Раннефеодальные государства и народности (южные и западные славяне VI—XII вв.)

Г.Г. Литаврин (отв. ред.)

 

11. ВОЗНИКНОВЕНИЕ И РАЗВИТИЕ РАННЕФЕОДАЛЬНЫХ ЦЕНТРАЛИЗОВАННЫХ МОНАРХИЙ В ЦЕНТРАЛЬНОЙ ЕВРОПЕ (Чехия, Польша, Венгрия)

 

Й . ЖЕМЛИЧКА, P. МАРСИНА

 

 

I

 

Великая Моравия представляла собой первую большую попытку создания государственной организации у западных славян. После ее гибели развитие государственности пошло быстрее всего в Чешской котловине. Здесь к концу IX в. на смену множеству "дуцес" племени "боэманов” пришло подобие федерации небольшого числа князей, среди которых ведущее место заняла среднечешская династия Пржемысловцев. Племенные институты окончательно вытеснялись княжеской властью нового типа. На следующем этапе, начавшемся и в сущности закончившемся при Болеславе I (935—972 гг.), крепко организованное среднечешское ядро стало базой заключительной фазы объединительного процесса. В ходе него были ликвидированы все duces, не принадлежавшие к роду Пржемысловцев. Возникло единое пржемысловское государство — первая раннефеодальная монархия в Центральной Европе.

 

Пржемысловская Чехия стала преемником великоморавских политических традиций [1], но общественно-экономическое наследие Великой Моравии имело более широкое географическое распространение. Некоторые институты и явления, например, градская система и служебная организация, одинаково присущие пржемысловской Чехии, пястовской Польше и арпадовской Венгрии, очевидно, имели свое начало в организационной структуре Великой Моравии. И после падения великоморавской государственности ее образцы использовались при внутреннем устройстве центральноевропейских монархий, формировавшихся уже на собственной местной основе [2].

 

В едином пржемысловском государстве дани и поборы, взимавшиеся сначала скорее всего единоразово, на протяжении X—XI вв. трансформировались в постоянную налоговую систему, крепкими путами связавшую былую "свободу" массы простых земледельцев. Государственное устройство совершенствовалось, народ был прикреплен

 

167

 

 

к градам и к связанным с ними "службам". За удовлетворением потребностей князя и его “верных людей" строго следила княжеская администрация и ее военные отряды. Классовое господство привилегированного слоя обеспечивала так называемая государственная дружина, служившая не только для защиты от внешнего неприятеля, но и для охраны "прав" князя внутри страны.

 

В аналогичной общественной ситуации немного позднее, уже во второй половине X в., родилось Польское государство Пястов. Сформировавшиеся монархии, защищающие материальные интересы князя и его "верных людей", смогли противостоять давлению сильных, экспансионистски настроенных соседей — главным образом крупных немецких феодалов и Священной Римской империи как целого. Славянский характер Чехии и Польши сохранился не столько благодаря принятию христианства, которое, по мнению основоположника современной чешской историографии Ф. Палацкого, спасло чешкий народ от трагической судьбы полабских славян [3], сколько благодаря жизнеспособной государственности, выросшей в результате последовательного развития из местных корней.

 

Уже в конце X — начале XI в. завершилось формирование политической структуры Центральной Европы. Если Чехия и Польша развивались как государства славянские и только немецкая колонизация развитого средневековья оставила глубокие следы на их этнической карте, то арпадовская Венгрия с самого начала складывалась из многих народностей. Так же и в некоторых других отношениях развитие Чехии и Польши отличалось от ситуации в Венгрии [4], которая рассматривается во второй части данной главы.

 

Ядро пржемысловского государства составляла Чехия, защищенная грядами пограничных гор. Лишь небольшие изменения границ сопровождали ее многовековое развитие. Благодаря естественной компактности земель Чешской котловины беспокойный сосед лишь с трудом мог урвать себе кусочек, а внешние приобретения чешских князей и королей чаще всего оказывались в их руках лишь на краткое время (Майссен, Плейсенский край, Фогтланд, Донин и др.) Скорее всего в 1019 г. князь Олдржих навсегда присоединил к чешскому ядру пржемысловского государства Моравию, с 1055 г. передававшуюся в управление побочным линиям правящего рода. Главным центром всей монархии был Пражский Град. Здесь чаще всего пребывал князь со своими приближенными. С собором св. Вита, с гробницами местных святых (св. Вацлава, позднее св.Войтеха) был связан своей службой пражский епископ [5].

 

Совсем иные географические условия влияли на развитие равнинной Польши, открытой с запада и востока. Границы здесь не могли быть твердо установлены, под воздействием политических и военных событий они часто менялись Еще более серьезная угроза целостности монархии заключалась в длительном соперничестве между историческими областями, из которых Великая Польша, Малая Польша и Силезия были более развитыми. Поэтому в стране не возник единый, всеми признанный, общегосударственный центр, наоборот, соперничавших центров, как правило, всегда было несколько.

 

168

 

 

Недостаточно прочно с основным массивом земель монархии было связано Поморье.

 

Появление государственности означало, что у чешских и польских славян завершился период разложения первоначального общественного устройства и начал складываться классовый строй. Однако потребовалось время, чтобы правящий класс смог придать феодальной эксплуатации постоянный характер. Создание необходимого аппарата власти затягивалось и по той причине, что на первом этапе князья и дружины скорее полагались на захватнические походы, чем на более трудоемкое, длительное и поначалу менее эффективное принуждение крестьянского населения к систематическим выплатам даней, натуральным поставкам, несению различных служб. Первые шаги Чешского и Польского государств сопровождались большими заграничными походами. Добыча объединяла дружину и делала возможным ее дальнейший рост. Как только этот экстенсивный способ развития достиг своих пределов и начались неудачи, не только быстро отпали подчиненные окрестные земли, но поражения ослабили авторитет князя, дружину и, собственно говоря, весь еще неокрепший государственный организм.

 

Поэтому чередование успешных захватов чужих земель с кризисными ситуациями было характерным для первых периодов существования пржемысловской Чехии и пястовской Польши. Завоевания Болеслава I и Болеслава II во второй половине X в. распространили власть Пржемысловцев на Силезию, Краков, Моравию и, может быть, на Юго-Западную Русь и Западную Словакию. Тогда же у пражских властителей появился опасный соперник — восточночешские Славниковцы. Конечно, это не были преемники старых хорватско-зличанских князей, как полагает большинство исследователей [6],скорее всего, речь должна идти о каких-то правителях, поставленных Пржемысловцами управлять важной областью на востоке Чехии. После смерти Славника (918 г.) его сыновья развили значительную политическую активность. Напряженные отношения между обоими родами достигли апогея в 995 г., когда была взята крепость Славниковцев Либице (у Подебрад) и уничтожена большая часть их рода [7].

 

В то же время начался первый серьезный кризис Чешского государства, сопровождавшийся утратой восточных областей. На Малую Польшу, Силезию и другие территории стало предъявлять претензии молодое Польское государство, чей первый исторически известный государь Мешко I (около 960—992 гг.) разорвал первоначально добрые отношения с Пржемысловцами и встал на путь конфронтации. Взаимное соперничество достигло высшей точки в начале XI в., когда дружина польского князя Болеслава Храброго (992—1025 гг.) заняла Чехию и Моравию. Только вмешательство германского императора вернуло Пржемысловцев на чешский трон. В 1039 г. Бржетислав I (1035—1055 гг.) отплатил ослабленной Польше той же монетой. Вражда Чехии и Польши продолжалась и далее, но уже с интервалами и в менее четких формах. Внимание правящего класса в полной мере обратилось к систематической эксплуатации местного населения,

 

169

 

 

заграничные походы стали скорее дополнительным источником обогащения. Их успеху не способствовало и установление политической стабильности в Центральной Европе. Эпоха широкой экспансии отошла в прошлое, и каждая крупная акция грозила не менее сильным возмездием [8].

 

Благодаря этим постепенным изменениям раннефеодальные государства Пржемысловцев и Пястов вступили в следующую фазу своего развития. Реликты старых отношений и прогрессивные организационно-административные элементы наложили свой отпечаток на их внутренний характер, имевший еще мало общего с "классическими" феодальными отношениями. Быструю феодализацию сдерживали прежде всего два фактора: низкий уровень производительных сил и незавершившийся процесс ликвидации остатков "свобод” основной массы земледельческого населения. В таких условиях требовалась напряженная деятельность всего привилегированного слоя как единого целого, чтобы из занятых в производстве слоев буквально “добыть" прибавочный продукт, необходимый для его существования. Так государство стало единственным регулятором отношений между возникшими антагонистическими классами. Теоретически получателем даней, натуральных податей и различных повинностей был князь, воплощавший в своей особе государство. Группа, которую мы бы могли назвать дружинной аристократией, нобилитетом или раннефеодальным дворянством, уже существовала, однако у нее отсутствовали права собственности на большие земельные владения и на непосредственных производителей. Свое положение она приобрела благодаря службе государю и династии, иными словами, государству. Прибавочный продукт, добываемый именем князя, затем распределялся среди "верных людей" в соответствии с иерархией занимаемых ими должностей, личными заслугами или желанием государя. Таким образом, не частная собственность на землю и людей, а обладание должностями при дворе и в провинциях открывало чешским и польским вельможам путь к превращению в реально господствующий класс. Уже в XI в. можно считать слой "благородных" в основном сформировавшимся. Поскольку на протяжении всего средневековья происхождение отца определяло и социально-юридическое положение его потомства, можно считать и раннефеодальный нобилитет в определенном смысле наследственным.

 

Экономическую основу раннефеодального общества составляло земледелие. От темпа его развития зависел прогресс в разделении труда, товарно-денежных отношениях, а следовательно, и дальнейшая феодализация. Источники свидетельствуют, что состав крестьянского населения был весьма пестрым: от зависимой челяди, составлявшей главным образом принадлежность княжеских, вельможеских или монастырских дворов, до более или менее свободных "седлаков" и "дедичей". Верховное право на их землю имел князь, он же собирал с них дань (в Чехии — так называемую дань с мира). Со временем социальное и юридическое положение этих крестьян ухудшилось, многие из них попали в зависимость к обладавшим властью и влиянием

 

170

 

 

светским и церковным соседям. Некоторые из крестьян, обедневшие, но оставшиеся лично "свободными", уходили в места интенсивной колонизации и в качестве так называемых гостей принимали участие в обработке земель, ранее поросших лесом [9].

 

К опорам власти в раннефеодальном государстве принадлежали видные дружинники, вельможи и сановники, все они, как правило, занимали какую-нибудь должность и пользовались доходами от нее. Эти "бенефиции" были основным источником их благосостояния. Однако, чтобы взимание налогов, даней и повинностей могло стать эффективным и ритмичным, была необходима соответствующая административная организация. Уже в течение XI в. в Чехии сформировалась система кастелянских градов, возникла она и в Польше. Большие просторы земель Пястов требовали еще и создания промежуточного звена в виде так называемых провинций, лишь впоследствии разделенных на градские округа — кастелянии. Эта простая, но соответствующая своим функциям организация управления выполняла не только военные, административные и судебные задачи. Кастелян (castellanus, comes, prefectus) и другие должностные лица града должны были, кроме того, следить, чтобы там сосредоточивались дань с окрестных земледельцев, штрафы и другие выплаты, таможенные пошлины и т.п. На эти доходы жили князья, вельможи и получавшие от них дары церковные учреждения. Всех этих людей и значительную часть дружины нужно было также одевать, снабжать оружием, заботиться об их быте и досуге. Вокруг кастелянских и других градов и княжеских дворов или же прямо в них работали различные ремесленники и слуги (цирюльники, псари, сокольничьи и т.п.), которые поставками оружия, металлических, столярных, ювелирных и пищевых изделий, одежды и самыми различными службами поддерживали жизнь в “своем“ кастелянском центре. В специальной литературе такая организация обслуживавшего населения носит название служебной; она действовала не только в Чехии и Польше, но и в Венгрии [10].

 

Феодальные грады, таким образом, осуществляли не только политические функции, они одновременно служили главным орудием удовлетворения материальных потребностей князя, вельмож и дружины. Большая часть княжеской дружины распределялась по градам и составляла их гарнизоны, тогда как правитель с группой “благородных“ объезжал административные центры своей монархии и буквально съедал припасы всех видов, собранные там. Поэтому большее значение имели грады в плодородных и густонаселенных районах давно заселенных территорий, тогда как в малонаселенных краях, главным образом в пограничье, грады выполняли прежде всего военные и стратегические функции [11].

 

В рамках этого простого, но в свое время эффективного механизма созревала внутренняя структура раннефеодального государства. Господствующий класс, хотя еще и не вполне сформировавшийся, но с ясными представлениями о своем исключительном положении в обществе, уже явно концентрировал свои организаторские усилия на систематической эксплуатации массы простых крестьян.

 

171

 

 

Во главе его стояли правящий князь, члены его семьи и другие члены династии. Стабильное место в слое привилегированных принадлежало магнатским родам, обладавшим высшими должностями при дворе или же в провинциях и кастеляниях. В их среду пытались проникнуть и другие воины и должностные лица. Больше всего везло тем, кто находился в непосредственном контакте с князем. Поэтому некоторые простые слуги могли попасть на высокие светские или церковные должности [12].

 

Служба князю и династии была самым надежным путем к достижению для себя и своих наследников выдающегося положения. Такой путь избрало большинство nobiles, primates, seniores, однако в то время еще не полностью исчезли остатки старой родовой аристократии, жившей главным образом в деревне. Эти люди, которые в правовом отношении никак не отличались от других свободных, выделялись в основном размерами своих владений, где работало много челяди или зависимых крестьян из окрестностей. Об этом слое источники обычно молчат, поэтому мы знаем от нем очень мало, можно лишь предполагать, что и его представители со временем находили путь к княжескому двору и сливались со служилым дворянством [13].

 

Князь мог понизить или повысить в должности отдельного человека, но с "верными людьми" как целым, особенно с главными вельможами. он не смел вступать в конфликт. Поступая на первый взгляд авторитарно, он тем не менее был вынужден учитывать мнение своего окружения, которое "помогало" ему править. Данный слой был немногочисленным, но влиятельным и постоянно связанным со своим господином. Частое соперничество родовых кланов и влиятельных групп за благосклонность князя, иными словами за политическую власть, давало Пржемысловцам и Пястам широкие возможности для политического маневра. Важные решения князь выносил на обсуждение собраний знати, воинов и духовенства, созывавшихся нерегулярно. На собраниях, однако, не было места для дискуссий, князь чаще всего домогался согласия со своими решениями или просто сообщал о них. Собрания служили также как своеобразные судебные трибуналы по делам, угрожавшим безопасности князя и государства [14]. Если при обсуждении не приходили к единому решению, реализовывалось право сильнейшего [15].

 

Чрезвычайно важную роль при возникновении и на начальной стадии существования раннефеодальных центральноевропейских монархий сыграли вооруженные формирования. При помощи дружины первые Пржемысловцы, Пясты и Арпады насаждали свой авторитет в массах непривилегированного населения и совершали заграничные походы. В системе так называемой градской организации дружина следила за регулярным сбором налогов, даней и различных поборов. На всем протяжении раннефеодального периода простое свободное население не было отстранено от военной службы, но сам характер военных действий уже отдвигал неповоротливое, необученное ополчение на второстепенное место. Кроме ограниченного числа постоянных профессиональных воинов, стоявших в гарнизонах или составлявших дежурные придворные отряды, росло значение отрядов,

 

172

 

 

созданных из отобранных и вооруженных хорошим оружием свободных крестьян. Из них возникла категория княжеских воинов (milites), многочисленных и годных к службе. Они явно были организованы по своим градским округам [16].

 

Градский округ представлял собой самую важную часть феодальной административной системы, тем не менее практическая жизнь требовала еще более тонких инструментов проникновения государства в сельское общество. Наиболее распространенной открытой единицей расселения была деревня (villa) — организация, населенность и характер застройки которой остаются предметом интереса специалистов [17]. С XII в. в чешских источниках появляются термины vicinatus (osada) и его жители — vidni, что обычно переводится как “поселки" и "соседи”. Vicinatus состоял из нескольких деревень или малых территориальных единиц. К сожалению, недостаток источников затрудняет выяснение причин возникновения этого института. Как и лучше изученное старопольское “ополе", вицинат осуществлял различные вспомогательные функции в системе государственной власти: общество "соседей" ручалось за регулярный сбор дани, несло ответственность за преступления, совершенные на его территории, соседи выступали в роли надежных свидетелей, участвовали в проверке межевых рубежей. Вопреки мнению, будто вицинат берет свое начало от родового строя, новейшие исследователи подчеркивают, что он возник в соответствии с потребностями раннефеодального государства. Вицинат и ополе представляют низшую ступень "самоуправления", облегчавшего работу градского аппарата. Таким образом, управляющим противостоял не отдельный человек, а целый коллектив жителей, несущих ответственность за дела в своей местности [18].

 

Ограниченные возможности раннефеодальной экономики вызывали к жизни особые формы государственной эксплуатации: монархии Пржемысловцев и Пястов походили на рачительные домашние хозяйства, а их механизм был чувствителен к ударам и неудачам. Тем не менее повышалась производительность средневекового земледелия, в старое автаркийное хозяйство с XII в. начали проникать элементы товарно-денежных отношений. Общество последовательно феодализировалось. Наступающие перемены в значительной мере затронули прежде всего дворянство. Вместо забот о приобретении доли коллективного прибавочного продукта оно стало направлять свою энергию на получение собственных земельных владений, что было тесно связано с укреплением феодальных прав на зависимое крестьянство. Старую бенефициальную аристократию в итоге сменило "земельное" дворянство эпохи развитого феодализма. Кастелянская система в пржемысловской Чехии выполнила свою историческую миссию и в первой половине XIII в. уже явно отмирала. Сановники и исполнительный аппарат стремились достичь увеличения своих бенефициев. а нечеткость границ, разделявших предоставленную им административную власть и область частного права, очень часто позволяла им добиться этого [19].

 

Ускорение этого процесса происходило в основном в периоды

 

173

 

 

внутридинастических распрей, одновременно сопровождавшихся ослаблением центральной власти. Знать умело использовала это для достижения своих эмансипационных целей. Неоднократно мнение вожаков было решающим при определении прав престолонаследия среди членов правящей династии. Хотя официальным форумом дворянства оставались собрания, так называемые colloquia, в кризисные моменты важную политическую роль играли группы враждующей знати. В более обширной Польше, кроме того, не переставали действовать центробежные тенденции отдельных областей, полностью развившиеся после 1138 г., когда установление Болеслава Кривоустого расчленило до тех пор единую монархию на несколько уделов, которые в свою очередь были раздроблены постоянно ссорящимися Пястами на еще более мелкие территориальные княжества.

 

Пржемысловцам, наоборот, удалось сохранить целостность государства. В определенном отношении это облегчала географическая замкнутость чешских земель. Хотя после смерти Бржетислава I Моравия стала удельным княжеством, впоследствии разделенным на оломоуцкую, брненскую и зноемскую части, чешские властители не выпускали моравские дела из своих рук. Моравская ветвь Пржемысловцев также не хотела реального отторжения, хотя и стремилась ограничить влияние Праги, так как по закону Бржетислава I о престолонаследии от 1055 г. старшему представителю династии, включая моравскую линию, принадлежало преимущественное право на трон всей монархии. Стремление поставить моравских родственников в более тесную зависимость от центральной власти и исключить их из числа преемников, с одной стороны, и стремление моравских князей добиться своих прав — с другой, были причинами частых столкновений, однако со вступлением на престол Пржемысла Отакара I (1197—1230 гг.) этот вопрос быстро потерял значение. Моравия, превращенная в конце XII в. в маркграфство, стала неотъемлемой частью земель чешской короны [20].

 

Чешская, а затем и польская монархии развивались с самого начала как государства формально христианские. Новую веру прежде всего принимали князь с дружиной, и лишь постепенно она распространялась в низших слоях. Раньше всего она нашла себе твердую почву в Чехии. Чешские миссии, в особенности пражского епископа Войтеха (982—997 гг.) и его коллег, активно участвовали в христианизации Польши и Венгрии. Уже в 973 г. Болеслав II добился учреждения в Праге самостоятельного епископства, подчиненного Майнцу, но почти целое столетие пржемысловские земли должны были ждать “обновления" моравского диоцеза с резиденцией в Оломоуце. Более удачливыми в этом отношении были властители Польши. Мешко I, в 965 г. взявший в жены дочь чешского князя и вскоре после этого крестившийся вместе со всем двором, добился установления миссионерского епископства с резиденцией в Познани, а в 1000 г. по инициативе Болеслава Храброго и при содействии императора и папы возникла митрополия в Гнезно с несколькими новыми епископствами на ёе территории.

 

174

 

 

Стремления же Пржемысловцей сделать Прагу архиепископством до самого конца их правления оставались тщетными [21].

 

Христианство и церковь сыграли важную роль, в том числе и политическую, в начальный период чешской и польской государственности. Однако строительство церковной организации шло медленно, так как ее основные кадры были связаны с административными центрами, а отдаленные места долго оставались в стороне от систематической деятельности священников. Сеть приходских храмов до XII—XIII вв. оставалась очень редкой, монастырей и капитулов, основанных князем, а затем и знатью, вначале также было мало. Простому сельскому жителю элементы христианского вероучения долго были неизвестны, тем более, что пастырские способности клириков были невелики. Упорно сохранялись реликты язычества. Народное восстание, которое в 30-х годах XI в. вспыхнуло в Польше (в основном в Великой Польше) и смертельно угрожало стабильности монархии, хотя и было вызвано усилившимся нажимом феодального государства и церкви на крестьянские массы, в некоторых местах проходило под знаменем возврата к "старым богам". В конце XI в. чешский князь Бржетислав II (1092—1100 гг.) еще считал необходимым жестоко преследовать языческие обычаи "невежественного"народа [22].

 

Положение польской и чешской церкви в обществе также не было простым. Ее господином и покровителем фактически являлся князь, по воле и на средства которого строились храмы, монастыри и капитулы. Государь решал вопросы о "выборах” епископов и других церковных иерархов и даже сам издавал законы, касавшиеся церковной жизни и земель церкви [23]. Священники в княжеских градах выполняли задачи в рамках государственного управления, даже десятину, которая полагалась церкви и ее учреждениям, обычно присваивала себе светская власть. Хотя церкви далались богатые дары, отписывались земли и люди, однако право распоряжаться и взимать доходы с этих владений часто сохранял за собой бывший хозяин. Даже пражский епископ имел скорее положение главного капеллана при дворе князя, чем представителя и руководителя духовенства своего диоцеза. Стремления к реформам церкви, развивавшиеся главным образом под влиянием монастыря в Клюни, а позднее папства, с большим трудом пробивали себе дорогу в славянских монархиях Центральной Европы [24].

 

Несмотря на эти трудности, христианство с его проповедью покорности, терпения, с верой в блаженную загробную жизнь для бедных и угнетенных превращалось в идеологическую опору укреплявшегося феодализма. Церковно-политические мотивы проникли и в государственную идеологию пржемысловской Чехии. Уже в конце X в. так называемый Кристиан в своей легенде о св. Вацлаве и св. Людмиле размышлял о возникновении княжеской власти. Прежде славяне в Чехии долгое время жили скверно, без законов и без владыки. Затем по совету "какой-то прорицательницы" они выбрали себе князем Пржемысла. Но решительный поворот к лучшему принесло только христианство, принятое Борживоем из Великой Моравии.

 

175

 

 

Затем, в XI в., в кругах высшего духовенства начала укореняться мысль, что князья Пржемысловцы лишь представляют “свое" государство, а держится монархия на единении князей и чехов. В этом понимании ключевую роль играла интерпретация пржемысловской легенды, которую дал хронист Козьма (умер в 1125 г.). Чехи жили, не зная ярма зависимости, до тех пор, пока добровольно не отдали свою свободу первому князю — легендарному Пржемыслу-пахарю, мужу колдуньи Либуше. По этому договору, вечному и нерушимому, наследники Пржемысла получили верховные княжеские права над чехами. Само ядро легенды имеет индоевропейские параллели, однако старые мотивы актуализировались использованием библиейской символики, сложилась ясная и целостная идеологическая концепция пржемысловской монархии [25].

 

В ней ключевую роль играли и первые местные святые — князь Вацлав и его бабушка Людмила, а из мучеников, не принадлежавших к роду Пржемысловцев, — Войтех, второй пражский епископ, убитый язычниками-пруссами за миссионерскую деятельность. Войтех, сын восточночешского князя Славника, был в плохих отношениях с Болеславом II и его окружением. Он бескомпромиссно требовал от них соблюдения церковных предписаний. Глубокие конфликты, в которых мы чувствуем и политические причины (напряженные отношения между Пржемысловцами и Славниковцами, события в Либице в 995 г.), наконец, вынудили епископа покинуть Чехию. Над его прахом, перенесенным в Гнезно, в 1000 г. был построен кафедральный собор, а сам Войтех, друг императора Оттона III (983—1002 гг.) и Болеслава Храброго, сразу стал патроном только что христианизированной Польши. В 1039 г. чешский князь Бржетислав I предпринял поход на Гнезно. Он приказал перевезти в Прагу останки Войтеха. Войтех вошел в пантеон чешских святых, вместе с тем его популярность в Польше не уменьшилась (говорили, что чехи унесли из Гнезно поддельные мощи). Почитание Войтеха оказало значительное влияние на государственную идеологию обеих славянских монархий.

 

Однако в значительно большей мере в Чехии распространился культ св. Вацлава. Этот князь, внук Борживоя и набожной Людмилы, по традиции, основанной на многочисленных легендах, считался восторженным распространителем новой веры. По приказу своего брата Болеслава в 935 г. он был убит. Почитание его мощей, хранившихся в кафедральном соборе на Пражском Граде, еще в X в. определило его место среди святых: из покровителя епископского храма и чешской церкви он стал символическим небесным заступником правящей династии и всей страны [26].

 

Монеты второй половины XI в. показывают, что Вацлава стали изображать в основном как князя-воина, своего рода вечного властителя Чехии. При таком понимании правящий князь рассматривался как заместитель Вацлава на земле, которому святой лишь временно поручил управление страной и людьми. С середины XII в. эти представления наиболее ярко проявились в княжеских печатях. Если на их лицевой стороне изображен князь, то на реверсе — сидящий на

 

176

 

 

троне Вацлав в латах и с государственными инсигниями. Надпись гласила: "Pax sancti Wenceslai in manu ducis...“ ("Мир святого Вацлава в руках князя..."). Святоцлавский мотив на печатях чешских князей, а впоследствии королей, сохранился вплоть до конца XIII в. [27]

 

"Вечный правитель" князь Вацлав должен был обеспечить мир чехам — "челяди святого Вацлава" (“familia sancti Wenceslai"), т.е. всему “чешскому народу". Это понятие охватывало всех свободных жителей, но на первом месте стояли знатные лица — сановники, воины "первого ранга" и духовенство. Идея вечного государя, известная и в других странах (Испания, Норвегия, Франция, Венеция и др.), замещала здесь абстрактное понятие государства: правители воцаряются и умирают, но их цепь связывает вечный и бессмертный владыка, покровитель и законодатель в одном лице.

 

Вместе с тем чехи — "челядь святого Вацлава" — заняли в мышлении тогдашних образованных людей достойное место в христианском мире. Около 1170 г. неизвестный миниатюрист, украшая список сочинения блаженного Августина (453—430 гг.) "О граде Божьем", воспользовался необычной схемой. Наряду с евангелистами, ангелами, пророками, апостолами и мучениками он поместил в граде Божьем, означавшем мир небесный, также и чехов (Boemenses), о которых блаженный Августин, разумеется, ничего не говорил. Таким образом, упомянутая миниатюра вместе с другими признаками изображения на монетах моравских и пражских Пржемысловцев) показывает, что в Чехии рано развилось сильное сознание принадлежности к особой этнополитической общности (народности). По контрасту с папским и имперским универсализмом в Чехии возникло представление о христианском мире, состоящем из отдельных народов. По мнению тогдашних чешских интеллектуалов, чехи относились к числу народов, избранных для пребывания в Небесном Иерусалиме [28].

 

Мысль о том, что правящий князь лишь замещает вечного князя Вацлава, стала приобретать со временем и другой смысл. В период, когда дворянство начало быстро усиливать свои позиции, святовацлавская идеология, первоначально служившая в основном интересам центральной власти, постепенно становилась достоянием "челяди святого Вацлава”, начинавшей говорить о своей непосредственной связи с патроном.

 

Князь был крепко связан с чехами, как "политическим народом", также традиционным и, несомненно, очень древним обрядом интронизации. Его описание сохранилось у Козьмы. Обычаю, по которому избранного кандидата подводили к каменному трону в Пражском Граде, сажали на него, представляли собравшемуся народу и приветствовали дружными возгласами, должен был подчиниться каждый Пржемысловец, желавший достичь в Чехии общего признания [29]. Королевская коронация, имевшая уже несколько иной характер, давала центральной власти в нараставших внутриполитических осложнениях желанную поддержку.

 

Еще Древний Рим, а затем Византия привлекали к себе окрестных "варварских” властителей предоставлением им королевского достоинства,

 

177

 

 

однако лишь при франкских Каролингах обряд коронации приобрел мистико-литургическое значение, соединившись с помазанием короля по ветхозаветному образцу освященным елеем. Это превратило Каролингов в "помазанников божьих". Сопротивление их власти было теперь не только политическим преступлением, но и оскорблением Бога и его земных установлений. К началу IX в. и у франков, и в Византии коронация стала единым церковно-литургическим актом [30]. В источниках центральноевропейских властителей сначала обозначали как duces, principes, reguli и т.п. События в Гнезно, где император Оттон III в соответствии с византийской традицией в 1000 г. возложил на голову Болеслава Храброго свою диадему, вручил ему копье и якобы назвал его "frater et cooprrator imperii”, хотя и не были королевской коронацией, но явно были важным шагом к ней. Болеслав Храбрый короновался лишь в 1025 г., перед самой смертью. Дестабилизация положения после его кончины была причиной того, что следующие властители Польши правили вновь как князья [31].

 

Основателем ранней королевской традиции в Венгрии был Иштван из рода Арпадов (997—1038 гг.), получивший корону из рук папы Сильвестра II при согласии Оттона III. Благодаря этому акту Венгрия стала леном папской курии, хотя в реальной политике данный факт не имел большого значения. Несмотря на различные препятствия и противодействие извне, венгерские государи сохранили за собой королевский титул [32].

 

События в Гнезно и превращение Венгрии в королевство соответствовали универсалистским идеалам императора Оттона III. Сотрудничество империи и папства должно было быть надежной опорой таких планов. Однако именно обострившиеся отношения между этими двумя силами дали толчок для новых пожалований королевских титулов. Начался так называемый спор об инвеституре. Обещанием королевского титула оба лагеря привлекали к себе сторонников. Наибольшее понимание они встречали в славянских землях [33].

 

В 1075 г. папа Григорий VII наделил королевским титулом хорватского государя Звонимира, а в 1076 г. с его же помощью добился короны польский князь Болеслав Смелый. Его королевское правление было недолгим. Ко внутренним неурядицам, достигшим своего апогея после убийства краковского епископа Станислава, прибавились интриги враждебно настроенного к полякам императора Генриха IV и его чешского союзника Братислава. Болеслав был изгнан из страны, а его преемник уже не носил королевского титула [34].

 

Первым Пржемысловцем, получившим королевские регалии, был Вратислав II (1061—1092 гг.). К этому стремились уже некоторые его предшественники, но лишь последовательная поддержка, оказанная им королю, а затем императору Генриху IV в борьбе с оппозицией в Германии и с папством дала результаты. Этот акт готовился весьма долго. Успех пришел во время заседаний рейхстага в Майнце в 1085 г., где император возложил на Братислава королевскую корону; обряд был завершен на следующий год в Праге трирским архиепископом Эгкльбертом. Если верить Козьме, Вратислав уже в Майнце был также провозглашен королем Польши [35].

 

178

 

 

Королевский титул Вратислава не стал наследственным. После его смерти власть в монархии Пржемысловцев опять перешла к князьям, садившимся на старый каменный трон на Пражском Граде. Лишь с конца XII в. королевский титул прочно закрепился за правителями Чехии.

 

В Польше после изгнания Болеслава Смелого в 1076 г. королевский титул был надолго утрачен. Болеслав III Кривоустый в 1138 г. разделил единую монархию на ряд фактически самостоятельных княжеств, и, пока продолжалась феодальная раздробленность, ни одному из польских князей не удалось приобрести королевский титул и закрепить его за своей династией [36].

 

Постоянные усилия Пржемысловцев и Пястов добиться королевского титула показывают, какое значение он для них имел. Вполне очевидны внешнеполитические причины этого: в средневековой иерархии король стоял намного выше князя. С королевским титулом также были связаны независимость и государственный суверенитет. И для внутриполитических отношений королевский титул и коронация были очень важны. Начиная с раннего средневековья в ареале западно-европейской культуры помазание было единым церковно-литургическим обрядом, который должен был обеспечить легитимность государственной власти. Королевский титул чешских Пржемысловцев означал переворот в старой княжеской идеологии, где князь был лишь земным представителем св. Вацлава. Королевский титул, передаваемый по наследству старшему сыну монарха, давал центральной власти важную идеологическую опору и более широкий простор для маневрирования [37].

 

С самого начала на развитие центральноевропейских монархий оказывали сильное воздействие внешние влияния. Серьезную угрозу самобытности чехов и поляков (в меньшей степени Венгрии) представляла Священная Римская империя, государи которой, как короли, так и императоры, претендовали на верховное руководство западным христианским миром. В итоге эти непомерные претензии свелись к стремлению обладать хотя бы Центральной и частью Восточной Европы, но возникшие и стабилизировавшиеся здесь централизованные монархии воспрепятствовали этому. Лишь в исключительных обстоятельствах, какими в особенности были внутридинастические распри, власть правителей империи распространялась на Чехию, Польшу или Венгрию. К более прочным результатам не приводили даже военные интервенции. Реально римские короли и императоры, с XI в. постоянно боровшиеся с центробежными силами в самой Германии, могли добиваться лишь выгодного для них политического равновесия сил между тремя сильными центральноевропейскими монархиями, восстанавливая одно государство против другого.

 

Чешское государство, географически значительно выдвинутое на запад, более, чем его польские и венгерские соседи, должно было считаться с империей и отдельными немецкими князьями. Но, несмотря на военное и политическое давление с запада, монархия Пржемысловцев сохранила свою самобытность и внешнеполитическую самостоятельность, хотя и вошла в состав Священной Римской империи.

 

179

 

 

Особые отношения Чехии с империей проявились прежде всего в принесении чешскими государями ленной присяги римским королям и императорам. Посколько этому акту предшествовало избрание правителя внутри страны на собрании "всех чехов", то принесение присяги носило скорее формальный характер. Лишь иногда империя пыталась использовать внутреннее ослабление государства Пржемысловцев для более прочного подчинения Чехии и Моравии. Римский король (или император) не пользовался в Чехии теми правами, которыми он располагал в Германии. Он не имел здесь никаких владений, никаких доходов, не вершил суд. Наследственные права Пржемысловцев на власть в Чехии считались как внутри страны, так и за границей само собой разумеющимися

 

Что касается Польши и Венгрии, то случаи принесения ленной присяги отдельными венгерскими правителями в XI в и польскими князьями в XII в. не имели для этих государств сколько-нибудь серьезных политико-правовых последствий.

 

 

II

 

Венгрия с момента своего возникновения занимала гораздо бóльшую территорию, чем современная Венгерская Республика, так как в нее входили земли современной Словакии, Закарпатской Украины, Трансильвании (часть современной Румынии), а также земли к северу от Дуная и Савы (ныне в составе Югославии). В отличие от Чешского и Польского государства, население которых при их возникновении было этнически единым, Венгрия с самого начала была страной многонациональной. Территорию, занятую мадьярами, населяли ко времени их прихода почти исключительно славяне [38], которые жили там и во время возникновения этого государства и позднее были основным населением на его окраинных землях, преимущественно на севере и юге. Поэтому закономерной является постановка вопроса о роли славян в процессе возникновения здесь государства и феодального общества.

 

В начале X в. власть великокняжеского рода Арпадов ослабла, и вся занятая территория распалась на домены относительно самостоятельных племенных правителей (князей). Основной предпосылкой возникновения раннефеодального государства было развитие производительных сил и постепенный переход на этой основе к класовому обществу. Внешне же этот процесс находил свое выражение в увеличении земель, принадлежавших одному князю. Несмотря на дезинтеграцю племенного союза мадьяр, наибольшие возможности в этом отношении имел великокняжеский род Арпадов, не только благодаря своему традиционно высокому положению, но и потому, что ему вместе с подчиненным ему племенем принадлежали земли в центре Дунайской низменности, которые перед приходом мадьяр относились к числу экономически наиболее развитых. Владения великокняжеского племени и тесно с ним связанного племени кабаров лежали вдоль Дуная, а также, возможно, к северу от него, где-то вдоль Ипеля, около горного массива Матра и тянулись на

 

180

 

 

восток и северо-восток от Буковых гор и в Бихар. После 955 г. собственная территория Арпадов увеличилась за счет земель вождей (князей) Булчу, Лела и Шура (Эрша), погибших вместе со всем войском в битве при Лехе [39]. Эти земли находились в пограничье, к западу от территории, занятой родом Арпадов. Экспансия Арпадов продолжалась при великом князе Гезе (970—997 гг.), правление которого было временем зарождения Венгерского государства. Гезе военным путем или же с помощью договоров, заключенных под давлением, удалось приобрести еще две племенные территории, расположенные между Дравой и Савой и у р. Криш. Судить об этом можно исходя из того, что позднее власть Арпадов здесь была бесспорной. В целом при Гезе почти две трети Дунайской низменности находились непосредственно под властью Арпадов, здесь сложилась система уделов отдельных членов великокняжеского рода. Геза (или еще его отец Такшонь) дал своему младшему брату Миклошу удел, вероятно, с центром в Нитре. Миклош умер насильственной смертью около 978 г. [40] Возможно, уделом потом управляла его жена, польская княжна Аделаида. После того как около 985 г. она стала женой Гезы, во главе нитранского удела, возможно, встал ее старший сын от первого брака Ласло Лысый, если только Геза не сохранил в то время уже имевший большое значение нитранский удел для своего сына Иштвана, возместив Ласло ущерб уделом в Бихаре. Около 995 г. держателем Нитранского удела был Иштван, живший в Нитре вместе со своей женой Гизелой [41].

 

Еще до этого, особенно интенсивно после 955 г., начался распад родовых связей. Начальники (князья) территорий, занятых отдельными племенами, постепенно приобретали все большую власть и имущество и создавали собственные дружины, при помощи которых они могли сломить сопротивление тех глав родов, которые с недовольством относились к росту их влияния. Наиболее развитой эта внутренняя дифференциация была на землях, подчинявшихся роду Арпадов. Слияние со славянами и конечная неудача грабительских походов привели к распространению оседлого образа жизни и тем самым к большей зависимости членов племени от "первых людей" ("аристократии“), среди которых постепенно все более значительную роль играли дружинники, а не старая родовая знать. Постепенное изменение экономических и социальных отношений, ведущее к созданию феодального классового общества, было возможно за такой короткий срок лишь потому, что существенные импульсы в этом направлении исходили от местного славянского населения, которое находилось на более высокой, чем мадьяры, ступени социально-экономического развития уже к моменту их прихода. Развитие общества сделало возможным возникновение раннефеодального государства, а главной политической движущей силой в деле его создания стал род Арпадов.

 

Уже при Гезе был решен вопрос об ориентации Арпадов на Запад, а не на Византийскую империю. Конкретным доказательством этого является разрешение деятельности христианских миссионеров с Запада, крещение Гезы и его сына Байка-Иштвана [42] и брак последнего с

 

181

 

 

баварской принцессой Гизелой (996 г ). Ко времени Гезы относится и появление у него на службе баварских рыцарей. Одновременно с их приходом изменился характер войска: в нем по западному образцу все более значительную роль стали играть рыцари, главным оружие которых был тяжелый обоюдоострый меч.

 

Это развитие продолжалось и при преемнике Гезы Иштване (997—1038 гг.). В начале своего правления он вступил в конфликт со своим родственником с отцовской стороны, т.е. также членом рода Арпадов Коппанем, который на основе старого права пытался стать преемником Гезы. Иштван бежал от Коппаня из Эстергома, который, очевидно, со времен Гезы был великокняжеской резиденцией, на север от Дуная, на территорию современной Словакии [43]. Собрав войско и используя помощь западных рыцарских дружин, он разбил Коппаня (998 г. ?).

 

Уже при Гезе, но еще более интенсивно после поражения Коппаня, шел процесс частичного присвоения великим князем владений, ранее выделенных отдельным родам (племенам) [44]. Конечно, это происходило не без конфликтов, было и общее сопротивление, и локальные бои [45]. Результатом был не только упадок власти старой родовой знати, но и существенное усиление экономической, а тем самым и политической власти великого князя как верховного собственника огромных земель.

 

Вскоре после поражения Коппаня Иштван вступил в конфликт со своим родственником с материнской стороны Дьюлой II, который владел Трансильванией и не хотел признавать верховную власть Иштвана. Иштвану удалось нанести ему поражение (1003 г.). В это же время Болеслав Храбрый занял северную часть территории, принадлежавшей Иштвану, которая вновь стала частью Венгрии лишь около 1017—1018 гг. [46] Очевидно, уже до этого, где-то около 1008 г., Иштван I разбил правителя племенной территории, лежащей между Марошем, Тисой и Нижним Дунаем, — Айтоня [47], который вел самостоятельную внешнюю политику, крестился в Видине и начал распространять христианство на своих землях с помощью миссионеров из Византии. С поражением Айтоня и возвращением земель, занятых Болеславом Храбрым, под властью Иштвана сложилось территориальное ядро Венгерского государства.

 

При обстоятельствах, подробнее неизвестных, папа Сильвестр II в 1000 г. даровал Иштвану, первому из восточноевропейских государей, королевский титул и принял его под свое покровительство [48]. К эпохе Иштвана I относится и создание административной и церковной организаций в Венгрии, которые, по мнению современной венгерской историографии, развивались по западному (франкскому) образцу. При этом не отрицается, что само слово “король“ (király), как и обозначения придворных должностей, по меньшей мере их окончания, являются заимствованиями из славянского языка (pohárnik — pohárnok, tovarnik — tárnok, naddvoršpan — nádorispán). Предполагается , что это заимствования из хорватского языка [49]. В таком случае названия должностей могли возникнуть только в последней трети правления Иштвана I, потому что лишь тогда,

 

182

 

 

после занятия Славонии (1026 г.) [50], стали более интенсивными контакты Венгерского государства с Хорватией.

 

Термины "жупан" (ispán) и "жупа" (megye) — несомненно славянские заимствования. Правда, в последнее время венгерские историки уже не считают, что жупная организация (хотя бы в некоторых случаях) могла быть связана на местах с домадьярской традицией. Жупная организация, введенная Иштваном I. как они утверждают, представляет собой синтез развившихся к этому времени мадьярских региональных институтов и нововведений Иштвана I [51]. Такой гипотезе противоречит тот факт, что некоторые центры жуп в Венгерском государстве имели названия славянского происхождения; археологические раскопки этих центров также подтвердили непрерывный континуитет населения в IX—XI вв. [52] К таким центрам на территории современной Словакии относятся Нитра, Братислава, Комарно и, очевидно, Теков и Тренчин, а также Чонград (Црнград), Эстергом (Остригом), Ноград (Новоград), Пилиш (Плеш), Вишеград (Вышеград) на территории современной Венгрии. Конечно не случайно, что их подавляющая часть находится на территории, вначале входившей в восточную часть ядра Великой Моравии, а затем в состав первоначальных владений рода Арпадов.

 

Следовательно, при создании жупной организации славянская традиция сыграла большую роль, чем допускает современная венгерская историография, и нельзя отрицать участия сохранившегося коренного славянского населения Дунайской низменности в процессе возникновения раннефеодального Венгерского государства и влияния на него ранее сущестововавшей здесь политической (великоморавской) организации.

 

После присвоения Арпадами земель, первоначально принадлежавших родам, возникли следующие виды земельных держаний. Владения, принадлежавшие государству (короне), ими управляли из административных центров — градов. Владения, принадлежавшие государю (династии), ими управляли в рамках системы государевых хозяйств (дворов). Владения, принадлежавшие высшим слоям населения, т.е. тем представителям старой родовой знати, которые поддерживали государя и стали его сторонниками, а также тем людям, которые за верную службу великому князю (королю) получили по большей части конфискованную землю. Это были как местные уроженцы, так и иностранцы. Особую группу земельных владений составляло имущество церковных организаций, образовавшееся из дарений государя и других землевладельцев храмам и монастырям. Владения, дарованные государем церкви, выделялись из его личной собственности (из дворов) или из земель, конфискованных у потерпевших поражение племенных вождей [53], а также у недовольных или неверных вельмож (представителей родов). Венгерские ученые полагают, что в отличие от Чехии и Польши в Венгрии в первоначальный период развития раннего феодализма наряду с возникавшей государственной собственностью параллельно сохранялись старые родовые владения, которые перестали быть коллективной собственностью всех членов рода и превратились в частную собственность

 

183

 

 

предводителей родов, поддерживавших централизаторские усилия государя. Однако из старейших письменных свидетельств следует, что такие владения не образовывали крупных территориальных комплексов [54].

 

С изменением структуры землевладения изменялось и социально-экономическое положение населения, так как возникло классово« общество. Господствующий класс составляли королевские сановники, жупаны, вельможи, королевские слуги (servientes regis) [55] и королевские йобагионы (iobagiones regis), которые по большей части происходили из королевских дружинников. Они являлись землевладельцами и несли воинскую службу. Подавляющая часть первоначально свободных стала классом зависимого крестьянства, не владевшего, а лишь пользовавшегося землей. Класс крестьянства состоял из нескольких слоев. Владения градов обрабатывали преимущественно простые свободные или полусвободные крестьяне, которые в определенных случаях несли воинскую повинность и платили дань как свободные. Из них, очевидно, постепенно выделился слой йобагионов градов. За пользование определенным земельным наделом они регулярно несли воинскую или же другую службу в градах и выполняли низшие административные функции, а во время войны вступали в полки под командованием соответствующего жупана и были младшими командирами. Дворовые первоначально были несвободными, все средства существования и средства производства им предоставлял землевладелец. В хозяйстве церковных землевладельцев первоначально работали рабы. В период раннего феодализма приписанные к градам крестьяне и дворовые были организованы в десятки и сотни, во главе которых стояли десятники и сотники [56].

 

Ремесленное производство было сосредоточено в так называемых служебных поселениях, число которых в то время, очевидно, еще более возросло. Вскоре после коронации Иштвана стали чеканить монету, регулярной чеканка стала с 1020 г. [57] В это время, вероятно, интенсифицировалась добыча драгоценных металлов, прежде всего серебра (в Банской Штявнице) [58], которые были необходимы для регулярной чеканки монеты.

 

Во время Иштвана I все государство было поделено на 45—50 жуп, во главе которых стояли жупаны, назначавшиеся королем. Из позднейших источников мы знаем, что жупану принадлежала треть всех королевских доходов в жупе. На эти средства он должен был содержать гарнизон града и администативный аппарат жупы, который он сам назначал. Жупан был высшим военным, судебным и административным представителем власти в жупе, во время войны он командовал ее войском, в состав которого входили все военнообязанные жители, кроме королевских слуг. Жупанами обычно становились крупные землевладельцы; неоднократно эта должность совмещалась с функциями при королевском дворе.

 

Интенсивная христианизация, осуществлявшаяся в основном из Пассау, проводилась уже с 70-х годов X в. После принятия христианства членом династии Вайком-Иштваном началось массовое и не всегда добровольное крещение остальных жителей страны.

 

184

 

 

Около 1000 г. возникла самостоятельная венгерская церковная провинция во главе с архиепископом, резиденцией которого стал Эстергом [59]. В диоцез Эстергома входили земли современной Словакии вплоть до Спиша и Гемера. Еще до 1000 г. существовали бенедиктинские аббатства в Паннонхальме и на Зоборе у Нитры [60], которые, следовательно, были основаны до возникновения церковной организации.

 

В 1018 г. Иштван оказал помощь византийскому императору в покорении Западноболгарской державы. Первые конфликты с Германской империей относятся к 1030 г., мир 1031 г. принес Венгрии власть, хотя и временную, над небольшой территорией за Лейтой и Моравой вплоть до р. Фиша [61]. Хотя Иштван создал государство, управлявшееся из единого центра, система уделов в рамках династии не перестала существовать. После его вступления на великокняжеский престол правителем удела в Нитре стал, очевидно, его двоюродный брат Ласло Лысый. Затем Иштван передал его своему сыну Имре. После трагической смерти Имре в 1031 г. владельцем нитранского удела стал, очевидно, младший сын Миклоша Вазул, который в борьбе за наследство Иштвана был в 1037 г. ослеплен.

 

Введение нового общественного порядка отразилось и в законах Иштвана I [62]. Первая книга законов, изданная в начале его правления, содержит статьи, обосновывающие новый общественный порядок в светской и церковной сфере, обеспечивающие охрану частной собственности, регулирующие отношения собственности на землю и рабочую силу. Подчеркивается свободное распоряжение частной собственностью. Во второй книге законов, изданной в 30-х годах, эти установления еще более конкретизируются. В формальной стороне этих законов, несомненно, можно наблюдать баварское влияние; местное обычное право проявляется прежде всего в способе определения размеров штрафов. Законы более суровы по отношению к лицам низкого общественного положения, что ясно показывает классовый характер законодательства. В "Наставлениях" Иштвана сыну Имре, так называемом государевом зерцале [63], подчеркивается, что государь должен уважать всех гостей, приносящих с собой разные языки и обычаи, ибо королевство одного языка и единых обычаев слабо и непрочно. Хотя здесь говорится о гостях как людях, приходящих из других стран, четко сформулированный тезис о слабости королевства одного языка можно отнести и к самой Венгрии, где славяне в то время составляли значительную часть населения.

 

Вражда между двумя ветвями рода Арпадов (линия Гезы и линия Миклоша) усилилась после смерти Иштвана. Королева Гизела посадила на венгерский трон племянника Иштвана Петера Орсеоло, а все четыре внука Миклоша ушли на чужбину [64]. После краткого правления Петера (1038—1041, 1044—1046 гг.) и шурина Иштвана Шамуэля Абы (1042—1044 гг.) на венгерском троне окончательно утвердилась ветвь Миклоша. Призвание на венгерский трон сына Вазугла Эндре (в 1046 г.) было связано с восстанием пастухов в Потисье во главе с Ватой против введения феодальных порядков и связанной с этим христианизации. В историографии его называют "языческим восстанием", так как восставшие требовали от Эндре, чтобы он разрешил им жить в язычестве,

 

185

 

 

убить епископов и священников, разрушить храмы. Затем в Буде они убили трех епископов, которые собирались торжественно приветствовать Эндре [65].

 

“Языческое восстание" показало, что в некоторых частях Венгрии, прежде всего в Потисье, введение феодальных порядков и сопровождавшая его христианизация зиждились на шатких основах. Хотя восстание фактически помогло Эндре I получить корону, он наказал его участников и продолжал в сущности политику Иштвана I. Другое антифеодальное и антихристианское восстание вспыхнуло под руководством сына Ваты Яноша в 1061 г., после вступления на венгерский престол Белы I. Это указывает на то, что еще спустя многие десятилетия после официального введения христианства в Венгрии в некоторых ее регионах были живы языческие традиции. Только при Ласло I, когда в 1084 г. были провозглашены святыми Иштван I и его сын Имре, христианство стало общепризнанной идеологией.

 

Во второй половине XI в. Венгрия несколько десятилетий вела борьбу с Германской империей, которая стремилась поставить ее в зависимое положение. Наиболее интенсивными эти стремления были во время правления сына Эндре Шаламона (1063—1074 гг.), женатого на сестре германского императора Генриха IV. В итоге победили сыновья Белы I воеводы Геза и Ласло, которые правили как уделом третьей частью королевства с центрами в Нитре и Бихаре. Эти земли дал в удел их отцу в 1048 г. еще Эндре I [66].

 

После того как притязания Германской империи были окончательно отвергнуты, центр экспансионистской политики, на этот раз Арпадов, переместился на юг. Ласло I (1077—1095 гг.) по приглашению своей сестры Илоны, вдовы хорватского короля Звонимира, со смертью которого пресеклась династия Трпимировичей, вступил в борьбу за хорватский трон и посадил королем в Хорватии сына Гезы I Альмоша (1091 г.), который, однако, там не удержался. Более ощутимые успехи были достигнуты после того, как хорватскими делами занялся Кальман I (1095—1116 гг.). После военной интервенции в 1102 г. он короновался в Биограде в Далмации, а спустя три года ему удалось занять южную часть Приморской Хорватии (Задар, Трогир, Сплит). Так возникла венгеро-хорватская персональная уния [67]. Постепенное укрепление феодальных общественных отношений отразилось в сохранившихся законах Ласло I [68], уточнявших и детализировавших установления Иштвана I. Увеличилось число предписаний об уважении частной собственности. В законах короля Кальмана [69] (начало XII в.) штрафы и наказания уже несколько уменьшаются. Из норм наследственного права вытекает, что дворянские владения полностью стали частной собственностью. Как и при Иштване, родовое (наследственное) владение, так называемый аллод, становится выморочным лишь при пресечении рода. Приобретенным (купленным) владением собственник может свободно распоряжаться, однако нужно доказать справедливость его приобретения. Предоставленное владение (дарованное монархом) наследовалось по прямой линии. Ежегодная дань со свободных (восемь серебряных динаров)

 

186

 

 

в законах Кальмана упоминается уже как старая повинность.

 

В заключение можно констатировать, что в начале ХII в. после длительной борьбы в Венгрии в общегосударственном масштабе завершился переход к феодализму, упрочилось положение церкви и христьянской идеологии, сложились институты раннефеодального государства, сумевшего защитить свою самостоятельность.

 

 

1. Třeštik D. Počatky Přemyslovců. Pr., 1981. S. 87—96; Idem. Bořivoj a Svatopluk — vznik českéno státu a Velká Morava // Velká Morava a počatky československá státnosti. Pr.; Br., 1985. S. 273—301.

 

2. Krzemieńska B., Třeštik D. Hospodářské základy raně středověkého státu (Čechy, Polsko, Uhry v 10. a 11. století) // Hospodářské dějiny. Pr., 1978. T. 1. S. 149—230.

 

3. Palacký F. Dějinu národu českého v Cechách a v Moravě. Pr., 1876. T. 1. S. 227—229.

 

4. Łabuda G. System państw Europejskich w średniowieczu // Polska—Niemcy—Europa: Studia z dziejów myśli pjlitycznej i stosunków midzynarodowych. Poznán, 1977. S. 63—90.

 

5. Dobiáš J. Seit wann bilden die natürlichen Grenzen von Böhmen auch seine politische Landesgrenze? // Historica. 1963. 6. S. 5—44; Borkovský I. Pražský hrad v debě přemyslovských knížat Pr., 1969; Hosák L. Teritoriální vývoj Českáno státu a jeho zemí. 1 // Historická geografie. Pr., 1971. T. 6. S. 133—149; Krzemieńska В. Wann erfolgte der Anschluss Mährens an den böhmischen Staat? // Historica. 1980. 19. S. 195—243.

 

6. Turek R. Slavníkovci a jejich panství. Hradec Králové, 1982; Nový R. Slavníkovci v raně středověkých Cechách // Slavníkovci ve středověkém písemnictví. Pr., 1987. S. 11—92.

 

7. Třeštik D. O vzniku českáho státu, Slavníkovcich a Charvátech (в печати).

 

8. Krzemieńska В. Krize českáho státu na přelomu tisíciletí // ČSČH. 1970. 18. S. 497—532; Eadem Politický vzestup českého státu za knížete Oldřicha // ČSČH. 1977. 25. S. 245—272; Eadem. Břetislav I. Pr., 1986; Łowmiański H. Początki Polski. W-wa, 1985. T. 6, cz. 1. S. 11—78; Łabuda G. Studia nad początkami państwa polskiego. Poznán, 1988. T. 2.

 

9. Graus F. Dějiny venkovského lidu v Čechách v dobž předhusitské. Pr., 1953; Třeštik D. К sociální struktuře přemyslovských Cech: Kosmas o knížecím vlactnictví půdy a lidí // ČSČH. 1971. 19. S. 537—567; Idem. Proměny české společnosti ve 13. století // FHB. 1979. 1. S . 131—154; Sasse В. Die Sozialstruktur Böhmens in der Frühzeit: Historisch-archäologische Untersuchungen zum 9.—12. Jahrhundert. B., 1982; Struktura feudální společnosti na území Československa a Polska do přelomu 15. a 16. století. Pr., 1984; Modzelewski К. Chłopi w monarchii wczesnopiastowskiej. Wrocław; W-wa, 1987.

 

10. Třeštik D., Krzemieńska B. Zur Problematik der Dicestleute im frühmittelalterlichen Böhmen // Siedlung und Verfassung Böhmens, in der Frühzeit. Wiesbaden, 1967. S. 70—98; Nový R. Přemyslovský stát 11. a 12. století. Pr., 1972. S. 96—104; Sláma J. K počátkům hradské organizace v Čechách // Typologie raně feudálních slovanských státu. Pr., 1987. S. 175—190; Buczek К. Gospodarcze funkcje organizacji grodowej w Polsce wczesnofeudalnej (wiek X—ХIII) // Kwartalnik Historyczny. 1979. 86. S. 363—384; Modzelewski K. Organizacja gospodarcza państwa piastovskiego. X—ХIII wiek. Wrosław etc., 1975.

 

11. Zemlička J. Přemyslovská hradská centra a počátky měst v Čechách // ČSČH. 1978. 26. S. 559—586.

 

12. Интересен рассказ о Шебирже, слуге князя Олдржиха, который благодаря своему кулинарному искусству получил должность пражского епископа. См : Cosmos I. 41. Р. 76—77.

 

13. Arnold S. Możnowładstwo polskie w. XI i XII i jego podstawy gospodarczo-społeczne // Przegłąd Historyczny. 1925. 25. S. 1—32; Zháněl S. Jak vznikla slatočeská šlechta. Brno, 1930; Graus F. Adel, Land und Herrscher im Böhmen vom 10. bis 13. Jahrhundert // Nachrichten der Giessener Hochschulgesellschaft. 1966. 35. S. 131—153; Łowmiański H. Op. cit. T. 4, 6, cz. 1; Nový R. Přemyslovský stát..., S. 29—63; Žemlička J. Odboj kralevice Přemysla v letech 1248—1249 a jeho sociální zázemí // ČSČH. 1985. 33. S. 564—586.

 

14. Известен процесс Собеслава I против предателей вельмож в 1130 г. См.: FRB. Pr., 1874. T. II. Р. 203—237.

 

15. Nový R. Přemyslovský stát... S. 36—39; Russocki S. Protoparlamentaryzm Czech so początku XV wieku. W-wa, 1973. S. 34—44.

 

16. Choc P. S mečem i štítem: České raně feudální vojenství. Pr., 1967;

 

187

 

 

Zajączkowski S.M. Udział ludności wiejskiej w polskiej wojskowości do połowy XV stulecia // Studia i materiały do historii wojskowości. 1984. 27. S. 3—80.

 

17. Poswińska Z. Zmiany form osadnictwa wiejskiego na ziemiach polskich we wcześniejszym średniowieczu: Źreb, wieś, opole. Wrocław, etc., 1971; Klápště J., Žemlička J. Studium dějin, osídlení v Čechách a jeho další perspektivy // ČSČH. 1979. 27. S. 884—906.

 

18. Fritze W.H. Phänomene und Probleme des westslawischen Bauerntums am Beispiel des frühpremyslidischen Böhmen // Das Dorf der Eisenzeit und des frühem Mittelalters. Göttingen, 1977. S. 503—508; Modzelewski К. Organizacja opolna w Polsce piastowskiej // Przegląd Historyczny. 1986. 77. S. 177—222.

 

19. Nový R. Přemyslovský stát... S. 105—114; Žemlička J. Přemysl Otokar I (в печати); Bardach J., Leśnodorski B., Pietrzak M. Historia państwa i prawa polskiego. W-wa, 1976. S. 112—118.

 

20. Kejř J. O tzw. bezprostřední podřízenosti Moravy říši // Sborník archivních prací. 1978. 28. S. 233—285; Krzemieńska B. Moravští Přemyslovci ve znojemské rotundě. Ostava, 1985.

 

21. Флоря Б.Н. Принятие христианства в Великой Моравии, Чехии и Польше // Принятие христианства народами Центральной и Юго-Восточной Европы и крещение Руси. М., 1988. С. 122—158; Łabuda G. Studia nad początkami państwa polskiego. Poznań, 1987, 1988. T. 1—2.

 

22. Łowmiański H. Op. cit. T. 6, cz. 1. S. 67—78.

 

23. Cosmas. II. 4. P. 85—90.

 

24. Hrubý F. Církevní zřísení v Cechách a na Moravě od X. do konce XII. století a jeho poměr ke státu // Český časopis historický. 1916. 22. S. 17—53, 257—287, 385—421; 1917. 23. S. 38—73; Fiala Z. Die Organisation der Kirche im Přemyslidenstaat des 10.—13. Jahrhunderts // Siedlung und Verfassung... S. 133—143; Dowiat J. Historia kościoła katolickiego w Polsce (do połowy XV wieku). W-wa, 1968.

 

25. Ludvíkovský J. Kristiánova legenda: Život a umučeni svatehó Václava a jeho báby svaté Ludmily. Pr., 1978. S. 17—25; Cosmas. I. 3—7. P. 7—18.

 

26. Karwasińska J. Wojciech // Słownik Starożytności Słowiańskich. Wrocław etc., 1980. T. VI/2 S. 549—550; Graus F. St. Adalbert und St. Wenzel: Zur Funktion der mittelalterlichen Heiligenverchrung in Böhmen // Europa Slavica — Europa Orientalis. B., 1980. S. 205—231.

 

27. Čarek J. O pečetech českých knížat a králů z rodů Přemyslova. Pr., 1934; Homolka J. К ikonografii pečetí posledních Přemyslovců. Pr., 1982. S. 159—179.

 

28. Třeštík D. Kosmova kronika. Pr., 1968. S. 166—231; Merhautová A., Třeštík D. Ideové proudy v českém umění 12. století Pr., 1985. S. 47—105.

 

29. Kulecki M. Ceremoniał intronizacyjny Przemyślidów w X—XIII wieku // Przeglas Historyczny. 1984. 75. S. 441—451.

 

30. Eichmann E. Die Kaiserkrönung im Abendland I. Würzburg, 1942. S. 78—95; Zientara B. Świat narodów europejskich. W-wa, 1985. S. 96—97.

 

31. Łowmiański H. Op. cit. S. 618—621; Wasilewski T. La couronne royale — symbole de dépendance à l’époque du Moyen Age: Les deux couronnements de Boleslas le Vaillant prince de Pologne // La Pologne au XVe Congrès International des Sciences Historiques à Bucarest. Wrocław etc., 1980. S. 25—50.

 

32. Hóman B. Geschichte des ungarischen Mittelalters. В., 1940. Bd. 1; Gyöffry Gy. Zu den Anfängen der ungarischen Kirchenorganisation auf Grund neuer quellenkritischer Ergebnisse // Archivum Histioriae Pontificiae. 1969. 7. S. 79—113.

 

33. Hirsch H. Das Recht der Königserhebung durch Kaiser und Papst im hohen Mittelalter // Festschrift E. Heymann. Weimar, 1940. Bd. 1. S. 209—249; Grudziński T. Polityka papieża Grzegorza VII wobec państw Europy środkowej i wschodniej (1073—1080). Toruń, 1959.

 

34. Grudziński T. Boleslaus the Bold and Bishop Stanislaus. W-wa, 1985.

 

35. Novotný V. České déjiny. Pr., 1913. T. I/2. S. 246—260; Patze H. Die Pegauer Annalen, die Königserhebung Wratislaws vom Böhmen und die Anfänge der Stadt Pegau // Jahrbuch für die Geschichte Mittel- und Ostdeutschlands. 1963. 12. S. 7—27; Schramm P.E. Böhmen und das Regnum: Die Verleihungen der Königswürde an die Herzoge von Böhmen (1085/86, 1158, 1198/1203) // Adel und Kirche. Freiburg etc., 1968. S. 349—355; Plezia M. Dookoła sprawy Sw. Stanisława // Analecta Cracoviensia. 1979. 11. S. 291—293.

 

36. Wyrozumski J. Historia Polski do roku 1505. W-wa, 1984. S. 155—158.

 

37. Žemlička J. Raně feudální monarchie a kráłovský titul u západních Slovanu // Typolodie.. S. 77—92; Łabuda G. Wykształcenie władzy królewskiej u Słowian we wczesnym średniow..zu // Z polskich studiów sławistycznych. Ser. 2. Historia. W-wa, 1963. S. 61—72.

 

38. См. главу "Славяне и мадьяры в конце IX—X вв."

 

188

 

 

39. MOT. Bp., 1984. I/1. köt. 694. о. (автор Д. Дьёрффи); Kristó Gy. Levedi törzsszövetségétől Szent István államáig. Bp., 1980. 467. o.

 

40. Vajay Sz. Grossfürst Gejza vom Ungarn // Südostforschungen. 1962. 21. S. 45—101.

 

41. Györffy Gy. István király és műve. Bp., 1977. 112.—113. о.; 42. МОТ. I/1. köt. 749. o.

 

42. MOT. I/1. köt. 749. o.

 

43. SSRH. Bp., 1937. T. 1. P, 313; лагерь находится в Бине.

 

44. Györffy Gy. Tanulmányok a magyar állam eredeteről. Bp., 1959. 32.—35. o.

 

45. Petri Ransani Epithome rerum Hungararum. Bp., 1977. P. 98. Автор считает, что Геза поступал по отношению к своим людям строго и деспотично.

 

46. Ср.: Hrušovský F. Boleslav Chrabrý Slovensko // Sborník na počest J. Škultétyho. Martin, 1933. S. 454—482.

 

47. Поражение Айтоня иногда относят к 1028 г.: Magyarország történelmi kronológiája. Bp., 1983. 1. köt. 80., 82. о.

 

48. Подлинная грамота не сохранилась, дошедший до нас текст грамоты папы Сильвестра II от 1000 г. был написан в XVII в.: Karácsonyi. J. Szent István király oklevelei és a Szilveszter bulla. Bp., 1891. 178.—216. o.

 

49. Gyöffry Gy. István király... 211.—213. l. 3. Мольнар (Molnár E. A magyar társadalom története az őskortől az Arpádkorig. Bp., 1949. 121. о.) предполагал, что названия должностей мадьяры заимствовали из Блатенского княжества.

 

50. Šišić F. Pregled povijesti hrvatskoga naroda. Zagreb, 1962. S. 128—129.

 

51. Györffy Gy. István király... 210. o.; Kristó Gy. A vármegyék kialakulása Magyarországon. Bp., 1988. 5.—16. о. Ранняя венгерская марксистская историография не сомневалась в том, что жупная организация времен Иштвана I была связана с предшествовавшей славянской организацией управления. См.: Molnár Е. Op. cit.; Lederer Е. A feudalizmus kialakulása Magyarországon. Bp., 1959; МОТ. I/1. köt.

 

52. He всегда на том же месте, но всегда в соответствующем пространстве. См.: Marsina R. Vyrváranie systému včasnofeudálneho uborského štátu // Typologie... S. 131—142.

 

53. Согласно так называемой паннонхальмской грамоте 1002 г., Паннонхальмское аббатство получило десятину с имущества, конфискованного у Коппаня. См.: Gyöffry Gy. Koppány lázadása // Levéltári évkonyv (Somogy megye). 1970. 1.5.—30. o.

 

54. Ср.: Marsina R. Štúdie k Slovenskému diplomatáru. I/2 // Historické štúdie. 1973. 18. S. 111—112.

 

55. "Servientes" в значении "nobiles" со ссылкой на времена Иштвана I упоминаются в Золотой булле Эндре II от 1222 г.; Codex diplomaticus et epistolaris Slovaciae. Br., 1971. T. 1. P. 199—201.

 

56. Kučera M. Desatinná a stotínná organizácia v ranostredovekom Slovensku // Historické štúdie. 1966. 11. S. 57—77.

 

57. Gedai I. A magyar pénzveres kezdete. Bp., 1986. 26.—33. о.

 

58. Ср. карту в кн.: Gyöffry Gy. István király... 206.—207. о.

 

59. Ср. Шушарин В.Л. Христианизация венгров // Принятие христианства... С. 159—186.

 

60. О (В?) грамоте Зоборскому аббатству от 1111 г. Иштван I как его основатель не упоминается (Codex diplomaticus... T. 1. P. 63).

 

61. Pauler Gy. A magyar nemzet története. Bp., 1899. I. köt. 71.—72. о.

 

62. Závodszký L. A szent István, szent Làszló és Kálmán korabeli törvények és zsinati hatârozatok forrásai. Bp., 1904. 15.—56. o.

 

63. SSRH. II. P. 613—627.

 

64. Marsina R. Údelné vojvodstvo na Slovensku // Zbornik Slovenského Národneho Musea. Br., 1987. 81; Historia, N27. S. 206—208.

 

65. См. легенду о св. Герхарде: SSRH. I. Р. 339—342. Ненависть к епископам усиливало их иностранное происхождение.

 

66. Kristó Gy. Az XI. századi hercegség története Magyarországon. Bp., 1974. 60. o.

 

67. Šišić F. Op. cit. S. 144—146.

 

68. Závodszký L. Op. cit. 57.-82. o.

69. Ibid. 83.—118. o.

 

[Previous] [Next]

[Back to Index]