Раздел второй. БОЛГАРИЯ И БОЛГАРО-ВИЗАНТИЙСКИЕ ОТНОШЕНИЯ (VII-XIII вв.)
2. Византийская система власти и болгарская государственность (VII-XI вв.)
(В: В. Тъпкова-Заимова и др., (ред.), Раннефеодальные государства и народности: проблемы идеологии и культуры. Серия Studia Balcanica № 20, София, 1991)
Значительное и разностороннее влияние Византийской империи на развитие Первого Болгарского царства, в том числе — на его государственную структуру и официальную государственно-политическую идеологию — факт, широко признанный в современной исторической науке. Из всех славянских государств, включая южнославянские IX-XI вв., именно Болгарское государство, возникшее на прочно интегрированных в прошлом в состав Восточноримской империи землях, находилось в раннефеодальную эпоху в особенно тесных и постоянных связях с Византией.
Формы, характер, масштабы и границы византийского влияния широко и всесторонне рассматривались в историографии. Напомню, что центральный вопрос этой проблемы — о влиянии византийской идеи царской власти на славянский мир — специально обсуждался в 1969 г. на международном коллоквиуме в Салониках, в котором принимали активное участие и видные болгарские ученые. [1] Пристальное внимание продолжали уделять и уделяют болгарские историки этой теме и в наши дни, в том числе большинство участников данного симпозиума, в частности Д. Ангелов, В. Тыпкова-Заимова, П. Петров, И. Божилов и др. Интересные заключения и ценные наблюдения по указанной проблематике нашли отражение в опубликованном в 1981 г.
1. Материалы симпозиума опубликованы в кн.: Byzantina, 3, 1971 — см особенно: V. Beševliev. Die Kaiseridee bei den Protobulgaren, 83-92; V. Tăpkova-Zaimova. L’idée imperiale à Byzance et la tradition étatique bulgare, 289-295; см. также: D. Tsourka-Papastathi. Colloque international. L’idée impériale Byzance, en Occident et dans le monde slave au Moyen âge. Thessalonique, 24 l août 1969. — Cyrillo-methodianum, I, 1971.
219
втором томе академического фундаментального труда болгарских ученых — «История Болгарии, т. 2. Первое Болгарское царство». [1]
Нелегко при данных обстоятельствах и при столь широкой постановке проблемы найти аспекты, разработка которых могла бы обещать заметный дальнейший прогресс в исследовании обозначенной в заголовке доклада темы. Сознавая сложность и многообразие встающих в связи с этим вопросом, я осмеливаюсь предложить для обсуждения на данном симпозиуме лишь один из них. А именно — я хотел бы попытаться выделить среди сходных с византийскими феноменов государственно-административной системы Первого Болгарского царства, с одной стороны, те из них, которые, несмотря на отмеченное сходство, являлись объективным и закономерным результатом внутреннего развития Болгарии, включая естественно исторически обусловленные последствия стихийно совершавшегося на вошедших в границы Болгарского государства землях синтеза порядков разлагавшегося первобытнообщинного строя и институтов позднеримского общества, а с другой — те элементы государственно-политической системы Первого Болгарского царства, которые собственно и были заимствованы у Византии, адаптированы и приспособлены к новым условиям.
Предварительно считаю необходимым сделать две оговорки о двух обстоятельствах, которые, по моему мнению, могут затруднить рассмотрение поставленного вопроса без их специального обсуждения, но на которых здесь невозможно остановиться. Я имею в виду прежде всего тот факт, что в течение рассматриваемого в докладе периода, т.е. с конца VII до начала XI столетия в процессе глубокой трансформации (становления, укрепления и развития) находилась не только Болгария как государство, но и сама Византия. Иными словами, претерпевал изменения самый источник влияния — менялись, несомненно, в связи с этим и формы, и характер осуществляемого им воздействия. Процесс был, безусловно, весьма сложным, и при обобщениях в какой-то мере неизбежны, на мой взгляд, схематизация и упрощения. Положение тем не менее не представляется безнадежным, поскольку Византия и Болгария находились в ту эпоху на одной и той же стадии развития одной и той же общественно-экономической формации: в обоих государствах почти синхронно развивались и утверждались раннефеодальные производственные отношения, оба государства — при всех отличиях исходной базы — трансформировались в раннефеодальные средневековые монархии европейского типа.
Далее, рассмотрение поставленного выше вопроса было бы, разумеется, более плодотворным, если бы предварительно были достаточно глубоко и убедительно решены такие проблемы, как формы и характер славяно-протоболгарского симбиоза в дохристианский период не только в хозяйственно-культурной, но и в государственно-политической сфере, об этнической карте Болгарии на раннем этапе,
1. История на България, т. 2. Първа Българска държава. С., 1981.
220
о месте славиний, автономных, полуавтономных или только союзных, об эволюции и протоболгарских, и славянских политических институтов в новых условиях, после образования государства, и т. п. В этом отношении сделано очень много, в особенности (что естественно) болгарскими учеными, но различия в подходе к этим вопросам и в их решении порой еще весьма значительны. [1] По моему мнению, почти в той мере, в какой в недалеком прошлом не уделялось должного внимания протоболгарам, ныне наметилась тенденция ослабления внимания к славянам...
Обратившись к поставленной нами проблеме, считаем целесообразным сразу высказать наш главный и, видимо, не оригинальный вывод: для дохристианского периода истории Первого Болгарского царства следы византийского влияния на государственно-административную структуру Болгарии и на ее официальную политическую теорию можно расценить как весьма ограниченные, тогда как, напротив, в сфере социально-экономической в этот же период, включая и непосредственно предшествовавшую образованию Болгарского государства эпоху, воздействие Византии на славяно-протоболгарское общество было особенно глубоким и плодотворным (в развитии производительных сил, совершенствовании орудий, освоении новой агротехники и приемов ремесленного производства, в ускорении процесса перехода от земледельческой к соседской общине, в углублении имущественной и социальной дифференциации и т. д.). [2]
Оформление и утверждение Первого Болгарского государства происходило при преобладании военно-политических институтов «варварского» общества, в условиях напряженной конфронтации с империи и сознательного отвержения со стороны господствующих кругов молодого государства норм и организаций государственно-политической и общественной жизни Византии. 50-е-60-е годы VIII в. обнаружили со всей очевидностью — и во внутренней, и во внешней политике — смертельную опасность сближения или каких-либо серьезных уступок в пользу империи. Если Византия в период до крещения Болгарии и оказала серьезное воздействие на ускорение темпов ее консолидации как государства и на оформление в нем аппарата власти (организация обороны границ, порядок несения воинской службы, сплочение протоболгарских и славянских военно-политических объединений в своеобразную «конфедерацию» во главе с ханом, создание единого административно-политического центра — столицы Плиски и т. п.), то это было влияние, так сказать, «от противного» —
1. См. историографические примечания в кн.: П. Петров. Образуване на българската държава. С., 1981; П. Коледиров. Политическа география на средновековната българска държава, т. 1. С., 1979.
2. Г. Г. Литаврин. Темпове и специфика на социално-икономическото развитие на средновековна България в сравнение с Византия (от края на VII до края на XII в.) — ИП, 1979, №№ 6, 27-32; Формирование раннефеодального болгарского государства. — В: Раннефеодальные государства на Балканах, М., 1985.
221
не следствием каких-либо заимствований у Византии, а сознательно форсируемыми мерами по упрочению и развитию собственных институтов власти с целью более успешного противостояния империи. Кроме того, в период от конца VII до середины IX в. славяно-протоболгарское общество было еще не готово к адаптации институтов имперской государственной системы. До 2-й трети IX столетия Первое Болгарское царство обладало ярко выраженной спецификой, обусловленной особенностями его возникновения и пережитками родоплеменного строя (мы имеем в виду дуализм этнокультурной и государственно-административной структуры Болгарии). [1]
Не могут быть отнесены, по нашему мнению, на счет византийского влияния и такие элементы государственно-административной структуры Болгарии, как выросшая из системы даней всеобщая налоговая система и обеспечивающие ее функционирование органы центрального и провинциального управления, организация контроля главы государства над внешней торговлей, оформление общегосударственного казначейства, выделение высшего, столичного («внутренние боляре») и провинициального («внешние боляре») слоев сановной знати, создание при главе государства (хане) высшего государственного совета («великие боляре» — ?).
Все эти институты не были, на наш взгляд, ни калькой, ни модификацией соответствующих византийских учреждений: они были генетически связаны с предгосударственным периодом и сложились самостоятельно в конкретных условиях становления и развития Болгарского государства. Трудно указать для дохристианского периода и/(на?) какие-либо существенные черты влияния византийской государственно- -политической теории и на центральный институт публичной власти в Болгарии — на статус, прерогативы, положение в обществе ее государя — хана.
В Византии в эпоху от правления Ираклия до императоров-иконоборцев VIII в. в основном, а при Льве VI окончательно оформилась восточнохристианская политическая теория высшей государственной власти как власти единоличного повелителя всех подданных (монарха), верховного законодателя, верховного судьи и главнокомандующего, «наместника Божия на земле» и его «подражателя», который, как сказано в «Василиках», «не подвластен законам», а сам — закон, и который, по словам Льва VI, «обо всем печется сам», не нуждаясь в городских куриях и в сенате (синклите). [2]
1. М. Андреев, Д. Ангелов. История на българската феодална държава и право, С., 1972, 80-102; М. Андреев. Българската държава през средновековието, 1974, с. 18-44.
2. F. Winkelmann. Zum byzantinischen Staat (Kaiser, Aristokratie, Heer). — Byzanz im 7. Jahrhundert. Untersuchungen zur Herausbildung des Feudalismus. Berlin, 1978, S. 161-169, 219-220; Staat und Ideologie beim Übergang von der Spatantike zum byzantinischen Feudalismus. — Besonderheiten der byzantinischen Feudalentwicklung. Berlin, 1983, S. 83; J. Irmscher. Die Gestalt Leons VI. des Weisen in Volkssage und Hagiographie. — Beiträge zur byzantinischen Geschichte im 9-11. Jahrhundert. Praha, 1978, p. 205-224. Г. Л. Курбатов, Г. Е. Лебедева. Византия: проблемы перехода от античности к феодализму Л., 1984, с. 78-90.
222
С 929 г. Ираклий принял древний греческий титул «василевс», подчеркнув тем самым жизненность традиций, восходящих к эллинистическим монархиям и в большей мере, чем титул «император», согласующихся с этнополитическим сознанием большинства подданных своей империи (греков). [1] Василевс не выступал более, как прежние римские императоры, в качестве высшего «магистрата» (должностного лица на службе обществу), но и не порывал полностью с римскими традициями: он оставался главой по идее продолжавшей свое существование «вечной» и «единственной» Римской империи — он являлся «василевсом ромеев» (т. е. римлян). При ближайшем преемнике Ираклия Ираклоне (в 641 г.) к титулу «василевс» впервые добавился и титул «автократор» (самодержец) как указание на его исключительную, решающую роль в управлении империей сравнительно с соправителями. [2]
Не являясь «магистратом» на римский манер, василевс не был, однако, и восточным деспотом, ибо не выступал в качестве верховного собственника самого государства и самих его подданных. Издавая законы он должен был обеспечить их выполнение. Василевс мыслился как «отец» и защитник своих верных подданных. Он являлся также и «сыном» и «покровителем» христианской церкви и как единственный светский с титулом «иерей» и как простой прихожанин («раб Божий», «брат во Христе») был подвластен «Божеским законам» и церковным канонам, нормам христианской морали и нравственности. Василевс был подобен Богу («земной Бог»), но обожествлялся в Византии не сам император, его личность, а его пост, ранг, трон: в силу исторических условий развития «царской идеи» на Востоке раннехристианского мира здесь не утвердился и не получил юридического оформления принцип наследственности императорской власти. Поэтому самая могущественная единоличная власть в средневековой Европе (власть византийского императора) была для ее обладателей одновременно и самой непрочной. [3]
Таким образом, представление о высшей государственной власти в Византии было итогом длительного развития политических и религиозных теорий и учений. Идея власти императора базировалась, как иногда образно выражаются специалисты, на триединстве понятии римское царство, греческая культура и ортодоксальное восточное христианство.
Разумеется, представление о власти хана (или хана сюбиги) у протоболгар и о власти вождя (или князя) у славян имели совершении иную природу, уходя своими корнями в догосударственную эпоху, к традициям племенных союзов и военно-политических объединений.
1. К. Chrysos. The Title ΒΑΣΙΛΕΥΣ in early byzantine international Relations. — DOP, 32, 1978, p. 3175.
2. G. Ostrogorsky. Geschichte des byzantinischen Staates. München, 1963. S. d l
3. J. Čičurov. Gesetz und Gerechtigkeit in den byzantinischen Furstenspiegeln des 6.-9. Jahrhunderts. — Cupido legum. Frankfurt am Main, 1985, S. 32-45.
223
Характерно, что в протоболгарских надписях для титула «хан сюбиги» (глава войска или вооруженного народа) не было найдено эквивалента на греческом языке: титул оставлен без перевода. Хан сюбиги также являлся верховным и полновластным правителем государства, верховным законодателем и судьей, высшим военачальником и не только священнослужителем (иереем), но и главным жрецом. [1]
Однако нет ни малейших оснований связывать это с каким бы то ни было византийским влиянием. Даже несомненно воспринятое у византийцев в престижных целях и признанное при константинопольском дворе добавление к титулу «хан сюбиги» — «от Бога архонт» (оно впервые употреблено Омуртагом и встречается в титулатуре Маламира, Пресиана и Симеона) вполне соответствовало, как показал В. Бешевлиев, представлениям протоболгар о том, что хан сюбиги получил свою власть от высшего божества — Тангра (Небо). [2]
Прерогативы главного хана в протоболгарском обществе ко времени образования государства были, видимо, в силу специфики хозяйственно-культурного типа протоболгар более значительными, чем объем полномочий славянского вождя, [3] возглавлявшего, например, объединение «Семь родов» (или племен). Но и у него в принципе имелись, как кажется, права на выполнение тех же функций, какие имелись и у хана сюбиги, и у василевса. Отказ от столь архаичного политического института, как «народное собрание» (оно играло существенную роль еще в середине VIII в. и потеряло всякое значение в конце IX в.), также не может быть связан с влиянием империи — это было закономерным следствием консолидации раннефеодальной централизованной монархии.
В престижных целях и без всякого активного участия византийцев болгары заимствовали у империи некоторые элементы придворного этикета и церемониала: обычай славословить государя (в точном соответствии с имперской формулой возглашения «многие лета» императору), наименование воинов придворной ханской гвардии «кандидатами», использование знака креста в начале официальных документов как свидетельство их подлинности и др. В целях повышения своего престижа у соседних народов и у самой империи хан Тервел обусловил свою помощь Юстиниану II в возвращении престола дарованием ему титула кесаря вместе с полагающейся ему короной венчал крест). Функционально этот элемент византийской системы играл в Болгарии, конечно, совершенно иную роль, чем в Византии (кесарь в империи был тогда официально наследником трона).
Весьма сомнительным, по нашему мнению, было бы заключение, что использование византийской монеты болгарскими ханами в качестве даров своим приближенным и приверженцам и
1. В. Бешевлиев. Първобългарски надписи. С., 1979, 65-67; Първобългарите. Бит и култура. С., 1981, 42-44, 53 сл.
2. В. Бешевлиев. Първобългарите..., с. 42.
3. П. Коледаров. По характера на българската държава в началния период (VII-VIII вв.). — Правна мисъл, 1981, № 3, с. 19-34; За правната съшност на българската държава в началния период. — България 1300. Институции в държавна традиция. С., 1982, т. 2, с. 193-200.
224
в качестве средства внешней торговли осуществлялось по некоему имперскому образцу. подобное употребление римский солид и византийская номисма получили в «варварском» обществе задолго до возникновения самого Болгарского государства.
Гораздо более существенным для оформления и развития аппарата центральной власти Первого Болгарского царства (а впоследствии и для судеб болгарской культуры) представляет такой элемент византийского влияния, как использование в Болгарии в течение двух столетий для государственного делопроизводства и для внешних сношений греческой письменности и греческого языка. Но, как свидетельствуют протоболгарские надписи, греческая грамота (по крайней мере— до принятия крещения) употреблялась в соответствии с местными традициями и служила интересам исключительно господствующего класса Болгарии.
Интенсивность и характер византийского влияния претерпели крупные перемены со времени принятия Болгарией христианства. Причем процесс христианизации населения страны стал быстро нарастать в первой половине IX в., в несомненной связи не только с общими тенденциями общественного развития болгарского общества, но и с присоединением к Болгарии при Круме, Омуртаге, Маламире и Пресиане значительных территорий в Западной Фракии и Средней и Южной Македонии, населенных славянами (смоленами, стримонцами, берзитами, драгувитами), уже подвергнувшимися христианизации. [1] Представляется интересной и убедительной высказанная недавно мысль, что отчетливо выраженные архаичные черты восточнохристианской культуры, распространявшейся в Болгарии после крещения имеют одной из своих причин то обстоятельство, что христианство неофициально было господствующей религией почти за полвека до 865 г. в южных и юго-западных провинциях Болгарии. [2]
Мы считаем, что именно с процессом христианизации были связаны два важнейших мероприятия Пресиана: прекращение преследования приверженцев новой религии (по преимуществу славян) и отказ от употребления протоболгарского титула «хан сюбиги». Репрессии против христиан могли подорвать устои власти Пресиана в присоединенных районах, а сохранение протоболгарского титула в условиях возрастающей роли в государстве славянской знати препятствовало сплочению господствующего класса страны. По тем же, видимо, причинам и наместники государя в административных округах, созданных при Омуртаге, решительно ликвидировавшем административный дуализм, обозначались термином, который имел славянское, а не при протоболгарское происхождение («комит» — «кмет»). [3] Иначе говоря, мы предполагаем, что греческое «от Бога архонт» в титуле Пресиана
1. История на България, т. 2.
2. Т. Смядовски. За старохристиянските черти на преславската култура. — Археология, 1983, № 3, с. 11-24.
3. М. Андреев, Д. Ангелов. Указ. соч., с. 89, 103 сл., 109; Ф. Малингудис. По въпроса за произхода на комитопулите. — Първи международен конгрес по българистика. Доклади. Българската държава през вековете, т. 1. Средновековна българска държава. С., 1982, с. 70-75.
225
(еще до крещения болгар при Борисе I) соответствовало официально употреблямому внутри страны титулу «князь» (сошлемся хотя бы на тот факт, что эта формула титулатуры на греческом «от Бога архонт» использовалась и Симеоном в начале его правления, а в старославянских памятниках, созданных в Болгарии в это время, Симеон обозначается титулом «князь»). (См. «Сказание» Черноризца Храбра, «Шестоднев» Йоанна Экзарха, «Именник болгарских ханов» и др.).
Как явствует из «Ответов папы Николая на вопросы болгар», с принятием христианства перед преславским двором встало множество самых разнообразных вопросов, начиная от церковно-организационных и кончая нравственно-житейскими и бытовыми. Согласно заключению Д. Оболенского, религиозная христианская доктрина, являвшаяся одновременно официальной государственной идеологией, воспринималась неофитами как цельная система, а не выборочно или в модифицированном виде. [1] Несомненно, вместе с христианством господствующими кругами Болгарии была воспринята и теория монархической власти во всей ее совокупности, исключая (в точном соответствии и с восточной христианской византийской доктриной) одну важную деталь, суть которой заключалась в титуле византийского императора («василевс ромеев») — лишь он один мыслился высшим сувереном всей ойкумены ( христианского мира) как повелитель продолжавшей существовать Римской империи. [2] Безусловно, и церемониал, и этикет в преславском дворце были приведены в соответствие с нормами жизни христианского монарха. Знаменательно, однако, что принятие крещения не привело как будто к крупной перестройке в Болгарии самого государственного, центрального и провинциального аппарата власти. Как следует из «Ответов папы Николая», по-новому, в соответствии с христианскими (византийскими) писаными законами, подверглось коренному преобразованию в Болгарии лишь судопроизводство.
Видимо, даже теперь, после крещения, когда болгарское общество созрело для восприятия и адаптации институтов имперской государственной системы, сложившаяся в Первом Болгарском царстве структура власти достигла уровня, отвечавшего местным условиям, и была освящена традицией, неотъемлемой от общественно-политических представлений как господствующего класса, так и широких слоев населения, стала фактором самосознания народности (упомянем в связи с этим хотя бы о том, что в Болгарии как накануне ее крещения, так и после этого, вплоть до конца существования Первого Болгарского царства, строжайше соблюдался, в отличие от Византии, принцип наследственности престола от отца к сыну и от брата к брату). [3]
1. D. Obolensky. The Byzantine Commonwealth. Eastern Europa. London, 1970, p. 294.
2. Б. Гюзелев. Княз Борис Първи. С., 1969, 129-141; Д. Ангелов. Общество и обществена мисъл в средновековна България (IX XIV вв.). С., 1979, с. 33-56, 186 сл.; Българинът в средновековието (светоглед, идеология, душевност). Варна, 1985, с. 198-203.
3. Ср.: Г. Г. Литаврин. Идея верховной государственной власти в Византии и Древней Руси домонгольского периода. — В: Славянские культуры и Балканы. С., 1978, с. 50-56.
226
Говоря об ограниченности заимствований Болгарией у Византии форм организации органов государственного правления, мы отнюдь не хотим принизить значение официального принятия христианства болгарами. Оно знаменовало завершение процесса оформления централизованной раннефеодальной монархии. Организованная по византийскому образцу, христианская церковь стала одним из важнейших институтов государственно-политической системы. Под контроль церкви были поставлены все проявления духовной жизни общества, все основные формы культуры и искусства. Христианский клир в Болгарии, как и в Византии, выполняя важные социальные, политические и идеологические функции, должен был верно служить интересам господствующего класса.
Источники не сохранили сведений о том, какие конкретно элементы государственно-административной структуры империи были восприняты (и вообще — были ли восприняты) болгарами в период правления Симеона. Принятие им титула «василевс болгар и ромеев» и даже «василевс ромеев» было, разумеется, следствием влияния византийской доктрины высшей власти, но оно являлось выражением политических устремлений болгарского государя не столько к равенству с византийским императором, сколько к обладанию самим константипольским престолом. Целенаправленно осуществляемое имперскими политиками политическое и идеологическое влияние на окружающие страны и народы имело обычно своей главной задачей обеспечение собственных интересов и далеко идущих планов, вплоть до внешней экспансии. В данном же случае влияние византийской доктрины обернулось против самой империи, поставив под угрозу судьбы ее трона.
От периода правления Петра (927-970) мы располагаем наибольшим количеством данных о существенном усилении византийском влияния на государственную и политическую жизнь Болгарии. Помимо официального получения от императора Константинополя (зятем которого Петр стал) титула «василевс болгар» и признания за болгарской архиепископией ранга патриархии, можно, видимо, говорить о двух важных преобразованиях в государственном аппарате Болгарии, соответствовавших византийским порядкам той эпохи. Это, во-первых введение официальных налоговых регистров — поимущественных описей налогоплательщиков, причем за единицу налогообложения (как и в империи) была принята упряжка волов («зевгарь») и соответствующий ей по размерам пахотный участок. Во-вторых, был наложен контроль центральной власти за ростом крупного землевладения и привилегий светских и духовных феодалов. [1] Речь, однако, шла, скорее всего, не столько о нововведении, сколько об упорядочении учета и контроля в согласии с утвердившимися в империи образцами. Возможно, в связи с этим частичной перестройке подверглись некоторые органы центрального и провинциального управления.
Упомянем, наконец, о принятии последним царем Первого Болгарского царства Иваном Владиславом в период ожесточенной войны с Ви зантией титула «самодержец болгар» (соответствующий греческому «автократор»).
1. Г. Г. Литаврин. Болгария и Византия в XI-XII вв. М., 1960, с. 253 сл.
227
Однако в данном случае этот титул не был соединен с титулом «царь» (официально Иван Владислав его не получил во время своего краткого правления) и должен был указывать лишь на независимость его носителя и на законное право, в отличие от других членов династии, обладать троном Болгарии (в империи же, как упоминалось, этот титул означал подлинно правящего, самовластного императора, имеющего соправителей, не обладавших реальной властью). [1]
Конечно, мы не обозрели и не ставили целью обозреть сколько-нибудь полно отражение и преломление в государственном строе Болгарии ее политической идеологии влияния византийской организации власти и имперской политической доктрины. В частности, мы лишь попутно затронули такой важный вопрос, как проблема заимствования Первым Болгарским царством у Византии гражданского и церковного права, связанного с организацией и осуществлением такой важнейшей функции светской и церковной власти, как судопроизводство. Но этот вопрос требует, по нашему мнению, специального рассмотрения. В центре нашего внимания находились лишь конкретные элементы государственно-политической структуры империи, вошедшие в частично или значительно преобразованном виде в систему организации власти в Болгарии.
Нам представляется оправданным заключение, что формы организации государственной власти в Первом Болгарском царстве в своем подавляющем большинстве не могут быть связаны с византийским влиянием и ни в коем случае не могут рассматриваться как отражение некоей «византийской модели». Они были обусловлены в первую очередь ходом собственного социально-экономического и общественно-политического развития Болгарии, особенностями условий его возникновения и последующего развития, хотя типологически именно Болгария среди всех прочих раннефеодальных государств на Балканах по своей государственной структуре была ближе всего к Византийской империи — и ее влияние при этом сыграло свою роль.
Помимо указанных главных причин ограниченности византийских заимствований в государственном строе Болгарии конца VII-начала XI в. (а именно — объективный процесс внутреннего развития), можно сказать, на наш взгляд, еще на две причины: это, во-первых, прочность протоболгарских и, как я полагаю, также славянских (это также предмет особого разговора) политических традиций к моменту объединения обоих народов в единой государственной системе. Иными словами, сложившиеся в разлагающемся родоплеменном протоболгарском и славянском обществе институты власти достигли той степени зрелости, которая позволила этим институтам стать основой для их преобразования в органы государственной власти.
Во-вторых, это — сама государственно-политическая доктрина и внешняя политика самой империи в отношении Болгарии.
1. V. Tăpkova-Zaimova. L’idée..., 294-295; Ср.: Г. Бакалов. Царската промулгация на Петър и неговите приемници в светлината на българо-визанъийските дипломатически отношения след договора от 927 г. — ИП, 1983, М6. с. 38, 41, 44.
228
Вся история отношений Первого Болгарского царства с Византией отмечена почти непрерывным противостоянием, почти не утихавшим соперничеством за преобладание на Балканах, за славянские земли на полуострове, за равноправие в политических связях, за независимость, за само, наконец, существование государства. Имперская доктрина в VII-XI вв. исключала отказ — по крайней мере на Балканах — от возвращения некогда принадлежавших здесь империи земель. Договоры, союзы, соглашения Византии с Болгарией (на фоне долгосрочной политической программы империи) являлись по сути дела лишь временными дипломатическими маневрами, отражавшими конкретное соотношение сил на данный момент. При каждом удобном случае, используя любую выгодную для нее ситуацию, империя возобновляла попытки подчинить или ликвидировать Болгарию как государство. Так было в 680 г., в 50-х-60-х годах VIII в., в 775, 811, 971 гг. и, наконец, во время эпопеи 976-1018 гг., когда империя добилась своей цели.
Со времени принятия христианства Болгарией в 865 г. византийские политические деятели рассматривали ее как младшего партией в некоем идеальном «сообществе» христианских стран, главой которого считал себя константинопольский император. Церковные связи с Болгарией и ее церковную зависимость трактовали в столице империи как зависимость политическую. Именно в этом плане развивал свои идеи патриарх Фотий в письмах к князю Борису, [1] а патриарх Николай Мистик и император Роман I Лакапин — в письмах к болгарскому царю Симеону. [2]
Наиболее четко мечту о сокрушении Болгарского государства выразил осуществивший эту мечту Василий II Болгаробойца, вознося в своем указе благодарность милости Господней, которая «соединила воедино разделенное, поставила под одно ярмо» с Романией также Болгарию; из всех возможных благ, говорит этот император, подчинение болгар является «самым выдающимся». [3]
Естественно поэтому, что господствующие круги Болгарского царства (а порой и широкие слои простого населения), исключая, может быть, лишь период правления Петра, проявляли традиционное недоверие к политике Византии и крайнюю осторожность в восприятии всего византийского.
1. В. Гюзелев. Указ. соч., 183-191; Н. Кочев. Философска мисъл във Византия. ΙΧ-ΧΙΙ вв. С., 1981, с. 49-72.
2. И. Божилов. Цар Симеон Велики (893-927): Златният век на Средновековна България. С., 1983, с. 154, 157-165, 184.
3. Й. Иванов. Български старини из Македония. С., 1970, с. 550, 556.