Раздел III. ФОРМИРОВАНИЕ ОБЩЕНАЦИОНАЛЬНЫХ НОРМ РУССКОГО ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА
Глава первая. РУССКИЙ ЛИТЕРАТУРНЫЙ ЯЗЫК НАЧАЛЬНОЙ ЭПОХИ ФОРМИРОВАНИЯ РУССКОЙ НАЦИИ (СЕРЕДИНА XVII - СЕРЕДИНА XVIII в.)
§ 1. Начало формирования русской нации и русского национального языка 128
§ 2. Обогащение словарного состава русского литературного языка во второй половине XVII в. 133
§ 3. Книжно-славянский тип русского литературного языка во второй половине XVII в. 135
§ 4. Народно-литературный тип русского литературного языка во второй половине XVII в. 141
§ 5. Деловой тип русского литературного языка во второй половине XVII в. 144
§ 1. НАЧАЛО ФОРМИРОВАНИЯ РУССКОЙ НАЦИИ И РУССКОГО НАЦИОНАЛЬНОГО ЯЗЫКА
XVII в. и особенно его вторая половина отличаются от предшествующего периода тем, что тогда возникают процессы постепенного складывания русской народности в нацию и языка русской народности в русский национальный язык. Эти сложные процессы происходили медленно, «незаметно», никаких особых границ, «никаких рубиконов обнаружить не удавалось и не удается, ибо их нет. Одни и те же исторические и экономические явления присущи всему периоду складывания русской народности в нацию» (26, стр. 11). Завершение этих процессов и особенно окончательное становление, формирование русского национального языка относится к первой половине XIX в.
Определяя условия образования нации и национального языка, В. И. Ленин в своем труде «О нраве наций на самоопределение» обращает внимание на основные экономические и исторические факторы. «Во всем мире эпоха окончательной победы капитализма над феодализмом была связана с национальными движениями. Экономическая основа этих движений состоит в том, что для полной победы товарного производства необходимо завоевание внутреннего рынка буржуазией, необходимо государственное сплочение территорий с населением, говорящим на одном языке, при устранении всяких препятствий развитию этого языка и закреплению его в литературе. Язык есть важнейшее средство человеческого общения; единство языка и беспрепятственное развитие есть одно из важнейших условий действительно свободного и широкого, соответствующего современному капитализму, торгового оборота, свободной и широкой группировки населения по всем отдельным
128
классам, наконец — условие тесной связи рынка со всякими и каждым хозяином или хозяйчиком, продавцом и покупателем» (24, стр. 258—259).
Следовательно, нация является неизбежным продуктом, неизбежным следствием определенной эпохи общественного развития. Начальный период развития капитализма связан с национальными движениями, с пробуждением национальной жизни. Именно XVII в. отличается в истории России ярким подъемом национальной жизни и национального самосознания. Он начался «смутой», «великим московским разорением». Городские восстания, восстания крестьян, приведшие к крестьянской войне 1670—1671 гг. под предводительством Степана Разина, являются ярким свидетельством пробуждения этого самосознания. «Крестьянская война — это новый самый высокий этап и самая совершенная форма классовой борьбы крестьянства в крепостной России. Крестьянство осознает свои социальные чаяния, социальные стремления в масштабах всей страны, всего государства, в масштабах всей складывающейся нации» (26, стр. 11). Польско-шведская интервенция и борьба народного ополчения Минина и Пожарского против нее, угроза ликвидации независимости Московского государства вызвали невиданный подъем патриотических чувств тоже в масштабах всей страны. В литературных памятниках той поры много говорится о всенародном, о всей русской земле.
В. И. Ленин подчеркивает, что экономической основой нации является внутренний рынок. Именно в XVII в. в экономическом развитии русского государства наступает тот этап, который характеризуется установлением экономической общности, экономической связанности, проявляющейся в создании единого национального всероссийского рынка.
В. И. Ленин обращает внимание и на то, что для полной победы товарного производства необходимо государственное сплочение территорий е населением, говорящим на одном языке. В самом деле, к XVII в. уже заканчивается процесс государственного объединения территорий с населением, говорящим на русском языке. Особенно важно указание В. И. Ленина, что одно из важнейших условий формирования нации — это «единство языка и беспрепятственное развитие», которое осуществляется «при устранении всяких препятствий развитию языка и закреплению его в литературе».
Единство русского языка означало единство общенародного разговорного языка, единство его диалектов, единство литературного языка.
В эпоху образования русского национального языка постепенно развивается единая общенародная устно-разговорная разновидность национального языка, которая, употребляясь первоначально в Москве, с течением времени стала распространяться по всей стране. Ее основными источниками являются, с одной стороны, московское просторечие, с другой — деловой письменный язык предшествующей эпохи, оба имевшие северную основу. С этим непосредственно связано укрепление в качестве норм национального языка ряда северновеликорусских по происхождению черт (взрывное образование -г, твердое -т в третьем лице глаголов,
129
формы типа меня и др.), так как при формировании национального языка не происходило ломки веками создавшейся традиции. Однако самое развитие русского национального языка происходило при ведущей роли южновеликорусского наречия. Р. И. Аванесов подчеркивает, что в эпоху образования национального языка и непосредственно предшествующую ей развивается в московском просторечии аканье, утрачиваются вслед за утратой в южновеликорусских говорах многие древние общенародные элементы в грамматике и лексике. В московский говор и соседние северновеликорусские говоры проникает форма именительного падежа множественного числа на -ы (-и) безударное от слов среднего рода и мужского рода на -онок (селы, пятны, ребяты), видимо, южновеликорусского происхождения. Утрачиваются в них старые общенародные конструкции, постепенно превратившиеся в особенности северновеликорусских диалектов (напр. конструкции типа — косить трава). Развивается также словарь за счет слов, южновеликорусских по происхождению, а также за счет слов, церковнославянских по происхождению. Так совершенствуется и обогащается, по словам Р. И. Аванесова, единая устно-разговорная разновидность развивающегося русского национального языка, все шире отражаясь в письменности и тем самым заявляя о своей способности «быть основой письменно-литературной разновидности национального языка» (1, стр. 41).
В эпоху образования нации и русского национального языка постепенно прекращается и образование диалектных различий. Феодальная раздробленность территорий постепенно ликвидируется, происходит экономическое, политическое и культурное сближение, что содействует усилению связей между диалектами и их большему единству. Однако на ранних этапах развития национального языка имеющиеся, диалектные различия обладают еще значительной устойчивостью. На более поздних этапах развития национального языка диалектные различия, в первую очередь на территориях, экономически наиболее развитых, начинают сглаживаться.
Важная роль в этих процессах принадлежала литературному языку. В. И. Ленин указывает на «устранении всяких препятствий развитию этого языка и закреплению его в литературе» как на существенную черту развития национального языка. Это значит, пишет А. И. Горшков, что именно литература является главнейшей к важнейшей сферой общественного функционирования языка, в которой он наиболее быстро развивается, совершенствуется и стабилизируется. В результате этого роль литературного языка постепенно возрастает, его «организующее влияние усиливается» (15, стр. 146).
Новые тенденции языкового развития в эту эпоху были связаны со все более распространявшимся общественным сознанием потребности в создании единых норм русского литературного языка, в преодолении разобщенности разных его типов и в их стилистическом преобразовании (2, стр. 435). Но типы литературного языка, хотя и обнаруживавшие уже тенденцию к взаимодействию и сближению, все еще были разобщенными по сферам употребления, все еще различались по структуре.
130
Это, очевидно, не соответствовало характеру языкового развития в национальную эпоху, когда появляется потребность в создании единых норм литературного языка. Поэтому начальный период формирования русского национального языка происходит под знаком разрушения противопоставления старых типов литературного языка и возникновения новой системы литературного языка, основанной на противопоставлении стилей, которым на смену пришли функциональные и индивидуальные стили.
Тенденция к внутреннему единству литературного языка, к его всенародности приводит в итоге к складыванию и закреплению новых норм литературного языка.
В. В. Виноградов указывает на то, что «основными признаками национального языка являются его тенденция к всенародности или общенародности и нормативность» (4, стр. 26). В XVII и даже в XVIII в., однако, процесс литературно-языкового объединения, упорядочения и закрепления единых норм, признанных обществом в качестве обязательных, еще не завершился. Контуры национального русского языка, общенародного и нормированного, лишь обозначались.
Существенными факторами изменений в системе русского литературного языка этого времени являются некоторые характерные особенности развития русской культуры, науки и литературы во второй половине XVII в.
Одним из таких факторов было установление тесных культурных связей с Юго-Западной Русью после воссоединения Украины с Россией в едином государстве. В культурном и, в частности, в литературном движении на Руси в это время значительную роль играли киевские литературные деятели. На Украине возникает большое количество школ при церковных братствах. В 1631 г. была организована Петром Могилой Киево-Могилянская академия («коллегиум»), которая стояла на уровне посольских высших школ. В ней, помимо богословских и философских дисциплин, преподавались словесные науки и сочинялись стихотворные произведения, так называемые «школьные» драмы и многочисленные руководства по поэтике. Из нее вышли крупные по своей образованности деятели, некоторые из которых работали в Москве, как, напр., Епифаний Славинецкий, Симеон Полоцкий, Дмитрий Ростовский, Феофан Прокопович и др. В Москве пользовались трудами и литературным опытом этих книжников. С их помощью в Москве первоначально наложено было школьное дело. В 1648 г. боярин Ф. М. Ртищев основал при Андреевской церкви близ Москвы училище, в котором одним из учителей был Епифаний Славинецкий. Белорусу Симеону Полоцкому приписывается создание латинской школы при Спасском монастыре. В 1682 г. ученику Симеона Полоцкого Сильвестру Медведеву поручено было организовать школу при Спасском монастыре. Определенную роль в литературном движении на Руси сыграли такие жанры художественной литературы, как виршевая поэзия, интермедия и драма, которые раньше получили развитие на Юго-Западной Руси.
Связи с Украиной способствовали и проникновению в русский
131
язык в середине и второй половине XVII в. значительного количества латинских слов, украинизмов, белорусизмов и полонизмов.
Другой важный фактор, который оказал существенное воздействие в изменении системы русского литературного языка, это дальнейшее развитие и преобразование русской литературы.
Русская литература на рубеже XVII—XVIII вв. представляет собой пеструю картину, характерную для переходного времени. «Старина» и «новизна», по словам И. П. Еремина, сосуществуют рядом. Все предвещает близкое наступление Петровской эпохи: и жизнь, и литература вступают в период коренной перестройки. Основной факт литературного движения в это время — социальное расслоение литературы. Параллельно с литературой господствующих классов быстро растет литература демократическая, с каждым годом расширяясь в объеме «и все больше привлекая к себе общественное внимание» (19, стр. 12).
Возникновение демократической литературы является очень важным событием литературной жизни. Впервые появляется новый демократический читатель; впервые в литературе заявляют о себе, о своих чаяниях и запросах широкие массы народа.
Заметное распространение получила в этот период в демократической литературе народная поэзия. Появляются первые записи произведений устно-поэтического творчества, которые оказывают на книжную литературу гораздо более заметное влияние, чем это было раньше. Большое распространение тоже в демократической литературе получила и повествовательная проза в форме небольших по объему «повестей», «гисторий», «сказаний», которые не имеют еще четких, устоявшихся жанровых очертаний. Теснейшая связь с устным народным творчеством, его жанрами, сюжетами, стилистикой — наиболее показательная особенность этих произведений. Особую ветвь демократической литературы составляет литература раскола — старообрядчества, центральной фигурой которой был протопоп Аввакум. «В истории русского литературного языка демократическая литература XVII—XVIII вв. оставила глубокий неизгладимый след. В выработанный предшествующим развитием книжный язык она влила две мощные струи — речь народно-поэтическую и живое разговорное просторечие — влила в объеме, Древней Руси неведомом» (19, стр. 13).
Наряду с социальным расслоением возникла и родовая дифференциация, в результате которой из общей массы, предназначенной для чтения письменности, сначала выделяется художественная литература, а затем постепенно оформляются и такие разновидности литературы, как публицистика, философско-нравоучительная литература, историко-повествовательная, научная и научно-популярная и т. д. А. И. Горшков е основанием обращает внимание на то, что с оформлением художественной литературы возникает и вопрос о специфике развития и функционирования литературного языка как в сфере художественной литературы, так и в других сферах литературы, т. е. возникают такие явления, как «язык художественной литературы» и функциональные
132
стили литературного языка. В сфере художественной литературы зарождаются и с конца XVIII в. получают все более определенные и четкие контуры индивидуальные, авторские особенности языка, оформляющиеся постепенно как индивидуальные стили литературного языка.
Все эти особенности развития русской литературы в данный период оказали влияние и на процесс «обмирщения» литературы, на ее поворот к светской тематике. Если в древнерусский период основная масса литературы связана тематически с религиозным культом, то, начиная примерно с середины XVII в., церковно-религиозная литература все более и более активно оттесняется на второй план историческими и бытовыми повестями, народными песнями, демократической сатирой, переводными рыцарскими романами и т. д. (15, стр. 149).
В этот период заметно расширяется словарный состав русского литературного языка, изменяется характер книжно-славянского типа русского литературного языка, углубляется процесс сближения книжнославянского типа с народно-литературным и деловым типами и их взаимопроникновения, литературный русский язык продолжает развиваться по пути дальнейшего сближения с народно-разговорным языком, а деловой тип—по пути сближения с остальными типами литературного языка.
§ 2. ОБОГАЩЕНИЕ СЛОВАРНОГО СОСТАВА РУССКОГО ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XVII в.
Дальнейшее развитие общественной жизни и экономики, реорганизация государственного управления, усовершенствование военного дела, развитие торгово-промышленной техники, организация врачебного дела, устройство почтовых сообщений, рост науки, культуры и т. д. — все это было связано с возникновением и проникновением новых понятий в жизнь, в быт и культурный обиход русских людей, создавало потребность в пополнении и расширении словарного состава русского литературного языка многими новыми словами. Обогащение словарного состава могло происходить за счет разговорной, просторечной или диалектной лексики русского языка. Оно могло осуществляться тоже и в результате создания новых слов или заимствования из других языков.
В литературных памятниках этого времени получили широкое распространение различные общественно-политические, юридические, публицистические, экономические, военные и пр. термины, напр.: правительство, поданство, иноземец, договор, земский собор, боярская дума, служивый, посланник, начальные люди, осада, подкоп, бранное, ополчение, пищали, пушкари, сторожевой полк, великороссийский и т. д. Расширяется состав бытовой лексики такими лексическими единицами, как рюмка, водка, щи, квашня, посуда, чеснок, рукомойник, рубашка, штаны, калитка, карты, бумага и др. (32, стр. 209—235).
133
Процесс развития национального языка, отмечает В. В. Виноградов, всегда сопровождается расширением его связей с другими языками. Через их посредство в национальном языке происходит своеобразное накопление общего интернационального речевого фонда, конечно, в «творческой народной обработке» (6, стр. 14).
Сближение и взаимодействие русского языка с украинским с середины XVII в. сказалось благотворно на развитии русского литературного языка. Проникновение в украинский язык из польского «европеизмов», интернациональных терминов способствует обогащению словарного состава русского литературного языка. В русской научной терминологии возрастает культурно-образовательная роль латинского языка — международного языка средневековой науки. Этим подготавливается почва для сближения русской научно-технической терминологии с западноевропейской интернациональной (2, стр. 436), ср. латинизмы аффект, фабула (басня), вертикальный, циркуль, нумерация, глобус, минута, градус, дистанция, апелляция, персона, инструкция, церемония, фамилия, форма, фундамент и др.; среди указанной группы слов выделяются лексические и фразеологические кальки с латинских слов и выражений, ср. междометие, наклонность, хранить молчание и пр. В русской литературной речи конца XVII в., по мнению В. В. Виноградова, укрепились под воздействием латинского языка конструкция предложения и периода с глаголами на конце, отдельные обороты, как «винительный с инфинитивом», «именительный с инфинитивом» и др. (5, стр. 31).
Развитие тесных связей с украинским и польским языками способствует углублению взаимодействий между славянскими литературными языками, особенно в процессе создания научно-технической терминологии на международной основе.
Появление в русском языке интернациональных терминов осуществлялось не только через посредство Юго-Западной Руси, но и благодаря широким непосредственным связям России с Польшей. Вообще, заимствования (из западноевропейских языков) XVII в. отличаются от заимствований Петровской эпохи тем, что они проникали в русский язык главным образом через польское посредничество. Польский язык в XVII в. «выступает в роли поставщика» европейских научных, юридических, административных, технических и светско-бытовых слов и понятий. Можно указать, напр., на такие польские образования от немецких слов, как кухня, рисунок, рисовать, духовенство, правомочный, мещанин, обыватель, право и т.д. В русский язык проникло и значительное число польских слов, напр.: вензель, место (город), квит, особа, опека, пекарь, писарь, мешкать (6, стр. 32—33), вирши, коляска, козырь, сбруя, шлях и др. (16, стр. 467).
Многие из заимствованных слов отвечали насущным потребностям русской культуры и русского языка и проникли в лексическую систему русского литературного языка. С другой стороны, как отмечают некоторые исследователи, культурные деятели этого времени старались освобождаться от отдельных лишних украинизмов, белорусизмов, отчасти полонизмов и западноевропейских заимствованных слов.
134
§ 3. КНИЖНО-СЛАВЯНСКИЙ ТИП РУССКОГО ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XVII в.
Во второй половине XVII в. книжно-славянский тип литературного языка все еще сохраняет свои позиции в определенных сферах, напр. в церковно-религиозной, в житийной литературе, в различных схоластических, философских, научно-богословских и других подобных сочинениях. Позиции книжно-славянского типа поддерживались до известной степени и развивающимся книгопечатанием, которое в эту эпоху имело дело еще преимущественно с религиозной, церковной литературой.
В указанных сферах, которые были традиционными для книжно-славянского типа, он сохраняет свои основные особенности. Наряду с этим наблюдаются и некоторые изменения. Это прежде всего проникновение отдельных латинизмов и усвоение некоторых особенностей синтаксиса латинского языка (постановка сказуемого в конце предложения).
Такое положение книжно-славянского типа в системе русского литературного языка в этот период объясняет и мнение Г. В. Лудольфа, который в предисловии к «Русской грамматике» (Оксфорд, 1696) писал: «Для русских знание славянского языка необходимо, потому что не только Св. Библия и остальные книги, по которым совершается богослужение, существуют только на славянском языке, но невозможно ни писать, ни рассуждать по каким-нибудь вопросам науки и образования, не пользуясь славянским языком. . . » (25, стр. 47). Г. В. Лудольф обращает внимание на следующие обстоятельства: «Но точно так же, как никто из русских не может писать или рассуждать по научным вопросам, не пользуясь славянским языком, так и, наоборот — в домашних и интимных беседах нельзя никому обойтись средствами одного славянского языка, потому что названия большинства обычных вещей, употребляемых в повседневной жизни, не встречаются в тех книгах, по каким научаются славянскому языку. Так у них и говорится, что разговаривать надо по-русски, а писать по-славянски». Очень существенно и другое замечание Г. В. Лудольфа: «Чем более ученым кто-нибудь хочет казаться, тем больше примешивает он славянских выражений к своей речи или в своих писаниях, хотя некоторые и посмеиваются над теми, кто злоупотребляет славянским языком в обычной речи» (25, стр. 113).
Эти рассуждения Г. В. Лудольфа подтверждают констатацию, что во второй половине XVII в. книжно-славянский тип сохраняет еще свои позиции в системе русского литературного языка. Но Г. В. Лудольф не имел возможности проникнуть в сущность сложной и многообразной литературы этого периода. Поэтому его заключения были односторонними.
Язык этой многообразной литературы отличался своим сложным характером.
Важная тенденция развития книжно-славянского типа литературного языка в этот период — это стремление распространить его на новые
135
жанры (вирши, театральные сочинения и пр.), стремление приспособить его к новым задачам, к новой обстановке распространения светской литературы и жанрового обогащения и осложнения литературы, стремление сохранить его ведущую роль в системе русского литературного языка.
Новой сферой функционирования книжно-славянского типа в этот период оказалась литература так называемого «русского барокко». «Барокко» — общеевропейское литературное направление, которое формировалось в Испании и Италии в конце XVI — начале XVII в. и получило распространение в многих европейских литературах, в том числе и в литературе Восточной Европы. На Украине, где оно утвердилось ранее всего, и в Белоруссии это направление дожило до конца XVIII в. В России «барочная» литература, представленная торжественной ораторской и эпистолярной прозой, виршами и драматургией, стала развиваться во второй половине XVII в. под влиянием литературы Юго-Западной Руси. К началу XVIII в. это направление уже начинает терять некоторые основные свои черты и в 30-ых годах XVIII в. уступает место русскому классицизму в литературе. «Русское барокко» переживает свой расцвет в творчестве Симеона Полоцкого, Кариона Истомина, Стефана Яворского и Феофана Прокоповича, в большинстве своем воспитанников Киево-Могилянской коллегии.
В истории русского литературного языка, и точнее в эволюции его книжно-славянского типа, «барокко» сыграло значительную роль. И. П. Еремин пишет, что именно под воздействием этого литературного направления вырабатывается в рассматриваемый период тот особый извод книжно-славянского типа («славонского» языка), который русская литература XVII в. передала в наследство литературе XVIII в. Извод этот не следует отождествлять с книжным языком Древней Руси: «он имеет свои особенности, порожденные эпохой» (19, стр. 20). Книжно-славянский тип, предназначенный обслуживать преимущественно «высокие» формы «барочной» литературы, становится предметом заботливой опеки со стороны представителей этой литературы. Его пытаются оградить, отмечает И. П. Еремин, от всего того, что так или иначе могло уронить его достоинство, и прежде всего от просторечия. Сугубо книжный, рассчитанный на узкий круг знатоков и ценителей, он замыкается в своей собственно взращенной системе. Наряду с характерными для книжно-славянского типа прежних эпох чертами, как преимущественное употребление церковнославянизмов в случаях, где был возможен выбор, обилие книжной, абстрактной лексики, частое использование сложных слов, искусственных новообразований и грецизмов, сложность синтаксических конструкций и т. д., книжно-славянский тип, культивируемый в «барочной» литературе, приобретает и некоторые новые черты: его словарный состав пополняется латинскими словами, напр.: деспект, сакрамент и др., он обогащается за счет книжной «мовы» тогдашних украинских и белорусских литераторов, напр.: згода, оборонца, дедич и др.; в его состав стали проникать в качестве условнопоэтических и слова антично-мифологические (наследие Ренессанса
136
в поэзии «барокко»): имена богов, героев, названия муз и т.п., ср. Нептун, Афина, Диана, Калиопия, Парнас и пр. И. П. Еремин указывает также и на употребление в литературе «барокко» новых сложных и многосложных слов (напр.: благокрасотство, рукохудожествоваши, гордовысоковыйствовати и пр.), на изобретение новых эпитетов — чисто декоративного назначения (напр.: мрачноочный, любопламенный, богодухновенноцветородный и пр.), на распространение метафор, основанных на аналогиях, на совмещении несовместимого (напр.: суша воздержания; ветер прелести мира; кривое злобы распутие и пр.); на нарочитую затрудненность синтаксического строя, который отличается громоздкими периодами, многочисленными инверсиями и т.д. (19, стр. 20—21).
Приведем некоторые примеры, иллюстрирующие применение книжно-славянского типа русского литературного языка в «барочной» литературе.
См. отрывок из поэзии (виршей) Симеона Полоцкого, напр. «Монах»:
Не толико миряне чреву работают,
Елико то монаси поят, насыщают.
Постное избравши житие водити.
На то устремишася, дабы ясти, пити . . .
Множищею (часто) есть зрети по стогнам лежащих,
Изблевавших питие и на свет зрящих . . .
См. отрывок из поэзии (виршей) Кариона Истомина, напр. «Приветствие царевне Софье Алексеевне»:
Пречестна дева и добросиянна,
В небесну жизнь богом произбранна!
Мирно и здраво от господа света
Буди хранима в премнога лета . . .
См. отрывок из «Комедии о Юдифи»:
«—Вагаф. Тогда же аз Меркурием буду, понеже сию Богиню Венус к Марксу привел есмь.
—Олофери. Не зриши ли, прекрасная богиня, яко сила красоты твоея мя уже отчасти преодолевает? Смотрю на тя, но уже и видети не могу: хощу же говорити, но языком больши прорещи не могу ...»
См. отрывок из «Комедии притчи о блудном сыне» Симеона Полоцкого:
Вижду аз светло, како нас любиши,
Егда твоих благ общники (участники) твориши.
Несмь ад достоин тоя благодати,
Благодарствие убо возсылаю
Богу, а твои руце лобызаю . . .
137
Очевидно, что как и в торжественной поэзии (в виршах) Симеона Полоцкого и Кариона Истомина, так и в пьесах (вообще в драматургических произведениях) находит применение книжно-славянский тип русского литературного языка. Обращают на себя внимание архаически-книжная лексика, обилие церковнославянизмов, архаических грамматических форм, строгое соблюдение правил церковнославянского языка, сложность и нагромождение синтаксических конструкций и пр.
Следовало бы обратить внимание и на то, что книжно-славянский тип в той своей модификации , которую он принял в «барочной» литературе, позже, в результате дальнейших изменений и преобразований стилистической системы русского литературного языка, лег в основу его «высокого» стиля (15, стр. 154).
Другие тенденции в развитии книжно-славянского типа литературного языка наблюдаются в сферах повествовательной, повествовательно-исторической и переводной литературы, в которые он проник еще в XV—XVI вв.
С одной стороны, в указанной литературе, не связанной с направлением «барокко», нашла отражение тенденция к дальнейшему более глубокому взаимодействию и сближению книжно-славянского и народно-литературного типов языка. В этот период ряд повествовательных, повествовательно-исторических и переводных сочинений все еще ориентируется на книжно-славянский тип, сохраняя его славные особенности. Наряду с этим, однако, под напором живого народно-разговорного языка в него проникают элементы разговорной речи, реалии, отражающие эволюцию общественной жизни, черты русского словообразования, новые особенности грамматического строя русского языка и т.п., изменяющие существенно характер книжно-славянского типа, который стал утрачивать свою специфику. Все эти тенденции нашли отражение в ряде произведений.
См., на пр., «Повести об основании Тверского отроча монастыря», «Повесть о начале Москвы», «Повесть о Савве Грудцыне», «Повесть об Юлианин Лазаревской», «Сказание Авраамия Пал и цыпа», «Временник» Ивана Тимофеева, «Сказание о явлении Унженского креста», «Великое зеркало» (сборник нравоучительных рассказов, восходящий через посредство польского оригинала к соответствующему латинскому сборнику) и др.
См. отрывок из «Повести о начале Москвы»: «Собра князь Андрей во граде Владимире войска своего пять тысящь, и попде во град Суждаль» «... И вскоре князь Андрей всею силою на приступ емлет села и слободы красный и самого Кучка боярина».
См. отрывок из «Сказания Авраамия Палицына»: «И бывшу ему на Клемянтеевском поле, осадны же люде, из града вышедше конные и пешие, и с ними бой велик сотвориша. И милостию пребезначальныя Троица многих литовских людей побили, сами же во град здравы возвратишася. Богоотступницы же литовские люди и русские изменники, сие видевше, воскричашя нелепыми гласы, спешно и сурово обходяще со всех стран Троецкой Сергиев монастырь».
138
См. отрывок из сборника рассказов «Великое зеркало»: «Вопрошаше же воин: «коликое время, яко монастырь на. сем месте создан бысть? Отвеща игумен, яко вящше двусот лет; а той воин крепляшеся, глаголя, яко в той день отиде ... И приступи един древний человек, глаголаше: яко слышах от деда отца моего, яко некий господин сея веси еде на коне белом со двема слугами и обещашеся возвратитися».
С другой стороны, в этот период проявляется тенденция к постепенному вытеснению книжно-славянского типа из сферы повествовательной, повествовательно-исторической и переводной литературы. Ряд произведений этого типа литературы стали ориентироваться на народно-литературный тип, который интенсивно стал расширять сферы своего употребления.
В этот период проявляется и еще одна характерная тенденция, которая стала решающей и определила в дальнейшем судьбу книжно-славянского типа литературного языка. Эта тенденция нашла конкретное выражение в процессе постепенного разрушения книжно-славянского типа русского литературного языка как определенной системы литературного выражения.
Указанный процесс находит яркое отражение в знаменитом «Житии протопопа Аввакума». Дело в том, что жития являлись традиционной сферой употребления книжно-славянского типа в его образцовом виде. В «Житии протопопа Аввакума», однако, книжно-славянский тип русского литературного языка меняет свой облик. Язык Аввакума насыщен народно-разговорными элементами. В. В. Виноградов пишет по этому поводу, что анализ стиля сочинений протопопа Аввакума открывает сложные формы «семантического сплетения и слияния церковно-книжной фразеологии и мифологии с устно-поэтической речью, с народно-мифологическими образами и выражениями, с приемами бытового разговора и сказавого повествования» (7, стр. 379). Сам протопоп Аввакум в предисловии к своему «Житию» умоляет читателей: ». . . не поззазрите просторечию нашему, понеже люблю свой русской природной язык, виршами философскими не обык речи красить». Явно, что Аввакум сознательно ориентируется на живой разговорный язык. Другое дело, что традиции употребления книжно-славянского типа в житийной литературе оказались очень сильными. Поэтому практически Аввакум, несмотря на свои заявления, не мог порвать совсем с книжно-славянским типом, в который он вовлекает стихию живого разговорного языка.
См. отрывки из «Жития протопопа Аввакума»: «Мы же задумалися, сошедшеся между собою; видим, яко зима хощет быти; серце озябло, и ноги задрожали. Неронов мне приказал церковь, а сам един скрылся в Чюдов, — седмицу в полатке молился. И там ему от образа глас бысть во время молитвы ...»; «... Курочка у нас черненькая была; по два яичка в день приносила робяти на пищу, божиим повелением нужде нашей помогая ...»
«Житие протопопа Аввакума» является исключительно важным источником сведения о состоянии русского литературного языка во второй половине XVII в. В нем нашли отражение основные тенденции
139
развития русского литературного языка этого времени: сближение литературного языка с народно-разговорным, постепенный разрыв, разрушение книжно-славянского типа литературного языка как целостной системы. Основной причиной этого разрушения является то, что «живая русская народная струя все шире и глубже проникает в церковнославянский тип языка, в его грамматический строй и словарный состав» (2, стр. 435).
Процесс постепенного разрушения книжно-славянского типа литературного языка и его вытеснения из литературной практики находит выражение и в том, что в это время стали использовать церковно-книжные элементы в целях достижения комического эффекта. Это резко нарушало традиции в употреблении церковнославянского языка и его составных элементов. Тогда появляется, напр., такое произведение, как «Служба кабаку» («Празник кабацких ярыжек»), «Службы» тоже традиционно связаны с церковным богослужением и писались на церковнославянском языке, который употреблялся там без всякого стилистического назначения. Но «Служба кабаку» является сатирическим произведением. В нем господствует стихия народного языка, и в одном контексте употреблялись как народно-просторечные элементы, так и книжно-славянские. Такое нарочитое сочетание указанных элементов обусловило возможность употребления церковнославянизмов в пародийном плане, а именно это означало, что начался процесс нарушения традиции и норм употребления книжнославянского типа.
См., напр., отрывок из «Службы кабаку»: «Отче наш, иже еси сидишь ныне дома, да славится имя твое нами, да прииди ныне и ты к нам, да будет воля твоя яко на дому, тако и на кабаке. На пече хлеб наш будет. Дай же тебя, господи, и сего дни, и оставити должники долги наша, яко же и мы оставляем животы на кабаке, и не ведите нас на правеж, нечего нам дати, но избавите нас от тюрмы ...»
По этому поводу В. В. Виноградов писал, что «высокая литературная речь перестает быть безусловным предметом почтительного восхищения» (6, стр. 14).
Итак, во второй половине XVII в. книжно-славянский тип русского литературного языка сохраняет свои позиции только в сочинениях религиозной, нравственно-учительной, философской и «барочной» литературы. Книжно-славянский тип резко сужает сферы распространения в повествовательной, повествовательно-исторической и переводной литературе. Проникновение народно-разговорных, просторечных, иноязычных и других элементов, новых форм и конструкций в книжнославянский тип, возможность употребления церковнославянизмов в пародийном плане, нарушение традиции в использовании «высокой литературной речи» все это означало постепенное разрушение системы книжно-славянского типа, его дальнейшее сближение с народно-литературным типом и, следовательно, с русским народным языком, стирание границ их противопоставления, постепенное разрушение вообще системы типов литературного русского языка.
140
§ 4. НАРОДНО-ЛИТЕРАТУРНЫЙ ТИП РУССКОГО ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XVII в.
Народно-литературный тип языка и во второй половине XVII в. все еще сохраняется как определенная система литературного выражения. Традиционной сферой его использования оставалась повествовательная, повествовательно-историческая и переводная литература (конечно, не полностью, потому что в некоторой части этой литературы находил применение и книжно-славянский тип).
В этот период проявляется новая тенденция в развитии народно-литературного типа языка. Это все большее и большее укрепление его позиции в системе русского литературного языка в результате широкого распространения светской литературы и особенно демократической повествовательной прозы (повести, гистории, сказания). Активное участие в распространении и развитии этой литературы, далекой от религиозно-поучительной, научной и философской письменности, принимают «средние и низшие слои общества (низшее духовенство, городское купечество, служилые люди, грамотное крестьянство) ...» (2, стр. 435). Образцы народно-литературного типа можно найти в таких произведениях, как «Повесть об Азовском осадном сидении донских казаков», «Повесть о Горе и Злочастии», «Повесть о Фроле Скобееве», «Притча о старом муже и молодой девице», «Смехотворные повести», «Повесть о Шемякиной суде», «Повесть о Ерше Ершовиче», «Летописная книга», приписываемая кн. И. И. Катыреву-Ростовскому, «Повесть о Еруслане Лазаревиче», «Сказание о крестьянском сыне», «Повесть о Бове Каролевиче», «Римские деяния» и пр.
См. отрывок из «Повести об Азовском осадном сидении донских казаков»: «Несть столько волосов на главах ваших, сколько силы турецкие под Азовым городом. Видите вы и сами, глупые воры, очима своима силу его великую, неизчетную, как они покрыли свою степь вашу казачию великую, не могут , чаю, и с высоты, з города очи ваши видети другова краю сил наших ...»
См. отрывок из «Повести о Горе и Злочастии»:
Как будет день уже до вечера,
а солнце на западе,
от сна молодец пробуждаетца,
в те поры молодец озирается,
а что сняты с него драгие порты,
чары (башмаки) и чулочки — все поснимано:
рубашка и портки — все слуплено,
и вея собина (имущество) у него ограблена,
а кирпичек положен под буйну его голову».
См. отрывок из «Повести о Ерше Ершовиче»: «Судьи спрашивали ответчика Ерша: «Ты, Ерш, истцу Лещу отвечаешь ли?» Ответчик Ерш рече: «отвечаю, господа, за себя и за товарищев своих в том, что Ростовское озеро было старина дедов наших, а ныне наше, а он, Лещ жил у нас в суседстве на дне озера, а на свет не выхаживал».
141
См. отрывок из «Летописной книги», приписываемой кн. И. М. Катуреву-Ростовскому: «Тако погребен бысть честно в пречестнем храме архистрига Михаила, в пределе его, и рыдаху по нем вси люди царствующего града, мужеск пол и женеск, от мала до велика. Вниде же сия во уши королю польскому, яко вожь и наставник Московского воинства умре, — повеле в скором часе корунному гетману пану Желтовскому поити с воинством к Москве».
См. отрывок из «Сказания о крестьянском сыне»: «И увидел на крестьянине новую шубу, и он снял, да на себя оболакался, а сам рече: «Одеяся светом, яко ризою, а я одеваюся крестьянскою новою шубою». И та крестьянская жена послышала и мужа своего разбудила, а сама рече мужу своему: «Встань, муж, тать у пас ходит в клети!» И муж рече жене своей: «Не тать ходит, но ангел господень, а говорит он все божественные слова» ...»
См. отрывок из сборника рассказов «Римские деяния», восходящего через посредство польского оригинала к популярному средневековому латинскому сборнику: «Тогда Евинян цесарь, облекшися в его одеяние, и шел на замок и, стоячи у врат, колотился, чтобы ему отворили и услышавше, воротник отворил ворота и с великою честию принял его. И рек Евинян воротнику: «Ужели знаеши ли мя?» . . .»
Анализ языка произведений, которые ориентировались на народно-литературный тип языка, показывает, что в рассматриваемый период он все еще выделяется в системе литературного языка. В этом типе продолжаются традиции предшествующих эпох (свободное использование как церковнославянизмов, так и русизмов, напр.: главах, драгие, града, врат, рек и др.; городом, голову, отвечает, озера, вожь и пр.; непосредственные связи с народным творчеством и живым разговорным языком, напр.: молодец, от мала до велика, буйну голову, выхаживал и пр.; преобладание конкретной лексики и т.д.).
В развитии народно-литературного типа языка этого периода наблюдаются н некоторые новые черты и тенденции.
В произведениях, ориентированных на народно-литературный тип языка, нашел отражение процесс интенсивного вытеснения книжно-славянских и архаических русских слов, оборотов и форм.
Так, напр., в указанной сатирической повести «Сказание о крестьянском сыне» приводится интересное свидетельство о резком противопоставлении языка церковно-книжного и разговорного. По убеждению крестьянина XVII в. в домашнем обиходе только ангелы могут говорить церковнославянским языком (22, стр. 24). Поэтому слова вора, который в свое время учился грамоте и употреблял некоторые церковнославянизмы, напр. «одеяся светом, яко ризою . . . », воспринимаются как слова ангела. Очевидно, употребление церковнославянизмов считалось естественным и допустимым только в случаях, когда изложение касалось проблем, явлений, лиц и пр., связанных с христианской религией. В остальных случаях церковнославянизмы вытеснялись русскими народно-разговорными соответствиями.
Другой процесс, который тоже нашел отражение главным образом в демократической литературе, —это широкое проникновение в литературные
142
произведения разнообразных народно-разговорных, даже диалектных и просторечных элементов. В ряде повестей, сказаний и пр. обиходно-разговорные слова и выражения, синтаксические конструкции, характерные для народного языка, новые грамматические формы и пр. составляют специфику, определяют облик этих произведений, см., напр., «Повесть о Горе и Злочастии», «Повесть об Азовском осадном сидении донских казаков», «Повесть о Бове Королевиче» и др.
См. отрывок из «Повести об Азовском осадном сидении донских казаков»: «Как от Азова города голова и томами приехали в своя турецкия таборы к пашам своим и сказали наш ответ, в их полках у них в те поры замешалось: почали в трубы трудить в великия для собрания силы и полков».
Важным обстоятельством является и то, что просторечие, по словам И. П. Еремина, из бытового обихода перенесенное в сферу литературы, прежде всего прочно осело в демократической повествовательной прозе, преимущественно сатирической и шуточной, где приобрело значение стилистического способа, рассчитанного на юмористический эффект., на усиление «смехотворности» тех или иных соответствующих теме сюжетных ситуаций. Просторечие проникает даже и в житийную литературу, в творчество старообрядческого движения, которое в интересах пропаганды своих взглядов среди народной массы не могли не опираться на просторечие.
В этот период углубляется процесс сближения народно-литературного типа языка с деловым типом. Элементы «приказного языка» (делового) включаются в языковую ткань отдельных произведений, некоторые из которых построены в форме памятников деловой письменности или по своему содержанию напоминают деловые документы, напр., «Повесть о Ерше Ершовиче», «Повесть о Шемякиной суде», «Калязинская челобитная», «Повесть о Фроле Скобееве» и др.
См., напр., отрывок из «Повести о Ерше Ершовиче»: «Конец судного дела. Судьи слушали судного дела и приговорили: Леща с товарищи оправить, а Ерша обвинить. И выдали исцу Лещу того Ерша головою и велели казнить торговою казною — бити кнутом и после кнута повесить в жаркие дни против солнца за воровство и за ябедничество».
Итак, во второй половине XVII в. народно-литературный тип литературного языка сохраняет свои позиции в части повествовательной, повествовательно-исторической и переводной литературы, расширяя все больше сферы употребления в этой литературе. Этот тип литературного языка развивается под знаком постепенного ограничения употребления книжно-славянских и архаических элементов, широкого распространения народно-разговорной языковой стихии, сближения с народным языком и деловым типом языка.
143
§ 5. ДЕЛОВОЙ ТИП РУССКОГО ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XVII в.
Деловой тип литературного языка продолжает активно функционировать и во второй половине XVII в., сохраняя основные черты, отличающие его от остальных типов литературного языка (преобладание терминологической лексики, ограниченное употребление средств художественной изобразительности, использование русизмов в случаях, где был возможен выбор, ограниченное использование церковнославянизмов и т.д.). Было подчеркнуто, что деловой тип языка уже с XVI в. выходит далеко за пределы государственных частных правовых актов, административной переписки и т.п. Обращалось внимание и на общегосударственный характер этого типа, на значительную степень его обработанности и нормализованности.
Однако до середины XVII в., писал В. В. Виноградов, деловая речь московских приказов в сущности еще не играла особенно значительной роли ни в структуре художественной, ни тем более философской и научной литературы в собственном смысле. «Только с середины XVII в. эволюция русского литературного языка решительно вступает на путь сближения с московской приказно-деловой и живой разговорной речью образованных слоев русского общества, ломая систему славяно-русского типа языка» (8, стр. 125),
В XVII в. стали появляться документы, в которых форма деловых документов теряет в них всякий практический смысл, сохраняет значение только как литературный прием. Элемент деловой в содержании таких произведений почти полностью вытесняется элементом литературным. Очевидно, в эту эпоху протекает процесс изменения в объеме функций и «в стилистических качествах деловой речи» (8, стр. 92). В деловых документах XVII в. обнаруживаются своеобразные приемы художественно-литературной обработки языка. К таким осознанным художественным формам относятся, напр., рифмованная речь в распространенном изложении, формулы метонимически персонифицирующего типа (вроде: «куда топор ходил, куда коса ходила»), рифмованные формулы, как: «другу не дружить, а недругу не мстить» и т.д. (18, стр. 212—213).
Расширению литературных функций деловой речи и ее стилиста ческой обработке много содействовали и переводы с иностранных языков и деятельность русских переводчиков. Переводчики Посольского приказа переводили разнообразные сочинения (научные, художественные, деловые и т.п.). В процессе поисков соответствующих слов, стилистических приемов, манеры выражения и т. п. они сознательно обращались к разным типам литературного языка, допускали их чередование в зависимости от темы, жанра и даже содержания соответствующего перевода, смешивали типы в многих случаях, содействуя таким образом их постепенной унификации.
Образцы делового типа русского литературного языка XVII в. можно найти в таких сочинениях, как «Правая грамота Михаилу Казнакову по кабале в двух с половиною рублях», «Уложение» царя Алексея Михайловича,
144
«Подлинник о книжном переплете», «О России в царствование Алексея Михайловича» Григория Котошихина, «Калининская челобитная» и т.д.
См. отрывок из «Правой грамоты Михаилу Казнакову по кабале в двух с половиною рублях»: «И Иван Иванович велел неделыцику Измайлову ехать на правду по дьяка да по послухов кабальных и нараньи того дни, став неделыцик Летяга перед Иваном Ивановичем да тако рек: велел ли еси, господине, ехати по правду ...»
См. отрывок из «Уложения» царя Алексея Михайловича: «В государевых прудех и в озерах рыбы никому на себя не ловити! Сотенным головам служилых людей без государева указу и без воеводского ведома никуда не роспущати. А спорные дела, которых в приказех зачем вершить будет немощно, взносить ис приказов в доклад».
См. отрывок из «О России в царствование Алексея Михайловича»: «А с Москвы в то время бояре послали к царю с вестью, что на Москве учинилась смута и почали домы грабить. А в то время царь был в церкви, у обедни, праздновали день рождения дочери его царской; и увидел царь, идут к нему многие люди, с криком и шумом ...»
См. отрывок из «Калязинской челобитной»: «А как мы того лихого архимандрита избудем, а доброго не добудем, который бы с нами горазд лежа вино да пиво пить, а в церковь не ходить, а нас бы не томить, и начнем прибыль чинить, вино в чарки наливать да старое вино допивать. а молодое затирать ...»
Очевидно, характерная черта делового типа языка, определяющая его облик, это его живая органическая связь с народным языком.
В XVII в. деловой тип языка был подвергнут дальнейшей литературной обработке. Средства художественной выразительности, которые раньше почти не использовались, стали более активно привлекаться. Употребление их наряду со специфическими словами, выражениями и конструкциями, характерными для делового типа, а также их употребление наряду с народно-разговорными, народно-поэтическими и отдельными книжно-славянскими элементами приближало деловой тип языка к языку повествовательной и публицистической литературы. Очень показателен в этом отношении язык указанного сочинения Григория Котошихина «О России в царствование Алексея Михайловича». См., напр., «... так же ежели хрома и руками увечна и того потомуж не узнает, потому что в то время ее водят свахи под руки, а как отвенчивая и от обеда пойдет с нею спать, и тогда при свече ее увидит, что добре добра: век с нею жить, а всегда плакать и мучитца ...»
Другой очень значительный памятник этого времени «Уложение» (свод законов) царя Алексея Михайловича сыграл важную роль в усилении общественного значения и авторитета делового типа языка. «Уложение» было отпечатано в количестве 2400 экземпляров, что позволило широко распространить его. Таким образом закрепились и получили распространение нормы делового типа языка.
В этот период заметно расширяются функции деловой письменности.
Использование отдельных специфических особенностей делового типа в повествовательной и повествовательно-исторической литературе
145
содействовало сближению делового типа с народно-литературным типом письменно-литературного языка.
С другой стороны, проникновение народно-разговорных элементов, широко употребительных в деловом типе, в книжно-славянский тип литературного языка и использование некоторых книжно-славянских единиц и форм в деловой письменности создавали благоприятные условия для сближения этих двух всегда ясно противопоставленных типов письменно-литературного языка.
Обогащение приказного языка средствами живой речи, фольклора, художественной выразительности, элементами книжно-литературными и книжно-славянскими имело важное значение для его развития и формирования литературного языка на народной основе.
Итак, в XVII в. разнотипность русского литературного языка еще не является преодоленной, процесс распада системы трех типов литературного языка протекал очень интенсивно, контуры общенационального русского языка постепенно обозначались.
Одной из основных тенденций развития русского литературного языка стали дальнейшее сближение и взаимопроникновение трех типов литературного языка, с одной стороны, и дальнейшее сближение русского литературного языка как целостной системы с народно-разговорным языком, с другой. Многие лексические единицы, фразеологические обороты и синтаксические конструкции, характерные для одного из типов литературного языка, стали свободно проникать и в другие типы. В народно-литературном и в делом типах употреблялись ряд церковно-книжных элементов, которые получили распространение частично и в народно-разговорной речи. В книжно-славянском и народно-литературном типах стали появляться элементы делового типа. В традиционную книжную культуру врывается сильная и широкая струя живой устной речи. Но она во всем лексическом и грамматическом многообразии еще не могла стать базой общерусского национального языка. Она оставалась еще оторванной от литературно-книжных традиций, была синтаксически однообразной (2, стр. 435).
В результате всех этих процессов общая языковая база всех типов литературного языка расширяется, связи литературного языка с народно-разговорным языком углубляются. Языковое развитие в XVII в. шло неуклонно по пути преодоления разнотипности русского литературного языка.
Характерная черта языкового развития того времени — это процесс формирования русского национального языка на основе синтеза всех жизнеспособных и исторически продуктивных элементов русской речевой культуры (т. е. живого народного языка с его диалектами, устного народно-поэтического творчества, языка деловой письменности, церковнославянского языка, литературно-книжного языка).
146
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
1. Р. И. Аванесов, Проблемы образования русской (великорусской) народности. Вопросы языкознания, 1955, № 5.
2. Р. И. Аванесов, В. В. Виноградов, Русский язык. БСЭ, т. 37. Второе издание.
3. Г. И. Белозерцев, О соотношении элементов книжного и народного в памятниках XV—XVII вв. (На материале глаголов с приставками вы и из выделительного значения.) В кн. Лексикология и словообразование древнерусского языка, М., 1966.
4. В. В. Виноградов, Различие между закономерностями развития славянских литературных языков в донациональную и национальную эпоху, М., 1963.
5. В. В. Виноградов, Очерки по истории русского литературного языка XVII — XIX вв., М., 1938.
6. В. В. Виноградов, Вопросы образования русского национального литературного языка. Вопросы языкознания, 1956, № 1.
7. В. В. Виноградов, К изучению стиля протопопа Аввакума, принципов его словоупотребления. Труды Отделения древнерусской литературы, 1959, № 14.
8. В. В. Виноградов, Основные проблемы изучения образования и. развития древнерусского литературного языка, М., 1958.
9. В. В. Виноградов, Об образовании восточнославянских национальных литературных языков. Вопросы языкознания, 1960. № 6.
10. В. П. Вомперский. Русские риторики XVII в. Русская речь, 1969, № 2.
11. С. С. Волков, Изменения в лексике делового языка Московской Руси первой трети XVII в. АКД, Л., 1962.
12. В. П. Воробьев, Дательный самостоятельный в русских оригинальных повестях XVII в. Ученые записки Саратовского пединститута, 1958, вып. 30.
13. Г. С. Галкина, Язык рязанских деловых документов XVII—XVIII вв. АКД, Тула, 1961.
14. Дж. А. Гарибян, Лексика и фразеология «Азовских повестей» XVII века. АКД, М., 1958.
15. А. И. Горшков, История русского литературного языка, М., 1969.
16. Я. К. Грот, Филологические разыскания, СПб., 1899.
17. И. К. Гудзий, История древнерусской литературы, М., 1950.
18. В. В. Данилов. Некоторые приемы художественной речи в грамотах и других памятниках Русского государства XVII в. Труды Отдела древнерусской литературы, 1955, т. XI.
19. И. П. Еремин, Русская литература и ее язык на рубеже XVII—XVIII вв. (см. 27).
20. А. И. Ефимов, История русского литературного языка. М., 1971.
21. В. П. Забродченко, Лексика русских повестей первой трети XVIII века. АКД, М., 1956.
22. Б. А. Ларин, Разговорный язык Московской Руси (см. 27).
23. В. Д. Левин. Краткий очерк истории русского литературного языка, М., 1964.
24. В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 25. Издание четвертое.
25. Г. В. Лудольф. Русская грамматика. Перевод Б. А. Ларина, Л., 1937.
26. В. В. Мавродин, Экономические предпосылки складывания русской нации (см. 27).
27. Начальный этап формирования русского национального языка, Л., 1961.
28. О. Г. Прохорова, Лексика сибирских летописей XVII в., Л., 1969.
29. Ф. П. Сорокалетов, История военной лексики в русском языке (XI—XVII вв.), Л., 1970.
30. И. С. Улуханов, О судьбе славянизмов в древнерусском языке (На материале глаголов с приставкой пре.) В кн. Памятники древнерусской письменности, М., 1968.
147
31. И. С. Улуханов, Глаголы с представкой пред в древнерусском языке XI—XVII вв. В кн. Лексикология и словообразование древнерусского языка. М., 1966.
32. П. Я. Черных, Очерк русской исторической лексикологии, М., 1956.
33. П. Я. Черных, Очерк по истории и диалектологии северновеликорусского наречия, Иркутск, 1927, т. I—2. («Житие протопопа Аввакума, им самим написанное», как памятник северновеликорусской речи XVII столетия.)
34. П. Я. Черных, Язык Уложения 1649 года, М., 1953.
35. В. К. Чичагов, Вопросы русской исторической ономастики. Вопросы языкознания, 1957, № 6.