I. MOŞTENIREA ŞTIINŢIFICĂ A LUI IOAN BOGDAN // Научное наследие Иоана Богдана
1. Sesiunea festivă «Ioan Bogdan şi istoria culturii româneşti» (Bucureşti—Braşov, 8—10 decembrie 1964) 5
(Юбилейная сессия «Иоан Богдан и истории румынской культуры» Бухарест—Брашов 8—10 декабря 1964 г.))
2. Acad. Emil Petrovici, Locul lui Ioan Bogdan în ştiinţa românească 17
(Акад. Эмиль Петрович, Место Иоана Богдана в румынской науке)
3. Acad. P. Constantinescu-Iaşi şi Constantin N. Velichi, Ioan Bogdan — istoric 25
(Акад. П. Константинеску-Яшь и Константин Н. Велики, Иоан Богдан — историк)
4. G. Mihăilă, Moştenirea filologică şi lingvistică a lui Ioan Bogdan 37
(Г. Михаилэ, Филологическое и лингвистическое наследство Иоана Богдана)
5. Valeria Costăchel, Contribuţia lui Ioan Bogdan la studiul instituţiilor medievale româneşti 55
(Валерия Костакел, Вклад Иоана Богдана в изучение средневековых румынских институтов)
6. Lucia Djamo-Diaconiţă, Activitatea lui Ioan Bogdan în cadrul Academiei Române 65
(Лючия Джамо-Диаконицэ, Деятельность Иоана Богдана в Румынской Академии)
II. STUDII ŞI COMUNICĂRI
7. Djordje Sp. Radojičić (Novi-Sad), «Bulgaralbanitoblahos» et «Serbalbanitobulgaroblahos» — deux caractéristiques ethniques du sud-est européen du XIV-e et XV-e siècles. Nicodim de Tismana et Grégoire Camblak 77
(Акад. Джордже Сп. Радоичич (Нови-Сад), «Bulgaralbanitoblahos» и «Serbalbanitobulgaroblahos» — две этнические характеристики юго-восточной Европы и XIV—XV вв. Никодим Тисманский и Григорий Цамблак
8. Josef Kurz (Prague), Quelques remarques sur les balkaniques en vieux-slave 81
(Й. Курц (Прага), Заметки о балканизмах старославянского языка)
9. P. P. Panaitescu, Din nou despre diploma bîrlădeană din 1134 85
(П. П. Панаитеску, Еще раз о Берладской грамоте 1134 г.)
10. I. C. Chiţimia, Romane populare româneşti pătrunse prin filieră slavă: Alexandria 93
(И. К. Кицимия, Народные романы, проникшие к румынам через посредство славян: Александрия)
11. Pandele Olteanu, «Postilla de Neagovo» în lumina «Cazaniei I» a diaconului Coresi (cca. 1564) 105
(Панделе Олтяну, «Няговская постилла» в свете первого Учительного евангелия Кореси (около 1564 года))
12. Dumitru Fecioru şi Dan Zamfirescu, Literatura bizantină şi slavă în vechea cultură românească 133
(Думитру Фечору и Дан Замфиреску, Византийская и славянская литература в древней румынской культуре)
13. Diomid Strungaru, Începuturile lexicografici române 141
(Диомид Струнгару, Зачатки румынской лексикографии)
14. Şerban Papacostea, Cu privire la geneza şi răspîndirea povestirilor scrise despre faptele lui Vlad Ţepeş 159
(Шербан Папакостя, К вопросу о происхождении и распространении письменных повестей о деяниях Влада Цепеша)
15. Elena Linţa, Documente în limba polonă emise de cancelariile domnilor români (sec. al XVI-lea şi al XVII-lea) 169
(Елена Линца, Документы канцелярии румынских господарей польской редакции (XVI—XVII вв.))
16. Zlatca Iuffu, Manuscrisele slave din biblioteca şi muzeul mănăstirii Dragomirna 189
(Златка Юффу, Славянские рукописи библиотеки и музея монастыря Драгомирна)
17. Ion-Radu Mircea, Cel mai vechi manuscris miniat din Ţara Românească : Tetraevanghelul popii Nicodim (1404-1405) 203
(Ион-Раду Мирча, Древнейшая рукопись с миниатюрами Валахии: Четвероевангелие попа Никодима (1404—1405))
III. DISCUŢII
18. A. Balotă, În legătură cu istoricitatea epicii orale româneşti şi cintecul «ucrainean» al lui Ştefan Vodă 223
(А. Балотэ, К вопросу об историзме румынского народного эпоса и «украинская» песня о Стефане Воеводе)
19. Emil Vrabie, Limba povestirilor slave despre Vlad Ţepeş 229
(Эмиль Врабие, Язык славянских повестей о Дракуле)
IV. TEXTE ŞI DOCUMENTE
20. Valentin Gr. Chelaru, Ioan Bogdan şi şcoala istorico-filologică a lui В. P. Hasdeu. Pe marginea unor documente inedite 247
(Валентин Гр. Келару, Иоан Богдан и историко-филологическая школа Б. П. Хашдеу. По неизданным документам)
21. Ion Colan (Braşov), Cîteva date despre familia lui Ioan Bogdan. Pe marginea unor acrişori şi documente inedite 273
(Ион Колан (Брашов), Несколько данных о семье Иоана Богдана. По данным неизданных писем и документов)
22. С. Boroianu, Date noi cu privire la viaţa şi activitatea lui Ioan Bogdan. Perioada 1864 — martie 1886 285
(К. Борояну, Новые данные о жизни и деятельности Иоана Богдана. Период с 1864 г. по март 1886 г.)
23. Mihai Cârătişu (Suceava), Din legăturile lui Ion u Bogdan cu S. Fl. Marian. Scrisori inedite 305 (стр. 304-305 липсват)
(Михай Караушу (Сучава), Связи Иоана Богдана с С. Фл. Марианом. Неизданные письма)
2. МЕСТО ИОАНА БОГДАНА В РУМЫНСКОЙ НАУКЕ
Акад. Эмиль Петрович
Иоан Богдан, первый румынский славист, известный филолог и историк, наметивший пути исследования истории и культуры нашего народа, занимает почетное место в ряду выдающихся деятелей румынской науки конца XIX — начала XX века.
Иоан Богдан, основоположник научной дисциплины, названной им «славяно-румынская филология», был профессором Бухарестского университета, деканом, некоторое время и ректором, членом румынской Академии, высоко поднявшим престиж нашей страны и румынской науки в славянских и во многих других странах, где проводились славянские изучения. Родившись в Брашове, в скромной семье, Иоан Богдан получил высшее образование в Яссах в труднейших условиях и очень рано был признан выдающимся исследователем и ученым. В 27 лет, после блестящего завершения специализации за границей, он был назначен профессором на открытую им кафедру славянских языков при Бухарестском университете, в 28 лет был избран членом-корреспондентом Румынской Академии (1892), в 39 лет стал действительным членом Румынской Академии (1903), в 34 года деканом факультета философии и словесности в Бухарестском университете, в 46 лет (1910) вице-президентом Румынской Академии и в 48 лет (1912) — ректором Бухарестского университета. Следует также отметить, что уже в начале своей деятельности он стал пользоваться большим уважением в среде ученых-славистов многих стран, бывшие его профессора, гордились тем, что он был их учеником. Hебезинтересно отметить что его венский профессор, великий Ватрослав Ягич не раз адресовал своему бывшему ученику теплые слова дружбы и уважения; «... Бухарест может гордиться, — писал Ягич 16 декабря 1891 года, — что теперь имеет такого представителя славянской филологии, за которого могут позавидовать многие австрийские и особенно венгерские университеты...» [1]. Он говорил, что Иоан Богдан был его «любимым и преданным другом» [2]. Кстати, в 1910 году в известной Истории славянской филологии, Ягич упоминал среди кафедр славистики неславянских стран, которые проявили себя в науке, и кафедру Бухаресткого университета, возглавляемую И. Богданом, и Ясскую, куда был направлен ученик И. Богдана Илие Барбулеску [3].
Доказательством высокой оценки деятельности И. Богдана за границей может служить факт его избрания членом-корреспондентом ряда научных обществ в славянских странах, как, например, Сербской Академии и Общества истории и древностей при Московском университете. Сам факт высокой оценки, данной молодому румынскому слависту у нас в стране и за рубежом, находит свое объяснение в том, что Иоан Богдан уже в начале своей деятельности остротой суждений, страстью к исследованию, объективностью и научной достоверностью, обнаруженными уже в первых работах, способствовал тому, что «румынская историческая наука перешагнула рамки романтической фазы детства»,
1. См. I. Lupaş, Ioan Bogdan in lumina unor fragmente din corespondenţa sa, в A.A.R. Mem. Secţ. ist., Seria III, t. XXVII, 1944-1945, стр. 156.
2. «Archiv für slavische Philologie», XXXVII, 1920, стр. 555.
3. История славянской филологии, СПб., 1910, стр. 880.
21
как он выразился в лекции на открытии своего курса в Бухарестском университете (1891) [1].
Сразу же по окончании университета, по совету и примеру Б. П. Хашдеу, Иоан Богдан пришел к заключению, что румынская историческая наука не может не учитывать тех данных, касающихся нашей истории, которые находятся в славянских источниках. После углубленного изучения славистики под руководством таких профессоров, как Ватрослав Ягич (Вена), Ф. Ф. Фортунатов (Москва), А, И. Соболевский (Петербург), и других, Иоан Богдан делает целый ряд «массовых», «сенсационных» открытий оригинальных славянских текстов, частично написанных румынами, по истории румынских княжеств. Следует отметить, что эти открытия не являются делом случая. Иоан Богдан предварительно тщательно просматривал каталоги архивов зарубежных библиотек, внимательно обследовал многочисленные румынские фонды и в других странах, совершив с этой целью специальные поездки в города с богатыми архивными фондами (в Киев, Москву, Прагу, Львов, Краков), в которых он предполагал открыть тексты и документы по истории румын.
Помимо того, что Иоан Богдан умел открыть тексты и документы, представляющие огромную ценность для румынской историографии, и прилагал большие усилия для их выявления, он получил международное признание как издатель, комментатор и переводчик славянских текстов и документов, сопровождаемых иногда прекрасными палеографическими альбомами. Известны полные похвалы и восхищения отзывы об этих публикациях со стороны румынских и зарубежных специалистов, как И. Йорга, К. Иречек, В. Ягич, Л. Милетич, А. И. Яцимирский и другие. Последний признавал, что огорчен тем, что славяне не сумели что-нибудь подобное сделать с южнославянскими и русскими документами [2].
Великий румынский славист в комментариях к текстам и издаваемым документам, а также в интерпретации исторических фактов, отраженных в документах, показал себя предельно объективным и добросовестным исследователем, не полагающимся лишь на собственное чутье. Еще в своей вступительной лекции, прочитанной на факультете философии и словесности в Бухарестском университете в 1891 году, Иоан Богдан следующим образом определил задачи, стоящие перед румынской исторической наукой, которой он посвятил себя: «везде искать правду к только правду» [3]. Этот принцип нам кажется сейчас основополагающим и очевидным в любой области научного исследования. Однако в период, когда Иоан Богдан начал свою деятельность и когда еще бытовали некоторые крайности латинистов и романтическая надуманность, его нужно было утверждать со всей решительностью и мужеством. Великий румынский историк и филолог не отклонился от него ни на йоту на протяжении всей своей плодотворной научной и педагогической деятельности, повсюду разоблачая фальшь, опровергая шовинистические выпады. Своих учеников, а также и тогдашнее румынское общество, он научил не пренебрегать культурой соседних славянских народов, признавать все то, что заимствовал румынский народ в свой язык и культуру из материальной и духовной культуры славян, а также и то, что в свою очередь славяне заимствовали у нас. И в то же время Иоан Богдан со всей решительностью и со всей силой своего авторитета выступал против преувеличений некоторых славянских исследователей, которые считали, что в румынских княжествах был в обиходе славянский язык вплоть до конца XVII века. Опираясь на показания документов и путешественников, которые посетили нашу страну в средние века, Иоан Богдан доказал, что ассимиляция древнего славянского населения у нас произошла до XIV века.
Одна из величайших заслуг основоположника славяно-румынской филологии состоит в том, что он ознакомил румын с их древней культурой, заставил признать ее своей, хотя она и была облечена в форму чужого языка. И в этом отношении румынский народ не являлся исключением среди европейских народов. В средние века Европа делилась на две зоны с точки зрения алфавита, языка, вероисповедания, администрации, юриспруденции, историографии и в целом литературы — западную, где писали латынью и был в употреблении латинский алфавит, и восточную с греческим алфавитом или кириллицей и церковным, административным и литературным греческим или славянским языком, независимо от того, на каком языке говорили народы этих зон. Как германцы, западные славяне, венгры и даже западные романские народы не отвергают своей древней культуры из-за того, что она выражалась не на народном языке, а на латыни, так и совершенно недопустимо, чтобы румыны считали чужой свою древнюю культуру лишь
1. Însemnătatea studiilor slave pentru români, Bucureşti, 1894, стр. 39.
2. См. P. P. Panaitesсu, Ioan Вogdan, в «Buletinul Comisiei istorice a României», vol. VII, 1928, стр. X.
3. Însemnătatea studiilor slave..., стр. 39.
22
потому, что она выражалась на книжнославянском языке. Великий наш славист доказал, что румыны не восприняли пассивно элементы славянской культуры и славянского литературного языка. Они активно заимствовали из среды, в которой они оказались в ходе исторического развития, все то, что было необходимо для их развития как народа и как государства среди народов и государств юго-восточной Европы. Они придали собственной культуре «характер их духа : человеколюбие, правильную умеренность здравый смысл и чувство прекрасного», как отметил в своем докладе Древняя румынская культура [1].
Иоан Богдан открыл нашу древнюю историографию на книжнославянском языке и познакомил с ней румынские образованные круги и специалистов, выпуская эрудированные, комментированные издания, в которых для читателей «ничего не оставалось необъясненным», по словам Н. Йорги, Например, так оценивал великий наш филолог и историк оригинальные произведения на книжнославянском языке первых наших летописцев и хронистов ва фоне той эпохи и среды, в которой они жили: «Если сравним нашу древнюю историографию с историографией соседних стран, например, болгар, сербов, и русских, то с гордостью можем отметишь, что наши историографы с точки зрения объективности суждений и остроты критики не уступают своим зарубежным современникам» [2].
И, наконец, следует подчеркнуть большие заслуги Иоана Богдана как издателя наших славянских документов из архивов города Брашова и документов Стефана Великого. Эти издания и в наши дни являются образцом, достойным подражания, для тех, кто издает наши древние документы. Их высоко ценили и ценят еще и сейчас румынские «зарубежные специалисты. Так, известный болгарский славист, современник Иоана Богдана, Любомир Милетич, который и сам редактировал издание славяно-румынских документов города Брашова, неоднократно выражал свое восхищение издательской деятельностью Иоана Богдана. На курсе по среднеболгарскому языку, который он читал в Софийском университете, и на семинарах к нему, где проводился лингвистический анализ текстов, опубликованных бухарестским профессором славистики, Милетич никогда не упускал случая отметить перед студентами добросовестность и издательское мастерство румынского ученого. И современные слависты с восхищением говорят об изданиях документов и славянских текстов, осуществленных нашим великим славистом.
Несмотря на то, что преждевременная смерть (в 55 лет) помешала ему создать крупный обобщающий труд о нашей древней культуре, он занял одно из первых мест в истории нашей науки как основоположник румынской славистики, дисциплины, названной им «славяно-румынская филология». Его научное наследие изучается и используется как нашими историками, так и филологами, которые изучают историю румынской литературы и языка.
2. IOAN BOGDAN. SA PLACE DANS LA SCIENCE ROUMAINE
Acad. Emil Petrovici
Au nombre des figures marquantes de la science roumaine à la lin du siècle dernier et au début du nôtre, une place d'honneur revient à Ioan Bogdan, notre premier slaviste, philologue et historien de renom, pionnier, dans notre pays, de la recherche historique et des études sur la culture roumaine.
Créateur de la discipline qu'il a appelée, lui, la «philologie slavo-roumaine», Ioan Bogdan professeur à l'Université de Bucarest, doyen et recteur durant plusieurs années, membre de l'Academie Roumaine, c'est lui qui a fait se répendre le renom de notre pays et de sa science dans tous les pays slaves et dans ceux, toujours plus nombreux, où l'on cultive les études slaves.
Les qualités exceptionnelles de chercheur et d'homme de science de Ioan Bogdan, issu d'une modeste famille de Braşov, qui fit, au prix de grosses difficultés, ses études à l'Université de Jassy, furent vite reconnues. A l'âge de 27 ans, après de brillantes études de spécialité à l'étranger, il fut nommé professeur à la chaire de langues slaves crée à son intention à l'Université de Bucarest, A 28 ans, l'Académie Roumaine l'élut membre correspondant (1892) et à l'âge de 39, en 1903, il en devint membre titulaire. Il fut doyen de la Faculté de Philosophie et Lettres de Bucarest à l'âge de 34 ans (1898), vice-président de l'Academie Roumaine à 46 ans (1910) et recteur de l'Université de Bucarest à 48 ans (1912). En même temps il jouit, dès le début de la haute estime des maîtres des études slaves de maints pays. Ses anciens professeurs se félicitaient de le compter parmi leurs élevés. Fait significatif: son professeur de Vienne, l'illus-Vatroslav Jagić, eut plus d'une fois des paroles d'appréciation chaleureuse et d'amitié pour son
1. Luptele românilor cu turcii pînă la Mihai Viteazul. Cultura veche română. Două conferinţe..., Bucureşti, 1898, стр. 84.
2. I. Bogdan, Cultura veche română, стр. 76—77.
23
ancien disciple: «... Bucarest peut être fier, écrivait-il le 16 décembre 1891, de posséder maintenant un représentant de la philologie slave que peuvent lui envier maintes universités autrichiennes, et surtout hongroises...» [1]. Ioan Bogdan fut — déclare ce savant - «mon ami cher et fidèle» [2]. Du reste, en 1910, Jagić mentionne dans sa célèbre Histoire de la philologie slave, au nombre des chaires d'études slaves des pays non-slaves qui se sont affirmées sur le plan scientifique, celle de Bucarest, illustrée par I. Bogdan, et celle de Jassy, à laquelle avait été nommé un élève de cе dernier, Ilie Bărbulescu [3].
Il faut citer, comme un témoignage de l'éstime particulière dont Ioan Bogdan jouissait à l'étranger, le fait qu'il fut élu membre correspondent de diverses sociétés scientifiques des pays slaves, comme par exemple l'Academie Serbe et la Société d'histoire et antiquités russes de l'Université de Moscou. L'explication de la réputation du jeune slaviste roumain, aussi bien dans son pays qu'à l'étranger, réside dans le fait que dès le début de sa carrière, Ioan Bogdan promettait, en raison de son esprit éveillé, de sa passion de la recherche, de l'objectivité et de la probité scientifique dont il fit preuve depuis ses premiers travaux, de contribuer aux efforts faits en Roumanie, à la fin du siècle dernier, «pour que la science historique roumaine sorte ... de la phase romantique de l'enfance», comme il s'exprima lui-même dans la leçon d'ouverture de son cours à l'Université de Bucarest (1891) [4].
Dès qu'il eut achevé ses études universitaires, et à la suite de l'exemple et des suggestions de B. P. Hasdeu, Ioan Bogdan se rendit compte que la science historique roumaine ne pouvait plus négliger les témoignages relatifs à notre passé que renfermaient les sources slaves. Après avoir étudié à fond avec des professeurs de la taille d'un Vatroslav Jagić (Vienne), d'un F. F. Fortunatov (Moscou) et d'autres encore à Petersbourg, à Cracovie, à Lvov et à Prague, Ioan Bogdan commence la série de ses découvertes «massives», «sensationnelles» de textes slaves originaux, écrits en partie par des Roumains et concernant l'histoire des Pays Roumains. Il faut souligner toutefois que ces découvertes ne se firent pas au hasard. Ioan Bogdan consulta pour cela avec beaucoup d'assiduité les catalogues des archives et des bibliothèques étrangères, il examina sans relâche de nombreux fonds roumains et étrangers, il voyages spécialement dans les villes possédant de riches archives (Kiev, Moscou, Prague, Lvov, Cracovie) où il espérait découvrir des textes et des documents concernant notre passé.
Mais, outre le mérite d'avoir su, au prix de bien des efforts, découvrir des textes et des documents d'une valeur immense pour l'historiographie roumaine, Ioan Bogdan s'est acquis une réputation internationale comme éditeur, commentateur et traducteur des textes et documents slaves, accompagnés bien des fois de beaux albums paléographiques. On connaît les appréciations pleines d'éloges et d'admiration avec lesquelles accueillirent ces publications nos spécialistes et les savants étrangers tels que N. Iorga, C. Jireček, V. Jagić, L. Miletic, A. I. Jacimirskij, etc. Ce dernier avoue même le sentiment de jalousie qu'il éprouve et son regret que les Slaves n'aient pas reussi jusqu'alors à faire quelque chose de semblable pour les documents sud-slaves et russes [5].
Le commentaire des textes et des documents édités ainsi que l'interprétation historique des informations qu'ils renfermaient permirent à notre grand slaviste de faire la preuve de la plus grande objectivité et d'un scrupule extrême, de ne pas se laisser influencé par des considérations d'ordre sentimental. Déjà dans son cours d'ouverture à la Faculté de Philosophie et Lettres de Bucarest en 1891, Ioan Bogdan formule comme suit le devoir de la science historique roumaine dans le domaine de laquelle il était appelé à déployer son activité: «ne chercher partout que la seule vérité» [6]. Aujourd'hui ce principe nous semble fondamental et naturel dans toute recherche scientifique. Mais à l'époque où Ioan Bogdan commençait son activité, époque où persistaient encore certaines des exagérations de la fantaisie romantique ce principe, avait besoin d'être recommandé catégoriquement et courageusement. Notre grand historien et philologue ne s'en écarta pas un seul instant au cours de sa prodigieuse activité scientifique et didactique, dénonçant les faux, combattant les exagérations chauvines, dès qu'ils se manifestaient. Il habitua ses élèves et l'opinion publique roumaine de l'éoque à ne pas mépriser la culture des peuples slaves voisins, à reconnaître ce que le peuple roumain avait emprunté aux Slaves dans sa langue et sa civilisation matérielle et spirituelle, mais aussi à reconnaître ce que les Slaves devaient aux Roumains. En revanche, Ioan Bogdan s'élève fermement et avec autorité contre les opinions exagérées de certains érudits slaves qui soutenaient que l'on avait parlé slave dans les Pays Roumains jusqu'à la fin du XVII-ème siècle.
1. Apud I. Lupaş, Ioan Bogdan in lumina unor fragmente din corespondenţa sa, dans «Analele Academiei Române», Mem. Secţ. ist., seria III, tom XXVII, 1944—1945, p. 156.
2. «Archiv für slavische Philologie», XXXVII, 1920, стр. 555.
3. История славянской филологии (Энциклопедия славянской филологии, № 1), St. РЬ., 1910, р. 880.
4. Însemnătatea studiilor slave pentru români, Bucureşti, 1894, p. 39.
5. Apud P. P. Panaitescu, Ioan Bogdan, dans «Buletinul Comisiei istorice a României», vol. VII, 1928, p. X,
6. Însemnătatea studiilor slave..., p. 39.
24
Fondé sur le témoignage des documents et des voyageurs qui ont visité noire pays au Moyen Âge, Ioan Bogdan démontra que l'assimilation de l'ancienne population slave sur notre territoire avait été achevée avant le XIV-ème siècle.
C'est l'un des grands mérits du fondateur de la philologie slavo-roumaine d'avoir enseigné aux Roumains à connaître leur ancienne culture à la reconnaître comme leur, en dépit du fait qu'elle s'exprimait dans une langue étrangère. Le peuple roumain, du reste, n'avait pas constitué une exception parmi les peuples de l'Europe. Au Moyen Âge l'Europe était divisée, du point de vue alphabet et langue (langue de l'Église, de l'administration, de la justice, de l'historiographie et, en général de la littérature), en deux zones: l'une occidentale, où l'on écrivait en latin, avec l'alphabet latin, et l'autre orientale qui utilisait l'alphabet grec ou l'alphabet cyrillique et avait pour langue ecclésiastique, administrative et littéraire, le grec ou le slave; cela sans considération des idiomes parlés par les peuples vivant dans chacune de ces deux zones. Les peuples germaniques, les Slaves occidentaux, les Magyares et les Romans de l'ouest ne reniaient pas leurs antiques cultures, du fait qu'elles ne ne s'étaient pas exprimées dans la langue du peuple. Il eut été doue absurde que les Roumains considérassent étrangère leur vieille civilisation pour le seul l'ait de s'être exprimée en slavon. Notre grand slaviste a démontré que les Roumains n'ont pas adopté passivement des éléments de culture slave et le slave littéraire. Ils ont emprunté activement, du milieu où l'histoire les avait placés, tout ce qui leur était nécessaire pour subsister en tant que peuple et Etat dans le concert des peuples et des Etats du Sud-Est européen; ils ont su imprimer à leur propre culture «les caractères de leur esprit; humanité, juste mesure, bon sens et le goût du beau», comme le déclarait Ioan Bogdan dans sa conférence sur l'ancienne culture roumaine [1].
C'est Ioan Bogdan qui à découvert notre ancienne historiographie eu langue slavonne et qui l'a fait connaître aux spécialistes et au public cultivé de chez nous, grâce à ses éditions erudités et commentées où — selon la remarque de Nicolae Iorga «on ne laissait rien d'inexpliqué» aux lecteurs. — Et voici maintenant l'appréciation que le grand philologue et historien accordait à l'œuvre originale, en slavon, de nos premiers annalistes et de nos premiers chroniqueurs, qu'il replaçait dans le cadre de leur époque et dans le milieu où ils avaient vécu: Si nous comparons notre vieille historiographie à celle des pays circonvoisins, à celle des Bulgares, des Serbes et des Russes par exemple, nous avons la fierté de constater que les nôtres, eu matière d'objectivité de jugement et de vivacité de la critique, ne sont pas inférieurs à leurs contemporains étrangers» [2].
Il faut enfin souligner le grand mérite de Ioan Bogdan en sa qualité d'éditeur de nos documents slaves des archives de Braşov et de ceux d'Etienne te Grand. Ces éditions ont demeuré jusqu'aujourd'hui des modèles à suivre pour les éditeurs de vieux documents. Elles ont joui, elles jouissent encore, d'une haute appréciation de lit part des spécialistes roumains et étrangers. C'est ainsi que le bien connu slaviste bulgare Liubomir Miletič, contemporain de Ioan Bogdan, à qui l'on doit aussi une édition des documents slavo-roumains de Braşov, a exprimé bien des fois son admiration pour le labeur d'éditeur déposé par Ioan Bogdan. A ses cours de médio-bulgare à l' Université de Sofia et à ses séminaires où il se livrait à des lectures suivies d'interprétations linguistiques des textes publiés par son collègue de Bucarest, Miletič n'omettait jamais de souligner à ses étudiants la conscience et la virtuosité du savant roumain. De nos jours encore les slavistes parlent avec la même admiration des éditions de documents et de textes slaves soignés par notre grand slaviste.
Même si une fin prématurée, à l'âge de 55 ans, l'a empêché de donner la grande synthèse de notre culture ancienne, que l'on attendait de lui Ioan Bogdan n'en occupe pas moins une place de choix dans l'histoire de la science roumaine, car il est le fondateur des études slaves en Roumanie, de la discipline délimitée par lui-même en tant que «philologie slavo-roumaine». Son héritage scientifique est étudié de nos jours et mis en valeur aussi bien par nos historiens que par nos philologues, par ceux qui étudient l'histoire de la littérature et de la langue roumaine.
1. Luptele românilor cu turcii pînă la Mihai Viteazul. Cultura veche română. Două conferinţe..., Bucureşti, 1898, стр. 84.
2. I. Bogdan, Cultura veche română, стр. 76—77.
35
3. ИОАН БОГДАН — ИСТОРИК
(Резюме)
Акад. П. Константинеску-Яшь и Константин Н. Велики
В настоящем исследовании представлена научная деятельность великого румынского ученого Иоана Богдана в области истории. Авторы не касаются вопроса о роли И. Богдана в деле изучения древнего румынского общественного устройства (данная проблема исследована В. Костакел, см. статью, помещенную в данном выпуске стр. 67—75).
И. Богдан стал изучать славяно-румынские отношения, которым в то время уделялось мало внимания у нас в стране. Значительное место в его деятельности занимает публикация исторических источников на книжнославянском языке румынского извода — хроник и документов, — которые представляют значительную ценность и в наши дни.
И. Богдан занимался вопросом взаимоотношений между румынским и славянскими народами, подчеркивая его важность и указывая на необходимость более глубокого его изучения.
В своей речи на приеме в Академию И. Богдан впервые затронул вопрос о написании истории румынской историографии, попытался дать первую периодизацию истории развития исторических изучений и критическую оценку работам своих предшественников.
Иоан Богдан обратил особое внимание на вспомогательные дисциплины, в частности, на дипломатику, став основоположником румынской дипломатики. Наконец, значительную ценность представляют его исследования но общественной истории. Прекрасная подготовленность, использование наиболее совершенных методов исследования способствовали тому, что исследования И. Богдана получили высокую оценку со стороны крупнейших ученых того времени. И в наши дни они успешно используются специалистами.
3. IOAN BOGDAN - HISTORIEN
(Résumé)
Acad. P. Constantinescu-Iaşi şi Constantin N. Velichi
Cette étude évoque l'activité d'historien du grand savant roumain qui fut Ioan Bogdan (à l'exception de sa contribution à la conaissance des institutions roumaines anciennes, sujet traité dans la communication de V. Costâchel publiée dans ce volume même, pp. 67—75).
Comme il l'a montré lui-même dans la leçon d'ouverture de son cours, Ioan Bogdan a porté son attention sur l'étude des relations roumano-slaves, jusqu'alors négligées dans notre pays. L'une des principales réalisations dans ce domaine fut la publication des sources historiques en langue slavonne — chroniques et documents —, publication qui continue à conserver toute sa valeur.
En second lieu, Ioan Bogdan s'est occupé des rapports du peuple roumain avec les peuples slaves et il a montré de la sorte l'importance et la nécessité de leur étude approfondie.
Dans son discours de réception à L'Académie Roumaine, Ioan Bogdan s'est, préoccupé le premier dans notre pays, de tenter une division par périodes de l'historiographie roumaine essayant la première esquisse de ce genre pour l'évolution des études historiques ainsi qu'une appréciation critique de l'œuvre de ses devanciers.
Ioan Bogdan a accordé une attention particulière aux disciplines auxiliaires de l'histoirien, en posant les bases de la diplomatique roumaine. Enfin, ses études d'histoire sociale revêtent une importance particulière. Ioan Bogdan a publié des études qui ont joui d'appréciations élogieuses de la part des plus grands savants de l'époque. Elles conservent aujourd'hui encore toute leur valeur et sont consultées avec profit par les chercheurs contemporains.
4. ФИЛОЛОГИЧЕСКОЕ И ЛИНГВИСТИЧЕСКОЕ НАСЛЕДСТВО ИОАНА БОГДАНА
(Резюме)
Г. Михаилэ
Иоан Богдан, основоположник румынской славистики как научной дисциплины, сохранился в памяти последующих поколений, в первую очередь, как историк, а не как филолог, хотя и в развитие филологии он внес ценный вклад, а в своих исторических исследованиях он часто использовал филологические и лингвистические методы и приемы.
В настоящей статье анализируются филологические и лингвистические работы Иоана Богдана, упоминаются те исторические исследования, в которых имеются элементы филологии и лингвистики.
I. В лекции на открытии курса славянских языков Значение славянских изучений для румын (Însemnătatea studiilor slave pentru români, 1891) Иоан Богдан наметил целую программу научных исследований в области Славяно-румынской филологии. Он также занимался культурными и политическими отношениями между румынами и болгарами (1892), написал очерк Древней румынской культуры (1898).
II. В его деятельности важное место занимает перевод, историческое, дипломатическое, палеографическое и лингвистическое изучение славяно-румынских документов. Его издания славяно-румынских документов XIV—XVII вв. представляют большую ценность для языковедов как с точки зрения репродукции текстов в оригинале, так и с точки зрения языковых комментариев и сопровождающих указателей слов.
III. Трудно себе представить историю древней румынской литературы без фундаментальных изданий славяно-румынских хроник, бóльшая часть которых была открыта и опубликована Иоаном Богданом в конце прошлого и в начале нашего века, вместе с обширными исследованиями и комментариями. К этому следует добавить южнославянские и византийские (в славянском переводе) хроники, среди которых ведущее место занимает Хроника Константина Манасия (Cronica lui Constantin Manasses), изданная вместе с большим славяно-греко-румынским указателем слов, включающем более 6500 единиц, в том числе многочисленные дополнения к Лексикону Миклошича (посмертное издание, 1922). Сюда же относятся публикации древних литературных текстов, связанных с историей румын. Важнейшей из них является работа Влад Цепеш и германские и русские повести о нем. Критическое исследование (1896).
IV. Иоан Богдан нам оставил и ряд описаний рукописей и древних славяно-румынских книг из зарубежных и румынских библиотек, которые отличаются большой точностью и достоверностью.
V. В своих лингвистических трудах И. Богдан занимается вопросам проникновения кириллицы к румынам (1900), языком древнейших молдавских документов (1908), изучает румынские глоссы в рукописи XVI века на книжнославянском языке (1890) и славяно-румынский лексикон XVII в.
Наконец, Иоан Богдан изучал и популяризировал труды выдающихся славистов, которые проявляли интерес к славяно-румынским проблемам (Б. Копитар, Фр. Миклошич, В. Ягич и др.), стремился ввести на руководимые им, в течение многих лет как декан, факультетские кафедры крупнейших румынских филологов (О. Денсушану, И. Биану). Он высоко ценил произведения румынских писателей, своих современников (Барбу Делавранча, Джордже Кошбук).
Иоан Богдан, этот «стилист редкого таланта», по мнению одного рецензета, был не только крупнейшим историком, но и филологом и лингвистом. Он был «человеком изысканного вкуса, ценителем литературы... Создал исторические труды, которые занимают почетное место среди исторических исследований всех стран той эпохи. Однако, в душе он был и оставался до конца своих дней филологом, к чему стремился с вдохновением и проявлял незаурядную выдержку» (Н. Йорга).
53
4. L'HÉRITAGE PHILOLOGIQUE ET LINGUISTIQUE DE IOAN BOGDAN
(Résumé)
G. Mihăilă
Ioan Bogdan, le créateur de la slavistique roumaine en tant que discipline scientifique, est présent à l'esprit de la postérité plutôt comme historien que comme philologue, bien que dans ce domaine également il ait apporté de remarquables contributions et que dans ses travaux historiques il ait mainte fois eu recours aux moyens d'investigations qu'offrent la philologie et la linguistique.
Ainsi le présent article se propose-t-il d'analyser les travaux philologiques et linguistiques de Ioan Bogdan, en mentionnant également ses recherches d'histoire proprement ditcc qui ont des implications d'ordre philologique et linguistique.
I. Ioan Bogdan trace tout un programme d'activité à la philologie slavo-roumaine dans la leçon d'ouverture de son cours de langues slaves, intitulée L'importance des études slaves pour les Roumains (1891); il s'occupe des Rapports culturels et politiques entre Roumains et Bulgares (1892) et écrit une esquisse d'ensemble de la Culture roumaine ancienne (1898).
II. Une partie insigne de son activité fut consacrée à l'édition, à la traduction et à l'étude historique, diplomatique, paléographique et linguistique des documents slavo-roumains. Ses éditions de documents slavo-roumains (XIVe — XVIIe s.) sont précieuses pour le linguiste aussi bien du fait qu'elles reproduisent les textes en original, qu'en raison des commentaires linguistiques et des glossaires qui les accompagnent.
III. L'histoire de la littérature roumaine ancienne est inconcevable sans les éditions fondamentales des chroniques slavo-roumaines, découvertes pour la plupart par Ioan Bogdan, qui les a publiées avec d'amples études et commentaires à la fin du siècle dernier et au début du présent. A cela s'ajoutent les éditions de chroniques sud-slaves et byzantines (en traduction slave), parmi lesquelles une place de choix revient à la Chronique de Constantin Mantisses, éditée avec un copieux glossaire slavo-greco-roumain de plus de 6500 termes, qui complète en maints endroits le Lexicon de Miklosich (édition posthume, Bucarest, 1922). Il ne négliges non plus là publication de textes littéraires anciens concernant l'histoire des Roumains et dont le principal est Vlad l'Empaleur et les narrations allemandes et russes à son sujt;. Étude critique (1896).
IV. Ioan Bogdan nous a encore laissé toute une série des descriptions de manuscrits et de livres anciens slavo-roumains appartenant à des bibliothèques étrangères ou roumaines, descriptions qui attirent l'attention grâce à leur grande précision et à la science profonde de l'auteur.
V. Les travaux proprement dits linguistiques de I. Bogdan ont porté sur la pénétration de l'alphabet cyrillique chez les Roumains (1900), sur la langue des plus anciens documents moldaves (1908). Il a étudié aussi les gloses roumaines d'un manuscrit slavon du XVIe siècle (1890) et un lexique slavo-roumains du XVIIe s.
VI. Ioan Bogdan enfin s'est occupé de même de l'étude et de la propagation de l'oeuvre (les slavistes renommés, qui avaient abordé et traité des problèmes slavo-roumains (B. Kopitar, Fr. Miklosich, V. Jagić etc.), de la nomination de remarquables philologues roumains, (O. Densusianu, I. Bianu) aux chaires de la Faculté des Lettres de Bucarest qu'il a conduite plusieurs années et il a hautement apprécié l'œuvre des écrivains de son temps (Barbu Delavrancea, George Coşbuc).
«Styliste d'un rare talent» (comme le déclarait l'auteur d'un compte rendu d'un des ses travaux), Ioan Bogdan n'a pas été seulement un grand historien; il fut aussi un grand philologue doublé d'un linguiste. Lui qui fut «un homme d'un goût fin, un connaisseur en littérature ..., qui écrivait des études d'histoire qui se placent parmi les plus belles de son époque et de tous les pays, a commencé par être et est demeuré au fond de son âme, au fond de ce que son ambition avait de plus actif et sa patience de plus constant, un philologue» (N. Iorga)
63
5. ВКЛАД ИОАНА БОГДАНА В ИЗУЧЕНИЕ СРЕДНЕВЕКОВЫХ РУМЫНСКИХ ИНСТИТУТОВ
(Резюме)
Валерия Костакел
Цель настоящей работы — показать метод исследования средневековых румынских институтов Исаком Богданом и полученные им результаты. Иоан Богдан был среди первых исследователей, которые применили сравнительный метод при изучении проблемы средневекового общественного устройства Румынии. Для сравнения он привлекал материал из истории средневековой Европы и в особенности, из истории соседних славянских народов, доказывая, что изучение периода становления румынского народа и его внутреннего развития в XIV—XVII вв. возможно лишь при предварительном ознакомлении с историей соседних славянских народов.
Больше всего его интересовал вопрос структуры и организации деревни, феодального владения и обязательств, связанных с владением землей, отношений между землевладельцами и крестьянами, крепостного права и других сторон общественного уклада (большая часть внутренних документов еще не была опубликована в то время, что помешало ему охватить весь комплекс намеченных проблем). И все же Иоан Богдан создал ряд фундаментальных исследований о воеводстве, княжестве, организации армии, которые по настоящее время не утратили своей научной ценности и служат отправной точкой для дальнейших исследований румынских историков. И. Богдан первым открыл путь и пробудил интерес к изучению средневековых румынских институтов.
5. LA CONTRIBUTION DE IOAN BOGDAN À L'ÉTUDE DES INSTITUTIONS MÉDIÉVALES ROUMAINES
(Résumé)
Valeria Costăchel
Ce travail se propose de mettre en lumière la méthode de recherche de Ion Bogdan et de montrer les résultats auxquels il parvint de la sorte dans le domaine de l'étude des institutions médiévales roumaines. Il fut en effet l'un des premiers chercheurs qui abordèrent le problème des institutions roumaines au Moyen Âge à l'aide de la méthode comparative. Il utilisa comme facteurs de comparaison des éléments empruntés à l'histoire de l'Europe médiévale, et avant tout, à celle des peuples slaves, limitrophes Cela lui a permis de montrer que l'étude des premiers pas du peuple roumain et du commencement de son histoire intérieure du XIVe au XVIIe siècle est impossible à expliquer sans une connaissance préalable du passé des peuples slaves voisins.
Un problème qui l'a beaucoup préoccupé, fut celui du village, de sa structure et de son organisation, celui du domaine féodal et des obligations qui découlaient de la possession de la glèbe, celui des relations entre propriétaires terriens et paysans, celui du servage et d'autres aspects de la société (de son temps, les documents internes n'étaient pas encore publiés pour la plupart), ce qui ne l'a pas empêché d'embrasser dans le champs de ses recherches tout le complexe des problèmes qui s'offraient à sa vision d'ensemble. C'est ainsi qu'on lui doit quelques travaux fondamentaux au sujet du voévodat, du knézat, de l'organisation de l'armée, travaux qui conservent aujourd'hui encore leur intérêt scientifique et servent de point de départ aux historiens roumains désireux de pousser plus loin ses recherches. I. Bogdan est le premier à avoir frayé la voie et à avoir stimulé l'intérêt pour l'étude des institutions médiévales roumaines.
76
6. ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ИОАНА БОГДАНА В РУМЫНСКОЙ АКАДЕМИИ
(Резюме)
Лючия Джамо-Диаконицэ
В статье освещаются некоторые аспекты разносторонней и плодотворной деятельности великого румынского слависта в Академии. Иоан Богдан, крупнейший представитель нашей науки, внес ценный вклад в развитие румынской славистики и историографии. Руководствуясь концепциями новой исторической мысли, И. Богдан обратился к изучению древней румынской культуры и публикации литературных и исторических источников. Его концепции шли в разрез со старыми теориями, провозглашаемыми некоторыми членами отделения истории Академии, которые занимали в ней привилегированное положение. Это затрудняло, но не приостановило И. Богдана в его работе, которая выходила за рамки отделения. И. Богдан компетентно участвовал в обсуждении вопросов отделения литературы. Он активно занимался пополнением собрания документов и рукописей Академии, касающегося прошлого румынского народа. Будучи членом различных комиссий он с большой ответственностью составлял доклады и был отмечен как образец исполнительности. И. Богдан оказал значительную помощь Академии в подборе наиболее способных элементов, которые прославили румынскую науку.
Деятельность И. Богдана является прекрасным примером для последующих поколений.
6. L'ACTIVITÉ DE IOAN BOGDAN EN TANT QUE MEMBRE DE L'ACADÉMIE ROUMAINE
(Résumé)
Lucia Djamo-Diaconiţă
Cet article expose certains aspects de l'activité aussi féconde que multiple du grand slaviste roumain au sein de l'Académie. Figure représentative de la science roumaine, I. Bogdan a apporté une contribution de valeur au développement des études slaves et de l'historiographie roumaine. Animé par la pensée historique moderne, il dirigea son activité vers l'étude de la culture roumaine ancienne, et la publication des sources narratives et historiques, Ses conceptions les firent entrer en conflit avec les vieilles théories partagées par certains des membres de la section historique qui détenaient des positions dominantes. Ceci compliqua, sans l'empêcher, son activité qui dépassait les cadres mêmes de la section. I. Bogdan participa avec compétence à la discussion de certains problèmes de la section littéraire et se préoccupa vivement de l'enrichissement des collections de l'Académie à l'aide de documents et de manuscrits relatifs au passé du peuple roumain. En tant que membre de diverses commissions, on le donnait en exemple pour le sens de la responsabilité avec lequel il rédigeait ses rapports. De même, il contribua pour beaucoup à grouper à l'Académie les éléments les plus remarquables qui firent honneur à la science roumaine.
L'activité de Ioan Bogdan demeure un modele et un stimulant pour ceux qui sont appelés à continuer son œuvre.
91
9. ЕЩЕ РАЗ О БЫРЛАДСКОЙ ГРАМОТЕ 1134 ГОДА
(Резюме)
П. П. Панаитеску
Грамота на церковно-славянском языке, пожалованная в 1134 году купцам Месембрии Иваном Ростиславовичем, «стольным князем галицийским и князем бырладским» и опубликованная В. П. Хашдеу в 1860 году, рассматривается в наше время как подделка. Впервые грамота была подвергнута детальному лингвистическому и историческому анализу Иоаном Богданом в сообщении, прочитанном 28 апреля 1889 года на заседании Румынской Академии — Бырладская грамота 1134 и Бырладское княжество. Сообщение было подготовлено в период пребывания автора в Москве и Петербурге. В декабре того же года И. Богдан писал Ксенополу из России о пробелах в своей работе, ссылаясь в первую очередь на невозможность установить время и причины подделки. Он указал, что Хашдеу «теперь уже не настаивает на подлинности грамоты».
Из протоколов заседаний археологического съезда в Москве в 1890 году явствует, что русский филолог А. И. Соболевский прочитал доклад по вопросу о подлинности грамоты и пришел к выводу, что она является подделкой. В прениях по докладу выступили историки И. А. Линниченко и Д. И. Иловайский, которые поддержали версию о подлинности грамоты. На второй день заседания съезда И. Богдан выступил с докладом на русском языке, представив материал, который в некоторой степени отличался от опубликованного год тому назад в Бухаресте, но с идентичным выводам — документ является подделкой. По мнению И. Богдана, автор подделки хотел «показать, что уже в XII веке существовали румынские княжества, но в непосредственной зависимости от Руси».
9. UNE FOIS DE PLUS AUTOUR DU DIPLÔME DE BÂRLAD DE 1134
(Résumé)
P. P. Panaitescu
Le diplôme en slavon accordé en 1134, «de la cité de Halitch», aux marchands de Messembria par Ivan Rostîslavitch, «le prince (knez) de Barlad», et publié par B. P. Hasdeu en 1860, est aujourd'hui généralement considéré comme un faux. Le premier qui ait soumis le texte du diplôme à une minutieuse analyse linguistique et historique, a été Ioan Bogdan qui le 28 avril 1889 présenta sur cette question, à l'Académie Roumaine, la communication: Le Diplôme de Barlad de 1134 et la Principauté de Barlad. Ce texte avait été rédigé par Bogdan durant son séjour à Moscou et St. Pétersbourg, En décembre 1889, dans une lettre qu'il adresse, de Russie, à Xénopol, il expose les défauts qu'il reprochait à son propre travail et surtout le moment et le mobile de la rédaction du faux. D'autres part il note que Hasdeu «ne tient plus maintenant à l'authenticité du diplôme».
Les procès-verbaux du congrès d'archéologie tenu en 1890 à Moscou attestent que le philologue russe A. I. Sobolevsky y lit une communication sur le question de l'authenticité du diplôme, soutenant lui-aussi la thèse de la falsification. Par contre, au cours des débats, les historiens russes A. Linnitchenko et D. I. Ilovaïsky défendirent l'authenticité de ce document. Le lendemain, I. Bogdan présenta, en russe, devant le congrès, sa communication (un texte quelque peu différent de celui qu'il avait publié à Bucarest l'année précédente) qui démontrait nettement que le diplôme était un faux. Selon I. Bogdan, l'auteur du faux aurait voulu «prouver que dès le XII-ème siècle des états roumains existaient, mais qu'ils étaient étroitement dépendants de la Russie».
10. НАРОДНЫЕ РОМАНЫ, ПРОНИКШИЕ К РУМЫНАМ ЧЕРЕЗ ПОСРЕДСТВО СЛАВЯН: АЛЕКСАНДРИЯ
(Резюме)
И. К. Кицимия
В исследованиях о народных книгах в их международной циркуляции затрагивается в основном, вопрос о путях их проникновения и их влияния, и остается в стороне вопрос о характере их структуры и художественных особенностей применительно к каждому народу в отдельности.
В предыдущих своих работах автор показал процесс обновления народных книг путем перевода на другой язык и путем перехода от одного народа к другому. В данной работе автор занимается Александрией.
Этот роман с большой международной циркуляцией имел самые различные редакции: от западных поэтических (Франция), предназначенных для аристократической среды, вплоть до фольклорных, представленных у славян и у румын. Автор прежде всего прослеживает латинский, польский, старославянский (сербской редакции) и румынский варианты. Сравнение текстов этих вариантов показывает, что, во-первых, они группируются по культурным зонам с характерными для них чертами; во-вторых, каждый раз благодаря переводу тексты пополняются новыми, местными элементами, особенно фольклорными. Собственно говоря, затрагивается вопрос не о переводах, а о переработках.
В этом смысле румынская Александрия, восходящая к старославянской редакции (сербского извода), отличается инновациями в области стиля и чертами, присущими анекдоту. Переписка Александра Великого со своей матерью Олимпиадой, легендарные мотивы романа, описание походов Александра Македонского низводятся до языка и фольклорных мотивов, типично румынских. Благодаря этому книга приобретает новую жизнь, получает огромное распространение на протяжении многих веков и входит составной частью в национальную культуру.
Восприятие этой книги, как впрочем и других, происходило в значительной мере свободно, по фольклорной системе, и факт сам по себе свидетельствует о тесной связи между народными книгами и фольклором, из которого первые постоянно черпали элементы, обновляющие их, а в других случаях, в свою очередь обогащали его содержание.
10. ROMANS POPULAIRES ENTRÉS DANS LA LITTÉRATURE ROUMAINE PAR L'INTERMÉDIAIRE DU SLAVON: HISTOIRE D'ALEXANDRE LE GRAND
(Résumé)
I. C. Chiţimia
Les études sur, les livres populaires, dans leur circulation universelle, ont envisagé surtout la filiation et les influences exercées par ceux-ci et ont néglijé les caractéristique de structure et d'art littéraire pour chaque nouvelle réception.
L'auteur a relevé, dans des études antérieures, l'aspect de renouvellement des livres populaires par transmission d'un peuple à l'autre, c'est-à-dire par transmutation dans une autre langue. Cette fois-ci il s'occupe de l'histoire d'Alexandre le Grand.
Ce roman, dans sa circulation universelle, a subi les plus diverses rédactions, en commençant par celles «poematiques» de l'Occident (France), destinées à des milieux seigneuriaux et chevaleresques, jusqu'à celles de type folklorique, présents dans le fond littéraire slave et roumain. L'auteur poursuit et compare surtout les versions latine, polonaise, slavonne de rédaction serbocroate et roumaine. La comparaison de ces versions révèle d'abord qu'elles se rangent par zones de culture aux caractéristiques propres et ensuite qu'elles ont assimilé chaque fois, par
103
transmutation, de nouveaux éléments locaux de folklore. Donc il ne s'agit pas de simples traductions, mais des remaniements.
De cette façon, la version roumaine de l'histoire d'Alexandre le Grand, dependente de la version slavonne en rédaction serbocroate, présente des différences de style et de fabulation. L'échange des lettres entre Alexandre le Grand et sa mère Olympiade, les motifs légendaires du roman, la descriptions des expéditions d'Alexandre le Grand, lei lamentations de Roxane à la mort de son époux, tout descend au langage et au fond folklorique authentiquement roumain. Par cela le livre gagne une nouvelle vie, se répand et circule énormément à travers les siècles, s'intègre à la culture nationale. La réception de ce livre s'est fait en grande mesure librement, à la manière folklorique, et le fait en soi prouve l'étroite liaison entre les livres populaires et le folklore, dont ils ont toujours puisé des éléments frais et duquel, dans d'autres cas, ils ont enrichi le contenu.
11. «НЯГОВСКАЯ ПОСТИЛЛА В СВЕТЕ «ПЕРВОГО УЧИТЕЛЬНОГО ЕВАНГЕЛИИ» КОРЕСИ (ОКОЛО 1565 ГОДА)
(Резюме)
Панделе Олтяну
В румынском литературоведении до настоящего времени существовало мнение, высказанное И. Дрэгану (1938), что Толкование евангелий или («Первая проповедь»), изданное в 1564 году (СС1) Кореси в Брашове, якобы является переводом с венгерского языка книги «Valogalot predikaciok a prophetăc es apostoloc irassakbol» («Избранные проповеди пророков и апостолов») кальвинского капелана Петера Юхаша Мелиуша из Дебрецина, изданной в Дебрецине в 1563 году.
Исследовав полностью обе вышеуказанные книги, мы пришли к выводу, что они коренным образом отличаются друг от друга и, в первую очередь, своей направленностью, стилем и структурой. Книга Петера Юхаша Мелиуша содержит 35 проповедей на различные случаи и 15 переложений по тексту Ветхого завета и евангелий, написанных приверженцем и апологетом кальвинизма, который сурово обличает папство. Книга Толкование евангелий, изданная Кореей, содержит 49 воскресных проповедей и 8 проповедей на различные праздники, написанных под кальвинским влиянием для простых людей и отражающих отдельные стороны жизни Трансильвании и Марамуреша первой половины XVI века. Между этими книгами не существует взаимосвязи. Элементы венгерской речи в румынских проповедях 1564 года имеют своим источником разговорный язык румын и украинцев Северной Трансильвании и Марамуреша. Часть мадьяризмов и церковнославянизмов, по нашему заключению, восходит к славяно-украинскому оригиналу, написанному в первой половине XVI века и сохранившемуся в двух позднейших списках, известных под названием Тековская постилла XVII века и Няговская постилла 1758 года.
Благодаря детальному филологическому исследованию, мы установили полную идентичность содержания и текста обеих украинских рукописей и тот факт, что их прототип XVI века, впоследствии переработанный, в свою очередь идентичен «Первой проповеди» 1564 года Кореси. Слависты, изучавшие и опубликовавшие текст Няговской и Тековской постиллы (А. Л. Петров, Г. Геровский, В. Ягич, И. Панкевич, Ласло Дежë и др.), не знали о существовании этой книги в румынской редакции, являющейся самой древней, самой полной и самой близкой к славяно-украинской редакции. Румынские исследователи не подозревали, что текст «Первой проповеди» Кореси (1564) существует в двух позднейших списках славяно-украинской редакции XVI века, идентичной румынской редакции.
Открытие, сделанное нами, по-новому проливает свет на историю этой книги, на ее язык, идейную направленность, эволюцию украинского текста, а также на проблему истоков письма, на народном румынском языке и т.д. Так, сопоставляя румынскую редакцию с «Няговской постиллой», удалось установить, что последняя отходит от евангелического текста в начале каждой проповеди и устраняет, — правда, не целиком, — почти все поучения кальвинистов, которые полностью сохранились в румынских «Проповедях» 1564. (Например, поучение о спасении верой — sola fide —, поучение о предначертании судьбы, положения кальвинизма о прощении грехов, о посте, кальвинские молитвы, борьба с культом святых и икон, культом мертвых, провозглашение важности учения, проповедей и необходимости служения народу и его просвещения на родном языке). Острая критика клерикализма, возглавляемого папой и патриархами, и феодализма почти целиком сохранилась в «Няговской постилле».
Румынская редакция представляет интерес для исследователей, поскольку является единственным источником, сохранившим полностью украинский оригинал и доказывающим, что он был написан ранее 1564 года и, естественно, после победы кальвинизма в северной Трансильванин и Марамуреше (1550). Молитвенник приложения не мог быть переведенным ранее 1551 или 1559 года, когда были напечатаны два издания венгерского оригинала: «Записки» — Agenda— кальвиниста Хелтаи Гаспара из Клужа.
Автор прототипа румынской редакции и украинских списков был сельским попом — кальвинистом, вероятно, украинским проповедником, выпускником колледжа кальвинистов в Сигете. Он написал на языке народа, на «лишакском» диалекте своего родного края — югозападного Марамуреша, где и поныне говорят на диалекте, элементы которого встретим и в тексте старых проповедей:
Автор использовал западные латино-гуситские, кальвинские и византийские источники.
130
«Няговская постилла» в первой половине XVI века положила начало оригинальной литературы на украинском языке. Будущие исследователи должны иметь в виду румынскую редакцию как наиболее полную и наиболее близкую к оригиналу этой книги, памятнику культурного возрождения и антифеодальной борьбы.
11. «APOSTILLE DE NEAGOVO» A LA LUMIÈRE DE LA I-ère «CAZANIA» [1] DU DIACRE CORESI (enviro il 1564)
(Résumé)
Pandele Olteanu
L'histoire cte la littérature roumaine avait enregistré comme parfaitement valable l'opinion formulée en 1938 par N. Drăganu, suivant laquelle Tilcul Evangheliilor (Explication des Evangiles) — nommé aussi la «I-ère Cazania» — imprimée en 1564 (CC1) par le diacre Coresi ù Braşov, aurait été une traduction du hongrois d'après le livre Valogatot predikacioc a prophetác és apostoloc irassakbol... (Sermons choisi des prophètes et des apôtres..., imprimée en 1563 à Debreczen, œuvre du chapelain protestant résidant dans celle ville-même, Peter Juhasz Meliusz.
Étudiant parallèlement — et intégralement — les deux livres, l'auteur de la présente étude a néanmoins constaté que les deux livres sont totalement dissemblables aussi bien par leur contenu, que par leur esprit, leur style et leur structure.
Le livre de Peter Juhasz Meliusz contient 35 sermons occasionnels et 15 thèses sur l'Ancien Testament et les Evangiles, écrits par un exégète et un apologète du calvinisme qui attaque avec véhémence la papauté. Par contre, le livre imprimée par Coresi, Tilcul Evangheliilor contient 49 sermons de dimanche et 8 sermons pour différentes fêtes, écrits — incontestablement — pour des gens simples se trouvant sous l'influence de la doctrine calvine; les textes en reflètent aussi certaines réalités caractéristiques pour le milieux du XVI-ème siècle en Transylvanie et au Maramuresch. Entre ces deux livres il n'y a nul rapport de filiation. Les magyarismes qui se retrouvent dans la «Cazania» roumaine de 1564 proviennent pour la plupart de la langue parlée des Roumains et des Ukrainiens du nord de la Transylvanie et du Maramuresch. D'autres magyarismes et slavonismes y proviennent, selon nos constatations, d'un original slavo-ukrainien écrit vers le milieu (lu XVI-ème siècle et conservé en deux copies tardives, connues sous les noms de Postilla de Tekovo (PT) du XVII-ème siècle et Postilla de Neagovo (PN) de 1758.
Par une analyse philologique poussée, l'auteur a pu constater d'une part la complète identité textuelle des deux manuscrits ukrainiens, d'autre part le fait que le prototype de ceux-ci, datant du XVI-ème siècle — ultérieurement remanié —, a été à son tour identique avec la «Ière Cazania» de Coresi de 1564. Les slavistes qui ont étudié et publié le texte de la Postilla de Neagovo et de la Postilla de Tekovo (A. L. Petrov, G. Gerovski, V. Jagić, I. Pankiewicz, Laszlo Deszö etc.) ont totalement ignoré l'existence de la version roumaine du livre, qui est la plus ancienne, la plus complète et la plus proche du prototype slavoukraïnien. De leur côté, les chercheurs roumains ont ignoré le fait que le texte de la «Ière Cazania» de Coresi (1564) se retrouve en deux copies tardives d'une version originale slavo-ukrainienne du XVI-ème siècle qui, celle-ci, est identique avec la version roumaine.
Cette découverte de l'auteur, apporte de nouvelles lumières sur l'histoire de ce livre, sur les tendences idéologiques de l'époque, sur l'évolution du texte ukrainien, sur la question des débute de l'écriture eu langue «vulgaire» etc.
Ainsi, en comparant la version roumaine avec la Postilla de Neagovo conslate-t-on que de cette dernière on a ôté non seulement les textes de l'Evangile qui — dans l'original — ornaient le début de chaque sermon, mais aussi — sans réussir quand même à en faire disparaître toutes les traces — presque tous les enseignements calvinistes. Ceux-ci, par contre, ont été intégralement conservés par la «Cazania» roumaine de 1564 (entre autres, l'enseignement sur le salut uniquement par la foi — sola fide —, l'enseignement sur la prédestination, la thèse calviniste sur le pardon des péchés, sur le jeune, les prières calvinistes: l'invocation de la grâce et de la commisératio u divine, le rejet du culte des saints, des icônes et des morts, l'insistance sur l'importance de l'enseignement du sermon, sur le nécessité de faire le service divin et l'édification du peuple en «vulgaire»). Toutefois, la critique violente du clergé corrompu, papes et patriarches en lête, ainsi que ta critique des moeurs des féodaux ont été presque entièrement conservées par la Postilla de Neagovo elle-aussi.
1. Recueil de sermons.
131
La version roumaine est importante parce qu'elle est la seule à avoir conservé, en entier, l'original ukrainien et parce qu'elle prouve que celui-ci a été rédigé avant 1564 mais, sans doute, après le triomphe du calvinisme au nord de la Transylvanie et au Maramuresch (1550).
Le Molitvenic [1] qui s'y trouve en annexe, n'aurait pu être traduit avant 1551—1559 époque à laquelle on en imprima les deux éditions de l'original magyar: l'Agenda du calviniste Heltai Gaspar de Cluj.
L'auteur du prototype de la version roumaine et des copies ukrainiennes a été, vraisemblablement, un prêtre calviniste de campagne, prédicateur, probablement ukrainien et certainement ancien élève du collège calviniste de Sighet. Il a écrit ses homélies dans la langue du peuple, plus exactement dans le patois «lichaki» de sa région — probablement — natale du sud-ouest du Maramuresch où l'on parle aujourd'hui encore une langue truffée de dialectismes qu'on retrouve aussi dans le texte des anciennes «Cazanias» aino = «oui», nahaj = «laisse!», bahme = «ma foi!», ažŭ = «que», ci =«est-ee-que?», čom = «par ce que», d'après le magyar miert, godul'ă = «nourriture», oštepok «pain d'avoine», serenčlavyi = «chanţard», meriavyi = «grandiose», pravov verov = «avec la juste foi» etc. Quelques uns de ces dialectisines sont conservés aussi par la version roumaine: buduşlui =«errer, migrer», hlăpie = «stupidité» etc.
Il est hors du doute que l'auteur de la «Cazania» ait utilisé des sources occidentales latino-hussiles, calvities et byzantines.
Avec la Postilla de Neagovo commence, vers le milieu du XVI-ème siècle la littérature originale en ukrainien. Les recherches à venir devront nécessairement tenir compte de la version roumaine, celle-ci étant la plus complète et la plus proche de l'original de ce livre qui consacre un moment de renouvellement culturel et de combat idéologique — antiféodal.
12. ВИЗАНТИЙСКАЯ И СЛАВЯНСКАЯ ЛИТЕРАТУРА В ДРЕВНЕЙ РУМЫНСКОЙ КУЛЬТУРЕ
(Резюме)
Думитру Фечору и Дан Замфиреску
Иоан Богдан, основоположник румынской славистики, наряду с трансильванским филологом Тимотеем Чипариу (1805—1887) и великим литератором и ученым Б. П. Хашдеу (1838—1907), является и зачинателем научных изучений древней румынской культуры. Его вклад в дело изучения румынской культуры XIV—XVI вв. был и остается значительным. Его соображения методологического характера, встречаемые в предисловиях к изданиям хроник, а также их конкретный анализ, способствовали дальнейшему исследованию этой эпохи.
Авторы статьи выделяют один из аспектов деятельности Иоана Богдана как исследователь древней румынской культуры : его компетентный анализ славянорумынских сборников, точная идентификация авторов произведений — византийцев или славян. Являясь прекрасным знатоком греческого и латинского языков, хорошо
138
ориентируясь в византиноведении, И. Богдан смог идентифицировать в «славяно-румынских» рукописях (этот термин был создан И. Богданом ; им назывались славянские рукописи, написанные или переписанные на территории Румынии) бесценные произведения южнославянских писателей, среди которых находится и уникальная средневековая болгарская хроника, обнаруженная в сборнике, переписанном монахом Иссая из монастыря Слатина в Молдове (так называемый «Киевский сборник», названный по месту нахождения в период, когда его обнаружил И. Богдан, и где он хранится и в настоящее время).
Иоан Богдан впервые показал, что румынские книжники играли активную роль в деле развития восточной культуры. Пользуясь книжнославянским языкам как единым культурным языком Востока наряду с греческим византийским, эти книжники переписали почти все, что было переведено с греческого или создано древними южнославянскими писателями, В исторических условиях относительной независимости румынских княжеств сохранивших автономию и тем самым обеспечившим дальнейший прогресс культуры, даже в периоды наибольшего экономического и политического давления со стороны сюзеренной оттоманской империи, румынские книжники сумели написать важнейшую главу в истории культуры на книжнославянском языке. Более двух тысяч славянских рукописей, хранящихся в настоящее время в Румынии к которым следует добавить несколько сот рукописей, хранящихся в различных зарубежных библиотеках, представляют собой бесценные сокровища как для мировой славистики, так и для византиноведения, которое все систематичнее использует славянские версии при определении греческих текстов.
Исходя из вышесказанного, авторы уточняют, что наряду с Каталогом славянских рукописей и Словарем книжнославянского языка румынской редакции, задуманных Ассоциацией Славистов Социалистической Республики Румынии, следует составить и Указатель византийских и славянских памятников и авторов, содержащихся в славяно-румынских рукописях. Этот указатель позволит определить степень интенсивности румынской культуры, облаченной в книжнославянскую форму (почти все памятники на книжнославянском, к которым следует добавить многочисленные названия, переведенные непосредственно с греческого в XVII и XVIII вв., мы встретим на румынском языке в XVI — первой половине XIX веков). Указатель также может дать почти полный перечень славянских переводов и подлинников, которые проникли в южнославянскую культуру. Этот указатель не может быть полным в наши дни, если будет составлен только на материале, хранящемся в соответствующих странах.
Можно ожидать при более внимательном обращении к сокровищнице славяно-румынских рукописей и новых открытий. Например, недавно славист Ион Раду Мирча открыл в Сучевице, на севере Молдовы, уникальную среднеболгарскую версию известную Жизнеописаний сербских королей и архиепископов (Даниловский сборник) в копии 1567 года. Это самая древняя версия, сохранившаяся до наших дней, — фундаментальное произведение древней сербской культуры. Рукопись переписана молдавским монахом Азарие, вероятно речь идет об одном и том же лице — известном хронисте Азарие. Ее открытие вновь подтверждает выдвинутую впервые И. Богданом мысль о роли румынских книжников.
12. LA LITTÉRATURE BYZANTINE ET SLAVE DANS L'ANCIENNE CULTURE ROUMAINE
(Résumé)
Dumitru Fecioru şi Dan Zamfirescu
A côté du philologue transylvain Timotei Cipariu (1805—1887) et du grand érudit et savant que fut B, P. Hasdeu (1838—1907), Ioan Bogdan, qui est le créateur de la slavistique roumaine, est aussi le fondateur de l'étude scientifique de l'ancienne culture roumaine. Ses contributions à la connaissance de cette dernière aux XIVe, XVe et XVIe siècles ont été et demeurent capitales. Les considérations de méthode parsemées à travers les études introductives de ses précieuses éditions de chroniques, de même que ses analyses concretes ont orienté les recherches ultérieures sur cette époque.
Les auteurs mettent eu relief dans leur communication l'un des aspects de l'activité de Ioan Bogdan entant que chercheur de l'ancienne culture roumaine; sa haute compétence à analyser les «Sborniks» slavo-roumains, à identifier avec précision les écrits des auteurs auxquels ils appartiennent, fussent-ils byzantins ou slaves. Bon connaiseur du grec et du latin, doué de solides connaissances en matière d'études byzantines, I. Bogdan a pu identifier dans les manuscrits «slavo-roumains» (le terme lui appartient pour définir les manuscrits slaves écrits ou copiés en territoire roumain) de précieux travaux des écrivains sud-slaves, dont l'unique
139
chronique médiévale bulgare, conservée dans le Sbornik copié par le moine Isaia du monastère de Slatina en Moldavie (le «Sbornik» dit de Kiev, d'après le nom de la ville où le découvrit I. Bogdan et où il se trouve encore de nos jours).
Ioan Bogdan a mis en lumière pour la première fois le rôle actif joué par les lettrés roumains au sein de la culture orientale. Usant du slavon comme d'une langue universelle de culture pour l'Orient, à côté du grec byzantin, ces lettrés ont copié presque tout ce que les anciens écrivains sud-slaves ont traduit du grec ou ont composé. Dans les conditions historiques de relative indépendance des Paye roumaine, qui, réussissant a maintenir leur autonomie, se sont ainsi assuré la continuité de leur développement culturel progressif, même aux moments les plus pénibles de la domination économique et politique de l'Empire ottoman suzerain, les lettrés roumains ont pu inscrire un chapitre remarquable de l'histoire de la culture de langue slavonne. Les près de 2000 manuscrits slaves conservée de nos jours en Roumanie auxquels s'ajoutent quelques centains appartenant a diverses bibliothèques étrangères, constituent un trésor exceptionnel aussi bien pour la slavistique en général que pour la bizantinologie qui utilise de plus en plus systématiquement les versions slaves pour l'établissement des textes grecs.
C'est précisément pourquoi les auteurs préconisent d'initier, a côté du Catalogue des manuscrits slaves de Roumanie et du Dictionnaire du slavon roumain mis sur le métier par l'Association des Slavistes de la Republique Socialiste de Roumanie, un Répertoire des écrits et des auteurs byzantins et slaves des manuscrits slavo-roumains. Le dit répertoire permettait de se rendre compte de l'ampleur de l'effort culturel roumain sous l'habit du slavon (presque tous les écrits en cette langue, auxquels s'adjoindrent maints titres traduits directement du grec aux XVIIe et XVIIIe s., se recontreront en roumain du XVI s, à la première moitié du XIXe siècle). De même le répertoire en question offrait un inventaire quasi complet des traductions et des œuvres originales slaves qui ont circulé dans les cultures sud-slaves, inventaire que l'on ne peut plus dresser de nos jours dans sa totalité à l'aide des seuls matériaux conservés dans les pays en question.
On peut s'attendre aussi à de nouvelles découvertes à la suite de l'investigation plus attentive du trésor des manuscrits slavo-roumains. C'est ainsi par exemple que, tout récemment, le slaviste Ion Radu Mircea a découvert au monastère de Suceviţa (Moldavie septentrionale) l'unique version médio-bulgare connue des Vies des rois et archevêques serbes (Sbornik de Danilo), dans une copie de 1567. C'est la plus ancienne conservée jusqu'à présent de cette oeuvre capitale de la vieille culture serbe. Le manuscrit a été copié par le moine moldave Azarie, probablement le chroniqueur bien connu. Cette découverte constitue une confirmation de plus du rôle exercé par les lettrés roumains, ce qu'avait reconnu Ioan Bogdan pour la première fois.
13. ЗАЧАТКИ РУМЫНСКОЙ ЛЕКСИКОГРАФИИ
(Резюме)
Диомид Струнгару
В существующих исследованиях зачатки румынской лексикографии связываются и основном, с появлением славяно-румынских лексиконов во второй половине XVII века под непосредственным влиянием лексикона Памвы Беринды, изданном в Киеве в 1627 году. Исходя из наличия около четырехсот румынских глосс, отмеченных Иоаном Богданом в рукописи XVI века, и ряда других румынских глосс в славянской рукописи 1581 года, хранящейся под № 692 в Библиотеке Академии наук Социалистической Республики Румынии, автор пришел к заключению, что румынская лексикография ведет свое начало от румынских глосс XVI века. С другой стороны, наличие румынских глосс в XVI веке неслучайно совпадает с эпохой наших первых переводов со славянского языка. Работа переводчика так тесно переплеталась с работой лексикографа, что перевод рада мест из названной славянской рукописи № 692 является дословным; дъщи = фать, тесть = сокрȣ.
Следующий этап в развитии румынской лексикографии — составление первых славяно-румынских глоссариев, которые появятся в том же XVI веке. Среди них значительный интерес представляет неизданный отрывок из славянской рукописи, найденной в Драгомирне. Как румынские глоссы, так и славяно-румынские глоссарии XVI века убедительно свидетельствуют о том, что румынская лексикография зарождается под давлением внутренних потребностей в утверждении и распространении румынской культуры, облеченной в книжнославянскую форму.
В XVII веке румынская лексикография пополняется целым рядом славяно-румынских лексиконов; первые два из них: лексикон Мардария Козианула (1649) и лексикон Стайку (1660—1670), в основу которого положен лексикон П. Берынды (1627). Остальные четыре лексикона последнего тридцатилетия XVII века являются копиями или переработками лексикона Стайку.
В целях выявления и оценки древнего румынского словарного наследия необходимо подготовить издание, содержащее все словарные статьи из названных лексиконов, расположенные в алфавитном порядке, как это предлагал три четверти века тому назад великий румынский славист Иоан Богдан.
13. LES DÉBUTS DE LA LEXICOGRAPHIE ROUMAINE
(Résumé)
Diomid Strungaru
Les recherches effectuées jusqu'ici attribuent généralement les débuts de la lexicographie roumaine à l'apparition des lexiques slavo-roumains du XVIIe siècle sous l'influence directe du lexique de Pamvo Berînda imprimé à Kiev en 1627. Prenant pour point de départ quelque 400 gloses roumaines signalées par Ioan Bogdan dans un manuscrit du XVIe siècle, auxquelles
158
s'ajoutent d'autres gloses, également en roumain, d'un manuscrit slavon de 1581 (le no. 692 de la Bibliothèque de l'Académie de la R, S. de Roumanie), l'auteur conclue qu'à l'origine de la lexicographie roumaine reposent les gloses en roumain du XVIe s. Par ailleurs la présence des gloses roumaines au XVI siècle ne coïncide pas fortuitement avec l'époque de nos premières traductions du slave. L'activité de traducteur et celle de lexicographe allaient de pair si étroitement que la traduction de certains passages du ms, slave 692 découle par endroits mot à mot.
La phase immédiatement suivante dans le développement de la lexicographie roumaine consiste dans l'établissement des premiers glossaires slavo-roumains, qui font leur apparition au XVIe siècle également. Un fragment inédit d'un manuscrit slave de Dragomirne offre, entre autres, de l'intérêt à ce sujet. Les gloses roumaines comme les glossaires slavo-roumains du XVI siècle sont une preuve péremptoire que la lexicographie roumaine a commencé à se manifester sous l'action des nécessités internes d'affirmer et de répandre ta culture roumaine que recouvrait le vernis de la langue slavonne.
Au XVIIe s., la lexicographie roumaine est caractérisée par l'apparition de plusieurs lexiques slavo-roumains, les deux premiers, le lexique de Mardarie Cozianul (1649) et celui de Staicu (1660—1670) reposent sur le lexique de Berinda (1627). Quatre autres lexiques des trois dernières décennies du XVIIe s., représentent des copies ou des remaniements des lexique de Staicu.
Pour mieux mettre en valeur le vieux trésor lexical roumain, l'auteur propose l'établissement d'une édition englobant tous les articles des lexiques mentionnés ci-dessus, mais classés alphabétiquement. C'est ce que préconisait, voici trois quarts de siècle, le grand slaviste roumain Ioan Bogdan.
14. К ВОПРОСУ О ПРОИСХОЖДЕНИИ И РАСПРОСТРАНЕНИИ ПИСЬМЕННЫХ ПОВЕСТЕЙ О ДЕЯНИЯХ ВЛАДА ЦЕПЕША
(Резюме)
Шербан Папакостя
Проблема широкого распространения в Европе повестей о деяниях мунтянского воеводы Влада Цепеша занимала и занимает многих румынских и зарубежных историков и филологов. В настоящей работе вновь поднимается вопрос об обстоятельствах появления и распространения первых текстов о Владе Цепеше. Автор отмечает, что появление этих текстов по времени совпадает с периодом бегства румынского господаря в Трансильванию и его арестом королем Матиашем Корвином после похода султана Магомета II в Валахию. Король Венгрии, направившийся из Буды во главе войска на помощь Владу Цепешу (на что получил субсидию от папы Пия II и Венеции), отказывается от восстановления в правах изгнанного турками господаря и арестовывает его. Появление письменных повестей о мунтянском господаре (раньше существовали лишь устные рассказы) и их распространение в Европе были продиктованы соображениями дипломатического характера, с помощью которых король Венгрии стремился оправдать радикальное изменение политики не только по отношению к Владу Цепешу, но и по отношению к экспансии Оттоманской империи. Этим объясняется тот факт, что в конце 1462 и в течение 1463 гг. распространились первые тексты, в которых описывалась жестокость Влада Цепеша : текст, вставленный в хронику австрийца Томаса Эбендорфера, текст в комментариях папы Пия II и повесть в стихах Михаила Бегейма.
Письменный источник (игнорируемый в прошлом теми, кто занимался проблемой происхождения произведений о Владе Цепеше), на который опирается автор, находится в работе папского легата Николая де Модрусса (Modrussa) Historia de bellis Gothorum, из которой было опубликовано несколько фрагментов историком Г. Меркати в Notizie varie sopra Niccoló Modrussiense в Opere minori, том IV, стр. 247—249. Находясь при дворе короля Венгрии в конце 1462 или в начале следующего года; Николай де Модрусса имел возможность не только видеть мунтянского господаря и описать его внешность, но и услышать из уст короля Матиаша Корвина о «жестокости» Влада Цепеша. Король Венгрии был заинтересован в распространении этих повестей; они использовались Матиашем Корвином как средство пропаганды в целях оправдания политики отказа от обещанного похода в Валахию против турок. Таким образом королевский двор в Буде был центром распространения в Европе текстов о деяниях Влада Цепеша.
167
14. CONSIDÉRATIONS SUR LA GENÈSE ET LA DIFFUSION DES RÉCITS ÉCRITS SUR LES EXPLOITS DE VLAD L'EMPALEUR
(Résumé)
Şerban Papacostea
La large diffusion européenne dont ont joui les récits des exploits du prince valaque Vlad l'Empaleur (Vlad Ţepeş) a préoccupé — et continue de le faire pas mal d'historiens et de philologues, roumains et autres. Le présent travail remet en discussion les circonstances qui ont présidé à l'apparition et à la diffusion des premiers textes écrits relatifs à ce voévode. C'est ainsi que l'on constate que l'apparition desdits récits coïncide chronologiquement avec les faits qui entraînèrent le refuge eu Transylvanie du prince roumain et son arrestation par le roi Mathias Corvin. A la suite de la campagne de Valachie du sultan Mahomet II, le souverain hongrois qui avait quitté Bude à la tête de son armée pour secourir Vlad — il avait reçu dans ce but des subsides du pape Pie II et de Venise —, renonce à la campagne qui devait rétablir sur son trône le prince chassé par les Turcs et l'incarcère. La mise par écrit des récits sur le compte du prince roumain — lesquels n'avaient jusqu'alors circulé qu'oralement — et leur diffusion en Europe se rattachent étroitement à la nécessité d'ordre diplomatique où se trouva le roi de Hongrie de justifier cette modification radicale de sa politique non seulement envers Vlad l'Empaleur, mais aussi ù l'endroit de la menace ottomane. Ou comprend ainsi comment c'est à la fin de l'année 1462 et durant l'année 1463 que furent diffusés les premiers textes renfermant le récit des actes de cruauté de Vlad: le texte incorporé à la chronique de l'Autrichien Thomas Ebendorfer, celui des commentaires du pape Pie II et le récit en vers de Michel Beheim.
Une source ignorée, par le passé» de ceux qui ont discuté la question de l'origine des écrits en question relatifs a l'Empaleur vient du reste à l'appui du point de vue soutenu par l'auteur. C'est l'Historia de bellis Gothorum du légat papal Nicolas de Modrussa, dont quelques fragments ont été publiés par G. Mereati, Notizie varie sopra Niccolo Modrussiense (dans ses Opere minori, vol. IV, p. 247—249). Nicolas de Modrussa, qui se trouvait à la cour de Hongrie à la fin de l'année 1462 ou au début de l'année suivante, eut l'occasion non seulement de voir le prince valaque, dont il décrit l'aspect physique, mais encore d'entendre de la bouche même du roi Mathias Corvin la relation des actes de cruauté perpétrés par Vlad. L'intérêt qu'avait le souverain à diffuser ces histoires est évident: elles lui servaient d'instrument de propagande pour justifier son renoncement à la campagne anti-ottomane en Valachie à laquelle il s'était engagé. La cour royale de Bude a donc été le centre d'irradiation eu Europe des textes concernant les exploits de Vlad l'Empaleur.
15. ДОКУМЕНТЫ КАНЦЕЛЯРИЙ РУМЫНСКИХ ГОСПОДАРЕЙ ПОЛЬСКОЙ РЕДАКЦИИ (XVI—XVII ВВ).
(Резюме)
Елена Линца
Исходя из материала польских документов о румынских княжествах, опубликованных Иоаном Богданом в фундаментальном собрании «Хурмузаки» (3 тома), автор статьи подчеркивает заслуги основоположника румынской научной славистики как издателя первого объемного собрания вышеназванных документов. (Начало было положено Хашдеу в «Историческом архиве Румынии»).
Дальше автор анализирует лишь документы польской редакции, созданные в канцеляриях Молдовы и Валахии (их перечень приводится в приложении). В подавляющем большинстве случаев они представляют собой дипломатическую переписку с польскими правителями и сановниками. В статье отмечается, что эти документы, количество которых может быть увеличено в процессе новых изысканий (автор использует наряду с изданными И. Богданом документами и польские документы, опубликованные Станиславом Пшилецким, Б. П. Хашдеу, М. Костэкеску, Е. Калужняцким, П. П. Панаитеску), представляют собой особый раздел в истории древней румынской дипломатии — польско-румынская дипломатия. Ее следует изучать вместе с латино-славяно- и греко-румынской дипломатией.
Польско-румынская дипломатия свидетельствует о высокой культуре румынских книжников и возможностях румынской дипломатии того времени. Она представляет собой важнейший этап в истории румыно-польских отношений. В своем появлении и развитии она продолжала общую линию развития исторических и культурных румыно-польских отношений в XVI—XVII веках. В заключении автор уточняет создание своего рода «Корпуса» румынских документов, написанных на польском языке, который должен быть издан в соответствии с филологическими методами, непосредственно по оригиналам, хранящимся в архивах. (И. Богдан использовал неточные копии, сделанные чиновниками, в результате чего был вынужден сделать многочисленные поправки, основываясь на догадках).
188
Подобного рода Корпус предоставит историкам вполне надежные тексты и поможет филологам определить происхождение и принадлежность к культурной среде различных, писцов канцелярий, в которых были созданы эти документы. Со всеми осторожности и, продиктованными состоянием текстов, автор пытается впервые их изучить более досконально.
15. DOCUMENTS EN POLONAIS ÉMANANT DE LA CHANCELLERIE DES PRINCES ROUMAINS (XVIe — XVIIe s.)
(Résumé)
Elena Linţa
Le» trois volumes de documents polonais concernant les pays roumains, publiés par Ioan Bogdan dans la grande collection «Hurmuzaki» permettent à l'auteur de mettre en relief le mérite du père de la slavistique scientifique roumaine en tant qu'éditeur du premier recueil massif de pareils actes. (Le début en avait été marqué par Hasdeu dans l'«Arhiva istorică a României»).
L'article s'occupe ensuite exclusivement des actes rédigés en polonais dans les chancelleries de Moldavie et de Valachie (on en trouvera le catalogue en annexe). Ce sont dans leur extrême majorité des pièces de correspondance diplomatique avec les souverains et hauts dignitaires de Pologne. Ces actes, dont on peut accroître le nombre grâce à de nouvelles recherches (l'article utilise, en dehors des actes publiée par I. Bogdan, les documents polonais édités par Stanisław Przylęcki, B. P. Hasdeu, M. Costăchescu, E. Kaluzniacki, P. P. Panaitescu), constituent un chapitre à part de la diplomatique roumaine ancienne, ta diplomatique polono-roumaine. Ils ont droit comme tels, à être étudiés sur le même plan que la diplomatique latino-roumaine, slavo-roumaine et gréco-roumaine.
La diplomatique polono-roumaine prouve les horizons culturels des érudits roumaine, ainsi que les possibilités dont disposait la diplomatie roumaine de l'époque. Elle représente un chapitre important de l'histoire des relations roumano-polonaises, car elle épouse, dans son apparition et sou évolution, le courbe générale des relations historiques et culturelles roumano-polonaises aux XVIe et XVIIe siècles. L'auteur préconise en conséquence l'élaboration d'un corpus des documents roumains rédigés en polonais, corpus édité conformément aux méthodes philologiques et directement sur les pièces originales d'archives (I. Bogdan a utilisé des copies défectueuses effectuées par des stipendiés, ce qui l'a obligé à maintes corrections conjecturales). Un pareil corpus mettrait à la disposition des historiens des textes entièrement dignes de leur confiance et permettrait aux philologues de déterminer l'origine et le degré de culture des divers notaires des chancelleries où ces documents ont été élaborés. Avec toutes les précautions de rigueur, du fait de l'état des textes, l'auteur tente ici pour la première fois une étude de ce genre.
16. СЛАВЯНСКИЕ РУКОПИСИ БИБЛИОТЕКИ И МУЗЕЯ МОНАСТЫРЯ ДРАГОМИРНА
(Резюме)
Златка Юффу
В форме синоптической таблицы автор представляет 167 славянских рукописей, хранящихся в настоящее время в монастыре Драгомирна в северной Молдове. Большая часть этих рукописей принадлежала ранее монастырю Молдовица, основанному Александром Добрым (1400—1432). Они сгруппированы в хронологическом порядке по характеру письма; также отмечается тип церковнославянского извода, дата их написания и происхождение. Составленная нами таблица построена с учетом описания рукописей покойного Иоана Юфу, впервые детально изучившего фонд славянских рукописей на территории СРР, являющийся наиболее значительным.
Используя статистические данные синоптической таблицы, автор, подкрепляет основные выводы в исследованиях И, Юфу и его рабочую гипотезу, выдвинутую в
202
последние годы жизни. Разделяя мнение болгарских исследователей, И. Юфу подчеркивает и подкрепляет новыми фактами положение о том, что новая орфография патриарха Ефтимия нашла более широкое распространение в румынских княжествах, чем в Болгарии, где турецкое засилие мешало ее развитию. Эта орфография в известной мере предназначалась румынской культуре на книжнославянском языке, где господствовал среднеболгарский извод церковнославянского языка, И. Юфу, однако, не разделял мнения о том, что указанная орфография была привнесена болгарскими иммигрантами с южных областей Дуная. Он полагает, что прототипы славянских рукописей, переписанных в северных областях Дуная по орфографии патриарха Ефтимия, могли поступить через Константинополь, а именно — из монастыря Студион. Имеются свидетельства, что здесь было создано большое собрание в десяти томах агиографической и омилетической литераторы, плоды сотрудничества славянских и греческих книжников. Из этого собрания, пока неизвестного исследователям древней болгарской культуры, И. Юфу открыл 6 томов в фондах монастыря Драгомирна в количестве 189 названии произведений агиографической и омилетической литературы, переведенных с греческого языка или оригинальных. Поступление этого собрания, созданного после завоевания турками Болгарии, в Молдову следует объяснять фактом существовавших отношений между молдовской и константинопольской церквями в эпоху правления Александру Доброго. Неслучайно упомянутые тома собрания, датируемые в большинстве случаев XV веком, находятся среди рукописей, обнаруженных в Молдовице.
Преждевременная смерть прервала исследования И. Юффу и помешала ему дать более глубокое обоснование выдвинутой гипотезе, возможное в результате проверки всех дат. Его точка зрения была высказана в ряде статей. Автор настоящей статьи стремилась изложить основные положения его исследований, предоставив тем самым возможность ознакомиться с ними более широкому кругу исследователей.
16. LES MANUSCRITS SLAVES DE LA BIBLIOTHÈQUE ET DU MUSÉE DU COUVENT DE DRAGOMIRNA
(Résumé)
Zlatca Iuffu
L'auteur présente dans le cadre d'un tableau synoptique les 167 manuscrits slaves conservées actuelement au monastère de Dragomirna en Moldavie du Nord et provenus en grande partie du monastère de Moldoviţa, la première fondation d'Alexandre le Bon (1400—1432). Les manuscrits sont rangés d'après les catégories des écrits, en ordre chronologique, avec l'indication de la rédaction en slavon, la date proposée et la provenance. Le tableau este basé sur la description faite par le regretté Ioan Ιuffu le premier chercheur systématique de ce fonds de manuscrite, l'un des plus importants du territoire de la Roumanie.
Partant des résultats statistiques offerts par le tableau synoptique, l'auteur expose dans ses lignes essentielles les conclusions des recherches de I. Ιuffu et l'hypothèse de travail à laquelle ce dernier était arrivé ù la fin de sa vie. D'accord avec les chercheurs bulgares, I. Ιuffu a souligné et a donné plus de force par de nouveaux exemples à la constatation selon laquelle la nouvelle orthographe du patriarche Eftimie a trouvé une plus large expansion dans les Pays Roumains qu'en Bulgarie où la conquête turque l'a empêchée de se développer. En quelque sorte, cette orthographe a été conservée dans la culture roumaine en langue slavonne où la rédaction dominante du slavon a été le moyen-bulgare. Ι. Ιuffu n'était cependant pas d'accord avec l'explication de l'introduction de cette orthographe par les réfugiés bulgares du sud du Danube. Il estimait que les prototypes des manuscrits slaves copiés au nord du Danube dans l'ortographe du patriarche Eftimie ont pu venir par Constantinople, à savoir du monastère de Studion. Il y a des indices qu'une grande collection d'ouvrages hagiographiques et d'homïlétique en dix volumes, a été élaborée ici, par suite de la collaboration des érudits slaves avec les érudits grecs. I. Ιuffu a identifié dans cette collection, encore inconnue aux chercheurs de l'ancienne culture bulgare et non signalée par eux, 6 volumes dans le fonds de Dragomirna, totalisant 189 titres d'écrits hagiographiques et homilétiques traduits du grec et originaux. La pénétration en Moldavie de cette collection, élaborée après la chute de la Bulgarie sous les Turcs s'explique par les relations existant entre l'Eglise de Moldavie et celle de Constantinople à l'époque d'Alexandre le Bon. La fait que les volumes de la collection dont il s'agit, datant dans leur majorité du XVe siècle, aient été trouvés justement parmi les manuscrits provenus de Moldoviţa n'est pas dû au hasard.
La mort prématurée a interrompu les recherches de I. Ιuffu et l'a empêché de donner à son hypothèse un fondement plus ample, par une vérification de toutes les données. Son point de vue a été formulé dans nue série d'articles dont l'auteur a essayé de retenir les thèses essentielles, en les signalant ainsi à un cercle plus large de chercheurs.
221
17. ДРЕВНЕЙШАЯ РУКОПИСЬ С МИНИАТЮРАМИ ВАЛАХИИ: Четвероевангелие попа Hикодима (1404—1405)
Резюме
Ион-Раду Мирча
Четвероевангелие Никодима, основателя монастырей Водица и Тисмана, является первой рукописью с точной датировкой, написанной на территории Румынии, и один из немногих документов, повествующий об условиях развития литературы и искусства в начале XV века. Поскольку рукопись последние десятилетия находилась заграницей и лишь недавно была возвращена нашей стране, в трудах по истории румынской литературы и древнему румынскому искусству о ней обычно упоминали, но не делали предметом изучения. В настоящей статье делается первая попытка детального изучения этого выдающегося памятника как в плане его художественных особенностей, так и языковых и историко-литературных черт.
В противоположность существовавшему до настоящего времени мнению, а именно: что четвероевангелие Никодима послужило прототипом для рукописей аналогичного характера, переписанных позже, и стало таким образом произведением, заложившем основы культуры в Валахии, автор показывает, что этот памятник письменности представляет собой изолированное явление на фоне румынской средневековой культуры. Ни его оригинал, ни его последующие копии не похожи на типы четвероевангелий, которые были распространены на территории румынских княжеств.
17. LE PLUS ANCIEN MANUSCRIT ENLUMINÉ DE VALACHIE : LE TÉTRAÉVANGILE DU POPE NICODÈME (1404—1405)
(Résumé)
Ion-Radu Mircea
Le tétraévangile de Nicodème, le fondateur des monastères de Vodiţa et de Tismana, est le premier manuscrit sûrement daté de Roumanie, et l'une des rares sources illustrant les conditions de la vie littéraire et artistique roumaine au debut du XVe siècle. Aliéné pendant de longues années et ramené en Roumanie depuis peu, il a été plutôt cité qu'étudié dans les synthèses d'histoire de la littérature roumaine ou de l'art roumain ancien. Le présent article représente donc la première tentative d'étudier en détail ce manuscrit célébré, tant sous le rapport artistique que linguistique et historico-littéraire.
Contrairement à ce que l'on croyait auparavant, à savoir que le tétraévangile de Nicodème a servi de prototype pour les manuscrits similaires, copiés ultérieurement dans notre pays, et faisait en quelque sorte fonction de chef de file dans l'histoire de la culture valaque, l'auteur démontre que ce monument apparait isolément au sein de la culture medievale roumaine. Ni par l'original utilisé, ni par les copies ultérieures auxquelles ils aurait pu servir de source, il ne resemble aux types de tétraévangiles qui ont circulé dans les Pays Roumains.
19. ЯЗЫК СЛАВЯНСКИХ ПОВЕСТЕЙ О ДРАКУЛЕ
(Резюме)
Эмиль Врабие
В статье рассматриваются аргументы, выдвинутые Пан деле Олтяну в пользу карпатского тезиса о происхождении протографа славянских повестей о Дракуле и указывается, что все так называемые языковые «карпатизмы», на которых основывается этот тезис, встречаются или могли бы встречаться в книжном, а иногда и в разговорном русском языке второй половины XV и первой половины XVI веков.
Основным методологическим недостатком «карпатского тезиса» в том варианте, в котором он изложен в монографии П. Олтяну Limba povestirilor slave despre Vlad Ţepeş (Бухарест, 1961 г., 409 стр.), является, по мнению автора статьи, полное отсутствие сравнения между языком повестей о Дракуле и языком других оригинальных произведений, составленных в ту же эпоху в России.
В основном, тем же методологическим недостатком объясняются и взгляды сторонников «южнославянского тезиса» о происхождении повестей (проф. П. П. Панаитеску, А. Балоты и др.). В статье подробно рассматриваются 31 «несомненно южнославянский»
246
языковой признак, выдвинутый А. Балотой (см. его отзыв на книгу П. Олтяну, в SCL [«Studii şi cercetări lingvistice»], XIII, 1962, № 1, стр. 90—97) и в каждом отдельном случае приводятся идентичные или аналогичные примеры из оригинальных русских произведений, писанных на Руси в тот же период, что и повести о Дракуле.
Автор статьи делает заключение, что в имеющихся списках повестей нет никаких сколько-нибудь веских языковых доводов в пользу южнославянского и тем более карпатского происхождения не сохранившегося славянского протографа русских повестей о Дракуле. Поэтому он полагает, что наиболее вероятным является старый тезис румынского ученого Иоана Богдана, который считал повести о мунтянском воеводе Дракуле русским оригинальным произведением.
19. LA LANGUE DES RÉCITS SLAVES SUR VLAD l'EMPALEUR
(Résumé)
Emil Vrabie
L'auteur examine ici les arguments invoquée par Pandele Olteanu en faveur de la thèse dite «carpathique» de l'origine des Récits slaves sur Drakoula. Il montre que tous ces prétendus «carpathismes» linguistiques sur lesquels est fondée cette théorie, se recontrent, ou bien pourraient se rencontrer, dans la langue russe littéraire écrite et, dans toute une série de cas, dans le russe parlé de la deuxième moitié du XVe siècle et de la première moitié du XVIe s.
Le vice de méthode le plus grave de la thèse earpathique, tel qu'il ressort de la monographie de P. Olteanu, Limba povestirilor slave despre Vlad Ţepeş (Bucarest, 1961, 409 p.) c'est, selon l'auteur, l'absence totale de comparaison entre la langue des récits slaves sur Drakoula et celle d'autres écrits originaux composés en Russie vers la même époque.
Grosso modo, le même défaut d'importance méthodologique principale caractérise aussi les travaux des adeptes de la thèse sud-slave (médio-serbe ou médio-bulgare) des Récits en question (prof. P. P. Panaitescu, A, Balotă etc.). L'article examine en détail les 31 particularités considérées par A. Balotă comme étant indiscutablement sud-slaves et fournit à chaque fois des exemples identiques ou analogues glanés dans des textes russes originaux composés en Russie, à la même époque que les Récits sur Vlad l'Empaleur.
L'auteur conclue que les copies existantes ne renferment pas le plus petit indice à l'appui de la thèse sud-slave et, encore moins, de la thèse carpathique du protographe slave perdu des Récits russes sur Drakoula. Aussi considére-t-il que la thèse la plus vraisemblable demeure celle émise pas le savant roumain Ioan Bogdan, qui a exprimé l'opinion que les récits eu slavon sur e voévode valaque Vlad l'Empaleur (Drakoula) sont une œuvre russe originale.
20. ИОАН БОГДАН И ИСТОРИКО-ФИЛОЛОГИЧЕСКАЯ ШКОЛА Б. П. ХАШДЕУ
По неизданным документам
(Резюме)
Валентин Гр. Келару
Исследовав ряд неизданных материалов «Фонда Хашдеу», хранящихся в Бухарестском Государственном архиве, автор работы пришел к заключению, что славист Иоан Богдан является представителем историко-филологической школы, основанной Б. П. Хашдеу, ученым энциклопедического склада, одним из столпов румынской науки и культуры второй половины XIX века (1860—1900). Ссылаясь на этот фонд, содержащий более 1400 неизданных писем, автор отмечает в противовес существующим мнениям, что историко-филологическая школа Хашдеу имела большое число последователей: историков, филологов и фольклористов, будущих выдающихся представителей румынской науки.
Иоан Богдан стал изучать славистику по предложению Хашдеу и по его же рекомендации был направлен в Вену (1887—1888) для специализации как государственный стипендиат. Профессором Богдана в Вене был В. Ягич, друг Хашдеу, а в России, в Петербурге и Москве, он слушал курсы, читаемые И. А. Соболевским и Ф. Ф. Фортунатовым (1888—1890).
По неизданным письмам автор установил, что в этот период Иоан Богдан поддерживал связь со своим наставником, информируя его об успехах в учебе и советуясь по ряду вопросов (см. приложения I—IV). Автор анализирует основные работы И. Богдана, устанавливая преемственную связь с трудами его учителя, как с точки зрения метода исследования, усовершенствованного им после специализации заграницей, так и с точки зрения проблематики, подвергнутой критическому пересмотру в его первых работах, опубликованных в «Трудах Румынской Академии» в 1889 году.
270
Можно установить преемственную связь трудов И. Богдана с некоторыми высказываниями Хашдеу и в Древних молдовских хрониках до Уреке (1891), посвященных Хашдеу и Д. А. Стурдзе, а также в работе, посвященной Б. Ягичу, Неизданные хроники, касающиеся истории Румынии (1895).
В введении к первой работе (1891), содержащей новые материалы, открытые И. Богданом в Киеве, отмечается, что труды Хашдеу являются основополагающими для молдовской историографии. Его работа не только дополняет труды Хашдеу, но и вносит поправки в результаты его исследований.
Также, исходя из наблюдений Хашдеу, помещенных в первом томе Слов старины, об источниках хроники Мокса, которые связаны с вариантами Манасиевой хроники, Иоан Богдан на протяжении многих лет, начиная с 1889 года, углублял эти проблемы, результатом чего явился его фундаментальный труд Манасиева хроника. Перевод со среднеболгарского языка. Текст и глоссарий, посмертно опубликованный в 1922 году.
После многолетнего исследования в 1902 году Иоан Богдан по выходе в свет первого издания Документов и реестров об отношениях Валахии с Брашовом и Венгрией в XV и XVI веках (второе исправленное издание появилось в 1905 году) попросил Хашдеу, как единственного компетентного в стране специалиста, высказаться о нем. В то же время он консультируется с Хашдеу в связи с предстоящей работой, посвященной «князьям», которая будет опубликована в 1903 году (см. приложение VI). В введении к этому изданию И. Богдан подчеркивает заслуги Хашдеу в области издания документов на книжнославянском языке, считая необходимым возобновить успешно начатое им дело.
Продолжая дело своего учителя, Иоан Богдан публикует два тома документов Штефана Великого на книжнославянском языке (1913), используя тот же комплексный метод своего эрудированного предшественника, сопровождая их богатыми заметками и историко-филологическими комментариями, глоссариями и румынскими грамматическими формами, встречающимися в документах на книжнославянском языке. Аналогичный научный аппарат найдем у Хашдеу в «Историческом архиве Румынии» (том III) и в Словах старины (том I).
В своих трудах, опубликованных в период 1902—1908 гг. о средневековом румынском общественном укладе, о его автохтонном характере, И. Богдан в более углубленной форме продолжает исследование проблем, начатое Хашдеу в Критической истории румын (т. I, 1873), Большом румынском этимологическом словаре (т. IV) и в Словах старины. Труды И. Богдана (Происхождение румынских княжеств; О румынских князьях; Документ 1484 о Рызенях и Организация молдавской армии в XV веке) представляют ценнейший источник для последующих изучений.
Определяя многогранный характер деятельности Хашдеу, который при всем диапазоне своих научных занятий является и основоположником в области славянских изучений, автор настоящей работы приходит к заключению, что И. Богдан, являясь представителем школы, созданной великим румынским ученым, углубил исследование румыно-славянских отношений и проблематику древней румынской культуры, заложил основы румынской славистики, став тем самым истинным основоположником данной дисциплины в Румынии в конце XIX века.
20. IOAN BOGDAN ET L'ÉCOLE HISTORICO-PHILOLOGIQUE DE В. P. HASDEU
En marge de quelques documents inédits
(Résumé)
Valentin Gr. Chelaru
Sur la base de documents inédits du «Fonds Hasdeu» (qui compte plus de 1400 lettres inédites) des Archives d'État de Bucarest, l'auteur vérifie et confirme l'appartenance du slaviste Ioan Bogdan à l'école roumaine historico-philologique fondée par B. P. Hasdeu dont la complexe personnalité, de facture encyclopédique, domina la science et la culture roumaine dans la seconde moitié du XIX-ème siècle. L'auteur démontre que l'école historico-philologique de Hasdeu a rassemblé — contrairement à cе que l'on croyait jusqu'à présent — un nombre important d'adeptes, historiens, philologues, folkloristes, personnalités marquantes de la science roumaine.
La vocation de slaviste de Ioan Bogdan se développa grâce à Hasdeu qui obtint pour lui une bourse d'État pour spécialisation à Vienne (1886—1887), ou il eut pour maître V. Jagić, ami du savant roumain, et à St. Pétersbourg et Moscou (1888—1890) où ses professeurs furent I. Sobolevski, F. F. Fortunatov etc.
271
Des documents inédits prouvent que durant ces armées Ioan Bogdan entretint une correspondance nourrie avec son maître de Bucarest qu'il renseigna sur ses progrès et auquel il demanda des conseils concernant d'orientation de ses études (cf. les annexes I—IV).
En analysant les principaux ouvrages de Ioan Bogdan, l'auteur établit les rapports de filiation indéniables qui lient ceux-ci avec l'œuvre de son grand prédécesseur tant en ce qui concerne la méthode de recherche — que Bogdan améliora d'ailleurs à la suite de l'expérience acquise pendant sa spécialisation a l'étranger —. qu'en ce qui concerne les questions qu'il aborde, d'un point de vue critique, dès ses premiers travaux, parus en 1889 dans les Annales de l'Académie Roumaine.
La présence, dans les ouvrages de Ioan Bogdan, de certaines vues de Hasdeu peut être poursuivie, de même, dans Les anciennes chroniques moldaves jusqu'à Urechie, de 1891, volume dédié à Hasdeu et a D. A. Sturdza, ainsi que dans le volume Chroniques inédites concernant l'histoire de la Roumanie, de 1895, dédié à V. Jugić.
Dans l'Introduction au premier de ces ouvrages (1891) — dans lequel il publia les noveaux documents découverts à Kiev — Ioan Bogdan déclare que les travaux de В. P. Hasdeu constituent les fondements de l'historiographie moldave et que son propre travail à lui n'est qu'un addendum à l'œuvre du maître, sans, pour cela, — ajoute-t-il — être moins une réctification de mainte conclusion de celui-ci.
De même, s'appuyant sur les observations de Hasdeu — consignées dans le premier volume des «Cuvente den betrani » (Des paroles (les temps anciens) — concernant les sources de la chronique de Menasses, Ioan Bogdan a approfondi ces questions, qu'il étudia pendant de longues annees à partir de 1889. Son ouvrage capital, La chronique de Manasess. Traduction médio-bulgare. Texte et glossaire, paraîtra d'ailleurs après sa mort, en 1922.
En 1902, Ioan Bogdan, après plusieurs années d'étude, à l'occasion de la parution de la première édition de ses Documents et regesies concernant les relations de la Valachie avec la ville de Braşov et avec la Hongrie au XV-ème et XVI-ème siècles, dont une nouvelle édition, revue et améliorée, paraîtra eu 1905 —, Ioan Bogdan demanda à Hasdeu son opinion sur cette entreprise, considérant celui-ci comme l'unique autorité, qui, dans les milieux scientifiques roumains, fût à même d'en apprécier la valeur réelle. En même temps il demanda à Hasdeu certains éclaircissements qui lui étaient nécessaires pour un autre ouvrage qu'il se proposait d'entreprendre à propos des «knez», travail qu'il va publier effectivement un an plus tard, en 1903. (cf. l'annexe VI).
Dans l'Introduction aux Documente..., Ioan Bogdan attire l'attention sur les mérites de Hasdeu en fait d'édition de documents slavons el afirme que c'est un devoir que de reprendre l'œuvre inaugurée avec éclat par celui-ci.
S'assumant lui-même cette responsabilité, Ioan Bogdan publia en 1913 deux volumes de documents slavons de l'époque de Ştefan cel Mare (Etienne le Grand), en y appliquant la même méthode complexe que son érudit devancier, ajoutant aux textes de riches notes et commentaires historiques et philologiques, des glossaires et des index de formes grammaticales roumaines des documents slavons — aspects qui jadis avaient justement préoccupé Hasdeu, dans Arhiva istorică a României (L'archive historique de la Roumanie) tome III, et dans Cuvente den betrani tome I.
Les études publiées par Ioan Bogdan entre 1902—1908, concernant les anciennes institutions médiévales roumaines et surtout leur caractère autochtone, reprennent elles-aussi sous une forme plus approfondie certaines des préoccupations de Hasdeu, relevables dane Istoria critică a românilor (L'histoire critique des Roumains) tome 1 (1873), dans l'Etymologicum Magnum Romaniae, tome IV, ainsi que dans Cuvente den betrani. Les ouvrages de Ioan Bogdan, L'origine du voievodat chez les Roumains, Sur les «knez» roumains. Le document des Rinzean de 1484 et l'organisation de l'armée moldave au XVI-ème siècle ont crée, en ce sens, une véritable tradition pour les études ultérieures.
Si B. P. Hasdeu a été, entre autres — étant donné le caractère encyclopédique de ses activités —, l'initiateur des études slaves, c'est Ioan Bogdan qui, en tant que disciple du grand savant, approfondissant le domaine des rapports roumano-slave et les questions de la culture roumaine ancienne, créant pour la slavistique roumaine un base propre et autonome, est — à la fin du XIX-ème siècle — le véritable fondateur de cette discipline en Roumanie.
21. НЕСКОЛЬКО ДАННЫХ О СЕМЬЕ ИОАНА БОГДАНА
По данным неизданных писем и документов
(Резюме)
Ион Колан (Брашов)
Научная деятельность крупнейшего румынского ученого Иоана Богдана, основателя кафедры славистики в Бухарестском Университете, известна благодаря опубликованным исследованиям, которые были дополнены материалами, предоставленными на научной сессии «Иоан Богдан и история румынской культуры». Однако, недостаточны данные, касающиеся его семьи и представляющие значительный интерес. Этой семье румынская культура обязана появлением двух ученых — филологов и историков.
Семья Иоана Богдана происходит из Брашова. 11 детей Иоана Богдана — отца и Елены Богдан, урожденной Мунтяну, были воспитаны и отданы на учебу прежде всего матерью, исключительной женщиной, которая с удовлетворением следила за их духовным ростом. Так, из 7 мальчиков, трое — Иоан, Георге и Штефан — станут преподавателями в высших учебных заведениях, первые два — членами Румынской Академии; Иоан станет ученым-славистом, получившим европейское признание, будучи избран членом «Общества истории и древностей» при Московском университете и членом-корреспондентом Сербской Академии. Георге Богдан, подписывавшийся Г. Богдан-Дуйкэ, является основоположником румынской литературоведческой школы в Клуже; он подготовил целую плеяду выдающихся исследователей. Аурел Богдан станет военным, дослужившись до чина генерала. Гордость семьи Александру, который подавал большие надежды среди братьев Богдан, ученик Г. Вайганда, получивший степень доктора словесности в Лейпциге, погиб на фронте в 1914 году. Другие два брата — Иордан и Василе — были, один — аптекарем, другой — бухгалтером. Из четырех девушек — Мария, Екатерина, Елена и Лучия —
283
Екатерина (Катинка), специалист по математике и физико-химическим наукам, преподавательница, в 1901 году стала подругой жизни великого Николае Йорга, Она умерла год спустя после трагической гибели ее мужа. Мария (Марици), основательница первого детского сада для румынских детей в Трансильвании, проводила живую культурно-массовую работу в своем родном городе. Лучия Богдан была сотрудницей Н. Йорги, занимаясь административными делами в типографии в Вэлени де Мунте. Она — одна из 11 братьев и сестер семьи Богдан, оставшихся в живых. Проживает в Вэлени де Мунте.
Иоан Богдан был женат на Марии Колцеску из Бухареста, которая умерла 18 декабря 1965 года в возрасте 88 лет, а годом раньше она присутствовала на торжествах по случаю празднования столетия со дня рождения ее знаменитого мужа. Из троих детей Иоана Богдана — Константин, Раду и Виорика — только последняя жива.
Автор уточняет и дополняет биографию каждого члена семьи Богдан, цитируя воспоминания его современников и рассказы его дочери. В конце статьи приводится неизданная семейная переписка, сохранившаяся в Брашове, и воспроизводится ряд извлечений из неизданных писем Иоана Богдана,
21. QUELQUES BÉTAILS CONCERNANT LA FAMILLE DE IOAN BOGDAN
(Autour de quelque) lettres et documents inédits)
(Résumé)
Ion Colan (Braşov)
La personnalité scientifique du grand savant roumain Ioan Bogdan, le fondateur de la chaire de slavistique de l'Université de Bucarest, est connue des études publiées jusqu'ici ainsi que des contributions présentées lors de lu session «Ioan Bogdan et l'histoire de la culture roumaine». Mais nos informations sont encore lacunaires au sujet de sa famille, l'une des plus intéressantes et à laquelle la culture roumaine doit deux de ses savants philologues et historiens.
La famille de Ioan Bogdan est originaire de Braşov. Les onze enfants de Ioan Bogdan, le père, et d'Hélène Bogdan, néé Munteanu, furent élevés et encouragés aux études par leur mère surtout, une femme exceptionnelle, qui eut la satisfaction de suivre leur ascension bien méritée. C'est ainsi que ses 7 garçons, trois — Ioan, Gheorghe et Ştefan deviendront professeurs d'université; les deux premiers seront membres de l'Académie Roumaine, Ioan l'illustre slaviste de notoriété européenne, sera aussi membre de la Société d'histoire et antiquités de l'Université de Moscou et membre correspondant de l'Academie serbe. Gheorghe Bogdan, qui signait Gh. Bogdan-Duică, est le fondateur de l'école roumaine d'histoire littéraire de Cluj et a formé une pléiade de chercheurs éminents. Aurel Bogdan, qui embrassera la carrière des armes, deviendra général. Un des grands espoirs de la famille. Alexandru, qui semblait appelé à être le plus brillante d'entre les frères Bogdan, élève de G. Weigand et docteur es-lettres de Leipzig, tombera au front en 1914. Deux autres frères, Iordan et Vasile, furent l'un pharmacien et l'autre comptable. Quant aux quatre sœurs, Maria, Ecateriua, Elena et Lucia —, Ecaterina (Catinca) licenciée en mathématiques et sciences physico-chimiques, professeur, deviendra en 1901 la compagne du grand Nicolas Iorga. Elle mourut un an après la disparition tragique de son époux. Maria (Mariţi), la fondatrice du premier jardin d'enfants pour les Roumains de Transylvanie, dépensa une vive activité culturelle dans sa ville natale. Lucia Bogdan fut la collaboratirice de N. Iorga, c'est elle qui veillait sur l'imprimerie de Vălenii de Munte. Elle est la seule en vie des onze enfants Bogdan et demeure à Vălenii de Munte.
Ioan Bogdan fut marié à Maria Colţescu de Bucarest, morte le 18 décembre 1965 à l'âge de 83 ans, après avoir assisté, un an plus tôt, à l'anniversaire de la naissance de son illustre conjoint. De leurs trois enfants — Constantin, Radu et Viorica — seul cette dernière vit encore.
L'auteur précise et complète la biographie de chacun des membres de la famille Bogdan en citant des souvenirs de contemporains et des témoignages de Viorica Bogdan, la fille de Ioan Bogdan, L'article s'achève avec la présentation de la correspondance inédite de la famille, conservée à Braşov et par quelques reproduction de lettre inédites de Ioan Bogdan.
22. НОВЫЕ ДАННЫЕ О ЖИЗНИ И ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИОАНА БОГДАНА
Период с 1864 г. по март 1886 г.
(Резюме)
К. Борояну
И если в наши дни труды И. Богдана получили широкую известность у нас в стране и за границей, став базой для многосторонних исследований (в области отечественной истории, истории древней румынской литературы, славянской филологии), того же нельзя сказать в отношении его жизни. В настоящей статье ставится задача уточнить данные, касающиеся первого периода жизни и деятельности великого румынского ученого, на основе новых исследований и ряда неопубликованных документов.
Иоан Богдан родился 25 июля 1864 года в скромной семье в Брашовской Шкее (Трансильвания). Отца (1832—1906) тоже звали Иоаном; он был торговцем, но в возрасте около 50 лет он закрыл лавку и, не найдя службы в Брашове, после длительных поисков работы устроился мелким служащим по сбору налогов в Синайе. Забота о детях ложится на плечи матери, Елены (1846—1911), урожденной Мунтину, женщины очень трудолюбивой и умной, о которой с большим уважением говорил Н. Йорга, ее зять.
Иоан Богдан был первым из одиннадцати детей (семи мальчиков и четырех девочек) супругов Богдан. Вначале он учился в родном городе, где в 1882 году кончил лицей как первый ученик выпуска. В сентябре того же года он приезжает в Бухарест с желанием продолжать образование в высшем учебном заведении. Не получив стипендии или подходящей службы, которая бы обеспечила его материально, И. Богдан направляется в Яссы, где в октябре 1882 года записывается на вступительный экзамен в только что открытую Высшую учительскую семинарию на отделение гуманитарных наук. Семинария была открыта при Гуманитарном факультете, и ее возглавлял профессор К. Д. Димитреску-Яшь. После трех лет блестящих успехов в учебе И. Богдан сдает выпускной экзамен, получив максимальные оценки по всем предметам. Его выпускная работа (Колония Сармисегетуза, 1885) была издана в известном обобщающем труде А. Д. Ксенопола История румын траянской Дакии 1.
В августе 1885 он был принят в частный лицей «Анастасие Башота» в селе Помырла, расположенном на севере Молдовы, близ Дорохой в качестве преподавателя древнегреческого и латинского языков. В период своего пребывания в Помырле (с 1 сентября 1885 года по 15 марта 1886 года) он сотрудничает в «Литературных беседах». В статьях (пространных рецензиях на недавно появившиеся работы), опубликованных в ясском журнале, с их богатым информативным материалом и академическим уровнем трактовки изучаемых явлений, исключительной ясностью и превосходной соразмерностью чувствуется будущий крупный ученый.
Неопубликованные письма периода 1882—1885 гг., данные в приложении к работе, способствуют уточнению моральных качеств молодого человека, который благодаря своей подготовке и исключительным личным качествам, получил в 1891 г. приглашение открыть первый курс славистики в Бухарестском университете.
22. NOUVELLES INFORMATIONS CONCERNANT LA VIE ET L'ACTIVITÉ DE IOAN BOGDAN
La période de 1864 à 1886
(Résumé)
С. Boroianu
Si les oeuvres de I. Bogdan sont aujourd'hui bien connues, étant des ouvrages fondamentaux pour des recherches dans de nombreuses directions (histoire nationale, histoire de la littérature roumaine ancienne, philologie slave), on ne saurait dire la même chose pour sa vie. Le présent article se propose d'apporter, sur la hase de nouvelles recherches et de documents
303
inédits, des précisions concernant la première partie lie la vie et de l'activité de ce grand savant roumain.
I. Bogdan est né dans une famille modeste de Şcheii Braşovului (Transylvanie) le 23 juillet 1864. Le père (1832—1906) qui portait également le prénom de Ioan, avait été marchand, mais vers l'âge de 50 ans, il avait liquidé son magasin et, ne trouvant pas d'emploi à Braşov, avait été engagé, après avoir frappé à beaucoup de portes, comme fonctionnaire du fisc à Sinaia. C'est la mère, Hélène (1846—1911), née Munteanu, qui aura soin des enfants. C'était une femme très active et intelligente, dont N. Iorga, son gendre, parlera élogieusement.
Ioan Bogdan était l'aîné des onze enfants (sept garçons et quatre filles) des époux Bogdan. Il a d'abord étudié dans sa ville natale où il achèvera le lycée en 1882, étant le premier de sa classe. Au mois de septembre de la même année, il se rendra à Bucarest où il se propose de suivre les études universitaires. N'ayant obtenu ni bourse, ni emploi convenable qui puisse lui assurer l'existence, il ira a Jassy où il se présentera en octobre 1882 au concoure d'entree à l'École normale supérieure, section lettres, nouvellement créée. L'école fonctionnait auprès de la Faculté des lettres et était dirigée par le professeur C. D. Dimitrescu-Iaşi. Après trois années de brillantes études, I. Bogdan passera sou examen de licence, en obtenant les mentions maxima et sa thèse (Istoria coloniei Sarmisegetusa, 1885), sera citée dans l'ouvrage de synthèse bien connu d'A. D. Xenopol, Istoria Românilor din Dacia Traiană.
Au mois d'août 1885, il sera engagé comme professeur de grec et de latin au lycée privé «Anastasie Başotă» de Pomirla, village situé au nord de lu Moldavie, près de lu ville de Dorohoi. Durant son séjour à Pomîrla, (1er sept, 1885 — 15 mars 1886), il collaborera à la revue «Convorbiri literare». Les articles publiés dans la revue de Jassy (d'amples comptes-rendus d'ouvrages récemment parus) font prévoir, par la richesse de l'information et la tenue académique, d'une clarté exemplaire et d'un équilibre parfait, le grand homme de science de plus tard.
Les lettres inédites reproduites dans les annexes, datées des années 1882—1885, contribuent à la connaissance des qualités morales du jeune homme qui, grâce ù sa préparation et à ses dons exceptionnels, allait être appelé en 1891 à inaugurer le premier cours de langues slaves à l'Université de Bucarest.
307
23. СВЯЗИ ИОАНА БОГДАНА С С. ФЛ. МАРИАНОМ НЕИЗДАННЫЕ ПИСЬМА
(Резюме)
Михай Караушу (Сучава)
Как явствует из трех неизданных писем Иоана Богдана, адресованных известному румынскому фольклористу Симеону Флоря Мариан, члену Академии, выдающийся румынский славист приступил к собранию документов Штефана Великого в целях публикации три недели спустя по получении предложения со стороны Министерства Народного Образования. Он обратился за разъяснениями к своему коллеге по Академии С. Фл. Мариан, проживавшему в Сучаве. В письмах раскрываются и другие детали деятельности И. Богдана и его дружеские отношения с известным буковинским фольклористом и этнографом.
23. LES RELATIONS ENTRE L BOGDAN ET S. FL. MARIAN. LETTRES INÉDITES
(Résumé)
Mihai Cârătişu (Suceava)
Les trois lettres inédites adressées par Ioan Bogdan au remarquable folkloriste roumain Simion Florea Marian, membre de l'Académie Roumaine, témoignent du fait que trois semaines après avoir reçu de la part du Ministère de l'Instruction le tache de préparer l'édition des documents de Ştefan cel Mare (Etienne le Grand), notre grand slaviste commença les recherchée et les démarches concernant le rassemblement de ceux-ci. Entre autres, ils s'adressa — pour en obtenir certains éclaircissements — à Simion Florea Marian, son collègue à l'Académie, qui habitait Suceava. En même temps, les lettres mettent à jour aussi d'autres détails concernant l'activité de I. Bogdan et ses rapports cordiaux avec le prodigieux folkloriste et ethnographe de Bucovine.