15. ЭТНИЧЕСКИЕ ПРОЦЕССЫ В ЦЕНТРАЛЬНОЙ И ЮГО-ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЕ И ОСОБЕННОСТИ ФОРМИРОВАНИЯ РАННЕФЕОДАЛЬНЫХ СЛАВЯНСКИХ НАРОДНОСТЕЙ
Г.Г. ЛИТАВРИН, Е.П. НАУМОВ
Эпоха раннего средневековья, как известно, ознаменовалась в этносоциальной сфере кардинальными переменами — образованием новых славянских народов, возникших на базе прежней общности славянского этноса [1]. Историки VI в. (Иордан, Прокопий) воспринимали славянский этнос как единую языковую и социокультурную общность, несмотря на появление особых наименований отдельных ее ветвей (главными из них тогда были склавины и анты). Процесс разделения единой славянской общности лишь начинался: Иордан и Прокопий подчеркивают общность происхождения славян, единство их верований, жизни, законов, физического облика и быта. Уже Иордан говорит о множестве наименований разных частей славянства, что объяснялось, по-видимому, существованием различных военно-политических объединений. По его словам, “их (венедов. — Е. Н.) наименования теперь (курсив мой. — Е.Н.) меняются соответственно различным родам и местностям, все же они преимущественно называются склавенами и антами" [2].
Славянская этническая общность в VI в. включала и узколокальные социальные единицы, названные по “родам и местностям", и более крупные объединения. Совсем иная картина славянского мира представала в XI—XII вв. перед средневековыми (славянскими и неславянскими) историографами новых славянских народов. К этому времени широкую славянскую метаэтническую общность сменили раннефеодальные народности. Однако память о единстве их происхождения сохранялась. В своем этнографическом введении к "Повести временных лет" [3] Нестор особо подчеркивал, что все славяне прежде составляли один народ (согласно средневековой терминологии — “язык"):
".. Бе бо един язык Словеньск: Словене, иже седяху по Дунаеви... и Морава и Чеси и Ляхове и Поляне, яже ныне зовомая "Русь".
Настаивая на том, что все известные ему славянские народы вышли из одного корня, Нестор писал далее:
"И от тех Словен разидошася по земле, и прозвашася имены своими, кде седше на котором месте. Якоже пришедше седоша на реце именем Морава и прозъвашася Морава, а друзии Чеси нарекошася, Словене же ови прешедше седоша на Висле и прозъвашася Ляхове, а от тех Ляхов прозъвашася Поляне; Ляхове друзии — Лутичи, ини Мазовшане, ини Поморяне. А се — ти же Словене; Хорвата Белии и Сербь и Хорутане..." [4]
Иными словами, летописец изображает "сообщество" самостоятельных, но родственных народностей.
232
Разумеется, в свидетельствах средневековых авторов зафиксирован результат длительного этнического развития славянского мира; лишь мельком проскальзывает в их сочинениях указания на перипетии расселения ("расхождения") славян по разным регионам ("на разные ветви") и на причины этого широкого явления. По словам арабского путешественника X в. Ибрагима ибн Якуба, древние славянские племена
"поссорились между собой, так что пропал у них порядок (т.е. единое устройство? — Е. Н.), а их племена образовали особые объединения, и каждым племенем стал править особый король" [5].
Нестор писал по поводу этих сложных процессов:
"И живяху кажьдо со своимь родомь на своих местех, владеюше кождо родомь своимь, имеяху обычаи свои, закон отец своих и предания, кажьдо свои нрав..."
Впрочем, Нестор, как можно судить из последующего описания, допускал и возможность влияния на этническую ситуацию межплеменных конфликтов, и в особенности воздействия вторжений иноплеменных народов: “волохов", "хазар", “угров" (венгров) [6].
Несмотря на появление значительного числа работ советских и зарубежных ученых, сложные и противоречивые этнические процессы в славянских странах Центральной и Юго-Восточной Европы изучены еще недостаточно. Многое еще требует уточнения и анализа, хотя очевидны не только разнообразие, но и иерархичность этносоциальной динамики, неоднозначные тенденции этнической эволюции проявлялись одновременно "как бы на разных ярусах и подчас даже в разных направлениях" [7]. Представляется несомненным, что тщательному анализу проблемы мешает и неизученность принципиальных методологических и терминологических вопросов, возникающих не только при анализе письменных источников той эпохи, но и при современной реконструкции соответствующих этносоциальных понятий.
В раннесредневековых (византийских и др.) источниках отсутствует четкое разграничение и противопоставление понятий "народ" и "племя", один и тот же этноним или этникон употребляется для обозначения разных по своему уровню (в нашем понимании) этнических общностей [8]. Особенности этнической номенклатуры источников заметно отразились, на наш взгляд, на терминологических и методологических сторонах современных исследований в советской и зарубежной науке. Имеют место серьезные расхождения в оценках, гипотетичность суждений о характере этнических общностей той эпохи [9]. Необходимы дальнейшая разработка и уточнение понятийного аппарата. Применительно к рассматриваемой здесь проблеме представляется правомерным введение понятий горизонтальной и вертикальной динамики [10]. Под горизонтальной этносоциальной динамикой, если говорить о славянском этносе, следует, по нашему мнению, иметь в виду расселение славян в Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европе и их перемещения, вызванные вторжениями иноязычных народов (аваров, протоболгар, венгров). Что же касается вертикальной динамики, то она предполагает качественные этносоциальные изменения, происходившие в самой славянской среде, внутри тех или иных регионов и подразделений славянского этноса,
233
хотя в состав более поздних славянских этносоциальных общностей могли входить, разумеется, и поселения неславянских племен и народов (аваров, влахов) [11]. Однако масштабы возникавшей уже в VI—VII вв. этнической "чересполосицы" оказались в целом менее значительными, чем социально-культурные различия между отдельными славянскими группами и племенами, обусловленные иногда именно горизонтальной динамикой, т.е. приходом в одну и ту же область славянских племен из разных частей некогда единого праславянского ареала.
На эту особенность этнических процессов той поры уже неоднократно указывалось в литературе. В.Д. Королюк обращал внимание на неоднозначность воздействия античной цивилизации на разные славянские племена в зависимости от их первоначального местонахождения [12]. Различия между полабо-поморскими племенами следует, вероятно, судя по археологическим материалам, связывать с приходом их предков в эти земли из самых разных краев славянского мира [13].
В последнее время в литературе наметилась тенденция к пересмотру прежних, уже установившихся в науке представлений о хронологии и исходных пунктах миграций славянских племен. Этот пересмотр обусловлен особым интересом именно к горизонтальной этнической динамике. Так, например, югославский медиевист Р. Новакович полагает, что сербы пришли на Балканы из ареала полабских славян [14]. Он подкрепляет этот тезис указанием на существование на Среднем Дунае в начале IX в племен "ободритов", которые, по его мнению пришли туда из Полабско-балтийского региона, вероятно, во второй половине VII в. [15] Напротив, X. Кунстман, опираясь на это же свидетельство 824 г. Франкских анналов об ободритах на Дунае, считает, что переселение ободритов происходило в прямо противоположном направлении и готов признать возможной этимологию термина "ободриты" от греческого "апатрис" — "лишенный родины" [16]. Упомянем в этой связи и попытки Л. Маргетича и Н. Клаич пересмотреть вопрос о прародине хорватов [17]. Само появление подобных гипотез свидетельствует о настоятельной необходимости снова вернуться к вопросу о направлениях и хронологии миграций славянских племен [18].
Горизонтальная этническая динамика была тесно взаимосвязана с теми изменениями этносоциального характера, которые можно называть вертикальными и для которых были характерны разные уровни этносоциальных общностей ( и соответственно — этнического самосознания). На первом этапе раннефеодальной эпохи одерживает верх, так сказать, "нисходящая” (центробежная) направленность — единая славянская общность разделяется на разные союзы и племена. Но уже тогда или несколько позднее начинает все сильнее проявляться направленность “восходящая" (центростремительная), связанная не только с консолидацией родственного населения, но и с переходом к этносоциальным общностям более высокого уровня — протонародностям и раннефеодальным народностям.
"Союз родственных племен, — писал Ф. Энгельс об этнических процессах такого
234
типа, — становится повсюду необходимостью, а вскоре делается необходимым даже и слияние их и тем самым слияние отдельных племенных территорий в одну общую территорию всего народа" [19].
Проявление этой общей закономерности этнического развития — от племен и племенных союзов к раннефеодальным общностям — результат сложного взаимодействия этнических организмов, разных форм и видов, отличавшихся и по размерам, и по уровню этносоциальной и политической иерархии, и по предпосылкам формирования (например, по образованию народности на базе одного или нескольких племен и т.п.) [20].
В историографии справедливо подчеркивалась взаимосвязь процессов формирования раннесредневековой государственности и этнических общностей [21]. При этом данная констатация подразумевает и внутриполитические факторы консолидации возникавших тогда славянских общностей, и необычайно значимую в тот или иной период их военно-политическую конфронтацию как с соседними славянскими княжествами или союзами, так (в особенности) и с гораздо более могущественными державами той эпохи: Франкским королевством, Аварским хаганатом, Византийской империей. Германской империей или же отдельными германскими герцогствами. Венгерской державой [22].
В рамках очерченного выше круга вопросов было бы важно охарактеризовать возникшие на начальном этапе "восходящей" вертикальной динамики этносоциальные общности в соответствии с разработанными советскими учеными таксономами и положениями об уровнях этнического развития, дав одновременно оценку тем терминам, которыми они определялись в средневековых источниках. Последнее, как уже отмечалось, тем более необходимо, что средневековые понятия (в особенности "племя" и т.п.) нередко многозначны: это порой и "большое племя", и союз племен, и даже постплеменные народности, т.е. народности раннего или зрелого феодализма [23].
Другая методологически не менее значительная задача состоит, на наш взгляд, в оценке уровня этносоциальной общности в тех случаях, когда развитие соответствующих "протонародностей" или народностей продолжалось в условиях утраты государственной самостоятельности. Отдельные славянские народы (предки словенцев, полабские и поморские славяне, словаки) оказывались под иноземным господством в условиях их этнокультурного и политического подавления иноэтничной правящей верхушкой. Высказывается мнение, что сам факт иноземного владычества был связан для покоренных славян "не только с утратой политической независимости, своего старого культа и своей старой народной культуры, но и с утратою своей народности" [24]. Однако и различия конечных (в рамках раннего средневековья) результатов этнической эволюции в указанных условиях, и неоднозначность этносоциальной динамики, в особенности в X—XII вв., делает, вероятно, правомерным рассмотрение данной проблемы дифференцированно, а не в целом для всех частей названного славянского ареала.
Такой метод локального анализа тем более оправдан,
235
что в историографии уже установлена неравномерность развития славянских народов, хотя неоднозначность этнической ситуации и получает весьма разные оценки в литературе [25]. Разноголосица мнений обусловливается не только несовпадением методологических подходов и неразработанностью понятийного аппарата, но и вольным или невольным перенесением на этносоциальную динамику раннего средневековья результатов этнического развития последующего периода. Разумеется, между более ранним и последующими процессами существовала взаимосвязь, но тем не менее не всегда, вероятно, ход этнической истории в раннее средневековье определялся непосредственно наличием или утратой самостоятельной государственности. Фактом является сохранение до XIX и даже XX в. ряда славянских народностей, долго не имевших своих государств.
Помимо таких трудностей изучения этнических процессов в славянском мире в раннее средневековье, как скудость источников, слабость методики сравнительного комплексного исследования и неразработанность понятийного аппарата, необходимо особо остановиться на ряде положений современной этнологии, которые сплошь и рядом не учитываются в исследованиях ученых (преимущественно археологов и лингвистов). Так, нередко не проводится никакого различия между понятиями "этнос" и "народность", “этническое самосознание" и "самосознание феодальной народности", тогда как внутри каждой из двух пар названных выше терминов существуют крупные смысловые различия. Понятие "этнос” отнюдь не обязательно связано с территорией обитания его представителей и не предполагает определенную социальную структуру обозначаемого этим понятием этнического сообщества (свою принадлежность к данному этносу в древности, как и в наши дни могут признавать люди, связанные общностью происхождения, языка и культуры, где бы они ни родились и где бы ни жили). Славяне Балканского полуострова (в том числе сербы и болгары) представляли собой в X—XII вв (как и позднее, и ныне) славянский этнос, но совершенно разные славянские народности. В отличие от этноса народность (а также племя, союз племен, племенное княжение, раннефеодальное этническое единство) являлась непременно и этносоциальным организмом, т.е. определенным образом социально и политически организованным устройством, территориально устойчивым единством. В отличие от славянского этноса, византийский (имперский) социум был организованным и социально, и политически, но не был ни этносом, ни народностью (многоплеменное единство "ромеев" состояло вплоть до конца XII в. из множества этносов, в том числе славянского, а греческая феодальная народность сложилась только в XIII в.).
Итак, народность — это обязательно не только этническое, но и социально-политическое единство. Народности сложившиеся в условиях государственной самостоятельности и вне этих условий, существенно различались друг от друга. Это различие отражалось и на особенностях этнического самосознания представителей упомянутых двух видов народностей. Необходимо подчеркнуть,
236
что именно этническое самосознание — решающий фактор, определяющий этническую принадлежность любого сообщества и индивида: ни факт рождения от родителей той или иной этнической принадлежности, ни знание языка, ни усвоение основ культуры сами по себе не решают вопроса о том, представителем какого этноса (или этносоциального сообщества) человек является. Все зависит от того, кем он себя осознает.
Следует отметить также, что этническое самосознание этносоциальной общности всегда было более сложным и иерархичным, чем самосознание просто этнической общности, так как оно включало, помимо собственно этнических представлений, идею политического подданства, верности отечеству и собственной церкви, было территориально определено и т.д. [26]
Признавая в целом тесную взаимосвязь процессов этнической (точнее этносоциальной) эволюции с экономическим и политическим развитием, следует учитывать, что уже в эпоху раннего средневековья сплошь и рядом идеологический (религиозный) фактор во время критических межэтнических (а иногда и внутриэтнических) конфликтов играл более существенную роль, чем собственно этническая принадлежность или политическое подданство [27]. Тезису о религии как важнейшем компоненте этнического самосознания не противоречит, как мы полагаем, положение о решающей роли государства в процессе этнической консолидации в эпоху раннего средневековья, поскольку смена язычества христианством произошла во всех регионах славянского мира при определяющем воздействии светской власти. Остается, по-видимому, справедливым вывод о том, что "лишь в пределах государств произошло завершение формирования раннесредневековых народностей как устойчивых этносоциальных единств и становление их этнического самосознания“ [28], хотя завершение этого процесса неразрывно связано с принятием и утверждением христианства. Именно оно содействовало окончательному — с помощью светской власти — оформлению идеологического (вероисповедного) единства народностей [29].
Представляется целесообразным обратиться прежде всего к проблемам оформления раннефеодальной болгарской народности в силу по крайней мере двух главных причин. Во-первых, именно на землях, вошедших в пределы Первого Болгарского царства, темпы этнической консолидации в славянском мире (во всяком случае среди южных славян) были особенно интенсивными. Предпосылки, обусловившие это опережение, создались на левобережье Нижнего Дуная еще до переселения в данный регион протоболгар. Давние контакты здешних славян с самым цивилизованным государством Европы того времени — Восточноримской империей (Византией) способствовали прогрессу местного славянского общества и ускорению темпов его этнической консолидации. Крупнейший из племенных славянских союзов, сформировавшихся еще на левобережье Нижнего Дуная (союз “Семь родов”, или "Семь племен"), вступил, по всей вероятности, в договорные отношения с империей. Затем, когда тюрки-протоболгары, разгромив византийскую армию, вторглись на Балканы,
237
он заключил договор с победителем ромеев ханом Аспарухом и принял активное участие в создании государства, верховная власть в котором принадлежала протоболгарской знати [30].
Во-вторых, развитие славяно-болгарской этнической общности (от племенного союза до средневековой болгарской народности) совершалось на территории Болгарии в особых условиях, отличавших этот регион от остального славянского мира, — в условиях симбиоза двух народов (славян и протоболгар), различных по этническому происхождению и по хозяйственно-культурному типу. Мало того, через посредство византийцев славяне усвоили элементы древней народной культуры фракийцев, ассимилированных доминировавшим на Балканах в IV—VI вв. греко-римским населением. Все это обусловливает, кстати говоря, необходимость более подробно остановиться на этом вопросе.
Главное направление этнического развития населения Болгарии (в подавляющем большинстве славянского) состояло в постепенном усвоении славянами чужого этнонима ("болгары") при сохранении славянского самосознания и, напротив, в сохранении протоболгарским меньшинством собственного этнонима при постепенной утрате тюркского этнического самосознания. Протоболгары к середине X в. были практически ассимилированы славянами. Примеров усвоения одним этносом этнонима другого при сохранении прежнего этнического самосознания история славян в VI—IX вв. дает немало (упомянем хотя бы антов, хорватов, сербов, этнонимы которых иранского происхождения). Обычно принимался этноним того племени, которое политически доминировало в данном объединении. Сходной была с конца VII до середины IX в. ситуация и на территории Первого Болгарского царства. Для созданного Аспарухом с участием племенной знати местных славян государственного объединения была характерна ярко выраженная дуалистическая структура и в хозяйственной, и в политической, и в культурной, и в этнической сферах. Именно последний фактор (этнический) играл при этом решающую роль.
Экономика протоболгар в конце VII в. была типичной для кочевников-скотоводов на стадии их перехода к постоянным зимовищам. Она существенно отличалась от оседлого земледельческого хозяйства большинства местного (славянского) населения. Но в новых условиях, вдали от бескрайних причерноморских степей, старые формы кочевнического хозяйства оказались бесперспективными. Протоболгары становились оседлым народом, рушился их старый быт, создавались условия усвоения ими системы хозяйства живших по соседству славян, ускорилась ассимиляция. Положение разных групп славян в Болгарии конца VII—IX вв. под властью протоболгар не было одинаковым. В центре территориально-политической организации протоболгар, господствовавших над славянами, были их укрепленные военные пункты — лагери и одновременно убежища и зимники, постепенно превращавшиеся в типичные для континентальных районов Балкан города. Вокруг них (преимущественно в Южной Добрудже) располагались станы и кочевья — вежи протоболгар,
238
организованные по родам и коленам. Часть местного (преимущественно славянского, но также автохтонного) населения оказалась в непосредственном подчинении и услужении у протоболгарской родоплеменной верхушки, большинство же подчинялось своим князьям и проживало в Славиниях — политических организациях славян, которые сохранили автономию или полуавтономию под верховной властью хана.
"Пояс" полуавтономных Славиний (они обозначены в источниках как "окольные") вокруг протоболгарского "ядра” был в Первом Болгарском царстве более плотен на юге, западе и севере. Среди Славиний выделялись прочностью своей социальной и политической структуры Славиния северов у юго-восточных границ государства и выделенные Аспарухом из бывшего союза “Семи родов” Славинии на западных и северо-западных границах страны. Автономия и полуавтономия Славиний способствовали сохранению основной массой славянского этноса своей этнической идентичности. Когда в начале IX в. центральная (ханская) власть взяла курс на ликвидацию административного дуализма (что означало прежде всего уничтожение всякой автономии Славиний и засилия славянской племенной знати на местах), эта политика уже не могла привести к изменению этнической ситуации в стране в пользу протоболгар. Во-первых, высшая славянская племенная знать все более втягивалась в центральную систему управления, становилась в большей мере, чем высшая протоболгарская аристократия, опорой для централизаторского курса ханов Крума и Омуртага, а во-вторых, власть окружавших хана знатнейших протоболгарских родов быстро слабела.
Превращение Болгарии из "варварского", примитивного государственного образования при Круме и Омуртаге в подлинное государство с писанными законами, общими для всех подданных независимо от их этнического происхождения, и с организацией управления не по этническому, а по территориальному принципу, было бы невозможно, если бы хозяйственно-культурный и этнический облик основной массы протоболгар не претерпел за истекшие полтора столетия существенных изменений.
Естественно развивавшийся процесс славянизации протоболгар и формирования из славянского и протоболгарского компонентов новой этнической общности более высокого уровня (народности) сдерживался религиозной разобщенностью подданных правителя, носившего уже, по-видимому, с правления Пресиана, славянский титул “князь".
В стране в первой половины IX в. существовали одновременно три вероисповедные системы: славянское язычество, доминировавшее среди подданных князя, но не поддерживавшееся им официально, а лишь терпимое; протоболгарское (тюркское) язычество, культивировавшееся верховной властью, распространенное лишь среди меньшинства населения страны и чуждое его большинству, и проникавшее из Византии и гонимое, но постепенно укреплявшееся и находившее приверженцев среди славян и протоболгар христианство. Территория Болгарии в IX в. расширялась за счет территорий империи,
239
лежавших к югу, западу и юго-западу от Балканского хребта (во Фракии и в Македонии), населенных в значительной мере славянами, которые ко времени включения их в состав Болгарии уже были христианами [31]. Все острее ощущалась необходимость ликвидации вероисповедных барьеров не только между славянами л протоболгарами, но и между отдельными частями самого славянского этноса.
Принятие в 865 г. христианства (при подавлении сопротивления протоболгарской аристократии, остро проявившегося в 865 и 893 гг.) вывело страну из упомятутого кризиса и, ликвидировав религиозный дуализм, создало условия для окончательного изживания последнего, наиболее стойкого дуализма — этнического [32].
Преследуя собственные политические цели, государственная власть добилась в первой половине IX в. распространения понятия "болгары" на все население страны. Однако лишь меньшей частью подданных это понятие осознавалось как этноним, для всех прочих (прежде всего для славян) оно являлось политонимом и выражало лишь понятие подданства. Источники не позволяют проследить в деталях процесс превращения в сознании славян политонима “болгары“ в этноним (самоназвание новой славянской народности). Как нам представляется, этот политоним фундаментально сыграл важную роль в оформлении специфических черт болгарской народности как одной из славянских. В данной связи уместно еще раз напомнить, что нельзя ставить знак равенства между этническим самосознанием и самосознанием народности, так как лишь для народности как этносоциального организма было характерно представление о единстве этноса и подданства, территории обитания и исторической памяти народа о пережитых на ней событиях и т.д. Иными словами, не могло не претерпевать существенных изменений и самосознание славян, становившихся болгарами: сохраняя представление о себе как славянах, они одновременно усваивали и отдельные компоненты этнического сознания протоболгар, в первую очередь их государственно-политическую традицию.
В византийских источниках IX в. все реже протоболгары и славяне Болгарии противоставляются друг другу, все реже вообще упоминаются “славяне” в Болгарии. "Славянами“ все чаще называют лишь славян, которые жили на Пелопоннесе, в Южной Македонии, на северо-западе Балкан. И напротив, когда требовалось уточнить этническое значение понятия "болгары", именно в иноземной (арабской) литературе X столетия давалось и второе их определение — "славяне".
Решающий этап перехода этнонима "славяне" в этноним "болгары" и одновременно совмещение понятий подданства и этнической принадлежности приходится, по всей вероятности, на время правления Симеона (893—927 гг.) Процесс оформления раннефеодальной болгарской народности в целом завершился. В иерархической структуре этнического самосознания населения Болгарии понятия “славяне" и "болгары" (как родовое и видовое) заняли те места, которые они занимают и в настоящее время: члены болгарской этносоциальной
240
общности считают себя представителями славянского мира в целом, а также южной ветви славянства и, наконец, одной из его разновидностей — болгарской, обладающей ярким своеобразием, специфическими, только ей присущими исторически сложившимися общественно-культурными традициями [33].
В течение последующего 90-летия существования Первого Болгарского царства (его завоевание Византией было завершено в 1018 г.) продолжалось, как позволяют судить источники, укрепление этнического самосознания болгарской народности. Источники не содержат никакого бесспорного и важного свидетельства для этих 90 лет, которое бы позволяло заключить о перерыве традиции в тенденциях этнической эволюции или о каких-либо переменах в этой сфере. Крупные политические события в Болгарии, связанные с временным отделением ее западных и юго-западных провинций в 969 г., были обусловлены в конечном итоге межгосударственными конфликтами и борьбой внутри господствующего класса, а не этническими противоречиями. Источники не позволяют фиксировать какие-либо существенные особенности в самосознании населения провинций, отделившихся в 969 г. под властью комитопулов, сравнительно с самосознанием жителей северо-восточной части Болгарии [34].
Становление раннефеодальной болгарской народности (как и любой другой) влекло за собой, несомненно, ослабление или кризис прежних форм этнических общностей (родоплеменных, союзноплеменных). Упрочение самостоятельных славянских государств и специфические пути этнической эволюции каждого из них привели к ослаблению и представлений об общеславянском единстве. В этом же направлении оказывала влияние и зависимость церкви разных славянских стран от различных мировых центров христианства.
Однако существенное корректирующее значение в этом процессе имел еще один фактор, характерный в конце IX—X в. для общественно-культурной жизни Болгарии (а затем и большей части южнославянского и отчасти западнославянского ареала). Мы имеем в виду распространение славянской письменности, создание литературы на старославянском языке и утверждение в Болгарии богослужения на славянском языке.
Изобретенная Кириллом и Мефодием письменность была ориентирована на культурные нужды славянства в целом. Естественно поэтому, что в сочинениях кирилло-мефодиевского круга речь идет лишь о славянском языке как языке населения самых разных славянских стран, в том числе Болгарии. Идея общеславянского, прежде всего этнокультурного, единства, горячо пропагандировавшаяся в этой литературе, противодействовала дезинтеграционной тенденции внутри славянства. Вплоть до гибели Первого Болгарского царства, когда термин "болгары" уже давно и бесспорно являлся этнонимом — самоназванием болгарской этнической общности (народности), источники говорят о языке населения Болгарии не как о болгарском, а как о славянском. Понятие "болгарский язык" встречается уже в источниках XI в., однако его окончательное осмысление в качестве одного из особых славянских языков произошло лишь в эпоху византийского
241
господства (1018—1186 гг.) и в первые десятилетия истории Второго Болгарского царства. Подобным образом обстояло дело и в других славянских странах: появление и утверждение понятия о собственном языке, присущем именно данной славянской и никакой иной народности, произошло не в рассматриваемый в данной книге период (раннесредневековое общество), а в эпоху зрелого феодализма. Это отличие (в сфере представлений о языке) и является, на наш взгляд, одним из главных критериев, позволяющих отличать раннефеодальную и феодальную народность друг от друга как две разные ступени ее развития [35].
Рассмотрим теперь, как складывалась судьба славянских народов в Полабско-поморском регионе. Политическая и этническая обстановка характеризовалась здесь непрерывным противоборством славян с Франкской (затем Германской) державой, нарастающей агрессией германских и датских феодалов, ожесточенной внутриполитической борьбой в процессе становления новых государственных образований, ориентацией тех или иных социальных групп на западное христианство или местное язычество. К середине VII в. здесь стало исчезать племенное деление славян, на смену ему приходили политико-территориальные объединения, главными из которых были союзы ободритов, вильцев (впоследствии — лютичей) и сорбов.
Социально-экономические сдвиги, необходимость (в условиях военной конфронтации) все более устойчивой политической консолидации разных племен, этническая оппозиция не только с германцами, но и с соседними славянскими народами вызвали появление племенных княжеств у полабских славян и предпосылки к возникновению больших надплеменных объединений, превращавшихся в этносоциальные общности нового, более высокого уровня. Относительно характеристики этих общностей и их места в этнической системе того времени не прекращается научная дискуссия. В работах некоторых ученых дается порой однозначная, "уравнивающая" славянские общности этого региона характеристика. Такая единая оценка предполагает, что и вертикальная динамика была тогда повсюду в данном ареале равномерной, и незавершенность энтосоциального развития — примерно одинаковой. Так, полагают, что уже в IX—X вв. формируются три раннефеодальные народности: сорбы, велеты (вильцы, позднее — лютичи) и ободриты, однако процессы становления названных народностей остались незавершенными в силу прежде всего ликвидации (или отсутствия) независимых государств, в результате завоевания этих земель германскими феодалами [36]. Вместе с тем в историографии указывалось и на различия в "зрелости" (или "развитости") трех упомянутых зарождающихся полабо-поморских народностей: самой развитой признавалась ободритская, за ней следовала лютическая и, наконец, сорбская [37].
Для понимания многоплановости и противоречивости этносоциального развития этого региона важно отметить признаки метаэтнической, наднародностной общности, те возникновение общего полабославянского самосознания, которое, впрочем, иногда трудно отличить от проявлений общеславянского самосознания [38].
242
Основанием для сомнений в уже высказанных тезисах служат общеизвестный факт зарождения данных народностей на базе ряда племен или племенных княжеств, а также слабость и неустойчивость их политических организаций. А.Н. Саливон полагает, например, что политоним “лютичи" “не перерос в этноним", а "специфика политического устройства лютического союза" (т.е. обособленность и внутренняя самостоятельность входящих в союз племен) "препятствовала процессу формирования раннефеодальной лютической народности" [39]. В ряде других работ термин "народность" либо применен лишь к ободритам, но не к сорбам и лютичам, либо же все эти общности отнесены лишь к разряду племенных объединений; иными словами, отвергается порой возможность даже начальной фазы зарождения более высокой по уровню общности — народности [40].
Состояние вопроса требует, таким образом, дальнейших исследований. Однако уже теперь можно было бы указать, чтб представляется мало аргументированным, а чтб — перспективным для понимания характера этносоциальных общностей раннего средневековья в Полабо-поморском регионе. Так, например, нам кажется во многом преувеличенным акцент на слабости лютичского союза, разобщенности составлявших его племен. Именно этот подход служит предпосылкой для отрицания даже первоначальной фазы этнической консолидации лютичей. Представляется более правомерным особо подчеркнуть важность для этнической консолидации таких факторов, как конфронтация лютичей с христианской Германией и стойкость местного языческого культа [41]. Это обстоятельство заставляет усомниться в приведенном выше тезисе, что термин "лютичи" не стал этнонимом: сам факт упоминания лютичей в титуле князя Поморского княжества (XII в.) можно, вероятно, истолковать в пользу устойчивости наименования складывавшейся или уже сложившейся народности, по крайней мере для XI—ХII вв.
Кроме того, стабильность этнических общностей той поры (например, сорбов) [42] заставляет вновь вернуться к вопросу о содержании понятия "племя", как оно употребляется в средневековых источниках, и о соответствии этого термина с его пониманием в современной науке. Заслуживает, например, внимания тезис, что большие территориальные "племена” VII—XII вв., в частности ободритов, представляли собой в действительности "промежуточную степень между малым племенем и народностью“ [43]. Иначе говоря, такое "племя" раннего средневековья трактуется иногда то как протонародность, то как почти народность. Именно такой взгляд, по нашему мнению, позволяет более точно оценить не только последующие центростремительные тенденции (в особенности на землях сорбов), но в некоторых случаях и процессы ассимиляции славянами новых поселенцев-немцев [44].
Вполне понятно, что этносоциальная динамика в других славянских странах оказывалась иной, в частности ввиду отсутствия прямой конфронтации с Германской империей, с немецкими феодалами и колонистами. Следует, конечно, учитывать и большую скудость и фрагментарность сохранившихся свидетельств, например,
243
для польских земель и Западного и Восточного Поморья. На всей этой территории, вошедшей затем в состав монархии Пястов, происходила постепенная консолидация "больших" или “малых" племен, представлявших, видимо, уже племенные княжения или союзы (общепоморский союз, княжество вислян и др ). Само становление древнепольской народности сочеталось, по всей вероятности, с образованием метаэтнических общностей, включавших, в частности, мазовшан, поморян, что было связано с воздействием внешнеполитического фактора — с политикой Пястов, а позднее — с противостоянием агрессии немецких феодалов [45].
Что касается особенностей этносоциальных процессов в Чехии, Моравии и Словакии, то нельзя не отметить их сходство с процессами, рассмотренными выше применительно к землям полабобалтийских славян и Польши [46]. Здесь также появляются новые этнические общности, притом не только низшего уровня (племена или племенные княжества), но и гораздо более высокого (например, зарождающаяся великоморавская народность, древнечешская народность и, наконец, начавшая формироваться позднее словацкая народность). Здесь также целесообразно применение термина, отражающего новый таксономический уровень, — “метаэтническая наднародностная общность”.
В самом деле, в период существования Великоморавской державы такая общность, выражавшаяся, вероятно, и в принадлежности к единому государству и в едином понятии "мораване", объединяла как население собственно Моравии (“мораван" в узком смысле), так и жителей областей современной Словакии. Применительно к более позднему времени можно, видимо, говорить о метаэтнической чешской общности (в пределах Чехии и Моравии), хотя затем, в XI—XII вв., "мораване" входили как локальная (областная) общность в состав чешского народа. Иными словами, в данном случае важно учитывать, как нам кажется, не только место соответствующей общности в этнической иерархии раннего средневековья, но и многозначность самих этнических терминов той поры (так, понятие "мораване" выступает и как этноним, и как политоним) [47]. Характерно, что на землях самой Великой Моравии (в IX в.) и на ее территории после падения этой державы не сохранилось упоминаний о каких-либо иных племенах; напротив, в источниках говорится лишь о единой политической и этнической общности — о "славянах моравских", или "мораванах" [48].
Столь же противоречивы результаты консолидации местного славянского населения в раннее средневековье и на тех землях, где жили предки современных словенцев. Примерно так же, как и в пределах Великой Моравии, здесь налицо более сплоченная общность, которая, однако, не включает в себя в тот или иной момент население соседних, близких по языку и обычаям "племенных" территорий. Наряду с карантанской протонародностью (в рамках Карантанского княжества VII—IX вв.) существовало объединение "карниольцев" и других альпийских славян. Сходным положением было и в Хорватии: здесь, в части Далматинской Хорватии уже
244
возникла хорватская народность (или во всяком случае "ядро хорватского народа), в сферу политического и этносоциального воздействия которой постепенно втягивались и окрестные княжества Далмации и Хорватского Приморья (гачане и др.) [49].
Проблемы воссоздания этнической иерархии и периодизации этнических процессов требуют и здесь дальнейшего исследования, необходимо уточнение применяемых в литературе понятий и переводов средневековых терминов. Одни исследователи, говоря об упомянутых общностях карантанцев и хорватов, именуют их “племенами“ [50], другие же пишут о карантанцах как об устойчивом надплеменном территориально-этническом единстве, непосредственно предшествующем образованию раннефеодальной народности. Как складывающуюся раннесредневековую народность они рассматривают и альпийских славян [51]. Важно, однако, учитывать не только отсутствие в пределах Карантанского княжества, как и во владениях хорватского князя Борвы, этносоциальных составных частей, но и постепенное распространение этнонимов “карантанцы" и “хорваты" на соседние территории (соответственно в Паннонии и Хорватии). Употребление в дальнейшем названия "Карантания“ в более широком смысле (как “Великая Карантания") позволяет предполагать, что этот термин был не только чисто политическим, но, может быть, отчасти и этнополитическим обозначением для всех земель альпийских славян в противовес собственно немецким, итальянским и другим областям.
Эта тенденция этносоциального развития осталась незавершенной в силу разделения Великой Карантании на ряд герцогств и княжеств. Их границы стали со временем соответствовать районам расселения отдельных, локальных словенских общностей — областных этнокультурных организмов ("славян“ из Каринтии", Крайны, Штирии) [52]. Любопытно, что в известной степени сходными оказались и некоторые процессы этнического развития в Хорватии после ее включения в состав Королевства Венгрии (1102 г.). Здесь, как можно судить по скудным свидетельствам, также (особенно в XII—XIII вв.) возросла роль метаэтнического сознания, утвердилось весьма широкое определение “славяне" применительно к жителям хорватского Приморья и Далматинской Хорватии (в противовес "латинянам" — романским далматинцам и венграм) и, напротив, усилилось значение более “узких общностей“ и “родов" в пределах отдельных княжеств и жупаний (Хливно, Дувно и др.) [53].
Особенно трудно выявить конкретные пути и особенности этнического развития славян сербской группы в раннее средневековье. Главная причина этого — чрезвычайная скудость источников и слабо выраженное проявление этнических процессов, протекавших преимущественно в рамках замкнутых, отделенных друг от друга самой природой (главным образом горной местностью) территорий.
Специфика формирования народности была обусловлена в этом регионе, помимо отмеченного природного фактора, медленностью и противоречивостью путей развития государственности и христианизации на сербских территориях, ярко выраженной изоляцией (хозяйственной, политической и культурной) приморского (на Адриатике) региона,
245
тяготевшего к морю, к связям с городами Италии и к высшей церковной супремации Рима. Даже после завершения в XII в. славянизации городов адриатического сербского Поморья самосознание "сербов" этой части страны отнюдь не стало идентичным самосознанию населения основного массива сербских земель в эпоху раннего средневековья. Приходится вообще весьма осторожно говорить о самосознании сербской раннефеодальной народности в X—XII вв., так как процесс ее формирования вплоть до начала XIII в. не представляется завершенным.
Видимо, лишь в начальный период своего пребывания на Балканах сербам удалось (в 30—40-х годах VII в.) создать в борьбе в основном с аварами на западе и северо-западе полуострова обширное славянское союзно-племенное объединение под своей эгидой, распространив при этом наименование своего (доминировавшего в союзе) племени на другие славянские племена. Однако в дальнейшем сербское объединение не смогло надолго сохранить свое единство. С 70-х годов VII в. процесс политической, а следовательно, и этнической консолидации развивается крайне медленными темпами. Племенные и союзноплеменные традиции продолжали играть существенную роль и внутри образовавшихся в IX—X вв. на сербских землях княжеств, боровшихся друг с другом за преобладание. В результате этноним "сербы” вновь приобрел локальное значение наряду с другими этническими обозначениями славян, образованными от местных географических названий.
Политическая раздробленность сербских земель затрудняла становление единой сербской народности и обусловливала чрезвычайную неравномерность этого процесса. Наиболее быстро он протекал в пределах княжества, носившего собственно наименование Сербия (Рашка). Оно стало центром этнической консолидации, в особенности во второй половине IX — первой половине XI в. Борьба с экспансией Первого Болгарского царства и Византией содействовала в этот период политическому укреплению Сербии и росту этнического самосознания ее населения, хотя тенденциям к оформлению единой народности сопутствовали одновременно тенденции к сохранению в ее пределах нескольких протонародностей [54].
После временного утверждения византийского господства на сербских землях в начале XI в. политическая инициатива возрождения независимой государственности перешла к Дукле (Зете). К середине XI в. этноним "сербы" вытесняет локальные этнические наименования на значительной территории, более обширной, чем когда-либо ранее. Тем не менее местный политический и этнический партикуляризм не был полностью преодолен (характерно, что уже в X в. источники фиксируют начало процесса выделения из сербских земель особой этнополитической общности — Боснии).
Отнюдь не случайно с конца XII в. на смену единой, хотя еще рыхлой и недостаточно сплоченной, сербской народности приходят два новых этносоциальных единства, складывавшихся в недрах державы Неманичей и в Боснии. Отсутствие длительно существовавшего централизованного, единого государства — главный фактор
246
незавершенности этнической консолидации сербской народности в раннефеодальную эпоху.
Характерно, что употребление термина "славяне" применительно к сербским территориям полностью соответствовало описанным выше процессам: ослабление сербского политического ядра в X в., затем в конце XI в. — Дукли неизменно вело к возрождению и более широкому употреблению упомянутого этнонима. Он приобрел при этом более чем обычную многозначность: это и представители общеславянского этнического единства, и члены наднародностной общности (например, вместе и сербы, и хорваты), и население локальных политических образований (Рашки, Дукли) [55].
Итак, можно сказать, что этническая история славян в эпоху раннего средневековья может считаться и в наши дни еще относительно новой отраслью исторического знания. Эта крупная тема не могла быть в должном объеме поднята и в данном труде. Чтобы подойти к проблеме достаточно серьезно, необходимо вернуться к истокам славянского этноса в целом, начав рассмотрение проблемы с изучения “прародины" и путей миграции славян на заключительном этапе Великого переселения народов.
1. См.: Развитие этнического самосознания славянских народов в эпоху раннего средневековья. М., 1982; Седов В.В. Происхождение и ранняя история славян. М., 1979; Ангелов Д. Образуване на българската народност. С., 1971; Мавродин В.В. Происхождение русского народа. Л. 1978; Grafenauer В. Die ethnische Gliederung und geschichtliche Rolle der westlichen Südslaven im Mittelalter. Ljubljana, 1966; Havlík L.E. Geneze feudální společnosti a státu ve slovanském prostředí. Pr., 1987.
2. Цит. по: Королюк В.Д. Славяне и восточные романцы в эпоху раннего средневековья. М., 1985. С. 151. О славянах в VI в. см.: Развитие этнического самосознания славянских народов в эпоху раннего средневековья. С. 17, 24—25; Седов В.В. Указ. соч. С. 101 и след.; Королюк В.Д, Наумов Е.П. Перемещение славян в Юго-Восточной Европе и формирование народностей // Комплексные проблемы истории и культуры народов Центральной и Юго-Восточной Европы. М., 1979. С. 42—43; Крамар Е. Антската група славяни в светлината на датирането, локализирането и етимология на название "анти" // Ист. преглед. 1988. № 6.
3. Опыт реконструкции этнографического введения к "Повести временных лет" Нестора см. Рыбахов Б.А. Древняя Русь: Сказания. Былины. Летописи. М., 1963. С. 235—245.
4. Рыбаков Б.А. Указ. соч. С. 237, 239; ср.: Королюк В.Д. Указ. соч. С. 214—216.
5. См.: Королюк В.Д. Указ. соч. С. 208—209.
6. Рыбаков Б.А. Указ. соч. С. 237—239; ср.: Тржештик Д. Славянские этногенетические легенды и их идеологическая функция // Структура власти. Раннефеодальные славянские государства в политической системе Европы. София (в печати).
7. Бромлей Ю.В. Современные проблемы этнографии. М., 1981. С. 76.
8. Иванов С.А. Обозначение славян как этнической общности в "Истории войн" Прокопия Кесарийского // Симпоз. "Античная балканистика". М., 1980. С. 23—25; Наумов Е.П. Некоторые проблемы ранневизантийской этнонимии и этносоциальной терминологии // Этногенез народов Балкан и северного Причерноморья. М., 1984. С. 203—206.
9. Ср., напр.: Бромлей Ю.В. Указ. соч. С. 48 и след.; Наумов Е.П. К вопросу о разных уровнях этнического самосознания у южных славян: (Эпоха раннего средневековья) // Этносоциальная и политическая структура раннефеодальных славянских государств и народностей. М., 1987. С. 108—114.
10. Наумов Е.П. Этнические процессы в средневековой Сербии и Босни // Сов. этнография. 1986. №5. С. 42.
11. Развитие этнического самосознания славянских народов в эпоху раннего средневековья. С. 168—169, 195—196, 206.
12. Королюк В.Д. Славяне... С. 151.
247
13. Савчук B.C. Проблемы истории полабо-прибалтийских славян (VI—ХII вв.): Автореф. дис.... канд. ист. наук. Л., 1984. с. 11.
14. Новаковић Р. Одакле су Срби дошли на Балканско полуострове. Београд, 1978. С. 386-387, 415.
15. Novaković R. Baltički Sloveni u Beogradu i Srbiji. Beograd, 1985. S. 168—169.
16. Kunstmann H. Zwei Beiträge // Die Welt der Slawen. 1981. N 2; Новаковић P. Поводом једног мишленьа о сеоби Ободрита ca Балканског полуострва на обалу Балтичког мора // Прилози за књижевност, језик, историју и фолклор. 1988. Св. 1/4. С. 76—92.
17. Margetić L. Konstantin Porfirogenet i wrieme dolaska Hrvata // Zbornik Historijskog zavodu JAZU. Zagreb, 1977. Sv. 8. S. 7—88; Klaić N. О problemima stare domoviny, dolaska i pokrštenja dalmatinskich Hrvata // ŽĆ. 1984. N 4. S. 257—262, 270.
18. Herrmann J. Byzanz und die Slaven "am äussersten Ende des westl. Ozeans" // Klio. 1972. N 54. S. 309—319; Idem. Die Lusizi im frühen Mittelalter // Letopis. 1975. N 22/1. S. 100—113.
19. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 21. С. 164.
20. Бромлей Ю.В. Указ. соч. С. 275—277.
21. Жемличка И. Характер славянского заселения и возникновение раннефеодальной народности (на примере Чехии и Моравии) // Этносоциальная и политическая структура... С. 140; Санчук Г.Э. Формирование государственности и раннефеодальной народности у сорбов // Там же. С. 105.
22. Развитие этнического самосознания славянских народов в эпоху раннего средневековья. С. 253—254, 294 и др.
23. Бромлей Ю.В. Указ. соч. С. 277.
24. Державин Н.С. Славяне в древности. М., 1945. С. 34; Ср.: Развитие этнического самосознания славянских народов в эпоху зрелого феодализма. М., 1989. С. 198.
25. Пичета В.И. Роль русского народа в исторических судьбах славянских народов. М., 1946. С. 6.
26. Развитие этнического самосознания славянских народов в эпоху зрелого феодализма. С. 98, 132-133, 141-142, 145.
27. Этнические процессы... С. 64—66.
28. Развитие этнического самосознания славянских народов в эпоху раннего средневековья. С. 259.
29. Там же. С. 263; Принятие христианства народами Центральной и Юго-Восточной Европы и крещение Руси. М., 1988. С. 235—243.
30. Раннефеодальные государства на Балканах. VI—ХП вв. М., 1985. С. 34—98, 314—334.
31. Там же. С. 132—188.
32. Принятие христианства... С. 30—67.
33. Развитие этнического самосознания славянских народов в эпоху раннего средневековья. С. 73—74.
34. Развитие этнического самосознания славянских народов в эпоху зрелого феодализма. С. 36—45.
35. Там же. С. 347.
36. Развитие этнического самосознания славянских народов в эпоху раннего средневековья. С. 198—210; Развитие этнического самосознания славянских народов в эпоху зрелого феодализма. С. 297—298; Саливон А.Н. К вопросу об образовании народности ободритов // Сов. славяноведение. 1979. № 3. С. 54—55.
37. Развитие этнического самосознания славянских народов в эпоху раннего средневековья. С. 206, 210.
38. Там же. С. 210; Наумов Е.П. К вопросу о разных уровнях этнического самосознания у южных славян // Этносоциальная и политическая структура... С. 109.
39. Саливон А.Н. Вильцы-лютичи // Вопросы истории славян. Воронеж. 1985. С. 132—133.
40. Принятие христианства...С. 187.
41. Развитие этнического самосознания славянских народов в эпоху раннего средневековья. С. 204.
42. Развитие этнического самосознания славянских народов в эпоху зрелого феодализма. С. 299.
43. Саливон А.Н. К вопросу... С. 55.
44. Herrmann J. Die Luzici... S. 113.
45. Развитие этнического самосознания славянских народов в эпоху раннего средневековья. С. 155, 159.
46. Жемличка Й. Характер...; Развитие этнического самосознания славянских народов в эпоху раннего средневековья. С. 82 и след., 120 и след.;
248
Гавлик Л. Моравская народность в эпоху раннего феодализма // Вопросы этногенеза и этнической истории славян и восточных романцев. М., 1976. С. 156.
47. Развитие этнического самосознания славянских народов в эпоху раннего средневековья. С. 85, 94.
48. Там же. С. 88; Гавлик Л. Указ. соч. С. 173—174.
49. Подробнее см.: Развитие этнического самосознания славянских народов в эпоху раннего средневековья. С. 172 и след.; Историја народа Југославије. Београд, 1953. T. 1. С. 132 и след.; 167 и след.; Zgodovina slovencev. Ljubljana, 1979. S. 113—115; Grafenauer B. Op. cit. S. 33.
50. См. главу 5 данного труда.
51. Развитие этнического самосознания славянских народов в эпоху зрелого феодализма. С. 166—167; Ронин В.К. Карантанское княжество; Проблемы этнополитической истории ранних словенцев // Этногенез, ранняя этническая история и культура славян. М., 1985. С. 18.
52. Развитие этнического самосознания славянских народов в эпоху зрелого феодализма. С. 169—170; Бромлей Ю.В. Указ. соч. С. 277.
53. Развитие этнического самосознания славянских народов в эпоху раннего средневековья. С. 181—185.
54. Развитие этнического самосознания славянских народов в эпоху зрелого феодализма. С. 94—99.
55. Там же.