Bucureşti 1967

РЕЗЮМЕ

 LINGVISTICĂ
I. STUDII ŞI COMUNICĂRI
1. Acad. E. Petrovici, Despre uniunile lingvistice (Limbile balcanice şi limbile vest-europene)  5
(Акад. Э. Петрович, К вопросу о языковых союзах (балканские и западно-европейские языки))

2. Antonin Vašek (Brno), Sur la méthodologie des recherches carpatologiques linguistiques (A propos de l'ouvrage Valaši na Moravě de D. Krandžalov)  13
(Антонин Вашек (Брно), О методике лингвистических исследований в области карпатологии (в связи с работой Д. Кранджалова «Валаши в Моравии»)

3. Н. В. Кирпичникова (Москва) и И. Оицэ (Бухарест), Сложные предложения с союзом «то есть»  39
(N. V. Kirpichnikova (Moscou) et I. Oiţă (Bucarest), Les phrases formées avec la conjonction «то есть»)

4. Stanislaw Gogolewski (Lódź), Observaţii asupra trilingvismului polonezilor dе la Cacica — judеţul Suceava  53
(Станислав Гоголевский (Лодзь), Замечания о трилингвизме поляков села Котика Сучавского уезда (Румыния))

5. Maxim Sl. Mladenov (Sofia), Influenţa românească asupra graiului bulgar din Novo Selo (raionul Vidin, R. P. Bulgaria)  77
(Максим Ст. Младенов (София), Румынское влияние на болгарский говор Ново Села)

6. Victor Vascenco, Asupra structurii unor termeni ştiinţifici denumind discipline şi curente lingvistice în limbile slave  97
(Виктор Васченко, О структуре научных терминов, обозначающих лингвистические дисциплины и направления в славянских языках)

7. Emil Vrabie, Influenţa limbii române asupra limbii ucrainene  110
(Эмиль Врабие, Влияние румынского языка на украинский)

8. Gh. Bolocan, Observaţii cu privire la viitor în limba română şi în bulgara  199
(Г. Болокан, Замечания по поводу будущего времени в румынском и болгарском языках)

9. Al. Ionaşcu, Cu privire la statutul fonologic al vocalelor ъ̂ (y̌), ь̂ (ı̌) în rusa veche  209
(Ал. Ионашку, К вопросу о фонологической сущности гласных ъ̂ (y̌), ь̂ (ı̌) в древнерусском языке)

10. А. Бан, К вопросу об ассимилятивном (оттеночном) смягчении в консонантных сочетаниях русского языка  215
(A. Ban, À propos du mouillement asimilatif des groupes consonantiques en russe)

11. Virgil Nestorescu, Vocalismul neaccentuat în graiurile lipoveneşti din România  237
(Вирджил Нестореску, Безударный вокализм в говорах липован в Румынии)

12. Tiberiu Pleter, Cîteva particularităţi fonetice ale graiurilor cehe din Banatul de Sud  259
(Тибериу Планер, Несколько фонетических особенностей чешских говоров южного Баната)

13. Th. N. Trâpcea, Observaţii asupra graiului muntenegrenilor din Banat  269
(Т. Н. Трыпча, Наблюдения над говором черногорцев Баната)

14. Elena Deboveanu, Observaţii generale asupra graiurilor polone din judeţul Suceava  273
(Елена Дебовяну, Общие замечания о польских говорах Сучавского уезда)

15. Gheorghe Ciplea, Unele caracteristici ale graiului moravo-slovac din Clopidia (Banat)  283
(Георге Чипля, Некоторые характерные особенности моравско-словацкого говора с. Клоподия (Банат))

16. Anton Tănăsescu, Caracteristicile declinării substantivelor din graiul slovacilor de la Marca Huţa şi Zăuan Băi, judeţul Sălaj  293
(Антон Тэнэсеску, Характерные особенности склонения имен существительных словацкого говора сел Марка Хута и Зэуан Бэй (Румыния))

II. CONTRIBUŢII LA STUDIUL CULTURII ROMANE VECHI // Исследования о древней румынской культуре
17. Pandile Olteanu, Contribuţii la stadiul literaturii omiletice în vechile literaturi bulgară şi română, I. Omiliile lui Ioan Exarhul şi izvoarele lor bizantine. II. Omilii folosite în Învâţâturile lui Neagoe Basarab  305
(Панделе Олтяну, К вопросу об изучении проповеднической литературы в древнеболгарской и древнерумынской литературах I. Проповедения Иоанна Эксзарха и их византийские источники. II. Проповеди, использованные в Поучениях Нягое Басараба)

18. G. Mihăilă, Două fragmente inedite din textul slavon al învăţăturilor lui Neagoe Basarab către fiul său Teodosie  359
(Г. Михаилэ, Два неизвестных отрывка книжнославянского текста «Поучений Нягое Басараба к сыну своему Феодосию»)

19. Lucia Djamo-Diaconiţă, Un text slavon de farmacoterapie populară din secolul al XVI-lea  377
(Лучия Джамо-Дяконицэ, Церковнославянский текст XI века по народной фармакотерапии)

20. Elena Linţa, Pomelnicul de la Bisericani  413
(Елена Линча, Поминальник из Бисерикань)

III. MISCELLANEA
IV. DIN ISTORIA SLAVISTICU ROMANEŞTI
V. SLAVISTICA PESTE HOTARE
VI. CRITICA ŞI BIBLIOGRAFIE
VII. CRONICĂ
 

 

1. К ВОПРОСУ О ЯЗЫКОВЫХ СОЮЗАX

(Балканские и западноевропейские языки)

(Резюме)

Акад. Э. Петрович

 

 

В случае Языковых союзов следует принимать во внимание и черты, отделяющие один язык от другого в рамках союза. Следует также обращать больше внимания на областные говоры, а не только на литературные языки. Применительно к балканскому языковому союзу преувеличивались черты сходства между языками. Во многих отношениях балканские языки обнаруживают больше несходства, чем западноевропейские языки. Последние также образуют языковой союз, пожалуй, столь же сплоченный, как и балканский.

 

 

11

 

 

1. À PROPOS DES UNIONS LINGUISTIQUES

(Les langues balkaniques et ouest-européennes)

(Résumé)

Acad. E. Petrovici

 

 

Dans le cas des unions linguistiques, il est à conseiller de ne pas négliger les traits qui séparent entre elles les langues réunies dans une union. De même il faut tenir compte davantage des parlers régionaux et ne pas se borner aux langues littéraires. Quant à l'union linguistique balkanique, on a insisté d'une façon exagérée sur des traits communs. A beaucoup d'égard les langues balkaniques présentent plus de divergences que celles du groupe des langues de l'Europe occidentale. Ces dernières constituent aussi une union linguistique, peut-être non moins homogène que celle des Balkans.

 

 

52

 

 

3. FRAZELE CU CONJUNCŢIA ТО ЕСТЬ

(Rezumat)

N. V. Kirpichnikova (Moscova) şi I. Oiţă (Bucureşti)

 

 

Frazele cu conjuncţia то есть, în totalitatea lor, nu au fost pină acum obiectul unui studiu special în literatura lingvistici, deşi ele prezintă interes alit din punct do vedere gramatical, cît şi stilistic. Pentru toate tipurile de fraze luate în discuţie sint caracteristice două elemente: prezenţa conjuncţiei explicative то есть şi raportul de identitate. Acest raport de identitate este exprimat de conjuncţia explicativă, însă variantele de sens prin care el se realizează, slnt condiţionate de alte clemente de structură, cum ar fi; prezenţa unor cuvinte cu un sens vag, abstract, general; modul cum se referă propoziţia explicativă la cea explicată, poziţia propoziţiei explicative în frază, intonaţia ş.a. Frazele cu conjuncţia то есть sint împărţite, după particularităţile lor semantico-structurale, în trei mari grupe:

 

I. Frazele cu propoziţii de precizare, în care una din propoziţii precizează, explică sensul unui cuvint sau al unei imbinări de cuvinte de ex. «Сложное суждение» АVВ... Является ложным в последнем случае, т. е. когда и А, и В ложны» (Д. П. Горский, Логика, М., Учпедгиз., 1958, стр. 123).

 

II. Frazele cu propoziţii de generalizare. În aceste construcţii prima propoziţie exprimă o comunicare concretă, iar cea de a doua exprimă acelaşi conţinut (sau aproximativ acelaşi) intr-un mod mai genera), de ex: «Деепричастие „носясь" в данном случае выступает в роли обстоятельства... и второстепенного сказуемого, т. е. выполняет двойную синтаксическую функцию (Л. Г. Руднев, Синтаксис осложненного предложения, М., Учпедгиз, 1459, стр. 25).

 

III. Frazele cu propoziţii explicative propriu-zise. În astffel de fraze cea de a doua propoziţie nu se referă la on cuvint sau o îmbinare de cuvinte, ci la întreaga propoziţie precedentă. Propoziţia explicativă redă conţinutul propoziţiei explicate fie mai detaliat, fie cu alte mijloace lingvistice, de ex. «Негодоваху его людие, т. е. вознегодовали на него, Игоря, Люди (T. II. Ломтев, Очерки по историческому синтаксису русского языка, изд. МГУ, 1956, стр. 487).

 

Analiza acestor construcţii ne permite să relevăm legătura care există între conjuncţii şi elementele lexicale, interacţiunea dintre raportul de subordonate şi cel explicativ, dintre elementele de structură fundamentale ale frazei şi context.

 

 

---

 

4. ЗАМЕЧАНИЯ О ТРИЛИНГВИЛМЕ ПОЛЯКОВ СЕЛА КАЧИКА СУЧАВСКОГО УЭЗДА (РУМЫНИЯ)

(Резюме)

Станислав Гоголевский (Лодзь)

 

 

В настоящей статье представлен характерный случай языкового контакта; трилингвизм у группы поляков, поселившихся в селе Качика в конце XVIII века и проживающих в настоящее время вместе с румынами и украинцами. Исходя из положения, что языковой контакт — это, в первую очередь, социальное явление, автор в начале статьи анализирует социальные условия, определившие указанный случай трилингвизма.

 

Дальше анализируются системы трех языков, на которых говорят поляки села Качика, с точки зрения языковой интерференции. Наиболее характерными чертами местного польского говора являются: небольшое количество безударных гласных; иная, чем в литературном польском языке, корреляция согласных по звучности; упрощение системы флексий; образование сравнительной и превосходной степени имен прилагательных и наречий по румынской модели с mai и cel mai, а также значительное число лексических заимствований из украинского, румынского и немецкого языков.

 

Местный украинский говор характеризуется чертами переходного буковинско-гуцульского говора, для которого типична более широкая сфера корреляции согласных по звучности, чем в литературном украинском языке; появление в прошедшем времени формантов с показателем лица; образование сравнительной степени с mai, лексические заимствования из румынского, польского и немецкого языков.

 

Румынский язык, на котором говорят поляки села Качика, представляет собой своего рода междиалект, в системе которого, наряду с чертами местного морловского говора (например, в области фонологии: небольшое количество безударных гласных, корреляция согласных по звучности и т. д.), имеется целый ряд характерных черт литературного языка (например, фонемы /č/, /ǧ/).

 

В обоих вторичных языках, на которых говорят поляки села Качика, мы отметили не столь многочисленные и не столь важные отклонения от нормы, которые обязаны интерференции со стороны основного (родного) языка.

 

Характерно для всех трех языковых систем появление целого ряда черт, в первую очередь, фонологических и фонетических. Из всех трех говоров, характерных для Качика, польский говор наиболее восприимчив к иноязычным влияниям и, в первую очередь, украинским.

 

 

4. OBSERVATIONS SUR LE TRILINGUISME DES POLONAIS DE CACICA DEPARTEMENT DE SUCEAVA (ROUMANIE)

(Résumé)

Stanislaw Gogolewski

 

 

Dans cet article, l'auteur présente un cas spécifique du contact linguistique: le trilinguisme d'un groupe de Polonais qui, depuis la fin du XVIII siècle, habitent le village de Cacica, côte-à-côte avec des Roumains et des Ukrainiens. En partant de la prémisse que le contact linguistique est un phénomène en premier lieu social, l'auteur commence par faire le tableau des conditions sociales qui ont déterminé ce cas de trilinguisme.

 

Les systèmes des trois langues parlées par les Polonais de Cacica sont ensuite analysée du point de vue de l'interferrence linguistique. Dans le système du groupe dialectal polonais de l'endroit, les phénomènes les plus caractéristiques sont: un système réduit do voyelles non-accentuées, une distribution de la corrélation de timbre des consonnes, différente de celle de la langue polonaise littéraire, la simplification du système flexionnaire, la formation du degré comparatif et superlatif des adjectifs et des adverbes d'après le modèle roumain, avec mai (plus) et cel mai (le plus), ainsi qu'un grand nombre d'emprunts lexicaux de l'ukrainien, du roumain et de l'allemand.

 

Le groupe dialectal local ukrainien possède les particularités d'un groupe dialectal de transition bukovinîen-houtzoule, caractérisé par une sphère de la corrélation de timbre des

 

 

76

 

consonnes plus étendue que celle de la langue ukrainienne littéraire, par l'apparition au temps passé des formations qui indiquent la personne, la formation du comparatif avec mai (plus), des emprunts lexicaux du roumain, du polonais, de l'allemand.

 

La langue roumaine parlée par les Polonais de Cacica est un genre de inter-dialecte dans le sytème duquel apparaissent, à côté des particularités du groupe dialectal moldave (par exemple, du point de vue phonologique: un système réduit de voyelles non-accentuées, corrélation de timbre des consonnes, etc.), aussi une série de caractéristiques de la langue littéraire (p. ex.: les phonèmes /č/, /ǧ/).

 

Dans les deux langues secondaires parlée par les Polonais de Cacica, on a pu constater des écarts en petit nombre et de peu d'importance du normal de ces deux langues, dûs à l'interference avec la langue primaire (maternelle).

 

L'apparition d'une série de particularités, spécialement phonologiques et phonétiques, est caractéristique dans tous les trois systèmes linguistiques. Des trois groupes dialectaux parlés à Cacica, le groupe polonais est le plus réceptif aux influences étrangères, ukrainiennes en premier lieu.

 

 

96

 

 

5. РУМЫНСКОЕ ВЛИЯНИЕ НА БОЛГАРСКИЙ ГОВОР НОВО-СЕЛО

(Резюме)

Максим Ст. Младенов (София)

 

 

Несмотря на то, что влияние румынского языка на болгарский говор Ново Село было исследовано Ст. Младеновым, Т. Капиданом, А, Хогашем, И. Бэрбулеску, Ст. Стойковым, И. Гэлэбовым, до сих пор еще не установлен объем и характер этого влияния.

 

Автор собрал совершенно новый материал, который подверг всестороннему анализу. Исследование содержит около 700 лексических единиц, которые охватывают различные семантические сферы: человек (части тела, профессии), родственные связи, одежда, продукты и питание, сельское хозяйство, скотоводство, явления природы, животные, растения, рыболовство, общественные отношения, абстрактные называния. Кроме существительных, болгары заимствовали у румын прилагательные, глаголы, наречия, союзы, частицы и т. д.

 

Автор раскрывает семантику лексики, заимствованной из румынского языка.

 

Заимствования из румынского языка подверглись фонетическим изменениям, приспосабливаясь к фонетической системе заимствующего языка. Интересно отметить, что румынский дифтонг oa не подвергся изменению; более того, он расширил сферу своего употребления. Была исследована и морфологическая адаптация заимствованной лексики.

 

Указывается место румынских заимствований в лексической системе говора. Большей частью заимствования стилистически нейтральны, однако имеются случаи, когда заимствования приобретают, по сравнению с румынским языком, дополнительные эмоциональные оттенки.

 

В статье приводятся и случаи заимствований в области синтаксиса, а также лексические и семантические кальки.

 

 

5. L'INFLUENCE ROUMAINE SUR LE PARLER BULGARE DE NOVO-SELO

(Résumé)

Maxim Sl. Mladenov (Sofia)

 

 

Bien que l'influence de la langue roumaine sur le parler bulgare de Novo-Selo (Vidin) ait été examinée par St. Mladenov, T. Capidan, A. Hogaş, I. Bărbulescu, St. Stojkov, I. Călăbov, le volume et le caractère de cette influence ne sont pas encore complètement établis.

 

L'auteur de l'article ci-dessus soumet à une analyse multilatérale un matériel tout nouveau, inconnu jusqu'à présent, qu'il a personnellement cueilli. Il porte son étude sur 700 unités lexicales, ayant trait aux sphères sémantiques les plus variées: l'être humain (parties du corps, professions), les liens de parenté, les vêtements, les aliments et l'alimentation, l'agriculture, l'élevage, les phénomènes de la nature, les animaux, les plantes, la pêche, les relations sociales les appelations abstraites. Outre des substantifs, les Bulgares ont encore emprunté aux Roumain, des adjectifs, des verbes, des adverbes, des conjonctions des particules, etc. L'auteur fait ainsi une caractérisation sémantique du lexique emprunté à la tangue roumaine.

 

Les emprunts à la langue roumaine ont subi différentes modifications phonétiques, en vue de pouvoir les adapter au système phonétique propre. Par exemple, on constate que la diphtongue roumaine oa est demeuré invariable; bien mieux, ! a sphère de son expansion s'est élargie. De même, on examine aussi l'adaptation morphologique du lexique emprunté.

 

Plus loin, l'auteur indique les lieux où ont été pratiqués des emprunts au roumain dans le système lexical du parler bulgare. Comme stylistique, ces emprunts sont, pour la plupart, neutres, mats il existe des cas o(i. par rapport au sens initial du roumain, ils dénotent avoir gagné des nuances émotionnates diverses.

 

Enfin, l'article comprend quelques phénomènes d'emprunt dans le domaine syntaxique, ainsi que des cas de calques lexicaux et sémantiques.

 

 

---

 

6. О СТРУКТУРЕ НАУЧНЫХ ТЕРМИНОВ, ОБОЗНАЧАЮЩИХ ЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ ДИСЦИПЛИНЫ И НАПРАВЛЕНИЯ В СЛАВЯНСКИХ ЯЗЫКАХ

(Резюме)

Виктор Васченко

 

 

Успех работы по координации славянской лингвистической терминологии во многом зависит от предварительного решения ряда теоретических проблем, среди которых детальный анализ словообразовательных моделей лингвистических терминов. Такая задача продиктована необходимостью отбора продуктивного от непродуктивного, приемлемого с точки зрения интернационализации от узконационального.

 

В этой связи рассматриваются термины, образующиеся при помощи морфем типа русск. -логия, -графия и др. Речь идет, таким образом, о морфемах, которые встречаются и в других славянских языках и по существу являются интернациональными, о чем свидетельствует их повсеместное употребление в терминологии индоевропейских языков. Автор считает, что морфемы указанного типа одновременно и аффиксы, и корни, точнее — корневые морфемы с аффиксальной функцией. Поэтому лучше всего называть их псевдоаффиксами, или аффиксоидами (соответственно псевдосуффиксами, или суффиксоидами), что подчеркивает их двустороннюю природу; генетическую связь с непроизводными основами и функциональную близость к словообразовательным аффиксам. Двупланность псевдоаффиксов является доказательством того, чго мы имеем дело с особым, переходным, типом морфологического словообразования — псевдоаффиксацией.

 

В последующих параграфах (3—4) представлены основные словообразовательные модели терминов, обозначающих науки или собственно языковедческие дисциплины (лингвистика, лингвостилистика и др.), комплексные дисциплины (арменистика, синология и т. п.) и лингвистические направления (психолингвистика, дескриптивизм и т. д.). Модели расположены по убывающей частотности морфем-завершений. Из рассмотренных семи типов три являются псевдоаффиксальными (-логия, -ведение, -графия), а четыре — суффиксальными

 

 

107

 

(-истика, -ика, -ня, -изм), причем псевдоаффиксация выступает иногда и в качестве средства вторичного образования (ср. нео + лингвистика).

 

Продуктивные модели (термины на -истика, -логия, -ведение, -ика) обладают сравнительно большими возможностями и в области межтиповой синонимики, о чем можно судить на примере таких терминов, как: славистика — славяноведение, албанология — албановедение, морфология — морфофонемика.

 

Если, помимо продуктивности и частотности, учесть и критерий интернациональности, станет ясно, что наиболее рациональными являются модели типа -истика, -логия. Слова на -ведение (-věda, -veda,), при всей их распространенности, особенно в русском, все же неадекватны, ибо не отвечают на одно из важнейших требований, предъявляемых к научным терминам — международность.

 

 

6. SUR LA STRUCTURE DE CERTAINS TERMES SCIENTIFIQUES DESIGNANT DES DISCIPLINES ET DES COURANTS LINGUISTIQUES DANS LES LANGUES SLAVES

(Résumé)

Victor Vascenco

 

 

Pour atteindre de bons résultats dans l'activité de coordination de la terminologie linguistique slave, il faut commencer par résoudre toute une série de problèmes théoriques, parmi lesquels l'analyse en détail des modèles de formation des termes linguistiques. De cette manière, l'on finira par distinguer les procédés productifs de ceux non-productifs, par établir l'admissible dans le sens d'un caractère international que l'on réclame de ces termes et, par contre, à déterminer ce qui s'avère être inadéquat dans ce même sens.

 

L'auteur du travail s'occupe de termes linguistiques contenant dans leur structure, à la finale, des morphèmes du type r. -логия, -графия etc. Il s'agit, par conséquent, de morphèmes qui peuvent être rencontrés aussi dans le restant des langues slaves, ce qui indiquerait en fin de comptes une facture internationale, cause évidemment de leur emploi général dans la terminologie savante des langues de civilisation.

 

L'auteur considère que les morphèmes de ce type-là sont en même temps des affixes et des racines, plus précisément des radicaux à fonction affixale. Aussi, trouve-t-il qu'il serait plus indiqué de les appeler des pseudo-affixes ou encore des affixoïdes (resp. des pseudo-suffixes ou des suffixoïdes). Cette appelation aurait de plus le mérite de mettre en relief leur double nature: celle d'un rapport génésique avec un radical ou un autre, en même temps que celle d'une tendance d'approcher du point de vue fonctionnel des éléments dérivatifs. D'ailleurs, c'est bien ce caractère bivalent des pseudo-affixes qui constitue la preuve du fait que nous nous trouvons devant un type singulier, intermédiaire, de formation morphologique des mots, autrement dit la pseudo-affixation.

 

Les paragraphes suivants (3—4) présentent les principaux modèles de formation des termes qui désignent des sciences ou des disciplines proprement-dites linguistiques (лингвистика, лингвостилистика e.a.), des disciplines complexes (арменистика, синология e.a.), des courants ou des écoles linguistiques (психолингвистика, дескриптивизм), etc. Les modèles pris en discussion font l'objet d'une analyse appropriée à la fréquence des morphèmes terminaux, considérés dans l'ordre de leur décroissance. Des sept types passés en revue, il y en a trois du type pseudo-affixal (-логия, -ведение, -графия), et quatre du type suffixal (-истика, -ика, -ия, -изм). Il est à remarquer que la pseudo-affixation est parfois employée tel un moyen supplémentaire, de second ordre (comp. нео + лингвистика).

 

Les modèles productifs (les termes en: -истика, -логия, -ведение, -ика) suivent le comportement de rigueur, notamment dans la langue russe, aussi bien sous le rapport de l'équivalence sémantique, ainsi que le dénote des séries de sinonymes, tels que: славистика — славяноведение, албанология — албановедение, морфология — морфофонемика.

 

Compte tenu, outre leur productivité et leur fréquence, de leur caractère international, les plus adéquats, en ce sens, parmi les modèles considérés, sont les morphèmes du type -истика, -логия. Les mots en -ведение (-věda, -veda), en dépit de leur emploi usuel, surtout en langue russe, ne correspondent cependant pas à cette importante obligation qui s'impose aux termes scientifiques, à savoir celle de se prêter à une circulation à l'échelle internationale.

 

 

---

 

7. ВЛИЯНИЕ РУМЫНСКОГО ЯЗЫКА НА УКРАИНСКИЙ

(Резюме)

Эмиль Врабие

 

 

I. Работа, опирающаяся на более значительные предшествующие исследования и новейшие языковые факты и комментарии к ним, являет собой попытку синтетизировать материал, касающийся влияния румынского языка на украинский. Основными украинскими говорами, в которых зарегистрировано румынское влияние, являются юго-западные говоры и, в первую очередь, закарпатские, гуцульские, покуто-буковинские, надднестровские и степные. Через эти говоры часть лексических заимствований из румынского языка стала общеукраинской, проникнув и в литературный язык, и благодаря нему войдя в общеукраинский фонд.

 

Вероятно, наиболее ранние румыно-украинские контакты относятся к XI веку. В последующие столетия контакты между носителями этих языков усиливаются и расширяются — от Северных Карпат до Черного моря. Несколько древних заимствований из румынского языка вплоть до наших дней сохраняют в украинском древние фонетические элементы или слова и значения, которые либо совершенно не зарегистрированы в румынском явыке (ср. укр. rumenuváty „жевать" < древнерум. *а rumená < лат. ruminare), либо вышли или выходят из употребления (ср. укр. kl'ah < древнерум. *сl'ag „сычуг", укр. filýn < древнерум. *filiîn „крестник", укр. trifól' „клевер" < древнерум. *trifol', укр. grun' „холм" < древнерум. *grun', укр. merénd'a „пиша пастухов" < древнерум. *merenda „съестные припасы", укр. frembija „веревка" - древнерум. диал. *frămbie, ср. рум диал. frîmbie, которое в наши дни встречается в Банате, но когда-то, вероятно, было известно и на севере страны; ср. и укр. kurmák „веревка" - древнерум. диал. curm „то же" и т. д., см. § 3).

 

В некоторых юго-западных украинских говорах заимствования из румынского языка не имеют синонимов украинского происхождения, что иногда подтверждает древность их существования в украинском языке.

 

Количественный состав заимствований из румынского языка в украинском точно установить очень трудно, однако известно, что в ряде случаев эти заимствования насчитываются сотнями. Например, в одном украинском говоре Закарпатья на территории УССР исследователь зарегистрировал недавно 522 непроизводных слова, заимствованных из румынского.

 

В настоящее время важнейшим источником новых заимствований является румыно-украинский билингвизм жителей многих населенных пунктов, расположенных в зонах контактов между двумя народами или вблизи зтих зон (ср. § 4).

 

Автор выделяет 3 категории заимствований:

а) заимствования из румынского языка, неизвестные украинскому литературному языку (критерием проверки служил словарь, сокращенно Ukr.-russk slovar'); среди них ряд местных слов, распространенных на ограниченной территории, например, vandsár или zgárda, однако другие охватывают более широкие ареалы (см., например, kurástra или strúnga);

б) заимствования, известные в украинском литературном языке как областные слова (напр. cára, fína, túrma и т. д.) и

в) заимствования, рассматриваемые как литературные слова (напр. bukáta, keptár, maláj и др.).

 

В ряде случаев заимствования из румынского языка, имеющие народный характер, в украинском литературном языке приобрели новые оттенки, специфические для книжного стиля (ср. рум. fárina „обрабатываемая площадь" > лит. укр. cáryna „область", „место" или нар. рум. a plecá „кормить грудью" > лит. укр. plekáty „питать" надежду, ненависть и т. д.). В работе рассматриваются пути перехода заимствований из одной категории в другую/

 

II. Далее проводится обзор литературы по вопросу о влиянии румынского языка на украинский, принадлежащей перу Фр. Миклошича, Е. Калужняцкого, И. А. Кандри, Д. Шелудько, И. Шаровольского, Д. Крынжалы, И. Дзендзеливского и других, с критической оценкой используемых методов, документации и объективности в выборе и интерпретации фактов. Новым и, в то же время, очень важным элементом в изучении румынского влияния на украинский язык является использование данных румынской и украинской лингвистической географии (Э. Петрович, И. Дзендзилевский и др.).

 

III. В этой главе, наиболее объемной по сравнению с другими, трактуются 3 вопроса: 1) фонетическая и морфологическая адаптация заимствований из румынского языка; 2) алфавитное расположение заимствований (вместе с их вариантами и производными); 3) тематическое распределение заимствований.

 

 

195

 

1. В подавляющем большинстве случаев можно отметить закономерные соответствия между фонетической оболочкой румынских заимствований в украинском языке и их румынским прототипом. Например, рум. а, ударный или безударный, остаётся в укр. а (см. § 9), рум. оа переходит в укр. о (см. § 17) и т. д. Обычно, румынские заимствования закономерно подчиняются и морфологической системе украинского языка. Все особые случаи в работе оговариваются и комментируются (см. §§ 24—30).

 

2. Алфавитный список заимствований содержит 353 непроизводных слова. Они были извлечены из основных словарей украинского языка (Żelechowski, Hrinčenko, Ukr.-russk. slovar'), из этимологических словарей (Miklosich, EW Sl, Berneker, Vasmer, REW, Rudnyc'kyj), из диалектальных словарей и областных атласов некоторых славянских говоров северных Карпат (Małecki—Nitsch, Stlеber, Atlas łemk, Dzendzelivs'kyj, Atlas Transkarp.).

 

Как правило, построение слова-статьи заключается в следующем : украинское слово дается в транслитерации с применением латинского алфавита (например, ádzymka = áдзимка), после чего указывается на значение (или значения) слова, а соответствии с теми источниками, откуда оно было взято (напр.: ádzymka „своего рода хлеб из недозрелого теста"). Далее следует указание говора, говоров или области, где было зарегистрировано слово (например, при ádzymka уточняется: в буковинских и галицких говорах). После этих данных, в скобках делаются ссылки на использованные источники документации. Напр., после вышеуказанных данных о слове ádzymka следует: (Żelechowski, 2, Hrinčenko 4). Эта часть статей алфавитного списка заимствований является их представлением. Далее следует этимология, с цитированием в скобках работ, в которых на нее указывалось или где она приводилась, а также работ, используемых автором для ее уточнения или дополнения и т. д. Например, возвращаясь к ádzymka: Этимол.: собственное образование, с суф. -k-а < укр. *ádzyma < рум. диал. ád-zíma, ср. арум. ádzîmă „то же" (Papahagi 60) < греч. ᾱζθμα „без дрожжей" (Kalužniacki, 12, Scheludko, 125, Crănjală, 432, Mihăescu, 93). При условии наличия отмечаются и фонетические варианты, как, например, hádzymka (Hrinčenko, 263). Иногда комментарии даются не в рамках статей, а в сносках.

 

Во многих статьях алфавитного списка отмечается территориальное распространение заимствований, на основе указанных атласов. Обычно заимствования известны на более широких украинских ареалах, однако их указать невозможно из-за ограниченности территорий, нанесенных на имеющиеся до сих пор лингвистические карты.

 

На всех основных словах а также и на их вариантах и производных, отмечено ударение, всякий раз, когда оно указано в используемых источниках.

 

Статья jarýš „еж" охватывает больший по сравнению с другими круг проблем и, по мнению автора, представляет особый интерес при решении вопроса о древности румыно-украинских языковых отношений. Автор выдвигает и пытается поддержать положение о том, что j в этом слове восходит еще к периоду, предшествующему у восточных славян оглушению конечных гласных ъ и ь, т. е. к XII веку или немногим ранее. И другие заимствования из румынского языка заслуживают и могли бы стать предметом такого же детального изучения.

 

3. Тематическая классификация заимствований дает ясное представление о месте, масштабе и характере материальных и духовных связей румын с украинцами. На основе материала, включенного в алфавитный список, в работе учреждаются следующие тематические группы заимствований:

А. Пастушество: а) овчары, a') пастухи коров, b) укрытия для пастухов, с) пища пастухов, d) пастушеское хозяйство, е) место для загона овен, e') коровники, f) очаг у пастухов, g) посуда, h) орудия, i) молочные продукты, j) названия овечьих пород (по цвету или другим признакам), k) названия пород рогатого скота, l) шерсть и мех, m) стадо, n) пастбища, о) ветеринария, р) разное;

В. Топономические апеллятивы; С. Человек, термины, выражающие родство и свойство; D. Здоровье и болезнь; Е. Пища; F. Одежда, обувь, украшения; G. Хозяйственные принадлежности ; H. Растительный мир: а) дикие растения; b) культурные растения; с) деревья и кустарники; d) части растения; I. Животный мир; J. Занятия (исключая пастушество): а) сельское хозяйство (здесь же: земельные участки, меры земельной площади); b) другие виды занятий; К. Общественное положение; L. Общественные, экономические и финансовые отношения; М. Человеческие поселения; N. Этнографическая терминология: обычаи, верования и т. д.; О. Mетеорологические явления; Р. Аффективные заимствования.

 

 

196

 

В рамках каждого тематического класса и подкласса заимствования представлены в алфавитном порядке.

 

IV. Кроме лексических заимствований, в украинский язык проникли из румынского семантические и фразеологические (кальки) заимствования, например: рум. pe inima goală (т. е. „на пустое сердце") > укр. natsče serdce „на голодный желудок", дословно „на пустое сердце", и т. д.

 

В диалектальных текстах можно будет найти многочисленные аналогичные факты.

 

В конце работы делается несколько выводов. „Результаты данного исследования, пишет автор, не окончательны, поскольку влияние румынского языка на некоторые говоры украинского языка продолжается, как и, в свою очередь, влияние украинского языка на некоторые румынские говоры. Они могут быть дополнены, уточнены, а местами, конечно, и исправлены, прежде всего в свете новейших диалектальных исследований на местах, на базе монографий по диалектологии и, в первую очередь, с учетом украинской и румынской лингвистической географии".

 

 

7. INFLUENCE DE LA LANGUE ROUMAINE SUR LA LANGUE UKRAINIENNE

(Résumé)

Emil Vrabie

 

 

I. L'ouvrage, fondé sur toutes les recherches importantes antérieures et augmenté de faits et commentaires nouveaux, représente un essai de synthèse des influences roumaines sur la langue ukrainienne. Les principaux parlera où l'on constate des influences roumaines, sont ceux de sud-ouest et, tout premièrement, les parlers transcarpatiques, houtzules, pocuto-boucoviniens, dniestriens et de la steppe. Par leur intermédiaire, une partie des emprunts lexicaux à la langue roumaine sont devenus ukrainiens communs, étant sanctionnés aussi par la langues litéraire, ou bien ont pénétré dans la langue littéraire et grêce à elle se sont généralisés, devenant ukrainiens communs.

 

Les premiers contacts entre le roumain et l'ukrainien datent, probablement, du XI-e siècle. Pendant les siècles suivants, les contacts entre les populations parlant ces deux langues sont devenus plus intenses et se sont étendus des Carpathes septentrionales jusqu'à la Mer Noire. Quelques ancies emprunts faits par les ukrainiens aux roumains gardent jusqu'à nos jours des phonétismes ou des mots et des sens archaïques, qui ou bien ne sont pas attestés dans la langue roumaine (cf. ukr. rumenuvaty „ruminer" < anc. rouni. *a rumena < lat. ruminare), on bien sont disparus ou en voie de disparition [cf. ukr. kl'ah < anc. roum. *cl'ag „présure" ; ukr. filýn < anc. roum. *filiîn „filleul"; ukr. trifol' „trèfle" < anc. roum. *trifol', ukr. grun' „colline" < anc. roum. *grun' ; ukr. merend'a „nourriture du berger" < anc. roum. *merenda „victuaille" ; ukr. frembija „corde" < anc. roum. dial. *frămbie, cf. roum. dial. frîmbie (de nos jours en Banat, mais certainement, autrefois, aussi dans le nord du pays); cf. aussi l'ukr. kurmák „corde" < anc. roum. dial. curm „corde", etc., voir § 3).

 

Dans certains parlers ukrainiens du sud-ouest les emprunts lexicaux faits à la langue roumaine n'ont pas de synonymes d'origine ukrainienne, ce qui, parfois, prouve leur grande ancienneté.

 

Le nombre des emprunts lexicaux faits par les ukrainiens au roumain ne peut être établi avec précision, mais, on sait qu'en certains endroits ces emprunts atteignent des chiffres de l'ordre des centaines. Par exemple, rien que dans un seul parler ukrainien de la Région Transcarpathique de la RSSU, un chercheur a récemment enregistré 522 mots non dérivés, empruntés au roumain.

 

Actuellement, le point de départ le plus important pour de nouveaux emprunts est le bilinguisme de la population de nombreuses localités situées dans la zone, ou aux environs de la zone de contact des deux peuples (cf. § 4).

 

L'auteur distingue 3 catégories d'emprunts: a) emprunts faits au roumain, inconnus dans la langue ukrainienne littéraire. (Pour établir l'appartenance ou la non-appartenance à la langue littéraire, on a pris comme critère le dictionnaire abrégé par Ukr.-russk. slovar'); parmi ces emprunts, quelques uns représentent des mots locaux, répandus sur un territoire limité, par exemple vandzár ou zgárda, tandis que d'autres sont employés sur de très vastes aires (voir, par exemple, kurástra ou strúnga) ; b) emprunts connus dans la langue littéraire ukrainienne en tant que régienalismes, comme, par exemple, cára, fina, túrma, etc.; et c) emprunts considérés comme mots littéraires, tels que, par exemple, bukáta, keptár', maláj et d'autres.

 

 

197

 

Dans certains cas, les termes techniques populaires d'origine roumaine ont pris, en pénétrant dans la langue littéraire ukrainienne, de nouvelles acceptions, spécifiques au style par excellence livresque (cf. roum. ţarină „terrain cultivé" > ukr. litt. cáryna „domaine", „champ" ou roum. pop. a plecá „allaiter" > ukr. litt. plekáty „nourrir (espoir, haine, etc.)". L'ouvrage indique les votes par lesquelles ces emprunts passent d'une catégorie à l'autre.

 

II. Par la suite, l'auteur passe en revue les contributions que Fr. Miklosich, E. Kalužniacki, I.-A. Candrea, D. Scheludko, I. Sarovol's'kyj, J, Dzendzelivs'kyj et d'autres ont apportées à l'étude de l'influence du roumain sur la langue ukrainienne. Il ajoute des appréciations critiques sur la méthode employée, sur la documentation, sur l'objectivité dans ta sélection et l'interprétation des faits. Un élément nouveau, très important, dans les recherches de l'influence roumaine sur l'ukrainien, est marqué par l'emploi des données de la géographie linguistique roumaine et ukrainienne (E. Petrovici, J. Dzendzelivs'kyj, etc.).

 

III. Le chapitre suivant, le plus étendu, traite des trois problèmes principaux suivants: 1) L'adaptation phonétique et morphologique des emprunts faits au roumain. 2) La présentation alphabétique des emprunts (avec leurs variantes et leurs dérivés). 3) La présentation thématique des emprunts.

 

1. Dans la grande majorité des cas, on constate une correspondance régulière entre l'aspect phonétique des emprunts ukrainiens à la langue roumaine et leur prototype roumain. Par exemple, roum. ă, accentué ou non accentué, devient en ukr. e (voir § 9), roum. oa devient en ukr. о (voir § 17), etc. Généralement, dans l'adaptation des emprunts lexicaux au système morphologique de la langue ukrainienne on constate des correspondances régulières. Tous les cas spéciaux sont discutés et commentés à part (voir §§ 24—30).

 

2. La liste alphabétique des emprunts comprend 353 mots non dérivés. Ils ont été excerptés dans les principaux dictionnaires de la langue ukrainienne (Żelechowski, Hrinčenko, Ukr.-russk. slovar'), dans les dictionnaires étymologiques (Miklosich, EWSl., Berneker, Vasmer, REW, Rudnyc'kyj), et dans divers glossaires dialectaux et atlas régionaux de certains parlers de la zone des Carpathes septentrionales (Małecki—Nitsch, Stieber, Atlas łemk., Dzendzelivs'kyj, Atlas Transkarp.).

 

Généralement, la structure d'un article de la liste alphabétique des emprunts est la suivante: le mot ukrainien, translitteré en alphabet latin (par ex.: ádzymka = áдзимка), l'explication du sens ou des sens, telle qu'elle est donnée dans ta source ou le mot est pris (par ex.: „espèce de pain fait d'une pâte sans levain"). Suit l'indication du parler, des parlera ou de la région où le mot a été enregistré (par ex., sous ádzymka il est précisé: dans les parlers de la Bouсovine et la de Galicie). Après ces données, on indique, en parenthèse, la source de documentation employée; par exemple, après les indications ci-dessus ayant trait à l'ádzymka, on montre: (Żelechowski, 2. Hrinčenko, 4). Cette partie des articles qui constituent la liste alphabétique des emprunts représente leur exposition. Suit l'etymologie, avec citations, en parenthèse, des travaux où celle-ci a été suggérée ou démontrée, ainsi que des travaux employés pour la préciser ou la compléter, etc. Par ex., en revenant à ádzymka: ... Etymol.: formation propre, à suffixe -k-a < ukr. *ádzyma < roum. dial. ádzîmă „pain azyme", cf. l'aroumain ádzîmă „idem" (Papahagi, 60) < gr. ᾱζυμα „sans levain" (Kalužniacki, 12, Scheludko, 125, Crănjală, 432, Mihăescu, 93). On cite aussi les variantes phonétiques, comme par exemple: h ddzymka (Hrinčenko, 263). Parfois, tes commentaires ne se font pas dans l'article même, mais par renvois.

 

Dans de nombreux articles de la liste alphabétique, on indique la diffusion territoriale des emprunts, sur le base des atlas linguistiques mentionnés. D'habitude, les emprunts au roumain sont connus sur des aires plus étendues, mais il n'est pas possible de les indiquer, à cause de l'exiguïté du territoire pour lequel il existe des cartes linguistiques.

 

Tous les mots-titre, ainsi que leurs variantes et dérivés, portent l'indication de l'accent, toutes les fois que ce dernier est mentionné dans tes sources utilisées.

 

L'article jarýč „hérisson" a de plus grandes dimensions que les autres, étant donné les nombreux problèmes qu'il soulève et l'intérêt qu'il présente pour le problème de l'ancienneté du contact linguistique des Roumains avec les Ukrainiens. L'auteur émet et tente de soutenir l'hypothèse selon laquelle j- de cet emprunt pourrait dater déjà de la période antérieure à l'assourdissement, chez les slaves de l'est, des voyelles finales ъ et ь, c'est-à-dire depuis le XII-e siècle ou antérieurement. (D'autres emprunts ukrainiens au roumain pourraient être et mériteraient d'être étudiés d'une manière tout aussi détaillée).

 

3. La classification thématique des emprunts offre une image suggestive des domaines, des proportions et du caractère des relations matérielles qui se sont établies entre les Roumains et

 

 

198

 

les Ukrainiens. Fondé sur le matériel de la liste alphabétique, l'auteur institue les groupes thématiques suivants:

A. Vie pastorale: a) bergers de moutons: a') bergers de vaches; b) abris pour bergers; c) nourriture des bergers; d) économie pastorale; c) bergerie; e') constructions pour vaches; f) le feu chez des bergers; g) ustensiles; h) outils; i) laitages; j) noms d'ovidés (d'après la coleur et d'autres qualités) ; k) noms de bovidés; l) laine et fourrure; m) le troupeau; n) pâturages ; o) la médecine vétérinaire; p) varia.

B. Appellatifs toponymiques. C. L'Homme, rapports de parenté et d'affinité. D. Santé et maladies. E. Nourriture. F. Vêtements, chaussures, ornements. G. Objets ménagers. H. Le règne végétal: a) plantes non cultivées; b) plantes cultivées; c) arbres et arbustes; d) parties des plantes. I. Le règne animai. J. Occupations (excepté la vie pastorale) : a) agriculture (y compris terrains et unités de surface) ; b) autres occupations. K. Etats sociaux. L. Relations sociales, économiques, financières. M. Habitat humain. N. Termes ethnographiques: coutumes, croyances, etc. O. Phénomènes météorologiques, P. Emprunts affectifs.

 

Dans le cadre de chacune de ces classes et sous-classes thématiques, les emprunts sont présentés alphabétiquement.

 

IV. En plus des emprunts lexicaux, les Ukrainiens ont fait encore aux Roumains des emprunts sémantiques et phraséologiques (des calques), comme par exemple: roum. pe inima goală (littéralement „à coeur vide", c'est-à-dire „à jeûn") > ukr. natšče serdce „à jeûn", ad litteram „à coeur vide", etc.

 

Les textes dialectaux pourraient mettre à jour de nombreux cas similaires.

 

V. L'ouvrage se termine par quelques conclusions. „Les résultats de la présente étude, écrit l'auteur, ne sont pas définitifs, car l'influence de la langue roumaine sur certains parlers populaires ukrainiens continue, comme, d'ailleurs, aussi, celle de la langue ukrainienne sur certains parlers populaires roumains. Notre étude est susceptible d'être complétée, précisée et, bien entendu, corrigée aussi par endroits, surtout à la lumière des récentes recherches dialectales sur place, des monographies dialectales et, tout particulièrement, de la géographie linguistique ukrainienne et roumaine".

 

 

207

 

 

8. ЗАМЕЧАНИЯ ПО ПОВОДУ БУДУЩЕГО ВРЕМЕНИ В РУМЫНСКОМ И БОЛГАРСКОМ ЯЗЫКАХ

(Резюме)

Г. Болокан

 

 

В данной статье исследуются в сравнительном плане способы образования будущего времени в румынском н болгарском языках. Особое внимание уделяется разговорным формам типа о să scriu, am să scriu из румынского языка и соответствующим формам имам да пиша, има да пиша из болгарского.

 

Приводятся доказательства того, что румынское будущее время образованное при помощи глагола a avea (откуда происходит и вспомогательная неспрягаемая форма о) — это унаследованная от латыни морфологическая категория. Соответствующие формы болгарского языка являются результатом влияния румынского языка наслоившегося на более старые модели, возникшие, по всей вероятности, под влиянием греческого языка.

 

 

8. OBSERVATIONS CONCERNANT LA FORMATION DU TEMPS FUTUR DANS LES LANGUES ROUMAINE ET BULGARE

(Résumé)

Gh. Bolocan

 

 

Dans cet article, l'auteur étudie, à l'aide de la comparaison, les modes de formation du futur en roumain et bulgare. Il accorde une attention toute spéciale aux formes futures du type o să scriu, am să scriu, du roumain, ainsi qu'aux formes имам да пиша, има да пиша, du bulgare.

 

L'auteur aboutit à argumenter une thèse selon laquelle le temps futur de la langue roumaine, formé à l'aide de l'auxiliaire a avea (d'où provient aussi cette forme invariable o), représenterait une catégorie morphologique héritière de la situation de la langue latine. Les formes correspondantes du bulgare ne seraient que le résultat de l'influence de la langue roumaine se superposant aux modèles apparus plus anciennement, probablement sous l'influence de la langue grecque.

 

 

---

 

9. К ВОПРОСУ О ФОНОЛОГИЧЕСКОЙ СУЩНОСТИ ГЛАСНЫХ ъ̂ (y̌), ь̂ (ı̌) В ДРЕВНЕРУССКОМ ЯЗЫКЕ

(Резюме)

Ал. Ионашку

 

 

В статье анализируется положение, в соответствии с которым в праславянском позднего периода и в восточнославянском раннего периода (включая период первых, дошедших до нас, памятников) фонологическая оппозиция между /ъ/ и /у/ и соответственно между /ь/ и /i/ нейтрализовалась перед /j/.

 

 

213

 

Автор приходит к заключению, что данное положение не подтверждается при более детальном анализе языковых фактов и поэтому не может быть использовано при описании фонологической системы этих языков.

 

Также не может быть принято мнение о том, что /ъj/, /ьj/ перешли в /yj/, /ij/ в период вокализации еров, а затем в великорусском группы /yj/ и /ij/ перешли, независимо от своего происхождения, в /оj/ и /ej/.

 

 

9. À PROPOS DU STATUT PHONOLOGIQUE DES VOYELLES ъ̂ (y̌), ь̂ (ı̌) EN RUSSE ANCIEN

(Résumé)

Al. Ionaşcu

 

 

On soumet à l'analyse la théorie selon laquelle, dans la langue slave commune tardive, aussi bien qu'en slave oriental primitif (y compris la période des tout premiers textes conservés), l'opposition phonologique entre /ъ/ et /у/, respectivement /ь/ et /i/, deviendrait neutre devant la consonne /j/.

 

L'auteur arrive à la conclusion qu'à la suite d'un examen attentif des faits du langage, une semblable supposition ne se confirme pas et, partant, ne peut être adoptée pour la description du système phonologique de ces deux langues.

 

De même, ne peut-on pas accepter l'opinion selon laquelle /ъj/, /ьj/ ont passé à /yj/, /ij/ dans la période de la vocalisation des „ier" et ultérieurement, en vélico-russe, les groupes, /yj/ et /ij/ se sont transformés, indiféremment leur provenance, en /oj/ et /ej/.

 

 

---

 

10. CU PRIVIRE LA ÎNMUIEREA ASIMILATIVĂ (DE NUANŢĂ) ÎN GRUPURILE DE CONSOANE ALE LIMBII RUSE

(Rezumat)

A. Ban

 

 

Autorul tratează o problemă de fonetică şi de ortoepie rusă: înmuierea asimilativâ în grupurile de consoane de tipul (t + t'). Articolul constituie un capitol prescurtat al tezei de doctorat, susţinută în anul 1963. În acest articol se prezintă un prim aspect al problemei — frecvenţa şi gradul înmuierii asimilative în grupurile de tipul menţionat.

 

Ca material faptic pentru prezentarea fenomenului în discuţie au servit: datele obţinute pe baza analizei experimentale a rostirii unui grup de vorbitori moscoviţi ; rezultatele unei anchete efectuate cu chestionarul Вопросник по современному русскому литературном произношению (M., 1960) şi ale analizei rostirii crainicilor de radio şi de televiziune, actorilor de teatru şi de cinema etc. Au fost cercetate toate grupurile de consoane de tipul (t + t'), în care

 

 

235

 

după lucrările de fonetică şi de ortoepie rusă apărute la sfîrşitul secolului XIX şi la începutul secolului XX, a existat fenomenul înmuierii asimilaţive a consoanelor respective.

 

În prezent, se constată că înmuierea asimilaţi vă se menţine consecvent numai într-o anumită sferă a grupurilor consonantice de tipul arătat. Acest fenomen fonetic arată, în general, o tendinţă de restrîngere, manifestată fie în rostirea exclusiv dură a consoanelor asimilativ înmuiate anterior, fie In existenţa unor serii de dublete cu şi fără înmuierea consoanelor respective.

 

În categoria grupurilor de consoane, în care înmuierea asimilativâ (în general înmuierea este totală) se menţine şi în limba actuală vorbită, intră labialele, dentalele şi (r) în îmbinarea cu (j) în cadrul rădăcinilor şi la joncţiunea rădăcinii cu morfemele postradicale ; „consoanele duble" ca (f + f') (v + v') (t + t'), (d + d'), (s + s'), (n + n') în măsura în care ele sînt rostite lung sau cu o ocluzie lungă; grupurile de consoane (t + n'), (d + n') (s + t'), (z + d') în cadrul rădăcinii şi la joncţiunea rădăcinii cu morfemele postradicale; grupurile de consoane (n + t'), (n + d'), (n + č') şi (n + š')

 

În categoria grupurilor consonantice, în care limba rusă vorbită în prezent nu mai cunoaşte înmuierea asimilativă, intră : [t + p'], [d + b'], [t + f'] ; grupurile [t + v'], [t + m'], (t + l'], [d + v'], [d + m'], [d + l'], [t + j], [d + j] la joncţiunea rădăcinii cu morfemele anteradicale şi la joncţiunea cu vintului şi a procliticii (a prepoziţiei) grupurile de consoane [n + f'], [n + v'] şi [n + l']. La această categorie se pot adăuga şi diferite îmbinări ale lui [r] cu consoane labiale şi dentale moi.

 

Între aceste două extreme mai există o categorie a grupurilor de consoane, în cadrul cărora coexistă atît forma înmuiată, cit şi cea dură a consoanelor respective (înmuierea în general este parţială). În cazul unor grupuri, forma înmuiată încă predomină, ca de ex., în îmbinările [v + m'], [f + p'], [m + p'], [s + p'], [s + v'] etc. În cazul altor grupuri, rostirea dură predomină, ca, de ex., în îmbinările de tipul „labială + velară moale" ; în grupurile [t + v'], [t + m'], [d + v'], [t + l'], [d + l'] în cadrul rădăcinilor şi la joncţiunea rădăcinii cu morfemele postradicale etc.

 

Înmuierea asimilativă în grupurile de consoane este irelevantă pe plan fonologie, iar în cazul dubletelor menţionate avem de a face cu variaţia liberă (facultativă) a fonemelor consonantice respective.

 

Autorul ajunge la concluzia că, în majoritatea cazurilor, rostirea consoanelor, în poziţie preconsonanticâ moale, corespunde regulilor ortoepice existente. Există totuşi — după părerea autorului — şi unele reguli învechite, ca. de ex., rostirea înmuiată a grupului consonantic [st] şi [nst] înaintea lui [v'], înmuierea lui [t] şi [d] înaintea labialelor moi şi înaintea lui [l'].

 

 

---

 

11. БЕЗУДАРНЫЙ ВОКАЛИЗМ В ГОВОРАХ ЛИПОВАН В РУМЫНИИ

(Резюме)

Вирджил Нестореску

 

 

Настоящее исследование посвящается изучению ли нова неких говоров, находящихся я Румынии, и основывается на материале, собранном в специальных опросах, а также на разборе диалектных текстов, записанных на магнитофонной ленте.

 

В первой части работы дается анализ изменений гласных в следующих позициях:

1. а, о, e в первом предударном слоге после твердых согласных;

2. а, о, е во втором предударном слоге и в заударных слогах;

3. гласные в начале и в конце слова;

4. а, о, е в первом предударном слоге, после мягких согласных.

 

Формулируются следующие общие положения:

а. Липованские говоры в Румынии, по своим основным фонетическим чертам, принадлежат к южно-великорусским говорам.

б. Всем изученным автором говорам известно без всякого исключения явление диссимилятивного аканья.

в. Относительно предударного вокализма после мягких согласных, изучаемые говоры распределяются на якающие и икающие.

 

Во второй части работы представлены, в терминах бинарного анализа, фонологические системы данных говоров в ударном и безударном положениях.

 

 

258

 

Дифференциальные признаки компактный — диффузный являются стержневой оппозицией фонологических систем, указывая на ориентацию тех изменений, которые происходят в безударном положении. Важность этого противопоставления для систем гласных доказывается позицией нейтрализации по степени подъема.

 

В безударном положении противопоставление диффузность —компактность становится симметрично бинарным.

 

Для всех проанализируемых говоров система гласных состоит из 5 гласных фонем: и, у, е, о, а.

 

Нейтрализация противопоставлений гласных происходит в разных условиях, в зависимости от окружения гласных и от ударения. Для якающих говоров на эти два условия накладывается и третье - качество ударного гласного.

 

 

11. LE VOCALISME ATONE DANS LES PARLERS DES LIPOVENES DE ROMANIE

(Résumé)

Virgil Nestorescu

 

 

Le présent article est consacré à l'étude des parlers grand-russes des lipovènes de Roumanie, en reposant sur les données résultées d'enquêtes spéciales, effectuées à l'aide d'un questionnaire et par des enregistrements sur bande de magnétophone.

 

Dans la première partie sont analysés les changements que subissent les voyelles non accentuées :

1. a, o, e dans la, première syllabe protonique après des consonnes dures;

2. a, о, e dans la deuxième syllabe protonique et dans les syllabes posttoniques ;

3. les voyelles en position initiale et finale ;

4. a, o, e dans la première syllabe protonique après des consonnes molles.

 

Les conclusions auxquelles nous avons abouti sont les suivantes:

a) les parlers des lipovènes de Roumanie sont, par leurs principales caractéristiques phonétiques, des parlers grand—russes du sud ;

b) tous les parlers étudiés connaissent, sans exception, le phénomène de „akanie non dissimilatif" ;

c) en ce qui concerne le vocalisme protonique après une consonne molle, seulement une partie des parlers étudiés ont comme trait phonétique principal le „yakanie", les autres étant inclus dans le groupe des parlers avec „ikanie".

 

Dans la seconde partie de son article, l'auteur présente, dans les termes de l'analyse binaire, le système phonologique en position accentuée et non accentuée. Le trait distinctif compact- diffus représente l'opposition essentielle pour le système phonologique, indiquant l'orientation des changements qui ont lieu en position non accentuée. Son importance pour le système vocalique est démontrée par la neutralisation des oppositions vocaliques en position non accentuée. C'est-à-dire que dans ce cas, l'opposition diffus ~ compact devient parfaitement binaire.

 

Le système accentué, commun pour les parlers examinés, comporte 5 phonèmes vocaliques: u, y, e, o, a.

 

La neutralisation des oppositions vocaliques se produit en diverses conditions, en fonction de l'entourage phonétique et de l'accent. Pour tous les parlers où existe le „yakanie" il y a aussi une troisième condition: la qualité de la voyelle accentuée.

 

 

---

 

12. НЕСКОЛЬКО ФОНЕТИЧЕСКИХ ОСОБЕННОСТЕЙ ЧЕШСКИХ ГОВОРОВ ЮЖНОГО БАНАТА

(Резюме)

Тибериу Планер

 

 

В статье представлено несколько фонетических особенностей чешских говоров пяти сел южного Баната (Румыния) с чешским населением, а именно: Сфынта Елена, Гырник, Бигэр, Равенска и Шумица. Анализ языковых фактов показывает, что указанные говоры неоднородны с диалектальной точки зрения. Это объясняется тем, что предки современных колонистов пришли из разных областей Чехословакии, принадлежащих к разным диалектальным ареалам. В говоре каждого села сосуществуют две диалектальные системы, а именно: центральный чешский диалект и Юго-западный чешский диалект. Опираясь на фонетический анализ языковых фактов, собранных на месте, автор приходит к выводу о том, что в говоре села Сфынта Елена господствующим диалектальным элементом является элемент чешского центрального диалекта (о после смягченного согласного переходит в е : sršen, řešeto; группы -il-, -ri- сохранились в неизменном виде: сохранение v в суффиксе -ovic: Jelínkovi; сохранение недифтонгического u в словак типа pluch, duha; отсутствие протетического h; упрощение группы согласных hř : řebik), в других же говорах Южного Баната преобладает южно-восточный чешский диалектальный элемент (сохранение а после смягченного согласного: sršam, řesato; появление сверхкраткого в группах -il-, -уl-: bl; переход v в j в суффиксе -ovic: Vrbojc; дифтонгизация u в словах типа plouch, douha; наличие протетического h: huzina, hňisko и т. д.).

 

 

268

 

Результаты проведенного исследования в языковом плане подтверждают правильность утверждения Р. Урбана в отношении областей Чехии, откуда пришли предки сегодняшних чешских колонистов Южного Баната.

 

 

12. QUELQUES PARTICULARITÉS PHONÉTIQUES DES PARLERS TCHEQUES DU BANAT MÉRIDIONAL

(Résumé)

Tiberiu Pleter

 

 

L'article présente certaines particularités phonétiques des parlers tchèques usités dan cinq communes de population tchèque du Banat Méridional en R. S. de Roumanie, à savoir: Sfînta Elena, Gírnic, Bigàr, Ravensca et Şumiţa. L'analyse des faits linguistiques aboutit à la conclusion que les parlers examinés ne présentent pas d'homogénéité dialectale. Cela s'explique par la provenance des ancêtres des actuels habitants des régions tchèques appartenant à des aires dialectales différentes. Aussi, dans le parler de chacune de ces communes, coexistent deux systèmes dialectaux à savoir le dialecte tchèque central et le dialecte tchèque du sud ouest. En s'appuyant sur l'analyse phonétique des faits de langue cueillis sur le lieu, l'auteur arrive à conclure que l'élément tchèque central constitue l'élément prédominant dans le parler de Sfînta Elena (a suivant une consonne palatale passe à l'e : sršen, řešeto : les groupes de sons -il-, -yl- se conservent tels quels ; maintien inaltéré de v dans le suffixe -ovic : Jelinkovi : maintien non-diphtongué de l'u dans des mots tels que pluch, duha : l'absence de la prothèse de h ; simplification du groupe hř : řebik), tandis que dans le parler du restant des communes c'est l'élément dialectal tchèque du sud-ouest qui est prépondérant (maintien de l'a après la consonne palatale: sršan, řešato ; apparition de la voyelle réduite dans les groupes de sons -il-, -yl- : bl, passage du v au j dans le suffixe -ovic: Vrbojc, la conversion en diphtongue de l'u dans des mots comme pouch, doиha : la prothèse h: huzina, hňisko, etc.).

 

Les résultats de ces recherches viennent confirmer, au point de vue linguistique, la justesse des affirmations de K. Urban concernant les régions de Tchécoslovaquie d'où sont venus les ancêtres des actuels habitants tchèques du Banat Méridional de Roumanie.

 

 

272

 

 

13. НАБЛЮДЕНИЯ НАД ГОВОРОМ ЧЕРНОГОРЦЕВ БАНАТА

(Резюме)

Т. Н. Трыпча

 

 

Наблюдения автора имеют своей целью, с одной стороны, дополнить собранный югославским диалектологом Павле Ивичем материал о говоре черногорцев Баната, а, с другой стороны, выявить черты, общие для данного говора и болгарского и македонского языков. Наличие последних свидетельствует о том, что говор черногорцев принадлежит интерферирующему ареалу сербского, болгарского и македонского языков.

 

 

13. ОВSERVANTIONS CONCERNANT LE PARLER DES MONTENEGRINS DU BANAT

(Résumé)

Th. N. Trâpcea

 

 

Les observations que l'auteur signale clans son travail viennent, (l'une part, compléter les constatations faites par le dialectologue yugoslave Pavle Ivić au sujet du parler des monténégrins du Banat, et d'autre part, mettre en évidence certains traits du parler susmentionné, communs aux langues bulgare et macédonienne. L'existence de semblables caractéristiques constitue l'indice comme quoi le parler des monténégrins trouve son origine dans l'aire d'interférence des langues serbe, bulgare et macédonienne.

 

 

---

 

14. ОБЩИЕ ЗАМЕЧАНИЯ О ПОЛЬСКИХ ГОВОРАХ СУЧАВСКОГО УЭЗДА

(Резюме)

Елена Дебовяну

 

 

В процессе изучения языка польского населения Сучавскою уезда мы установили четыре говора: 1) говор села Качика, его носители здесь поселились в 1790 г.; 2) говор буковинских горцев (górale), которые поселились в Пояна-Микулуй, Солонецул-Ноу и Плеща с 1834 года; 3) говор села Бикшань, его носители поселились здесь около 1855 года и 4) говор сел Миховeнь и Булай, перенесенный сюда около 1870 и соответственно 1885 года.

 

Носители польского языка в Сучавской области являются выходцами из различных мест Малопольши, области чрезвычайно дифференцированной в языковом отношении. Эта дифференцированность отражается и в структуре анализируемых в данной статье дивергентных говоров. Прежде чем охарактеризовать в общих чертах эти говоры, автор в первую очередь установил языковые соответствия с диалектальным массивом Малопольши, отмечая как черты, общие для большей части Малопольши — 1) ассимиляция конечных глухих согласных в позиции перед гласным или сонантом следующего слова; 2) переход древнего а > о; 3) мазурзение, — так и черты более узкого ареала, а именно: южного: 1) рефлекс у//i древнего е; 2) сужение носовых гласных; 3) отсутствие окончания -va в 1 лице мн. числа. Далее показывается, в какой мере эти черты сохранились в каждом из четырех говоров, а так же место, которое занимает среди них говор горциев. В нем обнаруживаются и черты силезского диалекта, а именно: 1) отсутствие перехода -х > -k; 2) следы смешения группы ś, ź, ć, ʒ́ и š, ž, č, ǯ; 3) глагольные формы типа bуx ṕil, i̯ex ṕil; 4) глагольные окончания -mu -me, а также влияние словацких диалектов как результат непосредственного контакта.

 

Как результат изоляции указанных говоров от основного массива польского языка, так и влияние окружающей языковой среды, в них появился целый ряд общих инноваций; 1) смягчение l во всех позициях; 2) окончание -е в винит. пад. един. числа у прилагательных женского рода; 3) образование cpaвнительной степени при помощи румынского наречия mai, 4) общие лексические заимствования из румынского языка.

 

 

14. OBSERVATIONS GENERALES SUR LES GROUPES DIALECTAUX POLONAIS DU DEPARTEMENT DE SUCEAVA

(Résumé)

Elena Deboveanu

 

 

Les recherches faites sur le langage de la population polonaise du departement de Suceava, nous ont permis de discerner quatre groupes dialectaux: 1) le groupe de Cacica, dont les représentants sont venus s'y établir à partir de 1790; 2) le groupe des „montagnards" (górale) bucoviniens qui se sont établis dans les villages de Poiana-Micului, Soloneţul Nou et Pleşa, à partir de 1834 ; 3) le groupe de Vicşani, dont les dépendants se sont établis aux environs de l'année 1855 et 4) le groupe de Mihoveni et Bulai, transplanté dans ces localités vers 1870 et, respectivement, 1885.

 

La population de langue polonaise de la région de Suceava provient de différents points de la Petite Pologne, région fort diverse au point de vue linguistique. Cette diversité se reflète aussi dans la structure des groupes dialectaux divergents qui font l'objet du présent article.

 

Pour établir le caractère général de ces groupes dialectaux, on a commencé par fixer les correspondances linguistiques avec le massif dialectal de la Petite Pologne, en y relevant les traits communs à la plus grande partie de la Grande Pologne, assimilation des consonnes finales sourdes à la voyelle ou la sonnante du mot suivant ; le passage de l'ancien a à l'o; la „mazurzenie", de même que les traits propres à une aire plus restreinte, notamment celle du Sud. 1). le réflexe y//i de l'ancien ē; 2). l'assourdissement des voyelles nasales; 3). l'absence de désinence de la I-re pers. pl. -va. En poursuivant l'étude, l'article indique les différents degrés auxquels ces traits se retrouvent dans chacun des 4 idiomes précités, ainsi que la place spécifique

 

 

281

 

que le groupe dialectal des „montagnards" occupe parmi ceux-ci. Ce groupe présente des traits caractéristiques aussi au dialecte silésien, tels que: 1) l'absence du passage de -X > -k ; 2). traces de l'amalgame des séries ś, ź, ć, ʒ́ et š, ž, č, ǯ; 3). formes verbales du type bуx ṕil, i̯ex ṕil; 4). désinences verbales -m et -me, ainsi que des influences slovaques dues au contact direct avec les dialectes slovaques.

 

L'isolement de ces quatre groupes dialectaux du territoire compacte de langue polonaise, autant que l'influence du milieu linguistique environnant ont eu pour conséquence l'apparition au sein de ces groupes d'une série d'innovations, telles que: 1. le mouillement du l dans toutes ses positions; 2. la désinence -e à l'ac. sing. des adjectifs féminins; 3. la formation du terme de comparaison au moyen de l'adverbe roumain mai et 4. des emprunts lexicaux communs, en particulier du roumain.

 

 

---

 

15. НЕКОТОРЫЕ ХАРАКТЕРНЫЕ ОСОБЕННОСТИ МОРАВСКО-СЛОВАЦКОГО ГОВОРА КЛОПОДИИ (БАНАТ)

(Резюме)

Георге Чипля

 

 

Во Введении дается краткая историко-географическая справка о жителях и самом местечке Клоподия, а также классификация и румынское название (предложенное автором)

 

 

291

 

чешских говоров. Автор определяет говор Клоподии, который никем не был изучен, как моравско-словацкий говор или юго-восточный моравский с элементами других соседних моравских говоров, например, »доленских« и др. Это положение поддерживается фонетическим и морфологическим материалом.

 

А. Фонетика:

1. В изучаемом говоре сохранились древнечешские формы на 'а ('а восходит к общеславянскому ę), например: jahn'а „ягненок", sabijat zabijat „резать свинью" и т. д.;

2. Также гласный u: (< общеслав. ǫ) появляется в словах su:set(ka) „сосед(ка>", ku:sek „кусок", hu:senka „гусеница" и др. В примерах lu:pat „очистить кожуру", žlu:tek „желток", kuř(rš) „дым", kocur „кот", se zbuřilo „разрушиться" и т.д. u (долгий) или (краткий) восходит к общеслав. u или ǫ или к ǫ, о: (неславянского, иноязычного происхождения) или к l̥ слоговому и т. д.;

3. В начальной позиции о появляется без протетического v, например: ono, ońi, okov „ведро" и др.;

4. Сохранение в начальной и неначальной позиции дифтонга aj : najmlad(t)ši „самый (-ая) молодой (-ая)", čekajte „подождите« (повелительное наклонение);

5. Консонантизм восточно-моравских говоров характеризуется сохранением группы šč. В говоре Клоподия встречаются формы pu:ščat „пустить", „iščerka" „ящерица" и др.

 

Б. В разделе „Морфология" рассматривается именная и глагольная флексия.

I. этой части (1 именная флексия) приводятся примеры склонения имен существительных, местоимений и прилагательных. Выделяются формы винительного и творительного падежей, формы женского рода. Так, представлены формы на -и; 1. имена существительные типа pšeńicu, kukuřicu; 2. личное местоимение 3 лица един. числа винит. пад. жен. рода na ńu „на нее", притяжательное местоимение I и II лица жен. рода, винит. падеж našu, vašu, se mńu „со мной" (творит. пад. един. ч.). 3. Прилагательное жен. рода винит. пад., например, otelenu : kravu „отелевшуюся корову". 4. Порядковые числительные, винит. пад. жен. рода druhu „вторую", šturtu „четвертую", patu «пятую» и т. д.

 

II. Глагольная флексия. Характерны формы глагола být „быть" в изъявительном наклонении, настоящем времени, в первом лице един. числа ja su „я есмь" и в третьем лице множ. числа ońi su „они суть". Затем автор представляет глаголы III и V спряжения, которые выступают в изъявительном наклонении, настоящем времени, третьем лице множ. числа с окончанием -u: (или u) древн. (< -ǫt, -ęt), например: d'elaju : „они делают» (работают)", pracuju : „работают", vařiju „варят", piju : „пьют", volaju „зовут, кричат", nemaju „не имеют" и т. д

 

 

15. QUELQUES CARACTÉRISTIQUES DU PARIER MORAVO-SLOVAQUE DE CLOPODIA (BANAT)

(Résumé)

Gheorghe Ciplea

 

 

Dans l'introduction, l'auteur présente une brève information historico-géographique sur les habitants et la localité de Clopodia, ainsi qu'une classification des parlers tchèques avec le dénominations roumaines (proposées par l'auteur).

 

L'auteur détermine ensuite le parler de Clopodia, lequel — par ailleurs — n'a pas encore fait l'objet de recherches, comme étant un parler moravo-slovaque ou morave du sud-est, comprenant des éléments appartenant à d'autres parlers moraves du voisinage, tels que les „dolènes", etc. De nombreux faits linguistiques, d'ordre phonétique et morphologique, viennent à l'appui de cette assertion.

 

A. Faits phonétiques:

1. Ce parler conserve des formes avec 'a du tchèque commun (lequel 'a dérive d'un ę slave commun), par exemple jahn'a „agneau", zabijat „couper (le cochon)" etc.

2. Pareillement, la voyelle u: (le slave commun ǫ) apparaît dans les mots su:set(ka) „voisin (e)", ku:sek „un morceau", hu:senka „une chenille", etc. Dans les cas (les exemples) lu:pat „éplucher", žlu:tek „jaune d'oeuf", kuř (rš) „fumée", kocur „matou", se zbuřilo „il (elle) sest s'ecrouolé (e)" et autres, u: (long) ou u (bref) provient d'un u ou l̥ slaves communs, ensuite d'un ǫ, o: non slaves (de provenance étrangère) ou d'un l̥ syllabique, etc.

3. Dans sa position initiale. l'o apparaît hormis le v protétique, par exemple ona „elle", ońi „ils", okov „seau", etc.

4. La conservation du diphtongue aj dans la position initiale et interne: najmlad(t)ši „celui (celle) plus jeune",

 

 

292

 

čekajte „attendez" (f. imperative).

5. Le consonantisme des parlers moraves orientaux se caractérise par la conservation du groupe consonantique šč. Ainsi, trouvons nous dans le parler de Clopodia des formes comme pu:ščat „libérer" (ou donner la voie libre, faire partir (un coup de feu), iščerka „lézard" et autres.

 

B. Faits morphologiques: L'auteur passe en revue I la flexion nominale et II la flexion verbale.

 

I. Pour cette partie (I flexion nominale), des exemples sont présentés, choisis dans la déclinaison nominale, pronominale et adjectivale, les formes de l'accusatif et de l'instrumentale siu g. féminin étant soulignées. Nous trouvons donc des formes en -u : 1. pour les substantifs du type pšenicu, kukuřicu ; 2. pour le pronom personnel à la 3-е pers. du sing. accusatif féminin na ńu „sur elle", pour le pronom possessif à la 1-re et 2-е pers. du sing. accusatif féminin našu „la notre", vašu „la votre", se mńu „avec moi" (instrum. sing.); 3. pour l'adjectif fém. accusatif: par ex. otelenu: kra:vu „vache (velar)" ; 4. pour les numéraux ordinaux à l'accusatif féminin.: druhu „la deuxième", štvrtu „la quatrième", patu „la cinquième", etc.

 

II. (Flexion verbale). L'on trouve des formes caractéristiques comme par exemple celles du verbe být „être" de l'indicatif présent 1-re pers. du singulier ja su „je suis" et 3-е pers. du pluriel ońi su „ils sont".

 

Pour finir, l'auteur fait sortir en relief les verbes de la III-e conjugaison et de la V-e, qui présentent à la 3-е pers. du pluriel de l'indicatif présent la forme u: (ou u) ancien (-ǫt, ęt) ex; d'elaju : „ils font (travaillent)", pracuju : „travaillent", vařiju „bouent", piju : „boivent", volaju „appellent", nemaju „ils, elles n'ont pas", etc.

 

 

---

 

16. ХАРАКТЕРНЫЕ ОСОБЕННОСТИ СКЛОНЕНИЯ ИМЕН СУЩЕСТВИТЕЛЬНЫХ СЛОВАЦКОГО ГОВОРА СЕЛ МАРКА ХУТА И ЗЭУАН БЭЙ (РУМЫНИЯ)

(Резюме)

Антон Тэнэсеску

 

 

На основе лингвистического материала, собранного во время диалектальных поездок 1962 и 1464 гг., автор описывает особенности склонения существительных в говоре словаков из Марка Хута и Зэуан Бэй, уезда Салажа.

 

Сравнивая особенности склонения существительных в исследованном говоре с близкими явлениями, существующими в ареале словацких диалектов Чехословацкой Социалистической Республики, автор приходит к выводу, что большинство этих особенностей характерны для восточного словацкого диалекта, как например: флексия -u (u краткое) в творительном падеже единственного числа существительных женского рода: kravu, ruku, dlaňu; флексия -om в дательном множественного числа существительных всех трех родов: xlapom, dubom, ženom, ulicom, dlaňom, drevom, mestom; флексия -ох в дательном и местном падежах множественного числа существительных всех родов; xlapox, kravoх, drevox; флексия -ami в творительном множественного числа существительных всех родов: bratami, ženami, mestami и т.д.

 

Наряду с этими особенностями, присущими восточному словацкому диалекту, в говоре из Марка Хута и Зэуан Бэй появляются и некоторые особенности, характерные для центрального словацкого диалекта; флексия -u в родительном падеже единственного числа существительных мужского рода с основой на -a: gazdu ; флексии -a, -i̯a, -ovi̯a в именительном падеже множественного числа существительных мужского рода типа učitel', gazda.

 

 

303

 

16. LES CARACTÉRISTIQUES DE LA DÉCLINAISON DES SUBSTANTIFS DU PARLER SLOVAQUE DE MARCA HUTA ET ZĂUAN BĂI (ROUMANIE)

(Résumé)

Anton Tănăsescu

 

 

Grâce au matériel linguistique obtenu à la suite des recherches dialectales faites durant les années 1962 et 1964, l'auteur présente les caractéristiques de la déclinaison des substantifs dans le parler de Marca Huta et Zăuan Băi, le département de Sălaj.

 

En comparant les caractéristiques de la flexion des substantifs du parler étudié aux phénomènes similaires existants dans l'aire des patois slovaques pariés dans la R. S. Tchékoslovaque, l'auteur constate que la majorité de ces caractéristiques sont spécifiques aux parlers slovaques de l'est, comme par exemple: la terminaison -u (u bref) au cas instrumental singulier des substantifs féminins: kravu, ruku, dlaňu : la terminaison -om, au datif pluriel des noms des trois genres: xlapom, dubom, ženom, ul'icom, dlaňom, drevom, mestom; la terminaison -ох au génitif et au locatif pluriel des noms de tous les genres: xlapox, kravox, drevox; la terminaison -ami, à l'instrumental pluriel des substantifs de tous les genres: bratami, ženami, mestami etc.

 

A côté de ces traits caractéristiques du dialecte slovaque de l'est, dans le parler de Marca Huta et Zăuan Băi apparaissent aussi certains traits du type slovaque central: la terminaison -u au génitif singulier des noms masculins ayant le thème en -a; gazdu; la terminaison, -a, -i̯a, ovi̯a au nominatif pluriel des noms masculins du type učitel', gazda.

 

 

---

 

17. К ВОПРОСУ ОБ ИЗУЧЕНИИ ПРОПОВЕДНИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ В ДРЕВНЕБОЛГАРСКОЙ И ДРЕВНЕРУМЫНСКОЙ ЛИТЕРАТУРАХ

(Резюме)

I. Проповеди Иоанна Эксзарха и их византийские источники

II. Проповеди, использованные в Поучениях Нягоя Басараба

Панделе Олтяну

 

 

Проповедническая литература представляет собой один из наиболее распространенных жанров христианского красноречия, продолжающий греко-римские ораторские традиции. Этот жанр, получивший развитие в византийской культуре, использовался и славянами, которые перевели огромное количество проповедей византийской литературы, а также и западной, латинской. Хотя в рамках так называемой »религиозной литературы«, которой уделяют большое внимание историки древних литератур — болгарской, русской, сербской, румынской — , проповеднические произведения занимают ведущее место, пока отсутствует обобщающее исследование, представляющее подробный перечень славянских переводов и оригинальных произведений и их движение от одной культуры к другой. Редко обращались, к этим источникам историки древней румынской литературы, которая использовала византийские и славянские источники.

 

Автор настоящего исследования в последние годы систематически изучал проблему циркуляции византийской проповеднической литературы у славян и румын, её использование в оригинальных румынских произведениях (особенно в Поучениях Нягоя Басараба), а также вопрос о румынских переводах этой литературы и о её изданиях. Речь идет о монографии Древние проповеди у румын, частью которой являются два предшествующих исследования; первое (Romanoslavica, IX, 1963, стр. 163—192) было представлено в качестве сообщения на V Международном съезде славистов в Софии (1963), а второе — »Няговская Постилла в свете первого Учительного евангелия дьякона Кореси (около 1564 года)« — было представлено на юбилейной научной сессии, посвященной столетию со дня рождения Иоана Богдана (1964), и опубликовано в Romanoslavica XIII, 1966, стр. 103—131. В этих работах были исследованы два крупных собрания проповедей, напечатанных на румынском языке в Брашове; одно из них было напечатано около 1564 года, а второе — в 1581 году. Исходя из параллельных текстов, автор пришел к заключению, что второе собрание 1581 года является точным переводом Учительного евангелия 1569 года, включая и перевод, который был напечатан в Заблудове Иваном Федоровым. Заблудовское Учительное евангелие представляет славянo-русский

 

 

355

 

вариант знаменитого собрания проповедей византийского патриарха Иоана Калеки (1334—1347). Этот византийский источник был обнаружен и опубликован в 1934 профессором Василе Греку.

 

В связи с этим нам удалось опровергнуть почти утвердившееся мнение в румынской историографии, что первое собрание проповедей, напечатанных Кореси около 1564 года, якобы основывалось на венгерском оригинале кальвинского дьякона Петра Мелиуса Юхаса из Дебрецена под названием Valagatót predikácia a prophetác és apostola irassobol, Дебрецен, 1563. В действительности же речь идет о румынском переводе славяно-украинского текста (написанного около 1550 года), пронизанного реформатско-кальвинской идеологией. Он сохранился в поздней редакции известных постилл из Нягово и Теково. Изучение румынского варианта, напечатанного Кореси, поможет славистам и украинистам выявить первоначальный текст, который в течение двух веков положил начало указанным выше вариантам, из которых было устранено реформатско-кальвинское учение.

 

В настоящем исследовании поднимаются некоторые вопросы методики изучения проповеднической литературы у славян и румын. Поскольку и одни и другие обращались к неисчерпаемому источнику византийских проповедей, встает необходимость изучения оригинальных славянских и румынских произведений в перспективе византийских источников. Известно, как мало заботились в средние века об авторстве литературных произведений и как часто случалось, что произведение одного автора приписывалось другому или как более раннее произведение без особых оговорок включалось в ткань нового произведения. Автор демонстрирует сказанное на нескольких примерах. Два из них взяты из проповедей Иоана Экзарха, а несколько отрывков — из Поучений Нягоя Босараба, бесспорного творения румынского господаря XVI века и памятника румынской литературы на книжнославянском языке.

 

В работе показывается, что некоторые отрывки, которые более ста лет приписывались славистами Иоану Экзарху, являются простыми переводами византийских авторов. Например, самые впечатляющие отрывки из проповеди Иоанна Экзарха на Преображение в действительности являются точным переводом проповеди с тем же названием Ефрема Сирийского, византийского писателя VIII века. Его дело „Parenesis" имело необыкновенное распространение. Проповедь нами исследована оглавляется: Εἰς τὴν Μεταμόφωσιν, которая начинается: Αὐτὰ τὰ πράγματα μαρτυροῦσι... или In Transfigurationem Domini..." (Ephraem Syrius, Opera omnia, Coloniac, 1603, p. 686—691). Следовательно, в будущих исследованиях объектом эстетического анализа не могут стать ни стиль, ни художественные приемы этих отрывков; в данном случае Иоанн Экзарх заслуживает положительной оценки лишь как искусный переводчик и пересказчик произведения Ефрема Сирийского. То же самое следует сказать и в отношении Проповеди об апостоле и теологе Иоанне, недавно обнаруженной И. Юфу в Сборнике Германа (лл. 30—40). Здесь византийским источником, на который указывал сам же Иоанн Экзарх, является Клим Стромат, т. е. Климент Александрийский. В нем излагается история одного юноши, ставшего главарем разбойников. Повествование помещено Климентом Александрийским в конце одной проповеди: „Τίς ὁ σωζόμενος πλοὐσιος" или Qui dives salvetur: (Migne, Patrologia, S. Graeca. vol. IX. col. 650). Ряд пропусков и вставок в варианте Иоанна Экзарха мы установили по вариантам Пролога из Житий святых и по Minologion Симеона Метафраста (Migne S. Gr., т. 116, кол. 693). По этим источникам текстуально устанавливаются и другие повествования о чудесах и кончине Иоанна Евангелиста, которые Иоанн Экзарх лишь перевел.

 

Наряду с установлением византийских источников автор работы подвергает лингвистическому анализу как эти две проповеди, так и проповедь на Сретение, в результате которого приходит к выводу о восточноболгарском характере языка произведений Иоанна Экзарха и выявляет типичные черты их языка и этим самым подтверждает мысль о принадлежности этих произведений великому болгарскому писателю. Здесь обнаруживаются характерные языковые черты Преславской школы, которые присущи и сборнику Златоструя царя Симеона, дошедшего до нас как Изборник Святослава, русского князя (1073 и 1076), и противобогомильским проповедям пресвитера Козмы. В другой половинке X века.

 

Во второй части исследования аналогичный процесс отбора извлечений из византийских источников (на этот раз посредством книжнославянских переводов) и их включение в оригинальные произведения прослеживается в Поучениях Нягоя Басараба. Обращается внимание на то, что большая часть источников использована автором, человеком образованным с исключительно развитым вкусом в отборе используемого материала и которая принадлежит проповедческой литературе. Д. Руссо отметил текстуальное использование проповеди на

 

 

356

 

Преображение Ефрема Сирийского и одной проповеди Иоана Златоуста, книжнославянский посредник которой еще не был обнаружен или : De patientia et quod mortiu non amare lugendi, Περί ὑπομονῦς καὶ τοῦ μή πικρῶς κλαῖειν τοῦ τελευτῶντας. (Migne, Patrologiae, S. Graeca, v. 60, 1862, col. 723—730). Для установления того, как использовал Нягое тот же отрывок, который своим изяществом привлек внимание и Иоанна Экзарха, помещается в два столбца византийско-славянский текст и текст Поучений в румынском варианте XVII века.

 

Впервые автор устанавливает использование проповеди о воскресении, которую традиция приписывала Иоанну Златоусту и которая оглавляется: Κατηχητικὸς εἰς τὸ ἅγιον πάσχα, начало: Εἴς τις εὐσεβὴς καί φιλόθεος... или: Sermo catechetieus in Sanctum Pascha. Начало: „Si quis pius el religiosus..." (Migne, Patrologiae s. graeca, v. 59, 1862, col. 721—724). Проповедь о воскресении широко использовалась в литературных произведениях и в четырех двуязычных славяно-румынских вариантах. Нягое ввел ее в последнюю часть Поучений. Тот же отрывок из того же источника встречается в одной из двух надписей, продиктованных великим воеводой для Арджешского монастыря. Таким образом, отмеченные отрывки свидетельствуют не только о близости стиля, как что отмечал П. Ш. Нэстурел, но и об использовании ad litteram общего источника. Это является убедительным доказательством в пользу мнения о том, что как Арджешские надписи, так и Поучения являются произведениями одного и того же автора — Нягоя Басараба.

 

 

17. CONTRIBUTIONS À L'ÉTUDE DES PRODUCTIONS HOMELÉTIQUES DES LITTÉRATURES ANCIENNES BULGARE ET ROUMAINE

I. Les homélies de Jean l'Exarch et leurs sources byzantines.

II. Homélies utilisées dans les Conseils de Neagoe Basarab.

Pandele Olteanu

 

 

La littérature homilétique (de ὁμιλια -ας et ὁμιλεῖν- entretien familier, lecon faite sur un ton familier, exégès sur un texte biblique) constitue l'un des genres les plus répandus de l'éloquence chrétienne qui poursuit, pour les besoins d'ordre doctrinaire et éducatif de l'Eglise, la tradition des grands orateurs de l'antiquité gréco-latine. Jouissant d'un essor exceptionnel, au sein de la culture byzantine, ce genre fur également cultivé par les slaves qui traduiront une immense quantité d'homélies de la littérature byzantine et — plus d'une fois — de la littérature occidentale, latine. Cependant, bien que cette production homelétique détienne une place de coix dans l'ensemble de ce qu'on appelle la „littérature religieusse" — à laquelle les historiens des littératures anciennes bulgare, russe, serbe, roumaine accordent une grande importance il n'y a pas encore dans ce domaine, un ouvrage de synthèse qui établisse un répertoire exhaustif des versions slaves et des écrits originaux et qui retrace leur circulation d'une culture à une autre. Moins encore on a abordé ce thème dans l'étude de la littérature roumaine ancienne, qui avait puisé elle aussi aux sources byzantines (d'abord par l'intermédiare des versions en slavon, ensuite par des traduction directes du grec) et slaves.

 

L'auteur de cette étude a entrepris, durant les dernières années, des recherches systématiques sur le problène de la circulation des littératures homilétiques byzantine et slave chez les Roumains, sur la manière dont celles-ci furent utilisées dans les créations originales roumaines (notamment dans les Conseiles de Neagoe Basarab), ainsi que sur les traductions et les textes roumains imprimés qui s'en réclament. Ces recherches visent, au fait, une étude monographique, portant sur les anciens recueils d'homélies chez les Roumains, dont on a déjà présenté deux chapitres, le premier (Les originaux slavo-russes des plus anciennes collections d'homélies roumaines), publié dans „Romanoslavica", IX, 1963, p. 163—192; ayant foit l'objet de notre communication lors du 5-ème Congrès International des Slavisants, Sofie, 1963, alors que le deuxième „La Postille de Neagovo" à la lumière de la I-ère Cazania du Diacre Coresi (environ 1564) fut présenté à la session scientifique consacrée au centenaire de la naissance de Ioan Bogdan (1964) et publié dans „Romanoslavica", XIII, 1966, p. 105—131. On y a examiné les deux grands recueils d'homélies imprimés en roumain, à Braşov, le premier aux environs de 1564 et le deuxième en 1581 ; s'appuyant sur une confrontation de textes parallèles, l'auteur a prouvé, il cette occasion, que le deuxième recueil celui de 1581, est la traduction fidèle de l'Homéliaire (Cazania) de 1569 imprimée en Lituanie, à Zabludov,

 

 

357

 

par Ivan Féodorov, l'homélie de Zabludov étant une version slavo-russe du célèbre recueil d'homélies du patriarche byzantin Jean Caleca (1334—1347). Son modèle byzantin-grec avait d'ailleurs été signalé et publié en 1939 par le prof. Vasile Greco.

 

On à également eu l'occasion d'écarter une opinion presque unanimement acceptée par les historiographes roumains, selon laquelle le premier recueil d'homélies publié par Coresi en 1564 aurait pour source l'original hongrois de Petru Meliusz Iuhasz, intitulé „Valagalót predikacia a prophetác és apostola irassobol"... Debreczin, 1563. En réalité, il y est question de la version roumaine d'un texte slavo-ukrainien, écrit vers 1550, dans l'esprit de l'idéologie de la Réforme et du calvinisme, texte qui nous fut transmis, dans une rédaction tardive, par les célèbres postilles „de Neagovo" et „de Tekovo". L'étude de la version roumaine publiée par Coresi aide les slavistes et les ukraïnistes à découvrir la physionomie initiale du texte qui, au bout d'une évolution durant deux siècles, engendra les deux variantes précitées, dont on a écarté les préceptes calvinistes.

 

Les contributions de la présente études mettent eu lumière certains problèmes méthodologiques des recherches entrepris sur la littérature homilétique chez les Slaves et les Roumains. Les uns et les autres ayant en recours aux inépuisables sources byzantines, il s'ensuit que l'examen des oeuvres originales slaves et roumaines, doit être nécessairement entrepris dans la perspective de ces sources. On connaît le peu d'importance que les médiévaux attachaient l'idée de propriété littéraire, ainsi que la fréquence des situations où l'œuvre d'un auteur était attribuée à autrui, ou sans en faire aucune mention, dans la structure d'une créatiun nouvelle. On se propose de le prouver, quelques exemples à l'appui, à savoir deux des homélies de Jean l'Exarque à bulgare et quelques passages des Conseils de Neagoe Basarab, ouvre incontestable du voivode roumain du XVI-e siècle et monument de la littérature roumaine en slavon.

 

On peut constater que certains passages qui depuis plus d'un siècle sont très élogiés par les slavisants, étant considérés appartenir à Jean l'Exarque ne sont, au fait, que de simples traductions d'auteurs byzantins. Par exemple, les plus impressionants passages de l'homélie de Jean l'Exarque A la Transfiguration ou „Preobraženie" sont en réalité, une traduction fidèle de l'homélie, avec le même titre, d'Ephraem le Syrien, écrivain byzantin d'origine syrienne, du VIII-e siècle étudiée par nous est: Homélie: „Εἰς τὴν Μεταμόφωσιν, Commencement: Αὐτὰ τὰ πράγματα μαρτυροῦσι" Ou: In Transfigurationem Domini". Le Parenesis d'Ephraem le Syrien jouit d'une propagation peu commune (Homélie „In Transfigurationem Domini..." Ephraem le Syrien Opera omnia... Coloniae, 1603, p. 686—691). Ni le style, ni les images ne sauraient faire donc, à l'avenir, l'objet d'une analyse esthétique qui permettra de juger sur la valeur de l'œuvre de l'écrivain bulgare Jean l'Exarque dont il convient d'apprécier seule la maîtrise des traductions résumées les œuvres d'Ephraem le Syrien. Les mêmes considérations s'imposent dans les cas de l'homélie sur l'apôtre et le théologue Jean, naguère découverte par I. Iufu dans le Sbornic de Gherman que l'on dite de l'an. 970, conservé en copie de l'an. 1359, p. 30—40. Sa source byzantine, suggérée d'ailleurs par Jean l'Exarque lui même, est l'histoire de Clim le Stromate, c'est-à-dire Clément d'Alexandrie, qui traite d'un jeune chef de brigands qui se convertit. Cette histoire et placée par Clément d'Alexandrie, en conclusion à son homélie „Τίς ὁ σωζόμενος πλοὐσιος", ou „Qui dives salvetur", (Migne, S. Graeca. vol. IX, col. 650). Certaines omissions ou adjonctions furent identifiées par nous dans les versions des Prologues, des Vies des Saints et du Minologion de Simeon Metafrast (Migne, Patrologiae. S. Gr... vol. 116, col. 693). D'ailleurs ces sources permettent aussi d'identifier textuellement, les autres histoires des miracles et de la fin de Jean l'Evangeliste, que Jean l'Exarque a traduit seulement.

 

Outre les identifications de leurs sources byzantines, l'auteur de cette étude entreprend également une analyse linguistique de ces deux homélies et d'une troisième A la rencontre de Dieu; naguère découverte par P. Ilievskji, On y fait remarquer le caractère bulgare oriental de la langue de Jean l'Exarque et l'on souligne les traits qui définissent celle-ci à même de prouver la paternité des œuvres du grand écrivain bulgare. Ce sont là les caractéristiques de la langue de l'Ecole de Preslav, que nous retrouvons aussi dans la langue du Sbornic Zlatostrui du czar Simeon, maintenant le Sbornic du czar Sviatoslav 1073 et 1076) et dans les homélies contre „les bogomiles" de Prezviter Kozma de la II-e moitié du X-e siècle.

 

La seconde partie de notre étude poursuit le même processus de sélection des passages de sources byzantines intégrés à la création originale de Neagoe Basarab (cette fois-ci par l'intermédiaire d'une version en slavon). Se rapportant là-dessus aux Conseils de Neagoe

 

 

358

 

Basarab, l'auteur tient à souligner qu'une grande partie des sources utilisées par cet ouvrage, qui trahit une vaste culture et un goût exceptionnel dans le choix des passages, appartiennent justement h la littérature homelétique. A cet égard, D. Russo y a signalé l'utilisation textuelle de l'homélie, A la transfiguratin dont l'auteur est Ephraem le Syrien et d'une homélie chrysostomique dont l'intermédiaire slavon n'a pas encore été identifié. Περί ὑπομονῦς καὶ τοῦ μή πικρῶς κλαῖειν τοῦ τελευτῶντας, Ou: De patientia et quod non amare lugendi", (Migne, Patrologiae, s. gr. v. 60, 1862 col 723—730). Afin de faire constater comment Neagoe Basarab a utilisé le même passage qui, par sa beauté, a également retenu l'attention de Jean l'Exarque, on procède à une mise en parallèle du texte de la source byzantinoslave et de celui des Conseils dans leur version roumaine du XVII-e siècle. On y découvre de même, l'utilisation de l'homélie sur la Résurrection: „Κατηχητικὸς εἰς τὸ ἅγιον πάσχα. Commencement: Εἴς τις εὐσεβὴς καί φιλόθεος... Ou: Sermo catecheticus in sanсtum Pascha. Commencement: „Si quis pius et religiosus..." Migne, Patrologiae. s. gr. v. 59, 1862, col. 721—724 attribuée par tradition à Jean Chrysostome et largement répandue par les livres du culte, en quatre versions bilingues slavo-roumaines. Neagoe l'intercale au derniers chapitre de ses Conseils. Le même passage, de la même source, se retrouve dans une des deux inscriptions du couvent d'Argeş, dictée par le grand voivode. Il y est question de la bonté infinie de Dieu vis-à-vis des hommes. On constate donc que ces passages n'attestent pas seulement une certaine parenté stylistique, selon l'opinion perspicace de P. S. Năsturel, mais encore l'utilisation ad litteram d'une source commune. C'est là une preuve évidente que les inscriptions d'Argeş et les Conseils représentent bien l'œuvre d'un même auteur, Neagoe Basarab.

 

 

375

 

 

18. ДВА НЕИЗВЕСТНЫХ ОТРЫВКА КНИЖНОСЛАВЯНСКОГО ТЕКСТА «ПОУЧЕНИЙ НЯГОЯ БАСАРАБА К СЫНУ СВОЕМУ ФЕОДОСИЮ»

(Резюме)

Г. Михаилэ

 

 

Автор печатает здесь текст 13 неизвестных листов книжнославянской рукописи Получений Нягоя Басараба к сыну своему Феодосию, зарегистрированных в Национальной Библиотеке им. Кирилла и Мефодия в Софии в 1921 г., после издания 99 лл., известных П. А. Лаврову (1904 г.; они были переизданы в 1959 г. Петром П. Панаитеску) и автору каталога славянских рукописей этой библиотеки, Б. Цоневу (1910 г., рук. № 313).

 

После краткого введения, в котором сообщаются сведения о рукописи и о месте, которое занимают новооткрытые страницы в книжнославянском тексте, сохранившемся неполностью, и по отношению к старорумынскому и греческому переводу, автор воспроизводит текст двух новооткрытых отрывков (7 + 6 лл.), сопровождая его факсимиле и румынским переводом.

 

 

18. DEUX FRAGMENTS INÉDITS DU TEXTE SLAVON DES «ENSEIGNEMENTS DE NÉAGOE BASARAВ À SON FILS THÉODOSE»

(Résumé)

 

 

L'auteur publie un texte comprenant 13 feuillets inédits du manuscrit slavon des Enseignements de Neagot' Basarab à son fils Théodose. Ces feuillets ont été enregistrés à la Bibliothèque Nationale „Cyrille et Méthode" de Sofia, en 1921, après la publication du texte de "99 feuillets décelés par P. A. Lavrov (1904, reédités en 1959 par P. P. Panaitescu) et B. Conev, l'auteur du Catalogue des Manuscrits slaves de cette bibliothèque (1910, mss. no, 313),

 

Après une brève introduction, comprenant des informations touchant le manuscrit et la place que ces feuillets inédits occupent dans le cadre du texte slavon — incomplètement conservé — par rapport aussi aux anciennes traductions roumaine et grecque, l'auteur de l'article reproduit le texte de ces deux fragments inédits (7 + 6 ff.), accompagné de facsimilés et d'une traduction roumaine.

 

 

---

 

19. ЦЕРКОВНОСЛАВЯНСКИЙ ТЕКСТ XVI ВЕКА ПО НАРОДНОЙ ФАРМАКОТЕРАПИИ

(Резюме)

Лучия Джамо-Дяконицэ

 

 

В работе анализируется отрывок текста по народной фармакотерапии из смешанной, славяно-румынской рукописи № 740, хранящейся в Бухарестском государственном архиве, рукописи, которая привлекла внимание специалистов разнообразным и интересным содержанием и которую Б. П. Хаждеу назвал «выдающейся рукописью».

 

В ходе изучения данного отрывка автор прослеживает следующие вопросы:

 

1. Выявление прототипа, модели, которая лежит в основе этой копии.

2. Посредники и эпоха, когда он проник в древнюю румынскую литературу.

3. Связь с другими рукописями и народными медицинскими публикациями в Румынии.

4. Связь с другими работами по народной медицине южнославянских стран.

5. Языковые особенности рукописи.

 

1) Что касается прототипа, детальный сравнительный анализ текста, соответствующих отрывок из известной работы Диоскорида, О медицине, и, инноваций и дополнений из изданий известного натуралиста Р. Андре Маттиолуса привели автора к заключению, что анализируемый отрывок по фармакотерапии имеет своим источником труды Диоскорида и комментарий из изданий Маттиолуса, уточняя, что отрывок по своей структуре представляет своего рода компиляцию народной терапии с медицинскими рецептами лекарственных трав, которые были широко доступны народу.

 

2) По поводу того, как проникли произведения Диоскорида в Румынию, автор предполагает польско-украинское посредничество, опираясь на тот факт, что в соседней Польше языком культуры был латинский и что работа Диоскорида в Польше, как и на западе, пользовалась большим авторитетом. Что касается эпохи проникновения в древнюю румынскую литературу трактата Диоскорида, то автор считает, что, в общих чертах, можно допустить период между последней четвертью XV века и концом XVI века.

 

3) В отношении места, занимаемого рукописью среди других румынских рукописей и печатных народных произведений с медицинским содержанием, автор полагает, что она не имеет ничего общего с работами по румынскому медицинскому фольклору на румынском

 

 

408

 

языке, а соприкасается лишь с двумя славяно-румынскими рукописями (№ 498 и № 573 из коллекции рукописей Академии СРР), написанными в Молдове молдаванами, и которые, как кажется, частично зависят от рукописи XVI века.

 

4) По вопросу об общих элементах в анализируемом тексте и текстах по болгарскому и сербохорватскому медицинскому фольклору, автор показывает, что в Болгарии не обнаружен ни один аналогичный текст и что в библиотеке Хиландарского монастыря найдена рукопись (№ 517) сербохорватской редакции, которая также восходит к известной работе Диоскорида; она проникла иным путем, но также благодаря расцвету медицины на западе.

 

5) В связи с языковыми особенностями этого отрывка автор прежде всего отмечает тот факт, что Б. П. Хаждеу уточнил, что он отличается от остальной части рукописи тем, что для него характерны «украинские нюансы»; затем автор переходит к анализу фонетических морфологических и лексикальных черт отрывка, уделяя особое внимание анализу названий лекарственных трав. В исследовании обращается особое внимание на факт переплетения книжных южнославянских элементов с русско-украинскими и польскими, что подтверждает гипотезу о том, что данный текст может быть копией украинского перевода одной польской модели.

 

В заключении отмечается, что отрывок по народной фармакотерапии наряду с рукописями № 498 и № 573 из Библиотеки Академии СРР свидетельствуют о том, что в Румынии получил распространение текст, широко известный в центральной и западной Европе, и который проливает свет на древнюю румынскую культуру во всей ее сложности.

 

 

19. UN TEXTE SLAVON DE PHARMACOTHÉRAPIE POPULAIRE DU XVI^e SIÈCLE

(Résumé)

Lucia Djamo-Diaconiţă

 

 

Le travail est consacré au fragment de pharmacothérapie populaire du manuscrit slavo-roumain no. 740 conservé aux Archives de l'État de Bucarest — manuscrit de miscellanées ayant attiré l'attention des spécialistes par l'étonnante variété et l'intérêt de son cjntenu et que B. P. Hasdeu a qualifié de «manuscrit très remarquable».

 

Dans l'étude de ce fragment, l'auteur s'arrête aux problèmes suivants:

 

1. Le dépistage du prototype, du modèle qui a servi à établir cette copie.

2. La filière suivie et l'époque à laquelle ce manuscrit a pénétré dans la littérature roumaine ancienne.

3. Ses rapports avec les autres manuscrits et publications médicales populaires de Roumanie.

4. Ses rapports avec les autres ouvrages médicaux populaires des pays slaves méridionaux.

5. Les particularités linguistiques du manuscrit.

 

 

1. En ce qui concerne le prototype, une analyse attentive du texte en question, confronté avec les passages analogues de l'ouvrage bien connu De materia medica de Dioscoride, ainsi qu'avec les innovations et les addendas des éditions du célèbre naturaliste P. André Matthiolus, mène l'auteur à conclure que le fragment de pharmacothérapie analysé procède de l'ouvrage de Dioscoride et du commentaire des éditions de Matthiolus, tout en précisant que le fragment — par sa structure — se présente comme une compilation de thérapeutique populaire par des médicaments préparés de plantes médicinales, facilement accessibles.

 

2. Sous le rapport des voies suivies par l'ouvrage de Dioscoride jusqu'à ce qu'il pénétrât en Roumanie, l'auteur présume une filière polono-ukrainienne; cela, du fait qu'en Pologne — pays voisin — la langue culturelle était le latin et que l'ouvrage de Dioscoride y avait joui - tout comme en Occident — d'une grande considération. Quant à l'époque à laquelle le traité est censé être entré dans la littérature roumaine ancienne, l'auteur estime, avec approximation, qu'on peut le situer entre le dernier quart du XVe siècle et la fin du XVIe.

 

3. Pour ce qui est de la place de ce manuscrit parmi les antres manuscrits et imprimés populaires de Roumanie, à contenu médical, l'auteur about t à la conclusion qu'il n'a aucune relation avec les ouvrages de folklore médical roumain écrits en langue roumaine, mais seulement avec deux manuscrits slavo-roumains [ms. no. 498 et ms. no. 573 de la collection des manuscrits

 

 

409

 

de la Bibliothèque de l'Académie de la R.S. de Roumanie) écrits en Moldavie, par des Moldaves, et qui semblent dérivés partiellement du manuscrit du XVIe siècle,

 

4. Dans le problème des tangences du texte analysé dans le présent article, à des textes de folklore médical bulgare et serbocroate, l'auteur rapporte qu'aucun texte similaire ne se trouve en Bulgarie mais, qu'à la bibliothèque du monastère Hilandar on a trouvé un manuscrit (no. 517) rédigé en serbo-croate, lequel a aussi son origine dans l'ouvrage bien connu de Dioscoride, arrivé par une autre voie que celle qui avait abouti en Roumanie, mais tout de même grâce à l'influence du développement de la médicine occidentale.

 

5. Quant aux particularités linguistiques de ce fragment, l'auteur mentionne en premier lieu le fait que B. P. Hasdeu a souligné qu'il différait du reste du manuscrit „par ses nuances ruthènes" ; ensuite, il passe à l'étude phonétique, morphologique et lexicale, en se rapportant tout particulièrement à la terminologie des plantes médicinales. Dans cet ouvrage on accentue l'interpénétration d'éléments savants d'origine slave-méridionale et d'éléments russo-ukrainiens et polonais, fait qui vient à l'appui de l'hypothèse que le texte pourrait bien être la copie d'une traduction ukrainienne d'après un modèle polonais.

 

En conclusion, l'auteur fait remarquer que le fragment de pharmacothérapie populaire, de même que les manuscrits nos, 498 et 573 de la Bibliothèque de l'Académie de la R. S. de Roumanie constituent le témoignage de la circulation en Roumanie d'un texte largement diffusé dans le centre et l'Occident de l'Europe et contribuent à faire ressortir la complexité de la culture roumaine ancienne.

[Back to Index]