21. К ИНТЕРПРЕТАЦИИ НЕКОТОРЫХ ДРЕВНЕМАКЕДОНСКИХ ГЛОСС
В. Л. Цымбурский
Генезис языка Древней Македонии по сей день остается одной из спорных проблем античной балканистики. Разделенные почти полувеком обобщающие труды О. Гофмана [1] и Ж. Каллериса [2] подтвердили архаично-греческий характер основной части древнемакедонского глоссария. В то же время древнемакедонский не удалось включить в какую-то определенную греческую диалектную ветвь [3]. Этот язык выглядит родственным древнегреческому в целом. Поэтому, на наш взгляд, наибольшей объяснительной силой до сих пор обладает концепция
152
П. Кречмера [4], усмотревшего в древнемакедонской фонетике ряд черт, характерных для протогреческого языкового состояния. Близки к этой точке зрения и взгляды В. Георгиева, несколько категорично включающего ранних македонцев в число древнейших обитателей Балканского полуострова (наряду с протогреками и протофригийцами) [5].
Известно, что в ряде случаев древнемакедонский сохранил звонкость индоевропейских придыхательных, оглушенных в древнегреческом (на письме они передаются как простые звонкие, так что встает вопрос об их деаспирации), например:
ἀδῆ·οὐρανός. Μακεδῶνες (Hes.) 'небо’, ср. греч. αἰθήρ 'небо, эфир’ < и.-е. *aidh- 'пылать’ (др.-инд. inddhe 'он пылает’, лат. aestus 'кипение’ и т. д.; см.: Chantraine I, 33),
δάνος 'смерть’ (Plut. De aud. poetis 22 c.: δάνον γὰρ Μακεδόνες θάνατον καλοῦσι;
также глосса Гесихия δανῶν· κακοποιῶν, κτείνων 'злодей, убийца’), ср. др.-греч. θάνατος 'то же’ (слово без ясной индоевропейской этимологии, см.: Chantraine II, 422 s.; Frisk I, 652 f.).
В самом языке древних македонцев контрастную пару составляют формы κεβαλή (Callim. fr. CXLI) 'голова’ и γαβαλάν· ᾿εγκέφαλον ἤ κεφαλήν (Hes.) 'мозг или голова’, говорящие о сосуществовании двух артикуляционных узусов, из которых второй более отличался от греческого. Именно этот узус П. Кречмер рассматривал как одну из характерных черт протогреческого языкового состояния, подтверждающего, что древнемакедонский выделился до оглушения, охватившего собственно греческие диалекты.
Яркий пример протогреческого лексического архаизма — ἰζέλα· ἀγαθὴ τύχη. Μακεδόνες (Hes.), где ἀγαθὴ τύχη, по-видимому, следует понимать в обычном греческом оптативном значении 'успеха! удачи!’ Ср. гом. ἵληθι < *sisladhi 'будь милостив’, ἱλαός 'благоприятный’, ἱλαρός 'веселый’. Др.-макед. ἰζέλα восходит к *isela < *sisela. Переход s > z в интервокальной позиции — характерная инновация древнемакедонской фонетики, ср. ἄλιζα·ἡ λεύκη τῶν δένδρων (Hes.) 'белый тополь’, соответствующее слав. *olixa / *elixa, др.-в.-нем. élira < *elisa, франц. alise < галльск. *alisia (Рокоту, 302 f.; ЭССЯ, 1, с. 24). Поскольку лишь в древнегреческом корень *sel- 'благой’ представлен в форме с редупликацией (Рокоту, 900; Chantraine И, 462), а с другой стороны, в греческих диалектах интервокальное s переходило в h и выпадало, др.-макед. ἰζέλα соотносится прямо с протогреческой праформой *sislā.
153
В связи с проблемой раннего выделения древнемакедонского и его места в балкано-балтийской зоне, переходной от греческих диалектов к диалектам Центральной и Северной Европы и одновременно от западных индоевропейских диалектов к восточным, нам хотелось бы остановиться на некоторых глоссах, имеющих (исключительные или в числе прочих) славянские соответствия.
ἄβαγνα· ρόδα. Μακεδόνες. (Hes.) 'розы’. Надежная этимология отсутствует (обзор литературы см.: К., 66 s.; там же сближение с греч. ἄγνυμι 'обламывать’; А. Фик сблизил с ἄάζω 'дышать’ [6]). На наш взгляд, правомерно выделить здесь характерное греческое α-protheticum и сопоставить древнемакедонское слово со слав. *bagrъ 'ярко-красный’. Последнее в свою очередь давно сближалось с *bagno 'болото’ и одновременно 'болотное растение с белыми цветами и одурманивающим запахом (багульник)’. Историю этой этимологии, выдвинутой С. Младеновым и сочувственно встреченной такими учеными, как Ю. Покорный, Э. Френкель, Ф. Славский, А. Брюкнер, см. в ЭССЯ (1, с. 127, 131, где в качестве альтернативы принимается сближение с герм. *bakki 'ручей’ < и.-е. *bhagni, на наш взгляд отнюдь не обязательно противоречащее этимологии Младенова). Возражения против нее связаны с различием ареалов употребления основ *bagro и *bagno в пределах славянской диалектной зоны и с их сильной семантической дивергенцией (ЭССЯ, там же, однако с приведением пары — укр. багрина : чеш. bahnina 'болото, болотные испарения’). В древнемакедонском, как и в украинском, возможно, это — рефлекс семантически недифференцированного употребления гетероклитических форм. Следует обратить внимание на тот, отмечаемый ЭССЯ, факт, что *bagrъ 'красный’ распространено в основном в южнославянской диалектной ветви, в исторический период наиболее тесно связанной с районом Восточного Средиземноморья. Впрочем, исконный характер блр. багра 'пурпур’ (ЭССЯ, 1, с. 130), заставляет видеть в данном слове лексический архаизм, распространившийся в южнославянских языках, возможно, под влиянием северобалканских контактов. Прямая связь значений 'болото’ и 'красный цвет’ (по цвету торфяных болот) могла осложниться связью славянского названия пахучего белого болотного растения багно, багул и северобалканского обозначения пахучих белых (или красных) цветов—др.-макед. ἄβαγνα (ср. известный перенос названия
154
багул на даурский рододендрон в Восточной Сибири).
γώπας·κολοιούς. Μακεδόνες. (Hes.) «галок (так называют) македонцы». Судя по ударению, конечное а — долгое, так что слово в ед. числе имеет вид γώπā. Семантически недостоверно сопоставление с греч. γύψ 'коршун’, названием крупной хищной птицы (К., 141). Ср. польск. gapa 'ворона, грач’, русск. диал. гапить 'громко кричать’. Основа представляет собой расширение и.-е. *gō(i̯) 'кричать, петь’ (др.-инд. jigāti, gāyati), изначально звукоподражательного (Sławski II, 255 и след.).
κάραβος·ἔδεσμα. ὥς φασι ὠπτημένον ἐπ᾿ἀνθράκων. ὑπὸ δε Μακεδόνων ἥ πύλη.καὶ τὰ ἐν
ζηροῖς ζύλοις σκωλήκια.καὶ τὸ θαλάττιον ζῶον (Hes.) «пища, которую, как говорят,
жарят на углях. А у македонцев — ворота. И древоточцы в сухом дереве. И, морское
животное». К древнемакедонскому происхождению основы в целом, а не только
значения, упомянутого у Гесихия, см. κηραφίς· κάραβος (Hes.) с обычным
соответствием др.-греч. φ — др.-макед. β (Walde—Hofmann I, 164; Hofmann, 133).
Фриск и Шантрен исходным значением считают название морского животного (краба
или лангуста) и лишь вторичным, метафорическим полагают среднегреческое значение
'корабль’ (Frisk I, 785; Chantraine II, 496 s.). Однако именно в последнем
значении слово было исключительно рано воспринято славянскими языками. В этом же
значении слово хорошо знает Гесихий, ср.: ἐφόλκια·μικρὰ καράβια παρά τὸ ἕλκεσθαι
ὑπὸ τῶν κωπηλατῶν ἤ τῶν μεγάλων πλοίων «маленькие кораблики так называются,
потому что их тянут гребцы или большие суда». Ср. также у Исидора (первый случай
употребления слова в латыни — нач. VII в. и. э.): carabus — parva scapha ex
vimine et corio «маленькое судно из прутьев и кожи». На основании цитируемых
свидетельств можно реконструировать значение «небольшое плетеное изделие для
перевозок». Ср. лат. corbis 'корзина’, ирл. corb, др.-исл. hrip, др.-в.-нем.
ref, лит. kãrbas, krẽpsas 'то же’, лтш. karba 'туесок’, русск. короб, ст.-слав.
. С другой стороны, с древнемакедонским значением 'ворота’ соотносится ряд
славянских обозначений частей дома — чеш. krb 'очаг’, krban 'голубятня’ и
некоторых других деревянных сооружений (Фасмер II, 331). Учитывая долготу
первого слога в κā́ραβος,
мы считаем возможным восстановить для протогреческого (и протомакедонского)
*kārbh- 'плетеное и тесаное изделие (в том числе деревянная постройка
155
и плетеное сооружение для перевозок)'. Особенности вокализма последнего позволяют возвести его к *kerəbh — диалектному варианту основы *kerbh, представленной в ряде отмеченных соответствий.
κύρνοι· οἱ νόθοι. (Hes.) 'незаконнорожденные’. У Фотия: οἱ Μακεδόνες τοὺς σκοτίους κόρνους καλοῦσι «македонцы незаконнорожденных зовут κύρνους». Слишком многих фонетических допущений требует объяснение Гофмана и Каллериса из *κορυναῖος 'девичий’ (К., 230; Н., 63). Естественнее увидеть здесь то же семантическое развитие, что и в греческом эквиваленте Фотия σκότιος 'темный, скрытый, незаконный’ и связать с и.-е. *kr̥snos 'темный, черный’, санскр. kršna, слав. *čьrnъ, др.-прусск. kirsnan также, может быть, дак.-миз. Tsierna [7]. Со стороны семантики интересная параллель — слав. čьrnъ в значении 'безродный, незнатный’. Фонетическое развитие r̥ > ur характеризует ряд диалектов Западной Европы (италийские, германские), также фракийские, отчасти балто-славянские. Единичные примеры встречаются в греческом (μύλη 'мельница’ из *mel- 'молоть’).
В заключение хотелось бы напомнить слова П. Кречмера о том, что македонец так же плохо должен был понимать грека, как иллириец македонца, и что, если бы македонцы продвинулись к югу, они стали бы такими же греками, как фессалийцы или беотийцы, однако они слишком далеко ушли на север [8].
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Hoffmann О. Die Makedonen, ihre Sprache und Ihr Volkstum. Göttingen, 1906 (далее — H.)
2. Kalleris J. Les anciens Macédoniens. Etude linguistique et historique, t. 1. Athènes, 1954 (далее — K.).
3. О. Гофман сближал его с фессалийским. Однако последний включает ряд различающихся диалектов, при этом все смешанные являются эолийскими с различным количеством суперстратных доризмов (см.: Thumb A., Scherer A. Handbuch der griechischen Dialekte, II. Heidelberg, 1959, S. 51 f.). Сближение с фессалийским равняется отсутствию четкой диалектной отнесенности.
4. Kretschmer Р. Einleitung in die Geschichte der griechischen Sprache. Göttingen, 1896, S. 283 f.
5. Georgiev V. L’ethnogenèse de la péninsule balcanique d’apres les données linguistiques. — L’ethnogenèse des peuples balcaniques. Sofia, 1971, p. 166 s.
6. Fick A. Zum makedonischen Dialekte. — KZ, 1874, Bd 22, S. 193.
7. Георгиев В. И. Траките и техният език. София, 1977, с. 211.
8. Kretschmer P. Op. cit., S. 286, 288.