Глава V
ПРОИСХОЖДЕНИЕ БОЛГАРСКОГО НАРОДА И ОБРАЗОВАНИЕ ПЕРВОГО БОЛГАРСКОГО ГОСУДАРСТВА НА ПОЛУОСТРОВЕ
§ 1. Приазовско-кубанские болгары 145
§ 2. Основные теории этногенеза древних болгар в буржуазной науке 147
а) Теория турецко-татарского происхождения болгар —
б) Теория славянского происхождения древних болгар 153
в) Финская или урало-чудская теория происхождения древних болгар 159
г) Гуннская теория происхождения аспаруховых болгар 166
§ 3. Проблема культурного наследия аспаруховых болгар в современном болгарском языке 177
§ 4. Этногенез древних болгар по палеолингвистическим данным академика Н. Я. Марра 179
§ 5. Древние болгары до Аспаруха 182
§ 6. Болгарский хаган Кубрат и его сыновья 186
§ 7. Водворение князя Аспаруха с дружиною на полуострове 187
§ 8. Аспарух и балканские славяне 189
§ 1. ПРИАЗОВСКО-КУБАНСКИЕ БОЛГАРЫ
В 482 г. византийский император Зенон (474—491), теснимый готами, обратился за помощью к болгарам, которые жили в Причерноморских и Приазовских степях и славились своею непобедимостью. На этот раз счастье, однако, изменило болгарам: они были разбиты готами (Теодорих). Несколькими годами позже, в 499 г., болгары являются уже непрошенными гостями на византийской территории и грабят Фракию, т. е. южные районы полуострова, примыкающие своею восточною границею непосредственно к столице Восточно-Римской империи — Константинополю. В 502 г. болгары повторяют свой набег на полуостров с неменьшим успехом, причем в своих вторжениях на полуостров действуют то самостоятельно, то вместе с гуннами, славянами и другими народами с левобережья Дуная. Начиная с 535 г., источники творят о вторжениях на полуостров гепидов, болгар, гуннов и котригуров с Приазовья. В 558 г. впервые выступают на сцену авары под предводительством своего хана Баяна, а в 626 г. болгары ведут наступление против Византии уже под властью авар, от которых болгарскому хану Курту (Кубрат или Куврат) удается освободить свой народов 635—642 гг.
Согласно легенде, в VI в. н. э. на территории между реками Волгой и Доном и морями Каспийским и Черным было известно сильное Болгарское государство Великая Болгария. Во главе этого государства в первой половине VII в. стоял хан Курт или Кубрат, получивший воспитание в Византии, христианин по вероисповеданию, удостоенный звания патриция и поддерживавший дружеские отношения с византийским правительством. Умирая, он разделил свое обширное царство между пятью сыновьями. Старший из них, Батбаян, сохранил за собой отцовский удел на нижнем течении р. Кубани. Эти кубанские болгары были потом известны у русских и византийцев под именем черных болгар. Второй из сыновей Кубрата, Котраг, положил основание царству волжско-камских болгар по Каме и среднему течению Волги с главным городом Булгар или Болгары. Двое сыновей Кубрата направились вместе со своими дружинами на запад, а третий сын, Исперих, или Аспарух,
145
отступая под натиском хазар, оставил свою приазовско-кубанскую родину и вместе со своею дружиною двинулся вдоль южных степей нынешней Советской Украины на запад, перешел реки Днепр, Днестр и др. и обосновался на территории Бессарабии, между Днестром и Дунаем, а затем укрепился в устье реки Дуная на острове Певки, нынешнем Георгиевском острове, между Сулинским и Георгиевским рукавами Дуная.
Подробнее мы вернемся к этому вопросу ниже, сейчас же остановимся предварительно на вопросе о том, кто такие по своей национальной принадлежности были эти древние приазовско-кубанские и волжско-камские болгары, сыгравшие в лице Аспаруха и его дружины значительную организующую роль в жизни восточной группы славянских племен полуострова, которая уже в VII в. привела к образованию здесь первого славянского государства, Болгарии, к быстрой ликвидации славянской племенной раздробленности и к сформированию из множества раздробленных восточнобалканских племен единого славянского болгарского народа.
Были ли аспаруховы болгары славянами или народом иной, неславянской национальности? А если они были народом не-славянской национальности, то каким же образом созданное ими на полуострове Болгарское государство оказалось славянской державой? Эти вопросы стоят в центре внимания исторической науки, начиная со второй половины XVIII в. и вплоть до настоящего дня.
Одни из ученых считали древних, т. е. аспаруховых, болгар турками или турко-татарами [Шлёцер (1771); Иоганн Тунмани (1774); Иоганн Энгель (1791); русский историк Н. М. Карамзин (1766—1826); проф. И. Д. Шишманов (1900); проф. Л. Нидерле (1906), изменивший впоследствии (1923) свою точку зрения в пользу гуннской теории]; другие называли их финнами [Френ (1830—1832); Шафарик (1837); В. Ив. Григорович (1867)]. Русский ученый-славист А. Ф. Гильффдинг считал аспаруховых болгар родственниками вотяков и зырян (1868); Рёслер — родственниками самоедов, юраков и остяков (1871); проф. М. С. Дринов — чудским или финским народом (1869, 1873); Куник считал аспаруховых болгар чувашами (1878). В 1826 г. Клапрот доказывал угро-гуннское происхождение аспаруховых болгар. Эту же точку зрения в 1837 г. поддерживал Цейс, в 1898 г. — Ф. Маркварт, помещавший болгар после смерти Аттилы на территории между Днестром и Дунаем; в 1907 г. гуннское происхождение болгар доказывал болгарский ученый, д-р Г. Ценов; эту теорию положили в основу своих капитальных трудов по истории сербского народа К. Иречек (1911), придерживавшийся ранее финской теории, и по истории Болгарского государства проф. В. Н. Златарский (1918); ее же в 1929 г. повторил в своем труде, посвященном истории болгарского языка, и проф. С. Младенов, придерживавшийся ранее тюркской теории. Ряд ученых склонен был видеть в аспаруховых болгарах славян [французский ученый д’Оссон (1828); русские ученые Ю. Ив. Венелин (1829), П. Бутков (1840), Савельев-Ростиславич (1845), Сергей Уваров (1853), Д. И. Иловайский (1876—1880); болгарский ученый Ганчо Ценов (1930), отождествлявший фракийцев, гуннов, болгар и славян, и др.] Наконец, некоторые ученые, как, например, Фрей (1832) склонны были видеть в болгарах этническую амальгаму из славянского, финского и турецкого народов и т. п.
Так же разнородны были и попытки осмысления племенного
146
названия болгарин, т. е. истолкования его значения. Самая распространенная из этих попыток связывала племенной термин болгарине именем реки — Волга (Шлёцер, Карамзин, Венелин, Шишманов); другие (Рёслер) объясняли его из финского языка, как «люди воды»; третьи — из турецкого «булгамак», что значит — «смешивать, мутить, возмущать» (Цейс, Томашек, Вамбери); четвертые — из татарско-болгарского «бийк» (турецк. «буюк») — «большой» и «йер» — «земля», «страна», ввиду чего будто бы, греческие писатели называли волжскую Болгарию — Великая (Золотницкий). По мнению проф. Шишманова, имя «болгарин» восходит к древнефинскому названию р. Волги в позднейшем турецко-татарском произношении — болга, осложненному турецко-татарским словом ар — «муж», «герой», откуда «болгарин», по толкованию проф. Шишманова, дословно «муж. с р. Волги», или «волжанин». [1]
§ 2. ОСНОВНЫЕ ТЕОРИИ ЭТНОГЕНЕЗА ДРЕВНИХ БОЛГАР В БУРЖУАЗНОЙ НАУКЕ
а) Теория турецко-татарского происхождения болгар
Впервые мысль о турецком происхождении древних болгар была вскользь высказана в 1772 г. Шлёцером (August Ludwig Schlözer) во «Всеобщей северной истории» (Allgemeine Nordische Geschichte». Нынешние болгары, по Шлёцеру, бесспорно славяне, но древние болгары, пришедшие с Волги, бесспорно не славяне, а, по всем вероятиям, турецкий народ. Никаких доводов в пользу своего вероятного предположения Шлёцер не привел, но высказал мысль, что, быть может, в нынешнем болгарском (славянском) языке, с которым Шлёцер не был знаком, — так как «до сих пор еще никто не дал образцов этого языка» и ему лично не были известны ни одна болгарская грамматика и ни один болгарский словарь, — «найдутся слова, которые послужили бы нам руководством, чтобы узнать, что за народ были неславянские болгары». В 1810 г. в Москве был издан в русском переводе его труд «О происхождении славян вообще, и в особенности словен российских». В этом труде, соглашаясь с мнением Гаттерера, что болгары и мадьяры принадлежали к одному и тому же финскому племени, Шлёцер заметил, однако: «Другие утверждают с такою же, а может быть, и с большею вероятностью, что болгары, повидимому, были татарами». В доказательство этого вероятного предположения автор приводит известный титул хаган и личные имена, «которые без сомнения походят на имена татарского происхождения».
Несколько подробнее, но так же поверхностно пытались развить ту же теорию турецко-татарского происхождения древних болгар Иоганн Тунманн (Johann Thunmann) и Иоганн Христиан фон Энгель: первый — в сочинении «Исследования по истории восточноевропейских народов» (Untersuchungen über die Geschichte der östlichen europäischen Völker. Erster Teil. Leipzig, 1774), второй — в сочинении «История болгар в Мизии» (Geschichte der Bulgaren in Mösien и np. Halle, 1797). Не приводя никаких доводов в пользу своего мнения, Тунманн называет древних болгар кровными «приятелями» мадьяр,
1. Обстоятельный историко-библиографический обзор высказываний и мнений по вопросу о происхождении болгар, начиная с конца XVIII в., см. в обширной статье проф. И. Д. Шишманова „Критичен преглед на въпроса за произвола на прабългарите“, напечатанной в болгарском „Сборнике за народни умотворения, наука и книжнина“, кн. XVI и XVII, Научен отдел, София, 1900, стр. 505 —753.
147
в чем его убеждают, прежде всего, их нравы и обычаи, которые, как и у древних мадьяр, по большей части будто бы турецкие, но какие нравы и обычаи имеет в виду автор, читателю остается неизвестным. Затем Тунманн обращает внимание на титул «хаган» и ссылается, не приводя, впрочем, ни одного примера, на личные имена, которые резко разнятся от славянских и, наоборот, совпадают с мадьярскими. Далее, доказательством турецкого происхождения древних болгар Тунманну служит то, что, как и мадьярские племена, древние болгары часто называются гуннами, и что сыновья болгарского царя времени Константина Багрянородного (X в.) назывались именами: один— Kanartikinos, а другой—Bulias Tarkan, сближающимися (Kan и Tarkan) с подобными же турецкими.
Не дальше Тунманна в обосновании теории турецко-татарского происхождения древних болгар пошел и Энгель. В пользу своей точки зрения он приводит два довода: 1) имена старых болгарских предводителей звучат совсем по-татарски, как, например, Кубрат, Батбай, Котраг, Аспарух, Тервель, Телец, Баян и т. д.; 2) болгарские цари в древнейших византийских источниках называются ханами или хаганами.
Точку зрения Шлёцера—Тунманна—Энгеля повторил дословно Карамзин в I т. своей «Истории». [1]
Ближайшим преемником Шлёцера—Тунманна—Энгеля в области разработки проблемы этногенеза древних болгар был немецкий ученый Цейс, изложивший в 1837 г. свою точку зрения по данному вопросу в сочинении: «Немцы и их соседние племена» (Die Deutschen und ihre Nachbarstämme). По Цейсу, древние болгары — это гунны, продвинувшиеся к Черному морю и Меотиде. Bulgares, Bulgari — это только другое название гуннов. И в настоящее время по верхнему течению Волги, где должны были удержаться остатки болгар, мы находим на ряду с финскими народами только турецкие, а это, по Цейсу, служит уже доказательством того, что номады — болгары, а следовательно и гунны, принадлежали к большому кочевому племени турок, что подтверждается данными языка древних болгар. Согласно восточным писателям, болгарский язык похож на хазарский, а хазарский язык — это турецкий, о чем свидетельствует праболгарский, а следовательно и гуннский язык, который не мог быть отличным от турецкого. [2]
После открытия Попова турецко-татарская теория получила дальнейшую разработку главным образом в трудах А. А. Куника. А. Вамбери и В. Томашека. [3]
1. М. С. Дринов, Поглед върхъ произхождането на българския народ. Съч., I, София, 1909, стр. 65—67; И. Д. Шишманов, назв. соч., стр.529—533.
2. И. Д. Шишманов, назв. соч., стр. 555 и сл.
З. А. Куник, О родстве хагано-болгар с чувашами по славяно-болгарскому „Именнику“. Известия Аль-Бекри и других авторов о Руси и славянах ч. I. (Приложение к XXXII тому „Записок И. Академии Наук“, № 2, СПб., 1878, стр. 118—161); A. Vambery (Армин-Герман Вамбери). Der Ursprung der Magyaren, eine ethnologische Siudie. Leipzig, 1882, гл. V — Bulgaren, стр. 50 и сл.; W. Tomaschek (Вильгельм Томашек); 1) Bulgaroi. — Pauly’s Real Encyclopädie der classischen Alterthumswissenschaft. Neue Bearbeitung von Georg Wissowa - 5 Halbband, Stuttgart, 1897, ct. 1040 и сл.; 2) рецензия на труд Рёслера „Romanische Studien” Zeitschrift für die österreichischen Gymnasien, 1872, стр. 141—157; 3) рецензия на „Историю болгар” К. Иречека (там же, 1877, стр. 674—686); и др.
148
Интерес названной выше работы академика А. Куника заключается в том, что он первый из русских ученых посвятил себя основательному изучению чувашского языка и в ряде своих высказываний явился предшественником классических работ по чувашскому языку академика Н. Я. Марра. Ко времени выхода в свет разыскания А. Куника, в науке уже прочно утвердился взгляд, что чуваши по происхождению — народ татарского (тюркского) племени. Еще голландец Витнес в XVII в. (1692) утверждал, что «чуваши составляют маленький татарский народец». После него швед Страленберг в сочинении, вышедшем в Стокгольме в 1730 г. Das Nord- und Oestliche Teil von Europa und Asia, объединил сибирских магометан — татар, якутов и чувашей — в особую татарскую группу, заметив при этом, что башкиры, киргизы, турки и крымские татары говорят почти одним языком с этими иародцами. Наконец, в 1842 г. немецкий ученый Шотт в диссертации, вышедшей в Берлине под заглавием De lingua Tshuvaschorum, т. е. «О языке чувашей», окончательно, — говорит А. Кунин, — доказал тюркский характер чувашского языка, несмотря на то, что при всех своих исследованиях он пользовался весьма плохим текстом, печатанным русскими буквами, крайне недостаточными для передачи звуков финского, тюркского и других языков.
«Побуждаемый темным предчувствием, — замечает Куник, — что чувашский язык, несмотря на его бедность, со временем станет обильным источником для точного определения проэтнического состояния тюркского языка и вместе с тем явится важным источником для строгой научной классификации древнейших и позднейших тюркских племен, ждал я с крайним нетерпением, чтоб кто-нибудь занялся основательнее исследованием этой интересной лингвистической реликвии» (подчеркнуто мною. — Н. Д.).
Появившаяся в 1852 г. в журнале МВД «маленькая статейка» В. И. Лебедева «О чувашском языке» (ч. 40, стр. 79—117), написанная по рекомендации А. Куника, повидимому, не удовлетворила последнего: он ждал более солидной работы о чувашском языке, но. такая работа не появлялась.
«Именник» болгарских князей убедил академика Куника в том, что чуваши представляют собою если не остаток камских болгар, или так называемых белых или серебряных болгар, то одну из тюркских отраслей, к которой принадлежали и жители Болгарского ханства в Среднем Поволжье, и что при помощи чувашского языка и встречающихся еще и до настоящего времени в земле чувашей собственных имен и топографических названий можно расшифровать содержание древнетюркского элемента, замечаемого у хагано-болгар на Дунае, у черных болгар на Кубани, у хазар и у других незначительных тюркских племен, известных почти только по одним русским летописям (стр. 120 и сл.).
В «Именнике» болгарских князей при именах князей славянскими цифрами обозначены, по Кунику, продолжительность правления и на каком-то не-славянском языке продолжительность жизни каждого князя. При помощи известных исследователю имен числительных чувашского языка ему удалось разобрать многие из загадочных выражений «Именника». При ближайшем сравнении этих болгарских чисел с числами якутов, османов, восточных тюрков и т. д., встретилось, — говорит Куник, — поразительное сходство в звуковом отношении, но в то же время встретились и значительные различия.
149
Отсюда Куник пришел к заключению, что все тюркские народы с нынешнего времени должны делиться по своим языкам на две главные ветви, из которых одна уже во время нашествия гуннов (или даже до Аттилы) проникала далеко в Европу. Повидимому, к этой группе тюркских народов, по Кунику, принадлежали и древние болгары.
* * *
В 1866 г. в Москве был опубликован капитальный труд проф. А. И. Попова «Обзор хронографов русской редакции», в котором автор напечатал, между прочим, открытый им в двух рукописях так называемого «Елинского и римского летописца» список древнеболгарских князей, представляющий собою краткую хронографическую запись или реестр ряда имен болгарских князей в порядке их преемственного правления. В науке этот список известен под двумя названиями: «Родословие» болгарских князей, хотя никаких элементов родословия, по существу, он в себе не заключает, и под более удачным названием, которое дал ему известный хорватский историк Рачкий, — «Именник» болгарских князей. [1]
Обе рукописи — одна Московской синодальной библиотеки № 280 и другая Публичной библиотеки в Ленинграде № 1437 Собрания Погодина, в которых оказался тождественный текст названного «Именника», — относятся к XVI в.
Ввиду того, что этот «Именник» представляет собою один из крупнейших исторических документов и сыграл большую роль в истории изучения болгарских древностей, приведем его полностью.
Открытие Поповым «Именника» стимулировало дальнейшее развитие научно-исследовательской работы в области изучения этногенеза болгарского народа. Вместе с этим документом в его загадочных выражениях — диломъ твиремъ, дохсъ твиремъ, шегоръ вечемъ, верени алемъ и пр. — наука получала
1. Rad Jugoslavenske Akademije znanosti, кн. 13, стр. 229.
150
в свое распоряжение конкретный материал для разрешения проблемы этногенеза болгарского народа, но материал этот нуждался в предварительной расшифровке для определения его языковой принадлежности. На основании этого можно было бы затем делать то или иное заключение и об этнической принадлежности древних болгар, и такие заключения действительно и делались. Однако мысль исследователей не выходила из рамок старых теорий — турецко-татарской, славянской, финской или урало-чудской и пр., получивших ко времени открытия «Именника» уже характер прочно сложившейся традиции, ввиду чего каждый новый исследователь направлял все свое внимание на истолкование загадочных выражений, собственных имен и отдельных слов «Именника» в духе той теории этногенеза болгарского народа, которую он считал наиболее отвечающей исторической действительности. Наконец появился и ряд специальных исследований, посвященных расшифровке загадочных выражений «Именника»: профессора Кэмбриджского университета Дж. Бьюри (J. В. Bury) 1910 г., профессора Софийского университета В. Н. Златарского 1911 и 1912 гг., профессора Гельсингфорсского университета И. Миккола 1913 г. [1]
Вопрос о том, представляет ли собою язык загадочных выражений «Именника» подлинный язык болгарского народа в древности или же это только более поздний официальный язык придворных кругов болгарских династов, никем до сих пор не ставился.
В 70-х годах прошлого века турецко-татарская теория происхождения аспаруховых болгар была изложена, не дав никаких положительных результатов, начинающим тогда русским славистом, впоследствии профессором Московского университета, Матвеем Соколовым, в сочинении «Из древнейшей истории болгар» {СПб., 1879). Из краткого резюме труда М. Соколова мы легко убедимся в том, как мало сделала эта теория почти за сто лет своего существования и на каких шатких основаниях она была построена, а между тем после Шлёцера, Тунманна и Энгеля вплоть до начала XX в. она имела немало сторонников.
«На основании исторических свидетельств об отношении болгар к другим племенам, каковы, например, гунны, авары, — читаем мы у М. Соколова, — затем сведений об образе жизни и нравах болгар и, наконец, на основании некоторых уцелевших остатков их языка, в настоящее время можно также положительно утверждать, что болгары были племенем, очень близким к гуннам. Гунны... — это был народ конный, с развитой военной организацией и монархическою властью. Болгары с V в. являются постоянными спутниками гуннов и двигаются по их следам. Писатели употребляют безразлично имена болгар и гуннов, как синонимы... Поэтому не может быть сомнения в близком родстве их с позднее явившимися ордами и называвшими себя тюрками или турками, а в таком случае о финском происхождении не может быть и речи.
1. J. В. Bury. The Chronological Cycle of the Bulgarians. Byzantinische Zeitschrift, XIX (1910), 1—2 (Doppel-Heft), S. 127—144; его же. Хронологический цикл болгар. Перевод с английского. С приложением замечаний В. Н. Златарского, переведенных с болгарского. Известия Общества археологии, истории и этнографии при Казанском университете, 1912; В. Н. Златарски. Имали ли са българите свое летоброение. Списание на Българската академия на науките, I, 1, София, 1911; его же. Болгарское летосчисление. Известия Отд. русск. яз. и слов. ИАН, т. XVII (1912), кн. 2; И. Миккола. Тюркско-болгарское летосчисление. Там же, т. XVIII (1913), кн. 1.
151
Беспристрастное рассмотрение процесса развития великого переселения народов привело лучших исследователей к тому заключению, что толчок этому движению дан был не пассивным финским племенем, а кочующим тюркским; гунны, болгары, авары были только древнейшими переселенцами из огромной турецко-татарской массы, постепенно двигавшейся из внутренней Азии».
Ниже автор пытается несколько подробнее расшифровать свидетельства об образе жизни и нравах болгар, но кроме того, что «болгары, как гунны и авары, являются конным, воинственным народом, со многими обычаями, свойственными только азиатским народам турецко-татарского племени», — как «характеризуют болгар все занимавшиеся их историей»,—т. е. дальше Шлёцера, Тужманна и Энгеля автор не идет и не может итти, так как: никаких более серьезных доводов в пользу теории турецко-татарского происхождения болгар в его распоряжении, — да и ни в чьем вообще распоряжении, — никогда не имелось и не имеется.
«Правда, — говорит М. Соколов, — собрать свидетельства, характеризующие собственно тюркских болгар, довольно трудно, так как главные источники их — ответы папы Николая на вопросы болгары некоторые заметки византийцев при описании болгарских нападений, особенно у продолжателей Феофана, при описании осады Константинополя Крумом, и свидетельства некоторых арабских писателей, особенно Масуди, — говорят о болгарах, когда последние жили уже вместе со славянами; но можно отделить черты, характеризующие болгар как воинственный, конный азиатский народ, по сравнению с описанием быта славян у Прокопия и Маврикия, приняв во внимание характеристику гуннов и аваров, с которыми болгары имеют много общего».
Словом, надо произвести предварительно довольно сложную операцию, и только тогда можно будет убедиться, по автору, в том, в чем он убежден и без такой операции, т. е., что древние болгары — народ турецко-татарского происхождения.
Наконец, относительно некоторых уцелевших остатков языка в личных именах и тех словах, которые встречаются в известном «Именнике» болгарских князей, открытом Поповым, автор считает, что «попытки объяснить их из финских языков были неудачны; собственные имена гораздо легче объясняются из языков тюркских, как это видно из опыта, сделанного Томашеком».
Академик Куник объяснял загадочные слова в «Именнике»: дилом твирем, дохс твирем, шегор вечем, верени алем, текучитемь и т. п., стоящие при имени каждого князя за выражением «а лет ему», числительными и указывал на близкое сходство их с числительными в языке чувашей, а чуваши, — говорит Соколов, — принадлежат к тюркам, и притом, как думает Куник, к старотюркам, пришедшим в Россию задолго до нашествия монголов. На основании числительных, сохранившихся в болгарском «Именнике», Куник заключает о ближайшем сродстве болгар Аспаруха с чувашами.
«Если бы такая точность в определении родства исчезнувших болгар с тюркскими племенами оказалась и не совсем правильной, — замечает автор, — то во всяком случае остатки языка болгар несомненно свидетельствуют об их тюркском происхождении». [1]
Таким образом, русский историк-славист, М. Соколов, попытался
1. М. Соколов. Из древнейшей истории болгар, стр. 90—93.
152
заполнить каким-то конкретным содержанием теорию турецко-татарского происхождения древних болгар, впервые весьма поверхностно и необоснованно намеченную в XVIII в. Шлёцером, Тунманном и Энгелем, но из этой попытки, несомненно, ничего не вышло; она и у Соколова так же необоснована, так же бездоказательна и априористична, как и у его предшественников.
Армянская география VII в., приписывавшаяся Моисею Хореискому, давая довольно точное в подробностях географическое описание азиатской половины Сарматии, т. е. Кавказа, говорит, между прочим, что к северу от р. Кубани (Варданис, Vardanes) и Псевхры (Psychrus), которая отделяет Босфор от тех мест, где находится городок Никопс, живут народы турков и болгар, которые именуются по названиям рек: Купи-Булгар, Дучи-Булкар, Огхондор (Woghkondor), Блкар-пришельцы, Чдар-Болкар. По толкованию К. Патканова, Купи-Булгар — это кубанские болгары; Чдар-Булгар — это болгары-котраги; Огхондор-Булгар или Вгндур-Булгар — это болгары-оногундуры византийских писателей. [1] Таким образом, армянский географ VII в. ясно говорит о народах, живущих севернее рек Кубани и Псевхры: турки и болгары, и затем перечисляет четыре болгарских племени, называя их: булгар, булкар, блкар, болкар. Под пером болгарского историка проф. В. Н. Златарского в ранней его работе «Студии по българската история» [2] эти четыре болгарские племени превращаются безоговорочно в турецко-болгарские племена, помещаемые армянским географом на том самом месте, где византийские историки Феофан и Никифор помещают великую Болгарию, и затем дальнейшем изложении проф. Златарский говорит уже только о турецко-болгарских племенах и турецко-болгарском народе. Как мало надо было болгарскому историку, чтобы разрешить сложную и запутанную проблему этногенеза древнеболгарского народа!
Впрочем впоследствии проф. Златарский изменил турецко-татарской теории и в своей капитальной «Истории Болгарского государства в средние века» (История на българската държава през средните векове, т. I, ч. I. София, 1918) без особого труда и долгих размышлений перешел на позицию так называемой гуннской теории. [3]
б) Теория славянского происхождения древних болгар
Теория Тунманна—Энгеля о турецко-татарском происхождении болгар, имевшая на этом начальном этапе своего развития весьма слабые основания, встретила решительный протест, прежде всего, со стороны славян. Первым выразителем протеста явился молодой русский ученый, славист-энтузиаст. Юрий Иванович Венелин (1802—1839). Выходец из среды угорских украинцев,
1. К. Патканов. Из нового списка географии, приписываемой Моисею Хоренскому. ЖМНП, ч. CCXXVI. СПб., 1883, стр. 21-32.
2. Периодич. писание, кн. XIII, вып. 5—6, 7—8, 9—10. София, 1908 (отд. оттиск).
3. Обстоятельную критику исходной точки зрения проф. В. Н. Златарского о турецко-татарском происхождении аспаруховых болгар и тесно связанных с нею некоторых деталей древнейшей истории болгарского народа в 1908 г. дал д-р Ганчо Ценов в специальной брошюре „Българите са по-стари поселенци на Тракия и Македония от славяните“. Основательной критике тот же автор (Dr. Gantscho Tzenoff) подверг турецко-татарскую теорию в последнем своем труде — Die Abstammung der Bulgaren und die Urheimat der Slaven (Berlin u. Leipzig, 1930, стр. 33—37). О других работах проф. В. Н. Златарского, равно как и о работах других представителей турецко-татарской теории см. у Шишманова, стр. 586—595.
153
наиболее угнетенной политически и культурно народности на территории Венгрии, Венелин принес в науку тот элемент национальной романтики и подъема национально-освободительных устремлений, которые в начале XIX в. переживали наиболее передовые общественные круги у всех славян как на западе — в Австрии и Венгрии, так и на юге — в Сербии и Болгарии, и. на востоке — в России. В среде национально-угнетенных народов наука в то время служила мощным орудием борьбы восходящей молодой национальной буржуазии за культурно-национальное и национально-политическое раскрепощение, и этим определялись, в частности, все положительные и отрицательные стороны научных трудов Венелина, посвященные изучению наиболее страдавшего тогда под чуженациональным гнетом болгарского народа. Скромная фигура благородного, самоотверженного и честного русского ученого, в молодые годы сошедшего в могилу, как жертва житейских невзгод и лишений в обстановке господствовавшего в царской России полицейско-бюрократического режима, фигура Венелина стоит на высоком пьедестале, особенно в сознании болгарского народа, в числе первых его будителей и основоположников национально-освободительного движения.
Для ученых типа; Венелина и его времени турецко-татарская теория происхождения славянского болгарского народа, впервые сформулированная в трудах немецких ученых Тунманна и особенно его последователя и продолжателя Энгеля, была своего рода вызовом. Их теория объективно отказывала, в конце-концов, славянскому народу в праве на свое национальное историческое прошлое и тем самым наносила удар по его национальному достоинству. На этот «вызов» Венелин ответил своею книгою «Древние и нынешние болгары в их отношении к россиянам» (Историко-критические изыскания, т. I, Москва, 1829).
«В прошедшем столетии, — говорит Венелин, — не во всех частях Европы равно занимались исторической критикой, которая требует трудов, терпения и постоянства. Немцы преимущественно, по своему характеру, принялись за нее; французы; не имели терпения для ее утомительной работы и согласились лучше верить крикам с сей стороны Рейна, что предки их франки были отличными „дейчерами”. Между поляками некоторые стали было приниматься за сие занятие, но голос их был так слаб, что нельзя было принять их решения. Россияне еще не имели ни одного критика, который бы мог заседать во всеобщем суде. Венгры имели отличных изыскателей, но только для домашних надобностей.
«Итак, должно отдать полную справедливость и первенство в изыскательных трудах тайтовским (т. е. германским. — Н. Д.) племенам, как датчанам, шведам, англичанам, но преимущественно немцам. Германия была верховным и почти единственным судилищем, пред которое должен был предстать весь древний европейский мир до Карла Великого, множество исчезнувших народов оного, от которых остались в летописях только имена и их имущество — слова...
«Хотели узнать, кому принадлежит сие наследство, и наш исторический ареопаг превратился в аукционный торг, на коем всё почти, знаменитое в европейской древности, прописано немцам, без всяких ясных на то документов; так, например, готы, герулы, квады, маркоманы, аланы, франки, лонгобарды (иные даже покусились было и на вандалов), равно как варяги, россияне; сверх сего были и такие писатели, которые стали утверждать, что и латыши и чухонцы отчасти немцам одолжены своим происхождением
154
(см. № III „Матер. для ист. просвещ. в России”, в статье о литовских народах); наконец, права свои простерли и на Индию. Прочее же, по определению сего ареопага, как бессмертные гунны, авары, козаре и болгары отданы татарам.
«Я не знаю, какое участие принимают калмыки или бухарцы и башкирцы в сем, присужденном им магдебургскими и геттингенскими их доброжелателями, наследственном праве; по крайней мере до сих пор они заботились об оном. Однако, между тем, французы и россияне, несмотря на полное их право объявлять и собственные свои доводы, подписались беспрекословно под немецкое свое происхождение. Не хочу быть адвокатом в деле обоих сих народов, но не могу не вступиться за истину в пользу здравой истории; не могу здесь не заметить, что славянский народ обижен ареопагом до чрезвычайности.— Объявят ли меня еретиком касательно его верховного решения или нет — все равно; но я поспорю за удел, присужденный татарам, кои в оном отнюдь не нуждаются, ибо они слишком богаты славою собственных деяний.
«Я не обвиняю почтенных германских изыскателей в покушении на честь болгарского народа, о котором говорить здесь я не намерен, а напротив, предполагаю в них желание принести пользу всеобщей истории, которая во многих ее частях была еще загадочной. Если они ошиблись, то это могло произойти от слабого или неосмотрительного соображения судебных обстоятельств». [1]
Приведенная выше цитата из труда Венелина прекрасно характеризует его основные установки как исследователя-историка, открыто и смело выступающего против всесильной традиционной рутины, против слепого, рабьего преклонения перед чужеземщиной, против боязни собственного мнения, и притом — в духе национально-освободительных лозунгов своего времени. Выступление Венелина против турецко-татарской теории Тунманна—Энгеля тем более понятно, что теория эта была обоснована крайне поверхностно, и, лишенная серьезных оснований, объективно взятая, она не внушала никакого доверия и если и была принята на веру русским историком Карамзиным, то, несомненно, как последнее тогда слово европейской науки, которая не только во времена Карамзина и Венелина, но и значительно позже в широких кругах русских ученых вызывала к себе нередко благоговейное отношение к непререкаемому авторитету, исключавшее всякое критическое отношение. Венелин может быть правильно понят и оценен только на фоне его исторического времени и его окружения — русского заскорузлого «исторического ареопага», который действительно не примирился с Венелиным и своею травлею свел его преждевременно в могилу.
Основные тезисы теории Тунманна—Энгеля, который в своем труде оспаривает Венелин, сводились к двум утверждениям: 1) древние болгары были татарами, что, — замечает Венелин, — принимается теорией почти за доказанную истину, и 2) древние болгары-татары превратились в славян. Венелин подвергает детальному разбору доказательства, на которых Тунманн—Энгель строят свою теорию. Венелину удается положительно вскрыть несостоятельность ссылки Энгеля на Нестора, который выводит болгар из земли хазар, что для Энгеля служит убедительным доводом в пользу именно татарского происхождения болгар.
1. Ю. И. Венелин, Древние и нынешние болгары в их отношении к россиянам. Историко-критические изыскания, т. I, Москва, 1829, стр. 20—22.
155
Венелину затем удается так же, удачно и довольно остроумно, вскрыть несостоятельность ссылки Энгеля на собственные древнеболгарские имена в качестве довода в пользу татарского происхождения болгар, только потому, что эти имена «звенят», как выражается Венелин, т. .е. звучат, по-татарски: Кубрат, Батбай, Котраг, Аспарух, Тербель, Телец и т. п.
«Так как вся важность сего второго доказательства зависит только от слуха, — замечает Венелин, — то я скажу смело и решительно, что эти имена отнюдь не звенят по-татарски и — дело с концом и великолепным ответом, а всё доказательство опровержено по достоинству».
Однако славянская этимологизация этих имен у Венелина, с помощью которой он хочет показать не татарское, а славянское их происхождение, носит характер произвольного домысла, что при донаучном уровне развития лингвистики, на котором она находилась во время Венелина, вполне понятно и не может сейчас вызывать ни протеста, ни удивления. Свободная, безграничная, не связанная никакими нормами этимологизация-фантазия господствовала тогда в науке, поэтому ничто не мешало Венелину в имени Кубрат видеть славянского брата, в Аспарухе — словообразование типа славянских сплюх, лежух, ленюх, конюх, кожух и т. п. Эти этимологии представляли собою не плод невежества автора, — Венелин был высокообразованным человеком своего времени, — а господствовавший тогда в науке метод исследования.
«Если же судить о сих именах вообще, то заметим, — пишет Венелин, — что г. Энгель из длинного списка болгарских исторических лиц, в коих везде виден их славянизм, несмотря на некоторые изменения под пером греческим, выбрал те, которые исковерканы более всех, и посему сделались невразумительными и необъяснимыми, по его мнению, из славянского языка».
Подводя итоги своим возражениям против татарской теории происхождения болгар в изложении Энгеля, Венелин формулирует их в следующих шести тезисах:
«1) понятие или силлогизм; имена невразумительные, ergo татарские, — ложный;
«2) их всего менее можно объяснить из татарского языка;
«3) их звонкость можно признать больше за славянскую, чем за татарскую;
«4) если бы даже и было между ними и татарскими некоторое случайное созвучие, то из сего заключать еще не следует о народности;
«5) сии имена изменены греческим пером;
«6) несмотря на сие, многие из них, очевидно, суть славянские».
В дальнейшем изложении Венелин подвергает критическому рассмотрению термин хан или хаган в приложении к древнеболгарским властителям и доказывает, что «существование сего имени неизвестного происхождения никак не может давать понятия о народности или племенности, т. е. о татаризме народа». Он отвергает также в качестве довода в пользу татаризма болгар ссылку Энгеля на «обычаи их государей» делать жертвоприношения животными, омывать ноги в море, содержать многих наложниц, быть принимаему войсками своими при радостных восклицаниях.
«Сие доказательство, — замечает Венелин, — так маловажно, что даже не стоит внимания; будто бы подобных нравов и обыкновений не было у славянских племен. Кто не знает, что балтийские славяне приносили в жертву своему Триглаву, Радогостю или Водану не только животных, но даже и людей? Или кто не знает, что россияне, по выходе из Днепра в Черное море на
156
одном из островов оного имели обыкновение приносить жертву из животных богу, повидимому, моря или погоды? Кто не знает, что Владимир Великий, до своего обращения, имел множество наложниц? Сверх сего, если вникните в историю и прочих славянских стран, найдете довольно примеров, что князья содержали отличные гаремы... » И т. д.
Затем Венелин подвергает детальному критическому рассмотрению «второй догмат» теории Энгеля — «превращение болгар-татар в болгар-славян», для чего, по проверке показаний Энгеля Венелиным, понадобилось всего 183 года, считая со времени появления на полуострове Аспаруха (680 г. — по Энгелю) и кончая принятием болгарами в 863 г. христианства.
Подводя итог своим возражениям против «второго догмата» теории Энгеля, Венелин формулирует свое заключение по поводу этой теории в таких словах:
«Итак, разобрав подробно и доказательства татаризма болгар, и понятия об их превращении, повторю мое положение, как аксиому или истину, что болгары были славянским племенем не только в IX веке, но и в VIII, VII, VI, V, III, II, I и так далее до самой отдаленной древности. — В заключение заметить нужно, что обе сии спорные статьи: доказательства татаризма и доказательства превращения болгар зависят взаимно одна от другой. Если болгары, как доказано, не были татары, то им я не нужно было превращаться в славян; и наоборот: если болгары не могли превратиться в татар, то стало быть и первоначально были славянами». [1]
Подходя объективно-критически к теории Венелина и отдельным его высказываниям, а равно и к общему методу его работы, и учитывая при этом время, когда Венелин писал свою работу, и тогдашний уровень развития научного знания в области истории, исторической этнографии и лингвистики, мы должны сказать, что обоснования славянской теории у Венелина качественно нисколько не ниже обоснований турецко-татарской теории у Шлёцера—Тунманна—Энгеля, и в этом смысле теория Венелина в свое время стояла на уровне современной науки. Что касается борьбы Венелина с тенденцией невразумительные вещи приписывать туркам или татарам, то в его оправдание вспомним, что аналогичную борьбу в начале XX в. нередко вел и Н. Я. Марр, ученый совершенно другого масштаба сравнительно со скромным Венелиным, работавшим за 100 лет до Марра.
Вполне понятно поэтому, что теория Венелина в некоторых научных кругах и в России и в Болгарии была встречена сочувственно и имела своих продолжателей: в России — в лице П. Буткова (Оборона Летописи русской Нестеровой от навета скептиков. СПб., 1840); Савельева-Ростиславича (Славянский сборник. М., 1845); Сергея Уварова (De Bulgarorum utrorumque origine и пр.); у болгар — в лице историка Кръстьовича (Кратко исследование на българската древност. Български книжици. Цариград, 1858, май, ч. II, кн. 2; июнь, т. II, кн. 1 и 2; История българска под име уннов. Цариград, 1871) и др. [2]
Крупнейшим представителем славянской теории происхождения древних славян в более позднее время, начиная с 1874 и по 1883 г.,
1. Ю. И. Венелин, назв. соч., стр. 22—67.
2. О трудах названных последователей Венелина см.: И. Д. Шишманов, назв. соч., стр. 536—543.
157
был русский историк, проф. Д. И. Иловайский, в целом ряде своих работ, вошедших зате-м во 2-е исправленное и дополненное изданий его труда «Разыскания о начале Руси» (Москва, 1882).
На основании разносторонней критики тюрко-финской теории происхождения дунайских болгар и сравнительного изучения сбивчивых и противоречивых показаний византийских и латинских источников о гуннах, болгарах, массагетах, славянах и пр. проф. Иловайский пришел к следующему заключению:
1. У византийских писателей VI в. болгары называются или общим именем гуннов или частными именами котрагуров, утригуров, ультинзуров и пр. У писателей VIII и IX вв. они называются смешанно то гуннами, то болгарами. У последних писателей появляется легенда о разделении болгар между пятью сыновьями Куврата и расселении их в разных странах только во второй половине VII в., принимаемая без надлежащей критики немецкой и славянской историографией за исторический факт, на котором ею основывается начальная история болгар. Между тем, предыдущая история болгар и их движения за Дунай рассказаны писателями VI в. Прокопием, Агафием и Менандром, но только они не употребляют имени болгары.
Новейшая европейская историография, по Иловайскому, упустила из виду ясно обозначенную в источниках родину болгарского народа, т. е. Кубанскую низменность; не заметила существования болгар таманских и таврических с IV до X в. включительно (т. е. с появления утургуров до известия о так называемых черных болгарах), а связывала дунайских болгар непосредственно с камскими и производила первых от последних. Так как коренные гунны принимались до сего преимущественно за племя угро-финское, а камские болгары тоже считаются финским народом, то историография объявила финнами и болгар дунайских. Но болгары вообще не были ни турками, ни уграми; а вопрос о коренных гуннах и смешанная народность камских татар еще недостаточно разъяснены. Есть поводы думать, — говорил Иловайский, — что последние были славяно-болгарской ветвью, постепенно утратившею свою народность посреди туземных татаро-финских племен. Признаки ее славянства отразились особенно в арабских известиях X в. (Ибн-Фадлан, Ибн-Хордадбег, Димешки).
2. Самым существенным в области народного быта и нравов, что, по Иловайскому, противоречит финской теории происхождения дунайских болгар, представляется быстрое и коренное превращение их в славян, — превращение, — замечает Иловайский, — противоречащее всем историческим законам. Если бы болгары были финны, пишет Иловайский, то они не могли бы так легко усвоить себе народность покоренного племени, и тем более, что болгары были не только господствующий, но и сильный, многочисленный народ. Близость подлинно финского народа, которым были мадьяры, должна была бы в данном случае подкрепить народность дунайских болгар, если бы они действительно были финнами. Между тем, с утверждением болгар на Балканском полуострове славянский элемент получил здесь могущественное подкрепление, и началась сильная славянизация византийских областей.
3. Использование для подтверждения финской теории происхождения дунайских болгар личных имен древних болгар, толкование которых при этом отличается произвольным, односторонним и поверхностным характером, не может считаться, по Иловайскому, методологически оправданным, потому что, во-первых, имена дошли до нас большею частью в иноземной передаче, в искажении,
158
без определенного их произношения; во-вторых, личные имена легче всего переходили и заимствовались одним народом у другого. Наконец, — говорит Иловайский, — в большинстве случаев есть возможность, при ближайшем рассмотрении, отыскать славянские основы в болгарских именах. Отсутствие сколько-нибудь заметной финской стихии в языке болгарского народа явно противоречит теории финноманов. А цветущая древнеболгарская или церковнославянская письменность, которою болгары наделили и другие славянские народы, окончательно уничтожает эту теорию (стр. 225—227).
Из изложенного выше мы видим, что Иловайский в цитируемой работе высказывает ряд весьма ценных и убедительных соображений, направленных, главным образом, против финно-угорской теории этногенеза аспаруховых болгар, но его высказывания в пользу их славянского происхождения носят случайный характер и не убедительны.
в) Финская или урало-чудская теория происхождения древних болгар
В 1826 г. в Париже вышел труд Клапрота «Историческая картина Азии со времени монархии Кира до наших дней» (Tableau historique de l’Asie depuis la monarchie de Cyrus jusqu’à nos jours). В этом труде впервые была высказана мысль о том, что древние болгары (праболгары) — народ угро-гуннского происхождения, о чем, по мнению автора, совершенно определенно говорят византийские историки Никифор и Феофан. Клапрот склонен был даже предполагать, что имя булгар было некогда общим названием для всех гунно-угорских народов. Личные имена древних болгар, по Клапроту, не имеют ничего общего со славянскими именами, но приближаются к мадьярским. Однако автор не привел ни одного довода в пользу своей точки зрения; умолчал он также и об обычаях древних болгар. [1]
Три года спустя после выхода труда Клапрота, в 1829 г., как мы уже знаем, в Москве вышел первый том сочинения Ю. И. Венелина «Нынешние и древние болгары...», в котором молодой русский ученый с большим воодушевлением доказывал славянское происхождение древних болгар и тем самым положил основание славянской теории происхождения болгар, и затем в 1830—1832 гг. были опубликованы две статьи Френа: 1) Drei Münzen der Wolga-Bulgharen ans dem 10 Jahrhundert и 2) Die ältesten arabischen-Nachrichten über die Wolga-Bulgaren. Обе названные статьи были напечатаны в трудах Петербургской Академии Наук (Mémoires de l’Académie Imp. de St.-Pétersbourg,VI серия, т. I, стр. 171 и сл., 572—577). Френ сосредоточил преимущественное внимание на языковых и этнографических данных, которые имеются, прежде всего, в известном сообщении посланника арабского халифа Муктадира Биллахи Ибн-Фадлана к «царю славян», который именовался Балтавар Алмус, сын Шилки. Рассмотрение этих данных привело Френа к установлению наличности в древнеболгарском языке и в народном быту трех этнографических слоев: славянского, финно-угорского и турецкого. К первому, славянскому, относятся, по Френу, такие слова, как Балтавар, оказавшееся, по толкованию востоковеда проф. Сенковского (1800—1858), консультацией которого пользовался Френ, не собственным именем, а славянским титулом «владетель».
1. И. Д. Шишманов, назв. соч., стр. 552.
159
Слова Шилки или Слки тот же Сенковский объяснил как собственное славянское имя Силко или Василько. Такого же славянского происхождения, по Сенковскому, оказалось и слово сиджу — название славянского хмельного напитка из меда: сычовка, или «сыченое пиво». К числу славянизмов в быту древних болгар Френ отнес обычай снимать шапки (калансувы) при встрече с царем и т. н.
Имя «царя славян» Алмус Френ истолковал как мадьярское или угорское слово. Кроме того, о финском происхождении народа, по Френу, говорят также и показания Истахри и Ибн-Хаукола о том, что болгарский язык похож на хозарский, а хозары, как полагает Френ, по всем вероятиям, были народом восточнофинского племени, с чем, в частности, по Френу, говорит название древнехозарской столицы Саркел, этимологически увязываемое Френом с чувашским наречием.
Наконец, в некоторых собственных именах и титулах дунайских болгар Френ усматривал и турецкий элемент (хан, терхан, текин, Органас, т. е. Урхан, Токтус, т. е. Тукту, Боянус, т. е. Боян, и т. д.).
На основании этого материала Френ пришел к заключению, что болгарский народ еще в раннюю эпоху был ни чисто славянским, ни чисто финским или турецким народом, но представлял собою некоторую амальгаму всех этих трех народов. По всей вероятности, первоначально, как думает Френ, он принадлежал к большому финскому племени, но затем, с течением времени он подвергся сильному смешению со славянским и турецким народами. В конце-концов, волжские болгары превратились совсем в турок, а их братья на Дунае — в славян. [1]
Теория о смешанном происхождении древних болгар была принята и популяризована русскими учеными В. Григорьевым и Кеппеном в 1836 г., Сенковским и Савельевым в 40-х годах, проф. В. Ив. Григоровичем в 60-х годах.
Таким образом, когда в 30-х годах прошлого столетия Павел Шафарик работал над своими знаменитыми «Славянскими древностями», которые вышли в свет в 1837 г., при разрешении вопроса об этногенезе древних болгар он имел перед собою четыре теории: турецко-татарскую Шлёцера—Тунманна—Энгеля; первые наметки угро-гуннской теории Клапрота; славянскую теорию Венелина и теорию смешанного происхождения болгар Френа. Ему предстояла нелегкая задача критически разобраться в этом материале и сказать свое авторитетное слово. Труд Венелина своими искусственными этимологиями, граничившими с фантастикой, не внушал ему доверия; поверхностные и необоснованные высказывания школы Шлёцера— Тунманна о турецко-татарском происхождении древних болгар были скомпрометированы позднейшими высказываниями специалистов-востоковедов Клапрота и Френа; последний, кроме того, мог импонировать широтою постановки проблемы и убедительностью своего фактического материала, — и Шафарик в своем труде примкнул в основном к воззрениям этих двух крупнейших в его время ученых-востоковедов.
«Судьба, постигшая славян, обитавших в прежней Мизии и прилежащих краях, — читаем мы у Шафарика в его „Славянских древностях” — была одинакова с судьбой соплеменников их на севере, т. е. они достались под власть народа чуждого, урало-чудских булгар,
1. И. Д. Шишманов, назв. соч., стр. 543—548.
160
покоривших в 678 г. Мизию, и утратили свое собственное название, приняв имя своих повелителей». [1]
По утверждению Шафарика, это были
«уральские болгары..., родичи гуннов, особенно же кутургуров, обитавшие первоначально между Доном и Волгою в так называемой Великой Болгарии...» (стр. 261 и сл.).
«Предводители воинственных полчищ, правда немногочисленных, но храбрых и искусных в военном деле, — говорит Шафарик, — вторглись в земли миролюбивых славян, занимавшихся земледелием и сельским хозяйством, присвоили себе над ними верховную власть и, поселясь среди них, так полюбили выгоды образованной гражданской жизни, что в короткое время породнились с новыми своими подданными, приняли их язык, нравы, образ жизни и даже вместе с ними самое христианство, совершенно переродились и сделались из уральской чуди подгемскими (т. е. подбалканскими) славянами... Это случилось в продолжение двух столетий от 678 по 860 гг. Нашлись, правда, писатели, которые, увлекаясь страстью к новосказаниям и водясь особенными понятиями о народной чести и славе, или же просто неведением и неуменьем сообразить все надлежащим образом, объявили этих уральских болгар, пришедших в 678 г. в Мизию, истинными славянами» (стр. 266 и сл.).
Шафарик имеет при этом в виду известный труд Ю. И. Венелина «Древние и нынешние болгары...».
В обоснование своей теории урало-чудского происхождения древних болгар, Шафарик опирается, прежде всего, на показания византийских историков — Феофана и Никифора, которые называют болгар родичами гуннов и кутургуров, но не славян; затем он ссылается на Нестора, который не только не приводит болгар в ряду славянских племен, но относит их вместе с аварами, уграми и хозарами к числу главных неприятелей славян и выводит их вместе с названными народами из Скифии или земли хозарской. Отсюда Шафарик делает вывод:
«Кто признает болгар славянами, тот должен объявить затем последними также и гуннов, авар, хозар, угров или мадьяр и т. п. и прародину славян отнести к Уралу или же всякое переселение народов оттуда на запад и юг вовсе отвергнуть, на что едва ли когда отважится благоразумный историк» (стр. 268).
Для доказательства не-славянского происхождения дунайских и камских болгар Шафарик цитирует известные имена древнеболгарских государей и бояр до принятия христианства и «перерождения» в славян, а также ряд технических терминов и слов, но не дает никакого их анализа, ограничиваясь заявлением, что они
«всякому беспристрастному языкоисследователю представляются как внутренним, так и внешним своим видом, ничего не заключающими в себе славянского».
Затем Шафарик перечисляет ряд характерных для болгарских князей дохристианского периода частностей быта, верований и нравов по данным ответов папы Николая, которые явно вскрывают не-славянское происхождение дунайских болгар и т. д., в частности возражает против производства имени болгар, болгары от р. Волга. В конечном слоге племенного имени бол-гар, бол-гар-ы, bul-gari, bur-gari и пр. Шафарик видит окончание, характерное для других чудско-уральских народов (унгары, гунгары, унгры, огоры, собиругоры, онугуры, гуногуры, утургуры, кутригуры или котрагиры, сарагуры и т. п.), однако от исследования «первоначального значения» слов бури-гары Шафарик уклонился.
1. П. И. Шафарик. Славянские древности. Пер. с чешского О. Бодянского. Т. II, кн. I, Часть историческая, Москва, 1847, стр. 241.
161
«Следовательно, — заключает Шафарик, — эти подуральские выходцы, имя коих впоследствии перешло на славян в Мизии, Фракии и Македонии, были народ, происхождением и языком своим совершенно отличный от славян, а именно, по исследованиям Клапрота и Френа, вероятнее всего угорский или урало-чудский, очень рано смешавшийся с турками. Перерождение их в славян могло произойти тем удобнее, что, поселившись в небольшом числе, они еще из прежней родины принесли в новую свою отчизну склонность к оседлой жизни и некоторого рода стремление к образованности. И в самом деле, болгары, говоря вообще, из всех уральцев были самые кроткие и образованные, чрезвычайно склонные к ремеслам, особенно к торговле. Впрочем обитаемые славянами края и по утверждении в них болгар не переставали до самого IX в. называться Славинией (Σκλαβινία), а язык славянский долго еще был отличаем от болгарского..., пока, наконец, во второй половине IX столетия, когда оба народа слились в одно целое принятием христианства, славянство, во всех отношениях, кроме одного лишь этого имени, одержало полную победу над болгарством» (стр. 274 и сл.).
В 1878 г. русский академик А. Куник в статье «О родстве хагано-болгар с чувашами по славяно-болгарскому Именнику», подчеркнув, что Шафарик, правда, был на верной дороге и лучше, чем его предшественники, выяснил тюркское происхождение конного народа, смешавшегося впоследствии со славянами, отметил, вместе с тем, — и, надо сказать, весьма основательно, — что, назвав болгар урало-финским народом и отнеся другие родственные им племена к отрасли «уральской чуди», он внес в этот вопрос неисправимую путаницу. Путаница эта, по А. Кунику, заключается в том, что название «чудь» принадлежит к числу тех, которые в продолжение целого столетия являлись в научной литературе причиною всевозможных недоразумений вследствие того, что ученые не могли верно проследить происхождение и развитие этого термина; последнее же, — говорит Куник, — возможно вообще только тогда, когда строго будут различаться, как по их происхождению, так и по их употреблению, все разнообразные формы, под которыми встречается это название у различных славянских племен в этническом и нарицательном значении... Куник не возражает против употребления слова «чудский» в значении фенский вообще, если, — говорит он, — при этом не забывать, что в древнем периоде русской истории нигде не было народа, который сам назвал бы себя чудью. Во избежание недоразумений и путаницы Куник употребляет термин фенский (у Тацита— fenni) в значении общего названия финских племен и народов; термином же финский он предлагает называть и впредь, как называли и раньше, собственно народ суоми (в Финляндии и в части С.-Петербургской и Олонецкой губерний). В древнейших русских источниках, по Кунику, название чудь служит исключительно для обозначении эстов, а также води в Водской земле, которая и в пространственном и в лингвистическом отношениях находилась между эстами и финнами. Позже собирательное слово чудь применялось, хотя и в высшей степени редко, ко всем вообще финским народам, жившим северо-восточнее. Совершенно другое дело было сочинять басни о каком-то чудском народе в Сибири, — говорит Куник. В дошедших до нас памятниках XVI в., повествующих о покорении Сибири, слово чудь употребляется уже в значении чужих (ср. церковнослав. пршш штуждь, польск. cudzy, крайно-слов. tuy = alienus, собственно alieni-genus),
162
не известных прежде народов, вроде того, как употреблялись у древних слова «варвар» или «автохтон». Шафарик и другие распространили название чудь совершенно произвольно и на другие фенские народности, между, тем как, если бы и действительно удалось когда-нибудь доказать лингвистическое родство татар и фенов, то во всяком случае это родство в грамматическом отношении оказалось бы очень отдаленным. [1]
Финскую теорию происхождения болгар Куник называет галлюцинацией и говорит о том, что ему не известно ни одного серьезного доказательства в пользу этой теории, потому что немногие слова в церковнославянском, приведенные для подкрепления этого мнения,, не имеют никакого значения, коль скоро не исследованы ближе возникновение и история переселения этих слов (стр. 124), и т. д.
Первым из учеяых-славистав, использовавших данные «Именника», открытого проф. А. Поповым, был русский ученый А. Ф. Гильфердинг, написавший «Историю сербов и болгар». [2] Примыкая по своим воззрениям к школе Шафарика, Гильфердинг считал праболгар народом уральского корня, стоявшим в ближайшем родстве с гуннами и позднейшими мадьярами. Аспаруховы болгары, по Гильфердингу, представляли собою ветвь восточной группы финских народов, к которым принадлежат зыряне, вотяки и черемисы. Восточными финнами были камские и волжские болгары. Находясь, однако, долгое время под властью турок-авар, болгары, по всей вероятности, предполагает Гильфердинг, восприняли от них те турецкие черты, которые наблюдаются в их нравах и языке. Турецкими элементами в болгарском языке Гильфердинг считал титул тархан и собственные имена болгарских вельмож и воевод VII—IX вв. На ряду с турецкими элементами Гильфердинг отмечает у дунайских и волжско-камских болгар и славянские элементы как результат славянского влияния. К числу этих элементов он относил: наименование царя болгар Малек-ел-саклаб; самоназвание болгар, по арабским источникам, как народа, происшедшего из смешения турецких и славянских, племен; наконец, собственное имя одного из болгарских князей — Гостун. Однако эти чуждые элементы не могли, по Гильфердингу, изменить основной финно-уральской стихии праболгар, как это явствует из «Именника» болгарских князей, открытого. Поповым. Убежденный в финском происхождении праболгар, Гильфердинг пытался использовать загадочные слова «Именника», в котором он склонен был видеть хронологические даты, с помощью современного мадьярского языка.
«Они имеют явное сходство, — замечает Гильфердинг,—со словами языка мадьярского и сродных ему языков уральской ветви финского племени, вотяцкого и зырянского». [3]
В 1871 г. вопрос об этногенезе древних болгар был предметом специального рассмотрения немецкого ученого Рёслера, которому он посвятил специальную главу (V. Die Völkerstellung der Bulgaren) в исследовании — Romänische Studien, Untersuchungen zur älteren Geschichte Romäniens, Leipzig (стр. 232—260). Рёслер принадлежал к числу сторонников финской теории. Детальное рассмотрение показании арабских писателей — Истархи, Ибн-Хаукаля и Ибн-Фадлана и более
1. А. Куник, О родстве хагано-болгар с чувашами по славяно-болгарскому „Именнику“. „Известия Аль-Бекри и других авторов о Руси и славянах“. СПб., 1878, стр. 123—124.
2. А. Ф. Гильфердинг, Соч., т. I, СПб., 1868.
3. И. Д. Шишманов, назв. соч., стр. 557—560.
163
поздних источников о языке древних болгар привело Рёслера к заключению, что древние болгары — это финны, язык их в основе финский, но с некоторою турецкой и славянской примесью. Однако Рёслер на этом не остановился. Ему хотелось бы подвергнуть детальному рассмотрению, с этой точки зрения, живой современный болгарский язык в его наречиях. Чувствуя себя неподготовленным для этой работы, он предоставляет проделать ее специалистам, но сам, тем не менее, обращает внимание на несколько слов в современном болгарском языке, которые представляются ему наследием праболгарского языка: бара — «лужа, канава» и пр.; сирак, сираче — «сирота»; нени — «более старший брат», тятя — «более старшая сестра» и големин — название месяца января, — и находит им соответствие в языках камасинском, тавги-самоедском, юрацком и юрацко-самоедском, на основании чего высказывает предположение, что язык древних болгар, вероятию, был самоедским языком и что праболгары были народом самоедского племени, наиболее близким к юракам и остякам. [1]
Финскую или урало-чудскую теорию Шафарика приняли в конце 60-х и в 70-е годы болгарский и вместе с тем русский ученый, проф. М. С. Дринов и чешский ученый-славист К. Иречек, крупнейший из знатоков истории балканских славян. Первый вкратце, не вдаваясь в подробности и отказываясь от специального исследования вопроса, присоединился к теории Шафарика и высказался в этом смысле в статье «Погледъ врьхъ происходенье-то на българский народ и начало-то на българска-та история» (1869). [2]
Иречек, присоединившийся также к теории Шафарика, однако впоследствии ей изменивший, изложил свою точку зрения в своей «Истории Болгарии», вышедшей в 1876 г. одновременно на чешском (Dějiny naroda bulgarskeho) и на немецком языках (Geschichte der Bulgaren). [3]
«Новейшая историческая критика, — говорит проф. Дринов в названной выше работе, — доказала, что волжские болгары не были ни славянами, ни чистыми татарами, но что они представляли собою одно из племен великого некогда чудского или финского народа. Такого мнения был и Шафарик. Этот великий славист— первый, верно определивший отношение волжских или, как он их называет, уральских болгар к современному болгарскому народу. Аспарухова дружина, — говорит Дринов, — не столь численно большая, но храбрая и искусная в военном деле, вторглась в землю миролюбивых славян и приобрела верховную власть над ними. Но, поселившись между славянами, она в скорости должна была взять у них их язык, нравы и обычаи и совершенно переменить свою урало-чудскую народность на славянскую. Славяне же зато должны были принять от этих своих завоевателей имя, которое они носят и до настоящего дня, т. е. болгары».
Большинство современных ученых, — продолжает Дринов, — принимают, как и Шафарик, что волжские болгары были чудским или финским племенем, но очень немногие из них имеют подобное
1. И. Д. Шишманов, назв. соч., стр. 560—563.
2. М. С. Дринов, Съч., т. I, София, 1909, стр. 1—69.
3. „История Болгарии“ дважды была издана в русском переводе: Яковлева — в Варшаве и Ф. К. Бруна и В. Н. Палаузова — в Одессе в 1878 г.; в болгарском переводе она была издана Райновым и Бояджиевым в 1886 г. в Тырнове, в венгерском переводе Р. Майера — в 1889 г.
164
верное мнение об отношении этих чудских болгар к народности современных болгар. Дринов подчеркивает, что в настоящее время только славянские писатели понимают это отношение так, как его изложил Шафарик (в подстрочном примечании к этим словам Дринов называет Гильфердинга, Палаузова и чешского ученого Ранка); для не-славянских же ученых эта очевидная истина и до настоящего времени остается невразумительной. И до настоящего дня во французской и немецкой литературах появляются время от времени сочинения о нашем (болгарском) народе, в которых повторяются ошибки Энгеля, с тою только разницей, что Энгель считал нынешних болгар пославянившимися татарами, эти же новые сочинения изображают их пославянившимися финнами. [1]
«Много полемических статей написано о народности аспаруховых болгар и их отношениях как к коренным мизийским славянам, так и к нынешним болгарам», — читаем мы у К. Иречека в его «Истории болгар». В конце прошлого столетия (XVIII) были опубликованы две статьи по этим вопросам. По этим статьям, нынешние болгары признаются потомками аспаруховых орд. Одни считают древнейших и новых болгар татарами, другие думают, что те и другие — славяне. Немецкие исследователи Тунманн (1775) и Энгель (1774) доказывали, что дружина Аспаруха по происхождению была татарскою, и поэтому считали нынешних болгар пославянившимися татарами, не имея, разумеется, точных сведений о их характере и языке.
Серб Раич (1794) и русский — Венелин (1829) держались противоположного мнения. Узнав по непосредственному, личному опыту, что нынешние болгары — славянский народ, они объявили, что прадеды их, болгары времени Аспаруха, не могли не быть тоже славянами.
«Дело, однако, в том, — говорит Иречек, — что между древними и нынешними болгарами нет никакой родственной связи. Этот запутанный вопрос был разрешен Шафариком в сочинении „Slovanské starožitnosti“» (1837).
Согласно взгляду Шафарика, болгары, т. е. орда, занявшая под предводительством Аспаруха в 679 г. Мизию, а равно и родственная ей орда при Каме и Волге, принадлежала к уральскому, т. е. чудскому или финскому, племени, следовательно была близкою по родству вотякам, черемисам и зырянам... Это воззрение было принято всеми уважаемыми славянскими и не-славянскими учеными. У нынешних болгар при обсуждении этого вопроса преобладал обыкновенно недостаток научной критики или извращенное понятие о народной чести. Большинство придерживается мнения Венелина. Только в последнее время учение Шафарика нашло усердного защитника в лице Дринова. Оно и нам представляется правильным и исторически основательным.
«Итак, — заключает Иречек, — прадедами нынешних болгар является не горсть аспаруховых болгар, завладевшая в 679 г. частью дунайской Мизии, но славяне, которые гораздо раньше поселились как в Мизии, так и во Фракии, Македонии, Эпире и даже почти на всем полуострове. Кровь финских болгар, которая текла преимущественно в жилах дворянских родов в собственно
1. М. С. Дринов, Съч., т. I, стр. 68 и сл.
165
болгарской стране — между Дунаем и Балканами, — мне кажется, давным-давно исчезла.
«Для смешения господствующего народа с подчиненным ему достаточен период в 250 лет. Господствующий народ, финские болгары, соединив все славянские племена в одно мощное государство, хотя и принял их язык и нравы, однако подчиненным славянским областям передал свое имя.
«Покоренный народ, славяне, как они называли сами себя, хотя и поглотил господствующий иноязычный народ, но зато лишился своего древнего имени. Итак, все обитатели одного и того же государства назывались именем исчезнувшего, господствовавшего народа — болгарами.
«Староболгарский финский язык не имел никакого влияния на славянский. Что поражает нас в новоболгарском наречии, по происхождению фрако-иллирийском, это то, что в языке славян, живущих у Балканского хребта, в Родопах и у Шар-планины, финских элементов не существует...» [1]
г) Гуннская теория происхождения аспаруховых болгар
В заключение своего сжатого обзора господствующего в буржуазной науке разнобоя мнений по вопросу о происхождении аспаруховых болгар, остановимся еще на особенно популярной сейчас на Западе и в Болгарии теории гуннского происхождения аспаруховых болгар. В прошлом ее разделяли довольно крупные западноевропейские ученые вроде Клапрота, Цейса, Маркварта, а сейчас — крупнейший представитель исторической науки у болгар, проф. В. Н. Златарский, и один из современных крупнейших представителей языковедной науки, софийский профессор Ст. Младенов.
Первый, проф. В. Н. Златарский, на признании гуннской теории происхождения аспаруховых болгар построил свой капитальный труд по истории Болгарского государства; [2] второй, проф. Ст. Младенов, подчеркнул гуннскую теорию происхождения аспаруховых болгар в своем труде 1929 г., посвященном истории болгарского языка. [3]
Главным основанием для отождествления аспаруховых болгар с гуннами Ф. Маркварту служило произвольно допущенное им отождествление сына Аттилы, Эрнака, с болгарским, дославянского периода, князем Ирником, названным в числе других древнеболгарских князей в «Именнике» на втором месте, после Авитохола. [4]
Эту точку зрения Маркварта, — впрочем, бездоказательно, — в 1929 г. и повторил проф. Младенов в своей «Истории болгарского языка».
В качестве исходного пункта для своего построения проф. Младенов использовал истолкование загадочных слов в «Именнике» древнеболгарских князей, данное в свое время известным венгерским востоковедом Вамбери, и столь же безоговорочно, сколь и бездоказательно, утверждал, что в Авитохоле надо видеть Аттилу,
1. Цит. по болгарскому изданию „Историята на българите“. Тырново, 1886, стр. 168—171.
2. История на Българската държава през средните векове, т. I — Първо българско царство, ч. 1, — Епоха на хунно-българското надмощие (679—852). София, 1918.
3. S. Mladenov, Geschichte der bulgarischen Sprache. Berlin und Leipzig, 1929.
4. F. Marquart, Chronologie der alttürkischen Inschriften. Leipzig, 1898.
166
а Ирник «Именника» — это исторически известный сын Аттилы Ирнах. Напомним, кстати, что, согласно расшифровке загадочных дат «Именника» проф. В. Н. Златарским, предполагаемый Младеновым Аттила-Авитохол воцарился в течение 146 г. н. э., а предполагаемый им же его сын Ирник — в 446 г.
Исторический же Аттила, как известно, умер в 453 г.
Об отношении древнейших византийских и латинских источников к проблеме о национальной принадлежности древних болгар и их отношении к гуннам мы только что говорили выше при рассмотрении труда Д. И. Иловайского.
Для уточнения этого же вопроса о происхождении аспаруховых болгар обратимся вкратце к истории.
В конце IV в. в области северного Причерноморья на арену европейской истории впервые выступает мощный народ гунны, вернее — мощный политический союз целого комплекса племен и народов, преемников скифо-сарматской яфетической культуры, в состав которого входили и готы, и аланы, и славяне, и гунны. Это был гуннский союз племен и народов, хорошо известный в конце IV в. своими вторжениями через Дербентский проход в Закавказье, Месопотамию и по всей Малой Азии. В самом начале V в. основные силы этого гуннского союза обосновываются своими кочевьями на территории между реками Дунаем и Тиссой и отсюда начинают предпринимать свои набеги и вторжения на Запад и на Восток, в задунайские области, на территорию Римской империи, которая уже в 425 г. была обязана выплачивать гуннам ежегодную дань. Наивысшего могущества обширная держава гуннов достигла при Аттиле (435—453). Годы, когда во главе гуннского союза стоял Аттила, были тяжелыми для Восточно-Римской империи. Аттила беспощадно давил на нее своими разрушительными вторжениями, и византийское правительство было вынуждено ежегодно откупаться от него огромными денежными средствами, что, однако, не останавливало Аттилу от все более и более настойчивого и упорного наступления на Византию. В течение ряда лет, начиная с 441 г., Аттила разгромил целый ряд важнейших опорных стратегических пунктов Византии, начиная с городов Виминациум (современный сербский г. Браничево) и Сингидунум (Белград) на северо-западе и кончая Херсонесом Фракийским на юго-востоке, причем объектом гуннских нападений были не только северо-западные районы полуострова и Фракия, но также и северо-восточные области Нижней Мизии и Скифии (нынешняя Добруджа), где в числе городов, взятых гуннами, значится, между прочим, и город Марцианополь, расположенный на территории Добруджи, несколько западнее нынешнего города Варны.
Гуннский союз племен под властью Аттилы обнимал в своем составе множество придунайских и причерноморских варваров, начиная на западе от р. Тиссы и кончая причерноморскими акацирами — на востоке. В него входили — гепиды, остроготы, руги, скифы, свевы, болгары, паннонские и дакийские славяне, аланы и др. В последние годы своей жизни Аттила обратил взоры на Запад, к Рейну, к Италии, к Орлеану, но потерпел здесь ряд серьезных военных неудач. В 453 г. Аттила умер, и сколоченное им на огромном пространстве многонациональное политическое объединение разнородных племен, часто имевших во главе собственных племенных вождей, вроде, например, гепидского конунга Ардариха, аланского вождя Кондака, остроготского вождя Валамира и др.,
167
быстро распалось в связи с выходом из него отдельных племен и племенных объединений с их собственными вождями, восставшими против сыновей Аттилы и сломившими их власть. Двое из сыновей Аттилы, Денгизих и Ирнах, обосновались, со своими дружинами на нижнем левобережье Дуная, а когда вскоре после этого, в 469 г., Денгизих погиб где-то во время одного из своих вторжений на полуостров, единственным наследником Аттилы остался Ирнах, и хотя владычество гуннов продолжало еще некоторое время свое существование в районах нижнего левобережья Дуная и примыкающих к нему районов северного Причерноморья, в действительности это были племена, входившие некогда в великий гуннский союз, наводивший ужас на Римскую империю и подтачивавший основы ее рабовладельческого деспотизма, по традиции продолжавшие у византийских авторов, вообще плохо разбиравшихся в этнографии северных варваров, именоваться гуннами, т. е. именем бывшего политического союза, в котофый они когда-то входили, или смешиваться с гуннами, хотя с подлинными гуннами они никогда ничего общего не имели.
Этой участи не избежали и болгары, входившие некогда в состав гуннского союза. В результате этого, имя болгар, например у византийских писателей VI в. — Прокопия Кесарийского, его современника Агафия и продолжателя Агафия, Менандра, — совсем не встречается: говоря о болгарах, они всегда называют их гуннами, утургурами и кутургурами.
По Прокопию, утургуры, когда-то называемые иначе киммерияне, жили за Танаисом (р. Доном), между Понтом и Меотидой, т. е. между Черным и Азовским морями. Утургур и Кутургур — это два сына царя великого народа гуннов или киммериян. После смерти отца они разделили между собою народ, который с этого времени получил в одной своей части название утургуры, а в другой — кутургуры. Таким образом, кубанских утургуров и кутургуров Прокопий называет гуннами, но позднейшие византийские историки IX в. (Феофан и Никифор), рассказывая о кубанских кутургурах и утургурах, говорят о болгарах.
Названным авторам IX в. Феофану, Никифору и Анастасию принадлежит и рассказ о разделении прикавказских болгар и переселении одного из их отрядов за Дунай.
Древние болгары впервые выступают в источниках во второй половине V в., во всяком случае не позже гуннов, в 482 г., и выступают под своихм собственным именем — болгары — в сообщении о том, что Зенон пригласил их к себе на помощь против готов. Вскоре после этого Теодорих уже нанес поражение болгарам. Первое же появление болгар на полуострове в Фракии относится к 499 г. С начала VI в. (502 г.) эти вторжения болгар на полуостров становятся все чаще и чаще, причем болгары выступают то самостоятельно, то вместе с гуннами, славянами и др. С этого же века, начиная с 527 г., все чаще и чаще начинаются вторжения на полуостров, на ряду с гуннами и болгарами, также славян и антов. Начиная с 535 г. источники говорят о вторжениях на полуостров гепидов, болгар, гуннов и котригуров с Приазовья. В 558 г. впервые выступают на сцену авары под предводительством хана Баяна, а в 626 г. болгары ведут наступление против Византии уже под властью аваров, от которой болгарский народ удается освободить болгарскому князю Куврату в 635—641 гг.
Таким образом, болгары фигурируют в источниках под своим
168
собственным племенным именем иногда рядом с гуннами, а у писателей VI в. иногда и прямо называются гуннами.
Не исключена возможность, что болгары входили некогда в гуннский союз племен, но после смерти Аттилы, с распадением гуннского союза выделились из него и образовали болгарский союз, объединивший в своем составе племена, входившие ранее в гуннский союз и территориально занимавшие восточную его окраину, причем верховенство в этом союзе принадлежало болгарской дружине, а преобладающую часть его армии составляли племена славян и антов. Последние выступали против Римской империи иногда под флагом болгарского союза, иногда и самостоятельно.
Не исключена также возможность, что вначале, т. е. после смерти Аттилы и распада гуннского союза, группу племен, образовавших болгарский союз, возглавлял, именно, сын Аттилы — Эрнак.
Таким образом, аспаруховы болгары — это исторически засвидетельствованный на европейской территории, начиная со второй половины V в., народ, имевший в древности территорией своего распространения довольно широкие пространства — от рек Днестра и Дуная на западе и до Приазовья, Причерноморья и Покубанья на востоке, но не гунны и не какой-либо иной народ, как мы это видели выше.
Ко времени выступления болгар на Балканском полуострове, т. е. к концу V в., это — командная верхушка болгарского союза племен, объединявшего под своим верховенством разнородные этнически племена, в том числе и племена придунайских славян и антов. Только при таком истолковании исторических событий становится понятным образование в середине VII в. первой Болгарской державы на полуострове, так именно, как его рисуют источники. Переправившись со своею дружиною на правый берег Дуная, Аспарух, в порядке договора, взял под свою военную защиту семь, неизвестных по имени, сидевших здесь славянских племен, т. е. расширил область возглавлявшегося им болгарского союза включением в его территорию правобережной части Дуная, населенной славянскими племенами, добровольно признавшими его власть как военного вождя, обязавшегося защищать их от аварских вторжений, о чем подробнее мы скажем несколько ниже.
Изложенный выше материал убеждает нас в том, что отождествление древних болгар с гуннами имеет под собою так же мало оснований, как и отождествление их с турко-татарами, угро-финнами и пр., и что все рассмотренные нами выше попытки исследования в буржуазной науке этногенеза древних (аспаруховых) болгар представляют собою гипотезы, построенные на случайных соображениях, а потому и недостаточно обоснованные.
Представителями этой теории в прошлом были: польский историк Лелевель (1786—1861); русский историк А. Д. Чертков (1789—1858), автор сочинений: «О переселении фракийских племен за Дунай и далее на север, к Балтийскому морю и к нам на Русь, т. е. очерк древнейшей истории протославян» (1851), «Фракийские племена, жившие в Малой Азии» (1852) и др.; болгарские ученые — д-р Берон (1795—1871), Георгий (Савва) Стойков-Раковский (1818—1868) и некоторые другие. Труды названных авторов в настоящее время не представляют научного интереса, хотя, в частности,
169
труды Черткова написаны на основании солидного материала и вскрывают в авторе основательного знатока греческих и латинских источников. Все они в своих построениях исходили из отождествления балканских фракийцев со славянами. Славянство же фракийцев они доказывали на основании чисто механического и произвольного чтения фракийских собственных имен и топонимических названий древних авторов. Так, например, город Halis, где вождь готов держал в плену фракийского царя Лизимаха (по Черткову— Лужимаха) — это древний Галич на Днестре; даки Страбона — это sclavini Йорнанда; фракийское племя кровизы — это славяне-кривичи; мизы, как Лев Диакон именует всех болгар, — это наше мужи, означавшее «жителей, весь народ, всё народонаселение, зависевшее от одного племенного веча», в каком смысле этот термин употребляется в русских летописях (Лаврентьевской, Псковской); страбонов отшельник, живший в пещере, гет Zamolxis— это славянин «Замолк»; вождь гетов Буребиста, или Буревиста — это «Буревич»; вождь даков Децебал — это «Диковал»; и т. п. Подтверждением тождества между фракийцами и славянами Черткову служит обширный материал изображений даков и подробностей их быта на Траяновой колонне. Кроме кробизов, сторонники фракийской теории происхождения южных славян считали славянскими племенами: кораллов, в которых они видели славян-горалов, горанов, горцев и загорцев; трибалов считали древлянами; в фракийском племени бессов видели славянское слово бесы.
Однако некоторые этимологии фракийской теории происхождения славян, равно как и некоторые соображения ее же, касающиеся загадочного исчезновения фракийцев с полуострова после его завоевания римлянами, или вошли в науку, или заслуживают внимания и остаются неопровергнутыми, несмотря на критику представителей господствующей в буржуазной науке теории позднейшего заселения полуострова славянами, в порядке миграции с севера. К числу таких этимологий или сближений фракийских терминов со славянскими принадлежит наименование рек: Tsierna, Dierna или Zerna, откуда получила свое имя римская колония в Дакии Colonia Zernensis или Cermensium Colonia, в которой видят славянское слово «Черна», т. е. «река Чёрная» и одноименный город «Чернец» в нынешней Валахии на р. Чёрной, впадающей в Дунай близ Оршовы; в имени реки Zalatna, у которой были расположены золотые прииски, Чертков видел славянское имя «Золотая»; имя населенного пункта в Дакии Apula Чертков сопоставлял с Опалин, названием местечка в Волынской губ. (Владимирский уезд); имя дакийского города Napoca тот же автор сопоставлял с русским Опокa; Petovium— с Потава или Полтава; Parolissum — с Перелес. В одной из надписей, открытых на р. Чёрной близ Colonia Cernensis, упоминается квестор Сергей Басс Доброта, что дает основание исследователю утверждать, что даки — это славяне, и т. д. [1]
В настоящее время фракийская теория происхождения болгар
1. А. Д. Чертков, Очерк древнейшей истории протославян. М., 1851 (имя автора на титульном листе отсутствует); М. С. Дринов, Поглед връхъ произхождането на българский народ и началото на българската история. Съч., т. I, София, 1909, р. 58-62.
170
представлена в науке болгарским ученым, д-ром Ганчо Ценовым. [1]
Названный автор стоит на той точке зрения, что болгары на Балканском полуострове не пришлый, а автохтонный элемент: это славяне, испокон веков живущие на полуострове, но известные своим соседям, византийцам и римлянам, под различными именами, в том числе под именем болгар. Одновременно с этим, сопоставляя известия различных авторов, Ганчо Ценов устанавливает, что славяне назывались также и гуннами.
Для большей доказательности предположения о славянстве Аттилы и гуннов автор останавливается на славянских чертах быта Аттилы у Приска и особенно на характеристике политического строя его державы, по Марцелину, представляющего типичное воплощение принципов славянской общины вопреки характерному для народов азиатского происхождения монархическому принципу. Историк VI в. Прокопий отождествляет гуннов с скифским народом — массагетами, а массагеты в это время были коренными жителями Балканского полуострова, — иначе говоря, в VI в. коренное население Балканского полуострова называлось гуннами. По Марцелину же, аланы— это древние массагеты. Византийский историк IX в. Феофан отождествляет болгар с гуннами. Свидетельство о том, что около 512 г. император Анастасий построил стену против мизийцев, или болгар и скифов, говорит, что в это время, т. е. в VI в., болгары отождествляются с мизийцами, т. е. с местным этническим элементом, а самый факт постройки стены не где-либо в Добрудже, у Карпат или на Дунае, а у самого Царьграда показывает, что мизийцы, или болгары, в то время населяли весь Балканский полуостров. Что же касается национальности Виталина, соперника императора и претендента на его престол, то, по данным Йордана, Малалы, Феофана, Марцелина, — заключает автор, — он был скиф, фракиец, гет. Спрашивается, — каким же образом этот гет, скиф, фракиец, этот иноземец по происхождению, мог стоять во главе с боровшимися против Византийской империи болгарами? Разрешение этого вопроса только и можно найти в допущении, что Виталин стоял во главе своих соотечественников, которые именовались то скифами, то гетами, то гуннами, то болгарами, то фракийцами, а скифы, фракийцы и геты — это древнейшие поселенцы на Балканском полуострове и тождественны с болгарами, так что и Виталин, будучи скифом, гетом, фракийцем, был болгарином. С другой стороны, Виталин был внуком великого полководца Аспаря, единственного в истории соименника Аспаруха, по национальности — гета, хотя Йордан называет его готом, но так как Йордан не делает разницы между готами и гетами и так как и по всему видно, — замечает автор, — что Аспарь коренной обитатель Балканского полуострова, то из этого ясно, что он гетского происхождения. Аспарь играл видную роль при византийских императорах; пред ним заискивали претенденты на престол, так как он имел влияние в вопросе о престолонаследии; он был убит императором Львом из опасения последнего за прочность своего положения. Отсюда понятна и причина вражды его внука к Византии, погибшего, по той же причине от руки Юстина. Таким образом, в V—VI вв. болгары жили во Фракии,
1. Ганчо Ценов. Праотечеството и праезикът на българите. София, 1907 его же. Българите са по-стари поселении на Тракия и Македония от славяните. София, 1908; Dr. Gantscho Tzenoff, Die Abstammung der Bulgaren und die Heimat der Slaven. Berlin und Leipzig, 1930.
171
распространяясь от рек Савы, Дравы, Тиссы до устьев Дуная и на юг до Солуня. Это, — говорит автор, — был народ, который нес на себе военные тяготы Римской империи, но который давал последней не одних только солдат, а и военачальников и императоров, какими были, например, Юстиниан и знаменитый полководец Белизарь, оба болгарского происхождения, — первый из Нишской области, второй — из Дупницкой или Софийской.
Останавливаясь подробно на вопросе о борьбе Византийской империи с готами за независимость Италии, автор приходит к заключению: 1) что Византийская империя военные силы для себя черпала среди фракийцев и иллирийцев, т. е. среди болгарского населения Балканского полуострова, и военачальниками их обыкновенно выступали «федераты» из болгарских же областей; 2) что эти болгары, или гунны, славяне, анты, о которых говорят первоисточники, никогда не действуют в качестве самостоятельных чет, склонных к завоевательной политике; напротив, это население носит миролюбивый характер, и им, как массою, пользуются для завоевательных целей со стороны; 3) что обычное представление, будто Римская: империя в V—VI вв. столкнулась с этим нападающим на нее новым варварским элементом и должна была против него защищаться, не соответствует действительности: болгарская народность переходила, в наступательные действия, только будучи теснима Римской империей. Составившееся в науке мнение о славянском вторжении в VI в. в пределы Римской империи, на Балканский полуостров, своим первоисточником имеет показания Прокопия, но этот автор нигде не говорит, что славяне, анты и гунны — какой-то чужеземный народ,, потому что, как только у него заходит речь о их поселении, он каждый раз прибавляет, что они жили по Дунаю, откуда и надо предполагать их нападение на Иллирию и Фракию. Если же славяне жили по ту сторону Дуная, то, полагает автор, области древней Мизии, Иллирии, Фракии, т. е. нынешняя Болгария, Македония и Сербия, были заселены гуннами, а так как, по показаниям того же Прокопия, гунны — те же славяне, то ни о каком движении славян в VI в. на Балканский полуостров не может быть и речи. Единственно о чем можно говорить, это только о набегах отдельных банд на своих же соплеменников-соседей в целях грабежа. Согласно свидетельству Феофана, болгары со стороны Днепра и Днестра появились во Фракии в 671 г. Вслед за этим показанием у Феофана же следует описание расселения болгар у Азовского моря, вслед за чем опять непосредственно следует рассказ о смерти Кровата и разделе его владений между сыновьями. По мнению автора, исследователи соединили: вместе эти два показания и стали утверждать, что, согласно Феофану, болгары во главе с сыном Кровата Аспарухом появились в 671 г. со стороны рек Днепра и Днестра, между тем как тот же Феофан говорит, что еще в 494 г. болгары блуждали по Фракии и Иллирии. Что касается князя Аспаруха, то в найденном Поповым списке болгарских князей он под именем Есперих помечен шестым князем, причем о его предшественнике Безмере в этом списке говорится,, что он княжил над областью по обе стороны Дуная.
Итак, на вопрос — где прародина болгар, автор отвечает: в V в. болгары уже занимали территорию, граничащую на западе реками Тиссой, Дравой, Савой и болгарской Моравой, на востоке Черным морем и устьем Дуная и на юге Солунем.
Когда же болгары появились на местах нынешних своих поселений? Отвечая на этот вопрос, автор обращает внимание на широкую популярность у всех славян имени римского императора Траяна.
172
Автор видит в этом доказательство того, что император Траян во время своих походов воевал с этим народом и побеждал его в Дакии, Мизии, Иллирии. Некоторые данные для утверждения связи между прежними поселенцами и нынешними болгарами представляет сопоставление родственных слов в языках фракийцев и нынешних болгар. Для подтверждения своей мысли автор приводит также и известные слова летописца: «по мнозех же временех сели соуть словене по Дунаеви... къде есть ныне оугорьска земля и болгарьска...». То же обстоятельство, что славяне жили здесь в век Траяна, г. е. в начале II в., свидетельствует о том, что они—старые поселенцы на своей территории и что, по крайней мере, около начала нашей эры они уже были здесь. Нестор считает их поселенцами Иллирии, где они приняли христианство от апостола Павла, который был, таким образом, первым глашатаем слова божия среди славян, так что во время покорения славян Траяном они уже были христианами, о чем и сохранилось воспоминание в народной песне, противопоставляющей славян-христиан Траяну-язычнику.
Останавливаясь на вопросе о языке праболгар, автор, исходя из соображения о том, что древнейшие сохранившиеся памятники болгарского языка, как памятники церковного по преимуществу характера. не могут дать истинного понятия о болгарском народном наречии, так; как словарный материал их несравненно меньше словарного материала былого народного языка, — утверждает, что встречающиеся в современном болгарском языке малопонятные или темные по своему происхождению слова еще не могут быть показателем иноземного, неславянского происхождения болгарского языка. Источники — Менандр, Прокопии, Феофан, Феофилакт и пр. — называют славянских князей Давренция, Хальбуда, Акамира, Ардагаста, Музока и пр. имена, которые без этих свидетельств трудно было бы назвать славянскими. Развивая свою мысль дальше, автор подробно останавливается на термине болгарин. Он не согласен с ходячим мнением, что болгарин имеет связь с «болгаир», т. е. «человеком с Волги». Автор утверждает, что в данном случае мы имеем дело с чисто звуковым совпадением, которое не может быть основанием для каких бы то ни было заключений. В слове болгарин автор видит две части: бул и гар; последняя часть оказывается обычной в окончаниях болгарских фамильных имен; она встречается, например, в именах на надписях Омортага — Чакагар, Куригир. Следовательно, — заключает автор, — по своему окончанию слово булгар — болгарское—гуннское—славянское. Что касается первой части термина бул или бъл, то эта часть имеет соответствие в таких исторических собственных именах, как Баламир, Валамир; один из последних готских князей носил имя Валйя; имена Въло, Въла, Вела — весьма распространенные и в настоящий момент болгарские имена; наконец, в Видинском округе имеется село по имени Балей, первоначальная форма которого — несомненно Балево. Все эти данные говорят в пользу того, что слово българ не иноземного тюркского, а местного болгарского, т. е. славянского, происхождения.
Обильный материал для утверждения не-славянского происхождения болгар дают обыкновенно собственные имена первых болгарских князей. Автор останавливается подробно на этом вопросе, выясняет этимологический состав этих собственных имен и доказывает их славянское происхождение. Так, например, имя первого, по Феофану болгарского князя — Кроват, по Ценову, несомненно славянское имя,
173
потому что оно идентично с именем целого славянского народа. Аспарух = Есперих, — утверждает автор, — славянское имя во-первых, потому, что его носит сын Кровата, во-вторых, потому, что оно соименно с Аспаря, сыном Ардабура, а последнее — славянского происхождения, как сложное из Арда и бур, по аналогии с Арда-рик — гепидский князь, Арда-гаст — славянский воевода. Таким образом, в слове Ардабур — первая часть его, на Ценову, несомненно славянского характера; что же касается второй половины — бур или бер, то эта часть встречается в славянских именах, как, например, Боривой, Боритакан, Борил; кроме того, автор приводит современную фамилию Буровы и название селения Буриловец. Такого же славянского происхождения, по Ценову, и имена Телерик, Телец. В окончаниях слов Аспарух и Телерик автор видит типичное европейское рик, встречающееся в таких именах, как, например, Рюрик, Аталарик, Теодорик, Борис — из Бойрикс и пр. Если частица -рик даже кельтского. происхождения, то, по Ценову, это означает только то, что загадочные имена болгарских князей родственны именам кельтским, немецким, русским и пр., т. е. что они европейского характера, а не тюркского.
Такого же славянского происхождения, полагает Ценов, и имена на -ник, как Ирник, или Винех. У древних германцев, — говорит автор, — прадеды чтились по именам асеней, у готов таким именем называли благородных по происхождению, так что и имя болгарского князя Асѣнь, подобно тому как и в Нидерландах город Асен или имя художника Johann Walter von Assen, или имя готского князя Асинарь, имя римского историка III в. Асин Квадрат и т. п. — имя европейского происхождения. Имя Мартагона, Миртаг или Омиртаг сложено из мир и тег или тагон; поэтому Миртагон в передаче на современный язык означало бы, по Ценову, Светомир. Что касается окончания славянских имен на -мир, то это окончание, как и окончание -рих или -рикс,— утверждает Ценов, — было настолько же распространено у германцев, и едва ли даже не в большей мере, чем у славян. Особенно это— излюбленное окончание немецких мифических слов (Мимир, Скримир, Химир) и имен готских князей: Валамир, Тиудимир, Видимир, Гибимир и пр. Из всего вышеизложенного, — говорит автор,— ясно следует, что имена болгарских князей — европейского характера и что если на них и заметно какое-либо влияние, то это влияние европейское, чешское, кельтское, немецкое, латинское, а не тюркское, татарское, чудское и даже не какое-либо иное европейское, — например, греческое. Но не все из вышеуказанного должно быть относимо на счет непосредственного влияния; значительная доля общности должна быть отнесена и на счет индоевропейского сродства вышеназванных народностей с болгарами.
Автор считает также ошибочным мнение, что у славян не существовало политического строя, что термины жупан, князь, царь взяты из мадьярского, немецкого или латинского языков. Термины князь и жупан, — утверждает Ценов, — славянские по своему происхождению. Слово «князь», — утверждает автор, — не взято из немецкого kuning, так как в славянских наречиях оно употребляется в ином смысле, нежели kuning у немцев, и притом князь (кънѧзь) обычно для всех славянских наречий, между тем как термин kuning встречается не у всех германцев, — его нет у готов.
174
Слово кънѧзь автор сопоставляет с славянским же къниг (книга), родственным этимологически литовскому kunigs— «священник», так что первоначальный смысл слова «кънѧзь» — «священник», «книжник» и вместе с тем «управитель». Автор отрицает существование когда-либо у болгар терминов хан, коган, ханство и пр. и указывает единственный встречающийся в греческих надписях для болгарских князей титул — канес = кънѧзь, где а = глухому ъ.
Непонятные слова в титулах болгарских князей по списку Попова автор объясняет следующим образом: например, при имени Есперих сказано: «лѣт емоу верениалем»; слово верениалем автор толкует из немецкого языка и вышеприведенную форму он передает так: жизнь его была постоянная борьба, или борьба против всех; таким же образом автор толкует и слово сигоралем (о Миртагоне) — победитель всех, и т. д.
Таким же точно образом автор устанавливает и тождество между именами гуннских князей и именами болгарскими, а отсюда и тождество между гуннами и болгарами. Итак, — заключает автор, — из обзора всех данных ясно следует, что славяне жили на юго-западе от Карпат, что готы появились с востока и столкнулись с славянами на юго-востоке от Карпат. Разбирая славянские имена: «бук, море, корабль, коляда, поп, священник, церковь» и т. д. с точки зрения их соответствия с аналогичными терминами в языках немецком и греческом, автор приходит к заключению, что славяне в первоначальном своем поселении соседили не с восточными, а с западными немцами, и что начатки культурного возрождения славянства следует искать в близком соседстве их с римлянами, т. е. что славяне — западноевропейский народ, а немцы — восточноевропейский, а так как окончание -рик — древнее окончание славянских имен, то имена Рюрик, Телерик, Илюрик, Норик — имена одного и того же языка и народа, т. е. Рюрик — не немец и Телерик — не тюркского происхождения, но все они славяне.
В каком же отношении к болгарам стоят склавены и анты? Автор полагает, что последние затерялись в нынешних болгарах. Для решения поставленного выше вопроса автор обращается к румынам, утверждая их славянство, ввиду того, что древнейшее население Валахии, согласно историческим свидетельствам, составляли славяне. В политическом отношении Валахия была частью болгарского народа и Болгарской державы, управлявшейся отдельными господарями, которые носят чисто болгарские имена, как: Мирчо, Радул, Влад, и притом с теми же болгарскими титулами, что и болгарские князья: воевода, господарь, кнез, поп и пр., с языком и грамотой болгарскими же, причем болгарский язык держался здесь вплоть до XVI в., — с того времени начинается уже собственно румынская литература. Таким образом, славянство в Румынии — болгарского характера, т. е. славяне, населявшие Дакию, говорили по-болгарски. Пользуясь филологическими изысканиями Цонева и Мисиркова по вопросу о связи болгарского языка с языками хорвато-словенскими, автор говорит, что поселенцы области между Карпатами, реками Тиссой, Дравой, Савой, устьем Дуная, Черным морем и Солунем говорили на болгарском языке и, следовательно, составляли один болгарский народ. Но, по Йордану, на том же пространстве жили славяне и анты. Как было указано выше, болгары встарину назывались гуннами,
175
а у Йордана анты называются гуннами, а гунны антами, равным образом, как у Комеса Марцелина болгары названы антами. Отсюда автор делает вывод: анты — гунны; гунны — болгары; следовательно, анггы — болгары; а так как и поселения славян показаны на той же области, где и болгары, то болгары названы славянами, а славяне — болгарами.
Таким образом, — заключает автор, — болгары, славяне и анты — это один и тот же народ с тремя названиями. Вначале этот же народ назывался скифами, затем гуннами, затем болгарами, а в VI в. его называли: склавены, анты и болгары (гунны). А так как от болгар-славян распространилась письменность между другими славянами, то имя славян стало общим, или расовым, именем, в том числе и для болгар. Собственно же имя славяне есть частичное имя, имя одного славянского племени, на ряду с которым стояли и другие славянские имена, как: болгары, анты, венеты и пр. Итак, славяне или болгары, по Ценову, — это дунайские поселенцы с глубокой древности. У Геродота славяне скрыты в имени агатырсы по р. Марош. Очень любопытную генеалогию агатырсов читаем мы у автора: Agathyrsai (Геродот) — Agazzires (Йордан) — Xazaroi (Феофан) — козари (Нестор) — козак (сокращ. из козарь). Таким образом, козаки, венеты, лужичане, галичане, паннонцы и болгары жили по притокам Дуная, Вислы, Одера и Эльбы, по рекам Марице, Вардару, Струме с незапамятных времен. В среде этих народов происходили передвижения, но передвижения эти носили внутренний характер, характер движения европейских народов.
Для своего труда болгарский автор широко ознакомился с первоисточниками, из которых дал множество выдержек не только в оригинале, но и в переводе на болгарский язык. Работа исполнена с увлечением человека, преданного своей идее; но мало прочувствовать истину, надо ее докадать, как бы она очевидна ни была, и вопрос о том, как доказать истину, составляет важнейшую часть научного исследования и научной критики. Для Ценова не подлежат, например, никакому сомнению не только этнографические приурочения его источников, но и идентичность этнического термина с действительным объектом приложения этого термина. Пользуясь показаниями своих источников как заведомо несомненными данными, автор оперирует этнической номенклатурой этих источников, как алгебраическими величинами, слагая и уравнивая их между собой, так что, в конце концов, становится не всегда понятным — что для автора представляет существенный интерес: голая ли номенклатура его первоисточников или же действительность, скрытая за этой, нередко весьма запутанной этнической номенклатурой, не говоря уже о том, что такой исследователь, как, например, проф. Шишманов, вовсе не находит возможным пользоваться этими источниками для каких бы то ни было выводов, как весьма ненадежным материалом, обладающим лишь относительной ценностью. Таким образом, в общем, ознакомившись с исследованием Ценова, невольно приходишь к заключению, что ко всему, что было раньше написано по вопросу о праязыке и прародине болгар, вместе с исследованием Ценова прибавилась еще одна попытка решения этого сложного вопроса, но вопроса она все же не разрастила, и он по-прежнему остался на том же месте, откуда в 1771 г. его пытался впервые сдвинуть Шлёцер.
176
§ 3. ПРОБЛЕМА КУЛЬТУРНОГО НАСЛЕДИЯ АСПАРУХОВЫХ БОЛГАР В СОВРЕМЕННОМ БОЛГАРСКОМ ЯЗЫКЕ
Вопросом о культурном наследии аспаруховых болгар в языке современных болгар специально занимался софийский профессор Ст. Младенов, который пришел к весьма интересным в этом смысле выводам. В 1921 г. он напечатал на болгарском и французском языках в «Годишнике» историко-филологического факультета Софийского университета (I, 1920—1921, стр. 201—287) и во французском журнале Revue des Études slaves (I, 1921, стр. 38—53) исследование под заглавием «Вероятни и мними остатъци от езика на аспаруховите българи в новобългарската реч» («Вероятные и мнимые остатки языка аспаруховых болгар в новоболгарской речи») и то же французском языке в несколько сокращенной редакции — Vestiges de la langue de protobulgares touraniens d’Asparuch en bulgare moderne («Следы языка туранских протоболгар Аспаруха в современном болгарском языке»).
В вопросе о происхождении аспаруховых болгар проф. Младенов придерживался в то время так называемой турецко-татарской теории, которую, как он выражался, при нынешнем состоянии науки считал единственно приемлемой (стр. 205). Уже проф. М. С. Дринов, придерживавшийся в вопросе о происхождении аспаруховых болгар так называемой финской («чудской») теории, утверждал, однако, в 1869 г., что в нынешнем болгарском языке и до настоящего дня не найдено какое-либо слово, о котором можно было бы сказать, что оно восходит к языку аспаруховых болгар. [1] Проф. Дринов подчеркивал при этом, что не только в современном болгарском языке не найдено такое слово, но что уже староболгарский язык IX—X вв., когда на него было переведено большинство культовых книг и написано на нем много сочинений, свидетельствует о том, что в славяно-болгарских землях не существовало болгарско-чудского языка.
«В противном случае, — говорит Дринов, — невозможно было бы, чтобы в эти славяно-болгарские переводы и сочинения не проникло хотя какого-либо следа от этого языка». [2]
Несколько раз после Дринова останавливался на этом вопросе начиная с 1916 г., и другой крупнейший болгарский яыкойед, проф. Л. Милетич, и каждый раз решительно подчеркивал, что в нынешнем болгарском языке, который от начала до конца является славянским языком, не сохранилось никаких следов от праболгарского языка, т. е.
1. М. С. Дринов. Погледъ врьхъ произхождането на българский народ и началото на блъгарската история. Съч., т. I, София, 1909, стр. 48.
2. Там же. В примечании к этой цитате Дринов пишет:
„Шафарик считает чудского происхождения следующие славяно-болгарские слова: кумир, капище, влъхв, припрат, сопель, млъния, чуд, исполин. Но при этом Шафарик вовсе не думает, что эти слова представляют собою остаток от языка аспаруховых болгар, и доказывает, что они вошли в славяно-болгарский язык значительно ранее, т. е. еще в то время, когда славяне жили в северо-восточной Европе и имели своими северо-восточными соседями чудские племена. Иначе и не могло быть, потому что, если бы эти слова вошли в славяно-болгарский язык от аспаруховых болгар, тогда они отсутствовали бы в языках других славянских народов, а их мы находим почти все в русском языке...“ (Древности, § 30, 7).
Конечно, цитируемая Дриновым точка зрения Шафарика о чудской принадлежности названных слов, равным образом как и его утверждение о путях проникновения в славянские языки, т. е. в русский и болгарский, из чудского нас не могут удовлетворить. Вероятнее всего и в славянских языках и в финско-чудском языке, одновременно этот лексический материал представляет собою общее доиндоевропейское наследие, какого в финском и русском языках имеется не малое количество. Для окончательного решения вопрос нуждался бы, однако, в специальном палеолингвистическом исследовании.
177
от языка аспаруховых болгар, представлявшего собою особое турецкое наречие. [1]
В 1900 г. на этом же вопросе остановился и проф. И. Д. Шишманов в названном выше исследовании «Критичен преглед на въпроса за происхода на прабългарите». Подвергнув основательной чистое списки турецких заимствований в болгарском языке, составленные в 80-х годах Миклошичем, Шишманов нашел возможным признать в качестве заимствований непосредственно из праболгарского языка завоевателей, вошедшие в наиболее ранний период церковнославянской литературы только следующие несколько слов: баяти, бисер, болярин, бубрег, белъчуг, белег, пашеног, сан, сосон, хаган, чрътог, — но и этот список, по Шишманову, нуждался бы в дальнейшей чистке.
Проф. Ст. Младенов в цитируемой статье категорически утверждает, на основании «тщательного просмотра всех слов, которые до настоящего дня назывались в качестве остатков праболгарского языка», что «в нынешнем болгарском народном языке нет ни одного нарицательного существительного, ни одного глагола и ни одного слова, относительно которого было бы общепринято, что оно представляет собою непосредственный остаток языка аспаруховых болгар» (подчеркнуто везде автором. — Н. Д.).
Несколько староболгарских слов, вроде, например, чрътог или капище и т. п., которые, по всей вероятности, — говорит проф. Младенов, — представляют собою слова тюркских аспаруховых болгар, не сохранились в живых болгарских народных говорах. Сохранившиеся же в нынешнем народном болгарском языке слова, имеющие тюркскую этимологию, не все встречаются в староболгарских языковых памятниках и рассматриваются некоторыми авторами не как подлинные остатки языка аспаруховых болгар, а как иные, более ранние или более поздние заимствования — гуннские, аварские, куманские или османо-турецкие. Тюркизм некоторых из этих слов отрицается, другие же встречаются и в некоторых других славянских языках, так что болгарское посредство в данном случае только вероятно, а не полностью доказано... (стр. 206).
Подвергнув критическому изучению весь относящийся сюда лексический материал, проф. Младенов пришел к заключению, что посредственные следы языка аспаруховых болгар представляют собою следующие современные народно-болгарские слова: българин, бисер, болярин, белег (знак, метка), белчуг (кольцо, колесо), бъбрег (почка животного), пашеног (?), тояга (палка), чипаг (род короткого женского платья без рукавов).
Непосредственными следами языка аспаруховых болгар в литературном болгарском языке проф. Младенов считает слова: капище, кумир, сан, чрътог.
Таким образом, весь запас культурного наследия аспаруховых болгар — народа, как полагают, турецко-татарского происхождения, — в болгарском литературном языке выражается, по исследованию проф. Младенова, всего только в четырех словах, а в народном языке не оказалось никаких следов. Эту точку зрения в 1869 г. принял и молодой — тогда болгарский, впоследствии и русский — ученый, профессор Харьковского университета М. С. Дринов.
1. См.: La Macédoine bulgare. Aperçu historique et culturel. Sophia, 1918, p. 18; то же на болгарском языке: „Македония, културно-исторически преглед“. София, 1918. стр. 20; его же статья, посвященная культурно-историческому очерку Болгарии (Illustrierte Zeitung от 30 ноября 1916 г., № 3831, Bd. 147).
178
Однако, несмотря на это, как мы видели выше, Дринов отнесся скептически к утверждению Шафарика о наличности в современном болгарском языке финских или чудских заимствований, а в следующей своей большой работе 1872 г. «Заселение Балканского полуострова славянами», критикуя Шафарика, высказал предположение, что эти слова (кумир, капище, влъхв, припрат, сопель, млъния, чудь, исполин) южные славяне заимствовали у гуннов, оставшихся на Балканском полуострове после распада гуннской державы; частично заимствовали они их и у аваров. [1]
Подвергнув критическому исследованию лексический материал современного болгарского языка, рассматривавшийся сторонниками финского (чудского) происхождения аспаруховых болгар как финские заимствования в болгарском языке (влъхв, исполин, капище, кумир, леть, млъния, припрат, сопель и чудь, щудь), проф. Младенов пришел к заключению, что и в староболгарском и в новоболгарском языках нет никаких финских заимствований. Слова леть, млъния и сопель представляют собою, по Младенову, наследие общеславянской эпохи и имеют соответствие в других индоевропейских языках. Индоевропейского же корня и слово влъхв, влъхва и стоит, возможно, в какой-то зависимости от подобных слов в готском языке. Германские же корни кроются и в именах исполин и щудь (чудь). Греческое πρόθυρα, вероятно, по Младенову, влияло на возникновение терминов припрат, паперть и т. п. Наконец, кумир и капь (капище), очевидно, — полагает Младенов, — восточные слова: первое — семитическое, второе—тюркское, турко-татарское, аспаруховско-болгарское (стр. 95).
Оставляя в стороне этимологические толкования Младенова данной группы слов в современном болгарском языке, которым могут быть противопоставлены и другие толкования, опирающиеся на данные нового учения о языке, отметим, что самое существенное, что, во всяком случае, дает в своей статье проф. Младенов, это — разрушение финско-чудской или урало-алтайской теории происхождения аспаруховых болгар.
Таким образом, на основании рассмотренных выше лингвистических данных мы имеем все основания утверждать, что аспаруховы болгары не были ни турко-татарами, ни финно-уграми.
§ 4. ЭТНОГЕНЕЗ ДРЕВНИХ БОЛГАР ПО ПАЛЕОЛИНГВИСТИЧЕСКИМ ДАННЫМ АКАДЕМИКА Н. Я. МАРРА
Наиболее авторитетное разрешение вопроса об этногенезе болгарского народа принадлежит в настоящее время советской науке. Подробный палеолингвистический анализ племенного термина болгар был дан академиком Н. Я. Марром в докладе 1925 г. — «Чуваши-яфетиды на Волге». [2]
Основа этого термина bul || bur, по Марру, «выступает в поле зрения мировой жизни Европы за очень давние эпохи исторические, даже доисторические, притом выступает, что для нас существенно важно, в экающей форме с начальным придатком i- или ki-; это термины i-ber и ki-mer, две разновидности одного и того же вида, экающего, спирантной группы». В качестве других разновидностей Марр называет:
1. Ст. Младенов, Мнимите фински думи в българский език. Сборник в чест на профессор Ив. Д. Шишманов. София, 1920, стр. 74—95.
2. Н. Я. Марр. Избр. работы, т. V, стр. 323—372.
179
Ku-per—название острова Кипр; Ke-mer—название города на южном берегу Черного моря, в Лазистане, и т. н. Начальный придаток i-ki V ku в племенных названиях i-ber || ki-mer, ku-per, как и конечный придаток gar <— ğar в племенном названии bul-ğar || bul-gar представляют собою, по Марру, пережитки племенных названий: ki-mer — это sku-mer, т. е. šu-mer, представляющее собою дериват ki-mer’ов — i-ber’ов; что касается второй части этих названий, то в ней мы имеем берское или мерское племенное название, т. е. название, которое с огласовкой о <——> u налично в термине bol-ğar || bul-ğar и т. п., где ğar есть архетипный эквивалент слова q̇az, основы племенного названия хазар. Таким образом, приведенные выше термины Ku-per (Кипр) — kimer — iber представляют собою скрещенные двуплеменные названия. Первичным видом (архетипом) для них будут skumer, а равно škumar или в грузинском произношении ϑq̇umar (читай — «чхумар»).
От skumer ведет свое начало шумер, или сумер — название известного месопотамского народа с древнейшей в мире письменностью, а от škumar, во-первых, — «чуваш» или «чьгваш» и, во-вторых,— «шубаш», основная часть названия главного города у чувашей Шубашкар (стр. 354 и сл.).
Вторая часть скрещенного племенного термина шумер — mar || mer представляет собою лишь разновидность окающей основы bur || bul, наличной в термине burgar || bulgar (стр. 362).
Итак, bol-gar || bor-gar представляет собою, по Марру, гибридное двуплеменное название. Оно имеет ряд двойников, к которым закономерно относятся:
1) bur-tas— название средневекового народа, также одного круга с хазарами и чувашами, представляющее собою лишь фонетическую разновидность термина bul-gar;
2) sar-mat (sal-mar), где sal есть сибилянтный вид спирантного gar, причем компоненты стоят в обратном порядке;
3) хазар (q̇az-var).
Все эти племенные наименования: булгар, буртас, capaмат, хазар — представляют собою номенклатурно скрещенные виды одних и тех племенных наименований, салского и берского, но в различной последовательности; в одних случаях сал-бер (сармат, хорват, хаз(в)ар; чхумар — шубер, шубаш — чуваш — чываш), в других бер-сал (булгар).
Следовательно, — замечает Н. Я. Марр, — булгар и чуваш не только имеют в целом огласовку одной и той же категории, но составлены из фонетических разновидностей одних и тех же племенных названий, сала и бера, лишь расположенных в различной последовательности: булгар в порядке бер-сала, а чуваш в порядке сал-бера, как сармат, хорват и как хазар (хар[в]ар) (стр. 354—364).
«Без местных чувашских и сродных с ними по доисторическому в крае яфетидизму народных материалов, — говорит Н. Я. Марр, — не понять ни сказания о призвании варягов, ни племенного состава героев русского эпоса. Сказание о Рюрике, Труворе и Синеусе историзовалось в те поздние эпохи, когда в реальности истекла или протекала жизнь исторических народов — хазар и болгар, для нас ставших легендарными, полумифическими существами. Для науки по сей день легендарны и мифичны и чуваши, народность несомненно одного круга с хазарской и болгарской, с последней из которых чуваши имеют непосредственные связи, и исторические и этнические,
180
и этнические в такой мере, что вопрос об их отождествлении может действительно быть поставлен совершенно всерьез научно...» (стр. 361).
Так, на основании сравнительного палеолингвистического анализа племенных наименований чуваш, булгар, сармат, хазар Н. Я. Марр установил этногенез болгарского народа, уходящего своими корнями в далекое доиндоевропейское, яфетическое прошлое и стоявшего, как и чуваши, в ряду с шумерами, салами — талами, они же италы, тусками — тушками, они же этруски, и пр. глубокой древности.
Но современный чувашский язык родствен с турецким, что поддерживается, помимо всего прочего, и общностью племенного названия турок с названием основного божества чувашей — туры (стр. 332). Это родство чувашского языка с турецким надо понимать, однако, не механически, но глоттогонически: по толкованию Марра, оно исходит из того, что чувашский язык — один единственно сохранившийся из той тесно связанной группы яфетических языков, из которой сложились впоследствии турецкие языки. Чувашский язык, — говорит Марр, — теперь дает возможность разъяснить древность турецкой языковой семьи, используя через свое посредство все богатство родственных с ним, одинаково с ним доисторических, яфетических языков. Турецкие языки, с момента их возникновения исторические, так же не в силах служить источником для разъяснения подлинных древностей, ни своих, ни тем более чувашских, как нельзя возникновение реки разъяснить условиями местоположения устья или хотя бы среднего ее течения, а не по месту нахождения источников и вообще верховьев, образующих данную реку притоков, речек и ручьев.
Таково же отношение индоевропейских, также исторических языков, к яфетическим доисторическим, из которых они вышли. Таково, в частности, положение дела с русским (стр. 333) языком.
Изложенная выше теория этногенеза болгарского народа исключает какие бы то ни было домыслы о турецко-татарском, финском, гуннском, славянском и пр. происхождении аспаруховых болгар и возвращает болгарский народ самому себе. Перефразируя известные слова основоположника нашей науки, Иосифа Добровского, о славянах, мы могли бы сказать: «Болгары Аспаруха есть болгары, а не турки, не татары, не финны, не гунны, не чуваши и не славяне», и по своему происхождению они принадлежат к древнейшим доиндоевропейским народам на территории Восточной Европы, образуя собою народ одного круга с чувашами, сарматами, хорватами и хазарами, наиболее родственный этногонически с чувашами.
Процесс индоевропеизации населения восточноевропейской территории привел, повидимому, массовый болгарский народ уже в историческое время к славянизации, в то время как верхи болгарского общества были приобщены к восточной культуре господствующих классов соседей — чувашей и хазар, что диктовалось общностью их хозяйственных и политических интересов. Не исключена возможность, что процесс славянизации известной части массового болгарского населения, территориально, культурно и хозяйственно смыкавшегося с массою славянизировавшегося населения на территории Восточной Европы, начался еще до предполагаемого продвижения Аспаруха со своею дружиной на Балканский полуостров, в то время как владетельная й командная знать болгарской дружины Аспаруха уже была включена в процесс освоения какой-то иной, восточной культуры, о чем говорят дошедшие до нас ничтожные, правда, показания относительно быта и нравов командных верхов этой дружины.
181
Словом, по своему культурному типу дружина Аспаруха, поводимому, не представляла! собою ни в культурном, ни в этнографическом отношениях какой-либо монолитности, т. е. не была однородной. Преобладающая массовая часть ее стояла, повидимому, на стадии славянизации; командные же верхи ее во главе с Аспарухом были прозелитами какойто иной культуры восточного типа, следы которой дошли до нас, в частности, в загадочной лексике знаменитого «Именника» болгарских князей, открытого в 1866 г. А. Поповым, над расшифровкой которого усердно работал целый ряд выдающихся русских и западноевропейских востоковедов и славистов (Гильфердинг, Иречек, Куник, Радлов, Геза Куун, Вамбери, профессор Кэмбриджского университета В. Bury, проф. В. Н. Златарский, J. Mikkola и др.). Видеть в этом документе памятник культуры и языка аспаруховых болгар, как народной массы, мы не имеем никаких оснований: это документ господствующих классов древнеболгарского общества со следами официального языка болгарского двора и его ближайшего окружения, т. е. болгарской знати. Только при таком допущении могут быть поняты два весьма существенные обстоятельства в истории древнеболгарского общества, перед которыми всегда с недоумением останавливалась мысль исследователя: 1) полное отсутствие какихлибо существенных следов массового языка и культуры аспаруховых болгар в языке и культуре современных болгар на полуострове и 2) быстрый процесс этнического растворения и исчезновения тех же аспаруховых болгар в массе славянского населения полуострова.
§ 5. ДРЕВНИЕ БОЛГАРЫ ДО АСПАРУХА
Как бы, однако, ни разрешать вопрос о происхождении (этногенезе) древних болгар, этим еще не разрешается второй feonpoc, вопрос весьма существенный, пожалуй более существенный, чем вопрос о происхождении древних болгар; это, именно, конкретный вопрос о том, что представлял собою по своему этническому составу в VII в., накануне своего вторжений на полуостров, тот народ, известный под именем болгар, во главе которого стоял Аспарух, с которым он в 660 г. и явился на полуостров. Вопрос этот весьма существен потому именно, что от того или иного решения его зависит, в какой мере нам удастся составить себе более или менее ясное и точное представление о том, как возникло на полуострове первое славянское государство — Болгария, именно славянское, а не турецко-татарское, не финское, не гуннское, не румынское и пр. и пр. Для того чтобы ответить на этот вопрос, нам придется вернуться несколько назад, к историческому прошлому болгарского народа, приблизительно к V в., ко времени до появления на полуострове Аспаруха.
Из показаний Прокопия мы знаем, что на северном Прикавказье, между Азовским морем, р. Доном и северо-восточным побережьем Черного моря, у Керченского пролива, жило в это время «много гуннских народов», возглавлявшихся одним «царем», т. е. имелся налицо гуннский союз племен, который затем распался на две группы: одну группу составляли ути́гуры, другую кутри́гуры. Западное побережье Азовского моря и Керченского пролива занимали, по Прокопию, готские народы. Показания Прокопия об утигурах и кутригурах подтверждается и другими византийскими авторами VI в. Однако, как назывался народ, распавшийся на утигуров и кутригуров, никто из этих авторов не сообщает.
182
Прокопий называет его старым именем киммерийцы, или же общим племенным именем гунны (Οὗννο) а Агафий и Менадр обыкновенно прибавляют к собственному имени, в качестве эпонима, племенное наименование Οὐννοι и говорят: Οὗννοι Κουτρίγουροι, Οὗννοι Ουτίγουροι. [1]
В том же VI в. готский историк Йорнанд, перечисляя народы, сидевшие к востоку от Вислы, и венедов, называет эстов, акациров, а за акацирами по северному побережью Черного моря болгар. Более детальное определение местожительства болгар, согласно данным Йорнанда, приводит В. Н. Златарского к заключению, что Йорнанд помещает болгар на том же месте, где Прокопий ставит своих кутригуров и утигуров. Таким образом, общим именем болгар Йорнанд называет две ветви одного и того же народа, западную — кутригуры, которые жили на запад от Азовского моря, и восточную—утигуры, которые жили на восток от того же моря. Кроме Йорнанда имеется целый ряд и других источников VI в., в которых называются болгары на той же территории (Еннодий, Марцелин Комис, Иоанн Антиохийский). Это же имя, оставшееся неизвестным византийским писателям VI в. (Прокопию, Агафию и Менандру), называется у византийских же писателей VII (например у Феофилакта Симокатта) и VIII вв. [2] На основании имеющихся в распоряжении исследователя материалов указанных источников, проф. Златарский пришел к следующим заключениям:
1) имя «болгары» имеет собирательное значение и было общим как для кутригуров, так и для утигуров, которые носили его в то .время, когда были объединены под единою властью и в едином государстве, причем кутригуры — это западная ветвь болгар, а утигуры — восточная ветвь;
2) в истории болгар действительно был момент до VI в., когда они разделились на отдельные главные составные племена, которых, по Прокопию, было два и которые назывались по имени своих владетелей — кутригуры и утигуры; в действительности же это были две группировки болгарских племен, во главе которых стояли названные два племени. Это событие проф. Златарский откосит, на основании данных «Именника», к 437 г. С этого времени кутригуры и утигуры стали жить самостоятельною политическою жизнью, имея каждое во главе независимого повелителя или хана. [3]
Таким образом, к середине V в. н. э. на Приазовье и в Причерноморье имелось два союза болгарских племен: кутригуры и утигуры. В это же время им удалось объединенными силами потеснить черноморских остготов, в результате чего последние продвинулись на Средний Дунай в Паннонию, а болгары-кутригуры — на запад от Азовского моря, к Днепру, где распространили свою власть на Таврический полуостров и захватили город Боспор (Керчь). Утигуры же остались на своих прежних местах жительства — в северном Прикавказье.
Профессор Златарский ставит эти события в связь с восстанием 454 г. на Среднем Дунае народов, покоренных Аттилой, против его сыновей. Во главе восстания стояли гепиды. Это восстание положило начало распаду Аттиловой державы.
1. В. Н. Златарски, История на българската държава през средните векове т. I, ч. 1. София, 1918, стр. 31 и сл.
2. В. Н. Златарский, назв. соч., стр. 34—38.
3. Там же, стр. 37—39.
183
Младший из сыновей Аттилы, Хернак, обосновался со своей дружиной в самом крайнем районе, так называемой Малой Скифии, т. е. в нынешней Добрудже и прилегающих к ней с северо-востока районах между устьем Дуная и Днестром. Болгары-кутигуры оказались, таким образом, не только непосредственными соседями восточногуннского союза, возглавлявшегося тогда младшим сыном Аттилы, Хернаком (Ἤρνάχ или Ἤρνα), ио, повидимому, включились в этот союз и заняли в нем ведущую роль, о чем говорят последовавшие вскоре события.
В 482 г. византийское правительство во главе с императором Зеноном (474—491), теснимое на Среднем Дунае готами, как мы уже знаем, впервые обратилось за помощью против готов не к гуннам, а именно к приднепровским болгарам-кутригурам, славившимся тогда своею непобедимостью, в частности — в связи с разгромом черноморских остготов. Болгары пошли навстречу приглашению Зенона, но в 485 г. были разбиты готами (Теодорих).
Таким образом, к концу V в. в непосредственном соседстве с Византией, на северо-востоке от ее балканской территории, между южным левобережьем Дуная, захватывая частично и правобережье (северную Добруджу), и Днестром вырастает на месте гуннского союза новый союз племен, возглавлявшийся болгарами-кутригурами, т. е. болгарский союз. Какие местные племена входили в состав этого союза — неизвестно. Во всяком случае, основное ядро его населения и его военной силы составляли, несомненно, какие-то местные племена, прямые потомки славных некогда даков и гетов, вероятно те самые племена, которые впоследствии были известны на этой же территории под именем сначала антов, а затем славянских племен уличей и тиверцев. Повидимому, эти, именно, отдаленные события прошлого нашли свое отражение на страницах киевского летописца, где говорится:
«Словеньску же языку, якоже рекохом, живущю на Дунай, придоша от Скуф, рекше от Козар, рекоми Българе и седоша по Дунаеви, и насильницы словеном быша»...
«А Уличи и тиверьци седяху по Днестру, и приседяху к Дунаеви. И бе множество их: седяху же преже по Бъгу и по Дънепру оли до моря, и суть гряди и до сего дьне, да то ся зъваху от грьк „Великая Скуфь“». [1]
С конца V в. (493) начинаются грабительские вторжения болгар-кутригуров на территорию Византии, во Фракию, в Илларию, в Македонию, Эпир и Фессалию. Правительство Анастасия I (491—518) было бессильно справиться с болгарами, безнаказанно грабившими и разорявшими полуостров. В целях охраны столицы от угрожавших ей варваров, Анастасий построил так называемую «длинную стену», которая начиналась у Деркона, на Черноморском побережье, и заканчивалась у Силиврии — на Мраморном море. В правление Юстина I (518—527) болгарские вторжения на полуостров прекращаются (520), а с вступлением на престол Юстиниана I (527—565) болгарско-византийские отношения принимают мирный, союзнический характер. В 528 г. вождь болгар-кутригуров, по греческой терминологии ρῆξ, Грод прибыл в Константинополь и принял христианство. Крестным отцом его был Юстиниан. Но когда Грод, богато одаренный византийским правительством и получивший военную поддержку в виде специального отряда испанцев под начальством трибуна Далмация, вернулся к себе на родину и повел борьбу против языческого культа, он был убит.
1. А. А. Шахматов, Повесть временных лет, т. I. 1916, стр. 11 и сл.
184
Его преемником был провозглашен брат его Мугел. Народное восстание охватило и подвластный болгарам Боспор, где восставшие уничтожили византийский гарнизон вместе с трибуном Далмацием. Для ликвидации восстания Юстиниан в 530 г. направил в Боспор сильный военный отряд под главным начальством комита Ивана и командиров отряда — Годила и Бадуария. Восставшие принуждены были бежать из Боспора, и Боспор вновь был закреплен под властью Византии. После этого болгары возобновили свои вторжения на полуостров и стали опустошать Фракию.
В правление Юстиниана, как известно, было несколько вторжений на византийскую территорию из-за Дуная славян и антов. Одновременно с славянскими вторжениями, и независимо от них, продолжались и вторжения болгар, отмеченные в 535, 538 и в 539 гг.
Будучи не в состоянии собственными силами справиться с болгарскими нашествиями, византийское правительство прибегло к своей традиционной тактике: оно связалось с приазовскими утигурами и направило их против кутригуров. Вождь утигуров Сандилх нанес кутригурам на северном Причерноморье катастрофическое поражение, в результате чего кутригуры, грабившие полуостров, заключили, по предложению Византии, соглашение на выгодных для Византии условиях и поспешили, не причиняя вреда византийским владениям, покинуть византийские пределы и вернуться на родину. После этого набеги болгар-кутригуров возобновляются только в 558 г. Под предводительством своего вождя Завергана, огромные силы болгар, не встречая никакого отпора со стороны византийцев, производят ужасающие опустошения на полуострове и забирают богатую добычу, в том числе и множество пленных. В этот набег болгары действовали тремя армиями: одна была направлена Заверганом на Элладу, другая на Галлипольский полуостров, третья в составе 7 тысяч конницы должна была нанести непосредственный удар по Константинополю. Во главе третьей армии стоял сам Заверган. Ввиду того, что византийская армия частью находилась в Испании, частью в Италии и частью в Африке, беззащитная столица империи оказалась в крайне угрожаемом положении. Юстиниан обратился за помощью к престарелому полководцу Велизарию, который и стал во главе наскоро сколоченной армии из дворцовой охраны и окрестного крестьянского населения, наводнившего собою в эти дни столицу. Рядом искусно замаскированных действий Велизарию удалось разбить наголову двухтысячный передовой конный отряд неприятеля, напавший на его лагерь, и вызвать панику в войске Завергана, в результате чего болгары отступили от Константинополя. Неудачей закончились и экспедиции на Галлиполи и Элладу.
Собрав вместе остатки своих армий, Заверган, расположившись лагерем неподалеку от столицы, у Аркадиополя Чорлу, предложил византийскому правительству уплатить болгарам такую же сумму денег, какую они платили утигурам, угрожая в противном случае переколоть всех пленных. Юстиниан охотно пошел на его предложение, и болгары удалились за Дунай, где вновь подверглись жесточайшему нападению со стороны натравленных на них византийским правительством утигуров. [1]
1. В. Н. Златарский, назв. соч., стр. 39—70.
185
§ 6. БОЛГАРСКИЙ ХАГАН КУБРАТ И ЕГО СЫНОВЬЯ
В середине VI в. на территорию северного Прикавказья вторгается из Центральной Азии народ уйгурского племени, известный у византийцев под именем авары, или псевдоавары. Через посредство кавказских алан (ясы — русских летописей, предки осетин) авары вступили в союзные сношения с Византией, от которой получили богатые подарки, а также ежегодную субсидию и обещание предоставить в их распоряжение на византийской территории «плодоносную землю» для поселения. Исполняя свои союзные обязательства перед византийским правительством, авары разгромили и подчинили своей власти ряд враждебных Византии варварских народов, савиров, залов и др., а затем в 568 г. также и болгар-утигуров и кутригуров. Во главе авар в это время стоял каган Баян. Подчинившись власти авар, кутригуры лишились своей политической независимости и в составе аварского союза продвинулись вместе с аварами с Черноморского побережья на Средний Дунай. В это же время, около 567 г., восточная ветвь болгарского народа — утигуры, продолжавшие оставаться на своих старых местах на северном Прнкавказье, подпали на короткое время под власть западных турок (хаган Сильзивул).
Восстановление независимости болгар-утигуров связывается с именем вождя утигуров Курта, или Кубрата, из династии Дуло (584—642). Кубрат вырос и получил воспитание при византийском дворе, где во время турецкого вторжения нашел себе приют вместе с дядей Органом (Гостуном), и еще в детстве был обращен в христианство. Когда после смерти турецкого хана Сильзивула (около 576 г.) западнотурецкое владычество в Прикавказских и Приазовских владениях стало быстро падать, византийское правительство (Тиверий, 578—582), находящееся под угрозой в Боспоре и Херсонесе со стороны турок, воспользовавшись благоприятными обстоятельствами, оказало поддержку молодому правомочному наследнику болгарского престола, и он был водворен в своих наследственных утигурских владениях, расположенных в области р. Кубани по северным склонам Среднего Кавказа, в качестве царя или хана. По хронологическим исчислениям проф. В. Н. Златарского, восстановление независимости Болгарской державы утигуров относится к 582—584 гг. [1]
Поддерживая постоянные добрососедские отношения с Византией и пользуясь взаимной поддержкой со стороны византийского правительства, Кубрат объединил под своею властью не только распавшиеся в связи с турецким завоеванием болгарские утигурские племена, но продолжал свою объединительную политику и далее на запад, в районе Приазовья и Причерноморья, между Доном и Днепром, т. е. на территории кутригуров, которые выступают теперь у византийских авторов под именем котрагов. Как мы знаем из предыдущего изложения, болгары-кутригуры находились в это время под властью аварского хагана. Объединительная деятельность Кубрата привела к образованию «старой великой Болгарии» (ἡ παλαιά μεγάλη Βουλγαρία), занимавшей обширную территорию, начиная от северных склонов Среднего Кавказского хребта, р. Кубани, Приазовья и Причерноморья — на востоке и вплоть до низовья Днепра — на западе.
1. В. Н. Златарский, назв. соч., стр. 90.
186
В 642 г. Кубрат умер. Его преемником на болгарском престоле, согласно данным «Именника», был старший из пяти сыновей, Безмер, в действительности носивший имя Батбаян, или Баян. Многоплеменное государство Кубрата просуществовало недолго. Уже спустя десять месяцев после его смерти произошел раздел его владений между сыновьями, хотя они и продолжали еще некоторое время признавать верховную власть Безмера.
В 646 г., однако, братья уже окончательно отложились от него, и государство Кубрата распалось, что, повидимому, стояло в связи с нашествием хазар. Старший из сыновей Кубрата, Батбаян, или Бaян, он же Безмер, остался на своем старом месте, в отцовских владениях, на Кубани во главе болгарского племени или союза племен, носившего имя купи-булгар. Его постигла участь, которой удалось избежать братьям: владения его были завоеваны хазарами, сам он лишился политической независимости и превратился в данника хазарского хагана.
Эти приазовские и кубанские болгары были известны у арабо-персидских писателей под именем «внутренних болгар»; в русском летописании — под именем «черных болгар».
Второй из сыновей Кубрата, называемый у византийских авторов Феофана и Никифора (IX в.) племенным именем Котраг, избежав хазарского завоевания, ушел во главе союза племен кочо-булгар на северо-восток от старых отцовских владений, на Волгу, где в X в. при его преемниках возникло Волжско-Камское болгарское царство со столицею Болгар, на месте теперешнего села Болгары (с. Успенское, Спасского района Татарской АССР). У арабских писателей эти болгары известны под именем «внешние болгары»; в русской летописи — «волжские» или «серебряные болгары». Четвертый и пятый из сыновей Кубрата ушли на запад, в Европу; Кубер, четвертый сын, — в Паннонию под власть аваров; пятый — в Пентаполис на Адриатическом побережье, южнее г. Равенны, под власть византийского императора.
О Кубере источники говорят, между прочим, что, будучи феодальным князем в Аварии и вассалом аварского хагана, он поднял восстание против своего сюзерена, разбил его и во главе с народом, состоявшим из варваров, т. е. болгар и ромеев-варваров, т. е. множества аварских ромеев — пленников и их младшего поколения, переправился через Дунай и обосновался в области славянского племени драговитов на Керамисийском, или Битольском, поле в Македонии. Здесь, с ведома византийского правительства, он закрепил за собою участок византийской территории и в качестве вождя или главы народа керамисийцев основал небольшое варварское государство. События эти относятся к 670—675 гг. [1]
§ 7. ВОДВОРЕНИЕ КНЯЗЯ АСПАРУХА С ДРУЖИНОЮ НА ПОЛУОСТРОВЕ
Третий по возрасту из сыновей Кубрата, Аспарух, он же Эсперих, Исперих, Испор и Аспар-Хрук, занимавший со своим союзом болгарских племен — уногундурами, повидимому, крайние восточные районы Кубратовой державы, под угрозой, в первую очередь, со стороны наступавших хазар, ранее других братьев покинул пределы своей родины и в середине VII в. вместе со своею дружиною ушел на запад, переправился через
1. В. Н. Златарский, назв. соч., стр. 114—112; 148—151; 155—160.
187
Днепр и Днестр и обосновался сначала в южной Бессарабии, а впоследствии в устье Дуная, на о. Певки. По описаниям византийских географов, это был самый южный и самый крупный из островов в дельте Дуная, в настоящее время уже не существующий. По своему географическому положению и природным условиям о. Певки представлял собою естественный, природою укрепленный, неприступный для неприятеля пункт. Несмотря на это, болгары укрепили свой лагерь на острове высоким земляным окопом. Этот укрепленный лагерь на языке болгар носил название Огъл (Ὄγλος), которое проф. Златарский сближает с турецко-кавказским агъл — «огороженное место», «двор», «ограда». [1]
Следы этого аспарухова Огъл’а видны и до сих пор в северо-западной части территории бывшего острова Певки, у с. Николицел, несколько южнее нынешнего города Исакча на Нижнем Дунае. Судя по этим данным, пространство аспарухова «внутреннего лагеря» не превышало 1 кв. км; вся же территория на бывшем острове Певки, окруженная окопом, охватывала пространство в 48.3 кв. км, что дает основание проф. Златарскому утверждать, что численность аспаруховой дружины, с которою он занял о. Певки, была сравнительно незначительной и выражалась в нескольких десятках тысяч человек, и что часть его «народа» продолжала оставаться в Южной Бессарабии, [2] где он впервые обосновался после своего выселения из Прикавказской родины, окружив и здесь свою территорию окопами, следы которых сохраняются до настоящего времени в так называемых Южнобессарабском пограничном и в Галацком окопах, продолжавших оставаться северной границей аспаруховой Болгарии и после его продвижения за Дунай, на византийскую территорию. Эти окопы дают основание болгарскому историку высказать предположение, что Аспарух (Исперих) прожил на бессарабской территории довольно продолжительное время и, вероятно, предполагал остаться здесь навсегда. [3] Однако, под угрозой с востока хазар, а с запада и с северо-запада авар, Аспарух, повидимому, не чувствовал себя на занимаемой им территории, на левобережье Нижнего Дуная, достаточно гарантированным от угрожавшей ему опасности со стороны востока и запада и, памятуя старые дружеские болгаро-византийские отношения при отце, обратился к византийскому правительству (Константин II, 642—668) с просьбой предоставить ему землю для поселения на византийской территории на союзнических началах, с признанием верховной власти византийского императора. Византийское правительство, озабоченное организацией надлежащей охраны наиболее угрожаемого со стороны варварских вторжений на полуостров участка своей территории, охотно пошло навстречу ходатайству Аспаруха и предоставило в его распоряжение для поселения территорию о. Певки на северо-западной окраине нынешней Добруджи, что, повидимому, произошло еще при жизни Константина II, т. е. до 668 г.
После смерти Константина II (убит и Сиракузах во время похода в Италию, в 668 г.), с вступлением на византийский престол Константина IV Погоната (668—685), Византийская империя оказалась в критическом положении. Неудачная война в Италии, начатая в 662 г., вновь вспыхнувшая в 665 г., и такая же неудачная война
1. В. Н. Златарский, назв. соч., стр. 132.
2. Там же, стр. 133. 3. Там же, стр. 134.
188
с арабами в Африке и Малой Азии, угрожавшими столице империи с суши и с моря и державшими ее в осаде вплоть до 677 г. и т. д., поглощали все силы византийского правительства и заставляли его сосредоточивать все внимание на вопросах самосохранения против угрожавшего ее существованию опаснейшего неприятеля, каким были арабы. Этим обстоятельством воспользовался Аспарух и самочинно продвинул свои владения с о. Певки на юг, внутрь Добруджи, вплоть до линии Черна-вода на Дунае и Кюстенджа на Черноморском побережье, и огородил свою новую территорию окопом, который шел от Дуная до Черного моря. Византийское правительство в это время было бессильно предпринимать какие-либо меры против болгар, но когда в 677 г. арабы сняли осаду столицы и отступили, Константин Погонат снарядил против болгар специальную экспедицию, которая, однако, закончилась разгромом и бегством византийской армии. Воспользовавшись этою удачей, Аспарух продвинул свои владения еще далее на юг, в область г. Варны, как наиболее стратегически выгодную территорию для поселения: на севере она была защищена течением Дуная, на востоке — Черным морем, на юге — восточными отрогами главного Балканского хребта (Стара Планина) с легко защищаемыми горными проходами. Около нынешнего села Абоба, расположенного несколько севернее г. Шумена на Каспичанском плато, он построил для себя укрепленный военный лагерь или агъл, т. е. «город», в древнем смысле этого слова, занимавший площадь в 23.3 кв. км и окруженный высоким окопом и рвом. Этот «город» был первою столицею болгарских владетелей, получившей впоследствии имя Плиска (Плисков).
Однако болгарско-византийские политические отношения до сих пор были неоформленными, вследствие чего положение Аспаруха на полуострове продолжало оставаться под постоянной угрозой всяких неожиданностей со стороны Византии. Чтобы положить конец этому ненормальному положению, Аспарух военным нажимом на соседние византийские районы заставил византийское правительство заключить в 679 г. с болгарами мир, с обязательством выплачивать им ежегодную дань. Таким образом, в 679 г. было положено не только de facto, но теперь уже и de jure начало первого Болгарского государства на полуострове — Болгарии, получившей свое имя от имени того народа, который в лице Аспаруха явился необходимой материальной базой, т. е. мощной, хорошо организованной военной силой, которая реализовала фактически уже сложившееся к этому времени в среде местного славянского населения соотношение сил в связи с классовым распадом и ликвидацией патриархально-родовых отношений.
§ 8. АСПАРУХ И БАЛКАНСКИЕ СЛАВЯНЕ
Таким образом, исходной территорией Аспаруха в его продвижении на византийскую территорию была, прежде всего, Придунайская и Причерноморская область на левом побережье Дуная в границах, определяемых: на западе — Галацким окопом и р. Прутом, на севере — Южнобессарабским пограничным окопом, на юге — нижним течением р. Дуная. Ко времени появления на этой территории, в середине VII в., Аспаруха с его дружиной она была заселена массами славянского, в основном, населения, вероятно с вкрапленными кое-где в его среду остатками болгар-кутригуров,
189
если таковые не успели еще к тому времени окончательно раствориться в массе окружавшего их славянского населения. Это население смыкалось территориально со славянским населением северо-восточного правобережья Дуная, организованным, как мы уже знаем, в союз племен в составе семи, неизвестных по имени, отдельных племен. Это обстоятельство вскрывает наиболее важную страницу в образовании аспаруховой Болгарии на полуострове, требующую специального рассмотрения.
Территория, занятая первоначально Аспарухом на северо-восточном левобережье Дуная, входила некогда в состав гуннского союза, откуда в византийской традиции могла сложиться легенда о гуннском происхождении болгар, о болгарах-гуннах или гунно-болгарах, не имевшая в исторической и этнографической действительности никаких для себя оснований.
Болгарин Аспарух явился в Придунайскую область со своей болгарской военной дружиной. Мы исключаем в подобных случаях всякую возможность говорить о «народе» со всем его живым и мертвым инвентарем, со всеми его чадами и домочадцами, потому что не представляем себе конкретно, чтобы массовый народ мог так легко сниматься со своих старых насиженных мест на родине, как это легко было сделать любому дружиннику-предпринимателю и его ближайшему окружению, состоявшему из таких же предпринимателей, в поисках военной добычи и богатств в чужих краях. Это не означает, конечно, что дружина Аспаруха не имела с собою никакого багажа, что она пустилась в столь далекое и весьма рискованное предприятие без всяких запасов бытового и военного снабжения, без перевозочных средств, без лошадей и скота, без обслуживающего персонала, наконец — без семей дружинников и их вождей, — но это все же была дружина, а не народ.
С частью именно этой дружины, усиленной, вероятно, свежим значительным славянским пополнением на северо-востоке от Дуная, Аспарух и явился на полуостров.
Что представляла собою военная дружина Аспаруха — вопрос этот не нуждается в специальном рассмотрении. Она представляла собою то же самое, что и всякая иная дружина в племенном варварском обществе на данном этапе развития его производительных сил и социальных отношений. Вначале это были частные, добровольческие военно-дружинные объединения, группировавшиеся вокруг своего вождя и занимавшиеся под его руководством грабежом, содействовавшие возникновению впоследствии королевской власти.
«После завоевания Римской империи, — говорит Энгельс о германских дружинных объединениях и их вождях, — эти дружинники королей образовали на ряду с несвободными и римскими придворными вторую из главных составных частей позднейшего дворянства». [1]
Такою же по своему характеру и организации «и такою же по своему развитию, т. е. в своей диалектике в связи с развитием племенного общества, перераставшего в союз племен и в государство, была и болгарская военная дружина Аспаруха. На той переходной стадии от племенного союза к государству, на которой история застает болгарское общество Аспаруха, его военная дружина, оставаясь по-прежнему добровольческой организацией, уже не была, однако, примитивной грабительской дружиной начальных периодов родового строя, но представляла собою складывавшийся
1. К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XVI, ч. I, М., 1932, стр. 145.
190
или уже сложившийся, хорошо организованный и хорошо технически вооруженный корпус лейб-гвардии Аспаруха и в то же время высший командный класс болгарского общества, разбогатевший на своих военно-грабительских авантюрах. Об этом совершенно ясно говорят, в частности, археологические данные раскопок военного лагеря и первой столицы Аспаруха, Плиски. Этот корпус и выделил из себя болгарское дворянство, господствующий правящий класс аспаруховой державы.
В какой же роли явился Аспарух со своею дружиной-народом на Балканский полуостров, в район, заселенный славянами, в славянскую племенную среду, в местное славянское общество, представлявшее собою довольно значительное союзно-племенное объединение с характерным для него социальным строем и социальными отношениями?
То обстоятельство, что местные славяне не оказали Аспаруху никакого сопротивления при его вторжении на их территорию, совершенно ясно говорит о том, что появление Аспаруха на полуострове было предварительно согласовано им не только с византийским правительством, но и с местным славянским населением в лице его племенных вождей или их племенного совета, а быть может, явилось и в результате соответственной славянской инициативы. Во всяком случае, первые же административные мероприятия Аспаруха, выразившиеся в территориальном перераспределении славянских племен по наиболее угрожаемым районам: на западе со стороны аваров и на юге со стороны греков, в целях укрепления определенных стратегических пунктов, по свидетельству Феофана, были произведены ὑπὸ πάκτον, т. е. на основании договора. Это говорит о том, что славянский союз племен принимал, таким образом, меры самозащиты против угрожавших ему с северо-запада и с юга врагов, т. е. меры политического самоопределения.
В жизни славянского общества на полуострове это был, несомненно, момент уже сложившегося перерастания союза племен в народ и государство, что стояло в тесной связи с наличием уже сложившихся здесь к тому времени в недрах местного славянского союзно-племенного общества соответственных социальных предпосылок в виде роста частной собственности и значительного классового расслоения. Славянские родо-племенные жупаны в это время уже перерастали в крупных частных собственников, землевладельцев и скотоводов, и сосредоточивали в своих руках большие материальные средства. Таким образом, опираясь на показания византийских авторов VI в., Прокопия и стратига Маврикия, мы имеем все основания предполагать, что славянское общество на полуострове, в смысле своего социального строя, представляло собою в это время, т. е. к первой половине VII в., организацию, в которой частная собственность уже пустила глубокие корни и нанесла решительный удар по первобытным патриархально-родовым отношениям, подготовив переход к новым, феодальным отношениям и к новому, феодальному обществу. Выросшие в процессе возникновения и накопления частной собственности и классового распада общества новые производственные отношения подготовили и у придунайских славян на полуострове все условия, необходимые для ликвидации родовых отношений и возникновения новых, феодальных отношений и феодального государства. Болгария, как первое славянское государство на полуострове, возникла в процессе внутренних социальных сдвигов в среде не болгарского, а именно
191
местного славянского общества, но свое политическое имя она получила по имени национальности своего первого династа, который, опираясь на мощную военную силу местного же славянского населения, в 679 г. оформил международное положение страны и ее населения специальным договором с Византией.
Страна получила имя Болгария, а не какое-либо иное, вероятнее всего потому, что это имя было уже давно и хорошо известно в Византии по дружественной ей кавказской Болгарии Кубрата, ввиду чего оно не только не внушало византийскому правительству никаких страхов, но, напротив, давало большие надежды на традиционные добрососедские отношения и военную мощь против северных варваров. Это казалось тем более приемлемым, что представительствовал страну и ее народ в данном случае сын почтенного и испытанного старого друга Византии, Кубрата. К тому же и сам Аспарух, выступая перед византийским правительством, сознательно отказался на первых порах от каких-либо агрессивных намерений по отношению к Византии: он настаивал, во-первых, только на предоставлении ему территории для поселения и обеспечения за нею права неприкосновенности; во-вторых, на выплате ему, по старой традиции византийско-варварских отношений, ежегодной субсидии, по существу превращавшейся в дань, благодаря которой византийское правительство, с одной стороны, откупалось от варвара, другой — покупало его дружбу и военный союз. Несомненно, все эти обстоятельства прекрасно учитывал и Аспарух, оказавшийся в данном случае прекрасным дипломатом, не постеснявшимся с переменой международной политической обстановки вскоре после этого резко изменить общую линию своих отношений с Византией и мирный тон своих первых разговоров с византийским правительством переменить на тон решительных требований, поддержанных внушительною силою оружия. Это и заставило византийской правительство принять безоговорочно все требования Аспаруха и в 679 г. заключить с ним договор, которым легализовалось международное положение первого славянского государства на полуострове — Болгарии.
Таким образом, не Аспарух со своею пестрою по национальному составу дружиною явился создателем первого славянского государства на полуострове, а местное славянское общество, т. е. сам славянский народ. Аспарух был в его распоряжении, у него на службе, в качестве военного агента и военной силы, что, совершенно естественно и неминуемо для классового общества, очень быстро привело к узурпации Аспарухом и его дворянством политической власти и к засилию над местной славянской племенной знатью. Эта знать вступила в договорные отношения с Аспарухом потому, что Аспаруха она, повидимому, хорошо знала уже и раньше, так как он сидел неподалеку от нее, по ту сторону Дуная, в среде родственного ей славянского же населения, и потому, что Аспарух нужен был балканским славянам, как хорошо организованная военная сила, в качестве защиты их на юге против Византии и на западе против аваров. Наконец, в союзе с балканскими славянами нуждался и сам Аспарух: этот союз расширял сферу его влияния на правобережье Дуная, создавал новый источник для пополнения его военных ресурсов, укреплял его военную мощь и тем самым давал ему возможность, перенеся свою военную базу на византийскую территорию и пользуясь поддержкой местного славянства,
192
увереннее разговаривать с византийским правительством. Он охотно передвинул свой военный лагерь за Дунай, на союзную территорию местных славянских племен, не порывая вместе с тем связей и с левобережными славянами.
Согласно показаниям источников, Аспарух обосновался на правобережной территории Нижнего Дуная (Добруджа, Делиорман, Герилово), занятой союзом семи славянских племен, неизвестных в отдельности по своим племенным наименованиям, а также племенем северян, ὑπὸ πὰκτον, т. е. на основании специального договора (пакта) с местным славянским населением. Содержание этого пакта не известно, но можно предполагать, что оно сводилось к взаимным обязательствам, в силу которых Аспарух принял на себя функции военного вождя и в союзе правобережных славянских племен, угрожаемых с северо-запада аварами, а с юга ромеями, т. е. византийцами. Это создавало для южнодунайских славян политическую обстановку, более сложную, чем та, в которой жили левобережные придунайские славяне, находившиеся в то время под угрозой только со стороны аваров. Таким образом, перенося свою военную базу с северного побережья Нижнего Дуная на территорию южного побережья, Аспарух, как мы выше подчеркнули, расширял свои военные, функции и становился теперь, на основе специального договора с правобережными придунайскими славянами, военным вождем и северных и южных придунайских славян, составлявших в целом один и тот же славянский народ и говоривших на одном и том же славянском языке.
Что представляла собою в то время в культурном и национально-бытовом отношении дружина Аспаруха? Мы имеем все основания предполагать, что старое основное болгарское ядро было представлено в ней количественно весьма незначительным элементом, и притом преимущественно в составе командной дружинной верхушки, т. е. ближайшего окружения Аспаруха, масса же аспарухоъых дружинников была пополнена славянским элементом. Какого элемента к 679 г. в дружине Аспаруха было больше — старого ли болгарского или нового славянского, вопрос этот мы оставляем открытым, ввиду того, что в нашем распоряжении нет никаких данных для какого-либо конкретного ответа на него, но вопрос этот естественно встает перед нами, если мы примем во внимание все частности славянско-болгарских отношений, которыми сопровождалось водворение Аспаруха на территории балканских славян. Таким образом, можно думать, что в культурном и национально-бытовом отношениях дружина Аспаруха весьма немногим отличалась от местного массового славянского населения. Более глубокая разница в культурном и национально-бытовом отношениях вначале могла существовать между местным массовым славянским населением и аспаруховым дворянством, т. е. командной верхушкой аспаруховой дружины, составлявшей ближайших сотрудников Аспаруха, его совет и окружавшую его свиту. Но и в среде этого социального слоя аспарухова общества очень скоро, в связи с политическими успехами Аспаруха и его ближайших преемников, должна была неизбежно образоваться значительная славянская прослойка из местной славянской знати, по той простой причине, что болгарское ядро аспарухова дворянства с каждым годом убывало все больше и болыце, а интересы управления территориально разраставшегося с каждым новым правителем государства
193
требовали, напротив, его пополнения, которое неизбежно шло на линии роста в составе аспарухова дворянства славянского элемента.
Границы первого славянского государства на полуострове — Болгарии, образовавшегося формально в 679 г., были следующие: на востоке — устье р. Днестра и побережье Черного моря в южном направлении вплоть до предгорий Старой Планины; может быть, по предположению проф. Златарского, до устья р. Камчии и Камчийской возвышенности; на юге — начиная от Черноморского побережья, по главному Балканскому хребту (Старая Планина), вплоть до р. Огоста, затем по этой реке до с. Хайредин, откуда по окопу к северу до самого Дуная. Северную границу Болгарии, предположительно, по археологическим данным, составляла линия, которая начиналась на западе у Дуная несколько южнее г. Турну-Северин (с. Хиново), пересекала всю Валахию и заканчивалась на востоке у Дуная же несколькими километрами южнее г. Браила; отсюда она шла в северном направлении по Дунаю, затем по р. Серету до Галацкого окопа (в 12 км от устья Серета), по Галацкому окопу до р. Прута, по р. Пруту до с. Вордулуй Исак, откуда — на восток по Южнобессарабскому окопу вплоть до озера Кундук, расположенного несколько северо-восточнее Вилковского устья Дуная, и затем, предположительно, вдоль Черноморского побережья через, р. Днестр к Бугу, а может быть, и далее на восток вплоть до хазарской границы.
Возникшее в 679 г. первое славянское болгарское государство на полуострове просуществовало до 1018 г., когда Византии удалось, наконец, после долгих усилий и настойчивой борьбы, ликвидировать его и превратить в свое наместничество.
Внутреннее положение Болгарии за это время характеризуется:
1) борьбою за политическое преобладание между болгарской и славянской группировками в недрах племенных верхов болгарской и славянской общественности, т. е. внутреннею классовою борьбой,, обострившеюся на почве чуженационального угнетения и закончившеюся, в конце концов, победою славянской племенной знати;
2) борьбою за власть между представителями отдельных болгарских родов, выдвигавших свои династии (Дуло, Вокил, Угаин);
3) территориальным расширением государства с охватом в его состав значительной массы славянского населения полуострова;
4) укреплением внутренней и внешней мощи государства и ростом его культурного строительства по византийским образцам, как великой державы, в соответствии с огромным ростом ее внешнего могущества;
5) одновременно с этим — зарождением и нарастанием в массах славянского крестьянского населения страны, угнетаемого эксплоатацией господствующих классов, широкого социально-политического движения, известного под именем богомильства, которое вскоре выходит за пределы Болгарии и приобретает мировой характер, выдвинув из своих недр катаров в Италии, альбигойцев в Южной Франции, чешских реформаторов во главе с Гусом и Хельчицким и, предположительно, русских стригольников в XIV в.
Классовая борьба верхов славянской племенной знати против чуженационального угнетения уже к концу IX в., в правление князя Бориса-Михаила (852—888; ум. в 907 г.), закончилась победою славянского элемента. Как отметили мы выше, эта победа стояла в тесной связи с территориальным ростом государства и с включением в его состав новых территорий, населенных славянами,
194
и явилась естественным результатом быстрого растворения численно убывавшего болгарского элемента в численно нараставшей массе славянского населения государства. Эта лее победа славян в среде правящих верхов болгарской государственности знаменовала собою полную ликвидацию этнического дуализма внутри славяно-болгарской государственности, т. е. ликвидацию внутренних классово-национальных противоречий, что несомненно содействовало стабилизации внутренней политической и культурной жизни молодого государства и его международных отношений. Ликвидация этнического дуализма внутри болгарской общественности нашла отражение, в частности, в том, что к началу X в. документы и литературные памятники, когда они говорят о Болгарии и болгарском народе, перестают различать названия славяне и болгары, славянский язык и болгарский язык и т. п. Выступает только один термин — болгары, болгарский язык как синонимы славянского народа и славянского языка.
Таким образом, древние аспаруховы болгары, независимо от этнической принадлежности своего основного командного ядра, растворились в массе славянского народа и сошли с исторической сцены, оставив, однако, свое имя национальному государству и сложившемуся в рамках этого государства, разрозненному до тех пор многоплеменному славянскому населению полуострова в один народ.
Существует, однако, предположение, что аспаруховы болгары физически не исчезли, но продолжают и до сих пор жить на полуострове в народе гагаузы в восточной Болгарии (Г. Занетов, 1902), или в делиорманских турках, так называемых гаджалах и гагаузах (Карл и Герменегильд Шкорпилы; 1896, 1933—1934). Мнение это, однако, встретило серьезные возражения со стороны специалистов-языковедов (проф. Милетич, 1935; лектор турецкого языка Гаджанов, 1911; проф. Краковского университета Ковальский) и нё получило признания. [1]
1. Подробнее на эту тему см.: Н. С. Державин. О наименовании и этнической принадлежности гагаузов. Журн. „Советская этнография“, № 1, 1937 (указана и основная литература предмета).