ФОРМИРОВАНИЕ ВЗГЛЯДА НА МАКЕДОНСКИЙ ВОПРОС В БОЛЬШЕВИСТСКОЙ МОСКВЕ 1922-1924 гг.
(По документам российских архивов)

Р.П. Гришина (Институт славяноведения РАН)

3.

28 августа 1923 г. те же авторы направили в Москву еще один доклад, сообщая о своих новых шагах по зондированию готовности балканских национальных организаций к образованию единого руководящего центра борьбы, упоминая при этом, что едва ли не каждая из них уже имеет собственные связи с московскими представителями [80]. Доклады федералистов поступали в Москву и в последующие месяцы.

ВМРО автономистов Т. Александрова несомненно в большей степени, чем федералистическая, интересовала большевиков. Несмотря на мнение Чичерина, после обсуждения совместно с Раковским соответствующего вопроса на коллегии НКИД заявившего М. Трилиссеру - главе Иностранного отдела (ИНО) ОГПУ, что не следует спешить с приемом македонцев, делегация автономистов прибыла в советскую столицу, где и находилась в июне-августе 1923 г. в течение 45 дней. "Снаряжена" она была самим Т. Александровым, причем причина того, почему он, всегда отличавшийся крайней осторожностью, выбрал в качестве главы делегации Д. Влахова, человека отнюдь не одномерной линии политического поведения, остается тайной. Очень туманно описан этот эпизод и в воспоминаниях самого Влахова, во всем остальном весьма подробных. Вторым членом делегации был М. Монев - зять Александрова, приставленный, как считал Влахов, к нему для контроля.

Несколько слов о Димитре Влахове (1878-1953). Родился он в г. Кукуш и с малых лет вращался в кругу деятелей македонского освободительного движения. Получил приличное образование, обучаясь в том числе за границей. Имел склонность к социалистическим идеям и одновременно стремился связать македонское освободительное движение с другими национальными организациями на Балканах, в Турции, Европе. "Влахов постоянно работал против изоляции или самоизоляции македонского движения", - пишет исследователь его биографии современный македонский историк М. Пандевский [81]. С победой в 1908 г. в Турции революции "младотурок" Влахов стал с ними активно сотрудничать, относясь к ним как к "новой политической реальности, отвечающей перспективным интересам македонского народа" [82]. Вслед за пришедшим вскоре разочарованием в "младотурках", Влахов становится на путь укрепления связей с социалистами - балканскими и П Интернационала. В годы первой мировой войны особенно тесные контакты устанавливаются между ним и группой болгарских социалистов во главе с Н. Харлаковым. Личные связи он поддерживает с Раковским как одним из основателей Румынской социал-демократической партии, с сербским социалистом Д.Туцовичем [83].

Характерно, что после военной победы болгарских войск над сербскими в 1915 г. не кто иной, а именно Влахов возглавил Царскую болгарскую администрацию в Приштине. В начале 20-х годов Влахов работал секретарем Торговой палаты в Варне и одновременно поддерживал связи как с лидерами ВМРО автономистов, так и, главным образом через того же завербованного советского агента П. Шатева, с неофициальными представителями Советской России в Болгарии [84]. Как уже упоминалось, Влахов входил в состав правительственной болгарской делегации, участвовавшей в Генуэзской конференции 1922 г. После убийства 31 августа 1924 г. Т. Александрова и многочисленных жертв, понесенных вслед за этим македонскими организациями из-за начавшихся кровавых "разборок", осенью 1925 г. Влахов стал одним из создателей прокоммунистической ВМРО (объединенной). В 30-е годы жил в эмиграции в СССР. На исходе второй мировой войны участвовал в новом круге борьбы балканских компартий за создание Балканской федерации, будучи уже членом КПЮ.

Но возвратимся к воспоминаниям Влахова о его поездке в Москву в 1923 г. Согласно их автору, македонские делегаты имели встречи с Трилиссером, Радеком, Чичериным, Раковским [85]. Из написанного Влаховым для ЦК ВМРО отчета о поездке можно понять, какие именно вопросы интересовали московских руководителей. Это, во-первых, роль ВМРО в государственном перевороте в Болгарии 9 июня 1923 г.; во-вторых, кто такие "нелегальные федералисты", и в связи с этим вопрос о едином революционном фронте в Македонии; в-третьих, отношения ВМРО с БКП и другими балканскими компартиями.

Мы подробно разъяснили, писал Влахов в отчете, что федералисты - это группа людей, осужденная нашей организацией за разбой и мародерство в Македонии. Он отметил при этом, что если у некоторых советских представителей не было ясности в этом вопросе, то другие были информированы о "нелегальных федералистах" из источника, близкого к последним, - наблюдение, свидетельствовавшее о том, что поступавшая с Балкан информация распределялась между руководящими московскими структурами избирательно.

Несмотря на усиленно подчеркивавшуюся враждебность автономистов к федералистам, Влахов, судя по его отчету, уверенно заявил в Москве: единый революционный фронт в Македонии существует. Собственно говоря, так же представляли дело федералисты в своих докладах в большевистскую столицу. И те, и другие отлично понимали желание своих московских контрагентов иметь такой национально-революционный фронт на Балканах и спешили уверить их в его наличии, хотя это и не отвечало действительности.

Ускользающе-дипломатично прозвучал также ответ Влахова на вопрос об отношении ВМРО к БКП. "ВМРО - организация народная, - читаем в его отчете, - и как таковая она не может быть против партии, тоже ставящей своей целью освобождение угнетенных масс". Что касалось собственных задач ВМРО, то в отчете они выглядели следующим образом: добиваться политического и экономического освобождения македонского населения без различия народности, религии, пола и политических убеждений и становления свободной и независимой Македонии как самостоятельной политической единицы [87].

Свои впечатления о советской стране, о господстве в ней твердого порядка, поддерживаемого населением, о прекрасном состоянии Красной армии и органов, обеспечивающих безопасность, об отсутствии какого-либо национального угнетения Влахов изложил в отчете в исключительно превосходных степенях. Доклад кончался словами: "В результате многочисленных встреч, которые мы имели с представителями Советской России и в Вене, и в России, для нас очевидно, что Советская Россия очень заинтересована в Македонской рев. организации, что ее представители подробно, хотя и односторонне (выделено в документе. - Р.Г.) осведомлены о ее деятельности", что они высоко ценят Организацию - "единственную революционную силу на Балканах, если не во всей Европе". На таком фоне вполне естественным был и окончательный вывод Влахова о результатах поездки: "Наш контакт и соглашение с Советской Россией будут полезны для Македонии. Россия в настоящее время является единственной силой, которая может помочь нам и которая не стремится вести денационализаторскую политику" [88].

Читая отчет Влахова, трудно освободиться от впечатления, что уже тогда он помышлял о собственной игре в сложных советско-македонских комбинациях. Впрочем, они действительно были многоярусными. Согласно данным Палешутского, Александров посылал делегацию в Москву без согласования этого шага со своим соратником и членом ЦК ВМРО А. Протогеровым и таким образом сорвал некие договоренности последнего с Раковским. Это следует из цитируемого Палешутским письма Протогерова к Александрову: "Ты хорошо знаешь, - говорилось в нем, - что я начал переговоры с Раковским и я должен был их продолжить ... но твой представитель помешал их продолжению с тем, чтобы вести свои переговоры от твоего имени" [89].

Из большевистских партийных деятелей высокого уровня одним из первых включился в македонскую проблематику К. Радек. Выступая на 3-м расширенном пленуме ИККИ (12-23 июня 1923 г.) в Москве со специальным докладом "Переворот в Болгарии и компартия" и жестко критикуя БКП за невмешательство в события, которые могли вылиться в желаемую большевиками революционную гражданскую войну, Радек помимо прочего поставил БКП в вину бездействие в македонском вопросе. Македония, говорил Радек, "где живут крестьяне, в которых трудно различить, сербы они или болгары", является старым объектом борьбы между Сербией и Болгарией и потому, подчеркивал он, македонский вопрос играет большую роль во всей современной истории Болгарии. Радек призывал обратить специальное внимание на то, что македонские национал-революционные организации являются не только важным социальным фактором, но и "крупной вооруженной силой на вооруженной основе" [90].

Летом 1923 г. в коминтерновских донесениях из Вены возникла тема македонского восстания, притом в увязке ее с идеей захвата власти и установления "рабоче-крестьянского правительства". 17 августа не знавший сомнений Милютин писал в ИККИ о якобы имевшихся у Т. Александрова замыслах поднять восстание в Македонии и о необходимости использовать его для взятия власти и "организации рабоче-крестьянского правительства" в Болгарии. Одновременно Коминтерн, по его мнению, должен был заявить о праве Македонии на "полное самоопределение вплоть до отделения" [91].

Трудно с точностью определить происхождение слухов о восстании в Македонии, но, несомненно, в их распространении более всего были заинтересованы властные учреждения Югославии, откровенно боявшиеся возможных реваншистских устремлений Болгарии с приходом правительства Цанкова и связанной с ним ВМРО Александрова. Провокационные по своей сути, эти слухи не только способствовали подрыву и так невысокого авторитета болгарского правительства в международных кругах, но и подведению идейной основы под неоднократное реальное стягивание вооруженных сил Югославии в августе-сентябре 1923 г. к болгаро-югославской границе с угрозой превентивной интервенции с ее стороны и предъявлению грубого ультиматума Болгарии с требованиями репрессий в отношении ВМРО.

Однако пагубнее всего слух о готовящемся македонском восстании отразился на БКП. Не будет ошибкой утверждать, что среди методов давления на руководство БКП, к которым прибег направленный в августе в Софию "Альбрехт", венский напарник Милютина, с целью заставить болгарскую компартию отказаться от политики нейтралитета и перейти к революционной практике, использовалась и прошедшая через советских представителей в Вене информация о желании, с одной стороны, руководителей "земледельческой" эмиграции в Югославии и Чехословакии, а с другой - лидеров македонских организаций установить связи с Москвой, о наличии у каждой из этих организаций вооруженных отрядов и их готовности к боевым действиям. Это означало, что в грядущих событиях (а что они наступят - коминтерновские деятели в 1923 г. не сомневались) активность будет принадлежать "земледельческим" и македонским организациям, как готовым немедленно ввязаться в бой, БКП же останется в стороне. Пирог власти будут делить без нее. В такой ситуации ЦК БКП было решительно предложено изменить политический курс, начать подготовку к вооруженному восстанию, а "земледельцев" и македонцев, ушедших вперед в этом деле, взять себе в союзники [92].

Косвенным подтверждением использования фактора "македонского восстания" при склонении деятелей БКП к перемене курса служит пункт резолюции заседания Исполком БКФ, проведенного в присутствии "Альбрехта" 22-24 август политическим секретарем ЦК БКП Кабакчиевьм. Из него видно, что к подобному восстанию и в БКП отношение становилось серьезным. В резолюции говорилось: "Ввиду возможности в близком будущем восстания в Македонии и вспышки национально-революционного движения в Хорватии и други областях Югославии - событий, которые создадут острый революционный кризис в Болгарии и Югославии, а также возможности войны между ними, необходимо, чтобы компартии Болгарии и Югославии, в частности их ЦК, самым внимательным образом следили за развитием событий и уже теперь определили свое отношение к восстанию в Македонии, к национально-революционным движениям в Югославии и вообще к опасности войны между Болгарией и Югославией и к возможности большого революционного кризиса в этих странах и на Балканах" [93].

В августе-сентябре 1923 г. информация о македонской восстании шла в Москву почти непрерывно. Об этом писал "Альбрехт" в ИККИ в отчете от 5 сентября о своей софийской командировке: "... совершенно открыто готовится восстание в Македонии. Болгарские националисты связывают свои надежды на восстание Великой Болгарии с Тодором Александровым, этот последний - фактический хозяин Болгарии". Причем на другой странице отчета автор признавался: "С македонским вопросом я знаком совсем немного" [94].

Не уставал нести свою службу Милютин. Сообщая 14 сентября в Президиум ИККИ о начавшемся в Болгарии вооруженном выступлении, он не преминул упомянуть, что "в Югославии можно ожидать восстания в Македонии", в связи с чем он направил в ЦК КПЮ письмо "с указанием необходимости поддержать македонское движение" [95]. От КПЮ он требовал также твердой поддержки хорватского движения, считая, что подъем борьбы за самоопределение в этих областях "мы не должны упустить" [96].

Если алармистская информация о македоно-болгаро-юго-славских проблемах, шедшая в Москву от коминтерновских уполномоченных, носила в целом весьма общий характер, то донесения агентов советских спецслужб из балканского региона содержали значительно более подробные сведения с элементами профессионального анализа. Из содержания ряда подобных документов следует, что в задачи разведчиков, например ИНО ОПТУ, входило многостороннее изучение ВМРО автономистов, ее действительных повстанческих стремлений, а также возможностей работы с этой организацией в интересах советской политики. Сколь ни раздроблены и случайны попавшие в руки исследователя донесения, они все же позволяют составить некоторое представление о направлении работы советских спецслужб на Балканах и проследить за их оценками эволюции положения в регионе в период лета-осени 1923 г.

В этом отношении интерес представляют доклады "сотрудника 10/А", поступавшие в Москву сравнительно регулярно и выполнявшиеся, видимо, по определенной программе, ибо носили одно и то же название: "Македонский вопрос по данным на такую-то дату" (в названии менялась только сама эта дата). Например, в материале по данным на 10 августа 1923 г. сообщалось о продолжавшейся в сербской печати кампании против Болгарии, о том, что сербы опасаются Болгарии и ожидают "активного выступления этой осенью". Не исключая возможности вооруженных событий в сербской части Македонии, разведчик, вместе с тем, делился с Москвой важным наблюдением: сами верхи "македонствующих", писал он, не надеются путем переворота захватить Македонию, но полагают, что крупные события в Македонии заставят Европу вмешаться в македонские дела [97]. Из донесения вытекало, с одной стороны, что руководство ВМРО отнюдь не стремилось к самостоятельным боевым вооруженным действиям, а с другой - что Москве все же следует поторопиться, если она хочет играть собственную роль в регионе.

Спустя две недели тот же агент уже вполне определенно подвергал сомнению версию о скором восстании в Македонии, ибо, по его мнению, единственно правильным решением Александров считал на тот момент продолжение организационно-просветительной деятельности. Для открытого же выступления лидеру ВМРО необходимо было добиться координации действий с хорватами, "и в случае пассивности последних", как заключал автор доклада, "вероятность выступления Александрова весьма незначительна" [98]. Агент предлагал, кроме того, своим московским начальникам разработанные им три направления действий для того, чтобы оторватx автономистов от "болгарской реакции", а именно: "1. Либo создать (! - Р.Г.) конфликт между правительством, Военлигой и автономистами; 2. Либо ввести в организацию (ВМРО. -Р.Г.) трезвых, более интеллигентных людей с левыми взглядами, которые смогли бы постепенно видоизменить борьбу иколлективную мысль организации; 3. Либо начать открытую борьбу против идеологов и работу среди автономистов, подобную работе агитационной по методам, принятым для армии". Для этого, заключал автор, требуются три условия: время, средства и жертвы.

Перспективы для работы автор считал более благоприятными, чем два месяца назад. Любопытна общая оценка им автономистов: "большая часть их состоит из людей неинтеллигентных абсолютно и т.д., они всецело находятся под влиянием более сильных личностей и факторов из болгарского националистического лагеря ... имеющих завоевательные тенденции и шовинистические взгляды". В результате они, по его мнению, не умеют смотреть трезво на вещи, "почему и могут пойти на выступления, находящиеся в противоречии с преследуемой ими общей и конечной целью". Иными словами, разведчик не исключал возможности вооруженного выступления автономистов, однако скорее, по-видимому, спонтанного, чем заранее спланированного. Вместе с тем он не преминул сообщить, что Александров и его нелегальная организация располагают огромными средствами, которые в прошлом поступали как от болгарского правительства, так под тем или иным предлогом и от немцев и австрийцев.

В заключение автор документа приходил к выводу, что текущий момент (конец августа) очень выгоден для того, чтобы начать работу по "македонскому вопросу", из чего следует, что в то время у Москвы еще не было определенного взгляда на эту проблему. И именно на тот случай, если в центре будет принято решение "нам активно принять участие в разрешении македонского вопроса", агент в качестве программы действий предлагал, во-первых, срочно выработать главную директиву, а во-вторых, немедленно направить в Болгарию "наш орган, коему этот вопрос будет поручен". Дополнительные сведения для составления конкретного плана и установления связи разведчик готов был предоставить на месте" [99].

По-видимому, автор донесения считал себя держащим ситуацию под контролем, если ни словом не обмолвился о возможных трудностях при реализации таких задач, как "создать конфликт" в чужом государстве или "ввести в организацию своих людей".

Довольно подробньши и разносторонними бьши донесения советских агентов в Москву в связи с предъявлением Югославией ультиматума Болгарии, "скрытого от страны", в числе требований которого содержались пункты о закрытии македонской прессы и о выдаче Т. Александрова. Документ с очередными "Краткими выводами по македонскому вопросу на 1 октября 1923 г." [100] любопытен констатацией того, что лидер ВМРО автономистов на встрече с представителем ЦК БКП в августе 1923 г. выступил как противник борьбы за рабоче-крестьянское правительство. Вместе с тем, как отмечалось в донесении, по поводу проведенных болгарским правительством 12 сентября массовых арестов коммунистов Александров направил Цанкову письмо с неодобрением этой меры, что явилось для последнего полной неожиданностью [101].

Оба этих момента представляются нам очень важными, ибо свидетельствуют не только о том, что с самого начала переговоров представителей БКП с ВМРО, что бы ни писали о них позже Коларов и другие болгарские партийцы, Александров отнюдь не предполагал связывать себя с коммунистами совместным вооруженным выступлением, но и о том, что он боялся возможного коммуно-"земледельческого" восстания, которое может послужить предлогом для интервенции со стороны Югославии, а ей обезоруженная Болгария не сможет противостоять. И, думаю, именно этим - пониманием, что аресты коммунистов могут спровоцировать их на выступление, было в первую очередь наполнено его письмо Цанкову, а не чем-либо другим.

В целом определить степень достоверности сведений, направлявшихся разными источниками в Москву, не представляется возможным: каждый агент понимал складывавшуюся ситуацию по-своему, что-то подчеркивая в донесениях, а что-то опуская, а чего-то вообще не зная и по ходу письма по необходимости придумывая. К примеру, в агентматериале о положении БКП после разгрома Сентябрьского восстания, где говорилось, что "партия на долгое время потеряла для нас значение крупного фактора на Балканах", как бы в замену этой потере разведчик подробно описывал боевые возможности ВМРО. Ныне, сообщал он, ВМРО располагает вполне достаточным количеством оружия для снабжения 100.000 человек (! - Р.Г.), имеет, якобы по проверенным сведениям, до 150 пулеметов, не установленное количество горных орудий, 10 орудий полевых, 4 гаубичных, "а возможно, и большее количество"; положение в Вардарской Македонии на конец октября 1923 г. он характеризовал так: эта область "хорошо организована. Снабжена оружием. Население способно поднять восстание". В Пиринской Македонии имеется до 35 тыс. вооруженных бойцов. "Всего же, - заключал разведчик, - организация в случае нужды может выставить до 100.000 человек. Людей имеется и на большее количество, но нет оружия". Материал сопровождался схемой организации ВМРО на местах, степенью ее влияния в том или ином районе [102].

Вообще в донесениях агентов спецслужб, датированных временем после разгрома БКП, явно, на мой взгляд, стала ощущаться торопливость, стремление подтолкнуть события. В этом отношении характерен документ "Краткие выводы по македонскому вопросу на 1 октября 1923 г.", в котором можно выделить три основные идеи. Автор считал, во-первых, что поведение ВМРО в отношении компартии во время Сентябрьского восстания - это "частичный успех СССР, однако совершенно не развитый" (он исходил из того, что в рядах добровольцев, направлявшихся против повстанцев, автономистов не было). Во-вторых, возможности использования ВМРО благоприятствовало, по его мнению, настроение как самой этой организации, так и македонских эмигрантских масс. Наконец, совсем осмелев, агент брался утверждать, что Александров "нам не опасен, как лидер ВМРО, ибо перспективы работы на массы через голову Т. Александрова вполне благоприятны" [103]. На самом деле ни одно из этих положений скрупулезной точностью не отличалось, а всякая приблизительная информация могла лишь провоцировать получателей информации на не вполне адекватные действия.

Приведенные документы поступали ИНО ОПТУ и в копиях рассылались: Менжинскому-Ягоде (заместители председателя ОГПУ), Пиляру-Артузову (кошрразведка ОГПУ), Радеку-Пятницкому (Исполком Коминтерна), Чичерину (НКИД), а некоторые еще и Невскому (работал с югославскими документами по заданию Троцкого).

К концу 1923 г. московские ведомства, проводившие зондаж на Балканах, посчитали полученную информацию достаточной, чтобы перейти к конкретным действиям.

Так, со стороны Коминтерна был предпринят решительный шаг к реорганизации БКФ и вооружению ее жесткой программой по национальному и крестьянскому вопросам. Это произошло на 6-й конференции БКФ (ноябрь 1923 г.), на которой были приняты резолюции переломного значения для каждой балканской коммунистической партии.

Идея проведения конференции БКФ в Москве при участии в ней солидной делегации большевиков родилась еще летом 1923 г. в разгар борьбы ИККИ с самовольством ЦК БКП в вопросах тактики. В письме в ЦК БКП с приглашением на конференцию Милютин не случайно упомянул: "Вы понимаете, конечно, что решения этой конференции с участием членов Президиума Коминтерна будут исключительно важны" [104]. Действительно, Президиум ИККИ вопросами подготовки этого мероприятия занимался специально, возводя его тем самым в ранг высоких. Избранный оргкомитет в составе Милютина, Цеткин и Пятницкого учредил комиссии по работе каждой балканской партии, включив в них по представителю Коминтерна (Прухняка, Коларова, Петровского, Грамши, Цеткин, Пятницкого) и в качестве обязательного члена - самого Милютина [105]. В канун открытия конференции делегация страны приема была усилена за счет Барского и Бухарина.

При столь мощной опеке делегаты приняли серию резолюций для каждой из балканских компартий по организационному, крестьянскому и национальному вопросам, из которых остановимся на последних.

Общими отправными моментами в них стали, во-первых, ссылка на русский теоретический и практический опыт по "разрешению национального вопроса в границах бывшей Российской империи" и, во-вторых, уверенность коминтер-новских функционеров в наличии якобы в каждой балканской стране революционного кризиса. Отсюда проистекал и третий общий постулат: в целях революции, готовой вот-вот произойти, необходимо использовать крестьянские и национальные организации, для чего следует разжигать недовольство крестьянской бедноты, с одной стороны, и национальные конфликты - с другой. В одном из коминтерновских материалов от 4 декабря 1923 г. откровенно говорилось: "КПЮ должна сделать национальный вопрос исходной точкой всех последующих выступлений партии, т.к. именно национальные конфликты и создают благоприятную почву для революционного движения. Не отодвигать национальные конфликты на задний план, не затушевывать их, а наоборот подчеркивать и обострять их, переносить их на классовую почву..." [106]. Из такого подхода вытекала постановка важнейшей тактической задачи - проникновение коммунистов в национальные организации для последующего овладения их руководящими органами и подчинения национального движения коммунистическим лидерам. Например, в резолюции по национальному вопросу в Болгарии говорилось о необходимости обязать болгарских коммунистов-македонцев по происхождению стать активными членами македонских организаций, направлять их деятельность в пользу автономии Македонии и "вырвать движение из рук болгарских националистов" [107]. Поручение "взять на себя македонское национальное движение и повести его за собой, не забывая и о социальных задачах борьбы" конкретно адресовалось коммунистическим организациям Петричского края.

Македонской проблеме было уделено особое внимание в резолюциях 6-й конференции БКФ. Решение ее предлагалось осуществить на "классовой рабоче-крестьянской" основе, т.е. в противовес стремлениям сербской и болгарской буржуазии представить Македонию дополнением Сербии или, соответственно, Болгарии. Но в действительности, говорилось в одной из резолюций, в Македонии нет большинства ни сербов, ни болгар и даже всех христиан вместе взятых; здесь существует нераспутываемый клубок болгар, сербов, греков, албанцев, турок и румын и других христианских славянских народностей с неразвитым национальным сознанием - сербским или болгарским; и у этого "македонского населения всех национальностей" имеется представление, по крайней мере в латентной форме, об его общих интересах, противоположных интересам сербской, болгарской и греческой буржуазии. Иисходя из того, что Македония являет собой географическое и экономическое единство, 6-я конференция БКФ признавала, что ее интересам не соответствует разделение на части или присоединение к одному из борющихся за нее государств. Отсюда и выдвинутый конференцией лозунг "Македония для македонцев", который компартиям Югославии, Болгарии и Греции предлагалось "открыто выставлять и разъяснять" и одновременно усиливать среди македонского населения движение за полную независимость Македонии [108].

Формула "самоопределение вплоть до отделения" была доведена на конференции до абсурда. Остается только удивляться, как делегаты БКП согласились внести в резолюцию по национальному вопросу в Болгарии такие, например, пассажи:

"Петричский округ принадлежит к Македонии, которую ее население воспринимает как единую, отдельную страну. БКП признает за этим населением полное право отделиться от Болгарии и войти в состав македонского государства, либо создать автономию и управлять ею, либо обособиться в отдельную независимую республику, либо, наконец, остаться в границах Болгарского государства как его части". Или: БКП признает право фракийского и добруджанского населения обособиться в отдельные государства; население этих областей свободно выскажет свое мнение, в какой форме должна быть выражена их самостоятельность [109].

Разгул стихии самоопределений, а по существу провоци-рование сепаратизма, коснулся и Греции, где компартия должна была бороться за самоопределение меньшинств, проживающих на ее территории, к которым были отнесены турки, болгары, арумьшы, евреи, албанцы, армяне. "И это право на самоопределение, - гласила соответствующая резолюция, - в свою очередь должно дать компактным национальным меньшинствам право отделиться от Греции" [110].

Любопытна постановка вопроса о меньшинствах в Югославии. К ним были причислены мадьяры, немцы и румыны, "Македонская же проблема, - сообщалось в документе, - будет освещена в особой резолюции". В последней развертывалась уже упоминавшаяся концепция автономной или "совсем независимой" Македонии. Таким образом из обихода выводилось понятие "болгарское меньшинство" в Югославии, при знания которого с таким упорством пытались добиться и государственные власти Болгарии, а прежде - и сама БКП.

Сумбур квалификаций национального вопроса в балканских странах на 6-й конференции БКФ, неясность содержания используемых определений, в частности слишком свободное оперирование понятием "национальное меньшинство" и его правом, как и населения приграничных областей, на выход за пределы имеющихся государственных границ - все это внесло разброд и непонимание в сознание балканских коммунистов, особенно проявившиеся после их отъезда из Москвы. С этим и БКФ, и Коминтерну пришлось столкнуться, по существу, сразу же по окончании конференции.

От постановки национального вопроса на конференции пострадала, кажется, более всего БКП, явившаяся в 1919 г. инициатором среди балканских коммунистов выдвижения лозунга о праве наций на самоопределение. Через БКФ, особенно когда с конца 1922 г. ее стал возглавлять политический секретарь БКП Хр.. Кабакчиев, этот лозунг начал внедряться среди руководителей других балканских компартий, чему активно способствовал уполномоченный Коминтерна Милютин. Собственно говоря, 6-я конференция БКФ прошла под знаком торжества этой болгарской концепции. И не случайно: к концу 1923 г. большевистская верхушка, задействованная в Коминтерне и знакомая с опытом работы балканских компартий, очевидно, уже достаточно оценила важность использования в революционных целях местных национальных конфликтов и противоречий, тем более, что несмотря на недавние бесславные поражения коммунистических выступлений в Болгарии, Германии, Польше, революционная эйфория среди части руководства РКП(б) не убывала, а сами поражения принимались партийными функционерами, сознание которых было замутнено мифом о мировой революции, в общем как победы. Зиновьев, например, в январе 1924 г. оценивал события в этих странах как "все-таки начало новой волны международной революции" [111].

Мифы мифами, но как понять широкие жесты болгарских коммунистов и, в частности, Коларова - главного болгарского представителя на 6-й конференции БКФ, провозгласивших право свободного отделения от родного государства населения приграничных территорий, т.е. являющихся, выходит, неболгарами. И все это - ради отдельного существования Македонии, то ли в виде автономии, то ли в виде самостоятельного государственного образования, состоящего из трех слиянных частей, но с последующим включением в Балканскую рабоче-крестьянскую федерацию. Видимо, руководящая роль болгар в БКФ, их тесные контакты с большевистским руководством (в 1922 г. Коларов, став генеральным секретарем ИККИ, переехал в Москву с семьей на постоянное жительство) вселяли в них надежды на руководящую роль и в грядущем государственном образовании - Балканской федерации.

Нельзя не признать, что расширительное толкование права на самоопределение перевело БКП с государственнической позиции "собирания" болгарской нации, заявленной на I съезде БКП в 1919 г., на позицию согласия с фактическим ее растаскиванием, зафиксированную в решениях 6-й конференции БКФ 1923 г.

В конце 1923 г. ОПТУ также перешло от зондажных мероприятий к конкретным - были возобновлены переговоры с ВМРО автономистов.

Общая цель советских ведомств, работавших на балканском направлении, достаточно четко обозначилась в рассмотренных документах 6-й конференции БКФ и заключалась она в стремлении коммунистов овладеть национальным движением в регионе, поставить его под свое руководство. Этому и должны были способствовать переговоры Москвы с наиболее сильным и авторитетным национальным лидером в лице Т. Александрова.

После встречи где-то в Болгарии негласного советского представителя "Андреева-Базарова" (Б.Я. Шпак) с Т. Александровым мандат "на завершение переговоров с Русской советской республикой" в духе этой встречи лидер автономистов вновь вручил Д. Влахову. Затем с датой 30 декабря 1923 г. в Москву за подписью Александрова поступил "Проект соглашения между ВМРО и Русской советской республикой", в котором цель ВМРО определялась так: "Объединение Македонии, расколотой между Болгарией, Сербией и Грецией ... в одну политическую единицу, которая впоследствии станет равноправным членом Балканской федерации или, по крайней мере, на первом этапе - Югославянской федерации". При этом ВМРО брала на себя обязательства "работать совместно с другими революционными организациями на Балканах в пользу федерирования балканских государств в их этнических границах".

Уже этот пункт проекта Соглашения содержал недоговоренности (ни одна "из других революционных организаций" конкретно не называлась) и противоречия: в частности, ВМРО ставила себя на особое место по сравнению с другими организациями, заявляя о себе как о "единственной представительнице суверенной воли Македонии" и предлагая советской стороне признать это обстоятельство. Более того, в группе сопроводительных документов, присланных в Москву, содержался материал "О так называемых нелегальных федералистах", которые иначе, чем разбойники и мародеры, автономистами не квалифицировались. И как можно было организовать общую работу национальных организаций при таком подходе?

Весьма дипломатично излагался пункт проекта соглашения о том, что стороны, сохраняя самостоятельность своей внутренней и внешней политики, могут предпринимать конкретные совместные акции по общему согласию и в соответствии с политическими обстоятельствами. Говоря современным слогом, Александров планировал заключить рамочное соглашение, не более того. При этом он не брад на себя ровно никаких обязательств, но не преминул попросить о возможной материальной, дипломатической и моральной поддержке со стороны большевиков [112].

Как протекали переговоры на этой их стадии, судить из-за недостатка доступных документов очень трудно. Частично завесу над ними приоткрывает сохранившаяся рукописная протокольная запись под названием "Совещание по Македонии" от 11 января 1924 г. Из нее следует, что в совещании участвовали Уншлихт, Трилиссер, Чичерин, Пятницкий, Коларов, т.е. представители ОПТУ, НКИД и ИККИ. Обсуждался вопрос о том, какие условия должна была выполнить ВМРО автономистов, по-видимому, в ответ на какие-то услуги или обещания с советской стороны (они не упоминались).

В документе были подробно зафиксированы предложения Коларова, который к тому времени уже имел активные контакты с руководством некоторых советских спецслужб, так что ему удалось, например, перевести часть бюджета Болгарской компартии на "спецсчета" - для "облегчения бюджета партии". Требования Коларова к ВМРО Александрова, высказанные на указанном совещании, включали следующие пункты: автономисты должны были обеспечить свободу коммунистической пропаганды в округах, где они являются фактическими хозяевами; допустить коммунистов во все организации ВМРО и в ее руководство; допустить коммунистов к участию в печатных органах ВМРО; ВМРО должна была защищать коммунистов, преследуемых правительством; действовать в контакте с коммунистическими депутатами в парламенте и в местных органах власти; устранить ряд одиозных лиц; подвергнуть осуждению всех, запятнавших себя эксцессами в отношении коммунистов и "земледельцев"; оказать содействие в перевозке литературы (читай: вооружения. - Р.Г.). Иными словами, Москва должна была потребовать от Александрова поддержки всей деятельности БКП, включая ее подпольную сторону, притом делать это практически открыто.

Солидаризируясь с Коларовым, Уншлихт в свою очередь предложил на совещании перенести центр тяжести в требованиях к Александрову из военной области (видимо, этот вопрос также обсуждался) в политическую [113].

В настоящее время невозможно установить, располагали ли участники совещания документами Т. Александрова от 30 декабря 1923 г., как и когда последние были доставлены в Москву (высказанное мною суждение о повторном приезде Влахова сюда в начале 1924 г. [114] подтверждения на основе архивных данных пока не получает). Во всяком случае, протокольная запись совещания от 11 января свидетельствует о различии тональности документов, представленных Александровым, и готовившихся кругом московских руководителей.

О разности подходов сторон к содержанию политического соглашения между ними еще красноречивее говорит доклад для Москвы нелегала Гольдштейна - одного из активных советских работников в Вене, идентифицировать личность которого исследователям до сих пор не удается [115]. Доклад Гольдштейна помечен 9 января 1924 г. и является изложением его большой беседы с Александровым, состоявшейся, по-видимому, в конце 1923 г., когда перед лидером ВМРО встал вопрос о продолжении переговоров с большевиками.

Кратко позицию Александрова в изложении Гольдштейна можно представить так:

- ныне открытое выступление ВМРО в защиту БКП невозможно, ибо это было бы проявлением нелояльного отношения к болгарскому правительству, "в котором сейчас ВМРО нуждается" и, кроме того, означало бы преждевременное раскрытие карт;

- никаких политических группировок, в том числе коммунистических, внутри ВМРО быть не может;

- отношение к возможному восстанию - отрицательное, так как победа БКП, тем более в союзе с "земледельцами", сопровождалась бы интервенцией со стороны Югославии. Александров прямо заявил, что в случае восстания организация "морально поддержит" правительство Цанкова, ибо "всякий мятеж только на руку Югославии" [116].

Гольдштейн сообщал также, что в заключение Александров особенно подчеркивал свою заинтересованность в сохранении полной конспиративности соглашения с Москвой. Руководитель ВМРО проявлял готовность лишь к мелким уступкам в пользу БКП, причем и об этом заявлял в условной манере. Единственное, к чему он отнесся положительно, - это создание македонской группы в парламенте Болгарии.

Как видим, разность подхода сторон к проектируемому сотрудничеству была огромной. Для нас важно здесь отметить два обстоятельства: во-первых, наличие тесного контакта Коларова, в качестве главного в то время представителя Болгарской компартии в Москве, с крупными руководителями ОПТУ, причем занимавшимися конкретной "специальной" деятельностью, и совместная работа с ними по "македонской проблеме". И во-вторых, специфический подход к ее разрешению, а скорее использованию, притом прежде всего в интересах БКП. Кстати, сам характер высказываний Александрова позволяет думать, что в беседе с Гольдштейном он отвечал на вопросы, очень похожие на те, что обсуждались в Москве на совещании 11 января. И на все лидер ВМРО ответил отрицательно.

Несмотря на столь вопиющую противоположность программ, с которыми договаривающиеся стороны приступали к новому раунду переговоров, на свет в конце концов появился известный Майский манифест 1924 г. Активнейшая роль в его подготовке принадлежала Влахову и одному из его сподвижников Харлакову. Об этом документе, его содержании, значении и т.п. существует обширная литература. В исторических исследованиях неоднократно упоминалось, что данное Александрову обещание не обнародовать Манифест без его разрешения было нарушено. Ныне на давно дискутируемый вопрос об обстоятельствах публикации Манифеста можно получить документальный ответ - указание пришло из Москвы и принято оно было на самом высоком уровне. 19 июня 1924 г. Политбюро ЦК РКП(б), занимаясь на своем заседании болгаро-македонскими проблемами, в числе прочего постановило:

"Декларацию македонских автономистов опубликовать за их подписью" [117].

Что из этого получилось - хорошо известно. Если вспомнить, что одной из главных целей большевиков и Коминтерна в отношении национальных организаций было добиться их объединения, а также попытаться овладеть их руководством, то в случае с ВМРО автономистов это оказалось невозможным. Большего, чем бумажный Манифест, - не получилось. Оставалось скомпрометировать Александрова, т.е. разрушить сложившуюся иерархию организации, дискредитировать ее руководство. Результатом стала взаимоистребительная распря, Александров и многие другие македонские деятели были убиты, македонское движение понесло большие жертвы. 22 сентября 1924 г. Чичерин направил в берлинское полпредство СССР ориентировку: "Александров совершил предательство и поплатился жизнью. Мы в этом не участвовали. Это не наших рук дело. Не наш метод. Но положительные результаты его смерти признаем" [118].

Спустя год в Вене была основана прокоммунистическая ВМРО объединенная во главе с Д. Влаховым, в основу идеологии которой были положены принципы Майского манифеста.

В целом следует отметить, что со времени выработки в большевистском руководстве взгляда на македонский вопрос (конец 1923 - начало 1924 г.) как на один из инструментов прогнозируемой революции на Балканах до реализации этой идеи сроки оказались предельно сжатыми, ибо уже тогда появление признаков стабилизации капитализма содействовало постепенному отходу части московской правящей элиты от курса на немедленное революционное действие международного масштаба. Тем не менее балканские проблемы, в том числе македонские, на протяжении 20-30-х годов постоянно продолжали привлекать внимание Москвы.

     Часть 1  -  Часть 2  -  Часть 3

[Previous] [Next]
[Back to Index]


80. Там же. Л. 17-19.

81. Пандевски М. Димитар Влахов - живот и дело // Свечен собир, посветен на Д. Влахов, одржан на 8.XI.1978. Скопjе, 1979. С. 11

82. Там же.

83. Там же. С. 14.

84. Пандеески М. Крсто Раковски... С. 60.

85. Влахов Д. Мемоари. Скоще, 1970. С.222-224

86. РЦХИДНИ. Ф.509. Оп.1. Д.55. Л.16-26.

87. Там же.

88. Там же.

89. Палешутски К. Македонского освободително движение след първата световна война. 1918-1924. София, 1993. С.224-225.

90. Расширенный пленум ИККИ. Отчет. М., 1923. С 258

91. РЦХИДНИ. Ф.495. Оп.19. Д.477. Л. 8.

92. Там же. Оп.2. Д.22а. Л. 139-141.

93. Гришина Р.П. Сентябрьское восстание... // Новая и новейшая история 1996 №6. С. 138.

94. РЦХИДНИ. Ф.-509. Оп.1, Д.27. Л.4-6.

95. Там же. Л. 161-162.

96. Там же. Оп.18. Д.186. Л. 86-87.

97. АВП РФ. Ф.04. Оп.9. П. 64. Д.886. Док 33.

98. Там же.

99. Там же.

100. Там же.

101. Там же.

102. Там же.

103. Там же. Оп.7. П. 61. Д.834. Л.29.

104. РЦХИДНИ. Ф.495. Оп.19. Д.476. Л. 136.

105. Там же. Л. 182, 184.

106. Там же. Ф.509. Оп.1. Д.28. Л. 184.

107. Там же. Д.24а. Л.107.

108. Там же. Д.24. Л. 99-101.

109. Там же. Д.24а. Л.107-109.

110. Там же. Д.25. Л.117.

111. XIII конференция РКП(б). М., 1924. С. 177

112. РЦХИДНИ. Ф.509. Оп.1. Д.35. Л.27а-28.

113. АВП РФ. Ф.04. Оп.7. П. 61. Д.831. Л.17-28.

114. България в сферата... С.273-274. . .

115. Troebst St. Dr Goldstejn und sein Doppelgaengen. Eine biographischen Aktivitat des Sowjetischen Diplomaten zu Begum der Zwanziger Jahre // Първи международен конгрес по болгаристика. Доклади. София. 1982. Т.2.

116. АВП РФ. Ф.04. Оп.7. П. 61. Д.834. Л.30-31.

117. АЛ РФ. Ф.3. Оп.74. Д.2. Л.12.

118. АВП РФ Ф.04. Оп.7. П. 61. Д.833. Л. 19.