Раздел четвертый. ВИЗАНТИЯ И ДРЕВНИЕ СЛАВЯНЕ (VI-IX вв.)
7. Свидетельство патриарха Никифора о рабах-византийцах у славян
(В: Славяноведение. – 1996. – № 6)
В современной исторической литературе широко признан тезис о том, что применение рабского труда в Византии в производственной сфере постепенно снижалось, начиная с VI-VII вв., и что особенно быстро этот процесс совершался в IX-XII вв. [_1]. Полагают, что в славянском обществе VI-IX вв. традиции рабовладения были развиты несравненно меньше, чем в византийском: рабство носило у славян преимущественно патриархальный характер и никогда не играло существенной роли ни в сельском хозяйстве, ни в ремесле [_2]. Относительно недавно я высказал, однако, предположение, что широкие обобщения на этот счет скорее всего ошибочны: положение рабов в различных населенных славянами регионах и на разных этапах раннего средневековья (в VII—VIII вв.) могло быть далеко не одинаковым [_3, с. 37-41; _4].
Достаточно веские основания для пересмотра традиционной точки зрения на значение рабовладения у славян в VIII в. дает, по моему мнению, уникальное свидетельство патриарха Константинополя Никифора I (806-815) о выкупе пленных ромеев у славян. Сообщение это хорошо знакомо византинистам, но расцениваемое, по-видимому, как известие о незначительном эпизоде в истории империи в VIII в., оно комментировалось обычно весьма бегло и не было в целом подвергнуто внимательной интерпретации (см. например, [_5, _6]).
Между тем, даже разделяя мысль о том, что в ряду других событий внутренней и внешней жизни Византии того времени выкуп пленных сам по себе не имел существенных для государства последствий, я полагаю, что подробный анализ сообщения патриарха может заметно уточнить наши представления не только о социальных процессах внутри славиний на византийских землях и о характере отношений славян с подданными и официальными властями империи в середине VIII в.,
580
но и о внешне- и внутриполитическом положении самой Византии в разгар иконоборческой кампании императора Константина V (741-775).
Свидетельство в «Бревиарии» Никифора датировано 7-м индиктом, соответствующим 6277 году, т. е. времени с 1.IX.768 г. до 31.VIII.769 г. {1} Никифор пишет:
«Константин посылает [к] {2} архонтам славян и принимает порабощенных ими с давних времен христиан с островов Имвроса, Тенедоса и Самофракии, обменяв их — а число их достигало двух тысяч пятисот — на шелковые одежды. Доставив их к себе и скромно почтив, он отпустил их куда бы каждый из них ни захотел отправиться» [_8, р. 162.8-15]. {3}
Предварительно — несколько замечаний о более точной датировке названных в приведенном пассаже событий, локализации места проживания славян, владевших рабами-ромеями, и о возможном источнике сведений об упомянутой акции Константина V.
Сообщение о выкупе находится в «Бревиарии» между известиями о рождении у императора сына Анфима и о коронации 1 апреля (все в том же 7-м индикте) жены императора Евдокии, т. е. уже этот факт позволяет сузить датировку обмена до семи месяцев (с 1.IX.768 г. до 31.III.769 г.). Поскольку же отправка посольства к славянам (скорее всего — двукратного), доставка к ним шелка из столицы, а затем в нее освобожденных ромеев происходили, несомненно, при участии судов императорского флота и требовали немалого времени, можно, видимо, без большого риска ошибиться, отнести начало акции к осени 768 г., а завершение — к ранней весне 769 г. (после перерыва в действиях в неблагоприятный для мореплавания зимний сезон).
Относительно места расселения тех славян, которые совершали морские набеги на острова Энеиды, мнения исследователей единодушны: это были славяне Южной Македонии и Фессалии. {4} Вероятнее всего, впрочем, они обитали в тех славиниях, которые располагались по берегам рек, впадающих в Эгейское море (стримонцы и смолены по Стримону и Месте, драгувиты по Вардару, сагудаты по Бистрице и велегезиты по Пинею). Дело в том, что к середине VIII в. имперский военный флот уже был в состоянии периодически контролировать северо-западное побережье Эгейского моря, и славянские боевые моноксилы-однодеревки до и после набегов должны были иметь стоянки вдали от моря, в местах, к которым не могли подняться тяжелые военные суда ромеев.
Известие Никифора подтверждается свидетельствами более ранних источников о том, что одним из главных направлений морских
1. В тезисах на конференции 1994 г. (они легли в основу данной статьи — см. [_4]) ошибочно указаны 6-й индикт и 6276 г.
2. Предлог pros — конъектура К. де Боора в его издании «Бревиария», представляющаяся оправданной, хотя издатель не решился внести ее в текст [_7]. Принял эту конъектуру и К. Мэнго [_8].
3. Мою краткую интерпретацию этого известия см. [_9, т. II, с. 247].
581
грабительских рейдов славян были районы, прилегающие к Дарданеллам и акватории Мраморного моря: они стремились сюда к расположенным на его берегах портам. Именно здесь было особенно интенсивным движение морских торговых караванов, плывущих в столицу и от нее, здесь же находились и таможенные станции с их кассами и складами товаров (причем славяне захватывали в плен «вместе с судами и людей, находящихся в таможне» [_10], т. I, р. 200.10-11; 9, т. I, с. 271-272; т. II, с. 204, 233, 244-246, 329, 332]).
Как следует из процитированного места из «Бревиария», не всегда славянам удавалось прорваться в Мраморное море, и тогда они старались взять добычу на ближайших к проливу островах, прежде всего — местных жителей в качестве своих пленников. Для целей данной статьи существенно констатировать, что с середины VIII в. источники уже не содержат сообщений о морских набегах славян на берега и острова в северо-восточной части Энеиды. Логично допустить, что имперским властям удалось к этому времени положить конец славянским набегам, может быть, в результате победоносного похода против них Константина V в 759 г., когда он, согласно Феофану Исповеднику, «поработил славинии в Македонии и сделал подвластными прочих» [_11, р. 430.21-22]. Намек на то, что по крайней мере в последовавшее после этого похода десятилетие морских набегов славяне не совершали, содержится и у Никифора: о вымениваемых у славян за шелк ромеях он говорит как о захваченных «с давних времен». Следовательно, пленения жителей островов как неоднократно повторяющиеся акции нужно датировать несколькими десятилетиями до 759 г., примерно 20-ми-началом 50-х годов VIII в. (часть выкупаемых в 769 г. ромеев были при пленении, несомненно, детьми).
Последнее предварительное замечание — о возможном источнике сведений Никифора. Как было упомянуто, анализируемое сообщение уникально — его нет ни в одном другом источнике, в том числе в «Хронографии» Феофана. К. Мэнго считает, что Никифор использовал для описания событий с 668 до 769 гг. (т. е. до конца «Бревиария») те же источники, что и Феофан, включая утраченную позднее городскую константинопольскую хронику. Возможно, Феофан при отборе фактов для «Хронографии» попросту пренебрег малозначащим (на его взгляд) событием и не включил известие о нем в свой труд (можно указать и на другие примеры различий между обоими историографами в подходе к отбору материала из общих источников) [_8, р. 6.15-18]. Но не менее возможно и другое: константинопольская хроника (как и некий иконофильский труд, якобы созданный тогда же в столице) вообще не содержала упоминания об интересующем нас факте, но о нем мог хорошо помнить сам Никифор — коренной константинополец и вполне вероятный очевидец события, поразившего воображение столичных жителей (Никифору было тогда лет 10, и он был на 23 года старше Феофана, о проживании которого в Константинополе в то время нет достоверных данных).
582
Итак, свидетельство Никифора позволяет, по моему мнению, взглянуть несколько иначе на три проблемы. Первая из них — та, с которой я начал, — о необходимости корректировать представление о небольшом значении рабовладения в раннеславянском обществе. Действительно, в VI-VII вв. славяне брали в плен ромеев главным образом ради получения за них выкупа, размер которого обычно устанавливался в соответствии с ценами на рынке рабов. Пока славяне не обосновались на византийской земле, «лишние рабы» (т. е. пленники, взятые в набегах на империю, но не выкупленные соотечественниками, не перепроданные и не нашедшие какого-либо иного «рационального» использования) постепенно обретали свободу и вливались в славянское общество (лишь часть их искала и находила возможности для бегства) [_3, с. 36-41]. Авары же иногда, когда ромеи не спешили выкупить пленных соотечественников или предлагали недостаточно высокий выкуп, просто уничтожали пленников [11, р. 279-280]. Скупость имперских властей в таких случаях (особенно когда речь шла о выкупе пленных воинов-ромеев) вызывала острое осуждение в обществе [_11, р. 284]: на святое дело не считалось грехом тратить даже церковные сокровища.
Между тем, как явствует из сообщения Никифора, в славиниях находились тысячи пленных ромеев, обращенных в рабов. Причем в рабстве они пребывали десятилетиями. Маловероятно, что никто до этого не предлагал за них славянам никакого выкупа. Видимо, предлагаемая цена не устраивала славян. Иначе говоря, сравнительно с нею более выгодным для них уже стало использование пленников как рабов в своем хозяйстве. Согласно данным «Чудес св. Димитрия», памятника первой половины VII в., славяне делили захваченных ими христиан и обращали в рабов; пленного епископа, взятого в море на захваченном славянами судне, один их них, став господином иерея, заставил ухаживать за скотом [_10, т. I, т. 237.4-238.7; т. II, р. 104, 163-168]. Всякие возможности бегства епископа из плена были исключены, хотя Фессалоника находилась всего в 250-300 км, т. е. в 7-8 переходах. Удавшееся, наконец, бегство епископа было приписано вмешательству сверхъестественных сил (самого св. Димитрия). Столь бдительный надзор над рабами (а взятые на островах пленники вплоть до 768 г. также не смогли бежать) легче было организовать, разумеется, в подворьях и хозяйствах архонтов славян, во власти которых, по моему мнению, и оказывалось большинство пленных ромеев. При этом у каждого из знатных славян имелось, видимо, по несколько десятков (или сотен) таких рабов. Напомню в связи с этим о свидетельстве Константина VII Багрянородного в его «Жизнеописании Василия» (деда автора императора Василия I Македонянина, 867-886), не разделяя нередко высказывающиеся, при опоре не столько на существо рассказа, сколько на его стилистику, мнения о малой достоверности «полубасенного» повествования царственного сочинителя. Рассказ Константина позволяет заключить о сохранившихся среди славян вплоть до середины IX в. прочных традициях рабовладения:
583
над умножением огромных богатств некоей Данилиды, вдовы пелопоннесского магната-славянина Даниила (Данилихи?), трудились многочисленные рабы. 500 из них она будто бы подарила Василию I, а 3000 ее рабов после ее смерти получили свободу и по повелению императора Льва VI (886-911) были переправлены в Италию, в административный округ Лонгивардию, в качестве военных поселенцев, для укрепления ее обороны [_12]. Поэтому 2500 рабов у нескольких архонтов славинии (или славиний) — хотя и немало, но вполне вепоятно. Следует к тому же учесть, что не все ромеи, конечно, были выкуплены и далеко не все дожили до освобождения. Сама форма обмена — на шелковые одежды — свидетельствует о том, что со стороны славян главными действующими лицами (и владельцами рабовромеев) были именно архонты, племенная знать. Они скорее всего и приняли предложение императора освободить ромеев за наиболее желанный для них тогда товар (шелковые одеяния) — престижное выражение высокого положения в обществе.
Второй вопрос, освещению которого содействует, как упомянуто, сообщение Никифора, — это вопрос об особенностях внутренней жизни славиний на византийской земле и характере их отношений с автохтонным населением и имперскими властями. Особенно труден ответ на первую часть вопроса: мы не можем достаточно уверенно судить о численном соотношении в пределах славиний (социально-политически организованных поселений славян на византийских землях) (см. [_13]) местного и пришлого (славянского) населения. Вне всякого сомнения, не все местные жители бежали из районов, подвергшихся нашествию славян. Часть их, оставшись на месте, может быть, признала власть славян и уплачивала им дань, об этом можно судить по сообщению Иоанна Эфесского (последняя часть VI в.) [_9, т. I, с. 285]. Множество подданных империи, однако, покинули родину, перебрались в Италию, укрылись на островах или в труднодоступных горных районах. Вряд ли между славянами и автохтонами там, где они вступали в контакт, могли в первые десятилетия установиться стабильные мирные отношения: пришельцы разорили их и лишили лучших земель и угодий. Согласно сведениям от начала IX в., в районе Патр на Пелопоннесе славяне уже жили по соседству с местными греками, но это не гарантировало автохтонам спокойствия и безопасности [_9, т. II, с. 328, 330, 332—344; _14]. Отнюдь не случайно почти до середины IX в. нет известий о деятельности среди славян в южной части Балканского полуострова христианских проповедников, даже миссионеров-подвижников.
В связи с этим находится, на мой взгляд, и вопрос о повышении среди славян спроса на рабов, которыми могли быть в первую очередь, конечно, ромеи. Как видно, для этого имелись серьезные основания, по крайней мере у славян Южной Македонии, Греции и Пелопоннеса. Осмелюсь высказать предположение, что причины роста указанного интереса славян к обладанию рабами коренились в хозяйственной сфере. Расселившиеся в оливковой зоне славяне испытали, несомненно,
584
серьезные трудности при освоении новых земель в непривычных для них условиях ведения хозяйства. Здесь были иные климат и почва, другие сельскохозяйственные сезоны и сами возделываемые культуры (маслины, вино и фрукты исстари составляли здесь важнейшие компоненты питания). Должны были здесь применяться и более совершенные агротехника и орудия труда. (Еще столетием раньше славяне из своих набегов на земли империи уносили захваченные у ромеев «орудия для труда на жатве» [_10, т. I, р. 185.35-36, 198]). Хотя славяне были исконными земледельцами, передавшими грекам, в свою очередь, часть своих сельскохозяйственных навыков [_15], совершенно ясно, что они оказались перед настоятельной необходимостью овладеть производственным опытом местного крестьянства. Поскольку автохтоны там, где они еще оставались, долго избегали контактов со славянами, в качестве их учителей могли выступать именно рабы-ромеи. Причем захватывать их славяне предпочитали, по-видимому, в отдаленных от мест своего обитания районах империи, чтобы не обострять еще более отношений с ромеями-соседями и до минимума сократить возможности бегства пленных к своим.
Сообщение Никифора позволяет также заключить о значительных полномочиях в VIII в. каждого из славянских вождей в пределах его славинии. Именно в их власти оказывались прежде всего пленники-рабы, и они решали вопрос о выгодном для себя их обмене на шелк. Власть вождя (князя) распространялась, видимо, уже на всю территорию славинии и реализовывалась при опоре на имевшиеся у него репрессивные структуры [_8, р. 86]. Упомянутый выше епископ, чудом сумевший бежать из плена, тщательно прятался днем, шел только ночами и при любой случайной встрече не должен был произносить ни слова, так как язык мог выдать его ромейское происхождение [_10, т. I, т. 238.8-23].
Более того, существовали уже своего рода признанные обеими сторонами границы между славиниями и землями, находящимися под эффективным господством имперских властей. По данным жития Григория Декаполита (первая половина IX в.), в районе рек Месты и Стримона всем было известно, откуда начинается «сторона славянская»; возможно, для того, чтобы не допустить проникновения на контролируемые империей земли славянских лазутчиков, действовал запрет на передвижение «из одного места до другого» (даже для одиноких путников) без разрешительной на этот счет и снабженной печатью императорской грамоты [_16].
В своих официальных отношениях с империей они иногда выступали сообща, защищая общие интересы. Я считаю маловероятным, чтобы все те «архонты славян», о которых пишет Никифор, принадлежали к одной славинии. Еще столетием раньше, в 668 г., аварский каган и славянские вожди западных районов Балканского полуострова предприняли совместную дипломатическую акцию, сообща отправив послов к Константину IV с просьбой о «государевом мире», который и был заключен [_11, р. 356.2-8].
585
В связи со всем сказанным необходимо весьма критически воспринимать неоднократные заявления византийских историографов VIII-X вв. о «полном» и «окончательном» подчинении славян, расселившихся на территории империи. «Покоряли» их и Константин IV в 688-689 гг., и Константин V в 759 г., и Ирина в 793 г. Ее полководец Ставракий прошел с войском от столицы до Пелопоннеса, подчинив по пути всех славян. Но в 805 г. уже Никифор I еще раз привел «окончательно» к покорности славян на полуострове, а затем стратиги-наместники императора на Пелопоннесе были вынуждены неоднократно, вплоть до 30-х годов X в., снова и снова подчинять местных славян. Весьма показателен в этой связи заговор имперской провинциальной знати Эллады против императрицы Ирины в 799 г.: они привлекли к нему Акамира — вождя славинии велегезитов (где всего шесть лет назад упрочивал власть империи Ставракий), надеясь на успех при опоре на его силы и влияние [_11, р. 473-474]. Упомянутые выше магнаты-славяне Даниил и Данилида оказались подлинными господами значительной части Пелопоннеса. По словам Константина Багрянородного, Данилида при посещении ее владений византийцами называла их «иноземцами». Когда она сама посетила Константинополь, Василий I принял ее в Магнаврском зале дворца, где он обычно принимал почетных персон «из чужого племени». Во время визита в столицу, сознавая невозможность борьбы за полную независимость своей славинии, Данилида «великодушно» добавила к прочим дарам императору (Василию I) еще «немалую часть Пелопоннеса, оказавшегося как бы собственным ее владением». Вернулась она на полуостров «в свою страну... будто некая госпожа, царица тамошних жителей» [_12, р. 319.3-8].
Таким образом, было бы вполне оправданным заключение, что осуществленное в 759 г. Константином V «подчинение» славян сводилось скорее всего к заключению мира с ними. Была ли при этом князьями славиний (по крайней мере теми, которые отдавали пленников за выкуп) признана (хотя бы номинально) верховная власть императора, нельзя сказать с уверенностью. Во всяком случае, славяне в 759 г. не отдали плененных ими христиан, т. е. не приняли одно из главных условий, которое при подобных обстоятельствах обычно выдвигается победителем. Видимо, амбициозный василевс отверг тогда поставленные архонтами условия передачи пленников (в обмен на шелк), которые, однако, был вынужден принять десятью годами позже — по причинам, о которых будет сказано ниже.
По моему мнению, в 759 г., как и в 769 и 799 гг., ряд славиний в Южной Македонии, Греции и на Пелопоннесе продолжали сохранять автономию, пользуясь полным самоуправлением в своих внутренних делах, независимо от того, как официальные власти и византийские историографы представляли обществу характер отношений империи с расположенными на ее землях славиниями. Эти отношения являли для Константинополя в VII-IX вв. гораздо более сложную и трудную проблему, чем порой это представляется в современной научной литературе (ср. [_17]).
586
Процесс окончательной интеграции славян в состав подданных империи растянулся на два с половиной столетия и потребовал от византийских правителей немало не только военных усилий, но и осторожности, терпения и дипломатического искусства (даже такта) — и, возможно, не столько потому, что не хватало войск и средств на организацию эффективного фемного устройства (в Maлой Азии этот процесс совершался несравненно быстрее), сколько из-за отчетливого, добытого длительным опытом понимания той истины, что славяне должны были предварительно «созреть» в своем общественном развитии, прежде чем стать в полном смысле подданными императора ромеев. Ускорить процесс могло в первую очередь обращение славян в христианство. На этом прежде всего и сосредоточила империя в IX в. (ибо и для христианства славяне должны были «созреть») свои главные усилия в отношениях со славянами. Что же касается их ассимиляции как инородного этнического элемента, то этот процесс был еше более трудным и длительным. Из содействующих ему специальных мер правительства некоторое значение имела политика переселения в славинии или соседние с ними районы подданных империи из малоазийских провинций. Однако именно крещение жителей славянских анклавов, отдаленных от плотно заселенных славянами территорий на севере Балкан, оказалось решающим фактором в судьбах славян в империи как особой этнической общности.
Наконец, о последней проблеме, более глубокому пониманию которой может содействовать интересующее нас свидетельство Никифора, — о возможной связи выкупа пленных Константином V с внутренней ситуацией в империи и ее внешнеполитическим положением, сложившимся к концу 60-х годов VIII в. Выкуп пленных на средства казны представлял собой явную уступку императора силам оппозиции и общественному мнению. На первый взгляд, эта уступка не была обусловлена конкретным ходом событий. Энергичному императору сопутствовала удача в борьбе и с внутренними, и с внешними врагами. Любое сопротивление он подавлял решительно и жестоко. Три главные задачи стояли тогда перед Константином, и в решении всех трех он добился значительных успехом. Первая состояла в отражении натиска протоболгар, соперничавших с империей за утверждение собственной власти над славянами Северной Фракии и Македонии. Вторая задача заключалась в подчинении славиний на имперской земле. Третью задачу император видел в полном подавлении иконодульской оппозиции, особенно в Константинополе, где она оставалась наиболее опасной для судеб трона.
В 763 г. Константин V разгромил болгар под Анхиалом. Годом ранее он принял более 200 тыс. славян, ушедших из Болгарии (где развернулась междоусобная борьба вокруг ханского престола) и позволил им поселиться на северо-западе Малоазийского полуострова, близ р. Артана [_8, р. 148]. Возможно, рассчитывая произвести на славян благоприятное впечатление, император возвел в 766 г. на трон патриарха Константинополя некоего евнуха Никиту, славянина по происхождению,
587
не остановившись при этом перед нарушением канонических правил [_11, р. 440.11-13]. Однако к склонным к союзу с болгарами или признающим их власть славянским племенам Константин относился как к своим злейшим врагам: в 764/765 гг. тайные агенты императора сумели схватить и доставить в столицу империи вождя «разбойников» в Северной Фракии Христиана, отрекшегося от христианства (скорее всего — славянина), и князя подвластного хану Болгарии славянского племени северов Славуна (оба были подвергнуты мучительной казни) [_11, р. 436-14-21].
Но в 766-768 гг. положение империи и самого Константина осложнились. Безусловно, возникли веские причины, заставившие бережливого императора пойти на единовременные крупные расходы: при средней стоимости раба в то время в 10 номисм (золотых) [_18], цена затраченного на выкуп пленных шелка составила 25 000 золотых (примерно 100 кг золота).
Очередной поход Константина V в Болгарию в 767 г. завершился неудачей. Эпизод со Славуном и Христианом показал, что сторону болгар держала часть славянского населения Северной Фракии. Иконоборческий курс императора вызывал по-прежнему сопротивление в среде высшей столичной знати, о чем красноречиво свидетельствуют гонения против иконопочитателей и жестокие казни 766-767 гг. По обвинению в заговоре против императора были казнены два его брата, патриарх Константина II (754-766), логофет дрома и ряд других сановников [_8, рр. 156, 158, 160]. Обстановку усложнили поразившие ромеев в 767 г. засуха и голод.
Именно поэтому император провел в эти годы (в 766-767 гг.) ряд крупных мероприятий, имевших социальное значение и способных хотя бы частично улучшить ситуацию и ослабить недовольство прежде всего жителей Константинополя. Он восстановил давно пришедший в ветхость водопровод Валентиниана, дав жителям города воду и работу тысячам бедняков. Он ввел фиксированные цены на зерно, разорительно низкие для крестьянства, погасив таким образом за счет деревни брожение в столице.
На достижение того же эффекта была рассчитана и акция по выкупу пленных ромеев. Соглашение со славянами было крайне необходимо Константину V в его борьбе с оппозицией, оно было запланировано заранее в расчете на крупный пропагандистский успех в условиях резко осложнившейся внутренней и внешнеполитической обстановки. Примечателен тот факт, что освобожденные ромеи не были отпущены на все четыре стороны тотчас после того, как оказались на контролируемой имперскими властями территории. Император приказал доставить их в Константинополь. Именно там была организована грандиозная демонстрация во славу государя. Встреча Константина V с двумя с половиной тысячами выкупленных ромеев могла быть, разумеется, только публичной, на площадях и улицах столицы, на глазах константинопольской толпы. Публичная церемония должна была свидетельствовать, вопреки явным и тайным наветам иконопочитателей,
588
о попечении императора о своих подданных, о его милосердии к плененным язычниками христианам-ромеям, которых он освободил и снабдил необходимыми средствами для возвращения к родным местам или для пропитания хотя бы на первое время на новом месте жительства. Акция Константина V, несомненно, упрочила его положение на троне, который он занимал еще шесть лет.
Заканчивая, повторю еще раз свою основную мысль: уникальное сообщение патриарха Никифора подкрепляет вывод о том, что славинии на византийской земле представляли собой в VIII в. политически и социально организованные объединения славянских племен, подлинно протогосударственные образования. Они являлись серьезным фактором, с которым константинопольское правительство было вынуждено считаться в своей не только внешней, но и внутренней политике. Умаление значения этого фактора (как и его преувеличение) способно обеднить или исказить наши представления о процессе становления фемной военно-административной системы в VII—IX вв. и связанного с нею возрождения могущества Византийской империи.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Сюзюмов М. Я. О правовом положении рабов в Византии. — Уч. зап. Свердловского гос. пед. ин-та, 1955, с. 169-172, 186; Литаврин Г. Г. Болгария и Византия в XI-XII вв. М., 1960, с. 182-191; Köpstein Н. Zur Sklaverei im ausgehenden Byzanz. Berlin, 1966, S. 31-42.
2. Иванова О. В., Литаврин Г. Г. Славяне и Византия. — Раннефеодальные государства на Балканах, VI-XII вв. М., 1985, с. 45-47.
3. Литаврин Г. Г. Этносоциальная структура славянского общества в эпоху поселения на Балканах (VI-VII вв). — Этносоциальная и политическая структура раннефеодальных славянских государств и народностей. М., 1987, с. 37-41.
4. Литаврин Г. Г. Патриарх Никифор о выкупе пленных ромеев у славян. — Славяне и их соседи. Греческий и славянский мир в средние века и раннее новое время. Тезисы XIII конференции. М. 1994, с. 10.
5. Nystazopoulou-Pélékidou М. Les Slaves dans l’empire byzantin. — The 17th International Byzantine Congress. Major Papers. New York, 1986, p. 358; I. Rochow. Kaiser Konstantin V (741-775). Frankfurt am Main, 1994, S. 105.
6. Ditten H. Ethnische Verschiebungen zwischen der Balkanhalbinsel und Kleinasien vom Ende des 6. bis zur zweiten Hälfte des 9. Jahrhunderts. Berlin, 1993. S. 51, 169.
7. Nicephori archiepiscopi constantinopolitani opuscula historica. Lipsiae, 1880, p. 76.
8. Nikephores Patriarch of Constantinople. Short History. Text. Translation and Commentary by Cyril Mango. Washington, 1990, p. 162.8-15.
589
9. Свод древнейших письменных известий о славянах. М., 1995, т. I. (I-VI вв.); М., 1995, т. II (VII-IX вв.).
10. Lemerle P. Les plus anciens recueils des Miracles de Saint Démétrius et la pénétration des Slaves dans les Balkans. Paris, 1979, t. I: Le texte.
11. Theophanis Chronographia. Ed. C. de Boor. Lipsiae, 1883.
12. Theophanes Continuatus, Ioannes Cameniata, Symeon Magister, Georgius Monachus. Bonnae, 1838, p. 318.4-6.321.3-6.
13. Литаврин Г. Г. Славинии VII-IX вв. — социально-политические организации славян. — Этногенез народов Балкан и Северного Причерноморья. М., 1984, с. 193-203.
14. Константин Багрянородный. Об управлении империей. Текст, перевод, комментарий. М., 1991, с. 216, 218, 427-433.
15. Малингудис Ф. Славяно-греческий симбиоз в Византии в свете топонимии. — Византийский временник, 1987, т. 48, с. 44-52; Литаврин Г. Г. Еще раз о занятиях и общественной организации славян на Балканах в VI-VII вв. — Византийский временник, 1992, т. 53, с. 3-9.
16. Гръцки извори за българската история. София, 1961, т. IV, с. 39.
17. Gregorion-Ioannidou М. Une remarque sur le récit des Miracles de Saint Démétrius. — Comité National Grec des Etudes du Sud-Est Européen, 20. Athenès, 1987, p. 11-15; Stauridou-Zafraca A. Slav Invasions and the Theme Organisation in the Balkan Peninsula. Byzantiaka, 1992. 12, p. 167-179.
18. Липшиц E. Э. Очерки истории византийского общества и культуры. М., 1961, с. 119.