РАЗДЕЛ ПЕРВЫЙ
II. ПРОСТРАННОЕ ЖИТИЕ КЛИМЕНТА ОХРИДСКОГО И ЕГО АВТОР (С. А. Иванов)
1. Феофилакт Охридский и его произведения (28)
2. Рукописная традиция ПЖКО (32)
3. Историографический аспект проблемы авторства ПЖКО (36)
4. Авторство ПЖКО (42)
5. Славянский источник ПЖКО (46)
6. Отношение Феофилакта к славянской письменности и культуре (53)
Глава 1. Феофилакт Охридский и его произведения
Феофилакт (далее — Ф.) родился в городе Эврип на острове Эвбея между 1040 и 1060 г. [1] Донесенное в некоторых рукописях Ф. фамильное имя Гефест неизвестно византийской просопографии. Сведений о жизни Ф. сохранилось немного. После переезда в Афины, а оттуда в Константинополь он учился у Михаила Пселла, крупнейшего византийского эрудита и философа XI столетия, то есть вошел в самый
1.
Katičić R. Βιογραφικὰ περὶ Θεοφυλάκτου ἀρχιεπισκόπου Ἀχρίδος // Ἐπητερίς ἐταιρείας Βυζαντινῶν Σπουδῶν. Τ. 30, 1960/ 1961. Σ. 364-385;
Gautier P. L'épiscopat de Théophylacte Hephaistos archevêque de Bulgarie// REB, vol. 21, 1963. P. 159-178;
Χρήστου Π. Ἐκκλησιαστικὴ γραμματολογία. T. 1. Θεσσαλονίκη, 1971, Σ. 13;
Théophylacte d'Achrida. Discours, traités, poésies. Introduction, texte, traduction et notes P. Gautier [Corpus fontium historiae Byzantinae, vol. XVI, 1]. Thessaloniques, 1980 [Далее — D.]. P. 12.
29
избранный круг византийской интеллектуальной элиты, культивировавшей классическую образованность. В своих сочинениях Ф. часто цитирует не только широко известных в Византии авторов вроде Гомера или Еврипида, но и таких писателей, которые были почти забыты: Архилоха, Ликофрона, Эмпедокла и других; всего его индекс цитирования включает в себя двадцать классических имен. Не исключено, что Ф. стал первым человеком, получившим пост «магистра риторов», то есть преподавателя в столичной Патриаршей школе [1]. В этом качестве Ф. выступал 6 января 1088 г. с речью перед императором Алексеем Комнином. Кроме того, Ф. служил диаконом при церкви Св. Софии [2]. Какое-то время Ф. являлся наставником наследного принца Константина Багрянородного, сына императора — Михаила Дуки (1071-1078) и жениха Анны Комниной. Видимо, Ф. находился в этой должности с 1083 г.
Между январем 1088 и весной 1092 г. [3] Ф. был послан в качестве архиепископа Болгарии в Охрид. Можно предположить, что это произошло в результате каких-то дворцовых интриг, например, из-за привязанности его к фамилии Дук, которая стала терять доверие правившего дома Комнинов. Впрочем, П. Готье считает иначе: болгарская кафедра
1. The Oxford Dictionary of Byzantium, vol. II. New York—Oxford, 1991. P. 1269.
2. Gelzer H. Der Patriarchat von Achrida. Leipzig, 1902. S. 6-7.
3. D., P. 33-34.
30
являлась важным постом, на который император ; производил назначение лично, так что отправка Ф. в Охрид ни в коем случае не была признаком опалы, а напротив — знаком высокого доверия [1]. Но даже если это и справедливо, нет сомнений в том, что сам Ф. воспринимал свое назначение как ссылку. Его письма полны жалоб на судьбу. Круг людей, чьим мнением он дорожил и к кому адресовал письма, составляли в основном столичные чиновники высокого ранга.
Несмотря на крайнее недовольство в адрес местного населения, казавшегося столичному интеллектуалу грубым и диким, Ф. серьезно подходил к своим обязанностям пастыря: он защищал болгар от произвола налоговых чиновников [2] и неизменно отстаивал интересы своих епископов и митрополии в целом [3]. Если буквально понимать одну из эпиграмм, где говорится, что Болгария стала гробом для Ф., то можно заключить, что он так никогда и не покинул своей кафедры. Год смерти Ф. обычно определяют как 1107, или 1108, однако этому противоречит то обстоятельство, что некоторые приписываемые ему стихотворения датируются более поздним временем. [4]
1. D., Р. 28.
2. Литаврин Г. Г. Болгария и Византия в XI-XII вв. М., 1960. С. 329 и сл.
3. Mullett M. Patronage in Action: The Problems of an Eleventh-Century Bishop // Church and People in Byzantium, ed. R. Morris. Birmingham, 1988. P. 142.
4. Gautier P. L'épiscopat... P. 159-165, 169-170.
31
Литературное наследие Ф. весьма обширно. Его перу принадлежат толкования на все части Нового Завета (кроме Апокалипсиса) [1] и на многие книги Ветхого Завета (псалмы и двенадцать «малых пророков») [2], 15 стихотворений, датируемых 1096-1111 гг. (еще два приписываемых ему стихотворения — сомнительной принадлежности) [3], речи к Константину Дуке [4], к Алексею Комнину [5], к ученикам и несколько других [6]. Кроме того, Ф. написал полемический трактат «В чем обвиняются латиняне» [7], датируемый временем между 1090 и 1112 гг., и несколько гомилетических сочинений («О честном Кресте», «О Предтече», «Введение Богородицы во храм») [8].
1. Patrologia Graeca, vol. 123, 124, 125. Paris, 1864.
2. Εκκλησιαστικὴ ἀλήθεια, t. 4, 1883-1884; t. 5, 1884-1885. Многие экзегетические сочинения Φ. были позднее переведены на славянский язык и хорошо известны в Сербии. Г. Подскальски усматривает в этом факте подтверждение доброй памяти, которую якобы оставил Ф. в своем диоцезе (Podskalsky G. Zwei Erzbischöfe von Achrida (Ochrid) und ihre Bedeutung für die Profanund Kirchengeschichte Makedoniens: Theophylaktos und Demetrios Chomatenos // La spiritualité de l'Universe Byzantin dans le verbe et l'Image. Hommages offerts à E. Voordeskers. Ed. K. Demoen, J. Vereecken, Turuhont, 1997. P. 246-247).
3. D., P. 118-126, cf. P. 46. Ср. также: H., C. 148-150.
4. D., P. 48-67.
5. D., P. 68-97.
6. D., P. 47.
7. D., P. 97-114.
8. Patrologia Graeca, vol. 123, Col. 692-721; vol. 126, Col. 105-144; Cf. Gautier P. Diatribes de Jean l'Oxites contre Alexis Ier Comnène // REB, vol. 28, 1970. P. 5-55.
32
Следует отметить, что если в экзегетической работе Ф. весьма нетворчески следовал за Иоанном Златоустом [1] (что не мешало толкованиям Ф. пользоваться популярностью в образованных кругах), то его антилатинский трактат занимает уникальное место в обширной полемической литературе против латинян, как по самостоятельности суждений, так и по веротерпимости, проявленной автором.
Наконец, от Ф. дошел колоссальный эпистолографический корпус из 130 писем [2] и два агиографических сочинения — «Мученичество пятнадцати Тивериупольских священномучеников» [3] и «Пространное Житие Климента Охридского» (далее — ПЖКО), о котором пойдет речь в дальнейшем.
Глава 2. Рукописная традиция ПЖКО
Сохранилось три полных списка ПЖКО. Еще шесть рукописей содержат отрывки жития.
1. Podskalsky G. Theophylaktos von Achrida als Exeget in der slavischen Orthodoxie // Studi sull' Oriente Cristiano, vol. 2, 1998. P. 81.
2. Theophylacte d'Achrida. Lettres. Introduction, texte, traduction et notes P. Gautier [Corpus fontium historiae Byzantinae, vol. XVI, 2]. Thessaloniques, 1986.
См.: Гръцки Извори за българската история. Т. 9. Ч. 1. София, 1974;
Монография Mullett M. Reading Theophylact's Letters. 1998, осталась нам недоступна.
3. Patrologia Graeca, vol. 126, Col. 152-221.
33
Полные списки ПЖКО:
M [1] — Московская рукопись (XIV-XV вв.), хранящаяся в РГБ, № 113, лл. 11-33. [2];
L — Ватопедская рукопись (Афон), № 1134, XIV-XV вв., лл. 352-404 [3];
U — рукопись университета г. Урбана (Иллинойс, США), № 2, житие переписано в 1520 г. [4], лл. 37-84.
Все три манускрипта написаны довольно неряшливо. Исследование П. Готье доказало, что L и U восходят к общему протографу, родственному М, но все же независимому от него [5].
1. Разные исследователи присваивают рукописям ПЖКО разные сиглы. Мы пользуемся сиглами Готье.
2. Каждан А. Греческие рукописи Библиотеки имени Ленина // Вопросы истории, 1946, № 10. С. 107. Каждан датирует рукопись между 1330 и 1380 гг., но П. Готье склонен относить ее к XV в., см.: Gautier P. Deux oeuvres hagiographiques du Pseudo-Théophylacte. Thèse de doctorat, Sorbonne. Paris, 1968 [Далее — G. Выражаем благодарность К. Цукерману за помощь в ознакомлении с этой неопубликованной работой]. Р. 13. Данная рукопись воспроизведена в издании: Туницкий H. Л. Материалы для истории, жизни и деятельности учеников свв. Кирилла и Мефодия. Сергиев Посад, 1918.
3. Ευστρατιάδης Σ., Βατοπεδινός Α. Κατάλογος τῶν ἐν τῇ Ἰ. Μ. Βατοπεδίου ἀποκειμένων κωδίκων. Paris, 1924. Ρ. 195. Данная рукопись воспроизведена в издании: Нихоритпис К. Атонска книжовна традиция в разпространението на кирилометодиевските извори (Кирило-Методиевски студии, кн. 7). София, 1990 [далее — Н.]. С. 195-214.
4. Lowe С. G. A Byzantine Manuscript of the University of Illinois // Speculum, vol. 4, № 3, 1929. P. 324-328.
5. G., P. 14-15. Стемматические рассуждения П. Готье без изменений повторены в работе: Iliev I. The Long Life of Saint Clement of Ohrid. A Critical Edition // Balcanoslavica, vol. 9, 1995. [Далее — I. ] P. 66-67.
34
Фрагменты ПЖКО:
V — Ватиканская рукопись № 1409 (XII-XIII вв.), лл. 348-352. Фрагмент помещен между документами патриарха Германа II (1222-1240) и папы Григория IX (1227-1241). Значит, это самая ранняя копия [1];
I — Ивиронская рукопись № 382 (XV в.), лл. 681-683v [2];
D1 — рукопись монастыря Дионисиу № 280 (XVI в.), лл. 362-363v [3];
D2 — рукопись монастыря Дионисиу № 274 (XVI в.), лл. 509v-516 [4];
А — рукопись Афинского парламента № 13 (XVI в.), лл. 181v-184v [5].
D1 и D2 являются копиями I. [6] Готье относительно А считает то же самое, но К. Нихоритис возводит ее к другой, хотя и родственной I рукописи [7]. Все эти отрывки помещены среди текстов, относящихся к антилатинской полемике [8] и в основном содержат ту часть ПЖКО, где рассказывается о споре учеников Кирилла и Мефодия с немецкими священниками.
Наконец, последний фрагмент —
это R — Angelicus graecus № 43 (XIV в.), лл. 183-183v [9]. Его Нихоритис также относит к группе антилатинских сборников [10]. Видимо, существовало и множество
1. G., P. 15-16; I., P. 64.
2. G., P. 16; I., P. 64-65.
3. G., P. 16; I., P. 65.
4. G., P. 17; I., P. 65.
5. G., P. 16; I., P. 65.
6. G., P. 17.
7. H., C. 134.
8. H., C. 130.
9. G., P. 16; I., P. 64.
10. H., C. 135.
35
других рукописей ПЖКО, которые до нашего времени не сохранились. В XVII в. Лев Алляций издал три фрагмента ПЖКО по неизвестной рукописи, не идентичной ни одной из известных теперь [1], да и издания XVIII в. также, по всей видимости, базировались на недошедших манускриптах [2].
Стеммы рукописей ПЖКО, как они представлены у Готье [3], у Нихоритиса [4] и у Илиева [5], практически не различаются:
Однако каждый из этих исследователей обращает внимание на свое. Для Готье главная цель — противопоставить полные списки ПЖКО — фрагментарным. Он всячески подчеркивает низкое качество орфографии во всех трех полных рукописях — как дополнительное подтверждение его идеи, что не следует доверять леммам этих манускриптов, где авторство ПЖКО приписывается Ф. С точки зрения
1. Н., С. 135.
2. I., Р. 68.
3. G., Р. 18.
4. Н., С. 136.
5. I., Р. 67.
36
Готье, эти поздние списки сделаны с общего протографа, созданного спустя много времени после написания текста ПЖКО, в Охриде, где процветал культ Ф. Что же касается фрагментарных отрывков ПЖКО, то в них текст не приписывается Ф. Впрочем, здесь имеется исключение — D2, но Готье склонен считать, что там имя Ф. было добавлено позднее [1]. Главная слабость позиции Готье в том, что он не учитывает безразличного отношения составителей антологий к проблеме авторства каждого из эксцерпируемых текстов. Нихоритис сосредоточивает внимание на афонском характере рукописной традиции фрагментов ПЖКО [2]. Не формулируя этого открыто, он дает понять, что афонские переписчики не интересовались авторством ПЖКО, а лишь брали оттуда куски, подходившие им при составлении антилатинских сборников. Наконец, Илиев обращает внимание на то, что имя Ф. присутствует еще в двух фрагментах ПЖКО — I и А [3], что в корне подрывает концепцию Готье.
Глава 3. Историографический аспект проблемы авторства ПЖКО
Вопрос об авторстве жития дискутируется в науке давно. Авторство Ф. отвергали в разное время Й. Добровский, В. Ягич, М. Погодин, Ф. Миклошич,
1. G., Р. 17-19.
2. Н., С. 129-135.
3. I., Р. 64-65.
37
О. Бодянский, Е. Голубинский, Ив. Снегаров, П. Готье и др., в пользу же его высказывались П. Шафарик, А. Гильфердинг, А. Воронов, Н. Туницкий, Й. Иванов, В. Златарский, Фр. Гривец, О. Полах, А. Милев, И. Илиев, К. Нихоритис и др. Перечислим главные аргументы первой группы ученых и — через тире — возражения на них второй группы [1].
1) Имя Ф. фигурирует не во всех рукописях ПЖКО и, главное, отсутствует в древнейшем списке V
— это не может иметь существенного значения, так как V начинается не с начала жития, тогда как в R, списанном с V, Ф. упомянут как автор ПЖКО. Кроме того, в I, самом древнем из афонских фрагментов, отрывок ПЖКО помещен среди отрывков из других произведений Ф.
2) Агиограф в нескольких местах называет себя учеником Климента и болгарином
— это доказывает лишь, что Ф. опирался на первоисточник: славянское житие Климента.
3) В ПЖКО нет тех уничтожающих характеристик болгар, которые рассыпаны в письмах Ф.,
— но, во-первых, таких оценок достаточно и в ПЖКО («темная страна», «грубость болгарского языка», «болгары свирепы и тупы в богопознании»), а во-вторых, эпистолография и агиография суть жанры с разными условностями.
4) Так называемый «Дюканжев каталог» болгарских архиепископов, составленный Иоанном Комнином в середине XII в., написан человеком, не читавшим ПЖКО, что было бы маловероятно,
1. Мы будем излагать аргументы в последовательности, избранной Нихоритисом, см.: Н., С. 118-122.
38
если бы оно к тому времени существовало,
— этот аргумент, как и все прочие argumenta ex silentio, имеет сомнительную силу, как признает и противник авторства Ф. Готье, а кроме того, Е. Голубинский, противник авторства Ф., как раз считал, что в «Дюканжевом списке» использовано ПЖКО.
5) Сам Ф. нигде в своих трудах и письмах не упоминает о составлении им ПЖКО,
— но достаточно того, что им был написан в честь Климента канон.
6) В ПЖКО встречается выражение «болгарский язык», которое не было в употреблении вплоть до начала XIII в.
— неверно, в византийских текстах X-XI вв. термины «болгарский» и «славянский» встречаются как равнозначные.
7) Вряд ли Ф. мог так восторженно хвалить царя Симеона, страшного врага Византии
— Ф. хвалил его как щедрого патрона Охридской кафедры, а кроме того, не исключено, что эти похвалы были им найдены в славянском источнике.
8) Некоторые ошибки и анахронизмы в тексте ПЖКО заставляют сомневаться в авторстве такого опытного книжника, как Ф.
— противоречия могли быть следствием обращения к различным источникам, а кроме того, Ф. ставил перед собой агиографические, а не историографические задачи.
9) Одна поздняя приписка монаха Исайи, в которой упоминается турецкое нашествие на Македонию в 1371 г., совпадает с финальными строками ПЖКО о «скифском мече»
— ничего похожего, Исайя говорит о турках, а византийские авторы никогда не называли турок «скифами».
10) Есть некоторые расхождения в трактовке богословских вопросов в ПЖКО, с одной
39
стороны, и в прочих сочинениях Ф., с другой — они носят характер стилистических вариантов, тогда как по самым главным вопросам прослеживается полное совпадение, до такой степени, что некоторые из противников авторства Ф. допускают, будто автор ПЖКО опирался на богословские сочинения Ф.
Кто же, по версии противников авторства Ф., написал ПЖКО? Г. Блумберг, Ф. Миклошич, П. Лавровский, О. Бодянский считали, что житие написано учеником Климента в X в., причем Бодянский выстроил гипотезу, будто текст был написан по-славянски, а затем переведен на греческий [1]. Другие авторы, такие как М. Погодин, Е. Голубинский и И. Малышевский, допускали, что окончательный текст мог быть написан греком, и даже современником или другом Ф., но не им самим. Приведем отдельно мнение двух последних по времени противников авторства Ф.
Согласно Готье, автором ПЖКО был болгарин, ученик Климента, составивший свой текст в X в. [2] Однако в наличии славянской основы не сомневается также и никто из сторонников авторства Ф. Различие в том, что, по мнению Готье, этот гипотетический славянский монах составил текст сразу на греческом языке (так же думал когда-то и Малышевский). Зачем бы ему это могло понадобиться? Ведь по расчетам самого Готье, автор
1. Изложение всех точек зрения см. у Милева: Гръцките жития на Климент Охридски. Увод, текст, превод и обяснителни бележки А. Милев. София, 1966 [далее — М.]. С. 34-41.
2. G., P. 24-28.
40
ПЖКО жил в царствование Петра, когда Болгария была независимым государством, с процветавшей книжностью на славянском языке. В качестве доказательства исследователь ссылается на то, что и жития Кирилла и Мефодия, и Синодик царя Борила были изначально написаны по-гречески и лишь потом переведены на славянский. Доказательство это представляется весьма сомнительным: во-первых, и жития славянских первоучителей, и Синодик были византийскими памятниками, во-вторых, их переложение на славянский язык легко объяснимо потребностями болгар. А вот зачем болгарину было писать житие своего национального святого на иностранном языке — остается непонятным. (Мог ли он это сделать — об этом пойдет речь ниже.) Впрочем, дальше сам Готье вынужден признать: во-первых, пассаж ПЖКО о том, что Охрид «позднее стал архиепископской кафедрой», не мог быть написан раньше 10-х гг. XI в., а во-вторых, богословские пассажи ПЖКО не очень напоминают Фотия, зато весьма похожи на сочинения Ф. [1] Это заставляет исследователя допустить редакторское вмешательство. Предполагаемый редактор, по мнению Готье, работал между 1112 г. (временем составления антилатинского трактата Ф.) и серединой XIII в. (временем изготовления рукописи V). Якобы именно он добавил в текст ПЖКО все цитаты из античных авторов. Таким же образом и тот же человек, согласно Готье, переработал и доставшийся ему в незавершенном виде текст
1. G., Р. 31-33.
41
Жития Тивериупольских мучеников. Но кто был этот редактор, Готье отказывается обсуждать. Главное для него — что это не был Ф. [1]
А вот Ив. Снегаров выдвигает гипотезу о конкретном авторе. Согласно ей [2], ПЖКО было на базе раннего славянского текста написано Димитрием Хоматианом в XIII в. (Что же касается Краткого Жития Климента, которое традиционно и безоговорочно приписывается Хоматиану, то его, по мнению Снегарова, написал какой-то другой клирик и в гораздо более позднее время.) Впрочем, Снегаров допускает, что богословская часть ПЖКО напоминает сочинения Ф. (хотя и расходится с ними в некоторых деталях, представляющихся Снегарову важными) и была создана в XI в., но все же не Ф., а первым греческим архиепископом Охрида Львом.
Таким образом, ни один современный исследователь, даже являясь противником авторства Ф., не может полностью отрицать, что по крайней мере отдельные части ПЖКО написаны в русле той традиции, к которой принадлежал и Ф. Чтобы отвергнуть авторство Ф., они вынуждены строить сложные гипотезы, необходимость которых не очевидна: надо прямо сказать, что нет ни одного факта, который прямо противоречил бы допущению, что ПЖКО написал именно Ф.
1. G., Р. 33-35.
2. Snegarov I. Les sources sur la vie et l'activité de Clément d'Ochrida // Byzantinobulgarica, vol. 1, 1962. P. 92-111.
42
При всем разнообразии высказанных в науке точек зрения, на сегодняшний день можно, не вызвав ничьих возражений, с несомненностью утверждать следующее:
1. В ПЖКО выражает себя более чем одна авторская личность. Один автор был знаком с Климентом Охридским, но, поскольку тот умер в 916 г., этот же самый человек не мог быть свидетелем превращения Охрида в архиепископию, случившегося в 1018 г. А поскольку этот акт отражен в ПЖКО, следовательно, в житии, как оно до нас дошло, прослеживается как минимум два автора.
2. В ПЖКО заметно очень хорошее знание автором географии Македонии и особенно района Охрида, но при этом весьма слаба осведомленность автора о Восточной Болгарии, а равно и о Великой Моравии.
3. Второй автор ПЖКО работал не только после 1018 г. (см. выше), но, скорее всего, и после осени 1089 г., ибо позиция учеников Кирилла и Мефодия по вопросу об исхождении Святого Духа, как она изложена в ПЖКО, соответствует позиции византийской Церкви, выработанной в сентябре этого года на соборе в Константинополе, обсуждавшем возможности сближения с Римом. Именно для этого собора Ф. написал свой трактат о расхождениях с «латинянами», аргументация которого подчас дословно совпадает с богословскими главами ПЖКО [1]. Характерно,
1. Jugie M. L'auteur de la vie de saint Clément de Bulgarie // Echos d'Orient, vol. XXIII, 1924. P. 6-8. Жюжи подчеркивает, что положения, вложенные автором ПЖКО в уста учеников Кирилла и Мефодия, не могли быть сформулированы не только в IX в., в который помещено действие жития, но и вообще до 2-й пол. XI в. Об этом же см.: Polach О. Kto je autorem tak zv. «Bulgarske legendy» // Acta Academiae Velehradensis, vol. 18, 1947. S. 53-74.
43
что в ПЖКО содержатся самые горячие похвалы в адрес римского папы, что было естественно в той атмосфере ожиданий, которая царила накануне встречи двух сторон. Это дает И. Илиеву основание утверждать, что житие написано до того, как эта неудачная встреча состоялась, то есть до весны 1091 г. [1]
4. Второй автор ПЖКО написал также и Житие Тивериупольских мучеников: оба текста имеют одинаковый язык, стиль, композицию, много общих мест и библейских цитат. [2]
5. Второй автор ПЖКО был человеком, начитанным в Священном Писании. В Житии встречается более 130 цитат оттуда [3]. Впрочем, таких людей могло быть много среди охридских клириков. Гораздо важнее для определения авторства ПЖКО, что этот книжник блестяще владел правилами византийской риторики и гомилетики. Его словарь богат, греческая грамматика сложна и безупречна [4].
6. Ко всем этим аргументам, собранным многими поколениями исследователей, можно добавить и другие, на которые никто пока не обращал внимания.
1. I., P. 69.
2. M., C. 64-67.
3. M., C. 68.
4. M., C. 71-74.
44
Текст ПЖКО изобилует редкими и уникальными лексемами. Например, слово κατάκρας (128.19 [1]) до него встречается в последний раз у Василия Кесарийского и Златоуста, а в словаре Суда и у Евстафия Солунского глоссируется уже как непонятное. То же можно сказать, например, о гомеровском слове τελχῖνες (118.15), которое, будучи употреблено в переносном смысле Григорием Назианзином, потом глоссируется как неизвестное Евстафием Солунским. Слово ἀστενοχώρητον (128.15) встречается только у Епифания Кипрского и Златоуста, ἀπόκτησις (140.28) — у Григория Нисского и Златоуста, слово συμψυχία (142.12) — только у Григория Назианзина и Феодора Студита. Такие формы, как διυπνισμός (76.16), δυσξυνέτως (132.1) или ἀποψυχραίνειν (140.25) вообще не зафиксированы.
Некоторые обороты, встречающиеся в ПЖКО, прямо заимствованы из позднеантичных авторов. Так, выражение ἀγνόημα ἠγνόησα (120.4) взято из Первой речи Григория Назианзина против Юлиана [2], фраза χερσὶν... ἀγγέλων οὐκ ἀηδῶς ἀναπέψυξε (122.31-32)
1. Здесь и далее в тексте ссылки даются на издание А. Милева (М.).
2. Gregorii Nazianzensis Oratio contra Julianum 1 // Patrologia Graeca, vol. 35. Paris, 1857. Col. 533. Следует обратить особое внимание на этот факт, поскольку Ф., работая над Житием Тивериупольских мучеников, пострадавших при Юлиане, закономерно должен был обращаться к анти-юлиановым сочинениям.
45
несомненно скопирована с надгробного слова Назианзина Василию Кесарийскому: ἀγγέλοις οὐκ ἀηδῶς ἀναπέψυχε [1]. Выражение ἐξιτήριον δῶρον (140.8), уже по редкости слова ἐξιτήριος, изобретенного Григорием Назианзином, почти наверняка заимствовано автором жития у Василия Кесарийского [2]. В заключительных строках жития агиограф, обращаясь к своему герою, восклицает: Ὠ τρίπηχυ ἄγγελε καὶ οὐράνιε ἄνθρωπε (144.31-146.1), что, весьма вероятно, навеяно Иоанном Златоустом: τὸν ἐπίγειον ἄγγελον καὶ ἐπουράνιον ἄνθρωπον... τὸν τρίπηχυν ἄνθρωπον [3].
Представляется, что столь глубокое знание отцов Церкви крайне маловероятно за пределами узкого круга константинопольской элиты.
Итак, подведем итоги. Человеком, обработавшим изначальный славянский текст жития Климента, должен был быть широко эрудированный, натренированный в риторике византийский книжник, живший в Охриде, хорошо знавший Македонию и притом писавший в конце XI в. Этому описанию абсолютно соответствует Ф. И напротив, мы не знаем никакого другого византийского автора, который мог бы претендовать на эту роль.
1. Ejusdem Funebris oratio in laudem Basilii Magni Caesareae in Cappadocia episcopi // Grégoire de Nazianze. Discours funèbres en honneur de son frère Césaire et de Basile de Césarée / ed. F. Boulenger. Paris, 1908. P. 79. 2. 4.
2. Saint Basile. Lettres / ed. Y.Courtonne. Vol. 1. Paris, 1957, ep. 203.
3. Joannis Chrysostomi. In sanctos Petrum et Heliam // Patrologia Graeca, vol. 50. Paris, 1859. Col. 728.
46
Глава 5. Славянский источник ПЖКО
Очевидно, что Ф., писавший и живший на два столетия позже, чем герои его повествования, Кирилл и Мефодий и их ученик Климент Охридский, должен был обратиться для создания такого произведения к текстам более раннего времени. В ходе дискуссии об авторстве ПЖКО в тексте памятника были обнаружены косвенные, но достаточно ясные указания на то, что существовал такой источник, написанный современником Климента. Этот человек был непосредственным свидетелем Климентовой практики преподавания. В XX главе памятника рассказ о созданных святым сочинениях завершается словами о том, что все эти произведения он передал «нам, болгарам». Так как в тексте памятника в целом Ф. нигде не изображает себя современником Климента и, как мы увидим далее, проводит достаточно четкое разграничение между собой и болгарами, то, очевидно, перед нами следы использования какого-то сочинения о Клименте, написанного его учеником-болгарином в первой половине X в.
Для оценки ПЖКО как источника по истории славяно-византийских культурных отношений и как источника, содержащего важные сведения о развитии славянской письменности в Великой Моравии и на территории Первого Болгарского царства, следует попытаться выделить такие славянские источники повествования Ф. и высказать соображения
47
о характере использования таких источников выдающимся византийским писателем.
Для той части повествования, которая рассказывает о событиях, происходивших после смерти Мефодия в 885 г., мы не располагаем какими-либо параллельными источниками, и можно лишь в общем виде констатировать, что Ф. использовал какой-то письменный текст, в котором Климент выступал как один из главных героев, а затем как единственный герой. В занимающем IV-VI главы памятника рассказе в качестве единственного героя повествования выступает Мефодий, а имя Климента (как и других учеников) даже не упоминается. Вместе с тем сопоставление этого повествования с Пространным Житием Мефодия показывает, что оба источника существенно расходятся между собой не только по стилю изложения, но и по составу приводимых сведений, и по характеру их освещения. В Пространном Житии Мефодия говорится о его пророческом даре и приводятся примеры его исполнившихся прорицаний. В ПЖКО тоже говорится о пророческом даре Мефодия, но мотив этот не занимает видного места, и о нем упоминается вскользь в связи с тем, что он предсказал время своей смерти. В Пространном Житии Мефодия подробно говорится о добром расположении к герою папы, византийского императора и короля франков, а также о том, сколь несостоятельной оказалась клевета насчет их враждебного отношения к Мефодию. В Пространном Житии Климента этот мотив полностью отсутствует. В Пространном Житии Мефодия дана характеристика его
48
переводческой деятельности, в Пространном Житии Климента этот мотив тоже отсутствует. Напротив, в Пространном Житии Климента говорится о контактах Мефодия с правителем болгар — Борисом, но этот мотив отсутствует в Пространном Житии Мефодия.
По существу, единственный общий для обоих источников мотив — это тема борьбы Мефодия с его противниками из рядов немецкого духовенства. Если в Пространном Житии Мефодия это — хоть и важный, но лишь один из мотивов повествования, то в ПЖКО это — главный и едва ли не единственный мотив. В трактовке темы в обоих источниках также обнаруживаются существенные нюансы. Хотя оба агиографа обвиняли противников Мефодия в ереси — неверном учении об исхождении Св. Духа — видно, что автор Пространного Жития Мефодия неоднократно прибегал к замаскированной форме критики своих противников, не называя их по имени. Так, лишь после специального анализа XI главы Жития Мефодия можно установить, что его автор осуждал немецких священников за их снисходительное отношение к порокам княжеских дружинников. В ПЖКО эти обвинения выдвинуты открыто. При этом в обоих источниках обвинения мотивируются по-разному. Для автора Пространного Жития Мефодия снисходительность немецких священников связана с их жадностью (поступают так «имениа ради»), для автора Пространного Жития Климента эта снисходительность имеет целью сделать дружинников приверженцами их ложного богословского учения. Очень
49
разным оказывается отношение обоих агиографов к великоморавскому князю Святополку. Отношение автора Пространного Жития Мефодия к Святополку подчеркнуто лояльно, какие-либо выпады по его адресу в повествовании отсутствуют. Напротив, в ПЖКО Святополк выступает как покровитель немецких еретиков и скрытый враг Мефодия — человек низких моральных качеств, не способный воспринять истину христианского учения.
Представляется маловероятным, чтобы Ф. мог подвергнуть Пространное Житие Мефодия столь основательной переработке. Более вероятно, что он нашел подобный текст в своем славянском источнике X в. и лишь обработал его в духе своей литературной манеры. В Житии Наума его неизвестный автор отметил, что писал свой текст, основываясь на рассказах «блаженных отцов» — поселившихся в Болгарии учеников Мефодия Климента и Наума. Именно характером этих рассказов, а также их функцией в славянском источнике и следует, вероятно, объяснять многочисленные различия в том, как освещается один и тот же хронологический период в Пространном Житии Мефодия и в ПЖКО. В славянском источнике Ф. рассказ о деятельности Мефодия играл, по-видимому, роль своеобразного введения к событиям, происходившим после его смерти. Поэтому повествование и сконцентрировано на борьбе Мефодия с его немецкими противниками. Различия в характеристике Святополка объясняются тем, что автор Пространного Жития Мефодия, писавший сразу после его смерти, еще рассчитывал на то, что
50
Святополка удастся склонить на сторону учеников Мефодия и поэтому был подчеркнуто корректен по отношению к нему, а у учеников Мефодия, изгнанных при участии Святополка из Моравии, никаких оснований для такой сдержанности не было, и они могли откровенно рассказывать о подлинных отношениях Мефодия и Святополка. Характерные и для рассказа о Мефодии, и для рассказа о событиях после его смерти резкие выпады против немецких священников и Святополка — также один из аргументов в пользу того, что оба рассказа являлись частями единого повествования.
Сравнительно легко решается вопрос об источнике рассказа Ф. о пребывании Кирилла и Мефодия в Риме. Все отмеченные здесь факты находят соответствие в Пространных Житиях Кирилла (гл. XVII-XVIII) и Мефодия (гл. VI, VIII). Так как в других частях повествования каких-либо следов использования этих житий не обнаруживается, наиболее вероятным представляется, что краткий рассказ, основанный на данных этих житий, составлял своего рода вступительную часть к рассказу источника Ф. о деятельности Мефодия в Моравии и последующей судьбе его учеников.
Наиболее сложным представляется вопрос об источнике первых глав повествования Ф., где агиограф, решительно расходясь с предшествующей традицией, говорит о просвещении Кириллом и Мефодием «болгарской земли» и о создании ими азбуки для перевода Писания на «болгарский язык». Разумеется, есть серьезные основания приписать такое
51
изменение традиции самому Ф., который, конечно, был заинтересован в том, чтобы как можно теснее связать создателей славянской письменности с Болгарией, во главе Церкви которой он сам стоял. Однако принять такую гипотезу мешают некоторые особенности повествования.
Хотя в этих первых главах своего рассказа Ф. последовательно говорит о Кирилле и Мефодии как о людях греческого языка и греческой культуры, как о людях, благодаря которым плоды этой культуры стали доступны для болгарского народа, он ничего не сообщает о связях братьев с Константинополем, хотя в Пространных Житиях Кирилла и Мефодия об этом содержались самые разнообразные сведения. Обративший внимание на эту особенность рассказа Ф. H. Л. Туницкий объяснял ее тем, что тот был сторонником независимости болгарской архиепископии от константинопольского патриархата [1]. Однако следует отметить, что о связи братьев с патриархией в Пространных Житиях Кирилла и Мефодия говорится бегло и мало, основные сведения говорят о связи братьев с византийским императорским двором. Святые выступают в Пространных Житиях прежде всего как исполнители различных распоряжений императора. Вряд ли Ф. мог быть заинтересован в том, чтобы опускать данные такого рода, как и сообщения о том, что именно в Константинополе св. Кирилл обучился «всем... эллинским учениям» у самого патриарха
1. Туницкий H. Л. Св. Климент, епископ Словенский. Его жизнь и просветительская деятельность. Сергиев Посад, 1913. С. 61.
52
Фотия. В связи с этим представляются весьма существенными наблюдения В. Велчева, который отметил как особенность некоторых памятников о Кирилле и Мефодии, созданных в Первом Болгарском царстве, отсутствие в них сведений о связях святых с византийским императорским двором [1]. Действительно, в таком обширном тексте как «Похвальное слово Кириллу и Мефодию» (автор его был хорошо знаком с Пространными Житиями обоих братьев, которые он неоднократно дословно цитирует) вся часть биографии братьев, относящаяся ко времени до их приезда в Рим, освещена очень скупо: сказано об их рождении в Солуни, но в дальнейшем полностью отсутствуют все сведения о пребывании Кирилла в Константинополе и его контактах с императорским двором. Путешествия к арабам и в Хазарию, а затем поездка «в западные страны» (о которой сказано предельно кратко) изображены как плод личной инициативы братьев [2]. Те же особенности характерны и для так называемого «Проложного Жития Кирилла и Мефодия» [3]. Все сказанное дает основания возводить особенности повествования Ф. в его начальной части к особенностям использованного им славянского источника. Тем самым открывается возможность составить о нем достаточно полное представление. Источник этот включал в себя очень краткую
1. Велчев Б. Константин-Кирил и Методий в старобългарската книжнина. Първо Българско царство. София, 1938. С. 109, 116.
2. См. Лавров П. А. Материалы... С. 79-84.
3. Там же. С. 100-101.
53
характеристику деятельности Кирилла и Мефодия до их отъезда в Рим, рассказ об их пребывании в Риме, основанный на текстах Пространных Житий и затем самостоятельное повествование о деятельности Мефодия в Моравии и судьбе его учеников, основанное, по-видимому, на рассказах самого Климента и его сподвижника Наума.
Славянский источник Ф. обрисовывается как весьма своеобразный памятник. Очевидно его несоответствие принятым нормам византийской агиографии (если рассматривать его как попытку создания жития Климента), хотя эти нормы в среде учеников Мефодия были хорошо известны, им, в частности, следовали составители Пространных Житий Константина — Кирилла и Мефодия. Однако это не дает оснований сомневаться в существовании у Ф. подобного источника. Точно так же не соответствует принятым агиографическим нормам и текст так называемого «Первого Жития Наума», восходящий, вероятно, к тому же повествованию, которым воспользовался Ф.
Глава 6. Отношение Феофилакта к славянской письменности и культуре
Все сказанное позволяет с известной степенью убедительности сформулировать вывод, что в сюжетном построении ПЖКО Ф., по-видимому, довольно
54
аккуратно следовал за своим славянским источником. Сам Ф. проявил себя главным образом в литературной обработке использованного материала и в собственном отношении к деятельности первоучителей славянских и ее историческому значению.
Избранный писателем угол зрения определялся тем, что, проведя долгие годы в Болгарии, защищая свою паству от произвола имперских чиновников, Ф. тем не менее не воспринимал этот мир как «свой». Для него он оставался чужим, населенным невежественными и бескультурными людьми. Эти воззрения могут быть проиллюстрированы примерами не только из писем Ф., но и из самого ПЖКО. Но между письмами и житием можно отметить и определенную разницу. Если в письмах недовольство Ф. вызывают самые разные черты образа жизни и поведения болгар, то в ПЖКО диапазон высказываний автора значительно уже. Он характеризует болгар, составлявших паству Климента, как людей с жестокими, суровыми и грубыми сердцами (гл. XXIII), явно следует общепринятому шаблону в изображении народа, ставшего объектом христианской проповеди [1]. Казалось бы, презрение автора-христианина должно было относиться лишь к языческой «составляющей» болгарской культуры — ничего подобного: Ф. говорит и о «грубости» болгарского
1. В «Болгарской Апокрифической летописи», написанной во второй половине XI в., о болгарах-язычниках говорится как о «безбожных» людях, полных «нечестия», ср. Иванов Й. Богомилски книги и легенди. София, 1970. С. 282.
55
языка, и о «грубости» и «тупости» самих болгар (гл. II) и, наконец, о том, что славянские князья сохраняют «варварство натуры» уже после своего обращения (гл. XXVI). Перевод Писания на славянский язык он воспринимал как необходимое опрощение великого подлинника. Так же относился Ф. и к литературной деятельности Климента. О его праздничных «словах» он писал, что они не содержат глубоких и мудрых мыслей, но понятны самому простому болгарину: следует кормить молоком тех, кто не в состоянии принимать твердую пищу. Однако по тону Ф. ясно, что если бы не «тупость» болгар, их лучше было бы приобщать к христианству на греческом языке.
Распространено мнение, согласно которому византийская церковь, в отличие от римской, всячески приветствовала создание литургии на местных языках. Однако непредвзятое рассмотрение вопроса показывает, что в конечном счете византийская церковная политика не была направлена на христианизацию любой ценой — из всех греческих авторов лишь у Иоанна Златоуста, и то с оговорками, можно найти похвалу переводу священных текстов на «варварский» язык [1]. Согласно Житию св. Панкратия Тавроменийского, обращенные этим святым варвары (видимо, славяне, названные в тексте «аварами»)
1.
Вавржинек В. Культурные и церковно-политические предпосылки возникновения славянской литургии // Кирило-Методиевские студии, Кн. 4, 1987. С. 131-132;
Ševčenko I. Missions Seen from Byzantium // The Millenium of the Baptism of Rus'-Ukraine. Ravenna, 1990. P. 12.
56
в миг крещения чудом заговорили по-гречески [1]. Мораль ясна: для византийцев единственным «настоящим» христианством было греческое.
Как же Ф. соединял восхваление славянских патронов Охридской кафедры с защитой интересов византийской Церкви в Болгарии?
Солунские братья выступают в его труде как посланцы культурного византийского мира, действующие в варварской среде. Кирилл у него — знаток как языческой, так и христианской философии. Оба брата — люди, в совершенстве владеющие «эллинским» языком. При таком подходе и сама славянская письменность оказывалась даром византийского мира болгарскому народу, а прославление славянских патронов Охридской кафедры способствовало укреплению связи между Болгарией и Византийской империей. Весьма характерным выражением такой тенденции служит пассаж в XXIII главе ПЖКО: здесь рассказывается о «диких» деревьях, которые росли в Болгарии и на которых не было «благородных» плодов. Согласно Ф., положение изменилось, когда от «греков» были принесены и привиты к этим дичкам «благородные» деревья. Перед нами притча о благотворном воздействии византийского культурного наследия, так как далее говорится о человеческой душе, которая, если питать ее «добрыми» соками, приносит в качестве плода исполнение божественной воли.
1. Веселовский А. Я. Из истории романа и повести // СОРЯС, 1886. Т. 40. С. 90.
57
Как представляется, именно пропаганда таких взглядов образованным греческим клиром Охридской кафедры вызвала полемический отклик болгарского патриота — автора «Солунской легенды»: во-первых, он издевается над высокомерием греков, саркастически доводя их снобизм до абсурда: солуняне в этой легенде убеждают Кирилла, будто все болгары — «человекоядцы». Во-вторых, по словам автора, когда Бог прислал Кириллу с неба славянскую азбуку, он одновременно лишил его всякого знания греческого языка [1].
Разумеется, вмешательство Ф. в текст славянского источника никак не ограничивалось внесением ряда оценочных суждений. Выше уже отмечалось, что он наделил учеников Кирилла и Мефодия, споривших в конце IX в. с франками, взглядами, характерными для византийского богословия конца XI в.
Глава 7. ПЖКО в агиографическом и агиологическом контексте
О возможной трансформации славянского оригинала ПЖКО можно было бы судить более уверенно, если бы лучше были изучены все особенности византийской агиографии соответствующего периода.
1. Лавров Π. А. Материалы по истории возникновения древнейшей славянской письменности. Л., 1930. С. 158-159.
58
В настоящее же время можно высказать лишь некоторые общие соображения.
Конец X в. принес значительные изменения в византийскую агиографию. В течение этого столетия трансформировался сам тип греческого святого. На смену аскетам, пустынникам, странникам и юродивым постепенно приходят рачительные хозяева, почтенные матроны, настоятели монастырей и другие положительные герои [1]. Кульминацией этого развития стала агиографическая реформа Симеона Метафраста. Работавшая под его началом комиссия издала стандартный агиографический цикл, переписав и переработав для этого гигантский объем житий, написанных в предшествующие эпохи. Суть вносившихся Метафрастом корректив состояла, во-первых, в риторизации стиля, а во-вторых, в приглаживании содержания житий. В них почти не оставалось места чудесам и любому нестандартному поведению, какое отличало ранневизантийского святого.
Результатом метафрастовской реформы стало постепенное превращение жития в биографию. В XI в. появляются жития Нила Россанского, Лазаря Галесиота,
1.
Lackner W. Die Geschtalt der Heilige in der byzantinischen Hagiographie des 9. und 10. Jahrhundert // The 17th International Congress of Byzantine Studies. Major Papers. N. Y., 1986. P. 526-530;
Flusin B. L'hagiographie monastique à Byzance au IX et X siècle // Revue bénédictine, vol. 103, 1993. P. 47-49;
Kazhdan. A Hermitic, Cenobitic and Secular Ideals in Byzantine Hagiography of the Ninth Through the Twelfth Centuries // Greek Orthodox Theological Review, vol. 20, 1985. P. 480-483.
59
Симеона Нового Богослова и др., представляющие собой очень большие по объему, обстоятельные панегирические жизнеописания религиозных деятелей, почти лишенные элементов сказочности и делающие упор на церковно-организаторскую активность героев. Именно в этом ряду находится и ПЖКО. Хотя ее герой живет в другую эпоху и в другом государстве, Ф. стилизовал его по константинопольской моде своего времени: его Климент трудится на социальном поприще, легко находит общий язык со светской властью (тесные отношения с императором — отличительная черта еще одного византийского святого этого же периода — Кирилла Филеота) и почти не творит чудес.
Впрочем, ПЖКО обладает и важным отличием от вышеперечисленных житий-биографий: все они написаны простым, доступным языком и повествуют о жизни людей, памятных как автору, так и первым читателям, как правило, монахам того монастыря, где игуменствовал святой. Что же касается ПЖКО, то оно написано невероятно изысканным стилем, насыщено риторикой и литературными аллюзиями и совершенно не рассчитано не только на славянскую паству, но даже и на греческое духовенство Охрида. Так же как и со всеми остальными произведениями Ф., настоящей читательской аудиторией ПЖКО были константинопольские интеллектуалы. Агиография отнюдь не представлялась им материалом, не подходящим для литературной игры: достаточно сказать, что учитель Ф. Михаил Пселл написал свою версию жития св. Авксентия, снабдив
60
этого святого чертами собственной биографии [1]. Быть может, этот упор на автобиографизм дал себя знать и в ПЖКО, например, там, где автор признается, что даже маленькие бытовые неустройства отвлекают от мыслей о божественном (гл. XVI, ср. прим. 7). Да и в целом главный герой жития напоминал автору его самого — ведь и Ф. считал себя «учителем болгар» [2]. Отметим, что ПЖКО лишено важных черт, обязательных для жития: в нем нет ни похвал родине святого, ни описания его детства и родителей, ни ранних признаков святости — даже если таких сведений не было в источниках Ф., он вполне мог бы все это описать в туманных выспренних словах, как поступали многие агиографы. Но Ф. начинает повествование о жизни Климента практически с ее середины.
Не следует удивляться тому, что Ф., византийский эрудит, презиравший все славянское, взялся писать житие славянского святого. Это может показаться удивительным, лишь если рассматривать средневековую культуру с позиций современного национализма. Хотя византийские греки и гордились своим вкладом в христианство, они ничуть не меньше гордились тем, сколь многие народы оказались
1. Kazhdan A. Hagiographical Notes // Byzantion, vol. 53, 1983. P. 546-556.
2. См.: Маслев С. Произведения на Теофилакт Охридски... Часть 1. Проучвания върху някои произведения на Теофилакт Охридски [Гръцки извори за българската история, т. 9]. София, 1974. С. 80-81.
61
охвачены правдой их религии. В византийском синаксаре можно встретить готов, грузин, коптов, евреев и представителей других культур. Из славян греки признавали святость Ивана Рыльского, Стефана Немани, Антония Печерского, Феодосия Тырновского и др. [1] Правда, если говорить о реально сохранившихся текстах, то в нашем распоряжении окажется очень мало оригинальных византийских житий славянских святых — помимо ПЖКО и краткого жития Климента, написанного Хоматианом (см. ниже), лишь жития Наума Охридского [2] и Ромила Видинского [3]. Подобно тому как Ф., оказавшись в Охриде, написал житие охридского святого, точно так же через сто лет после него другой имперский представитель в болгарских землях, Георгий Скилица, назначенный наместником в Софии, написал житие Ивана Рыльского.
Ф., независимо от своего культурного снобизма, остро ощущал себя предстателем за ту церковную территорию, которую возглавлял. Он яростно боролся против ущемления прав местного населения со стороны столичных чиновников [4], но еще более
1. Dujčev I. Slawische Heilige in der byzantinischen Hagiographie // Südost-Forschungen, Bd. 19, 1960. S. 80-85.
2. Дуйчев И. Пространно гръцко житие и служба на Наум Охридски // Константин-Кирил Философ. София, 1969. С. 71-78. Ср. ниже, с. 282-283.
3. Subsidia hagiographica, vol. 51, 1971. P. 169-200.
4. Оболенский Д. Феофилакт Охридский // Он же. Византийское содружество наций. Шесть «византийских портретов. М., 1998. С. 438-443; 457-458.
62
страстно отстаивал привилегии подчиненных ему епархий [1]. ПЖКО было им также написано в рамках деятельности по повышению статуса своей кафедры. С той же целью Ф. создал текст церковного гимна в честь Климента Охридского [2].
В рамках той же деятельности Ф. написал и другое агиографическое произведение — житие Тивериупольских Мучеников, пострадавших на территории Охридского диоцеза, в городе Брегальница [3]. В недавнее время был опубликован агиографический цикл, также свидетельствующий, как Охридская епархия работала над своим престижем. Святой мученик Эразм, согласно древнейшей легенде, проповедовал христианство в Сирмии, подвергся там тюремному заключению, затем переправился в Италию и был убит в городе Формия. Таким образом, изначально Охрид в житии Эразма не фигурировал. Впервые он появляется там в XI в. При этом Иоанн Гаэтский, автор латинских «Деяний Эразма», прямо указывает на противоречие в своих
1. Mullett M. Patronage in Action: The Problems of an Eleventh-Century Bishop // Church and People in Byzantium, ed. R. Morris. Birmingham, 1986. P. 140-143.
2. H., C. 148-150, 162-164.
3. Авторство этого жития не вызвало такой бурной дискуссии, как авторство ПЖКО. Лишь П. Готье поставил под сомнение его принадлежность Ф. (G., Р. 20-23), а Снегаров занял колеблющуюся позицию (Snegarov J. Les sources... P. 105-106). Это логично, ибо нет никаких сомнений в принадлежности обоих текстов одному и тому же автору.
63
источниках [1]. Дело в том, что греческая агиографическая традиция «вернула» Эразма из Италии обратно в Иллирик и «убила» его в Охриде, в неотождествляемом месте, которое названо Χερμελία τῆς Ἀχριδῶν [2]. Быть может, речь шла о месте, расположенном в 5 км к северо-западу от Охрида, которое теперь носит название «Свети Эразмо» [3]. Видимо, новый поворот в легенду был внесен греческими архиепископами Охрида, хотя нельзя с уверенностью говорить об авторстве именно Ф. Во всяком случае, в диаконнике церкви Св. Софии в Охриде святые Эразм, Кирилл и Климент изображены рядом, как небесные покровители епархии [4].
Особого обсуждения заслуживает вопрос, в какой мере ПЖКО было известно в болгарском обществе и в какой мере оно оказало воздействие на формирование болгарской традиции о Кирилле и Мефодии и их учениках.
Единственный возможный след такого воздействия может быть обнаружен в таком болгарском памятнике XIII в., как «Успение Кирилла» [5]. Здесь говорится о том, что в Риме перед смертью Кирилл
1. Desantis G. Il culto di s. Erasmo fra Oriente e Occidente // Vetera Christianorum, vol. 29, 1992. P. 292-295.
2. Desantis G. Gli Atti greci di S. Erasmo // Vetera Christianorum, vol. 25, 1988. P. 496-497.
3. Desantis G. Il culto... P. 293.
4. Ibid., P. 295.
5. О нем см. Флоря Б. H. К вопросу о датировке «Успения» Кирилла // Советское славяноведение, 1986, № 6.
64
«призвавь оученика своего, иже бысть епископь в Ликии, Савву и Аггелара, Горазда, Наума и сихь оувещавь о православней вере [1].
Так как имена этих учеников Кирилла из всех известных нам ранее источников приводятся только в ПЖКО (глава III и другие), то естественно предположение о знакомстве автора «Успения» с этим произведением. Такое предположение неоднократно высказывалось в научной литературе [2]. Однако принятие такого предположения приводит к ряду трудностей. Нет сомнений, что автор «Успения» был болгарским патриотом, стремившимся связать деятельность Кирилла и Мефодия со своей страной. Именно под его пером в кирилло-мефодиевской традиции появились утверждения, что Кирилл «родом съи блгаринь», что он проповедовал христианскую веру славянам на Брегальнице и написал для них «книгы словенским языком» [3]. Если бы он был знаком с легендой Ф., то он вряд ли прошел бы мимо содержавшихся в начальной части этого памятника утверждений о христианской проповеди Кирилла и Мефодия в Болгарии и о создании ими славянской азбуки и перевода Священного Писания, когда они столкнулись с трудностями, пытаясь разъяснять болгарам христианское учение. Представляется поэтому более вероятным, что имена учеников Кирилла и Мефодия автор
1. Лавров П. А. Материалы... С. 157.
2. См., например, Magnae Moraviae fontes historici. T. II. Brno, 1967. S. 251.
3. Лавров П. А. Материалы... С. 154-155.
65
«Успения» заимствовал из какого-либо иного источника (например, из синодика), а ПЖКО, написанное Ф., и ему осталось неизвестным.