Письма изъ Болгаріи въ 1877 г.

Евгений Утинъ

Глава ХIII. Интендантство и поставщики  414—445

Глава XIV. Военно-медицинское управленіе  446—471

 

 

ГЛАВА XIII. Интендантство и поставщики.

 

Мнѣ кажется, можно смѣло сказать, что среди всей арміи, за исключеніемъ лицъ, прямо или косвенно заинтересованныхъ въ дѣлѣ, не было человѣка, который рѣшился бы принять на себя добровольно роль защитника нашего интендантства. Когда рѣчь шла о другихъ вопросахъ, касавшихся нашей военной организаціи, то все-таки встрѣчались люди, которые отстаивали существовавшіе порядки нашей военной системы, хотя и это отстаиваніе походило часто на обвиненіе.

 

— Что дѣлать,— разсуждали такіе защитники, — когда наша новая военная организація была захвачена въ-расплохъ, когда не всѣ части были приведены въ гармонію, когда не всѣ предпринятыя реформы были доведены до окончанія! Отсюда всѣ пробѣлы, отсюда столько неудовлетворительнаго! Вотъ если бы война вспыхнула еще года черезъ два, тогда всѣ убѣдились бы, что все было и задумано и выполнено прекрасно, а теперь приходится судить работу, еще недовершенную, когда рядомъ съ различными новыми порядками существуютъ старыя злоупотребленія!

 

Такая защита, разумѣется, ни для кого не была

 

 

415

 

убѣдительна, такъ какъ естественно вызывала неопровержимое возраженіе, что времени было слишкомъ достаточно для проведенія новой системы, и что если ее теперь захватили въ-расплохъ, то вспыхни война и черезъ десять лѣтъ, эта система все-таки дала бы тождественные результаты.

 

Но даже и такіе защитники quand même нашей военной организаціи только пожимали плечами и не находили ни одного аргумента въ оправданіе дѣятельности нашего интендантства. Единодушіе въ этихъ нападкахъ на интендантское вѣдомство было самое полное, — то-и-дѣло приходилось слышать во время, не споровъ, нѣтъ,—но разговоровъ о немъ, одно весьма крѣпкое слово. Я весьма мало склоненъ обобщать такія понятія и потому никогда не могъ, да и не могу согласиться, чтобы всѣ служившіе по интендантскому вѣдомству были непремѣнно люди, потерявшіе совѣсть. Нѣтъ никакого сомнѣнія, что и между интендантскими чиновниками попадались люди честные, не положившіе во время всей войны ни копѣйки въ карманъ и не принявшіе на свою душу грѣха обкрадывать русскаго солдата. Но трагическое положеніе такихъ честныхъ людей въ томъ и заключалось, что, несмотря на всю добрую волю честно исполнять принятыя на себя обязанности, вся система была такова, что они безсильны были сдѣлать что-либо доброе и становились такимъ образомъ жертвами заведенныхъ порядковъ. Не было поэтому интендантскаго чиновника, на котораго не указывали бы пальцами, каждый заподозрѣвался въ злоупотребленіяхъ. Если такое необычайное единодушіе въ нападкахъ не могло еще служить доказательствомъ поголовной безчестности всѣхъ интендантскихъ чиновниковъ, за то оно несомнѣнно доказывало степень злоупотребленій въ этомъ вѣдомствѣ и абсолютную негодность установленной системы.

 

Такою же единодушною ненавистью, и только еще большимъ презрѣніемъ пользовалось то, что можетъ быть названо плоть отъ плоти и кость отъ кости интендантскаго

 

 

416

 

вѣдомства—товарищество гг. Грегера, Горвица и Когана для продовольствія дѣйствующей арміи.

 

Не успѣла открыться кампанія, едва раздались первые выстрѣлы, какъ стали уже появляться первыя нареканія на интендантство и товарищество, и съ тѣхъ поръ эти нареканія, превратившіяся скоро въ самыя положительныя обвиненія въ злоупотребленіяхъ, въ мошенничествѣ, шли все crescendo и crescendo. Газеты наши тотчасъ же отозвались на эхо, пронесшееся съ театра военныхъ дѣйствій, и немного нужно было времени, чтобы столбцы нашихъ газетъ покрылись разнообразными извѣстіями съ указаніемъ на факты самой грубой эксплуатаціи, самаго систематическаго грабежа. Въ иностранныхъ газетахъ и журналахъ точно также стали появляться однѣ сочувствующія, другія злорадныя корреспонденціи, въ которыхъ самыми мрачными красками изображалось то зло, охватившее русскую армію, которое зовется — казнокрадство, цѣлымъ моремъ, разлившимся по Болгаріи. Иностранные корреспонденты передавали, что они содрогались при мысли о размѣрахъ продажности, заражающей и обезсиливающей всю военную систему; они съ ужасомъ разсказывали, и кто изъ бывшихъ на театрѣ войны не подтвердитъ справедливости ихъ словъ, что не было почти нигдѣ такого склада провіантовъ, который былъ бы защищенъ отъ гибельнаго вліянія дурной погоды, дождей, вѣтровъ и т. п. И къ чему ихъ было предохранять отъ порчи, — разсуждали иностранные корреспонденты, — когда прямой интересъ всѣхъ и всего, за исключеніемъ состоянія арміи, заключался въ томъ, чтобы побольше провіанта подвергалось порчѣ и браковкѣ. Поставщики получали „коммиссію” по количеству поставленнаго матеріала; эта коммиссія возрастала съ количествомъ вновь поставленнаго провіанта, вмѣсто признаннаго негоднымъ. Каждый интендантъ получалъ свою часть, большую или меньшую, сообразно съ его положеніемъ, отъ этой „коммиссіи”, и потому естественно, что для него также представлялось выгоднымъ, чтобы

 

 

417

 

провіантъ подвергался порчѣ по обстоятельствамъ, независящимъ „отъ воли” людей. Выводъ, который дѣлается изъ такой системы продовольствія нашей арміи, былъ самый печальный —каждый предметъ потребленія, доставленный русской арміи, обходился казнѣ вдвое дороже, чѣмъ должно было бы быть при сколько-нибудь честной системѣ.

 

Злоупотребленія интендантства и товарищества не составляли тайны почти съ самаго начала кампаніи и для высшихъ начальствующихъ лицъ въ арміи, такъ какъ въ приказѣ по арміи начальника штаба генералъ-адъютанта Непокойчицкаго, отъ 2-го августа 1877 года, говорится:

 

„Въ полевое интендантское управленіе поступаютъ заявленія о разныхъ неисправностяхъ товарищества по продовольствію войскъ, и о томъ, что, вслѣдствіе этихъ неисправностей, они или не дополучили нѣкоторыхъ предметовъ довольствія противъ положенія, или вынуждены были покупать ихъ своимъ попеченіемъ...."

 

Такъ-называемыя „неисправности" все росли и росли, жалобы становились все настойчивѣе и настойчивѣе, всѣ о нихъ знали, всѣ возмущались почти съ самаго открытія военныхъ дѣйствій, и, несмотря на это, порядки, заведенные интендантствомъ и товариществомъ, продолжали преуспѣвать. Чтó же за причииа? или въ контрактѣ съ товариществомъ не былъ предусмотрѣнъ случай злоупотребленій или неисправностей и приходилось волей-неволей терпѣть всяческую эксплуатацію? Нѣтъ. Въ пунктѣ 12-мъ контракта съ товариществомъ говорится: „При общей же неисправности нашей, намъ можетъ быть вовсе отказано отъ поставки, со взысканіемъ упомянутой неустойки". И, несмотря на то, товарищество продолжало процвѣтать до самаго окончанія военныхъ дѣйствій. Едва ли въ этомъ можно винить товарищество, и, быть можетъ, слѣдуетъ согласиться съ мнѣніемъ, весьма распространеннымъ среди арміи, что „неисправности" были съ руки не одному товариществу.

 

Или, быть можетъ, злоупотребленія или „неисправности“

 

 

418

 

интендантства и товарищества были вовсе не таковы, какъ о томъ разсказывали наши и иностранныя газеты, и факты обнаруженія такихъ „неисправностей“ были вовсе не такъ часты? Увы! такого предположенія сдѣлать нельзя, сообщавшіеся факты никогда не были опровергнуты, и фактовъ такихъ было, что-называется, вдоволь. Передавать ихъ снова въ настоящее время я считаю излишнимъ, это значило бы повторять то, что давно извѣстно, и напрасно только отнимать время у читателя.

 

Факты были, по-истинѣ, потрясающіе, и я приведу только для иллюстраціи нѣсколько примѣровъ, достаточно убѣдительно говорящихъ о той системѣ продовольствія нашихъ войскъ, которая практиковалась во время послѣдней войны.

 

Уѣзжая изъ Бухареста, мнѣ пришлось повстрѣчаться съ однимъ еще петербургскимъ знакомымъ, человѣкомъ военнымъ, завѣдывавшимъ теперь какою-то частью по желѣзнымъ дорогамъ.

 

— Что вы здѣсь дѣлаете? — спрашиваю я его.

 

— Любуюсь!

 

— Чѣмъ?

 

— Да всѣмъ чѣмъ угодно! но по преимуществу доблестями нашего интендантства!

 

— А что такъ?

 

— Да ужъ очень хорошо! Я всегда думалъ, что дѣло у насъ не обойдется безъ воровства, но чтобы воровство, безсовѣстность доходили до такихъ крупныхъ размѣровъ, этого, признаюсь, не ожидалъ; хотите сами убѣдиться, такъ отправимся вмѣстѣ.

 

То, чтó приводило моего знакомаго въ такое негодованіе, это громадные склады въ Бухарестѣ сухарей, поставленныхъ интендантскимъ вѣдомствомъ. По всѣмъ кучамъ совершенно безцеремонно ползали черви. Гнилость была совершенная.

 

— Вѣдь знаете, говорилъ онъ, — когда вамъ показываютъ, что эти склады сгнили, на васъ это не можетъ

 

 

419

 

производить впечатлѣнія. Вы волей-неволей думаете: ну что, стóитъ-ли обращать вниманіе на отдѣльные факты, гдѣ они не встрѣчаются! Но когда тутъ живешь, когда видишь все то, что проходитъ подъ носомъ, когда каждый день приходится сталкиваться съ подобными фактами, когда приходишь къ твердому убѣжденію, что вся эта поставляемая гниль не есть результатъ несчастнаго случая, а глубоко вкоренившейся системы, тогда становится такъ гадко, что просто хоть бѣги вонъ, и волей-неволей теряешь всякую вѣру въ такой порядокъ вещей, при которомъ возможны подобныя колоссальныя злоупотребленія.

 

Подъ „такимъ порядкомъ вещей” мой собесѣдникъ, очевидно, разумѣлъ тѣ условія, въ которыя поставлена была армія относительно интендантства и товарищества.

 

Но поводу послѣдняго, негодованіе его выражалось одинаково сильно, и при этомъ онъ передалъ мнѣ одинъ изъ безчисленныхъ фактовъ, который настолько характеренъ, что заслуживаетъ быть разсказаннымъ. Во Фратештахъ, еще при началѣ кампаніи, были довольно значительные склады сѣна. Приходитъ въ эту румынскую деревню какая-то дивизія и требуетъ сѣна. Товарищество, или одинъ изъ его агентовъ, знали, что такая-то дивизія должна прибыть, и что сѣно понадобится. Сѣно, припасенное товариществомъ, между тѣмъ, никуда негодное. Какъ быть? агентъ не теряется. Въ ночь небольшая частица сѣна горитъ, и это сгорѣвшее сѣно выручаетъ товарищество. На требованіе сѣна, агентъ товарищества отвѣчалъ: все хорошее сѣно сгорѣло, осталось только дурное, хотите берите, хотите нѣтъ, а другого сѣна не будетъ. Остаться вовсе безъ сѣна дивизія не можетъ: нечего дѣлать, берутъ дурное, а выдаютъ квитанціи, что получено хорошее, и, такимъ образомъ, товарищество, скупивъ испорченное сѣно за безцѣнокъ, получаетъ за него такія деньги, какія могло бы стоить самое лучшее, при этомъ, разумѣется, плюсъ десять процентовъ.

 

 

420

 

— Чтò интендантство, чтò товарищество, все одно, говорилъ онъ: — это какой-то заговоръ противъ русской арміи. Имъ трава не рости, лишь бы карманы ихъ пухли отъ золота, полученнаго за гнилой провіантъ!

 

Мпѣ самому также пришлось быть свидѣтелемъ того, какъ въ Систовѣ, на берегу Дуная, закапывали въ землю нѣсколько тысячъ порцій приготовленныхъ интендантствомъ консервовъ. Консервы до того прогнили, что отъ нихъ распространялся самый отвратительный запахъ. Нѣтъ никакого сомнѣнія, что въ любой странѣ, при исключительныхъ обстоятельствахъ, во время войны, могутъ обнаруживаться случаи поставки гнилого провіанта, вездѣ могутъ встрѣтиться люди, желающіе поживиться на счетъ ближняго, но нигдѣ, конечно, эти случаи не возводятся, такъ-сказать, въ систему. Вездѣ воровство является исключеніемъ, у насъ же, въ сожалѣнію, во всемъ, чтó касалось продовольствія арміи, исключеніемъ являлось честное отношеніе къ дѣлу. Люди, исполнявшіе добросовѣстно свою обязанность, были просто мучениками, до такой степени трудно было имъ бороться противъ общаго порока.

 

Я зналъ одного интендантскаго чиновника, работавшаго съ утра до ночи, выбивавшагося изъ силъ, и чистосердечно сознавшагося, что онъ ничего не можетъ сдѣлать.

 

— Представьте себѣ, — разсказывалъ онъ, — сдаютъ мнѣ нѣсколько тысячъ пудовъ муки въ мѣшкахъ. Говорятъ: въ каждомъ мѣшкѣ столько-то пудовъ. Принимаешь по числу мѣшковъ, а потомъ, смотришь, оказывается, что количество пудовъ несравненно меньше. Чтò станешь дѣлать, хоть бросай все, а то потомъ свои же тебя подведутъ.

 

Но далеко не одними злоупотребленіями ознаменовало себя въ эту войну интендантское вѣдомство; вмѣстѣ съ тѣмъ, оно выказало себя неспособнымъ, непредусмотрительнымъ, неприготовлепнымъ, — словомъ, оно отличалось тѣми же свойствами какъ и всѣ почти остальныя части военной организаціи. Къ чему, напримѣръ,

 

 

421

 

отнести такого рода фактъ: — въ Болгарію приходитъ 4-й корпусъ, интендантство прекрасно знаетъ о прибытіи этого корпуса. Казалось бы, что все должно было бы быть приготовлено, чтобы двадцать-пять или тридцать тысячъ человѣкъ не остались безъ продовольствія. И, однако, чтó же оказывается? Прибывъ въ Систово, 4-й корпусъ остается безъ всякаго провіанта. Командиръ корпуса генералъ Зотовъ телеграфируетъ.—Кому? — Главному интенданту?—Можетъ быть, онъ телеграфировалъ и ему, но онъ получилъ необходимое продовольствіе для своего корпуса, благодаря посланной телеграммѣ князю Черкасскому, который, въ качествѣ начальника гражданскаго управленія въ Болгаріи, распорядился, чтобы съ турецкихъ полей былъ снятъ хлѣбъ и переданъ 4-му корпусу. Если-бы кто-либо сталъ подвергать этотъ фактъ сомнѣнію, то служившіе въ гражданскомъ управленіи, безъ сомнѣнія, не откажутся подтвердить его несомнѣнной справедливости. Тутъ ужъ, конечно, не злоупотребленіе, а простая неспособность распорядиться, неумѣнье вести дѣло, со стороны интендантскаго управленія.

 

Другой фактъ, подтверждающій ту же неспособность, представляется еще рельефнѣе. Въ Тырновѣ, въ іюлѣ мѣсяцѣ, много толковали объ одной депешѣ, полученной въ главной квартирѣ отъ начальника одного изъ отдѣльныхъ отрядовъ нашей арміи, отряда не маленькаго, а состоявшаго изъ двухъ корпусовъ. Въ депешѣ этой говорилось слѣдующее: „У меня въ отрядѣ нѣтъ никакого интендантства, войско остается безъ хлѣба, прошу, чтобы было сдѣлано хотя какое-либо распоряженіе”. Разсказывали, что депеша эта вызвала страшный переполохъ, главный интендантъ поскакалъ въ этотъ отрядъ, и, какъ говорили, единственное его извиненіе состояло въ словахъ: — повинную голову мечъ не сѣчетъ! Несомнѣнно, что поговорка эта свидѣтельствуетъ о великодушныхъ чувствахъ того народа, среди котораго она сложилась, подъ-часъ она можетъ служить даже доказательствомъ

 

 

422

 

салонной ловкости того, кто ее произноситъ, но тутъ шло дѣло не о великодушіи народа, не о салонной ловкости, а объ арміи, остающейся безъ хлѣба, благодаря интендантскому управленію.

 

Чтò удивительнаго, что среди арміи, когда заходила рѣчь о продовольствіи арміи, подъ-часъ раздавались слова:

 

— Помилуйте, на что же это похоже, вѣдь у насъ теперь интендантство хуже даже, чѣмъ оно было въ крымскую кампанію, тогда хоть и воровали, но за то воровали люди способные, умѣвшіе позаботиться о томъ, чтобы продовольствіе арміи было обезпечено. А теперь! воруютъ также, да вдобавокъ еще совсѣмъ безголовые!

 

Положимъ, что это уже давно извѣстная истина, что современники всегда склонны смотрѣть на настоящее мрачнѣе, чѣмъ они смотрятъ на прошедшее, уже по той простой причинѣ, что настоящее причиняетъ имъ непосредственныя страданія, въ то время какъ прошедшее вызываетъ только тяжелыя воспоминанія. Воспоминаніе же о пережитомъ стыдѣ, о пережитыхъ бѣдахъ совсѣмъ не то, что переживаемый стыдъ, что переживаемыя страданія. Быть можетъ, отчасти этою строгостью къ настоящему объясняется тотъ фактъ, что находились люди, которые укоризненно сравнивали послѣднюю войну съ крымскою кампаніей, хотя, вообще говоря, нельзя не признать, что относительно продовольствія арміи, интендантскаго управленія, мы не имѣемъ права гордиться особыми успѣхами со времени Восточной войны. Говоря такимъ образомъ, я основываю мое мнѣніе на отзывахъ современниковъ той эпохи, на тѣхъ фактахъ, которые приводитъ въ своей безпристрастной исторіи Восточной войны генералъ М. И. Богдановичъ. Я допускаю даже, что отдаленіе почти на двадцать-пять лѣтъ, а можетъ быть — нѣкоторыя другія причины заставили автора смягчить нѣсколько свои краски при обрисовкѣ описываемыхъ имъ порядковъ, что въ дѣйствительности эти порядки давали худшіе результаты, и все-таки, дѣлая всѣ эти уступки, приходится сказать,

 

 

423

 

что если и въ ту эпоху были крупныя злоупотребленія, то они, тѣмъ не менѣе, не сопровождались такою неспособностью и непредусмотрительностью, какъ въ послѣднюю войну.

 

Въ ту эпоху императоръ Николай писалъ князю Меньшикову:

 

„Надѣюсь, что наши войска не терпятъ отъ нея (погоды), ибо мы зимы не боимся. Лишь бы удалось хорошо ихъ кормить и для того не щади ни трудовъ, ни издержекъ, дабы непремѣнно люди были сыты вдоволь. Прибавить можно водки; хорошо бы и сбитень завести, было бы изъ чего". Выраженная воля, „чтобы люди были сыты вдоволь", находила себѣ энергичныхъ и талантливыхъ исполнителей, и дѣйствіями генералъ-интенданта Затлера, генерала Анненкова и комитета министровъ было въ значительной степени обезпечено продовольствіе арміи. Чтò стоило Россіи это продовольствіе, это другой вопросъ, но фактъ тотъ, что „интендантская часть крымской арміи, по свидѣтельству участниковъ послѣдней Восточной войны, была весьма удовлетворительна, въ отношеніи въ снабженію войскъ провіантомъ и фуражомъ" [1].

 

Едва ли участники войны 1877 года рѣшатся дать подобный же аттестатъ современному интендантству. Во время Восточной войны были факты, не встрѣчавшіеся въ теченіи послѣдней войны, какъ, напр., тотъ, что интендантство доставляло продовольствіе и фуражъ по такимъ цѣнамъ, по которымъ сами полки отказывались продовольствовать какъ людей, такъ и лошадей.

 

Когда въ теченіи послѣдней войны заходили разговоры объ интендантствѣ 53—56 годовъ, по сравненію его съ интендантскимъ вѣдомствомъ 1877 года, то люди, прямо или косвенно заинтересованные въ дѣлѣ, всегда возражали приблизительно въ такомъ родѣ: можно ли,

 

 

1. Восточная война 1853—56 годовъ. Соч. М. И. Богдановича, т. III. стр. 203.

 

 

424

 

молъ, сравнивать то, что было во время Восточной войны, съ тѣмъ, чтó дѣлается теперь. Тогда мы вели войну у себя дома, гдѣ все было въ нашемъ распоряженіи, а тутъ мы дѣйствуемъ среди чужихъ, болгары не оказываютъ намъ никакой помощи, а смотрятъ только какъ бы поживиться на нашъ счетъ; отъ Россіи мы отдалены страшнымъ пространствомъ, дороги часто ужасныя, словомъ, всѣ условія теперь иныя, чѣмъ были тогда.

 

Возраженіе это не представлялось серьёзнымъ, такъ какъ, строго говоря, условія для интендантства въ то время были, пожалуй, хуже, чѣмъ во время послѣдней войны. На болгаръ мы всячески нападали за то, что они не спѣшили отдавать намъ все свое добро, и не доставляли намъ по низкимъ цѣнамъ провіанта, соблюдая свои матеріальныя выгоды; а развѣ не то же дѣлали мы сами, во время крымской кампаніи, когда „мѣстные владѣльцы совершенно отказывались отъ продажи войскамъ сѣна, разсчитывая на возвышеніе его впослѣдствіи”. Интендантство и его непремѣнный союзникъ — товарищество — жаловались на дороги, указывая на нихъ какъ на причину невозможности подъ-часъ доставлять провіантъ,—а развѣ не то же, если еще не хуже, было во время Восточной войны? „На всемъ протяженіи, отъ Перекопа до Севастополя, передаетъ тотъ же историкъ Восточной войны, — дороги были до того испорчены, что курьеры не рѣдко ѣхали шагомъ, съ остановками на пути. Пироговъ, на курьерскихъ, употребилъ на проѣздъ 72-хъ-верстнаго разстоянія, отъ Симферополя до Севастополя, болѣе полуторы сутокъ. Обозъ съ провіантомъ, высланный изъ Перекопа 17-го декабря, прибылъ въ Симферополь 21-го января, слѣдовательно, прошелъ 134 версты въ 34 дня, т.-е. кругомъ по 4 версты въ сутки”. Справедливость требуетъ сказать, что въ сущности, во время Восточной войны, благодаря отсутствію путей сообщенія, дѣйствующая армія была болѣе отдалена отъ Россіи, чѣмъ во время послѣдней войны, такъ что жалобы интендантства и

 

 

425

 

товарищества на отдаленность театра войны едва ли могутъ быть признаны основательными.

 

Дѣлая ссылку на интендантство, заботившееся о продовольствіи арміи во время Восточной войны, я, разумѣется, весьма далекъ отъ мысли сказать, что это продовольствіе было вполнѣ удовлетворительно: и тогда, разумѣется, случалось, что войска питались одними сухарями, которые „иногда доставлялись за нѣсколько сотъ верстъ и весьма часто хранились подъ открытымъ небомъ, осенью и зимою, во время проливныхъ дождей и мятелей. Въ такихъ обстоятельствахъ, иногда случалось войскамъ получать заплѣсневѣлые, гнилые сухари..." Иначе, разумѣется, и не могло быть: одна и та же система, какъ тогда, такъ и теперь, должна была дать сходные результаты, съ тою только разницею, что въ то время во главѣ интендантства стоялъ человѣкъ болѣе способный, энергичный, въ рукахъ котораго стянуты были всѣ нити продовольствованія арміи. Тогда было одно отвѣтственное лицо, теперь же интендантство могло оправдываться товариществомъ, товарищество же оправдывалось интендантствомъ.

 

Къ сложной комбинаціи продовольствованія арміи товариществомъ изъ частныхъ лицъ, поставленнымъ въ зависимость отъ интендантства, надо думать, прибѣгли на томъ основаніи, что интендантское вѣдомство не было достаточно подготовлено, или организація его была такова, что не было надежды, чтобы интендантское вѣдомство справилось съ трудною задачею продовольствованія громадной арміи. Но пусть будетъ это предположеніе ошибочно, пусть будетъ допущено другое предположеніе, что военное управленіе признало, что способъ продовольствованія арміи посредствомъ товарищества окажется болѣе выгоднымъ для казны, болѣе цѣлесообразнымъ для обезпеченія продовольствованія арміи. Въ такомъ случаѣ товарищество должно было составиться изъ лицъ, добросовѣстность которыхъ была бы совершенно несомнѣнна для органовъ военной власти,

 

 

426

 

которые сами по себѣ представляли бы гарантію, что дѣло продовольствованія арміи находится въ надежныхъ рукахъ. Очевидно, что въ такомъ важномъ дѣлѣ нельзя было придерживаться простого коммерческаго правила: кто предложитъ взять на себя подрядъ по болѣе дешевой цѣнѣ, тому и отдать подрядъ. Интересы арміи, естественно, должны были стоять выше большей или меньшей выгоды предпріятія. Могутъ, конечно, сказать, что контрактъ, заключенный съ товариществомъ, служилъ лучшею гарантіею добросовѣстности товарищества; но вѣдь увѣренность, что контрактъ будетъ въ точности соблюденъ, безъ ежечасныхъ попытокъ обойти его, безъ ловко скрытаго нарушенія его, могла существовать только подъ однимъ условіемъ, что люди, на которыхъ возложена эта важнѣйшая часть въ военное время, вполнѣ заслуживаютъ довѣрія и извѣстны военному управленію какъ люди вполнѣ добросовѣстные и способные съ успѣхомъ вести трудное дѣло. Такая увѣренность должна была стоять выше контракта, такъ какъ кому не извѣстно, что всякій контрактъ есть не что иное, какъ писанная бумага, подъ прикрытіемъ которой могутъ быть совершаемы всяческія злоупотребленія.

 

Товарищество, которому поручено было продовольствованіе арміи, составилось изъ лицъ, можетъ быть и близко извѣстныхъ военному управленію, но весьма мало извѣстныхъ русскому обществу, а если и извѣстныхъ, то вовсе не съ такой стороны, чтобы общество могло питать къ нимъ безусловное довѣріе. Я долженъ сказать при этомъ, что я вовсе не намѣренъ касаться извѣстныхъ лицъ, такъ какъ лица въ такомъ серьёзномъ дѣлѣ мало интересны, важность имѣетъ только та или другая система, при которой дѣйствуютъ эти лица. Будь составлено товарищество изъ другихъ лицъ, болѣе извѣстныхъ всему обществу и пользующихся большимъ довѣріемъ, вѣроятно, это товарищество не вызвало бы такъ быстро поголовной ненависти, которая несомнѣнно должна была отразиться и на дѣйствіяхъ товарищества.

 

 

427

 

Къ дѣйствіямъ этого товарищества можно было относиться съ ненавистью, съ презрѣніемъ, но винить его едва ли было основательно. Въ чемъ винить? въ томъ, что оно изо всѣхъ силъ старалось нажиться на счетъ русскаго солдата? Да развѣ это не вполнѣ естественно? Товарищество обработывало свои дѣла; цѣль, которую оно преслѣдовало, выражалась въ одномъ словѣ: нажива. Къ этой цѣли оно шло путемъ коммерческимъ въ томъ смыслѣ, какой принадлежитъ этому слову „коммерческій” въ современномъ промышленномъ обществѣ. Никто ничего другого не могъ и не имѣлъ основанія ожидать отъ товарищества, которое, очевидно, принялось за дѣло не ради высокихъ патріотическихъ побужденій, а смотрѣло на свои обязанности исключительно какъ на выгодное предпріятіе. Указывать на его злоупотребленія можно, но громить его, указывать на него какъ на корень зла, это значитъ переносить отвѣтственность на младшихъ, изъ боязни какъ бы не разсердились старшіе. Вотъ почему я не имѣю рѣшимости обвинять товарищество, такъ какъ вина, очевидно, падаетъ не на него, а на тѣхъ, кто сдѣлалъ возможною его смѣлую эксплуатацію. Было ли, спрашивается, поставлено товарищество гг. Грегера, Горница и Когана въ такое положеніе, чтобы оно лишилось возможности злоупотреблять, какъ интересами русскаго войска, такъ и русской казны? Мнѣ кажется, что на вопросъ этотъ, безъ боязни ошибиться, можно отвѣчать отрицательно. Товарищество дѣйствовало на основаніи контракта, добровольно подписаннаго обѣими сторонами; поэтому, если контрактъ и оказался весь къ выгодѣ товарищества, то и съ этой стороны ему нельзя сдѣлать упрека; подписавшіе его, вѣроятно, знали и понимали, что они подписывали, и если подписали, то значитъ имѣли къ тому основанія. Были, конечно, и отступленія отъ этого контракта, но и за эти отступленія вся отвѣтственность не можетъ быть возложена на товарищество. Пъ этихъ отступленіяхъ оно, также какъ и во всемъ остальномъ,

 

 

428

 

преслѣдовало свои выгоды, но я уже сказалъ, что ничего иного отъ него никто и не могъ ожидать.

 

Для справедливой оцѣнки дѣйствій какъ интендантства, такъ и товарищества будетъ крайне полезно познакомить читателя съ самымъ контрактомъ, заключеннымъ полевымъ интендантствомъ дѣйствующей арміи съ товариществомъ. На основаніи этого контракта, товарищество приняло на себя поставку всѣхъ продуктовъ для довольствія войскъ арміи, причемъ было выговорено, что товарищество не имѣетъ права отказываться отъ исполненія требованій интендантскаго управленія о производствѣ для войскъ арміи разнаго рода поставокъ, а полевое интендантство не въ правѣ отказать товариществу въ поставкѣ, „если оно не подастъ къ тому повода своею неисправностью”.

 

Такимъ образомъ, въ первомъ пунктѣ контракта была предусмотрѣна возможность неисправности, а въ виду ея — и отказа товариществу отъ поставки; но этотъ пунктъ, несмотря на оффиціально констатированныя неисправности, остался мертвою буквою.

 

Такою же мертвою буквою остался и второй пунктъ контракта, въ которомъ опредѣлялось какого качества должны быть поставляемые продукты. Такъ,

 

„мука — ржаная и пшеничная — изъ чистаго, сухого зерна, не гнилая, не затхлая, не комкованная, ни съ чѣмъ не смѣшанная...

Крупа—гречневая, ячная и пшенная —свѣжая, сухая и хорошо вычищенная...

Овесъ и ячмень — чистые, сухіе, безъ мякины и съ полными зернами...

Сѣно—сухое, не осоковатое, не быльеватое, не гнилое, безъ подмочки...

Солома—свѣжая, сухая, чистая, не смѣшанная съ другими произрастеніями...

Мясо—какъ свѣжее, такъ для соленія — изъ мѣстныхъ быковъ перваго сорта, самое лучшее...

Порціонный скотъ — изъ мѣстныхъ быковъ перваго сорта...

Вино — вполнѣ доброкачественное, хлѣбное, кукурузное и фруктовое, или, вмѣсто него, спиртъ, безъ примѣси паточнаго вина, пригара и дурного запаха...

Чай — черный, фамильный, не высокаго

 

 

429

 

сорта, но съ хорошимъ чайнымъ ароматомъ, дающій достаточный настой, безъ примѣси спитого чая...

Сахаръ — рафинадъ перваго сорта, лучшихъ заводовъ...“

 

Вотъ перечень тѣхъ поставокъ, которыя товарищество принимало на себя. На бумагѣ, въ контрактѣ, все это выходило прекрасно,—и, читая такой пунктъ договора, можно было впередъ радоваться за русскую армію. Все должно было быть перваго сорта, все самаго лучшаго качества. Но было ли такъ въ дѣйствительности? Въ дѣйствительности, случилось съ этимъ контрактомъ — или, вѣрнѣе, съ этимъ вторымъ пунктомъ его—то, что обыкновенно бываетъ съ магазинными объявленіями Гостинаго двора. Вычитаете объявленіе—и приходите въ умиленіе: какой все чудесный товаръ продается въ этой лавкѣ! Вы посылаете за покупками —и убѣждаетесь, что все это объявленіе представляетъ изъ себя не что иное, какъ самый дерзкій обманъ. Вмѣсто товара перваго сорта и лучшаго качества, вамъ нанесли цѣлый ворохъ гнили. Вѣдь невозможно же допустить, что все, чтò говорилось о поставкахъ товарищества, что всѣ жалобы, ропотъ, негодованіе, — наконецъ, презрѣніе, вызванное его дѣйствіями, что все это было неосновательно, что все это было только результатомъ нелюбви къ еврейскому племени, изъ котораго вышло товарищество. Отдѣльныя лица могли увлекаться ненавистью къ еврейскому элементу, но цѣлая армія, конечно, нѣтъ. Если бы товарищество, состоявшее изъ евреевъ, добросовѣстно исполнило всѣ свои обязательства, то мало нашлось бы такихъ фанатиковъ, которые поставили бы имъ въ вину ихъ національность, а тѣ, которые и поставили бы, вызвали бы противъ себя среди всѣхъ порядочныхъ и сколько-нибудь образованныхъ людей одну лишь насмѣшку. Нѣтъ, источникомъ всѣхъ обвиненій противъ товарищества была вовсе не еврейская національность, а рѣзавшая глаза недобросовѣстность. Спросите любого офицера, какая поставлялась мука, какое давали мясо, какимъ поили виномъ, даже въ госпиталяхъ, и вы

 

 

430

 

постоянно услышите одинъ отвѣтъ: „мука — часто гнилая, мясо—испорченное, вино—какая-то желтая бурда, вызывавшая тошноту".

 

Впрочемъ, слѣдуетъ сказать, что за неисполненіе этого второго пункта контракта отвѣтственность не должна падать опять исключительно на одно товарищество. Въ этомъ отношеніи также и другія лица должны раздѣлять вину, вмѣстѣ съ товариществомъ. Этотъ второй пунктъ контракта имѣетъ слѣдующее дополненіе: „поставка продуктовъ вышеизложенныхъ качествъ для насъ обязательна какъ при пріобрѣтеніи ихъ въ имперіи, такъ и за-границею; но за-границею съ тѣми исключеніями, въ отношеніи сорта и качества продуктовъ, которыя будутъ вызваны условіями мѣстнаго урожая и способами приготовленія означенныхъ продуктовъ..." Такъ какъ война должна была быть ведена за-границею, то этими прибавочными словами уничтожался весь смыслъ второго пункта контракта, устанавливавшаго во всемъ и для всего первый сортъ и лучшее качество. Эта „невинная" прибавка заранѣе, такъ-сказать, освобождала товарищество отъ поставки продуктовъ перваго сорта и лучшаго качества, и въ этомъ освобожденіи виновато, разумѣется, ужъ никакъ не товарищество.

 

— Помилуйте, — обращались къ агентамъ товарищества,—что вы поставляете, — вѣдь это никуда не годится? Вы обязаны поставлять лучшаго качества, по контракту.

 

— Въ Болгаріи другого нѣтъ,—отвѣчали агенты,— чтó есть, то и даемъ: будьте благодарны и за то.

 

Дѣлать нечего, все принимали —и сносное, и гниль, а квитанціи выдавались за продукты лучшаго качества, и деньги брались ужъ, конечно, не по качеству продуктовъ, а по контракту.

 

Въ пунктѣ третьемъ контракта говорится: „при расположеніи арміи на конечныхъ пунктахъ на лѣвомъ берегу Дуная, а также съ переходомъ ея за Дунай, и вообще во всѣхъ мѣстностяхъ театра войны, во все

 

 

431

 

время кампаніи, поставка должна производиться нами или въ магазины и склады, въ количествахъ и въ сроки, которые будутъ каждый разъ указываемы интендантствомъ,—или прямо въ войска, въ мѣста ихъ расположенія, по непосредственнымъ требованіямъ командировъ частей войскъ, въ пропорціи не болѣе десяти-дневной”.

 

Отсюда можно было бы заключить, что тамъ, гдѣ войска, — тамъ и товарищество съ своими продуктами. Было ли такъ въ дѣйствительности? Совсѣмъ не было. Какъ на примѣръ, слишкомъ хорошо извѣстный, можно указать на то, что первый забалканскій походъ генерала Гурко былъ совершенъ безъ того, чтобы агенты товарищества были даже близко отъ отряда. Никакихъ поставокъ они не дѣлали—и люди, и лошади продовольствовались средствами отряда. То же самое повторилось и при второмъ забалканскомь походѣ, — словомъ, вездѣ, гдѣ было трудно добывать провіантъ, тамъ товарищество его и не поставляло.

 

Такимъ образомъ, несмотря на обязательство товарищества доставлять необходимые продукты „прямо въ войска, въ мѣста ихъ расположенія", сплошь и рядомъ случалось, что войска оставались совершенно безъ провіанта, и по три, по четыре дня питались одними испорченными, заплѣсневѣлыми сухарями. Я далекъ отъ мысли утверждать, чтобы это былъ обычный, неизмѣнный фактъ, но не менѣе вѣрно и то, что такіе случаи не только не составляли исключенія, но были довольно заурядны. Въ этомъ отношеніи виновато, разумѣется, было столько же товарищество, сколько и интендантство, и даже послѣднее, можетъ быть, больше перваго. Агенты товарищества, когда имъ высказывались такія обвиненія, защищались обыкновенно тѣмъ, что извѣщенія о поставкѣ приходили къ нимъ слишкомъ поздно.

 

— Чтò намъ дѣлать, — говорили они, — когда мы не знаемъ сплошь и рядомъ, куда и сколько нужно поставлять провіанта. По контракту, мы должны быть предувѣдомлены за недѣлю о необходимости поставки. Въ

 

 

432

 

нарядѣ должно быть точно указано званіе части, мѣсто расположенія, количество продуктовъ; командиры частей, требуя продукты, должны заявлять намъ не позже, какъ за три дня до времени дѣйствительной потребности въ продуктахъ. А развѣ все это соблюдается? Развѣ сплошь и рядомъ не случается намъ получать такія требованія: „завтра поставить такіе-то продукты! “ А бываетъ еще хуже. Получаемъ приказъ, дѣлаемъ всевозможныя усилія, чтобы удовлетворить требованію, привозимъ продукты въ указанное мѣсто, а въ этомъ мѣстѣ оказывается никого нѣтъ, —и продукты валяются и часто подвергаются порчѣ.

 

Нельзя отрицать, что такіе случаи дѣйствительно бывали, и они указываютъ на непригодность принятой системы. Непригодность эта состояла въ томъ, что въ дѣйствіяхъ, приказахъ, распоряженіяхъ не существовало никакого единства. Всѣ врозь, каждый самъ-по-себѣ, приказы противорѣчивые, отсутствіе обдуманности въ передвиженіяхъ войскъ, противоположныя рѣшенія въ теченіи одного дня или нѣсколькихъ часовъ,—словомъ, неурядица,—вотъ что отчасти можетъ служитъ оправданіемъ неисправностей товарищества.

 

Но то, чтò можетъ до нѣкоторой степени оправдывать несвоевременную доставку, а подъ-часъ и вовсе недоставку продуктовъ, тó ужъ никоимъ образомъ не можетъ оправдывать, съ одной стороны, поставку дурного или гнилого провіанта, а съ другой — необычайно высокихъ цѣнъ, которые товарищество брало за этотъ провіантъ.

 

Нужно однако сказать, что и въ этомъ послѣднемъ отношеніи контрактъ, заключенный интендантствомъ съ товариществомъ, предоставлялъ послѣднему значительный просторъ и былъ написанъ такъ ловко, что серьёзный контроль оказывался крайне затруднительнымъ, если бы даже и допустить рискованное предположеніе, что у лицъ, обязанныхъ заботиться о сбереженіи казенныхъ суммъ, было серьёзное желаніе контролировать дѣйствія

 

 

433

 

товарищества. Но интендантство и товарищество оказались двумя близнецами, оказывавшими другъ другу самое полное довѣріе и поддержку,

 

Въ пунктѣ 6-мъ контракта говорится: „поставку всѣхъ предметовъ для продовольствія арміи во все время пребыванія ея за-границею, мы обязываемся производить на коммиссіоиномъ началѣ по дѣйствительно существующимъ на мѣстахъ слѣдованія и стоянки войскъ цѣнамъ за продукты, обработку, оболочку и доставку ихъ и прочіе расхрды, упомянутые въ 4-мъ пунктѣ, удостовѣреннымъ контрактами съ торговыми домами, банками и частными лицами, или счетами всѣхъ ихъ, или другими документами, какъ-то: торговыми и биржевыми бюллетенями, свидѣтельствами маклеровъ и т. п.“ Далѣе говорится: „къ покупнымъ цѣнамъ, присоединяется коммиссіонная плата, въ размѣрѣ 10% стоимости продуктовъ, въ вознагражденіе за трудъ по принятой нами на себя операціи и на расходы по устройству и содержанію администраціи...”

 

Повидимому, контрактъ обставляетъ поставку продуктовъ такими условіями, что товариществу трудно, что называется, разойтись и брать въ три-дорога за поставленные продукты. Но это только повидимому. Въ дѣйствительности же, чтó стоитъ, напр., тому или другому агенту явиться въ извѣстную мѣстность, скупить почти все находящееся въ этой мѣстности количество продуктовъ, и затѣмъ, когда вслѣдствіе скупки продуктовъ цѣны значительно возрастутъ, потребовать справочныхъ цѣнъ. Товаръ купленъ за 1 р., въ справочныхъ цѣнахъ окажется 10 р., и продукты, попортившіеся, скупленные по самой низкой цѣнѣ, пойдутъ какъ продукты перваго сорта и лучшаго качества по самой высокой цѣнѣ. Дѣло, такимъ образомъ, обработывается гладко и чисто: не угодно ли потомъ, по прошествіи многихъ мѣсяцевъ, доказывать обманъ. И къ такимъ-то дутымъ цѣнамъ прибавляется еще десять процентовъ!

 

Я знаю очень хорошо, что и по поводу этихъ словъ

 

 

434

 

защитники существовавшей системы продовольствованія войскъ могутъ представить такое возраженіе: ваши нападки голословны; если вы рѣшаетесь обвинять, то вы должны въ подкрѣпленіе вашихъ словъ представить письменныя доказательства, а иначе все, чтò вы говорите, не можетъ имѣть никакого значенія! Такое возраженіе, если оно и будетъ сдѣлано, въ чемъ я мало сомнѣваюсь, нисколько не страшно, прежде всего потому, что оно крайне неосновательно. Собирать письменныя доказательства— это дѣло слѣдственной коммиссіи; моя задача гораздо скромнѣе: она ограничивается только простымъ разсказомъ о томъ, чтò привелось увидѣть и услышать на мѣстѣ. Не составился же въ самомъ дѣлѣ заговоръ среди всей арміи, чтобы обвинять интендантство и товарищество, не лгали же безсовѣстно солдаты, офицеры и генералы, когда они утверждали, что по нѣскольку дней люди оставались безъ провіанта и питались заплѣсневѣлыми, гнилыми сухарями, не обманывали они всѣ, говоря, что агенты товарищества не только сбывали гнилые продукты, получая плату какъ за доброкачественные, но притомъ сплошь и рядомъ обмѣривали въ вѣсѣ; точно также не грѣшили противъ истины всѣ тѣ, которые утверждали, что когда самимъ приходилось покупать продукты, то ихъ покупали и лучшаго качества и по болѣе дешевымъ цѣнамъ, чѣмъ тѣ, по которымъ доставляло ихъ товарищество.

 

Всѣ такіе единодушные отзывы стòятъ же, наконецъ, письменныхъ доказательствъ, тѣмъ болѣе, что письменныя доказательства, кто этого не знаетъ, самаго оффиціальнаго характера, всегда могутъ быть сфабрикованы по болѣе или менѣе сходнымъ цѣнамъ.

 

Если бы интересы интендантства не оказались солидарными съ интересами товарищества, если бы, какъ я сказалъ, они не были близнецами, тогда товарищество не встрѣтило бы такого простора для своей незавидной дѣятельности и вѣроятно не имѣло бы возможности вызвать противъ себя такихъ единодушныхъ нареканій.

 

 

435

 

Но интендантство находило для себя выгоднымъ прикрывать и высокія цѣны, и недоброкачественность продуктовъ. Интендантство и товарищество дѣйствовали тамъ, гдѣ была возможность обходиться и безъ ихъ дорогихъ услугъ, отсутствовали тамъ, гдѣ поставлять продукты было и невыгодно, и трудно. Если бы русская армія при своемъ движеніи впередъ, черезъ Балканы, не находила часто большихъ запасовъ, приготовленныхъ турками, то многія части постигла бы самая горькая участь. Къ испытанному холоду, къ испытаннымъ страданіямъ, благодаря отсутствію теплаго платья и обуви, присоединилось бы еще одно страшное воспоминаніе — испытанный голодъ.

 

Но не только путемъ искусственно высокихъ цѣнъ и поставки недоброкачественныхъ продуктовъ, товарищество, а косвенно интендантство, имѣло возможность извлекать выгоды изъ постигшаго Россію бѣдствія — войны. Средства къ тому представлялись самыя разнообразныя.

 

Въ пунктѣ девятомъ контракта, между прочимъ, говорится: „всѣ заподряженные продукты мы обязываемся отдавать въ натурѣ и потому не разсчитываться отнюдь ни съ кѣмъ ни за какую часть продуктовъ деньгами, какъ при сдачѣ въ войска, такъ и при сдачѣ въ магазины; за противное же этому, мы подвергаемся взысканію по всей строгости законовъ”. Пунктъ этотъ доказалъ самымъ нагляднымъ образомъ, что бумага все терпитъ, и что контракты съ казною заключаются вовсе не для того, чтобы быть исполняемыми. Былъ ли когда-нибудь исполняемъ этотъ пунктъ контракта? Смѣло можно отвѣчать: исполняемъ онъ никогда не былъ, и среди арміи вовсе не было секретомъ, что цѣлые кавалерійскіе полки обходились безъ всякаго поставленнаго фуража для лошадей, находившихъ себѣ богатый кормъ на турецкихъ поляхъ. Но слѣдуетъ ли изъ этого, что подножный кормъ доставлялъ сбереженіе казнѣ? разумѣется, нѣтъ. Между товариществомъ и лицами, завѣдывавшими фуражировкой,

 

 

436

 

установлялось соглашеніе, въ силу котораго товарищество получало квитанціи за доставленный будто бы фуражъ, а тѣ, которые выдавали квитанціи, получали за то приличное вознагражденіе. Такимъ образомъ, въ явной выгодѣ находились и товарищество, и тотъ или другой полковой командиръ, — въ убыткѣ оказывалась казна,—но кто же о ней думалъ! Бывали случаи и другого рода. Подножнаго корма нѣтъ, но цѣны на фуражъ въ извѣстной мѣстности довольно низкія. Товарищество уплачивало извѣстную сумму, получало квитанціи на сумму большую—и всѣ были довольны. Мнѣ скажутъ конечно: однако тутъ ужъ виновато не одно товарищество! Да я никогда не утверждалъ и не утверждаю, что въ пережитую тяжелую годину эксплуатировало Россію одно товарищество, — вовсе нѣтъ, если бы оно было одно, то подтвердилось бы изреченіе, что одинъ въ полѣ не воинъ, и товарищество лишено было бы въ значительной степени возможности такъ обдѣлывать свои дѣла, какъ оно ихъ обдѣлывало въ дѣйствительности. Я даже готовъ сказать, что товарищество я обвиняю менѣе другихъ, такъ какъ задача товарищества въ томъ и заключалась, чтобы нажить какъ можно больше, — о средствахъ же стоило ли думать, — между тѣмъ какъ задача „другихъ" была прямо противоположная. Товарищество не претендовало играть исторической роли, оно преслѣдовало исключительно коммерческія цѣли, между тѣмъ какъ „другіе" должны были имѣть вовсе другія цѣли и иныя обязанности. Впрочемъ, и этихъ „другихъ" обвинять нѣтъ основанія, такъ какъ они оказались такими, какими они и могли быть, какими ихъ сдѣлали наши историческія преданія, наши вѣковые порядки.

 

Если бы нужно было какое-нибудь доказательство того, что всѣ нападки, дѣлавшіяся на товарищество, были какъ нельзя болѣе справедливы, то лучшаго доказательства нельзя было бы и представить, какъ та записка о дѣятельности товарищества, которая была напечатана имъ самимъ, оаписка эта представляетъ собою

 

 

437

 

самое дерзкое самовосхваленіе, до котораго могутъ только дойти люди, и ничто такъ не убѣждаетъ въ ихъ виновности, какъ эти нѣсколько страницъ, написанныхъ съ цѣлію опровергнуть всѣ заявленныя обвиненія. На этой запискѣ слѣдуетъ остановиться хотя бы для того, чтобы выполнить требованіе: audiatur et altera pars!

 

Я оставляю совершенно въ сторонѣ, какъ ни для кого неинтересныя заявленія, что товарищество исполняло продовольственную операцію „такъ, какъ никогда въ военное время такая операція никѣмъ не исполнялась”; что товарищество „употребило сверхъ-человѣческія усилія для доставки войскамъ необходимыхъ продуктовъ и успѣло удовлетворять всѣмъ требованіямъ войскъ”; что „войско ни при какихъ обстоятельствахъ не терпѣло дѣйствительной нужды”; что товарищество „всегда и вездѣ дѣйствовало исключительно въ огражденіе казенныхъ интересовъ”; что „ни единый честный русскій патріотъ, взвѣсивъ эти обстоятельства, не можетъ не признать той громадной услуги, какую товарищество оказало дѣлу русскихъ финансовъ въ Румыніи”; что, „заботясь лишь о правильномъ продовольствіи арміи среди столь неблагопріятныхъ обстоятельствъ, товарищество не могло не понести громадныхъ потерь, которыя представляются очевидными даже для лицъ, не посвященныхъ въ коммерческіе разсчеты и дѣла”; что, наконецъ, „ни одинъ изъ членовъ товарищества, ни единой минуты, никогда не руководствовался какою-либо корыстною цѣлью, и что всѣ мысли, всѣ желанія товарищества только и устремлялись на то, чтобы не щадить ни трудовъ, ни средствъ, ни даже здоровья, лишь бы доставлять госпиталямъ всѣ требуемые имъ предметы и продукты”. Всѣ эти цитаты говорятъ сами за себя. Чего въ нихъ больше: самаго беззастѣнчиваго цинизма, или убѣжденія въ людской глупости, всему вѣрящей, — пусть рѣшаетъ самъ читатель.

 

Но помимо этого самовосхваленія, не треиующаю осужденія, въ „краткомъ историческомъ очеркѣ дѣятельности товарищества” есть два-три указанія, касающіяся

 

 

438

 

общихъ распорядковъ, относящихся до продовольствованія арміи, и вотъ эти-то указанія только и заслуживаютъ вниманія, такъ какъ они дополняютъ характеристику установленной во время войны системы. Такъ, въ запискѣ говорится: „Вслѣдствіе несвоевременнаго извѣщенія войсками полевого интендантства о времени слѣдованія войскъ, а иногда и вслѣдствіе измѣненія маршрутовъ, — выдаваемые товариществу наряды на заготовленіе продовольствія для проходящихъ войскъ, иногда препровождались лишь черезъ нѣсколько дней послѣ того срока, когда нарядъ уже долженъ былъ быть исполненъ; другіе наряды выдавались въ тотъ же день или въ такое время, когда не было физической возможности исполнить нарядъ въ такой короткій промежутокъ времени; пѣкоторые наряды предлагали заготовить продукты, сколько понадобится, — но въ какихъ мѣстахъ, какихъ и сколько продуктовъ, этого не сообщалось; а такъ какъ товариществу неизвѣстно количество войскъ, то понятно, что подобные наряды представлялись вполнѣ неопредѣленными. Независимо отъ того, весьма часто данные наряды, по которымъ приступлено было къ исполненію,— отмѣнялись чрезъ 2 или 3 дня, а между тѣмъ продукты доставлялись въ пункты, гдѣ они вовсе не требовались"...

 

Было бы несправедливостью не согласиться, каковы бы ни были грѣхи товарищества, что и оно подъ-часъ, благодаря отсутствію единства въ дѣйствіяхъ, благодаря тому, что все дѣлалось какъ-то ощупью, безъ строгаго плана, попадало въ довольно тяжелое положеніе, и даже будь на лицо полная готовность добросовѣстно выполнять свои обязанности, все-таки оказывалось бы физически невозможнымъ, вслѣдствіе противорѣчивыхъ распоряженій, исправно выполнять задачу продовольствованія войскъ. Товарищество имѣетъ полное право утѣшать себя, если бы утѣшеніе ему было нужно, что если въ дѣлѣ продовольствованія арміи оказались всяческаго рода злоупотребленія, то вина за эти злоупотребленія падаетъ не на него одного, а также и на интендантство,

 

 

439

 

да притомъ и не на одно интендантство. Много было званыхъ на пиръ, но много оказалось и избранныхъ. Отчасти такимъ образомъ защищается и товарищество, и съ этой точки зрѣнія защита представляется наиболѣе заслуживающею вниманія. „Сущность оффиціальныхъ пареканій заключается въ томъ, что фуражъ въ апрѣлѣ и маѣ былъ весьма часто не надлежащаго качества, что хлѣбъ оказывался иногда не хорошо выпеченнымъ, и наконецъ, что наряды для складовъ не были всегда вовремя исполнены". Товарищество и не думаетъ отрицать справедливости этихъ фактовъ, оно только ставитъ себя подъ защиту контракта, на который, такимъ образомъ, по праву должны быть перенесены такія нареканія. „Но всѣ безъ исключенія замѣчанія эти, — говорится въ запискѣ, — произошли отъ незнакомства съ контрактомъ товарищества, отъ 16-го апрѣля 1877 г., въ первомъ пунктѣ котораго прямо выражено, что, при пріобрѣтеніи продуктовъ заграницею, въ отношеніи качества ихъ допускаются тѣ исключенія, которыя будутъ вызываться условіями мѣстнаго урожая и способами приготовленія означенныхъ продуктовъ". Иными словами: странно-молъ намъ слышать отъ васъ эти нареканія, когда вы сами подписывали контрактъ; вѣдь должны же вы были понимать, что подразумѣвалось подъ словами: въ отношеніи качества допускаются тѣ исключенія и т. д., — вы ихъ и понимали, вы не дѣти, чтò же вы сваливаете теперь на насъ? Намъ, конечно, былъ выгоденъ этотъ контрактъ, но и вамъ онъ былъ выгоденъ, слѣдовательно — нечего на насъ и пенять... Вотъ сущность объясненія товарищества, и такое объясненіе, что называется, бьетъ не въ бровь, а прямо въ глазъ.

 

Въ этой запискѣ нельзя не указать еще на нѣсколько строкъ, строкъ крайне тяжелыхъ, такъ какъ справедливость заставляетъ сказать, что они вызваны дѣйствительными, хотя и очень прискорбными фактами. „Кромѣ этихъ спеціальныхъ причинъ неудовольствій, новая система продовольствія войскъ, чрезъ товарищество, конечно

 

 

440

 

временно измѣнила обычаи и основанія войскового хозяйства мирнаго времени, а такая перемѣна также не могла не повліять на неблагопріятныя отношенія къ товариществу, которое хотя дѣйствовало и на законномъ основаніи, но тѣмъ не менѣе соприкоснулось непосредственно своею дѣятельностью въ этому войсковому хозяйству”.

 

Оставляя въ сторонѣ разсчитанныя на людскую глупость іереміады на несправедливое отношеніе къ товариществу и на оправданіе его, что оно дѣйствовало „на законномъ основаніи”, нельзя не задуматься надъ тѣмъ уже не тонкимъ, не прозрачнымъ, а весьма осязательнымъ и яснымъ намекомъ, который бросается въ глаза въ приведенной мною цитатѣ. Переводя на обыкновенный языкъ, слова эти означаютъ слѣдующее: наша дѣятельность, наши злоупотребленія явились отчасти помѣхой злоупотребленіямъ въ войсковомъ хозяйствѣ, мы столкнулись въ однихъ и тѣхъ же стремленіяхъ къ наживѣ, и это столкновеніе озлобило противъ насъ тѣхъ, кому была не съ руки поставка нами продуктовъ.

 

Пусть будетъ такъ, пусть нѣкоторые полковые командиры, какъ это оказывается даже изъ происходившаго въ Адріанополѣ судебнаго процесса, уличаются въ злоупотребленіяхъ, но все же это не даетъ права товариществу говорить о своей феноменальной честности и высказывать убѣжденіе, „что какъ госпитальное, такъ и интендантское начальство засвидѣтельствуютъ передъ высшею военною администраціею, что всѣ члены товарищества, въ вопросѣ довольствія войскъ и госпиталей, не знали покоя ни днемъ, ни ночью, и что они заботились о доставленіи войскамъ потребныхъ продуктовъ не только какъ контрагенты интендантства по продовольствію войскъ, но и какъ русскіе граждане, сердцу которыхъ слишкомь близки здоровье, нужды и успѣхи русской арміи . Во всемъ этомъ вѣрно только то, что интендантство удостовѣряетъ о великихъ заслугахъ товарищества. Кому же, спрашивается, о нихъ и удостовѣрять, какъ не интендантству! вѣдь иначе оно было бы виновно

 

 

441

 

въ самой черной неблагодарности. Кто знаетъ, можетъ быть, у товарищества, помимо интендантства, найдутся и другіе защитники. Всѣ такіе защитники давали бы право товариществу поставить свою защиту нѣсколько иначе и сказать чистосердечно: мы не могли поступать добросовѣстно, такъ какъ съ нами поступали недобросовѣстно, мы не могли не эксплуатировать, когда насъ эксплуатировали, мы не могли чуждаться злоупотребленій, такъ какъ мы сами находились подъ властью людей, жаждавшихъ извлекать личную выгоду изъ нашихъ злоупотребленій!

 

Такая защита была бы куда дѣйствительнѣе, чѣмъ тотъ панегирикъ, пропитанный цинизмомъ, которымъ отвѣчало товарищество на всѣ выставленныя противъ него обвиненія.

 

Въ связи съ интендантствомъ и товариществомъ слѣдуетъ сказать нѣсколько словъ также и о подводномъ промыслѣ, или, вѣрнѣе, о подводномъ грабежѣ. Дѣло это по праву стоитъ на ряду съ дѣломъ интендантства и товарищества. Полевое интендантство нашло для себя выгоднымъ заключить съ г. Варшавскимъ контрактъ на поставку для арміи вольнонаемнаго транспорта, причемъ обязалось уплачивать по 20 франковъ золотомъ въ день за каждую пароконную подводу. Къ сожалѣнію, у меня нѣтъ въ рукахъ самаго контракта, который, надо полагать, также какъ и контрактъ съ товариществомъ, представилъ бы не одинъ любопытный пунктъ. Контрактъ былъ подписанъ, надо было приступать къ дѣлу, и вотъ агенты поставщика подводъ нахлынули по преимуществу на югъ Россіи и стали сманивать къ себѣ крестьянъ. Крестьянамъ обѣщаны были золотыя горы, они поддались на удочку, позаключали съ ними „ловкіе” контракты, и поплелись, несчастные, въ Румынію и Болгарію. Именно — несчастные! Дотащились кое-какъ до мѣста, и тутъ-то начался истинный грабежъ. И кого грабили! Благо бы ужъ одну казну! кто ее не грабилъ! нѣтъ, грабили нищихъ, обирали голодныхъ, оттягивали у нихъ послѣднія

 

 

442

 

копѣйки и пускали по-міру просить Христа ради! Мнѣ нѣтъ основанія говорить много о той позорной эксплуатаціи, которой подвергались погонцы, нѣтъ основанія, такъ какъ къ тому, чтó сдѣлалось уже извѣстнымъ, я не могу прибавить ничего поваго. Но все то, что говорилось и писалось, было вѣрно, и нѣтъ такихъ словъ, которыя были бы достаточно сильны, чтобы охарактеризовать поведеніе тѣхъ, которые самымъ безсовѣстнымъ образомъ обманывали и обирали русскихъ мужиковъ. Грустная исторія погонцевъ достаточно извѣстна, масса лошадей поколѣла, сами погонцы, испытавъ и холодъ и голодъ, вернулись домой еще болѣе нищими, чѣмъ ушли въ тотъ край, который имъ рисовали, какъ обѣтованную землю. Да и всѣ ли вернулись? далеко нѣтъ, —громадный процентъ погибъ отъ истощенія силъ, отъ болѣзней, легко доводившихъ до могилы разслабленные голодомъ и утомленіемъ организмы. И люди, и лошади испытали одну и ту же судьбу.

 

Но и въ этомъ вопросѣ о погонцахъ, также точно какъ и въ вопросѣ о товариществѣ, не столько интересно то, что контрагенты интендантства пользовались всѣми средствами, и законными и незаконными, чтобы выжать весь сокъ изъ дѣла, ни мало не обращая вниманія, что выжиманіе этого сока тѣсно связано съ страданіями десятковъ тысячъ людей, сколько интересенъ фактъ, что подобные контрагенты пользовались всею свободою въ преслѣдованіи своихъ личныхъ интересовъ прямо въ ущербъ общимъ интересамъ. Всегда существовали и будутъ, быть можетъ, еще многіе вѣка существовать люди, для которыхъ нѣтъ другого Бога, кромѣ золотого тельца; весь вопросъ заключается въ томъ, чтобы та общественная система, тотъ порядокъ, при которомъ они дѣйствуютъ, не потворствовалъ ихъ самымъ грубымъ инстинктамъ. Существованіе тѣхъ или другихъ злоупотребленій не столько осуждаетъ людей, изобличенныхъ въ такихъ злоупотребленіяхъ, сколько систему, предоставившую широкій просторъ ихъ стремленію къ

 

 

443

 

самой вопіющей наживѣ. Вотъ почему изобличеніе, борьба должна быть направлена не противъ той или другой личности, а противъ того, чтобы потворствующіе грабежу порядки были на-вѣки схоронены.

 

Насколько такіе порядки оказались еще живучи у насъ, читатель могъ уже видѣть хотя бы на примѣрѣ товарищества. Лишнее подтвержденіе того, чтò сказано, бросается въ глаза и на отношеніяхъ интендантства къ поставщику погонцевъ. По поводу этихъ отношеній всплылъ наружу одинъ фактъ, на который было указано въ нашихъ газетахъ. Факту этому не слѣдуетъ затеряться въ пучинѣ ежедневныхъ листовъ бумаги. Въ іюлѣ мѣсяцѣ съ г. Варшавскимъ былъ заключенъ контрактъ на поставку подводъ, съ платою по 20 франковъ металлическихъ въ день за каждую подводу. Въ сентябрѣ заключенъ былъ другой контрактъ на тотъ же предметъ съ гг. Барановымъ, Кауфманомъ, но уже не по 20 франковъ, а по 16-ти. Въ апрѣлѣ же 1878 г., слѣдовательно, послѣ того, что интендантство убѣдилось, что подводы могутъ быть поставлены по болѣе дешевой цѣнѣ, съ тѣмъ же г. Варшавскимъ былъ возобновленъ старый контрактъ еще на нѣсколько мѣсяцевъ, съ платою опять по 20-ти франковъ, а затѣмъ, въ іюлѣ того же года, т.-е. два мѣсяца спустя, когда понадобились опять подводы, былъ объявленъ торгъ, и подрядъ былъ взятъ по 14-ти франковъ за подводу. Такимъ образомъ, оказывается, что полевое интендантство нашло выгоднымъ, разумѣется, для себя, а ужъ никакъ не для казны, сдѣлать г. Варшавскому подарокъ по 6-ти металлическихъ франковъ въ день съ каждой подводы, а такъ какъ весь подрядъ былъ на восемь тысячъ подводъ, то оказывается, что г. Варшавскій каждый день получалъ ни-за что, ни-про что, лишнихъ 48 тысячъ металлическихъ франковъ въ день, а если 48 тысячъ помножить на 120, т.-е. количество дней, которые долженъ былъ длиться подрядъ, то и выходитъ, что Варшавскому предподнесенъ былъ подарокъ въ 5.760,000 металлическихъ франковъ.

 

 

444

 

Если даже г. Варшавскій и подѣлился би этою суммою, то все же на его долю пришлась достаточно крупная сумма, чтобы дать ему возможность быть болѣе великодушнымъ въ отношеніи тѣхъ погонцевъ, которые ему доставили такую богатую жатву.

 

Русская казна и русскій народъ въ одинаковой степени эксплуатировались въ теченіи всей послѣдней войны. Насколько эксплуатировалась казна, читатель могъ уже убѣдиться не разъ, читая предшествующія страницы; до какихъ же размѣровъ эксплуатировался народъ, читатель можетъ постигнуть, пораздумавъ хоть на самомъ, повидимому, мелкомъ фактѣ, на который я сейчасъ укажу. До заключенія мира въ послѣдніе мѣсяцы или недѣли, въ Курскую губернію явились агенты главнаго поставщика погонцевъ и, какъ уже дѣлалось не разъ, стали сманивать крестьянъ въ обѣтованную землю, т.-е. въ Болгарію. Подрядили они нѣсколько десятковъ или больше, — точно не знаю, выдали имъ по 20 руб. въ задатокъ и, довольные обдѣланнымъ дѣломъ, уѣхали. Подряженные крестьяне собрались и потянулись въ Болгарію. Доплелись они до Полтавы, вдругъ получается вѣсть о мирѣ. Агенты поставщика погонцевъ объявляютъ имъ, что въ нихъ больше надобности нѣтъ, и что поэтому они могутъ возвратиться домой. Поплелись они съ своими лошадьми обратно. Дорога туда, назадъ, недѣли потраченнаго времени поглотили не только задаточныя деньги, но мужикамъ пришлось приплатить своихъ. Но гдѣ простячкамъ тягаться съ поставщикомъ,— помирились они съ своею судьбою и забыли о томъ, что они могли бы требовать съ поставщика еще дополнительной суммы. Вдругъ въ курскомъ окружномъ судѣ предъявляется ко всѣмъ этимъ крестьянамъ искъ. Съ крестьянъ поставщикъ погонцевъ требуетъ обратно задаточныя деньги. Какъ такъ, да вѣдь мы дошли до Полтавы,—обратно,—истратились! Какое дѣло поставщику! Пусть отдаютъ обратно задаточныя деньги. Въ судъ представленъ былъ поставщикомъ подводъ контрактъ,

 

 

445

 

на основаніи котораго и предъявленъ былъ пекъ. Посмотрѣли крестьяне на этотъ контрактъ и заявили, что такого контракта они не видѣли. Судъ пріостановилъ гражданское дѣло до разслѣдованія уголовнымъ порядкомъ вопроса о подложности контракта.

 

Конечно, фактъ этотъ не громокъ, но мнѣ кажется, что онъ какъ нельзя лучше характеризуетъ отношеніе всѣхъ такихъ подрядчиковъ къ русскому забитому крестьянину.

 

Прочитавъ эти нѣсколько страницъ, посвященныхъ интендантству, товариществу и всяческимъ поставщикамъ, читатель, быть можетъ, скажетъ: вы дали мнѣ мало фактовъ, ваша оцѣнка дѣйствій всѣхъ этихъ частей общей военной организаціи представляется слишкомъ поверхностною. Говоря такимъ образомъ, читатель будетъ совершенно правъ, и все-таки упрекъ, обращенный ко мнѣ, едва-ли окажется справедливымъ. Но не моя вина, что вообще все, чтó мы знаемъ въ общественныхъ дѣлахъ — мы знаемъ урывками, по отрывочнымъ свѣдѣніямъ, случайно выплывшимъ наружу, а потому естественно, что и самая оцѣнка можетъ быть всегда только отрывочная и поверхностная. Вотъ почему я и говорю, что упрекъ мнѣ въ поверхностности оцѣнки дѣйствій интендантства и его контрагентовъ едва-ли будетъ заслуженный.

 

 

446

 

 

ГЛАВА XIV. Военно-медицинское управленіе.

 

Если способъ продовольствованія арміи составляетъ одинъ изъ существеннѣйшихъ отдѣловъ общей военной организаціи, то способъ ухода за больными и ранеными воинами составляетъ, разумѣется, нисколько не менѣе важный отдѣлъ. Вотъ почему, если-бы я послѣднія страницы моихъ замѣтокъ и воспоминаній не посвятилъ дѣятельности военно-медицнпскаго управленія, то въ этихъ замѣткахъ оказался бы весьма существенный пробѣлъ.

 

Да и какъ, спрашивается, возможно не говорить о дѣйствіяхъ военно-медицинскаго управленія, о госпиталяхъ, о способѣ транспортировки раненыхъ, о медицинскомъ персоналѣ, объ эвакуаціи раненыхъ и больныхъ, о продовольствіи ихъ, объ устройствѣ лазаретовъ тому, передъ глазами котораго прошли, по-истинѣ, страшныя картины транспортовъ раненыхъ, госпиталей, переполненныхъ тысячами страдающихъ людей, по нѣсколькимъ суткамъ оставляемыхъ безъ всякой помощи, безъ перевязки, безъ ухода, безъ пищи. Нѣтъ, обо всемъ этомъ нужно говорить и говорить! Пусть даже въ моихъ словахъ не будетъ ничего новаго, пусть я повторяю то же, чтó говорили и другіе, но есть образы, которые

 

 

447

 

чѣмъ чаще выбывать передъ обществомъ, тѣмъ лучше; есть событія, факты, поступки, о которыхъ слѣдуетъ твердить и твердить, въ надеждѣ, что авось къ голосу общества отнесутся когда-нибудь со вниманіемъ и положенъ будетъ предѣлъ тѣмъ укоренившимся порядкамъ, которые служатъ источникомъ столькихъ незаслуженныхъ страданій и влекутъ за собою массу лишнихъ жертвъ.

 

Я очень хорошо знаю, что для того, чтобы говорить авторитетно о нашемъ госпитальномъ дѣлѣ, нужно быть спеціалистомъ, врачомъ, и нотому я вовсе не претендую на то, чтобы всѣ мои замѣчанія были безусловно вѣрны и основательны. Я желаю только подѣлиться съ читателями тѣми впечатлѣніями, которыя мнѣ пришлось въ этомъ отношеніи вынести въ первый несчастный періодъ нашей войны и передать хотя немногое изъ того, чтò пришлось въ это время услышать отъ людей, несравненно болѣе компетентныхъ въ эгомъ дѣлѣ, нежели я. О нашемъ госпитальномъ дѣлѣ высказались уже нѣкоторые изъ спеціалистовъ, но, къ несчастью, прекрасные труды ихъ появились въ чисто спеціальныхъ изданіяхъ, весьма мало обращающихся среди нашей читающей публики. Едва ли не единственное, что сдѣлалось извѣстно обществу, это—полныя интереса и крайне добросовѣстныя письма доктора Ильинскаго, благодаря тому, что онѣ печатались въ одной изъ самыхъ распространенныхъ нашихъ газетъ. Все же остальное, или почти все,—такъ и осталось для публики лежащимъ подъ спудомъ. Вотъ почему для читателя воспоминанія и неспеціалиста могутъ представить нѣкоторый интересъ.

 

Во время войны, когда не имѣешь опредѣленнаго дѣла, и единственная цѣль поближе увидѣть кровавую драму, — естественно, что устройство госпиталей прежде всего привлекаетъ вниманіе. Вы пріѣзжаете въ тотъ или другой городъ, въ Кишиневъ, Яссы, Бухарестъ, Браиловъ, Зимницу, Систово, Тырново, и первое, что вы дѣлаете, вы отправляетесь осматривать госпитали. Куда

 

 

448

 

вамъ идти, чѣмъ наполнить день, чтó видѣть? Вы идете прежде всего въ госпиталь, такъ какъ тутъ волей-неволей вы встрѣтите самые горячіе слѣды войны, и вамъ кажется, что вы становитесь свидѣтелемъ всѣхъ ея ужасовъ. Вотъ почему не было такого города, такого мѣстечка, въ которомъ вы не посѣтили бы госпиталя или одного изъ его отдѣленій, если только въ немъ находилось что-либо подобное. Первое впечатлѣніе, доставленное мнѣ устройствомъ нашихъ госпиталей, было самое благопріятное. Госпитали стояли почти пустые, лежатъ нѣсколько человѣкъ, все чисто, воздухъ хорошій, бѣлье на славу, жалобъ никакихъ не раздается, такъ-что невольно въ голову приходила мысль: однако, какъ прекрасно устроена эта часть! Лицо сколько-нибудь свѣдущее, разумѣется, не сдѣлало бы такого поспѣшнаго вывода, но у человѣка, посторонняго дѣлу, другого впечатлѣнія и не могло составиться. Тѣ, которые видѣли госпитали въ то время, когда раненыхъ еще не было, или было очень мало, равно и тѣ, которые видѣли госпитали уже позже, когда были десятки тысячъ раненыхъ, но видѣли ихъ только въ такихъ мѣстахъ, какъ Тырново или Горный-Студень, тѣ, вѣроятно, такъ и остались съ тѣмъ впечатлѣніемъ, что у насъ военно-медицинская часть не оставляетъ желать ничего лучшаго. Въ такихъ мѣстахъ, какъ Тырново или Горный-Студень, раненымъ въ госпиталяхъ была просто благодать. Палатки прекрасныя, уходъ отличный, медикаментовъ вдоволь, бѣлье бѣлое, чистое, у каждаго своя постель, перевязки дѣлаются по нѣскольку разъ въ день, если нужно, пища прекрасная, словомъ, тамъ, гдѣ нужно было показать товаръ лицомъ, тамъ военно-медицинское управленіе оказалось вполнѣ на высотѣ своего призванія; но, Боже! какое ужасное чувство приходилось испытывать, когда изъ этихъ госпиталей случалось попадать въ какой-нибудь госпиталь, находящійся въ Систовѣ, Зимницѣ или Фратештахъ. Становилось яснымъ, какъ Божій день, что такіе госпитали, какъ въ Тырновѣ или Горпомъ-Студенѣ,

 

 

449

 

устроены на показъ. Не по такимъ, разумѣется, госпиталямъ нужно судить о военно-медицинскомъ управленіи, а по тѣмъ, куда мало заглядывали, тамъ оказывались во всей силѣ неприготовленность къ дѣлу, безпечность и самое изумительное бездушіе.

 

Чѣмъ благопріятнѣе было, вслѣдствіе полнаго незнакомства съ дѣломъ, первое впечатлѣніе, тѣмъ сильнѣе, естественно, была реакція, когда порядки нашего военно-медицинскаго управленія раскрылись для меня во всей наготѣ. Впрочемъ, не одни неопытные въ этомъ дѣлѣ люди испытывали какой-то ужасъ, смѣшанный съ негодованіемъ при посѣщеніи нашихъ госпиталей въ тотъ періодъ, когда раненые стекались сотнями и тысячами, пожалуй, еще большимъ негодованіемъ дышали врачи, всѣ усилія, энергія, добрая воля которыхъ разбивались сплошь и рядомъ о невозможность внести какой-либо порядокъ въ этотъ невообразимый хаосъ.

 

— Чтó я здѣсь могу сдѣлать,—говорилъ мнѣ одинъ изъ врачей систовскаго госпиталя, подавленный массою раненыхъ, — когда у меня нѣтъ въ распоряженіи ни достаточнаго числа врачей, ни госпитальной прислуги, когда медикаментовъ даже не хватаетъ, и когда несчастные остаются безъ пищи. Хоть бѣги вонъ или пускай себѣ пулю въ лобъ!—произносилъ онъ въ отчаяніи.

 

И нельзя не сказать — было отчего! Систовскіе военные госпитали были первые настоящіе наши госпитали, которые мнѣ пришлось увидѣть. Было это около 20-го августа. Масса раненыхъ, сотни, тысячи, были доставлены сюда послѣ второй Плевны, сраженія подъ Ловчею и шипкинскаго боя. Оттого-ли, что я видѣлъ тутъ впервые настоящіе госпитали, и не пріобрѣлъ еще достаточнаго навыка, или потому, что зрѣлище было дѣйствительно ужасно, даже и для привычнаго человѣка, но впечатлѣніе, во всякомъ случаѣ, было потрясающее. Госпитали помѣщались въ невообразимыхъ по грязи помѣщеніяхъ, страшное зловоніе обдавало васъ при самомъ входѣ, а видъ раненыхъ, валявшихся на полу, тѣсно прижатыхъ

 

 

450

 

другъ къ другу, въ грязныхъ, сплошь и рядомъ окровавленныхъ рубахахъ, съ сгнившею подстилкою изъ соломы, или какого-то подобія тюфяковъ довершали впечатлѣніе.

 

Какую картину представляли собою систовскіе госпитали, читатель можетъ увидѣть изъ описанія, сдѣланнаго однимъ изъ нашихъ уважаемыхъ докторовъ, который отдалъ въ мое распоряженіе свою записку о санитарной части во время войны. Къ этой запискѣ я буду обращаться еще не разъ, и, такимъ образомъ, мои личныя впечатлѣнія окажутся пополненными отзывами одного изъ самыхъ компетентныхъ людей.

 

„Въ этихъ-то покинутыхъ бѣжавшими турками, скорѣе лачужкахъ, нежели домахъ, по понятіямъ европейца,— говоритъ авторъ рукописной записки,—носящихъ на себѣ слѣды полнаго разрушенія, среди груды мусора и нечистотъ, и разбросаны негостепріимныя помѣщенія военновременныхъ госпиталей; и если внѣшній ихъ видъ уже наводитъ на грустныя размышленія, то внутреннее ихъ устройство, невообразимая нечистота, безурядица и хаосъ, а въ нѣкоторыхъ помѣщеніяхъ, какъ, напримѣръ, въ мечети, въ которой помѣщались больные, и въ сараяхъ, безъ оконъ, кромѣшная темь, — совершенно озадачиваютъ всякаго, кто сталъ бы искать въ этихъ госпиталяхъ что-либо похожее на пріютъ для раненыхъ и больныхъ....“

 

Указывая на неопрятность и неряшливость, тотъ же авторъ прибавляетъ:

 

„Пища разносилась въ ведрахъ, которые, по выполненіи этой задачи, снова наполнялись водою, предназначавшеюся для питья; раздача пищи производилась въ высшей степени неопрятными санитарами, которые въ полахъ почерпѣвшихъ отъ грязи передниковъ приносили хлѣбъ и вареное мясо; моментъ передачи изъ грязныхъ рукъ санитара въ почернѣвшія, не мытыя мѣсяцами, мозолистыя отъ трудовъ, руки больныхъ и раненыхъ могъ заставить отвернуться каждаго человѣка, даже съ самыми загрубѣлыми нервами. ..."

 

Естественно, что при такихъ условіяхъ, въ какихъ, напримѣръ, находились систовскіе госпитали,

 

 

451

 

не могло быть и рѣчи о соблюденія какихъ-нибудь гигіеническихъ условій. Слово „война", конечно, оправдываетъ многое, но неоправдываетъ одного только отношенія къ дѣлу, которое исключительно проистекаетъ отъ крайняго легкомыслія, прикрывающагося напускною важностью. Трудно роптать, когда во время сраженія, продолжающагося день, два, среди массы раненыхъ, стекающихся на перевязочные пункты, въ дивизіонные лазареты, попадаются люди, которымъ наложили повязку кое-какъ, или даже вовсе не наложили; можно найти оправданіе, когда въ такіе дни раненыхъ оставляютъ безъ пищи,—что дѣлать, количество раненыхъ трудно разсчитать впередъ и довольно естественно, что не хватаетъ рукъ, не хватаетъ медицинскаго персонала, чтобы выполнить всѣ обязанности по отношенію къ раненымъ; — но когда то же самое встрѣчается въ мѣстахъ, отстоящихъ на большомъ разстояніи отъ мѣста военныхъ дѣйствій, гдѣ раскинуты временные военные госпитали, тогда такого рода факты представляются уже совершенно непростительными. А между тѣмъ, благодаря распорядительности военно-медицинскаго управленія, такіе факты попадались сплошь и рядомъ. Я очень хорошо помню, какъ, осматривая въ Систовѣ госпиталь, мнѣ пришлось зайти въ одинъ изъ турецкихъ домиковъ, гдѣ лежало человѣкъ двадцать раненыхъ, привезенныхъ изъ-подъ Шипки. Не возможно себѣ представить, что тутъ происходило! Воздухъ такой, что у всякаго человѣка, приходившаго съ свѣжаго воздуха, начиналась тошнота, запахъ гноившихся ранъ былъ совершенно невыносимъ; раненые стонали и видимо страшно мучились. Какъ только мы вошли, со всѣхъ сторонъ послышались голоса:

 

— Ваше благородіе! явите божескую милость, прикажите перевязать!

 

— Охъ! хоть бы помереть поскорѣй!

 

— Мочи моей нѣтъ больше терпѣть!

 

Мы стали ихъ разспрашивать — и чтò же оказалось:

 

 

452

 

сорокъ часовъ лежали они уже въ систовскомъ госпиталѣ, если не ошибаюсь № 50, и въ эти сорокъ часовъ къ нимъ ни разу не зашелъ врачъ, чтобы осмотрѣть ихъ раны и перевязать. У многихъ повязки спали и въ мѣстахъ раненій ползали черви. Больше трехъ сутокъ ихъ везли на тряскихъ телѣгахъ, и все это время они точно также оставались безъ перевязки. Въ продолженіи цѣлыхъ сутокъ, которыя они лежали уже въ госпиталѣ, раненые оставались безъ всякой пищи. Словомъ, это были люди забытые, заброшенные —и гдѣ? благо бы еще близъ поля сраженія, а то въ одномъ изъ военныхъ госпиталей. Мы пошли въ старшему врачу. На него жалко было смотрѣть. Онъ нисколько не оправдывался.

 

— Да, можетъ быть, но я ничего не могу, насъ не хватаетъ, силъ больше нѣтъ, подумайте, вѣдь у насъ тройной комплектъ!

 

И дѣйствительно, тамъ, гдѣ должно было быть по положенію 420 или 630 раненыхъ, тамъ было 1000 или 1500 больныхъ. Очевидно, что когда на такую массу раненыхъ и больныхъ всего есть десять врачей или даже меньше, то человѣческія силы не выдерживаютъ, и люди по нѣскольку сутокъ остаются безъ перевязки. Виновно въ этомъ можетъ быть военно-медицинское управленіе, не способное справиться съ своей задачей, а ужъ никакъ не врачи.

 

Если бы такіе случаи были единичными, то о нихъ не стоило бы и упоминать. Но бѣда въ томъ, что съ такими фактами, только еще болѣе крупными, приходилось сталкиваться въ весьма многихъ мѣстахъ. По-крайней-мѣрѣ я былъ ихъ свидѣтелемъ и въ Зимницѣ, и во Фратештахъ.

 

Госпитали въ Зимницѣ далеко оставляли за собою систовскіе госпитали. Читателю трудно даже въ воображеніи представить себѣ ту картину, которую представлялъ собою хотя бы госпиталь № 57, раскинутый въ Зимницѣ. Нормальное число больныхъ или раненыхъ,

 

 

453

 

полагаемыхъ на каждый госпиталь, состоящій изъ трехъ отдѣленій, всего 630 человѣкъ, т.-е. по 210 человѣкъ на отдѣленіе. Въ этомъ же госпиталѣ, напримѣръ, 5-го сентября 1877 года находилось, вмѣсто 630 человѣкъ, 2886 раненыхъ. Послѣдствіемъ такого невозможнаго скопленія людей была полнѣйшая безурядица и самое жалкое состояніе, которое только можно себѣ представить, не только больныхъ и раненыхъ, но даже здоровыхъ, т.-е. врачей, сестеръ милосердія, санитаровъ и т. д. За чтò взяться, кого перевязывать, кому дать пищу, кто требуетъ скорѣйшей операціи—все это путалось въ головѣ, люди, воодушевленные самыми лучшими намѣреніями и безпредѣльною энергіею, терялись, опускали руки, и съ какою-то безсильною злобою, вызванною сознаніемъ физической невозможности что-либо сдѣлать, метались изъ стороны въ сторону.

 

— Докторъ, пожалуйста, подите вонъ въ ту палату, необходимо наложить новую повязку!

 

Едва онъ хочетъ идти, какъ ему кричатъ:

 

— Докторъ, идите скорѣе въ эту палатку, открылось сильное кровотеченіе.

 

— Докторъ, раненый лежитъ уже, онъ ждетъ операціи!

 

— Докторъ, торопитесь, скорѣй, кажется, онъ умираетъ!

 

И такъ цѣлый день, несчастнаго врача рвутъ на части, голова идетъ кругомъ, онъ превратился въ какую-то машину, каждую минуту готовую лопнуть.

 

Такую же адскую службу несли сестры милосердія, студенты и всѣ тѣ, которые находились при одномъ изъ подобныхъ госпиталей. Нужно было обладать сверхъестественными силами, чтобы выдерживать эту пытку. Если не было сверхъ-естественныхъ силъ, за то было особенное самоотверженіе, замѣнявшее ихъ.

 

Но если таково было положеніе здоровыхъ людей, ходившихъ за больными и ранеными, то каково же было положеніе этихъ послѣднихъ. Нужна была необыкновенная

 

 

454

 

привязанность къ жизни, чтобы каждый изъ этихъ раненыхъ двадцать разъ не пожелалъ себѣ смерти, чтобы каждый много разъ не пожалѣлъ, что непріятельская пуля не уложила его на мѣстѣ.

 

Всѣ палатки были такъ переполнены, что, казалось, точно одинъ раненый лежитъ на другомъ. Разстоянія между больными не существовало, волей-неволей одинъ толкалъ другого и часто причинялъ самую острую боль, то-и-дѣло вызывавшую мучительные стоны. Казалось бы, что хуже такого положенія для раненыхъ быть не можетъ. Грязь, вонь, отвратительный, удушливый воздухъ, милліоны всевозможныхъ насѣкомыхъ, отсутствіе всякой пищи въ теченіи 12—15-ти часовъ, со всѣхъ сторонъ жалобы, слезы; раны гноятся, ихъ не перевязываютъ, вездѣ кровь, страданіе, чего же кажется еще больше! И все же эти раненые, лежавшіе въ палаткахъ, на какихъ-то тонкихъ и грязныхъ подстилкахъ, были сравнительно съ другими еще наиболѣе счастливыми! Вокругъ этихъ палатокъ, на разстояніи нѣсколькихъ сотъ саженъ, на землѣ, безъ всякаго пріюта, безъ ухода, валялись въ изорванномъ платьѣ, въ окровавленномъ бѣльѣ сотни изнуренныхъ, истощенныхъ страдающихъ раненыхъ. Одинъ метался въ жару, другой трясся отъ холода, третій въ забытьи, съ безсмысленнымъ взоромъ, лежалъ безъ всякаго движенія; тѣ же, которыхъ силы не были еще окончательно надломлены, жалобно смотрѣли на проходившаго мимо врача и на каждомъ шагу осаждали его слишкомъ законными просьбами.

 

— Будьте отцомъ роднымъ, прикажите перемѣнить рубаху, она такъ и рѣжетъ меня.

 

Врачъ останавливался, убѣждался, что рубашка до того обильно пропиталась кровью, что превратилась во что-то жосткое, точно рогожа, и, естественно, была невыносима для раненаго, удесятеряя его страданіе.

 

— Прикажу, прикажу! — было отвѣтомъ, раненый успокоивался, и врачъ проходилъ далѣе.

 

Ну что я могу сдѣлать: вы слышали, что я обѣщалъ

 

 

455

 

ему перемѣнить бѣлье, а между тѣмъ я не въ силахъ сдержать обѣщанія, у насъ нѣтъ бѣлья.

 

Нѣсколько шаговъ дальше опять мольба.

 

— Ваше благородіе, меня жжетъ всего, прикажите перевязать, нѣтъ силъ больше терпѣть!

 

Черви наполняютъ рану этого больного, но дѣлать нечего, онъ не одинъ,—ихъ сотни, рукъ не хватаетъ; врачи мучатся нравственно, больные мучатся физически.

 

Среди двухъ-трехъ группъ идетъ перевязка.

 

— Ну, какой прокъ будетъ отъ этой перевязки,— говоритъ мой спутникъ, — взгляните на эту воду, она мутная, грязная, а другой у насъ нѣтъ. Перевязка происходитъ въ нѣсколькихъ шагахъ отъ большой дороги, гдѣ пыль стоитъ столбомъ, и пыль эта попадаетъ въ раны.

 

— Просто хоть вонъ бѣги отсюда, все-равно—никакого прока! Для того, чтобы показать, что впечатлѣніе посторонняго дѣлу медицины человѣка было довольно схоже съ впечатлѣніемъ опытнаго врача, я приведу отзывъ о госпиталяхъ въ Зимницѣ, сдѣланный въ запискѣ нашего доктора:

 

„Къ сожалѣнію, по случаю постояннаго переполненія ихъ двойнымъ, а часто и тройнымъ противъ комплекта кроватей числомъ раненыхъ и больныхъ, не говоря уже о томъ, что кровати были размѣщены тѣсно, и что многимъ приходилось лежать на землѣ — мы были поражены необыкновенно примитивнымъ устройствомъ отхожихъ мѣстъ, повидимому, никогда не дезинфектируемыхъ, отъ которыхъ несло во всѣ стороны, сообразно направленію вѣтра; многимъ раненымъ, въ особенности диссентерикамъ, приходилось отправлять свои потребности вокругъ палатокъ, въ особенности ночью. Отъ долговременнаго пребыванія палатокъ на одномъ и томъ же мѣстѣ, земля успѣла уже пропитаться кровью, гноемъ и неизбѣжными госпитальными міазмами...”

 

Точный снимокъ съ того, чтò происходило въ Зимницѣ, пришлось увидѣть и во Фратештахъ. Въ тотъ день, въ который я осматривалъ госпиталь, тамъ находилось,

 

 

456

 

вмѣсто 630 человѣкъ, больныхъ и раненыхъ свыше 3000 человѣкъ. Естественно, что и тутъ точно также люди валялись на землѣ въ грязи, и тутъ они оставались безъ пищи, безъ перевязки, словомъ — подвергались такимъ страданіямъ, которыя должны были заставить содрогнуться каждаго даже самаго невозмутимаго человѣка. Несмотря на энергическую помощь, которую оказывалъ здѣсь „Красный Крестъ", картина была все-таки по-истинѣ вопіющая.

 

„Вышедши изъ перевязочнаго барака,— говоритъ докторъ Ильинскій,—я былъ пораженъ безотраднымъ зрѣлищемъ: около самаго барака, со стороны, противоположной линіи желѣзной дороги, на соломѣ, въ грязи лежитъ масса раненыхъ и больныхъ подъ открытымъ небомъ. Все это прибывшіе сегодня, еще не осмотрѣнные раненые; врядъ ли ихъ успѣютъ осмотрѣть и завтра. Большая часть ихъ пришла пѣшкомъ, остальные на подводахъ. Около нихъ никого не было, и по разспросамъ я узналъ, что они безъ нищи болѣе сутокъ, здѣсь ихъ было раненыхъ около 300; около товарной платформы то же зрѣлище: раненые и больные подъ открытымъ небомъ на соломѣ, нѣкоторые безъ соломы—всѣ въ чаяніи перевязокъ"...

 

Чѣмъ, спрашивается, такія картины отраднѣе тѣхъ, описаніе которыхъ мы находимъ въ „Исторіи Восточной войны" генерала М. И. Богдановича: „Цѣлая половина Симферополя обратилась въ громадный госпиталь, переполненный ранеными и больными; число первыхъ впослѣдствіи доходило до 18-ти тысячъ, а больныхъ къ марту 1855 года набралось до девяти тысячъ. Но и тамъ, по недостатку медицинскихъ средствъ, больные находились въ бѣдственномъ положеніи. Нерѣдко приходилось имь, по прибытіи въ Симферополь, проводить на повозкѣ полдня и болѣе; затѣмъ, не снимая съ нихъ окровавленнаго платья, ихъ укладывали,зга неимѣніемъ постелей, на полу, на рогожи или на солому. Госпитальная прислуга была крайне плоха. Изъ тысячи служителей, постоянныхъ было не болѣе ста; остальные же назначались

 

 

457

 

временно изъ выздоровѣвшихъ, либо изъ музыкантовъ, и смѣнялись, еще не успѣвъ привыкнуть къ госпитальной службѣ”.

 

При описаніи состоянія госпитальнаго дѣла во время Восточной войны, это — одно изъ выдающихся мѣстъ. Можно ли сказать, что военно-медицинское управленіе нашего времени сдѣлало по сравненію съ тѣмъ временемъ громадный успѣхъ? Въ этомъ позволительно усомниться послѣ всего того, чему всѣ мы были свидѣтелями въ Румыніи и Болгаріи. Несомнѣнно только одно, что въ то время никто заранѣе не провозглашалъ, что санитарная часть находится въ отличномъ состояніи, между тѣмъ какъ теперь, при началѣ войны, громогласно объявлялось, что военно-временные госпитали „отлично устроены” и что все санитарное дѣло вполнѣ „согласно съ современнымъ состояніемъ науки”.

 

Быть можетъ, впрочемъ, военно-медицинское управленіе не причемъ въ этомъ чрезвычайномъ переполненіи госпиталей и въ тѣхъ тяжелыхъ условіяхъ, въ которыхъ находились наши раненые. Но, къ сожалѣнію, этого никакъ нельзя сказать. Переполненіе госпиталей, такъ пагубно отзывавшееся на нашихъ больныхъ и раненыхъ воинахъ, находилось въ прямой зависимости отъ тѣхъ распоряженій, которыя дѣлались относительно распредѣленія госпиталей. Въ данной мѣстности, гдѣ должны были быть развернуты госпитали, они развернуты не были, а тамъ, гдѣ въ нихъ представлялось наименѣе надобности, тамъ они существовали. Несмотря на то, что съ самаго почти начала раздавались голоса весьма компетентныхъ людей, требовавшихъ, чтобы какъ въ Болгаріи, такъ въ особенности въ Румыніи, было развернуто большое количество госпиталей, военно-медицинское управленіе оставалось глухо къ этимъ требованіямъ, какъ почти ко всѣмъ остальнымъ. Повидимому, оно весьма мало смущалось тѣмъ, что въ томъ или другомъ госпиталѣ число раненыхъ превышало въ три-четыре раза нормальное число больныхъ, по крайней мѣрѣ, для устраненія

 

 

458

 

такого несчастнаго стеченія оно не принимало своевременныхъ мѣръ. Конечно, очень возможно, что военномедицинское управленіе растерялось при видѣ все увеличивавшагося числа раненыхъ, котораго оно могло не ожидать, что оно не приготовлено было къ такимъ цифрамъ, но въ томъ-то и дѣло, что оно обязано было быть предусмотрительнѣе, тѣмъ болѣе, что предусмотрительность тутъ вовсе не требовала никакой особой геніальности.

 

Мнѣ приходилось слышать такое разсужденіе:

 

— Мы не можемъ развернуть теперь бòльшее количество госпиталей, мало ли что можетъ еще случиться въ будущемъ, и тогда мы останемся безъ всякихъ средствъ.

 

— Помилуйте, возражали, чего же еще ждать, когда въ госпиталѣ, вмѣсто 630 человѣкъ, валяется сплошь и рядомъ 1500, 2000 и даже 3000 человѣкъ.

 

Повидимому, такіе факты не были еще достаточно убѣдительны для военно-медицинскаго управленія, и оно, не смущаясь, продолжало утверждать, что санитарная часть находится въ самомъ блестящемъ положеніи. Что же, однако, говорятъ люди компетентные? Авторъ рукописной записки замѣчаетъ:

 

„Итакъ, 22 военно-временныхъ госпиталя, о которыхъ такъ громко было заявлено военнымъ вѣдомствомъ въ началѣ войны, съ своими 13,860 госпитальными помѣщеніями оказались недостаточными! И неужели же этого нельзя было предвидѣть... численность заболѣваній арміи можно было предсказать напередъ, по крайней мѣрѣ приблизительно, въ виду тѣхъ санитарныхъ условій, съ которыми предстояло бороться нашей славной арміи въ мѣстности, ископн знакомой намъ, какъ нездоровой, по прежнимъ войнамъ, а тѣмъ болѣе не только предугадать, но положительно знать, что нашъ госпитальный бытъ и у себя дома, строго говоря, съ гигіеной очень мало имѣющій общаго, тамъ же, внѣ родины, на полѣ брани, не могъ выдержать не только научной, но и обыкновенной, даже фельетонной, критики”.

 

Въ такомъ же смыслѣ, хотя и въ болѣе мягкой формѣ высказался профессоръ Склифасовскій въ своихъ

 

 

459

 

статьяхъ, напечатанныхъ въ „Медицинскомъ Вѣстникѣ” и посвященныхъ вопросу о перевозкѣ раненыхъ и госпитальномъ дѣлѣ на войнѣ:

 

„Своевременное и цѣлесообразное распредѣленіе военно-временныхъ госпиталей на театрѣ военныхъ дѣйствій составляетъ одну изъ трудныхъ задачъ полевой военно-медицинской администраціи. Нельзя сказать, что задача эта разрѣшилась удовлетворительно во время настоящей войны. Мы видѣли чрезмѣрное переполненіе госпиталей, вслѣдствіе недостаточнаго числа ихъ и несоотвѣтственнаго территоріальнаго распредѣленія. Вѣроятно, полевое военно-медицинское управленіе получало извѣщеніе о предстоящихъ дѣлахъ и посвящаемо было заранѣе въ тѣ планы, сообразно съ которыми слѣдовало распредѣлять госпитальныя учрежденія. Если, несмотря на это, госпитали распредѣлялись не во-время и не цѣлесообразно, вина надаетъ на медицинскую администрацію. Здѣсь мы указываемъ на явленіе, которое, по нашему мнѣнію, составляетъ ближайшую причину многихъ упущеній и недоразумѣній въ области полевой военно-медицинской администраціи, — именно, на дуализмъ во главѣ администраціи. Полевой военно-медицинскій инспекторъ есть врачъ; а полевой инспекторъ госпиталей есть генералъ-маіоръ, никогда, можетъ быть, въ жизни своей не интересовавшійся госпитальнымъ дѣломъ, и, не получивши спеціальнаго медицинскаго образованія, не имѣющій средствъ изучить это дѣло основательно. Выборъ мѣста для военно-временныхъ госпиталей, открываніе ихъ, снабженіе всѣмъ необходимымъ для веденія хозяйственной части въ госпиталяхъ, однимъ словомъ, все дѣло организаціи тѣхъ учрежденій, въ которыхъ должны функціонировать врачи, въ которыхъ будутъ помѣщены тысячи раненыхъ, здоровье и жизнь которыхъ довѣряется врачебному персоналу, — все это дѣло отдано въ руки лица некомпетентнаго”...

 

Но недостаточное количество развернутыхъ госпиталей вблизи театра военныхъ дѣйствій и, связанное съ

 

 

460

 

этимъ обстоятельствомъ, чрезмѣрное переполненіе ихъ ранеными и больными воинами представляется далеко не единственнымъ фактомъ, въ которомъ выразилась неприготовленность военно-медицинскаго управленія и крайне плохое состояніе этой важной части военной организаціи. Пусть бы ужъ было недостаточное количество госпиталей, пусть разпредѣленіе ихъ было неправильное, но были ли эти госпитали такими, какими они должны быть при порядочномъ устройствѣ военно-медицинской части? Къ сожалѣнію, и этого не было. Въ понятіе сформированнаго госпиталя входитъ не только извѣстное количество палатокъ съ извѣстнымъ количествомъ постелей, но также опредѣленное число врачей, именно — десять, опредѣленное количество инструментовъ, аптека, бѣлье, двѣ смѣны на полный комплектъ, котлы для варки пищи, извѣстный запасъ перевязочныхъ средствъ и т. д. Когда всего этого нѣтъ, тогда — строго говоря — и нѣтъ госпиталя. Между тѣмъ, во время послѣдней войны военно-медицинское управленіе объявляло, что такой-то госпиталь сформированъ, въ то время, когда у этого госпиталя не было штатнаго числа докторовъ, ни бѣлья, ни инструментовъ, ни лекарствъ, а между тѣмъ въ такой госпиталь начинали сотнями, чуть не тысячами, подвозить раненыхъ. Когда на полторы, на двѣ тысячи человѣкъ оказываются одинъ главный докторъ да два-три ординатора, не располагающихъ никакими средствами, тогда все равно, что нѣтъ госпиталя. При такихъ условіяхъ не мудрено, что люди по восьми сутокъ оставались безъ перевязки, на которую у трехъ-четырехъ врачей не было времени. Волей-неволей, они могли подавать помощь только наиболѣе труднымъ больнымъ, наиболѣе тяжело раненымъ. Да не подумаетъ читатель, что подобныхъ фантастическихъ госпиталей вовсе не существовало. Чтобы не быть голословнымъ, я укажу, какъ на примѣръ, на 8-й госпиталь, развернутый въ Тырново именно при такихъ несчастныхъ условіяхъ. Доктора, прикомандированные къ этому госпиталю, до сихъ поръ не

 

 

461

 

могутъ вспомнить безъ ужаса о томъ, чтò въ нихъ происходило. Существованіе подобныхъ госпиталей служитъ лишнимъ доказательствомъ, что въ военно-медицинскомъ управленіи, какъ и въ нѣкоторыхъ другихъ частяхъ, многое, чтó выходило весьма красиво на бумагѣ, въ дѣйствительности выходило далеко не такъ красиво. Мнѣ, разумѣется, по поводу такихъ фактовъ, могутъ сдѣлать довольно рутинное возраженіе: „вы, значитъ, не знаете, что такое война! — всякія оплошности, промахи на войнѣ слишкомъ возможны!” Пусть такъ. Я готовъ даже согласиться, что подобные случаи были исключеніями, хотя, строго говоря, и такихъ „исключеній” не должно было существовать. Возьмемъ не исключенія и спросимъ: каково было состояніе обыкновенныхъ военно-временныхъ госпиталей? Очень печальное, крайне жалкое, — вотъ чтó слѣдуетъ отвѣтить. Заходя въ любой госпиталь и заговаривая съ тѣмъ или другимъ врачомъ, вы впередъ могли быть увѣрены, что услышите самыя горькія жалобы на общее положеніе госпиталя.

 

— Наше дѣло, — говорили не разъ, —съ каждымъ днемъ становится невыносимѣе. Не говоря уже о томъ, что нашъ персоналъ слишкомъ малъ и совершенно не отвѣчаетъ числу больныхъ и раненыхъ, по мы нуждаемся въ самомъ необходимомъ. Не говоря уже о томъ, что у насъ нѣтъ усовершенствованныхъ перевязочныхъ средствъ, нѣтъ шинъ, нѣтъ лубковъ, но у насъ не хватаетъ такихъ нростыхъ средствъ, какъ гигроскопическая вата, вощанки, и сплошь и рядомъ даже такихъ необходимыхъ медикаментовъ, какъ хининъ, карболовая кислота и т. п. Чтó же вы станете дѣлать? — бьешься какъ рыба объ ледъ, а прока никакого. Спасибо еще „Красному Кресту”— хоть онъ помогаетъ, чѣмъ можетъ, а то совсѣмъ скверно пришлось бы.

 

Относительно перевязочныхъ средствъ, нѣкоторыхъ медикаментовъ, „Красный Крестъ” дѣйствительно оказывалъ военнымъ госпиталямъ серьезную помощь, а часто, безъ этой помощи, врачи военныхъ госпиталей не знали

 

 

462

 

бы, чтò и дѣлать. Но всего однако „Красный Крестъ давать не могъ, а военные госпитали нуждались почти во всемъ. Аптекъ нѣтъ, или самыя бѣдныя, инструменты плохіе,—послѣ одной, двухъ операцій, сплошь и рядомъ оказывались никуда негодными, въ бѣльѣ постоянная нужда, о необходимой даже перемѣнѣ нельзя было и думать, котловъ мало,— словомъ, самая грустная госпитальная обстановка, какую только можно себѣ представить.

 

На пищевое довольствіе точно также приходилось слышать постоянныя жалобы отъ врачей.

 

— Отъ этой рутины, отъ этой казенщины, отъ всей этой китайской формалистики просто житья нѣтъ, — говорили они. —Представьте себѣ такое положеніе: больной поступаетъ въ госпиталь, прежде всего сплошь и рядомъ его нужно накормить, такъ какъ вслѣдствіе голода является упадокъ силъ, которыхъ у раненаго и безъ того не много. Не тутъ-то было. Не угодно ли прежде, чтобы больной былъ записанъ, чтобы затѣмъ была составлена вѣдомость, чтобы послѣдовало затѣмъ приказаніе, и тогда только больной имѣетъ право получить продовольствіе. Порція, видите ли, полагается дневная, опредѣляется заранѣе, такъ-что кто попадаетъ въ госпиталь часовъ въ 12-ть, то сплошь и рядомъ до 7-ми часовъ утра слѣдующаго дня остается безъ пищи. А если вы прибавите къ такимъ „порядкамъ“ еще безпорядки, то и выйдетъ, что больные часовъ по тридцати, а подъчасъ и болѣе, остаются безъ пищи!

 

Глубоко ошибется тотъ, который подумаетъ, что такіе отзывы преувеличены, что они вызваны только раздраженіемъ минуты, когда все, чтó совершается вокругъ, представляется въ несравненно болѣе мрачныхъ краскахъ, чѣмъ въ дѣйствительности. Справедливость подобныхъ жалобъ на военно-медицинское управленіе подтверждается свидѣтельствами лицъ вполнѣ компетентныхъ, спокойныхъ, заносившихъ жалобы на бумагу вдали уже отъ театра военныхъ дѣйствій, въ тиши кабинета. Вотъ,

 

 

463

 

между прочимъ, чтò говоритъ уважаемый авторъ доставленной мнѣ записки:

 

„Хозяйственная часть военно-госпитальныхъ лазаретовъ оставляетъ желать, какъ извѣстно, многаго. Недостатки интендантскаго довольствія кидались въ глаза каждому и повсюду, въ особенности — какъ мы это много разъ замѣчали—госпитали были скудно снабжены бѣльемъ и хозяйственною утварью. Бѣлье не выдерживало часто ни одной стирки даже, рубахи не закрывали и половины живота, а исподнее бѣлье кроилось чуть ли не на дѣтскій ростъ... Освященные временемъ формальности, своеобразность воззрѣній коммиссаровъ и смотрителей на ихъ обязанности много доставляли тревогъ и неудовольствій главнымъ врачамъ госпиталей; чтобы получить фонарь для встрѣчи ожидавшагося ночью транспорта раненыхъ—слѣдовало входить съ „представленіемъ“ въ госпитальный комитетъ, ждать „разрѣшенія”, „предписанія”—и потомъ уже слѣдовало исполненіе, ежели только комитетъ проникался убѣжденіемъ, что требуемое не терпитъ отлагательства. О несвоевременности, посему, снабженія госпиталей необходимымъ инвентаремъ, какъ-то: палатками, шатрами, говорить нéчего... Едвали возможно, —говорится далѣе въ запискѣ,—согласиться и съ тѣмъ, что перевязочныхъ (собственно хирургическихъ) средствъ было повсюду вдоволь; въ Систовѣ и въ Зимницѣ—напримѣръ, въ концѣ іюля — не было ни ваты, ни дренажа; въ операціонныхъ—мы напрасно искали карболизованныхъ струнъ, марли, салициловой ваты, шинъ; правда, мы видѣли замѣну простой ваты —гигроскопической, за недостаткомъ простой, при обвертываніи, напримѣръ, цѣлой конечности, и вмѣсто рѣшетокъ, для устраненія давленія одѣялъ, обручи отъ обыкновенныхъ бочекъ....”

 

Наконецъ, что касается пищи въ госпиталяхъ, то тотъ же авторъ весьма сдержанно замѣчаетъ:

 

„что касается собственно продовольствія, то, независимо отъ неисправнаго поступленія продуктовъ, качество послѣднихъ бывало часто болѣе чѣмъ сомнительно, чтó заставляло

 

 

464

 

врачей постоянно составлять акты и вооружаться слабыми аргументами ихъ права быть услышанными тѣми, кому это вѣдать надлежало”.

 

Но какъ ни прискорбны всѣ тѣ факты, на которые указываютъ люди компетентные въ нашемъ госпитальномъ дѣлѣ, всѣ эти факты—ничто, по сравненію съ тою системою транспортировки раненыхъ, которая практиковалась во время послѣдней войны. Эта перевозка раненыхъ представляется тяжелымъ грѣхомъ, отвѣтственность за который всецѣло ложится на военно-медицинское управленіе. Кто не видѣлъ во очію этихъ транспортовъ съ ранеными, кто не слышалъ этого невыносимаго скрипа несмазанныхъ телѣгъ, сливавшагося съ мучительиыми стонами несчастныхъ, страданія которыхъ, казалось, усиливались съ каждымъ оборотомъ колеса, кто не видѣлъ этихъ изнуренныхъ лицъ, отражавшихъ на себѣ невыносимыя муки,—тому никогда не понять того негодованія, той злобы, которую вызывали лица или порядки, виноватые въ такомъ бездушномъ отношеніи къ людямъ, отдавшимъ безропотно свою жизнь въ жертву родинѣ.

 

Ни въ чемъ и нигдѣ такъ ярко не сказались неприготовленность, беззаботность и неспособность военно-медицинскаго управленія, какъ въ дѣлѣ перевозки раненыхъ. О чемъ оно думало до начала войны, сказать, разумѣется, трудно, но не подлежитъ никакому сомнѣнію, что о перевозкѣ раненыхъ оно вовсе не думало. А если думало, то тѣмъ хуже, значитъ существовали другія причины, почему это дѣло было поставлено такимъ вопіющимъ образомъ.

 

При какихъ же, спрашивается, условіяхъ производилась перевозка раненыхъ и больныхъ воиновъ какъ съ мѣста сраженія въ ближайшіе военно-временные госпитали, такъ и эвакуація ихъ въ госпитали, находившіеся внутри Россіи?

 

Мнѣ нѣтъ, я полагаю, надобности подробно говорить о перевозочныхъ средствахъ нашей арміи. Едва ли

 

 

465

 

кому-либо изъ читателей не приходилось уже много разъ читать о томъ, вполнѣ примитивномъ и безчеловѣчномъ способѣ перевозки, который практиковался во время послѣдней войны. Кто не знакомъ теперь съ этими отвратительными телѣгами, не устланными часто ни сѣномъ, ни соломой, на которыя бросали нѣсколькихъ раненыхъ и часто тяжело раненыхъ, съ раздробленіемъ костей. Не нужно обладать богатою фантазіею, чтобы живо представить себѣ положеніе несчастныхъ, отданныхъ на заботливое попеченіе военно-медицинскаго управленія, которое ничего лучше этихъ телѣгъ, этого орудія пытки, для нихъ не приготовило. И не часъ, не два, а три, четыре дня, оставались эти раненые въ мучительномъ пути. Вотъ ужъ когда, по истинѣ, можно было сказать, что везли не людей, отдавшихъ свою жизнь родинѣ, а только „пушечное мясо“. Немного было счастливцевъ, которые попадали въ дивизіонныя линейки, или въ линейки „Краснаго Креста", приспособленныя для перевозки раненыхъ, громадный же процентъ, вся масса больныхъ и раненыхъ испытала на себѣ весь ужасъ тряскихъ телѣгъ.

 

Но вовсе не исключительно однѣми телѣгами исчерпывались всѣ бѣдствія перевозки, обусловливавшіяся дурною организаціею этой важнѣйшей части санитарнаго дѣла. Мнѣ случалось встрѣчать транспорты раненыхъ въ триста; четыреста человѣкъ, и при такомъ транспортѣ находился всего одинъ врачъ съ двумя фельдшерами. Существовала ли какая-нибудь возможность для этого врача перевязывать всѣхъ раненыхъ на пути? Очевидно, нѣтъ. Но тутъ, по крайней мѣрѣ, существовала возможность въ экстренныхъ случаяхъ подать медицинскую помощь, а вѣдь были же транспорты, которые шли вовсе безъ врача. Мудрено ли, что изъ такихъ транспортовъ вынимали иной разъ не живыхъ людей, а окоченѣлые трупы.

 

Дѣлались ли какія-нибудь распоряженія о пріемѣ раненыхъ? Должны были дѣлаться, но зачастую не дѣлались.

 

 

466

 

Результатомъ такой необычайной распорядительности было то, что раненыхъ, какъ это было послѣ Плевны, двое сутокъ везли до Систова, а по прибытіи въ Систово оказывалось, что нѣтъ мѣста для вновь прибывшихъ, что госпитали и безъ того вмѣщаютъ въ себѣ тройной и болѣе комплектъ.

 

Приходится везти дальше, по раненые въ продолженіи двухъ сутокъ оставались безъ пищи, они голодны, ихъ нужно накормить, но вопросъ—какъ? если накормить весь транспортъ, то госпитальные раненые и больные останутся безъ пищи. „Красный Крестъ", правда, являлся подъ-часъ на помощь, но помощь его слишкомъ часто не могла быть достаточна.

 

Если бы транспорты были устроены сколько-нибудь человѣчно, то за ними слѣдовали бы походныя кухни, но о нихъ не было и помину.

 

Чего, кажется, хуже транспорта, состоящаго изъ тряскихъ, несмазанныхъ, жесткихъ телѣгъ, транспорта безъ врача, безъ пищи, и все же мы умудрились изобрѣсти транспортъ еще болѣе мучительный, еще болѣе безчеловѣчный. Это транспортъ пѣшихъ. Въ то время, когда я былъ въ Зимницѣ, при мнѣ пришли послѣ третьей Плевны 574 человѣка раненыхъ, отправленныхъ изъ Булгарени пѣшкомъ. Въ теченіи пяти дней они не были перевязаны, въ теченіи пяти дней ихъ почти не кормили. Какой видъ былъ у этихъ людей, я отказывалось передать читателю, не чувствуя въ себѣ на то силы. Ихъ отправили пѣшкомъ, говоря, что это легко раненые. Среди этихъ легко раненыхъ было множество съ раздробленіемъ кости въ верхнихъ конечностяхъ. Чтó перенесли эти „легко" раненые, о томъ лучше не говорить.

 

Но противъ всего этого, вѣроятно, скажутъ: иная транспортировка раненыхъ съ мѣста сраженія невозможна, нельзя же къ полю битвы подвезти нѣсколько тысячъ линеекъ. Хотя такой аргументъ представляется вовсе не убѣдительнымъ, такъ какъ нѣтъ и надобности

 

 

467

 

подвозить къ полю битвы нѣсколько тысячъ линеекъ, чтобы перевозка совершалась болѣе гуманнымъ образомъ; но допустимъ, что транспортировка раненыхъ съ мѣста сраженія обставлена совсѣмъ особыми условіями, не допускающими заранѣе точнаго опредѣленія цифры раненыхъ, но дѣло въ томъ, что подобный способъ перевозки раненыхъ существовалъ не только съ поля битвы до военно-временнаго госпиталя, но существовалъ во всемъ своемъ безобразіи и между двумя постоянными пунктами, было ли то между Тырновымъ и Систово, или между Зимницей и Фратештами. Сколько, спрашивается, погибло лишнихъ жертвъ благодаря тому, что военно-медицинское управленіе ничего не сдѣлало, чтобы перевозка раненыхъ была сколько-нибудь сносно организована. Сколько разъ мнѣ приходилось видѣть въ госпиталяхъ умиравшихъ людей, про которыхъ доктора говорили: — Онъ никогда бы не умеръ отъ раны, если бы только перевозка была иначе устроена!

 

Говоря о транспортировкѣ раненыхъ, нельзя также не упомянуть о перевозкѣ ихъ по желѣзнымъ дорогамъ. Тутъ существовало рѣзкое различіе между санитарными поѣздами „Краснаго Креста” и военно-санитарными поѣздами. Насколько хороши были первые, настолько же отвратительны вторые. Первые были устроены со всѣми удобствами, нѣкоторые даже съ роскошью и изяществомъ, но, къ сожалѣнію, по количеству раненыхъ ихъ было слишкомъ мало. Военно же санитарные поѣзды были лишены всякихъ удобствъ, всякихъ приспособленій для раненыхъ. Ихъ размѣщали въ вагоны третьяго класса, слегка устланные соломою. Военно-санитарные поѣзды шли сплошь и рядомъ съ однимъ лишь врачомъ, и притомъ вагоны, по крайней мѣрѣ, въ первое время, не были соединены между собою, вслѣдствіе чего между станціями оказывалось совершенно невозможнымъ произвести перевязку или принять мѣры для остановки открывшагося кровотеченія, когда къ тому представлялась существенная необходимость. При такихъ поѣздахъ не

 

 

468

 

существовало ничего похожаго на кухню, такъ что раненые лишены были часто самаго необходимаго и зачастую оставались безъ пищи.

 

Правда, лицо, сопровождавшее поѣздъ, обязано было давать знать коменданту на той или другой станціи, о прибытіи въ такое-то время такого-то числа раненыхъ и о приготовленіи извѣстнаго количества порцій, но слишкомъ часто такія увѣдомленія оставались безъ всякихъ послѣдствій. Поѣздъ приходилъ, а пища не была приготовлена.

 

Въ такомъ прискорбномъ состояніи находилась перевозка раненыхъ во время послѣдней войны. Между тѣмъ транспортировка раненыхъ представляется однимъ изъ самыхъ существенныхъ условій при организаціи военнаго дѣла.

 

Каждый разъ, что вблизи театра войны заходилъ разговоръ о транспортировкѣ раненыхъ, защитники военно-медицинскаго управленія говорили:

 

— Да не забывайте вы, пожалуйста, что мы ведемъ войну не въ Германіи, не во Франціи, а въ Турціи, а условія войны въ Турціи совершенно особыя, ставящія насъ въ исключительное положеніе. Страна эта нецивилизованная, полудикая, лишающая насъ всякихъ средствъ поставить дѣло на иныхъ основаніяхъ!

 

Но такое возраженіе было явно несостоятельно. Въ томъ-то и дѣло, что хорошо организованная система съумѣетъ приспособиться и въ невыгоднымъ условіямъ, а дурная система той или другой отрасли управленія не найдется и среди самыхъ благопріятныхъ условій. Война съ Турціей не была сюрпризомъ для военно-медицинскаго управленія. Время, чтобы приготовиться къ ней, было слишкомъ достаточно, больше чѣмъ нужно, чтобы предупредить такіе возмутительные факты, какъ перевозка раненыхъ въ отвратительныхъ телѣгахъ, безъ всякихъ приспособленій, какъ оставленіе ихъ въ теченіи нѣсколькихъ сутокъ безъ пищи и перевязки, какъ скопленіе ихъ въ госпиталяхъ въ такихъ размѣрахъ, что раненые по

 

 

469

 

недѣлямъ должны валяться въ грязи, въ пыли, въ жаръ и въ непогоду, безъ всякой медицинской помощи, испытывая самыя невѣроятныя лишенія и страданія. Едва ли военно-медицинское управленіе въ силахъ будетъ когда-либо оправдаться противъ такихъ обвиненій. И наконецъ то, на чтò мнѣ пришлось указать, это только еще двадцатая доля, да даже и не двадцатая, — того, чтò было въ дѣйствительности.

 

Чтобы меня никто не обвинилъ въ преувеличеніи и въ слишкомъ пессимистическомъ взглядѣ на дѣятельность военно-медицинскаго управленія относительно перевозки раненыхъ, я приведу въ заключеніе нѣсколько строкъ изъ труда профессора Склифасовскаго, посвященнаго тому же вопросу.

 

„Чтó же мы сдѣлали, — спрашиваетъ авторъ,— для перевозки раненыхъ по грунтовымъ и шоссейнымъ дорогамъ? Почти ничего. У насъ есть нѣсколько госпитальныхъ линеекъ; но число ихъ такъ ограничено сравнительно съ дѣйствительною потребностью, что онѣ составляютъ самое скромное подспорье при перевозкѣ раненыхъ. При современномъ огнестрѣльномъ оружіи каждая битва даетъ очень большія потери въ людяхъ. Для перевозки раненыхъ мы употребляемъ обыкновенныя интендантскія повозки, которыми пользуются для перевозки тяжестей въ походѣ, и крестьянскія телѣги, въ которыхъ иногда только встрѣчаются лошади, а обыкновенно—волы. Никакихъ приспособленій на этихъ повозкахъ не дѣлается. Хорошо, если можно бывало подостлать соломы; не то и безъ соломы обходились. Это первобытный способъ перевозки раненыхъ, который употреблялся въ прежнее время и который въ Сербіи, въ прошедшемъ году, вызывалъ въ насъ чувство негодованія. ...... Если картины, представляемыя первобытнымъ способомъ перевозки раненыхъ на воловыхъ телѣгахъ, по дурной дорогѣ и въ ненастную погоду, возмущаютъ наблюдателя вообще, то какъ тяжело онѣ дѣйствуютъ на чувства врача, сознающаго, къ тому же, громадный вредъ, причиняемый больнымъ и раненымъ...“

 

Этотъ вредъ и выражался въ томъ, что сплошь

 

 

470

 

и рядомъ вмѣстѣ съ ранеными въ госпиталь привозили трупы.

 

Указывая на то, что „мы производимъ эвакуацію ради эвакуаціи, но не ради удобствъ и разумной помощи раненымъ”, что раненые въ пути по нѣскольку дней голодали, вслѣдствіе того, что не были надлежащимъ образомъ организованы питательные пункты, что „многое дѣлалось какъ-то странно, не ради сущности дѣла, а для дѣланія”, профессоръ Склифасовскій указываетъ также и на то, что, помимо перевозочныхъ средствъ,

 

„перевозка раненыхъ въ Болгаріи страдаетъ еще отъ недостатка правильной и прочной организаціи дѣла. Владѣя желѣзной дорогой и телеграфной проволокой, мы отправляемъ цѣлые поѣзды раненыхъ, предоставляя ихъ случайности. Отправленный изъ N поѣздъ можетъ попасть въ госпиталь А, а можетъ и не попасть въ него, застрянувъ въ госпиталѣ Б. Подобное явленіе непростительно. Оно свидѣтельствуетъ объ отсутствіи строгой организаціи дѣла, или, можетъ быть, объ отсутствіи лицъ, проникнутыхъ чувствомъ законности, и вполнѣ подготовленныхъ для правильнаго веденія дѣла”.

 

Выводъ этотъ относится ко всей дѣятельности военно-медицинскаго управленія. Тому, кто былъ вблизи театра военныхъ дѣйствій, кто видѣлъ во-очію порядки военно-медицинскаго управленія, выразиться объ этихъ порядкахъ въ болѣе мягкой формѣ рѣшительно невозможно. Споръ можетъ быть только въ одномъ — виноваты отдѣльныя лица или виновата вся система? Обвинять отдѣльныя лица, по-моему, едва ли было бы справедливо въ виду той гармоніи, которая существовала между всѣми частями военной организаціи.

 

*  *  *

 

„Третья Плевна, перевязочные пункты, госпитали, безконечные транспорты съ ранеными — таковы были послѣднія впечатлѣнія, которыя я уносилъ, оставляя театръ войны. Жутко становилось отъ всего видѣннаго

 

 

471

 

и слышаннаго. Жутко не потому, чтобы я не вѣрилъ въ конечный успѣхъ нашего оружія, — жутко потому, что съ большею ясностью, чѣмъ когда-либо прежде, для меня раскрылись всѣ печальныя стороны, вся горечь нашего домашняго неустройства. Среди всеобщаго мрака, на горизонтѣ виднѣлось одно лишь свѣтлое облако — надежда, что до наготы обнажившееся сознаніе нашей собственной несостоятельности пробудитъ наши силы, освѣжитъ новымъ духомъ нашу общественную жизнь и дастъ толчокъ нашему внутреннему развитію. Казалось, что послѣ всѣхъ перенесенныхъ тяжкихъ испытаній въ Россіи все и всѣ должны преобразиться. Наступила зима. Пала Плевна. Началось побѣдоносное шествіе русской арміи, черезъ Балканы, до самыхъ стѣнъ Константинополя. 19-ое февраля 1878 года было нашей отместкой за 30-е августа 1877 года. Санъ-Стефанскій договоръ заставилъ забыть „три“ Плевны, но не надолго; собрался европейскій ареопагъ и замѣпилъ санъ-стефанскій договоръ берлинскимъ трактатомъ... Съ особою силою припомнился мнѣ теперь тотъ споръ между пессимистомъ и оптимистомъ, благодаря которому я сдѣлался свидѣтелемъ неудачнаго періода нашей войны, и волей-неволей я долженъ былъ сознаться, что если кто-либо былъ правъ въ томъ спорѣ, то только одинъ пессимистъ: онъ высказывалъ безусловную истину, утверждая, что прежде всего и скорѣе всего Россія должна поработать у себя и надъ самой собою.

 

 

КОНЕЦЪ.

[Previous]

[Back to Index]