Византия и славяне (сборник статей)

Геннадий Григорьевич Литаврин

 

Раздел второй. БОЛГАРИЯ И БОЛГАРО-ВИЗАНТИЙСКИЕ ОТНОШЕНИЯ (VII-XIII вв.)

 

10. Культурный переворот в Болгарии и Древняя Русь

(В: Хиляди и сто години от смъртта на Методий: Кирило-Методиевски студии. С., 1987. Кн. 4. С. 393-403)

 

 

Глубокие преобразования в общественно-культурной жизни Первого Болгарского царства в последней трети IX-первой половине X в. — факт общепризнанный и широкоизвестный. Начало перемен было положено официальным принятием Болгарией христианства в 864-865 гг., а с особой интенсивностью они совершались в правление Симеона (893-927 гг.), получившее по справедливости в научной литературе образное определение как «Золотой век» болгарской раннефеодальной культуры. Важнейшие преобразования в сфере культуры заключались в распространении славянской письменности, в организации обучения славянской грамоте, в переходе к церковнослужению на славянском языке и в становлении древнеболгарской литературы. [1]

 

В течение краткого — даже по меркам средневековья — исторического срока Болгария превратилась из государства языческого, с пережитками дуализма в общественно-политической структуре и в этнокультурном облике ее населения, в цивилизованную христианскую державу, страну высокой славяноязычной культуры, носителем которой стала единая раннефеодальная болгарская народность.

 

Разумеется, культурный переворот в Болгарии был закономерным следствием длительной предшествующей эволюции. Он был обусловлен ускорением развития феодализма.

 

 

1. Д. Ангелов. Страници из историята на старобългарската литература. С., 1974; К. Куев. Съдбата на старобългарските ръкописи през вековете. С., 1979; Д. Ангелов. Общество и обществена мисъл в средновековна България (IX-XIV в.). С., 1979, с. 57, 64-77; Д. Ангелов. Основные моменты развития и облика средневековой болгарской культуры. — Български социологически журнал, 1981, № 4, с. 35; I. Ševčenko. Remarks on the Diffusion of Byzantine Scientific and Pseudo-Scientific Literature among the Orthodox Slavs. — The Slavonic and East European Review, 59, 1981, № 3, p. 327.

 

 

398

 

Принятие новой идеологии (христианства) отвечало насущной потребности господствующего класса, которая, в свою очередь, соответствовала в то время прогрессивному ходу истории. Серьезную роль в христианизации Болгарии сыграли ее длительные контакты с Византийской империей, самой передовой в культурном отношении страной в течение всего раннего средневековья. Помимо этих главных, объективных факторов крещения Болгарии, неоценимое значение имели два других, субъективных, определивших как самобытность новой, письменной культуры Болгарского государства, так и интенсивность процесса распространения славянской грамоты и развития древнеболгарской литературы. Этими двумя субъективными факторами являлись, во-первых, наличие среди правящих кругов Болгарии дальновидных политических деятелей, сумевших по достоинству оценить значение созданной Кириллом и Mефодием славянской письменности, и, во-вторых, высокий для того времени культурный уровень их непосредственных учеников, с исключительной самоотверженностью продолжавших и развивавших в Болгарии дело великих просветителей славянства.

 

В задачи моего доклада не входит изучение собственно культурных аспектов болгаро-русских отношений с конца IX до середины XI в., когда столетием позже стремительного и яркого расцвета славяноязычной культуры Болгарии столь же интенсивный культурный подъем стал характерной чертой развития и Древней Руси.

 

Моей целью является краткое рассмотрение — в чисто историческом плане — трех вопросов: 1. О наиболее общих особенностях (сравнительно с Болгарией) исторических условий, в которых происходил культурный переворот в Древней Руси в конце IX-первой половине XI в. 2. О хронологии возможных политических и культурных контактов Болгарии и Древней Руси с конца IX до середины XI в.; 3. О путях и формах проникновения на Русь болгарского культурного влияния.

 

Как видно из самой постановки только что названных вопросов, все они не новы. Их решение (как правило, гипотетическое), в силу крайнего недостатка источников, предлагалось в науке неоднократно. Поэтому я уделю главное внимание не столько обоснованию какой-либо новой гипотезы, сколько уяснению исторических условий, в которых осуществлялось культурное влияние Болгарии на Древнюю Русь.

 

            1. Что касается первого вопроса, то наиболее общие черты сходства и отличий процессов христианизации и становления письменной культуры Болгарии и Древней Руси представляются в целом очевидными.

 

Как и в Болгарии, определяющую роль в принятии крещения Русью сыграли факторы внутренний — развитие феодальных отношений, и внешний — необходимость в международном признании, в получении равноправного статуса в отношениях с передовыми странами того времени. И Болгария, и Древняя Русь длительное время (первая около 300 лет, вторая — около полутора столетий), прежде чем принять христианство от Византии, поддерживали с нею торговые, политические и культурные контакты.

 

 

300

 

Как и в Болгарии, в Древней Руси накануне ее крещения часть общества уже исповедовала христианство в течение нескольких десятилетий, не подвергаясь систематическому преследованию за это со стороны властей языческого государства. [1]

 

Существенное отличие состояло, однако, в том, что христианизация Руси в 988-990 гг. совершалась без непосредственного политического и военного давления со стороны Византийской империи в значительно более благоприятной обстановке. Древняя Русь была избавлена от столь же острого соперничества за идейно-политическое влияние на неё, какое имело место между папством и Византией в отношении Болгарии. [2] Более того: правящие круги Древней Руси, используя крайнюю заинтересованность империи в военной помощи и удерживая в своих руках силой захваченные у Византии ее владения в Крыму, получили возможность продиктовать императору ряд условий, которые укрепили престиж Руси на международной арене. [3]

 

В отличие от Болгарии, в ходе расширения территории древнерусского государства в дохристианский период в его состав не были включены земли, население которых в своем подавляющем большинстве исповедовало бы христианство, как это имело место в процессе роста владений Первого Болгарского царства в южном и юго-западном направлении в конце VIII-первой половине IX в.

 

Ко времени официального крещения христианство в Болгарии было распространено среди простого населения гораздо шире, чем в Древней Руси, но господствующие круги были здесь сплочены вокруг центральной власти при Владимире значительно больше, чем в Болгарии при Борисе I.

 

Главное же отличие от Болгарии на первом этапе культурных преобразований в Древней Руси состояло, на мой взгляд, в том, что процесс христианизации совпал здесь по времени с введением церковнослужения на славянском языке, с распространением славянской письменности и с организацией системы обучения славянской грамоте. [4]

 

И объяснение этого важнейшего обстоятельства вне учета факта столетнего ко времени крещения Руси использования славянской письменности и существования развитой славяноязычной культуры в Болгарии совершенно невозможно.

 

            2. Источники практически не содержат никаких ясных свидетельств об официальных отношениях между Болгарией и Древней Русью вплоть до походов Святослава на Балканы,

 

 

1. В. М. Левченко. Очерки по истории русско-византийских отношений. М., 1956, 153-169, 290; Г. Г. Литаврин. Христианство на Руси в правление княгини Ольги. — В: Gesellschaft und Kultur Rußlands im frühen Mittelalter. Halle, 1981, S. 134-143.

2. В. Гюзелев. Княз Борис Първи. С., 1969, с. 141-324.

3. В. М. Левченко. Указ. соч., с. 340-385.

4. D. Obolensky. The Heritage of Cyril and Methodius in Russia. — Dumbarton Oaks Papers, 19, 1965, p. 50-51; D. Obolensky. The Byzantine Commonwelth. Eastern Europe. 500-1453. London, 1971, p. 260—263; Г. Г. Литаврин. Рецензия на труд Д. Оболенского. — Вопросы истории, 1972, № 2, с. 180-185.

 

 

400

 

когда между русским князем и частью болгарской знати сложился союз, направленный против Византийской империи. Нет, однако, оснований предполагать, что после вынужденного ухода Святослава из Болгарии и его гибели в 972 г. у днепровских порогов, а также после одновременного захвата императором Северо-Восточной Болгарии при русском (киевском) дворе сохранились какие-либо связи с правящими кругами Западного Болгарского царства, возглавленного комитопулами. [1] Тем не менее было бы опрометчиво отрицать возможность официальных, дипломатических контактов между Болгарией и Русью в период с последней четверти IX до последней четверти X в. Дело в том, что торговые связи Руси с Константинополем по знаменитому пути «из варяг и греки» не могли осуществляться, как это следует из сообщений Константина Багрянородного, без 5-и или 6-и остановок для отдыха гребцов в бухтах черноморского побережья Болгарии. [2] Следовательно, договоры Руси с греками в их торговой части были опосредованы одновременными соглашениями русских с преславским двором. [3] Между тем, согласно летописи, русские торговые караваны не только из Киева, но и из Новгорода отправлялись в империю уже в 880-х годах. [4] И договору Олега от 907/911 гг., и договору Игоря от 944 г. с Византийской империей сопутствовали, как я полагаю, договоры этих князей с Симеоном и с Петром, царями Болгарии. Невозможно себе представить и путешествие княгини Ольги в Константинополь без предварительно установленных с Болгарией дружественных отношений. В течение указанного столетия торговый путь «из варяг в греки» был, видимо, закрыт для русских лишь в годы войн самих русских или болгар с Византией, т. е. в 913-927, 941-944 и 969-971 гг. (я не упоминаю о первом этапе войн Симеона с Византией, так как положение дел в эти годы заслуживает специального анализа).

 

Что же касается героической эпопеи борьбы Болгарии с империей за сохранение своей государственности в 976-1019 гг., то дипломатические отношения в этот период киевского двора с правительством Болгарии маловероятны, как и официальные связи болгарской и русской церквей, хотя именно в эту эпоху, в 988-990 гг., Русь приняла христианство и объективно была заинтересована в содействии болгарского славяноязычного духовенства. С 1001 г., когда Византия захватила вновь Северо-Восточную Болгарию, торговый путь в империю для русских стал снова доступным.

 

 

1. Т. В. Пашуто. Внешняя политика Древней Руси. М., 1968, с. 89; Е. Михайлов. Руси и българи през ранното средновековие (602-964 гг.). — ГСУ, ист. фак-т, т. 46, 1975, с. 109; В. Хаджиниколов. Българо-руски стопански отношения и връзки до освобождението ни от турското иго. — Трудове на Висшия икономически институт «Карл Маркс». С., 1957, с. 105-115, 131.

2. Constantine Porphyrogenitus. De administrando imperio. Ed. Gy. Moravcsik, Budapest, 1949, p. 62, 97-104.

3. Г. Г. Литаврин. Древняя Русь, Болгария и Византия в IX-X вв. — В: IX Международный съезд славистов. История, культура, этнография и фольклор славянских народов. М., 1983, с. 71-74.

4. Полное собрание русских летописей, т. 1, ч. 1. Л., 1926, столбец 23.

5. Г. Г. Литаврин. Древняя Русь..., с. 72-74.

 

 

401

 

Однако это обстоятельство не могло содействовать урегулированию отношений Владимира с Самуилом, так как Древняя Русь именно в это время, начиная с 987 г., оказывала империи непосредственную военную помощь, в том числе — против Болгарии. Посланный Владимиром русско-варяжский корпус принимал участие в овладении последними столицами Западного Болгарского царства (Преспой и Охридом). [1] После же 1018 г., естественно, государственно-политические отношения Руси и Болгарии могли возобновиться лишь с образованием Второго Болгарского царства в 1186-1187 гг.

 

Как известно, Василий II Болгаробойца, завоевав Болгарию, установил для болгарской церкви статус автокефальной архиепископии, сохранив, однако, прежнюю структуру церкви и оставив в руках болгарских священнослужителей все высшие церковные посты в архиепископии. Церковь Болгарии имела, таким образом, возможность, независимо от патриарха Константинополя, устанавливать официальные связи с церквями других стран, в первую очередь с русской. Для этого скорее всего было необходимо разрешение императора, и оно, по всей вероятности, имелось, так как вплоть до начала правления Константина IX Русь оставалась союзницей Византии, и ее связи с империей (в особенности — по церковной линии) были в этот период (1018-1042 гг.) особенно интенсивными. Однако непосредственные контакты Болгарской архиепископии с Киевской митрополией и русским княжеским двором не были, вероятнее всего, продолжительными, вернее — должны были вскоре претерпеть существенные перемены. В 1037 г. умер глава болгарской церкви, ее архиепископ (бывший до 1018 г. патриархом) болгарин Иоанн Дебрский.

 

С этого времени процесс смены славяноязычного высшего духовенства Болгарии греческим ускорился, а архиепископский пост в том же году оказался в руках грека из Пафлагонии (Малая Азия) Льва. [2] Известно, что греческое духовенство в болгарских провинциях империи не проявляло заботы о поддержании и развитии славяноязычной литературы и культуры в целом, [3] и это, как кажется, не могло не ослабить со стороны Руси внимания к официальным церковным связям с Охридской архиепископией.

 

Таким образом, следует, видимо, заключить, что с конца IX в. вплоть до 2-й трети XI в. наиболее благоприятным временем для установления и сохранения прямых государственно-политических и официальных культурных контактов между Древней Русью и Болгарией были периоды с 927 по 971 гг. и с 1018 до 1037 гг. Но что касается первого из этих периодов, то он приходится на время, когда Русь оставалась языческой,

 

 

1. Ioannis Scylitzae Synopsis historiarum. Ed. J. Thurn. Berlin — New York, 1973, p. 23-26, 355.

2. Й. Иванов. Български старини из Македония. С., 1970, с. 566; История на България, т. 3. С., 1982, с. 26-28.

3. Г. Г. Литаврин. Условия развития болгарской культуры в XI-XII вв. — II: История и культура Болгарии. М., 1981, с. 293-303.

 

 

402

 

а, следовательно, и возможность культу деятельности на русской земле (распространение христианства и славянской письменности) болгарских миссий по каким-либо официальным (подчеркиваю — официальным) каналам была в сущности исключена. Что же касается второго из указанных периодов, то он был очень кратким по времени, хотя мог быть тем не менее в культуpном отношении весьма плодотворным для Руси. [1] Однако и здесь имеется одно важнейшее хронологическое несоответствие, которое не позволяет отнести на счет именно этого девятнадцатилетнего периода решающее участие болгар в учительной миссии на Руси по официальным церковным каналам: дело в том, что организация обучения на Руси славянской грамоте, согласно русской летописи, была в целом налажена до 1018 г., еще при Владимире (умер в 1015 г.).

 

Ко времени прямых возможных связей с Охридской архиепископией в Древней Руси уже имелось значительное число по-славянски грамотных людей, церковнослужение уже осуществлялось на славянском языке, были заложены основы древнерусского летописания, уже, по-видимому, получил превосходное образование как славянский книжник Иларион, автор знаменитого «Слова о законе и благодати». [2]

 

Поэтому, оставаясь сторонником точки зрения, согласно которой основную роль в распространении славянской письменности и в организации богослужения на Руси на славянском языке сыграли болгарские культурные деятели, я все-таки склоняюсь к мнению, что болгарское культурное влияние в эпоху Первого Болгарского царства осуществлялось в целом не по официальным государственно-политическим и церковным каналам.

 

Однако прежде чем высказать свое мнение о неофициальных путях проникновения на Русь болгарского культурного влияния, необходимо коротко сказать о значении великоморавского и византийского вклада в культурный переворот на Руси не в общем и целом (в этим смысле такой вклад несомненен), а конкретно, как о процессе, совершавшемся в менявшейся исторической обстановке.

 

Было бы, разумеется, абсолютно неисторичным не только отрицать, но и умалять значение Византии и в христианизации Руси, и в организации ее церкви, и в обеспечении ее образованным духовенством. Поскольку отправление христианского культа и грамотность, необходимая для этого, были в то время тесно связаны и поскольку древнерусская церковь с самого начала создавалась как церковь славянская (включая язык богослужения), представлялось бы закономерным, что в межгосударственном соглашении Владимира и Василия II в 987-989 гг. нашел решение и вопрос о снабжении Руси самыми необходимыми церковными книгами и по-славянски грамотными людьми, способными обучить необходимых для Руси священнослужителей.

 

 

1. Н. Мавродинов. Връзките между българското и руското изкуство. С., 1955, с. 12.

2. L. Müller. Des Metropoliten Ilarion Lobrede auf Vladimir den Heiligen und Glaubensbekenntnis. Wiesbaden, 1962, S. 1-11; А. M. Молдован. «Слово о законе и благодати» Илариона. М., 1984, с. 4-5.

 

 

403

 

В многоэтничной империи в конце X в. имелось немало образованных людей самого разного этнического происхождения. За сто истекших лет после расцвета кириллицы в Болгарии, она могла, конечно, распространиться и к югу от болгаро-византийской границы, среди славяноязычных подданных империи. Однако вряд ли в это время этот процесс приобрел сколько-нибудь заметные масштабы и вряд ли официальные власти ему содействовали. Необходимо в связи с этим учитывать четыре обстоятельства: во-первых, письменность в пределах балканских провинций империи была почти до конца X в. преимущественно греческой; империя была, во-вторых, отнюдь не заинтересована в проникновении славянской грамоты в среду духовенства, поставленного над славяноязычными подданными императора; [1] в-третьих, с 976 по 1018 гг. Византия находилась в состоянии упорной, ведущейся с невиданной жестокостью войны с Болгарией; и в-четвертых, для государственно-церковной миссии на Руси требовались не только по-славянски грамотные люди, разбирающиеся в канонической церковной литературе на славянском языке, но и выверенные и освященные церковными авторитетами переводы литургических книг. Такие люди и такие книги имелись в Болгарии, но получить их оттуда в условиях войны было нелегко. [2] Правда, начиная с 1001 г., когда империя захватила Северо-Восточную Болгарию, и когда ее войска стали все чаще вторгаться в Западную Болгарию, захватывая там большую добычу и множество пленных, возможности Византии в организации славяноязычных церковных миссий на Руси возросли. Следует учесть к тому же, что для осуществления поставленной перед этими миссиями задачи отнюдь не обязательно было наличие значительного числа людей, в совершенстве владевших славянской грамотой. Это подтверждают исторические примеры, связанные с деятельностью Кирилла и Мефодия в Великой Моравии и их учеников в Болгарии. Участие самой империи в содействии распространению славянской грамоты в далекой Руси мы таким образом не исключаем, но скорее всего принимаемые империей для этой цели меры были весьма ограниченными, так как основной заботой имперского двора и Константинопольской церкви были прежде всего христианизация Руси и как можно более прочное подчинение организуемой церкви русских неофитов, а совсем не попечение о внедрении на Руси богослужения на славянском языке и о распространении там славянской грамоты.

 

 

1. А. Avenarius. Das Werk des Konstantin und Method. Charakter, Gestalten und Wandlungen einer kulturellen Initiative. — In: Studien zu Literatur und Kultur in Osteuropa. Bonner Beiträge zum 9. Internationalen Slawisten-Kongreß im Kiew; Bausteine zur Geschichte der Literatur bei den Slawen, 18. Böhlau, 1983, p. 8; Г. Г. Литаврин. Условия..., с. 297.

2. I. Ševčenko. Указ. соч., с. 325; В. Мошин. Новгородски листићи и Остромирово јеванђелье. — Археографски прилози, 5, 1983, с. 7-64 полагает, что указанные листки представляют едва ли не древнейший сохранившийся памятник славянской письменности и что евангелие (оно было писано позолоченными буквами) было подарено Самуилом самому Владимиру (гипотеза, и свете сказанного нами выше, представляющаяся нам маловероятной).

 

 

404

 

Подтверждается это фактом присылки на Русь представителей высшего духовенства из греческих, а не из славянских поданных Византии. Да и важнейший, начальный этап становлении основ русской церкви к 1001 г. уже миновал.

 

Нельзя полностью исключать, на мой взгляд, и возможности проникновения на Русь на рубеже X-XI вв. церковно-славянской литературы и по-славянски грамотных духовных и светских лиц, также бывших из великоморавских земель. В науке давно зафиксированы следы великоморавской глаголической традиции в письменной культуре Древней Руси.

 

Контакты Руси с этим регионом Центральной Европы установились, по-видимому, еще в IX в. Согласно свидетельству арабского путешественника Ибрагима ибн Йакуба (X в.), купцы Руси шли через Краков на Прагу. [1] Это подтверждает и другой, совершенно независимый источник (составленный около середины IX в. и дополненный в первой половине X в.) — так называемый «Баварский географ». В этом источнике перечисляются, видимо, вдоль того же торгового пути, но в обратном направлении (т. е. с запада на восток), хотя и не в сплошном ряду, но в целом последовательно названия славянских племен, начиная от чешско-моравских земель вплоть до русских (до уличей). [2] Но при оценке и этого пути культурного влияния на Русь, ряд фактов заставляет признать его значение весьма ограниченным, лежащим, во всяком случае, в стороне от основной магистрали проникновения письменности на Русь. С самого начала на Руси в качестве и государственно-церковной, и в бытовой письменности использовалась изобретенная на почве Болгарии кириллица, тогда как в Великой Моравии, а затем после ее исчезновения — в Чехии и, возможно, в Висленском княжестве была распространена глаголица и сохранились глаголические традиции. Кроме того, Великая Моравия перестала быть важным очагом славянской грамоты еще до 886 г. в силу крутых мер, предпринятых при поддержке папства немецким духовенством, а в начале X в., за 80-85 лет до крещения Руги, была в результате внешнего завоевания ликвидирована и сама Великая Моравия как самостоятельное государство. [3] Скорее всего, наконец, сами глаголические традиции на Руси обязаны своим происхождением не непосредственно чешским книжникам, а болгарским, сохранявшим наиболее последовательно эти традиции в болгарском культурном центре в Охриде.

 

 

1. См. об этом: Д. В. Королюк. Западные славяне и Киевская Русь. М,, 1964, с. 146-147.

2. В. Гюзелев. Баварският географ и някои въпроси на българската история от първата половина на IX в. — ГСУ, филос.-ист. фак., 58, 1965, II, с. 292; В. Гюзелев. Средновековна България в светлината на нови извори. С., 1981, с. 1981.

3. Сказания о начале славянской письменности. М., 1981, с. 50-52; Б. Ангелов. Указ. соч., с. 37; V. Vavřinek., В. Zastěrová. Byzantium’s Role in the Formation of Great Moravian Culture. — Byzantinoslavica, 43, 1982, p. 173; A. Avenarius. Указ. соч., с. 12-13; D. Obolensky. The Heritage..., p. 49.

 

 

405

 

Таким образом, характеризуя в целом историческую ситуацию, в которой осуществлялся интенсивный процесс христианизации Руси и распространения славянской письменности на русских землях, можно, по-видимому, на данном этапе этой работы сделать (разумеется, лишь гипотетически) два главных вывода. Один из них — чисто метрологический: необходимо, как кажется, при изучении поставленной в работе проблемы строго различать, с одной стороны, официальный и неофициальный пути культурного влияния на Русь и Византии, и Болгарии, а с другой — не смешивать воедино два одновременно развивавшиеся процесса, сколь они и были тесно связанными в ту эпоху, т. е. процесс распространения христианства и процесс проникновения на Руси славянской письменности. Конечно, христианский культ невозможен без письменности и книг, и его проникновение влекло за собой проникновение и грамоты, но усвоение самой письменности, обучение ей и ее использование возможны и без одновременного приобщения к христианской вере. [1] Второй вывод состоит в том, что культурное влияние Византии на Русь (я оставляю здесь в стороне особый вопрос о значении Херсонеса в Крыму) осуществлялось в основном в результате официально установленных связей (даже если при этом отдельные лица и небольшие группы русских принимали крещение в империи по своей доброй воле) и ограничивалось по преимуществу приобщением к христианскому вероисповеданию. Вклад же Византии в дело распространения на Руси славянской письменности и славянской образованности был, по всей вероятности, минимальным в эпоху с конца IX до середины XI в. И напротив: воздействие культуры Болгарии на Русь по официальной государственно-церковной линии почти не прослеживается в указанный период, кроме кратких временных промежутков в годы пребывания на Балканах Святослава и возможных контактов русской и болгарской церквей в 1018-1037 гг. Болгарское влияние проникало на Русь в основном по неофициальным путям и сыграло особенно значительную роль не столько в приобщении Руси к христианской религии (хотя в этой сфере нельзя умалить значение Болгарии), сколько в распространении на Руси славянской письменности, в организации обучения ей и в становлении письменной культуры Руси.

 

            3. Переходя с третьему вопросу о формах и путях проникновения на Руси болгарского культурного влияния (в рассматриваемое время преимущественно, как кажется, по неофициальной линии), оговоримся, что в кратком докладе нет возможности, а вероятно — и необходимости приводить все известные факты об устойчивом исповедании на Руси христианства частью общества за столетие до официального крещения и об использовании в Древней Руси славянской (кириллической) письменности, по крайней мере — с начала X в., и в государственном делопроизводстве, и в бытовых целях, независимо от религиозной принадлежности того, кто знал и употреблял славянскую письменность.

 

 

1. Б. Н. Флоря. Славянская письменность и европейская культура раннего Средневековья. — Советское славяноведение, 1985, № 2, с. 69-70.

 

 

406

 

Острая потребность в грамоте возникла объективно, независимо от религии: она была совершенно необходима для упорядоченного делопроизводства и судопроизводства и для регулярного функционирования других органов государственной власти; она была нужна купцам, строителям зданий, крепостей, мостов, ремесленникам, мореходам и т. д. Достаточно в связи с этим напомнить об обнаруженных археологами более чем в 20-и русских центрах в слоях X в. специальных заостренных инструментах из металла для письма на восковой дощечке (писалах) [1], о переводах на славянский договор Руси с греками от 907/911, 944 и 971 гг., о грамотах от киевского князя Игоря, с которыми отправлялись в империю русские послы, [2] о вислых актовых печатях, традиции изготовления которых восходят к языческому периоду истории Древнерусского государства, [3] о надписях на сосуде из Гнездова от 1-й половины XI в. [4]

 

Следовательно, это был постепенный длительный процесс, масштабы которого нельзя, конечно, переоценивать для дохристианской эпохи на Руси, но нельзя и преуменьшать: он подготовил быстрый переход в дальнейшем к организации на Руси церковной службы на славянском языке и не менее быстрое распространение славянской письменности. [5] Пути и формы проникновения из Болгарии на Руси славянской грамоты были, по-видимому, самыми разнообразными, являясь, как уже было сказано, в основном неофициальными. Укажем хотя бы на такие важнейшие из них, как установившиеся на рубеже IX-X вв. и в начале X в. непосредственные контакты части восточнославянского населения (тиверцев и уличей, окончательно подчиненных Киеву при Игоре) с болгарами в бассейне Среднего Поднестровья. [6] Археологи обнаруживают в могильниках тиверцев на правом берегу Днестра нательные кресты, относимые к самому началу X в. [7] Уже говорилось и о пути «из варяг в греки», во время движения по которому русские караваны делали 5-6 остановок в болгарских бухтах, в том числе в устье Дуная. Несомненно, русские вели торговый обмен также и с болгарами. [8]

 

 

1. А. А. Медынцева. Начало письменности на Руси по археологическим данным. — В: IX Международный съезд славистов. История, культура, этим графия и фольклор славянских народов. М., 1983, с. 86-107.

2. Полное собрание русских летописей, т. 1, ч. 1, столбец 48.

3. В. Л. Янин. Актовые печати Древней Руси X-XV вв., т. I. М., 1970, с. 41.

4. Д. А. Авдусин. Гнездовская корчага. — В: Древние славяне и их соседи. М., 1970, с. 110.

5. D. Obolensky. The Heritage..., р. 50-51.

6. Е. Михайлов. За руско-българската етническа граница до края на X век. ГСУ, филос.-ист. фак., 65, 1971, 3, с. 199-209.

7. Е. Михайлов. Руси..., с. 120; Г. Б. Щукин. Городище Екимауцы в Молдавии. — Архитектурное наследство, № 8. М., 1957, с. 23; Г. Б. Федоров. Тиверцы. М., 1952, № 2 (4), с. 250-259.

8. Г. Г. Литаврин. Древняя Русь..., с. 73; Новое в археологии Киева. Киси, 1981, с. 357, 365; Б. Хаджиниколов. Указ. соч., с. 118-121; В. Malich. Der sogenannte Wirtschaftskrieg zwischen Symeon (893 bis 927) und dem Byzantinischen Reich als Ausdruck der gewachsenen Stärke des bulgarischen Staates. — Jahrbuch für Geschichte der sozialistischen Länder Europas, 26, 1983, № 2, S. 79-80.

 

 

407

 

Как следует из русской летописи, купцы Руси были к 960-м годам постоянными гостями крупного международного торга в Преславце, располагавшемся в низовьях Дуная на одном из его рукавов по названию «Св. Георгий». [1] Приезжали в Киев и, видимо, в другие города Руси и болгары, по пути «из грек в варяги», о чем свидетельствует южнославянское звучание днепровских порогов «Вулнипрах» и «Островунипрах». [2] К этому следует добавить встречи русских и болгар на константинопольских рынках, на приемах в императорском дворце, их совместную службу в X в. в наемных имперских войсках и т. п. [3]

 

Нo славянская грамота и книжность, как и сами ее носители, могли находить благосклонный прием при киевском княжеском дворе и в домах высшей русской знати в дохристианский период и в результате вполне официальных акций киевского двора в отношениях с преславским двором. Грамотных людей имели при себе и Олег, и Игорь, и Ольга. Если не все из них были по происхождению болгарами, то имели болгар своими учителями. [4]

 

Я склонен придавать серьезное значение для судеб русско-болгарских культурных связей в дохристианскую эпоху на Руси такому фактору, как совпадение в период правления Симеона апогея военно-политического могущества Первого Болгарского царства с его культурным расцветом. Одновременно с военными успехами Симеона в борьбе с пользовавшейся высоким авторитетом на международной арене Византийской империи в Болгарии развернулись широкомасштабные работы по украшению столицы (Преслава), строительству роскошных дворцов, храмов и монастырей, расцвели художественные ремесла и искусства, активно усваивалось и перерабатывалось античное и византийское культурное наследие, бурно развивалась древнеболгарская литература. Среди населения широко распространялась грамотность, о чем свидетельствуют многочисленные (и сходные с теми, которые найдены на Руси) надписи на ремесленных изделиях и на предметах быта. По словам Козмы Пресвитера, по-славянски грамотными были в 3-й четверти X в. и учителя богомильской ереси: они проповедовали свое учение перед народом, «держа в руках Евангелие» и толкуя его в духе, враждебном официальной церкви. [5]

 

 

1. N. Oikonomides. Presthlabitza, the Little Preslav. — Sudost-Forschungen, 12, 1983, p. 8.

2. Constantine Porphyrogenitus. Op. cit., p. 58, 40, 60.58-59.

3. E. Михайлов. Руси..., с. 120.

4. Μ. Η. Тихомиров. Исторические связи русского народа с южными славянами с древнейших времен до половины XVII в. — В: Исторические связи России со славянскими странами и Византией. М., 1969, с. 94-166; I. Dujčev. Byzantinische Kaiserurkunden in mittelalterlichen slawischer Übersetzung. — Byzantinoslavica, 53, 1982, № 1, p. 4.

5. Козма Пресвитер, болгарский писатель X века. Изд. М. Г. Попруженко. С., 1936, с. 25 (Български старини, кн. 12).

 

 

408

 

Политический подъем, широкие международные связи Болгарии, ее культурный расцвет — все это должно было, несомненно, привлекать самое пристальное внимание быстро набиравшей силы языческой Руси. Ее правителей не могли не интересовать причины возвышения славяноязычной Болгарии, ее внутреннее государственно-политическое устройство и основы ее блестящей культуры. Особенно закономерным такой интерес представлялся бы со стороны pycской княгини — христианки Ольги, побывавшей в Болгарии. Ведь и Борис I, согласно Житию Климента Охридского, с большим вниманием следил за деятельностью славянских просветителей в Великой Моравии. Знали об этом интересе Бориса I и сам Мефодий, и его ученики, как и представители болгарской власти даже в провинциях (в частности военный наместник князя в Белграде). [1]

 

Я считаю поэтому вполне вероятным предположение, что первые по-славянски грамотные болгары (вместе с необходимыми книгами бывшими в то время по преимуществу церковными, ибо и обучение грамоте осуществлялось по ним) оказались при киевском дворе уже по соглашению Олега о Симеоном. Еще более вероятен специальный контакт по этому вопросу между Игорем и Петром и, более всего, наконец, — между Ольгой и Петром. Нельзя исключать и того, при двукратном возвращении русских дружин из Болгарии во время походов Святослава на Балканы, в 969 и 971 гг., оттуда было вывезено, как уже давно предполагают в науке, немало ценных древнеболгарских памятников. Как известно, Святослав не преследовал христиан, должен он был считаться и с матерью (Ольгой), пользовавшейся большим авторитетом и у христиан, и у язычников. Возможно со Святославом ушли на Русь и какие-то высоко по-славянски образованные люди, державшиеся непримиримо по отношению к Византии, которая уже захватила тогда северо-восточные и южные части их отечества.

 

Мне представляется в связи с этим правомерным заключение, что основы славянской образованности и письменной славянский культуры на Руси были заложены в результате культурных контактов с Болгарией еще в дохристианский период истории Древнерусского государства. Это заключение можно подкрепить двумя соображениями. Во-первых, тем фактом, что в русских начальных летописях проявлен интерес к болгарской истории времени правления Бориса, Симеона и Петра, хотя сами летописи составлялись уже тогда, когда не существовало самого Болгарского государства (исключая, может быть, лишь первоначальный киевский свод, которым предположительно датируется 996 годом). [2] При этом представляется второстепенным, были ли письменно на Руси зафиксированы сведения о Болгарии до 988 г. или подобраны и воспроизведены в русских летописях уже во время их составления, т. е., так сказать, «задним числом».

 

 

1. Теофилакт. Климент Охридски, изд. Ал. Милев. С., 1955, с. 66, 68.

2. В. Т. Пашуто. Указ. соч., с. 89; Е. Михайлов. Руси..., с. 129-134.

 

 

409

 

Во-вторых, факт проникновения письменности на Русь из Болгарии, минуя византийское посредство, подтверждается и тем, что эта письменность была представлена такими старославянскими (древнеболгарскими) памятниками, в которых ярко отразились общеславянский патриотизм и славянское самосознание, восходившие к кирилло-мефодиевским традициям, пронизовавшим литературу Первого Болгарского царства. [1]

 

Следующим периодом интенсивного болгарского влияния на Русь, когда множество письменных, переводных и оригинальных памятников, а также немало самих деятелей болгарской литературы оказались на Руси, является, по всей вероятности, время с 1018 г. до середины XI в., совпадающее в целом с правлением Ярослава Мудрого (1019-1054 гг.). Вполне возможно, что в это время значительное количество книг, написанных на славянском, было вывезено из Болгарии на Русь и русскими воинами, участвовавшими в кампаниях Василия II.

 

Нет сомнений в том, что Древняя Русь при Ярославе уже стала цивилизованной христианской державой. Здесь активно совершался третий (после великоморавского и болгарского) этап «переложения книг» с греческого на славянский с одновременным созданием таких древнерусских оригинальных произведений, как «Слово о законе и благодати» Илариона, «Поучение к братии» новгородского епископа Луки, «Слово некого христолюбца» анонимного автора, новые редакции начальной летописи и т. д. [2]

 

Итак, подчеркну еще раз: в христианизации Руси ведущее значении имели ее связи с Византией, а в распространении славянской письменности и в становлении древнерусской литературы основную роль сыграло культурное влияние Болгарии, проникавшее по преимуществу по неофициальным путям. Грамота пришла на Русь из Болгарии, и именно этот смысл я усматриваю в летописной записи под 898 г., что грамота на Руси была такой же, как и в болгарах дунайских.

 

 

1. Д. Ангелов. Образуване на българската народност. С., 1981, с. 260-324; Д. Ангелов. Общество..., с. 242-257; Д. Ангелов. Българско средновековие — идеологична мисъл и просвета. С., 1982, с. 30-98.

2. Μ. Н. Тихомиров. Указ. соч., с. 124; I. Ševčenko. Remarks..., р. 325; J. Shepard. The Russian Steppe-Frontier and the Black Sea Zone. — Ἀρχεῖον Πόντου, 35, Ἀθὴναι, 1979, σ. 227; A. Ταχιάος. Αἱ μετὰ τοῦ Ἁγίου Ὄρους σχέσεις τῆς Ῥωσίας μεχρὶ τοῦ 14-ου αἰῶνος. — In: Ἀθωνικὴ πολιτεία. Θεσσαλονίκη, 1963, σ. 495-496.

 

[Previous] [Next]

[Back to Index]