История Болгарии. Т. 1. Происхождение болгарского народа и образование первого болгарского государства на Балканском полуострове 

Николай Севастьянович Державин 

ВВЕДЕНИЕ В ИЗУЧЕНИЕ ИСТОРИИ СЛАВЯНСКИХ НАРОДОВ

 

 

I

 

Славяноведение, как наука, насчитывает приблизительно полтораста лет своего существования. Оно родилось в конце XVIII — начале XIX в., в период зарождения капитализма и подъема национальной буржуазии у славян, в среде наиболее передового в то время из славянских народов на Западе — чехов. Корни этой науки нашли питание в том широком национально-освободительном движении, которое переживали тогда все угнетенные народы габсбургской Австрии. Но когда вслед за австрийскими славянами на тот же путь национальноосвободительного движения, в своей основе имевшего одинаковые предпосылки, вступили и угнетенные славянские народы разлагавшейся феодальной Турции, славяноведение значительно расширило свои рамки: оно включило в круг своего изучения новый материал, который давали эти народы и их национально-освободительные устремления — в смысле национальной истории, языка, литературы, этнографии и фольклора.

 

Это была эпоха напряженной освободительной борьбы славянских народов на Западе и на Юге, — борьбы, перекинувшейся затем частично с Запада и на Восток, — за свое культурно-национальное и политическое самоопределение. Наиболее ранние успехи в этой борьбе выпали на долю сербского народа, значительно позже — на долю болгарского и только сто с лишком лет спустя — на долю славянских народов бывшей габсбургской монархии — поляков и чехов.

 

Тесно связанное в своих идеологических установках и в развитии своих материальных успехов с самого своего начала с национально-освободительным движением, по существу — буржуазным, славяноведение по своему материальному и идеологическому содержанию по всем своим отделам) представляло собою не что иное, как выражение в науке основного содержания именно этого движения. Содержание это у всех угнетенных народов, борющихся за свое культурно-национальное и политическое раскрепощение, определяется обычно требованиями, выставленными движением. Требования эти у разных народов различны, но в них чаще всего просвечивают разнообразные черты, характеризующие нацию вообще, —язык, территория и пр. В развитии национально-освободительного движения у славянских народов эти требования в общем были одинаковы и сводились к борьбе за национальный язык и школу, за земское самоуправление

 

5

 

 

и расширение парламентских прав, за национальную территорию и, наконец, за независимую национальную государственность.

 

Таким образом, представляя собою в эпоху подъема капитализма по комплексу своей проблематики известное идеологическое оформление национального движения, славяноведение, как наука, было в то время у славянских народов политическим, по существу, орудием в руках передовых элементов национальной буржуазии, что, в частности, было отмечено уже в 1855 г. Энгельсом в известной его статье «Германия и панславизм», где мы читаем следующее:

 

«... в Австрии, на глазах у Меттерниха, филология была использована панславистами для проповеди учения о славянском единстве и создании политической партии, очевидной целью которой было изменение положения всех национальностей в Австрии и превращение ее в великую славянскую империю». [1]

 

Начиная с трудов основоположника славянской филологии, чешского ученого Иосифа Добровского (1753—1829), эта наука на буржуазном Западе на разных этапах своего исторического развития носит на себе в более или менее резко выраженной форме печать именно этих национально-освободительных аспираций и в первую очередь служит их выразителем. Однако уже в капитальных трудах словинца Франца Миклошича (1813—1891), высоко оцененных в свое зремя Энгельсом в письме к Лассалю от 14 марта 1859 г., славянская филология в основном своем русле теснейшим образом смыкается с общеевропейским научным движением и превращается в один из участков общеевропейского научного фронта. Эти позиции закрепляет за нею своими классическими трудами талантливейший из учеников Миклошича и его преемник по кафедре славянской филологии в Венском университете — Ватрослав, или Огнеслав, он же Игнатий Викентьевич Ягич (1838—1923), бывший одно время профессором Одесского (1872—1874) и Петербургского (1880—1886) университетов и с 1881 г. вплоть до своей смерти (1923) действительным членом Петербургской Академии Наук.

 

Борьба за права родного языка, за национальное просвещение и политическое раскрепощение народов бывшего Чешского королевства, утратившего в 1620 г. после упорного и длительного сопротивления свою независимость и превращенного Габсбургами в австрийскую провинцию, составляла основное содержание национального движения в Чехии в начальный его период. Наука возрождающегося народа под руководством передовых тогда элементов подымавшейся национальной буржуазии шла вровень с разрешением боевых политических задач, стоявших перед чешским народом. Наука помогала этой борьбе, своими лозунгами, тематикой и своими конкретными достижениями. содействовала укреплению позиций борющегося народа. В трудах Добровского и Целой плеяды его выдающихся современников и ближайших преемников — словинца Бартоломея Копитара (1780—1844), словака Павла Шафарика (1795—1861), Юнгмана (1773—1847), поэта-романтика словака Коллара (1793—1852), Эрбена (1811—1870), Челаковского (1799—1852), Палацкого (1798—1876), словака Людевита Штура (1815—1856) и др.— впервые закладываются солидные научные основы исторического изучения чешского и других славянских языков, истории славянских литератур, чешской истории и славянских древностей, славянской этнографии. Иосиф Добровский, филолог по специальности, начиная с 1782 г. разрабатывает

 

 

1. К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. X, стр. 391.

 

6

 

 

ряд частных проблем из области древнечешской истории, чешской дипломатики и славянских древностей. Шафарик в 1837 г. выпускает первый том своего классического труда «Славянские древности» и в 1841—1842 гг. сжатый очерк «Славянской этнографии» с приложением к нему этнографической карты славянства. Ян Коллар с исключительным увлечением ученого и поэта-романтика отдается изучению славянских этнографических древностей. Паладкий, «отец чешской историографии» и вместе с тем крупный национальный политический деятель, посвящает себя, начиная с 1829 г., изучению древнечешского летописания и других источников древнечешской истории и в том же году выпускает в Праге свой труд—Stari letopisové češti od roku 1378 do 1527; в 1840—1846 гг. издает первые четыре тома исторических материалов — Archiv Český, продолжением которого явились затем еще два тома, изданные автором в 1862 г. В 1836—1874 гг. Паладкий выпускает, на немецком языке и в 1848—1876 гг. на чешском первые пять томов своего капитального труда по истории чешского народа (Dějiny národu Českého v Čechách a na Moravě, Geschichte Böhmens). Смерть автора прервала продолжение этого первого у чехов научного исторического труда, доведенного автором только до 1526 г.

 

Кроме того, Паладкий специально занимался изучением гуситского движения.

 

Одновременно с Палацким в области археографических изысканий работает знаменитый в свое время чешский поэт и историк Карл Яромир Эрбен, напечатавший в 1855 г. в Праге сборник дипломатический актов на латинском языке, относящихся к истории Богемии и Моравии за время с 600 по 1253 г., и целый ряд специальных работ, посвященных как истории Чехии, так, в частности, и истории города Праги. Эрбен занимался также и изучением древнерусской истории. Ему принадлежит, между прочим, перевод на чешский язык Несторовой летописи с критическими замечаниями и поправками к русскому тексту (1867); исследование «Слова о полку Игореве» и «Задонщины» (1870); объяснение и исправление некоторых темных и испорченных мест древнерусской летописи (1870). Кроме исторических трудов, Эрбену принадлежит крупная заслуга и как создателю чешской фольклористики. Основы истории материальной культуры у чехов были заложены Яном Эразмом Воцелем (1803—1871), его капитальными трудами, написанными на немецком языке,—Grundzüge der Böhmischen Altertumskunde (1845) и Archeologische Parallelen (1853—1854), а также на чешском языке — Pravěk země české (1866—1868), известном в русском издании под заглавием «Древнейшая бытовая история славян вообще и чехов в особенности» (Киев, 1875).

 

Так, в Чехии в первой половине XIX в., в обстановке напряженной борьбы чешского народа за свое национально-политическое раскрепощение были заложены первые основы научной историографии славян. На этих основах выросла у чехов и словаков довольно широкая современная историческая наука, имеющая своими представителями такого крупного специалиста в области изучения славянских древностей, как проф. Любор Нидерле, и рядом с ним специалиста по чешским древностям — д-ра Пич, автора вышедшего в 1899—1900 гг. двухтомного, богато иллюстрированного археологического труда — Cechy predhistorické, и целый ряд историков.

 

Наиболее заслуженными из них и пользующимися широкой известностью являются: проф. Ченек Зибрт, автор 5-томной библиографии

 

7

 

 

чешской истории (1900—1912), доведенной до 1679 г. и представляющей собою настольное пособие для всякого, занимающегося историей Чехии; историк славянского права Карель Кадлец, оставивший ценный труд по истории задруги у славян—Rodinný nedil čili zádruha v pravu slovanském 1898 г.; проф. Константин Иречек (1854—1918), выдающийся историк балканских славян; Герменегильд Иречек (1872—1909), историк славянского права; проф. Зденек Неедлы, автор огромного количества трудов по всеобщей истории музыки, по народной музыке и, в частности, по музыке гуситской эпохи у чехов, 4-томной монографии, посвященной Массарику, представляющей собою капитальное исследование по истории чешского народа за последнее столетие, и 3-томного труда, посвященного В. И. Ленину; Вацлав Томек, автор 12-томного труда, посвященного истории г. Праги (1855—1901); проф. Камил Крофта, бывший министром иностранных дел в правительстве Бенеша, специально занимавшийся историей Гуситских войн и крестьянства в Чехии и Моравии; В. Новотны, написавший 2-томный труд по истории Чехии (1911—1913) и специальную 2-томную монографию, посвященную жизни и деятельности Яна Гуса (1920—1921); историк Пекарж, издавший в 1930 г. 4-томный труд, посвященный исследованию Жижки и его эпохи. Историю чешских братьев изучали: Гиндели (1850 г., 2 тома); Ярослав Голл (1878) и его ученик проф. Ярослав Бидло (ум. в 1938 г.), посвятивший этой теме 3-томную монографию (1903—1909); историк Антоний Резек (1853—1909), напечатавший в 1888—1893 -гг. 3-томную историю Чехии и Моравии в новое время; вместе с Ярославом Голшем он основал чешский исторический журнал Časopis český Historický и был его первым редактором; с 1918 г. этот журнал редактирует Пекарж. Чешское средневековье изучают историки: Ф. Гыбль, В. Урбанек, В. Халоупецки, Иосиф Шуста. Иосиф Шимак занимается изучением истории Чехии XVIII и XIX вв. Историк Зденек Тоболка напечатал в 1898 г. исследование на тему Počátky konstitučniho života v Čechách. Широкой популярностью у чехов пользуются сочинение Тадра Фердинанда (1844—1910)—Kulturni Styky Čech s cizinou až do válek husitských (1897) и др.

 

Из южных славян ранее других оказались в сфере влияния капитализма хорваты и сербы: хорваты издавна входили в состав Австрийской монархии; сербы с XV—XVII вв. составляли частично население южных придунайских провинций Австрии — Срем, Бачка, Банат, где раньше, чем на полуострове, поднимается национальная буржуазия, уже со второй половины XVIII в. вступающая на путь борьбы за культурно-национальное самоопределение, направленное как против великодержавного, националистического угнетения сербского народа со стороны немецкой буржуазии, так и против угнетения своих соотечественников на полуострове со стороны разлагавшегося турецкого феодализма.

 

В 1768 г. австрийский серб Иван Раич (1726—1801), уроженец г. Карловцы, по образованию — богослов русской школы, по настроению — поэт, по основной специальности — историк, закончил свой труд в четырех частях: «История разных славянских народов, наипаче болгар, хорватов и сербов, из тьмы забвения изятая и во свет исторический произведенная». Первые три части этого труда появились в печати в 1794 г.; последняя, четвертая, — в 1795 г. В том же году исторический труд Раича начал печататься вторым изданием в Петербурге, но по распоряжению царской цензуры дальнейшее печатание его было приостановлено.

 

8

 

 

Поставив своей задачей — «сербский народ по достоянию и приличию пером описав, вкратце прославите и из тмы забвения во свет исторический привести» и руководствуясь чувством любви к угнетенному родному народу, автор возвеличивает его историческое прошлое и пишет патриотический панегирик, жертвуя интересами исторической критики и полноты изложения исторических событий и фактов. История служит Раичу мощным орудием в деле разрешения первоочередных, животрепещущих задач, стоявших тогда перед сербским народом, и наука под пером Раича с честью выполняет свою великую миссию, оставаясь у сербов вплоть до второй половины XIX в. главным источником и вдохновителем национально-освободительного движения и вооруженной борьбы за национально-политическое раскрепощение. Этим же задачам служила тогда у сербов и художественная литература вроде, например, знаменитой аллегорической исторической поэмы того же Раича «Бой змая со орлови» 1791 г., посвященной войне России и Австрии (орлы) с Турцией (змей), или широко известной в свое время поэмы Захария Орфелина (1726—1785) «Плач Сербии, ея же сыны в различные государства рассеялися» 1761 г., и его же литературного сборника «Славяносербский магазин, то есть: собрание разных сочинений и переводов, к пользе и увеселению служащих» (1768). Отметим кстати, что этому же автору принадлежит 2-томный исторический труд, посвященный Петру I (1772); автор дает восторженную характеристику этого «несравненного героя» и, широко используя доступную ему русскую литературу, вносит в свой труд и оригинальный, добытый на месте материал по истории сношений Сербии с Россией при Петре. В 1774 г. этот труд Орфелина был перепечатан в Петербурге русским историком Щербатовым.

 

Несколько раньше Раича, в 1754 г., сербский историк, черногорец Василий Петрович (1709—1766) напечатал в Москве исторический труд под заглавием «История о Черной горе», имевший в виду главным образом агитационно-политические цели: привлечь внимание русских правительственных кругов к Черногории и содействовать укреплению русско-черногорских связей. В научном отношении труд Петровича очень слаб и не сыграл никакой роли в развитии исторической науки у сербов. Несколько удачнее в научном отношении был исторический труд, вышедший в 1765 г. в Венеции под Заглавием «Краткое введение в историю происхождения славяно-сербского народа, бывших в оном владетелев, царев, деспотов или владетельных Князев сербских, до времене Георгия Бранковича, последнего деспота сербского». Автор — Павел Джулинац, состоявший на русской дипломатической службе в Вене и Неаполе. Труд Джулинаца, так же как и труды названных выше сербских историков, это — типичное произведение эпохи Возрождения, проникнутое патриотическим настроением и имеющее своей задачей поднять национально-политическое сознание в массах сербского народа в целях освобождения его от «ига варварского». Те же национально-патриотические традиции продолжают господствовать в сербской историографии и в трудах более поздних историков вплоть до 20-х годов XIX в. — у Ивана Мушкатировича (1743—1809), Димитрия Давидовича (1789—1883) и Магарашевича (1793—1830).

 

С начала XIX в. в сербскую народную жизнь широкой волной вливается через посредство, в первую очередь, австрийских сербов романтическое движение с Запада, то самое движение, которое в аналогичной обстановке национально-освободительного движения переживал

 

9

 

 

в это время и чешский народ. Труды и идеи Иосифа Добровского, Копитара, Шафарика, Яна Коллара, Людевита Штура проникают за Дунай к балканским сербам и находят здесь горячий отклик. Труды Добровского становятся известными в Сербии в переводах на сербский язык и впервые вносят в сербскую жизнь идею славянского культурного единства и политической солидарности. Словинец Бартоломей Копитар оказывает непосредственное воздействие на знаменитого реформатора сербского литературного языка, лексикографа, фольклориста и историка Бука Караджича (1787—1864) и знакомит с его сборниками произведений сербской народной поэзии Якова Гримма и Гёте. Ян Коллар, питавший исключительные симпатии к сербскому народу, сербской поэзии и сербскому языку, поражает сербов своим славянофильским энтузиазмом, внушает им веру в народные силы. Шафарик, работая с 1813 г. среди австрийских сербов в качестве профессора сербской гимназии в Новом Саде, усердно работает над изучением сербского исторического прошлого и первый закладывает основы научного изучения сербских исторических документов и сербского языка. Пламенный патриот и талантливый агитатор, словак Людевит Штур, профессор  лицея в г. Братиславе (б. Прессбург), постоянно преследуемый мадьярской полицией за свой словацкий патриотизм и славянофильскую агитацию и отставленный, в конце концов, от преподавательской деятельности, активный член венгерского сейма в бурные 1847—1848 годы, где он мужественно борется за политические права родного народа, объявляется венгерским правительством вне закона, вынужденно эмигрирует за границу, — он оказывает непосредственное революционное влияние на стекающуюся к нему со всех концов сербскую и славянскую молодежь, заражая ее своим славянофильским патриотизмом и воодушевлением. Под влиянием агитации Штура вырастает новое поколение сербской демократической молодежи — «Омладина», занимающей в политической и культурной жизни сербского народа роль революционного авангарда.

 

В 1866 г. сербская «Омладина» организуется в «Объединенный союз сербской молодежи» (Уједињена Омладина Српска), охватывающий собою широкие круги молодой сербской демократической общественности. «Омладинцы» — поклонники Гарибальди и Мадзини и их национально-республиканских устремлений, а также республиканского движения во Франции и Испании. Они антиклерикалы и антимонархисты, стоят на принципах федеральной Австро-Венгрии и федерального союза балканских государств и ведут борьбу с сербскими реакционными правительствами, а в 1868 г. являются главными вдохновителями убийства князя Михаила. Охватывая, однако, в своем составе разнородные идеологические элементы, начиная от либералов и кончая революционными демократами в духе русского утопического социализма 60-х годов, они сходят, в конце концов, со сцены, не сыграв какой-либо существенной революционной роли.

 

60-е годы в Европе были бурной эпохой борьбы угнетенных народов за национально-государственное объединение: объединение Италии в 1859—1870 гг.; объединение Германии в 1866—1871 гг.; польское восстание в 1863 г.; греческое восстание на Крите в 1866 г.; ряд восстаний в Сербии, начиная с 1861 г., и окончательное освобождение сербских городов от последних турецких гарнизонов в 1867 г.; нарастание, революционной волны в Болгарии и крестьянской революции в России и пр. и пр.

 

В этом международном политическом окружении и в напряженной

 

10

 

 

политической обстановке внутри страны в сербской науке и в художественной литературе вырастает широкое национально-романтическое движение, нередко граничившее в отдельных случаях с уродливым реакционным национал-шовинизмом и исходившее в своих идеологических установках из решительного отрицания «прогнившего Запада» и идеализации национального исторического прошлого, бытового уклада, языка, поэзии и самого носителя всех этих непревзойденных богатств — сербского народа. Национальная романтика захватывает все круги сербской общественности и распространяется на все стороны жизни сербского народа: горожане начинают одеваться в крестьянские костюмы; из речевого обращения изгоняется европейское вы и заменяется народным ты; церковные календарные имена заменяются национальными: все Тимофеи превращаются в Богобоев, Федоры — в Богданов, Георгии — в Джуро; во множестве появляются Стояны, Станое и Светозары, Миланы и Милицы, Богомиры и Боголюбы — вплоть до того, что почтенный немецкий бюргер Фридрих Готлиб Клопшток превращается у сербов в Любомира Боголюба Клопштока. В то же время в моду у сербской интеллигенции входят народные танцы и народные мелодии. Вместе с тем либеральное омладинское движение вносит известный вклад и в культурную жизнь v сербского народа, — в частности, у сербов впервые появляется серьезная буржуазная пресса (газеты «Застава» Светозара Милетича с 1886 г. и «Сербия» Любомира Кралевича с 1867 по 1870 г. — оба политические органы «Объединенной сербской омладины»), а также литературные и научные журналы («Даница» с 1860 по 1872 г., «Явор» с 1862 по 1863 г., «Матица» с 1866 по 1870 г., «Млада Србадија» с 1870 по 1872 г. и др.), где значительное место уделяется истории.

 

В этой обстановке у сербов вырастает обширная, разнообразная и плодотворная деятельность великого народного ученого, самоучки Вука Стефановича Караджича (1787—1864), как знаменитого фольклориста и этнографа, как преобразователя литературного языка и создателя новой орфографии, как автора первого словаря сербского языка и как историка. В области истории ему принадлежит ряд ценных трудов по истории политического современья, начиная с 1791 г., в котором он или сам принимал активное участие, или был его живым свидетелем. Таковы его: «История народа нашего в Сербии за время правления Карагеоргиевича, с 1804 по 1814 г.»; «Милош Обренювич, князь Сербии, или материал по сербской истории нашего времени» (1828). На основании последнего труда Караджича немецкий историк Ранке, как известно, написал свое сочинение, посвященное истории сербской революции— Die serbische Revolution aus serbischen Papieren und Mitteilungen (1828), о котором другой немецкий историк, Нибур, отозвался как о самом выдающемся историческом труде на немецком языке. На основании материалов, доставленных тем же Караджичем, Ранке написал и второй исторический труд—Serbien und die Türken im neunzehnten Jahrhundert (Лейпциг, 1879). Сам Вук Караджич не был, однако, историком в подлинном смысле этого слова и никогда в этом отношении не переоценивал свои заслуги, но он был добросовестным историком-мемуаристом и в своих исторических трудах оставил материалы исключительной исторической ценности.

 

В недрах сербской «Омладины» впервые вырастает у сербов и социалистическое движение, первыми пионерами которого здесь являются Светозар Маркович (1846—1875) и

 

11

 

 

«брат бугарин» Любен Каравелов (1837—1879)—оба воспитанники русских университетов 60-х годов, первый — Петербургского, второй — Московского, и оба же пламенные приверженцы и энтузиасты идей Чернышевского, Добролюбова и Писарева. На деятельности Светозара Марковича и Любена Каравелова в 70-х годах на смену омладинского либерализма, романтики и метафизики у сербов вырастает новое широкое социалистическое движение, отразившееся в литературе — в форме реалистического направления, в науке — увлечения естествознанием (Бюхнер, Карл Фохт, Молешот, Дарвин, Геккель) и материализмом. Все это находит себе соответственное отражение и в исторических трудах, в которых «непреодолимое стремление к истине» вытесняет господствовавший здесь до сих пор националистический патриотизм. Первым создателем буржуазной исторической науки у сербов в этом именно духе явился Иларион Руварц (1832—1905), разрушивший своими трудами немало патриотических алтарей, воздвигнутых историками-романтиками, и разбивший не одну из их исторических иллюзий. Рядом с Руворцем работают в том же направлении Л. Ковачевич, Ст. Новакович, Л. Иованович и др. На исторических трудах Руварца, начиная еще со школьной скамьи, вырос и наиболее крупный из современных сербских историков, специалист по сербско-византийским отношениям, на средневековой истории Сербии и хороший знаток исторического документа, Станое Станоевич (1874— 1938). Высшее историческое образование Станоевич получил в Венском университете у знаменитого филолога Ватрослава Ягича (1838—1923) и крупнейшего из историков балканского славянства, Константина Иречека (1854—1918). В славянской историографии последнему принадлежат исключительные заслуги в деле создания у болгар и сербов исторической науки.

 

Основоположником исторической науки у хорватов явился Иван Кукулевич Сакцинский (1816—1889), много поработавший как в области издания исторических документов Arkiv za povestnicti jugoslavenska, Zagreb (1851—1875), так и в области монографического изучения различных эпох истории сербского народа. С основанием в 1861—1867 гг. в Загребе Югославянской Академии Наук, которая становится центром изучения истории хорватского народа, благодаря трудам выдающегося историка и одновременно крупного национального политического деятеля, создателя и многолетнего председателя Академии Наук, а также и основателя хорватского университета в Загребе, проф. Франца Рачкого (1828—1894), историческая наука у хорватов становится на прочные рельсы и плодотворно развивается. Рачкому принадлежит ряд выдающихся трудов по истории народов Хорватии, Боснии, Далмации и Сербии XI—XIV вв., причем основным предметом его исследований являются внутренние политические движения у этих народов и их борьба за национально-государственную независимость. К этой группе трудов Рачкого относится и одно из основных исследований вообще по данному вопросу — «Богомилы и Патарены» (1869—1870), не утратившее своего значения и до сих пор. Рачкий был и превосходным издателем памятников и исторических документов; таковы его знаменитые Monumenta Slavorum meridionalium или вышедший в 1877 г. в Загребе сборник Documenta historiae chroaticae pericdum antiquam illustrantia. Рачкий был также хорошим знатоком русской истории и русской литературы.

 

Ближайшим преемникам Рачкого на посту председателя Югославянской

 

12

 

 

Академии Наук явился хорватский историк, проф. Таде Смичиклас (1843—1914), автор 2-томной «Хорватской истории» (1879—1882), пользовавшейся в свое время у хорватов широкой популярностью, а также сборника исторических документов Codex diplomaticus.

 

Из современных историков у хорватов известны: Векослав Клаич (Povjest Hrvata; вышло пока, насколько нам известно, 5 томов), Рудольф Хорват, автор ряда исторических монографий и 2-томной «Хорватской истории» (Povjest Hrvatska, I т., 1904 г.), и Фердо Шишич, выпустивший в 1925 г. в Загребе I том капитального труда — Hrvatska Povjest.

 

Особое место среди хорватских ученых-историков по своей специальности и по широте научных интересов занимает историк славянского права Балтазар Богишич (1840—1908), занимавший в 1870—1890 гг. кафедру истории славянских законодательств в Одесском университете. Это был крупный знаток славянского обычного права, владевший огромным в этой области архивным и этнографическим материалом и оставивший ряд ценных работ по своей специальности на хорватском, русском, французском и немецком языках, вроде, например, Pravni običaji u Slavena (Загреб, 1867); Zakoni u južnich Slavena (Загреб, 1871); Zbornik sadašnjich pravnieh običaja u južnich Slavena (Загреб, 1874); Fontes pertinentes ad historiam juris SlavorumMeridionalium; «О научной разработке история славянского права» (СПб., 1870): Apeiçu des travaux sur le droit coutumier eń Russie (P., 1879) и др.

 

Позже других славянских народов на арену культурно-исторической жизни выступил болгарский народ. Это обстояте;й>етво тесно связано с исключительно тяжелыми условиями политического существования болгарского народа в течение пяти веков, начиная с XIV в., в обстановке двойного чуженационального угнетения: по линии культурной жизни — со стороны греческого фанариотского духовенства, по хозяйственно-политической — со стороны объединенных сил турецкой националистической бюрократии и феодалов-помещиков. Развитее капитализма и зарождение национальной буржуазии в конце XVIII и начале XIX в. вызвали в болгарском народе широкое национально-освободительное движение, которое в начальный период вылилось в форму борьбы за культурно-национальное самоопределение, за права родного языка и национальную школу, а затем, начиная с 60-х годов, за национально-политическое отделение и независимую национальную государственность. Борьба эта закончилась всенародным; восстанием 1876 г. (так называемое Апрельское восстание) и освобождением Болгарии в 1878 г. Национально-освободительными устремлениями передовых элементов болгарского народа была заполнена вся его культурная жизнь вплоть до освобождения. Эти же устремления наложили свою печать и на историческую науку у болгар, впервые получившую свое начало именно в эпоху великой народной борьбы и игравшую на первых порах прежде всего роль агитационной трибуны. Такова знаменитая в истории болгарской культуры и общественности «История славено-болгарская» 1762 г. Паисия Хилендарского. Написанная на основе старых рукописных источников, которые автору удалось разыскать в Хилендарском и Зографском монастырях на Афоне, а также на основе известных исторических трудов Мавро Орбини и кардинала Барония в русских переводах — «Книга историография початия имене, славы и расширения народа славянского» (СПб., 1722) и «Деяния церковная и гражданская»

 

13

 

 

(Μ., 1719) — она проникнута пламенным патриотическим воодушевлением и любовью к угнетенному родному народу и направлена к тому, чтобы разбудить политическое сознание народа и вызвать его на борьбу за свое культурно-национальное и политическое освобождение. В «Истории» Паисия впервые были сформулированы основные лозунги национально-освободительного движения, и в этом смысле она сыграла в свое время крупную агитационно-политическую роль, а вместе с тем и роль первого источника для изучения исторического национального прошлого. Труд Паисия пользовался широкой популярностью в среде болгарских читателей вплоть до 1845 г., о чем говорят, между прочим, сорок дошедших до нас ее списков и переделок, но со стороны фактической она сейчас не представляет никакого научного интереса, как и «История во кратце о болгарском народе славенском» 1792 г. ближайшего преемника Паисия, иеросхимонаха Спиридона и ряд других аналогичных исторических опытов, в том числе и «История българска» Гавриила Кръстевича (Цареград, 1869). Несколько более удовлетворительным в этом смысле было исследование Георгия Савы Стойкова-Раковского, посвященное Асеню I и его сыну Асеню II и напечатанное в Белграде в 1860 г.

 

Первые основы подлинно научной истории были заложены в Болгарии только во второй половине XIX в. Марином Ст. Дриновым (1838—1906), который по своим трудам в одинаковой мере принадлежал как болгарской, так и русской науке и долгое время был профессором Харьковского университета. Его труды по вопросам происхождения болгарского народа и его древнейшей истории, по истории болгарско-византийских отношений в X в., по истории болгарской церкви и пр., изданные в трех томах в 1909—1915 гг. в Софии под редакцией проф. В. Н. Златарского, по историческим фактам и критике источников не утратили своего научного значения вплоть до настоящего дня.

 

Исключительные заслуги в деле разработки болгарской истории, на ряду с проф. М. С. Дриновым, принадлежат чешскому историку Константину Иречеку (1854—1918), который до сих пор остается первым в рядах крупнейших знатоков истории народов Балканского полуострова и непревзойденным по количеству научных трудов, посвященных этой области исторического знания. Ему принадлежит первый научный опыт систематического изложения истории болгар, изданный в 1876 г. на чешском и немецком языках — Dějiny naroda bulgarského, то же Geschichte der Bulgaren. Два года спустя после выхода в свет этого труда, он был издан в Одессе в 1878 г. в русском переводе под редакцией Ф. К. Бруна и В. П. Палаузова. В 1886 г. он же вышел в болгарском переводе Райнова и Бояджиева (Тырвово); в 1889 г. в венгерском переводе Р. Майера; недавно вышло новое болгарское издание в переводе под редакцией проф. В. Н. Златарского. Кроме названного труда, Иречеку принадлежит ряд и других капитальных работ по болгароведению, в том числе: Die Heerstrasse von Belgrad nach Constantinopel und die Balkanpässe (1877); Cesty po Bulgarsku (1888) (то же в болгарском переводе Аргирова. Пловдив, 1899); Das fürstenthum Bulgarien (Прага, Вена и Лейпциг, 1891); (то же в болгарском переводе Екатерины Каравеловой, 1899); Beiträge zur antiken Geographie und Epigraphik von Bulgarien und Rumelisn (1881);

 

14

 

 

«Стари пътешествия по България от XIV—XVIII в.» (1882—1884); Ethnographische Veränderungen in Bulgarien seit d. Errichtung d. Fürstenthums (1890) и др.

 

Трудами: M. С. Дринова и К. Иречека были заложены прочные основы исторической науки в Болгарии, тесно связанной в своих успехах с исторической наукой в России (Дринов) и на Западе (К. Иречек).

 

На этой основе создалась обширная и плодотворная научная деятельность профессора Софийского университета, питомца Петербургского университета, В. Н. Златарского (1866—1935), крупного специалиста в области болгарского средневековья, автора огромного количества работ по болгарской истории, археологии, исторической географии, нумизматике и другим отделам исторического знания. Капитальным трудом проф. В. Н. Златарского является его «История на Българската держава прѣз срѣднитѣ вѣкове» в четырех томах, из которых при жизни автору удалось выпустить только первые два (т. I, ч. 1-ая, 1918; ч. 2-я, 1927; т. II, 1934; т. III подготовлен к печати). Блестящий знаток источников, прекрасно вооруженный методом филологической критики, проф. В. Н. Злятарский дал в этом труде, обнимающем в общем XXXVI + 1943 страницы in 8°, огромный, критически проверенный и мастерски препарированный филологической критикой материал, но дальше этого он не пошел, не сумел преодолеть метафизику и эмпиризм и дать более углубленный анализ развертывающихся перед глазами зрителя, как в калейдоскопе, исторических событий.

 

На ряду с проф.. В. Н. Златарским плодотворно работал в области болгарской истории, в настоящее время тоже уже покойный, Георгий Баласчев. Его перу принадлежит ряд ценных работ, в том числе известное исследование «Климент, епископ словенски» (С., 1898); небольшой, но единственный, пожалуй, в болгарской литературе труд, посвященный исследованию материальной культуры староболгарского ханства, — «Бѣлѣжки върху веществената култура на старобългарското ханство» (С., 1902), и целый ряд более мелких специальных исследований, посвященных болгарским историческим древностям и отдельным проблемам истории Болгарии в средние века и в новое время. С 1909 по 1914 г. Баласчев редактировал исторический журнал «Минало», в котором напечатал несколько и своих работ.

 

Преемником .проф. В. Н. Златарского по кафедре болгарской истории в Софийском университете является сейчас д-р Π. Ников, плодотворно работающий в области истории так называемого Второго болгарского царства (1186—1393), эпохи турецкого владычества в Болгарии и болгарского Возрождения. Крупным знатоком древнеболгарских исторических текстов, неутомимым собирателем и издателем их, так же как и крупным знатоком болгарских древностей вообще, является проф. Йордан Иванов, автор капитального сборника «Български старини из Македония» (2-е дополн. изд., София, 1931, VII + 671) и целого ряда аналогичных же изданий, в том числе и открытого им оригинала «Истории славеноболгарской» Паисия (С., 1914).

 

Рано умерший молодой болгарский историк Н. Ив. Милев напечатал, между прочим, интересное исследование, посвященное католической пропаганде в Болгарии в XVII в. (С., 1914). Усердно продолжает разрабатывать частные проблемы внутренней исторической жизни болгарского народа Ю. Трифонов. Полезное общедоступное пособие по истории Болгарии дал Никола Станев в двух своих книгах: «България под иго, възраждание и освобождение. 1393—1878» (С., 1928)

 

15

 

 

и «История на нова Болгария. 1878—1928» (С., 1929). В этом, же роде и вышедшая в 1916 г. в Софии книга Д. Мишева «България в миналото (Страници из българската културна история)».

 

Вопросам этногенеза болгарского народа и его древнейшим историческим судьбам посвящены исследования д-ра Ганчо Ценова: 1) Die Abstammung der Bulgaren und die Urheimat der Slaven. Berlin u. Leipzig (1930); 2) Geschichte der Bulgaren und der anderen Südslaven, (1935); 3) «Праотечество и праезикът на българите» (С., 1907) и др.

 

В области хозяйственной истории Болгарии работал рано умерший Ив. Сакъзов, оставивший в этой области большой труд — Bulgarische Wirtschaftsgechichte (1929). В области истории болгарского права работал проф. С. С. Бобчев — «История на старобългарското право» (С., 1910), «Българската челядна задруга» (С., 1907) и др. и продолжают работать его младшие современники — Η. П. Благоев, Вл. Алексиев.

 

В области болгарской археологии и истории Болгарии в античную эпоху плодотворно работают выдающиеся болгарские ученые: К. Шкорпил и проф. Г. Ив. Кадаров; последнему принадлежат также ценные труды по фракийским древностям. Крупным исследователем: в области болгарской нумизматики был Н. А. Мушмов, оставивший целый ряд весьма ценных трудов по своей специальности.

 

В области болгарско-византийских, болгарско-венгерских и болгарско-румынских отношений работает проф. П. Мутафчиев — Der Bysanthismus im mittelalterlichen Bulgarien (1929); Bulgares et Roumains dans l’histoire des pays danubiens (1932); Византийски ткстове (1934), «Българи и румъни в историята на дунавските земи» (С., 1927) и др.

 

В области болгарской военной истории работает Н. Р. Миклюзов. Изучением турецких текстов, относящихся к истории Болгарии XV—XIX вв., занимаются Д. Ихчиев, Д. Гаджанов и В. Тодоров-Хиндалов. По новейшей болгарской истории известны работы: С. Радева — «Строителитѣ на съврѣменна България» (С., 1911), К.Д. Списаревского (Spissarevski) — La Bulgarie au travail (1930), Велко T. Велчева — «Страници от новата ни политическа история» (С., 1924) и др. Истории восточной Румелии посвящена специальная книга Мих. Ив. Маджарова — «Източна Румелия» (С., 1925).

 

Истории болгарской буржуазно-демократической революции 70-х годов XIX в. посвятил несколько капитальных работ Д. Т. Страшимиров: «История на Априлското възстание» (1907), «Комитетско десетилетие (епоха на комитите, 1866—1876)» (С., 1930), «Васил Левски», т I. (С., 1929) и др.

 

Историческая наука в Польше, так же как и в Чехии и России, своими истоками уходит в далекое средневековье. Она открывается летописцами и авторами исторических хроник: Мартин Галл, Викентий Кадлубек, Богухвал — XII—XIII вв.; Ян Длугош, Матвей из Мехова — XV в.; Мартин Бельский, М. Стрыйковский, Станислав Сарницкий, Мартин Кромер — XVI в. и др. Последнему принадлежит создание так называемой «сарматской» теории славянской прародины и происхождения славян, направленной против «вандальской» теории немецкого историка Альберта Кранца XVI в., отождествлявшей славян с германцами-вандалами. Последняя теория пользовалась широкой популярностью в немецкой науке XVI, XVII и XVIII вв.

 

16

 

 

Идеи Кромера получили широкое распространение не только в Польше, но и в Чехии и в России, где в XVIII в. они нашли себе отзвук в целом ряде исторических трудов, в том числе и в «Древней русской истории» М. В. Ломоносова (1766).

 

Первым создателем научной истории у поляков был Адам Станислав Нарушевич (1733—1796). Его «История польского народа» (Historya narodu polskiego) вышла первым изданием в Варшаве в 1780—1786 гг. (последнее, 4-е изд. вышло в 1859—1860 гг.) и в идеологическом отношении стояла в тесной связи с пережитыми в то время шляхетскою Польшей событиями, которые привели ее к первому разделу 1772 г. В своих исторических трудах Нарушевич с группой своих преемников и последователей — Тадеуш Чацкий, Ян Альбертранди, Осолинский, Бандтке, Бентковский, Суровецкий, Потоцкий, Чарноцкий, Немцевич, Квятковский, Краевский и др. — выступает в роли идеолога самодержавной королевской власти, в укреплении которой против ограничительных посягательств на нее со стороны аристократии и шляхты он видит единственное средство спасения Польши.

 

Польша, пережив три раздела — 1772, 1793 и 1795 гг., прекратила свое независимое политическое существование, но с этого же момента в передовых кругах ее общественности вырастает новое широкое национально-освободительное движение, которое и здесь выявляется в тех же формах, какие уже известны нам из истории общественного движения у других славян. В 1800 г. в Варшаве организуется «Общество распространения элементарных знаний», создаются литературные кружки и пр. В 1817 г. среди студентов Виленского университета, ставшего в то время центром национально-освободительного движения в Польше, организуется «Союз филоматов» (любителей науки), среди инициаторов которого — Адам Мицкевич; в 1820 г. там же создаются подпольные студенческие организации — «Общество лучистых» и «Общество филаретов», душою которых был знаменитый польский историк, республиканец Иоаким Лелевель (1786—1861). В польской литературе это движение нашло свое выражение в романтизме, блестящими представителями которого здесь явились: Казимир Бродзинский (1791—1835), Антон Мальческий (1793—1826), Богдан Залеский (1802—1886), Северин Рощинский (1801—1876) и др. Польская романтика дала, наконец, и поэзию Адама Мицкевича (1798—1855) с его славянофильством и мессианизмом. Романтизм наложил свою печать и на исторические труды Лелевеля — Dzieje Polski (1829) и Uwagi nad dziejami Polski i ludu jej (1844). «История Польши» Лелевеля выдержала 14 изданий; последнее вышло в 1863 г.

 

Лелевель принадлежал к числу талантливейших польских историков-демократов; своими трудами он произвел переворот в польской исторической науке, сосредоточив основное внимание исторического исследования, — в противоположность школе Нарушевича, интересовавшейся исключительно политической историей, — на проблемах социального быта и социальных отношений. Основную идею польского -исторического процесса Лелевель видел в борьбе за демократизм, своими успехами определявший периоды политических успехов Польши, а своими поражениями — периоды ее упадка и гибели. Полное торжество демократизма Лелевель видел в славянском общинном строе. Историческая концепция Лелевеля нашла себе в Польше широкий круг сторонников и последователей (Андрей Морачевский, Генрих Шмитт, Казимир Яроховский, Юлиан Бартошевич и др.),

 

17

 

 

труды которых в целом образуют «лелевелевскую школу», господствовавшую в польской историографий вплоть до начала 60-х годов, когда, в связи с нажимом политической реакции, польская историческая наука решительно отказывается от каких бы то ни было попыток синтетического построения и переходит на позиции оголенного эмпиризма. Во главе этого нового направления стоят историки-монархисты: Иосиф Шуйский (Dzieje Polski, 1862—1866), Валерьян Калинкa (Ostatnie lata panowania Stanislawa, Augusta, 1868), Войцеховский, Пекосинский и Кс. Лиске, основоположники так называемой «краковской школы». С этого же времени в Польше развертывается и широкое научно-критическое издательство исторических и юридических источников, документов и текстов, вроде, например, начатого в 1864 г. Белевским и продолженного (начиная с III т.) в 1879 г. Краковской Академией Наук издания Monumenta Poloniae historica (тт. I—VI, 1864—1893) или начатого в 1857 г. Гельцелем и продолженного, начиная с 1870 г., тою же Академией Наук издания Starodawne prawa polskiego pomniki и т. п.

 

В связи с этим движением в Польше со второй половины XIX в. вырастает довольно обширная монографическая литература (Карл Шайноха, Смолька, Бобржиньский, Шуйский, Войцеховский, Я. К. Кохаковский, Прохаска, Павиньский, Кубаля, Чермак, А. Валевский, Яроховский, Т. Корзон, С. Аскенази, Адриан Кшижановский, Ст. Кутшеба, Вл. Смоленьский, Я. Крашевский, Осв. Бальцер, Мих. Хилиньский и др.), но почти замирает более широкое, обобщающего характера научно-исследовательское творчество в области общей истории Польши, в связи с чем стоит появление в 1897 г. труда краковского профессора Анат. Левицкого Zarys historyi polskyeji поставившего своей задачей дать сводку результатов, добытых монографическими исследованиями, и тем самым восполнить чувствительный пробел в польской исторической науке, выражающийся в отсутствии новейших трудов общего характерапо истории Польши. Ценными библиографическими пособиями по польской историографии могут служить: 1) десятитомный труд Эстрейхера — Bibliografia polska XIX stolecia (Estreicher) (1878—1885) и двухтомный труд Finkel—Bibliografia historyi polskiej (1891; 1895—1896).

 

II

 

Приведенный выше сжатый очерк истории изучения славян далеко не исчерпывает, конечно, предмета. Автор имел в виду остановиться лишь на основных течениях исторической мысли у отдельных славянских народов и назвать лишь некоторые имена историков, наиболее известных своими трудами или сыгравших у себя на родине более или менее значительную роль в развитии исторической науки.

 

Тем не менее и этот сжатый очерк говорит о том, что историческая наука у славян возникла давно и имеет ряд значительных достижений и что в целом она сделала довольно солидный вклад в мировую сокровищницу знания. Ряд историков пользуется мировой известностью.

 

Игнорировать историю славян, которые по крайней мере с VI в., — а в действительности, вероятно, значительно раньше, — составили основное ядро населения Центральной Европы, сплошной массой заселяя территорию от Балтийского побережья между Вислой и Эльбой на севере и спускаясь вниз на западе по линии Киль—Гамбург—Магдебург—Галле—Мерзебург—Иена (бассейн рек Эльбы и Заалы) и отсюда вниз, к Дунаю (между Регенсбургом и Донаувортом) и

 

18

 

 

к Адриатическому заливу, и занимая далее весь Балканский полуостров вплоть до границ Албании, Солуня и Константинополя,— нельзя. История славян органически переплетается с историей народов Запада и входит в нее с древнейших времен и вплоть до настоящего дня. Славянские народы являются одним из крупнейших действенных факторов в области международных отношений, а после Великой Октябрьской социалистической революции вместе с восточными славянами выступают в качестве главнейшего, решающего фактора в исторических судьбах человечества. Славяне и Византия, начиная с VI в. н. э.; славяне и немцы, начиная с VII в.; славяне и реформация, начиная с X в. (богомилы, катары, альбигойцы, вальденцы, моравские братья и пр. и пр.); славяне и псы-рыцари, которым русский народ под предводительством Александра Невского дал сокрушительный отпор на льду Чудского озера 5 апреля 1242 г., а на широковещательную попытку римского папы вмешаться в русские дела дал ему в 1248 г. по рукам, ответив коротко и ясно: «си вся сведаем добре, а от вас учения не принимаем».

 

Несколько раньше этого, в 1205—1207 гг., другая банда крестоносцев, занявшая во главе с императором Балдуином Фракию и Македонию, получила такой же урок от болгарского народа, который, под предводительством Ивана Калояна, сумел не только разгромить и перебить почти всех бандитов-рыцарей, но взять в плен и их императора (14 апреля 1205 г.). Затем такая же участь постигла и преемника Балдуина, его брата Генриха Фландрского, с тою лишь разницей, что Балдуин погиб в одной из башен Тырнова, а Генриху удалось с большим трудом бежать и спастись в Константинополе. Попавший же в плен к болгарам властитель Солуня, Фессалии и Македонии, один из крупнейших вождей крестоносцев, граф Монферратский поплатился головою. Впоследствии, в целях самосохранения, гордый и «славный» рыцарь, император Генрих, по совету своих баронов, принужден был вступить в брак с дочерью «варвара», болгарского царя Бориса, Марией. В печальных судьбах кратковременно существовавшей на полуострове разбойничьей Латинской империи решающая роль принадлежала славянам; им же на северо-востоке принадлежала решающая роль и в судьбах рыцарей Тевтонского ордена, из истории которого нельзя вычеркнуть Грюнвальда, где 15 июня 1410 г. объединенные силы поляков, чехов, литовцев, великоруссов, белоруссов и украинцев нанесли сокрушительное поражение немецким захватчикам.

 

Далее, славяне и османские турки в Европе, на Балканском полуострове и на Украине; славяне и Наполеон; славяне и Австро-Венгрия; славяне и австро-германский блок в первую мировую войну; славяне и Германия — во вторую мировую войну. Всё это — крупнейшие события в истории международных отношений Европы, в которых славянские народы играют видную роль.

 

Конечно, мы ни на минуту не забываем при этом о подлинных движущих силах исторического процесса, об основных экономических предпосылках, вызывающих международные конфликты, о законах истории развития производства, о классовой борьбе, об эксплоататорах и эксплоатируемых, о странах империалистических и странах колониальных и полуколониальных, об общих законах развития капитализма и пр. и пр., но мы не забываем также и того, что принцип культурного и политического равноправия национальностей, принцип национального самоопределения в обстановке национально-

 

19

 

 

государственных объединений и их международных взаимоотношений, естественно, выступает на первый план в обстановке наступления крупных государственных объединений эпохи феодализма) и капитализма на малые народности и их национально-государственные объединения.

 

В этой международной обстановке принцип национальности получает сугубо важное политическое значение, и, говоря, в частности, о славянах и их исторических судьбах на международной арене, начиная с древнейших времен и вплоть до настоящего дня, мы тем самым поднимаем серьезную политическую проблему организации международной коллективной безопасности в целях отпора хищническому наступлению империализма на малые и экономически маломощные народы Востока и Запада.

 

В своей знаменитой брошюре 1920 г. «Детская болезнь „левизны“ в коммунизме» В. И. Ленин писал:

 

«. . . в давно-давно прошедшие времена, когда Каутский был еще марксистом, а не ренегатом, он, подходя к вопросу, как историк, предвидел возможность наступления такой ситуации, при которой революционность русского пролетариата станет образцом для Западной Европы. Это было в 1902 году, когда Каутский писал в революционной „Искре” статью: „Славяне и революция”. [1] Вот что он писал в этой статье:

 

,,В настоящее же время (в противоположность 1848 году) можно думать, что не только славяне вступили в ряды революционных народов, но что и центр тяжести революционной мысли и революционного дела все более и более передвигается к славянам. Революционный центр передвигается с запада на восток. В первой половине XIX века он лежал во Франции, временами в Англии. В 1848 г. и Германия вступила в ряды революционных наций... Новое столетие начинается такими событиями, которые наводят на мысль, что мы идем навстречу дальнейшему передвижению революционного центра, именно: передвижению его в Россию... Россия, воспринявшая столько революционной инициативы с Запада, теперь, быть может, сама готова послужить для него источником революционной энергии. Разгорающееся русское революционное движение окажется, быть может, самым могучим средством для того, чтобы вытравить тот дух дряблого филистерства и трезвенного политиканства, который начинает распространяться в наших рядах, и заставит снова вспыхнуть ярким пламенем жажду борьбы и страстную преданность нашим великим идеалам. Россия давно уже перестала быть для Западной Европы простым оплотом реакции и абсолютизма. Дело обстоит теперь, пожалуй, как раз наоборот. Западная Европа становится оплотом реакции и абсолютизма в России... С царем русские революционеры, быть может, давно уже справились бы, если бы им не приходилось одновременно вести борьбу и против его союзника, — европейского капитала. Будем надеяться, что на этот раз им удастся справиться с обоими врагами, и что новый «священный союз» рухнет скорее, нежели его предшественники. Но, как бы ни окончилась теперешняя борьба в России, кровь и счастье мучеников, которых она породит, к сожалению, более чем достаточно, не пропадут даром. Они оплодотворят всходы социального переворота во всем цивилизованном. мире, заставят их расти пышнее и быстрее. В 1848 г. славяне были трескучим морозом, который побил цветы народной весны.

 

 

1. Искра, № 18, 10 марта 1902 г. (ссылка В. И. Ленина).

 

20

 

 

Быть может, теперь им суждено быть той бурей, которая взломает лед реакции и неудержимо принесет с собою новую, счастливую весну для народов”».

 

Эту цитату из Каутского В. И. Ленин сопроводил знаменательными словами: «Хорошо писал 18 лет тому назад Карл Каутский». [1]

 

III

 

Выше мы видели что зарождение исторической науки у славян произошло одновременно с развитием капитализма и подъемом национальной буржуазии, в напряженной борьбе за культурно-национальное и национально-политическое самоопределение. Она же, с своей стороны, играла в этой борьбе крупную роль идеологического фактора, содействовавшего мобилизации общественного сознания вокруг национальной проблемы и помогавшего массовому развертыванию этой борьбы. Блестящими примерами в этом смысле могут служить исторические труды Добровского, Шафарика, Коллара, Палацкого — у чехов, труды Раича, Джулинаца и др., но особенно Вука Караджича — у сербов, Кукульевич-Сакцинского, Франца Рачкого — у хорватов, знаменитая «История славѣно-болгарская» Паисия — у болгар, труды Нарушевича и его школы — у поляков. На всех этих трудах лежит, в большей или меньшей степени, прежде всего, яркая печать национальной исключительности, национального пафоса и патриотизма, представлявшая собою отражение в науке национально-освободительных устремлений своего времени. Внимание историков сосредоточивалось преимущественно на страницах славного исторического прошлого родного народа, носителем которого являлся, однако, не сам народ, не трудящиеся массы, а его командные классы в лице его царей, королей и князей, в том числе и князей церкви — патриархов и епископов. Это был своеобразный культ героев, создавая который молодая восходящая национальная буржуазия утверждала свое классовое самоопределение и закладывала основы своей диктатуры. Это была, прежде всего, история высших классов, не выходившая при этом обыкновенно за рамки простых биографий и хронографических повествований о событиях внутрешюй и внешней политической жизни, т. е. о царских походах, об их войнах и битвах, о победах и поражениях. Трудовой народ оставался в стороне, на вторых ролях. По представлениям историков эпохи зарождения исторического знания у славян, не народ делал историю, а высшие классы в лице своих царей и королей, и эти же классы создавали и славу народа в его историческом прошлом.

 

Эти старые классовые тенденции, в основном, продолжают жить в буржуазной историографии у всех славянских народов, где в более, где в менее резко выраженной форме, вплоть до настоящего дня. Таковы, например, общие исторические труды хорватского историка Шишича, сербского историка Станое Станоевича, болгарского историка В. Н. Златарского и др. Но особенно сильны эти тенденции в исторических трудах польской, буржуазно-помещичьей, представляющей в науке идеологию галицийского «юнкерства», краковской исторической школы, игравшей по традиции в польской исторической науке еще до недавнего времени ведущую в методологическом отношении роль. [2]

 

 

1. В. И. Ленин, Соч., т. XV, М.—Л., 1929, стр. 172 и сл.

2. Подробнее см.: М. Джервис, Польская историческая наука на VII Международном конгрессе историков. Историк-марксист, 1934, т. II (36).

 

21

 

 

Однако влияние успехов западноевропейской буржуазной науки — с одной стороны, и обострение внутренних классовых противоречий, поставившее под угрозу благополучие национальной буржуазии у всех славян, и в первую очередь в Польше, — с другой, заставили местного буржуа, давно уже отказавшегося от какой бы то ни было романтики, как отказалась от революционной романтики Лелевеля после 1863 г. польская краковская школа, заняться социально-экономическими проблемами истории. Этим проблемам сейчас у всех славянских народов уделяется довольно серьезное внимание. Таким образом, в современной буржуазной исторической науке у славян еще продолжают сохраняться традиции старых феодальных отношений, но вместе с тем имеются в наличии и тенденции, органически выросшие уже в недрах буржуазно-капиталистического общества в обстановке напряженной классовой борьбы, сказавшиеся в обращении к изучению социально-экономических проблем в наиболее отвечающем интересам буржуазии аспекте, т. е. в аспекте идеализма и метафизики. Эта идеология безраздельно господствует в исторической науке на буржуазном Западе, и в лингвистике, и в литературоведении, и в этнографии — в форме всеподавляющего и самодовлеющего для буржуазной науки филологического формализма.

 

Сущность этого филологического направления, или «метода», как оно обычно называется в буржуазной науке, заключается в том, что исследователь имеет в центре своего внимания в качестве основного объекта исследования древний текстовой памятник или документ. Палеографическое и филологическое обследование этого памятника, в целях определения его языка, редакции и подлинности, составляет для исследователя основную и конечную задачу. Это так называемая филологическая критика. Она имеет, конечно, огромное значение в равной мере и для языковеда, и для литературоведа, и для историка. Своей задачей она ставит предварительное обследование материала в целях использования его для дальнейшей научно-исследовательской работы, как критически проверенного и научно полноценного лингвистического, литературного и исторического документа. Однако сама по себе эта предварительная работа над источником, весьма кропотливая и сложная, требующая специальных познаний и технических навыков и представляющая собою специальную вспомогательную область знания, не представляет еще собою ни лингвистики, ни литературоведения, ни истории. Подлинная наука начинается с того момента, когда документ прошел названную выше предварительную лабораторно-филологическую обработку.

 

Иначе обстоит дело в буржуазной науке. Здесь подлинная наука подменяется филологической критикой. Соответственно с этим типичным для буржуазной науки лингвистическим исследованием являются палеографическое обследование памятника и изучение его языка, в результате чего устанавливаются время написания памятника и его национальная (по языку) принадлежность; типичным литературоведческим исследованием для буржуазной науки являются сравнительное изучение списков памятника, установление исходной редакции, определение данной редакции сравнительно с прочими в смысле характерных для нее композиции и тематического или сюжетного содержания, определение времени происхождения памятника, а в отдельных случаях и его автора, если памятник безыменный. Но главное, чем характеризуется в данном случае буржуазная наука, это то, что она изучает памятник в полном отрыве его от окружающей жизни,

 

22

 

 

от социальной среды, в которой родился и вырос данный памятник и отражением которой, в смысле своего языка, содержания и формы, данный памятник является. Памятник и форма, и притом в полном отрыве от творящей их жизни, от их исторического и социального окружения и связей, заслонили собою перед взором исследователя все, что лежало за пределами переплета памятника; и наоборот, исследователь и наука замкнулись в памятнике, придушенные его переплетом, и перестали видеть что бы то ни было, лежащее за пределами текста и грамматической формы. Даже такой крупный представитель славянской филологии, как Ватрослав Ягич, не избег этой участи: начав свои славяноведные изучения в молодости в тесной увязке с широким культурно-национально-освободительным движением своей родной хорватской общественности 60-х годов, впоследствии, оставаясь неизменно враждебным ко всякого рода славянофильствующей романтике, он), однако, вместе с тем был) враждебно настроен и против всякого общения науки с политикой, настойчиво убегая от запросов живой жизни в ученый «объективизм», что представляет собою, конечно, не что иное, как ту же политику, но политику примиренческо-оппортунистического толка, т. е. худший вид реакционной политики. [1]

 

Это и есть тот филологический формализм, которым характеризуется современная филологическая наука на Западе и который оказал свое влияние и на историческую науку у славян. Наиболее ярким представителем этого направления в исторической науке может служить уже названный нами выше болгарский историк, проф. В. Н. Златарский. Прекрасный знаток материала, образцовый филолог, он дал в своем капитальном труде «История на Българската държава през средните векове» типичный для буржуазной исторической науки идеалистический и метафизический труд, в котором чисто субъективный анализ внутренней взаимообусловленности и взаимосвязи событий, без какой бы то ни было увязки их с основными движущими силами исторического процесса, т. е. с производством и экономикой, доведен им до виртуозного мастерства. В подобного рода трудах буржуазных историков история трактуется обыкновенно как ряд чисто количественных изменении в рамках «непрерывной эволюции», что в конечном счете приводит исследователя к чисто механистическому истолкованию исторического процесса, которое не только не вскрывает подлинной исторической действительности, но заведомо искажает ее, и притом искажает в интересах господствующих классов, т. е. приводит к фальсификации истории, что в современной фашистской науке проводится уже совершенно сознательно и планомерно. [2]

 

IV

 

В связи с изложенными выше фактами, характеризующими современное положение исторической науки на славянском Западе, перед советской наукой в области изучения истории славянских народов открываются широчайшие перспективы как в смысле коренного методологического пересмотра всего количественно огромного наследия буржуазной науки, так и в смысле коренной переработки

 

 

1. Н. С. Державин. Наши задачи в области славяноведения. Труды Института славяноведения АН СССР, т. I, 1932, стр. 5.

2. Сборник статей Института истории АН СССР — „Против фашистской фальсификации истории“ (изд. АН СССР, М.—Л., 1939).

 

23

 

 

основных проблем истории славянских народов в соответствии, с задачами передовой, марксистско-ленинско-сталинской науки.

 

Филологическому формализму, идеализму и метафизике мы противопоставляем исторический материализм и марксистскую диалектику. «Славянский мир» в его исторической жизни интересует нас с точки зрения развития здесь тех же основных этапов социального процесса, какие в равной мере общи всем без исключения народам мира, поставленным историей в одинаковые условия своего социально-экономического развития. Так называемый «славянский мир», с нашей точки зрения, — это один из своеобразных, по> языку и особенностям национального культурно-исторического развития, участков, на ряду с другими аналогичными «мирами», единого общеевропейского фронта мирового человечества, на котором в течение ряда веков разыгрывается та же драма борьбы угнетенного человечества за свое раскрепощение, какая прекрасно знакома всему феодально-крепостническому и буржуазно-капиталистическому миру, где производственные отношения строились на классовой эксплоатации и национальном угнетении. Поэтому, если мы говорим о «славянском мире» и об истории отдельных народов этого «мира», то этим самым мы вовсе не противопоставляем их какому-либо иному «миру» или иной «культуре», как нечто «исключительное» в том или ином отношении, а ставим их рядом друг с другом, как равноправные народы в общей семье народов человечества. Для нас существует единый общий культурно-исторический процесс, подлежащий одним и тем же общим для всех народов мира законам развития, но покоящийся в каждом отдельном случае на своеобразных культурно-бытовых основах исторической жизни данного народа.

 

«Ни одной привилегии ни для одной нации, ни для одного языка. Ни малейшего притеснения, ни малейшей несправедливости к национальному меньшинству, — вот принципы рабочей демократии», провозглашенные В. И. Лениным.

 

Во имя этих основных  принципов, во имя защиты интересов прогрессивного культурного и социально-экономического развития отдельных народов, равноправных во всех отношениях членов великой общечеловеческой семьи, во имя всемерной защиты свободы и прав народов в деле их хозяйственного и культурно-национального развития мы относимся непримиримо враждебно ко всяким: теориям расовой исключительности, ко всяким националистически-шовинистическим тенденциям, к великодержавному панславизму и ко всякой «великодержавности», ко всяким попыткам отмежевать «славянский мир» в какую-то особую, замкнутую в себе культурно-историческую единицу, имеющую какие-то специфические задачи в общей семье народов мира, каких не имеют другие народы. Объединение всех славянских народов в целях самообороны против наступающего на славянские народы кровожадного фашизма приветствуется нами как очередная важнейшая политическая задача, диктуемая современным международным положением в связи с нависшей над славянскими народами угрозой самому их существованию со стороны фашистского зверья.

 

Рассматривая расово-националистические тенденции как печальный пережиток старой феодальной общественности, строившей свое экономическое благополучие не только на угнетении эксплоатируемых классов, но и на угнетении национальностей, мы противопоставляем им свою классовую точку зрения.

 

24

 

 

«Марксизм непримирим с национализмом, будь он самый „справедливый”, „чистенький”, „тонкий и цивилизованный”, — писал В. И. Ленин в 1913 г. — Марксизм выдвигает на место всякого национализма — интернационализм, слияние всех наций в высшем единстве, которое растет на наших глазах с каждой верстой железной дороги, с каждым международным трестом, с каждым (международным по своей экономической деятельности, а затем и по своим идеям, по своим стремлениям) рабочим союзом...». [1]

 

«Рабочие создают во всем мире свою интернациональную культуру, которую давно подготовляли проповедники свободы и враги угнетения» — писал В. И. Ленин в том же году. «Старому миру, миру национального угнетения, национальной грызни или национального обособления, — продолжает В. И. Ленин, — рабочие противопоставляют новый мир единства трудящихся всех наций, в котором нет места ни для одной привилегии, ни для малейшего угнетения человека человеком». [2]

 

Первая мировая война, обостряя классовые противоречия во всем мире, вызвала к жизни в среде культурно и политически угнетенного ранее славянства в одних случаях новые политические группировки (Югославия) и новые национально-государственные объединения (Чехословакия, Польша), в других — еще более тяжелое культурное и политическое положение национальных меньшинств, обреченных на вымирание под гнетом империалистического насилия, эксплоатации и системы организованной денационализации. С другой стороны, Великая Октябрьская социалистическая революция, открывшая собою новую страницу в истории угнетенных народов мира, содействовала еще большему обострению классовых противоречий в капиталистических странах. Все вместе взятое создало в среде славянских народов и их национально-государственных объединений совершенно новую обстановку в области международных отношений, проведя резкую грань между тем, что было до 1914—1918 гг., и тем, что мы имеем здесь после первой империалистической войны до наступления фашизма. Если до первой империалистической войны и пролетарской революции в России внутренняя политическая жизнь славянских народов, в первую очередь в странах со слабо развитой крупной промышленностью, определялась, в общем, национально-освободительными устремлениями либеральной и революционно-демократической буржуазии, в недрах которой выросла и старая славяноведная наука, — то к началу второй мировой войны мы имеем здесь совершенно иную ситуацию и совершенно иные классовые позиции былых застрельщиков в национально-освободительной борьбе, мобилизующих свои силы против своих же, по национальности, крестьян и рабочих, застрельщиков грядущей социальной революции, т. е. против социальной революции. И, как в прошлом, в эпохи национальных революций историческая наука у славян была органически связана с буржуазией и содействовала успехам ее национальных революций в целях национального самоопределения и строительства национальной по форме и буржуазной по содержанию культуры, так и в эпоху величайшей в мире пролетарской революции передовая

 

 

1. Критические заметки по национальному вопросу. Просвещение, № 10—12, октябрь—декабрь, 1913.

2. Рабочий класс и национальный вопрос. Правда, № 105, 10 мая 1913.

 

25

 

 

историческая наука у всех славянских народов призвана служить интересам широких трудящихся масс в целях содействия успехам строительства новой демократической общественности и культуры. [1] В какой мере современная буржуазная наука у славян способна к выполнению этих задач, мы видели выше. Их может взять на себя только передовая советская наука, вооруженная величайшими достижениями мировой науки — марксистско-ленинско - сталинской методологией и величайшим практическим опытом в области социального, хозяйственного и культурного строительства.

 

В настоящий, однако, момент, в связи с завоеванием и порабощением кровожадным гитлеризмом всех славянских стран, за исключением Советского Союза, народы которого дают героический отпор фашистскому хищнику, перед нами стоят новые задачи. Эти задачи диктуются нам важнейшей очередной оборонной целью, которой призвана служить вся советская наука. Эта цель в основном сводится к содействию разгрому и уничтожению злейшего врага славянства и всего передового человечества — хищного, кровавого гитлеризма.

 

Героическая Красная Армия дает стойкий отпор бандам палача Гитлера и его своре фашистских стервятников.

 

Советский Союз занимает передовые позиции в борьбе славянских народов и всего прогрессивного человечества с фашистским хищником, коварно вторгшимся на нашу территорию. Взоры всего мира устремлены сейчас к Советскому Союзу, героическая борьба которого с фашистскими варварами не только приводит в восторг передовое человечество всего мира, но и вызывает деловое сотрудничество с Советским Союзом великих демократических держав, Англии и США.

 

С каждым днем все шире и шире растет и поднимается мощная волна народного партизанского движения в славянских и во всех других угнетенных фашизмом странах, помогающего успехам борьбы Советского Союза с гитлеровскими бандами кровопийц и разбойников. Объединение вокруг Советского Союза всех братских славянских народов, как вокруг своей мощной опоры в борьбе с злейшим врагом и насильником славянства — кровавым фашизмом, диктует советской науке в качестве важнейшей очередной задачи всемерное содействие делу сплочения и укрепления единого боевого фронта всех славянских народов и всего прогрессивного человечества для решительной борьбы до победного конца, до полного разгрома и уничтожения гитлеризма. Этой важнейшей, основной оборонной задаче служит сейчас вся советская наука на всех своих участках; ей же служит и советская историческая наука, оказывая тем самым свою помощь героической Красной Армии и всему передовому человечеству в деле борьбы с гитлеровскими кровавыми бандами и с кровожадным гитлеризмом.

 

Объединенными силами народов Советского Союза, вместе со всем передовым человечеством и славянскими народами мы победим палача народов Гитлера и его свору и тем самым избавим нашу великую Родину и все угнетенные фашизмом славянские страны от нависшей над ними угрозы уничтожения.

 

Основные методологические установки исторической науки с исчерпывающей

 

 

1. Н. С. Державин. Наши задачи в области славяноведения. Труды Института славяноведения АН СССР, т. I, 1932, стр. 11 и сл.

 

26

 

 

полнотой и ясностью изложены в «Кратком курсе истории ВКП(б)» (стр. 104—116) и подлежат обязательному и основательному изучению для каждого историка и каждого культурного человека, как представляющие собою синтез величайших достижений советской исторической мысли. К этому классическому труду мы и отсылаем, прежде всего, историка славянских народов.

 

В распоряжении советской науки имеется и еще ряд достижений, очень важных с точки зрения дальнейшего развития и успехов нашего исторического знания. Из этих достижений мы отметим здесь одно, представляющее собою исключительное значение для истории: это яфетическая теория академика Н. Я Марра, или новое учение о языке.

 

Установленный академиком Н. Я. Марром закон единства глоттогонического и этногонического процессов, т. е. единства процесса языкового развития человечества во всем мире, а равно и его открытия в области лингвистической палеонтологии, или палеолингвистики, нанесли решительный удар господствующей до сих пор в буржуазной науке так называемой индоевропейской теории в языкознании и ее основным принципам, которые в западноевропейской буржуазной лингвистике лежат сейчас в основе изучения всех языков мира, т. е. не только языков так называемой индоевропейской «семьи», но и языков турецко-татарских, финских, монгольских, манджурских, семитских, хамитских, китайских и.пр. и пр. Эта теория вошла в историю, в литературоведение, в этнографию и в фольклор как установленный и общепризнанный на Западе принцип науки. Лежащая в основе этого принципа теория общего праязыка и общей прародины для каждой из названной выше групп языков и народов привела к уродливым представлениям о развитии языка и культуры человечества, к изучению человечества в замкнутых, отмежеванных друг от друга группах родственных по языку народов. Крупнейшие и наиболее авторитетные представители индоевропейской теории никогда не рассматривали обще-индоевропейский язык и его носителя — пранарод как расово-монолитный народ, и никогда не связывали представления о языке с представлением о расе, т. е. никогда не говорили об этих огромных языках-группах, как языках расово отличных друг от друга народов; тем не менее индоевропейская теория, несомненно, послужила благодарной почвой для выращивания на ней великодержавных тенденций и расовых теорий. Индоевропейские языки и народы, или, по немецкой терминологии, индогерманские языки и народы, а по фашистской терминологии — арийские языки и народы, стали рассматриваться в сравнении с другими народами как наиболее передовой, совершенный, одаренный и полноценный по своей культуре и культурности расовый тип, т. е. как представители высшей расы, которым должно принадлежать мировое владычество и господство над всеми прочими народами как представителями низших рас. Однако, согласно теории немецких фашистов, не все «арийские» народы расово полноценны: самым передовым и самым полноценным во всех отношениях среди «арийских» народов, по теории фашистов, является только немецкий народ, и притом даже не немецкий народ, а только верхушка своры фашистских «господ». Конечно, сама по себе индоевропейская теория со всеми, своими огромными достижениями в области сравнительного изучения индоевропейских языков (индийские,

 

27

 

 

иранские, армянские, греческие, латинский и романские, кельтские, германские, литовские и славянские) неповинна в этой фашистской фальсификации и использовании ее данных для расистской теории, но, тем не менее, в основных принципах своих построений, выросших, как теория, в обстановке буржуазно-капиталистического общества, она стоит в резком противоречии с огромными достижениями марксистской науки об обществе и развитии культуры мирового человечества. На этих достижениях выросло, между прочим, и новое учение о языке академика Н. Я. Марра, в корне подрывающее расистскую теорию немецких фашистов. Теория академика Н. Я. Марра поэтому обязательна для каждого советского историка,, в том числе и для историка славянских народов, особенно сейчас, в эпоху бешеного наступления озверелого фашизма на малые народы и его наглой расистской фальсификации истории человечества.

 

V

 

Какие же основные проблемы стоят сейчас перед нами в связи с тем, что было сказано выше, в области изучения истории славянских народов? Постараемся ответить на этот вопрос.

 

Область, с которой нам приходится иметь дело, весьма обширна, материал ее — огромный, и значимость его — исключительная, причем самый материал этот крайне запущен: его почти не касался, за исключением отдельных замечательных высказываний классиков марксизма, резец марксистской критики, вследствие чего нам придется в своей работе на каждом шагу преодолевать исключительные трудности, впервые прокладывая в густых зарослях девственных исторических трущоб славянщины не дорогу, а только тропинку, и тем самым подготовляя почву для прокладки в будущем и более широкой дороги.

 

Прежде всего перед нами стоит труднейшая проблема этногенеза славянских народов, — труднейшая, прежде всего в силу своей сложности, потому что она носит комплексный характер и представляет собою одновременно и историческую, и этнографическую, и лингвистическую, и философскую, и политическую проблемы. Она — проблема историческая, поскольку в своих построениях опирается на исторический материал; она — проблема этнографическая, поскольку в основе своей имеет дело с проблемой происхождения народа; она же — и проблема лингвистическая, поскольку этногенез всякого народа тесно связан с процессом становления его языка; вместе с тем она—и проблема философская, поскольку ставит и разрешает диалектически проблему происхождения определенного этнографического вида, и, наконец, в целом, она — проблема политическая, поскольку основным объектом своего изучения имеет народ, выступающий на арене исторической жизни в обстановке международного окружения и взаимосвязей.

 

Проблема эта материально прекрасно представлена в буржуазной науке; она имеет здесь обширную литературу и обстоятельно разработана в деталях. Но эта разработка, построенная в основном на миграционной теории, органически вытекающей из индоевропейской теории общеславянской прародины и праязыка, носит чисто идеалистический и метафизический характер, а потому нуждается в коренном пересмотре на основе марксистской диалектики, т. е. в полном ее разрушении сверху донизу и в новом построении. Этого требуют от нас не только интересы подлинной марксистской науки, но, в частности,

 

28

 

 

и интересы борьбы с расовыми теориями фальсификаторов истории. Работа по раскрепощению этой проблемы от оков идеализма и метафизики требует, прежде всего, решительного отказа от принципов и традиций индоевропейской теорий и такого же решительного перехода на рельсы марксизма и нового учения о языке академика Н. Я. Марра с его гениальным открытием единства глоттогонического и этногонического процессов в мировом масштабе.

 

В тесной связи с проблемой этногенеза славян стоит проблема первобытно-родового строя у славян и славянской общины в древнейшее время, продолжающей и до сих пор еще кое-где у южных славян свое бытование в так называемой «задруге», известной и у западных и у русских славян, а равно и у других неславянских народов в раннее средневековье.

 

Несмотря на то, что современная славянская «задруга» довольно хорошо представлена в славянской науке и трудах К. Иречека, К. Кедлеца, Пеискера, Бальцера, Марковича, Строгала, Бобчева и др. и целого ряда русских ученых, тем не менее проблема древней славянской общины, в смысле ее строя, социальных отношений и культуры, до сих пор не разработана с надлежащей полнотой и обстоятельностью ни у славян на Западе, ни в русской науке. Изучение этой проблемы должно привлечь внимание исследователя-слависта к истории византийского права, в частности — к законодательной деятельности Исаврийской династии, так называемой «Эклоге» (Ἐκλογή) 740 г. Льва I Исавра (717—741) и Константина V Копронима (741—775), и особенно к «Земледельческому закону» (Νόηος γεωργικός), в котором усматривается наличие элементов славянского обычного права, характеризующих общинные отношения у балканских славян VII—VIII вв. Эта точка зрения, впервые высказанная д-ром Цахариэ фон Лингенталь в 1864 г., [1] была детально разработана в 1878 г. в русской литературе знаменитым византиноведом, академиком В. Васильевским, в статье «Законодательство иконоборцев» [2] и вошла в науку как не вызывающее никаких сомнений положение. Точку зрения Васильевского принял другой выдающийся наш византииовед, академик Ф. И. Успенский, [3] и др. Однако в появившемся в 1904 г. в «Известиях Русского археологического института в Константинополе» (т. IX, вып. 1—2) исследовании византиниста Б. А. Панченко «Крестьянская собственность в Византии. Земледельческий закон и монастырские документы», автор, вопреки точке зрения В. Васильевского, не только не нашел в «Земледельческом законе» «несомненных указаний на общинное устройство и общинное землевладение, как принадлежность быта свободных земледельцев» (стр. 50), но пришел к совершенно обратным выводам: что в основе норм этого закона лежат личная крестьянская собственность и личное хозяйство; что он охраняет не какие-либо права общины, но частную собственность и личную предприимчивость крестьянина; что аграрные отношения по крестьянскому закону основаны на личной крестьянской собственности, рядом с которой существовала и неразделенная территория, находившаяся в коллективной собственности села, и т. д. (стр. 71 и др.).

 

И несмотря на то, что точка зрения Б. А. Панченко была критически

 

 

1. Dr. Karl Eduard Zachariae von Lingenthal. Geschichte des Griechisch-Römischen Rechts. Изд. 1-e, 1864; изд. 3-e, 1892.

2. ЖМНП, 1878, октябрь, ч. 199, стр. 258; ноябрь, ч. 200, стр. 95.

3. К истории крестьянского землевладения в Византии. ЖМНП, 1883, ч. 225.

 

29

 

 

рассмотрена и отвергнута в 1909 г. болгарским византинистом, проф. П. Мутафчиевым, [1] тем не менее уже этот разнобой мнений в среде старых специалистов-византологов в истолковании показаний интересующего нас памятника ставит перед советской наукой настоятельную необходимость критического пересмотра этой проблемы во всем ее объеме, т. е. в тесной увязке с общей историей византийского права в его схождениях с нормами римского права и в его отклонениях от этих норм в сторону обычного права народов Востока. Для этой работы историку-слависту необходима помощь авторитетного специалиста по истории византийского права.

 

Марксистское изучение славянского первобытно-родового строя в древнейшее время важно, в частности, в том отношении, что оно поможет нам правильнее подойти и к разрешению проблемы образования и развития феодальных отношений у славянских народов — проблемы, которая до сих пор остается или вовсе нетронутой в славянской историографии, или если :и разрешаемой, то разрешаемой примитивно, антинаучно, диллетантски. Характерное для буржуазной науки непонимание внутренней сущности феодализма, как особой социально-экономической формации, не раскрывает перед историками славянских народов всей сложности и актуальности этой проблемы и приводит их лишь к чисто внешним описаниям фактов экономической истории. Так, например, основоположник чешской исторической науки, Фр. Палацкий, останавливается перед целым рядом фактов разложения родового строя и формирования новых общественных отношений у чешского народа и приходит к выводу, что феодализм представляет собою явление, не развившееся органически на чешской (славянской) почве, а занесенное сюда извне, из Германии, и т. д., что, конечно, никоим образом) не соответствует исторической действительности.

 

Огромное место в истории всех славянских народов как южных, так и западных и восточных, занимает Византия, откуда изучение проблемы славянско-византийских отношений в области славянской международной политики и культурно-исторических связей, начиная с древнейших времен и вплоть до падения Константинополя в XV в. (1453), составляет одну из основных проблем нашей исторической науки. В истории Восточно-Римской империи славяне, как известно, сыграли роль тарана, который нанес сокрушительный удар по ее мировому могуществу, но вместе с тем Византия не только дала всем славянам, в том числе и западным, христианский культ на родном для них языке и первые начатки науки, искусства и литературы, но и наложила печать своей культуры и просвещения на все дальнейшее культурное развитие восточных и южных славян. У западных славян византийское влияние очень рано, уже в конце IX в., пришло в столкновение с агрессивной римско-германской культурой, но окончательно сдало свои позиции только в XI в., с ликвидацией в 1097 г. последнего его оплота, Сазавского славянского монастыря.

 

Совершенно неразработанной или разработанной крайне поверхностно, в славянской исторической науке до сих пор остается проблема образования первых государственных объединений у южных и западных, да и у русских славян. Попрежнему здесь господствуют или «варяги» в лице какого-нибудь болгаро-турко-татарина Аспаруха,

 

 

1. См. его: Селско землевладение в Византия според Νόμος γεωργικός. Сборник за народни умотворения, наука и книжнина, кн. XXV, ч. II, София, 1909, стр. 3-72.

 

30

 

 

или франкского купца Само у чехов, или же еще проще, некий неуловимый «дух» с весьма явственным национал-шовинистическим ароматом. Так, например, сербский историк Станое Станоевич в своей «Истории сербского народа», вышедшей 2-м изданием в 1910 г. (Белград), обнаруживает полное бессилие сколько-нибудь удовлетворительно объяснить образование из разрозненных славянских племен единого сербского народа и сербской государственности; он не умеет даже наметить подлинных путей этого процесса и предположительно склонен видеть их, с одной стороны, в благоприятном географическом положении сербского племени сравнительно с другими родственными племенам, а с другой —в его преимущественных физических и интеллектуальных способностях. [1] К. Иречек отмахнулся от вопроса ссылкой на Дюммлера и тоже не дал толкового объяснения, ограничиваясь констатированием факта — der Name der Serben wurde langsam ein Gesamtname für die Nachbarstämme, и т. д. [2] Нисколько не улучшил положения вещей и Ф. Шишич, автор «Истории хорватов», вышедшей в Загребе в 1925 г. Он не сомневается, что в начале IX в., когда в древних источниках выступает только общее имя народа — славяне, уже существовали отдельные племенные имена, между прочим хорваты и сербы; но они выступили на первый план только вместе с образованием политических областей. При этом, как замечает автор, «случилось так, что один и тот же народ, вначале известный по источникам под именем славян, стал группироваться вокруг двух племенных имен, хорватов и сербов, а впоследствии, по мере роста политической мощи того или иного, политическое имя каждого из них охватывало то больший, то меньший простор». [3]

 

Особенный интерес, представляет собою история западной группы славянских народов, т. е. полабских и прибалтийских славян.

 

Положительные исторические свидетельства говорят о том, что в VI в. н. э. славяне занимали всю современную Восточную Германию вплоть до Средней Эльбы и ее юго-западного притока р. Заалы. В VII—VIII вв. славяне распространялись, однако, и значительно далее на запад от Эльбы, о чем свидетельствует, в частности и установленная Карлом Великим в 805 г. так называемая Limes sorabicus, т. е. сербская граница, проходившая западнее Эльбы; на восток от этой границы сидели славяне, на запад — германцы. Отдельные славянские колонии под именем sclavi фигурируют, однако, в источниках и далеко на запад от названной границы, вплоть до Рейна. Город Гамбург в источниках IX в. называется civitas sclavorum; о нем говорится, что он находится in confinibus Sclavorum et Danorum atque Saxorum. Компактное славянское население простиралось здесь вплоть до линии Киль — Неймюнетер — р. Алстра — Гамбург — Магдебург и т. д. У Люнебурга это компактное население переходило на левый берег р. Эльбы. Соседний с г. Люнебургом район р. Йетцель (сл. Йесна), населенный некогда славянским племенем древане, сохранил свое славянское население вплоть до XVIII в. и до сих пор носит у немцев название Drawehn и Wendland, т. е. земля вендов, а вендами немцы называют славян.

 

Далее на юг западная граница местами компактного славянского населения

 

 

1. С. Станоевич, Историја српскога народа. Београд, 1908, стр. 48.

2. К. Jireček, Geschichte der Serben. I, Gotha, 1911, стр. 107, 120—123.

3. Ferdo Šišič, Povijest Hrvata. Zagreb, 1925, стр. 269.

 

31

 

 

охватывала район г. Магдебурга и бассейна р. Заалы с городами Галле, Мерзебург, Иена, Эрфурт, Гота, и шла далее на запад вплоть до городов Геттингена, Герсфельда, Фульда, Бамберга, Норимберга и Донауворта в верховьях Дуная. Мы располагаем богатейшими по материалам западными источниками X—XIII вв., которые в своих сообщениях совершенно ясно рисуют славянский облик этнографического состава населения указанной выше обширной территории современной Германии. При этом надо отметить, что это население не было вкраплено среди какого-либо иноязычного этнографического элемента, но представляло собою массовое, количественно весьма значительное славянское население, что давало основание баварскому географу IX в. говорить о нем: non sunt nati, sed semmati, т. e. благодаря количеству славяне производили на этого автора впечатление, будто бы они не родятся, а как бы вырастают путем посева.

 

Это сплошное славянское население на территории нынешней Восточной Германии распадалось на четыре основные группы: 1) огромная область сербов, кольцом охватывавшая с запада, севера (Судетские горы) и востока группу чешских племен; 2) область ободричей у нижней Эльбы; 3) область лютичей или велетичей к востоку от ободричей, вплоть до р. Одры; 4) область поморян между реками Одрой и Вислой.

 

Таково по национально-племенному составу то «жизненное пространство германского народа», о котором говорят немецкие фашисты, мотивируя свой насильнический захват Чехословакии и оправдывая свое наступление на славянские народы Центральной Европы и Балканского полуострова.

 

Тысячу лет дому назад, при ближайших преемниках Карла Великого (743—814), Генрихе I (876—912) и Оттоне I (936—973), впервые широким фронтом развертывается наступление немецких захватчиков на восток, на славянские племена, на полабских и прибалтийских славян, — наступление, известное под названием Drang nach Osten простирающееся до наглых захватнических планов и на территорию СССР. В результате этого наступления немецких хищников на полабских и поморских славян, сопровождавшегося неслыханными зверствами и жестокостью, уже ко второй половине XII в. все ободричи, лютичи и поморяне попали под немецкое иго. Это было связано с утратой ими не только политической, но и национальной независимости, для чего завоеватели предпринимали все от них зависящие, специально на это рассчитанные меры. Самооборона славянских народов против наступавшего на них немецкого хищника отмечена целым рядом знаменитых героических эпизодов вроде уже названных нами выше Ледового побоища (1242) и Грюнвальдской битвы (1410).

 

История группы славянских племен, чешских, оказавшихся на наших глазах первой жертвой неслыханного в истории фашистского разбоя, уже начиная с VII в. н. э., т. е. с образования первого западнославянского государства Само, и вплоть до настоящего дня представляет собою непрерывную борьбу народов Чехословакии в защиту своей политической независимости и национального самосохранения против хищнических наступлений своих соседей, немецких варваров, и их захватнической теории «жизненного пространства». В результате этой многовековой борьбы Чехия и Польша постепенно наводняются немецкими колонистами, которые с древнейших времен начинают вносить в общественную, экономическую и культурную жизнь чешского и польского народов разлагающий элемент германизации.

 

32

 

 

Эти же колонисты превратились, в конце концов, в агентуру немецкого фашизма; они подготовили захват немецкими фашистами Чехословакии н 1938 г. и помогли сделать ее колонией немецкого фашизма.

 

В частности, рост чешских городов, как впрочем и польских, в значительной степени связан с немецкой колонизацией, наложившей тем самым известный отпечаток и на всю культурную и экономическую жизнь Чехии. Сложные чешско-немецкие национальные взаимоотношения связаны именно с немецкой колонизацией. Без понимания этой проблемы не могут быть поняты надлежащим образом и специфические особенности чешского исторического развития.

 

Если к сказанному мы прибавим наступательную политику австро-германского блока на Ближний Восток и славянские страны Балканского полуострова, Сербию и Болгарию, начиная со второй половины XIX в., то получим целый комплекс сложных исторических событий, образующих в целом огромную историческую проблему славяно-германских отношений, поднять которую во всей ее сложности и надлежащей полноте может только советская наука.

 

Исключительный интерес для советской науки в истории славянских народов представляют религиозно-рационалистические движения, имеющие в своей основе социальные движения народных масс, направленные против эксплоататорских классов феодального общества, начиная с так называемого богомильского движения у болгар, хорватов  и сербов (X в.) и кончая гуситскими войнами и реформациями у западных славян (XV в.).

 

Гуситские войны — это величественная эпопея борьбы угнетенных классов чешского народа за свое раскрепощение. История чешского народа этого периода — достояние всего человечества. Чешская наука всегда уделяла гуситским войнам и гуситскому движению исключительное внимание, что нашло свое выражение у чехов в огромной литературе, посвященной этому вопросу. Здесь совершенно основательно гуситские войны и гуситское движение рассматриваются как один из важнейших моментов чешской национальной истории. Со времени эпохи чешского национального возрождения в начале XIX в. в чешской истории, литературе, искусстве никогда, до самого последнего времени, не ослабевает интерес к этой героической эпопее чешского народа, отмеченной блестящими страницами в истории его борьбы за свое национальное и государственное самосохранение. Гус и гуситство в национальной чешской истории были теми страницами, из которых чешская национальная буржуазия всегда черпала лозунги в своей борьбе за освобождение чешского народа. [1] Однако ко всем работам чешских буржуазных историков, посвященным эпохе гуситских войн, с полным основанием могут быть применены слова Энгельса: «Ходячая историография достаточно затруднила нам, особенно в Германии, понимание великой исторической роли борьбы классов, низводя историю этой борьбы т степень простого придатка к истории церкви». [2] Представитель чешской революционной демократии, знаменитый Карл Гавличек-Боровский (1821—1856), в одной из своих сатир, направленных против лицемерия буржуазии, едко высмеял стремление буржуазной науки представить гуситские войны как чисто религиозное движение: «Из-за чего происходили гуситские войны?», — спрашивает автор и

 

 

1. „Табор — наша программа“ (Массарик).

2. К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XIV, Л. Фейербах, стр. 657.

 

33

 

 

отвечает: «Ими должно было разрешить, вкушать ли божье тело с подливкой или без подливки».

 

Завоевание народов Балканского полуострова в XIV в. османскими турками и ликвидация Византийской империи в XV в., открывшие перед ними свободную дорогу для распространения своих завоеваний далеко на север от. Дуная и северного побережья Черного моря, открыли новую страницу в истории славянских народов на юге, на западе (Польша) и на востоке (Россия), обильно заполненную событиями огромной исторической важности в жизни этих народов. На целый ряд веков они задержали и изуродовали естественный рост производительных сил народов полуострова, развитие национальной народной экономики и национальной народной культуры; они потребовали от славянских народов непроизводительной затраты колоссального труда на борьбу за примитивное физическое существование, за право на труд из милости победителя, не обеспечивавший им даже полуголодного существования; они отрезали Черноморское и Азовское побережья от своего естественного владельца, испокон веков исторически, экономически, политически и территориально связанного с ними — русского народа, и потребовали от него непроизводительной затраты огромных сил и средств на восстановление нарушенных интервентом исконных владетельских прав; они на целый ряд веков заперли для восточных и южных славян Черное море) и тем самым лишили причерноморские народы кратчайшей и легчайшей коммуникации с народами Средиземноморья, с их промышленностью и культурой; благодаря своей промышленной отсталости и культурной косности они внеслй в международную политическую жизнь и политические отношения народов Европы элементы, превратившие угнетенные славянские народы полуострова в объект самой наглой колониальной эксплоатации со стороны западноевропейских промышленников и торговцев. Весь этот сложный комплекс проблем, связанных с интервенцией и завоеванием народов Балканского полуострова, Крыма и северного Причерноморского, как и Приазовского районов османскими турками, представляет важнейшую проблему в истории внутренней и внешней жизни славянских народов и заслуживает сугубого внимания советского историка как проблема славяно-турецких отношений в прошлом.

 

Зарождение капитализма и подъем национальной буржуазии у южных и западных славян в конце XVIII и начале XIX вв. вызвали в славянских странах полуострова и у западных славян широкое национально-освободительное движение в форме борьбы этих народов за культурно-национальное самоопределение и национально-государственное отделение. Борьба всякого угнетенного народа за национальное самоопределение, как и борьба угнетенных классов за свое раскрепощение, представляет собою всегда исключительный исторический интерес. Такой же интерес представляет собою, в частности, и история национально-освободительного движения у славян, богатонасыщенного содержанием не только в смысле исторических событий и фактов, но и в методологическом отношении, как история самой национальной буржуазии, передового застрельщика национальных революций — в периоды зарождения и расцвета капитализма, и реакционной силы в периоды нарастания вместе с подъемом рабочего класса социальной революции. В связи с этим проблема национально-освободительного движения и национальных буржуазно-демократических революций у славян

 

34

 

 

приобретает широкий исторический интерес, выходящий далеко за пределы чисто местных национальных интересов. Поднять эту проблему настоящим образом может, однако, только объективная советская наука, имеющая в своем распоряжении для ее разработки классическое руководство по национальному вопросу в трудах В. И. Ленина и И. В. Сталина.

 

История образования новых славянских государств после первой империалистической войны; борьба классов и рабочее движение в славянских странах в эпоху мирового империализма и пролетарских революций; проблема малых народностей в, славянских странах; история крестьянских движений и крестьянских революций у славян, начиная с древнейших времен и кончая современностью; польско-литовские отношения в прошлом и настоящем, — все эти вопросы остаются пока неосвещенными в нашей науке и стоят перед нею в порядке дня.

 

Мы далеко не исчерпали всей проблематики, которая, с нашей точки зрения, в первую очередь может и должна привлечь к себе внимание советской науки в области истории славянских народов. Возможно, что в нашем перечне не все заслуживает в одинаковой мере внимания советской науки, что в нем имеются менее существенные проблемы и, напротив, опущены некоторые более существенные. Мы не претендуем на исчерпывающую полноту и считаем, что коллективный труд историков должен внести в намеченную нами проблематику свои поправки и дополнения. Во всяком случае, и в своем настоящем виде, как предварительная, ориентировочная наметка основной проблематики по истории славянских народов, он достаточно ясно и убедительно говорит о том, какой огромный научный интерес и какую огромную актуальную значимость для советской науки, для дела строительства нашей социалистической культуры представляет собою изучение истории славянских народов, открывающей перед нами широчайшие перспективы нового знания, для разработки которого и овладения которым советская наука располагает всеми необходимыми возможностями, которыми никогда не располагала и не может располагать буржуазная наука.

[Next]

[Back to Index]