Раздел II. ОБРАЗОВАНИЕ И РАЗВИТИЕ ДРЕВНЕРУССКОГО ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА
Глава вторая. ДРЕВНЕРУССКИЙ ЛИТЕРАТУРНЫЙ ЯЗЫК В ЭПОХУ МОСКОВСКОГО ГОСУДАРСТВА (XIV — НАЧАЛО XVII в.)
§ 1. Образование языка великорусской (русской) народности 92
§ 2. Второе южнославянское влияние 94
§ 3. Книжно-славянский тип русского литературного языка в XIV — начале XVI в. 98
§ 4. Народно-литературный тип русского литературного языка в XIV — начале XVI в. 103
§ 5. Деловой тип письменно-литературного языка в XIV — начале XVI в. 106
§ 6. Письменно-литературный язык Московского государства в XVI — начале XVII в. 110
§ 7. Книжно-славянский тип письменно-литературного языка в XVI — начале XVII в. 111
§ 8. Народно-литературный тип письменно-литературного языка в XVI — начале XVII в. 115
§ 9. Деловой тип письменно-литературного языка в XVI — начале XVII в. 118
§ 10. Книгопечатание. Начальный этап в научной разработке русского литературного языка 123
§ 1. ОБРАЗОВАНИЕ ЯЗЫКА ВЕЛИКОРУССКОЙ (РУССКОЙ) НАРОДНОСТИ
Обособление Северо-Восточной Руси от Руси Западной и Южной в условиях феодальной раздробленности, в условиях усиления отдельных княжеств, татаро-монгольского нашествия и монгольского ига и захвата (с XIV в.) западных и южных земель Литвой, Польшей и Венгрией, которые оказались оторванными от остальных русских земель на несколько столетий, привело к расчленению древнерусской (древневосточнославянской) народности и приостановило дальнейшее развитие единого древнерусского (древневосточнославянского) языка.
Образование новых политических, экономических и культурных центров, усилившийся процесс развития языковых особенностей территориальных диалектов в условиях феодальной раздробленности и (в зависимости от этого) их перегруппировка способствовали формированию и развитию в XIV—XVI вв. на базе старой общей древневосточнославянской (древнерусской) народности трех восточнославянских, народностей — великорусской (русской), украинской и белорусской, а вместе с тем и трех языков этих народностей — великорусского (русского), украинского и белорусского.
В Северо-Восточной Руси, где стала формироваться русская народность, уже со второй половины XIV в. наблюдается значительное оживление в экономической, политической и культурной жизни. Развитие и укрепление экономических связей между отдельными русскими областями приводило к постепенному преодолению существующей раздробленности. Куликовская битва 1380 г., в которой принимали участие почти все русские северо-восточные княжества и которая привела к победе русских войск, содействовала политическому сплочению русской народности. Литературный подъем отразился благоприятно на развитие культурных связей русской народности с южнославянскими землями и с Византией.
92
Основными центрами, где развивалась русская (великорусская) народность, были Владимир, Ростов, Суздаль, а затем Москва. Колыбелью этой народности была область Ростово-Суздальская, на почве которой выросло Московское государство. В течение двух столетий (XIV—XVI вв.) Москва объединила все северновеликорусские области и восточную половину южновеликорусских княжеств. Москва стала их центром и столицей Русского государства. Местные говоры различных центров постепенно начинают функционировать как диалекты формирующегося русского языка. Руководящая роль в системе этих говоров принадлежала ростово-суздальскому диалекту. «Складываясь на ростово-суздальской и владимиро-московской основе, язык великорусской народности уже с конца XIV — начала XV в. оказывает заметное регулирующее влияние на язык других частей Московского (Русского) государства. Несмотря на свое диалектное многообразие, язык великорусской народности был единым во всех своих элементах фонетической системы, грамматического строя и словарного состава. В структурном отношении язык великорусской народности XV—XVI в. уже значительно ближе к современному русскому языку, чем язык древнерусской народности» (7, стр. 11).
В области фонетики произошло изменение -е в -о в определенной позиции (ср. лед— л'од, береза — бер’оза), установилась современная система противопоставления согласных по твердости — мягкости, глухости — звонкости (ср. вес — весь, том — дом). В области морфологии в живом народном языке наблюдаются значительные изменения:
а) утрата старой системы прошедших времен, в частности, утрата имперфекта (ср. несях, несяше и т.д.), аориста (ср. знах, зна и т.д.), плюсквамперфекта (ср. бях пришел, бяше пришел и т.д.), разрушение перфекта (ср. велел есмь, велел еси и т.д.);
б) объединение (унификация) различных типов склонения (ср. сокол и сын, учитель и гость, село и слово и др.);
в) унификация некоторых старых различий твердых и мягких основ (ср. местн. пад. ед. числа столѣ и кони, женѣ и земли и пр.);
г) утрата двойственного числа и замена его множественным (ср. женима, столома);
д) расширение круга предложных конструкций на месте беспредложных и т.п.
В этот период возникают, развиваются и распространяются ряд специфических явлений русского языка в области фонетической системы, грамматического строя и системы лексики, которые приводят к дальнейшему обособлению русского языка от украинского и белорусского. В области фонетики произошло распространение на великорусской территории изменения слабых редуцированных после плавных между согласными в -о, -е (ср. кровав, слеза), изменения -ый, -ий в -ой, -ей (ср. злой). В области морфологии следует отметить:
а) утрату звательной формы (ср. учителю, жено);
б) выравнение основ на -г, -к, -х в склонении и спряжении (т. е. замену свистящих задненебными) (ср. руке вместо руце, беги вместо бези и пр.);
в) развитие формы именительного падежа множественного числа на ударяемое -а от имен существительных мужского рода (ср. города, берега);
93
г) образование формы повелительного наклонения от глаголов 1-го спряжения на -ите вместо -ете (ср. несите, идите) и т.д.
В XIV—XVI вв. происходят изменения и в словарном составе языка великорусской народности. Появляется ряд слов, которые первоначально не употребляются в памятниках немосковского происхождения, но с XVI в. становятся общими для языка всей великорусской народности, напр.: крестьянин (ср. новгородское смерд), деньги (ср. новгородское векша, куна), лавка (в значении торгового заведения), мельник, пашня (ср. украинское нива или рилля), пугавица, деревня, кружево и др. Все это свидетельствует об интенсивном процессе оформления языка великорусской народности. Общенародный великорусский язык начинает оказывать, особенно с XVI в., все усиливающееся влияние на развитие русского литературного языка. Взаимодействие литературного языка с народным к указанному периоду расширяется и углубляется.
Какова эволюция литературного русского языка московского периода и судьба старых трех типов литературного языка киевского периода в условиях складывания великорусской (русской) народности и ее государства, культуры и языка. Письменно-литературный язык Русского государства в условиях феодализма не был единым для разных видов письменности и в разных местах обширной страны (2, стр. 37). Разные типы письменно-литературного языка предшествующего периода не остались неизменными. В их развитии сказались различные экстралингвистические и внутрилингвистическне факторы. Деловой тип письменно-литературного языка, напр., развивался под воздействием изменения структуры живого русского языка, а развитие книжно-славянского письменно-литературного языка (и отчасти народно-литературного) было тесно связано с процессами, которые известны под названием «второго южнославянского влияния».
§ 2. ВТОРОЕ ЮЖНОСЛАВЯНСКОЕ ВЛИЯНИЕ
Сложный комплекс определенных явлений и процессов в истории русской культуры, литературы и литературного языка в конце XIV и особенно в XV в., который условно обозначается термином «второе южнославянское влияние», был обусловлен как южнославянским влиянием, главным образом, в сфере письменности (литературы и языка), так и внутренними процессами развития идеологической и культурной жизни Московского государства.
XIV в. был для южнославянской литературы временем большого оживления. Старые переводы с греческого, по словам А. И. Соболевского, один за другим были подвергнуты пересмотру и исправлению на основании сличения с оригиналами. Между ними были тексты и священного писания, и святоотеческих творений, и житий святых, и хронографов. Вместе с тем явился ряд новых переводов различных произведений греческой литературы (богослужебных песнопений, сочинений святых отцов, светских писателей). Появились и некоторые оригинальные труды (главным образом жития) южнославянских авторов.
94
В это время возобновились прерванные в эпоху татарского ига культурные связи с южнославянскими землями. В монастырях Константинополя и Афона, где завелись колонии русских монахов, развились оживленные сношения между русскими и болгарскими книжниками. В связи с турецкими завоеваниями в Россию переселились многие южнославянские книжники, напр.: митрополит Киприан, иеромонах Святой Горы — Пахомий Логофет, митрополит Григорий Цамблак, которые оказали известное влияние на развитие русской литературы и литературного языка.
К этому времени у русских накопились богослужебные книги и вообще сочинения религиозного характера, которые, благодаря частому переписыванию и отсутствию какого-нибудь наблюдения за исправностью переписки, значительно изменили свой первоначальный вид под пером многочисленных русских переписчиков. Начиная с конца XIV в. в Москве началась правка (редактирование) церковных книг с целью восстановить во всей чистоте церковно-книжную письменность, устранить разночтения, ошибки, отклонения от первоначального облика древнеболгарских переводов греческих церковных книг. Эта правка (редактирование или, еще точнее, реформа письменности), проводившаяся под руководством митрополита Киприана, условно называется вторым южнославянским влиянием. Первое южнославянское влияние относится к периоду, когда на Руси после принятия христианства распространилась церковнославянская письменность.
Киприановская реформа письменности по замыслу должна была сблизить русскую письменность с южнославянской. Ориентируясь на древние образцы письма, Киприан и его сотрудники осуществили ряд. преобразований:
а) была введена вновь уже утраченная к XV в. буква юс большой (ѫ) для обозначения звука -у наряду с буквами -у, -оу, -ю;
б) был устранен йот после гласных перед -а (т.е. вместо новая стали писать новаа);
в) было введено древнеболгарское написание редуцированных -ъ и -ь после плавных -р и -л в таких словах, как слънце, прьвый (ср. написание в русском языке сълнце, пьрвый);
г) было введено, по сербскому образцу, написание -ь вместо -ъ в конце слов, напр. умь;
д) написание -ъ вместо -ь или -е в корнях, напр. пръстъ (ср. пърстъ);
е) было установлено правильное употребление - ѳ, -ѵ, двух -г вместо -нг в словах греческого происхождения (напр. аггел);
ж) было восстановлено написание буквы -оу (для обозначения звука -у);
з) получило распространение церковнославянское смешение -ъ и -ь в таких словах, как стогна (до конца XIV в. — стьгна, стегна), зодчий (старинное славянское зьдчий) и др.
Именно в этот период возобладало начальное -ю (-jу) над -у в таких словах, как юноша, юность, юница, юдоль, юг, юродивый. В области морфологии получили распространение формы -ея (-еа) (вместо -еѣ), напр. моеа вместо моеѣ; окончание прилагательных -ый (злый вместо злой), возраждается употребление таких архаических форм спряжения, как супин, формы простого тематического аориста.
В эпоху второго южнославянского влияния проявляется тенденция к преимущественному использованию в литературном языке (прежде всего в книжно-славянском типе, а отчасти и в народно-литературном)
95
церковнославянских слов и форм, главным образом, слов с неполногласием, напр.: злато, град и пр., с сочетаниями -жд, -щ на месте русских -ж, -ч, напр.: хождение, помощь и пр., а также некоторых церковнославянских форм вместо русских, напр. доброй вытесняется другой формой для род. падежа ед. числа — добрыя и т.д. Исследователи указывают и на рост отвлеченной лексики в этот период. Тогда укрепились в русском языке ряд слов, напр.: имущество, преимущество, могущество. Быть может, пишет В. В. Виноградов, волной второго южнославянского влияния занесены в русский литературный язык такие слова, как суевер, суеверие, рукоплескание, земеродный, громогласный, гпленотеорный, вероломство, любострастный и др. (8, стр. 110). Некоторые церковнославянизмы «носили на себе отпечаток торжественной несколько странной экспрессии. Азбуковники рассматривали их среди ученых малопонятных для широкого круга читателей иностранных слов» (8, стр. 106). Таковы, напр., были достояние (наследие, обладание отцовым имением), зодчий (здатель, делатель храминам), жупел, изваянный, искренний (ближний), истый (праведный, подлинен), коварен (любопремудростванен, смыслен), ков (лесть), клеврет (сработник), кормило ветренное (парус), лепта, нарекание и др.
Под воздействием южнославянских образцов в этот период второго южнославянского влияния активизируются и специфические приемы словообразования и словосложения, образования на -ствие, получают распространение ряд отвлеченных имен существительных сложного типа, новых форм словосложения и т.д. В памятниках XV—XVII вв. встречаются многие такие сложные слова искусственного книжного характера, напр.: светлозрачный, богокованный, злораспаляемый, бесояростный, благодатноименный и т.д.
Под влиянием южнославянской (главным образом житийной) литературы получает развитие и расцветает новый литературный витийственный стиль «плетение (извитие) словес», пышный, риторический слог (т.е. манера выражения). Создается теория, согласно которой в житийном стиле должно воспроизводиться идеальное святое, а значит вечное. О святом и писать нужно особым образом. Обычное, обыденное слово бессильно воспеть деяния героя. Необходимы «витийства словесные». «Пышность» стиля так же необходима для возвышенного сюжета, как необходим драгоценный оклад на особо чтимой иконе (8, стр. 103). Стиль этот, по мнению Д. С. Лихачева, не может, однако, характеризоваться только своими внешними признаками и не определяется только стремлением к пышности и витиеватости. Стиль этот имеет глубокие основания в новых мировоззренческих явлениях эпохи Восточного Предвозрождения и явственно приспособлен к передаче того нового эмоционального мира, который открылся писателям и художникам конца XIV и начала XV в. (25, стр. 31).
Этот пышный, риторический стиль, как и вообще южнославянское влияние могли распространиться и оказать определенное воздействие в результате того, что они были созвучными внутренним тенденциям, процессам развития русской литературы и, в более широком аспекте, идеологической и культурной жизни Московского государства. Успешная
96
борьба русского народа против татарского ига, экономическое, политическое и культурное развитие Московской Руси и объединительные тенденции Московского государства, с одной стороны; укрепление централизованной монархии и рост авторитета великокняжеской власти и московской церкви на фоне идеологии самодержавной власти, которая нашла защиту и поддержку в среде высшего духовенства, с другой; распространение идеи преемственности Москвы по отношению к Византии и идеи о Москве как о новом центре православного славянского мира, нашедшей выражение в формуле «Москва есть третий Рим», как и восприятие византийского церковно-политического влияния, византийской пышности и великолепия (11, стр. 105), с третьей; бурный подъем национального самосознания и широкое развитие в связи с этим житийного, публицистического и исторического жанров, в которых прославлялось героическое прошлое и настоящее Руси, возвеличались образы великих князей и святых, с четвертой, — все это «определило быстрое усвоение панегирического, торжественного, риторического стиля, отличающегося крайней пышностью и великолепием, живописностью и украшенностью, стиля книжного, архаического, насыщенного славянизмами в лексике, морфологии и синтаксисе» (23, стр. 81).
В результате редактирования церковных книг, восстановления многих устаревших приемов письма, грамматических форм и слов и тенденции к преимущественному использованию церковнославянизмов, а не живых русских соответствий, в литературном языке (главным образом в его книжно-славянском типе и частично в народно-литературном) произошла известная архаизация. В то же время второе южнославянское влияние, отличавшееся своим книжным характером, не могло оказать существенного воздействия на русский народный язык, который был подвергнут значительным изменениям и постоянно развивался. Это привело к некоторому отрыву книжного, письменно-литературного языка от живого народно-разговорного языка. Такой отрыв, безусловно, тормозил до известной степени общее развитие языка. Но не только этот отрицательный результат определил сущность второго южнославянского влияния. Оно сыграло и определенную положительную роль в истории русского литературного языка. В литературной жизни возникает чрезмерное умственное возбуждение. Переписчики, переводчики, писатели создают новые рукописи, списываются или ввозятся редактированные в Болгарии переводы и рукописи, создаются новые переводы и произведения. «Перед нами очень крупное явление умственной жизни», «связанное с идеями эпохи Предвозрождения» (24, стр. 47—48). Размеры пришедшей со славянского юга литературной продукции были очень значительны. «По окончании южнославянского влияния русская литература оказалась увеличившеюся почти вдвое», писал А. И. Соболевский (30, стр. 15), указывая на ряд произведений, которые получили распространение, напр.: сочинения Исаака Сирина, Григория Синаита, Симеона Богослова, Григория Паламы, Германа, патриарха Константинопольского, Иоанна Златоустаго,
97
на Толковое Евангелие Феофилакта Болгарского, на житие Григория Омиритскаго и др. В результате второго южнославянского влияния значительно повысился интерес к проблемам языка и специально к орфографии. Об этом свидетельствуют данные различных азбуковников, в которые включались статьи по орфографии и грамматике. Редактирование церковных книг и возникновение нового литературного стиля заставляли авторов, переводчиков и вообще книжников внимательно относиться к слову, к значениям слов и к оттенкам значений, к эмоциональной стороне слова, к ритмике речи и ее звучанию. Второе южнославянское влияние оказало заметное воздействие на развитие книжно-славянского типа древнерусского литературного языка. Сферы употребления этого типа языка широко распространяются. В книжно-славянском типе именно расцветает пышный, риторический слог (манера выражения) «извитие словес». Этот новый слог (новый литературный стиль) «сыграл большую положительную роль, в развитии искусства слова, в выработке богатых и разнообразных, форм художественной выразительности» (25, стр. 32). В процессе редактирования церковных книг Киприан и его сотрудники старались сблизить русскую письменность с южнославянской и таким образом унифицировать славянскую орфографию, почерк рукописей, осмыслить, развитие славянских литературных языков как единый процесс.
§ 3. КНИЖНО-СЛАВЯНСКИЙ ТИП РУССКОГО ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА В XIV—НАЧАЛЕ XVI в.
Книжно-славянский тип русского литературного языка продолжает функционировать и в XIV — начале XVI в. В этот период расширились, раздвинулись его жанровые рамки. На книжно-славянский тип ориентировались не только церковно-религиозная, житийная и проповедническая литература, как раньше, но часть светской повествовательно-исторической и публицистической литературы, что находит объяснение в некоторых особенностях развития русской литературы, культуры н общественной жизни этого времени. Общий подъем национального самосознания, рост и укрепление Русского государства, возникновение идеи о Москве как о новом центре православного мира, стремление возвеличить историю Руси и прославить жизнь, князей и святых, как было подчеркнуто, могли найти соответствующее отражение в литературе, способной передать торжественность тем, святость и недосягаемость предмета изображения, высокий подъем чувств времени. Все это создало благоприятные условия для возникновения новых жанров в литературе (напр. жанр витиеватых и пышных похвал), для быстрого распространения на Руси «южнославянского витийственного стиля» «плетение словес». Книжно-славянский тип русского литературного языка «начинает претендовать на исключительное значение в сфере «высокой» литературы. В нем все сильнее выступает тенденция к созданию единых, архаических славянизированных форм. Новая, так называемая «вторая» струя южнославянского влияния усиливает риторическую
98
изощренность («плетение словес») славянизированного высокого слога» (7, стр. 12). Вообще, язык высокой литературы возводился в ранг священного. Языку этой литературы отводилась первенствующая роль в познании мира. Это определило важное значение и расширение сфер употребления книжно-славянского типа литературного русского языка.
В эпоху второго южнославянского влияния книжно-славянский тип литературного языка подвергается некоторым изменениям. Произошла известная архаизация письма в результате редактирования церковных книг и восстановления устаревших способов написания слов. В этот тип языка глубоко проникают кальки с греческого, построенные по образцу греческих конструкций обороты. «Приводились в движение и ставились в новые соотношения элементы системы славянизированного типа» (8, стр. 101). В. В. Виноградов указывает на то, что в многих произведениях, связанных со стилистическими традициями второго южнославянского влияния, устранялись отражения разговорной и диалектной речи. Слова с экспрессией разговорности или диалектной окраской заменяются книжными оборотами. Так, напр., в «Житии Михаила Клопского» (Тучковская редакция, 1537) слово сенцы уступает место слову преддверие, фраза «пойде вода и ударится с упругом из земли» у Тучкова читается так: «Изыде вода выспрь, яко трубою». Вместо тоня, налога, ширинка употребляются мрежа, нужа, убрус (8, стр. 101—102). Тучков опускает целый ряд слов и выражений, напр.: жары, жонка, назем, с тех мест и т.д.
Новый витийственный стиль «плетение словес» оказал заметное влияние на манеру изложения, на стилистические приемы употребления речевых единиц. Особенности этого стиля подробно проанализированы Д. С. Лихачевым. «Плетение словес», подчеркивает Д. С. Лихачев, основано на внимательном отношении к слову, к его звуковой стороне (аллитерации, ассонансы и т.п.), к этимологии слова (сочетание однокоренных слов, ср. насытите сытых до сытости), к тонкостям его семантики (напр. сочетания синонимические, тавтологические и пр.), на любви к словесным новообразованиям, составным слогам, калькам с греческого и т.д. Язык высокой церковнославянской литературы средневековья обособлен от бытовой речи. Он должен был быть приподнятым и в известной мере абстрактным. Привычные ассоциации высокого литературного языка средневековья характерны тем, что они отделены от обыденной речи, возвышены над нею и оторваны от конкретного быта и бытовой речи. Отсюда, переходящее через все средневековье стремление сделать язык высокой литературы языком «священным», ученым, не всем доступным. Из таких произведений по возможности изгонялась бытовая, политическая, военная, экономическая, юридическая и т.д. терминология, ср. вместо посадник — властелин той земли, вельможа некий, стратиг и пр. (24, стр. 52—54). Избегаются собственные имена и «грубые», «зазорные» слова. Внутри книжно-славянского типа разрабатывается тонкая и сложная, по слогам В. В. Виноградова, синонимика церковнославянских слов и оборотов, придающая стилю повышенную экспрессивность. Синонимы выстраиваются
99
в цепи присоединений и перечислений. «Перецени синонимических или относящихся к одной и той же семантической сфере слов и перифраз создают словесную «сытость» или полноту стиля (ср. в «Житии Стефана Пермского»: кумиры глухии, болваны безгласныи, истуканы бессловесныи и т.п.)» (8, стр. 103). Характерными приметами этого стиля являются также пристрастие к обветшалым церковнославянизмам и обилие условно-приподнятых трафаретов и цитат из церковно-богослужебной литературы; широкое употребление отвлеченной лексики, сложных слов искусственного книжного характера с церковно-славянскими словообразовательными элементами и разного рода неологизмов; частое использование восклицаний, внутренних монологов; повторяемость образов, сравнений, эпитетов, метафор и т.п. Игра слов, их «извитие» должна придать изложению значительность, ученость и приподнятость.
Развитие книжно-славянского типа русского литературного языка привело к такому его обогащению, подчеркивала В. А. Перетц, что в XIV в. южнославянские реформаторы литературного языка предлагали взять за образец русский литературный язык того времени, признавая его наиболее совершенным (3, стр. II). Они признавали конструктивной основой нового общеславянского церковно-книжного языка именно русскую книжную его редакцию. Показательно, что сделанные в период второго южнославянского влияния переводы с греческого, независимо от их языка, обыкновенно называются в русских списках переводами на русский язык. Очевидно, книжно-славянский тип русского литературного языка и русская народная речь, осознавались как типы единого русского языка, употребление которых было обусловлено характером эстетических, стилистических и идеологических заданий.
Расхождения между архаизованным книжно-славянским типом русского литературного языка, расширившим свои жанровые рамки и функции в данную эпоху, и быстро изменяющимся общеразговорным языком великорусской народности все больше углублялись. Это дает основание многим исследователям говорить о «двуязычии» Москов ской Руси: книжный, церковнославянский язык и живая, народная речь достаточно четко противопоставлены друг другу (23, стр. 78).
Необходимо иметь ввиду, однако, что в среде демократических кругов общества высокий славянизированный слог насыщался некоторыми элементами живой народно-разговорной речи, фольклора и новообразований, которые обогащали его ресурсы. Следовательно, книжнославянский тип русского литературного языка не был единен в различных произведениях, которые ориентировались на его использование.
Образцами книжно-славянского типа русского литературного языка являются такие произведения конца XIV — начала XVI в., как «Житие Стефана Пермского» и «Житие Сергия Радонежского», Епифания Премудрого, анонимная повесть «Слово о житии и преставлении великого князя Дмитрия Ивановича» (Житие Дмитрия Донского), «Повесть о взятии Царьграда» Нестора Искандера,
100
«Повесть о путешествии Иоанна Новгородского на бесе в Иерусалим», «Повесть о Вавилон граде», «Сказание о князех Владимирских», «Повесть о Новгородском белом клобуке» и др.
См. отрывок из «Жития Стефана Пермского», написанного Епифанием Премудром: «Се уже секира при корени древа лежит; всяко древо, не творящее плода добра, посекаемо бывает и во огнь вметаемо; боюся господа, рекшего: «всякую розгу, не творящую о мне плода, собирают и в огнь влагают и згарает»; боюся апостолу глаголющу: «не послушницы (слушатели) закона правы будут, но делатели» . . . «Того ради с доброглашением молю вы и с умилением припадаю, и со смиреномудрием мил ся дею (умоляю)» ...»
См. отрывок из «Слова о житии и преставлении великого князя Дмитрия Ивановича»: «Что ли нареку день той, день многия туги и скорби, и слез и вздыхания? Народ глаголаше: «О горе нам, братие! Царь царем умре, господин владычествующим, солнце помрачается . . . Кому уподоблю великого сего князя Дмитрия Ивановича, царя Русския земля, и настольника великому княжению, и собирателя христианского? Приидите любимци, церковник друзи, к похвалению словеси, по достоянию похвалити держателя земли Русской. Ангела ли тя нареку? но во плоти сущи ангелски положил еси. Человека ли? но выше человеческого существа дело совершил еси» ...»
См. отрывок из «Повести о путешествии Иоанна Новгородского на бесе в Иерусалим»: «Святый же рече: «кто еси и како семо приде?» Диавол же рече: «аз есмь бес лукавый; и придох смутити тя, мнях бо, яко человек устрашишися и от молитвы упразднишися; ты же мя зле заключи в сосуде сем; со бо яко огнем палим есмь зело: горе мне окаянному! како прелстихся, како внидох семо: недоумеюся! Ныне же пусти мя, рабе божий, и отселе не имам приити семо!» ...»
См. отрывок из «Повести о взятии Царьграда»: «Сам пойде со всеми чины врат своих во врата святаго Романа к великой церкве, в нюже бяху собраны патриарх и весь клирик . . . Пришед на поле у великия церкви, слезе с коня и пад на землю лицем, взя персть и посыпа главу, благодаряще бога и почюдився оному великому зданию ...»
См. отрывок из «Сказания о князех Владимирских»: «От своей же царския выя снимает животворящий крест от самого животворящего древа, на немже распятся владыка Христос, снимает же от своея главы царский венец и поставляет его на блюде злате; повелевает же принести крабейцу серддоликову ...»
См. отрывок из «Повести о Новгородском белом клобуке»: «И пловущим им по морю пять дний, и яко в полунощи всех сон объят, шприде глас глаголяще еице: «Иеремее! Утвержайся о господе бозе; и почитай святая честне, и храни еже носиши, спасен будеши от моря». Иеремея же услышав глас и воспрянув от сна ...»
В этих небольших отрывках нашли известное отражение основные особенности книжно-славянского типа русского литературного языка в XIV—XVI вв.:
- последовательное использование церковнославянизмов в случаях, где был возможен выбор между ними и русскими соответствиями, ср. древо, глаголющу, рече, аз, семо, яко, злате и пр.;
101
преимущественное употребление старых грамматических форм (спряжения, склонения), одинаковых в древнерусском и церковнославянском языках в киевский период, но в данную эпоху подвергнутые изменениям в народной русской речи, ср. вы (вас), носиши, Йеремее, придох, совершил еси, князех и пр.;
- развитость синтаксического строя, который отличался богатством разнообразных типов сложных предложений, конструкций, подчинительных связей и т.д.;
- широкое использование книжной, абстрактной лексики, сложных слов, книжных новообразований, заимствованных из греческого и других языков слов и т.п., ср. доброглашением, смиреномудрием, существа, патриарх, клирик и др.;
- привлечение значительного лексико-фразеологического пласта, семантически связанного с религиозной сферой, ср. молитвы, апостолу, животворящий крест, святый и т.д.;
- частое употребление слов и выражений в переносном, отвлеченном, метафорическом значении, ср. не послушницы закона правы будут, но делатели и др.;
- богатая система средств художественной изобразительности, которая в зависимости от манеры изложения внутри самого книжно-славянского типа была более или менее выразительной.
В эпоху второго южнославянского влияния в книжно-славянском типе наблюдается очень оригинальное и интересное использование «плетения, извития словес». Авторы прибегали, как уже подчеркивалось, к тавтологическим оборотам, внутренним монологам, восклицаниям, к нагромождению синонимических конструкций, сложных сравнений, перифраз и т.п., ср. с умилением припадаю, со смиреномудрием мил мя дею; день многая туги и скорби, и слез и вздыхания и пр.
Итак, книжно-славянский тип русского литературного языка и в период XIV—XVI вв. продолжает предшествующие традиции древнерусского литературного языка. Наряду с этим в его развитии наблюдаются некоторые характерные новые черты:
а) расширение его жанровых рамок и сфер употребления в литературе повествовательной и исторической;
б) обогащение его лексико-фразеологических, семантических и стилистических ресурсов;
в) развитие внутри его системы нового слога, литературного стиля (манеры изложения) «плетение словес»;
г) возрождение и активизация в результате второго южнославянского влияния некоторых обветшалых или редко употребительных церковнославянизмов, архаизация орфографии, сохранение грамматических форм и конструкций, которые в киевский период были употребительны как в книжно-славянском типе, так и в народном русском языке, а в московский период уже выходили из употребления в народно-разговорном языке;
д) углубление в результате этого расхождений между книжно-славянским типом (и в более широком аспекте между литературным языком) и народно-разговорной речью.
102
§ 4. НАРОДНО-ЛИТЕРАТУРНЫЙ ТИП РУССКОГО ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА В XIV — НАЧАЛЕ XVI в.
В период XIV—XVI вв. в системе русского литературного языка все еще выделяется и народно-литературный тип. В соответствии со своей народной русской основой, тесно связанной с народно-поэтическим языком, он продолжал функционировать в связи с живой народной речью и фольклором, используя так же и традиции книжно-славянского типа.
Некоторые историки русского языка считают, что в условиях широкого распространения книжно-славянского типа литературного языка в эпоху второго южнославянского влияния и углубления расхождений между литературным языком и народным языком «исчезла основа для развития того светско-литературного стиля литературного языка, характерной особенностью которого было органическое слияние, переплетение живой русской речи и элементов книжного языка» (23, стр. 78). Г. О. Винокур отмечал, что по сравнению с первой эпохой письменности в стилистической системе русского литературного языка московского периода «недостает среднего члена, то есть такого стиля письменной речи, который представлял бы собой результат скрещивания» (10, стр. 67) книжно-славянского и делового типов русского языка.
Неясны контуры этого типа литературного языка в работе А. И. Ефимова (15). Бегло представлены они и в работах В. В. Виноградова (8), А. И. Горшкова (11) и др. Очевидно, этот период функционального столкновения и перераспределения сфер употребления между книжнославянским и народно-литературным типом русского литературного языка остается во многом еще неопределенным. Вообще, соотношение и противопоставление основных двух типов литературного языка, писал В. В. Виноградов, в эту эпоху осложнено все усиливающимся разнообразием стилистических форм и разновидностей литературной речи, возникающих в результате их взаимодействия и смешения (7, стр. 12). По существу народно-литературный и книжно-славянский типы литературного языка не были ясно противопоставлены. Язык ряда художественных и публицистических произведений, а также и сочинения исторического характера сближался с языком церковной, религиозной и научной литературы. И все же в этот период были созданы произведения, которые дают основание считать, что народно-литературный тип как определенная система выражения функционировал и сохранил свои главные особенности и в XIV—XVI вв. Безусловно, стилистические отношения в эту эпоху были уже другими по сравнению с киевским периодом. Место народно-литературного типа в системе литературного языка и сами приемы взаимодействия с книжно-славянским типом в киевский период, в условиях большей близости между письменно-литературным языком и живой народной речью, были иными, чем позже, в московский период, в условиях расхождения между ними.
Народно-литературный тип языка в XIV—XVI вв. сохранял до известной степени традиции киевской эпохи. В результате
103
этого он долго использовал и многие особенности, уже утраченные в народно-разговорном языке, напр. старые формы склонения, спряжения, старую систему прошедших времен и т.д. В народно-литературном типе, как и в киевский период, свободно использовались церковнославянизмы. Второе южнославянское влияние оказало известное воздействие и в этом отношении. Использование церковнославянизмов в случаях, где был возможен выбор между церковнославянскими и русскими единицами, расширяется, но активизация в употреблении церковнославянизмов представлена неравномерно в отдельных памятниках народно-литературного типа языка. Второе южнославянское влияние нашло отражение и в известном усложнении орфографии. Эти черты сближают народно-литературный тип языка с книжно-славянским типом (11, стр. 113). В то же время в народно-литературном типе не нашла особого отражения риторическая манера изложения «плетение словес». Вообще манеры изложения внутри каждого типа разнообразные, но в смысле риторики, пышности, витийства и изукрашенного «плетения словес» народно-литературный тип языка оставался независимым. Лексика и фразеология, отражающие русскую действительность новой эпохи, использование некоторых свойств синтаксиса народно-разговорного языка и тесные связи как с народно-поэтическим словесным творчеством и деловой речью, так и с книжно-славянским типом языка определили облик народно-разговорного типа русского литературного языка. Главные новые тенденции, обнаруживающиеся в его развитии в XIV—XVI вв. в основных чертах сводятся к более глубокому взаимодействию и взаимопроникновению с книжно-славянским типом литературного языка, к известному сужению сфер его функционирования, к дальнейшему сближению с языком деловой письменности и с народным языком, к проникновению и распространению новой лексики и фразеологии, отражающих развитие русской действительности.
Народно-литературный тип русского литературного языка продолжал функционировать частично в жанрах художествен ной и историко-повествовательной литературы, как напр. «Задонщина», «Сказание о Мамаевом побоище», «Хождение за три моря» Афанасия Никитина, «Повесть о Петре и Февронии», «Повесть о Мутьянском воеводе Дракуле», «Сказание о Псковском взятии» и т.д.
См. отрывок из «Задонщины»: «И тогда яко сокол отлетеша на быстрый Дон. То те не соколи полетеша за быстрый Дон, поскакивает князь Дмитрий со своими полки за Дон со своею силою. И рече: «... Наступаем, брате, со своими сильными полки на рать поганных». Тогда князь поля наступает. Гремят мечи булатные о шеломы хиновския, поганый покрыта руками главы своа».
См. отрывок из «Хождения за три моря»: «И тут есть Индейская страна, и люди ходят все наги, а голова непокрыта, а груди голы, а волосы в одну косу плетены, а все ходят брюхаты, дети родят на всякий год, а детей у них много, а мужи и жены все черны; яз куды хожу, ино за мною людей много, дивятся белому человеку. А князь их — фота на голове, другаа — на бедрах; а бояре у них ходят — фота на плеще, а другаа на бедрах».
104
См. отрывок из «Повести о Петре и Февронии»: «Они же злочестивии боляре дата им суды на реце, — бяше бо градом тем река, глаголаемая Ока. Они же пловуще по реце в судех. Некто же бе человек у блаженный княгини Февронии в судне, его и жена в том же судне бысть. Тои же человек, приим помысл от лукаваго беса, возрев на святую с помыслом».
См. отрывок из «Повести о Мутьянском воеводе Дракуле»: «Некогда же прииде купец гость некий от Угорския земли в его граде. И по его заповеди остави воз свои на улици града пред полатою и товар свои на возе, а сам спаше в полате. И пришед некто, украде с воза 160 дукат злата».
См. отрывок из «Сказания о Псковском взятии»: «И в ту пору псковичем сердце уныло, а на четвертый день по той грамоте поехали к Новугороду 9 посадников, да и купецкие старосты всех рядов, а князь великий управы им никакой не даст, а говорит так: «копитеся вы, жалобные люди, на крещение господне, и яз вам управу подаю» . . . »
Эти небольшие отрывки дают в самых общих чертах некоторое представление о главных особенностях, характерных для народно-литературного типа языка в XIV—XVI вв., которые в одних случаях сводятся к продолжению старых традиций, а в других — раскрывают новые тенденции развития этого типа. Можно отметить следующие особенности: свободное использование как церковнославянизмов, так и соответствующих русизмов в тех случаях, где был возможен выбор между церковнославянскими и русскими единицами, ср. яко, рече, главы, градом и пр., с одной стороны и шеломы, голова, волосы, хожу, я и пр., с другой; связь народно-литературного типа языка с устно-поэтическими традициями, которые используются неравномерно в различных памятниках, ср. быстрый Дон, то не соколи полетеша и пр.; широкое употребление лексики, которая отличается своим конкретным, «предметным» характером, ср. люди, голова, воз, купец и т.д.; преобладание лексики и фразеологии, семантически связанной с конкретной русской действительностью, ср. купецкие старости, управу подаю, посадники и пр.; средства художественной выразительности, созданные на базе этой лексики; синтаксический строй, отражающий традиции живой народно-разговорной речи, а также народно-поэтического творчества, до известной степени и традиции книжного языка; отсутствие пышных риторических украшений слога; использование по традиции и в результате более углубленных связей с книжно-славянским типом литературного языка ряда книжно-архаических грамматических форм, ср. на реце, спаше, со своими полки, в судех и пр.; отражение, хотя и в ограниченных рамках, новых грамматических форм, которые проникли из живого народного языка и указывают на постепенное сближение народно-литературного типа языка с народным языком, ср. детей, посадников, рядов, бояре и пр.; наличие определенного слоя лексики и фразеологии, отражающих развитие русской действительности, ср. князь великий, жалобные люди и пр.; дальнейшее сближение с языком деловой письменности, ср. распространение слов и оборотов типа управу подаю, купецкие старости и т.д.
105
Итак, сферы функционирования народно-литературного типа русского литературного языка в XIV—XVI вв. сужаются, но его контуры очерчены в системе литературного языка. Взаимодействие этого типа литературного языка с остальными типами (и особенно с книжно-славянским) углубляются, но он сохраняет живые связи с народной речью и отражает некоторые ее изменения.
§ 5. ДЕЛОВОЙ ТИП ПИСЬМЕННО-ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА В XIV — НАЧАЛЕ XVI в.
Традиции делового типа письменно-литературного языка Киевской Руси, культивировавшегося с XII в. в Северо-Восточной Руси, продолжаются и развиваются и в Москве с XIV в. Интенсивное экономическое, политическое и культурное развитие молодого Русского государства влекло за собой расширение сфер употребления делового типа письменно-литературного языка и его дальнейшее развитие. Он обслуживал все возрастающие потребности усложнявшейся государственной переписки, делопроизводства, законодательства, судопроизводства и т.п. Московской Руси. Деловой («приказный» от названия канцелярий — приказов) тип письменно-литературного языка развивался на основе московского говора. Он вбирал в себя как элементы говора Москвы и диалектов окружающей его этнографической среды (7, стр. II), так и элементы живого разговорного народного языка. Однако, как и всякий письменный язык, деловой тип письменно-литературного языка Московской Руси отличался известной литературной обработкой, организованностью и нормализацией. Он служил прежде всего для выражения разного рода правовых актов, отражающих все более усложняющиеся общественные отношения. «Поэтому деловой язык Русского государства XV—XVI вв. не может быть принят за непосредственное и полное отражение живой общенародной речи своего времени» (2, стр. 38).
В начальный период функционирования делового типа письменно-литературного языка Московского государства заметное влияние на его развитие оказывали традиции делового типа письменно-литературного языка Киевской Руси. В силу традиционности многих жанров письменности одни и те же закостеневшие сочетания и формулы, фразеологические обороты, писал В. В. Виноградов, передавались из столетия в столетие (9, стр. 19). Как и в Киевской Руси, в деловом типе письменно-литературного языка Московской Руси наблюдается: преимущественное использование русизмов в случаях, где был возможен выбор между ними и соответствующими церковнославянизмами; очень слабая связь с традицией церковнославянского языка; церковнославянизмы представлены в нем лишь отдельными единицами, устойчивыми зачинами и концовками; наличие разнообразной, преимущественно русской по происхождению, терминологии (юридической, торговой, государственно-административной и т.п.); морфологические и синтаксические особенности, отражающие главные черты народной речи;
106
частое использование, как и в живом народном языке, выражения синтаксических отношений путем простого соположения соотносящихся элементов, без формального выражения синтаксической зависимости одного от другого (паратаксис), напр. «надеюсь, ты знаешь» (ср. надеюсь, что ты знаешь); повторения определяемых слов, предлогов, напр. «Из села из Федороского»; употребление именительного прямого объекта при инфинитиве, напр. дать полтина и еще ряд других синтаксических явлений делового типа письменно-литературного языка.
Наряду с этим именно в деловом типе письменно-литературного языка Московской Руси раньше всего нашли отражение изменения в произносительных нормах, в словарном составе и в грамматическом строе русского языка.
В орфографии деловой письменности нашла отражение такая яркая черта, как аканье, закрепившееся к XVI в. в московском говоре. Памятники деловой письменности Московской Руси фиксируют появление ряда новых слов и устойчивых словосочетаний с терминологическим значением, а также употребление некоторых слов с новыми значениями. Исследователями приводятся такие слова, как пашня, бархат, мельник, кружево, изба, крестьянин, блюдце, пуговица и т.д.; устойчивые сочетания типа целование служити; приезжати торгом; держати суд; держати нелюбие; челом биты; ходити по грамоте; хлеб заемный; суд обчий; грамота, деловая; земля черная и др. (12, стр. 3—7); слова с новыми значениями, ср. очистити (выяснить, установить принадлежность тому или другому феодалу), знати (исполнять и быть подведомственным), отъехати (перейти от одного князя к другому), жаловать (благоприятствовать) и т.п.
В памятниках деловой письменности Московской Руси нашло отражение постепенное развитие грамматического строя русского языка. Так, напр., в них воплощена изменяющаяся система склонения существительных (появление унифицированных форм -ам, -ами, -ах в дат., твор., предл. надежах множественного числа существительных); рост форм на -у наряду со старыми -а и -е в род. и предл. падежах ед. числа существительных мужского рода; новая система прошедших времен с универсальной формой прошедшего времени, развившейся из старого перфекта и т.д. Использование некоторых старых грамматических форм и вообще архаических элементов в деловой письменности Московской Руси связано с традициями делового языка Киевской Руси и с известным воздействием книжного языка, ср. окончание -ом в дат. падеже множ. числа существительных мужского и среднего рода, окончание -ы в твор. падеже множ. числа существ ительных мужского и среднего рода и др.
Особенности делового типа письменно-литературного языка Московского государства (в XIV — начале XVI в.) представлены в разнообразных московских, новгородских, псковских, двинских грамотах, напр. «Духовная грамота Московского князя Ивана Даниловича Калиты» (1327—1328), «Духовная грамота Московского князя Дмитрия Ивановича» (до 1378), «Правая грамота Троицкому Сергиеву монастырю на Верхний и Долгий новолоки в Костромском уезде» (около 1490),
107
«Грамота Новгородских наместников Ивана и Василия в Юрьев» (XIV—XV вв.), «Грамота Псковского князя Ивана Александровича» (1463—1465), «Двинские грамоты» (XV в.) и т.д.; эти особенности представлены также и в так называемых «Судебниках» и др.
См. отрывок из «Духовной грамоты Московского князя Ивана Даниловича Калиты»: «... а что есмь придобыл золото что ми дал бог и коробочку золотую а то есмь дал княгини своей с меньшими детьми. А ис порт из моих сыну моему Семену кожух черленый женчужный».
См. отрывок из «Опасной грамоты Феодосия Новгородскому архиепископу Ионе для приезда в Москву»: (1462) «. . . и яз, по вашему челобитью, дал сию грамоту опасную архиепископу Новагорода и Пскова владыце Ионе, что ему ко мне приехати и отъехати добровольно, по божию изволению».
См. отрывок из «Псковской судной грамоты» (XV в.): «... да и межников возмут, и той отведут у стариков по своей купной грамоте свою часть, ино ему правда дата на своей части, а целованью быть одному, а поцелует во всех сябров, ино и ему судница дать на часть, на которой поцелует».
См. отрывок из «Двинских грамот»: «Се купи игумен Василей и Родивон старей и вси чернци Никольский село на Лукини береги за озером у Григория у Иванова сына дворище ...»
См. отрывок из «Судебника» (1497): «А который человек умрет без духовные грамоты, а не будет у него сына, ино статок весь и земли дочери; а не будет у него дочери, ино взяти ближнему от его рода».
Даже и на материале этих небольших отрывков можно прийти к выводу, что в развитии делового типа письменно-литературного языка Московского государства, который формировался на основе московского говора (XIV—XVII вв.), сказались преемственность и традиция делового типа письменно-литературного языка Киевской Руси. Они нашли выражение, в преимущественном употреблении русизмов в случаях, где был возможен выбор между ними и соответствующими церковнославянизмами, ср. золото, коробочку, стариков, береги, озеро, дочери и пр.; в наличии семантически ограниченной конкретной, «предметной» лексики и терминологии, относящихся главным образом к сфере общественно-политической жизни, деловых отношений, судопроизводства и т.п., ср. село, кожух, челобитью, наместник, купной грамоте, грамоту опасную и т.д.; в употреблении простых синтаксических конструкций, в повторении предлогов и определяемых слов, в использовании именительного прямого объекта при инфинитиве и пр., ср. «а целованью быть одному, а поцелует во всех сябров, ино ему и судница дать . . . »; «у Григория у Иванова» и др.; в отсутствии метафоричности и художественно-изобразительных средств; в наличии некоторых традиционных книжных элементов (главным образом в зачинах или концовках), ср. се купи, есмь дал и пр. В указанных отрывках нашли отражение и новые грамматические формы и лексические единицы, напр.: от наместников; к послам; за озером; у дочери; дать; судница дать; межников; сябров и пр. Новая богатая юридическая терминология не только отражалась, но и в значительной мере вырабатывалась в деловой письменности Москвы.
108
Нет сомнения, что в деловом типе письменно-литературного языка Русского государства происходил известный отбор языковых средств из живой речи, обусловленный наличием его связей с определенными литературными традициями. Эти традиции проявляются не только в орфографии, но и в лексике (использование книжных слов), в морфологии (употребление книжных форм), в синтаксисе (выработка различных способов подчинительных связей). Говоря о книжном влиянии в деловом типе, мы должны учитывать и его неравномерность в разных жанрах деловой письменности. Так, напр., духовные грамоты подвержены этому влиянию в большей степени, светские грамоты (договорные, купчие, жалованные, правые, опасные, отводные и пр.) ближе к разговорной речи. Вообще, грамоты «менее нормализованы, чем крупные документы типа судебников» (23, стр. 94).
Деловой тип письменно-литературного языка Московского государства сыграл важную роль в дальнейшем развитии русского литературного языка. Деловой тип ясно выделяется в его системе. В период XIV—XVI вв. деловой тип письменно-литературного языка постепенно расширяет сферы функционирования. В нем раньше всего находят отражение изменения в живом народном языке.
Итак, в эпоху XIV—XVI вв. происходят существенные изменения как в системе древнерусского народного языка, так и в системе русского литературного языка.
В эту эпоху на базе старой общей древневосточнославянской народности формируются и развиваются три восточнославянские народности (великорусская или русская, украинская и белорусская), а вместе с тем и три языка этих народностей (великорусский или русский, украинский и белорусский).
В языке великорусской (русской) народности, который, несмотря на свое диалектное многообразие, был единым в своих элементах фонетической системы, грамматического строя и словарного состава, происходят значительные изменения. Они находят отражение в литературном языке.
Система трех типов русского литературного языка сохраняется и в XIV—XVI вв. Киевские традиции литературного языка продолжаются. Но по сравнению с киевским периодом в этой системе происходят тоже существенные изменения.
В результате второго южнославянского влияния, которое оказалось созвучным внутренним тенденциям развития идеологической и культурной жизни Московского государства, книжно-славянский тип, с одной стороны, получает широкое распространение и раздвигает свои жанровые рамки, а, с другой, подвергается известной архаизации, приводящей к.определенному отрыву его от живого народного языка.
В условиях широкого распространения книжно-славянского типа народно-литературный тип языка сужает сферы употребления. Его связи с книжно-славянским типом углубляются. Наряду с этим живые связи с народной речью сохраняются и ее изменения находят известное отражение в нем.
109
Изменения в живом народном языке находят более полное отражение в деловом типе письменно-литературного языка. Деловой тип подвергается дальнейшей литературной обработке и взаимодействию с остальными типами литературного языка.
§ 6. ПИСЬМЕННО-ЛИТЕРАТУРНЫЙ ЯЗЫК МОСКОВСКОГО ГОСУДАРСТВА В XVI — НАЧАЛЕ XVII в.
Три типа письменно-литературного языка продолжают функционировать и в XVI — начале XVII в. Особые изменения в их структуре и в сферах функционирования еще не наблюдаются. Но на фоне общего развития общественной жизни русского народа и его языка этот отрезок времени выделяется некоторыми своими особенностями.
Именно в XVI — начале XVII в. создаются исторические предпосылки для преобразования великорусской народности в нацию. В XVI в. происходит объединение территории, занимаемых великорусской народностью. В конце XVI — начале XVII в. завершается государственное устройство великорусской территории со строго централизованной и вместе с тем разветвленной системой местного управления, вытеснившей права верховной власти местных феодалов. Тогда возникают предпосылки для образования всероссийского рынка. «Разбросанные по всей территории Русского государства городские и сельские рынки связаны между собой непрерывным товарообменом» (5, стр. 41—42).
В этих условиях объединения территорий, развития государства, выхода торговли за рамки феодальных границ, складывания единого всероссийского рынка и консолидации нравов и воззрений создаются и исторические предпосылки для образования единой системы национального общенародного разговорного языка. Возникают некоторые изменения в соотношении диалектов. В XV—XVI вв. при образовании централизованного государства к Москве постоянно присоединяются многие другие южновеликорусские территории. Ростово-суздальский диалект постепенно утрачивает свое ведущее значение в дальнейшем развитии русского языка. Ведущее значение приобретает московский говор, северновеликорусский по своему происхождению, который с течением времени проникается южновеликорусскими элементами и развивается в средневеликорусский (2, стр. 40). Московская разговорная речь с ее средневеликорусским обликом и в ее сложном многообразии оказывается одним из существенных факторов, важной предпосылкой в процессе формирования общенародного разговорного языка. Она оказывает заметное влияние на развитие делового типа письменно-литературного языка и на местные диалекты. Под ее воздействием и на ее основе постепенно начинают формироваться нормы национального языка. Таким образом в этот период возникают начальные процессы образования общенародного, национального языка. «Закрепленный на письме и обработанный на основе предшествующей традиции развития: народно-литературного типа языка, такой общенародный язык постепенно
110
расширяет свои не только государственные, но и общественные и литературные функции, воспринимая и перерабатывая как любые влияния диалектов, особенно в сфере словаря, так к книжно-литературную стихию (8, стр. 125).
В этот период возникают и предпосылки образования новой системы трех стилей русского литературного языка. Эта система «начинает складываться на почве урегулирования соотношения славянизмов и русизмов» (7, стр. 13), на базе образования синонимических соответствий в структуре древнерусского литературного языка донациональной эпохи. В процессе взаимодействия книжно-славянского и народно-литературного типов, а также частично и делового типа письменно-литературного языка, с одной стороны, и взаимодействия системы письменно-литературного языка (главным образом его народно-литературный и деловой типы) с системой народно-разговорного языка, с другой, возникают разнообразные формы грамматической и лексико-фразеологической синонимики между ними. В лексиконе Ф. Поликарпова «Лексикон треязычный ...» (1704) нередко для „церковнославянизмов приводятся синонимические параллели из „живого русского языка, ср. вилица — небольшая вилка; вопреки — противно; вратарь — приворотник, сторож; главоболие — головная боль; говядарь — пастух над рогатым скотом; дивый — лесный, дикий; днесь — ныне; жребий — жеребий, доля; зле — худо; како — как, каким образом; ковач — кузнец; кокош — курица; ланита — щека; ластовица — ласточка; лжа — ложь; мраз — мороз; мышца — плечо; младость — молодость; рамо — плечо; срачица — рубаха; слана — роса смерзлая; славий — соловей; рыбарь — рыбак; смрад — вонь и т.д. Процесс образования системы трех стилей сопровождался и формированием общего структурно-грамматического и словарного ядра литературного языка на народной великорусской речевой основе, но с широкими расходящимися кругами синонимических и других соответствий (8, стр. 120).
В такой ситуации в XVI — начале XVII в. функционирует и разживается русский литературный язык и его типы.
§ 7. КНИЖНО-СЛАВЯНСКИЙ ТИП ПИСЬМЕННО-ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА В XVI — НАЧАЛЕ XVII в.
В XVI — начале XVII в. были созданы ряд произведений, которые ориентировались на книжно-славянский тип языка. Сферы функционирования этого типа литературного языка были все еще широкими. Он представлен как в церковно-религиозной, нравоучительной, философской, проповеднической литературе, так и в научной, частично в исторической, повествовательной, публицистической и пр. литературе. Характер литературы, которая отражала идейную атмосферу этой эпохи, поддерживал использование книжно-славянского типа. Величие и непререкаемость политических и религиозных ценностей, по словам Н. К. Гудзия, прочно и незыблемо закрепившихся в собравшем всю
111
русскую землю Московском государстве, их превосходство, несмотря на сознание частных недостатков в жизненной практике, над всем тем, что создавалось когда-либо в других землях, явились руководящими мотивами русской литературы XVI в. Ценности эти осознавались как полное и законченное выражение и воплощение традиций, которые вели свое начало от исконной старины — от героического прошлого Киевской Руси, мыслившегося как органическое преддверие к Московскому царству (13, стр. 335). Литературные произведения, созданные в эту эпоху, возвеличали и закрепляли московские политические и церковные традиции. Отсюда и торжественная риторичность изложения в многих культурно-исторических памятниках этого времени.
Образцы книжно-славянского типа русского литературного языка можно найти в таких произведениях XVI — начала XVII в., как «Слова и Послания» (догматические, поучительные, нравоучительные, полемические, публицистические, лирические, похвальные и пр.) Максима Грека, «Слова и Послания» (догматическо-обрядовые и нравственно-бытовые) митрополита Даниила, «Великие Четьи Минеи» митрополита Макария (это грандиозное двенадцатитомное собрание наличной духовно-религиозной литературы собрало в себя книги «священного писания», патристическую литературу, проповедь, поучения и т.д.), «Книга степенна царскаго родословия», составленная, видимо, царским духовником Афанасием (располагала свой материал по степеням великокняжеских колен), «Письма к Ивану Грозному» и «История о великом князе Московском» князя Андрея Курбского, «Беседа преподобных Сергия и Германа, Валаамских чудотворцев», «Повесть о прихождении короля литовского Стефана Батория в лето 7085 (1577) на великий и славный град Псков» («Повесть об осаде Пскова Стефаном Баторием»),«Повесть о смерти воеводы М. В. Скопина-Шуйского и др.
См. отрывок из «Слова инока Максима Грека, пространне излагающего, с жалостию, нестрения и бесчиния царей и властей последнего жития»: «Слыши убо внятно, елика желавши слышати от мене. Аз убо, о преходниче, едина есмь от благородных и славных дщерей всех царя и создателя и владыки, от негоже сходит всяко деяние благо и всяк дар совершен на сыны человеческия, ищущих его всякими праведными деянии и чистым житием, отиего же всяко отечествие на небеси и на земли».
См. отрывок из «Поучения» (Наказания 12) митрополита Даниила:. «Господь заповеда река: «Блюдите, да не отягчают сердца ваша обиадением и пианством». Ты же обиадаешися яко скот и пианствуеши день и нощь, многажды до блевания, яко же и главою болети и умом пленитися. Несть сие христиаискаго закона, несть сие ищущих царства небеснаго».
См. отрывок из «Книги степенной царскаго родословия»: «Днесь во преславном граде Москве у великого князя Василия Васильевича родился сын, князь великий Тимофей, сущее же имя ему Иван. И той будет всему Российскому царствию наследник и всем окрестным страшен будет и сего вашего Велика го Новяграда обладает и гордыню вашу упразднит».
112
См. отрывок из «Краткого отвещания кnязя Андрея Курбского на зело широкую епистолию великого князя Московского»: «И умыелих и лучше рассудих зде в молчании пребыти, а тамо глаголати пред маестатом Христа моего со дерзновением, вкупе со всеми избиенными и с гонимыми от тебя, яко и Соломон рече: «тогда, рече, станут праведниц пред лицем мучащих», — тогда, егда Христос приидет судити, и возглаголют со многим дерзновением со мучащими или обидящими их».
См. отрывок из «Повести об осаде Пскова Стефаном Баторием»: «Приближение же свое до Пскова увидевши, яко несытый ад пропаснья своя челюсти роскидаше и оттоеле града Пскова поглатити хотяше. Спешне же и радостнее ко Пскову, яко из великих пещер лютому и великому змию лет еще, страшилищами же своими, яко искры огненными и дым темен на Псков летяше».
Изучение языка данных небольших отрывков дает известные основания утверждать, что традиции книжно-славянского типа литературного языка живы и в XVI в., что его жанровые рамки оставались расширенными, что витийственный стиль «плетение словес» продолжал оказывать некоторое воздействие на отдельные жанры литературы (напр. жития, проповеди и т.д.). В этих отрывках нашли отражение основные особенности книжно-славянского типа:
- последовательное использование церковнославянизмов в случаях, где был возможен выбор между ними и русскими соответствиями, ср. елико, аз, дщерей, яко, главою, днесь, нощь и пр.;
- преимущественное употребление старых грамматических форм (спряжения, склонения и пр.), ср. желавши, слышати, умыслах, преходниче и пр.;
- развитость синтаксического строя, который отличался богатством разнообразных типов сложных предложений, подчинительных связей, причастных оборотов и других конструкций;
- широкое использование книжной, абстрактной лексики, сложных слов, книжных новообразований и др., ср. рассудих, гордыню, маестатом, дерзновением и др.;
- привлечение значительного лексикофразеологического пласта, семантически связанного со сферой культа, ср. владыка, господь, христианского закона и т.д.;
- частое использование слов и выражений в переносном, отвлеченно-метафорическом значении, ср. умом пленитися, гордыню вашу упразднит и др.;
- богатая система средств художественной выразительности (символы, сравнения, эпитеты и пр.),ср. яко несытый ад, яко искры огненными и пр.
Расхождения между книжно-славянским типом литературного языка, представленным в отдельных произведениях в чистом виде, и быстро изменяющимся, развивающимся русским народным языком продолжали углубляться. Без овладения особенностями церковнославянского языка, без специального образования писателям и книжникам было трудно уже следовать книжным языковым традициям. Поэтому книжно-славянский тип языка становится постепенно достоянием более узкого круга образованных людей. Все реже появляются произведения, в которых книжно-славянский тип употребляется в своем классическом, чистом виде. Язык сочинений Нила Сорского и Максима Грека с основанием можно считать наиболее яркими образцами книжно-славянского типа литературного языка этого периода.
113
Наряду с этим в развитии книжно-славянского типа русского литературного языка в XVI — начале XVII в. наблюдаются и некоторые новые черты.
В этот период развивается тенденция к более глубокому взаимодействию и взаимопроникновению книжно-славянского и народно-литературного типов литературного языка. Взаимодействие движется как в сторону сближения двух типов «их внутреннего обогащения — одного за счет другого» (10, стр. 112), так н в сторону чередования и переплетения двух типов в рамках одного произведения, в сторону смешения и переплетения элементов, характерных для одного или другого типа.
Одна из форм взаимодействия двух типов литературного языка (книжно-славянского и народно-литературного) — это проникновение в книжно-славянский тип языка посредством народно-литературного типа некоторых элементов (главным образом лексико-фразеологических и частично грамматических), неизвестных церковнославянскому языку. В это время в общественной жизни русского народа происходят значительные изменения, которые находят отражение в лексике и фразеологии народного русского языка, а также и в народно-литературном типе. Церковнославянский язык оказывался явно неприспособленным для выражения новых понятий и реалий. Но литература, в которой культивировался книжно-славянский тип языка, не могла не отражать изменения реальной действительности. Следовательно, в этой литературе не могли не отразиться элементы новой лексики и фразеологии, которые проникли в книжно-славянский тип в результате его взаимодействия с народно-литературным. Так, напр., в «Повесть об осаде Пскова Стефаном Баторием», написанной в духе книжно-славянского типа языка, употребляются ряд лексических и фразеологических единиц, неизвестных церковнославянскому языку, который лежал в основе этого типа, ср. левая рука (левый фланг), туры бойчие (стенобитные машины), сторожевой полк, пролом, волость, съезжая изба, вотчина, государевы дьяки и т.д. (11, стр. 125).
Другая форма взаимодействия двух типов литературного русского языка (книжно-славянского и народно-литературного) — это «отзвуки» народно-поэтического творчества и живого просторечия в произведениях, ориентированных на книжно-славянский тип языка. Так, напр., в «Истории о Казанском царстве», которая «отразила в себе торжественную стилистику произведений макарьевского периода, использовались в немалом количестве приемы и стиль устной поэзии» (14, стр. 280—281). А. С. Орлов (25) отметил много таких фольклорно-художественных элементов: поля и горы и подолия, пьет чермно вино и меды сладкие, гости не милые. Эпитеты устной поэзии рассыпаны по всей «Истории». Поле там чистое, девицы — красные, кони — добрые, теремы — златоверхие, светлицы — высокие. Ярки и отголоски живого просторечия: стар да мал, брань не худа, наехати далек в поле, живут в сумежницах по суседству и др. (8, стр. 73—74).
В «Повести о смерти воеводы М. В. Скопина-Шуйского», написанной языком книжным, тоже обнаруживается явная связь с фольклором. Это особенно ясно наблюдается в той части, в которой рассказывается
114
об отравлении князя на пиру, созвучной с народной песней о Скопине-Шуйском. См., напр., в указанной части: «И в той чаре в питии уготовано лютое питие смертное. И князь Михаиле Васильевич выпивает ту чару до суха, а не ведает, что злое питие лютое смертное».
Использование стилистических ресурсов русской народной поэзии в книжно-славянском типе имело важное значение в деле постепенного сближения двух типов литературного языка. В. В. Виноградов с основанием пишет, что язык поэзии явился важным цементирующим элементом в системе литературного языка великорусской народности, а затем и нации. «В значительной степени свободные от местной, областной исключительности, стили народной поэзии, выражая рост национального самосознания в XVI—XVII вв., ускорили процесс формирования русского национального литературного языка» (8, стр. 75—76).
В этот период проявляется и тенденция к более активному использованию народно-разговорных и даже просторечных элементов в книжно-славянском типе языка. Отражение живой разговорной речи в памятниках, которые традиционно ориентировались на книжно-славянский тип языка, напр. в житийной литературе, зафиксировано в единичных случаях и в предшествующий период. Так, напр., в «Житии» Михаила Клопского отмечены разговорные выражения диалектного характера, ср. жары (поля под паром), тоня (рыбачья сеть), сугнать (догнать), упруг (сила) и др., слова и обороты, характерные для разговорной устной речи, ср. сенцы (сени), влезши (войдя), назем (навоз), с тех мест (с той поры), пущать, ширинка и др. В XVI в. этот процесс усиливается.
Пестрое смешение книжно-славянских и народно-разговорных элементов очень характерно для сочинений митрополита Даниила и особенно для тех из них, в которых он трактует вопросы русского быта, современные проблемы нравственности.
См. отрывки из «Двенадцатого слова»: «Жены красны блудница, или ино лице женовидно красноюнеющеся видев, и светло и мягко тело объюхав, и притек, объем, целуеши, мызжеши и руками осязавши, и толико безстуден и безумен быв ...»
В этот период возникает взаимодействие между книжно-славянским и деловым типом, которое будет рассмотрено в § 9.
Указанные процессы находятся еще в начальном этапе своего развития. Система книжно-славянского типа все еще ясно обособлена в рамках русского литературного языка XVI — начала XVII в.
§ 8. НАРОДНО-ЛИТЕРАТУРНЫЙ ТИП ПИСЬМЕННО-ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА В XVI — НАЧАЛЕ XVII в.
В XVI — начале XVII в. продолжал функционировать и народно-литературный тип языка. Сфера его распространения оставалась все еще до известной степени ограниченной: это преимущественно художественная и историко-повествовательная литература. Образцами народно-литературного типа могут служить такие произведения
115
литературы XVI — начала XVII в., как «Сказание о Магмете салтане» Ивана Пересветова, «Сказание о киевских богатырех», «Письма Ивана Грозного к Курбскому», «Послание игумену Кирилло-Белозер итого монастыря Козме с братией» Ивана Грозного, «Новая повесть о Российском царстве» и др.
См. отрывок из «Сказания о Магмете салтане»: «И написати велела на кожах их: «Без таковые грозы правды в царство не мочно ввести. Правда ввести царю в царство свое, ино любимого не пощадити, нашедши виноватого. Как конь под царем без узды, так царство без грозы». — И царь рече: «Не мощно царю царства без грозы держати; яко же Константин — царь вельможам волю дал и сердце им веселил» ...»
См. отрывок из «Сказания о киевских богатырех»: «В стольном было граде Киеве, у великого князя Владимира было пированье почесное на многия князи и бояря и на сильный могучия богатыри . . . Или то вам не сведомо, богатырем, что отпущает на меня царь Констянтин из Царяграда 42 богатырей, а велит им Киев изгубити и вы б нынеча никуды не розъежалися, берегли бы естя града Киева и всей моей вотчины».
См. отрывок из «Послания игумену Кирилло-Белозерского монастыря Козме с братией»: «Аз же окаянный преклоних свою главу и припадох к честным стопам преподобного игумена суща, вашего же и моего, на сем благословения прося . . . Сами ведаете: коли благочестие не потребно, а нечестие любо, и вы Шереметеву хотя и золотые сосуды скуйте и чин царский устройте, то вы ведаете . . . Как лутче, так и делайте, сами ведаете, как собе с ним хотите, а мне до того ни до чего дела нет».
См. отрывок из «Новой повести о Российском царстве»: «Да и самого того короля, лютого врага сопостата, и его способников, таких же безбожников, яко же он, который с ним тамо под оным градом стоят и град тый, аки злыя волки похитити хотят. Паче же подивимся пастырю нашему и учителю . . . , имя же его всем ведомо, — како, яко столп, непоколебимо стоит посреди нашея великия земли».
Анализ языка небольших данных отрывков показывает, что народно-литературный тип языка, который сложился на народной русской основе, продолжал развиваться в связи с живым разговорным языком русской народности и народным творчеством, используя широко и традиции книжно-славянского типа.
Народно-литературный тип русского литературного языка XVI — начала XVII в. продолжал свободно пользоваться как церковнославянизмами, так и русизмами в случаях, где был возможен выбор между ними, ср. не мощно, рече, яко, гриде, аз, главу, аки, пастырю; не мочно, царство, могучая, золотые, хотите, дочь и т.д. Народно-литературный тип языка сохраняет традиционные связи с народным творчеством, ср. аки злыя волки, как конь без узды и пр. В народно-литературном типе продолжают активно употреблять конкретную лексику, семантически связанную с бытом и русской действительностью, ср. крестный кум, бояре, вотчины и пр. Синтаксический строй, как и в предшествующий период, отражает связи с живым народным языком,
116
с языком народной поэзии, а также частично с книжно-славянским типом литературного языка. Взаимодействие с книжно-славянским типом и воздействие книжно-литературных традиций обуславливают наличие значительного слоя книжных слов и архаических форм, ср. благочестие, нечестие, рече, преклоних, припадох, мысляше и пр.
Народно-литературный тип, очевидно, и в XVI—XVII вв. выделяется как система литературного выражения, несмотря на ее открытый характер. В основном этот тип продолжает традиции предшествующего периода, наряду с которыми обнаруживаются и некоторые новые черты.
В этот период усиливается общественное значение «светской» литературы, которая стала ориентироваться на народно-литературный тип, потому что он был приспособлен лучше, чем книжно-славянский тип, для отражения и выражения различных явлений общественной жизни русского народа. Это содействовало постепенному восстановлению авторитета и расширению сферы употребления народно-литературного типа, в XIV—XVI вв. сильно потесненного книжно-славянским типом (11, стр. 125, 131). Употребление в рамках одного сочинения как книжно-славянских, так и народно-литературных контекстов было явным признаком их равноправия в системе литературного языка.
Этот процесс нашел выражение в появлении ряда произведений, в которых чередуются и переплетаются контексты, характерные для того или другого типа.
В посланиях Ивана Грозного, который был очень образованным, наблюдается частое переплетение «разнотипных» текстов. Иван Грозный меняет характер изложения и на равных правах использует как книжно-славянский, так и народно-литературный тип в зависимости от темы, от отношения к изображаемому и т.д.
Чередование контекстов книжно-славянских и народно-литературных характерно и для очень интересной «Новой повести о преславном Российском царстве». В ней часто одно и то же событие изображается в двух планах: книжно-риторическом и реалистическом, что обуславливает и изменения в характере изложения.
Процесс дальнейшего расширения прав живой народной речи в народно-литературном типе—другая его характерная черта. Так, напр., в посланиях Ивана Грозного наблюдается много случаев употребления разговорных и просторечных слов, форм и выражений в книжно-славянском окружении, которое свидетельствует о том, что как книжнославянские, так и народные единицы отличались равной общественной значимостью. См. по здешнему, собачья измена, жалуючи, повыпускали и пр. Разговорные и простонародные элементы использованы и в «Новой повести о преславном Российском царстве», в «Сказании о Магмете салтане» и пр. также в непосредственной близости с книжно-славянскими единицами.
Такое переплетение в рамках одного произведения книжно-славянских и народно-литературных контекстов, книжно-славянских и народно-просторечных элементов создавало благоприятную почву для сближения двух типов литературного русского языка (книжно-славянского
117
и народно-литературного) и взаимопроникновения их структурных элементов. Любое произведение, написанное народно-литературным языком, отражает воздействие книжно-славянского типа. В многие сочинения, написанные книжным языком, проникают народно-разговорные элементы.
Все эти явления, исторически неизбежные, представляют собой необходимую предпосылку в процессе образования национального языка и сложения новой стилистической системы.
§ 9. ДЕЛОВОЙ ТИП ПИСЬМЕННО-ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА В XVI — НАЧАЛЕ XVII в.
Деловой тип тоже продолжает функционировать и в XVI — начале XVII в. В данный период функции и сферы употребления этого типа письменно-литературного языка все более и более расширяются, так как расширялся и круг проблем, охватываемых делопроизводством, судопроизводством, законодательством и вообще деловыми отношениями русских людей. Челобитные, увещательные послания, своды постановлений, грамоты, дипломатические письма и вообще дипломатическая переписка, статейные списки (т.е. отчеты, которые писались по пунктам, по статьям) русских послов, руководства по ведению хозяйства, поваренные книги, лечебники и т.л. —вся эта деловая письменность, в широком смысле слова, пользовалась деловым типом письменно-литературного языка. Образцами этого типа для XVI и начала XVII в. являются, напр., «Челобитные» Ивана Пересветова, «Духовная грамота Ивана Юрьевича Грязного» (1579—1580), «Переписка Ивана Грозного с Василием Грязным», «Стоглав», «Домострой», «Статейный сииск Г. И. Микулина» (1600) и т.д.
См. отрывок из «2-ой челобитной»: «Умилосердися, обыщи своим царьским обыском и оборони от насилства сильных людей, чтобы холоп твой государев до конца не загиб и службы своей царской не отстал. А яз, холоп твой государев, слышачи про твое мудрое воинство и счастливое, ехал к тебе, к государю, нароком твоей для мудрости, и оставя королевския службы богатый».
См. отрывок из «Письма опричного думного дворянина Вас. Григ. Грязного — Ильина царю Ивану IV Васильевичу из крымского плена»: «Да в твоей ж государеве грамоте написано, кое ты пожалуешь выменить меня, холопа своего, и мне приехав к Москве да по своему увечью лежать — ино мы, холопи, бога молим, чтоб нам за бога и за тебя, государя, и за твои царевичи, голова положите: то наша надежа и от бога без греха, а ныне в чом бог да ты, государь, поставишь».
См. отрывок из «Стоглава» (он заключал в себе свод постановлений и суждений церковного собора 1551 г. по разным вопросам религиозного и житейского быта): «Да и дети боярские, и люди боярские, и всякие бражники зернью играют и пропиваются, ни службы служат, ни промышляют и от них всякое зло чинится: крадут и розбивают,
118
души губят и то бы зло искоренити». «Да по погостом и по селом, и по волостем ходят лживые пророки, мужики, и жонки, и девки, и старые бабы наги и босы, и волосы отрастив и роспустя, трясутся и убиваются».
См. отрывок из «Домостроя» (детально разработанного кодекса, в котором закреплены нормы религиозного и общественного поведения человека, правила воспитания и быта, а также организации домашнего хозяйства): «Аще земному царю правдою служиши и боишися его, тако научишися и небеснаго царя боятися: сей временен, а небесный вечен и судия нелицемерен «воздаст комуждо по делом его». «А которая женщина или девка рукодельна, и той дела указати: рубашка делати, или убрус брати, или постав ткати, или золотное или шелковое, пялично дело».
См. отрывок из «Статейного списка Г. И. Микулина»: «А как Григорий и Иванко въехали в посад в Лунду и в те поры было по реке по Темзе в судех, и по берегом по обе стороны, и по улицам людей было в зборе добре много: а з города и с кораблей стреляли изо многово наряду».
Деловой тип письменно-литературного языка в XVI — начале XVII в. во многих отношениях продолжал традиции делового типа предшествующей эпохи: преимущественное использование русизмов в случаях, где был возможен выбор между ними и церковнославянскими эквивалентами, ср. оборони, слышачи, королевския, голова, розбивают, волосы и т.п.; наличие разнообразной, преимущественно русской по происхождению, терминологии, ср. царьским обыском, холоп государев, люди боярские, убрус брати и пр.; преимущественное употребление конкретной, «предметной» лексики; грамматические особенности, отражающие главные черты народной речи; отсутствие художественно-выразительных средств и т.д.
Книжная традиция, а также традиция делового типа предшествующего периода сказалась в использовании некоторых церковнославянизмов, книжных слов, трафаретных оборотов, архаических грамматических форм и др., ср. аще, правдою служиши, воздаст комуждо по делом его, по волостем, в судех, за царевичи, судия нелицемерен и т.д.
Изучение языка памятников деловой письменности XVI — начала XVII в. раскрывает некоторые новые черты и важные тенденции в эволюции делового типа письменно-литературного языка данной эпохи.
Именно в деловом типе раньше всего нашли отражение изменения в произносительных нормах, в лексико-фразеологическом составе и грамматическом строе живого русского языка Московской Руси. Это совершенно естественно, так как деловой тип письменно-литературного языка Московской Руси основан на живой речи, на живом московском говоре (23, стр. 89).
Деловой тип письменно-литературного языка Московской Руси расширяет свои функции и сферы употребления. «К концу XVI в. он стал едва ли не общим для всего обширного Русского государства, постепенно вытесняя собой местные разновидности приказного языка во всех областях» (1, стр. 433). Наличие сильного централизованного
119
государства, даже при отсутствии еще подлинных национальных связей, обусловило победу московской нормы делового типа письменно-литературного языка над местными, областными тенденциями в письменности. Общегосударственный характер и значительная степень обработанности и нормализованности являются характерными чертами делового типа письменно-литературного языка в XVI — начале XVII в.
В XVI — начале XVII в. деловой тип был подвергнут дальнейшей литературной обработке. В этот период происходит его сближение с народно-литературным типом, появляются признаки более активного его взаимодействия как с народно-литературным типом, так и с книжно-славянским. Активизация этого движения от литературы к «деловой письменности» и от «деловой письменности» к литературе «была обусловлена в первую очередь значительно возросшим многообразием содержания, расширившейся сферой функционирования «деловой письменности» . . . » (11, стр. 133).
Очень показательны в этом отношении наблюдения Д. С. Лихачева, который в своей работе «Повести русских послов как памятники литературы» пишет, что деловая письменность всегда в большей или меньшей степени вступала в контакт с литературой, пополняя ее жанры, освежая ее язык, вводя в нее новые темы, помогая сближению литературы и действительности. Литературные и «деловые» жанры не были отделены друг от друга непроницаемой стеной. Особенно велика роль письменности, подчеркивает Д. С. Лихачев, в XVI и XVII вв. XVI в. — как раз то время, когда в публицистике под эгидой поднимающегося служилого сословия развиваются новые темы, вызванные новыми потребностями действительности. Публицистика черпает отовсюду новые формы. Она вступает в тесные взаимоотношения с деловой письменностью. «В публицистике XVI в. иногда трудно решить — где кончается публицистика и где начинается деловая письменность. Трудно решить, что претворяется во что: в деловую ли письменность проникают элементы художественности или в художественной литературе используются привычные формы деловой письменности. Иван Пересветов пишет челобитные, но эти челобитные — отнюдь не произведения деловой письменности и очень сомнительно, чтобы они предназначались только для приказного делопроизводства. Это литературно-публицистические произведения в самом подлинном смысле этого выражения. Замечателен также «Стоглав». В «Деяния» Стоглавого собора внесена сильная художественная струя. «Стоглав» — факт литературы в той мере, как и факт деловой письменности. «Великие Четьи-Минеи» митрополита Макария называют «энциклопедией» всех читавшихся книг на Руси, но в эту энциклопедию вносятся и деловая предназначенность, и сильная художественная и публицистическая направленность. Между деловой письменностью и художественной литературой стоит «Домострой». Дипломатическая переписка Грозного склоняется то ближе к литературе, то к письменности чисто официальной. В литературу вносится язык деловой письменности, близкий живой, разговорной речи (28, стр. 319—321).
В литературной обработке разных, видов деловой речи важную
120
роль в XVI и особенно в XVII в. сыграли служащие Посольского приказа. В. В. Виноградов отмечал, что там складывается особый литературный центр со своими писательскими кадрами. Результатом их деятельности является своеобразный жанр литературных произведений в форме дипломатических документов, близких к подлинным челобитным и посланиям (8, стр. 91). Именно в этих так называемых «статейных списках» (т.е. отчетах, которые писались по статьям, по пунктам) русских послов наглядно представлено расширение тематики и степени литературной обработанности «деловой письменности». В статейных списках послы не только докладывали, но и рассказывали о нравах, о природе и т.д. соответствующей страны. Это обусловило развитие повествовательной формы в литературе данного типа, проникновение в нее элементов художественной изобразительности. Наряду с этим такие статейные списки, как «Статейный списк Г. И. Микулина», «Статейный списк Федота Елчина», сохраняют прочные традиционные связи делового типа с народно-разговорным языком.
Очень наглядно представлено взаимодействие делового типа с остальными типами литературного языка в «Домострое». В этом памятнике воспроизводятся основные особенности всех трех типов литературного языка. Манеры изложения переплетаются и чередуются в рамках произведения в зависимости от тематической направленности и содержания. В главах религиозного содержания активизируется книжно-славянский тип. В разделах, посвященных «домовому строению», воспроизводится манера изложения деловой письменности. В многих случаях изложение принимает повествовательно-художественную форму, что обуславливает использование особенностей народно-литературного типа. Отдельные главы отличаются разговорным характером языка.
См., напр., отрывок из «Домостроя»: «В дому своем всякому християнину во всякой храмине святыя и честныя образы, написаны на иконах по существу, ставити на стенах, устроив благолепно, со всякими украшениями и со светильники, в них же свещи пред святыми образами возжигаются ...» «Аще дарует бог жену добру, дражайший есть камени многоценнаго: таковая от добры корысти не лишитися; делает мужу своему все благожитие. Обретши волну и лен, сотвори благопотребно рукама своима. Бысть яко корабль, куплю деющи, издалече збирает в себе богатство» ... «А слуг своих заповедывай: о людех не переговаривати, и где в людех были и что видели недобро, — тово дома не сказывали бы ... А товар посылай сметив или смерив, а деньги сметши, а што весовое, свесив; а всего лучши запечатав: ино безгрешно ...»
Замечателен в этом отношении и «Стоглав», в который внесена художественная струя, использованы церковнославянизмы, ряд книжных форм, народно-разговорные элементы, особенности деловой письменности.
В XVI в. появляются, как уже было подчеркнуто, послания и челобитные, которые, помимо деловой цели, преследовали цель литературную. Таковыми являются челобитные Пересветова, дипломатические послания Грозного, переписка Ивана IV с турецким султаном.
121
Все эти особенности делового типа письменно-литературного язы как и его взаимодействие с остальными типами письменно-литературного языка дают основание В. В. Виноградову утверждать, что «с XV, а особенно с XVI в. письменно-деловая речь, по крайней мере в некоторых своих жанрах и вариантах, тесно приближается к литературному языку и врастает в его стилистику» (8, стр. 91), «выступает как один из важных и активных стилей народно-литературного типа языка» (8, стр. 95). Исследователи подчеркивают, что приказный язык, отражая в той или иной степени особенности развития московского говора/не был в то же время механическим слепком живой речи; он представлял собой «определенный тип литературного языка» (23, стр. 95). Общегосударственный характер московского приказного языка, его относительная обработанность и нормализованность превращали постепенно его в такую силу, которая могла бы со временем вступить в единоборство за права литературности с книжно-славянским типом литературного языка, и явились факторами, обеспечивающими его влияние и вне сферы деловой письменности (23, стр. 96).
Эти изменения в характере делового типа языка, в сфере его распространения, в его общественном значении играли важную роль в деле сближения всех типов литературного языка, в начавшемся позднее очень важном процессе сближения литературного языка с народно-разговорным языком.
Итак, язык великорусской (русской) народности в рассматриваемый период характеризуется наличием нескольких специализированных типов письменно-литературного языка, хотя и взаимосвязанных, обслуживающих разные жанры письменности и литературы. Отличался язык великорусской народности еще и стойкостью исторически образовавшихся диалектных различий в периферийных областях, отсутствием единых норм устно-разговорной речи при значительном приближении грамматической структуры, особенно морфологической, к структуре будущего национального русского языка (1, стр. 433). В этот период возникают и предпосылки для образования единой системы национального общенародного разговорного языка.
В системе литературного языка более или менее ясно противопоставлены книжно-славянский и деловой тип, более близкий к живому языку великорусской народности. Народно-литературный тип и по своему грамматическому строю, и по своему словарному составу то примыкает к книжно-славянскому типу, то отражает все растущую склонность к сближению со стилистикой народно-поэтического творчества и деловым языком (1, стр. 433).
Традиции книжно-славянского типа литературного языка поддерживаются и в XVI — начале XVII в. Расхождения между книжно-славянским типом языка и русским народным языком углубляются, но его взаимодействие с народно-литературным типом, а также и с деловым типом расширяется. В результате этого взаимодействия создаются условия и для возникновения взаимодействия и с народно-разговорной речью.
Контуры народно-литературного типа в системе
122
литературного языка очерчены не ясно. Этот тип поддерживает связи с народно-разговорной речью и с языком фольклора. Его взаимодействие с книжно-славянским и деловым типами в этот период углубляется, сферы распространения стали расширяться.
В этот период деловой тип языка заметно расширяет свои функции и сферы употребления. Общегосударственный характер, значительная степень обработанности и нормализованности, взаимодействие с остальными типами литературного языка и с народно-разговорной речью — таковы отличительные особенности делового типа языка в рассматриваемый период.
Несколько основных тенденций обуславливают развитие письменно-литературного языка в XVI - начале XVII в.:
- тенденция к сближению книжно-славянского с народно-литературным типом,
- тенденция к сближению делового типа с народно-литературным типом и отчасти с книжно-славянским,
- тенденция к возникновению взаимодействия литературного языка в целом с народно-разговорным языком,
- тенденция к взаимопроникновению типов литературного языка, которая создала благоприятную почву для их перегруппировки и возникновения условий для постепенного формирования новой системы литературного языка — системы стилей.
§ 10. КНИГОПЕЧАТАНИЕ. НАЧАЛЬНЫЙ ЭТАП В НАУЧНОЙ РАЗРАБОТКЕ РУССКОГО ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА
Период XVI—начала XVII в. ознаменовался событием огромного культурного значения: появились первые печатные книги. В 1556 г. были опубликованы некоторые книги и оттиски. Поскольку они не имеют выходных данных, то их называют анонимными изданиями, а типографию, в которой они печатались, анонимной типографией. В анонимной типографии начал свою деятельность первопечатник Иван Федоров, который в 1564 г. отпечатал свой «Апостол» (31). С полиграфической стороны «Апостол» был непревзойденным образцом для всего последующего московского книгопечатания (29, стр. 3).
Книгопечатание, которое было связано с отредактировавшем книг, с упорядочением орфографии и пунктуации, с установлением определенных правил, с урегулированием некоторых лексико-грамматических норм, сыграло важную роль в истории русского литературного языка. Книгопечатание способствовало созданию единых норм литературного выражения, обусловило широкое распространение печатной продукции, а таким образом и литературного языка (в форме этой печатной продукции) по всей территории Московского государства и среди широких слоев русского народа, усиливало объединяющую роль русского литературного языка по отношению к территориальным диалектам, содействовало, наряду с другими факторами, формированию общерусского национального языка.
В этот период появились и первые грамматики и словари, которые оказали влияние на распространение грамотности, на повышение интереса
123
к лингвистическим проблемам, на процесс нормализации литературного русского языка.
Первая печатная книга по русскому языку «Букварь» (1574) тоже связана с именем Ивана Федорова. Но внимание русских книжников того времени было приковано в первую очередь к языку церковнославянскому, языку православной государственной церкви, языку, получившему широкое распространение в качестве одной из разновидностей официального литературного языка, языку, ставшему объектом специальной опеки в эпоху второго южнославянского влияния. Об интересе русских книжников к вопросам грамматики и языка и специально к церковнославянскому языку свидетельствуют распространенные списки различных грамматических сочинений, относящихся к XV—XVI вв. Наиболее ранние восходят к южнославянским источникам, но некоторые из этих сочинений подвергаются значительной сознательной переработке и на русской почве (21, стр. 5). Большой интерес представляет славянский перевод латинской грамматики Доната, осуществленный в 1522 г. Дмитрием Толмачом. Подлинник перевода Толмача до нас не дошел. Сохранились лишь два списка XVI в.
В 1586 г. в Вильне вышла краткая «Словеньска грамматика». В 1596 г. вышла там же известная славенская грамматика Лаврентия Зизания «Грамматика словенска, совершенаго искуства осьми частей слова». В 1619 г. в Евю, близ Вильно, вышла грамматика Мелетия Смотрицкого, наиболее популярная грамматика в XVII в., выдержавшая много переизданий. В 1648 г. она была переиздана в Москве под названием «Грамматика словенския правилние синтагма». Смотрицкий имел уже ясное представление о различии между книжным церковнославянским и живым народным языком, о чем свидетельствуют его параллельные переводы с греческого на «словенский» и «русский» (т.е. украинский). Грамматика Смотрицкого сыграла огромную роль в последующем развитии грамматической науки. Так, в основе грамматики Христаки—Дупничанина, написанной в начале XIX в., имевшей целью сблизить народный болгарский язык с церковнославянским, лежит грамматика Смотрицкого (21, стр. 33, 38).
Формирование русского литературного языка на национальной основе ставит остро проблему нормализации и выработки его норм.
В 1748 г. было напечатано сочинение Тредиаковского «Разговор между чужестранным человеком и российским об орфографии старинной и новой», в котором рекомендуется правописание согласно произношению.
В 1755 г. была написана первая грамматика русского языка это «Российская грамматика» М. В. Ломоносова, оказавшая огромное влияние на последующее развитие русской грамматической литературы, а также и на нормы литературного употребления лексических единиц и грамматических форм русского языка.
В 1769 г. вышла «Грамматика российская универсальная с семью присовокуплениями» Н. Курганова, представляющая собой, по словам В. В. Виноградова, своеобразную энциклопедию для мещанства и полуинтеллигенции XVIII в.
124
Важное значение имела «Российская грамматика» А. А. Барсова, развивающего в области грамматики идеи своего гениального учителя — М. В. Ломоносова.
В 1802 г. вышло первое издание «Грамматики Академии Российской», которая по разработке грамматического материала примыкает к «Российской грамматике» Ломоносова.
Лексикографическая разработка русского языка восходит к начальной эпохе формирования русского литературного языка. Первые русские словарные работы представляли собой небольшие по объему списки непонятных (главным образом церковнославянских) слов, встречавшихся в древнерусских памятниках письменности (32, стр. 6). Словари эти имели такие заглавия: «Толкование неудобь познаваемым в писании речем», «Толкование о неразумных словесех», «Сказание о неудобь понимаемых речах ...». Древнейший из этого рода словариков приложен к «Кормчей книге», которая была написана в 1282 г. для новгородского архиепископа Климента. Другой такой словарик приложен к сочинениям Иоанна Лествичника 1431 г. Широко распространились «азбуковники» или «алфавиты иностранных речей», в которых не только объяснялись слова (по порядку букв русского алфавита), но объяснялись и самые предметы и явления, обозначаемые соответствующими словами.
В 1596 г. в Вильне появился первый печатный в России словарь «Лексис, сиречь речения вкратце собранны и из словенского языка на просты русский диялект истолкованы» Лаврентия Зизания Тустановского. Этот словарь заключил в себе 1061 слово и имел целью объяснение малопонятных церковнославянских, книжных и известного количества иностранных слов. В 1627 г. в Киеве вышел словарь Памвы Берынды «Лексикон славенороссийский и имен толкование», который пользовался грамадной популярностью в XVII в. В словаре большое количество слов для того времени — 6982, которые Берында собирал в течение 30 лет (32, стр. 12). Словарь П. Берынды оказал значительное влияние на последующие словари.
Особое значение имела и первая русская риторика, которая не была печатной, но получила широкое распространение. Старейший из сохранившихся списков относится к 1620 г. и озаглавлен «Книга суть риторики двои по тонку в вопросах списаны, скораго и удобнаго ради научения». В этой риторике находим первое применение к русскому языку теоретической концепции, которая позже, в XVIII в., стала известной под названием «теории трех стилей» (5, стр. 141).
Все указанные грамматические и лексикографические труды в одной или другой степени способствовали упорядочению разнообразных ресурсов русского литературного языка и его нормализации.
125
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
1. Р. И. Аванесов, В. В. Виноградов, Русский язык. БСЭ, т. 37. Второе издание.
2. Р. И. Аванесов, Проблемы образования языка русской (великорусской) народности. Вопросы языкознания, 1955, № 5.
3. В. П. Адрианова-Перетц. Основные задачи изучения древнерусской литературы в исследованиях 1917-1947 гг. Труды Отдела древнерусской литературы, 1948, VI.
4. Д. С. Бабкин, Русская риторика начала XVII в. Труды Отдела древнерусской литературы, 1951, VIII.
5. С. В. Бахрушин, Очерки по истории ремесла, торговли и городов русского централизованного государства XVI — начала XVII в. Научные труды, I, М., 1952.
6. В. И. Борковский, П. С. Кузнецов, Историческая грамматика русского языка, Л., 1965.
7. В. В. Виноградов, Вопросы образования русского национального языка. Вопросы языкознания, 1956, № 1.
8. В. В. Виноградов, Основные проблемы изучения образования и развития древнерусского литературного языка, М., 1958.
9. В. В. Виноградов, Основные вопросы и задачи изучения историк русского языка до XVIII в. Вопросы языкознания, 1969, № 6.
10. Г. О. Винокур, Избранные работы по русскому языку, М., 1959.
11. А. И. Горшков, История русского литературного языка, М., 1969.
12. О. В. Горшкова, Язык московских грамот XIV—XV вв. Автореферат кандидатской диссертации (АДД), М., 1951.
13. Н. К. Гудзий, История древнерусской литературы, М., 1950.
14. Н. К. Гудзий, Хрестоматия по древней русской литературе, М., 1950.
15. А. И. Ефимов, История русского литературного языка, М., 1971.
16. М. Д. Каган, Легендарная переписка Ивана IV с турецким султаном как памятник первой четверти XVII в. Труды Отдела древнерусской литературы, 1957, XIII.
17. Е. И. Кациржак, Первопечатник Иван Федоров, М., 1964.
18. О. Ф. Коновалова, К вопросу о литературной позиции писателя конца XVI в. Труды Отдела древнерусской литературы, 1958, XIV.
19. Г. И. Коляда, Иван Федоров первопечатник. Автореферат докторской диссертации (АДД). М., 1961.
20. П. С. Кузнецов, Букварь Ивана Федорова. Вопросы языкознания, 1956, № 2.
21. П. С. Кузнецов, У истоков русской грамматической мысли, М., 1958.
22. Б. А. Ларин, Разговорный язык Московской Руси. Сб. Начальный этап формирования русского национального языка, Л., 1961.
23. В. Д. Левин, Краткий очерк истории русского литературного языка, М., 1964.
24. Д. С. Лихачев, Культура Руси времен Андрея Рублева и Епифания премудрого, М.—Л., 1962.
126
25. Д. С. Лихачев, Некоторые задачи изучения второго южнославянского влияния в России. IV Международный съезд славистов. Материалы и дискуссии, М., 1962, т. I.
26. А. С. Орлов, О некоторых особенностях стиля великорусской исторической беллетристики XVI—XVII вв. Известия Отделения Русского языка и словесности, 1908, т. XIII, кн. 4.
27. Повесть о житии Михаила Клопского, М.—Л., 1958.
28. Путешествия русских послов XVI—XVII вв. Статейные списки, М.—Л., 1954.
29. Русская повесть XVII века. Сост. М. О. Скрипиль, М., 1954.
30. А. И. Соболевский, Южнославянское влияние на русскую письменность в XIV—XV веках, СПб., 1894.
31. А. И. Соболевский. Образованность Московской Руси XV—XVII веков, СПб., 1894.
32. Р. М. Цейтлин, Краткий очерк русской лексикографии, М., 1958.
33. П. Я. Черных, Очерки русской исторической лексикологии. Древнерусский период, М., 1956.