6. Эсхил в Житии святого Нифонта
С. А. Иванов (Москва)
Эсхил был основательно забыт в период ранней Византии - до такой степени, что Малала считал его «афинским царем» [1].
В отличие от других трагиков, он даже не упоминается в словаре Суда [2]. Однако Македонский ренессанс X в., по всей видимости, вернул трагика в круг признанных классических авторов. Древнейший из дошедших до нас кодексов с сочинениями Эсхила датируется этим временем - X - нач. XI в. [3], и, скорее всего, он происходил из императорского скриптория. Ко второй половине X в. можно отнести и первую по времени цитату из Эсхила в византийском сочинении - это аллюзия на «Персов» (строки 252 и 730) в диалоге Псевдо-Лукиана «Филопатрис» [4]. В XI в. интерес к античным авторам возрос, в особенности после открытия в Константинополе университета - и все же сам основатель этого университета, главный эрудит империи Михаил Пселл считал Эсхила автором, трудным для понимания [5]. Однако возрождение классической образованности постепенно приносило свои плоды: уже в XII в. бесчисленные цитаты из Эсхила появляются в драме «Христос Страждущий», в сочинениях Иоанна Цеца [6] и т. д. Закономерным итогом этого процесса явилось серьезное филологическое издание Эсхила Фомой Магистром в начале XIII в.
Все вышеперечисленные факты относятся к жизни культурной элиты, причем конкретно того ее узкого слоя, который ориентировался на античную культуру. Уже при своем зарождении в X в. эта классицистическая тенденция вызывала бурные протесты со стороны христианских ригористов, недовольных «языческой пропагандой». Наиболее отчетливо это проявляется у знаменитого православного мистика X-XI вв. Симеона Нового Богослова [7]. Сам собой напрашивается вывод, что в монашеских и плебейских кругах этого времени Эсхил не мог быть известен, а уж тем более популярен.
Но оказывается, что это не так!
Святой Нифонт Константианский, согласно его житию, умер в начале IV в. Агиограф утверждает, что был лично знаком с этим подвижником.
101
Однако внимательный анализ текста выявляет огромное число анахронизмов, позволяющих датировать житие концом X в. [8] Terminus ante quem создания текста считают 1059 г., под которым он упомянут в завещании Евстафия Воилы.
В 1076 г. отрывок из жития Нифонта был вставлен в славянский Изборник под названием «О милостивом Созомене» [9]; при этом перевод не был изготовлен непосредственно для Изборника, а уже существовал ранее [10]. Если учесть огромный объем памятника, то станет ясно, что для его перевода требовалось немало времени. С другой же стороны, безусловное болгарское происхождение этого перевода заставляет задуматься над вопросом о том, кто и где мог взяться за такую работу: ведь с 986 по 1018 г. Болгария находилась в состоянии тотальной войны с Византией, и регулярный обмен литературными новинками был явно затруднен. Единственное место, где такой обмен мог продолжаться, - это Афон. Итак, можно утверждать, что житие Нифонта, по многим признакам явно написанное в Константинополе в последние годы X в., уже очень скоро очутилось на Святой горе, где пользовалось несомненной популярностью, свидетельством которой следует считать немедленный перевод колоссального текста на славянский язык - труд, особенно впечатляющий в условиях войны.
Популярности жития Нифонта в широких монашеских кругах, несомненно, способствовал его простонародный язык. Там встречаются не-классические слова (ср. φαντορικός, πάζιον [11] и т. д.) и обороты (ср.: τεκοῦσα ἦν, с. 128.1). Повествование выстроено весьма безыскусно и внутренне противоречиво, но изобилует занимательными и анекдотическими историями. Житие явно рассчитано на монашескую аудиторию, питавшую эсхатологические, мистические чаяния и настроенную крайне антиинтеллектуалистским образом. В житии несколько раз выражается недоверие попыткам рационалистически решить теологические вопросы (ср. с. 121.8-15). В целом, житие Нифонта представляет собой текст, в котором меньше всего можно ожидать появления классических цитат.
В главе 128 жития повествуется о том, что в Константинополе поблизости от площади Быка играл на лире некто Иптиол. Разумеется, науськивали его в этом срамном деле бесы. Другая их группа подзуживала прохожих на пение и пляски. За всем этим с балкона собственного дома наблюдал богач Лазарь. Он дал музыканту денег, и тот положил их за пазуху (с. 143.3-12). Тут-то и начинается самое для нас важное:
102
оказывается, бесы нечувственным для смертных образом похитили все деньги, подаренные музыканту за его нечестивую игру, и отправили их под землю - в качестве дани своему отцу, Сатане (с. 143.12-22).
Κατελθὼν δὲ ὁ τῶν δαιμόνων σάκτωρ πρὸς τὸν δράκοντα καὶ καταλαβὼν τὸ κατοικητήριον τοῦ ἅδου προσήνεγκεν τὸν ταλαίπωρου τά[ ἀθλία[ εἰσαγωγάς (143.22-24) - «Посланник бесов спустился к Змию и, прибыв в жилище Ада, принес проклятому злосчастные доходы».
Слово σάκτωρ интересно тем, что оно - hapax, то есть (кроме данного места) встречается во всем корпусе дошедших до нас древнегреческих текстов один-единственный раз, а именно в трагедии Эсхила «Персы». Там хор поет:
γᾶ δ ‘ αἰάζει τὸν ἐγγαίαν. ἥβαν Ξέρξᾳ κταμέναν, Ἅδου σάκτορι Περσᾶν (922-924) - «Земля оплакивает смертных юношей Персии, которых Ксеркс скормил Аиду». Слово σάκτωρ казалось странным уже для древних читателей Эсхила, поэтому оно постоянно сопровождается в рукописях толкованиями и глоссами: некоторые византийские переписчики считали этим σάκτωρ Ксеркса, другие - Ареса. Эта дискуссия была продолжена исследователями Нового времени [12]. Нам же важно лишь то обстоятельство, что слова σάκτωρ Ἀίδου не могут быть непроизвольной выдумкой безымянного агиографа X в. - это несомненная ироническая аллюзия на «Персов» Эсхила: упомянутый в житии посланец бесов так же кормит Сатану доброхотными подаяниями музыканту, как Ксеркс - персидскими юношами.
Любопытно только, на кого мог быть рассчитан столь тонкий намек. Видимо, наши представления о характере размежевания между якобы непримиримыми идейными лагерями византийских книжников, да и о специфике «византийского гуманизма» в целом, нуждаются в более детальном нюансировании.
Примечания
1. Johannis Malalae. Chronographia. Bonnae, 1831, p. 72.9.
2. Cf. Oxford Dictionary of Byzantium. Vol. 1. N.-Y., 1991, p. 28.
3. Turyn A. The manuscript tradition of the tragedies of Aeschylos. N.-Y., 1943, p. 17.
4. Philopatris, cap. 28. В комментарии к русскому переводу «Филопатриса» утверждается, что это - «стихи неизвестного автора» (Византийский сатирический диалог / изд. С. В. Поляковой и И. В. Феленковской. Л., 1986, с. 171). Ср. Hunger Н. Die hochsprachliche profane Literatur der Byzantiner. Bd. II. München, 1978, S. 150.
5. Dyck A. R. The Essays on Euripides. Vienna, 1984, p. 44.58-64.
103
6. Hunger Н. Die hochsprachliche, S. 27, 102.
7. Cf. Hussey J. M. Ascetics and Humanists in XI-Century Byzantium. L., 1960, p. 11.
8. Rydèn L. The Date of the Life of St. Niphon, BHG 1371z // Greek and Latin Studies in Memory of C. Fabricius / ed. S.-T. Teodorsson. Göteborg, 1990, p. 36.
9. Изборник 1076 г. Μ., 1965, с. 687-700.
10. Lepissier J. Une source de l’Izbornik de 1076 // Revue des études slaves, vol. 45, 1966, p. 46-47.
11. Матеріяли з історії візантійско-слов’янської літератури та мови / подг. А. В. Ристенко. Одеса, 1928, с. 97.29; 178.35. Далее ссылки в тексте.
12. Rose H. J. A Commentary on the Surviving Plays of Aeschylos. Vol. 1. Amsterdam, 1957, p. 155; Italie G. Index Aeschyleus. Leiden, 1955, p. 272; Eschilo. I persiani / a cura di L. Belloni. Milano, 1988, p. 235 etc.