Нижнедунайская Скифия в VI – начале I в. до н.э. (Этно-политический аспект)

С. И. Андрух

ГЛАВА III.

МАЛАЯ СКИФИЯ В ДОБРУДЖЕ

 

1. Территория Малой Скифии  (96)

2. Этнический состав населения  (107)

3. Монета скифских правителей  (117)

4. Хронология Малой Скифии  (139)

5. Малая Скифия и окружающий мир  (147)

 

1. Территория Малой Скифии

 

В научной литературе широкую известность получило свидетельство Страбона, которое указывает на существование двух независимых, разделенных большим расстоянием этно-территориальных образований с одинаковым названием:

 

«Вся эта страна, а также, пожалуй, и область за перешейком до Борисфена называлась Малой Скифией. Вследствие множества переселенцев, переправлявшихся отсюда за Тиру и Истр и заселявших ту страну, значительная часть ее также получила название Малой Скифии, так как фракийцы уступали им землю, отчасти принуждаемые силой, отчасти же вследствие плохого качества почвы, так как большая часть этой страны болотиста» (Страбон, VII, 4, 5).

 

К сожалению, этот фрагмент приведен Страбоном без какого-либо указания на время происходивших событий. Анализ изменения этно-политической ситуации и климатических условий в Северном Причерноморье показал, что с начала III в. до н. э. происходит упадок степной Скифии, уменьшение численности, а затем и исчезновение здесь скифского населения Э концентрация его с середины века в Степном Крыму и Нижнем Поднепровье, с одной стороны, и к югу от Ду1$ая, в современной Добрудже — с другой (59, с. 184; 126, с. 51—53; 102, с. 47—49; 103, с. 59; 107, с. 66—67; 175). Полагают; что Крымская Малая Скифия древнее Малой Скифии в Добрудже (126, с. 53)

 

Относительно Крымской и Добруджанской «Малых Скифий» в литературе используется термин «государство». Правомерность употребления его для Крыма обоснована в специальных работах (216; 232). Для задунайской Скифии этот вопрос практически не разработан. Принимая такую терминологию, отметим, что для государства общепризнаны следующие критерии: единство территории, публичная власть и налоговая система.

 

В какой степени они работают для нашего региона?

 

96

 

 

            — территория: Добруджа называется «Скифией» в истрийском декрете в честь Агафокла (5, № 131) и «Малой Скифией» у Страбона (VII, 4, 5; VII, 5, 12). Причем, если в первом документе это наименование носит аморфный характер, то у Страбона прямо отмечен захват территории и расселение на ней скифов. Компактность разрешения переселенцев в прибрежной зоне Добруджи и наличие у них городов отмечены также у пс.—Скимна (750, 756, 766) и у Плиния Старшего (IV, 18; IV, 44) и подтверждается присутствием скифской керамики на поселениях и погребений в указанной авторами зоне (272; 274);

 

            — публичная власть — аппарат управления и армия: Верховная власть осуществлялась царями, чьи имена известны по эпиграфическим (3, с. 251; 5, № 124; 116; 278) и нумизматическим материалам (251). Наличие верховной власти уже само собой предполагает существование каких-то воинских формирований. По источникам они не известны. Однако свидетельство Страбона о военных столкновениях скифов с фракийцами, сопровождавших захват первыми задунайских земель, служит косвенным подтверждением наличия определенной военной организации у пришельцев. Более того, вторжение и расселение скифов на фракийской территории, подчинивших себе какое-то автохтонное население, и длительное проживание их в чужеродном этническом окружении должно было приводить к консолидации и укреплению военной мощи, необходимой как для защиты границ, так и для удержания в подчинении покоренных народов;

 

            — налоговая система: По данному признаку какие-либо источники для Малой Скифии отсутствуют. Исходя из того, что уже с самого начала формирования верховной власти она отрывается от сферы производства и живет за счет труда подвластного населения, эксплуатация которого осуществляется то ли введением регулярных повинностей и налогов, то ли в форме дани или полюдья, то вполне допустимо предположение, что какие-то формы принуждения присутствовали и в Малой Скифии. Кроме того, сам факт монетной эмиссии на протяжении длительного времени правителями Малой Скифии свидетельствует о централизации экономики и контроле над ней верховной власти.

 

Приведенные выше соображения показывают, что основные признаки государственности в той или иной мере присущи и для западной Малой Скифии.

 

Для понимания места и роли Малой Скифии в жизни населения Западного Причерноморья в первую очередь необходимо уточнить, какую же территорию занимало это государство.

 

97

 

 

В большинстве работ, касающихся данного вопроса, указывается, что скифы владели всей Добруджей (298; 285; 163, с. 4—22; 164, с. 218—219; 35, с. 210—211; 36, с. 145; 294, р. 232—233; 268, р. 23—24), причем западными и северными границами государства единогласно признавалось течение Дуная, а восточной — Черное море. Небольшие разногласия наблюдались только в определении южной границы — некоторые исследователи проводили ее вплоть до восточных отрогов Балканских гор (35, с. 211; 36, с. 145; 268, р. 123—124), другие ограничивали ее течением реки Батовы (250, р. 3).

 

Столь обширная территория, подвластная Малой Скифии, по идее должна была бы привести к гегемонии ее над всем западнопонтийским регионом и возможности влиять на политическую и экономическую жизнь населения сопредельных районов. Однако, имеются данные, позволяющие значительно сузить ее границы. Наиболее полный анализ всех сведений о территории государства проделан в работах У. Кнехтела (277, р. 29—34), В. Канараке (249, р. 77—83; 251, р. 225), П. О. Карышковского (102, с. 50—51).

 

Напомним, что основными источниками по истории Малой Скифии являются нумизматические и эпиграфические данные и ряд письменных свидетельств. Обращаясь к произведениям древних авторов, следует отметить, что помимо уже упомянутых сведений о заселении скифами болотистых земель (Страбон, VII, 4, 5; VII, 5, 12), их постоянном расселении на правый берег Дуная и проживании смешанно с фракийцами (Страбон, VII, 3, 2; VII, 3, 13; Аполлоний Родосский, IV, 320), наиболее четкие указания о расселении скифов имеются у пс.— Скимна, опиравшегося при описании Западного Причерноморья , на произведения Деметрия Каллатийского, жившего на рубеже III—II вв. до н. э. (189, с. 26—28; 200, с. 33). Так, характеризуя население Добруджи, он пишет, что всю область вокруг Том занимали скифы, граничащие у Дионисополя с фракийским племенем кробизов, а южнее, у Одесса, проживали уже одни фракийцы (пс.—Скимн, 750, 756, 766). Таким образом, эти данные позволяют, казалось бы, рассматривать как подвластные скифам все земли от Дуная на севере до какого-то пограничного пункта между Дионисополем и Од ее сом на юге (249, р. 78—79; 102, с. 50—51). Под таковым чаще всего видели течение р. Батовы, в древности именовавшейся Зирасом (Плиний, IV, 44).

 

Пытаясь конкретизировать южную пограничную линию скифского государства, У. Кнехтел на основании указаний пс.— Скимна и Плиния Старшего представляет ее в виде прямой

 

98

 

 

линии, протянувшейся от Дионисополя до Дуросторума (современная Силистра), в юго-восточной своей части опирающейся на течение Зираса (277, р. 31—32).

 

Помимо сведений древних авторов об ареале распространения скифских племен В. Канараке пытается привлечь и некоторые археологические материалы. Так, он отмечает, что вдоль течения Зираса, по обоим его берегам, вплоть до современного села Николаевки и далее вверх к Дунаю известны остатки поселений с фортификационными сооружениями. Ссылаясь на мнение К. Шкорпила, считавшего их скифскими, В. Канараке пытается идентифицировать часть из них с поселениями Плиния. (IV, 44). На этом основании южная граница Малой Скифии представляется ему идущей с востока на запад по течению Батовы до Николаевки и заканчивающейся у Дуная в районе Сучидавы, севернее Силистры (249, р. 78—79). Однако, в последующей работе В. Канараке отказывается от такого определения южных границ и, приведя ряд аргументов, считает, что их нужно проводить от Дуная до Черного моря по линии Рущук — Сумла — Бургас (251, р. 225). Заметим, что в данном случае аргументация В. Канараке бездоказательна и не выдерживает никакой критики.

 

Мы полагаем, что становление границ Малой Скифии нужно рассматривать в динамическом развитии. Так, если для начального периода существования скифского государства его южные рубежи реально искать на основании указаний Деметрия Каллатийского у Дионисополя, то в период расцвета скифской державы несомненно происходит перемещение их к югу. В пользу такого вывода свидетельствуют два аргумента: 1) использование скифскими династами монетных мастерских города Одесса для выпуска своих эмиссий; 2) заинтересованность граждан Одесса в добром отношении к городу царя скифов Канита, нашедшая отражение в декрете из Варны [*] в честь Гермия. Сомнительно, чтобы Одесс, находившийся по-прежнему в окружении фракийцев, чеканил скифские монеты

 

 

*. Попытка У. Кнехтела доказать, что декрет происходит из Дионисополя и в Варну попал случайно (277, р. 29—30) основана на умозрительных рассуждениях и не нашла признания среди исследователей.

 

99

 

 

Рис. 9. Карта Малой Скифии.

 

100

 

 

            Границы Малой Скифии:

.... — по У. Кнехтел, 1919;

___ — по В. Канараке, 1933;

— — по В. Канараке, 1950;

—|—| — по С. И. Андрух.

 

            Памятники в Добрудже.

□ — поселения VI—V вв. до н.э.: 1 — Истрия; 2 — Тариверде; 3 — Синое.

 

Δ — погребения V в. до н.э.: 4 — Сфынтул Георге,

 

— погребения IV—III вв. до н.э.: 5 — Констанца; 6 — Констанца-Суд; 7 — Кумпэна; 8 — Меджидия; 9 — Михай Витязу; 10 — Николае Бэлческу; 11 — Топрайсар; 20 — Келново; 21 — Браничево.

 

— погребения III—II вв. до н.э.: 12 —Мангалия; 13 — 2 Май.

 

— поселения IV— III вв. до н. э.; 14 — Меджидия; 15 — Албешти; 16 — Арса; 17 — Мошняну; 18 — Аджижеа; 19 — Диногеция.

 

 

и нуждался в постоянных услугах царских советников. Более последовательным будет предположение, что уже во время правления Канита город оказался под политическим и экономическим контролем скифов, расширивших свою территорию на юг от Одесса, покорив или изгнав при этом фракийские племена.

 

Наиболее сложным представляется очертание восточных рубежей Малой Скифии, граничащих с владениями греческих городов. Дело в том, что уже с VI в. до н. э. археологические, а с середины III в. до н. э. и письменные данные свидетельствуют о наличии у городов подвластных им земледельческих областей (хоры), по которым проводились границы между полисами, и между полисами и варварским миром (151, с. 139, сн. 1, 6; 294, р. 195; 292, р. 197—198; 102, с. 50, сн. 84—86; 293, р. 256). Добавим также, что при описании конфликта фракийского вождя Золта и Истрии составители декрета в честь Агафокла четко разделяли территорию Скифии и греческих городов с их хорой, подвластных некоему царю Ремаксу (292, р. 187—193; 300, р. 127—128; 102, с. 37, 51, сн. 87, 88).

 

Безусловно, что определить в настоящее время протяженность сельских территорий полисов не представляется возможным. Небезынтересным представляется привлечение В. Канараке для решения данного вопроса эпиграфических памятников римского времени (249, р. 79—81). Он указывает на находки четырех пограничных камней, дающих представление о протяженности хоры Одесса и Каллатии и позволяющих судить о границе Между Одессом и фракийской территорией. Еще одним источником римского периода является новый эпиграфический памятник из Дионисополя, датируемый авторами публикации концом I в. до н. э. Согласно тексту надписи, между Дионисополем и Каллатией возникли спорные пограничные

 

101

 

 

отношения, для урегулирования которых были созданы две комиссии: одна со стороны фракийского царя Котиса, а другая из города Одесса (32).

 

Однако привлечение указанных источников для определения протяженности хоры рассматриваемого периода будет не вполне корректно. Из декрета в честь Агафокла ясно, что сельскохозяйственная территория западнопонтийских полисов неоднократно подвергалась нападениям и разрушениям. Становление скифского государства в непосредственной близости к полисам могло также сопровождаться отторжением какой-то части хоры, как это неоднократно происходило в Северном Причерноморье (216, с. 16—17; 56, с. 189, сн. 54).

 

Признавая возможность сохранения западнопонтийскими городами части сельскохозяйственной территории, хотя бы и в урезанном состоянии, отметим, что Малая Скифия имела и выход к морю. Так, из шести городов, бывших у скифов [*] (Плиний, IV, 44), три — Афродисиада, Парфенополь и Герания — являются приморскими (120, с. 276, сн. 4; 102, с. 51, сн. 90; 32; 82). Дополнительным подтверждением выхода скифов к морю в районе мыса Калиакра может служить, на наш взгляд, находка здесь посвятительной надписи за царя Сариака (278, р. 156—163; 116, с. 47—49).

 

Наиболее стабильным, как уже указывалось, до сих пор было представление о северных и западных границах Малой Скифии, которые практически всеми исследователями проводились по Дунаю. Некоторые соображения позволяют нам усомниться в их правомерности. Дело в том, что уже с начала III в. до н. э. на северо-западе Добруджи локализуется некое политическое объединение гетов (300; 292; 102). Если о начальном его этапе нам известно только по монетам Москона с титулом басилевса (296; 289), ничем себя более не проявившего, то уже с середины III в. до н. э. геты значительно активизируются.

 

 

*. Примечательно, что Плиний Старший, описывая область, занимаемую скифами на восточном побережье Фракии, отдельно перечисляет греческие полисы (Истрия, Томы, Каллатия, Бизоне, Дионисополь) и конкретно указывает города, принадлежавшие скифам. Таким образом, если по отношению к первым показано, видимо, их географическое расположение, то по отношению ко вторым — политическое подчинение скифам. Ср.: 56, с. 239, сн. 51 — интерпретация текста ольвийской метрической эпитафии II в. до н. э.

 

102

 

 

Сначала они под руководством Залмодегика действуют только в районе Истрии, у которой берут заложников и вредят экономике города. К началу II в. до н. э. это формирование набирается сил и охватывает своими действиями всю Добруджу. В первую очередь нападениям гетов под началом Золта подвергается Истрия, затем Бизоне, и, как считает П. О. Карышковский, сомнительно, чтобы Каллатия и Томы, расположенные между ними, оказались незатронутыми (102, с. 39). Трудно допустить в такой ситуации, чтобы в непосредственной близости мирно уживались два довольно крупных политических объединения, причем, как мы видим в случае с гетским — довольно активным в военном плане. С другой стороны, уже на рубеже III—II вв. до н. э., то есть в период, непосредственно предшествующий расцвету Малой Скифии, на севере Добруджи появляются весьма воинственные бритолаги, имеющие по обоим берегам Дуная города Новиодун и Алиобрикс и контролирующие переправу через реку (102, с. 53—55; 127, с. 54). С продвижением бастарнов на юг связывает Т. В. Блаватская разрушение Истрии во второй половине II в. до н. э. (36, с. 154—156). Кроме того, забегая немного вперед, отметим, что Истрия была единственным городом, не участвующим в выпуске монет царей Малой Скифии. Все эти данные показывают, что крайне нереально проводить северную границу государства по Дунаю. Очевидно, ее следует искать где-то южнее Истрии, в окрестностях Том.

 

О западных границах Малой Скифии в письменной традиции и эпиграфических документах нет даже косвенных упоминаний. В решении этого вопроса определенную роль могут сыграть археологические данные. Полновесное использование их в настоящее время затруднительно, так как систематические работы в Добрудже проводились на весьма ограниченном числе памятников. Большинство их известно по подъемному материалу или случайным находкам. Но в целом по региону вырисовывается следующая картина: в период с IV по II—I вв. до н. э. вся территория Добруджи была заселена практически равномерно. По инвентарю и погребальному обряду основное количество поселений и погребальных комплексов относится к местному, гетскому, населению. Однако, если для IV в. до н. э. обряд ингумации, жертвоприношения и скифская керамика известны на довольно обширном пространстве прибрежной Добруджи — от Истрии до Каллатии, и частично в центральной части региона (Истрия-сат, Енисала, Кямурлия, Меджидия, Албешти, Арса), то ко II в. до и. э. все эти черты, присущие скифской культуре, известны на гораздо более узкой территории —

 

103

 

 

Рис. 10. Места находок монет царей Малой Скифии.

 

104

 

 

◊ — монеты Хараспа: 1 — Вадул (2); 2 — Мангалия (1); 3 — Ваклино (1); 4 — Одесс-Дионисополь (2); 4а — Тира (1).

 

Δ — Айлия: 11 — Каварна (1); 12 — Айтоски Бани (1); 13 — Шабла (2); 14 —Мангалия (1); 15 —о. Змеиный? (1).

 

— Сариака: 5 — Дионисополь (3); 6 — Одесс-Балчик (1); 7— Каварна (1); 8 — м. Калиакра (1); 9 — Ваклино (1); 10 — Мангалия (1); 40 — Котловина (1); 41 — Тира?, о. Змеиный (2)

 

□ — Танусака; 16 — Дионисополь (1); 17 — Теке-Балчик (1); 18 — Балчик-Варна — (1).

 

— Акросака; 19— Шабла (2); 20 — Болгарево (4); 21 — Балчик-Варна (3); 22 —Ваклино (1); 23 — м. Калиакра (2), 24 — Мангалия (1).

 

O — Канита: 25 — Каварна (2); 26 — Мангалия (10); 27 — м. Калиакра (1); 28 — Балчик (2); 29 — Ваклино (1); 30 — Балчик-Варна, Теке-Балчик (6); 31 — Шабла (3); 32 — Печиняга (2); 33 — Татладжак (1); 34 — Вынэтори (1); 35 — Мангалия-Балчик (3); 36 — Силистра (1); 37 — о. Змеиный (2); 38 — Тира (2?); 39 — Ольвия (1);

41—45 — монеты гетских царей.

 

 

между Томами и Каллатией, ближе к последней (Мангалия, 2 Май, Мошняны, Аджижеа); на остальной территории Добруджи они полностью отсутствуют (271, р. 35—36; 272, р. 66—118; 273, р. 69—148; 274, р. 64—83).

 

При решении вопроса о западных границах Малой Скифии большую роль играет и картографирование нумизматических находок. Широкое хождение среди местного населения Добруджи имели не только монеты западнопонтийских городов, но и более отдаленных греческих центров (Тиры, Ольвии, Кизика) и эмиссии ряда эллинистических правителей. Более того, на ряде поселений юго-западной Добруджи встречены монеты гето-дакийских правителей, основной ареал которых относится к левобережью Дуная (297, р. 180, сн. 584, 585, 16—19). Что касается монет царей Малой Скифии, то они имеют довольно ограниченный ареал распространения в прибрежной зоне, от Том до Одесса. Здесь же уместно вспомнить, что Плиний Старший в своем описании Фракии. локализует скифов с их поселениями в непосредственной близости к греческим полисам (IV, 44). Сопоставление этих данных со всей очевидностью свидетельствует о невозможности проведения западных границ Малой Скифии по течению Дуная. Их следует искать, по всей видимости, недалеко от района побережья.

 

В литературе известны также попытки определения центра Малой Скифии. Как правило, все исследователи ищут его (ставку царей) в районе Дионисополя — между Дионисополем и Зирасом (277, р. 33), между мысом Калиакра и Бизоне

 

105

 

 

(256, р. 533), Основным аргументом для такого вывода служит наибольшая концентрация здесь царских монет. В. Канараке сделал попытку привлечь к решению вопроса и археологические данные. Ссылаясь на известные ему в районе Каллатии следы поселений и на огромное количество курганов и курганных могильников, он предлагает искать центр размещения скифов между Томами и Каллатией — по линии Татладжак — Первелия — Акчилар — Печиняга — Албешти, заканчивающейся на юге западным окончанием озера Мангалии (251 , р. 240, 241). Чрезвычайно слабая исследовательность данного региона (272; 273; 274) не позволяет нам в полной мере судить о верности рассуждений автора. Но в этой связи нелишне будет отметить, что в указанном В. Канараке районе, а также к югу от оз. Мангалии стало известно несколько богатых погребений III—II вв. до н. э., которые после долгих дискуссий определяются сейчас как принадлежащие скифской верхушке (273, р. 76, 118—123; 274, р. 67—72, 82). Напомним также, что посвятительная надпись за царя Сариака найдена у мыса Калиакра. Авторы публикаций выдвинули предположение, что здесь нужно искать святилище Диоскуров, которым и посвящен алтарь (278, р. 159; 116, с. 48). Вполне вероятно и другое предположение — посвятительная надпись за скифского царя могла быть установлена в непосредственной близости от его ставки и, безусловно, на его территории.

 

Подводя краткий итог рассмотрению границ Малой Скифии, заметим, что она занимала крайне небольшую территорию, ближе к побережью, вытянутой с севера на юг полосой. На севере ее граница проходила, видимо, между Истрией и Томами, причем ближе к последнему городу, на юге вблизи Одесса. На востоке ее территория граничит с сохранившейся хорой греческих городов, в ряде мест имея выход к морю. Западные границы определяются нами весьма условно. Возможно они удалены от восточных на 50—60 км. Центр государства располагался между Каллатией и Дионисополем.

 

Подобная ограниченность территории не позволяет видеть в Малой Скифии мощное политическое объединение, подчинившее себе все западнопонтийское побережье. Влияние его ограничивалось контролем над близлежащими полисами и было существенно ограничено целым рядом политических формирований, существовавших в этот период в Северо-Восточной Фракии (93, с. 116—117; 95, с. 16—17; 311).

 

106

 

 

 

2. Этнический состав населения

 

Среди многочисленных проблем, связанных с изучением добруджанской Малой Скифии, выделяется вопрос об определении этнического состава населения государства. Было это одноэтничное или полиэтничное образование? В специальной литературе единого мнения на этот счет до сих пор нет. При выработке исследователями той или иной позиции основное внимание уделялось установлению в первую очередь этнической принадлежности правителей Малой Скифии, а уже отсюда и подвластному им населению. Причиной такого подхода к решению этой проблемы было то, что в качестве основного источника, а зачастую и единственного, использовался только нумизматический материал.

 

На историографии об этнической атрибуции царских монет мы остановимся ниже. Здесь же заметим, что уже в конце XIX — начале XX вв. было установлено, что ареал распространения монетных находок не выходит за пределы Северо-Западного Причерноморья, причем наибольшая концентрация их наблюдается только в районе Добруджи, где и следовало размещать искомое государство. На том основании, что к югу от Дуная традиционно проживали фракийские племена, румынским исследователем Д. Таккелой было высказано весьма категоричное мнение, что цари, чьи имена известны по целой серии монет, относятся к числу гетских правителей, объединивших под своей властью население Добруджи (309, р. 379—401; 310, р. 31—39). Эта версия с самого начала оставалась среди исследователей наименее популярной и могла бы рассматриваться здесь в качестве примера несколько однобокой и неудачной исторической интерпретации. Однако в последнее время, без какого-либо анализа соответствующих источников, к ней обратился И. Т. Никулицэ, предложивший видеть в Акросе (или Акросандре, как читает автор царское имя) правителя гетского племенного союза второй половины III в. до н. э., расположенного уже в Днестро-Дунайском междуречье (153, с. 130; 155, с. 194). Эта идея, выдвинутая без учета последних работ, посвященных царским эмиссиям, не может быть признана верной.

 

На качественно новый уровень выходит решение этой проблемы в результате сопоставления царских эмиссий с декретом из Варны, где граждане Одесса называют Канита царем скифов; а впоследствии и с находкой в Истрии декрета

 

107

 

 

в честь Агафокла, именующем какую-то часть Добруджи Скифией. Благодаря филологическому анализу царских имен, проведенному К. Реглингом, а через 50 лет Л. И. Тарасюком, были выделены их скифо-иранские корни и тем самым обоснована их принадлежность к скифам (298, р. 259—262; 208, с. 22—30)Данная точка зрения нашла многочисленных последователей среди отечественных, болгарских и румынских ученых, которые считают, что в населении и правителях Малой Скифии следует видеть скифов, переправившихся за Дунай из степей Северного Причерноморья (будь-то остатки войск Атея, будь-то какие-то более поздние группы скифов) и образовавших здесь некое самостоятельное политическое объединение (249; 251; 294, р. 232—233; 35, с. 210—211; 36, с. 144—145; 65, с. 57—58; 116, с. 47—48; 315, р. 105).

 

В то же время считается общепризнанным, что скифы Добруджи всегда, в том числе и в период существования Малой Скифии, составляли меньшинство по сравнению с автохтонным населением (294, р. 214, 215, 232—234; 225, с. 28; 102; 103, с. 45, 46; 239, р. 89; 272; 273; 274). В этой связи еще А. В. Орешников, а затем П. О. Карышковский предлагали видеть в термине «Малая Скифия», известном только по «Географии» Страбона, скорее географическое или политическое обозначение, чем этническое (164, с. 218—219; 103, с. 60). Более того, П. О. Карышковский, отрицая многочисленность скифов в Добрудже предположил, что эта местность получила название «Малая Скифия» не только в результате образования скифского царства с политически активным скифским населением, «... но и вследствие сходства природных условий с собственно скифскими степями» (102, сн. 97; 103, с. 60).. Справедливость такого вывода подтверждается также тем, что Добруджа называется Скифией и в декрете в честь Агафокла, синхронном или слегка предшествующим по времени существованию скифского государства, и в более поздних римских источниках, когда ни о скифском царстве, ни о каких-либо компактных группах скифского населения говорить уже нельзя.

 

С учетом всего предшествующего развития Добруджи А. В. Орешников, присоединяясь к мнению К. Реглинга в отношении скифо-иранского происхождения имен правителей Малой Скифии, предположил, что геты были подчинены скифам в результате экспансии последних и именно они составили основу государства, в то время как скифы осуществляли верховную власть (163, с. 9, 22; 164, с. 217—219). Полной поддержки эта версия не нашла, однако допускалось, что

 

108

 

 

какая-то весьма незначительная часть гетов могла быть подчинена скифам и входить в состав государства (36, с. 144; 224, с. 222; 102, си. 96).

 

Подобное состояние вопроса побудило нас вновь обратиться к .нему, использовав при этом все доступные источники. Сведения их также неоднозначны и неоднократно использовались исследователями для обоснования любой из вышеперечисленных гипотез.

 

Применительно к населению скифского государства в Добрудже может быть использован только декрет из Варны (3, с. 251), где граждане города Одесса именуют Канита царем скифов.

 

Древние авторы не говорят конкретно о населении, входящем в состав Малой Скифии. В определенной степени можно использовать отрывочные указания их о народах, заселявших приморскую часть Добруджи в рассматриваемое время. Сведения эти весьма разноречивы, однако объединяются в две группы.

 

В пользу тезиса об одноэтничности населения государства может быть привлечено высказывание Страбона, что вследствие переселения большого количества скифов на правый берег Дуная фракийцы по ряду причин были вынуждены уступить им землю (Страбон, VII, 4, 5); данный фрагмент часто понимается как свидетельство полного изгнания скифами с определенной части Добруджи фракийцев и образования на ней своего государства.

 

В большей степени о чисто скифском населении Малой Скифии говорит источник пс.— Скимна Деметрий из Каллатии, детально охарактеризовавший народы Западного Причерноморья. По его описанию вокруг Том и вплоть до Дионисополя, то есть в пространстве, где как раз локализуется Малая Скифия, жили одни скифы. Южнее Дионисополя они граничили с кробизами — фракийским племенем, а Одесс уже полностью находился в окружении фракийцев (пс.—Скимн, 750—766). О скифах, называемых пахарями, живущих в районе Дионисополя и имеющих свои города пишет Плиний Старший (IV, 44). В северных районах Добруджи, вблизи устьев Дуная, информатор пс.— Скимна размещает фракийцев и живущих с ними рядом «пришельцев-бастарнов» (пс.—Скимн, 797). Здесь же локализуют бастарнов, занявших остров Певку Страбон (VII, 3, 15) и бритолагов, имеющих города Новиодун и Алиобрикс, Птолемей (см. 102, с. 54, сн. 110, 111).

 

Казалось бы, столь четкое размещение древними авторами народов в прибрежной части Добруджи должно однозначно свидетельствовать о чистоте населения Малой Скифии.

 

109

 

 

Однако наряду с этими данными имеются некоторые сведения об образовании смешанных народностей, причем в этом процессе скифы играли непосредственную роль. К ним относятся, в первую очередь, указания Аполлония Родосского (IV, 320) о присутствии вблизи устьев Дуная «смешанных с фракийцами скифов». Неоднократно упоминает смешанные народности и Страбон, причем он показывает как сам процесс смешения этносов:

 

«... скифы, бастарны, савроматы часто одолевали их (фракийцев — С. А.), так что в погоне за вытесненными некоторые из них даже переправлялись через реку и оставались жить или на ее островах или во Фракии...» (VII, 3, 13),

 

так и конечный результат его, называя в числе смешавшихся народов фракийцев, скифов и кельтов:

 

«к югу от Истра живут... по направлению к Понту и Пропонтиде — геты, другие фракийцы и некоторые смешавшиеся с ними скифские и кельтские племена» (VII, 5, 1).

 

В другом фрагменте Страбон рисует еще более пространную картину смешения народов:

 

«ведь и ныне эти народы (скифы и сарматы — С. А.) и племена бастарнов живут смешанно с фракийцами, главным образом по ч ту сторону Истра, но отчасти и по сю сторону. С ними смешались кельтские племена» (VII, 3, 2).

 

Не вполне ясные указания о существовании смешанного кельто-скифского народа имеются у Диона Кассия при описании им завоевания римлянами Мезии (XXXVIII, 10, 3; Ы, 23, 2).

 

Таким образом, у древних авторов приводятся неоспоримые свидетельства слияния разных этносов. Те несоответствия, которые имеются в письменных источниках при этнической и количественной характеристике народов, населявших прибрежную часть Добруджи во многом объясняются временной разницей и целями, которые преследовал тот или иной автор.

 

Согласно всем источникам наибольший всплеск в смешении народов относится ко второй половине III — первой половине II вв. до и. э. и отражает реальную картину перемещений живших здесь народов и появления в Северо-Западном Причерноморье новых племен. Сомнительно конечно, чтобы источник пс.— Скимна, Деметрий Каллатийский, живший во второй половине III в. до н. э., был не в курсе происходящих событий. Здесь, по-видимому, могут быть выдвинуты два соображения: в период составления Деметрием его карты скифы еще представляли собой компактную единую массу, или, что более вероятно, как будет подробно показано ниже, Деметрий называет к югу от Дуная не конкретные народы, а показывает размещение современных ему политических группировок без четкого указания составляющих их этносов. Этот тезис находит себе

 

110

 

 

подтверждение в ряде других источников (письменных, нумизматических, археологических), свидетельствующих о существовании во второй половине — конце III в. до н. э. помимо скифского, еще нескольких фракийских военно-политических формирований на севере и юго-западе Добруджи (311; 272; 273; 102; 300).

 

Аполлоний Родосский говорит о смешении только двух этносов — скифского и фракийского. Племена бастарнов, появившиеся в устьях Дуная на рубеже III—II вв. до н. э. участия в этом процессе пока не принимали.

 

Более пространную картину ассимиляции народов дает Страбон, пользовавшийся, по определению М. И. Ростовцева, помимо собственных наблюдений трудами Артемидора Эфесского (конец II в. до н. э.) и Посидония из Апамеи (I в. до н. э.); считается, что образование смешанных народностей было излюбленным мотивом Посидония (189, с. 137—138). Начало участия в этом процессе бастарнов следует относить, по-видимому, к первой половине II в. до н. э., а пик — к середине — второй половине II в. до н. э. Впервые их переход через Дунай зафиксирован в источниках в связи с подготовкой Филиппом V Македонским войны против Рима (Тит Ливий, XI, 57, 2) — в 179 г. до н. э. После смерти Филиппа известны неоднократные передвижения бастарнов, привлекаемых в военных целях сыном Филиппа — Персеем (Тит Ливий, XL 19, 4—10; LIV, 26, 2—14, 27); в дальнейшем их переходы за Дунай и действия в прибрежной части Добруджи связываются с самостоятельной политикой (36, с. 152—157). Краткие свидетельства Диона Кассия о существовании в первой половине I в. до н. э. на территории Добруджи каких-то смешанных групп «скифо-бастарнов» или «кельто-скифов» (отнесение бастарнов к кельтам или германцам до сих пор остается дискуссионным), когда скифское государство уже перестало функционировать, убеждают нас в более ранней дате их образования, задолго до описываемых событий.

 

Более сложно уточнить момент, когда согласно Страбону в процессе смешения народов, происходившем в низовьях Дуная, приняли участие сарматы. В настоящее время отрицают их раннее продвижение на запад, а археологически они фиксируются здесь только в конце I в. до н. э. — I в. н. э. (175; 177, с. 137, 168; 79). В то же время Страбон, говоря о синхронных ему реалиях, свидетельствует о смешанном проживании сарматов с другими народами (Страбон, VII, 3, 2). Даже допуская возможность позднего написания этого фрагмента (сам труд, как известно, закончен около 7 г. до н. э. — 4, с. 778, сн. 20),

 

111

 

 

нужно учитывать, что слияние народов предполагает весьма длительный период времени. В качестве гипотезы считаем возможным предположить, что появление каких-то отдельных сарматских отрядов в низовьях Дуная, вне связи с массовым расселением их в северо-причерноморских степях, сопоставимо с антиримской политикой Митридата VI, объединившего под своим руководством многочисленные варварские народности Северного и Западного Причерноморья и размещавшего свои гарнизоны в союзных городах (Аппиан, Митр. войны, 15; Юстин, XXXVIII, 3, 5—7). К подобной мысли самостоятельно пришел и С. В. Полин, исходя из анализа этнической принадлежности комплексов, содержащих налобники с крючком (177, с. 65).

 

Таким образом, завершая обзор письменных источников, отметим, что все они свидетельствуют о проживании в Нижнем Подунавье в III—I вв. до н. э. обширного конгломерата различных народов. Что касается конкретно населения Малой Скифии, то согласно древним авторам оно не было однородным на всем протяжении ее существования (рубеж III—II — начало 1 в. до н. э.). На раннем этапе наблюдается активное слияние скифских и фракийских племен (первая половина II в. до н. э.). В дальнейшем в ее состав входят какие-то незначительные группы бастарнов (вторая половина Ц в. до н. э.). С распадом этого государства процесс смешения народов еще более активизируется; с этого момента можно говорить о участии в нем незначительных сарматских групп. Безусловно, этот вывод имеет несколько упрощенный и схематичный характер, но, в принципе, он достаточно реально отражает характер становления (временного) нижнедунайской диатесы народов.

 

Древние авторы ни разу не упоминают о связях скифов с греками. Однако, по ряду эпиграфических надписей из Каллатии и Том Т. В. Блаватская высказала предположение об установлении в III—II вв. до н. э. тесных контактов между представителями скифской и греческой аристократии посредством заключения браков, приведших к созданию смешанной группы эллино-скифов (36, с. 146, 147. Прилож., № 23, стр. 38).

 

Определенное подтверждение полиэтничности населения Малой Скифии можно найти в археологических материалах. Так, уже указывалось ранее, что на ряде прибрежных поселений Добруджи отмечено сочетание скифской, гетской и греческой посуды. Скифская керамика встречена и на гетском могильнике IV—III вв. до н. э. у с. Николае Бэлческу (270, р. 42—46, pl. IV, 4; 2, 4; V, 3; IV, 6). Более сложна этническая атрибуция погребений III—II вв. до н. э. у Мангалии и 2 Мая. Детально проанализировав погребальный обряд, конструкции и инвентарь,

 

112

 

 

М. Иримия пришел к выводу о их скифской принадлежности (273, р. 74; 274, р. 82, pl. 1,3). Учитывая смешанный характер находок на большинстве памятников, исследователь предложил видеть в их населении некую многочисленную гетерогенную общность — миксэллинов, управляемую вождями — «басилевсами», которым могли принадлежать погребальные комплексы, типа найденных в Мангалии и 2 Мае (272, р. 68, 69; 273, р. 71—74, 77; 274, р. 82). Допуская факт включения какой-то части полисной хоры в состав Малой Скифии и отмечая наличие на ряде поселений остатков каменных конструкций, возведенных в греческой технике (272,р. 66, 70), следует признать, что эллины принимали весьма активное участие в образовании подобной общности.

 

В тесной связи с археологическими исследованиями стоит проблема локализации и этнической идентификации городов Плиния. Приведем этот фрагмент полностью:

 

«Фракия с одной стороны начинается от берега Понта, где впадает в него Истр; в этой части ее лежат прекраснейшие города: основанный Милетянами Истрополь, Томы и Каллатия, прежде называвшаяся Кербатидой. Здесь же лежали Гераклея и Бизона, поглощенная разверзшеюся землей, теперь остается Дионисополь, прежде называвшийся Круном. Здесь течет река Зира. Всю эту область занимали скифы, называемые пахарями. У них были города: Афродисиада, Либист, Зигера, Рокобы, Евмения, Парфенополь и Герания» (Плиний, IV, 44).

 

Отметим сразу, что в отличие от перевода В. В. Латышева О. Н. Трубачев и И. В. Шталь видят в последних не города, а поселения (212, с. 119; 229, с. 74, 75) Информация римского автора прекрасно переплетается со всеми остальными источниками, свидетельствующими о присутствии скифов в Добрудже. Используя помимо нее указания Стефана Византийского, называвшего Афродисиаду приморским городом, и Евтропия, локализующего Парфенополь между Томи и Каллатией, а также разработки ряда современных исследователей, размещающих Геранию севернее Одесса, В. В. Латышев, а за ним и П. О. Карышковский, считали их прибрежными пунктами, а остальные три — внутренними (120, с. 276, сн. 4; 102, сн. 90). Однако, в последнее время предпринимались попытки совершенно иного размещения отдельных пунктов Плиния. Так, Афродисиаду предлагается искать в районе Мраморного моря (см.: 32, с. 36). Другую локализацию еще одного города — Герании — предлагает и О. Н. Трубачев. Считая тождественными топонимы «Какитон» (варварский эквивалент Геравий, приведенный Солином) и «Канкит», встреченный

 

113

 

 

в декрете в честь Протогена, исследователь размещает Геранию на Нижнем Днепре в районе р. Конка (212, с. 119—123). Учитывая, что все авторы единогласно увязывают эти города с Фракией, такая трактовка текста Плиния непонятна. Более того, недавно найден прекрасный источник, подтверждающий правильность информации Плиния. Речь идет об эпиграфическом документе из Дионисополя, где говорится о близости к нему Афродисиады (32, с. 34—37; 82, с. 91—92). На побережье между Дионисополем и Одессом размещают Геранию и античные дорожные справочники. Болгарские археологи отождествляют ее с современным селением Кранево (229, с. 80—81). Осторожнее в своих выводах румынские ученые. Ими выделяется ряд поселений у сел Албешты, Скиту-Костинешты и Тузла, где отмечена скифская керамика, и период расцвета которых совпадает со временем существования Малой Скифии. Одно из них предлагается идентифицировать с Парфенополем (313, р. 14; 272, р. 71, 72, № 50).

 

Правомочность такой идентификации поселений Плиния с современными населенными пунктами, безусловно, нуждается в дополнительных исследованиях, однако, что несомненно, это их размещение в приморской зоне Добруджи, между Одессом и Томи. Что касается поселений Рокобы, Либист и Зигера, которые В. В. Латышев называет внутренними, то следует отметить определенную условность такого понимания с учетом ограниченности территории Малой Скифии. И, наконец, судя по археологической карте Добруджи, более верным нам кажется употребление предложенного О. Н. Хрубачевым и И. В. Шталь термина «поселения» к упомянутым пунктам Плиния.

 

До сих пор не определена этническая принадлежность населения городов, более того, неоднократно подвергалось сомнению соотнесение их со скифами. Так, например, румынский исследователь Н. Гостар в одной из своих неопубликованных работ выдвинул гипотезу, согласно которой поселения Плиния предлагалось считать македонскими колониями и, более того, царей, чьи имена известны по монетам — македонскими династами-эпигонами (см.: 277, р. 72, № 50; 274, р. 81, № 108). Не отрицая их подчиненности скифам, В. В. Латышев обращал внимание на то, что часть поселений, а именно Афродисиада, Герания, Эвмения и Парфенополь, имели греческие наименования и были основаны или впоследствии переименованы греками (о первоначальном варварском названии Герании говорят многочисленные источники — см.: 229, с. 74—76). Другое три города, согласно В. В. Латышеву, носили негреческие местные

 

114

 

 

названия (120, с. 276, сн. 4), Исследователь не уточнил свою мысль, следует ли здесь понимать топонимы гетские или скифские? Более категоричен в своих выводах В. Илиеску. Отстаивая концепцию длительного проживания скифов в Добрудже, он считает, что еще во времена Атея здесь выделилась особая «скифская зона». В ней скифы основали Либист, Зигеру и Рокобы, а остальные города, принадлежавшие ранее грекам, были оккупированы скифами в процессе их оседания на землю (265, р. 95).

 

На современном уровне археологических исследований в Добрудже с невозможностью четкой локализации поселений Плиния, а отсюда и определения момента их возникновения, достаточно сложно вынести единственно верное суждение. Однако уже сейчас нужно отметить, что гипотеза Н. Гостара совершенно справедливо не получила признания. Действительно, известно, что Лисимах, стремясь укрепиться во Фракии, основал в ней ряд населенных пунктов. Но сразу после его гибели в 281 г. до н. э. Фракия полностью выпадает из подчинения Македонии и никогда больше ей не покоряется (36, с. 106, 107; 74, с. 6—9, 15). Поэтому странно. было бы видеть в них какой-то островок македонского владычества в Добрудже с некими мифическими «династами-эпигонами», чеканившими здесь свою монету.

 

Построения В. Илиеску также имеют свою уязвимую сторону. Дело в том, что ни на одном из поселений Добруджи, вне зависимости от степени их исследования, не отмечено не то что чисто скифских черт, но даже преобладания скифского инвентаря. Судя по появлению скифской керамики на гетских поселениях IV в. до н.э., вполне вероятен процесс оседания какой-то части скифов и проживания их смешанно с фракийцами уже во время Атея, но говорить об основании ими собственных поселений пока не представляется возможным. Все данные свидетельствуют о том, что поселения Плиния в этническом плане были весьма неоднородны.

 

Таким образом, на основании рассмотренных источников можно сделать следующий вывод: земли северо-восточной Добруджи, на которых локализуется Малая Скифия, представляли в III—I вв. до н. э. зону, где проходил активный процесс смешения этносов. Судя по археологическим данным, основное участие в нем принимали геты, греки и скифы. Причем, по мнению К. Йорданова, факт смешения народов с обязательным участием в нем греческого компонента отмечен в античной традиции появлением с III в. до н. э. нового термина — «миксэллины» (94, с. 76). Включение бастарнов

 

115

 

 

(кельтов или германцев) в этот процесс фиксируется пока только по сообщениям Страбона и Диона Кассия, а сарматов — только Страбона.

 

Безусловно, говорить в настоящее время о каком-либо количественном соотношении народов, проживавших в Малой Скифии, невозможно. Однако, судя по тому, что становление скифского государства в Добрудже никак не повлияло на развитие жизни существовавших здесь гетских поселений (резкое сокращение числа памятников наблюдается только в конце II—I в. до н. э., к моменту угасания Малой Скифии — см.: 270; 273), то большую часть населения государства составляли именно геты. Исходя из этого, со всей определенностью можно сказать, что факт преобладания скифского этноса в период существования этого политического объединения, который отстаивается рядом ученых, названных выше, не находит подтверждения. Попутно затрагивая в своих работах проблемы Малой Скифии, к подобным выводам пришли самостоятельным путем М. Иримия (273, р. 76; 274, р. 64—82), А. В. Подосинов (174, с. 44—52, 64—68) и К. Йорданов (94, с. 75^77), утверждавшие, что скифская инфильтрация в Добруджу была весьма незначительна и основным ее населением были геты..

 

Подобная интерпретация этнического состава Малой Скифии заставляет нас вновь обратиться к приведенному выше мнению А. В. Орешникова. Соглашаясь в целом с высказанной им идеей подчинения скифами гетов и узурпации ими верховной власти, что, по всей видимости, и дало основание называть эту территорию Скифией, заметим, что подобная ситуация, на наш взгляд, могла быть характерна только для начального этапа существования государства. Говоря о смешении народов, нужно учитывать определенную двойственность этого процесса: с одной стороны в нем нужно видеть механическое соединение с сохранением присущих каждому этносу черт; с другой стороны — ассимиляцию, слияние, с утратой характерных признаков или восприятием культурных элементов более сильного и многочисленного народа. Судя по всем источникам, на начальном этапе рассматриваемого периода преобладало именно механическое соединение народов, а к моменту исчезновения Малой Скифии и далее к рубежу нашей эры происходит полная ассимиляция гетами скифов, когда говорить о каких-то компактных группах уже не приходится (см.: 174, с. 20, 163, примеч. 214) и, возможно, ряда других народов, попадавших в их среду (бастарнов, греков). С массовым вторжением в Нижнее Подунавье сарматов также происходит

 

116

 

 

их включение в этот процесс. Свидетельством того может служить, по-видимому, сообщение Овидия о сильнейшей варваризации облика томитян и более того, даже выработке общего с варварами языка:

 

«У них (греков с варварами — С. А.) есть возможность вести разговор на общем языке...» (Овидий, Тристин, V, 10, 35).

 

По мнению ряда исследователей, он «представлял собой смешение между гетским, скифским (сарматским) и греческим языками» (94, с. 77, сн. 63; 174, с. 201, прим. 454). С учетом всего вышеизложенного этот вывод кажется вполне правомочным.

 

 

3. Монеты скифских правителей

 

Изучение всех аспектов жизнедеятельности Малой Скифии чрезвычайно затруднено малочисленностью источников. Помимо кратких сообщений древних авторов о присутствии вблизи западнопонтийских городов скифских племен (пс.—Скимн, 750, 756, 766; Плиний, IV, 44) и наименовании Добруджи Малой Скифией (Страбон, VII, 4, 5; VII, 5, 12), имеются еще два эпиграфических документа, найденные в Варне и у мыса Калиакра (69, с. 251; 116, с. 47—50), позволяющие говорить о создании скифами государственного формирования, возглавляемого царской династией. Отсутствие других данных выдвигает на первый план как наиболее информативный материал монеты скифских правителей, пополняющие наши сведения об экономике, политике и этническом составе этого государства.

 

Благодаря нумизматическим и эпиграфическим данным сейчас известны имена шести царей Малой Скифии — Танусака, Канита, Сариака, Акросака, Хараспа и Айлия.

 

Царские эмиссии стали известны в литературе еще с середины XIX в. в связи с публикацией частных коллекций и находок на о. Змеином (213, с. 93—94; 147, с. 245; 108, с. 23—27) и тогда же встал вопрос их атрибуции. Предваряя краткий историографический обзор, отметим, что все высказанные до сих пор мнения по поводу места государства, чеканившего свои монеты, и этнической принадлежности его правителей, или хотя бы одного из них, отражают современный им уровень развития науки и группируются следующим образом:

1) это скифское государство, расположенное вблизи Ольвии и управляемое династами от Сайтафарна до Скилура и Фарзоя;

2) государство, локализующееся на периферии державы Селевкидов;

 

117

 

 

3) гетское государство в Добрудже с династией, родоначальником которой был Дромихет;

4) скифское государство в Добрудже, управляемое перечисленными выше династами.

 

Первая точка зрения была выдвинута С. А. Уваровым, который на основании некоторого сходства монет Канита и Скилура предложил видеть в первом скифского правителя — преемника Сайтафарна и предшественника (возможно, не прямого) Скилура, осуществлявшего контроль над Ольвией и имевшего свою ставку неподалеку от города (213, с. 93—94). Эта идея была воспринята Б. В. Кене, видевшего в Каните первого правителя, начавшего выпуск своих эмиссий; его преемниками исследователь называет Сариака, Айлия [*] и Фарзоя (108, с. 25—27). Без существенных дополнений идея о присутствии скифского государства близ Ольвии с царской династией от Сайтафарна до Фарзоя и Скилура нашла развитие и в работе В. В. Латышева (118, с. 123—125). Б. Н. Граков, сначала согласившийся с такой точкой зрения (3, с. 251), впоследствии локализовал царство Канита во Фракии (70, с. 27).

 

Монета еще одного царя, Хараспа, впервые была издана Э. Бабелоном, давшим неправильное прочтение имени правителя — ΑΔΡΑΣΠΟΥ и искавшим его царство в Азии, на периферии державы Селевкидов (240, р. 146—148). Такое мнение оставалось непоколебимым до начала XX в. (261, р. 697), когда Д. Таккела, а вслед за ним и Н. А. Мушмов на основании все увеличивающегося числа монетных находок отнесли Хараспа с тем же прочтением имени, Канита, Сариака и Акросака к числу гетских правителей Добруджи (309, р. 397—401; 310, р. 31—39; 150, с. 343—344), причем первый исследователь считал их преемниками Дромихета.

 

Однако большинство исследователей, избрав совсем другой путь, пришли к выводам, которые стали общепринятыми с современной науке. Первый, весьма важный шаг в этом направлении был сделан Ф. А. Струве, который сопоставил монеты Канита с надписью из Варны, упоминающей имя этого правителя (203, с. 6). Впоследствии К. Реглинг, отметив концентрацию монет Канита, Хараспа и Акросака на территории Добруджи, дал подробную характеристику царских эмиссий и указал на их типологическое сходство

 

 

*. Согласно Н. Н. Мурзакевичу, Айлий был царем каллипидов (147, с. 245).

 

118

 

 

с автономными монетами западнопонтийских городов, что Могло свидетельствовать, по мнению исследователя, о чеканке их на монетном дворе г. Томы; филологический анализ К. Реглингом царских имен привел его к мысли о скифо-иранском происхождении (298, р. 259—265). Во вводных статьях к описанию монет Одесса и Том совместного труда Б. Пика и К. Реглинга еще раз подчеркивается сходство царских эмиссий с типами автономных монет этих городов, устраняются разночтения имен Хараспа и Акросака и царство их локализуется в восточной части Добруджи (291, 5. 520, 590, 601—602, п. 2).

 

Правда, здесь же К. Реглинг не избежал ошибки, отнеся монету Айлия вслед за Б. В. Кене, который локализовал место ее находки на о. Фидониси, вблизи Ольвии, к скифскому царству, соседствующему с ольвийским полисом (291, 8.605, п. 2). Это заблуждение было исправлено А. В. Орешниковым, указавшим, что монета была найдена на о. Змеином, против устьев Дуная (163, с. 14) и ее следует рассматривать в совокупности с монетами западных династов.

 

А. В. Орешников, проведя самостоятельный анализ царских эмиссий, отрицал возможность их выпуска на монетном дворе Ольвии и показал, что их местонахождение и типы четко указывают на регион Добруджи. Проанализировав все известные ему эмиссии припонтийских варваров, Д. В. Орешников счел возможным выделить сначала пять, а затем, в связи с поздним появлением монеты Танусака — шесть правителей добруджанского государства — Канита, Сариака, Акросака, Айлия, Хараспа и Танусака (163, с. 22; 164, с. 218; 307, р. 1—3). Попытка исследователя объединить с данной серией царских эмиссий серебряную монету с именем ΛΕΛΙ (?) ΑΣ (?) или ΚΕΛΒΙΑ Σ (163, с. 14—15; 164, с. 219) пока не подтверждается новыми находками.

 

В заключение отметим работу Л. И. Тарасюка, где проделан лингвистический аналаз царских имен и доказано их иранское происхождение, устранены разночтения и предложена новая реконструкция их, которая используется в данной работе (208, с. 22—30).

 

Не останавливаясь на характеристике довольно большого количества работ по царской нумизматике публикационного характера, отметим, что в настоящее время наиболее важное значение в исследовании данного вопроса имеют статьи болгарского исследователя Т. Герасимова (64; 65; 258) и румынского ученого В. Канараке (249; 251), в особенности последняя из них, которая представляет собой свод скифских монет,

 

119

 

 

содержащий подробное описание всех известных автору эмиссий, анализ их технических данных, текста и характера легенд, сведенных в конце работы в таблицы. Невзирая на имеющиеся у автора погрешности и неточности при описании материала, и ошибочность его исторических реконструкций, эта работа является основой для дальнейших исследований по монетному делу Малой Скифии.

 

Сейчас достоверно известно 96 монет скифских правителей и еще о нескольких имеются весьма краткие упоминания. Наибольшее количество эмиссий приходится на время правления Канита — 44 монеты. Монеты остальных царей гораздо малочисленней: для Акросака, Сариака, Хараспа и Айлия зафиксировано соответственно 16, 15, 11 и 7 экземпляров; последнее место по числу найденных монет принадлежит Танусаку — всего 3 экземпляра {таб. I).

 

Эмиссии Канита, будучи самыми обильными, выделяются также и своим разнообразием. В своде В. Канараке перечислены 24 разновидности их (251, р. 227—224, tab. I—V). Мы же при обработке этих эмиссий взяли за основу изображения аверса и реверса, сгруппировав монеты по типам и вариантам и выделив имена магистратов и контрамарки как дополняющие признаки. Следует сразу же оговорить, что расположение легенды почти на всех царских эмиссиях устойчиво: титул расположен справа, сверху вниз, имя правителя — слева, сверху вниз, сокращения или монограммы имен магистратов — горизонтально внизу. Все отклонения от традиционного написания легенды будут отмечены при характеристике соответствующих монет.

 

По изображениям на аверсе все известные выпуски Канита делятся на восемь типов (таб. 1). К первому типу отнесены 13 монет с профилями Деметры и Коры в покрывалах, из-под которых выбиваются пшеничные колоски, вправо. По изображениям на реверсе они, делятся на два варианта: 1) два факела и колос — 8 монет (рис. 11, 1, 3); 2) два колоса — 5 монет (рис. 11, 2). На всех монетах второго варианта отмечено сокращение ΒΑΚ. В отличие от мнений А. С. Уварова, воспринявшего эти буквы как сокращение титула и имени Канита (213, с. 94, сн. 5) и Б. В. Кене, трактовавшего их как указание, на место выпуска (108, с. 24), большинство исследователей видит в них начальные буквы собственного имени монетного магистрата, что находит свое подтверждение в наличии этих же букв на монетах Танусака (307, р. 2; 251, р. 237; 65, с. 55; 99, с. 54; 315, р. 111).

 

120

 

 

Рис. 11. Монеты царей Малой Скифии (1—16) и Танусака (17).

 

121

 

 

На двух монетах первого варианта присутствует сокращение ΑΡΙΣ. Еще на трех экземплярах этого варианта В. Канараке прочел надпись ΒΙΞΩ. Исходя из такого прочтения надписи, а также места находок этих монет вблизи Бизоне, исследователь, хотя и отмечает, что этот город не выпускал свою монету, делает предположение, что данная надпись является сокращением наименования города (251, р. 235—236, № 10—11). Если бы это допущение было верным, пришлось бы признать, что мы впервые встречаем на царских эмиссиях сокращение географического пункта. Однако на фотографии реверса одной из этих монет ясно читается буква Χ, а не Ξ (251, tab. III, 10), то есть здесь мы имеем сокращение ΒΙΧΟ, а не ΒΙΞΩ, которое, как и подобные надписи, может быть только именем монетного магистрата.

 

Контрамарка в виде головы Гермеса в петасе, вправо, отмечена только на одном экземпляре первого варианта (рис. 11, 4).

 

Второй тип представлен двумя монетами с изображением на аверсе головы Деметры, вправо, а на реверсе — колоса и факела (рис. 11, 5). Они различаются оформлением аверса: на одном Деметра изображена в своем традиционном покрывале с выбивающимися из-под него колосьями, на другом Деметра украшена ожерельем и серьгами. Имена магистратов представлены сокращением ΠΟΛΥ и монограммой , которая расшифровывается как ΠΟΛ (251, р. 234—240) и возможно, является вариантом различного написания одного в того же имени.

 

К третьему типу относятся 10 монет с изображением головы Зевса (или Великого Бога), вправо. На семи экземплярах голова Зевса украшена лавровым венком или лентой; последние три лишены этого оформления. В. Канараке на этих трех монетах видел голову Геракла (251, р. 240—241, № 17—19), однако уже П. О. Карышковский справедливо отнес их к одному типу с изображением Зевса (99, с. 56, сн. 69). И действительно, представленные здесь головы бородатого божества отличаются от изображений Геракла с его неотъемлемым атрибутом — львиной шкурой. По оформлению реверса монеты третьего типа подразделяются на четыре варианта: 1) орел на молниях, вправо — 3 экз. (рис. 11, 6); 2) рог изобилия — 1 экз.; 3) горит и палица — 4 экз. (рис. 11, 7); 4) палица — 2 экз. (рис. 11, 8). Пять монет, представляющих все варианты этого типа, имеют монограммы или сокращения имен магистратских чиновников, два из которых ΒΑΚ и уже известны по монетам первого и второго типов, а сокращения и ΑΠ, по-видимому, могут быть вариациями

 

122

 

 

одного и того же имени, известного по монетам второго типа. Из десяти монет восемь подверглись маркировке и имеют на лицевой стороне контрамарки с изображением Деметры (4 экз.), Зевса (З экз.) и Гермеса (1 экз.).

 

Монеты четвертого типа представлены пятью экземплярами, на аверсе которых фигурирует голова Геракла в львиной шкуре, вправо. Три монеты отнесены к первому варианту этого типа по изображению на реверсе горита и палицы (рис. 11, 9). Два остальных экземпляра выделены во второй и третий варианты по представленным на реверсе их соответственно палицы и лука (рис. 11,10), и отдельной палицы (рис. 11, 11). Оба варианта выделяются и по наличию на них сокращений ΒΑΚ и впервые появившегося ΑΓΜ.

 

На одной монете первого варианта имеется контрамарка в виде колеса с четырьмя спицами.

 

Шесть монет с изображением на аверсе головы Гермеса в петасе, вправо, относятся к пятому типу. В нем выделены два варианта. На реверсе первого фигурирует кадуцей (рис. 11, 12), на реверсе второго — кадуцей и колос, склоненный верхушкой вправо (рис. 11, 13). Одна монета первого варианта снабжена сокращением ВАК. В. Канараке, впервые опубликовавший монету второго варианта, прочел на ней монограмму (251, р. 239, 240, № 16а), однако впоследствии была найдена еще одна подобная монета, и автор публикации после сравнения обоих экземпляров доказал, что на них следует видеть сокращение (289, р. 485).

 

Шестой тип состоит из четырех монет и выделен по изображению на аверсе головы Аполлона, вправо, на реверсе — треножника. На реверсе всех монет присутствует сокращение ВАК (рис. 11, 14).

 

Три монеты седьмого типа представлены изображением головы Диониса, вправо и его атрибутов на реверсе — тирса и виноградной грозди. На одном экземпляре имеется монограмма (рис. 11, 15). Две из этих монет были неверно отнесены В. Канараке к типу эмиссий с Аполлоном (251, р. 233—234, № 6, 7). В работах Т. Герасимова и П. О. Карышковского эта ошибка была устранена (65, с. 55; 99, с. 56, сн. 69).

 

Последний, восьмой тип, представлен одной монетой с изображением голов Диоскуров в конических шапках, увитых лавровыми венками, вправо — на аверсе, и их коней — на реверсе (рис. 11, 16).

 

Присутствующие на 27 монетах Канита сокращения и монограммы имен магистратов позволяют говорить, что эти выпуски осуществлялись под контролем по крайней мере пяти

 

123

 

 

монетариев, имена которых начинались буквами ΒΑΚ, ΒΙΧΟ, ΑΡΙΣ, ΑΝ и ΑΠΟΛ (сокращение ΠΟΛΥ возможно было другой формой написания имени ΑΠΟΛ. В противном случае в нем нужно видеть шестого по счету монетария). Выпуски остальных семнадцати монет Канита-анонимны.

 

Среди эмиссий Сариака выделено пять типов. К первому типу отнесены шесть монет с профилем на аверсе Деметры в покрывале, из-под которого выбиваются колоски, вправо; на реверсе — два колоса (рис. 12, 1). На одном экземпляре присутствует монограмма . Однако как раз в месте размещения монограммы монета повреждена; вполне возможно, что она представляет собой один вариант с известными на эмиссиях Канита сокращениями и монограммами ΑΠΟΛ.

 

На аверсах пяти монет второго типа фигурируют изображения Геры в лавровом венке или с перехваченными лентой волосами, вправо; на реверсе — палица и колос (рис. 12, 2) [*]. Эта серия монет выделяется еще и расположением легенды. Если до сих пор легенда размещалась стабильно, в отмеченном выше порядке, то в данном случае титул расположен слева, снизу вверх, имя справа, снизу вверх. В описательной части свода В. Канараке (251, р. 252—253, № 41—42) и его предыдущей работе (249, р. 75—76, № 28—29, 28—29) ошибочно дано традиционное расположение надписи, что опровергается фотографиями реверсов этих монет (251, tab. VIII, 41, 42 [**]; 315, pl. II, 4). Так же необычно и расположение в верхней части реверса, над палицей, впервые появляющейся на царских монетах монограммы , расшифровывающейся как ΠΥΡ (251, р. 251, 253).

 

Подобная же монограмма, но расположенная внизу реверса, читается на одной из трех монет с головой Геракла, вправо, выделенных нами в третий тип эмиссий, Сариака. Монета с монограммой отнесена к первому варианту этого типа по изображению на реверсе горита, палицы и колоса (рис. 12, 4). Судя по фотографии монеты (251, tab. VIII, 38), размещение легенды аналогично отмеченному на монетах второго типа. Этот экземпляр ошибочно отнесен В. Канараке к типу монет с Аполлоном (251, р. 250, № 37) . Он уникален в своем роде, во-первых, тем, что в отличие от всех царских монет, изготовленных из меди, он сделан из серебра, правда, низкопробного;

 

 

*. У Я. Юруковой монета данного типа неверно отнесена к типу эмиссий с Аполлоном (315, р. 110).

 

**. Реверс монеты на табл. VIII, 41 дан В. Канараке в перевернутом виде.

 

124

 

 

Рис. 12. Монет царей Малой Скифии: Сариака (1—6); Акросака (7—12), Хараспа (13—14); Айлия (15—18).

 

125

 

 

во-вторых, тем, что здесь впервые читается полное имя царя — ΣΑΡΙΑΚΟΥ, повторенное на обнаруженном недавно посвящении (278; 116). На реверсе монет второго варианта изображен только горит (рис. 12, 3). Написание легенды традиционно.

 

Четвертый и пятый типы выпусков Сариака представлены одиночными экземплярами с головой Аполлона, вправо, и его атрибута на реверсе — треножника, под которым размещена монограмма АN (рис. 12, 5), и соответственно, головой Гермеса в пегасе, вправо, и его атрибута — кадуцея (рис. 12,6). Легенда размещена традиционно.

 

Согласно монограммам, за выпуски монет Сариака отвечали три монетария, два из которых работали еще при Каните.

 

По изображениям на аверсе все эмиссии Акросака относятся к трем типам, наиболее часто встречающимся на царских монетах.

 

Монеты первого типа с головами Диоскуров в конических шапках, украшенных лавровыми венками, вправо, представлены девятью экземплярами. По изображениям на реверсе они делятся на два варианта: 1) головы двух коней вправо — 8 монет (рис. 12, 10, 12); 2) голова одного коня вправо — 1 монета (рис. 12, 11).

 

Ко второму типу относятся 5 монет, на аверсе которых фигурируют Деметра и Кора в покрывалах с выбивающимися из-под них колосками и увитых лавровыми венками, вправо; на реверсе — два колоса (рис. 12, 8, 9).

 

Третий тип выпусков Акросака с Зевсом в лавровом венке и рогом изобилия на реверсе представлен всего одним экземпляром (рис. 12, 7).

 

Все эмиссии Акросака были выпущены двумя монетариями. Для пяти экземпляров с Диоскурами первого варианта и одного с Деметрой и Корой известно сокращение ΕΥ, расположенное горизонтально внизу. Во всех случаях на монетах этого монетария расположение легенды аналогично тому, что наблюдалось для выпусков Сариака монетарием с монограммой ΠΥΡ. Все остальные монеты Акросака чеканены лицом, чье имя начинается буквами ΑΝ, уже известными по монетам Канита и Сариака. Если -%а монетах с Зевсом оно имеет еще традиционный вид, то на остальных выпусках это сокращение имени более расширено и состоит из букв ΑΝΔΡ, ΑΝΔΡΕ. На экземпляре из кабинета Готы Т. Герасимов прочел ΑΝΔΡΟ (65, с. 56), а В. Канараке на румынской монете — ΑΝΔΡΟΥ (251, р. 246). Иногда надпись сделана в виде монограммы из четырех букв, в других случаях монограммой оформлены первые четыре буквы, а последняя стоит особняком, или наоборот, все буквы не связаны между собой.

 

126

 

 

Следует упомянуть здесь, что сочетание имени царя с данным сокращением имени магистрата приводило к тому, что царское имя читалось рядом исследователей как Акросандр или Акросандроу (309, р. 397—401; 150, с. 343, № 5809—5811), хотя другие ученые настаивали на раздельном прочтении надписи: ΑΚΡΟΣΑ — как имени царя, а букв ΑΝ, ΑΝΔΡ, ΑΝΔΡΕ —как сокращения, принятого среди монетариев (291, 3. 520; 251, р. 246, 247; 208, с. 22—30). Последнее предположение общепринято в настоящее время.

 

На трех монетах с Диоскурами отмечено наличие контрамарок с головой Зевса (или Великого Бога).

 

Все одиннадцать монет Хараспа, в отличие от разнообразных эмиссий других правителей Малой Скифии, однотипны. На аверсе их представлены головы Диоскуров в конусовидных шапках, украшенных лавровыми венками, вправо; на реверсе — орел со сложенными крыльями, стоящий на пучке стилизованных молний, вправо (рис. 12, 13). Все они выпущены на одном монетном дворе монетарием, чье имя в лигатуре ΜΕ расположено внизу реверса. Единственный экземпляр маркирован головой Зевса, вправо (рис. 12, 14).

 

Среди эмиссий Айлия выделены два типа. К первому отнесены четыре монеты с головами Диоскуров в конусовидных шапках, украшенных лавровыми венками, вправо, на аверсе, и головами коней, вправо — на реверсе. Три экземпляра этих монет изготовлены монетарием, чье имя дано в виде монограммы (рис. 12, 18); на четвертой читается сокращение ΤΑΕ (рис. 12, 17).

 

Три монеты второго типа имеют на аверсе лучезарную голову Гелиоса, в анфас; на реверсе — две розетки. Одна монета помечена уже встречавшейся на эмиссиях Хараспа монограммой ΜΕ (рис. 12, 15), на двух других присутствует монограмма (рис. 12, 16), расшифрованная В. Канараке как ΤΟΜ (251, р. 249). Нам эти монеты известны только по работам этого румынского исследователя, согласно которым здесь наблюдаются еще два нетрадиционных расположения легенды. На экземпляре с монограммой ΤΟΜ легенда размещена горизонтально; титул вверху, имя правителя внизу, монограмма слева от розеток, повернута набок; на монете с монограммой ΜΕ надпись размещена вертикально, сверху вниз, имя справа, титул слева, монограмма внизу.

 

Три монеты Танусака также выделены в два типа. К первому типу отнесены два экземпляра, на аверсе которых фигурируют головы Деметры и Коры в покрывалах, из-под которых выглядывают пшеничные колоски, вправо; на реверсе — два пшеничных колоска (рис. 11, 17). Третий экземпляр имеет на

 

127

 

 

Таблица 1

Характеристика царских эмиссий

 

 

128

 

 

 

129

 

 

 

130

 

 

 

131

 

 

аверсе головы Диоскуров в конических шапках, увитых лавровыми венками, вправо; на реверсе — головы двух коней, вправо. Монеты обоих типов чеканены монетарием ΒΑΚ, имя которого уже встречалось на монетах Канита. Все экземпляры маркированы головой Гермеса в петасе, вправо.

 

Чрезвычайно затруднительно в настоящее время определение весовой системы царских эмиссий. Для 1 /3 от общего числа всех известных монет весовые данные в специальной литературе отсутствуют и уточнение их для нас невозможно из-за их разбросанности по различным зарубежным государственным и частным коллекциям. Большие колебания весовой шкалы среди однотипных монет зачастую могут зависеть и от взвешивания их разными лицами с использованием неунифицированных инструментов, так что собранные нами данные могут быть не совсем корректны.

 

За всю историю изучения царских монет попытки определения их номинальной стоимости были предприняты только для эмиссий Канита. На их основе В. Канараке выстроил весовую шкалу скифских монет в пределах трех номиналов, равных соответственно 12, 8 и 4 граммам (251, р. 226).

 

По мнению Т. Герасимова и П. О. Карышковского, весовая система монет тяготеет к метрологии западнопонтийских полисов (65, с. 53—58; 99, с. 56). На основании ее П. О. Карышковский предлагает выделять для царских эмиссий четыре номинала, дающих соотношение 1:1 /3:1/4:1/6. Отмечая значительные колебания весов среди однотипных монет Канита, исследователь дал определение веса только для экземпляров с надписью ΒΑΚ и отнес к старшему номиналу монеты с Деметрой и Корой; ко второму — с Зевсом и рогом изобилия; к третьему — с Аполлоном; и к четвертому — с Гераклом и Гермесом (99, с. 56).

 

При классификации эмиссий Канита мы заметили, что наибольшие весовые колебания среди однотипных монет зависят не от буквенных сокращений, а от изображений на реверсе. В этой связи нами была предпринята попытка составления весовой шкалы по типам и вариантам, что позволяет определить номинальную стоимость и экземпляров без именных обозначений, которые составляют треть всех монет этого правителя. При таком подходе к старшему номиналу отнесены все монеты с изображением Деметры и Коры (средний вес которых 8, 92 г при колебаниях от 7, 88 до 11, 85 г) и первый вариант монет с изображением Зевса (средний вес 9, 60 г. при колебании от 9, 52 до 9, 80 г).

 

132

 

 

Второй по порядку номинал представлен эмиссиями с изображением Деметры (средний вес 7,17 г при колебаниях от 6,70 до 7,64 г), первым вариантом монет с изображением Геракла (средний вес 7,66 г, при колебаниях от 6,80 до 8, 20 г), третьим и четвертым вариантами монет с профилем Зевса (средний вес 7,23 и 7,50 г, колебания весов от 6,50 до 8,60 г).

 

Третья весовая группа представлена монетами с Аполлоном (средний вес 4,73 г. при колебаниях от 4,42 до 5 г), вторым вариантом монет с Зевсом (вес 5,80 г) и вторым вариантом монет с Гермесом (средний вес 5,49 г при колебаниях от 4,42 до 6,57 г).

 

К четвертому номиналу отнесены второй и третий варианты с Гераклом (веса 3 и 4,20 г), монеты с Дионисом (средний вес 3,67 г при колебаниях от 3,42 до 4,10) и с Диоскурами (вес 3,10 г).

 

Пятый номинал представлен первым вариантом монет с Гермесом, средний вес которых 1,4 г при индивидуальных весах от 1,25 до 1,6 г.

 

Таким образом, при выделении монет Канита в пять номиналов получается весовой ряд соотношений 6:5:3:2:1. Не исключено, что с накоплением новых материалов с их весовыми данными, станет возможно объединение двух старших номиналов в один. На это указывает сейчас наличие больших весов у отдельных монет II номинала, а ведь, как известно, древние монетарии были склонны чаще убавлять вес монет, нежели завышать его, получая тем самым дополнительную прибыль (106, с. 147—149).

 

Весовые данные монет остальных правителей не могут быть предметом самостоятельных исследований в связи с их малочисленностью, а зачастую и отсутствием. Однако все они достаточно четко укладываются в весовую шкалу эмиссий Канита. Так, к старшему номиналу относятся монеты с изображением Диоскуров, выпущенные при Хараспе (средний вес 9,22 г при колебаниях от 7,43 до 10,45 г) , Акросаке (средний вес 9,69 г при колебаниях от 8, 85 до 10,50 г), Айлии (средний вес 8,44 г при колебаниях от 6,75 до 10,12 г) и монеты с профилями Деметры и Коры, чеканенные при Танусаке (средний вес 8,65 г).

 

Второй номинал представлен только монетами Акросака с изображением Деметры и Коры (средний вес 7,36 г при колебаниях от 6,40 до 7,90 г).

 

Третий номинал состоит из эмиссий двух правителей: Танусака — монета с профилями Диоскуров (вес 5, 5 г) и Сариака — монеты с Деметрой (средний вес 5,3 г при

 

133

 

 

колебаниях от 5,10 до 5,60 г) и Герой (средний вес 4,30 г при колебаниях от 3,90 до 4,70 г).

 

Четвертый номинал представлен монетой Айлия с изображением Гелиоса (вес 3,80 г) и вторым вариантом монеты с изображением Геракла, выпущенной при Сариаке (вес 3,10 г).

 

В настоящее время известны весовые данные 62 царских монет. Подсчет их количества по старшинству показывает, что почти половина (29 монет) была выпущена старшим номинале 1; практически поровну (11,9 и 10) вторым, третьим и четвертым номиналами и пятым номиналом — только 3 монеты (табл. 2). Учитывая тяготение определенных серий монет к одному номиналу, можно предположить, что такое же соотношение должно быть характерно и для группы монет с неучтенными весовыми характеристиками. Здесь следует также предварительно подчеркнуть ту особенность, что отличает монеты Сариака от эмиссий остальных правителей: все они обладают крайне малым весом и размещаются в третьей и четвертой весовых группах.

 

Уже с конца XIX — начала XX в. в нумизматической литературе утвердилось мнение, принятое и современными исследователями, что все эмиссии царей Малой Скифии осуществлялись на монетных дворах западнопонтийских городов: фактура, иконография, стиль изображения и некоторые сокращения имен монетных магистратов аналогичны имеющимся на городских выпусках Одесса, Каллатии и Том (298, S. 259—265; 291, S. 520, 590, 601, 602; 308, р. 523—531; 285, р. 24—29; 163, с. 4; 277, р. 25—34; 64, с. 51—58; 65, с. 53—58; 249, р. 60—83; 251, р. 233—257; 315, р. 105—121). Недавно было приведено доказательство, что даже такой незначительный город Западного Понта, как Дионисополь, также принимал участие в выпуске царских эмиссий (141, с. 132).

 

Предпринятая было Н. А. Фроловой попытка объявить монеты Канита типа «Геракл/оружие» заимствованными с ольвийских образцов (214, с. 51) не нашла признания (56, с. 234, сн. 25).

 

Исходя из совершенно неверных исторических реконструкций, основанных на гиперболизации мощи добруджанской Малой Скифии, якобы распространявшей свое влияние и на Северное Причерноморье, В. А. Анохин отнес целый ряд ольвийских монет с именем города и надписью ΕΙΡΗΒΑ к выпускам Акросака (30, с. 50, 51, таб. XIX, XX, №№ 312—320). Как уже было показано, скифское государство занимало в Добрудже весьма скромное место и не могло играть роль гегемона на Западном Понте, не говоря уже о более отдаленных северных пространствах, где в это время складывалась весьма напряженная политическая

 

134

 

 

ситуация. Еще один весьма важный факт, противоречащий выводам В. А. Анохина, заключается в том, что, в отличие от предложенной исследователем ольвийской серии монет, на всех царских эмиссиях, выпущенных западнопонтийскими полисами, отсутствует имя города. Трудно допустить, чтобы Ольвия, отделенная от скифского государства сотнями километров, была поставлена в условия более жесткие, нежели близлежащие к скифам города. Не выдерживает также никакой критики и высказывание В. А. Анохина о поступлении в Ольвию из Малой Скифии серебра, предназначенного для выпуска царских эмиссий (30, с. 51); ведь, как уже было показано, все царские эмиссии, за исключением одной монеты Сариака, были биты из меди.

 

Известно, что западнопонтийские города, имея своим покровителем одного бога (36, с. 208—231), не ограничивались изображением на своих монетах только его персоны, а широко использовали весь пантеон: Одесс выпускал монеты с Аполлоном, Зевсом, Деметрой и Корой; Каллатия — монеты с Гераклом, Аполлоном, Гермесом, Дионисом, Деметрой; Томы — монеты с Аполлоном, Диоскурами, Зевсом, Деметрой (291, 5. 83—138, 520—560, 587—916). Однако царским эмиссиям соответствовали только некоторые категории городских выпусков. В этой связи большое значение имеет исследование Й. Юруковой, которая, помимо ряда общих проблем, связанных со скифской нумизматикой, особое внимание уделила систематизации основных типов царских монет и сопоставлению их с городскими.

 

В результате проделанной работы, исследовательницей был сделан вывод, что основную роль в выпуске царских эмиссий играли монетные дворы г. Томы. Здесь, по мнению Й. Юруковой, были чеканены монеты всех шести царей Малой Скифии, имеющие на себе изображения Диоскуров, Деметры, Зевса (или Великого Бога). Более скромное место в выпуске царских монет занимали Одесс — эмиссии Канита, Танусака и Акросака с изображениями Деметры и Коры; Каллатии — эмиссии Канита и Сариака с изображениями Гермеса и Геракла; Дионисополя — эмиссии Канита с изображением Диониса (315, р. 105—111).

 

Перенеся полученную схему распределения царских эмиссий по городам на аббревиатуры имен монетных магистратов, Й. Юрукова заключает, что идентичные именные обозначения присутствуют на монетах, выпущенных разными полисами. Из этого следует, что функции конкретного монетного магистрата не были ограничены деятельностью одной монетной мастерской, а распространялись на все монетные дворы Том, Одесса, Каллатии и Дионисополя, занятые в производстве царских монет (315, р. 111).

 

135

 

 

Таблица 2

Распределение монет по номиналам

 

 

136

 

 

Вывод этот нов и находит свое продолжение в высказывании Ю. Г. Виноградова, что греческие монетарии бывшие прежде полисными магистратами, с установлением скифским государством своего протектората над полисами стали доверенными лицами скифских правителей (56, с. 245, сн. 73). Действительно, деятельность лиц, отвечавших за выпуск царских эмиссий в городских мастерских, но не ограниченная их рамками, возможна только при подчинении полисов скифскому государству.

 

Картографирование монетных находок позволило локализовать местонахождение около 80 экземпляров. Основная концентрация их наблюдается в прибрежной зоне Добруджи, между Каллатией и Одессом (необъясним пока факт очень редких находок их в районе Том). В единичных количествах монеты зарегистрированы в Ольвии, Тире, Ренийском районе Одесской области, на о. Змеином, в окрестностях Силистрии и Айтоских Бань (рис. 10). Почти все монеты найдены случайно, в результате распашек или разрушения береговой линии, или в процессе целенаправленных сборов, предпринимавшихся отдельными нумизматами. В закрытых комплексах найдены всего четыре монеты Акросака, входящие наряду с золотыми статерами Лисимаха в состав клада из с. Болгарево (258, р. 25—27), и одна монета (отнесение ее к определенному правителю невозможно из-за стертости реверса) в погребении III—II вв. до н. э. некрополя Каллатии (244, р. 237).

 

Со времени вхождения царских монет в научный оборот эмиссии правителей Малой Скифии воспринимались как яркое свидетельство зарождения и развития в скифском государстве товарно-денежных отношений. Определенный скептицизм по этому поводу стал проявляться только в ряде последних работ. Идея К. Преды, что царские эмиссии служили только для удовлетворения тщеславия скифских правителей (297, р. 182), нашла самостоятельное развитие в исследовании Ю. Г. Виноградова. Исходя из малочисленности царских эмиссий и узости ареала их распространения, исследователь пришел к выводу, что «...чеканка варварскими правителями денежных знаков на монетных дворах греческих полисов ...носила ярко выраженный демонстративный характер; она была явно подчинена политико-пропагандистским целям поставить себя на один уровень с могучими эллинистическими монархиями...», а сами монеты «... не предназначались даже для обслуживания собственно скифской глубинной территории Добруджи, полностью обращаясь наряду с полисной автономной монетой в рамках внутреннего рынка греческих городов и их хоры» (56, с. 235).

 

137

 

 

Вывод этот не бесспорен. Если демонстративный характер вполне допустим для единичных золотых или серебряных царских монет, о которых упоминает Ю. Г. Виноградов, то весьма сомнительно, чтобы этим же целям служил выпуск варварскими правителями медной разменной монеты. Отметим также, что известная на сегодня малочисленность эмиссий Малой Скифии не отражает всего объема царской чеканки; за исключением единичных случаев, находки большинства монет имеют, во-первых, случайный характер (в археологическом плане территория Добруджи продолжает оставаться белым пятном), а, во-вторых, очень редкие из них чеканены одним и тем же штемпелем (251, р. 227—253; 65, с. 53—57), что предполагает сравнительно многочисленный выпуск царских денежных знаков.

 

Уязвима и попытка Ю. Г. Виноградова доказать, что царские монеты имели хождение только на территории полисов и их хоры, которую исследователь выводит из факта контрамаркирования монет, применяемого городами, чтобы «...подтвердить их принудительный курс, дабы вызвать к ним доверие у населения» (56, с. 234). Об этом говорит уже то, что контрамарки встречены только на 17 монетах из 96; при этом маркировке подвергались исключительно выпуски двух старших номиналов. В денежных знаках низкой стоимости западнопонтийские полисы, видимо, не нуждались. Кроме того, следует уточнить, что кроме одной монеты с контрамаркой города Истрии (колесо с четырьмя спицами) все остальные надчеканки на выпусках Том, Одесса и Каллатии принадлежат только Томам. Находки этих маркированных монет за пределами города позволяют думать, что они использовались жителями его для внешних торговых операций.

 

Кроме того, учитывая возможность включения части хоры в состав скифского государства (56, с. 188—190), а также выход Малой Скифии к морю (120, с. 276, сн. 4; 102, с. 51, сн. 90; 32, с. 34—35) в районе городов Плиния, то приходится признать, что царские монеты обращались именно на скифской территории. В таком случае, не отрицая преобладания в экономике Малой Скифии натурального обмена (56, с. 236), можно думать, что в ее пограничных с греческими городами областях, где проводились наиболее активно торговые операции, происходит поворот к товарно-денежным отношениям.

 

Тесные экономические контакты скифского населения с греческими полисами стали, по-видимому, катализатором зарождения в скифском обществе денежной торговли и привели к необходимости появления собственной монеты; точное

 

138

 

 

повторение ею (за исключением легенды) городских выпусков облегчало ее беспрепятственное хождение и среди местного, и среди городского населения.

 

 

§ 4. Хронология Малой Скифии

 

Последний этап пребывания скифов в Добрудже и, соответственно, время существования Малой Скифии, определяется обычно весьма продолжительным отрезком времени — III—I вв. до н. э. Основанием такой датировки послужила надпись из Варны в честь антиохийца Гермия, бывшего при дворе Канита (3, с. 251), и монеты царей Малой Скифии — Танусака, Канита, Сариака, Акросака, Хараспа, Айлии — по фактуре и стилю изображений находящие себе аналогии в эмиссиях западнопонтийских городов этого периода (298, с. 343—344; 308; 285, р. 24—29; 277; 249; 250; 251; 64; 65; 315). Недавно опубликована еще одна надпись, упоминающая имя Сариака; она отнесена авторами публикации ко II в. до н. э. (278; 116).

 

Невзирая на то, что вопросу хронологии Малой Скифии уделено много внимания в работах упомянутых исследователей, единого мнения до сих пор не выработано. Существующие на сегодняшний день точки зрения можно разделить на четыре группы:

 

1) начало III в. до н. э. (251, р. 226). Помимо установления типологического сходства царских и полисных монет, В. Канараке в своей работе делает попытку определить время чеканки скифских монет на основе оценки политической ситуации на Балканах. Он указывает, что эмиссии не могли выпускаться раньше 300 г. до н. э. (с учетом разгрома скифов Лисимахом) и позже 280 г. до н. э. Нижняя дата определяется им в соответствии с массовым нашествием кельтских племен на Балканский полуостров, которое, якобы привело к полному упадку эллинистической цивилизации. Правда, здесь же автор говорит о возможности существования «греко-скифского» государства в III—I вв. до н. э., вплоть до появления римлян (251, р. 223);

 

2) вторая половина III — первая половина II в. до н. э. (298, р. 264—265; 277, р. 33). Не останавливаясь на сопоставлении с автономными монетами, У. Кнехтел пытается обосновать начальную дату тем, что право чекана монет скифам предоставили македонские правители, а потому как титул

 

139

 

 

ΒΑΣΙΛΕΥΣ появляется впервые только на эмиссиях Александра Великого, то, следовательно, чеканка монет скифскими царями датируется эпохой после Александра;

 

3) вторая половина или конец III в. до н. э. — начало I в. до н. э. (65, с. 57; 35, с. 210—212; 36, с. 143—146, 170; 102, с. 52; 305, р. 24). Дополнительным основанием подобной датировки служит привлечение письменных источников: по начальной дате указаний Плиния (IV, 44) и пс.—Скимна _(750, 756, 766) о присутствии скифов у Том и Дионисополя; по конечной дате — сведений Диона Кассия (XXXVIII, 10, 3) об участии скифов в борьбе с римским полководцем Антонием Гибридой;

 

4) конец II — начало I вв. до н. э. (315, р. 119—121). Причиной такой датировки для Й. Юруковой стало определение времени зарытия Болгаревского клада этим периодом. Выделив несколько основных групп изображений на царских монетах, исследовательница пришла к выводу об их единовременной циркуляции и, соответственно, о возможности либо синхронного, либо весьма краткого периода правления скифских царей, которых она считает союзниками Митридата VI в его борьбе с Римом.

 

Не останавливаясь подробно на разборе аргументации той или иной датировки, отметим, что если во время написания работ У. Кнехтелем и В. Канараке и были возможны в какой-то степени подобные представления, то в настоящий момент они не выдерживают критики. Свое несогласие по поводу точки зрения И. Юруковой мы высказали в специальной работе (22). Наиболее достоверной нам представляется третья точка зрения. Подробнее на вопросе датировки мы остановимся немного ниже.

 

Сейчас же, возвращаясь к разбору работ по интересующей нас проблеме, отметим, что не меньшее внимание исследователей привлекали и правители Малой Скифии. Уже упоминалось, что известны имена шести скифских царей, хотя в литературе высказывались предположения о существовании еще двух царей. Впервые подобное сообщение было сделано А. В. Орешниковым. Им введена в научный оборот серебряная монета из собрания А. С. Уварова, близкая по типу к монетам царей Малой Скифии. Плохая сохранность монеты обусловила двойное прочтение имени —ΛΕΛΙ (?) ΑΣ (?) (163, с. 14,15) и ΚΕΛΒΙΑΣ (164, с. 219), причем автор отмечал некоторое сходство его с именем Айлия. Каких-либо других сведений о правителе Скифии с подобным именем у нас нет.

 

Во втором случае к эмиссиям царей Малой Скифии без каких-либо доказательств отнесены монеты Атея, продатированные

 

140

 

 

рубежом III—II вв. до н. э. (295, р. 24). Думается, что подобный вывод не имеет под собой никаких оснований.

 

Итак, имея представление о существовании шести царев Малой Скифии и за отсутствием возможности продатироватъ правление каждого из них, основное внимание исследователей уделялось, вопросу установления хронологической последовательности их. Причем, отметим сразу, неоднократно ставился вопрос о существовании нескольких мелких царств на территории Добруджи и об единовременном правлении всех шести царей (35, с. 210; 249, р. 62; 315, р. 111—121). Если первые два автора в последующих работах отказались от такой постановки вопроса, то Й. Юрукова дала развернутую аргументацию своего представления о кратковременности правления всех царей, основывающуюся на идентичности изображений богов с их атрибутами и наличии одних и тех же монограмм на монетах разных царей (315, р. 107—112).

 

Большее количество сторонников находит представление о Малой Скифии как о едином государстве, с одной непрерывно правящей династией. Невзирая на тот разнобой, который до сяк пор существует в определении хронологических рамок существования Малой Скифии, практически все исследователи единогласно ставят Канита во главу списка правителей государства, а Сариака к концу его. Начало такому представлению о порядке правления положил еще К. Реглинг (298, р. 264); основанием тому послужило типологическое сопоставление монет известных к тому времени трех царей — Канита, Хараспа и Акросы. К несколько иному выводу пришел В. Канараке в работе 1933 г. Первым в скифской династии он назвал Хараспа, указывая на негреческий характер имени, близкий к эпохе раннего эллинизма стиль исполнения изображений, однотипность и немногочисленность монет; даже сочетание изображений Диоскуров с символом Зевса — орлом, В. Канараке трактует как непонимание царем греческой религии. Все это, по мнению автора, свидетельствует о непрочности и кратковременности правления первого скифского царя. Танусак назван вторым по сходству изображений на его монетах и монетах Хараспа. Большое количество монет и разнообразие изображений на них позволили В. Канараке отнести Канита в середину списка, что по времени соответствует периоду расцвета и консолидации скифского государства. Из оставшихся царей Сариак назван последним, о чем, якобы, свидетельствует грубый стиль изображений на монетах, низкое качество металла и малая номинальная стоимость, а также сильное влияние греческого языка л его имени. Правление Сариака относят ко времени

 

141

 

 

упадка государства и его экономическому кризису (249, р. 63). В своей последней, обобщающей работе исследователь, к сожалению, не останавливается на данном вопросе, но характеристику царских эмиссий он, тем не менее, начинает с монет Канита (251, р. 227,) что можно расценивать как признание Канита первым правителем. Т. Герасимов разделяет мнение В. Канараке о периоде правления Сариака как периоде упадка скифского государства, начало которого связывается с нападением варваров с севера (65, с. 57). Под «варварами с севера» следует понимать, видимо, бастарнов. Даже Й. Юрукова, отстаивая мнение о кратковременности правления царей, живших в эпоху Митридата VI, первое место отводит Каниту, считая, что его монеты играли роль некоего образца для эмиссий остальных царей, в то время как Сариак « ... завершает перечень скифских союзников Митридата VI» (315, р. 111, 121).

 

Справедливое возражение Т. Герасимова вызвало утверждение В. Канараке, что непосредственным преемником Канита следует считать Хараспа: сокращение магистратского имени ΒΑΚ встречающееся на монетах Канита и Танусака, позволило исследователю отвести второе место в списке царей Танусаку, и, соответственно, третье место — Хараспу (65, с. 55). С последовательностью правления царей, разработанной Т. Герасимовым, согласился и П. О. Карышковский (99, с. 68, сн. 101).

 

Таким образом, одни и те же материалы положены в основу разного понимания хронологической последовательности правления царей Малой Скифии. Продолжая разработку этого вопроса, заметим, что мы ни в коей мере не придерживаемся мнения о возможности одновременного существования в Добрудже нескольких самостоятельных государств. Доказательство тому — слишком ограниченная территория, которую занимали скифы, чтобы, будучи раздробленными, могли представлять какую-то значимую, политически организованную силу, во-первых, и, во-вторых, выпуск монет разных царей одним и тем же магистратом, о чем свидетельствуют одинаковые аббревиатуры имен, вряд ли возможен при одновременном их правлении. Вероятнее всего, выпуск монет одним и тем же монетарием для разных династов следует использовать как один из основных аргументов последовательности их правления. Подобные случаи не единичны: известен факт чеканки монет неким Зоилом сначала для Филиппа V Македонского, а затем для его сына Персея в течение десяти лет (281). Нет оснований с этих позиций говорить также о кратковременности правления царей; в античной литературе засвидетельствованы случаи долгожительства (Лукиан Самоссатский об Атее).

 

142

 

 

В своде В. Канараке, характеризующем около 80% всех известных монет Малой Скифии, для царских эмиссий выделены монограммы и аббревиатуры имен шестнадцати магистратов (251, р. 254). На наш взгляд, имена приведенные автором в сводной таблице под №№ 1, 12, 3—5 и 10, 11 можно объединить в три группы, соответствующие не семи магистратам, а трем. Подобные случаи различного написания имени известны как для ежегодно сменявшихся магистратов (106, с. 82, сн. 17), так и при длительной работе одного монетария (280; 281). В итоге получается, что для скифских царей выпускали монеты не 16, а 12 магистратов, причем четверо из них работали последовательно для двух, а то и трех династов. (Таб. 3). Этот вывод находит подтверждение и в высказывании Ю. Г. Виноградова о переходе ряда греческих монетариев на службу к скифским царям (56, с. 245, сн. 73); в случае смерти одного из правителей они могли продолжать работу у его преемника.

 

 

Таблица 3

Имена магистратов, выпускавших царские монеты

 

143

 

 

Придерживаясь мнения, что Канита следует относить к началу скифской династии, мы тем не менее считаем, что возглавлять ее должен Танусак. Об этом свидетельствует наличие сокращения ВАК на монетах только этих двух династов, в то время как Канита объединяет с Сариаком монограмма и последовательно с Сариаком и Акросаком — сокращение ΑΝ. Два последних династа — Харасп и Айлий объединены между собой монограммой ΜΕ. С остальными правителями их связь по сокращениям имен магистратов не прослеживается и последовательность их правления определить сейчас затруднительно.

 

Мало чем может помочь в этом плане неоднократно упоминаемая нумизматами типологическая близость городских и царских эмиссий. Датировка западнопонтийских монет До сих пор не разработана. Однако уже сейчас можно с уверенностью говорить, что выпускам Канита наиболее близки монеты Каллатии и Том III—II вв. до н. э. с изображениями Зевса, Аполлона, Деметры и Коры. Монеты Айлия сходны с выпусками Том II — начала I в. до н. э. с изображением Гелиоса и звезд.

 

Основываясь таким образом, на взаимовстречаемости имен монетных магистратов на царских эмиссиях и, в меньшей степени, на близости их с городскими выпусками мы предлагаем свою точку зрения на последовательность правления царей Малой Скифии. Она показана в таблице 4, где сведены воедино и высказывания наших предшественников.

 

 

Таблица 4

Последовательность правления царей Малой Скифии

 

 

144

 

 

Для подтверждения такой последовательности правления царей Малой Скифии и установления их относительной хронологии привлечем и другие материалы. Речь идет о двух эпиграфических памятниках с именами Канита и Сариака и кладе монет из Болгарево с эмиссиями Акросака.

 

Первый из них — декрет граждан Одесса в честь антиохийца Гермия датируется рубежом III—II или началом II вв. до н. э. (3, с. 125; 100, с. 111; 5, № 124, р. 139—141). Сопоставление текста этого декрета С одновременным ему документом из Аполлонии, где идет речь о заключении оборонительного договора между Аполлонией и Месембрией, с одной стороны и Антиохом, с другой, позволили X. Данову рассматривать их как свидетельство деятельности во Фракии Антиоха III (77, с. 411, сн. 30). Позиции Антиоха III на Балканах были наиболее стабильны в 197—191 гг. до н. э. (180, с. 125, 126, 263, 264; 34, с. 237—241; 100, с. 106, сн. 7, 8); именно к этому периоду наиболее вероятно относить появление интересующего нас документа.

 

Другой памятник найден у мыса Калиакра (278; 116). Надпись на нем гласит, что некий Антигон, македонец из города Стибера посвящает алтарь Диоскурам за царя Сариака. Издатели надписи датировали документ второй четвертью II в. до н. э. и предложили видеть в Антигоне декрета придворного Филиппа V Македонского, руководившего переброской бастарнов от устьев Дуная к западным границам Македонии (278, р. 162; 116, с. 49). Обоснование предложенной датировки может быть дополнено еще одним аргументом нумизматического порядка. В литературе неоднократно подчеркивался факт низкой номинальной стоимости эмиссий Сариака, что связывалось исследователями с политическим и экономическим упадком Малой Скифии (249, р. 63; 315, р. 121; 65, с. 57; 315, р. 111, 121), соответствующим угасанию этого государства. Оставляя в стороне последнее утверждение, полагаем, что в определенной мере кризисная ситуация в экономике Малой Скифии могла быть обусловлена неоднократными и зачастую неуправляемыми передвижениями бастарнов вблизи ее границ в период со 179 по 168 гг. до н. э. [*] (Ливий, ХХХХ, 57, 58; ХХХХIV, 26, 27).

 

 

*. Любопытно, что в это же время в Македонии отмечается также резкое снижение веса монет, что по мнению А. Мам рот а объясняется необходимостью стабилизации государственной экономики в период подготовки и ведения военных действий (280, S. 1—28; 281, S. 277—303).

 

145

 

 

И последний материал, позволяющий определить время правления Акросака — клад из с. Болгарево, состоящий из четырех золотых статеров Лисимаха и четырех бронзовых монет Акросака. Автор публикации этого клада продатировал царские эмиссии последней четвертью III в. до н. э. (258, р. 25—26). Однако сейчас имеется немало работ, посвященных хронологии выпусков Лисимаха и его западнопонтийских подражаний. На основе завышенных датировок последних Дж. Прайсом Й. Юрукова отнесла эмиссии Акросака, а вместе с ними и остальных правителей к концу II — началу I вв. до н. э. (315, р. 118—121). Следуя более обоснованным разработкам посмертных подражаний выпускам Лисимаха, проделанных А. Серигом (301, р. 183—200, pl. 23—25), Б. Пиком и К. Реглингом (291, S. 105, № 255, S. 606, 649, № 471—473, tab. V. 6), мы предложили совершенно другую дату этого клада — 140—120 гг. (22).

 

Итак, эти три документа могут служить, на наш взгляд, неоспоримым доказательством правления царей в приведенной выше последовательности — Канит — Сариак — Акросак, в течение по меньшей мере 50 лет. Не противоречит этому и сокращение имени одного и того же магистрата на монетах этих правителей. Вполне допустимо, что он мог начать работу в конце правления Канита и закончить ее в начале правления Акросака, то есть работать где-то 40—50 лет.

 

Обращаясь, наконец, к вопросу датировки Малой Скифии . в целом, заметим следующее. Правление Канита, засвидетельствованное Варненским декретом в начале II в. до н. э., совпало, по-видимому, с расцветом скифского государства. Свидетельство тому — многочисленность и разнотипность его монет, для выпуска которых необходима политическая и экономическая стабильность государства. Признавая Канита преемником Танусака, мы, тем самым, относим становление Малой Скифии к рубежу III—II или к концу III в. до н. э.

 

О конечной дате существования Малой Скифии судить сложнее. Именно на это время приходится правление Хараспа или Айлия. В литературе известно свидетельство Диона Кассия, часто используемое как доказательство военно-политической активности скифов в середине I в. до н. э. Имеется в виду эпизод из его произведения, повествующий о разгроме римского полководца Антония Гибриды в 62 г. до н. э. под Истрией (Кассий, XXXVIII, 10, 3). На основании его Т. В. Блаватская сделала вывод о сохранении господства скифами в Добрудже вплоть до середины I в. до н. э., когда оно было сломлено войсками Буребисты (35, с. 212). Следует однако

 

146

 

 

отметить, что Дион Кассий называет союзниками греков «... бастарнов (пришедших или происходящих) из скифов (или Скифии)...» — (перевод П. О. Карышковского), или «... бастарнских скифов (скифов-бастарнов)...» — (перевод Ю. Г. Виноградова) [*]. Ни один из вариантов перевода не показывает реальных скифов. В этой связи небезынтересно, что в источниках встречаются также сообщения о существовании смешанного кельто-скифского народа: «бастарны, которых основательно считали скифами, перешли Истр...» (Кассий, LI, 23, 2). Оба приведенных отрывка не позволяют видеть в антиримской коалиции скифов. По всей видимости, говорить о существовании в это время какого-либо активного объединения на территории Добруджи не приходится. Об этом же свидетельствует практически беспрепятственное подчинение в 71 г. до н. э. западнопонтийских городов римскому полководцу Марку Лукуллу (36, с. 166).

 

Отсутствие в Добрудже силы, могущей в какой-то мере противостоять римлянам, предполагает более раннее угасание Малой Скифии. По-видимому, это событие соотносится со временем включения Западного Понта в антиримскую коалицию под эгидой державы Митридата VI Евпатора в начале I в. до и. э. (145, с. 47—56; 146, с. 53; 283, р. 61, 62,80; 56, с. 238, сн. 48; 294, 8. 64, 85, 146, 606).

 

Таким образом, временем существования государства Малая Скифия следует считать рубеж III — начало I в. до н. э.

 

 

5. Малая Скифия и окружающий мир

 

Формирование скифского государства в чужеродной ему этнической среде, вобравшего в себя к тому же часть фракийской территории с проживавшим на ней населением, не было единовременным и безболезненным актом. Первоначальный этап, ознаменовавший консолидацию скифов в Добрудже и начало становления их государственности, зафиксирован у Страбона. По его свидетельству скифы, переходившие через Тирас и Истр, заселили часть правобережья Дуная. Процесс их вторжения иногда сопровождался конфликтами с фракийцами

 

 

*. И. X. Кришан говорит о коалиции греков, бастарнов и гетов против Гибриды (255, р. 244).

 

147

 

 

в борьбе за обладание территорией, иногда происходил мирно, так как местное население уступало эти земли без сопротивления из-за их сильной заболоченности (Страбон, VII, 4, 5). Исходя из общеисторической ситуации, переход большого количества скифов на правобережье Дуная соответствует III в. до н. э., когда, согласно археологическим исследованиям в степной части Северного Причерноморья наблюдается резкое уменьшение численности населения, а впоследствии и полное его исчезновение (126, с. 51—53; 103, с. 59; 231, с. 191, 192; 175, с. 24—34; 107, с. 66, 67).

 

Следует подчеркнуть, что Страбон говорит о расселении скифов на каких-то болотистых землях, которые на географической карте Добруджи соответствуют только дельте Дуная. Поблизости он размещает область трибаллов и мисийцев, а также живущих около Каллатии, Том и Истра кробизов и троглодитов (Страбон, VII, 5, 12).

 

Страбон не останавливается на подробностях взаимоотношений этих народов. Однако для этого времени на севере Добруджи известно по ряду нумизматических и эпиграфических источников политическое объединение гетов, руководимое Москоном с титулом басилевса, а затем, видимо, его последователем Залмодегиком. Если о первом предводителе известно только, что он выпускал свои монеты, находки которых локализуются в районе Тулчи (296, р. 401—408; 288, р. 125—128; 297, р. 180—182), то деятельность второго разворачивается вблизи Истрии, экономике которой он наносит ощутимые удары (292, р. 194; 102, с. 40; 5, № 125). Несомненно, что переправлявшиеся в этот момент через Дунай скифы входили в соприкосновение с этим объединением (сформированным, вероятно, одним из упомянутых Страбоном народов) и вполне возможно, что именно с ним они вели борьбу за обладание данной территорией.

 

Источники умалчивают о перипетиях этой борьбы, однако столкновения с организованными фракийцами, плохое качество отвоеванной земли послужили, по-видимому, непосредственной причиной, заставившей скифов со временем передвинуться к югу. По крайней мере уже во второй половине — конце III в. до н. э. Деметрий Каллатийский в устьях Дуная локализует анонимных фракийцев и бастарнов, тогда как скифы, по его сведениям в этот период размещаются вокруг Том и Дионисополя. Кробизы же, занимавшие согласно Страбону эти земли ранее, сейчас граничат со скифами южнее Дионисополя (пс.— Скимн, 750, 756, 797). Этим же временем датируется сообщение Плиния Старшего (189, с. 50—56), что вблизи Дионисополя

 

148

 

 

проживают скифы-пахари, имеющие здесь свои поселения (Плиний, IV, 44).

 

Любопытно отметить, что Деметрий, бывший непосредственным очевидцем событий, происходивших в Добрудже, говорит, во-первых, о расселившихся здесь скифах как о реальном факте, во-вторых, он совершенно не упоминает о фракийском населении вблизи Том, Каллатии и Дионисополя. Сопоставление его свидетельства с археологическими данными не позволяет воспринимать этническую картину столь однозначно. Инфильтрация скифской народности в массив проживавших здесь гетских племен не нарушила хода их жизни. Для периода существования Малой Скифии наибольшая концентрация памятников наблюдается в непосредственной близости от западнопонтийских колоний. Для поселений наиболее характерно сочетание лепной гетской и греческой посуды. Однако, на поселениях у сел Диногеция, Албешты, Аджижеа, Мошняны и Меджидия отмечены фрагменты скифской керамики (270, р. 66; 243, р. 105—107). А. И. Мелюкова и В. Илиеску справедливо связывают появление скифской посуды в Добрудже с проникновением на правобережье Дуная скифов Атея (138, с. 139, 242; 263, р. 195; 265, р. 92—96).Но начало жизни на поселениях у сел Мошняны и Аджижеа по датирующим вещам относится не ранее III в. до н. э. (272, р. 70, 71, № 35, 39), то есть основание этих пунктов и, соответственно, появление на них элементов скифской культуры в совокупности с автохтонными синхронно периоду начала становления скифского государства.

 

Помимо поселений в прибрежной зоне Добруджи следует выделить целую серию погребальных комплексов IV—III и II вв. до н. э., где в отличие от всего фракийского мира, перешедшего в погребальном обряде к кремации, продолжает бытовать и ингумация. Безусловно, нельзя все эти комплексы относить к скифским; здесь могла по-прежнему сохраняться гальштатская традиция или проявлялись какие-то заимствования греческой погребальной обрядности. Однако, те захоронения, где отмечено сочетание ингумации с жертвоприношениями, скифским оружием и, более того, со скифской керамикой, можно связывать только со скифской традицией (Топрайсар, Кумпэна, Михай Витязу и др.). Погребальные комплексы III—II вв. до н. э. с сочетанием таких элементов исследованы вблизи Каллатии — Мангалия, 2 Май (273, р. 74, 89, 90; 274, р. 67—72, 82; 253, р. 54). Добавим также, что скифская керамика найдена и на долговременном могильнике у с. Николае Бэлческу, где обряд погребения представлен и кремацией и ингумацией (270,

 

149

 

 

р. 42—46, pl. IV, 4; IV, 6; V, 3; V, 6).

 

Отсутствие чисто скифских поселений в Добрудже, сочетание на известных памятниках скифской, греческой и гетской посуды, с преобладанием последней, показывают, что говорить о наличии здесь некоей этнически однородной скифской общности невозможно. Формирование на этой территории скифского государства шло с активным вовлечением в него гетов и греков, что впоследствии привело к возникновению смешанной, гетерогенной популяции (274, р. 64—83; 94, р. 75—77), возглавляемой скифской династией (которая, вполне вероятно, не оставалась в стороне от этого процесса).

 

Возвращаясь опять к свидетельству Деметрия о скифах в прибрежной части Добруджи заметим, что маловероятно, чтобы автор не знал о процессе слияния вблизи его родного города местных народов. В этой связи считаем возможным предположить, что он не просто дал картину размещения варварских племен, а наметил контуры тех этно-политических объединений, которые сложились в его время. Ведь его современник Аполлоний Родосский размещает в устьях Дуная фракийцев, живущих смешанно со скифами (IV, 320), о чем опять же умалчивает Деметрий.

 

Здесь необходимо также отметить указание Деметрия, что «в пограничных областях между кробизами и скифами эта страна имеет жителями смешанных эллинов» (пс.—Скимн, 751). По мнению Ю. Г. Виноградова смешанные эллины (или миксэллины) были зависимым военно-земледельческим населением, одной из обязанностей которого была охрана границ полисов и их сельскохозяйственной территории (53, с. 67; 56, с. 183, сн. 18). Такое понимание их роли вполне согласуется с тем, что для второй половины III в. до н. э., соответствующей начальному этапу формирования скифского государства, Деметрий мог зафиксировать такие противостоящие друг другу политические силы, каковыми были в прибрежной части Добруджи кробизы, скифы и греческие полисы, а в устьях Дуная анонимные фракийцы и бастарны.

 

Переоценивать роль скифов в Добрудже во второй половине III в. до и. э. нет никаких оснований. Доказательством тому является истрийский декрет в честь Агафокла, датирующийся концом III в. до н. э. (102, с. 36, сн. 3; 107, с. 70).

 

События, нашедшие отражение в декрете (292, р. 186—221; 300, р. 123—143; 102, с. 36—55; 5,№ 131, р. 155—160) свидетельствуют о чрезвычайно сложной обстановке в Добрудже, сложившейся в связи с деятельностью фракийского вождя Золта, направленной против Истрии и ее хоры, а впоследствии

 

150

 

 

и против Бизоне с ее округой. Действия фракийцев наносили непоправимые беды экономике Истрии, а окружающие ее варвары пытались укрыться за ее стенами (П. О. Карышковский по аналогии с ситуацией, сложившейся в Ольвии эпохи Протогена, допускает возможность идентификации этих варваров со скифами — см.: 102, с. 52—53). После нескольких неудачных попыток освободиться от фракийской угрозы путем организации обороны города, а затем и выплаты определенных денежных сумм, Агафокл, проводивший ранее переговоры с Золтом, был направлен Истрией послом к царю Ремаксу. Упросив царя о помощи, он получил сотню всадников, которые не облегчили положение города, что вызвало второе посольство Агафокла, но уже к сыну Ремакса — Фрад (мону?). Последний выделил в помощь Истрии 600 всадников, действия которых спасли город от окончательного разгрома. Какие меры предпринимал Бизоне и чем для него закончилось нашествие фракийцев источник умалчивает. Ценность декрета заключается еще и в том, что какая-то часть Добруджи документально названа Скифией и отмечено, что греческие города были подвластны Ремаксу.

 

Свободные передвижения Золта в Добрудже и протекторат Ремакса над западнопонтийскими городами могут быть объяснимы на наш взгляд только тем, что скифское государство находилось сейчас на начальной стадии своего формирования и не представляло собой весомой военно-политической организации, могущей оказать сопротивление отрядам Золта и взять под свою защиту полисы.

 

Когда происходит перевес сил в пользу скифского государства сейчас достоверно установить невозможно. Однако здесь на помощь приходит декрет из Одесса в честь антиохийца Гермия, датированный началом II в. до н. э. (3, с. 251). Заинтересованность граждан Одесса в расположении к ним царя скифов Канита, зафиксированная в этом декрете, а также то, что Одере был одним из основных центров, чеканивших царские монеты, не оставляет сомнения, что во время правления Канита, одного из первых скифских царей, город уже находился под властью скифов.

 

Здесь любопытно сопоставить этот документ с уже упоминавшимся свидетельством Деметрия. По-видимому, за тот промежуток, что прошел со времени жизни автора до написания Варненского декрета, скифы покорили или изгнали кробизов и безымянных фракийцев, окружавших город, и расширили свою территорию на юг до Одесса, установив над ним свое господство.

 

151

 

 

Кроме того, нумизматические находки свидетельствуют, что это государство одновременно распространило свою власть и на Томы, Каллатию и Дионисополь, выпускавшие царские монеты. Среди исследователей сложилось твердое убеждение, что типологическая близость царских и полисных эмиссий происходит не из простого заимствования правителями образцов автономных монет, а свидетельствует об использовании ими для своих нужд монетных мастерских указанных городов (298, р. 259; 163, с. 3; 251, р. 213—257; 65, с. 53—58; 141, с. 132; 315, р. 105—112).

 

Датировка Варненского декрета эпиграфистами и определенное -нами время правления Канита началом II в. до н. э. показывают, что окончательное формирование скифского государства и использование его правителями монетных мастерских западнопонтийских полисов происходит спустя очень короткий срок после ситуации, описанной в истрийском документе.

 

Практически полное отсутствие источников затрудняет возможность установления времени, причин и самого хода подчинения скифскому государству. В свое время Т. В. Блаватской, знакомой с текстом декрета только по ссылкам, было высказано осторожное предположение, что Золту в своих передвижениях по Добрудже удалось на короткий срок подчинить себе скифов, уже осуществлявших господство над Томами и Одессом (36, с. 152). Сейчас эта версия исследовательницы не может быть принята. Во-первых, декрет не упоминает какого-либо противодействия скифов Золту, которое они должны были оказать фракийцам, отстаивая нерушимость своих границ, или хотя бы защищая подчиненные им города. Во-вторых, известно по декрету, что Истрия и еще ряд городов Добруджи (к сожалению, в документе они не названы, но несомненно, что речь идет о полисах, расположенных южнее Истрии) находились под протекторатом Ремакса, что уже автоматически исключает возможность подчинения их скифами.

 

Для объяснения кардинальных изменений политической ситуации в Добрудже возможны два объяснения. Первое из них, чисто гипотетическое, предполагает ослабление государства Ремакса и его сына Фрад(мона?), или переориентацию интересов, в связи с чем правобережье Дуная выпадает из его поля зрения, чем немедленно воспользовались скифы. Более правдоподобно следующее объяснение. Из текста декрета известно, что Ремакс, чье царство находилось к северу от Дуная (102, с. 41 и библ.), требуя выплаты регулярной дани

 

152

 

 

с Истрии и, вероятно, с других подвластных городов, что безусловно негативно влияло на состояние их экономики, в то же время не обеспечивал их эффективной, действенной защитой в случае опасности. Такое положение в виду постоянной варварской угрозы могло привести греческие полисы к необходимости поиска другого покровителя?. Таковым, по-видимому, со временем стало набиравшее по соседству силы скифское государство. Аналогичная ситуация, правда с большим временным разрывом, зафиксирована и для Ольвии, которая в середине II в. до н. э. в связи с участившимися нападениями варваров ищет себе не отдаленного покровителя, каковыми были ранее Сайтафарн и предположительно, Фарнак I Понтийский, а близкого, и находит его в лице Скилура (56, с. 180—183, 203, 230, 231).

 

Поиски протектора были не единственной причиной установления тесных контактов между скифским государством и греческими полисами. В них были заинтересованы обе стороны и это неоднократно отмечалось всеми исследователями, касавшимися данной проблемы. Так, В. Канараке, подчеркивая чисто экономический, торговый характер взаимоотношений между полисами и скифским государством на начальном этапе развития последнего, приходит к выводу, что в процессе своего усиления оно устанавливает и политический контроль над ними и одновременно берет на себя их защиту от окружающих варваров (251, р. 220—223). Также подчеркивая экономический момент, Т. В. Блаватская считала, что распространив сферу своего влияния на прибрежные города «скифские цари желали использовать греческих торговцев и греческий флот для вывоза продуктов своего царства». Греки же, признав их главенство «смогли установить тесный контакт с внутренними областями страны», наладить постоянную торговлю и в то же время получить защиту для своих городов (36, с. 146, 157, 158).

 

По-видимому, нет смысла разграничивать эти формы взаимоотношений какими-то временными рамками. С окончательным формированием скифского государства они вступают в силу одновременно. Очень хорошо это продемонстрировал Ю. Г. Виноградов, давший более детальную характеристику разносторонней заинтересованности в контактах скифов и греков. Со стороны скифов: «... взимание фороса в обмен на гарантии... защиты от грабительских набегов, затем интерес в получении военной... техники, военных экспертов, технических специалистов, в строительстве собственного военного флота, наконец, в привлечении ко двору эллинизированных полуварварских правителей: врачей, технитов, художников

 

153

 

 

и ремесленников и т. п.». Со стороны греков: «... некоторые слои греческого общества получали известную прибыль... транзитной реализацией на причерноморском и средиземноморском рынках продуктов, поступавших со скифской территории» (56, с. 239).

 

Такая разработка дана исследователем применительно к общим тенденциям греко-варварских взаимоотношений. Что же касается непосредственно населения Нижнего Подунавья, то заинтересованность противоположных сторон в экономических контактах безусловна. Греки видели в населении Малой Скифии реального партнера для широких торговых сделок, поставляя сюда предметы роскоши, керамику, вина и т. д., что подтверждается огромным количеством греческого инвентаря на территории Добруджи. Скифы же нуждались в греческом рынке для вывоза в первую очередь сельскохозяйственной продукции. Характер. поселений и наименование Плинием скифов пахарями свидетельствует об оседлом, земледельческом образе их жизни. Торговые операции могли совершаться при сочетании натурального обмена с товарно-денежными отношениями, с применением в последнем случае в одинаковой мере как автономных, так и царских эмиссий обоими партнерами.

 

Здесь любопытно провести еще одно сравнение взаимоотношений Ольвии и западнопонтийских полисов со скифскими государствами. В свое время Б. Н. Граков на основе сообщений Страбона о разгроме Неоптолемом варваров в морском сражении и посвящения Посидея Ахиллу высказал предположение о наличии у скифов собственного военного флота (69, с. 87). Занявшись анализом этого вопроса, Ю. Г. Виноградов пришел к выводу о преимущественном использовании скифами в своих экономических и военных целях ольвийского флота и руководстве им царским доверенным лицом, каковым выступает Посидей, сын Посидея (56, с. 241—246) и, возможно, боспорского (54а, с. 86). По отношению к задунайскому региону такие источники отсутствуют, хотя Ю. Г., Виноградов допускает возможность руководства морским сражением Антигона, состоявшего на службе у Сариака (56, с. 245, 246, сн. 73). Такая трактовка деятельности македонца Антигона кажется нам неправомерной, на чем подробнее мы остановимся ниже. В то же время, выход скифов к морю в районе поселений Плиния и широкое использование ими полисов как трансагентов для вывоза своей продукции предполагают активное использование греческого флота. С другой стороны, имеется яркое свидетельство добровольного предоставления греками если не флота, то

 

154

 

 

хотя бы своих портов отдельным представителям скифского государства. Речь идет о декрете в честь Гермия, где благодарные граждане Одесса в ряду обычных привилегий предоставляют ему право свободного приплытия и отплытия и отмены пошлины на приобретаемые им товары (3, с. 251).

 

Тесные экономические, политические и культурные контакты скифского государства и западнопонтийских полисов способствовали эллинизации скифской и варваризации греческой аристократии. Происходил этот процесс не только путем заимствований в материальной и духовной культуре, но и посредством заключения браков, о чем свидетельствует употребление имен «Скиф», «Скифо...» в высших кругах Том и Каллатии (36, с. 147,205, прилож., № 23). Кроме того, Овидий в своих «Тристиях» (III, 14, 37—52; IV, 6, 45; IV, 7, 9; V, 10, 30) отмечает в Томах для I в. до н. э. сильную варваризацию всего населения, процесс которой, безусловно, начался намного раньше. Подобная же ситуация складывается, несомненно, и за пределами полисов, в среде рядовых жителей городской хоры и скифского государства, так что употребление рядом ученых термина «миксэллины» в смысле появления смешанных этносов в прибрежной части Добруджи кажется вполне оправданным 274, р. 64—83; 94, с. 76).

 

Характер взаимоотношений скифского государства и греческих полисов трактуется в литературе неоднозначно: некоторые исследователи высказывались кратко в пользу подчинения городов скифской власти (36, с. 145—147) ; другие предлагали говорить об установлении между ними дружественных отношений (214, с. 50—55). В последнее время на основе анализа различных аспектов греко-варварских взаимоотношений Ю. Г. Виноградовым разработана блестящая и достаточно всеобъемлющая концепция «варварского протектората»; согласно этой концепции скифское государство, в обмен на гарантии защиты полисов в случае военной опасности и без вторжения в политические сферы их деятельности, осуществляло контроль над экономической и внеэкономической эксплуатацией греческих городов (путем взимания дани, получения даров, кормления войска по типу «персидских угощений», эмиссии монет), попутно способствуя развитию их экономики за счет интенсификации внешней торговли и ремесел (56, с. 230—250, 274—276). Исходя из этой концепции, становится понятной независимость внутренней и внешней политики западнопонтийских полисов, которые, находясь под властью Малой Скифии, продолжали сохранять свою традиционную структуру управления и свободу во внешних сношениях (36, с. 142—158; 247, р. 243—249).

 

155

 

 

Еще одним характерным моментом протектората, по мнению Ю. Г. Виноградова, было постоянное «стремление варварских правителей привлечь к себе на службу греческих советников, экспертов, военных специалистов... Таковыми были антиохиец Гермей у Канита..., Антигон при Сариаке» (56, с. 274).

 

Личность Гермия понималась в литературе неоднозначно. Иногда он назывался богатым купцом, пребывающим у Канита по торговым делам (100, с. 111, сн. 32), хотя мало вероятно, чтобы простой купец мог обладать какой-либо властью у скифского царя и защищать попутно интересы граждан Одесса, как о том свидетельствует декрет. Чаще в нем склонны видеть какое-то влиятельное сановное лицо, находящееся на службе у Канита и не чурающееся, возможно, коммерческих операций (277, р. 29; 299, р. 4; 36, с. 137; 107, с. 72; 56, с. 236,237, 241). Соглашаясь с такой интерпретацией деятельности Гермия, мы хотим обратить внимание еще на один возможный аспект проблемы. Антиохийское гражданство Гермия позволило в свое время X. Данову, а вслед за ним и нам, рассматривать этот документ в связи с деятельностью Селевкидов на Балканах в период правления Антиоха III (77, с. 411, сн. 30; 20, с. 9,10). Начав завоевание Фракии, Антиох III провозгласил себя защитником эллинов и привлек их на свою сторону, разгромив противоборствующих ему и притеснявших греков фракийцев, и склонил к союзу галатов (Аппиан, Сирийские дела, 6). Предполагается даже, что Антиох III мог заключить альянс с западнопонтийскими городами против Рима (34, с. 27; 283, р. 49). Скифы, осуществлявшие протекторат над городами, вряд ли могли остаться безучастными к происходившим событиям. При такой реконструкции политической ситуации в Подунавье вполне допустимо, что Малая Скифия также была вовлечена в орбиту действий державы Селевкидов, а присутствие антиохийца Гермия в ставке скифского царя может свидетельствовать об обоюдной заинтересованности во взаимодействиях Антиоха III и Канита.

 

Интересна и личность македонца Антигона, поставившего за царя Сариака в честь Диоскуров алтарь, найденный недавно у мыса Калиакра. По предположению издателей надписи, с которыми согласился и Ю. Г. Виноградов, упомянутый Антигон был сначала полководцем Филиппа V Македонского, руководившим передвижением бастарнов, а после смерти царя он перешел на службу к царю Малой Скифии Сариаку. В дальнейшем М. Лазаров предлагает видеть в нем придворного Сариака, занимавшегося выпуском царских монет, а Ю. Г. Виноградов

 

156

 

 

— полководца, успешно руководившего военными операциями скифов (возможно, морскими), после одной из которых и был воздвигнут алтарь Диоскурам (278, р. 156—163; 116, с. 47—50; 56, с. 245, 246, сн. 73).

 

Однако Тит Ливий неоднократно упоминает некоего Антигона, проводившего переговоры с бастарнами не только при Филиппе V, но и при его сыне Персее (XXX, 57; 58; ХХХХIV, 26; 27). Историк не уточняет, что это был один и тот же человек [*], но из контекста его труда видно, что придворному Персея была знакома такая работа. То есть переход Антигона на службу к Сариаку, если это так, был возможен только после смерти Персея. Уязвимы и предположения исследователей о направленности работы Антигона при дворе Сариака. У Тита Ливия он предстает просто как придворный, осуществлявший переговоры между македонскими династами и варварскими правителями. Ни о его самостоятельной военной деятельности, ни тем более о знакомстве с монетным делом автор не говорит. Если впоследствии и возможна его переквалификация в военного деятеля (судя по тексту источника, незнакомого с морским делом), то участие в монетном производстве совершенно нереально. М. Лазаров правильно подмечает, что сокращение ΑΝ известно на монетах нескольких династов Малой Скифии, однако он совершенно упускает из виду, что на монетах Акросака оно приобретает более расширенный вид и выступает как ΑΝΔΡ ... Так что сопоставление монограммы монетного магистрата с именем Антигона, как о том полагает М. Лазаров, невозможно.

 

Для этого документа нам кажется более правомерной следующая реконструкция. Известно, что в связи с подготовкой Македонией войны против Рима взоры ее после длительного перерыва обращаются к Фракии как к основному поставщику людских ресурсов и съестных припасов (34, с. 268, 269). С северо-восточной политикой Филиппа V связано и установление контактов с бастарнами, проживавшими сейчас в устьях Дуная (пс.—Скимн, 797), которых Филипп планировал использовать для борьбы с северными соседями Македонии дарданами, а впоследствии и в войне с Римом. Для того, «чтобы обеспечить безопасный переход их во Фракии и наладить снабжение войска продуктами, Филипп задарил предводителей областей, через которые проходил маршрут

 

 

*. По любезно предоставленной Ю. Г. Виноградовым информации, при дворе македонских правителей известно несколько Антигонов-современников.

 

157

 

 

бастарнов. Согласно современным реконструкциям сухопутных дорог во Фракии вообще и маршрута бастарнов, в частности, выходит, что путь их в самом начале пролегал через территорию скифского государства (36, с. 153, сн. 2—5; 84, с. 81, 113, 114, карта V; 229, с. 80). В этой связи вполне допустимо, что скифский династ мог оказаться в числе одаренных Филиппом V правителей варварских областей, а алтарь, поставленный Антигоном, должен отражать факт успешного продвижения бастарнов через скифские владения. Это тем более вероятно, что Диоскуры почитались не только как покровители моряков и мореходства, как о том говорит М. Лазаров (116, с. 48), но и оказывали помощь в сражениях, особенно всадникам (241; 279, р. 136). Потому как подготовка и передислоцирование бастарнов осуществлялись в течение длительного времени (со 182 по 179 г. до н. э.), то у Антигона было достаточно возможностей для установки этого алтаря.

 

Таким образом, и декрет в честь Гермия, и алтарь Антигона в честь Диоскуров могут свидетельствовать даже не столько об их службе у скифских правителей, сколько о заинтересованности в добрых отношениях со скифами представителей могущественных государств в период участия их во фракийских делах.

 

До сих пор нет и однозначного понимания взаимоотношений Малой Скифии с ее северо-восточными соседями. В конце III—II вв. до н. э. в Северном Причерноморье складывается чрезвычайно напряженная военно-политическая ситуация. Именно к этому времени относится появление на западе Скифии воинственных объединений галатов и скиров, угрожавших Ольвии и соседнему с ней варварскому населению (IOSPE, 1, № 32), бастарнов (Страбон, VII, 3, 13; пс.—Скимн, 797; Ливий, XXX, 57; 58; ХХХХIV, 26; 27), активно действовавших в районе Нижнего Подунавья (101; 121; 127) и еще ряда фракийских формирований, локализовавшихся к северо-западу от устьев Дуная (311, р. 275—282, fig. 1; 93, с. 15—17; 95, с. 16—17; 297, fig. 16, 17, 19). Превращение земель к северу от Дуная в ареал передвижений многочисленных воинственных группировок должно было привести, казалось бы, к окончательной изоляции Малой Скифии в Добрудже.

 

Однако, имеются данные, правда, весьма немногочисленные, которые могут свидетельствовать о каких-то связях населения Малой Скифии с Северным Причерноморьем. Так, в Нижнем Поднепровье исследованы два позднескифских комплекса, которым присущи некоторые черты фракийской культуры, что, по мнению издателей, предполагает наличие непосредственных

 

158

 

 

контактов скифов с фракийцами и, более того, «передвижения каких-то групп позднескифского населения Крыма в Подунавье и обратно» (91, с. 252). Эти соображения чрезвычайно любопытны для нас, хотя в то же время нельзя не учитывать возможность простого заимствования каких-то культурных элементов.

 

Обратимся к более близкому региону. К рубежу III — началу II в. до н. э. в Подунавье относятся клад вещей из Семеновки (81, с. 148—161) и тризны могильника Курчи, где наряду с фрагментами типично скифской керамики найдены родосские клейма, датирующиеся 220—180 гг. до н. э. (27, с. 157). Косвенным свидетельством того, что они (по крайней мере тризны) могли быть оставлены выходцами из Малой Скифии, служит находка монеты царя Сариака в непосредственной близости от могильника Курчи, у с. Котловина (21, с. 62—63).

 

Помимо этой монеты, царские эмиссии были обнаружены в Тире и Ольвии (99, с. 48—53; 19, с. 143—145). В литературе имеются указания нумизматов XIX в. о подобных находках в Крыму (108, с. 23; 45, с. 17). Выше нами говорилось, что столь широкий ареал распространения царских эмиссий послужил основанием для ряда исследователей или искать скифское царство в Северном Причерноморье со столицей в Ольвии или в Крыму (108, с. 25), или размещать его на огромном пространстве от Одесса до Неаполя, предположительно со столицей в Неаполе (118, с. 126; 3, с. 251). Впоследствии, с локализацией Малой Скифии в Добрудже, была примерно очерчена территория государства и определены города, чеканившие царские монеты (298, р. 259—265), причем если А. В. Орешников отрицал только возможность выпуска монет в Ольвии, то изменивший свою точку зрения Б. Н. Граков, а впоследствии и Т. В. Блаватская, исходя из этно-исторической и политической ситуации в Северном Причерноморье, отвергали возможность существования единого скифского царства на столь огромной территории (70, с. 27; 36, с. 145, сн. 2).

 

Исследователи, неоднократно обращавшиеся к истории Малой Скифии, считали, что находки царских монет в Тире, Ольвии и, возможно, в Крыму имеют в основном экономическую подоплеку и характеризуют торговые связи — прямые или опосредованные — населения Малой Скифии с греческими колониями Северного Причерноморья (99; 107, с. 78; 214, с. 54, 55).

 

Совершенно иную трактовку распространению монет скифских династов в северопричерноморских колониях предложил недавно В. А. Анохин. Исходя из факта чрезвычайно сложной политической обстановки, зафиксированной в декрете

 

159

 

 

в честь Протогена, автор считает, что Ольвия единственную опору для противодействия враждебным саням, грозившим с востока, могла «искать только на западе, где на территории Добруджи складывалось государственное объединение Малой Скифии». Этому способствовало и то, что одним из направлений политики скифского государства было установление дружественных отношений с греками, что в результате привело, по мнению исследователя, к распространению его влияния на Ольвию. Более того, В. А. Анохин говорит даже «о наличии в городе какого-то контингента войск, присланных Акросой для его защиты» в середине II в. до н. э., доказательство чему он видит в упоминании на ольвийской эпитафии некоего фракийского (выделено нами — С. А.) предводителя Дизазельма, сына Севта. И, наконец, касаясь выпуска скифскими царями своих денежных знаков, В. А. Анохин считает несомненным использование ими ольвийских монетных мастерских, для чего, якобы, была даже налажена поставка серебра из Малой Скифии, факт которой он выводит из одной, до сих пор еще не идентифицированной окончательно монеты с надписью ΛΕΛΙ(?)ΑΣ(?) или ΚΕΛΒΙΑΣ (30, с. 50, 51).

 

О бездоказательности отнесения В. А. Анохиным серии царских монет к выпускам Ольвии, включения в этот ряд некоторых чужеродных эмиссий и попытки их датировки уже говорилось выше (см. §3). Не имеют под собой оснований и остальные рассуждения исследователя. Это исходит уже из того, что тот же декрет в честь Протогена, помимо грозных саиев, грозивших Ольвии с востока, упоминает галатов и скифов, грозящих городу и его варварскому окружению с запада. Близкий по времени декрет из Истрии, повествующий о деятельности Золта, не позволяет пока говорить о сформировавшемся уже в Добрудже скифском государстве. В этот же период вуйъях Дуная становятся известны бастарны, проводившие здесь весьма активную политику в течение всего II в. до н. э., невзирая на реальное существование сейчас Малой Скифии и, возможно, даже подрывавшие ее жизнеспособность. Что же касается ольвийской эпитафии, то она убедительно продатирована Ю. Г. Виноградовым временем Митридата VI, а сам Дизазельм рассматривается как предводитель фракийцев, входивших в состав войска понтийского царя (56, с. 255). Совокупность этих фактов отрицает возможность того, чтобы разделенные между собой огромным расстоянием и враждебными группировками скифское государство и Ольвия могли оказывать друг другу какую-либо существенную помощь. Сейчас можно считать доказанным, что Ольвия нашла себе более надежного и близкого союзника, каковым с середины II

 

160

 

 

в. до н. э. выступает Скилур и, возможно, Фарнак I Понтийский — в первой половине этого столетия (56, с. 229—250).

 

Исходя из имеющихся данных, можно заключить, что контакты Малой Скифии с Северным Причерноморьем были весьма слабы, что объясняется как маломощностью самого государства, так и сложной политической ситуацией в северопричерноморских степях. Невзирая на такую обстановку, незначительные инфильтрации в Северное Причерноморье населения Малой Скифии, судя по наличию здесь одновременных археологических и нумизматических материалов и по сообщению Страбона о постоянных перемещениях на Дунае народов, в которых принимали участие и скифы (VII, 3, 12; VII, 3, 13; VII, 5, 1), несомненны. Исходя из находок в Тире и Ольвии немаркированных царских монет, вполне допустимо присутствие здесь представителей Малой Скифии, которые, вероятно, преследовали цели установления в первую очередь торговых отношений с жителями этих городов. О характере и интенсивности этих связей, как и о возможности заключения каких-то политических контактов, судить сложно.

 

Таким образом, на основании имеющихся источников можно выделить два основных направления во внешней политике скифского государства: 1) захват какой-то части фракийских земель в Добрудже вместе с проживавшим на них населением и установление протектората над западнопонтийскими полисами на всем протяжении Существования Малой Скифии; 2) налаживание спорадических, недолговременных контактов политического или экономического характера с более отдаленными центрами.

 

С включением Западного Причерноморья на рубеже II—I вв. до н. э. в орбиту действий Митридата VI и установлением его протектората над греческими полисами Малая Скифия как самостоятельное государство прекращает свое существование.

[Previous] [Next]

[Back to Index]