Византия и славяне (сборник статей)

Геннадий Григорьевич Литаврин

Раздел второй. БОЛГАРИЯ И БОЛГАРО-ВИЗАНТИЙСКИЕ ОТНОШЕНИЯ (VII-XIII вв.)

 

4. Формирование этнического самосознания болгарской народности (VII—первая четверть X в.)

(В: Королюк В.Д. (отв. ред.). Развитие этнического самосознания славянских народов в эпоху раннего средневековья. М., 1982, с. 49-81.)

 

 

Сравнительно с другими славянскими народами процесс становления самосознания болгарской народности отличался рядом существенных особенностей. Во-первых, само Болгарское государство возникло двумя с половиной столетиями раньше, чем завершилось оформление болгарской средневековой народности. Во-вторых, это государство сложилось на территории, в течение нескольких веков входившей в границы Восточно-Римской (Византийской) Империи, с которой оно и далее находилось в постоянном контакте, оказавшем серьезное влияние на славяно-протоболгарское общество, в том числе и на процесс его этнической эволюции. В-третьих, становление народности совершалось здесь в условиях симбиоза двух в этническом и хозяйственно-культурном отношении резко различавшихся этносов — славян и протоболгар. В-четвертых, в условиях этнического дуализма чрезвычайно большую роль в его постепенном преодолении в ходе VIII—IX вв. и в оформлении единой болгарской народности играли центральные органы государственной власти.

 

Главная трудность в изучении проблемы формирования самосознания болгарской народности как этнической общности нового, более высокого таксономического уровня (сравнительно с участвовавшими в этом процессе основными этносами) состоит в выявлении этапов и конкретных форм эволюции, приведшей, с одной стороны, к усвоению славянами «чужого» этнонима при сохранении славянского самосознания и, с другой стороны, к сохранению протоболгарами собственного этнонима при утрате важнейших элементов прежнего — тюркского этнического самосознания.

 

Поскольку в этом сложном процессе существенное значение имели особенности политических форм организации и хозяйственно-культурных типов обоих этносов, постольку, следовательно,

 

 

315

 

становление болгарской народности может быть рассмотрено лишь в неразрывной связи с ходом общественного, политического и культурного развития славян и протоболгар, а основное внимание должно быть уделено тем компонентам в иерархической структуре их самосознания, которые свойственны не этносу вообще, а этносоциальному организму {1}.

 

Ко времени возникновения Болгарского государства и славяне и протоболгары представляли собой уже устойчивые этнические общности. Несмотря на известные отличия и оттенки, всем представителям и социальным группам славян и протоболгар было свойственно сознание их этнического единства. Оба народа еще не являлись в этот период раннефеодальными народностями, но уже были этносоциальными (этнополитическими) организмами с весьма различной хозяйственно-культурной и общественно-политической структурой. К моменту их объединения в едином государстве оба народа находились на стадии развития, соответствующей переходу в общественной сфере от военной демократии к государству, а в этническом отношении — от союзов родственных племен к народностям {2}.

 

Однако процесс этнической дезинтеграции славян, заселивших Балканский полуостров, и консолидации отдельных их групп в общности нового типа был в VII—начале IX в. еще слабо выражен [_1, с. 62—66; _2, с. 44—45; _3, с. 108 сл.; _4, с. 88]. Правда, некоторые этнические (диалектные) особенности отличали еще до поселения на землях империи так называемую славяно-болгарскую группу, участвовавшую в генезисе болгарской народности, от сербохорватской группы, заселившей северо-запад полуострова {3}.

 

 

1. О теоретических вопросах этнологии см.: Бромлей Ю. В. Этнос и этнография. М., 1973, с. 35—36; Он же. К характеристике понятия «этнос». — В кн.: Расы и народы. М., 1971, вып. 1; Он же. Этнос и этносоциальный организм. — ВАН, 1970, № 3; Бромлей Ю. В., Козлов В. И. Этнические процессы как предмет исследования: (Предварительные замечания). — В кн.: Современные этнические процессы в СССР. М., 1975, с. 9—21; Брук С. И., Чебоксаров Η. Н. Метаэтнические общности. — В кн.: Расы и народы. М., 1976, вып. 6, с. 16; Георгиева И. Етнос, етносоциален организм, етнически дроцеси. — Векове, 1972, № 1, с. 42—48; Литаврин Г. Г. Этническое самосознание южных славян в VII—X вв.: (К проблеме формирования раннесредневековых народностей). — VIII Междунар. съезд славистов. М., 1978.

 

2. См. об этом подробно: Никитин С. А. Образование болгарского народа и возникновение болгарского государства. — ВМУ. Сер. обществ, наук, 1952, № 1; Бурмов А. К(ъм) въпроса за отношенията между славяните и прабългари през VI—IX вв. — ИП, 1954, № 1; Zástěrová В. Les Avaares et les Slaves dans la Tactique de Maurice. Praha, 1971, p. 77; Кучма В. В. Славяне как вероятный противник Византийской империи по данным двух военных трактатов. — В кн.: Хозяйство я общество на Балканах в средние века. Калинин, 1978, с. 7—8; Литаврин Г. Г. К проблеме образования Болгарского государства. — Сов. славяноведение, 1981, № 4, с. 29—48.

 

3. См. работы по топонимике: Заимов Й. Най-старите заселища на българските словени в балканските земли. — В кн.: Етногенезисът и културно наследство на българския народ. София, 1971, с. 51—56; Zaimov J. Relation chronologique entre la deuxieme palatisation vieux bulgare et la métathése liquide à la lumiere des noms géographiques bulgares en Grece du Sud. — In: Actes du XI^е Congres International des sciences onomastiques. Sofia, 1975, II, p. 453—456; Idem. Beitrag zur Erforschung der bulgarischen geographischen Namen in Griechenland. — Zeitschrift für Balkanologie (München), 1975, t. XI, N 1, S. 105—115.

 

 

316

 

Однако эти, главным образом фонологические, особенности были еще несущественными [_1, с. 62—66]. Столь же относительной была, вероятно, и этническая гомогенность самой славяно-болгарской группы: в нее входили не только «склавины», но и анты, для которых были характерны этнические особенности {4}. Встреча двух миграционных потоков — из бассейна Вислы и Одера и из междуречья Днепра и Днестра — произошла, как упоминалось в главе I, еще близ Нижнего Подунавья [_5, р. 9—28]. Для VII—VIII вв. археологически документировано присутствие и «склавинов» и антов в Малой Скифии (Добрудже) [_6, р. 173]. Антские пальчатые фибулы распространены от Приднепровья до Адриатики, найдены и в Добрудже, и к западу от Стара Загора [_4, с. 127—128]. Глиняные миски особой формы (крепули), характерные для антской керамики, широко представлены в Македонии [_7, S. 64]. Овечьи астрагалы из детской могилы в Белграде имеют единственную известную аналогию в подобных находках под Киевом [_8, S. 237—238].

 

Конфронтация славян с империей, несомненно, упрочила сознание их этнического единства [_9, с. 52—54], но не привела к утрате племенных или региональных отличий между ними, что отчетливо выразилось в консолидации на занятых славянами землях обособленных друг от друга военно-территориальных объединений (Славиний), о которых речь шла в главе I.

 

Из славиний, расположенных к югу и юго-западу от Балканского хребта, в этногенезе болгарской народности непосредственно участвовали Берзития, Драгувития, смолены, тимочане, стримонцы и др., в том числе неизвестные по наименованиям Славинии в Македонии и Северной Фракии. Однако большинство этих Славиний было вовлечено в указанный этногенетический процесс лишь с конца VIII в.—первой половины IX столетия, когда они вошли в состав Болгарии.

 

 

4. Седов В. В. Происхождение и ранняя история славян. М., 1979, с. 127 сл.; Алексова Б. Материална култура на словените во Македонија. — В кн.: Словенска писменост: 1050—годовшнина на Климент Охридски. Охрид, 1966, с. 146—147; Въжарова Ж. Славяне и протоболгары. — In: Berichte (= Berichte über den II. internationalen Kongreß für slawische Archäologie. Berlin, 24.-28. August 1970. Edited by Joachim Herrmann and Karl-Heinz Otto.), S. 319; Она же. Славяни и прабългари на некрополите от VI—XI в. на територията на България. София, 1976, с. 434; Comşa М. Quelques données concernant les rapports des territoires norddanubiennes avec Byzance au VI^е—VIII^е s. — Revue des Etudes sud-est européennes, 1971, t. IX, N 3, p. 371; Ангелов Д. Образуване на българската народност. София, 1971, с. 161 сл.; Teodor D. Les plus anciens Slaves dans l’Est de la Roumanie (Moldavie). — In: Berichte, S. 211. Cp.: Тъпкова-Заимова В. Нашествия и етнически промени на Балканите. София, 1966, с. 58; Eadem. Ethnischen Schichten auf dem Balkan und die byzantinische Macht im 7. Jahrhundert. — In: Studien zum 7. Jahrhundert in Byzans. Probleme der Herausbildung des Feudalismus. Berlin, 1976, S. 67.

 

 

317

 

Источники не дают, к сожалению, возможности установить какие-либо этнические и этносоциальные особенности, отличающие Славинии друг от друга, хотя, несомненно, такие особенности имелись с самого начала и могли углубляться с ходом времени. При настоящем положении источников можно только предполагать, что подобные отличия не выходили за рамки племенных.

 

Особенно важной в этногенезе болгарской народности была с самого начала этого процесса роль Славиний, расположенных между Дунаем и Балканским хребтом, в Мисии и в Малой Скифии, ставших колыбелью Болгарского государства. Точное время освоения славянами этих земель неизвестно. Скорее всего, это случилось в конце VI в. или в первые десятилетия после падения в 602 г. оборонительной системы империи на Дунае, хотя вторжения славян в этот регион имели место уже во второй четверти VI в. {5} Археологический материал VII—IX столетий не позволяет определить плотность славянских поселений здесь до 70-х годов VII в. и пропорциональное соотношение славянского и протоболгарского населения после прихода воинства Аспаруха {6}.

 

Тем не менее вся совокупность данных письменных источников» археологии и лингвистики, как и весь ход последующей этнической эволюции в названном регионе, свидетельствуют о том, что с VII в. славяне занимали не «узкую полоску» на правом берегу Дуная {7}, а расселились по всему пространству Мисии [_10, с. 8сл.; _11, 202—203; _12, с. 20—21; _13, S. 67].

 

 

5. Тъпкова-Заимова В. Нашествия. . ., с. 70. Cp.: Tăpkova-Zaimova V. Ethnische Schichten. . ., S. 66; Ангелов Д. Образуване. . ., с. 153 сл.; Ditten Η. Zur Bedeutung der Einwanderung der Slawen. — In: Byzantium in 7. Jahrhundert. Untersuchungen zur Herausbildung des Feudalismus. Berlin, 1978; Idem. Slawen in byzannischen Heer von Justinian I bis Justinian II. — In: Studien zum 7. Jahrhundert. . ., S. 77—91; Tăpkova-Zaimova V. La politique de Byzance dans ses rapports avec des «Barbares». — Etudes Historiques. (Sofia), 1965, II, p. 35—40.

 

Ко второй половине VI в. события относят: Въжарова Ж. Славяни и прабългари. . ., с. 5 сл.; Ваклинов Ст. Формиране на старобългарската култура: VI—IX вв. София, 1977, с. 59, 123—129; Preda С. The Byzantine Coins — an expression of the relations between the Empire and the populations north of Danube in the 6th—13th Centuries. — In: Relations between the Autochtonous Population and Migratory Population on the Territory of Romania. Bucureşti, 1975, p. 224—235.

 

Датирует второй четвертью VII в. заселение славянами Мисии: Zástěrová В. Ред. на кн.: Avenarius А. Die Awaren in Europa. Amsterdam, 1974. — Byzantinoslavica, 1979, N 40 (1), p. 46.

 

6. Коев Й. Следи от бита и езика на прабългарите в нашата народна култура. — В кн.: Етногенезисът. . ., с. 111—114; Станилов Ст. Проучванието на Първата Българска държава (по археологически данни). — Археология (София), 1976, № 2, с. 10—22; Бешевлиев В. Ред. на кн.: Fodor I. Altungarn, Bulgarotürken und Ostsläwen in Südrussland (Archäologische Beiträge). Szeged, 1977. — Археология (София), 1979, № 2, с. 64; Гюзелев В. Икономическо развитие, социална структура и форми на социална и политическа организация на прабългарите до образуването на българската държава (IV—VII вв.). — Там же, № 4, с. 12—22.

 

7. См. хроникальную заметку: Данчева В. Първа комплексна конференция по българистика. — ИП, 1979, № 4/5, с. 275.

 

 

318

 

Их самая крупная славиния в этом регионе носила название «Семь родов» или «Семь племен» (ἑπτὰ γενεάς) {8}. Это наименование, независимо от решения спорной дилеммы — о «родах» или «племенах» здесь следует говорить, — было скорее всего самоназванием и отражало к этому времени уже не реальное число родов (или племен) в славинии [_14, р. 103—107], а историю ее образования.

 

Все известные по наименованиям Славинии образовались на землях империи в результате оседания славян компактными массами. Само переселение на Балканы могло совершаться целыми Славиниями, сформировавшимися еще к северу от Дуная [_15, с. 82 сл.]. Союз «Семь родов» вероятнее всего не составлял при этом исключения. Неясно, однако, сохранила ли эта при дунайская Славиния часть земель на левобережье, где славяне упорно отстаивали свою независимость от аваров {9}. Еще в правление Тиверия (578—582) на требование кагана подчиниться вождь местных славян Даврентий (Добрент?) ответил, что нет такого человека под солнцем, который мог бы преодолеть «нашу силу. . . мы привыкли владеть чужой землей, а не другие — нашей» [_16, с. 232 — Менандр].

 

Успешный поход аваров в 602 г. против антов через эти земли мог привести к усилению аварского влияния в нижнедунайском левобережье, а также послужить толчком к переселению славян на юг [_17, S. 108f., 157f.]. Их интересы, заключавшиеся в прочном освоении занятых земель, все более расходились с интересами аваров, совершавших рейды в пределы империи главным образом ради воинской добычи [_18, S. 12—19]. Во всяком случае славяне «Семи родов» и к югу от Дуная сохранили традиции борьбы с аварами. Представляется вероятным, что именно на почве вражды с аварами союз «Семь родов» вступил в договорные отношения с империей и получил статус федератов, не утратив своей автономии [_19, с. 70 сл., 90—97; _13, S. 65; 20, S. 78f.; _21, с. 27]. Вполне возможно, как полагает П. Коледаров, что союз «Семь родов» сохранил в своем владении часть земель левобережья Дуная, хотя их пределы вряд ли были столь обширны, как это указано на составленной этим ученым карте [_22, с. 10 карта 1].

 

 

8. Дискуссию о переводе и истолковании этого наименования см.: Коледаров П. Политическа география на средновековната Българска държава. София, 1979, т. 1, с. 9. Ив. Дуйчев указал на отмеченную еще Л. Нидерле параллель между этим наименованием и названием упомянутого анонимным «Баварским географом» IX в. славянского племени Eptaradici (Dujčev Iv. Les sept tribus slaves de la Mesie. — SA, 1959, t. 6, p. 107). См. текст географа: Гюзелев В. Баварският географ и някои въпроси на българската история от първата половина на IX в. — ГСУ, филос.-ист. ф-т, 1965, т. 58, кн. III, с. 292. Вопрос остается, однако, нерешенным. См.: Łowmiański Н. О identifikacii nazw Geografa bawarskiego. — Studia Žródłoznawcze (Poznań), 1958, t. III, s. 1—21.

 

9. См. из новых работ: Zástěrová В. Les Awares. . ., p. 33 sq.; Eadem, Zu einigen Fragen aus Geschichte der slawischen Kolonisation auf dem Balkan. — In: Studien zum 7. Jahrhundert. . ., S. 59—60; Cankova-Petkova G. Über die Bildung des bulgarischen Staates. — In: Beiträge zur byzantinischen Geschichte im 9.—11. Jh. Berlin, 1978, S. 464; Avenarius A. Die Awaren und die Slawen in den Miracula Sancti Demetrii. — BYZANTINA, 1973, t. V, S. 12-19.

 

 

319

 

Мисия и Малая Скифия к концу VI в. были разорены и переживали экономический упадок. Как следует из главы II, к этому времени фракийское население стало весьма редким, часть его была романизирована [_23, с. 161—171; _24, с. 49, 324; 19, с. 84]. Хотя данные топонимики (особенно микротопонимии) позволяют заключить о сохранении фракийского элемента и его контактах со славянами {10}, эти отношения лежали в плане не столько славяно-фракийского, сколько славяно-византийского взаимодействия [_25, р. 7—9].

 

С согласия ли империи или без него, заселившие Мисию славяне вели себя здесь, безусловно, в качестве победителей, вытеснив часть автохтонов с удобных земель. Недаром здесь произошла почти полностью смена дославянских топонимов славянскими, а фракийские микротопонимы удержались главным образом в горной местности [_11, с. 86—96, 173]. Подобная обстановка, не исключая хозяйственно-культурного влияния остатков местного населения, не могла, конечно, содействовать его общественно-политической активности.

 

Следы воздействия фракийской культуры на славян (в том числе на болгар) несомненны: их прослеживают в элементах праздничных обрядов, свадебных и погребальных ритуалов, в фольклорных мотивах, в деталях одежды и украшений, в специфике религиозных представлений и т. п. {11}

 

 

10. Tъпкова-3аимова В. По някои въпроси за етническите промени на Балканите през VI—VII в. — ИИИ, 1963, т. XII, с. 78; Она же. Нашествия. . ., с. 89—90; Симеонов Б. О характере местных названий романского происхождения в HP Болгария. — In: Actes du XII^е Gongrěs International des sciences onomastiques. Sofia, 1975, t. II, p. 277—283; Mihăesku H. Die Lage der zwei Weltsprachen (Griechisch und Latein) im byzantinischen Reich des 7. Jh. als Merkmal einer Zeitwende. — In: Studien zum 7. Jahrhundert. . ., S. 95—100; Idem. Torna, torna, fratre. — BYZANTINA, 1976, t. VIII, p. 32; Gomolka G. Bemerkungen zur Situation der spätantiken Städte und Siedlungen in Nordbulgarien und ihrem Weiterleben am Ende des 6. Jh. — In: Studien zum 7. Jahrhundert, S. 35—42 (см. здесь и библиографию); Popescu E. Contribution à la géographie historique de la péninsule Balkanique au VI^е—VIII^е siecles de notre ere. — Dacia, N. S. (Bucureşti), 1969,1.13, p. 403—415. Cf.: Gălăbov S. Contribution en probleme des contacts bulgaro-roumains au sud du Danube. — In: Actes du 1^er Congres International des études balkaniques et sud-est européennes. Sofia, 1968, Linguistuque, t. VI, p. 221; Въжарова Ж. Славяни и прабългари. . ., с. 7 (некрополи фракийцев не найдены); Koledarov Р. Zur Frage der politischen und ethnischen Verändemng auf dem Balkan im 7. Jahrhundert. — Etudes historiques (Sofia), 1980, t. 10, S. 77—89; Cankova-Petkova G. L’etat Bulgare, les Slaves et Byzance. — In: Rapportes du III^е Gongres International d’Archéologie Slave. Bratislava, 1980, t. 2, p. 73—77.

 

11. Милчев А. Славяните и народите на римските провинции в източна част на Балканския полуостров. — In: Berichte, S. 149—150; Koleva T. Typologie de la fete de la Saint George chez les Slaves du Sud. — Etudes Balkaniques, 1977, № 1, p. 116—122; Тодоров Я. Паганизм в Долна Мизия. София, 1928, с. 25 сл.; Велков В. Към въпроса за езика и бита на траките през IV в. от н. е. — В кн.: Изследвания в чест на акад. Д. Дечев. София, 1958, с. 731—739.

 

 

320

 

Однако неясно, как отразилось фракийское влияние на самосознании болгарской народности. Вполне вероятно, что существенная часть элементов фракийской культуры, унаследованная болгарской народностью, была воспринята — и именно через славян — к югу и юго-западу от Балканского хребта. Вряд ли в таком случае этот «фракийский компонент» сопоставим с яркими признаками воздействия византийской цивилизации в целом.

 

Мало сопоставим по его значению «фракийский компонент» также и с последствиями взаимодействия славянского этноса на Балканах с протоболгарским. Принципиальное значение имел при этом факт более чем столетних тесных контактов славян и протоболгар до их симбиоза в пределах одного государственного союза [_26, с. 20—24; _27, S. 76].

 

Обитавшие в V столетии в Северном Предкавказье и в Приазовье протоболгарские племена входили в середине века в гуннский союз. С этого времени часть протоболгар оказалась увлеченной в Паннонию, часть — в Северо-Западное Причерноморье и Малую Скифию, вступив при этом вскоре в непосредственное общение со славянами. В течение VI в. совместно со славянами протоболгары совершали многократные вторжения в пределы Византии [_28, с. 157—169; _11, с. 190—211], но в отличие от славян они еще не оседали постоянно на землях империи.

 

В 60-х годах VI в. западная часть протоболгар вошла в Аварский каганат, и их контакт с подчиненными аварам славянами в Паннонии стал еще более тесным. Оставшиеся в Приазовье протоболгары составили окраинную, западную область Западнотюркского каганата. На рубеже VI—VII вв., освободившись от этой зависимости, они создали в Приазовье собственное политическое объединение — Великую Болгарию.

 

Около середины VII в. Великая Болгария распалась под ударами хазар. Преследуемая ими часть протоболгар во главе с Аспарухом достигла, видимо, в середине 70-х годов междуречья Днестра, Прута и Дуная. В 30—80-х годах того же столетия несколько протоболгарских племенных объединений покинули Паннонию, уйдя от аваров в Северную и Центральную Италию и в Македонию. Характерно при этом, что протоболгарские политические союзы, обнаруживая бóльшую сравнительно со славянскими прочность родо-племенной структуры и воинской организации, были, однако, слабо связаны между собой и оказались разобщенными большими расстояниями.

 

Для понимания условий и факторов вызревания болгарской народности необходимо, хотя бы кратко, сказать об обстоятельствах образования Болгарского государства, о примерном численном соотношении славян и протоболгар в Мисии и Малой Скифии, о формах их симбиоза и особенностях хозяйственно-культурной и социально-политической организации обоих народов.

 

Обосновавшись в междуречье Днестра, Прута и Дуная, в местности, носившей название «Онгл» (этимологически его сближают с древнеслав. «угол» или с тюркским «аул») [_24, с. 40, 86; _29, с. 91—102, 169—176], протоболгары стали совершать набеги на близлежащее правобережье Дуная, где жили славяне-федераты.

 

Весной 680 г. император Константин IV двинул против протоболгар крупные сухопутные силы и военный флот, но потерпел поражение.

 

 

320

 

На плечах отступавших византийцев протоболгары ворвались в Мисию и Малую Скифию, достигнув района Варны. Оценив стратегические преимущества местности, защищенной Дунаем, Черным морем и Балканским хребтом, они обосновались здесь, подчинив находившиеся поблизости славянские племена. При этом они переселили из этого района жителей Славинии «Семь родов» — северов {12} — из района ущелья Верегава (Ришского прохода через Балканский хребет {13}) к востоку, в приморскую область, для защиты от возможных вторжений византийцев по морскому побережью. Остальных славян «Семи родов» они переместили «к югу и западу», для охраны земель, лежавших близ аварских владений. Последовавшие затем набеги протоболгар на районы империи к югу от Балкан, находившиеся под непосредственным управлением византийской администрации, вынудили императора в 681 г. на заключение мира с Аспарухом и на выплату ему ежегодной дани {14}.

 

Характер отношений болгар Аспаруха с хазарами, задачи борьбы с империей и аварами и забота об обороне земель Онгла, а затем Мисии вряд ли оправдывают гипотезу о сохранении Аспарухом под своим суверенитетом территорий от Днепра до Дуная, по которым он отступал, теснимый хазарами, и о распространении его власти на значительные районы левобережья Дуная [_11, с. 203—204; _30, р. 127; _22, с. 9—11]. Возможно, в пределы нового государственного образования вошли земли на левом берегу, входившие до этого в пределы Славинии «Семь родов». Аспарух, несомненно, овладел верховной властью над славянскими вождями Славиний. От союза «Семь родов» он отделил северов. Но обе части бывшей Славинии и после переселения сохранили внутреннюю автономию.

 

Перемещение славян ханом свидетельствует о его договоре со славянскими вождями, ибо им была доверена охрана наиболее угрожаемых участков границы. Нет оснований для уверенного вывода, что Славиния «Семь родов» объединяла всех славян Мисии и Малой Скифии и что все они были выселены протоболгарами на периферию нового государства (ср. [_31, S. 72—77]). Областью первоначального расселения протоболгар стали Добруджа и восточная часть Мисии, откуда они постепенно продвигались к западу {15}.

 

 

12. Большинство историков не включают северов в одну Славинию с «Семью родами» (см.: Коледаров П. Политическа география. . ., с. 9) в отличие от М. Войнова (Войнов М. За първия допир на Аспаруховите българи със славяните и за датата на основането на българската държава. — ИИБИ, 1956, т. 6, с. 455—457), точку зрения которого мы разделяем.

13. Ив. Дуйчев (Проучвания върху българското средновековие. София, 1945, с. 151—167) предпочитает Вырбишский перевал. Cp.: Литаврин Г. Г. К проблеме. . ., с. 37.

14. ИБИ, VI, ГИБИ, III, с. 261—264 — Феофан, 295—296 — Никифор. Пересказ Анастасия Библиотекаря см.: ИБИ, VII, ЛИ, II, с. 248—250.

15. Въжарова Ж. Славяни и прабългари. . ., с. 416, 434; Она же. Селища и некрополи (края на VI—XI вв.). — Археология (София), 1974, № 3, с. 18—20; Чеботаренко Г. Ф. К вопросу об этнической принадлежности балкано-дунайской культуры в южной части Прутско-Днестровского междуречья. — В кн.: Этническая история восточных романцев. Древность и средние века. М., 1979, с. 97; Дончева-Петкова Л. Българска битова керамика през ранното средневековие. София, 1977, с. 224 сл.; Седов В. В. Происхождение. . с. 40, 41, 63, 66, 97, 127. Ср.: Dimitrov D. Quelques questions de Fhistoire des Proto-Bulgares. — Etudes Balkaniques, 1977, N 2, p. 87—105.

 

 

322

 

Что касается вопроса о примерной численности протоболгар сравнительно со славянами, то археологические изыскания последних лет оправдывают некоторую коррекцию прежних выводов в сторону признания более значительных масштабов протоболгарского этнического элемента на первом этапе существования нового государства, однако они не подтверждают гипотезу о том, что преобладание славян в нем стало подавляющим только с начала IX в., с расширением границ Болгарии на густо заселенные славянами земли Северной Фракии и Македонии [_31, S. 72f.].

 

Атрибуция протоболгарам части полуземлянок, обнаруживаемых археологами, на том основании, что этот тип жилищ характерен для ареала Великой Болгарии, малоубедительна, так как эти полуземлянки существенно отличались от славянских. Части протоболгар, как и славянам, был свойствен обряд трупосожжения, но он был специфичным, легко отличим от славянского обряда и сравнительно мало распространен. Присутствие в Добрудже значительного числа «доаспаруховых» протоболгар также остается предположительным {16}. Какое бы этимологическое толкование ни давать наименованию «Онгл», его размеры (согласно описанию Феофана) [_32, с. 263] довольно скромны для крупного скотоводческого народа.

 

Впрочем, известия этого автора противоречивы: с одной стороны, он пишет о недостаточных силах Аспаруха, о поисках естественно защищенной местности для поселения и приписывает победу не столько мощи оружия протоболгар, сколько панике в войске империи. С другой стороны, он говорит о том, что империя расценила появление протоболгар у ее границ как серьезную опасность, стянув против Аспаруха войска из Фракии и восточных провинций. Однако это противоречие вполне объяснимо тем, что империя была обеспокоена возможным объединением сил нового тюркского союза со Славиниями, как это неоднократно имело место ранее и как это действительно произошло в 680 г.

 

Борьба Византии со Славиниями была в то время ее главной задачей, и утрата суверенитета (сколь бы относительным он ни был) над славянами Мисии и Малой Скифии

 

 

16. Седов В. В. Происхождение. . ., с. 127; Ваклинов Ст. Славянската култура в България и византийското наследство. — In: Berichte S. 219; Въжарова Ж. Българският народностен облик през средновековието в светлината на археологически данни (VI—XI вв.). — В кн.: Първи конгрес на Българското историческо дружество. София, 1972, с. 409—410; Она же. Славяни и прабългари. . ., с. 429—431; ср.: Dimitrov D. Neue Angaben im nordöstlichen Bulgarien auf Grund der archäologischer Forschungen. — In: Studii in honorem V. Beševliev. Sofia, 1978, S. 369—381; Idem. Quelques questions. . ., p. 102.

 

 

323

 

в случае утверждения здесь власти протоболгар грозила осложнением всей ситуации в европейских владениях империи.

 

Сообщаемая автором XII в. Михаилом Сирийцем цифра численности протоболгар — 10 тысяч — ныне отвергается как непомерно заниженная: цифру эту толкуют как указание только на ту группу протоболгар, которая составляла ядро сил Аспаруха, помимо возможных, более ранних протоболгарских поселений в Добрудже и тех «пополнений», которые могли прибывать к Аспаруху (и его преемникам) по якобы контролируемым протоболгарами до Днепра землям [_29, с. 90—92].

 

Цифра Михаила Сирийца, конечно, вряд ли точна, но и доводы в ее опровержение не вполне убедительны. Авары в течение двух с половиной веков господствовали над обширным и густо заселенным регионом Европы. Ядро же их сил, по свидетельству Менандра, насчитывало едва 20 тысяч воинов, концентрировавшихся на относительно небольшом пространстве в междуречье Муреша и Кереша при их впадении в Тису. Здесь располагались не только аварские вежи и их стада, но и поселения подневольных людей и крепостные сооружения [_33, Karten; _34, р. 133].

 

Картографирование находок протоболгарских вещей дает некоторое представление о территориях их первоначального размещения. Их основными этнообразующими признаками считаются керамика салтовского типа, юртообразные жилища и обряд захоронения, характеризуемый трупоположением по языческому ритуалу [_35, с. 18 сл.; _10, с. 416; _36, с. 99; _37, с. 75—77].

 

Главными районами их расселения были область Плиски — Шумена, Добруджа и часть левобережья Дуная против Доростола. Однако и здесь некрополи протоболгар были окружены славянскими захоронениями либо имели совместный, двуобрядный характер [_38, с. 8—17; _39, с. 94]. Даже район Плиски и территория самой столицы-лагеря носят следы пребывания здесь славян {17}. В целом археологические материалы VII—IX вв. с территории Мисии и Добруджи свидетельствуют о решительном преобладании славянского населения над протоболгарским и о тесных контактах обоих этносов [_40, с. 409 сл.; _11, с. 203; _24, с. 49].

 

Поколеблено в последнее время и представление о хозяйственно-культурном типе протоболгар как о кочевом по преимуществу. Собраны данные о проявившейся еще в Приазовье среди протоболгар тенденции к оседлости, о выращивании ими злаков и о земледельческих орудиях среди принадлежащих протоболгарам вещей, известны даже глухие упоминания об их «городах» [_41, с. 12— 22]. Ряд терминов земледельческого быта, усвоенных венграми в период пребывания в Приуралье и Поволжье, имеют тюркское (протоболгарское) происхождение [_42, s. v., _43].

 

 

17. См. об этом: Михайлов Ст. Първата славянска столица Плиска в светлината на последните археологически разкопки. — SA., 1959, t. 7, s. 366— 368; Ангелов Д. Образуване. . ., с. 232; Ваклинов Ст. Плиска за тридесят години. — Археология (София), 1974, № 3, с. 30 сл.; Бешевлиев В. Първобългарски надписи. София, 1979, с. 202—203.

 

 

324

 

Однако остается неясным, сколь постоянен для большинства протоболгар был оседлый земледельческий быт перед уходом из Приазовья и после вторжения на Балканы, какое место занимало земледелие в общей системе их хозяйства, какая часть названных элементов быта должна быть приписана подчиненным протоболгарами народам или жителям невольничьих поселений, как это было в Аварском каганате, в котором авары, вплоть до их полной ассимиляции, так и не стали в истинном смысле оседлым и земледельческим народом {18}.

 

Свидетельства византийских авторов о соседних народах страдают традиционализмом, отнюдь не вполне соответствуя реальной действительности времени записи известия. Для автора рубежа IX—X вв. Льва VI протоболгары — скотоводы-кочевники. Если это сообщение — анахронизм для его эпохи, то, может быть, оно не столь ошибочно для VII—VIII вв., к которым восходят использованные Львом сведения. В своей «Тактике» Лев VI объединяет по особенностям быта и манере вести боевые действия венгров и протоболгар, которых, как он пишет, только христианство заставило отказаться от образа жизни номадов. Лев сообщает, что во время мира они рассеяны по родам и коленам, не работают на земле, а занимаются пастьбой коней зимой и летом; что у них нет пашен, что им нужно много земли из-за обилия у них скота и что пешими они избегают вступать в бой. Обычная их пища — кумыс, привычное жилье — шатер [_44, с. 168—170]. Знаменательно, что Анастасий Библиотекарь в пересказе текста Феофана, говоря о поселении в Онгле протоболгар, пишет, что этот народ здесь tabernaculum fixerit, т. е. раскинул шатер [_45, с. 249]. Никифор, говоря о поселении протоболгар у Варны, также употребляет глагол σκηνοῦσι, т. е. «раскинули шатры» [_32, с. 296].

 

Если бы образ жизни значительной части протоболгар после поселения в Мисии и Добрудже был оседлым с самого начала, это неминуемо обусловило бы возникновение протоболгарских топонимов, так как первоначально их станы находились хотя и по соседству с деревнями славян, но отдельно от них [_10, с. 429—431; _38, с. 87—105; _40, с. 409—410]. Однако сохранившиеся от того времени топонимы, если они не восходят к эпохе господства империи, — исключительно славянские, хотя известно, что и протоболгары не были безразличны к смысловой нагрузке топонимов. Плиска, Верегава, Варна, Тича — все эти славянские названия возникли до прихода протоболгар. Допротоболгарское славянское поселение Плиска стало первой столицей Болгарии, сохранив свое наименование.

 

 

18. Grafenauer В. Nekaj vprašani in dobe naseljevanja južnih Slovanov. — Zgodovinski časopis, 1950, N IV, s. 125; Kollautz A. Рец. на кн.: Avenarius А. Die Awaren in Europa. — Byzantinische Zeitschrift, 1977, 70 (2), S. 377—381; Zástěrová В. Beitrag zur Diskussion über den Charakter der Beziehungen zwischen Slawen und Awaren. — In: Actes du XII^е Congres International d’études byzantines. Beograd, 1964, Bd. II, S. 243—247; Edem. Les Awares et les Slaves. . ., p. 31—35, 71—79.

 

 

325

 

Точно то же следует сказать и о второй (с IX в.) столице — Преславе {19}. Несомненно, протоболгары частично потеснили местное славянское население, освобождая места для своих становищ, лагерей и пастбищ, но археология и лингвистика не подтверждают мысли о массовом вытеснении славян на периферию страны {20}. Доказательство того, что часть союза «Семь родов» была поселена в долине р. Тимок, мы видим в согласованности письменных и археологических свидетельств: по сообщению Феофана и Никифора, переселенцы должны были охранять территории, соседние с Аварией, а как раз до района, лежащего против устья Тимока, на левобережье Дуная, простирается зона распространения аварских вещей [_32, с. 264 — Феофан, 296 — Никифор; _33, Karten].

 

Оценивая уровень социально-экономического развития славян и протоболгар к моменту их объединения в одной политической организации, следует подчеркнуть: и Славинии не могут квалифицироваться как раннесредневековые государства, и Великая Болгария была еще непрочным, эфемерным союзом племен. И славяне и протоболгары находились на последней стадии развития строя военной демократии {21}.

 

Военное вторжение протоболгар в район мало зависимых от империи славян-федератов, совпадение внешнеполитических интересов формирующейся знати обоих народов (задачи совместной борьбы с Византией и аварами), сохранение внутренней автономии Славиний определили возникновение политической системы более высокого типа, чем Великая Болгария и Славинии, хотя на первых порах образовавшееся под эгидой протоболгар в 680—681 гг. государственное объединение представляло собой в подлинном смысле слова еще не развитое государство, а его фундамент.

 

Устойчивость нового политического организма обусловливалась синтезом двух хозяйственно-общественных структур, в ходе развития которых именно социально-экономическая система земледельческих Славиний обеспечила возможность регулярной аккумуляции средств в масштабах всей подвластной центральной власти территории страны.

 

 

19. Бешевлиев В. Първобългарски надписи. София, 1979, с. 143. См. примеч. 41. См. также: Čangova J. Les Slaves aux environs de Preslav au VII^е—VIII^е s. d’apres des données archéologiques. — In:. Studii in honorem V. Beševliev. . ., p. 363—368.

 

20. Дуйчев Ив. Обединението на славянските племена в Мизия през VII в. — В кн.: Изследвания в чест на М. Дринов. София, 1960, с. 417; Avenarius А. Die Awaren in Europa. . ., S. 177 (автор, впрочем, считает, что авары владели землями и по левому берегу р. Тимок); Ditten Н. Zur Bedeutung. . ., S. 141. Ср.: Ангелов Д., Примов В. Създаването на българската държава и неговото значение в историята на Европа. — В кн. Славянска филология. Т. 14, Доклады и статии за VII Международ. конгрес на славистите. София, 1975, с. 8.

 

21. См. об этом Войнов М. Някои въпроси във врзка с образуването на българската държава и покръстването на българите. — ИИИ, 1962, т. 10; Петров П. Към въпроса за образуването на първата българската държава. — Славянска филология (София), 1963, т. 5; Artamonov М. I. Slawen und Bulgaren im Dneprsgebiet. — In: Berichte. . ., S. 145; Гюзелев В. Икономическо развитие. . ., с. 18. Ср.: Tăpkova-Zaimova V. Genese. . ., p. 11—14.

 

 

326

 

Поэтому, несмотря на захват протоболгарами верховной власти, их доминирующую роль в военно-политической сфере, резкую обособленность на первых порах от славян в области быта, языка, хозяйства, религии, возникшее государственное объединение представляется точнее определить как славяно-протоболгарское, а не только как протоболгарское [_46, с. 237; _25, р. 15—17]. Несмотря на определенный континуитет политических институтов у переселившихся из Приазовья протоболгар от Великой Болгарии, Болгария с самого начала не была осколком этого аморфного союза племен, не являлась новым средневековым тюркским каганатом, где господствующее племя представляло собой вооруженный народ, вся организация и формы быта которого были подчинены целям подавления иноплеменников, сбора дани и грабежа соседей [_47, с. 8—11; _22, с. 10 сл].

 

Все известные в науке на сегодняшний день институты власти протоболгар [_48, с. 133—157; _49, с. 125—152; _32, S. 72] восходят к военно-политической системе кочевого скотоводческого народа, но территориально-административное значение эти институты приобрели только тогда, когда они потеряли былую тесную связь с кочевой тюркской традицией. Славинии Болгарии, обязанные уплачивать дань и нести воинскую службу в пользу центральной власти, оставались в течение почти полутора веков под управлением собственных князей; даже утратив в 20—30-х годах IX в. (в ходе реформ Крума и Омуртага) автономию, Славинии легли в основу административного деления феодального государства [_50, S. 202-219; _27, S. 73; _51, с. 40-48; _52, с. 385 сл.].

 

Хотя, по заключению антропологов, физический облик значительной части протоболгар Аспаруха уже не был чисто монголоидным [_53, с. 71—73] и хотя они уже имели длительный опыт общения со славянами, они сохраняли свой собственный язык, а их этническое самосознание резко отличалось от славянского. В иерархии их представлений о себе как об этносе было вполне отчетливым сознание того, что протоболгары входят в обширную этническую общность тюркских народов.

 

Судить об этом позволяет «Именник болгарских ханов» — памятник, первая часть которого была составлена еще в правление Аспаруха (Еспериха). Об Аспарухе там сказано, что он стал ханом «по сю сторону» Дуная и правит «доныне» [_47, с. 7]. «Именник» перечисляет пять предшественников Аспаруха, которые обладали властью «по ту сторону» Дуная и происходили в большинстве, как и Аспарух, из рода Дуло. Первого из этих ханов — Авитохола обычно отождествляют с повелителем гуннского союза Аттилой [_47, с. 6, 10—11].

 

Итак, протоболгарам было свойственно сознание континуитета власти правящего рода Дуло, который сохранил свое господствующее положение и в Мисии. Мало того: преемственность власти рода Дуло возведена, если только верно отождествление Авитохола с Аттилой, к эпохе, когда протоболгары (во главе со своими племенными вождями) входили в гуннский политический союз. Легенда лишь превратила подлинного главу многоплеменного союза в родоначальника протоболгарских ханов. Нечто сходное имело место в официальной пропаганде и христианских государей средневековой Европы, стремившихся возвести свой род либо к Константину I, либо к Карлу Великому.

 

 

327

 

Доказательством наличия у протоболгар представлений об их единстве с восточным миром [_54, р. 403—405] является, может быть, и фраза «Именника» о том, что предшественники Аспаруха правили за Дунаем 515 лет «с остриженными головами» [_47, с. 17]. По данным византийских авторов, авары, как и венгры, соблюдали правило, по которому не стричь волосы имели право лишь причастные к правящему роду {22}. Согласно контексту «Именника», перейдя Дунай, Аспарух перестал брить голову. Однако это право, видимо, не распространялось на его подданных: даже в X в. посол болгарского хана в Константинополе был брит «по обычаям мадьяров» [_55, S. 185]. Нельзя ли предположить, что вопреки легенде об Аттиле как родоначальнике рода Дуло протоболгарские ханы за Дунаем брили головы потому, что находились в зависимости от гуннов, аваров и хазаров {23}?

 

О связях с восточным миром говорит и подражание протоболгар аварской моде; обладание аварскими вещами связывалось у них с представлением о престижности. «. . . Болгарам нравились одежды аваров, — сказано в лексиконе «Суда», — они сменили свое платье на аварское и доныне ходят, одетые таким образом». У «скифских» (для того времени по преимуществу тюркских) народов, говорит Феофилакт Симокатта, племя аваров считалось наиболее искусным, так что, чтобы устрашить врагов, некоторые племена, не имея на то оснований, принимали имя аваров [_56, с. 308; _57, с. 211 сл.; _16, с. 338—339 — Феофилакт Симокатта]. Признавая величие аваров, протоболгары, однако, были горды тем, что стали независимыми. Все это хорошо сознавали соседи — современники Болгарии эпохи Симеона: патриарх Николай Мистик, желая уязвить самолюбие царя, напоминал ему в письме, что протоболгары — лишь «осколок» аваров, их беглые рабы и невольники [_44, с. 217].

 

Сознание этнической общности с тюрками сочеталось у протоболгар с четким представлением об индивидуальных особенностях их собственного этноса. Еще до поселения на Балканах протоболгары, разделясь на племена и племенные военно-политические союзы, сознавали свое этническое единство. Согласно свидетельству Менандра часть протоболгар сожалела, что кутригуры и оногундуры (оногуры) воюют за верховенство, ибо война взаимно ослабляла силы враждующих, между тем как это — племена — братья, говорящие на одном языке, живущие в одной местности, имеющие одинаковый быт; их отличает, по словам хрониста, лишь то, что они находятся под властью разных вождей [_16, с. 220]. Иначе говоря, сознание отличий в среде протоболгар было в это время не собственно этническим, а этнополитическим. Протоболгары Аспаруха и после переселения сохранили свое самоназвание («болгары»), от которого было образовано и наименование их государства.

 

 

22. Петров Я., Гюзелев В. Христоматия по история на България. София, 1978, т. 1, с. 23 — Михаил Сириец; ГИБИ, II, с. 159—160, 180 — Агафий; III, с. 239 — Феофан; о «гуннской» прическе см.: ГИБИ, II, с. 149— 150 — Прокопий.

23. Ср. завет Кубрата сыновьям «не работать на другие народы» (ГИБИ, III, с. 261—262 — Феофан).

 

 

328

 

Этот факт, независимо от этимологии этнонима (означает ли он соболя, ласку или подобное животное либо равнозначен понятию «непокорного», «мятежного» племени) [_58, с. 5—15; _59, с. 42—45; _60, с. 301—302], свидетельствует, несомненно, об устойчивости чувства этнической общности у протоболгар того времени.

 

Составление «Именника» служило целям обоснования «законности» и «благородства» власти протоболгарских ханов. Идеи этого документа должны были стимулировать у протоболгар чувство гордости своим историческим прошлым и сознание превосходства над подчиненными их высшей власти славянами. Идейно-политическое содержание «Именника» находилось в прямой конфронтации с исторической памятью и самосознанием населения подвластных хану Славиний [_61, с. 254].

 

В пределах единого государственного образования на первом этапе, видимо, на разном правовом статусе оказались два народа, резко отличные друг от друга и по хозяйственно-культурному типу, и по социально-общественной структуре, и по самосознанию. Сплоченная и строго организованная — прежде всего в военных целях — общественная структура протоболгар, характеризуемая устойчивыми родовыми связями, деспотичной властью хана (жреца и военачальника) и крайней консервативностью традиционных форм хозяйства и быта, противостояла относительно более демократической общественной и военно-политической организации Славиний, основанных на общинном землепользовании и сохранявших под главенством племенных вождей традиции народных собраний (ср. [_22, с. 10 сл.]).

 

Нет оснований предполагать состояние некоей социальной и политической гармонии внутри государства между знатью обоих этносов и в отношениях рядовых земледельцев и скотоводов, хотя, как упоминалось, их внешнеполитические интересы совпадали [_21, с. 26-27; _46, с. 237].

 

Знаменательно, что, когда Славинии Северной Фракии и Македонии особенно упорно противостояли империи, они не вступили в союз с протоболгарами, также воевавшими с нею.

 

Успехи ханов по «собиранию» славянских племен на Балканах под своим скипетром были тогда еще весьма скромными. Болгары правят страхом, а не любовью, писал еще в начале VII в. Маврикий [_16, с. 137]. О том же говорил и Лев VI, отмечая жестокость хана к непокорным подданным и одновременно — свободолюбие славян, не желавших подчиняться насилию иноземцев [_44, с. 168, 173]. Новая фаза в отношениях Болгарии с окружавшими ее славянами наступила лишь в начале IX в., когда появились явные признаки глубоких этнических сдвигов в самом протоболгарском обществе, когда возросла общественная роль славянской знати, а официальное право стало единым для представителей обоих этносов.

 

Фактора политического верховенства оказалось недостаточно не только для «протоболгаризации» славянского населения, но и для сохранения протоболгар как особого этноса. Относительная малочисленность протоболгар и бесперспективность — в новых условиях — их хозяйственно-культурного типа сыграли, по-видимому, решающую роль.

 

 

329

 

Формировалась новая народность, сознание этнической принадлежности к которой определялось, однако, прежде всего славянскими этническими чертами. Перестройка самосознания славян была лишь частичной — в сфере его социально-политических компонентов (усвоение чужого этнонима «болгары», означавшего сначала подданство государству «Болгария»). Трансформация же самосознания протоболгар была связана с ассимиляцией и носила более глубокий характер: они сохранили прежний этноним, но утратили этнический облик и сознание общности с тюркскими народами; их потомкам, как и потомкам славян, было свойственно чувство славянского единства.

 

О том, как конкретно протекал этот сложный процесс, можно судить, к сожалению, лишь по косвенным и весьма скудным данным. Через весь VIII и начало IX столетия проходят известия о том, что и сами подданные Болгарии, и представители иных стран отчетливо различали в составе населения Болгарского государства два основных этноса, как понимали и то, что политически главенствовали в нем именно протоболгары. Подчеркивая, что войска хана состояли из «подчиненных ему болгар и славян» [_32, с. 64 — Георгий Писида, 267 — Феофан, 305 — Никифор; _43, с. 13 — Ватиканский аноним, 23 — Аноним], византийские авторы все чаще стали распространять название господствующего этноса на всех жителей государства [_62, р. 403].

 

Процесс сближения двух этносов носил естественноисторический характер, заняв собой целую эпоху. Нет сведений о том, что протоболгарская знать принимала специальные меры по утверждению в среде славян своих норм быта, языка, обычаев, религии {24}. Наличие двуобрядных, одновременно функционировавших некрополей (со славянским трупосожжением и протоболгарским трупоположением) свидетельствует о взаимной веротерпимости обоих народов. Религиозная нетерпимость протоболгарских властей обращалась против той идеологии (в ее религиозной форме), носители которой представляли военную опасность для Болгарии, — против христианства. Но и эта нетерпимость ярко проявилась лишь тогда, когда христианство стало проникать в Болгарии в среду ее высшей знати. Позиция славянской аристократии в это время была, видимо, сходной, несмотря на различие форм язычества у протоболгар и у славян.

 

Характерно в связи с этим изменение терминологии протоболгарских надписей (на греческом языке) при обозначении жителей империи. Сначала для этого использовался термин «греки», воспринятый протоболгарами, несомненно, у славян, которые заимствовали его, вероятно, у романизированного населения северобалканских провинций империи, вкладывавшего в это понятие, как и римляне в I—II вв., помимо этнического, также уничижительный смысл. Термин «ромей» в надписях весьма редок: он встречается только в надписях-договорах, пересказывавших текст документов, в которые он был внесен, разумеется, византийской стороной.

 

 

24. О возможном влиянии протоболгарского на славянский см.: Šaur V. Protobulgarsko-Slovansky bilingvismus ve fonoligićkem systému bulharštiny. —In: Studia Balkanica Bohemo-Slovaca. Brno, 1976, S. 323.

 

 

330

 

Со второго десятилетия IX в. наряду с термином «греки» встречается и термин «христиане» [_63, с. 115, 117, 127, 133, 162, 164, 171]. По-видимому, конфронтация Болгарии с Византией обретала остроту и в религиозной сфере. Меры константинопольского правительства по христианизации Славиний, лежавших между Византией и Болгарией, воспринимались и болгарскими ханами, и славянскими архонтами как действенное в руках императора средство идейно-политической борьбы, угрожавшее Болгарии изоляцией. От времени Крума и Омуртага (803—814; 814—831) идут известия о жестоких гонениях на христиан в Болгарии, когда в ее пределы вошли земли Северной Фракии и Македонии со славянским, уже отчасти христианизированным населением. Об остроте вероисповедных противоречий между славянами и византийцами говорит тот факт, что в 822—823 гг., когда окруженным славянским союзникам узурпатора Фомы Славянина император предложил либо принять крещение и так спасти свою жизнь, либо погибнуть, они предпочли смерть в неравной борьбе [_45, с. 27 — письмо Михаила II Людовику Благочестивому].

 

Общий для славян и протоболгар отказ признать «греков» в качестве «ромеев» (т. е. римлян) означал, возможно, что они отвергали официальную имперскую доктрину, согласно которой константинопольская (греческая) империя выступала как законная преемница Римской империи {25}.

 

Сохранение протоболгарами и славянами верности традиционным формам язычества являлось одним из факторов взаимного разобщения двух народов и консервации этнических отличий. Официальные религиозные церемонии при ханском дворе, видимо, исключали участие в них славянской знати, что, несомненно, могло восприниматься как признак ее неполноправности. В этих условиях проникновение христианства в Болгарию и его постепенное распространение оказывались важным средством преодоления барьера в этническом самосознании двух этносов, фактором формирования новой (идеологической) общности, независимой от этнических различий. В условиях преследований христиан эта общность цементировалась еще теснее и вела при численном преобладании славян к быстрой ассимиляции принявших христианство протоболгар. В историографии широко признано положение, согласно которому вскоре после принятия христианства в Болгарии, в целом — ко второй четверти X столетия — процесс формирования единой болгарской народности был в основном завершен [_11, с. 283 сл.; _24, с. 82, 83, 96, 152; _64, с. 12—22].

 

Этот трудный и далеко не бесконфликтный процесс совершался с разной степенью интенсивности в разные периоды, в различных социальных слоях и группах.

 

 

25. См. некоторые свидетельства на этот счет: ГИБИ, III, с. 146; с. 161 — «Чудеса св. Димитрия»; с. 81 — Пасхальная хроника; Петров Я., Гюзелев В. Христоматия. . ., т. 1, с. 30 — Себеос, 164 — ал-Табари; Leo Diaconus, Historiae libri decem. Bonnae, 1822, p. 105. 12—14.

 

 

331

 

Он осложнялся, кроме того, соперничеством с Византией, вмешивавшейся во внутреннюю политическую жизнь Болгарии, где империя имела своих приверженцев в рядах знати [_32, с. 271—272 — Феофан]. В отношениях славян и протоболгар в VIII—начале IX в. неоднократно возникали враждебность и отчуждение.

 

Особенно острым внутриполитическое положение в Болгарии было в середине VIII столетия: оно было обусловлено не только славяно-болгарским антагонизмом внутри господствующего класса, но и расколом среди высшей протоболгарской аристократии [_65, с. 31—35; _66, р. 20—39]. Об этнических и политических противоречиях между протоболгарской и славянской знатью свидетельствует составление около 767—768 гг. второй части «Именника болгарских ханов», пронизанного идеей величия правящей (тюркской) династии [_47, с. 7—8]. Об этом же говорит и ход событий, связанных с поведением во время болгаро-византийских войн славянского объединения северов, сохранявших в пределах Болгарии автономию. Архонт северов Славун в 764 г. вел самостоятельные боевые действия против империи в Северной Фракии даже тогда, когда хан заключал перемирие с императором [_32, с. 272 — Феофан].

 

Незадолго перед этим, после дворцового переворота 762 г., имело место массовое бегство славян из Болгарии. Однако когда новый хан выступил вскоре против Византии, он имел «в качестве союзников 20 тысяч из соседних племен», т. е. из славян [_32, с. 271—Феофан, 303 — Никифор]. Заключая мир с империей, ханы добивались возвращения славян в пределы Болгарии, на места их прежнего поселения; особенно строгие меры принимали протоболгарские власти по охране границ, препятствуя уходу из страны своих подданных [_45, с. 84 сл.; _63, с. 152, 159—160]. Таким образом, можно полагать, что в этот период часть славянских архонтов в Болгарии активно содействовала хану в его внешнеполитических (и, возможно, внутриполитических) акциях, другая же, напротив, либо открыто переходила на сторону империи, либо помогала ей тайно. Ожесточенной борьбой были ознаменованы 60—70-е годы и среди высших правящих кругов: в течение пяти лет последовали четыре переворота. Византийские приверженцы действовали в самой Плиске, при дворе хана [_32, с. 271, 275 — Феофан, 304 — Никифор; _67, S. 363-367; _47, с. 7].

Еще более сложной и противоречивой, чем поведение славянских архонтов в Болгарии, была позиция славянской знати Северной Фракии и Македонии. К концу VII—началу VIII в. часть Славиний этих районов оказалась под суверенитетом империи, но власть ее здесь была номинальной. Вместе с тем Македония оставалась почти до конца VIII—начала IX в. вне активных действий Болгарии.

 

В историографии иногда придается особое значение факту поселения в Македонии вскоре после прихода в Мисию Аспаруха так называемой «протоболгарской дружины» Кувера, что позволяет существенно сблизить ход этногенетического процесса в забалканской Болгарии и в данном регионе: и тут и там, при преобладании славян, налицо политически активный протоболгарский элемент [_11, с. 208; _68, с. 10].

 

В 685 г. Кувер в качестве федерата империи поселился вместе со своей дружиной на Керамисийском поле (район Битоля и Прилепа) [_32, с. 159 сл. — «Чудеса св. Димитрия»].

 

 

332

 

Снабжать продовольствием новых союзников император обязал живших поблизости и уже подвластных империи драгувитов. Подлинные планы Кувера состояли, однако, в основании собственной государственной организации с центром в Фессалонике. Заговор с целью ее захвата был раскрыт, сподвижники Кувера, а скорее всего и он сам, были схвачены. Гипотеза о том, что протоболгары Кувера играли в союзе со славянами этих мест видную политическую роль еще в первой четверти VIII в., нуждается в дополнительном обосновании {26}.

 

Известно, что Кувер (предполагаемый брат Аспаруха) никак не координировал с ним своих действий [_11, с. 208—209]. В объединении Кувера протоболгары представляли лишь его ядро, а основная масса состояла из славян, родившихся в Паннонии от смешанных браков и потомков плененных ромеев, которые в своем большинстве покинули Кувера после прихода на земли империи. Драгувиты не были союзниками Кувера: они несли дополнительные тяготы по содержанию его воинства. Среди вождей дружины Кувера не было единства: заговор с целью захвата Фессалоники раскрыл императору собственный сын ближайшего соратника Кувера Мавра [_32, с. 162 сл., 165—«Чудеса св. Димитрия»]. И главное — нет никаких данных о сохранении протоболгарского объединения в Македонии после провала заговора, т. е. после 687 г. Представляется важным указание на крайнюю малочисленность протоболгарского этнического элемента в Македонии даже сравнительно с его удельным весом в самой Болгарии в VII в. [_11, с. 237].

 

Тем не менее события, связанные с приходом дружины Кувера, а затем с заговором Артемия, пытавшегося в 718 г. вновь захватить престол (ему помогали славяне Южной Македонии и пытались содействовать правящие круги Болгарии) [_63, с. 99—100; _66, р. 5, 20—39; _69, р. 499], показали, что славяне этих мест не только сохраняли враждебность к империи, но и преследовали собственные политические цели.

 

До начала IX в. славяне Македонии не обнаружили отчетливого тяготения к объединению с Болгарией. Поведение части славянской знати этого региона было непоследовательным и позже, до середины IX в. В 773 г. Телериг стремился не столько к захвату этих земель (Славинии Берзития), сколько к переселению их жителей в Болгарию [_32, с. 274 — Феофан]. Об этом же свидетельствуют и статьи болгаро-византийского договора 815 г. [_63, с. 152 сл., 164 сл.].

 

Колеблющуюся позицию славиний, за которые вели борьбу Болгария и Византия, можно объяснить двумя основными причинами. Во-первых, эти славянские объединения еще старались отстоять свою независимость от обеих соперничающих держав [_45, с. 320 — Лиутпранд].

 

 

26. См. об этом специально: Ditten H. Zur Bildung..., S. 144—145; Γρηγορίου-Ἰωαννίδου Μ. Τὸ ἐπισόδιο τοῦ Κοῦβερ στὰ «Θαύματα τοῦ ἁγίου Δημητρίου». Θεσσαλονίκη, 1980, σ. 1—44.

 

 

333

 

Во-вторых, славяне еще не признавали безоговорочно Болгарию как политическую организацию своих соплеменников. Смолены то помогали Круму против империи,, то отходили от союза с Болгарией [_70, с. 34—35].

 

Но обстановка постепенно все-таки менялась. В 809 г. Сердика (София) сдалась Круму без боя. Никифор I, оценив ситуацию в Македонии, принял превентивные меры во время войны с Болгарией, силой переселив сюда византийцев из разных фем, чтобы создать здесь опору своей власти и помешать росту симпатий местного населения к Болгарскому государству {27}.

 

В первой половине IX в. чаша весов в борьбе за Македонию склонилась на сторону Болгарии, поглотившей большую часть этого региона с преобладающим славянским населением. Присоединение этих районов, несомненно, ускорило завершение процесса ассимиляции протоболгар, приведя остатки этого этноса в еще более дисперсное состояние [_31, S. 72f.]. Весьма существенным для формирования самосознания болгарской народности присоединение Македонии было также потому, что сопровождалось резким усилением влияния христианства, уже довольно распространенного в этом регионе [_71, с. 45—52; 72, с. 142]. Оно усилило и позиции той части славянской и славянизировавшейся протоболгарской знати, которая склонялась к принятию новой религии.

 

Что касается роли славянского населения левобережья Дуная, где Болгария при Круме и Омуртаге значительно увеличила свои владения, то эта проблема еще слабо изучена. Трудно судить, сколь длительным (и на всех ли этих территориях) было господство Болгарии в этом регионе до вторжения мадьяр и печенегов (см. [_22, с. 12—13 и карта 2]). Представляется справедливой точка зрения В. Тыпковой-Заимовой, что население задунайских владений Болгарии было в целом мало причастно к этногенезу болгарской народности [_25, р. 7, 9, 20; _73, с. 32—33].

 

Сведения источников о задунайских землях Болгарии интересны, однако, для рассматриваемой проблемы в нескольких отношениях. Во-первых, не лишено значения, что болгарская экспансия оказалась успешной именно в том регионе, где славяне вели непрекращавшуюся борьбу против господства аваров [_52, с. 281-292; _66, с. 35].

 

Во-вторых, в связи с этими землями упоминается о реформе Крума и Омуртага, заключавшейся в ликвидации автономии Славиний и введении новых административно-территориальных: округов (комитатов); местные племенные архонты были заменены комитами — непосредственными представителями центральной власти в провинциях [_45, с. 38 — Эйнхард].  Эта реформа означала ликвидацию славянского племенного партикуляризма и одновременно

 

 

27. ГИБИ, т. III, с. 279, 280 — Феофан. Сходные меры осуществлял Крум на Пелопоннесе после подавления восстания славян (Cronica di Monemvasia / Introduzione, testo critico e note a cura di I. Dujčev. — Institute Siciliano di studi bizantini e neoellenicé. Testi e monumenti. Testi, 12. (Palermo), 1976, p. 12, 22).

 

 

334

 

упрочение власти хана над высшей протоболгарской аристократией {28}; реформа, несомненно, содействовала процессу консолидации новой, болгарской этнической общности.

 

В-третьих, данные о присоединенных Крумом и Омуртагом землях позволяют сделать вывод о том, что на пути преодоления племенного партикуляризма центральная власть еще встречала значительные трудности: славянские архонты абодритов-преденецентов (на левобережье Дуная), как и гудусков и тимочан, пытались выйти из состава Болгарии, сохранив свою автономию ценой признания суверенитета Франкской империи [_45, с. 35—36 — Эйнхард, 51 — Житие имп. Людовика]. Примечательно, что Славинии имели свои административные центры {29}: «Баварский географ» упоминает пять «городов», подвластных болгарам к северу от Дуная [_52, с. 292].

 

Основным хранителем духовных ценностей протоболгар как этнополитического единства являлась их высшая аристократия: во главе с ханом, исполнявшим также сакральные функции. Об этом свидетельствуют и упомянутый «Именник», и протоболгарские надписи, славящие хана и его соратников (с указанием, как правило, их протоболгарского рода [_63, с. 212—225]), и назначение на высшие посты в аппарате управления представителем протоболгарской знати [48, с. 133 сл.], и публичное принесение ханом жертв своим божествам [_32, с. 289 — Феофан], и «защита их чести» в дискуссиях хана с христианами [_74, с. 111]. Традиции протоболгарского самосознания оказались наиболее живучими в среде протоболгарской аристократии. Она и была инициатором восстания в десяти комитатах против Бориса в 865 г. непосредственно после принятия христианства; ее остатки в 893 г. были основной пружиной заговора с целью возврата к язычеству [_70, с. 108 сл., 462 сл.]. Объективно эта позиция крупного протоболгарского болярства замедляла процесс консолидации господствующего класса и поддерживала в обществе сознание этнической разобщенности населения страны [_75, с. 25 сл]. Положение внутри государства и его внешнеполитические задачи требовали сближения со славянской знатью. Этнический дуализм в условиях обострения социальных противоречий и усиления военной мощи империи грозил серьезными последствиями.

 

 

28. Гюзелев В. Княз Борис Първи. София, 1969, с. 34—35, 43 сл.; Он же. Баварският географ. . ., с. 281; Gjuselev V. Allgemeine Charakteristik und Etappen der Errichtung der militärischen und administrativen Verwaltung des ersten bulgarischen Staates: 7. bis 11. Jh. — Etudes Balkaniques, 1978, № 3, S. 76—77; Цанкова-Петкова Г. Българо-византийските отношения според мирните договори от края на VII до началото на IX в. — В кн.: Античная древность и средние века. Свердловск, 1973, т. X, с. 167—186; Etudes balkaniques, 1973, N 3, р. 84—87; Koledarov Р. Administrative Structure and Frontier set up of the first Bulgarian Tsardom. — Ibid. . ., p. 135—136; Андреев И. Нарышская надпись князя Симеона и административное устройство Болгарского государства в конце IX — начале X в. — Ibidem, р. 121—131.

 

29. Ср., однако: Тъпкова-Заимова В. Славянските заселвания на Балканския полуостров в рамките на «варварските» нашествия през VI и VII в. — Изв. на Българското историческо дружество, 1974, т. 29, с. 199—207; Tăpkova-Zaimova V. Ethnische Schichten. . ., S. 70, 97; Eadem. Au sujet. . ., p. 31, 40.

 

 

335

 

Процесс имущественной дифференциации среди основного населения страны обусловил рост экономического и социального могущества славянской знати, все меньше мирившейся с отстранением от участия в центральном государственном управлении. Политика подавления оппозиции большинства господствующего класса не обещала успеха протоболгарским правящим кругам уже в конце VII в., и формы их сотрудничества со славянскими вождями были, видимо, с самого начала гораздо более гибкими и конструктивными, чем это имело место в Аварском каганате. С ходом же времени уступки хана славянской знати должны были возрастать.

 

Само положение дел в стране вынуждало протоболгарскую аристократию к билингвизму, к овладению языком большинства подданных государства. Видные соратники протоболгарина Кувера владели славянским языком [_32, с. 160—161 —«Чудеса св. Димитрия»]. Преодолению знатными протоболгарами языкового барьера должны были содействовать, во-первых, постоянные контакты со славянами не только в общественной сфере, но и в домашней обстановке, так как славяне составляли основную часть все более растущего числа подневольных людей во владениях аристократии. Во-вторых, среди знатных протоболгар, как свидетельствуют и письменные и археологические источники, было распространено многоженство [_38, с. 9 сл.; _32, с. 165 — «Чудеса св. Димитрия»; _4, с. 20; _45, с. 99 — ответы Николая]. Преемственности этнического самосознания между поколениями у тюрок не противоречили браки с женщинами из другого этноса. Но в условиях решительного преобладания славян, даже при строжайшем патриархате, такие браки ускоряли процесс эрозии протоболгарской общности. Протоболгары Кувера еще в Паннонии умножили свои ряды благодаря бракам с пленными византийцами, и дети от этих браков унаследовали не только язык матерей, но и другие важные черты их самосознания: приверженность к христианству, мечту о возвращении в империю как родину их предков [_32, с. 274 — «Чудеса св. Димитрия»]. В-третьих, к учащению браков со славянками протоболгар побуждало то обстоятельство, что их роды и семьи уже были тесно переплетены узами кровного родства, становящимися препятствием к новым брачным союзам. В-четвертых, усложнение аппарата власти, умножение административных пунктов, требовавших постоянного присутствия должностных лиц и гарнизонов, ускоряли переход к оседлости — по славянскому прототипу — значительного числа и знатных и рядовых протоболгар. Как внутренний, так и внешний город Плиски, а в особенности Преслава, несмотря на сохранение планировки укрепленного тюркского лагеря, быстро обрели черты раннесредневекового поселения городского типа [_76, с. 13; _77, с. 52—56]. Когда Никифор I в 811 г. захватил Плиску, он разорил нивы местных жителей, перебил их скот (волов, свиней), ограбил жилища, огороженные деревянными изгородями, обследовал даже чердаки и, наконец, сжег город [_32, с. 282 — Феофан]. Все это уже никак не похоже на аул скотоводов. Это был средневековый город, и ассимиляция в нем протоболгар была особенно интенсивной.

 

 

336

 

Задачи усложнившегося государственного управления обусловили использование в делопроизводстве греческой письменности и греческого языка. Тюркский язык протоболгар не смог, следовательно, и в этой сфере в отличие от латыни римлян и греческого византийцев послужить средством ассимиляции славян. Впрочем, среди части славянской аристократии могла проявиться тенденция к сближению с протоболгарами через узы родства, усвоение языка, нравов. Вопреки общему правилу на некоторых поминальных надписях не указан род усопшего или погибшего. Возможно, эти надписи посвящены людям не протоболгарского, а славянского происхождения (хотя они и носят тюркские имена), ибо именно на надписях со славянскими именами нет указаний на род умершего [_63, с. 173—180, 230, 234; _78, р. 90—95; _79, S. 245—254; _80, S. 235—244]. И все-таки следует признать, что тенденция к «протоболгаризации» в среде славянской знати не получила развития.

 

Не менее сложен вопрос о славянизации рядовых протоболгар. Известно о крайне медленных темпах перехода кочевников к оседлости: такой переход вел к глубокой трансформации всего жизненного уклада и самого самосознания этноса [_81, с. 326—328; _82, с. 335—360]. Расположение протоболгарских некрополей VII—IX вв. говорит о том, что протоболгары стремились селиться компактными колониями. Однако новые природные и политические условия, в которых они оказались, не способствовали сохранению прежнего хозяйственно-культурного типа. Здесь не было открытых степных пространств. Амплитуда перегонов скота должна была неминуемо сократиться {30}. Подавляющая часть удобных земель к тому же была освоена славянами под земледельческое хозяйство, и насильственное сокращение этих хозяйств в крупных масштабах ради высвобождения земли под пастбища грозило ослаблением экономического потенциала государства, в чем не были заинтересованы высшая знать и ханский двор. Возможно, что часть протоболгар стала практиковать ту форму скотоводства, которая была веками освоена на Балканах автохтонами, т. е. пастушество. Характерно, что протоболгарские ранние поселения были «сдвинуты» именно к причерноморскому побережью. Традицию же пасти зимой скот у моря, в условиях более мягкого и влажного климата, пастухи-влахи на Балканах сохраняют до сих пор [_83, р. 671—672; _84, р. 27]. Такие пастушеские поселения протоболгар, если они вообще возникали, должны были, несомненно, появляться или по соседству со славянскими, или как совместные, славяно-протоболгарские. Напомним, что протоболгарские топонимы от этой эпохи неизвестны.

 

Содействовала сближению протоболгар со славянами и воинская служба: совместные походы упрочивали чувство воинской солидарности.

 

В условиях Балканского полуострова славяне представляли более перспективный хозяйственно-культурный тип, и переход к нему ассимилируемых протоболгар был предопределен ходом развития их общества.

 

 

30. Гюзелев В. (Икономическо развитие. . ., с. 14) подчеркивает, что ведение кочевого скотоводческого хозяйства требовало обширных земель.

 

 

337

 

Обретавшие оседлость в иноэтнических поселениях, они уже через несколько поколений теряли свое прежнее этническое самосознание [_85, S. 274—275]. Согласно сообщению византийской анонимной хроники первой четверти IX в., в Константинополе на хлебном рынке стояла статуя, изображающая «болгарина, который пашет на воле, как бы намереваясь проложить борозду в земле» [_32, с. 224].

 

Славянизация массы протоболгар совершалась, скорее всего, не путем медленной и постепенной эволюции их быта и самосознания одновременно у всех представителей этноса, а через поглощение их отдельных контингентов славянской средой. Это предположение оправдывается, кажется, тем фактом, что археологические следы протоболгар с IX по XI в становятся все более редкими. Прогрессирующему убыванию тюркского элемента в Болгарии содействовали также имущественное расслоение и вовлечение в зависимость обедневших протоболгарских семей и гибель части мужского населения в многочисленных сражениях.

 

Что же касается рядовых подданных хана — славян, то в отличие от славянской аристократии условия для их протоболгаризации практически отсутствовали. Славяне-крестьяне могли усвоить минимум протоболгарских слов (титулатура должностных лиц, названия божеств, воинские термины, наименования специфически протоболгарских предметов быта, может быть, слов, выражавших элементарный счет и понятия времени [_86, с. 57—61; _87, с. 87—92], — в «Именнике» эти слова оставлены без перевода на староболгарский), но крестьянин в VIII—IX вв., живущий в пределах славянских объединений, крайне редко общался с протоболгарскими чиновными лицами. Его непосредственными властями были здесь старейшины, жупаны и князья из его единоплеменников. Во главе воинских соединений из славян стояли также военачальники-славяне {31}. При подавляющем большинстве славян и при царившей в их среде (по крайней мере за пределами узкого круга знати) моногамии [_88, S. 64f.] проникновение тюркского элемента в славянские семьи было крайне незначительным. Признаки протоболгаризации славян как этнической общности в источниках неразличимы, тогда как следы славянизации протоболгар ясно проступают с конца VIII в. Так, уже протоболгарские надписи этого времени при передаче собственных имен, топонимов и протоболгарских титулов и должностей обнаруживают влияние славянской речи [_63, с. 57—58].

 

На рубеже VIII—IX вв. хан Крум уже не делал в изданных им законах никаких различий между своими подданными по этническому принципу [_89, с. 631—644]. После разгрома войск Никифора I хан пировал вместе со славянскими архонтами, воздавая им должное за их вклад в победу; послом Крума в Константинополь был славянин Драгомир [_32, с. 283, 285 — Феофан].

 

 

31. Служба в имперской армии, напротив, была важнейшим фактором ассимиляции: показательно, что из 203 слов латинского происхождения, сохранившихся в новогреческом, 141 слово относится к военной сфере (Mihăescu Н. Die Lage. . ., S. 100).

 

 

338

 

Среди приближенных хана появились и другие лица со славянскими именами (Славна, Коловр) [_63, с. 220, 221, 224—225]. Как и славяне, поселившиеся на Балканах ранее протоболгар, ханы все чаще стали называть свою страну «родиной», «отечеством», «землей, в которой родились» [_63, с. 117; _90, с. 3—19; _91, с. 12—31]. Болгария становилась совместной отчизной всех жителей страны. Согласно «Ответам папы Николая на вопросы болгар», правящие круги Болгарского государства в середине IX в. уже не усматривали серьезных этнических отличий в образе жизни, нравах и обычаях подвластного им населения. Бесспорно протоболгарскими можно признать лишь три-четыре черты, упомянутые в этом обширном памятнике (использование конского хвоста в качестве воинского штандарта, двоеженство, прием пищи, сидя на земле, ношение шаровар женщинами [_45, с. 87, 93, 99].

 

Известно, что выбору имени в средние века придавалось большое значение: были имена, излюбленные в данном роде, семье, имена имели значение талисманов и т. д. Тем примечательнее, что трое из сыновей Омуртага — Енравота (Воин), Звиница и Маломир — получили славянские имена. Енравота к тому же был первым представителем правящей династии, принявшим крещение в условиях гонения на христиан [_92, с. 212; 11, с. 250—251; _93, р. 504—509]. Еще до официального принятия христианства в титулатуре хана и в инсигниях его власти появились не свойственные протоболгарам традиции: была введена официальная формула «от бога архонт» [_63, с. 139—140; _11, с. 317; _70, с. 45—47; _94, р. 293], корону хана увенчивал по византийскому образцу крест [_95, с. 29—30]. Все это свидетельствовало о постепенной утрате даже высшей протоболгарской аристократией своего прежнего этнического самосознания.

 

Как упоминалось, следы протоболгарского этноса прослеживаются до XI в. Это не дает, однако, оснований для заключения, что лишь началом этого века и следует датировать ликвидацию в стране «этнического дуализма» {32}. Понятие «этнический дуализм» представляется преувеличением при характеристике этнической ситуации в стране даже для середины IX в. Уже ко времени крещения Болгарии процесс славянизации протоболгар вступил в стадию завершения. Самый акт принятия христианства, представлявший собой для верных приверженцев язычества трагическую ломку освященных веками отеческих традиций, был трудно осуществим в условиях этнического дуализма. Этот акт предполагал предварительно достигнутое единство образа жизни, интересов, политических и общественных идеалов большинства господствующего класса, а также значительное упрочение аппарата центральной власти, державшей в повиновении и воинские силы государства, и органы центрального и провинциального управления. Сколь ни значительно было число христиан в стране до 865 г., процесс крещения Болгарии совершался не только через мирную проповедь миссионеров, но и через вооруженное насилие.

 

 

32. См. об этом Въжарова Ж. Славяни и прабългари.; Dujčev Iv. La formation la l’état bulgare et de la nation bulgare. — In: Europe aux IX^е—XI^е siecles. Varsovie, 1968, p. 223—224.

 

 

339

 

Восстание в десяти комитатах против Бориса под лозунгам восстановления язычества и ведущая роль в мятеже, как упоминалось, остатков протоболгарской знати не могут быть расценены лишь как выражение остроты именно этнических противоречий внутри господствующего класса. В основе конфликта лежали не столько этнические трения, сколько политические разногласия (отношение к империи и к христианству).

 

Этническая трансформация протоболгарского меньшинства и перемены в его самосознании нашли отражение в изменении содержания понятий «болгары» и «Болгария». Характерно, что ранее всего протоболгар как славян стали воспринимать далекие от границ Болгарии современники-иноземцы, фиксировавшие очевидный для них факт и не связанные с имперской литературной традицией. Арабский путешественник начала X в. называет жителей Болгарии «славянами», как и автор арабской энциклопедии «Драгоценности» того же времени [_74, с. 128, 140].

 

Византийские авторы до середины IX в. употребляли термин «болгары» в двух значениях: как равнозначный понятию «протоболгары» и как обозначение всех подданных государства «Болгария». Около середины этого века византийские памятники перестали упоминать о «славянах» в составе населения Болгарии; термин «славяне» стал обозначать представителей этого этноса, живших на северо-западе Балкан, в Южной Македонии, на Пелопоннесе, на Руси.

 

Показательно, что и протоболгарские надписи, еще отличавшие в первой четверти IX в. славянских подданных хана от «болгар» [_63, с. 212—227], позднее уже не упоминают о славянах. Понятие «болгары» устойчиво ассоциировалось уже со всеми подданными государства. Более того, в X—XI вв. термин «болгары» получил даже расширительное значение — в результате последовательно проводимого официального курса болгарского правительства, придававшего понятиям «болгары» и «Болгария» прежде всего политический смысл. Начиная с Бориса, в титулатуре князя и во всех официальных документах болгарского двора подчеркивалось, что все подданные князя — «болгары», что он — правитель «земли болгар», повелитель «Болгарии». Отныне все жители, независимо от их этнической принадлежности, оказавшиеся под скипетром болгарского царя, трактовались как «болгары» (в том числе жители Южной Македонии, Северной Фракии, Эпира, Адриатического побережья, среди которых были и греки, и албанцы, и армяне, и влахи). Как «болгары» обозначались порой и славяне тех районов, которые весьма недолго входили в состав Болгарии. Кекавмен в последней четверти XI в. именовал «болгарами» славян Фессалии [_96, с. 252 сл.].

 

Границы Первого Болгарского царства в годы его наивысшего расширения выходили за пределы территории расселения именно болгарской народности (ср. [_11, с. 406—408]). Этническая карта многих районов Болгарии была гораздо более сложной, к тому же на значительной части Болгарии отсутствовал протоболгарско-славянский симбиоз как один из факторов формирования болгарской народности.

 

 

340

 

Отказ от противопоставления протоболгар славянским подданным, обозначение славян «своим» (некогда только тюркским) этнонимом не могли не означать существенные сдвиги в самосознании аристократии протоболгарского происхождения [_90, с. 3 сл.]. Перестройка самосознания не сопровождалась, однако, утратой исторической памяти протоболгар, по крайней мере знатных. Что касается рядового населения, то оно, видимо, не сохранило четкого представления об отличии исторических путей двух этносов и о резких этнических различиях, некогда разделявших оба народа. Потомки протоболгар, не переставая сознавать себя болгарами, не отличали себя более и от славян, проникнувшись их самосознанием.

 

Сложнее, вероятно, обстояло дело с усвоением славянами в качестве «своего» этнонима «болгары»: сами славяне стали называть себя так позже, чем их обозначали этим именем представители иных этносов. Не испытав ассимиляции, в отличие от протоболгар, они должны были преодолеть более трудный психологический порог. В то время как протоболгарская аристократия особенно долго хранила сознание своего этнического своеобразия, в славянском обществе, напротив, именно славянская знать — в силу ее активного участия в политической жизни государства — ранее других социальных слоев восприняла наименование «болгары». Д. Ангелов справедливо подчеркивает решающую роль государственной власти в утверждении среди подданных как всеобщих понятий и этнонима «болгары», и названия страны «Болгария» [_11, с. 332; _97, с. 77—100; _98, р. 9—20].

 

Это означало одновременно и органическое восприятие славянами такого компонента этносоциального самосознания, как государственно-политическая традиция, включавшая признание доминирующей роли протоболгарского элемента в государственной жизни Болгарии на первом этапе ее истории. Именно при Симеоне «Именник болгарских ханов» был переведен на славянский в качестве официальной летописи Болгарского государства [_47, с. 8-10; ср.: _99, S. 7-21].

 

Первоначально в иерархии представлений славян о своей этнополитической принадлежности понятие «болгары» ассоциировалось с их подданством и лишь затем было осмыслено как категория, выражающая специфику родного этноса сравнительно с другими славянскими народами.

 

О трудностях на пути усвоения понятия «болгары» как этнонима славянским населением страны свидетельствуют первые памятники славянской письменности и староболгарской литературы.

 

Широкое распространение среди деятелей христианской церкви той эпохи убеждения в том, что богословские и литургические тексты могут быть написаны лишь на греческом, латинском и еврейском (так называемая «догма троязычия»), обусловило полемическую направленность первых памятников письменности на славянском языке [_100, с. 26—30]. Их авторы отстаивали право славян на использование собственной письменности, подчеркивали, что она создана для многочисленного народа, служит его просвещению. Пафос этих первых сочинений состоял не в прославлении деяний какого-либо одного из славянских народов,

 

 

341

 

а в возбуждении чувства гордости за могущественный «род» славянский, вступивший наконец в круг цивилизованных (христианских) народов. Эта общественная идея была заложена уже в творчестве изобретателей славянской азбуки — Кирилла (Константина) и Мефодия. Хотя их миссия действовала на конкретной, в этногеографическом смысле вполне определенной территории (Великая Моравия), созданная ими письменность была ориентирована на нужды всего славянства.

 

Литература кирилло-мефодиевского цикла свидетельствовала об обострении чувства общеславянского единства. Понятие «славянский язык» употреблялось некоторое время как синоним понятия «славянский народ». Язык и вера выдвинулись в иерархии самосознания на первый план как основные факторы славянской общности. Понятие «иноплеменник» Константин Преславский приравнивает к понятию «иноверец» [_101, с. 49—52]. Термины «славяне» и «славянский», как и «болгары» и «болгарский», употребляются для указания на население Болгарии в одних и тех же памятниках, однако первоначально — с известным смысловым отличием.

 

Так, в «Житии Наума Охридского» сказано, что ученики Мефодия «пришли» в «болгарскую землю», а затем один из воспитанников Климента (Марк) стал четвертым епископом «славянского языка» в Деволе [_102, с. 306—307]. Жители Болгарии принадлежали к «славянскому роду», пишет черноризец Храбр, когда они обрели «славянские книги» в правление «болгарского» княза Бориса [_103, с. 189—190]. В приписке к переводу «Слов» Афанасия Александрийского отмечено, что, после того как Борис крестил «болгар», при ныне правящем «нашем князе болгарском Симеоне» много книг переведено «с греческого на славянский» [_104, р. 6].

 

Понятия «славяне» и «славянский» имеют здесь по преимуществу этнический и вероисповедальный смысл, тогда как термины «болгары» и «болгарский» — государственно-политический (титул князя, территория государства, его название, подданные князя). Вероятно, в сознании образованных представителей славянства в первое время после крещения, а затем — распространения славянской письменности понятия «болгары» и «болгарский» не отражали масштабов происшедших культурно-исторических перемен, далеко выходивших за пределы Болгарского государства.

 

Возможно, подобная позиция в течение какого-то времени была не чуждой и более широким кругам населения Болгарии. В апокрифической летописи «Сказание пророка Исайи», включившей разновременные славянские легенды, «первым царем в болгарской земле» объявлен Слав, который населил села и города людьми, бывшими некоторое время язычниками; царем же его над «множеством людей от Дуная до моря» поставил сам пророк Исайя. Эта легенда, называющая основателем «болгарского» народа и государства царя с несомненно славянским именем, выступает как полемическая реплика на официально утверждавшуюся традицию об основании царства

 

 

342

 

«по сю сторону Дуная» протоболгарином Аспарухом («Именник болгарских ханов»). Испор (Аспарух), по «Сказанию», лишь преемник Слава [_105, с. 281].

 

Решающий перелом в сближении этнонимов «славяне» и «болгары» как родового и видового понятий произошел, скорее всего, в эпоху правления Симеона (893—937), во время наивысших, импонировавших самосознанию подданных успехов государства на международной арене и расцвета его славянской культуры. Впервые о «болгарах» как едином этносе («языке») всей страны говорится уже в таком памятнике конца IX в., как «Сказание о железном кресте» [_106, с. 141]. Этот переход через еще недавно ощущавшийся «барьер» был осуществлен, видимо, совсем не потому, что кирилло-мефодиевская традиция трактовки этих терминов угасла вместе с уходом из жизни ее живых носителей — учеников солунских братьев (ср. [_11, с. 284 сл.], а потому, что завершилась глубокая перестройка самосознания населения страны.

 

Примечательно, что в первые, точно следовавшие оригиналу переводы византийских хроник, рассказывавших о войнах с болгарами в дохристианский период, уже младшие современники-переписчики стали вносить поправки, свидетельствующие о ранимости этнического чувства болгар: резкие выражения хроник о язычниках-«болгарах» подвергались смягчению [_107, с. 50, 199—200]. Понятия подданства и этнической принадлежности болгар наконец совместились.

 

Процесс формирования средневековой болгарской народности завершился, и в иерархии ее самосознания понятия «славяне» и «болгары» заняли те места, которые они занимают и ныне: члены болгарской этносоциальной общности сознают себя представителями одной из ветвей славянства, обладающей яркими чертами этнического своеобразия и оригинальными, исторически сложившимися культурно-общественными традициями.

 

Разумеется, развитие болгарской народности не прекратилось ко второй четверти X в. Однако процесс этот вступил в новую фазу, рассмотрение которой лежит за пределами данной главы.

 

 

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

 

1. Трубачев О. Я. Ранние славянские этнонимы — свидетели миграции славян. — ВЯ, 1974, № 6.

 

2. Иванов В. Я. Язык как источник при этногенетических исследованиях и проблематика славянских древностей. — в кн.: Вопросы этногенеза.

 

3. Седов В. В. Ранний период славянского этногенеза. — В кн.: Вопросы этногенеза.

 

4. Седов В. В. Происхождение и ранняя история славян. М., 1979.

 

5. Comşa М. Direction et étapes de la penetration des Slaves vers la peninsule balkanique aux VI^е—VII^е s. (avec un regard spécial sur la territoire de la Roumanie). — In: Balcanoslavica. Prilep, 1974, I.

  

 

343

 

6. Comşa M. Socio—Economic organization of the Daco—Romanic and Slav Population on the Lower Danube during the 6th—8th Centuries. — In: Relations between the Autochtonous Population and Migratory Population on the Territory of Romania. Bucureşti, 1975.

 

7. Babić В. Forschung der altslawischen Kultur in der SR Makedonien. — Zeitschrift für Archäologie, 1976, Bd. I, N 10.

 

8. Марянович-Вуйович Г. Старейшие археологические следы славян в Белграде. — In: Berichte.

 

9. Королюк В. Д. Перемещения славян в Подунавье и на Балканы (Славяне и волохи в VI — середине VII в.). — Сов. славяноведение, 1976, № 6, с. 52—54.

 

10. Въжарова Ж. Славяни и прабългари на некрополите от VI—XI в. на територията на България. София, 1976.

 

11. Ангелов Д. Образуване на българската народност. София, 1971.

 

12. Андреев Μ. Българската държава през средновековието. София, 1974.

 

13. Tăpkova-Zaimova V. Ethnische Schichten auf dem Balkan und das byzantinische Recht im 7. Jahrhundert. — In: Studien zum 7. Jahrhundert in Byzanz. Probleme der Herausbildung des Feudalismus. Berlin, 1976.

 

14. Duičev Iv. Les sept tribus slaves de la Mesie. — SA, 1959, t. 6.

 

15. Cp.: Антољак Ст. Населување на словените во Македонија и создавање на македонските Склавинии. — В кн.: Историја на македонскиот народ. Скопје, 1969.

 

16. ГИБИ, II.

 

17. Avenarius А. Die Awaren in Europa. Amsterdam, 1974.

 

18. Avenarius А. Die Awaren und die Slawen in den Miracula Sancti Demetrii. — BYZANTINA, 1973, t. V.

 

19. Тъпкова-Заимова В. Нашествия и етнически промени на Балканите. София, 1966.

 

20. Ditten Н. Zur Bedeutung der Einwanderung der Slawen. — in: Byzantium in 7. Jahrhundert. Untersuchungen zur Herausbildung des Feudalismus. Berlin, 1978.

 

21. Бешевлиев В. За славянските племена в Североизточна България от VI до IX в. — В кн.: Преслав. София, 1968, т. 1.

 

22. Коледаров П. Политическа география на средновековната Българска държава. София, 1979.

 

23. Велков В. Състояние на проучванията върху прехода от античността към средневековието в Балканския полуостров. — Изв. на Българското историческо дружество, 1974, т. 29.

 

24. Ваклинов Ст. Формиране на старобългарската култура. VI—IX в. София, 1977.

 

25. Tăpkova-Zaimova V. Génese des peuples balkaniques et formation de leurs états. L’expérience bulgare. — In: III^e Gongres International d’études du Sud—Est européen: Histoire. Bucureşti, 1974, t. I.

 

26. Ангелов Д. Славяни и прабългари до образуването на българската държава. — Археология (София), 1979, № 2.

 

 

344

 

27. Cankova-Petkova G. Über die Herkunft einiger slawischen Ethnonyme und Toponyme und ihre Bedeutung für das gesellschaftlichpolitische Leben auf dem Balkan. — In: Studien zum 7. Jahrhundert in Byzanz. Probleme der Herausbildung des Feudalismus. Berlin, 1976.

 

28. Артамонов M. И. История хазар. Л., 1962.

 

29. Божилов И. Анонимът на Хазе: България и Византия на Долни Дунав в края на X в. София, 1979.

 

30. Гюзелев В. Рец. на кн.: Ангелов Д. Образуване. . . — Bulgarian Historical Review, 1973, № 3.

 

31. Gjuselev V. Allgemeine Charakteristik und Etappen der Errichtung der militärischen und administrativen Verwaltung des ersten bulgarischen Staates: 7. bis 11. Jh. — Etudes Balkaniques, 1978, N 3.

 

32. ГИБИ, III.

 

33. Čallany D. Neue Ergebnisse der awarenzeitlichen Forschungen im Ostungarn. — Studijne zvěsti Archeologického ústavu Slovenskej Akademie vied, 1968, 16; Čallany D. Archäologische Denkmäler der Awarenzeit in Mitteleuropa. Budapest, 1958, S. 184 Karte.

 

34. Rusu M. Awars, Slaves, Romanic population in the 6th—8th Centuries. — In: Relations. . .

 

35. Въжарова Ж. Селища и некрополи (края на VI—XI вв.). — Археология (София), 1974, № 3.

 

36. Чеботаренко Г. Ф. К вопросу об этнической принадлежности балкано-дунайской культуры в южной части Прутско-Днестровского междуречья. — В кн.: Этническая история восточных романцев. Древность и средние века. М., 1979.

 

37. Степи Евразии в эпоху средневековья. — В кн.: Археология СССР. М., 1981.

 

38. Димитров Д. По въпроса за гробните камери с трупоизгаряне в ранно-средновековните некрополи в Североизточна България. — Изв. на народния музей (Варна), 1976, кн. XI.

 

39. Димитров Д. Погребалният обред при ранобългарските некрополи във Варненско (VIII—X вв.). — Изв. на Археологическия институт, 1974, т. 34.

 

40. Въжарова Ж. Българският народностен облик през средновековието в светлината на археологически данни (VI—XI вв.). — В кн.: Първи конгрес на Българското историческо дружество. София, 1972.

 

41. Гюзелев В. Икономическо развитие, социална структура и форми на социална и политическа организация на прабългарите до образуването на българската държава (IV—VII вв.). — Археология (София), 1979, № 4.

 

42. Gombocz Z. Honíoglás török jovévenys zavaink. Budapest, 1908.

 

43. Gombocz. Z. Die bulgarisch—türkischen Lehnwörter in der ungarischen Sprache. Helsinki, 1912.

 

44. ИБИ, VIII, ГИБИ, IV.

 

45. ЛИ, II.

 

 

345

 

46. Cp.: Тъпкова-Заимова В. Изследвания върху ролята на българската държава сред на балканските средновековни държави и някои въпроси от началния период на нейната история. — В кн.: Проблеми на българската история. София, 1973.

 

47. Ср.: Дуйчев Ив. «Именник на първобългарските ханове» и българската държавна традиция. — Векове, 1973, № 1.

 

48. См.: Гюзелев В. Функциите и ролята на кавхана в живота на първата българска държава (VII—XI в.). — ГСУ. История, 1967, т. 60, кн. 3.

 

49. Гюзелев В. Ичиргу боилите на първата българска държава. — Там же, 1973, т. 65, кн. 3.

 

50. Grafenauer В. Sklabarchontes — «gospodarii Slovanov» ale «slovanski knezi». — Zgodovinski časopis, 1955, let. IX.

 

51. Гюзелев В. Добруджанският надпис и събития в България през 943 г. — ИП, 1966, № 6.

 

52. Гюзелев В. Баварският географ и някои въпроси на българската история от първата половина на IX в. — ГСУ, Филос.-ист. ф-т, 1969, т. 58, кн. III.

 

53. Въжарова Ж. Некрополът до голямата базилика в Плиска. — В кн.: Плиска—Преслав. София, 1979, т. 1.

 

54. Terras V. Leo Diaconus and the ethnology of Kievan Rus. — Slavic Review, Sept. 1965, v. XXIV, N 3.

 

55. Liutprand von Kremona. Die Werke / hrsg. v. J. Becker. Hannover; Leipzig, 1915.

 

56. ИБИ, X, ГИБИ, V.

 

57. Литаврин Г. Г. Некоторые особенности этнонимов в византийских источниках. — В кн.: Вопросы этногенеза.

 

58. Симеонов Б. Произход и значение на названието българи. — Векове, 1976, № 5.

 

59. Симеонов Б. Произход и значение на личното име на хан Аспарух. — Там же, 1977, № 3.

 

60. Немет Ю. К. К вопросу об аварах. — В кн.: Turcologia: К 70-летию акад. А. Н. Кононова. Л., 1977.

 

61. Литаврин Г. Г. Этническое самосознание южных славян в VII—X вв.: (К проблеме формирования раннефеодальных народностей). — В кн.: VIII Международный съезд славистов. М., 1978.

 

62. Tăpkova-Zaimova V. Quelques remarques sur les auteurs byzantins. — In: Studie zur Geschichte und Philosophie des Altertums / hrsg. v. J. Harmatta. Budapest, 1963.

 

63. Бешевлиев В. Първобългарски надписи. София, 1979.

 

64. Василев Р. Проучванията на славянските археологически паметници от Северна България от края на VI до края на X в. — Археология (София), 1979, № 3.

 

65. Cp.: Ферјанчић Б. Византија и јужни словени. Београд, 1966.

 

66. Primov B. Bulgaria in the VIIIth Century. — Byzantinobulgarica, 1978, t. V.

 

67. Beševliev V. Zwei Versionen bei Nikephoros dem Patriarchen. — Revue des études sud-est européennes, 1971, IX, № 3.

 

 

346

 

68. Ангелов Д. Историческа роля и значение на средновековната българска държава. — ИП, 1979, № 1.

 

69. Tăpkova-Zaimova V. Au sujet des Miracula S. Demetrii, II, 6. — In: Studii in honorem V. Beševliev. Sofia, 1978.

 

70. См.: Гюзелев В. Княз Борис Първи. София, 1969.

 

71. Илиевски П. Хр. Грчко-словенска културна симбиоза во Македонија. — В кн.: Словенска писменост: 1050-годишнина на Климент Охридски. Охрид, 1966.

 

72. Алексова Б. Материјална култура на словените во Македонија. — Там же.

 

73. Тъпкова-Заимова В. Долни Дунав — гранична зона на византийския запад. София, 1976.

 

74. Петров П., Гюзелев В. Христоматия по истории на България. София, 1978. Т. 1.

 

75. Литаврин Г. Г. Темпове и специфика на социално-икономическото развитие на средневековна България в сравнение с Византия (от края на VII до края XII в.). — ИП, 1970, № 6.

 

76. Ваклинов Ст. Плиска, Преслав, Мадара: Разкопки и проучвания. В кн.: Плиска — Преслав. София, 1979. Т. 1.

 

77. Въжарова Ж. Златни накити от гроб 27 в Плиска. — Археология, 1980, № 1.

 

78. Dinekov Р. Les premieres manifestations de la pensée historique chez les bulgares. — In: Studii in honorem V. Beševliev. . .

 

79. Vaklinov St. Eine Denkmal runischen Schrifttums Pliskas. — Ididem.

 

80. Gerasimov T. Protobulgarische Zeichen. — Ibidem.

 

81. Fayein Cl. La sédenterisation des nomades kouzo-valaques en Albánie Méridionale. — В кн.: VII Международный конгресс антропологических и этнографических наук / Труды. М., 1970.

 

82. Ilyasov S. Transition to settled way of the life and its role in the transformation of culture and modo of the Kirghizes. — Там же.

 

83. Carolus-Barré Th. Chez les Vlaques du Pinde. — Revue des études sud-est européennes, 1968, t. VI, № 4.

 

84. Mateescou C. N. Considération sur l’élévage et l’agriculture du néolitique moyen au Bas-Danube. — In: III^e Congres International d’études du sud— est europopeen: Resumés des communication. Bucureşti, 1974.

 

85. Pride H. Рец. на кн.: Les anciens Hongrois et les ethniques voisins à l’est. Budapest, 1977. — Südost-Forschungen, 1978, v. 37.

 

86. Коев Й. Следи от бита и езика на прабългарите в нашата народна култура. — В кн.: Етногенезисът и културно наследство на българска народ. София, 1971.

 

87. Маринов В. За етнокултурните приноси за българското животноводство. — Там же.

 

88. Fodor I. Altungarn, Bulgarotürken und Ostslawen in Südrussland (Archäologische Beiträge). Szeged, 1977.

 

89. Йончев Л. Някои въпроси относно Крумовото законодателство. — ИИБИ, 1956, т. 6.

 

 

347

 

90. Ангелов Д. Съдържание и смисъл на думата ОТЕЧЕСТВО в средновековна българска книжнина. — Старобългаристика, 1977, № 4.

 

91. Ангелов Д. Смисъл и съдържание на думите «I—ѦЗЫК, РОДЪ; ПЛЕМѦ, и НАРОДЪ» в средновековната българска книжнина. — Там же, 1978, № 3.

 

92. Дуйчев Ив. Славяни и прабългари. — ИИБИ, 1951, т. 1—2.

 

93. Studia in honorem V. Beševliev. . .

 

94. Tăpkova-Zaimova V. L’idée byzantine de l’unité du monde et d’état bulgare. — In: Actes du premier congres international des etudes balkaniques et sud-est européennes. Histoire (Sofia), 1969, III.

 

95. Славчев Я., Йорданов И. Златни медальон на хан Омуртаг. — Археология (София), 1979, № 2.

 

96. Советы и рассказы Кекавмена / Под ред. Г. Г. Литаврина. М., 1972.

 

97. Ангелов Д. Покръстване на българите — причини и последици. — В кн.: Православието в България. София, 1974.

 

98. Angelov D. Quelques problěmes de la nationality bulgare aux IX^е—X^е siecles: La langue et la prise de conscience. — In: Byzantinobulgarica, 1973, v. 4.

 

99. Dshonov В. Über Urgestalt und Inhalt der «Namenliste der bulgarischen Khans». — In: Byzantinobulgarica, 1973, v. 4.

 

100. Георгиев E. Славянская письменность на Балканах и европейский традиционализм. — В кн.: Славянские культуры и Балканы. София, 1978, т. 1.

 

101. Христоматия по старобългарска литература. София, 1967.

 

102. Иванов Й. Български старини из Македония. София, 1970 (Фототипно издание).

 

103. Куев К. Черноризец Храбр. София, 1967.

 

104. Vaillant A. Discours contre les Ariens de Saint Athanase, Version slave et traduction en français. Sofia, 1954.

 

105. Иванов Й. Богомилски книги и легенди. София, 1970 (Фототипно издание).

 

106. Ангелов Б. Сказание за железния кръст. — В кн.: Старобългарска литература. София, 1971. Т. 1.

 

107. Дуйчев Ив. Из старата българска книжнина: Книжовни и исторически паметници отъ първото българско царство. София, 1943. Т. 1.

[Previous] [Next]

[Back to Index]