Судьбы Кирилло-Мефодиевской традиции после Кирилла и Мефодия
Борис Флоря, Анатолий Турилов, Сергей Иванов

 

РАЗДЕЛ ВТОРОЙ. ПЕРЕВОДЫ И КОММЕНТАРИИ

 

I. ПРОСТРАННОЕ ЖИТИЕ КЛИМЕНТА ОХРИДСКОГО

 

- Введение, перевод  (С. А. Иванов)  (163)

- Комментарии  (С. А. Иванов, Б. Н. Флоря)  (212)

 

 

Введение, перевод, комментарии

 

Настоящий перевод осуществляется с греческого текста, изданного в книге: Туницкий Н. Л. Материалы для истории, жизни и деятельности учеников свв. Кирилла и Мефодия. Сергиев Посад, 1918, повторенного в: Милев А. Гръцките жития на Климент Охридски. София, 1966. Лишь в отдельных случаях учитывались чтения, предлагаемые в новых изданиях К. Нихоритиса (Атонската книжовна школа... С. 195-216) и И. Илиева (Balcanoslavica, 1995). Разбивка на главы проведена Туницким. Библейские цитаты раскрыты Туницким, с добавлениями Илиева. В процессе перевода ставилась задача,

 

 

164

 

во-первых, предложить читателю текст на современном русском языке (русский перевод Туницкого звучит сегодня архаично), а во-вторых, использовать достижения современной эллинистики. В тексте в квадратных скобках даются слова, отсутствующие в оригинале, но необходимые для связности русского текста.

 

 

Жизнь и житие, исповедание и частичное изложение чудес во святых отца нашего Климента, епископа болгар, составленное святейшим и приснопамятным архиепископом Первой Юстинианы и всей Болгарии, господином Феофилактом, служившим в Константинополе магистром риторов. Благослови, Отче!

 

 

            I. «Пойдите сюда, дети, послушайте меня» (Пс. 33, 2). «Придите, я поведаю вам, боящиеся Бога» (Пс. 65, 16), «чтобы знал род другой — сыновья, которые родятся» (Пс. 77, 6), и «народ созидаемый чтобы восхвалил Господа» (Пс. 101, 19). Так говорил Давид, так повторяем сегодня вслед за ним и мы. Надобно, как мы думаем, воспевать Божье величие постоянно и для всех не потому только, что «разум Его неизмерим» (Пс. 146, 5) (сколько бы мы ни провозгласили и ни перечислили, все равно останется без счета), но чтобы самые ленивые, те, которые дремлют, когда надо делать добро, от нашего глаголания о величии Божьих чудес — пробудились бы. Ведь многие думают, будто наши времена уступают

 

 

165

 

древним, будто лишь давние годы воссияли чудесами и украсились житием мужей, живших хоть и во плоти, но почти бесплотно, и будто ничего подобного не даровал Бог нашему поколению. Потому-то они прискорбным образом и отлынивают от добродетельной жизни, словно нынешняя человеческая природа ее не приемлет. Мнение этих людей ошибочно и крайне неосновательно: ведь суть природы человеческой остается прежней и не меняется. И в наши времена «Господь оставил себе» весьма многих мужей, которые, «не преклонив колен» (3 Цар. 19, 18) ни перед чем из того, что тянет нас вниз, просияли светом своей жизни для славы Отца небесного. «Следуя истинному слову жизни, они стали светилами для мира» (Фил. 2, 15-16). [1]

 

Точно так же и Болгарскую землю просветили в недавние времена [2] блаженные отцы и учители, просиявшие наставлениями и чудесами и ставшие хорошими помощниками Богу равно житием своим и словом. Молюсь я, чтобы удалось мне занести на скрижали все их житие — впрочем, оно все равно превыше слов. Но если хоть малую толику удастся мне изложить, то тем самым будет засвидетельствовано Божье человеколюбие и милость, что пребывает с нами и пребудут «во все дни до конца» (Мф. 28, 20), как обещано. И покажу я всем людям, что не природа наша меняется, но по своей воле сворачиваем мы с пути.

 

 

            II. Извольте же узнать, что это были за святые отцы. Мефодий, украшавший собою Паннонскую епархию [1] и бывший архиепископом Моравии [1],

 

 

166

 

и Кирилл, весьма преуспевший в языческой философии, а еще более — в христианской [2]. Воистину, был он знатоком природы всего сущего, а наипаче того Единосущного, через Которого все обрело свое существование, выйдя «из неявляемого» (Евр. 11, 3). Эти мужи, приняв в себя Бога благодаря чистоте своего жития, восприяв животом страх Божий и стремясь породить дух спасительный, в совершенстве овладели учительным словом, произносимым на эллинском языке. Многих пленили они цепью своей мудрости.

 

Эти-то святые мужи сочли для себя величайшим укором, что словенский, то есть болгарский, народ [3] не может уразуметь Писания, созданного на эллинском наречии. То, что светоч Писания не возожжен еще в неприютной Болгарской земле, стало для них причиной безутешного горя. Они страдали, негодовали, и жизнь была им немила. Что же они предпринимают? Обращают взоры к Утешителю, чьим первым даром стали языки, прибегают к помощи Бога-Слова и просят у него милости: помочь изобрести буквы, соответствующие причудливому болгарскому наречию [4] и дать им силы на то, чтобы перевести Божественное Писание на язык этого народа. Постоянно предаваясь напряженному посту, усердной молитве, а также изнурению тела и сокрушению и смирению души, они достигли желаемого. «Ибо близок Господь, — сказано, — ко всем, взывающим к нему по правде» (Пс. 144, 18), и «когда ты еще говоришь, Он скажет: вот Я пришел» (Ис. 58, 9)», ибо «Бог приближающийся — Я» (Иер. 23, 23).

 

 

167

 

Нашли и эти мужи благодать Духа, «как утро готовое» (Ос. 6, 3), и «свет разума взошел для праведных» (Пс. 96, 11. 111, 4), и вселившаяся в них радость отогнала прежнюю их печаль.

 

Сподобившись этой вожделенной благодати, они изобретают словенские буквы, переводят богодухновенное Писание с эллинского языка на болгарский и усердно передают самым способным из учеников Божественное учение: многие пили из сего источника учительного, лучшими же из них, корифеями этого хора, были Горазд, Климент, Наум, Ангеларий и Савва [5].

 

 

            III. Так как они знали, как Павел донес до апостолов благовествование, они отправились в Рим, дабы явить блаженнейшему папе свое творение — перевод Писания. Путешествие удалось им, и спешили они не напрасно. Адриан, украшавший тогда собою апостольский престол [1], узнав об их приходе, обрадовался великою радостию: слава святых потрясла его подобно издали заслышанному грому, и он страстно желал узреть молонью их благодати. Он испытывал по отношению к божественным мужам то же, что Моисей по отношению к Богу, ибо хотел, чтобы явлен был ему желанный лик и чтобы мог «он видеть разумно» (Исх. 33, 23. 13). Не в силах сдержаться, он взял с собой всех иереев и случившихся рядом архиереев и вышел навстречу святым. Перед ним, согласно обычаю, несли знамение Креста, свет ламбад словно олицетворял ликование счастья, но можно сказать, что заодно воплощал он и светлость чествуемых мужей. Желая прославить их, «Господь,

 

 

168

 

во святых прославляемый» (2 Фес. 1, 10), сподобил их свершением множества чудес в момент их вступления в Рим [2].

 

Когда дела их открылись папе и он увидел перевод Писания на словенский язык — истинное порождение апостольской души и духовной благодати, — он не мог совладать со своим ликованием: он благословлял мужей, называл их всякими превосходными эпитетами, как то: «отцами», «возлюбленными чадами», «его радостию», «венцом веры, славы и добра», «короной Церкви». Что же он делал сверх того? Взяв переведенные книги, он доставил их в Божий жертвенник, посвятив их Богу, словно священное приношение, и показав, что «такими жертвами — плодом словесным благоугождается Бог» (Евр. 13, 15-16) и что Он воспринимает такие плоды, «в воню благоухания» (Еф. 5, 2). Что может быть приятнее для Бога-Слова, чем слово, освобождающее от бессловесности Его словесных овец? Ведь подобное всегда радуется подобному. По всем церквам он известил об этих апостольских мужах, сообщая, что они взялись за труд, равный Павлову, и пообещали принести Богу совершенное и святое подношение — «жертву народов» (Рим. 15, 16).

 

 

            IV. Среди последовавших за святыми были те, про кого учители засвидетельствовали достаточное владение словенской грамотой, а также благочестие в жизни. Некоторых папа посвятил в сан пресвитера, других — в диаконы, а иных в иподиаконы [1]. Самого же великого Мефодия он рукоположил епископом Моравии Паннонской [2], хотя тот и пытался

 

 

169

 

много раз избежать этого или уклониться [3]. Папа счел, что было бы несправедливо, если тот, кто свершил столь великое дело, был бы обойден столь же великим прозванием, точно так же, как несправедливо даровать этот сан тому, кто вовсе не свершает никаких дел. Ведь иной является епископом по своим делам и достоинству, но остается скрыт среди мирян и, будучи «светильником, полагается под одр» (Лук. 8, 16) безвестности. Итак, Римский архипастырь почтил Мефодия саном епископским, вернее, при посредстве Мефодия почтил самый этот сан.

 

 

            V. А Кирилла, истинного философа, великий первосвященник пригласил в святая святых, чтобы он отслужил литургию внутри истинной скинии и чтобы приобщился божественных духовных тайн и причастился из нового потира [1].

 

Ему затем отпущено было время оставаться во плоти, чтобы он закончил обретение письмен и перевод Писания, а когда он выполнил таким образом Божью волю, Бог, «научивший его всеведению» (Пс. 93, 10), прибрал его к Себе. Заранее предвидя собственную кончину, Кирилл облачался в монашескую схиму. Он и раньше этого желал, но уклонялся из-за смиренномудрия своего, считая этот подвиг Чем-то великим и превосходящим его силы. Проведя в этом состоянии десять дней [2], он присоединил свет к свету и переселился на небеса, где пребывает Христос, покинул он эту «долину слез» (Пс. 83, 7), это обиталище тьмы, этот «ил тинистый» Шс. 93, 3), короче говоря, — здешнюю юдоль,

 

 

170

 

и вручил он свою душу Богу всех духов, а его бренное тело, которое вкусило добровольной смерти еще прежде смерти телесной, святой папа и весь клир, почтив гимнами, упокоили в храме Климента, того самого Климента, который был спутником Петра, первоверховного апостола, и подчинил языческую мудрость — Христовой, будто служанку — госпоже. И принял любомудр любомудра, великий наставник принял того, кто придал звучание слову, к наставнику язычников приселился тот, кто возжег для язычников свет знания. Бог при помощи знамений засвидетельствовал, что Кирилла на небесах ожидает слава, и сделал видимые явления вестниками невидимых: ведь даже бесноватые, приходя ко гробу, обретали исцеление, и во многих других болезнях благодать Святого Духа сделалась бичом изгоняющим: стоило кому-либо или подойти к гробнице, или призвать имя сего богоносного отца — и степень ослабления его страданий тотчас обнаруживала силу его веры. Посему Кирилл постоянно пребывал на устах у римлян, а еще более — в их душах, так что его чудотворения были основанием его славы, слава вела к еще большему почитанию, а почитание укрепляло славу Божию.

 

Вот как кончина добавила Кириллу почитания и от божественного папы, и от Бога. Что же касается Мефодия, то он, потеряв сотоварища и спутника, брата, родного ему во всем, как по плоти, так и в Господе, потрясен был скорбью в сердце своем, переживая это по-человечески и будучи во власти своей привычки к брату. Но с другой стороны, он не только

 

 

171

 

не меньше, но еще и больше утешался, уповая на Кирилла как на помощника в деле обучения. Он надеялся, что, освободившись от плоти, тот стал ближе к Богу, и потому еще действеннее будут его просьбы о заступничестве.

 

 

            VI. А когда пришло время Мефодию отправляться в Паннонию и принять наконец епископство в этой стране [1], он обнял могилу брата. Часто призывая милое имя Кирилла и оплакивая свое телесное одиночество, призывая в то же время на помощь первородную длань, он пустился в путь вместе с учениками. Когда он прибыл в Моравию, он стал истинным епископом, проявив такие качества, какие в епископском образе хотел видеть Павел. Превосходя всех в учительстве, он не стал зарывать свой талант в землю, не стал скрывать благодать духовного дара и не сделал власть началом роскоши, но со всеми делился благом. Он восходил, подобно словесному солнцу, и в том, чтобы раздавать, и в щедрости не уступал евангельской раздаче хлебов. Разве мог тот, кто и до своего епископства так склонен был к слову учительскому, теперь, не подвергаясь опасности из-за этого, когда ему было доверено это Дело, когда он принял залог и помнил: «Горе мне, если не благовествую», — разве мог он не приняться за обучение, не увлечься, не обучать вседневно божественному Писанию, которое было для него «слаще медовых сот» (Пс. 18, 11; 118, 103)? Кроме того, он каждый день неустанно наставлял в Божественных заповедях тогдашнего князя Моравии Растислава [2], приводя его душу в согласие с Божьим велением.

 

 

172

 

Воспитывал он и правителя всей Паннонии, которого звали Коцел [3], заповедуя ему «пригвождаться страхом Господним» (Пс. 118, 120) и так уклоняться от всяческого зла, сдерживая и обуздывая себя страхом, словно поводьем.

 

 

            VII. Равным образом и Болгарского князя Бориса [1], который правил во времена ромейского императора Михаила [2], — и его Мефодий еще раньше сделал своим духовным чадом и привлек его к своему языку, во всех отношениях прекрасному, — и в это время он сполна одарял его словесными благодеяниями. А был этот Борис и вообще мыслей правильных, был он восприимчив к добру, от него и болгарский народ был почтен божественным крещением и стал христианским [3]. Когда святые — я имею в виду Кирилла и Мефодия, — видя, сколь многочисленны верующие и сколько чад родилось у Бога при посредстве «воды и Духа» (Иоан. 3, 5), а теперь нуждаются в духовной пище, — изобрели буквы, о которых мы упомянули раньше, и создали перевод Писания на болгарском [4], дабы новорожденные чада Божии имели бы в достатке и Божьей пищи, чтобы духовно росли «в меру возраста Христова» (Еф. 4, 13). Так народ болгарский отложился от скифского заблуждения и познал истинную и прямую дорогу — Христа. Он, пусть поздно, в одиннадцатом или двенадцатом часу, но вошел в Божий вертоград по милости Призвавшего. Призвание же этого племени свершилось в лето от сотворения мира шесть тысяч [триста] семьдесят седьмое [5].

 

 

173

 

            VIII. Великий Мефодий [1] не переставал всячески наставлять князей, то постоянно направляя к праведной жизни, то утверждая истинную церковную догму наподобие подлинной царской монеты и запечатляя ее в душах цельно и нерушимо [2]. А ведь были, были и тогда люди, которые чеканили фальшивую монету и изменяли те определения, что утверждены были в церкви Божией нашими отцами. Многие претерпели ущерб для своей души от той порчи, которую вносили франки [3], утверждавшие, будто Сын рожден от Отца, а Дух исходит от Сына [4]. Святой же [Мефодий] давал им отпор, иногда при помощи слова Господня, а иногда пользуясь святоотеческим преданием. И «всякое превозношение» их, «восстающее против познания Божия», [он опровергал], и многих «пленил в послушание Христу» (2 Кор. 10, 5), приведя от ошибочной веры к правильной и безупречной, превратив «из ничтожных в драгоценных» и благодаря этому став и прозвавшись «устами Бога» (Иер. 15, 19). От этого каждый день приносил умножение числа верующих, «и слово Божие росло», — мы ведь знаем, что именно так выразился Лука (Деян. 6, 7) об учении апостольском, а если хочешь [вместе со] мной [вспомнить] другое древнее речение, «дом Давидов все усиливался, а дом Саулов ослабевал» (Цар. 3, 1), каждодневно отступая.

 

А шайка еретиков, побежденная силою слова и правдою, творила то, на что только и была способна, а вернее, на что науськивал их «отец их, человекоубийца от начала» (Иоан. 8, 44), который

 

 

174

 

кичился своей зловредностью. Они изводили святого тысячами пакостей и искушений: так, они путем обмана обвели вокруг пальца Святополка, который стал править Моравией после Растислава [5]. Ведь он был человеком грубым и не имевшим даже понятия о добре — вот они и подчинили его целиком своему учению. Будучи рабом женских ласк, погрязшим в пучине грязных совокуплений, — кому бы мог он вверить свои помышления: им ли, широко отворившим ему врата страстей, или Мефодию, обличавшему душегубительную горечь всякого наслаждения? [6] [Некогда] пресловутый Евномий, зачинатель ереси аномеев, измыслил [способ], как привлечь множество последователей — [теперь] то же самое выдумало франкское безрассудство. Я имею в виду, что они легко прощали грешникам все, без труда и без стараний [со стороны грешников], а лишь только при одном условии: согласиться с их догмами. Они разрешали вести грязную жизнь — только бы от этого была польза их ложному учению. Это похоже на то, как если бы какие-нибудь люди обменялись имуществом, и одни получили бы гноище, а другие грязь, и обе стороны были бы достойны тех богатств, которые дала им эта сделка, в которой товар мерзок, а плата отвратительна [7].

 

И вот, совращенный ими, во всем ему потакавшими, Святополк совершенно не обращал внимания на слова Мефодия, напротив, относился к нему как к врагу — сказано ведь, что «благочестие есть срам для грешника» (Сирах 1, 25). Разве говорил великий [Мефодий] князю хоть что-нибудь приятное?

 

 

175

 

Разве не угрожал он ему самыми тяжкими карами? С одной стороны, он излагал ему истинную веру в соответствии с Божественным Писанием, наказывая внимать ему, поскольку оно дает жизнь и является источником спасения. Ведь и Господь учил, что «в исследовании Писания заключена жизнь» (Иоан. 5, 39), и Исайя велит нам «черпать воду» не из болота ересей, но «из источников спасения» (Ис. 12, 3). С другой же стороны, Мефодий стращал Святополка тем, что если тот присоединится к еретикам, то погубит и себя, и всех своих подданных, сделавшись доступной и легкой добычей для врагов. Ведь нечестие цветет недолго и само разрушается с течением времени, дабы благочестивые не научились порочности. Так и случится, предсказывал Мефодий, с князем после кончины святого — и произошло все согласно его предсказаниям.

 

В самом деле, пока Мефодий был жив, князь не обнаруживал дурных наклонностей своего сердца, василиск еще таился, взращиваемый в аспидовом яйце (ср. Ис. 59, 5). Со своей стороны, и [божественное] правосудие не дало еще воли своему бичу, но, держа лук натянутым, а меч обнаженным, не посылало еще стрелы в сердце врага и не укрепило руку для удара. Когда же святого не стало, то все зло проявилось, не пряча более своего непотребства ни за запоной, ни за личиной, но бесстыдно [выставляя его], как подобает блуднице. Когда князь воздвиг гонение на православных — тогда и Бог не замедлил наказать его. Но об этом позднее [8].

 

 

176

 

            IX. Правившему тогда князю Мефодий объявил, что умрет через три дня [1]. Я думаю, что он сделал это предсказание подтверждением истинности своих многочисленных ему наставлений. Ведь предсказание, сбывшись, обличало в нем пророка, удостоившегося от Св. Духа дара предвидеть будущее и тем самым становилось очевидным, что и учение, им преподанное, является духовным и боговдохновенным.

 

Призвав учеников своих, в подражание Павлу, а вернее — моему Иисусу, он обратился к ним с утешениями и укрепил словом. Он отписал своим [духовным] детям прекрасное наследство, которое было достойно трудов, предпринятых им ради стяжания столь великого богатства. Вы хотите поскорее узнать, что это было за наследство? «Слово Божие, вожделенное больше золота и каменья многоценного» (Пс. 18, 11), а также «премудрость, которую лучше покупать, чем сокровища золота и серебра» (Притчи 3, 14). Он сказал: «Вы знаете, любезные мои, что еретики сильны на злое. Они "искажают слово Божье" (Кор. 4, 2) и всячески пытаются напоить своих близких [водой] илистой и взбаламученной. Используют же они и приводят в действие два рычага: убеждение и резкость, первое для более простодушных, второе — для более робких. Надеюсь и молюсь о том, чтобы ваши души были надежно защищены с обеих сторон. Да не совратит вас "убедительность слов", да не "увлечет пустое обольщение" (Колос. 2, 4. 8). Ведь вы утвердились "на камне" апостольского исповедания и учения, на

 

 

177

 

камне сем "утверждена церковь", "и врата ада ее не одолеют" (Мф. 16, 18). "Ибо верен Обещавший" (Евр. 10, 23), и да не сотрясутся твердыни сердец ваших ни от какого страха. Вы знаете: "не бойтесь от высоты дня" (Пс. 55, 3-4) "и не бойтесь убивающих тело, души же не могущих погубить" (Мф. 10, 28). Наипаче же укрепляйте других в том, чтобы берегли они тот залог, что получили мы от апостолов и от живших во времена отцов. Его спросят с нас в день воздаяния. Вот я сказал вам и сделал вас через сказанное ответственными за грех. [Христос] говорит: "Если бы Я не пришел и не сказал им, они греха не имели бы" (Иоан. 15, 22), "Чист я от крови" вашей, "ибо я не упускал говорить с вами" (Деян. 20, 26-27), но, согласно Иезекиилю (ср. Иезек. 3, 17; 33, 6-7), бодрствовал на посту, как страж. "Смотрите, как осторожно вы должны ходить, не как немудрые, но как мудрые" (Еф. 5, 15). Со всем тщанием блюдите сердца, как ваши собственные, так и братьев ваших, "ведь посреди сетей будете проходить и по вершинам городских стен будете шествовать" (Сирах 9, 18), ибо после моей смерти "войдут меж вас волки лютые, не щадящие стада" (Деян. 20, 29-30), дабы обманом увлечь за собой народ. Противостаньте им, крепкие в вере. Так заповедует вам через меня Павел. Всевышний Бог: и Отец, и Сын, рожденный предвечно и бесстрастно, и Святой Дух, исходящий от Отца, "наставит вас на всякую истину" (Иоан. 16, 13) и непорочными представит вас "в похвалу мою в день Христов"» (Фил. 2, 16) [2].

 

 

178

 

Сказав это и более того, он предал свою душу ангелам, «охранявшим его и оберегавшим на всех путях» (Пс. 90, 11). Это случилось, когда он отправлял свое архиерейство 24-й год [3] в великом «труде и изнурении» (2 Кор. 11, 27), стяжая спасение не только для одного себя, но и для других. Ведь он заботился не только о себе, но и о многих — чтобы другие спаслись. И днем и ночью он жил лишь для одного — того, что было полезно другим. Об этом свидетельствует и большое количество пресвитеров, диаконов и иподиаконов, коих две сотни оставил он, умирая, в пределах своей церковной епархии [4]. Как нам прикинуть, сколь много было мирян, если таково было число клириков! Первенствовал среди них Горазд, о котором мы уже рассказывали выше как об одном из главных учеников Мефодия. Его-то сам святой и провозгласил архиепископом Моравии за несколько дней до кончины [5].

 

 

            X. Но многодерзкая орава еретиков не могла стерпеть, чтобы Мефодий и после смерти являлся для них живым противником. Они говорили: «Придите, свершим насилие» над Гораздом «и уловим его коварством, потому что не подобна нам жизнь его и отличны пути его и поносит нам грехи» (Прем. Сол. 2, 6, 10, 12, 15) и если ему будет позволено жить, то Мефодий окажется для нас воскресшим.

 

И вот они отрешают его от епископской власти и возводят на кафедру, а вернее — кафедру низводят до некоего Вихинга [1], допьяна напившегося неразбавленным вином ереси и готового напоить им других — его за это еще Мефодий своей анафемой

 

 

179

 

предал Сатане, заодно с шайкой тех, кто безумствовал вместе с ним [2]. О, труды и подвиги Мефодиевы! О Троица, сливаемая в своих личных свойствах! Насколько [этот престол] был знаменит и отличен из многих благодаря Мефодию, настолько же он опустился в бездну бесславия из-за Вихинга.

 

Так, незаконно, он захватил не причитавшееся ему епископство [3], «сам собою присвоив честь» (Евр. 5, 4), «совершив хищение» (Фил. 2, 6), а «призванного от Бога» (Евр. 5, 4) изгнал путем насилия «рукою грешника» (Пс. 9, 36). Ересь подняла голову и стала глумиться над правоверным сонмом Мефодиевых учеников. [Недруги] стали буйствовать и восставать против верных, говоря: «Почему вы по-прежнему благосклоннее относитесь к словам Мефодия, "смердящим и мертвым" (Григ. Нис. Евн. 3, 5, 61), вместо того чтобы присоединиться к здравствующему архиепископу и признать, что Сын рожден от Отца, а Дух исходит от Сына?» [4]

 

А те отвечали устами Горазда и Климента: «Мефодий по-прежнему жив. Об этом мы доподлинно узнали от Господа, который, во-первых, говорил, что "верующий в Меня, если и умрет, будет жить" (Иоан. 11, 25), а во-вторых, учил, что "Бог, называющий себя Богом Авраама, Исаака и Иакова, не есть Бог мертвых, но живых" (Мф. 22, 32). В чем же наш грех, если мы считаем учителем того, кто жив в Возе, кто духовно среди нас присутствует, и беседует, и укрепляет против вас? Поскольку мы и сейчас полагаем, что ваша новая вера не засвидетельствована нигде в Писании и не создана святыми

 

 

180

 

отцами, мы боимся заслужить анафему, ведь Павел ясно говорит: "Кто благовестит вам вопреки тому, что вы приняли, да будет анафема" (Гал. 1, 9). Что же касается нас, то мы веруем в Дух Сына, поскольку он есть Дух "жизни и истины" (Иоан. 14, 6), каковым и является Сын, а также в Духа как ум Христов (ср. 1 Кор. 2, 16), однако нас никто не учил и не научит, что он исходит от Сына. Мы "не отречемся от веры" и не "будем хуже неверных" (1 Тим. 5, 8). Нет, клянемся святой благодатью Св. Духа! Мы уверовали в то, что Дух исходит от Отца, что Он, родивший Сына, является причиной и источником Духа. Веруем, что Дух присущ и Сыну и постоянно через Него доставляется достойным. Но одно дело "исходить", а другое "доставляться". Первое выражает способ возникновения Духа: подобно тому, как Сын происходит от Отца по рождению, так Дух — по исхождению. "Доставляться" же не разъясняет способ существования, но лишь указует на обогащение и раздачу [6?].

 

Насколько возможно, поясним сказанное примером. Представим себе, что некий царь извлекает из своей сокровищницы огромное богатство, а его сын, наследник этих богатств, владеет ими и раздает тем, кто ему угоден. В этом примере царь — это Отец, богатство — Дух, извлекаемый из несказанных сокровищниц Отца, царский сын — это Сын, Которому принадлежит и через Которого доставляется Дух· Глядите! Дух не исходит от Сына, но, как мы видим, доставляется через Сына. Если же тебя смущает то обстоятельство, что Сын "дунул" на апостолов

 

 

181

 

со словами "Приимите Дух Свят" (Иоан. 20, 22), то это значит, что ты грубо толкуешь евангельские слова. Он дал апостолам один из даров Духа, а именно "дар отпущения грехов" (Иоанн 20, 23), как это следует из дальнейшего. Ведь и Исайя любил называть дуновениями действия Духа (ср. Ис. 11, 2; 26, 18; 29, 10 и др. ). Но тогда Он не даровал ученикам сам Дух. Ясно, что если бы он тогда наделил их Духом, то его нисхождение в Пятидесятницу оказалось бы вообще излишним. Если же оно не было излишним, стало быть, тогда сошел другой дух. Но какой? Церковь ясно проповедует, что есть один Дух. Если их два, тогда который из них не святой? Если святым был тот, что через дуновение, и Господь передал тогда именно его, а не просто один из даров Духа, то ясно, что Дух, сошедший в Пятидесятницу, не свят. Но "на головы ваши пусть обратится эта хула!" (Неем. 4, 5; Пс. 7, 17). Признавая два начала: для Сына — Отца, а для Духа — Сына, вы безумствуете манихейским безумием.

 

Для нас же Бог един, и все начала исходят от него: Отец и для Сына — Отец, и для Духа — источник. Точно так же Солнце есть единственное начало и для лучей, и для блеска, и для тепла. Итак, лучу присуще и сияние, и тепло — подобно тому как Сыну присущ Дух. И сияние принадлежит лучу, как Дух — Сыну. И то и другое исходит от одного начала — Солнца. Подобно тому как в этом примере свет и тепло даются миру телесному через лучи, точно так же Дух Святой всячески доставляется миру умозрительному через Сына. У манихеев есть

 

 

182

 

Евангелие от Фомы — если и вы можете представить нечто, содержащее такое вот учение о Духе, то докажите его каноничность, и мы тут же умолкнем, и даже станем почитать вас за благодетелей. Если же церковный "рай напояется четырьмя источниками, изливающимися из одного ключа" (Быт. 2, 10), то вы, я полагаю, признаете Матфея, Марка, Луку и Иоанна. Всякий, кто вводит пятое Евангелие, да будет трижды проклят. Иоанн же передает нам слова Сына: "Дух истины, Который от Отца исходит" (Иоан. 15, 26). Итак, прекратите оборачивать против самих себя свой сопротивляющийся меч, перестаньте бороться с Сыном Божиим, великим благовестником, от Которого, через Которого и о Котором написаны все Евангелия. Вы рассуждаете о Духе бездуховно, с подсказки враждебного духа». [4?]

 

Тут Вихинговы смутьяны не выдержали, «зажавши уши» (Деян. 7, 57), подобно тем, кто некогда забил камнями Стефана, истинного свидетеля о Слове. Этим они сотворили единственное доброе дело, ибо недостойны они были слушать такое. Они принялись шуметь и буянить и чуть было не завязали драку с православными, дав волю рукам в подмогу ослабевшему языку. Под конец же они со всех ног кинулись к последнему прибежищу — грязному Святополку. Они наклеветали на православных, будто те замышляют бунт и восстанут против его власти, коль скоро не согласятся с ним по вопросам догмы. Дескать, иноверец является врагом! Князь призвал учеников Мефодия и сказал: «Почему между вами царит такой раскол? Почему вы что ни день

 

 

183

 

боретесь между собой, как враги? Разве не все вы братья? Разве не все христиане? Почему же вы не единомысленны между собой и не стремитесь к единству?» [5]

 

Они же устами Горазда и Климента (ибо именно эти двое вели разговор) отвечали: «О князь, много следовало бы сказать на эту тему, ведь подстерегающая нас опасность велика и относится к вещам нешуточным: дело касается церковного догмата о честной Троице и души — самого для нас дорогого. Поскольку неискушенность в Писании не позволит тебе выслушать более пространных и глубоких аргументов, мы дадим на твой вопрос простой ответ: мы разделились потому, что и Господь "пришел ввергнуть меч и отделить" (Мф. 10, 34-35) лучшее от худшего. Слыхали мы, что и Давид "ненавидит ненавидящих Господа и особенно чтит" (Пс. 138, 21) друзей Бога. Мы никогда не признавали христианами тех, кто не приемлет Евангелие. А в нем один из Троицы, Сын Божий, говорит: "Дух истины, Который от Отца исходит" (Иоан. 15, 26). Они же утверждают, будто Дух исходит от Сына. Если бы это было так, что бы помешало Господу сказать: Дух истины, что от Меня исходит? Это во-первых. Во-вторых же, состоявшийся в Константинополе Второй Собор [6], на который съехались архиереи со всего мира, вынес определение Св. Духа, поскольку он ради этого и собрался по случаю осуждения духоборца Македония. Этот собор изложил Символ веры не в опровержение того Символа, который был установлен Никейским Собором. Но он дополнил то, что

 

 

184

 

Никейский символ пропустил по той причине, что тогда еще не начались споры о Духе. Так дочь спасает мать, пребывающую в нужде. Взглянем на тот Символ веры, который ты, князь, вседневно возглашаешь в церкви так, как он переведен из греческих книг: верим ли мы в исповедание Духа как исходящего от Сына или как исходящего от Отца? Так как же мы можем согласиться с теми, кто мыслит противное Евангелию и чему учили отцы с помощью Духа, "с теми, кто вещает из земли, наподобие чревовещателей" (Ис. 8, 19; 19, 3). "Какое общение у света со тьмой?" (2 Кор. 6, 14) — говорит святой апостол. Вот если они переменят свои взгляды и встанут на сторону Евангелия и отцов, то и мы бросимся им навстречу, и обнимемся, как братья, и облобызаемся. Если же они, отвергая "единственного нашего наставника Христа" (Мф. 23, 10), пойдут на поводу у своих помыслов, "осуетятся в помышлениях своих" (Рим. 1, 21), то мы ни за что не примем от таких учителей их учение о Троице». Так отвечал народ, державшийся православия, используя Горазда и Климента как выразителей своих мыслей.

 

 

            XI. Князь едва ли понял и самую малую толику сказанного. Он был слишком туп, чтобы разбираться в Божественном. Нрав у него был варварский и вообще крайне неразумный, да к тому же его душа была опустошена грязными наслаждениями, как уже было сказано. Разве мог понять рассуждения о Троице человек, лишенный святого очистительного целомудрия, «без которого никто не узрит Господа» (Евр. 12, 14)?

 

 

185

 

Он был целиком на стороне еретиков и, подстрекаемый ими, дал православным такой ответ: «Я знаю за собой великое недомыслие. Слишком я простоват, чтобы разбираться в догматических вопросах. Кто я, как не неуч? Безусловно, я держусь и буду держаться христианской веры, но я не могу ни разрешить путем рассуждений те недоумения, которые вы у нас возбуждаете, ни отличить лжеучителя от правоверного. Однако я буду судить вас как христианин. Я непременно вынесу свое решение об этом догмате так же, как я обычно принимаю решения по другим вопросам: кто первым явится и принесет клятву [1], что он верует хорошо и правоверно, тот и будет, согласно моему суду, безупречным знатоком веры, тому и передам я Церковь и вручу, по справедливости, церковное священство».

 

Франки, с готовностью восприняв предложение о клятве, принесли ее, даже не дождавшись, пока князь закончит свою речь. Так они утвердили свое зловерие, увенчав безумное судилище соответствующим ему концом. Благодаря таким судьям ересь одержала верх над православием и получила полную свободу гнать и преследовать истинных слуг Христа и стражей веры. «Если кто-нибудь будет изобличен в том, — заявил князь, — что он верует не в согласии с франкским исповеданием, тот пусть будет выдан этим франкам, и пусть они делают с ним все, что захотят».

 

 

            XII. Какими словами живописать то, что за этим последовало, те неисчислимые беды, которые сотворило злонравие, обретя власть? Это было похоже на

 

 

186

 

пожар, раздуваемый по лесу неумолимым ураганом. Одна сторона понуждала принять зловредный догмат — другая защищала веру отцов. Одна была готова сотворить любое зло — другая его стерпеть. Иных [православных] бесчеловечно пытали, дома других подвергались разграблению со стороны тех, кто соединил в себе нечестие с алчностью, третьих нагими влачили по терниям, причем творили это с людьми старыми, перешагнувшими порог Давидова возраста (ср. Пс. 89, 10). [Франки], которые сами заслуживали иудиной доли и петли, продали иудеям наиболее молодых среди пресвитеров и диаконов [1]. Подобно тому, как Иуда предал Христа, точно так же они предавали «вечно ожесточенным» (Евр. 3, 8) [иудеям] слуг Христовых, вернее сказать, «друзей» (Иоан. 15, 14-15), как Он сам их называл, и, я бы даже осмелился сказать, — самих Христов. Тех служителей алтаря, которых, как мы сказали, вывели на продажу, было немало — их насчитывалось до двухсот [2].

 

Такие, как Горазд (мы часто о нем упоминали: он был родом мораванин, но хорошо владел обоими языками, славянским и греческим [3], и его Мефодиева добродетель возвела на архиепископский трон, а еретическое злонравие запятнало сам этот трон тем, что отняло его у сего мужа), а также пресвитер Климент, муж образованнейший, да еще Лаврентий, Наум и Ангеларий [4] — все они, занимавшие положение учителей, вместе со многими другими именитыми людьми были закованы в железа и заперты в темницу. Там им было отказано во всяком утешении,

 

 

187

 

поскольку их родные и друзья даже не осмеливались их навестить. Но Господь, «утешающий смиренных» (2 Кор. 7, 6), «исцеляющий сокрушенных сердцем» (Пс. 146, 3) и «веселящий душу утешениями», соответствующими «множеству скорбей» (Пс. 93, 19), утешил святых, «пославши им помощь от Святого» (Пс. 19, 3).

 

Даже измученные железными цепями, они не забывали о молитве: спев песнопение третьего часа, они пропели еще припев к псалмам, посредством коих мы молимся, чтобы обновился в нас Св. Дух, посланный в третий час апостолам. Бог, «призрев на землю, сделал так, чтобы земля тряслась» (Пс. 103, 32). «Произошло большое землетрясение» (Деян. 16, 26), подобное тому, что случилось, когда однажды Павел помолился о нем, пребывая в оковах — и «раздался шум с неба» (Деян. 2, 2), и оковы пали, а узники тотчас сделались свободными и связанными одной лишь нерушимой любовью к Христу.

 

Бог «потряс землю, разбил ее» (Пс. 59, 4). Потрясены были и жители того города. Испуганные этим событием, они дивились и недоумевали, что означает это Божье знамение. Когда же приблизились к узилищу и узрели то, что произошло со святыми, как с них спали цепи, и они были совершенно свободны, и «восприяли слухом радость» (Пс. 50, 10) Божию, по слову Давидову, — то бегом бросились к своему князю, говоря: «Что это? Доколе будем мы противиться силе Божией? Доколе будем отворачиваться от света истины? "Имеем глаза — и не видим, уши имеем — и не слышим" (Пс. 113,

 

 

188

 

12-16; 134, 15-18), словно Давидовы идолы, или, если угодно, те люди, [упоминаемые] у Исайи, на которых сошел "дух усыпления" (Ис. 29, 10). Неужто не осознаем мы случившегося чуда? Неужто не убоимся Божьего знамения? Не лучше ли нам самим стать узниками почтения к тем, кто был освобожден от уз?»

 

Но еретики пытались своим языком оклеветать [случившееся] чудо, как некогда фарисеи [клеветали] на чудеса, сотворенные Господом. Они говорили: «Все это ворожба и очевидные колдовские хитрости» — другими словами, эти люди, сами преисполненные Вельзевуловой силы (ср. Лк. 11, 15; Мк. 3, 22), ему же приписали это невиданное чудо.

 

 

            XIII. Конечно же, глупый князь ничего не понял и опять заключил святых в оковы, еще более тяжкие, и подверг их в темнице страданиям еще более суровым, чем прежде. Прошло три дня, и снова, когда они творили молитву третьего часа, произошло то же, что и раньше, а именно землетрясение, шум с неба. И оковы вновь распались. А богоборцы, ничего не сообщив о случившемся князю, вновь подвергли святых тем же тяготам, которых были перед судом истины достойны сами.

 

Бог стал предметом соперничества двух сил: с одной стороны выступало деяние злобы, с другой — учение радости. Прошло десять дней, и вновь, в третий раз, подвижников «посетил Восток свыше» (Лк. 1, 78), но бесчувственные еретики оставались все такими же черствыми. «Кривое не исправляется», и «недостаток» их разума в познании добра

 

 

189

 

«не восполняется» (Еккл. 1, 15). Более того, они еще и добавили страданий святым. Поскольку князь дал им право поступать по собственному разумению, они вывели [святых] из темницы и стали мучить их бесчеловечными избиениями, не щадя, как говорится, ни седин, ни немощи, сковавшей тела святых из-за [непрерывных] страданий.

 

Покорствовавший оным еретикам князь ничего об этом не знал, ибо тогда случился в отъезде. Они бы не сотворили такого над исповедниками истины, если бы князь был на месте [1]. Каким бы он ни был полудиким и жестоким, как бы ни был тысячу раз предан франкам, он все же боялся добродетели священных мужей, особенно из-за троекратного Божьего чуда. После этих бесчеловечных избиений [франки] не дали святым вкусить пищи и не позволили никому кинуть слугам Христовым, а вернее самому Христу, даже толики хлеба (ср.: Мф. 25, 40). Они отдали их воинам, чтобы те развели их по разным областям вдоль Истра [2] — жители Небесного Града были приговорены к вечному изгнанию из города.

 

Воины оказались людьми жестокими — ведь это были немцы [3], и безжалостность, коренившаяся в их натуре, еще и выросла из-за полученных ими распоряжений. Они взяли святых, вывели их из города, раздели и повлекли дальше нагими. Таким образом, они одним деянием причинили сразу два зла: во-первых, бесчестье, а во-вторых, мучение от ледяного ветра, всегда дующего в прилегающих к Истру областях. Но вдобавок к этому они приставляли мечи к шеям [святых], будто собираясь

 

 

190

 

ударить, а к груди приближали копье, будто собираясь окровавить его, — все это для того, чтобы [святые] умерли не одной смертью, но умирали столько раз, сколько чаяли смерти. И это тоже было им приказано врагами [святых]. Когда они уже далеко отошли от города, воины оставили их и пустились в обратный путь.

 

 

            XIV. Исповедники Христовы знали, что Господь приказал «изгнанным из одного города бежать в другой» (Мф. 10, 23). Они возжелали Болгарии, думали о Болгарии и надеялись, что Болгария предоставит им отдохновение [1]. Но и с этой надеждой пришлось бы распрощаться, если бы они не окружили свой путь завесой тайны, — поэтому они старались оставаться скрытыми от любых глаз, хотя и нуждались в еде и одежде, хотя и подвергались всяческим лишениям. По причине страха вынуждены они были также отделиться друг от друга и разойтись каждый в свою сторону: так повелел Бог, желавший, чтобы побольше стран они охватили евангельским учением [2].

 

 

            XV. И вот Климент, взяв с собой Наума и Ангелария, отправился по дороге, ведущей к Истру, и достиг одной деревни, где они надеялись дать отдых своим телам, измученным отсутствием еды и одежды. Они разузнавали, есть ли кто в этой деревне боголюбивый и гостеприимный, прославившийся благочестием своей жизни и оттого ставший сыном Христова мира (ср. Иоан. 14, 27; Кол. 3, 15). И когда они нашли такого, то были им гостеприимно встречены. Был у этого человека единородный сын,

 

 

191

 

красивый и цветущего возраста. И как раз когда вошли в дом странники, умер сын этот, сей красавец, единственная [утеха для] глаз отца своего, цветущий отпрыск рода.

 

Как вы думаете, что чувствовал отец? Чего только он, ужасным образом испытавший такую скорбь, не сказал у ног странников!

 

«Хорошенькая [мне] отплата за гостеприимство! Для того ли открыл я вам двери, чтобы мой дом замкнулся, потеряв наследника? Для того ли простер я вам длань, чтобы лишиться единственной своей десницы? О, тот горький день, когда вы пришли в деревню! О, тот мрачный свет, что привел вас к моему дому! Верно вы колдуны и враги единого Бога — это Он меня наказывает за то, что я принял ненавистных Ему под свою кровлю. Многих других принимал я в доме, «принося плод Богу» (Рим. 7, 4) из того, что имею, и вводил [к себе] по мере возможности. Но Господь умножал мое имущество, и не столько расточал, сколько увеличивал, и вместо расхода я находил приращение, и благословенное семя давало обильную жатву на изобильной ниве (ср. 2 Кор. 9, 6; 10). А теперь... О мое любимое дитя, прекраснейшее и сладостнейшее из всех моих приобретений, ты, кто был мне дороже моего собственного сердца, желаннее самой жизни, погиб из-за прихода этих окаянных. Несомненно, вы оборотни, бесы-убийцы, радующиеся смерти детей. Но не избегнете вы кары, даже если все заколдуете! Вы попали в руки отца, который из-за вас лишился сына, единородного прекрасного сына, и вы сейчас сполна

 

 

192

 

заплатите за то, что совершили». И он призывал на них оковы и пытки.

 

Они же и сами страдали не меньше этого отца. Да и что еще могли переживать их сострадательные и человеколюбивые души? Кроме того, они вынужденно испытывали и стыд. Но, полагаясь на веру, для которой, по слову Господа, «все возможно, даже и невозможное» (Мк. 9, 23; Лк. 18, 27), они решили обратиться к молитве, дабы кротостью обуздать пылкую злобу отца и смягчить суровость его справедливого гнева. Они сказали: «Мы не чародеи, о человек Божий. Мало того, мы подвергаем самым худшим проклятиям тех, кто занимается подобными делами, сами же служим истинному Богу, о котором мы знаем и веруем, что Он "страшен привратникам ада" (Иов 38, 17), который прикосновением руки поборает смерть и одним лишь голосом дает жизнь четырехдневному смердящему трупу (ср. Иоан. 11, 39; 43). Итак, если ты думаешь, что это мы виновны в смерти твоего сына — то доверься нам, ибо мы убеждены, что ради нас Господь дарует ему жизнь». И вот они помолились над ребенком и — о неслыханное чудо! о вечносияющая милость Твоя, спасителе Христе! — вернули скорбящему отцу сына живым.

 

А что же отец? Он завопил и запричитал, будучи не в себе от радости, но словно рехнувшись и сойдя с ума: «Святые! Слуги Божьи! Спасители дома моего! Простите меня, преподобные отцы, простите меня! Ошибся я в вас страшной ошибкой, что хуже всякой вины. Но вот, все мое отныне ваше, и я сам стою

 

 

193

 

здесь вашим слугой. Пользуйтесь моим имуществом, располагайте и мною, как захотите, мне же довольно одного — видеть сына, которого ныне вы для меня родили».

 

 

            XVI. Но они удовлетворились тем, что [возвратили] этому человеку его веру. Спеша скорее двинуться своей дорогой, они ограничили его гостеприимство тем, что взяли у него припасов в путь и тронулись по той дороге, что вела к Истру. Тот, кто был удостоен от них столь великого чуда, проводил их со многими почестями. Достигнув берега Истра, они узрели великую и потому непреодолимую реку. Они связали липовым лыком три бревна и, хранимые вышней силой, переправились через реку [1] — избежав пучины ересей, они спаслись на бревнах по Божественному внушению и прибыли в Белград (это самый знаменитый из придунайских городов) [2]. Они явились к Боритакану [3], который тогда охранял сей город, и по его просьбе поведали ему о себе все. Узнав об всем, этот человек понял, что се мужи великие и близкие Богу. Он решил также, что обязан отослать этих чужестранцев к Борису [4], князю Болгарии, чьим наместником сам он был. Ведь он знал, что Борис жаждет [видеть] таких мужей. Он предоставил им отдых после долгого пути и затем отослал сей многоценный дар князю, уведомляя, что эти люди как раз и есть те, которых тот желал [видеть] великим желанием.

 

Когда они прибыли к Борису, то были приняты с почестями, какие подобают мужам во всех отношениях почтенным и священным, и он стал расспрашивать

 

 

194

 

их о себе. Они же все рассказали от начала и до конца, ничего не упуская. Когда князь услыхал их рассказ, он вознес великую благодарность Богу, который послал ему таких помощников, а Болгарии — благодетелей [5], который даровал в качестве учителей и устроителей веры не случайных людей, но исповедников и мучеников. Он дал им одеяния, приличествующие священникам, и удостоил их всяческих почестей и приказал, чтобы им было предоставлено жилище, определенное для первейших из его друзей [6], и обеспечил им полное изобилие во всем необходимом — ведь он хорошо знал, что даже малая забота о телесных потребностях может сильно отвлечь от усердия о Боге [7]. Им владело сильное желание каждый день беседовать с этими людьми и разузнавать от них о древней истории и житиях святых, а также через их уста постигать Писание.

 

И все люди из княжеского окружения, кто хоть насколько-то выделялся на фоне остальных благородством происхождения или размерами богатства, приходили к святым, словно дети в [дом] учителей, расспрашивали их обо всем, что имело отношение к спасению, и, зачерпывая из этих неисчерпаемых источников, и сами пили, и делились этой водой со своими домашними. Они упорно приставали к святым, причем каждый пытался убедить их посетить его дом, считая, что присутствие учителей является освящением и веря, что где находятся эти трое, единые во всем душой и телом, «там пребывает и Господь» (Мф. 18, 20). Святые убегали сутолоки, но

 

 

195

 

в то же время стремились сделать приятное князю — поэтому они не считали нужным являться в дома многих [8], разве что их к тому побуждал боголюбивый князь.

 

Поэтому-то один болгарин, по имени Эсхач [9], а по должности сампсис [10], пришел к князю и попросил его дозволения забрать в своей дом священнейшего Климента заодно с преподобным Наумом. Тот с готовностью согласился, поскольку проситель был ему мил, и сказал: «Прими учителей со всем почтением, покуда мы не приготовим [11] для них все необходимое».

 

А приходом Ангелария был освящен дом Чеслава [12], ибо князь и ему оказал благоволение в ответ на его просьбу получить одного из учителей. Но Чеслав не мог долго наслаждаться присутствием Ангелария в земной жизни: прожив у него некоторое время, тот с радостью вверил душу рукам святых ангелов.

 

А Климент и Наум жили у Эсхача, удостаиваясь от него всяческого почета, но в ответ даруя ему подарки еще большие и ценнейшие, ибо, «сея духовные зерна, они пожинали плотские плоды» (1 Кор. 9, 11) [на ниве] сего мужа.

 

 

            XVII. А тот, кто воистину являлся Божиим архистратигом Михаилом, а в нашем рассказе именовался Борис [1], непрестанно размышлял, как создать для святых мужей возможность для выполнения Божьего дела. Бог же внушил ему мысль выделить Кутмичиницу [2] из [состава] Котокия [3], а во главе нее доставил Домета [4], освободив от управления Утра [5],

 

 

196

 

и придал Домету блаженного Климента, вернее же Домета Клименту, или, чтобы сказать еще точнее, их обоих друг другу, одного, чтобы он во всем слушался, другого же, чтобы пользовался им как помощником в осуществлении своих замыслов. Ведь Климент был послан как учитель в Кутмичиницу, и прибыло распоряжение всем обитателям этой страны принять святого с почестями, предоставить ему изобилие и даже избыток во всем, почтить его дарами и через посредство видимых вещей обнародовать то сокровище любви, что таится в душе.

 

И, дабы произвести еще большее впечатление, сам Борис пожаловал в дар триблаженному Клименту три дома в Деволе [6], красивых и принадлежавших роду комита [7]. Кроме того, он подарил ему места для отдыха в Охриде [8] и Главинице [9].

 

 

            XVIII. Вот сколь великими и многочисленными были [благодеяния] князя — таким образом его чудесная душа изливала, насколько могла, свою любовь к Христу на Христова служителя и показывала другим пример сего честного честолюбия.

 

А что же Климент? Быть может, он возгордился из-за почестей, возомнил себя чем-то большим, чем был в действительности? Может быть, он зажил жизнью более роскошной, считая, что уже достиг всего? Ни в коем случае! Словно ни в чем еще ни разу не сослужив службу Христу, он положил полученные почести в основу своего подвига о Слове и своих усилий о Вести. Он никогда не оставлял забот о том, как бы князь не обманулся в тех надеждах, которые на него возложил. Безусловно,

 

 

197

 

обходя все те страны, о которых мы упомянули, он всем язычникам громким голосом проповедовал Божье спасение. Вместе со всеми беседовал он о спасительных заповедях Божиих и божественных догматах, он убеждал, что благочестивая жизнь без здравых догматов по сути мертва и зловонна, а безжизненные догматы не ведут к [вечной] жизни. В первом случае человек подобен слепцу с ногами и руками, а во втором — зрячему с отрубленными руками и ногами.

 

В каждой энории [1] было у него никак не по малу избранных людей, всего их насчитывалось три тысячи пятьсот. С ними проводил он больше времени, раскрывая им глубины Писания.

 

Нас, смиренных и недостойных, приблизил он к себе более других, по глубине своей благостыни, и мы всегда пребывали с ним, присутствуя при всем, что он делал, что говорил и чему, при помощи того и другого, учил [2]. Никогда не видели мы его в праздности. Иногда он учил детей, причем делал это разными способами: одним преподавал начертание букв, другим разъяснял смысл написанного, третьим ставил руку для писания, причем не только днем, но и ночью. Иногда [святой] предавался молитве, иногда уделял время чтению, иногда писал книги, а случалось, что разрывался между двумя разными делами, когда одновременно писал и объяснял детям что-нибудь из учения. Ведь он знал, что «лень есть наставница всех зол» (Сирах 33, 28), как заявила через одного из своих служителей Премудрость, наставница всяческого добра.

 

 

198

 

А ученики его стали лучшими из всех, как жизнью своей, так и образованностью. Воистину, столь хорошо «насажденные» и так бережно «напоенные», они и должны были быть «взращены» Богом (1 Кор. 3, 7). Из них он поставил чтецов, иподиаконов, диаконов и священников. [3] В каждой из энорий у него было по триста учеников, не считая их мистиев [4], которые ничего не платили князю [5], но служили Богу и имели обязанность платить Ему, а вернее — возвращать полученное. И так Климент работал целых семь лет.

 

 

            XIX. Шел уже восьмой год его учительства, который стал последним в жизни раба Божия Михаила-Бориса, освященного князя Болгарии. Власть унаследовал его сын Владимир, который правил четыре года и умер. Наследником всего сделался его брат Симеон [1], который первым был провозглашен императором болгар [2]. Михаил родил его «по образу своему и подобию своему» (Быт. 1, 26), и тот в неподдельности сохранил черты его доброты. Со всеми был он прост и добр, а особенно с теми, кто обнаруживал скромность нрава и вел отчетливо христианскую жизнь. Симеон выказывал горячую веру и «был снедаем ревностию по доме Божьем» (Пс. 68, 10). Он закончил то, чего не довершил его отец: усилил божественную проповедь, неколебимо утвердил правоверие, повсюду выстроив церкви, и открыл Божьему закону широкую и нестесненную дорогу [3].

 

 

            XX. Поскольку молва представляла Климента великим и ставила его все выше того, что он сам

 

 

199

 

о себе думал, несомненно «расположившим восхождение в сердце» (Пс. 83, 6), это мнение абсолютно овладело и царем Симеоном, сделав его поклонником добродетели учителя. Царь призывает святого к себе [1], ведет с ним беседы и получает освящение даже от его внешности — ведь блаженный видом своим казался достойным почитания даже его врагам. Симеон считал долгом восхвалить страну Болгарскую и назвать счастливым свое собственное царствование, коль скоро оно удостоилось столь великого дара от Бога.

 

После этого он посоветовался с умнейшими из своих приближенных, которые все относились к Клименту как к отцу и были уверены, что лишь то единственно угодно Богу, что они почитают святого — и назначил его епископом Древеницы [2], или Велици [3]. Так Климент стал первым епископом болгарского языка [4]. Получив в свои руки дело епископии, он положил это высокое звание в фундамент восхождения к Богу и многократно умножил свои усилия, [прибавив их] к прежним трудам.

 

 

            XXI. Соломон говорит: «Умножающий знание умножает скорбь» (Еккл. 1, 18). Умножив Клименту честь, Симеон умножил для него и заботу: ибо он нашел, что народ в этой области совершенно не образован в Божьем слове и Писании и не обучен ничему из того, что украшает Церковь [1] и устрояет народ в духе благочиния и добропорядочности. Он «не давал сна очам своим и веждам своим дремания» (Пс. 131, 4), но сделал своею пищей и удовольствием попечение о народе. Он постоянно учил

 

 

200

 

и постоянно наставлял, исправляя невежество, упорядочивая беспорядок, «для всех сделавшись всем» (1 Кор. 9, 22) в соответствии с нуждами каждого. Клир он наставлял в церковном благоустройстве и в том, что касается псалмопений и молитв, чтобы клирики его епископии не уступали ни в чем никому из прославленных, но скорее бы оказывались впереди во всем достохвальном. В народе же он укреплял разум, на камне правого христианского служения воздвигая «утверждение веры» (Кол. 2, 5). А люди это были совершенно неотесанные и, прямо скажем, скотоподобные [2].

 

Что же? Так окормляя их словом, этим истинным хлебом, воистину укрепляющим сердца, неужто он не заботился о том, чтобы телесно питать тех, которых нашел столь нуждающимися в подобной пище? В этом случае он лишь наполовину подражал бы своему Иисусу, который, как он знал, наряду с наставлениями кормил невежд также и хлебами. Поэтому он был «отец сиротам и помощник вдовам» (Пс. 67, 6; 9, 35) и заботился о них во всем. «Двери были открыты» всякому бедняку, и «странник не ночевал на улице» (Иов 31, 32).

 

 

            XXII. Образцом своей жизни Климент сделал великого Мефодия. Он стремился к тому и молился о том, чтобы не отклониться от цели в своем следовании ему. Взяв за основу собственного поведения его жизнь и деяния, словно некую картину, написанную живописцем, сведущим в искусстве, os усердно рисовал самого себя по его образцу. А жизнь его он знал, как никто другой — ведь он сопровождал

 

 

201

 

его с младых ногтей и собственными глазами видел все дела учителя [1].

 

Видя, что народ груб и совершенно дремуч в деле усвоения Писания, а многие болгарские священники еле разбирают по-гречески, на котором они были обучены одному только чтению и оттого скотоподобны — ведь на болгарском языке не было похвальных слов [Богу], — Климент, осознав все это, стал придумывать, как разрешить и эту задачу. Он разрушает стену незнания своим осадным орудием: на все праздники он сочинил простые и ясные проповеди, в коих не было ничего глубокого, ничего мудрого, но которые не укрылись бы от понимания самого глупого среди болгар [2]. Этими проповедями он окормлял души самых простоватых болгар, «поя молоком тех, кто не мог» (1 Кор. 3, 2) принимать более твердую пищу, став новым Павлом для новых коринфян — болгар. А через них можно было выучить и таинства совершаемых празднеств Христа и во имя Христа. В течение года, как вы знаете, часто празднуется память пречистой Богородицы — Климент усердно сочинял в их честь похвальные слова и рассказы о Ее чудесах. Ты найдешь, что и Креститель не остался невосхваленным, но узнаешь о чудесном обретении его главы, а также познакомишься с жизнеописаниями и хождениями пророков и апостолов, окрылишься подвигами мучеников, дабы стремиться к Тому, Кто прибрал этих Мучеников к Себе ради [пролитой] ими крови. Ты возлюбил образ жизни преподобных отцов? Ты ревнуешь о житии почти бесплотном и бескровном? На

 

 

202

 

болгарском языке ты найдешь и такие произведения, появившиеся в результате трудов мудрого Климента [3]. Передают, что все эти сочинения хранятся у трудолюбивых людей [4]. Что еще? Он укрепил Церковь псалмоподобными песнопениями, часть из которых сочинена в честь множества святых, а часть — в честь всенепорочной Богоматери. [Писал он также] молитвы, благодарения [5] и, попросту говоря, Климент подарил нам, болгарам [6], все, что относится к Церкви, все, что украшает память Бога и святых и чем проникается душа. [7]

 

 

            XXIII. Все это он оставил в монастыре, который построил в Охриде [1] еще при жизни блаженного Бориса, еще раньше, нежели совсем принял Величскую епископию. Ведь когда он увидел, что этот князь всю подвластную ему Болгарию опоясал семью соборными храмами [2], словно верою засветив семисвечник, Климент захотел и сам построить в Охриде монастырь. К нему он присоединил другую церковь, которую позднее сделали архиепископским кафедральным собором [3]. Таким образом, в Охриде было три церкви: одна соборная и две святого Климента [4], которые по размеру были гораздо меньше соборной, но по своей красивой круглой форме усладительнее [для глаза], чем она. Ведь он всеми способами стремился выкорчевать у болгар равнодушие к божественному, собрать их [в церковь], привлекши красотою [церковных] построек и вообще смягчить в их сердцах дикость, суровость и тупость в богопознании. Ничего удивительного, что он пытался обратить мысли людей к кротости и человечности [5].

 

 

203

 

По всей болгарской стране цвели дикие деревья, не приносившие плодов, — Климент же даровал и это благо, а именно привез из греческой страны всякие виды культурных деревьев и путем прививок облагородил дикие растения, с тем, как я думаю, чтобы и таким способом воспитать человеческие души, дабы они усваивали соки доброты и сами приносили бы Богу в качестве плода исполнение Божьей воли, которое сам он превратил в единственную свою пищу (ср. Иоанн 4, 34). Таким образом, он стал во всем душеполезен и заботился о том, чтобы всеми способами расширять церковь Господню, не придавая значения ничему из [того, что служит для нужд] тела и не считая, вслед за божественным апостолом (Деян. 20, 24), что его душа ценна сама по себе, но заботясь о многих — дабы они спаслись.

 

 

            XXIV. Вот какую крепкую любовь имел он к Богу, он любил небесного Отца, словно сын, — но разве недостаточны были свидетельства того, что и Он также любил его? Отнюдь! И его Бог прославил даром чудотворения. А вот каким образом, послушайте теперь.

 

Вернулся Климент из Велицы в Охрид, во-первых, для того, чтобы проверить, достаточно ли крепки духом жители страны и опираются ли они на страх Божий как на некий посох, а во-вторых, для того, чтобы побыть на досуге в монастыре, общаясь с Богом: красоту этой обители он весьма любил и тяжело переживал разлуку с ней. Когда он был в пути, на глаза ему попались двое парализованных, один из которых, помимо расслабления, был к тому же

 

 

204

 

лишен зрения, этого сладчайшего для всех [дара]. Они тронули жалостью сострадательную душу [Климента], но насколько был он скор на жалость, настолько же и склонен к смиренномудрию. Его забота о том, чтобы чудотворение осталось тайным, было сильнее, чем желание парализованных получить исцеление. Поэтому Климент огляделся по сторонам и, никого не увидев, возвел очи к небесам, воздел свои святые руки для молитвы (1 Тим. 2, 8) и помолился о Божьей помощи. [Затем] он теми же руками, которыми творил молитву, прикоснулся к парализованным телам, и прикосновение это сделалось для них средством, укрепляющим и связующим их члены. Случилось по слову Исайи — каждый из них запрыгал, словно олень (Ис. 35, 6), а ведь раньше был он не просто хромым и имел один поврежденный член, но весь был неподвижен и ничем не отличался от земли, на которой лежал. И слепому он подарил быстрое выздоровление, и тот, увидя свет, громким голосом восславил Господа. Все-таки это чудотворение не могло совершенно укрыться от человеческих глаз: оно было увидено одним из слуг святого. Позднее святой заметил его и понял, что тот стал невидимым зрителем [чуда], ведь он наблюдал, будучи скрыт в своей келье. Климент выбранил его, словно тот сделал что-то дурное, и с угрозами велел никому не рассказывать о случившемся, пока он обретается в этом мире [1].

 

 

            XXV. Будучи уже согбен старостью и изможден трудами, святой решил отказаться от епископства — не потому, что хотел убежать от служения

 

 

205

 

или покинуть должность, «на которую Дух святой поставил» его «пасти церковь Бога» (Деян. 20, 28), но ради блаженной и боговдохновенной осмотрительности — ведь он опасался, как бы из-за его немощи «не разрушилось дело Божье» (Рим. 14, 40). Придя к царю, он сказал: «О благочестивейший царь, до сих пор тело мое выносило труды и заботы церковные, которые, как я убежден, тяжелее государственных. Мне казалось совершенно предосудительным оставлять церковь Бога, которую Он сам мне вручил, используя твою державу, [словно собственную] руку. Такое было бы недостойно даже и наемника: а ведь ему свойственно, "при приближении волка, бежать бросив овец" (Иоан. 10, 12). Какое же может быть оправдание для меня в том, что я оставляю паству Божию, не видя даже и волка? Поэтому-то я до сих пор ее и не бросал. Но теперь, когда, как ты видишь, и старость подступает, и многообилие трудов отняло у меня силу, позаботься о Церкви и поставь во главе дома Божия такого человека, в котором телесная крепость сочеталась бы с душевной и который был бы помоложе — пусть он примет заботы о Церкви. Исполни для меня последнее мое желание: дай мне возможность эти последние дни провести в беседах с самим собой и с Богом. Хорошим пристанищем мне для этого был бы монастырь, позволь мне умереть там. Что у меня осталось общего с заботами, для которых требуются более крепкие члены? Коль скоро я немощен для забот о Церкви, ради чего же мне присваивать эту должность? Павел назвал епископство делом, коего следует

 

 

206

 

сторониться тому, кто не способен к делу (Тим. 3, 1). Не возжелай стать свидетелем того, как Церковь, которая при мне расцветала более многих других, при мне же и увяла, но сделай так, как я тебе сказал: при помощи других людей, более цветущего возраста, сохрани ее благолепие. Велика ведь опасность того, что из-за моей немощи погибнет все начинание» [1].

 

Царь был потрясен неожиданностью — ведь нас всегда поражает, когда мы вдруг услышим что-либо неприятное. «Что ты говоришь, отче? — воскликнул он. — Каково мне было бы вытерпеть такое зрелище — чтобы при живом тебе на этом престоле восседал кто-то другой! Каково мне было бы лишить мое царство твоих архиерейских благословений! Если ты оставишь епископский престол, это будет мне дурным предзнаменованием о том, что и я лишусь трона царского. Если я чем прогневил твое преподобие, я согрешил по неведению, поскольку сам я не сознаю за собой проступка. Ты же, щадя нас, словно отец, не желаешь выставить напоказ мое бесчинство по отношению к тебе и затеняешь истинную причину, ссылаясь на немощь. Скажи, прошу тебя! Я готов дать отчет и, как сын, уврачевать болезнь отца. Если же нет ничего, в чем ты мог бы обвинить нас, зачем ты хочешь огорчить нас, ни в чем тебя не огорчивших? И духовенство не можешь ты обвинить в непокорстве и упрямстве — ведь всех их ты сам родил при посредстве Евангелия для подчинения себе и Богу. И нас самих [не можешь ты обвинить] в том, что мы легко ослушаемся твоих заповедей. Да и ничто

 

 

207

 

другое из относящегося к твоим [заботам] не заслуживает порицания. Так зачем же ты оставляешь своих детей, оплакивающих твой беспричинный уход? Или послушайся, отче, или слово мое будет решительно, и что бы ты ни сказал, я не подчинюсь, и чтобы ты ни сделал, я останусь непреклонен: ведь я думаю, что отставка приличествует лишь недостойным, ты же превыше всякого достоинства».

 

 

            XXVI. Старец склонился перед этими доводами и, ничего не прибавив к тем словам, которые он обратил к царю, не упоминая более о своей отставке, вернулся в монастырь. Но [там] Климент обнаружил, что небесный Царь согласен с его намерением: сразу по возвращении он заболел. Предчувствуя смерть, он даровал болгарским церквам свой прощальный подарок: прибавил к Триоди то, чего ей недоставало. Ведь именно тогда он завершил то, что поется от Недели Новой до Пятидесятницы [1]. Отсюда понимающий сделает вывод, каков бы Климент был, если бы он остался крепок телом, коль скоро он и в болезни изнурял себя трудами. Ибо воистину, насколько в нем «внутренний человек обновлялся», настолько же «внешний истлевал» (2 Кор. 4, 16), и мог он сказать словами Павла: «Когда я немощен, тогда силен» (2 Кор. 12, 10).

 

Что еще? Он в соответствии с канонами оставил завещание относительно своих книг, которые он написал, и относительно другого своего имущества, а точнее Божьего, ведь благодаря Ему он всем владел и Им одним хотел обогатиться, как мудрый купец [стремится завладеть] «прекрасным бисером»

 

 

208

 

(Мф. 13, 45) и не заботиться о раковинах. Итак, Климент все разделил пополам, и половину оставил епископии, а вторую половину — монастырю. Этим он всячески продемонстрировал, как нужно наживать и как тратить, и [показал], что и то и другое свершается по Божьему мановению. Ведь свое имущество он получил от благоверных князей и царей, коих нельзя было обидеть небрежением, особенно если учесть варварство их природы. [2] Показал и Господь, как он не только не пренебрег той женой-мироносицей, но принял ее и определил ей место в Евангелии (Мф. 26, 6-13). Великий Климент так осуществил свой отказ от имущества, что никому другому не удалось бы сделать это иначе, более похвальным образом.

 

 

            XXVII. Так прожив жизнь и так украсив поставленный для него Богом престол, он добавил достойный конец к [достойному] началу, [сотворил] кровлю, прекрасно соответствующую [остальному] зданию, — переселился к Господу. Божественное его тело, заслуживавшее такой же чести, как и душа, было как преподобное преподобно отпето и почтено, с одной стороны, более скромно, чем оно заслуживало, но с другой стороны — ничуть не пренебрежительно, если учесть возможности тех, кто отдавал эти почести. Климент был погребен в монастырской усыпальнице, которую соорудил своими руками в правой стороне притвора [1]. Тогда шел двадцать седьмой день месяца июля, в дни Симеона, царя болгар, в год шесть тысяч четыреста двадцать четвертый [2].

 

 

209

 

            XXVIII. Но что я забыл упомянуть, так это великое свидетельство родства душ между святыми: незадолго до его смерти некоторые из его учеников видели во сне, что к блаженному явились Кирилл с Мефодием и предсказали ему уход из жизни.

 

Кажется, впрочем, что сам святой ушел от нас и покинул эту жизнь, но благодать его не прекратилась, и прах учителя еще и теперь творит благодеяния, излечивая любую боль и любой недуг (Мф. 10, 1). Пусть свидетельством сказанного послужит тот человек, у которого были сухие руки и ноги и который, придя во храм во время свершения Божественной литургии, нашел исцеление. Остальные прихожане не знали, кто он и откуда. Когда он приносил благодарность за излечение, изливая многословные хвалы и воздевая выздоровевшие руки, и своими воплями начал уже докучать обретавшимся во храме, то у него спросили, в чем причина его благодарности, и он все рассказал: что и сам он родом из Охрида, что уже много лет мучился он от этой болезни и, охваченный отчаянием ничуть не в меньшей степени, нежели болезнью, решил поклониться святому гробу, дабы всемогущий во Христе Климент стал для него утешением. Ползя [при помощи своих сухих] рук и ног, он добрался до надгробья преподобного, потом впал в экстаз и увидел, как некий старец прикоснулся к его волосам и приказал встать. И одновременно с этими словами в его теле «сделался шум, как будто стали сближаться Кости» (Иезек. 37, 7). Казалось, что части тела сочленились между собой, а жилы расправились для

 

 

210

 

движения. Затем, придя в себя, он оказался здоров. «Ни руки больше не сухие, ни ноги больше не сухие. Никакого более природного ущерба! И ныне я воздеваю руки к тому, кто их [для меня] распрямил и стою на собственных ногах», — так говорил тот, кто еще недавно страдал иссушением, при этом из глубины его сердца потоком изливались слова признательности, и ему вторили все присутствующие, превозносившие преподобного благодарственными словесами.

 

Надо ли мне снова и снова перечислять? Кто же не знает, скольким бесноватым, скольким страдавшим иными болезнями было даровано избавление от мучавших их недугов? Иные из них приходили к могиле, а иные просто призывали имя [Климента] — нужно было только иметь веру, эту воистину могучую помощницу [1]. Потому-то все население Болгарии, принимая благодать от святого, выказывает в почитании его такую ревность, что и сказать нельзя. Каждый вносил свой вклад по мере возможности.

 

 

            XXIX. О божественная и святая глава, на которой Дух утвердил свое пребывание! О светоч, управляющий не одним только днем, не одной ночью, но и ночью и днем просветляющий нас дарами! И когда мы боремся с искушениями, а мрак искушений окружает нас наподобие ночи, и когда мы наслаждаемся передышкой, словно просветляясь неким светом, — в обоих случаях мы сподобливаемся твоих милостей. О труба, через которую трубит нам Утешитель! «О добрый пастырь, положивший» за

 

 

211

 

нас, «твоих овец, душу» (Иоан. 10, 11) святую и путем многих усилий собравший для Бога стадо, и поместивший нас в месте, обильном травой — в Писании, объясненном твоим языком. Ты выкормил нас несущей отдохновение водой святого крещения и «путями правды» (Пс. 22, 2-3) повел на дела добродетели. Через тебя вся Болгарская страна познала Бога, а сам ты укрепил церкви гимнами и песнопениями, а праздники освятил чтениями, монахи благодаря тебе руководствуются в подвижничестве житиями святых отцов, священники благодаря тебе учатся жить в соответствии с канонами. О земной ангел и небесный человек! О маслина, ничуть не уступающая той, что была предопределена пророком (Иер. 11, 16; Ос. 14, 7), и принесшая едва ли не большее количество «сынов тучности» (Зах. 4, 12, 14, ср. Пс. 138, 4). О поводырь слепых, какую бы слепоту, какое бы поводырство мы тут ни подразумевали! Ты приготовил для Господа «народ особенный, ревностный к добрым делам» (Тит. 2, 14), [пример] которых они узрели в тебе.

 

Вновь и вновь навещай оставленное тобой наследство, ведь теперь у тебя во всех отношениях больше сил и возможностей, чем когда ты был во плоти. Изгони злую ересь, которая подобно заразной болезни распространилась в твоем стаде после твоего Успения во Христе — ведь она расползается и. губит овец стада твоего, которое ты укрепи, о святой и предобрый пастырь [1]. Также сохрани нас, своих Питомцев, незатронутыми от варварских набегов. Ведь ты всегда нас защищаешь, особенно же теперь,

 

 

212

 

когда скорбь близка, когда «нет помощника» (Пс. 21, 12), когда скифский меч упился болгарской кровью [2], когда руки безбожников трупы твоих детей «выставили на съедение птицам небесным» (Пс. 78, 2). Порази их десницей Бога, Которому ты служил, даруй мир своему народу, дабы мы могли со всем ликованием устраивать празднества [3] в твою честь, славя через тебя Отца, Сына и Духа — единого Бога, Коему довлеет всяческая слава, честь и преклонение, ныне и присно и во веки веков. Аминь!

 

 

Комментарии к Пространному Житию Климента

 

I

1. Пролог к памятнику передает круг рассуждений, достаточно типичных для прологов в памятниках византийской агиографии. Ср. пролог к Пространному Житию Кирилла, написанный по тем же правилам.

 

2. «Недавние времена» — в данном случае современность, нечто довольно близкое к жизни Феофилакта по сравнению с «древними временами», когда христианское учение распространяли по миру апостолы — люди, «жившие хоть и во плоти, но почти бесплотно». Уже здесь в прологе появляется утверждение, что герои начальной части повествования Кирилл и Мефодий «просветили Болгарскую землю». В древнейшем слое памятников кирилло-

 

 

213

 

мефодиевской традиции (Пространные Жития Кирилла и Мефодия, древнейшие похвальные слова и тексты служб) такая связь Кирилла и Мефодия с Болгарией не прослеживается. Из известных нам произведений, в которых деятельность Кирилла и Мефодия связывалась с Болгарией, Пространное Житие Климента (наряду с проложным житием Кирилла) является самым ранним. Есть основания полагать, что часть своего повествования, связанную с описанием деятельности Кирилла и Мефодия в Болгарии, Феофилакт заимствовал из болгарского жития Климента X в. См. подробнее: Флоря Б. Н. Кирилло-мефодиевские традиции в развитии средневековой болгарской культуры // История, культура, этнография и фольклор славянских народов. X Международный съезд славистов. София, сентябрь 1988 г. Доклады советской делегации. М., 1988. С. 160-163.

 

 

II

1. Моравия здесь не область в современной Чехии, а Великая Моравия — раннефеодальное славянское государство, занимавшее в IX в. значительную часть территории современных Чехии и Словакии. Мефодий был архиепископом — главой особой церковной провинции, архиепископства Моравского, границы которого совпадали с границами Великоморавского государства. Упоминание в тексте Феофилакта, что Моравский архиепископ Мефодий стоял во главе Паннонской епархии, объясняется тем, что с церковно-канонической точки зрения создание Моравского

 

 

214

 

архиепископства рассматривалось как восстановление существовавшей в IV-VI вв. на территории Восточно-Римской империи сирмийской митрополии. Сирмийский митрополит был главой всех епископов римских провинций Паннонии и Иллирика, отсюда наименование епархии Мефодия «паннонской», хотя на практике его власть на территории в границах римской провинции Паннонии не распространялась. См. об этом: Dvornik F. Les légendes de Constantin et de Méthode, vues de Byzance. Prague, 1933. P. 248-271.

 

2. О Кирилле как знатоке и «еллинских учений», и «христианского богословия» много говорится в его Пространном Житии. Слова Феофилакта позволяют лучше понять текст в главе 4 этого сочинения, где говорится, что Кирилла «оумолиша... оучителныи сан прияти, оучити философия свояземця и странныя» (Лавров 17. А Материалы по истории возникновения древнейшей славянской письменности. Л., 1930. С. 5-6). Исследователи указывали на то, что оборот «учити философия свояземця и странныя» — неудачный перевод греческого оригинала, в котором говорилось, что Кирилл учил «ἔσω καὶ ἔξω φιλοσοφίαν», т. е. христианской и языческой философии. Слова Феофилакта безусловно подкрепляют такое толкование.

 

3. Для памятников кирилло-мефодиевской традиции представляется достаточно необычным мотивация действий Кирилла и Мефодия, предложенная в Пространном Житии Климента: они создали письменность для болгар, когда выяснилось, что

 

 

215

 

те не могут усвоить Писания, написанного на греческом языке. Схожая мотивация присутствует и в «Легенда Кристиана» — памятнике латинского культурного круга, созданном в Чехии в конце X в. В нем Кирилл, выступая перед римским папой, также ссылался на то, что создал славянскую письменность для чехов, так как не мог их приобщить к христианству с помощью латинского и греческого языка (MMFH. T. II, 1967. S. 189-190). У обоих авторов создание письменности на славянском языке выступает как определенное исключение, связанное с тем, что тот или иной славянский народ не в состоянии научиться греческому (или латинскому) языку. В этих высказываниях отразились представления обоих авторов об особой роли латыни (у Феофилакта — греческого языка) в деле христианского просвещения. Слова Феофилакта о «причудливом болгарском наречии» отражают отношение агиографа к болгарскому языку как чужому для него.

 

4. Текст Феофилакта в этой части его сочинения составлен таким образом, что у читателя складывается впечатление, будто Кирилл и Мефодий создали славянскую азбуку для болгар, для них перевели Писание, здесь же собрали вокруг себя учеников и отсюда направились к папе в Рим.

 

В действительности (как об этом сообщается в Пространных Житиях Кирилла и Мефодия), славянская азбука создана была Кириллом и Мефодием во время пребывания в столице Византийской империи — Константинополе и здесь же был начат перевод

 

 

216

 

Писания (с Евангелия — апракоса); и азбука, и перевод Писания предназначались для жителей Великой Моравии — славянского государства, занимавшего в IX в. значительную часть современных Чехии и Словакии. В середине 60-х гг. IX в. Кирилл и Мефодий сами направились в Великую Моравию, откуда и выехали в Рим.

 

Повествование Феофилакта в этой своей части представляет собой тенденциозный вымысел, целью которого было связать деятельность создателей славянской письменности с Болгарией. Сочинение Феофилакта является наиболее ранним текстом, где говорится о особом «болгарском языке», на который было переведено Писание. В более ранних текстах язык, на котором говорили в IX-XI вв. болгары (как и другие славянские народы), назывался просто «славянским».

 

5. Аналогичный список учеников Кирилла, которых святой наставлял перед своей кончиной в Риме, читается в «Успении Кирилла» — болгарском памятнике XIII в. (Лавров П. А. Материалы... С. 157). В перечень вошли не все даже самые известные из учеников Мефодия. Так, в него не вошел такой известный писатель конца IX в., ученик Мефодия и автор службы этому святому, как Константин Преславский. Пространное Житие Климента содержит различные сведения о Горазде, Клименте, Науме и Ангеларии, но ничего кроме имени не сообщает о Савве. В XII главе Жития в рассказе о заключений учеников Мефодия в тюрьму после смерти святого Савва не упоминается, напротив, появляется новый

 

 

217

 

ученик — Лаврентий, о котором кроме имени также ничего не известно.

 

По контексту повествования Феофилакта следует, что перечисленные здесь ученики Кирилла и Мефодия были также болгарами. Учитывая, однако, что Кирилл и Мефодий могли находиться в Болгарии лишь краткое время во время своего путешествия в Великую Моравию (да и это нельзя считать точно установленным фактом), болгарское происхождение их представляется маловероятным. Относительно одного из этих учеников, Горазда, имеется определенное указание в Пространном Житии Мефодия («се есть вашея земля свободь моужь» — MMFH, t. II. S. 161), что он был уроженцем Великой Моравии. Что касается других учеников, то более или менее определенные сведения имеются лишь о происхождении главного героя второй части повествования — Климента. Такие выражения написанной Климентом «Похвалы Кириллу», как, например, «Блажу богодвижныя твоя пръсты, ими же написася моемоу языкоу свобода от греховнаго ига» (Лавров 17. А. Материалы... С. 95 и др.), не оставляют сомнений в славянском происхождении Климента. Читающиеся в одной из заключительных глав Пространного Жития слова, что Климент сопровождал Мефодия с молодых лет, позволяют предполагать, что Климент принадлежал к числу жителей той славянской «архонтии» в балканских владениях Византийской империи, которой Мефодий, по свидетельству II главы его Пространного Жития, управлял до своего пострижения в монахи (См. подробнее:

 

 

218

 

Станчев К., Попов Г. Климент Охридски. Живот и творчество. София, 1988. С. 27). Что касается других учеников, то никакими сведениями о их происхождении и о том, как и при каких обстоятельствах они стали учениками Кирилла и Мефодия, мы не располагаем.

 

 

III

1. Папа Адриан II (867-872). Кирилл и Мефодий приехали в Рим в самом начале его правления.

 

2. В этом разделе довольно точно пересказывается первая часть XVII главы Пространного Жития Кирилла (MMFH, t. II. S. 110-111), однако с рядом изменений по сравнению с источником. Так, в источнике говорилось о поездке братьев в Рим по приглашению папы, у Феофилакта эта поездка — плод инициативы самих братьев, «чтоб получить от него наставления». Отсутствует в рассказе Пространного Жития Кирилла и сообщение о том, что папа известил о деятельности братьев «по всем церквам» и вложенное в уста римского первосвященника сравнение «труда» братьев с трудом апостола Павла. Следует учитывать, что прямое уподобление Кирилла и Мефодия апостолу Павлу неоднократно встречается в текстах служб Кириллу и Мефодию (Лавров Π.А. Материалы... С. 111-112), откуда, вероятно, оно и заимствовано в текст Пространного Жития Климента. Главное различие состоит в том, что, согласно Житию Кирилла, почетная встреча была вызвана тем, что братья принесли в Рим останки Климента, папы римского, и их чудотворному воздействию

 

 

219

 

приписывались происшедшие в это время чудеса, в то время как, согласно повествованию Феофилакта, торжественно встречали именно солунских братьев, именно они совершили чудеса. По остроумному наблюдению H. Л. Туницкого (Τуницкий Н.Л. Климент... С. 66), эти изменения был связаны с тем, что, согласно хорошо известной Феофилакту константинопольской традиции, зафиксированной Константином Багрянородным, останки Климента, папы римского (в частности, его глава) находились в особой «молельне», построенной императором Василием I Македонянином у императорского дворца. — Продолжатель Феофана. Жизнеописания византийских царей. Изд. подг. Я. Н. Любарский. СПб. 1992. С. 137-138.

 

 

IV

1. Кроме Пространного Жития Климента, о посвящении учеников рассказано с конкретными деталями в VI главе Пространного Жития Мефодия: там упоминается, что трое из учеников стали священниками, а двое — чтецами (MMFH, t. II. S. 146). По сравнению с этим конкретным известием изложение Феофилакта выглядит как некий риторический перечень всех иерархических ступеней для духовных лиц низшего ранга.

 

2. По свидетельству Пространного Жития Мефодия, одновременно с посвящением учеников папа «святи же на поповство блаженого Мефодия» (M MF Η, t. II. S. 146). Архиепископом моравским Мефодий стал по свидетельству того же источника лишь

 

 

220

 

после смерти Кирилла (Ibid. S. 147). Об обстоятельствах, в которых произошло возведение Мефодия на архиепископскую кафедру, см. Сказания о начале славянской письменности. Вступ. статья, перевод и комментарии Б. Н. Флори. М., 1981. С. 149 и сл.

 

3. Утверждение, что Мефодий много раз отказывался от епископства в Паннонии — агиографический штамп. Об этом ничего не знает его Пространное Житие. Назначение Мефодия на епископство выглядит в тексте немотивированным, так как агиограф ничего не сообщал о его предшествующем пребывании в Великой Моравии.

 

 

V

1. Исследователи, видя в «великом архиерее» — папу, а в «святая святых» — алтарь, высказывали различные предположения относительно цели, которую при этом преследовал папа. Не исключено, однако, что «великий архиерей» данного текста — это Христос, а весь пассаж означает, что Бог призвал Кирилла к себе для совершения литургии на небесах (Милев А. Жития на св. Климент Охридски. София, 1961. С. 75).

 

2. Сведения Пространного Жития Климента о болезни, смерти (14 февраля 869 г. ) и погребении Кирилла повторяют аналогичные сообщения XVIII главы Пространного Жития Кирилла (MMFH, t. II. S. 112-114). Можно отметить лишь два конкретных расхождения: по Житию Кирилла, приняв схиму» святой прожил не 10, а 50 дней; в Пространном

 

 

221

 

Житии Кирилла не указывалось конкретно, какие именно чудеса совершались у гробницы святого.

 

 

VI

1. У читателя Феофилакта может создаться впечатление, что поставленный архиепископом Мефодий медлил с отъездом из Рима, пока был жив его брат. В действительности, он стал архиепископом уже после смерти Кирилла (см. коммент. 2 к гл. 4).

 

2. Ростислав — правитель Великой Моравии (846-870), по приглашению которого Кирилл и Мефодий приехали в эту страну. Помещенная в главе VIII Пространного Жития Мефодия булла Адриана II о передаче Мефодию архиепископской кафедры была адресована Ростиславу (MMFH, t. II. S. 147-148) — свидетельство того, что он был одним из правителей, ходатайствовавших в Риме о возвышении Мефодия. Общение Ростислава с Мефодием уже как архиепископом не могло быть продолжительным. В начале 870 г. Ростислава сверг с трона при поддержке немецких феодалов его племянник Святополк. Ростислав был ослеплен и умер в заточении.

 

3. Коцел — правитель славянского княжества в районе озера Балатон, вассал Восточно-Франкского королевства (о нем и его княжестве см.: Grafenauer В. Zgodovina Slovenskega naroda. zv. II. Ljubljana, 1955. S. 38-45). У него останавливались Кирилл и Мефодий на пути в Рим, когда этот правитель «възлюби вельми словенскы боукви» (MMFH, t. II. S. 105). Судя по сообщениям Пространного Жития Мефодия, сыграл едва ли не главную роль в возведении

 

 

222

 

Мефодия на архиепископскую кафедру (MMFH, t. II. S. 147-148, 150). Важные сведения о пребывании архиепископа Мефодия в княжестве Коцела содержит сочинение «Conversio Bagoariorum et Carantanorum», составленное в 870 г. для обоснования прав зальцбургского архиепископства на церковную юрисдикцию над княжеством Коцела. С приездом Мефодия здесь было введено богослужение на славянском языке. (MMFH, t. III. S. 318).

 

 

VII

1. Борис — правитель Первого Болгарского царства (852-889).

 

2. Византийский император Михаил III (842-867). Упоминание о том, что Борис был современником этого византийского императора, должно было, вероятно, напомнить читателю о роли, которую сыграла в крещении болгар Византия и, в частности, о том, что император был крестным отцом болгарского правителя, принявшего в его честь христианское имя Михаил. См. об этом в рассказе о крещении болгар, который читается в написанном Феофилактом житии тивериупольских мучеников. — Извори за българската история. Т. 30. София, 1994. С. 67-68.

 

3. Борис действительно прилагал большие усилия для обращения в христианство населения Болгарии. Так, в 866 г. им было подавлено восстание протоболгарской знати, добивавшейся восстановления язычества. См. об этом: Гюзелев В. Княз Борис Първи. София, 1968. С. 108 и сл.

 

 

223

 

О строительстве Борисом в Болгарии христианских храмов, основании епископских кафедр и др. см. также в написанном Феофилактом житии тивериупольских мучеников — Извори... Т. 30. С. 68-69.

 

4. В VII главе сочинения получают дальнейшее развитие сформулированные в главах— I—II утверждения о связи деятельности Кирилла и Мефодия с Болгарией. Теперь сам перевод Писания на славянский — «болгарский» язык связывается с крещением болгар. Одновременно агиограф подчеркивает, что Борис Болгарский стал «духовным чадом» Мефодия раньше, чем Святополк и Коцел. В действительности такие наиболее ранние и достоверные источники, как Пространные Жития солунских братьев, самым определенным образом связывают появление первых славянских переводов текстов из Священного Писания с путешествием Кирилла и Мефодия в Великую Моравию. О контактах Мефодия с Борисом Болгарским также нет никаких сведений в ранних источниках, хотя возможность таких контактов, конечно, не может быть в принципе исключена, например, когда в начале 80-х гг. IX в. Мефодий совершил путешествие в Константинополь. Не исключено, что Феофилакт или его неизвестный славянский предшественник смешал архиепископа моравского Мефодия со сведениями о греческом монахе, иконописце по имени Мефодий, чье изображение Страшного суда, согласно византийской традиции, побудило Бориса креститься. См.: Продолжатель Феофана. Жизнеописания... С. 73.

 

 

224

 

5. Дата крещения болгар указана в Пространном Житии неверно. Как указано в сохранившейся памятной надписи, найденной у с. Балши в Албании (подр. об этой надписи см. в комментарии к Житию Климента, написанному Димитрием Хоматианом), болгары крестились в 6374 г. от сотворения мира (Иванов Й. Български старини из Македония. София, 1970. С. 12-16). Исследователи, которые считают, что в надписи имеется в виду сентябрьский год, датируют крещение Болгарии временем от 1 сентября 865 г. до 31 августа 866 г. Те, кто видит в дате надписи мартовский год византийской эры, датируют это событие временем между 21 марта 866 г. и 20 марта 867 г. (См. подробнее об этом: Wasilewski Т. Bizancjium i słowianie w IX wieku. Warszawa, 1972. S. 140 i n. ). Вместе с тем в «Повести временных лет» — древнерусском летописном своде начала XII в. — ив славянской обработке «Летописца вскоре» патриарха Никифора, созданной, повидимому, в Болгарии в конце IX в., под 6377 г. от сотворения мира (869/870 гг. н. э.) помещена запись «Крещена бысть вся земля Болгарьская» (Повесть временных лет. Ч. 1, M.; Л., 1950. С. 19; Тихомиров M. Н. Забытые и неизвестные произведения русской письменности // Археографический ежегодник за 1960 год. М. 1962. С. 238.)

 

Поскольку именно в 870 г. по решению церковного собора в Константинополе была создана особая митрополия для Болгарии, то не исключено, что именно это событие было воспринято в кругах болгарского духовенства как акт, завершающий начавшийся

 

 

225

 

ранее процесс христианизации Болгарии. Позднее этой записью воспользовался создатель Пространного Жития Климента, определяя дату крещения болгар.

 

Дату крещения болгар Феофилакт (или автор его славянского источника) внес в текст потому, что, по его представлениям, тем самым устанавливалось, когда Кирилл и Мефодий перевели на славянский язык Священное Писание.

 

 

VIII

1. С этого места начинается подробное повествование о борьбе Мефодия, а затем его учеников с их противниками из рядов немецкого духовенства в Великой Моравии. Рассказ этот заметно отличается от повествования о тех же событиях в Пространном Житии Мефодия и основан, по-видимому, на той устной традиции о событиях, которая циркулировала в кругу учеников Мефодия на болгарской почве.

 

2. В рукописи XI в., т. н. «Клоцовом сборнике», сохранилось анонимное поучение судьям и князьям, в котором исследователи видят одно из таких «наставлений» Мефодия. См.: Vašica J. Anonymní homilie rukopisu Clozova po strance pravni // Slavia, vol. 25, 1956. S. 221-233.

 

3. Имеются в виду немецкие священники в Великой Моравии — противники Мефодия и его учеников. Они появились здесь потому, что со времени принятия христианства Великая Моравия находилась в церковной зависимости от епископства в Пассау (Бавария).

 

 

226

 

4. См. в XII главе Пространного Жития Мефодия о выступлении против него тех, кто был болен «хиопаторской ересью» (MMFH, t. II. S. 157). Речь шла о немецких священниках, которые в соответствии с практикой, принятой во франкской Церкви, вносили в Символ веры дополнение о исхождении Св. Духа не только от Отца, но и от Сына (filioque). Важно отметить, что, согласно Пространному Житию Климента, Мефодий смог своими доводами убедить многих из этих священников и привлечь их на свою сторону.

 

Рассказ о спорах между Мефодием и его учениками с одной стороны и немецкими («франкскими») священниками с другой — в Пространном Житии Климента обладает двумя особенностями. Во-первых, судя по изложению этого источника, споры касались только текста Символа веры, в то время как в действительности Мефодия обвиняли также в совершении богослужения на славянском языке (ясные указания на это см. в булле папы Иоанна VIII Мефодию 879 г.: MMFH, t. III, № 81. S. 192-193). Во-вторых, в этом и в последующих разделах агиограф пишет о конфликте только как о споре между Мефодием и его немецкими противниками, в то время как с конца 70-х гг. противники Мефодия прилагали усилия к тому, чтобы вовлечь в конфликт папскую курию. Ясные указания на это имеются не только в буллах папы Иоанна VIII 879 г. как правителю Великой Моравии — Святополку, так и Мефодию (MMFH, t. III, № 80-81), но и в XII главе Пространного Жития Мефодия (MMFH, t. II. S. 157-158). Для расследования выдвинутых против него

 

 

227

 

обвинений Мефодий в 880 г. был вызван в Рим, где ему удалось доказать свою правоверность и добиться, во-первых, разрешения совершать богослужение на славянском языке, а во-вторых, подтверждения своей архиепископской власти над всеми духовными лицами в Великой Моравии, к какому бы народу они ни принадлежали. — См. буллу Иоанна VIII Святополку 880 г. (MMFH, t. III, № 90). О церковных спорах в Великой Моравии в конце 70-х-начале 80-х гг. см.: Dvornik F. Byzantské misie u slovanů. Praha, 1970. S. 174-178.

 

5. Святополк — правитель Великой Моравии (870-894), пришел к власти, свергнув своего дядю Ростислава; в его правление Великоморавское государство достигло высшего могущества.

 

6. Два главных источника, содержащих информацию о событиях, происходивших в Великой Моравии в конце 70-х - начале 80-х гг. IX в. — Пространное Житие Мефодия и Пространное Житие Климента — заметно расходятся в своем отношении к Святополку. В Пространном Житии Мефодия резкие выпады по адресу Святополка, столь характерные для Пространного Жития Климента, полностью отсутствуют. Такое различие объясняется разницей исторических условий, в которых оба памятника возникли. Как убедительно показал чешский исследователь В. Вавжинек ( Vavřinek V. Staroslověnské životy Konstantina a Metodeje. Praha, 1963, roz. V), Пространное Житие Мефодия было написано сразу после смерти святого, его ученики в то время еще рассчитывали склонить великоморавского правителя и его дружину на свою

 

 

228

 

сторону. Этой цели должно было служить и само Пространное Житие. Напротив, Пространное Житие Климента писалось уже после того, как ученики Мефодия были изгнаны при участии Святополка из Великой Моравии, так что они могли писать о князе откровенно. Отношение Святополка к Мефодию и кирилло-мефодиевским традициям может быть реконструировано на основании современных событиям папских булл. В булле папы Иоанна VIII Святополку 880 г. упоминается просьба князя и его «судей», чтобы для них служили мессу по-латыни (MMFH, t. III, № 90. S. 208) — очевидно, что они не были приверженцами богослужения на славянском языке. Вместе с тем анализ булл Иоанна VIII 879-880 гг. показывает, что Святополк сам уклонялся от участия в спорах между сторонниками и противниками Мефодия, передавая решение вопроса в руки курии. Святополк был одним из самых активных и удачливых политиков своего времени, постоянно стремившимся воспользоваться ослаблением западного соседа — Восточно-Франкского королевства, чтобы расширить границы своего государства. Одним из путей к этому было вмешательство во внутренние дела Восточно-Франкского королевства. В этих условиях Святополк был заинтересован в поддержании добрых отношений с Римом. Об этой заинтересованности говорит, в частности, его просьба, о которой упоминается в булле папы Иоанна VIII 880 г.: принять великоморавского князя и его страну под защиту св. Петра (MMFH, t. III, № 90. S. 200-203). Таким образом, судьба славянской письменности

 

 

229

 

в Великой Моравии оказалась в тесной зависимости от отношения к этой письменности в Риме.

 

7. Современный исследователь склонен рассматривать в качестве агиографического штампа утверждение агиографа о том, что немецкие священники привлекли на свою сторону Святополка и его дружину тем, что потворствовали их плотским страстям (Iliev J. The Long Life of Saint Clement of Ohrid. A Critical Edition // Byzantinobulgarica, vol. 9, 1995. P. 111). Однако и XI глава Пространного Жития Мефодия, и текст его проповеди, обращенной к князьям и судьям, содержат определенные указания на конфликты между Мефодием с одной стороны и князем и его дружинниками — с другой. Это было связано, в частности, с борьбой святого против отклонений от норм семейной жизни, принятых в христианском мире. Такие конфликтные ситуации закономерно возникали в языческих странах, недавно принявших христианство. Точность сообщений Пространного Жития Климента подтверждается, если мы сопоставим нормы, использовавшиеся при установлении наказаний немецкими священниками, с теми, к которым прибегало окружение Мефодия. Сравнение так называемых «Заповедей святых отец», славянского перевода текста, близкого к «Мерзебургскому пенитенциалу» IX в., и «Закона судного людям», составленного Мефодием на основе правовых норм, принятых в Византии, показывает, что в первом устанавливались гораздо более мягкие наказания за одни и те же преступления, чем во втором. Использование франкскими священниками

 

 

230

 

более мягких наказаний объяснялось, конечно, не их злой волей, как думал составитель Пространного Жития Климента, а иной практикой их Церкви. См. подробнее: Флоря Б. Н. Принятие христианства в Великой Моравии, Чехии и Польше // Принятие христианства народами Центральной и Юго-Восточной Европы и крещение Руси. М., 1988. С. 128-130.

 

Непонятно, почему Феофилакт сравнивает франкских священников с Евномием, ересиархом IV в., возглавлявшим секту «аномеев», радикальных ариан, учивших об абсолютном отличии Христа от Бога и отказавшихся поэтому от крещения во имя Св. Троицы.

 

8. О предостережениях Мефодия дает понятие текст его проповеди, обращенной к князьям и судьям. Как следует из нее, Мефодий действительно заявлял князьям и судьям, что если они не будут искоренять пороков, то им грозит не только «вечный огонь» в аду, но они подвергнутся «и на семь свете Божию гневоу». В этой связи он приводил пример Саула, который утратил власть за неповиновение заветам Бога (MMFH, t. III. S. 203).

 

Стоит отметить, что в житии указывалось, что позднее будет рассказано, какое наказание постигло князя, но в дальнейшем ничего на сей счет не говорится. Об этом наказании — завоевании Великой Моравии венграми — упомянуто в Житии Наума, где оно также связано с пророчеством Мефодия. Это наблюдение говорит в пользу доводов тех болгарских исследователей, которые полагают, что и Житие Климента, и Житие Наума представляют собой своего рода извлечения из некоего более обширного

 

 

231

 

повествования о судьбах учеников Кирилла и Мефодия. См.: Гергова Е. Агиографските произведения за Наум — литературни източници и текстови взаимоотношения // Кирило-методиевски студии. Кн. 8, 1991. С. 167-168.

 

Исследователи давно отметили определенную нелогичность утверждения Пространного Жития о наказании, которое постигнет Святополка после смерти Мефодия, так как скончавшийся в 894 г. Святополк до самой смерти удерживал державу под своей властью. Еще более важно, что о проклятии Мефодия ничего не знает не только его Пространное Житие, но и древнейшие тексты служб Кириллу и Мефодию и «Похвальное слово» этим святым, возникшее уже на болгарской почве. Моравия — Паннония выступает как страна, где живут люди, чтущие память Кирилла и Мефодия, страна, огражденная от козней еретиков посмертным покровительством братьев. — См. подробнее: Флоря Б. Н. Кирилло-мефодиевские традиции... С. 161, 168. Это заставляет думать, что в конце IX в. в Великой Моравии произошло возрождение традиций кирилло-мефодиевского круга. В пользу этого говорит и ряд иных соображений. С начала 90-х гг. IX в. великоморавские правители находились в постоянном конфликте с правителями Восточно-Франкского королевства. Глава немецких противников Мефодия — Вихинг бежал в 893 г. ко двору главного противника великоморавских правителей императора Арнульфа, канцлером которого он стал. В 899-900 гг. сын Святополка — Моймир II обратился к папе

 

 

232

 

Иоанну IX и, обвинив баваров в том, что они заключили мир с мадьярскими племенами и пропустили их через свои земли в Италию, добился присылки папских легатов, которые поставили для мораван архиепископа и трех подчиненных ему епископов. Действия легатов вызвали резкий протест баварского духовенства, требовавшего, чтобы население Великой Моравии, как это было до поставления Мефодия моравским архиепископом, подчинялось власти епископа Пассау. В таких условиях роль немецких священников — выходцев из Баварии в жизни Великой Моравии должна была упасть, а к руководству церковной жизнью в этом государстве, по-видимому, пришли ученики и последователи Кирилла и Мефодия. — См. подробнее: Dvornik F. Byzantské misie... S. 205-206.

 

Как представляется, лишь после падения Великоморавской державы под напором мадьярских племен в начале X в. ученики Мефодия вспомнили о его предостережениях Святополку, которые в их сознании превратились в пророчество о гибели Великоморавской державы, а наличие временной дистанции способствовало тому, что смерть Святополка и гибель его государства слились как бы в одно событие.

 

 

IX

1. О том, что Мефодий за три дня предсказал свою смерть см. в XVII главе Пространного Жития Мефодия. Мефодий скончался в апреле 885 г.

 

2. Есть все основания считать речь, вложенную в уста Мефодия агиографом, его вымыслом. В Пространном

 

 

233

 

Житии Мефодия предсмертные высказывания ограничиваются несколькими словами. В композиции памятника ей принадлежит важное место. Она должна подготовить читателя к восприятию последующих событий, когда верность учеников Мефодия истинному учению подверглась испытанию.

 

3. Количество лет архиепископства Мефодия указано неверно. Мефодий стал архиепископом в конце 869 г., следовательно, пробыл на своем посту 16 лет. Возможно, в источнике Феофилакта эта цифра обозначала время миссионерской деятельности Мефодия среди славян (Туницкий Н. Л. Св. Климент... С. 68).

 

4. Сообщение о количестве учеников Мефодия встречается только в данном источнике. Хотя цифровые обозначения агиографических памятников вообще ненадежны, приведенная цифра представляется весьма реальной, в особенности, если ее сопоставить с сообщением того же источника о 3500 учениках Климента.

 

5. О назначении Мефодием Горазда своим преемником говорится в XVII главе Пространного Жития Мефодия (MMFH, t. II. S. 161). О назначении Мефодием себе преемника, не называя его имени, говорит и папа Стефан V в инструкции его послам в Великую Моравию (MMFH, t. III. S. 229).

 

 

Χ

1. Вихинг — глава немецких священников в Великой Моравии, враждебных Мефодию и его ученикам, епископ г. Нитры.

 

 

234

 

2. Сообщение об отлучении от Церкви Мефодием Вихинга и его сторонников подтверждается текстом буллы папы Стефана V Святополку, где папа, не называя по имени Мефодия, заявил, что «анафема, произнесенная на посрамление католической веры, падет на голову того, кто ее произнес» (MMFH, t. III. S. 224).

 

3. Рассказ Пространного Жития Климента о событиях, происходивших в Великой Моравии после смерти Мефодия, может быть сопоставлен с двумя документами, вышедшими из папской канцелярии, — письмом папы Стефана V Святополку и его же инструкцией посланным в Великую Моравию легатам — епископу Доминику и пресвитерам Иоанну и Стефану (MMFH, t. III. № 101-102). Из текста письма Стефана V определенно следует, что отлучение от Церкви заставило Вихинга посетить Рим, где он добился снятия отлучения и восстановления в епископском сане. В своем письме Святополку Стефан V рекомендовал ему принять Вихинга со всем полагающимся носителю высокого сана уважением и передать в его управление церковные дела. Этот пассаж письма позволяет с уверенностью полагать, что Вихинг и должен был доставить послание папы по назначению. Окончательно положить конец идущим в Великой Моравии спорам должны были папские легаты. Когда составлялись инструкции для них, в Риме уже знали о смерти Мефодия и назначении им Горазда своим преемником. Поэтому легатам предписывалось отстранить Горазда от управления кафедрой как назначенного незаконно, в нарушение

 

 

235

 

канонов, которые не предусматривали назначения иерархом себе преемника, и отправить его в Рим, чтобы он лично изложил папе доводы в пользу его назначения. Эти формулировки как будто говорят о том, что, несмотря на осуждение папой действий Мефодия, вопрос о том, кто станет моравским архепископом, оставался открытым.

 

Из текста Пространного Жития Климента неясно, как и кто отстранил Горазда от управления архиепископством Моравским и поставил во главе его Вихинга. Формулировки, употребленные в источнике, позволяют скорее полагать, что переворот осуществил сам Вихинг, опираясь на письмо папы Стефана V и используя содержавшиеся там указания о передаче в его управление церковных дел. Однако, учитывая ту особенность источника, что в нем вообще нет никаких сведений об участии римской курии в регулировании церковных конфликтов в Великой Моравии, не исключено, что в действительности устранение Горазда и передача Вихингу управления архиепископской кафедрой было делом легатов папы Стефана V, тем более, что ученики Кирилла и Мефодия не проявили желания следовать ряду рекомендаций, содержавшихся в письме папы.

 

4. Согласно изложению агиографа, в дальнейшем Вихинг и его сторонники добивались, чтобы ученики Мефодия признали и приняли Символ веры в том виде, как он был принят во франкской Церкви: с Добавлением, что Дух Святой исходит «и от Сына» (filioque). Как установили уже русские ученые А. Воронов и H. Л. Туницкий (их наблюдения подтвердило

 

 

236

 

затем самостоятельное исследование М. Жюжи), в речах учеников Мефодия целый ряд мест, направленных против filioque, представляют собой дословные заимствования из сочинений Феофилакта Охридского, в частности из его трактата «В чем обвиняют латинян» (см. подробнее об этом: Милев А. Жития на Климент Охридски... С. 44 и сл.). Изложение Феофилакта дает основание сделать вывод, что предметом споров было только учение о Троице, и именно отказ учеников Мефодия признать учение о filioque был единственной причиной обрушившихся на них репрессий.

 

Документы, вышедшие из римской курии в 885886 гг., рисуют дело в существенно ином свете. Как видно из письма папы Стефана V, обвинение против Мефодия в том, что он неверно учит о Троице, занимало первое место среди обвинений, выдвинутых по его адресу Вихингом, но было отнюдь не единственным. В своем письме Стефан V подробно поучал моравского князя, в какие дни и месяцы года следует держать пост, а это заставляет думать, что практика, введенная Мефодием в Моравии, чем-то отличалась от практики, принятой в латинском мире.

 

Еще важнее другое. В своем письме папа обвинял Мефодия в том, что тот совершал богослужение на славянском языке, вопреки обещанию, данному им над гробом апостола Петра. В дальнейшем папа запрещал подобную практику под угрозой отлучения от Церкви, На славянском языке разрешалось лишь толковать читавшиеся во время службы тексты Писания для присутствовавших на службе простых

 

 

237

 

людей. Именно в связи с установлением этого запрета папа предписывал Святополку удалить из лона Церкви и изгнать из границ Великой Моравии тех, кто, несмотря на увещевания, не подчинится такому запрету. Запрет служить литургию на славянском языке повторен затем в инструкции папским легатам.

 

В текстах, созданных учениками Кирилла и Мефодия в Болгарии, также имеются определенные указания на то, что свое изгнание эти ученики связывали именно с приверженностью к славянской литургии. Примером может служить текст в цикле канонов на Четыредесятницу, написанный учеником Мефодия Константином Преславским:

 

«Гоними бывшие цари и князы и людьми апостоли святую веру проповедаяще языком, и ныне разгнаныя триязычникы раба вашя, ходящая по землемь, сблюдете святии в правей вере Христа славяще»

(Попов Г. Триодни произведения на Константин Преславски // Кирило-методиевски студии, Кн. 2, 1985. С. 36).

 

Все это заставляет полагать, что в действительности в спорах, имевших место в Великой Моравии после смерти Мефодия, наряду с учением о Троице видное место занял и вопрос о славянской литургии. Отказ учеников Мефодия подчиниться предписаниям папы в этом вопросе стал одной из причин их изгнания.

 

H. Л. Туницкий, обратив внимание на особенности повествования Феофилакта об этом эпизоде, отметил, что и в других местах Жития ничего не говорится о выступлениях немецких священников

 

 

238

 

и прелатов курии против славянского письма и славянской литургии, нигде автор не выступает и с осуждением «триязычной» ереси, т. е. представления о том, что литургию следует служить лишь на трех «священных» языках. Все это привело исследователя к заключению, что подобное представление об особой роли «священных» языков (в частности греческого) было не чуждо и самому Феофилакту, отсюда — изменения, внесенные в использованный им источник (Туницкий H. Л. Климент... С. 81).

 

5. Приведенные в тексте Феофилакта высказывания Святополка явно выпадают из тональности повествования и находятся в противоречии с некоторыми другими местами Жития. Все это позволяет видеть в них передачу отзвуков аутентичной традиции о событиях, как она сложилась в кругу учеников Мефодия. Очевидно, что Святополк был заинтересован прежде всего в прекращении конфликтов между разными группами духовенства в его державе.

 

6. Ссылки учеников Мефодия на отсутствие filioque в Никейско-Константинопольском Символе веры, принятом Вторым Вселенским Собором, в данном случае отражают реальную ситуацию конца IX в. Именно этот довод предписывал опровергать своим легатам папа Стефан V, ссылаясь на право римской Церкви толковать и разъяснять догматы (MMFH, t. III, № 102. S. 228).

 

 

XI

1. Эти слова Святополка находятся в противоречий с тем, что говорилось выше о незаконном захвате

 

 

239

 

Вихингом церковной власти в Великой Моравии еще до начала дискуссии между ним и его сторонниками с одной стороны и учениками Мефодия — с другой. Из них следует, что церковная власть в Великой Моравии должна была перейти к победителю в споре, хотя, согласно повествованию самого Феофилакта, эта власть ко времени начала спора уже находилась в руках Вихинга.

 

Решение судебных дел с помощью присяги спорящих сторон, когда выигрывал дело тот, кто быстрее и правильнее произносил соответствующие формулы, было распространенной практикой не только раннего, но и отчасти классического средневековья (см., например, в таком чешском памятнике, как «Ряд права земского» в разделе, посвященном судебному поединку: «истец, будучи готовым к бою, должен присягнуть по форме, которую ему дадут паны. И если кто в этой присяге ошибется, тот свое право теряет». — Хрестоматия памятников феодального государства и права стран Европы. М., 1961. С. 865-866). Не подлежит сомнению, что за этим эпизодом повествования Феофилакта стоит реальная действительность. Исследователи, однако, выражали сомнения в том, чтобы таким способом мог решаться спор относительно учения о Троице, тем более после того, как сам папа в своей булле Святополку точно разъяснил, какое именно учение Рим, в сотрудничестве с которым великоморавский правитель был крайне заинтересован, считает правильным; см.: Dittrich Z. R. Christianity in Great Moravia. Groningen, 1962. S. 290-292. Не исключено, что

 

 

240

 

имела место предварительная договоренность с «франками» о решении дела именно таким способом. Тем самым правитель оказывался «справедливым» в глазах населения и получал формальные основания требовать повиновения от учеников Мефодия. Показателен и способ решения дела, традиционный для варварского общества: проигравший передается в руки победителя.

 

 

XII

1. О продаже более молодых священников и дьяконов еврейским купцам см. подробнее в Житии Наума. Этот источник позволяет уточнить и хронологию событий. Выкупленные из рабства священники прибыли в Константинополь еще до смерти императора Василия I Македонянина, последовавшей 26 августа 886 г. Следовательно, описанные в этой части Пространного Жития Климента события имели место по крайней мере за несколько месяцев до этой даты. Сведения об участи еврейских купцов в работорговле в этой части Европы содержит т. н. Раффельштеттенский таможенный устав 904-906 гг., регулировавший сбор таможенных пошлин в восточной части Баварии, граничившей с Великой Моравией. Здесь указывается, что еврейские купцы должны уплачивать пошлину «как за рабов, так и за иной товар» в соответствии с порядком, установленным «во времена прежних королей» (Назаренко А Б. Немецкие латиноязычные источники ΙΧ-ΧΙ веков. М., 1993. С. 64, 67).

 

2. Эту цифру следует сравнить с указанием в XI главе памятника, что Мефодий, умирая, оставил

 

 

241

 

после себя две сотни «пресвитеров, диаконов и иподиаконов». Повторяя эту цифру, агиограф, несомненно, хотел сказать, что гонениям подвергались все ученики Мефодия.

 

3. Эти сведения о Горазде восходят к XVII главе Пространного Жития Мефодия (MMFH, t. II. S. 161).

 

4. О заключенных в тюрьму учениках Мефодия см. в коммент. 5 к гл. II.

 

 

XIII

1. Высказывания Феофилакта об отсутствии Святополка в то время, когда франки прибегли к избиениям заключенных в тюрьму учеников Мефодия, дали основание Ф. Дворнику для предположения, что узники содержались в Нитре — резиденции Вихинга (Dvornik F. Byzantské misie... S. 203). Однако из рассказа Феофилакта ясно следует, что узники находились в тюрьме в том же городе, где проживал и князь: ему рассказывают о случившихся чудесах, по его приказу на узников наложили более тяжелые оковы. Текст Феофилакта скорее дает основания для вывода, что ученики Мефодия были заключены в тюрьму в столице Великоморавской державы, которая находилась у дер. Микульчице на территории Чехии.

 

2. Как справедливо отметил H. Л. Туницкий, помимо Житий Климента и Наума, явно связанных между собой единством происхождения, определенные указания на изгнание учеников Мефодия из Моравии имеются в написанных ими памятниках

 

 

242

 

гимнографии. Кроме приведенного выше текста из Триоди, можно указать текст в службе Мефодию, написанной Константином Преславским: «Тя молим, Мефодие, святителю славне, разгнаное еретикы стадо твое сохрани в вере правоверней» (Лавров П. А. Материалы... С. 125; Туницкий Н.Л. Св. Климент... С. 79-80).

 

Истр — древнее название Дуная.

 

3. Свидетельство о немецких воинах в Великой Моравии (слуги епископа Вихинга или наемники в войске Святополка). Употребленное в тексте название «немцы» вместо обычного для текста Феофилакта термина «франки» — след использования славянского источника.

 

 

XIV

1. В научной литературе высказано несколько предположений о том, почему ученики Мефодия стремились в Болгарию: 1) они знали от своего учителя о желании князя Бориса получить славяноязычных учителей православной веры; 2) Болгария была наиболее близка географически и 3) по причине своего болгарского происхождения (Златарски В. История... Т. 1. Ч. 2. С. 227-228; ср.: Туницкий Н. Л. Св. Климент... С. 148-150).

 

2. Причина разделения учеников агиографом не указана. Что касается Горазда, то позднейшая традиция связывала его пребывание то с Южной Польшей, то с Бератом в Албании (Кирило-Методиевска Енциклопедия. Т. 1, София, 1985. С. 514). О хронологии событий см. выше, коммент. 1 к главе XII.

 

 

243

 

XVI

1. Если буквально следовать указаниям Феофилакта, то окажется, что Климент с товарищами преодолели пешком вдоль левого берега Дуная несколько сотен километров. Однако следует помнить, что уже в середине X в. Великая Моравия казалась полулегендарным государством, ср. сведения о ней у Константина Багрянородного (Константин Багрянородный. Об управлении империей. М., 1989. С. 165, 169).

 

2. В XI в. значение Белграда было велико (Калић-Мијушковић Ј. Београд у средњем веку. Београд, 1967), и характеристика, данная Феофилактом, относится именно к его времени (ср.: Darrouzès J. Notitiae Episcopatuum ecclesiae Constantinopolitanae. Paris, 1981. P. 152-153, № 13. 846). В конце же IX в. Белград был обычной болгарской крепостью.

 

Поскольку еще в 883-885 гг. Болгария и Моравия воевали друг с другом (MMFH, t. II. S. 154-155), следует думать, что упомянутые ниже «расспросы» Климента и его товарищей имели разведывательный характер.

 

3. Феофилакт считает, что «боритакан» — личное имя. Между тем это протоболгарское слово значило «начальник крепости» (Кирило-Методиевска Енциклопедия. Т. 1. С. 233-234). Житие Наума называет его «князем Радиславом» (Иванов Й. Старини... С. 313). Ниже Феофилакт приводит греческую версию титула — ὑποστρατηγός, означающее «заместитель командующего». Интересно отметить, что Климента со товарищи принимает представитель

 

 

244

 

светской, а не духовной власти (о Белградском епископстве см.: Златарски В. История... T. I, Ч. 2. С. 224).

 

4. О Борисе см. выше, коммент. 1 к главе VII.

 

Последующие эпизоды Жития явно происходят в Плиске. Любопытно отметить, что Феофилакт, упоминая в своем произведении множество топонимов, подчас незначительных, нигде не называет столицу Болгарии — он интересуется лишь теми пунктами, которые входили в его Охридскую архиепископию, то есть Западной Болгарией.

 

5. Радость Бориса объяснима, поскольку он нуждался в людях, которые могли бы взять на себя просвещение только что крещенной страны. В Житии Наума сказано, что в это же время в Болгарию из Византии отправилась часть тех учеников Мэфодия, которые были выкуплены в Венеции (Иванов Й. Старини... С. 313).

 

6. Можно опять констатировать, что Климент и его спутники общаются с представителями светской, а не духовной власти, вплоть до того, что живут в домах, предназначенных для «первейших из друзей» князя — видимо, имеются в виду шесть высших бояр, образовывавших государственный совет, см.: Бешевлиев Б. Първобългарите. Бит и култура. София, 1981. С. 52-53.

 

7. Это искреннее признание, столь неожиданно звучащее в высокопарном агиографическом тексте, наверняка отражает личный опыт Феофилакта, вынужденного заниматься богословскими изысканиями в малокомфортных условиях Болгарии.

 

 

245

 

8. Модальность это фразы может быть понята по-разному в зависимости от семантических нюансов: так, τῶν πολλῶν допустимо толковать и так, как это сделал Туницкий — «частных лиц» (117), и как Милев — «многих» (123). Сам Милев обращает внимание на другой обертон этой фразы: ὄχλον может быть и «сумятицей», и «возмущением», и «множеством людей» (123, ср. 156). Наконец, ἐπέτρεψε может означать и «изъявляли согласие» (Туницкий, 117), и «позволял» (Милев, 123). Это — лишь один из многочисленных примеров (А. Милев отмечает далеко не все из них) лексической нечеткости Феофилакта.

 

9. Имя Эсхач — явно протоболгарского происхождения, но нигде более не зафиксировано. Р. Сефтерски предлагает связывать его с турецким именем Елхадж (Сефтерски Р. Към въпроса за етническата принадлежност и названието на Есхач сампсис в пространното житие на св. Климент Охридски // Международен Симпозиум 1100 години от блаженна кончина на св. Мефодий. Т. 1. София, 1989. С. 153-154). Тот факт, что Эсхач искал возможности пригласить Климента к себе, свидетельствует о том, что христианизация коснулась уже и протоболгарской знати (Кирило-Методиевска Енциклопедия. Т. 1. С. 677).

 

10. Название должности — протоболгарское, но значение слова неизвестно. А. С. Львов сопоставляет его с чувашским «сува-су», что значит «уважаемый» (Львов А. С. Иноязычные влияния... // Славянское языкознание. VII Международный съезд славистов. Доклады советской делегации. М., 1973.

 

 

246

 

С. 222). Слово фигурирует еще в двух источниках: под 870 г. у Анастасия Библиотекаря упоминаются «Зиунас сампсис» и «Алексиус сампсис» (Златарски В. История... T. I. Ч. 2. С. 750-756), а под 927 г. — «Симеон сампсис» (Moravcsik Gy. Byzantinoturcica. Bd. II. В., 1958. S. 266; Симеонов Б. Сампсис // Съпоставително езикознание, 1981, № 3-4. С. 7579). Р. Сефтерски обращает внимание на тот факт, что титул во всех случаях ставится после имени. По его догадке, это могло быть уважительным расширением при упоминании пожилых людей (Сефтерски Ρ. Към въпроса... С. 156). Видимо, это слово дало славянское «самъчин» в Супрасльской рукописи: «самьчия санъ предръжашта», что соответствует греческому «μειζοτέρου τάξιν ἐπέχοντα» (Супрасъльски, или Ретков, сборник. Т. 2. София, 1982. 30). Так как греческий термин μειζότερος весьма расплывчат (ср.: Constantini Porphyrogeniti De cerimoniis aulae Byzantinae. Vol. 1, Bonnae, 1829. P. 720. 4; 7), трудно понять, каково реальное наполнение и термина «сампсис». Но коль скоро сампсис представлял Бориса на Вселенском Соборе, ясно, что это был какой-то высокий сан. Тем самым опять обращает на себя внимание заинтересованность именно знати в тесном общении с Климентом и его товарищами.

 

11. Слово οἰκονομέω впервые получило значение «устраивать чьи-то дела, отдавать распоряжения относительно кого-то» у Василия Великого и Иоанна Златоуста. С аналогичным управлением глагол употребляется у Анны Комнины (Alex. VI, 2). Видимо, здесь подразумеваются те административные

 

 

247

 

новшества, которые будут описаны в следующей главе.

 

12. Быть может, следует усматривать определенный политический смысл в том, что ученики Мефодия были распределены между вельможами протоболгарского и славянского происхождения. Впрочем, кто такой Чеслав и какую должность он занимал — неизвестно. Догадка Н. Драговой, будто в доме Чеслава жил в заложниках сербский князь Строимир, построена только на том факте, что внука Строимира звали Чеслав (Драгова Н. Славянската церква на св. Кирил и Методий и нейните балкански традиции // Международен симпозиум... С. 50), но эта гипотеза слишком шатка.

 

 

XVII

1. В иносказательной форме, весьма популярной в византийской риторике, Феофилакт намекает на крещальное имя Бориса — Михаил. Этим христианским именем князь был крещен в 864 г. в честь византийского императора Михаила III.

 

2. Данный топоним имеет в разных рукописях следующие формы: «Кутмичиница», «Кутминица», «Кутмичина», «Кутмичивица». При том, что меняющиеся суффиксы — славянского происхождения, сам корень слова скорее всего протоболгарский. Поскольку нигде более этот топоним не упомянут, его географическая привязка вызвала жаркую полемику (см.: Кирило-Методиевска Енциклопедия. Т. 2. София, 1996. С. 487-491, там же литература). Единственное, о чем можно говорить с известной долей уверенности,

 

 

248

 

это то, что Кутмичевица охватывала юго-западную часть Болгарии, что ее центром был город Девол (ср. коммент. 6) и что в нее входили Охрид и Главница.

 

3. Дальнейший текст поддается различным интерпретациям. Одни исследователи считают, что Котокий — это название обширной области, из которой была выделена в самостоятельную единицу Кутмичевица. H. Л. Туницкий видит в этом слове топоним греческого происхождения со значением: «нижние [земли]» (Туницкий H. Л. Св. Климент... С. 183184). Но есть возможность толковать слово и как антропоним, что, однако, менее вероятно (см.: Кирило-Методиевска Енициклопедия. Т. 2. С. 448 и литература).

 

4. Имя Домета (или Довета) — неясного происхождения. Можно предполагать, что оно образовано от латинского имени Domitius (Милев А. Гръцките жития. С. 156-157) или Dometianus (ср.: Туницкий H. Л. Св. Климент... С. 176), хорошо известного и в западных, и в восточных святцах. Если это так, то перед нами — первый болгарский вельможа из всех, упомянутых в Житии, кто сменил свое языческое имя. Домета более нигде не упоминается. П. Петров считает, что его назначили на должность комита новообразованной области Кутмичевица (Кирило-Методиевска Енциклопедия. Т. 1. С. 608-609).

 

5. Из-за порчи в рукописях это слово долго читали как «его», отчего и возникало желание объявить Котокий антропонимом. Но в лучших манускриптах стоит форма Утр, которую В. Златарски предлагает рассматривать в виде фонетического варианта к праболгарскому

 

 

249

 

имени Коуртъ или Куртъ, известному из именника болгарских ханов (Златарски В. История... Т. 1. Ч. 1. С. 379, 381; Ч. 2. С. 235). Однако и такое предположение не разрешает проблемы: ведь только что было сказано, что Домета был назначен управлять вновь созданной административной единицей, так что Курт не мог быть уволен от управления Кутмичевицей. Может быть, данную фразу надо понимать в том смысле, что заодно с реорганизацией Котокия было сменено и его руководство.

 

Неясность локализации заставляет искать соответствий в других документах: в «Дюканжевом списке» сказано, что «Климент был поставлен от имени Бориса, царя болгар, надзирать (ἐφορᾶν) за третьей частью Болгарского царства, то есть от Фессалоники до Иерихона и Каннин или Тасипиату» (Иванов Й. Български старини... С. 505). Большинство исследователей считает, что под третьей частью надо понимать Кутмичевицу — однако в этом случае непонятно, каких же размеров был Котокий. Наконец, дополнительные сложности возникают из-за того, что мы плохо знаем, где проходила юго-западная граница Болгарии в 887 г. По всей видимости, предположения о том, что уже тогда Борис владел Южной Македонией и что именно с ней следует отождествить Котокий, необоснованны. Скорее всего, Котокий следует помещать к северо-востоку от Охрида, в районе Брегальницы (см.: Gautier P. Clément d'Ochride, êveque du Dragvista // REB, vol. 22, 1964. P. 213). Когда Климент был назначен на свой пост, тоже в точности неизвестно: видимо, в конце 886 или начале 887 г.

 

 

250

 

6. Девол (или Девельт) — античный, а позднее болгарский город, находившийся, видимо, на р. Девол между городом Корча в совр. Македонии и с. Звезда в совр. Албании. Археологически пока не обнаружен (Кирило-Методиевска Енциклопедия. Т. 1. С. 576-578, ср.: Кузев А. За някои епархии в България през IX в. // Международен симпозиум... С. 146). Задачей Климента было не подменить местного иерарха, но служить «учителем» — такая же задача в свое время возлагалась и на Константина и Мефодия в Моравии.

 

7. Комитом (от лат. comes) назывался глава военно-территориальной единицы — комитата, которые стали появляться в Болгарии в середине IX в., в процессе государственной централизации и борьбы с племенным партикуляризмом. Bo 2-й половине столетия комитатов было десять. Благодаря сохранившейся протоболгарской надписи мы знаем имя и титул одного правителя Девола — боил кавхан Иртаис (Кирило-Методиевска Енциклопедия. Т. 2. С. 384-385). Милев предполагает, что дома стояли пустыми, поскольку комит принимал участие в языческом восстании и был убит (Милев А. Гръцките жития... С. 157), но не меньше оснований считать, что чиновники переехали в Охрид.

 

8. Ахрид (совр. Охрид) впервые упоминается у Скилицы в XI в. как столица царя Самуила. Анна Комнина первой отождествила название Охридского озера с античным Лихнидским (Alex. XII, 9). Впрочем, ни у нее, ни у Михаила Девольского нет прямого отождествления города Охрида с античным

 

 

251

 

городом Лихнидом, который располагался на Лихнидском озере и был центром епископии в IV-V вв. (Oxford Dictionary of Byzantium. Vol. II. P. 1514). Это отождествление возникает позднее, как и конкурирующее отождествление с Первой Юстинианой, см. главы VI и VII Краткого Жития Климента.

 

9. Название Главница — славянская калька с греческого топонима Акрокеравния (Notitiae Episcopatuum. P. 113, 330). Туницкий считал, что Главница находилась в юго-западной Македонии (Туницкий Н. Л. Св. Климент... С. 179), Златарски — что в Южной Албании, около р. Гяница, древняя Главиница (Златарски В. Намереният в Албания надпис с името на българския княз Борис-Михаил // Он же. Избрани произведения. Т. 1. София, 1972. С. 272292), Й. Иванов и Снегаров — что около Авлоны (Иванов Й. Български старини... С. 551; Снегаров И. Българският первоучител... С. 273), наконец, Г. Стричевич — что на месте деревни Зглавница к северу от Охрида (Археология, 1962. Т. 4. С. 5-6). В 1000 г., когда царь Самуил составлял в Охриде на греческом языке список болгарских епархий, для Главницы был употреблен эквивалент Кефаления (Иванов Й. Български старини... С. 57). Так, задним числом, было проведено отождествление с Кефаленией, центром Эпирской митрополии в VIII в.

 

 

XVIII

1. Энорией обычно назывался церковный приход. Милев (Гръцки жития... С. 153) считает, что для Феофилакта это слово не имеет технического значения

 

 

252

 

и должно переводиться как «область». Действительно, Евстафий Солунский (Eusth. Comm. in Iliadem, IV. P. 403) перечисляет его в ряду других нетерминологических обозначений области.

 

Чуть ниже Феофилакт говорит, что в каждой энории у Климента было по 300 учеников. Первая возможность — предположить, что «избранные» и «ученики» суть совершенно разные категории людей. Но мы предпочитаем считать, что «учеников» всего было 3500, в каждой «энории» по 300, а значит, «энорий» было около десяти.

 

2. Этот автобиографический пассаж безусловно доказывает, что первоначальный текст был написан одним из учеников Климента в X в.

 

3. Непонятно, каким образом Климент, не будучи епископом, мог рукополагать в духовный сан. Либо имеет место какое-то временное смещение, либо глагол τέλει следует понимать не в терминологическом, а в переносном смысле: «подготовил».

 

4. Эту синтагму теоретически можно понять и совершенно по-другому: «без своей платы», «не получая для себя ничего». Так и переводят Туницкий и Муретов. Однако слово μισθία в значении «плата» в греческом не зафиксировано.

 

5. Следовательно, Борис освободил духовенство и церковные владения от налогов.

 

 

XIX

1. В этом пассаже много путаницы. Восьмой год учительной деятельности Климента приходится на 893 г., когда произошли совсем другие события. Еще

 

 

253

 

в 889 г. Борис отказался от престола и ушел в монастырь. Власть досталась его старшему сыну Владимиру, который постепенно стал отходить от политики отца (наверняка можно утверждать, что он отказался от союза с Византией, но есть предположения и о возврате к язычеству) и был свергнут им и ослеплен в 893 г. (Кирило-Методиевска Енциклопедия. Т. 1. С. 449-450). Тем самым упоминание Феофилакта о четырех годах правления Владимира отчасти верно, но сдвинуто по времени, а конец правления Бориса ошибочно сочтен временем его смерти (ср. аналогичный эпизод в Житии Тивериупольских Мучеников: Patrologia graeca. Vol. 126. Col. 200). Возведя на трон своего третьего сына, Симеона, Борис вернулся в монастырь, где и умер 2 мая 907 г. Видимо, в эпоху царя Петра, когда создавался славянский прототип жития, в Болгарии предпочитали не вспоминать о кровавом конфликте в княжеской семье.

 

Между тем 893 г. был чрезвычайно важен еще и тем, что столица Болгарии была перенесена из языческой Плиски в Преслав, а византийский клир начал заменяться болгарским. Разумеется, это имело огромное значение для карьеры Климента.

 

2. Симеон родился между 863 и 865 гг. Будучи третьим сыном Бориса и имея мало шансов занять престол, он был послан отцом в Константинополь для обучения. Предполагалось, что Симеон станет церковным иерархом. В Византии он получил блестящее образование и удостоился прозвища «полугрек». Однако завороженность греческой культурой

 

 

254

 

не сделала Симеона послушным орудием византийской политики. Наоборот, в Константинополе царевич выносил идею перехватить у греков «империю». Для этого он, унаследовав престол, короновался как «царь болгар», а в конце концов провозгласил себя даже «царем болгар и греков». Однако коронация имела место не сразу, как утверждается в Житии, а в 913 г.

 

Данный паасаж, не имеющий прямого отношения к сюжету, включен автором славянского прототипа Жития потому, что имперские притязания Симеона имели длительные и кровавые последствия: поскольку славянское «царь» соответствовало греческому βασιλεύς — «император», а императорский титул византийцы признавали лишь за Каролингами, то непрерывные болгаро-византийские войны конца IX - первой четверти X в. сопровождались столь же непрерывной полемикой о том, правомочен ли Симеон называться царем. Окончательно титул «царь болгар» был признан в Константинополе лишь в 927 г., уже за сыном Симеона Петром, выправление которого и было написано славянское житие.

 

3. Об эпохе царя Симеона см. выше, во вступительной статье.

 

 

XX

1. Из этих слов можно заключить, что Симеон ранее не был знаком с Климентом. И действительно, к моменту прихода последнего в Болгарию царевич уже давно находился в Константинополе и вполне мог «разминуться» с ним.

 

 

255

 

2. Варианты написания топонима: Дремвица, Древеница, но наиболее древняя форма — Драгвиста. Этимология названия вызывала споры: его возводили к именам Дринопол, Дебреца, Требище, Дреновица и др. (Милев А. Гръцки жития... С. 158-159; Кирило-Методиевска Енциклопедия. Т. 1. С. 612). Но скорее всего название восходит к этнониму «драгувиты» (Dujčev I. Dragovista-Dragovitia // REB, vol. 22, 1964. P. 215-221). Это славянское племя жило в Южной Македонии, западнее Фессалоники (см.: Свод древнейших письменных известий о славянах. Т. 2. М., 1995. С. 191). Данная привязка, однако, не помогает точно локализовать епархию Климента. Приблизительно эта область охватывала юго-восточную Македонию: долины Вардара, Струмицы и Быстрицы (Кирило-Методиевска Енциклопедия. Т. 1. С. 613). Впрочем, П. Готье считает, что Другувитию надо искать южнее, в районе Веррии (Gautier Р. Clement... Р. 204). По мнению Илиева, это была обширная область, разделенная границей между Болгарией и Византией (Iliev J. Long Life... P. 116)

 

3. Топоним Велика (Великия) зафиксирован во многих источниках как имя епархии (Кирило-Методиевска Енциклопедия. Т. 1. С. 339). Тем не менее ее географический охват был предметом длительной дискуссии. Хотя для Феофилакта оба названия выглядят как синонимы, убедительным выглядит мнение Илиева, что Велика в данном случае является уточняющим и конкретизирующим дополнением. Илиев помещает ее в среднее течение Вардара (Iliev J. The Long Life. Ρ... 116).

 

 

256

 

4. Согласно Феофилакту, Симеон лично назначает епископов и его же Климент позднее просит об освобождении от епископских обязанностей. Целью церковной политики князя было получить славяноязычный клир вместо грекоязычного. Слово γλώσσα можно понимать и как «язык», и как «народ».

 

Из Жития следует, что назначение состоялось в 893 г., однако П. Готье настаивает, что это случилось после болгаро-византийской войны 894 г., в ходе которой к Болгарии были присоединены обширные области Македонии, населенные славянами (Gautier Р. Clement... Р. 205-212).

 

 

XXI

1. Видимо, крайнюю религиозную непросвещенность местного населения следует объяснять тем, что греческие священники, посылавшиеся византийской иерархией для миссионерской деятельности, не знали местного языка и не имели инструмента для общения с паствой. Из следующей главы можно предположить, что их деятельность сводилась к тому, что непонятные греческие тексты заучивадись наизусть.

 

2. Трудно сказать, принадлежал ли этот пассаж Феофилакту, прославившемуся своей брезгливостью к местному населению (Литаврин Г. Г. Болгария и Византия... С. 369), или восходит к славянскому прототипу: презрительное отношение к собственным языческим предкам было характерно для христианских авторов во всех новокрещенных славянских странах.

 

 

257

 

XXII

1. Эти слова дают основание заключить, что Климент родился там (скорее всего, в Стримонской архонтии, к северу от Солуни, см.: Кирило-Методиевска Енциклопедия. Т. 2. С. 323), где Мефодий служил архонтом (ср.: Сказания о начале славянской письменности...). Если считать, что Климент родился во второй половине 30-х гг., а Мефодий служил в архонтии в 40-50-х гг. IX в., то, действительно, их знакомство могло состояться, когда Климент был еще ребенком, но все эти даты весьма условны.

 

2. Описанная здесь миссионерская практика совершенно не соответствовала принципам христианизации, принятым в Византии: имперская Церковь никогда не снисходила к неопытности новообращенных.

 

3. Сочинениям Климента Охридского (в первую очередь похвальным и учительным словам) посвящена огромная научно-исследовательская литература (основную библиографию см.: Станчев К., Попов Г. Климент Охридски: Живот и творчество. София, 1988; Кирило-Методиевска Енциклопедия. Т. 2. С. 331-335), велико также число публикаций созданных им либо атрибутируемых ему текстов по отдельным спискам (основной корпус: Климент Охридски. Събрани съчинения. София, 1970-1977. Т. 1-3).

 

Сочинения Климента Охридского сохранились в большом количестве списков (для отдельных памятей, в особенности для кратких поучений в составе

 

 

258

 

Пролога счет их идет на сотни) болгарского, русского и сербского происхождения XII-XIX вв. Однако при всем богатстве источниковой базы слов и поучений Климента Охридского не все сочинения, упомянутые у Феофилакта Болгарского, могут быть надежно отождествлены с сохранившимися памятниками. Из большого числа сочинений, принадлежащих перу Климента или приписываемых ему исследователями, только меньшая часть содержит в заглавии указание на авторство (в форме: «Климента, епископа Величанского», «Климента Словенского», «епископа Климента», «святого Климента», либо, наконец [случай минимальной псевдо-эпиграфичности] — «Климента, папы Римского»), большинство же приписано другим авторам, и в первую очередь — Иоанну Златоусту.

 

Из 85 текстов, включенных в Собрание сочинений, только 15:

Заповедание о праздниках (т. 1, № 1), поучение на память ап. Фомы (№ 2), о воскресном дне (№ 8), похвала прор. Захарии и о зачатии Иоанна Предтечи (№ 9), похвала вмч. Димитрию Солунскому (№ 14), архангелам Михаилу и Гавриилу (№ 15), Клименту, папе Римскому (№ 16), Иоанну Крестителю (№ 22), Кириллу Философу (№ 25), 40 мученикам Севастийским (№ 26), слово в субботу Лазареву (№ 30), в неделю Ваий (№ 31), на Пасху (№ 32), о Святой Троице и о Суде (№ 33), на Преображение (№ 38) и на Успение Богородицы (№ 40)

— имеют имя Климента в заглавии хотя бы одного из списков. Атрибуция же текстов на основании стилистических признаков не всегда надежна, поскольку сочинения Климента

 

 

259

 

нередко использовались позднейшими авторами как образцы для собственного творчества, не говоря уже о том, что два поучения (Заповедание о праздниках и Слово на память апостола или мученика) специально писались Климентом как образцы для проповедей. В последнее время тексты, приписываемые Клименту, подробно рассмотрены и классифицированы К. Станчевым по степени достоверности атрибуции (Станчев К., Попов Г. Климент... С. 59-110).

 

В проповедях, призванных донести смысл христианского учения «до самых простоватых», есть основания видеть (помимо проповедей-образцов) краткие поучения на двунадесятые праздники, дошедшие в составе Пролога (Климент Охридски. Сочинения. Т. 1. № 11, 13, 17, 19, 21, 24, 29, 38), а также поучения, связанные с причастием (Т. 2, № 26, 27), вероятность авторства Климента для которых (имя его стоит лишь в заглавии краткого Слова на Преображение) весьма велика (Станчев К., Попов Г. Климент... С. 61-62, 64-65).

 

Из слов на господские праздники (кроме входящих в число кратких поучений на двунадесятые праздники) с именем Климента известны слова в Лазареву субботу, в неделю Ваий и на Пасху; высока степень вероятности его авторства для Слова на Вознесение (т. 1, № 33) и на Сретение (т. 2, № 10 — Станчев К., Попов Г. Климент... С. 63, 75).

 

Из слов, посвященных Богородице (богородичным праздникам), с именем Климента в заголовке известно лишь Слово на Успение (т. 1, № 40), кроме

 

 

260

 

того, богородичным праздникам посвящены многие из кратких поучений.

 

Имя Климента в заглавии содержит Слово на зачатие Иоанна Предтечи с похвалой его отцу Захарии (т. 1 № 9) и Похвала Иоанну Крестителю (т. 1, № 22), а Слово на усекновение главы Крестителя (т. 2, №21; тема, особенно отмеченная Феофилактом), относится к числу тех, для которых его авторство весьма вероятно (Станчев К., Попов Г. Климент... С. 75).

 

Житийные тексты, посвященные пророкам и апостолам, с именем Климента неизвестны. Исследователями атрибутируется ему с высокой степенью вероятности Похвала (именуемая в заглавии Житием) прор. Илие (т. 1, № 36; Станчев К., Попов Г. Климент... С. 76) и (не без сомнений) поучение на память апостолов Петра и Павла (т. 1, № 35) и Похвала апостолу Павлу (т. 2, № 18; Станчев K., Попов Г. Климент... С. 64, 76).

 

Наконец, слова, посвященные мученикам Димитрию Солунскому и Клименту Римскому и 40 мученикам Севастийским (см. выше).

 

Из этого можно заключить, что гомилетическое наследие Климента сохранилось до наших щей в значительной степени, хотя, вероятно, и не в полном объеме.

 

Что касается датировки сочинений Климента, то ее удается осуществить лишь в редких случаях. Например, в одном из канонов он просит «побѣдоу извѣстьноу подати на соупостаты кнѧзю нашемоу... и низложити дьрзость поганскоую» (Станчев К., Попов Г. Климент... С. 199). Ясно, что подобное могло быть

 

 

261

 

написано лишь в 895 г., в ходе болгаро-венгерской войны. (Коммент. С. А. Иванова и А. А. Турилова.)

 

4. Если судить по прямому смыслу этой фразы, то получается, что сочинения Климента известны автору лишь понаслышке. А. Милев предлагает считать, что глагол φέρονται в данном контексте значит «известно» (Милев А. Гръцките жития... С. 159-160), но это явное насилие над текстом. По мнению Илиева, речь идет об оригиналах сочинений Климента, хранившихся в его монастыре в Охриде (Iliev J. The Long Life... P. 117).

 

Видимо, похвальные слова Климента не имели сколько-нибудь широкого употребления в церковной практике центра Охридской епископии, а сохранялись в обиходе малых провинциальных монастырей с преимущественно славянской братией и в приходских церквах со славянским духовенством и паствой.

 

5. Исследование гимнографического творчества Климента Охридского носило до недавнего времени по преимуществу гипотетический характер и не затрагивало тем, упоминаемых в написанном Феофилактом Житии. Причина крылась прежде всего в том, что в рукописной традиции не были известны каноны, автором которых (в отличие от учительных и похвальных слов) был бы обозначен Климент (о сочинениях, авторство которых приписывалось Клименту исследователями и о причинах этого см.: Станчев К., Попов Г. Климент... С. 112-114). Положение существенно изменилось к рубежу 70-80-х гг. нашего века в связи с общим подъемом интереса к славянской гимнографии. Как удалось установить Г. Попову,

 

 

262

 

в каноне на Положение пояса и ризы Богородицы в составе Праздничной минеи XIII в. (НБКМ, № 113) в тропарях 8-й и 9-й песней читается акростих КЛИМЕНТ (текст издан: Станчев К., Попов Г. Климент... С. 182-188). Существует и канон на Успение Богородицы с акростихом КЛИМ в 9-й песне (Машкова Л. В., Турилов А. А. Неизвестный памятник древнейшей славянской гимнографии (Канон Климента Охридского на Успение Богородицы) // Славяноведение, 1999. № 2. С. 24-36). Попов установил, что аналогичный акростих читается в тропарях тех же песней общего канона святым отцам в составе ранней редакции Минеи общей — собрания образцовых служб разным ликам святых (см.: Там же. С. 199-200). Тем самым сильную поддержку получила высказанная еще в 1969 г. Б. Ст. Ангеловым гипотеза о том, что в канонах, сочиненных «в честь множества святых», следует видеть Минею общую (см.: Ангелов В. Ст. Климент Охридски — автор на общи служби // Константин-Кирил Философ. Юбилеен сборник на случай 1100-годишната от смърта му. София, 1969. С. 239; то же: Ангелов Б. Ст. Из старата българска, руска и сръбска литература. София, 1978. С. 19). (Коммент. А. А. Турилова.)

 

6. В этом месте очевидна славянская первооснова текста.

 

7. Кроме сочинений, упоминаемых здесь Феофилактом обобщенно и отождествляемых с реальными, дошедшими до нас сочинениями Климента, последнему в настоящее время надежно атрибутируется цикл трипеснцев на празднество Рождества Христова

 

 

263

 

с акростихом «КЛИМЕНТА ПЕСНИ ПРЕДПРАЗДНА ХРСТОВОУ РОЗСТ(В)ОУ ТРИПЕСННА ОСМОГ(ЛА)C». Текст памятника издан: Станчев К., Попов К. Климент... С. 160-169. О рукописной традиции см. там же, с. 117-118, а также: Попов Г. Триодни произведения... С. 43-44. Акростих с именем «КЛИМ» читается и в песни 9-й канона Евфимию Великому, сохранившегося в русском списке рубежа ΧΙ-ΧΙΙ вв. (Станчев К., Попов Г. Климент... С. 120-122, 170-174). По аналогии с предпраздничными трипеснцами Рождеству весьма велика вероятность того, что Климент был автором таких же трипеснцев Богоявлению, хотя в данном случае акростих и безымянен: «ТРОИЦЕ СВЯТА ПРОСВЕТИ МЯ... СВЕТОЗАРНО ПЕТИ» (Попов Г. Триодни произведения... С. 50-51. Станчев К., Попов Г. Климент... С. 118-121). Когда эта книга уже была закончена, произошло открытие цикла канонов Климента с именным акростихом (Крашенинникова О. А. Три канона Октоиха Климента Охридского // Славяноведение. 2000, № 2. — в печ.). (Коммент. А. А. Турилова.)

 

 

XXIII

1. Остатки этого монастыря вскрыты археологическими раскопками южнее местности Горни Сарай, в квартале Имарет у мечети Султан Мохамед в Охриде (см.: Коцо Д. Климентовиот манастир «св. Пантелејмон» и раскопката при «имарет» во Охрид // Годишен Зборник историско-филолошки оддел Филозофски ф-т на Универзитетот Скопје, 1948. Кн. 1. С. 129-181).

 

 

264

 

2. Одна из этих семи церквей находилась в Деволе, о чем известно благодаря письму Феофилакта севасту Иоанну, написанному в 1092-1093 гг. Он пишет:

 

«Пожалей ту некогда счастливейшую церковь, которую воздвиг древний христианнейший царь Болгарии в качестве одной из семи соборных. Он выстроил ее — ты же обнови»

(Théophylacte d'Achrida. Lettres. Intr., text. trad. P. Gautier. Thessalonique, 1986. P. 205).

 

От того же Феофилакта мы знаем, что Борис построил также церковь в Брегальнице (Patrologia Graeca. T. 126. Col. 201). Предположение И. Снегарова, будто остальные церкви находились в Преславе, Доростоле, Белграде и Скопье (Снегаров И. Българският първоучител св. Климент Охридски. С. 290), ничем не подкреплены (Милев А. Гръцките жития... С. 161). Не более основательна и попытка (Iliev J. The Long Life... P. 116) объявить одной из этих церквей «Большую Базилику» Πлиски.

 

3. Ведший раскопки Д. Коцо считает, что ему удалось выявить два этапа строительства церкви: на первом была построена восточная часть собора в виде триконхи, а позднее к ней был пристроен пронаос (Коцо Д. Климентовиот манастир... С. 181).

 

Упоминание о превращении церкви в кафедральный собор является важным датирующим моментом для всего Жития. Это событие произошло после присоединения всей Болгарии к Византии в 1018 г.

 

4. Вторая церковь Климента не поддается точной идентификации. Может быть, Св. София или Богородица Перивлепта (Iliev J. La mission de Clément

 

 

265

 

ďOhrid dans les terres sud-est de la Bulgarie médiévale // Études Historiques, T. 13, 1985. P. 65).

 

5. Скорее всего, данный пассаж отсутствовал в славянском оригинале — он слишком похож на те нелестные характеристики болгар, которые Феофилакт раздает в своих письмах. Таким образом, агиограф, подчеркивая цивилизующую роль греческой культуры, как бы отождествляет себя со своим героем.

 

 

XXIV

1. Старания святого сохранить свои подвиги в тайне — обычный топос агиографической литературы.

 

 

XXVI

1. Новое Воскресение (Новая неделя, Фомина неделя) — первое воскресение после Пасхи. Речь идет, таким образом, о значительной части Триоди Цветной — сборнике служб на Страстную седмицу и предшествующие ей Лазареву субботу и Вербное воскресенье (Цветоносная неделя, отсюда название сборника), служб пасхального цикла и служб на субботние и воскресные дни до Пятидесятницы включительно (в древнейших славянских рукописях до XIV в. ). Цветная Триодь может составлять единый том с Триодью Постной, содержащей службы Великого Поста и предшествующих ему недель (седмиц). Поскольку службы Цветной Триоди (включая период от Новой недели до Пятидесятницы) относятся к числу основных в годичном богослужебном круге, они, разумеется, не могли оставаться непереведенными на славянский язык вплоть до последних

 

 

266

 

лет жизни Климента. Возможно, в известии Жития совмещены два факта деятельности охридского архиепископа: первоначальный перевод этой части Цветной Триоди на раннем этапе деятельности кирилло-мефодиевского кружка (либо по прибытии учеников славянских апостолов в Болгарию) и дополнения к нему, сделанные Климентом незадолго до смерти.

 

Характер этих дополнений остается до конца не выясненным. Цветная Триодь изучена в значительно меньшей степени, чем Постная; это относится как к греческой, так и еще в большей степени к славянской традиции сборника (библиографию работ см.: Попов Г. Триодни произведения...). До настоящего времени в древнейших славянских списках Цветной Триоди не выявлен круг песнопений, отсутствующих в греческой традиции памятника, который бы позволял говорить (по аналогии с циклом трипеснцев Константина Преславского в Постной Триоди) об оригинальных древнеболгарских песнопениях в ее составе.

 

По поводу возможных переводных текстов, которыми Климент дополнил Цветную Триодь в конце своего жизненного пути, не существует единого мнения. На вторую половину IX в. приходится творчество Иосифа Песнопевца (ум. в 886 г.), чьи творения завершили процесс окончательного формирования Триоди, начатый авторами-студитами в первой половине столетия (Попов Г. Триодни произведения... С. 12-17). В связи с этим И. Гошев предполагал, что Климентом были переведены каноны Цветной Триоди, написанные Иосифом в конце жизни (т. е. во время, близкое к окончанию моравской миссии и появлению

 

 

267

 

учеников Кирилла и Мефодия в Болгарии) (см.: Гошев И. Светите братя Кирил и Методий // Годишник на Софийския универзитет. Богословския факултет. T. XV. Кн. 3. 1938. С. 65). Современный исследователь славянской Триоди Г. Попов, основываясь на наблюдениях над составом древнейших списков памятника, предполагает, что Климентом могли быть переведены трипеснцы Иосифа, включенные в состав служб послепасхального цикла (Попов Г. Триодни произведения... С. 59-60). (Коммент. А. А. Турилова.)

 

2. Интересное свидетельство того, что, с точки зрения Феофилакта, ни благодеяния болгарских правителей, ни их благочестие не изменяют их «варварской» сути.

 

 

XXVII

1. Возможно, могилой Климента было одно из двух погребений, обнаруженных Д. Коцо при раскопках Пантелеймонова монастыря в Охриде (см.: Коцо Д. Климентовиот манастир... С. 129 сл.).

 

2. Т. е. 27 июля 916 г.

 

 

XXVIII

1. Легенды о чудесах, творимых от мощей Климента, были широко распространены в болгарском фольклоре (Романска Цв. Климент и Наум в народните предания // 1100 години славянска писменност. Юбилеен сборник. София, 1963. С. 377-382; Стојчевска-Антик В. Климент и Наум Охридски во народната традиција. Скопје, 1982).

 

 

268

 

Финальные обращения к Клименту в Житии очень напоминают написанные Феофилактом песнопения в честь святого, см.: Нихоритис К. Атонската книжовна традиция... С. 216-221.

 

 

XXIX

1. По общему мнению исследователей, имеется в виду богомильская ересь, появившаяся в Болгарии в середине X в.

 

2. «Скифами» называли самые разные языческие народы, но все-таки чаще кочевые. В этом случае здесь могут подразумеваться венгры, совершавшие набеги на Болгарию в 934, 943, 959 и 962 гг. (если мы считаем, что данный пассаж принадлежит славянскому архетипу), а также печенеги, опустошавшие Фракию в 1087-1091 гг. (если текст принадлежит Феофилакту). Если же понимать «скифов» расширительно, то могут иметься в виду также и русские, разорявшие Болгарию в 968-970 гг. Поскольку никакие из этих вторжений не захватывали Охрид, любые подобные гипотезы остаются весьма шатки.

 

3. Слово «праздник» употреблено во множественном числе, и это дает основания предполагать, что к моменту создания текста память Климента уже праздновалась дважды в год (Iliev J. The Long Life... P. 118), ибо помимо 27 июля он поминался еще и 25 ноября, в день Климента Римского (Райков Б. Ранни календарни вести за Климент Охридски // Климент Охридски... С. 321-325).

 

[Previous] [Next]

[Back to Index]