До и после Версаля

Политические лидеры и идея национального государства в Центральной и Юго-Восточной Европе

 

5. Царь болгар Фердинанд Саксен-Кобург-Готский

О.Н. Исаева

 

 

Фердинанд Максимилиан Карл Мария Саксен-Кобург-Готский (1861-1948) — потомственный немецкий аристократ из древнего и знатного рода, состоявший в родстве со многими королевскими домами Европы, прожил долгую и богатую событиями жизнь. Треть его жизненного пути была неразрывно связана с историей болгарского государства: в 1887 г. Фердинанд в чине поручика австрийской армии волею случая попал на болгарский престол и более 30 лет (1887-1918) правил страной, ранее абсолютно ему незнакомой.

 

Первые 25 лет правления Кобурга были отмечены значительными достижениями в экономическом, политическом и культурном развитии этого самого молодого балканского государства. При Фердинанде Болгария обрела независимость и превратилась из княжества в царство (1908), добилась роли лидера в регионе и сумела одержать впечатляющие победы над своей вековой угнетательницей — Османской империей (1912). В тот момент болгары как никогда были близки к обретению максимальной территории своего государства, а их правитель к возможности возвыситься до уровня монархов ведущих европейских держав. Но уже очень скоро, летом 1913 г., Болгария потерпела от своих недавних союзников и соседей сокрушительное поражение, воспринятое в обществе как национальная катастрофа. Первая национальная катастрофа 1913 г. проложила дорогу ко второй, постигшей страну на исходе мировой войны в 1918 году. Это новое поражение стоило первому болгарскому царю трона.

 

Личность, находившаяся на вершине власти в период судьбоносных для страны событий, неизбежно привлекает внимание исследователей, пытающихся определить роль субъективного фактора в случившемся, выяснить возможность иного варианта развития событий. Авторы исторических исследований вслед за современниками военных событий на Балканах начала XX в. неизменно пытались решить вопрос о степени ответственности Фердинанда Кобургского за катастрофические поражения 1913 и 1918 гг., определить, кто был больше виноват в крушении национального дела — объединении всех болгар в одном государстве — монарх или народ.

 

Если марксистская историография создала упрощенный и негативный образ болгарского правителя, преданно служившего интересам австро-германского империализма и потому приведшего страну к катастрофе, то в последние десятилетия характер и деятельность этого заметного исторического деятеля конца XIX — начала XX в. стали объектом достаточно объективного анализа [1]. О Фердинанде Кобургском пишут

 

 

1. Йовков И. Кобургът. София, 1980; Констант С. Фердинанд Лисицата. София, 1992;

Давчева. Д. Лисицата и лъвът. Фердинанд I на фона на българската психологическа и политическа действителност 1886-1902. София, 1994.

 

 

99

 

как о сложной и противоречивой личности, наделенной разнообразными интеллектуальными качествами, отмечают его несомненные заслуги в утверждении Третьего болгарского царства и чрезмерные амбиции, сыгравшие роковую роль в истории болгарского государства. «Его амбиции были непомерны для малой страны. Болгария была для него лишь камнем, на который он ступал, чтобы оседлать белого коня своего величия. Он не сумел окончательно преодолеть изначальную привязанность к своей родине, свойственную «импортируемым» из Европы балканским монархам первого поколения. Не сумел полюбить и народ, которым ему суждено было править, не сделал попытки проникнуть в его душу» [2].

 

Болгарские исследователи в основном придерживаются мнения, что истинным несчастьем для Болгарии являлось то, что династия Кобургов не была национальной, а царь не был болгарином. Почти аксиомой считается, что Фердинанд — немецкий принц, австрийский офицер, собственник имения в Венгрии — в силу своего происхождения, воспитания и образования не мог в должной мере выражать потребности болгар, способствовать достижению их национального идеала. Именно его считают «виновником сокрушенного национального достоинства и подъема, виновником неосуществленных национальных идеалов». Утверждается, что из-за «византийских мечтаний» Фердинанда болгары потерпели в 1913 г. свою первую национальную катастрофу, а его спекуляции «возвышенными» устремлениями болгар объединиться и жить в одном государстве, повели Болгарию по пути, приведшему ко второй национальной катастрофе 1918 года» [3].

 

В данной статье делается еще одна попытка выяснить адекватность личности первого «царя болгар» интересам болгарской нации, выяснить, насколько соответствовали личные цели монарха-чужестранца национально-государственным интересам Болгарии. Важным источником, способствующим решению поставленной задачи и прояснению позиции царя в судьбоносные для Болгарии моменты, являются донесения российских посланников, аккредитованных в разное время в Софии, и мемуарная литература. Они помогают выяснить психологическую мотивацию поступков Фердинанда Кобургского, включающую как личностные причины, так и внешние обстоятельства, лучше понять жизнь этого человека в контексте бурных событий того времени.

 

История правления Фердинанда началась в разгар «болгарского

 

 

2. Илчев И. Българо-руските отношения през Първата световна война как антична трагедия // История — професия и съдба. Сборник в чест на 60-годишнината на член-кореспондент д.ист.н. Георги Марков. София, 2008. С. 234.

 

3. Семов М. Великите сили и българската национална драма. София. 1991. С. 172;

Шаренкова С. Болгария — Россия. Исторический очерк. София, 2004. С. 96.

 

 

100

 

кризиса» 1886-1887 гг., вызванного грубым вмешательством России во внутренние дела Болгарии. Процесс освобождения страны, открытый победами русского оружия в 1878 г., продолжался собственными силами болгарского народа и привел к объединению в 1885 г. Княжества Болгарии и Восточной Румелиии. Однако император Александр III в силу личной неприязни к тогдашнему болгарскому правителю Александру Баттенбергу отказался признать за ним титул «князя Северной и Южной Болгарии». Болгарам было трудно понять, почему Россия, начертавшая в СанСтефанском договоре 1878 г. проект «Великой Болгарии», воспротивилась его осуществлению. Отказ России следовать духу Сан-Стефано и ее действия по вассализации Болгарии вызвали активность прозападных сил, олицетворением которых стал глава временного правительства С. Стамболов. Кризис сфокусировался вокруг проблемы избрания нового болгарского князя. Несмотря на активное противодействие России, пошедшей даже на разрыв отношений с Болгарией, правящие круги последней предложили престол 26-летнему поручику австрийской армии, которого активно лоббировала Австро-Венгрия.

 

2 августа (по ст. стилю) 1887 г. в средневековой болгарской столице Тырново немецкий принц Фердинанд Кобургский торжественно взошел на болгарский престол, но первые восемь лет за него правил всевластный премьер Стамболов, «болгарский Бисмарк». Эти годы были нелегкими для молодого князя, по его собственному выражению он был «парией Европы» [4]. Великие державы из-за явной вражды России к «незаконному» болгарскому правителю, не спешили с официальным признанием. Внутри страны против него постоянно зрели заговоры, подготавливаемые русофильской партией.

 

Но недаром за Фердинандом прочно закрепилось прозвище «лисица», данное ему сослуживцами по австрийской армии. Его изворотливый ум, хитрость и большая выдержка компенсировали отсутствие реального опыта и надлежащей подготовки к роли монарха. Фердинанду удалось с помощью раздачи чинов и наград завоевать симпатии офицерского корпуса и при его поддержке ликвидировать в 1894 г. диктаторский режим Стамболова, что подготовило почву для международного признания князя. А со смертью Александра III, воспринимавшего Кобурга в лучшем случае как символ, в худшем — как причину русских неудач на Балканах, исчезли личные мотивы для антагонизма между двумя государствами. В 1896 г. Кобург устранил и идеологическое препятствие, обратив наследника из католической веры в православие и добившись того, чтобы восприемником княжича Бориса стал русский император Николай II. Ватикан отлучил Фердинанда от католической церкви, но Россия, а за ней и вся Европа официально признали Фердинанда князем Болгарии.

 

 

4. Бьюкенен Дж. Мемуары дипломата. М., 2001. С. 66.

 

 

101

 

Укрепление своего политического авторитета Фердинанд использовал для установления контроля над правительством и армией. Будучи мастером интриг, он умело натравливал друг на друга и без того враждовавшие партии и их лидеров, поощрял соперничество в офицерской среде, развращая ее доносами и наградами. Играя на человеческих слабостях и пороках, он для укрепления собственной власти окружал себя людьми, лично им прощенными или помилованными за различные злоупотребления или даже преступления. Вскоре все министры стали послушными исполнителями воли «le roi maitre», как называл Фердинанда французский историк П. Ренувен. Режим личной власти, сложившийся в Болгарии в начале ХХ в., аналогичный политическому устройству в других балканских странах, наилучшим образом отвечал менталитету монарха и политических сил, заключивших между собой негласный политический союз.

 

Движимый мотивами личного тщеславия Фердинанд имел намерение превратить болгарское княжество, фиктивно зависимое от турецкого султана, в полноценное независимое государство. Он тяготился тем, что возглавлял с точки зрения существовавших законов довольно странное соединение «самоуправляющегося и платящего дань княжества» и пользующейся «внутренней автономией» турецкой провинции Восточная Румелия. Представители России в Софии сообщали о том, что мысль о провозглашении независимости Болгарии и возложении на себя короны не покидала ума князя, при этом они отмечали, что Фердинанд трезво и реалистически относился к этому вопросу и из-за своего боязливого характера не пойдет напролом, а будет ждать удобного случая [5]. Такой случай представился осенью 1908 г., в разгар младотурецкой революции. Заручившись поддержкой Австро-Венгрии, запланировавшей аннексию Боснии и Герцеговины, Фердинанд 5 октября 1908 г., находясь в Тырново, объявил «воссоединенную в сентябре 1885 г. Болгарию независимым болгарским царством», а себя провозгласил «царем болгар». Присвоенный Фердинандом титул наглядно демонстрировал конечную цель правящих кругов Софии — объединение всех болгар в одном государстве — Великой Болгарии [6].

 

Великая Болгария виделась в границах, определенных недолговечным Сан-Стефанским договором, «от моря и до моря» (от Черного до Эгейского). Политический и экономический подъем, стремительно набиравшей мощь Болгарии, усиливал тягу к реализации велико-болгарской идеи. Наиболее рьяными носителями национальной идеи было офицерство, а также государственная бюрократия и народная интеллигенция [7]. Устремления

 

 

5. Архив внешней политики Российской империи (далее — АВПРИ). Ф. 151. Политархив. Оп. 482. Д. 1134. Л. 1-5.

 

6. Болгария в XX веке. Очерки политической истории. М., 2003. С. 32.

 

7. Гришина Р. П. Болгария: опыт социализированной модернизации (конец XIX — первая половина XX в.) // Человек на Балканах и процессы модернизации. СПб., 2004. С. 113.

 

 

102

 

окрепшей болгарской буржуазии, жаждавшей присоединения новых территорий и лидерства на Балканах, совпадали с гегемонистскими устремлениями Фердинанда. Главенствующая роль Кобурга в государстве превращала его в главного сторонника национального идеала.

 

Отмечая принципиальное совпадение национальных приоритетов болгар и личной заинтересованности Фердинанда встать вровень с коронованными лидерами, монархами ведущих европейских государств, российские дипломаты указывали и различие в способах их достижения. «Болгары, — писал посланник России в Софии А. Неклюдов, — желают достичь всего и не согласны ни на какие уступки, Фердинанд склонен по самому характеру своему к более осторожному поступлению и согласен был бы на исполнение половины программы с тем, чтобы со временем осуществить и другую. Болгары готовы пойти на больший риск в уверенности, что и при полной неудаче им не дадут пропасть как народу и государству; Фердинанд, не будучи вовсе уверен в подобной "стихийной" устойчивости своего трона, гораздо менее склонен к риску и бесповоротным решениям» [8].

 

Провозглашение независимости и назревавшие перемены на Балканах способствовали переходу Болгарии к активной защите своих национальных интересов и реализации великодержавной идеи. На фоне общей милитаризации страны заметно активизировалась внешнеполитическая деятельность Фердинанда, имевшего большую склонность к дипломатии. Он продолжал с азартом играть на противоречиях России и Австро-Венгрии, между которыми лавировал со дня восстановления русско-болгарских отношений. Эта «политика качелей», заключавшаяся в заигрывании то с одной, то с другой державой в зависимости от того, что Кобург считал выгодным, вызывала недоверие и Вены, и Петербурга. Бьюкенен, характеризовавший Фердинанда как «человека, находящегося во власти огромного личного честолюбия и не очень щепетильного в выборе средств его удовлетворения», считал, что его поведение в делах иностранной политики страдало от чрезмерной уверенности в своем умении перехитрить других [9].

 

Кобург и на Балканах имитировал игру в «большую дипломатию». Российские представители отмечали, что малейшее недовольство Веной тотчас вызывало демонстративные шаги царя по сближению с Сербией, чего пытался добиться Петербург, но как только Фердинанд заручался какими-либо серьезными обещаниями Австро-Венгрии, неожиданно наступало охлаждение в отношении Белграда. Они с тревогой сообщали в

 

 

8. Международные отношения в эпоху империализма. Документы из архивов царского и временного правительств 1878-1917 (далее — МОЭИ). Серия вторая. Т. XVIII. Ч. 1. М., 1938. С. 303.

 

9. Бьюкенен Дж. Указ. соч. С. 68.

 

 

103

 

Петербург, что Вена путем своего влияния на Фердинанда ведет работу по вовлечению Болгарии в орбиту австрийского влияния, пытаясь направить ее устремления в сторону Адрианополя и Константинополя [10]. Укрепление болгарских позиций в районе, прилегающем к Босфору, грозило неминуемым столкновением с интересами Российской империи. Некоторым успокоением для российской дипломатии было то, что приоритетом болгарской политики после воссоединения севера и юга в 1885 г. была Македония, открывавшая стране выход в Эгейское море. В донесениях отмечалось, что основные интересы Болгарии направлены не на восток, а на югозапад и что этот македонский вектор определяет политику Фердинанда «в деле обеспечения будущего болгар» [11].

 

Македонский вопрос доминировал не только во внешней политике Болгарии, он существенно влиял на внутреннюю жизнь страны, определял состояние общественного мнения. Значительную часть болгарской элиты составляли выходцы из Македонии, и не без их помощи требование освобождения Македонии превратилось в составную часть государственной идеологии. Подавление турками Ильинденского восстания 1903 г. наглядно продемонстрировало невозможность освобождения Македонии с помощью местных революционных комитетов, на что в тот момент делала ставку София. Не готовая в то время к отрытому столкновению с Турцией, Болгария была вынуждена придерживаться очень выдержанной линии в македонском вопросе: она требовала выполнения Портой условий Берлинского трактата, предусматривавших предоставление автономного статуса Македонии. Автономной Македонии нетрудно было предсказать судьбу Восточной Румелии.

 

Соседи Болгарии, Сербия и Греция, притязавшие на северную и южную части Македонии, настойчиво пытались склонить Софию к разграничению сфер влияния в этой османской провинции. Но правящие круги Болгарии, поглощенные идеей восстановления сан-стефанских границ, неизменно противились этому. В оправдание своей неуступчивости они, по свидетельству российских дипломатов, всякий раз при возбуждении вопроса о распределении сфер влияния ссылались на будто бы уже давно принятое македонскими комитетами решение до последнего издыхания отстаивать «целостность» Македонии, которая должна во всем объеме войти в состав будущей Великой Болгарии [12].

 

Неуступчивость болгарской стороны в македонском вопросе в немалой степени основывалась и на надменном отношении Фердинанда к соседним правителям, особенно к сербскому королю Петру Карагеогиевичу. Заносчивое отношение к сербам, характерное и для болгарского общества,

 

 

10. АВПРИ. Ф. 151. Политархив. Оп. 482. Д. 2251. Л. 124.

 

11. Там же. Л. 128.

 

12. МОЭИ. Серия вторая. Т. XVIII Ч. 1. С. 111.

 

 

104

 

особенно усилилось после аннексии Боснии и Герцеговины Австро-Венгрией в 1908 г., воспринятой в Сербии как национальная драма. В Софии надеялись на то, что удар, нанесенный Белграду, ослабит позиции конкурента в Македонии. Фердинанд же открыто высказывался в том плане, что рано или поздно маленькая и слабая Сербия будет поглощена своей могущественной соседкой — Австро-Венгрией — и потому нет никакой надобности идти навстречу сербским требованиям.

 

Подобная позиция Фердинанда мешала попыткам России добиться сближения двух славянских стран, усилившимся после Боснийского кризиса. Таким путем Россия надеялась противодействовать растущей австро-германской экспансии на Балканы. Россия подозревала Фердинанда в том, что тот ценой отказа от союза с Сербией и полной ее изоляции на Балканах намеревался с помощью Вены осуществить национальные задачи Болгарии, как в отношении Македонии, так и Адрианопольского вилайета. Однако поддержка Веной албанского движения за автономию, начавшего набирать силу с 1909 г., мешала Кобургу открыто войти в орбиту политического влияния Австро-Венгрии.

 

В 1911 г. восставшие албанцы впервые выдвинули требование предоставить Албании автономию в границах, охватывавших помимо собственно Албании, Косово, Новопазарский санджак и значительную часть Македонии. В Софии возникли серьезные опасения потерять при создании столь обширной албанской автономии всю западную Македонию, включавшую долину Вардара и Салоники. Российский посланник в Софии А. Неклюдов сообщал в августе 1911 г., что Фердинанд и правящий кабинет «с самым напряженным вниманием следят за развитием ситуации в полном сознании, что может наступить минута, когда Болгарии так или иначе придется сказать свое слово и принять участие в событиях [13]. Он высказывал надежду, что поддержка Веной проекта создания Великой Албании заставит Кобурга «усиленно дорожить нашей дружбой и следовать нашим благоразумным советам» [14].

 

Объявление Италией войны Османской империи в сентябре 1911г. было расценено в Софии как начало раздела турецких владений. Правящие круги Болгарии, осознав неизбежность вооруженного столкновения с Турцией, вынуждены были налаживать отношения с соседями, чтобы объединиться с ними в борьбе против векового противника. В первую очередь встал вопрос о сближении с Сербией. В Софии стало складываться убеждение в необходимости отказа от принципа неделимости Македонии и уступок Сербии во имя великой цели — завершения национального объединения [15]. Осуществление политики сближения с Сербией было возложено

 

 

13. Там же. С. 302.

 

14. Там же. С. 155.

 

15. Стателова Е, Грънчаров С. История на България. София, 1999. Т. III. История на Нова България. (1878-1944). С. 251.

 

 

105

 

Фердинандом на правительство, возглавленное лидером Народной партии, русофилом И. Гешовым.

 

13 марта 1912 г. после трудных переговоров, длившихся полгода, царь Фердинанд и Гешов подписали союзный договор с Сербией. В секретном приложении определялись условия начала военных действий против Турции и территориальные приращения. За Болгарией признавалось право на Восточную Фракию (Адрианопольскую Фракию), а за Сербией — Косово и Новопазарский санджак. Территорию Македонии (между Шар-планиной, Родопами, Эгейским морем и Охридским озером) две страны в случае невозможности придания ей автономного статуса должны были поделить. Линия раздела определяла «спорную» и «бесспорную» зоны. Последняя оставляла за Болгарией примерно две трети македонских территорий, расположенных на юго-восток от линии Крива Паланка-Охрид. Судьбу же «спорной» зоны, расположенной на северо-запад от этой линии, должен был решить путем арбитража русский император.

 

На основе болгаро-сербского договора при активном участии Фердинанда летом 1912 г. был создан союз четырех балканских стран (Болгарии, Сербии, Греции, Черногории), открыто готовившийся к войне с Османской империей. Это свидетельствовало о превращении Фердинанда из крайне осмотрительного, осторожного политика в сторонника активных наступательных действий. Подобная метаморфоза происходила и с другими руководителями балканских стран, ей немало способствовали важные события на Балканах. В разгаре было очередное албанское восстание, в ходе которого повстанцы из Косово и Северной Албании двинулись в Вардарскую Македонию, заняли Ускюб (Скопье) и готовились к походу на Салоники. Порта готова была идти на уступки албанцам, в поддержку которых выступила Вена, предложив 1 августа 1912 г. провести децентрализацию Европейской Турции.

 

Возможность появления двух новых автономий — большой албанской и малой македонской — накалила ситуацию в Болгарии и за ее пределами. Македонскими комитетами была спровоцирована резня христиан в городе Кочани, что дало основание Болгарии ультимативно потребовать от Порты незамедлительного предоставления Македонии широкой автономии. Страна переживала небывалый националистический подъем: в газетах и на митингах звучали призывы к освобождению Македонии с оружием в руках. Не была забыта и Фракия: Адрианопольскому вилайету также требовали предоставить автономию. В эти августовские дни 1912 г. Фердинанду публично напомнили о невыполненной им задаче завершения национального освобождения. Митрополит Тырновский на праздновании 25-летия правления Кобурга заявил: «Вы подняли Ваш собственный престиж, привлекли внимание держав, подняли Болгарию до ранга независимого

 

 

106

 

государства, приобрели для себя титул короля, но вы должны помнить, что за все эти 25 лет Вы ни на один шаг не продвинулись к реальным целям Болгарии, тем, которые были закреплены Царем-Освободителем в Сан-Стефанском договоре» [16].

 

Взрыв национальных чувств, сотрясших болгарское общество в августе 1912 г., поколебал умеренность и осторожность царя Фердинанда. А. Неклюдов писал, что Фердинанд опасался войны, что ему «более по сердцу перенесение вопросов на почву дипломатических переговоров, к которым он чувствует себя гораздо более способным и призванным, нежели к рассечению гордиева узла мечом». Но открытые обвинения царя в трусости перед турками и измене национальному делу, шедшие со стороны почти всех слоев общества, заставляли его идти навстречу «вкоренившимся народным пониманиям» и воевать из-за Македонии. «Для Фердинанда, — писал А. Неклюдов, — противиться войне значило бы отказаться от власти. Фердинанд боится пуще всего восстановить против себя болгарское офицерство, т. е. единственную силу, на которую он, в сущности, в течение 25 лет опирался» [17]. По словам Г.Н. Трубецкого, Фердинанд «больше всего боялся партии македонцев и стоящих во главе ее честолюбивых вождей. Он знал, что они ни перед чем не остановятся, если сочтут это нужным для осуществления своих планов» [18]. Македонские комитеты, тесно связанные с военными кругами, грозили властям небывалыми потрясениями в случае их отказа объявить войну Турции.

 

Русская дипломатия сообщала о растущем давлении на царя и правительство со стороны общественных и военных кругов, пораженных «преувеличенным национализмом» и «самообольщением». Донесения российских дипломатов позволяют сделать важный вывод о том, что общественное мнение в Болгарии, максималистское и часто безответственное, стало мощным фактором, влиявшим на правящие круги, и что имела место зависимость монарха от настроений в обществе и армии.

 

Прогноз А. Неклюдова, сделанный им летом 1912 г., что «болгары пойдут напролом, увлекая за собой короля», оказался точным. 18 октября 1912 г., ровно через четыре года после провозглашения независимости Болгарии, Фердинанд возвестил болгарам о начале войны за освобождение болгарских соплеменников, томившихся в неволе за Рилой и Родопами. Царский манифест вызвал «волну народного энтузиазма, который не поддается описанию» [19]. Взяв на себя функции главнокомандующего болгарской

 

 

16. Айрапетов О.Р. Внешняя политика Российской империи (1801-1914). М., 2006. С. 557.

 

17. МОЭИ. Т. XX. Ч. 2. М., 1940. С. 77; АВПРИ. Ф. 151. Политархив. Оп. 482. Д. 5358. Л. 67-68.

 

18. Трубецкой Г.Н. Русская дипломатия 1914-1917 гг. и война на Балканах. Монреаль, 1983. С. 47.

 

19. АВПРИ. Ф. 151. Политархив. Оп. 482. Д. 3699. Л. 60.

 

 

107

 

армией, Фердинанд своим помощником сделал генерала М. Савова, выходца из Македонии.

 

В первые же дни войны болгарская армия, действовавшая во Фракии против основной части турецких войск, одержала значительную победу под Лозенградом (Кирк-Килисе), вызвавшую настоящую эйфорию в стране. Через неделю последовала новая блестящая победа у Люлебургаза, остатки турецких войск откатились к Чаталджийским позициям под Константинополь, оставив гарнизон в осажденной крепости Адрианополь (Одрин, Эдирне). Грандиозные победы болгарской армии, приблизившейся в ноябре 1912 г. к столице Османской империи, вскружили голову честолюбивому Фердинанду. Его первоначальные страхи и сомнения в успешном исходе событий сменились уверенностью в осуществлении своих самых смелых мечтаний.

 

Многие исследователи считают, что Кобург уже с момента своего воцарения в Болгарии полагал своей исторической миссией восстановление Византийской империи под своим скипетром. Г. Шкундин пишет, что «хотя эти экстремистские амбиции и не разделялись даже самыми авантюристическими болгарскими политиками, все же данные химеры были не отвлеченной мечтой, а целью. Целью, бесспорно, нереалистичной, но реально присутствовавшей в планах болгарского царя» [20].

 

Другие полагают, что Фердинанд возмечтал о собственной империи в границах Византии только после неожиданных и блестящих побед болгарской армии. Находясь в 40 километрах от Константинополя, он потерял проявлявшуюся в течение четверти века способность хладнокровно анализировать ситуацию, у него обострилась свойственная ему мания величия. В голове Кобурга, по воспоминаниям близкого окружения, в те дни стали рождаться безумные планы не только торжественного вступления в столицу Османской империи, но и воскрешения в своем лице Царьградского Василевса. В столице Болгарии ходили слухи о том, что Фердинанд уже подготовил белого коня для въезда в Константинополь, копии регалий и облачения византийского императора Юстиниана и огромный крест для водружения его на соборе Святой Софии, в котором он намеревался короноваться. Говорили, что он даже придумал себе будущий титул — император Востока [21].

 

Порта, стремясь предотвратить разгром империи, обратилась к Фердинанду с просьбой о перемирии. По мнению многих военных специалистов, дипломатов и историков, это был самый благоприятный для Болгарии момент, когда можно было завершить победоносную войну и заключить

 

 

20. Шкундин Т.Д. Разделяй и властвуй! Вопрос о сепаратном мире с Болгарией в политике держав Антанты (октябрь 1915 — март 1916). София, 2007. С. 13. См. также: Констант С. Указ. соч. С. 202-203, 224-245.

 

21. Йовков Й. Указ. соч. С. 279.

 

 

108

 

выгодный мир. Однако Фердинанд, ослепленный успехами армии, развращенный лестью своего окружения и авторитарным стилем правления, не считаясь с реальностью, отверг турецкое предложение, даже не известив о нем своих союзников. А генералу Савову дал указание атаковать позиции у Чаталджи, но только в том случае, если есть надежда на успех. Савов принял решение о наступлении, игнорируя нехватку боеприпасов, распутицу и начавшуюся в армии эпидемию холеры. В результате атака, предпринятая 17 ноября 1912 г., провалилась, болгары потеряли до 10 тысяч человек. Только после этой неудачи Фердинанд сообщил союзникам о предложенном Турцией перемирии [22].

 

В ходе мирных переговоров в Лондоне, начавшихся в декабре 1912 г., выяснились серьезные разногласия в правящих кругах Болгарии. Если правительство И. Гешова было готово довольствоваться предлагаемой болгаро-турецкой границей по линии Мидие — Энос, то царь и генералы настаивали на линии, ведущей от Мидие до Родосто, города на берегу Мраморного моря вблизи Константинополя. Кроме того, Фердинанд помимо эгейского острова Тасос, включенного в список болгарских требований, стал просить великие державы сделать ему «подарок» в виде острова Самофракия (Самотраки) [23].

 

Для достижения своих максималистских целей Фердинанд и генералы были готовы воевать с Турцией дальше, и именно они настояли на возобновлении военных действий Балканского союза после переворота в Константинополе 23 января 1913 г. Фердинанд и Савов хотели новой победой во Фракии добиться установления желаемой границы с Турцией. Новая попытка прорвать Чаталджийские линии снова закончилась неудачей, но болгар ждала блестящая победа у Адрианополя. Вторая столица Османской империи, ключевая крепость во Фракии в марте 1913 г. перешла в руки болгар. Эта победа усилила импульсивные притязания Фердинанда на Родосто. Намерения военной партии шли еще дальше, Савов намеревался продолжить боевые действия на Галиполийском полуострове [24].

 

Однако к этому времени в полной мере проявились противоречия между союзниками по македонскому вопросу. Болгары, полагавшие, что они внесли главный вклад в разгром врага, были недовольны грекосербской оккупацией большей части Македонии. Наиболее острым был вопрос о Салониках: в ноябре 1912 г. туда вошли практически одновременно греческие и болгарские войска. Монархи двух стран с сыновьями регулярно посещали свои зоны оккупации этого важнейшего эгейского порта, демонстрируя притязания на него. С весны 1913 г. противоречия между

 

 

22. АВПРИ. Ф. 151. Политархив. Оп. 482. Д. 3708. Л. 62-63; Болгария в XX веке. С. 39.

 

23. АВПРИ. Ф. 133. Канцелярия. Оп. 470 . Д. 34. Л. 115-116.

 

24. Российский государственный военно-исторический архив (далее — РГВИА) Ф. 2000. Оп. 1. Д. 2997. Л. 34.

 

 

109

 

болгарами и греками приобрели характер вооруженных стычек по всей демаркационной линии в Македонии. Сербы, занявшие в ходе военных действий весь бассейн реки Вардара, уходить оттуда также не собирались. Белград стал требовать пересмотра сербо-болгарского договора, утверждая: так как Сербия пожертвовала своими приобретениями на Адриатике в пользу нового албанского государства, то она должна быть вознаграждена большей территорией в Македонии. София отказывалась признать за Сербией оккупированные ей македонские территории, настаивая на «минимальной границе», предусмотренной договором [25].

 

Подписание 30 мая 1913 г. в Лондоне мирного договора с Турцией не вызвало ликования у Фердинанда и генералов, не сумевших добиться реализации своих максималистских задач: болгаро-турецкая граница проходила по линии Энос-Мидие, а острова Тасос и Самофракия были переданы Греции. К тому же назрела война между союзниками из-за македонской добычи.

 

Россия делала безуспешные попытки спасти Балканский союз, пытаясь склонить союзников к взаимным уступкам. Но, как писал Неклюдов, «лишь только я начинал указывать болгарам на необходимость соглашаться на какие-либо новые территориальные пожертвования в пользу сербов — я натыкался на гранитную стену; у Гешова и его сторонников эта стена совпадает с известной границей «бесспорной» зоны Македонии; Данев и его друзья противились уступке сербам и части «спорной зоны», а именно Дибры, и упорно отстаивали обладание Салониками; оппозиционные же круги возводили обладание всею Македонией в принцип безусловный и непреложный. Военные круги придерживаются точки зрения оппозиции» [26].

 

Неклюдов в своих донесениях, датированных концом мая — началом июня 1913 г., отмечал обострение воинственного настроения в армии и обществе, уверенных в превосходстве своих сил, назвав это «опьянением народа». По стране прокатилась волна митингов, призывающих к жесткой политике в отношении Сербии и Греции. Газеты открыто писали о том, что болгарская армия, отбросившая турок к Константинополю, не будет иметь проблем с сербскими и греческими частями, что за несколько дней она сметет союзников в Македонии.

 

Сразу же после подписания Лондонского мирного договора Фердинанд отправил в отставку Гешова, который был готов для предотвращения войны с союзниками отказаться от притязаний на Салоники и допустить изменения в «спорной зоне» в пользу Сербии. Как писал впоследствии И. Гешов, в тот «совершенно исключительный период народной жизни, после блестящих успехов болгарской армии умеренность — единственно спасительная

 

 

25. АВПРИ. Ф. 133. Канцелярия. Оп. 470. Д. 34. Л. 36, 58.

 

26. Там же. Л. 200 .

 

 

110

 

для Болгарии политика — не была популярной» [27]. Фердинанд не принимал предупреждений Гешова о том, что болгарская неуступчивость толкает Грецию и Сербию к созданию антиболгарского союза для защиты оккупированных македонских территорий. Формирование нового кабинета царь поручил С. Даневу, лидеру Прогрессивно-либеральной партии, а это значило, что в болгарской внешней политике победил твердый курс на неуступчивость относительно соседей, на силовое решение македонской проблемы. Современные исследователи пишут о демоне максимализма, обуявшем правительство Данева и генералитет. Напрасно бывший премьер Гешов призывал к умеренности и говорил, что «вторая война, если и нужна, будет делом следующего поколения» [28].

 

А. Неклюдов в июньские дни 1913 г. отмечал, что царь начал терять бразды правления, утрачивать контроль над Савовым и другими военачальниками, становившимися все более категоричными и независимыми. В каждом донесении в Петербург сообщалось: «Фердинанд крайне опасается войны и всех ее последствий, но не решается идти наперекор генералам и большинству политических деятелей», «король боится войны, но еще более боится Савова». Отмечая «брожение среди народа и солдат, побуждающего правительство к скорейшему рассечению македонского узла», российский посланник считал к концу июня столкновение союзников неизбежным [29].

 

Все предложения России по предотвращению межсоюзнической войны (частичная демобилизация, встреча премьер-министров, арбитраж, союзнический кондоминиум в западной Македонии) торпедировались союзниками. В частности, сербы не проявляли готовности принять арбитраж России и отказывались допустить ввод болгарских войск в Завардарскую Македонию для ее совместной оккупации, на чем настаивали болгары. Неклюдов писал: «Болгары начинают убеждаться, что Россия не в силах заставить сербов внять требованиям Петербурга, и это сознание в корне подрывает наш здесь авторитет» [30].

 

Окончательное решение о начале военных действий против союзников было принято 22 июня 1913 г. на совещании в царском дворце. К тому времени Фердинанд был уже ознакомлен австро-венгерской разведкой с содержанием тайного сербо-греческого соглашения, установившего общую границу на запад от реки Вардар. Он согласился с доводами генералов, требовавших начала военных действий и утверждавших, что промедление доведет войска до деморализации. В телеграмме, отправленной Николаю II 24 июня 1913 г., Фердинанд ответственность за назревавшее

 

 

27. Гешов И. Балканский союз: воспоминания и документы // Малые войны первой половины XX века. Балканы. М.; СПб., 2003. С. 408.

 

28. Стателова Е, Грънчаров С. Указ. соч. С. 281.

 

29. АВПРИ. Ф. 133. Канцелярия. Оп. 470. Д. 34. Л. 184-185, 200, 212-213.

 

30. Там же. Л. 211, 215, 216, 218.

 

 

111

 

между союзниками столкновение возлагал на Сербию, указывая, что как он, так и болгарское правительство стремятся избежать братоубийственной войны, но не могут идти против «единодушного возмущения народа» Сербией, пытающейся отнять у Болгарии плоды ее побед.

 

Намереваясь силой выдавить союзников из спорных районов Македонии и сделать их более уступчивыми, Фердинанд и генералы исключали возможность продолжительного конфликта. Они, не принимая во внимание истощение болгарской армии, недооценивали соединенные силы Сербии и Греции, не замечали опасности со стороны Румынии, намеревавшейся за счет Болгарии получить компенсацию за свой нейтралитет в период войны Балканского союза с Турцией. Игнорировали они и предупреждения Неклюдова о том, что в случае братоубийственного столкновения болгар с греками и сербами Россия отвернется от Болгарии, и в роли безучастного зрителя будет наблюдать за гибелью болгарского дела [31].

 

В ночь с 29 на 30 июня 1913 г. по приказу Фердинанда, даже не уведомившего правительство Данева, болгарская армия атаковала сербские и греческие позиции с намерением занять долину Вардара и Салоники. Союзники, только и ждавшие повода к военным действиям, оказали серьезное сопротивление. В первые же дни болгарские войска были не только остановлены, но и потерпели серьезные поражения. В жестокой битве с сербами на Овчем поле они потеряли более 20 тысяч убитыми, раненными и пленными. Неудачи постигли их и в боях с греческими частями, которые перешли в наступление, сжигая и истребляя все на своем пути. В Софии, по словам Неклюдова, все начали осознавать, что «болгарское дело проиграно, и что болгары потеряют безвозвратно всю Македонию».

 

Российские дипломаты, анализируя впоследствии причины, толкнувшие Фердинанда к принятию рокового решения, приходили к выводу, что оно было принято в условиях эйфории, царившей в Софии после всех предыдущих побед, а также под давлением окружения царя, в основном военных, связанных с македонскими комитетами. Кобургу грозили покушениями в случае уступок союзникам, и, не желая разделить участь Стамболова, он отдал приказ об атаке против союзников [32].

 

Очевидно, что, начиная войну с союзниками, в Софии рассчитывали на содействие населения Македонии, считавшегося болгарским. Однако прагматичные жители Повардарья, в дни болгарских поражений поспешили заявить о своем сербском патриотизме.

 

«Насколько я понимаю дух македонского народа, — писал в те дни управляющий консульством в Битоли Кохманский, — в среде которого провел восемь лет, никакие идейные

 

 

31. Сборник дипломатических документов, касающихся событий на Балканском полуострове. Август 1912 — июнь 1913. СПб., 1914. С. 108.

 

32. МОЭИ. Серия третья. Т. II. М., 1933. С. 433-436; АВПРИ. Ф. 151. Политархив. Оп. 482. Д. 5358. Л. 68.

 

 

112

 

чувства не захватывают его глубоко, а на первом плане у него всегда остается личная выгода, внешне же проявление его политических симпатий зависит от страха перед силой и уважения к крепкой власти. Это, конечно, не относится к агентам-проводникам болгарской культуры, в лице церковно-школьного персонала, то есть чисто болгарской интеллигенции, воспитанной в строго болгарском патриотическом духе. Но эта интеллигенция глубоко разобщена с массой сельского народа, не признающего в сущности единства с нею своих непосредственных интересов» [33].

 

В разгар непрерывных боев на македонском фронте румынские войска перешли границу и, не встречая сопротивления, оккупировали Северную Болгарию. Турция также воспользовалась благоприятными для реванша условиями и начала оккупацию Восточной Фракии, обозначая движение своих войск пожарами сел. Донесения Неклюдова рисуют картины бедствий, обрушившихся на страну, вынужденную вести борьбу на четыре фронта против пяти балканских стран: «Все население Южной Болгарии бежит в панике к северу, оставляя жилища и только что собранную жатву», «Болгарские войска совершенно истощены огромными потерями, усталостью и голодом». Сообщалось и об угрозе «кровавых беспорядков против короля Фердинанда и правительственного класса без различия партий». «Солдаты открыто говорят, что шваб-король и изменники министры втравили народ в ненужную и братоубийственную войну против воли русского царя. То же говорят среди простого люда столицы и окрестностей, а также и в провинции» [34]. Опасаясь за свою жизнь, Фердинанд был готов к бегству в Австрию, в свое любимое поместье.

 

Через месяц после начала военных действий Болгария капитулировала. 10 августа 1913 г в Бухаресте был подписан мирный договор, по которому она потеряла почти все, что завоевала до этого, и вдобавок уступила Румынии Южную Добруджу. Македония, за исключением Пиринского края, составлявшего всего одну десятую македонских территорий, переходила Сербии и Греции. Болгария смогла удержать за собой лишь Западную Фракию, дававшую ей выход в Эгейское море, но два наиболее важных эгейских порта — Салоники и Кавала остались за Грецией. Горечи добавил и Константинопольский мир, подписанный в сентябре 1913 г.: Восточная Фракия вместе с Адрианополем и Кирк-Килисе вновь вошла в пределы Турции. По словам И. Гешова «Болгария была ограблена, погублена, уничтожена, обесславлена» [35].

 

Новому правительству либеральных партий во главе с австрофилом В. Радославовым удалось отвести ответственность за поражение от Фердинанда, который всю тяжесть сделанных им ошибок не без успеха

 

 

33. АВПРИ. Ф.151. Политархив. Оп. 482. Д. 2706. Л. 203.

 

34. Там же. Ф 133. Канцелярия. Оп. 470. Д. 34. Л. 332, 340, 354, 359.

 

35. Гешов И. Указ. соч. С. 423.

 

 

113

 

переложил на свое окружение. В опустошительном разгроме лета 1913 г. болгарское общество винило не только и не столько своих правителей, отделавшихся испугом и падением престижа, сколько бывших союзников, обвиненных в предательстве, и Россию, хладнокровно наблюдавшую за бедствиями болгар. Русская пресса вину за постигшие Болгарию испытания возлагала исключительно на болгарское руководство, обнаружившее «бездну легкомыслия и самомнения». «Правительство Фердинанда, достигнув самого блестящего положения, в короткий срок потеряло по собственной вине все плоды великих национальных жертв и подвергло страну всем ужасам отчаяния» [36].

 

Поражение породило у Фердинанда и у болгарской правящей элиты, особенно у офицерства, желание возмездия. В дни работы Бухарестской конференции царь в узком кругу придворных грозил бывшим союзникам реваншем. Отдавая приказ о демобилизации армии, он заявил, что «свертывает знамена в ожидании лучших времен». Настроения царя разделяли практически все политические силы страны. Стремясь помешать упрочению Сербии и Греции в завоеванных ими частях Македонии, Болгария стала использовать террористически-диверсионные отряды македонских комитетов, отправлять туда офицеров и добровольцев с целью подготовки восстания [37].

 

Начало Первой мировой войны летом 1914 г. вызвало в Софии надежду на благоприятное решение болгарских национально-территориальных проблем. Как минимум речь шла о получении бесспорной зоны Македонии с удобным выходом в Эгейское море и возвращении Южной Добруджи. Фердинанд, предпочитавший поначалу придерживаться выжидательной позиции, вынужден был учесть и свой страх перед македонской партией и неизбежность движения по пути строительства Великой Болгарии. Осенью 1915 г. Болгария, заглотив приманку в виде обещанной ей Вардарской Македонии, примкнула к Германскому блоку. В октябре 1915 г., с обстрела сербской границы началась новая война Болгарии. «Так как болгарский народ в большинстве своем не сочувствовал этому шагу, — отмечал американский посланник в Софии, — то ответственность за него лежала целиком на царе Фердинанде и премьер-министре Радославове» [38].

 

Россия считала Фердинанда бесспорным и единственным виновником участия Болгарии в войне на стороне центральных держав. Она заклеймила его как изменника, увлекшего за собой послушный ему народ. Разница в мере вины царя и народа ясно подчеркивалась и в министерских инструкциях, получаемых в начале войны российским посланником

 

 

36. Вестник Европы. 1913. № 8. С. 389.

 

37. МОЭИ. Серия третья. Т. 1. С. 47.

 

38. Цит. по: Айрапетов О.Р. Балканы в стратегии Антанты и ее противников (19141918) // Новая и новейшая история. № 5. М., 2003. С. 199.

 

 

114

 

в Софии, и в официальных обращениях императорского правительства в тот период. Интересно, однако, отметить и определенное расхождение во взглядах царских дипломатов относительно степени ответственности самого болгарского народа и болгарских политических деятелей за все случившееся. А. Неклюдов считал, что ничего не может быть ошибочнее, чем утверждение, что болгары, приученные 500-летним рабством к слепому повиновению, находятся всецело в руках своего владыки, который и направляет этих «природных рабов» куда захочет. Он считал, что болгарские политические деятели — без различия партий — являлись «верным отзвуком народных черт и народных вожделений», что степень их влияния на принятие решений монархом достигала большой силы и поэтому нельзя говорить о том, что вся болгарская политика зависела и зависит исключительно от Фердинанда [39].

 

По мнению А. Савинского, афоризм, что каждый народ имеет то правительство, которое он заслуживает, трудно приложить в полной мере к «некультурному, забитому болгарскому народу, бывшему веками в рабстве. 35 лет не могли сделать из него политически зрелого организма, тем более что ему была дана самая либеральная из всех европейских конституций — бельгийская, с которой болгарские политические деятели обращались как дети с огнем. Винить народ за случившееся нельзя; даже строго осуждать короля трудно, так как он остается тем, чем родился — немцем; винить нужно тех, кто с бесконечностью садил на болгарский престол немцев» [40].

 

Весьма показателен еще один пассаж из «Записки по болгарскому вопросу» А. Савинского, в котором он высказал свою точку зрения на дальнейшее государственное устройство Болгарии. По его глубокому убеждению, восстановление монархии в Болгарии после изгнания Фердинанда было бы для России крайне невыгодно.

 

«Всякий иностранный принц, не только из ныне дружественных нам Домов, но даже из нашего Царствующего Дома, а тем более основатель национальной династии, сделавшись болгарским королем, будет неизбежно, силою вещей, стараться увеличить территорию и мощь своей новой страны, и чем ближе он будет к нам, тем нам будет труднее противиться его планам. Поэтому было бы практичнее всего способствовать будущему временному правительству превратиться в республиканское или федеральное. При страшной склонности болгар к политиканству такое правительство на многие годы занялось бы своими внутренними делами, и таким образом одна из наших задач на Балканах, воспрепятствовать созданию слишком сильных государств, была бы достигнута» [41].

 

Обсуждение планов относительно будущего Болгарии и Фердинанда

 

 

39. АВПРИ. Ф. 151. Политархив. Оп. 482. Д. 5358. Л. 67.

 

40. Там же. Л. 13-14.

 

41. АВПРИ. Ф. 151. Политархив. Оп. 482. Д. 5358. Л. 16.

 

 

115

 

было прервано революцией в России. Фердинанду, все свое царствование опасавшегося императорского двора, довелось пережить российского императора, но сохранить трон он не смог. Сокрушительное поражение болгарской армии на Салоникском фронте в сентябре 1918 г., вызвавшее мощное солдатское восстание, вынудило его отречься от престола в пользу своего сына Бориса и удалиться в свое заграничное поместье. Вину за новое поражение все политические силы страны свалили на Фердинанда, стараясь сделать из бывшего монарха «козла отпущения». Дипломатия Антанты, учитывая прежний почти полный консенсус монарха, военной верхушки и лидеров основных политических партий, полагала, что Фердинанд лишь воплощал в жизнь устремления «болгарского национального эгоизма» [42].

 

Поражение Болгарии в мировой войне стало новой, более масштабной катастрофой. Если в Балканских войнах 1912-1913 гг. за попытку силой оружия добиться осуществления национального идеала она заплатила 55 тысячами убитых и 105 тысячами раненных, то потери в 1915-1918 гг. были на порядок выше. Общее число погибших и изувеченных войнами в период с 1912 по 1918 г. составило около 400 тысяч и более 160 тысяч болгар стали военнопленными в английских и французских лагерях. [43] Территория страны была жестоко окромсана со всех сторон соседними государствами.

 

Роковые решения, определившие судьбу страны, были приняты ее правителем, которому четверть века удавалось быть успешным кормчим этого государства в центре самого кризисного региона Европы. Длительное время его политика, нацеленная на возвышение и укрепление своей власти и государства, почти оптимально соответствовала национально-государственным интересам Болгарии, как заданных временем, так и соответствовавших состоянию общества. Как и многие монархи того времени, Фердинанд использовал национальную идею в своих интересах, он тешил народные ожидания демонстративной приверженностью болгарской «великой идее». Но, решив извлечь из нее выгоды, Фердинанд попал в тяжелое положение: объективным ходом событий он был поставлен в положение поднадзорного и был вынужден действовать сообразно сложившимся обстоятельствам. Ему пришлось под давлением националистически настроенных слоев, в первую очередь офицерства, решиться на силовое решение национального вопроса и принять войну как радикальный способ разрешения межрегиональных противоречий.

 

Личность Кобурга естественно, накладывала сильный отпечаток на его внешнеполитическую деятельность, моменты эмоционально-психологического характера влияли на руководство страной, но задачи

 

 

42. Болгария в XX веке. С. 92.

 

43. История на България. София, 1993. С. 517.

 

 

116

 

этого руководства определялись не царем самим по себе, а сложившейся ситуацией, реалиями того времени. Иначе говоря, национально-государственные интересы Болгарии и ее внешнеполитическая ориентация определялись не только и не столько личными амбициями монарха. В первую очередь, они определялись целью, к которой стремилось большинство болгар, — созданию Великой Болгарии. В погоне за призраком Великой Болгарии Фердинанд превратился из носителя национальной идеи в ее заложника и жертву.

 

[Previous] [Next]

[Back to Index]