Раздел третий. ВИЗАНТИЯ И ДРЕВНЯЯ РУСЬ В IX-XII ВВ.
3. Древняя Русь, Болгария и Византия в IX-X вв.
При всем постоянстве внимания, уделяемого в исторической литературе вопросам истории становления и развития Древнерусского государства в ΙΧ-Χ вв. и истории его внешнеполитических связей, именно для последних десятилетий характерен особенно глубокий интерес к этой проблематике и в отечественной, и в зарубежной историографии. [1] Новейшие исследования на эту тему, прежде всего марксисткие,
1. См., например: Б. А. Рыбаков. Древняя Русь: Сказания. Былины. Летописи. М., 1963; А. П. Новосельцев, В. Т. Пашуто, Л. В. Черепнин, В. П. Шушарин, Я. Н. Щапов. Древнерусское государство и его международное значение. М., 1965; А. П. Новосельцев, В. Т. Пашуто. Внешняя торговля Древней Руси. — История СССР, 1967, № 3; В. Т. Пашуто. Внешняя политика Древней Руси. М., 1968; Μ. Н. Тихомиров. Исторические связи России со славянскими странами и Византией. М., 1969; С. М. Каштанов. О процедуре заключения договоров между Византией и Русью в X в. — В кн.: Федальная Россия во всемирно-историческом процессе. М., 1972; А. Г. Кульмин. Начальные этапы древнерусского летописания. М., 1977; М. Ю. Брайчевский. О первых договорах Руси с греками. — В кн.: Советский ежегодник международного права. М., 1980; А. Н. Сахаров. Дипломатия Древней Руси, IX-первая половина X в. М., 1980; Г. Г. Литаврин. Путешествие русской княгини Ольги в Константинополь: Проблема источников. — Византийский временник, 1981, т. 42; и др. См. также: D. А. Miller. Byzantine Treaties and Treaty-Making, 500-1025. — Byzantinoslavica, 1971, t. 32/1; H. Ahrweiler. Les relations entre les Byzantins et les Russes au IX siecle. — Bulletin d’information et de coopération, 1971, № 5; H. Lowmianski. Poczatki Polski, Warszawa, 1973, t. V; D. Obolensky. The Byzantine Commonwealth: Eastern Europe, 500-1453. London, 1974; J. Shepard. Some Problems of Russo-Byzantine Relations, c. 860-c. 1050. — The Slavonic and East European Review, 1974, v. 52, n. 126; A. В. Поппэ. О причине похода Владимира Святославича ни Корсунь в 988-989 гг. — Вести. МГУ. Сер. 8, История, 1978, № 2; Ж.-П. Ариньон. Международные отношения Киевской Руси в середине X в. и крещении княгини Ольги. — Византийский временник, 1980, т. 41; и др.
439
проникнуты стремлением к комплексному рассмотрению относящейся к нашему докладу проблематики в тесной связи с изучением факторов внутреннего социально-экономического, политического и культурного развития находящихся в непосредственном взаимодействии стран и народов, при опоре не только на письменные и археологические свидетельства, но и на данные смежных общественных наук.
Взаимоотношения Древней Руси, Болгарии и Византии изучаются ныне подавляющим большинством исследователей лишь как одно, хотя и важнейшее в IX-X столетиях, направление в сложной системе международных связей, охватывавших в ту эпоху множество государств и народов Восточной, Центральной и Юго-Восточной Европы, а также Кавказа, Ближнего Востока и Центральной Азии. Все более глубоко и всесторонне раскрывается воздействие на отношения трех названных стран происходивших в течение изучаемого двухсотлетия крупных перемен на международной арене (прежде всего это неуклонное возвышение Древнерусского государства, расцвет и последовавшее затем ослабление Первого Болгарского царства, постепенное нарастание сил Византийской империи, упадок Хазарского каганата, вторжение венгров в Центральную Европу, появление печенегов в Северном Причерноморье, распад Арабского халифата на независимые эмираты).
Широкое признание в мировой историографии нашел обоснованный главным образом в советской литературе вывод о настойчивом стремлении Древней Руси, отчетливо проявившемся со второй половины IX в., установить свое господство (в ущерб позициям Византии и Хазарского каганата) в Восточном, Северном и Северо-Западном Причерноморье, что привело в конечном итоге во второй-третьей четверти X столетия к смене русско-хазарского и болгаро-византийского конфликтов, определявших около века внешнеполитическую ситуацию в Восточной и Юго-Восточной Европе, на конфликт русско-византийский.
В новейших исторических исследованиях высказано также немало иных оригинальных положений, тезисов, уточнений и гипотез, существенно расширяющих и обогащающих наши представления о ходе исторического процесса в рассматриваемом здесь ареале. Приходится, однако, констатировать, что, несмотря на значительное увеличение археологического материала и крупные успехи, достигнутые на пути тщательного учета, анализа и критики всего сохранившегося фонда письменных памятников, недостаток источников по-прежнему остается камнем преткновения при изучении проблем международных связей Руси, Болгарии и Византии. Выявление новых фактов н уточнение давно известных в науке, а также их убедительная интерпретация и определение места и значения каждого из них по-прежнему остаются, на наш взгляд, первостепенными задачами историков нашего времени. Поэтому в данном докладе мы ограничиваемся отчасти новой интерпретацией некоторых фактов и событий этой эпохи, отчасти — их уточнением, отчасти — обоснованием важности тех заключений наших предшественников, которые, по нашему мнению, не нашли в новейших специальных трудах должной оценки.
440
В соответствии с этим мы предлагаем здесь вниманию специалистов свое мнение по трем вопросам рассматриваемой темы: об условиях плавания и торговли русских в Западном Причерноморье и в Византии, о целях и результатах посольства княгини Ольги в Константинополь и о месте Болгарии в развитии связей Древней Руси и Византийской империи в IX-X вв.
I. Приступая к рассмотрению первого вопроса, мы останавливаем внимание на уже отмечавшемся, но, как нам представляется, недостаточно объясненном противоречии в показаниях Константина Багрянородного в его труде «Об управлении империей».
В заглавии к знаменитой 9-й главе и в 1-й строке самой главы, при описании путешествия русских купцов в Византию говорится, что русские отправляются на своих однодеревках (моноксилах) в столицу империи и что эти моноксилы прибывают в Константинополь. [1] В прямом противоречии, на первый взгляд, с этим заявлением в конце той же главы царственный автор, назвав последнюю дневку (остановку) русского торгового каравана на болгарской земле (в устье р. Дичины — совр. Камчия), пишет, что «от Дичины они достигают района Месемврии, где завершается их мучительное и страшное, трудноодолимое и тяжелое плавание». [2] Иными словами, здесь в качестве конечного пункта путешествия русских купцов назван не Константинополь, а город-крепость на восточнофракийском побережье (Месемврия — ныне Несебр), отстоящий от столицы империи по морю примерно на 180 км. И снова, как будто в полном согласии с этим последним указанием, в заключительных строках 9-й главы Константин пишет, что с наступлением весны и лета русские вновь со своими моноксилами «отправляются в Романию». [3]
Бегло коснувшись этого противоречия, Д. Оболенский заметил, что, по его мнению, Константин назвал здесь Месемврию лишь как пункт, чуть севернее которого русские пересекли границу империи с Болгарией: отсюда они могли никого не опасаться, так как их безопасность «четко гарантировалась» договором 911 г. [4] Объяснение, по-видимому, показалось вполне приемлемым. Действительно, сам Константин, как было показано выше, ведет речь о ежегодном прибытии русских в Константинополь. В договорах 907 и 944 гг. в качестве места пребывании русских в империи назван пригород столицы на северо-восточном берегу Золотого Рога, в районе монастыря св. Маманта, [5] да и русские летописи выразительно свидетельствуют, что Ольга при посещении Константинополя долго томилась на своем судне в этой константинопольской бухте («в Суду»). [6]
1. Constantine Porphyrogenitus. De administrando imperio. Ed. G. Moravcsik, Budapest, 1949, p. 56.1-4.
2. Ibid., p. 62. 101-104. 3. Ibid., p. 62. 109-113.
4. Constantine Porphyrogenitus. De administrando imperio. London, 1962, vol. II. Commentary, p. 58.
5. Памятники права Киевского государства. Сост. А. А. Зимин. М., 1952, с. 7, 26.
6. ПВЛ, ч. 1, с. 46.
441
И договоры русских с греками, и византийские источники, повествующие о войне Руси и Византии в 1043 г., не оставляют сомнений в том, что русское купечество вело торг непосредственно на рынках Константинополя; мало того, еще до 1042 г. русские при их посещении столицы на Босфоре размещались уже не (или — только) в квартале св. Маманта, но и внутри стен самого города. [1]
И тем не менее объяснение Д. Оболенского нам не представляется убедительным. У Константина сказано, что в «районе Месемврии» кончаются не опасения русских, а их плавание (πλοῦς). Кроме того, этот же венценосный писатель в 9-й главе заявляет, что, начиная от рукава дельты Дуная Селины, русские достигают «земли Болгарии» и отсюда «не боятся никого». [2] Так что предполагаемая охрана их каравана со стороны имперских властей, начиная от Месемврии, в данном случае ни при чем.
Однако, прежде чем истолковать иначе отмеченное противоречие в 9-й главе, необходимо коротко остановиться на некоторых других обстоятельствах пребывания русских в столице империи, а именно на вопросе о размерах торговых караванов, отправляющихся в весенне-летний сезон из Киева в Византию, об условиях постоя русских в квартале св. Маманта и о принципах организации их торговых операций в Константинополе.
Традиционными статьями русского вывоза в Византию были меха, кожи, воск, мед, лен, икра, рыба. [3] Прибывавшие в Константинополь купцы представляли практически все наиболее крупные городские центры Древней Руси (а их в середине X в. было около 20-22). [4] Князья и феодализирующаяся знать сбывала в империи собираемую с зависимого населения и с покоренных иноязычных племен дань, чтобы приобрести на рынках Византии необходимые товары и повышающие социальный престиж знатных лиц предметы роскоши.
Договоры русских с греками, свидетельства Константина Багрянородного о пути русских купцов в Византию и о приемах посольства Ольги позволяют судить о значительном размахе русско-византийской торговли в X столетии. Согласно договорам 911 и 944 гг., плывущие к берегам империи грузовые торговые суда сопровождались и послами тех знатных лиц Руси, от имени которых купцы вели торг в Константинополе. [5] На приемах в императорском дворце вместе с Ольгой присутствовали 22 русских посла и 44 купца. [6]
1. См.: Г. Г. Литаврин. Пселл о причинах последнего похода русских на Константинополь. — Византийский временник, 1967, т. 27, с. 71-86; Он же. Война Руси против Византии в 1043 г. — В кн.: Исследования по истории славянских и балканских народов: Эпоха средневековья. Киевская Русь и ее славянские соседи. М., 1972, с. 204 сл.
2. Constantine Porphyrogenitus. De administrando..., vol. I, p. 62.94-98.
3. The Proceedings of the XIII-th International Congress of Byzantine Studies. I.ondon, 1976, p. 72-73.
4. Г. Г. Литаврин. Состав посольства Ольги в Константинополь и дары императора. — В кн.: Византийские очерки. М., 1982.
5. Памятники права..., с. 6, 25.
6. Constantinus Porphyrogenitus. De cerimoniis aulae Byzantinae. Bonnae, 1829, v. I, p. 597.12; 598.10-11.
442
Вряд ли мы ошибемся, предполагая, что каждый посол и каждый купец русского каравана отправлялся из Киева не с одной ладьей, груженной товаром, причем товаром (как видно из приведенного выше перечня) громоздким, требующим много места и обладающим значительным удельным весом. Это была торговля, регулярно организуемая государственной властью, игравшая важную роль в системе социально-экономической жизни раннефеодального Древнерусского государства. Торговля с Византией находилась под прямым протекторатом великокняжеской власти, ее условия защищали заключенные в результате ожесточенной вооруженной борьбы договоры. Торговые привилегии русских были оплачены серьезной воинской помощью со стороны Руси (и?) империи. [1]
Следовательно, каждую весну (каждое лето) из Киева вниз по Днепр отправлялась крупная флотилия, насчитывавшая не менее 100-200 ладей (моноксилов). Условия плавания по Днепру и Черному морю, как и опасности в пути от хищничества печенегов, предполагали не только значительный контингент гребцов, но и внушительный отряд профессиональных воинов. К ним нужно причислить штат помощников купцов, послов со свитой, слуг и рабов (о рабах и челядинца убегавших в империю от своих русских господ, специально говорится в договорах с Византией). [2] Иными словами, число русских, преодоливавших печенежские заслоны у днепровских порогов и доводивших вопреки всем тяготам пути караван до имперских берегов, никак не могло — при самых скромных подсчетах — быть меньше тысячи человек во время каждой экспедиции.
В свою очередь, прекрасно известно, сколь осторожны были византийцы и сколь недоверчиво относились они к иноземным купцам, готовым в те времена в любую минуту сменить весы и медимн на меч и копье. Особенно ярко эти опасения отражены в русско-византийских договорах, которые и заключены были лишь в результате предшествовавших им вооруженных нападений русских на столицу империи.
Источники не дают никаких оснований для делающегося поныне в историографии молчаливого допущения, что вся ежегодно прибывавшая русская торговая флотилия получала доступ в Босфор, чти все русские ладьи имели причалы в бухте предместья св. Маманта или в Золотом Роге и что все прибывшие с караваном русские располагались в этом предместье в отведенных для них помещениях и получали обусловленное договорами бесплатное продуктовое довольствие. Нет данных также и для предположения, что именно здесь, близ стен столицы, в ее пригородах, многочисленный персонал русских корабельщиков производил необходимый ремонт и осмолку своих судом перед обратной дорогой, оснащая их полученными от греков (в силу условий договора) новыми якорями, парусами и иными снастями.
1. В. Т. Пашуто. Внешняя политика..., с. 62 сл.; А. Н. Сахаров. Дипломатия..., с. 131 сл.
2. Памятники права..., с. 8, 27.
443
По прибытии в империю послы и купцы Руси предъявляли полученные от киевского князя удостоверения (в начале X в. — печати, а с 40-х годов X в. — грамоты), дающие им право на пользование установленными по договорам льготами и служащие одновременно для имперских властей гарантией соблюдения русскими утвержденных норм их торговли и поведения на земле империи. Представитель эпарха Константинополя (легатарий, или «наблюдатель за варварами», или подчиненный им чиновник [1]) составлял список послов и купцов, после чего им предоставлялись «слебное» (посольское) и «месячина» (довольствие для купцов) на время пребывания в столице; имперские власти знали о числе русских судов (об этом сообщал киевский князь в своей грамоте) и, исходя из этого, производили опись — по ассортименту и количеству — доставленных русскими товаров и устанавливали место и сроки их продажи. [2]
Согласно описаниям Константина приемов иноземных посольств (послов из Тарса и посольства Ольги), в отведенной для иноземцев резиденции в столице или близ нее располагалось одновременно не более 100-200 человек. [3] Торговые караваны иноземных купцов, едва ступив на территорию империи или войдя в ее прибрежные воды, попадали под контроль имперских властей. Без уплаты торговых пошлин на таможенных заставах (и на суше, и на море) эти караваны не могли пройти к тем рынкам, на которые они направлялись. Сами эти рынки для купечества каждой страны были строго определены (напомним, что перенесение болгарского рынка из Константинополя в Фессалонику царь Болгарии Симеон использовал в 893 г. для начала войны против империи). [4] Закупка товара у иностранцев носила оптовый характер («каков бы он ни был и сколько бы его ни было»), и византийские торговые корпорации закупали его не на самом рынке в столице, а прямо в тех помещениях, где размещали иноземных торговцев. [5] Это правило применялось, несомненно, и при торговых сделках с русскими, тем более что среди привозимых с Руси товаров находились такие (меха, кожи, лен, воск, рыба, рабы), торговля которыми в Константинополе подлежала строжайшей регламентации, контроль при этом распространялся не только на продавцов, но и на покупателей. [6]
Конечно, какую-то часть товаров и какие-то их виды русские, по всей вероятности, продавали на рынках самого Константинополя,
1. Византийская книга эпарха. Вступит, ст., пер., коммент. М. Я. Сюзюмова. М., 1962, с. 68, 249-251 (далее — книга эпарха); Г. Г. Литаврин. Византийское общество и государство в X XI вв.: Проблемы истории одного столетия: 976-1081 гг. М., 1977, с. 147.
2. ПВЛ, ч. 1, с. 36; Книга эпарха, с. 68.
3. Constantinus Porphyrogenitus. De ceremoniis..., v. II, p. 592.8-13. См.: Г. Г. Литаврин. Путешествие..., с. 44-47.
4. В. Златарски. История на Българската държава през средните векове. София, 1971, т. 1, ч. 2, с. 285 сл.
5. Книга эпарха, с. 53-567.
6. Г. Г. Литаврин. Византийское общество..., с. 127-155.
444
но не лишено значения то обстоятельство, что в конкретных статьях договоров речь идет либо о «купле» (неопределенно), либо о покупках русскими византийских товаров, но не о продаже своих.
Месемврия была одной из важнейших с VII в. на фракийском побережье таможенных станций империи. [1] Здесь находилась «апофика» (ἀποθήκη) — склад конфискованных и взимаемых натурой в качестве пошлин товаров. [2] Важная таможенная застава находилась и у выхода из Черного моря в Босфор, где располагались и пограничный воинский гарнизон во главе со «стратигом Понта Эвксинского», и стоянка военных кораблей (эта стратигия, или морская фема, призванная защищать столицу от возможных нападений именно со стороны русского флота, была создана в X в.); войти в Босфор можно было только после контроля и получения разрешения имперских властей. [3]
Разумеется, положение русских в империи можно расценивать как исключительное: они пользовались — прежде всего в самом Константинополе — экстраординарными торговыми и иными льготами. Следовательно, ни в Месемврии, ни при входе в Босфор, ни в самом Константинополе русские не платили торговых пошлин. Для нас важно, однако, показать, сколь тщательно в империи были разработаны разного рода правила и нормы, касающиеся организации торговли и в особенности торговли с иностранцами. Имперское правительство стремилось, несомненно, избежать скопления множества русских судов с вооруженным экипажем непосредственно под стенами своей столицы. Даже 50 русских, одновременно допускавшихся в город, должны были входить в него без оружия. [4]
В договорах четко указывалось, что только внесенные поименно в список купцы и послы, [5] имеющие княжеские удостоверения, имеют право на получение бесплатного довольствия и на посещение бань. [6] Предместье св. Маманта не могло, разумеется, принять на постой одновременно тысячу человек. [7]
Итак, мы заключаем, что в приведенных выше показаниях Константина опущены важные детали, но нет никакого противоречия. Для большинства русских (гребцов и воинов эскорта) и для значительной части однодеревок
1. Сколь долго Месемврия во время царствования Симеона была в руках болгар и была ли вообще в их власти, остается спорным. Р. Броунинг (R. Browning. Byzantium and Bulgarie. London, 1975, p. 98) полагает, что торговое значение города и его роль в качестве таможни, видимо, снизилась в IX-Х вв., так как серия печатей коммеркиариев прервалась на VIII в. Однако известно, что Авидос оставался важнейшей таможенной станцией и в IX-XI вв., хотя печати коммеркиариев Авидоса этого времени также не найдены.
2. H. Antoniadis-Bibicou. Recherches sur les Douanes à Byzance. Paris, 19611, p. 188, 198. 3. Ibid., p. 73, 78-79.
4. Памятники права..., с. 25. 5. Там же, с. 25.
6. О предместье св. Маманта в IX-XI вв., см.: R. Janin. Constnatinople Byzantine. Paris, 1950, p. 376-377.
7. Памятники права..., с. 25.
445
плавание действительно заканчивалось «в районе Мгсемврии». Здесь, в городе и его окрестностях, под наблюдением гарнизона крепости (чтобы не происходило «пакостей» в селах и в стране василевса [1]) располагались русские до времени возвращения, вытащив на плоский берег ладьи и готовя их в обратный путь. Часть же ладей с товаром в сопровождении купцов и послов либо отводились византийскими грузовыми судами к предместью св. Маманта, либо перегружались на эти суда (не исключительно, впрочем, что товар мог доставляться в Константинополь и по суше: в XII в. на ярмарку в Фессалонику в день св. Димитрия 26 октября русские товары доставлялись от столицы империи на вьючных животных). [2]
Если наша точка зрения покажется приемлемой, тогда, может быть, появятся новые возможности для истолкования дефектного текста Псевдо-Симеона, в котором содержится список городов Фракии и географических пунктов по соседству и который начинается с Месемврии, и завершается упоминанием о «руси, называемых дромитами», и о вититийском флотоводце Радене. [3] Список связывают с событиями начала X в. [4]
II. Рассмотрение второго вопроса (о целях и результатах посольства Ольги) мы начинаем с утверждения, что оно состоялось не в 957 г., как ныне признано в историографии, а в 946 г. Подробная аргументация новой датировки приведена нами в статье, опубликованной в журнале «История СССР». [5] Путешествие княгини Ольги в Константинополь оказывается, таким образом, в ином историческом контексте, и поэтому требуется иное осмысление причинно-следственных связей между событиями, предшествовавшими этому дипломатическому акту и последовавшими за ним.
В более тесную и непосредственную зависимость с поездкой русской княгини следует ставить теперь, по-видимому, такие события, кик заключение договора 944 г., смерть Игоря, поход Руси на Бердаа и 945 г., с одной стороны, и свержение с престола сначала Романа I Лакапина, а затем его сыновей Стефана и Константина и усиление военной активности империи против арабов во второй половине 40-х годов X в. — с другой.
Как известно, в дипломатических отношениях Византии с соседними странами и народами установилась практика подтверждения силы ранее заключенных договоров в случае смерти или отстранения от власти хотя бы одного из утвердивших договор правителей. [6]
1. Памятники права..., с. 24-25.
2. Timarion. Ed. A. Ellissen. — In: Analecten der mittel- und neugriechischen Literatur. Lipsiae, 1860, Th. IV, Abt. I, p. 46.
3. Symeoni Magistri De Leone Basilii filio. — In: Patrologiae cursus completus. Series Graeca. Paris, 1864, t. 109, p. 767.
4. R. J. H. Jenkins. The supposed Russian attack on Constantionople in 907: evidence of the Pseudo-Symeon. — Speculum, July, 1949, p. 406.
5. Г. Г. Литаврин. О датировке посольства княгини Ольги в Константинополь. — История СССР, 1981, № 5.
6. См.: А. Н. Сахаров. Дипломатия..., с. 262 сл. (здесь и литература вопроса).
446
Следовательно, подтверждение договора 944 г. между Русью и Византией было тем более настоятельно, что уже менее чем через полгода после его заключения, в начале 945 г., ни на Руси, ни в Византии высшей властью не обладал ни один из государей, скреплявших это межгосударственное соглашение.
Игорь погиб, по всей вероятности, в ноябре 944 г. (именно в этом месяце, по свидетельству Константина, русская знать начинала объезд подвластных территорий с целью сбора дани). [1] Роман I был низложим 16 декабря 944 г., а его сыновья Константин и Стефан (они, как соправители отца, также утверждали договор 944 г. [2]) — 27 января 945 г. На Руси, в Киеве, вся полнота власти сосредоточилась в руках вдовы Игоря Ольги, в Византийской империи — в руках законного наследника представителя Македонской династии Константина VII Багрянородного, который к концу 944 г. не обладал и тенью подобающей ему власти.
Таким образом, можно с уверенностью говорить о том, что одной из главных целей встречи правителей двух стран на Босфоре была подтверждение силы (может быть, с какими-то поправками и уточнениями) договора 944 г. Но процедура подтверждения отнюдь не обязательно предполагала личную встречу глав двух договаривающихся сторон: и самый договор 944 г. был заключен и утвержден без личной встречи Игоря с императором. Следовательно, имелись и иные основания для поездки княгини, которые представлялись чрезвычайно важными.
Трудно сказать, с чьей стороны в данном случае исходила инициатива. Восстание древлян осенью 944 г., необходимость их подчинения и отмщения за смерть мужа, забота о сохранении в своих руках высшей власти, само положение Ольги, женщины-государыни, не должно было, кажется, побуждать стареющую княгиню первой искать встречи с императором, сопряженной с длительным отсутствием и далеким и нелегким путешествием. [3] Однако сам факт ее поездки при подобных обстоятельствах оправдывает заключение о серьезной заинтересованности княгини в переговорах с Константином VII с глазу на глаз.
Император оповестил правителей всех государств, с которыми Византия поддерживала дипломатические отношения, о коронации 6 апреля 945 г. своего единственного сына, семилетнего Романа II, в качестве своего соправителя. [4] До этой даты — в силу сезонных условий плавания по Черному морю — вряд ли византийское посольство было отправлено в Киев.
1. Constantinus Porphyrogenitus. De administrando..., I, p. 62.104-110.
2. Памятники права..., с. 24. Мы считаем, что имя отодвинутого Лакапинидами в тень Константина VII в договоре даже не упомянуто.
3. Замечание русской летописи о длительном и томительном ожидании Ольгой приема говорит как будто против того, что император сам пригласил княгиню в Константинополь. Но нам совершенно неизвестны причины промедления с приемом: трения по процедурным вопросам могли возникнуть уже в Константинополе.
4. В качестве соправителя Роман II присутствовал на приемах Ольги. См.: Г. Г. Литаврин. Путешествие..., с. 44-46.
447
Мы думаем, что это посольство выехало из Константинополя после 6 апреля, именно оно оповестило киевский двор и о свержении Лакипинидов, и о воцарении Романа II, и о необходимости нового утверждения договора 944 г. Эти же послы могли передать Ольге и приглашение в столицу империи (мы полагаем, что к этому времени в Константинополе уже знали о гибели Игоря: весть могла прийти и через Херсон и Аланию, и через печенегов и Болгарию).
Поездка в империю летом—осенью 945 г. была, однако, невозможной до взятия Искоростеня и подчинения древлян, тем более что на Руси к осени этого года ожидали также возвращения войска, ушедшего походом на Бердаа. [1] Ольга лишь вела летом-осенью 945 г. переговоры с Константинополем, в ходе которых были детально согласованы многие вопросы о времени, составе и статусе того беспрецедентного в древнерусской и византийской дипломатической практике посольства, которое имело место в 946 г. Об иных важных целях встречи (помимо утверждения старого договора), преследуемых обеими сторонами, позволяют судить, как нам кажется, и русские, и византийские источники. Причем о расчетах императора свидетельствует русская летопись, а о надеждах княгини — известие самого Константина Багрянородного.
Мы считаем достоверным по существу (а не по форме) сообщение летописи, что Константин VII просил у Ольги «вои в помощь», [2] т.е. значительного увеличения численности тех воинских контингентов, которые — в соответствии с условиями договора 944 г. — прибывали в империю для найма на военную службу у императора. Обретя, наконец, власть и упрочив свое положение на троне, Константин VII уже в это время планировал отвоевание Крита у арабов, зная, что подготовка к походу займет не один год (грандиозная, но неудачная экспедиция состоялась в 949 г.).
Что касается политических расчетов Ольги, то в связи с новой датировкой ее поездки особую важность, на наш взгляд, приобретает свидетельство Константина VII, что русские были в числе тех языческих «северных» народов, которые домогались получения от василевса инсигний императорской власти и вступления в родство с правящим в Византии домом; Константин VII рекомендовал своему наследнику отвечать в таком случае решительным отказом, ссылаясь на «заветы Константина Великого», [3] т. е. откровенно прибегая, по выражению Р. Дженкинза, к «дипломатической фикции». [4]
Династические браки в ту эпоху были важным политическим средством упрочения мира и военных союзов. Именно в этих целях Роман I выдал в 927 г. свою внучку за сына царя Болгарии Симеона Петра.
1. Мы сознательно оставляем в стороне вопрос о походе Руси на Бердаа вне рассмотрения, так как попытки установления связи этой военной акции русских с византийско-русскими отношениями, многократно предпринимавшиеся в историографии, нам кажутся весьма спорными.
2. ПВЛ, ч. 1, с, 36.
3. Constantinus Porphyrogenitus. De administrando..., I, p. 70.106–72.142. 4. Ibid., II, p. 63.
448
В поисках союзников против западных арабов этот же император обручил в 944 г. своего шестилетнего внука Романа II (сына Константина VIII с дочерью Гуго Арльского Бертой-Евдокией. Резко ухудшились в 968 г. отношения Византии с Германской империей Оттона I после отказа Никифора II Фоки обручить с Оттоном II дочь Романа II Анну (она как известно, стала в 989 г. женой Владимира Святославича). В 969 во время походов Святослава на Балканы, тот же Фока планировал брак сыновей Романа II (Василия и Константина) с болгарскими принцессами (венчанию помешало убийство Фоки в декабре 969 г.). Таким образом, династические браки византийского двора в X в. находились, так сказать, в «контексте эпохи». Возможно, что уже от Игоря могли исходить предложения такого рода Константинополю. Но наиболее вероятно, по нашему мнению, что предложение обручить 5—7-летнего Святослава с одной из дочерей Константина VII (у него их было пять) сделала Ольга, как на этом недавно — с серьезными к тому основаниями — настаивали советские исследователи В. T. Пашуто [1] и А. Н. Сахаров. [2]
Авторы лондонского комментария к труду Константина Багримо родного «Об управлении империей» еще раз убедительно показами, что император редактировал и частично сочинял оригинальный текст этого труда в 949-952 гг., [3] т. е., согласно нашей датировке поезди и Ольги, уже после посещения ею Константинополя, а не до этого, как полагали ранее, относя путешествие Ольги к 957 г. Именно это обстоятельство и дает нам основания для более уверенного заключения, что, говоря о предложениях со стороны русских династического брака с императорским домом, Константин Багрянородный имеет в вид свои личные встречи в Ольгой в сентябре и октябре 946 г.
Русская княгиня, конечно, не могла не знать, что ее проект нереален, пока она сама и Святослав остаются язычниками. Но субъективно Ольга, вынашивавшая план принятия христианства, могла не рассматривать это препятствие как неодолимое. В случае осуществления брачного союза, существенно возвышавшего престиж Древнерусского государства, княгиня и ее ближайшее окружение могли надеяться сломить сопротивление знатных приверженцев язычества на Руси.
Обстоятельства второго приема Ольги во дворце (18 октября), как они описаны Константином VII, и показания русской летописи, сколь они ни расцвечены сказочно-фантастическими деталями, [4] позволяют сделать вывод о том, что личная встреча не дала тех результатом, на которые надеялись обе стороны. Размеры воинской помощи империи со стороны Руси властная княгиня должна была, несомненно,
1. В. Т. Пашуто. Внешняя политика..., с. 66 (мысль историка высказана, однако, очень осторожно).
2. А Н. Сахаров. Дипломатия..., с. 291 сл.
3. Constantinus Porphyrogenitus. De administrando..., II, p. 4-8; G. Moravcsik. Byzantinoturcica. Berlin, 1958, vol. I, S. 364-365.
4. ПВЛ, 4. 1, c. 35-36. К такого рода деталям принадлежит прежде всего сцена сватовства императора к Ольге, которая, может быть, является искаженным отзвуком попытки Ольги сосватать сыну дочь Константина.
449
поставить в непосредственную зависимость от принятия ее предложения брачного союза и предоставления связанных с этим регалий власти (титул, корона и т. п.). Отказ Константина VII с неизбежностью повлек с отказ и Ольги. Договор 944 г. сохранил силу, получив новое подтверждение, как об этом свидетельствует 9-я глава труда «Об управлении империей». Но в главном вопросе переговоры в Константинополе закончились неудачей для обеих сторон: чувство взаимного недовольства сквозит и в русских, и в византийских памятниках. Как убедительно показал еще М. В. Левченко, [1] Константин VII неизменно выдерживает неприятельский тон в отношении Руси в своем сочинении, за которое он взялся вскоре после посещения Ольги, а уже через 20 лет с небольшим дело дойдет до открытого военного столкновения Древней Руси и Византии.
III. Трактуя третий вопрос — о месте Болгарии в системе русско-болгаро-византийских отношений, мы также не столько выдвигаем новый тезис, сколько стремимся подкрепить новыми соображениями давно выдвигавшуюся в отечественной и болгарской научной литературе гипотезу. Гипотеза эта заключается в утверждении, что роль Болгарии в упомянутой системе международных связей была чрезвычайно серьезной и плодотворной. Без учета этой роли не могут найти удовлетворительного объяснения такие, например, кардинальной важности события в истории Древней Руси, как значительное распространение на Руси христианства уже в первой половине X в., задолго до официального крещения, и практически одновременный с этим переход к литургии на славянском языке, что представляет собой своего рода исключение в славянском мире.
Здесь не место для приведения многочисленных и выверенных фактов о проникновении славянской письменности на Русь уже в начале X в. и о роли в этом процессе болгарской книжности и литературы эпохи правления Симеона (893-927 гг.). Письменность служила не только потребностям отправления христианского культа — в ней остро нуждалась крепнущая государственная власть на Руси (свидетельство тому — договоры русских с греками, грамоты Игоря для послов и купцов, отправлявшихся в империю, их завещания на чужбине). По-славянски грамотные люди из Болгарии могли находить благосклонный прием на Руси не только для христианской проповеди и службы, но и для использования их знаний в аппарате государственной власти. То обстоятельство, что Русь в это время была языческой, а Болгария — христианской, в данном случае не могло являться препятствием; мы полагаем, что уже тогда письменность проникала из Болгарии не только по неофициальным (как, например, из моравских земель), [2] но и по официальным каналам. Регулярные в X в. отношения Древней Руси с Византией предполагали установление регулярных, как мы надеемся показать, связей и с Болгарией.
1. М. В. Левченко. Очерки по истории русско-византийских отношений. М., 1956, с. 172-237.
2. Ср.: В. Т. Пашуто. Внешняя политика..., с. 89.
450
Не затрагивая этой большой и сложной проблемы в целом, мм остановимся в связи с третьим вопросом доклада на трех обстоятельствах, давно привлекавших внимание в литературе, но, по нашему мнению, не оцененных во всей их значимости в новейших исследованиях. Это, во-первых, данные русских летописей о том, что походы против империи в 907 и 944 гг. были предприняты одновременно и по морю, и по суше. В нужной нам связи мы можем оставить в стороне поход 944 г.: Игорь мог рассчитывать легко преодолеть сопротивление ослабленной социальным и политическим кризисом Болгарии, если бы она, как союзница империи, попыталась помешать проходу через ее территорию русской конницы (ему не могло не быть известно, что венгров в их набегах на империю болгары в 934 г. остановить не сумели), да и самый поход был прерван на Дунае. Встреченный византийскими послами, Игорь был удовлетворен достигнутым соглашением и отказался от продолжения похода. Иное дело — поход 907 г., когда Болгария находилась в зените своей военной мощи и в то же время сохраняла мир с империей. Мы полагаем в связи с этим, что глубоко правы те историки, которые приходили к выводу о негласном соглашении Олега с Симеоном о проходе русской конницы по территории Болгарии. [1] Без такого соглашения комбинированный поход на Константинополь представляется нереальным.
Во-вторых, это — продвижение русских морских торговых караванов вдоль западночерноморского (болгарского) побережья, начиная от устья рукава Дуная (Селины) и кончая устьем р. Камчии (Дичины), лежавшей на расстоянии менее одного перехода от границы Болгарии с Византией. Согласно описанию Константина Багрянородного на протяжении этого более чем 300-километрового пути тяжелогруженых (а значит, тихоходных) судов русские делали пять или шесть (в рукописи есть лакуна) остановок для отдыха на болгарском берегу: в устье Дуная, у Конопа, у Констанцы, у Варны и в устье Камчии. При этом царственный автор подчеркнул, что русские, достигнув Болгарии, от Селины «не боятся никого», в том числе или прежде всего, разумеется, во время отдыха на берегу, устраиваемого практически, видимо, после каждого дневного перехода по морю. [2]
Конечно, сил русских торговцев, экипажа и воинского эскорта было бы совершенно недостаточно, если бы отдыхающие подверглись атаке болгарского войска не только в правление Симеона, но и в царствование его слабого преемника Петра. Объяснение безопасности русских караванов на болгарском побережье, данные Д. Оболенским, нам представляется недостаточным. По его мнению, болгары не смели обижать русских, потому что сами являлись союзниками империи, а русские были ее торговыми партнерами. [3]
1. Μ. Н. Тихомиров. Исторические связи русского народа с южными славянами с древнейших времен до середины XVII в. — В кн.: Славянский сборник. М.; Л., 1945, с. 136-137.
2. Constantinus Porphyrogenitus. De administrando..., I, p. 62.96-97.
3. Ibid., Il, p. 57.
451
В Киеве, безусловно, были хорошо осведомлены о характере отношений Болгарии и Византии в IX в., и в правление Симеона не могли ставить в прямую зависимость от перемен в болгаро-византийских отношениях судьбу своих ежегодных торговых экспедиций в Византию. Единственное решение вопроса мы усматриваем здесь в существовании на этот счет специальных соглашений между Древней Русью и Болгарией.
Остановки в пути русского торгового каравана устраивались, по нашему мнению, не только для отдыха и ремонта ладей, но и с торговыми целями. Мы думаем, что и на острове св. Эферия русские занимались как переоснасткой судов для морского плавания, [1] так и пополнением ассортимента своих товаров для вывоза в империю, прежде всего за счет вяленой и соленой рыбы и икры. Именно в мае осетровые мечут икру в устьях рек, в том числе Днепра. [2] Как пишет Константин, в бухтах и лиманах между устьем Днепра и Херсоном херсониты добывали соль [3] — продукт, столь необходимый для приготовления упомянутого товара. В устье Днепра, согласно договору 944 г., как раз в «Белобережани, у святого Елеуферья», херсониты и рыбу ловили. Причем, видимо, не только одни они: по условиям договора, русские не должны были причинять здесь херсонитам ущерб и по наступлении осени должны были покидать устье Днепра, не оставаясь здесь на зиму. [4] Мы полагаем, что эти русские — не вооруженные ватаги вольницы, ??ившие здесь «гнезда» как опорные пункты для грабительских набегов, и не воинские контингенты киевского князя, а прибывавшие сюда с весны до осени по Днепру русские люди для занятий тем же трудом, что и херсониты, т. е. для ловли и засолки рыбы и икры, с тем чтобы выгодно и удобно сбыть ее русским купцам-гречникам при проходе каравана у острова св. Эферия (Березани).
Выбор места стоянок на болгарской земле (устье Дуная, важные городские центры Констанция и Варна), длительность отдыха (два-три дня [5]) ведут к заключению, что и здесь целью остановок русских торговых караванов были также транзитные торговые операции. Достаточно в связи с этим напомнить заявление Святослава, которое летопись ему приписывает, о торговом значении лежащего близ устья Дуная Переяславца. [6] А именно здесь, в Северо-Западном Причерноморье, завершали свой путь такие важные в то время торговые артерии, как Днестр и особенно Дунай. Достаточно напомнить также и о том, что болгары с 893 г. не имели доступа на константинопольский рынок либо же не имели там таких торговых привилегий, которыми обладали русские. Иными словами, торговые сделки с болгарскими торговцами русские купцы могли совершать и на пути в империю, и по возвращении из нее.
1. Constantinus Porphyrogenitus. De administrando..., I, p. 60.82-62.86.
2. БСЭ. M., 1950, T. 4, «белуга».
3. Constantinus Porphyrogenitus. De administrando..., I, p. 184.66-186.71.
4. Памятники права..., с. 26.
5. Constantinus Porphyrogenitus. De administrando...,1, p. 60.83-84.
6. ПВЛ, 4. 1, c. 44-45.
452
В связи со всем этим мы приходим к выводу, что реализация торговых статей договоров Руси с греками от 907, 911 и 944 гг. была опосредствована серией специальных соглашений на этот счет между Древней Русью и Болгарией.
И в-третьих, наконец, мы считаем, что отправлению посольства Ольги в империю предшествовали дипломатические переговоры Руси с Болгарией — видимо, также в 945 г., одновременно с переговорами с Константинополем и через тех же послов.
Как известно, отношения Руси и Болгарии были омрачены летом г. 944 г.: болгары известили Константинополь о приближении рати Игоря, [1] а сам князь, повернув от Дуная, побудил союзных себе печенегов вторгнуться в Болгарию. [2] При таких обстоятельствах огромное русское посольство во главе с княгиней могло встретиться во время неизбежных дневок на болгарской земле по крайней мере с определенными неудобствами. Урегулирование отношений с преславским двором было бы в этих условиях, кажется, наиболее надежным выходом из положения. Не исключено, что на обратном пути в конце октябри - начале ноября, когда штормы уже начинают бушевать у западного берега Черного моря, [3] Ольга часть путешествия совершила по суше, в том числе и по болгарской земле. Однако это — только догадка.
Итак, заключая наш доклад, выразим надежду, что нам в какой то мере удалось показать русско-болгарско-византийские отношения в IX-X вв. как сложившуюся систему международных связей. Однако немало существенных звеньев ее нуждаются в более глубоком и всестороннем изучении.
1. ПВЛ, ч. 1, с. 34. 2. Там же, с. 34.
3. Constantinus Porphyrogenitus. De administrando..., II, p. 23 sq.