От автора
Свою первую статью по истории Албании я опубликовала в августе 1952 г. в журнале "Вопросы истории", органе Института истории АН СССР. В те далекие времена печатание на страницах научных журналов работ молодых авторов всячески приветствовалось: их пропускали в первую очередь и поощряли материально, давая существенную прибавку к обычной ставке гонорара. Помню, что на казавшуюся в то время колоссальной сумму денег я купила огромный (только такой и был в продаже) письменный стол. Так, со статьи по истории национально-освободительной борьбы албанского народа в годы второй мировой войны начался мой долгий путь в науке. Это потом появились степени и звания, лекционные курсы на истфаке МГУ им. М.В. Ломоносова и в МГИМО, дипломники и аспиранты, книги и статьи не только по Албании, но и по истории балканской политики итальянского фашизма, о советско-итальянских отношениях 1939—1940 гг., о международных отношениях на Балканах в межвоенный период и во время "холодной войны". Но тогда, в 1952 г. я была первым и какое-то время единственным историком, занимающимся в исследовательском плане никому не известными проблемами малоизвестной страны.
Сейчас я понимаю, что редкая специализация и самоуверенность молодости позволили мне раньше многих сверстников сделать первые результативные шаги на очень опасном поприще, которым в сталинские времена и позже являлось занятие историей. Ведь в этом же номере, где была помещена моя статья, редколлегия журнала, состоявшая из тогдашних корифеев науки (П.Н. Третьяков, Б.Д. Греков, Н.М. Дружинин, А.Л. Сидоров, А.Д. Удальцов) и "укрепленная" мало кому известным историком, но зато зятем В.М. Молотова АД. Никоновым, дружно признавалась в серьезных ошибках, выявленных журналом "Большевик" и на многочисленных читательских конференциях. «Особенно нетерпимым недостатком журнала
13
"Вопросы истории", — каялись они, — является отставание в разработках проблем, вставших перед исторической наукой в связи с выходом в свет гениального труда И.В. Сталина "Марксизм и вопросы языкознания". Журнал не возглавил работу по пересмотру устаревших концепций и положений исторической науки в свете всего того нового, что внес И.В. Сталин в теорию исторического материализма».
В 1999 г., когда завершалась моя работа над книгой, предлагаемой читателю в начале третьего тысячелетия, молодое и среднее поколение россиян не знало, что при жизни Сталина каждый из выходивших из-под его пера трудов подробно изучался и обсуждался в сети партийного просвещения, а цитирование его "гениальных открытий" во всех областях знаний являлось непременным условием для успешного прохождения всех без исключения диссертаций и научных статей гуманитарного профиля через сито ученых и редакционных советов. Мне вспоминаются страдания тогдашних аспирантов-американистов, коллективно выискивавших в новой работе Сталина что-нибудь такое, что можно было бы вставить в обязательную историографическую часть диссертации, увязав критику почему-то ненавидимой вождем яфетической теории давно скончавшегося (в 1934 г.) академика-лингвиста Н.Я. Марра с проблемами американского империализма.
Все без исключения труды историков подвергались строгой цензуре отдела науки ЦК КПСС, а специалистам по истории социалистических стран кроме того вменялось в обязанность учитывать замечания соответствующих национальных партийных инстанций. В результате все неугодные правящим элитам дискуссионные проблемы автоматически исключались, а роль коммунистических партий и их лидеров — тех, которые в то время находились у власти, — преувеличивалась. Естественно, когда менялся правящий лидер и приходил новый, то переписывалась и история.
Особенные трудности возникали при трактовке периода социализма. История каждой из стран должна была освещаться по единой схеме. У меня постоянно возникали осложнения с "моей Албанией". Дело в том, что применительно к Албании некоторые основные признаки, характеризующие режим народной демократии или социалистическую революцию, отсутствовали. Да и сама "руководящая и ведущая" КПА (Коммунистическая партия Албании) была настолько молода и слаба, что любой думающий человек не мог реально представить себе, как ей удалось самостоятельно возглавить партизанское движение через полгода после образования и затем встать во главе государства, контролируя практически все рычаги власти. С особенной настойчивостью найти пресловутые признаки от
14
меня требовали редакторы коллективных трудов. Изобрести их я не могла и тогда придумала такую спасительную, как мне казалось, схему: дескать КПА при братской помощи ВКП(б)/КПСС восприняла готовые формы организации власти (Советы), наполнив их затем социалистическим содержанием...
Все вышеназванные трудности создавали множество препятствий на пути правдивого освещения истории. Даже самый добросовестный исследователь становился невольным фальсификатором, не имея к тому же доступа к архивам. Вот почему задача объективной трактовки событий и их анализа встала сразу же, как только появились возможности. Они же открылись только в последнее десятилетие XX в.
В основу настоящей монографии, отражающей мой взгляд на историю Албании в XX в., положены главы, написанные мною для вышедшего в свет в 1992 г. в издательстве "Наука" коллективного труда "Краткая история Албании". В них нашли отражение результаты моей работы в Архиве внешней политики Российской Федерации и в Российском Государственном архиве социально-политической истории (Москва), в Государственном архиве Болгарии (София), в Архиве Союза коммунистов Югославии, Государственном архиве и Военноисторическом архиве (Белград), в Историческом архиве Министерства иностранных дел Италии (Рим). Уникальные материалы мне удалось получить в Архиве национально-освободительной борьбы в Тиране, где я работала в 1955—1956 гг. в представительстве Государственного комитета по делам экономических связей с зарубежными странами при Совете министров СССР. Руководство комитета выделило мне один "библиотечный день" в неделю, и я ездила на окраину Тираны, где архивохранилище располагалось во флигеле городской тюрьмы. Тогдашний начальник архива полковник Вели Деди, партизан и участник гражданской войны в Испании, предоставлял мне транспорт — место в коляске мотоцикла. Единственный посетитель, я не встретила в читальном зале ни одного человека. На мой вопрос, с чем связано такое отсутствие интереса к изучению документов, В. Деди вполне откровенно сказал: “Товарищ Нина, я знаю, что в Советском Союзе каждый выезжающий за границу тщательно проверяется. У меня же нет таких возможностей. Поэтому я своих и не пускаю".
После падения коммунистического режима в Албании в 1991 г. стали появляться различного рода документальные свидетельства, позволяющие пролить дополнительный свет, а зачастую и существенно скорректировать представления о процессах, развивавшихся в албанском обществе как в межвоенный
15
период, так и в годы второй мировой войны. Тогда, начиная с 1942 г., закладывались основы политической и социально-экономической модели сталинского образца под руководством Коммунистической партии Албании, переименованной в 1948 г. в Албанскую партию труда (АПТ).
Обнародование стенограммы самого одиозного и засекреченного в прошлом Бератского пленума ЦК КПА 23—27 ноября 1944 г. позволило представить в новом свете отношение коммунистов к таким действовавшим тогда на территории Албании организациям, как "Балы комбтар" ("Национальный фронт"), "Легалитет" ("Легитимность") и др. Материалы пленума свидетельствуют о глубоких разногласиях и о жестких методах борьбы внутри руководства компартии, а также высвечивают дотоле завуалированную роль югославских эмиссаров, их влияние на политику КПА в годы национально-освободительной борьбы. Албано-югославские отношения, не нашедшие отражения в уже упоминавшейся "Краткой истории Албании" по целому ряду причин, главной из которой являлась недостаточная документальная база, в настоящей работе представлены с возможной полнотой.
Снятие идейно-политических запретов, наложенных в коммунистической Албании на изучение ряда исторических событий, а также жизнедеятельности видных политических и общественных деятелей, способствовало возвращению их на страницы истории. Такие выдающиеся представители албанской культуры, как епископ Фан Ноли или поэт Сейфула Малешова, память о которых, как казалось, была навсегда стерта официальной "марксистско-ленинской" историографией, получили наконец шанс вернуться на подобающее им место. Я писала о них, испытывая к ним огромное уважение и признательность, в частности за вклад, который они внесли в пропаганду в Албании русской литературы. Непреходящее влияние на духовную жизнь албанцев российской культуры на протяжении всего XX в. является предметом особого изучения. Мне же хотелось привлечь к этим деятелям внимание как к политикам, проявившим себя с самой положительной стороны в сложнейшие периоды албанской истории.
Личные впечатления сыграли не последнюю роль в познании проблем страны, жизни ее людей. Мой статус научного сотрудника Академии наук СССР, временно откомандированного в середине 50-х годов в качестве переводчика в советскую экономическую организацию, координировавшую работу наших специалистов, позволял мне общаться с моими коллегами-историками и ездить по новостройкам, познавая страну изнутри. Так, например, однажды меня и Ирину Сенкевич, в то время аспирантку нашего института, находившуюся в Албании в
16
научной командировке, повез в подшефную деревню Института наук (предшественника Академии наук) в Фуш-Круе заместитель директора Василь Кономи. Он выполнял общественное поручение: агитировал местных крестьян за вступление в сельскохозяйственный кооператив, а мы в качестве представителей великого Советского Союза, как тогда было принято говорить, служили, по всей вероятности, неким наглядным пособием, вещественным доказательством того прогресса, который несла коллективизация. Крестьяне упорно отнекивались. Посетовав на то, что призывы не достигают цели, Василь повез нас к своим друзьям — многочисленной семье переселенцев из Косова, изгнанных из родных мест в 20-е годы югославским королевским режимом. В процессе общения, обнаружив непривычную для албанской деревни открытость и активность женщин-мусульманок, мы узнали, что семейство происходило из тех мест, где еще сохранялись в быту традиции матриархата...
Переводческая работа в конце 50-х годов на различного рода международных совещаниях на высшем уровне позволила значительно расширить понимание характера взаимоотношений в политико-экономической системе социалистических стран, будь то совещания Совета экономической взаимопомощи или стран — участниц Варшавского договора. Особенно запомнились события, связанные с развитием процесса переориентации Албании с Советского Союза на Китай (1960—1962). Увлеченный перспективами универсального использования баллистических ракет, способных поразить любой объект на земном шаре, Н.С. Хрущев без сожаления расстался с единственной на всем Средиземноморье военно-морской базой в албанской Влёре, изгнав Албанию из соцлагеря. После разрыва с Югославией в 1948 г. этот шаг привел СССР к невосполнимой утрате своего влияния на Балканах. Посткоммунистической России, вынужденной начинать в лучшем случае с нулевой, если не с минусовой отметки, так и не удалось вернуть позиции в этом регионе, потерянные в сталинско-хрущевские времена.
Посещение страны осенью 1990 г. после почти 30-летнего перерыва в советско-албанских отношениях произвело удручающее впечатление. Сталинская модель казарменного коммунизма была доведена до абсурда подражанием китайским великим и малым "скачкам", унижением человека и уничтожением его как личности. Экономика пребывала в состоянии глубокого коллапса, из которого пытался вывести страну принятием паллиативных мер последний коммунистический лидер Рамиз Алия, прозванный албанским Горбачевым. Албания 1990 г. еще долго продолжала ассоциироваться в моей памяти с исхудавшей
17
козой, которая паслась на пустынной выжженной солнцем горной дороге к перевалу Логора. Она стояла на задних ногах, стараясь обглодать последние уцелевшие клочки коры с верхней части хилого деревца.
Тирана была городом пешеходов и велосипедистов, которые заполняли в часы пик всю проезжую часть центральных улиц. Опасаясь "обуржуазивания" нищего народа, власти запрещали иметь в личной собственности автомашины. Люди предпочитали ходить по тротуарам еще и потому, что мрачные автоматчики, знавшие только одно выражение "А ну-ка проходи! ", отгоняли прохожих от огромного здания ЦК АПТ и въезда в "блок", как называли огороженный сплошной стеной квартал, где проживали опасавшиеся покушений "слуги народа". Запрещалось приближаться к особнякам иностранных представительств из опасения, что кто-нибудь рискнет попросить политическое убежище даже ценою жизни: пуля в спину смельчака гарантировалась.
Переход от тоталитаризма к демократии произошел в Албании относительно мирным путем, если не считать жертв во время молодежного движения в декабре 1990 г. На гребне волны общенародного протеста поднялась фигура лидера Демократической партии, первой из политических партий своим созданием положившей конец гегемонии АПТ, 47-летнего врача-кардиолога Сали Бериши. Избранный вскоре президентом страны, Бериша имел все шансы войти в историю как человек, заложивший основы новой поистине демократической республики, достойно вступающей в XXI в. Однако упоение властью, склонность к авторитарным методам привели его уже через пять лет к бесславному концу правления — судьба не такая уж редкая для ниспровергателей коммунизма в Центральной и Юго-Восточной Европе. Американские покровители Бериши, делавшие ставку на него как на единственную сильную личность, способную обеспечить спокойствие и порядок в стране не очень цивилизованными методами, могли бы сказать о нем, как президенты США говорили о своих латиноамериканских "подопечных": "Он — сукин сын, но это наш сукин сын!"
Периодически посещая Албанию в эти трудные годы ее истории, я могла наблюдать нарастание кризисных явлений, которые привели в марте 1997 г. к вспышке насилия, к краху государственности, к глубочайшему потрясению социально-политических и экономических основ жизни страны. Вдруг оказалось, что об Албании очень мало знают не только широкая читательская публика, но также публицисты и историки, пишущие по балканским проблемам. На страницы газет и журналов выплеснулись самые фантастические объяснения
18
того, что же произошло на самом деле и каковы истоки этой ставшей общенациональной трагедии. Говорилось о восстании обманутых вкладчиков, пострадавших в результате махинаций финансовых инвестиционных фондов ("пирамид"), о вражде южных этнических групп — тосков — с северными — гегами, о мафиозных разборках наркодельцов и т.д. Одним словом, хочется напомнить о заметках В.И. Ленина, читавшего и делавшего выписки из книги историка А. Вирта "Всемирная история современности", вышедшей в Лейпциге и 1913 г. Он трижды отчеркнул и снабдил пометой "прехарактерно!!!" следующую фразу: "Еще и теперь Албания менее известна, чем большая часть Центральной Африки", а также отметил замечание Вирта о том, что "албанцев никогда не подчинишь насилием".
* * *
Современная Албания — одна из самых маленьких стран Балканского полуострова. На 28 тыс. кв. км ее территории проживает 3 млн 249 тыс. жителей (официальные статистические данные 1995 г.). Одна лишь Черногория уступает ей и по территории — почти в два раза, и по численности населения — в пять раз. Средняя продолжительность жизни 71,4 года, плотность населения 112,9 жителей на кв. км. В сельской местности проживало в 1995 г. 57,6% населения. Страна вытянута вдоль побережья Адриатического и Ионического морей, причем морская граница составляет немногим более 300 км.
Албания является многонациональным государством с небольшими вкраплениями славянского населения на севере и северо-востоке и с более значительными по численности греческими анклавами в южной части страны. По периметру государственных границ Албании в сопредельных странах (Черногория, Югославия, Греция) проживает довольно многочисленное албанское население. Незначительное в Черногории (приблизительно 40 тыс. человек), оно достигает внушительных цифр в Югославии (область Косово — около 1,5 млн) и Македонии (приблизительно 500 тыс. в западных районах). О численности албанцев в Греции официальных сведений нет. Известно лишь, что наряду с волной экономической эмиграции из Албании после 1990 г. там существуют поселения албанцев (с XV—XVI вв. и даже ранее) вокруг Афин и в Эгейской Македонии.
Из Греции албанские переселенцы пришли в XVII — начале XVIII в. в Россию. В 1768 г. по призыву командующего русской эскадрой на Средиземном море графа АГ. Орлова многие албанцы поступили на русскую службу, храбро сражались, а после окончания боевых действий вместе с семьями переселились
19
в Россию. Еще большее число албанцев участвовало в рядах добровольческой флотилии во время русско-турецкой войны 1787—1791 гг. Они обосновались в Одессе и ее окрестностях. Память об этом сохранилась в названиях одесских улиц Большая и Малая Арнаутская (по-турецки албанцы назывались арнаутами). Из албанских поселений на юге России до наших дней сохранилась деревня Каракурт, находящаяся сейчас на территории Украины. Албанцы воевали под штандартами знаменитых русских флотоводцев Ф.Ф. Ушакова и Д.Н. Сенявина. Сформированный еще во времена Екатерины II Албано-греческий дивизион был отмечен за заслуги перед Россией крестом Св. Георгия и увековечен на стенах Георгиевского зала Московского кремля.
Политика федерального правительства Югославии (СРЮ) после 1996 г. в целях изменения этнического состава края Косово и военные действия на его территории привели к сложным миграционным процессам. Увеличилась численность албанской диаспоры в Италии, где бежавшие в конце XV — начале XVI в. от турецкого нашествия албанцы-христиане образовали компактные поселения на о-ве Сицилия и в Калабрии. Они интегрировались в общественно-политическую жизнь страны, но не ассимилировались полностью, сохранив и развив свои язык и культуру. Итало-албанская (арбрешская) литература XIX — начала XX в. входит в сокровищницу общеалбанской культуры. Итальянские арбреши участвовали в походах Джузеппе Гарибальди, а его ближайший соратник Франческо Криспи, по происхождению арбреш, стал первым премьер-министром объединенной Италии. Симптоматично, что во время массового исхода из Албании летом 1990 г. именно арбрешские районы Юга Италии послужили прибежищем для албанских беженцев.
Албанцы, один из древнейших народов Балканского полуострова, ведут свое происхождение от иллирийских племен. В новое время они выделились в две этнолингвистические группы; геги на севере и тоски на юге. Однако во второй половине XX в. четкая граница исчезла. Считалось, что она проходила в центре страны по реке Шкумбини. Гегский диалект албанского языка, сохранившийся в более или менее чистом виде в северных горных районах, отступил, подчинившись законам общего процесса движения к созданию единого языка как атрибута вполне сложившейся нации. Основой его стала тоскская форма литературного албанского языка, принятая как в самой Албании, так и за ее пределами, например в Косове, Самоназваниями албанцев и Албании являются соответственно шкиптар (shqipëtar) и Шкиприя (Shqipëtarija), происходящие от глагола "шкиптой" (hqipëtoj), т.е. "говорить понятно, на
20
нашем языке". Эти названия стали вытеснять, начиная с XVI в., привычные для европейцев словообразования с корнем алб и арб. Албанский язык является отдельной ветвью индоевропейской семьи языков. Предполагается, что он продолжает один из исчезнувших палеобалканских языков — иллирийский или фракийский.
Главными конфессиями в Албании являются мусульманство, православие и католичество. Христиане, вынужденные жизненными обстоятельствами обращаться в мусульманство после турецкого завоевания Балкан, албанцы всегда отличались веротерпимостью. Как утверждал Пашко Васа Шкодрани, один из ведущих идеологов албанского Возрождения конца XIX в., "религией албанца является албанизм". Официальный 25-летний запрет на религию, установленный во времена коммунистического режима, способствовал утверждению атеистических взглядов на жизнь, В стране выросло поколение людей, с детских лет не переступавших порог церкви или мечети. Смешанные браки между православными и мусульманами (католики реже вступают в брак с представителями других конфессий) также стирают религиозные границы. Однако в период развития вооруженных конфликтов на Балканах в средствах массовой пропаганды, освещавших происходившие в регионе процессы, Албанию называли мусульманской страной, представляющей потенциальную угрозу для христианских стран Европы.
За весь период существования независимого албанского государства перепись населения с учетом религиозной принадлежности проводилась трижды — в 1923, 1938 и 1942 гг. Согласно последней, 70% албанцев называли себя мусульманами, 20 — православными, 10% — католиками. При отсутствии интереса властей в послевоенный период к выявлению религиозных пристрастий трудно судить об истинном положении вещей. Человек мог родиться в мусульманкой семье, но, став самостоятельным, принимал католичество как символ приобщения к западноевропейским духовным ценностям. К концу века выросла популярность бекташизма [*], приверженцы которого гордятся своими предшественниками, прославившимися значительным
*. Бекташи — дервишский орден, созданный в Османской империи в XV в. и названный в честь его основателя Хаджи Бекташи Вели. Запрещен в 1626 г., но продолжал существовать на полулегальном положении. В 1925 г. после изгнания из Турции правительством Ататюрка его центр переместился в Албанию. В 1967 г. на деятельность бекташей был наложен запрет, как и на все другие религиозные общины. В феврале 1996 г. Народный кувенд (парламент) Албании утвердил празднование навруза (Нового года) в качестве официального государственного праздника.
21
вкладом в развитие албанской культуры и в антитурецкую национально-освободительную борьбу. Механическое перенесение сведений 50—60-летней давности на положение дел в посткоммунистической Албании создает ложное представление о степени влияния религиозного фактора на суть социально-политических процессов, происходивших в стране. Созданная в 1912 г. как светское государство Албания продолжала оставаться таковой и при князе-протестанте Вильгельме Виде, и при короле-мусульманине, женатом на католичке, Ахмете Зогу, и при воинствующем атеисте Энвере Ходже, запретившем в 1967 г. все конфессии разом.
После краха коммунистического режима в 1991—1992 гг., когда были декларированы демократические свободы и восстановлена свобода совести, в стране обнаружились протестанты, свидетели Иеговы, баптисты, мормоны и представители других неизвестных ранее в Албании религиозных групп. Деятельность некоторых из них внушала опасения попытками увеличить число своих сторонников, сея недоверие и враждебность в отношении других конфессий. В результате властям пришлось выслать из страны наиболее агрессивных агитаторов — одного шведского протестанта и одного египетского фундаменталиста...
Сложные проблемы, перед которыми стояла Албания в XX в., никогда не лежали в плоскости соперничества между тосками и гегами, т.е. между Югом и Севером, или между христианами и мусульманами. Этнические и религиозные критерии оказались размытыми уже в XIX в., когда по всей Европейской Турции турками называли всех мусульман, независимо от происхождения, греками — православных, латинами — католиков. На населенных албанцами территориях побеждала общенациональная идея, помогая выстоять как против ассимиляторских поползновений турецких властей и мусульманских проповедников, так и против двусмысленной политики Константинопольской патриархии, объективно препятствовавшей освободительному движению христиан Балканского полуострова.
Албанское национально-освободительное движение развивалось менее успешно по сравнению с другими народами Балкан. Этому препятствовали и разобщенность албанцев, разбросанных по разным административным единицам Османской империи, и политика великих европейских держав, выступавших в поддержку лишь своих стратегических союзников. Так, например, в период Восточного кризиса 1875—1881 гг. антитурецкая борьба албанцев Косова, возглавленная общенациональной организацией — Лигой Призрена — и ставившая своей целью завоевание автономии для всех территорий,
22
населенных албанцами, не нашла поддержки ни у своих балканских соседей, ни у великих держав. Последние, а именно Австро-Венгрия и Франция, активно продвигали проект создания в Северной Албании католического княжества "Албанские горы" на основе католической области Мирдита и препятствовали попыткам объединения обоих автономистских албанских движений.
Сформировавшееся в конце XIX в. отношение к Албании у ее великих и малых соседей как к простому географическому понятию, как к плацдарму, которым надо овладеть, чтобы использовать в своих целях, сохранилось и в XX в. Едва успев завоевать независимость в 1912 г., албанцы были вынуждены сопротивляться попыткам ее ликвидации. Италия стремилась овладеть если не всей Албанией, то по меньшей мере Влёрой, чтобы "запереть" Адриатику и превратить ее в "Итальянское озеро". Сербия, а затем Югославия, строила планы выхода в Адриатику через Шкодру (Шкодер, Скутари), а если повезет, то и в Ионическое море в случае осуществления титовского проекта Балканской федерации. Греция претендовала на Южную Албанию (так называемый Северный Эпир) как первый шаг на пути осуществления вожделенной "мегали идеа" ("великой идеи").
На протяжении всего XX в. Албания стремилась найти свое самостоятельное место на Балканах, стать субъектом европейской политики, обрести балканскую идентичность. Однако этому препятствовали как объективные (они же чрезвычайные) обстоятельства, так и недальновидная политика собственных правительств. В итоге — судьба вечного маргинала.
* * *
Представляя на суд читателей результат многолетних исследований истории Албании, сконцентрированный в книге "История Албании в XX веке", я не претендую на истину в последней инстанции. Это просто невозможно, принимая во внимание состояние источников. Многие из них все еще недоступны, а может быть, и утрачены. Я писала о стране, которую наблюдала в основном со стороны и стремилась раскрыть ее национальную специфику. Не исключено, что такой взгляд может натолкнуть самих албанцев на изучение тех страниц истории, которые оказались недоступными для понимания постороннего человека. Но несмотря на трудности, возникающие перед любым иностранцем, мне кажется, что осмысление пути, пройденного албанским народом, представляется осуществимым и оправданным, если имеется такая потребность и гарантировано содействие друзей и коллег. Я хотела бы вспомнить о беседах с уже ушедшими в мир иной Алексом Будой и Стефанатем
23
Поло, дружба с которыми сохранилась даже после 30-летнего перерыва в советско-албанских отношениях. Мне помогали многие, но есть имена, которые мне особенно близки. Из "старых", из мира 50-х, это Лири Белишова, Арбен Путо, Кристать Фрашери, Софокли и Дрита Лязри, Юсуф Алибали, Тоди Любонья. Из "новых посткоммунистических" это Паскаль Мильо, Ислям Ляука, Зэф Пречи, Пэлумб Джуфи и др. Издание книги было бы невозможным без финансовой помощи, предоставленной албанскими друзьями.