ПЕРВЫЙ ВИЗАНТИЙСКИЙ ГУМАНИЗМ. Замечания и заметки об образовании и культуре в Византии от начала до X века

Поль Лемерль

Глава IV. Темные века: разрыв или преемственность?

 

1. Общие черты

2. Отсутствие рукописей»

3. Университет при Маврикии, Фоке и Ираклии

4. Автобиография Анании Ширакца

5. «Οἰκουμενικὸς διδάσκαλος»

6. Иконопочитательские легенды: мнимое уничтожение «Университета» Львом III

7. Миф о «патриаршей Академии»

8. Жития иконоборческой эпохи

9. Иконоборчество и гуманизм

 

 

1. Общие черты

 

После смерти Юстиниана (565 г.) начинается период в два с половиной столетия, наиболее трудный для понимания

 

и оценки во всей византийской истории. Сама эта трудность отчасти создается вследствие свойства источников и их скудости. Первая фаза, включающая в себя царствование Ираклия и являющаяся как бы продолжением уже приговоренного прошлого, оканчивается арабским завоеванием. Потом мы видим, как развиваются последствия внезапного удара, нанесенного мусульманами по Империи и всему старому миру: глубокие изменения в законодательстве, в общественных институтах, в экономике, в умонастроении. Внутренние и внешние кризисы следуют один за другим. В этот контекст вписывается иконоборчество: оно в некотором смысле является как бы конфликтом между Европой, которой не коснулось арабское

 

105

 

 

106 

 

завоевание, и Азией, потрясенной им и находившейся в опасности смертной гибели. Можно ли удивляться, что Азия или, скорее, некая форма азиатского мышления на какое-то время восторжествовала?

 

Нашей целью не является обсуждение примечательного совпадения этой эпохи с тем явлением на Западе, которое также получило название «Темных веков». С точки зрения нашего исследования, во всей истории Византии нет эпохи более бедной, если судить по дошедшим до нас источникам. Но если эта скудость и имела место, то в таком случае следует допустить, что она таила в себе медленное вызревание, принесшее свои плоды в IX веке. Изменение языка, которому эллинизация Империи [1] дала как бы новый импульс для последующей эволюции, отныне противопоставит, но также и смешает между собой живой и в некотором смысле «народный» язык, для которого в VI веке предтечей является Малала, и язык ученый или даже архаизирующий. Этот превосходный инструмент сначала был поставлен на службу религиозным построениям, и все великие имена здесь принадлежат людям Церкви: Георгий Писида, Максим Исповедник, Иоанн Дамаскин, Феофан Исповедник, патриарх Никифор, Феодор Студит. В истории после Феофилакта Симокатты, который при Ираклии рассказывает о царствовании Маврикия, и в философии после Стефана Александрийского, который в VII веке комментирует Аристотеля и Платона, нужно будет ждать больше двух столетий, чтобы найти что-нибудь другое, нежели сочинения представителей Церкви. Только законодательство, замечательным памятником которого является «Эклога», и науки, где, впрочем, до Льва Математика не встречается выдающихся имен, остаются частично занятием мирян. Но правомерно ли, говоря о Византии, противопоставлять мирян и людей Церкви? Разграничительной линией

 

 

1. Я подразумеваю здесь эллинизацию по отношению к Западу и к латинской традиции, не касаясь влияния азиатского Востока.

 

 

107

 

здесь, скорее, является монашество. Во всяком случае, последствия всего этого могли быть только тяжелыми.

 

Однако следует остерегаться двух ошибок. Первая состоит в том, чтобы обвинять во мракобесии период, который, быть может, показал свое равнодушие к «просвещению» только потому, что ему нужно было решать более неотложные проблемы, которые он и сумел решить. Вторая ошибка заключается в нападках на конфликт по поводу икон, который считают разрушительным или обеспложивающим, в то время как он, напротив, сыграл стимулирующую роль. Движение, породившее, в числе прочих, Иоанна Дамаскина и Феодора Студита, может указывать на кризис, а не на упадок знаний. А с другой стороны, если бы наша информация не исходила полностью от иконопочитателей и не носила яростно антииконоборческий характер, искажая все перспективы, мы встретились бы с мышлением, по меньшей мере, достаточно сильным и, возможно, более оригинальным, плоды которого не погибнут совершенно. Спор об иконах вызвал и с одной, и с другой стороны большую активность в области философских построений, и если триумф монахов и иконопочитателей обычно не рассматривался как победа свободного и новаторского духа, это, по крайней мере, не должно помешать нам отметить одно примечательное совпадение: момент окончательного восстановления икон совпал с первым возрождением византийского гуманизма. Мы еще вернемся к этому вопросу.

 

 

2. Отсутствие рукописей

 

Самый примечательный факт для интересующей нас сейчас эпохи это почти полное отсутствие дошедших до нас рукописей. С VI-го по IX век мы не имеем практически ничего. Р. Девреес составил список датированных греческих рукописей: за исключением венского Диоскорида (ок. 512 г.), он не упоминает ничего перед Vatic. 1666, греческим переводом диалогов св. Григория, сделанным в 800 г., вероятно, в Риме. Затем следуют

 

 

108

 

один Vaticanus 813-820 гг. с ручными таблицами Птолемея, один греко-латинский Bodleianus с фрагментами из Ветхого Завета, относящийся примерно к 817 г., и самая древняя датированная минускульная рукопись, ленинградское Евангелие, законченная 7 мая 835 г. Первая литературная греческая светская рукопись, которую мы находим в этом списке, — Кларковский Платон из библиотеки Арефы, переписанный в 895 г. [2] «Мы совсем не знаем, — пишет Р. Девреесс, — рукописей и даже фрагментов, которые могли бы быть отнесены к VII и VIII столетиям, за исключением листков из Анфимия, хранящихся в Милане». [3] С другой стороны, говоря о палимпсестах со светскими нижележащими текстами, [4] для той же эпохи он может привести только один текст Гомера, [5] Страбона, [6] один комментарий на «Парменид» [7] и один фрагмент из «Элементов» Евклида; [8] к тому же их датировки весьма гипотетичны.

 

Исследование греческих рукописей Парижской Национальной Библиотеки [9] показывает, что в Коаленевых фондах среди фрагментов первых девяти столетий нет ни одного светского текста, за исключением четырех листов, служащих

 

 

2. R. DEVREESSE, Introduction, 286 sq. Важно, однако, отметить, что этот список содержит только датированные рукописи, для которых существуют фототипические репродукции; но для ранней эпохи это почти всё. Большое исследование, проделанное Kirsopp и Silva LAKE, касается только минускульных рукописей (до 1200 г.), но его результаты таковы же.

 

3. R. DEVREESSE, Introduction, 26. Упоминаемая рукопись — Ambros. 491.

 

4. Ibid., 14-15.

 

5. Brit. Mus. Add. 17210. Но он датируется VI в. у M. RICHARD, Inventaire, 27.

 

6. Vatic. gr. 2061, 2306: VI или VII в.

 

7. Но речь идет о туринской рукописи, сгоревшей во время пожара в 1904 г., и дата малонадежна.

 

8. Brit. Mus. Add. 17211; см.: M. RICHARD, Inventaire, 27: VII-VIII вв. Нужно отметить, что этот палимпсест, как и гомеровский, происходит из монастыря Святой Марии Богородицы в Нитрийской пустыне и написан превосходным сирийским почерком.

 

9. Конечно, я проконсультировался у лучшего их знатока Ш. Астрюка, которого благодарю за любезно предоставленные им сведения.

 

 

109

 

форзацами Coislin 120, с медицинсками рецептами и формулами — возможно, VIII века. [10] В той части Дополнительного греческого фонда, для которой мы теперь располагаем замечательным каталогом, [11] ни одно светское произведение не фигурирует среди всех фрагментов, датированных восемью первыми столетиями; [12] зато для IX века мы находим там четыре текста. [13] Подобное исследование в других библиотеках должно дать схожие результаты: в пяти первых изданных каталогах греческих фондов Ватикана встречается только один светский текст, созданный до X столетия, и это текст IX века — знаменитый Птолемей (Vatic. grec. 1594, минускул).

 

Таким образом, мы можем констатировать две вещи. С одной стороны, у нас нет попросту ни одной светской рукописи, относящейся к рассматриваемому нами периоду. Но, с другой стороны, число религиозных рукописей этого периода тоже чрезвычайно мало. Второе дает поправки к первому и предостерегает от предвзятой идеи, будто только светскую литературу, особенно произведения античной Греции, прекратили переписывать. Возможно, ее действительно забросили, но это доказывается вовсе не статистикой рукописей, ибо невероятно, что в то же самое время не переписывались бы рукописи религиозного содержания; невероятно даже то, что прекратили копировать рукописи юридические, медицинские, научные, — и однако у нас их нет. Следовательно, мы должны

 

 

10. R. DEVREESSE, Le Fonds Coislin, 11. Датировка не представляется надежной. R. DEVREESSE, Introduction, 31, упоминает эти листы как один из наиболее древних дошедших до нас примеров минускульного письма, в то время как вторым является Vatic. gr. 2200; но в табл. VII он датирует последнюю рукопись «VIII—IX столетиями».

 

11. Ch. ASTRUC, Μ.-L. CONCASTY, Catalogue des manuscrits grecs. Troisième partie: Le Supplément grec. T. III (Paris, 1960).

 

12. Естественно, я оставляю в стороне три фрагмента Ахмимских папирусов (Гесиод, Еврипид и извлечение из Гомера) III—V вв.: Suppl. gr. 1099, ff. I-IV^v.

 

13. No 921, комментарий Прокла на «Тимей», минускул; 1156, Аристотель, а затем Павел Эгинский, минускул; 1362, Аристотель, унциал.

 

 

110

 

допустить, что со всей продукцией писчих мастерских произошла настоящая катастрофа, и отказаться на данный момент от попытки сделать выводы из этих отрицательных данных. [14] Нужно искать иное разрешение вопроса.

 

 

3. Университет при Маврикии, Фоке и Ираклии

 

Нет сомнений, что в начале занимающего нас периода в Константинополе продолжают давать высшее образование по традиционной программе и что, например, Маврикий придавал образованности большое значение. Менандр в своем прологе [15] рассказывает, что его отец, константинополец Евфрат, считал маловажным то, что относится к умственному развитию, и что его брат Геродот, начав изучать право, бросил это дело; сам он получил юридическое образование, но мало практиковал, поскольку не имел склонности к судебным баталиям и не любил ἐν τῇ βασιλείῳ στοᾷ θαμίζειν. Некоторое время он предавался всяким пустякам, цирковой игре, пантомимам, пока, наконец, не был побужден императором Маврикием написать продолжение истории, прерванной смертью Агафия. В связи с этим он отзывается о Маврикии как о покровителе литературы, который и сам Μουσῶν ἐραστὴς ποιμάτων τε καὶ ἱστορίας ἥδίστα ἐπαίων, посвящая этому часть ночного времени. То же мнение находим у Феофилакта Симокатты, согласно которому Маврикий чтил τοὺς ἐνηθληκότας περὶ τὰ κάλλιστα

 

 

14. Я не думаю, что верен тезис, выдвинутый в исследовании, касающемся византийских скрипториев, Σ. ΚΟΥΓΕΑΣ, в Praktika (изд. Афинской Академии) 28 (1953) 458 sq., согласно которому в Византии имел место перерыв в какой бы то ни было классической культуре на продолжении двух «темных веков», причем этот перерыв не имел никакой связи с иконоборчеством, но был следствием арабского завоевания Египта и Сирии, т. е. стран, откуда приходили книги и люди, способные их понимать.

 

15. С. DE BOOR (ed.), Menandros, Excerpta de legationibus (Bonnae, 1903) 438-39; C. MÜLLER (ed.), Fragmenta historicorum graecorum, IV (Paris, 1868) 201-202; L. DINDORF, Historici graeci minores, II (Leipzig, 1871) 1-2.

 

 

111

 

τῶν μαθημάτων. [16] Как раз в это самое время Максим Исповедник, родившийся в Константинополе около 580 г., изучает там грамматику, риторику и философию. [17] Далее мы увидим, что известны некоторые имена тогдашних преподавателей и ученых.

 

С этой точки зрения, так же как и с других, царствование Фоки, несомненно, отличалось от правления его предшественников; но оно продлилось всего восемь лет (602-610) и не могло оставить глубоких следов в области, чуждой, ко всему прочему, интересам императора. Это побуждает не иначе как с осторожностью относиться к традиции — поддерживаемой, однако, всеми современнными историками, — согласно которой Университет [18] якобы был закрыт Фокой и вновь открыт и даже реогранизован Ираклием. Мне думается, тут мы имем дело с ошибочной интерпретацией воображаемого диалога между Философией и ее дочерью Историей, помещенного Симокаттой в начало истории царствования Маврикия, которую он составил при Ираклии. [19]

 

Философия спрашивает Историю, как это случилось, что она могла возродиться — она, которая умерла после прихода к власти Фоки. Философия прибавляет, что и сама в какой-то момент была изгнана из Царского портика, [20] но затем Ираклиды [21] принесли ей избавление, вернули право гражданства, восстановили ее πρὸς τὰ βασιλέων τεμένη, — и вновь спрашивает Историю, откуда избавление

 

 

16. Theoph. Sim., 311.

 

17. PG 90, col. 69-72.

 

18. Я иногда употребляю слово «Университет» для обозначения высшего образования, поскольку оно удобно, но не делаю при этом предположений об учреждениях и об истинной природе этого «Университета».

 

19. Theoph. Sim., 20-22. Русский перевод, сделанный Н. ПИГУЛЕВСКОЙ, см.: Феофилакт Симокатта, История (Москва, 1957) 23-24.

 

20. Τῆς βασιλέως στοᾶς ἐξωστρακίσθην; итак, при Маврикии преподавание философии, по крайней мере, осуществлялось в Базилике; см. о ней выше, с. 93-95.

 

21. Иначе говоря, потомки Ираклия-отца, экзарха Карфагена, — император Ираклий и его сыновья-соправители.

 

 

112

 

пришло к ней. Ответ Истории: «Разве ты не знаешь ἀρχιερεὺς καὶ πρόεδρος всей οἰκουμένη?

 

— Философия: Конечно, знаю, это мой старый друг, мое сокровище.

— История: Он-то и вернул меня к жизни, извлек меня, как новую Алкесту, из тишины могильной, принял меня к себе, великолепно одев, украсив золотым ожерельем, сделав мне прическу с хохолком, украшенным золотой цикадой [т. е. на античный манер!]; потом он с щедростью даровал мне постоянную кафедру и свободу слова, избавив от опасностей (βῆμα ἱδρυμένον καὶ παρρησίαν ἀκίνδυνον).

 

— Философия: Я восхищаюсь, дочь моя, великодушием этого верховного жреца, который поднялся по всем ступеням успеха, достиг вершины богословия и добродетели (...).

— История: Ты прекрасно сплела венец похвалы». Все это так; но лицо, удостоенное таких похвал, не названо, и этому месту дают истолкование, которое мне представляется ложным — будто речь здесь идет о самом Ираклии. [22]

 

Мне кажется, что ἀρχιερεὺς καὶ πρόεδρος, ἱεροφάντης и упоминание θεολογία могут быть приложимы только к патриарху, то есть к Сергию: известно, что в Константинополе при Ираклии он играл роль первого плана и в гражданских, и в религиозных делах. Но мне также думается, что следует остерегаться одновременно как слишком сужать смысл текста, испещренного невыносимой напыщенностью, [23] так и слепо доверять

 

 

22. Как это делают L. BRÉHIER, «Notes sur l'histoire de l'enseignement supérieur à Constantinople», 18-19; F. DVORNIK, «Photius», 111-113, с переводом текста Симокатты и таким заключением: «Когда Ираклий положил конец губительному режиму Фоки, одним из его первых преобразований было полное обновление Университета, который тогда был помещен в Базилику; эта честь принадлежит одному императору, тогда как патриарх никак в этом не участвовал», — думаю, это неверно. Зато F. FUCHS, Die höheren Schulen, 8, понял, что речь идет о патриархе. Об этой работе, в других отношениях неудовлетворительной, см. живую рецензию H. GRÉGOIRE (Byz 4 (1927-1928) 771-778), который хорошо выявляет основные проблемы.

 

23. По крайней мере, в наших глазах. См.: Th. NISSEN, «Das Prooemium zu Theophylakts Historien und die Sophistik», Byzantinisch-Neugriechische Jahrbücher 15 (1939) 3-13, где, впрочем, очень мало сказано (с. 12-13) о диалоге между Историей и Философией.

 

 

113

 

Симокатте, охваченному ненавистью к Фоке и желанием (или чувством долга) похвалить патриарха, которому он был многим обязан. Короче говоря, нужно отказаться от попытки извлечь из этого воображаемого диалога что-то иное, кроме следующего: 1) преподавание философии, осуществлявшееся в Базилике до Фоки, после нескольких тяжелых лет расцвело в том же месте при Ираклии; 2) Феофилакт Симокатта, отождествляющий сам себя с Историей, при Фоке был вынужден замолчать: в самом деле, как он мог бы написать историю Маврикия в царствование его убийцы? Но его покровитель патриарх Сергий вернул ему после 610 г. возможность создать свое произведение и, вероятно, был к нему щедр. При отсутствии других параллельных свидетельств я не осмелился бы заходить дальше, чтобы или искать в словах βῆμα ἱδρυμένον намек на нечто, сделанное Сергием в пользу Симокатты, или толковать текст в целом как доказательство восстановления и реорганизации Университета в эпоху Ираклия. Я вижу здесь только желание подчеркнуть контраст с правлением Фоки и прославить возврат к образу правления, бывшему до него. Но даже и это небезынтересно.

 

К несчастью, у нас мало свидетельств о преподавателях той эпохи. Выделяются два имени — Георгия Хиробоска для грамматики с филологией и Стефана Александрийского для философии и наук. Но, по правде говоря, в точности не известно, когда жил Хиробоск, [24] которого сейчас принято относить к концу VI века. [25] В рукописях ему дается звание γραμματικὸς

 

 

24. К. KRUMBACHER, Geschichte, 583-585; L. COHN, «Choiroboskos», RE (1899) Col. 2363-2367; W. CHRIST et alii, Die altchristliche griechische Litteratur, II, 1079-1080.

 

25. W. CHRIST et alii, Die altchristliche griechische Litteratur, II, 1079, n. 4; H.-G. BECK, Kirche, 468 (начало VII в.). Долго не знали, к какому времени между VI и X веками отнести Хиробоска. Думаю, что первым поместил его во вторую половину VI в. G. HOERSCHELMANN, De Dionysii Thracis interpretibus, 71 sq., 74. Нет ничего по этому вопросу в работе A. HILGARD, De Artis Grammaticae ab Dionysio Thrace compositae interpretationibus veteribus (Dissertation de Heidelberg. Leipzig, 1880); автор не пишет о Хиробоске. Теперь, когда выяснилось, что статья «Tamiathis», где упомянут Хиробоск, не является интерполяцией в Ethnika Стефана Византийского, В. А. MÜLLER («Zu Stepanos Byzantios», Hermes 53 (1918) 337-357, см. 345-347), делает отсюда вывод, что Хиробоска следует отнести к VI в., между 500 г. и датой составления Ethnika.

 

 

114

 

καὶ οἰκουμενικὸς διδάσκαλος. [26] Нам известна часть его лекций, изданных в форме σχόλια ἀπὸ φωνῆς. [27] Он является автором комментариев на грамматику Дионисия Фракийца, трактатов по просодии, орфографии, склонению, ударению и т. п.; [28] он был одним из ученых, поддерживавших знание и стиль греческого языка в его античной чистоте, а также тех, кто вместе с Константином Ласкарисом и Урбаном Беллунским послужил Ренессансу в качестве составителей первых греческих грамматик современной эпохи.

 

О Стефане Александрийском мы можем, по меньшей мере, сказать, что он приехал в Константинополь и преподавал там во время Ираклия. [29] Рукописи называют его φιλόσοφος, или

 

 

26. Мы еще вернемся к званию вселенского учителя. Некоторые рукописи называют его также διάκονος и χαρτοφύλαξ, но J. DARROUZÈS, Recherches sur les ὀφφίκια, 22-23 и 68, п. 1, считает эти наименования, особено последнее, «малообоснованными».

 

27. М. Рихард показал, что до VIII в. ἀπὸ φωνῆς значит «по устному преподаванию чего-либо», «заметки, сделанные во время чего-либо»; начиная с IX в. ἀπὸ φωνῆς может предшествовать имени какого угодно автора, не добавляя никакого специального оттенка: M. RICHARD, «Ἀπὸ φωνῆς», Byz 20 (1950) (Actes du Congrès de Bruxelles, II) 191-122; о Хиробоске см. 203, 213, п. 1. Отмечу попутно древнее употребление φωνή, которое, кажется, не сохранилось в Византии: M. LEROY, «Sur um emploi de φωνή chez Platon», RÉG 80 (1967) 234-241, понимает этот термин в одном отрывке «Кратила» в смысле правописания и замечает, что ὀρθογραφία появляется в грамматическом словаре только около второго века нашей эры.

 

28. G. HOERSCHELMANN, De Dionysii Thracis interpretibus, 39 sq.

 

29. К. KRUMBACHER, Geschichte, 621. Единственной значительной работой, посвященной Стефану, остается, думаю, диссертация H. USENER, De Stephane Alexandrino. В ней изданы два трактата: ἀποτελεσματικὴ πραγματεία с предсказанием будущего династии Магомета, который ложно приписывается Стефану и на самом деле является гораздо более поздним произведением, и технический трактат по хронологии и церковному календарю, который, по-видимому, принадлежит ему (см. ниже), хотя некоторые части Узенер приписывает самому императору Ираклию. Первый из этих двух трактатов создает проблемы, которые как мне кажется, решены не полностью. Любопытно, что Кедрин (Cedr., I. 717) сообщает нам, что «на 12-м году (царствования Ираклия), от сотворения мира 6131-м, 3 сентября, в среду, был составлен θεμάτιον τῶν Σαρακηνῶν Стефаном Александрийским», который сделал вывод, что их владычество будет процветать в течение 309 лет и т. п.; но 3 сентября 622 г. выпадает на пятницу, а на среду оно попадает в 621 г. (который тоже, и даже скорее, может считаться 12-м годом царствования Ираклия): отсюда исправления года от сотворения мира с 6131-го на 6130-й, уже предложенное Узенером. С другой стороны, в том же самом трактате (Н. USENER, De Stephane Alexandrino, 17) Стефан, как предполагается, сообщает о себе самом, что он уже преподал своему ученику Тимофею, которому адресован трактат, и соученикам Тимофея

Слова в скобках взяты Узенером под подозрение. Но какова на самом деле ценность этого текста? И откуда идет легенда о Стефане, которому предание приписало также трактат τῆς ἱερᾶς τέχνης τῆς τοῦ χρυσοῦ ποιήσεως? Мало что можно найти в книге R. VANCOURT, Les derniers commentateurs alexandrins d'Aristote, l'école d'Olympiodore, Etienne d'Alexandrie (Lille, 1941): автор ставит и оставляет открытым вопрос о том, существовал ли один или несколько Стефанов, и являются ли одним лицом Стефан Александрийский и Стефан Афинский; он думает, что комментаний к De anima, приписываемый Иоанну Филопону, на самом деле принадлежит Стефану Александрийскому. К. VOGEL, «Der Anteil von Byzanz an Erhaltung», 118, говорит, что Стефан был призван в Византию примерно в 612 г. патриархом Сергием, чтобы преподавать там (но не в патриаршей Академии!). См. также посвященную Стефану заметку L. G. WESTERINK, Anonymous Prolegomena, xxiv-xxv: есть основания думать, что платоническая философия в VII в. еще преподавалась публично, и это интересный факт, замечает автор; он считает, что философ Стефан, называемый Александрийским, — вероятно, одно лицо с преподавателем медицины, который в рукописях его комментариев на Гиппократа и Галена назван афинянином, но был также философом, и в рукописях сказано, что он преподавал в Александрии (Ibid., п. 94). Наконец, можно ознакомиться с краткой, но содержательной заметкой R. BROWNING в The Classical Review, N.S. 15 (1965) 262-263: он показывает, что комментарий к πρόχειροι κανόνες Птолемея, находящийся в Paris, gr. 2162, fol. 211-232v, и приписываемый Иоанну Цецу, на самом деле является комментарием Стефана Александрийского, частично изданным H. USENER, и отмечает в нем хронологическое указание, соотносящееся с 619-620 гг. — предположительно слова императора, т. е. Ираклия. Он прибавляет, что до тех пор пока не будет опубликован более развернутый комментарий Феона Александрийского на πρόχειροι κανόνες, вопрос об оригинальности Стефана в этом предмете не может быть решен. Из всего этого видно, что было бы весьма полезно заново взяться за изучения Стефана Александрийского и его произведений.

 

 

115

 

μέγας φιλόσοφος и οἰκουμενικὸς, или καθολικὸς διδάσκαλος, один раз — οἰκουμενικὸς φιλόσοφος. Это, вероятно, тот самый

 

 

116

 

Στέφανος ὁ Μαθηματικὸς, о котором Vita Basilii (ThCont, 338, 1. 10-12) говорит, что он составил гороскоп Ираклия и предсказал, что он погибнет от воды. Кажется, он преподавал, с одной стороны, философию Аристотеля и Платона, а с другой — арифметику, геометрию, астрономию, музыку. Он также, вероятно, комментировал Гиппократа и Галена. Не составляет ли это, вместе с теми предметами, которые преподавал Хиробоск, почти полную учебную программу того времени? И в какой мере она соотносится с реальностью?

 

 

4. Автобиография Анании Ширакца

 

Я подхожу к одному, как мне кажется, очень интересному тексту — «автобиографии» армянина Анании Ширакца. Долгое время она была известна только в неполном варианте и в английском переводе, со множеством неясностей и трудных мест. [30] Но более полная версия была опубликована на

 

 

30. Английский перевод (сделанный с перевода русского): F. С. CONYBEARE, «Ananias of Shirak (A.D. 600-650 С.)», BZ 6 (1897) 572-574. Издание армянского текста: К. ПАТКАНЯН, Что сохранилось из творений Анании Ширикци (Санкт-Петербург, 1877) (на армянском); L. ALISHAN, Hatapatum (Venise, 1901) 232-233. Важно предупредить читателя, что перевод Конибира, который постоянно цитируют, породил серьезные заблуждения. Например, он заставил Ананию посетить ради учебы Константинополь, куда тот на самом деле никогда не приезжал.

 

 

117

 

армянском и недавно переведена на французский А. Берберианом. [31] Как я уже писал в другом месте, [32] текст мне не кажется окончательно установленным: остаются некоторые трудные места. Однако в настоящее время следует использовать именно эту, так называемую длинную версию, а не знающим армянского — французский перевод А. Бербериана.

 

Анания (на самом деле это название родного селения нашего героя) из Ширака (район Армении, в котором находилось это селение), отец точных наук Армении, по выражению его последнего переводчика, зачинатель в этой стране изучения математики, космографии и хронологии, родился в конце VI-го или в самом начале VII века; дата его смерти неизвестна, после 667 г. Он единственный древнеармянский автор, оставивший нам свою автобиографию. По правде говоря, этот термин здесь не очень подходит: в целом текст является рассказом Анании об обстоятельствах получения им научного образования. Но именно это нас и интересует.

 

Итак, Анания, изучив в своей стране «всю литературу нашего армянского народа, так же как и Священное Писание», пожелал постичь «философию» и изучить «науку чисел», которую он считал матерью всякого познания. Но он «не находил никого в Армении, кто знал бы философию, там даже не было научных книг». Вследствие этого он пошел «в страну

 

 

31. Армянский текст: J. DASHIAN, Katalog der armenischen Handschriften in der Mechitaristen-Bibliothek zu Wien (Vienne, 1885) 174-176; А. АБРАХАМЯН, Литературные труды Анании Ширакца (Ереван, 1944) 206-209 (на армянском). Французский перевод (с введением): H. BERBÉRIAN, «Autobiographie d'Anania Širakac'I», Revue des Études arméniennes, N.S. I (1964) 189-194.

 

32. P. LEMERLE, «Note sur les données historiques», 195: «Было бы желательно предпринять критическое издание, основанное на совокупности известных рукописей (...). Я не уверен, что так называемая полная версия, хотя она в целом лучше, должна везде предпочитаться версии, называемой неполной: например, последняя сообщает, что преподаватель, у которого Тихик учился в Константинополе, происходил из Афин, "города философов"; удивительно, что эта интересная деталь не содержится в полной версии».

 

 

118

 

греков» и, по совету, полученному в Феодосиполе от некоего Елиазара, отправился в византийскую провинцию Четвертой Армении (более точно место не определено) к математику по имени Христосатур [33] и сделался его учеником. Спустя шесть месяцев он заметил, что познания его учителя недостаточны. Тогда он вознамерился ехать в Константинополь, но в это время встретил соотечественников, и те отговорили его предпринимать столь долгое путешествие, посоветовав лучше отправляться в Трапезунд, где проживал «византийский ученый», очень сведущий и весьма известный, по имени Тихик, который к тому же знал армянский язык, поскольку провел молодость в Армении. Из Константинополя приезжали, чтобы поступить в его школу, и совсем недавно группа столичных юношей, возглавляемая патриаршим диаконом по имени Филагрий, предприняла с этой целью морское путешествие в Трапезунд: соотечественники Анании ехали на одном судне с ними до Синопа, откуда продолжили путь по суше. Анания последовал совету, поехал в Трапезунд, нашел Тихика «в мартирии святого Евгения» — значит, там он и давал свои уроки [34] — и в течение восьми лет был его учеником. Тихик так любил Ананию, что это вызывало зависть соучеников «с царского двора»: за этими последними словами, которых, впрочем, нет в так называемой длинной версии, [35] нужно

 

 

33. Христодот в тексте Конибира. Невозможно сказать, был ли Христосатур армянином — в таком случае форма его имени Христодот является грецизмом — или, что более правдоподобно, греком, чье имя Анания передал по-армянски.

 

34. Известно, что святой Евгений является покровителем Трапезунда: его святилище должно было представлять собой внушительное сооружение. Отметим здесь мимоходом указание на то, что научное образование осуществлялось светским ученым под церковной сенью.

 

35. Перевод, опубликованный А. Берберианом, конечно, сделан по так называемой длинной или полной версии, но включает в двух местах разночтения из так называемой краткой или неполной версии, которые, если я на ошибаюсь, являются добавлениями. Это, с одной стороны, слова «с царского двора» в описании константинопольцев-соучеников Анании и, с другой стороны, как я уже говорил, указание, что преподаватель Тихика в Константинополе был «ученым из Афин, города философов». Это подтверждает необходимость критического изучения традиции данного текста, а также наводит меня на мысль, что версия, называемая — возможно, неправильно — неполной, могла быть основана на тексте, исправленном кем-то, кто хорошо знал положение дел в Византии — во всяком случае, достаточно хорошо, чтобы знать, что Афины, даже если уже больше не являлись, но некогда были городом философии по преимуществу, и что в Константинополе высшее образование осуществлялось, тогда или ранее, в στοὰ βασιλική. Но относительно этой гипотезы предоставим высказаться армянистам.

 

 

119

 

разуметь, как я думаю, στοὰ βασίλειος или βασιλική, то есть Константинопольский «Университет», откуда, следовательно, приехали молодые люди, предводимые Филагрием. У Тихика Анания изучил основы математики и элементы других наук. Он очень много читал, поскольку у учителя была весьма богатая библиотека: «книги известные и тайные, [36] книги мирские, книги научные и исторические, книги по медицине и те, что говорят о хронологии». [37] Кажется, иногда Тихик делал для него импровизированный перевод этих греческих произведений на армянский — с такой легкостью, говорит ученик, что было похоже, будто у него перед глазами армянские буквы, а не греческие. На этом месте своего рассказа Анания начинает рассказывать, как его учитель выучил армянский и вообще достиг столь великой учености, включая, таким образом, в свою собственную биографию еще более интересное для нас жизнеописание греческого ученого и преподавателя Тихика.

 

Тихик был уроженцем Трапезунда, где он родился, видимо, около 560 г. [38] Он прошел долгий жизненный путь в качестве

 

 

36. Нужно ли подразумевать под этими словами «внешнюю» и «внутреннюю» ученость?

 

37. Анания действительно был особенно известен в Армении как вычислитель церковного календаря: католикос Анастасий поручил ему, как говорят, установить цикл, который мог быть положен в основу фиксированного календаря.

 

38. Относительно истолкования исторических данных, содержащихся в тексте Анании, я вновь отсылаю к моей работе: P. LEMERLE, «Note sur les données historiques». Там можно найти обоснование предложенной здесь хронологии.

 

 

120

 

военного в Армении, в войсках византийского военачальника Иоанна Мистакона, в царствования императоров Тиверия и особенно Маврикия, пока, наконец, не получил серьезное ранение в сражении недалеко от Антиохии, где сошлись персидское и греческое войска, и в результате потерял все свое имущество: это случилось, должно быть, в 606-607 гг., в царствование Фоки. Он выздоровел в Антиохии, после того как дал обет: в случае, если поправится, не искать больше материальных благ, но стремиться только к знанию и мудрости. Тогда он отправляется в долгое путешествие, которое, после краткого визита в Иерусалим, приводит его в Александрию, где он учится в течение трех лет, затем в Рим, где он остается год, и наконец, в Константинополь, куда он должен был прибыть в первые годы царствования Ираклия. Продолжительность его пребывания в столице не уточняется, но оно продлилось много лет, поскольку он поступил в училище «одного знаменитого мужа, ученого из Афин, города философов, который давал уроки философам Города», и учился у него до тех пор, пока не достиг «совершенного знания». Тогда он решил вернуться в Трапезунд и не уступил просьбам патриарха — а это должен был быть знаменитый Сергий, — который хотел, чтобы он остался в Константинополе. Спустя несколько лет тот «афинский ученый», чьим учеником он был, умер, и среди его учеников не нашлось никого, способного стать его достойным преемником. Тогда Тихик стал объектом новых просьб и даже получил от императора — значит, от Ираклия — приказ прибыть в Константинополь. Он вновь уклонился, сославшись на данный им обет больше не покидать Трапезунд. И с тех пор «из самого Константинополя приезжали к нему учиться» — как это сделала группа молодых учащихся в сопровождении диакона Филагрия. В Трапезунд отправился и Анания, чтобы поступить в школу Тихика. Это было, по-видимому, в 20-х годах VII века, и

 

 

121

 

Тихику тогда должен был идти шестой десяток. Анания провел у него восемь лет, после чего возвратился в Армению, где, в свою очередь, стал преподавать; если ему верить, он испытал там сплошное разочарование, поскольку армяне «не любят учебу и науки».

 

Этот текст вполне дает понять, что великие преподаватели становятся редкостью, что сохранение и передача знаний плохо обеспечивается. Несмотря на свою краткость, он рассказывает нам о трех поколениях преподавателей — «афинский ученый» в Константинополе, великий Тихик в Трапезунде (и одновременно с ним посредственный Христодот где-то в Четвертой Армении), Анания в Армении, — чья деятельность покрывает весь конец VI века и первую половину VII-го. Он показывает в качестве центра учености Константинополь, но упоминает также Александрию и даже Афины. Забота государства о качестве высшего образования в царствование Ираклия и патриаршество Сергия простирается до того, что, за невозможностью привлечь Тихика в Константинополь, учащихся посылают слушать его уроки в Трапезунд — возможно, за счет государства. Тот факт, что в одном из случаев их сопровождает диакон Святой Софии, естественно, не означает — об этом нужно сказать, поскольку настаивают на противоположном, — будто Церковь или патриархат в то время официально играли какую-то роль в чисто светском образовании, о котором идет речь в нашем тексте от начала до конца.

 

 

5. «Οἰκουμενικὸς διδάσκαλος»

 

Однако похвала, сделанная Феофилактом Симокаттой патриарху Сергию и рассмотренная нами выше, привела к постановке вопроса о роли патриарха и Церкви в высшем образовании и к гипотезам, которые мне кажутся необоснованными. Большей частью это вопрос о званиях и о местоположении: почему Стефан Александрийский, например, назван οἰκουμενικὸς διδάσκαλος и где он давал свои уроки? Одни считают, что

 

 

122

 

в патриаршей Академии, которую Сергий якобы основал вместо закрытого Фокой Университета. [39] Другие полагают, что он преподавал одновременно философию в императорском Университете или Базилике и в патриаршей Школе, которая будто бы обозначается выражением οἰκουμενικὸν διδασκαλεῖον.[[40] На самом деле, как уже было сказано, нет никакого основания не верить в то, что высшее образование продолжало даваться в светских рамках императорского Университета. Хайзенберг [41] и Фукс [42] ошиблись, устанавливая для этой эпохи связь между званием «вселенского учителя» и церковной иерархией, на вершине которой находится вселенский патриарх.

 

Нужно ли напоминать, что наиболее именитые преподаватели в Школе Права в Берите в V веке называются οἱ τῆς

 

 

39. Так У А. SCHNEIDER, Byzanz, 25, где находим, к удивлению, эту упрощенческую и совершенно ложную схему: Университет закрыт Фокой, вновь открыт на прежнем месте при Ираклии (Шнайдер ошибочно говорит: при Маврикии) в качестве патриаршей Академии и остается там до 726 г., легендарной даты его уничтожения иконоборцем Львом III.

 

40. F. SCHEMMEL, «Die Hochschule von Konstantinopel vom V. bis IX. Jahr.», 9-10.

 

41. Странно, что Α. HEISENBERG (BZ 21 (1912) 630-631; рецензия на вышеупомянутую работу Шеммеля) поддержал мысль, что звание вселенского учителя могло объясняться только связью со вселенским патриархатом, и что патриарх при Ираклии взял на себя руководство Университетом. В отрывке из автобиографии Анании Ширакца, на который он ссылается, ни о чем таком не говорится. Брейе уже заметил эту ошибку: Byz 3 (1926) 77, П. 2.

 

42. F. FUCHS, Die höheren Schulen, 14-15, делает Стефана Александрийского главой οἰκουμενικὸν (= патриаршего) διδασκαλεῖον, к которому он также привязывает Георгия Хиробоска, потому что одна рукопись называет его хартофилаксом (но эта должность не связана с образованием, и к тому же мы видели, что нет никаких верных свидетельств о том, что Хиробоск ее имел), а при Феофиле — некоего Игнатия, которого упоминает, как мы увидим дальше, Продолжатель Феофана (Th. Cont., 143, л. 11-12) в выражениях, нисколько не подтверждающих мнение Фукса. Этот ученый в своей работе, которая могла бы стать полезной, если бы не была опасной, поскольку покусилась стяжать славу труда, содержащего всё, что можно знать о высшем образовании в Византии, также делает ложные выводы (с. 16) из автобиографии Анании Ширакца.

 

 

123

 

οἰκουμένης διδάσκαλοι? [43] П. Коллине предложил объяснение этому званию через проведение параллели с эпитетом «вселенский», который прилагался в V-VI веках к высоким чинам Церкви, и особенно через тот смысл, который должно было иметь звание «вселенский патриарх» в то время, когда Иоанн Постник, украсившийся им, но не являющийся его первым носителем, вызывает решительное противодействие со стороны Григория Великого — не потому, что тот считает, будто таким образом подрывается римское первенство (и это очень знаменательно), а потому, что это слово, если оно предполагало власть над всей Церковью, могло внушить папе опасение, будто Константинопольский патриарх использует его противозаконно, претендуя на власть над другими Восточными патриархами. [44] Коллине попытался показать, что Феодорит Кирский или святой Василий также понимают «вселенский» в смысле Восточной Церкви или Восточной Империи, а не вселенской Церкви или всемирной Империи. [45] Точно так же и διδάσκαλοι τῆς οἰκουμένης Берита были, вероятно, преподавателями

 

 

43. P. COLLINET, Études historiques sur le droit de Justinien, 125 sq. и особенно 167-176. Школа, как известно, просуществовала около 200 лет, до землетрясения, сопровождавшегося морским приливом и последующим пожаром, разрушившим город 16 июля 551 г. Новой пожар разразился в 560 г. и окончательно решил участь этого πόλις ῥωμαικωχέρα (Григорий Чудотворец), который попытались было восстановить. В уже упоминавшейся (с. 73, прим. 17) работе, которую готовит J.-F. DUNEAU, одна из глав будет посвящена Беритской Школе Права.

 

44. П. Коллине здесь придерживается выводов, сделанных S. VAILHÉ в его статьях «Le titre de patriarche oecuménique avant saint Grégoire le Grand» и «Saint Grégoire le Grand et le titre le patriarche œcuménique», Echos d'Orient II (1908) 65-69 и 161-171. До их появления основной работой было исследование Н. GELZER, «Der Steit über den Titel des ökumenischen Patriarchen», Jahrbuch für protestantische Theologie 13 (1887) 549-584.

 

45. P. COLLINET, Études historiques sur le droit de Justinien, 170 sq. E. CASPAR, Geschichte des Papsttums unter byzantinische Herrschaft, II (Tübingen, 1933) 452 sq., также напоминает, что такие титулы как «вселенский патриарх» не казались необычными в V-VI вв.: папа Григорий ошибся, если думал, что это нововведение.

 

 

124

 

Востока или Восточной Империи, и назывались так «по причине их официальных тесных связей с центральной властью Константинополя», так что «от значения "восточные профессора" мы могли бы перейти к значению "императорские профессора", профессора государства или правительства». [46] А. Грегуар в том же смысле использует любопытный отрывок из Жития Ипатия, где говорится, что Гангрский митрополит отказался от патриаршества в Константинополе, чтобы не покидать своей Церкви, но тем не менее с полным правом назывался πάσης τῆς οἰκουμένης πατριάρχης. Грегуар прибавляет, что таким же образом «вселенский учитель это всего лишь преподаватель в системе высшего образования; οἰκουμενικός превосходно переводится на французский как supérieur». [47]

 

 

46. P. COLLINET, Études historiques sur le droit de Justinien, 173. Разумеется, Коллине признаёт, что, наряду с этим значением, официальным и узким, к которому, по его мнению, можно свести приводимые им примеры, это слово могло указывать на вселенную, — например, когда Иоанн Златоуст говорит о Петре, что он был τῆς οἰκουμένης διδάσκαλος. Отсюда его употребление в переносном смысле, впоследствии часто встречающееся: так, в Житии Михаила Синкелла, 256, Михаил так обращается к патриарху Мефодию: μακαριώτατε καὶ οἰκουμενικὲ διδάσκαλε. {Критическое изд. и англ. пер. этого жития теперь см.: М. В. CUNNINGHAM, The Life of Michael the Synkellos (Belfast, 1991) (Belfast Byzantine Texts and Translations 1); рус. пер.: «Жизнь, деяния и подвиги святого отца нашего и исповедника Михаила, пресвитера и синкелла града Иерусалима», в: С. В. ПОЛЯКОВА, Византийские легенды (Ленинград, 1972; репр. Санкт-Петербург, 2004) (Литературные памятники) 114-139. — Прим. пер.} Недавно A. TUILIER («Le sens de l'adjectif οἰκουμενικός», Studia Patristica 7 = Texte und Untersuchungen zur Geschichte der altchristlichen Literatur 92 (1966) 413-424) напомнил и уточнил древнее употребление этого слова (цивилизованный мир, т. е. Римская Империя); затем, не задерживаясь на его «университетском» употреблении, он обсуждает его приложение к Константинопольскому патриарху, к патриарху Александрии, к папе, и подытоживает: «Имперское православие, общее Востоку и Западу, в универсалистской перспективе Римской Империи».

 

47. Н. GRÉGOIRE, «Patriarche œcuménique = "évêque supérieur"», Byz 8 (1933) 570-571. Другие недавно появившиеся работы о тутуле вселенского патриарха: V. GRUMEL, «Le titre de patriarche œcuménique sur les sceaux byzantins», RÉG 58 (1945) 212-218 (наболее древний пример — Михаил Кируларий); V. LAURENT, «Le titre de patriarche œcuménique et Michel Cérulaire», в: Miscellanea Giovanni Mercati, vol. III (Città del Vaticano, 1946) (Studi e testi 124) 373-396; IDEM, «Le titre de patriarche œcuménique et la signature patriarcale», RÉB 6 (1948) 5-26 (появляется с V-VI вв. в адресах, при Фотии в протоколе, при Михаиле Керуларии на печатях, при Мануиле I Сарантине в подписях).

 

 

125

 

С таким же успехом можно сказать и «universitaire» [48] так чтобы при этом не исключалось, конечно же, употребление чисто эмфатическое.

 

Как бы там ни обстояло дело с проблемой, связанной с изучением концепции οἰκουμένη, точное решение которой потребовало бы классификации всех употреблений слова οἰκουμενικός, географических и исторических, светских и церковных, официальных и переносных, конкретных и символических или просто эмфатических, — остается фактом (и именно это только я и хотел сказать), что нет оснований думать, будто выражение οἰκουμενικὸς διδάσκαλος, которое прилагали к преподавателям Школы Права в Берите в течение всего времени ее существования, в наше время обозначало — несомненно, главным образом в почетном смысле — кого-либо другого, нежели преподавателей системы высшего образования в единственном существовавшем в то время Университете — императорском Университете Константинополя. Оно никак не связано с патриархатом. [49]

 

 

48. H. USENER, De Stephano Alexandrino, 4, переводит publicus professor, задаваясь, впрочем, вопросом, не могла ли тут идти речь также о ком-то вроде главы Государственного Университета. К. KRUMBACHER, Geschichte, 621, переводит так же: öffentlicher Professor.

 

49. Я настаиваю на этом. Уже в то время, когда десяток лет назад я изучал эти вопросы с участниками моего семинара в École des Hautes Études, мне показалось, что в источниках нет ничего, что позволяло бы думать — в противоположность очень распространенному мнению, — о существовании патриаршей Школы, или Университета, или Академии в ранне- и средневизантийскую эпоху. Я вкратце указал тогда на это (École des Hautes Études, IV^e Section ; см. Annuaire за 1961-1962 гг., p. 48), а яснее всего — в докладе, сделанном в Белграде и затем опубликованном (см. P. LEMERLE, Byzance et la tradition des lettres helléniques, 7). Я с радостью отмечаю, что H.-G. BECK недавно пришел к тем же самым выводам: «Bildung und Theologie im Frühmittelalterlichen Byzanz», в: Polychronion. Festschrift Franz Dölger (Heidelberg, 1966) 69-81. Он, кроме того, настаивает особенно на том факте, что в Византии не существовало никакой организации богословского образования.

 

(Add.) Я поздно ознакомился с книгой L. D. REYNOLDS, N. G. WILSON, Scribes and Scholars, A Guide to the Transmission of Greek and Latin Literature (Oxford, 1968). В том, что касается так называемой патриаршей Академии, книга не избежала общей участи и помещает в VI век «a new clerical academy under the direction of the patriarchate» (p. 46).

 

 

126

 

Однако нужно также упомянуть среди редких «вселенских учителей», известных помимо тех, которые преподавали в Берите, наряду с Хиробоском и Стефаном Александрийским, некоего Игнатия, чья идентификация долгое время была затруднена, но чьи годы жизни важны для нашего исследования. Он упомянут под своими титулом в книге III у Продолжателя Феофана, в связи со строительством, предпринятым Феофилом. [50] Рассказав о триклинах, устроенных императором в восточной части Сигмы, и о начертанных на стене одного из них стихах, составленных асикритом Стефаном ὁ Καπετωλίτης, [51] автор говорит, что в περιδρομος Сигмы можно было также прочесть стихи, творение τοῦ οἰκουμενικοῦ διδασκάλου, Ἰγνάτιος οὗτος ἐκαλεῖτο. Что это за Игнатий? Нет убедительных доводов в пользу его отождествления с биографом патриархов Тарасия и Никифора. [52] Вопрос недавно был заново рассмотрен госпожой В. Вольска-Коню, [53] которая различает трех Игнатиев: один — диакон и грамматик, автор Житий Тарасия и

 

 

50. Th. Cont., 143 (111.43).

 

51. Прозвище Капитолит, которое носил этот Стефан, должно быть как-то связано с «Университетом» Капитолия. Его звание асикрита не позволяет отождествить его со Стефаном Александрийским. Здесь следует подразумевать Стефана, иконоборческого поэта, о котором еще будет идти речь дальше.

 

52. Эта идентификация предложена, например, Фуксом (F. FUCHS, Die höheren Schulen, 17) и была сочтена вероятной F. DVORNIK, Les légendes de Constantin et de Méthode, 29, n. 1, и другими.

 

53. W. WOLSKA-CONUS, «De quibisdam Ignatius», TM 4 (1970) 329-360. См. также R. BROWNING, «Ignace le diacre et la tragédie classique à Byzance», REG 81 (1968) 401-10, чьи выводы, в том что касается идентификации одного или нескольких Игнантиев, как мне кажется, опровергаются исследованием В. Вольска-Коню.

 

 

127

 

Никифора; другой — иконоборец и преподаватель; третий — μαγίστωρ τῶν γραμματικῶν, известный по Anthologia Palatina I.109. Нас интересует второй. В конце своего исследования г-жа Вольска-Коню приходит к таким выводам: он входил, вместе с Иоанном, Сергием и Стефаном (очень вероятно, нашим Стефаном Капитолитом), в группу писателей, составлявших стихотворения против икон, которые будет опровергать Феодор Студит; он также является автором стихов, которые Феофил воззовет к жизни, начертав их, как и стихи Стефана, в Сигме, и в связи с которыми наш Игнатий назван вселенским учителем у Продолжателя Феофана; он жил в эпоху и при дворе Льва III (717-741) и Константина V (741-775). Запомним эту дату и прибавим имя Игнатия, преподавателя и, конечно, мирянина, к именам Хиробоска и Стефана Александрийского, которые значатся среди его предшественников. [54]

 

 

6. Иконопочитательские легенды: мнимое уничтожение «Университета» Львом III

 

Об этом предмете, как и о других, историки долгое время вводились в заблуждение преданием, чей легендарный характер был выявлен лишь недавно, которое приписывает Льву III — первому императору-иконоборцу, недостойным образом раскритикованному, как и его враждебные иконам преемники, всей православной византийской историографией, — уничтожение константинопольского высшего учебного заведения,

 

 

54. Под впечатлением от этой работы появилось вышеупомянутое исследование Ж. Даррузеса (прим. 26), которое содержит самую свежую справку по поводу титула οἰκουμενικὸς διδάσκαλος (p. 67-72). Автор говорит о нем в рамках богослужений Великой церкви, но правильно выявляет вызыванную им путаницу. Заметим следующую фразу: «Первое историческое упоминание вселенского учителя (...), которое имеет неоспоримую связь с Великой церковью, содержится у Никиты Стифата», — т. е. в разгар XI в.

 

 

128

 

называемого διδασκαλεῖον или οἰκουμενικὸν διδασκαλεῖον, и убийство его преподавателей, во главе которых якобы стоял οἰκουμενικὸς διδάσκαλος. Поскольку, с другой стороны, некоторые поздние источники превращают этих преподавателей в монахов, этим выражениям с легкостью было приписано религиозное содержание: некоторые утверждали, что в то время императорский Университет возглавлялся патриархом; другие, заходя еще дальше, говорили, что речь здесь идет о патриаршей Академии. Тот факт, что тогдашний патриарх Герман воспротивился иконоборческому курсу Льва III и был вынужден уйти в отставку, давал что-то вроде подтверждения этому.

 

Доказано, что это всего лишь иконопочитательская легенда. Но даже легенда может быть поучительной, и потому полезно, не разбирая заново источники, рассмотреть самые древние и важные из них с точки зрения интересующей нас проблемы.

 

 

I. Георгий Монах, лицо чрезвычайно малоизвестное, который составил свою «Хронику» при Михаиле III (842-867) и закончил ее только после смерти этого императора, пишет в разделе, посвященном Льву III (717-741): [55]

Но император Лев III, этот дикий зверь, захотел привлечь их к своему нечестию. Поскольку они отказались, он приказал собрать их ἐν τῷ αὐτῷ τόπῳ τοῦ διδασκαλείου и сжечь людей, здание и книги, что и было сделано. С того времени знание (γνῶσις) в Империи исчезло до наступления тех благословенных дней, когда оно было восстановлено Михаилом (III) и Феодорой.

 

 

55. G. M. Chron., II, 742.

 

 

129

 

Итак, мы имеем здесь дело с преданием, которое, по словам автора, он узнал от людей, достойных доверия. Оно упоминает διδασκαλεῖον, расположенное в районе императорской цистерны и Халкопратии — именно в том месте, где, как мы знаем, находилось по меньшей мере одно из зданий Университета и Библиотеки, — в котором с давних времен по традиции, по-видимому, не прерывавшейся (κατὰ τύπον ἀρχαῖον) преподавал οἰκουμενικὸς διδάσκαλος, в присутствии двенадцать учеников, бывших одновременно его помощниками; они знали все науки и твердо держались догматов; они получали плату и имели в своем распоряжении библиотеку; без них императоры не принимали никаких решений.

 

Совершенно очевидно, что: этот текст сохраняет связанное с конкретным местом воспоминание об образовательном учреждении, где преподаватели были государственными чиновниками, и о библиотеке; при этом автор или, скорее, его источник не имеет — ни непременно, ни даже вероятно — представления о том, что речь идет о представителях Церкви, хотя, ради противопоставления их иконоборцу Льву, он приписывает им неопределенную роль блюстителей догматов; к этому преданию добавляется символическое число учителей 1+12 — число Христа и апостолов, — так же как представление о том, что они были советниками, которых слушала власть; наконец, в то время, когда автор писал, в районе императорской цистерны и Халкопратии уже не было здания, служившего тем же целям, и в Константинополе не было ученого сословия и образования, организованного подобным образом, — в противном случае он не мог бы выразиться так, как он это делает в начале. Выражения οἰκουμενικὸν διδασκαλεῖον, οἰκουμενικὸς διδάσκαλος в таком случае должны являться только смутным воспоминанием, не связанным с современной автору действительностью. Короче говоря, перед нами старое предание с тонким слоем правды, покрытой вековыми наносами и искаженной ради нужд иконопочитателей.

 

 

130

 

Одного этого уже достаточно, чтобы отказать в доверии данному отрывку. Но есть еще более удивительный факт: отрывок полностью отсутствует в одной из самых старых рукописей Георгия Монаха, Paris. Coislin. 305, [56] где в этом месте находится совершенно другой и лишенный интереса текст. [57] Если эта рукопись действительно представляет первую редакцию или, если угодно, начальное состояние «Хроники», можно заключить, что автор впоследствии стер незначительную подробность, чтобы добавить сообщение, полученное им

 

 

56. Кодекс Ρ у де Боора, который датирует его Х-м или началом XI в. (Р. Девреес в своем каталоге Коаленева фонда датирует его XI в.) и во Введении к своему изданию (р. LX sq.) говорит, что это codex omnium vetustissimus, написанный ранее архетипа других рукописей и, возможно, по рукописи самого Георгия Монаха (см. p. LXIX), но, вероятно, не являющийся окончательным списком; значит, автор включил рассматриваемый отрывок на более позднем этапе отделки рукописи, если только его включил именно автор, как это полагает де Боор. С другой стороны, именно Р, по мнению де Боора (см. p. LXXIII), наиболее близок к источникам, использованных Георгием Монахом. См. обсуждение значения Ρ в рецензии на первый том издания де Боора, написанной К. PRAECHTER в BZ 15 (1906) 307-330, а также рецензию CH. ASTRUC в TM 4 (1970) 75-76, 97. (См. теперь об этой рукописи статью: Д. Е. АФИНОГЕНОВ, «Рукопись Coislinianus 305: первоначальная версия хроники Георгия Монаха», в: Славяне и их соседи. Вып. 11: Славянский мир между Римом и Константинополем (Москва, 2004) 19-29. — Прим. пер.}

 

57. Вот этот неизданный текст (Paris. Coislin. 305, ff. 327v-328), который III. Астрюк любезно переписал с рукописи. После ἀποκαλέσας (G. M. Chron., II, 741, 1. 19) читаем:

 

 

131

 

позже от «некоторых людей, достойнейших доверия», — сообщение устное и, по-видимому, отстоящее примерно на полтора столетия от события, на рассказ о котором оно претендует. Согласимся, что недоверие возникает само собой, тем более коль скоро вообще известно, что поспешность и легковерие у Георгия Монаха соперничают с невежеством и, как говорит де Боор, со stupiditas. Здесь мы имеем дело со свидетельством о предании-легенде, появившейся или, по крайней мере, оформившейся, вероятно, в эпоху окончательного восстановления иконопочитания; этому преданию суждено будет надолго войти в историю.

 

 

II. Другим свидетельством является Житие патриарха Германа (715-730), написанное неизвестным автором. [58] В выражениях, очень близких к тем, что употребляет Георгий Монах, там говорится о некоем дворце, расположенном по соседству с императорской цистерной и предназначавшемся κατά τύπον ἀρχαῖον для οἰκουμενικός [59] διδάσκαλος и его двенадцати μαθηται, всех весьма ученых, без совета с которыми самим императорам запрещалось что-либо делать. Когда один из них находился при смерти, остальные созывали со всей Империи людей, наиболее сведущих в мирской и священной учености, [60] экзаменовали их и выбирали лучшего. Император Лев III, будучи бессилен убедить этих людей осудить иконы, приказал запереть их всех в их дворце и повелел ночью поджечь его: здания, книги, имущество и ученые были истреблены огнем. Это произошло примерно на

 

 

58. A. PAPADOPOULOS-KERAMEUS, «Ἀδήλου συγγραφέως τοῦ ὀγδόου (sic) αἰῶνος ὑπόμνημα εἰς Γερμανὸν Α' Κωνσταντινουπόλεως», в: Ἀνέκδοτα Ἑλληνικά (Konstantinoupolis, 1884) 1-17. Я не смог ознакомиться с переизданием, сделанным F. FUCHS в Bayerische Blätter für das Gymnasialschulwesen 59 (1923) 177-192.

 

59. В тексте, изданном Пападопулосом-Керамевсом здесь сказано οἰκονομικῶς; поправка напрашивается сама собой.

 

60. Текст Пападопулоса-Керамевса: τῆς θύραθεν καὶ τῆς καθʹ ὑμᾶς φιλοσοφίας; нужно исправить на καθʹ ἡμᾶς.

 

 

132

 

девятый год царствования Льва, тот самый, когда родился его сын Константин. [61]

 

Помимо одного нового сообщения — о способе пополнения состава преподавателей, [62] — это Житие здесь в точности отражает предание, известное из Георгия Монаха. [63] Но поскольку поначалу считалось, что Житие было написано немного времени спустя после смерти патриарха Германа (740 г.) или, самое позднее, в первые годы IX века, [64] его долгое время расценивали как очень важный источник. В настоящее время есть достаточные основания считать, что оно, напротив, было написано позже творений Феофана и патриарха Никифора, позже Жития Стефана Нового и даже позже Георгия Монаха; [65] следовательно, в отношении занимающего нас вопроса оно не представляет никакого интереса.

 

 

61. Совершенно фантастическое согласование: будущий Константин V родился между сентябрем и Рождеством Христовым 718 г. (Theoph., I, 399-400).

 

62. Быть может, воспоминание о времени, когда для Константинополя действительно набирали лучших преподавателей по всей Империи.

 

63. Мне неясно, считает ли автор Жития членов этой коллегии представителями Церкви (или монахами). Не похоже, поскольку он сказал бы об этом. Когда он определяет их как ἱεροί, этот эпитет может прилагаться к совершенно любым жертвам иконоборческих гонений. Однако говорится, что они погибли в огне вместе со всеми своими книгами и σὺν πᾶσι σκεύεσι τιμίοις; последние слова оставляют место для сомнения.

 

64. Это мнение Пападопулоса-Керамевса. Фукс, датировавший его примерно 810 г., и L. BRÉHIER, поддержавший эту датировку (Byz 4 (19271928) 14), ошибочно сочли, что Житие Германа здесь является источником для Георгия Монаха.

 

65. G. OSTROGORSKIJ, «Les débuts de la querelle des images», 241, n. 2, напоминает, что русский ученый И. Д. АНДРЕЕВ в своей книге «Герман и Тарасий, патриархи Константинопольские» еще в 1907 г. установил, что Житие Германа составлено очень поздно. Но западным историкам эта работа в основном не известна. Ж. Гуйар, который готовит работу, посвященную первому иконоборчеству, где он будет рассматривать этот вопрос, любезно сообщил мне, что, по его мнению, Житие Германа является мешаниной, не имеющей ценности.

 

 

133

 

III. Нет оснований также задерживаться на Константинопольской Patria, откуда часто цитируют следущий отрывок: [66]

[67] Действительно, в указанное время император, неспособный привлечь этих монахов к своим взглядам, κατέκαυσεν τοὺς διδάσκοντας δεκαὲξ μοναχούς. Воспоминание о высшем образовательном учреждении, находившимся в районе Базилики, здесь сохранено в сопровождении не соответствующих действительности топографических указаний. [68] Но путаница между учреждениями государственным и церковным тут завершена: преподавателями являются монахи, в память о их решающей роли в борьбе против иконоборчества, числом шестнадцать. К тому же дата составления Patria — самое ранее конец X века, как это установил Прегер.

 

Чтобы окончательно отделаться от этой легенды, не понадобится много времени. Первое серьезное исследование было предпринято только в 1921 г., в работе Э. Рейна: [69] там собраны

 

 

66. Scriptores originum, II, 226, § 31.

 

67. Об этом хронологическом указании см. выше, гл. III, прим. 58.

 

68. О τετραδήσιον ὀκτάγωνον см.: Α. SCHNEIDER, Byzanz, 26: он подчеркивает фантастический характер текста Patria, поскольку, говорит он, Октогон сгорел во время восстания Ника в 532 г. и не восстанавливался; он находился на востоке от Базилики, возле форума Константина, и в том же районе был расположен портик под названием τετραδήσιος ἔμβολος. См. также: R. JANIN, Constantinople byzantine, Index s.v. ὀκτάγωνον, и особенно p. 113, 160-161; Жанен, напротив, допускает, что сожженный в 532 г. Октогон был восстановлен.

 

69. E. REIN, «Kaiser Leon III und die ökumenische Akademie zu Konstantinopel», Suomalaisen Tiedeakatemian Toimituksia (Annales Academiae Scientiarum Fennicae), Ser. В, XI (1919-1921) № 11, p. 44.

 

 

134

 

и сравниваются все свидетельства, [70] касающиеся якобы совершенного Львом III злодеяния. Никаких дополнительных сведений мы не найдем у Ф. Фукса, настроенного менее критически. [71] Наконец, Л. Брейе исследовал те же источники и пришел к тем же выводам. [72] Дело ясное: уничтожение через сожжение по приказу Льва III в 726 г. высшего образовательного учреждения вместе с учителями и библиотекой [73] — легенда, с опозданием возникшая в необузданном воображении иконопочитательских народных и монашеских кругов, возбужденных торжеством икон. Как мы уже видели, двух аргументов было бы достаточно, чтобы доказать это: факта, что ни один из современных источников, даже наиболее враждебных ко Льву III и иконоборцам, об этом не говорит; и факта, что эти знаменитые преподаватели, которые предпочли лучше погибнуть в пламени, чем угождать врагу икон, не вошли в число мучеников, пострадавших от еретиков, как многие другие, которые при этом совершили меньше. Наконец, следует напомнить, что императоры-иконоборцы, и особенно Лев III в первый период своего царствования, не были такими преследователями, какими православное предание склонно их представлять.

 

Итак, перед нами легенда, о которой не знают — еще раз заметим это — два хрониста из числа церковных деятелей и ярых противников иконоборчества, Феофан и Никифор. Однако можно было бы задаться вопросом, не содержит ли эта легенда какую-то часть истины: действительно ли нет ничего,

 

 

70. Кроме Жития патриарха Германа.

 

71. F. FUCHS, Die höheren Schulen, 9-13. Впрочем, ему известно Житие Германа, но он ошибается в его датировке.

 

72. L. BRÉHIER, «Notes sur l'histoire de l'enseignement supérieur à Constantinople». Автор этой работы использует исследование Фукса, но знаком с работой Райна, кажется, только через Фукса; он не принимает в расчет некоторые важные факты и делает ошибки в деталях.

 

73. Некоторые поздние источники называют число томов: 36500. См.: Mich. Gl., 522:, J. BEKKER (ed.), Constantinus Manasses, Breviarum historiae metricum (Bonnae, 1837) 183, стихи 4262-4263.

 

 

135

 

кроме недоброжелательства и клеветы, в представлении о том, что высшее образование, существовавшее в Константинополе непрерывно до времени Льва III, при нем пришло в упадок, который иконопочитательские источники связывают, ошибочно или правильно, с первыми иконоборческими мерами и особенно с событиями десятого года царствования Льва III? Феофану, разумеется, неизвестна легенда о пожаре, но он устанавливает эту связь, привязывая ее к той же дате. Отнеся борьбу, которую должен был вскоре начать император против «святых и икон», на счет ἀπαιδευσία καὶ πᾶσα ἀμαθία его собственных и отступника Βήσηρ, сообщника Льва, и вкратце рассказав о мятеже, вызванном снятием иконы Христа над Медными вратами, он прибавляет (Theoph, 405), что суровое преследование затронуло много людей из аристократических, по рождению и образованности, кругов:

[74] Он не говорит — заметим это! — что Лев предпринял прямые меры против παιδευτήρια; но преследования, направленные императором, согласно Феофану, против некоторых слоев общества, консервативных и чтущих иконы, делают его ответственным за «угасание» образовательных учреждений и за исчезновение образованности. Любопытно, что патриарх Никифор так

 

 

74. Занятно наблюдать, как позже компилятор, каковым является Кедрин, соединит сведения, заимствованные из этого текста Феофана и из легенды о пожаре. Говоря о событиях десятого года царствования Льва (Cedr., I, 795-796) он упоминает о преследовании, постигшем сторонников икон после истории с изображением Христа у Медных врат, и оплакивает его последствия, οβεσθῆναι τῶν παιδευτηρίων τὴν εὐσεβῆ διδασκαλίαν, — это взято у Феофана. Потом он переходит к рассказу о пожаре, с теми же деталями и зачастую в тех же словах, какие мы находим в вышерассмотренных текстах Георгия Монаха, Жития Германа и т. п. Кедрин здесь не представляет никакого интереса (кроме как для «истории легенды»), как и другие поздние авторы.

 

 

136

 

же отмечает спад учености, но помещает его в эпоху как раз перед воцарением Льва и приписывает политической нестабильности той эпохи, делая упор на состоянии военных дел и его последствиях (Niceph, 52):

Итак, относительно причин, объясняющих закат образованности, существует не одна традиция. Но относительно существования самого факта традиция едина, в каких бы формах она его не представляла, и она относит этот факт примерно к одному и тому же времени. И мы не можем не задаться вопросом: исторический ли это факт или общее место? Действительно ли существует совпадение, если не причинно-следственная связь, между появлением иконоборчества и кризисом учености? Или, скорее, иконопочитатели, в целях пропаганды, хотели заставить поверить в эту связь, полагая на стороне иконопочитания все блага, в том числе образованность, а на противной стороне всё зло, в том числе άπαιδευσία καί άμαθία? Мы еще вернемся к этому вопросу.

 

 

7. Миф о «патриаршей Академии» [75]

 

В вышеприведенном отрывке из Феофана мы отметили слова ἡ εὐσεβὴς παίδευσις. Никифор говорит просто ἡ τῶν λόγων παίδευσις — и в самом деле, нет сомнений, что речь идет об образовании в наиболее расхожем и наиболее общем смысле: у Феофана контекст также не дает место любому

 

 

75. См. выше, прим. 49. Этот миф вновь оживает в недавно появившейся книге: Н. HUNGER, Reich der neuen Mitte. Der christliche Geist der byzantinischen Kultur (Graz, 1965) 350. Зато П. Вирт показал, на примере Евстафия Фессалоникского, что точка зрения на существование патриаршей Академии в XII в. также должна быть пересмотрена: Р. WIRTH, «Die Jugendbildung des Eustathios von Thessalonike: zur Entmythologisierung der "Patriarchalakademie" von Konstantinopel», Orientalia Christiana Periodica 34 (1968) 148-150.

 

 

137

 

другому толкованию. Однако некоторые решили придать слову εὐσεβής точное значение: «церковное» или даже «богословское», а то и «православное». А это приводит к вопросу о высшем образовательном церковном учреждении — «патриаршей Академии», как было принято говорить. Выше уже было показано, что невозможно найти доводов в пользу существования подобного учреждения в занимающую нас эпоху, опираясь на выражения οἰκουμενικὸς διδάσκαλος, позже οἰκουμενικὸν διδασκαλεὶον, встречающиеся в текстах. Следует теперь показать, что и другие доводы также не могут быть приняты, и таким образом покончить с гипотезой, которая вызвала доверие и привела к путанице в дискуссиях.

 

Эта гипотеза опирается на авторитет Фукса, Брейе, Дворника. Фукс приводит [76] упоминание, относящееся, по его мнению, ко времени Феофила (829-842), о некоем Игнатии, которого исследователь превращает в главу патриаршей Школы только на том основании, что в одном тексте он назван οἰκουμενικὸς διδάσκαλος. Мы уже видели ранее, разбирая этот текст, что нужно думать об этом Игнатии и о самом тексте, которые следует датировать и толковать совсем иначе.

 

Л. Брейе в своей работе [77] излагает общие положения, в целом верные: что от основания до падения Константинополя там не прекращал своего существования императорский Университет, который «определял интеллектуальную историю византийского Востока»; что задача этого государственного учреждения состояла не в беспристрастных научных исследованиях, а в подготовке государственных служащих и чиновников; и что в его программе не было выделено никакого места богословию. Но, признавая, что предполагаемая патриаршая Школа или Академия, где вместе с другими предметами преподавалось богословие, имеет неясное происхождение, он ошибочно извлекает аргументы, в числе прочего, из жизнеописания

 

 

76. F. FUCHS, Die höheren Schulen, 35-41 («Die Patriarchatsschule»).

 

77. L. BRÉHIER, «L'enseignement classique», 34-69.

 

 

138

 

Анании Ширакца, которое мы рассмотрели выше, в пользу утверждения, что эта Академия существовала как таковая в первой половине VII века: в тексте не сказано ничего подобного. [78] Также ясно, что ничего нельзя извлечь и из канонов состоявшегося спустя полвека Пято-Шестого собора in Trullo (691): правило 64-е, запрещающее мирянам публично рассуждать о предметах веры, подтверждает уже известный факт — а именно, что наставление в вопросах веры Церковь всегда оставляла за собой, — но не говорит ничего более. [79]

 

Что касается Ф. Дворника, то вся первая часть работы, к которой мы еще вернемся, посвященная «реорганизации» Фотием патриаршей Академии, где автор попытался воссоздать историю этой «Академии» до Фотия, построена на предположениях [80] и, по-моему, с очевидностью показывает, что мы на самом деле не знаем ничего о подобном учреждении. При современном

 

 

78. См. проделанный выше анализ. L. BRÉHIER, «L'enseignement classique», 44, следуя английскому переводу Конибира, полагает, что молодые люди, которых Филагрий, диакон Константинопольского патриархата, сопровождал в Трапезунд, чтобы обучаться там у Тихика, были, «очевидно, молодыми армянами, которые должны были получить образование в патриаршей Школе и быть рукоположенными в священный сан», — безосновательная гипотеза. Речь в тексте шла о людях, очевидно, греках, которым государство хотело дать всего лишь математическое образование. Брейе предлагает и другую гипотезу, а именно — что речь шла о юных греках, которых Византия, в рамках армянской политики Ираклия, хотела ввести в курс положения дел в Армении, а Тихик провел много лет в этой стране и прекрасно знал ее язык; но текст не говорит и не дает возможности подразумевать ничего подобного.

 

79. G. ΡΑΛΛΗ, Μ. Потлн, Σύνταγμα, II, 453-454, и комментарий Вальсамона (ibid., 455); P. JOANNOU, Les canons, 201-202.

 

80. F. DVORNIK, «Photius», 108-125, ошибочно ссылаясь на 64-е правило Трулльского собора, а также на титул οἰκουμενικὸς διδάσκαλος, который носили Стефан Александрийский и Хиробоск, и на роль патриарха Сергия, считает, что, во всяком случае, в VII в. в Константинополе существовала патриаршая Академия, руководимая вселенским учителем. Это, якобы, и была та коллегия из двенадцати преподавателей, которую Лев III, если и не обратил в пепел, то по меньшей мере тщетно пытался принудить к принятию его взглядов, а затем подверг притеснениями и т. п. Эта теория настолько непрочна, что Ф. Дворник был вынужден допустить, что наши источники путают — что, по-моему, неправдоподобно — императорский Университет и патриаршую Академию.

 

 

139

 

знании источников выглядит неразумным стремление идти против совершенного молчания текстов, даже больших законодательных сборников (так, Новеллы Ираклия, касаясь организации Константинопольской Церкви, не говорят ни слова о какой-нибудь Школе патриархата или о ее преподавателях), и даже, как мы только что видели, источников иконоборческого времени. [81]

 

 

81. Впрочем, очевидно — но это уже другой вопрос, — что в патриархии Константинополя всегда были книги, а значит библиотека, и архивы, χαρτοφυλάκιον, но не всегда легко различить их в источниках, а еще труднее определить их историю. (Невозможно ничего почерпнуть из неинтересного резюме сообщения, сделанного аббатом E. BEURLIER, «Sur l'organisation des archives et de la bibliothèque du patriarcat de Constantinople», Bulletin de la Société des Antiquaires de France (1985) 92-93; ссылки y F. DVORNIK, Les légendes de Constantin et de Méthode, 50 sq.) Эта библиотека была, по-видимому, не основана, но безусловно преобразована и расширена патриархом Сергием, если верить эпиграмме Георгия Писиды (L. STERNBACH, «Georgii Pisidae carmina inedita», Wiener Studien 14 (1892) 55), которая начинается так:

 

Τοῦ πατριάρχου Σεργίου τὴν οὐσίαν

ἄθροισμα βίβλων εἰσορας θεογράφων...

 

Последнее процитированное тут слово и общий тон произведения заставляет думать, что речь идет только о религиозной библиотеке, как хорошо показал А. PERTUSI, Giorgio di Pisidia, Poemi I, Panegirici epici (Ettal, 1960) (Studia patristica et byzantina, 7) 61. На Константинопольском соборе 680-681 гг. обращаются за справками к Деяниям предыдущих соборов, которые находятся ἐν τῇ βιβλιοθήκῃ τοῦ εὐάγους πατριαρχείου (MANSI, XI, 216Α, см. также 336D; упоминания о хартофилакии, где хранились τὰ ρέγιστρα καὶ δογματικὰ συγγράμματα, см. 544D, 556Ε, 557Ε; см. также работу R. DEVREESSE в Miscellanea Giovanni Mercati, vol. III (Città del Vaticano, 1946) (Studi e testi 123) 12-13). В трактате о ересях, который патриарх Герман составил после своего низложения, т. е. после января 730 г., и адресовал диакону Анфиму, он говорит, что «те, которые устроили нашу (т. е. патриархата) библиотеку, поместили писания Евсевия, называемого Памфилом, не с писаниями православных, но в стороне и подальше, в начале еретических книг, ἐν τῷ ἰδίῳ κιβωτίῳ»; значит, был шкаф или закрытый сундук, предназначенный специально для еретических книг. Этот обычай разделять на два собрания православные книги и остальные произведения, особенно языческие, — общий и хорошо засвидетельствован также на Западе; см. любопытный текст Виргилия Тулузского, который цитирует P. DE LABRIOLLE в издании: A. FLICHE, V. MARTTN, Histoire de l'Église, 570. Это было одновременно предосторожностью и позорным клеймом по отношению к неправославным текстам. Похоже, что в Клюни монах, который в библиотеке обращался за сведениями к произведению античного автора, должен был чесать себе пальцем ухо, подобно собаке, которая чешет себе ухо лапой, «ибо неверный по праву может сравниваться с этим животным» (цитируется у J. LE COFF, La civilization de l'Occident médiéval (Paris, 1965) 149). Сен-Сиран, кажется, одобрял этот обычай: «Преосвященный Сен-Сиран настолько ненавидел ересь, что никогда не открывал еретическую книгу, не осенив предварительно ее крестным знамением, чтобы не сомневаться (...), что в ней больше не пребывает дьявол» (Ch. A. SAINTE-BEUVE, Port-Royal, vol. I (Paris, 1840) 657). Если библиотека патриархата действительно погибла во время пожара в 780 г. (см. V. BURR В: F. MILKAU, G. LEYH, Handbuch der Bibliothekswissenschaft, III, Hft. 1, 154), она была немедленно восстановлена, поскольку на Никейском соборе в 787 г. было приказано принести святоотеческие произведения ἐκ τῶν ἀποκειμένων ἐν τῇ βιβλιοθήκῃ τοῦ εὐάγους πατριαρχείου (MANSI, XII, 1019). Кроме того, 9-е правило этого собора предписывает все писания против икон были собрать в патриархии, «чтобы они были положены с прочими еретическими книгами» (MANSI, XIII, 430a-b; P. JOANNOU, Les canons, 263). Нет никаких свидетельств, позволяющих предположить, что эта патриаршая библиотека содержала в то время какие-либо книги, кроме церковных. Мы знаем ее точное местоположение в царствование Феофила (829-842): во время публичного спора, в который вступил исповедник Феофан с этим императором по поводу свидетельств из Писаний относительно икон, Феофан, чтобы показать, что отрывок из Исаии, на который ссылался Феофил, был искажен, попросил принести экземпляр, «который находится на таком-то месте (κατὰ τήνδε τὴν θέσιν) в патриаршей Библиотеке в Фомаите» (Th. Cont., 105). О τρίκλινος τοῦ πατριαρχείου ὁ λεγόμενος Θωμαΐτης (Theoph., 467) см. R. JANIN, Constantinople byzantine, 179, и особенно R. GUILLAND, «Études sur Constantinople byzantine: le Thômaïtès et le Patriarcat», JÖBG 5 (1956) 27-35. Следовательно, это здание, разрушенное пожаром в 791 г. (Theoph., 467; Zonara, III, 292), было восстановлено, и, возможно, как раз после этого туда поместили патриаршую библиотеку. О библиотеке и архивах патриархата см.: J. DARROUZÈS, Recherches sur les ὀφφίκια, особенно 426 sq.

 

 

140

 

 

8. Жития иконоборческой эпохи

 

На первое место среди литературных жанров, расцвет которых вызвал спор об иконах, следует поместить жизнеописания

 

 

141

 

благочестивых деятелей того времени, особенно тех, что прославились в борьбе против иконоборчества. Эти жития, дошедшие до нас в большом количестве, интерпретировать бывает трудно и порой небезопасно — потому что они копируют друг друга и изобилуют трафаретными подробностями; потому что их авторы часто очень плохо знают состояние дел в описываемое ими время и пользуются малонадежными терминами; потому, наконец, что они пристрастны, само собой разумеется, не только в ущерб иконоборцам, но и всему, что есть мирского. Однако, поскольку другие источники молчат, эта «литература» важна для нас. Одна из обязательных тем в этих житиях — детство и юность героя; и хотя многие из героев с самого юного возраста проявляет здоровое отвращение к светской культуре, есть и такие, которые получили воспитание и образование состоятельных граждан. Не претендуя на составление полного списка, я учел два десятка Житий, которые сообщают что-либо по нашей теме и касаются лиц, живших в VIII-м или в первой половине IX века. Для начала вот их перечень, в приблизительно хронологическом порядке. [82]

 

 

Андрей Критский († 740). BHG³ 113. Г. I. ΠΑΠΑΔΟΠΟΥΛΟΣ-ΚΕΡΑΜΕΥΣ, Ἀνάλεκτα ἱεροσολυμιτικῆς σταχνολογίας, V (Πετρούπολις, 1894) 169-179 (см. 171).

 

* Иоанн Дамаскин († 749?). BHG³ 884. PG 94, col. 429-490 [83] (см. 445, а также 441 — об италийском иеромонахе Косьме, учителе Иоанна).

 

 

82. Соответственно датам, которые лучше всего известны, т. е. по годам смерти героев. Но очевидно, что для нас было бы важно, с одной стороны, время их рождения, а с другой — время составления их жизнеописаний. В этом списке я отметил звездочками тексты, наиболее богатые такими сведениями.

 

83. Однако известно, что это житие влечет за собой важные оговорки. См.: M. JUGIE, «La Vie de saint Jean Damascène», Echos d'Orient 27 (1924) 137-161; IDEM, «Une nouvelle Vie et un nouvel écrit de saint Jean Damascène», Echos d'Orient 32 (1929) 35-41.

 

 

142

 

Стефан Новый († 764). BHG³ 1666. PG 100, col. 1069-1186 (см. 1081).

 

Тарасий патриарх († 806). BHG³ 1698. I. А. HEIKEL В Acta Societatis Scientiarum Fennicae 17 (1891) 391-39 (см. 397, 423).

 

Георгий Амастридский († 802-807). BHG³ 668. В. ВАСИЛЬЕВСКИЙ, Русско-византийские исследования. Вып. 2 (Санкт-Петербург, 1893) 1-73 (см. 15).

 

* Стефан Сурожский (?). В. ВАСИЛЬЕВСКИЙ, Русско-византийские исследования, 74-79 (см. 74-75).

 

Никифор Мидикийский († 813). BHG3 2297-2298. F. HALKIN в AB 78 (1960) 396-30 (см. 406).

 

Платон Саккудионский († 814). BHG³ 1553. PG 99, col. 804-850 (см. 808).

 

Феофан Сигрианский († 817). BHG³ 1787. В. В. ЛАТЫШЕВ, «Мефодия патриарха Константинопольского, Житие преп. Феофана Исповедника», Записки Российской Академии Наук по историко-филологическому отделению XIII. № 4 (1918) 1-40 (см. 4 след.).

 

* Иоанн Психаит († 813-820). BHG³ 896. Р. VAN DEN VEN В Le Muséon NS III (1902) 97-125 (СМ. 109).

 

* Феодор Студит († 826). А, Житие, приписываемое Феодору Дафнопату, - BHG³ 1755. PG 99, col. 113-232 (см. 117). В, Житие, составленное Михаилом Студитом, — BHG³ 1754. PG 99, col. 233-328 (см. 237).

 

* Никифор патриарх († 829). BHG³ 1335. Niceph, 139-217 (см. 149-151).

 

Григорий Декаполит († 842). BHG³ 711. F. DVORNIK, La Vie de saint Grégoire le Décapolite et les Slaves Macédoniens au IXe siècle (Paris, 1926) (см. 47).

 

* Михаил Синкелл († ок. 846-847?). BHG³ 1296-1297. Φ. Шмит, «Кахрие-Джами», Известия Российского Археологического института в Константинополе XI (1906) 227-279 (см. 228, 230, 242, 265).

 

Мефодий патриарх († 847). BHG³ 1278. PG 100, col. 1244-1261 (см. 1245).

 

 

143

 

* Николай Студит († 868). BHG³ 1365. PG105, col. 863-925 (см. 869, 872).

 

Феодора Солунская († 892). BHG³ 1738. Е. KURTZ, Записки Императорской Академии Санкт-Петербурга, VIII серия-VI.l (1902) 1-36 (см. 3).

 

Феофано императрица († 893). BHG³ 1794. Е. KURTZ, Записки Императорской Академии Санкт-Петербурга, VIII серия. III.2 (1898) 1-24 (см. 3).

 

Еварист Студит († 897). BHG³ 2153. Ch. VAN DE VORST, «La Vie de S. Evarist higoumène à Constantinople», AB 41 (1923) 288-325 (см. 298-299).

 

Давид Митиленский (?). BHG³ 494. J. VAN DEN GHEYN, AB 18 (1899) 211-259 (см. 214).

 

 

Кроме того, упомяну Житие Константина Философа, о котором более подробно речь будет идти далее.

 

Попытаемся упорядочить сведения, разбросанные в этих текстах.

 

I. Начальное образование называется προπαιδεία (Жития Стефана Нового, Михаила Синкелла, Феодора Студита, Давида Митиленского), προπαιδεία τῶν μαθημάτων (Житие Николая Студита), εἰσαγωγικαὶ καὶ στοιχειώδεις τῶν μαθημάτων τέχναι (Житие Феодора Студита). Оно включало следующие предметы: γράμματα (в противоположность μαθήματα среднего образования), [84] πεζὰ γράμματα (Житие Андрея Критского), ἰερὰ γράμματα. Последнее название встречается чаще всего. Действительно, обучение проходило по священным текстам, и мы находим одно упоминание Псалтири (Житие Феодоры Солунской) и еще одно — гимнов (Житие императрицы Феофано).

 

Относительно возраста, в котором начинают получать это образование, указания приблизительно одинаковы: после шести лет (Жития Стефана Нового, Феофано), после семи лет

 

 

84. См. уже πρότερα γράμματα в Житии Иоанна Каливита: PG 114, col. 568AB.

 

 

144

 

(Жития Феодора Студита, Феодоры), около восьми лет (Жития Андрея Критского, Григория Декаполита), до исполнения девяти лет (Житие Давида Митиленского). [85] Учителя, которые его преподают, называются или διδάσκαλοι в широком смысле (Житие Михаила Синкелла) или, более точно, педотрибы (Жития Георгия Амастридского, Давида Митиленского), педагоги (Житие Никифора Мидикийского), грамматисты (Житие Феодора Студита А: это, вероятно, обычное название), [86] один раз γραμματεῖς (Житие Григория Декаполита). Общественная школа называется σχολὴ τῶν γραμμάτων (Житие Стефана Сурожского) или παιδευτήριον (Житие Евариста Студита). [87] Дети могут получать одновременно, но отдельно начальное религиозное образование: Николай Студит в то же самое время, когда получал προπαιδεία τῶν μαθημάτων, обучался и θεσμοὶ τῆς εὐσεβείας.

 

II. За προπαιδεία следовало παιδεία. Кажется, оно обычно начинается около середины второго семилетнего периода человеческой жизни и оканчивается примерно в середине следующего периода, продолжаясь, таким образом, — в случае, если оно закончено, что было, вероятно, редкостью, — с десяти-одиннадцати до семнадцати-восемнадцати лет (Жития

 

 

85. В некоторых из этих жизнеописаний жизнь героев делится на семилетние периоды: см., например, подсчет ἡλικιώσεις в Житии Феофана авторства патриарха Мефодия (с. 4, 6,13, 28). Этот обычай, как известно, восходит к глубокой древности: см., например, рассуждение, которое ему посвятил Филон Александрийский, цитирующий Солона и Гиппократа, в De opificio mundi (изд. R. ARNALDEZ (Paris, 1961) § 103-105).

 

86. Повторю, что в целом γραμματιστής может переводиться как учитель, а γραμματικός — как преподаватель. Но это не является правилом.

 

87. Ни в одном из цитируемых текстов не указано ее местоположение. F. DVORNIK, Les légendes de Constantin et de Méthode, 26, ошибочно счел, что мнемотехнические подвиги, приписываемые Стефану Новому его биографом (PG 100, col. 1081: он повторяет слово в слово, впервые услышав, те чтения, которые слушает в церкви; общее место в агиографии), связаны с полученным им образованием и что это происходило в Святой Софии.

 

 

145

 

Стефана Сурожского, Феофана Сигрианского). Оно называется ἐνκύκλιος (ἐνκύκλιος παίδευσις в Житиях Георгия Амастридского и Стефана Сурожского; ἐνκύκλιος σοφία в Житии Михаила Синкелла), [88] и «высшим» по отношению к начальному образованию (ὑψηλότερα μαθήματα противопоставляется πεζὰ γράμματα в Житии Андрея Критского; τελειωτέρα μάθησις в противоположность πρῶτα στοιχεία в Житии Григория Декаполита).

 

Но чаще всего отмечаемое противопоставление в наших текстах, как известно, проходит между образованием в предметах светских, которое нас как раз и интересует, и воспитанием (я не называю его образованием) религиозным, относительно которого, впрочем, эти тексты не дают никаких уточнений: τὰ θεῖα μαθήματα καὶ ἡ θύραθεν παιδεία (Житие Тарасия), ἡ μελετὴ τῶν θείων λογίων καὶ ἡ τῆς θύραθεν μέθεξις (Житие патриарха Никифора), ἡ ἐντὸς γραφὴ καὶ ἡ ἐκτός (Житие Стефана Сурожского), ἡ ἡμετέρα παίδευσις καὶ ἡ τῶν ἔξωθεν (Житие Георгия Амастридского). Мирская ученость по-прежнему зовется ἑλληνικὴ σοφία (Житие Михаила Синкелла), и у агиографов является общим местом — показать презрение к ней их героев, которые берут из нее, в лучшем случае, только

 

 

88. История слова ἐγκύκλιος еще не написана. См. полезные сведения в уже упоминавшихся работах: F. FUCHS, Die höheren Schulen, 41-45; H.-I. MARROU, Histoire de l'éducation, 244 sq. (Марру предлагает перевод «culture générale»). В наших текстах речь идет о том, что можно было бы назвать циклом «среднего» образования (конечно, светского). Но словоупотребление было довольно нечетким. Правда, в XIII в. мы встречаем у Георгия Акрополита (А. HEISENBERG (rec.), Georgii Acropolitae Opera, vol. I (Lipsiae, 1903) 46, 1. 13-15; ср. II. V, п. 6): ἑκκαιδεδαέτης ὢν καὶ νῦν τῆς ἐγκυκλίου ἀπηλλαγμένος παιδεύσεως, ἣν γραμματικὴν κατονομάζουσι οἱ πολλοί. Относительно употребления ἐγκύκλιος в античности, особенно начиная с середины I в. до н. э., можно обратиться,· в первую очередь, к указаниям и справкам из содержательного Введения, которое Monique ALEXANDRE предпослала своему изданию трактата Филона Александрийского, чье латинизированное название, недостаточно, впрочем, разъясненное, звучит как De congressu eruditionis gratia (Paris, 1967).

 

 

146

 

необходимое. [89] Одно исключение: автор Жития патриарха Никифора диакон Игнатий заявляет, что мирская ученость необходима, но тут же прибавляет, что она так относится к учености божественной, как служанка к госпоже или сын от конкубины к сыну от законной супруги... Если и допустимо для мужа Церкви приобщаться к «внешней» учености, то это потому, что он должен знать оружие и доводы своих противников, чтобы лучше сражаться против них (Житие Феодора Студита А).

 

Какова программа светского образования? Наши тексты согласно показывают, что оно включает гуманитарный, а за ним научный цикл обучения. Они немного разнятся в отношении названий трех частей, которые составляют гуманитарный цикл:

 

— грамматика + риторика + философия (Жития патриарха Никифора, Феодора Студита А, Иоанна Психаита, Михаила Синкелла); [90]

 

— грамматика + диалектика и аподиктика + этическая философия (Житие Иоанна Дамаскина);

 

— риторика + диалектика + этика (у Косьмы, учителя Иоанна Дамаскина);

 

— грамматика + диалектика, «которую знатоки называют философией» + риторика (Житие Феодора Студита В, славянское Житие Константина Философа).

 

Как мы видим, существует неустойчивость и путаница в терминологии: наши милые агиографы знали эти предметы больше понаслышке, чем из практики, за исключением грамматики (которая, впрочем, иногда только одна и упоминается, как в Житии Стефана Сурожского). Но без труда можно узнать «три пути»: грамматика, риторика, диалектика. Что касается четырех математических дисциплин (ἡ τῆς μαθηματικῆς

 

 

89. Наиболее поучительный отрывок содержится в Житии Иоанна Психаита (с. 109).

 

90. Выражения, употребляемые в некоторых из наших текстов для характеристики разных предметов, заслуживали бы отдельного изучения, особенно в Житиях Иоанна Психаита и патриарха Никифора.

 

 

147

 

τετρατύς, как сказано в Житии патриарха Никифора, с пифагорейской реминисценцией или без таковой), то относительно нее в наших текстах находим полное согласие: арифметика, геометрия, музыка (или «гармоника»), астрономия. Меняться может только их порядок, чему не стоит придавать значения.

 

Итак, каковы бы ни были представленные выше оговорки относительно использования агиографических свидетельств, исследование житий VIII—IX веков приводит к очень важному результату: вполне очевидно, что организация и рамки светского образования остались неизменными, а гуманитарные и научные программы не изменились; если Церковь, естественным образом, дает катехизическое образование, она при этом чужда преподаванию свободных искусств, а иногда и враждебна к ним. Ничто не обязывает думать в связи с этим о церковных школах.

 

Этого общего заключения не могут поколебать отдельные случаи, когда дети или юноши отдаются родственниками (или приходят сами) под руководство людей Церкви, чтобы получить у них воспитание: воспитание духовное, как Георгий Амастридский, который был наставлен в религиозных предметах лично епископом Амастриды; иногда также какое-то специальное образование, как Андрей Критский, который, находясь при Иерусалимской патриархии и продолжая совершенствовать свои познания в Священном Писании, обучается для должности нотария при патриархии. К религиозному образованию может иногда прибавляться образование светское, подобное тому, которое получил Иоанн Дамаскин у иеромонаха Косьмы. Можно также видеть, что послушники в монастыре — очевидно, из практических соображений — получают либо образование в области орфографии, грамматики, скорописи и каллиграфии, поскольку им предстоит исполнять обязанности секретаря или писца; [91] либо «музыкальное»

 

 

91. В Житии Мефодия мы видим, что в Сиракузах он был с детства обучен грамматике, ὀρθογραφίαν τε καὶ ὀξυγραφίαν, и что позже ему случалось переписывать за неделю Псалтирь (col. 1245В, 1253В). В Студийском монастыре Николай Студит, получив начальное образование, выучил из грамматики именно то, что нужно для грамотного письма, и показал себя как превосходный ταχυγράφος (Житие Николая, col. 872АВ). В Житии патриарха Тарасия, написанном его учеником диаконом Игнатием, этот последний говорит, что он записывал преподаваемые устно уроки свого учителя:

(p. 423): здесь ясно выражено различие между скорописцем (или «тонкописцем») и каллиграфом. Ниже я еще буду говорить о монастырских скрипториях и особенно о студийском. Заметим, что здесь Византия опять следует за античностью: о месте, которое там занимало специальное образование в ταχυγραφία, и о роли последней в деятельности жизни как общественной, так и частной (например, при управлении большим монастырем), см. выше (гл. III, прим. 15), а также сведения, которые дает Ф. КОΥКОΥЛΗΣ, Βυζαντινῶν βίος καὶ πολιτισμός, 1.1 (Ἀθῆναι, 1948) 118-119.

 

(Add.) О стенографии-скорописи см. Η. BOGE, «Die griechische Tachygraphie», Klio 51 (1969) 89-115 (Jeanne et Louis ROBERT, «Bulletin épigraphique», Revue des études greques 83 (1970) № 38).

 

 

148

 

образование, так как они станут певчими; либо, наконец, если они оказываются особенно одаренными, образование в области стихосложения и поэзии, поскольку им предстоит слагать гимны и благочестивые стихи. [92] Но когда мы рассматриваем

 

 

92. У патриарха Тарасия Игнатий также получил обширное поэтическое образование: μυηθεὶς ἔκ σου τριμέτρων καὶ τετραμέτρων τροχαικῶν τε καὶ ἀναπαιστικῶν καὶ ἡρώων ποιημάτων τὰ κράτιστα (p. 423). Михаил Синкелл получает у своего настоятеля разрешение принять в свой монастырь двух знаменитых братьев «начертанных» (γραπτοί), Феодора и Феофана, которых он наставляет в вере и в то же время преподает им τήν τε γραμματικὴν καὶ φιλοσοφίαν καὶ τῶν πιητικῶν οὐκ ὀλίγα σκέμματα; оба брата становятся знаменитыми стихотворцами, так что когда император Феофил, чтобы покарать их за приверженность к иконам, приказал «начертать» (т. е. вытатуировать) им на лицах стихи, он счел нужным извиниться, если вдруг они окажутся не очень хороши κατὰ σύνταξιν; он знал, прибавляет Житие, что его жертвы превосходно знают τὴν τῶν ποιητικῶν σκεμμάτων ἀκρίβειαν (Житие Михаила Синкелла, 242-243). Лучшая заметка о Начертанных содержится у J. В. BURY, History, 136 sq. См. также Acta Davidis, Symeonis et Georgii, 238-239. (Теперь см. также издание M. В. CUNNINGHAM, выше, прим. 46, а также С. SODE, Jerusalem – Konstantinopel - Rom. Die Viten des Michael Synkellos und der Brüder Theodoros und Theophanes Graptoi (Stuttgart, 2001) (Altertumswissenschaftliches Kolloquium, 4). {Некоторые замечания и уточнения относительно истории Начертанных братьев и рус. и франц. переводы письма Феодора Начертанного из Theodori Grapti vita et conversatio, PG 116, 672B-680A, см.: T. A. SÉNINA (moniale Kassia), «La confession de Théophane et Théodore les Graptoi : remarques et précisions», Scrinium. T. 4: Patrologia Pacifica. Selected papers presented to the Western Pacific Rim Patristics Society 3rd Arnual Conference (Nagoya, Japan, September 29 - October 1, 2006) and other patristic studies (2008) 260-298. - Прим. пер.}

 

 

149

 

эти частные или единичные случаи, ничто не принуждает нас говорить о самостоятельном преподавании в Церкви мирских наук.

 

Впрочем, в этих Житиях я один раз встретил нечто, напоминающее училище, зависимое от религиозного учреждения. Когда, около 802-803 гг., будущий студийский монах Николай в возрасте десяти лет завершил на Крите начальное обучение, родители послали его в Константинополь в знаменитое «училище добродетелей», ἀρέτης παιδευτήριον, каковым был Студийский монастырь, где уже подвизался его дядя. Последний решил, что ребенок по причине малолетства не может быть принят в сам монастырь, но должен жить в соседнем здании, которое зависело от обители и называлось καταγώγιον τῶν παῖδων. Это было место, [93] предназначенное для детей, которых предуготовляли к принятию монашества в Студии. Их собирали там потому, говорится в тексте, что присутствие малолеток внутри монастыря могло стать для «аскетов» поводом к смущению... Однако дети получали там начальное образование, γραμμάτων μάθησις, как было заведено уже много веков. Но очевидно, что здесь мы имеем дело не с публичной школой, содержащейся монахами, и даже не с монастырской школой, открытой для мирян — к тому же это противоречило бы восточной традиции и монастырскому уставу. [94]

 

 

93. Ἐν ἑνὶ δωματίῳ, — говорит Житие Николая; это позволяет думать, что его размеры были очень небольшими.

 

94. Этот вопрос, однако, неясен и требует нового изучения. Сказанное об этом у L. BRÉHIER, «L'enseignement classique», 63-63, имеет незавершенный вид. То, что можно найти у PL. DE MEESTER, De monachico statu juxta disciplinam byzantinam (Vatican, 1942) 13, art. 26, § 6, и прим. на с. 172-173, неполно. Я не знаю, откуда некоторые взяли, будто один из канонов Халкидонского собора запрещал обучать в монастыре детей-мирян. Зато в числе канонов и постановлений, приписываемых патриарху Никифору I (806-815), действительно можно найти среди трех причин, которые могут позволить монаху покинуть свой монастырь, присутствие учащихся там детей-мирян; но, с одной стороны, этот текст претерпел различные дополнения (напр., G. ΡΑΛΛΗ, Μ. ΠΟΤΛΗ, Σύνταγμα, IV, 428: ἐὰν παιδία κοσμικὰ ἐν τῷ κοινοβίῳ μανθάνωσιν; но y J. Β. PITRA (ed.), Spicilegium Solesmense, IV (Paris, 1889) 392: ἐὰν παῖδες μετὰ τῶν μοναχῶν μανθάνωσιν κοσμικῶν ἐν τῷ κοινοβίῳ); а главное — эти так называемые каноны Никифора вызывают весьма значительные затруднения, как хорошо показал V. GRUMEL, Regestes, № 406. Это, конечно, совершенно не тот случай, когда белое духовенство употреблялось в качестве воспитателей в богатых домах. Хотя, например, 10-е правило Второго Никейского собора (G. ΡΆΛΛΗ, Μ. ΠΟΤΛΗ, Σύνταγμα, II, 587-588) запрещает принимать их в таких домах для исполнения мирских поручений (особенно на должность μειζότερος, как комментируют там же Зонара и Вальсамон), оно допускает, чтобы они учили по домам детей и рабов, преподавая им Священное Писание.

 

 

150

 

Конечно, именно об этом самом «училище», которое обслуживал, по-видимому, один-единственный монах, идет речь в студийском сборнике епитимий, в параграфе под названием περὶ τοῦ διδασκάλου τῶν παίδων: [95] он налагает на этого «дидаскала», если он не будет с любовью и терпением обращаться со всеми маленькими детьми (τὰ νήπια), которых он должен воспитывать в благочестии (ἐκτρέφειν ἐν παιδείᾳ καὶ νουθεσίᾳ Κυρίου), суровое наказание: сто земных поклонов, постная пища и отлучение (ἀφορισμός) на одну неделю. Следует свести к ее настоящим, более чем скромным, размерам эту так называемую «Школу Студия», в которой хотели видеть эквивалент монастырским школам Запада.

 

Итак, никакого признака глубоких изменений в мирском образовании, никакого указания на существования образования церковного — вот заключение, к которому подводят жития иконоборческой эпохи. Однако следует отметить, что они не упоминают ни о «патриаршей Академии» — само собой,

 

 

95. PG 99, col. 1745ВС.

 

 

151

 

потому что она не существовала, — ни об императорском «Университете».

 

Исключение составляет упоминание — но более чем подозрительное — в Житии Стефана Сурожского о местных философах и риторах, которых будущий святой во время одного из своих путешествий якобы встретил в Афинах. С другой стороны, интересно отметить, что когда Мефодий, получив в Сиракузах образование в области грамматики, правописания и скорописи (ὀξυγραφία), отправляется в Константинополь, чтобы достичь придворных должностей (βασιλικὰ ἀξιώματα), он не встречает в этом затруднений и не испытывает никакой необходимости, по крайней мере, согласно его Житию, пополнить свое образование. [96]

 

 

9. Иконоборчество и гуманизм

 

Представлялось необходимым выявить многочисленные заблуждения и гипотезы, наносящие ущерб делу. С другой стороны, была предпринята попытка собрать, не претендуя на

 

 

96. Пользуюсь случаем отметить другой факт подготовки к государственной службе — в Житии Платона Саккудионского. Будущий святой, рано осиротевший, изучает «нотариальную систему», καρποφορεῖ τὴν παίδευσιν τῆς νοταρικῆς μεθόδου: думаю (если не следует тут исправить на λογαρικῆς), это означает, что, кроме грамматики, он изучает «скоропись», как Мефодий. Затем, не продвигаясь дальше, он присоединяется к своему дяде и опекуну, συζυγοστατῶν τὰ βασιλικὰ χρήματα, и так хорошо преуспевает в этой должности, что приобретает известность в казначействе: ἐπίσημος ἐν τοῖς βασιλικοῖς ταμιεύμασι, ἀσπαστὸς τοῖς ἄρχουσι, γνώριμός τε καὶ αὐτῷ τῷ καίσαρι. — Ο ζυγοστάτης см. упоминания в С. Theod. XII.7.2 (= Cod. Just. X.73.2); в клеторологии Филофея (J. В. BURY, The Imperial Administrative System in the Ninth Century (London, 1911) (The British Academy Supplemental Paper, I) 141, 1. 27; 152, 1. 29; 178, 1. 29-30), а также указания в том же издании Бьюри (р. 94-95); в тактиконе Успенского (Известия Русского Археологического Института в Константинополе 3 (1898) 127); в «Книге церемоний» (De cer., изд. I. REISKE, 461); в неизданном тактиконе из Эскуриала, издание которого готовит N. OIKONOMIDÈS. Одна печать отмечена В. Лораном (Byz 5 (1929-1930) 620), другая опубликована им же: V. LAURENT, La collection С. Orghidan (Paris, 1952) (Bibliothèque byzantine. Documents de sigillographie byzantine) № 349. О контроле за драгоценными металлами см. работу R. S. LOPES В Byz 18 (1948) 143-143. О так называемом налоге ζυγοστατικόν см.: F. DÖLGER, «Zum Gebührenwesen der Byzantiner», в: Études dédiées à la mémoire d'André Andéadès (Athènes, 1939) 51.

 

 

152

 

полноту, точные указания и наиболее достоверные свидетельства. К чему все это нас привело?

 

Во-первых, нужно констатировать непрерывность: ничто не указывает, ни в начальном образовании, ни в образование «среднем», ни во всеобщем образовании, называемом ἐγκύκλιος παιδεία, не только на какой-либо разрыв, но даже на заметное изменение структуры или программы на протяжении всего занимающего нас периода, с конца VI-го до начала IX века. Непрерывность «высшего» образования, как в «Университете», так и в частных училищах, превосходный пример существования которых дает Тихик, [97] можно зафиксировать, по меньшей мере, до середины или второй половины VII века: нам известны кафедры, преподаватели, ученики.

 

Затем опускается мрак. Насколько мне известно, упоминания об императорском «Университете» или его преподавателях, а также о Библиотеке не встречаются до времени Льва Армянина, в чью эпоху, однако, должна была действовать (но с какого времени?), скорее, библиотека во Дворце, а не прежняя публичная государственная Библиотека. [98] С трудом верится, что они исчезли. Уже с первого взгляда представляется неправдоподобным, чтобы при сменявших друг друга великих

 

 

97. Пример Тихика наводит на мысль, что государственная монополия на высшее образование распространялась только на Константинополь. Согласившись туда вернуться, Тихик превратился бы в преподавателя, живущего на государственное жалование. В Трапезунде он был свободен.

 

98. У Продолжателя Феофана в Книге I, § 22 (Th. Cont., 35-36) говорится, что Лев Армянин (813-820) опасался за свою жизнь вследствие предсказания, χρησμὸς σιβυλλιακὸς ἔν τινι βίβλιῳ εἰς τὴν βασιλικὴν βιβλιοθήκην ἀναποκείμενος. Этот отрывок дословно приведен у Кедрина (Cedr., II, 63). См. у Зонары, XV.21 (Zonara, III, 330): τί φασι τῇ τῶν ἀνακτόρων βιβλιοθήκῃ βιβλίον ἐναποκεῖσθαι (там содержались σιβύλλεια χρησμῳδήματα).

 

 

153

 

императорах, чьи свершения были огромны, высшее образование и культурная традиция потеряли свое место в столь сильном государстве. Не представляется вероятным, что в эпоху столь глубоких преобразований власть прекратила набирать своих высокопоставленных чиновников и администраторов из молодых людей, обладавших основательным образованием, по крайней мере, юридическим.

 

Но впрочем, нельзя отрицать, что, например, в области права в течение всего периода между Кодексом Юстиниана и Басиликами, когда использовалась «Эклога», и законодательство, и практика, как кажется, были более реалистичны, более близки к конкретным повседневным, нуждам, некоторым образом упрощены и, по крайней мере, менее «учены». С другой стороны, вероятно, бремя непрекращающихся войн и, как следствие этого, армии, которая была полностью преобразована, и глубокая реформа управления, поставившая стратигов во главе фем, дали военным в государстве роль, шедшую вразрез с прежним университетским образованием и традиционной культурой. [99]

 

Итак, возможно, прежние учреждения, хотя против них не было принято никаких мер и никакой закон не упразднял их, впали в долговременную спячку, потому что они потеряли свое практическое значение. Думаю, отголосок этого события — далекий и искаженный, но, тем не менее, отголосок — мы имеем как раз в разных формах легенды о поджигателе Льве III: эта легенда не могла бы появиться, если б упомянутые учреждения своим существованием опровергали ее. Конечно, Лев III не сжигал преподавателей и их книги, но императорский «Университет» и публичная Библиотека должны были быть только воспоминанием в ту эпоху, когда политические

 

 

99. Однако я, разумеется, не разделяю крайнего мнения Андреадиса (A. ANDRÉADÈS, «Le recrutement des fonctionnaires», 23-24), согласно которому Лев III якобы принял меры против Университета, потому что именно в его правление власть перешла к военной партии, враждебной Университету, который до того времени выпускал гражданских служащих.

 

 

154

 

страсти приводили к написанию подобных глупостей. С другой стороны, по моему мнению, у Феофана и у Никифора присутствует нечто другое, нежели банальный полемический сюжет, когда они говорят о совпадении появление иконоборчества и исчезновение образования и культуры, ἀπαιδευσία καὶ ἀμαθία.

 

Но здесь мы приближаемся к новым опасностям, к новым ошибкам. Отождествлять иконоборчество с бескультурьем не имеет никакого смысла, я уже говорил об этом. [100] Самое большее, что можно предположить, не указывая виновных, — что преобладание, которое получили в то время в умственной деятельности религиозные спекуляции, пошло в ущерб любознательности и вкусу к светским предметам. Но главное в другом — в глубоком кризисе, пережитом Византией, последствия которого должны были ощущаться во всех областях, в том числе в рассматриваемой нами. [101]

 

 

100. Нужно ли все еще снимать с иконоборцев обвинение в уничтожении книг? Вероятно, иногда они искажали (см., напр., MANSI, XIII, col. 184), редко жгли (как Лаханодракон, согласно Феофану: Theoph., 445, 1. 28 sq.) литургические или душеполезные произведения, содержавшие упоминания об иконах, но не книги вообще. Можно также напомнить, что почтение к книгам, даже к священным книгам, не было всеобщим: 68-е правило Трулльского собора грозит отлучением тем, кто будет уничтожать, отдавать книгопродавцам или мироварам для изготовления из них оберток библейские книги или писания отцов, разве только они будут повреждены червями или влагой и перестанут быть годными к употреблению.

 

101. Пример этих последствий, не относящийся к числу тех, о которых обычно вспоминают, нам был подсказан J. GROSDIDIER DE MATONS. Он пишет в своем Введении к уже упоминавшемуся изданию Гимнов Романа Сладкопевца (I, с. 21): «Иконоборческий кризис становится поводом для настоящего возрождения kontakion с конца царствования Льва IV: это эпоха студийской школы, Иосифа Гимнографа, Гавриила, Фалассия. В то время старые сборники должны были быть полностью переделаны; вот почему из них не дошли до нас те, что были составлены до X века». Автор, вероятно, будет развивать эту точку зрения в общем труде, который он готовит о Романе и о kontakion.

 

 

155

 

Действительно, мы видим, что арабское нашествие по-настоящему знаменует начало Средневековья. Ираклий заблуждался насчет врага: он разгромил Персию, тогда как нужно было бороться с мусульманами; царствование того, в ком Византия думала увидеть нового Александра, напротив, замыкает тысячелетие, начавшееся эпопеей Александра. [102] Очевидно, что когда Византия отдала в руки арабов Северную Африку, Египет, Палестину, Сирию, Месопотамию, одновременно с потерей большей части своих позиций на Западе, в то время как ее балканские территории сотрясались от атак аваров и болгар и особенно от наплыва славян, результатом стало уменьшение территории Империи практически до Константинополя и Малой Азии. Последняя, в свою очередь сделавшись ставкой в византино-арабском столкновении, приобретает значение исключительное и поистине жизненно важное: именно она является Империей. И как раз во внутренних провинциях Малой Азии, как я указал выше, зародилось византийское иконоборчество. Оно представляет собой уступку религиозному мышлению азиатского Востока, навязанную обстоятельствами.

 

Уступка, возможно, временно необходимая, но не свободная от риска. Ибо речь идет вот о чем: азиатский Восток возвышает Божество и осуждает материю; греко-латинский Запад не решается ни признать Божество совершенно непознаваемым, непостижимым, неописуемым и непредставимым, ни решительно осудить материю. Христианство верит в Бога, который в то же время является Человеком: основной или, лучше сказать, единственный догмат этой религии спасения, искупления — это догмат о воплощении. Всё богословие иконы вращается вокруг полноты человеческой природы, соединенной, но не смешиваемой во Христе с полнотой божественной природы. Иконопочитатели придерживаются

 

 

102. P. LEMERLE, «Quelques remarques sur le règne d'Héraclius», Studi Medievali I (1960) 347-361.

 

 

156

 

линии «гуманистического» христианства, модифицированного греко-римской традицией; иконоборцы (так же как до них монофизиты) — линии христианства семитского и азиатского. Это был последний великий выбор, который предстояло сделать христианам.

 

Если это истолкование правильно, можно меньше удивляться тому, что появление и временный успех иконоборчества совпадают с затмением образованности — конечно, не всякой, но той ее формы, которая продолжала античную традицию; понятно, что иконопочитатели, описывая тех, кто не понимал этой культуры, искренне бросали им упрек в невежестве и необразованности. Точно так же можно меньше удивляться и тому, что упадок и исчезновение иконоборчества совпадают, как мы уже сказали и еще покажем в дальнейшем, с «возрождением» гуманистического типа. Приходит и более четкое осознание того, что именно лежало на весах в то время. Каковы бы ни были философские воззрения на иконы и иконопочитание, тем не менее, настал момент, когда их защитники, хотя они и были очень далеки от того, чтобы отдавать себе в этом отчет, держали в своих руках судьбу той формы гуманизма, к которой мы привязаны.

 

Но если эта проблема, при взгляде сверху, действительно обретает именно такой смысл, то мы должны, однако, остерегаться от впадения в заблуждение, которое так нравилось иконопочитателям. Хотя иконоборцы думали или чувствовали по-своему, они, тем не менее, вовсе не были грубыми варварами. А с другой стороны, всё то из «гуманистической» традиции, что было на стороне иконопочитателей, не только не погибло в борьбе, но вышло из нее более мощным. Вот почему, как только кризис миновал, люди были готовы к новым задачам, к «возрождению», которое началось вовсе не с «Университета» Варды, но проявилось уже у Льва Математика и Фотия. Даже если этот поток некоторое время тек под землей скрытно от наших глаз, он никогда не высыхал.

[Previous] [Next]

[Back to Index]