А. С. Аникеев (Институт славяноведения РАН)

2.

При рассмотрении эволюции подходов Югославии и Болгарии к межгосударственному союзу после весны 1945 г. нельзя не учитывать и греческий фактор. До лета 1945 г. вопрос о федерации рассматривался в Белграде и Софии в качестве второго этапа выполнения основной задачи, а именно: создание в Греции "политических условий", которые дали бы возможность объединить всех македонцев в югославской федерации. Можно с большой долей уверенности говорить о том, что концептуально эти планы разделялись и Кремлем, готовым, будучи минимально вовлеченным в этот процесс, дирижировать из-за кулис, преследуя свои стратегические цели.

Весной и летом 1945 г. СССР, стремясь поддержать Болгарию и Югославию накануне переговоров с западными союзниками по послевоенному мирному урегулированию, усиливает пропагандистское давление на Грецию с целью ослабления ее позиций. Югославы, действуя почти синхронно, создавали напряженную атмосферу на южной границе в преддверии принятия великими державами важных решений по послевоенной Европе. Белград разворачивал шумную кампанию в защиту македонцев в греческой Македонии, возлагая вину за их преследование на греческие власти. В июле и августе, во время работы Потсдамской конференции, Югославия и Болгария усилили нападки на Грецию, обвиняя ее в провокациях на границах и гонениях на славян. Югославия в тот период постепенно становится вторым после СССР "донором" КПГ, начинает по согласованию с Москвой оказывать ей материальную помощь, формирует на своей территории партизанскиеотряды греков и славо-македонцев, активно вмешивается во внутреннюю политику партии, навязывая ее руководству свое понимание решения македонского вопроса [61].

Встречный поток обвинений шел с юга Балканского полуострова. В Греции официальные лица все активнее выступали с ревизионистскими требованиями, заявляли о претензиях на Северный Эпир, ставили вопрос о пересмотре греко-болгарской границы, несоблюдении в Албании и Болгарии прав проживающих там греков. Согласно греческой статистике, в годы болгарскойоккупации западной части Фракии и восточной Македонии в этих районах погибло около 35 тыс. греков, а болгарское население значительно увеличилось (до войны славян здесь было, по разным оценкам, от 60 до 100 тыс. человек). Неопределенность, связанная с международноправовым статусом послевоенной Болгарии, активизировала деятельность правых и монархических греческих группировок, считавших, что создалась благоприятная ситуация для воплощения в жизнь концепции Великой Греции (Megali Edea) [62]. Военная обстановка на северной греческой границе, по оценке западных союзников, также складывалась достаточно тревожная.

Восприятие югославских намерений в отношении Греции как потенциально агрессивных должно было усилиться в западных столицах и Афинах после серьезного (на грани военного) конфликта Югославии с Великобританией и США из-за Триеста в мае-июне 1945 г. [63] По данным британской разведки, в Вардарской Македонии было 48 тыс. югославских солдат и 12 тыс. в южной Албании. Болгарская армия насчитывала 102 тыс. человек. Кроме того, в Болгарии находилось 350 тыс. советских воинов. Им противостояло 111,5 тыс. греков и 37,7 тыс. солдат (включая индийцев) британского экспедиционного корпуса . Как естественная реакция на складывавшуюся на Балканах обстановку прозвучало заявление министра иностранных дел Греции Ф. Драгумиса, который напомнил, что «многие соседи Греции смотрели с вожделением на суверенитет и независимость Греции и что целью славянского империализма было всегда стремление получить выход к Средиземному морю "через тело Греции"», поэтому единственной возможностью противостоять этим намерениям было бы получение помощи со стороны Великобритании и США [65]. Таким образом, ситуацию на Балканах после победы над Германией уже можно было описывать в терминах холодной войны - биполярное противостояние СССР и его новых, почти полностью зависимых от Москвы союзников-сателлитов и формирующегося блока западных демократий во главе с США и Великобританией.

Усилия Югославии и Болгарии решить часть своих территориальных проблем, в том числе и через балканскую федерацию, еще до начала конференций по послевоенному мирному урегулированию, опиравшиеся на формулу "свершившегося факта" (fait accompli), были прерваны западными державами, призвавшими все заинтересованные стороны, включая советскую, дождаться окончания войны. Добиться ревизии версальских договоров в свою пользу обе страны надеялись на Берлинской (Потсдамской) и Парижской мирной конференциях. Решение этих вопросов было невозможно без дипломатической поддержки СССР, который в свою очередь вынужден был соотносить их требования с собственными задачами в связи с территориальными переделами в Европе и на Дальнем Востоке, а также всем комплексом послевоенных международных проблем. Воздействие идеологических мотивов на советские подходы к затрагиваемым внешнеполитическим проблемам было, насколько можно судить по имеющимся материалам, значительным, но не определяющим, что позволяло Кремлю учитывать свои ближайшие и долгосрочные цели. Дополнительную проблему представляло для Москвы то обстоятельство, что в случае с Болгарией, Венгрией и Румынией приходилось защищать, преодолевая сопротивление США и их союзников, интересы бывших германских сателлитов.

Для Болгарии основным на Парижской мирной конференции стал вопрос о возвращении Западной Фракии. В начале июня 1946 г. в Москве находились с визитом Г.Димитров, В. Коларов и Т. Костов, в беседах с которыми Сталин коснулся также и предстоящего обсуждения на конференции этой проблемы. Он сообщил болгарам о заявлении советской делегации в Париже, в котором подчеркивалось, что русские и американцы в 1919 г. небыли участниками установления греко-болгарской границы и поэтому не признали ее. В этой связи он говорил о праве Болгарии на территориальный выход к Эгейскому морю и советовал этого добиваться. Если решить проблему таким образом не удастся, то, по его мнению, следовало ставить вопрос об экономическом доступе в этот район. В то же время он признавал, что сейчас трудно ожидать положительного решения этой проблемы. "Подобные требования могут быть реализованы только с опорой на силу", - подчеркивал Сталин [66]. Согласно советскому плану, обсуждение "фракийской" темы на заседаниях комиссии по Болгарии предполагалось вести с учетом запасного варианта - проекта интернационализации этого района под международным управлением, и принимая во внимание, что в 1923 г. старая Болгария была на него согласна. Между тем американцы, которые в 1919 г. одобряли передачу Фракии болгарам, сейчас, напомнив участникам конференции о происшедших там после 1924 г. демографических изменениях (имелся в виду обмен населением между Грецией и Болгарией и заселение области просфингами - греками из Турции и Ближнего Востока), а также указав на факт "беспощадной болгарской оккупации и эксплуатации этой области в период второй мировой войны", выступили против такого решения. При этом было подчеркнуто, что Болгария, вчерашний союзник Германии, желает оторвать "кусок земли" у одной из стран-победительниц. Но США отвергли и так называемую "стратегическую поправку" греческой делегации, предусматривавшую исправление границы с Болгарией в пользу Греции таким образом, что первая лишалась 1/10 части своей территории [67].

М. Пьяде, представитель Югославии на конференции, полностью поддержав болгарские претензии на Западную Фракию и отвергнув греческие территориальные притязания к Албании, Болгарии и Югославии, заявил, что, "основываясь на принципе права народов на самоопределение, югославская делегация резервирует за собой право поставить вопрос об Эгейской Македонии и добиваться того, чтобы македонский народ получил возможность свободного и независимого существования наряду с другими народами" [68]. Однако югославы лишь ограничились этим заявлением и не стали настаивать на обсуждении этой проблемы на конференции, возможно, получив указание из Москвы, которая в то время должна была учитывать неблагоприятную ситуацию, связанную с начавшейся в Греции гражданской войной, обвинениями против Албании, Болгарии и Югославии во вмешательстве этих стран в греческиедела и постановкой этого вопроса на обсуждение в ООН.

Во время проведения Парижской конференции руководство болгарской компартии на одном из своих партийных мероприятий вновь вернулось к вопросу о будущем Македонии. Необходимо отметить, что в упоминавшейся выше инструкции Сталина болгарской делегации, переданной накануне открытия конференции в Париже, значительное место было отведено вопросу о Пиринской Македонии. Как и во время февральской встречи с Димитровым и Тито, Сталин, касаясь вопроса о культурной автономии этого края, подчеркивал, что она должна стать первым шагом к объединению Македонии, с которым, однако, имея в виду текущую ситуацию, не следует спешить. Здесь же он подверг критике болгар, которые, по его мнению, затягивали решение вопроса о предоставлении автономии Пиринскому краю, опасаясь реакции К. Георгиева. Югославское же руководство в инструкции было упомянуто в положительном контексте. "Тито показал себя более гибким, чем вы - возможно, потому, что он живет в многонациональном государстве и должен был предоставить равные права различным народам", - отмечал Сталин. Он считал, что вопрос о Пиринской Македонии был тесно связан с проблемой так называемых "западных краев", которые сербы заняли (по Версальским договорам), главным образом, по стратегическим соображениям и готовы вернуть их болгарам, если Пиринская Македония будет присоединена к югославской Македонии. Признавая, что большая часть этих территорий населена болгарами, Сталин подчеркивал, что по политическим мотивам "мы все еще абсолютно неспособны возвратить их болгарам". С его точки зрения, "сербы рассматривали бы это как вознаграждение Болгарии, которая оккупировала и грабила сербские территории". В документе также подчеркивалась необходимость развития македонского национального самосознания. При этом Сталин ссылался на ситуацию в Белоруссии, где, полагал он, такого самосознания не существовало в момент провозглашения ее Советской республикой, но позже стало ясно, что "белорусский народ действительно существует" [69].

Таким образом, главные опорные точки в решении македонской проблемы, как это понимали в Кремле, в середине 1946 г. были вновь обозначены. Сталин представил болгарам новую, разбитую на этапы формулу обмена территориями, которая полностью отвечала югославским интересам, но также могла оказаться приемлемой и для той части болгарского партийного и государственного руководства (включая и часть оппозиции), которая была против ускоренного объединения Македонии на югославских условиях. Основной задачей на первом этапе должно было стать создание условий для культурной автономии македонцев в Пиринском крае, и лишь затем (точные сроки к досаде Белграда не определялись) можно было ставить вопрос об объединении.

Руководство болгарской компартии послушно следовало советам Москвы. В резолюции Х пленума ЦК БРП(к), проходившем в начале августа, говорилось, что, по мнению БРП(к), основная часть македонского народа обрела свой государственный и национальный суверенитет в Народной республике Македонии, входящей в состав ФНРЮ, а объединение "других частей македонского народа должно быть осуществлено на основе" этой республики. Выступавший на пленуме секретарь болгарской компартии Г. Димитров под бурные аплодисменты аудитории заявил, что население Пиринского края "должно немедленно высказаться как часть македонского народа, и эта часть будет впоследствии присоединена к HP Македонии". С этой целью предполагалось "осуществить широкое культурное взаимное проникновение" македонцев двух частей Македонии. Одновременно и в выступлении Г. Димитрова, и в резолюции пленума подчеркивалось, что в союзном договоре с Югославией будет предусмотрено возвращение Болгарии ее "западных краев".

В декабре 1946 г. болгарские власти провели в Пиринском крае перепись населения, которая, после призывов из Софии, показала, что там проживает от 45% (Горно-Джумая) до 95% (Петрич) македонцев [70]. В последующем югославские власти постоянно использовали результаты этой переписи для того, чтобы заставить Софию признать существование македонского национального меньшинства в Болгарии, претендуя на включение Благоевградского округа в состав Югославии. Ц. Драгойчева, комментируя в 70-е годы решения Х пленума партии, писала, что они были приняты под сильным нажимом югославов и, главное, в тот момент, когда Болгария, еще рассматривавшаяся как бывший сателлит Германии, "должна была принять на себя часть последствий поражения". По ее мнению, югославское руководство, "ловко маневрируя в трудной для Болгарии обстановке, сумело навязать свою националистическую точку зрения на устройство Македонии". Отсутствие иного выбора обусловило то, что болгары были вынуждены пойти на "некоторые нежелательные, неправомерные уступки", которые нашли отражение в решениях Х пленума по македонскому вопросу, "вопреки воле партии и народа и вразрез с принципами права и справедливости" [71].

Отношение Ц. Драгойчевой к вопросу о судьбе Македонии (которого она придерживалась и в те годы) разделялось не всеми в новой коммунистической болгарской правящей элите. Как отмечал в своем дневнике 23 октября 1945 г. советский посол в Югославии И. Садчиков, беседовавший с ним посланник Болгарии в ФНРЮ П.Тодоров выражал сожаление по поводу того, что в январе 1945 г. Болгария не объединилась с Югославией. По его мнению, тогдашняя обстановка была для этого исключительно благоприятна. Садчиков так передавал версию событий в изложении болгарского дипломата: «По его словам, тов. Молотов В.М. указывал им, болгарам, что если они желают объединиться с Югославией, то надо это делать скорее. Однако болгарское правительство затянуло дело, выдвинув на обсуждение ряд вопросов, мелких и ненужных. В результате время было упущено. Союзники узнали о переговорах и воспротивились им. Так была совершена, по выражению Тодорова, "судьбоносная, фатальная ошибка". Теперь, сказал посланник, еще долго придется ждать благоприятной обстановки для решения этого вопроса». Садчиков подчеркивал, что Тодоров говорил ему об этом уже второй раз. "Судя по тону его заявлений, он, кажется, сожалеет об этом искренне", - писал советский посол [72].

В январе 1946 г. В. Молотов заявил прибывшей в Москву правительственной делегации Болгарии, что необходимо подождать подходящего момента для решения как проблемы федерации, так и вопроса о подписании союзного договора с Югославией. Весной того же года П. Тодоров в Белграде в разговоре с Тито поднял вопрос о федерации или конфедерации трех балканских стран - Болгарии, Югославии и Румынии, но в ответ услышал, что для Югославии сейчас эта проблема не стоит на первом месте. Также негативно Тито отнесся и к вопросу о договоре двух стран о дружбе, подчеркнув, что до заключения мирного договора с Болгарией подписание такого договора принесло бы вред. Тито, согласно принятой у "младших" партий в отношениях с ВКП(б) традиции, не забью пересказать этот разговор советскому послу А.И. Лаврентьеву (кроме того, он обратился к послу с просьбой сообщить мнение Москвы по этому поводу) и обосновал свое отрицательное отношение к этим планам тем, что Болгария все еще формально оставалась монархией и что влияние там компартии "несравнимо слабее", чем в Югославии [73].

Позицию югославского руководителя можно было бы, на наш взгляд, трактовать, учитывая последующие события (Бледский договор лета 1947 г.), скорее как временный тактический отказ идти навстречу болгарским пожеланиям. Во-первых, Тито знал о все еще отрицательном отношении Москвы к формальным актам между Софией и Белградом и ждал, когда такое разрешение оттуда поступит. Не исключено, что ему стало известно о новых подходах Кремля к македонскому вопросу, которые частично были изложены в беседе Сталина с болгарской делегацией 7 июня, в Москве. Он, вероятно, надеялся, что Сталин поддержит югославские условия объединения, которые ему были известны. Во-вторьк, болгарская инициатива, исходившая, помимо прочего, от дипломата, а не прямо от болгарского руководства, предполагала (до Х пленума БКП(б) было еще несколько месяцев), что договор будет основан на ранее согласованном двумя сторонами с Москвой проекте, отношение к которому у Тито и его окружения оставалось отрицательным. И, наконец, предложенный П. Тодоровым в апреле вариант федерации (или конфедерации) предполагал подключение еще и Румынии (по ее инициативе), что также не устраивало югославов, не желавших, объединяясь с бывшими сателлитами, рисковать своими интересами на Парижской мирной конференции, где в центре обсуждения оказался вопрос об итало-югославской границе.

Советская позиция в отношении группы проблем, связанных с Македонией, формировалась осенью 1946 г. под влиянием, как видно из имеющихся документов, сталинских установок, однако учитывала и материалы, поступавшие из МИДа. Одним из таких документов стала обширная, как отмечает Н.Д. Смирнова, докладная записка В.М. Молотову посланника в Болгарии С.П. Кирсанова, занимавшего одновременно пост политического советника при председателе Союзной контрольной комиссии в Болгарии, "Об урегулировании территориальных вопросов между Болгарией и Югославией, о восстановлении болгарской и югославской частей Македонии и о заключении союза между Югославией и Болгарией". В записке повторялся план, изложенный Сталиным в письме от 7 июня, но содержались и новые моменты. Интересно, что в записке приводились и некоторые идеи (в частности, относящиеся к греческой части македонского треугольника) В. Поптомова, которые он высказывал еще в ноябре 1944 г.

С.П. Кирсанов исходил из того, что подписание мирного договора с Болгарией позволит вернуться к обсуждению планов болгаро-югославского союза. До этого, по его мнению, следовало решить территориальные проблемы - передать Болгарии "западные покраины" (районы, отошедшие к Сербии по договору в Нейи) в обмен на болгарскую часть Македонии, воссоединенную с республикой Македония в составе ФНРЮ. По мнению советского посла, такое воссоединение "вызвало бы значительный подъем национально-революционного движения в греческой части Македонии, что способствовало бы ускорению окончательного разрешения македонского вопроса... Следствием было бы также прямое и относительное ослабление Греции" [74]. Кирсанов предлагал действовать в два этапа: "рекомендовать югославской делегации в ходе обсуждения на конференции территориальных претензий Греции к Албании поднять македонский вопрос, но не в форме предъявления каких-либо контрпретензий на греческую часть Македонии, а в форме указаний на то, что существует еще и македонский вопрос, остающийся до сих пор нерешенным". Затем, согласно его сценарию, югославы и болгары должны были сразу же после выборов в октябре в Великое народное собрание Болгарии сделать заявление о союзе [75].

Между тем М. Пьяде несколько отступил от рекомендаций Москвы (если считать, что они были получены) и заявил, как мы видели выше, о готовности югославов поставить вопрос об Эгейской Македонии. Он связал его с правом народов на самоопределение и стремлением Югославии добиваться для македонского народа возможности, свободного и независимого существования наряду с другими народами. За такой формулой скрывались, вероятно, планы Белграда создать под своим покровительством единую Македонию, которая позже была бы включена в югославскую федерацию.

Подписание в феврале 1947г. Объединенными нациями мирного договора с Болгарией вновь поставило в повестку дня вопрос о болгаро-югославском договоре о дружбе. Между тем Белград продолжал оказывать давление на Софию, стремясь еще раз добиться от нее безусловного признания своих подходов к македонской проблеме. Так, в декабре 1946 г. югославское руководство подвергло резкой критике болгарских коммунистов за то, что в проекте конституции Болгарии македонцы не были упомянуты как национальное меньшинство, имеющее особый статус, что рассматривалось как нарушениедостигнутой ранее договоренности о культурной автономии Пиринского края. Позже такое поведение югославов, учитывая и другие "ошибки", быларасцено в Москве как попытка поставить КПЮ в положение "руководящей" партии на Балканах [76].

В апреле того же года на встрече с Э. Карделем Сталин одобрил югославское намерение после ратификации мирного договора с Болгарией подписать с ней договор, подобный тому, который имелся у нее с Албанией. В то же время Москва еще раз предупредила и Белград, и Софию, что заключать такой договор можно будет только после снятия с Болгарии всех ограничений, связанных с мирным договором. Однако, вопреки этим предупреждениям, Тито и Димитров на переговорах в Бледе 30 июля и 1 августа 1947 г. согласовали основные положения договора о дружбе, сотрудничестве и взаимопомощи, а 2 августа информация была опубликована в прессе [77]. В проекте договора предусматривалось, что обмен территориями (Пиринский край в обмен на западные окраины) произойдет после заключения союза между Болгарией и Югославией, т. е. когда между Болгарией и Народной республикой Македонией будут уничтожены границы. Г. Димитров отмечал 1 августа 1947 г. в своем дневнике: "Договорились с Тито и с председателем македонского правительства об общей линии по македонским делам. Не будут предприниматься действия, имеющие непосредственной целью присоединение Пиринского края к Македонской республике" [78].

Спустя две недели после встречи в Бледе Сталин через советского посла в Югославии А. Лаврентьева направил телеграмму Тито, в которой говорилось, что оба правительства допустили ошибку, "заключив пакт... несмотря на предупреждение Советского правительства". Важной, с нашей точки зрения, представляется завершающая часть послания, показывающая подлинные мотивы обеспокоенности Кремля. Сталин подчеркивал, что "...своей торопливостью оба правительства облегчили дело реакционных англо-американских элементов, дав им лишний повод усилить военную интервенцию в греческие и турецкие дела против Югославии и Болгарии" [79]. Известно, что после принятия доктрины Трумэна США вместе с британцами стали активно включаться в балканские дела, пытаясь противопоставить давлению на Грецию с севера сильную греческую армию, получившую дополнительную военно-техническую помощь. Безусловно, это не могло не беспокоить Кремль. Кроме того, Сталину и Молотову, к которым поступала обширнейшая разведывательная информация [80], было известно и о секретных планах американцев на Балканах.

17 июля 1947 г. госсекретарь США Дж.Маршалл сообщил министру обороны о том, что американские войска должны быть готовы оказать помощь греческой армии. Позднее он информировал кабинет о мнении руководителя миссии США в Греции Д. Гризуолда и посла США Макви, считавших, что воинский контингент США мог бы заменить убывающие из Греции британские войска [81]. В сентябре госдепартамент и Пентагон посылают в Грецию директора армейской разведки генерала Чемберлена, который пришел к выводу о необходимости увеличения американской военной помощи, а также поставил вопрос о возможной посылке войск в случае ухудшения ситуации. В конце октября СНБ США рекомендовал направить в страну дополнительно 90 военных советников для усиления боеспособности греческой армии, а 4 ноября Трумэн одобрил эти рекомендации и секретно информировал об этом руководство конгресса [82].

Давление на северных соседей Греции, помогавших греческим повстанцам, оказывалось и через ООН, где 21 октября была принята резолюция, осуждавшая Албанию, Болгарию и Югославию за поддержку партизан, что, как отмечалось, создавало угрозу политической независимости и территориальной целостности Греции, а также миру и безопасности на Балканах [83].

Несмотря на предостережения Запада, греческие коммунисты не только не думали отказываться от своей стратегии борьбы с афинским режимом, но ставили новые задачи, связанные с планами прихода к власти в стране. На состоявшемся в сентябре 1947 г. в Югославии третьем пленуме ЦК КПГ был одобрен план создания "Свободной Греции" с центром в Салониках (так называемый план "Озера", присланный тогда же в ЦК ВКП(б)), предусматривавший формирование экспедиционного корпуса к весне 1948 г. для взятия столицы Эгейской Македонии [84]. Мы не знаем о том, как отнеслись к планам греческих коммунистов в Москве, но в декабре того же года КПГ с расположенной в Югославии радиостанции "Свободная Греция" выступила с заявлением о создании Временного демократического правительства Греции (ВДПГ). Можно предположить, что действия руководства греческой компартии осенью 1947 г. могли быть частью разработанного совместно с югославами, игравшими главную роль на балканской сцене, плана дестабилизации и коммунизации Эгейской Македонии, отрыва ее от Греции и последующего включения в федерацию [85], но уже не только с Болгарией, как планировалось ранее, а теперь и с Албанией. Последняя к концу 1947г., насколько можно судить по имеющимся материалам, приобретала в планах Белграда все большее значение как альтернатива жестко подчиненной Москве Болгарии, союз с которой можно было бы отложить на последующий период, когда София будет подчиняться складывающейся, согласно югославской схеме, иерархии отношений на Балканах.

К концу 1947 г. югославское руководство практически полностью взяло под свой контроль принятие важнейших политических и экономических решений в Тиране, выполнив задание по оказанию "товарищеской помощи" албанским коммунистам, полученное из Москвы еще летом 1946 г. [86] Албания рассматривалась в Белграде фактически как одна из республик югославской федерации, что не могло не вызывать сопротивления со стороны части албанских коммунистов, которые регулярно сообщали о диктаторской политике югославов советским дипломатам. Объем такой информации заставил руководство СССР поднять эту проблему на советско-болгаро-югославской встрече в Москве в феврале 1948 г. Намерение США послать в Грецию свои войска, обсуждавшееся в Вашингтоне после образования в декабре греческими коммунистами Временного правительства, заставило Сталина и Молотова говорить с югославами о необходимости "свернуть восстание в Греции", а в отношении Албании обсуждать вопрос о том, думает ли Белград ее "проглатывать" или нет. Резкое возражение вызвало и решение югославов послать в Албанию пехотную дивизию для того, чтобы, как объяснял Тито советскому послу А. Лаврентьеву, предотвратить захват ее южных районов греческими правительственными войсками.

Возможно, советское руководство догадывалось об истинных планах югославов, и поэтому на той же февральской встрече Сталин, коснувшись вопроса о федеративных планах, неожиданно предложил вариант немедленного создания федерации между Болгарией и Югославией, "а затем обеих с Албанией". Как отмечал Б. Петранович, в марте Э. Ходжа пытался выяснить позицию Тито относительно такой схемы федерации, имея в виду сделанное албанской стороне предложение югославских представителей в Албании С. Златича и генерала М. Купрешанина взять инициативу в этом вопросе в свои руки и потребовать от Москвы объединения с Югославией, объяснив это не внешними причинами, но внутренней ситуацией, и не сообщая об этом болгарскому руководству [87]. Вероятно, в один из моментов албано-югославских переговоров Э. Ходжа заявил, как отмечал в своем отчете советский посол в Албании Д. Чувахин, что "мы, албанцы, согласимся на федерациюс Югославией лишь тогда, когда нам скажет об этом товарищ Сталин" [88]. В марте 1948г. генерал Купрешанин поставил перед албанским руководством вопрос о командовании объединенными албано-югославскими вооруженными силами, подчеркнув, что координация их действий на едином фронте невозможна при наличии двух раздельных штабов [89]. Д. Чувахин писал в Москву, что в марте 1948 г. «представитель ЦК КПЮ Златич уже открыто заговорил о "новых формах" сотрудничества между двумя странами», которые "сводились по существу к ликвидации албанской независимости и раскрывали истинные причины всех югославских козней в 1947 г. и особенно в конце ноября-декабре прошлого года" [90].

Новый вариант балканской федерации, предложенный Сталиным во время февральской встречи, возможно, был частью общего федеративного плана Кремля в отношении Восточной Европы, о котором в конце января 1948 г. неожиданно сказал, вероятно, знавший о нем Г. Димитров (за что затем подвергся сталинской критике). В ходе трехсторонних февральских переговоров Сталин, по словам М. Джиласа, после призыва к скорейшему созданию болгаро-югославо-албанской федерации добавил, что "следует создать федерацию Румынии с Венгрией и Польши с Чехословакией". Сам Джилас предположил, что за этим скрывается идея перестройки Советского Союза путем слияния с "народными демократиями": Украины с Венгрией и Румынией, а Белоруссии с Польшей и Чехословакией, тогда как "Балканские страны объединились бы с Россией!". По мнению югославского функционера, сколь бы туманны ни были эти планы, несомненно одно: "Сталин искал для восточноевропейских стран такие решения и такие формы, которые бы укрепили и на долгое время обеспечили господство и гегемонию Москвы" [91].

Подобная интерпретация Джиласом планов советского руководства (если она была изложена им) могла оказать дополнительное влияние на принятие на состоявшемся 1 марта 1948 г, заседании политбюро ЦК КПЮ решения не форсировать создание федерации с Болгарией, поскольку, как отмечалось, такой шаг только бы осложнил положение Югославии. Москва и София были поставлены в известность об этом, как и о намерении Белграда продолжить и далее обсуждение этого вопроса [92]. Тито на заседании политбюро сделал акцент на идеологических разногласиях, существующих как между КПЮ и БКП, так и между КПЮ и ВКП(б), являвшихся, с его точки зрения, препятствием для быстрого создания федерации. Подводя итоги обмена мнениями, он отметил: «...болгары форсируют федерацию, но в экономическом плане вопрос не созрел. Вопрос касается единства партии. Мы бы себя обременили. В идеологическом плане они отличаются от нас. Это был бы "троянский конь", в нашей партии... Югославия подтвердила свой путь к социализму. Русские по-иному видят свою роль. На вопрос надо смотреть с идеологической точки зрения. Правы мы или они? Мы правы. Они иначе смотрят на национальный вопрос, чем мы. Было бы ошибкой соблюдать коммунистическую дисциплину, если это в ущерб какой-либо новой концепции... Мы не пешки на шахматной доске. Пока не прояснится как выкристаллизовывается вся ситуация, федерация не осуществима... Мы должны ориентироваться только на собственные силы» [93]. На заседании также было подчеркнуто, что федерация с Болгарией может быть использована Советским Союзом для контроля над Югославией, так как в Болгарии велико советское влияние [94]. Тито отметил и еще одно препятствие к образованию федерации, заключавшееся в том, что оставались территориальные проблемы в отношениях с Болгарией - Цариброд, Басилеград, разделенная на округа Пиринская Македония. А. Ранкович, касаясь последнего вопроса, подчеркнул, что ЦК КПЮ не согласен в этом вопросе с позицией болгарских товарищей, поскольку "происходящее сейчас в Пиринской Македонии не отвечает духу наших ранних договоренностей" [95].

Болгарское руководство, не зная в деталях о новой позиции Белграда, рассчитывало, что к концу 1948 г. федерация трех стран, как и было "рекомендовано" Сталиным во время московской встречи, станет реальностью. В марте Г. Димитров сообщил албанскому посланнику в Софии, что после достижения договоренности между компартиями Болгарии и Албании (примерно в июне) можно будет ожидать окончательного решения парламентов трех стран по вопросу о федерации [96]. Отношение болгар к этой проблематике изменилось после интернационализации летом 1948 г. конфликта Югославии с СССР и странами "народной демократии" и осуждения КПЮ на совещании Коминформа в Бухаресте. В решении шестнадцатого пленума ЦК БКП, прошедшего в начале сентября, осуждалась югославская политика македонизации Пиринского края, проводимая в нарушение договоренностей в Бледе (хотя именно там договорились о такой культурной политике Белграда), и подчеркивалось, что "федерация южных славян и вероятное присоединение Пиринской области к Народной республике Македония возможны только в Югославии, которая останется верна общему социалистическому и демократическому фронту" [97].

С началом советско-югославского конфликта постепенно меняется отношение к проблеме федерации всех заинтересованных сторон. Бухарестская резолюция Коминформа обязывала компартии Албании, Болгарии и Греции в течение 1948 г. провести партийные конференции, осуждающие "ошибки югославских товарищей". Все многосторонние планы в контексте новой ситуации были подвергнуты в разной степени пересмотру и в Белграде, и в других столицах. Албано-югославские отношения были прерваны раньше других по инициативе Тираны, расторгшей с Югославией договор о дружбе, подписанный в 1946 г., хотя дипломатические отношения были сохранены. Вопрос о федерации с Болгарией был отложен югославской стороной еще в марте, до начала открытой полемики с Информбюро. Как сообщил Г. Димитров делегатам пятого съезда БКП в декабре 1948 г., югославы одновременно с отказом вести дальнейшие переговоры по этому вопросу, так как, по их мнению, с федерацией не стоило спешить, выдвинули на передний план идею о превращении Пиринского края в автономную область с целью присоединения его к Югославии, независимо от существующей договоренности о создании федерации [98]. Как мы помним, эта идея уже предлагалась Белградом через македонских коммунистов зимой 1944-1945 гг., в период изнурительных, проводившихся через Москву, переговоров с болгарами, а после марта 1948 г., если верна интерпретация Г.Димитрова, она давала югославам возможность решить важную внешнеполитическую задачу, не связывая себя с подконтрольной Москве федерацией с Болгарией.

Сложнее складывались отношения с греческой компартией, которая вела вооруженную борьбу, в значительной мере под влиянием югославов ориентировалась на создание автономного государства в Эгейской Македонии. Белград был здесь активно вовлечен в процесс, поддерживал партизан политически и помогал им материально. На территории Югославии бьши расположены базы отдыха греческих повстанцев и госпитали для лечения раненых. Но тем не менее на четвертом пленуме ЦК КПГ в июле 1948 г. была принята резолюция, осуждавшая югославское партийное руководство и одобрявшая действия Информбюро в конфликте с Югославией. Такая позиция греческих коммунистов не привела к немедленному разрыву отношений с Белградом, однако вызвала их охлаждение, а позднее стала оказывать влияние на интенсивность и объем югославской помощи партизанам.

Изменения произошли и в подходах к решению македонской проблемы. Сталин, предложивший югославам в .феврале 1948 г. "завершить восстание в Греции", вероятно, хотел отменить "поручение", данное ранее Белграду. Причин было, по меньшей мере, две: угроза вооруженного вмешательства США в ситуацию на Балканах (об этом было известно только Кремлю) и желание уменьшить влияние Белграда в регионе, подчинив его действия жестким инструкциям из Москвы. Руководство греческой компартии восприняло указание советских лидеров, переданное им через югославов, "диалектически", приняв 30 марта на заседании политбюро решение о развертывании вооруженной борьбы в городах". Вероятно, КПГ рассчитывала таким образом снять напряжение на северных границах и отвлечь внимание Запада, показав автохтонный характер "демократической революции" в Греции. Кремль со своей стороны, предпринял попытки дипломатического прикрытия новой тактики КПГ, в очередной раз поверив Н. Захариадису, сумевшему убедить советское руководство в скорой победе Демократической армии Греции (ДАТ) над "монархо-фашистами".

В конце июня 1948 г. временный поверенный СССР в Греции Н.Чернышев посетил заместителя премьер-министра Цал-дариса и предложил ему обсудить возможность начала переговоров между двумя странами по широкому кругу проблем, включая Северный Эпир, Кипр, отношения с северными соседями, поставив условие, что на предварительном этапе Цалдарис будет вести их, не информируя других членов правительства. США и Великобритания, которые были оповещены об этой инициативе греками, в целом скептически восприняли советский метод "коммуникации", а британский министр иностранных дел Э. Бевин расценил это как советскую ловушку, поставленную с целью обострения отношений внутри греческого руководства [100]. Госдепартамент тогда же получил информацию о том, что Москва подталкивает Болгарию к нормализации отношений с Грецией, но в Вашингтоне с недоверием восприняли болгарские попытки в конце мая 1948 г. восстановить дипломатические отношения с Афинами [101].

Изменение позиции КПГ по отношению к югославской компартии после начала советско-югославского конфликта вызвало раскол в рядах греческих коммунистов. Промосковской группе во главе с генеральным секретарем Н. Захариадисом теперь противостояла часть славо-македонцев,которая традиционно поддерживала Белград и его идею присоединения Эгейской Македонии к югославской Македонии. В свою очередь и объединявший греческих македонцев Народно-освободительный фронт (НОФ) Эгейской Македонии также раскололся на тех, кто сохранил лояльность КПГ и болгарской компартии, и сторонников КПЮ. Можно предположить, что первые как более восприимчивые к лозунгу самостоятельного македонского государства были использованы Софией и частью руководства КПГ для поддержки отвечавшего их интересам лозунга собственной государственности. В новых условиях, когда Москва уже не поддерживала Югославию, в Болгарии вновь должны были активизироваться противники включения Пиринской Македонии в состав Югославии и сторонники идеи независимой Македонии, ... выдвигавшейся ВМРО. У руководства КПГ, выступившего на пятом пленуме ЦК в январе 1949 г. с инициативой создания "народно-демократической федерации балканских народов" в которой Македония стала бы равноправным субъектом, существовал и сиюминутный, тактический мотив, заключавшийся в необходимости укрепления Демократической армии Греции, что можно было сделать только за счет славо-македонцев, стремившихся создать собственное государство. С этой же целью позднее во Временное демократическое правительство Греции были введены и представители этого национального меньшинства.

Спустя несколько дней после завершения работы пятого пленума ЦК КПГ на пленуме Центрального совета НОФ, состоявшемся 3 февраля 1949 г. с участием Захариадиса, был поставлен вопрос о необходимости обеспечить мобилизацию всего македонского народа на борьбу с монархо-фашизмом. Там же было решено созвать в марте второй съезд НОФ и провозгласить объединение Македонии в "единое, независимое, равноправное Македонское государство в рамках народно-демократической федерации балканских народов", что, как подчеркивалось, должно было стать "наградой македонскому народу за его многолетнюю кровавую борьбу" [102]. В болгарской печати решения НОФ были положительно прокомментированы как выступление против "националистической позиции КПЮ" [103].

Проекты греческих коммунистов и поддерживающих их болгар были отрицательно встречены в Белграде. В письме ЦК КПЮ в адрес ЦК КПГ от 3 марта содержалась резкая критика намерений НОФ провозгласить на своем предстоящем съезде "объединение Македонии в единое, независимое, равноправное с другими государство в составе народно-демократической федерации балканских народов". Югославское партийное руководство заявило о неприемлемости попыток решить македонский вопрос кем-либо из Эгейской или Пиринской частей от имени "Народной республики Македония, которая уже объединяет большинство македонского народа". Как считали в Белграде, подобная политика была направлена против федеративной Югославии, дополнительным свидетельством чего стала поддержка тезиса о независимой Македонии болгарской печатью [104].

В ответных письмах греки заявляли, что основным мотивом, заставившим их занять такую позицию по македонскому вопросу,стала политика группы Керамеджиева в Скопье (эта группа была частью руководства НОФ, выступавшего за присоединение Эгейской Македонии к федеративной Югославии), которая "пропагандирует нам здесь открыто, что Эгейская Македония должна войти в Вардарскую Македонию... Категорически отвергаем, что с нашей стороны ведется какая-либо кампания против Югославии" [105]. Очевидно, что руководство греческой компартии, несмотря на коминформовскую кампанию против Югославии, в которой оно должно было принимать участие, не готово было идти на окончательный разрыв с Белградом, что, учитывая размеры и формы югославской вовлеченности в греческую ситуацию, серьезно ослабило бы позиции ДАТ.

Этими соображениями была вызвана избранная греческим руководством тактика лавирования. На состоявшихся в середине марта в Белграде переговорах члена ЦК КПГ М. Порфирогениса с секретарем КП Македонии Л.Колишевским югославская сторона, наряду с македонской темой, критиковала и позицию КПГ в связи с резолюцией Информбюро. М. Порфирогенис вынужден был признать, что КПГ не может занимать двойственную позицию по основному вопросу - о руководящей роли ВКП(б), именно этим и была продиктована позиция греческой компартии по отношению к решениям Информбюро. Вскоре руководство, греческой компартии направило информацию о развитии ситуации в Москву. "Колишевский выдвинул свои условия, которые сводились не к политическим вопросам, а к назначению его агентов на важные посты в КПГ, в Демократической армии и в НОФ". Кроме того, объяснялось, что использование тезиса о независимой Македонии "было вызвано необходимостью дать отпор пропаганде клики Тито о воссоединении с Македонией Вардар". В послании отмечалось, что предстоящий съезд НОФ не будет объявлять независимость Македонии, но в соответствии с решениями пятого пленума ЦК КПГ изменит программу НОФ в вопросе о македонцах, укажет на необходимость добиваться равноправия македонского народа в составе греческого государства [106].

На открывшемся 25 марта втором съезде НОФ, где присутствовало 600 делегатов, представлявших также Пиринскую и Вардарскую Македонию, тем не менее была принята резолюция, в которой получили отражение планы создания автономного государства из всех частей Македонии, включая албанскую и турецкую [107]. Было решено создать и собственную компартию в составе КПГ - Коммунистическую организацию Эгейской Македонии (КОЭМ), что было положительно встречено в Болгарии. "Работническо дело" расценило создание КОЭМ "как краеугольный камень на пути к независимости Македонии" [108]. Конъюнктурная политика институционального оформления славо-македонцев внутри КПГ и НОФ была продолжена в апреле, когда во Временное демократическоеправительство были избраны два представителя НОФ - П. Митревски и С. Гоцев [109].

У нас нет материалов о реакции Кремля на греко-югославскую межпартийную полемику по македонскому вопросу, но можно предположить, что он готов был направить ее в антиюгославское русло, использовать некоторые решения руководства КПГ для дальнейшей компрометации югославской компартии и ее внешнеполитического курса. Так, советское посольство в Югославии именно в этом ключе пыталось трактовать ситуацию на Балканах. В справке, присланной в МИД в конце лета 1949 г. первым секретарем посольства А.3убовым, анализировалась мартовская статья члена ЦК КПЮ М. Пьяде о балканской федерации, появившаяся в "Борбе", и обращалось внимание на ту ее часть, где выдвигались обвинения против Болгарии, стремившейся к объединению трех частей Македонии в одно независимое государство. Как считал Зубов, смысл статьи в "Борбе", как и "всей пропаганды клики Тито в этом вопросе", состоял в том, чтобы "усилить провокационное движение в Эгейской Македонии против компартии, расколоть единый фронт борьбы греческого народа и всю вину за это свалить на болгарскую компартию и Информбюро". Такая позиция - представить действия Москвы и ее союзников в отношении Белграда как средство запугивания - позволила, как отмечал автор справки, внести дезорганизацию в отдельные части народно-освободительной армии (ДАТ) в Эгейской Македонии. Зубов сообщал о том, что в HP Македонии находится большое число бойцов этой армии, состоящей главным образом из эгейских македонцев, которых югославы используют на "черновых работах" и не позволяют им возвращаться в Грецию [110]. Обращала внимание советская дипломатия и на ситуацию в Пиринской Македонии. Так, советник посольства СССР в Софии К. Левычкин, вероятно со слов болгарских официальных лиц, сообщал в Москву о "противоболгарской деятельности югославских националистов" в этом районе, репрессиях против проживающих там болгар (что не совсем понятно, так как Пиринская Македония оставалась в составе Болгарии), практике выселения из Югославии болгарских студентов и специалистов [111]. Тогда же, в марте 1949 г., секретарь советского посольства в Болгарии Коновалов посетил заместителя министра иностранных дел Болгарии Гановскогои просил его предоставить материалы "относительно болгаро-греческих отношений". Болгарский дипломат обещал подготовить и прислать материалы по этому вопросу в советское посольство [112].

Маневры руководства КПГ вокруг македонской проблемы рассматривались в Югославии как составная часть "информбюровской антиюгославской кампании", а в Лондоне, как пишет Б. Кондис, как часть разработанного в Москве плана по созданию блока в южной части Югославии под эгидой Болгарии, целью которого было "дать славянам, расположенным к северу от греческой границы, предлог для начала борьбы за автономное государство на греческой территории" [113].

Греческая проблема была одной из главных в новой американской политике по отношению к Югославии после начала советско-югославского конфликта. Осторожно, но настойчиво, исходя из задач доктрины Трумэна, Вашингтон добивался от Белграда по дипломатическим каналам прекращения поддержки греческих партизан. Главной "приманкой" американцев была экономическая помощь и кредиты, что было жизненно важно для югославов в условиях начавшейся блокады со стороны СССР и стран советского блока. В конце апреля 1949 г., почти в разгар полемики КПЮ с КПГ по македонскому вопросу, в Белград прибыл Ф. Маклин, бывший глава британской военной миссии при штабе НОАЮ, которого с Тито связывали дружеские отношения. Как писала Е. Баркер, британский генерал в беседах со своим "фронтовым другом" разъяснил ему преимущества прекращения помощи греческим повстанцам. Очевидно, югославы ждали такой постановки вопроса, так как незадолго до этой встречи в Вашингтоне посол Югославии в США С. Косанович и экономический советник М. Филипович в беседе с представителями госдепартамента и министерства экономики США сделали Всемирному банку кредитную "заявку" на 200 млн долл., подчеркнув, что югославское правительство рассчитывает на благожелательное рассмотрение этой просьбы [114]. Поэтому Тито, вероятно, просчитав со своими коллегами все варианты, решил "поступиться принципами" и заверил Маклина, что Югославия закроет в скором времени свою южную границу и прекратит материальную помощь партизанам, подчеркнув при этом, что экономическое выживание Югославии будет зависеть от западной помощи, кредитов и поставок товаров [115]. 6 июня во время встречи американского посла в Белграде К. Кеннона с Э. Карделем и А. Беблером югославы, затронув греческую проблему, сообщили послу, что у Югославии в Греции больше нет друзей [116]. 10 июля Тито заявил о решении югославского правительства закрыть границу с Грецией. Еще во время майской встречи с Маклином югославский руководитель обещал, что партизанам не будет позволено возвращаться в Грецию для участия в антиправительственной борьбе, а также прекратится оказание разного рода помощи [117].

Заявление Тито, сделанное 10 июля в Пуле, расценивалось в цитированной выше справке первого секретаря советского посольства в Белграде А. Зубова о югославо-греческих отношениях как "логическое завершение предательской политики югославских руководителей в греческом вопросе". Советский дипломат подчеркивал, что граница полностью закрыта для греческих демократов, но она остается "открытой, как и прежде, для предателей греческого народа, которые, действуя в союзе с югославскими властями и англо-американскими империалистами, вносят разложение в ряды демократических войск". Анонимными предателями, как можно предположить, в этом документе могли быть названы ориентированные на Скопье эгейские македонцы, а также часть руководства НОФ, отказавшаяся признать резолюцию Информбюро и решения пятого пленума ЦК КПГ и переехавшая в Югославию (Пейов, Гоцев и другие). После победы на этом пленуме промосковской группы во главе с Н. Захариадисом из руководства греческой компартии были окончательно выведены М. Вафиадис (генерал Маркос) и его сторонники. Зубов, описывая отношение югославского руководства к "освободительной борйбе греческого народа и его руководителям", отмечал, что его "предательский характер" начал "более откровенно" проявляться со второй половины 1948 г., что выразилось в "торможении помощи греческому освободительному движению, плохом отношении к раненым партизанам, находящимся в югославских госпиталях", попытках «задерживать на своей территории бойцов освободительной армии после их выздоровления, подстрекать македонцев в Эгейской Македонии на эмиграцию в Югославию, чинить препятствия для нормальной работы радиостанции "Свободная Греция" и так далее».

Как считал секретарь советского посольства, одной из причин такой позиции Белграда "явилось то, что руководство греческой компартии, хотя и не осудило публично в то время предательства руководителей КПЮ, но и не заявило о своей солидарности с Тито и его приспешниками". Поворотным моментом, по мнению Зубова, стал пятый пленум ЦК КПГ, где "были осуждены оппортунистические тенденции, появившиеся у отдельных руководителей компартии Греции, и намечена линия решительной борьбы с монархо-фашистами и иностранными интервентами" [118].

Справка Зубова была прислана в Москву 10 августа 1949 г., что совпало с началом масштабной операции греческих правительственных войск в районе Вици и Грамос, опорных пунктах партизан, приведшей к поражению последних и их массовой эвакуации в Албанию и Югославию. После августа 1949 г. более 35 тыс. эгейских македонцев бежали в Югославию, а поражение КПГ в гражданской войне "закрыло" для Белграда тему балканской федерации, трансформировав македонскую проблему в плоскость защиты славо-македонского меньшинства в Греции. Нормализация отношений между Белградом и Афинами, начавшаяся с секретных контактов в марте 1949 г. и патронируемая США и Великобританией, осложнялась различными оговорками югославов, в том числе и требованиями к греческой стороне соблюдать права эгейских македонцев. В свою очередь греки обвиняли Белград в том, что он удерживает на своей территории греческих детей, незаконно репатриированных в Югославию в годы гражданской войны в Греции [119]. Осенью 1950 г. Белград вернул часть детей, а вскоре, благодаря посредничеству США и Великобритании, началась нормализация югославо-греческих отношений.
 

В конце войны македонская проблема заняла определенное место как в отношениях между ВКП(б), БКП и КПЮ в связи с планами балканской федерации, так и в отношениях СССР с западными союзниками, которые были против попыток превращения Болгарии, бывшего германского сателлита, в легитимного члена коалиции еще до урегулирования всех вопросов на мирной конференции. Другим мотивом, заставлявшим Великобританию и США выступать против югославо-болгарской федерации, было опасение, что она станет одним из элементов советского блока и усилит позиции Москвы в регионе. Советское руководство наложило временный запрет на реализацию планов федерации, предложив Софии и Белграду заняться вопросом подготовки культурной автономии Пиринского края как предварительной акции будущего объединения.

Белград, следуя указаниям из Москвы, снижает активность на "болгарском направлении", но усиливает свою политику в Албании и вмешивается в греческие события. Гражданская война в Греции позволяла югославскому руководству надеяться на появление еще одного члена федерации и на расширение федеративной Македонии за счет греческой (Эгейской) части. Сталин, внимательно следивший за политикой Тито на Балканах, к концу 1947 г. приходит к выводу о необходимости коррекции слишком активного югославского курса и более жесткому его подчинению Москве. Возникший как результат этих намерений и сопротивления Тито в 1948 г. советско-югославский конфликт снимает вопрос о федерации и резко ограничивает возможности югославской политики. Перспектива территориальных изменений в пользу Югославии путем присоединения Пиринской и Эгейской Македонии к балканской федерации исчезает, и Белград возвращается к "минималистской" программе, основной задачей которой становится защита македонского национального меньшинства в Болгарии и Греции.

       Часть 1  -  Часть 2

[Previous] [Next]
[Back to Index]

61. Улунян Ар. А. Коммунистическая партия Греции. Актуальные вопросы идеологии, политики и внутренней истории. М., 1994. С. 157-200.

62. Karalekas A. Britain, the United States, and Greece. 1942-1945. N. Y.; London, 1988. P. 218-219.

63. См. подробнее: Гибианский Л. Я. Сталин и триестское противостояние 1945 г.: за кулисами первого международного кризиса холодной войны // Сталин и холодная война... С. 44-62.

64. Ibid. P. 220-221.

65. Улунян Ар. А. Указ. соч. С. 157.

66. Resurgent irredentism... P. 49. Авторы публикации приводят выдержку из беседы Сталина с болгарской делегацией, опубликованной 19 июня 1991 г. в болгарском еженедельнике "Отечествен вестник".

67. См. подробнее: Смирнова Н. Д. Указ. соч. С. 12-15.

68. Цит. по: Смирнова Н. Д. Указ. соч. С. 14.

69. Resurgent irredentism... P. 48-49.

70. Документы о борьбе... С. 747-749.

71. Драгоичева Ц. Указ. соч. С. 94.

72. Восточная Европа в документах российских архивов... С. 275.

73. Гибианский Л. Я. Проблемы международно-политического структурирования Восточной Европы в период формирования советского блока в 1940-е годы // Холодная война. Новые подходы, новые документы. М., 1995. С. 103.

74. Смирнова Н. Д. Указ. соч. С. 18.

75. Там же.

76. РЦХИДНИ. Ф. 575. On. 1. Д. 41. Л. 22-23.

77. Гиренко Ю. С. Указ. соч., с. 324-325.

78. Драгоичева Ц. Указ. соч. С. 95.

79. Гиренко Ю. С. Указ. соч. С. 325.

80. Если верить советскому разведчику Ю. Модину, мемуары которого широко используют в своей монографии В. Зубок и К. Плешаков, Сталин и Молотов часто получали информацию о британско-американских переговорах в 1940-е годы скорее, чем она доходила до госдепартамента или Форин офиса. Сталин сам просил разведку в годы войны добывать ему информацию о любых разговорах Черчилля и Рузвельта. Однако, как отмечают авторы книги, его великолепная система разведки (надо отметить, что она продолжала действовать и в годы холодной войны) не давала Сталину ощущения внутренней безопасности, но, наоборот, дополнительная информация усиливала чувство горечи и одиночества (Zubok V., Pleshakov К. Inside the Kremlin's Cold War. From Stalin to Khrushchev. Cambridge-London, 1996. P. 23-24.

81. Leffler M. D. A Preponderance of Power. National Security, the Truman Administration, and the Cold War. Stanford, 1992. P. 194.

82. Ibidem.

83. Yearbook of the United Nations. 1947-1948. N. Y„ 1949. P. 300-301.

84. РЦХИДНИ. Ф.17. On. 128. Д. 1079. Л. 130-132.

85. Планы захвата восточной части Эгейской Македонии с центром в Салониках рассматривались руководством КПГ еще в апреле 1947 г., причем подчеркивалось, что этот район является "наиболее слабым и чувствительным пунктом для врага и областью, где народно-демократическое движение обладает наиболее благоприятными политико-социальными предпосылками" (Улунян Ар. А. Указ. соч. С. 189).

86. АВП РФ. Ф. 067. On. 14. Д. 9. П. 104. Л. 1.

87. Petranovic B. Balkanska federacija. 1943-1948. Beograd, 1991. S. 200-201. Об организации албанской армии по типу югославской и разработанных в этом направлении планах Белграда сообщал в Москву советский посол в Албании Д. Чувахин (АВП РФ. Ф. 067. On. 166. П. 117а. Л. 91).

88. АВП РФ. Ф. 067. On. 166. П. 117а. Л. 148.

89. Petranovic В. Op. cit. S. 168.

90. АВП РФ. Ф. 067. On. 166. П. П7а. Л. 155.

91. Джилас M. Лицо тоталитаризма. M., 1992. С. 127.

92. Kardelj JE. Borba za priznanije i nezavisnost nove Jugoslavije. 1944-1957, Secanja. Ljubljana-Zagreb, 1986. S. 120.

93. Цит. по: Гиренко Ю. С. Указ. соч. С. 346.

94. Dedijer V. Novi prilozi za biografiju I. Broza-Tito. Beograd, 1984. Т. 3. S. 303-307.

95. Petranovic В. Op. cit. S. 200-201.

96. Ibid. S. 168.

97. АВП РФ. Ф. 074. On. 37. Д. 46. П. 147. Л. 100-102.

98. Драгойчева Ц. Указ. соч. С. 98.

99. Улунян Ар. А. Указ. соч. С. 230.

100. Foriegn Relations of the United States (далее - FRUS). 1948. V. IV. P. 115-117.

101. Ibid. P. 106.

102. Документа за учаството на македонскиот народ од еге}скиот дел на Македонка во граганската во}на во Грщца в 1949 година. Скопjе, 1983. С. 53-55.

103. Улунян Ар. А. Указ. соч. С. 233.

104. Там же. С. 235-236.

105. Там же. С. 237.

106. Там же. С. 238-239.

107. Там же. С. 239. Греческий исследователь истории гражданской войны Б. Кондис указывает, что съезд, учитывая ситуацию, отказался от провозглашения объединенной Македонии, подтвердив прежнюю позицию о готовности македонского народа определить свой статус после победы ДАТ в Греции (Kondis В. The "Macedonian question" as a Balkan Problem in the 1940-s // Balkan Studies. 1987. V. 28. N. I. P. 159).

108. Работническо дело. 1949. 19.05.

109. Улунян Ар. А. Указ. соч. С. 240.

110. АВП РФ. Ф. 084. On. 37. Д. 10. П. 143. Л. 6. В начале февраля 1949 г. в Скопле находилась делегация КПГ-НОФ, одной из задач которой было проведение мобилизации в ДАТ эгейских македонцев, эмигрировавших по разным причинам в Югославию, в том числе и в связи с отказом принять позицию КПГ, которая одобрила резолюцию Информбюро. Однако власти Югославии воспрепятствовали подобному силовому рекрутированию, что, как отмечалось в югославских документах того периода, наряду с активным включением КПГ в антиюгославскую кампанию привело миссию греческих коммунистов к неуспеху (Документа за учаството на македонскиот народ. . С. 24, 58-59).

111. АВП РФ. Ф. 074. On. 38. Д. 3. П. 151. С. 54-56.

112. АВП РФ. Ф. 074. On. 38. Д. 11. П. 151. Л. 36-37.

113. Документа за учаството на македонскиот народ... С. 53-55; Kondis В. Op cit. P. 159.

114. FRUS. 1949. V. V. Р. 891.

115. Barker E. The British between the super powers. 1945-1950. London 1983 P. 165.

116. FRUS. 1949. V. V. P. 866, 893-896. ЦК КПГ в течение весны-лета 1949 г. так и не ответил на поставленные в письмах ЦК КПЮ вопросы относительно позиции греческой компартии по македонскому вопросу и в первую очередь в связи с тезисом о "независимой Македонии". При этом югославское руководство резко заявляло о невозможности "сотрудничать вслепую" с греческой компартией. Представитель КПГ при КПЮ писал в ЦК КПГ, что затягивание с ответом будет рассматриваться в Белграде как то, "что вы прервали с ними всякую связь" (Улунян Ар. А. Указ. соч. С 243)

117. FRUS. 1949. V. VL P. 363.

118. АВП РФ. Ф. 084. On. 37. Д. 10. П. 143. Л. 60-62.

119. Sednice Centralnog Komiteta KPJ (1948-1952). Beograd, 1985. S. 477; Heuser B. Western "Containment" Policies in the Cold War: the Yugoslave Case. 1948-1953. London,1989. P. 91-92.