Равеннский экзархат. Византийцы в Италии

Олег Робертович Бородин

Глава 2. ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРОЦЕССЫ

 

1. Внешнеполитическая история Византийской Италии (втор. пол. VI — сер. VIII в.). Ее периодизация  102

2. Возникновение Равеннского экзархата  119

3. Римские папы и равеннские епископы  130

4. Оппозиция монофелитству в Италии и «дело» папы Мартина I  142

5. Равеннское восстание 710-711 гг.  161

6. Итало-византийские узурпаторы  167

7. Последняя узурпация. Восстановление империи на Западе  175

 

 

Данная глава посвящена выяснению основных тенденций политической эволюции Византийской Италии в изучаемую эпоху. Она открывается очерком взаимоотношений Равеннского экзархата (в широком смысле слова) с внешними партнерами и противниками (главным образом — с лангобардами, в отдельных случаях — с франками и др.). По мысли автора, этот раздел, в котором последовательно фиксируется канва политических событий с 568 по 751 гг., должен быть полезен читателю при восприятии иных сюжетов, описываемых ниже. В разделе даются новые оценки ряду эпизодов политической истории, уточняются их датировки. Собранный материал служит основой для периодизации истории византийско-лангобардских отношений в Италии.

 

Прочие параграфы главы посвящены внутриполитическим проблемам эволюции региона. Во втором ее разделе высказывается и обосновывается гипотеза о времени создания Равеннского экзархата: политико-административной структуры, в рамках которой протекала вся история Византийской Италии до середины VIII в. К числу наиболее мощных факторов, влиявших на развитие Византийской Италии, относится политика папской курии. Наряду с ней весьма высоким авторитетом обладала Равеннская церковь, часто действовавшая вразрез с интересами папства. Отношениям римской и равеннской епископских кафедр, их роли в политических судьбах Италии в характеризуемый период посвящен специальный раздел. Изучение различных аспектов политической активности папства является лейтмотивом и ряда последующих параграфов главы.

 

 

102

 

Так, особый исследовательский очерк посвящен идейно-политическим коллизиям в Италии в связи с принятием в Византии монофелитского Символа веры, борьбе против монофелитства римского папы Мартина I, его трагической биографии и значению его понтификата в истории папства.

 

В главу включено описание равеннского антивизантийского восстания 710-711 гг. Анализ истории этого возмущения против верховной власти позволяет обозначить те политические силы итальянского Северо-Востока, которые были настроены антиимперски и, в конечном счете, определяли участие Равенны в общем для Византийской Италии движении за освобождение от власти Константинополя.

 

Проявления активности этих сил в масштабе всей Италии (Неаполь, Равенна, Рим) рассматриваются в параграфе «Итало-византийские узурпаторы». Особое внимание уделяется здесь целям и притязаниям лидеров антивизантийских политических выступлений. По мнению автора монографии, здесь нашла свое выражение принципиально важная политическая тенденция, направленная на реставрацию Западной империи с центром в Риме.

 

В следующем разделе прослеживается развитие этой тенденции вплоть до ее логического завершения, то есть до провозглашения императором франкского короля Карла Великого, несмотря на то, что хронологически данное событие лежит за пределами истории Византийской Италии. Предлагаемая интерпретация коронации Карла в контексте прежних итальянских узурпаций позволяет выявить преемственность в развитии идеологии папской власти на протяжении двух столетий.

 

Таким образом, эта глава посвящена, главным образом, анализу тех политических процессов, которые в течение двух веков превращали Византийскую Италию в Италию невизантийскую.

 

 

2.1. ВНЕШНЕПОЛИТИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ ВИЗАНТИЙСКОЙ ИТАЛИИ (втор. пол. VI — сер. VIII вв.). ЕЕ ПЕРИОДИЗАЦИЯ

 

Внешняя политика Византийской Италии начиная с 568 г. целиком определяется ее взаимоотношениями с лангобардами. Именно лангобардское завоевание Италии сформировало на два столетия вперед ее политическую карту; именно оно стало первопричиной образования Равеннского экзархата.

 

 

103

 

Те же лангобарды в 751 г. положили конец существованию экзархата в Италии. Поэтому без описания византийско-лангобардских взаимоотношений характеристика истории Византийской Италии невозможна.

 

2 апреля 568 г. лангобардский король Альбоин (569-574) выступил в свой главный поход [1]. Многоплеменная масса варваров, двинувшаяся в Италию из Паннонии, объединяла вокруг основного, лангобардского, этнического ядра гепидов, свевов, сарматов, протоболгар, представителей догерманского населения Паннонии и Норика. Альбоин пересек Альпы в районе современного города Виллах, пройдя через перевал Предиль [2]. Гора, возвышавшаяся недалеко от места его перехода через хребет, с тех пор получила название Королевской (Mons Regis) [3]. Не встречая никакого сопротивления, Альбоин прошел через северную часть провинции Венето и вышел на берег реки Пьяве. Здесь к нему прибыли представители Феликса, епископа Тревизского, которые умоляли его пощадить имущество Церкви. Король согласился и подтвердил свое согласие специальным документом. Далее Альбоин, вновь не встретив никакого противодействия, занял Виченцу и Верону и, таким образом, в течение лета 568 г. стал обладателем почти всей провинции Венето, за исключением Падуи, Монфеличе, Мантуи и прибрежной лагуны. Стремясь пресечь для любого другого завоевателя возможность пройти в Италию по его пути, Альбоин организовал пограничное герцогство Фриуль с центром в Чивидале и назначил первым фриульским герцогом своего племянника Гизульфа [4].

 

Перезимовав в Северной Италии, Альбоин продолжил продвижение вперед. В 569 г. он овладел большей частью Лигурии, а 4 сентября того же года взял Милан, и таким образом, вся область итальянских Альп, за исключением района Павии (римск. Тицин) и узкой лигурийской прибрежной полосы, оказалась в его руках [5]. В этом же году король приступил к осаде Павии, единственного города, который оказал достойное сопротивление захватчикам. Лангобарды вступили в него после длительной и тяжелой осады только в 572 г. Вскоре этот город стал столицей лангобардов. В течение трех лет, которые потребовались для овладения Павией, Альбоин совершил также ряд удачных походов по Центральной и Северной Италии. В 570 г. он занял долину р. По. Мы не имеем точных сведений об обстоятельствах падения Мантуи и Модены, но ясно, что и они в это время попали в руки врагов, т. к. империи вскоре пришлось их отвоевывать.

 

 

104

 

Захват лангобардами этих городов, видимо, относится ко втор. пол. 570 г. В кафедральном соборе Модены сохранилась плита над погребением женщины, умершей в июне 570 г., «в правление императора Юстина II». Следовательно, к этому времени город еще не был занят лангобардами [6].

 

В 571 г. лангобарды перевалили через Апеннины и приступили к завоеванию Умбрии и Тосканы. Незадолго до этого они захватили Болонью, Форум Корнелии (Имолу) и крепость Петра Пертуза, охранявшую проход через Апеннины близ Форло [7]. В результате под угрозой оказалась Via Flaminia — основная магистраль, посредством которой сообщались Рим и Равенна.

 

Однако дальнейшее развитие лангобардской агрессии несколько приостановилось в результате серии событий, происшедших в 572 г. в Павии и приведших к гибели короля Альбоина. Эта история отличается редкостным накалом человеческих страстей и потому заслуживает внимания.

 

Покоритель Италии король Альбоин был женат на Розамунде, дочери побежденного и убитого им короля гепидов Кунимунда. На одном из пиров по распоряжению короля кравчий поднес Розамунде вино в кубке, вытесанном из черепа ее отца. Это страшное оскорбление зажгло жажду мести в душе королевы, и она поклялась добиться смерти мужа. Для осуществления своего намерения она сошлась с родственником короля Гильмехизом, который давно лелеял мечты взойти на королевский престол. Гильмехиз согласился на убийство Альбоина, однако совершить покушение лично опасался. Один из приближенных короля, известный силач Паредео, был признан заговорщиками наиболее подходящим исполнителем убийства, но первоначальнр отказался участвовать в заговоре. Тогда Розамунда соблазнила Паредео, а затем поставила перед ним дилемму: или убить государя, или быть выданным ему с обвинением в насилии над королевой. Паредео избрал первое. Король Альбоин был убит ночью, в собственной спальне, откуда, по распоряжению предусмотрительной Розамунды, предварительно было вынесено все оружие. Однако замыслам убийц не суждено было сбыться полностью. В войске распространились слухи о заговоре и насильственной смерти короля. Гильмехиз не только не был избран королем, но оказался вынужден бежать из Павии вместе с Паредео, Розамундой и маленькой дочерью ее и Альбоина. Беглецов с удовольствием приютил в Равенне византийский префект претория патрикий Лонгин.

 

 

105

 

Здесь Розамунда заключила брак с Гильмехизом, но оказалось, что гостеприимство Лонгина не было бескорыстным. Очень скоро он вступил в связь с бывшей лангобардской королевой и предложил любовнице избавиться от мужа. По его совету Розамунда подала вышедшему из бани Гильмехизу отравленное питье. Сделав несколько глотков, Гильмехиз почувствовал, что в чаше — яд. Тогда, угрожая мечом, он заставил королеву допить за ним оставшуюся жидкость. Оба умерли в тот же день. Дочь Альбоина Аревинду и Паредео Лонгин отправил в Константинополь [8].

 

После гибели Альбоина лангобарды избрали королем одного из герцогов, Клефа, и с ним во главе в 574 г. впервые осадили Рим. Однако в том же году Клеф погиб от руки своего раба [9], и в Лангобардском королевстве наступило междуцарствие.

 

Завершился первый период византийско-лангобардских взаимоотношений на Апеннинах. К этому моменту империя удерживала в Италии Падую и Монфеличе в бывшей провинции Венето, Кремону и Пьяченцу в долине По, Геную и, возможно, ряд близлежащих селений на лигурийской Ривьере, на Востоке — Равенну с прилегающей территорией и оба Пентаполя (Внутренний и Морской), в Центральной Италии — Перуджу, в Лации — Рим, на юге — Кампанию с Неаполем, Салерно, Пестум и почти целиком провинцию Бруттий, Апулию, Калабрию, а также — весь остров Сицилию. В сущности, византийцы сохранили то, что им позволили сохранить лангобарды, нигде, кроме Павии, не встретившие серьезного противодействия.

 

Очевидную неэффективность византийской обороны в Италии можно объяснить в первую очередь нехваткой солдат и. неудачным расположением воинских контингентов. В последние годы правления Юстиниана I (527-565) византийские вооруженные силы претерпели значительное сокращение, которое не могло обойти и итальянскую армию. Оставшиеся в Италии воины были рассредоточены по крепостям и некоторым городам, составляя их гарнизоны. Каждый из этих гарнизонов на свой страх и риск оборонялся (или не оборонялся) от варваров. Непродуманная дислокация войск, быстрота продвижения лангобардов, разрыв многих важнейших коммуникаций между Равенной и другими городами, наконец, собственная растерянность и инертность не позволили византийскому командованию собрать в одном месте сколько-нибудь значительную армию, способную дать сражение Альбоину.

 

 

106

 

В результате на первом этапе своей экспансии в Италии лангобардам удалось добиться решающих успехов: описанные выше события, в основном, и образуют тот процесс, который принято называть лангобардским завоеванием Италии.

 

После гибели короля Клефа осада лангобардами Рима продолжалась, однако сложные внутриполитические коллизии и отсутствие единого руководства ослабили наступательный натиск варваров на византийские владения. Ромеи воспользовались благоприятным моментом и в 575 г. предприняли попытку вернуть часть захваченного врагом. Зять императора Юстина II Бадуарий с большим войском был послан в Италию, однако в сражении с лангобардами потерпел поражение. В том же (или следующем) году Бадуарий погиб [10].

 

Жители Рима, находившиеся в осаде, дважды (в 577 и в 579 гг.) взывали к императору о помощи, но реальной поддержки не получили. Империя вела в это время тяжелую войну на Востоке. Когда римляне, собрав 3000 фунтов золота, отправили их в Константинополь, император Тиберий II вернул деньги обратно, посоветовав подкупить на них лангобардских герцогов. Получив такой совет, римский папа Пелагий II, действительно, откупился от захватчиков и добился снятия осады «Вечного города» [11]. Хотя на период лангобардского междуцарствия приходится несколько неудач византийцев (в т. ч. — дерзкий захват герцогом Сполето Фароальдом равеннской гавани Классис), в целом, это — время некоторой стабилизации политического положения в Византийской Италии. Оправившись от потрясения, вызванного лангобардским вторжением, византийцы приступили к реорганизации системы управления страной и впервые с некоторым успехом противодействовали лангобардам военными и дипломатическими методами.

 

С этого времени начинается медленное продвижение византийцев на занятые лангобардами земли Италии — процесс, иногда громко именуемый историками «византийской реконкистой» [12]. В 584 г. Византии удается заключить союз с франками Австразии, территория которой неоднократно подвергалась набегам лангобардских северных герцогов (из Тридента и Фриуля). Следствием этого союза было нападение франков на герцогство Тридент (своеобразная разведка боем), а затем — вторжение в Италию войска короля Австразии Хильдеберта. Грабительскую экспедицию, закончившуюся полным успехом, финансировал император Маврикий, приславший франкам 50 000 солидов [13].

 

 

107

 

Примерно в это же время в Италию был направлен опытный администратор патрикий Смарагд — первый известный нам по имени экзарх Равенны. Начало правления Смарагда ознаменовалось радостным для византийцев событием — переходом на их сторону лангобардского военачальника Дроктульфа, свева по происхождению, вероятно, захваченного лангобардами в плен в каком-то сражении. (Павел Диакон сообщает, что Дроктульф выступил против лангобардов, «желая отомстить за свое пленение» [14].) В самом начале царствования лангобардского короля Автари (584-590) Дроктульф захватил крепость Брикселлум и преподнес ее в дар апостольскому престолу, а следовательно, и империи [15]. Таким образом, он перерезал связь между Пармой и Моденой, чем нанес большой ущерб коммуникациям лангобардов. Опираясь на Брикселлум, византийцы развили успех, заняв Модену, Альтину и Мантую. После этого покорились империи Парма, Региум и Пьяченца [16]. В долине По создалось угрожающее для лангобардов положение. Автари спешно выступил против Дроктульфа, ненадолго подступил к Равенне, после непродолжительной осады вернул Брикселлум, но большего не добился. В целом, кампания 584 г. принесла Византии крупные достижения. Вместе с тем ограниченность военных ресурсов не позволяла ромеям после ухода из Италии союзников — франков продолжать наступательную войну. В обоюдных интересах в 585 г. между экзархом и королем лангобардов было заключено трехлетнее перемирие — первое в истории взаимоотношений двух держав.

 

Активные военные действия возобновились в 588 г., когда пала византийская крепость Комацина на озере Комо. Небольшой гарнизон островной крепости во главе с magistr’ом militum Францио, находясь в изоляции от византийских владений, держался в течение 20-ти лет. Автари подступил к озеру с большим войском, прервав все сношения защитников острова с внешним, миром, и после шестимесячной осады захватил крепость. Ее комендант Францио вместе с семьей и имуществом был отослан в Равенну [17].

 

Однако приобретение одной крепости обернулось для лангобардов утратой другой. Дроктульф (ныне — византийский dux), воспользовавшись тем, что войско Автари было приковано к Комацине, нанес удар по гавани Классис [18]. В результате хорошо подготовленного наступления по настилам из перевернутых лодок, через болота и лагуны между Классисом и Равенной воины Дроктульфа пробились к Классису,

 

 

108

 

разрушили построенные лангобардами укрепления, ворвались в крепость, и равеннский порт вновь оказался в византийских руках [19].

 

В том же году франкский король Хильдеберт, узнав, что в Константинополе находится в плену его племянник, вестготский королевич Атанагильд, направил в столицу империи посольство с просьбой отпустить мальчика в Австразию [20]. Переговоры затянулись, и в связи с этим Хильдеберт решил продемонстрировать, каким ценным союзником он может быть. С большой армией он вторгся в пределы Италии, нанес лангобардам решительное поражение и удалился с добычей [21]. Во главе византийской администрации в экзархате вскоре произошли изменения. Был отозван экзарх Смарагд. Его преемником стал Роман, в течение восьми лет (589-597) занимавший пост экзарха.

 

В 589 г. король франков Хильдеберт, невзирая на неудачный для него исход посольства в Константинополь (Атанагильд умер в плену), вновь выступил против лангобардов. Наступление развивалось одновременно по трем направлениям: на Милан, на Белинцону и на Верону [22]. Скоро та часть войска, которая шла на Белинцону, в связи со смертью ее предводителя Оло соединилась с шедшей на Милан. Бегство лангобардов перед предполагавшимся генеральным сражением дало возможность франкам оккупировать обширную территорию вокруг Милана. Экзарх Роман, одновременно с франками приступивший к боевым действиям, попытался пробиться на соединение с ними, но это ему не удалось. Третье франкское войско опустошило земли от Тридента до Вероны и захватило ряд крепостей, взяв за другие денежный выкуп. Но летом 590 г. тяжелый непривычный климат и начавшаяся эпидемия чумы принудили франков вернуться домой, оставив все ранее завоеванное лангобардам [23]. Экзарх в письмах к королю франков умолял его скорее двинуться в новый поход, а безуспешное окончание предыдущего объяснял лишь нерадивостью франкских военачальников [24]. Нового похода, однако, не последовало. Испуганный Автари отправил к Хильдеберту послов, чтобы просить мира, выиграл время, и хотя мира заключить не удалось, возникшая среди франков междоусобица надолго отвлекла их от Италии.

 

Заключение франко-византийского союза в 80-е гг. VI в. явилось крупной победой византийской дипломатии. Именно этот союз сделал возможным достижение тех успехов, которых добились византийцы в борьбе с лангобардами к 590 г.

 

 

109

 

В течение следующего десятилетия лангобарды избегают непосредственных столкновений с равеннским экзархом. Главной целью их экспансии становятся византийские владения на западе Италии: в первую очередь — Неаполь и Рим.

 

В 592 г. герцог Сполето Ариульф организует поход против Неаполя. Папе Григорию Великому удается убедить герцога заключить сепаратный мир с римским престолом [25]. Но мирные инициативы папы и герцога не находят понимания ни в Равенне, ни в Павии. В том же 592 г. экзарх Роман предпринимает военную демонстрацию вдоль Via Flaminia для того, чтобы обезопасить сообщение между Римом и Равенной. По дороге он занимает городки и крепости, оккупированные лангобардами: Sutrium (Сутри), Polimartium (Бомарцо), Horta (Орте), Tuder (Тоди), Ameria (Амелия), Luceoli (Контиано) и возвращает империи Перуджу, незадолго до того захваченную варварами [26]. В ответ новый лангобардский король Агилульф (591-615) выступает против Рима и начинает осаду «Вечного города». Лишь дипломатическое искусство Григория Великого приводит к снятию осады. Лангобарды с большой добычей отступают от римских стен [27].

 

Современные историки Римской церкви не без основания считают обструкционистской и провокационной политику равеннских экзархов по отношению к Риму на рубеже VI—VII вв. Действительно, их военные акции неоднократно сводили на нет мирные инициативы папы Григория I. Но следует помнить, что переговоры с варварами Григорий Великий вел вопреки желанию императора — пусть вынужденно, но самовольно. Константинополь требовал от экзархов активных боевых действий, и очередное папское перемирие рассматривалось ими как возможность захватить противника врасплох. В конце концов, однако, колоссальные усилия Григория Великого, направленные на достижение мира между лангобардами и византийцами, стали приносить результаты. После снятия осады Рима война фактически уже не ведется [28]. Лишь соображения престижа удерживают византийцев от официальных переговоров с лангобардами. Папа Григорий пишет письмо одному из советников экзарха схоластику Северу, где просит его употребить все свое влияние для того, чтобы добиться от экзарха согласия на мир [29]. К экзарху Роману направляется папский хартуларий Касторий, но его миссия безуспешна. В 597 г. умирает экзарх Роман.

 

 

110

 

Сменивший его Каллиник относится к миротворческим стараниям папы более благосклонно. Письма Григория Великого становятся оптимистичнее [30]. Весною 598 г. открылись переговоры между экзархом и королем Агилульфом. Они не раз заходили в тупик вследствие противодействия лангобардских герцогов Сполето и Беневента, но в результате предоставления гарантий неприкосновенности владений обоим заинтересованным герцогам и под влиянием королевы Теоделинды (с ее именем связано, как известно, принятие лангобардами ортодоксального христианства) мир был наконец подписан [31].

 

Этот мир имел важное значение для судеб имперской политики в Италии. Он означал для Византии признание status quo на Апеннинском полуострове, того факта, что империя бессильна изгнать лангобардов из своих пределов. По существу, этот договор стал дипломатическим признанием Лангобардского королевства de facto со стороны Византии. В то же время в конкретно-политическом смысле договор был выгоден империи, т. к. оставлял в ее руках все территории, возвращенные в ходе «византийской реконкисты». Кроме того, империя вернула Озимо и Фано в Пентаполе, по-видимому, захваченные сполетскими герцогами в 90-е гг. VI в. [32] Лангобарды уступили и Перуджу. Теперь византийцы окончательно закрепили за собой дорогу из Римского дуката в Равеннский экзархат. Более того, это узкое дефиле разрезало надвое само Королевство лангобардов, затрудняя контакты с Павией герцогам Сполето и Беневента [33]. Таким образом, византийско-лангобардский договор завершил период политической нестабильности и обеспечил областям Византийской Италии приемлемый modus vivendi. Его заключением закончился период «византийской реконкисты».

 

В течение следующего периода (599-636 гг.) установившийся modus vivendi в основном поддерживался той и другой сторонами, перемежаясь кратковременными войнами, после которых возобновлялся мир. Приводим хронику этих событий.

 

Мирный договор впервые был нарушен в марте 601 г. экзархом Каллиником. В результате молниеносного набега Каллиник захватил в Парме дочь короля Агилульфа и ее мужа Гудескалька и увез их в Равенну как заложников [34]. Агилульф ответил стремительной атакой на Падую, приведшей к падению города. Незадолго до этого в поисках союзника Агилульф отправил послов к аварскому кагану, и его дипломатический демарш увенчался успехом.

 

 

111

 

В 602 г. лангобарды и авары вторглись в Истрию и опустошили ее [35]. В том же году варварами был захвачен Монфеличе (Mons Silicis). Вскоре после этого император Фока отозвал экзарха Каллиника. Его место вновь занял Смарагд.

 

603-й год также не принес удачи византийскому оружию. Кремона, Мантуя и Вультурина пали под ударами лангобардов [36]. Все, чем смогли ответить византийцы, — это сожжение крепости Брикселлум, которую предал огню отступавший в Равенну гарнизон Вультурины. Смарагд понимал, что необходимо как можно скорее добиться нового мира, который и был заключен на условиях uti possidetis в начале 603 г. Естественно, экзарх возвратил лангобардскому королю его родственников, содержавшихся в Равенне, хотя дочь короля и ненадолго пережила свое возвращение. Договор принес лангобардам значительные выгоды. Почти вся долина р. По находилась теперь в их руках. Однако насущная потребность в мире продиктовала Смарагду согласие на лангобардские условия. Поэтому, несмотря на их невыгодность и даже невзирая на ряд провокаций со стороны лангобардов, мир возобновлялся на протяжении нескольких лет. Он был подтвержден в апреле 605 г. [37], затем, видимо, последовал лангобардский набег, ибо империя неожиданно утратила Urbs Vetus и Balneus Regis (Орвието и Банорею), но в ноябре того же года Смарагд вновь заключил мир, уплатив Агилульфу 12 000 солидов. В 606 г. мир был продолжен на три года, а в 609 г. новый годичный мир уже был подтвержден самим императором, к которому был направлен посол Агилульфа нотарий Стаблициан, вернувшийся с богатыми подарками и подписанным договором [38].

 

В 610 г., сразу после низложения императора Фоки, Смарагд был отозван в Константинополь. Памятником его деятельности в Италии осталась колонна, возведенная им в Риме в честь василевса Фоки, остатки которой до сих пор сохранились на форуме [39]. Преемником Смарагда стал Иоанн Лемигий (610-616), также возобновивший мир с Агилульфом. Договор был нарушен после смерти короля набегом лангобардского герцога Зундрара. Очередной экзарх Элефтерий (616619) потерпел в борьбе с варварами ряд поражений и был вынужден заключить невыгодное мирное соглашение на условиях выплаты пяти кентенариев золота ежегодно [40].

 

В дальнейшем Византии удавалось сохранять status quo, стимулируя внутренние смуты среди лангобардов и отвлекая их тем самым от ведения активной внешней политики.

 

 

112

 

Молодой лангобардский король Адальвальд подпал под влияние византийского посла Евсевия, склонившего его к принятию вассальной зависимости от империи. По наущению византийца Адальвальд обрушил репрессии на головы виднейших представителей лангобардской знати. Эти действия привели к возмущению, и захваченный врасплох Адальвальд был вынужден принять яд. Лангобарды избрали себе нового короля Аривальда, а византийский посол возвратился в Константинополь [41].

 

Ко времени правления Аривальда относится новая смута, в организации которой сыграли роль византийцы. Ее прелюдией стала следующая история.

 

Супруга Аривальда королева Гундиперга однажды публично обратила внимание на красоту одного их придворных, герцога Адалульфа. Неправильно расценив это проявление симпатии, Адалульф обратился к королеве с оскорбительным предложением. Гундиперга решительно отвергла его домогательства. Понимая, что король не простит ему покушения на честь жены, Адалульф решил опередить события. Он сам, первый, бросился к Аривальду и сообщил ему, что королева готовит покушение на жизнь короля в заговоре с видным вельможей герцогом Тасо из Тосканы. Король поверил клевете и удалил супругу от двора, заключив ее в замке Ломелло. Драма Гундиперга закончилась спустя два года «Божьим судом», на котором ее рыцарь одержал победу, чем доказал невиновность королевы. Гундиперга вернулась ко двору. Но предполагаемые злоумышления герцога Тасо продолжали волновать короля, и он тайно обратился к равеннскому экзарху Исаакию (626-643) с просьбой организовать убийство Тасо. За это Аривальд обещал византийцам снизить сумму ежегодной контрибуции, которую они платили варварам. Экзарх с энтузиазмом взялся за дело. Он пригласил герцога к себе в Равенну, обещая помочь в борьбе против короля. Тасо был столь непредусмотрителен, что вошел в город, оставив охрану за городскими стенами. Это и стоило ему жизни, а королю Аривальду части ежегодного дохода [42]. Мирные взаимоотношения между ромеями и лангобардами продолжались до самой смерти короля Аривальда (636 г.).

 

Преемником Аривальда стал Ротари, бывший герцог брешианский. С деятельностью этого выдающегося короля (636-652) связано начало нового периода лангобардско-византийских взаимоотношений (636-680 гг.). В 639-640 гг., по краткому сообщению Павла Диакона, «Ротари, король лангобардов, захватил все римские города

 

 

113

 

на морском берегу от Луны в Тоскане вплоть до пределов франков, также взял и разрушил Одерцо (Opitergium), город между Тревизо и Фриулем, и с римлянами из Равенны бился на реке в Эмилии, которая называется Scultena (ныне Панаро. — О. Б.), и здесь пало 8000 римлян, остальные же обратились в бегство». 640-й год был ознаменован падением Генуи, и побережье Лигурии перешло в руки завоевателей. Византия лишилась владений на Северо-Западе Италии [43]. (Однако на Северо-Востоке лангобарды, по-видимому, оказались не в силах удержать Одерцо, т. к. вскоре он вновь оказывается в руках греков.)

 

Успехи Ротари позволили активизироваться лангобардским герцогам на юге полуострова. Беневентские правители заняли Соренто, а возможно, и Салерно, и повели наступление на Неаполитанский дукат. У нас нет точных сведений о том, когда лангобардские территориальные приобретения были закреплены официальным договором, но следует согласиться с Л. М. Гартманном, что это должно было случиться не позднее правления экзарха Олимпия (649-653) [44].

 

Таким образом, в результате завоеваний Ротари установилась новая византийско-лангобардская граница, которая на Северо-Востоке Италии оставалась практически неизменной вплоть до 20-х гг. VIII в. На юге Византия попыталась изменить положение в свою пользу, когда в 663 г. высадившийся в Таренте император Констант II лично повел войско греков на Беневент [45]. Однако, узнав о приближении армии короля Гримоальда (662-671), он снял осаду Беневента и отступил в Неаполь. Приведенная им в Италию армия вскоре столкнулась с войском Гримоальда у местечка Форино близ Неаполя [46] и была разбита [47]. Поход Константа II оказался безрезультатным. Более того, он освободил лангобардов от необходимости соблюдать прежние соглашения. Воспользовавшись этим, Гримоальд совершил набег на экзархат, разрушил г. Форли (Forum Julii) на Via Flaminia, а затем — вновь захватил Одерцо в провинции Венето [48].

 

Несомненно, что после смерти короля Ротари экспедиция Константа II была единственным крупным военным мероприятием Византии в борьбе с лангобардами. Взаимные набеги стали эпизодическими. Византийская и лангобардская части Италии окончательно оформились к этому времени как целостные социальные организмы. Внутренне стабилизировавшееся на своей территории Лангобардское королевство утратило наступательный порыв; византийцы, в свою очередь, убедились, что вернуть потерянное им не удастся.

 

 

114

 

Большую роль в процессе нормализации византийско-лангобардских отношений сыграл переход лангобардов в христианство. В этих условиях папская курия, заинтересованная в том, чтобы с одинаковой эффективностью осуществлять юрисдикцию над епархиями обеих частей Италии, выступила инициатором окончательного примирения лангобардов и греков.

 

Папская политика имела успех. Уже в 677 г. на торжественной церемонии заключения византийско-арабского мирного договора в Константинополе присутствуют «гастальды» — послы лангобардов [49]. С 80-х гг. в присяге, произносимой при посвящении в сан лангобардскими католическими епископами, фигурирует обязательство хранить мир между империей и лангобардами [50].

 

Официальное заключение договора между лангобардами и Византией, обозначившего новый этап политической истории Италии и на много лет вперед знаменовавшего установление мира в стране, Л. М. Гартманн относит к 680 г. [51] Договор способствовал развитию взаимовыгодной византийско-лангобардской торговли и был в 715 г. дополнен специальным торговым соглашением [52]. Лангобарды, несомненно, дорожили мирными отношениями с Равенной, т. к. центральные области Лангобардии снабжались солью с территории экзархата. Отсюда же везли к королевскому столу перец и другие пряности (по договору 715 г.). Без поставки соли с Адриатического побережья лангобарды, по-видимому, уже не могли обходиться. Поэтому и война против Равеннского экзархата был выгодна для них лишь в том случае, если сулила не мелкие и частные приобретения, а выход к морю, т. е. аннексию основных византийских центров на Адриатике.

 

Первую такую попытку лангобарды предприняли в правление энергичного молодого короля Лиутпранда в 718 г., надеясь, видимо, воспользоваться политической нестабильностью в Константинополе (за несколько месяцев до этого на трон в результате государственного переворота взошел Лев III Исавр). Главной заботой византийцев в Италии в начале 718 г. стала ликвидация мятежа стратега Сицилии Сергия, отказавшегося признать власть Льва III. В это время почти одновременно герцог Беневента Ромуальд II оккупировал крепость Кумы в Кампании, герцог Сполето Фароальд занял в Средней Италии г. Нарни, сам же король Лиутпранд во главе войска вступил на территорию экзархата, захватил порт Классис и осадил Равенну [53].

 

 

115

 

Однако последующие события не принесли успеха лангобардам. Ромуальд II потерпел поражение от византийского dux’а Неаполя, а Лиутпранд у стен Равенны столкнулся с хорошо организованной обороной ромеев. Мятеж в Сицилии был подавлен, и видимо, предвидя возможность переброски войск оттуда на север, лангобардский король предпочел отойти в свои пределы. В течение последующих 9-ти лет лангобарды и византийцы соблюдали мир.

 

Более благоприятная для лангобардской агрессии ситуация сложилась в Италии в конце 20-х гг. VIII в. вследствие обнародования иконоборческих эдиктов Льва III Исавра. Лев III потребовал от папы Григория II верности своему иконоборческому курсу и признания нового константинопольского патриарха Анастасия. «Григорий же в своих посланиях не признавал Анастасия и укорял Льва как нечестивого и отложил от него Рим со всей Италией» [54]. Экзарх Павел (726-727) был послан в Италию с тем, чтобы довести до сведения подданных Льва III иконоборческие эдикты и арестовать папу Григория И. Однако, выступив в поход на Рим, экзарх столкнулся с лангобардами, вставшими на защиту «Святого Престола» [55]. Он был вынужден вернуться в Равенну, где скоро погиб от рук ее жителей [56].

 

Так, вследствие поворота Византии к иконоборчеству лангобарды стали союзниками римских пап в борьбе с империей. Объективно они оказались в одном лагере с большей частью населения византийских областей Италии [57]. Лиутпранд понимал, что в таких условиях Византия не сможет активно сопротивляться его захватам. Он направил удар непосредственно на экзархат, захватил Классис и осадил Равенну (726 г.). Вероятно, возвращение из Рима войска экзарха помешало ему взять город. На следующий год король двинулся с войском по Via Aemilia, занял Болонью и ряд более мелких крепостей, а затем повернул к югу и приступил к завоеванию Пентаполя [58]. В течение 727 г. весь Пентаполь Морской, а также остатки Внутреннего с г. Озимо перешли в руки лангобардов [59]. Вскоре Лиутпранд захватил крепость Сутриум в 50-ти километрах от Рима, на пути из «Вечного города» в Равенну, и удерживал ее в течение 140 дней, после чего за крупную сумму золотом уступил ее папе Григорию [60].

 

Высадившийся в Неаполе с небольшим войском новый экзарх Евтихий (727-752) имел строгое предписание покончить с сопротивлением папы Григория II. Поэтому он предложил Лиутпранду вступить в антипапский союз, за что обещал помочь лангобардскому королю подчинить взбунтовавшихся герцогов Сполето и Беневента.

 

 

116

 

Практически это значило, что византийцы признают правомочность всех приобретений Лиутпранда, и король с радостью согласился. Вместе с экзархом Евтихием он прошел по Сполето и Беневенту, привел в покорность герцогов и подступил к Риму. Однако всерьез конфликтовать с папой Лиутпранд не собирался. Он сразу же вступил в переговоры с Григорием II, принес ему извинения и увел войско от стен Рима [61]. Кратковременный и противоестественный союз византийцев с лангобардами распался, не принеся никакой пользы империи.

 

В 732 г. Лиутпранд предпринял новую попытку овладения столицей экзархата, на этот раз — удачную. Город был атакован и захвачен лангобардским войском во главе с племянником короля Гильдебрандом и герцогом Виченцы Паредео. Лангобарды удерживали его примерно в течение двух лет, пока в 734 г. дипломатические усилия римского папы не побудили dux’a (дожа) Венеции Урса оказать помощь поверженной Равенне. Неожиданное нападение венецианцев увенчалось успехом. Лангобарды были выбиты из города, Гильдебранд взят в плен, а Паредео погиб в бою [62]. Окрыленные успехом, византийцы попытались сходу овладеть Болоньей. Однако dux Перуджи Агафон, приведший свои отряды под стены Болоньи, потерпел здесь жестокое поражение [63]. Итак, Равенна впервые побывала в руках лангобардов. Было очевидно, что это — предвестие ее окончательного падения.

 

В 739 г. резкое обострение отношений Лиутпранда и папы Григория III привело к походу лангобардского короля на Рим [64]. Впервые в поисках защиты папа обратился к франкам — к майордому Карлу Мартеллу — наметив тем самым основное направление папской политики на несколько десятилетий вперед [65]. Правда, в этот раз франки не оказали поддержки Риму.

 

В 740 г. в разгар неудачных для римлян военных действий умер папа Григорий III. Его преемник Захария направил все усилия на то, чтобы добиться мира, и в 742 г. в Терни был заключен мирный договор. Его уникальность состояла в том, что в Терни папа римский впервые выступил не как подданный Византийской империи, а как самостоятельная договаривающаяся сторона. Об этом свидетельствовал сам ход переговоров, но главное — то, что Лиутпранд передал папе Захарии в дар, как суверенному государю, ряд крепостей на Via Amerina,

 

 

117

 

незадолго до этого захваченных им у Византии. Благожелательность Лиутпранда к Риму была связана с пониманием им того факта, что подчинить себе папу в Италии уже не может никто. Дипломатически отделив папство от Византии, Лиутпранд показал одновременно, что не намерен всерьез считаться с интересами империи [66].

 

В 743 г. войско лангобардов вторглось в экзархат и, заняв Имолу и Чезену, приблизилось к Равенне. Когда над Равенной нависла новая угроза захвата лангобардами, архиепископ и экзарх обратились к папе Захарии с прошением, в котором умоляли его отвратить завоевателя от города [67]. Направляясь вскоре в Павию с посольством к Лиутпранду, папа встретил в окрестностях Римини тех же архиепископа и экзарха, знать и народ, приветствовавших его и называвших своим спасителем [68]. Посольство было успешным. Лиутпранд пообещал папе оставить ромеям Равенну и даже согласился вернуть им уже захваченную лангобардами Чезену. В 744 г. короля Лиутпранда настигла смерть.

 

Следующий лангобардский король Ратхис (744-749) на третьем году своего правления принимает закон, запрещающий подданным без королевского приказания сноситься с другими государствами, в числе которых Франция, Бавария, Германия (Alemannia), Реция и Авария, ставшие к этому времени практически независимыми Беневент и Сполето, а также Равенна и Рим [69] .

 

В дальнейшем он методично прибирает к рукам остатки византийских владений в Северной и Средней Италии: оккупирует последние крепости греков в обоих Пентаполях и осаждает Перуджу (748-749 гг.). (Правда, как прежде Лиутпранд, снимает осаду города в результате вмешательства папы Захарии.)

 

После пострижения Ратхиса в монахи в 749 г. на престол вступает его младший брат Айстульф, которому предстоит завершить завоевание Равеннского экзархата. В начале правления Айстульф сознательно и резко ограничил возможности экономических контактов между Лангобардией и экзархатом: отныне любой лангобардский купец имел право торговать с кем-либо за пределами королевства, лишь имея на то личное письменное разрешение короля (750 г.) [70]. Принятие этого закона было прелюдией наступления Айстульфа на важнейший центр византийско-итальянской торговли г. Комаккьо. Захватив Комаккьо, Айстульф через Феррару двинулся на Равенну.

 

 

118

 

Обстоятельства падения города нам неизвестны. Ясно, однако, что Айстульфу потребовалось не более двух лет на то, чтобы пресечь агонию экзархата. Первый документ, подписанный им в Равенне, во дворце экзарха («in palatium»), датирован 4 июля 751 г. [71] Это значит, что не позднее первой половины 751 г. столица экзархата пала. Взятие Равенны означало на этот раз ликвидацию византийской власти во всем регионе. Хотя мы и не имеем прямых указаний на захват Айстульфом других городов в экзархате и Пентаполе Морском (Форли, Форлимпополи, Чезены, Римини, Конки, Пезаро, Фано, Синигалии), известно, что в 756 г. он передал их папскому престолу и, вероятнее всего, завоевал в течение 751-752 гг. [72] Этими событиями и падением Равенны завершается история Равеннского экзархата.

 

Итак, во внешнеполитической истории Византийской Италии достаточно отчетливо вырисовывается несколько периодов.

 

            Первый — со времени вторжения лангобардов на Апеннины (568 г.) до гибели короля Клефа (574 г.): период утраты Византией большей части территории Италии, разрушения ее обороны и управления.

 

            Второй — с начала лангобардского междуцарствия до заключения мира 598 г.: период территориального оформления Равеннского экзархата, перегруппировки сил и контрнаступления византийцев; эпоха «византийской реконкисты».

 

            Третий — от мира 598 г. до воцарения Ротари (636 г.): период стабилизации внешнеполитических отношений двух государств в Италии; время сохранения территориального status quo и установления систематических дипломатических контактов.

 

            Четвертый — с начала правления Ротари до заключения договора 680 г.: период «политических качелей». На это время приходятся завоевательные походы Ротари и попытка Константа II возвратить империи ее бывшие владения на юге Италии. Но главным содержанием периода, вопреки устремлениям отдельных государей, становится вторичная стабилизация отношений Равеннского экзархата с лангобардами на основе признания изменившихся границ.

 

            Пятый — от заключения мира 680 г. до эпохи иконоборчества (20-е гг. VIII в.): период мирных взаимоотношений двух государств; время установления и развития торговых связей, их дипломатического оформления.

 

 

119

 

            Шестой — от начала иконоборчества до падения Равеннского экзархата (751 г.): время дестабилизации системы византийского управления в Северной и Средней Италии, период последнего и решающего натиска лангобардов, приведшего к крушению византийской власти.

 

После 751 г. империя еще сохраняет на некоторое время номинальный сюзеренитет над Венето и Неаполем, но практически осуществляет власть лишь в областях Южной Италии и в Сицилии.

 

 

2.2. ВОЗНИКНОВЕНИЕ РАВЕННСКОГО ЭКЗАРХАТА

 

Образование Равеннского экзархата явилось важным событием в развитии византийской государственности. В эпоху перехода от античности к Средневековью в масштабах всей империи в Италии, где влияние византийских бюрократических традиций не было так сильно, как на Востоке, а специфические социальные и политические условия заставляли обращаться к новым методам управления, в рамках государственной системы был, в сущности, поставлен оригинальный административный эксперимент.

 

В связи с этим большое значение имеет датировка возникновения Равеннского экзархата, ибо без хронологической локализации события невозможно правильно оценить воздействие на него различных социальных процессов. Несмотря на усилия исследователей, точная дата создания экзархата до сих пор не известна. А между тем вторая половина VI в. — эпоха настолько динамичная, что смещение датировки на несколько лет в ту или другую сторону заставляет подчас оценивать исторический факт в совершенно ином свете. Поскольку особые полномочия, которыми был наделен экзарх (обладавший на подведомственной территории всей суммой власти — гражданской, военной, судебной, церковно-административной), знаменуют основное юридическое отличие экзархата от других типов административных устройств в Византии, именно введение должности экзарха должно было официально оформить возникновение этой новой структуры.

 

Термин «экзарх» впервые встречается в известных науке итальянских источниках в 584 г. [73], но применяется к уже действующему экзарху. Более ранние документы используют в соответствующих случаях другую терминологию.

 

 

120

 

Неполнотой Источниковой базы объясняются разногласия среди историков по поводу времени создания экзархата. Данный вопрос имеет два аспекта: с одной стороны, речь может идти о дате получения византийским наместником в Италии титула «экзарх», с другой стороны — о моменте сосредоточения в его руках всех полномочий, отличающих экзархов от других официалов. Если источники не дают точных указаний ни по тому, ни по другому поводу, то не исключено, что сочетание сведений по обоим аспектам проблемы позволит сделать определенный общий вывод.

 

Однако прежде чем перейти к обсуждению самой проблемы, следует выяснить, насколько правомочна сама ее постановка. В научной литературе высказывались на этот счет сомнения, связанные с двумя оригинальными гипотезами. Первая из них, принадлежащая Л. М. Гартманну [74], гласит, что наименование «экзарх» не имело в Италии официального значения и употреблялось в буквальном смысле слова: «вождь», «глава», «предводитель». Это, однако, неверно. Как показано в ряде исследований по истории Византийской Италии (в частности, у самого же Гартманна), ее устройство характеризуется рядом специфических черт, а положение ее главы — своеобразными прерогативами. Это делает его руководителем качественно новым, и следует ожидать, что для обозначения этого качества появился и новый титул. Скорее всего, это «экзарх» — термин, который зафиксирован во всех основных источниках по истории Византийской Италии. Можно утверждать, что слово «экзарх» было не только названием, но и «самоназванием» высших официалов Равенны, так как оно неоднократно встречается на их печатях [75]. Сама территория, непосредственно подчиненная им, уже в византийскую эпоху стала называться «экзархат». В Liber Diurnus глава византийской администрации в Италии назван экзархом [76]. Кроме равеннских экзархов известны экзархи Африки, причем административное устройство обоих экзархатов в принципе идентично. Все эти факты приводят к выводу, что звание экзарха Италии было вполне официальным и означало должность и титул византийского наместника на Апеннинском полуострове. То, что в данном случае был использован старый термин в новом значении, не должно смущать исследователя, так как подобная судьба свойственна большинству титулов, в частности византийских (ср.: «патрикий», «консул», «деспот» и т. п.).

 

 

121

 

Вторая гипотеза дополняет первую и состоит в том, что глава византийской администрации в Италии назывался просто «патрикий». В узкоспециальной литературе такая точка зрения не фигурирует, но тем не менее у нее имеются сторонники. Пример тому — статья «Нарсес» в «Итальянской энциклопедии», принадлежащая перу А. Перниче. В ней прямо говорится, что «Нарсес оставался в Италии с титулом патрикия для учреждения администрации и закрепления итогов войны» [77]. Просто «патрикием» именует Нарсеса английский историк Г. Ходкин [78]. Источники дают некоторые основания для подобных утверждений. Так, Павел Диакон, говоря о вторичном назначении наместником Италии Смарагда, указывает: «Когда отозвали Каллиника, возвратился Смарагд, который прежде был патрикием в Равенне» [79]. Агнелл из Равенны сообщает о первом назначении того же Смарагда, который «лишил этого звания Каллиника и присвоил самому себе это достоинство» [80]. О мятежном экзархе Элефтерии Агнелл пишет: «Когда он одержал победу, то сложил с себя знаки патрикия и, будучи евнухом, присвоил себе полномочия императора» [81]. И все же, несмотря на приведенные свидетельства, предположение о наместнике-патрикии маловероятно. Против него можно высказать следующие доводы:

 

            1. Именование «патрикий» являлось придворным титулом и давалось самым разным должностным лицам [82].

 

            2. Термин «патрикий» не фигурирует в Прагматической санкции, подробно регламентирующей административное устройство Италии.

 

            3. Титул «патрикий» в самой Италии носили не только высшие наместники императора. Бывали случаи, когда в стране одновременно находилось несколько патрикиев (см., например, приводимую Ш. Дилем надпись на надгробии Стефана, из которой следует, что он был патрикий и dux Рима [83]).

 

            4. Далеко не все экзархи фигурируют в источниках как патрикии (Юлиан, Олимпий, Феодор Каллиопа, Григорий так не именуются). В этом плане особого внимания заслуживают две печати из «Сигиллографии» Шлюмберже, на одной из которых значится «... ΦΕΟΔΩΡ ΑΠΟΕΠΑΡΧΟΝ ΚΑΙ ΕΞΑΡΧΟΝ ΙΤΑΛΙΑΣ» [84], на другой: «ΣΤΕΦΑΝΟ ΥΠΑΤΟΣ ΕΞΑΡΧΟ ΙΤΑΛΙΑΣ» [85]. Трудно представить себе, чтобы владельцы этих печатей опустили столь высокий титул, как «патрикий». Вели же это было официальное название их должности, то неупоминание его на должностной же печати совершенно невероятно.

 

 

122

 

            5. Liber Diurnus предписывает различные формулы обращения к патрикию и к экзарху [86].

 

            6. Разрабатываемая гипотеза не учитывает эволюции византийской административной системы, в частности, различия в положении ее главы сразу после Готской войны и в лангобардскую эпоху.

 

Чем же, исходя из этого, объяснить приведенные выше высказывания Павла и Агнелла? По-видимому, тем, что неискушенному в тонкостях византийской титулатуры жителю Италии титулы «патрикий» и «экзарх», как правило, сопутствовавшие друг другу, казались синонимами. В конкретных случаях перестановки на посту экзарха могли сопровождаться лишением смещенного правителя и титула патрикия, а узурпатор Элефтерий, объявив себя императором, естественно, отказался от патрикианских инсигний — это и имеет в виду Агнелл. Возможно, что авторами некоторых источников титул «патрикий», действительно, воспринимается как нечто общее для византийских наместников в Италии в условиях, когда их официальные наименования варьировали от стратига и автократора до префекта претория и экзарха. Итак, обе рассмотренные гипотезы, видимо, неверны. Основной и вполне официальный титул главы византийской администрации в Италии все-таки «экзарх», и таким образом, постановка вопроса о первом экзархе вполне правомерна.

 

К концу XIX в. в историографии оформились три основные точки зрения относительно личности первого экзарха, сохранившие свое значение до настоящего времени. Согласно одной из них, первым экзархом Равенны был покоритель Италии патрикий Нарсес, согласно второй — его преемник патрикий Лонгин, в соответствии с третьей — зять императора Юстина II Бадуарий. Как было сказано выше, византийский наместник Италии впервые назван экзархом в дошедшем до нас собственно итальянском документе в 584 г., т. е. после того, как названные выше деятели сошли с исторической сцены. Таким образом, все специалисты, исследовавшие вопрос о первом экзархе, отводят эту роль лицам, ни разу так не названным в современных итальянских источниках. На это существуют весьма серьезные причины. Назначение в Италию чиновника с такими экстраординарными полномочиями, как у экзарха, вряд ли могло быть случайным актом, не вызванным исключительными событиями в самой Италии. Исследуемая эпоха — 50-80-е гг. VI в. — позволяет отнести к числу таких событий следующие:

 

 

123

 

            во-первых, это — Готская война, точнее — ее завершающий этап, когда сложнейшая внутриполитическая обстановка требовала сосредоточения в одних руках всей полноты власти в стране и заставляла официально оформить положение носителя этой власти. Это время Нарсеса, и логично, что именно он должен был стать первым экзархом Равенны;

 

            во-вторых, причиной изменения организации власти могло стать лангобардское завоевание, когда комплекс византийских владений был раздроблен на несколько территорий и система управления ими, естественно, претерпела ряд изменений. В сочетании с постоянной военной опасностью указанный фактор мог привести к вручению всей полноты влас.ти одному высшему руководителю. Так как в эти годы Италией правили Лонгин и Бадуарий, то первым экзархом должны были назначить одного из них.

 

Концепция, согласно которой первым экзархом Равенны был патрикий Нарсес, нашла отражение в известном исследовании по истории византийского господства в Италии, принадлежащем Карло Калиссе [87], и в некоторых общих трудах по истории Италии и Византии [88]. Она основана на данных «Хронографии» Феофана Исповедника, назвавшего Нарсеса «кувикулярием и экзархом ромеев» [89]. Так же именуют Нарсеса Иоанн Малала [90], Анастасий Библиотекарь [91] и итальянский хронист Ландульф [92]. Однако как Феофан, так и Малала обращаются с термином «экзарх» очень произвольно. Феофан, например, применяет его не только к Нарсесу, но и к узурпатору Василиску [93]. Малала называет экзархом полководца начала IV в. Фестиана [94]. Есть все основания полагать, что слово «экзарх» употребляется ими не как технический термин, а в обобщенно-описательном значении. Такое словоупотребление не редкость в византийской литературе. (См., например у Скилицы «экзархи горожан» — руководители одного из народных выступлений [95]; у Анны Комнины: «доместик и экзарх» — об Алексее I [96]; в «Житии Григория Декаполита» один из славянских предводителей назван «экзархом Склавинии» [97] и т. д. [98])

 

Кроме того, антиохиец Малала не располагал, конечно, полной информацией о событиях в Италии. Феофан же писал через много лет после Готской войны и мог перенести более поздний термин на несколько десятилетий назад. Труды Анастасия и Ландульфа в соответствующих частях являются переводами того же Феофана. Таким образом, рассмотренные указания источников не служат доказательством того, что Нарсес был первым экзархом Равенны.

 

 

124

 

Как же характеризуют Нарсеса другие памятники? Целый ряд средневековых авторов единодушно именует его патрикием (Григорий Великий [99], Марий Авентийский [100], Агнелл из Равенны [101], Константин Багрянородный [102] и др.). Павел Диакон сохранил рассказ о присвоении Нарсесу титула «патрикий» (до этого он был хартуларием) [103]. Кроме того, известно, что Нарсес носил титул «кувикулярий». В период Готской войны наряду с другими военачальниками он именуется стратегом [104]. Касаясь назначения Нарсеса на место Велизария, Прокопий Кесарийский именует его «автократором войска» [105], что соответствует понятию «главнокомандующий». Это наименование не является сколько-нибудь исключительным — точно так же несколько раньше называет Прокопий и Велизария [106].

 

Автократор назначается для командования армией на время ведения военных действий. Конечно, как можно судить по деятельности того же Нарсеса или Велизария, он обладает рядом полномочий и по отношению к мирному населению тех областей, где действуют его войска (проводит реквизиции, подавляет восстания, ведет переговоры с представителями местных властей и т. п.), но все эти прерогативы связаны именно с его функциями командующего армией [107].

 

Автократор в отличие от экзарха действует в стране покоряемой, а не покоренной, в условиях, когда система управления завоеванной частью территории представляет собой специфический военно-оккупационный режим. Такой режим существовал в Италии вплоть до издания Прагматической санкции, т. е. до 554 г. Вместе с тем сразу после окончания войны правительство стало принимать меры по созданию системы гражданской администрации. Важным шагом на этом пути явилось введение должности префекта Италии (praefectus pretorio per Italiani) — главы гражданского управления в стране. К моменту появления Прагматической санкции им был некий Антиох [108]. Нарсес в это время также находился в Италии и продолжал командовать византийским войском. Он подписался под Прагматической санкцией как «препозит священного дворца», т. е. назвал один из своих титулов, но не должность. Причина в том, что никакой официальной должности в системе управления Италией он еще не занимал. После же издания Санкции Нарсес остался в завоеванной им стране в качестве высшего представителя власти. Естественно предположить, что он сменил Антиоха на посту префекта Италии (характерно, что этот Антиох в более поздних источниках не фигурирует).

 

 

125

 

Однако при всей разноголосице мнений по поводу официального ранга Нарсеса в этот период данное предположение еще ни разу не высказывалось. Видимо, это объясняется тем соображением, что Нарсес как полководец скорее должен был остаться командующим армией, чем занять пост гражданского администратора. Но вспомним некоторые детали биографии Нарсеса. Будучи принят евнухом к императорскому двору, Нарсес со временем получил высокий придворный ранг препозита священного дворца, затем сделался государственным казначеем [109]. Вскоре он активно способствует разоблачению махинаций главы финансового ведомства Иоанна Каппадокийского [110]. Как видим, он обладал значительным опытом не только военной, но и гражданской деятельности, а весьма неустойчивая международная обстановка в покоренной Италии оставляла ему возможность проявить еще и свои полководческие таланты. Все это, однако, доводы косвенного характера, но есть и прямые свидетельства источников. Павел Диакон, рассказывая о конце карьеры знаменитого евнуха, пишет: «Император послал в Италию префекта Лонгина, который занял место Нарсеса» [111] (в дальнейшем Павел всюду настойчиво именует Лонгина префектом).

 

Перед нами непосредственное сообщение современника о том, что Нарсес занимал пост префекта Италии. В связи с этим обращает на себя внимание один из равеннских папирусов (Tjäder 4-5, В. VIII). Здесь в присутствии префекта Италии фиксируется ряд завещаний в пользу Равеннской церкви. Самое позднее из них относится к 554 г. Издатель Чедер датирует памятник периодом с 554 по 575 гг., но склоняется к мысли, что документ был составлен немногим позже первой даты (554 г.), т. е. в эпоху пребывания в Италии Нарсеса. Вот полная подпись префекта Италии под этим документом: «Fl(avius) Michaelis Gabrielis Petrus Iohannis Narses Aurelianus Limenius Stefanus Aurelianus... praefectus praetorio per Italiani».

 

Другие источники, к сожалению, не донесли до нас полного имени Нарсеса, но присутствие в этом памятнике его основного имени (армянского и, значит, не самого распространенного) наводит на мысль, что перед нами именно его подпись. Показательно, что упоминаний о каком-либо другом префекте Италии от этого времени не сохранилось. Если учесть, что позже, при наличии в Италии более высокого должностного лица — экзарха, префекты довольно часто попадают на страницы документов, становится непонятно,

 

 

126

 

почему современники обошли своим вниманием обладателя этой должности в то время, когда он Действительно был высшей властью в Италии. Вопрос отпадает, если считать, что префектом был многократно упомянутый в источниках Нарсес.

 

Гипотеза, согласно которой первым экзархом был Лонгин, идет от гуманиста Флавио Бьондо [112]. Ее поддерживали известные историки Росси [113], Бароний [114], Муратори [115], Даль Корно [116], Грегоровиус [117] и др. Несмотря на столь широкое распространение этого мнения, его сторонники смогли привести в его защиту лишь чисто умозрительные аргументы. Они заключаются в том, что, приехав в Италию в тот момент, когда началось лангобардское завоевание, Лонгин был свидетелем и участником реорганизации управления — замены на местах прежнего гражданского чиновничества новой администрацией, обладавшей военной и гражданской властью (duces и tribuni). Естественно, что и сам он в этом случае сосредоточил в своих руках оба типа власти, а официальной легализацией этого должно было стать присвоение ему титула экзарха.

 

Высказанные соображения, однако, не вполне убедительны. Новая система управления оформлялась в Италии медленно и постепенно. Процесс выработки новых форм и методов управления не закончился при Лонгине, и поэтому нет оснований считать, что именно в прерогативах Лонгина он нашел свое полное воплощение. Есть и прямые указания источников на то, что Лонгин занимал пост префекта Италии (у Павла Диакона [118], Агнелла [119], в хронике «Происхождение лангобардского народа» [120]). Ни один источник не упоминает об участии Лонгина в каких-либо военных предприятиях. Таким образом, следует отказаться от точки зрения, что именно Лонгин был первым экзархом Равенны [121].

 

Предположение, что первым равеннским экзархом был Бадуарий, принадлежит Ш. Дилю [122] и основывается, в сущности, на высоком происхождении этого деятеля. Диль считал, что пост экзарха слишком значителен, а его экстраординарные полномочия слишком противоречат общим принципам управления империей, чтобы император мог предоставить их кому-либо из своих обычных подданных. Для создания прецедента нужно было лицо, уже занимающее исключительное положение, каким и являлся Бадуарий — зять императора, куропалат и наследник престола. Сведения источников о Бадуарии очень скудны. Это — одна фраза в хронике Иоанна Бикларийского

 

 

127

 

(«Бадуарий, зять императора Юстина, был в битве побежден лангобардами и спустя немного времени окончил жизнь») [123], две строчки в поэме Кориппа о Юстине II [124] и, может быть, небольшой рассказ у Феофана Исповедника (что сомнительно, так как Феофан называл своего героя братом, а не зятем Юстина) [125]. Ни один из этих источников не только не именует Бадуария экзархом, но никак не очерчивает круг его полномочий. Ясно лишь, что Бадуарий командовал в Италии византийским войском. Естественно предположить, что по своему положению он и был командующим армией (стратиг, может быть, автократор).

 

Лангобардское завоевание создало в Италии обстановку, близкую той, что была в ней в годы Готской войны. Естественной реакцией власти на эти события могло, в частности, стать предоставление командующему армией полномочий, которыми прежде пользовались лишь Велизарий и Нарсес. Считать, что командующий занимался какой-либо гражданской административной деятельностью, у нас нет оснований. Эти соображения делают маловероятной гипотезу Диля о том, что первым равеннским экзархом был Бадуарий.

 

Итак, термин «экзарх» в собственно итальянском памятнике упомянут впервые в письме папы Пелагия И, написанном в октябре 584 г. Здесь экзарх не назван по имени, однако точно известно, что уже в следующем 585 году этот пост занимал Смарагд [126]. Большинство исследователей полагает, что речь в папском послании идет о нем, но Л. М. Гартманн высказал мнение, что под именем экзарха в письме фигурирует патрикий Деций, упомянутый там же несколькими строками выше [127]. Письмо адресовано апокрисиарию Григорию, которого папа направил в Константинополь с просьбой о помощи против лангобардов. Вот дословный перевод фразы, в которой упомянут Деций: «Предписываем передать тебе все, что необходимо, через нотария Гонората: его вместе с нашим собратом епископом Себастианом мы посылаем к тебе, дабы ты благожелательно его принял, и с тем, чтобы он лично информировал тебя обо всем, так как он вплоть до сего времени находился в Равенне вместе со славным (glorioso) патрикием Децием» [128].

 

Вслед за этим папа кратко характеризует бедственное положение Италии и, в частности, сообщает: «И экзарх пишет, что не может оказать никакой помощи, заявляя, что не в силах предоставить этим землям достаточной защиты» [129].

 

 

128

 

На основе этих кратких замечаний нельзя, к сожалению, установить, кто такой патрикий Деций и чем в это время он занимался в Равенне, однако маловероятно, чтобы экзархом был именно он. Во-первых, сочетание «gloriosus dominus et patricius» представляет вполне официальную титулатуру, и вряд ли в подобной формуле папа опустил бы важнейший титул «экзарх». Во-вторых, основное почетное определение экзарха — «excellentissimus», а не «gloriosus». В-третьих, о Деции и об экзархе говорится в разном тоне: о первом — с явным уважением, о втором — индифферентно (естественное следствие его отказа прийти на помощь). В-четвертых, адресат должен получить исчерпывающие сведения о положении дел от человека, до последнего времени находившегося с Децием. Если бы экзархом был сам Деций, папе не нужно было бы дополнительно информировать Григория о позиции экзарха. Таким образом, экзархом Равенны было, видимо, другое лицо.

 

Вернемся к вопросу о Смарагде. Павел Диакон впервые упоминает его в 18-й главе III книги «Истории лангобардов» [130]. Речь здесь идет о сражении у стен Равенны, в результате которого византийцы, совершив неудачную вылазку, вынуждены были запереться в городе. Вслед за тем лангобарды захватили одну из византийских крепостей (Brixellum) и разрушили ее. Далее говорится: «После этого король Автари заключил трехлетний мир с патрикием Смарагдом, который в это время правил (praeerat) в Равенне». Описанное событие относится к концу 584 — началу 585 гг. Выражение «tune praeerat», исходя из контекста, можно отнести не только к моменту заключения мира, но и к периоду предшествующих военных действий. Во всяком случае, оно обозначает продолженное действие — «правил», а не «стал править». Письмо папы Пелагия II относится именно к данному периоду, и, вероятно, под именем экзарха в нем фигурирует Смарагд.

 

Рассмотрим его деятельность на этом высоком посту. Как уже отмечалось, одной из первых известных его акций было заключение мира с лангобардским королем Автари. Это событие имело исключительное значение в развитии византийско-лангобардских отношений. Как отмечал П. Н. Кудрявцев, «лангобардское завоевание стало уже непреложным фактом в истории Италии. Сама империя отказывалась ему противоречить» [131]. Для того чтобы легализовать подобным образом взаимоотношения с лангобардами, представитель империи Смарагд должен был быть наделен особыми полномочиями.

 

 

129

 

Он выступал в качестве единственного носителя византийской власти в Италии, иначе переговоры не имели бы смысла. О том, что в его руках находилось управление войском, свидетельствует известие об его отказе оказать вооруженную помощь Риму в рассмотренном письме папы Пелагия II.

 

Еще более показательна роль Смарагда в истории так называемой «Истрийской схизмы». В 587 г. экзарх прибыл в Градо и арестовал аквилейского патриарха Севера и нескольких епископов, не пожелавших отречься от «Трех Глав». В Равенне их вынудили отказаться от своих взглядов и лишь через год отпустили в Истрию [132]. О том, что действия экзарха воспринимались как законные по крайней мере некоторыми крупными церковными деятелями, свидетельствует поддержка, оказанная Смарагду равеннским архиепископом Иоанном [133]. Перед нами первый пример открытого вмешательства византийского администратора в церковные споры между итальянскими прелатами, сопровождавшегося применением к ним репрессивных мер [134]. Эта акция — результат сосредоточения в руках Смарагда не только светской, но и церковной административной власти.

 

Приведенные факты показывают, что Смарагд являлся в Италии высшим представителем византийской администрации во всех сферах ее активности, причем был первым известным нам деятелем, обладавшим такими полномочиями. Видимо, то обстоятельство, что к нему первому применяется в источниках титул «экзарх», отражает реальный исторический факт. Возможным возражением против этой гипотезы является мнение Диля о том, что экстраординарный характер власти экзарха требовал исключительного по авторитетности первого кандидата на этот пост. Однако так ли уж не удовлетворял этому требованию Смарагд? Из надписи на базе колонны, водруженной им в Риме в честь императора Фоки, мы узнаем его полный титул: «ex praeposito sacri palatii ac patricius et exarchus Italiae» [135]. Это значит, что до назначения в Италию Смарагд был препозитом священного дворца (как некогда Нарсес!), т. е. занимал одну из высших придворных должностей. Следовательно, он был лично хорошо известен императору и, вероятно, проявил себя как энергичный и дельный администратор еще в Константинополе. Это и естественно, так как на роль византийского наместника в Италии (будь он первым или не первым экзархом — безразлично) в эту кризисную эпоху мог быть назначен только человек с весьма высокой деловой репутацией

 

 

130

 

(на то, что Смарагд обладал ею, указывает, в частности, его возвращение на ту же должность через несколько лет после первой отставки) [136]. Таким образом, биография Смарагда не дает оснований сомневаться в принципиальной возможности назначения его первым равеннским экзархом (мнение Диля, что таковым мог быть лишь представитель царствующего дома, ничем не обосновано). Впоследствии Смарагд доказал своими действиями в Италии, что его назначение сюда не было ошибкой.

 

Итак, нами рассмотрены данные основных источников и мнения историков о личности первого экзарха Равенны. К сожалению, состояние материалов таково, что безапелляционно назвать его имя невозможно. Однако наиболее вероятным представляется вывод, что первым равеннским экзархом был патрикий Смарагд. Таким образом, временем возникновения Равеннского экзархата следует считать 80-е годы VI в.

 

 

2.3. РИМСКИЕ ПАПЫ И РАВЕННСКИЕ ЕПИСКОПЫ

 

В политической истории Византийской Италии велико значение равеннской архиепископии и ее взаимоотношений с папством. Политическому усилению римских пап в VI—VII вв. способствовали высокий духовный авторитет и экономическая мощь их епископии [137], недостаточная эффективность византийского правления, выдающиеся личные качества папы Григория Великого (590-604), благодаря умной, решительной и изобретательной политике которого были заложены основы светского влияния Римской церкви [138]. Расширение сферы ее влияния создавало предпосылки для достижения римским престолом фактической независимости от внешних сил, в первую очередь от Византии. Борьба за такую независимость, естественно, объединяла вокруг Рима все сепаратистские силы Италии.

 

Эта линия папской дипломатии предоставляла равеннской архиепископии хорошую возможность проявить себя на службе императора. Возвышение Равенны как политического, торгового и культурного центра было связано прежде всего с ее особым административным положением в Италии [139]. Резиденция западноримских императоров, затем — остготская столица, наконец, центр византийских владений на Апеннинах, Равенна расцвела, будучи средоточием государственной власти и благодаря ей.

 

 

131

 

Поэтому возвышение равеннского архиепископа прямо зависело от его лояльности, императорские милости были платой за безоговорочную поддержку политики империи или авансом в. расчете на дальнейшие услуги. Лучший современный знаток истории Равеннской церкви А. Симонини верно отмечал, что империя, способствуя усилению равеннского архиепископа, создавала в его лице противовес папскому влиянию [140]. Таким образом, столкновения с папой были необходимым следствием объективного положения равеннского архиепископского престола в политической системе Италии. Обратимся к фактам.

 

Еще до завершения византийского завоевания Италии империя вступила в этой стране в серьезный церковный конфликт. Осуждение «Трех Глав» (Феодора Мопсуэстского, Феодорита Кирского и Ивы Одесского) не встретило сочувствия среди наиболее авторитетных иерархов Италии. Решительно противились ему архиепископ Миланский и патриарх Аквилеи (в дальнейшем на их позицию не повлияли даже решения Константинопольского собора 553 г.) [141]. Из числа крупных итальянских прелатов лишь равеннский епископ Виктор (539-546) активно поддержал императора. В награду за помощь Равеннской церкви была предоставлена сумма годового государственного налога со всей Италии [142].

 

Положение Виктора в итальянской церковной иерархии стало вскоре исключительно высоким. В отсутствие папы Вигилия, находившегося в Константинополе, а затем в Греции, он, в сущности, осуществлял викариат над другими ортодоксальными Церквами Италии (на этом обстоятельстве совершенно правильно фиксирует внимание А. Симонини) [143].

 

Смерть Виктора, последовавшая в 546 г., поставила перед Юстинианом I задачу найти среди итальянских священнослужителей человека, способного по своим убеждениям, волевым качествам и талантам стать одним из главных проводников в жизнь политики империи на Апеннинах. Соответствующей кандидатурой в среде равеннского духовенства император не располагал. Архиепископом был назначен малознакомый равеннцам диакон Максимиан из Полы в Истрии. Его утверждение не обошлось без противодействия со стороны будущей паствы («не пожелал плебс его принять» — «noluissent Plebs eum recipere») [144], но, утвердившись на престоле, он проявил себя незаурядным политиком.

 

 

132

 

Максимиан стал первым епископом Равенны, добившимся сана архиепископа. Это практически означало, что он осуществлял теперь юрисдикцию не только над теми диоцезами, которыми Равеннский престол управлял с V в. на правах викариата, но и над диоцезами Миланской архиепископии и Аквилейской патриархии, где престолы занимали схизматики [145]. Вскоре архиепископ Максимиан получил от императора паллиум [146]. Это облачение на Востоке носили лишь патриархи, а в Италии папы и (в V в.) епископы Остии [147]. Право ношения паллиума давало равеннскому архиепископу исключительный статус в Италии [148]. Об особом положении равеннской архиепископии свидетельствует тот факт, что император Юстиниан I перенес прах покровителя Равенны св. Аполлинария из Равенны в Константинополь [149]. При Максимиане в Восточной Италии развернулось широкое церковное строительство, которое было бы невозможно без поддержки императора. Знаком преданности Максимиана Юстиниану I и намеком на личное знакомство с государем стало мозаичное изображение в церкви Св. Виталия: император в окружении придворных рядом с архиепископом Максимианом [150].

 

Следующий равеннский архиепископ Агнелл (556-569) еще сильнее укрепил связи своей кафедры с Константинополем. При нем архиепископия получила в дар все имущество готской арианской церкви. В освященном им храме Мартина Исповедника также было помещено изображение архиепископа рядом с императором [151].

 

Беспрецедентное усиление Равеннской церкви вскоре стало вызывать все большее беспокойство у наместника Св. Петра и послужило причиной ряда конфликтов. На протяжении двух лет (593-594) ситуацию осложняло дело о паллиуме [152]. Григорий Великий добивался, чтобы архиепископ Равенны Иоанн (574-595) надевал его только во время торжественной службы. Последний отвергал папские домогательства. Поддержавший его экзарх Роман (589-596) занялся распространением анонимной книжки («libellus»), где утверждалось, что папа изменил империи. Император Маврикий потребовал, чтобы Григорий I отступился от равеннского архиепископа [153].

 

Фоном для этих коллизий были столкновения между папой и константинопольским патриархом по поводу титула «Вселенский». Этот титул был утвержден Маврикием за патриархом Кириаком (595—606), что было воспринято в Риме как унижение [154]. Одновременно папа встретил непонимание в столице по вопросу об «Истрийской схизме».

 

 

133

 

Снисходя к просьбе Пелагия И, экзарх Смарагд в 588 г. захватил в Градо аквилейского патриарха Севера и трех его епископов, привез в Равенну и заставил отречься от «Трех Глав» [155]. Отпущенные домой мятежные епископы вновь обратились к схизме, и Миланский еретический собор 589 г. направил письмо императору с просьбой защитить их от произвола чиновников. В письме заключался недвусмысленный намек на возможность отъезда ряда епископов Истрии к лангобардам [156]. Император, осознавший серьезность угрозы, отозвал из Италии Смарагда [157]. Вплоть до гибели Маврикия экзархи отказывались вмешиваться во взаимоотношения папы и приверженцев схизмы. Сложившаяся ситуация была, бесспорно, выгодна для архиепископа Равенны. Решение в пользу патриарха вопроса о титуле «Вселенский» впервые открывало перед Равенной перспективы церковной независимости. В 592 г. сам папа был вынужден смириться с положением дел, сложившимся в результате лангобардского завоевания, и подчинить равеннской архиепископии все церкви экзархата и Пентаполей (часть из них прежде подчинялась непосредственно Риму) [158].

 

Присутствие на севере Италии епископов-«схизматиков», в сущности, было на руку архиепископам Равенны: оттеняло их ортодоксальность, ослабляло папство, наконец, избавляло от необходимости бороться за церковное преобладание в Северной Италии с Аквилеей и Миланом. Поддержать еретиков равеннская кафедра, разумеется, не могла. Характерно, однако, что она проявила полную индифферентность к действиям в Истрии экзарха Смарагда. Имя архиепископа упоминается в связи с этой историей лишь однажды. Павел Диакон говорит, что экзарх «принудил (истрийских епископов. — О. Б.) к общению с равеннским епископом Иоанном» [159].

 

Дальнейшее развитие событий было, однако, не в пользу Равенны. В 593 г. миланская архиепископия откололась от схизмы [160]. Одновременно Равенна утратила власть над диоцезами, входившими в архиепископию Милана [161]. В 595 г. в Равенне умер епископ Иоанн. Папе удалось провести на равеннский престол своего ставленника Мариниана [162]. Последний попытался было посвятить избранного против воли папы нового епископа Салоны Максима, но был вынужден уступить папе и принести ему покаяние [163]. В это же время в пользу папы был решен вопрос о церковном управлении Иллирии, право на которое римского престола оспаривалось Константинопольским патриархом [164].

 

 

134

 

Успехи папства в церковно-административной сфере стали возможны как следствие общеполитических успехов Григория I, важнейшими из которых были достижение мира с лангобардами и стабилизация границ Римского дуката. В таких условиях равеннскому архиепископу приходилось идти на уступки. Переворот 602 г. в Константинополе и сближение империи и папства при императоре Фоке окончательно пресекли равеннскую антиримскую фронду. Так закончился первый этап борьбы Рима и Равенны. В ходе этой борьбы равеннская архиепископия продемонстрировала свою силу и влияние, осознала необходимость действовать в союзе с империей, наконец, добилась ряда приобретений как материального, так и морального характера, которые могли послужить в будущем хорошей базой для претензий на самостоятельность. Среди этих приобретений, кроме уже перечисленных, было важнейшее право влиять на выбор очередного папы, пусть полуофициальное, но признаваемое самой римской курией. Liber Diurnus дает формулу обращения к равеннскому архиепископу в связи с предстоящим утверждением римского папы.

 

«Просим тебя, святейший и блаженнейший отец,— гласит формула, — способствовать тому, чтобы славнейший экзарх сделал это (произвел назначение папы. — О. Б.)» [165].

 

Показательно, что папская канцелярия даже в официальном документе не делала секрета из того, что авторитет архиепископа Равенны держался на его альянсе с византийской администрацией.

 

Сравнительно спокойные отношения Равенны с Римом продолжались более сорока лет. Они были естественны в то время, когда Рим поддерживал церковную политику Константинополя. Лишь с началом конфликтов по поводу монофелитства (40-е гг. VII в.) перед Равенной встала возможность выбора между папством и империей. Впрочем, равеннские архиепископы довольно долго не использовали эту возможность, предпочитая постепенно накапливать силы для решительных действий. При Северине (638-640), Иоанне IV (640-642), Феодоре I (642-649) они сохранили лояльность по отношению к папам-антимонофелитам. Наряду с этим они избегали прямых высказываний против официальной религиозной доктрины. Более того, в 40-е гг. VII в. Равенна стала в Италии своеобразным анклавом монофелитства. Как известно, константинопольский патриарх-монофелит Пирр (638-641, 655), низложенный во время краткого правления Константина III (641), уехал в Африку, а затем в Рим и здесь присоединился к ортодоксии.

 

 

135

 

Переехав в 647 г. в Равенну, он снова перешел в монофелитство [166]. Ясно, что обстановка в экзархате больше всего благоприятствовала именно этому исповеданию.

 

В то же время папа Феодор, вскоре проклявший бывшего константинопольского патриарха Пирра и нового Павла (641-654), не упомянул архиепископа Равенны, так как последний не дал для этого формальных оснований. Равеннская архиепископия, во главе которой стоял тогда крупный политик епископ Мавр (642-671), сумела сохранить нейтралитет даже в годы правления активнейшего антивизантийца Мартина I. Когда в 649 г. Мавр получил приглашение прибыть на Латеранский собор для того, чтобы принять участие в осуждении монофелитства, он не поехал в Рим лично, хотя и не препятствовал приезду туда своих суффраганов. На одном из заседаний было прочитано его письмо, в котором он ссылался на опасности пути через лангобардские территории и в обтекаемых выражениях обещал присоединиться к будущим решениям собора [167]. Измена экзарха Олимпия, состоявшего в союзе с папой Мартином, превратила Мавра, по верному замечанию А. Симонини, в единственную опору империи в Италии [168]. Власть Олимпия, видимо, практически не распространялась на Равенну.

 

Новый экзарх Феодор Каллиопа (643-645, 653) нашел Мавра в Равенне, пользующимся самым высоким авторитетом в городе и готовым принять представителя империи. Экзарх сразу же отправился в Рим с тем, чтобы арестовать папу Мартина I [169]. Видимо, он нашел в Равенне верное империи войско.

 

Резкое ослабление позиций папства поднимало акции равеннской архиепископии, но и в этой ситуации Мавр не допустил ни одного опрометчивого шага. Началась всесторонняя подготовка к борьбе с Римом. В эти годы Мавр многократно посылал богатые дары императору Константу [170]. При нем был выплачен колоссальный налог в 15 000 солидов с сицилийских владений архиепископии сразу за 15 лет [171]. Экспедиция, организованная Мавром в Сицилию [172], ставила целью доставить архиепископии средства для ведения борьбы. Укреплялись личные связи архиепископа с крупнейшими представителями императорской администрации. Экзарху Каллиопе были предоставлены дом в Римини и обширные церковные имения на условиях льготного эмфитевсиса (Tjäder 44). Вскоре войсками экзарха был разгромлен небольшой город Вогенца в дельте По,

 

 

136

 

епископ которого отказывался принять монофелитство. Территория диоцеза Вогенцы была, по существу, присоединена к равеннской архиепископии [173].

 

В архиепископской канцелярии спешно изготовлялись подложные документы: эдикт императора Валентиниана III о предоставлении равеннскому архиепископу власти над 14 диоцезами Восточной Италии [174] и «Мученичество св. Аполлинария» — житие, из которого вытекало, что христианские общины в Равенне и в Риме сложились как равноправные и практически одновременно [175]. Получила оригинальное оформление равеннская церковная литургия, имевшая определенные отличия от римской. Вскоре она стала оказывать влияние на литургическую практику других итальянских Церквей [176].

 

Новый папа Виталиан (657-572) первым среди римских понтификов признал Мавра архиепископом [177]. Видимо, вскоре после этого Мавру впервые удалось получить от императора грамоту, предоставляющую ему церковную самостоятельность. Ее формулировка, однако, не отличалась особой четкостью, и архиепископская дипломатия продолжила работу. В 666 г., когда император Констант II находился в Сиракузах, к нему выехал из Равенны экзарх Григорий [178] с подарками архиепископа и обоими фальсифицированными документами. Речь шла о том, чтобы предельно четко и недвусмысленно определить новые права равеннской архиепископии. Составленный в Сиракузах документ — jussio, утвержденный 1 марта 666 г., предусматривал следующее:

 

            1) Равеннский архиепископ объявляется полностью независимым от римского престола, а Равеннская церковь — автокефальной.

 

            2) Равеннскому архиепископу предоставлено право ношения pallium'a без каких-либо ограничений.

 

            3) Новый архиепископ Равенны должен впредь посвящаться в сан тремя местными епископами — суффраганами без всякого участия Рима [179].

 

Таким образом, указанный документ предоставлял равеннскому архиепископу беспрецедентную самостоятельность. Достаточно сказать, что с V в. никто в Италии, кроме папы, не посвящался в сан своими суффраганами [180]. На Востоке такого порядка придерживались только при возведении на престол патриархов [181]. Равеннская архиепископия стала единственной церковью Запада, не признающей примата папы. Ее предстоятель получил право высшей юрисдикции над группой диоцезов,

 

 

137

 

определенных в подложном эдикте Валентиниана III. Можно согласиться с А. Кариле, что равеннский архиепископ уже фактически осуществлял эту юрисдикцию и прежде [182], но, конечно, признание таких полномочий в качестве официальных было этапным моментом в развитии территориальной экспансии равеннской церкви. В целом достижение Равеннской церковью автокефальности стало триумфом политики архиепископа Мавра.

 

Естественным следствием декрета об автокефальности был полный разрыв отношений Равеннской церкви с Римом. Папство, конечно, не могло примириться со столь откровенным покушением на свой авторитет. Застраховавшись от вмешательства экзарха поддержкой, оказанной императору Константину IV во время мятежа узурпатора Мезеция, папа Виталиан вызвал архиепископа Мавра в Рим [183]. Мавр ехать отказался. Папа объявил проклятие отступнику. Мавр в тех же высказываниях проклял римского папу. Все контакты между Римской и Равеннской церквами надолго пресеклись [184]. Робкие антиравеннские акции папства (обращение с просьбой к императору, чтобы он заставил Мавра приехать в Рим на собор [185], перенос столицы диоцеза Вогенца в Феррару на занятую лангобардами территорию [186]) ничего не могли изменить. После почти тридцатилетнего правления Мавр умер с репутацией освободителя Равенны от «ига римлян» [187]. Его преемник Репарат (671-677) был первым архиепископом Равенны, посвященным в сан суффраганами [188]. Отметим, что в свое время именно Репарат, аббат одного из монастырей и vice-dominus Равеннской церкви, был ее представителем в Сиракузах при дворе Константа II в момент получения Privilegium [189]. Весьма вероятно, что теперь он вновь получил от императора подтверждение автокефальности [190]. При нем же Равеннская церковь приобрела ряд экономических льгот [191].

 

Однако, будучи вынужденной вести дипломатическую игру с Константинополем и Римом, Равеннская церковь могла добиться длительного успеха лишь при условии монолитного внутреннего единства. Таким единством она как раз и не обладала. Следующий архиепископ Феодор вступил в затяжной конфликт с собственным клиром из-за церковной кварты, которую он попытался включить в доход архиепископии. Встреченная им оппозиция была настолько мощной, что Феодор был принужден признать себя побежденным [192]. Поддержки империи, на которую, видимо, рассчитывал архиепископ, он не получил. Оставалось обратиться к Риму.

 

 

138

 

В 680 г. архиепископ Равенны был приглашен в Рим на Латеранский собор. Игнорировать это приглашение было труднее, чем предыдущие, так как собор в Риме должен был выразить отношение иерархов Италии к заседавшему в Константинополе VI Вселенскому собору, на котором было отвергнуто монофелитство [193]. Феодор представил свою поездку клиру как подвижничество во имя Равеннской церкви, которое он вынужден совершить. По словам Агнелла, архиепископ уже имел предварительный сговор с папой Агафоном об отказе от автокефальности в обмен на материальные приобретения. В Риме он присягнул на верность папству, а новый папа Лев II, преемник умершего Агафона, удовлетворил его просьбы экономического характера [194]. В папскую канцелярию был передан подлинник императорского декрета о равеннской автокефальности. Равеннская церковь вновь попала в зависимость от Рима [195].

 

Равеннская автокефальность стала наивысшим достижением антиримской политики архиепископов Равенны. Почему она была так легко утрачена? А. Гийу дает следующую характеристику социальной базы движения за церковную независимость: «Население Равенны вновь поднялось: на этот раз... против римского папы» [196]. История борьбы за автокефальность подробно описывается Агнеллом, отражена в ряде других документов, но ни в одном из них не говорится, что за автокефалию выступало все население города. Договор архиепископа Феодора с папой Львом не вызвал противодействия ни в войске, ни среди мирян. С ним примирились даже клирики, несмотря на сопутствовавшие ему материальные потери. В источниках не назван ни один равеннский мирянин (кроме экзарха Григория), кто способствовал бы получению Равенной автокефалии. Неверно было бы считать, конечно, будто большинство равеннцев не одобряло автокефальности. Но важно, что ее провозглашение знаменовало разрыв всяких отношений между равеннской и римской кафедрами и папское проклятие. Всем равеннцам, имевшим деловые связи с Римом (чиновники, купцы, военные, духовенство), это несло вполне ощутимые невыгоды, а моральные последствия экскоммуникации были небезразличны для большинства населения экзархата. В таких условиях раскол в рядах Церкви и сговор с папой самого архиепископа подрубали основы автокефальности. Во внешнеполитической сфере отход империи от монофелитства и прекращение ее конфликтов с Римом вновь, как и

 

 

139

 

в начале VII в., заставили Равенну проявить лояльность к престолу Св. Петра, а первым условием такой лояльности был отказ от автокефалии.

 

Следующий римско-равеннский конфликт разразился в 705 с. и был связан с деятельностью архиепископа Феликса (705-723). Будучи избран на равеннский престол и приехав в Рим для утверждения, Феликс отказался подписать так называемые cautiones — документы, содержащие обещания признавать решения Латеранских соборов, нормы церковного права и не, выступать против единства церкви и государства [197]. Его поддержал кто-то из византийских чиновников (Феликс опирался на «potentiam judicum») [198]. По-видимому, Феликс претендовал на восстановление автокефалии. Его конфликт с Римом продолжался несколько лет.

 

Время, однако, было выбрано неудачное. В 708 г. новый папа Константин признал решения Пято-Шестого Вселенского собора [199]. Идейная основа для столкновений между империей и Римом исчезла. Западная политика императора Юстиниана II была направлена на установление союза с римской курией [200]. В таких условиях фронда епископа Феликса воспринималась в Константинополе как оппозиция не столько Риму, сколько империи. Захваченный в плен в результате карательной экспедиции стратига Сицилии Феодора, а затем ослепленный, архиепископ Феликс смог вернуться в Равенну лишь в правление Вардана-Филиппика. Вероятно, благодаря конфликту этого императора с папством Феликсу удалось осуществить свою мечту: в течение года он являлся автокефальным архиепископом Равенны. Однако царствование Вардана-Филиппика оказалось недолговечным. Император Артемий-Анастасий (713-715) восстановил ортодоксию. Архиепископ Феликс был вынужден подчиниться папе [201]. Свои богословские сочинения, о которых почти ничего достоверно не известно, он сжег по возвращении в Равенну [202]. Возможно, в них содержалось обоснование равеннской церковной самостоятельности. Так закончилась последняя в течение византийского периода истории Равенны попытка архиепископии выступить против папства.

 

Верно ли считать Феликса, как это делают некоторые историки, «антивизантийским епископом» [203]? На протяжении всей жизни он ни разу не выступил против империи, ни разу не ослушался императора. При Вардане он обратился к монофелитству, при Анастасии — безропотно вернулся к ортодоксии.

 

 

140

 

У Юстиниана II, помимо общих политических соображений, не связанных, в сущности, с поведением равеннского архиепископа (ведь его противодействие папству было делом обычным!), имелись, возможно, основания для мести Феликсу, но чисто личного характера. В составе равеннских папирусов сохранилась грамота папы Пасхалия I (817-824), подтверждающая пожалования, полученные Равеннской церковью от прежних пап и императоров (Marini 11). В ней, в частности, упоминается о привилегии, дарованной архиепископии императором Леонтием (695-698) [204] по просьбе архиепископа Дамиана (688-705). О сути привилегии ничего не говорится. Важно, однако, то, что ее даровал Дамиану Леонтий — узурпатор, свергший Юстиниана II. Феликс в этот период уже занимал видный пост — был аббатом монастыря Св. Варфоломея в Равенне [205]. Он мог быть причастен к подготовке почвы для получения привилегии, мог входить в состав посольства в Константинополь и т. д. Контакты с узурпатором, конечно, должны были запятнать архиепископа в глазах Юстиниана II. Но, по существу, равеннская архиепископия и при Леонтии продолжала политику принципиально проимперскую. Именно поэтому для нее было не столь уж важно, кто конкретно находится на престоле. Восстание 710/711 гг., последовавшее за византийским нападением, было, конечно, движением антиимперским, но оно началось с отъездом Феликса и кончилось его прибытием, т. е. развивалось без малейшего его участия. Вследствие всего этого видеть в Феликсе нарушителя традиций проимперской политической ориентации равеннской архиепископии нет оснований.

 

Изменилась ли политика равеннской архиепископии в дальнейшем, в последние годы византийского владычества, и как она сочеталась с действиями и настроениями других общественных сил? Восстание 710-711 гг. (о нем см. ниже) продемонстрировало равеннским сепаратистам их собственные возможности. Опираясь на приобретенный опыт, они приняли активное участие в антииконоборческой кампании в Италии [206]. Вслед за изданием иконоборческих эдиктов папа Григорий II «отложил от империи всю Италию» [207]. На местах была избрана новая администрация взамен византийской [208]. В 727 г. в Равенне был убит экзарх Павел [209]. Стратиг Сицилии Феодор, посланный с флотом для подавления восстания, потерпел жестокое поражение от равеннской militia [210]. В сложившихся условиях архиепископ Равенны Иоанн был вынужден принять участие в Латеранском соборе, проклявшем иконоборчество [211].

 

 

141

 

Однако даже в это время политика равеннского архиепископа не стала антивизантийской. В 732 г. Равенна пала под ударами лангобардов [212]. В это время равеннцы «изгнали» архиепископа Иоанна (723-748), который эмигрировал в Венето [213]. Здесь же оказался византийский экзарх Евтихий (728-751). Антиимперскую оппозицию составили представители местной военизированной знати, поскольку любая другая власть, даже лангобардская, обеспечивала им большую свободу действий, чем господство Византии, стремившейся восстановить status quo.

 

Для освобождения Равенны венецианцы снарядили морскую экспедицию. Их войска высадились в районе Классиса и вскоре штурмом захватили Равенну [214]; вместе с венецианцами в город въехал экзарх, вскоре призвавший сюда и архиепископа. Последовали репрессивные меры [215]. Архиепископ вновь выступил в союзе с византийской администрацией.

 

Лишь падение византийской власти в Италии заставило равеннских архиепископов сменить политический курс. Равенна была захвачена королем Айстульфом в 751 г. В обстановке полной политической неразберихи архиепископу Сергию (744-769), пользовавшемуся поддержкой греческого духовенства, удалось в 754 г. утвердить свою власть в городе [216]. Возможно, это была последняя попытка социальных сил, традиционно ориентировавшихся на Византию, сохранить за собой самостоятельную политическую роль. Некоторое время Сергий правил в Равенне как экзарх [217] (по словам Агнелла), но вмешательство римского папы привело к вызову епископа в Рим и заключению его в тюрьму. После восстановления на престоле в 757 г. он уже не проявлял значительной активности. С этого момента равеннская архиепископия никогда больше не претендовала на независимость от папства.

 

Сказанное не следует расценивать как свидетельство упадка равеннской архиепископии, утраты ею влияния в жизни города и области. Она оставалась одной из наиболее авторитетных церковных кафедр Италии. Во второй половине VIII в. и в последующие столетия митрополичья юрисдикция равеннских архиепископов обнимала епархии (диоцезы) Равенны, Сарсины, Чезены, Форлимпополи, Форли, Фаэнцы, Имолы, Болоньи, Модены, Реджио, Пармы, Пьяченцы, Бресцелло, Вогенцы (позднее — Феррары) и Адрии [218]. Впоследствии зона ее влияния еще увеличивалась (напр., за счет диоцеза Червии в 948 г.).

 

 

142

 

Но речь идет о масштабе, с которым мы подходим к оценке событий изучаемой эпохи. В VII в. архиепископия в Равенне усили? лась настолько, что смогла принять участие в дипломатической борьбе Рима и Византии. Для того чтобы сохраниться на этом уровне, ее внутренних ресурсов (материальных, социальных, идейных) было явно недостаточно. В самой Равенне существовали социальные группы, способные выступить против нее, в том числе часть знати и даже духовенства. Откровенно проимперская ориентация ее политики ставила все антивизантийские элементы перед необходимостью действовать вразрез с намерениями архиепископов. Поэтому когда исчезли уникальные политические предпосылки, на которых зиждилось влияние Равеннской церкви, она уже не могла играть прежнюю выдающуюся роль. С этого времени ее можно сравнивать с церковью Миланской, Аквилейской или Неаполитанской, но уже невозможно сопоставлять с папством.

 

 

2.4. ОППОЗИЦИЯ МОНОФЕЛИТСТВУ В ИТАЛИИ И «ДЕЛО» ПАПЫ МАРТИНА I

 

Для церковной истории Восточной Римской империи 30-80-е гг. VII в. были периодом длительной и напряженной борьбы монофелитства с Православием, завершившейся в конечном счете поражением «монофелитской ереси» и торжеством ортодоксии. На всем протяжении истории монофелитства заметную роль в борьбе с ним играли церковные иерархи Запада, и в первую очередь римские епископы. Эта роль пропорционально возрастала в те моменты, когда положение монофелитства в «коренных» восточных областях империи становилось особенно прочным, а репрессивная антиправославная политика правительства — особенно жесткой. Многие бежавшие с Востока приверженцы ортодоксии находили в это время приют и убежище в Италии, а резиденция римских понтификов, как правило (хотя и не всегда), превращалась в оплот борцов против монофелитства. Один из таких периодов приходится на конец 40-х — начало 50-х гг., когда папский престол занимал Мартин I (649-654/655). История жизни этого церковно-политического деятеля представляет научный и общечеловеческий интерес, по крайней мере, по трем причинам. Во-первых, папа Мартин был активным участником драматических событий в Риме и

 

 

143

 

Константинополе в середине VII в. — событий, оказавших ощутимое воздействие на судьбу Восточной империи и на историю ее взаимоотношений с Римом. Во-вторых, источники, сохранившие для нас сведения о жизни Мартина I, позволяют говорить о некоторых важных эпизодах политической истории VII в. с редкой для этого времени степенью подробности. Особенно это касается судебного процесса над мятежным папой в 654-655 гг. Третья причина — незаурядность личности Мартина I и трагичность его жизненного пути.

 

Жизни папы Мартина I посвящена специальная статья А. Гризара, опубликованная в 1907 г. в официальном органе Ватикана — журнале «Civiltà cattolica» [219]. Его биография описана здесь тщательно и детально, но А. Гризар занимает по отношению к своему герою однозначную апологетическую позицию и ни в целом, ни в частностях не расходится с оценкой деятельности Мартина I, содержащейся в житийной литературе. Такой подход, конечно, нельзя признать удовлетворительным. Другие существующие работы о папе Мартине касаются лишь отдельных конкретных моментов или периодов его судьбы [220].

 

Весь понтификат Мартина I теснейшим образом связан с борьбой ортодоксального христианства против монофелитства. Следует напомнить, что монофелитство, представлявшее собой учение о единой воле Христа, соответствующей Его единой ипостаси при двух природах: божественной и человеческой, было признано в 638 г. официальным исповеданием веры на территории всей империи, о чем и было объявлено Ираклием I в императорском эдикте «ἔκθεους τῆς πίστεως» [221]. Противоречащий основным принципам православной христологии «ἔκτεσις» встретил весьма сильное сопротивление среди верующих и духовенства Византии. Но если на Востоке монофелитство все же опиралось на определенную богословскую традицию, имело предшественников и последователей, то латинскому Западу оно было чуждым от начала до конца. Политическая цель, которую, по-видимому, преследовала государственная власть, вводя монофелитство (создание условий для компромисса с монофиситами), перестала быть актуальной для Византии после арабского завоевания Египта. Для Рима она не была актуальна никогда.

 

Неудивительно, что «ἔκθεους τῆς πίστεως» вызвал резкое неприятие в Риме со стороны папы Иоанна (640-642), а после его смерти — следующего римского епископа, Феодора I (642-649). В Италию эмигрировала большая группа представителей восточного духовенства.

 

 

144

 

Во второй половине VII в. Рим стал средоточием антимонофелитской церковной оппозиции, возглавлявшейся папой Феодором и переехавшим сюда же непримиримым борцом за православие хрисопольским монахом Максимом Исповедником. В 646 г. африканские епископы обращаются к константинопольскому патриарху Павлу с требованием отречься от ереси и просят императора Константа II воздействовать на него в этом направлении. Папа Феодор направляет Павлу собственное послание в поддержку требований африканских епископов и, не добившись согласия, отлучает константинопольского патриарха от Церкви.

 

Желая добиться примирения Церквей, Констант II издает новый указ, так называемый «τύπος τῆς πίστεως» [222]. В нем василевс идет на уступку ортодоксам, повелевая убрать «ἔκτεσις», выставленный для обозрения перед входом в константинопольский храм Св. Софии. При этом, однако, отмечая наличие двух подходов к решению вопроса о единой воле Христа, законодатель запрещает обеим сторонам дискутировать по этому поводу. Таким образом, новый указ императора приравнивал друг к другу ортодоксов и монофелитов и не мог не вызвать возмущения в Риме. Но папа Феодор скончался 13 мая 649 г., не успев официально выразить свое отношение к «τύπος». Его преемником стал Мартин I.

 

Папа Мартин I, уроженец г. Тудер в Умбрии, занял престол 5 июля 649 г. До этого он был диаконом Римской церкви, а позже — апокрисиарием (посланником) папской курии при императорском дворе в Константинополе [223]. Эту должность он занимал вплоть до избрания римским понтификом [224].

 

Оказавшись во главе Церкви в сложный, конфликтный период ее истории, Мартин I выступил решительным продолжателем дела папы Феодора. В обычных условиях сразу после выборов их участники обращались к императору с просьбой об утверждении результатов. (Формула такого обращения сохранилась в «Liber Diurnus».) У Мартина I, с первых дней правления занявшего антимонофелитскую позицию, шансов на императорское утверждение не было, и поэтому после его избрания за ординацией в Константинополь, по-видимому, не обращались [225]. Это отступление от традиции спровоцировало, вероятно, оппозиционные настроения, в том числе и среди духовенства некоторых западных диоцезов [226]. Тем не менее новый папа немедленно начал подготовку к церковному собору, призванному осудить монофелитство.

 

 

145

 

Латеранский собор, на котором присутствовало 105 ортодоксальных епископов, открылся в начале октября 649 г. (заседания прошли 5, 8, 17, 19 и 31 октября) [227]. Наряду с иерархами Западной церкви в соборе принимали участие авторитетные антимонофелиты, бежавшие с Востока: Максим Исповедник [228], его ученик Анатолий, Стефан — епископ города Доры, считавшийся в Иерусалимской церкви первенствующим иерархом после смерти патриарха Софрония. Мартин I выступил на соборе с большой вступительной речью, где, проанализировав догматику и историю монофелитства, обосновал вывод о его еретическом содержании [229]. Папу поддержали в своих выступлениях влиятельные участники собора — аквилейский патриарх Максим, епископ Деусдедит из Сардинии (Кальяри), Стефан из Доры и другие. На соборе были оглашены ἔκθεσις и τύπος, ряд писем Кира Александрийского и константинопольских патриархов Сергия (610-638), Пирра (638-641, 655) и Павла (641-654), а также выдержки из сочинений уже осужденных Церковью еретиков. С использованием традиционной для таких случаев методики подведения под прецедент монофелитство было признано ересью, что и было зафиксировано в канонах Латеранского собора [230]. Собор осудил τύπος как документ, разрушительный для Церкви, «...в коем все высказывания святых отцов полностью парализованы нечестивейшими речениями еретиков» [231]. Была провозглашена анафема основателям монофелитства Феодору Фаранскому, Киру Александрийскому, патриархам константинопольским Сергию, Пирру и Павлу. Верующие, в том числе и император, призывались уклоняться от монофелитской ереси. Латеранский собор заявил протест против запрещения ортодоксального латинского богослужения, осуществлявшегося прежде римскими апокрисиариями в дворцовой церкви дома Галлы Плацидии в Константинополе, а также против репрессий, обрушившихся на сотрудников папского представительства в столице, которые пытались, согласно полученным из Рима указаниям, отговаривать верующих от признания τύπος τῆς πίστεως [232].

 

Император Констант II, по-видимому, заблаговременно получил информацию о подготовке собора, имеющего целью осуждение его указа. С тем чтобы воспрепятствовать этому, осенью 649 г. он направляет в Италию вновь назначенного равеннского экзарха Олимпия. Римская «Книга понтификов» сообщает, что Олимпий получил задание, «в том случае, если найдет эту провинцию (Италию. — О. Б.)

 

 

146

 

согласной с изданным нами “typus”, собрать всех тамошних епископов и священнослужителей сельских и городских, чтобы они его подписали» [233]. Τύπος следовало огласить во всех церквах Италии, Мартина же (по совету прежнего экзарха Италии Платона) арестовать. Предусматривалось, что если Олимпий столкнется в Риме с сильным сопротивлением, то будет молчать о последнем императорском задании до тех пор, пока не привлечет на свою сторону войско в Риме и в Равенне. После этого экзарх должен привести приказ в исполнение.

 

Однако меры, принятые правительством, запоздали. Олимпий прибыл в Италию в разгар Латеранского собора, когда решения последнего были уже предопределены, и стал немым свидетелем осуждения «τύπος». На первых порах он пытался противодействовать папе Мартину и, как говорит источник, «стремился внести раскол в Церковь, опираясь на войско» [234]. Но известно, что к середине VII в. византийское войско в Италии почти полностью состояло из местных уроженцев и постепенно иррегуляризировалось, превращаясь в ополчение итальянских земельных собственников [235]. Поэтому оно вряд ли могло стать сколько-нибудь надежной опорой в борьбе против римского папы за чуждую итальянцам идеологическую программу. Олимпий не смог добиться раскола среди участников собора, а применить силу, видимо, был не в состоянии, так как практически ею не располагал. После принятия собором постановления, осуждающего монофелитство, папа Мартин, не стесняясь присутствия императорского эмиссара, предписывает размножить его текст и разослать всем епископам Запада и Востока [236], а также направить лично императору Константу II. (Сохранились письма папы Мартина, сопровождавшие посылку соборного постановления императору, галльскому епископу Аманду, Иоанну — епископу Филадельфии, клиру, епископату и прихожанам Карфагенской, Иерусалимской и Антиохийской церквей [237].) Когда епископ фессалоникийский Павел отказывается принять решения Латеранского собора, папа проклинает его и обращается к его пастве с призывом отказаться от общения с еретиком [238]. Сразу по окончании собора Мартин I суммирует его решения в окружном посланий (энциклике) «Всем, верным Христу» [239]. В отчаянии экзарх Олимпий пытается подослать к папе убийцу с заданием заколоть Мартина I по окончании богослужения в церкви Девы Марии ad Praesepe. Но покушение не состоялось. По-видимому, убийца был разоблачен. («Книга понтификов» сообщает, что он якобы неожиданно ослеп и поэтому не смог нанести удар.

 

 

147

 

Комментируя этот рассказ, английский историк П. Ллевеллин предполагает, что «пойманный за руку» преступник. был ослеплен сторонниками папы) [240].

 

Итак, замысел императора Константа II помешать папе Мартину I официально выступить против «τύπος τῆς πίστεως» потерпел полное фиаско. Объективно получалось так, что императорский указ, направленный на восстановление церковного единства, лишь усугубил брожение и смуту. Экзарх Олимпий имел все основания ожидать, что преследующие его в Италии неудачи будут истолкованы императором как нежелание проводить в жизнь его предначертания с самыми тяжелыми последствиями для виновного. «И вот, убедившись, что рука Божья хранит Мартина, святейшего папу, экзарх Олимпий счел необходимым вступить в согласие с понтификом и все, что ему было приказано, рассказать святейшему мужу» [241]. Заключив мир с Римской церковью ценой измены василевсу, Олимпий сжег за собой мосты, и ему оставалось только отложиться от империи. В течение последующих четырех лет он, в полном согласии с папой Мартином I, полновластно и самостоятельно правил в Италии. Силы империи были скованы войной с арабами в Малой Азии, Армении и на Крите. Центральное правительство не имело возможности послать в Италию значительное войско, а без этого рассчитывать на успех в борьбе с Олимпием не приходилось. Очевидно, что верность exercitus Italicus Олимпию обеспечивалась его союзом с папой Мартином — союзом, основанным на идее защиты ортодоксального христианства от еретических новаций Константинополя [242]. В 653 г. высадка арабов в Сицилии заставила Олимпия выступить на юг для отражения агрессии, но вскоре в войске началась эпидемия, жертвой которой стал и сам узурпатор [243].

 

События 653 г. резко изменили положение дел в Италии. Преданное папе войско — exercitus — было лишено предводителя, ослаблено эпидемией и находилось вдали от Рима. Впервые за четыре года судьба предоставила Константу II возможность рассчитаться с папой Мартином. Император направляет на Апеннины нового экзарха Феодора Каллиопу с заданием принудить страну к покорности и арестовать мятежного папу. В качестве помощника Каллиопы в Италию был послан и другой высокопоставленный чиновник — кувикулярий Феодор Пеллурий. Феодор Каллиопа был уроженцем Италии, хорошо знал и умел учитывать местные условия [244].

 

 

148

 

В отличие от Олимпия он начал свой путь с Равенны — официальной столицы экзархата. Здесь в отсутствие экзарха правил как лидер не только духовный, но и светский, архиепископ Мавр — авторитетный и сильный церковный политик, добившийся впоследствии автокефалии для равеннской архиепископской кафедры. В своих политических притязаниях Мавр возлагал большие надежды на поддержку императора и был единственным влиятельным епископом в Италии, уклонившимся под благовидным предлогом от участия в Латеранском соборе 649 г. [245] Население Равенны традиционно было более лояльно по отношению к империи, чем население Рима. Использовав эти благоприятные для него факторы, Феодор Каллиопа утвердился в Равенне и вскоре выступил оттуда в Рим во главе местного exercitus.

 

Возможно, что остатки армии Олимпия к этому времени возвратились из Сицилии, но в любом случае они не могли противостоять свежему равеннскому войску. Рим практически оказался лишенным защиты, сам же папа Мартин уже восьмой месяц лежал в Латеранском дворце, разбитый подагрой. Ожидая подхода войска экзарха, он приказал приближенным перенести свое ложе в базилику императора Константина при Латеранском дворце и поставить у алтаря, надеясь, по-видимому, что здесь его не посмеют тронуть. Тем не менее экзарх Каллиопа чувствовал себя крайне неуверенно. Он помнил о судьбе Олимпия, понимал, что население Рима оказывает папе полную поддержку, поэтому постоянно опасался провокаций, а при необходимости готов был, пожалуй, и отказаться на какое-то время от исполнения императорских распоряжений. Неуверенность в успехе постоянно сквозит в поведении экзарха с момента его приближения к Риму.

 

В субботу 15 июня 653 г. Феодор Каллиопа подошел к Вечному городу. Папа выслал ему навстречу делегацию клириков, от которых Каллиопа узнал о его недуге. Экзарх просил передать папе соболезнования и обещал навестить больного назавтра, в воскресенье. Войдя в город, Каллиопа остановился на Палатине в бывшем дворце римских цезарей, где и провел ночь. Наутро, однако, он не поехал в Латеран, а прислал гонца с извинением, сообщив, что очень устал с дороги и навестит папу на следующий день. Позднее Мартин, в письме к своему другу, константинопольскому монаху Феодору, объяснил бездействие экзарха тем, что тот опасался, как бы народ, собравшийся в церкви Латерана на воскресную мессу, не воспрепятствовал его намерению арестовать папу [246].

 

 

149

 

На следующее утро, в понедельник, в базилику Константина прибыл с отрядом воинов очередной посланец Каллиопы и обвинил папу от имени экзарха в том, что тот спрятал якобы в церкви вооруженных солдат и заготовил для обороны оружие и камни. Папа предложил пришельцам обыскать базилику, в которой ничего не было обнаружено. Уверившись, что сопротивление оказано не будет, воины Каллиопы осмелели и впервые подвергли папу оскорблениям и обвинениям в государственной измене, однако вскоре удалились.

 

В полдень в базилику ворвался отряд солдат, которые учинили в здании погром, поломали церковные канделябры и избили священников, пытавшихся заслонить собой ложе папы Мартина. Затем появился экзарх Каллиопа, с ним кувикулярий Пеллурий и другие высшие чиновники экзархата. В присутствии папы был оглашен приказ Каллиопы. В нем говорилось, что Мартин занял престол Св. Петра не законно, ибо не получил императорского утверждения, и должен быть потому низложен и выслан в Константинополь. На время отсутствия папы для управления Церковью назначалась коллегия из двух священнослужителей и одного светского чиновника («archidiaconus et archipresbyter et primicerius locum») [247].

 

Мартин I заявил протест против предъявленных ему обвинений, но согласился ехать в Константинополь. В будущем он напишет: «Мы не были готовы к битве; я решил, что лучше умереть, чем пролить чью-то кровь» [248]. Если бы папа в этот момент воспротивился приказу, скорее всего, события приняли бы более выгодный для него оборот. Экзарх Каллиопа явно опасался конфликтов с населением Рима, а паства Мартина была готова поддержать своего епископа. Отсюда — нерешительность экзарха, его стремление сглаживать острые ситуации, предпринимать серьезные шаги лишь после длительного зондирования и т. д. Согласившись отправиться в столицу империи, папа требует разрешить ему взять с собой большую группу сподвижников: «епископов, пресвитеров и диаконов». Каллиопа отвечает: «Если кто захочет — пусть едет с Богом. Мы принуждать их не будем». Ответ папы: «Клир находится в моей власти!» — и весь клир кричит в ответ: «С ним живем, с ним и умрем!» [249]. Услышав эти крики, Каллиопа спешно обращается к папе с просьбой проследовать в его дворец, и Мартина I уносят на Палатин.

 

Приведенный только что диалог дает возможность объяснить причину согласия папы Мартина I уехать из Рима.

 

 

150

 

Он намеревался прибыть в Константинополь во главе целой партии соратников и перед лицом императора обличить монофелитство в его собственном гнезде. После большой теологической работы, проведенной Латеранскцм собором 649 г. под его руководством, папа был готов к любой дискуссии о монофелитстве и полностью уверен в победе. В ориентации на такую дискуссию заключалась ошибка папы Мартина. Осознавая преимущества его положения как богослова, противники папы вообще не собирались беседовать с ним о вере. Речь могла идти только об аресте политического преступника и о, суде над ним. Показательно, что когда папу вынесли из базилики, а вслед за ним вышел и экзарх, то из толпы клириков раздались крики: «Анафема тем, кто заявляет, что Мартин хоть на йоту изменил или хочет изменить вере; анафема также тем, кто не будет до самой смерти стоять за веру православную!» [250]. «Услышав это, Каллиопа стал убеждать (собравшихся. — О. Б.), что не имеет никакой иной веры, кроме той, кою исповедуем мы, и вовсе не верует инако» [251]. Еще в эту минуту папа Мартин имел реальную возможность сорвать замыслы своих противников, что превосходно понимал и Каллиопа. Впрочем, в той острой вероисповедной ситуации, в какую попало византийское правительство в связи с введением монофелитства, представители византийской власти вообще стремились избегать богословских дискуссий в полном соответствии с требованиями «τύπος τῆς πίστεως». Мы увидим в дальнейшем, что и в Константинополе папу Мартина будут обвинять в политических преступлениях, но не в преступлениях против веры. Естественно поэтому, что экзарх Каллиопа вовсе не намеревался везти в Константинополь целый антимонофелитский собор.

 

Делегация мирян и клириков, собравшихся ехать вместе с папой в столицу империи, вскоре посетила его в Палатинском дворце. Экзарх узнал, что собравшиеся в путешествие сторонники Мартина I уже перенесли в порт свой багаж. Действовать нужно было незамедлительно. 19 июля, после месячного заключения на Палатине, папу неожиданно разбудили на рассвете и перенесли в один из римских городских портов (Trevere). Путь пролегал через греческие кварталы Рима мимо известной базилики S. Maria in Cosmedin. Сторонники папы, узнавшие о том, что он покинул Палатинский дворец, бросились вслед, но натолкнулись на запертые ворота порта Trevere. Ворота не открывали до тех пор, пока Мартина I не погрузили на небольшое судно, причем разрешили взять с собой только шестерых слуг и кравчего («cauculus»).

 

 

151

 

Около четырех часов пополудни корабль вышел в море. Спустя несколько дней он прибыл в порт Mesena (Мессина) на Сицилии, где уже было приготовлено судно для отправки в Константинополь.

 

По словам папы Мартина, этот второй корабль «стал для него тюрьмой» [252]. В течение трех месяцев папу везли на нем — сначала вдоль берегов Калабрии, а затем — через Адриатику и далее, мимо многочисленных островов Архипелага. На корабле папа страдал от подагры и невозможности помыться в бане, так как ни на одной из многочисленных стоянок его не сносили на берег. Наконец корабль добрался до о-ва Наксос, назначенного местом временного заключения папы Мартина, где он провел год и, как отмечает сам в одном из писем, два или три раза имел возможность посетить баню. Здесь на Наксосе, как и на других островах, было немало христиан-ортодоксов, как священников, так и мирян, не разделявших монофелитские идеи и сочувствовавших папе. Многие из них неоднократно пытались передать папе вещи и продукты, но стражники возвращали им приносимое со словами: «Если что-нибудь передадите ему, то будете врагами империи» [253]. От дурного питания папа летом 654 г. заболел на Наксосе дизентерией. Однако это обстоятельство не помешало тюремщикам вновь погрузить его на корабль и отправить в Константинополь, так как, по-видимому, из столицы пришло известие, что подготовка к суду над папой завершается. Судно имело кратковременную стоянку в Авидосе, откуда императору было послано уведомление, что пленник вот-вот прибудет в Новый Рим [254].

 

Корабль с папой Мартином I на борту пришел в Константинополь около 10 часов утра 17 сентября 654 г. [255] и пришвартовался в гавани св. Евфимии недалеко от дворца Аркадион, Лица, сопровождавшие Мартина, отправились за инструкциями, а арестованный папа остался лежать на корабле на своем ложе, подвергаясь издевательствам сбежавшихся городских люмпенов. Пришли в порт и сторонники папы, в том числе автор «Commemoratio», который писал: «Весь день я провел на берегу, изнемогая от скорби и любви, поскольку столь униженным видел святого мужа» [256]. Однако никаких попыток оградить папу от надругательств, как видно, не удалось предпринять.

 

К вечеру в порт прибыл отряд экскувитов во главе с императорским нотарием Саголебой, и папа был перенесен в примыкающую к казарме экскувитов тюрьму Прандеария, где и содержался в полном одиночестве,

 

 

152

 

«так, чтобы никто в городе не знал», что он находится в этом здании [257]. Но сторонники папы довольно скоро выяснили место его заключения, нашли способ установить с ним контакт и даже вступили в переписку. Письма папы, поступавшие из тюрьмы, широко распространялись в антимонофелитской среде, и благодаря этому два из них (адресованные монаху Феодору) сохранились до сих пор. В них папа описывает перипетии своего пленения и трудный путь до Константинополя, жалуется на продолжающуюся дизентерию и полное отсутствие лекарств, высказывает убежденность в своей невиновности и правильности своих вероисповедных принципов.

 

Друзьям папы Мартина удалось сообщить ему в тюрьму о существе некоторых обвинений, которые ему намеревались предъявить. В частности, он узнал, что обвиняется в сношениях с арабами; в том, что якобы посылал им деньги и подарил том Библии с целью обращения неверных в христианство. Кроме того, он будто бы протестовал против наименования Девы Марии Богоматерью, так как разделял божественную и человеческую природы Христа и полагал, что Пресвятая Дева произвела на свет лишь человеческую оболочку («creaturam et naturam humanam») Сына Божьего. В первом письме Феодору папа клянется, что не имел никаких контактов с арабами, — разве только к ним случайно могли забрести встречавшиеся прежде с папой миссионеры. Он провозглашает анафему тем, кто «не любит и не чтит» Богородицу, и отвергает все обвинения в ереси [258]. Возможно, данное письмо стало известно обвинителям папы и показало им, что понтифик располагает аргументами для защиты своей позиции: во всяком случае, на самом процессе папы Мартина мариалогические проблемы не затрагивались.

 

Мартин I провел в заключении в Прандеарии 93 дня. В пятницу 19 декабря 654 г. он был доставлен на заседание Сената в резиденцию сакеллария. «Hypomnesticum» сообщает имя этого сакеллария — Вуколеон [259]. Под его председательством и состоялся суд над папой Мартином, о ходе которого пойдет речь ниже (процесс и все последующие события вплоть до высылки папы из Константинополя подробно описываются в «Commemoratio»).

 

Первым делом папе было приказано встать и отвечать на вопросы стоя. Но ослабленный болезнями старик был не в силах держаться ногах, и потому стражникам было велено поддерживать его с двух сторон. Поскольку папа не владел греческим языком, в процессе

 

 

153

 

участвовал переводчик — некто консул Иннокентий из Африки. Сакелларий начал с вопроса: «Скажи, несчастный, что плохого сделал тебе император? Обидел тебя чем-нибудь? Притеснял тебя силою?» Папа молчал. «Молчишь? — продолжал сакелларий. — Ввести обвинителей!» [260]

 

Ввели многочисленных свидетелей обвинения, большую часть которых составляли византийские военные командиры из Италии. Некоторые из них служили в войске узурпатора Олимпия и теперь стремились загладить вину перед императором. Разумеется, их показания были согласованы заранее и, как отмечает автор «Commemoratio», «предумышленны и сфабрикованны» («praemeditatae et preparatae»). Выслушав обвинявших, папа саркастически заметил: «Это — свидетели? Ну и порядки!» («Isti sunt testes? Sic habet ordo!») [261]. Ho поток свидетелей не прекращался, и папа обратился к суду: «Умоляю вас перед Богом, не заставляйте их клясться. Пусть без клятвы говорят, что хотят, а вы делайте, что хотите. Зачем нужно, чтобы клятвами они губили свои души?» [262]

 

Однако основное обвинение, предъявленное папе, — участие в возмущении экзарха Олимпия — было не так-то просто опровергнуть. Первым его сформулировал патрикий Сицилии Дорофей, заявивший, что папу «следовало бы лишить жизни, имей он хоть 50 голов, поскольку он один смутил, разрушил и отнял (у империи. — О. Б.) весь Запад, был искренним союзником Олимпия и смертельным врагом императора и римского государства» [263]. Это же обвинение было повторено еще несколькими выступавшими. Собравшись с мыслями, папа решился отвечать: «Если вы хотите знать правду, то скажу вам следующее: когда typus был составлен и направлен императором в Рим...» В ту же секунду с мест раздались негодующие крики, и папе помешали говорить. Префект города (эпарх) Троил, перекрывая шум, вскричал: «Нечего рассуждать здесь о вере, как ты пытаешься делать, — ведь и римляне, и мы православные христиане!» «Если бы! — отвечал папа. — Ведь почему-то вы и здесь хотите запугать меня этой толпой свидетелей!» [264]

 

Троил вновь обратился к обвиняемому: «Что ты за человек, если, узнав, что Олимпий злоумышляет подобное против императора, ты не воспрепятствовал ему, но, напротив, сам вступил с ним в согласие!» Спокоен и ироничен был ответ папы: «Господин Троил! В тот день, когда, как вы хорошо знаете, да и мы слыхали,

 

 

154

 

Георгий, бывший магистрат и монах [265], из военного лагеря пришел в город, и такие же дела творил, и то же говорил, — где был ты и те, что сейчас с тобою? Почему не воспротивился ты ему? Напротив, он выступал перед вами и тех, кого хотел, удалил и выслал из дворца. Потом при Валентине, который с согласия императора облачился в пурпур и воссел рядом с ним (на престол. — О. Б.) [266], куда вы девались? Или вас здесь не было? Почему не воспрепятствовали ему, заявив: ‘‘Не трогай того, что не принадлежит тебе!”? Так как же мог я противостоять этому человеку, если он командовал всем итальянским войском? Может быть, это я поставил его экзархом? (“An potius ego ilium feci exarchum?”). Однако вновь прошу вас, поскорее исполняйте то, что вы решили со мною сделать. Ибо ведает Бог, что вы принесете мне большое благо, если приговорите к казни» [267].

 

Итак, в своем выступлении на суде папа Мартин применил эффектный полемический прием: оправдываясь, он сам перешел в наступление, обвинив Троила и сенаторов в преступном бездействии в ходе государственных переворотов в Константинополе. Мартину, конечно, помогло великолепное знание политической жизни столицы, приобретенное в те годы, когда он был здесь апокрисиарием. Между тем очевидно, что, указывая на невозможность противиться Олимпию, папа кривил душой: ведь именно до тех пор, пока Олимпий не перестал бороться с папой, его преследовали постоянные неудачи; в первую очередь папу, а не Олимпия, воспринимало как своего лидера римское войско. Однако доводы папы произвели сильное действие на обвинителей: они смешались, не зная, что говорить дальше. Сакелларий обратился к нотарию Саголебе: «Есть ли еще те, кто должен нынче свидетельствовать?» Саголеба отвечал: «Есть, господин; еще — во множестве». Опрос свидетелей продолжился. Но теперь папа более не молчал, а напротив, решительно опровергал даваемые против него показания. Не выдержав, сакелларий закричал переводчику: «Зачем переводишь то, что он говорит? Не смей повторять, что он говорит!» Затем, прервав заседание, отправился к императору доложить о ходе процесса и узнать, что следует делать дальше.

 

Папу же тем временем вывели во двор и поставили посредине под охраной солдат на виду у толпы. Вскоре сакелларий получил необходимые инструкции, и Мартина потащили на ипподром, где должна была теперь состояться церемония его низложения и поругания. На ипподроме собрался Сенат; трибуны заполнили толпы горожан.

 

 

155

 

Папу поставили в центре ипподрома, как отмечает источник, «таким образом, чтобы император мог видеть из окна триклиния, что произойдет дальше». Из императорского триклиния вышел сакелларий. Он приблизился к Мартину и вскричал: «Видишь, к чему привел тебя Господь, передав в наши руки! Вот покинул ты Бога, и Бог покинул тебя!» Затем подозвал экскувита и приказал лишить Мартина знаков папского достоинства. С папы сорвали облачение («псахион») и изорвали его в клочья, с ног сняли особые сандалии («кампаги») [268]. Сакелларий обратился к Троилу: «Возьми его, господин префект, и четвертуй немедленно», и призвал толпу проклинать Мартина. Но, очевидно, большинство присутствовавших испытывало сострадание к папе. Из толпы раздалось лишь несколько разрозненных выкриков с проклятиями. Папу передали в руки палачей, которые быстро раздели его донага, привязали к шее железную цепь и потащили по улицам города, неся перед осужденным обнаженный меч. Предполагалось, что толпа будет издеваться над опозоренным понтификом, но, как отмечает автор «Commemoratio», вели себя так лишь немногие [269].

 

Мартина приволокли в преторий и временно поместили в камере с уголовными преступниками, а спустя час перевели в другую тюрьму — «custodia Diomedis», где он должен был провести свои последние часы. Измученный папа был не в силах подняться по лестнице; стражники втащили его за руки и бросили на скамью. К тюрьме пришли единомышленники папы Мартина и стали просить допустить их к нему с тем, чтобы перевязать ему раны, одеть его и накормить. (Напомним, что стояла зима.) Но лишь одного мальчика-клирика допустили в темницу. Жена и дочь охранника, имевшие ключи от камеры, хотели помочь папе, однако опасались начальника стражи. Дождавшись момента, когда начальника вызвали из здания по какому-то делу, женщины принесли в камеру тюфяк, переложили на него узника и укрыли одеялом.

 

Прошло несколько часов. Мартин ожидал казни. Между тем судьба его еще не была решена; император колебался. Вечером в тюрьму явился его посланец — кувикулярий Григорий. Он приказал расковать Мартина и немного покормить, а затем попытался даже приободрить приговоренного: «(Скажу. — О. Б.), чтобы ты не изнемог от мук: мы уповаем на Господа, что ты не погибнешь» [270]. Папа в ответ лишь застонал.

 

 

156

 

А на следующий день произошли события, резко изменившие ситуацию и нуждающиеся в специальном комментарии. В своей резиденции в эти дни лежал при смерти константинопольский патриарх Павел, рьяный поборник монофелитства, проклятый Мартином на соборе 649 г. Назавтра после экзекуции на ипподроме император Констант II навестил больного и рассказал ему о том, как был наказан мятежный папа. Умирающий патриарх просил проявить к несчастному милосердие, и василевс дал ему такое обещание. В тот же день папе сообщили, что он останется в живых [271].

 

Не следует ставить визит кувикулярия Григория к папе Мартину в связь со встречей императора и патриарха Павла. В единственном источнике, в котором описываются эти события, прямо говорится, что император имел беседу с патриархом на следующий день после суда над папой, а Григорий был к нему послан в тот же день вечером [272]. В таком расположении событий есть своя логика. Неправильно было бы считать, что патриарх убедил Константа II пощадить пленника, которого сам император однозначно решил казнить. Василевс не мог не знать, что у папы немало сторонников в столице. Он был хорошо информирован о ходе судебного разбирательства в Сенате и понимал, что объективно судьи потерпели поражение в полемике с подсудимым. Он видел на ипподроме, что издевательства над больным стариком вызвали неодобрение народа. Становилось все более очевидно, что задуманная казнь папы не только не укрепит авторитет власти, но будет способствовать ее дискредитации. Император уже искал другое решение проблемы, и просьба патриарха Павла была лишь последним аргументом в пользу пересмотра приговора.

 

В общих чертах Констант II представлял себе, что следует делать. За несколько месяцев до суда над Мартином (10 августа 654 г.) в Риме был избран и утвержден в должности новый папа Евгений — незаметный и тихий клирик из числа служащих римской курии, более всего опасавшийся каких-либо конфликтов с властями или с паствой. Папа Мартин в момент суда, видимо, еще не знал об этом. Император же был, конечно, досконально осведомлен о событиях в Риме и доволен тем, что смена лиц на римском престоле, формально оправданная с точки зрения правительства, но совершенно противозаконная в глазах римлян, не вызвала крупных эксцессов. Для того чтобы окончательно разрядить ситуацию, не нужно было казнить Мартина: вполне достаточно было изолировать его таким образом, чтобы он

 

 

157

 

был лишен возможности оказывать влияние на события. Тюрьма в Константинополе, откуда поступали на волю его подстрекательские письма, была, очевидно, не лучшим местом для этого. Наиболее удачным выходом представлялась дальняя ссылка.

 

Подобному решению способствовало и еще одно обстоятельство. На место умирающего патриарха Павла предполагалось поставить Пирра. Пирр, человек безнравственный и ничтожный, уже занимал патриарший престол в 638-641 гг., являлся монофелитом и был низложен в 641 г. по подозрению в политическом убийстве, а вовсе на за свои религиозные взгляды [273]. Будучи сослан в Африку, бывший патриарх имел в июле-августе 645 г. в Карфагене знаменитый диспут о «единой воле» с Максимом Исповедником, был побежден в споре и признал правоту оппонента [274]. Затем вместе с Максимом он приехал в Рим, был дружелюбно принят папой Феодором I, которому и представил исповедание веры, антимонофелитское по содержанию. Феодор признал в нем законного патриарха константинопольского [275]. В 646 г. экзарх Платон пригласил его в Равенну. Бывший патриарх с удовольствием переехал в этот самый византийский город Италии, здесь стал всячески демонстрировать свою лояльность по отношению к центральной власти и вскоре отправил в Рим папе письмо, в котором отрекался от подписанного им в Риме исповедания веры и подтверждал свою преданность монофелитству. За это Пирр был отлучен от Церкви папой Феодором [276], но получил возможность возвратиться на жительство в Константинополь, что и сделал. На Латеранском соборе 649 г. он был проклят вместе с патриархами Сергием и Павлом. Вновь претендуя на пост патриарха в 655 г., Пирр, конечно, имел основания опасаться присутствия в столице папы Мартина I, знавшего все о его поведении в Италии и способного систематически его компрометировать как в письмах, так и в судебных показаниях. Тем временем здесь готовился новый процесс, на этот раз над Максимом Исповедником. Вследствие этого Пирр, конечно, был очень заинтересован в том, чтобы получить от Мартина благоприятные для себя показания, в противном же случае — в том, чтобы плененный римский папа был немедленно выслан из столицы.

 

Патриарх Павел умер 27 декабря 654 г. Спустя 8 дней, т. е. 3 января 655 г., в камеру к папе Мартину явился помощник сакеллария Демосфен с тем, чтобы задать узнику ряд вопросов, связанных с прошлым патриарха Пирра. Между ними состоялся показательный разговор.

 

 

158

 

Демосфен начал так: Государь наш превосходнейший император послал нас к тебе, сказав: «Вот в каком почете ты прежде находился и до какого состояния самого себя довел; никто другой тебе этого не сделал, но исключительно только ты сам!» («tu ipse tibimet ipsi»), «Лишь от Бессмертного Царя все милости и почет», — отвечал папа [277]. Чиновник продолжал: «Повелел тебе государь: расскажи нам по порядку, что делал здесь и в Риме бывший патриарх Пирр? По какой причине приехал в Рим: по приказу или по своей воле?» — «По своей воле», — отозвался папа. Демосфен достал текст предъявленного Пирром в Риме исповедания веры. «Каким образом написал он эту книжонку? Кто его заставил?» — «Никто, — отвечал Мартин,— по своему желанию!» — «Когда Пирр прибыл в Рим, как встретил его святой муж, твой предшественник папа Феодор? Как епископа?» — «А почему бы и нет? — прозвучал ответ Мартина. — Блаженный Феодор еще до приезда Пирра в Рим прямо написал Павлу, что тот повел себя недостойно и захватил трон предыдущего. И когда после этого Пирр по своей воле прибыл в Рим под защиту Святого Петра, почему было моему предшественнику не принять и не приветствовать его как епископа?» — «Видно, так оно и есть...» («Vere veritas sic se habet»), — произнес сбитый с толку Демосфен. — «Но от кого он получал необходимое для себя пропитание?» — «Конечно, от патриарха римского», — отвечал Мартин. — «И что за хлеб вы ему давали?» — поинтересовался чиновник. «Вы, господин мой, наверно, не знаете Римскую церковь? Тогда я скажу вам, что если какой-нибудь несчастный человек приходит к ней за пропитанием, то все потребное предоставляется ему; и никого не оттолкнет Святой Петр, не наделив своими дарами; так что лучший хлеб и вино давались не только ему, но и людям его. Если случилось так, что в числе страждущих людей пришел к нам достойнейший епископ, то какое же он должен получать пропитание?»

 

Как мы видим, характеристики, которые папа Мартин давал бывшему патриарху Пирру, вполне уважительные по форме, были уничтожающими для его репутации. И чиновник, ожидавший других ответов, не выдержал: «Мы заявляем, что в Риме Пирра силой заставили написать книжку! Что он находился в деревянных кандалах и перенес много мучений!» — «Ничего подобного, — последовал ответ папы. — Разве только они (т. е. свидетели. — О. Б.) из-за какого-то страха не имеют возможности говорить правду. Здесь в Константинополе находятся многие,

 

 

159

 

которые тогда были в Риме и знают, как было дело. И первый из них — патрикий Платон, коий был тогда экзархом и послал своих людей в Рим к Пирру: спросите его, не лгу ли я. Что в конце концов еще надо выяснять? Вы держите меня в своих руках, вот и делайте со мной, что хотите, ибо, по воле Божьей, это в вашей власти! По крайней мере, если вы меня четвертуете, как приказал префект, я не вступлю в общение с Константинопольской церковью. Вот я: выясняйте, испытывайте, — вы обнаружите, что я благодарен Богу и предан его рабам» [278].

 

Тем и закончился допрос. Русский византинист Ю. А. Кулаковский отметил, что разоблачения Мартина «не воздействовали, и 4 января 655 г. Пирр вновь занял патриарший престол» [279]. В связи с этим хотелось бы высказать одно предположение. Вопрос о назначении патриархом Пирра наверняка решался не вечером 3 января; он был решен в пользу последнего задолго до того и, возможно, еще при жизни патриарха Павла. Не случайно автор «Commemoratio» отмечает, что сам Демосфен и все те, кому впоследствии приходилось читать протокол, поражались смелости папы Мартина [280], причем говорит он о Пирре как о действующем патриархе. Вероятно, описанный допрос был организован не императором, желавшим получить подтверждение своему мнению о Пирре, — в таком случае василевс наверняка скорректировал бы это мнение. Допрос был организован по инициативе самого Пирра, надеявшегося получить из уст сломленного духом Мартина показания, оправдывающие претендента на патриарший престол в глазах императора. Добиться этого Пирру не удалось, и после этого он должен был сделаться наиболее рьяным поборником скорейшего удаления Мартина из столицы.

 

В камере тюрьмы custodia Diomedis Мартин I провел 85 дней. На 86-й день появился нотарий Саголеба и сообщил, что имеет приказ перевезти папу в свой собственный дом, откуда его отправят в ссылку. Мартин спросил, куда именно, но это ему отказались сообщить. Папа просил оставить его в тюрьме до отъезда, но снова получил отказ. Находясь в доме Саголебы, незадолго до отправления, Мартин узнал, что местом его ссылки назначен Херсон. Вскоре его тайно перенесли на корабль и подняли паруса. Как отмечает автор «Commemoratio», сторонники Мартина лишь спустя несколько дней после отъезда папы узнали, что его нет в столице. По-видимому, именно с этой целью Мартин был предварительно перемещен в дом одного из своих мучителей.

 

 

160

 

Однако по прибытии Мартина I в Херсон его константинопольские единомышленники сумели установить с ним контакт. Бывший папа отправил в Константинополь несколько писем, два из которых сохранились до нашего времени [281].

 

Истощенный и измученный, папа Мартин I провел в Херсоне лишь несколько месяцев и скончался там от болезней и голода 16 сентября 655 г. До конца дней он оставался врагом монофелитства и сохранил полную убежденность в правильности своей политической линии, о чем свидетельствует последнее письмо, написанное им за несколько дней до кончины (Ер. XVII).

 

Папа Мартин I был одним из наиболее значительных деятелей Римской церкви эпохи раннего Средневековья. Приняв на себя роль лидера ортодоксального христианства как на Западе, так и в пределах самой империи, он с успехом проводил самостоятельную религиозную политику в условиях разрыва с Константинополем. Его соратники и союзники, в том числе и греки (Максим Исповедник, Стефан из Доры), признали в эти годы его политическое лидерство [282]. Практически Мартин I стал виднейшим продолжателем политической линии папы Григория Великого. Дополнительным доводом в пользу такой оценки может служить и то обстоятельство, что папа Мартин в разгар монофелитских споров не забывал об укреплении власти Римской церкви на христианском Западе. Помимо упоминавшегося письма к епископу Аманду в этой связи следует указать на грамоты, в которых он принимает под юрисдикцию римской курии ряд монастырей во Франкском королевстве, предоставляя им значительные иммунитетные привилегии [283].

 

Нельзя согласиться с высказанной в историографии точкой зрения, что трагедия папы Мартина явилась следствием его «попыток сохранить верность как Риму, так и Константинополю» [284]. Несомненно, что в конфессиональном плане о верности ортодоксального папства монофелитской Византии не приходится говорить. Но еще важнее то, что папа Мартин осмелился бросить Константинополю политический вызов. За многие десятилетия он был первым римским понтификом, занявшим папский престол без императорской ординации. Блокировавшись с узурпатором Олимпием, он впервые в истории Римской церкви добился независимости от империи и сохранял ее в течение четырех лет. Его арест, осуждение и ссылка стали первым звеном в цепи религиозно-политических процессов над противниками монофелитства в Византии

 

 

161

 

(самым значительным из них был суд над Максимом Исповедником в 656 г.). Объективно эти процессы не только не способствовали укреплению монофелитства, но дискредитировали это учение в глазах большой части верующих, приближая его неизбежный крах. Для Римской же церкви расправа над Мартином I имела особое значение, превратив его в папу-мученика, в один из сакрализованных символов самоотверженности в борьбе за церковную и политическую самостоятельность папства [285].

 

 

2.5. РАВЕННСКОЕ ВОССТАНИЕ 710-711 гг.

 

Восстание в Равенне явилось одним из наиболее мощных социальных выступлений в истории Византийской Италии. Прелюдией к нему стало низложение в Константинополе в 695 г. императора Юстиниана II, а затем, в 705 г., его восстановление на престоле. Как известно, в первое десятилетие своего правления (685-695) Юстиниан решительно осуществлял централизаторскую политику, прибегая при этом к террористическим методам. Репрессии и казни представителей знати вызвали резкую оппозицию в кругах высшего столичного чиновничества и придворных. В их среде возник заговор, приведший к государственному перевороту. Юстиниан лишился трона, ему отрезали уши и нос и изуродованного выслали в Крым, в фему Херсон [286].

 

В его низложении участвовали какие-то равеннцы. По словам Агнелла, «императору отрезали нос и уши его воины вместе с некоторыми гражданами Равенны». Агнелл утверждает, что спустя несколько лет Юстиниан II заявлял по этому поводу: «Этот народ (равеннцы. — О. Б.) — мои враги, ибо они коварно отрезали мне нос и уши» [287]. Одного из равеннцев — участников заговора— мы знаем по имени. Это — Иоанниций (Иоанникий), представитель старинного рода местных нобилей, служивший в молодости нотарием у равеннского экзарха и проявивший в этом качестве исключительные способности и образованность. За это его вскоре перевели в Константинополь, в императорскую канцелярию, где он также стал играть видную роль. Агнелл сообщает, что император «inter primates eum habuit», т. e. «держал его среди первых лиц»: видимо, «первых» в столичном бюрократическом аппарате [288].

 

 

162

 

Вероятно, Иоанниций не был единственным равеннцем среди столичных заговорщиков — сам Юстиниан говорит о них во множественном числе. Но, конечно, в заговоре участвовали не только выходцы из Равенны, и причины враждебности императора к населению именно этого города были более глубокими.

 

Когда в 692 г. римский папа Сергий I отказался подписать решения II Трулльского церковного собора, и Юстиниан II издал приказ об его аресте, осуществить данное намерение ему помешало войско Равенны и Пентаполя Морского— «Ravennatis militiae ducatus etiam Pentapolitani». Воины защитили папу и лишь по его просьбе отказались от намерения убить императорского посланца протоспафария Захарию [289]. Таким образом, наиболее активный в политическом отношении слой населения Равенны — вооруженные городские собственники — «exercitus» или «militia» — откровенно продемонстрировал свою нелояльность к императору. Именно это имел в виду Юстиниан, именуя равеннцев своими врагами. Но Равенну спасло от наказания низложение василевса, и в связи с этим можно высказать предположение: не было ли обусловлено участие в заговоре Иоанниция и других выходцев из Равенны тем, что уже тогда Юстиниан II готовил карательный поход против их родного города? Возможен и иной вариант: заговорщики из Равенны преследовали те же сепаратистские цели, что и их единомышленники на родине, но добивались их другими средствами; в их представлении новый, более слабый и мягкий василевс должен был оказаться более удобным и менее опасным для развития автономистских, а в перспективе и освободительных тенденций в обществе Византийской Италии.

 

Так или иначе, в 695 г. на престол взошел император Леонтий, и Равенна получила длительную передышку. В 705 г. Юстиниан II бежал из Херсона, после серии приключений добрался до Болгарии и, при поддержке хана Тервеля, с болгарским войском вступил в Константинополь. Началось его второе правление, девизом которого стало сакраментальное высказывание императора, брошенное им на пути в Болгарию во время страшного шторма: «Пусть потопит меня Бог на этом месте, если пощажу кого-нибудь из моих врагов!» [290]. Столица и провинции были залиты кровью противников василевса. Дошла очередь и до Равенны.

 

В 710 г. стратигу Сицилии патрикию Феодору было предписано отправиться в Равенну с целью наказания виновных [291]. Корабли Феодора причалили к берегу вблизи города, и стратиг, как ни в чем не бывало,

 

 

163

 

пригласил в гости знатных горожан («nobiles», «maiores natu»). Среди них были равеннский архиепископ Феликс и знакомый нам Иоанниций. Обстоятельства возвращения последнего в Равенну неизвестны, но можно предположить, что он уехал из Константинополя в момент осуществленного Юстинианом переворота, опасаясь наказания за измену.

 

Феодор устроил пир в шатрах на берегу. Назавтра он вновь пригласил к себе городскую знать, на этот раз — непосредственно на корабль. По два человека поднимались равеннские нобили на борт; здесь их хватали воины Феодора и связанными, с кляпами во рту, бросали в трюм. Вся операция была проведена настолько четко, что оставшиеся на суше равеннцы так ничего и не заподозрили, пока корабли Феодора неожиданно не отчалили от берега. Впрочем, заподозрить коварство было тем труднее, что часть воинов Феодора также не взошла на корабли. Теперь, когда суда отплыли, эти люди бросились к городским стенам, поднялись на них и зажгли город, бросая сверху горящие предметы. Началась паника. Каратели спустились в город, учинили в нем резню, разграбили дома захваченных нобилей, а также имущество Церкви. В парализованной страхом Равенне никто не оказал им сопротивления. Награбленное имущество погрузили на возвратившиеся корабли и взяли курс на Константинополь [292].

 

В столице равеннские пленники были вскоре казнены, за исключением епископа Феликса. В уважение к его архипастырскому достоинству ему сохранили жизнь, но подвергли ослеплению традиционным византийским способом: водя перед глазами раскаленную металлическую пластинку [293]. Изувеченный епископ был сослан на берега Понта (вероятно, в Херсон). Особый счет был у императора к Иоанницию. Когда Иоанниций был приведен к Юстиниану, тот издевательски спросил: «Точно ли это Иоанниций, бывший писец?» Получив утвердительный ответ, Юстиниан велел забить ему под ногти тростниковые гвозди и заставить что-либо написать. Принесли письменные приборы. Но не чернилами, а своею кровью стал писать Иоанниций. Он написал обращение к Богу с просьбой защитить его от кровавого тирана, а написав, швырнул пергамент в лицо мучителю со словами: «Получи, негодяй, и обожрись моей кровью!» («Accipe, iniquissime, et satia te sanguine meo!»). Взбешенный император приказал раздавить Иоанниция между двумя мельничными жерновами [294]. Такова была судьба пленных жителей Равенны.

 

 

164

 

Между тем в самой Равенне люди находились в тягостном ожидании, ничего не зная об участи пленников. Вероятно, здесь еще теплилась надежда на то, что набег стратега Феодора был следствием его собственной злой воли. Но в течение нескольких месяцев в город не заходил ни один корабль из Константинополя. Это настораживало. Установили наблюдение за морем. Наконец, в устье По случайно зашел какой-то корабль. Равеннцы захватили на берегу капитана и нескольких матросов этого судна и узнали от них о том, что произошло с их земляками в Константинополе.

 

Все иллюзии развеялись. Тут же на главной площади открылось стихийное собрание горожан, осознавших, что карательная акция не была случайной и можно ожидать ее повторения. «Равеннцы выбрали своим dux’ом Георгия, сына вышеуказанного Иоанниция, отличавшегося мудростью в словах, прозорливостью в советах, правдивостью в беседах и наделенного всеми возможными добродетелями». Георгий получил, по сути дела, диктаторскую власть: как говорит Агнелл, «...все присягнули (devoverant se) на верность его распоряжениям; каждый, кто его не слушался, карался». Он обратился к согражданам, призвав их уберечь город от «змеи, приплывшей сюда морем из Византии, яд которой мы все уже испробовали» [295]. В своей речи Георгий изложил программу обороны города, которую затем и реализовал на практике.

 

Было призвано для охраны городской цитадели и стен население равеннских пригородов-субурбиев. В расположенные вблизи Равенны крепости (castra) были направлены отряды из числа наиболее молодых воинов. В союзе с равеннцами выступили жители более мелких городов Равеннского экзархата: Болоньи, Форли, Форлимпополи, Червии, Сарсины и др. Патрулировать побережье были направлены coloni decumani. Население активно вооружалось: ковалось оружие, шились шатры. Георгий провел в городе общую мобилизацию и осуществил широкомасштабную военную реформу. Вместе с иными мероприятиями Георгия реформа войска позволила создать эффективную систему обороны города и области [296].

 

Вскоре этой системе пришлось выдержать серьезное испытание. Римская «Книга понтификов» сообщает, что в Равенне был убит экзарх Иоанн Ризокоп. В момент восстания он находился в Неаполе, где встречался с римским папой Константином — давним политическим противником равеннского архиепископа Феликса. Отсюда через Рим

 

 

165

 

он отправился в Равенну, видимо, с тем, чтобы покарать мятежников, но «за тяжкие грехи свои, по воле Божьей, принял здесь мучительнейшую смерть» [297]. Созданная Георгием система обороны продемонстрировала свою надежность.

 

В римской «Книге понтификов» сообщение о приезде в Италию Иоанна Ризокопа и о его гибели следует за сообщением о разгроме Равенны стратигом Феодором и относится к октябрю 710 г. Тогда можно предполагать, что карательная экспедиция имела место поздней весной 710 г. (Вряд ли ранее, так как в более прохладное время равеннцы вряд ли стали бы пировать прямо на берегу.) Летом произошло восстание в Равенне. А. Гийу попытался переставить события. Он полагает, что сначала в Равенне был убит экзарх Ризокоп, а затем, в наказание за это, сюда была направлена карательная экспедиция [298]. При этом он считает организаторами убийства местную знать во главе с епископом Феликсом [299]. Тогда равеннское восстание следует относить уже к 711 г. Однако против гипотезы А. Гийу говорят следующие аргументы.

 

            1. Порядок изложения событий в римской «Книге понтификов».

 

            2. Тот факт, что Агнелл из Равенны ничего не пишет об убийстве Ризокопа и связывает гнев Юстиниана II на равеннцев с совершенно иными обстоятельствами.

 

            3. Неспровоцированность убийства экзарха равеннцами, и без того имевшими основания опасаться нерасположения императора.

 

            4. Их удивительная беспечность, когда они, убив якобы экзарха, с удовольствием принимают приглашение на пир со стороны византийского военачальника, не ожидая вероломства.

 

Исходя из этого, представляется более предпочтительной иная версия событий, излагаемая в данной главе.

 

Что происходило в Равенне после начала восстания, к сожалению, неизвестно. Если Юстиниан II и намеревался послать войско против инсургентов, то не успел этого сделать. В декабре 711 г. очередной переворот в Константинополе навсегда прервал его политическую активность, а вместе с ней и жизнь. Новый василевс Вардан-Филиппик, стремившийся укрепиться на престоле, был заинтересован в компромиссном урегулировании конфликтов с подданными на местах. В Равенну вернулся из столицы слепой архиепископ Феликс. Равеннской церкви возвратили все имущество, вывезенное стратигом Феодором, дополнительно пожертвовали многочисленные и богатые дары [300].

 

 

166

 

Есть основания думать, что новый император-монофелит, имевший трения с папской курией, восстановил в эти дни автокефальность равеннской архиепископии [301]. На внутриполитической арене Вардан-Филиппик пытался выступать как мститель за преступления Юстиниана II. Стремясь дать выход возмущению италийцев, император отослал в Италию на поругание голову ненавистного тирана [302]. В таких условиях равеннское восстание иссякло само собой. Вскоре (не позднее 713 г.) Равенна вновь приняла византийского экзарха.

 

Как следует оценивать равеннское восстание 710-711 гг.? Несомненно, оно вполне вписывается, в череду антивизантийских выступлений в Италии. Однако для него характерны и свои оригинальные черты. Предшествующие ему антиимперские выступления либо представляли собой мятежи полководцев, мечтавших воспользоваться настроениями италийцев и отторгнуть от Византии ее владения, либо вдохновлялись и руководились римскими папами. Чаще всего наличествовало сочетание того и другого. Здесь же мы имеем дело со спонтанным антивизантийским выступлением народа во главе с местными руководителями. Соответственно, если движущими силами предшествующих выступлений были военизированное сословие городских собственников (примерно с середины VII в. совпадавшее с войском — exercitus) и церковные круги (в основном, в Риме), то в Равенне, впервые в истории Византийской Италии, мы видим движение общенародное. Это единственный социальный взрыв в рассматриваемом ряду, который с полным основанием можно именовать восстанием, а не заговором или мятежом. Участие в нем приняло практически все население города, и не только города, но и прилегающей сельской округи. Упоминание в этой связи зависимого сельского населения — колонов — вообще уникально для Византийской Италии. Впервые повстанцы нашли себе союзников в лице жителей других городов региона. По сути дела, движение охватило целую область. Впервые горожане сами избрали себе вождя — dux’a: опыт, который в 726 г. повторят жители Риальто (будущей Венеции), а затем и других городов Италии. Наконец, впервые италийцы самостоятельно создали новую действенную систему военной самозащиты. Именно она была противопоставлена Византии в дальнейшем, в конце 20-х гг. VIII в.

 

Вместе с тем неправильно, было бы расценивать восстание в Равенне 710/711 гг. как демократическое выступление.

 

 

167

 

Его возглавляла местная знать, a dux’ом был избран представитель одного из старейших равеннских аристократических родов. Следует различать субъективный и объективный аспекты при оценке политических целей восстания. Оно было спровоцировано карательной акцией одного императора и закончилось с приходом к власти другого. Таким образом, субъективно оно было направлено против конкретного василевса и в связи с конкретным поводом. Достигнутое в ходе него социальное единение стало возможным лишь потому, что над каждым жителем города нависла опасность физической гибели. Однако объективно восстание в Равенне являлось одним из главных антивизантийских выступлений, расшатывавших систему господства греков на Апеннинах.

 

В ходе событий 710-711 гг. были поколеблены пропапские симпатии, распространенные в некоторых группах равеннского населения. Папство с полным одобрением отнеслось к разгрому Равенны. Римская «Книга понтификов» трактовала ослепление архиепископа Феликса как заслуженное наказание за отступничество [303]. В этих условиях возврат к монофелитству и к автокефалии после воцарения Вардана-Филиппика представлялся даже сепаратистки настроенной части равеннской знати хорошей основой для компромисса с империей, т. к. ориентация на Рим становилась временно невозможной.

 

 

2.6. ИТАЛО-ВИЗАНТИЙСКИЕ УЗУРПАТОРЫ

 

Антивизантийская тенденция в общественном развитии Италии нашла выражение в целом ряде узурпаций и мятежей. Впервые она явственно проявилась в событиях 616 г. В этом году в Равенне при неизвестных обстоятельствах был убит экзарх Иоанн Лемигий. Назначенный на его место Элефтерий прибыл в Равенну «и казнил всех, кто был замешан в смерти экзарха Иоанна и чиновников» («judices»). Затем он направился в Неаполь, где правил узурпатор («intartus») Иоанн Компсин. Сразившись с ним, Элефтерий вошел в Неаполь и убил тирана [304]. Из приведенных сообщений видно, что в Равенне произошло возмущение против византийской власти. Вряд ли правильно вслед за Ш. Дилем считать, что оно не было направлено против византийского владычества как такового, а явилось следствием личной жестокости экзарха Иоанна [305].

 

 

168

 

Вместе с экзархом пострадали «judices respublicae» — представители византийской гражданской администрации. Весьма вероятно, что мятеж в Равенне был как-то связан с событиями в Неаполе (узурпация Компсина). В этом случае мы имеем дело с антивизантийским движением не равеннского, а общеитальянского масштаба.

 

А. Гийу, пытаясь выявить движущие силы этих выступлений, обращает внимание на сообщение «Книги понтификов» о том, что «по возвращении в Равенну Элефтерий дал ругу войскам, и по всей Италии воцарился мир». Исходя из этого, А. Гийу полагает, что антиправительственный мятеж был поднят войсками из-за неуплаты жалованья [306]. Такой вывод вызывает большие сомнения. Источник, действительно, ставит в связь выплату руги и водворение в Италии мира. Поэтому очевидно, что конфликт из-за жалованья имел место. Однако, именно опираясь на войско, Элефтерий подавил мятеж в Равенне и в Неаполе, причем — до выплаты руги. Следовательно, главной движущей силой возмущения была не армия, а его причиной — не задержка жалованья. Солдаты, по-видимому, настояли на уплате руги после подавления сепаратистских выступлений, воодушевленные тем, что оказали важную услугу империи. Состав же участников движения был иным. Тот факт, что оно происходило одновременно и в Равенне, и в Неаполе (т. е., вероятно, было хорошо подготовлено) и что экзарх «казнил всех, кто был в нем замешан» (т. е. они не были особенно многочисленны), заставляет думать, что речь идет о заговоре антивизантийски настроенной знати [307]. Выдвижение из своей среды узурпатора было, в таком случае, своеобразной самолегализацией выступления. Прозвище тирана «Компсин» говорит о его местном происхождении (Compsa — совр. Конца — городок близ Неаполя). Сравнительная легкость, с которой был подавлен мятеж в Равенне, указывает на то, что он не был широким народным движением. Таким образом, в событиях 616 г. можно видеть первое выступление против господства Византии сепаратистски настроенной части итальянского господствующего класса, в частности — некоторых представителей равеннской знати.

 

Через несколько лет (в 619 г.) сам Элефтерий восстал против центральной власти и объявил себя императором. Самозванец потребовал от равеннского архиепископа Иоанна IV короновать его, но последний уклонился от этой миссии и посоветовал Элефтерию отправиться в Рим, чтобы получить венец из рук папы.

 

 

169

 

Узурпатор внял совету, однако по дороге вблизи местечка Луцеолы был убит своими воинами (a militibus), которые отослали его голову в Константинополь императору Ираклию [308]. В связи с событиями первого года правления Элефтерия в Италии можно предположить, что он попытался опереться на те социальные круги, которые были замешаны в смерти экзарха Иоанна Лемигия и поддерживали Иоанна Компсина. Это была сепаратистски настроенная знать, частично состоявшая на государственной службе (judices), но связанная экономическими интересами с Италией (прежде всего земельные собственники) и рассчитывавшая, что выдвинутый ею император будет способствовать удовлетворению этих интересов. Противодействие узурпатору оказали milites. В них следует видеть регулярное византийское войско, то самое, которое за три года до этого получало ругу из рук Элефтерия.

 

В едином контексте с узурпацией Элефтерия полезно рассмотреть свидетельства римской «Книги понтификов» о событиях 640-642 и 649-653 гг. в Риме. В 640 г. хартуларий Маврикий, выполнявший функции наместника равеннского экзарха в Риме, столкнувшись с возмущением солдат, недовольных задержками в выплате жалованья, разграбил вместе с ними сокровищницу Латеранского дворца. В этом деле ему помогали местные judices. Часть награбленного пошла на уплату руги, другую часть увез в Равенну подоспевший к дележу добычи экзарх Исаакий.

 

Своеобразная круговая порука соединила Маврикия с участниками ограбления Латеранского дворца. Спустя два года он, сговорившись «с теми, с кем прежде опустошал Божью церковь, возмутился против патрикия Исаакия и направил посланцев по всем крепостям, которые находились вокруг Рима, и собрал их, и связал себя с ними присягой». Против мятежника была выслана армия во главе с magistr’ом militum Доном. При его приближении войско Маврикия соединилось с ним, и мятеж самопроизвольно прекратился [309]. Маврикий был казнен, его голова выставлена для устрашения толпы на столбе в равеннском цирке, а ближайшие сподвижники узурпатора брошены в тюрьму в столице экзархата.

 

Можно составить представление о социальной опоре движения Маврикия. Это — часть византийского войска и чиновников — judices, среди которых было немало представителей местной знати, земельных собственников на византийской службе.

 

 

170

 

В ином случае трудно объяснить, почему авторы «Книги понтификов», имевшие все основания для того, чтобы питать неприязнь к Маврикию, относятся с сочувствием к участникам волнений. «Книга понтификов» сообщает, что экзарх Исаакий, решивший казнить сообщников узурпатора, «по воле Божьей был немедленно поражен Господним ударом и скончался». Мятежники же были освобождены из тюрьмы и возвратились домой [310]. Среди этих лиц, таким образом, находились люди, судьба которых была, очевидно, небезразлична римскому престолу.

 

Возможно, и само выступление было организовано при негласной поддержке папы. Милосердие равеннских властей после смерти экзарха можно объяснить тем, что мятежники представляли весьма влиятельную в Риме оппозиционную партию, с которой равеннские нобили не хотели обострять отношения. Если так, то в выступлении хартулария Маврикия можно видеть сепаратистское восстание римской знати, опиравшейся на местное войско — exercitus.

 

В 649 г. очередной экзарх Олимпий был послан в Рим императором Константом II с заданием арестовать папу Мартина I, осмелившегося отвергнуть и осудить монофелитский символ веры [311]. Предварительно Олимпию нужно было склонить на свою сторону «exercitus» как в Риме, так и в Равенне. Однако столкнувшись с тем, что «exercitus Romanus» оказывает папе безоговорочную поддержку, экзарх переменил фронт, вошел в контакт с папой, показал ему секретные инструкции императора и объявил себя независимым от империи. В течение четырех лет он, в союзе с папой, удерживал власть в Византийской Италии, пока не погиб на Сицилии. В будущем папа Мартин, отвечая в Константинополе перед судом по обвинению в поддержке мятежа Олимпия, спрашивал: «Как мог я противодействовать этому человеку, если он распоряжался вооруженной силой всей Италии?» [312]. Папа пытался скрыть тот факт, что именно римская militia встала тогда на защиту «Святого престола». Экзарх сумел привлечь ее на свою сторону только благодаря примирению с папой. Однако социальная опора движения Олимпия определена Мартином очень четко. Это exercitus Romanus, который, как указывалось, к середине VII в. в основном представлял собой иррегулярное воинское формирование, составленное из представителей господствующего слоя населения городов.

 

 

171

 

Мятежи Маврикия и Олимпия типологически сходны с возмущением Элефтерия. Во всех трех случаях опорой узурпаторов являются сепаратистски настроенные круги местной итальянской знати. Будучи не в состоянии обойтись без вооруженной силы, Элефтерий, Маврикий и Олимпий пытаются заручиться поддержкой войска. Но они застают exercitus на различных этапах его эволюции, что приводит к трем разным результатам. В 619 г. живущие за счет жалованья солдаты византийской регулярной армии сами казнят узурпатора Элефтерия. В 642 г. воины полурегулярного exercitus поддерживают Маврикия до столкновения с карательной экспедицией; затем же — сразу переходят на сторону его врагов. В 649-653 гг. еще более иррегуляризованное войско, возглавляемое представителями местной знати — primates exercitus, на протяжении четырех лет оказывает поддержку Олимпию, хотя после его гибели, по-видимому, не препятствует вступлению в свои права нового экзарха Феодора Каллиопы. Иными словами, чем в большей степени войско — exercitus — совпадает со слоем итальянских городских земельных собственников, тем более надежным инструментом в руках сепаратистов оно является. В узурпации Элефтерия вооруженная сила мятежа и его социальная база еще разделены; видимо, в ходе мятежа Олимпия та и другая уже почти совпадают.

 

Элефтерий, Маврикий, Олимпий — несомненные политические авантюристы, но их действия во многом определяются социально-политической ситуацией в Италии и именно поэтому обнаруживают ряд общих черт. Деятельность всех троих начинается с попытки выступить против местных социальных сил и традиций в интересах имперского универсализма (подавить возмущения сепаратистов в Равенне и в Неаполе; конфисковать папскую казну и выдать из нее жалованье солдатам; арестовать мятежного римского папу). Предпринимая эти шаги, все трое изучают местные политические условия, знакомятся с расстановкой сил и приходят к заключению, что здесь, в Италии, выгоднее всего отстаивать местные, итальянские интересы. При этом в случае успеха можно рассчитывать на большие личные дивиденды. Сделав такой вывод, они решаются на выступления против верховной власти. Дальнейшая деятельность узурпаторов также дает материал для сопоставлений. Все три мятежника ориентируются на Рим. При этом Элефтерий и Олимпий сочли необходимым заручиться поддержкой римского папы; Маврикию было сложнее этого добиться, но,

 

 

172

 

видимо, и ему, в конечном счете, оказала покровительство папская курия. (Во всяком случае, она не мешала Маврикию и, как указывалось, относилась к мятежникам с участием.) Поддержка папы должна была обеспечить узурпаторам симпатии широких масс италийцев.

 

Как Элефтерий, так и Олимпий (не говоря уж о Маврикии) не возлагали особых надежд на Равенну (характерные для нее провизантийские тенденции принимались ими во внимание). Элефтерий, конечно, имел в Равенне сторонников, но столкнулся с молчаливой оппозицией архиепископа. Олимпий в течение четырех лет правления так ни разу и не побывал в собственной столице.

 

В связи со всем сказанным можно предполагать, что описанные узурпации не были обычными для Византии попытками государственных переворотов, сходными, например, с переворотами Фоки или Ираклия. Византийские узурпаторы, как правило, при первой возможности переходили в наступление на столицу империи, и ее захват предварял их восшествие на престол, которое освящалось константинопольским патриархом [313]. Здесь же Олимпий на протяжении четырех лет правил в Италии, не предпринимая никаких попыток выйти за ее пределы. Он погиб во время военных действий на Сицилии, которые явно считал более актуальными для себя, чем поход на Новый Рим. Элефтерий намеревался принять императорскую корону из рук римского епископа, возродив традицию, пресекшуюся за полтора столетия до этого. Интересно сообщение Продолжателя Проспера Аквитанского. Он говорит, что Элефтерий восстал «cum erga se Langobardum gentem pacatam videret» [314]. Видимо, речь идет о том, что Элефтерий предварительно условился о союзе с лангобардами. Такая поддержка могла помочь ему только в Италии и, напротив, лишь скомпрометировала бы самозванца в Византии.

 

Характерная итальянская по содержанию политика Олимпия и Элефтерия позволяет сделать вывод, что, узурпировав императорский титул, они претендовали на власть в Риме, а не в Константинополе. Речь шла не о государственном перевороте в Восточной империи, а о восстановлении Западной или, при удачном стечении обстоятельств, — единой империи со столицей в Вечном городе [315]. В этом плане интересно сообщение Феофилакта Симокатты о том, что император Маврикий (578-602), тяжело заболев на 15-м году царствования, составил завещание, в котором назначал своего старшего сына Феодосия владыкою Востока, а младшего Тиберия — императором старого Рима.

 

 

173

 

В империю Тиберия должны были входить Италия и острова Тирренского моря [316]. Стоит вспомнить о том, что император Констант II предполагал в 663 г. перенести в Италию свою резиденцию. Феофан Исповедник считал, что в его планы входил и официальный перенос в Рим столицы империи [317]. Эта идея носилась в воздухе, и мятежные равеннские экзархи лишь попытались воплотить ее в жизнь.

 

Правомерно высказать предположение, что мятеж Иоанна Компсина в Неаполе, подавленный Элефтерием в 616 г., был первым опытом такого рода. Тогда характеристика «intartus» означает «узурпатор императорского титула». В данном случае в этой роли выступил человек малоизвестный за пределами Кампании, но достигнутые им на первом этапе успехи (поддержка определенных кругов в Равенне, убийство экзарха) побудили Элефтерия также обратить взор к императорской багрянице. О ней же, вероятно, мечтал и хартуларий Маврикий, хотя его претензии и не были выявлены столь определенно: дело в том, что, не будучи экзархом, он должен был еще добиться признания в масштабах Италии. Для этого он использовал оригинальный прием: объявил, что экзарх Исаакий желает захватить императорский трон, но предложил на этом основании войскам присягнуть не законному василевсу, а самому себе. В 649 г. экзарх Олимпий осуществил узурпацию того же типа, только более успешную, чем его предшественники.

 

В ходе узурпаций Элефтерия, Маврикия и Олимпия была выработана наиболее перспективная схема борьбы с империей: вооруженное выступление во главе с опытным военным предводителем при идейной и духовной поддержке папства. Понятно, почему в таких условиях никто из мятежников не нашел понимания у равеннского архиепископа. Восстановление империи на Западе лишало его привилегированного положения в Италии, низводило на один уровень с другими итальянскими иерархами и одновременно возвышало папскую курию.

 

Проект провозглашения императора в Риме не был забыт и в VIII веке. В 713 г. dux Христофор восстал против монофелитского императора Вардана-Филиппика. Его выступление было поддержано папой Константином (708-715). Однако переворот в столице и восстановление ортодоксии ослабили идейную базу мятежа, и Христофор был вынужден подчиниться новой власти.

 

 

174

 

Вскоре он был смещен [318]. Ш. Диль считает, что Христофор был намерен отделить Рим от Константинополя [319], и в самом деле, вероятно, это было движение, сходное с восстанием Маврикия.

 

В 728 г., после обнародования иконоборческих эдиктов, собрались представители всей Италии («omnis Italia consilium iniit»), чтобы избрать императора и послать его в Константинополь. Однако удержал их папа, «надеясь на государственный переворот» («sperans conversionem principis»)» [320]. Здесь, как кажется, совместились восточный и итальянский типы узурпации: с одной стороны, император должен был идти на Константинополь, с другой — consilium итальянской знати заменил собой электоральное собрание сената и народа в Константинополе, а освятить предприятие намеревался римский папа. Одна из причин такого смешения двух политических тенденций заключалась, вероятно, в том, что антииконоборческое движение привлекало в свои ряды определенную часть знати, в принципе, лояльной по отношению к Византии. Нельзя забывать и о том, что, по-верному замечанию Ю. Херрин, вплоть до эпохи иконоборчества отношения папства с Константинополем строились по модели, заданной еще в IV в. Константином Великим [321]. Отступление от этого обусловленного традицией стереотипа было для папы далеко не безболезненным.

 

По-видимому, отказ папы поддержать заговор вызвал новую узурпацию по итальянскому образцу. Некто Тиберий Петасий объявил себя императором в Мантуе. Он явно пользовался поддержкой итальянской знати, так как ему вскоре присягнули еще два города (Луна и Бледа). Однако в данный период папство уже настолько усилилось, что не хотело делить власть с самозванцем. Этим можно объяснить поддержку, неожиданно оказанную папой экзарху Евтихию в подавлении восстания. Невзирая на почти полный разрыв отношений с империей, вызванный началом иконоборчества, папа направил экзарху «вельмож церкви (proceres ecclesiae) и войско», без которого лишенный популярности экзарх подавить мятеж не смог бы. Как замечает «Книга понтификов», «император не отблагодарил римлян за их важную услугу» [322].

 

По мнению О. Бертолини, своей поддержкой папа давал понять Льву III, что сохранит лояльность по отношению к Константинополю, если император не будет нарушать «религиозный мир» [323]. Маловероятно, чтобы в этом была главная причина участия папы в подавлении движения.

 

 

175

 

«Религиозный мир» был уже давно и безнадежно нарушен. Лев III не выказывал ни малейшего желания идти на компромисс. Сам бунт Тиберия-Петасия, по-видимому, был связан с религиозной оппозицией иконоборчеству. Помогая подавить восстание, папа преследовал свои интересы, т. к. мог видеть в узурпаторе угрозу не только византийской, но и собственной власти.

 

Мятеж Тиберия-Петасия стал узурпацией западноримского типа, последней в истории Византийской Италии, но не в истории Италии как таковой. Мысль о возрождении Западной Римской империи впоследствии нашла формальное воплощение в создании империи Карла Великого. К этому времени данная идея имела давнюю традицию и послужила теоретическим обоснованием византийско-итальянского узурпаторства. Как мы видим, в политическом плане рассмотренное движение заполняет лакуну между реально существовавшими западными империями — Римской и Франкской.

 

 

2.7. ПОСЛЕДНЯЯ УЗУРПАЦИЯ. ВОССТАНОВЛЕНИЕ ИМПЕРИИ НА ЗАПАДЕ

 

Проблема идейной преемственности в процессе возникновения средневековой империи Каролингов принадлежит к числу наиболее дискуссионных в медиевистике. Вызывают разногласия специалистов связанные с ней принципиально важные вопросы, в частности: претендовали ли Каролинги на воссоздание прежней «всемирной» Римской империи или стремились к созданию империи Западной (в римском или франкском вариантах); в каком отношении к новой империи на Западе оказывалась Византийская империя (в равноправном; в подчиненном; не признавалась вообще); шла ли, таким образом, речь о переносе столицы империи из Константинополя в Рим или о возобновлении империи с центром в Риме и т. д. Значительная часть этих разногласий вызвана к жизни стремлением исследователей найти универсальные ответы на все перечисленные вопросы без учета того факта, что дошедшие до нас источники отразили устремления различных политических сил. К событиям 25 декабря 800 г. по-разному относились в Константинополе, в Риме и в Аахене, их по-разному оценивали деятели Каролингского возрождения и представители старой франкской знати, окружение папы Льва III и императрицы Ирины [324].

 

 

176

 

Поэтому перспектива дальнейшего исследования темы заключается в выявлении отдельных противоборствующих тенденций в развитии имперской идеи, соответствующих интересам различных социальных сил. В данном разделе книги речь пойдет о происхождении и специфике папского понимания идеи империи в том виде, в каком оно отразилось в событиях рубежа VIII-IX вв., так как это понимание находится в прямой связи с предшествующим итало-византийским периодом и представляет собой логический итог характерных для него тенденций.

 

Исследование базируется на сочетании двух методов: анализа документов, в которых непосредственно проявились теоретические воззрения руководителей римской курии, и изучения конкретно-политической деятельности пап, протекавшей под влиянием их идейных установок. Во втором случае мы вправе использовать весь фонд сохранившихся источников, в первом — лишь весьма немногочисленные материалы, вышедшие из недр папской канцелярии. Среди них наиболее важны римская «Книга понтификов» и т. н. «Константинов дар». Несмотря на то, что изучение этого последнего памятника продолжается уже более 500 лет, обстоятельства его возникновения до сих пор не вполне ясны. Главное препятствие к его полноценному использованию как источника состоит в отсутствии точной датировки его создания [325]. Вместе с тем откровенно заявленная в «Constitutum Constantini» претензия папства на светскую власть на Западе не позволяет датировать документ временем до начала иконоборчества, то есть до освобождения папства от прямого византийского диктата. Палеографически установлен terminus ante quem возникновения памятника — 806 г. [326] (хотя в своем нынешнем виде текст имеет и более поздние интерполяции). Таким образом, «Константинов дар» был составлен либо в ходе занявшего несколько десятилетий процесса формирования империи на Западе, либо вскоре после ее провозглашения, и следовательно, отражает политические идеалы папства в рассматриваемый период.

 

После этих предварительных замечаний обратимся непосредственно к предмету исследования. В историографии господствует точка зрения, что, осуществляя коронацию Карла Великого, папа Лев III стремился к созданию всемирной Римской империи под эгидой Каролингов, включавшей земли как Запада, так и Востока [327]. В обоснование приводятся сведения «Константинова дара» об универсалистских притязаниях папства.

 

 

177

 

На деле, однако, согласно «Constitutum Constantini», римский папа является духовным, а не светским владыкой всего мира [328]. Светская его власть распространяется только на страны Запада

 

(«Romae urbis et omnes Italiae seu Occidentalium regionum provincias, loca et civitates... Silverio, universali papae, contradentes» — «Город Рим и вся Италия, а также западных областей провинции, местности и города... Сильверию, вселенскому папе, передаются») [329].

 

Император Константин перенес свою резиденцию в Константинополь и якобы передал папе Сильвестру императорские регалии в знак признания его высшей властью на Западе, а сам стал править на Востоке [330]. «Constitutum Constantini» вовсе не декларирует теоретическую неделимость светской империи: империя как сообщество христиан — неделима; империя как государство имеет особого императора для Востока и особого (здесь — папу) для Запада.

 

Можно ли считать идею имперского дуализма для VIII-IX вв. в какой-либо мере новаторской? Ее традиция, несомненно, идет от позднеримской империи. Конечно, в настоящее время не может вызвать сомнений тот факт, что формального разделения империи античность не знала. Вступившие на престол в 395 г. братья Аркадий и Гонорий были официально равноправными императорами единой империи, имевшими лишь разные резиденции («Arcadius... et Honorius... commune imperium divisis tantum sedibus tenere coeperunt», — писал Павел Орозий [331]). После низложения в 476 г. Ромула Августула Одоакр направил в Константинополь посольство с просьбой о даровании ему титула патрикия и права управления Италией, т. е. в его глазах восточный василевс Зенон стал теперь автоматически единственным римским императором [332]. Новые (особенно немецкие) исследователи постоянно подчеркивают поэтому, что в 800 г. не могло быть и речи о восстановлении Западной Римской империи [333].

 

Однако если Западная и Восточная Римские империи и не имели соответствующего юридического статуса, то они все-таки существовали как политическая реальность и соответственно должны были восприниматься современниками. Две части империи взаимно дублировали структуру своего административного аппарата. К названиям различных ведомств и их руководителей прибавлялись сочетания «per Occidentalem» (для Запада) и «per Orientalem» (для Востока) [334].

 

 

178

 

Послы римского сената, направленные Одоакром к Зенону, говорили ему, что римляне больше не нуждаются в отдельном императоре, свидетельствуя тем самым, что прежде существовал особый император на Западе для Запада [335]. В VI в. Иордан, вопреки юридическим формальностям, определяет значение событий 476 г. словами: «...вместе с Августулом погибла Западная империя римского народа» [336]. Павел Диакон (отметим, — приближенный Карла Великого) пишет в «Римской истории» о прекращении «imperium» города Рима в момент свержения Августула, и с этой даты обрывает летосчисление ab Urbe condita [337]. Агафий Миринейский говорит о Юстиниане I, покорившем Италию, как о «первом, среди царствовавших в Византии, кто показал себя не на словах, а на деле императором римлян» [338], а составленный в VI в. список римских императоров прямо ограничивает Востоком сферу управления византийских василевсов («Theodosius Junior Orientale imperium tenuit», «Anastasius Orientale gubernans imperium» [339]). Таким образом, как для современников двух империй, так и для их потомков, мысль о раздельном существовании Западной и Восточной частей империи была вполне естественной. Вовсе не кажется поэтому нелепым или необъяснимым появление в раннем Средневековье идеи о необходимости иметь в Риме отдельного императора, если не «Западного», то «для Запада» («per Occidentalem»). В некоторых римских кругах она могла находить опору в воспоминаниях о формально добровольном отказе римского сената от собственного императора в 476 г. «Сенат и народ римский» сохраняли за собой право на инициативу в выборе императора в случае, если их перестанет удовлетворять господство восточных василевсов.

 

Тот факт, что подобные настроения были распространены в раннесредневековом Риме вплоть до эпохи иконоборчества, подтверждается чередой узурпаций, имевших место в Италии в VII—VIII вв. [340].

 

Вспомним в этой связи о мятеже равеннского экзарха Элефтерия (619 г.). Объявив себя императором в Равенне, Элефтерий потребовал от равеннского архиепископа короновать его. Епископ посоветовал Элефтерию идти короноваться в Рим [341]. На пути в Вечный город экзарх был убит. С обрядовой точки зрения узурпация Элефтерия очень оригинальна. Восточные императоры всегда короновались в Константинополе. Начиная с 450 г. они, как правило, принимали корону из рук столичных патриархов [342]. Правящие императоры иногда сами короновали своих соправителей [343].

 

 

179

 

Известен единственный прецедент квазикоронации в Риме папой одного из западных императоров. (В 426 г. в ходе торжественного пасхального обряда император сложил с себя корону в алтаре собора Св. Петра, а папа Иоанн I снова увенчал его ею. [344]) Феодосия I короновал некогда антиохийский патриарх. В более позднее время был случай, когда глава Антиохийской церкви осуществил коронацию узурпатора престола (Фомы Славянина в 821 г.) [345]. Итак, попытка коронации не в столице, сама по себе редкостная, становится совершенно удивительной, если учесть, что совершить обряд должен был равеннский архиепископ — прелат, не имеющий достоинства патриарха. Можно предположить, что Элефтерий в перспективе имел в виду возвысить равеннского архиепископа до уровня патриарха, что было оправдано только при переносе столицы в Равенну. Архиепископ отказался от этой чести, как видно, потому, что не верил в успех предприятия Элефтерия. Однако свой совет совершить коронацию в Риме он должен был убедительно обосновать для того, чтобы не поставить себя под удар. Наиболее вероятными доводами в данном случае могли послужить соображение о патриаршем достоинстве папы (папа — один из пяти патриархов [346]) и ссылка на традицию подобных церемоний. Именно папе предстояло короновать Элефтерия в Риме. Это значит, что в Италии воспринималась как достаточно естественная мысль об участии папы в церемонии коронации. Все сказанное позволяет считать, что узурпатор Элефтерий видел центр своей будущей империи в Италии (первоначально — в Равенне, затем — согласился на римский вариант). Таким образом, тенденция обособления Запада от Востока в изучаемый период была связана как с имперской идеей, так и с представлением о важной роли римских пап в ее воплощении.

 

Данное обстоятельство наверняка принималось во внимание папой Львом III в процессе подготовки к церемонии увенчания императорской короной Карла Великого. Вместе с тем процедура коронации Карла принципиально отличалась от всех известных по источникам предшествующих инаугуральных церемоний императоров. В Риме (как в «старом», так и Новом) «конституционным» основанием для восшествия на престол очередного государя являлось его провозглашение императором со стороны «войска, сената и народа» [347]. Для признания его законным властителем, строго говоря, не требовалось коронации.

 

 

180

 

Патриаршее увенчание императора диадемой, вошедшее в обиход с V в., было важным политическим актом, символизировавшим единение нового государя с Церковью, но не воспринималось как легализация его восшествия на престол: патриарх не создавал императоров [348]. Естественно, поэтому, что коронация следовала за провозглашением императора.

 

25 декабря 800 г. в базилике Св. Петра в Риме папа Лев III торжественно увенчал Карла Великого императорской короной. Вслед за этим собравшийся в церкви народ стал провозглашать здравицы новому императору (выкрикивать электоральную формулу: «Carolo, piissimo Augusto a Deo coronato, magno e pacifico imperatore, vita et victoria!») [349]. Таким образом, обряды были переставлены местами. Сначала папа короновал Карла, — для этого он, как видно, не нуждался ни в чьей санкции, — затем народ криками выразил одобрение его действиям: императора создал папа.

 

В связь с этим фактом следует поставить знаменитую версию Эйнгарда о недовольстве Карла своей интронизацией. Эйнгард сообщает, будто Карл после коронации заявил, что «несмотря на большой праздник, не пошел бы в церковь, если бы знал о замысле папы» [350]. Подтверждая эту версию, анналы св. Максимиана отмечают, что Карл «не знал» о готовящейся коронации [351].

 

Не приходится, конечно, относиться всерьез к наивному мнению, что Карл стал императором против воли. Окружение Карла на протяжении нескольких лет вело идейную подготовку к провозглашению империи (см. «Падерборнский эпос», письма Алкуина). Можно считать доказанным, что вопрос о нем был, в принципе, решен во время встречи папы Льва III и Карла Великого в 799 г. в Падерборне [352]. Легче всего объяснить высказывание Карла обыкновенной игрой в скромность в расчете на внешний эффект. Впрочем, российский историк А. П. Левандовский предположил, что, изображая недовольство коронацией, Карл Великий хотел сгладить неприятное впечатление, которое это событие неминуемо должно было произвести в Константинополе, и выставить в роли его инициатора папу Льва [353]. Но возможно, что дело обстояло еще сложнее. Карл был морально готов к «конституционному» провозглашению императором, к тому, что его изберет «римский народ», а затем коронует папа. Но он не предполагал принимать империю как папский подарок. Инициатива коронации до провозглашения принадлежит Льву III.

 

 

181

 

Народное же провозглашение после коронации, даже если оно и носило спонтанный характер, было на руку ему же, т. к. выбивало почву из-под ног у критиков: император был все-таки законно избран, и тем самым, задним числом, получала легализацию вся церемония.

 

Было ли изменение порядка интронизации следствием чистого политического авантюризма папы Льва [354], или его действия имеют какое-либо идейное оправдание? Такое оправдание содержит «Constitutum Constantini». В соответствии с этим документом папа — император Запада [355]. Римский же император имеет право самостоятельно избрать себе коллегу и лично короновать его [356]. Карл Великий рассчитывал, что римский первосвященник увенчает его короной как избранного законного императора, а вместо этого римский папа-император короновал его как своего соправителя. В этом — парадокс коронации Карла и причина его недовольства [357].

 

Реальность такого толкования подтверждается и тем, что лишь в Византии современники обратили внимание на нелепость, с легитимистской точки зрения, церемонии коронации Карла Великого. О ней в откровенно издевательском тоне пишет Феофан Исповедник, в глазах которого претензия папы на «делание императоров» выглядит чистейшим абсурдом [358]. (Такую характеристику сообщению Феофана впервые дал Ф. Дэльгер [359].) На Западе же своеобразие ритуала коронации прошло никем не замеченным. Объяснение заключается в том, что данный ритуал соответствовал положениям «Constitutum Constantini», которые, видимо, уже в это время были достаточно широко известны. Из них же следует, что речь могла идти лишь о коронации Карла как императора Запада, т. к. сам папа не являлся императором Востока и не мог даровать своему соправителю инвеституру на управление землями Восточной империи [360].

 

Наиболее сильным доводом противников концепции восстановления «империи Запада» является идея «вакации» константинопольского престола. Речь идет о том, что после переворота 797 г. трон в Византии занимала императрица Ирина. Впервые за восемь столетий на императорском престоле находилась женщина, что могло восприниматься как отсутствие императора [361]. Каким образом связано это обстоятельство с коронацией Карла? Один из источников (Лоршские анналы) сообщает о соборе в Риме, предшествовавшем провозглашению императором Карла и предлагавшем ему императорскую корону.

 

 

182

 

Этот собор будто бы привел в обоснование своей точки зрения два довода: что престол в Константинополе занят женщиной, а следовательно, пустует, и что все прежние императорские резиденции в Италии, Галлии и Германии находятся сейчас в руках Карла [362]. Карл якобы ответил согласием на ходатайство собора.

 

Вряд ли, однако, можно доверять данному сообщению, несмотря на настойчивые попытки П. Фольца доказать его достоверность [363]. Во-первых, это — единственное упоминание о таком важном факте, как предложение Карлу Великому императорской короны собором. Непонятно, почему другие источники обошли его вниманием. Во-вторых, если бы такое предложение имело место, составитель анналов св. Максимиана вряд ли мог бы считать, что Карл ничего не знал о своей будущей интронизации. Эта интерпретация поведения Карла была возможна лишь в том случае, если он никогда не выражал публично своего согласия стать императором. В-третьих, аргументация собора внутренне противоречива: если речь идет об избрании Карла «Вселенским», а не Западным императором, то для этого мало владеть императорскими резиденциями только на Западе империи.

 

Чем объяснить появление подобной версии коронации? Мысль о вакантности престола, занятого женщиной, действительно имела распространение, в частности, в самой Византии. Не случайно царица Ирина часто (однако, вопреки мнению В. Онзорге, не всегда [364]) официально именовалась императором («βαζιλεύς»), а не императрицей («βασίλισσα») [365]. В 798 г. представители оппозиционного Ирине течения в среде константинопольской аристократии снарядили посольство к Карлу Великому с просьбой принять императорскую порфиру. Отголоски впечатлений от этого посольства звучат в сообщении Петра Кельнского о том, что к Карлу «прибыли послы из Греции с тем, чтобы вручить ему империю» [366]. Весьма вероятно, что именно эти послы впервые принесли в Аахен идею о вакантности престола, занятого женщиной. Во всяком случае, вскоре после этого ее начинает разрабатывать в своей переписке Алкуин. Наиболее характерно в этом плане его письмо о трех высших земных достоинствах. В глазах Алкуина это: 1) достоинство главы всех христиан римского папы; 2) достоинство римского императора,

 

 

183

 

который, однако, «ныне незаконно низложен своими же соотечественниками» и 3) достоинство короля «христианского народа», т. е. Карла Великого [367]. При этом Алкуин подчеркивает, что первое и второе достоинства унижены насилиями над папой Львом (незадолго до этого его изуродовали и заключили в монастырь политические противники) и над императором Константином VI (низложенным матерью). Как правильно отмечает отечественный исследователь В. К. Ронин, здесь «есть многозначительная констатация того парадоксального факта, что носитель третьего по рангу “достоинства” оказался теперь реально могущественнее и папы, и императора» [368].

 

Еще за год до приезда византийцев Алкуин писал в Житии св. Виллиброрда об «империи франков, которой правил уже Пипин Геристальский» [369]. В 797 г. эта идея получает новый импульс. Теперь Алкуин следующим образом обращается к Карлу:

 

«...per orbem Christiani Imperii, quod divina pietas tibi tuisque filiis commisit regendum atque gubernandum».

(«...по всей Христианской империи, которую милосердие Божье вручило тебе и детям твоим для царствования и управления»).

 

В следующем году, выражая сожаление по поводу смерти графов Герольда Баварского и Эрика Фриульского, он отмечает, что эти «viri fortissimi terminos custodierunt, etiam et dilataverunt Christiani Imperii» («могучие мужи хранили и расширяли пределы Христианской империи») [370]. Итак, идея совпадения государства Карла Великого и «Imperium Christianum» развивалась непосредственно при дворе Карла Великого его другом Алкуином [371] и им же была поставлена в связь с версией о вакантности константинопольского престола [372].

 

Лоршские анналы, как известно, составлялись под наблюдением аббата Ринбода — близкого знакомого Алкуина, одного из деятелей Каролингской Академии [373]. Здесь и берет начало франкская интерпретация коронации Карла Великого как занятия пустующего византийского престола. Составитель анналов приписал эту идею собору, который в самом деле заседал в Риме незадолго до провозглашения Карла императором, но обсуждал совсем иные проблемы (рассматривал обвинения, предъявленные папе Льву III его противниками из среды римского клира [374]). Цель фальсификации — снятие с Карла Великого подозрения в узурпации императорского титула. Излишне говорить, что папское понимание идеи империи не имеет ничего общего с версией Лоршских анналов.

 

 

184

 

Итак, можно заключить, что на протяжении VII—VIII вв. постепенно формировалась характерная для папской курии специфическая имперская концепция. Она включала в себя следующие основные принципы: римский папа является духовным главой христиан всей Римской империи (в значении «всего мира») и светским главой-императором христиан Запада; папа вправе избрать себе светского соправителя для управления западной частью империи и сделать его императором; актом легализации нового императора является осуществляемая папой коронация. Практическое воплощение эта концепция императорской власти нашла в организованной папой Львом III церемонии провозглашения императором Карла Великого [375]. С точки зрения папы, следовательно, это была коронация западного императора, что вполне соответствовало и конкретно-политическим устремлениям Святого Престола: во второй половине VIII столетия папство решало задачу завоевания и укрепления своей независимости от Византии и, конечно, не стремилось к фантастической цели установления (хотя бы и с помощью Карла Велйкого) своего господства на Востоке. Как показали последующие события, папская версия «renovatio imperii» на Западе никогда не была (да и не могла быть) полностью реализована не деле. Однако на протяжении нескольких столетий она существовала как теоретическая альтернатива реальной действительности, оказывая мощное влияние на политическую историю Средневековья [376].

 

* * *

 

История взаимоотношений Северной и Средней Италии с ее метрополией — Византией — в социологическом плане может быть представлена как история постепенного отхода от империи ее социальных союзников на Апеннинах. Не вызывает сомнений то обстоятельство, что в жизни Италии противоборствовали две важнейшие тенденции: одна — ориентированная на Византию, другая — антивизантийская; при этом первая постепенно ослабевала, вторая — усиливалась. Первоначально лангобардская агрессия привела к объединению всех способных ей противостоять общественных групп.

 

 

185

 

Отчаянно отбивавшаяся от варваров империя имела достаточно прочный тыл и не сталкивалась с внутренней оппозицией вплоть до середины второго десятилетия VII в. В дальнейшем положение изменилось.

 

Историческая очевидность состоит в том, что Равеннский экзархат (в широком значении термина) сложился из осколков Италии, которые Византии с трудом удалось сохранить на первом этапе лангобардского завоевания. Территория экзархата сжималась как шагреневая кожа до тех пор, пока он наконец не пал под натиском тех же лангобардов. Однако, как мы видели, византийско-лангобардские взаимоотношения в Италии вовсе не представляли собой сплошной череды военных поражений империи, и более того, не носили характера перманентной конфронтации. Внутренняя стабилизация обоих политических организмов, длительные мирные передышки, попытки (иногда удачные) имперского контрнаступления («византийской реконкисты») свидетельствовали о том, что экзархат вполне способен противостоять лангобардам и сосуществовать с ними. Варвары никогда не покорили бы eFO, если бы им не позволили это сделать господствующий слой самой Византийской Италии и его руководители.

 

Основной движущей силой политических процессов на территории Италии являлось войско-«exercitus». Его состоянием определялись возможности Византии в борьбе против лангобардов, его позиция обусловливала успехи или поражения мятежников-узурпаторов в Риме и Равенне, наконец, только при его нейтралитете могли самостоятельно разрешать социальные конфликты другие общественные группы. Как было показано в первой главе, за два столетия войско пережило глубокую трансформацию: из регулярной армии позднеантичного типа оно превратилось в местное ополчение средних и крупных земельных собственников. Таким образом, наиболее сильный и влиятельный в политическом плане общественный страт стал господствовать и в экономической жизни страны. В определенный момент он совершил политический выбор, и выбор этот оказался не в пользу Византии.

 

Изучаемый период с полным основанием можно назвать эпохой усиления папства. Однако такая формулировка не раскрывает его специфики: влияние римских понтификов усиливалось и в дальнейшем:

 

 

186

 

от Захарии до Николая I, от Николая I до Гильдебранда, от Гильдебранда до Иннокентия III. Внутренняя сущность временного промежутка с середины VI до середины VIII вв. в «светской» (не церковно-административной) истории папства состоит в том, что в его начале римские понтифики являлись самыми политически влиятельными фигурами среди епископов Италии, в конце — главными политическими лидерами всей страны. Помимо хорошо известных факторов (таких, как укрепление экономических позиций папства, почти абсолютный авторитет римских епископов как патриархов Запада среди латиноязычных диоцезов, активная миссионерская деятельность Рима, идейно-психологический культ Вечного города в общественном сознании современников) качественному изменению политической роли папства в Италии парадоксальным образом способствовали наиболее драматические повороты итальянской истории. Недостаточная эффективность обороны страны неоднократно заставляла римских пап брать на себя функции посредников между населением различных областей Византийской Италии и завоевателями-лангобардами, отвращать или смягчать их удары ценой дипломатических усилий и использования сокровищ Латерана. Теологические коллизии в империи, вызванные причинами, актуальными для Восточного Средиземноморья, изменения конфессиональной ориентации в Константинополе (осуждение Трех Глав, монофелитство, возвращение к Православию, затем новый переход к монофелитству при Вардане-Филиппике, наконец, иконоборчество), воспринимались в Италии как нелепые шараханья нетвердых в вере восточных василевсов, а попытки навязать римлянам тот или иной Символ веры — как великодержавное самодурство. В заданной ситуации римские папы, за редкими исключениями, последовательно отстаивали ортодоксию и вполне основательно воспринимались итальянцами как духовные вожди. Их роль в отвращении от арианства и привлечении к Православию лангобардов осознавалась современниками в том же ключе.

 

Следует признать, что папство оказалось готовым к решению вставших перед страной сложнейших политических задач. В результате к началу иконоборчества в Италии не было политиков, с которыми римские папы не могли бы общаться по крайней мере на равных, будь то равеннские экзархи или лангобардские короли.

 

 

187

 

К этому же времени в стране не остается политических сил, рискующих открыто выступать против пап (последняя такая сила — равеннская архиепископия — после владыки Феликса старается не обнаруживать своих амбициозных притязаний).

 

Превратившись в лидеров Италии, римские папы становятся фактическими руководителями итальянского «exercitus» и таким образом получают в руки решающий инструмент воздействия на своих противников. Поэтому именно на союз с папой вынужден отныне ориентироваться любой местный узурпатор, а узурпация престола в Риме при участии первосвященника рождает у современников ассоциации с реставрацией империи на Западе. В Риме есть для этого все необходимое: войско-«exercitus», народ (тот самый «римский»), потомки прежних сенаторов. В Риме возможно полноценная аккламация, а с участием папы — и коронация.

 

Но для того чтобы фактически править Италией и рукополагать здесь императоров, папам нужно освободиться от владычества Византии. Обнародование иконоборческих эдиктов, происшедшее в то время, когда основные социально активные группы населения Италии (крупные и средние собственники, связанные с военной службой, верхушка духовенства, за исключением части равеннского) уже не заинтересованы с сохранении господства Византии, становится подарком судьбы для римских пап. С этого момента власть империи уже не ощущается нигде за пределами областей Северо-Востока (собственно экзархат, Пентаполи, Венето, Истрия) и крайнего Юга. Отражением этого сдвига вскоре становятся два события: самостоятельное заключение римским папой договора с лангобардским королем в Терни (742 г.) и занятие лангобардами Равенны (751 г.). Таким образом, для ликвидации византийской власти в Северной и Средней Италии оказался ненужным (да уже и вряд ли возможным) захват лангобардами Рима и Неаполя: оба дуката фактически не принадлежали Византии.

 

В нашем распоряжении нет свидетельств того, что римские понтифики побуждали лангобардов к занятию Равенны. Однако суть процессов, протекавших на Апеннинах во второй четверти VIII в., может быть выражена следующей формулировкой: римские папы руками лангобардов ликвидировали византийское владычество в Северной и Средней Италии [377].

 

 

188

 

К сказанному остается добавить, что идейное обоснование политического потенциала римской епископии в новых условиях не заставило себя долго ждать. Оно было реализовано в концепции «Константинова дара», а затем воплощено в жизнь в коронации Львом III в качестве императора франкского короля Карла. В 619 г. авантюрист средней руки экзарх Элефтерий очень желал для себя такого финала, но не смог его добиться; в 800 г. великий политик Средневековья добился его, хотя стремился к несколько иному результату. И пусть вряд ли кто-то из современников сомневался в том, что Карл Великий, с помощью Божьей, достиг императорского достоинства собственными усилиями, — папская коронация связала его империю с Западной Римской и легла в основу новой традиции, согласно которой путь к императорской короне в Западной Европе проходил через папскую инвеституру. В этом — один из итогов политических процессов, берущих начало в Византийской Италии.

 

 

---

 

1. Здесь и далее дается общепринятая в историографии хронология событий. Вместе с тем некоторые датировки до сих пор спорны. Так, вступление лангобардов в Италию О. Бертолини относит к 20-21 мая 569 г., соответственно передатируя и момент начала похода Альбоина. См.: Bertolini О. Il problema cronologo dell’ ingresso dei Longobardi in Italia // Atti del Convegno di Studi Longobardi (Udine-Cividale, 15-18 maggio 1969). Udine, 1969. P. 29-48; Idem. Roma e i longobardi... P. 14. Новейшие отечественные исследования по социальной и политической истории лангобардов принадлежат перу И. А. Дворецкой. См.: Дворецкая И. А. Возникновение раннефеодального государства в Северной Италии VI—VIII веков. Спецкурс. М., 1982; Она же. Формирование политической идеологии в раннефеодальной Италии VII—VIII вв. Учеб, пособие. М., 1984.

 

2. Hodgkin Т. Italy and her Invaders. Vol. V. Oxford, 1891. P. 158. Маршрут движения Альбоина через Альпы выяснен в работе: Virchov R. Auf dem Wegen der Langobarden // Zeitschrift für Ethnologie, 20. B., 1888. S. 508-532.

 

3. Paul. Diac., II, 8; Origo gentis langobardorum // Scriptores rerum langobardicarum... P. 7.

 

4. Paul. Diac., II, 12.

 

5. Ibidem. II, 9.

 

6. См.: Borghi P. La Riconquista Bizantina e vicende posteriori fino alla distruzione di Modena (573-589). Modena, 1941. P. 7.

 

7. Agnellus. Op. cit. P. 338.

 

8. Весь рассказ у Павла Диакона: Paul. Diac., II, 28-29.

 

9. Ibidem. И, 31.

 

10. Johannis Biclarensis Chronicon... Col. 865.

 

11. Menandri Historiae Excerpta... P. 328-329.

 

12. Cp. название монографии: Borghi P. La Riconquista Bizantina...

 

 

369

 

13. Gregorii episcopi Turonensis Historia Francorum. IV, 42 // MGH. Scriptores Rerum Merovingicarum, t. I, Hannoverae, 1884 (Далее — Greg. Tur.); Paul. Diac., III, 13,17.

 

14. Paul. Diac., III, 18.

 

15. П. Борги полагает, что Брикселлум был ассигнован Дроктульфу при разделе лангобардами Италии на 36 герцогств после смерти короля Клефа: Borghi Р. Op. cit. Р. 8.

 

16. См. письма экзархов Равенны королю Хильдеберту: Troya С. Codice diplomatico... Т. I, № 45, 46. Р. 118-123, 130-134. Традиционно возвращение Византией городов в долине По относилось к 588 г. и не связывалось с действиями Дроктульфа у Брикселлума. Но П. Борги доказал, что основной источник — первое письмо Хильдеберту (Troya С. Codice diplomatico... Т. I. № 45. Р. 118-123) — написано экзархом Смарагдом в 584 г. Внутренняя логика развития военных действий позволяет считать, что именно Брикселлум стал базой дальнейшего продвижения византийцев в долину По. См.: Borghi Р. Op. cit. Р. 8-13.

 

17. Paul. Diac., III, 27.

 

18. Вопрос о том, удерживали ли Классис воины сполетского герцога Фараольда или он был сразу оставлен Фараольдом, а затем вновь завоеван лангобардами, спорен. См. об этом: Feliciangeli В. Longobardi e Bizantini... Р. 2536. Логичным выглядит мнение Л. М. Гартманна, что византийцы не заключили бы перемирия 585 г., если бы равеннская гавань находилась в это время в руках лангобардов. Значит, Классис был снова занят варварами незадолго до нападения на него Дроктульфа. См.: Hartmann L. М. Untersuchungen... S. 10.

 

19. Paul. Diac., III, 16.

 

20. См. об этом обширную переписку между франкским королем и королевой с одной стороны и императором Маврикием, членами его семьи, константинопольским патриархом — с другой. Troya С. Codice diplomatico... Т. I. No 24-35. Р. 86-100.

 

21. Paul. Diac., III, 29.

 

22. Paul. Diac., III, 32; Greg. Magn., Ер. X, 3.

 

23. Greg. Tur., X, 3.

 

24. Troya C. Codice diplomatico... T. I. № 46. P. 133.

 

25. Greg. Magn., Ер., V. 40; Liber Pontificalis... T. I. P. 357.

 

26. Paul. Diac., IV, 8; Liber Pontificalis... T. I. P. 312.

 

27. Prosperi Aquitanensis Continuator Havniensis // MGH, Chronica minora. Saec. IV, V, VI, VII. Vol. I. В., 1892. P. 339.

 

28. Можно говорить о плодах этих действий для папства и в стратегическом плане. Как правильно отмечал русский историк П. Б. Шаскольский, «именно в силу всех этих забот и заслуг Римской церкви удалось поднять свою власть и влияние на большую высоту». См.: Шаскольский П. Б. Роль Римской церкви в обороне Италии в эпоху нашествия Лангобардов // К двадцатипятилетию учено-педагогической деятельности Ивана Михайловича Гревса. Сборник статей его учеников. СПб., 1911. С. 343.

 

 

370

 

29. Greg. Magn., Ер., VI, 30.

 

30. Greg. Magn., Ер., VI, 51.

 

31. Greg. Magn., Ер., IX, 98; Paul. Diac., IV, 8, 9. Об обстоятельствах перехода лангобардов от арианства к католичеству см.: Дворецкая И. А. Из Паннонии в Италию. (Христианизация завоевателей и генезис варварской государственности в Италии VI—VIII вв. ) // Античность и раннее Средневековье. Социально-политические и этнографические процессы. Межвузовский сборник научных трудов. Нижний Новгород, 1991. С. 132-136.

 

32. Feliciangelli В. Op. cit. Р. 73.

 

33. Новая стратегическая дорога не вполне совпадала с античной Via Flaminia, часть которой находилась ныне на территории герцогства Сполето. Она пролегала чуть севернее, частично совпадая с древней Via Amerina и проходя через крепости Nepe, Gallesium, Horta, Ameria, Tuder на Перуджу, а отсюда через Egubium, Luceoli, Callium, Petra Pertusa — в Равенну.

 

34. Paul. Diac., IV, 20.

 

35. Paul. Diac., IV, 24.

 

36. Paul. Diac., IV, 28.

 

37. Ibidem.

 

38. Paul. Diac., IV, 35.

 

39. Именно эту колонну видел в Риме лорд Байрон, упомянувший о ней в IV Песни «Паломничества Чайльд-Гарольда»:

 

«Tully was not so eloquent as Thou,

Thou nameless column with the buried base!»

 

(«Туллий не был столь красноречив, как ты, // Ты, безымянная колонна с погребенным в земле основанием!») Byron G. Childe Harold’s Pilgrimage // The Works of Lord Byron. Vol. II. L, 1899. P. 410.

 

Впрочем, ко времени визита Байрона в Рим (1817 г.) колонна уже не была безымянной. В ходе раскопок 1813 г. был снят грунт с ее основания и прочтена посвятительная надпись:

 

«Лучшему милосерднейшему благочестивому правителю государю Фоке императору вечному Господом увенчанному триумфатору навеки Августу Смарагд экспрепозит священных палат а также патрикий и экзарх Италии преданный Его Милосердию за бесчисленные Благочестия Его милости и за спокойствие данное Италии и сохранение свободы ее златосияющую статую Величества Его на сей высочайшей колонне ради великой Его славы соорудил и Ему посвятил»

(Corpus inscriptionum latinarum, VI, 1200).

 

40. Prosperi Aquitanensis Continuator Havniensis... P. 339.

 

41. Fredegarus Scholasticus. Fredegarii et aliorum chronica, IV, 40, 50 // MGH. Scriptores Rerum Merovingicarum / Ed. B. Krusch. T. II. Hannoverae, 1888.

 

42. Ibidem. VI, 51, 67-69.

 

43. Paul. Diac., V, 42 sqq. О. Бертолини считает, что в сражении на р. Панаро пал экзарх Исаакий, и поэтому датирует описанные события тремя годами позднее (643 г.): Bertolini О. Il Patrizio Isacio esarca d’Italia (625-643) // Atti del II Congresso internazionale di Studi sull’Alto Medioevo. Spoleto, 19521953. P. 117-120. О византийской Лигурии и боевых действиях в этом регионе см.: Christie N. Byzantine Liguria: an imperial province against the Lombards, A. D. 568-643 // Papers of the British School at Rome, 58 (NS. 45), 1990. P. 229-271.

 

44. Hartmann L. M. Geschichte Italiens... Bd. II. S. 244. Олимпий поднял в Риме антиимперский мятеж и в течение четырех лет самостоятельно правил в Италии, пока не погиб в Сицилии в ходе войны с сарацинами (Liber Pontificalis... Т. I. Р. 338). Впрочем, А. Стратос считает, что в это время арабов еще не было в Сицилии, и Олимпий воевал там не с ними, а с византийцами (Stratos A. The Exarch Olympius and the Supposed Arab Invasion of Sicily in A. D. 652 // Idem. Studies in the 7^th Century Byzantine Political History. L., 1983, X. P. 73). Но и в том, и в другом случае Олимпий должен был предварительно нейтрализовать лангобардов.

 

45. Конкретной целью экспедиции Константа II, по мнению А. Стратоса, было объединение византийских владений на юге Италии. Необходимым условием этого являлся захват герцогства Беневент. См.: Stratos А. N. Expédition de l’empereur Constantin III surnomé Constant en Italie // Bizanzio e l’Italia. Raccolta di studi in memoria di Agostino Pertusi. Milano, 1982. P. 348-357. Впрочем, Констант II расчитывал co временем полностью вытеснить лангобардов из Италии. С этим стремлением Э. Хрисос связывает факт наречения именем Юстиниана — избавителя Италии от готов — внука Константа II (будущего императора Юстиниана II). См.: Chrysos Е. Byzantine Diplomacy, A. D. 300-800: Means and Ends // Byzantine Diplomacy, Papers from the Twenty-Fourth Spring Simposium of Byzantine Studies. Ed. by J. Shepard. S. Frautliy, Aldershot, 1992. P. 27.

 

46. Ныне — Кастальоне. См.: Pochettino G. I Longobardi nell’ Italia Meridionale (570-1080). Napoli, s. a. P. 143.

 

47. Paul. Diac., V, 6-10.

 

48. Paul. Diac., V, 27-28.

 

49. Theophanis Chronographia... Vol. I. P. 356; Vol. II. P. 224.

 

50. Liber Diurnus... № 76. P. 81.

 

51. Л. M. Гартманн ссылается на упоминание в хронике Э. Дандоло о том, что инициатором подписания договора был римский папа Агафон (678-681). (Hartmann L. М. Geschichte Italiens... IL S. 271-272.)

 

52. T. Ноубл полагает, что «итальянский мир» («Pax Italica») продержался лишь несколько лет и был нарушен в 687 г. императором Юстинианом II, потребовавшим от папы Конона присоединиться к решениям Шестого Вселенского собора (Noble Th. F. X. The Republic of St. Peter. The Birth of the Papal State. 680-825. Philadelphia, 1984. P. 15 sqq.). Но даже безотносительно к тому, что военный конфликт папства с Юстинианом II произошел позже (в 692 г.), следует заметить, что любые столкновения Константинополя и Рима были в это время конфликтами внутри Византийской империи и не нарушали мира на межгосударственном уровне.

 

 

372

 

53. Павел Диакон говорит, что Классис захватил герцог Фароальд, однако вынужден был оставить его по указанию Лиутпранда (VI, 44). Римская «Книга понтификов» сообщает о захвате крепости Лиутпрандом (Liber Pontificalis... Т. I. Р. 403). О. Бертолини полагает, что Классис был захвачен Фароальдом и передан последним Лиутпранду. См.: Bertolini О. I papi e le relazioni politiche di Roma con i ducati longobardi di Spoleto e di Benevento. III. Il secolo VIII: da Giovanni VI (701-705) a Gregorio II (715-731) // Rivista di storia della Chiesa in Italia, 9, 1935. P. 10-12.

 

54. Theophanis Chronographia... P. 556.

 

55. Paul. Diac., VI, 49.

 

56. Liber Pontificalis... T. I. P. 404-405.

 

57. Римская «Книга понтификов» отмечает, что римлян и лангобардов связывала «цепь веры» («catena fidei»); что они боролись, «как братья за истинную веру и благополучие христиан». (Liber Pontificalis... Т. I. Р. 406).

 

58. Такая последовательность событий кажется наиболее вероятной, хотя Павел Диакон рассказывает о набеге Лиутпранда на Классис до сообщения об экспедиции экзарха Павла в Рим (Paul. Diac., VI, 49). Ситуация проанализирована в исследовании американского историка Я. Халленбека: Hallenbeck J. Т. Pavia and Rome. The Lombard Monarchy and the Papacy in the Eighth Century. Philadelphia, 1982. P. 22-24.

 

59. Paul. Diac., VI, 49.

 

60. Liber Pontificalis... T. I. P. 407.

 

61. Liber Pontificalis... T. I. P. 408.

 

62. Взятие Равенны лангобардами не датировано в источниках с точностью. Отнесение событий к 732-734 гг. в наибольшей степени соответствует общему ходу политической борьбы и принято большинством специалистов. Однако до сих пор захват Равенны датируют иногда и 737-м, и 739-м гг. См. подробнее: Noble Th. Op. cit. P. 40.

 

63. Paul. Diac., VI, 54.

 

64. Обострение было вызвано благожелательным приемом в Риме герцога Сполето Тразимунда, которого Лиутпранд считал мятежником. См. об этом: Bertolini О. Roma di fronte... Р. 462.

 

65. См.: Fredegarii continuatio II / Ed. cit.. P. 178.

 

66. Bertolini O. Roma di fronte... P. 462.

 

67. Liber Pontificalis... T. I. P. 429.

 

68. Ibidem. I, 430.

 

69. (Под страхом смертной казни и конфискации имущества). Rath. Legg., 9. Цит. по: Beyerle F. Die Gesetze der Langobarden. Gotha, 1947. S. 348. Отметим, что полный корпус лангобардских законов, в том числе и упоминаемых в настоящей монографии, сравнительно недавно был издан на русском языке с высококачественным комментарием. См.: Шервуд Е. А. Законы лангобардов. Обычное право древнегерманского племени. (К раннему этногенезу итальянцев). М., 1992.

 

 

373

 

70. Ahist. Legg. I, 6 // Beyerle F. Op. cit. S. 362.

 

71. Reg. Farf. 23. Дарение в пользу монастыря Фарфа. Опубл.: Troja С. Codice diplomatico... Т. IV. № 645. Р. 382-384.

 

72. См. подробнее о событиях этих лет: Hallenbeck J. Т. Op. cit. Р. 52 sqq.

 

73. PL. Т. 72. Col. 703 (одно из писем папы Пелагия II).

 

74. Hartmann L. М. Untersuchungen... S. 9.

 

75. Schlumberger G. Sigillographie de l’Empire Byzantine. P., 1884. P. 211, 514-515.

 

76. Liber Diurnus... P. 2, 49, 50, 58, 59.

 

77. Enciclopedia Italiana. T. XXIV. Roma, 1934. P. 276.

 

78. См.: Hodgkin T. Op. cit. Vol. V. P. 49, 59.

 

79. Paul. Diac., IV, 25.

 

80. Agnellus. Op. cit. P. 344.

 

81. Ibidem. P. 348.

 

82. См.: Guilland R. Recherches sur les institutions byzantines... Vol. II. P. 132-161.

 

83. См.: Diehl Ch. Etudes... P. 146.

 

84. См.: Schlumberger G. Op. cit. P. 211.

 

85. Ibidem. P. 514.

 

86. Liber Diurnus... P. 2-3.

 

87. Calisse C. Op. cit. P. 282-285.

 

88. См., напр.: Gibbon E. The History of the Decline and Fall of the Roman Empire. Vol. IV. L, 1814. P. 279; Кудрявцев П. H. Судьбы Италии. M., 1850. С. 87.

 

89. Theophanis Chronographia... P. 228.

 

90. Johannis Malalae Chronographia. Bonnae, 1831. P. 486.

 

91. Anastasii Bibliothecarii Historia Ecclesiastica // Theophanis Chronographia. Bonnae, 1841. Vol. II. P. 105.

 

92. Landolfi Sagacis additamenta ad Pauli Historiam Romanam // MGH, Auctores Antiquissimi. Vol. 11. В., 1894. P. 222.

 

93. Theophanis Chronographia... P. 115.

 

94. Johannis Malalae Chronographia... P. 314.

 

95. Joannis Scilitzae Synopsis historiarum / Rec. I. Thurn. B., 1973 (Corpus Fontium Histroriae Byzantinae. Vol. 5). P. 471.

 

96. Anne Comnene. Alexiadé (Régne de l’empereur Alexis I Comnene, 10811118). P., 1937. T. 1. P. 54.

 

97. Dvornik F. La vie de S’Grégoire le Decapolite et de slaves macedoniens au IX^e siècle // Travaux publiés par l’Institut d’Etudes slaves. P., 1926. Vol. V. P. 35-36.

 

98. Слово «экзарх» иногда встречается в этом значении и в современной научной литературе, хотя такое его употребление в новых языках (кроме греческого), разумеется, неправильно. Например, в книге В. Монтгомери Уотта «История мусульманской Испании» известный вестготский ренегат Юлиан, по легенде, призвавший мавров в Испанию, назван «византийским экзархом Сеуты» (см.: Montgomery Watt W. A History of Islamic Spain. Edinburgh, 1965. P. 13).

 

 

374

 

99. Gregorii Magni Dialogorum libri quattri, IV, 26.

 

100. Marii Aventicensis episcopi Chronicon // MGH. Auctores Antiquissimi. Vol. II. P. 238.

 

101. Agnellus. Op. cit. P. 336, 338.

 

102. Constantine Porphyrogenitus. De administrando imperio, 27 / Greek text ed. by Gy. Moravcsik. Engl. transl. by R. J. H. Jenkins. Washington, 1967.

 

103. Paul. Diac., II, 3.

 

104. Agathiae Myrinaei Historiarum libri quinque, I, 8, 10.

 

105. Proc. Caes. Bell. Goth., IV, 21.

 

106. Ibidem. I, 5.

 

107. Сведения о значении термина «автократор» см.: Острогорски Г. Автократор и самодержац // Острогорски Г. Сабрана дела. Кн. 4. Београд, 1970. С. 281-361; Guilland R. Etudes sur l’histoire administrative de l’Empire Byzantine. Les termes désignant le commandant en chef des armées byzantines // Revue des ètudes byzantine, 1959. T. 29.

 

108. Const. Pragm. P. 802.

 

109. См.: Proc. Caes. Bell. Goth., II, 13.

 

110. Ibidem. I, 25.

 

111. Paul. Diac., II, 5.

 

112. Гипотеза эта нашла свое отражение в его работе «Historiarum ab inclinitate Romanorum Decades». См. об этом Diehl Ch. Etudes sur l’administration... P. 7.

 

113. Rubeus G. Ravennatum historiarum libri XI... P. 176.

 

114. Baronius C. Annales ecclesiastici... Vol. 7. P. 572.

 

115. Muratori L. Annali d’Italia. Venise, 1839, ad ann. 568.

 

116. Dal Corno T. F. Ravenna dominante Sede... P. 113-115.

 

117. Gregorovius F. Geschichte der Stadt Rom... Bd. 2. S. 146.

 

118. Paul. Diac., II, 29.

 

119. Agnellus. Op. cit. P. 338-341.

 

120. Origo gentis langobardorum... P. 5.

 

121. Эта точка зрения подвергнута убедительной критике Ш. Дилем. См.: Diehl Ch. Op. cit. P. 7-12.

 

122. Ibidem. P. 17-18.

 

123. Johannis Biclarensis Chronicon... Col. 865.

 

124. Corippus. In laude Justini Minoris // MGH, Auctores Antiquissimi. T. 3. Vol. 2. В., 1978. P. 284.

 

125. Theophanis Chronographia... P. 379.

 

126. См.: Paul. Diac., II, 26.

 

127. Hartmann L. M. Untersuchungen... S. 9.

 

128. PL. T. 72. Col. 703.

 

129. Ibidem. Col. 704.

 

130. Paul. Diac., III, 18.

 

131. Кудрявцев П. H. Указ. соч. С. 121.

 

 

375

 

132. Paul. Diac., III, 26.

 

133. Ibidem.

 

134. Даже Нарсес при всем своем влиянии в Италии не осмелился применить подобные меры в ходе все той же «Истрийской схизмы». Что же касается известной истории с высылкой из Рима папы Вигилия (547 г.), то она связана с особыми обстоятельствами военного времени и имеет чисто политическую подоплеку.

 

135. CIL, VI, 1200.

 

136. О его деятельности в этот период см.: Hartmann L. М. Untersuchungen... S. 12-13.

 

137. См.: Grizar Н. Rundgang durch die Patrimonium des Heiliges Stuhles in das Jahr 600 // Zeitschrift für Katholische Theologie. Innsbruck, 1877. Bd. I. S. 321-360; Spearing E. The Patrimony of the Roman Church in the Time of Pope Gregory the Great. L, 1918; Schneider F. Röm und Römgedanke im Mittelalter. Monaco, 1926.

 

138. См. о нем: Capello G. Gregorio I e il suo pontificato (590-604). Saluzzo, 1904; Dudden H. F. Gregory the Great, his Place in History and Thought. V. I—II. L, 1905; Batiffol P. Saint Gregoire de Grand. P., 1928; Stuhlfath W. Gregor der Grosse. Heidelberg, 1913. Вообще же литература о раннесредневековом папстве огромна. Укажем одну из последних обобщающих монографий: Richards J. The Popes and the Papacy in the Early Middle Ages. 476-752, 1979; См. хорошо составленную библиографию: Op. cit. P. 398-409.

 

139. О взаимоотношениях равеннских епископов и пап в это раннее время (до сер. VI в.) см.: Luther Р. Röm und Ravenna bis zum 9. Jahrhundert... S. 5-25.

 

140. См.: Simonini A. La Chiesa Ravennate... P. 68.

 

141. Mansi, IX. Col. 714-718. Тем самым было положено начало «Истрийской схизме» — затяжному конфликту с константинопольским патриархом группы епископов Северной Италии.

 

142. Agnellus. Op. cit. Р. 324.

 

143. Simonini A. Autocefalia ed Esarcato... P. 57.

 

144. Здесь говорится о plebs, однако в дальнейшем Максимиан добился, чтобы его приняли в Равенне, подкупив sacerdotes и primates (Agnellus. Op. cit. P. 327). Они, следовательно, и составляли авангард оппозиции. Вероятно, слово «plebs» употреблено в тексте в значении «паства».

 

145. Simonini A. La Chiesa Ravennate... Р. 31.

 

146. Agnellus. Op. cit. P. 326.

 

147. Simonini A. La Chiesa Ravennate... P. 30 sqq.

 

148. Подробнее о значении паллиума см.: Tagliavini С. Storia di parole pagane e cristiane attraverso i tempi. Brescia, 1963. P. 413-421.

 

149. Agnellus. Op. cit. P. 329.

 

 

376

 

150. Незадолго до назначения в Равенну Максимиан в самом деле побывал в Константинополе и имел там аудиенцию у Юстиниана I. (Agnellus. Op. cit. Р. 326). О Максимиане из Полы, видном церковном деятеле, см. спец. работы:

·       Mazzotti М. Massimiano di Pola // Pagine istriane, IV. Trieste, 1950. P. 14-21;

·       Bovini G. Massimiano di Pola, arcivescovo di Ravenna // Felix Ravenna, LXXIV, Ravenna, 1957. P. 5-27;

·       Montanari G. Massimiano arcivescovo di Ravenna (546-556) come committente // Studi Romagnoli, XLII. Faenza, 1991. P. 367-416.

 

151. Agnellus. Op. cit. P. 335.

 

152. Greg. Magn., Ер. II, 54; III, 56; V, II; VI, 61.

 

153. Ibidem. I, 16; II, 46; VI, 30-31; VII, 42.

 

154. Ibidem. IV, 47; V, 18-21; VII, 33.

 

155. Agnellus. Op. cit. P. 113; Paul. Diac., III, 26.

 

156. Mansi, X. Col. 463.

 

157. Paul. Diac., III, 26.

 

158. Greg. Magn., Ер. II, 28. Согласно верному наблюдению английского исследователя Дж. Ричардса, усилению Равеннской церкви парадоксальным образом способствовало лангобардское завоевание, так как Рим оказался фактически отрезан от епархий Северо-Восточной Италии. См.: Richards J. Op. pit. Р. 156.

 

159. Paul. Diac., III, 26.

 

160. Greg. Magn., Ep. III, 29-30.

 

161. Ibidem. III, 37; IV, 39.

 

162. Ibidem. V, 48; Agnellus. Op. cit. P. 343. Этому Мариниану посвящено знаменитое «Пастырское правило» («Regula Pastoralis») Григория Великого.

 

163. Greg. Magn., Ер. IV, 20, 47.

 

164. См.; Simonini A. Autocefalia ed Esarcato... Р. 47.

 

165. Liber Diurnus... P. 55.

 

166. Liber Pontificalis... T. I. P. 332. Theophanis Chronographia... P. 331.

 

167. PL. T. 87. Col. 103-106.

 

168. Simonini A. Autocefalia ed Esarcato... P. 77.

 

169. Liber Pontificalis... T. I. P. 338.

 

170. Agnellus. Op. cit. P. 349.

 

171. Ibidem. P. 350.            172. Ibidem.

 

173. Ughelli F. Italia Sacra. T. II. Romae, 1717. P. 518.

 

174. Подложность эдикта была в XVI в. доказана Баронием. См. об этом: Simonini A. La Chiesa Ravennate... Р. 12-14. Эдикт опубликован — Marini 57.

 

175. См. подробнее:

·       Zattoni G. La data della Passio di S. Apollinare // Atti dell’ Accademia Reale delle scienze di Torino. Torino, XXXIX. P. 364-378;

·       Idem. Il valore storico della Passio di S. Apollinare e la fondazione dell’episcopato a Ravenna e in Romagna // Rivista storico-critica delle scienze teologiche. T. I. 1905. P. 662-677; T. II. 1906. P. 179-200, 677-691.

 

176. Свидетельством этого является т. н. «Равеннский свиток». См. подробнее во введении к монографии, с. 47.

 

 

377

 

177. См.: Simonini A. Autocefalia ed Esarcato... P. 70.

 

178. Privilegium Constantini ad Maurum... P. 351.

 

179. Ibidem. См. подробнее об этом: Pierpaoli М. Storia di Ravenna. Dalle origini all’anno Mille. Ravenna, 1986. P. 193.

 

180. Simonini A. Autocefalia ed Esarcato... P. 88.

 

181. Ibidem. P. 189.

 

182. См. Carile A. Bizanzio e Italia bizantina... P. 203.

 

183. Liber Pontificalis... T. I. P. 346. Говорится о папе Адеодате (672-676), но это — ошибка. Восстание Мезеция приходилось на годы правления Виталиана I.

 

184. Agnellus. Op. cit. Р. 351-352.

 

185. Ibidem.

 

186. Simonini A. Autocefalia ed Esarcato... P. 101.

 

187. Agnellus. Op. cit. P. 353.

 

188. Ibidem.

 

189. В этой связи имеет под собой основания гипотеза Дж. Ричардса, что Мавр сам назначил Репарата своим преемником. См. Richards J. Op. cit. Р. 196.

 

190. Об этом свидетельствует мозаика в церкви Сант Аполлинаре ин Классе, где изображен Репарат, получающий из рук императора свиток с надписью: «Privilegium».

 

191. Agnellus. Op. cit. P. 354.

 

192. См. подробнее в главе III.

 

193. Liber Pontificalis... T. I. P. 351-354.

 

194. Agnellus. Op. cit. P. 359-360.

 

195. Liber Pontificalis... T. I. P. 360. См. об этом:

·       Mazzotti M. L’autocefalia della Chiesa di Ravenna (excursus storico) // Atti di Convegno di Cesena e di Ravenna. Vol. I. Cesena, 1969. P. 391-401;

·       Dupré-Theseider E. La questione dell’autocefalia della Chiesa di Ravenna // Corsi di coltura sull’arte ravennate e bizantina, III, fasc. II. Ravenna-Faenza, 1957. P. 65-66.

 

196. Guillou A. Régionalisme et indépendance.... P. 210.

 

197. Agnellus. Op. cit. P. 367-368. Образцы cautiones cm.: Liber Diurnus... № 74. P. 74-78.

 

198. Agnellus. Ibidem.

 

199. См. комментарий Л. Дюшеня к биографии папы Константина: Liber Pontificalis... Т. I. Р. 393-394.

 

200. См. об этом: Görres F. Justinian II und das Pappstum // Byzantinische Zeitschrift, 17, 1908. S. 452-453.

 

201. Liber Pontificalis... T. I. P. 391.

 

202. Agnellus. Op. cit. P. 375.

 

203. «Непоколебимым антивизантийцем» называет Феликса известный исследователь Романьи А. Вазина (Vasina A. La Autonomie cittadine in Romagna // Idem. Romagna medioevale. Ravenna, 1970. P. 150).

 

204. В тексте ошибочно — «a Leone».

 

 

378

 

205. Agnellus. Op. cit. P. 336.

 

206. О событиях в Равеннском экзархате в этот период подробнее см.: Cessi R. La crisi dell’Esarcato Ravennate agli inizi dell’iconoclasta // Atti dell’Istituto Venete di scienze, lettere e arti. Classe di scienze morali e lettere, XCIII, Parte II. Venezia, 1933-1934. P. 1671-1685.

 

207. Theophanis Chronographia... P. 409.

 

208. Liber Pontificalis... T. I. P. 404.

 

209. Ibidem. T. I. P. 405.

 

210. Agnellus. Op. cit. P. 377.

 

211. Liber Pontificalis... T. I. P. 416.

 

212. Paul. Diac. Continuatio Tertio, 14.

 

213. Agnellus. Op. cit. P. 376.

 

214. Paul. Diac., VI, 54. Johannis Diaconi Chronicon Venetum // MGH. Scriptores, T. VII. Hannoverae, 1846. P. 12. Об организации этой экспедиции папа Григорий II специально просил аквилейского патриарха Антонина.

 

215. Agnellus. Op. cit. Р. 376.

 

216. Agnellus. Op. cit. P. 377-381.

 

217. Ibidem.

 

218. Fasoli G. Il dominio territoriale degli arcivescovi di Ravenna fra Г VIII e Г1Х secolo // I poteri temporali dei vescovi in Italia e in Germania nel Medioevo. Ed. G.-G. Мог e H. Schmiedungen. Bologna, 1979. P. 87.

 

219. Gazar H. Una vittima del despotismo bizantino. Papa S. Martino (649-654/655) // Civiltà cattolica, T. LVIII. Roma, 1907. P. 272-275, 665-666.

 

220.

·       Peitz W. M. Martin I und Maximus Confessor. Beitrage zur Geschichte des Monotheletenstreites in den Jahren 645-668 // Historisches Jahrbuch, Bd. 338. München, 1917;

·       Michael E. Wann ist Papst Martin I bei seiner Exilierung nach Konstantinopel gekommen? // Zeitschrift für katholische Theologie. Bd. 16. 1892. S. 375-380.

 

221. О сущности монофелитства и его истории см.:

·       Сидоров А. И. «Монофелитская» уния по свидетельству «Повествования о делах армянских» // Историко-филологический журнал. Ереван, Т. 3, 1988. С. 161-165; см. также:

·       Winkelmann F. Die östliche Kirche in der Epoche der christologischen Auseinandersetzungen (5. Bis 7. Jahrhundert). B., 1980.

Об отношении к императорскому эдикту в Италии см.:

·       Sciuto F. E. La «Ectesis» dell’imperatore Eraclio quale simbolo del conflitto teologico-politico tra Roma e Constantinopoli dell VII secolo // Sicilia e Italia suburbicaria tra IV e VIII secolo. Atti del Convegno di studi / Ed. S. Pricoco, F. Rizzo Nervo, T. Sardella. Catania, 1991. P. 268-282.

 

222. Традиционно считается, что «τύπος τῆς πίστεως» был объявлен в 648 г. В. Пайтц доказывал, что он появился несколько ранее — в сентябре 647 г. См.: Peitz W. М. Op. cit. S. 436.

 

223. О должности апокрисиария и его функциях см.: Emerceau A. Apocrisiares et Apocrisiariat: notion de l’apocrisiariat: ses variétés à travers l’histoire // Echos d’Orient, T. 17, 1914-1915. P. 141-154.

 

 

379

 

224. Liber Pontificalis... T. I. P. 336.

 

225. Поэтому в будущем император Констант II имел определенные основания для того, чтобы именовать Мартина не папой, а всего лишь «бывшим апокрисиарием» («Martinum, qui hue erat apocrisiarius». Liber Pontificalis... T. I. P. 337).

 

226. Не в силах справиться с такой оппозицией в своей епархии, один из галльских епископов — Аманд — просил папу сместить его с кафедры. Сохранилось письмо, в котором Мартин I отказывает Аманду в его просьбе и требует незамедлительно навести порядок в диоцезе, прибегнув в случае необходимости к поддержке короля Нейстрии и Бургундии Сигиберта. См.: Ер. II. Mansi, X. Col. 1185-1187; PL. Т. 87. Col. 135-138.

 

227. Liber Pontificalis... T. I. P. 339. О Латеранском соборе 649 г. см. специальную статью: Caspar Е. Die Lateransynod von 649 // Zeitschrift für Kirchengeschichte. Bd. 51. Stuttgart—Gotha, 1932. Акты Латеранского собора опубликованы в изданиях: Mansi, X. Col. 863-1188; Concilium Lateranense a. 649 celebratum / Ed. R. Riedinger (Acta Conciliorum Oecumenicorum. Series secunda. Vol. I). B., 1984.

 

228. Издатель актов Латеранского собора 649 г. Р. Ридингер считает, что последние были составлены лично Максимом Исповедником: Riedinger R. Die Lateranakten von 649 — ein Werk der Byzantiner um Maximos Homologetes // BYZANTINA, 1985. T. 13. S. 517-534.

 

229. Mansi, X. Col. 870-882.

 

230. Ibidem. Col. 1151-1170.

 

231. Liber Pontificalis... T. I. P. 336 или Mansi, X. Col. 879 (слова из вступительной речи Мартина I).

 

232. Liber Pontificalis... Т. I. Р. 336; Mansi, X. Col. 879.

 

233. Liber Pontificalis... T. I. P. 337.

 

234. Ibidem.

 

235. См.: Бородин О. P. Эволюция войска в византийской Италии... С. 127-128.

 

236. Liber Pontificalis... Т. I. Р. 337.

 

237. Соответственно: Ер. III. Mansi, X. Col. 789-798; Ер. II. Mansi, X. Col. 1183-1187; Ер. V. Mansi, X. Col. 805-814; Ер. IV. Mansi, X. Col. 797-804; Ер. XI. Mansi, X. Col. 827-831.

 

238. Ep. XII-XIII. Mansi, X. Col. 1151-1170.

 

239. Liber Pontificalis... T. I. P. 337; Mansi, X. Col. 1170-1184; PL. T. 87. Col. 119-136.

 

240. Llewellin P. Rome in the Dark Ages. L., 1970. P. 151.

 

241. Liber Pontificalis... T. I. P. 338.

 

242. См. Бородин О. P. Византийская Италия в борьбе за независимость // Встречи с историей: Научно-популярные очерки. М., 1988. С. 22; Bertolini О. Roma di fronte... Р. 342-343.

 

243. См. примечание 44 к данной главе.

 

 

380

 

244. Он имел в Италии земельную собственность (Tjäder — 44.).

 

245. На соборе находились лишь представители Мавра в ранге пресвитеров. См. извинительное письмо равеннского епископа папе Мартину (Mansi, X. Col. 883-886.)

 

246. Ер. XV. Mansi, X. Col. 851. В этом письме наиболее подробно изложены и последующие события, вплоть до высылки Мартина I из Рима.

 

247. Ibidem. Col. 852.            248. Ibidem.            249. Ibidem.

 

250. Ер. XIV. Mansi, X. Col. 849.

 

251. Ibidem.

 

252. Ер. XV. Mansi, X. Col. 853.

 

253. Commemoratio... Mansi, X. Col. 854.

 

254. Ibidem.

 

255. Хронология пребывания папы Мартина I в изгнании и ссылке разработана В. Пайтцем. Э. Михаэль предлагал передвинуть пребывание папы Мартина в Константинополе на год назад, так, чтобы его прибытие в столицу приходилось на сентябрь 653 г., а отъезд в ссылку (см. ниже) — на апрель 654 г. (Michael Е. Wann ist Papst Martin I bei seiner Exilierung nach Konstantinopel gekommen?.. S. 375.). Однако В. Пайтц убедительно опроверг выводы Э. Михаэля (Peitz W. М. Martin I... S. 436-440). Тем не менее некоторые историки, очевидно, незнакомые с публикацией В. Пайтца, приняли хронологию Э. Михаэля, и потому в современной историографии сосуществуют две хронологические версии последних лет жизни папы Мартина I. Неверных датировок придерживаются, например, П. Ллевеллин (Llewellyn Р. Rome in the Dark Ages... P. 152 sqq.), О. Бертолини (Bertolini O. Roma di fronte... P. 344-350), P. Хааке (Haacke R. M. Rom und die Cäsaren: Geschichte des Cüsaropapismus. Düsseldorf, 1947. S. 95) и др.

 

256. Commemoratio... Col. 855.

 

257. Ibidem.

 

258. Ep. XIV. Mansi, X. Col. 850.

 

259. Scholion sive Hypomnesticum... Col. 685. Сакелларий в данном случае — хранитель личной императорской казны. Должность известна со времен императора Зенона (474-491). См.: Jones А. Н. М. The Later Roman Empire, 284-602. Oxford, 1964. Vol. И. P. 567-568.

 

260. Commemoratio... Col. 855.

 

261. Ibidem.

 

262. Ibidem. Col. 855-856.

 

263. Патрикий Дорофей за год до этого, по всей вероятности, принял личное участие в высылке папы Мартина из Италии; как мы помним, корабль для отправки папы на Восток дожидался его прибытия из Рима в Мессине на Сицилии.

 

264. Commemoratio... Col. 856.

 

 

381

 

265. Не вполне понятно, о ком здесь идет речь. Незадолго до описываемых событий в составе высшей имперской знати находился карфагенский экзарх Георгий, чрезвычайно авторитетный в Африке, но он никогда не играл самостоятельной роли в Константинополе. Позволительно высказать предположение, что в текст вкралась описка, и следует читать не «Георгий» («Georgius»), а «Филагрий» («Filagrius»). Комит царских щедрот Филагрий вскоре после смерти императора Ираклия попытался оттеснить от власти его вдову василиссу Мартину. С этой целью он с согласия молодого императора Константина III решился обратиться за помощью к армии и направил на Восток для переговоров со стратигами одного из своих подчиненных — Валентина Аршакуни. Но вскоре Константин III скончался от чахотки, к власти пришла партия Мартины и ее сына Ираклиона, Филагрий был насильственно пострижен в монахи и сослан в крепость Септем на берегу Гибралтара. Тем временем Валентин Аршакуни договорился со стратигами, выступил в поход к Константинополю, сперва остановился с войском в Халкидоне, а затем вступил в столицу, расправился с Мартиной и ее сыновьями и сделался, в сущности, диктатором рядом с несовершеннолетним царем Константом II. Валентин сразу же возвратил из ссылки Филагрия. Таким образом, к последнему вполне подходит странная характеристика «a magistratibus qui erat ex monachis». «Ingressus est hue in urbem a castris» также можно отнести к нему и его покровителю Валентину, пришедшему в Константинополь с войском. Кроме того, папа мог иметь в виду заключение Филагрия в крепости (castrum) Септем. Вполне понятно, что, вернувшись в столицу, Филагрий имел возможность при поддержке Валентина расправиться с их общими противниками в сенате. С предлагаемой версией вполне сочетается и следующая фраза папы Мартина, в которой прямо говорится о Валентине. Сведения об описанных событиях сообщают патриарх Никифор, Себеос, Иоанн Никиусский. См. подробнее: Кулаковский Ю. История Византии. Т. III. Киев, 1915. С. 174-181.

 

266. Речь идет о попытке захвата императорского трона, предпринятой в 643 г. тем же Валентином Аршакуни. Пытаясь придать узурпации вид легальности, последний, видимо, заставил юного императора Константа II объявить себя соправителем и в самом деле восседал с ним на престоле. Однако в столице произошло восстание, и узурпатор был растерзан толпой. См.: Кулаковский Ю. Указ. соч. Т. III. С. 189.

 

267. Здесь и далее при описании суда: Commemoratio... Col. 856-857.

 

268. См.: Glossarium Mediae et Infimae Latinitatis // Ed. Du Cange. T. IV. P., 1845. P. 497 (Psachion); Ibidem. T. И. P., 1842. P. 58-59 (Campagi).

 

269. Commemoratio... Col. 857.

 

270. Ibidem. Col. 858.            271. Ibidem.            272. Ibidem.

 

273. Пирр подозревался в отравлении отца Константа II императора Константина III (640-641). См.: Theophanis Chronographia... Р. 341; см. также: Кулаковский Ю. Указ. соч. Т. III. С. 178.

 

 

382

 

274. См. об этом, например: Montmasson Е. Chronologie de la vie de saint Maxime le Confesseur (580-662) // Echos d’Orient. T. 82. 1910. P. 153. Протоколы диспута опубликованы: PG. T. 91. Col. 288-353.

 

275. Liber Pontificalis... T. I. P. 332.

 

276. Liber Pontificalis... T. I. P. 332; Theophanis Chronographia... P. 331.

 

277. Здесь и далее: Commemoratio... Col. 858-859.

 

278. «...fidelium servorum ejus» — аллюзия на папский титул «servus servorum Dei».

 

279. Кулаковский Ю. Указ. соч. Т. III. С. 216.

 

280. Commemoratio... Col. 859. Прямое указание на то, что автор «Commemoratio» имел возможность использовать подлинные протоколы допросов папы Мартина.

 

281. Ер. XVI-XVII. Mansi, X. Col. 861-864. Следует предположить, что до нас дошли не все письма. Автор «Commemoratio» указывает, что папа писал из Крыма о своих невзгодах, причем «не только о страданиях телесных, но и о притеснениях со стороны местных жителей и правителей... видимо, по указанию правящих в Византии». (Ibidem. Col. 860). В сохранившихся письмах папа не высказывает подобных предположений и не жалуется на притеснения властей. Их русский перевод и комментарий, а также сведения о пребывании папы Мартина I в Крыму, его погребении в Херсоне и о посмертном культе папы Мартина как одного из «таврических чудотворцев» см.: Бородин О. Р. Римский папа Мартин I и его письма из Крыма (Статья, перевод, комментарий // Причерноморье в Средние века. М., 1991. С. 173-190.

 

282. Burn-Murdoch Н. The Development of the Papacy. L., 1955. P. 288.

 

283. PL. T. 87. Col. 205-212.

 

284. Falco G. La Santa Romana Respublica. Profilo storico del Medio Evo. Milano-Napoli, 1954. P. 152.

 

285. Автор «Commemoratio» отмечает: «Он стал образцом для подражания всех, кто решил и предпочел жить во благе и бороться за него» (Commemoratio... Col. 861). При раскопках церкви Santa Maria Antiqua в Риме была выявлена фреска с изображением папы Мартина, написанная в правление Иоанна VII (701-705). См.: Grizar Н. Una vittima del despotismo bizantino... P. 456. Таким образом, уже спустя несколько десятилетий после смерти он входил в число наиболее популярных и почитаемых римских пап.

 

286. Theophanis Chronographia... Р. 367-369.

 

287. Agnellus. Op. cit. P. 367.

 

288. Ibidem. P. 357.

 

289. Liber Pontificalis... T. I. P. 373.

 

290. Theophanis Chronographia... P. 373.

 

291. Agnellus. Op. cit. P. 367. Здесь стратиг не назван по имени. Его имя известно из римской «Книги понтификов»: Liber Pontificalis... Т. I. Р. 389.

 

292. Agnellus. Op. cit. Р. 368, 371-372; Liber Pontificalis... T. I. P. 389.

 

293. Agnellus. Op. cit. P. 369.

 

 

383

 

294. Ibidem. Р. 370-371. См. об Иоанниции специальную работу: Hartmann L. М. Johannicius von Ravenna // Festschrift T. Gomperz. Wien, 1902. S. 319-323.

 

295. «...serpentis, qui ex Bizantie ponto hic delatus est». Agnellus. Op. cit. P. 369. Если гласная в конце слова «Bizantie» не искажена переписчиками, то перед нами уникальное для раннего Средневековья упоминание не о Византии (городе), но о Византии (стране).

 

296. О военной реформе в Равенне см. в гл. I (раздел «Вооруженные силы Византийской Италии»). Весь рассказ о равеннском восстании — у Агнелла: Agenllus. Op. cit. Р. 369-370.

 

297. Liber Pontificalis... T. I. P. 390.

 

298. Guillou A. Régionalisme et indépendance... P. 215-218.

 

299. Idem. Esarcato e Pentapoli. Regione psicologica... P. 318.

 

300. Agnellus. Op. cit. P. 371-372.

 

301. Simonini A. Autocefalia ed esarcato in Italia... P. 125.

 

302. Theophanis Chronographia... P. 381.

 

303. Liber Pontificalis... T. I. P. 389.

 

304. Liber Pontificalis... T. I. P. 319; Agnellus. Op. cit. P. 348; Paul. Diac., IV, 34.

 

305. Diehl Ch. Etudes sur l’administration... P. 358.

 

306. Guillou A. Régionalisme et indépendance... P. 206.

 

307. Возможно, ближе, чем A. Гийу, стоит к истине О. Бертолини, полагающий, что причиной возмущения был тяжелый налоговый гнет империи, а неуплата жалованья войскам обострила обстановку. См.: Bertolini О. Roma di fronte... Р. 299.

 

308. Liber Pontificalis... T. I. P. 321; Agnellus. Op. cit. P. 348.

 

309. Liber Pontificalis... T. I. P. 331.

 

310. Ibidem. P. 332.

 

311. Liber Pontificalis... T. I. P. 337. Подробно см. выше, в параграфе «Оппозиция монофелитству в Италии и “дело” римского папы Мартина I».

 

312. Mansi, X. Col. 856.

 

313. Ср. воцарение Фоки, Ираклия I, Тиберия-Апсимара, Вардана-Филиппика, Льва III Исавра и других восточных императоров.

 

314. Prosperi Aquitanensis Continuator Havniensis... P. 339.

 

315. Подобную оценку движениям Олимпия и Элефтерия дал некогда Гартманн (см.: Hartmann М. Geschichte Italiens im Mittelalter. Bd. I. Gotha, 1897. S. 203-228). Однако эта идея не привлекла внимания других специалистов.

 

316. Theophilactus Simocatta, VIII, 11, 7-9.

 

317. Theophanis Chronographia... P. 348.

 

318. Liber Pontificalis... T. I. P. 392.

 

319. Diehl Ch. Etudes sur l’administration... P. 344.

 

320. Liber Pontificalis... T. I. P. 404-405.

 

 

384

 

321. Herrin J. Constantinople, Rome and the Franks in the seventh and eights centuries // Byzantine Diplomacy... P. 91.

 

322. Liber Pontificalis... T. I. P. 409.

 

323. Bertolini O. Roma di fronte... P. 449.

 

324. Наиболее полное обобщающее исследование по данному вопросу: Classen Р. Karl der Grosse, das Papsttum und Byzanz. Die Begründung des Carolingischen Kaisertums. Sigmaringen, 1985.

 

325. См. характеристику имеющихся в науке разногласий: Ohnsorge W. Die Konstantinische Schenkung, Leo III und die Anfänge der kurialen Römischen Kaiseridee // Idem. Abendland und Byzanz. Weimar, 1958. S. 79-82.

 

326. Lewison W. Formularbuch von Saint Denis // Neues Archiv. T. 41. Dresden, 1919. S. 304.

 

327. См.:

·       Gasquet A. De translation imperii ab Imperatoribus Byzantinis ad Reges Francorum. Clermont-Ferrand, 1879. P. 35;

·       Ohnsorge W. Renovatio regni francorum // Idem. Abendland und Byzanz... S. 111-130;

·       Idem. Das Zweikaiserproblem im früheren Mittelalter. Die Bedeutung des byzantinischen Reiches für die Entwicklung der Staatsidee in Europa. Hildesheim, 1947. S. 20;

·       Fichtenau H. Das Karolinghische Imperium. Soziale und geistige Problematik eines Grossreiches. Zürich, 1949. S. 69;

·       Folz P. Le Couronnément imperial de Charlémagne. 25 decémbre 800. S. b., 1964. P. 174 etc.

 

328. О генезисе этой идеи см.: Folz Р. L’idée d’empire en Occident du V^e au XIV^e siècle. (Collection historique sous la direction de Paul Lemérle), 1953. P. 18 sqq.

 

329. Constitutum Constantini... P. 93 // Das Constitutum Constantini (Konstantinische Schenkung) / Text, hrsg. von H. Führmann / MGH, Fontes juris germanici antiqui. T. X. Weimar, 1968.

 

330. Ibidem. P. 94.

 

331. «Аркадий... и Гонорий... вместе начали осуществлять императорское правление, разделив лишь резиденции». Orosii historiarum adversus paganos libri septem, VII, 36 // Corpus Scriptorum Ecclesiasticorum Latinorum. Vol. V, ed. C. Zangemeister, Vindobonae, 1882. См. об этом также:

·       Бицилли П. Падение Римской империи. Одесса, 1919. С. 5;

·       Demougeot E. De l’unité à la division de l’Empire Romain. 395-410. Essai sur le gouvemement imperial. P., 1951. P. 98 sqq.;

·       Güldenpenning A. und If land J. Der Theodosius der Grosse. Ein Beitrag zur Römischen Kaisergeschichte. Halle, 1878. S. 231.

 

332. Malhi rhetoris excerpta / Ed. J. Becker et G. B. Niehburius. Bonnae, 1829. P. 93-94.

 

333. Heldmann K. Das Kaisertums Karls des Grossen. Theorien und Wirklichkeit. (Quellen und Verfassungsgeschichte des Deutschen Reiches in Mittelalter und Neuzeit. Bd. VI, Hft. 2). Weimar, 1928. S. 401 flg.; Torsten O. Riehe. Eine geschichtliche Studie über die Entwicklung der Reichsidee. München—Berlin, 1943. S. 8; Classen P. Karl der Grosse, das Papsttum und Byzanz. Die Begründung des karolingischen Kaisertums // Karl der Grosse. Lebenswerk und Nachleben. Bd. I. Düsseldorf, 1957. S. 594.

 

 

385

 

334. Notitia dignitatum et administrationum, tarn civilium quam militarium, in partibus Orientis et Occidentis / Ree. E. Böking. T. I—II, 1839, passim.

 

335. Malchi. Op. cit. P. 93-94.

 

336. Иордан. О происхождении и деяниях готов. Getica. М., 1960, С. 169.

 

337. См.: Бицилли П. Указ. соч. С. 6.

 

338. Agathiae Myrinaei Historiarum libri quinque, V, 14.

 

339. Laterculus imperatorium ad Justinum I // MGH, Auctores Antiquissimi, T. XIII, Parte III, Chronica minora saec. IV. V. VI. VII / Ed. Th. Mommsen. В., 1896. P. 422-423.

 

340. См. о них в предшествующем разделе книги.

 

341. Prosperi Aquitanensis Continuator Havniensis... P. 37; Liber Pontificalis... T. I. P. 321.

 

342. Treitinger O. Die Oströmische Kaiser-und-Reichsidee nach ihrer Gestaltung in hoffischen Zeremoniell vom Oströmischen Staats-und-Reichsgedanken. Darmstadt, 1956. S. 8 flg.

 

343. Sickel W. Das byzantinische Krönunngsrecht bis 10. Jahrhundert // Byzantinische Zeitschrift, VII, 1898. S. 521.

 

344. Classen P. In: Karl der Grosse. Lebenswerk... S. 581.

 

345. Sickel W. Op. cit. S. 520. Подробнее об этом см.: Бородин О. Р. «За всех, на чью долю выпал рабский удел» // И живы памятью столетий. Очерки о вождях народных движений в средневековой Европе. Минск, 1987. С. 20-21.

 

346. См. напр.: Kleinclausz A. L’Empire Carolingienne. Ses origines et ses transformations. Thèse, P., 1902. P. 197.

 

347. Treitinger O. Op. cit. S. 19.

 

348. Ibidem. S. 30.

 

349. Liber Pontificalis... T. II. P. 7.

 

350. Einchardi Vita Caroli Magni Imperatoris // MGH, Scriptores rerum germanicarum / Ed. O. Holder-Egger. T. VI. 1911. P. 32.

 

351. Annales Maximiani // MGH, Scriptores. T. XIII / Ed. G. Waitz. Hannoverae, 1881. P. 12.

 

352. Erdmann C. Forschungen zur politischen Ideenwelt des Frühmittelalters. B., 1951. S. 21-26.

 

353. Левандовский А. П. Карл Великий. Через империю к Европе. М., 1995. С. 88.

 

354. Голландский исследователь Л. Халфен обратил внимание на приказной тон писем Карла Великого Льву III, на обидные для папского достоинства инструкции Карла его послу Ангильберту, который должен был контролировать в Риме действия римского понтифика. Лев III, по словам Л. Халфена, выглядел, по существу, как подданный при государе Карле Великом. (Halphen L. Charlemagne and the Carolingian Empire. Amsterdam—New York— Oxford, 1977. P. 86). Папа Лев, конечно, должен был воспринимать такую ситуацию как оскорбительную (пусть в какой-то момент и неизбежную), и это обстоятельство могло послужить психологическим импульсом для попытки перевернуть ее на 180 градусов: стать самому государем над франкским императором.

 

 

386

 

355. Constitutum Constantini... Р. 93.

 

356. Sickel W. Op. cit. S. 521. Исследуя коронацию Карла Великого, А. Классен обратил внимание, что в Константинополе в последний раз до 800 г. император сам короновал своего соправителя в 747 г. (возведение на престол узурпатора Артавазда). Однако дальше в своих рассуждениях немецкий историк не пошел. См.: Classen Р. Karl der Grosse, das Papsttum und Byzanz. Sigmaringen, 1985. S. 63.

 

357. Немецкий ученый В. Mop предлагал иную, весьма остроумную, интерпретацию сообщения Эйнгарда. Он полагал, что Карл был недоволен вовсе не коронацией, а аккламацией, которая, даже состоявшись с опозданием, все-таки свидетельствовала об избрании его Римским императором. В окружении Карла активно разрабатывалась версия происхождения его власти не от Рима, а от царя Давида, активным ее сторонником являлся, в частности, Эйнгард. Библейскую преемственность подчеркивало принятие короны из рук наследника Св. Петра, но ей противоречила языческая по происхождению аккламация. (Mohr W. Die Karolingische Reichsidee. Munster, 1962. S. 64-65). Однако с предположением В. Мора трудно согласиться. На протяжении ряда лет Карл Великий неоднократно подчеркивал факт преемственности своей власти от Рима. Еще в 774 г. он принял титул patricius Romanorum; именно так систематически именовала его папская канцелярия (см. подробнее: Classen Р. Ibidem. S. 21). Отказаться от генетической связи с Римской империей и провозгласить себя императором без опоры на единственную известную в Европе имперскую традицию значило сделать собственную коронацию принципиально нелигитимной, не приобретая при этом ничего взамен. Вряд ли Карл Великий мог избрать для себя подобный вариант.

 

358. Theophanis Chronographia... Р. 472.

 

359. Dölger F. Europas Gestaltung im Spiegel des frankisch-byzantinischen Auseinandersetzung des 9. Jahrhundert // Vertrag von Verdun. 843 / Herausg. von Th. Mayer. Lpz., 1943. S. 203-273.

 

360. Тот факт, что римские папы оценивали Карла Великого как властителя именно Запада, ясен из письма Адриана I, адресованного императрице Ирине и посвященного Карлу: «Omnes Hesperiae Occiduaeque partis barbaras nationes (Carolus) suo subjicens regno adulavit» («Все варварские народы Гесперийских Западных земель (Карл) обласкал, подчинив своему правлению»), — Adriani рарае epistolae // Mansi, XII. Р. 1875.

 

361. Gasquet A. Op. cit. Р. 38; Ohnsorge W. Das Kaisertum der Eirene und die Kaiserkrönnung Karls des Grossen // Seculum, Bd. 14, Hft. 2, Freiburg im Bresgau, 1963. S. 232; Idem. Die Konstantinische Schenkung... S. 84; Classen P. In: Karl der Grosse. Lebenswerk... S. 595; Delperriée de Bayac J. Charlemagne. P., 1976. P. 227; Kleinclausz A. Op. cit. P. 199 etc.

 

 

387

 

362. Annales Laureschanienses // MGH, Scriptores / Ed. G. N. Pertz. T. I, Hannoverae, 1826. P. 38.

 

363. Folz P. Le Couronnément... P. 165-174.

 

364. См. противоположные примеры: Rösch G. ΟΝΟΜΑ ΒΑΣΙΛΕΙΑΣ. Studien zum Offiziellen Gebrauch des Kaisertitel in Spätanticker und frühbyzantinischen Zeit. (Byzantina Vindobonensia. Bd. X). Wien, 1978. S. 110-111.

 

365. Ohnsorge W. Das Kaisertum der Eirene... S. 172-173.

 

366. Annales S. Petri Coloniensis // MGH, Scriptores / Ed. G. N. Pertz. T. XVI. Hannoverae, 1859. P. 730.

 

367. Alcuini Epistolae // MGH, Epistolae. T. IV / Ed. E. Dümmler, B., 1895. P. 288.

 

368. Ронин В. К. Византия в системе внешнеполитических представлений раннекаролингских писателей // Византийский Временник, 47, 1986. С. 90.

 

369. См: Folz Р. Le Couronnément... Р. 173.

 

370. Alcuini Epistolae... Р. 241, 310.

 

371. Создание этой версии — часть большой работы, проводившейся членами Каролингской Академии с целью идейного обоснования провозглашения империи Каролингов. (Наряду с трудами Алкуина можно упомянуть, например, составление Петром Пизанским комментария к пророчеству Даниила о четырех империях. См.: Ullman W. The Carolingian Rennaissanse and the Idea of Kingship. L, 1969. P. 140.)

 

372. Полную сводку сведений об использовании Алкуином термина «imperium» по отношению к государству Карла Великого см. в работе: Löwe Н. Die Karolingische Reichsgründung und der Südosten. Studien zum Werden des Deutschtums und seiner Auseinandersetzung mit Röm (Forschungen zur Kirschen-und- Geistgeschichte. Bd. 13). Stuttgart, 1937. S. 139-140.

 

373. Folz P. Le Couronnément... P. 165.

 

374. Liber Pontificalis... T. II. P. 7.

 

375. Немецкий ученый В. Вис, оценивая символическое значение коронации Карла Великого папой Львом, резонно заключает: «Мы должны признать, что так же, как Карл был политическим основателем Европы, Лев III стал духовным отцом западной цивилизации». Wies W. Karl der Grosse. Kaiser und Heiliger. München, 1986. S. 245.

 

376. См.: Schneider F. Röm und Römgedanke im Mittelalter. Die geistige Grundlagen der Renaissanse. München, 1926.

 

377. Об интенсивных контактах в эти годы римских пап с франками и связанных с ними политических устремлениях римской курии см.: Fink von Finckenstein A. Röm zwischen Byzanz und den Franken in der ersten Hälfte des 8. Jahrhundert // Festschrift für E. Hlawitschka zum 65. Geburtstag / Hrsg. K. R. Schnith und R. Pailer. München, 1993. S. 23-36. Эти устремления частично реализовались в 800 г.

[Previous] [Next]

[Back]