МАКЕДОНИЯ - ПРОБЛЕМЫ ИСТОРИИ И КУЛЬТУРЫ,
Институт славяноведения, РАН
 

ПРОБЛЕМА МАКЕДОНИИ И ВОПРОС О ФЕДЕРАЦИИ НА БАЛКАНАХ В ОТНОШЕНИЯХ МЕЖДУ МОСКВОЙ И КОММУНИСТАМИ ЮГОСЛАВИИ И БОЛГАРИИ В 1941-1945 гг.

Л.Я. Гибианский (Институт славяноведения РАН)

Подобно тому, как это уже было в период Балканских войн 1912-1913 гг. и первой мировой войны, когда Македония стала объектом территориальных разделов, вопрос о ней вновь приобрел особое значение как международная проблема в условиях второй мировой войны. Тогда вследствие фашистской агрессии на Балканах Македония в 1941 г. повторно подверглась переделу, а в ходе последовавшего затем поражения нацистского "третьего рейха" и его союзников решение ее дальнейшей судьбы опять оказалось в повестке дня. Причем на сей раз одной из существенных специфических черт этого решения явилось то, что среди его важнейших участников были руководство СССР и тесно связанные с ним лидеры балканских коммунистических партий, прежде всего компартий Югославии и Болгарии, вставших к концу войны у государственного руля в своих странах. Другой существенной специфической чертой стало то, что и в политике названных компартий, и в советской политике того времени, особенно на последних этапах войны, македонский вопрос неразрывно соединялся с замыслами образования федерации на Балканах.

Планы Москвы и компартий Югославии и Болгарии в отношении Македонии и федерации на Балканах, их взаимодействие и практические усилия по этому поводу, предпринимавшиеся в ходе второй мировой войны, стали предметом внимания в историографии почти сразу по горячим следам тогдашних событий. Первыми коснулись названной темы западные авторы уже в конце 1940 -начале 1950-х годов в связи с рассмотрением истории международных отношений на Балканах и в Восточной Европе [1] и процесса советизации восточноевропейских стран [2]. Позже эта тема продолжала затрагиваться в различных западных изданиях о тех же проблемах [3], а особенно - о советско-югославском конфликте 1948 г. [4] Несколько шире она рассматривалась в не очень многочисленных трудах, специально посвященных истории македонского вопроса [5]. Выступив пионерами обращения к этой теме, западные исследователи были, однако, лишены доступа к основным оригинальным источникам для ее изучения, скрытым главным образом в архивах СССР и коммунистических режимов Югославии и Болгарии. В сходном положении оказались и греческие авторы, проявившие интерес к упомянутой проблематике [6]. Те и другие были вынуждены пользоваться преимущественно данными, которые сначала, после советско-югославского конфликта 1948 г., стали публиковаться югославской пропагандой и подконтрольной властям югославской историографией. Поскольку эта тема превратилась затем на долгие годы в предмет не затухавшей полемики между коммунистическими режимами Югославии и Болгарии, болгарская пропаганда и официозная историография начали публиковать свои данные, призванные опровергнуть югославскую версию.

Каждая из сторон - как югославская, так и болгарская -сохраняла при этом в течение значительного времени закрытость наиболее важных архивных фондов и предавала гласности лишь те сведения, которые считала политически выгодными. Такой подход во многом обусловил и ту интерпретацию, которая была характерна для историографии в обеих странах. Политика собственной компартии и затем своего коммунистического режима в вопросе о Македонии и о планах федерации оценивалась исключительно позитивно, а политика балканского коммунистического партнера-соперника в македонском вопросе трактовалась весьма критически. В каждом случае соответствующая селекция используемого архивного материала должна была подкрепить официальную версию, соответственно, той либо другой стороны. Что касалось оценки советской политики в вопросе о Македонии и федерации, то в югославской историографии после 1948 г. она была достаточно критической, между тем как для болгарских историков подобные оценки длительное время были недопустимы, и лишь к концу 1970-х годов, а более явственно в 1980-е годы в Болгарии стала возможной весьма осторожная, нередко косвенная, критика некоторых советских установок в отношении Македонии в интересующий нас период [7].

В советской исторической науке какое-либо рассмотрение темы, о которой идет речь, было просто под запретом почти до конца 1980-х годов [8]. Любая имевшаяся в стране документация по этой теме тщательно скрывалась, а единственным источником хоть каких-то сведений о позиции СССР по вопросу о Македонии и планах федерации на Балканах могло быть лишь то, что оказывалось известным из югославских и болгарских публикаций [9].

Крах как советского режима, так и коммунистических режимов в Болгарии и Югославии создал принципиально новые возможности для конкретно-исторического изучения названной выше проблемы. Во-первых, ввиду падения прежних политико-идеологических запретов, связывавших исследователей в бывших социалистических странах, а во-вторых, вследствие рассекречивания архивных материалов, прежде вовсе или почти недоступных и для большинства этих исследователей, и для их коллег в остальном мире. В результате в последние годы появился ряд новых работ, в которых различные аспекты македонского вопроса и проектов федерации на Балканах, в том числе в отношениях между Москвой и коммунистами Югославии и Болгарии в период войны, рассматриваются с использованием ранее закрытых архивных документов [10]. Однако в некоторых таких работах, вышедших в Болгарии и Югославии, обнаруживается преемственность с прежним освещением, имевшим место в болгарской и югославской историографии, но с той существенной разницей, что характерная раньше апология коммунистического руководства собственной страны сменилась апелляцией лишь к "национальным интересам" и даже сопровождается критикой в адрес не только балканского партнера-соперника и Москвы, если она поддерживала притязания последнего, но теперь уже и в адрес своих коммунистических лидеров, если они, по мнению автора работы, были непоследовательны в отстаивании "национальных целей" [11]. Подобная коллизия, отражая историографические сложности, в сущности, является и своеобразным продолжением - уже применительно к сегодняшним условиям ~ тех противоречий вокруг вопроса о Македонии, которые имеют давнюю историю и которые, в частности, проявились по-своему, в соответствии с тогдашней ситуацией, в период второй мировой войны. О такого рода продолжении свидетельствует и полемика по поводу относящихся к Македонии событий того времени, ведущаяся в течение последних лет между рядом историков из Болгарии и их коллегами из нынешней независимой Республики Македония [12].

В результате агрессии против Югославии и Греции и их оккупации в апреле 1941 г. гитлеровской Германией и ее сообщниками по фашистскому блоку Македония подверглась новому территориальному переделу. Большая часть Вардарской Македонии, являвшейся до того югославской территорией, и восточная часть Эгейской Македонии, находившейся в составе Греции, были присоединены к Болгарии. Остальная часть Вардарской Македонии была передана квислинговскому режиму Албании, захваченной Италией, а центральные и западные районы Эгейской Македонии были поделены между германской и итальянской оккупационными зонами в Греции, но поставлены под административное управление греческого квислинговского "правительства". В этой новой ситуации вопрос о Македонии возник уже вскоре как перед Москвой, так и перед балканскими компартиями. И прежде всего это оказалось связанным с теми противоречиями относительно македонской проблемы, которые обнаружились поздней весной - летом 1941 г. между руководством компартии Югославии (КПЮ), организовывавшим вооруженное Сопротивление оккупантам, и ЦК Болгарской компартии (БКП; она тогда называлась Болгарской рабочей партией), действовавшим в подполье в Болгарии (основная часть руководства БКП находилась в СССР). Противоречия касались того, какой из партий должна принадлежать коммунистическая организация на территории Вардарской Македонии, оказавшейся под болгарской властью. Прежде организация коммунистов в югославской Македонии была частью КПЮ, но после оккупации и раздела Югославии секретарь македонского краевого комитета КПЮ М. Шаторов-Шарло, поддержанный частью партийного актива, установил связь с подпольным руководством БКП и счел в сложившихся условиях более целесообразным действовать под его началом, а не под началом ЦК КПЮ (членом которого он являлся). В ответ руководство КПЮ приняло решение об исключении Шаторова из партии и направило в Вардарскую Македонию уполномоченных, которые при поддержке другой части партийного актива предприняли усилия, чтобы сместить Шаторова и сформировать новый краевой комитет. Шаторов и его сторонники оказали противодействие, в македонской парторганизации возникло противоборство, к которому были причастны представители как ЦК КПЮ, так и ЦК БКП. Эти события многократно освещались, впоследствии в югославской и болгарской историографии, но с противоположных позиций: первая клеймила Шаторова и критиковала БКП, вторая трактовала позицию руководства КПЮ как нежелание считаться со стремлениями македонских коммунистов [13].

Сложности, обнаружившиеся между двумя компартиями поздней весной - летом 1941 г. в связи с такого рода организационно-партийной проблемой, были в немалой мере отражением их неодинаковых подходов к вопросу о том, рассматривать ли бывшую югославскую Македонию по-прежнему как часть расчлененной фашистскими оккупантами Югославии или принимать как свершившийся факт то, что территория, о которой шла речь, присоединена к Болгарии и, таким образом, составляет с ней одно целое. Политическая линия КПЮ исходила из того, что Вардарская Македония - это часть Ютославии и режим, установленный там болгарскими властями, является оккупационным. Наряду с этим политика КПЮ включала в себя признание славянского большинства македонского населения особым народом - македонцами. Между тем для БКП проблема Македонии была более сложной и противоречивой. С одной стороны, БКП, боровшаяся с правящим режимом Болгарии, осудила его участие вместе с другими государствами фашистского блока в оккупации и разделе Югославии и Греции, в том числе в захвате принадлежавших этим странам районов Македонии. С другой стороны, в позиции компартии не могло не сказываться в определенной мере то обстоятельство, что в болгарской национальной традиции, в сознании большинства населения Болгарии вся Македониявоспринималась как неотъемлемая часть территории болгарского народа. Это сказывалось по двум основньм причинам. Во-первых, БКП политически стояла перед необходимостью учитывать подобное народное восприятие, которое к тому же особенно эксплуатировалось властями Болгарии, изображавшими участие в захвате Югославии и Греции как осуществление национальной задачи объединения болгарских земель. Во-вторых, хотя официальная линия БКП в соответствии с установками, выработанными в Коминтерне еще до войны, также исходила из признания македонцев особой национальной категорией, тем не менее среди болгарских коммунистов, в том числе части руководящих кадров, проявлялось и довольно ощутимое влияние традиционного отношения к славянскому населению Македонии как к болгарскому либо по меньшей мере связанному с болгарами общностью языка и культуры.

Ситуация, возникшая в связи с противоречиями по поводу принадлежности партийной организации коммунистов Вар-дарской Македонии, стала осенью 1941 г. предметом переписки между руководством КПЮ и подпольным ЦК БКП, причем югославы упрекали своих болгарских коллег по коммунистическому движению в поддержке Шаторова [14]. Вместе с тем в соответствии с принятой тогда субординацией каждая из сторон обратилась по этому поводу в Москву, известив о сложившемся положении Г. Димитрова, совмещавшего функции генерального секретаря исполкома Коминтерна (ИККИ) и одновременно лидера БКП, главы ее основного, заграничного руководства. Среди исследованных до сих пор архивных документов имеются по крайней мере две адресованные Димитрову шифровки по данному вопросу: одна - от подпольного ЦК БКП, датированная 16 августа и полученная Димитровым 23 августа, вторая - от генерального секретаря КПЮ И. Броза Тито, написанная им 4 сентября и полученная в Москве 30 сентября 1941 г. Сообщая о проявившемся стремлении руководства КПЮ держать в своих руках коммунистическую организацию в Вардарской Македонии, ЦК БКП заострял внимание на ненормальности создания там параллельно действующих и конфликтующих друг с другом партийных комитетов. Тито просил ИККИ о вмешательстве в пользу КПЮ [15].

Вопрос о Македонии стал рассматриваться в Москве еще до получения этих сообщений. Судя по документам, он ужеобсуждался во всяком случае не позднее начала августа. Причем непосредственным поводом для этого явилась подготовка так называемого всеславянского митинга, точнее - радиомитинга, который состоялся в Москве 10-11 августа и на котором ряд советских деятелей и политэмигрантов, в основном коммунистов, из Югославии, Болгарии, Польши, Чехословакии выступили в качестве представителей славянских народов, призывая к борьбе славян против нацистской Германии и ее союзников. Формально созывавшийся от имени общественности, но на самом деле проводившийся по решению советских властей, митинг непосредственно организовывался в соответствии с установками Кремля аппаратом ИККИ под руководством Димитрова [16]. Выработанный план предусматривал, что в число тех, кто выступит на митинге и войдет в состав созданного там Всеславянского комитета, необходимо включить и участника, который бы фигурировал как представитель македонского народа. Инициатором такого решения был работавший в коминтерновском аппарате деятель КПЮ В. Влахович, включенный в группу по подготовке митинга и вырабатывавший предложения о его участниках, которые должны представлять там народы Югославии. Предложение Влаховича, как он писал позднее, встретило возражения (он не уточнял, с чьей стороны), но было поддержано Димитровым [17]. Вряд ли есть основание сомневаться в том, что окончательное решение согласовывалось Димитровым с соответствующими советскими инстанциями.

В качестве выступающего от имени македонского народа был определен Д. Влахов, известный деятель македонского революционного движения еще с начала XX в., а затем функционер БКП, с 1935 г. находившийся в эмиграции в СССР. Текст его выступления, подготовленного для митинга, предварительно просматривался Димитровым [18]. В апробированном им окончательном варианте, произнесенном Влаховым, речь шла о Македонии вообще, без специального упоминания о Вардарской или какой-либо еще ее части. При этом говорилось, что Македония порабощена германскими фашистами, которые "кромсают ее на множество кусков", в том числе предоставляют ее земли "разбойнику Муссолини", но о присоединении большей части Вардарской, а также районов Эгейской Македонии к Болгарии не было ни слова [19]. Сам факт включения Влахова в число ораторов как македонского представителя и содержание его речи, санкционированное Димитровым, свидетельствовали о двойственности позиции, к тому моменту занятой в Москве. С одной стороны, декларирование тезиса о македонском народе и Македонии как его национальной территории выступало противовесом политике болгарских властей, идентификации славянского населения Македонии с болгарами. С другой стороны, умолчание о присоединении к Болгарии районов Вардарской и Эгейской Македонии было явным стремлением вообще уклониться от какого бы то ни было публичного обозначения своей оценки того, есть или нет у этого присоединения какие-либо основания с этнической точки зрения. Ибо сделанное в любой форме признание таких оснований означало бы невольную солидарность со всем происшедшим в результате агрессии фашистского блока, что, естественно, исключалось, а их прямое отрицание было сопряжено с опасностью еще большего осложнения ситуации для БКП внутри Болгарии.

Решение, избранное при подготовке и проведении всеславянского митинга, могло использоваться как временная тактика в пропагандистской кампании, но оно не могло быть способом урегулирования такой конкретной практической проблемы, как вопрос о том, в составе какой из компартий должна действовать организация коммунистов в Вардарской Македонии. Поэтому уже после митинга данный вопрос был специально рассмотрен в аппарате ИККИ. Согласно тому, что писал впоследствии Влахович, по этому поводу 12 августа состоялось совещание под председательством секретаря ИККИ В. Пика. Оно пришло к выводу о том, что парторганизацию Вардарской Македонии нужно оставить в КПЮ [20]. Очевидно, что созыв подобного совещания мог быть вызван получением сведений о ситуации, возникшей в связи с Шаторовым. Поскольку в известных пока документах поступление таких сведений датируется самое раннее 23 августа, то, значит, либо в Москве имелись и более ранние сообщения, данные о которых просто еще не обнаружены в архивах, либо Влахович ошибся и зафиксированное им совещание проводилось не 12 августа, а позже. Судя по тому, что Димитров, получив 23 августа упоминавшееся выше сообщение от подпольного ЦК БКП, в тот же день составил и, как видно, отправил ответ секретарю ЦК БКП А. Иванову, содержание которого было аналогично выводу отмеченного Влаховичем совещания [21], последнее, скорее всего, состоялось еще до этого и его результат, представленный для решения генеральному секретарю ИККИ, к 23 августа уже был, очевидно, в соответствии с обычной тогда практикой, согласован Димитровым на надлежащем советском уровне.

В ответе Димитрова Иванову от 23 августа, являвшемся директивой ИККИ по этому вопросу, указывалось, что парторганизации в "сербской Македонии" (т.е. Вардарской Македонии) следует остаться в КПЮ. Это мотивировалось "практической целесообразностью", обусловленной тем, что необходимо способствовать развитию партизанского движения, интенсивно развивавшегося именно в Югославии. Что же касалось будущей принадлежности Македонии, то указывалось, что как КПЮ, так и БКП должны тесно сотрудничать и выступать за "право македонского народа на самоопределение". Ничего более конкретного сказано не было, как не уточнялось и то, касается ли "самоопределение" только Вардарской или также Пиринской и Эгейской Македонии [22]. Когда эта директива достигла в сентябре ЦК БКП, тот переслал ее Шаторову, а последний переправил руководству КПЮ, получившему ее таким кружным путем лишь к концу сентября [23]. Тем самым Тито получил, в сущности, и ответ на свое обращение к Димитрову от 4 сентября, которое ввиду тогдашней непрямой радиосвязи между ними поступило в Москву лишь три с половиной недели спустя, причем в несколько сокращенном виде [24].

Установкой, присланной из ИККИ, вопрос о принадлежности коммунистической организации Вардарской Македонии был решен: ЦК БКП принял директиву из Москвы к исполнению, равно как и Шаторов. Оба известили об этом руководство КПЮ [25] (Шаторов затем перешел на нелегальную работу в Болгарии как деятель БКП).

Однако, хотя таким образом конкретный спорный вопрос, возникший между двумя компартиями, был в тот момент урегулирован, тем не менее по-прежнему оставалось стоявшее фактически за этим спором более общее различие между партиями в подходах каждой из них к проблеме Македонии, о котором уже шла речь выше. Причем в этом отношении установка, полученная от ИККИ, не вносила никакой ясности. Наоборот, если в партийно-организационном плане послание Димитрова от 23 августа трактовало Вардарскую Македонию как сферу ответственности КПЮ, то почти одновременно с этим, в посланной 19 августа руководству КПЮ директиве о распространении в Югославии материалов всеславянского митинга тот же Димитров перечислял в данной связи выступления на митинге лишь от имени сербов, хорватов, словенцев и черногорцев и указывал на необходимость пропаганды этих выступлений среди соответствующих народов Югославии, но не упоминал о выступлении Влахова и необходимости пропагандировать его в Вардарской Македонии [26].

Различия по вопросу о Македонии продолжали обнаруживаться даже среди болгарских и югославских сотрудников ИККИ, несмотря на то, что их позиции в наибольшей мере нивелировались прямым воздействием установок, исходивших от советских директивных органов, под непосредственным руководством которых они работали в СССР. Так, Влахович в сентябре 1942 г. специально обращался к Димитрову, упрекая некоторых болгарских работников ИККИ, в частности известных деятелей БКП В. Коларова и С. Благоеву, в том, что в своих статьях они стремятся по возможности обойти или завуалировать вопрос о болгарской оккупации югославской, а также греческой частей Македонии, не называть тамошнее население македонским [27]. В сущности, претензии Влаховича означали критику того, что болгарские коммунисты прибегали в значительной мере все к той же фигуре умолчания, которая в тактических целях стала использоваться годом раньше, когда готовился и проводился всеславянский митинг. Предложение Влаховича более четко проводить в пропаганде тезис об оккупации районов Вардарской и Эгейской Македонии Болгарией совпадало с той оценкой положения упомянутых районов, которая была присуща служебным аналитическим материалам советской стороны. Одним из примеров может быть специальный информационно-аналитический доклад "Балканы и теперешняя война", датированный 1 июля 1942 г. и подготовленный группой сотрудников Народного комиссариата иностранных дел (НКИД) СССР для рассмотрения на заседании учрежденной советским руководством в январе 1942 г. комиссии по проектам послевоенного устройства мира, которую возглавлял нарком иностранных дел В.М. Молотов. В этом обширном документе, отражавшем взгляды, бытовавшие в советском внешнеполитическом ведомстве, присоединение районов Македонии, и в частности Вардарской Македонии, к Болгарии, характеризовалось исключительно как оккупация [28].

В еще большей мере различия в подходе к проблеме Македонии сказывались в деятельности БКП и КПЮ непосредственно в Болгарии и Югославии, где уже сами условия толкали к более самостоятельному принятию решений. Это особенно рельефно начало проявляться к осени 1943 г., когда в обстановке все яснее обозначавшегося поражения фашистского блока проблема послевоенного устройства на Балканах стала приобретать все большую актуальность.

Руководство КПЮ, решив в данной ситуации форсировать оформление новой, революционной югославской государственности на основе уже созданной компартией системы повстанческой власти и придать новой Югославии федеративный облик, сочло необходимым, чтобы в числе шести составных частей федеративного государства была в качестве таковой -наряду с Сербией, Хорватией, Словенией, Черногорией и Боснией и Герцеговиной - выделена и Македония. Это вошло в постановления состоявшейся в ночь с 29 на 30 ноября 1943 г. второй сессии Антифашистского вече народного освобождения Югославии (АВНОЮ), которыми была конституирована новая Югославия [29]. Принимая такое решение, югославское коммунистическое руководство опиралось на то весьма важное обстоятельство, что партизанская борьба, довольно долго не получавшая в Вардарской Македонии особого развития, в частности, поскольку установление здесь болгарской власти воспринималось значительной частью местного славянского населения как освобождение от гнета старой Югославии с ее сербской династией, не говоря уже о тех слоях населения, которые ощущали себя болгарами либо близкими к ним, стала к тому времени все более широко развертываться и на этой территории.

В постановлении второй сессии АВНОЮ было употреблено название "Македония" без какого-либо уточнения, идет ли речь лишь о той ее части, которая принадлежала и старой, довоенной Югославии, т.е. о Вардарской Македонии, или подразумевается вся Македония. Обычно в тогдашних документах КПЮ и возглавлявшегося ею так называемого народно-освободительного движения Вардарская Македония именовалась просто Македонией, и в этом контексте формулировка, использованная второй сессией АВНОЮ, выглядела как обозначение югославской Македонии, тем более, что в постановлении шла речь о новой государственной власти именно в пределах прежней Югославии. Однако еще в период подготовки сессии, а затем и непосредственно после того, как она была проведена, в руководящих кругах КПЮ и народно-освободительного движения стали связывать рассмотрение вопроса о Македонии и с перспективой объединения всех ее частей.

О такой перспективе, в частности, говорилось в манифесте, который в октябре 1943 г. был выпущен от имени главного штаба партизанских сил на территории Вардарской Македонии, являвшихся составной частью партизанского движения Югославии, руководимого общеюгославским Верховным штабом во главе с Тито. В манифесте целью ведущейся борьбы провозглашалось "освобождение Македонии" и одновременно объединение всех ее земель. Хотя и в этом документе употреблялся лишь общий термин "Македония", из содержания видно, что авторы манифеста непосредственно имели в виду задачу освобождения Вардарской Македонии, причем вместе со всей Югославией и в рамках последней. О путях освобождения остальных частей Македонии ничего конкретно не говорилось. Но что касалось объединения Македонии, то его осуществление связывалось с возможностью создания федерации на Балканах [30].

Традиционная для социалистического, а затем и для коммунистического движения на Балканах, идея федерации вновь привлекла в ходе войны внимание в ряде компартий региона. Наиболее активным в этом плане было руководство КПЮ. Возглавляя самое мощное на Балканах вооруженное антигитлеровское движение, приведшее уже на раннем этапе к созданию системы повстанческой власти, югославские коммунистические лидеры претендовали на роль центра как в развитии подобных движений в других балканских странах, так и среди будущих балканских "народных демократий", которые должны были стать результатом руководимой коммунистами борьбы. Впервые эти устремления нашли свое проявление в связи с возникшим в конце 1942 - первой половине 1943 г. планом создания объединенного командования руководимых коммунистами партизанских движений Югославии, Албании, Греции и Болгарии. Такой план был предложен С. Вукмановичем-Темпо, которого Тито в конце 1942 г. направил в качестве специального эмиссара в Вардарскую Македонию, соответствующим албанским и греческим представителям на двух совещаниях с ними в июне-июле 1943 г. На совещаниях была достигнута договоренность об образовании совместного Балканского штаба, причем, как предполагалось, также и с болгарским участием. При этом указывалось, что создание штаба будет не только способствовать координации партизанской борьбы, но и откроет путь к "обеспечению народно-демократической власти" в каждой из стран и "созданию балканской конфедерации" [31].

В течение многих лет официальная югославская версия утверждала, что Вукманович действовал по собственной инициативе, а потому Тито, узнав об этом осенью 1943 г., подверг его критике. Эту версию поддерживал и сам Вукманович [32]. Но, как оказалось, вынужденно. Когда намного позднее стали известны документы, что он имел директиву Тито относительно общего штаба, Вукманович признался, что получил такое задание в конце 1942 г. Но, по его словам, давая ему поручение, Тито имел в виду не создание отдельного Балканского штаба, а достижение договоренности о том, чтоб функциями такового был наделен югославский Верховный штаб, чего Вукманович оказался не в состоянии выполнить [33].

Так или иначе, но предложенный соседним балканским компартиям югославской стороной замысел военной интеграции партизанских движений оказался в итоге связанным и с идеей будущей федерации на Балканах. Другим проявлением этой идеи стало решение, принятое на заседании политбюро ЦК КПЮ 16-18 октября 1943 г., на котором определялся план предстоявшего проведения второй сессии АВНОЮ и характер ее основных постановлений. Политбюро в числе прочего наметило, что Национальный комитет освобождения Югославии, который предусматривалось создать на сессии как правительство новой Югославии, одним из пунктов своей декларации, предназначенной для опубликования, сформулирует "в качестве программного лозунга" цель создания "Федерации южных славян", т.е. федеративного объединения народов Югославии и Болгарии, а также примет специальные обращения к греческому и албанскому народам [34].

Линия руководства КПЮ на создание южнославянской, а по мере возможности, более широкой балканской федерации или конфедерации, которая объединила бы страны региона, где при освобождении от фашистской оккупации либо прогитлеровских режимов придут к власти коммунисты, была, как и у ряда других балканских компартий, обусловлена, с одной стороны, доктринальными мотивами, свойственными коммунистическому движению (идеей интернационального объединения народов, освобождающихся от господства эксплуататоров, и примером федерации в лице СССР, чей опыт воспринимался как эталонный), с другой стороны - стремлением к решению некоторых практических задач, весьма важных для нового государства, возникавшего в Югославии под главенством КПЮ. Среди этих задач в качестве особо существенной стояло как раз урегулирование таких наиболее крупных национально-территориальных проблем с балканскими соседями Югославии, как проблемы Македонии, а также Косова, уже вызывавшие осложнения с коммунистами Болгарии, Греции и Албании [35]. С перспективой федеративного объединения Югославии и этих стран югославское коммунистическое руководство связывало возможность соединения разных частей Македонии, равно как и решение вопроса о единстве Косова и Албании, не путем перекройки границ между балканскими государствами, крайне затруднительной и сопряженной с тяжелыми конфликтами, а в виде всего лишь перегруппировки внутренней структуры общего федеративного государственного образования, которое было бы создано участвующими в нем странами. При этом Тито и его окружение исходили из того, что в таком образовании ведущее положение будет принадлежать югославской стороне, обеспечивая тем самым и реализацию еще одной существенной задачи, к решению которой стремились югославские коммунистические лидеры, - играть доминирующую роль в балканском регионе с приходом там к власти коммунистов. Как уже говорилось, стремление доминировать проявилось еще при выдвижении в конце 1942 г., по утверждению Вукмановича, плана Тито придать югославскому партизанскому Верховному штабу функции общего штаба партизанских движений, возглавлявшихся компартиями Югославии, Болгарии, Албании и Греции. Позже, осенью 1943 г., когда руководство КПЮ стало нацеливаться на перспективу федерации на Балканах, Тито, критикуя шаги Вукмановича по созданию специального Балканского штаба, подчеркивал, что югославский Верховный штаб и ЦК КПЮ сами могут оказывать военную и политическую помощь компартиям и партизанам в соседних балканских странах, в частности, в Болгарии и Греции [36]. Тито в связи с этим прямо формулировал тезис, что по размаху вооруженной борьбы с оккупантами и по успехам в создании новой, революционной власти Югославия "играет руководящую роль на Балканах", а потому "мы должны быть центром для балканских стран как в военном, так и в политическом отношении" [37].

Однако такого рода интеграционные замыслы, с реализацией которых югославские коммунисты связывали, в частности, и решение вопроса об объединении Македонии, сразу же натолкнулись на серьезные препятствия.

Сложности, возникшие в практических взаимоотношениях с другими балканскими компартиями, с которыми вступил в контакт Вукманович, убедили последнего, как уже отмечалось выше, в невозможности осуществить план, согласно которому югославский Верховный штаб был бы наделен функциями общего штаба партизанских движений, руководимых коммунистами Югославии, Албании, Греции и Болгарии. В итоге на упомянутых совещаниях, проведенных Вукмановичем с албанскими и греческими представителями в июне-июле 1943 г., было решено создать в качестве военно-координационного центра этих движений объединенный Балканский штаб, который должен был строиться на паритетном участии всех четырех сторон и, соответственно, состоять из четырех командиров и четырех комиссаров [38]. Но даже такая договоренность показалась затем слишком опасной балканским партнерам югославских коммунистов. И потому вопрос о ее реализации был фактически отложен в долгий ящик руководством компартии Греции, а позже выразил отрицательное отношение к ней и подпольный ЦК БКП [39]. Сказалась их подозрительность, вызванная югославскими претензиями на лидерство, и в том числе опасения относительно будущего Эгейской и Пиринской Македонии. А осенью 1943 г. и Тито, узнав о договоренности относительно Балканского штаба, категорически отверг ее как неприемлемую. Та модель штаба, которую в качестве компромисса выработал Вукманович на переговорах с албанцами и греками, полностью противоречила первоначальному замыслу Тито. В посланиях Вукмановичу в октябре-декабре 1943 г. он прямо указывал, что создание такого рода Балканского штаба шло бы вразрез с линией югославского коммунистического руководства на то, чтобы осуществлять роль центра по отношению к другим компартиям и организованным ими партизанским силам на Балканах, вело бы, наоборот, к растворению движения во главе с КПЮ в общебалканскомдвижении [40].

Но вслед за отклонением идеи образования Балканского штаба Тито пришлось почти сразу отказаться и от намерения провозгласить на второй сессии АВНОЮ цель создания федерации южных славян и выступить с особыми обращениями к народам Албании и Греции. Руководство КПЮ решило, что, проводя в массовой агитационной деятельности популяризацию лозунгов о южнославянской и балканской федерациях, необходимо, однако, пока воздержаться от официального публичного выдвижения цели создания таких федераций и каких-либо общебалканских образований. Это было обусловлено, с одной стороны, тем, что провозглашавшееся постановлениями второй сессии АВНОЮ конституирование новой Югославии ставило в повестку дня практическую задачу добиваться ее пришания как государства западными союзниками, а потому не предпринимать шагов, которые давали бы возможность обвинить руководимое КПЮ движение в "балканском большевизме". С другой стороны, не меньшее значение имело и то, что в условиях, когда на Московской конференции министров иностранных дел СССР, США и Великобритании в октябре 1943 г. советское правительство выступило против британских планов образования федераций в Восточной и Центральной Европе, Тито должен был воздержаться от действий, которые бы выглядели как нацеленные на создание федеративных объединений балканских стран [41].

Решив в сложившейся ситуации не выдвигать официально задачу создания южнославянской и балканской федераций, югославское коммунистическое руководство в ноябре 1943 г. посчитало необходимым воздерживаться и от того, чтобы в публичных документах возглавлявшегося КПЮ движения и новой Югославии фигурировала цель объединения Македонии, связанная с образованием подобных федераций, как это было в упоминавшемся выше манифесте главного штаба партизанских сил югославской Македонии в октябре [42].

Однако, как видно из тех же посланий Тито Вукмановичу, о которых шла речь выше, принятое решение касалось лишь тактики. На деле цели создания федераций и объединения Македонии остались, но не в качестве "актуального лозунга", т.е. непосредственной задачи политических усилий данного момента, а как более отдаленная перспектива [43]. При этом вслед за второй сессией АВНОЮ югославское коммунистическое руководство стало все в большей мере представлять себе создание будущей федерации, которая бы объединила новую Югославию с соседними балканскими странами, как расширение федеративной Югославии за счет присоединения к ней этих стран на правах новых федеральных единиц, в дополнение к тем шести, что были определены упомянутой сессией. Обращаясь в начале 1944 г. к албанским коммунистам, руководство КПЮ выдвигало перед ними задачу популяризировать решение сессии АВНОЮ об образовании федеративной Югославии и пропагандировать "возможность вступления остальных балканских народов в эту федерацию и создание сильного и большого балканского государства равноправных народов" [44]. Такая постановка вопроса отразилась и в подходе к проблеме объединения Македонии. В указаниях Тито Вукмановичу в декабре 1943 г. подчеркивался тезис о том, что "македонский народ имеет право самоопределиться", в том числе и право "присоединиться к федеративному сообществу других народов", но что гарантией его будущего является присоединение к другим народам Югославии [45]. Соответственно, когда группа деятелей из числа интеллигенции Вардар-ской Македонии, участвовавших в движении, руководимом КПЮ, высказала в начале декабря 1943 г. мнение, что объединение Македонии не может быть осуществлено в рамках Югославии, поскольку речь идет и о территориях Болгарии и Греции, главный штаб партизанских сил югославской Македонии 14 марта 1944 г. без всяких недомолвок ответил, что, наоборот, объединение возможно как раз "скорее в Югославии Тито, чем в какой-то другой политической комбинации", ввиду международных позиций, завоеванных новой Югославией [46]. О том же говорилось и в статье одного из руководителей организации КПЮ в Вардарской Македонии Б. Андреева, которая была в марте опубликована в тамошнем печатном органе возглавлявшегося коммунистами движения. В ней, в частности, прямо формулировалась линия на то, чтобы Пи-ринская и Эгейская Македония присоединились к югославской "свободной Македонии" в рамках "федеративной Югославии" [47]. Эта линия была выражена и на уровне общеюгославского коммунистического руководства в опубликованной тогда же специальной статье "Македонский вопрос в свете решений АВНОЮ", которая была написана С. Жуйовичем, членом политбюро ЦК КПЮ, входившим в круг ближайших сотрудников Тито [48].

Таким образом, к моменту, когда вторая мировая война стала вступать в завершающий этап, руководство КПЮ придерживалось двух основных целей в отношении проблем Македонии: как минимум - сохранение Вардарской Македонии в составе нового, федеративного югославского государства с приданием ей статуса одной из его шести федеральных единиц, а как максимум - присоединение к ней Пиринской и Эгейской Македонии.

В конце 1943 г. подпольный ЦК БКП, находившийся в Болгарии, также занялся выработкой линии по македонскому вопросу, но подошел к этому с совершенно иных позиций. Он стремился наладить с рядом политических течений Болгарии, оппозиционных к прогитлеровскому режиму, сотрудничество в рамках Отечественного фронта (ОФ), создававшегося совместно с ними по инициативе компартии. Между тем осенью 1943 г., когда подпольное руководство БКП и ряд болгарских оппозиционных политиков вели переговоры относительно ОФ и его платформы, в частности в связи с готовившимся выпуском первого номера бюллетеня ОФ, партнеры коммунистов стали настаивать на уточнении позиции ОФ по поводу будущего Македонии. Имелось в виду выработатьдокумент, который бьш бы опубликован в этом номере бюллетеня. И хотя ЦК БКП предпочитал на данном этапе уклониться от такого шага, он был вынужден согласиться [49].

В итоге сложных дискуссий коммунистов с их партнерами был выработан текст декларации ОФ по македонскому вопросу, помещенный в декабре 1943 г. и в бюллетене ОФ, и в нелегальном печатном органе компартии "Работническо дело". В декларации указывалось, что Македония неразрывно связана с болгарской историей и культурой. Вместе с тем в ней заявлялось, что поскольку эта территория многократно оказывалась яблоком раздора между балканскими государствами, в том числе стала средством пристегивания Болгарии к гитлеровской Германии, ОФ выступает за создание объединенной независимой Македонии. Провозглашался лозунг "Македония - для македонцев", фигурировавший в коммунистическом движении еще в 20-е годы. В декларации не пояснялось, каким именно образом это должно быть осуществлено. Говорилось лишь, что условием такого решения должно быть образование "подлинно народных правительств" в балканских государствах. По логике вещей, подразумевалось установление такой власти в самой Болгарии, а также в Югославии и Греции. Подчеркивалось, что "гарантами свободной и независимой Македонии" будут "Советский Союз и силы демократии" [50].

Как сама декларация, так и другие материалы, имевшиеся в нашем распоряжении, не содержат прямого ответа на вопрос, какую практическую цель преследовали авторы этого документа. Характерные для мемуаров Ц. Драгойчевой, которая в исследуемый период руководила подпольным ЦК БКП, сентенции относительно того, что документ "выражал глубоко последовательные интернационалистические традиции нашей партии" и помогал "воплощению принципов Атлантической хартии" [51], представляли собой не больше чем обычные пропагандистские клише, и едва ли могут что-либо прояснить. Если исходить из логики исторического контекста, в котором появилась эта декларация, то сформулированная в документе позиция давала подпольному ЦК БКП возможность лавирования в условиях, когда партнеры по ОФ требовали от коммунистов выразить свое отношение к македонской проблеме. Провозглашение задачи создания независимой объединенной Македонии позволяло пройти между Сциллой и Харибдой ответов на вопрос, должны ли оккупированные болгарскими войсками районы Вардарской и Эгейской Македонии быть возвращены Югославии и Греции или, наоборот, сохранены за Болгарией. Первый из ответов отнюдь не способствовал бы ни укреплению сотрудничества коммунистов с партнерами в ОФ, ни расширению влияния компартии в массах. Второй же был невозможен, поскольку означал бы фактически переход на те же позиции, какие занимал правящий режим, и противоречил бы политике СССР и, соответственно, коммунистического движения. Ответ, содержавшийся в декларации, был наиболее безболезненным тактическим решением. К тому же, хотя в документе речь шла о независимости "целостной Македонии", однако это было сформулировано таким образом, что оставалось неясным, включает ли это понятие и болгарскую (Пирин-скую) ее часть. Ибо конкретно термином "Македония", без каких-либо уточняющих определений, в декларации дважды обозначалась лишь та часть Македонии, которая находилась за пределами довоенных границ Болгарии - в Югославии и Греции [52]. И это при желании могло быть истолковано как указание на то, что под будущей независимой Македонией подразумеваются лишь упомянутые территории, а Пиринская Македония должна тем не менее остаться в составе Болгарии.

Но каковы бы ни были действительно задумывавшиеся авторами цели и смысл декларации, провозглашенная в ней идея создания независимой Македонии, отдельной от какого-либо из балканских государств, оказывалась в противоречии с планами югославского коммунистического руководства, о которых шла речь выше, с постановлениями второй сессии АВНОЮ. Это противоречие было сразу же замечено руководящими деятелями КПЮ в Вардарской Македонии, как только они в январе 1944 г. узнали о документе ОФ и получили от ЦК БКП его текст. Они приняли решение не распространять декларацию на своей территории и известили Тито о болгарском документе [53]. А тот 24 января в радиограмме, посланной в Москву Димитрову, сообщил, что этот документ "противоположен решению АВНОЮ" и что выраженная в нем позиция "в данный момент враждебна нашей народно-освободительной борьбе". Более того, Тито охарактеризовал призыв к созданию объединенной Македонии, независимой от других балканских государств, как "германскую политику" [54]. Руководитель КПЮ имел в виду то обстоятельство, что лозунг независимой объединенной Македонии выдвигался в годы войны некоторыми националистическо-экстремистскими македонскими течениями и деятелями, прежде всего Иваном (Ванчо) Михайловым, которые еще с довоенных времен были связаны с гитлеровской Германией и выступали за создание отдельного от Болгарии македонского государства под германским покровительством.

Позиция, выраженная в радиограмме, была затем изложена и публично в упоминавшейся выше статье Жуйовича о македонском вопросе в свете решений АВНОЮ. В статье не говорилось конкретно о декларации ОФ, а в качестве объекта критики фигурировали анонимные "некоторые нефашистские и антифашистские болгарские круги", выдвинувшие лозунг "Македония - для македонцев" [55]. В начале февраля коммунистическое руководство в Вардарской Македонии получило от Тито директиву организовать среди населения собрания, на которых бы принимались резолюции и телеграммы с приветствиями в адрес АВНОЮ, Тито, других руководящих органов и деятелей новой Югославии [56]. Эта кампания была призвана явно в противовес декларации ОФ продемонстрировать, что население югославской Македонии поддерживает решение второй сессии АВНОЮ, выступает за освобождение и развитие в рамках федеративной Югославии.

Впоследствии между югославскими историками и мемуаристами и их болгарскими коллегами велась ожесточенная полемика относительно оценки позиций по македонскому вопросу, выраженных, с одной стороны, в декларации ОФ, с другой - в решениях второй сессии АВНОЮ и реакции КПЮ на декларацию. Линия, проводившаяся на рубеже 1943-1944 гг. руководством собственной партии, характеризовалась как правильная, отвечавшая интересам народных масс Македонии, а линия руководства .другой компартии - как противоречившая этим интересам, как порожденная национализмом и гегемонистскими устремлениями в отношении Македонии [57]. Выполняя, по сути, пропагандистскую функцию, такой подход препятствовал серьезному исследованию причин и характера противоречий между двумя компартиями, обнаружившихся в ходе и особенно на завершающем этапе второй мировой войны. Взаимные обвинения в национализме, строившиеся как в югославской, так и в болгарской историографии по одному и тому же идеологическому шаблону, на самом деле лишь заслоняли тот объективно-исторический фактор, который лежал в основе этих противоречий: Он заключался в том, что и БКП, и КПЮ (как, впрочем, и другие компартии), несмотря на одинаковые социально-политические цели и революционное отрицание всей предшествовавшей системы общественных отношений, тем не менее, действуя и стремясь к власти каждая в реальных условиях своей страны, естественно начинали в той или иной степени отражать некоторые существенные национально-традиционные геополитические тенденции, складывавшиеся в данной стране на протяжении длительного времени. Это особенно усиливалось по мере того, как приближалась цель завоевания власти и компартия все больше начинала воспринимать проблемы, касавшиеся территории и границ своей страны, с позиции будущей правящей силы государства.

Поскольку обе компартии являлись частью международной коммунистической структуры, чьим центром была Москва, противоречия, вновь возникшие между КПЮ и БКП по поводу Македонии, оказывались проблемой, которая должна была решаться советским руководством. И в этом смысле радиограмма Тито Димитрову от 24 января 1944 г. была закономерной. Ибо руководитель КПЮ и новой Югославии обращался к Димитрову не только и даже, очевидно, не столько как к лидеру БКП, сколько как к главе центрального аппарата формально распущенного Коминтерна, на деле продолжавшего осуществлять свои функции и реорганизованного в отдел международной информации ЦК ВКП(б).

Обращение Тито к Димитрову произошло в то время, когда в Москве, в свою очередь, стали уделять серьезное внимание проблеме Македонии. Это было связано с приближением завершающих этапов войны и резкой актуализацией вопросов послевоенного устройства мира, особенно Европы. Разработку советской стороной подобных вопросов, которая до того велась уже упоминавшейся комиссией по проектам послевоенного устройства мира, созданной постановлением политбюро ЦК ВКП(б) в январе 1942 г., Кремль в начале осени 1943 г. решил значительно активизировать и перевести в плоскость практической подготовки конкретных предложений. Задача такой подготовки была возложена на образованные советским руководством осенью 1943 г. взамен прежней комиссии, значительно ослабившей свою деятельность, три новые комиссии при НКИД СССР, специализированные по трем основным направлениям - по вопросам мирных договоров и послевоенного устройства, по вопросам перемирий и по проблемам компенсации потерь, причиненных СССР Германией и ее союзниками [58]. Намечая перечень основных тем, которыми должна была заняться первая из названных комиссий, ее председатель, заместитель наркома иностранных дел СССР М.М. Литвинов в предложениях, направленных 9 сентября 1943 г. на утверждение И.В. Сталину и В.М. Молотову, в качестве одного из 34 разделов перечня специально выделил (под номером XVI) раздел "Македония". Четыре месяца спустя, 11 января 1944 г., другой заместитель наркома иностранных дел И.М. Майский в адресованной Молотову записке "О желательных основах будущего мира" также отмечал, что вопрос о Македонии "требует специального рассмотрения" [59].
 

   Часть 1  -  Часть 2


ПРИМЕЧАНИЯ

1. Roucek J. Balkan Politics: International Relations in No Man's Land. Stanford (Cal.), 1948. P.119, 162-165,283-284; Barker E. Macedonia: Its Place in Balkan Power Politics. London; New York, 1950. P.83-101; Lukacs J. The Great Powers and Eastern Europe. New York, 1953. P.633-634, 643-644.

2. Seton-Watson H. The East European Revolution. London, 1950. P.354-356; Fejto F. Histoire des democraties populaires. Paris, 1952. P.86-87,197-198.

3. Например, Brzezinski Z. The Soviet Bloc: Unity and Conflict. Cambridge (Mass.), 1960. P.55-56; Kolko G. The Politics of War: Allied Diplomacy and the World Crisis of 1943-1945. London, 1969. P.136, 433-434; Barker E. British Policy in South-East Europe in the Second World War. London; Basingstoke, 1976. P. 188-191,195-203.

4. Из многих западных публикаций о конфликте одной из первых, где уделялось внимание македонскому вопросу и связанным с ним планам федерации на Балканах в интересующий нас период, была книга: Ulam A. Titoism and the Cominfonn. Cambridge (Mass.), 1952 (P.86-93), а одной из наиболее значительных работ последнего десятилетия - Ваnас I. With Stalin Against Tito: Cominformist Split in Yugoslav Communism. Ithaca; London, 1988 (P.29-33).

5. Из наиболее крупных см., например, Palmer S., King R. Yugoslav Communism and the Macedonian Question. Hamden .(Conn.), 1971. P.65-68,97-123.

6. Из работ греческих историков, обратившихся к данной теме, нужно отметить прежде всего статью Э. Кофоса о создании Македонской республики в Югославии (Kofos E. The Making of Yugoslavia's People's Republic of Macedonia//Balkan Studies. Vol.3. Thessaloniki, 1962), которая получила развитие в его книге - CM.: Kofos E. Nationalism and Communism in Macedonia. Thessaloniki, 1964, а затем была переопубликована в сб. Macedonia: Past and Present. Thessaloniki, 1992.

7. Как с югославской, так и с болгарской стороны официальные версии, определявшие интерпретацию в историографии, нередко излагались в различного рода выступлениях и публикациях руководящих деятелей или видных функционеров режима: Mojcoв Л. Бугарска радничка napтиja (комуниста) и македонско национално питанье. Београд, 1948. С. 155-221, 248-252;

Пиjаде М. О питаньу Балканске федерациjе // Борба. 1949. 6 март; [Он же]. Говор друга Моше Пиjаде о балканскоj федерации // Борба. 1949. 29 децембар; Вукмановик-Темпо С. Борба за Балканот. Скопjе, 1982. С.11З-452;Драгойчева Ц. Повеля на дълга (Спомени и размисли). Кн.3: Победата. София, 1979. С.309-326, 339-369. Из югославских исторических работ см., например: Чинго Н. Политиката на БРП (к) спрема македонското прашанье во периодот 1944-1948. Cкoпje, 1976. С. 33-122; Nesovic S. Jugoslavija - Bugarska: Ratno vreme, 1941-1945. Beograd; Sarajevo, 1978; Skakun M. Jugoslovensko-bugarski odnosi. Beograd, 1980. S. 86-93. Из работ болгарских историков укажем на книги: Палешутски К. Югославската комунистическа партия и македонският въпрос, 1919-1945. София, 1985. С.284-328 (в первом варианте напечатана Институтом истории БКП при ЦК БКП как закрытое издание для служебного пользования: София, 1980); Григорова Ж. Балканската политика на социалистическа България, 1944-1970. София, 1985. С. 198-209; Даскалов Г. Българо-югославски политически отношения, 1944-1945. София, 1989. С.37-51, 69-80, 84-91, 103-130, 142-151, 176, 178-184, 226-315. В этом же ряду стоит работа: Панайотов Л., Палешутски К., Мичев Д. Македонският въпрос и българо-югославските отношения. София, 1987, 1991 (первый раз выпущена Институтом истории БКП при ЦК БКП в качестве закрытого издания для служебного пользования и лишь после падения коммунистического режима переиздана в открытой печати).

8. Пожалуй, единственный раз в советской историографии краткая констатация самого факта проектов федерации, обсуждавшихся между коммунистическими режимами Югославии и Болгарии, содержалась - но без упоминания о проблеме Македонии - в статье: Гибимский Л.Я. Вопрос о Болгарии, Румынии и Венгрии на Крымской конференции // Советское славяноведение. 1982. №2. С. 15-16.

9. В отличие от болгарской историографии, где тщательно дозированный фактический материал, касавшийся македонского вопроса и проектов федерации в интересующий нас период, фигурировал лишь в исследовательских работах, югославская историческая наука приступила со временем, главным образом в 1970-е, а особенно в 1980-е годы, и к выборочной публикации отдельных документов по этой теме, включая их, как правило, в документальные сборники по более общим проблемам, издававшиеся, например, в сериях "Извори за ослободителната воjна и револуциjа во Македониjа 1941-1945" (Cкoпje), "Dokumenti centralnih organa KPJ: NOR i revolucija (1941-1945)" (Beograd) и др. Пожалуй, единственной публикацией документов, специально посвященной указанной теме, была публикация Ж. Аврамовского: Avramovski Z. Devet projekata ugovora о jugoslovensko-bugarskom savezu i federaciji (1944-1947) // Istorija 20 veka (Beograd). 1983. Br.2.

10. Например, Petranovic В. Balkanska federacija 1943-1948. Beograd, 1991. S.56-76, 111-115, 118-134; Исусов M. Сталин и България. София, 1991. С.52-66; Лалков M. От надежда към разочарование: идеята за федерацията в балканския югоизток (1944-1948 г.). София, 1994. С. 80-220; Мичев Д. Македонският въпрос и българо-югославските отношения. 9 септември 1944-1949. София, 1994. С. 50-221; Гибианский Л.Я. Балканский узел // Вторая мировая война: Актуальные проблемы / Отв. ред. О.А. Ржешевский. M., 1995. С.88-101; Idem. Tito and Regional Balkan Arrangement (Attempts at Integration of the Balkans) // From Wilson to Bosnia. Democracy and European Dictatorships on Self-Determination: the Historical Legacy of the 20th Century for the Future Political Morality / Ed. by H.Huttenbach, F. Privitera. Ravenna, 1999; Volkov V. The Soviet Leadership and Southeastern Europe // The Establishment of Communist Regimes in Eastern Europe, 1944-1949 / Ed. by N. Naimark, L. Gibianskii. Boulder (Col.), 1997. P.55-56, 59-60, 65-69. В отдельных западных работах последних лет, в которых затрагивалась эта тема, стали использоваться результаты новых архивных исследований российских, болгарских и югославских историков - см., например: Craig Nation R. A Balkan Union? Southeastern Europe in Soviet Security Policy, 1944-48 // The Soviet Union and Europe in the Cold War, 1943-53 / Ed. by F. Gori, S. Pons. London- New York 1996. P. 125-132.

11. Это особенно выражено, в частности, в указанной выше книге Д. Мичева, а в еще большей степени - в работах его болгарского коллеги В. Ангелова, упрекающего даже Мичева в недостаточно радикальной критике позиции, которую занимало по македонскому вопросу в 1940-е годы тогдашнее руководство компартии Болгарии и лично ее лидер Г. Димитров. Полемику по этому поводу между Ангелов и Мичевым см., например, в сборнике: България в сферата на съветските интереси / Ред. кол. В. Тошкова и др. София, 1998. С.150-151,241,375-377,378-380.

12. Одним из примеров такой полемики являются статьи: Мичев Д. Антифашистката борба във Вардарска Македония (1941-1944 г.) // Македонски преглед (София). 1995. Кн. 2; Ивановски В. Bрojни фактографски грешки // Нова Македониjа (Скопjе). 1995. 20 октомври.

13. См., например: Историjата на македонскиот народ. Кн. 3: Периодот мегу двете светски воjни и народната револуциjа (1918-1945). Скопjе, 1969. С.307-308, 310-311; Moraca P. Jugoslavija 1941. Beograd, 1971. S.139-140, 396-414; Povijest Saveza komunista Jugoslavije. Beograd, 1985. S.178, 183, 189; Палешутски К. Указ.соч. С.284-295; Панайотов Л., Палешутски К, Мичев Д. Указ.соч. (1991). С.91.

14. Dokumenti centralnih organa... Knj. 1 (6 april - 15 septembar 1941). Beograd, 1985. S.300-303; Knj. 2 (16 septembar -31 decembar 1941). Beograd 1985 S.92-98.

15. См. публикации архивных документов: Коминтерн и вторая мировая война / Сост. Н.С. Лебедева, М.М. Наринский. Отв. ред. К.М. Андерсон, А.О. Чубарьян. Ч.П: После 22 июня 1941 г. M., 1998. С. 150; Dokumenti centralnih organa... Knj. 1. S.289-290; Vujosevic U. Prepiska (radiogrami) CK KPJ –IK’KI (Jun 1940 - decembar 1941) // Vojnoistorijski glasnik (Beograd). 1992. Br. 1-3. S.314.

16. Подготовка митинга отмечена в дневнике Димитрова за 2, б, 9 августа 1941 г. - см.: Димитров Г. Дневник (9 март 1933 - 6 февруари 1949). София, 1997.С.243,244.

17. Vlahovic V. Teze о makedonskom nacionalnom pitanju // Socijalizam. 1975. Br.3. S.266.

18. Димитров Г. Дневник. С.244.

19. Текст речи см.: Правда 1941. 11 авг.

20. Vlahovic V. Ор. cit. S.257-258. Влахович писал, что в рассмотрении участвовал ряд работавших в ИККИ функционеров из КПЮ, БКП, а также компартий Турции и Румынии. Он называл это заседанием Балканского секретариата ИККИ, но к тому времени такого уже не было в структуре ИККИ. Речь, очевидно, шла о совещании в секретариате Пика, который ведал, в числе прочего, и балканскими компартиями.

21. Коминтерн и вторая мировая война. Ч.П. С. 149.

22. Там же. С. 149-150. Это публикация оригинального русского текста шифровки. Несколько раньше оригинал шифровки уже публиковался, но в переводе на болгарский язык - см.: България - своенравният съюзник на Третия райх / Съст. В. Тошкова, Н. Котев, Н. Стоименов, Р. Николов, С. Нойков. София, 1992. С.49.

23. Dokumenti centralnih organa.. Knj. 2. S.36, 38. Имевшаяся в югославском архиве переписанная копия этой директивы, сделанная на русском языке, была опубликована на сербско-хорватском языке (Ibid. S.37), но отдельные формулировки перевода и, судя по всему, самой архивной копии несколько отличаются от оригинала директивы.

24. Vujosevic U. Ор. cit. S.314.

25. Dokumenti centralnih organa... Knj. 2. S.36, 38.

26. Vujosevic U. Ор. cit. S.330.

27. Vlahovic V. Ор. cit. S.265-267.

28. Архив внешней политики Российской Федерации (далее - АВП РФ). Ф.0512. Оп.4. П.12. Д.14. Л.33.

29. Конституция и основные законодательные акты Федеративной Народной Республики Югославии. М., 1956. С. 103.

30. См.: Зборник на документа од Антифашистичкото собрание на народного ослободуван>е на Македонща (АСНОМ). Скопjе, 1964. С.68-74.

31. Dokumenti о spoljnoj politici Socijalisticke Federativne Republike Jugoslavije (далее - DSP SFRJ). 1941-1945. Beograd, 1988. T.L S.347-349, 353-355, 361-363.

32. Вукмановик-Темпо С. Указ.соч. C.I 13-210.

33. KrivokapicB. Tempo: Ja i Tito. Beograd, 1990. S.20-24.

34. Dokumenti centralnih organa.. Knj. 13 (septembar-oktobar 1943). Beograd, 1990. S.454.

35. Лидеры КП Греции, выступавшей перед греческим народом в качестве поборника восстановления не только независимости, но и территориальной целостности своей страны, негативно реагировали на развивавшееся под руководством КПЮ стремление к созданию объединенной Македонии, которое бы означало отпадение Эгейской Македонии от Греции (см., например: Улунян Ар. Коммунистическая партия Греции: Актуальные вопросы идеологии, политики и внутренней истории. КПГ в национальном Сопротивлении, Гражданской и "холодной" войнах. 1941-1956 гг. М., 1994. С.78, 81). Что касалось Косова, являвшегося частью Югославии, но после захвата последней в 1941 г. присоединенного к квислинговскому режиму оккупированной Албании, то уже с лета 1943 г. руководство КП Албании (а также обком КПЮ в Косове) стало ставить перед лидерами КПЮ вопрос о перспективе объединения этой области, большинство населения которой составляли албанцы, с будущим коммунистическим режимом Албании, что вызывало серьезную обеспокоенность Тито (см., например: Гибианский Л.Я. Балканский узел. С. 103-105).

36. Dokumenti centralnih organa... Knj. 13. S.366-367; Knj. 14 (novembar - decembar 1943). Beograd, 1990. S.408.

37. Ibid. Knj. 13.S.367.

38. Ibid. S.133, 136; DSP SFRJ. 1941-1945. T.I. S.347, 349, 353-354, 361, 369

39. DSP SFRJ. 1941-1945. T.I. S.372, 373; Вукмановик-Темпо С. Указ.соч. С.178-179, 199; Драгойчева Ц. Указ.соч. С.358-359.

40. Dokumenti centralnih organa... Knj. 13. S.366-367; Knj 14 S 407-408

41. Ibid. Knj. 14. S.I 04,408, 409.

42. Ibid. S.I 04, 631.

43. Как примеч. 41 и 42.

44. Цит. по: Петршовиh Б. Косово у jyrocnoвeнско-aлбaнским односима и npojeкт балканске федерациjе // Срби и Албании у XX веку. Београд 1991, С.316.

45. Dokumenti centralnih organa... Knj. 14. S.408.

46. Документи за борбата на македонскиот народ за самостоjност и за национална држава. Скопjе, 1981. Т.2. С.418-422,439-440.

47. Там же. С.44З-446.

48. Нова Jyrocлaвиja. 1944. № 2. Март.

49. См.: Драгойчева Ц. Указ.соч. С.309-317.

50. Текст декларации: Там же. С.317-319.

51. Там же. С.319.

52. В первом случае говорилось об отправке болгарским правительством оккупационных войск "не только в Македонию, но и в другие части Югославии и Греции", во втором случае - о том, что в 1941 г. это правительство посчитало, "что настал благоприятный момент, чтобы включить Македонию в границы болгарского государства" (Драгойчева Ц. Указ. соч. С.318).

53. Извори за ослободителната вojнa и револуциjа во Македонка 1941-1945. T.I. Кн.3. Документа на Централниот комитет на Комунистичката партиjа на Македониjа 1 ноември 1943 - 24 ноември 1944. Скопjе, 1970. С 114-116 128, 140.

54. Dokumenti centralnih organa... Knj. 15. 1 januar - 9 februar 1944. Beograd 1986. S. 149.

55. Нова Jyrocлaвиja. 1944. №2. Март.

56. Извори за ослободителната воjна... T.I. Кн.3. С.150; Dokumenti centralnih organa... Knj. 15.S.378.

57. См., например: Вукмановик-Темпо С. Указ.соч. С.397-415; Моjсов Л. Указ.соч. С.181-197; Драгойчева Ц. Указ.соч. С.319-326, 362-363; Палешутски К. Указ.соч. С.312-313.

58. Об этих трех комиссиях см. подробнее: Филитов А.М. В комиссиях Наркоминдела // Вторая мировая война...; Idem. Problems of Post-War Construction in Soviet Foreign Policy Conceptions during World War II // The Soviet Union and Europe...; Pechatnov V.O. The Big Three After World War II: New Documents on Soviet Thinking about Post-War Relations with the United States and Great Britain // Cold War International History Project: Working Papers. No 13. Washington, July 1995. О работе прежней комиссии, созданной в январе 1942 г., см.: СССР и германский вопрос. 1941-1949: Документы из Архива внешней политики Российской Федерации. В 2-х т. T.I. 22 июня 1941 г. -8 мая 1945 г. / Сост. Т.П. Кынин, И. Лауфер. М., 1996. С.188-193.

59. "Заняться Подготовкой Будущего Мира" // Источник. 1995. № 4(17). С. 122-123,131.