24. ФРАКИЙСКИЕ СЮЖЕТЫ У ИСОКРАТА И ДЕМОСФЕНА
В. И. Исаева
Длительное соседство эллинов и фракийцев, давние контакты между ними довольно слабо отражены в греческих источниках. Исключение составляет середина IV в. до н. э., когда Фракия начинает фигурировать в напряженных дебатах в афинском народном собрании и о ней часто упоминают два наиболее известных политических оратора Греции — Исократ и Демосфен. На примере их речей нам хотелось бы обратить внимание на причины, способствующие пробуждению этого интереса, и на занимаемое Фракией место в греческой идеологии.
В сферу внимания полисов Фракия довольно прочно вошла еще в V в., в основном как территория, подходящая для колоний. При ее освоении грекам пришлось столкнуться
174
с определенными трудностями: местные племена, очевидно, оказывали упорное сопротивление. Фукидид, например, упоминает о столкновении, в результате которого были истреблены 10 тыс. афинских колонистов в Амфиполе (Thuc., I, 100, 3; cp. Isocr., V, 5). Тем не менее эллинам удалось овладеть стратегически важными пунктами, и в податные списки Афинской архэ уже был включен фракийский округ.
Пелопоннесская война втянула Фракию в греческие междоусобные распри. Из Фукидида известно, что она была ареной интенсивных военных действий и серьезных столкновений, оказавших существенное влияние на ход войны. Фракийские племена принимали участие в соперничестве полисов, оказывая помощь то одной, то другой стороне. «Hellenica» Ксенофонта показывает, что подобная практика, продолжалась и впоследствии.
В IV в. появился новый важный фактор — обострение греко-македонских отношений. Филипп вел наступление на Элладу по двум основным направлениям — греческому и фракийскому. Планомерное подчинение Фракии обеспечило ему укрепление границ, выход к морю и благодаря захвату пангейских золотых рудников значительно упрочило экономическое положение Македонии. Именно на фракийской территории произошло особенно острое столкновение интересов македонского царя и Афин, которым пришлось уступить почти все свои колонии и союзников во Фракии.
Эти события, несомненно, оказали прямое влияние на усиление интереса греков к их соседям, что и нашло отражение в речах ораторов. Реакция Исократа была своеобразной — он мало пишет о настоящем, почти все сведения о фракийцах относятся к прошлому. Оратор упоминает о военных столкновениях, причем нападающей стороной делает фракийцев, которые постоянно злоумышляли против эллинов, стремились поработить их (IV, 67—68; XII, 193). Однако им так и не удалось добиться успеха — греки неизменно одерживали победы; в конце концов фракийцы получили столь сокрушительный отпор, что были вынуждены изменить свои границы (V, 69—70; XII, 196).
Возникают вопросы: в чем причина такого взгляда, можно ли считать его типичным для греческого общества IV в.; почему Исократ предпочитает обращаться к прошлому?
175
Начнем с того, что нет никаких оснований объяснять подобную недоброжелательность какими-либо конкретными причинами, так как стычки с фракийцами носили, как правило, локальный характер и никогда не оказывали заметного влияния на ход греческой истории. Следовательно, истоки враждебности лежат в иной сфере, не имеющей прямого отношения к Фракии. Вместе с тем обращает на себя внимание, что характеристика, данная фракийцам, совпадает с собирательным образом варваров, широко распространенным в греческой литературе IV в. Это позволяет предположить, что отношение Исократа к фракийцам было продиктовано не реальными контактами двух этносов, а общей установкой идеологии его времени.
Посмотрим, насколько такая гипотеза согласуется с восприятием греками негреков и как в нее вписывается «фракийский вопрос». Очевидно, что длительное соседство Эллады и Фракии не могло пройти бесследно ни для одной из сторон, так как чем ближе границы, тем определеннее отношение одного этноса к другому [1]. К сожалению, греческие источники дают здесь чрезвычайно скудный материал. Больше всего сведений у Геродота, который отмечает многочисленность фракийцев и добавляет, что при единовластии они смогли бы стать самыми могущественными (κράτιστον πάντων) из племен, однако из-за глуповатости они ведут жалкую жизнь и эллинские нравы представляются им слишком утонченными (IV, 94; V, 1, 3).
Подобная характеристика хорошо укладывается и по содержанию, и по времени в общую схему восприятия эллинами неэллинов. Оппозиция «мы — они» у греков по отношению к своим соседям должна была существовать всегда, поскольку непременное свойство каждой общности — осознание ее отличия от других [2], но, скорее всего, она не носила враждебного характера. Для такого этапа этнического самосознания характерно попарное противопоставление этносов (греки — фракийцы, греки — ликийцы, греки — египтяне и т. п.), что позволяет выявить некоторые черты, наиболее характерные для одной общности в глазах другой [3]. К таким чертам можно отнести многочисленность фракийцев, отмеченную Геродотом, или их мужество, о котором говорит Платон (De Rep., IV, 435e).
Греко-персидские войны резко изменили ситуацию. Они способствовали изменению содержания понятия «варвар», которое приобрело отрицательный смысл и стало
176
враждебно противостоять понятию «эллин» [4]. Сформировался негативный стереотип негрека, закрепленный переводом штампа их обыденного сознания в идеологию. Для Геродота, написавшего свой труд после греко-персидских войн, характерен частичный переход на эту ступень этнического самосознания, что и проявилось в характеристике фракийцев как существ неполноценных по сравнению с греками.
На данной стадии развития противопоставление «мы — они» стало применяться уже на абстрактном уровне (грек— негрек, Ἕλλην — βάρβαρος), к конкретным этносам все чаще прилагалась общая собирательная характеристика варваров. Очевидно, этой участи не избежали и фракийцы, но здесь мы уже вступаем в область догадок, так как в источниках нет никаких данных об отношении греков к фракийцам как этносу. Объясняется это, скорее всего, тем, что фракийские племена не принимали участия в общегреческих событиях. Лишь позднее Пелопоннесская война и македонская экспансия послужили своего рода реактивами для проявления восприятия фракийцев греческой идеологией.
Представляет интерес контекст, в который Исократ включает фракийские сюжеты. Анализ показывает, что они появляются в основном в пассажах, связанных с прошлым Афин. Акцент ставится на том, что основной удар фракийцы обрушили на Афины, как на воплощение ненавистного им греческого духа. Причем варвары полагали, что, завоевав один этот полис, они тем самым одержат победу над всей Элладой. Исократ с гордостью констатирует, что замысел успеха не имел: сразившись только с одними его предками, варвары потерпели такое поражение, будто воевали с целым миром (IV, 68). Таким образом, видно, что упоминания о фракийских племенах обусловлены желанием прославить Афины, что в свою очередь связано с концепцией Исократа о праве Афин на гегемонию в Элладе, которое они приобрели своими заслугами перед эллинами в прошлом и настоящем [5]. Фракия для оратора — лишь пример, нужный для подтверждения его тезиса.
На первый взгляд, Исократ возвращается к определениям, свойственным раннему этапу восприятия варваров эллинами, и включает фракийцев в число наиболее властолюбивых и могущественных племен (ἀρχικώτατα μὲν τῶν γενῶν καὶ μεγίσχας δυναστείας ἔκονχα. . . Θράκες) (IV, 67).
177
Но из контекста видно, что подобная характеристика, относящаяся к нижнему слою этнического самосознания, нетипична для IV в. Многочисленность и властолюбие фракийцев упомянуты лишь для того, что подчеркнуть трудность и соответственно почетность победы над ними. На этой стадии развития общества уже сформировался определенный стереотип варваров, который обезличивал в глазах греков конкретные этносы.
В концепции оратора нашел также отражение тот этап взаимоотношений эллинов и фракийцев, когда греки стали основывать колонии во Фракии. Оказалось, что и здесь полисы всем обязаны Афинам: предки Исократа дали фракийцам такой отпор, что они, бывшие прежде соседями эллинов, вынуждены были отойти от прежних границ так далеко, что на освободившейся земле поселилось много разных племен и были основаны большие города (πόλεις μεγάλος κατοικισθήναι) (IV, 70).
Фракии нашлось место и в проектах оратора относительно будущего Эллады. По его убеждению, при правильной политике афиняне смогли бы получить там столько земли, что не только сами бы благоденствовали, но и сумели бы обеспечить нуждающихся и скитающихся из-за нужды эллинов (VIII, 24).
Такое благоустройство эллинов за счет фракийских соседей тесно связано с широко распространенным среди греков убеждением в необходимости покорения варваров для повышения собственного благосостояния. Из представления о неполноценности негреков делался вывод о закономерности их подчинения эллинам, о привычности для них рабского статуса. Исократ развил данный тезис в целое учение о необходимости похода в Азию и решения таким путем всех насущных проблем Эллады, ибо причины полисных междоусобиц кроются, по его мнению, в недостатке земли, нужда служит истоком всех неурядиц. Оратор предлагает простой, эффективный и устраивающий все полисы выход из создавшегося положения — чем воевать между собой, лучше объединиться и покорить Азию, где их ждут обширные земли и несметные богатства [6].
Данная концепция, ориентированная на обострившиеся в связи с войнами антиперсидские настроения, была направлена в первую очередь против персов. Однако когда в поле зрения греческих идеологов попала еще одна варварская территория — Фракия, Исократ воспринял
178
ее как подходящий объект для приложения своей идеи. Это показывает, что данная теория имела уже абстрактный уровень, позволивший распространить ее на остальных негреков, не только азиатских.
По-иному реагирует на фракийскую проблему Демосфен. Фракия интересует его прежде всего в настоящем, как место, в котором сложилась опасная для Афин и всей Греции ситуация. Поэтому Демосфен вспоминает о Фракии чаще, чем Исократ, и даже посвящает ей целиком несколько речей [7]. Оратор стремится убедить аудиторию в том, что местные племена совершенно не интересуют Филиппа, их покорение следует рассматривать как шаг на пути подчинения эллинов. Упор делается на стратегическом значении фракийской территории, ее роли в решении важнейшей проблемы независимости полисов, борьба городов с Филиппом во Фракии рассматривается им как война за спасение отечества от уничтожения и рабства (ἀναστάσεως καὶ ἀνδραποδισμοῦ) (I, 5).
Сама Фракия в глазах Демосфена выглядит слишком ничтожной для того, чтобы служить объектом завоевания. Он пишет, что трудно вообразить, будто Филипп только ради фракийских трущоб «терпеливо переносит и труды, и непогоды, и крайние опасности, но что не гонится за обладанием афинскими гаванями, верфями, триерами, серебряными рудниками и за такими большими доходами, и что всем этим он предоставит владеть вам, а ради проса да полбы, спрятанных во фракийских погребах, проводит зиму в этой яме» (пер. С. И. Радцига) (VIII, 44—45; cp. X, 16-17).
Невысокого мнения о Фракии и политический противник Демосфена Эсхин. Полемизируя с ним по вопросам внешней политики и желая дискредитировать соперника, Эсхин насмешливо замечает, что Демосфен был первым, кто сообщил афинянам о существовании таких мест, даже названия которых они раньше не знали. Далее следует перечисление мелких фракийских поселений, название которых явно непривычно для греческого слуха, причем одно из них ради рифмы сознательно искажено (III, 82) [8].
Подобный подход показывает, что конфликт между фракийцами и македонянами и связанное с ним повышенное внимание афинян к своим соседям никак не повлияли на установившийся стереотип отношения к фракийцам. Значение имели только афинские интересы, все остальное воспринималось как борьба одних варваров (македонян)
179
с другими варварами (фракийцами). О Фракии упоминали лишь для того, чтобы оттенить опасность, нависшую над Грецией.
Реакция на фракийские события в греческом обществе IV в. до н. э., четко обозначенная в речах политических ораторов, позволяет, на наш взгляд, высказать следующие предположения.
Восприятие греками фракийцев в общем отражает основные этапы развития этнического самосознания эллинов и дает интересный материал, свидетельствующий об использовании его стереотипов в конфликтных ситуациях. Этот материал, на наш взгляд, говорит о том, что аналогичные ситуации способствуют переводу представлений обыденного сознания на уровень идеологии и их «проявлению» в источниках.
Фракия сама по себе, скорее всего, никогда не привлекала внимания греков, она интересовала их постольку, поскольку была связана с их собственными делами, поэтому рассматривалась через призму эллинской политики и эллинских интересов. Ракурс восприятия фракийцев был определен общим отрицательным отношением греческой идеологии к негреческим этносам. Отсюда следует, что описанием фракийцев в источниках IV в. следует пользоваться с большой осторожностью — оно очень далеко от действительности, так как к конкретному этносу прилагается абстрактная характеристика варваров вообще.
Фракийские проблемы выявили высокую степень абстрактности некоторых положений греческой идеологии, позволившую тезисы, выработанные по отношению к определенным этносам, распространить и на другие. Так, на Фракию была перенесена уже сложившаяся концепция о враждебном противостоянии эллинов и варваров и о возможности решать греческие проблемы за счет негреков.
Примеры использования Фракии в аргументации политических ораторов подтверждают наличие в греческой идеологии тенденции переносить проблемы Эллады на не греческие территории и проживающие там этносы. В данном случае Демосфен использовал политику Филиппа во Фракии как модель тех отношений, которые должны были сложиться между Элладой и Македонией.
180
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Бромлей Ю. В. Этнос и этнография. М., 1973, с. 110.
2. Арутюнов С. А., Чебоксаров И. Н. Передача информации как механизм существования этносоциальных и биологических групп человечества. — Расы и народы, 1972, 2, с. 10; Крюков М. В. Эволюция этнического самосознания и проблемы этногенеза. — Расы и народы, 1976, 6, с. 60 сл.; Поршнев Б. Ф. Социальная психология и история. М., 1979, с. 78 сл.
3. Крюков М. В. Указ. соч., с. 61; Bacon H. Н. Barbarians in Greek Tragedy. New Haven, 1961, p. 61—62.
4. Bacon H. H. Op. cit., p. 151 sq.; Perlman S. Panhellenism, the polis and imperialism. — Historia, 1976, XXV, p. 3.
5. Isocr., IV, V, 40, 104, 129, 146-147; VII, 17, 65, 75, 80; VIII, 42-43.
6. Исаева В. И. Политическая программа Исократа в речи «Филипп». — ВДИ, 1974, № 2, с. 172 сл.
7. Dem., I, 7, 12-13; II, 6-7; 28; III, 4, 7; IV, 4-5; VIII, 44-45; 19—20, 26, 56; XVIII, 27.
8. Перечисляя укрепления Серрия, Дориска, Эргиска, Миргиска, Эсхин сознательно превращает Миртен в Миртиску (III, 82).