Раздел второй. БОЛГАРИЯ И БОЛГАРО-ВИЗАНТИЙСКИЕ ОТНОШЕНИЯ (VII-XIII вв.)
1. К проблеме становления болгарского государства
(В: Литаврин Г. Г. К проблеме становления Болгарского государства. — Советское славяноведение, 1981, № 4.)
Проблема становления болгарского государства в течение последних 10-15 лет пользовалась особенно пристальным вниманием в болгарской исторической науке. Состояние исследований в настоящее время таково, что в ближайшем будущем следует, по-видимому, ожидать появления концепций, существенно отличающихся от представлений, еще недавно широко распространенных в историографии. Первое Болгарское царство, трактовавшееся ранее как первое и безусловно славянское государство с момента его возникновения, расценивается теперь, по крайней мере до середины IX столетия, либо как протоболгарское, либо как протоболгарско-славянское, либо, наконец, как славяно-протоболгарское.
Необходимость критического пересмотра устоявшихся мнений вполне закономерна: она вызвана значительно продвинувшимися вперед исследованиями, основанными на материале исчерпывающего круга источников, а главное — многократным увеличением в ходе последней четверти столетия фонда ценнейших археологических свидетельств.
Методика работы археологов — в том числе приемы датировки и этнической атрибуции археологических находок — стала в настоящее время несравненно более совершенной.
193
Тем более неожиданным представляется вывод, к которому все чаще теперь приходят многие археологи. Вывод этот состоит в том, что на территории современной Болгарии славянские древности археологически прослеживаются лишь с VIII столетия, что их древнейший пласт может быть отнесен к концу VII в. только с большой долей гипотетичности [_1 — _4; _5, с. 91-95; _6, с. 1-5; _7, с. 194-195; _8; _9].
Сходное положение археология констатирует и относительно остатков материальной культуры протоболгар на территории бывшего Советского Союза и на Балканах: самые ранние следы их обитания тут и там могут быть отнесены предположительно к началу, а вполне определенно — к середине VIII в. [_5, с. 92-95; _6, с. 1; _10; _11; _12; _13, с. 8-17].
Естественно, что такие результаты многолетних и интенсивных археологических исследований обескураживают прежде всего самих археологов: их заключения оказываются в остром противоречии с показаниями письменных источников, и это противоречие нуждается в удовлетворительном научном объяснении.
В отношении протоболгар такое объяснение как будто найдено. Почти полное отсутствие археологических памятников характерно обычно для тех нередко хорошо известных по письменным источникам народов, которые находились в «состоянии нашествия», т. е. на первой стадии развития кочевого быта, связанной с борьбой за пастбища и частым передвижением. Археологически такие народы фиксируются на определенной местности лишь на второй стадии кочевания, характеризуемой полукочевым ведением хозяйства, обживанием определенных степных пространств с традиционными стойбищами и стационарными некрополями. Третья — полуоседлая — стадия близка к формам пастушеского хозяйства: часть народа уже живет в постоянных поселениях, строятся крепости, возникают первые города. Это время появления степных государств — каганатов. {1}
Следовательно, так называемая «Великая Булгария», существовавшая в первой половине VII в. в Приазовье, хронологически соответствует первой стадии развития кочевого быта и может быть охарактеризована лишь как временный союз кочевых племен, который не оставил после себя никаких археологических памятников. На этой стадии, видимо, находились и протоболгары Аспаруха во время их прихода в Нижнее Подунавье.
Сложнее обстоит дело с объяснением отсутствия на территории Болгарии славянских памятников конца VI-первой половины VII в. Среди археологов нет разногласий в том, что славяне уже в период их поселения на Балканском полуострове были оседлым народом, в основе хозяйства которых еще на левобережье Дуная было земледелие при значительном развитии животноводства:
1. Изложенная нами точка зрения археологов была четко представлена и докладе С. А. Плетневой («Проблема протоболгар в трудах советских археологов»), сделанном ею в январе этого года на конференции по болгаристике и г. Львове.
194
об этом свидетельствуют и данные археологии, и письменные памятники [_14]. Правда, попытка представить славян в это время кочевниками была предпринята греческим ученым Г. Царасом [_15]. Основательнее, однако, использованные им данные были рассмотрены Г. Цанковой-Петковой, показавшей что противоречивые сведения источников о частых перемещениях славян на левобережье Дуная восходят в основном к середине VI в., когда славяне действительно находились в «стадии нашествия» (исследовательница считает возможным называть славян в это время «полукочевниками»), {1} тогда как известия конца этого века не оставляют сомнений в том, что славяне были оседлыми земледельцами [_17, с. 267]. Они даже вели в третьей четверти VII в. торговлю с византийскими городами продуктами земледельческого характера [_18, с. 150, 154, 160].
Письменные источники совершенно определенно говорят о присутствии славян на территории Болгарии самое позднее в середине VII в.
Нам, однако, не подобает ставить под сомнение выводы археологов. Отметим только мимоходом, что до сих пор не обнаружены на территории Болгарии и некрополи фракийцев, которые, несомненно длительное время проживали на этих землях [_19, с. 436] и, разумеется, не были бессмертными.
Решить загадку «неразличимости» славянских древностей VI-VII вв. в Болгарии призваны, конечно, прежде всего сами археологи. Но мы остаемся пока при убеждении, что при всей желательности совпадения письменных и археологических данных, независимо от заключений ряда археологов, известия, содержащиеся в исторических сочинениях авторов VI-VII вв., ни в коей мере не стали на сегодняшний день менее достоверными.
Таким образом, обстоятельства, непосредственно сопутствовавшие возникновению болгарского государства, могут быть рассмотрены (причем по косвенному признанию и самих археологов) почти исключительно на материале письменных памятников.
Разумеется, в краткой статье невозможно осуществить детальным источниковедческий анализ всех сохранившихся на этот счет известий и критический разбор обширной (по преимуществу болгарской) историографии. Мы ограничиваем свою задачу рассмотрением лишь важнейших письменных свидетельств, стремясь при этом уяснить, во-первых, тот круг фактов и явлений, которые, на наш взгляд, достаточно надежно установлены и интерпретированы на данный момент и, во-вторых, выделить те вопросы начальной истории болгарской государственности, которые остаются дискуссионными.
Мы имеем в виду прежде всего сообщения двух византийских современников, живших во второй половине VIII-первой половине IX в., Феофана Исповедника и патриарха Никифора, которые писали свои труды независимо друг от друга, но оба использовали —
1. По мнению В. Д. Королюка, в период переселения широкое распространение у славян в Подунавье и на Балканах получило пастушество [16].
195
среди прочих общих источников — утраченный труд автора начала VIII столетия Траяна Патрикия и сохранившийся только во фрагментах от конца того же века так называемый «Великий хронограф» [_20].
Достоверность сообщений обоих авторов широко признана в мировой историографии {1}. В пассажах Феофана и Никифора о протоболгарах Аспаруха многократному и тонкому анализу было подвергнуто буквально каждое слово.
Остановимся на известии Феофана, оказав ему предпочтение, ибо сравнительно с «Сокращенной историей» («Бревиарием») Никифора, Феофан передает более подробно содержание своего первоисточника. К сожалению, здесь невозможно привести оригинальный (греческий) текст этого сообщения.
Феофан рассказывает о том, что после смерти Кубрата (около середины VII в. {2}) политический союз протоболгарских племен в Приазовье («Великая Булгария») распался. Один из сыновей Кубрата с пятой частью бывших подданных отца, оказавшихся под его властью, двинулся под давлением хазар на запад, не желая в отличие от своего брата Батбаяна признавать господство их кагана.
Аспарух, пишет Феофан,
«переправившись через Днепр и Днестр и достигнув Онгла, более северных по отношению к Дунаю рек, поселился (ᾤκησεν) между ним и ими, рассудив, что место безопасно и трудно для овладения с любой стороны: впереди болотистое, а с других сторон окруженное венцом рек, оно предоставляло бóльшую безопасность от врагов ослабленному разделением народу. После того, как они были разделены таким образом на пять частей и стали малочисленными, выступил великий народ хазар из более внутренних глубин Верзилин Первой Сарматии и овладел всей противолежащей землей вплоть до Понтийского моря и, сделав первого брата — Батбаяна, архонта Первой Болгарии, подплатежным, доныне получает от него дань.
Когда василевс Константин узнал, что народ грязный и нечистый неожиданно разбил лагерь (ἐσκήνωσεν) по ту сторону Дуная в Онгле и совершает набеги и разоряет лежащие близ Дуная земли, т. е. находящуюся в их владении страну, а тогда удерживаемую христианами, он сильно опечалился и повелел переправить все фемы во Фракию. Вооружив флот, он, пытаясь войною изгнать их, двинулся против них по земле и по морю, выстроив в боевой порядок на суше близ так называемого Онгла и Дуная пешие войска, а корабли причалив у лежащего рядом берега.
Увидев этот плотный и многочисленный строй, болгары, отчаявшиеся в своем спасении, бегут в названное выше укрепление и стараются обезопасить себя. После того как в течение трех-четырех дней они не осмеливались выходить из этого укрепления, а ромеи не навязывали сражения
1. Весьма критически оценивает достоверность источников, которые использовали Феофан и Никифор при рассказе о протоболгарах, В. Т. Сиротенко [_21].
2. О датировке см. [23, с. 190—191].
196
из-за болот как удобного предлога, мерзкий народ, заметивший расслабленность ромеев, ободрился и стал смелее. Поскольку же василевс страдал от острых болей в ногах и был вынужден вернуться, чтобы принять баню в Месемврии, вместе с пятью дромонами и близкими к нему людьми, он оставил стратигов и войско, приказав затевать схватки, выманить их из укрепления и завязать с ними сражение, в случае если они выйдут. А если этого не случится, то хотя бы обложить их и стеречь в укреплениях.
Однако люди из конницы, объявив, что василевс бежал, и поддавшись панике, сами обратились в бегство, хотя их никто не преследовал. А болгары, видя это, преследовали их по пятам и большинство перебили мечами, а многих ранили. Преследуя их вплоть до Дуная, переправившись через него и прибыв к так называемой Варне близ Одисса и тамошнего внутреннего района, они увидели место, расположенное весьма безопасно: сзади — благодаря Дунаю, а впереди и с боков — благодаря ущельям и Понтийскому морю.
Когда же они овладели также из находящихся поблизости славянских народов так называемыми «Семью родами», они поселили северов от передней теснины Верегава к районам на восток, а в районы к югу и западу, вплоть до Аварии,— остальные «Семь родов», находящихся под пактом (τὰς ὑπολοίπους ἑπτὰ γενεὰς ὑπὸ πάκτον ὄντας).
Итак, когда они распространились в этих местах, они возгордились и стали нападать на находящиеся под ромейским управлением (ὑπὸ τὴν Ῥωμαϊκὴν πολιτείαν) крепости и деревни и порабощать их. Вынужденный этим, василевс замирился с ними, согласившись к стыду ромеев, из-за множества грехов [их], предоставлять им ежегодную дань» (πάκτα) [_18, с. 261-264].
Рассказ патриарха Никифора об этих же событиях более краток, но в целом оба автора почти буквально следовали своему первоисточнику. Среди отличий текста Никифора укажем лишь на наиболее важные для наших целей: этот автор отмечает, что местность, которой Аспарух достиг в низовьях Дуная, называется Онглом «на их языке», т. е. на языке протоболгар (либо — «болгар», что отнюдь не равнозначно: все зависит от того, каким представляется Никифору в начале IX в. язык «болгар», и от того, собственная ли это ремарка автора IX в. или она заимствована им из его источника). С тылу, по словам Никифора, Онгл укреплен «недоступными обрывами, словно стеной», а не «венцом рек» (так у Феофана). Никифор пишет, что народ Аспаруха сначала здесь поселился, «раскинув шатры» (σκηνῶσαν) и разоряя «близлежащие места царства ромеев». То же выражение — «раскидывают шатры» (σκηνοῦσι) — Никифор употребил, упоминая о поселении протоболгар на новых местах, когда они достигли Варны. Не называя славянские племена по их наименованиям, Никифор зато более точен в определении задач, поставленных Аспарухом перед подчиненными ему славянами: болгары «обязали одних стеречь земли, соседние с аварами, а других — охранять районы, близкие к ромеям».
197
Слово «дань» (πάκτα), которым Феофан характеризует обязательства империи по отношению к протоболгарам по заключенному миру, Никифор заменяет выражением «платежи» (τελέσμασι) [_18, с. 295—296].
Те же события, наконец, изложены в «Хронографии» латинского автора Анастасия Библиотекаря, младшего современника Никифора. Его рассказ в данном месте представляет собою в сущности перевод соответствующего пассажа из труда Феофана. Перевод этот тем не менее важен для уяснения точного смысла известий греческих авторов. Так, например, Анастасий уточняет, что Онгл находится у «более северных, ближайших к Дунаю рек» (boreos interiores Danubio fluvios), т. е. эти реки, как мы понимаем, оказались ближайшими к Дунаю на пути движения Аспаруха с востока на запад; две реки — Днепр и Днестр — он пересек (transiens) еще до того, как прибыл (adiens) к Онглу. Следовательно, речь идет уже о других, «ближайших к Дунаю реках», т. е. о Пруте и Серете. Поселилась орда, пишет Анастасий «у Онгла» (apud Honglon), а не «в Онгле» (так у Феофана). Употребленный при этом Феофаном глагол οκηνῶσαν, помимо основного значения («расположился лагерем», «разбил палатки»), может быть передан и нейтрально — «расположился», «поселился» (именно этот смысл предпочли в болгарском переводе В. Бешевлиев и Г. Цанкова-Петкова [_18, с. 263] и в русском — И. С. Чичуров [_24, с. 61, 162]). У латинского современника здесь стоит достаточно определенное — tabernaculum fixerit («разбил шатер»). О славянах Анастасий пишет, что болгары «подчинили также из соседних славян колена, которые именуются семью» (dominarentur et adiacentium Sclavinorum generationibus, quae dicebantur septem), «поселив» затем северов от теснины Верегава на восток, а на юг и запад, «до Аварии, остальные семь колен, которые были под пактом» (ad Avariam, residuas septem generationes, quae sub pacto erant) [_25].
Таковы основные свидетельства письменных источников о конкретной ситуации в низовьях Дуная и о конкретных событиях, которые предшествовали оформлению болгарской государственности.
Конечно, все источники нуждаются в критическом подходе; при их интерпретации необходимо привлекать все прочие, даже косвенные свидетельства, а также данные археологии и лингвистики. И все это в отношении сообщений Феофана и Никифора было сделано многократно. Здесь невозможно воспроизвести даже наиболее важные точки зрения, высказанные при этом, оценить аргументацию их авторов и отметить те тенденции в концепции каждого исследователя, с которыми — в конечном счете — связаны особенности толкования приведенных известий. Их наиболее основательный разбор был осуществлен в новейшее время в работах И. Дуйчева [_26, с. 417—427], М. Войнова [_27, с. 453—478; _28], Г. Цанковой-Петковой [_29; _30, с. 219—239; _31, с. 463—468], В. Бешевлиева [_32; _33, с. 17—28], И. С. Чичурова [_24, с. 61—62, 114—124]. На наш взгляд, на сегодняшний день по-прежнему наиболее точным остается анализ, сделанный М. Войновым.
198
Прежде чем предлагать свою интерпретацию сообщений Феофана и Никифора, необходимы, по нашему мнению, полная уверенность в правильности понимания их текста, ясное определение того круга фактов и явлений, которые вытекают только из показаний именно данных источников.
Мы полагаем, что толкованием является уже самый перевод. Однако считаем целесообразным лишний раз отграничить бесспорно вытекающее из приведенных сообщений от фактов дискуссионных или установленных на основании косвенных источников.
Предварительно — лишь одно замечание о датировке событий. Исключая несущественные детали, в современной болгарской историографии убедительно определена такая их последовательность: 60—70-е годы VII в. — расселение протоболгар на левом берегу Нижнего Дуная, возведение ими здесь укрепленного лагеря и первые набеги на земли империи; весна (апрель) 680 г. — поход войск и флота Константина IV против протоболгар, поражение византийцев, их отступление и вторжение протоболгар в Малую Скифию (Добруджу) и Мисию; конец лета 680 — начало августа 681 г. — набеги протоболгар на Фракию, т. е. на районы империи, расположенные к югу от Балканского хребта; первая неделя августа 681 г. — заключение мира между Аспарухом и Константином IV [_27, с. 468—476; _31, с. 471—476].
Ко времени прихода орды Аспаруха славяне были оседлым населением Малой Скифии и Мисии; в районе Варны их поселения достигали приморского региона. Часть славян всего этого региона составляла территориальный союз племен (или славинию), наименование которого было хорошо известно византийцам. Известно наименование лишь двух племен этого союза. Прежде всего — это «северы», положение которых в союзе было несколько особым: они подверглись расселению в целом, всем составлявшим племя контингентом. Главная их задача в месте расположения была стратегической — охранять территорию страны с юга от возможного вторжения византийцев.
Остальные племена объединения, сохранившие и после отделения северов в качестве названия всего союза наименование «Семь родов», были перемещены, видимо, на более значительное расстояние — на границу с подвластными аварам землями, до которых уже в это время простиралась контролируемая Аспарухом территория. Во всяком случае эта часть славянского союза до подчинения Аспаруху находилась «под пактом», т. е. либо «под договором» с империей, являясь ее федератами — иноплеменными поселенцами на границах Византии, обязанными охранять их, получая за это от казны условленное вознаграждение {1}, либо «под данью» в пользу протоболгар.
1. Помимо М. Войнова [_27, с. 464] федератами до 680 г. этих славян считают В. Бешевлиев [_33, с. 26—27], В. Тыпкова-Заимова [_34, с. 70; _35, с. 66], Э. Хрисос [_36]. Принимая во внимание не только их аргументацию на основе иных источников, но и грамматические особенности фразы Феофана, эту точку зрения Г. Диттен считает наиболее убедительной [_37, с. 141—142].
199
В отношении протоболгар рассматриваемые свидетельства с очевидностью дают право на следующие заключения. Орда Аспаруха составляла часть бывшего племенного объединения в Приазовье. Это отнюдь не был лишь воинский контингент — это был народ, т. е. находившийся в процессе переселения союз племен, двигавшийся на запад вместе с семьями воинов, скотом и прочим имуществом. Территория временного поселения орды лежала к западу от Днестра, непосредственно близ Дуная, и не была очень обширной, хотя и не сводилась к Онглу (не река, а местность), — здесь был устроен лишь укрепленный лагерь Аспаруха, куда в случае опасности могли укрыться протоболгары. По точному смыслу сообщений Феофана и Никифора, византийские войска либо окружили, либо могли окружить укрепления Аспаруха со всех сторон. Известия этих авторов пронизаны мыслью, что с момента поселения у Дуная и до организации обороны Малой Скифии и Мисии Аспарух опасался в основном трех врагов: хазар, аваров и империи, считая свой воинский потенциал уступающим силам каждого из них. В Константинополе во всяком случае утвердилось мнение, что поражение ромеев было следствием не военного превосходства протоболгар, а плохой организации воинских операций и неожиданно посеянной паники.
Перейдя Дунай, Аспарух заботился, как он это делал и на левом берегу, прежде всего о безопасности подвластного ему народа. Выступление Константина IV против Аспаруха свидетельствует, в противоречие с указаниями на малочисленность протоболгар, о серьезной, по оценке византийского правительства, опасности, нависшей над всеми забалканскими владениями империи.
Областью первоначального расположения протоболгарских лагерей на юг от Дуная стали Добруджа и восточная часть Мисии, откуда протоболгары затем стали продвигаться к западным районам между Дунаем и Балканами. Ранее всех других славян в подчинении у Аспаруха оказался союз «Семь родов». Разделение и перемещение славян этого союза по инициативе Аспаруха свидетельствуют о том, что в руках хана с самого начала оказалась верховная власть над славянским населением не только в восточных, но и в западных районах Мисии.
Тем не менее тот факт, что славянам этого бывшего, и прежде единого, союза была доверена охрана наиболее важных участков границы, говорит о том, что с самого начала существовало определенное соглашение Аспаруха со славянскими вождями союза, фиксировавшее не только обязанности славян, но и их права. Есть, таким образом, основания полагать, что с самого начала обе части союза (северы и «остальные Семь родов») пользовались внутренней автономией, находясь под непосредственным управлением своих вождей.
Дискуссионными мы считаем следующие заключения, которые сделаны в историографии или которые можно сделать, опираясь на рассматриваемые свидетельства.
Спорна прежде всего датировка появления орды Аспаруха у Дуная, так как нет данных для установления точной даты смерти его отца Кубрата
200
и нападения хазар на владения его сыновей. Эти события относят предположительно ко времени от середины VII в. до конца 60-х годов этого столетия [_23, с. 191; _38, с. 90].
Мы предпочитаем более позднюю датировку: пребывание Аспаруха у Онгла вряд ли было продолжительным. Достаточно было нескольких лет, чтобы протоболгары освоились на новом месте, укрепили свой лагерь и начали набеги на близлежащие земли империи. Учитывая поведение прочих кочевых и полукочевых народов у границ Византии, трудно допустить, что протоболгары смирно отсиживались в Онгле почти 20 лет {1}.
Представляется заслуживающим внимания мнение, что лагерь Аспаруха находился если не между нижним течением Прута и Серета {2}, то в непосредственной близости к устью Прута. Именно это расположение лагеря, помимо защиты, обеспечиваемой как реками и болотами, так и ближе всего подступающими в этом регионе к Дунаю отрогами Карпат, предоставляло возможность быстрого овладения бродами через Дунай, лежащими вниз по реке от Доростола {3}.
Мы сочли более верным перевод названия союза славян выражением «Семь родов» {4}, следуя при этом за Г. Цанковой-Петковой и В. Бешевлиевым [_30, с. 224; _31, с. 469; _17, с. 266, прим. 9; _33, с. 26—27], а не словами «Семь племен», хотя и не считаем, что первое понимание бесспорно доказано. Во всяком случае это название к 680 г. отражало, как показал И. Дуйчев [_26, с. 419—426], не реальное положение дел (объединение именно семи племен или родов), а проявление языческого поверья в магические числа. Феофан, упомянув об отделении от союза северов {5}, продолжает именовать оставшуюся часть не «Шестью родами» (племенами), а «Семью», как и ранее. Мы усматриваем в этом названии старый этноним, отразивший историю объединения: возможно, некогда образовалось племя, соединившее сначала несколько (вероятно даже семь) родов; затем это племя встало во главе межплеменного союза, который получил, в свою очередь, это же наименование.
1. Вероятно предположение, что миграция орды Аспаруха от Приазовья была поэтапной, занявшей несколько лет [_31, с. 468].
2. Здесь (между Прутом и Серетом) локализует Онгл И. Божилов [_38, с. 167—176].
3. Между Доростолом и Новиодунумом находились известные с античности броды; заболоченная, состоящая из многих рукавов дельта была для этого мало удобна [_31, с. 471].
4. В труде Константина Багрянородного «Об управлении империей» слово γενεά имеет почти исключительно (в 25-и случаях из 29) значение «род» [_39, с. 86.25, 34; 92.3; 106.58, 59, 61; 108.81,85,3; 126.27.28; 154.32; 160.16; 166.30; 170.10; 172.55; 174.11, 12, 13; 174.1,4; 178.44,48,50. Ср. 168.34.39; 174.2; 230.62]. На такое же значение этого термина в греческих библейских текстах и в византийских житиях указал И. И. Срезневский [_40].
5. То, что северы входили в союз «Семь родов», следует из текста Феофана. Аргументация М. Войнова [_27, с. 452] осталась, на наш взгляд, здесь непоколебленной.
201
Однако и другие вошедшие в союз племена могли сохранить собственные названия, как, например, северы, которые, видимо, присоединились к союзу позже других племен. Подобные особенности этнонимии славянских союзов были обычным явлением в славянском мире {1}.
Выше мы отметили одно противоречие в известии Феофана: северы, с одной стороны, входят в союз «Семь родов», а с другой — они как будто не находятся «под пактом», как «остальные Семь родов». Нам представляется такая ситуация мало вероятной: Феофан мог «запоздать» с упоминанием о пакте. Никифор не делает различий между двумя частями переселенных Аспарухом славян.
Для уяснения этого противоречия весьма важно, хотя бы гипотетически, уточнить, во-первых, где находились «лежащие близ Дуная земли», которые разорял Аспарух, еще пребывая на левобережье, и которые, входя в IX в. в Болгарию, тогда были во власти «христиан», т. е. империи. И. С. Чичуров отстаивает мнение, что эти земли лежали близ Онгла на левом берегу [_22, с. 114—118]. На наш взгляд, это мало правдоподобно: о владениях Византии за Дунаем в последней четверти VII в. абсолютно ничего неизвестно, а выражение πλγσίον τοῦ Δανουβίου обычно у византийских авторов означает районы, примыкающие к Дунаю с юга [_41, с. 169, 208]. Мы думаем, что речь идет о нападениях протоболгар из Онгла на земли нижнего правобережья, причем — прежде всего не на приморские города (Томи, Одисс), удерживаемые византийцами, а на территории, занятые тогда славянами.
Во-вторых, важно уяснить, что значит знаменитое «под пактом». Выше уже отмечены два наиболее возможных понимания. Большинство историков считают, что речь идет о превращении славян «Семи родов» в данников Аспаруха. Мы также полагаем, что соглашение хана со славянскими вождями о совместной защите территории государства предполагало одновременно и несение дополнительных экономических тягот в пользу центральной власти. Даже если северы не несли дополнительных тягот, они все же на каких-то условиях признавали власть Аспаруха. Это в данном случае главное.
Не исключено, однако, понимание слов «под пактом» и в смысле союзнических отношений союза «Семи родов» с империей. Дело даже не в том, что Феофан употребил здесь причастие настоящего времени (ὄντας), указывающее на постоянное состояние (еще до протоболгар) славян — «находиться под пактом», а не причастие γινομένας («ставшие данниками») — разумеется, протоболгар. Дело также не в том, что Никифор, стремящийся, в отличие от Феофана, сделать текст первоисточника предельно ясным, именно в данном месте оставил πάκτον без изменения (говоря о «дани» империи Аспаруху по заключенному миру в 681 г., он заменил πάκτα на τελέσμασι).
Дело прежде всего в том, что независимо от решения спорной проблемы о значении термина «пактон» в данном месте, славяне до прихода орды Аспаруха признавали суверенитет империи.
1. Многочисленные примеры этого собраны в труде «Формирование и развитие этнического самосознания славянских народов в эпоху раннего средневековья» (М., 1982).
202
Константин IV, отправляясь в поход на левый берег, хотел защитить «царство ромеев», земли, «удерживаемые христианами», которые лишь позднее стали «страной» болгар. Эти земли у Феофана и Никифора противопоставлены территориям к югу от Балканского хребта как находящимся непосредственно «под ромейским управлением». Смысл противопоставления не в том, что Мисия и Малая Скифия — вне границ империи, а в том, что там не было (исключая, может быть, приморские города) ни византийских гарнизонов, ни представителей администрации империи. Интересы империи здесь тогда защищали лишь славяне — ее союзники.
Спорным остается и вопрос о месте поселения северов до и после вторжения протоболгар, хотя ясно, что и они подверглись переселению. Неясно, что означает «поселили от передней теснины Верегава к районам на восток» — зону ли расселения или перевод со старого места на новое. Нам кажется второе понимание грамматически более обоснованным (нет слова, которое обозначало бы пространство «от» и «до»). Скорее всего северов переместили от Верегавы на восток — для охраны прохода между морем и восточными отрогами Балканского хребта.
Идентификация Верегавы также спорна: называют и Веселиновский, и Ришский, и Вырбишский {1} пути через Балканы [_42]. Считаем не лишенным значения определение Феофаном Верегавы как «передней теснины». Почему именно «передней»? Не потому ли, что Ришское (среднее между двумя другими) «выдвинуто» вперед, навстречу идущему на юг от Дуная? Феофан нередко ведет повествование, придерживаясь ориентации не со стороны империи, а как бы со стороны протоболгар, по пути их следования. На левом берегу, «впереди», лагерь Аспаруха защищали болота, т. е. пойма реки, а когда протоболгары перешли Дунай, то «впереди» их стал защищать Балканский хребет. Эта особенность пространственной ориентации, свойственная и Никифору [_18, с. 295], восходит к источнику обоих авторов.
Итак, мы полагаем, что есть основания для вывода, что славяне-федераты были обязаны нести службу империи, защищая дунайскую границу прежде всего от аваров. В этом вопросе интересы славян и империи совпадали. Славяне Мисии и Добруджи сохранили враждебность к каганату со времени пребывания на левобережье. Косвенное доказательство отсутствия здесь значительных собственно византийских войск можно усмотреть в том факте, что, покидая армию, император аргументировал это необходимостью лечения в Месемврии, так как все хорошо знали, что в Томи и Одиссе это было невозможно — эти города были тогда в упадке [_43, _44]. Доростол (Силистра) был в то время также вне власти империи. Недаром самое основание этого города в «Апокрифической летописи» приписывалось хану Аспаруху [_30, с. 221—226; _23, с. 353].
1. И. Дуйчева предпочитает Вырбишский проход [42].
203
Аспарух либо учитывал, что он вторгся в зону интересов аварского кагана, либо имел даже с ним столкновение еще на левобережье. Мы не знаем почти ничего о положении дел на левом берегу после похода аваров в 602 г. против антов. Поход для аваров был удачным, и вполне возможно, что их влияние утвердилось и здесь.
Вероятно, отражением подлинных событий является приписка VIII в. в «Географии» Анания Ширакаци (VII в.) о том, что Аспархрук (Аспарух), бежав от хазар, «прогнал аваров на запад» [_45]. Не случайно протоболгарский хан срочно укреплял границу с аварами, едва расположившись к югу от Дуная. Следовательно, если влияние аваров на левобережье (против Мисии) временно и ослабевало после их поражения в 626 г. у Константинополя, то оно, видимо, вновь упрочилось здесь к 70-м годам VII столетия. Весь контекст приведенных известий оправдывает мнение о вражде протоболгар и аваров еще до перехода Дуная Аспарухом. Столкнуться же с ними он мог где-то поблизости от Онгла, а не далеко на западе, где локализовалась восточная граница собственно Аварского каганата.
Однако, прежде чем высказать свое мнение по этому вопросу, нужно рассмотреть другой: о примерном времени заселения славянами Мисии и Малой Скифии и о путях этого заселения.
В литературе на этот счет известно множество гипотез: заселение датируют и серединой VI в., и временем после 582—583 гг. (взятие Сирмия аварами и прорыв византийских границ на Дунае), и периодом после 602 г. (уход войск империи с дунайского рубежа и падение всей северной линии ее обороны), и первыми десятилетиями после разгрома аваров в 626 г. у стен столицы империи. Тщательно проанализировав все эти точки зрения, В. Тыпкова-Заимова пришла к заключению, что наиболее вероятной является гипотеза о массовом переселении славян на юг от Дуная между 602—626 гг., т. е. в период, представляющий собою своего рода «информационную лакуну» в византийских источниках [_34, с. 59—88; _35, с. 66].
Именно к этому времени многие историки относят известие «Чудес св. Димитрия» о том, что Фессалоника принимала толпы беженцев «из дунайских областей» [_18, с. 184; _23, с. 152; _46, с. 112]. В пользу этой датировки говорят следующие обстоятельства: уход в 602 г. взбунтовавшихся войск с Дуная, гражданская война в империи в правление Фоки (602—610), осложнения на восточной границе в начале правления Ираклия (610—641); поход аваров в 602 г. против антов по нижнему Подунавью вплоть до Поднестровья, несомненно, нарушивший жизнь местных славян и заставивший их, вполне возможно, искать убежища на правом берегу; подготовка аваров к походу на Константинополь, принуждение к нему зависимых от кагана славян, стремившихся в это время не столько к грабительским набегам на земли империи (как авары), сколько к постоянному поселению на них [_46, с. 12—19]. Именно в этот период империя должна была, со своей стороны, упорно искать среди славян союзников против возраставшей аварской угрозы.
204
Юго-западные границы антского политического объединения к началу VII в., несомненно, лежали близ дельты Дуная [_47; _48, с. 8, 10, 20]. Поражение антов {1} привело, может быть, к распаду их союза, но не к физической гибели всего населения. В последующее после ухода аваров из Поднестровья время анты и могли оказаться частью славянских поселенцев в Мисии и Малой Скифии. Вероятнее всего, сама империя приглашала сюда славян в качестве федератов, хотя значительные славянские массы оседали здесь, разумеется, и без официального позволения Константинополя. Характерно, что особенно концентрированно лепная керамика пражского типа локализуется от района близ Турриса (Галаца), который еще Юстиниан I предлагал антам для поселения на статусе федератов, до Доростола, т. е. в примыкающих к Дунаю местах, где находились особенно удобные броды через реку {2}.
Переселение на правый берег происходило скорее всего целыми славиниями — военно-территориальными союзами (о «славиниях» на левобережье на рубеже VI—VII вв. сообщает Феофилакт Симокатта [_41, с. 353]). Об этом свидетельствуют также и размещение славиний в междуречье Струмы и Вардара и самые их наименования, которые нередко восходят к эпохе до поселения славян на Балканах.
Мы считаем, что как в VI в. произошло смешение в Верхнем Поднестровье двух потоков славянских переселенцев (из междуречий Вислы и Одера, а также Днепра и Днестра), так и в Мисии и Малой Скифии оказались и славинии антов и союзы «славинов» из левобережья.
Антские древности зафиксированы к югу от Дуная археологически [_49, с. 127—128; _50; _51; _52; _53; _54; _55]. Не лишено значения, что среди прочих соответствий между наименованиями славянских племен Восточной Европы и Балканского полуострова одно из самых близких — «северы» Феофана и «северяне» русских летописей [_56].
Было бы вполне понятно, если бы именно северам-антам, давним союзникам империи, к тому же привыкшим сражаться в горной местности (о чем настойчиво пишет Прокопий, намекая, видимо, на приобретенный ими опыт в Прикарпатье [_41, с. 128, 283, 289]), была доверена императором важнейшая клисура Гема, ведущая к стратегически важной крепости Галоя.
Может быть, северы поселились здесь именно по приглашению императора раньше других славян, присоединившись, однако, позже к союзу «Семь родов», который, как мы думаем, оформился еще на левобережье и вступил в союзнические отношения с империей уже после того, как разместился на землях Мисии и Малой Скифии.
Последнему допущению противоречит, на первый взгляд, одна деталь в сообщении Феофана, привлекавшая большое внимание исследователей, упоминание о том, что Аспарух переселил «остальные Семь родов» «в районы к югу и западу, вплоть до Аварии».
1. Новейшую литературу об антах см. у В. В. Седова [_49, с. 119] и Г. Диттена [_37, с. 93].
2. См. карту у И. П. Русановой [_7, с. 189], ср. карту И. А. Радаловича [_48, с. 20].
205
Причем здесь переселение на юг? Решений предлагалось много и относительно места расположения «Семи родов» до акции хана, и о восточных и юго-восточных окраинах аварских владений: союз «Семь родов» пытались трактовать как огромное объединение, охватывающее оба берега Дуная (его часть в таком случае и считали переселенной на юг, на правый берег, а затем — на запад), искали также аварский регион в бассейне Тимока или даже близ Вырбишского ущелья в северных предгорьях Гема [_57; _58, с. 6—13, карта № 3].
Загадка не легкая, и ее убедительное решение еще не найдено. Мы считаем возможным два следующих гипотетических ее объяснения.
Союз «Семь родов» мог охватывать территорию от северных придунайских районов Добруджи до Гема, где жили северы, и тогда перемещение славян из Северной Добруджи означало бы их переселение на юг. Не исключено и то, что славиния «Семь родов» сохранила часть земель на левом берегу (хотя вряд ли они были столь обширны, как это указано на картах П. Коледарова [_58, карты 1—3]), подобно тому как и Аспарух после перехода Дуная удержал часть земель у Онгла. И тогда можно думать, что «остальные Семь родов» были также разделены Аспарухом: одних хан перевел на юг (правый берег), а других передвинул по левому берегу, вплоть до рубежей собственно Аварского каганата.
Мы считаем более вероятным первое объяснение: союз «Семь родов» к 680 г. размещался скорее всего целиком на землях к югу от Дуная. Именно сюда, на союзников империи, протоболгары совершали свои первые набеги, а на левом берегу их интересы столкнулись только с аварскими. Что же касается самой границы с аварами, то на правом берегу, от Видина до Белграда во всяком случае, авары вряд ли имели какие-то прочно удерживаемые владения: согласно сообщению Константина Багрянородного [_39, с. 152.19—20], к этому времени Сингидунум (Белград) вновь был в руках империи [_59]. Понятие «граница» (с аварами) не употреблено ни Феофаном, ни Никифором: первый говорит, что славян переселили «вплоть до Аварии», второй — об охране ими районов, «лежащих близ аваров». Эти близкие к аварам места могли находиться и необязательно к северу от Дуная. Мы допускаем, что «остальные Семь родов» охраняли границу нового государства на правом берегу, так как на левом близко к этому району подходили владения собственно «Аварии». В пользу такого понимания свидетельствуют и археологические данные: как раз против устья Тимока на левом берегу проходит юго-восточная граница распространения аварских вещей [_60]. Иными словами, мы разделяем мнение И. Дуйчева, что западные пределы царства Аспаруха достигали долины Тимока, и поэтому известных с IX в. тимочан можно считать (хотя бы отчасти) потомками славян бывшего объединения «Семь родов» [_26, с. 417].
Связи империи со своими славянскими союзниками в Мисии и Добрудже были, видимо, непрочными. Пребывание на землях империи на статусе федератов не исключало даже прямых столкновений таких союзников с византийцами [_34, с. 37—46].
206
Нет совершенно никаких данных о том, что славяне участвовали в походе 680 г. против протоболгар, хотя по всей вероятности, именно славяне известили Константинополь о нападениях на них орды Аспаруха. Во всяком случае славяне — союзники империи не отступили вместе с византийскими войсками во Фракию после битвы 680 г. Они остались на месте и, видимо, быстро договорились с Аспарухом.
Именно этого более всего опасалось византийское правительство — и в этом, на наш взгляд, следует искать разгадку отмеченного выше противоречия в источниках: говорится и о слабости сил Аспаруха, и о серьезности угрозы от протоболгар владениям империи. Практика VI—VII вв. уже показала, сколь опасно было объединение славян с протоболгарами и аварами. Так было неоднократно в VI в., так случилось в 626 г., так произошло, наконец, и в 680 г, — силы славян и протоболгар соединились, со службой славян — даже номинальной — в пользу империи было покончено. Подчинение «Семи родов» быстро привело к переходу под власть Аспаруха и других славянских объединений.
Едва это произошло, как протоболгары стали совершать набеги на Фракию, и в этом факте можно усмотреть также косвенное свидетельство в пользу существования соглашения, на которое с самого начала опиралось политическое сотрудничество хана со славянской племенной аристократией: уходя в рейды за Балканы, протоболгары были, видимо, спокойны за свои тылы, вежи и станы.
Каким же был образ жизни протоболгар в момент поселения на Балканах, их хозяйственно-культурный тип? Мы уже говорили о трудно разрешимом противоречии в современной историографии: с одной стороны, собраны данные о постепенном переходе протоболгар еще в Приазовье к занятию земледелием, о появлении в их среде оседлых жителей [_61], с другой стороны, археология не в состоянии уверенно подтвердить эти письменные известия материалом VII столетия.
Мы полагаем, что вопрос следует ставить несколько иначе. Археологи и этнографы приходят к выводу, что чисто кочевой образ жизни — крайне редкое явление: элементы земледелия и оседлого обитания практически наблюдаются всюду у любых кочевых племен всех эпох [_62]. Суть в том, какова функциональная роль этих элементов, их значение в хозяйственном типе всего этно-социального организма.
И, отвечая на этот вопрос, следует, видимо, отдать решительное предпочтение старой точке зрения, что кочевой был важнейшей чертой хозяйственно-культурного типа протоболгар Аспаруха. Мы уже подчеркивали в свидетельствах Феофана и Никифора такие выражения, как «разбить лагерь», «раскинуть шатер». Император Лев VI в своей «Тактике», написанной двумя веками позже трактуемых здесь событий, объединил протоболгар и венгров по особенностям их быта. Он пишет, что в мирное время они рассеяны по родам и коленам, и не работают на земле, а пасут конские табуны зимой и летом; что их слабость состоит в отсутствии у них пашен, так как им нужно много земли из-за обилия у них скота;
207
что пешими они не вступают в сражение; что обычное их жилище — шатер, привычная пища — кумыс [_63, с. 167—172].
Конечно, для конца IX в. эта характеристика — отчасти анахронизм: сам Лев VI пишет, что теперь, приняв христианство, протоболгары «немного приблизились к ромейским нравам», отрешаясь от кочевого и дикого образа жизни [_64, с. 170]. Но даже если кабинетный стратег преувеличивает «дикость» протоболгар, предпочитая отражать (как тогда было в моде) не живой опыт общения с протоболгарами в его время, а описания ученых предшественников по составлению стратегиконов, то и в таком случае он должен был опираться на источники VII—VIII вв., характеризующие быт протоболгар рассматриваемой здесь эпохи.
О кочевом быте говорят и обнаруженные археологами следы овальных и круглых в плане жилищ (юрт), и сохранившееся изображение этих жилищ (модель юрты из известняка), и предметы быта из протоболгарских некрополей [_64; _19, с. 416; _12, с. 60]. Не случайно в науке не известны достоверные тюркские топонимы, которые восходили бы к этому времени: когда протоболгары стали оседать на землю, {1}, они селились в непосредственном соседстве с поселениями славян (уже имеющими свои наименования) или в самих этих поселениях [_13, с. 8—17; _12, с. 94]. Допротоболгарское селение Плиска было превращено протоболгарами в укрепленный лагерь, ставший постепенно первой столицей нового государства [_65; _23, с. 232; _66; _67; _68]. Точно так же возникла и вторая столица Болгарии — Преслав [_69].
Возможно, вскоре после поселения на Балканах основной чертой хозяйства протоболгар стало пастушество, известное на полуострове с «гомеровских» времен и не исчезнувшее полностью поныне. Картографирование протоболгарских некрополей показывает, что основными регионами их первоначального расположения были Добруджа и область Плиски-Шумена [_13, с. 8; _64, с. 18]. Их поселения, таким образом, были как бы сдвинуты к морскому побережью: известно, что пастухи-влахи на Балканах и в наши дни предпочитают зимовки со своим скотом в селах близ берега моря с его влажным и более мягким микроклиматом [_70]. Знаменательно, что в V—VI вв. во время вторжений на Балканы кочевники (гунны, авары, протоболгары), по сообщениям Менандра и Феофилакта Симокатты [_41, с. 235, 296, 320], предпочитали при расселении Добруджу всем другим районам между Дунаем и Гемом. Можно думать поэтому, что переселяя славян из Добруджи «на юг» и из Восточной Мисии — «на запад», Аспарух преследовал отчасти и хозяйственные (а не только стратегические) интересы, освобождая часть земель под пастбища [_71].
Ныне остро дебатируется вопрос о численности протоболгар: археологи высказываются за признание протоболгарского элемента более значительным, чем считалось до сих пор.
1. Ж. Выжарова [_19, с. 432] и В. Тыпкова-Заимова [_35, с. 69] подчеркивают, что протоболгары долго не смешивались с живущими рядом славянами.
208
Предполагается, что часть протоболгар уже обитала в Добрудже еще до прихода Аспаруха, прослеживаются следы новых «волн» переселения протоболгар в Болгарию из Приазовья и Хазарского каганата в VIII — начале IX в. [_38, с. 90—92].
Мы готовы согласиться с тем, что названная автором XI в. Михаилом Сирийцем цифра 10 тысяч (видимо, воинов) Аспаруха сомнительна и ее, может быть, следует удвоить или даже утроить [_23, с. 202; _71, с. 72]. Но и археология, и письменные источники, и весь последующий ход развития общества и культуры Первого Болгарского царства не оставляют сомнений в том, что славяне в нем по численности с самого начала многократно превосходили протоболгарский элемент.
Однако проблема политического верховенства протоболгар в стране в течение более столетия, как и их прогрессирующей ассимиляции не может быть, по нашему мнению, решена через уяснение простейшего вопроса — установления примерного численного соотношения славян и протоболгар в VII—IX вв.
Мы усматриваем (при современном состоянии источников) путь уяснения проблемы в историко-сравнительном анализе социально-экономических и общественно-политических процессов в VII—IX вв. в славянском мире в целом, в «Великой Булгарии» (о которой уже была речь выше), в Аварском каганате VI—VIII вв. и в так называемых «варварских» королевствах Западной Европы в V—VII вв.
Высказывая ниже некоторые предварительные соображения на этот счет, мы претендуем лишь на постановку проблемы.
Многочисленные факты, свидетельствующие о военном превосходстве над оседлым населением кочевых народов, весь быт которых был приспособлен и к отражению внезапной опасности и к стремительному нападению, хорошо известны. Подчинение кочевыми племенами земледельческого населения отнюдь не является доказательством более высокого уровня социально-экономического развития общества номадов — дело обстояло как раз наоборот. Наиболее яркий тому пример: татаро-монгольское иго на Руси и завоевание турками-османами Византийской империи.
Смешанное ирано-тюркское племя аваров (насчитывавшее, по сообщению Менандра [_41, с. 241], едва 20 тысяч воинов) более двух с половиной столетий держало в повиновении массы земледельческих славянских племен. Сходным, хотя и совсем в ином плане, было положение дел при завоевании германцами западноримских провинций: и здесь социально слабее дифференцированные дружины варваров подчинили себе высокоразвитое общество. По оценкам современной науки, численность германских племен, овладевших Галлией в V в., в несколько раз была ниже численности автохтонного населения [_73, с. 40].
Таким образом, что касается завоевания и сохранения власти иноземцами (порой — на длительный исторический период), то, видимо, сама по себе меньшая численность завоевателей, как и более низкий уровень их социальной зрелости, не являлись решающими факторами.
Мы разделяем высказанную в историографии точку зрения, согласно которой нельзя, сопоставив феномены протоболгарской и славянской культур VII—VIII вв., говорить об уровне общественного развития этих народов относительно друг друга:
209
это были два принципиально разных жизненных уклада, каждый из которых соответствовал тем конкретным условиям, в которых он сложился и функционировал [_74, _75].
Видимо, ни славянский союз «Семь родов», ни перемещающееся от Приазовья до Дуная объединение Аспаруха нельзя рассматривать как государственные образования [_76, с. 30]. Свидетельством того, что процесс классообразования зашел в это время достаточно далеко и что определенные конкретные условия способны были его стимулировать, является возникновение «Великой Булгарии» в Приазовье и так называемого «государства Само» на юго-западных границах славянского мира.
Однако оба эти политические образования оказались непрочными. Славяне находились на стадии развития, когда еще отсутствовали необходимые условия для оформления прочной государственной организации. Протоболгарские племена, в свою очередь, не создали в VII—VIII вв. государства ни на Волге, ни в Приазовье, ни в Ломбардии. Волжская Болгария как независимое государственное объединение известна едва с конца IX — начала X в.
Таким образом, оформление устойчивого и быстро развивающегося государства в Мисии в последней четверти VII в. является своего рода исключением для всего и славянского и протоболгарского мира. Оно — результат синтеза двух общественных структур, каждая из которых в отдельности ко времени их встречи, сама по себе, еще не вызывалась необходимостью возникновения государственных форм существования. Каждая из сторон как бы «дополнила» при синтезе новой политической и социальной системы «недостаток» в развитии тех или иных общественных институтов у другой стороны.
И вот с этой точки зрения, по нашему мнению, весьма существенно уяснить, какие из этих институтов были протоболгарскими, а какие — славянскими; весьма существенно также — какой при этом хозяйственно-культурный тип, протоболгарский или славянский, лег в основу социально-экономического базиса развивающегося государства.
В литературе уже давно отмечено, что государство Аспаруха не может быть уподоблено Аварскому каганату не только VI—VII, но и VIII — начала IX столетия [_23, с. 138, 202; _77, с. 31—35, 71], хотя имелись и определенные черты сходства между этими двумя политическими системами [_78]. И там и тут политическое объединение представляло собою конгломерат слабо связанных между собой славянских и протоболгарских племенных союзов, над которыми господствовал резко обособленный от них контингент кочевников {1}. На периферии каганата формы аварской верховной власти над славянами были, как и в Болгарии, сходными с союзническими отношениями, однако ближе к его центру, где располагался укрепленный лагерь аваров, население было низведено до рабского состояния [_79].
1. Д. Оболенский, подчеркивая отрицательные последствия господства кочевников над земледельческим оседлым населением, называет и государство Аспаруха «паразитическим» [_80].
210
Авары принуждали к участию в своих походах вождей славиний и протоболгарских союзов, но только некоторые из этих объединений пользовались внутренней автономией; представители власти кагана («жупаны») находились даже в некоторых отдаленных славянских поселениях [_81].
Однако организация власти аваров и формы эксплуатации ими подвластного населения не представляли собою единой, основанной на законе системы. Даже кочевое скотоводческое хозяйство (а авары остались кочевниками до конца) они передали в руки подневольных людей и рабов. Сами авары практически не занимались производством, они представляли собой коллективный господствующий класс, социально и этнически отгороженный от прочего населения, безжалостно обиравший своих подданных и незамедлительно и жестоко подавлявший малейшее недовольство.
Синтез социальных структур здесь фактически отсутствовал: общественные формы жизни самих аваров отличались неподвижностью и застылостью, поступательное развитие было характерно лишь для подчиненного им земледельческого населения, постепенно обретавшего все большую независимость [_82; _83; _84; _77, с. 31—35, 71].
Созданный аварами племенной союз в Центральной Европе был, как и гуннский, основан целиком на принципах политической системы степного кочевого общества. Он сохранялся только в той мере и до тех пор, в какой и пока у аваров хватало воинских карательных сил для подавления сепаратистских тенденций.
В отличие от аваров протоболгары не составляли единого социально и политически господствующего класса: их общество было гораздо более дифференцированным. В отличие от аваров уже в VIII и особенно в IX вв. наблюдаются явственные следы постепенной ассимиляции протоболгар и перехода их к оседлому образу жизни. Условия объединения в единый политический организм здесь были с самого начала гораздо более благоприятными для славянской племенной аристократии, сохранявшей до первой четверти IX в. внутреннюю автономию в провинциях. Единая для страны правовая система действовала в Болгарии уже с начала IX в.: ее основой уже в то время были социальные, а не этнические отношения в обществе. Централизация власти при Круме и Омортаге и ликвидация автономии славиний сопровождалась не понижением социального статуса славянской знати, а все большим приобщением ее к участию в центральном управлении; происходил активный процесс слияния протоболгарской и славянской аристократии, завершившийся к концу IX в.
С «варварскими» королевствами Запада Болгарию VII в. сближает прежде всего метод ее основания — завоевание территории с иноэтничным населением пришлым народом вдали от мест его прежнего обитания. Сходство состояло и в том, что германские племена, основавшие свои королевства, как и протоболгары, в численном отношении в несколько раз уступали завоеванному ими населению. Существенную параллель мы усматриваем и в том, что протоболгары подверглись славянизации точно так же, как франки, бургунцы, вестготы и другие германские племена подверглись романизации.
211
Весьма важным было, однако, такое коренное отличие, как оформление социально-экономического базиса в Болгарии и, например, во Франкском королевстве. Франки, как и местное подчиненное им население, представляли один и тот же хозяйственно-культурный тип — земледельческое оседлое общество. Здесь имел место синтез франкских и позднеримских общественно-экономических институтов, причем именно франкская общественно-социальная структура играла в этом синтезе ведущую роль [_73, с. 37].
Франки, как и протоболгары, сначала не смешивались с местным населением, но франкская служилая знать, овладевая галло-римскими поместьями, отнятыми у прежних господ, или получая их в пожалование от королей, становилась с самого начала землевладельческой знатью. Быстро возрастал ее социальный вес в обществе. Возникавшая под господством франков социальная структура открывала простор для развития феодальных производственных отношений. Франкская знать сливалась с остатками галло-римской в единый господствующий класс землевладельцев, а на противоположном социальном полюсе происходил процесс сближения разорявшихся франкских общинников с угнетенными слоями автохтонного населения — формировалось феодально-зависимое крестьянство.
Напротив, протоболгарский хозяйственно-культурный тип, сложившийся в совершенно отличных условиях, был бесперспективен как основная форма экономической деятельности и быта на Балканах (и в Европе вообще). Не мог он обеспечить в новой обстановке и достаточную базу для роста сил и возвышения самой протоболгарской аристократии.
Но те или иные элементы культуры этноса, даже более совершенные, чем у славян, играли определяющую роль, а культура как широкая совокупность основных форм повседневной деятельности и быта, «культура земледелия», которой обладали в Мисии и Малой Скифии славяне и остатки автохтонного населения. Общественно-социальная система славянского земледельческого общества, отличавшаяся в этот период значительным динамизмом, составила экономический базис развивающегося государства. В полуавтономных и автономных славиниях завершался процесс оформления классового общества, а вместе с тем и в численном отношении протоболгарская аристократия, даже сохраняя верховную власть в государстве, составляла все менее заметную часть в общей совокупности господствующего класса страны. Реальное соотношение сил было, по-видимому, таково, что ни ханский двор не считал возможными массовые репрессии и экспроприацию славянской знати (она отвечала на акции такого рода восстаниями, переходом на сторону империи, выходом из состава государства целыми славиниями), ни славянская знать, в свою очередь, не предпринимала попыток организации массового движения против верховного господства протоболгарской аристократии.
Именно сеть славянских поселений, труд оседлых земледельцев гарантировали молодому государству и обеспечение всего населения продуктами сельского хозяйства (протоболгары добывали их ранее либо в грабительских набегах, либо в виде даней, либо путем торговли),
212
и регулярные доходы государственного казначейства, и организованное участие ополчений в защите страны, и выполнение крупных общественных работ (строительство крепостей, городов, мостов, укреплений и т. п.).
Синтез славяно-протоболгарских институтов имел место по преимуществу не в социально-экономической, а в военно-политической сфере. Приход орды Аспаруха явился фактором, как бы восполнившим недостающие, не созревшие именно в этой сфере элементы структуры местного славянского общества, необходимые для перехода к государственным формам жизни. До 680 г. племенная аристократия союза «Семи родов» не обладала достаточной воинской силой для превращения централизованной эксплуатации в регулярно функционирующую систему, для объединения всех славиний региона и подавления сепаратистских стремлений племенных вождей и — одновременно — для полного разрыва с империей и обеспечения обороны своей территории и от византийцев и от аваров. Объединение с протоболгарами существенно повысило военный потенциал страны. Значительным выигрышем для славянской знати явилось то, что этот эффект был достигнут, несмотря на относительную малочисленность протоболгар: строго организованное и дисциплинированное конное войско протоболгар в сочетании с пехотными отрядами славян оказалось способным противостоять любому врагу, с которым Болгария сталкивалась в VIII—IX вв. Сохранявшиеся в государственной структуре протоболгарские институты целиком относятся к военному делу и центральному управлению и восходят к тюркской кочевой системе. Удерживая свои старые наименования, они, однако, уже с IX в. приобретают новое содержание, получая территориально-административный смысл, т. е. теряя связь с тюркской традицией (хан, боил, таркан и т. д.) [_85, _86].
События 680—681 гг. сыграли, безусловно, огромную роль в становлении Первого Болгарского царства, но они означали по существу, на наш взгляд, лишь закладку фундамента государственного здания [_72, с. 71-73; _31, с. 471; _58, с. 11, 17; _76, с. 31, 32]. Длительный и сложный процесс его возведения начался в Мисии задолго до 680 г. и продолжался значительное время после этой даты.
Западный хронист констатировал под 680 г.: «от сего времени следует вести начало Болгарского государства» [_87]. Если действительно необходимо этническое определение государственно-политической системы Болгарии с конца VII до второй четверти IX в. как этно-социального организма, то представляется более оправданным характеризовать ее как «славяно-протоболгарская», а не «протоболгарско-славянская», а тем более — не «протоболгарская». После же указанного рубежа и во всяком случае — во второй половине IX столетия Болгария и по своей общественной организации, и по этническому облику ее населения, и по характеру ее культуры являлась, безусловно, славянским раннефеодальным государством.
213
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Станчев С. Славяни и прабългари в старобългарската култура. — Археология, 1962, № 4, с. 1.
2. Станчев С. Старобългарската култура през VIII-X век. — Трудове на Висшия педагогически институт «Братя Кирил и Методи», т. I. Велико-Търново, 1964, с. 21-39.
3. Плетнева С. А., Русанова И. П. Рец. на кн.: Ж. Н. Въжарова. Славянски и славянобългарски селища в българските земи от края на VI-XI век. София, 1965. — Советская археология, 1966, № 3, с. 277.
4. Чеботаренко Г. Ф. Калфа — городище VIII-X вв. на Днестре. Кишинев, 1973, с. 4, 42, 76.
5. Чеботаренко Г. Ф. К вопросу об этнической принадлежности балкано-дунайской культуры в южной части Прутско-Днестровского междуречья. — В кн.: Этническая история восточных романцев. Древность и средние века. М., 1979.
6. Димитров Д. И. Някои въпроси на проучването на ранносредновековните селища в Североизточна България. — В кн.: Музеи и паметници на културата. София, 1967, № 4, с. 1-5.
7. Русанова И. П. Славянские древности VI-VII вв. М., 1976.
8. Дончева Б. Първа комплексна конференция по българистика. — Исторически преглед, 1979, №№ 4-5, с. 275.
9. Подвигина Н. Л. О характере материальной культуры Болгарии в VII-IX вв. (Краткий обзор трудов болгарских и советских археологов 1948-1973 гг.). — В кн.: Вопросы этногенеза и этнической истории славян и восточных романцев. Методология и историография. М., 1976, с. 221-227.
10. Dimitrow D. Quelques questions de l’histoire des Proto-Bulgares. — Etudes Balkaniques, 1977, 2, p. 87-105.
11. Dimitrow D. Neue Angaben im nordöstlichen Bulgarien auf Grund archäogischen Forschungen. — In: Studii in honorem Veselini Beševliev. Sofia, 1978, S. 369-381.
12. Димитров Д. Погребалният обред при раннобългарските некрополи в Варненско (VIII—X в.). — Известия на Археологическия институт, 1974, т. 34.
13. Димитров Д. По въпроса за гробните камери с трупоизгаряне в ранносредновековните некрополя в Североизточна България. — В кн.: Известия на народния музей. Варна, 1976, кн. XI.
14. Сымонович Э. А. Культура карпатских курганов и ее роль в этногенезе славян. — В кн.: VIII Международный съезд славистов. История, культура, этнография и фольклор славянских народов. М., 1978, с. 202-203.
15. Τσάρας Г. Τὸ νόημα, «γραικώοας» στὰ τακτικὰ Δέοντος τοῦ Σοφοῦ. — In: Βυζαντινά, 1969, I, с. 151-152.
16. Королюк В. Д. Славяне и волохи в VI-середине VII в. — Советское славяноведение, 1976, № 6, с. 55.
214
17. Cankova-Petkova G. Gesellschaftsordnung und Kriegskunst der slawischen Stämme der Balkanhalbinsel (6.-8. Jh.) nach den byzantinischen Quellen. — Helikon, 1962, anno II, № 1-2.
18. Извори за българската история, т. VI. Гръцки извори, т. III. София, 1960.
19. Въжарова Ж. Н. Славяни и прабългари по данни на некрополите от VI-XI вв. на територията на България. София, 1976.
20. Moravcsik Gy. Byzantinoturcica. Bd. 1. Berlin, 1958.
21. Сиротенко B. T. Письменные свидетельства о булгарах IV—VII вв. в свете современных им исторических событий. — В кн.: Славяно-балканские исследования. Историография и источниковедение, М., 1972, с. 212-217.
22. Чичуров И. С. Экскурс Феофана о протоболгарах. — В кн.: Древнейшие государства на территории СССР. Материалы и исследования. М., 1976. с. 65-80.
23. Ангелов Д. Образуване на българската народност. София, 1971.
24. Чичуров И. С. Византийские исторические сочинения. «Хронография» Феофана и «Бревиарий» Никифора. М., 1980.
25. Извори за българската история, т. VII. Латински извори за българската история, т. II. София, 1960, с. 248-250.
26. Дуйчев И. Обединението на славянските племена в Мизия през VII в. - В кн.: Изследвания в чест на Марин С. Дринов. София, 1960.
27. Войнов М. За първия допир на Аспаруховите българи със славяните и за датата на основаването на българската държава. - Известия на Института за българска история. 1956, 6.
28. Войнов М. Пак за възникването на българската държава. - Исторически преглед, 1970, № 4, с. 79.
29. Цанкова-Петкова Г. Бележки към началния период от историята на българската държава. — Известия на Института за българската история. 1954, 5, с. 322-326.
30. Cankova-Petkova G. L’Etablissement des Slaves et Protobulgares en Bulgarie du Nord-Est et le sort de certaines villes riveraines du Danube. — In: Etudes historiques, t. V. Sofia, 1970.
31. Cankova-Petkova G. Über die Bildung des bulgarischen Staates. In: Beiträge zur byzantinischen Geschichte im 9.-11. Jahrhundert, Praha, 1978.
32. Beševliev V. Zu Theophanis Chronographia 359.5-17. — In Polychordia. Festschrift Franz Dölger zum 75. Geburtstag. II. Amsterdam, 1967, S. 53 f.
33. Бешевлиев В. За славянските племена в Североизточна Българи н от VI до X в. — В кн.: Преслав, т. I. София, 1968.
34. Тъпкова-Заимова В. Нашествия и етнически промени на Балканите. София, 1966.
35. Tăpkova-Zaimova V. Ethnische Schichten auf dem Balkan und die byzantinische Macht im 7. Jahrhundert. — In: Studien zum 7. Jahrhundert in Byzanz. Probleme der Herausbildung des Feudalismus. Berlin, 1978.
215
36. Chrysos Е. Zur Gründung des Ersten Bulgarischen Staates. — In: Cyrillomethodianum, v. II. Thessalonici, 1972/1973, p. 12-13.
37. Ditten H. Zur Bedeutung der Einwanderung der Slawen. — In: Byzanz in 7. Jahrhundert. Untersuchungen zur Herausbildung des Feudalismus. Berlin, 1978.
38. Божилов И. Анонимът на Хазе. България и Византия на долния Дунав в края на X век. София, 1979.
39. Constantine Porphyrogenitus. De administrando imperio. Ed. by Moravcsik Gy., Jenkins H., v. I. Budapest, 1949.
40. Срезневский И. И. Материалы для словаря древнерусского языка, т. III. СПб., 1903, стлб. 136.
41. Извори за българската история, т. III. Гръцки извори за българската история, т. II. София, 1959.
42. Дуйчев И. Проучвания върху българското средновековие. София, 1945, с. 151-168.
43. Велков В. Състояние на проучванията върху прехода от античността към средневековието в Балканския полуостров. — В кн.: Известия на Българското историческо дружество, т. 19. София, 1974, с. 161-171.
44. Ваклинов Ст. Формиране на старобългарската култура. София, 1977, с. 49, 124.
45. Еремян С. Т. Армения по Ашхарацуйц-у. Ереван, 1963, с. 98-99, 101.
46. Avenarius А. Die Awaren in Europa. Bratislava, 1874, S. 112f.
47. Comşa M. Direction et étapes de la pénétration des Slaves vers la péninsul balkanique aux VIe-VIIe s. (avec un regard spécial sur la territoires de la Roumanie). — In: Balcanoslavica, t. I. Prilep—Beograd, 1972, p. 9-28.
48. Рафалович И. A. Молдавия и пути расселения славян в Юго-Восточной Европе. — В кн.: Юго-Восточная Европа в средние века. Кишинев, 1972.
49. Седов В. В. Происхождение и ранняя история славян. М., 1979, с. 119.
50. Алексова Б. Материјална культура на словените во Македонија. — В кн.: Словенска писменост. 1050-годишнина на Климент Охридски. Охрид, 1966, с. 146-147.
51. Марянович-Вуйович Г. Старейшие археологические следы славян в Белграде. — In: Berichte. II. Intern. Kongress für slawische Archäologie, Bd. III. Berlin, 1973, S. 237-238.
52. Выжарова Ж. Славяне и протоболгары. — In: Berichte. II. Intern. Kongress für slawische Archäologie. Bd. III. Berlin, 1973, S. 319.
53. Teodor Dan Ch. Les plus anciens Slaves dans l’Est de la Roumani (Moldavie). — In: Berichte. II. Intern. Kongress fur slawische Archäologie. Bd. III. Berlin, 1973, S. 211.
54. Comşa M. Quelques donné es concernant les rapports des territoires nord-danubiennes avec Byzance au VIe-VIIe s. — Revue des Etudes Sud-Est europeénnes, 1971, t. IX, № 3, p. 371.
55. Babić B. Die Forschung der altslawischen Kultur in der SR Mazedonien. — Zeitschrift für Archäologie, 1976, t. 1, № 10, S. 64.
216
56. Трубачев О. Н. Ранние славянские этнонимы — свидетели миграции славян. — Вопросы языкознания, 1974, № 6, с. 60-65.
57. Цанкова-Петкова Г. Территория Болгарского государства в VII-IX вв. — Византийский временник, 1960, т. 17, с. 124-143 (здесь и библиогр.).
58. Коледаров П. Политическа география на средновековна българска държава, т. I. София, 1979 (здесь и библиогр.).
59. Constantine Porphyrogenitus. De administrando imperio. II. Commentary. London, 1962, p. 133.
60. Csallany D. Achäologische Denkmäler der Awarenzeit in Mittelalter, Budapest, 1956, S. 184, Karten.
61. Гюзелев В. Икономическо развитие, социална структура и форми на социална и политическа организация на прабългарите до образуването на българската държава (IV-VII в.) — Археология, 1979, № 4, с. 12-21.
62. Tăpkova-Zaimova V. Les population sédentaires et les tribus en migration face à la civilisation byzantine. — Bulgarian Historical Review, 1980, № 2, p. 54.
63. Извори на българската история, т. VIII. Гръцки извори, т. IV София, 1961.
64. Въжарова Ж. Селища и некрополи (края на VI-XI в.) — Археология, 1974, № 3, с. 18.
65. Михайлов Ст. Първата славянска столица Плиска в светлината на последните археологически разкопки. — В кн.: Slavia antiqua. Warszawa—Poznań, 1959, t. 7, S. 366-368.
66. Ваклинов Ст. Плиска за тридесет години. — Археология, 1971 № 3, с. 30.
67. Бешевлиев В. Първобългарски надписи. София, 1979, с. 202-203.
68. Ковачев Н. Названията на няколко укрепени средновековни селища като извор за етногенезиса на българския народ. — В кн.: Средновековният български град. София, 1980, с. 245-246.
69. Čangova J. Les Slaves aux environs de Preslav au VIIe-VIIIe s. d’après données archéologiques. — In: Studii in honorem Veselini Beševliev. Sofia, 1978, S. 363-368.
70. Carolus-Barré Th. Ches les Vlaques du Pinde. — Revue des Etud Sud-Est européennes, 1968, t. VI, № 4, p. 671-672.
71. Wasilewcki T. Bizancjum i słowianie w IX wieku. Warszawa, 1972, S. 42.
72. Gjuselev V. Allgemeine Charakteristik und Etappen der Errichtung der militärischen Verwaltung des ersten Bulgarischen Staates (7. bis 11. Jh.). — Etudes Balkaniques, 1978, № 3.
73. История Франции. T. I. Μ., 1972.
74. Петров Π. Към въпроса за образуването на първата българска държава. — В кн.: Славянска филология, т. V. София, 1963, с. 104.
75. Выжарова Ж. Славяне и праболгары в связи с вопросом средиземноморской культуры. — В кн.: Славяните и средиземноморският свят. VI-XI в. София, 1973, с. 264.
217
76. Литаврин Г. Г. Темпове и специфика на социално-икономическото развитие на средновековната България в сравнение с Византия (от края на VII до края на XII в.). — Исторически преглед, 1970, № 6.
77. Zástěrová В. Les Avares et les Slaves dans la Tactique de Maurice, Praha, 1971, p. 31-35, 71.
78. Historia Słowian Południowych i Zachodnich. Warszawa, 1977, S. 31.
79. Zástěrová B. Zu einigen Fragen aus der Geschichte der slawischen Kolonisation auf dem Balkan. — In: Studien zum 7. Jahrhundert in Byzanz. Probleme der Herausbildung des Feudalismus. Berlin, 1978, 8. 59-60.
80. Obolensky D. The Byzantine Commonwealth. London, 1971, p. 66.
81. Prokić J. Langobardi v panonski fazi. — Archeološki vestnik Ljubljana, 1970-1971, № 31-32, S. 193.
82. Grafenauer B. Nekaj vprasani in dobe naseljevanja juznih Slovanov. — Zgodovenski casopis, 1950, v. IV, S. 125.
83. Kollautz А. Рец. на кн.: Avenarius A. Awaren in Europa. — Byzantinishe Zeitschrift, 1977, Bd. 70 (2), S. 377-381.
84. Zástěrová В. Beitrag zur Diskussion über den Charakter der Beziehungen zwischen Slawen und Awaren. — In: Actes du XIIе Congrès Intern. d'etudes byzantines. Bd. II. Beograd, 1964, p. 243-247.
85. Гюзелев В. Функциите и ролята на кавхана в живота на първата българска държава (VII-XI вв.). — ГСУ, филос.-ист. фак-т, кн. 60. История, кн. 3. София, 1967, с. 133-157.
86. Гюзелев В. Ичиргу боилите на първата българската държава. — ГСУ, филос.-ист. фак-т, кн. 65. История, кн. 3, 1973, с. 125-252.
87. Monumenta Germaniae Historica. Scriptores, Bd. V, p. 326-327.