, судьи, адвокаты и врачи; имеются среди них и певицы, балерины, драматические актрисы. Хотя еще совсем недавно — в конце XIX — начале XX в. турецкие женщины обо всем этом не могли и мечтать. Это были безмолвные затворницы гаремов, вся жизнь которых протекала в узких рамках семьи. Даже женские роли в турецком театре исполняли мужчины, а первыми актрисами, которые, наконец, появились в нем, были не мусульманки — армянки и гречанки.
В крупных городах массы турецких женщин участвуют теперь и в фабричном труде, работают в конторах и учреждениях, учительствуют. Все это ведет к тому, что женщина, особенно в рабочих семьях, начинает пользоваться все большей и большей свободой. Турчанки из семей рабочих и интеллигенции все активней включаются в жизнь общества, в общественную и политическую деятельность. Но, как и в других капиталистических странах, турчанка лишь формально равноправна с мужчиной. Фактически же это далеко не так: за равный труд женщина получает меньшую плату, чем мужчина; администрация обычно увольняет женщину, если она вышла замуж, а тем более если она беременна, и т. п.
Турчанка скована до сих пор и пережитками исламских обычаев. В быту, в повседневной жизни она связана бесчисленными традиционными правилами поведения: обязана уступать дорогу мужчине, не имеет права обгонять его. Не принято в Турции и уступать женщине место в общественном транспорте. В мечетях, на похоронах женщины могут находиться только позади мужчин. Особенно строго все эти правила соблюдаются в провинции — мелких городках и деревнях, — где развитие капиталистических отношений пока что мало коснулось семейных традиций, пронизанных исламскими предрассудками. А ислам относится к женщине как к существу второго сорта. Мусульманские богословы даже считают, что женщины не имеют души, поэтому в загробном мире им нет места. Зато там будут гурии — вечно юные девы идеальной красоты, созданные Аллахом для услаждения праведников, попавших в рай...
В каком-нибудь турецком городишке иной раз можно видеть, как муж идет по улице на один-два шага впереди жены и с таким выражением лица, словно идущая за ним женщина не имеет к нему никакого отношения. Если эта патриархальная чета вдруг повстречает такую же, с которой знакома, то можно наблюдать любопытную сценку. Приветствиями обмениваются только мужчины. Дважды, по турецкому обычаю, обнявшись и облобызавшись, перекинувшись несколькими словами, они продолжают — каждый свой — путь, а женщины, как тени, следуют
64
за ними. Бывает, что разговор мужчин затянется. Но женщины все время стоят поодаль, не вмешиваясь, молча наблюдая за беседой мужчин.
Если «мусульманин» значит «покорный Аллаху», то мусульманка, по исламским канонам, должна быть покорна и мужу, своему земному богу и властелину... Чувство собственного превосходства по отношению к женщине, которое веками культивировалось и развивалось у мужской половины турецкого общества, внушалось «с младых ногтей» — мальчику, подростку, юноше; и, наоборот, сознание своей неполноценности, «второразрядности», насаждавшееся среди слабого пола, — все это продолжает сказываться и поныне. Мужчина — бог и царь в семье. И в обществе, даже при равных прочих условиях — одинаковом образовании, одной и той же профессии — он занимает всегда более высокое положение, чем женщина.
Любовь между молодыми супругами, если она есть, всегда тщательно скрывается. В деревне, в провинциальных городках считается неприличным проявлять нежные чувства к своей жене на людях. Муж и жена очень редко появляются вместе. Муж даже избегает говорить о своей супруге, упоминать ее имя. И окружающие никогда не спрашивают его о ней. Солдат, вернувшийся в деревню из армии после двухлетней службы, встречается с женой лишь после того, как его встретят и приветят остальные родственники и соседи, т. е. практически все мужчины деревни, пишет американский социолог Пол Стирлинг, изучавший семейные отношения в современной турецкой деревне. Жена не может даже мельком взглянуть на него, сидящего в деревенской кофейне в окружении односельчан. Только когда все разойдутся по домам и улягутся спать, он может увидеться наконец с собственной супругой. Если из турецкой деревни уезжают паломники в Мекку, отмечает Стирлинг, их перед посадкой в грузовик обнимают матери и сестры, но отнюдь не жены.
Многие крестьянки никогда не выходят за пределы своей деревни. Только единицы из них изредка выезжают в город с мужем, отцом или старшим братом. Так проявляется в наши дни былое мусульманское затворничество женщин.
Если быть точным, не ислам ввел отделение женщин от посторонних мужчин и предписал скрывать брачную жизнь от постороннего ока. Ислам лишь канонизировал и довел до крайности этот патриархальный обычай, существовавший во многих древних обществах. В хеттской иероглифике есть специальный знак, обозначающий отдельное помещение для женщин. Особая женская половина дома — гинекей — была в античной Греции. В знатных индийских семьях женщин «затворяли» в первом веке нашей эры, когда ислама еще не существовало. Самостоятельно развился у индийцев и обычай парды (парда — занавес, перегородка)—традиционное избегание женщинами не только
65
посторонних мужчин, но даже и мужской родни мужа. И в допетровской Руси жизнь боярынь и дворянок, хоть и не так строго, но все же была ограничена стенами терема.
Мусульманское право — шариат детально разработало, а мусульманская юстиция настойчиво осуществляла правила изоляции женщин от «чужих» мужчин. Этому служили чадра, вуаль, женская половина дома, где жили все женщины семьи с детьми, решетки на окнах «женских комнат», отдельные «женские места» в мечетях, где женщинам отведена небольшая задняя часть молитвенного зала, отгороженная перегородкой, — нечто вроде галерки, только внизу, в партере.
По Корану, если женщина появляется на людях, она должна быть закутана, как кокон. Она не смеет показывать лицо мужчинам (исключение — отец, муж, братья). Так было и в османской Турции до реформ кемалистов. Выходя на улицу, турчанка была обязана надеть вуаль — пече, закутаться в чадру — чаршаф, длинное черное покрывало, закрывающее голову, часть лица и скрывающее очертания фигуры. На улицах женщин могли сопровождать только евнухи, даже собственные мужья не имели на это права; полиция строго следила, чтобы ни один мужчина не приближался к женщинам, н ей некогда было разбираться, посторонний он или родственник. Когда турчанки — жительницы Стамбула гуляли где-нибудь в парке или на лоне природы у берегов Босфора, вокруг них образовывалась пустота: мужчины не приближались. Женщины не имели права пойти ни в театр, ни в кино, ни на концерт вместе с мужчинами. Половая сегрегация выделила для них и здесь особые места: ложи бенуара за решетками. Специальные купе и каюты для женщин были в поездах и на пароходах. На катерах, перевозивших пассажиров через Босфор, женщин от мужчин отделяли перегородки. Первые два ряда сидений в трамваях, отделенные глухим занавесом, отводились женщинам. И даже там турчанка не осмеливалась поднять вуаль: а что если прохожие увидят ее лицо через окно трамвайного вагона... Молодые турчанки в городах уже с 11—12 лет были обречены на затворничество в женской половине дома, а на улице должны были носить вуаль и чадру. Они уже не участвовали в детских играх, не встречались во дворе с подружками. Сверстницы из христианских семей спрашивали у родителей юной затворницы:
— А где Фатьма? Почему она не выходит?
—Фатьма больше не может к вам выходить, она надела пече и чаршаф, — следовал обычный в таких случаях ответ.
Обычаи затворничества женщин неукоснительно блюли преимущественно богатые слои населения — феодалы, купцы, сановники, духовенство. Бедный люд в городе и деревне меньше соблюдал эти предписания ислама. На это были свои житейские причины: в доме бедняка не было места для харема — женской
66
половины, а простая крестьянка, трудясь в поле, не надевала чадры, которая была бы помехой при работе. «Чадра — убор белоручки», — говорили турчанки. Крестьянки облачались в чадру лишь тогда, когда ехали в город, что случалось, быть может, раз в жизни у одной-двух женщин из всей деревни. На деревенской же улице они только прикрывали рот и нос краем платка, если мимо проходил посторонний мужчина. Сейчас вуаль-пече совершенно исчезла и в городе и в деревне. Но чадру-чаршаф еще иногда носят отдельные женщины, обычно пожилые и старухи.
Исламская традиция полагает, что мужчина может чувствовать к женщине только половое влечение. В уме турка-мусульманина, воспитанного в духе этой традиции (а таких среди старшего поколения большинство), просто не укладывается мысль о том, что между мужчиной и женщиной могут существовать какие-либо иные взаимоотношения, кроме половых, например, отношения коллег по работе или учебе. Нравственное поведение как мужчины, так и женщины регламентируется строгим кодексом приличий. Мужчина, не соблюдающий этих норм, пытающийся вне рамок этого кодекса установить какие бы то ни было связи с женщиной — от простого знакомства до дружбы, преследует, по мнению блюстителей исламской морали, лишь низменные цели. А женщина легко становится объектом сплетен и пересудов, если увидят, как она перекинулась хотя бы несколькими словами с незнакомым мужчиной.
Знакомство юноши с девушкой, если она ему понравилась и намерения его серьезны, происходит только через ее родственников. И его родители обычно выступают при этом посредниками. Случайные знакомства на улице, в парке, кино и т. п. сурово осуждаются. Да и вряд ли турецкий юноша заговорит с незнакомой девушкой: он хорошо знает патриархальные нравы, знает, что может встретить резкий отпор мужчин из ее семьи. А если он попытается все-таки, минуя ее родителей или опекунов, навязывать свое знакомство, то в ход пойдут не только кулаки, но и ножи.
Если семья девушки не против этого знакомства, то юноше разрешают приходить в дом, ходить со своей подругой в кино, на прогулку. Они считаются как бы помолвленными. А если дело пойдет к свадьбе, то устраивают и официальную помолвку.
Сексуальная мораль в Турции, особенно в деревне, предельно строга. Добрачные связи — пятно бесчестия, которое бросает тень не только на семью «грешницы», но и на всю деревню. Нарушение норм половой морали — действительное или мнимое влечет за собой самосуд толпы, наказывается смертью. В 1973 г. в поезде, шедшем в Измир, произошел трагический случай. Пассажирам показалось, что один из попутчиков пристает к женщине в соседнем купе, пытается за ней ухаживать. Возмутившись, они выбросили «соблазнителя» из вагона на полном
67
ходу. Многие турецкие газеты писали об этом происшествии, как о поучительном факте, не видя никакой вины в самоуправстве незваных блюстителей нравственности. Однажды в Анкаре сторож убил юношу за то, что тот на улице, при людях, поцеловал девушку. Симпатии газет, писавших о суде над сторожем, были на стороне убийцы.
В турецких городах существует особая полиция — полиция нравов, стоящая на страже половой морали. Поэтому в Турции никогда не увидишь целующуюся или обнявшуюся парочку — полиция нравов немедленно пресекает эти прегрешения. Шофер такси обычно не выключает свет в машине, если вечером к нему садится парочка. Ведь он не знает, кто его пассажиры — законные супруги, брат с сестрой или просто влюбленные. И лучше — блюсти нравственность.
Официально существовавшие гаремы, полигамия, затворничество женщин — все это уничтожено революцией в законодательном порядке. Но прежние нравы живучи. Издать новые законы, изменить или отменить старые гораздо легче, чем переделать традиционную психологию. На это нужно долгое время. И представление о том, что мужчины и женщины — это два обособленных мира, все еще крепко сидит в умах консервативно настроенных турок.
В турецких кофейнях «алатурка» никогда не увидишь женщину. Здесь чисто мужские собрания. Лишь в кафе европейского типа, ресторанах среди посетителей есть женщины. Много их и в дансингах, ночных клубах, мюзик-холлах, газино (так в Турции называют рестораны-варьете) и других увеселительных заведениях «алафранга», как называют старые турки все эти заимствованные образчики западной цивилизации. Приобщение Турции к вольностям европейского быта допустило в эти места и женщин. Они сидят за столиками, ничуть не жеманясь, весело беседуют со своими спутниками, с которыми пришли провести вечер. Непринужденно чувствуют они себя и в своих туалетах, сделанных по последней моде, иногда довольно смелых. Когда заиграет музыка — танцуют модные западные танцы, если их пригласит кто-нибудь из сидящих с ними мужчин. Все эти посетительницы газино и дансингов, ведущие себя, по их мнению, вполне европеизированно, — родственницы вот этих самых пришедших с ними мужчин: их жены, дочери, сестры. Родственницы в сопровождении родственников, «вестернизованных» турок — буржуа, чиновников, офицеров, представителей интеллигенции.
Но если кто-нибудь посторонний, хотя бы с соседнего столика, вздумает пригласить на танец незнакомую турчанку, в лучшем случае он получит решительный отказ и встретит всеобщее осуждение; в худшем — нарвется на скандал. Впрочем, турку такая мысль и не придет никогда в голову. А иностранцев, особенно туристов, не знакомых с местными обычаями, предупреждают путеводители и гиды: «В Турции считается неприличным
68
приглашать на танец незнакомую даму». «Не принято в Турции, — добавляют путеводители, — и подсаживаться на свободное место за стол в ресторане, особенно если за ним уже сидят не только мужчины, но и женщины».
Горожане попроще — рабочие, ремесленники, мелкие служащие, приказчики, лоточники — не посещают ресторанов «алафранга». Как и крестьяне, приехавшие в город, или солдаты, получившие увольнение, они могут пообедать или поужинать в скромных, но чистеньких и уютных столовых «алатурка», харчевнях — ашхане. Здесь не продают спиртных напитков, даже пива, не играет здесь и западная музыка. А для посетителей с женами, сестрами или взрослыми дочерьми имеется отдельный залик, так называемый «семейный салон» — «айле салону». Слово «айле» значит не только «семья»; оно имеет и более узкое значение — «жена» или «женская половина семьи», куда входят дочери, другие родственницы и малолетние сыновья.
Даже в городе, среди турок-горожан, считается неприличным спрашивать о здоровье жены, передавать ей привет. Традиционная вежливость требует справляться о здоровье семьи — айле, передавать привет, если вы раньше бывали в этом доме и знакомы с женой, опять-таки семье.
В кинотеатрах провинциальных городков и сейчас имеются отдельные «семейные места», отгороженные от остальной части зрительного зала. Здесь располагаются женщины, девушки, дети. Мужчинам вход сюда воспрещен. В крупных городах — Стамбуле, Анкаре, Измире этого уже нет. Но все же в летних открытых кинотеатрах, где места не нумерованы, женщины всегда садятся обособленно от мужчин.
Когда в турецкий город приезжает популярный певец или певица, кроме обычных концертов «для всех» устраивают днем и «айле консери» — «семейный концерт», на который вход разрешен только прекрасному полу. Мужчинам на эти концерты билетов не продают. Единственные представители мужского пола на них — дети до 16 лет, пришедшие с матерями или сестрами.
В турецкой праздничной толпе, особенно вечером, очень мало женщин и девушек — почти одни мужчины, юноши, подростки. А если и есть представительницы другого пола, то обычно — в сопровождении родственника. В деревнях во время праздников водят хороводы, пляшут народные танцы. Но и хороводы и танцы — раздельные: в одних мужчины, в других женщины. Мужской хоровод допускает, правда, одну вольность: в нем танцуют и мужчины, ряженные под женщин, как в османском театре актеры в женских ролях...
Жена, взрослые дочери, сестры находятся как бы под постоянной опекой родственников. Девушку до замужества опекает брат, замужнюю женщину — муж. Многие турки не позволяют своим женам отлучаться из дома в одиночку даже днем
69
хотя бы на несколько минут. Часто женщины ходят по своим делам группами, компаниями — несколько родственниц, соседок или знакомых.
Все эти пережитки мусульманских и патриархальных взглядов отрицательно сказываются на развитии многих общественно важных сфер деятельности. В городах, например, много учительниц, их даже избыток. А в деревнях учителей не хватает. Женщину же послать учительствовать в деревню нельзя из-за негативного к ней отношения фанатичного сельского духовенства и крестьян, все еще находящихся в плену мусульманских предрассудков.
В Турции не хватает врачей. Еще более острый недостаток испытывает страна в среднем медицинском персонале: одна медсестра приходится на трех-четырех врачей. Родители, как правило, не одобряют выбор дочери, если она захочет стать медиком. «Девушка, женщина не должна приближаться к чужому мужчине, будь она врач или медицинская сестра, а он ее пациент: общение медсестры с пациентом по меньшей мере безнравственно», — утверждают мусульманские традиционалисты. Предосудительно в их представлении и работать медсестре вместе с врачом-мужчиной: она должна работать в паре только с врачом-женщиной и обслуживать только женщин. Вот почему в турецких поликлиниках и больницах чаще встречаешь медицинских братьев, а не сестер.
Традиционалисты выдвигают разные доводы и против того, чтобы женщины работали на фабрике или в учреждении. «Женщина — это семья, — говорят одни, используя семантику слова „айле", — ее место только дома, с мужем и детьми». Другие высказывают опасения насчет сохранения ее чести: ведь она будет общаться с чужими мужчинами. Третьи видят в этом подрыв экономической базы мужского авторитета...
Тем не менее в Стамбуле, Анкаре, Измире и других крупных городах эмансипация женщин зашла довольно далеко. При этом она имеет и свои отрицательные стороны. Подобно тому как вместе с достижениями западной, вернее, буржуазной цивилизации и культуры распространяется и так называемая антикультура — преступность, алкоголизм, наркомания и другие социальные пороки, так и женская эмансипация в условиях буржуазного общества нередко оборачивается падением нравов, ростом проституции. Турчанки участвуют не только в таких, скажем, невинных мероприятиях, как конкурсы красоты, но и поставляют кадры для различных увеселительных заведений — ночных клубов, ночных баров, развлекательные программы которых не ограничиваются традиционным танцем живота и стриптизом. В этих притонах гвоздь программы — самая обычная проституция. Каждый из них имеет штат «консоматрис», — «сотрапезниц». В их обязанность входит развлекать посетителя, если он пришел без дамы, разделить с ним трапезу (точнее, выпивку
70
и закуску), быть ему подругой на вечер и любовницей на ночь. Чем больше закажет блюд и бутылок клиент, тем больше заработает консоматриса: она получает определенный процент с суммы счета, оплаченного посетителем.
Открыто существуют в Турции и публичные дома. Целоваться на улице запрещено, но в каждом городе есть особый квартал домов терпимости. Их полуобнаженные обитательницы днем и вечером зазывают в гости мужчин. Но это в глазах турок всего лишь падшие женщины. Они вовсе не достойны мужской опеки и защиты, так как давно «потеряли свою честь»...
Ислам, как известно, разрешает многоженство. Поэтому издавна как-то принято считать турок многоженцами, а Турцию — страной гаремов. Однако даже в султанские времена гаремы в Турции существовали лишь у богатой верхушки. Ведь чтобы иметь несколько жен, их нужно прежде всего прокормить, одеть, обуть и разместить под кровом... Поэтому у подавляющего большинства турок всегда было не больше одной жены.
После кемалистской революции многоженство в Турции было официально запрещено законом. Однако среди имущих слоев населения оно продолжает сохраняться. Тем более что полигамия допускается — если не поощряется — мусульманским духовенством, которое больше чтит каноны пророка Мухаммеда, чем законы основателя Турецкой Республики Кемаля Ататюрка. А ислам разрешает иметь до четырех законных жен.
Этим правом особенно широко пользуются деревенские богатеи. Таким путем они получают несколько пар добавочных рабочих рук. При этом, однако, только первая жена считается по гражданскому кодексу законной; остальные живут в доме как работницы — они заняты на полевых работах и на кухне.
По шариату, мужчине не стоит никаких хлопот развестись с женой: ему достаточно три раза сказать ей в присутствии двух свидетелей «ты свободна». По сути, это даже не развод, а отказ от жены, ее «отставка». После этого она должна собрать свои личные вещи и покинуть дом мужа. Взрослые дети остаются с отцом, а малолетних может взять мать. Инициатива при расторжении брака принадлежит мужчине. Женщина может развестись только с неизлечимо больным или потерявшим рассудок мужем. При дележе наследства женщина тоже неравноправна: она получает только половину того, что мог бы получить мужчина. Так было и в Турции...
С 1926 г. в Турции действует гражданский кодекс, начисто лишенный связи с шариатом. Его основой послужил переведенный на турецкий язык типичный образец буржуазного законодательства — швейцарский гражданский кодекс. Новый кодекс регулирует исходя из буржуазного права вопросы брака, развода,
71
наследства, отношений частной собственности. Он не только запретил многоженство, но и уравнял женщину с мужчиной в вопросах развода и наследования имущества.
Хотя кемалисты возлагали большие надежды на новое законодательство, во многом оно осталось на бумаге. Сначала в новый кодекс стали вносить поправки, стараясь лучше приспособить его к турецким условиям. Так, наименьший брачный возраст, по кодексу, был вначале 20 лет для мужчин и 18 для женщин. Но то, что нормально для Швейцарии, не годилось для Турции, где жены в 13—14 лет вовсе не редкость. Брачный возраст был сперва снижен до 18 лет мужчинам и 17 женщинам. Но и это показалось недостаточным приверженцам традиций. Под их нажимом не устоял сам Ататюрк — брачный возраст был снижен еще раз: 17 и 15! Однако заключаются и более ранние браки, особенно в деревне: судья может дать разрешение на такой брак, если родители девушки (вернее, девочки) приведут «убедительные доводы». Кодекс остается кодексом, а в деревнях не так уж редко 12—13-летние невесты печально слушают провожальные песни на своих девичниках.
В деревнях и провинциальных городишках не придают особого значения гражданскому браку. Здесь больший вес имеет мусульманское бракосочетание, совершаемое имамом. Только брак у имама освящает создание семьи, считают поклонники традиции. Но такой брак турецким государством не признается, он не законен. Мусульманские браки даже не учитывает официальная государственная статистика, поэтому она невольно занижает число совершаемых браков и численность супружеских пар. Дети от мусульманского брака, как и во многих христианских странах — от церковного брака, тоже не признаются законными турецким государством. В 1965 г. насчитывалось приблизительно 6 миллионов детей младше 10 лет. не имевших официально зарегистрированного отца. При этом дети, родившиеся «незаконно», без официальной гражданской регистрации супругов, воспринимаются общественным мнением вовсе не какими-то ущербными, а совершенно полноправными. Однако полноправие должно быть закреплено юридически, иначе это повлечет за собой осложнения в вопросах наследования и раздела имущества, собственности. Частной собственности, а это — важнейшая категория всего буржуазного гражданского права!
Казалось бы, противоречие неразрешимо. Но государство снова идет на уступки мусульманским традициям. Регулярно, раз в пять-шесть лет, турецкий парламент принимает закон, объявляющий всех «незаконнорожденных» детей законнорожденными. Этот юридический акт вовсе не означает, что государство вновь признает законность мусульманского брака; оно лишь периодически как бы амнистирует всех нарушителей моногамии.
72
Итак, в деревнях запрещение многоженства нарушается нередко. Мужчина, как уже отмечалось, может иметь одновременно до четырех жен — именно этой цифрой ограничивает шариат число «законных» супруг. Брак с каждой такой женой заключается у имама. Но только одна из них может быть зарегистрирована в качестве законной жены в бюро гражданской регистрации браков. И вот вам новый парадокс: многоженец официально имеет только одну жену, а его полигамная семья таковой не считается...
В последнее время, правда, полигамия чаще всего ограничивается двумя женами, а общее число полигамных браков не превышает 10% всех случаев супружества. Такие данные приводят западные социологи и этнографы П. Стирлинг, П. Маньярелла, Ж. Кюизенье и другие, изучавшие этот вопрос как в деревне, так и в городе.
Кроме моногамии или полигамии, своего гражданского или религиозного оформления браки в Турции различаются и другими особенностями. В деревне преобладает покупной брак. Семья жениха девушку покупает, семья невесты — продает. Размер калыма достигает очень больших сумм, порой это — стоимость автомобиля. Сумма выкупа зависит не только от красоты невесты, но и от ее нравственных добродетелей — трудолюбия, скромности. Обычай платить калым был свойствен всем народам, жившим родо-племенным строем. Славяне в древности тоже платили вено — выкуп за девушку. У арабов, турок и других мусульманских народов этот обычай канонизировали предписания ислама, Коран.
Необходимость платить калым при женитьбе ставит в тяжелое положение молодых крестьянских парней, особенно из бедняков. Скопить деньги на него им просто не под силу, и это порождает такой вид брака, как умыкание — похищение невесты.
Парень с помощью своих дружков похищает девушку и скрывается с ней в горы, лес или ближайший город. Умыкание — дело опасное: нередко родственники девушки устраивают настоящую погоню, со стрельбой из винтовок.
Закон предусматривает проведение расследования каждого случая умыкания — с согласия девушки или нет произошло ее похищение. Если согласия не было, парень может получить до 10 лет тюрьмы. Но редко девушка признается, что была похищена насильно: ведь если она после этого происшествия и вернется в семью отца, то все равно будет считаться «обесчещенной», ей уже труднее будет выйти замуж, — во всяком случае, полноценного калыма за нее никто не даст. Поэтому, как правило, суд решает дело благоприятно для похитителя, и пара заключает брак. Гораздо труднее убедить семью девушки смириться с умыканием. Похищение дочери — бесчестие для отца. Кроме моральных издержек — подрыва уважения со стороны
73
односельчан, их насмешек, он терпит и материальный урон — лишается калыма, который мог бы получить, выдав дочь замуж «нормально». Гнев, слезы, угрозы убить похитителя и собственную дочь — эту реакцию отца стараются смягчить старейшины деревни. Они же выступают посредниками в примирении враждующих сторон. Основным условием примирения часто бывает все-таки согласие похитителя и его семьи выплатить какую-то часть калыма, и если не сразу, то в рассрочку. Окончательный мир наступает, когда «блудная дочь» сделает своего отца счастливым дедом — родит ему внука.
Обычай уплаты калыма сохранился и в провинциальных городках. В январе 1978 г. турецкая газета «Джумхуриет» писала, что юноши города Бюньяна объявили своеобразную забастовку: они дали обет не жениться. Этот шаг они сделали совсем не по доброй воле. Их толкнули на него будущие тести, которые, следуя архаичным, но выгодным для себя традициям, требуют от женихов непомерно большого калыма. Но, как замечает газета, не все женихи впали в отчаяние. Наиболее предприимчивые из них с согласия своих суженых устроили их «похищение», чем избавили себя от необходимости выполнять требования своих будущих родственников. Только за два месяца в Бюньяне было «похищено» 19 девушек...
Если у парня есть сестра на выданье, а у приглянувшейся ему девушки — брат, выход из положения упрощается: можно совершить обменный брак. Две семьи обмениваются своими девушками-невестами, не прибегая к калыму. В деревне существует и еще один вид брака, который этнографы называют «левират»: обычай жениться на вдове' своего старшего брата. Собственно, латинское слово «левир» и означает «деверь» — брат мужа. Это случается в так называемых больших семьях, где совместно живут несколько женатых братьев, и делается для того, чтобы вдова не вышла замуж «на сторону»: тогда пришлось бы выделять ей из собственности семьи часть наследства—земли, скота, а также лишиться и пары рабочих рук. Калыма же за вдову не дают.
Бывает, что юноша из бедной семьи как бы запродается сам семье невесты вместо калыма — входит в ее дом зятем примаком, мужем-работником. И брак в этих случаях порой оформляется не сразу: жених должен сначала отработать год-два в доме будущего тестя. По этнографической терминологии, это — брак-отработка. У турок он все же исключение из правила. Жизнь такого зятя нелегка, а его мужская гордость страдает. Есть даже турецкое выражение «как зять-примак» — ответ на вопрос «Как поживаешь?», когда дела идут плохо и настроение скверное...
В старой Турции, до кемалистских реформ, невеста и жених вплоть до дня свадьбы обычно даже не видели друг друга. Брак устраивали родители — подбирали жениха, приглядывали невесту...
74
Теперь положение совсем иное: молодые турчанки знакомятся со своими будущими мужьями до заключения брака.
В городе официальный брак совершается в мэрии, в бюро гражданской регистрации или специальных «свадебных салонах» (эвленме салону), расположенных, как правило, в городских парках или садах. После зачтения соответствующих статей гражданского кодекса и подписания брачного свидетельства в салоне устраивают небольшое угощение для присутствующих на церемонии. Затем невеста с женихом едут к нему в дом, куда нередко приглашают и имама: он читает соответствующие главы Корана и составляет еще один акт о бракосочетании. Так гражданский брак дублируется религиозным. Но чаще религиозный брак заключается без присутствия невесты, которую представляет ее отец или другие родственники. Только после этого играется свадьба — дома или в ресторане.
В городе турецкая свадьба приобретает все больше черт, общих для городских свадеб во многих странах мира: обмен обручальными кольцами между женихом и невестой, торжественные костюмы новобрачных — черная пара у жениха, белый наряд у невесты, свадебный кортеж из автомашин, первая из которых украшена лентами, цветами, воздушными шарами и непременной куклой на облицовке радиатора, но отдельные элементы придают и городской турецкой свадьбе национальный колорит.
Так, родственники невесты, по обычаю, устраивают сцены потасовок с родственниками жениха, делают вид, что не хотят отдавать им девушку, требуют выкуп. Когда свадебный поезд отъезжает, увозя невесту в дом жениха, ее родственники стараются этому помешать — задерживают машины, ставя поперек дороги парковые скамейки или урны для мусора, и опять требуют выкуп...
Сама свадьба протекает тихо и чинно, без буйного и хмельного веселья. Нет публичных поцелуев жениха и невесты и, конечно, криков «горько». Интимная сторона супружеских отношений должна быть, по турецким обычаям, скрыта от глаз не только посторонних, но и самых близких родственников. Несколько тостов, немного выпивки, музыка и танцы. Танцевальные пары составляются по принципу ближайшего родства: либо муж с женой, либо брат с сестрой. За неимением таких кавалеров многие женщины и девушки танцуют друг с другом. С невестой имеют право танцевать лишь жених да ее ближайшие родственники.
Деревенская свадьба связана с бесчисленными традиционными обрядами и длится несколько дней, начинаясь в понедельник и заканчиваясь, как правило, в пятницу — священный день мусульман. До свадьбы же с момента сватовства проходит иногда несколько лет: за это время семья жениха копит деньги на калым. Свадебные обычаи в разных областях страны сильно
75
варьируют, но все же основные из них остаются сходными, примерно такими, как их записал во время пребывания в Турции в начале нашего века академик В. А. Гордлевский, известный советский турколог, бывший очень наблюдательным этнографом.
Во время сватовства преобладает символика. Парень о желании жениться говорит своим родителям иносказательно: «Я хочу ехать в Стамбул». Девушка выдает свои тайные думы битьем посуды. Жених, чтобы избавить себя от унижения в случае отказа, иногда посылает невесте яблоко. Невеста в ответ выражает свое согласие, даря жениху платок. Но все это в том случае, если желаниям молодых не препятствуют намерения их отцов. Чаще же всего вопросы брака решаются одними родителями, без согласия юноши, а тем более девушки.
В переговорах между семьями жениха и невесты главную роль играет отец девушки: он как бы собственник дочери, он выбирает зятя. Именно к нему отправляет сватов отец жениха. Придя в дом невесты, сваты — два уважаемых старика — усаживаются, степенно пьют поданный хозяйкой традиционный чай или айран и исподволь начинают разговор. Наконец, кто-нибудь из сватов спрашивает:
— Ахмед-ara, знаешь, зачем мы пришли?
— Нет, не знаю, — отвечает хозяин, хотя уже давно обо всем догадался.
— По велению Аллаха, по слову пророка Мухаммеда пришли мы сватать дочь твою Зейнеб за Дурсуна, сына Али. Мы думаем, что это будет счастливый брак. И ты уж не перечь...
Тут отец невесты начинает бурно протестовать — таков обычай:
— Что вы, Зейнеб еще ребенок. Ей нужно с гору съесть хлеба, с море выпить воды — вот тогда я выдам свою дочь замуж!
И что ни говорят сваты, как ни убеждают отца — тот стоит на своем.
Делать нечего, сваты уходят ни с чем.
Дня через два отец жениха выбирает еще двух сватов, еще более уважаемых людей в деревне. Снова повторяется тот же ритуал.
Через несколько дней отец жениха засылает в дом невесты уже самых видных в деревне, самых уважаемых односельчан.
— Дорогие гости, — отвечает им на этот раз отец невесты, — дочь моя еще очень мала, ну виданное ли это дело! Вот подрастет, тогда с позволения Аллаха я и выдам ее за Дурсуна, сына Али.
— Послушай, — говорят сваты, — давай сейчас мы только ударим по рукам, устроим сговор, а там, года через два-три, Аллах даст, сыграем свадьбу.
— Ну, ладно, — сдается отец, — я подумаю, посоветуюсь с матерью невесты...
Теперь уже сваты уходят довольные, зная, что лед тронулся,
76
что отец согласен и что только обычай не позволяет ему еще прямо дать утвердительный ответ.
На этом заканчивается сватовство — первый этап свадебного цикла.
Примерно через неделю сваты опять идут в дом невесты — уже для того, чтобы конкретно договориться о сроках свадьбы, размере калыма. Отец невесты, еще немного для приличия поломавшись, дает свое окончательное согласие на брак. Теперь начинается торг о калыме. Отец невесты требует, скажем, десять тысяч лир, отец жениха дает только пять тысяч. Наконец, сходятся на семи тысячах. Сваты вручают часть денег отцу невесты и договариваются о дне, когда будут пить шербет: питье шербета знаменует завершение сговора.
В этот день в доме невесты устраивают угощение. Готовят плов с бараниной, халву и шербет. Приглашаются все родственники жениха и невесты. Совместное питье шербета как бы символизирует образование новой семьи, единение между собой родственников жениха и невесты.
На следующий день из дома жениха в дом невесты приносят блюдо с халвой, на котором лежат золотое кольцо, серебряный браслет, вышитые полотенца и платки. Невеста надевает кольцо и браслет. Отныне она считается «нишанлы» — обрученной. Она «запродана», «пропита». На нее набрасывают платок и завязывают его так, чтобы он закрывал волосы. Отсюда происходит другой постоянный эпитет невесты — «явуклу» (закутанная в платок)...
Теперь время от времени жених посылает невесте гостинцы — виноград, инжир, каленый горох «леблеби», сладости. Невеста же дарит жениху платок, рубашку. Но до самой свадьбы невеста обходит дом жениха стороной. Так длится иной раз год-два...
После того как калым полностью уплачен, родители обрученной девушки закупают ей приданое. Затем, в ближайшие понедельник и вторник, в честь предстоящей свадьбы устраивают соревнование борцов-пехливанов, игру «джирид» — конные состязания с метанием деревянных дротиков, скачки. В среду вечером собирается девичник, на котором происходит обряд прощания невесты с прежней жизнью, с родительским домом. Это — так называемая «ночь хны». К невесте приходят ее подруги и торжественно, с песнями, расплетают ей косы, расчесывают волосы и красят их хной. Мать и сестры невесты плачут — прощаются с ней. Ритуал заканчивается окрашиванием хной рук и ног невесты. Потом устраивается угощение, и все присутствующие поют, пляшут и веселятся до утра. Отныне невеста получает уже новый эпитет — «кыналы» (окрашенная хной). Завтра, в четверг, ее повезут, наконец, в дом жениха.
Накануне приезда невесты жених делает ей последние подарки. Их количество и качество зависит, естественно, от достатка
77
родителей жениха. Однако как богачу, так и бедняку положено дарить невесте зеркало и сладости. Это — символы счастья: зеркало отражает радостное лицо невесты, а сладости означают безбедную, безгорестную, «сладкую» жизнь.
В четверг около дома невесты составляется свадебный поезд. На первой арбе лежит приданое — ковры, паласы, переметные сумы, вытканные самой невестой, матрасы, постельное белье, платья, купленные в городе. На вторую арбу садится невеста, закутанная с головы до ног в покрывало — дувак. Лошади украшены лентами и цветами. А иногда невесту везут верхом на лошади, предпочтительно белой масти, или верблюде. Возят и на такси, грузовике, даже на тракторе...
Вот местные музыканты ударили в барабаны, забили в бубны. Тонко запели струны саза, пронзительно загудела зурна. Свадебный кортеж трогается. А в это время жених, окруженный друзьями, публично бреется на улице, чтобы доказать всем, что у него растет борода и он уже настоящий мужчина. Над его домом развевается свадебный флаг, на котором не только полумесяц со звездой, но и оттиснутые краской ладони с растопыренными пальцами, а иногда и крест...
На пути свадебного поезда кладут барана со связанными ногами. Невеста должна подойти к нему и, схватив за ноги, разом отбросить прочь с дороги, доказав тем самым, что она не боится труда и достаточно сильна, чтобы вести собственное хозяйство. Отброшенный баран поступает в ее собственность. Если же невесту постигнет неудача, то ее отец оплачивает односельчанам, положившим барана, его стоимость.
Когда невеста входит в дом жениха, на порог льют из кувшина воду — этот обряд предохраняет от «дурного глаза». А двери мажут медом и маслом, чтобы невеста «как сыр в масле каталась». Отец невесты бросает в толпу мелкие монеты, куски сахара, зерна пшеницы и риса. По обычаю некоторых деревень невеста должна не просто войти в дом, а вползти в него между ног будущей свекрови, стоящей на пороге. Когда-то этот древний ритуал означал прием чужой девушки в род мужа, как бы ее удочерение, символизируя ее «рождение» свекровью. Теперь же он воспринимается как знак того, что невестка признает над собой власть матери мужа...
Начинается свадебный пир, музыка, танцы. В полночь, когда жених и невеста удаляются в свою опочивальню — гердек, свадьба достигает самого разгара. Музыка неистовствует, раздается стрельба из ружей. Потом устраивается факельное шествие... Утром свекровь вывешивает простыню с брачного ложа для публичного доказательства признаков непорочности невесты. Если таких признаков нет, на семью девушки ложится пятно позора. «Вашу дочь проела мышь», говорят соседи ее отцу и матери...
В пятницу происходит обряд снятия с невесты покрывала.
78
Собираются гости. Невесте дарят платки, полотенца. Вот покрывало снято, и невеста уже считается женой. Все поздравляют молодых, желают им счастья. Окончательно оформляет брак в деревне чаще всего имам, а для официальной регистрации нужно ехать в город.
В народных обрядах турецкой свадьбы можно проследить обычаи разных народов, быт и культура которых повлияли на особенности образа жизни турок. Так, свадебный пир в доме жениха перешел к современным туркам от одних из многочисленных их предков — огузов, которые вошли в состав не только турецкого, но и азербайджанского, туркменского и гагаузского народов. Название брачной опочивальни «гердек» (круглая палатка) осталось еще со времен прежней кочевой жизни огузских племен. Обычай окраски волос, рук и ног невесты хной заимствован у иранских народов. Ритуал публичного бритья жениха перешел к туркам скорее всего от малоазийских греков. Факельное шествие — тоже местное заимствование: оно есть у греков и армян. Свадебный танец «ромейка» похож на греческий, а название у него — греко-славянское. У курдов заимствованы конно-спортивная игра «джирид», обычай класть барана на пути невесты. Обряд смазывания дверей маслом и медом перекликается с хеттским свадебным обычаем: у хеттов маслом и медом мазали невесте лоб. Но турки, конечно, переняли этот обычай не непосредственно у хеттов, исчезнувших задолго до появления в Малой Азии первых тюркских племен, а у других анатолийских народов, предки которых когда-то заимствовали этот обряд у хеттов. Турки лишь завершили эстафету в этой передаче обычаев и обрядов...
Семейные, родственные узы имеют для турок очень большое значение. В крестьянских, да и во многих городских семьях царит строгая и четкая иерархия: дети и мать беспрекословно подчиняются главе семьи — отцу, младшие братья — старшему, а сестры — старшей сестре и всем братьям. Иначе говоря, лестница подчиненности ведет снизу вверх от младшего к старшему, от женщины к мужчине.
Старший брат, агабей или ага, — как бы второй отец для остальных братьев. Он обязан охранять и честь сестер, что часто превращает его в маленького тирана, который делает сущим адом жизнь какой-нибудь сестренки. Братья и сестры зовут его не по имени, а просто — агабей, ага, что, впрочем, значит и «господин». Старшая сестра, абла, — вторая мать для сестер, они тоже зовут ее не по имени, а аблой. Однако младший брат — какой-нибудь карапуз лет семи-восьми — может приказать абле, своей старшей сестре, взрослой девушке, подать что-либо,
79
принести или сделать. И это считается нормой. Ведь он мужчина... Правда, пожилая и многодетная мать окружена уважением и любовью всех членов семьи, включая и мужа, особенно если она родила ему нескольких сыновей.
Девочки воспитываются, как правило, в духе смиренного послушания. Их будущий удел — быть прежде всего покорной женой и примерной матерью. Дочь может шутить и спорить с матерью, с отцом же она всегда крайне почтительна. Сын до 12—13 лет находится при матери, живет на женской половине дома. Став старше, переходит на мужскую половину.
Власть родителей почти безгранична. Даже взрослый мужчина не смеет в присутствии отца закурить без его разрешения, или сесть развалившись, или каким-то другим образом выказать свое непочтение к родителю. Бывший президент Турции Исмет Инёню как-то рассказывал, что, будучи уже генералом, он не смел курить при отце. Еще большее уважение оказывается в семье деду.
Родственники с отцовской стороны считаются более важными, чем с материнской. Амджа (дядя по отцу) расценивается, если можно так выразиться, как «пол-отца», а дайы (дядя по матери) — гораздо ниже. У турок названия и других родственников — племянников и племянниц, тетушек — тоже различаются между собой, смотря по тому, с какой стороны это родство — с отцовской или с материнской. В этом сказываются отголоски патриархальных отношений у предков турок — тюркских кочевников. Кочевое скотоводство, говоря упрощенно, ведет свое происхождение от охоты, тогда как земледелие — от собирательства. Охота и номадизм — мужские занятия. Отсюда в кочевых обществах сильнее развились патриархальные отношения, неограниченная власть мужчин. А собирательство и земледелие пережили длинный период матриархата. Ведь собирателями съедобных растений, плодов были преимущественно женщины, земледелие изобрели тоже они. Недаром у земледельцев больше всего почиталась богиня плодородия, а кочевники-скотоводы больше чтили богов солнца, неба или огня.
В родственных отношениях у турок, как и у других народов, прежде или поныне связанных с кочевым скотоводством, доминирующее значение принадлежит патрилинейным связям, т. е. связям по мужской линии. Вот почему этнографы, описывающие турецкие семейные и брачные узы, обычаи, часто употребляют термины, начинающиеся словами «патри», «патро» (от греческого патер — отец): патронимия (именование по предкам мужской линии), патрилокальный брак (при котором жена поселяется в доме мужа), патрилинейный счет родства (т. е. по линии отца), патримониальное наследование (когда большую долю наследства получают сыновья, а не дочери), патрилинейный клан (группа семей, имеющих общего предка по мужской линии).
80
Почти каждая турецкая деревня делится не только на семьи — «большие» и «малые». В ней выделяются и более крупные подразделения — патрилинейные кланы, которые имеют свои названия — патронимии. Так, один клан называется Ахмедогуллары — дети Ахмеда («Ахмедовичи»), другой — Махмудгиллери, потомки Махмуда («Махмудовы»).
Сильнее всего пережитки патриархальных семейных отношений проявляются в «большой семье», которая состоит из нескольких «малых семей» — супружеских пар разных поколений: деда и бабки, отца и матери, взрослых сыновей с их женами и детьми. Такие семьи преобладают в деревне, немало их и в небольших городках: 20—30% всех семей. Молодые пары, как правило, не прочь бы выделиться из такой семьи, обособиться в своей собственной «малой семье». Но у них чаще всего нет ни своего дома, ни своего хозяйства, ни своего, в деревне, поля. Глава же «большой семьи» не хочет их ухода: жаль терять работников, выделять земельный участок. Ну, и, наконец, сельская традиция не одобряет отделения женатого сына от прежней семьи.
Дед в такой семье обычно является уже лишь формальным главой, в силу своего преклонного возраста он лишь «царствует, но не правит». Действительный глава — отец женатых сыновей. Он ведет бюджет семьи, распределяет работу в хозяйстве, поддерживает все связи с внешним миром: поездки на базар, купля-продажа, уплата налогов — его прерогативы. Мать ведает внутренним распорядком: домашняя уборка, стирка, приготовление пищи, распределение работы среди женской половины семьи — ее компетенция.
В таких патриархальных семьях к дочерям относятся без особой симпатии. Рождению девочки обычно не радуются. Ведь дочь уже в 12—14 лет выйдет замуж, уйдет в чужой дом. Она не работник в родном доме и тем более не наследник. Сын же останется дома, даже когда женится. Он работник и, главное, наследник. Так рассуждает глава семьи, так мыслит ум крестьянина. Вот почему в ответ на вопрос, сколько у него детей, отец-крестьянин назовет лишь число сыновей, дочери в счет не идут.
Так негативное отношение к дочерям, обусловленное патриархальной традицией, перекрещивается с уничижительным отношением к женщине, насаждаемым исламом. Иметь дочерей нежелательно, женщина не имеет души, муж для жены — второе лицо после Аллаха — вот эти три постулата и определяют во многом положение турчанки в патриархальных семьях, где-еще крепко держатся за старое.
На низшей ступени семейной иерархии в «большой семье» находится молодая невестка — гелин. Это, пожалуй, самый бесправный и помыкаемый член семьи. Она не может начинать разговор со старшими, не имеет права возражать мужу и его
81
родственникам. Она как бы под тройным гнетом — свекра, мужа и свекрови, а иногда еще и кумы — старшей жены. Пока гелин не станет ханым — хозяйкой, жизнь у нее тяжкая. Ее обязанность работать и рожать детей, в молодой женщине ценится работоспособность и плодовитость. А ханым она может стать, лишь создав собственное хозяйство, выделившись из «большой семьи», или же под старость, когда сама будет бабкой — женой главы такой же семьи.
Патриархальные традиции питают и такой жестокий пережиток, как кровная месть. В деревнях Анатолии за убитого родственника беспощадно мстят — карают убийцу смертью. Больше всего распространен этот обычай в Восточной Анатолии. Кровная месть — неписаный, но железный закон живущих здесь турок, курдов, лазов. Сообщения о преступлениях на почве кровной мести почти не сходят со страниц турецких газет.
Известно, что обычай кровной мести наряду с другими патриархальными или родо-племенными пережитками долго сохраняется в отсталых странах, в отсталых районах. Даже в Европе — на Корсике и в Сицилии, задержавшихся в своем развитии, — раздаются выстрелы вендетты. Некогда кровная месть была общепринятой нормой у многих народов. В патриархальном обществе это был один из устоев обычного права, которое не всегда изживало себя и при феодализме. В «Русской Правде» Ярослава Мудрого записано: «Убьет муж мужа — мстить: брату за брата, сыну за отца, отцу за сына...» И племянники должны были мстить за убитых дядьев. Коран и шариат, испытавшие сильное влияние обычного права арабских племен, также считают кровную месть нормальным явлением. Не удивительно, что турецкие, курдские и лазские крестьяне упорно продолжают держаться за этот обычай предков, освященный исламом. И хотя турецкий уголовный кодекс предусматривает суровое наказание за убийство из побуждений кровной мести — 15 лет тюрьмы и даже смертную казнь при особо отягчающих обстоятельствах, — все же предписания государственного закона чтутся крестьянами далеко не так усердно, как нормы мусульманского и обычного права.
По турецкому обычному праву, за пролитую кровь нельзя откупиться денежным или иным материальным возмещением: «кровь смывается только кровью». Сын или брат убитого — первые, кто должен отомстить убийце или его роду. Семья, патриархальный клан как бы жертвуют одним из этих своих родственников, делая его орудием мести. Ибо против него в первую очередь ополчатся впоследствии родичи враждующего клана, против него будет и государственный уголовный кодекс.
Кровная месть, кан гютме... Эти зловещие слова порождают в целых деревнях атмосферу страха, подозрительности и ненависти. «Кровники» — мужчины из враждующих кланов или семей ходят вооруженными с головы до ног. Месть может таиться
82
и вынашиваться годами, чтобы однажды вдруг обернуться для своей очередной жертвы неожиданной смертью от пули или удара кинжалом в поле, во дворе собственного дома или даже в мечети...
Отомстившая семья не скрывает ликования. Родственники убитого надевают траур и готовятся к ответной мести. Так спираль вендетты, сделав еще один виток, продолжает раскручиваться дальше. Она захватывает одно поколение за другим. Недавно в Восточной Анатолии, писали турецкие газеты, было совершено пятидесятое по счету убийство в длящейся уже 60 лет кровавой драме из-за вражды двух семейств, объявивших друг другу кровную месть. Бывает, что «кровники» вырезают целые семьи. Однажды в турецкой деревушке на северозападе Анатолии произошло настоящее побоище. Трое мужчин — отец и два его сына — ворвались в дом и перебили всех его обитателей, не пощадив ни стариков, ни малолетних детей. Так была поставлена последняя кровавая точка в длинной серии убийств из-за кровной мести, продолжавшейся двадцать лет.
Многие крестьяне, гонимые страхом мести, пытаются найти убежище в городах, затеряться в многолюдной массе горожан. Иногда целые кланы, спасаясь от вендетты, переселяются с одного конца Турции на другой. Но нередко и там их находят «кровники», и цепь убийств продолжается.
Убийца, совершивший акт мести, тоже старается скрыться в большом городе — Стамбуле, Анкаре. Иногда он прибегает и к покровительству местного влиятельного лица — помещика, вождя племени, шейха. Но чаще всего добровольно сдается властям, надеясь схорониться за стенами тюрьмы от пуль и ножей родственников убитого (смертная казнь при добровольной сдаче преступника не применяется). Однако выйдя на свободу после длительной отсидки (10—15 лет), он снова рискует попасть под пулю или удар ножом: память у «кровников» долгая... В 1973 г. газета «Хюрриет» изложила одну из таких историй. Надир Коркмаз убил на почве мести своего односельчанина Юсуфа Куртулмуша. Сразу после убийства он явился в жандармский участок и отдал себя в руки правосудия. Суд приговорил его к 15 годам тюрьмы. Отбыв заключение, он решил вернуться в родную деревню, но еще в пути был выслежен братьями убитого. Они превратили его тело в настоящее решето: на нем насчитали потом четырнадцать ран... Убив своего «кровника», братья тоже сдались жандармам.
Исполнителями мести делают и детей. Их принуждают к этому взрослые члены семьи: ведь по закону ребенок несет более легкое наказание, чем совершеннолетний. Турецкий писатель Яшар Кемаль в очерке «Сыны Анатолии» пишет: «Часто дети убивают взрослых. Это даже становится традицией. Крестьянин смекнул, что закон к ребенку снисходителен. Я знавал
83
людей, которые давали пистолет пятилетнему карапузу и несколько лет обучали его стрельбе. Двенадцатилетний подросток стрелял так, что бил летящую птицу в глаз, бегущего зайца в пятку. Его последней мишенью становился „кровник"».
Под Анкарой есть специальный детский исправительный дом, где около сотни ребят в возрасте 11—15 лет отбывают наказание за убийство на почве кровной мести.
Однако все же существует способ положить конец кровавой тяжбе между двумя семействами. Для этого надо отдать в невесты «кровникам» одну из дочерей. Только такая плата за пролитую кровь считается турецким обычным правом достаточным возмещением. Этот поступок как бы смывает кровь с той семьи, которая несет ответственность за последнее убийство. И если невеста родит мальчика, мир и согласие воцаряются между враждовавшими кланами. А если нет — вражда может вспыхнуть снова.
10. Этнографический калейдоскоп
Обычаи ислама и европейские нововведения, остатки доисламских поверий и привычки прежней кочевнической жизни, древние земледельческие традиции — вот что образует пестрый калейдоскоп турецкого быта.
Кроме того, каждой социальной группе, большой и малой, свойственны свои отличительные признаки и в культуре. Особенно это касается идеологии и вообще духовной культуры. Но проявляется и в культуре материальной. Поэтому нельзя говорить о какой-то «единой», «надклассовой» или «бесклассовой» национальной культуре турок. Структура современного турецкого общества сложна: промышленный и сельский пролетариат, весьма неоднородное по своему социальному положению крестьянство, крупная и мелкая буржуазия города и деревни, «средние слои», интеллигенция, помещики и другие социальные группы.
Культура турецкого пролетариата отличается многими демократическими и социалистическими элементами, тенденцией к интернационализму, в ней находит наиболее полное отражение все прогрессивное, проникающее в турецкое общество. В то же время она бережно сохраняет наиболее ценное из народных обычаев и традиций. Культура турецкой буржуазии, наоборот, легко впитывает реакционные идеи, склонна к национализму и шовинизму, и в то же время зачастую отвергает национальные традиции, заменяя их космополитическими новшествами, которые рабски перенимаются многими турецкими буржуа под влиянием идеологии и культуры капиталистического Запада. Культура турецкого крестьянства цепко держится за старое. До сих пор, причем почти поголовно, турецкие крестьяне отличаются
84
приверженностью к исламу, строго соблюдают мусульманские обычаи и обряды. Среди них распространены суеверия, предрассудки, пережитки прошлого. Большинство крестьян неграмотны и малограмотны. Но самые невежественные, суеверные, консервативные до фанатизма турки встречаются не в деревнях, а в небольших городках и местечках — турецкие провинциальные мещане. Тьма средневековья, пелена невежества, густой религиозный туман сочетаются здесь и с воинствующим мещанством, сознательно противопоставляющим старое, уходящее всему новому. Наконец, очень резка в Турции грань между культурой большого города и культурой деревни.
Облик крупных турецких городов почти европейский. Городские здания имеют обычный «урбанистский» стиль современной архитектуры. Правда, турецкие архитекторы часто сочетают достижения мирового градостроительства и зодчества с национальными традициями. Новые здания, построенные в этом стиле, отличает скромный и простой облик: гладкие стены, оштукатуренные цементной крошкой, широкие окна и большие лоджии, удобные в южном климате, традиционные плоские крыши. Много балконов и эркеров. Умело используется декоративная керамика. Особняки богачей украшены гладкими колоннами, без баз и капителей, отделаны мозаикой традиционных цветов — синего, голубого, зеленого.
Среди традиционных сельских жилищ сохранились ханай — двухэтажный дом с каменным низом, кулюбе — деревянная хижина, заимствованная у балканских народов (греческое каливи, славянские колиба, колива, халупа), и на востоке — дам, редкая уже землянка. Но больше всего сейчас строят квадратные в плане одноэтажные домики из кирпича, самана или камня. Стены белят, крышу кроют черепицей.
Интерьер жилища больше отличается национальным своеобразием. У многих состоятельных жителей города и деревни, особенно приверженцев старины, сохраняется деление на мужскую и женскую половины — селямлык и харем. У бедняков такого деления нет по той простой причине, что их жилище состоит нередко или из однокомнатной лачуги или из комнаты в бараке. Но бывает, что комнату перегораживают низким занавесом. Мебели в домах простого люда мало; по кочевническим традициям ее заменяют кошмы, циновки, тюфяки, подушки, сундуки. Даже в домах зажиточных хозяев мебельным гарнитурам часто предпочитают дорогие ковры и килимы. Да и сама мебель носит какой-то неуловимо восточный колорит: вся она низкая и малых габаритов, стулья «умягчены» ковровым или бархатным покрытием, кресла и диваны мягкие, как подушки, обиты тканью с восточным орнаментом.
В деревне летом спят на крышах. Пищу готовят не обязательно на кухне, а во внутренних двориках или перед домом на жаровнях.
85
Для отопления служит мангал: медная чаша на трех ножках, с двумя ручками для переноски. В нее вставляют глиняную чашу для углей, накрываемую крышкой. Мангал ставят посреди комнаты на железный лист. Часто вместо мангала используют старое ведро или жестяную банку, куда насыпают горящие угли. Зимой мангал задвигают под низкий стол, покрытый одеялами. Вокруг него в холодные вечера располагается вся семья. Сидя на подушках или низких скамейках, одеялами закрывают ноги. Ночью спят, тоже расположившись вокруг стола и накрывшись одеялами, а ноги подсовывают поближе к горячему мангалу. В городах подобное сооружение называют тандыром: принцип его действия такой же, как у тандыра для выпечки лепешек, — жар от горящего топлива используется в полузамкнутом пространстве. Похожее обогревательное приспособление известно во многих странах Востока, меняется лишь название: в Иране это курен, в Афганистане — сандали, в Японии — котацу...
Одежда у турок — вполне европейская, или, лучше сказать современная: обычные пиджаки, брюки, рубашки и т. п. Ношение чалмы и фески было запрещено еще Кемалем Ататюрком, и головные уборы турок тоже давно лишены прежнего национального колорита — кепки, шляпы, береты. Молодежь ходит с непокрытой головой, с длинными волосами, особенно городская — студенты, рабочие. Пожилые люди иногда носят небольшие каракулевые шапочки. Крестьяне нередко надевают кепки и картузы козырьками назад или вбок: так удобней класть земные поклоны во время намаза. Это, видимо, выход из положения, возникшего после запрещения фески. Феска не имела козырька, и в ней легко было касаться лбом пола во время поклонов, как это предписывает ислам правоверным (ведь обнажать голову, даже «обращаясь к Аллаху», мусульманин не должен). И в обуви дотошный наблюдатель, интересующийся этнографическими деталями костюма, может найти остатки некоторых национальных особенностей: у многих мужчин задники ботинок подвернуты — так легче снимать обувь при входе в дом — ведь ботинки обычно оставляют у порога, и в комнатах ходят в носках или босиком. Уже во время покупки, примеряя облюбованную пару обуви, турок сминает задники, чтобы полнее ощутить, как будут ему в носке новые башмаки.
В женской одежде национальные особенности сохранились лучше. В Турции, как и на всем Востоке, женщины любят большие шали, предпочитают скромные длинные и закрытые платья. Пожилые женщины выходят на улицу — даже летом, в жаркие дневные часы, — в длинных прямых плащах или пыльниках, скрывающих фигуру. Плащ или пыльник как бы заменил чаршаф, взял на себя его функцию. А в провинции не редкость и женщина в чаршафе.
Мода последних лет — брючный костюм, макси- и миди-юбка —
86
быстро распространилась в городах Турции. Особый успех у турчанок имел и имеет по сей день брючный костюм. Его носят большинство горожанок — студентки, представительницы свободных профессий, жены буржуа и интеллигентов. Девушки щеголяют и в джинсах. Что касается мини-юбок, то он.и в Турции популярностью не пользовались даже тогда, когда это был последний крик моды: против мини-юбок восставала общая традиция Востока, согласно которой ноги женщины должны быть закрыты. В этом сыграл свою роль и эстетический фактор. Черноокие, луноликие, стрелобровые красавицы Востока имеют общий недостаток — относительно короткие ноги. Кимоно в Японии, саронг в Индонезии, сари в Индии, шаровары в мусульманских странах всегда маскировали эту диспропорцию.
Национальный женский костюм сохранился у крестьянок и горожанок из бедных слоев населения. Это головной платок, прямое длинное широкое платье, широкие шаровары на вздержке у пояса и щиколоток. Из обуви женщины в кварталах бедноты носят сандалии на деревянной подошве — налын, которые при ходьбе издают характерные звуки — как будто стучат деревянные молоточки. Этот ритмичный перестук заполняет с самого раннего утра улочки провинциальных городков и сел.
По всему Востоку славится турецкая кухня: ведь она вобрала в себя лучшие достижения поварского искусства от Балкан до Кавказа, от Северной Африки до Ирана. Не нужно быть специалистом-кулинаром, чтобы заметить эту ее особенность. Любой турист, решивший пообедать в каком-либо стамбульском или анкарском ресторане, невольно обратит внимание на то, что в меню соседствуют блюда самых разных стран и народов: калуска (тушеная капуста с мясом) уже одним названием говорит о своем славянском происхождении, различные ыскара (мясные блюда, приготовленные на рашпере — металлической решетке) напомнят о Балканах, шашлыки и кебабы — о Кавказе, дамасская баклава (слоеное пирожное с миндалем и фисташками) — о Сирии.
В турецкой кухне из мясных блюд наибольшей популярностью пользуются шашлыки, особенно дёнер-кебаб («вращающийся шашлык»). Вертел с нанизанными на него крупными кусками баранины, предварительно вымоченными в остром соусе, ставится вертикально перед узким и высоким жестяным шкафчиком, на полках которого лежат горящие угли. Специальный механизм, работающий от тока горячего воздуха, идущего вверх из шкафчика, медленно поворачивает вертел, и мясо равномерно обжаривается со всех сторон. Кебабчи — повар, готовящий шашлык, срезает ножом прожарившуюся часть и накладывает эти кусочки на толстую пышную лепешку из квашеного теста — пиде. Затем шашлык поливают йогуртом (простоквашей из овечьего молока) и посыпают стручками мелкого зеленого перца. Иногда к нему подают плов и томатный соус.
87
Тушеные, жареные, маринованные, фаршированные овощи, различные пловы — с мясом, фисташками или с изюмом, разнообразные сладкие кисели и желе из молока и рисового отвара — сютляч, кешкюль, махаллеби составляют добрую половину турецкой поваренной книги. Восточные сладости — рахат-лукум, халву, засахаренные орехи, сладкие запеканки с инжиром и шафраном подают на десерт. Все эти блюда восходят к земледельческим традициям народов Балкан, Кавказа, Передней Азии. Скотоводческие традиции сказываются в особой любви к молочным продуктам. Обилие молочных блюд в турецкой кухне несет на себе несомненный след кочевников, которых этнографы называют иногда «галактофагами» — «питающимися молоком». Йогурт, айран (напиток типа кефира), курут (соленый творог, засушенный в виде шариков), чокелек (такой же творог, но из снятого молока), каймак (густые овечьи сливки) — все это исконно кочевнические продукты, широко распространившиеся в Анатолии и на Балканах после расселения тюркских племен. Супы из молока, похлебки с сушеным творогом или с тархацой (родом галушек, сваренных в айране, затем высушенных и заготовленных впрок) занимают большое место в пище турок. Сюда надо добавить брынзу и сыр, заимствованные тюрками-кочевниками у оседлых народов — иранских и балканских, о чем говорят и сами названия этих продуктов: «пейнир» — слово из иранских языков и «кашкавал» — слово румынско-молдавское. Наследие тюркских кочевников, разводивших преимущественно овец, проявляется и в том, что в Турции особо ценится баранина; это здесь самое дорогое мясо. Говядину, даже кур продают гораздо дешевле, а свинина, употребление которой в пищу запрещает ислам, в рационе турок отсутствует.
В меню богатого стола сначала идет мезе — сборная закуска. На тарелке лежат маринованные огурчики и перчики — туршу, черные соленые маслины и зеленые маринованные оливки, тонкие ломтики вяленого мяса — пастырма, кружочки сухой колбасы — суджук, кусочек брынзы. В приморских городах сюда добавят креветки, печеные мидии, свежепросольную ястычную икру. Подают и своеобразный салат — джаджик: свежие огурцы нарезаны, залиты йогуртом и приправлены оливковым маслом. Закуской служат и овощные блюда — жареные или тушеные баклажаны, кабачки, сладкий перец, — поданные в холодном виде.
Кроме других супов и похлебок, пожалуй, наиболее характерно первое блюдо — кушанье из бараньих ножек, приготовленное, как студень, но подаваемое горячим, — пача. Оно похоже на армянский хаш. Затем идут кебабы и ыскара — мясные блюда на шампурах и рашпере. К ним подают половинки лимона: выжатый на мясо лимонный сок смягчает бараний жир. На открытом жару углей готовят и рыбные горячие блюда.
88
К мясу обязателен салат из помидоров, огурцов, острого стручкового перца, репчатого лука с оливковым маслом и винным уксусом, зеленью — петрушкой, листьями дикой горчицы и латука.
Помимо мясных и рыбных блюд есть разнообразные долма: голубцы из капустных и виноградных листьев, фаршированный перец. Знает турецкая кухня и лобио — барбунья (из бобов) и фасулье (из белой фасоли).
Очень богат выбор десертных блюд: казан диби («дно казана»)—молоко, топленное с сахаром и мукой в плоском котле; тавук гёйсю («куриная грудинка»)—отварное белое куриное мясо, протертое с рисовой мукой, сахаром и молоком; зерде — сладкая рисовая запеканка с шафраном; ашуре — каша из пшеничной крупы, гороха, фасоли, сдобренная инжиром и изюмом, посыпанная орехами и миндалем...
Названия многих блюд экзотично красноречивы. Тушеные баклажаны с томатами, луком и оливковым маслом называются «имам баилды» («имам обалдел»): якобы некий имам, мусульманский священнослужитель, отведав этого блюда, впал в совершеннейший экстаз — таким вкусным оно ему показалось. Мясные зразы с рисом, смоченные сырым яйцом, обваленные в муке и зажаренные в масле на сковородке, названы «кадын буду» («женское бедро»), круглое сладкое печенье — «ханым гёбеи» («пупок дамы»), продолговатое — «везир пармаы» («пальцы везира»), овальной формы — «дильбер дудаы» («губы красавицы»)...
Есть и разнообразные пирожки: субёреи — слоеные, с мясом или с брынзой, кадаиф — сладкие, с каймаком, манты — они похожи на среднеазиатские, только не варятся на пару, а жарятся.
Из русской кухни турецкие повара позаимствовали борщ (он почти так и называется — «борч») и салат оливье, который именуется «русским» («рус салатасы»). Название этого салата имеет любопытную историю. «Оливье» он был назван по имени своего изобретателя — повара-француза, жившего в России в XIX в. Во Франции же салат назвали «русским» («саляд рюс»): туда его занесли русские аристократы. Аналогичное название получил он и в Турции. Однако в 1950—1960 гг., когда в Анкаре у власти находилось проамериканское правительство Мендереса, «русский салат» переименовали в «американский». Только после свержения Мендереса прежнее название было восстановлено.
По классификации гурманов, турецкая кухня, как и русская, — вкусная, но тяжелая в отличие, например, от французской — вкусной и легкой, или английской — невкусной и тяжелой.
Изобилие блюд, «молочные реки и кисельные берега» турецкого поварского и кулинарного искусства — все это для имущих
89
слоев населения. Пища простого люда — хлеб с луком, маслинами или брынзой. Летом приправу к хлебу составляют помидоры, арбуз, дыня или виноград: овощи и фрукты в Турции относительно дешевы. Таков обычно завтрак рабочего, крестьянина, мелкого чиновника, ремесленника. В обед — крупяной суп, похлебка из тарханы или из бараньей требухи; на второе — каша из пшеничной крупы, гороха или фасоли, заправленная луком, перцем и растительным маслом.
Основа питания большинства турок — углеводы и растительные белки: хлеб, пшеничная крупа, бобовые. Такой рацион обусловлен не только давними историческими причинами (переходя на оседлость, тюрки-кочевники становились земледельцами, главным образом хлебопашцами), но и низким общим уровнем жизни населения, слаборазвитостью страны. В 1973 г. турецкая газета «Джумхуриет» привела сравнительные данные потребления различных продуктов на душу населения в Турции и западноевропейских странах. «Среднестатистический» турок съедает в год 13 кг мяса, тогда как в Англии и Франции аналогичная цифра больше в два с лишним раза — 32 и 30 кг. Однако, если англичанин и француз потребляют в среднем в год соответственно 73 и 80 кг зерновых, то турок — 250 кг! Недостаток животных белков в питании, как считают некоторые антропологи, сказывается на внешнем облике нации. Подавляющее большинство турок — люди низкого и среднего роста; до сих пор акселерация почти не затронула Турцию.
Однако и хлеб в нашем понимании этого слова, т. е. приготовленный из квашеного теста и выпеченный в печах, знают далеко не все турки. Батоны, булки, калачи, бублики пекут почти исключительно в городах. В деревне хлебом служат тонкие лепешки — юфка. Их делают из пресного (бездрожжевого) теста и выпекают либо над открытым очагом на железном противне или на плоском камне, либо в тандыре — особом полузакрытом очаге. Тандыр лепится из глины в форме бочонка с открытым верхом. Сбоку внизу он имеет устье для тяги. Протопив тандыр, хозяйка прилепляет сырые лепешки на внутреннюю поверхность раскаленной стенки, где они и запекаются. Сходные очаги есть в Средней Азии: туркменские тамдыры, узбекские тонуры. Слово «юфка» имеет общетюркское происхождение; его зафиксировал еще в 1074 г. Махмуд Кашгари, составитель первого словаря тюркских языков. Юфка — традиционный хлеб кочевников. Несколько таких лепешек, свернутых в трубку, могут храниться, не высыхая, очень долго — до двух месяцев. Лишь в последние десятилетия в анатолийских деревнях стали появляться печи для выпечки хлеба и строиться пекарни.
Турция с трех сторон окружена морем. И в приморских городах рыба и другие дары моря — омары, лангусты, креветки, мидии — разнообразят стол. Рыбу турецкие кулинары, как правило,
90
жарят на оливковом масле (если не запекают на открытом огне). Это традиция всего Средиземноморья. Но многие турки, особенно крестьяне и горожане внутренних областей Анатолии, вообще не знакомы с рыбной пищей. Более того, даже в некоторых турецких деревнях, расположенных на морском побережье, жители никак не связаны с морем: не ловят и не едят рыбу и другие морские продукты. В этом снова проявляются традиции кочевников-скотоводов, сугубо сухопутного народа, не знавшего моря. По среднедушевому потреблению рыбных продуктов Турция сильно отстает от западноевропейских стран: 5 кг в год, в то время как для Англии этот показатель равен 9, а для Франции — 12 кг. Такое отставание объясняется не только традициями. Турецкий рыболовный флот мал и слабо оснащен. Недостаточно в Турции и современных рыбоморозильных и рыбоконсервных предприятий. Рыбу ловят сетями с небольших моторных и парусных судов, с лодок. Весь улов реализуется на месте, в прибрежных районах.
Ряд особенностей турецкой кухни связан с климатическими условиями. Жители Турции, как и других теплых стран, издревле добавляют в пищу в большом количестве острые приправы — уксус, перец, лук, чеснок, обладающие бактерицидными свойствами, что препятствует распространению инфекционных желудочных заболеваний. Жаркий климат обусловил и способы заготовки овощей впрок. Например, капусту, огурцы, помидоры не солят и не квасят, а заливают уксусом, маринуют. Мясо хранят вяленым, рыбу — сушеной. Из жиров больше в ходу растительные. Сливочное масло употребляют только в городах, его распространение совпало по времени с появлением холодильников.
Излюбленный вид отдыха у турок — это «кейф». Даже последний бедняк, если ему посчастливится немного подработать, не преминет вечерком зайти в кофейню и хотя бы часок там покейфовать. Кейф немыслим без чашки кофе и крепкой сигареты. Удовольствия, доставляемые ими, турецкая поговорка называет «двумя подушками софы наслаждений».
В Османской империи обе эти «подушки» выдержали длительную борьбу за право на существование.
Кофе впервые в Турцию занесли турки-паломники, побывавшие в святых мусульманских местах Аравии — Мекке и Медине. Но повседневное употребление аравийского напитка начало распространяться в Стамбуле и других турецких городах лишь после 1546 г., когда турки завоевали Йемен, богатый кофейными плантациями. Однако на первых порах кофе встретил сильную оппозицию духовенства. Имамы и муллы жаловались, что в мечетях стало меньше народа, чем в открывшихся повсюду кофейнях. Мусульманские богословы тотчас отыскали в религиозных предписаниях место, где говорилось о запрете употреблять в пищу обугленные вещества, и выхлопотали указ против
91
ненавистного им напитка. Питье кофе было запрещено под страхом тюремного заключения и битья палками. А при султане Мураде IV (1623—1640) выпитая чашечка кофе даже могла стоить жизни: за это отправляли на виселицу. Тот же султан приказал разрушить все кофейни. Предлогом был страшный пожар, который уничтожил несколько районов Стамбула и начался, как говорили, в одной из кофеен. Но главной причиной было то, что в кофейнях всегда тлели очаги бунта: там собирались мятежно настроенные янычары, городская голытьба, бродячие дервиши-вольнодумцы, велись «недозволенные» речи.
Но все строгости были напрасны, народ продолжал пить кофе. Одно время существовали даже подпольные кофейни. Наконец, произошло настоящее восстание в защиту популярного напитка. Напуганный султан отменил свой «антикофейный» указ, а мусульманские законоведы придумали остроумный компромисс: они нашли, что потребление кофе можно согласовать с предписаниями ислама, — нужно только, чтобы кофейные зерна при поджаривании не обугливались... Окончательный запрет с кофе был снят в XVII в. при султане Мехмеде IV (1648—1687). Кофе стал самым любимым напитком турок. Этому способствовала его доступность и дешевизна: Аравия, откуда привозили кофе в Турцию, входила тогда в состав Османской империи, и на закупку его не требовалось, как теперь, иностранной валюты и таможенных сборов.
Особенность приготовления кофе по-турецки заключается прежде всего в том, что обжаренные кофейные зерна мелют на ручных медных мельницах, дающих очень тонкий — как мука — помол, и заваривают крепко — до трех чайных ложек на маленькую кофейную чашечку. Варят кофе в джезве (у нас она называется «турка») — сужающемся кверху медном сосуде, напоминающем обычный кофейник, но без крышки и рожка, с маленьким носиком и длинной ручкой. Налив в нее воды и добавив сахара, джезве ставят на огонь и доводят кофе до кипения, иногда два-три раза. После этого сваренный напиток тут же разливают по маленьким фарфоровым чашечкам вместе с гущей. Гостю всегда дают ту чашку, где больше пены: считается, что обильная пена делает кофе ароматней и вкусней. Такой сладкий кофе называется «шекерли каве». Реже пьют кофе без сахара — «саде каве». И тот и другой запивают холодной водой, которую подают в стакане: глоток кофе, глоток воды.
Выпив кофе, можно погадать на кофейной гуще. Перевернутую чашку ставят на край стола. Стекая, гуща образует на стенках чашки причудливые линии, борозды, узоры. По их рисунку знатоки предскажут вам судьбу. Длинная борозда — дальняя дорога, закругленная линия — любовное свидание, большое темное пятно — неожиданный удар судьбы...
Черный кофе считается во всем мире национальным напитком
92
турок, его даже называют иногда «кофе по-турецки». Однако самый ходовой напиток в современной Турции — чай; он давно оттеснил кофе на второе место. Кофе — товар импортный, дорогой, а чай растет в самой Турции. Первые саженцы чая турки получили из СССР еще в 30-х годах. Турецкие чайные плантации раскинулись в причерноморских долинах Анатолии, сходных своим климатом с чаеводческими районами Грузии, и дают хорошие урожаи.
Турки пьют очень крепкий чай, густой, как заварка, — настоящий чефир — ярко-багряного цвета. «Красный чай», — называл Сергей Есенин похожую заварку в бакинских чайханах, так же заваривают чай и в Турции. Да и подают похоже: в; маленьких стаканчиках, словно перетянутых в талии и оттого напоминающих восьмерку. Специальные продавцы-разносчики — чайджи с круглыми медными подносами, на которых стоят стаканчики красного чая, мелькают повсюду: на улицах, базарах, около предприятий, строек и контор.
Чая пьют много, в любое время, по любому поводу. Завтрак, обед заканчивают чаем. Рабочие, служащие, улучив минутку для отдыха, подзывают чайджи, что снуют не только по улицам, но и по коридорам учреждений и заводским цехам, и выпивают стаканчик-другой. Приятели, встретившись на улице, если им хочется переброситься несколькими словами друг с другом, тоже непременно воспользуются услугами чайджи. В любом офисе, куда вы придете по делам, вас обязательно угостят чаем. Стаканчик чая не преминет предложить вам и хозяин лавочки, в которую вы зайдете за покупками, и даже чистильщик обуви, пока он наводит глянец на ваши ботинки. По праздникам в городских парках, садах, на набережных открыты специальные чайные базары. На столах стоят вазочки со сластями, печеньем, сладкими пирожками и блестят пузатые самовары. Самовар попал в Турцию из России через Кавказ. Он сохранил здесь свое название, только с «турецким акцентом» — вроде того, которым страдала машинка Остапа Бендера, — сэмавэр...
«Курил в Стамбуле злые табаки...» — поется в песне. По сборам и экспорту табака Турция занимает одно из ведущих мест в мире. А впервые его завезли в Стамбул англичане, разрекламировав как лекарство от многих болезней. Произошло это в 1606 г. Курение стало быстро распространяться среди завсегдатаев кофеен. Но подобно кофе, табак не сразу получил права гражданства в Турции. Тот же Мурад IV наказывал курильщиков, как и кофелюбов, смертью. Только при следующем султане, Ибрагиме I (1640—1648), табакуры избавились от преследований.
Так сошлись в Турции кофе с Востока, табак с Запада — «два зелья, жидкое и газообразное», по выражению турецкого писателя Намыка Кемаля, — и возник турецкий кейф.
93
Раньше турки курили длинные трубки — чубуки. Теперь курят обычные сигареты — с фильтром или без. Приверженцы старины, однако, предпочитают наргиле. В большой стеклянный сосуд — наргиле налита вода. Узкое горлышко закрыто чашечкой, в которой тлеет табак. От нее внутрь сосуда идет трубка, опускаясь в воду. Другая трубка вставлена в сосуд снаружи, выше уровня воды. К ней присоединен шланг, заканчивающийся мундштуком. При затяжке дым проходит пузырьками через воду, как сквозь фильтр, очищаясь от частичек табачной золы. Для наргиле употребляют особый сорт табака — грубый и очень крепкий, вроде махорки. Называется он «тёмбеки» в отличие от обычного — «тютюна». Прежде сосуды наргиле делали из оболочки кокосового ореха, откуда и происходит само название этого курительного прибора: «наргиль» значит «кокос». Наргиле — броский элемент декора; он украшен ярким орнаментом, отделан медью...
В кофейнях не только курят наргиле и пьют кофе. Здесь подают и традиционный турецкий алкогольный напиток — ракы, анисовую водку. Пьют ее, разбавляя водой, и она при этом белеет: анисовое масло в воде не растворяется и дает мутно-белую эмульсию. Ракы не противоречит исламу, запрещающему употребление спиртных напитков: в Коране запрет наложен только на виноградные вина [*]. И до сих пор виноделие в Турции развито слабо, несмотря на отличные природные условия для выращивания винограда. Разводят преимущественно столовые сорта, которые идут на десерт в свежем виде, на изготовление изюма, виноградного сока и сиропа. Но вот ликеры турецкие славятся — они делаются на натуральных фруктовых и ягодных соках: банановый, апельсиновый, лимонный, вишневый, клубничный, малиновый...
В городских кофейнях уже не осталось прежних безалкогольных напитков — айрана, шербета: их вытеснили кока-кола, пепси-кола, лимонад и другие напитки заводского производства. За последние десятилетия турки пристрастились к пиву. Его лучшей маркой в Турции считается «Эфес-Пильсен» — т. е. «Эфесский Пльзень». Завод этой фирмы построен чехословацкими специалистами и выпускает пиво типа пльзенского. Популярностью пользуется и пиво «Туборг» — завода турецко-датской фирмы. Но закуска к пиву, как и к ракы, — чисто турецкая: каленый горох (леблеби), очищенный фундук, фисташки, миндаль, семена подсолнуха.
Повседневный быт турка опутан не только исламскими предрассудками, но и многими суевериями и приметами, уходящими поистине в доисторические времена. На детях, домашних животных, транзисторах, в автомашинах, на телевизорах в
*. Текст Корана был составлен в VII в., а изготовление ракы началось значительно позже, после того как в XI в. был впервые выделен путем перегонки продуктов брожения винный спирт.
94
городских кофейнях и на радиоприемниках — в сельских — висят голубые бусы «бонджук», предохраняющие, согласно поверью, от «дурного глаза». Уличные торговцы продают амулеты в виде голубых глаз: на Востоке «дурным глазом» считают именно голубой. Эти амулеты против «сглаза» зашивают в подкладку одежды или пристегивают к брелоку для ключей. Тогда «дурной глаз» уже не страшен: всю «порчу», исходящую от него, возьмет на себя амулет, как громоотвод — удар молнии...
Ряд примет и суеверий связан с рождением ребенка, особенно мальчика, всегда желанного в семье. После того как новорожденного обмоют, его посыпают солью, на шею надевают «бонджук», другие амулеты. В колыбель кладут различные обереги — панцирь черепахи, лук, чеснок. До истечения сорока дней над младенцем совершают всяческие магические обряды. Считается, что в это время его окружают бесчисленные враги — злые духи, джинны и пери. Родители в разговорах стараются делать вид, что новорожденный некрасив, почти урод: меньше будет соблазна у злых духов навредить малышу, да и «дурной глаз» не обратит на него свой взор. Если очень опасаются за здоровье ребенка, то скрывают его подлинное имя, чтобы провести злых духов, или .называют его Сатылмыш («проданный»): верят, что в этом случае злой дух отступится.
Совершают предохранительные обряды и над роженицей. Ей особенно опасен дух Ал, представляемый в виде полуженщины-полуптицы. Его хлебом не корми, а дай склевать печень только что родившей матери. И если это произойдет — роженица умирает. Но дух Ал боится железа и огня. Вот почему под подушку родящей женщине кладут железные предметы — нож, серп, ключ; разводят огонь, свежую золу смешивают с водой, которую дают пить роженице.
Когда в поле наливается колос, посреди поля в некоторых деревнях вбивают кол, на который вешают лошадиный череп. Этот языческий обряд помогает отпугивать злых духов — вредителей урожая. Над дверью дома иногда прибивают рога оленя — они охраняют жилище. На стенах домов можно видеть и подковы «на счастье» и черепашьи панцири — символ прочности и долголетия. Входя в жилище или выходя из него, стараются не ступить на перекладину порога: по старинным поверьям, под ней обитает «добрый дух дома» — по-нашему домовой.
Если уезжает злой человек, то вслед ему кидают камень, чтобы он, как камень, остался на новом месте и не вернулся назад; а если уезжает добрый — выливают кружку воды, чтобы он, как текущая вода, возвратился скорее обратно.
Многие турецкие приметы прямо противоположны распространенным в Европе. Так, если кошка — любой масти, перебежит дорогу, то турка это нисколько не смутит. Еще древние
95
египтяне почитали кошку, охранявшую съестные припасы от грызунов; позже уважительное отношение к этому животному сохранилось и во многих мусульманских странах. Согласно преданию, кошек любил сам пророк Мухаммед. Как-то одна из них заснула на рукаве его халата. А ему нужно было уходить. Чтобы не разбудить свою любимицу, он осторожно отрезал рукав и ушел в «одноруком» халате. В христианских же странах в средние века кошку заклеймили как пособницу ведьм и прочей нечистой силы. Кошек избивали, сжигали живьем. Отголоски этих предрассудков остались в «дурной примете»: если кошка перебежала дорогу, это сулит неудачу.
Не вызывает у турок неприятных мыслей и число 13, оно даже считается счастливым. Поверье о «чертовой дюжине» тоже возникло в христианской Европе и связано было с мифом о Христе и двенадцати апостолах. Из этих тринадцати евангельских персонажей один был Иудой...
С доисламских времен широко распространен в Турции культ деревьев, особенно чинар. Эти «священные деревья» по праздникам наряжают, словно новогодние елки, украшая их разноцветными лоскутками материи. Вокруг них водят хороводы, поют мани — куплеты. От этих деревьев ждут исцеления от разных болезней.. Считаются священными огромные камни в горах, некоторые животные, например косуля. Все это — пережитки древнейших религий: анимизма и тотемизма.
Во многих турецких селах во время солнечных затмений и сейчас еще иногда бьют в барабаны и стреляют из ружей. Эти отголоски шаманизма, прежней религии тюрков, занесены в Анатолию из Центральной Азии. По шаманским верованиям, затмение не что иное, как попытка злого духа уничтожить солнце, олицетворение добра. Духа необходимо отогнать всевозможным шумом и грохотом, помочь тем самым солнцу. Пережитки шаманизма сохранились и в радениях дервишей, доводящих себя до экстаза стремительным кружением в ритуальной пляске.
В деревнях до сих пор еще живы доисламские языческие праздники, такие, как, например, хыдреллез (искаженное от «хыдр Ильяс» — «пророк Илья»), Это веселый весенний праздник, перекликающийся со славянским Иваном Купалой и иранским Ноурузом. Он знаменует собой приход весны и отмечается 6 мая.
Сам хыдр Ильяс чем-то похож на нашего Деда Мороза, английского Санта Клауса, французского Пэра Ноэля. Он тоже приносит детям подарки, только «е среди зимы, а -весной. Поэтому и одежда у него весенняя: на зеленом халате вышиты яркие цветы — красные, розовые, желтые, синие... Настоящий вешний луг. На голове хыдра Ильяса остроконечный красный колпак, обвитый ярко-зеленым шарфом. Считается, что всюду, где бы ни ступила нога хыдра Ильяса, обутая в красный башмак,
96
распускаются цветы и зеленеет трава. А все почки на ветвях деревьев, которые тронет посох хыдра, выбрасывают нежные клейкие листочки.
Во время хыдреллеза крестьяне водят хороводы вокруг зеленеющих деревьев. Крестьянки плетут венки из луговых цветов, шепча заклинания о лучшей доле, о благоденствии и изобилии. Эти заклинания, написанные на бумаге, вешают вечером на ветки розовых кустов вместе с красными кошельками, в которые положены одна-две монеты. В канун праздника девушки гадают о своих суженых, бросая в глиняные кувшины перстень, наперсток или пуговицу. Горло кувшина завязывают платком и ставят вечером под розовый куст. А ночью, верят, должно присниться лицо будущего жениха... Гадают и по-другому, как когда-то гадали на Руси в святки: бросают фанты (нишаны) — перстень, брошь, серьгу в кувшин, таз или иной сосуд с водой. Затем под пение мани эти нишаны вынимают. По содержанию куплета, под пение которого достают фант, его владелице предсказывают судьбу в предстоящем браке.
Как бы ни были замысловаты обычаи, самое интересное в каждой стране — это ее люди. Что же за люди турки? В чем особенности их национального характера, национальной психологии? На Западе много писали «о загадочной русской душе». Турецкая душа кажется западным этнопсихологам не меньшей загадкой.
Вообще, описывая народы Востока, буржуазные этнологи часто смакуют бросающиеся в глаза различия в психологии, поведении, системах ценностей. Не показывая исторических причин этих различий, они внушают читателю мысль о непроходимой пропасти между западными и восточными народами. Такой психорасизм призван доказать: народы Азии и Африки не способны добиться прогресса и свободы. Но наука давно установила коренное сходство всех народов в основных проявлениях человеческой деятельности. Национальное всегда исторически обусловлено и сочетает общечеловеческое и специфическое. И особенность национального характера как раз в своеобразии этого сочетания, а отнюдь не в каких-то исключительных «экзотических» или загадочных признаках.
Своего рода сводку «душевных качеств» турка, как они видятся западному наблюдателю, дал Дэвид Хотхэм. Турок соткан из противоречий, пишет он, в его душе уживаются комплекс неполноценности и спесивое самолюбие, безразличие к мнениям других о нем и неуемная жажда лестных отзывов в свой адрес... Гостеприимство, вежливость, прямодушие сочетаются с презрением к иностранцам, жестокостью и коварством.
97
Турок ленив и неповоротлив, но турецкие рабочие побили все нормы выработки на западноевропейских заводах. Турок угрюм и молчалив, но может красиво и прочувствованно говорить. Турок очень серьезен, но его любимый герой — пересмешник Ходжа Насреддин...
Настоящий клубок противоречий. Чтобы размотать его и разобраться в этой путанице взаимоисключающих, казалось бы, черт национального характера, нужен социологический и исторический анализ. Ведь в жизни не существует некоего «обобщенного турка», который хоть отдаленно был бы похож на сей безликий стереотип. Турки живут в обществе, полном социальных контрастов. Образ жизни, образ мыслей, манера поведения, привычки — все, что составляет основу психологии, — весьма различны у турка-рабочего и турка-буржуа, у турка-помещика и турка-крестьянина...
«Комплекс неполноценности»... Да, нечто похожее можно наблюдать у части турецкой интеллигенции. Национальная гордость турка, особенно турецкого интеллигента, страдает от сознания отсталости страны. Турецкие интеллигенты все чаще задумываются над вопросом: почему их родина, некогда крупная держава, вдруг стала полуколонией, а завоевав политическую независимость, не смогла прочно встать на путь современного прогресса, не добилась экономической независимости? Почему полвека новой, республиканской Турции не принесли коренных перемен турецкому народу? И доколе Турция будет находиться в числе так называемых развивающихся стран? Не случайно в последние десять лет в Турции написаны десятки статей, брошюр и книг, пытающихся дать ответы на поставленные вопросы. Эти ответы не всегда убедительны, и некоторые интеллигенты впадают в крайность — в отчаяние, доходящее до самоотрицания, до неверия в свой народ, его силы и способности.
«Спесивое самолюбие»... «Спесивость» можно опустить, это ощущение субъективное. А вот самолюбие — характерная черта турок, и это имеет примерно те же причины, что и чувство неполноценности: две стороны одной медали. На психологическом облике народа отражаются все повороты истории. Они сглаживают одни черты, обостряют другие, порождают третьи. Еще в XIX в. в Османской империи гордость турка была уязвлена господством в экономике страны чужеземных банкиров, империалистических воротил. Теперь она снова страдает от иностранной зависимости. Ее возмущает снисходительная «помощь» богатейшей империалистической державы — США, которая, как капризная барыня, то увеличивает свои подачки, то сокращает их. Достоинство турка раздражают иностранные базы на его земле, бесцеремонное поведение иностранных военнослужащих, их пренебрежение ко всему турецкому. Турка возмущает, что многие американцы, живя годами в Турции,
98
не желают выучить даже несколько турецких слов, демонстративно разговаривают с турками только по-английски...
Все это резко задевает национальное самолюбие турок. Тем более что оно, развившись вместе с ростом национального самосознания еще в годы борьбы за независимость — в 1919—1923 гг., потом все время подогревалось националистической пропагандой в школах и вузах, в печати и по радио. С детских лет турку внушалась мысль о его исключительности, как представителя выдающейся нации. «Какое счастье быть турком!» — эти слова националистов стали лозунгом, они встречаются всюду, входят даже в клише штемпеля для гашения почтовых марок... И после этого турок снова столкнулся с высокомерием иностранцев.
«Гостеприимство и неприязнь к иностранцам»... Есть в Турции обычай, воспоминание о котором надолго сохраняется в благодарном сердце путешественника. Это — турецкое гостеприимство, особенно гостеприимство простых людей, которые ни за что не отпустят гостя — будь он для них совершенно посторонний человек — без угощения, хотя бы и самого скромного — чашки кофе или стакана айрана. Этот обычай сложился исторически и стал доброй традицией. Слабое развитие путей сообщения в прошлом, опасности, всюду окружавшие путника, — все это выработало на Востоке особые правила взаимопомощи и гостеприимства, которые свято соблюдаются простым народом до сих пор.
Вместе с тем неприязнь к иностранцам прививалась туркам веками. Ислам считает всех иноверцев гяурами — «неверными», людьми второго сорта. «Иностранец» и «гяур» стали в сознании турок синонимами еще при султанах. А вековая привычка исчезает не скоро. Вот почему гостеприимство у турок иногда уживается если не с враждебностью, то с настороженностью по отношению к чужестранцам. И это отголоски не только старой религиозной вражды. Это и привычка смотреть на чужеземца с Запада, как на колонизатора, угнетателя восточных народов. Здесь снова национальная психология тесно связана с историей.
Это не значит, что турки злопамятны. Но их недобрые воспоминания о прежних отношениях с европейскими державами и ныне все время обновляются эгоистичной политикой Запада.
Раньше многие европейцы в своих описаниях турок подчеркивали их «восточную» лень. Но это справедливо лишь в отношении бывшей феодальной верхушки османского общества да толстосумов, живущих на нетрудовые доходы. Турецкий крестьянин всегда отличался трудолюбием, турецкий рабочий — работой до изнеможения. А когда турки появились на заводах Западной Европы — сейчас только в ФРГ таких эмигрантов полмиллиона, — европейцы на деле убедились в их трудолюбии и сноровке.
99
В простых турках нет черствой меркантильности, которая пронизала человеческие взаимоотношения в развитых капиталистических странах. Наивная, но милая патриархальность еще теплится в турецкой душе. Но вот турецкие буржуа — такие же расчетливые дельцы, как и западные капиталисты.
Стороннему наблюдателю бросается в глаза подчеркнутая вежливость турок в общении между собой, особенно в провинциальных городах. Турки очень предупредительны друг с другом в уличной толпе, магазинах, кинотеатрах: не толкаются, не лезут напролом. А если кто и будет задет нечаянно плечом или локтем — тут же происходит взаимный и вежливый обмен извинениями. Шоферы уступают дорогу друг другу и пешеходам даже тогда, когда могли бы спокойно продолжать свой путь. Все дорожные недоразумения разрешаются быстро, без криков и ругани, путем взаимных уступок. Но в больших городах, особенно в Стамбуле, эта традиция почти исчезла. Бешеный круговорот современной урбанизации неотвратимо вносит свои поправки: в спешке и суматохе не до взаимных изъявлений вежливости.
Простые турки дорожат своей честью, гордятся честностью. Продавщица сувениров может бежать за вами полквартала, чтобы отдать забытую грошовую сдачу. Понятие о чести среди многих и многих турок еще не разрушено буржуазной моралью, сохраняет свою патриархальную первозданность. «Намус» (честь) — это слово часто на устах. Но чересчур щепетильное отношение к собственной чести имеет и отрицательные следствия. Убийства из-за оскорбления нередки в провинции, и большинство их совершается по пустяковой причине — из-за неосторожного слова, сорвавшегося с языка в споре, если оно показалось «пятнающим честь» одному из спорщиков. А оружие всегда под рукой: многие крестьяне, да и горожане в Восточной Анатолии носят его с собой по традиции.
Турки никогда не знали чужеземного ига, если не считать монгольского, а с той поры прошло уже почти семь столетий. Не подвергались они и прямому правлению колонизаторов. Империалисты грабили Турцию косвенными методами. В этом отличие турок от многих других народов Востока, испытавших долгое непосредственное колониальное порабощение. У турок не возникло того слоя прислужников-прихлебателей, который был характерен для стран-колоний. Не развилось у них и двуличного лакейского угодничества перед иностранцем, с пережитками чего сталкиваешься порой в других восточных странах. Прямота и сознание собственного достоинства больше соответствуют натуре турка.
«Турок молчалив и серьезен»... Эти черты больше всего свойственны анатолийцам — крестьянам-степнякам и жителям горных деревень. Молчаливость, презрение к болтливости вызваны суровым бытом, тяжелым крестьянским трудом. Эта привычка
100
идет и от кочевников — пастухов и воинов, людей немногословных, прямых в своих суждениях, выше всего ставящих умение делать, а не разглагольствовать.
Но угрюмые лица светлеют, морщины разглаживаются, в глазах вспыхивают искорки юмора, на губах появляется улыбка, когда турки слышат меткое слово, удачную шутку, а еще лучше — приведенную к месту прибаутку их любимого острослова Ходжи Насреддина, который не унывал в самые трудные минуты. Даже после своей смерти, коли верить легенде, он нашел способ посмешить людей: на дверях его гробницы висит огромный замок, а стен у нее нет...
Турки — южане, и темперамент у них южный. Но нелегкая жизнь как бы придавила этот темперамент, загнала его внутрь. Здесь нет искрометной веселости, говорливости, чрезмерной жестикуляции, как, например, у итальянцев. В этом турки похожи на сицилийских крестьян, тоже итальянцев, но живущих в гораздо более тяжелых условиях, чем остальное население Италии. Темперамент турка сдерживают и догматы ислама, глубоко укоренившиеся в сознании и привычках старшего поколения. Ислам внедряет в умы фатализм, веру в предопределение. «Что написано на лбу, то и будет», — говорят мусульмане, т. е. чему быть, того не миновать. Это ведет к бездеятельности, покорности судьбе, глушит инициативу.
Южный темперамент турка редко вырывается наружу. И чаще это происходит в драматических ситуациях — ссорах, драках, поножовщине. В эти моменты душа турка не знает удержу, словно происходит извержение вулкана, долго-долго молчавшего. Для иллюстрации можно привести даже такое респектабельное учреждение, как турецкий парламент, когда там идут дебаты по каким-либо острым проблемам. Депутаты, которые буквально несколько секунд назад мирно сидели, внимая оратору, вдруг — из-за одного слова, показавшегося им резким, — срываются с мест и накидываются с кулаками на своих оппонентов. В один миг драка охватывает весь зал. Летят книги, портфели, ботинки, скамьи, шум стоит невообразимый... Но через минуту-две все затихает. Депутаты-драчуны тихо и кротко, как нашалившие школьники, занимают свои места. Парламентские прения продолжаются...
У буржуа и зажиточных слоев мещан «южные» черты психологии проявляются иногда в любви к ярким, даже крикливым расцветкам одежды, броским тонам мебели, «шикарным» автомобилям заграничных марок. Турецкие фабриканты дают претенциозные названия самым обиходным товарам: пиво — «Эфесское», бачок для унитаза — «Ниагара». Хозяева заурядных отелей именуют свои заведения не иначе как «паласами» (дворцами): «Измирский палас», «Атлантический палас...» В крупных городах немало современных многоэтажных универмагов, специализированных магазинов. Но большинство «торговых
101
точек» — мелкие лавочки, размером с тесную комнатку. А названия почти у всех громкие: «Продуктовый базар» (на деле — крохотная бакалейная лавка), «Дворец ковров» (ковровый магазинчик), «Автогалерея» (в которой едва поместились две малотиражки)... Даже рыночные торговцы расцвечивают свои зазывные крики эффектными иностранными словами: «Карпуз люкус, кавун экыстра!» («Арбузы — люкс, дыни — экстра!»)
Западные социологи и этнографы Пол Стирлинг, Бернард Льюис, Майкл Микер, Пол Маньярелла пытались измерить психические параметры турок методами буржуазной этнопсихологии — определением автостереотипа и шкалы ценностей. Автостереотип — это как бы автопортрет народа, каким он представляется ему самому. Этот метод явно субъективен: каждый народ, как и отдельная личность, склонен видеть в себе больше достоинств, чем недостатков. Автостереотип турка, например, по данным П. Маньяреллы, выглядит так: сильный и смелый (53% опрошенных отметили это качество), гостеприимный (46%), патриот (28%). Конечно, все эти черты присущи и многим другим народам. В иерархии моральных ценностей у турок на первом месте идут храбрость, любовь к родине, привязанность к семье и близким. Из других добродетелей, на взгляд турка, важны умеренность в желаниях, терпение, уважение к старшим и образованным, чувства чести, стыда и собственного достоинства, щедрость, великодушие, дружелюбие. Думается, что под таким перечнем достойных уважения духовных качеств мог бы поставить свою подпись любой народ. Недаром еще Конфуций, древнекитайский философ, подметил, что природа людей одинакова, разделяют же их обычаи.